Терапия пустого усилия

Посвящение:

Моей жене Некрасовой Светлане, без которой эта книга не была бы написана

Предисловие

Предлагаемый читателю курс лекций составлен и прочитан для смешанной аудитории, в которой присутствовали и психологи, и психиатры. Для печати я решил выбрать именно этот вариант. Прежде всего, потому, что содержание курса может быть практически полезно и тем, и другим. А также, потому что при таком составе слушателей удается избежать той однобокости в подаче и восприятии материала, которая неизбежно возникает в аудитории, состоящей только из психиатров или только из психологов. Психиатры оказываются вынуждены хотя бы немного приподняться над своим «вульгарным материализмом», а психологи, наоборот, спуститься из заоблачных высот привычных концептуальных построений ближе к земле. И то, и другое, в конце концов, хорошо для наших пациентов. Хотя такой характер аудитории создает определенные трудности, в целом, плюсы здесь, обычно, перевешивают минусы.

Я стараюсь здесь говорить на языке, понятном всей аудитории. Я не углубляюсь (без жесткой необходимости) в клинико – медицинские детали, разве, что в ответе на вопросы. И у читателя нет нужды глубоко погружаться в ту или иную глобальную психотерапевтическую парадигму. В то же время я надеюсь, что читатели– психиатры знакомы с основными техниками когнитивно – поведенческой терапии. А, также принимают базовый принцип когнитивной терапии – то, что эмоции всегда (не важно, идет речь о норме или патологии) связаны с тем или иным мыслительным содержанием, и то, что, изменяя это мыслительное содержание, мы можем изменять и эмоции (в определенных пределах, конечно). А от читателей–психологов требуется знакомство с частной психопатологией хотя бы на уровне МКБ10 и готовность познакомиться с наиболее кардинальными понятиями психопатологии общей.

Важно сразу прояснить, что терапия пустого усилия (или кратко – «ТПУ») ни в коем случае не является отдельной и всеобъемлющей психотерапевтической системой. ТПУ никак не претендует на полное и правильное истолкование психологических проблем и не пытается исчерпывающе объяснять происхождение психопатологических симптомов. Во всяком случае, ТПУ в своем симптоматическом, краткосрочном варианте вообще всем этим не интересуется.

Терапия пустого усилия занимается поиском и устранением одного единственного душевного движения – «пустого усилия». Словосочетание «терапия пустого усилия», стало быть, следует понимать также, как словосочетания «терапия головной боли», «терапия воспалительного процесса», или «терапия гипертензии». Акцент здесь делается не на методе, а на цели лечебного воздействия. Методы при этом могут быть разными, взятыми из различных психотерапевтических систем и направлений. В арсенале терапии пустого усилия может быть все, что помогает устранить избранную мишень.

Термином «пустое усилие» мы обозначаем попытку произвольно управлять непроизвольной психической активностью. Попытку напрямую командовать собственными чувствами, мыслями и ощущениями. Такое внимание именно к этому феномену, такая «озабоченность» этими попытками, то есть пустыми усилиями оправдана тем, что в каких бы психологических или психопатологических контекстах они не возникали, их появление всегда связано с сильной душевной болью. Моральное страдание это не только сильное, оно к тому же всегда связано с переживанием внутреннего тупика, безысходности, и иногда отчаянья. Связь это настолько крепкая, что можно говорить о том, что душевная боль является как бы обратной стороной пустого усилия. Или, говоря по-другому, пустое усилие служит ее непосредственным механизмом. Это не единственный механизм душевной боли вообще, потому что может быть психологически больно и без пустого усилия. Не единственный, но очень частый и скажем так, «экзистенциально» значимый, свойственный исключительно человеку и, по-видимому, незнакомый другим живым существам. Потому что страдание, связанное с пустым усилием, всегда имеет саморазрушительный характер. Не в смысле предрасположенности к суициду (хотя иногда и в этом тоже), а в смысле потери душевного равновесия, в смысле душевного смятения, «потери себя», торможения личностной активности и спонтанности, тягостного ощущения личностного разлада, напряженного и безысходного внутриличностного конфликта.

Мы находим пустые усилия при целом ряде здоровых переживаний и психопатологических симптомов. Это и тревожно – депрессивные реакции, и различные негативные эмоциональные состояния при расстройствах личности, и эндогенные тревожные и депрессивные расстройства, и некоторые случаи паранойяльного бреда. Это обссесивно–компульсивное, паническое расстройства, изолированные фобии, социофобии и деперсонализация.

И во всех этих случаях ТПУ может оказаться уместной и часто оказывается эффективной. Тогда, когда получается обнаружить в душевных движениях пациента пустое усилие и устранить его, это всегда ведет к избавлению от душевной боли, или, по крайней мере, к серьезному, отчетливому снижению интенсивности страдания. Несмотря на точечную направленность ТПУ на отдельное переживание, она оказывается чрезвычайно широко применимой, поскольку переживание это (пустое усилие) встречается сплошь и рядом, оно почти вездесуще.

Здесь вполне уместна аналогия с обезболиванием, анальгезией на физическом уровне. Физическая боль, как вы понимаете, – это чрезвычайно частый симптом, встречающийся при многих, почти при всех заболеваниях. Она может быть вызвана повреждением самых разнообразных органов и систем под воздействием не менее разнообразных причин. Но существуют способы прямого лечебного воздействия на боль, независимо от того заболевания или состояния, в рамках которого она возникает. Врачи часто снимают или снижают физическую боль симптоматически, воздействуя анальгетиками на механизмы боли как таковой. Потому, что независимо от того патофизиологического контекста, который порождает боль, обезболивание само по себе резко облегчает страдания больного. Так и с душевной болью, вызванной пустым усилием. Мы находим ее при многих состояниях – и в рамках здоровья, и в рамках душевной болезни. И, также как на физическую боль, на такую душевную боль есть симптоматическая управа. Ее непосредственную подоплеку – пустое усилие – можно устранить или существенно уменьшить, оставляя в стороне тот психологический или психопатологический контекст, в котором оно возникает. Для этого нужно (и можно!) работать прицельно с этим психическим феноменом, психотерапевтически «разбираться» непосредственно с ним. И, этого часто бывает достаточно для резкого облегчения состояния.

Если посмотреть на скромные задачи терапии пустого усилия изнутри глобальной психотерапевтической системы, претендующей на то, чтобы работать с глубинными процессами на уровне скрытых причин и механизмов развития проблем и симптомов, задачи эти могут показаться весьма поверхностными. Понятно, что они покажутся несерьезными и с точки зрения психофармакотерапии, поскольку с точки зрения этой парадигмы все самое главное происходит на уровне нейромедиаторов. Здесь опять же все также, как с анальгезией. И физическая анальгезия сама по себе тоже считается врачами не «настоящим», а поверхностным, паллиативным лечением, не затрагивающим глубинные механизмы заболевания. Однако, трудно представить себе медицинскую практику без этого важнейшего компонента. И как бы то ни было, невозможно переоценить его значимость.

И конечно же, терапия боли как физической, так и душевной не исключает, а подразумевает, что проводится и другое, патогенетическое лечение, если оно возможно…

Итак, краткосрочное применение терапии пустого усилия можно рассматривать как сугубо симптоматическое воздействие, «просто» обезболивание. Такая точечная направленность ТПУ на боль, связанную с конкретным переживанием или симптомом, думается, делает ее потенциально широко востребованной среди специалистов. Психолог–психотерапевт может применять ТПУ локально, к конкретным переживаниям, оставаясь при этом в общем контексте своей психотерапевтической системы. Психиатр может применять ТПУ на фоне биологического лечения, оставаясь в рамках нейрохимической ориентации. И в том и в другом случае это будет чрезвычайно полезно, это будет служить прекрасным подспорьем, а, может быть, и основанием для проведения патогенетической, «глубинной», «каузальной» терапии.

Так можно применять терапию пустого усилия, и на этих страницах мы преимущественно будем говорить именно о таком, симптоматическом и краткосрочном ее применении.

Что имеет терапия пустого усилия в своем арсенале? Другими словами, какие психотерапевтические приемы и техники могут использоваться для обнаружения и последующего устранения пустого усилия?

Обнаружить пустое усилие можно на основании специфической окраски переживаний. Мы будем об этом специально говорить: исследовать его клинические, психопатологические, психологические маркеры.

Для устранения пустого усилия могут использоваться, как уже говорилось, различные психотерапевтические техники. Но, прежде всего разработанный нами прием под названием «методика инверсии возможностей» и приемы экспозиции или mindfulness.

Методика инверсии возможностей является прямым методом совладания с пустым усилием в том смысле, что пациент здесь прямо сталкивается с собственной попыткой командовать своими наличными душевными движениями и при помощи специальной процедуры ясно осознает ее абсолютную бесперспективность и проникается этим. Он видит своего врага (пустое усилие) в лицо и спорит–сражается с ним. Процесс этот напоминает работу с автоматическими мыслями в когнитивной терапии Бека и еще больше – работу с иррациональными суждениями в РЭПТ.

Хорошо известные и широко применяемые в когнитивно – поведенческой терапии методики экспозиции–созерцания получают в нашем подходе новую трактовку. Их механизмы объясняются не через разрушение условно–рефлекторной связи (обуславливания), как в первой волне когнитивной терапии. И не через «принятие», «осознанность», «децентрацию» и понимание того, что «мысли –это только мысли» как в третьей волне. По нашему мнению, эти терапевтические техники косвенным образом разрушают пустые усилия. Те пустые усилия, которые содержатся в структуре симптомов, с которыми эти процедуры работают, – то есть в основном, пустые усилия в структуре обсессивно–компульсивных, панических, фобических и некоторых депрессивных расстройств. Методики экспозиции–mindfulness ставят пациента в условия, в которых попытки совершать пустые усилия становятся невозможными. И именно за счет этого (прекращения пустых усилий) наступает облегчение.

Однако, сразу заметим, что технически применение экспозиции–созерцания в рамках ТПУ не сильно отличается от применения этих методов в рамках других подходов. Отличия, по сути дела, касаются объяснительного контекста, обоснования механизмов действия терапевтического вмешательства для пациента. В проведении самой процедуры они незначительны.

Существуют подробные руководства по поведенческой терапии и по терапиям третьей волны (в том числе и русскоязычные) в которых детально освещается применение экспозиции и mindfulness. Поэтому логично, если на этих страницах речь будет идти в основном о применении наших технических разработок – методики инверсии возможностей, а экспозиции–созерцанию мы уделим относительно немного места. Если читатель захочет применять экспозицию или созерцание «под флагом» ТПУ, он легко сможет это сделать, изучив технологию в упомянутых руководствах и истолковав ее в духе настоящей книги.

Симптоматический подход, в рамках которого чисто технически можно применять ТПУ, понятно, атеоретичен. Он даже не подразумевает с необходимостью ответа на вопрос о происхождении пустого усилия. На вопрос: «Почему, вдруг, люди начинают всерьез пытаться управлять тем, что не управляется?». Однако, если мы все же зададимся этим вопросом и попытаемся на него ответить, мы не сможем игнорировать тот факт, что пустые усилия чрезвычайно широко распространены в мире людей, и, что, по–видимому, каждый представитель человеческого рода в той или иной степени знаком с этим явлением. Если рассуждать естественнонаучно, придется предположить, что этот феномен представляет собой некую эксклюзивную природную особенность, исключительное природное качество представителей вида homo sapiens. В дальнейшем мы будем говорить о том, что склонность к пустому усилию можно рассматривать как эволюционную «ошибку», «несуразицу» естественного отбора наподобие перегруженного позвоночника или слишком узкого родового канала. С точки зрения эволюционной теории известно, что этими особенностями строения своего организма человек платит за способность к прямохождению. Многое заставляет думать, что склонность к пустым усилиям – это своеобразная плата за разум, способность мыслить.

Если это действительно так, терапия пустого усилия – это не такая уж поверхностная задача, как может показаться на первый взгляд. Поскольку тогда мы имеем дело с куда более фундаментальными вещами, чем процессы научения или нейрохимические механизмы высшей нервной деятельности. Склонность к пустому усилию является тогда особенностью, встроенной в саму базовую структуру человеческого существования, программой, «вшитой в материнскую плату» нашей душевной жизни. Речь тогда идет о совладании с изначальным, врожденным изъяном в нашей психической деятельности, о противостоянии недостатку, «дефекту», заложенному в нас самой природой.

(Не случайно поэтому, что, если посмотреть на феномен пустого усилия с позиций религиозно–метафизического миропонимания, мы увидим, что попытки управлять неуправляемым имеют косвенное (а, иногда, и прямое) отношение к таким базовым здесь понятиям, как «поврежденность человеческой природы», «греховное самоутверждение», «гордость», «неведение», «отдельное эго», или «двойственное восприятие». Эти концепты также говорят об изъяне в природе человека, только в данном контексте не естественного, а метафизического происхождения).

Опыт долгосрочного применения ТПУ, то есть систематического поиска и устранения попыток управлять неуправляемым в широком спектре различных переживаний пациента, говорит о том, что устойчивое совладание возможно не только с пустыми усилиями, связанными с конкретным симптомом или проблемой, по поводу которых обращаются за психотерапевтической помощью. Люди способны овладевать навыками самостоятельного поиска и устранения пустых усилий и пользоваться этими навыками что называется «по жизни», в самых разнообразных ситуациях. И такое совладание приводит к уменьшению общего жизненного дискомфорта, усилению или появлению способности ощущать радость бытия как такового, увеличению жизненной спонтанности с чувством освобождения от груза неразрешимых проблем и бесплодного самокопания–самоедства.

На этих страницах, однако, еще раз оговорюсь, мы будем говорить о ТПУ, прежде всего, в ее симптоматическом, техническом применении. Я думаю, что возможности быстро облегчать душевную боль, самой по себе достаточно, чтобы вызвать читательский интерес.

Лекция 1. Произвольная и непроизвольная физическая и психическая активность – Элементарные волевые акты.

Я хотел бы начать с простого вопроса. Как вы думаете, насколько мы властны над собой? Я имею в виду неспособность изменять себя в принципе, а способность влиять на себя непосредственно, здесь и сейчас, прямым самоприказом. Итак, чему в себе мы можем приказывать? Или, другими словами, какая наша активность является произвольной?

Чтобы сориентироваться в этом, давайте сначала разберемся с произвольными и непроизвольными действиями, касающимися нашего тела. Давайте спросим себя, что мы можем произвольно сделать со своим телом, что мы можем приказать своему физическому организму?

…Правильно! Нам не нужно долго размышлять, чтобы ответить, что в нашей власти сокращать или расслаблять скелетные мышцы, и мы не в состоянии приказать своему физическому организму что-либо другое. Мы не можем по заказу управлять пищеварением, кроветворением, сердцебиением и другими вегетативными функциями.

Хотя, вы, быть может, захотите возразить мне, что существует старое доброе самовнушение по Куэ, что есть аутотренинг по Шульцу, есть более модные ныне техники визуализации. И что эти техники позволяют в определенной степени влиять на физиологические параметры. Конечно, позволяют! И, подчас очень даже выразительно. Но прямой самоприказ здесь не причем. Его здесь попросту нет. И самовнушение, и аутотренинг, и визуализация представляют собой именно техники, то есть инструменты. Да, с помощью этих инструментов можно добиваться определенных успехов. Так, например, овладев методом Куэ, я могу уменьшить частоту сердечных сокращений, произнося про себя без всякого напряжения, как бы автоматически определенную «формулу самовнушения». Но это не есть прямое, непосредственное воздействие на сердце. Между моим намерением уменьшить сердечный ритм и результатом лежит ментальная операция, выполнение четкой технологии, определенная последовательность внутренних действий. Причем важно, что эту последовательность я должен выучить заранее, я ей должен научиться, от рождения она органически мне не присуща, я должен сначала обрести «know haw», сначала мне необходимо узнать «как».

Совсем по-другому обстоит дело, когда я сокращаю скелетные мышцы. Между отдаваемым мной намерением согнуть руку и реальным сгибанием руки нет никакого посредника в виде техники визуализации, работы с воображением, или произнесением «мантры». Есть только волевое напряжение, волевое усилие, которое непосредственно переходит в мышечное действие. Организм сам знает, как это сделать, как перевести волевое усилие в материальное выражение. Я никогда этому не учился, я не понимаю, как это происходит, а он знает и с легкостью делает. Если хотите, это маленькое чудо, с которым мы встречаемся постоянно. Мой организм с готовностью, непосредственно откликается на мое «воление». Вот это я и имею в виду, когда говорю о подчинении непосредственному волевому приказу или о произвольном действии.

Теперь давайте вернемся на собственно психический уровень. Своему телу я могу приказать сократить или расслабить мышцу. А, что я могу приказать своей душе?

…Я вижу, что многие из вас в некотором замешательстве. Опыт показывает, что это не такой простой вопрос для большинства людей. Обычно люди путаются в этом вопросе значительно сильнее, чем в предыдущем. Тем, не менее, попробуем разобраться.

Рассмотрим процессы, из которых состоит наша психическая жизнь.

Начнем с того процесса, который явным образом произволен. Это – внимание. Точнее передвижение внимания, направление внимания. Действительно, я с легкостью могу направить внимание на любой объект, находящийся здесь в аудитории. И на любой объект моего внутреннего мира, во всяком случае, на любой осознаваемый внутренний объект. Итак, вниманием я управляю по заказу. Чем еще?

Можем мы непосредственно, по приказу, прямым волением влиять на ощущения? То есть на то, что непосредственно чувствуем – обоняем, осязаем, слышим, видим и т.д. Повторюсь, прямым волевым образом, без обучения специальным техникам, непосредственно, так же, как мы сгибаем руку или двигаем внимание. Можем мы вот таким образом наши ощущения по желанию включать, выключать, уменьшать или увеличивать? Попробуйте увеличить громкость моей речи. Получается? Очевидно, нет.

Можем мы прямым образом изменять восприятие? Заставьте себя воспринимать меня более высоким и широкоплечим. Опять не получается…

Правда, существуют такие глаголы, как «всматриваться», «прислушиваться», «вчувствоваться», «принюхиваться» и т.д. Всмотритесь в мою поднятую ладонь. Это вроде бы произвольный процесс. Всматривание не требует никаких выученных техник. И вы можете всматриваться, а можете не всматриваться, как захотите. Но, что мы на самом деле делаем, когда «всматриваемся»? Разве, мы непосредственно увеличиваем резкость, яркость или контрастность изображения, внутреннего образа? Нет! То, что мы делаем, это сосредоточение на объекте. Вы сосредотачиваетесь на моей руке. То есть фокусируете на ней все свое внимание. Отбираете его у других ощущений и приводите к моей руке. В ответ на эту мобилизацию внимания может как бы увеличиваться ясность и контрастность восприятия моей руки. Но это уже происходит само собой и как следствие. То, что мы делаем здесь произвольно – это только привлечение внимания. А непосредственно на сами ощущения и восприятия мы повлиять не в состоянии.

Теперь рассмотрим память. Вспоминание – это произвольный процесс? Не всегда, конечно. Иногда мы бы и хотели бы что-либо забыть, да не получается… Всем известны, так называемые, навязчивые воспоминания. А иногда мы хотели бы что-то помнить, а оно не помнится и все тут… Но, если забыть по приказу невозможно, то вспомнить что-либо по желанию, произвольно, часто в наших силах.

Я что-то могу заставить себя вспомнить специально. Вспомнить, например, что я ел сегодня на завтрак. Но не сводиться ли то, что я здесь делаю, опять же, к передвижению внимания? В самом деле, я сосредотачиваюсь на образе сегодняшнего утра в моей голове, на образе стола на кухне и следом появляется образ горячего бутерброда и образ чашки кофе. Все, что я сделал – это привлек внимание к определенным образам из прошлого, а они, уже сами по себе «вытащили» из памяти другие образы. Рыбак не способен приказать рыбе клюнуть наживку. Он может только забросить удочку, а рыба клюнет сама (или не клюнет, если для того нет достаточных условий). Если я попытаюсь вспомнить, чем я завтракал в воскресение, мне будет несколько сложнее, поскольку прошло уже несколько дней. Это потребует от меня некоторого напряжения и времени, и в этот момент про меня можно будет сказать «он напрягает свою память». Но, что я буду делать, «напрягая память»? Я буду опять же привлекать внимание к сохранившимся у меня образам прошлого, образам воскресного утра. Только теперь их, по всей вероятности, придется перебрать больше, и возникать они будут медленнее, но, в конце концов, потянут за собой и образ воскресного завтрака. Произвольное в «напряжении памяти» опять же сведется к концентрации внимания. Снова воспоминание всплывает в ответ на привлечение внимания.

Но, если я попробую вспомнить о завтраке двухнедельной давности, скорее всего у меня ничего не получиться. Образы того дня уже померкли, стерлись из памяти. В этом пруду уже нет рыбы, которая могла бы клюнуть на наживку внимания.

То же самое и с запоминанием. Что мы произвольно делаем, когда запоминаем? Например, когда зубрим таблицу умножения. Мы сопоставляем два образа, два ментальных содержания, два представления: представление «2x2» и представление «4». А, что значит «сопоставляем»? Мы направляем внимание сначала на первое из этих представлений, потом, на второе. Затем опять на первое… и на второе. И так далее, пока в ответ на эту повторяющуюся операцию не возникнет ассоциативная связь, то есть не произойдет запоминание. То, что мы произвольно, по приказу делаем – это, опять же, только передвижение внимания. Собственно запоминание возникает в ответ на «сопоставление», само, и никаких дополнительных усилий не требует.

Перейдем теперь к мышлению. Мышление – это процесс течения представлений в определенном направлении. Мы часто говорим: «я думаю», «он подумал», «она будет думать». Или, даже, «Я заставил себя думать об этом». Эти высказывания звучат так, как будто процесс «думания» совершенно произволен. Однако, давайте присмотримся так ли это.

В известной притче ростовщик Джафар требовал от Ходжи Насреддина, чтобы тот вылечил его от горба. Мудрец понимал, что вылечить горб невозможно, но не мог отказаться от предложения, потому, что не хотел терять свою репутацию целителя. Нужно было в неудаче лечения обвинить самого пациента. И хитрый Ходжа придумал: он велел ростовщику во время совершения обряда ни в коем случае не думать о белой обезьяне, в противном случае он не отвечает за результат. Джафар с легкостью согласился. Естественно, во время «лечения» белая обезьяна не выходила у пациента из головы, и хитрый Насреддин вышел сухим из воды. Эта притча показывает нам важный момент: (Белая обезьяна вообще, о которой собирался не думать ростовщик, и белая обезьяна, о которой он реально пытался не думать, – это разные образы. Связав представление о белой обезьяне с представлением об исцелении, Ходжа аффективно зарядил, то есть сделал актуальным здесь и сейчас безразличную до того идею. Во время «лечения» уже не просто абстрактная белая обезьяна. Это белая обезьяна, не думать о которой, чрезвычайно важно для исцеления…) Он, конечно, может переводить внимание на другие объекты. Но только на короткое время. То же самое можно сказать по-другому: человек не может сколько-нибудь продолжительно думать о безразличных для него объектах, мышление будет «уплывать» в сторону интересных представлений, неумолимо будет притягиваться вещами, аффективно значимыми. А вызвать здесь и сейчас интерес к тому, что не интересно, невозможно. Выходит, мышление не так уж и слушается наших приказов.

Представим себе ученика, решающего математическую задачку. Что он делает для этого? Мы сразу можем сказать, что произвольно, по приказу он приводит внимание к условию задачи. Что происходит дальше? Дальше, если он знает правила и формулы, и если есть желание выполнить домашнее задание, в его уме уже сам собой начинает складываться алгоритм решения. В том случае, если он проспал урок или не имеет никакого мотива решить эту задачу, знакомства с условиями задачи будет явно недостаточно для того, чтобы начались размышления.

Опять мы видим, что и здесь в мышлении есть произвольная и непроизвольная часть. И произвольная опять сводится к сосредоточению внимания. И опять приведение внимания к определенному представлению можно уподобить наживке, на которую реагируют (или не реагируют) уже непроизвольные психические процессы.

Теперь, эмоции. Можем мы влиять на них прямо, непосредственно? Нет, и тут обычно и сосредоточение на них не помогает. Об этом хорошо говорит народная мудрость: «Сердцу не прикажешь!», «Насильно мил не будешь!», «Любовь зла, полюбишь и козла!» и т.д. Тут и удочку внимания обычно не забросишь…

Может быть, скорость психических процессов мы можем произвольно повысить? Попробуйте соображать быстрее, чем соображаете? Получится? В некоторых обстоятельствах получится. Бывает в состоянии стресса, когда нужно немедленно принимать решения, в бою, например, человек соображает с такой ясностью и скоростью, которой никогда от себя и не ожидал. Но эта способность возникает сама собой, под воздействием обстоятельств. И самоприказом ее, опять же, не вызовешь…

А интуиция? Можем мы прямым волевым образом простимулировать свои интуитивные процессы? Есть у кого-нибудь такой собственный опыт? Опять, нет…

Смотрите, что получается. Какие психические процессы, кроме передвижения (сосредоточения) внимания мы не возьмем, все они оказываются непроизвольными. А, если они и кажутся на первый взгляд произвольными, то на поверку впечатление это возникает исключительно благодаря тому, что они связаны опять, таки с движением внимания.

Возьмем, к примеру, такой сложный процесс как чтение текста. Что в этом процессе мы делаем при помощи непосредственных усилий воли? На самом деле, очень немногое. Приказ, который мы отдаем сами себе (и который безупречно выполняем) заключается в том, чтобы переводить внимание с буквы на букву, со знака на знак, со слова на слово. Для того, чтобы переводить внимание на ментальном уровне мы должны также двигать глазами, то есть сокращать и расслаблять мышцы глаз (и это тоже легко у нас получается). Что происходит дальше? Дальше наш психический аппарат отвечает тем, что в сознании возникает смысл, значение текста. Мы можем сказать при этом, что мы понимаем текст, так как будто это понимание представляет собой наше отдельное произвольное действие. Но не трудно увидеть, что буквы и слова превращаются в нечто осмысленное без всяких дополнительных усилий с нашей стороны, сами собой. Точно также, чтобы получить в организм питательные вещества, мы должны прожевать и проглотить пищу и это мы можем себе приказать. Но переваривается пища в желудке уже без всякого волевого воздействия.

Для спонтанного процесса понимания текста кроме передвижения внимания (с сопутствующими мышечными сокращениями) требуется всего лишь одно условие – знание языка, на котором текст написан. Нетрудно показать также, что, если этого последнего условия не будет, всякие попытки при помощи волевого напряжения проникнуть в смысл текста окажутся тщетными. Точно также проглоченный путем самоприказа продукт, для последующего успешного и автономного от воли переваривания должен быть съедобным…

Возьмем еще более сложный процесс: вдохновение. Вдохновение в широком смысле: творческое вдохновение, вдохновение спортивного соревнования, игры, вдохновение азарта, вдохновение борьбы и т.д. В нашей прямой власти вызвать вдохновение? Конечно, нет! Для вдохновения должны сложиться определенные условия, которые нельзя вызвать по приказу здесь и сейчас. Или, вообще, оно приходит непредсказуемо. «Не продается вдохновение…» – говорит поэт. Вот, описание вдохновения А.С.Пушкиным:

И мысли в голове волнуются в отваге,

И рифмы легкие навстречу им бегут,

И пальцы просятся к перу, перо к бумаге,

Минута – и стихи свободно потекут.

Так дремлет, недвижим, корабль в недвижной влаге,

Но, чу! – матросы вдруг кидаются, ползут

Вверх, вниз – и паруса надулись, ветра полны;

Громада двинулась и рассекает волны.

Поэт недаром говорит тут о своих душевных движениях как о самодвижущихся. Действительно, в этом состоянии, несмотря на совершение огромной работы, душа делает ее «сама по себе», ее не нужно понукать, ею не нужно руководить со стороны «я». Вдохновением руководит Муза.

Итак, получается, что единственное в нашей психической жизни, чем мы можем управлять непосредственно, это внимание.

Правда, и тут есть две оговорки.

Я действительно могу направить внимание на объект, но возможность задержать его там уже не в моей власти. Мы уже говорили об этом, когда обсуждали мышление. Внимание мое задержится на том объекте, который здесь и сейчас для меня интересен. И, наоборот, внимание будет отскакивать от безразличного объекта. Допустим, я сосредоточу внимание, вот на той картине, висящей на стене. И какое-то время я как бы смогу удерживать его там. До тех пор, пока не исчерпаю ее детали, пока она не перестанет быть для меня новой. Как только я ее исчерпаю, как только она перестанет что-то значить для меня, внимание, как бы я не старался, уйдет в сторону, отправится искать себе другую пищу. Если я по какой-то причине захочу, я смогу вернуть его обратно к картине, но оно опять же там не задержится. Я могу задаться целью снова и снова отводить внимание от, того, за что оно спонтанно цепляется, и приводить его к неинтересной картине, и оно, снова и снова, через несколько мгновений будет уплывать от нее. Итак, первая оговорка состоит в том, что прямым усилием, непосредственным волением я могу отводить внимание от одного объекта и приводить его к другому объекту, но не могу его там беспрерывно удерживать.

У кого-то может возникнуть вопрос. А как же медитация, в особенности медитация «самадхи», которая как раз и состоит в том, чтобы полностью сосредоточить внимание на одном объекте (например, на дыхании) и находиться в этом сосредоточении, в этом «однонаправленном внимании». Дело в том, что, во-первых, такая медитация чаще всего дается не сразу, требует навыка, то есть опять же овладения определенной техникой, и это уже не есть непосредственное усилие. А, во-вторых, такое медитативное состояние, по сути, представляет собой измененное состояние сознания, в широком смысле транс, сродни гипнотическому. Мы знаем, что даже электроэнцефалографические показатели мозговых функций меняются в этой ситуации. А нас с вами сейчас интересуют наши возможности в обычном, бодрствующем состоянии сознания.

Вторая оговорка касается того, что существуют обстоятельства, в которых мы не в силах повлиять и на наше внимание, не в силах оторвать его от объекта, к которому оно «приклеивается». Например, если сейчас в эту аудиторию ворвется разъяренный тигр, я вряд ли смогу направить внимание на что-либо, не имеющее отношения к средствам спасения. Точно также страх может в буквальном смысле парализовать так, что человек теряет возможность пошевелиться… Но это бывает тогда, когда дело касается «подкорковых» инстинктов. И в обычной жизни такие ситуации достаточно редки.

Обычно, чаще всего, мы можем по заказу, непосредственным волевым усилием передвигать внимание с одного объекта на другой.

И еще мы можем, как мы говорили, таким же непосредственным волевым усилием сокращать или расслаблять скелетные мышцы.

И эти два момента составляют все, что мы можем делать по–настоящему произвольно. (Я еще раз подчеркну, что «произвольно» в нашем смысле – значит прямым усилием воли, здесь и сейчас, без всяких дополнительных инструкций). Давайте впредь будем называть передвижение внимания и сокращение мышцы элементарными волевыми актами.

Для наших целей чрезвычайно важно уяснить, что любую сложную человеческую деятельность можно разложить на эти два момента и на связанные с ними спонтанные (непроизвольные) психические акты (понимание, чувствование, ассоциирование, вдохновение, озарение, и т.д.)

Давайте сразу заметим, что обычно, не задумываясь специально об этом вопросе, мы мыслим здесь по–другому. Мы привыкли считать себя хозяевами собственных душ, но получается, что это совсем не так. Во всяком случае, это не так «здесь и сейчас». И это может шокировать.

И потому я хочу теперь задать вам такой вопрос. То, что мы сейчас проговорили, очевидно. Опыт элементарной интроспекции, который мы сейчас осуществили, рациональные выкладки говорят о том, что так оно и есть. Кроме как передвигать внимание, произвольно мы не можем по сути ничего. Но… Поднимите пожалуйста руки те, у кого это положение, этот вывод вызывает неприязнь. То есть те, кому неприятно в этом ключе думать о собственных возможностях управлять собой. Поднимите руки те, кто чувствует, что этот вывод отнимает у него нечто чрезвычайно важное, лишает его чего-то экзистенциально значимого.

… Так обычно и бывает. Примерно половине аудитории неприятно думать таким образом. Хотя вывод, к которому мы пришли в результате интроспекции и размышлений оспорить трудно, части людей, причем значительной части, он не ложится на душу, он раздражает. Такое различие в отношении к этому вопросу связано с различием в мировоззрении, точнее в мироощущении.

Те, кто легко принимает положение о нашей неспособности управлять собой прямым самоприказом – это люди с естественнонаучным, материалистическим, реалистическим мироощущением. Реалистическим в том смысле, что им для объяснения мира не требуется чего-либо, кроме данных, которые поставляет нам чувственная реальность. Так естественная наука стремится объяснить мир исходя из того, что есть в нем самом. Объяснить реальность из нее самой, не прибегая к чему-либо, существующему за ее пределами и не данному нам в чувственных ощущениях. Такие люди легко принимают положение, к которому мы пришли, быть может сначала удивляются, но внутренне не сопротивляются ему. Для таких людей человек есть часть природы, часть животного царства. И, хотя homo sapiens, конечно, неизмеримо сложнее, чем другие млекопитающие, он тем не менее, устроен по тем же законам, что и прочие живые существа. А других живых существ мы обычно не наделяем способностью самостийно управлять собой.

Но есть люди с прямо противоположным мировоззрением – мироощущением, метафизическим, идеалистическим. Люди, соответственно, не предрасположенные объяснять чувственную реальность из нее самой. Люди, ощущающие, что кроме чувственной, материальной действительности есть еще что-то, что-то за ее пределами. Для них существует «мир идей», существует трансцендентное, чисто духовное измерение. Причем это надмирное, идеальное измерение еще и более настоящее, более подлинное, более реальное, чем чувственная реальность. И для таких людей человеческая душа имеет непосредственное отношение к этому духовному миру и не подчиняется (или не полностью подчиняется) естественно–научным законам. И представление о таком подчинении для них и неприятно и неправдиво. Тогда для них представление о том, что человек не может самостоятельно, изнутри управлять собой лишает человека собственно человеческого, то есть самого для них главного…

Мои слова похожи на правду? Дайте мне обратную связь. Хорошо, я вижу вы киваете.

И я хочу сейчас все–таки примирить наших «идеалистов» с нашим выводом. «Реалистов» примирять не нужно, поэтому они могут на пять минут отвлечься и подумать о чем-то своем… Так, уважаемые «идеалисты», примирение – это вполне возможно, если обратить внимание на один важный момент. Ничто не мешает вам думать, что в своем идеальном состоянии, то есть в том виде, в котором «задумал человека Бог», человек действительно полностью властен над собой и может управлять всеми своими психическими функциями. Но скажите мне, многие ли из нас здесь и сейчас находятся в этом состоянии? Есть среди нас полностью духовно развившиеся люди, полностью личностно реализованные, святые или просветленные? Вряд ли… Конечно, нет. До идеального состояния нужно дорасти, доразвиться, нужно пройти длинный и нелегкий путь, правда? Да, тогда, когда мы его пройдем, мы сможем полностью властвовать собой, почему бы и нет? Но не ранее… Мы, может быть, способны к этому, но в потенциале. И мы можем двигаться к этому состоянию, личностно расти, приближаться все больше и больше к своему идеальному функционированию. Но здесь и сейчас, такие, какие мы есть сейчас, в модусе своего наличного существования, еще «недоросшие», мы гораздо ближе к другим живым существам на этой планете, чем нам, в гордыне своей, кажется… Согласны? А наш вывод, конечно, касается наших наличных, актуальных возможностей. И наш потенциал мы этим выводом никак не затрагиваем. Я думаю, вернее знаю, что при учете этого момента (понимания своей наличной, но не принципиально – вечной ограниченности) все становится на свои места. И у вас появляется возможность принять наш вывод, быть может с чувством печали, но без раздражения…

Хорошо… Идем дальше. Я уже обращаюсь ко всем. «Реалисты», включитесь, пожалуйста. Давайте оговорим еще один важный момент. Все, сказанное нами о невозможности непосредственно управлять своими психическими процессами, естественно, ни в коем случае не означает, что люди совсем бессильны перед своими эмоциями и не способны к направленным изменениям, к модификации своих чувств и мыслей, к движению к определяемым целям и т.д. Разумеется способны, и именно для этого существует, например, психотерапия. Но и психотерапия, и другие системы внутренней трансформации идут «окольным путем». Они добиваются своих целей через изменение внешних и внутренних стимулов, через модификацию когнитивного содержания переживаний и обстоятельств, в которых они происходят, при помощи разнообразных тренировок и упражнений, посредством внешней активации особых состояний сознания и т.д. Все это в свою очередь требует времени и конкретных, алгоритмизированных методик. Эти методики, в конце концов, можно разложить на безусловно выполнимые операции – элементарные волевые акты. То есть, на моменты передвижения внимания и моменты мышечных сокращений. Алгоритм любой сложной деятельности представляет собой определенную последовательность этих двух элементарных волевых актов. Мы, другими словами, можем изменяться и изменяться очень существенно, но для этого нам требуются конкретные, элементарные рецепты и инструкции, а не просто самоприказы. Инструкции, как передвигать внимание и сокращать мышцы. Конкретные алгоритмы, рецепты могут быть очень сложными, но они всегда разложимы на эти два произвольных элемента. Этим путем мы можем изменяться. И это касается даже таких глубоких изменений как «личностный рост».

Давайте подытожим. Мы говорим только о невозможности управлять своими чувствами и мыслями непосредственно здесь и сейчас, в наличном своем состоянии только усилиями воли, о невозможности контролировать их исключительно «своими силами», самочинно, без дополнительных стимулов и условий.

Своими силами такие, какие мы есть, в обычном (а для кого-то естественном) человеческом состоянии мы можем передвинуть внимание с одного объекта на другой, и мы можем заставить сократиться или расслабиться поперечно – полосатую мышцу. Все остальные душевные и телесные движения, как оказывается, нашему прямому контролю не подвластны. Одни из нас из нас принимают, что командовать собой невозможно в принципе. Для других это только временная, непринципиальная невозможность. Но здесь и сейчас мы можем только то, что мы можем…

Лекция 2. Вера в прямой волевой самоконтроль – Ситуация «пойди туда, не знаю куда» – Определение термина «пустое усилие» – Опыт переживания пустого усилия «in vitro».

Итак, на прошлом занятии мы обнаружили, что прямым усилием воли мы можем совершить совсем немногое: мы можем сократить или расслабить скелетную мышцу, и мы можем передвинуть внимание с одного объекта на другой. Согласитесь, это достаточно очевидно, и мы убедились в этом благодаря в общем-то элементарному анализу, занявшему весьма непродолжительное время. Но для нашей темы чрезвычайно важно, что несмотря на эту очевидность, в обыденном сознании людям свойственно верить в прямо противоположное. Причем, это касается не только «идеалистов», но и «реалистов». «По умолчанию», без специальных размышлений–исследований мы все считаем, что можем командовать собой.

Давайте остановимся на этом моменте несколько подробнее.

Я напомню вам, что на вопрос о том, что мы можем делать с собой на телесном уровне, вы ответили очень легко. А вот с тем же вопросом про душевный уровень, все было не так просто. Нам пришлось разбираться, специально анализировать, рассуждать. То есть без специального, хотя и элементарного анализа, без разбирательства, хотя и самого простого, у вас не было ясности по этому вопросу. Другими словами, вы допускали, что наши возможности прямого волевого управления своими душевными процессами значительно шире, чем оказалось на самом деле.

И я приведу вам примеры советов, которые мы нередко даем другим людям и самим себе: «Возьми себя в руки!», «Нужно просто искренне поверить в это!», «Ты все можешь, если только захочешь!», «Думай скорее!», «Тебе нужно простить его!», «Хватит сомневаться, надо действовать!», «Будь проще, и народ к тебе потянется!» «Нужно быть злее, (добрее, сильнее)!», «Соберитесь, нельзя так распускаться!», «Вам нужно прекратить думать о плохом!», «Надо было думать как следует!» и им подобные. Мы даем эти советы всерьез и так, как будто бы их действительно можно выполнить. Если понаблюдать, мы увидим, что такими «здравыми советами» в той или иной степени грешат все без исключения. Хотя прямая реализация таких советов невозможна, мы продолжаем давать их, искренне веря в то, что с помощью волевого напряжения здесь и сейчас можно «выпрыгнуть» из своего наличного состояния. Когда жизнь показывает нам, что мы в этом плане отнюдь не всесильны, мы часто не верим в это. И списываем наши неудачи на случайные факторы и недостаточную «работу над собой».

Эти наблюдения наглядно показывают, что в нашем повседневном, обыденном сознании представление о том, что своими чувствами и мыслительными, когнитивными процессами можно командовать, весьма и весьма актуально. Не задумываясь об этом вопросе специально, мы склонны считать, что большинство наших душевных движений подчиняется прямым командам со стороны «я». Назовем это общее для большинства людей убеждение верой в прямой волевой самоконтроль.

Я еще раз напомню вам притчу про Ходжу Насреддина и ростовщика Джафара, но, теперь в другом аспекте. Обратите внимание, что Джафар, не сумев выполнить задание, не сумев не думать о белой обезьяне, никаких претензий к Ходже Насреддину не предъявил. То есть, списал свою неудачу на свою нерадивость. Решил, что он сам виноват, что не смог управлять своими мыслями, недостаточно старался, недостаточно напрягался. Поэтому Ходжа и вышел сухим из воды, а ростовщик вдобавок к невылеченному горбу получил еще и некоторые претензии к себе.

Я еще раз обращу ваше внимание на устойчивые выражения в нашем и, наверное, любом человеческом языке: «Я запоминаю», «Я вслушиваюсь», «Я подумаю», и т.д. Когда мы так говорим, легко создается впечатление, что, осуществляя эти душевные движения, мы делаем нечто большее, нежели передвижение внимания. Можно так понять, что, когда «я запоминаю», я не просто навожу фокус внимания на определенные представления, но еще и заставляю работать сами мнестические процессы, как-то непосредственно заставляю мозг запечатлеть, закрепить запоминаемый материал. Может создаться впечатление, что, когда «я вслушиваюсь», я каким-то образом усиливаю звуковые ощущения, а не просто концентрирую внимание на звуках. Можно решить, что, когда я намереваюсь «подумать о проблеме», моя задача состоит не только в том, чтобы привести внимание к ассоциациям с этой проблемой связанным, но и непосредственным усилием продвигать процесс течения представлений. Так, как будто бы сам он без этого не сдвинется. Из-за такой возможности, вот так вот понять эти выражения, сам язык поддерживает веру в прямой волевой самоконтроль.

Мы также произносим «Я переживаю», «Я пойму», «Я уже забыл про это». Хотя точнее было бы сказать: «у меня есть переживание», «возникнет понимание», «это уже забылось». Так же, как мы говорим: «лихорадит», «будет морозить», «уже потеплело»…

Нужно особо отметить, что вера в прямой волевой самоконтроль есть даже в повседневном сознании (подсознании) тех людей, которые на рациональном уровне в такую возможность не верят. То есть наличие этой подсознательной веры не зависит жестко от рационального мировоззрения и мироощущения. Человек может быть по своим философским убеждением детерминистом, материалистом, считать, что всем правит судьба, или, что ни один волос не упадет с его головы без воли Высших Сил. Он может считать, что все предопределено свыше, иметь буддистское убеждение, что его «Я» это иллюзия, и, тем не менее, давать себе и другим советы, о которых мы говорили выше. Вера в прямой волевой самоконтроль имеет свойство легко обходить «таможню» рассудочного мировоззрения.

В дальнейшем мы поразмышляем о том, почему вообще у нас возникает такая вера в то, что мы можем управлять неуправляемым. Пока остановимся на том, что она есть. И отметим, что сама по себе она может быть относительно безобидна. В ней действительно много приятного. Она создает чувство довольства собой. Она позволяет считать, что «мы сами себя делаем», что мы «творцы своей судьбы», «кузнецы своего счастья», «хозяева собственной жизни». Все это весьма лестно, повышает самооценку и придает человеческому существованию значительную долю пафоса и романтики. Ведь для того, чтобы гордиться собой, надо верить, что мои успехи связаны с тем, что «я себя преодолел», «я себя переломил», «я поднялся над своими желаниями», «я не позволял душе лениться», «я воспитал в себе целеустремленность» и т.д. Иначе, если мы, на самом деле, всего этого не можем, под вопрос ставиться центральный гуманистический лозунг: «Человек – это звучит гордо!». Конечно, с последним не хочется расставаться. Иметь такое романтическое мнение о себе и о человеке вообще гораздо приятнее, чем согласиться с тем, что передвижение внимания и мышечные сокращения – это единственное, что находится в нашей прямой власти, да и то с некоторыми оговорками.

Но в некоторых условиях вера в прямой волевой самоконтроль становится чрезвычайно опасна для душевного равновесия, или, скажем так, для адаптивного эмоционального функционирования. Условия эти следующие. Человек должен обнаружить в себе что-то очень нежелательное, какой-то с его точки зрения «недостаток», в широком смысле несовершенство, некую неполноценность. Этим «недостатком» может быть, например, личностная особенность, какое-то переживание или симптом. В этих обстоятельствах вера в прямой волевой самоконтроль заставит человека попытаться устранить этот внутренний недостаток прямым волевым образом, непосредственно, здесь и сейчас. Естественно, это не получится, поскольку, как мы выяснили, мы не имеем этой способности в том объеме, в которой в него верим. А тем, что реально в нашей власти, то есть передвижением внимания и мышечным напряжением, здесь не поможешь. Если человек вовремя это отследит и поймет, он просто перестанет предпринимать эти бесплодные попытки, и будет стремиться решить проблему другим, опосредованным способом. Но очень часто этого отслеживания–осознания бесплодности собственных попыток прямого волевого самоконтроля не происходит.

Невозможность непосредственным образом влиять на собственные душевные движения не осознается как таковая.

Тогда мы попадаем в ловушку. Тогда мы требуем от себя невыполнимого, не понимая, что это действительно невозможно. Мы пробуем совершить действие, алгоритм которого не знает ни наше сознание, ни наше подсознание. Не осознавая ясно эту ситуацию, мы склонны считать, что у нас не получается только потому, что мы плохо стараемся. Однако, как стараться лучше, оказывается непонятным. Мы можем продолжать наращивать «старания», но им по–прежнему не в чем реализоваться. Конкретная технология «старания» отсутствует и поэтому попытки стараться выливаются просто в диффузное душевное напряжение. Мы оказываемся в ситуации «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю, что!».

Помните, в русской народной сказке «Про Федота–стрельца» царь, дабы получить прекрасную жену героя, задумывает уничтожить Федота. Казнить его, однако, просто так, без всякого основания он не может. Нужно найти какую-нибудь причину, например, нерадивое служение. И тогда царь дает Федоту заведомо невыполнимое задание: «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю, что! А, не выполнишь моего указа, не сносить тебе головы». Хитрость царя в том, что на первый, поверхностный взгляд, это задание не кажется таким уж невыполнимым. Если не вслушиваться с пристрастием, можно услышать, что нужно просто куда-то пойти и чего-то принести. Если вовремя не вдуматься, можно такое задание легко «проглотить», приняв его за выполнимое, не заметив, что идти нужно не знамо, куда и принести нужно не знамо, что. На поверхности царь как бы и не собирается заведомо губить героя, а всего лишь посылает его сослужить трудную службу. Но вторая часть задания ненавязчиво и мягко лишает смысла первую. В сказке Федоту–стрельцу повезло, на его стороне были волшебные силы, которые все взяли на себя, и ему не пришлось решать абсурдную задачу самостоятельно. Но в жизни мы часто, не сознавая того, заставляем себя «пойти туда, не знаю куда», не понимая ясно заведомой тщетности прилагаемых усилий и не имея помощи волшебных сил.

Это происходит, например, тогда, когда мы серьезно воспринимаем вышеприведенные советы и пытаемся им следовать. В таких случаях, как правило, первый момент противоречия – то, что нужно здесь и сейчас скомандовать чувствам – осознается. В то время как другая сторона – то, что стремление это не имеет точки приложения, наоборот, ясным образом в сознании не присутствует. Кажется, что такой совет выполним, но на деле воспользоваться им невозможно, поскольку нужно произвести действие, здесь и сейчас невыполнимое. С одной стороны, вроде бы можно и нужно «взять себя в руки». С другой стороны, совершенно не понятно, как это сделать. С одной стороны, нет ничего проще, чем «стать проще». С другой стороны, попытка здесь и сейчас опроститься недостижима и выливается только в бессмысленное напряжение. Кажется, что возможно с помощью некоего внутреннего действия «выкинуть это из головы» и «не думать о белой обезьяне». Но действие это совершенно неопределенно, инструкции к исполнению его не существует. Кажется, что такой совет вполне конкретен, но на деле конкретной методики его реализации мы не имеем. Кажется, что достаточно применить усилие, умножить усердие, и проблема будет решена. И для того, чтобы измениться мы готовы потратить силы, но при этом неизвестно, на какой внутренний рычаг следует нажать.

Мы тогда совершаем усилие, которому здесь и сейчас некуда воплотиться. Такое усилие мы называем пустым.

Вот мы и подошли к определению нашего основного понятия:

Пустым усилием мы называем стремление прямым волевым образом управлять непроизвольной психической активностью.

Или, немного по–другому:

Пустое усилие – это стремление прямым волевым образом совершить что-либо, кроме передвижения внимания и сокращения мышцы.

Когда мы пытаемся реализовать пустое усилие, мы по сути запутываемся в том, что мы можем, а что не можем сделать произвольно, прямым волевым образом. У нас ведь действительно есть опыт совершения действий путем чистого самоприказа. Без всякого алгоритма, без всякого понимания «как», прямым усилием воли мы можем сократить (или расслабить) мышцу и можем передвинуть внимание. Мы не знаем как мы это делаем, но делаем! Каким-то волшебным, на самом деле, образом. Я как-то внутренне немножко напрягаюсь (а может, и не напрягаюсь, в общем, я как-то «волю»), и моя рука сгибается. Я «волю», и представляю себе белую обезьяну (на короткое время, по крайней мере). Я совершаю эти действия «просто так», меня никто этому не учил. И я легко могу предположить, что я не только это умею «просто так». Я легко могу предположить, что я и на чувства свои, и на другие свои психические функции могу влиять «просто так», прямым «волением». Предположить это и поверить в это. И могу попытаться это осуществить. И тогда я буду требовать от себя невозможного, тогда я окажусь в состоянии пустого усилия.

Представьте, что я сейчас, читая вам лекцию, вдруг начну себя заставлять говорить более красноречиво, чем говорю. Изо всех сил начну стараться повысить градус красоты, доходчивости, внушительности своих слов. Итак, я вознамерюсь это делать. Как мне приступить к этой задаче? Вы можете сказать, что существует такая вещь, как риторика, которой можно овладеть. Есть специальные приемы красноречия, фигуры речи, которым можно обучиться. Да, разумеется, все это существует. И этим всем можно воспользоваться. Но здесь и сейчас, у меня этих навыков нет. А говорить красиво очень надо, надо прямо здесь и сейчас… Как? Может, какие-то мышцы напрячь? Или на что-то обратить внимание? Например, произносить про себя фразу: «Нужно говорить красивее, нужно говорить красноречивее»? Поможет, как вы думаете? Очевидно, не поможет, скорее даже наоборот… Это и будет пустое усилие – так поднатужиться, чтобы мозг заработал на повышенных оборотах. И это первое пустое усилие может легко потянуть за собой второе. Поднатужиться, чтобы здесь и сейчас понять, как это сделать. И третье пустое усилие может присоединиться – убрать то, что мешает мне говорить красиво, например, волевым усилием подавить тревогу про то, как вы меня оцениваете. Если я буду всерьез пытаться осуществить все эти намерения здесь и сейчас, я буду напрягаться, чтобы идти не знаю куда, приносить то, не знаю, что…

Пустое усилие получило такое название «пустое», не только потому, что оно тщетно, но прежде всего потому, что оно пусто от содержания, от конкретной технологии выполнения, от конкретного «как». Оно пусто, потому что неразложимо на элементарные волевые акты, то есть представляет собой требование решить задачу, не имеющую пути решения. Поэтому волевое усилие превращается здесь просто в неконкретное напряжение. Что мне нужно делать, чтобы здесь и сейчас испытать уважение к человеку, которого я не уважаю? Какой инструкцией воспользоваться? Ведь без инструкций, как мы выяснили, мы можем только сокращать мышцы и передвигать внимание. Все инструкции, все внутренние технологии должны, стало быть, состоять из этих двух моментов. И, если я заставляю себя совершить что-то кроме двух этих элементарных волевых актов, я напрасно трачу душевную энергию. Я не могу приложить эту свою энергию, это свое усилие ни к какой конкретной точке. Я тогда произвожу напряжение, которому не во что воплотиться. Опять же: «пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю, что…».

Когда мы в определении называем пустое усилие стремлением, мы этим самым подчеркиваем, что оно представляет собой уже не желание, не намерение, но в то же время еще и не действие, не реализацию этого желания. Пустое усилие – это психическое состояние как бы застывшее, застрявшее между намерением и действием, между желанием и его воплощением. Стремление, для которого нет возможности перейти в действие.

Забегая вперед, скажу, что пустое усилие никогда не переживается отдельно, само по себе. Пустое усилие всегда присоединяется к тем или иным негативным эмоциям (как здоровым, так и больным), переплетается, смешивается с ними, маскируется ими. Причем, переплетение это подчас столь запутанное, что выделить пустое усилие, отделить его от других переживаний бывает не просто. Так, если бы у меня действительно было бы пустое усилие говорить красноречивее, оно было бы связано с сильной тревогой или, может быть, с раздражением, или с чувством неполноценности, страхом вашей реакции и т.д. И скорее всего, оно даже не осознавалось бы толком, существовало бы на периферии сознания. Люди никогда не переживают пустое усилие как таковое, оно маскируется другими чувствами и стремлениями.

Но мы все-таки попытаемся сделать это, пережить пустое усилие как отдельное переживание, пускай несколько искусственным образом.

Все воспринимают чашку на этом столе? Она по цвету грязно–белая. Давайте попробуем изменить свое восприятие этой чашки. Пожалуйста, увидьте ее ослепительно белой, белой, как первый снег. Прямо сейчас, даю вам несколько минут. Смотрите на чашку и заставьте себя увидеть ее ослепительно белой. Только не впадайте при этом в гипнотический транс. Оставайтесь в ясном сознании. Оставаясь в ясном сознании, нужно воспринять эту чашку как чисто-белую. Начали!

…У кого-нибудь чашка побелела? Нет. Тем не менее, я не уверен, что все испытали пустое усилие, так сказать, в его чистоте. Я, наверное, не ошибусь, если предположу, что многие из вас пытались помочь себе с помощью напряжения глазных мышц. Такого, как бы, «пучения» глаз. А это уже не совсем пустое усилие, здесь есть некое конкретное содержание. Реализация волевого напряжения в сокращении глазных мышц. Поэтому, для переживания собственно пустого усилия, давайте повторим эксперимент. Только на этот раз никаких мышечных сокращений, никакой работы глазами. Только изолированное ментальное усилие. Пробуйте!

…Интересный опыт, не правда ли? Трудно выразимый. Всерьез заставлять себя делать абсолютно невозможную вещь. Действие как бы есть, и в тоже время его нет. Я делаю неделаемое. В тот же самый момент, когда воля напрягается, напряжение это растворяется в пустоте. Усилие, умирающее в момент собственного рождения… Опыт переживания абсолютного абсурда.

Именно потому, что такое занятие невозможно воспринимать всерьез, пустое усилие, как я уже говорил, никогда не возникает в чистом виде. Именно поэтому оно всегда скрывается за другими не абсурдными переживаниями, маскируется ими. И когда удается показать его человеку в чистом виде, оно сразу же перестает существовать. Потому, что тогда от него невозможно не отказаться…

И это его свойство – исчезать в этих условиях для нас чрезвычайно важно. Потому, что устранять пустые усилия из переживаний наших пациентов или из своих собственных переживаний мы будем прежде всего именно таким образом. С помощью осознания пустого усилия как такового.

Лекция 3. Демонстрация: выявление пустых усилий в переживаниях слушателей. Два смысла термина «пустое». В пустом усилии человек стремится к тому, к чему в принципе способен – Еще одно определение пустого усилия.

Мы с вами дали определение понятию пустое усилие. Пережили его в искусственных условиях. А сегодня давайте попробуем найти его в наших живых переживаниях.

Как мы уже говорили, пустое усилие может быть составной частью различных переживаний – его можно найти как в глубине психологических проблем, так и в структуре психопатологических расстройств. И сейчас, я постараюсь на примере кого-то из вас показать вам роль пустого усилия в формировании некоторых неприятных эмоциональных реакций. Для этого нужно, чтобы кто-то пожаловался на свою негативную эмоцию. Она должна удовлетворять трем требованиям. Во–первых, она должна быть связана с определенной ситуацией, во–вторых, она должна быть достаточно актуальной здесь и сейчас, то есть доставлять неудовольствие, вызывать напряжение в настоящий момент. И в–третьих, она должна ощущаться как чрезмерная, слишком сильная.

Есть желающие? Очень хорошо.

– Как Вас зовут?

– Катерина.

– Хорошо, Катерина. На что Вы хотите пожаловаться? Что беспокоит Вас здесь и сейчас: тревога, гнев, тоска или вина?

– Тревога.

– С чем она связана?

– Я преподаю в институте. Можно сказать, только начинаю преподавать. И завтра у меня занятие в виде тренинга со студентами. Я очень волнуюсь. Я уже несколько занятий провела, но они были по большей части теоретическими, и я так не боялась. А завтра практика, я не знаю, справлюсь ли…

– Хорошо, сейчас попробуем найти в Ваших переживаниях пустое усилие и Вам помочь. Итак, Вы испытываете тревогу, связанную с предстоящим занятием. Можно сказать, что она слишком сильная?

– Да.

– В этой ситуации, наверное, естественно немного тревожится. Насколько Ваша тревога сильнее, чем нужно?

– Я думаю, по крайней мере, раза в два.

– Пожалуйста, постарайтесь ответить на вопрос: что Вы должны сделать, чтобы завтра все прошло хорошо?

– Да… Наверное, мне нужно сегодня вечером повторить материал.

– Так. Еще что?

– Выспаться.

– Так. Это желательно. Что еще?

– Завтра чувствовать себя уверенно.

– Прекрасно. Что еще?

– Пожалуй, все…

– Этого будет достаточно, чтобы справиться с задачей?

– Я думаю, да…

– Вы сказали, что вечером собираетесь повторить материал. Что значит повторить?

– Перечитать свои записи, конспекты.

– Просто перечитать?

– Внимательно перечитать.

– Что значит внимательно?

– Вдумчиво.

– Отлично! Что значит вдумчиво?

– Вникая глубоко…

– Это как?

– …

– Расскажите, какой технологией Вы собираетесь воспользоваться, чтобы «вникать глубоко»?

– Ну… Я не знаю… Читать как-то сосредоточено…

– – Сосредоточено на чем?

– На материале, который буду повторять.

– То есть можно повторять его «сосредоточено» и «несосредоточено», так? А «несосредоточено», это как?

– Мне нужно повторить материал как-то так, чтобы он глубоко отпечатался в памяти, запомнился, и я могла бы легко им пользоваться завтра на занятии.

– Я согласен, что Вам это нужно. Только, что для этого следует сделать? Представьте, что передо мной стоит такая же задача. Научите меня, дайте мне конкретную инструкцию. Итак, я должен видимо сесть, взять конспект и…?

– Вы должны читать конспект и…

– Так, читаю, перевожу внимание с буквы на букву, со слова на слово и …

– И понимаете то, что читаете…

– Так, в сознании моем возникает смысл прочитанного… и…?

– …

– Может, мне следует повторить эту операцию несколько раз?

– Нет, это будет просто зубрежка, механическое запоминание. Механически я и так это все помню.

– Так, выходит, Вам нужно не просто запомнить, а…

– Мне нужно, чтобы эта информация стала как бы объемной, чтобы в теме не оставалось неожиданных вопросов, на которые я не могла бы ответить… Чтобы мне все было прозрачно и ясно…

– Так, так. И что для этого нужно сделать сегодня вечером?

– Я, кажется, понимаю… Я только что опять хотела сказать, что нужно как-то заставить себя вникнуть вглубь материала… Но сейчас понимаю, что это, видимо, пустое усилие.

– Да, это так и есть. Это потому, что нельзя ответить, что конкретно нужно сделать, для того чтобы сегодня вечером «вникнуть вглубь». Ясно, что нужно как-то напрячься, приложить какое-то усилие. Но к чему это усилие прилагать? К какому внутреннему рычагу? Со временем, много раз повторяя этот материал слушателям, отвечая на их вопросы (а может быть, и не отвечая сразу, но находя ответы потом), сопоставляя этот материал с другими темами, Вы, естественно, начнете воспринимать его глубже, объемнее, яснее, целостнее и т.д. Со временем это произойдет, несомненно. Но, как можно добиться этого сегодня вечером?

– Для этого нужно, как Вы говорите «пойти туда, не знаю, куда…».

– Согласны с этим? Все согласны? Катерина требует от себя совершить действие, технологии которого не знает. Ни она не знает, ни организм, «подсознание» не знает… Поэтому попытка это сделать («вникнуть вглубь материала» прямо сегодня вечером) выливается просто в недифференцированное напряжение. И это напряжение сливается с естественным волнением по поводу завтрашнего занятия. И естественное волнение превращается в сильную тревогу. Катерина, то, что я говорю, похоже на правду?

– Да. Наверное…

– Как сейчас эта Ваша тревога поживает?

– Мне значительно спокойнее.

– Да. Так оно обычно и бывает. Когда человек осознает собственное пустое усилие как таковое, именно как пустое, то есть абсурдное и бессмысленное, напряжение резко падает. И это субъективно ощущается как снижение тревоги.

Кстати, в переживаниях Катерины мы можем подозревать еще одно пустое усилие. Она сказала нам, что завтра должна «чувствовать себя уверенно». Катерина, если это еще актуально, скажите, что именно Вы должны сделать, чтобы чувствовать уверенность. Или, по–другому, как включить уверенность в себе?

– Это уже не актуально. И я сейчас понимаю, что это тоже пустое усилие.

Да. «Включить уверенность в себе» – это частое пустое усилие. Особенно актуально оно при социофобиях, страхах публичных выступлений и т.д. Но, не будем забегать вперед. Спасибо, Катя.

Есть еще желающие предоставить свои переживания для анализа. Смелее! Завлекаю Вас тем, что, скорее всего, вы получите облегчение. Да, вижу Вашу руку.

– Как Вас зовут?

– Андрей.

– Хорошо. Какая эмоция Вас беспокоит?

– Тоже тревога.

– С чем она связана?

– С тем, что мне предстоит после занятия ехать домой на машине. Сейчас объясню. Нас здесь несколько человек из Ярославля. Мы приезжаем на Ваши занятия на микроавтобусе с водителем. Я сам вожу машину. Когда я сам за рулем, мне не страшно. Но когда я сам не веду, а наблюдаю за водителем, мне все время кажется, что мы вот–вот попадем в автокатастрофу. Мне всегда было страшно в этой ситуации. Но недавно мы действительно попали в аварию, нестрашную, несерьезную так, только чуть помяли крыло… Но после этого мой страх усилился в разы.

– Можно сказать, что этот страх чрезмерен? Или он вообще абсурден и не имеет смысла?

– Он чрезмерен, да. Какой-то смысл он имеет, но так бояться, как я – это незачем…

– Во сколько раз Вы боитесь больше, чем нужно?

– Да, раз в сорок, наверное!

– Понятно. Значит, под Вашим страхом точно кроется пустое усилие. Давайте, поищем. Вопрос такой: что в этой ситуации Вы от себя требуете? Вы едете в микроавтобусе на пассажирском месте… И, что Вы там должны?

– Я должен … вовремя помочь водителю заметить опасную ситуацию.

– Водитель профессиональный?

– Да, к нему вопросов нет. Но ведь «и на старуху бывает проруха»…

– То есть, Ваша задача – как можно более полно контролировать дорогу, чтобы вовремя подсказать водителю, что делать?

– Да, примерно так…

– Это выполнимая задача, как Вы думаете?

– Думаю, да.

– Как именно Вы будете осуществлять этот контроль?

– То есть?

– Ну, что Вы конкретно будете делать?

– Буду смотреть на дорогу… Вперед, вправо, влево. Назад оборачиваться…

– А, как Вы будете определять, когда посмотреть вправо, когда влево, когда вперед? Когда назад вертеться? Когда говорить что-то водителю, а когда лучше промолчать, чтобы не сбивать его с толку? Как правильно, грамотно распределить внимание между всеми деталями дорожной ситуации? Какой алгоритм этого распределения, какова методика, в чем заключается технология?

– Да… Видимо, нет такой технологии…

– Значит, это ситуация «пойди туда, не знаю куда…»?

– Похоже на то…

– Давайте, еще больше это проясним. Такой вопрос «как распределять внимание?» может возникнуть у Вас, когда Вы сами ведете машину? Требуется ли Вам какая-то особая технология распределения внимания, когда Вы сами за рулем?

– Нет, это как-то само собой происходит… Сел за руль, завелся, и все само собой делается…

– Да, причем заметьте, у Вас три зеркала, лобовое стекло, правое и левое окна, еще Вам нужно обращать внимание на звуки и на тактильные ощущения. И внимание должным образом распределяется на все это само собой, без всяких приказов и инструкций с Вашей стороны.

– Да. Как бы сам мозг знает эти инструкции…

– Вот–вот, Вы их не знаете, Ваше сознание о них понятия не имеет, а мозг, или подсознание все прекрасно выполняет. И Вы еще к тому же за рулем разговариваете или слушаете радио. И это никак не мешает. Но такой режим работы мозга, такой «водительский транс» включается автоматически тогда, когда Вы сами за рулем. А можно ли его включить насильно, когда Вы сидите на пассажирском месте?

– Да, его произвольно не включишь…

– А Вы пытаетесь? Это и есть пустое усилие. Стремление произвольным образом совершить действие, не сводимое к четко определенному передвижению внимания и мышечным сокращениям. Произвольным образом включить «водительский транс», находясь не за рулем. Согласны, что Вы не в состоянии это сделать? Что это не в Ваших силах, не в ваших возможностях?

– Да, это ясно теперь.

– Следовательно, Вы не можете, как бы не старались контролировать дорожную ситуацию на нужном уровне?

– Да, это точно. Не стоит даже и пытаться!

– Что с Вашей тревогой?

– Она уменьшилась. Практически нормальной стала. Да, это на первый взгляд странно. Я убеждаюсь, что контролировать опасность не в моих силах, но становится ощутимо легче…

Спасибо, Андрей. Да, это типично. Человек, находя свое пустое усилие, осознает его как таковое, и значит, соглашается с собственной беспомощностью. И как бы от этого осознания собственной беспомощности становится не страшнее, а наоборот, легче. Возникает душевное освобождение. Это происходит, конечно, не оттого, что человеку приятно быть беспомощным. В этом моменте, самом по себе, ничего приятного нет. Облегчение наступает потому, что перестают тратиться силы на реализацию пустого усилия, уходит это недифференцированное, застойное напряжение. И вот это пустое напряжение (напряжение, неприложимое ни к какой конкретной точке, напряжение, которому не во что воплотиться) часто бывает настолько сильным, что во много раз превосходит напряжение, связанное с уместной в переживаемой ситуации тревогой.

Итак, мы с вами увидели реальные пустые усилия реальных людей в реальных жизненных ситуациях. Мы увидели попытку прямым усилием воли «вникнуть вглубь материала» и попытку прямым усилием воли включить «водительский транс».

Давайте теперь, имея такие живые иллюстрации, еще раз вернемся к теории и еще раз поговорим о том, о чем говорили вчера.

Давайте отграничим пустое усилие от схожих явлений, чтобы в дальнейшем не запутаться. То волевое усилие, которое мы называем термином «пустое усилие», не есть то же самое, что усилие напрасное или тщетное. Это не синонимы.

Пустое усилие в нашем смысле, названо так, потому что оно пусто от конкретного алгоритма реализации. Пусто от конкретного «как», «как именно». То есть, оно не состоит из более простых компонентов. Его невозможно представить в виде сложной последовательности несложных шагов. Его содержание нельзя вербализовать в виде понятного и повторимого рецепта. К нему не приложишь ясной инструкции. Оно не технологично. Стало быть, ему нельзя научить. Другими словами, пустое усилие неразложимо на элементарные волевые акты, то есть на волевые усилия по сокращению мышц и передвижению внимания.

Как объяснить, что нужно сделать для того, чтобы сегодня же вечером «вникнуть вглубь материала»? В чем состоит технология контроля над дорогой с пассажирского кресла? Или представим, что я, размышляя над какой-то проблемой, усилием воли, самоприказом пытаюсь соображать как можно быстрее, думать как можно продуктивнее, и таким образом собираюсь решить проблему наиболее эффективным способом. И в этом случае у моего стремления ускорить процесс собственного рассуждения никакого алгоритма не будет. В самом деле, что конкретно я могу сделать, чтобы думать быстрее? На какие «кнопки» надавить? Как заставить свой мозг работать на повышенных оборотах? В чем техника ускорения мышления? Что я могу посоветовать человеку с таким же желанием? Как я могу научить его это желание реализовать? Ответов на все эти вопросы не существует. Я готов потратить энергию для ускорения мышления, но мне некуда эту энергию приложить. Она выливается, поэтому в пустое, диффузное напряжение. Желаемого результата при этом, понятно, не возникает. Это есть пустое усилие.

Так, например, можно пытаться надавить на себя и, чтобы простить обидчика, незамедлительно забыть то зло, что он причинил. Так, можно заставлять себя здесь и сейчас стать более решительным (сострадательным, эмпатичным, спокойным, эмоционально тупым и т.д.) Или можно приказывать себе прямо сейчас осуществлять незнакомую сложную деятельность так, как будто в этом деле опытен и искусен. Все эти стремления не имеют инструкций для реализации, и поэтому, если мы упорны в них, выливаются опять же в недифференцированное напряжение. В напряжение без выхода, в напряжение, которому некуда вылиться, и потому, в конце концов, в напряжение без результата.

Здесь нужно обязательно отметить, что пустые усилия этой своей пустотой от технологии очень похожи ни на что иное, как на элементарные волевые акты. Последние тоже не содержат в себе конкретного алгоритма. Элементарные волевые акты, то есть усилия по сокращению поперечно – полосатых мышц и усилия по передвижению внимания, тоже не состоят из более простых компонентов. Они далее не разложимы, поскольку нельзя быть разложимыми на самих себя – проще, первичнее уже некуда. Эта похожесть пустых усилий на элементарные волевые акты – чрезвычайно важный момент, именно он, по-видимому способствует тому, что к пустым усилиям относятся серьезно, принимают их за «чистую монету», надеются на их осуществимость.

Если вы спросите меня, как именно я сгибаю руку, я не смогу вам ясно это объяснить. Я просто как-то «волю», и рука сгибается. Я мог бы сказать, что отдаю некий внутренний приказ, но на самом деле, я же не произношу про себя какие-то определенные слова, я не осуществляю каких-либо последовательных внутренних манипуляций… Я совершаю одно какое-то внутреннее действие – «воление», «хотение», «пожелание», назовите его как вам нравится, и рука (в общем-то, чудесным образом) сгибается. И это внутреннее произвольное действие неразложимо уже на какие-либо более простые действия. Оно, следовательно, первично, элементарно, не из чего более не состоит. Пусто от конкретного содержания (из чего состоит «воление»?), но при этом осуществимо.

То же самое и с передвижением внимания. Я не смогу вам объяснить, как именно я привожу свое внимание к внутреннему образу, например, чашки кофе. Как я заставляю себя подумать о чашке кофе? Я опять же просто как-то «волю» – делаю что-то простое, элементарное, неразложимое на что-то еще, что-то несоставное, первичное. И в моем сознании появляется чашка кофе…

Я не смогу научить как сокращать мышцы и как передвигать внимание человека, у которого это не получается само собой, также легко, как у меня. Я просто не смогу сказать ему ничего ясного, конкретного. Ничего, кроме того, что надо «захотеть», «повелеть». А как именно «повелеть» я уже не скажу. И также я не смогу передать своего умения другому. Хотя при этом, заметим, у меня нет внутреннего ощущения неясности, смутности того, что я делаю. Как раз внутренне мне все ясно и понятно. Неясность возникает тогда, когда я пытаюсь «воление» выразить словами. Это неясность только в смысле «невыразимость».

К счастью, этим двум действиям никого учить не надо. У нас у всех (по крайней мере, если мы неврологически здоровы) это получается легко, без напряжения. Элементарные волевые акты, несмотря на свою нетехнологичность, в отличии от пустых усилий, осуществимы. Несмотря на то, что мы не можем выразить словами «как именно» мы это делаем, это «как именно» любой из нас понимает от природы. Мы все это чудесным образом понимаем и осуществляем. Но никакая другая осуществимая произвольная активность не является элементарной, несоставной, невыразимой. Любая другая реализуемая волевая активность зиждется уже на этом основании, состоит из определенной последовательности всем внутренне понятных (и в этом смысле конкретных) актов мышечного сокращения и передвижения внимания. Любую другую произвольную деятельность можно разложить на эти два кирпичика.

Итак, элементарные волевые акты не имеют выразимого содержания, но тем не менее, всем само собой от природы понятно, как их осуществлять, и они осуществляются, причем осуществляются легко. Я не знаю, как я реализую элементарные волевые акты, но это знает мой мозг. Как реализовать пустое усилие не знаю не я, не мой организм. Элементарные волевые акты – это единственные волевые усилия, пустые от внутреннего алгоритма реализации, невыразимые, но при этом не тщетные. Больше таких вариантов нет. Элементарный волевой акт всегда осуществим, пустое усилие всегда тщетно.

То обстоятельство, что пустые усилия как бы похожи на элементарные волевые акты может сыграть с нами злую шутку. У нас у всех есть опыт элементарных волевых актов. И имея такой опыт, из него можно легко (но неправомерно) заключить, что «само собой понятно как», от природы мы можем не только сокращать мышцы и передвигать внимание, но и еще что-то делать, например, ускорять течение психических процессов или устранять собственные негативные эмоции. Нам может показаться, что это также просто, первично и «само собой понятно», как элементарные волевые акты. И тогда мы можем попробовать это осуществить и, естественно, не сможем. И если будем упорствовать в этом, окажемся в ситуации «пойди туда, не знаю куда». Тогда мы будем пытаться осуществить пустое усилие. Мы будем производить недифференцированное, неконкретное напряжение, будем тратить энергию в никуда. Оно может измотать и измучить, но окажется напрасным.

Теперь, еще один важный момент:

Положим, что я потратил время на поиски в Интернете нужной мне информации и ничего не нашел. Это усилие – «найти информацию» оказалось напрасным, «тщетным» но при этом оно технологически складывалось из вполне конкретных шагов, у него был рецепт. Во время этого занятия я пользовался определенной инструкцией, придерживался определенной методики – я набирал слова в поисковой строке, скользил по ссылкам, переводил внимание с объекта на объект, с сайта на сайт, со строчки на строчку. И я могу обучить этой технологии другого человека. Методика при этом разложима на элементарные волевые акты – передвижения внимания и сокращения мышц, представляет собой определенную последовательность этих актов. При всем при этом у меня не получилось – может быть, потому что методика плоха, а может, в сети просто нет нужной мне информации. Но, хотя я и не добился результата, мои действия в каждый момент времени были абсолютно конкретны, алгоритмизированы, выполнимы. Я не пытался во время этой работы, управлять мыслями и чувствами. Я не насиловал свои психические процессы. Я всего лишь закидывал удочку внимания и просто наблюдал, клюнет рыба или нет. Усилия мои оказались тщетными, но они не были пустыми от конкретики.

Итак, еще раз повторю: всякое пустое усилие (в нашем терминологическом смысле) тщетно, но не всякое тщетное усилие является пустым. Понятно это разделение?

И в заключении, еще одна важная вещь. На этих примерах можно показать общее правило: переживая пустое усилие, человек требует от себя того, что в принципе для него возможно. Во всяком случае, возможно в его мире, в его вселенной. Нет пустых усилий, заключающихся в попытках допрыгнуть до Луны, из мужчины превратиться в женщину или соображать со скоростью компьютера. В пустом усилии человек стремится к тому, к чему его организм, в общем, способен. Но способен в других обстоятельствах, при наличии других внутренних и внешних стимулов, в другом ситуационном контексте. Так, Андрей способен контролировать дорогу, но в другой ситуации, не в той, в которой от себя этого требует. И Катерина способна «глубоко вникнуть в материал», но только не прямо сегодня вечером, а со временем, с опытом его преподавания. Человек, пребывая в пустом усилии, как бы забывает про то, что его волевому усилию должны сопутствовать определенные помогающие обстоятельства. Он неправомерно полагает, что если он на что-то способен в принципе, значит, способен на это всегда, в любой ситуации. Но, когда мы представляем обстоятельства, в которых усилие его реализовалось бы, мы обнаруживаем, что при этих условиях реализация его стремления произошла бы спонтанно, без какого-либо дополнительного самоприказа или насилия над собой. Как только Андрей сам сядет за руль, он без каких-либо дополнительных усилий начнет на нужном уровне контролировать дорогу. Когда Катя получит необходимый опыт, само собой осуществится «глубокое проникновение в материал».

Мы, поэтому можем дать понятию пустого усилия еще одно определение:

Пустое усилие – это стремление насильственным образом влиять на непроизвольную психическую активность в отсутствии необходимых для ее спонтанного изменения факторов.

Лекция 4. Расстройства и переживания, при которых применима терапия пустого усилия. Классификация переживаний по происхождению. Демонстрации. Переживания реактивные, аутохтонные, смешанные.

Теперь мы должны переходить к работе с конкретными переживаниями, в формировании которых участвует пустое усилие. Конечно, нас будут интересовать те душевные движения, которые имеют отношение к психотерапии, то есть связанные с негативными эмоциями и неприятные для личности. Прежде всего, что это за переживания?

Или: в каких именно переживаниях или симптомах мы можем обнаружить пустое усилие? Соответственно, с какими переживаниями и симптомами можно совладать при помощи терапии пустого усилия? То есть, при помощи дезактивации последнего тем или иным способом.

Следующие переживания и симптомы нередко (а некоторые всегда) связаны с пустыми усилиями:

1. Тревожно–депрессивные состояния

2. Деперсонализационное расстройство

3. Бредовое расстройство (паранойяльный бред)

4. Агорафобия

5. Изолированные фобии

6. Социальные фобии

7. Обсессивно–компульсивное расстройство

8. Паническое расстройство

Поясним, что мы имеем в виду под первым пунктом. Имеются в виду тревожно–депрессивные переживания в крайне широком смысле. По МКБ10 эти случаи могут диагностироваться как депрессивные эпизоды, как дистимия или циклотимия, как тревожно–депрессивное и генерализованные тревожные расстройства, как расстройства адаптации в виде депрессивных реакций, как аффективные колебания в рамках расстройства личности. Наконец, сюда мы отнесем и многие негативные эмоциональные состояния совершенно здоровых людей, состояния, испытываемые в трудных жизненных ситуациях, когда трудно говорить о медицинском диагнозе, но при этом налицо интенсивное душевное страдание.

Итак, в этом нашем списке восемь пунктов, но возможно, его можно расширить. Сейчас я говорю о тех переживаниях и симптомах, в структуре которых (или «рядом» с которыми) мы часто обнаруживаем пустые усилия. Есть также наблюдения, указывающие на то, что в эту группу можно включить и некоторые соматоформные расстройства.

Отметим, что паническое, обсессивно–компульсивное расстройства, социофобии, агорафобии и изолированные фобии всегда связаны с ПУ. С другими переживаниями из нашего списка дело обстоит сложнее. По–видимому, бывают тревожно–депрессивные состояния, бредовые расстройства и случаи деперсонализации, не имеющие никакого отношения к пустым усилиям. Но чаще эти состояния очевидным образом с ПУ связаны.

Соответственно, все эти переживания могут служить (и служат) мишенями терапии пустого усилия.

Забегая вперед, скажу вам, что при тревожно–депрессивных состояниях, деперсонализационном, бредовом и фобическом расстройствах в качестве терапии пустого усилия мы используем наш авторский прием – «методику инверсии возможностей». В случаях панического и обсессивно–компульсивных расстройств классическая методика экспозиции или приемы mindfulness оказываются более эффективными и надежными.

А теперь для того, чтобы научиться легко определять симптомы, в структуре которых присутствует пустое усилие, чтобы быстро находить эти пустые усилия и грамотно и эффективно устранять их, тем самым облегчая страдания пациента, нам придется совершить небольшой экскурс в основы психопатологии.

Прежде всего, мы разделим эти переживания на две группы. Нам важно будет эти группы различать между собой, потому что здесь мы найдем разные по содержанию пустые усилия. И соответственно по разному их надо будет выявлять. И разные способы «дезактивации» пустых усилий будут в этих группах применяться. Разные технические моменты будут здесь использоваться.

Первая группа – это реактивные переживания или просто реакции.

Вторая группа – это аутохтонно возникающие переживания или симптомы.

Деперсонализационное, бредовое расстройства, панические и обсессивно–компульсивные расстройства обычно относятся ко второй группе. То есть являются аутохтонно возникающими симптомами. Простые (изолированные) фобии, агорафобии, как правило, относятся к первой группе, то есть являются реактивными. А вот, что касается тревожно–депрессивных состояний и социофобий, то эти проявления могут относиться как к первой группе, так и ко второй.

Для того, чтобы провести это разделение, нам нужно будет определить понятия «реактивный» и «аутохтонный».

А кроме того, для полноты картины, еще и понятие «экзогенный» или, лучше – «экзогенно-органический». На эти три группы – реактивные, аутохтонные и экзогенно–органические можно разложить все переживания здоровой и больной души. Я имею в виду, что все наши переживания по происхождению являются или реактивными, или аутохтонными, или экзогенными. Либо, представляющими собой сочетание этих трех.

Начнем с душевных движений экзогенно–органического происхождения. Хотя последние не представляют непосредственного интереса для терапии пустого усилия, без знакомства с ними мы не сможем понять первые две группы.

Экзогенный (экзогенно-органический) – значит, обусловленный внешними по отношению к психике физическими (биологическими) причинами. Под экзогенными факторами, способными влиять на переживания, понимают различные патологические соматические, то есть физические состояния – интоксикации, инфекции, заболевания внутренних органов, органические поражения нервной системы и т.д. Другими словами, экзогенные душевные движения – это душевные движения возникающие (или видоизменяющиеся) под воздействием патологических событий, происходящих в нашем телесном организме.

Наиболее простой и всем понятный пример: мы сейчас с вами выпиваем по бокалу шампанского. Шампанское всасывается в желудке, алкоголь попадает в кровь, минует гематоэнцефалический барьер, попадает в нейроны головного мозга и изменяет текущие биохимические процессы. В результате нам становится хорошо: у нас повышается настроение, появляются приятные мысли, тянет к общению…

Или другой пример. Мы заболеваем гриппом. Поднимается температура, развивается интоксикация, от которой страдают нервные клетки – в результате мы чувствуем, что хуже соображаем, наваливается усталость, сознание теряет ясность и т.д. Практически любое более ли менее серьезное физическое заболевание вызывает астенический синдром: снижение психической продуктивности, утомляемость, раздражительную слабость и т.д.

Или: происходит маленькое кровоизлияние в головной мозг и в результате человек теряет способность называть знакомые предметы – нужные ассоциации просто не приходят ему в голову.

Как правило, экзогенное (соматогенное) происхождение переживаний или расстройств очевидно и для врача, и для психолога, и для родственников больного, а часто и для самого больного (если последний остается критичным к своему состоянию, то есть понимает, что с ним происходит нечто необычное). При психических симптомах экзогенного происхождения, как правило, присутствует та или иная степень утомляемости–истощаемости, помрачения сознания и (или) так называемый психоорганический синдром. Помрачение сознания может быть в очень легкой форме, например, в виде легкой оглушенности при нетяжелом гриппе или опьянении. А может доходить до делириозных расстройств с галлюцинациями или комы при тяжелых интоксикациях или органических мозговых патологиях. Психоорганический синдром выражается в когнитивном снижении (снижении способности понимать, деградации личности), расстройствах памяти и эмоциональной бестормозности (раздражительности – гневливости или плаксивости). Все эти явления обычно бросаются в глаза и настолько грубы, что даже неспециалистам понятно, что психические изменения в таких случаях связаны с телесным расстройством. Поэтому при расстройствах экзогенного происхождения не идут к психологу или психотерапевту, а идут к психиатру, невропатологу, терапевту и т.д. Психотерапевт, за редкими исключениями, не имеет дело с психическими расстройствами экзогенного происхождения. Поэтому нас они в терапевтическом плане не интересуют.

Возвращаемся к оставшимся за вычетом экзогенных двум группам душевных движений: реактивным и аутохтонным. С душевными движениями из этих двух групп мы будем иметь дело. И для правильного построения нашего лечебного вмешательства нам чрезвычайно важно научиться отличать эти две группы друг от друга.

Для того, чтобы приступить к этой задаче давайте посмотрим две видеозаписи. Это диагностические беседы с пациентами (оба, естественно, дали согласие на запись и последующие демонстрации для специалистов). Я подверг первоначальные записи часовых бесед некоторому монтажу. Вы увидите отрывки, которые имеют непосредственное отношение к нашей сегодняшней теме. В дальнейшем мы еще вернемся к этим пациентам и посмотрим другие отрывки.

Первый случай: Наталья, женщина 35 лет, по образованию бухгалтер.

– Наталья, почему Вы здесь? Что Вас беспокоит?

– … Мне предстоит развод с мужем…

– Есть веская причина для этого?

– Да, у него другая женщина. Он объявил мне об этом месяц назад.

– Часто бывает так, что после измены все постепенно возвращается на круги своя. Может быть, Вы рано думаете о разводе?

– Нет. Во–первых, первым заговорил об этом он, причем однозначно и непреклонно. А, во–вторых, даже если бы он захотел остаться, я сама не смогу с ним дальше жить. Для меня тут не может быть вопроса.

– Понятно. Вы сейчас живете под одной крышей?

– Нет, он уже уехал к ней…

– А дети, естественно, с Вами?

– Да, конечно!

– Как они переживают все это?

– Переживают, конечно… Сын особенно сердит на отца. Но они его очень любят. Хотя в этой ситуации на моей стороне.

– Они Вас поддерживают?

– Да, очень!

– Наталья, я понял Вашу ситуацию и Вам сочувствую. Но, я думаю, Вы сами понимаете, что объективные обстоятельства врачи изменить не в силах. Мы можем помочь Вам изменить то, как Вы на эти обстоятельства реагируете. Помочь Вам реагировать по–другому. Что-то не так с Вашими эмоциями, чувствами?

– Да, уж… Я сама не своя… Не нахожу себе покоя.

– «Сама не своя» – что это значит?

– Мне кажется, я на пределе нервного срыва. Я все время натянута как струна. Я плохо сплю. Друзья говорят, вид у меня изможденный.

– Как назвать те чувства, которые Вас мучают? Тоска? Гнев? Чувство вины? Тревога?

– Все это есть, пожалуй…

– Что главное? Что на первом месте?

– Тревога. Я все время в тревоге.

– С утра до вечера?

– Да. Если, конечно, не отвлекусь на что–нибудь.

– А отвлечь Вас можно?

– В принципе, можно… ненадолго.

– Про что Вы тревожитесь? Есть какая-то главная тема?

– Про то, как жить дальше…

– А конкретнее?

– Про то, что нужно устраиваться на работу. Про то, что теперь все на мне. Мне нужно рассчитывать только на себя. Муж, конечно, будет помогать детям… По крайней мере, поначалу… Но что потом, я не знаю…И в любом случае, его помощь не будет достаточной, это ясно. Так что мне нужно зарабатывать, чтобы ставить детей на ноги. И вообще, теперь все на мне. Вся ответственность.

– Вы переживаете, справитесь ли со всем этим?

– Справлюсь ли в нужной степени.

– Еще за что Вы тревожитесь?

– За то, как все это отразится на детях. Как им помочь…

– Еще за что?

– Про то, что будет со мной теперь… Как можно доверять людям…

– Можно ли сказать, что все Ваши переживания, так или иначе, вращаются вокруг темы развода и сложившейся в связи с этим ситуации?

– Да, так и есть. Я как «зациклилась» на всем этом.

– Наташа, как Вы думаете, какие-нибудь внешние обстоятельства могли бы Вам помочь? Можете Вы себе представить: что-то происходит, и Вы успокаиваетесь? Что может сыграть роль этого «что-то»?

– … Трудно себе представить…

– Но, попробуйте. Пускай это сказка, фантастика, но она происходит. Какая сказка Вас спасла бы?

– Ну… Если бы я встала на ноги, детей смогла бы хорошо обеспечивать, с работой все в порядке, и в личной жизни все у меня налаживается… В такой сказке – да, конечно! Я бы успокоилась.

– Можно ожидать, что в этом случае вы совершенно поправитесь?

– Само собой… Без сомнения…

– Скажите, Вы раньше были человеком тревожным? По жизни? Склонны ли Вы переживать больше, чем нужно?

– Наверное. Не могу сказать, что мне это сильно мешало… Но мама мне всегда говорила, что я все принимаю близко к сердцу. И порчу тем самым свою нервную систему…

– Вам это мешало?

– Пожалуй…

– В чем это все–таки выражалось?

– Например, там, где подруги или муж не беспокоились, спокойны были, я волновалась. Если заболеет кто… Или долго задержится на работе… Помню в детстве еще мобильных не было, я родителей жду с работы, они задерживаются, и мне рисуются всякие картины страшные.

– Кроме мамы, это кто-нибудь замечал?

– Я старалась это не показывать. Но, наверное, замечали…

– Наташа как Вы чувствуете, Вы сейчас переживаете ровно столько, сколько нужно в этой ситуации, или все ж слишком сильно?

– Слишком сильно! В разы!

Вторая запись – Ольга, 35 лет, бухгалтер.

– Ольга, что Вас беспокоит?

– Я не сплю… Не хочется ничего… И напряжение какое-то все время.

– Тревога?

– Да, тревога. И еще слабость.

– Вы не спите совсем?

– Долго не могу заснуть. И просыпаюсь рано.

– Вы чем-то сильно озабочены?

– Нет, просто не могу и все… Просто что-то мешает. Расслабиться не могу.

– Но о чем Вы думаете, все–таки, когда не можете заснуть Ведь человек всегда о чем-то думает.

– Ни о чем конкретном. То одно, то другое. Неприятности разные вспоминаются. Вспомню что-нибудь, и сердце колотится.

– Какие неприятности?

– То из детства что-нибудь всплывет. То по работе. То думаю, что такое со мной случилось?..

– Просыпаетесь раньше. С каким чувством?

– В груди как кол забили. Прямо тяжесть такая в груди. И страх…

– А потом? Как день проходит?

– Встану, умоюсь – легче становится. Вроде можно как-то взаимодействовать с миром. Но все равно, как в коконе каком-то… Полегче, чем сразу после пробуждения.

– А вечером?

– Вечером, после восьми, кажется, что выздоровела. Планы строю на завтра. А на утро опять все по новой…

– А днем про что переживаете? Вокруг чего мысли вертятся?

– Да ни о чем конкретном. Иногда маму вспоминаю. Жалко ее. Думаю, что что-то не додала ей. Себя ругаю. Иногда, наоборот, себя жалко. И страшно все время. Страх все время какой-то подсознательный.

– Про что он?

– Да про все сразу. О будущем думаю. То, вдруг, за детей начинаю бояться. Хотя они, тьфу–тьфу–тьфу, здоровы, учатся нормально…

– И что там, в будущем?

– Все темно и страшно.

– Ольга, как Вы думаете, с чем связано это Ваше состояние?

– Накопилось как-то все…

– После чего все началось?

– После того. как мать похоронила.

– Может быть, это Вас надломило. Это – причина?

– Может быть… Но мама долго болела. Я давно ко всему готова была. И ее смерть перенесла как-то спокойно…

– Каких-то других стрессов у Вас не было?

– На работе неприятности мелкие… Но это все бытовое… Может быть, я сильно устала, когда за мамой ухаживала. Все– таки это тяжело – работать на работе, и еще сиделкой. Тут, казалось бы, можно было бы и отдохнуть, но я чего-то сдулась… И сдулась, и напряглась одновременно…

– За время лечения какие-нибудь изменения есть?

– Вроде бы последние два дня как-то полегче… Может быть, лекарства начинают действовать?

– Вполне возможно. Как раз сейчас их действие и должно разворачиваться.

Ольга, скажите, а какие-нибудь обстоятельства могли бы Вас излечить? Можете Вы представить себе, что что-то происходит – в быту, на работе, в личной жизни, с детьми, еще где-нибудь, и Вы поправляетесь из–за этого?

– Не знаю…

– Ну представьте, пожалуйста! Что должно произойти, чтобы Вы поправились?

– Ничего в голову не приходит. В личной жизни у меня и так все нормально…

– Представьте, у Вас интересная любимая работа, дети ничем не расстраивают, радуют. Времени свободного много, Вы можете заниматься, чем хотите.

– А я сейчас ничего не хочу… Но, вообще, если меня все оставят в покое, конечно легче будет.

– Легче или совсем поправитесь?

– Легче, да…

– А совсем не поправитесь от этого?

– Не уверена…

Давайте присмотримся внимательно к этим двум случаям. В них есть нечто похожее. Но есть и значительные различия.

Обе пациентки жалуется на тревогу. Обе чувствуют какую-то опасность. Это общее.

А что разное? Есть, по меньшей мере, три различия.

Во–первых, эти пациенты по–разному переживают причину своей тревоги, точнее, причину своих тревожных мыслей. Наталья четко связывает свои опасения с бракоразводной ситуацией (что она остается одна, что ей теперь приходится решать проблемы, за которые она раньше не отвечала). Ольга не может уверенно назвать причину своего состояния, хотя и пытается объяснить его усталостью. У нее вообще нет ясного, однозначного ощущения, что ее переживания связаны с какими-то внешними, объективными обстоятельствами.

Во–вторых, содержание Наташиных тревожных опасений практически полностью исчерпывается одной темой «справлюсь – не справлюсь». В то время, как у Ольги разные тревожные и тоскливые темы бывают – то из детства, то по работе, то про потерю и чувство вины, то «себя жалко» и т.д.

В–третьих, когда мы просим пациентов представить внешние обстоятельства, которые решили бы их проблемы, они отвечают тоже по–разному. Наталья уверенно говорит нам, что в том случае, если она будет хорошо зарабатывать и достигнет успеха на личном фронте, ее беспокойство пройдет. (Другое дело, что она сомневается сейчас, что все сложится именно так). А Ольга не может найти таких «излечивающих» обстоятельств. Кажется, что бы хорошего не произошло, это на ее состоянии не отразится.

Эти различия как раз и показывают нам разницу между переживаниями реактивными и переживаниями аутохтонными. Переживания Натальи – реактивные. Переживания Ольги – аутохтонные.

Реактивные переживания или просто «реакции» – это душевные движения, удовлетворяющие трем критериям К.Ясперса. Хотя эти критерии были разработаны, прежде всего, для реактивных психотических расстройств, их можно использовать и для квалификации переживаний, принадлежащих к здоровому или невротическому уровню. Критерии сводятся к следующему:

1) Переживание возникает после травмирующей внешней ситуации.

2) Содержание переживания отражает произошедшее событие.

3) Интенсивность переживания зависит от изменений во внешней ситуации

Эти три момента говорят о том, что переживание причинно связано с внешней ситуацией на психическом, психологическом уровне. Мы можем эту связь наблюдать феноменологически. То есть, для объяснения происхождения душевного движения нам не нужно привлекать какие-либо концепции, какие-либо вне–сознательные или вне–психические факторы.

Простейший пример: вас обидели. Чувство обиды возникает у вас после определенного разговора. Ваши переживания крутятся вокруг этой темы. Вас отпускает, когда обидчик просит прощения.

Рассмотрим подробнее каждый из этих критериев. Первый критерий касается временной связи между событием и вызванным им душевным движением. Сам по себе он еще не говорит о том, что связь между событием и переживанием носит причинный характер. Связанными во времени могут быть и события, в других смыслах между собой не связанные. «После того», как известно, еще не значит «вследствие того». В жизни любого человека практически постоянно присутствуют большие или маленькие стрессы, большие или маленькие неприятности. Никто не живет абсолютно безоблачной жизнью. Наталья четко связывает свое состояние с бракоразводной ситуацией. Но и Ольга, пытаясь объяснить причину своего состояния, говорит о многолетней тяжелой загруженности. Простой временной связи недостаточно, чтобы сделать вывод, что второе событие действительно зависит от первого. Только сочетание первого критерия со вторым и третьим скажет нам по–настоящему о причинной связи.

Второй критерий гласит, что реактивное переживание должно отражать вызвавшую его ситуацию. Другими словами, содержание переживания должно практически исчерпываться обстоятельствами, в ответ на которые оно возникло. Так, например, человек в состоянии реактивной депрессии фиксирован на теме постигшей его потери. Он, например, все время перебирает подробности случившегося, может быть, винит себя за то, что произошло, тревожится за то, как он будет жить дальше без того, что потерял, пытается найти хоть какую-то замену потерянному и т.д. Так, Наталья в своем реактивном тревожном состоянии фиксирована на теме опасности, ее тревожные переживания вертятся вокруг необходимости справляться с новыми условиями жизни и со страхом не справиться. В случае Ольги мы видим, что у нее много разных тревожных и тоскливых тем. Объединяет их в большинстве случаев чувство тревоги, но конкретные темы бывают разными, между собою особо не связанными. Она опасается и неприятностей по работе, и за детей, и вообще «про все сразу». Одной темой, которую можно легко связать с травмирующими обстоятельствами, его переживания не исчерпываются.

Третий критерий говорит о том, что интенсивность реактивного переживания должна зависеть от интенсивности «стрессора». Поскольку значимость любого травматического события со временем уменьшается, постепенно должно слабеть и реактивное переживание. На практике мы часто не располагаем временем для длительного наблюдения пациента. И видим его нередко сразу после травматического или кажущегося таковым события. В этом случае для применения третьего критерия мы можем воспользоваться воображением пациента. Нужно попросить его представить, что то, про что он переживает, почему-то теряет актуальность. Это может быть любая воображаемая ситуация, пускай даже фантастическая, лишь бы человек мог ее вообразить. При реактивном переживании пациент уверенно скажет, что в этой воображаемой ситуации он сразу же избавится от своих переживаний. Так, Наталья не сомневается в том, что успокоится, если все получится с работой. А Ольга, напротив, совсем не уверена, что поправится по– настоящему даже, если ее «оставят в покое».

Только наличие все трех критериев скажет нам о том, что переживание реактивно. Если есть только один или два критерия и отсутствует третий, мы должны задуматься о том, что переживание, по крайней мере, «отчасти аутохтонно». Если, например, депрессия развивается после травматического события, но в переживаниях пациента это событие никак не звучит – это уже не просто реакция. Если депрессивные симптомы не реагирует на позитивные изменения в, казалось бы, вызвавшей ее ситуации, это тоже не чистый реактив. Это значит, что в происхождении такого переживания участвует фактор не доступный нашему непосредственному восприятию.

Мы видим, таким образом, что переживания Натальи, удовлетворяют всем трем критериям Ясперса, а переживания Ольги только одному (первому). Душевные движения Натальи, другими словами являются реакциями. Душевные движения Ольги являются аутохтонными.

«Аутохтонный» переводится с греческого как «рожденный тут же». Возникающий вне связи с какими-либо наличными, очевидными, феноменологически наблюдаемыми факторами и обстоятельствами. То есть, происходящий как бы сам из себя. Имеется в виду прежде всего отсутствие психологических, эмоционально значимых обстоятельств, способных вызвать ту или иную реакцию. Таков случай Ольги.

Еще пример. Человек едет в метро после бессонной ночи в клубе. Вдруг у него начинает сильно биться сердце, перехватывает дыхание, появляется головокружение и возникает острый, катастрофальный, животный страх, страх за свою жизнь. Приступ проходит через несколько минут. Но человек не успокаивается до конца и ждет новой опасности. Он выбегает из метро и боится вновь туда спускаться. Перед пароксизмом у него не было никаких причин переживать за свое здоровье. Никто из близких или знакомых не умирал «от сердца», эта тема никогда не была для него актуальна. Все это возникает ни с того, ни с сего, без понятных причин, на ровном месте. То есть аутохтонно. Так часто возникает паническое расстройство.

Пример аутохтонного переживания из сугубо бытовой области – это то, что имеется в виду под народным выражением «встать не с той ноги». Что значит «встать не с той ноги»? Так говор обычно тогда, когда настроение у человека портится без каких-либо причин, «ни от чего», на ровном месте.

Что же, все–таки, вызывает аутохтонные переживания? Все на свете имеет причину. И если мы не видим ее на непосредственном феноменологически–психологическом уровне, значит, она находится где-то еще, на каких-то других уровнях. Где же? Что это за фактор?

Существуют два полярных ответа на этот вопрос. Первый можно условно назвать «психологизаторским», второй – «биологизаторским». «Психологизаторы» стремятся найти всему происходящему в психической жизни психологическое же объяснение. «Биологизаторы», напротив, при первой возможности объясняют душевные движения биологическими, мозговыми процессами или врожденными особенностями. Это, конечно, крайние точки зрения, которые в чистом виде встречаются не часто. Для ясности я нарочно поляризую эти два мнения. Тем не менее, в целом, первый взгляд характерен для психологов, второй – для психиатров.

Варианты «психологизаторского» ответа заложены в большинстве психотерапевтических систем. Суть такого объяснения вот в чем. Существуют бессознательные душевные процессы. Бессознательные «по–настоящему». То есть не просто душевные движения, которые не осознаются здесь и сейчас, поскольку на них не обращается внимание, а психические процессы, осознать которые можно только с помощью специальной психотерапии. Эти «происки бессознательного» и приводят к аутохтонным переживаниям (они также, так или иначе, участвуют и в реактивных переживаниях, но для нас сейчас это не важно). Классические примеры такого подхода – психоанализ и психодинамическая терапия, аналитическая психология, разного рода концепции, касающиеся наследственной памяти, личностных сценариев, особой закладки «пренатальных матриц» и т.д. Здесь везде бессознательное представляет собой как бы отдельный психический орган, в большой степени автономный по отношению к сознанию, функционирующий по собственным законам, преследующий собственные цели, использующий особые механизмы. Аутохтонный симптом или аутохтонное переживание с этой точки зрения – это выражение (например, символическое) этих глубоко скрытых бессознательных процессов. Если психотерапевту с помощью специальных процедур удастся разобраться в этой динамике бессознательного, он сможет расшифровать, сделать понятным смысл аутохтонного переживания и для себя, и для пациента. Собственно в этом и будет заключаться психотерапевтический процесс.

В более мягкой форме такой подход выражается в том, что психотерапевт, обнаруживая не реактивное в тесном смысле этого термина, то есть аутохтонное переживание, как бы не доверяет самоотчету пациента. Специалист тогда считает, что причины у переживания на самом деле есть, но пациент не видит их в силу «недостатка рефлексии», «инфантильности», «скрытой выгоды», «иррациональных установок», заложенных в базовых схемах когнитивных ошибок, и тому подобных факторов. То есть, все равно, всеми возможными способами пытается объяснить разрыв в переживаниях психическими причинами. Психотерапия тогда будет ориентирована на поиск и исправление «базисных схем», исправление последствий неправильного научения, воспитание и просвещение, «отыгрывание травматических ситуаций», оживление «спонтанности» через избавление от «культурных консервов» и т.д.

Для упрощения картины включим в «психологизацию» и экзистенциально–гуманистический подход. Я имею виду случаи, когда разрыв в психологической понятности переживаний объясняется более «высокими» причинами. Такими, как «личностный рост», «экзистенциальный проект», «поиск смысла», «встреча с базовыми данностями существования», «свобода и ответственность» и т.п.

У «биологизаторов» все наоборот. Когда психиатр– биологизатор видит в душевной жизни нечто психологически непонятное в том смысле, о котором мы только что говорили, когда он видит, что переживание не соответствует ясперсовским критериям для реактивных состояний, он, как я уже говорил, делает вывод о том, что в деле замешан какой-то биологический фактор (эндогенный процесс, эндогенная фаза, конституциональное предрасположение и т.д.). Фактор этот нередко имеет гипотетическую природу. То есть, он во многих случаях до сих пор неизвестен и просто постулируется. Ведь речь при аутохтонных переживаниях идет о состояниях, не являющихся экзогенными. То есть, здесь мы не наблюдаем какого-либо явного соматического неблагополучия, обыкновенно вызывающего психические нарушения. «Биологизаторы» просто предполагают, что существуют некие отдельные от известных соматических и неврологических болезней, невидимые биологические (скорее всего, нейрохимические) процессы, способные сами по себе вызывать симптомы депрессии и тревоги, обсессивно–компульсивные, фобические и соматоформные проявления, также, как похожие процессы вызывают психотические шизофренические расстройства. Эти нейрохимические отклонения часто в свою очередь связывают с эндогенными механизмами. «Эндогенный» – дословно значит «коренящийся внутри генов». То есть связанный с наследственной предрасположенностью. Возникающий спонтанно, в результате генетически предопределенного расстройства, вне жесткой связи с внешними факторами. Нужно сказать, что в соматической медицине известно огромное количество расстройств, возникающих как бы на ровном месте и связанных с генетической предрасположенностью – взять хотя бы онкологические или аутоиммунные болезни. И «биологизаторы» просто следуют здесь общемедицинскому стилю мышления.

Кто прав: «биологизаторы» или «психологизаторы»?

Дело в том, что даже если рассматривать эти два мнения в столь поляризованном виде, как я описал, в столь, быть может, гротескной манере, как я только что вам представил, спор между ними, по–видимому, не имеет решения.

Психиатры–биологизаторы могут, например, в поддержку своей точки зрения привести, по крайней мере, два само собой напрашивающихся аргумента. Первый: при большинстве аутохтонных расстройств невротического уровня эффективны современные психотропные средства. Причем с каждым десятилетием и, соответственно, развитием психофармакотерапии их эффективность существенно возрастает. Поскольку лекарства действуют на биохимические процессы, на нейромедиаторы (например, на мозговой обмен серотонина), ясно, что последние и являются причиной аутохтонных расстройств. Второй: существуют статистически достоверные исследования, говорящие о том, что в семьях людей с различными психопатологическими расстройствами (в том числе и с расстройствами невротического уровня) частота различных психических отклонений значительно выше, чем в среднем в популяции. И это недвусмысленно говорит о наличии генетического фактора.

Но психологи–психологизаторы легко разобьют эти, казалось бы, железные аргументы. На первый аргумент они, например, могут возразить следующее. Да, конечно, нейромедиаторы играют роль в происхождении болезненных переживаний. Это невозможно отрицать. Но роль эта вторична по отношению к психологическим процессам. Да, давая больному антидепрессант, мы облегчаем его страдания. Но мы таким образом действуем на поверхностном уровне и помогаем пациенту уходить от решения важных психологических проблем, а последние и являются настоящем корнем расстройств. В конце концов, страдание можно обезболить и алкоголем. Алкоголь тоже влияет на биохимию. Но разве он решает проблемы? Понятно, что антидепрессанты лучше алкоголя, поскольку, по крайней мере, не создают дополнительных проблем, но действуют они не намного глубже… Что же касается наличия у предков похожих состояний, то это легко объяснить «семейным сценарием», «семейным стилем воспитания» и пр.

Примерно таким же образом «биологизаторы» ответят на аргументы про эффективность психотерапии, ее антирецидивные свойства и т.д…

В философском плане решение этого спора упирается в проблему материя–сознание. А последняя вряд ли имеет однозначно–безупречное решение.

Но для нас, по крайней мере, в рамках краткосрочной, симптоматической терапии пустого усилия спор этот, слава Богу, не актуален. Для нас чрезвычайно важно только определить является переживание реактивным или аутохтонным. А каковы механизмы аутохтонности нас в данном случае (для симптоматических целей) не интересует. Этот вопрос актуален для контекста, в котором будут осуществляться мероприятия по поиску и развенчанию пустых усилий, но не для самих этих мероприятий. Техники терапии пустого усилия можно осуществлять в контексте психофармакотерапии, в контексте медицинской модели психотерапии, в контексте психотерапии, основанной на тех или других психологических концепциях.

Я уделил этому вопросу время исключительно для того, чтобы сделать понятия «аутохтонный» и «реактивный» более наглядными.

Отличать аутохтонные переживания от реактивных чрезвычайно важно, хотя спор о механизмах аутохтонных переживаний непосредственно для терапии пустого усилия не важен. От этого зависит тактика нашего вмешательства, способ поиска и устранения пустого усилия.

И мы теперь знаем, что есть переживания–реакции, возникающие в ответ на внешние обстоятельства и от этих обстоятельств зависящие. И есть аутохтонные переживания, возникающие феноменологически «на ровном месте», без причины, или, во всяком случае, без жесткой связи с внешними событиями.

Как я уже говорил, из интересующих нас расстройств – деперсонализация, соматоформные, обсессивные и бредовые явления, как правило, за очень редкими исключениями, являются аутохтонными расстройствами.

Сложнее дело обстоит с негативными аффективными, эмоциональными переживаниями, простыми фобиями и социофобиями. Эти переживания могут быть как реактивными, так и аутохтонными.

Реактивное переживание тревоги мы видели у Натальи. Аутохтонное переживание того же чувства – у Ольги.

Близкое к реактивной фобии переживание (страх поездок на автомобиле) мы наблюдали у Андрея, помните? Переживание его действительно имело все признаки реактивности. Страх этот возник после аварии. Он навязывался ситуацией поездки и отражал тему травмы. И, наверное, зависел от изменения в ситуации. Андрей, когда Вам было страшнее – когда вы ехали по оживленной трассе, или на тихой проселочной дороге? Конечно, на трассе с активным движением страшнее.

А вот, если бы такой страх поездок возник без причин, от ситуации бы не зависел, соответственно, ничего бы не отражал, тогда мы сказали бы, что фобия носит аутохтонный характер.

То же и с социофобией. Предположим, что страх публичных выступлений возник у школьника после того, как его обсмеяли при ответе у доски. И теперь, выходя отвечать, он ждет и боится подобных насмешек и неприятия. А в ситуации, когда в классе присутствуют только его друзья, в лояльности которых он уверен, страха нет. Тут есть все критерии реактивности. И это, соответственно, реактивная социофобия.

Другой вариант. Страх публичных выступлений возникает без всяких стрессов и психотравм, на ровном месте. И никак не зависит от внешней ситуации (например, от отсутствия тех или иных людей в аудитории, от темы выступления и т.д.). Это уже другая ситуация, это аутохтонное возникновение социофобии.

Конечно, в реальной жизни не все так просто и очевидно. Бывают очень сложные случаи, когда трудно разобраться однозначно – реактивное это состояние или аутохтонное. Но все же, использование трех ясперсовских критериев помогает нам понять, по крайней мере, к какому полюсу стремится переживание. Аутохтонный и реактивный факторы могут переплетаться в душевной жизни одного человека. Возможны самые различные сочетания. Может быть, совсем мало аутохтонного и очень много реактивного. Может быть, наоборот. Того и другого фактора может быть «пополам». В общем, любые пропорции возможны. Для нас, как для психотерапевтов, важно разделять эти факторы. Видеть, где переживание ближе к аутохтонному, а где к реактивному.

Вообще, есть такое психиатрическое мнение, что чем больше в душевной жизни человека реактивного, тем ближе он к «здоровью», к так называемой психической норме. И наоборот, чем больше аутохтонного, то есть необъяснимого непосредственными данностями, тем вероятнее наличие расстройства в смысле болезни. Но нужно понимать, что не существует и людей, даже очень больных, психические движения которых управлялись бы сплошь аутохтонно и, хотя бы часть из них, не возникала бы как реакции.

Надо сказать, что в обычной жизни, «по умолчанию» мы все склонны объяснять поведение другого человека реакциями. Но в терапии следует быть с этим осторожней.

И в связи со всем вышеизложенным еще один момент из области общей психопатологии, который необходимо осветить. Который тоже окажется нам весьма полезен и поможет отличать аутохтонное и реактивное. Мы знаем с вами просто из жизненного опыта, что на одни и те же стрессоры разные люди реагируют не одинаковым образом. Для разных людей значимыми, подчас, являются совершенно разные вещи. Так, потеря работы для стеничной, уверенной в себе личности может оказаться хотя и неприятным, но в общем, рядовым жизненным событием. То есть, она не будет по настоящему значимой. И наоборот, человеком, склонном к тревоге, неуверенности в себе, та же самая ситуация может восприниматься весьма травматичным образом. Одно и то же брошенное слово может одного человека горячо ранить, а другого совершенно не задеть. Для кого-то, например, разрыв отношений – это жизненная катастрофа, для кого-то всего лишь крупная неприятность. Я подвожу Вас здесь к понятию «почвы» или шире «психической преддиспозиции». Только благодаря той или иной предрасположенности внешнее само по себе, может быть, нейтральное событие становится значимым, то есть небезразличным для личности, задевающим ее за живое. Значимость для человека внешнего события будет, таким образом, зависеть от его характера и биографии (жизненного опыта).

Давайте сейчас посмотрим еще одну запись и сравним ее со случаем Натальи.

– Михаил, что Вас беспокоит?

– Главное, наверное, страх за семью. Какое-то ощущение стресса все время. Глаз дергается.

– Что значит страх за семью?

– Чуть что случится на работе, я сразу в панику. Что не справлюсь, что бизнес разрушится. Мысли обрушиваются, что не смогу содержать семью.

– На работе действительно серьезные проблемы?

– Проблемы есть, конечно. У кого их сейчас нет… С другой стороны, я уже через подобные вещи проходил. Я немало таких ситуаций решал… А тут…

– Получается, что почему-то из мухи делаете слона?

– Ну, не совсем из мухи, конечно. Но слона…

– А раньше не делали?

– Да нет, раньше я собрался, голову в плечи втянул как боксер, – и в схватку. Без всякого страха. И почти всегда побеждал.

– То есть, по жизни, вы не склонны к излишней тревожности?

– Нет, я вообще не пугливый. Скорее наоборот. Я по натуре «боец».

– А если Вы все же проигрывали? Ведь в жизни все бывает.

– Если проигрывал, относился к этому спокойно, как к рабочему событию, неизбежному. А сейчас, если теряю деньги, я с ума схожу… Как катастрофу воспринимаю…

– Вы все время в тревоге или временами успокаиваетесь?

– Временами успокаиваюсь, правда, не до конца.

– От чего это зависит?

– …ммм… Ну, например, ситуация показывает хорошие тенденции. Мы же все время все параметры мониторируем. Или кто-то убедит меня, что все наладится, скажет что-нибудь трезвое… Надо мной подчиненные смеются уже. А мне легче, когда они смеются…

– Вы тревожитесь только про работу? Или бывают другие темы?

– В основном, про работу. Но бывает и про здоровье жены, детей, если кто заболевает… А вчера по телевизору услышал про рак желудка и часа два загонялся, что он у меня есть… Пока не дозвонился дяде, он гастроэнтеролог, отделением заведует.

– Он Вас успокоил?

– Да, сказал, что это все мнительность…

– Михаил, когда вы в панике, в те самые моменты, Вы понимаете, что преувеличиваете?

– Чаще, наверное, да, понимаю. Но бывает и с головой накрывает.

– Михаил, представьте, пожалуйста: Вы получили огромное наследство, и Вам можно больше не заботиться о благосостоянии. Оно уже есть. И Вам хватит, и Вашим внукам.

– Хорошо бы…

– Представьте, что это произошло в реальности. Уже. Как Вы думаете, Вы бы перестали переживать по поводу работы?

– По этому поводу, конечно, да.

– А в этом случае Вы вообще бы пришли бы в норму? В целом, успокоились бы?

– Не знаю… Не уверен…

– Вы допускаете, что в этом случае нашлась бы другая тема для беспокойства? Как вчера, например?

– Хм… Не исключено…

– Сколько времени уже все это с Вами творится?

– Да уже несколько месяцев.

– Раньше в вашей жизни были похожие периоды? Когда Вы становились тревожным, и так вот реагировали на стрессы?

– Пять лет назад было что-то похожее…И еще лет в двадцать пять…

– Сколько это тогда продлилось?

– Примерно, по полгода.

– Тогда была какая-то причина для такого состояния?

– Не знаю… Не пойму, какая…

– А сейчас какая-нибудь причина есть?

– Может быть, истощился? Я несколько лет без отпусков работаю. Но я вроде еще молодой, что мне так уставать…

– Что еще Вас беспокоит?

– Не могу толком собраться… Напряжение… Рассеянность какая-то, трудно думать. Чувство усталости постоянное.

– От чего, как Вы думаете?

– От мыслей этих про работу. Раньше я дверь кабинета за собой закрывал и про бизнес думать переставал. Если, конечно, чего-то экстренного не было. Голова очищалась, я мог семьей заниматься, детьми. Книги читать, фильмы смотреть… А, сейчас бывают дни, в голове как веретено вьется и вьется… Как колокольчик какой-то звонит и звонит. Иногда дух перехватывает…

– Какой-то смысл в этом все–таки может есть?

– Не вижу. Хотя, когда этих мыслей много, кажется, что действительно катастрофа наступает.

Итак, давайте, сравним состояние Михаила с состоянием Натальи и с состоянием Ольги.

Есть общее между переживаниями Михаила и Натальи. Общее в том, что оба они испытывают тревожные реакции. Оба переживают за свою способность содержать семью. Можно проследить, что и у Михаила, и у Натальи эти реакции соответствуют трем критериям Ясперса.

Но есть и существенные различия. Наталья всегда была тревожной и те реакции, которые она сейчас испытывает, по сути, типичны, естественны для нее. Она раньше не обращалась за помощью, потому, что не испытывала действие столь сильного стрессора. А ее характерологические, личностные особенности, как раз предрасполагают к тому, чтобы воспринять бракоразводную ситуацию именно таким образом. Если мы хорошо изучим характер Натальи (поверьте мне), у нас возникнет ощущение, что в данной ситуации она, скорее всего, просто не могла бы реагировать другим образом. Ее переживания естественным образом выводятся из ее характерологических особенностей (она и раньше склонна была принимать многие вещи близко к сердцу), ее жизненной истории и из характера переживаемой психической травмы.

У Михаила мы этого не видим. По жизни он «боец», как он говорит. Для него обычно свойственно совсем по–другому реагировать на жизненные трудности. Да и сейчас, успокоившись, он называет текущие трудности не таким опасными, какими они рисуются ему в момент сильной тревоги. Объективно они не требуют такого внимания, которое он почему-то им отдает. Его переживания, его реакция из его характерологических свойств, из его личности и из особенностей ситуации не выводятся. Зато мы видим, что помимо своих тревожных реакций, он испытывает еще общее, ни с чем конкретно не связанное, психическое напряжение. И что раньше он уже пережил два похожих эпизода, – когда вдруг, ни с того, ни с сего по несколько месяцев чувствовал упадок и давал тревожные реакции по пустякам. А потом, также ни с того, ни сего успокаивался и вновь становился «бойцом».

Итак, у Михаила, помимо его тревожных опасений про работу, наблюдается недифференцированное душевное напряжение с общим душевным упадком. И еще – политематичность переживаний. У Михаила последние не исчерпываются одной темой также, как у Ольги. Правда, у него это все же реакции, а у Ольги – темы меняются скорее спонтанно, сами по себе.

Итак, что мы видим? Мы видим, что реакция Натальи полностью объясняется ситуацией, если учитывать ее, Натальи, характер и историю жизни.

Реакции Михаила, напротив, из его характера не выведешь. Но они легко объясняются из состояния, в котором он находится сейчас (и в котором уже дважды находился в прошлом). И это состояние, само по себе, не является ни его характерологической особенностью, ни порождением какой-либо ситуации. Само это состояние аутохтонно. Это аутохтонная (эндогенная) депрессия.

Другими словами, тревожные реакции Натальи возникают на почве характерологической предрасположенности (тревожной личности, существовавшей с детства), тревожные реакции Михаила возникают на фоне аутохтонно возникающей депрессии (временной, аутохтонно возникающей тревожной готовности).

Все состояние Натальи, таким образом, объясняется из наличных, наблюдаемых данностей. Для понимания того, что происходит с Михаилом, нам требуется еще какой-то скрытый от глаз фактор (который объяснит нам, почему «боец», вдруг перестает быть таковым).

Другими словами, все состояние Натальи является реакцией. У Михаила реакции являются лишь частью более общего состояния. Психиатры в таких случаях говорят, что реакции «возникают в структуре эндогенной депрессии». Мы можем сказать, что его переживания являются смешанными – частично аутохтонными, частично реактивными. И, поскольку правит бал все же аутохтонный фактор, можно сказать, что это преимущественно аутохтонное состояние с выраженным реактивным компонентом. Такие состояния очень часты в практике. Чтобы с ними правильно работать, нужно отличать их и от чистых реакций, и от «полностью» аутохтонных депрессий.

Слово «полностью» я употребляю в кавычках, потому, что у самого тяжелого эндогенного больного все равно есть какие-нибудь реакции. Еще раз подчеркну: не бывает абсолютно аутохтонных состояний. Отдельные переживания могут быть полностью аутохтонны, но среди них в общем потоке психической жизни будут встречаться и реакции. Любой живой человек, неважно здоров он или болен, обязательно реагирует на то, что происходит вокруг него. В конце концов, с биологической точки зрения психика – это орган высшей адаптации, тончайшего приспособления к меняющимся условиям среды. А адаптация и приспособление и есть реагирование. То есть, человек реагирует по определению. Поэтому аутохтонный момент всегда будет переплетается с реактивным. Так, например, пребывая в неглубокой аутохтонной депрессии, человек по–прежнему отвечает на происходящее вокруг. Но аутохтонный депрессивный момент влияет на его реакции, изменяет их. Он, например, может на время этой депрессии становиться повышенно сензитивным (обидчивым, ранимым). Может стать повышенно тревожным. Это приводит к тому, что часто появляются реакции на различные обстоятельства в виде обиды или тревоги. А по миновании депрессивного состояния, повышенная сензитивность или тревожность проходит. Это может быть и у человека, вне депрессии вообще не склонного к подобным переживаниям. В этих случаях аутохтонное душевное напряжение как бы замещает собой характерологические особенности, как бы становится на их место. Тогда внешние травмирующие обстоятельства падают не на особенности характера, а на расстройство настроения. Они в этом случае взаимодействуют не с конституциональной почвой, не с личностью, не с опытом, этой личностью приобретенным, а с аффективным расстройством. Тогда его конкретные, отдельные переживания во время депрессии могут носить вполне реактивный характер, но возникают они на «депрессивной» подкладке, то есть на фоне аутохтонного душевного напряжения. И без таковой не возникли бы. Мы хорошо видим это в случае Михаила. На фоне тревожной депрессии он стал реагировать, то есть, давать реакции на те жизненные моменты, на которые раньше не обращал внимания. И с учетом этого аутохтонного фактора, реакции Михаила становятся нам понятными. Так же, как реакции Натальи понятны при учетое ее характера.

Удельный вес аутохтонного фактора может быть разным. Он может практически не участвовать в определенных переживаниях или состояниях. Может быть определяющим, оставляя реакциям лишь малый кусочек психического пространства. Может быть важным, но не главным, существуя на равных с реакциями. Может быть ведущим, но не единственным. А при хронических аутохтонных расстройствах настроения аутохтонная депрессивная «подкладка» может так тесно переплетаться с личностными особенностями (как говорят, «амальгамироваться»), что уже становится практически невозможным отделить одно от другого.

Таких случаев, когда аффективное расстройство меняет реактивность, влияет на реакции человека, очень много. Их нужно уметь определять. И нужно каждый раз в таком случае задаваться вопросом: чего здесь больше аутохтонного или реактивного? Или эти факторы представлены в равной мере? Лечебная тактика в рамках терапии пустого усилия здесь будет различаться. Позже мы к этому вернемся.

Такие реакции, как у Натальи, возникающие на почве определенной конституционально–характерологической предрасположенности, часто называются «психологически понятными» или психологически обусловленными реакциями. Психологически реакции становятся понятны нам (объяснимы для нас как сторонних наблюдателей), если мы знаем обстоятельства, в которых оно возникают, и личностные, характерологические особенности реагирующего на эти обстоятельства человека. В этих случаях принято говорить, что обстоятельства (внешние стимулы) «как ключ к замку подходят к личности», вызывая те или иные психические события. Психологически понятное переживание – это переживание, выводимое из доступных феноменологическому наблюдению психологических данностей – особенностей характера, опыта и ситуации. Тогда у нас, как диагностов, возникает твердое убеждение, что этот человек в данной ситуации попросту не мог реагировать по–другому. Эти реакции можно назвать «чистыми» в том смысле, что они объяснимы без привлечения каких-либо аутохтонных механизмов. Таков пример Натальи.

Пример Михаила в этом смысле противоположный. Переживания Михаила мы никак не выведем из его характера и жизненной истории. Они станут нам понятными только при учете аутохтонного, эндогенно фактора, создающего готовность к тревожным реакциям. Поэтому, назовем его переживания «реакциями, обусловленными аутохтонным фактором».

Еще пример. Тревожно–мнительный, всегда склонный к преувеличению опасности, боязливый человек узнает о скоропостижной смерти знакомого от инфаркта. Он потрясен этим известием, у него возникают мысли, что такое легко может произойти и с ним. Нарастает тревога, он начинает прислушиваться к работе своего сердца. По принципу «у страха глаза велики» он, конечно же, находит какие-то сбои в сердечном ритме, тревога возрастает еще больше и формируется ипохондрическое состояние. Это – психологически понятная реакция. Все необходимые и достаточные условия для возникновения определенного переживания – ипохондрической тревоги налицо. А вот если ипохондрическая тревога возникает у личности без предшествующей склонности к тревожной мнительности – это психологически непонятно и заставляет задуматься об аутохтонном факторе.

Если социофобия возникает у застенчивого человека, даже при незначительной психотравматизации – это психологически понятно. А, если у человека, железобетонно уверенного в себе – надо думать об эндогении.

А вот пример совершенно обыденной, не «невротической» реакции, тоже психологически понятной. Если вы личность, которой небезразлично мнение других людей о вас (то есть вы не асоциальны и не антисоциальны), то вам становится приятно, когда вас хвалят, и вы недовольны, когда вас ругают… Здесь то же – определенная характерологическая предрасположенность (в данном случае понятная и естественная для большинства) и возникающие на ее фоне психологические стимулы естественным и логичным образом вызывают понятное душевное событие – радость или печаль. Если же вам вдруг становится совсем безразличной реакция окружающих на вас – что-то психологически непонятное происходит с вами, потому что как-то изменились ваши личностные особенности.

Здесь только давайте сделаем оговорку про термин «психологически понятный». Иногда этот термин неправильно понимается. «Психологически понятное» переживание не означает, что переживание понятно лично мне, психотерапевту, как человеку. Лично мне, как человеку, вполне «чистое» реактивное переживание пациента может быть совсем не близким и в этом смысле не понятным, если у нас с ним разные, полярные характеры. Моей личностной реакцией на его переживание может быть рассуждение типа «я бы на его месте никогда так не чувствовал». И это еще ни в коем случае не говорит о том, что переживание психологически непонятно. В данном случае, «понятно», значит, выводимо из его характерологически–личностных особенностей и особенностей его ситуации. И мои особенности здесь совершенно не причем. Соответственно, и наоборот, если я сразу чувствую созвучие с переживанием пациента, мне нужно удержаться от оценки его как психологически понятного. Нужно в этом случае проверить, действительно ли это созвучие связано с нашей психофизиологической похожестью или является случайным и поверхностным и не учитывает всех особенностей ситуации. Другими словами, оценивая психологическую понятность–непонятность переживания другого человека, нужно всеми силами избегать «навешивания» на него собственной психологии. Психологически понятные душевные движения – это переживания, происхождение которых само собой понятно стороннему наблюдателю–терапевту при том, что последний хорошо изучил своего пациента. Тогда и только тогда они легко и естественно могут быть объяснены исходя из наличных, феноменологически данных личностных особенностей переживающего и внешних обстоятельств. Все люди разные, и об этом нужно все время помнить.

Отметим важный момент: всякое психологически понятное переживание всегда реактивно, но не всякое реактивное переживание психологически понятно. Психологическая понятность – это лишний довод в пользу реакции. Но отсутствие психологической понятности еще не исключает реактивного происхождения переживания. Но оно заставляет задуматься о том, что реакция, как говорят психиатры, возникает на патологически (то есть аутохтонно, эндогенно) измененной почве.

Итак, подытожим…

Мы теперь знаем, что в переживаниях наших пациентов (и людей вообще) можно выделить психологически понятные реакции и аутохтонные душевные движения.

И существует как бы промежуточный вариант – реакции, но обусловленные не только внешним фактором, но и аутохтонным. Реакции, возникающие на почве аутохтонных расстройств (обычно, на фоне эндогенных депрессий).

Это более полная схема, чем была у нас недавно. Она, конечно, тоже упрощенная. Как уже говорилось, встречаются разные сочетания реактивного и эндогенного моментов, с разным удельным весом того и другого фактора. Я уже не говорю о том, что встречаются и сочетания аутохтонного с экзогенным, и экзогенного с реактивным. Но нам для практики в большинстве случаев, где уместна и применима терапия пустого усилия, вполне хватит этого разделения.

Я вижу, есть вопрос?

Скажите, пожалуйста, если смотреть на дело психиатрически, биологически, аутохтонный и эндогенный – это синонимы?

Нет. Даже, если смотреть на дело сугубо биологически, понятие «аутохтонный» шире, чем понятие «эндогенный». Когда говорят «состояние эндогенного происхождения», обычно имеют в виду не только то, что переживания связаны с наследственной предрасположенностью, но и то, что состояние является болезненным, патологическим. То есть это генетически предопределенное заболевание. Но сплошь и рядом встречаются беспричинные колебания настроения или психического тонуса в рамках здоровья. Такие колебания могут быть в течении дня, в течении нескольких дней. Кто-то, например, работает наиболее продуктивно утром, кто-то, наоборот, вечером. Точно также мы меняемся с возрастом, мы меняемся в связи с гормональными перестройками. Есть люди, психическое самочувствие которых связано с погодными факторами или даже с фазами луны. Кто-то лучше себя чувствует весной, кто-то осенью. Такого рода колебания сами по себе не говорят о наличии болезни. Поэтому их не принято называть эндогенными, хотя они, скорее всего, обусловлены генетически. А под понятие «аутохтонный» они подпадают. Конрад Лоренц, например, так описывает собственные аутохтонные колебания настроения: «Нормальна» и явно способствует сохранению вида смена настроений, в течение дня происходящая почти у всех здоровых людей. Переживания, которые я попытаюсь здесь описать феноменологически, многие наблюдали на себе. Когда я, как со мной обычно бывает, просыпаюсь на некоторое время в очень ранние часы, мне приходит на память все неприятное, с чем мне пришлось столкнуться в последнее время. Я вдруг вспоминаю о важном письме, которое давно уже должен был написать; мне приходит в голову, что тот или другой человек вел себя в отношении меня не так, как мне хотелось бы; я обнаруживаю ошибки в том, что написал накануне, и прежде всего в моем сознании возникают всевозможные опасности, которые я должен немедленно предотвратить. Часто эти ощущения так сильно осаждают меня, что я, взяв карандаш и бумагу, записываю вспомнившиеся мне обязанности и вновь открывшиеся опасности, чтобы их не забыть. После этого я снова засыпаю, как будто успокоившись; и когда в обычное время просыпаюсь, все это тяжелое и угрожающее представляется мне уже далеко не столь мрачным, и к тому же приходят на ум действенные предохранительные меры, которые я тут же начинаю принимать».

Психиатры, действительно, часто термины «эндогенный» и «аутохтонный» употребляют как синонимы. Но мы «аутохтонным» будем называть любое «беспричинное» на феноменологическом уровне душевное движение, не важно здоровое оно или больное. Безотносительно к тому, является ли это движение проявлением болезненного процесса или функционального колебания в рамках здоровья.

Лекция 5. Классификация негативных эмоциональных реакций. Естественные, субъективно–избыточные, непродуктивно–естественные, овладевающие эмоциональные реакции. Реактивные фобии.

Сейчас мы все ближе и ближе подходим к терапии. Львиную долю нашей терапевтической части мы посвятим работе с эмоциональными реакциями («чистыми», и связанными с аутохтонным фактором). Отметим, что нас не интересуют реакции истерические и неврастенические. Здесь везде пустые усилия отсутствуют или роль их в переживании не имеет заметного значения.

Как мы уже говорили, терапия пустого усилия применяется при некоторых видах негативных эмоциональных реакций и при реактивных фобиях. Что это за виды?

Разобравшись в этом, мы уже будем готовы к терапии – к усвоению методики инверсии возможностей.

Итак, сразу отметим, что негативные эмоциональные реакции – это очень большая группа переживаний. И повторим, что мы должны сейчас выделить в этой группе разновидности, адекватные для применения терапии пустого усилия. Это будут наши мишени. Здесь мы тоже никуда не денемся без дифференциальной диагностики.

И нам потребуется классификация негативных эмоциональных реакций.

Классификация, которую я сейчас вам представлю, построена по принципу субъективного отношения к собственным переживаниям. То есть по тому, как человек, испытывающий определенную эмоциональную реакцию, сам эту реакцию внутренне воспринимает. С этой точки зрения можно выделить четыре разновидности негативного эмоционального реагирования:

1) Естественные негативные эмоциональные реакции

2) Субъективно избыточные эмоциональные реакции

3) Непродуктивно–естественные эмоциональные реакции

4) Овладевающие негативные эмоциональные реакции

Естественные эмоциональные реакции.

Как следует из названия, это эмоциональные реакции, к которым человек, их переживающий, субъективно относится как к естественным. То есть, как к необходимым и закономерным. Здесь нет противостояния собственным чувствам, поскольку последние воспринимаются в качестве единственно возможного проявления собственной природы, как естественной части жизни. Человек внутренне понимает, что перестать испытывать такие негативные эмоции, значит, перестать быть самим собой. Понимает, что это те эмоции, без которых в жизни нельзя обойтись. Другими словами, естественные негативные эмоции – это те реакции, которые нам помогают и никак не мешают. Помогают, например, не расслабиться там, где расслабляться нельзя. И, хотя они причиняют нам дискомфорт, это тот дискомфорт, который необходим для деятельной жизни.

Провокационный вопрос. Может быть, все негативные эмоции являются ненужными, лишними? Может быть, в жизни можно обойтись вообще без негативного эмоционального реагирования?

Я вижу, многие отрицательно машут головой. Действительно, негативные эмоциональные реакции необходимы нам потому, что они, по сути, представляют собой сигналы неблагополучия. Это, своего рода, аварийная сигнализация. С помощью эмоций организм как бы говорит человеку: «Если ты хочешь успокоиться, тебе необходимо предпринять усилия и сделать нечто». Эмоции стимулируют человека к активности, заставляют его решать возникшую проблему, совершать какую-то работу (внешнюю или внутреннюю). Тревога заставляет нас искать безо¬пасные способы существования, предотвращать опасность. Печаль (чувство утраты) за¬ставляет искать способы компенсировать потерю. Чувство стыда заставляет реабилитироваться перед людьми (например, просить извинения). Гнев заставляет бороться с тем, что противостоит нашим глубинным установкам.

Представим себе, что было бы с нами, если бы негативные эмоциональные реакции вдруг исчезли бы вообще из нашей жизни? Что тогда изменилось бы?

Представьте, мне не удается помочь пациенту, ему, несмотря на мое лечение, становится хуже, а у меня никаких негативных переживаний в душе не возникает. Мне хорошо! Хотели бы вы попасть к такому доктору? Поскольку у меня нет стимула что-то менять в своей работе (мне и так, и так – хорошо), я не исправляю ошибок и не совершенствуюсь. И теряю практику. Но мне по–прежнему хорошо! Нечем кормить семью, а мне хорошо. От меня уходит жена, но и тут мне хорошо! Мне нечего есть, ну и хорошо. Что дальше?

Я становлюсь нежизнеспособным, правда? Негативные эмоции необходимы мне для адаптации. Люди, у которых по каким-то причинам атрофируются негативные эмоции – это тяжелые инвалиды, способные существовать только в условиях психиатрического интерната. В обычных условиях человек без негативных эмоций, как таковых, выжить не сможет.

Как вы думаете, боль, возникающая от жалости к другому, – это негативная эмоция? Это неприятное переживание? Конечно. Но, представим себе, что мы потеряли способность к состраданию. Никакого сострадания к другим – только равнодушие и безразличие. Мир изменится к лучшему? Выживет человек, как вид?

Переживание неудачи, крушения надежд, переживание утраты – это приятное переживание? Негативное! А тот, кто совсем не испытывает боли, когда что-то теряет, разве будет пытаться что-то изменить в своих дей¬ствиях, поправить создавшееся положение? Если нет дискомфорта, то к чему предпринимать усилия? К чему напрягаться?

Без негативных эмоций никто не будет испытывать дискомфорт – значит, никто не будет стремиться избавиться от дискомфорта. Врач не будет стараться работать лучше. Мать не будет следить за ребенком, тот, кто потерпел неудачу, вместо того чтобы искать причины неуспеха и искать другой выход, со спокойным сердцем уляжется отдыхать. Никто не будет испытывать чувство вины, и, значит, никто не будет исправлять свои ошибки. Не очень притягательная картина, правда? В реальном мире человек и человечество без негативных эмоций не выживут.

Еще раз: естественные негативные эмоциональные реакции необходимы в нашей жизни, потому что это сигналы неблагополучия. Самим фактом своего появления они гово¬рят нам: «Что-то нежелательное случилось или может слу¬читься, что-то нехорошо!». И, поскольку негативные эмоции по определению неприятны, человек старается от них избавиться. То есть, найти то нежелательное, что их вызвало, исправить его или предотвратить.

Итак, биологический, психологический, жизненный смысл негативных эмоций заключается в стимуляции активности, в стимуляции работы, ментальной или физической – не важно. В превращении в действие и, тем самым, в адаптации, в приспособлении к жизни состоит их цель.

Без негативных эмоциональных реакций вообще мы не имели бы стимула к действию. Согласны?

Естественными мы будем называть те эмоциональные реакции, сила которых полностью соответствует стимулируемым ими поведенческим и когнитивным изменениям. То есть, энергия эмоции легко и без остатка переходит в физическое или ментальное свершение. Естественные негативные эмоциональные реакции легко растворяются в действии – физическом или душевном. Они сами собой превращаются в движение – движение мысли или движение тела. Простимулировав определенную активность, они воплощаются в нее и в этом смысле прекращают свое существование вместе с реализацией этой активности. Так, естественная тревога прекращается, если предприняты все необходимые и возможные действия для предотвращения опасности. Естественная вина успокаивается, когда проведена работа над ошибками и заслужено прощение. Естественный гнев проходит при устранении препятствия. Естественная печаль проходит при восполнении утраты.

Критерий этот, еще раз подчеркиваю, субъективный. Мы никак не можем со стороны выяснить, переходит ли энергия эмоции в действие или «застаивается» и расходуется вхолостую? Помогает она или скорее мешает? Объективно мы можем только предположить то или это. Но решающим будет только самоотчет человека, эту эмоцию испытывающего.

Самоотчет этот обычно не является спонтанным, он может быть включен с помощью специальных исследовательских вопросов. Связано это с тем, что на естественные эмоции не жалуются, их ни в коем случае не ощущают как проблему. Если эмоциональная реакция естественна, проблемой является не эмоция, а ситуация, ее вызывающая. Поэтому, естественные эмоции, как таковые, обычно спонтанно не рефлексируются, они часто как бы вовсе и не замечаются.

Именно потому, что естественные эмоции никак не мешают, они никак не лишают чувства свободы и ощущения спонтанности. Они не ощущаются как какие-либо внутренние «блокировки». Наоборот, они активно участвуют в таких переживаниях, как состояние вдохновения, «нахождения в потоке», азарт борьбы и т.п. К тому дискомфорту, который вызывают естественные негативные эмоции, чаще всего неприменимо слово «страдание». В переживании естественной негативной реакции всегда есть скрытый позитивный момент. Естественная печаль – это «светлая печаль», это «смиренное принятие неизбежного». Естественная тревога – это «благородное волнение», направленное на достижение цели «разумное беспокойство». Естественная вина – это «искреннее раскаяние», это полный «поворот ума». Естественный гнев – это «праведный гнев», законное «справедливое негодование».

Естественные негативные эмоциональные реакции, как таковые, очень редко заставляют человека искать психотерапевтической помощи. Тут, если и возникает желание обратиться к специалисту нашего профиля, то клиентский запрос направлен как бы «мимо» собственно психотерапии. Пациенты тогда обращаются просто разделить переживания с понимающим их человеком или получить прямой совет. Какая-либо специальная психотерапия (во всяком случае, терапия пустого усилия) здесь не нужна и, соответственно, не применима.

Непродуктивные эмоциональные реакции.

Их можно разделить на два подтипа: «Субъективно-избыточные» и «Непродуктивно-естественные».

Общее у эмоциональных реакций двух этих подтипов, как ясно по их общему названию, их непродуктивность. Эти эмоциональные реакции, в отличие от естественных, не могут полностью перейти в действие, не могут раствориться в конкретной активности, вызывают либо торможение, либо суетливость. Эмоциональное напряжение как бы застаивается, образуется как бы эмоциональная «запруда». Возникает как будто бы эмоциональный «эмбол» мешающий плавному течению потока душевных событий.

Сначала, разберемся с субъективно–избыточными эмоциональными реакциями.

Субъективно–избыточные эмоциональные реакции (далее СИЭР) – это негативные эмоциональные реакции, которые субъективно ощущаются как чрезмерные в самый момент их существования.

Множество субъективно избыточных реакций мы находим при разнообразных расстройствах личности, так же часто они возникают в структуре эндогенных депрессий. Они активно мешают жить и так называемым здоровым людям.

Именно такие эмоциональные реакции мы наблюдали недавно у Катерины и в записи у Натальи. Катерина испытывала тревогу по поводу предстоящего занятия со студентами. Она испытывала ощущение чрезмерности собственного эмоционального ответа на волнующие ситуации. Катерина оценивала свою тревогу как преувеличенную в два раза. Наталья испытывала тревогу по поводу организации своей новой жизни и тоже в разы преувеличенную.

Субъективная избыточность переживания – это как раз то, что отсутствует при естественных эмоциональных реакциях.

Это ощущение избыточности собственного переживания обычно складывается из двух моментов. С одной стороны, эмоция чрезмерна по отношению к вызвавшей ее причине (психотравмирующей ситуации). С другой стороны, по отношению к своим следствиям (происходящим под ее воздействием изменениям поведения и когнитивной перестройке). Моменты эти пересекаются между собой, и отделить их друг от друга можно только условно. Важно подчеркнуть, что и в первом и во втором смысле речь идет именно о субъективном ощущении избыточности, т.е. о внутреннем восприятии пациента. Объективно, снаружи, с помощью наблюдения, мы можем только заподозрить субъективную избыточность переживания, но для подтверждения ее необходим самоотчет переживающего.

Избыточность в первом смысле (по отношению к причине переживания) проявляется, например, в том, что человек тревожится и в то же время ощущает, что ситуация не столь опасна, чтобы вызывать такой уровень беспокойства. Или гневается и тут же, гневаясь, считает свой гнев в данных обстоятельствах слишком сильным. Или тоскует по потере, и в то же время чувствует, что принимает все слишком близко к сердцу. Или испытывает чувство вины и ощущает при этом, что его проступок не заслуживает такого «самоедства». Как видно, для человека, переживающего непродуктивную эмоцию, проблемой является не только та жизненная ситуация, в которой он находится, но и его собственная нецелостная, внутренне конфликтная реакция на эту ситуацию. Он испытывает, по сравнению с человеком, переживающим естественную негативную эмоциональную реакцию, как бы двойное давление. Так, человек с субъективно–избыточной эмоцией в виде страха потерять работу будет испытывать напряжение по двум направлениям: в связи с необходимостью решать конкретные задачи по поиску запасных вариантов и в связи с собственной неуместной тревогой (выражающейся, например, в бессоннице и суетливости).

Еще раз подчеркнем: при естественной эмоциональной реакции, в отличие от субъективно–избыточной, пациент, несмотря на, быть может, сильный дискомфорт, переживает свои чувства целостно, всей душой, не пытаясь сопротивляться собственному сердцу. Он скажет про свои чувства, что они «само собой разумеются» в этой ситуации, и никогда не скажет, что они «слишком сильные».

Отметим, что чрезмерность собственного эмоционального ответа при непродуктивных эмоциональных реакциях, конечно, не всегда четко рефлексируется, не всегда спонтанно звучит в жалобах, но легко может быть осознана при наводящих вопросах. Таких, как: «Как Вы чувствуете, Ваша эмоциональная реакция соответствует ситуации, или она слишком сильная?», или «В этой ситуации Вы хотели бы переживать по-другому?», или «Что бы Вы предпочли испытывать на Вашем собственном месте?». Пациент, жалующийся, например, на субъективно–избыточную обиду, может сам не говорить о ее избыточности. Но при расспросе он скажет, что, хотя в его обстоятельствах и невозможно оставаться спокойным, все–таки такого душевного напряжения они не стоят. Избыточность в первом смысле обуславливает тот факт, что на непродуктивные эмоциональные реакции жалуются.

Избыточность эмоции во втором смысле (по отношению к следствиям переживания) состоит в том, что (для пациента) сила чувства не соответствует его «коэффициенту полезного действия». Это как раз и есть непродуктивность. Степень эмоционального накала несоизмерима с его реальными поведенческими последствиями или со степенью происходящих под его влиянием когнитивных изменений. Если естественные эмоциональные реакции без остатка растворяются в конкретных действиях, полностью превращаясь в поступки или внутренние изменения, то здесь все наоборот. Сила переживания резко контрастирует с невозможностью растворить это напряжение в какой-либо конкретной физической или ментальной активности, в каком-либо определенном свершении. Здесь эмоция как бы теряет свою главную биологическую функцию – служить стимулом для изменения поведения и мышления. Сильное чувство как бы расходуется вхолостую, что и создает субъективное ощущение избытка эмоционального реагирования.

Ясное осознание пациентом этих моментов легко происходит при следующих вопросах. «Есть ли какой-нибудь толк от того, что Вы так сильно тревожитесь (гневаетесь, тоскуете, ругаете себя)?» «Что полезного происходит от того, что Ваша эмоция столь сильна? «Если бы Ваша тревога была меньше, Вы бы принимали те меры безопасности, которые принимаете сейчас?» «Необходима ли такая сильная тоска, как у Вас, чтобы свыкнуться с утратой?» «Должен ли гнев обязательно быть таким сильным как у Вас, чтобы бороться также эффективно, как у Вас получается?» «Что заставило Вас предпринять Ваше чувство вины? Как оно Вас изменило? Если бы Вы не изводили себя так сильно, эти изменения не произошли бы?»

Эти вопросы без труда позволяют пациенту увидеть непродуктивность его эмоциональной реакции. Даже, если субъективно– избыточные эмоции приводят к полезным действиям, последние сопровождается психологическим торможением (ощущениями «зажима») или ненужной и мешающей суетливостью. Это торможение («зажим», «блокировка») и суетливость настолько типичны здесь, что могут служить внешним маркером непродуктивной эмоциональной реакции.

Другими словами, субъективно–избыточная эмоция, если и приводит к активности, она этой активностью не «вычерпывается», она остается, продолжая причинять душевную боль. Страдание продолжается, в то время как его полезная работа не совершается. Энергия страдания не переходит в компенсирующие процессы. Боль оказывается бессмысленной, но не прекращается. Поэтому люди часто отзываются о своих субъективно–избыточных эмоциях, как о «деструктивных», «воспаленных». Они чувствуют, что эти переживания их «разрушают», «изводят», «губят». Так, пациенты говорят об «изматывающей тревоге», «разъедающей тоске», «иссушающем душу гневе», «самоедстве вины» и т.д.

Субъективно–избыточная эмоциональная реакция – это всегда не только страдание по тому или иному внешнему поводу, это еще и страдание по поводу страдания.

Вспомним, опять же, переживания Катерины. Был ли какой-то толк, прагматический смысл в том, что она переживали слишком сильно? А у Натальи? Помогала ей ее тревога? Конечно, нет. Чрезмерность их эмоциональных реакций никак им не помогала, и скорее – мешала. Согласны?

Забегая немножко вперед, скажем, что субъективно– избыточные реакции имеют прямое отношение к пустым усилиям. Поэтому мы их легко нашли у Катерины. И я покажу Вам запись, где мы работаем с Натальей и тоже находим пустое усилие. И вскоре мы посвятим несколько занятий исследованию наших с вами субъективно–избыточных реакций. И будем находить там, в структуре этих реакций пустые усилия. СИЭР – это основная, центральная мишень методики инверсии возможностей при терапии реакций. И мы вскоре увидим, и я надеюсь, многие прочувствуют на себе, как эта методика работает.

Еще несколько слов о диагностике СИЭР.

Отнюдь не всегда пациент сам спонтанно выделяет субъективно–избыточную эмоциональную реакцию из общего потока своих переживаний. То есть говорит нам: «Доктор, я испытываю слишком сильную эмоцию, вот по такому-то поводу. Сделайте с ней что–нибудь! Это причина моих страданий.»

Чаще пациент жалуется на ситуацию и озвучивает разные эмоции. И отнюдь не любая негативная эмоциональная реакция, о которой говорит пациент, будет являться субъективно–избыточной. Для удобства выделения СИЭР лучше всего предложить пациенту отнести все его переживания к четырем эмоциональным категориям: тревоге, тоске, гневу или вине. В общем потоке переживаний могут сосуществовать все эти элементы. После такого «упорядочивания» наличных душевных движений вы просите пациента определить, какое из этих переживаний является чрезмерным, «слишком сильным», а какое естественным, закономерным. В случае СИЭР это обычно один из предложенных элементов, реже два. А другие, при этом, воспринимаются субъективно как естественные, то есть в данной ситуации неизбежные. Так в ситуации потери работы человек может испытывать и гнев, и тревогу, и тоску, и вину. Не все из этих чувств, при этом, будут субъективно–избыточными. Какое (или какие) именно, будет зависеть от многих факторов. И не в последнюю очередь, от характерологической предрасположенности.

Иногда человеку трудно определить свои эмоциональные переживания с помощью этих четырех категорий. И трудно бывает как-то идентифицировать свои эмоции. Тогда можно ограничиться нейтральным термином «чрезмерное эмоциональное напряжение». Или, еще шире, «чрезмерное переживание». Важно только обнаружить этот «чрезмерной дискомфорт» и с помощью расспроса убедиться в его субъективной избыточности.

Уточню. Общее реактивное переживание человека вполне может состоять целиком из естественных эмоций. И тогда мы не найдем элементов, которые были бы субъективно–избыточными. Но тогда к нам вряд ли обратятся за помощью.

Непродуктивно–естественные эмоциональные реакции. Казалось бы это противоречие в терминах. И действительно, в этих эмоциональных реакциях заложен некий парадокс. В них есть нечто от естественных эмоций и нечто от непродуктивных одновременно. С СИЭР эти переживания роднит тот момент, что человек понимает, что его эмоция избыточна по отношению к своим следствиям, что от нее нет, по крайней мере, наблюдаемой здесь и сейчас, практической пользы, прагматической выгоды. Понимает, что ее КПД крайне низок или ничтожен. Но в то же время человек скажет нам, что не считает свою эмоцию слишком сильной по отношению к причине. Он не скажет нам, даже при наводящих вопросах, что в этой ситуации не нужно так сильно переживать. То есть для него субъективно эмоция будет хоть и непродуктивна, но естественна. С одной стороны, он может сказать нам, что эмоция его «иссушает». Что она «мучительна», что она его «гложет». С другой стороны, он скажет, что такая эмоция нужна и даже необходима.

Непродуктивно–естественная эмоциональная реакция ощущается необходимой, как естественная, но блокирует активность (торможением или суетливостью), как непродуктивная.

Дело здесь, видимо, вот в чем. Речь в этих случаях идет о переживаниях, которые «идеологически» носят для личности почти «сакральный» характер. Про чувства, вокруг которых во многом выстраивается внутренняя жизнь. Представьте себе пламенного патриота. Сможет ли он, в каких-либо обстоятельствах сказать, что его любовь к Родине слишком сильна? Наверное, нет, ведь в его мире любовь к Родине – это абсолютная ценность, которая не может быть слишком сильной (разве что, слишком слабой). Может ли искренне верующий человек ощутить свою веру слишком сильной? Опять же, скорее, наоборот. Может ли профессиональный спортсмен считать слишком сильной свою волю к победе? Тоже исключено. К таким собственным переживаниям можно внутренне относиться, как к слишком слабым или, как к достаточным. Но никак, как к слишком сильным. Идеологически они однозначно позитивны для личности, представляют собой абсолютное благо, абсолютную ценность. А хорошего, позитивного, благого много не бывает. Поэтому и не может возникнуть внутреннего отношения к таким переживаниям как к чрезмерным.

Вышеприведенные три примера касаются положительных эмоций. Но тоже самое – идеологическую неспособность считать определенную эмоцию чрезмерной – мы можем наблюдать и при негативных эмоциональных реакциях.

Представим себе щепетильно–нравственного человека, чрезвычайно ценящего мораль как таковую. Его идеология, его ценность – это непричинение зла другим. Совершив аморальный проступок и причинив зло, испытывая по этому поводу вину, сможет ли он сказать, что переживает слишком сильно? При том, что для него испытывать вину – это хорошо. Ведь это переживание, которое уменьшает вероятность подобных ошибок в будущем и в целом делает человека лучше, поднимает его нравственно. Вина – это благо. Если не для него лично, то для человечества точно. Сможет ли он сказать, что в нем этого блага слишком много? Перед высшей ценностью прагматические рассуждения бледнеют в своей значимости. Чрезмерное с практически–прагматической точки зрения переживание все равно не теряет своей ценности, имеет для личности эту ценность в самом себе, и поэтому не может субъективно оцениваться как слишком сильное, неадекватное причине.

Но тем не менее здесь, в отличии от естественных эмоций, мы можем увидеть страдание по поводу страдания, как при СИЭР. Человек здесь может заниматься совершенно безысходным и саморазрушительным самоедством.

В гротескном виде такая ситуация показана в чеховском рассказе «Казак». Хуторянин Максим Торчаков после пасхальной службы едет с женой в телеге через степь домой. И на обочине дороги им встречается нищий больной казак, просящий милостыни. Максим собирается отдать ему часть пасхи, но жена его решительно противится этому, Максим сдается, и казак остается ни с чем. Через некоторое время Максима начинает мучить совесть. Он винит себя за бессердечие. Приехав домой, не может успокоиться. Посылает за казаком, а того уже и след простыл. Дальше – больше. Максим продолжает себя ругать, портятся отношения с женой, он запускает хозяйство, запивает… Вина тут, явно носит деструктивный характер, она разрушает. Но вряд ли Максим смог бы назвать ее слишком сильной… Вернее, вопроса об этом не возникает. Хотя практической пользы от нее никакой нет. Есть ценность в ней самой и кощунственно оценивать свой стыд как чрезмерный. Моральная важность, нужность вины определяет ее высочайшую интенсивность независимо от ее практического смысла. Это гротеск, конечно, но он в выпуклом виде показывает то, что действительно бывает в жизни.

Надо сказать, что чувство вины часто бывает естественно–непродуктивным. Во всяком случае, у нас, в России. И это, видимо, связано с «идеологической» культурной установкой на «облагораживающие страдания» и псевдоправославное самоукорение, в котором частенько стирается разница между самоедством и искренним раскаянием и покаянием.

Возьмем пример другого негативного непродуктивно–естественного чувства – гнева. Посмотрим отрывок из фильма Ю.Райзмана «Частная жизнь»…

Мы видим здесь жесткого, авторитарного, сильного, привыкшего побеждать человека – героя М. Ульянова. Его, руководителя высокого ранга, неожиданно снимают с работы. Мы видим как он мечется в бессильном гневе, не находит себе места, кипит от несправедливости, совершает нелепые поступки, срывается на домашних… Его гнев не имеет полезного выхода потому, что его сняли «сверху» и возможности повлиять на начальство министерского уровня в его распоряжении нет. Но продолжает, что называется, «беситься». Боевой настрой, стремление побеждать и подавлять (в данном случае в честной борьбе) является его абсолютной жизненной ценностью. И служить ей чрезмерно нельзя. Поэтому и отнестись к своему гневу как к «слишком сильному», несмотря на его низкий «коэффициент полезного действия», невозможно.

Еще пример. Девушка-перфекционистка, со смешанным (преимущественно ананкастическим расстройством личности). Обращается с жалобами на плохой сон. Не спит она из-за сильной тревоги. Тревога про то, что у нее не получается учиться так блестяще, как она хотела бы. Она связывает это с тем, что не прикладывает достаточно усилий, много «расслабляется не по делу». На тревогу (хотя последняя чрезвычайно интенсивна) она не жалуется. Запрос только про бессонницу: «Наладьте мне сон, с остальным я справлюсь сама». Тревога вообще не воспринимается как проблема, хотя и осознается. Хотя эта эмоция непродуктивна (она явно не помогает учиться лучше), она субъективно оценивается как нужная. «Без тревоги у меня не будет ответственности». «Тревога – это ответственность». А ответственности не может быть много. Ответственность перед собственным развитием и понуждение себя на это развитие в данном случае исповедуется как абсолютная ценность. Поэтому, как бы не мучила тревога – она во благо. «Только сон наладьте!»

Повторим еще раз: непродуктивно–естественные эмоциональные реакции – это эмоциональные реакции, которые непродуктивны, то есть не приводят к полезной активности (ни внешней, ни внутренней), но при этом не переживаются, не оцениваются личностью как чрезмерные.

Непродуктивно–естественные эмоциональные реакции встречаются прежде всего при расстройствах личности, у здоровых, реже – при эндогенных депрессиях.

Они также, как и СИЭР имеют прямое отношение к пустым усилиям (подробнее об этом чуть позже). Но в отличие от пациентов с СИЭР, пациенты с непродуктивно–естественными эмоциональными реакциями не жалуются на свои переживания. Они могут пожаловаться на последствия этих реакций, например, на бессонницу, головную боль или раздражительность, но не на сами переживания.

А сейчас рассмотрим еще один, последний класс негативных эмоциональных реакций – овладевающие эмоции.

Овладевающие эмоциональные реакции.

Овладевающие эмоциональные реакции представляют собой состояния временной охваченности аффектом. Пациент здесь тоже относится к своим чувствам, к своим эмоциям как к чрезмерным и неадекватным. И этим овладевающие эмоции похожи на субъективно–избыточные. Но такое отношение к собственным переживаниям здесь возникает тогда, когда они уже отзвучали, прошли, перестали уже существовать. Напротив, в то время, пока эмоция еще актуальна, субъективно она не воспринимается как неправильная. В этот момент с ней нет внутреннего конфликта. Эмоция полностью овладевает испытывающим ее человеком, не оставляя место для других, противоречащих ей, душевных движений. Сознание в этот момент как бы суживается и не способно вместить в себя что-либо, кроме этого сильного чувства. На овладевающие эмоциональные реакции часто жалуются и просят от них помощи.

Так, например, человек, склонный к астенической раздражительности, может внезапно разозлиться на кого–нибудь и накричать, наговорить обидных слов. А через несколько минут, «выйдя» из этого состояния, понимает его неадекватность, ощущает уже неудобство, чувство вины и хочет просить извинения. Но в момент самого крика он всего этого не ощущает. В момент раздражения ему кажется, что он испытывает «праведный гнев».

Или тревожно–мнительный человек, услышав сообщение об автомобильной аварии, на несколько мгновений погружается в сильную тревогу с ощущением, что в эту аварию попал его родственник. Потом он «трезвеет» и понимает, что вероятность этого низка. Но на короткое время тревога здесь тоже овладевает личностью.

Или авторитарным, «возбудимым» человеком легко может овладеть гнев и агрессия.

Так можно окунуться с головой в чувство вины или в тоску, а по прошествии некоторого времени «очнуться» и посмотреть на все совсем другими глазами.

Овладевающие эмоциональные реакции могут быть связаны с характерологическими особенностями, то есть быть психологически понятными. Они могут быть проявлением депрессивного состояния, то есть аутохтонно обусловленными. И могут быть симптомами психоорганического синдрома.

Как таковые, овладевающие эмоции не имеют отношения к пустым усилиям. Но в первых двух случаях, они нередко являются следствием субъективно–избыточных эмоциональных реакций. Напряжение, связанное с субъективно–избыточными реакциями как бы разрешается в эмоциональный «срыв» в виде овладевающих эмоций.

Приведу пример. Молодая девушка работает менеджером. В ее обязанности входит координировать действие других сотрудников, ее подчиненных. Коллектив ей попался сложный, многие подчиненные «с норовом». Так получилось, что многие старше и опытнее ее. И подчиняются с неохотой. Она по характеру ответственная, тревожная и к своим обязанностям относится очень серьезно. А специфика работы часто требует динамичной, быстрой и слаженной работы всей команды. Наша пациентка жалуется на гневные срывы, когда начинает кричать на сотрудников и «ведет себя недостойно». Но возникают эти срывы после достаточно продолжительного периода тревоги, когда она ищет другого (не гневного) способа заставить подчиненных работать хорошо. В этот период (как выясняется при расспросе) она испытывает субъективно– избыточную обиду–тревогу, и изо всех сил пытается успокоиться и попытки эти не увенчиваются успехом. Этой девушке удалось хорошо помочь, и я покажу вам потом запись терапевтической работы с ней. Вы увидите, что работали мы как раз с непродуктивной, субъективно–избыточной тревогой–обидой, предшествующей срыву. На саму овладевающую эмоцию подействовать с помощью ТПУ нельзя, но когда удается устранить этот предшествующий непродуктивный этап, как следствие, перестают возникать и «срывы».

Субъективно–избыточные эмоции могут возникать и после овладевающих, как некое «последействие».

Мы имеем, таким образом, следующую картину.

Важно здесь отметить, что резких границ между этими разновидностями эмоциональных реакций не существует и они могут порой переходить друг в друга.

Теперь о реактивных фобиях. Эти симптомы по МКБ обычно попадают в группу изолированных фобий, а также социофобий.

Реактивные фобии похожи на субъективно–избыточные эмоциональные реакции. Отличие реактивных фобий от СИЭР состоит в следующем. Во-первых, при фобиях пациент склонен считать свой страх не просто «слишком сильным», а скорее абсурдным, совсем не имеющим никакого смысла. Во–вторых, страх этот навязывается определенной ситуацией (фобической ситуацией). То есть возникает при непосредственном столкновении с фобическим стимулом и вне такой ситуации не существует. Типичные примеры: страх летать на самолетах после известия о авиакатастрофе, страх ездить в метро после теракта, страх высоты после падения, страх собак после нападения собаки, страх публичных выступлений после неудачи.

Нужно сказать, хотя типичные случаи субъективно–избыточных эмоциональных реакций и реактивных фобий феноменологически достаточно очевидно отличаются друг от друга, все же, резкой границы между ними не существует. Есть немало переходных случаев.

Если мы вспомним случай Андрея, он как раз таков. Если добавить в его переживания ощущение «абсурдности» (для этого нужно лишь чуть–чуть увеличить имеющееся у него ощущение чрезмерности), мы получим классическую простую фобию – навязчивый страх ездить на автобусе, возникший после легкой аварии.

Также, как и СИЭР, реактивные фобии могут быть психологически понятными, и могут быть связаны с аутохтонным фактором (с аутохтонным тревожным напряжением). В первом случае они легко выводятся из особенностей личности, на которые падает травмирующая ситуация. Во втором случае травмирующая ситуация падает не на врожденные особенности личности, а на уже аутохтонно измененное психическое состояние. Но критерии раеактивности сохраняются: страх запускается обстоятельствами, содержание страха отражает обстоятельства, страх уходит вне этих определенных обстоятельств.

Я вижу, есть вопрос?

Скажите, правильно ли я понял, что с естественными и непродуктивно–естественными эмоциональными реакциями за помощью не обращаются?

Не совсем так. Обращаются. Довольно редко, но все же это бывает.

Но пациентские запросы, которые здесь звучат, сводятся к двум моментам: 1) стремление поделиться переживаниями, 2) получить рекомендации, касающиеся того, как «правильно» вести себя в трудной жизненной ситуации.

Что касается первого запроса, стремление разделить переживания с психотерапевтом и тем самым получить эмоциональную поддержку характерно для давних пациентов, которые видят в терапевте не только специалиста, но и хорошо понимающего и, по сути, близкого им человека. Но в принципе, такую помощь пациент мог бы получить и от близкого друга, если бы таковой имелся.

Второй запрос, связанный с естественными негативными реакциями, по сути дела, связан с детской верой пациента в психологическую науку, якобы знающую ответы на все вопросы, касающиеся человеческих взаимоотношений. Тогда обращаются с единственной и конкретной целью: получить информацию. Как правило, это информация про то, как повлиять на другого человека: на супруга (супругу), начальника, ребенка. Реже – на себя самого. К психотерапевту тут обращаются примерно также, как обращаются к юристу или в информационное бюро. Тогда стремятся получить конкретные рекомендации, инструкции, как в спортзале, на курсах кройки и шитья или в автошколе. И, если такой клиент не получает четких инструкций, он уходит с раздражением и неудовольствием, что зря потратил время.

Представим, что к вам на прием приходит женщина в бракоразводной ситуации и просит вас объяснить ей, что она должна сделать, чтобы вернуть мужа в семью. Эмоции ее субъективно совершенно естественны – она искренне, всем сердцем негодует и хочет сохранить семью. И спрашивает, как ей вести себя сейчас так, чтобы не наделать ошибок? У нее конфликт с мужем, но не с самой собой. Она борется за свою семью и беседа с психотерапевтом – это одна из стратегий этой борьбы. То, чего ей нужно – это знания, технологии. Удовлетворить такой запрос мы, по сути, не можем. Как специалист, вы можете привести какие-либо данные статистики, у вас имеющиеся. Вы можете поделиться с пациентом психологическими и психопатологическими знаниями, которыми владеете, но их явно не хватит для четких конкретных рекомендаций. В этой ситуации нужно отдавать себе отчет в том, что наши профессиональные знания никак не помогут нам учесть все нюансы ситуации пациента. Всякая жизненная ситуация уникальна: в ней участвуют уникальные люди с уникальными отношениями между собой. Мы просто не в состоянии учесть все эти особенности, тем более, если в вашем распоряжении имеется лишь пациентская версия событий. Если в этой ситуации вам приходят в голову какие-то «решения», вы можете предложить их пациенту только в качестве «вероятностно возможных», скорее в качестве собственного человеческого, и ни в коем случае не профессионального совета, в качестве «свежего взгляда со стороны». Психотерапевт не может играть роль специалиста, знающего «как надо жить». Поэтому не дело специалиста давать здесь какие-то конкретные советы и рекомендации. Не дело психотерапевта (и уж во всяком случае, не дело терапии пустого усилия) учить пациента как надо жить, а как не надо. А при естественных и непродуктивно–естественных негативных эмоциях часто просят именно это.

Не секрет, зачастую бывает так, что грамотнейший психотерапевт в своей собственной жизни делает массу ошибок. Мы знаем, что в жизни блестящие, уважаемые коллегами и пациентами, психотерапевты сплошь и рядом отнюдь не являют собой образцы жизненной успешности в общепринятом смысле этого слова. И это вовсе не потому, что такой психотерапевт является «сапожником без сапог». Дело в том, что задача психотерапевта состоит вовсе не в том, чтобы грамотно руководить пациентом, уберегая его от ошибок и вырабатывать «правильную» стратегию поведения. Его задача в другом – помочь пациенту осознать то, что мешает ему чувствовать себя свободным, то, что мешает ему делать самостоятельный выбор. Осознать то, что «незаконным» образом блокирует его, держит в зажиме… То есть помочь пациенту стать самим собой, ощутить собственную природу, собственные потребности, собственную правду, собственную спонтанность. Помочь пациенту испытать «мир в душе». То есть помочь тому, чему мешают, прежде всего, пустые усилия. Когда удается это сделать, у пациента сами собой рождаются свои решения, и внешние советы (даже советы психотерапевта) ему больше не нужны. Для человека, который чувствует себя самим собой, возможные ошибки больше не страшны, если они закономерно вытекают из его собственной природы. Это тогда, внутренне, уже не ошибки, это закономерная часть жизни, воспринимаемая легко и спокойно.

Но если запрос пациента вытекает из естественной эмоциональной реакции, то с ощущением собственной внутренней природы и с «миром в душе» у него все в порядке. Если же запрос вытекает из непродуктивно–естественной эмоциональной реакции, то «мира в душе» нет, человек в конфликте с самим собой, но считает этот конфликт необходимым и это отсутствие внутреннего мира нужным и полезным.

В связи с естественными негативными реакциями мне хочется вспомнить одну буддийскую историю. Был такой китайский мастер дзен, которого звали Хакуин. В молодости он был свидетелем того, как солдаты напали на монастырь и жестоко расправлялись с монахами. Он видел и слышал, как его старый учитель от страха и боли кричал так, что его было слышно на несколько километров вокруг. Хакуин тогда сильно разочаровался в буддийском учении. Он не мог понять, как просветленный учитель может так страдать. Ведь буддийское просветление – есть освобождение от страданий. Он решил, что учение – обман. И только позднее он понял, что страдание, которое испытывал старый монах, может никак не противоречить высшему духовному состоянию. Дело в том, что учитель кричал искренне, целостно, всей душой, он не был при этом расколот внутри себя. В его крике не было страдания по поводу собственного страдания. Он не гнал от себя свою боль, как не имеющую права быть. В этом смысле в его переживании не было двойственности, не было душевного раскола. Не было у него и раскола с миром, как целым. Было противостояние между ним и мучителями, но не было противостояния между ним и миром как таковым. Крича, он относился к своему страданию как к закономерной части бытия. И такой же закономерной частью мироустройства были для него те, кто это страдание причинял. В целом мире эти явления (как и все другие) были взаимозависимы и имели равное право на существование. И в этом смысле в его переживании тоже не было двойственности, конфликта. Негативные естественные эмоции как раз таковы. Несмотря на душевную боль, здесь нет разлада с самим собой и разлада с миром как с целым. Это душевная боль с миром в душе, с миром с собой.

Еще вопрос?

Можно ли сказать, что субъективно–избыточные эмоциональные реакции – это новая психопатологическая единица?

Можно, только с оговоркой. Непродуктивные эмоции – это часть тревожно–депрессивных реакций в широком смысле. То есть, «непродуктивные эмоции» – это уточнение, разделение внутри этого классического понятия. Может быть, лучше сказать, что это привычные явления в новом ракурсе. СИЭР (и другие эмоциональные реакции из нашей классификации) становятся видимыми, наблюдаемыми только тогда, когда мы посмотрим на общее поле тревожно–депрессивных реакций через принцип, в этой классификации заложенный. То есть, если мы зададимся вопросом: «Каково отношение человека к испытываемой им эмоции?». Тогда мы увидим, что это отношение может быть разным. Собственные эмоциональные реакции могут ощущаться как естественные и продуктивные; как естественные, но непродуктивные; как непродуктивные и избыточные (в момент существования); как продуктивные и избыточные (после исчезновения).

Как СИЭР соотносятся со сверхценными переживаниями?

При стойких сверхценных идеях пациент не чувствует, что его реакция чрезмерна. Только с «объективной» точки зрения мы можем сказать, что он чувствует неадекватно и преувеличивает реальную опасность. Субъективное ощущение избыточности собственного переживания, в отличие от СИЭР, здесь отсутствует.

Как СИЭР соотносятся с навязчивыми эмоциями в рамках ОКР? Например, с навязчивым чувством антипатии? Или с навязчивым страхом ошибки, ведущему к проверкам. Они ведь иногда похожи на реакции.

Классические навязчивые явления в виде ОКР (навязчивые действия, контрастные навязчивости) обычно, если и напоминают реакции, то только формально. На самом деле, подавляющее большинство из них возникает аутохтонно. Кроме того, пациент с классическими навязчивыми явлениями в типичных случаях относится к своим переживаниям как к абсурдным и нелепым, как к чему-то не имеющему право на существование. Пациент с СИЭР, напротив, не ощущает, что переживает зря. Он чувствует, что само наличие эмоционального дискомфорта (тревоги, тоски, гнева или стыда) закономерно в текущей ситуации, то есть, имеет смысл. Не имеет смысла только чрезмерность эмоции. Та же эмоция, но не столь выраженная, была бы вполне естественна в этих обстоятельствах. Должно переживать в этих обстоятельствах, но не должно переживать так сильно. Так, пациент с навязчивым чувством антипатии или хульными мыслями понимает, что его чувство или мысли не уместны в принципе. Пациент с СИЭР в виде гнева считает свой гнев уместным по сути, но преувеличенным по силе.

Как субъективно–избыточные эмоциональные реакции соотносятся с патологическими сомнениями, с тревожной мнительностью?

В отличие от пациента с мнительностью или тревожными сомнениями у пациента с СИЭР в виде тревоги нет ощущения дефицита информации в отношении объективных обстоятельств. Соответственно, нет и потребности этот дефицит восполнить, чтобы избавиться от сомнений. Здесь нет колебаний в смысле «опасна или не опасна внешняя ситуация» и, соответственно, «напрасно или не напрасно я беспокоюсь». Пациент с СИЭР считает, что ситуация объективно опасна, но в то же время не настолько, чтобы беспокоиться так неестественно сильно. Например, пациент с мнительностью и сомнениями может беспокоиться о том, правильно или не правильно он поступил, и искать ответ на этот вопрос. Тогда, как пациент с СИЭР уверен, что поступил неправильно, но чувствует при этом, что переживает по этому поводу чрезмерно. Это, что касается отличий ярко выраженных субъективно–избыточных эмоциональных реакций от ярко выраженных патологических сомнений.

Но в то же время нужно понимать, что моменты СИЭР могут быть частью переживаний при патологических сомнениях. Само слово «сомнения» предполагает колебания. Колебания между чем и чем? Если воспользоваться нашей классификацией эмоциональных реакций, то видимо, прежде всего, между крайними полюсами: между успокоением (отсутствием реакции, отсутствием тревоги) и овладевающей эмоциональной реакцией, паникой. Но между этими полюсами могут возникать и переживания в виде тревоги непродуктивно–естественной, и в виде субъективно–избыточной, и в виде естественной (продуктивной). Поэтому внутри патологического сомнения как состояния, часто можно найти весь спектр возможных негативных эмоциональных реакций (по нашей классификации), постоянно меняющихся, колеблющихся, переходящих друг в друга. Думаю, что все эти виды, кроме СИЭР можно обнаружить всегда. А СИЭР может здесь и не быть в составе общего переживания. Но бывают случаи, когда в патологическом сомнении удельный вес СИЭР достаточно велик. И тогда удаление пустого усилия может вести здесь к выраженному облегчению, даже при невозможности начисто купировать патологическое сомнение доказательством безосновательности опасений.

Добавим, что СИЭР часто сочетается с другими видами тревожных переживаний. Мы не раз встречали у одного и того же пациента сочетание СИЭР и патологических сомнений (в основном, у психастеников), СИЭР и навязчивых страхов (в основном у синтонных), СИЭР и тревожных сверхценностей (у синтонных и аутистических пациентов).

Как соотносятся СИЭР и мешающие эмоции А.Эллиса?

Понятие «мешающие эмоции», использующееся в РЭПТ, значительно шире. Во–первых, оно включает в себя не только реакции, но и аутохтонные переживания. Во–вторых, из эмоциональных реакций кроме СИЭР под это понятие подпадают овладевающие эмоциональные реакции. Кроме того, и реактивные фобии тоже подходят под «мешающие эмоции».

Лекция 6. Пустое усилие в структуре непродуктивных эмоциональных реакций и реактивных фобий. Два вида пустых усилий. Слияние напряжения пустого усилия с напряжением естественной эмоциональной реакции.

Давайте для начала вспомним наши определения пустого усилия.

Пустое усилие – это стремление прямым волевым образом совершить что-либо, кроме передвижения внимания и сокращения–расслабления скелетной мышцы.

Последнее определение в практическом плане самое полезное. Оно легко позволяет заподозрить пустое усилие в переживаниях пациента. Достаточно в терапевтической беседе уловить в волевых стремлениях человека нечто, несводимое к этим двум элементам произвольной деятельности, увидеть в его самоприказах нечто сверх передвижения внимания и мышечного сокращения.

И теперь, когда мы знаем феноменологию негативных эмоциональных реакций и фобий, мы можем углубиться в вопрос о том, как именно они связаны с пустым усилием. Как мы уже говорили, пустое усилие играет большую роль в формировании непродуктивных эмоции (обеих разновидностей) и косвенным образом участвует в образовании некоторых овладевающих эмоциональных реакций.

Понятно, что естественные эмоциональные реакции с пустым усилием не связаны никак. Именно поэтому они, даже будучи очень сильными, никогда не представляют собой проблемы. Возможно, к ним вообще не совсем применимо понятие «страдание». Потому, что естественные эмоции – это всегда «состояние потока», включенности в жизнь, «непротивопоставление» себя миру. По сути, это либо «азарт борьбы», либо «светлое смирение».

Зато непродуктивные эмоциональные реакции связаны с пустым усилием самым непосредственным образом. Пустое усилие – необходимая составляющая непродуктивных реакций. Без пустого усилия последние не существуют. Пустое усилие, возникающее при непродуктивных эмоциональных реакциях мы назовем пустым усилием 1 типа. (Пустым усилием 2 типа будем называть пустое усилие при аутохтонных симптомах, об этом речь впереди).

Как именно пустое усилие входит в структуру переживания при непродуктивном эмоциональном реагировании? Как пустое усилие 1 типа соотносится с другими, присутствующими здесь душевными движениями?

По сути дела, пустое усилие 1 типа представляет собой реакцию на реакцию. То есть оно возникает в ответ на естественную негативную эмоцию. В определенных жизненных обстоятельствах человек может отреагировать естественной тревогой, печалью или гневом. Эти эмоции сами по себе неприятны. Они возникают для того, чтобы человек что-то предпринимал, как-то менял обстоятельства или самого себя. В этом, собственно, смысл негативных эмоций как таковых, смысл естественных эмоциональных реакций. Своим появлением они как бы говорят человеку: сделай то-то и то-то, и тогда успокоишься. Можно сделать что-то конкретное и выполнимое (разложимое на элементарные волевые акты), и тогда вслед за результатом этого деяния придет успокоение. А можно попытаться успокоиться, проявив насилие над собственными душевными движениями, не получить никакого результата и оказаться в ситуации «пойди туда, не знаю куда». Можно завязнуть в тщетной попытке ради успокоения изменить собственное душевное состояние при помощи одной только воли, без необходимых навыков, стимулов и врожденных программ. Такое насилие над собственной психикой может показаться пациенту кратчайшим и наименее затратным путем к цели. Тогда в целях успокоения он будет пытаться реализовать пустое усилие и не уменьшит, а наоборот, увеличит в разы свое напряжение.

Есть две разновидности пустых усилий 1 типа, пустых усилий, встречающихся при непродуктивных эмоциональных реакциях: позитивные и негативные. (Позже мы увидим, что и пустые усилия 2 типа, связанные с аутохтонными симптомами, тоже делятся на две эти разновидности.) Разница между позитивными и негативными пустыми усилиями в том, как они субъективно переживаются.

Позитивные пустые усилия 1 типа переживается как попытка увеличить собственную психическую продуктивность: заставить мозг работать быстрее и эффективнее или произвести в своей душе что-то новое, что-то, что поможет решить жизненную проблему.

Пациенты с негативным пустым усилием 1 типа говорят о своем усилии, как о стремлении подавить в себе «ненужные» душевные движения, вызванные негативной ситуацией, удалить, выключить мешающие, «ненужные» чувства или мысли.

Позитивные пустые усилия (1 типа) мы уже видели. Вспомним стремление Катерины за последний оставшийся перед занятием вечер так «вникнуть вглубь материала», чтобы в нем не осталось белых пятен… «Вникнуть в глубь материала» – это и есть стремление заставить мозг работать особенно продуктивным образом. Стремление Андрея включить водительский транс – еще один пример (для этого нужно ускорить работу мозга).

Еще несколько примеров позитивных пустых усилий 1 типа приведем.

Пациентка переживает сильную тревогу, связанную с обстановкой на работе. Она – бухгалтер. Ее новый и сумасбродный начальник поставлен на свое место «по знакомству». Он постоянно меняет планы, задания, суетится, ставит подчиненных в такие условия, что они, не закончив одну работу, вынуждены браться за другую и т.д. В связи со всем этим, дела накапливаются, запутываются, царит постоянная неразбериха и т.д. Свою тревогу пациентка ощущает как избыточную. В этих обстоятельствах действительно есть, чего опасаться, и все же такого сильного беспокойства ситуация не заслуживает. Под воздействием тревоги она, конечно, стала делать больше дел, но тревога не успокаивается, требуя еще больше усилить производительность, хотя пациентка и так уже работает на пределе своих возможностей. Делать больше не получается, но тревога не снижается. Такой уровень тревоги оказывается бессмысленным. Пациентка чувствует, что произошедшие изменения (некоторое ускорение работы) произошли бы и при значительно менее сильной тревоге. Налицо контраст между силой переживания и реально вызванными им изменениями. При анализе обнаруживается пустое усилие (ясно неосознаваемое) – «заставить себя соображать в три раза быстрее».

Следующий пример. Реакция, связанная со смертью супруга. Женщина испытывает тоску, жалость, чувство вины и тревогу. Тревогу ощущает чрезмерной. С одной стороны, беспокойство оправдано – женщина попадает совсем в новую для себя ситуацию. С другой стороны, оно слишком сильное, «зашкаливающее». При психотерапевтическом анализе выясняется, что пациентка считает, что будто бы сможет решить свои текущие и будущие жизненные трудности (с работой, бытом, воспитанием и обеспечением детей), если перестанет быть «слабой», «мечтательной», и, хотя бы отчасти, станет «железной леди». То есть она должна так изменить свои душевные качества, чтобы превратиться в женщину «сильную», собранную, организованную, «без сантиментов», всегда знающую, чего ей нужно, и «умеющей ходить по головам» (у нее есть такая подруга). Она соглашается с тем, что толку от ее тревоги мало. Реальных изменений в ней не происходит, энергия тревоги «уходит в песок». Пустое усилие в данном случае заключается в том, чтобы здесь и сейчас начать внутренне меняться, начать преображаться в человека с другими качествами. То есть задача – создать в себе нечто новое.

Еще пример. Тревожно–депрессивная реакция вследствие потери работы. Помимо раздражения и переживания вины пациент испытывает субъективно–избыточную тревогу. «Каждому будет беспокойно, но не так же, до потери сна!». «От моей тревоги, похоже, один только вред, она ничем не помогает мне». Как оказывается, пациент стремится «заранее просчитать все «подводные камни» на предстоящих собеседованиях и переговорах, чтобы чувствовать себя совершенно уверенно». Нужно заставить мозг работать продуктивнее и эффективнее, чтобы все просчитать. Алгоритма, техники такого «заставления», такого «просчитывания» у него нет, следовательно, усилие это пустое, оно превращается в напряжение без конкретной точки приложения.

Еще пример. Пациентка жалуется на избыточный гнев на своего руководителя по работе. Она соглашается, что начальник заслуживает сильных негативных чувств с ее стороны, он действительно часто ее несправедливо обижает. Но она из-за этого гнева–ненависти не может не думать о нем после работы, не может расслабиться дома, все время прокручивает в голове воображаемые беседы с ним, плохо спит и т.д. Все это она сама считает «явно неадекватным» и просит избавить ее от таких сильных («изматывающих») переживаний. Пустое усилие, обнаруживаемое при психотерапевтическом анализе: «заставить себя найти для него такие слова, которые донесут до него его неправоту». Причем «найти такие слова» нужно не с помощью, например, специалиста по межличностной коммуникации или чтения психологической литературы, не с помощью советов уважаемых людей и т.д. «Найти такие слова» нужно «из себя», нужно заставить себя «включить интуицию и мудрость», причем начать это делать нужно прямо здесь и сейчас.

И еще. Молодой человек испытывает «душераздирающую», разрушающую тоску из-за разрыва отношений. Он понимает, чем соперник отличается от него в «лучшую сторону». Ничего приятного в такой ситуации нет, но, все же, он предпочел бы реагировать не так остро. От такой реакции все равно нет толку. Пустое усилие – неосознаваемое стремление здесь и сейчас для того, чтобы восстановить утрату улучшить свои душевные качества, привнести в них нечто новое («стать не хуже, чем он»).

Во всех этих примерах позитивных пустых усилий люди напрягаются, чтобы изменить себя в лучшую сторону путем ускорения собственных психических процессов или добавления себе новых качеств. Прибавления количества или качества.

Приведем теперь примеры негативных пустых усилий 1 типа.

Пациентка винит себя за то, что «не получается не испытывать гнев» при общении с бывшим мужем. Хотя она и считает, что он причинил ей «много зла», в то же время она убеждена в том, что «гнев разрушает душу». Эта ненужное, лишнее, вредное, с ее точки зрения, чувство. Она ругает себя за него, но эти претензии к себе не дают никакого результата. Гнев следует уничтожить в себе. Пустое усилие здесь в том, чтобы заставить себя простить исключительно усилием воли, использовать прямой волевой контроль над чувствами и мыслями в качестве инструмента подавления ненужных переживаний.

Другой пример. Женщина испытывает слишком сильную тревогу. Она опасается «потерять мужа». В силу череды обстоятельств, к мужу она «охладела». Он все больше и больше ее раздражает, и по этому поводу частенько случаются скандалы. В тоже время она не хочет разрушать семью (из–за детей, из–за общего имущества и других моментов). Жить двойной жизнью она тоже не хочет. Ее пустое усилие (как она сама озвучивает свое стремление, не понимая его невозможности здесь и сейчас) – ради семьи подавить неприязнь к мужу, «полюбить его обратно».

Молодой человек, занимающийся продажами, каждый раз перед встречей с «серьезными» клиентами или руководством чрезмерно волнуется. Он при этом хорошо понимает, что тревога мешает ему, что не будь ее, он работал бы продуктивнее и быстрее поднимался бы по карьерной лестнице. Пустое усилие, которое мы выявляем в процессе терапии, – взять себя в руки и прекратить волноваться. «Разум должен быть сильнее эмоций».

Я думаю, на следующих занятиях, когда мы будем работать с нашими насущными переживаниями, мы увидим негативные пустые усилия вживую. А пока ограничимся этими примерами. Мы видим, что во всех этих случаях люди пытаются волевым способом отказаться от каких-то своих переживаний.

Итак, повторим. Позитивное пустое усилие – это попытка непосредственным усилием воли прибавить что-то к своим наличным душевным движениям – увеличить их продуктивность или создать новые. Негативное пустое усилие – это попытка опять же непосредственным усилием воли подавить, устранить, то есть уменьшить или уничтожить что-то из своих наличных душевных движений.

Пойдем дальше. Мы уже говорили, что биологический смысл негативных эмоций состоит в том, чтобы мы предпринимали действия, которые помогут восстановить гомеостаз, душевное равновесие, что в итоге поможет устранить эти негативные эмоции и успокоиться. Это касается не только конкретных действий, но и «недодействий», нереализуемых действий – пустых усилий. Конечная цель любого пустого усилия – успокоение, восстановление душевного покоя. И позитивные и негативные пустые усилия, в конечном итоге, преследуют эту цель.

Но у позитивных пустых усилий, кроме этой конечной цели, есть еще и цель промежуточная, которой у негативных нет.

Мы видим во всех примерах позитивных пустых усилий, что они совершаются (вернее, предпринимаются, собственно «совершаться» они не могут) с целью активно повлиять на так или иначе угрожающую внешнюю ситуацию. Заставить себя вникнуть вглубь материала, чтобы на занятии не ударить в грязь лицом, то есть вызвать уважение окружающих. Ускорить работу мозга, чтобы навести порядок в рабочих делах. Стать железной леди, чтобы успешно решать жизненные задачи. Заставить мозг работать эффективнее, просчитать возможные подводные камни, чтобы выиграть. Заставить себя найти такие слова, чтобы доказать несправедливость обвинения. Изменить свои душевные особенности, чтобы вернуть отношения. И так далее.

Везде в этих примерах промежуточная цель пустого усилия – вызвать изменения во внешнем мире. И именно через это достигнуть конечной цели – вернуть себе эмоциональное равновесие.

Всегда при СИЭР позитивное пустое усилие заключается в стремлении прямым усилием воли вызвать в своих душевных движениях такие изменения, которые помогут исправить (решить) текущую психотравмирующую ситуации и успокоиться (избавиться от эмоционального дискомфорта) через это. Это старание насильственным образом направить свои чувства и мысли в определенное русло, а именно в то, что выгодно для разрешения психотравмирующей ситуации. Изменение внешней ситуации здесь насущно необходимо для субъекта, именно в этом здесь непосредственная цель «старания». Это попытка при помощи включения в себе якобы имеющихся ресурсов активно воздействовать на обстоятельства. Попытка путем включения в себе необходимых душевных движений навести порядок во внешнем мире. Только когда внешняя ситуация получит решение, можно будет успокоиться.

У негативных пустых усилий 1 типа «смысловая структура» другая. Здесь задача пустого усилия в том, чтобы вызвать изменения во внутреннем мире напрямую, не изменяя мир внешний. Это стремление прямым усилием воли вернуть душевный покой и чувство внутренней гармонии, несмотря на негативные обстоятельства. Стремление испытывать внутренний комфорт, несмотря на травмирующую ситуацию. Для переживания покоя нужно лишь устранить мешающие ей моменты. Душевная гармония представляет здесь ценность сама по себе, безотносительно к внешним обстоятельства, она жестко от них не зависит и сама по себе представляет собой и промежуточную и конечную цель. И считают, что в принципе, все необходимое для этого уже есть в душе.

При более подробном знакомстве с такими пациентами становится понятным, что дело здесь идет о чрезвычайно важной для них «личностной философии», точнее глубинном, пронизывающим всю «когнитивную карту» мироощущении. Мы уже касались этой темы, когда в самом начале говорили о том, что среди нас и людей вообще, есть «идеалисты» и реалисты–естественники по мироощущению. Помните, мы обнаружили, что часть людей (как раз, идеалистов) не может принять вывод о том, что прямой волевой самоконтроль в принципе невозможен. Дело в том, что для таких людей такие понятия, как «абсолютная душевная гармония», «бесстрастие», «безусловная любовь», «святость», «духовное просветление», «чистое сознание», «духовная реализация» и т.п. вовсе не являются абстракциями, как для многих других. Для них это не абстрактные, несуществующие реально идеалы, к которым, может быть, и хорошо стремится, но которых уж точно невозможно достигнуть. Для таких людей «духовные состояния» в онтологическом смысле реальнее, чем обычное состояние среднестатистического человека. Именно в этом смысле они идеалисты (причем «до мозга костей»). Скорее обычное человеческое состояние, с их точки зрения, является онтологически неполноценным, «падшим», «покореженным грехом», «недоразвившемся», «обусловленным», как бы «незаконно существующим» и т.д. Но это обычное (и неправильное) состояние можно и нужно преодолеть. «Духовное развитие», «личностный рост», стало быть, не просто романтические слова для таких людей. Слова эти обозначают как раз движение к этому «идеальному состоянию» (которое ощущается ими как однозначно достижимое, возможное для человека). Именно поэтому «идеалисты» способны мыслить и чувствовать свою душу как относительно независимую от реальности и не определяемую последней. Они чувствуют, что не бытие должно определять сознание, а скорее наоборот сознание должно определять бытие. И поэтому у «идеалистов», в принципе, есть возможность (во всяком случае они так чувствуют, они так верят, и эту веру невозможно у них отнять) добиться внутренних изменений внутренними же средствами, не изменяя внешние обстоятельства, без опоры на внешний мир и даже вопреки ему. Свободный разум способен навести порядок и подчинить себе чувства, страсти и мысли. И восстановить гармонию.

И мы помним с вами как тогда, когда мы говорили об этом в прошлый раз, нам удалось примирить наших «идеалистов» с выводом о тщетности прямого волевого самоконтроля. Нам удалось это сделать только согласившись не оспаривать принципиальную возможность волевого самоопределения и сосредоточиться на том, он не работает только здесь и сейчас в нашем сегодняшнем наличном бытии. В здесь и сейчас еще далеком от «духовной реализации».

Именно у «идеалистов» встречаются негативные пустые усилия и понятно, что сами по себе они представляет только верхушку айсберга. Попытка подавить мысли и чувства на самом деле представляет собой попытку проникнуть в «идеальное состояние» напрямую, преждевременно, здесь и сейчас, минуя то, что нужно еще для этого пройти, не разрешив еще необходимые для этого задачи личностного роста, не завершив еще полного «духовного пути». Другими словами, это не что иное, как попытка здесь и сейчас «перепрыгнуть» через необходимые ступени саморазвития, движения к идеалу. И происходит эта попытка здесь потому, что человек тут как бы путает себя–реального с собой–идеальным, себя наличного с собой в «идеальном состоянии», то есть недооценивает как раз свое реальное, наличное (хотя может быть и временное) несовершенство. Полностью управлять собой независимо от внешних обстоятельств для «идеалиста», в принципе, возможно и это для него не подлежит сомнению, но отсюда следует неправомерный вывод, что это возможно уже здесь и сейчас. Не достигший еще вершин своего личностного роста «идеалист», забывает об этом и начинает требовать от себя – наличного, как от своего идеального образца.

Пустое усилие второго типа, также, как и пустое усилие первого типа как бы присоединяется к естественным эмоциональным реакциям. Или точнее возникает в ответ на последние. Еще раз подчеркну, в данном случае оно направлено на то, чтобы непосредственно подавить, устранить естественно возникшую негативную эмоцию (подавить гнев, обиду, тревогу и т.д.).

Позитивные пустые усилия, напротив, характерны для «реалистов». В их мироощущении нет ничего, кроме чувственно воспринимаемого мира, очерченного естественными границами, или, точнее, безграничного, и сознания как его отражения. Их собственные переживания ощущаются как крепко–накрепко связанные с внешним миром. И для «реалиста» обрести успокоение без возможного изменения травмирующей ситуации во внешнем мире – эти заведомо внутренне абсурдная задача. Для них как раз бытие определяет сознание, а не наоборот. Поэтому для изменения сознания нужно изменить бытие (объективную реальность). Если изменения во внешнем мире, в принципе, возможны и как-то от него зависят, у него нет другого пути к успокоению и быть не может. И тогда он пытается надавить на свою душу, усилить, ускорить свою психическую продуктивность, чтобы найти инструменты изменения обстоятельств. Примириться с обстоятельствами или даже просто задуматься об этом возможно для него только в случае ясного, отчетливого понимания тщетности своих усилий.

Нам, как терапевтам, необходимо знать об этих двух типах пустых усилий и о связанных с ними мироощущениях. Если вы человек «реалистического» склада и помогаете человеку «идеалистического» склада и не знаете этого секрета, то вы можете не понять переживаний своего пациента, и, ориентируясь на себя, искать у него позитивное пустое усилие. И зайти в тупик. И наоборот, «идеалистический» терапевт может, опять же ориентируясь на себя, искать у «реалистического» пациента негативное пустое усилие и тоже запутаться. И работать с пустыми усилиями разного типа нужно немножко по–разному. Это мы увидим на следующей лекции.

Все это, однако, не значит, что у одного и того же человека не может быть разных по типу пустых усилий. Все бывает, конечно. Во–первых, из любого правила есть исключения. Во-вторых, отнюдь не всех своих пациентов вы сможете четко разложить на «реалистов» и «идеалистов», бывают и смешанные мироощущения, бывают и смешанные виды пустых усилий…

На большом опыте психотерапевтической работы с СИЭР, на опыте применения здесь методики инверсии возможностей мы можем утверждать следующее. Каким бы не было пустое усилие, к какому бы виду оно не принадлежало, если в результате психотерапии удается пациента от пустого усилия избавить (подробнее о терапии ниже), субъективно–избыточная эмоциональная реакция как бы «сдувается», превращаясь в естественную негативную эмоцию. Это наглядно доказывает, что психическое напряжение (дискомфорт) при СИЭР состоит из двух компонентов: напряжения естественной негативной эмоции и напряжения, связанного с пустым усилием. Пустое усилие присоединяется к естественной эмоциональной реакции. Присоединяется для того, чтобы устранить вызванный этой ситуацией эмоциональный дискомфорт. Именно это присоединение превращает естественную тревогу, например, в тревогу субъективно–избыточную. Бессодержательное, недифференцированное напряжение пустого усилия, напряжение «пойди туда, не знаю куда» сливается с естественной эмоциональной реакцией. В переживании пациента эти два момента – напряжение, связанное с пустым усилием и естественная эмоция становятся неразличимыми, склеиваются. И это слияние субъективно ощущается как «слишком сильное переживание». После психотерапевтического «удаления» пустого усилия, при сознательном и искреннем отказе от попыток совершить невозможное, напряжение–дискомфорт уменьшается настолько, что пациенты могут говорить о «нормальности» своей негативной эмоции, ее продуктивности, естественности и даже необходимости. Ощущение избытка тревоги (гнева, тоски и т.д.), таким образом, целиком и полностью базируется здесь на напряжении, связанном со стремлением насильственным образом руководить собственными психическими процессами. Еще раз: это напряжение (пустое усилие) как бы суммируется, сливается, переплетается с напряжением естественной эмоциональной реакции. Во внутреннем восприятии пациента два этих момента становятся неразличимыми, и человек ощущает просто «слишком сильную» негативную непродуктивную эмоцию. Психотерапевтическое вмешательство может осуществить обратный процесс. Тогда, на выходе, освобожденные от пустого усилия естественные эмоции, даже очень сильные и неприятные, перестают мешать и «разрушать», и субъективно воспринимаются как жизненная необходимость или неизбежность. Мы увидим все это наглядно, вживую, уже на следующей лекции, когда займемся методикой инверсии возможностей.

К сожалению, мы не можем похвастаться такими наглядными иллюстрациями при непродуктивно–естественных эмоциональных реакциях. Эти переживания не поддаются методике инверсии возможностей. Тем не менее, мы всегда можем здесь при анализе обнаружить пустые усилия, причем как позитивные, так и негативные. Сами по себе они ничем не отличаются от таковых при СИЭР. Но, как правило, здесь мы оказываемся не в состоянии донести «пустотность» пустых усилий до сознания пациента. Те аргументы и упражнения, которые срабатывают для пациентов с СИЭР и на которых строится методика инверсии возможностей, здесь не работают или работают не так ярко и однозначно.

Теперь остановимся подробнее на субъективно–избыточном чувстве вины. Тут есть один момент, который может сбить с толку. Находясь в этом переживании, человек ругает себя за то, что в прошлом поступил неправильно, хотя мог бы вести себя по–другому. То есть в том, что он не руководил должным образом своими душевными процессами, то есть не совершил для этого руководства должного усилия (последнее не осознается им как в принципе невозможное). На первый взгляд пустое усилие пациента состоит здесь в попытке управлять собственным мышлением–чувствованием в прошлом, что совсем уж абсурдно. Когда таким пациентам говорят, что в прошлом уже ничего не изменишь, что из настоящего повлиять на давно прошедшее невозможно, и стало быть, незачем «так убиваться», когда их убеждают в том, что надо смотреть в будущее, а не застревать в давно прошедшем, они, формально соглашаясь с такой логикой, все же не оставляют своего напряженного самоедства. Может показаться, что здесь негативная эмоция – чувство вины – лишена смысла. Ведь какой смысл переживать про то, что все равно невозможно изменить? Конечно же, это не так.

Как и в случаях непродуктивных эмоциональных реакций в виде тревоги, гнева или тоски, пустое усилие при реакциях в виде вины имеет непосредственное отношение к «здесь и сейчас», хотя и связано с представлением, что «я мог бы поступить по–другому в прошлом». Как и в других случаях, пациент заботится здесь о настоящем и будущем. Дело в том, что «если мог недостаточно контролировать себя в прошлом», то «могу и сейчас, в настоящем, недостаточно проконтролировать». Если в прошлом во мне родилось нечто плохое, то почему бы ему не возникнуть вновь? Пустое усилие здесь, таким образом, состоит в следующем: усилием воли отслеживать (чтобы вовремя подавить) свою «дурную волю» или «безалаберность», «расслабленность» или «глупость», которые в любой момент могут проявиться, вылезти на поверхность из «темных тайников души», как это уже случилось во время совершения проступка. Можно еще раз недооценить опасности ситуации и подвести кого-то. Можно «много думать о себе» и не заметить страдания близкого. Можно «отдаться самоуверенности», не учесть важных факторов и навредить таким образом другим людям. В самом деле, если все это уже произошло один раз, где гарантия, что это не повториться? Раз такой гарантии нет, само собой разумеется, надо все время быть начеку, ни на секунду не ослаблять «самоконтроль», чтобы вовремя заметить врага в самом себе и не натворить бед. Это «быть начеку» не имеет конкретной техники исполнения и состоит в абстрактном, никуда не переходящем напряжении, и является, в случае субъективно–избыточной вины за прошлое, позитивным пустым усилием, наличествующем здесь и сейчас. Субъективно–избыточного чувства вины с негативным пустым усилием мы не встречали.

И еще несколько слов о фобиях. При реактивных фобиях пустое усилие может быть и позитивным, и негативным. Например, оно может состоять в попытке полностью контролировать фобическую ситуацию через контроль собственного внимания: контролировать дорожные события, как у Андрея, контролировать окружающую обстановку, как при страхе животных, контролировать поведение пассажиров, как при страхе терактов и т.д. Оно может состоять в попытках запретить себе волноваться, удалить ненужную, вредную тревогу. При социофобии к такому контролю над обстановкой или собственным состоянием прибавляется еще и пустые усилия в виде попытки управления автономными функциями нервной системы: регулировать степень покраснения лица, дрожания рук, гладкость речи, уровень сексуального возбуждения и т.д. Здесь также, как и при работе с СИЭР, устранение ПУ из переживаний ведет к резкому облегчению состояния.

Мы, наконец, подходим к терапии, которую начнем на следующей лекции.

Лекция 7.

Методика инверсии возможностей

(МИВ).

Демонстрация.

7 шагов, 6 инструментов дискуссии.

Итак, мы теперь можем ясно определить, какие именно реактивные переживания являются непосредственной мишенью ТПУ, при которых хорошо работает методика инверсии возможностей. Это – субъективно–избыточные эмоциональные реакции и реактивные фобии.

Овладевающие эмоциональные реакции, понятно, доступны МИВ через связанные с ними СИЭР.

Что касается непродуктивно–естественных эмоциональных реакций, то, как мы уже говорили, они методике инверсии возможностей не поддаются (как, по–видимому, и методикам экспозиции–mindfulness). К счастью, с ними не так часто обращаются за терапией. Удельный вес СИЭР у наших пациентов гораздо выше.

Давайте посмотрим запись. Это наша пациентка Наталья, которую мы уже видели. Ранее мы видели диагностический опрос, а сейчас увидим терапевтическую интервенцию.

– Наталья, есть такая закономерность: если человек о чем-то чрезмерно переживает, он подсознательно требует от себя чего-то невозможного, не понимая этого. В этом случае, если помочь ему понять это и перестать требовать от себя невыполнимых действий, он успокаивается. Давайте посмотрим, распространяется ли этот закон на Вас.

– Давайте…

– Вы сказали, что испытываете слишком сильную тревогу.

– Да, так…

– Насколько более сильную, чем нужно? Чем было бы естественно испытывать в такой ситуации? На сколько процентов? Или во сколько раз?

– Я думаю, раз в шесть больше.

– Тот уровень тревоги, который был бы уместен, можно назвать просто озабоченностью?

– Да, пожалуй.

– Про что Ваша тревога?

– Про будущее.

– Как Вы думаете, в связи с Вашей тревогой и Вашей ситуацией, что от Вас требуется? Или, что Вы должны?

– Ну, прежде всего, я должна составить план действий. Потом поменять работу. Потом продолжить обучение йоге. Попросить поддержки у родственников, знакомых, друзей. Сократить общение с бывшим мужем.

– Хорошо. Я так понимаю, что большинство из этих заданий вполне конкретны и выполнимы. Действительно, понятно, как сократить общение с бывшим мужем, как попросить поддержку, как продолжать учебу. Ясно, что нужно сделать для этого. Можно назвать эти задачи чисто техническими?

– Да. Тут все понятно.

– А поменять работу? Здесь есть какие-то трудности?

– В принципе, нет. Мне уже предлагают несколько вариантов. Нужно только выбрать правильно. Я думаю смогу все продумать, взвесить. Есть легкая неуверенность по этому поводу, но мне кажется, что это естественно.

– А «составления плана»? Это для Вас чисто техническая задача?

– Нет, здесь одной техники мало. Здесь есть творческая часть.

– «Творческая часть»! Что это? Правильно ли я понимаю, что Вы не просто должны расположить свои предстоящие действия в порядке исполнения? Вы должны сделать что-то еще, кроме этого? Что-то «творческое»?

– Да.

– Как по–другому назвать эту творческую часть Ваших действий? Как сказать по–другому, что Вы должны?

– Я должна как бы понять, почувствовать, как сделать все наилучшим образом. Без ошибок. Как оказаться в нужном времени в нужном месте.

– Это было бы здорово! А как это понять?

– Ну, нужно быть в постоянном контакте с интуицией.

– Вы пытаетесь это делать? Быть в постоянном контакте с интуицией?

– Да, стараюсь.

– Это прекрасная способность, если Вы ей обладаете. Вы действительно можете находиться в постоянном контакте с этой силой?

– Нет, но это нужно. И иногда получается.

– Получается по заказу? Вы командуете интуиции: «говори», и она говорит?

– Нет, к сожалению… Но нужно как-то заставить ее говорить. Или заставить себя ее слышать.

– И то, и другое было бы здорово! Кстати, это наверное, одно и то же. Только вот, как это сделать?

– Не знаю… Это иногда получается, когда я медитирую. Не всегда, правда…

– Отлично! Значит, у Вас есть конкретный путь доступа к интуиции. Пускай, он не всегда срабатывает, но это, тем не менее, конкретный путь. Это то, что реально можно делать. Я так понимаю, что медитировать Вы умеете?

– Да. Я много этим занималась.

– Хорошо. Значит, иногда можно получить доступ к интуиции в моменты медитации? А вне их? Вы же не можете медитировать весь день напролет?

– Вне медитации она сама может подсказать что-то…

– А может и не подсказать?

– Да, может молчать.

– От Вас это как-нибудь зависит?

– Думаю, да.

– Давайте сформулируем это четко: «Я могу все время слышать голос интуиции, даже без медитации». Так?

– Так… Хотя сейчас, когда Вы это говорите, я сомневаюсь, что могу.

– Представим, что все–таки можете. Тогда как? Что Вы конкретно можете сделать, чтобы ее услышать?

– Пожалуй, ничего…

– А если постараться как следует?

– Да…Нет…

– Может быть, если Вы будете очень сильно внутренне напрягаться, Вы ее услышите?

– Нет… Ерунда какая-то… Это я сейчас понимаю… Либо само услышится, либо нет.

– Точно?

– Да.

– Тогда получается, что все, что в Вашей власти – это призывать интуицию посредством медитации?

– Да, именно так.

– Как Вы думаете, сколько раз в день и по сколько времени Вам нужно медитировать, чтобы Ваша совесть была спокойна? Чтобы Вы могли сказать, что сделали все, что могли, чтобы услышать интуицию?

– Я думаю… 3 раза в день. По 15 минут.

– Может быть, Вы можете реально сделать что-нибудь еще?

– Нет больше ничего. Все остальное – бессмысленное напряжение. Это все, что в моей власти, хоть это и печально…

– Хорошо. Прислушайтесь теперь к своей тревоге? Она как-то изменилась?

– Она ушла.

– Совсем ушла? Неужели, Вы абсолютно спокойны? Все–таки впереди много неизвестного…

– Она ушла в том смысле, что не мешает. Мне намного легче. В целом, легче.

Понятно, что здесь происходило? Мы нашли в переживаниях Натальи пустое усилие, выделили его и развенчали. То есть показали ей, что ее напряжение тщетное, безнадежное, невыполнимое. Она поняла, что пытается пойти туда, не знаю куда. Как только пустое усилие очевидным образом осознается как таковое, оно тут же исчезает, устраняется из душевной жизни. Наступает облегчение, часто резкое, в виде инсайта. У Натальи это произошло быстро, всего одним инструментом из нашего арсенала пришлось воспользоваться.

Давайте на ее примере рассмотрим технологию применения методики инверсии возможностей при СИЭР.

Методику можно представить в виде следующих основных шагов.

1. Обоснование

2. Определение естественной эмоции и уровня чрезмерности

3. Выявление «требований к себе»

4. Выделение и формулировка ПУ

5. Измерение веры в возможность реализовать ПУ

6. «Дискуссия»

1) «Как?»

2) Изменение стимулов

3) «Вагон дров»

4) «Сделай это здесь и сейчас»

5) Решение «коана»

6) «Идеал и реальность»

7. Обозрение новых возможностей

1. Обоснование. Понятно, что любое открытое психотерапевтическое воздействие требует того, чтобы его механизмы были понятны пациенту. Нужно дать пациенту рациональное объяснение происходящей процедуре. Когда вы работаете с локальным переживанием, с отдельной фобией или субъективно–избыточной эмоциональной реакцией, достаточно объяснения очень сжатого, но определенного. Вы можете сказать пациенту то, что на этой записи я говорил Наталье. Когда человек переживает слишком сильно, он подсознательно требует от себя совершить невозможное. Если ему удается это увидеть, то требование и связанное с ним напряжение исчезают, в связи с чем эмоционально становится значительно легче. Вы предлагаете проверить, так ли это в случае пациента. Для симптоматического, эпизодического применения методики инверсии возможностей достаточно такого краткого объяснения. В этом случае нет необходимости рассказывать подробно про непроизвольную и произвольную активность, элементарные волевые акты, пустые усилия и т.д. Термин «пустое усилие» можно заменить на более понятные выражения – «стремление осуществить невозможное», «попытки реализовать мнимые возможности» и т.д.

Более подробные объяснения в духе наших первых лекций понадобятся, если вы будете применять методику систематически, в долгосрочном варианте терапии пустого усилия.

2. Определение естественной эмоции и измерение напряжений. На этом этапе нужно попросить пациента измерить в цифрах (по субъективной шкале) избыточность своей эмоциональной реакции. Мы задаем вопрос: «Насколько чрезмерна ваша эмоция?». И просим измерить разницу в интенсивности дискомфорта между чрезмерным и естественным переживанием. Задача здесь в том, чтобы пациент ярко представил себе свою естественную реакцию в этой же самой ситуации. Мы с Вами говорили, что когда из реактивного переживания уходит пустое усилие, то остается только естественная эмоциональная реакция. То есть просим пациента представить, что бы он чувствовал на своем собственном месте, если бы у него не было пустого усилия.

Этот шаг чрезвычайно важен потому, что уже в самом начале терапевтического диалога задает пациенту естественный, присущий его природе, вектор для изменения. Уже на этом этапе, в самом начале, пациент получает возможность ощутить то, что он получит в конце. Здесь возникает, вернее укрепляется, мотивация для дальнейшей терапии.

Хорошо, если естественная эмоция, которая, как ожидается в результате терапии, придет на смену СИЭР, будет названа по–другому. Например, естественная тревога – озабоченностью, естественный гнев – возмущением, вина – сожалением, тоска – печалью.

Наталья сообщает нам, что ее тревога преувеличена примерно в 6 раз. Естественную тревогу, которую она согласна переживать «вместо» своей субъективно–избыточной, она соглашается назвать «озабоченностью».

3. Выявление требований к себе, связанных с травмирующей ситуацией. Вопросы, которые мы задаем на этом этапе следующие: «В чем Ваша задача?», «Что Вы в этой ситуации должны?», «К чему Вы в ваших обстоятельствах стремитесь?», «Чего Вы в связи со всем этим от себя требуете?» Или: «Что Вы собираетесь сделать в этой ситуации?», «Каково Ваше намерение?».

Мы знаем с вами, что пустое усилие не может реализоваться по определению. Поэтому, часто прямо в цель бьет вопрос: «Что у Вас не получается сделать в этой ситуации?».

Первый и второй шаг, вы видите, аналогичны шагам в РЭПТ А. Эллиса. Только, мы ищем исключительно требования к себе. Требования к другим, требования к устройству мира нас не интересуют. Мы оставляем их в стороне.

Эмоции – это модуляторы собственного поведения. Они призваны модифицировать собственные поступки. В этом их биологический смысл, в этом их инстинктивный драйв. Под требованиями к другим всегда кроются требования к себе. Во всяком случае, при субъективно–избыточных эмоциях это всегда так.

То, что мы будем делать дальше, уже совсем не похоже на РЭПТ. Мы не будем конфронтировать с долженствованием пациента. Мы можем даже согласиться с ним. Мы будем спорить с его верой в то, что это долженствование (само по себе, быть может, даже правильное и естественное) возможно осуществить.

4. Выделение и формулировка пустого усилия.

Задача здесь – искать в ответах пациента стремление, являющееся пустым усилием. То есть, мы ищем попытку совершить что-то несводимое к двум элементам произвольной активности: передвижению внимания и мышечному сокращению. Стремление сделать что-то нетехнологичное. Мы должны обнаружить попытку насильственным образом изменить собственные мысли и чувства.

Бывает так, что пациент сразу же выдает такое стремление. Так, например, Андрей сразу сказал нам, что его задача – помочь водителю вовремя заметить опасность. Сразу было понятно, что это – пустое усилие. Потому, что у этого действия – «замечания опасности на трассе» нет алгоритма, нет технологии, его никак не разложишь на элементы произвольной активности. Нам осталось только сформулировать это пустое усилие еще более определенно, как попытку «контролировать опасность».

Чаще пациент выдает несколько ответов, перечисляет несколько своих задач. Тогда среди них мы должны выделить пустое усилие, задавая себе тот же вопрос: можно ли выполнить эту задачу, пользуясь четким алгоритмом, то есть, по определенным правилам переводя внимание и сокращая мышцы. Так, Наталья приводит нам несколько собственных стремлений, стоящих перед ней задач. И мы спрашивали Наталью о том, насколько конкретны, технологичны стоящие перед ней задачи. И среди всех вполне конкретных, обнаружили одну нетехнологичную – составить план, или точнее – все время правильно планировать. Как оказалось, здесь есть «творческий» момент, здесь нужно «быть в контакте с интуицией». Это «нахождение в контакте с интуицией» не осуществить только с помощью передвижения внимания и мышечных сокращений. То есть, не осуществить только с помощью усилий воли. Это и было пустое усилие или мнимая возможность. То есть, возможность, существующая только в сознании пациента, как иллюзия.

Когда мы находим стремление выполнить невозможное, мы формулируем его в ясной форме в утверждении, содержащем слово «могу». Например: «Я могу находиться в постоянном контакте с интуицией.»

5. Измерение веры в возможность реализовать пустое усилие.

На этом этапе терапевт уже понимает, в чем состоит пустое усилие, и, что оно именно пустое. Пациент пока еще не осознает (или ясно, однозначно не осознает), что пытается выполнить невыполнимое (реализовать иллюзорную мнимую возможность). Теперь нужно измерить его веру в возможность совершить это невозможное.

Мы спрашиваем: «Насколько Вы верите, что это в Вашей власти?»

В диалоге с Натальей этот шаг пропущен, но лучше его использовать. Наталью мы могли бы спросить: «Насколько Вы верите в то, что можете, если постараетесь, находиться в постоянном контакте с интуицией? Верите на сколько процентов?». Желательно, чтобы пациент назвал цифру (при всей, понятно, условности таких измерений).

6. «Дискуссия» и достижение инсайта.

Цель терапевтической дискуссии – добиться от пациента абсолютного понимания того, что возможность, которую он стремится реализовать, действительно мнимая. Или, другими словами, важно показать, что усилие, которое предпринимает пациент, действительно пустое. Слово дискуссия взято в кавычки, потому что задача здесь не только в приведении логических аргументов, и не просто в достижении рациональной убежденности.

Просто рационально–прагматического подхода здесь явно недостаточно. Вы можете, например, показать пациенту, что до сих пор ему не удавалось реализовать пустое усилие, и, что до сих пор нет никакого толка от его душевного напряжения. И, что логично на этом основании прийти к убеждению в том, что стремление его в принципе нереализуемо. Пациент может ясно и отчетливо все это понимать и соглашаться с вами, но к такому однозначному выводу, эмоциональному согласию обычно не приходит. Желание реализовать пустое усилие держится здесь за мнимую возможность «все же как следует поработать над собой», мнение, что «я недостаточно стараюсь», надежду, что «вода камень точит».

Вы можете также объяснить и показать пациенту все то, о чем мы говорили на первых лекциях. Все про непроизвольную и произвольную активность, первичные волевые акты, про белую обезьяну и т.д. И он может согласиться с вами рационально, что его усилие является пустым, но опять же, это не значит, что он согласится при этом на уровне эмоциональном. «Головой понимаю, но сердце против» – скажет (или подумает) он тогда.

Если попросить пациента оценить веру в возможность реализовать свое стремление хотя бы в тысячную долю процента, этого уже достаточно, чтобы пустое усилие не отпускало его, чтобы оно продолжало держать его в капкане. Дело в том, что пустое усилие, являясь попыткой произвольно управлять душевными движениями, само по себе является непроизвольным. То есть мы не можем его включить или выключить самоприказом. Оно возникает само, выражая собой определенную глубинную и в общем-то инстинктивную потребность организма, личности (потребность в физической безопасности, потребность в душевной гармонии, потребность в продуктивном общении, потребность в принятии другими людьми и т.д.). Можно сказать, что глубинная потребность выбирает в качестве пути реализации пустое усилие потому, что оно кажется кратчайшим и оптимальным, наиболее выгодным путем к цели. Пациент думает, что нужно чуть-чуть «на себя надавить», и желанная цель будет достигнута. Нам необходимо, чтобы эта глубинная потребность, этот инстинктивный драйв, оторвался бы от пустого усилия, нашел бы другие, более продуктивные пути реализации или сбавил бы свою интенсивность (как здесь и сейчас нереализуемый). Известно, что драйвы–инстинкты оживляются тогда, когда обстоятельства представляют возможность для их удовлетворения и «засыпают» в отсутствии таких возможностей. Вера в реализуемость пустого усилия, по сути дела, создает такую мнимую возможность, псевдовозможность. Пока вера эта существует, пустое усилие не выключить. Чем сильнее потребность и чем ответственнее, требовательнее к себе личность, тем меньшая вера требуется для существования пустого усилия. На практике получается, что пока оно будет казаться хотя бы в принципе осуществимым, а вера в это будет составлять хоть сотую долю процента, энергия потребности не будет искать другие способы осуществления и не ослабнет, и не затаится до лучших времен. Нужно, стало быть, добиться переживания абсолютной невозможности реализовать пустое усилие. Только тогда оно перестанет существовать.

Поэтому наша задача не только и не столько в интеллектуальном споре. Задача – с помощью наводящих вопросов помочь пациенту почувствовать, хочется сказать, «нутром ощутить» себя в тупике. Почувствовать, что в той области его душевной жизни, что связана сейчас с пустым усилием, в тупике находится сама его волевая активность, сама способность действовать. Именно здесь он парализован на уровне личностной спонтанности, на уровне работы переживания, на уровне жизненного движения. Пациент должен ощутить, что он «заблокирован», что его переживание не развивается, не движется, что в нем не происходит никакой внутренней работы, кроме тупикового напряжения. Ему остаются метания между эмоционально–мыслительном ступором и бессодержательной и непродуктивной суетой. Проще говоря, нужно дать ему возможность ясно и однозначно ощутить, пережить то, что он действительно пытается «пойти туда, не знаю куда, принести то, не знаю, что». Именно на это организмическое проживание направлены все шесть приемов «дискуссии».

Сразу вслед за однозначным ощущением «пойди туда, не знаю куда», без всяких дополнительных воздействий, я подчеркну это, без всяких дополнительных подталкиваний и процедур, сразу же, возникает чувство освобождения, успокоение и душевное равновесие, резко падает душевное напряжение. Часто этот эффект можно наблюдать визуально – у пациента расслабляются мышцы, меняется цвет лица, загораются глаза, он облегченно выдыхает. Вообще, чем больше работаешь с методикой, чем больше видишь этих «моментов понимания», тем еще больше хочется говорить о том, что освобождение от пустого усилия действительно возникает не просто на интеллектуальном уровне, и даже – не только эмоциональном. Кажется, что освобождение происходит еще глубже – на уровне витальном, как бы «энергетическом». Освобождается как бы сама жизненная активность, сама «жизненная сила», человек как бы снова вливается в жизненный «поток». Недаром многие пациенты после исчезновения пустого усилия говорят: «У меня такое чувство, то я теперь снова могу вдохнуть полной грудью» или «Теперь я, хоть и продолжаю переживать, но могу при этом жить».

Будем называть этот момент – момент, ясного, яркого и однозначного проникновения в то, что пустое усилие действительно пустое, момент за которым сразу же следует облегчение, – «инсайт-освобождением» или просто инсайтом.

Для достижения инсайт-освобождения применяются следующие пять приемов.

1) «Как?»

В ряде случаев этого приема оказывается достаточно, чтобы свести веру в возможность осуществить пустое усилие к нулю. Так, собственно, произошло у Натальи.

Мы спрашиваем пациента, как именно он будет реализовывать пустое усилие. Мы задаем вопросы: «Что конкретно Вам нужно сделать для этого?»; «Как именно Вы это сделаете?; «Разложите эту задачу на последовательность конкретных действий»; «Научите меня, как это делать!» и т.д. Пытаясь отвечать на такие вопросы, пациент начинает ощущать, что его усилия сводятся просто к напряжению как таковому. В самом деле, что конкретно должен делать человек, чтобы, например, «чутко прислушиваться к интуиции»? Помните, мы задавали этот вопрос Наталье? И Андрея мы тоже спрашивали, как он собирается контролировать дорогу, требовали у него конкретной технологии этого контроля. И Катерину тоже спрашивали, как она собирается «глубже вникнуть в материал», с помощью какого алгоритма?

Если терапия проводится в групповом варианте, на этом этапе подключаются другие участники, которых терапевт просит объяснить разбираемому пациенту, как можно реализовать пустое усилие (мнимую возможность). Разумеется, такие советы других участников, если и возникают, носят общий, абстрактный характер, без каких-либо конкретных инструкций. По сути дела, они представляют собой те «здравые советы», о которых мы говорили на первых занятиях. Советы типа «Соберись!», «Возьми себя в руки!», «Работай над собой!». В них опять же не содержится никаких конкретных инструкций, никакого пошагового руководства к действию. Роль выдавателя таких советов может брать на себя и терапевт. Так мы советовали Наталье «лучше стараться» и «сильнее напрягаться».

В результате пациент отчетливо и наглядно обнаруживает себя в ситуации «Пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю, что», и тогда несостоятельность собственного стремления или требования к себе становится очевидной.

Наталье хватило этого первого приема. Но не всегда все бывает так просто. Довольно часто после применения приема «Как?» вера в возможность реализовать пустое усилие хоть уменьшается, но не исчезает совершенно. На этот случай в нашем арсенале есть и другие способы.

2)Изменение стимулов.

Это воображаемое изменение обстоятельств, в которых находится пациент. Мы уже говорили с вами, что в пустом усилии человек стремится сделать то, на что в принципе его организм способен. Но способен не здесь и сейчас, а при возникновении определенных внешних и внутренних обстоятельств. Суть приема как раз и состоит в том, чтобы помочь пациенту вообразить ситуацию (пускай даже фантастическую), в которой нужные изменения произошли бы сами собой, без всяких усилий. Нужно помочь пережить в воображении ситуацию, в которой задача, направляющая пустое усилие, получила бы спонтанное решение.

В случае Натальи нам нужно было бы придумать ситуацию, в которой она действительно чувствовала бы «постоянный контакт с интуицией», с собственной «глубинной мудростью». Еще раз подчеркну, это может быть и фантастическая ситуация, лишь бы только пациент мог бы ее представить. Поэтому, например, мы могли бы предложить Наталье вообразить, что она уже много раз побывала в таких ситуациях, как у нее сейчас (фантастическая ситуация, но нам это не важно), пусть она «собаку на них съела». Тогда интуиция работала бы и звучала гораздо сильнее. Или попросили бы Наталью представить, что она прошла специальный интенсивный психологический тренинг, где обучилась специальным (секретным) технологиям с помощью которых можно включать интуицию и интенсифицировать ее работу. Или, что она усердно занималась медитацией в течение тридцати лет, и достигла в этом больших успехов. И теперь может медитировать все время и в обычной деятельности, поэтому все время в контакте со своим «подсознанием». Постоянно слышит интуицию. Слышит легко и без всяких дополнительных усилий.

Андрею мы предлагали вспомнить, как многофакторный контроль над дорогой включается сам собой, когда он садится за руль. Катерине предлагали представить, как будто бы она преподавала свой учебный материал уже много раз, много раз отвечала на каверзные вопросы студентов, и, таким образом, «глубокое вникание в материал» произошло само собой.

Сразу после того, как пациент представил себе воображаемую ситуацию, решающую проблему, и погрузился в нее в воображении, мы резко возвращаем его в реальность. Возвращаем примерно такими словами: «Да, все эти условия решили бы проблему. Но в Ваших реальных обстоятельствах их нет!»

Так, Катерине мы предлагали представить, что пройдет время, что она много раз преподнесет этот материал слушателям, пройдет через опыт ответов на разные вопросы, обсудит этот материал, сопоставляя его с другими темами, и действительно начнет всесторонне владеть содержанием своих занятий. Когда она начала переживать это в воображении, мы спросили ее: «А как можно добиться этого прямо сегодня вечером?»

Этот прием позволяет пациенту четко, контрастно разделить два момента. Позволяет разделить принципиальную возможность реализовать свое стремление при изменении обстоятельств, и невозможность реализовать это стремление здесь и сейчас. Пациент с помощью этого приема понимает, что его возможности крепко накрепко связаны с обстоятельствами, что он не обладает той степенью независимости, которую себе изначально приписывает и часто, в результате этого открытия, как бы «проваливается» в инсайт-освобождение. «Да, в принципе я могу глубоко вникнуть в суть материала, в принципе, мне это подвластно. Но сегодня вечером, в моих сегодняшних обстоятельствах, у меня этой возможности нет. Здесь и сейчас это будет только попытка пойти туда, не знаю, куда»…

3) «Вагон дров»

Часто бывает, что пациент упорствует в своем стремлении осуществить пустое усилие, объясняя неудачи тем, что он «плохо старается», «прикладывает недостаточно сил», «плохо работает над собой». Данный прием предназначен для опровержения этого убеждения. Мы предлагаем пациенту представить, сколько физической энергии он готов приложить к реализации своего пустого усилия. На какое мышечное усилие он готов для этого пойти. Пациенту предлагается ответить на вопрос: «Если бы для исполнения Вашего стремления нужно было бы разгрузить вагон дров (по много часов в день заниматься в спортзале, пройти пешком пол России и т.д.). Пациент отвечает на это положительно, и тогда вы обращаете его внимание на очевидное несоответствие: он готов и всей душой хочет потратить большое количество энергии, но почему-то не тратит ее. Вы спрашиваете пациента, не объясняется ли это противоречие тем, что энергию просто некуда потратить, что силы просто не к чему приложить, что сама точка приложения отсутствует. После такого вопроса и прислушивания к себе, у многих пациентов возникает ясное, яркое осознание того, что, пытаясь осуществить пустое усилие, они пытаются «пойти туда, не зная куда». То есть, возникает инсайт–освобождение.

Андрея мы могли бы спросить, готов ли он ради того, чтобы обрести возможность контролировать дорогу, каждое утро бегать по часу? Катю могли бы спросить, готова была бы она сегодня вечером, перед повторением материала час прозаниматься в спортзале, если бы это помогло бы ей глубоко вникнуть в материал? Наталью, если бы она не сдавалась, могли бы спросить, «готова ли она помыть десять холодильников, чтобы потом находиться в постоянном контакте с интуицией?» И при получении положительного ответа на наш вопрос, мы сказали бы: «Смотрите, как получается! Вы искренне готовы потратить большое количество энергии. Значит, дело не в лени и нерадивости. Не в нежелании напрягаться… Может быть дело в том, что вы не знаете, куда приложить напряжение? Не знаете, на какую «кнопку нажать»? Может быть, дело не в том, что у вас не получается, а в том, что вы реально не можете. Что эта задача, на самом деле, не в вашей власти? Можно привести такую аналогию. «Есть заряженная аккумуляторная батарея. Есть рабочая лампочка. Но энергия от батареи к лампочке не поступает. Может, просто провода нет?»

4) «Коан».

Смысл этого приема в том, чтобы дать возможность пациенту пережить пустое усилие «in vitro» в еще более чистом виде. Помните, мы предпринимали такую попытку в самом начале наших занятий, когда пытались изменить собственное восприятие цвета вот этой чашки. Мы пытались тогда заставить себя увидеть ее белой. Причем пробовали это сделать, исключив любую мышечную работу (напряжение глаз), оставив только ментальные попытки. Тоже самое вы можете предложить сделать пациенту.

Опыт переживания пустого усилия в чистом виде – это опыт переживания абсурдности собственного душевного движения. Опыт переживания стремления, не способного перейти в реальное действие. Опыт внутренней «самоблокировки». Сразу после того, как пациент попробует изменить цвет чашки, его следует спросить, не видит ли он чего-либо общего между только что полученным опытом и его попытками реализовать исследуемое пустое усилие?

Так, можно было бы попросить сравнить попытку изменить восприятие цвета чашки с попыткой «вникнуть в глубь материала», с попыткой контролировать дорогу на пассажирском сидении, с попыткой «быть в постоянном контакте с интуицией».

С той же целью можно, например, попросить пациента выйти на середину комнаты и остановиться. А потом начать двигаться не вправо, не влево, не вперед и не назад, и вообще без какого-либо определенного направления, а «незнамо куда». Тут, естественно, тоже возникает опыт переживания пустого усилия. И его нужно сравнить с текущим, исследуемым переживанием.

Можно попросить пациента всерьез хлопнуть одной ладонью так, чтобы звук был как от хлопанья двумя. Когда пациент немного помучается, пытаясь сделать это, попросить запечатлеть это переживание в душе и сравнить его с переживанием своего нереализуемого стремления.

Если сходство сравниваемых переживаний становится для пациента очевидным, он опять же может «провалится» в инсайт-освобождение.

5) «Сделайте это здесь и сейчас».

Смысл в том, чтобы пациент попробовал реализовать пустое усилие прямо на терапевтической сессии, прямо здесь и прямо сейчас с тем, чтобы убедиться в его невыполнимости.

Катерину можно было бы попросить взять конспект и прямо сейчас, в течении ближайших трех минут «собраться» и изо всех сил «вникать в глубь материала». Наталью можно было бы попросить прямо сейчас войти в полный контакт с интуицией. Андрея можно было бы попросить прямо сейчас «настраивать» себя на обретение полного контроля над дорогой, прямо сейчас начать готовиться к предстоящему контролированию. Понятно, что все эти попытки не увенчались бы успехом.

Такое прямое столкновение с собственным пустым усилием, так же, как и предыдущие приемы, часто приводит к ясному пониманию абсурдности собственных попыток, то есть к инсайт-освобождению.

6) Идеальное и наличное «Я»

Прием нужен исключительно при негативных пустых усилиях, то есть тогда, когда вы работаете с «идеалистическими» личностями. В общем-то он представляет собой разновидность второго приема «изменение стимулов». Но для практического удобства его лучше рассматривать и использовать в качестве отдельного инструмента.

Дело в том, что «идеалистическим» людям свойственно путать идеал с реальностью. В данном случае речь идет о неразличении идеального и реального, наличного «я». Мы уже говорили, что для людей подобного склада нет сомнения в том, что человек в принципе безусловно способен функционировать идеально – гармоничным образом и в «истинном», «подлинном» своем состоянии имеет само собой разумеющуюся возможность прямого волевого самоопределения, самоуправления. И «идеалистический» человек часто не осознает ясно, что в данный момент он не находится в этом своем высшем состоянии, что здесь и сейчас он только на пути к нему. Как следствие, он требует от себя–реального, как от себя–идеального. То есть неправомерно завышает планку ожиданий от самого себя. Отсюда частая для таких пациентов установка «Если – хочу, значит – могу».

Прием состоит в следующем. Мы спрашиваем пациента, значат ли для него что-нибудь такие понятия как «личностный рост», «личностная зрелость», «духовное развитие», «самореализация», «движение к гармонии», «путь к себе» и т.д. Нужно перебрать достаточное количество таких представлений, дабы пациент мог выбрать подходящее себе. Мы получаем положительный ответ и дальше спрашиваем, сколько он прошел по пути личностного роста и саморазвития. Никогда в этом случае человек не говорит, что он достиг уже цели личностной реализации. Будучи прицельно спрошен об этом, пациент всегда обнаруживает, что путь еще не завершен, что до своего идеального состояния нужно сделать еще (по крайней мере) несколько шагов. И тогда следующий наш вопрос: «Не кажется ли Вам, что Вы требуете от себя, такого как Вы есть здесь и сейчас, того, что можно потребовать только от себя, находящегося в идеальном состоянии. Не пытаетесь ли Вы таким образом враз перепрыгнуть через необходимые еще Вам этапы личностного роста?». Как правило, здесь возникает инсайт. При такой постановке вопроса пациент нутром ощущает, что такой, какой он есть в наличном своем состоянии, он однозначно не способен реализовать свое эмоционально насыщенное стремление, несмотря на его очевидную актуальность. Он очень хочет, он тем не менее – не может.

Когда вы работаете с негативным пустым усилием, с пациентом-«идеалистом», ваши попытки доказать ему, что в данной ситуации он бессилен, без шестого приема могут восприниматься в штыки, вызывать очевидное возмущение. Особенно, если вы не имели возможность потратить время на подробное изложение теории и сразу приступили к методике инверсии возможностей. «Идеалист» может подумать, что вы стремитесь этой процедурой его фрустрировать, быть может, даже унизить. Словом, стремитесь отнять у него что-то чрезвычайно важное, святое. Поэтому в процессе беседы здесь с самого начала нужно не один раз повторить, что вы как терапевт оспариваете не принципиальную возможность влиять на свои переживания усилием воли, а лишь возможность осуществить это здесь и сейчас. Нужно оставить такому пациенту принципиальную возможность прямого самоконтроля, даже если вы сами в нее не верите, и «покушаться» на нее только применительно к текущей ситуации. Отобрать у такого пациента веру в то, что он в принципе может достигнуть своего идеального состояния и в этом идеальном состоянии всецело властвовать собой невозможно и не нужно. С этим, наоборот, нужно соглашаться, более того, активно соглашаться, даже если вы сами придерживаетесь другого мнения. Мы работаем во вселенной пациента и именно в его вселенной ищем пустое усилие. Поэтому в данном случае подтверждая принципиальную возможность абсолютного самоконтроля, нужно оспаривать наличие этой возможности только на данном этапе его жизни.

Пациентам–«реалистам», с позитивными пустыми усилиями, как правило, легко доказать невыполнимость их пустых усилий уже пятью первыми приемами дискуссии. Всегда в тех случаях, когда мы не добиваемся эффекта от первых пяти приемов, следует заподозрить личностную «идеалистичность», даже тогда, когда мы заранее ее не подозревали. Стало быть, тогда нужно искать негативное пустое усилие и, соответственно, применить шестой инструмент.

В тех случаях, когда мы сразу видим личностную идеалистичность и негативное пустое усилие, мы можем предположить, что скорее всего только шестой прием окажется здесь по–настоящему эффективным. Однако, лучше здесь перед применением шестого приема, все же воспользоваться несколькими из первых пяти или хотя бы приемом «Как». Само по себе это не вызовет инсайта (хотя может все же снизить накал переживания), но подготовит почву, «раскачает», «подточит» веру пациента в свои мнимые возможности. Возникшее в связи с этим переживание недоумения у пациента потом естественным образом легко разрешится при применении шестого приема.

Если присмотреться, можно сказать, что шестой прием – это разновидность второго приема, вариант «изменения стимулов», только в данном случае, внутренних. Но в практическом плане его лучше рассматривать как отдельный инструмент.

При работе с позитивными пустыми усилиями (с пациентами-«реалистами»), шестой прием не нужен. Здесь он вообще бесполезен, не очень «реалистам» понятен и не отзывается в сердце. Как правило, всех пяти первых инструментов «реалисту» тоже не нужно, обычно хватает двух–трех, а часто и одного – приема «Как?». Прием «Как?» нужно использовать первым, поскольку нередко его может оказаться достаточно – мы это видели на примере Натальи. Очередность следующих четырех приемов – по обстоятельствам. Редко, но все же бывают случаи, когда здесь оказываются необходимы все пять способов. В трудных ситуациях приходится не один раз применять одни и те же приемы, ориентируясь на разные повороты в терапевтической дискуссии.

После каждого приема, после каждого «терапевтического захода», мы повторно измеряем веру пациента в возможность реализовать пустое усилие. Мы задаем вопросы: «Насколько сейчас уменьшилась ваша тревога?» и «Насколько вы сейчас верите, что сделать это в вашей власти?». Показатель того, что вы движетесь в верном направлении – отчетливое уменьшение этих субъективных показателей. Следует отметить, что пустое усилие «отпускает» совсем только тогда, когда вера в возможность реализовать его абсолютно исчезает, становится равной нулю. Если остается даже сотая доля процента, инсайт-освобождения не происходит. Пустое усилие всегда пытается реализовать глубинную и важную личностную тенденцию. Даже сотая доля процента веры в то, что эту тенденцию можно реализовать, будет держать пациента в напряжении. И только после того, как пустое усилие на 100% осознается как таковое, когда вера возможность реализации ПУ падает до нуля, пациент получает возможность «сдаться» и избыточное напряжение превращается в напряжение естественное, уместное.

В большинстве случаев избавление от конкретной, дискретной субъективно–избыточной эмоциональной реакции происходит за время одной терапевтической сессии. Реже пациенту нужно время для осмысления пережитого опыта, и через несколько часов или дней он уже самостоятельно достигает инсайт–освобождения. Иногда требуются дополнительные терапевтические сессии для повторных обсуждений одной и той же проблемной реакции.

7. Обозрение новых возможностей.

Это необязательный, но желательный шаг. После достижения инсайта целесообразно вместе с пациентом, в качестве подведения итогов, проверки качества проделанной работы и «подстройки к будущему» обсудить новые, открывшиеся ему теперь, уже реальные возможности, которые раньше «заслоняло» пустое усилие.

Наш прием получил название «Методика инверсии возможностей», поскольку в процессе терапии мнимая возможность (возможность реализовать пустое усилие) перестает существовать и на ее месте возникает возможность новая, до той поры не в сознании не существующая, не замечаемая или оцениваемая как невыполнимая.

Эти новые возможности сводятся к двум разновидностям: либо это возможность искреннего примирения с текущей ситуацией, либо возможность предпринять конкретные (сводимые к двум элементам произвольной активности) действия для решения проблемы.

Первая возможность – примирение с текущей ситуацией – это не что иное, как то, что в 3-ей волне когнитивной терапии называют «ассеptance» то есть «принятие». Но здесь мы не рассматриваем принятие как инструмент или особый процесс психотерапии. Это результат, достигаемый в результате предыдущих шагов, результат когнитивного переструктурирования, своего рода когнитивной реатрибуции. Нельзя сказать, что пациент специальным образом что-то делает, как-то принимая происходящее. Точнее сказать, что пациент в результате инсайт-освобождения как бы «вываливается» в принятие. И происходит это совершенно естественным образом, если хотите, само по себе, поскольку у пациента (или, может быть, лучше сказать, у его организма) попросту не остается другого выхода, другого пути.

Появление второй возможности – предпринять конкретные шаги – связано с тем, что эти шаги вдруг начинают осознаваться, оказываются в центре сознания. Дело в том, что пока человек верит в пустое усилие (в его выполнимость), оно кажется ему самым прямым и самым эффективным путем к цели. Никакие другие способы решения ситуации поэтому просто не попадают в фокус внимания. Пустое усилие как бы занавешивает собой все другие возможности.

После инсайт-освобождения могут возникать сразу две эти разновидности реальных возможностей или только одна. Так, у Катерины и Натальи возникают обе: они и примиряются, и находят (замечают) новые пути решения проблемы. У Андрея появляется (и сразу же осуществляется) только возможность примирения – спокойного отношения к тому, что все равно находится не в его власти.

Так, у Катерины исчезает мнимая возможность «вникнуть в глубь материала сегодня вечером», и на смену ей приходит реальная возможность спокойно потерпеть то, что пока она владеет материалом хуже, чем это возможно в принципе (примирение). Она также замечает реальную возможность глубоко понять материал со временем через опыт его преподавания (конкретные действия).

У Андрея уходит мнимая возможность контролировать дорогу с пассажирского кресла, и появляется и осуществляется возможность отнестись к этому спокойно (примирение), что до инсайта казалось невозможным.

Наталья лишается мнимой возможности находиться в постоянном контакте с интуицией при помощи усилия воли, но смиряется, примиряется с этим и, кроме того, замечает реальную возможность совершенствоваться в медитации для решения своих задач (конкретные действия).

Происходит, таким образом, инверсия возможностей – то, что раньше казалось невозможным, или не замечалось как возможное, теперь оказывается вполне реализуемым и актуальным. И, наоборот, то, что раньше казалось возможным (реализация пустого усилия) теперь становится неосуществимым.

Вы, наверное, все знаете такую молитву:

Дай мне сил изменить то, что я могу изменить!

Дай мне смирения принять то, что я не могу изменить!

И дай мне мудрости отделить одно от другого!

По сути, методика инверсии возможностей помогает обрести последний момент – мудрость отделения. Она позволяет разобраться в том, что находится в моей власти, а что нет. Мы видим, и еще не раз убедимся в том, что первыми двумя просьбами Господа Бога можно не нагружать. Когда приходит мудрость (то есть, когда пустое усилие начинает осознаваться как таковое, то есть происходит инсайт-освобождение), сами собой возникают силы для того, чтобы бороться с тем, что действительно находится в нашей власти, и само собой, естественным образом возникает смирение с тем, что в нашей власти не находится.

На сегодня все. А на следующей лекции мы с вами, наконец, перейдем к терапии.

Лекция 8. МИВ. Демонстрации и комментарии: работа с переживаниями участников. «Успокоиться». «Найти слова».

Я должен вам сказать, что понять по–настоящему, что такое пустое усилие можно только пройдя через процедуру методики инверсии возможностей в качестве пациента. Для настоящего, глубокого понимания необходимо испытать инсайт-освобождение самому. Только слушания лекций, чтения или наблюдения за тем, как работает метод с другими, недостаточно. Поэтому мы потратим достаточное количество времени, чтобы все желающие прошли через методику и получили личный опыт инсайта-освобождения. Начинаем прямо сейчас. От вас требуется пожаловаться на свою субъективно–избыточную эмоциональную реакцию. Кто готов?

«Успокоиться»

– Ксения, пожалуйста.

– Хочу пожаловаться на тревогу. В этом году у меня дочка поступает в университет. Вот по этому поводу у меня и волнение.

– Понятно. В принципе, это, конечно, волнительная ситуация. Наверное, мало кто из родителей совсем не волнуется по такому поводу. Как Вы думаете, во сколько раз Ваша тревога превосходит некий нормальный уровень?

– Мне кажется, я вообще не должна волноваться по этому поводу.

– Совсем–совсем?

– А зачем? Я думаю, что случится, то и должно случиться. Все в руках Высших Сил.

– Может быть, определенный уровень все же оставить? Если Вы совсем не будете беспокоиться по этому поводу, Вы, наверное, не сможете как следует помогать дочери, контролировать ее, держать руку на пульсе? Нет?

– Мне кажется, это все и без тревоги можно делать.

– Хорошо, давайте назовем это нужное волнение не тревогой, а озабоченностью, согласны? Хоть озабоченность нужна?

– Да. Согласна.

– Во сколько раз Ваша тревога здесь и сейчас больше, чем нужная озабоченность?

– Раз в 10, наверное.

Итак, мы выполнили второй шаг (первый – обоснование – у нас здесь подразумевается по умолчанию). Мы определили естественную эмоцию, которая должна находиться на месте избыточной, и определили количественную разницу между ними. Измерение разницы происходит по субъективной шкале и конечно же является примерным, ориентировочным. Идем дальше.

– Хорошо. Как Вы думаете, в связи с этой тревогой, что Вы должны?

– Перестать так волноваться. Успокоиться.

– И все? Это единственное, что говорит Вам тревога: «Выключи меня?». Или она к чему-то Вас хочет подвигнуть?

—Нет, нужно перестать нервничать и все. В такой степени это абсолютно бесполезно.

Мы осуществили третий шаг. Выявили требования к себе, в связи с переживаемой эмоциональной реакцией.

– Хорошо, Ксения. Итак, Вы должны успокоиться. И Вы можете это сделать?

– Могу.

– Давайте предположим, что это пустое усилие?

– Давайте.

Четвертый этап пройден. Мы, по–видимому, обнаружили пустое усилие. Ксения выдала нам только одно требование к себе, и оно же похоже на пустое усилие. Если бы она нам сказала про несколько требований, нам пришлось бы искать пустое усилие среди них. Например, она сказала бы не только про то, что должна успокоиться, но про то, что должна нанять хороших репетиторов, должна создать дочке условия для успешной подготовки, должна ее как-то мотивировать и т.д. Как бы мы тогда определяли, где здесь пустое усилие, а где нет? Мы бы тогда искали среди требований к себе те требования, которые не имеют четкой технологии исполнения. Для выполнения которых нельзя применить конкретные инструкции. То есть требования от себя действий, которые невозможно разложить на элементарные волевые акты: на мышечные сокращения и на передвижения внимания. «Успокоение», как действие, очень на это похоже, его не на что разложить. На этом этапе, конечно, пациент еще не понимает ясно, что речь идет о пустом усилии. Пациент может пока только подозревать это или понимать абстрактно, теоретически. Но для терапевта нереализуемость требования пациента уже очевидна. Теперь нужно передать эту убежденность пациенту.

– Ксения, насколько Вы уверены в том, что можете перестать волноваться? Или можете заставить себя успокоиться?

– Ну, процентов на 80.

Прошли пятый шаг. Измерили веру Ксении в возможность реализовать пустое усилие. Веру в мнимую возможность. В дальнейшем мы будем повторно измерять эту веру. Теперь переходим к дискуссии, шестому шагу. Первый инструмент: «Как?»

– Хорошо. А, как Вы можете успокоиться, перестать волноваться? Инструкция как успокаиваться у Вас есть?

– Я должна взять себя в руки.

– А как? Что для этого нужно сделать? Представьте, я тоже часто тревожусь. И это мне порою мешает. И я тоже хотел бы в нужный момент брать себя в руки. Посоветуйте, как мне это делать?

– Приказать себе.

– Приказывал. Кричал даже на себя внутренне. Не помогает… Вы себе приказывали? Вам помогает?

– И мне тоже не помогает…

– Может быть, что-нибудь еще предложите?

– Ну, не знаю…

– А узнать можете?

– Думаю, да. В общем, для этого я здесь.

– Правильно. Только я не смогу Вам дать рецепта, как здесь и сейчас, прямо здесь и сейчас успокоиться. У меня его нет. Может быть, Вы можете обрести такую способность со временем. Например, с помощью курса психотерапии. Может быть, благодаря овладению прогрессивной релаксацией, медитацией, аутотренингом. Вполне возможно, что этому можно научиться, можно приобрести для этого инструмент. А для этого нужно время и навыки. Но сейчас у Вас инструментов нет. Согласны?

– Да. Сейчас нет.

– С Вашей верой в возможность погасить усилием воли Вашу тревогу что-нибудь произошло?

– Ну, уменьшилась немного. Процентов на 10.

Итак, в результате применения первого инструмента Ксения обнаружила, что конкретного рецепта «успокоиться» у нее нет. Другими словами, она понимает теперь, что ее попытки не волноваться сводятся просто к некоторому недифференцированному, пустому от технологии внутреннему напряжению. Это, правда, снижает ее веру в свои возможности всего лишь на 10 процентов. Несмотря на отсутствие конкретной технологии успокоения, она все же не может расстаться с мыслью (и чувством), что это все же в ее власти.

На самом деле, мы уже говорили, в нашей жизни реально присутствуют действия, которые мы совершаем по приказу (самоприказу), и те, которые технологии не имеют. Я говорю опять же о сокращении (расслаблении) мышц и о передвижении внимания. Я не знаю, как я сейчас поднимаю руку. Как это происходит, я не знаю. Я просто отдаю внутренний приказ, волю, и рука, по сути дела, чудесным образом, поднимается. Я не знаю каким образом я заставляю себя сейчас вспомнить как выглядит главный врач этой клиники. Я опять же просто волю, и этот образ возникает в ответ на мое воление. Мне отсюда легко заключить, что я могу так, просто волением, управлять и другими своими душевными движениями и физическими процессами. И тогда я могу попасть в ловушку. Так как ничем другим, кроме передвижения внимания и мышечного сокращения–расслабления мы непосредственно не управляем. Ксения сейчас, похоже, находится в этой ловушке.

Переходим ко второму инструменту. Попробуем представить, как изменение внешних стимулов может повлиять на возможности Ксении.

– Так, значит 70 осталось… Пойдем дальше. Ксения, давайте представим себе ситуацию, где Вы успокоились бы сами собой. Что должно произойти в мире, вокруг Вас, чтобы Вы вдруг перестали бы беспокоиться по этому поводу. Можете представить себе такую ситуацию?

– Какие-нибудь жесткие проблемы по работе. У меня свое дело. Это бы меня переключило.

– Угу… В этом случае Вы бы переключились. И о поступлении дочки так переживать перестали бы?

– Да.

– То есть Вы в принципе способны успокоиться по этому поводу?

– Естественно.

– Помечтайте об этом!

– …

– Но сейчас на работе все спокойно. Эти обстоятельства, эти стимулы отсутствуют. А как без них переключиться?

– Ну, да… Не получается.

– Что с Вашей верой?

– Еще покачнулась. Но немного. Ну, скажем, 65 процентов.

В результате применения второго инструмента еще 5 процентов отвоевали. Дальше третий инструмент: «Вагон дров».

– Хорошо. Скажите, Ксения, сколько физических сил, чисто физических, Вы готовы потратить, чтобы успокоиться?

– Да, сколько угодно!

– Вымотаться готовы до ощущения слабости в ногах?

– Естественно.

– Смотрите. Получается и энергия у Вас есть и потратить Вы ее готовы, и хотите потратить. Но не тратите. Почему?

– Не знаю…

– Может быть, энергии нет на самом деле и Вам лень силы прикладывать?

– Нет. Не лень.

– Может, не хотите на самом деле?

– Хочу.

– Тогда почему ничего не происходит? Почему по– нциальная энергия не переходит в успокоение?

– Не знаю…

– Может быть, нет точки приложения для Вашей энергии? … есть батарейка, есть лампочка. А проводка, соединяющего лампочку и батарейку, нет?

– Очень похоже.

– Что с Вашей верой?

– 50 процентов.

– Да. Вы – крепкий орешек. Давайте проверим версию про отсутствие проводка. Попробуйте прямо сейчас собрать всю энергию в себе, поднатужиться и погасить свою тревогу. Прямо сейчас.

– Прямо сейчас?

– Да. Начинайте. Мы все молчим, Вам не мешаем. А Вы напрягитесь изо всех сил и подавите тревогу.

– ......

– Не получается.

– Что с Вашей верой?

– Тридцать процентов.

И третий, и четвертый инструмент применили. А целых 30 процентов остается. Попробуем «коан».

– А теперь давайте попробуем решить нерешаемую задачу. Ксения, пожалуйста, встаньте. Ага, очень хорошо. Теперь Ваша задача: пойти туда, не знаю куда . Можно пойти вправо, влево, вперед, назад, наискосок и т.д. Но Вам нужно туда, не знаю куда. Это значит за секунду, за пол секунды до того, как Вы начнете движение, не знать, куда именно Вы двинетесь. Итак, пробуйте.

– ......

– Вы не сдвинулись с места. Не потому ли, что задача абсурдная?

– Да. Невыполнимая.

– Ксения, прислушайтесь к себе. И сравните. То, что Вы сейчас чувствовали, когда пытались пойти туда, не знаю куда с тем, что Вы чувствуете, когда пытаетесь тревогу подавить. Есть общее?

– Да, похоже.

– Один в один?

– Почти…

– Что с верой?

– Все равно процентов 25 есть.

– Ну ладно… Переходим к последнему средству.

Шестой инструмент.

– Ксения, скажите, такие словосочетания, как «личностное развитие», «личностный рост», «духовное возрастание», «самоактуализация» для Вас значат что-нибудь реальное, они для Вас важны?

– Да, конечно! А для кого-то это может быть неважным?

– Как мы говорили на прошлой лекции, может. Не то, чтобы совсем не важным. Но есть люди, для которых это скорее красивые слова, мечты, идеалы, но не реальность. Но для Вас это не так?

– Нет, конечно. Я могу сказать, что однажды очень обиделась на свою лучшую подругу, когда она сказала, что я не развиваюсь личностно. Мне до сих пор с ней неприятно.

– Понятно. Какое из словосочетаний Вам ближе?

– «Личностный рост».

– Личностный рост – это то, что происходит с Вами?

– Я надеюсь.

– Как давно он начался? С рождения? Позже?

– Я думаю, лет пятнадцать назад. Было одно событие, которое меня подтолкнуло.

– И с тех пор Вы как-то развиваетесь, продвигаетесь?

– Да.

– С помощью чего?

– Наверное, во многом с помощью психотерапии. Последние десять лет я занимаюсь трансактным анализом и сама прохожу терапию. Ну и, вообще, культурная жизнь происходит, книжки читаю какие-то и т.д.

– Хорошо. Ксения, когда Вы достигнете вершин своего личностного роста, как Вы думаете, Вы сможете подавлять тревогу? Такую, какая у Вас сейчас? И которую Вы сейчас подавить не можете?

– Смогу, конечно. Вернее, она тогда даже возникнуть не сможет.

– Сколько Вы планируете добираться до вершины?

– В смысле?

– Ну, год, два, пять?

– Ну… нет. Я думаю, я в середине пути только. Так что… лет пятнадцать.

– Ксения, а не получается ли так, что Вы сейчас, уже сейчас, требуете от себя того, к чему будете способны только через пятнадцать лет? А?

– Кажется, я понимаю…

– Да. Не получается ли так, что Вы сейчас на самом деле пытаетесь «перепрыгнуть» пятнадцать лет личностного роста? Ведь тогда, условно, через пятнадцать лет, действительно с тревогой проблем не будет?

– Да…

– Не получается ли, что Вы здесь и сейчас пытаетесь взять вершину личностного роста штурмом? Как бы забывая про то, что на самом деле нужно пройти еще путь?

– Да. Да, вот теперь я чувствую, мне легче стало.

– Что с Вашей верой?

– Ноль.

– Абсолютный?

– Абсолютный.

– А, тревога как поживает?

– Все. Я расслабилась. Благодарю.

– …

Давайте подведем итоги. Седьмой шаг.

– Какая новая возможность у Вас появилась?

– Не беспокоиться…

– «Не беспокоиться»? Это точная формулировка? То, что Вам стало легче, что Вы выдохнули, расслабились, это невозможно не отметить. Это действительно так. Но, значит ли это, что Вы совсем не беспокоитесь о поступлении дочери? Прислушайтесь к себе…

– Ну, может быть, я беспокоюсь, но совсем по-другому. Не так как раньше.

– Без ощущения тупика?

– Да.

– А можно сказать, что Вы теперь не беспокоитесь по поводу своего беспокойства?

– Можно. И это почти тоже самое, что вообще не беспокоиться…

Честно говоря, Ксению пришлось помучить, так сказать, в целях демонстрации приема. Я думаю, Ксения поймет нас и простит. На самом деле, с самого начала диалога было понятно, что речь идет о негативном пустом усилии. Ксения пыталась без изменения внешних обстоятельств погасить свою негативную эмоцию. Поэтому сразу можно было сказать, что скорее всего по–настоящему поможет только шестой прием, а остальные лишь покачнут немного веру в возможность реализовать пустое усилие, но не более того. Поэтому можно было бы, например, после первого приема или после первых двух сразу перейти к шестому. Но мне нужно было показать вам все 6 приемов в работе.

Я вижу есть вопрос?

– Скажите, когда речь идет о негативном пустом усилии, в случаях, как мы только что наблюдали, можно ли сразу использовать шестой прием? То есть первые пять не использовать совсем?

Можно. Но только это не всегда срабатывает. И тогда вы можете попасть в ситуацию, когда придется все равно применить что-то из первых пяти приемов, а потом снова вернуться к шестому. Только теперь его нужно будет как-то переформулировать, другие слова найти, еще больше подходящие к пациенту. Это сложнее. Легче применить шестой прием, немного раскачав установку пациента хотя бы одним из первых пяти. Тогда все получается достаточно изящно, быстро и гладко.

Но нужно отметить, что бывают и негативные пустые усилия, купирующиеся на этапе первых пяти приемов.

«Найти слова»

– Вас зовут?

– Надежда.

– Жалуйтесь, Надежда! Какие чувства Вас беспокоят?

– Мне их трудно определить. Есть и раздражение, и отчаяние, и тоска, и вина. Тревога, гнев, обида, страх.

– Давайте будем ориентироваться на базовые эмоции. Наверное, все Ваши переживания можно разложить на тревогу, гнев, тоску и вину. Если это так, прислушайтесь к каждой из них. Какая-то из них чрезмерна, слишком сильна?

Конечно же пациент не обязан сразу пожаловаться вам именно на конкретную избыточную эмоцию. Чаще всего жалуются на целый коктейль переживаний, на состояние. Тогда имеет смысл разделить их на четыре базовые эмоции. А потом среди них определить субъективно–избыточную.

– Итак, Надежда!

– Сейчас попробую… Думаю, это все–таки вина…

Мы видим тут, что Надежда выбирает вину, но неуверенно. Это не должно нас удивлять. Вину вообще сложно (во всяком случае, в нашей культуре) назвать чрезмерной. Вина является «моралеобразующей эмоцией». Испытывать вину как бы принято для нравственного развития. Если вы говорите, что ваша вина чрезмерна, вы можете заподозрить самого себя в нравственной нечистоплотности. Поэтому общее правило здесь такое: если пациент даже просто подозревает свое переживание вины в чрезмерности, эту эмоциональную реакцию следует рассматривать как субъективно–избыточную. Естественное чувство вины легко и беспрепятственно переходит в раскаяние, в «изменение ума» и в конкретные действия по исправлению ситуации. Человек тогда легко может пообещать себе и другим: «Я точно так больше никогда не буду». Если этого не происходит, ищите в вине пустое усилие.

– Ваша вина за что?

– У меня давний конфликт с родным братом. В общем, у нас всегда были с ним отношения неважные. А совсем испортились после смерти родителей, когда стали наследство делить. В общем, всеми правдами и неправдами он себе забрал почти все. Он и хитрил, и адвокатов подкупал, и судей…

– Вижу повод для гнева. Но Вы говорите про вину. В чем Вы виноваты? И перед кем?

– своими детьми прежде всего. В том, что не смогла создать с братом хорошие отношения раньше, еще до всей этой истории. Может быть, и не было бы всего этого до такой степени. Не смогла донести до него, что он не прав.

– Теперь яснее. В связи со всем этим, что Вы должны сейчас?

Вина за прошлое, если она актуальна, всегда имеет прямое отношение к здесь и сейчас. Если я в прошлом поступил ошибочно, и это до сих пор не дает мне покоя, значит и в настоящем я ожидаю от себя ошибки. И не знаю как ее предотвратить.

– Итак?

– Та же самая задача. Нужно донести до него, что он не прав.

– И тогда есть надежда, что все как-то поменяется?

– Да. Хотя и небольшая.

– Надежда, Вы наверное уже пытались как-то донести до него свою точку зрения?

– Да, правда, без толку…

– У Вас есть рецепт, как донести до него свою правоту?

– Ну, нужно найти слова, которые до него дойдут…

– «Найти слова» очень похоже на пустое усилие. Причем, это очень частое пустое усилие: найти слова, которые почему-то не находятся. Проверим это?

– Давайте.

Речь идет, вы видите, о позитивном пустом усилии. Надежда должна так повлиять на свою психическую деятельность, чтобы та породила продукт, который поможет решить травмирующую ситуацию.

– Насколько Вы верите, что в Ваших силах здесь и сейчас найти эти слова?

– Ну, здесь и сейчас совсем маловероятно. Процента два…

– Здесь и сейчас два процента, а вообще больше?

– Думаю, процентов 65–70.

– А чем «здесь и сейчас» отличается от «вообще»?

– Для каждого процесса нужно время. Поэтому прямо сейчас это может не получиться просто потому, что времени не хватит.

– Да, но прямо тут вы же можете как-то запустить или подтолкнуть этот процесс.

Пустое усилие нужно по возможности искать здесь и сейчас. Если задачу здесь и сейчас нельзя выполнить, то по крайней мере, можно начать ее выполнять.

– Можете?

– Думаю, да.

– Насколько в это верите?

– Процентов на 20 верю.

– Как Вы будете их искать? Какой у Вас есть рецепт поиска нужных слов?

– Рецепт?

– Да. Научите меня, как искать нужные слова. Или шире – как искать решение? Вот у меня сейчас тоже есть проблема, которую я не могу решить. Научная проблема. Я ее и так поворачиваю в голове, и так, а толку нет. Что мне делать, научите!

– Ну как-то же проблемы решаются?

– Решаются, когда появляется новая информация. Когда эта информация извне приходит. В моем случае, прочитаешь статью какую–нибудь или лекцию прослушаешь, и вдруг появляется недостающее звено, и проблема находит свое решение. Но если ничего нового не читать, ничего нового не слышать и не видеть , а только в своем соку вариться, ничего нового не сваришь… Согласны?

– Ну… Возможно…

– Вот давайте представим, где бы Вы могли получить новую информацию?

– Может быть, сходить на прием к какому-нибудь умному психологу? Или, может быть, Вы мне что-нибудь посоветуете?

– Я не посоветую, я не знаю, как слова находить. Где такого психолога взять, я тоже не знаю. Сколько будет психологов, столько будет и мнений. Но попробовать походить по психологам, может и стоит. Это само по себе не пустое усилие. Вдруг кто-то действительно что-то новое подскажет. Это у Вас в арсенале. Но это не здесь и сейчас. Где еще информацию добыть?

– Ну, может быть, не у психолога, а у мудреца, у старца какого-нибудь…

– Может быть. Это тоже вариант. Еще? Вы можете придумать фантастические варианты.

– Посвятить несколько лет научному изучению этой проблемы, прочитать по ней все, что можно, провести тысячу экспериментов.

– Да. И тогда, возможно, получилось бы. Значит, смотрите, по крайней мере есть 3 варианта, которые могут дать Вам решение, могут помочь найти нужные слова. Но все они не здесь и сейчас. А здесь и сейчас, что?

– Ничего.

– Ничего не остается?

– Ничего.

– Совсем бессильны?

– 1 процент остался.

Мы продвинулись. Но нужен еще толчок. Давайте воспользуемся приемом «коан».

– Надежда, представьте себе такую задачу. Маленького гусенка посадили в бутылку с широким горлышком. Гусенок подрос. В бутылке он еще помещается, но через горлышко пролезть уже не может. Ваша задача – вытащить гусенка из бутылки, не повредив ни гусенка, ни бутылки.

– Но это невозможно!

– А Вы, тем не менее, попробуйте. Несмотря на очевидную невозможность этого решения. Закройте глаза, соберитесь и бросьте все силы на это. А вдруг, получится? Как говорится «в медицине все бывает». Действуйте! У Вас три минуты.

– ....

– Так! Получилось что-нибудь?

– Нет, конечно.

– Что Вы испытали? Что за чувство было?

– Как будто голова вот–вот лопнет.

– Надежда, похоже это ощущение на то, что Вы испытываете, когда «нужные слова» ищите?

– Да, по сути, то же самое. Один в один. Только то слабее.

– Как Ваша вера поживает?

– Ноль. Все, меня «пробило».

– А вина?

– Нет. Есть сожаление, что… Ну, что так сложилось. Но напряжения нет и безысходности. Спасибо!

«Найти нужные слова» или шире «найти оптимальное решение в отсутствии необходимой информации – очень частое пустое усилие 1 типа. Об этом нужно помнить. И ни в коем случае вас не должно смутить утверждение пациента вроде этого: « Да, но, все же, со мной так бывало: думаешь о чем-то, думаешь, и что-нибудь придумываешь». Конечно, так бывает. И со мной тоже так бывает. Но, когда бывает именно так, этот поиск решения проходит по–другому. Тогда в нем нет безысходности, ощущения тупика. Там нет «пойди туда, не знаю куда». Нет тогда избыточных переживаний по этому поводу, нет надрыва, нет воспаленности. Такой поиск – это творческий процесс. Это поток, в котором вы плывете по течению, он несет Вас, пускай медленно, но несет. А здесь, продолжая эту метафору, пациент скорее сам вынужден двигать воду, или точнее отчаянно барахтаться в какой-то вязкой и тянущей ко дну жидкости…

Я вижу, есть вопрос?

– Да. То, что по–моему происходит в результате применения методики – это «acceptance». Чтобы не возникло путаницы, не могли бы вы провести границу между тем, что происходит в ACT и тем, что происходит здесь?

Хорошо. Я бы только опасался говорить о том, что «происходит». Наверное, когда психотерапия действенна, происходит всегда нечто общее. Разница, наверное, не столько между тем, что происходит, а в том, как это позиционируется, рационализируется, истолковывается пациентом и терапевтом.

Действительно, то, чего мы имеем «на выходе» методики инверсии возможностей (как и других методов, устраняющих пустые усилия), можно назвать принятием. Принятием жизни и себя такими, какие они есть. Не–сопротивление потоку бытия.

Думаю, к точно такому же принятию приводят и терапевтические процессы в Acceptance Commitment Therapy, и терапевтические процессы в других направлениях третьей волны.

Разница в том, как принятие достигается и как оно трактуется. В ACT принятие изначально определяется как терапевтическая цель. В ACT обучают принятию, и это обучение является терапевтическим процессом, терапевтическим механизмом.

Когда мы походим к делу через призму представления о пустых усилиях, дело обстоит по–другому. Мы не ставим принятие, не–сопротивление происходящему целью терапевтического воздействия. Мы обычно и не говорим с пациентом о принятии и несопротивлении. Здесь нет терапевтического пафоса принятия, терапевтической идеологии принятия. Наша цель, озвучиваемая в терапии – это избавление от излишнего напряжения, субъективно–излишнего душевного дискомфорта. Мы не обучаем принятию, мы устраняем пустые усилия, формирующие это чрезмерное душевное напряжение. Принятие происходит само, сразу вслед за этим устранением пустого усилия. Если хотите, принятие здесь – это «побочный эффект» терапии.

Другими словами, с нашей точки зрения, не принятие ведет к облегчению душевной боли, а наоборот, облегчение душевной боли необходимо приводит к принятию.

Лекция 9. МИВ. Демонстрации и комментарии: работа с переживаниями участников. Продолжение. «Не роптать». «Чувствовать себя уверенно». «Полюбить себя беззаветно».

«Не роптать»

– Юля, как бы Вы назвали бы свою избыточную эмоцию?

– Трудно сказать… А можно просто напряжением?

– Можно.

Если пациент затрудняется назвать свою эмоцию, можно попробовать воспользоваться нейтральным словом «напряжение». В конце концов, любая негативная эмоция представляет собой психическое напряжение. Если такое общее понятие нас в дальнейшем запутает, всегда можно будет вернуться к более подробной квалификации эмоций.

– Чрезмерное напряжение?

– Да. Зашкаливает.

– Во сколько раз нужно его уменьшить?

– Раз в двадцать, я думаю.

– . С чем оно связано?

– С отношениями… У меня три года отношения с молодым человеком. С моей стороны они в общем исчерпаны. Но я не могу их прекратить, потому что чувствую некоторую ответственность за него.

– То есть?

– Ну, у него есть склонность к злоупотреблению алкоголем. И вообще, он такой человек неуравновешенный. Но, когда мы стали жить вместе, он сильно изменился. Он спокойнее стал, эти эпизоды пьянства гораздо реже, чем раньше. Родители его нарадоваться на меня не могут. Они такими глазами на меня смотрят, чуть ли не молятся на меня. И я понимаю, что если его оставлю, то скорее всего он опять пойдет в разнос.

– Но и быть с ним дальше Вы не хотите.

– Да. Понимаете, я думаю, это моя вина будет. В начале отношений я как бы его идеализировала, усложняла, в общем, построила у себя в голове фантом про него. И с этим фантомом долгое время жила. Потом только поняла, что все не так. Нет, он хороший человек. Я бы с ним дружила. Но в наших отношениях я чувствую себя психотерапевтом, а не женщиной.

– Вам кажется, что он без Вас пропадет?

– Да. Скатится по наклонной. Он говорит, что с собой покончит, но в это я как раз не верю. А вот, пить начнет… И родителей своих угробит. А я их очень уважаю. У меня с ними очень теплые отношения сформировались.

– Я понял. В связи с этой ситуацией что Вы должны? На что толкает Вас Ваше напряжение?

– Я не знаю. Я должна уйти потому, что я хочу жить по–другому. Я должна остаться и смириться ради него и его родителей.

– То есть перед Вами стоит выбор: уйти или остаться.

– Да.

Когда вы сталкиваетесь с необходимостью выбора, с проблемой выбора, лучше всего поступить следующем образом. Задайте вопрос пациенту, применительно к какому из его противоположных намерений ему хочется сказать скорее «хочу», а к какому – скорее «должен»?

– Юля, как лучше сказать: «Я хочу уйти, но должна остаться». Или: «Я хочу остаться, но должна уйти»?

– Скорее первое, чем второе.

Пустое усилие, я думаю, вы понимаете, следует искать под долженствованием.

– Давайте разберем это Ваше «должна остаться». Скорее всего именно под ним «собака зарыта».

– Ок.

– Так, как стремление сформулировано сейчас, оно, конечно, как пустое усилие не выглядит. «Остаться» можно истолковать просто как механическое оставание. Заставить себя на уровне поведения никуда не уходить. Физически остаться можно (до какого-то момента, по крайней мере). Но, насколько я Вас понимаю, речь идет не просто о физическом оставании. Душа тоже как бы должна там остаться.

– Да. На физическом уровне нужно остаться, а на душевном успокоиться по этому поводу, не роптать.

– То есть смириться.

– Да. Верно.

Похоже, мы выделили пустое усилие.

– Юля, это возможно? Вы можете заставить себя смириться?

– Честно говоря, вряд ли. Но вдруг могу? На пять процентов я в это верю. Если все–таки могу, то должна. Я так считаю.

– Пускай. Но расскажите, как именно Вы будете смиряться? Дайте нам рецепт смирения.

– Ну, я должна как-то надавить на себя. Мы же люди, мы должны жить не только своими интересами, но и любить ближнего. И служить ближнему. Может быть, в этом заключается мое служение Добру, а именно – в том, чтобы остаться. Нужно надавить на себя. И, мне кажется, все-таки можно.

– Вы знаете, я с Вами согласен. В том, что нужно служить ближнему и что ради этого служения нужно подавлять свое эго, отодвигать его в сторону. Я согласен абсолютно, что в идеале именно так и нужно. Но я знаю, что большинство из нас на это не способно. Даже, если разумом понимают, что так надо, душевно большинство из нас для такого подвига слишком слабы. Конечно, может быть, Вы лично не из большинства, а из меньшинства.

– Если я скажу, что подозреваю это, то не потому, что я считаю себя выше других. Я как раз хотела бы быть как все, понимаете? Но, если я могу отодвинуть свое эго, то я должна это сделать. Ведь если я могу, но не делаю, я не просто такая же как все, я тогда гораздо хуже всех. Мне тогда вообще не должно быть места на земле.

– Ладно, давайте попробуем узнать, можете Вы наступить на себя, подавить себя ради другого или нет? Итак, как конкретно это сделать Вы не знаете, но все–таки верите, что для Вас это возможно? На сколько процентов?

– Ну, уже меньше. На три процента.

– Юля, представьте себе все обстоятельства, в которых Ваше самопожертвование произошло бы само собой. Только настоящее самопожертвование, с миром в душе, со «смиренным несением креста». Что для этого должно случиться?

– Ммм… Ну, если бы я узнала, что скоро умру. Тогда оставшееся время я бы с радостью посвятила бы такому подвигу.

– Так. Это понятно. Если впереди нет другой жизни, остаток этой Вы бы с радостью посвятили бы служению. Еще обстоятельства придумайте!

– Ну, если бы я узнала, как-то заглянув в будущее, что в личной жизни у меня ничего другого не получится.

– Так. И тогда смирились бы со своим служением. Еще? Можно фантастическую ситуацию.

– Ну, если фантастическую… Например, если бы я была бы верующим человеком и чувствовала бы, что делаю Богоугодное дело, и, что Бог со мной, и Он у меня в душе. Я таким образом с Ним общаюсь, Он со мной… Как-то так…

– Но, Вы так не чувствуете?

– Нет. Для меня это фантастика. Хотя и заманчивая.

– Но все же фантастика. Не реальная жизнь.

– Да.

– Итак, смотрите, что получается. Можно представить себе ситуации, где Вы смогли бы себя подавить. Вы в принципе на это способны. Но, внимание, таких ситуаций сейчас нет. И не предвидится. То есть способны Вы на такой подвиг совсем в других обстоятельствах, нежели есть сейчас. В принципе способны, но при другом общем раскладе. Согласны?

– Да.

– Как вера? Можете себя подавить?

– Пол процента осталось.

– Юля, сделаем вот что. Выйдете сейчас в коридор. Там есть стул. Сядьте на него. И соберите всю свою волю, соберите все свои силы, всю любовь, которая еще осталась у Вас к этому человеку, всю свою любовь к его родителям, всю свою любовь к человечеству и отвращение к эгоизму. Соберите все это в единый кулак и ударьте им по своему желанию уйти. Подавите его своей силой воли, подкрепленной всеми этими моментами. Произведите это подавление, пока будете сидеть на стуле. Или, по крайней мере, запустите этот процесс. Помните, Вам надо заставить себя не просто остаться, а остаться с миром в душе, изменить значительно свою душу. Действуйте, даем Вам 3 минуты.

Мы используем прием «сделай это здесь и сейчас». Вы можете тоже пока попробовать запустить в себе желанный, но спонтанно незапускаемый психический процесс. Например, полюбите прямо сейчас кого-нибудь. Или, наоборот, разлюбите. Поверьте во что-нибудь или, наоборот, разуверьтесь…

– .......

– Вы возвращаетесь. И что Вы чувствуете?

– Все! Я сдалась. Я такая же как все… Усмирить себя не в моей власти. Максимум, что смогу себя заставить, это притворяться. Правда, от этого не долго с ума сойти…

– Кажется, Вы расслабились?

– Да. Напряжение ушло и мне легко.

– Вы приняли решение?

– Нет. Решение пока все же не приняла, но мне легко на душе и ясно. Я его теперь приму, я решу. Это теперь вопрос времени. Надо еще все переварить. Но мне кажется, все теперь произойдет как-то само собой.

– У Вас чувство блокированности ушло?

– Да. Капкана нет. Как будто на волю выбралась.

– А от чего зависит Ваше решение?

– От обстоятельств.

– От обстоятельств?

– Да. Например, если появится человек у меня, я смогу уйти…

– А если не появится?

– Тогда… Пока, видимо, решиться не смогу. Но все нормально…

Вот вам, пожалуйста, «acceptance», «принятие». Если человек точно, на 100% понимает, что никак не может изменить ситуацию, ему ничего не остается как принять ее. Мы нашей процедурой подвели человека к тому, что принятие осуществилось само собой, как следствие только что проделанной работы, безо всяких дополнительных усилий. И напряжение при этом уходит. На первый взгляд это нелепость: как, я же признаюсь в своем бессилии, я ничего не могу сделать, а негативные внешние обстоятельства никак не меняются. Но чернота, тем не менее, рассеивается. Это происходит потому, что биологический смысл негативных эмоций состоит в том, чтобы подвигать нас на действия, стимулировать нас к определенной активности. Если эти действия оказываются невозможными, отрицательная эмоция теряет смысл, теряет свое назначение, становится ненужной организму. И сдувается.

«Чувствовать себя уверенно»

– Кто-нибудь еще? Давайте, Алексей!

– …Я могу пожаловаться на сильный дискомфорт при общении. Особенно с малознакомыми людьми.

– Сейчас мы общаемся. Он есть?

– Да. Может быть не такой уж сильный, потому, что я общаюсь с Вами. И здесь все как будто специалисты. Но все равно есть.

– Чрезмерный?

– Да.

– Насколько нужно его снизить?

– Ну, если бы раза в два снизить, уже было бы хорошо. А лучше раз в 5 – это было бы нормально.

– Про что этот дискомфорт?

– Это неуверенность в себе. И выражается она в том, что я все время отвожу глаза. Избегаю встречи со взглядом собеседника.

– Понятно. Что Вы в этой ситуации должны?

– Чувствовать и вести себя уверенно.

– Для чего вообще Вам это нужно?

– Так мне будет легче устанавливать и поддерживать отношения с людьми и добиваться своих целей.

– Итак, вы стремитесь чувствовать и вести себя уверенно. Чувствовать или вести?

Мы должны здесь разделить чувства и поведение, чувства и моторную активность. Моторной активностью руководить можно. Чувствами нельзя. Последнее – пустое усилие.

– Мне кажется, это как-то вместе…

– Не совсем. Чувство – это переживание. А поведение может выражать переживание, а может и не выражать, даже, скрывать его. Поведение может быть просто чем-то внешним, механическим. Согласны?

– Да.

– Так, что Вы от себя требуете?

– И того, и другого.

– Что на первом месте? Что актуальнее? Чувствовать себя уверенно или вести?

– Чувствовать. Если я буду чувствовать себя уверенно, то и вести себя тоже буду уверенно.

– Логично. Итак, Вы пытаетесь заставить себя испытывать уверенность в себе?

– Да. И я уверен, что это пустое усилие.

Достаточно часто пациент уверяет вас, что он точно знает, в чем его пустое усилие. Что он уверен, что его усилие пустое, но ему от этого не легче. Пациенты могут так говорить, но вы не должны в это верить. Так не бывает, уверяю вас. Если пустое усилие на 100 % оценивается как пустое, оно исчезает. Если оно присутствует, значит есть хотя бы мизерное сомнение, минимальное подозрение в том, что его все–таки можно реализовать. Одной миллионной доли процента веры в пустое усилие достаточно для того, чтобы оно продолжало существовать.

– Поэтому я бы все–таки сказал, что Вы пока только подозреваете, что это пустое усилие, допустим, подозреваете с высокой долей вероятности. Но об уверенности, думаю, речь еще не идет. Если бы такая уверенность была, пустое усилие исчезло бы. Стало быть, вопрос: Насколько Вы верите в то, что можете заставить чувствовать себя уверенно?

– После Ваших лекций совсем не верю.

– Но при этом слишком сильно тревожитесь?

– Да.

– Сомневаюсь в Вашем неверии в то, что Вы не можете обрести уверенность. Головой Вы верите, конечно. Да. А сердцем? Или подсознанием?

– Подсознанием, наверное, немного верю, все–таки. На два процента.

Если пациент настаивает в своей уверенности на уровне разума, разделите «разум» и «сердце», «сознание» и «подсознание». Тогда неминуемо выплывет сомнение.

– Хорошо. Давайте поищем, на чем основаны эти два процента? Как именно Вы заставите себя ощутить уверенность? Инструкция есть какая–нибудь?

– Внушить себе как-то. Прикрикнуть на себя…

– Прикрикивали?

– Прикрикивал…

– Помогает?

– Нет…

– Так. Какой ход еще в вашем распоряжении? Давайте только оговоримся. Вы можете пойти, например, на тренинг уверенности в себе, еще какую-нибудь психотерапию пройти. Так, глядишь, почувствуете эту уверенность. Но мы сейчас про это не говорим. На все это нужны и время, и навыки. А нас интересует, как Вы можете добиться чувства уверенности прямо сейчас? Итак, как себе здесь и сейчас приказать?

– Не знаю.

– А узнать можете?

– Как?

– Теперь я не знаю. Может быть, спросить свои «глубины»?

– Спрашивал уже. Молчат.

– Значит, нет у Вас алгоритма… Может быть знаете, как его узнать?

– Не знаю…

– Как Ваша вера поживает?

– Почти нет уже.

– Почти?

– Сотая доля процента осталась.

– Пока даже миллионная доля процента будет оставаться, Вас не отпустит. Так что идем дальше. Давайте представим ситуацию, в которой уверенность в себе пришла бы к Вам сама собой? Это может быть и какая-нибудь фантастическая ситуация. Что должно измениться в обстоятельствах, чтобы Вы при общении с малознакомым человеком почувствовали уверенность в себе?

– Ну, например, я его не уважаю. Он мне безразличен совсем. Или лучше – я его презираю.

– Так. Это сработало бы? Еще что-нибудь придумайте.

– Допустим, я завтра на войну отправляюсь. И меня убить могут. Тоже не волновался бы.

– Так. И еще чего-нибудь придумайте.

– Я точно знаю, что стану хорошим, успешным психологом в будущем. Наверное, не переживал бы так.

– Отлично! Вот есть три ситуации, в которых Ваша неуверенность прошла бы. Вчувствуйтесь: Вам спокойно, потому что собеседник Вам безразличен, или Вам завтра на фронт, или Вы точно знаете, что в будущем реализуетесь… Вчувствуйтесь в это, представьте как можно ярче. Может быть, прикройте глаза…

– Да.

– Алексей, но здесь и сейчас всех этих обстоятельств нет! Войны нет, собеседника Вы уважаете, что из Вас получится еще не известно…

– Да.

– Так как же именно в этой, текущей, реальной ситуации Вам почувствовать уверенность? В принципе Ваш организм в других обстоятельствах на это способен. Но мы сейчас в тех обстоятельствах, которые реально наличествуют. И как быть? Как почувствовать уверенность?

– Никак. Это невозможно.

– Сто процентов?

– Сто. Однозначно.

– Что с Вашей тревогой?

– Гораздо меньше. Да, почти расслабился совсем.

– Я вижу, Вы теперь смотреть мне в глаза почти не избегаете.

– Я не то чтобы не избегаю… Просто я теперь смотрю как бы… Смотрю, но независимо от уверенности.

– Да, да, я понимаю. У Вас новая стратегия появилась. Вы эти вещи разделили. Раньше Вы ставили себе задачу чувствовать уверенность и уверенно смотреть в глаза. А теперь, оказывается, можно смотреть в глаза собеседнику и без уверенности. Это не так трудно, оказывается, если делать это просто на уровне поведения?

– Да, просто двигать глазами независимо от чувств. Кстати, есть впечатление, что это само по себе уверенности прибавляет.

– Вы теперь сможете этим пользоваться?

– Да. Совершенно точно. Я ключ нашел, как себя вести. Буду теперь это отрабатывать.

У Юли мы добились только смирения (пока, по крайней мере). А у Алексея появилась еще и новая эффективная стратегия…

«Полюбить себя беззаветно»

– Можно мне попробовать?

– Как Вас зовут?

– Марина.

– О чем Вы чрезмерно беспокоитесь?

– У меня сильный гнев на… Мне неудобно… Но это гнев на мать. Хронический.

– Действительно чрезмерный?

– Да.

– Насколько чрезмерный? Он Вам сильно мешает?

– Иногда у меня такое чувство, что он меня иссушает.

– Прямо сейчас он есть?

– Да. Стоит мне о ней подумать.

– А на что именно Вы гневаетесь?

– Знаете, я толком не могу ответить. Но у нас с ней никогда отношения не складывались. Моя сестра – это ее любимая дочка, у них взаимная любовь и нежность. А я всю жизнь чувствовала себя изгоем.

– В отношении с обоими родителями?

– Нет. С отцом у меня все хорошо. Но в семье всегда была мать главная.

– Понятно. Итак, в отношениях с матерью всегда Вам было тяжело? И сейчас есть гнев на нее. Давно он появился?

– Наверное, когда сознательного возраста достигла. Лет в 14–15. До этого я ее скорее боялась, что ли. Или… Ну, не знаю… Плакала я от нее в детстве часто.

– Чем она Вас обижала?

– Мне кажется, она все время меня как-то унизить старалась. Она все время говорила, что я какая-то не такая. Все время мне в пример старшую сестру ставила, и в то же время говорила, что мне никогда такой не стать. Упрекала меня в том, что во мне мало женского – «девочкиного», как она говорила. Говорила, что девочка должна кокетничать, наряжаться, показывать себя, а я всего этого не любила. Я вообще в детстве любила больше с мальчиками общаться. И еще она говорила все время , что я не уверена в себе, а надо себе цену знать.

– И сейчас так говорит?

– Да. Это все осталось.

– Марина, постарайтесь ответить на вопрос. В связи с Вашим гневом, с Вашей обидой, что Вы от себя требуете?

– От себя?

– Да. Именно от себя. Не от матери.

– Что требую?

– Я полагаю, стать такой, как ей нужно.

– Нет… Я не думаю, что она так уж хочет, чтобы я изменилась. Хотя… Нет, этого я от себя не требую.

– Может, хотите донести до нее свое право быть такой, какая Вы есть?

– Нет. Что-то не то… Не отзывается…

– Тогда что же?

– Сейчас… Кажется, что-то пришло в голову. Вот… Я требую от себя относиться к себе так, как она к себе относится. Не знаю, ясно ли я выражаюсь?

– А как она к себе относится?

– Она себя очень любит. И я хочу любить себя так же. Это, наверное, то, что я от себя требую.

– А Вы себя, значит, не любите?

– Ну, я думаю, каждый человек себя любит. Но я вижу в себе недостатки, промахи. Я понимаю, что кому-то могу не нравиться. Кому-то и нравлюсь. Мне кажется, я себя достаточно трезво оцениваю. И во мне есть и что-то хорошее, и что-то плохое. Но я склонна внимание обращать прежде всего на плохие стороны и на них «зацикливаться». А у нее этого нет. То есть недостатков у нее куча, но она их как бы не видит и ведет себя так, как будто она идеальная просто, лучше всех. Я ей завидую в этом. Я тоже так хочу. Мне гораздо легче жилось бы тогда.

– Значит, Вы требуете от себя любить себя так, как любит себя Ваша мать?

– Да.

– И это возможно?

– Думаю, да.

– На сколько в это верите?

– Процентов на … 60 верю.

Любовь – это эмоция, чувство. Марина пытается создать в себе чувство, которого сейчас нет.

– Это очень похоже на пустое усилие. Проверим это?

– Давайте.

– Как именно Вы собираетесь себя полюбить? Рецепт у Вас есть? Инструкция?

– Ну, может быть, надо все время говорить, внушать себе: «Ты самая лучшая».

– Самовнушением можно заниматься. И, наверное, занимались уже?

– Иногда помогает.

– Иногда. А все время можно так себе внушать? Когда, например, промахи совершаете? Проигрываете в чем-то?

– В том то и дело. Когда я вижу свои промахи, я не могу их от себя скрыть. А надо их не замечать.

– Это возможно?

– Но у нее же получается?

– У нее, может быть, и получается. Может, у нее такая специальная способность есть. Или она секрет какой знает… Но нас Вы интересуете. У Вас эта способность есть – не видеть того, чего не хочется видеть? Вы знаете, как этого добиться?

– Не знаю.

– Не знаете. И спонтанной такой способности тоже нет у Вас?

– Нет.

– А, может, узнать можете? Где-нибудь найти информацию о том, как легко вытеснить неприятное из сознания.

– А Вы не знаете?

– Нет. Я не знаю. А то бы я тоже, честно говоря, с радостью вытеснил бы кое–что.

– ....

– В общем нет инструкции у Вас, как это делать?

– Выходит, нет.

– Насколько сейчас верите в то, что это возможно? Так полюбить себя?

– Ну, процентов на двадцать все же верю…

– А давайте попробуем это прямо сейчас. Вдруг и правда, получится.

– А как?

– Очень просто. Сейчас Вы сосредоточитесь. Соберете все свои силы. Всю свою энергию соберете в единый кулак. Поднатужитесь – и начнете себя любить прямо здесь и сейчас.

– Нет, не получится.

– Почему не получится? Не сдавайтесь так сразу. Простая логика: если это в принципе возможно сделать, то возможно и здесь и сейчас. Разве здесь и сейчас чего-то для этого не хватает? Хватает всего! Нужно только собраться. Итак, соберитесь! Нет, я прошу Вас отнестись к этому серьезно. Мы сейчас, чтобы Вам не мешать, все выйдем из зала и оставим Вас на три минуты одну. И Ваша задача будет собраться, поднатужиться изо всех сил и полюбить себя по–настоящему. Действуйте!

– .......

– Получилось?

– Нет, конечно!

– Почему? Может, плохо старались?

– Хорошо старалась. Да, просто, это ерунда какая-то.

– Совсем ерунда? Совсем теперь не верите, что возможно полюбить себя так, как Ваша мама любит?

– Совсем…

– Что-то не очень уверенно отвечаете.

– Да, я головой понимаю, что это невозможно. А в душе все же немножко верю.

– Все–таки пол процента остается?

– Да, вроде того.

Попробуем вагон дров.

– Марина, Вы очень хотите полюбить себя беззаветно?

– Очень хочу.

– Какую физическую энергию Вы готовы на это потратить?

– Физическую?

– Да, чисто физическую. Например, марафон пробежать, море переплыть?

– Ну, море я не смогу переплыть. Но все, что смогу, я бы сделала. До истощения дошла бы физического…

– Лишь бы полюбить себя?

– Ну да…

– Смотрите, что получается. Желание есть огромное. Энергия есть огромная. Есть готовность потратить эту энергию. Так?

– Так…

– Почему не тратите? Может, этот энергетический потенциал огромный не к чему приложить? Может, кнопки нет, на которую надо нажать? Рычажка нет, на который нужно надавить?

– Да. Похоже… Сейчас мне легче стало…

– Насколько сейчас верите в то, что в Ваших силах полюбить себя беззаветно?

– Вообще не верю.

– Ни на грамм?

– Вообще!

– А, гнев?

– Нет его. Развеялся… Смешно даже стало…

– Какая у Вас новая возможность появилась?

– …Не надо ничего с собой делать… Можно и так жить.

Лекция 10. МИВ. Демонстрации и комментарии: работа с переживаниями участников. Продолжение. «Забыть». «Организоваться». «Смотреть во все глаза».

«Забыть»

– Жалуйтесь, Дарья!

– У меня … обида. Обида на бывшего мужа. Мы давно с ним развелись. У него своя семья, у меня – своя. Я хочу забыть о нем. Хотя мы расставались очень неприятно. У меня есть, на что обижаться. Но я обижаться не хочу. Не хочу его вспоминать. Вернее, хочу вспоминать о нем равнодушно.

– Итак, Ваша обида чрезмерна.

– Да.

– На сколько?

– Я хотела бы, чтобы ее вообще не было. Раз в десять снизить хотя бы…

– В связи с этой обидой, Вы что-то от себя требуете, какие-то задачи перед собой ставите?

– Нет. Только не обижаться.

– А для чего Вам не обижаться?

– Для комфорта в душе. Я не хочу, чтобы у меня внутри была эта грязь. Хочу забыть.

– Считаете, это возможно? Забыть?

– Думаю, да…

– Забыть усилием воли, так? Насколько Вы верите, что это для вас возможно?

– Верю. Думаю, возможно.

– Похоже на пустое усилие.

И похоже это пустое усилие второго типа.

– Но насколько Вы в это верите?

– На 90 процентов верю.

– Конечно, я сразу же спрошу: «Как?» Каким инструментом Вы воспользуетесь? Какой инструкцией?

– … Когда Вы задавали этот вопрос, мне было ясно, что инструмента нет, и, что это пустое усилие. А сейчас, я задумалась, и я в замешательстве. Как будто такой механизм есть. Наверное, как вы говорили, я так чувствую, что могу «забыть» также, как могу поднять руку. Мне кажется, это явления одного порядка.

– Хорошо. Дарья, поднимите руку. Так… Это у Вас хорошо и легко получается. Без всяких проблем… А теперь забудьте бывшего мужа.

– ....?

– Прямо сейчас. Как только что руку поднимали. Прямо сейчас и забудьте! Если это явления одного порядка, то должно получится.

– … Да. Только не получается.

– Может быть, плохо стараетесь?

– Может быть…

– Тогда, постарайтесь как следует. Напрягитесь изо всех сил! Соберите всю свою энергию, все свое желание забыть. И забудьте!

– … Не получается.

– Как Ваша вера поживает? В то, что можно забыть?

– Меньше, конечно, но остается. Все равно процентов 50. Это иррационально, может быть, но это так.

– Дарья, поскольку мы видим с Вами, что у Вас пустое усилие второго типа и мы видели, как с ним справилась Ксения, давайте сразу перейдем к шестому инструменту.

– Давайте.

– Итак. О чем Вам говорят такие вещи, как «личностный рост» или «духовное развитие»?

– Что-то говорят… Но Вы знаете, мне как-то именно эти словосочетания не по душе. Мне больше нравится – «истинное состояние». Когда я бываю в своем истинном состоянии, тогда все гармонично, слажено, мирно. Даже если вокруг какой-нибудь кавардак творится.

– В этом состоянии возможно испытывать обиду?

– Нет, конечно.

– К этому состоянию лежит какой-то путь?

– В том то и дело, что нет. Это состояние как бы все время рядом. Но, тем не менее, войти в него можно не всегда.

– Но можно?

– Можно.

– Произвольно?

– Нет. Произвольно нельзя. Во всяком случае, как, я не знаю. Но иногда я в него попадаю.

– Может быть, нужно пройти какой-то путь для того, чтобы получить возможность произвольно в него входить?

– Может. Хотя, честно говоря, Ваши слова не то, чтобы не отзываются во мне, но как-то это по-другому нужно сказать. Не пройти путь, а … Не знаю, не подберу сейчас слов.

– Как бы то ни было, попасть в это истинное состояние произвольно, получается, нельзя?

– Нельзя. 100 процентов.

– Не получается ли тогда так, что ставя себе задачу произвольно не обижаться, вы тем самым пытаетесь все–таки произвольно войти в это состояние?

– Да. Так и есть. И это невозможно.

– Другим путем можно забыть?

– Нет. Нужно как-то учиться входить в это состояние. Но это уже другая история…

– Что с Вашей обидой? Или, может лучше сказать, что с Вашим напряжением, связанным с обидой?

– Обида есть. Напряжение отпустило. Чувство появилось, что справлюсь. Кажется, это больше не проблема.

– Можно сказать, что Вы обижаетесь, но теперь Вас это не волнует?

– Да! Оказывается, можно обижаться и испытывать покой. Это скорее не обида, а сожаление…

Хорошо, мы видим здесь не очень частый, но встречающийся вариант негативного пустого усилия. Марина не говорит о личностном росте, о пути к идеалу, и ее такие вещи даже немного раздражают. Но тем не менее, для нее существует «идеальное состояние», в котором печали невозможны. Это состояние где-то рядом, может быть совсем рядом. Но главное, что осознается, это то, что несмотря на его близость, усилием воли в него все равно не попадешь. Нужно и можно, наверное, как-то научиться входить в это состояние, но здесь и сейчас непонятно, как это сделать. Вот это нужно показать…

«Организоваться»

– Так. Кажется, Сергей?

– Да.

– Жалуйтесь. Как назвать чувство, которое Вам мешает?

– Наверное, чувство вины. Да. Вины перед собой, перед семьей.

– Вина слишком сильная?

– Мне трудно ответить на этот вопрос. Как будто… слишком. Но с другой стороны…

– Да, с виной часто так бывает… Многим людям трудно оценить избыточность вины. Поэтому, в случае вины, можно пользоваться другими критериями наличия пустого усилия в переживаниях. Эта вина мешает Вашей активности, вызывает суетливость? Какой-то толк от нее есть?

– Толка точно от нее никакого нет. По крайней мере, на сегодняшний день. Да, и есть ощущение, что это чувство скорее мешает, чем помогает. Во всяком случае, подозрение такое есть.

– Я так понимаю, что к раскаянию Ваша вина не приводит. Раскаяние – это когда я развернулся внутренне на 180 градусов и могу твердо, однозначно обещать, что больше того дурного, что сделал, не сделаю. Вина либо превращается в раскаяние, либо – в самоедство.

– У меня – в самоедство.

– Давайте искать пустое усилие. Итак, в связи с Вашей виной, чего Вы от себя хотите?

– Быть более организованным.

– Поясните, пожалуйста.

– Я мог бы гораздо больше успевать в плане учебы, в плане профессиональных достижений. Если бы не развеивался на всякие побочные дела. Ну, например, можно было бы меньше встречаться с друзьями, меньше смотреть фильмов, меньше читать художественной литературы. Можно было бы все силы направить на овладение специальностью. То есть мне целеустремленности не хватает.

Давайте попробуем придать понятию организованности или целеустремленности возможно более конкретный смысл.

– То есть Вас интересуют многие вещи, Вы получаете удовольствие от многих вещей, кроме работы и учебы. И вам нужно эти интересы в себе включить?

– Или, по крайней мере, сделать их сугубо второстепенными. Подчинить главному. Нет, ну как бы и сейчас для меня главное специальность. Но хотелось бы, чтобы она была еще главнее.

– Это Вы и называете быть более организованным?

– Чтобы приоритеты, которые у меня в голове расставлены, в жизни реально проявлялись. Вот, например, лучше бы я вчера не фильм посмотрел, а прочитал бы книжку Эллиса. Уже неделю назад купил.

– Хорошо. Значит, Вам нужно выключать (или уменьшать) одни свои интересы и включать (или усиливать) другие? Причем, это нужно сделать не в принципе? В принципе, Вы эту иерархию построили. А Вам это нужно делать каждый раз по мере поступления? Пригласили Вас в гости, Вам хочется пойти, но в то же время нужно почитать что-то по психологии или к семинару подготовиться. И Вы должны желание пойти в гости подчинить желанию читать Эллиса?

– Да. Точно.

– Это возможно, как Вы думаете?

– Нет?

– Раз сомневаетесь, значит, допускаете, что возможно. На сколько в это верите?

– На 50 процентов верю.

– Тогда расскажите, как Вы будете это делать. Как Вы понизите уровень одного желания и повысите уровень другого? Попробуйте представить эту ситуацию. Войти в нее мысленно. Итак, как?

– Повторю себе свои цели.

– Повторяли?

– Повторял. Смотрел вчера фильм и повторял… Повторял и фильм смотрел…

– Может быть, Вы сможете собрать в себе все силы и тогда сверхусилием воли удержитесь от незапланированного удовольствия? Мобилизуете всю волю, что называется?

– Нет. Она тут не мобилизовывается. Я даже, наверное, приказ не могу отдать мобилизоваться.

– Что же Вы, совсем безвольная личность? Подпадаете под власть сиюминутных желаний и ничего с этим сделать не можете?

– Получается, так.

– Насколько Вы уверены в этом?

– Ну все– таки не на 100 процентов. На 98.

– Выходит, 2 процента все же отдаете за то, что каким-то образом можете здесь и сейчас влиять на желания? Одни – усиливать, другие – уменьшать? Причем, можете делать это самостоятельно. Так?

– Да. Верю все–таки.

– Хотя инструмента нет?

– Нет. Понимаю, что нет. Но верю все–таки. Все–таки не хочется себя таким уж безвольным считать.

– Сергей! А какие внешние обстоятельства могут Вас организовать?

– Сессия, например. Или какой-то очень интересный курс. Или, если серьезно подрабатываю где-то. Тогда я организуюсь и от всяких мелких удовольствий отказываюсь.

– Легко?

– Без проблем.

– Значит, внешние обстоятельства Вас организуют. Легко. Нет возможности независимо от обстоятельств мобилизоваться–организоваться?

– Да.

– Давайте вдумаемся в то, что сейчас только что проговорили. Если возникают внешние стимулы, Вы организуетесь. При этом условии Вы на это способны, и при этом условии это для Вас даже труда не составляет. Так?

– Так…

– Представьте себе сейчас такую ситуацию, такие обстоятельства как можно ярче. Сессию, например. Закройте глаза, войдите в эту ситуацию как можно глубже. Представили?

– Представил.

– А теперь, внимание, Сергей. Этих обстоятельств сейчас в реальности нет. Нет сейчас этих стимулов, и Вы предоставлены сами себе. Что же тогда в Вашей власти?

– Может, только стимулы создать…

– Как?

– Ну, например, записаться заранее на всякие курсы, договориться о четких сроках отчета по дипломной работе. В общем, устроить себе внешних полицейских.

– И тогда?

– Тогда все получится.

– А без этого?

– Без этого – нет.

– 100 процентов?

– 100.

– Как Ваше чувство вины?

– Отпустило. Я такой, какой я есть, что с этим сделаешь.

– Раньше Вы этого не понимали?

– Раньше мне казалось, что могу надавить на себя. И давил. Фильм, например, смотрю, вроде с удовольствием, а в глубине души сам себя ем, что не тем делом занят.

– Теперь не будете себя давить?

– Нет. Сам давить не буду. Бесполезно. Устрою себе систему внешних стимулов.

– Вы расслабились?

– Да, спасибо. Прояснилось все как-то…

«Смотреть во все глаза»

– Что Вас беспокоит, Диана?

– У меня фобия. Боюсь купаться в море. Несколько лет назад мы с дочкой купались. Был небольшой шторм. Он казался безопасным. Нас закрутило в волнах и стало относить от берега. Я перепаниковала не на шутку! Только каким-то чудом мне удалось нащупать дно и вытащить ребенка за собой. Это была какая-то счастливая случайность. С тех пор я боюсь заходить в море, даже когда оно спокойно совершенно. Только в бассейне плаваю. И боюсь, когда родственники и друзья в море заходят. Бегаю в этом случае по берегу и кричу, чтобы вылезали скорее… А они пальцами у виска крутят.

– Поскольку у нас здесь нет моря, мы будем работать не в режиме здесь и сейчас. Поэтому, вся надежда на Ваше воображение. И результат мы получим пока в воображении.

– Да, но я завтра улетаю на несколько дней в Египет. Так что, смогу проверить.

– Отлично. И на следующей лекции расскажете нам о результатах.

– Хорошо.

– Итак, представьте. Вы заходите в море. Допустим, оно слегка неспокойно. Но купаться разрешено.

– Вы говорите, а у меня уже сердце колотится и холодный пот.

– Очень хорошо! Значит воображение у Вас хорошо работает и окажет нам услугу. Итак, Вы уже в этом страхе. И можете спросить себя, что вы должны? Что Вы от себя требуете? Сейчас, когда заходите в море?

– Я должна быть начеку. Должна контролировать свое поведение и море.

– И море?

– Не море, конечно. Но свою реакцию на него.

– Так. Как Вы думаете, это у Вас получится?

– До определенной степени.

– Достаточной?

– Боюсь, что нет. Мне нужно полностью контролировать. И не знаю, получиться ли…

– Это похоже на пустое усилие! Трудно себе представить, что такое сложное явление, как взаимодействие с морем можно полностью контролировать. Давайте проверим?

– Я готова.

– Насколько Вы верите, что можете полностью контролировать это все?

– По крайней мере, процентов на 50.

– Хорошо. Как? Как вы будете находиться начеку и все полностью контролировать?

– Смотреть вокруг во все глаза!

– На все 360 градусов? Вы тогда никакого удовольствия не получите от купания. Будете только стоять и глазеть.

– Поэтому я вообще в воду не залезаю.

– Но, даже если Вы будете стоять и глазеть во все глаза, по-моему, нет гарантии, что Вы проконтролируете все. Но, может, у Вас есть рецепт как это сделать? Есть секрет? Поделитесь!

– Нет рецепта.

– Точно?

– Нет.

– А как вера в то, что это возможно? Есть?

– Есть еще, но меньше. Процентов 20.

– Я Вам могу показать, что такое рецепт. Представьте, стоит солдат на посту и должен контролировать местность впереди себя – все, что впереди. Если он будет контролировать все сразу, глазеть сразу во все стороны, он скорее всего, задачу не выполнит, согласны?

– Да. Конечно. Нельзя сразу во все стороны смотреть.

– Но он может создать себе, например, такой алгоритм наблюдения. Посмотреть сначала вправо, потом влево, потом посмотреть прямо, далее посмотреть правее от центра, далее левее и т.д. И какую-то скорость перемещения взгляда избрать. И по этому алгоритму четко работать. Конечно, и тогда он все полностью не проконтролирует. Например, когда он будет смотреть слева, враг может проскочить справа. Но все же шансы не пропускать врага у него здесь будут больше, чем были бы, если бы он пытался таращиться сразу во все стороны.

– Конечно.

– Вы можете выстроить себе какой–нибудь аналогичный алгоритм? И спокойно, методически им пользоваться? И при этом получать удовольствие и от купания.

– Да, я думаю, что смогу. Периодически определять высоту волн, например, скорость, расстояние до берега. Да, смогу. Попробую, во всяком случае…

– Как вера в то, что можно полностью контролировать ситуацию поживает?

– Близка к нулю.

– Тогда получается, что воспользоваться алгоритмом, который придумаете, это единственный выход?

– Мммм… Почти…

– Все же есть вера в полный контроль?

– Совсем чуть–чуть…

– Диана, попробуйте хлопнуть одной ладонью. Но только так, чтобы звук был как от хлопка двумя ладонями… Пробуйте, пробуйте!

– Но как? Нет. Не могу.

– А Вы попробуйте! Всерьез! Дайте себе такое задание.

– …

– Странное ощущение?

– Да. Как будто заставляешь свою голову взорваться.

– А когда Вы море полностью контролировать пытаетесь, ощущение не то же самое?

– Да, похоже. То же. Один в один… И там тупик, и здесь…

– Как вера?

– Все. Ноль.

– Представьте себе сейчас море, и Вы в него заходите. И плывете. Попробуйте поярче это представить, прямо погрузиться туда.

– Сейчас не страшно. Ничего не колотится. Коленки не дрожат.

– А как Ваш прогноз на будущее? Зайдете в море в Египте?

– Может придется поначалу преодолеть себя, подтолкнуть. Но зайду. Мне кажется, легче будет.

– Отлично. Расскажете по возвращении…

Теперь нужно остановиться на одном важном моменте. Инсайт-освобождение в отчетливом, явном виде возникает, прежде всего тогда, когда мы работаем по методике с переживанием, актуальном здесь и сейчас. Обычно, только наличное, непосредственно существующее пустое усилие можно на «организмическом» уровне прочувствовать как пустое. Поэтому мы всегда стараемся работать в режиме «здесь и сейчас», с переживаниями пациента, существующего в режиме реального времени.

Однако, это не всегда возможно. Бывают СИЭР, возникающие только в определенных ситуациях, и вне этих ситуаций не слишком актуальные. Человек, например, может испытывать субъективно–избыточную негативную эмоцию только при общении с определенными людьми, а вне таких контактов эмоция неактуальна. Изолированные фобии и социофобии, по определению, возникают только в определенных внешних обстоятельствах, как в последнем случае. Тогда нам приходится разбирать уже прошедшую реакцию по воспоминаниям. Тут мы вынуждены работать «in vitro». Мы тогда призываем на помощь воображение пациента и с помощью анализа его переживаний, нащупываем, предположительно, пустое усилие. И дискутируем с ним почти так же, как и в режиме «здесь и сейчас». В этих случаях мы не можем периодически «измерять» уровень избыточности эмоции (мы имеем дело лишь с ее следами здесь и сейчас), но веру в возможность реализовать пустое усилие измерять можем. И наша цель здесь – свести эту веру к нулю. К абсолютному нулю, хотя бы на уровне интеллектуального понимания. Интеллектуальным пониманием все здесь может и ограничиться, и попытки достигнуть полноценного инсайта могут оказаться тщетными. Этого, конечно, самого по себе недостаточно для облегчения душевной боли в последующей трудной ситуации. Но мы рассчитываем на то, что пациент, проработав свою реакцию «in vitro», сможет самостоятельно применить к себе методику «in vivo». Мы даем пациенту инструкции, договариваемся с ним о том, как он сам с собой будет разговаривать при возникновении субъективно–избыточной эмоции или фобического переживания, о чем он будет себя спрашивать. И ожидаем, что при выполнении этих инструкций, он, так сказать «в бою», испытает инсайт–освобождение. И это часто происходит.

Для иллюстрации давайте еще посмотрим запись. Это, кстати, работа с овладевающим гневом. Помните, мы говорили, что на овладевающие эмоции сами по себе подействовать с помощью методики инверсии возможностей нельзя? Но им нередко непосредственно предшествуют субъективно–избыточные реакции, которые создают напряжение, выплескивающееся уже в овладевающем аффекте. Тогда можно научиться предотвращать овладевающие эмоции с помощью обретения контроля над предшествующими им СИЭР.

– Ирина, жалуйтесь…

– Я работаю менеджером на фирме, мы занимаемся ремонтом помещений. Меня недавно назначили на эту должность, и в мои обязанности входит организация. Я должна организовать практически весь процесс. Рабочие должны приехать вовремя и туда, куда нужно. Они должны материалы заказать и привезти. И еще много чего. Получается, что есть подчиненные, мягко говоря, не совсем послушные. Могут не выполнить, что я говорю, а потом делают вид, что не поняли. Или просто впрямую, «в наглую» не выполняют поручений. В конце концов, подводят и меня, и фирму, и заказчика. Или, по крайней мере, меня. А я не могу их уволить, потому что у нас система не выстроена. Я за это дело отвечаю, а реальной власти не имею. Я терплю, терплю все это… А потом срываюсь на них, кричу так, что, наверное, на небесах слышно. Даже матерюсь на них иногда, когда уже совсем доводят.

– Тогда они слушаются?

– Когда слушаются, когда нет…

– То есть крик этот не помогает Вам выполнять задачи?

– Нет, толку от этих срывов нет никакого.

– А когда Вы сорвались и кричите, Вы понимаете, что в этом нет никакого толку?

– Нет, в этот момент мне кажется, что я так смогу их заставить работать. Или, по крайней мере, накажу их…

– То есть в этот момент, в момент срыва, Ваша реакция не кажется Вам неправильной?

– В тот момент нет… Потом, когда успокаиваюсь, мне противно от самой себя. И стыдно…

– А когда кричите, не понимаете, что так будет?

– Я как бы не думаю об этом…

– Давайте посмотрим, как эти срывы можно предотвратить. Для этого нужно понять, что за состояние им предшествует. Непосредственно перед срывом, за несколько минут, что Вы чувствуете?

– Я чувствую себя в тупике. Пытаюсь их заставить, пытаюсь организовать работу, и не могу…

– А чувство какое? Тревога, вина, тоска, гнев?

– Тогда тревога. Потом, она в гнев переходит…

– А когда это еще тревога, можно сказать, что она слишком сильная?

– Конечно, я киплю вся…

– Она Вам мешает или помогает?

– Мешает, конечно…

– Это Вы и тогда чувствуете, когда в этой тревоге находитесь?

– Да…

– Давайте представим, что в тот момент Вы пытаетесь решать какие-то задачи. Что Вы в этой ситуации пытаетесь сделать? Что Вы от себя требуете?

– Заставить их выполнять свои обязанности. А от себя требую не бояться, оставаться спокойной.

– Как Вы думаете, что для Вас в тот момент важнее? Оставаться спокойной или заставить их работать?

– Оставаться спокойной.

– Почему? Потому, что спокойствие поможет Вам их заставить?

– Нет. Это тоже может быть. Но независимо от этого нужно быть спокойной. Я считаю, что человек должен соблюдать спокойствие в любой ситуации.

– А это возможно? Тревога иногда нужна, чтобы избегать опасности, например?

– Ну, не знаю… По–моему, главное внутри себя равновесие. Все остальное приложится.

– А если не приложится?

– Приложится. Это не так важно. Важнее, что внутри происходит.

– Хорошо, я Вас понял. Итак, можно сказать, что в тот момент Вы заставляете себя успокоиться, погасить свою тревогу?

– Да, конечно.

– А как вы думаете, это возможно?

– Наверное, да. Должно быть возможно.

– Иногда бывает так, что мы что-то должны, но выполнить своего долга не можем, это не в нашей власти. Как Вы думаете, бывает так?

– Ну, не знаю… Бывает, наверное…

– Насколько Вы сейчас верите в то, что можете в этой ситуации подавить тревогу? На сколько процентов?

– Ну, процентов на 60 верю…

– А как вы это можете сделать?

– В смысле?

– С помощью чего? Каким образом?

– Думаю… Усилие воли приложить…

– Прикладывали?

– Да…

– Получалось?

– Не очень…

– Ирина, а как это? Приложить усилие воли?

– … ?

– Можете рассказать, как это сделать?

– Мне кажется, это и так понятно…

– Ну, все–таки, попытайтесь рассказать.

– Я же могу приложить усилие и встать сейчас со стула. Также и здесь.

– Да, если Вы приложите усилие воли к вставанию, Вы встанете. Непременно встанете. Без всяких проблем. А здесь Вы прикладываете усилия к тому, чтобы успокоиться и не успокаиваетесь. Усилие есть, а толку нет.

– Да. Значит, недостаточно усилий делаю. Надо больше.

– Больше напрягаться.

– Ну, да…

– Ирина, а если бы ради того, чтобы успокоиться, надо было стометровку пробежать на максимально возможной скорости, Вы бы в тот момент пробежали бы?

– Пробежала бы. Конечно!

– Противоречие получается… Вон сколько сил Вы готовы на это потратить, но почему-то не тратите. Почему?

– Не знаю…

– Силы есть. Желание потратить их есть. Причем, судя по всему, сильное желание. Но не тратите. Что мешает?

– Да, вроде ничего… Не знаю…

– Может быть дело в том, что успокоение просто не поддается усилиям воли? Ведь тогда прикладывай усилия, не прикладывай – все равно будет. Насколько Вы сейчас верите в то, что успокоится силой воли возможно? Тоже на 60%?

– Поменьше, наверное… Процентов на 40…

– Что Вас заставляет в это верить?

– Ну, не знаю… Я думаю, для человека все возможно, если только он по–настоящему захочет…

– Тогда получается, Вы недостаточно хотите?

– Получается…

– А стометровку готовы пробежать? Видимо, для того, чтобы получилось, надо быть готовой на марафон.

– Ну, не знаю… Да, мне кажется я и на марафон готова, лишь бы на людей не кричать…

– Ирина, скажите, для Вас слова «личностное развитие», «личностный рост» что–нибудь значат?

– Конечно!

– А что?

– Так просто не скажешь… Но, если я вижу, что человек, с которым я долго общаюсь не развивается, я к нему теряю интерес. Если про меня так скажут, мне не по себе будет.

– «Личностное развитие» – это некое движение, так? Движение куда, в каком направлении?

– Я бы сказала, в направлении внутренней целостности, внутренней красоты.

– Понимаю… Как Вы думаете, а у человека, который далеко продвинулся по этому пути, который обрел внутреннюю целостность, достиг внутренней красоты, могут быть такие проблемы как у Вас?

– Нет, конечно! Он в гармонии с собой, со своими чувствами.

– Можно сказать, что такой человек легко успокоится в такой ситуации как у Вас, или вообще беспокойства не возникнет, правда? … А вы приближаетесь к этому состоянию? Вы уже близки к концу пути?

– Нет, что вы… Я даже, наверное, не в середине…

– Но двигаетесь, и можно надеяться, что приблизитесь к своей цели… А как Вы двигаетесь, с помощью чего?

– Я не знаю, как точно… Ну, с помощью книг хороших, фильмов. Особенно, с помощью общения с некоторыми людьми… Это как-то чувствуется, что после этого человека или фильма, ты становишься лучше.

– А можно как-то ускорить этот процесс? Вернее, даже не ускорить, а сразу стать внутренне целостным? Как-то напрячься и усилием воли проникнуть в это состояние?

– Нет, конечно…

– Почему Вы улыбаетесь?

– Я поняла вас. Вы правы. Получается, я сейчас, на своем нынешнем этапе пытаюсь требовать от себя, как от продвинутого человека. А таковым, увы, в данное время не являюсь…

– Да, очень похоже на это. Хочется перепрыгнуть через все необходимые ступени личностного роста, и – сразу «в дамки»… Но это все равно, что требовать от ребенка взрослого поведения. Он может напрягаться сколько угодно, немереные усилия воли совершать, но как взрослый вести себя не сможет. У него для этого пока просто подходящего «органа» нет. Согласны?

– Да.

– Ребенку нужно время. И вам тоже. Но, возможно, Вы процесс можете как-то ускорить. У человечества, в конце концов, большой арсенал разнообразных систем внутренней трансформации: религиозных, психологических, эзотерических и т.д.

– Да, я понимаю, о чем вы говорите…

– И заметьте, в этих системах нет упований на силу воли… Там выполнимые практики, если хотите – инструкции. Конечно, все эти пути требуют труда, но именно труда, конкретного труда, а не просто напряжения ни о чем. Таким практикам любого желающего можно научить…

– Да, все правильно. Перепрыгнуть через три ступеньки нельзя…

– Насколько Вы сейчас верите, что сможете себя успокоить в проблемной ситуации?

– Вообще не верю. Даже пытаться не буду… А мне спокойнее. Камень с души.

– Очень хорошо! Теперь важно, чтобы это понимание не покидало Вас и тогда, когда нахлынут эмоции. Не покидало тогда, когда Вас не будут слушаться подчиненные, и вы начнете волноваться. Как это сделать?

– Мне кажется, это само собой возникнет.

– Очень хорошо, если так. Но лучше иметь на всякий случай какой-нибудь прием. Для того, чтобы была возможность быстро вспомнить то, о чем мы сейчас говорим. Например, смысл того, о чем мы сейчас говорили, Вы можете упаковать в какую-нибудь короткую фразу. Фразу, которую сами выберете. Она может быть понятной только вам, например, «Три ступеньки!». И тогда, в трудной ситуации Вам нужно будет просто произнести про себя эти слова, а они уже сами потянут за собой тот смысл, с которым они связаны. Например, так. Так что, если само собой не получится, попробуйте что-нибудь в этом роде.

– Попробую, обязательно. Спасибо!

У Ирины все получилось. Формула «три ступеньки» сработала «магическим образом». Благодаря проведенной терапевтической беседе в момент актуальной тревоги ей стало абсолютно понятно, что она бессильна перед своим беспокойством. Как следствие, Ирина перестала требовать от себя успокоения, и ее волнение резко сократилось. До этого оно складывалось из двух моментов: жизненной ситуативной тревоги и напряжения пустого усилия. Напряжения, состоящего в том, чтобы с этой тревогой справиться. Когда это напряжение ушло, оказалось, что ситуативная тревога сама по себе не так уж и велика. И, что самое главное, она может внутренне восприниматься вполне гармоничным образом. Оказалось, что выливаться в овладевающий гнев, нечему.

Лекция 11. Пустое усилие в структуре аутохтонных симптомов. МИВ при аутохтонных симптомах. Демонстрации. Апатическая депрессия. Деперсонализация. Агорафобия при паническом расстройстве.

Обратимся теперь к аутохтонным переживаниям. Помните, ранее мы разделили все переживания, встречающиеся в практике психотерапевта, на: 1) реакции, возникающие на почве характера; 2) реакции, возникающие на аутохтонноизмененной почве и 3) аутохтонные переживания. Мы говорили, что между этими тремя видами переживаний имеются всевозможные переходы. До сих пор мы говорили про применение методики инверсии возможностей в первых двух случаях. Сегодня мы будем говорить о применении терапии пустого усилия при третьем варианте.

Подчеркну, что конечно же, речь здесь пойдет, в основном, о расстройствах невротического уровня. Тяжелых, психотических расстройств с бредом, галлюцинациями и помрачением сознания мы здесь не касаемся. Мы также не касаемся здесь больных с выраженными формальными нарушениями мышления. То есть мы говорим здесь о пациентах, которые, несмотря на аутохтонный характер их переживаний, часто приходят в кабинет психотерапевта – врача или психолога. Мы будем говорить преимущественно о пациентах с тревожно–депрессивными и деперсонализационным расстройствами.

По МКБ10 диагнозы этих пациентов могут звучать по–разному: пограничное расстройство личности, дистимия, циклотимия, депрессивные эпизоды легкой и средней степени тяжести, смешанное тревожное и депрессивное расстройство, генерализованное тревожное расстройство, деперсонализационное расстройство и др. (не все люди с этими диагнозами страдают от аутохтонно возникающих симптомов, но мы будем говорить именно о таких случаях).

Согласно отечественной психиатрической традиции мы могли бы говорить здесь о дистимических фазах у психопатов; об эндогенных депрессиях невротического уровня, как в рамках маниакально–депрессивного, так и в рамках эндогенно–процессуальных расстройств.

То есть, мы будем говорить о диффузной тоске, тревоге, апатии, подавленности, чувстве измененности собственного я или собственного восприятия. А также – про негативные эмоции «ни про что» или «про все сразу». Конечно, в каждый конкретный момент такой пациент о чем-то думает, озабочен каким-то отдельным жизненным событием, переживает какую-то более ли менее конкретную тему. Но эти темы постоянно меняются и объединяются лишь одним – негативными эмоциями (тягостным тревожным или депрессивным аффектом). Пациент при этом понимает (отчетливо или неотчетливо, но понимает), что не конкретные жизненные события определяют его негативное эмоциональное состояние, а, наоборот, тревожное, или тоскливо–подавленное состояние заставляет его выбирать (и перебирать) соответствующие этому настроению темы. На подавление этого состояния как такового и направлены здесь пустые усилия.

Так, пациенты пытаются прямым усилием воли поднять собственное настроение, «побороть апатию», заставить себя хотеть, испытывать прежний интерес к жизни, возбудить в себе энергию, отвлечься от тревоги и таким образом избавиться от нее, «перестать думать о плохом и загонять себя», повлиять на свое негативное восприятие, отодвинуть чувство собственной «измененности» и «прорваться» к здоровому самоощущению.

Пустые усилия здесь, таким образом, отличаются от пустых усилий, возникающих при реактивных состояниях. Здесь нет внешней ситуации, которую нужно как-то разрешать, нет здесь и стремления устранить свою негативную реакцию на внешние обстоятельства. Пациент стремится здесь вернуться в то состояние, которое было у него до болезни (расстройства), состояние ему очень знакомое, привычное и, казалось бы, неотъемлемое и само собой разумеющееся, – в состояние здоровья. Задача, сама по себе, совершенно естественная, но не решаемая с помощью одного только волевого напряжения. Мы будем называть пустое усилие, связанное с аутохтонными переживаниями, пустым усилиям 2 типа.

Оговоримся, что на фоне аутохтонных расстройств настроения могут возникать и СИЭР, соответственно, с пустыми усилиями 1 типа. Мы говорили о том, что реакции могут возникать не только на фоне характера, но и аутохтонно измененном фоне. Симптоматически работать с ними следует также, как с обычными СИЭР. Мы на этом занятии рассматриваем работу с пустыми усилиями, характерными для аутохтонных состояний, как таковых. Здесь мы имеем дело как раз с попытками пациентов при помощи волевого напряжения преодолеть болезненное состояние, а не реакцию на обстоятельства.

Пустое усилие 2 типа, по–видимому, можно рассматривать как «реакцию личности на болезнь» (или шире – на неожиданное и необъяснимое изменение собственного «Я»). Когда у человека, имеющего веру в прямой волевой самоконтроль, «ниоткуда» возникает тоска и тревога, сама собой возникает попытка подавить эти «незаконные» переживания при помощи «собирания всех внутренних сил». Психическое напряжение, связанное с этим пустым усилием, складывается воедино с напряжением аутохтонно возникающего симптома как такового, сливается с ним. Как следствие, естественно, резко возрастает общий уровень страдания: в конечном переживании пациента его общий дискомфорт состоит из двух моментов: дискомфорта, непосредственно вызванного самим симптомом как таковым и дискомфорта, связанного со стремлением подавить этот симптом усилием воли. Тогда, например, пациент с тоскливой депрессией испытывает боль не только из-за чувства утраты (аутохтонного), но и от безуспешных попыток совладать с собой и избавиться от этого чувства, «не думать» депрессивные мысли, «повлиять» на свое депрессивное восприятие. Пациент с генерализованной тревогой страдает не только от диффузного чувства опасности, но и от своих безуспешных попыток успокоится, «запретить» себе тревожиться или «отвлечься» от этих переживаний. Пациент с деперсонализацией мучается не только от чувства потери собственного «Я», но и от безуспешности своих попыток это «Я» «поймать», «ощутить». При апатической депрессии ПУ состоит в попытках «заставить» себя хотеть, «пожелать» то, что в этом состоянии спонтанно не желается, «возбудить» в себе интерес к жизни. При астенической депрессии – прямым усилием воли пытаются «возбудить» в себе энергию, «почувствовать» силы.

Терапевтическое удаление пустого усилия 2 типа из переживаний пациента, как и при работе с реакциями, приводит к отчетливому облегчению душевной боли. Дискомфорт, связанный с симптомом как таковым, нередко оказывается значительно меньшим по интенсивности, чем дискомфорт, связанный с попыткой преодолеть этот симптом волевым усилием.

При работе с СИЭР мы добиваемся обычно превращения ненужного, неестественного, лишнего дискомфорта в то, что называют «боль жизни». То есть «на выходе» возникает естественное, нормальное напряжение. Напряжение, необходимое для адаптации, напряжение, без которого существование для данной личности в данных реальных условиях было бы невозможно. В этом смысле можно было бы вообще говорить о том, что в случае с СИЭР МИВ освобождает человека от страдания. Поскольку адаптационный дискомфорт, растворяющийся в тех или иных формах адаптации, то есть, в конце концов, жизненный тонус часто трудно именовать этим словом.

При работе с аутохтонными переживаниями положение вещей выглядит по–другому. Мы ставим здесь себе целью не вернуть пациента в естественное и внутренне гармоничное, слаженное состояние, как при работе с СИЭР, а только облегчить его страдания и предполагаем, что некий («чисто биохимический») уровень болезненного дискомфорта все же останется. Страдание не прекратиться совсем, но интенсивность его значительно снизится.

Поэтому терапия пустого усилия при аутохтонных расстройствах (во всяком случае в хронических, «долгоиграющих» случаях) может быть лишь частью лечебных мероприятий. Она обязательно предполагает более широкий лечебный контекст, психо и (или) фармакотерапевтический.

При терапии СИЭР вы можете достаточно быстро перейти к выделению и развенчанию пустого усилия. При работе с аутохтонными симптомами сначала необходимо достаточно подробное психообразование. То есть сначала нужно дать пациенту ясное понимание и осознание собственных психопатологических симптомов. Осознание и понимание их формы, содержания и аутохтонности. Пациенту нужно помочь разобраться в хаосе, состоящем из психопатологических аутохтонных и перемешанных с последними здоровых переживаний. Пациента следует научить отличать свои аутохтонные душевные движения от своих же негативных эмоциональных реакций. Это необходимо потому, что таким образом расчищается дорога к поиску специфических для таких пациентов пустых усилий – стремлений усилием воли влиять на аутохтонные симптомы. Без понимания того, как устроена эндогенная депрессия, деперсонализация, соматоформные симптомы и другие наличествующие у пациента расстройства, вы как терапевт, не сможете вычленять эти пустые усилия, соответственно, не сможете их оспаривать и устранять. И пациент не сможет научиться самостоятельно с ними совладать. Очень важно показать пациенту, какие именно из его переживаний возникают ниоткуда, абсолютно независимо от внешних обстоятельств, что именно появляется в его переживаниях незаконно, но при этом совершенно неотвратимо. Только на фоне такого однозначного понимания, только тогда, когда аутохтонные симптомы будут четко отделены от других явлений душевной жизни, возможно будет обнаружить и осознать пустое усилие и терапевтически сразиться с ним. На это разделение не нужно жалеть времени, даже если не раз пациенту приходится разъяснять одно и то же снова и снова. Здесь необходимо обсуждение деталей и даже обучение пациентов моментам дифференциальной диагностики. Поэтому, чем подробнее изучается наличная психопатология, тем лучше. Мы даже сказали бы, что нужно стремиться к тому, чтобы пациент разбирался в собственных аутохтонных переживаниях не хуже, а лучше психиатра или психолога.

Более или менее подробное психообразование – это первый этап в методике инверсии возможностей при аутохтонных симптомах. Он требует времени, потому что часто подразумевает доверие пациента, и особый терапевтический эмоциональный контакт. Здесь не следует форсировать процесс. Он, как правило, занимает не одну терапевтическую встречу.

Наша цель – с помощью устранения пустых усилий заменить стратегию волевой борьбы с собственными психопатологическими симптомами созерцательной установкой, позицией невмешательства.

Но это только введение, и терапевтическое воздействие здесь ни в коем случае не должно сводиться только к психообразованию. Осознание пациентом аутохтонного характера своих переживаний и рационального понимания их независимости от воли еще не избавляет от пустых усилий 2 типа. Как и при работе с СИЭР, здесь чисто рационального понимания тщетности пустых усилий в духе «есть вещи, с которыми ничего не поделаешь» абсолютно недостаточно для полноценного инсайта и дезактивации ПУ. Кому-то уже от этого становится легче, но это редкость. Это важный момент, отметим его еще раз. Мне часто приходится слышать от пациентов, что им врачи уже объясняли, что у них «расстройство», «заболевание», «биохимические симптомы». Что они все это знают, «но от этого не легче». Как мы уже говорили, вера в прямой волевой самоконтроль, запускающая пустые усилия, легко проходит сквозь таможню рационального понимания незамеченной. Человек на рациональном, сознательном уровне понимает свое волевое бессилие перед симптомом и может даже говорить об этом, но на уровне «сердца», эмоционально верит в обратное. Или хотя бы допускает такую возможность. И тогда пустые усилия продолжают существовать. Стремление прямым волевым образом влиять на свои болезненные переживания продолжает быть актуальным, несмотря на рациональное понимание его тщетности. Чтобы его устранить, необходима прочувствованная убежденность, причем не только в невозможности реализовать пустое усилие, но даже в невозможности начать его реализовывать, вообще как-то подступиться к его осуществлению. То есть необходимо проживание момента «пойди туда, не знаю куда». Для этого и предназначены остальные шаги методики.

При аутохтонных симптомах трудно или нельзя измерить разницу между естественным и избыточным эмоциональным дискомфортом, потому что дискомфорт, связанный с аутохтонным симптомом как таковым, сам по себе уже неестественен и в этом смысле избыточен и неоправдан. При СИЭР пациент может четко сказать: «Вот ситуация, вот моя реакция на нее. До сих пор эта реакция была бы естественной, но вот после этого порога она уже неадекватна, чрезмерна. При аутохтонной депрессии или тревоге нет этих четких ориентиров. Пациенты говорят не о том, что их переживания чрезмерны, а о том, что они вообще неправильны, не нужны, что «просто нервная система в таком состоянии». Мы не можем здесь спросить пациента: «Какой уровень Вашей депрессии Вас бы устроил?». Понятно, что даже небольшой уровень аутохтонной тоски неуместен и «устроить» не может. Поэтому второй шаг, применяемый при СИЭР здесь часто невозможен и не нужен.

Зато терапевту здесь заранее известно, в чем состоит пустое усилие пациента – волевым образом сделать что-то с аутохтонным симптомом и поэтому не нужно его специально искать, его можно сразу подсказать пациенту.

На втором шаге мы задаем пациенту наводящие вопросы типа: «Что вы делаете для того, чтобы справиться со своей тревогой (апатией подавленностью, и т.д.)?»; «Боретесь ли Вы со своим состоянием, и если боретесь, то как?»; «Как Вы думаете, в Вашей власти это как-то контролировать?»; «Стремитесь ли Вы подавить свою тоску или тревогу?», «Пытаетесь ли Вы сдерживать негативные мысли или эмоции?», «Пытаетесь ли Вы отвлечься от неприятных переживаний?» и т.п.

Третий – формулировка пустого усилия. Мы разделяем в ответах пациента нетехнологичные и технологичные попытки справиться с симптомом и формулируем пустое усилие.

Пациент, например, говорит нам, что пытается контролировать свою подавленность посредством прогулок в лесу и посредством попыток думать только о хорошем. Первое технологично и может приводить к результату. Второе не имеет алгоритма и как раз и представляет собой пустое усилие.

Или пациент говорит, что он борется с тревогой при помощи спортивной нагрузки и с помощью попыток отвлечься. Выполнение физических упражнений строго технологично и пустым усилием не является. С попытками отвлечься дело обстоит сложнее. Тут нужно разделить попытки отвлекаться от попыток отвлечься совсем. Первые вполне реализуемы и техничны и вполне могут служить способом совладания с тревогой. Вторые, напротив, не алгоритмизированы и нереализуемы и являются пустыми усилиями. Нельзя усилием воли совсем переключиться с мыслей о белой обезьяне, но можно переводить внимание на другие представления и восприятия в надежде, что они окажутся достаточно интересными, чтобы некоторое время удерживать внимание на себе. Мы увидим сегодня такой пример.

Пациент может сам неверно формулировать требования к себе. И тогда нужно помочь ему в правильной формулировке. Так, пациент с апатической депрессией, которого Вы чуть попозже увидите в записи, говорит, что он безуспешно пытается заставить себя хоть что-то делать. «Хотя бы с постели встать», «хотя бы умыться», «хотя бы посуду помыть». Это может восприниматься так, как будто бы он не способен к физическому действию. На самом же деле чисто механически он может это сделать. Он физически способен к сокращению нужных для желаемой активности мышечных групп. То, что он действительно не может, это испытывать от этой активности то удовольствие, которое испытывал раньше, до болезни. Другими словами, он не может хотеть действовать. И попытки заставить себя хотеть и будут пустыми усилиями.

Надо заметить, что многие пациенты отвечают на вопросы, задаваемые на втором этапе, отрицательно. И могут, даже, такому вопросу сильно удивиться, а то и воспринять его в штыки. Это не должно нас останавливать. Как мы уже говорили, пустые усилия очень часто не осознаются спонтанно и их выявление требует специальных процедур. В таких случаях выявить пустое усилие обычно помогает сравнение аутохтонного переживания, испытываемого сейчас пациентом, с неприятным, но чисто физическим симптомом, испытанным им ранее. Пациенты с пустыми усилиями не относятся к своим аутохтонно возникающим симптомам как к симптомам, имеющим такое же право на независимое от воли существование, как симптомы соматические. Обычно само собой понятно, что волевым образом управлять телесными проявлениями невозможно. Но совсем по–другому обстоит дело, когда симптом возникает не в теле, а в душе – аутохтонным образом всплывает во внутреннем мире. Здесь его вообще трудно до конца признать болезненным, патологическим, особенно человеку, с которым это происходит впервые. И особенно в начале аутохтонного расстройства, до получения мало-мальски значимого психообразования. Мысли, чувства и ощущения, аутохтонно возникающие во внутреннем мире, внезапные, непонятно откуда взявшиеся психические события, легко трактуются как незаконные, как подлежащие немедленному волевому уничтожению. Для терапевтического исследования–сравнения тут надо выбрать такой физический симптом, который, при всем связанном с ним дискомфорте, не может служить объектом внутреннего сопротивления и потому не вызывающий напряжения. То есть симптом, которому очевидно бессмысленно и безнадежно сопротивляться самостоятельно, без специальной медицинской помощи. Такую роль может сыграть лихорадка, ограничение подвижности конечности в следствии перелома, насморк, отек, расстройство пищеварения, интоксикационная слабость и др. На примере такого сравнения пациенту обычно не трудно показать разницу: с физическим симптомом он прямым усилием воли не борется, с психическим же пытается как-то усилием воли справиться. Последнее и есть пустое усилие. Такого пациента мы тоже увидим.

Кстати говоря, физическая боль на роль такого чисто физического симптома не подходит. Боль сама по себе – это всегда душевное переживание, независимо от того, как к ней относятся. Поэтому физическая боль часто не переживается как симптом, с которым очевидно бесперспективно справляться самостоятельно, прямым волевым образом. Физической боли нередко пытаются сопротивляться также, как боли душевной, то есть при помощи пустых усилий. Это отдельная тема, мы сейчас не будем на этом останавливаться.

Пустые усилия при аутохтонных переживаниях, как и пустые усилия при СИЭР, можно разделить на позитивные и негативные. Например, для пациентов с апатической и астенической депрессиями более характерны позитивные пустые усилия (заставить себя испытывать интерес к жизни, преодолеть слабость). Для пациентов с тревогой, напротив, более характерны негативные (подавить тревогу). У пациентов с деперсонализацией пустые усилия обычно смешанные («выключить чувство измененности», заставить себя чувствовать по–здоровому). Здесь, однако это разделение значительно более условно, чем при пустых усилиях 1 типа. Нет здесь и жесткой связи между видом мироощущения («реалистичностью» и «идеалистичностью») и этими вариантами. Само собой, позитивные пустые усилия не связаны здесь с желанием повлиять на объективные обстоятельства. Тем не менее, лучше в работе определять эти разновидности пустого усилия, чтобы говорить на языке пациента.

Последующие шаги аналогичны таковым при терапии СИЭР. После того, как мы выделили пустое усилие (2 типа) мы измеряем по субъективной шкале веру в возможность его реализовать. Дальше применяем шесть инструментов дискуссии (все шесть или только часть), как при работе с СИЭР. Конечно, мы не ожидаем здесь такого отчетливого инсайт–освобождения, но выраженного обезболивания мы обязаны добиться. Впрочем, нередко и здесь непосредственные эффекты достаточно яркие. Мы увидим это на демонстрации.

Инверсия возможностей состоит здесь в следующем. Оказывается, что устранить собственное (аутохтонное) переживание, и тем самым уменьшать душевную боль невозможно. Оказывается возможным без прямой волевой борьбы уживаться с неконтролируемым симптомом. Уживаться, испытывая при этом значительно меньший дискомфорт, чем это представлялось ранее, до терапевтического вмешательства.

Я повторюсь здесь, так как это важно. Именно потому, что МИВ обычно приводит здесь чаще всего только к облегчению душевной боли, а не к ее исчезновению, терапия пустого усилия, по возможности, не должна быть здесь монотерапией (особенно при длительно текущих расстройствах). Но не стоит забывать также, что уменьшение интенсивности страдания часто делает другую терапию более приемлемой, логичной и осуществимой.

Перейдем к демонстрациям.

Первый случай – работа с апатической депрессией.

– Итак, Вы целыми днями лежите?

– Да, стыдно сказать… Здоровый мужик…

– Но Вы что-то делаете, когда лежите? Телевизор смотрите, читаете, например?

– Иногда да. Но могу и просто лежать.

– Вы лежите с удовольствием?

– Нет… Как раз, я не хотел бы лежать…

– То есть, Вы мучаетесь, когда лежите?

– Еще как…

– А почему? Казалось бы, лежи и лежи себе, что плохого? Можно вполне представить человека, который Вам бы позавидовал…

– Да, ну что Вы… Мне работать надо… И вообще, жизнь проходит…

– Вы терзаете себя за то, что лежите?

– Извожу. Только без толку…

– Изводите за что?

– За то, что встать не могу и делами заняться. Смотреть на все тошно…

– Вы действительно не можете встать?

– Ну, как… Могу встать… А потом снова ложусь…

– Но в больнице, где днем лежать не разрешают, Вы вставали и до тихого часу не ложились, так ведь?

– Так. Но там не давали лечь. Если бы дали, я бы завалился.

– Скажите, а если сейчас на Ваш диван, где Вы целыми днями лежите, гантели положить. Тяжелые. И Вам бы в качестве терапии прописали их лежа поднимать. Несколько раз в день, поднимать по много раз, до чувства усталости. Поднимали бы?

– Ну… Если бы верил, что это поможет, наверное, поднимал бы…

– Да. Но это значит, что чисто физические силы у Вас есть. Чисто физическую силу Вы готовы приложить. С этим нет проблем. Не хватает мотива к действию. Интереса, желания, побуждения. Нет эмоции, чувства, того, что могло бы заставить Вас действовать.

– Ну да. Просто напрягаться физически я могу. В общем и заставить себя встать и пойти на улицу, например, я могу… Только зачем? Я выйду, и меня тошнить начинает от всего, что вижу. Почти в буквальном смысле. Я вот и сейчас смотрю вокруг и чувство очень похожее на тошноту…

– Можно так сказать, что, когда Вы боретесь со своей апатией, Вы пытаетесь не только совершать чисто физические действия, но стараетесь совершать их с интересом, с душевным чувством, как раньше, до болезни. Чисто механически совершить действие Вы можете, правда?

– Да, механически могу… Во всяком случае, чаще могу, чем нет.

– А вот чувствовать то, что не чувствуется не можете. Так?

– Получается, так…

– Не можете, или не получается?

– Не получается.

– Значит, все-таки как-то может получиться?

– Я пытаюсь…

– Я думаю, это невозможно. Невозможно влиять на свои чувства. Тем более, болезненные. Как именно Вы пытаетесь?

– Стараюсь себя уговорить, стараюсь думать о хорошем.

– Это помогает? Получается?

– Я бы не сказал…

– Давайте проведем эксперимент. Попробуйте прямо сейчас изменить свое настроение. Я не шучу. Сосредоточьтесь и пробуйте, соберите сейчас на несколько минут всю свою силу воли и все свои ресурсы. Я Вас оставлю на три минуты, а Вы пробуйте. Навалитесь на себя и заставьте себя чувствовать интерес к жизни.

– … Ладно… Это бесполезно, конечно…

– Уверены?

– Уверен.

– Значит, Вы никак не можете улучшить свое настроение и ощутить интерес к жизни?

– Видимо, нет.

– Видимо? Слово «видимо» означает, что у Вас тоже есть сомнения. Насколько Вы верите, что это все же возможно?

– На сотую долю процента верю, пожалуй…

– Давайте представим себе ситуацию, в которой, несмотря на Ваше состояние, все бы это оказалось бы в Ваших силах. Представьте, что началась война. И Вы подвергаетесь смертельной опасности. В этом случае Вы стали бы предпринимать активные действия?

– Не уверен. Нет, даже смертельная опасность на меня не подействует. Безразличие… Руки я сам на себя не наложу. Но не уверен, что буду сопротивляться…

– Тогда давайте представим, что опасность угрожает не Вам, а Вашим близким. Вашим родителям, жене, Вашему ребенку.

– Тогда да. Ради себя я не встал бы. А ради них, пожалуй. Особенно ради дочки. Да, здесь я поднялся бы и ее спасал бы. Наверное. Спас бы и опять залег…

– Есть, значит, ситуация, способная Вас вывести из этого состояния, хотя бы на время. Но она есть «в принципе», в воображении. В реальности ее нет. Нет смертельной опасности. Вашей дочери ничего не угрожает.

– Да.

– И вот, в этой ситуации, в реальной нынешней ситуации, как Вам себя заставить? Как зажечь интерес?

– Никак…

– Уверены?

– Практически…

– Сколько процентов за то, что все–таки можете?

– Еще меньше, чем было.

– Вспомните, мы говорили раньше, что Вы можете совершать чисто физические действия. Могли бы гантели поднимать. То есть заставить свои мышцы напрягаться Вы можете. Можно напрячь волю и встать с дивана чисто физически. Мышцы воле подчиняются. Вы отдаете команду и мышцы работают. А вот как заставить работать мысли и чувства? Попробуйте еще раз напрячься и изменить настроение.

– Нет, это не возможно.

– Точно? 100%?

– Да.

– Все таки попробуйте. Это важно – попробовать это всерьез, «здесь и сейчас», чтобы не просто рациональная убежденность у Вас была, а чувство невозможности.

– … Есть такое чувство.

– Это меняет что-то? Вы улыбаетесь?

– Не уверен, что с дивана встану, но на душе легче.

– Очень хорошо. Но я Вам посоветую еще одну вещь. Попробуйте, это может оказаться очень полезным. Задача в том, чтобы начать делать повседневные дела чисто механически. Исключительно на физическом уровне. Только сокращения мышц и все. Так, как будто вы робот, механическая кукла. То есть никак не допуская душу к участию в этой активности. Смысл здесь только один: очень часто при таких состояниях, как у Вас, в результате чисто механической, мышечной активности вдруг начинают появляться чувства, желания. Это не сразу происходит и не всегда. Но, поверьте мне, стоит попробовать. Очень может быть, что Вы пробудете куклой пол часа, а потом в этой кукле начнет просыпаться жизнь. Если Вам это подойдет, у Вас появиться способ совладания с апатией. Вы тогда сможете из нее выходить или ее уменьшать, хотя бы на время. Но задача Ваша, когда будете пробовать, должна быть не в том, чтобы выйти, а только в том, чтобы сокращать мышцы. Улучшение настроения произойдет само собой, просто от того, что «мышцы будут сокращаться».

– Хорошо…

Все понятно в этой демонстрации?

…Да, вы видите, в конце этого диалога, когда я предлагаю пациенту механическую активность, – это уже не МИВ. Это активирующая терапия. Или, это можно назвать поведенческой терапией. Не важно, как это интерпретировать. Смысл здесь в том, что не только наши чувства определяют наше поведение, но и наоборот, наше внешнее поведение может определять наши чувства. Как обратная связь. Поэтому мы просим пациента изменить свое поведение в надежде на то, что в следствии этого изменится его душевное состояние. При апатической депрессии удачно проведенная методика инверсии возможностей, помимо собственно обезболивания, логично приводит к этому приему. И делает его более простым и выполнимым. Такие пациенты и сами, без врачебных советов пробуют изменять поведение, чтобы вырваться из болезненного состояния, но не разделяют при этом свою чисто физическую активность и попытки управлять настроением. Такое смешение ведет к неудаче, опять же потому, что повлиять прямым путем на собственное настроение невозможно, а на эти бесплодные попытки уходит чрезвычайно много сил. Напротив, разделение этих двух моментов часто действительно позволяет пациенту действовать на чисто «внешнем» уровне. Такое активирование не всегда срабатывает, но часто. Поэтому, его всегда нужно пробовать в таких случаях.

Но вернемся к методике инверсии возможностей.

Следующий случай – работа с деперсонализацией (точнее с дереализацией). Пациент называет свое дереализационное переживание собственным термином – «туманоидностью».

– У нас было домашнее задание, насколько я помню?

– Да. Вы просили меня проследить, пытаюсь ли я как-то противостоять «туманоидности».

– Пытаетесь?

– Специально нет. То есть, я не говорю себе: «Давай, сопротивляйся, увидь все по–другому. Может, на каком-то подсознательном уровне. Я точно заметил, что, когда «туманоидность» увеличивается, у меня напряжения больше.

– Может быть, Вы напрягаетесь больше как раз потому, что пытаетесь с ней справиться?

– Не уверен. Я, вообще, понимаю, что с ней ничего не сделаешь. Раньше, пытался, конечно. Но это бесполезно…

– Вы боитесь дереализации?

– Нет. Определенно нет. В начале боялся, что с ума схожу, но теперь не боюсь. Эта штука похуже, чем с ума сойти…

– Значит, напряжение не связано со страхом. «Туманоидности» Вы не боитесь, но напрягаетесь, когда она усиливается. Почему?

– Потому, что это неприятно. Вы даже представить себе не можете как. Все воспринимают мир как мир, объемным, красочным. А я плоским и бесцветным. Хожу как пьяный на трезвую голову.

– Для Вас дереализация – это просто крайне неприятный симптом…

– Крайне – не то слово. Она просто жить не дает.

– Согласен. Полноценно она жить не дает. Но это еще не объясняет Ваше напряжение. Давайте представим себе какой-нибудь неприятный физический недуг. Например, тяжелый грипп. Человек в этом состоянии испытывает массу неприятных вещей: высокая температура, слабость, тяжелая голова, насморк и т.д. И в этом состоянии тоже нельзя жить полноценно. Значит ли это, что он обязательно напрягается? Обычно никакого напряжения у больного гриппом нет.

Или, предположим, у человека сломана нога. Он не может передвигаться и лишен при этом обычных жизненных удовольствий. Он будет напрягаться так, как Вы?

– Я ломал ногу. Нет, я просто спокойно ждал, когда это пройдет. Но я же знал, что это ненадолго. И знал, через сколько времени можно снять гипс. Несколько месяцев и все…

– Представим себе человека, который не сломал, а потерял ногу. Он должен напрягаться?

– Наверное, сначала будет напрягаться, но потом успокоится. С этим ведь все равно ничего не поделаешь…

– Ловлю Вас на слове. Вы говорите, что с ампутированной ногой ничего не поделаешь. А с «туманоидностью», значит, что-то все–таки Вы можете сделать?

– Поймали… Видимо, все–таки могу.

– А что?

– Ну, не знаю, нужно ей как-то сопротивляться…

– Какова Ваша вера в то, что здесь возможно сопротивление?

– Ничтожна…

– Но есть немножко?

– Есть.

– Как сопротивляться? Какая технология у Вашего сопротивления? Каким алгоритмом Вы пользуетесь?

– … Да, нет у меня никакого алгоритма… Напрягаюсь…

– Напрягаетесь с толком?

– … Да, уж…

– Попробуйте прямо сейчас, соберите все силы, навалитесь на эту штуку и потесните ее! Напрягитесь изо всех сил!

– Вы серьезно?

– Абсолютно. Пробуйте. Время у нас есть. Только пробуйте всерьез!

– ..........

– Что–нибудь получается?

– Нет. Разумеется, нет…

– Может быть, плохо старались?

– Хорошо старался…

– Думаете, это все же возможно? Хоть на сотую долю процента?

– .... Ну, я же не инвалид!

– Инвалид. В том смысле, что у Вас есть недуг, вы над ним не властны, он сильно Вам мешает, лечится он тяжело и какое-то время пробудет с Вами. В этом смысле Вы инвалид.

– Нет, ну…

– Это печально, но это факт…

– Нет… Я не инвалид…

– А чем Вы отличаетесь от инвалида?

– … Хорошо… Я инвалид… …Фууу… .

Я думаю, тут хорошо виден этот парадоксальный момент, часто встречающийся в терапии пустого усилия. Мы заставляем человека ощутить полное бессилие перед тем, с чем он активно борется. Мы тем самым отнимаем у него последнюю надежду на собственные силы. Но вместо отчаяния получаем, наоборот, вздох облегчения и вполне позитивные чувства освобождения и радости. Потому, что надежда на собственные силы тогда, когда этих сил в действительности нет, не помогает, а откровенно вредит. Создает безысходное, изматывающее душевное напряжение, поскольку держит человека в тисках пустого усилия.

Однако, несмотря на то, что в представленных демонстрациях МИВ при аутохтонных расстройствах настроения часто приводит к выраженному облегчению состояния (хотя бы, на ограниченное время), все равно возникает вопрос: являются ли здесь пустые усилия облигатной (то есть необходимой, внутренне присущей) составляющей, как мы это наблюдаем при СИЭР?

По–видимому, здесь все не так однозначно. Бывают случаи, когда в переживаниях пациентов с аутохтонными симптомами ПУ найти не удается. По нашим данным, это, к примеру, около четверти от общего числа пациентов с аутохтонными расстройствами настроения (включая сюда и деперсонализационных больных). Означает ли это, что пустых усилий действительно нет в этих переживаниях, или это говорит всего лишь о том, что мы пока не знаем, как их найти? Ответить на этот вопрос я пока не могу.

У А.Эллиса есть статья под названием «Когнитивный элемент депрессии, которым несправедливо пренебрегают». Там он как бы полемизирует с А.Беком и рассуждает о том, что наличие негативных автоматических мыслей само по себе еще не определяют депрессию. (Я цитирую по памяти и неточно, но смысл постараюсь передать). Негативные автоматические мысли – это когда человек без должных причин начинает плохо думать о себе, о будущем, или о своем окружении и как бы находится во власти этих мыслей. По мнению Эллиса, одного этого недостаточно, чтобы испытывать настоящую депрессию. Потому, что человек при наличии депрессивного мышления и даже веры в такое содержание собственных суждений может рассуждать, например, так: «Да, я плох. Я хуже других. Я ничего не стою. Я никому не нужен. Ну, что же… Раз с этим ничего не поделаешь, раз так случилось, буду себе тихо жить своей неполноценной жизнью… В конце концов, крыша над головой у меня есть, с голода не умру, значит и радость какая-то в жизни будет. Пускай не такая, как у «полноценной личности», но все–таки какая-то будет…». Человек тогда, по Эллису, будет испытывать просто здоровые негативные эмоции, но не депрессию. А вот депрессия начнется, если человек к своим суждениям о собственной неполноценности прибавит еще рассуждения вроде: «Так не должно быть! Я не должен быть плохим! Я должен с этим что-то сделать! Мир не должен так поступать со мной!». Поскольку под тиранией долженствования всегда скрываются пустые усилия, можно было бы, опираясь на Эллиса, считать последние обязательной составляющей депрессии.

Но если брать во внимание не только когнитивно-психологические симптомы тревожно–депрессивных расстройств, но смотреть на дело более широко, клинико-психопатологически, учитывая все симптомы аффективной патологии, мы увидим, что все–таки есть депрессивные и тревожные расстройства, где долженствования не звучат, во всяком случае, громко не звучат.

Важно добавить также, что, если Вы выявили у пациента с расстройствами настроения пустые усилия, это еще не значит что вы сможете его от этих пустых усилий освободить. Определенное количество пациентов продолжают держаться за веру в возможность сопротивляться своему состоянию прямым волевым образом, и не готовы даже поставить эту возможность под вопрос. В этом смысле такие пациенты напоминают пациентов с непродуктивно–естественными эмоциональными реакциями.

Наверное, можно думать, что ПУ всегда возникает вначале при аутохтонных переживаниях. Но это не значит, что оно обязано задержаться и «персистировать». Вполне возможно, что, столкнувшись с невозможностью подавить аутохтонный аффект, личность отказывается от подавления «лишнего» переживания и самостоятельно и спонтанно избавляется от пустого усилия, также, как это случается при негативных эмоциональных реакциях у людей, без личностных особенностей в виде ригидности.

От чего зависит, закрепляется или не закрепляется пустое усилие при аутохтонных расстройствах настроения сказать трудно. Можно предположить все возможные варианты: характерологические особенности личности, у которой возникает расстройство настроения, ее историю, а может быть и особенности самих аутохтонных механизмов. Вопрос этот крайне сложен, тем более, что все эти три фактора при аутохтонных состояниях разделить можно лишь с достаточной долей условности.

Здесь также трудно жестко обозначить признаки, говорящие о наличии пустого усилия в переживаниях. Критерий «субъективно слишком сильного» переживания, как при СИЭР, здесь не работает, поскольку любая аутохтонная негативная эмоция по определению не является реакцией, возникает на ровном месте, и в этом смысле переживается как неадекватная, лишняя. Аутохтонная тревога или тоска также по определению непродуктивна, по определению не отражает реальность и уже поэтому не способна вылиться в продуктивную деятельность, с этой реальностью согласующуюся.

Я попытаюсь, все-таки, дать хоть какой-то, пусть не жесткий и не однозначный, но ориентир, указывающий на скрытые пустые усилия в переживаниях пациентов с аутохтонными тревожно–депрессивными расстройствами. Все-таки можно, я думаю, научиться клинически, феноменологически видеть пациента с аутохтонными расстройствами настроения, попавшего в капкан пустого усилия. Такое видение приходит с опытом. Трудно подобрать точные слова, чтобы это выразить, но во взгляде такого пациента есть некая безысходная напряженность, она особая, с претензией к себе. И она отличается и от тревоги, и от подавленности, и от тоски.

У нас в рамках долгосрочной терапии пустого усилия в групповом формате есть занятие. Мы смотрим фотографии людей с тревожно–депрессивными переживаниями и задача участников определять, у каких людей, изображенных на фото, есть пустые усилия, а у каких нет? И пациенты, знакомые уже на собственном опыте с тем, что такое пустое усилие и методика инверсии возможностей, легко эту задачу выполняют. Их оценки в большинстве случаев совпадают с моими. То есть это чувствуется как-то… Чувствуется эта особая безысходная напряженность, «надрыв». И, хотя аффективное напряжение может быть непосредственным проявлением аутохтонного расстройства, а не реакцией на него, все же на этот признак можно опираться.

Может быть, еще такое сравнение поможет ощутить этот момент. Мы с Вами говорили уже, что пустых усилий не бывает у животных. И все мы знаем животное, которое чрезвычайно близко к человеку в эмоциональном плане. Я говорю о собаке. Не даром про собак часто говорят: «Все понимает, но сказать не может». У собаки бывает и радость, и тревога, и тоска. И вот представьте себе тоскующую собаку. Например, собаку, скучающую по хозяину. Мы увидим, что в этой тоске нет напряжения. При всей глубине собачьей тоски (а глубина эта несомненна для того, кто хоть раз ее наблюдал, вспомните хотя бы фильм или одноименную книгу «Белый Бим, черное ухо»), в ней нет напряжения внутреннего конфликта. У собаки нет борьбы с тоской. А есть естественное принятие своего состояния, своей негативной ситуации. Без всякого «так не должно быть» и «мне необходимо поставить это под контроль». И это, повторюсь, при всей глубине и серьезности переживания. И у некоторых людей тоже мы видим такие чувства. Другими словами, «мир в душе» в смысле отсутствия конфликта с самим собой, в смысле отсутствия раздражения на себя самого, возможен и при сильной тоске, и при сильной тревоге, в том числе и аутохтонного происхождения. Также, как возможен он, без всякого роптания и в моменты тяжелых жизненных испытаний. Здесь мы не найдем пустых усилий. И, наоборот, чем дальше переживание пациента от такой целостности–гармоничности, тем скорее мы обнаружим в нем попытки бороться со своим настроением усилием воли.

Практически, можно следовать следующему правилу: чем больше у человека смирения со своим состоянием, чем больше он воспринимает свое расстройство настроения как судьбу, как нечто вроде физического недуга, чем меньше он ругает себя за неспособность здесь и сейчас начать чувствовать по–другому, тем менее вероятность найти в его переживаниях пустое усилие. И наоборот. Но эти вещи, разумеется, не всегда лежат на поверхности. Их надо раскапывать в клинико-диагностических беседах. В общем, ищите пустые усилия у тех пациентов, у которых не получается переносить свое тягостное состояние без раздражения на себя самого. Здесь ваши поиски должны увенчаться успехом.

Заметим к слову, что за такое смирение, за отсутствие конфликта с самим собой можно, не разобравшись, принять негативные психопатологические симптомы в виде «снижения энергетического потенциала», нарастания общего безразличия ко всему, в том числе и к собственному состоянию, появление истинной апатии. Отсутствие пустых усилий ни в коем случае не означает безразличия или потери энергии. Оно означает только естественное, само собой возникающее отступление перед тем, что выше и сильнее тебя. Смирение в этом смысле – однозначно позитивное чувство. Человек смиряется здесь не со своим состоянием, а только со своей неспособностью справиться с ним прямым усилием воли. Только с этим. И такое смирение, поэтому, никак не приводит к «опусканию рук». Напротив, высвобождается энергия для борьбы с собственным недугом, но только другими, окольными способами, не прямым усилием воли, а путем реально возможной активности. Например, с помощью отвлекающих занятий, психотерапии, обращения за медикаментозной помощью и т.д., настолько, насколько позволяет все это делать само депрессивное состояние. И про появление этой освободившейся энергии нужно говорить пациентам, вовлекая их в методику инверсии возможностей.

Хорошо… Есть ли у вас вопросы?

Скажите, пожалуйста, можно ли применять методику инверсии возможностей для облегчения симптомов обсессивно-компульсивного и панических приступов?

Это, по–видимому, не имеет большого смысла. То, что пустое усилие присутствует в структуре панического приступа, обсессий и навязчивых действий, не вызывает сомнений. Больные усилием воли сопротивляются своим навязчивым мыслям и действиям, и конечно, пытаются подавить свой навязчивый страх. Необходимо психотерапевтически убирать пустое усилие из этих переживаний. Но экспозиция и приемы mindfulness (которые тоже устраняют пустое усилие) здесь, похоже, оказываются гораздо эффективнее. Мы будем говорить об этих приемах на следующей лекции.

При паническом расстройстве МИВ «in vitro», то есть в спокойном состоянии, вне приступа, применить можно. Но за этим должно последовать самостоятельное применение пациентом методики «in vivo», то есть в момент приступа. А это уже не так просто. Переживание «пойди туда, не знаю куда», ведущее к инсайт-освобождению, – довольно сложный, тонкий процесс, требующий сосредоточения. Без сосредоточения не пережить непосредственного ощущения внутренней блокировки, непосредственного ощущения тисков пустого усилия. А именно это непосредственное ощущение и работает. Панический приступ обычно связан с сильным тревожным аффектом, катастрофальным страхом, который сильно мешает сосредоточению.

При обсессивно-компульсивном расстройстве применение МИВ «in vivo» возможно в то время, когда пациент терапевтически отказывается от исполнения навязчивого действия. По-видимому, это смягчает дискомфорт при экспозиции, и облегчает ее проведение, но не отменяет. Достаточно продолжительная экспозиция (или mindfullness) все равно оказывается необходимой. По-видимому, этого требует само устройство симптома, и одного только устранения пустых усилий, как такового здесь часто недостаточно.

Вы видите, я говорю про применение МИВ при ПР и ОКР неуверенно и осторожно. Мне не хватает собственных ясных психотерапевтических наблюдений на это счет. Дело в том, что на эти расстройства хорошо действуют современные лекарственные средства (я имею в виду прежде всего ингибиторы обратного захвата серотонина). Мало того, что они отчетливо эффективны и обычно хорошо переносятся, они еще и действовать начинают достаточно быстро. Так что, пока они «накапливаются» не хватит времени, чтобы сравнить эффективность двух психотерапевтических подходов – просто экспозицию и МИВ с экспозицией (или mindfullness). Особенно хорошо работают антидепрессанты при паническом расстройстве. На фоне лечения сплошь и рядом жалобы просто исчезают. При ОКР фармакотерапевтические эффекты, может быть, не столь яркие, но на фоне зримого лекарственного облегчения, которое пациент получает, он очень часто уже не склонен к психотерапевтическому труду.

В своей врачебной практике я, разумеется, не могу не информировать своих пациентов о возможностях фармакотерапии и не могу не предлагать ее. И подавляющее большинство выбирает этот вариант, а не психотерапевтическую помощь. Пациенты с ОКР и ПА, нуждающиеся в психотерапии в практике врача – психотерапевта (то есть пациенты, резистентные к антидепрессантам, испытывающие неприятные побочные эффекты или категорически не желающие принимать препараты) есть, но их немного. Когда я помогаю им при помощи экспозиции или приемов mindfulness, я обычно применяю перед этим МИВ. Мне кажется, в дополнение к этим техникам, это полезно. В дополнение, но не вместо.

Но это касается навязчивых действий и панических приступов. А вот к контрастным навязчивостям (так называемым чистым обсессиям) можно применять МИВ с большим успехом. И агорафобию, связанную с паническим расстройством часто можно отчетливо снизить при помощи МИВ. Успешные случаи здесь бывают тогда, когда панические атаки как таковые купированы (например, антидепрессантами), а агорафобия сохраняется как бы по инерции.

Вот терапевтический диалог при агорафобии. Эта пациентка ранее проходила через методику инверсии возможностей по другим поводам (СИЭР), поэтому сталкивалась с ощущением «пойди туда, не знаю куда» и в другом контексте. С ней обсуждалась уже попытка «не думать о белой обезьяне».

– Итак, приступов за последний месяц не было?

– Нет, не было, слава Богу. Но я все равно боюсь ездить в метро.

– И не пользуетесь метро?

– Только иногда. Когда деваться совсем некуда. Вчера, например, пришлось. Моя машина в ремонте, а муж меня по времени никак не мог подвести. Поехала…

– И что Вы вчера в метро чувствовали? Или может быть, уже на подходе к метро?

– Особенно не по себе уже в вагоне. И совсем страшно, если вдруг поезд замедляет ход, и есть ощущение, что он остановится в тоннеле.

– Тревога сильная?

– Да. Я даже сейчас вспоминаю, и у меня спина напрягается.

– Это похоже на паническую атаку?

– Нет. Такой паники нет. Я все-таки как-то могу отвлекаться, читать пробую. Я чувствую, что лекарства сдерживают страх.

– Я понимаю. Но можно сказать, что Вы как бы ожидаете приступа?

– Да, наверное. Может быть я прямо так не думаю в этот момент, но подсознательно, наверное, боюсь атаки.

– Давайте, попробуем найти в Ваших переживаниях пустое усилие? Если Вы боитесь, что из Вашей тревоги разовьется настоящая паническая атака, наверное, Вы пытаетесь как-то противостоять этому?

– Ну да, конечно.

– Что Вы пытаетесь делать?

– Отвлечься.

– Как именно? Что Вы делаете для этого?

– Пытаюсь читать. Слушаю музыку в плеере. По сторонам смотрю, на людей. Спрашиваю себя, кто мне нравится, а кто нет…

– Получается?

– Получается. Я так успокаиваюсь все–таки…

– Вы говорите «все–таки»? Почему?

– Потому, что не до конца… Тревога уменьшается, но остается. Это неприятно все равно…

– А можно ее отвлечением совсем убрать?

– Маловероятно…

– «Маловероятно» – это значит, что все–таки возможно. Сколько процентов Вы отдадите за такую возможность?

– Немного. Максимум – сотую долю процента.

– Попробуйте эту сотую долю процента обосновать. Что нужно сделать, чтобы она реализовалась?

– Отвлекаться интенсивнее.

– Каким образом?

– Больше тем придумать для отвлечения. И пользоваться ими.

– То есть сделать так, чтобы внимание переходило с темы на тему и не возвращалось к тревоге. То есть, не возвращалось бы к теме возможного приступа.

– Да…

– Вам это ничем не напоминает стремление «не думать о белой обезьяне»?

– Да, похоже…

– Получается, Вам нужно удерживать внимание там, где оно спонтанно не удерживается. Вы отводите внимание от тревоги к рассматриванию чьего-нибудь лица в метро. Оно отводится на какое-то время, а потом не удерживается там и возвращается к тревоге. Так?

– Да…

– Правильно ли я понимаю, что Ваша задача, как раз и состоит в том, чтобы не давать вниманию возвращаться к тревоге? То есть в тот момент, когда оно начнет это делать, сразу переключить его на другую тему.

– Да, примерно так…

– Но понять, что внимание возвращается к тревоге, вы можете только в том случае, если тревога как раз находится в поле внимания. Иначе, не понятно, может быть, оно переключается на какую–нибудь нейтральную тему, и с ним не нужно ничего делать…

– Противоречие получается…

– И как его избежать? Какой алгоритм использовать?

– Вы думаете, это пустое усилие?

– Я хочу, чтобы Вы сами ответили на этот вопрос.

– Похоже на то…

– Прислушайтесь к себе. Это «пойди туда, не знаю, куда», или нет.

– … Да, это оно. Невозможно. Невозможно не думать о белой обезьяне.

– Да. Можно отвлекаться (и это нужно делать), но нельзя отвлечься совсем. На время отвлечься можно, но рано или поздно все–таки вернетесь к тревоге. Тогда, конечно, можно снова отвлечься. А потом – опять вернетесь.

– Значит, какая-то тревога будет оставаться? И ничего с этим не поделаешь?..

– Представьте еще раз, как вы пытаетесь совсем отвлечься и, что для этого делаете, чтобы еще раз почувствовать капкан «пойди туда, не знаю куда».

– Да… Я ощущаю это…

– Нужно теперь поехать в метро и то же самое проделать там. Если это удастся, из Вашего напряжения уйдет компонент пустого усилия и тревога уменьшится. Возможно даже до такой степени, что станет неактуальной. Это – в идеале. Но Вам не нужно ее уменьшать. Вам нужно только почувствовать «пойди туда, не знаю куда». Все остальное произойдет само собой.

– Я попробую.

При агорафобии, связанной с паническим расстройством, пустое усилие обычно заключается в попытке прямым волевым путем отвлечься от тревоги, представляющейся пациенту началом развернутой панической атаки. В этих случаях при применении МИВ также, как при работе с изолированными фобиями, есть момент экспозиции, но интенсивная тревога тоже кратковременна. И во время поездки в метро, например, пациент не просто «перетерпливает», не просто «принимает» страх, а проникает в невозможность своего пустого усилия выключить этот страх самоприказом, то есть целенаправленно сталкивается с ситуацией «пойди туда, не знаю, куда». То есть, так же, как при изолированных фобиях, повторяет МИВ самостоятельно и теперь уже «в бою». На фоне медикаментозной терапии, купировавшей предварительно развернутые панические приступы, уровень тревоги здесь достаточно умерен для того, чтобы произвести эту операцию «in vivo». Если это происходит, тревога немедленно падает до вполне приемлемого уровня, а то и вовсе стремится к нулю. Если же страх столь силен, что в агорафобической ситуации существенно мешает думать и не дает испытать ощущение «пойди туда, не знаю куда», проведение методики инверсии возможностей все равно здесь не бесполезно. Ясное проникновение в бессмысленность собственных самоприказов, осуществленное в спокойном состоянии, открывает дорогу согласию (комплайенсу) с другими методами терапии – градуированной экспозиции, навыкам созерцания, произвольной релаксации, медикаментозной терапии и др.

Я, однако, не исключаю вероятности того, что, если задаться целью, можно найти возможность применить МИВ во время панического приступа. Не исключено, что здесь окажется полезным сочетание МИВ с когнитивной техникой «5 колонок». Но это дело возможных будущих, специальных разработок.

Еще вопрос?

На четвертой лекции Вы говорили о том, что пустое усилие может присутствовать в структуре паранойяльного бреда. Могли бы вы раскрыть это положение?

Да. Только нужно сразу уточнить. Неверно сказать, что пустое усилие входит прямо в структуру паранойяльного бреда. Правильнее сказать, что пустые усилия можно найти в переживаниях больных с таким бредом. Пустые усилия здесь возникают как реакция на собственные бредовые построения. И не у всех, конечно, больных, но у какой-то их части. Но, если они есть, этим пациентам можно очень даже выразительно помогать, устраняя эти пустые усилия.

Тут важно помнить об одном серьезном моменте. Бред, что совершенно понятно, является аутохтонным, эндогенным симптомом. Но это не такой аутохтонный симптом, как, например, эндогенная депрессия или тревога. К бреду, по определению, нет критики. В сознании больного бред – это объективная реальность. Во вселенной пациента его бредовые построения – это самая что ни на есть действительность. И пустые усилия при паранойяльном бреде состоят не в том, чтобы устранить собственный симптом. Бред, как симптом, субъективно не воспринимается. Пустые усилия здесь состоят в стремлении либо так повлиять на свои душевные движения, чтобы стало возможно повлиять на психотическую реальность (которая воспринимается больным как действительность), либо в стремлении несмотря на эту психотическую реальность, не переживать, устранить негативную эмоцию. То есть пустые усилия при паранойяльном бреде очень похожи на пустые усилия при непродуктивных негативных эмоциональных реакциях. Разница в том, что при последних пустые усилия возникают в структуре реакции на объективные обстоятельства, а при бреде – в структуре внутренней реакции на собственную психотическую продукцию. Так, больной с персекуторным бредом может стремиться полностью контролировать пространство в связи с возможным проявлением преследователей. Больной с бредом ревности может заставлять свой мозг работать эффективнее, чтобы найти выход из «создавшейся ситуации» измены супруги. Больная с дисморфоманическим бредом может заставлять себя не переживать по поводу «факта» своего уродства. При этом, пациент может относиться к собственным эмоциям как к слишком сильным или как к непродуктивным, но естественным. В первом случае мы сможем работать с его пустыми усилиями как с пустыми усилиями, связанными с СИЭР. Поскольку мы работаем во вселенной пациента, мы в терапевтических целях как бы согласимся с ним в том, что его бредовые построения реальны, будем в терапии относиться к ним как к объективным психотравмирующим обстоятельствам. И шаги в методике инверсии возможностей, при учете этого момента, здесь не будут принципиально отличаться от таковых при СИЭР. У меня есть, по крайней мере, несколько таких успешных случаев. Успешных в смысле обезболивания, снижения душевного напряжения, а не в смысле купирования бреда, конечно.

Лекция 12. Другие методы терапевтического устранения пустого усилия. Экспозиция, методики mindfulness. Созерцание при депрессии.

Итак, теперь мы с вами знаем, что такое пустое усилие не только в теории, но и на практике. А некоторые из нас ощутили освобождение от пустого усилия на себе. Мы теперь, можно сказать, пощупали пустое усилие, мы его как бы поосязали. Мы теперь точно понимаем, что это такое.

И теперь я хотел бы остановится вот на чем. Методика инверсии возможностей, естественно, не единственный прием, который устраняет пустое усилие. Она делает это прямым образом, выделяя пустое усилие, называя его, отграничивая его от других психических элементов и прямо конфронтирует с ним. Но, естественно, есть и другие приемы, которые работают с пустым усилием, которые его устраняют. Эти приемы широко известны и широко применяются. И по-другому и быть не может, учитывая ту роль, которую пустое усилие играет в жизни наших пациентов.

Давайте посмотрим на эти методы.

Прежде всего, это, конечно же, экспозиция и те техники, которые с ней так или иначе связаны.

Экспозиционная терапия применяется при навязчивых состояниях и посттравматических расстройствах, то есть при фобиях, при обсессивно–компульсивном, при паническом расстройствах и ПТСР. В чем, собственно, состоит этот прием?

Экспозиция состоит в столкновении с пугающим или травмирующим стимулом и в перетерпливании (выдержке) того дискомфорта, который при этом возникает. Вспомним правила классической экспозиции:

1) не бороться с симптомом;

2) не отвлекаться от симптома;

3) дождаться того момента, когда симптом начнет стихать сам по себе.

И вот давайте представим себе пациента с навязчивым страхом, например, пациента с обсессивно-компульсивным страхом загрязнения. Дотронувшись до чего-нибудь (например, взяв в руки предмет одежды), он начинает ощущать сильный дискомфорт, тревогу, у него появляется желание немедленно вымыть руки, потому что он чувствует, что это действие его успокоит. Но критика ко всем этим переживаниям у него есть, и он понимает «головой», что руки мыть на самом деле незачем, что никто не моет руки после того, как соприкасается с одеждой. И он, естественно, пытается подавить свой страх, свой дискомфорт, свое желание вымыть руки, и в этом смысле с собой борется, и это, конечно же, пустые усилия. В конце концов, он ощущает такую сильную тревогу, что сдается и моет руки. И так раз за разом. И теперь, представим, ему назначают экспозицию. То есть ему говорят: «Вам необходимо дотронуться до чего-нибудь (до того же предмета, например) и воздерживаться от мытья рук, и терпеть тревогу. Но при этом вам не нужно бороться со своим страхом, не нужно бороться со своим желанием помыть руки. Только не мойте руки, то есть воздержитесь от мышечной, моторной активности, а душевные процессы свои оставьте в покое, пускай в душе происходит то, что происходит, просто пережидайте это. Только воздерживайтесь от своей компульсии и ждите, пока дискомфорт начнет проходить сам по себе.»

Классическое бихевиоральное объяснение механизмов экспозиции состоит в том, что таким образом разрушается патологический условный рефлекс. Когда пациент избегает фобическую ситуацию, он тем самым каждый раз подкрепляет патологическую связь «стимул–опасность». Избегая, он каждый раз получает успокоение и таким образом научается успокаиваться только таким способом. Ментальное отвлечение от страха или попытки подавить его тоже являются избеганием. Прекращение избегания (в том числе и ментального) разрывает неправильный рефлекс: появляется опыт того, что дискомфорт уходит и без избегания, если только его выдержать определенное время.

Но если мы посмотрим «с нашей колокольни», то увидим, что также легко объяснить механизмы экспозиции через косвенное устранение пустых усилий. Ментальное избегание – попытки отвлечься и попытки подавить страх – это ни что иное, как пустые усилия. И вот от них-то, наряду с моторным избеганием и надлежит воздерживаться во время экспозиции. То есть, невозможно строго выполнять инструкции при экспозиции и при этом пытаться совершать пустые усилия (пытаться усилием воли устранить страх или не думать о нем). При этих инструкциях, если только пациент их соблюдает, пустые усилия становятся невозможными. Значит, «экономится» напряжение, связанное с попыткой совершить невозможное. Значит, это психическое напряжение «вычитается» из общего наличного психического дискомфорта. За счет этого вычитания возникает облегчение.

Вспомним теперь парадоксальную интенцию, тоже применяемую при навязчивостях и близкую по сути экспозиции. Там мы прямо говорим, что страх свой нужно не уменьшать, а, наоборот, усиливать, доводить до абсурда. Увеличить страх, как и уменьшить нельзя. Больше того, нельзя, по–моему, искренне захотеть бояться, поскольку это противоречит наличным стремлениям организма. Поэтому в строгом смысле, даже усилия такого предпринять нельзя. Но, если мы хотя бы попробуем это сделать, мы в этот момент точно не будем пытаться уменьшить страх. И таким образом тоже пустые усилия купируются, становятся неосуществимыми. Нельзя же одновременно давить свой страх и пытаться взращивать его…

Присмотримся теперь к методикам mindfulness. И здесь мы увидим инструкции блокирующие, устраняющие пустые усилия. Например: «Просто проговаривайте про себя то, что Вы чувствуете здесь и сейчас, прямо в данный момент, проговаривайте, просто отмечайте про себя то, что чувствуете, то, что думаете. Делайте это так, будто бы Вы сидите на берегу реки, по которой плывут Ваши чувства и мысли. Не ловите их и не заставляйте реку течь быстрее, просто отмечайте то, что проплывает перед Вами. Проплывает ровно с той скоростью, с которой проплывает. В чем здесь суть? В том, что за мыслями и чувствами, в том числе болезненными, нужно наблюдать, причем, наблюдать отстраненно, отрешенно, созерцательно, то есть, опять же, никак в них не вмешиваясь, оставляя их такими, каковы они есть. Не нужно ничего делать со своими душевными процессами. А это, само собой, значит не совершать пустых усилий по отношению к симптому. Пускай в терапевтических системах, которые используют mindfulness, механизмы медитации объясняются по–другому, – как отстранение от руминации, как формирование принятия, как осознание того, что «мысли – это только мысли», «осознанию «Я» как контекста» и т.д. Мы со своей стороны, опять же, имеем полное право обосновать (по крайней мере частично) эффективность медитации через нейтрализацию пустых усилий.

По сути дела, инструкции, даваемые при упражнениях mindfulness идентичны инструкциям при экспозиции. За исключением того, что здесь не требуется дождаться исчезновения дискомфорта. И это важный момент, позволяющий использовать прием при гораздо более широком спектре переживаний, не только при навязчивостях, а, например, при расстройствах настроения. В этом случае, как мы говорили на прошлой лекции, дискомфорт не уходит, но снижается настолько, что становится возможным «уживание» с ним. Чуть позже мы поговорим о методиках mindfulness, хорошо зарекомендовавших себя в нашей практике при аутохтонных депрессиях.

Обратимся теперь к такому вездесущему психотерапевтическому механизму как косвенное внушение или плацебо–эффект. Мы даем пациенту пустышку под видом лекарства, действенного лечебного средства и, тем самым, говорим ему: «Теперь дело сделано. Теперь просто ждите. Просто ждите, пока средство подействует. От вас, собственно, больше ничего не требуется. Все необходимые лечебные процессы в организме уже совершаются без всякого вашего участия. Через некоторое время вы просто почувствуете результат. Всего лишь принимайте лекарство.» Что значит это «просто подождите», «просто принимайте лекарство». Это значит, что в пустых усилиях больше нет смысла. Они не нужны. Если пациент до этого как-то пытался волевым образом воздействовать на свои симптомы, то теперь он отказывается от этой идеи, как от ненужной. Зачем? Вот–вот подействует лекарство, – можно расслабиться и просто ждать. Не за счет ли отказа от лишнего напряжения работает плацебо? Мы видим, что и в механизмах внушения, по крайней мере, в ряде случаев устранение пустых усилий играет важную роль.

Вспомним клиент–центрированную терапию. Какой там терапевтический посыл? «Наши встречи будут создавать условия для Вашего роста. Он будет идти сам, способность к этому росту заложена в Вашем организме. Мы будем только помогать ей проявляться. Наше взаимодействие запустит в Вас процессы развития и будут поддерживать их. И они будут идти сами, будут плавно постепенно набирать силу. Для этого нужно только приходить на терапию и активно работать на сессии». Правда, и здесь мы услышим инструкции, укрощающие пустые усилия?

Обратимся теперь к различным релаксационным процедурам. Понятно, что пустые усилия, хотя они и происходят на ментальном уровне, обязательно выражаются и в лишнем мышечном напряжении. Трудно представить, что вы «тужитесь» в душе и при этом совсем не напрягаетесь физически. И также трудно представить, что, расслабляясь физически, Вы не расслабляетесь душевно.

А когда вы каким-либо психотерапевтическим способом вводите своего пациента в состояние вдохновения, воодушевления, разве вы таким образом, хотя бы на время, не устраняете его пустые усилия? Ведь с вдохновением они не совместимы. Разве вы таким образом не даете ему почувствовать, что такое активное переживание без пустых усилий? Разве, вовлекая его в творческий стиль жизни, вы не вовлекаете его в жизнь без судорожных попыток ходить туда, не знаю куда?

А когда вы психотерапевтическим путем способствуете самопознанию пациента, помогаете понять ему его особенности, то есть его наличные возможности и невозможности, разве вы не избавляете его от части его пустых усилий?

Когда вы работаете в системе РЭПТ и избавляете пациента от надуманных долженствований? Мы говорили с вами, что практически под каждым эллисовским долженствованием лежит пустое усилие. Устраняя последнее, мы устраняем и долженствование. Но верно и обратное: устраняя долженствование, мы устраняем (дезактуализируем) и пустое усилие.

Остановимся на этом. Уже на этих примерах мы видим, что психотерапевтические эффекты, связанные с устранением из переживаний пациента пустых усилий, вездесущи.

Говоря это, я только хочу быть правильно понятым. Я ни в коем случае не хочу свести вышеупомянутые приемы исключительно к работе с пустыми усилиями. Напротив, я убежден, что во всех этих методиках есть важный и несводимый к устранению пустых усилий остаток, и в каждой методике – свой. Так, при лечении навязчивостей экспозицией необходимо дожидаться освобождения от дискомфорта, а это само по себе не имеет отношения к дезактивации ПУ и, по–видимому, для навязчивых симптомов крайне важно. Философски–идеологическая нагрузка систем, применяющих mindfulness, играет важнейшую роль в терапевтическом воздействии этого приема. Экзистенциально–гуманистическую клиентцентрированную работу не исчерпаешь только блокированием попыток совершать невозможное и т.д. Я только хочу показать вам, что во всех этих методах присутствует компонент, связанный с устранением пустых усилий, и он играет заметную роль.

Теперь я хочу вам показать, какие приемы mindfulness, созерцания–невмешательства хорошо зарекомендовали себя в нашей работе с аутохтонными (эндогенными) депрессиями, или шире, с аутохтонными расстройствами настроения. Это приемы созерцания, где в фокусе медитативно–созерцательного наблюдения оказывается собственное депрессивное (в широком смысле) восприятие. Пустые усилия, против которых эти приемы направлены, – это стремление воспринимать окружающее не–депрессивным образом, чувствовать окружающий (и внутренний) мир так, как чувствуется он из здорового (хорошего) настроения.

Приемы эти ведут свое происхождение из известных духовных практик, часть из них несколько видоизменена нами.

Смысл первых трех приемов состоит в том, чтобы вообразить обстоятельства, в которых пустые усилия однозначно, «по определению» отсутствуют. Вообразить эти обстоятельства и проникнуться ими, войти в роль себя в этих условиях, внутренне погрузиться в них, прожить их, если хотите так, как проживает «предлагаемые обстоятельства» актер в системе Станиславского.

Первый прием состоит в том, чтобы вообразить отсутствие собственного «я». Это парадоксально, но, тем не менее, для многих такое задание интуитивно понятно. На самом деле получается, что нужно воспринимать мир без автономного «я». Это автоматически значит и без пустых усилий, поскольку пустые усилия крепко–накрепко связаны с переживанием такого автономного, отрезанного, отделенного от мира «эго». С переживанием «эго», по большому счету, трансцендентного и чуждого миру, во всяком случае, не присущему ему органически. С переживанием «эго», существующего в мире как монада, закрытая со всех сторон и изолированная от всех остальных монад. С переживанием «эго», которое противостоит миру. Можно было бы сказать, что именно пустые усилия создают такое чувство «эго» или автономного «я». Можно сказать и так, что вера в такое изолированное «я» «продуцирует» пустые усилия.

Конкретные инструкции: «Нужно смотреть вокруг, одновременно представляя, что вас еще или уже нет. Смотреть, представляя, что вы еще не начали своего существования или оно уже закончилось». Тут может возникнуть масса философских вопросов. Кто же тогда воспринимает? «Чистое сознание»? «Просто зеркало»? Как это возможно? В попытках ответа на эти вопросы можно утонуть, и не следует пытаться отвечать на них. Наша цель гораздо скромнее и важнее философских интерпретаций – осознанно испытать состояние, свободное от пустых усилий по изменению собственного восприятия.

Можно также «смотреть вокруг, одновременно представляя, что у вас нет головы. Вместо нее – пустое пространство». Мы привыкли помещать центр своей психической деятельности именно в голову (во всяком случае, в нашей культуре так принято). И представляя, что у вас нет головы, вы тем самым представляете, что нет этого центра. И тогда опять же некому производить пустые усилия. И тогда опять вы воспринимаете окружающее без них, как бы «чистым сознанием».

Второй прием заключается в том, чтобы вообразить другое «я». Вообразить себя в роли существа, свободного от пустых усилий в принципе.

Кто «a priori» не совершает пустых усилий? Пустых усилий не производит, например, сильно уставший человек (по той причине, что у него нет на них сил). Не напрягается попусту мудрец (иначе, какой же он мудрец?). Не вмешиваются насильно в собственную душевную жизнь маленькие дети и животные (как существа, не противопоставляющие себя природе). Осматривая новые места, обычно воспринимает их не изменяя, «такими как они есть», путешественник (потому, что именно в таком восприятии состоит его цель).

Нужно представить, что вы – кто-нибудь из этих персонажей. И смотреть вокруг из этой роли.

Третий прием состоит в том, чтобы вообразить «духовно нищее» «я». «Представьте, все ваши страхи о своем ужасном моральном облике – чистая правда. И есть Высшая Сила, готовая прийти к вам на помощь, поддержать, принять и изменить Вас в лучшую сторону. Но она не может вступить во взаимодействие с Вами, пока Вы надеетесь на свои силы, на то, что Вы что-то можете сделать с собой самостоятельно. Она поможет Вам только тогда, когда Вы осознаете свою истинную немощность, исповедуете то, что сами ничего не можете в морально–нравственном плане. Осознаете, что Вы на самом деле нравственный инвалид и своими силами не способны стать лучше ни на йоту, и соответственно, все свои упования возложите на помощь Свыше. И вот Вы все это осознаете, воочию видите свою «нищету». Попробуйте вжиться в эту ситуацию. И посмотрите, как измениться Ваше восприятие.»

Следующие два приема состоят в том, чтобы тоже наблюдать происходящее, но при этом особым образом перераспределять внимание. Перераспределение внимания требует траты энергии, которая как бы отбирается у пустых усилий. На фоновые пустые усилия к не остается сил, и за счет этого они блокируются.

Четвертый прием. Воображение того, что все воспринимаемое, все окружающее находится в единстве, представляет собой единое взаимозависимое целое, что конкретные вещи незримым образом не отделимы от этого целого. Внимание, таким образом, должно быть направлено и на отдельные вещи, а на их связь друг с другом, то есть на все сразу.

«Итак, смотрите вокруг, представляя, что все на свете существует как единая субстанция, как единая Энергия. Единая, одна и та же во всем, только проявляющаяся по–разному в разных вещах. Представьте себе, что все вещи, события, все якобы отдельные моменты, существующие вокруг, на самом деле – волны единого океана. Волна только как бы отдельна от океана, как бы самостоятельна, но на самом деле, она – его часть, в ней та же природа (вода)».

Возможно также, что пустые усилия, направленные на улучшение собственных эмоциональных реакций на окружающее становятся здесь невозможными не только энергетически, но еще и вот по какой причине. Изменять, улучшать можно только реакции на отдельные вещи, противостоять можно только собственной реакции на отдельные аспекты реальности, но не реальности целиком, как «всему, что есть». Но невозможно изменить «отдельную» волну, не изменяя при этом весь океан, «все на свете». И остается тогда только «оставить все как есть». Можно испытывать неудовольствие от отдельных проявлений жизни и бороться с ним, но трудно испытывать неудовольствие от жизни как таковой, от жизни вообще. (Разумеется, мы здесь имеем дело с пациентами без тяжелой витальной депрессии с суицидальным риском, когда именно жизнь, как таковая, может восприниматься ужасной и неприемлемой).

Той же цели можно достичь, если попытаться воспринимать не конкретные окружающие предметы, а фон, на котором они существуют. Этот фон можно понимать как физическое пространство или как пространство собственного сознания. И то и другое обычно представляется вездесущим и постоянно существующим «задним планом» нашего восприятия.

«Попробуйте смотреть не на вещи вокруг вас, а на пространство (или сознание), в котором они существуют. Смотреть не на вещи, а на резервуар, в котором они находятся.»

Если человек ставит перед собой такую задачу, он замечает, что опять же видит мир как целое. Физическое пространство или пространство сознания, как таковые, – это абстракции. Во всяком случае, мы не имеем возможности воспринять пространство отдельно от вещей внутри него или сознание отдельно от его содержания. Пытаясь смотреть на пространство как таковое, мы неизбежно видим вещи, предметы. Только тогда мы не «прилипаем» к изолированным вещам, а видим их как бы вместе, как бы все сразу, то есть внимание как бы рассеивается, «растягивается» или скорее блуждает, очень быстро и почти незаметно перескакивая с объекта не объект. Вещи опять оказываются во взаимодействии и взаимозависимости. А пространство играет единственную, но чрезвычайно важную роль «соединительной ткани», скрепляющей отдельные моменты бытия между собой. Такое перераспределение внимания «обесточивает» пустые усилия. К тому же, пустые усилия по улучшению реакций на отдельные вещи становятся ненужными и невозможными в свете этой неизбежной целостности, когда «все в мире уравнивается».

Можно сформулировать инструкции более мягко как «восприятие предметов одновременно с фоном».

Пятый прием. Внимание к настоящему моменту. «Пожалуйста, постарайтесь пребывать здесь и сейчас, все время возвращать внимание к настоящему моменту, к тому, что протекает в реальном времени, к краткому «мигу между прошлым и будущем».

Это трудно, требует много энергии, которой в этом случае уже не хватает на пустые усилия. Кроме того, пустые усилия, хотя и происходят здесь и сейчас, всегда направлены в будущее. Это всегда забота о еще не наступившем, о том, что еще только может произойти. Поэтому, когда вы концентрируетесь на настоящем моменте, «охотитесь» именно за ним, вы тем самым выбиваете из– под пустых усилий почву. Восприятие мира меняется тогда примерно также, как и в предыдущих случаях.

Это задача, однако, реализуется более трудно, чем в предшествующих упражнениях, если, конечно, у вас нет медитативных навыков. Внимание, как мы уже говорили ранее, вообще трудно удерживать на одной точке, даже если такой точкой является вечно меняющееся настоящее мгновение.

Одним из способов все-таки осуществить это является инструкция «делать все чуть медленнее». Эта инструкция требует какой-либо моторной активности, какого-то дела – просто хождения, физических упражнений, передвижения предметов, уборки, мытья посуды, – неважно, какого именно. Важно тут именно «чуть». Замедлять свои действия, но «чуть–чуть», еле заметно даже для самого себя так, чтобы оставалось сомнение «замедляю я или нет?». Эта инструкция неизбежно будет держать внимание на настоящем мгновении и, как следствие, устранять пустые усилия.

Наконец, шестой прием состоит в прямом побуждении совершать внутренние действия, противоположные тем, в которых пытаются реализоваться пустые усилия.

Инструкции могут звучать примерно следующим образом: «В плохом своем состоянии мы обычно пытаемся улучшить свои эмоции по поводу того, что воспринимаем. Сейчас на несколько минут наша задача – не улучшать реакции ни на что из того, что попадает в ваше поле зрения. Смотреть просто, не улучшая. Давать всему (и прежде всего вашим эмоциям) существовать, оставлять все как есть, разрешать всему быть так, как оно есть, не вмешиваясь в природу мира и себя самого. Говоря короче и проще – не улучшать свои эмоции.»

Для некоторых людей, я замечал, такой прямой метод является самым действенным.

Выполняя все эти приемы можно воспринимать в какой угодно модальности – в зрительной, слуховой или кинестетической. Можно при этом находится в неподвижности и фиксировать взгляд, а можно нерезко шевелиться и небыстро передвигаться по комнате – это нужно оставить на откуп индивидуальным предпочтениям.

Не все пациенты одинаково хорошо реагируют на все пять приемов. Какие-то из приемов могут казаться кому-то скучными, невыполнимыми, страшными и т.д. Но обычно, хотя бы одно из этих упражнений приходится по душе. Именно их и нужно использовать в дальнейшем.

Не имеет значения, надолго ли человек, выполняющий эти инструкции погружается в созерцание–невмешательство – на несколько минут или на несколько мгновений. Нескольких секунд вполне хватает для того, чтобы «вдохнуть свежего воздуха свободы от пустых усилий». Делать это следует не очень редко, но и не очень часто – 3-5 раз в день вполне достаточно. Очень быстро у пациента возникает ощущение, что истинная, настоящая, радостная, естественная жизнь на самом деле все время рядом, просто скрыта от взора, затуманенного пустыми усилиями. Но стоит лишь руку протянуть, и можно ее ощутить. Это мощный якорь. Корабль теперь привязан и, хотя и может отплывать, но только на длину цепи.

Такими простыми и как бы незначительными упражнениями можно задать мощный вектор по направлению к жизни без бессмысленной и изнурительной тирании иллюзорного самоконтроля.

Лекция 13. Происхождение пустого усилия. Характерологическое разнообразие и транзитивизм. Язык: подлежащие и сказуемые.

Сразу скажем, что вопрос о происхождении пустых усилий многослоен и имеет не только психологические, этологические, биологические, но и философско-культурологические коннотации. Для того, чтобы разобраться в этом доказательно и фундаментально, нужно иметь хорошие знания сразу по нескольким смежным наукам.

Поэтому все, о чем мы будем здесь говорить – это лишь робкие попытки (быть может, даже легковесные) разобраться в проблеме. Но без таких попыток, мы вынуждены будем иметь дело просто с феноменом, никак не вписывающемся, в общую картину мира. А это не только тяжело, но и, по-моему, малопродуктивно.

Попробуем, все-таки, как-то проинтерпретировать возникновение феномена пустого усилия. Да простят нас те специалисты, на территорию которых мы сейчас бесцеремонно залезем.

Как мы уже говорили, пустые усилия есть прямое следствие присущей людям (большинству людей) веры в прямой волевой самоконтроль, веры в способность непосредственно управлять собственными мыслями и чувствами. Эта вера – то, без чего пустых усилий быть не может. Люди попадают в ситуации пустого усилия, тогда, когда им кажется, что прямое управление собственными душевными движениями является наиболее кратким и эффективным путем к цели (в широком смысле к достижению большей безопасности). Люди верят, что, контролируя волевым образом свои реакции, они легче, быстрее, надежнее достигнут результата. «Если не думать о плохом, не притянешь к себе несчастье». «Если будешь четко и слаженно управлять своими чувствами и мыслями при знакомстве, непременно завоюешь собеседника». «Если будешь соображать быстрее, непременно выполнишь стоящую перед тобой задачу». Если подавишь ненужный гнев, обретешь душевный покой.

Мы видели с вами, что веру в прямой волевой самоконтроль невозможно доказать. Более того, осознанно предпринимаемые попытки всерьез, в виде эксперимента руководить мышлением–чувствованием никогда не увенчиваются успехом. Тем не менее, установка эта присуща нашему мышлению, как бы включена в «когнитивную карту» большинства людей. Даже те люди, которые на рациональном уровне не признают прямой волевой самоконтроль, дают друг другу и себе самим «здравые советы» типа «Возьми себя в руки!», «Хватит думать о всякой ерунде» и т.п. То есть, сплошь и рядом попадают во власть этой установки на неосознаваемом уровне. И для многих из нас, в трудной жизненной ситуации, когда кажется, что волевое руководство своими чувствами сможет эту ситуацию решить, весьма характерно до последнего верить в эту мнимую возможность, несмотря на все доводы разума.

Такое впечатление, что эта вера сидит во многих людях на уровне инстинкта. Мы видели это с вами на прошлых занятиях. Нужно произвести целое психотерапевтическое вмешательство, чтобы выбить человека из этого убеждения, и, тем самым, освободить его от пустого усилия.

Чем объяснить такую агрессивность (хочется употребить медицинский термин «вирулентность») этой установки, ее встроенность в саму ткань человеческого разума? При том, что мы видели, сколько дискомфорта, а то и страдания она доставляет человеческому существованию. При том, что она не несет с собой никакой выгоды (если, конечно, не считать выгодой нелепое самомнение, являющееся ее обратной стороной).

Можно представить себе следующую модель биологической обусловленности этого феномена.

Два биологических фактора, сталкиваясь в определенных обстоятельствах, приводят к закономерному рождению веры в прямой волевой самоконтроль.

Первый фактор: в психическом плане люди отличаются друг от друга и причем, подчас, весьма значительно. Отличаются характерологически (то есть на уровне врожденных душевных особенностей). Отличаются имеющимся опытом, разным когнитивным научением. Хотя это само собой разумеется, давайте остановимся поподробнее на различиях в наших душевных свойствах. Я не буду рассказывать о существующих характерах, как об устойчивом сочетании тех или других особенностей. Давайте проще, чтобы не путаться, поговорим о некоторых отдельных душевных качествах, которые можно представить очень наглядно.

Как вы думаете, все ли люди одинаково агрессивны?

Конечно, нет! На одном полюсе мы видим человека, готового почти по любому поводу конфликтовать с окружающими и нападать на них. На другом – человека обычно безобидного и доброжелательного. А между этими полюсами континуум, целое поле постепенных переходов. Конечно, каждый в какой-то ситуации может быть агрессивным, но порог агрессии может быть выше или ниже.

Все ли люди одинаково тревожны?

Тоже нет. Кто-то боится почти всего на свете, кто-то вообще почти не знаком с чувством страха. Кто-то посередине. Кто-то посередине между серединой и правым флангом, кто-то – между серединой и левым. Каждого можно испугать, если задаться целью. Но опять же, порог тревожной реакции меняется от человека к человеку.

А как на счет демонстративности? Потребности находиться в центре внимания?

И здесь мы увидим шкалу. Кто-то все время стремится «на сцену», кто-то, наоборот, хорошо себя чувствует в тени. Кому-то ни там, ни там нехорошо и нужна золотая середина.

Общительность? Все ли мы одинаково стремимся к неформальному общению? Все ли мы испытываем одинаковое удовольствие от длительного общения с себе подобными?

И здесь все разные…

Склонность к сомнениям одинакова у нас у всех?

Есть люди с прямолинейным мышлением, которые любые колебания презирают. И есть люди, которым «только дай посомневаться»…

Вы встречали душевно – холодных людей? А душевно – теплых встречали? А тех, кто посередине? И такие, и такие, и такие есть…

А если мы возьмем такое свойство, как практичность?

Опять, есть люди практичные и не очень…

Есть люди аккуратные и безалаберные.

Есть легкомысленные «большие дети» и вдумчивые «ответственные взрослые».

Есть люди реалистического склада, ориентированные прежде всего на практику жизни. И есть люди идеалистического склада, ориентированные на те или иные надмирно существующие идеалы.

Характерологических различий между людьми бездна, но давайте остановимся на этом.

Наличие этих различий мы называем биологическим фактором по двум причинам. В той части, в которой личностная особенность врожденна, она представляет собой инстинктивную программу. И, соответственно, многообразие врожденных характерологических различий есть многообразие инстинктивных программ. В той части, в которой личностные особенности приобретаются, они являются следствием научения в широком смысле. Стало быть, многообразие вариантов научения есть еще и многообразие условий, обстоятельств, в которых живут представители нашего вида. Это – факт нашего существования, особенности жизни Homo sapiens.

Итак, многообразие психологических индивидуальных различий – это первый биологический факт.

Второй фактор – это транзитивизм.

Под термином «транзитивизм» мы подразумеваем предположение человека о том, что другие люди (все другие люди) обладают тем же способом мышления и имеет те же эмоциональные потребности, что и он сам. Что все люди устроены одинаковым образом: обладают одинаковой «психологией», имеют одинаковый набор инстинктов и душевных качеств, исповедуют одинаковые ценности, имеют одинаковую скорость мышления и переключения психических процессов, наконец, обладают одинаковым опытом и т.д. Установка эта заставляет нас «судить по себе» и «глядеть со своей колокольни». Транзитивизм ясно не осознается, по–видимому, является врожденным и, хотя и поддается некоторой коррекции, все же продолжает существовать несмотря на то, что жизнь постоянно опровергает это предположение. То есть он, опять же, проявляет себя как инстинкт.

Этологи, на основании множества крайне интересных экспериментов, склонны подозревать сходную инстинктивную программу у высших приматов, называя ее «компетентностью сознания». По-видимому, высшие животные как бы осведомлены о том, что их собратья обладают такими же как у них самих психическими свойствами. Как всякое приобретение эволюции этот механизм носит приспособительный характер – повышает выживаемость в коллективе, так как дает возможность предвидеть поведение других особей и даже манипулировать ими.

В человеческой коммуникации этот инстинкт, однако, в некоторых ситуациях играет, напротив, дезадаптивную роль, поскольку вступает в противоречие с другим эволюционным приобретением «homo sapiens» – крайне широким внутривидовым индивидуальным разнообразием, не свойственным другим представителям животного царства.

И вот, что получается: эти факторы не могут между собой не сталкиваться. Мы видим в жизни, что другие люди в различных ситуациях ведут себя не так, как повели бы себя в этой ситуации мы. Транзитивизм при этом подспудно заставляет нас думать, что все мы устроены одинаково. Почему же тогда в одних и тех же ситуациях мы ведем себя по-разному? Ситуация одна и та же, устроены мы одинаково, откуда же тогда рождается новое поведение? Ответ на этот вопрос можно получить, если предположить, что мы можем управлять своим поведением независимо от внешних и внутренних стимулов, творя новое поведение «из ничего», то есть выбирая его абсолютно свободно, поднимаясь над необходимостью причин и следствий. Эта идея, в философском плане проявляется как представление о «свободе воли», а в психологическом ракурсе предстает как вера в прямой волевой самоконтроль. То есть, как вера в возможность непосредственным волевым усилием управлять мыслями и чувствами (и, как следствие, – и поведением).

Игнорирование (или недооценка) наших внутривидовых различий на фоне инстинктивного транзитивизма логично приводит к такому выводу. (Возможный другой вывод – это вмешательство невидимых сил, но это не наша тема). Можно предположить, что чем больше в процессе эволюции человеческий род приобретал внутривидовых различий, тем легче возникало представление о возможности управлять своими душевными движениями при помощи волевых усилий. И тем легче оно укоренялось не только в индивидуальном, но и в общечеловеческом мировоззрении. И стало настолько привычным, что из представления превратилось уже в ощущение и в актуальную установку. Действительно, все мы на уровне чувства воспринимаем собственную волю свободной. Это чувство чрезвычайно отчетливо и очевидно, оно возникает как бы на уровне непосредственного восприятия. Оно настолько внутренне бесспорно, что, специально не задумываясь на эту тему, мы не можем не верить в свободный выбор, и нам вообще трудно подвергнуть эту веру сомнениям.

Предлагаемая модель (транзитивизм + внутривидовые различия) может объяснить происхождение веры в прямой волевой самоконтроль в качестве результата индивидуального, онтогенетического научения и в качестве жесткой культурной установки. Но не исключено, что эта установка (или серьезная склонность к ней) закладывается в нас и на генетическом уровне.

В языке (во всяком случае, в большинстве языков), среди разных частей речи четко выделяются существительные и глаголы. То есть предметы (субстанции) и действия. Есть часть речи, которая обозначает действие (глагол) и деятеля (существительное). За редким исключением действие предполагает деятеля. Глагол предполагает существительное. Хотя в предложениях типа «Светает» или «Лихорадит» не понятно, кто именно осуществляет действие, все же обычно в предложениях есть и деятель, и действие. «Машина едет». «Самолет летит». «Дерево растет». «Сплетни распространяются». «Ручей журчит». И так далее.

Такое разделение явлений на деятелей и действия предполагает (или предлагает) известную самостоятельность деятеля, его, по крайней мере, относительную независимость. С существительным может быть связано несколько глаголов. Автомобиль может ехать, может стоять, может шуметь, может заводиться, может заглохнуть. В случае автомобиля мы, конечно, понимаем, что движется или останавливается он не самостоятельно, а благодаря человеку, который им управляет. Тем не менее, мы говорим, например, «Автомобиль начал движение», оставляя водителя за скобками так, как будто бы автомобиль начинает движение сам. Но в этом случае водитель нами ясно подразумевается. Поэтому «Автомобиль поехал» – это просто «образное выражение», явная «фигура речи».

Уже не так просто обстоит дело, когда мы говорим: «Дерево растет». Тут уже труднее (если Вы не изучаете ботанику) держать в уме те причины, которые заставляют дерево расти. Природные явления и условия, заставляющие дерево расти, не столь наглядны, как человек, заставляющий автомобиль двигаться. Уже легче представить, что дерево растет отдельно, «само» является источником действия, роста. Выражение «Дерево растет» уже гораздо меньше воспринимается как фигура речи, чем «Автомобиль начал движение».

Выражение «птица поет» уже как фигура речи и не воспринимается…

Чем труднее нам наглядно представить причины, по которым действует то или иное существительное, тем легче нам вообразить его совсем независимым, «самостийным», а значит, свободно (то есть без внешних причин) выбирающим свои действия.

Особенно трудно (даже невозможно) осознавать все причины, по которым действует наша собственная психика. Как говорит Спиноза, «свои действия они (люди) сознают, причин же, которыми они определяются не знают». Существительное «я» особенно легко поэтому наделяется свойствами отдельности, независимости и способности к свободному (беспричинному) выбору, то есть к произвольному влиянию на те или иные психические движения. Поэтому выражение «Я думаю» воспринимается уже совсем не как образное выражение, мы обычно вкладываем в это высказывание буквальный смысл.

Так язык позволяет воспринимать человеческое «я» в качестве субстанции, отдельной и самостоятельной сущности, руководящей мышлением–чувствованием. Структура языка не то, чтобы неминуемо приводит нас к такому выводу, но вкупе с недостаточностью нашего познания, легко его позволяет.

В настоящее время в психолингвистике существует достаточно убедительная теория Стивена Паркера, рассматривающая язык как инстинкт. В пользу этой точки зрения есть масса доказательств, пусть не абсолютных, но вполне серьезных. Согласно такому взгляду, овладение языком происходит не просто благодаря обучению, освоению социальных конвенций. Язык – это способность людей, возникшая в эволюции. Такая же, как способность человеческой кисти или мимических мышц к тончайшим и разнообразным движениям. Человек пользуется языком так же, как паук плетет паутину, а бобры строят плотину. Молодой бобер не только и не столько учится строить плотину у своих старших сородичей, сколько действует под воздействием врожденной инстинктивной программы, запускающейся в определенных обстоятельствах, то есть пользуется готовыми, заложенными генетически паттернами реагирования. Точно также и обучение языку в детском возрасте только активирует уже заранее заложенные матрицы, лишь дает конкретное наполнение врожденным структурам, определяющим синтаксис и грамматику, в том числе наличие существительных и глаголов.

Таким образом, получается, что уже на генетически–инстинктивном уровне мы серьезно предрасположены к тому, чтобы воспринимать «я» как абсолютного хозяина психической жизни. То есть, опять же, к вере в прямой волевой самоконтроль.

Однако, сама по себе вера в прямой волевой самоконтроль еще не приводит к пустым усилиям.

Если мы видим, что наше поведение, которое, как нам кажется, мы сами себе устраиваем, отличается от поведения другого в выгодную сторону, – это ведет к приятному чувству гордости за себя и «радости превосходства над другими».

Представьте себе: я многого добился в жизни. И произошло это не благодаря моим врожденным особенностям (талантам), и не благодаря учителям и обстоятельствам, которые вложили в меня важные знания и умения, – произошло это потому, что я «правильно руководил собой», благодаря моему усердному самоуправлению, благодаря тому, что я «сам себя сделал». «Человек – звучит гордо», и я – лучшее тому подтверждение.

Мы не будем обсуждать сейчас, насколько полезно гордиться собой таким образом. Отметим только, что это приятно, это положительные эмоции (по крайней мере, сами по себе они позитивны). А позитивные эмоции с пустыми усилиями не связаны.

Теперь представьте себе обратное положение вещей: я добился в жизни (или в конкретной ситуации) весьма малого. Я извлек из определенных жизненных обстоятельств гораздо меньше выгоды, чем другой. И я тогда предполагаю, что этот мой проигрыш связан не с отсутствием каких-то врожденных талантов и не с тем, что у меня было плохо с учителями и опытом, а с моей «нерадивостью», «недостаточной работой над собой», с общим недостатком самоконтроля и саморуководства. И я, при этом, хочу изменить этот порядок вещей. Мне нужно тогда, стало быть, обрести контроль над своими мыслями, чувствами и желаниями, мне нужно направить все это в определенном, выгодном, как мне кажется, направлении. Вот здесь я легко могу попасть в капкан, здесь я могу начать требовать от себя пойти туда, не знаю, куда. То есть пустые усилия возникают тогда, когда наши жизненные промахи или неудачи (в широком смысле), что-то негативное в себе мы объясняем недостаточным самоконтролем (саморуководством) и пытаемся изменить эту ситуацию прямым усилием воли, то есть волевым включением этого мифического самоконтроля.

Поскольку мы все время от времени проигрываем в каких-то наших начинаниях, вера в прямой волевой самоконтроль будет, по крайней мере время от времени, приводить нас к попыткам реализовывать пустые усилия.

Но это, конечно же, не значит, что всякий человек, попав в ситуацию, провоцирующую возникновение пустого усилия, должен непременно в пустом усилии завязнуть.

Представим себе такие обстоятельства, где есть два человека. Один из них с достаточно высоким уровнем демонстративности (то есть стремлением быть в центре внимания, подавать себя в лучшем свете и пускать пыль в глаза, с отсутствием всякой стеснительности, с легким вытеснением из сознания собственных недостатков и т.д.). Другой, наоборот, с низким уровнем демонстративности, со склонностью к застенчивости и самокритике. Представим, что они решают определенную жизненную задачу. Допустим, они оба проходят собеседование при приеме на работу. Мы можем представить себе такие рабочие места и таких работодателей, где будут выгодны демонстративные качества, и можем представить обратную ситуацию.

Предположим, обстоятельства таковы, что проигрывает человек с демонстративностью. Допустим, он делает вывод, что на таком собеседовании нужно быть более скромным. Он, возможно, попытается стать более скромным, то есть в его понимании попробует умерить свою самооценку («мой визави такой же, как я, просто себя не ценит»). Далее возможны два варианта. Вариант первый. Может быть, он быстро поймет, что стать скромным для него невозможно, и поставит себе задачу только притворяться таковым. То есть он, возможно, попробует осуществить пустое усилие, но не застрянет в нем, сразу же от него откажется, увидев его невыполнимость. Вариант второй. Он действительно вознамериться стать скромным при помощи усилий воли и тогда завязнет в пустом усилии.

Теперь предположим, что проигрывает недемонстративный человек. Он «со своей колокольни» может подумать, что потерпел поражение, потому, что «не смог себя как следует подать». И может попробовать стать «хорошо себя подающим человеком». И, опираясь на веру в прямой волевой самоконтроль, попытаться стать человеком с высокой самооценкой. У него, естественно, это не получится. И тоже будет выбор: пытаться дальше стать другим или ограничиться притворством. От чего зависит, какой вариант будет реализовываться? Застрянет ли человек в пустом усилии или отбросит его как нелепость? Что за фактор или факторы будут тут решающими?

Предрасполагает к застреванию в пустом усилии некоторая психическая ригидность. Я говорю «некоторая» потому, что не обязательно это качество должно быть выражено в высокой степени. Но все же должно присутствовать. Под ригидностью я здесь имею в виду душевное свойство, противоположное легкомыслию, поверхностости, неустойчивости, конформности, способности «не думать о том, о чем не хочется думать». То есть, это относительно низкая психическая подвижность, неспособность быстро перестраиваться, меняться под воздействием внешних обстоятельств так, как меняются дети. На бытовом языке, это люди, «склонные усложнять».

Так понимаемая ригидность, ригидность в широком смысле, – может быть лучше сказать «ригидноватость», если позволите мне такой термин, – это очень частое душевное свойство. Во всяком случае, у большинства психотерапевтических пациентов оно присутствует.

Ригидность всегда связана с повышенной склонностью к душевному напряжению. Это именно повышенная склонность, потому что психологический дискомфорт сам по себе – это нормальное и необходимое психическое движение, позволяющее нам в определенных обстоятельствах избегать опасности. То есть люди ригидные склонны напрягаться душевно, переживать там, где «среднестатистический» человек остается спокойным. Это, связанное с ригидностью душевное напряжение, может выражаться в виде различных эмоций – в виде вины, в виде гнева, в виде ранимости, в виде тоскливости, но чаще всего – в виде тревоги. Ригидность часто (но необязательно) выражается в высокой ответственности перед собой или другими.

Отметим, что сама по себе ригидность совсем не обязательно должна выливаться в пустые усилия. Она может выражаться в беспокойстве и напряжении, внутренне переживаемом как вполне естественное, необходимое и в этом смысле гармоничное, то есть в естественных негативных эмоциях. Так и происходит с пациентами, получающими долгосрочную ТПУ: они не теряют своей ригидности, не становятся более легкомысленными, но тем не менее, в пустых усилиях увязают несравнимо меньше. Их психическое напряжение в целом уменьшается и существенно, но про них по–прежнему все же можно сказать, что они склонны переживать там и тогда, где большинство людей переживать не стало бы. Их «переживабельность» уменьшается только в том аспекте, что перестает приводить к лишним для них самих страданиям, и субъективно у них остается лишь естественный для них, «жизненный» дискомфорт. Хотя легкий и гибкий человек все равно может сказать, что они в некоторых ситуациях переживают избыточно и ненужно, для них самих, внутренне, в этом больше нет «проблемы».

Подытожим: пустые усилия возникают тогда, когда достаточно ригидный человек попадает в значимую ситуацию, где те или другие его личностные особенности (врожденные свойства плюс опыт) или наличное психофизиологическое состояние оказываются невыгодными в сравнении с личностными особенностями или психофизиологическим состоянием другого.

Отметим, что этим другим может быть и собственное «Я» из прошлого времени или иных обстоятельств. Мы видели это при переживаниях, связанных с чувством вины. «Другим» может быть собственное «Я» в другом психофизиологическом состоянии, в состоянии здоровья, как мы видели при пустых усилиях 2 типа, возникающих на фоне аутохтонных расстройств. Идея о постоянстве (неизменности) человеческого «я» по–видимому является еще одной установкой (помимо веры в прямой волевой самоконтроль), предрасполагающей к пустым усилиям. Вместе с верой в неограниченную свободу воли мы получили ее как побочный продукт развития нашего языка и мышления (существительное подразумевает наличие сущности, а сущность не меняется). Наше «я» кажется нам одним и тем же, оно ощущается и постулируется непрерывным, хотя на самом деле оно постоянно меняется. Оно меняется как в зависимости от психологических факторов и от информации, которую получает и перерабатывает, так и в зависимости от массы биологических факторов (возрастных кризисов, эндокринных сдвигов, болезней и т.д.). Наконец, этим «другим» может также быть собственный идеальный образ, как при негативных пустых усилиях 1 типа.

Итак, в определенной ситуации, опираясь на веру в прямой волевой самоконтроль, человек с относительно ригидными личностными свойствами может всерьез пытаться переделывать себя прямым усилием воли. В наших примерах такой риск велик у персонажа недемонстративного – застенчивость и самокритичность обычно связаны с ригидностью. Напротив, у демонстративных людей чаще обычно ригидности нет, поэтому и застревать в ПУ им вообще не свойственно. (Во всяком случае трудно представить себе человека с яркой, выраженной демонстративностью долго и всерьез пытающегося поскромнеть.)

Можно, по-видимому, говорить о том, что низкая степень ригидности предрасполагает к пустым усилиям, проявляющихся в виде СИЭР, высокая – к пустым усилиям, выражающихся в непродуктивно – эмоциональных реакциях. Так, у пациентов с выраженным анан-кастическим характером (с педантичностью, аккуратностью, «правильностью», консервативностью и склонностью к образованию элементарных навязчивостей) мы встречаем преимущественно непродуктивно-естественные реакции, а не субъективно-избыточные.

Итак, с этой точки зрения ПУ являются платой за язык (и, может быть, шире – за разум). Эволюция, понимаемая естественнонаучно, как известно, не стремится к совершенству. Ее задачи гораздо скромнее: выживание вида, то есть его успешное приспособление и воспроизведение. Трудно переоценить, какое преимущество язык (со всеми его подлежащими и сказуемыми) принес человечеству. Рядом с этой выгодой пустые усилия, приводящие к страданию отдельных людей (даже многих людей) не в счет. Для эволюции это ничто, несущественные мелочи.

Но нужно сказать, что вообще в медицине не редкость, когда механизмы, выработанные в эволюции для адаптации, в некоторых условиях работают против конкретного индивида. Простейший пример – лихорадка, возникающая с целью уничтожения болезнетворных агентов, но после определенного порога способная вместе с бактериями и вирусами повреждать и клетки самого организма.

(При такой угрозе врачи снижают температуру жаропонижающими средствами. По аналогии, когда наши с вами пациенты в качестве побочного эффекта от использования языка попадают в капкан пустых усилий, мы можем применить методику инверсии возможностей или приемы созерцания.)

Такое объяснение происхождения ПУ, несмотря на его простоту и некоторую схематичность, кажется мне полезным. По крайней мере, ко многим случаям оно подходит. Во всяком случае, пациенты, прошедшие через методику инверсии возможностей, как правило, легко определяют с каким неправомерным сравнением (или сравнениями) связаны их пустые усилия: сравнением с человеком, обладающим другими врожденными свойствами и (или) другим опытом, сравнением с самим собой в другом психофизиологическом состоянии или с собственным идеалом. Тот, кто прошел через процедуру инверсии возможностей, попробуйте это сделать и увидите, что это логично.

Скажите, пожалуйста, можно ли объяснить происхождение пустых усилий более традиционным для психологии и психотерапии способом? Например, через какое-либо неадекватное научение? Может быть, через особенности объектных отношений в раннем возрасте или как-нибудь в этом роде?

Я думаю, такая модель возможна. Наверное, при желании можно объяснить возникновение пустых усилий через какие-нибудь сложные, неадекватные способы детско-родительской коммуникации. Возможно, в этой модели важную роль играли бы какие-нибудь «двойные связки» вроде бейтсоновских. Я думаю, тут есть большое поле для теоретического творчества. Возможно также, что на основе построенной психологической модели можно сформировать и специальные терапевтические процедуры. Почему бы им не быть эффективными? Было бы интересно, если бы кто-нибудь из психотерапевтов–психологов занялся бы этой темой. Я за нее не взялся бы, мне трудно мыслить психологически, то есть объяснять возникновение проблем через неадекватный опыт. Лично мне легче держаться за биологию: если не за нейромедиаторы, то по крайней мере, за инстинкты, врожденные программы поведения. Но естественно, возможно и нужно думать и по–другому. И находить таким образом что-то чрезвычайно важное.

Вообще, это все – всего лишь модели. То, что не подлежит сомнению – это то, что пустое усилие существует как феномен психической жизни (как больной, так и здоровой). Как объяснять его – не так важно. Важно, чтобы это теоретическое объяснение помогало справляться с ним практически и уменьшало бы таким образом человеческое страдание.

Лекция 14. Долгосрочная терапия пустого усилия. Показания. Систематическое применение МИВ. Искусственные пустые усилия. Вдохновение и созерцание.

Говоря «долгосрочная терапия пустого усилия», мы не имеем в виду каких-то жестких временных ограничений. Мы говорим здесь о тех случаях, когда мы работаем не только с одной конкретной непродуктивной эмоциональной реакцией пациента, не только с одной локальной проблемой, но охватываем существенно большую часть его переживаний. То есть, мы исследуем многие стороны его душевной личности на наличие в них пустых усилий. Идеальная цель долгосрочной ТПУ (понятно, на 100% недостижимая) – избавить пациента от пустых усилий вообще. Цель реальная – научить пациента самостоятельно обнаруживать и купировать возникающие пустые усилия, и добиться того, чтобы последние стали играть значительно меньшую роль в его душевной жизни. В результате нашей работы пациент должен научиться чувствовать «запах» пустого усилия и, соответственно, вовремя его замечать и дезактивировать, по возможности «на автомате», уже подсознательным образом. Главную скрипку здесь играет методика инверсии возможностей. Как вспомогательные приемы подключаются техники экспозиции и mindfulnеss. Последние здесь также получают «идеологическое» обоснование исходя из представлений о пустых усилиях.

Долгосрочная терапия пустого усилия может оказаться весьма полезной и даже необходимой в следующих случаях:

1) Вы применяете более «глубинную» терапию (психо или фармако), но эффекта от нее ожидаете не скоро. Тогда, в этот период, когда ваши более глубинные воздействия накапливаются, пациент будет нуждаться пускай в более «поверхностной», но ощутимой помощи–обезболивании.

2) Вы предполагаете (или обнаруживаете), что более глубинные методы терапии в данном случае работать не будут. Например, речь идет о резистентных к фармакотерапии эндогенных депрессиях или деперсонализации. Или, например, вы видите, что проблемы с адаптацией у пациента связаны прежде всего с его врожденными психофизиологическими особенностями, а не с формированием тех или иных неадаптивных установок, возникающих благодаря травматическому опыту.

3) Пациент по каким-то причинам отказывается от психофармакотерапии или глубокого психологического анализа.

4) Вы сами не верите в глубинное психотерапевтическое лечение и (или) считаете устойчивое душевное равновесие пациента вполне адекватной и самодостаточной целью терапии.

Клинико-психопатологические показания к долгосрочной терапии пустого усилия весьма разнообразны: это любые состояния, имеющие пустые усилия в своей структуре. Это расстройства личности (психопатии) с ригидно-тревожными свойствами и тревожно–депрессивными реакциями, и эндогенные депрессии невротического уровня с отчетливыми реактивными переживаниями в своей структуре. Это могут быть и многие пациенты с изолированными фобиями, другими навязчивыми и ипохондрическими симптомами, в структуре которых имеются тревожно – депрессивные переживания. Во всех этих случаях пациент будет нуждаться в навыках эффективного душевного обезболивания. Конечно, необходимое условие долгосрочной ТПУ – согласие пациента с общей терапевтической идеологией нашего подхода, готовность искать у себя и развенчивать пустые усилия.

По МКБ–10 наши пациенты могут кодифицироваться по-разному: избегающее, зависимое, эмоционально–неустойчивое, смешанные расстройства личности, депрессивные эпизоды и реккурентное депрессивное расстройство, циклотимия, дистимия, генерализованное тревожное расстройство, смешанное тревожное и депрессивное расстройство, расстройства адаптации, специфические фобии, агорафобия, социальная фобия, деперсонализационное расстройство, соматоформное болевое расстройство и др.

Сделаем тут короткое отступление, чтобы вписать ТПУ в контекст известных психотерапевтических подходов. Понятно, думаю, что легче всего соотнести то, чем мы с вами здесь занимаемся с когнитивной терапией, – мы так или иначе уже говорили об этом. Чуть подробнее теперь, хоть и тоже в достаточно общих чертах… Вы знаете, что сейчас принято говорить о трех волнах когнитивной терапии. Первая волна – это поведенческие тренировки (экспозиция, систематическая десенсибилизация, прогрессивная релаксация и др.). Вторая – собственно когнитивная терапия (прежде всего, терапия А. Бека и Рационально-Эмоционально-Поведенческая терапия А. Эллиса). Если первые две волны направлены на активное изменение неадекватного поведения или автоматических мыслей и глубинных установок, то есть на активное когнитивное переструктурирование и устранение симптомов и прочих дисфункциональных паттернов мышления и чувствования, то третья волна (метакогнитивная терапия, терапия принятием и приверженностью – ACT, когнитивная терапия, базирующаяся на медитации, медитативная редукция стресса и др.) ориентирована скорее на принятие своих негативных переживаний. Во всяком случае, речь здесь идет о работе с реакциями на переживания и симптомы, а не с самими переживаниями симптомами. В АСT вообще говорят о принятии страдания – там настоятельно подчеркивается, что страдания являются необходимой и естественной частью жизни.

Если как-то соотносить наш подход с этими координатами, то, наверное, следует сказать, что в нем есть черты и 2-й и 3-й волны.

Мы тоже помогаем нашим пациентам принять то, что есть, принять необходимое страдание, и работаем мы не с непосредственными реакциями и симптомами, а с реакциями на реакции и с реакциями на симптомы. В этом есть несомненная общность с подходом третьей волны. То, на что мы не пытаемся влиять, то есть то, что существует с необходимостью и не подлежит психотерапевтическому изменению – это естественные негативные эмоции, связанные с существованием как таковым, являющиеся непосредственным отражением реальности. Это и аутохтонные психопатологические симптомы, являющиеся непосредственным выражением патофизиологических процессов. Примирение пациента с этими проявлениями, принятие этого дискомфорта и изменение отношения к нему, безусловно, происходит в результате нашего терапевтического вмешательства.

Но, если в третьей волне «принятие» достигается, прежде всего, с помощью техник созерцания, медитации осознанности, различных модификаций экспозиции и mindfulness, то в нашем подходе главную скрипку в достижении принятия играет достаточно жесткое когнитивное переструктурирование, причем в конкретном виде – в виде методики инверсии возможностей. Последняя является именно когнитивным переструктурированием, быть может, специфической его разновидностью, обладающей своим концептуальным аппаратом, но тем не менее это очевидная, энергетически насыщенная и бескомпромиссная конфронтация со специфическими и конкретными неадекватными когнитивными установками пациента – с его убежденностью произвольно управлять собственными мыслями и чувствами. И, хотя ориентируется она не столько на чистую логику и строит основные свои аргументы скорее на чувственном сравнении переживаний, заканчивается это психотерапевтическое вмешательство четкой сменой установок, очевидной инверсией убеждений. Это вмешательство является здесь основным. И в этом аспекте наш подход больше напоминает вторую волну и очень близок к РЭПТ. «Принятие» и изменение отношения к симптомам в нашем подходе достигается, но является как бы побочным эффектом изменения убеждений – изменения понимания своих настоящих возможностей. В результате применения МИВ пациент как бы «вываливается» в принятие, в созерцательную установку, у него как бы не остается другого пути, кроме принятия. Приемы mindfullness активно применяются в долгосрочной ТПУ, но они, наряду с другими методами, играют вторичную роль, они носят «обслуживающий» характер. В центре остается методика инверсии возможностей, поиск, анализ и терапевтическое развенчание пустых усилий.

Наша цель (и цель, декларируемая пациенту) – очевидное уменьшение страдания, обезболивание, посредством устранения пустых усилий. Как мы уже отмечали, дискомфорт связанный с пустым усилием зачастую занимает гораздо больший удельный вес в общем страдании пациента, чем сам симптом как таковой или естественная негативная эмоция. И устранение пустого усилия из переживаний часто уменьшает страдание в разы. Пустые усилия ведут к дополнительному страданию, страданию ненужному, и в каком-то смысле к незаконному. Мы разделяем таким образом страдание, которое можно и нужно принять просто потому, что с ним ничего нельзя сделать, и страдание лишнее, от которого можно освободиться. Или, по крайней мере, освобождаться снова и снова. Долгосрочная ТПУ – это движение к избавлению от лишнего страдания, к жизни без ненужной суетливости, без чрезмерного напряжения, без хождения туда, не знаю куда.

Если посмотреть на переживаемую при пустом усилии возможность руководить собственными душевными движениями как на иллюзию, вплетенную в саму ткань человеческого сознания, причем, иллюзию, приносящую страдание, то можно увидеть определенное созвучие между ТПУ и теми практиками, которые называют «восточными путями освобождения». ТПУ – это тоже путь освобождения от вызывающих страдание иллюзий, но путь, совместимый со строгим естественнонаучным воззрением и, можно сказать, прямо из такого воззрения вытекающий.

Итак, долгосрочная терапия пустого усилия представляет собой постоянное и систематическое применение МИВ, аранжированное различными вспомогательными приемами, к тем переживаниям пациента, которые связаны с пустыми усилиями.

Вспомогательными, дополнительными приемами долгосрочной ТПУ являются следующие инструменты: 1) искусственное создание переживания пустого усилия; 2) стимуляция состояний, исключающих пустые усилия; 3) обсуждение различных мировоззрений с точки зрения их совместимости с пустыми усилиями; 4) изучение собственных характерологических особенностей и психопатологических симптомов; 5) изучение роли пустых усилий в индивидуальной истории.

Мы обсудим каждый из этих моментов. Но сначала я хотел бы оговорить, что по возможности, долгосрочная ТПУ должна проводиться не только в индивидуальном формате, но и в групповом. Во всяком случае, это очень желательно. Групповой момент здесь трудно переоценить. Мало прочувствовать и регулярно проходить процедуру МИВ только на себе. Пациенту необходимо видеть, как не только он, но и другие люди вязнут в пустых усилиях, попадая в капкан, расставляемой верой в прямой волевой самоконтроль. И ему необходимо видеть, как другие освобождаются от пустого усилия, как в процессе этого освобождения они возвращаются в собственную спонтанность и обретают полноту существования. Это позволяет увидеть собственные проблемы не как эксклюзивный личный кошмар, а всего лишь как разновидность общечеловеческих «заморочек», вариацию на тему общечеловеческой «беды», к тому же достаточно легко устранимой (по крайней мере, на время). Это резко увеличивает мотивацию к собственному росту в терапии.

И еще один момент. Очень желательно, если возможно, конечно, в том случае, если у пациента есть и реакции и аутохтонные симптомы, сначала как следует поработать с реакциями, а к симптомам переходить во вторую очередь. То есть сначала поработать с пустыми усилиями 1 типа, а потом уже подходить к пустым усилиям 2 типа. Замечено на большом числе наблюдений, что работа с симптомами при соблюдении этого условия идет гораздо легче. На материале собственных реакций пациенту гораздо легче разобраться в механизмах возникновения и закрепления пустого усилия и его устранения. После работы с собственными реакциями разглядеть пустые усилия 2 типа, пустые усилия в переживаниях, связанных с аутохтонными симптомами, проще. Соответственно, проще и устранять их.

Начнем с систематического применения МИВ. Это сердцевина долгосрочной ТПУ, ее «мотор». Наша первая задача – применить МИВ к возможно большему числу переживаний пациента. Пациент для этого должен поставлять материал для терапевтического анализа. Вначале с этим обычно не бывает проблем – субъективно–избыточные эмоциональные реакции по разным поводам возникают часто. И нужно только попросить пациента их отмечать и записывать, чтобы потом приносить на терапевтические сессии.

Поначалу, естественно, МИВ осуществляется терапевтом, но позже пациент учится самостоятельному ее применению. Самостоятельно применять МИВ лучше сначала на бумаге, пользуясь привычной для когнитивной терапии стратегией заполнения колонок. Здесь она будет выглядеть, например, следующим образом.

В первой колонке пациент измеряет избыточность своего эмоционального напряжения. Во второй – формулирует пустое усилие и измеряет веру в возможность его осуществления. В третьей колонке заранее заготовлен один из шести инструментов дискуссии. Пациент просто применяет его к своему переживанию. В четвертой колонке опять оценивает веру в возможность реализовать пустое усилие (после применения инструмента). В пятой колонке пациент вновь измеряет избыточность напряжения. Если необходимо, то пациент, таким образом, проходит через все шесть инструментов дискуссии.

Как и в обычной когнитивной терапии, такие самостоятельные опыты разбираются на терапевтических сессиях. Там изучаются причины неудач, проводится работа над ошибками. Обязательно нужно ориентировать пациента на то, что первые несколько самостоятельных опытов могут оказаться неудачными – и это нормально. Типичные ошибки здесь, как и в других случаях работы с колонками – нечеткое понимание аргументов (в данном случае, приемов) и неаккуратное обращение с цифрами. В каждой колонке, на каждой строчке обязательно должна быть цифра–измеритель. При всей условности измерения внутренних переживаний в цифрах, этот момент необходим. Цифры – это что-то конкретное для пациента, то, на что можно опереться, то, что дает определенность (или, скорее, отражает, объективирует, опредмечивает переживаемую определенность).

Обучение заполнению колонок можно сравнить с обучением езде на велосипеде. Сначала наши действия при этом требуют напряжения и контроля, потом «ставятся на автомат». Пациент сначала вынужден заполнять колонки на бумаге, и это требует немалого труда, потом заполнение на бумаге проходит легче и легче, далее оказывается возможным уже все эти операции проделывать в уме, только воображая колонки. И, наконец, не требуется уже и самой «операции» – сам факт определения субъективно – избыточной эмоции уже автоматически и сам собою влечет за собой опознание пустого усилия и его устранение. Последнее, разумеется в идеале, но именно к этому идеалу нужно стремиться в долгосрочной ТПУ.

Если вы и ваш пациент хорошо работаете, достаточно быстро может прийти время, когда все насущные, актуальные ситуации проработаны и становится вроде бы нечего анализировать. Хотя пациент при этом еще не чувствует стойкого увеличения легкости и спонтанности собственного бытия, и вообще еще не чувствует себя уверенно и твердо. На этом, конечно, не стоит останавливаться.

Пациента тогда следует ориентировать на скрупулезный поиск в своих переживаниях даже спонтанно неосознаваемых субъективно–избыточных эмоциональных реакций или шире – субъективно–избыточного эмоционального напряжения. Здесь можно предложить мониторинг вроде следующего.

Пациенту предлагается каждый час (или полчаса, временной интервал определяется индивидуально) оценивать свои эмоции в дневнике и отмечать наличие избыточного напряжения и текущую ситуацию.

Если возможно, то сразу, или в конце дня отмеченные моменты избыточного напряжения вспоминаются и анализируются. Это важный этап работы – научиться отслеживать даже незначительные, «фоновые» пустые усилия и, если не устранять, то по крайней мере, исследовать их, тем самым осуществляя их профилактику.

Скрытые пустые усилия можно искать и при помощи проективных методик. Просим пациента составить историю по предложенным картинкам и таким образом «натыкаемся» на привычное пустое усилие.

Когда МИВ проводится в группе, важно, чтобы в процедуре участвовало как можно больше пациентов. К группе целесообразно обращаться, по крайней мере, на следующих этапах.

На этапе поиска требований к себе можно попросить членов группы, наблюдающих анализ, предложить свои варианты предполагаемых долженствований проходящего процедуру пациента. В этот момент обычно возникает много разных и порой взаимоисключающих версий. По сути такой «мозговой штурм» для каждого участника представляет собой проективную методику – обычно каждый высказывает то долженствование, которое ближе ему самому и, которое он сам мог бы испытывать в подобной ситуации. Здесь появляется возможность для самовыражения и для самоизучения (ниже мы скажем еще о важности этих вещей). Анализируемый пациент слышит созвучные и несозвучные ему предположения и выбирает из них, а это тоже момент переживания самоидентичности. Пациенту уже легче от того, что кто-то из присутствующих понимает его (а значит, тоже способен «влипнуть» в подобную ситуацию). Право окончательного выбора верной версии, естественно, остается за ним, за тем, кто непосредственно переживает. И когда он выбирает подходящую ему версию, участники приведшие неверные версии, получают возможность столкнуться с тем, что транзитивизм часто приводит нас к неверным выводам. Все эти моменты, таким образом, полезны для всех.

Когда пустое усилие найдено и сформулировано, опять можно привлечь «помощь зала». Понятно, что для анализируемого пациента найденное стремление (например, «я могу здесь и сейчас постараться и найти нужные слова») на этом этапе еще не осознается как 100% пустое, для него это попытка пока что является только кандидатом на пустое усилие. И мы можем обратиться к группе с вопросами: «Кто считает, что это пустое усилие?», «Кто сомневается в этом?». Обычно, для большинства присутствующих ясно, что речь идет именно о пустом усилии, и терапевт получает поддержку с их стороны в интеллектуальной части дискуссии, а анализируемый пациент уже не ощущает свою неспособность реализовать свою задачу, как беспрецедентно позорную. Если часть присутствующих сомневаются также, как и анализируемый пациент, они вовлекаются в дальнейшую дискуссию на стороне пациента. В любом случае процесс принимает более динамичный, живой, многогранный, интересный и нешаблонный характер и становится значительно более полезным для всех участников.

И, наконец, групповое обсуждение можно подключить в конце, уже после развенчания пустого усилия и достижения инсайта, предлагая участникам группы высказаться на предмет того, кому близко или не близко только что разобранное пустое усилие, кто мог бы, а кто не мог бы оказаться в похожей ситуации.

Переходим теперь к вспомогательным приемам.

1) Искусственное создание переживания пустого усилия.

Хорошо, если пациент время от времени (желательно по несколько раз в день) будет специально (намеренно, но зато сознательно) испытывать переживание пустого усилия. В качестве таких упражнений используется пятый инструмент дискуссии в МИВ. То есть мы просим пациента время от времени погружаться в решение коана; ходить туда, не знаю куда; изменять восприятие цвета; каким-нибудь другим образом посредством усилия воли решать заведомо нерешаемые задачи. То есть искусственно заставлять себя пытаться совершать невозможное. Это необходимо для того, чтобы пациент не терял «вкуса» пустого усилия, помнил все время ощущение «пойди туда, не знаю куда» и мог легко противопоставлять его другим своим переживаниям. И, соответственно, получал бы возможность конфронтировать с ним.

2) Стимуляция состояний, несовместимых с пустыми усилиями.

По контрасту с предыдущем приемом нужно обращать внимание пациента на те его состояния, где пустые усилия заведомо отсутствуют. В рабочем порядке мы называем такие моменты переживаниями спонтанности (потому, что то, что в них происходит, ощущается как происходящее само по себе). Эти переживания можно разделить на две группы (как всегда и во всем резких границ между ними не существует).

Первая группа – это состояния вдохновения в широком смысле: вдохновение при создании творческих произведений, вдохновение влюбленности, вдохновение борьбы и азарта, вдохновение спортивной игры, вдохновение танца и т.д. Так широко понимаемое вдохновение, это, по–видимому, те состояния, которые Читесмихаи называет оптимальным переживанием.

Нужно активно поощрять пациента почаще бывать в таких состояниях. Если есть возможности, то для этого ставить себя в условия, где возникает вдохновение, или вспоминать его. Важно помогать пациенту отмечать важные особенности «оптимального переживания»: с одной стороны, в нем совершается важная, часто глубинная, неоспоримо–сложная и энергетически затратная работа. С другой стороны, это работа не требует никакого волевого контроля, во всяком случае, напряжения по поводу такого контроля, и в этом смысле совершается без усилий, происходит как бы сама собой.

Приведем пример такого переживания, хорошо описанного нашим пациентом. Этот человек был поставлен в ситуацию выбора без выбора, ситуацию, в которой к тому же задевались святые для него чувства. Будучи начальником отдела на крупном предприятии, он был поставлен руководством в ситуацию жесткой конкуренции с главой соседнего подразделения. Кто-то из них должен был доказать свое право на существование, свою полезность фирме, и по результатам этой борьбы, руководство собиралось один из отделов закрыть. Пациент наш никак не мог отказаться от этой борьбы, поскольку на тот момент никак не мог позволить себе уйти с работы, и к тому же, считал политику, которую сам проводил в своем отделе «своим детищем» и «делом своей жизни». Вот как он описывает свои переживания: «Во время этого противостояния я удивлялся самому себе. У меня не было обычной и привычной для меня тревоги и колебаний. Я чувствовал абсолютную покорность судьбе, но это никак не мешало мне действовать. Внутреннее принятие любого исхода никак не мешало тем сложным активным действиям, которые я тогда предпринимал. Я чувствовал, что просто не могу поступать по–другому, что в этой ситуации у меня не может быть выбора и это странным образом придавало мне сил. Человек мирный и где-то даже трусливый, я вел себя весьма отважно и даже агрессивно, что, кстати, весьма удивляло моего визави. Я видел, что и он не может вести себя по-другому, то есть получалось, что мы оба подчинялись чему-то неодолимому, вроде судьбы. Мне не было тревожно, потому что я ощущал за спиной эту судьбу. И он, наверное, чувствовал нечто подобное. В то же время мы не были марионетками, мы играли активные роли. Мы как бы подчинялись логике танца, который танцевали. И у меня было чувство полета и включенности в мир, и законности моего существования независимо от исхода событий. Это был один из самых настоящих моментов в моей жизни».

В терапевтической работе можно вдохновлять пациента, используя для этого, например, приемы из ТТСБ. Например, такой простой, но очень действенный прием. Показываем пациентам (лучше в группе) серию слайдов. На слайдах – фотографии или картины, или любой другой ряд объектов, объединенных одной темой. Например, серия пейзажей, серия цветов, серия лиц, серия марок автомобилей и т.д. Просим пациентов выбрать из серии один слайд, который отзовется в душе созвучием, затронет какие-то важные струны внутри. При этом просим пациента просто прислушиваться к выбору души или подсознания и не вмешиваться рассудком в это прислушивание.

Затем, когда этот выбор произойдет нужно будет рассказать об испытанном переживании в «своих собственных», неповторимых, нешаблонных словах. То есть нельзя, например, сказать про выбранный пейзаж «Мне нравится этот слайд, потому что здесь много света и красивые цвета.» Такое высказывание не подходит, поскольку как раз является шаблонным в том смысле, что таким образом могли бы высказаться многие. Пациенту нужно найти свои собственные, индивидуально–неповторимые слова, поскольку именно такое «высвечивание собственной индивидуальности» запускает творческие переживания, связанные с ощущением вдохновения. И здесь мы тоже просим пациента дать этому высказыванию родиться самому, не вмешиваться в процесс его формирования, а просто прислушиваться к тому, что само возникает в душе. И опять же, нужно заострить внимание пациента на том, что серьезная работа может происходить и происходит без натужных усилий воли.

Вот самоотчет пациента о таком, терапевтически созданном вдохновении: «Я помню, что по мере того, как я все глубже (по вашей просьбе) «брал слайды в душу», мне все яснее становился мой выбор и в то же время я чувствовал, что выбирает не мое сознательное «я», с которым я привык отождествлять свою волю, и которое я считал руководителем своей активности, я чувствовал, что выбор идет из глубин, о которых я мало, что знал. К тому же я ощущал, что этот выбор попросту не может быть другим, настолько властны были эти глубины. Выбор этот совершался сам собой и в то же время был моим собственным. Силы, которые его осуществляли, не были мне чуждыми или противными моей воле. Выражаясь поэтически и парадоксально, можно сказать, что выбирал я. Но выбирал сердцем, которому не прикажешь!»

В состоянии вдохновения присутствует ощущение активной деятельности без усилий, ощущение «нахождения в потоке», когда «я» воспринимается не как «своенравный дирижер», а по выражению А.Уоттса, является скорее «процессом среди процессов», когда «рушится преграда между эго и миром» и субъективная внутренняя жизнь воспринимается «неотделимо от всего остального – от всей совокупности переживаний в потоке природных событий».

Такой выбор между созвучным себе и несозвучным может осуществляться где угодно, не обязательно исключительно на терапевтическом занятии. Вот еще простой пример такого упражнения. Просим пациента внимательно разглядывать объекты вокруг себя там, где он находится (в транспорте, на улице, на рабочем месте и т.д.). Пациенту нужно при этом представить, что он может создать себе свой мир, свою среду обитания, мир, где ему будет хорошо, где ничто не будет колоть душу. Но создать такой мир он может только из вещей и явлений этого мира. То есть он должен устроить отбор, выбрать из вещей этого мира те, которые можно забрать с собой, то есть те, которые созвучны. И фильтр должен быть строгим – только немногие вещи отсюда можно взять. Из всех понравившихся вещей нужно еще выбирать… Выбирать нужно при этом не головой, нужно только задавать вопросы собственной глубине и предоставлять возможность выбирать сердцу, своей внутренней спонтанности. Такой простой прием тоже часто позволяет испытать состояние вдохновения – ощутить себя по-настоящему на своей волне.

Повторимся: вызывая различными способами переживания вдохновения, мы даем пациенту возможность почувствовать вдохновение как альтернативу состоянию пустого усилия. И наглядно показываем, что для глубинной внутренней работы вовсе не нужно совершать насилие над собой. Очень важно дать пациенту возможность прочувствовать этот момент. Прочувствовать, как энергетически очень насыщенная работа, работа очень точная и сложная, осуществляется спонтанно, без насильственного управления. Более того, управление, контроль только вредит ей.

Состояния вдохновения связаны с очевидной активностью, внутренним или внешним продуктивным действием. Но существуют и переживания спонтанности с активностью (во всяком случае, очевидной) не связанные. Это переживания «внутренней тишины», «мира в душе», переживания непосредственной радости бытия, то есть радости бытия, как такового, переживания «покоя в сердце». Состояния завороженности простотой и тишиной, когда что-то вроде бы вполне обыденное воспринимается неожиданно «одухотворенным» образом. Состояния, когда сознание спонтанно «отзеркаливает» мир, не вмешиваясь в него, не цепляясь ни за что. Все эти переживания можно назвать состояниями созерцания. Суть их практически невозможно выразить в обычных словах. Поэтому их легче проиллюстрировать стихами. Лучше всего, наверное, японскими хокку.

Вот, например, трехстишия Басе иллюстрирующие это переживание:

Какое блаженство!

Прохладное поле зеленого риса…

Воды журчание…

Или:

Майские дожди.

Что это? Лопнул на бочке обод?

Звук неясный ночной…

Или:

Луна или утренний снег…

Любуясь прекрасным, я жил как хотел.

Вот так и кончаю год.

Вот стихотворения З. Миркиной, тоже про такое состояние:

Есть тишина, которая сама

в нас действует. И ничего не надо

нам, кроме слуха четкого и взгляда.

Лишь только умаление ума

и разрастанье сердца. Мир впервые

рождается и входит в грудь одну.

У ног Христа сидела так Мария,

чтоб слушать не слова, а тишину.

И вот два стихотворения В.Ходасевича про то же:

В городе ночью

Тишина слагается

Из собачьего лая,

Запаха мокрых листьев

И далёкого лязга товарных вагонов.

Поздно. Моя дочурка спит,

Положив головку на скатерть

Возле остывшего самовара.

Бедная девочка! У неё нет матери.

Пора бы взять её на руки

И отнести в постель,

Но я не двигаюсь,

Даже не курю,

Чтобы не испортить тишину, –

А ещё потому,

Что я стихотворец.

Это значит, что в сущности

У меня нет ни самовара, ни дочери,

Есть только большое недоумение,

Которое называется: «мир».

И мир отнимает у меня всё время.

И:

И снова голос нежный,

И снова тишина,

И гладь равнины снежной

За стёклами окна.

Часы стучат так мерно,

Так ровен плеск стихов.

И счастье снова верно,

И больше нет грехов.

Я бросил их: я дома, –

Не манит путь назад.

Здесь всё душе знакомо…

Я нежно, грустно рад.

Мои неясны грёзы,

Я только тихо нов…

Закат рассыпал розы

По савану снегов.

Эти стихи передают разные и, быть может, в чем-то полярные эмоциональные оттенки. Но для нас важно общее между ними – отсутствие внутренних противоречий. В них нет внутреннего надрыва, наоборот, они пропитаны умиротворенностью. Внутренний диалог в них происходит тихо и гармонично. И отсутствует насильственное вмешательство в собственную душевную жизнь. Это и есть переживания созерцания.

Для терапевтического создания переживаний созерцания–невмешательства, мы используем приемы экспозиции–mindfulness, приемы «неулучшающего восприятия», о которых мы говорили на позапрошлом занятии.

То, что объединяет переживания вдохновения и переживания созерцания, можно назвать эмоциональным равновесием. В первом случае это равновесие в деятельности, подвижное равновесие. Тут, быть может, бушуют эмоции, но ни одна из них не нарушает общей соразмерности. Не превращается в страсть, в том смысле, что не закрывает собой другие душевные содержания. Оркестр душевной жизни воспроизводит множество различных тем и выражается во многих сложных действиях, но играет при этом чрезвычайно стройно, согласованно. Во втором случае это равновесие в покое, подобное, если воспользоваться восточной метафорой, покою океана – последний может волноваться на поверхности, но остается недвижимым в своих глубинах. Для нас важно, что и там и там человек, оставаясь бдительным, сознательным, бодрствующим, тем не менее не вмешивается в собственные душевные процессы.

Как мы уже говорили, вдохновение и созерцание – невмешательство, по видимому, не являются строго отграниченными друг от друга состояниями. Думаю, можно говорить о том, что вдохновение – это созерцание в деятельности, среди активности. А созерцание – это вдохновение в покое, пассивное вдохновение. И есть, конечно, состояния, которые не отнесешь ни к тому, ни к другому полюсу, где есть черты и того и другого. Как, например, в стихотворении Пушкина «Мечтатель».

МЕЧТАТЕЛЬ

По небу крадется луна,

На холме тьма седеет,

На воды пала тишина.

С долины ветер веет,

Молчит певица вешних дней

В пустыне темной рощи,

Стада почили средь полей,

И тих полет полнощи;

И мирный неги уголок

Ночь сумраком одела,

В камине гаснет огонек,

И свечка нагорела;

Стоит богов домашних лик

В кивоте небогатом,

И бледный теплится ночник

Пред глиняным Пенатом.

Главою на руку склонен,

В забвении глубоком,

Я в сладки думы погружен

На ложе одиноком;

С волшебной ночи темнотой,

При месячном сияньи,

Слетают резвою толпой

Крылатые мечтаньи,

И тихой, тихой льется глас;

Дрожат златые струны.

В глухой, безмолвный мрака час

Поет мечтатель юный;

Исполнен тайною тоской,

Молчаньем вдохновенный,

Летает резвою рукой

На лире оживленной.

Блажен, кто в низкой свой шалаш

В мольбах не просит Счастья!

Ему Зевес надежный страж

От грозного ненастья;

На маках лени, в тихой час,

Он сладко засыпает,

И бранных труб ужасный глас

Его не пробуждает.

Пускай, ударя в звучный щит

И с видом дерзновенным,

Мне Слава издали грозит

Перстом окровавленным,

И бранны вьются знамена,

И пышет бой кровавый —

Прелестна сердцу тишина;

Нейду, нейду за Славой.

Нашел в глуши я мирный кров

И дни веду смиренно;

Дана мне лира от богов,

Поэту дар бесценный;

И Муза верная со мной:

Хвала тебе, богиня!

Тобою красен домик мой

И дикая пустыня.

На слабом утре дней златых

Певца ты осенила,

Венком из миртов молодых

Чело его покрыла,

И, горним светом озарясь,

Влетала в скромну келью

И чуть дышала, преклонясь

Над детской колыбелью.

О, будь мне спутницей младой

До самых врат могилы!

Летай с мечтаньем надо мной,

Расправя легки крылы;

Гоните мрачную печаль,

Пленяйте ум… обманом,

И милой жизни светлу даль

Кажите за туманом!

И тих мой будет поздний час;

И смерти добрый гений

Шепнет, у двери постучась:

«Пора в жилище теней!..»

Так в зимний вечер сладкой сон

Приходит в мирны сени,

Венчанный маком, и склонен

На посох томной лени…

В повести Э.Хэмингуэя «Старик и море» тоже вдохновение неотделимо от созерцания. Старый рыбак переживает, казалось бы, настоящую драму: он сначала путем огромного труда и напряжения ловит огромную рыбу, а потом стихия и случай отнимают у него эту добычу, несмотря на все его яростное сопротивление. Старик совершает огромную работу и наряду со взлетами надежды и счастья испытывает массу негативных переживаний–фрустраций, но нигде в повести нет и намека на то, что он пытается как-то насиловать собственные мысли и чувства. Наоборот, он все время находится в потоке происходящего, он «движется вместе с вещами», и его активная борьба – это никак не борьба со своими переживаниями. Последним он позволяет быть, как бы болезненны они не были и борется он исключительно со стихией, принимая при этом свои ограничения и никак не восставая против них. Он никак не вмешивается в то, что происходит внутри него. Он полностью доверяет себе в том смысле, что не пытается себя контролировать, в том смысле, что знает, что и без всякого самоконтроля выложится на все сто процентов. Отсюда и светлое смирение при неудаче…

Существует, по-видимому, континуум между состояниями спонтанности и состоянием пустого усилия, континуум, на котором существуют переходные переживания. И в реальной жизни человек может находиться ближе к состоянию пустого усилия или ближе к состоянию вдохновения–созерцания. Стало быть, цель долгосрочной терапии пустого усилия можно сформулировать и таким образом: добиться того, чтобы человек как можно больше времени проводил бы во вдохновении и (или) созерцании–невмешательстве и как можно меньше времени вне этих состояний. Это позитивная цель терапии, в то время как «избавиться от пустых усилий» – это негативная цель. Хотя пациенты чаще приходят с желанием убрать что-то плохое, а не приобрести что-то хорошее, на деле всегда легче стремится к чему-то, а не избавляться от чего-то – это общее правило в психотерапии.

Нужно сказать, что если внимательно присмотреться к состоянию пациента непосредственно после удачного проведения МИВ, сразу после того, как человек испытал инсайт–освобождение, то можно заметить, что он «выпадает» либо в переживание вдохновения, либо в переживание созерцания. Первое происходит в основном при работе с СИЭР, в тех случаях, когда травмирующая ситуация в принципе имеет решение. И тогда, мы говорили, это решение всплывает откуда ни возьмись и само собой. Тут возможна активность, возможны конкретные действия и вдохновение возникает как внутренняя готовность к этим действием, как их предвосхищение, как их ментальная подготовка. Второе – состояние созерцания – возникает тогда, когда ситуация технического решения не имеет (частный пример – резистентный психопатологический симптом). Тогда возникает смирение с обстоятельствами, принятие их и того, что с ними связано. Это обычно наглядно видно.

На этом этапе терапии, вообще, можно и нужно применять к различным симптомам и переживаниям пациента любые приемы mindfulness (и экспозиции), смело заимствуя их из других терапевтических систем и духовных практик (ACT, MCT, CTBM, гештальттерапии, дзен, дзогчен, адвайта–веданты и т.д.). Это не будет бессистемной эклектикой, если мы будем объяснять пациенту эффективность и полезность этих приемов через косвенное устранение пустых усилий, тогда мы будем оставаться в рамках нашей изначальной терапевтической парадигмы.

Так, например, мы можем назначить пациенту с обсессивно–компульсивными симптомами или паническими атаками экспозицию или отстраненное созерцание собственных симптомов. Но мы обоснуем для пациента лечебные механизмы предлагаемой методики не через угашение неправильных условных рефлексов, как в бихевиоральной терапии. Не через «принятие», «разъединение», «переживание «Я» как контекста», «выключение mind–машины» или «переживание контакта с настоящем моментом» как в ACT или CTBM. И не через «прерывание неадаптивного когнитивного стиля», как в MCT. Мы будем действовать со своей колокольни – объясним пациенту, что при помощи этих процедур он поставит в себя в ситуацию, предполагающую переживание симптома и в тоже время исключающую борьбу с ним в виде пустого усилия. Он сможет таким образом узнать, что есть его симптом без «наслоившихся» на него пустых усилий. И увидеть, что сам по себе он не столь страшен и неприемлем. И именно через устранение пустых усилий может прийти принятие симптома «как такового».

Мы можем посоветовать процедуру mindfulness пациенту с СИЭР, с негативными пустыми усилиями 1-го типа (здесь, кстати, эти приемы бывают весьма эффективны и симптоматически могут заменять МИВ, в отличии от СИЭР с ПУ 1-го типа, где мы не наблюдали эффекта от созерцательных практик). Мы, например, можем сказать так: «Сосредоточьте внимание на звуках, которые слышите. Слушайте шум за окном, слушайте тиканье часов, слушайте тишину, присутствующую между этими звуками. И наряду с этими звуками, поместите в сознание, травмирующее вас переживание. И подержите его там, в своем сознании, среди звуков и тишины, осторожно подержите, не нарушая его». И опять же эффект от этой процедуры мы объясним через то, что сами инструкции, сам дизайн такого наблюдения делает невозможными пустые усилия по подавлению переживания. Невозможно сосредоточивать внимание одновременно на нескольких объектах и еще к тому же производить пустые усилия, на это просто энергии не хватит. Следовательно, возникает возможность пережить неприятную эмоциональную реакцию без «налипшего» на нее пустого усилия, то есть ощутить естественную негативную эмоцию как таковую. И тогда опять же, как следствие, возникает принятие.

Конечно, и настоящая систематическая «медитация осознанности», випассана создает условия для невмешательства в собственные душевные процессы и помогает учиться жить без пустых усилий, воспринимать себя и жизнь такими, какие они есть. Поэтому такие систематические занятия, если пациент к ним склонен, естественно, всячески приветствуются. Хотя, прямо скажем, среди наших пациентов очень мало тех, кто способен на длительную, последовательную, ежедневную медитативную практику.

Нужно добавить, что окно в «мир без пустых усилий» открывают и различные релаксационно-гипнотические сеансы в тех случаях, когда мы не добиваемся сна, а напротив, просим человека во время полной телесной расслабленности оставаться в ясном сознании. Тут тоже возникают состояния созерцания. При сформированной, легко возникающей и глубокой релаксации пустые усилия (даже фоновые) уходят, и, оставаясь в ясном сознании, можно прочувствовать какого это – быть без пустых усилий. Это опять же задает пациенту конкретно–прочувствованные ориентиры. Поэтому релаксационная терапия в любых ее видах является существенным подспорьем в долгосрочной терапии пустого усилия.

Лекция 15. Долгосрочная терапия пустого усилия, продолжение. Роль мировоззрения. Долг и желание. Изучение характеров. Пустые усилия в личной истории. Заключение.

3) Работа с мировоззрением.

Пустые усилия, как мы с вами говорили, связаны с верой в прямой волевой самоконтроль. В краткосрочной ТПУ нам в принципе не требуется отнимать у пациента эту веру или ограничивать ее. Там достаточно дать человеку возможность убедиться, что его прямые самоприказы не работают в конкретной ситуации, в той, с которой связаны его субъективно–избыточные эмоции. В долгосрочной терапии у нас есть задача в профилактических целях именно устранить или существенно ограничить веру в способность прямым усилием воли управлять собственными душевными движениями. Иначе эта установка будет способствовать возникновению новых и новых пустых усилий. Очень желательно от такой убежденности отказаться хотя бы на рациональном уровне. И это – выход уже на мировоззренческий уровень, на уровень личной философии–идеологии. Существуют мировоззренческие системы, личные философии, содержащие в своей структуре предрасположенность к вере в прямой волевой самоконтроль, и системы, веру такую отрицающие. Первые, стало быть, предрасполагают своих адептов к возникновению пустых усилий. Вторые, наоборот, от пустых усилий защищают. Можно поэтому говорить, что кроме генетической предрасположенности к фиксации на пустых усилиях есть еще и «мировоззренческая предрасположенность». Если наш пациент будет жить в системе, предотвращающей пустые усилия на идеологическом уровне, это, естественно, будет способствовать его прогрессу в терапии. С этой точки зрения нас прежде всего интересуют мировоззренческие системы, так или иначе затрагивающие тему «самосовершенствования», тему внутренней трансформации. Нас интересует то, какую роль в таких системах самосовершенствования, в движении к благу, к духовному развитию, или просто к счастью играют прямые волевые самоприказы.

И тут мы находим очень важный момент. Оказывается, что, рассматривая, древние, проверенные временем и традицией религиозные системы с этой точки зрения, мы видим, что здесь внутренняя трансформация, преображение человека осуществляется совсем не благодаря прямому волевому самоконтролю. Призывы к насилию над собственными душевными движениями, самое большее, играют воодушевляющую роль, но отнюдь не являются здесь руководством к действию. Системы эти добиваются своих целей через изменение внешних и внутренних стимулов, действующих на человека, через модификацию когнитивного содержания его переживаний и обстоятельств, в которых они происходят, при помощи разнообразных упражнений и тренировок, посредством внешней активации особых состояний сознания, через обращение к помощи высших сил и т.д. Все это, в свою очередь, требует времени и конкретных, алгоритмизированных действий, то есть работы над собой, которой можно научить, а не пустого напряжения и прямого волевого влияния на свои переживания. Религиозные институты в своих догматических и канонических предпосылках, так или иначе, сдерживают установку на прямой волевой самоконтроль, или, во всяком случае, сильно смягчают ее влияние на душевную (духовную) жизнь. В этом смысле духовные практики несут в себе «противоядия» против попыток совершать пустые усилия. Давайте посмотрим, какое место занимает вера в прямой волевой самоконтроль в православном христианстве и в буддизме.

В православном христианстве способность человека прямо контролировать свои мысли и чувства (в философском и богословском смысле эта способность называется свободой воли) признается. Разумеется, если есть Бог, Который свободен по определению, существо, созданное по Его образу и подобию, тоже должно быть свободно. Но свобода воли здесь покорежена первородным грехом, совсем не велика и «остаточна» по сравнению с той свободой, которой обладал Адам до грехопадения. Подлинная свобода воли возможно только в Боге, от Которого человек в его нынешнем состоянии отпал и, как следствие попал в рабство страстям. Слабость, неполноценность падшей человеческой воли выражается в том, что человек не способен двигаться к Благу, опираясь исключительно на свои силы. Возникшее в V веке учение Пелагия, высказывавшего противоположную точку, зрения было отвергнуто Церковью. Пелагий учил, что человек рождается свободным от первородного греха, с неиспорченной грехом волей и может самостоятельно развиваться нравственно, своими силами двигаться к Добру, опираясь на Христа просто как на моральный пример. Это не православная точка зрения. В православии духовно–нравственное развитие, хотя и требует участия человеческой воли, но возможно только при условии благодатной помощи свыше. Человек может повернуться к Богу или отвернуться от Него, он может быть со–работником Бога, или не быть им, но он не способен духовно возрастать сам по себе, без живой помощи Всевышнего, без стяжания Благодати Святого Духа. «Без Бога мы ничего не можем» – говорят православные. «С Божьей помощью…» – частый ответ христиан на высказывание похвалы или надежды в их адрес. «С Богом!» – обычное христианское напутствие. «Душа и Бог – вот и весь монах» – говорит монастырская присказка. Христианское «умное делание» состоит в распознавании и отсечении греховных помыслов, но отсечение это производиться не только и не просто усилием воли, а с помощью молитвы, то есть путем вхождения в синергийное общение с Творцом. При этом главная добродетель христианина – смирение – требует сведения внутреннего восприятия роли собственных волевых усилий в достижении своих успехов к ничтожной, стремящейся к нулю величине, и, соответственно, восприятия благодатной помощи как незаслуженного дара. Смирение – ясное осознание своих грехов и собственного бессилия в самостоятельной борьбе с ними. Как говорит св. Феофан Затворник: «Преуспеяние в духовной жизни означается все большим и большим сознанием своей негодности». Первая из евангельских заповедей блаженства гласит: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное (Мф. 5,3). Эта «нищета духа» должна, по словам митр. Филарета Московского употребляться на то, «чтобы оставлять надежду на себя и через молитву о помощи переходить к надежде на Бога». Именно потому, что воля человеческая ограничена, каждый человек имеет свою меру в духовной жизни. Старец Силуан Афонский говорит: «Надо понуждать себя на добро, но умеренно, и знать свою меру». Превышение этой меры мешает духовной жизни, а не помогает: «Кто трудится выше силы своей и понуждает себя на излишний труд, у того образуется естественное уныние от бессилия телесного…» (преп. Варсонофий Великий и Иоанн). Поэтому так важно христианину в духовной жизни иметь опытного наставника, способного эту меру определить.

Вот как говорит преподобный Иоанн Кассиан Римлянин:

« … усилия трудящегося без помощи Божией ничего не могут совершить. Ибо земледелец хотя и много трудится над возделыванием земли, но не может ожидать обильного плода, если на обработанную им землю не падет благовременного дождя и не будет благоприятной погоды; случается, что и созревшие уже плоды пропадают от того, что Бог не благословляет трудов земледельца. Итак, как ленивым земледельцам, которые не стараются обрабатывать сохою свою землю, Бог не дает обильного плода, так и трудолюбивым не принесет пользы всенощная забота, если милосердие Божие не будет споспешествовать. Впрочем, человек не должен мечтать, что будто его труды привлекают благодать Божию, и будто потому Бог благословляет его обилием плодов, что он трудится. Чтобы истребить в себе эту гордость, пусть он представит себе, что если бы Бог не укреплял его, то он не мог бы и трудиться, и что если бы милосердие Божие не споспешествовало его действиям, то и желание, и силы его остались бы без действия. И тогда как Бог дает нам силы, здоровье и споспешествует нашим делам, мы должны молить, чтобы небо не было медяным и земля железной, и чтобы не случилось, что оставшееся от гусениц ела саранча, и оставшееся от саранчи ели черви (Иоил. 1, 4). Но земледелец нуждается в помощи Божией не только тогда, когда поля его засеяны, но и когда жатва окончена и плоды собраны в житницу. Из этого видно, что Бог есть начальный виновник не только дел, но и благих помышлений; Он внушает нам и Свою святую волю, и дает силу и удобный случай исполнить то, чего правильно желаем; ибо всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов (Иак. 1, 17). По словам апостола, Он и начинает в нас добродетель, и совершает ее, «дающий же семя сеющему и хлеб в пищу подаст обилие посеянному вами и умножит плоды правды вашей» (2 Кор. 9, 10). А мы должны со смирением покоряться непрестанно влекущей нас благодати…»

Пустые усилия, как мы видели, напротив, всегда связаны с надеждой и упованием исключительно на себя, на свои собственные возможности, представляющиеся неоправданно могучими. С христианской точки зрения, это, таким образом, попытка самоустроения исключительно своими силами, недооценка собственной немощи, результат не–по–мерного возвеличивания собственной падшей воли и, в этом смысле, гордость. Пустые усилия, стало быть, как и все человеческое страдание, в конце концов, с христианской точки зрения есть следствие греха.

Посмотрим теперь на пустые усилия из буддийской мировоззренческой системы. Здесь мы сможем увидеть попытки намеренно управлять своими душевными движениями как следствие «неведения». В буддизме неведение – это то состояние, которое противоположно пробуждению или просветлению. Это то состояние, в котором находятся живые существа, пребывая в сансаре. Пробудившиеся мудрецы или будды покидают это состояние и сансара преображается в нирвану.

Одним из аспектов неведения является представление о том, что в мире якобы существуют отдельные, независимые друг от друга сущности. Человеческое «Я» является как раз такой псевдосущностью, на самом деле не имеющей независимого существования, не обладающей самобытием, и, соответственно, не способной к собственному поведению. И, тем более, к самоконтролю.

Мир для буддиста – это безличный процесс. «Я» существует во взаимозависимости со всем, что есть «вокруг» и «внутри» него. И не существует само по себе, отдельно от всех вещей и явлений. Точно также существует, например, автомобиль. Автомобиль – просто слово, ярлык, который мы накладываем на определенную совокупность частей: деталей, колес, двигателя, кузова и т.д. Реально–конкретно существуют только эти части – их мы можем потрогать. Но потрогать сам автомобиль (не трогая при этом какую-то одну из частей) мы не можем. «Автомобиль» – это просто ментальное обозначение. Точно также и «Я» – это всего лишь обозначение, ярлык для совокупности тела, восприятия, мышления, чувств и сознания. Разумеется, ярлык не может влиять на что-нибудь, не может чем-нибудь управлять. О каком волевом самоконтроле может идти речь у такой иллюзорной сущности? Тем более, что то, чем пытается управлять такое «Я», например, мысли и чувства, тоже сами по себе не существуют. Они такие же составные, также состоят из элементов и зависят от того, что находится вне их. (Также, как и детали автомобиля состоят из чего-то и связаны с чем-то.) Таким образом, самоконтроль, то есть влияние «Я» на мысли и чувства – это влияние одной иллюзорно существующей сущности на другие также иллюзорно существующие сущности. К тому же буддистская доктрина не предполагает внешнего объективного мира как отдельного от внутреннего субъективного переживания. Кто и от чего тогда может быть свободен или несвободен? В буддистской литературе вообще трудно найти обсуждение темы свободного выбора. В буддизме идея свободного выбора не отрицается и не принимается, она просто не может вообще подниматься, как заведомо абсурдная. Вернее, она возникает только в омраченном уме, как одно из проявлений сансары, мира, пропитанного страданием. Существует как атрибут иллюзорного самосущего «Я», идею которого следует разрушить, чтобы от страданий освободиться. Пустые усилия здесь оказывается разновидностью того, что называется «тришна» (цепляние, хватание, привязанность), непосредственной причины страдания, порожденной неведеньем.

(Собственно, буддистская медитация випассана, от которой происходят приемы mindfulness, это наблюдение того, что происходит во внутреннем и внешнем мире без попыток как-то контролировать происходящее, восприятие всего «так как есть». Это есть, кроме всего прочего, упражнение в восприятии без пустых усилий.)

Нет ничего удивительного в том, что древние мировые религии так или иначе затрагивают этот вопрос. Страдание, связанное с пустыми усилиями, с неизбежными и заводящими в тупик попытками изменять себя прямыми усилиями воли – это львиная доля человеческого страдания вообще. Поэтому, в любой серьезной, работоспособной мировоззренческой модели, модели описания человеческого существования, в системе, объединяющей людей и являющейся для них руководством к поведению, регламентирующей те или иные поступки и отношения, тем более в системе, определяющей внутреннее развитие, самосовершенствование и предполагающей возможность глубокой внутренней трансформации – возникновение пустых усилий должно как-то объясняться. Если не прямо, то косвенно, этот вопрос должен здесь как-то обсуждаться. Просто потому, что пустые усилия ведут к страданию, а их отсутствие имеет непосредственное отношение к переживанию «душевного мира», «покоя», «блаженства» и «бесстрастия». И мы видим, что попытки управлять собой прямым волевым усилием рассматриваются здесь как бессмысленные и являются следствием греха или неведения, то есть в общем, предстают в качестве последствий глобального недоразумения, следствием искажения реальной природы бытия.

Теперь обратим внимание на то, что вера в прямой волевой самоконтроль представляет собой недоразумение, нелепость и с точки зрения естественнонаучного взгляда на мир. Каким бы способом не объяснять научно происхождение этой веры на самом деле – так, как мы объясняли на позапрошлой лекции или как-то иначе, – это все равно некий артефакт, поскольку в научном мировоззрении просто не может быть места для представления о независимой, свободно–выбирающей сущности. Любой естественнонаучный взгляд на события в мире предполагает существование законов, которым эти события подчиняются. Любой закон в свою очередь основан на выяснении определенных причин и следствий в описываемом процессе. Причинность или детерминизм с точки зрения научного мировоззрения носит универсальный характер. Все чем– то обусловлено, и даже то, что мы называем случайностью – есть только результат незнания причин происходящего в данном конкретном случае. В естественнонаучной вселенной ничего не происходит без должного на то основания, – будь то механические перемещения или физико-химические превращения неживой материи, биологические процессы в живых существах или психологические движения в существах чувствующих и сознающих. И вероятностная закономерность – это тоже закономерность, а не хаос. Любое действие, любое событие происходит почему-то, из-за чего-то, является чьим-то следствием и чьей-то причиной. Поведение человека здесь – такой же природный процесс, как все остальные и целиком и полностью определяется его врожденными психофизиологическими особенностями, инстинктивными программами (в том числе альтруистическим инстинктом, называемым совестью), воспитанием, жизненным опытом, социальной ситуацией и т.д.

Вот как говорит об этом психиатр–классик Э. Блейлер :

Для натуралиста нет вопроса (вызвавшего столько споров), существует ли «свободная воля» в том смысле, что решение может быть принято без причины. Мы видим, что действия одушевленных созданий предопределены (детерминированы) их внутренним устройством и внешними влияниями и в этом отношении ничем не отличаются от всяких других явлений. Всякое решение полностью обосновывается причинно на мотивах и стремлениях; в свою очередь мотивы и стремления представляют собой либо комплекс нервных функций, подчиненный обычным психическим законам причинности, либо нечто, аналогичное этим нервным процессам, зависящее от психических и физических причин. «Мотивы» – это сложные причины, мы их видим не только извне, подобно причинам в физическом мире, но также изнутри, в нас самих…

… Правда, мы говорим, что данный человек плохо поступил, «потому, что он негодяй», но мы знаем, что свою натуру он не сам себе выбрал, что он ее получил в наследство при рождении, или, что она переменилась под влиянием каких либо воздействий на его мозг.

Другими словами, для «натуралиста» ощущение собственного свободного выбора – это такой же «оптический обман», как вращающееся вокруг земли солнце. Для нашего непосредственного восприятия очевидно, что солнце вертится вокруг земли, но эти чувственные данные нас обманывают. Обманывают в силу определенных обстоятельств: в силу того, что Земля круглая, в силу того, что она вращается вокруг своей оси, в силу нашей точки наблюдения и т.д. Эти обстоятельства формируют неверное восприятие. По аналогии, определенные факторы (тех, о которых мы говорили или какие-то другие) с неизбежностью формируют ложное ощущение, что мы, якобы, способны управлять собственными душевными движениями. Это неизбежный «психологический обман».

Мы видим теперь что и с естественнонаучной точки зрения, и с точки зрения религиозной, пустые усилия есть нечто нелепое, но при этом необходимо вкрапленное в саму ткань человеческого существования (во всяком случае, в ткань существования многих людей). Необходимо в том смысле, что они возникают неминуемо. Склонность к ним задается самой человеческой ситуацией – биологической или духовной. Но то, что пустые усилия возникают с неотвратимостью, еще не значит, что они должны надолго задерживаться. Стало быть, научиться дезактивировать свои пустые усилия – значит совершить маленькую (а, может быть и не маленькую) революцию в самих основах своего самоотношения, в смысле изменения восприятия собственных возможностей.

Наверное, можно сказать, что христианин, попавший в тиски пустого усилия, временно и незаметно для себя как бы «скатываясь» в пелагианскую ересь, в этот момент выпадает из базовых установок собственной веры. Если бы эти базовые установки оставались бы все время актуальными, более ли менее значимая фиксация на пустых усилиях была бы невозможна.

Надо думать, чем ближе последователь буддизма к «пробуждению», чем больше буддистская Дхарма пронизывает его существование, тем меньше он попадает в сети неведения и двойственного восприятия. Тем более он свободен и от идеи самоконтроля, стало быть тем меньше он способен генерировать пустые усилия.

Исходя из этого можно предположить, что если мы в терапии пустого усилия имеем дело с «практикующими» религиозными людьми, людьми, живущими в религиозной системе, последовательно идущими по пути, этой системой предложенным, людьми, у которых религия стремится проникнуть во все поры жизни, – наша роль здесь не будет выходить за рамки ситуационного обезболивания, краткосрочной помощи. Мы поможем ему справиться с какой-то конкретной проблемой, быть может, окажем ему серьезную поддержку в каком-то особенно тяжелом периоде в их жизни. Но от нас вряд ли потребуется профилактика. Конечно, мы пригласим его задуматься о том, как его пустые усилия соотносятся с духовным учением, которое он исповедует. И мы можем (по крайней мере, в идеале) рассчитывать здесь на то, что функцию профилактики, предотвращения возникновения возможных пустых усилий в будущем возьмет на себя его духовная практика, что об этом позаботится сама система его духовной трансформации. По–видимому, так оно и бывает.

Отметим так же, что и последовательное «исповедание» естественнонаучного мировоззрения тоже сделало бы упорные пустые усилия невозможными. Если все детерминировано, и любой мой выбор причинно обусловлен, то детерминировано даже само мое волевое напряжение. То есть нужное, необходимое для решения стоящей передо мной задачи, естественное напряжение воли не может не произойти, независимо от того буду ли я пытаться его контролировать или нет. Мне в этом случае остается только одно отношение к собственному ощущению того, что я прямым волевым образом контролирую себя – как к иллюзии, «оптическому обману». Не выпадать из этого понимания – значит не иметь лишнего, ненужного, пустого напряжения.

Но согласитесь, глубоко верующих и последовательных в вере и религиозной жизни людей в наше с вами время очень мало. Немало людей в России назовут себя православными, но лишь единицы из них регулярно посещают службы (а не просто «ставят свечки» и просят у Господа помощи в разрешении житейских дел, и иногда исполняют «обряды»). И еще меньшая часть из них пытается осмыслить глубинные положения христианского вероучения, и увидеть в их свете собственные душевные движения.

С последовательным естественнонаучным мировоззрением ничуть не лучше. Мы знаем, что эта установка в современном мире тоже достаточно сильна. На рациональном уровне многие привержены естественнонаучному взгляду на мир. Но вера в прямой волевой самоконтроль, несмотря на естественнонаучные взгляды, живет как бы подсознательно, как бы «контрабандой» минуя «таможню» рационально–сознательной детерминистской установки. И такая незаконная жизнь не мешает ей (вкупе с другими факторами) создавать ловушки нереализуемых стремлений. Для человека, «исповедующего» естественнонаучный детерминизм, этот самый детерминизм обычно является абстрактной правдой, в том смысле, что он не имеет непосредственного, живого отношения к восприятию его собственных душевных процессов. Можно «на уровне ума» признавать, что твои психические процессы строго детерминированы и в то же время «на уровне сердца» отчаянно пытаться влиять на них тщетным усилием воли.

Таким образом, подавляющее большинство современных людей на поверку не имеют почти никакой защиты от возникновения пустых усилий. А если они обладают душевными свойствами, предрасполагающими к фиксации на них, они попадают в эту ловушку снова и снова.

Люди, считающие себя «в широком смысле» религиозными, но не признающие глубинной искореженности человеческой природы, и естественнонаучные детерминисты, не прилагающие последовательно детерминизм к собственной душе, сходятся в одном: и те, и другие неправомерно превозносят возможности человека. Первые – потому, что недооценивают испорченность его духовного состояния, вторые – потому, что переоценивают его удаленность от природы. И тех, и других – можно назвать «беспочвенными гуманистами». И для тех, и для других «человек – звучит гордо». И для тех, и для других человек «сам себя делает» и сам собой руководит. И для тех, и для других человек нигде по настоящему не укоренен. Беспочвенный гуманизм – это та идеология, которое в наше время навязывается массовой культурой – идеология «общества равных возможностей», где человек якобы может свободно выбирать себя, реализуя эти якобы равные возможности. Идеология достижения успеха и высокого уровня потребления, как показателя качества работы над собой и «преодоления» себя. Идеология, при которой вера человека в собственные величие и грандиозность разрослись настолько, что человек поместил себя в центр мироздания, и при этом оказался отрезанным, отделенным от Целого и подвешенным в пустоте самоопределения. Сама общественная ситуация таким образом провоцирует пустые усилия в предрасположенных к ним индивидуумах.

Долгосрочная терапия пустого усилия нужна для людей с тревожно–ригидными душевными свойствами, попавших в ловушку «беспочвенного гуманизма». Именно в этих условиях пустые усилия «расцветают пышным цветом». Именно такие «беспочвенные гуманисты» подвержены душевной боли, связанной с попытками прямого волевого самоконтроля.

Конечно, когда мы говорим о работе с пациентами на уровне мировоззрения, мы не имеем в виду навязывание той или иной определенной мировоззренческой модели, несущей в себе противоядие против пустых усилий. Мы не склоняем пациентов к православию, буддизму или естественнонаучному взгляду на мир. Мировоззрение – это тонкая материя, это личное дело. Это – выбор каждого (свободный или несвободный, но в любом случае интимный), и выбор этот, наверное, не в компетенции психотерапии. Но, следуя нашей цели – уменьшить количество страдания, связанного с пустыми усилиями, мы должны показать пациентам, что есть идеологии, провоцирующие пустые усилия, и есть идеологии, их предотвращающие. И конфронтация с «беспочвенным гуманизмом» становится тогда насущным и необходимым психотерапевтическим делом. Долгосрочная терапия пустого усилия, стало быть, в современном мире должна быть проникнута нонконформизмом в хорошем смысле этого слова.

Думаю, в долгосрочной терапии пустого усилия мы можем пациентам предложить значительно больше, чем просто ситуационное обезболивание или решение конкретной психологической проблемы. Оставаясь в рамках психотерапии, мы можем заниматься здесь профилактикой пустых усилий, мы можем научить пациента их предвидеть, вовремя их замечать и самостоятельно их развенчивать. Мы можем помочь им поставить пустые усилия под контроль. Мы можем, таким образом, помочь им пользоваться всеми преимуществами языка и мышления, сведя к минимуму побочные эффекты последних в виде лишнего, не оправданного реальными обстоятельствами жизни страдания.

И еще один момент. Хорошим тестом на личностную идеологию, предрасполагающую к пустым усилиям может служить вопрос: «Отличается ли чем-нибудь «чувство долга» от «благого желания» и, если отличается, то чем?» Люди, идеологически предрасположенные к пустым усилиям, часто отвечают на этот вопрос положительно. Так, например, «долг перед семьей» и «желание заботиться о семье» являются для них разными вещами.

«Желание» выглядит для них как нечто однозначно искреннее, идущее от сердца, но при этом ненадежное, легко подверженное переменам. Такое желание – это то, что хорошо иметь, но при этом то, на что нельзя полагаться. Желанием нельзя управлять – во всяком случае, осознанно большинство людей в такое управление не верят.

Напротив, «чувство долга», может быть не столь искренно и непосредственно, зато значительно более надежно. «Долг» можно в себе поддерживать – и не в последнюю очередь волевым напряжением. Так, говорят, чтобы выполнить долг, нельзя «расслабляться» – это главная опасность для «долженствователя». Следовать или не следовать долгу зависит от внутренних волевых усилий. И усилия эти возможно приложить тогда, когда желание по каким-то причинам слабеет, угасает. То есть, якобы можно что-то делать благодаря именно чувству долга, без опоры на ветреное желание.

Между тем, обычно легко наглядно показать, что это не так. Мы не найдем в своих переживаниях иллюстрации того, что можно поступать из чувства долга, не основываясь на искреннем желании.

Вот типичный диалог с пациентом на эту тему:

П: «Ну, как же! Вот я, например, прихожу вечером домой усталая. Мне не хочется заниматься с детьми, готовить их к школе, проверять уроки и т.д. Мне хочется отдохнуть, почитать, телевизор посмотреть… Но я себя заставляю. Потому, что это мой долг. Я как раз через «не хочу» действую!

Т: «А что будет с Вами, если пустите все на самотек и отдохнете?»

П: «То есть?»

Т: «Что Вы будете испытывать, если вместо того, чтобы вечером заниматься детьми, уляжетесь с книжкой на диван?»

П: «Я поживу для себя и получу удовольствие!»

Т: «Вы уверены? Представьте себе эту ситуацию в деталях, со всеми последствиями!»

П: «Ну, последствия будут в том, что дети, возможно плохо выучат уроки. Пойдут в школу неухоженными. На это учителя обратят внимание…»

Т: «И что вы будете испытывать по этому поводу?»

П: «Естественно, мне будет стыдно… И я буду ругать себя…»

Т: «Это неприятное переживание?»

П: «Еще бы!»

Т: «Вы хотели бы избежать этих эмоций?»

П: «Разумеется…»

Т: «Есть такое желание? Понимаете, о чем я? У Вас есть желание не испытывать стыд. И есть желание отдохнуть. Какое из них сильнее, как Вы думаете?

П: «Вы хотите сказать, что я занимаюсь с детьми, чтобы не испытывать стыда?»

Т: «Ну, наверное, не только из–за этого. Наверное, эти занятия приносят Вам какое-то удовольствие, Вы ведь общаетесь со своими детьми. Но желание не испытывать стыд точно гарантирует Вас от «расслабления». Правда?»

П: «Во всяком случае, его я никуда не дену, это точно…»

Другими словами, «долг» представляет собой особый вид желания. А именно, желание, во–первых, неочевидное (т.е. не лежащее на поверхности), и во-вторых, желание, имеющее альтруистическую, социальную значимость. Но это, тем не менее, желание, не требующее дополнительного волевого подкрепления для своего существования. Желание-то, ведь, не нужно поддерживать.

Кстати говоря, обычно, после таких бесед пациенты испытывают облегчение. Поскольку перестают специальным напряжением «поддерживать в себе чувство долга». Другими словами, человек начинает больше доверять себе–спонтанному.

Подобные интервенции на когнитивно-идеологическом уровне весьма полезны в долгосрочной ТПУ, поскольку снижают «мировоззренческую предрасположенность» к фиксации на пустых усилиях.

4) Изучение характеров и собственных психопатологических симптомов. Прием этот тоже взят нами из ТТСБ и адаптирован для нужд терапии пустого усилия. Мы пользуемся обычно классификацией характеров, разрабатываемой по линии Э.Кречмер – П.Ганнушкин – М.Бурно, где личностные свойства рассматриваются в качестве психофизиологических особенностей и различающихся врожденных программ поведения ( то есть, в конце концов, этологически). И сейчас, пока мы будем об этом говорить, я буду пользоваться терминами из этой системы. Но думаю, что в наших целях возможно и использование других классификаций. Важно только, чтобы описания характеров не только отражали клиническую реальность, но, чтобы характерологические особенности понимались бы здесь как данность, которую невозможно изменить (или во всяком случае невозможно изменить легко и быстро).

Познание собственных характерологических особенностей (и собственной психопатологии) – это по сути познание собственных возможностей и ограничений. Поэтому, чем больше человек понимает свой характер как данность здесь и сейчас, тем яснее для него те точки его психической жизни, где могут возникать пустые усилия. И, соответственно, тем более он от них застрахован.

По сути нам нужно, чтобы с помощью характерологических знаний пациент получил ответы на следующие вопросы.

«В каких обстоятельствах я не могу не проявлять то или иное поведение? При каких условиях я не могу не сомневаться (не вспыхивать гневом, не бояться, не зависеть, не жалеть, не отвлекаться, не подчиняться, не застревать, не раниться и т.д.)?»

«В каких обстоятельствах я могу спонтанно проявлять определенные качества? При каких обстоятельствах испытывать уверенность в себе (быть доброжелательным, смелым, независимым, твердым, целеустремленным, доминирующим, гибким и т.д.)?»

«Каких характерологических свойств у меня не будет ни при каких обстоятельствах (аутистичности, реалистичности, примитивности, характерологической структурности–неизменности, полифоничности, церемонности и т.д.)?»

«Какие личностные свойства характерны для меня при любых обстоятельствах?»

Ответы на эти вопросы позволяют ответить, вернее приблизиться к ответу на более глобальный вопрос: каков я настоящий, без иллюзорных мнимых возможностей. Каков я подлинный, а не придуманный, не сконструированный? Каков я живой и реальный, а не искусственный?

Конечно, абстрактные знания по характерологии и теоретические ответы на вышеприведенные вопросы не должны обладать самостоятельной ценностью. Сами по себе они могут не только освободить от наносного и приблизить к себе–подлинному. Они могут возыметь и обратный эффект. Воображая свое поведение и свои переживания в той или иной ситуации можно легко ошибиться. Характерологические знания могут разрушить одни «культурные консервы», то есть неверные интерпретации собственного образа, но и незаметно создать новые – обычно более близкие к реальности, но все равно содержащие в себе еще много иллюзий. Человек может попытаться «вставить» себя в тот или иной характерологический тип, может быть близкий ему, но не совпадающий полностью, и в попытках соответствовать этой якобы теперь ясно понятой собственной сути, снова попадать и попадать в ситуацию пустого усилия.

Точный образ должен был бы приводить к спонтанности, ощущению свободы и легкости. Мы говорим «должен был бы», потому что такой точный ментальный образ себя едва ли возможен. «Глаз не может увидеть сам себя», «нож не может разрезать сам себя» – человек всегда будет гораздо многограннее и таинственнее, чем то, что он о себе думает, какой бы совершенной характерологической системой он не пользовался для самопознания.

Об этом всегда стоит помнить, чтобы не переоценить увлечение самопознанием через характерологию. Но и недооценивать изучение собственных характерологических особенностей ни в коем случае не нужно. Изучение характерологии обычно резко повышает эффект долгосрочной ТПУ. Оно, во–первых, как уже говорилось, предлагает актуальное исследовательское поля своих возможностей–невозможностей. Во–вторых, оно наглядно показывает реальное многообразие человеческих психотипов. А это действенная прививка против транзитивизма, который, как мы помним, лежит в основе происхождения пустых усилий.

А что касается последствий отождествления себя с не–собою, то от них защищает постоянная проверка своих «могу – не могу» на практике. Особенно использование методики инверсии возможностей (постоянно проводимое в долгосрочной ТПУ) позволяет расставить здесь все точки над «и». Инсайт-освобождение есть не что иное, как избавление от отождествления с ложной сущностью, от «наклеенных» на себя свойств и особенностей. В момент инсайт-освобождения происходит встреча с собственной идентичностью, индивидуальностью, подлинностью.

Характерологические особенности пациентов откладывают свой отпечаток на вид конкретных субъективно–избыточных эмоций. Так, у синтонных личностей часто встречаются СИЭР в виде гнева, что значительно реже бывает у аутистических личностей и, видимо, никогда не бывает у психастеников. У аутистических личностей редко встречается СИЭР в виде вины за прошлое. Существуют «темы» пустых усилий, прямо зависящие от характерологического склада. Так, например, для синтонных, довольно типично стремление «здесь и сейчас найти общий язык с неприятелем», найти слова, которые «заставят его поступить по-человечески». Для психастеников характерно стремление «заставить себя воспринимать мир более просто», «чувствовать более ярко и точно», «не сомневаться и соображать быстрее».

Тогда как синтонные и аутистические личности однозначно говорят о чрезмерности своих избыточных эмоций, психастенические пациенты могут сомневаться в том, что переживают слишком сильно, ограничиваясь только подозрением своих эмоций в избыточности. Такие подозрения все равно говорят о существовании пустого усилия. Неуверенность в чрезмерности собственной эмоции у этих пациентов нужно расценивать как общую психастеническую склонность к сомнениям и неуверенности в собственных чувствах. При этом важно отметить, что в естественности естественных негативных эмоциональных реакций (не связанных с пустым усилием) не сомневаются даже психастеники.

Когда мы с вами говорили о позитивных и негативных пустых усилиях 1-го типа, мы отмечали, что тип пустого усилия, возникающий у конкретного человека зависит от его характерологического склада. Продуктивные пустые усилия первого типа характерны для реалистических характеров, негативные пустые усилия второго типа – для аутистических людей.

Знание всех этих особенностей, конечно, будет помогать в работе и нам, и пациентам, будет помогать нам находить пустые усилия – и свои, и чужие. На этапе привлечения характерологии после очередного развенчания собственного пустого усилия пациенту нужно обязательно задавать себе вопрос: «А не связано ли это мое попадание в ловушку ПУ с тем, что я пытался быть не-собой, здесь и сейчас стать другим, породить в себе чужие, не свойственные мне характерологические особенности?» Очень часто, наверное, в половине случаев ответ на этот вопрос будет положительным.

Вообще связь характерологии с пустыми усилиями – это большая и интересная тема, но в наши задачи здесь не входит говорить об этом подробно.

5) Изучение роли пустых усилий в личной истории.

Понятно, роль эта положительной быть не может по определению. Она всегда сугубо отрицательная. Даже если пустое усилие носит однозначно положительную нравственную направленность (например, «найти слова», чтобы уберечь ближнего от беды) – это то лучшее, которое (из-за своей нереализуемости) является врагом хорошего. Как мы уже говорили, пустое усилие всегда отнимает энергию, которая, не будь его, воплотилась бы в полезную деятельность. В поступки, быть может, не столь грандиозные, чем те, которые толкает рисует в воображении пустое усилие, но зато реальные.

Изучая вклад пустых усилий в личную историю, мы не ставим себе задачу найти их «исток». Например, выяснить кто, когда и каким образом, например, в раннем детстве заложил в человека то или иное нереализуемое стремление. Хотя такое исследование само по себе может быть интересным, информативным и многое объясняющим в личной истории человека, следует помнить, что таким образом склонность к пустому усилию не устранишь из души. С нашей точки зрения, склонность к пустому усилию является биологически или, если хотите, экзистенциально обусловленной, то есть заложенной в самих условиях человеческого существования. Поэтому, если бы «первое» пустое усилие не возникло бы в каких-то определенных детско-родительских отношениях, оно неминуемо возникло бы в какой-то другой коммуникации. Само по себе его возникновение неизбежно. И рано или поздно для него обязательно создались бы условия. Перефразируя тезис А.Эллиса об иррациональных суждениях, можно сказать, что не важно, где пациент впервые получил то или иное пустое усилие, важно то, что он до сих пор пытается его реализовать, опираясь (по определению) исключительно на свою собственную волю.

Тем не менее, осознание того, какой вред в жизни мы получаем от собственных пустых усилий, увеличивает мотивацию на контроль над ними, то есть на дальнейшее продвижение в терапии.

Итак, сочетание систематического применения МИВ с этими вспомогательными приемами существенно увеличивает эффективность систематического применения МИВ как такового. Конечно, это не какой-то застывший список, не полная и не единственно возможная аранжировка терапии. По–моему, тут есть большой потенциал для творчества.

Скажите пожалуйста, можно ли при изучении с пациентами пустых усилий в качестве иллюстративного материала использовать какие-либо художественные литературные произведения. То есть в каких литературных произведениях описаны пустые усилия?

Это хороший вопрос. Мы с вами видим, что пустые усилия – это очень частый феномен в человеческой жизни. Это явление, с которым связана львиная доля человеческого страдания вообще. И, казалось бы, такая вещь должна найти отражение в художественной литературе. Но…

Если вы и найдете более ли менее внятные описания пустых усилий в литературе, то это будет литература юмористическая.

В серьезной художественной литературе трудно встретить подробное описание пустых усилий.

Там может не быть даже намека на них, если это произведения про людей, не склонных к пустым усилиям. Или про особые состояния души (как в поэзии или, как например, в тех произведениях, которые я приводил для иллюстрации вдохновения–созерцания).

Или, бывает, мы сможем предположить по поведению героя, что пустые усилия в его переживаниях есть (например, герой суетится или, наоборот, его активность блокируется), но автор нам глубоко их не раскроет. Он не покажет нам, что герой пытается пойти туда, не знаю, куда. И понятно, почему. Серьезная литература, «сеющая разумное, доброе, вечное» – это как раз тот самый беспочвенный гуманизм, о котором мы говорили ранее. А он предполагает некий пафос, некое гуманистическое возвеличивание человека. А вскрывая пустые усилия, мы всегда с вами видим, что человек-то сплошь и рядом немощен. Во всяком случае, немощен по сравнению с тем, что он сам о себе воображает. До смешного немощен, но при этом, бедняга, тужится изо всех сил. Где уж тут человек, который «звучит гордо»? Думаю, если в серьезном произведении подробно описать пустое усилие, произведение превратится в юмористическое, а то в иронически–сатирическое. Во всяком случае, весь пафос потеряется, пиетет перед «глубокими переживаниями» сойдет на нет. Смысл серьезного литературного произведения тогда пропадает.

Это, впрочем, только мои предположения. Больно это серьезная тема: «Пустые усилия в художественной литературе». Нужно лучше литературу знать, чем я, чтобы ответить на Ваш вопрос подробнее.

Но видимо, писатели не склонные высмеивать своих персонажей, пустые усилия как бы не замечают, а проявления их трактуют более возвышенными причинами. И не только писатели. Мы же видели с вами, что мы, обычные люди, очень сильно сопротивляемся прежде, чем признаем свои пустые усилия пустыми. До конца нам трудно расстаться с мыслью, что мы можем меньше, чем думаем. Писатели здесь ничем не лучше нас, даже хуже. Они же наш курс не слушали и через процедуру МИВ не проходили…

Я с вами, к слову, еще одним наблюдением поделюсь. У меня иногда на тренингах бывают такие ситуации. Работаешь с человеком, находишь у него субъективно–избыточную эмоцию, а пустого усилия под ней найти не можешь… И так бьешься, и так… И с той стороны заходишь, и с этой – вроде, как и нет пустых усилий. Суетливость у человека есть, блокировка есть, а пустого усилия нет. Я сначала, когда только начинал методику разрабатывать, здесь терялся. Думал, может и правда так бывает: СИЭР есть, а ПУ нет. Но потом все стало на свои места. Дело в том, что так бывает, если человек не свою историю рассказывает. Чужие переживания за свои выдает. Только тогда так получается. Например, кто-то входит в роль своего пациента. Но входит в роль пациента, каким он его понимает. То есть выдуманные переживания разыгрывает. Только тогда так бывает. А если переживания живые, из жизни, то тогда там, где есть суетливость или блокировка активности, там, где спонтанности что-то мешает, там обязательно и пустое усилие есть.

Хорошо… Вот мы и подошли к концу нашего курса. Давайте, теперь вкратце окинем взором все, что успели обсудить. И я также поделюсь с вами некоторыми статистическими данными и проблемами, которые еще только предстоит решать.

Итак, в самом начале мы задались с вами вопросом: что именно мы можем сделать со своими душевными движениями путем самоприказа? Мы исследовали этот вопрос не с философской, абстрактной точки зрения, а непосредственно исследуя собственный опыт. Причем в исследовании быстром и достаточно простом. И этот быстрое и простое исследование привело нас к четкому выводу: мы можем передвигать внимание и мы можем сокращать (расслаблять) скелетную мускулатуру. Как оказалось, сделать что-либо, кроме этих двух элементарных волевых актов произвольно, здесь и сейчас, мы не можем. Да, в нашей психической жизни происходит много событий: мы желаем, верим, испытываем различные эмоции, пребываем в состоянии вдохновения и т.д. Мы можем все это осуществлять, но не по приказу (самоприказу). Мы либо вообще не можем произвольно запускать эти состояния, либо можем, но отчасти. И только через определенную последовательность элементарных волевых актов.

Например, путем привлечения внимания к тем или иным внутренним образам при прикрытых глазах, я могу направить свое мышление в то или иное русло, вызвать в себе некие мечтания. А отведением внимания могу это мышление, мечтание прекратить. При этом образы, к которым приводится внимание должны быть интересными (эмоционально заряженными), что само по себе от меня не зависит. Иначе внимание не останется там, куда я его передвину, и процесс мышления в этом направлении не пойдет. Точно также, повернув ключ зажигания, я могу поджечь горючую смесь в двигателе своего автомобиля, но только в том случае, если в баке есть топливо.

Далее мы с вами обратили внимание на тот факт, что обычно мы думаем о своих возможностях властвовать над своей душой совсем по–другому. Нам кажется, что в душевном плане мы можем напрямую и без дополнительных условий заставлять себя делать очень многое. Можем приказать себе, например, захотеть (расхотеть), полюбить (разлюбить), успокоиться (не тревожиться), соображать быстрее и т.д. И мало того, что мы так думаем, мы еще в определенных обстоятельствах пытаемся на практике осуществить эти мнимые возможности. И многие из нас в этих попытках застревают. И эти попытки, естественно, никогда не претворяющиеся в реальность, но поглощающие массу энергии, мы назвали «пустыми усилиями».

Мы видели на протяжении всего нашего курса, что наличие пустых усилий в переживаниях всегда вызывает сильную душевную боль. И напротив, что освобождение от пустого усилия всегда ведет к выраженному облегчению, а то – и освобождению от страдания.

Мы исследовали обстоятельства и условия, в которых пустые усилия возникают и фиксируются. Мы говорили о том, что фиксации на пустых усилиях способствуют определенные личностные особенности в виде тревожности-торпидности (присутствующие хотя бы в небольшой степени). К этим личностным особенностям должна прибавиться ситуация, когда человек сталкивается с каким-то своим недостатком или несовершенством, существенно ему мешающим. И пустое усилие собственно состоит в попытке уничтожить, преодолеть это нежелательное в себе прямым усилием воли. Нежелательным недостатком может быть как характерологическое или общечеловеческое ограничение, мешающее разрешить актуальную негативную жизненную ситуацию, так и аутохтонный психопатологический симптом. Другими словами, мы выяснили, что пустые усилия можно найти у пациентов с негативными эмоциональными реакциями и у пациентов с аутохтонными тревожно–депрессивными состояниями.

Эмоциональные реакции, связанные с пустыми усилиями – это субъективно–избыточные и непродуктивно–естественные. В первом случае человек чувствует избыточность своей негативной эмоции как по отношению к ее причине, так и по отношению к ее следствию. То есть в глазах переживающего ситуация не стоит душевного напряжения такой силы, и кроме того, это чрезмерное переживание не растворяется в действии, не переходит в конкретную активность. Методика инверсии возможностей, которую мы с вами изучили и активно применяли, работает при СИЭР практически безупречно. К настоящему времени через процедуру прошли более 300 человек и в 89,7% оказалась действенной. (Имеется в виду симптоматическое воздействие и непосредственный результат.) Насколько я помню. все наши добровольцы, которые прошли через методику получили опыт освобождения от пустого усилия – опыт быстрого обезболивания. Используя методику, мы имели возможность «нащупать» пустое усилие, «воочию» убедиться в его существовании, и в его вредоносности. И в возможности его устранить.

У пациентов с простыми фобиями результат тоже высокий – 12 из 15 пациентов практически освободились от навязчивого страха (катамнез – 3 мес).

Пациенты с непродуктивно–естественными эмоциональными реакциями соглашаются, что их переживание избыточно по отношению к его последствиям, в том смысле, что понимают, что оно по факту не реализуется, не переходит в конкретную активность и блокирует спонтанность. Но они не ощущают избыточность своей эмоции по отношению к ее причине (ситуации ее вызвавшей). Поэтому на непродуктивно–естественные эмоции не жалуются. Здесь мы всегда можем обнаружить пустое усилие в структуре переживания, можем его вычленить из других моментов, можем его сформулировать. Но мы здесь не имеем возможности его развенчать. Пациенты здесь продолжают верить в свою мнимую возможность совершить несовершаемое, несмотря на все инструменты методики, общие иррациональные выкладки (вроде тех, что мы осуществляли на первом занятии) и безуспешность собственных попыток. Методика инверсии возможностей здесь не работает. И не стоит даже пытаться здесь ее применять. Во всяком случае в ее нынешнем виде, без специальных модификаций. Про методики экспозиции–mindfulness точно не скажу, но похоже и они здесь не работают.

Это важная проблема, стоящая перед терапией пустого усилия. Хотя непродуктивно–естественные эмоциональные реакции как таковые не являются поводом для обращения за терапией, пациенты, тем не менее, страдают от их последствий. Поэтому найти способ каким-то образом все же развенчивать в этих случаях пустое усилие было бы крайне полезно. Не исключено, правда, что это вовсе невозможно.

Далее мы рассматривали некоторые аутохтонные тревожно–депрессивные состояния (невротического уровня) с точки зрения мишеней для методики инверсии возможностей. И применяли и здесь методику инверсии возможностей (несколько модифицированную). Мы видим, что во многих случаях здесь это реально и мы можем при аутохтонных симптомах находить пустые усилия (2 типа), и смягчать душевную боль. Наши задачи в этой области – четко определить маркеры наличия пустых усилий в депрессивных переживаниях, поскольку присутствуют там они, видимо, не всегда. Сейчас эти критерии достаточно расплывчаты и в большой мере интуитивны. На практике приходится просто всегда пробовать здесь искать пустые усилия наводящими вопросами. Но желательно найти четкий признак, указывающий на наличие пустого усилия в самой форме переживания, признак, который однозначно указывал бы в том числе и на скрытые, трудно поддающиеся осознаванию пустые усилия. Такой, например, как ощущение «слишком сильной» эмоции при СИЭР. Такой признак заставлял бы нас быть более настойчивыми в тех случаях, где мы, быть может, преждевременно сдаемся. Кроме того, я думаю, для развенчания пустых усилий 2 типа можно найти еще дополнительные, специальные инструменты, которые сделают наше воздействие более эффективным и надежным. На сегодняшний день данные таковы: 59 из 82 депрессивных пациентов (апатическая, тревожная, деперсонализационная депрессия), прошедших через процедуру МИВ оценили ее непосредственный «обезболивающий» эффект как существенный или высокий.

Мы говорили и о происхождении пустых усилий, и я попытался привести вам некоторые биологические обоснования. Я думаю, тут необходимы уточнения, развитие основных положений, а может быть, и изменения последних. Все это требует углубленного сотрудничества с представителями смежных с психиатрией и психологией дисциплин.

Что касается долгосрочной терапии пустого усилия, здесь конечно, есть большой простор для терапевтического творчества. Думаю, возможно и необходимо дополнять ее новыми элементами, другими приемами косвенного удаления пустых усилий. Долгосрочная терапия пустого усилия, как мы видели, направлена не просто на обезболивание насущного, наличного страдания, но на обретение навыков самостоятельного купирования пустых усилий и на формирование такого стиля жизни, при котором пустые усилия становятся менее частыми и быстро устраняются.

Опыт показывает, что это возможно. К настоящему времени групповую долгосрочную терапию пустого усилия (около года) прошли 53 человека (со склонностью к образованию СИЭР как на фоне расстройства личности, так и на фоне аутохтонных депрессивных расстройств). Большинство из них (39 чел) заявили, что за счет терапевтических занятий они действительно стали реже застревать в пустых усилиях и их качество жизни «существенно повысилось». 8 человек оценили собственные позитивные изменения как заметные, но скорее «низкой степени», чем «существенной». 3 человека заявляли о высокой эффективности и «коренном изменении жизни в результате терапии».

Мы отдаем себе отчет во всей сложности оценки психотерапевтического эффекта (особенно в долгосрочной терапии), в огромном количестве факторов влияющих на пациента во время терапии помимо собственно приемов ТПУ. Но, тем не менее, эту статистическую работу необходимо продолжать. Хотя технически она наиболее сложна, поскольку требует большого количества рабочих рук.

Но, самое главное, что для нас в настоящее время совершенно очевидно, это то, что пустые усилия существуют, и что они всегда связаны с сильным душевным страданием. А также то, что во многих случаях мы можем терапевтически удалять их. И тем самым смягчать, а то и полностью снимать душевную боль. Стало быть, мы должны это делать.

Литература

Сегодня в Интернете легко найти данные о любой книге или статье. Поэтому составляя список основной литературы, использовавшейся при формировании курса, я позволил себе ограничиться просто именами авторов и названиями их работ.

Beck A. Cognitive Therapy and the Emotional Disorders

Hawton K., Salkovskis P., Clark D. Cognitive Behaviour Therapy for Psychiatric Problems: A Practical Guide.

Hayes S., Strosahl K., Wilson K. Acceptance and Commitment Therapy – An Experiential Approach to Behavior Change

Wells A. Metacognitive Therapy.

Афанасьев А.Н. Народные русские сказки.

Барлоу Д. Клиническое руководство по психическим расстройствам.

Блейлер Э. Руководство по психиатрии.

Блейлер Э. Аутистическое мышление.

Блейлер Э. Аффективность, внушаемость, паранойя.

Бурно М.Е. О характерах людей.

Бурно М.Е. Терапия творческим самовыражением.

Ганнушкин П.Б. Клиника, статика, динамика психопатий.

Консторум С.И. Опыт практической психотерапии.

Мингьюр Й. Радостная мудрость, принятие перемен и обретение свободы.

Осипов А.И. Путь разума в поисках истины.

Пестов Н.Е. Современная практика православного благочестия.

Пинкер С. Язык как инстинкт.

Торчинов Е.А. Введение в буддизм.

Уильямс М., Пенман Д. Осознанность. Как обрести гармонию в нашем безумном мире.

Уолен С., ДиГусепп Р., Уэсслер Р. Рационально–эмотивная психотерапия: когнитивно–бихевиоральный подход.

Уоттс А. Путь дзен.

Эллис А. Психотренинг по методу А. Эллиса.

Ясперс К. Общая психопатология.

Лекция 3. Демонстрация: выявление пустых усилий в переживаниях слушателей. Два смысла термина «пустое». В пустом усилии человек стремится к тому, к чему в принципе способен – Еще одно определение пустого усилия.

Лекция 4. Расстройства и переживания, при которых применима терапия пустого усилия. Классификация переживаний по происхождению. Демонстрации. Переживания реактивные, аутохтонные, смешанные.

Лекция 5. Классификация негативных эмоциональных реакций. Естественные, субъективно–избыточные, непродуктивно–естественные, овладевающие эмоциональные реакции. Реактивные фобии.

Лекция 6. Пустое усилие в структуре непродуктивных эмоциональных реакций и реактивных фобий. Два вида пустых усилий. Слияние напряжения пустого усилия с напряжением естественной эмоциональной реакции.

Лекция 8. МИВ. Демонстрации и комментарии: работа с переживаниями участников. «Успокоиться». «Найти слова».

Лекция 9. МИВ. Демонстрации и комментарии: работа с переживаниями участников. Продолжение. «Не роптать». «Чувствовать себя уверенно». «Полюбить себя беззаветно».

Лекция 10. МИВ. Демонстрации и комментарии: работа с переживаниями участников. Продолжение. «Забыть». «Организоваться». «Смотреть во все глаза».

Лекция 11. Пустое усилие в структуре аутохтонных симптомов. МИВ при аутохтонных симптомах. Демонстрации. Апатическая депрессия. Деперсонализация. Агорафобия при паническом расстройстве.

Лекция 12. Другие методы терапевтического устранения пустого усилия. Экспозиция, методики mindfulness. Созерцание при депрессии.

Лекция 13. Происхождение пустого усилия. Характерологическое разнообразие и транзитивизм. Язык: подлежащие и сказуемые.

Лекция 14. Долгосрочная терапия пустого усилия. Показания. Систематическое применение МИВ. Искусственные пустые усилия. Вдохновение и созерцание.

Лекция 15. Долгосрочная терапия пустого усилия, продолжение. Роль мировоззрения. Долг и желание. Изучение характеров. Пустые усилия в личной истории. Заключение.

Литература

Посвящение:

Предисловие

Лекция 1. Произвольная и непроизвольная физическая и психическая активность – Элементарные волевые акты.

Лекция 2. Вера в прямой волевой самоконтроль – Ситуация «пойди туда, не знаю куда» – Определение термина «пустое усилие» – Опыт переживания пустого усилия «in vitro».

Лекция 8. МИВ. Демонстрации и комментарии: работа с переживаниями участников. «Успокоиться». «Найти слова».

Лекция 9. МИВ. Демонстрации и комментарии: работа с переживаниями участников. Продолжение. «Не роптать». «Чувствовать себя уверенно». «Полюбить себя беззаветно».

Лекция 10. МИВ. Демонстрации и комментарии: работа с переживаниями участников. Продолжение. «Забыть». «Организоваться». «Смотреть во все глаза».

Лекция 12. Другие методы терапевтического устранения пустого усилия. Экспозиция, методики mindfulness. Созерцание при депрессии.

Лекция 13. Происхождение пустого усилия. Характерологическое разнообразие и транзитивизм. Язык: подлежащие и сказуемые.

Лекция 14. Долгосрочная терапия пустого усилия. Показания. Систематическое применение МИВ. Искусственные пустые усилия. Вдохновение и созерцание.

Лекция 15. Долгосрочная терапия пустого усилия, продолжение. Роль мировоззрения. Долг и желание. Изучение характеров. Пустые усилия в личной истории. Заключение.

Литература

Оглавление