Электронная библиотека
Форум - Здоровый образ жизни
Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла,
Консультации специалистов:
Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика


Пролог

Эту книгу я начал писать, когда меня пригласили подготовить обращение для ежегодного общего собрания Американского философского общества, которое должно было состояться в Филадельфии 21 апреля 1973 года под председательством Фрэнсиса Шмитта. Впоследствии, месяц спустя, это обращение было переработано для симпозиума, посвященного взаимосвязи разума и мозга, который планировался в Институте неврологии Монреаля в связи со столетним юбилеем Ханса Бергера.

Размышляя о функциональных механизмах человеческого мозга, которые сегодня представляются довольно ясными, я понял, что пришло время, используя эти знания, пересмотреть современную концепцию природы разума. Не имея сил отказаться от ответа на этот заманчивый вызов, я отложил в сторону все другие дела, чтобы приступить к написанию этой монографии.

Паломничество

Став нейрохирургом, я был главным образом поглощен проблемами своих пациентов, которые следовали один за другим длинной чередой. Однако и сами пациенты ставили передо мной многие вопросы. Страждущие продолжали оставаться на переднем плане моих забот, но где-то глубоко в подсознании меня уже тревожила жажда поисков и исследований. Полагаю, что это стремление впервые пробудил во мне профессор биологии из Принстона Э. Г. Конклин. Немногим позже, уже будучи студентом медицинского факультета в Оксфорде и слушая лекции сэра Чарльза Шеррингтона, я осознал, что в пределах механизмов нервной системы млекопитающих существует интригующая и почти неизведанная область, требующая исследований. Проведя их, можно приблизиться к тайне разума, конечно, при условии, что исследователь сможет вникнуть в загадку человеческого мозга так же, как это сделал Шеррингтон, проанализировав рефлексы мозга животных.

Итак, после обучения в Принстоне я вернулся в Оксфорд для подготовки дипломной работы в лаборатории нейрофизиологии, а затем вслепую, на ощупь стал продвигаться навстречу человеческому мозгу, пробираясь через дебри неврологии и нейрохирургии. Таким образом, во мне постоянно присутствовало непреходящее любопытство и неутомимая страсть поиска ответов на вопросы о работе мозга и его связи с сознанием. К тому времени, когда я пытался стать исследователем, я вдруг натолкнулся, очевидно случайно, на настоящую золотую жилу.

Если в этом итоговом сообщении о проделанной работе мне не удастся в должной мере отразить блестящий вклад других исследователей в эту область науки, мне ничего не останется, как принести свои извинения. Нас всех объединяло общее дело, и основная задача каждого из нас состояла в том, чтобы изложить собственный взгляд на проблему и отобразить опыт изучения этой неисследованной страны, а затем, преисполнившись надеждой, передать как можно точнее свои впечатления и выводы другим специалистам, которые вслед за нами отправятся в путешествие в эту неизведанную область науки – путешествие, превратившееся сегодня в пророческое паломничество.

Презентация для публики

Философы определенной школы, без сомнения, заставили бы меня, если бы это было в их силах, замолчать до того, как я начал обсуждать вопросы разума и мозга. Они заявляли, что, поскольку мышление или разум по своей сути не может занимать определенного места в пространстве, единственным феноменом, подлежащим обсуждению, является мозг. Подобное заявление, противоречащее взглядам большинства современных людей, как это было и в далеком прошлом, представляется не более чем неподтвержденной гипотезой. Так же, как и в случае со всеми прочими гипотезами, кто-то должен приложить усилия, чтобы доказать ее правоту или, напротив, ее неправоту, отбросив все первоначальные предубеждения.

Каждый ученый анализирует факты прежде, чем он предполагает сделать вывод. И это особенно важно, когда речь идет о таком древнем (и таком важном) вопросе! Является ли сознание или разум всего лишь функцией мозга? Или же это отдельные, но тесно связанные элементы? Физиолог может исследовать мозг. Но все же он не имеет прямого доступа к разуму или сознанию. Однако сам факт того, что между этими субстанциями существует тесная связь, очевиден. Но должен ли физиолог, оперирующий фактами, полностью отделиться от философа?

Предлагая эту книгу вниманию самого широкого круга читателей, я обратился с просьбой к троим выдающимся друзьям, представляющим разные дисциплины, поучаствовать в этой публикации. Мне ответили согласием: нейрохирург Уильям Файндел, философ Чарльз Гендель и невролог сэр Чарльз Саймондс. Поскольку я обратился к Генделю как к философу за содействием в формировании структуры рукописи, считаю уместным объяснить характер наших с ним взаимоотношений: мы поступили в Принстонский университет в 1913 году и учились на одном курсе. Действительно, я сам «грыз гранит» философии Канта, сидя рядом с Генделем на том же, что и он, еженедельном «присепториале». В 1934 году мы оба, я и Гендель, двигаясь совершенно разными путями по жизни, осели в Монреале. В тот год Монреальский неврологический институт университета Макгилла открыл свои двери, и я строил планы на продолжение практики и изучение функций человеческого мозга. В тот же год Гендель, к тому времени ставший профессором философии морали в университете Макгилла, опубликовал статью, посвященную обсуждению важной темы: «Статус разума в пространстве реальности» в «Журнале философии», XXXI, 9, 225–235, 1934.

В сентябре 1973 года, когда я завершил первый вариант «Тайны разума», я отправил его Генделю на рецензию. К тому времени он вернулся в Соединенные Штаты, чтобы занять место декана философского факультета Йельского университета, по прошествии лет покинул этот пост и, выйдя на пенсию, осел в Брендоне, штат Вермонт, где продолжает жить, занимаясь подготовкой к публикации своих лекций, прочитанных им в Глазго в 1963 и 1962 годах в рамках Джиффордских чтений. Получив мою рукопись, он незамедлительно ответил мне длинным, написанным от руки письмом, в котором содержался следующий понятный параграф:

«По мере того как я снова и снова перечитывал ее [рукопись], с каждым разом мне становилось все ясней, что твоя история – это одна из твоих попыток начать работать с физической гипотезой (принятой всеми учеными, как я полагаю, с целью получения нового знания), смысл которой заключается в том, что физические свойства человека и энергия – это все, с чем они имеют дело. С этого ты начинаешь и по-другому не можешь, и не должен. Но существуют открытия, заставляющие тебя удивляться чему-либо, что не встраивается в устоявшуюся научную картину, и ты снова и снова продолжаешь удивляться. Это объективный элемент в твоих научных обоснованиях. Но как они могут быть встроены в предполагаемую гипотезу о полностью физической природе человека?»

Его письмо побудило меня переписать рукопись, более четко отметив, что это мой личный опыт исследований, и представив эти поиски истины как своеобразный путь паломника. В январе 1974 года я отправил ему окончательный вариант монографии, которую сопроводил просьбой написать предисловие к моей книге в надежде, что он использует в нем некоторые из своих первоначальных замечаний. В итоге, написанное Чарльзом Генделем, без сомнения, облегчит рядовым читателям, не являющимся учеными, понимание моей презентации и упростит им задачу использования фактов и аргументов этого исследования в их собственных целях.

В поисках механизмов разума

За последние пятьдесят лет мы пришли к пониманию того, что внутри мозга действует все возрастающее число полуавтономных регуляторных механизмов. Это сенсорные (чувствительные) и моторные (двигательные) механизмы. Существуют также механизмы, которые можно назвать психическими, наподобие речевых механизмов или механизмов памяти, оперирующих потоками прошлого сознания, и механизмов, способных автоматически осуществлять интерпретацию опыта настоящего времени. Внутри нашего мозга действует поразительный автоматический сенсорно-моторный компьютер, работающий с использованием условных рефлексов, однако наряду с ним действуют и механизмы высшей психической деятельности, самым тесным образом связанные с той активностью, которую люди на протяжении долгого времени относили к разуму и сознанию или к человеческой душе.

На протяжении всей моей научной карьеры я, как и другие ученые, стремился к тому, чтобы доказать, что средоточием и источником нашего разума является мозг. Однако теперь, как кажется, наступил момент, когда нам необходимо с пользой для себя посмотреть на факты, как они есть, и задаться вопросом: действительно ли механизмы мозга обеспечивают существование разума? Можно ли природу разума объяснить тем, что мы знаем о мозге? Если нет, тогда какая из двух возможных гипотез более разумна: та, что утверждает, что человеческое существо основано на одном элементе, или другая, утверждающая тезис о двух фундаментальных элементах?

Но независимо от того, какая из двух гипотез покажется более правдоподобной, природа разума или сознания продолжает оставаться тайной, не разрешенной наукой. Но я убежден – наступит день, когда эта тайна откроется, уступив натиску ученых. В этот день, когда придет это прозрение, я уверен, возрадуются подлинные пророки, потому что на пути поисков истины они найдут в ученых своих долгожданных союзников.

Благодарности

Поскольку эта книга написана простым языком, так как предназначена в первую очередь для всех тех, кто живет и трудится в самых разных сферах и кто может быть заинтересован в понимании мозга и разума человека, я обратился ко многим своим друзьям и коллегам, чье мнение знаю и ценю, с просьбой прочесть эту книгу, и с благодарностью принял их критические замечания и вопросы. Спектр интересов и занятий этих добровольных критиков очень широк: от моего внука Уайлдера Пенфилда Третьего, который в настоящее время является музыкальным критиком, и племянника Марка Уильямсона, врача, занимающегося компьютерной медициной, до моего коллеги, невролога сэра Чарльза Саймондса.

Утверждение, что человеческий мозг – самая высокоорганизованная и сложная структура во Вселенной, стала почти научным штампом. Моя жена была самым воодушевляющим и творческим рецензентом моих работ на протяжении всей жизни, она прочла все части книги сама и слушала, как я читал их. Именно эта женщина поддерживала во мне мужество продолжать работу, не оставлять запоздалых попыток представить все известные сведения так, чтобы каждый читатель мог сам сделать собственный вывод относительно того, какая из двух возможных гипотез о природе разума кажется ей или ему более разумной и убедительной.

Письмо, присланное Чарльзом Саймондсом (в ответ я послал ему рукопись) и озаглавленное «Размышления», следует за основным текстом и приложено здесь в качестве критического эпилога без каких-либо изменений. Это скорее заявление о его «собственных взглядах на предмет обсуждения», а не анализ моей презентации. Однако же оно является замечательным дополнением к моему изложению и дает читателю возможность проникнуть в суть наиболее проницательного неврологического мышления прошлого столетия. Более того, его размышления дали хороший повод воспользоваться возможностью дополнить мои собственные поясняющие рассуждения, добавив статью, названную «Послесловие». Все это, надеюсь, будет способствовать большей ясности этой книги.

Я глубоко признателен моему сыну Уайлдеру за критические замечания, равно как и моей дочери Рут Мери Льюис, которая в качестве моего секретаря печатала данную рукопись и делилась многими интересными идеями и комментариями. Мой долг также – выразить признательность моему прежнему секретарю Энн Доусон, редактировавшей рукопись, а также секретарю нынешнему – Кейт Эсдейл, которая тщательно изучала и компоновала материал рукописи несмотря на то, что я часто менял мнение.

В заключение скажу, что мои прежние коллеги Теодор Расмуссен и Уильям Файндел критически знакомились с рукописью с самого начала. Более того, на заре их научной карьеры они помогали мне в работе и нередко удерживали от опрометчивых идей.

Уайлдер Пенфилд
Сассекс-Хаус
Остин, провинция Квебек, Канада
Август 1974 г.

Предисловие Чарльза У. Генделя,
почетного профессора философии морали и метафизики Йельского университета

В прологе доктор Пенфилд сообщил, как я оказался вовлечен в написание этой части книги. Мне хотелось бы добавить к нему несколько замечаний, чтобы объяснить, почему, как говорит автор, ему «пришлось переработать монографию, дополнив ее эпизодами из личного опыта». Ранее, в моем первом письме, я сообщал:

«Заканчивая чтение, во второй раз, Вашей рукописи, я нахожу ее последние страницы красноречивыми и убедительными подтверждениями Вашей гипотезы, Вашей убежденности в том, что разум существует отдельно от тела, хотя и теснейшим образом связан с ним и зависит от него. Последнее заявление – это сами Вы, собственной персоной, обращающийся к читателю. Осторожное, скромное, глубокомысленное утверждение веры и постановка вопросов – все это в равной мере характеризует Вас как философа. И я приветствую Вас как мастера».


В конце письма я утверждал:

«Для меня это чтение имело намного большее значение, чем просто поучительное: оно вдохновило меня на поиски смысла и основы моей веры, того, что было для меня с самого начала стержнем моей жизни и работы в качестве философа: поиска смысла и основы «сложившего взгляда в современном мышлении, что разум является в высшей степени специфической реальностью».

После первого параграфа, процитированного мною, стояли пророческие слова:

«Теперь я должен попытаться посодействовать Вам любым доступным мне способом, чтобы и другие читатели смогли оценить Ваши идеи и работу, как это довелось мне».


Я имел в виду лишь попытку убедить автора несколько изменить стиль изложения, который слишком напоминал обращение к научному сообществу, так, чтобы книга могла быть принята более широкой публикой. Поскольку эта история была для меня несколько затуманенной его рассказом о том, как она замышлялась для съезда Американского философского общества в Филадельфии в апреле 1973 года, а затем доработана в качестве доклада на симпозиуме по взаимосвязи мозга и разума, состоявшемся в мае 1973 года по случаю столетнего юбилея Ханса Бергера, и т. д., было весьма информативным прочитать, что «подозрение о чисто физическом взгляде на разум и сознание возникло в вашем сознании довольно рано (Тееровские лекции 1950 года в университете Джона Хопкинса). Это то, что было на заднем плане. Однако электрическая стимуляция и ее результаты дали толчок к развитию этого замечания, превратив его в предположение, а в действительности даже в гипотезу, которую ты разрабатывал».

Так, история заключалась в следующем:

«Каким образом Уайлдер Пенфилд, оперируя пациентов с целью их излечения, когда это было возможно, обнаружил некие данные о коре головного мозга и механизмах стволовой части мозга, превратившие подозрение или простое замечание в жизненно важную гипотезу, которая, в свою очередь, привела к практическим результатам, отразившимся на жизни пациентов».

«Вы все больше убеждались в том, что разум есть нечто самостоятельное, совершающее нечто с использованием собственных механизмов и своим особым путем, и что оно обладает собственной энергией. Вы просто высказываете предположения. Вы честно обсуждаете все возникающие вопросы, если эти предположения воспринимаются как гипотезы. В итоге вы становитесь в один ряд с пророками, поэтами и философами, которые подчеркивали духовный элемент в человеке».

Когда у меня сформировалось такое мнение о прочитанном, я почувствовал в себе желание сделать предложение самому автору:

«Вы можете сделать этот текст более понятным для читателя, так чтобы он давал представление об автобиографической последовательности вашего развития. Чтобы это была история о том, «как я пришел к тому, что стал воспринимать серьезно, даже верить в то, что сознание человека, его разум, есть нечто, что не может быть сведено лишь к неким мозговым механизмам».

«… в этом процессе чему вы придаете особый вес, обращаясь к читателю, так это тому факту, что в работе мозга высшие позиции находятся в памяти живущих мужчин и женщин: но вам необходимо только излагать факты и результаты опытов, которые вы наблюдали и которые раскрывают основу ваших убеждений».

«Ваш автобиографический материал очень весом, свидетельства ваших пациентов убедительны, а ваше развитие в направлении раскрытия тайны разума знаменательно само по себе вне всякой зависимости от философской аргументации. Подумайте об этом еще раз».


Автор принял это предложение и переписал свою монографию, адресовав ее более широкой публике, чем это предполагалось в первоначальном варианте. Все то, что я имел в виду, когда говорил о желании «посодействовать», убедило самого доктора Пенфилда точно следовать этому пути при публикации его труда.

И здесь я неожиданно обнаружил себя продвинутым с положения дружественного критика до «философа», которому предстояло написать специальное предисловие. И как мне казалось, здесь было необходимо сделать нечто большее, чем просто повторить отрывки из моего первоначального письма автору. Однако это уже сделано в выше приведенных выдержках из него, включая и те, что сам доктор Пенфилд цитировал в своем прологе.

Возможно, однако, что широкая публика оценит несколько дополнительных замечаний, в которых, впрочем, сам автор не нуждается и которых не желает.


«Кстати [продолжал я в своем письме] вы используете при этом “аргумент”, подобно Шекспиру в его пьесе. “Аргумент” пьесы – это ее сюжет».


Следует остерегаться логиков, которые, услышав термин «аргумент», спасаются, принимая вызов ваших рассуждений, в соответствии с их очень точными стандартами. Скажите, что вы подразумеваете под «аргументом», когда используете этот термин.


«Я сталкиваюсь с теми же проблемами, когда вы используете словосочетание “доказанный” факт. Для нас факт является установленным теоретическим рассмотрением свидетельств и подтверждений. Доказательство не является простым приложением к факту. Факт, как вы сами об этом хорошо знаете, должен быть интерпретирован в рамках системы фактического знания для того, чтобы он был принят таковым. Однако оставим в стороне все эти тонкости».


В конце письма было приведено следующее наблюдение, навеянное нашим общим опытом пребывания в колледже.


«Ваше упоминание “Психологии” Джеймса тронуло меня до глубины души. Я никогда не забывал “Принципы” Джеймса и роль разума в целеполагании, внимании, интересе и принятии решения. На своем собственном опыте и в процессе обучения других я снова и снова обнаруживал, что эти идеи плодотворны и действительно достаточно “доказаны”, к моему собственному удовлетворению. Они были подтверждены как настолько же приближенные к истине, насколько может быть близка к истине любая другая идея, относящаяся к природе разума».

Те, кто сегодня настроен хоть немного «философски», может подвергнуть сомнению смысл слов автора, когда в прологе он задает следующие вопросы: «Является ли разум следствием работы мозговых механизмов? Может ли разум быть объяснен всем теми фактами, которые относятся к мозгу?» В этой связи некоторых удивляет вопрос об объяснении. Что могло бы стать исчерпывающим объяснением разума в контексте мозга? Означает ли это простое «сведение» всего сознательного к физическим процессам в мозге? Что подразумевается под «объяснением» чего-либо путем соотнесения с чем-либо?

Между тем ответ на те философские вопросы, и это ясно, состоит в том, что доктор Пенфилд сам утверждает: та активность, в которой он обнаруживает свидетельства разума, возможно, не сводится к мозговым механизмам – в настоящее время.

В 19-й главе своей книги доктор Пенфилд обсуждает «Взаимосвязь разума и мозга», приводя в качестве примера один случай. В конце он задается вопросом: «Можно ли через мозг дать объяснение разуму?» Вопрос остается без ответа. Он приходит к выводу, что каждому необходимо сделать выбор между «двумя объяснениями», которые будут в центре обсуждения следующей главы.

В этой дилемме доктор Пенфилд делает выбор в пользу отдельного элемента в «человеческой сущности», как разума, так и мозга. Читатели, знакомые с историей философии, могут назвать такой подход дуалистическим, в духе Декарта. Но это было бы ошибкой. Декарт придерживался позиции, которая называется «дуалистической» в силу того, что он рассмотрел раздельные сущности, мысль и пространство, и обнаружил себя вынужденным самой логикой утверждать обе сущности – быть реальным и абсолютным, когда каждая из них не сводится к другой. Он обозначил их «субстанциями», телом и разумом. Однако доктор Пенфилд начинает, не будучи твердо убежден в несводимости целостности разума и тела самих по себе. Об этом он четко заявляет уже в Послесловии.

«Я не начинаю с заключения и не заканчиваю тем, что делаю последний и окончательный вывод. Напротив, я пересматриваю современные нейрофизиологические данные на основе двух гипотез: а) человеческая сущность состоит из одного фундаментального элемента, и б) она состоит из двух <…> Я прихожу к выводу, что не существует однозначных свидетельств того <…>, что мозг один может выполнять работу, которую делает разум [и], что гораздо проще обосновать человеческую сущность на базе двух элементов, чем одного».


В 20-й главе книги доктор Пенфилд пишет, что из двух базовых элементов человеческой природы «разум должен рассматриваться как основной элемент. Кто-то может назвать его медиумом, сущностью, сомой. Иначе говоря, он обладает продолжающимся существованием». Это испытанная черта и тела, и разума в картезианской философии, и в этом вопросе, как оказалось, доктор Пенфилд соглашается с Декартом. Это то, что «субстанция» означает в той ранней философии.

Но настоящая книга не относится к области дефинитивной философии. Она возникла совершенно другим путем, вне полемики с философией Декарта. Доктор Пенфилд благосклонно отнесся к «Введению» к монографии, предложенному его коллегой доктором Уильямом Файнделом, в котором говорится об обстоятельствах настоящего и указывается направление, в котором движется работа Пенфилда. «Возможно, никогда прежде в истории науки не было такого широкого интереса, который, как сегодня совершенно очевидно, проявляют к мозгу, его функциям и тому, как эти функции соотносятся с поведением человека». Доктор Файндел приводит свидетельства сегодняшней привлекательности работ по изучению мозга для «ученых, специалистов в области анатомии, физиологии, патологии и других биологических дисциплин», а также для «неврологов, нейрохирургов и психиатров» и далее для всех тех, кто вышел из «математики, физики, химии, электроники и компьютерных наук». Это та среда, в которой сформировалась канва современных исследований.


Рисунок из анатомического атласа Сигизмунда Ласковски

(фр. Anatomie normale du corps humain: atlas iconographique de XVI planches). 1894 г.


Современная философия должна решать актуальные вопросы и осваивать опыт текущего дня, иначе она перестанет соответствовать вызовам настоящего времени либо окажется вовсе бесполезной. Нет большого смысла в том, чтобы пытаться сформулировать «проблему разума и тела», а затем, используя сегодняшние «чудеса» разума, пытаться дать ответ на старые вопросы. Современным философам следует принять во внимание имеющиеся к данному моменту доказательства и эксперименты и на этой основе определить свою позицию.

Доктор Пенфилд «интересовался» взаимосвязью мозга и разума: тем, в чем нас здесь приглашают принять участие. Именно Аристотель заметил, что философия начинается с «изумления». Мы, таким образом, находимся на начальном этапе, когда предпринимаются лишь первые попытки, а не на завершающем этапе философии.

Что с того, что здесь фигурирует слово «тайна»? Эйнштейну приписывают слова: «Тайна мира заключается в его постижимости». То же самое можно сказать о разуме – мы можем постичь факт тайны для нас. Или же, поскольку мой старый друг и товарищ по колледжу ссылался на наше пребывание в одном классе и совместное изучение Эммануила Канта, я вспомнил сейчас, что Кант говорил о реальности человеческой свободы и моральной ответственности в мире научных фактов, что это нечто, чью сущую непостижимость в терминах науки мы способны, по крайней мере сегодня, постичь.

Предисловие Уильяма Файндела,
директора Монреальского неврологического института, профессора нейрохирургии университета Макгилла

Пожалуй, никогда прежде в истории науки не было столь широкого интереса к мозгу, его функциям и к тому, как эти функции взаимосвязаны с поведением человека, по сравнению с тем, что совершенно очевидно происходит сегодня. По понятным причинам эта тема всегда была главным образом в фокусе внимания неврологов, нейрохирургов и психиатров. На протяжении многих лет изучение мозга также привлекало к себе талантливых ученых, работающих в области анатомии, физиологии, патологии и других биологических дисциплин. Все возрастающее число интеллектуальных новобранцев, пришедших из других областей науки, таких как математика, физика, химия, электроника и компьютерные науки, привнесли в последнее время свежий импульс в наши заманчивые исследования в области нейробиологии.

Утверждение, что человеческий мозг – самая высокоорганизованная и сложная структура во Вселенной, стала почти научным штампом. Представляя собой совокупность двух дюжин миллиардов микроскопических нервных клеточных образований, взаимосвязанных миллионами и миллионами проводящих нервных волокон, сплетающихся в невероятно запутанные сложнейшие образования, мозг как объект исследования бросает решительный вызов своей собственности гениальности. Сегодня нам удалось установить некоторые принципы работы мозга, опираясь на тщательное изучение определенных расстройств и нарушений, которые влияют на нервную систему человека. Одним из самых драматичных из таких расстройств является эпилепсия. Эпилептический приступ может продуцировать движения, чувства или изменения в поведении, совершенно неконтролируемые самим пациентом, и такое состояние представляется карикатурой на то, как эти локальные группы нервных клеток могли действовать в норме. Таким образом, пока мы продолжаем поиски подлинных источников эпилепсии и причин того, почему определенные нервные клетки внезапно вырываются в этот неистовый разряд, тщательное изучение и наблюдение за пациентами привело нас к лучшему пониманию локализации функций в структурах мозга.

Однако предстоит сделать еще очень много, помимо широких экспериментальных работ на мозге и наблюдения за пациентами с расстройствами нервной системы. И сегодня мыслящие люди продолжают, как это происходило на протяжении столетий, задаваться вопросом: «Какова взаимосвязь мозга и разума?» Каждому читателю ясно, что потеря мозга означает потерю разума. Но, как заметил сэр Чарльз Шеррингтон: «Разум, если под ним подразумевать мысли, память, чувства и рассуждения и т. д., трудно отнести к разряду физических субстанций».

Из разных групп исследователей и докторов, занятых решением этой невероятно обширной задачи – изучением «нейронных джунглей» человеческого мозга, лишь нейрохирурги имеют необычную возможность и привилегию непосредственно наблюдать живой мозг и отмечать его ответную реакцию на стимуляцию в ходе осуществления терапевтических действий, облегчающих состояние пациента. По многим причинам выдающийся вклад доктора Уайлдера Пенфилда в эту специальную область исследований нейрохирурги и его коллеги ученые признали уникальным. Посвятив всю свою жизнь лечению пациентов, страдающих фокальной эпилепсией, он собрал и каталогизировал огромный массив информации, позволяющей нам глубже всмотреться в «физиологию разума»[1]. Ему было под силу сделать это благодаря солидному образованию и научной подготовке.

Будучи студентом и работая в лаборатории сэра Чарльза Шеррингтона в Оксфорде, он имел шанс разработать прецизионную хирургическую технику и систематически фиксировать наблюдения, которые в дальнейшем он доработал и усовершенствовал для использования в операционной и в клинике. Шеррингтон подчеркивал, с одной стороны, единство нервной клетки и ее индивидуальных процессов, а с другой, поразительную интегрированность и целостность миллиардов таких единиц, производящих образцы скоординированной активности, такой как движения, связанные с поддержанием равновесия, или походка, или же взгляд. Позднее в своих Клиффордских лекциях, в которых были затронуты самые разные стороны вопроса, Шеррингтон собрал воедино все свои физиологические и исторические доводы и рассуждения о разуме и мозге, на которые теперь ссылается доктор Пенфилд.

На другом этапе своих научных изысканий доктор Пенфилд посетил испанскую гистологическую школу Рамона и Кахала в Мадриде. В то время Кахал был признанным «маэстро» микроскопической школы изучения мозга. Он, как и Шеррингтон, рассматривал нервную систему с позиций философа, являющегося экспертом в области нейробиологии. «В той мере, в какой мозг продолжает оставаться тайной», – писал однажды Кахал, – Вселенная как отражение структуры мозга также является тайной».

У Кахала и его блестящего ученика дель Рио-Ортега доктор Пенфилд научился методике изучения микроскопического строения рубцов на мозге, которые иногда ассоциируются с эпилепсией. В дальнейшем он работал над этой проблемой с профессором Отфридом Форстером из Бреслау, неврологом, переквалифицировавшимся в нейрохирурга и одним из немногих ученых того времени, кто упорно продолжал лечение эпилепсии путем хирургического удаления рубца на мозге.

Затем в 1934 году доктор Пенфилд и его младшие коллеги и ученики из университета Макгилла основали Институт неврологии в Монреале. Этот институт сочетал в себе функции специального госпиталя для нервных болезней и лабораторию для исследований мозга. И именно здесь в течение более тридцати лет интенсивной работы он руководил командой ученых медиков и хирургов, трудившейся над разрешением многих невыясненных вопросов о мозге, таких как причины возникновения и течения эпилепсии, механизмы запоминания, обучения языку и т. д.

Здесь можно привести один из примеров этих исследований, поскольку они затрагивают ключевые моменты любой дискуссии о разуме и мозге. В 1952 году мы с доктором Пенфилдом работали бок о бок в операционной, наблюдая за ответной реакцией пациентов на слабые электрические токи, приложенные к их височной доле. Нам удалось выяснить, что у некоторых пациентов можно было искусственно вызвать любопытное состояние автоматизма. В этом состоянии пациенты впадали в беспамятство и начинали произносить бессвязные комментарии – один, к примеру, говорил «Время и пространство, кажется, оккупированы» и производил бессмысленные движения, но что самое странное, впоследствии совершенно ничего не помнил об этом. Ранее мы пришли к пониманию, подобно тому, как это много лет назад произошло и с Хьюлинсом Джексоном, что такое поведение является знаком особого типа приступа эпилепсии. Теперь мы могли установить, что этот приступ зарождается в глубинной части височной доли, удивительной локальной области – небольшого, напоминающего по форме миндаль островка нервных клеток, называемого амигдала, или миндалевидное тело (от греческого слова, означающего миндаль). Стало очевидно, что высвобождение нервных клеток, спровоцированное искусственной стимуляцией, вызвало целую цепь сложных процессов в мозге, которые в свою очередь, возможно, привели к изоляции сознания пациента и блокировали механизмы запоминания фактов моторной (двигательной) и сенсорной (чувствительной) активности. На деле, что было очевидно, пациент «утратил разум» в прямом смысле этого пришедшего из древности слова[2].

Это стало для всех нас небольшим откровением – осознать, что применение столь слабого электрического стимула к очень ограниченной локальной части мозга может привести к столь глубоким изменениям в умственной активности человека. Непосредственным результатом этого открытия стало решение о важности включения в зону хирургического вмешательства этой небольшой области, затронутой тканевым рубцом, с целью избавления пациента от эпилептических приступов. Через аналогичные операции в институте прошли более 700 пациентов. Трое из четверых таких пациентов вернулись к плодотворной и счастливой жизни, избавившись от угрозы непредсказуемых эпилептических атак. Однако удаление этой части мозга, содержащей пусковой механизм приступов эпилепсии, не оказывало влияния на их умственную деятельность – напротив, некоторые пациенты, у которых эпилептические приступы прекратились и они могли снизить употребление лекарств или же прекратить их употребление вовсе, обнаружили, что способны демонстрировать более высокий уровень интеллектуальной деятельности, как об этом свидетельствуют подробные психологические тесты.

Книга, которая сейчас находится в ваших руках, представляет собой квинтэссенцию научных трудов доктора Пенфилда, дающую нам представление о постепенной эволюции взглядов автора на функциональную локализацию и взаимодействие разных структур внутри мозга. Вдобавок к этому он теперь перешел к более глубокому обсуждению вопроса о соотношении мозга и разума. Как философы, так и, я не сомневаюсь, нейрохирурги, будут восхищены интеллектуальной смелостью автора при реализации проекта. Джон Локк, после того как в течение нескольких лет обдумывал свой очерк о человеческом понимании, писал во введении: «Сейчас я не стану ввязываться в рассуждения о физической природе разума или беспокоить себя анализом того, в чем состоит ее сущность…» Великий психолог Уильям Джеймс, в трудах которого доктор Пенфилд черпал свое вдохновение, видел в трудности установления связи между мозгом и разумом «конечную из конечных проблем».

Сегодняшний анализ доктора Пенфилда основывается на накопленных им наблюдениях за человеческим мозгом у пациентов, находившихся в состоянии ясного сознания. Эти его работы, посвященные очень важному аспекту исследований, значительно превосходят все предыдущие по данной теме. Будь то написанные физиологами, которые опираются на открытия, сделанные в результате экспериментов на животных, или неврологами, психологами или психиатрами, чьи взгляды были связаны с интерпретацией внешних моторных и эмоциональных форм поведения пациентов, страдавших фокальным расстройством мозга. Многие читатели узнают, что сведения, обнаруженные в ходе исследований и обобщенные здесь доктором Пенфилдом, являются базовыми для нашего понимания феноменов памяти, обучения, языка и поведения. В качестве своего последнего заключения доктор Пенфилд еще раз напоминает о своей приверженности идее о том, что существует нечто, делающее разум автономной субстанцией, отделенной от физического мозга.


Рисунок из анатомического атласа Сигизмунда Ласковски

(фр. Anatomie normale du corps humain: atlas iconographique de XVI planches). 1894 г.


Многие нерешенные вопросы, касающиеся мозга и разума, до сих пор остаются без ответа. Триста лет назад Джон Локк задавался вопросом: «Как мы различаем воображение и сумасшествие?» Сегодня этот вопрос звучит более актуально, чем во времена Локка. Какова природа тех процессов в мозге, которые делают возможным различия между этими двумя аспектами ментального поведения? В чем смысл и каков механизм убедительной, правдоподобной и калейдоскопической активности наших снов, превращающих всех нас в ночных глупцов? Как мы можем объяснить гипноз или облегчение боли, которое иногда достигается при процедуре восточной акупунктуры? Какова взаимосвязь между разумом и многими разновидностями религиозного опыта? И что, в конце концов, происходит с нашим многообразным опытом, мыслями и идеями, заключенными в кладовой памяти нашего мозга?

Глава 1
Альтернативы Шеррингтона – два фундаментальных элемента или только один?

Моя профессиональная карьера определилась, как полагаю, в нейрофизиологической лаборатории профессора Шеррингтона в Оксфорде. После этого она продолжилась в коридорах и операционной комнате Монреальского неврологического института. Помимо этого, у меня было много других самых разнообразных занятий, но под внешним слоем этих интересов, где-то в глубине души меня всегда будоражило величайшее любопытство относительно природы человеческого разума. После того как перешел от изучения мозга животных к исследованию человеческого мозга, я поставил перед собой задачу понять механизм его работы и раскрыть, имеет ли этот механизм отношение к тому, как функционирует разум, и, если возможно, понять, как это происходит.

Мой учитель сэр Чарльз Шеррингтон получил Нобелевскую премию за свои исследования рефлексов и анализ интегративной активности нервной системы. Его интересы фокусировались главным образом на врожденных рефлексах, но после ухода на пенсию с поста главы кафедры физиологии Оксфордского университета в 1935 году в возрасте семидесяти восьми лет он перешел от экспериментов на животных к научным и философским изысканиям в области мозга и разума человека[3].

В итоге он лишь смог сказать, что «нам следует рассматривать вопросы взаимоотношения разума и мозга как просто еще нерешенные, к тому же лишенные какой-либо базы, которая могла бы служить отправной точкой для начала такого их рассмотрения». В июне 1947 года он написал предисловие к своей книге «Интегративная активность нервной системы», которая впоследствии была опубликована в его честь Физиологическим обществом.32

Последний параграф предисловия содержит его заключение относительно всего вышесказанного:

«Изначальная невероятность того, что наша сущность должна состоять из двух фундаментальных элементов, не выше, чем невероятность того, что она должна опираться только на один».


Прошло больше четверти века с того момента, как Шеррингтон написал эти слова. С тех пор мы узнали значительно больше о человеке, и я с волнением осознаю, что наступило время вернуться к двум его гипотезам, двум «невероятностям». Или активность мозга способна объяснить природу разума, или мы должны будем рассматривать два элемента[4].

Возможно, мы можем сделать шаг вперед к пониманию проблемы, если попытаемся совместить две гипотезы и присовокупить их к существующим в настоящее время физиологическим данным. Настоящий ученый в своих изысканиях не должен быть ни монистом, ни дуалистом. Задача, которую он ставит перед собой, заключается в том, чтобы объяснить все, что в его силах и возможностях, путем критического анализа природы и мозга и с помощью соответствующих экспериментов. И лишь тогда он сможет, насколько это будет в его силах и возможностях, отбросив в сторону все свои предубеждения, сообщить нам нечто о Вселенной и о человеке. Но ему также следует время от времени останавливаться на достигнутом, не пересматривать и не рационализировать свои взгляды.

Лорд Эдриан, разделивший Нобелевскую премию с Шеррингтоном, в 1966 году высказался как нейрофизиолог: «Если мы позволяем себе размышлять о нашем собственном месте в общей картине мира, мы, похоже, выходим за пределы границ естественных наук». И в этом я согласен с ним. Тем не менее нам время от времени необходимо идти поперек той границы, и нет никакого смысла полагать, что нас при этом не будет сопровождать критическое суждение.

В мои руки попал необыкновенный по качеству и объему материал, так что я постоянно наталкивался на волнующие открытия. Я обобщал данные и вел записи на протяжении всей своей профессиональной карьеры. Однако впоследствии я с большим энтузиазмом обратился к авторству другого рода, возможно необдуманно. Может быть, обязанность каждого человека состоит в том, чтобы совершить нечто большее, чем просто вести записи. В ответ на возможные возражения я могу заявить, что после перерыва, даже в свои семьдесят или восемьдесят, я вижу все эти материалы в более зрелой перспективе. Разве это так трудно, если перефразировать Гамлета, полить «льстивый елей на мою душу»?

Однако все может быть, теперь, когда я возвращаюсь к материалу и окидываю взором свой жизненный опыт, я, кажется, вижу все это более четко и понимаю немного лучше. Таким образом, я предоставлю читателю краткий обзор этого прогресса паломника. Это будет рассказ о многочисленных и неожиданных откровениях, последующих сомнениях и исканиях, и, наконец, восхождении на более высокий уровень осознания вдохновляющей перспективы нового понимания. В конце я изложу выводы и заключения, носящие научный характер, и приведу гипотезы, представляющиеся очевидными. Потом, в силу того, что эти данные очень важны для других научных дисциплин, я перейду к рационализации и рассмотрению человеческой сущности с позиции обычного человека и, в меру своих возможностей, с точки зрения философа и даже теолога.

Может ли мозг объяснить суть человека? Способен ли мозг достичь путем нейрональной активности всего того, что выполняет разум? В конце концов, сведения, которые может представить клиническая физиология, должны помочь нам получить ответ на эти вопросы.

Чтобы яснее понять проблему сущности разума, давайте взглянем на эту нашу Вселенную в долгосрочной перспективе. Жизнь появилась на Земле только во второй половине тысячелетия – сначала в форме бесклеточных организмов, затем постепенно во все более сложных формах, сначала в морской среде, а затем на суше. В этой долгосрочной перспективе, появление свидетельств индивидуального самосознания и целеполагания представляется совершенно недавним событием. Сегодня человек с его поразительным разумом и чрезвычайно сложно устроенным мозгом стремится понять эту Вселенную, находящуюся внутри него самого, и более того, он стремится постичь природу жизни и сознания.

Физиологи, основываясь на изучении механизмов, действующих внутри тела и мозга высших и низших живых организмов, значительно лучше осветили эти вопросы. Ими были исследованы чувствительность и движения, действие рефлексов, память и поведение. Карл Лешли7 отдал тридцать лет своей плодотворной жизни попыткам раскрыть природу «следа памяти» в мозге животных, начав с экспериментального изучения мозга крыс и завершив изучением шимпанзе. Он охотился за энграмой, записью этого следа. Иначе говоря: «структурным следом, который психический опыт оставляет на протоплазме». Поиски успехом не увенчались и закончились тем, что Лешли стал цинично смеяться над собственными усилиями, притворяясь, что задается вопросом, способны ли животные и даже люди вообще обучаться.


Рисунок из анатомического атласа Сигизмунда Ласковски

(фр. Anatomie normale du corps humain: atlas iconographique de XVI planches). 1894 г.


Между тем проблемы сознания и взаимоотношения мозга и разума трудно изучать на примере животных. С другой стороны, клиницисты в своем подходе к человеку могут резонно надеяться на прорыв в понимании физиологии памяти и физической основы разума и сознания.

Глава 2
Мозг как посланник сознания

Гиппократ, отец научной медицины, начал свою деятельность в V веке до нашей эры на маленьком греческом острове Кос. В то время некоторые философы, такие как, например, Эмпедокл и Демокрит, выступали со своими собственными объяснениями Вселенной и природы человека. Гиппократ противостоял тому, что он называл «недоказанными гипотезами» философов, и заявил, что только изучение и наблюдение природы и человека может указать дорогу к истинному знанию.

Он изучал человека в здоровом состоянии и в болезни, превратив медицину в науку и искусство. Но в человеке он видел нечто большее, чем природный объект, и тем самым ввел в медицинскую практику некий моральный кодекс, установил правила медицинского обслуживания. В клятве, которую он требовал от своих учеников и последователей, были такие слова: «Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. <…> Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство». Таким образом, он признавал моральное и духовное наравне с физическим и материальным.6

Гиппократ оставил после себя одно единственное рассуждение о функции мозга и природе сознания. Оно было включено в лекцию, которую он читал собранию медиков, занимающихся эпилепсией, расстройством, которое и сегодня носит то же название. Приводим отрывок из этой лекции, этот поразительный всплеск озарения: «Некоторые люди говорят, что сердце является органом, которым мы думаем и которое чувствует боль и волнение. Но это не так. Людям следует знать, что от мозга, и только от мозга, проистекают наши удовольствия, радости, смех и слезы. Посредством него в особенности мы думаем, видим, слышим и отличаем уродливое от прекрасного, плохое от хорошего, приятное от неприятного… По отношению к сознанию мозг является посланником». Гиппократ утверждает: «Мозг является интерпретатором сознания». В другой части своего труда он отмечает, просто и четко, что эпилепсия происходит от мозга, «когда он не в норме».

На деле это его заявление стало предметом прекрасного трактата о мозге и разуме, которому предстояло появиться в медицинской литературе до момента значительно более позднего, чем время открытия электричества. Открытия, ставшего подтверждением того, что энергия мозга перетекает по нервам животных, что, в свою очередь, привело к открытию самого электричества.

В ретроспективе кажется совершенно очевидным, что Гиппократ пришел к такому заключению, общаясь с эпилептическими больными, когда они рассказывали свои истории, а также наблюдая за ними во время приступов их болезни. После прочтения следующих страниц читателю станет ясно, что эпилепсия все еще остается загадкой, которую предстоит раскрыть. Сквозь призму этого расстройства можно рассмотреть очень многое, касающегося мозга, если только приглядеться к нему внимательней.

Некоторые замечания Гиппократа, сделанные им после наблюдения за пациентами, многократно цитировались на протяжении столетий. Они и сейчас остаются образцами краткости и глубины прозрения. Больные эпилепсией определенного типа нередко заново переживают некоторые из своих прежних событий и ситуаций, в которых они, возможно, видят и слышат то, что видели и слышали в предыдущий период своей жизни. Осознав, что «источником эпилепсии является мозг, отклонившийся от нормы», Гиппократ, должно быть, понял – что энграма прежнего опыта является структурированной записью, хранящейся внутри мозга[5].

В те далекие времена было общепринятым считать, что сознание или душа располагаются в сердце. К примеру, четыре столетия спустя эти знакомые слова появились в христианской проповеди от Луки: «Мария держала все эти вещи и обдумывала их в своем сердце». Когда же люди наконец оставили идею того, что мышление осуществляется в сердце, и осознали, что главным «управляющим» органом является мозг, слова Гиппократа были надолго забыты. Люди верили в то, что мозг действует как некое мистическое целое, рассылающее и принимающее духовные послания, что соответствовало учению знаменитого врача древности Галена (131–201 гг. н. э.). Столетия спустя после Галена Гальвани открыл животное электричество (1791 г.), навсегда отбросив в сторону духовных посланников.



Рисунки из анатомического атласа Вильгельма Брауне (нем. Topographisch-anatomischer Atlas: nach Durchschnitten an gefrorenen Cadavern). 1867–1872 гг.


Сегодня мы знаем, что в работе мозга нет никакой мистики и он не функционирует как простое и несложное целое. Внутри него имеется множество отчасти автономных механизмов, каждый из которых активируется перемещением электрического тока вдоль одетых в миелиновую оболочку нервных волокон. Теперь я должен подчеркнуть, что помимо прочих в мозге существует особый механизм, и именно его активность делает возможным существование мышления и сознания.

Возможно ли обсуждать этот механизм понятным языком, если я, отбросив в сторону специальные термины и фразы, стану говорить языком не специалиста, а просто образованного человека? Осмелюсь напомнить, что Бенджамин Франклин, основатель Американского философского общества, испытывая вполне понятное волнение, объяснял первым членам этого общества, как электричество перетекает по влажному канату к воздушному змею. Я бы хотел оказаться на их месте. Вероятно, я бы понял природу этого в высшей степени важного чуда, называемого электричеством. Мне кажется, он похож на разум в том смысле, что никто не может приписать разуму какое-либо пространство во Вселенной, однако легко заметить, что он совершает и где[6].

Глава 3
Нейронная активность в мозге

Определения обычно хороши в начале очерка – хотя в данном случае сам текст, несомненно, покажет, что они не соответствуют объекту. Разум (или дух) – это, если процитировать словарь Уэбстера, «элемент <…> в человеке, который чувствует, воспринимает, мыслит, желает и особым образом рассуждает».

Мозг – чрезвычайно сложный, «управляющий» орган в теле человеке, который делает возможным мышление и сознание. В своей интегративной и координационной деятельности он во многих отношениях напоминает компьютер. Каждый мозговой механизм представляет собой функциональную единицу, играющую в определенном отношении специализированную роль в тотальной интегративной функции мозга.

Каждая нервная клетка, или нейрон, способна развивать собственный электрический заряд. У каждой клетки среди многих прочих отростков имеется один, который называется аксоном. Аксоны несут токи нейронных импульсов вовне, от собственной клетки к другим клеткам. Приходящие импульсы стимулируют каждую целевую клетку генерировать новые импульсы, или же они, проверив активность целевой клетки, тормозят ее активность.

Тела нейронов способны сосредотачиваться в одном месте, формируя острова, или покров серого вещества. Разветвляющиеся проводники, осуществляющие соединительную функцию, образуют белое вещество. Вся эта система, можно сказать, вибрирует благодаря энергии, которая в норме находится под жестким контролем, как в большом симфоническом оркестре, пока миллионы посланий переносятся вперед и назад в направлении такого множества функциональных целей.

Однако в тех случаях, когда внутри мозга проявляется какое-либо отклонение и становится хроническим фактором, раздражающим серое вещество, оно формирует фокус раздражения и может вызвать повторный аномальный взрыв энергии, вовлекающий в себя одновременно множество клеток подобно молнии из миниатюрной грозовой тучи. Каждый раз, когда это происходит, у некоторых несчастных происходит эпилептический припадок. Приступ различается по внешним характеристикам в соответствии с функцией серого вещества, в котором произошел разряд. Если это происходит в клетках серого вещества, формирующего часть одной из сенсорных цепей, следует какое-либо ощущение. Если же это происходит в клетках моторной системы, следует какое-нибудь движение. Эпилепсия, означающая склонность к таким припадкам, стара, как история человечества. На самом деле она, вероятнее всего, значительно старше, так как ей подвержены и животные, значительно более примитивные, чем человек.

В 1934 году Неврологический институт в Монреале открыл свои двери, и мы наконец-то получили в свое распоряжение помещения и средства для изучения человеческого мозга, а также для оказания помощи недееспособным. Я учился оперировать эпилептических пациентов, каких изучал некогда и у которых учился сам Гиппократ. В некоторых случаях нам удавалось удалить измененную часть мозга, в которой начинался процесс разряда, вызывающий эпилепсию.

Наша цель, конечно же, всегда заключалась в том, чтобы лечить больных. А пациент, остававшийся в сознании и сохранявший бдительность на протяжении всей долгой операции, которая проводилась в надежде на излечение, направлял руку хирурга. Более того – пациент учил нас многому в процессе операции[7].

Поскольку слабый электрический ток, внедряясь в активность извилины мозга пациента, иногда вызывает непроизвольное проявление ее функции, стимулирующий электрод может быть использован для картирования коры и идентификации роли этой извилины с учетом того, как пациент описывает свои ощущения и мысли. Также электрод, если использовать его в разумных пределах, может иногда воспроизвести начало эпилептического припадка у пациента и таким образом раскрыть место расположения источника возбуждения мозга. Разговаривая с пациентом и каждый раз прислушиваясь к тому, что ему пришло в голову, когда к коре его мозга прилагали электрод, мы всегда узнавали что-то новое. В случаях, когда мы удаляли извилину в качестве меры избавления от припадков, мы получали знание о функции мозга, как только становилось ясной суть того, чего пациент лишился после операции.

Результаты наблюдений, которые будут представлены в следующих обсуждениях (главы 4–9), время от времени публиковались благодаря помощи талантливых ассистентов Монреальского неврологического института, не все имена которых присутствуют в Библиографии.

Глава 4
Взаимодействие сенсорной и произвольной моторных функций

А теперь посмотрим на краткое описание сенсорных и двигательных механизмов и некоторые врожденные рефлексы, которые играют большую роль в интегративной активности мозга человека и других млекопитающих. Надеюсь, это послужит подготовкой для одних читателей и повтором или обзором для других перед тем, как я перейду к обсуждению механизмов мозга, теснее связанных с активностью разума и мышления.

Стволовая часть мозга и спинной мозг обеспечивают человека врожденными рефлексами, так же, как это происходит и у других млекопитающих. Они регулируют такие сферы, как мышечный тонус, поддержание осанки, биомеханику локомоции (передвижения), температурный контроль и ритм сна, дыхания и откашливания (см. рис. 1). Полушария мозга образуют телэнцефалон, или конечный мозг, или новый мозг, который вырастает из диэнцефалона, или промежуточного мозга, называемого высшим отделом стволовой части мозга, или старым мозгом. Полушария мозга разрастаются пропорционально от низших позвоночных до человека, достигая на этом уровне своего максимума. Потоки нервных импульсов, переносящих, к примеру, болевые ощущения, двигаются внутрь и вверх через спинной мозг и нижние отделы ствола мозга к ядрам серого вещества в диэнцефалоне. Это конечный пункт болевых ощущений в сером веществе головного мозга. Болевые ощущения отличаются от других ощущений, поскольку они не делают крюк, а идут мимо коры головного мозга. Между тем другие пучки нервных волокон, несущих чувствительные импульсы, которые будут конвертированы в селективные ощущения, делают этот важный заход. Эти потоки обеспечивают информацию для оценки тактильных ощущений, позиции, зрительных, слуховых, вкусовых ощущений и запахов. Каждый такой поток приходит сначала к клеткам серого вещества в высших отделах стволовой части головного мозга, где приостанавливается, а затем (за возможным исключением ощущений запаха) продолжает свой путь в «крюке», направляясь к своей второй остановке в сером веществе полушарий головного мозга. Отсюда они возвращаются прямо к клеточным ядрам-мишеням в пределах серого вещества высших отделов ствола головного мозга.


Рис. 1. Некоторые механизмы головного мозга.


Кора левого полушария головного мозга человека заштрихована черным цветом, ствол мозга и спинной мозг показаны схематично на фоне полушарий. Основные направления потоков электрических потенциалов из отдельных частей серого коркового вещества указаны стрелками в пределах конкретных механизмов мозга, а именно: двигательные (моторные) – от высших отделов стволовой части мозга к моторной коре и далее вниз к двигательным клеткам в нижних отделах ствола мозга или спинного мозга, вызывая произвольные движения; соматические сенсорные (чувствительные) – от глаз, ушей, тела и конечностей вверх к высшим отделам стволовой части мозга, затем делают крюк, после чего идут к соматической сенсорной извилине и обратно к высшим отделам ствола головного мозга; зрительные сенсорные – от сетчатой оболочки глаза через ствол мозга (зрительный бугор) к сенсорной зрительной извилине коры головного мозга и обратно к стволу мозга; слуховая – от внутреннего уха через ствол мозга (медиальное коленчатое тело) к слуховой извилине Гешля и обратно к высшим отделам ствола мозга; речевая – от высших отделов ствола мозга к речевой коре и снова обратно; префронтальная – от высших отделов ствола мозга к префронтальной коре и обратно; интерпретативная – стрела пока указывает только на одну часть цепи, в дальнейшем предстоит показать ее полностью. Эта часть, как было доказано с помощью электрической стимуляции интерпретативной коры, активизирует серое вещество, очевидно, расположенное в высших отделах стволовой части мозга. Результатом этого является мыслительный «возврат» к опыту прошлого.

В целом кора полушарий головного мозга, по-видимому, играет определенную роль в выработке функции каждого механизма. Структуры высших отделов ствола мозга инициируют активность в механизмах или получают потоки электрических потенциалов для дальнейшей интегративной активности.

Слуховая кора в мозге человека (извилина Гешля, участки, прилегающие к Сильвиевой борозде, как это показано на рис. 1 и 8) предназначена для обработки слуховых сигналов. Поток нейрональной информации, поступающей от уха, достигает высших отделов ствола мозга и, сделав крюк, направляется к извилине Гешля. После перехода от одной клетки к другой в пределах серого вещества этой извилины он возвращается обратно в высшие отделы стволовой части мозга. Аналогичная картина характерна и в отношении сенсорной зрительной коры, как это видно на рис. 1. Она представляет собой «пересадочную» станцию для сигналов, идущих от глаз к высшим отделам ствола мозга.

В этом кратком обзоре эфферентных чувствительных путей я не сослался на ретикулярную формацию, описанную Моруцци и Магоун, в стволовой части мозга. Со временем, несомненно, будет показано функциональное значение этой системы в процессе центрэнцефалической интеграции.8, 9

Недавние исследования показали, что каждый сенсорный сигнал, будь то слуховой или зрительный, либо идущий от значительной соматической сенсорной системы тела имеет коллатеральные ответвления на своем пути к таламусу, представляющему собой ядра высшего уровня в стволе мозга. Эти коллатерали снабжают ретикулярную формацию ствола мозга. Это в свою очередь полностью обеспечивает ретикулярную формацию соответствующими средствами, чтобы она могла тормозить или, напротив, активизировать поступающую сенсорную информацию в зависимости от того, как таламус или кора воспринимают эти сигналы.

Все это является частью центрэнцефалической системы функциональной интеграции, создающую сенсорно-моторную реакцию, равно как и сознательную реакцию и запланированные действия.


Рисунок из анатомического атласа Жана-Батиста Сарландье (фр. Anatomie mйthodique, ou Organographie humaine). 1830 г.


В целом сегодня ясно, что все сенсорные данные, которые могут информировать человека об окружающей его обстановке, через афферентные потоки электрических потенциалов поступают к серому веществу высших отделов ствола мозга либо напрямую, либо опосредованно.

Слово афферентный означает, что потоки направляются к объекту. Эфферентные потоки несут информацию от объекта. В свете функциональной организации головного мозга «афферентные» предполагают движение в направлении серого вещества в высших отделах ствола мозга.

С другой стороны, потоки нервных импульсов, контролирующих произвольную активность, являются эфферентными. Они выходят из серого вещества высших отделов ствола мозга и, совершив свой собственный крюк, направляются к моторным извилинам коры полушарий. После остановки в клетках этих извилин потоки импульсов идут непосредственно обратно к нижним отделам ствола мозга и спинному мозгу для последней остановки в клетках этих структур перед тем, как достичь мышц. Эти моторные потоки импульсов регулируют активность, которая может быть произвольной или запланированной.

Сенсорная и моторная извилины в мозге человека и других млекопитающих «привязаны» к своим функциям с момента рождения. Гиппокампальная область (см. рис. 8), расположенная под поверхностью каждой височной доли, таким же образом связана со своей функцией. Она играет определенную роль в сканировании записей прошлого опыта и выведении из памяти событий и фактов прошлого. С другой стороны, некоторые извилины, которые в конце концов используются для, так сказать, физических функций, также не «привязываются» к их конкретной функции в момент рождения, что будет далее объяснено.

Глава 5
Неотъемлемый субстрат сознания

Со временем в нейрохирургической практике стало довольно очевидно, что даже удаление больших участков коры полушарий мозга может осуществляться без того, чтобы пациент впал в бессознательное состояние. Вместе с тем повреждения или вмешательство в функции высшего отдела стволовой части мозга, даже на незначительных участках, могло привести к полной и окончательной утрате сознания.

Полученное мной приглашение прочитать Харвиевскую лекцию в Нью-Йоркской академии медицины побудило меня в 1938 году проанализировать и пересмотреть вопросы функциональной локализации.14 Если коротко, то мое заключение было следующим:

Существует множество свидетельств уровня интеграции в пределах центральной нервной системы, (функционально) более высокого, чем-то, что может быть обнаружено в коре полушарий мозга, свидетельства региональной локализации нейронного механизма включены в эту интеграцию. Я полагаю, что эта область лежит не в новом мозге (новой коре), а в старой (стволовой части мозга).


И вновь возвращаемся к обсуждению: «Неотъемлемый субстрат сознания лежит за пределами коры полушарий, вероятно, в промежуточном мозге (в высшем отделе стволовой части мозга)». Понимание того, что кора полушарий мозга, вместо того чтобы оказаться «вершиной», «высшим уровнем» интеграции, находится на уровне разработки и резко разделена на отдельные области, ассоциированные с различными функциями (чувствительной, двигательной или психической), пришло ко мне как озарение. Тучи над моей головой рассеялись, и я вдруг увидел, что определенные механизмы мозга начинают вырисовываться более ясно и в них проглядываются механизмы разума.15, 16

Несколько позднее ко мне пришло осознание того, что у человека имеются извилины, с эволюционной точки зрения более новые и не предназначенные для выполнения моторной или сенсорной функций. Они должны ассоциироваться с функциями после рождения. По сравнению с другими млекопитающими у человека наблюдается весьма значительное расширение в двух основных областях полушарий мозга: а) префронтальная область и б) височная, как это показано на рисунке 2. Обе приросшие области имеют отношение к тому, что можно было бы назвать «протоколами разума».

а) Можно домыслить что-либо о функции первого упомянутого прибавления, если бы было установлено, что удаление большого участка передней части лобной доли приводит к нарушению у пациента «способности к запланированной инициативе» (Пенфилд и Эванс23, 1940).

б) Второе из вышеназванных эволюционных новшеств увеличивает височную долю головного мозга человека. Новые извилины появляются здесь между слуховой чувствительной корой и зрительной сенсорной корой, вытолкнув эти две чувствительные зоны с поверхности каждого полушария и отодвинув их в глубину борозд, образуя височный полюс спереди и внизу.

В момент рождения ребенка функциональное предназначение новых извилин височной доли еще не установилось и не обусловлено какими-либо функциями. В начальный познавательный период детства некоторые из этих извилин на обеих сторонах программируются с целью их ассоциации с функцией речи, как правило, у праворуких людей это происходит на левой стороне. Остальные части будут заняты интерпретацией опыта текущего времени в свете опыта прошлого. И эту область коры мозга мы обозначили как интерпретативную кору. Эти новые области коры полушарий – и лобная, и височная – включаются в механизмы, обеспечивающие процессы мышления, и происходит это вслед за первоначальным периодом того, что можно назвать «обусловливанием» и программированием. К объяснению этих механизмов мы вернемся в следующих главах.


Рис. 2. Первоначальная, функционально не определившаяся кора


Функциональные диаграммы коры полушарий некоторых млекопитающих. Никак не обозначенные участки соответствуют приблизительному распространению площадей серого вещества, которое при рождении остается функционально не определившимся, то есть не являющимся ни моторным, ни сенсорным серым веществом. У человека, к примеру, слуховая сенсорная кора действительно проталкивается из наружной поверхности мозга, утопая в Сильвиевой борозде. Этим рисунком я обязан покойному Стенли Коббу.

Глава 6
Электрически реактивированный поток сознания

В ходе хирургической операции, проведенной пациенту, страдающему от припадков, связанных с нарушениями в височной доле (эпилептические припадки, вызванные разрядом импульсов, возникших в этой доле мозга), мы столкнулись с тем, что электрическая стимуляция интерпретативной области коры иногда сопровождалась тем, что Хьюлингс Джексон назвал «сонным состоянием», или «физическим припадком» (Джексон3, 4). Время от времени пациент сообщал нам, что мы вызвали у него одно из его «сонных состояний», эти сообщения воспринимались нами как свидетельство того, что мы значительно приблизились к источнику его припадков[8]. Совершенно очевидно, что эти видения не были снами. Это была электрически активированная последовательность записи его сознания, произведенная в процессе переживания им опыта прошлого периода. Просто у пациента «воскресло» все то, что он осознавал в тот период времени, и представилось в форме ретроспекции или в виде движущихся картинок, связанных с событиями прошлого.

В первый раз, когда пациент, находившийся в сознании, сообщил мне о возникновении такой «ретроспекции» (1933 г.), я воспринял его слова скептически. Однако в дальнейшем, после каждого такого случая, я стал испытывать восхищение. Например, однажды мать сообщила, что, когда мой электрод коснулся коры ее мозга, она вдруг ощутила, будто находится на своей кухне и слышит голос ее маленького сына, который играет на улице во дворе. Она будто слышала шумы, раздающиеся по соседству, например шум машин, которые могли угрожать ее ребенку.

А молодой человек утверждал, что он находился на бейсбольном матче в небольшом городке, наблюдая за тем, как маленький мальчик подползает под изгородь, чтобы присоединиться к зрителям. Другому человеку казалось, что он сидит в концертном зале и слушает музыку. «Оркестровку», как он пояснил. Он мог слышать различные инструменты. Все это были не столь важные события, но он вспомнил о них во всех подробностях.

Д. Ф. слышала инструменты, исполняющие мелодию. Я повторял стимуляцию одного и того же места тридцать раз (!), пытаясь запутать ее, и диктовал каждый ее ответ стенографистке. Каждый раз, когда я осуществлял стимуляцию, она снова слышала мелодию. Каждый раз мелодия начиналась с того же самого места и снова звучала нота в ноту. Когда Д. Ф. пыталась воспроизвести мелодию, темп ее исполнения был таким, какой и следовало ожидать.

В других случаях различные «ретроспекции» возникали в результате последовательных стимуляций одного и того же участка коры. Возможно, мой рассказ станет более достоверным, если я кратко опишу один показательный случай, хотя он уже был опубликован.18 Специально для не клиницистов я даже приложу фотографию пациента, готового к операции.

У М. М., молодой женщины 26 лет (рис. 3), были незначительные приступы, которые начинались с ощущения того, что происходящее ей уже знакомо, затем возникало чувство страха, а потом наступал «небольшой сон», отражающий опыт прошлого. Когда правое полушарие мозга было вскрыто для операции, как это показано на рисунке 4, я проверил кору мозга электродом, размещая нумерованные квадратики бумаги на поверхности мозга, чтобы каждый раз отмечать места, откуда поступали положительные ответы. При стимуляции точки 2 пациентка почувствовала покалывание в большом пальце левой руки; при стимуляции точки 3 – покалывание на левой стороне языка; при стимуляции точки 7 язык начал двигаться. Тогда стало ясно, что точка стимуляции 3 была расположена на сомато-сенсорной извилине, а 7 – на моторной извилине (рис. 5). Теперь очевидно, что точка 11 маркирует первую височную извилину под Сильвиевой бороздой. Мой набросок, сделанный после операции и представленный на рис. 5, показывает положение всех точек стимуляции, которые вызвали у пациентки позитивную реакцию. Стимулирующий электрический ток был усилен до трех вольт. Последовавшие реакции от височной доли носили «психический» характер, а не сенсорный или двигательный. Они представляли собой активацию потока сознания, относящегося к прошлому:

11 – «Я что-то слышала, но не знаю, что это было».

11 – (повторный, без предупреждения): «Да, сэр, я думаю, я слышала, как мать зовет своего малыша. Казалось, что это происходило много лет назад». Когда пациентку попросили объяснить, она сказала: «Это происходило по соседству со мной». Затем она добавила, что она сама «находилась где-то очень близко, чтобы расслышать».

12 – «Да. Я слышала голоса где-то внизу у реки – мужской и женский голоса звали… Я думаю, я видела реку».

15 – «Просто крошечная вспышка чувства того, что это мне знакомо и чувство того, что я знаю все, что должно произойти в ближайшем будущем».

17с – (Игла, полностью изолированная, за исключением кончика, вводилась в верхнюю поверхность височной доли в глубине Сильвиевой борозды, после чего пускался ток.) «О! У меня были те же самые, очень знакомые воспоминания, где-то в офисе. Я видела офисные столы. Я была там, и кто-то звал меня, мужчина, прислонившийся к столу, с карандашом в руке».

Я предупредил пациентку, что собираюсь стимулировать ее, но не делал этого. «Ничего».

18а – (Стимуляция без предварительного предупреждения.) «У меня было мало воспоминаний – сцена в пьесе: они разговаривали, и я могла это видеть – я просто видела это в моих воспоминаниях».


Рис. 3. Случай М. М.


Пациент лежит на операционном столе. Местный анальгетик введен в череп, а места разрезов отмечены линиями на коже. См. Библиографию.19

Эта фотография помещена здесь с целью напомнить читателю о том, что хотя хирург и пациент во время операции скрыты друг от друга стерильным полотном, они все же находятся рядом. Симпатия и взаимопонимание помогли этим пациентам свободно обсуждать с доктором их мысли и чувства во время электрической стимуляции мозга и удаления зарубцевавшихся извилин. Хотя мозг сам не чувствителен и не может быть источником боли, операции иногда бывают долгими, опасными и чрезвычайно утомительными. Интеллектуальный интерес и точные ответы этих неизменно любезных пациентов внесли большой вклад в это исследование физиологии мышления и разума.


Рис 4. Случай М. М.


Правое полушарие вскрыто. Цифры обозначают, в каких точках стимуляции отмечались реакции на электроды хирурга.


Рис. 5. Случай М. М.



Диаграмма оперативного поля и точки положительных реакций. Прерывистая линия указывает на размеры удаления височной доли в процессе операции по поводу фокальной эпилепсии. Штриховкой отмечены поверхности склероза и атрофии, возникшей из-за, по всей вероятности, давления на мозг в момент родов.


Рис. 6. Активация записей потока сознания в мозге и другие результаты стимуляции.


1 От интерпретативной коры – дистанционная активация потока сознания

2 От соматической моторной коры – дистанционная активация движений правой руки

3 От сомато-сенсорной коры – дистанционная активация чувствительности правой руки

4 В речевой коре – расстройства и афазия

5 От сенсорной зрительной коры – дистанционная активация чувствительности к свету

6 Сильвиева борозда

7 Височная доля

8 Спинной мозг

Для иллюстрации результатов стимуляции электродом коры мозга в ее моторной, сенсорной и той, что можно назвать психической, зонах, проводившейся в целях извлечения из памяти прошлого опыта, показаны очертания левого полушария мозга человека, под ними видны стволовая часть головного мозга и спинной мозг. Усеянные точками участки вокруг каждого кончика стимулирующего электрода (однополярного) предположительно являются областями расстройства, нарушения, в которых местные корковые действия, связанные с разработкой программы, блокируются интервенцией электричества. Вдобавок к этому вмешательству была отмечена положительная реакция от каждого из этих электродов, за исключением одного, применявшегося в области локализации речевой функции. Стимуляция речевой коры вызывает только интервенционную афазию. С другой стороны, положительные реакции вызываются нормальным проведением аксоном импульса от клеток, расположенных рядом с электродом, к отдаленным, но функционально родственным областям серого вещества. Таким образом, активная ответная реакция является результатом физиологической активации того отдаленного участка серого вещества. В случае стимуляции интерпретативной коры происходит активация последовательной записи состояния сознания, имевшего место в прошлом. Если стимулируется моторная кора, то «мишенью» для активации служит серое вещество нижнего отдела стволовой части головного мозга или спинной мозг. Когда стимуляции подвергаются сенсорные зоны коры, мишенью для активации становятся высшие отделы ствола мозга.

Моему удивлению не было предела: каждый раз мой электрод стимулировал подобные ответные реакции. Как это работало? Несомненно, имеется какая-то связь с мышлением! Я назвал такие реакции эмпирическими и надеялся получить новые подтверждения своих догадок. Между тем в течение всего начального периода эксперимента мы были всецело заняты картированием сенсорной и моторной коры, а также речевой зоны коры мозга человека[9]. 29, 30

Глава 7
Физиологическая интерпретация приступа эпилепсии

В 1958 году, накопив значительный клинический опыт, я решил критически пересмотреть физиологические аспекты вопроса, связанного с исследованием человеческого мозга при помощи электричества. Результаты моих размышлений были представлены в Шеррингтоновских лекциях.18 Мне стало ясно, что электрод, подводящий ток к коре полушарий, полностью расстраивает нормальную модель работы этой зоны серого вещества. На примере некоторых областей было показано, что при этом какие бы то ни было другие воздействия на мозг отсутствовали. Один из таких примеров иллюстрирует рис. 6: здесь электрод, внедренный в одну из трех речевых зон коры мозга, вызывает афазию. Но и стимуляция, примененная и в других областях коры, как это представлено в таблице 1, также приводит к положительной реакции.


Таблица 1. Положительные реакции

Электрическая стимуляция (или эпилептический разряд) приводит к локальному расстройству функции серого вещества. Однако активная положительная реакция возникает только в случае, когда электрод внедрен к тому участку коры мозга, откуда в норме аксональные проводящие пути, идущие вдоль функциональных путей, вызывают активацию какой-либо отдаленной ганглионарной станции. Корковые реакции подразделяются на четыре типа: мышечные движения, ощущения, интерпретативное восприятие и вспоминание сознательного опыта.



(Обозначения снизу-вверх-вниз, т. е. по кругу, по часовой стрелке, и справа-налево)

Положительные реакции на эпилептический разряд или электрическая стимуляция коры полушарий мозга

1 Электрод

2 Кора мозга

3 Моторные зоны

4 Сенсорные зоны (соматическая, зрительная, слуховая и т. д.)

5 Интерпретативные зоны

6 Вторичная ганглионарная станция

7 Медулла, или спинной мозг

8 Высшие отделы мозгового ствола

9 Механизмы интерпретации

10 Механизмы вспоминания

11 Движение

12 Чувствование

13 Восприятие

14 Автоматическое воспоминание


Такие положительные реакции вызываются не активацией конкретного участка серого вещества, лежащего вблизи электрода, а нейрональным проведением импульса по защищенным миелиновым слоем аксонам, идущим к отдаленному участку серого вещества, находящемуся за пределами интервенционного влияния тока от электрода.

Позволю себе повторить, что активации подвергается находящееся в отдалении серое вещество. Смотрите на рисунке 6 схему стимуляции моторной коры, а также соматической чувствительной коры и зрительной чувствительной коры. Всегда имеет место вмешательство в нормальную модель использования локального участка серого вещества. Если также наблюдается положительная ответная реакция, то она вызывается функциональной активацией отдаленного участка серого вещества. Поэтому, когда электрод прикладывается к зоне руки в моторной коре, утрачивается возможность тонкой моторики руки, обусловленная нормальной работой коры, в то же время активируется вторичная станция серого вещества, расположенная в спинном мозге, поэтому способность к выполнению более грубых движений, например сжатие руки, остается для младенцев доступной.

Обычная клиническая эпилепсия характеризуется спонтанным разрядом, возникающим в большинстве случаев либо в сером веществе коры полушарий, либо в ядрах серого вещества высшего отдела ствола мозга. Этого никогда не происходит в белом веществе. В случае когда это происходит в так называемой тихой зоне коры, такой разряд может не проявляться, и его вероятно зафиксировать только с помощью электроэнцефалографа.

При любом припадке фокальный разряд начинается в некотором локальном участке серого вещества. Если имеет место положительное проявление разряда, то оно является, как и в случае с электрической стимуляцией (см. табл. 1), аксональным проведением импульса к отдаленному участку серого вещества. Тогда это происходит вследствие нейрональной активации некоторых отдаленных вторичных ганглионарных станций (см. рис. 6). Эпилептический разряд продолжается до тех пор, пока разряжающиеся локальные нейроны не истощатся. Вторичная отдаленная ответная реакция, которую они вызывают, в этом случае также прекращается, но локальное паралитическое нарушение в первичной зоне разряда продолжается и после того, как разряд прекратился, и длится до того момента, когда клетка снова восстановится после истощения.

Дистанционный ответ, если он имеется, является физиологическим феноменом, который прекращается, как я уже отмечал, как только прекращается аксональное проведение импульса.

В исследованиях с использованием электричества всегда существует опасность превышения силы тока, подводимого к коре мозга с помощью электрода. В таких случаях локальное серое вещество включается в эпилептический разряд. После выемки электрода наступает послеразрядный, или локальный, приступ. Опасность кроется и в том, что аксональное проведение импульса от локального серого вещества к какому-либо отдаленному участку серого вещества может усилиться настолько, что станет подобной настоящей бомбардировке, которая приведет к вторичному эпилептическому взрыву.

Распространение локального разряда в случае приступа может происходить одним из двух путей: 1) «Джексоновским маршем» к контагиозному серому веществу, или 2) на расстоянии (как только что говорилось), путем нейронального проведения импульса к функционально связанному участку серого вещества. Распространение разряда, а следовательно, и эпилептического припадка, происходит в тех случаях, когда поток импульсов перерастает в чрезмерно агрессивную бомбардировку. Тогда вместо физиологической активации отдаленного серого вещества происходит разряд в находящемся в отдалении участке серого вещества. То есть в результате в этом отдаленном участке серого вещества возникает новое локальное функциональное расстройство, а не его активация[10].


Рисунок из анатомического атласа Хуана Вальверде де Амуско

(ит. Anatomia del corpo humano). 1560 г.

Глава 8
Ранние концепции механизмов памяти и новейшие гипотезы

На основе современных представлений о физиологических аспектах электрической стимуляции и модели нейронального разряда при эпилептических приступах было достигнуто более ясное понимание того, что происходит в результате экспериментально вызванной реакции на электрическую стимуляцию. Это новое понимание, в свою очередь, потребовало пересмотра представлений о «ретроспекциях». Поэтому, после завершения моей карьеры оперирующего нейрохирурга в 1960 году, мы решили пересмотреть, а затем опубликовать подробные данные о реакциях, которые провоцировались в наших экспериментах, с тем, чтобы другие исследователи могли сами судить об их смысле и значении. Впоследствии эти сведения были изложены мною в Листеровской речи на собрании Королевского колледжа хирургов в 1961 году и опубликованы в 1963 году совместно с Фанором Перотом.28

Нам предстояло заново изучить 1132 пациента. Мозг каждого из них был исследован под местной анестезией, применявшейся при операции как способа радикального вмешательства в течение эпилепсии. У 520 пациентов была вскрыта и изучена височная доля. У всех пациентов экспериментально вызванные реакции наблюдались только в височной доле и никогда в каких-либо других участках мозга. Из всех таких пациентов 40 человек, или 7,7 %, показали экспериментальные реакции; 53 пациента, или 10 %, до операции жаловались на приступы, подобные внезапному погружению в сонное состояние, в течение которого на ум приходили воспоминания о прошлом.

В 1951 году16 я высказал мнение, что определенные части височной коры могут называться «корой памяти», учитывая, что именно здесь предположительно располагаются нейрональные архивы памяти, то есть вблизи тех точек, электрическая стимуляция которых провоцирует экспериментальную ответную реакцию. Однако это оказалось ошибочным предположением, что и подтвердилось в 1958 году во время Шеррингтоновских лекций.18 Архивы памяти хранятся не в коре. Тем не менее первоначальная гипотеза, выдвинутая в то время, продолжает оставаться в силе: «Существует соблазн полагать, – писал я, – что упрощение синапса происходило при каждом эксперименте». Если это предположение соответствует действительности, то перманентное упрощение синапса могло влиять на направление последующих потоков нейрональных импульсов, активированных электрическим током электрода, даже спустя годы.

С тех пор как я уже говорил, мы пришли к пониманию того, что «кора памяти» должна быть переименована в «интерпретативную кору». Границы этой коры, а также очертания основной речевой зоны можно видеть на рисунках 7 и 8. Сегодня мы понимаем, что стимуляция интерпретативной коры активирует архивы памяти, расположенные на расстоянии от этой коры, во вторичных центрах серого вещества. Вкупе с другими данными все новейшие доводы свидетельствуют о том, что вероятнее всего активированное серое вещество располагается в диэнцефалоне (верхнем отделе стволовой части мозга), как это будет показано ниже.


Рис. 7. Интерпретативная кора и речевая кора (см. также рис. 8).

Латеральные поверхности задних частей обеих полушарий мозга взрослого человека. На доминантной, или речевой, стороне интервенционная афазия вызывается стимуляцией в области, отмеченной словом «речь». И экспериментальный, и интерпретативный ответы провоцируются стимуляцией в интерпретативной коре. Область, отмеченная словами «пространственная ориентация» на не доминантной (правой) стороне, была отграничена после изучения результатов удаления участков коры. Полное удаление этой области коры приводит к перманентной пространственной дезориентации без признаков афазии[11].



(обозначения на рисунке слева-направо, снизу-вверх-вниз).

1 Правое

2 Интерпретативная кора

3 Пространственная ориентация

4 Центральная борозда (Роландо)

5 Слуховая сенсорная

6 Произвольные движения

7 Соматическая сенсорная

8 Речь

9 Сильвиевая борозда

10 Интерпретативная

11 Речь

12 Зрительная сенсорная

13 Шпорная борозда

14 Левое


Рис. 8.


Левое полушарие головного мозга. Височная доля удалена так, чтобы была полностью вскрыта Сильвиева борозда. Затем она перерезана пополам и перевернута сверху вниз. Следует иметь в виду, что скрытая слуховая сенсорная извилина Гешля показана граничащей с речевой корой сзади и интерпретативной корой спереди. (Этот рисунок, как и большинство предыдущих, был выполнен мисс Эленор Суизи.)


1 Верхняя и медиальная поверхности височной доли

2 Интерпретативная кора

3 Ядра миндалевидного тела

4 Крючок головного мозга

5 Ножки гиппокампа

6 Ствол височной кости (перерезан)

7 Слуховая сенсорная извилина (Гешля)

8 Гиппокампальная извилина

9 Бахромка

10 Речевая зона (Вернике)

11 Префронтальная извилина

12 Речь (поле Брока)

13 Произвольные движения

14 Центральная борозда (Роландо)

15 Сенсорная

16 Речь (зона Вернике)

17 Зрительная сенсорная кора

18 Мост

19 Зрительный тракт

2 °Cосудистое сплетение

21 Таламус

22 Ствол височной кости (перерезан)

23 Островок Рейля

24 Вторичная сенсорная кора

Глава 9
Интерпретативная кора

Давайте вновь посмотрим на данные, полученные в результате наблюдения и исследования эпилепсии с помощью электрода, после чего в главах с 10-й по 16-ю мы продолжим рассмотрение взаимосвязи между сознанием и мозгом[12].

В интерпретативной коре были выявлены два взаимосвязанных механизма (рис. 7 и 8). В рассмотренном выше случае с М. М. активации подвергались оба механизма:

а) В мозге действует механизм, функция которого состоит в том, чтобы посылать нейрональные сигналы, интерпретирующие взаимоотношения индивида и окружающего его мира. Действие этого механизма носит автоматический характер и осуществляется подсознательно, однако сигнал в этом случае достигает сознания. Сигналы напоминают следующие: эти вещи нам «знакомы» или «вызывают страх». Они «приближаются» или «отдаляются» и т. д. 10, 19

б) В мозге действует и другой механизм, родственный первому, который проявляется в экспериментальных реакциях, подобных тем, которые были описаны в случае с М. М. (глава 6) и других. Благодаря этому механизму из памяти извлекаются картины прошлого опыта во всех подробностях без каких-либо затейливых искажений, свойственных человеческим снам.19, 28 В обычной жизни автоматические сигналы, информирующие человека о том, что опыт настоящего ему уже знаком, поступают к каждому из нас. Если это соответствует истине, что обычно и имеет место, то это означает, что каждый человек пользуется автоматическим механизмом, способным сканировать архивы или записи прошлого, не поблекшие, а скорее всего сохранившиеся такими же живыми, какими они были, когда запечатлевались[13].


Серое вещество интерпретативной коры является частью механизма, занятого интерпретацией текущего опыта, направляющего эти интерпретации сознанию. В некотором смысле может показаться, что интерпретативная кора выполняет для восприятия невербальных понятий и идей то, что речевая кора и речевой механизм выполняет для функции речи. Локализация областей мозга, ассоциированных с речью, в целом ясна. И хотя еще многое предстоит сделать для понимания невербальных понятий и идей, сейчас под механизмом я буду подразумевать механизм невербальных понятий. Эти механизмы, один из которых вербальный, а другой невербальный, образуют необыкновенное хранилище памяти, которое должно быть открыто либо сознательным побуждением, либо автоматически.18, 19, 20


Рисунок из анатомического атласа Жозефа Вимона

(фр. Traitй de phrйnologie humaine et comparйe). 1832–1835 гг.


Еще очень многое можно было сказать, когда позволит время, о височных долях мозга и памяти. Эта загадочная сдвоенная структура, гиппокамп, у некоторых низших млекопитающих, вполне возможно, имеет прямое отношение к памяти о запахах, однако у человека она связана с памятью о других вещах. Гиппокамп можно удалить с одной стороны мозга без каких-либо клинических последствий, если оставшаяся часть структуры функционирует нормально. Но если его удалить с обеих сторон мозга, возможность реактивировать записи потока сознания, будь то произвольно или в автоматическом режиме, полностью утрачивается. Вероятно, гиппокамп является своего рода хранителем «ключа от входной двери» к архивам потока сознания. Совместно с интерпретативной корой он обеспечивает возможность сканирования и извлечения из памяти экспериментальных воспоминаний. (См. Пенфилд и Матисон27.)

Глава 10
Автоматический сенсорно-моторный механизм

А теперь перед нами открывается волнующая перспектива. Здесь происходит взаимодействие автоматических механизмов мозга, которые могут быть отделены от мозговой «машины для производства разума».

Как я отмечал прежде, эпилептический разряд может, что часто и происходит, селективно ограничиваться одной функциональной системой или одним функциональным механизмом внутри мозга. В случае такого разряда наступает паралич затронутого механизма и он прекращает функционировать нормально. Тогда, когда функция серого вещества отличается большей сложностью, и она только отчасти реализуется в автоматическом режиме, как, например, в случае с речевой зоной коры мозга человека, как следствие эпилептического паралича в нем наступает нечто большее, чем паралитическая тишина, например афазия.

Действительно, было доказано, что механизм верхнего отдела ствола мозга, чья активность неотделима от самого существования сознания, можно целенаправленно вывести из строя! Если это происходит, индивид превращается в бездумный автомат. Такое, однако, случается тогда, когда эпилептический разряд протекает в том участке серого вещества, который является интегральной частью этого механизма. Предположительное местоположение этого участка серого вещества показано на рисунке 9. Если разряд происходит главным образом в этом участке, приступ болезни у пациента называется малым автоматическим эпилептическим припадком. Но, как я отмечал выше, височная кора и префронтальная кора имеют прямое отношение к передаче содержимого сознания, и эпилептический разряд, начинающийся локально в височной коре или в передней части фронтальной коры, может распространиться вследствие агрессивной дистанционной бомбардировки серого вещества в верхнем отделе ствола мозга и тем самым вызвать приступ автоматизма, несколько отличающийся по характеру от того, что происходит при малом эпилептическом припадке[14].

Эти эпилептические приступы автоматизма ясно указывают на сложнейший характер работы, которую способен выполнять человеческий «компьютер».


Рис. 9. Высший мозговой механизм


Месторасположение центрального серого вещества, соответствующего этому мозговому механизму, нормальное действие которого составляет физическую основу разума и мышления, показано точечными линиями. Знаки вопроса указывают только на то, что детали контуров анатомических структур, вовлеченных в работу этого механизма, еще предстоит установить, однако это не означает, что есть какие-либо сомнения относительно общего местоположения этой области, в пределах которой подавление активности клеток приводит к потере памяти. Такое подавление клеточной активности может быть вызвано разными нарушениями: сдавливанием, травмой, кровотечением и локальным эпилептическим разрядом. При нормальных условиях такое происходит во время сна. (Рисунок Эленор Суизи.)


Во время приступа автоматизма пациент внезапно теряет сознание, но поскольку другие механизмы мозга продолжают функционировать, он переходит в автоматический режим жизнедеятельности. Он может бесцельно блуждать, не осознавая, что происходит. Или же продолжает преследовать свою цель, какой бы она ни была в момент передачи управления автоматическому сенсорно-моторному механизму, то есть тогда, когда высший мозговой механизм прекратил работу. Или же он может следовать привычной, стереотипной, модели поведения. В каждом случае, однако, автоматика может принять, если вообще к этому подойдет, несколько решений, которые ранее никогда не принимались. Она не делает записей потока сознания. Следовательно, в отношении периода протекания эпилептического разряда, а также в отношении последующего периода времени, когда клетки пребывали в истощенном состоянии, пациент будет испытывать полную амнезию.

Сами пациенты в действительности не способны предсказать, когда произойдут эти внезапные потери сознания. Вот несколько тому примеров. Один пациент, которого я назову А., серьезный студент, обучавшийся игре на фортепиано, был подвержен автоматизму, характерному для так называемого малого эпилептического приступа. У него была привычка делать небольшой перерыв в своих занятиях, который его мать воспринимала как начало «отсутствия». Затем, как правило, он продолжал играть какое-то время с необыкновенным воодушевлением. Пациент Б. страдал эпилептическим автоматизмом, начинавшимся с разряда в височной доле. Иногда его приступы начинались по дороге с работы домой. В эти минуты приступа пациент, как правило, продолжал идти, не останавливаясь даже на людных улицах. Позднее у него появлялась возможность осознать, что он пережил приступ болезни, так как в его памяти в отношении этой части пути домой от улицы X до улицы Y был провал или пустота. Если пациент С. вел машину, он продолжать это делать, хотя позже обнаруживал, что проехал один или более раз на красный свет.

В целом, если предстоит принять новое решение, автоматизм оказывается не способным обеспечить выполнение этой работы. В подобных обстоятельствах он становится непомерным, бесконтрольным и даже опасным.

Поведение таких временных «автоматов» дает прекрасную возможность пристальнее взглянуть на второй механизм, сильно отличающийся от первого, который обеспечивает существование разума и мышления. Речь идет об автоматическом сенсорно-моторном механизме. Этот механизм также имеет свое центральное «представительство» в сером веществе верхнего отдела ствола мозга, где он вступает в тесное функциональное взаимодействие с механизмом разума. Сенсорно-моторный механизм расположен главным образом в верхнем отделе ствола мозга (см. рис. 10), однако он имеет, что совершенно очевидно, прямую связь с сенсорной и моторной частями коры мозга в обоих полушариях. Следовательно, имеются два мозговых механизма, серое вещество которых стратегически локализовано в промежуточном мозге или стволовой части мозга, а именно: а) механизм разума (или высший мозговой механизм); и б) компьютер (или автоматический сенсорно-моторный механизм).


Рис. 10. Автоматический сенсорно-моторный механизм


Эта сильно упрощенная схема показывает лишь направление движения сигналов или команд, или иначе – моторной информации от механизма, осуществляющего двусторонний контроль над телом по указанию разума или в автоматическом режиме. Для выполнения этой функции механизм использует двигательные клетки-станции, расположенные в прецентральной извилине на обоих полушариях, как это показано на рисунке, где стрелки идут в соответствии с расположением подконтрольных частей тела от ноги вниз к лицу и рту. Весь этот механизм является частью центрэнцефалической интеграции и координации, обусловливающих эффективную деятельность разума. Кто-то может назвать его «человеческим компьютером». Именно благодаря этому «компьютеру» стали возможными многие человеческие способности (включая речь), которые человек освоил и зафиксировал в своем сознании в ранние периоды эволюции. Компьютер осуществляет надзор за поведением «человеческого автомата», когда разум занят чем-то другим либо когда высший мозговой механизм селективно инактивирован, как это случается при эпилептическом автоматизме. С другой стороны, эпилептический разряд, протекающий в его центральном сером веществе, расстраивает его функции, порождая активные ответные реакции в моторных центрах коры обоих полушарий, провоцируя тем самым генерализованную конвульсию (большой эпилептический приступ). (Рисунок Эленор Суизи.)


В тех случаях, когда эпилептический разряд протекает в коре полушарий, охватывая ту или иную ее сенсорную или моторную области, и если такой разряд распространяется в результате бомбардировки в верхний отдел ствола мозга, его следствием неизменно становится большой конвульсивный приступ, но никогда, по нашему опыту, приступ автоматизма. Однако, с другой стороны, как об этом упоминалось выше, локальный разряд в префронтальной или височной коре может также перерасти в автоматизм[15].

Это чрезвычайно важный с функциональной точки зрения факт, которому долгое время не придавалось значение. Мы впервые осознали существование этих различий в характере распространения эпилептического разряда от коры полушарий до промежуточного мозга, когда в 1951 году Кристиан Кристиансен провел свои исследования.

Проведя анализ случаев эпилепсии у девяноста пяти пациентов нашей клинике, он выявил, что двадцать девять примеров эпилептических припадков начались с локальных эпилептических разрядов в моторной извилине, пятьдесят пять – в сомато-сенсорной коре и одиннадцать – в зрительной чувствительной коре. Ни в одном случае течение приступа не переросло в автоматизм. Многие, однако, переходили временами от локализованного сенсорного или моторного проявления припадка непосредственно к генерализованному приступу.26

Уильямом Файнделом было показано, что автоматизм часто (78 % случаев) встречается среди пациентов, подверженных эпилептическим разрядам в височной доле. Мы совместно с ним обнаружили, что автоматизм может быть вызван путем стимуляции, если электрод пропускать в височную долю и далее в миндалевидное тело или рядом с ним (см. рис. 8). Но это происходит только в том случае, если стимуляцию продолжать до того момента, когда локальный эпилептический разряд уже запущен. Мы предположили, что такая стимуляция приводила к нарушению в гиппокампе на обеих сторона мозга и, возможно, к нейрональной бомбардировке серого вещества в верхнем отделе ствола мозга, переросшей в эпилептический разряд.

Следовательно, с практической точки зрения для клинициста может оказаться полезным помнить о том, что локальный эпилептический разряд в областях коры с моторным и сенсорным серым веществом может получить распространение в результате бомбардировки, следствием которого станет эпилептический разряд в сером веществе автоматического сенсорно-моторного механизма в верхнем отделе ствола мозга. Такой разряд провоцирует сильно выраженные судороги, так как в этом случае активации подвержена вся моторная зоны коры мозга. Кора одной стороны, противопоставленная коре другой стороны, скорее заставляет пациента напрячь все тело и конечности до одеревенения, а не поворачивать его. Сенсорно-моторный механизм провоцирует активирующий контроль со стороны серого вещества, расположенного в верхнем отделе ствола мозга. Этот контроль влияет на вторичное серое вещество в коре полушарий на каждой стороне и на третичное серое вещество в нижних отделах стволовой части мозга и спинном мозге. Главный функциональный сток энергии, осуществляемый аксоном, направляется к мышцам в одном эфферентном потоке. В течение любого генерализованного большого эпилептического приступа продолжает функционировать только автоматический контроль за функцией дыхания, локализованный в нижних отделах ствола мозга.

Если локальный разряд протекает в префронтальной или височной областях коры, он может в результате бомбардировки распространиться непосредственно в высший мозговой механизм (механизм разума и мышления). А это приводит к переходу в автоматизм. С другой стороны, кора сенсорной и моторной извилины в случае, если в ней наблюдается избыток электрического заряда, начинает бомбардировать автоматический сенсорно-моторный механизм (компьютерный мозговой механизм) в высших отделах ствола мозга. Можно предполагать, что в этом случае должен существовать механизм разума, имеющий прямой доступ к префронтальной и височной коре и лишь косвенный доступ к сенсорному и моторному механизмам коры мозга.

Поэтому, когда бомбардировка из извилин с моторной или сенсорной корой становится чрезмерной, возникает большая вероятность вторичного разряда в мозговом компьютере, который, в свою очередь, может спровоцировать большой конвульсивный приступ, но не приступ автоматизма. Когда бомбардировка из префронтальной и височной областей коры достигает чрезмерного уровня, происходит расстройство высшего мозгового механизма (механизма разума и мышления), следствием чего является приступ автоматизма. Такая бомбардировка может также привести к большому конвульсивному припадку в силу его дополнительной прямой связи с «компьютером».

Не следует делать какие-либо функциональные выводы из этих фактов, за исключением, возможно, предположения о том, что:

1) высший мозговой механизм имеет прямое отношение к новейшим областям коры височной и префронтальной областей мозга, и

2) его функциональная связь с более старой моторной и сенсорной областями коры, вероятно, носит косвенный характер и прерывается в «компьютере».

Глава 11
Центрэнцефалическая интеграция и координация

Эти две структуры: 1) механизм, действие которого служит основополагающим фактором существования разума и мышления, и 2) механизм сенсорно-моторной координации, можно сказать, составляют ядро интегрирующей системы. Действуя совместно и скоординированно, эти два механизм обеспечивают гарантию доступности входящих потоков сенсорной информации и целенаправленность моторных сигналов. Оба механизма являются составными элементами центрэнцефалической интегрирующей системы, связывающей функционально промежуточный мозг (верхние отделы ствола мозга) с корой обоих полушарий. Именно к этой интегрирующей системе поступают сенсорные сигналы или ощущения, и в зависимости от ее действий, обдумывания и поведения формируется ответный сигнал.

Однако в чем состоит различие между внешними показателями эпилептического разряда, происходящего внутри механизма разума и мышления и в рамках автоматического механизма? Разряд в сером веществе механизма разума так же, как и разряд в сером веществе речевой зоны, приводит, как я об этом говорил выше, только к тишине. Отмечается полное взаимодействие с его функцией. Однако же когда разряд происходит в центральном сером веществе автоматического сенсорно-моторного механизма, наблюдается положительная реакция – внезапная активация отдаленных моторных станций, которые в норме находились бы под контролем автомата. Результат пугающий: больной деревенеет, падает, трясется, вскрикивает, выделяет слюну, и у него наблюдается недержание кала. При этом наблюдается и общее мышечное напряжение. Сознание ослабевает. И только дыхание, которое в норме контролируется рефлекторно или через проводящие пути, отходящие от нижних отделов ствола мозга, сохраняется. Именно в силу этих пароксизмов древние греки считали эпилепсию проклятием богов, божественной болезнью.




Сегодня эпилепсия продолжает, как проклятие, поражать миллионы мужчин и женщин. К счастью, современные методы лечения и медикаменты значительно ослабляют течение этого заболевания, не позволяют болезни развиться и возвращают пациентов к нормальному, плодотворному существованию. Эпилепсия, одевающая устрашающую маску трагедии при приближении к своей жертве, снимает ее, представ перед врачом, который, обладая достаточной проницательностью, способен остановить ее, разгадав ее ребус. В ее власти направлять мысль последователей Гиппократа так же, как она направляла мысль самого учителя много веков назад.

Поведение автомата в течение приступа эпилептического автоматизма демонстрирует все то, на что еще способен мозг, когда он лишен механизма разума и мышления и самого разума. Оно свидетельствует о том, какой должна быть последовательность функций нормально активного разума. Если, как уже было сказано выше, приступ автоматизма настигает пациента в то время, когда он находится в процессе планирования проекта, автомат (которым он становится) может выдать эту цель во всех ее подробностях.

Глава 12. Высший мозговой механизм

Все вышесказанное об эпилептическом автоматизме проливает свет на то, что должно происходить в нашей обычной рутинной жизни. Если задуматься, то окажется, что наш разум обдумывают наше будущее и устанавливают краткосрочные направления для нашего сенсорно-моторного автоматического механизма. Но разум, как я подозреваю, может определять направление только посредством мозгового механизма разума. Все это очень сильно напоминает процедуру программирования частного компьютера. Программа приходит к компьютеру извне. То же самое справедливо в отношении каждого биологического компьютера. Цель или предназначение приходит к нему извне, из внешнего по отношению к его собственному механизму мира. А это предполагает, что разум должен обладать запасом энергии, доступной ему для независимой работы.

Краткосрочное программирование автоматического механизма, очевидно, служит практическим задачам обычной жизни. Когда я сажусь в машину по утрам, планируя отправиться куда-нибудь еще, но не в Монреальский неврологический институт, дорогу к которому я уже усвоил, я должен заранее решить, по каким улицам я поеду. Иначе, пока я буду думать о чем-либо еще, автомат доставит меня прямо в институт.

Мы также можем допустить, что если разум способен заранее давать поминутные указания, то он также должен заранее выдавать и посекундные руководства. Я допускаю, что разум направляет, а механизм разума выполняет. Он несет послание. По словам Гиппократа, сказанным им много веков назад, «мозг является посланником» для сознания. Или, как мы выяснили сегодня, высший мозговой механизм служит «посланником» между разумом и другими мозговыми механизмами.

Рассмотрим, если хотите, различные функциональные механизмы, оперирующие внутри мозга. Существует один механизм, который будит наш разум и служит ему каждый раз, когда он пробуждается для работы после сна. Независимо от предпочтения одной из двух гипотез – монистической или дуалистической, в контексте обеих этот механизм является существенным для сознания. Он занимает положение между разумом и конечным процессом интеграции, протекающим в сенсорно-моторном механизме в автоматическом режиме, и играет в этом механизме существенную роль. Все это напоминает предположения Хьюлингса Джексона в связи со словом «высший», применяемого в отношении разных функциональных уровней внутри мозга.34 Факт того, что эпилептический разряд в сером веществе, являющемся частью его цепи, селективно расстраивает его работу, доказывает, что высший механизм, имеющий прямое отношение к разуму, действительно является функциональной единицей. Во время эпилептического взаимодействия с функцией этого серого вещества, примерная локализация которого показана на рисунке 9, сознание ослабевает, а вместе с ним уходят руководство и планирование поведения. Иначе говоря, разум перестает работать и вновь возвращается к работе только при нормальном функционировании этого механизма.

Человеческий автомат, заменяющий человека тогда, когда высший мозговой механизм инактивирован, не способен принимать совершенно новые решения. Это вещь, лишенная способности формировать новые записи в памяти и не обладающая тем неподдающимся определению свойством, которое называется чувством юмора. Автомат не способен восторгаться красотой заката, не способен испытывать удовлетворенность, чувство счастья, любви, не способен к сочувствию. Все это, как и само сознание, является функцией разума. Автомат является чем-то, что использует рефлексы и навыки, врожденные и приобретенные, что имеется в компьютере. Временами у него может появиться план, который будет служить ему вместо цели, на несколько минут. Этот автоматический координатор, всегда активный внутри каждого из нас, представляется самым удивительным из всех биологических «компьютеров».

Прислушиваясь к пациентам, описывающим экспериментально вызванные ретроспекции, можно осознать всю сложность и эффективность рефлекторной координации и интегративного действия мозга. В этой функции автоматический компьютер и высший мозговой механизм играют интерактивные роли, целенаправленные и селективно сдерживающие.

Объясняет ли все это работу разума? Несет ли в итоге рефлекторное действие ответственность за эту работу? После многих лет изучения всех вновь открываемых механизмов внутри мозга, я отвечаю – «нет». В действительности разум приступает к работе и перестает работать вместе с высшим мозговым механизмом. Но разум обладает энергией. Форма этой энергии отличается от энергии нейронных потенциалов, перетекающих по проводящим путям, аксонам. Здесь я делаю паузу.

Глава 13
Поток сознания

В своих рассуждениях Уильям Джеймс опирался на материал, который носил не нейрофизиологический, а скорее психологический или философский характер. «Поток сознания, – говорил он, – это река, непрерывно текущая через человеческое сознание в часы его бодрствования»[16]. Эта метафора может сбить с толку. Человек, стоящий на берегу, не может изменить ни реку, ни воду. Но мысли, идеи и любопытство действительно меняют направление потока сознания, и они способны полностью изменить его содержание. Биологический поток, скрытый в глубине каждого из нас, следует командам этого наблюдателя, который стоит на берегу. А сам поток неумолимо движется вперед в направлении моря, очертания которого неясно проглядываются в тумане, к которому мы все придем в конце жизни. Но на этом сходство между рекой и потоком сознания и заканчивается.

Содержание потока, как это было описано в главе 6, зафиксировано в мозге, включая и все то, на что человек, стоящий на берегу, обратил внимание, но ничего из того, что он проигнорировал. Его мысли и идеи «записаны» вместе с сенсорной информацией, которую он воспринял. Все его страхи – там, и его интерпретации тоже там – все были записаны этим экстраординарным механизмом, действующим внутри человеческого мозга.

Это разум (не мозг), который наблюдает и в то же время дает указания. Но есть ли тогда у разума своя собственная память? Нет. Нет никаких оснований для такого предположения. Если же он обладает такой памятью, то становится необходимым специальный механизм памяти, иного рода, непредсказуемый по своему характеру.

У разума нет практической необходимости в другой памяти, поскольку с помощью высшего мозгового механизма он может мгновенно открыть все «файлы» воспоминаний[17].

Призраку отца Гамлета потребовалась бы такая память, чтобы разговаривать с собственным сыном. Но, конечно же, никакой нейрофизиолог не обладает правом рационализировать драматические монологи, рожденные в удивительном мозгу Уильяма Шекспира и созданные его разумом.

Глава 14
Инстроспекция пациента и хирурга

Излагая аргументы в настоящем обсуждении, я не ссылался на интроспекцию. Напротив, я полностью полагался на факты и выводы нейрофизиологии, уделив особое внимание имеющимся в моем распоряжении данным, полученным в результате долгих экспериментальных исследований эпилептических приступов. В своем стремлении быть объективным ученый не должен слишком полагаться на собственную интроспекцию. Однако если вслушаться в размышления высокоинтеллектуального пациента, рассуждающего с самим собой, как это было со мной, «думая параллельно» с одним из его мозговых механизмов, читатель может увидеть и другую точку зрения. Я уже публиковал описание случая с пациентом С. Х.[18] в каком-то издании, но сейчас сошлюсь на него еще раз.

В один из операционных дней, сделав вскрытие большой части левой стороны мозга под местной анестезией, я стал раздумывать, что можно сделать в надежде освободить его от эпилептических припадков. Однако фокальная зона расположения источника раздражения мозга в височной доле предположительно вызывавшего эти припадки, находилась в опасной близости к зоне, где должна была быть локализована речевая функция, конечно, если речь не была локализована в другом полушарии. Поэтому, во избежание опасности возникновения перманентной афазии, я взялся установить точное расположение речевой зоны. Мы обнаружили, что слабый электрический ток взаимодействует с речевым механизмом. Представим, что кто-то касается коры стимулирующим электродом, но поскольку мозг не чувствителен, пациент не осознает, что это прикосновение привело его к афазии, пока он не попытается говорить или понять речь, и в реальности не проявиться, потому что он просто-напросто лишен способности говорить.


Рисунок из анатомического атласа Говерта Бидлоо (гол. Ontleding des Menschelyken Lichaams). 1690 г.


Рисунок из анатомического атласа Жозефа Вимона (фр. Traitй de phrйnologie humaine et comparйe). 1832–1835 гг.


Один из моих помощников стал показывать пациенту серию картинок на другой стороне стерильного экрана. С. Х. сначала точно называл каждый предмет. Затем, до того как ему показали изображение бабочки, я приложил электрод к той точке мозга, где, как я предполагал, должна была располагаться речевая кора. Пациент сохранял молчание какое-то время. Затем он щелкнул пальцами, как будто был раздражен. Как только я вынул электрод, он сразу заговорил: «Теперь я могу говорить, – сказал он. – Бабочка. Я не мог ухватить слово «бабочка», поэтому пытался схватить слово “моль”»!

Совершенно очевидно, что пока речевой механизм был временно заблокирован, пациент мог воспринимать смысл картинки с бабочкой. Он предпринял сознательное усилие, чтобы «схватить» соответствующее слово. Но, не понимая, почему это ему не удается, вернулся во второй раз к интерпретативному механизму, находящемуся на значительном отдалении от расстраивающего воздействия электрического тока, и обнаружил вторую идею, которую он считает ближайшей по смыслу к слову «бабочка». Затем пациент, наверное, предложил этот образ своему речевому механизму, но лишь для того, чтобы вновь все кончилось ничем.

Простое объяснение пациента сильно удивило меня. Он поочередно прибег к двум мозговым механизмам и сделал это совершенно сознательно. Он сфокусировал свое внимание на изображениях и поставил себе цель узнать и назвать по очереди каждый предмет. Сначала он проверялся в потоке его сознания. Картинка идентифицировалась, называлась и запоминалась. При этом пациент пользовался областями коры полушарий, при рождении не предназначенных для функций. Очевидно, высший мозговой механизм, понуждаемый решением, принятых разумом, был способен осуществить эту работу, обращаясь к ранее установившимся условным рефлексам. Когда я парализовал его речевой механизм, этот механизм был обескуражен. Тогда он решил, что делать. Заново обдумав понятие «бабочка», он призвал ближайшее к понятию «бабочка» идею, заложенную в его механизме понятий и концепций. Когда понятие «моль» было выбрано и представлено потоку сознания, разум одобрил его, а высший мозговой механизм мгновенно направил это невербальное понятие моли речевому механизму. Но само слово «моль» не было представлено в потоке сознания, как он того ожидал. Тогда пациент сохранял молчание, а затем выразил свое раздражение щелчком пальцев и большим пальцем правой руки. Что-что, а это он мог сделать без помощи специального речевого механизма. И в конце, когда я удалил из коры раздражающий электрод, он пояснил все, через что прошел, с чувством облегчения, используя слова, соответствующие его мыслям. Пациент извлекал слова из речевого механизма, когда он предоставлял ему соответствующие понятия. Вместо слова «он» в этом самоанализе читатель может использовать слово разум. Его работа не совершается в автоматическом режиме.

Как я полагаю, разумная, исчерпывающая гипотеза может быть такой: так как я попросил пациента назвать изображение, он сконцентрировал свое внимание на этом задании, программируя мозг для этой цели с помощью высшего мозгового механизма. Я могу только сказать, что решение пришло из его разума. Нейрональная работа началась в высшем мозговом механизме. И именно здесь разум и мозг сошлись. А из этого следует, что именно здесь пролегает грань между психикой и физическим мозгом. Рубеж между разумом и мозгом. Но эта грань переходит и из мозга в разум, поскольку разум осознает смысл и значение последовательности нейрональных действий, определяющих содержание потока сознания. Нейрон действует в автоматическом режиме, как это происходит в любом другом компьютере.

В согласии с решением разума высший мозговой механизм посылает нейрональные сообщения другим механизмам мозга. Эти сообщения рассылаются, как я считаю, в форме нейронных потенциалов, целенаправленно и определенным образом организованных, и в каждом случае они направляются к соответствующим целям-мишеням в сером веществе мозга. Эти сигналы побуждают человека направить взгляд и сфокусироваться на том вопросе, который является предметом рассмотрения. Побуждают человека интерпретировать то, что он видит, выбирать слова, выражающие их смысл и значение.

Все это свидетельствует о той работе, которую способны выполнять мозговые механизмы. В то же время некоторые механизмы мозга способны фильтровать информацию, поступающую к сознанию, допуская к нему только то, что относится к делу. Они тормозят и препятствуют прохождению всех прочих потоков информации, направляющихся в центрэнцефалическую интегрирующую систему так, чтобы такие данные не вспыхнули в потоке сознания. Таким образом, сознание может принять решение относительно того, что должно быть элиминировано, то есть в данный конкретный момент и в данном случае выведено из центра внимания пациента.

Несомненно, это лишь гипотетические рассуждения. Понятно, что очень многое выполняется автоматическим и рефлекторным механизмами. Но то, что делает разум или рассудок, – это совсем другое. Его невозможно приписать к какому-либо нейрональному механизму, которое можно было бы вскрыть.

Глава 15
Дублирование сознания

Давайте рассмотрим, что переживает пациент, когда электрод хирурга, приложенный к интерпретативной коре, побуждает ее «проиграть» заново картины опыта прошлого. Поток сознания внезапно для него удваивается. Он вполне осознает не только все происходящее в операционной, но и переживает «ректроспеции» своего прошлого. У пациента сохраняется способность обсуждать с хирургом содержание и смысл обоих потоков.

Разум или рассудок пациента, рассматривающий ситуацию в столь отстраненной и критической манере, совершенно отличается от нейронального рефлекторного действия. Важно отметить, что два потока сознания имеют два различных источника: один движим сигналами, поступающими из окружающей среды, другой – возбуждается электродом, посылающим в кору мозга шестьдесят импульсов в секунду. Поскольку в состоянии сознания не должно быть замешательства, можно заключить, что если содержание сознания зависит в значительной мере от нейрональной активности, само сознание от этой активности не зависит.

Один молодой пациент из Южной Африки, находясь на операционном столе и осознав происходящее вокруг него, заявил, что очень удивлен, осознавая, что общается со своим кузеном на ферме в Южной Африке, в то время, как он понимает, что находится в операционной в Монреале. Этот случай служит хорошей иллюстрацией тому, о чем я говорил выше. Разум пациента был настолько же независим от рефлекторного действия, насколько независим от этого действия был разум хирурга, который все это слушал и стремился понять значение и смысл услышанного. Таким образом, мои доводы говорят в пользу самостоятельности работы разума.

Если же, напротив, предполагать, что истина заключается в том, что высший мозговой механизм создает разум собственными силами, можно было бы ожидать некоторого ментального замешательства в случае, когда электрод активирует нейрональные архивы и поток сознания прошлого начинает поступать к разуму вместе с потоком текущего, сегодняшнего сознания.

Кто-то может задаться вопросом: обеспечивает ли высший мозговой механизм разум своей собственной энергией в такой ее измененной форме, что разум перестает нуждаться в поступлении ее по осевшим цилиндрам аксонов? Боюсь, что задаваться подобным вопросом значило подвергнуть себя риску быть осмеянным физиками. Однако такой вопрос у меня все же возникает, поэтому я должен сформулировать предположение сам.

Глава 16
Мозг как компьютер, разум как программист

А теперь позволю себе спуститься на землю с головокружительных высот гипотетических построений вокруг вопроса о мозге. Давайте рассмотрим начальный период жизни человека, на секунду отложив вопрос о природе разума.

Ребенок приносит с собой в мир действующую нервную систему. Он (или она) уже наделен врожденными рефлексами, побуждающими его сопеть и громко кричать, и обязательно искать сосок, и сосать и глотать, и запускать сложную цепочку процессов в теле, которые будут служить задаче его пропитания.

В самый первый месяц вы можете видеть его – если понаблюдаете за этим чудом из чудес – упорно направляющим свое внимание на то, что вызывает его интерес, игнорируя все остальное, даже стремление к пище или дискомфорт влажных пеленок. Уже совершенно очевидно, что он обладает рассудком, способным фокусировать внимание и явно проявлять любопытство и интерес. В течение нескольких месяцев он овладевает некоторыми понятиями, такими как цветок, собака или бабочка. Он слышит слова, произнесенные его матерью, а вскоре уже занят программированием обширной области ни для чего не предназначенной височной коры для того, чтобы овладеть речью. Если ему предстоит стать праворуким, он вероятнее всего расположит речевой механизм в левом полушарии. Он также программирует бо?льшую часть оставшейся недавно обретенной человеческой височной коры как интерпретативную кору, которая будет вовлечена в работу по овладению невербальными понятиями[19].

Осуществляя все эти действия, нормальный счастливый ребенок, очевидно, движим волнующим любопытством, заставляющим его направлять внимание на определенный объект и исследовать его. И что бы ни оказалось в центре его внимания, все сохраняется в мозге. Некоторые из этих событий и фактов он будет способен «вспомнить» впоследствии. Больше фактов и событий из этого мозгового архива будет доступно, если оно вызывается автоматическими механизмами. Но я осмелюсь утверждать, что мозг ребенка не сохраняет ничего из того, что сначала не оказалось в фокусе его внимания.

Он последовательно вносит дополнения или изменения в различные понятия, формирующиеся в его сознании на основе того, что он видит и слышит. Первая собака, на которую он обратил внимание, может быть желтой и короткошерстной, следующая – черной и длинношерстной. И с каждым разом, после того, как он обратил внимание на новую собаку, его понятие собаки подвергается модификации.

Начало овладения речью чрезвычайно важно. В первый раз, когда он слышит слово и воспроизводит его, произношение это очень далеко от его окончательного произношения слова «собака». Попугай тоже умеет воспроизводить. Но не проходит много времени, как ребенок приступает к другому этапу. Собака появляется в потоке его сознания, откуда высший мозговой механизм выносит смоделированное нейрональное послание к невербальному понятийному механизму. Прошлая запись сканируется, и сходный образ извлекается через гиппокампальную систему. Рассудок, или разум, сравнивает два образа, появляющиеся таким образом в потоке сознания, и находит сходство. Возникает чувство узнавания и знакомства с этим образом. В то время как все это находится в потоке сознания, формируется другое смоделированное нейрональное сообщение, составленное из запомнившегося понятия, модифицированного опытом настоящего времени. Это сообщение посылается в речевой механизм, и слово «собака» вспыхивает в сознании.

Потом ребенок начинает действовать. Сообщение посылается в серое вещество в артикуляционной зоне моторной коры. Ребенок вслух произносит слово «собака» и смеется, вероятно, осознанно испытывая настоящий триумф[20]. По моему мнению, части этого процесса, не ставшие автоматическими, осуществляются высшим мозговым механизмом под управлением разума. Здесь я лишь хочу подчеркнуть, что каждая освоенная реакция, перешедшая в автоматику, сначала осуществлялась в рамках внимания со стороны сознания и по велению разума.

Глава 17
На что способен автоматический механизм

В той мере, в какой мозг является местом локализации новоприобретенных автоматических механизмов, мозг является компьютером. Для того чтобы компьютером можно было пользоваться, необходимо, чтобы внешний агент его запрограммировал и поддерживал его работу. Предположим, что какой-то индивид решает обратить свое внимание на какое-либо дело. Это решение является результатом работы разума. Ответная реакция мозга должна быть примерно такой: высший мозговой механизм предпринимает немедленные руководящие решения, побуждая сенсорно-моторный механизм блокировать путем торможения приток информации, не относящейся к предмету нового интереса со стороны разума. В то же самое время он открывает доступ в поток сознания имеющей значение информации. Данные, вливающиеся в поток сознания, представляют собой последовательность зрительных образов или звуков, исходящих от ближайшего окружения, воспринятых после незамедлительных интерпретаций, таких как осознание узнавания знакомых образов или осознание опасности. Имеющие значение воспоминания добавляются автоматически из прошлого опыта индивида[21].

Сам автоматический сенсорно-моторный механизм с течением времени приспосабливается и совершенствуется для различных целей.

Этот механизм координирует работу многих полуавтономных механизмов внутри мозга, таких как механизмы чтения, писания, говорения, навыков, требующих сноровки. Со временем он учится управлять всё новыми и новыми аспектами поведения тела человека. Каждый навык и способность, приобретенные в рамках сознательного фокусирования внимания, вскоре становятся автоматическими и управляют собой даже более искусно, чем индивид мог бы это делать путем сознательного руководства.

Если решения, касающиеся цели сознательного внимания, принимаются разумом, то можно утверждать, что разум и есть та инстанция, которая управляет программированием всех механизмов внутри мозга. Можно сказать, что человеческий разум есть личность. Он бродит по свету, всегда находясь в зависимости от своего личного компьютера, который регулярно программирует, чтобы тот соответствовал его перманентно меняющимся целям и интересам.

Глава 18
Рекапитуляция

Разум, мозг и тело – все это человек, а человек способен на столь многое! Он может постичь вселенную, посвятить себя другим людям, учиться и исследовать, он способен быть счастливым, пребывать в отчаянии и наконец, может быть, даже понять самого себя. Едва ли его можно разделить на какие-то части. Несомненно, разум и мозг в норме выполняют свои функции в единстве, как нераздельное целое.

Первоначально усилие нейрофизиологов следует направить на то, чтобы объяснить поведение этого существа, основываясь лишь на нейрональных механизмах – поведение существа, падающего ниц перед Богом и вновь становящегося на ноги, чтобы возглавить армию или написать поэму, выкопать траншею, или восторгаться красотой восхода, или смеяться над абсурдностью мира. Для меня кажется все более и более разумным предполагать, как я об этом говорил на лекциях, посвященных Тейеру, в университете Джона Хопкинса в 1950 году (не опубликовано), что разум, вероятно, представляет собой другую сущность. Один научный журналист, присутствовавший на лекциях, решил, что это окончательный вывод, и опубликовал свой репортаж. Но тогда я не был готов к этому. И сегодня я все еще продолжаю сомневаться. Но давайте на мгновение окинем взглядом наш мир.

Если кому-то приходится судить о нем на основе поведения, очевидно, что человек не единственное существо, кто обладает разумом. Муравей (чья нервная система имеет высокоорганизованную структуру) и такие млекопитающие, как бобер, или собака, или шимпанзе, демонстрируют признаки наличия мышления и индивидуальной цели или замысла. Наличие мозга, как мы можем допустить, делает возможным и наличие у них разума. Во всех этих формах, равно как и у человека, память является функцией мозга. Животные, в частности, демонстрируют признаки того, что может быть названо расовой памятью. Во-вторых, новые блоки памяти прирастают в форме условных рефлексов. Когда мы говорим о человеке, то эти рефлексы хранят память о навыках и способностях, память о словах и невербальных понятиях. Также существует, по крайней мере у человека, третья, важнейшая, форма памяти – память о пережитом опыте и возможность возвращения потока сознания с разной степенью полноты. При такой форме памяти, а также в речевой функции извилины, появившиеся в височной доле человека в качестве позднего эволюционного прибавления, используются в качестве месторасположения «речевой коры и интерпретативной коры».

Думаю, мне пора резюмировать. Уже в 1938 году я осознал, что для того, чтобы появилось понимание основ сознания, необходимо дождаться более ясного понимания нейрональных механизмов в верхнем отделе ствола мозга. Именно эти механизмы, вероятно, ответственны за нейрональную интегративную работу мозга, ассоциированную с сознанием. С тех пор электрическая стимуляция и изучение моделей эпилептических приступов в целом способствовали выделению трех интегративных механизмов. Для каждого из них характерно наличие основной области или ядра серого вещества (в пределах верхнего отдела ствола мозга), скопления нервных клеток, которые можно активировать либо, наоборот, парализовать.


а) Высший мозговой механизм

Функция этого участка серого вещества (рис. 9) состоит в том, чтобы осуществлять нейрональную работу, соответствующую работе разума. Свидетельством того, что этот участок и является тем механизмом, служит то, что любые повреждения в пределах границ этого участка в верхнем отделе ствола мозга непременно сопровождаются потерей сознания, а селективный эпилептический разряд, взаимодействующий с функцией этого серого вещества, может также провоцировать потерю сознания (заметное при эпилептическом автоматизме) без парализации автоматического сенсорно-моторного контрольного механизма, расположенного вблизи него.


б) Автоматический сенсорно-моторный механизм

Функция этого участка серого вещества (рис. 10) заключается в координации сенсорно-моторной активности, ранее запрограммированной разумом. Когда высший мозговой механизм селективно инактивирован, этот биологический компьютерный механизм продолжает работать в автоматическом режиме. Именно этот механизм провоцирует большой конвульсивный припадок, активируя кору моторной извилины, в момент, когда эпилептический разряд развивается в его центральном сером веществе.


с) Функция центрального серого вещества этого механизма (рис. 11), как было показано с применением активирующего электрода, заключается в том, чтобы вызывать у индивида, находящегося в сознании, поток сознания из прошлого.


Как я уже отмечал, теперь имеется возможность установить функцию каждой из этих трех зон серого вещества. Каждая играет свою роль в нормальной центрэнцефалической интеграции и координации, являющейся необходимым условием возникновения и существования сознания. Как подчеркивалось ранее, эта интегративная активность приостанавливается при любой форме общего функционального вмешательства в нейрональную активность в зоне, очерченной на рисунке 9. Центральное серое вещество, составляющее основу автоматического механизма (б), и серое вещество механизма разума, или мышления (а) показаны на отдельных рисунках (9 и 10), поскольку оба они способны функционировать самостоятельно, и у меня есть возможность изобразить точные анатомические взаимоотношения между ними.

Благодаря пациентам, поделившимся с нами информацией о потоке сознания, возникшем в их мозге в момент, когда активирующий электрод хирурга все еще находился в коре их мозга, мы можем с определенностью судить о том, какую информацию вышеописанный интегративный механизм сдерживает или тормозит (и, следовательно, элиминирует), а какую он направляет к разуму, и таким образом побуждает мозг фиксировать ее. В процессе нейрональной работы тем или иным образом возникает отпечаток – энграма – памяти. Сознательное целенаправленное внимание обеспечивает на перманентной основе упрощение прохождения этих нейрональных импульсов с тем, чтобы потенциалы продолжили путь по нейрональным проводящим путям в той же манере. Таким образом, энграма воспоминаний оказывается запечатленной. В этом и заключается, как можно полагать, истинная тайна и смысл обучения. Такая модель запечатления кажется весьма эффективной при установлении эмпирической памяти, а также памяти, основанной на условных рефлексах.

Если это так, тогда предположение о том, что запись потока сознания хранится не в некоем продублированном отдельном аппарате памяти, таком как, например, аппараты гиппокампальной структуры, а в операционном механизме высшего мозгового механизма, было верно. Гиппокампальная извилина в каждом из полушариев мозга является частью механизма сканирования и извлечения информации из памяти. Поэтому именно в гиппокампе, возможно, хранится некий продублированный ключ от входа в записи потока сознания.27


Рис. 11. Экспериментальная запись сознания и ее реактивация


Стимулирующий электрод на рисунке приложен к участку интерпретативной коры. Воспоминание о прошлом вызывается активацией функциональной цепи (экспериментальная реакция). Все элементы цепи еще предстоит установить, но вероятнее всего они включают гиппокамп и свод мозга.[22] (Рисунок Элинор Суизи.)

Глава 19
Взаимосвязь мозга и разума – анализ одного случая

Активность высшего мозгового механизма, проявляющаяся в какой бы то ни было области мозга даже тогда, когда прилегающие к этой области зоны инактивированы в результате каких-либо аномальных воздействий, всегда сопровождается присутствием сознания.

Пациент, которого меня пригласили осмотреть в Москве в 1962 году при драматических обстоятельствах, служит наглядной иллюстрацией того, что даже если моторный контроль полностью или почти полностью утрачен, а мозг оказывается не способным непрерывно производить записи потока сознания, сознательное восприятие сохраняется.

Этим пациентом был блестящий физик Лев Ландау. Его жизнь на протяжении шести недель, когда он полностью находился в бессознательном состоянии после травмы головы, полученной в автомобильной аварии, поддерживалась только благодаря интенсивному уходу. После своего первого осмотра пациента я согласился с тем, что он полностью утратил сознание. Затем я порекомендовал сделать небольшую диагностическую операцию (вентрикулографию). Конечности пациента были парализованы, его глаза были открыты, но явно ничего не видели. На следующий день, когда я вошел в его комнату для нового осмотра, меня сопровождала его жена. Она прошла впереди меня, и присев у кровати мужа, заговорила с ним, сообщив ему мое мнение о возможности операции на мозге. В то время как я молча наблюдал за пациентом, глядя на него через голову его жены, я вдруг осознал произошедшие в нем пугающие перемены. Пациент лежал неподвижно, как и предыдущей ночью. Но его глаза, ранее смотревшие в разные стороны, теперь были сфокусированы на одном объекте. Казалось, что он смотрит на жену. Оказалось, что он слышит и видит, и более того – понимает речь! Как это могло происходить? Жена пациента закончила давать объяснения и сидела молча. Глаза пациента поднялись вверх, чтобы сфокусироваться на мне. Я повернул голову. Его глаза следили за мной. Сомнений не было! После этого они снова расфокусировались, и пациент впал, как и в предыдущую ночь, в бессознательное состояние.

Было ясно, что человек приходил в сознание. Он мог слышать, видеть, понимать речь, но не мог говорить. Он не мог двигаться, за исключением того, что короткое время вращал глазами, фокусируя взгляд. По-видимому, мне следует пояснить, что пациент и его жена некоторое время были вдали друг от друга. Ее вызвали в Москву и привели в госпиталь для того, чтобы обсудить и принять решение о возможной операции. В то утро она видела мужа впервые после аварии.

Было просто поразительно осознавать случившееся. Пациент был взволнован присутствием жены и, вероятно, понял ее сообщение. Было очевидно, что полушария мозга, расположенные выше стволовой части, где локализованы речевой, зрительный и слуховой механизмы, не были повреждены. Свободный взаимообмен между стволом мозга и корой оставался ненарушенным, однако ни один из нейрональных сигналов, посылаемых вовне к периферическим моторным ядрам в нижних отделах ствола мозга и спинного мозга, не мог пробиться через блокировку в месте кровоизлияния в среднем мозге. Ни один, за исключением сигналов, имеющих отношение к глазодвигательным центрам, представляющим собой высшие из всех периферических центров, осуществляющих контроль за двигательными функциями. Если пациент был в сознании, значит, он посылал вниз многие из тех сигналов, которые в норме направлялись на периферию к мышцам. Его жена была поразительно красивой женщиной. Его разум вполне мог послать сигнал, направленный на то, чтобы заставить его руку взяться за руку жены. Однако его рука оставалась неподвижной.

Но, как бы то ни было, я вернулся к коллегам, и мы согласились с тем, что в операции нет необходимости. Я усмотрел первый явный признак восстановления. Пациента сразу же перевели из госпиталя, в котором его так чудесно выхаживали, в Московский институт нейрохирургии, где у него была возможность находиться под наблюдением профессора Б. Г. Егорова. Здесь незамедлительно приступили к психотерапии, и позднее я узнал, что с этого момента начался процесс продолжительного прогрессивного восстановления[23].

В первые шесть недель после аварии товарищи Ландау, физики, бо?льшая часть из которых его ученики, присоединились к врачам и медсестрам, любезно прилагая усилия для того, чтобы поддержать дыхание пациента и ускорить его восстановление, если это окажется возможным. Ландау, уже награжденному Ленинской премией за вклад в развитие физики, во время его выздоровления была присуждена Нобелевская премия. Они с женой были счастливы вместе, и в такой торжественный момент она находилась рядом с ним.

Я увидел Ландау девять месяцев спустя, после моего возвращения из поездки в университетский госпиталь в Китае. Он был переведен в санаторий. Невролог, профессор Николай Гращенков и соратник Ландау, разделивший с ним Ленинскую премию, блестящий профессор Лифшиц взяли меня с собой навестить выздоравливающего. Далее я процитирую мою дневниковую запись, сделанную несколькими днями позже: «Ландау сидел на кровати в свежей белой рубашке и с нетерпением вглядывался в меня. Это был красивый человек с прекрасной головой. Его взгляд выражал полное понимание. Он был упрям в своем заблуждении, и я вполне оценил, почему несколько месяцев до этого он находился в депрессии и даже попросил Лифшица принести ему яд». Ландау прекрасно говорил по-английски и делал это с огромным удовольствием. «Когда я спросил его, получил ли он Ленинскую премию, он ответил «да», но не мог сказать, когда именно это произошло. Когда я задал ему вопрос о том, разделил ли кто-нибудь с ним эту премию, он огляделся вокруг, ища глазами Лифшица, стоящего среди других, улыбнулся и указал на него: – «Мне кажется, мы с ним разделили ее». Взаимоотношения этих двух мужчин несколько напоминали взаимоотношения Давида и Ионафана. «Лифшиц чувствует, что потерял своего самого близкого друга и руководителя».


Рисунок из анатомического атласа Бартоломео Евстахио

(лат. Tabulae anatomicae). 1783 г.


Рисунок из анатомического атласа Томаса Геминуса

(лат. Compendiosa totius anatomie delineatio, aere exarata). 1545 г.


Окончательный диагноз был таким: травма головы, приведшая к небольшому кровоизлиянию в проводящих путях (белое вещество) верхних отделов ствола мозга. В течение шести недель после аварии кровоизлияние постепенно абсорбировалось в процессе собственной мозговой циркуляции. Со временем, с помощью нервных волокон ствола мозга нейрональная связь была восстановлена. Оставалась только трудность в воспоминании недавнего прошлого. И замешательство Ландау было связано именно с этим.

Конечно, можно только догадываться, в какой именно момент к пациенту вернулось сознание. Прежде чем он смог подать признаки того, что находится в сознании, ему было необходимо вернуть контроль над некоторой частью его моторной системы. Очевидно, что контроль над движениями глаз вернулся к нему в первую очередь. Во время нашего первого общения, когда госпожа Ландау объясняла мужу сложившуюся ситуацию, а я чувствовал направленный на меня его испытующий взгляд, напрашивался вывод, что все, что говорится, для сознания пациента остается понятным. Он помнил, что жена говорила в начале, как и то, что она сказала в конце объяснения. Для этого сознанию не требовалась помощь со стороны мозгового механизма эмпирического воспоминания. Для этого был нужен только механизм потока сознания, сохранявший нормальную активность.

Когда я увидел Ландау девять месяцев спустя во время нашей второй встречи, он не помнил ни меня, ни того, что с ним происходило в течение нескольких месяцев после его перевода в Московский институт нейрохирургии. Работа по сканированию и воспоминанию прошлого опыта выполняется только механизмом, в котором решающее участие принимает по крайней мере гиппокамп одной височной доли (рис. 11). Эти функции такой механизм способен выполнять только в периоды нормального состояния, другими словами, только при таких условиях он может формировать собственные «ключи» к потоку сознания, свой дубликат «входного ключа».27

Позднее я узнал, что Ландау продолжал выздоравливать весь следующий год и помогал своему сыну в подготовке к вступительным экзаменам в университет. К этому человеку, чей математический гений сравнивали с гением Эйнштейна, пришло мировое признание. Его соотечественников радовало его выздоровление, однако вскоре он вернулся в состояние «депрессии». Вероятно, к нему пришло осознание того, что его мозг больше не может служить ему так, как прежде.

Я привел столь подробное описание этого случая, так как он, как и многие другие, наглядно показывает, каким образом в момент присутствия сознания для активации и включения других мозговых механизмов, способных к нормальной функции, используется высший мозговой механизм. Кроме того, он позволяет сделать вывод о том, что разум может удерживать данные, поступившие к нему во время этой фокусировки внимания и в то время, когда механизм потока сознания движется вперед. Однако разум сам по себе не способен вспомнить опыт прошлого, если специальный мозговой механизм сканирования и воспоминания не функционирует в нормальном режиме. В случаях, подобных описанному, когда в результате повреждения мозга наблюдается парализующее вмешательство в небольшую его область, все знания о том, как мозговые механизмы выполняют координационную и интегративную функции, подвергаются серьезному испытанию. Более того, такие случайные драматичные эксперименты указывают нам направление к более ясному пониманию того, как вообще работает мозг. Специалисты по физиологии человека могут только ждать подсказки от таких «аварийных» экспериментов.

Хьюлингс Джексон заметил в своей Хантеровской речи, произнесенной в 1872 году, что «медики, в силу того, что они являются лишь свидетелями результатов экспериментов, поставленных заболеваниями нервной системы человека, будут все с большим усердием выискивать факты, относящиеся к физиологии разума и сознания человека». Применив при этом смелое выражение «физиология разума», он, очевидно, был уверен, что мозг уже объясняет или когда-нибудь в будущем даст объяснение разуму. По прошествии ста лет изучения этой темы неврологами, которые наблюдали за парализованными и эпилептическими больными, нейрохирургами, занимавшимися вырезанием или стимулированием извилин мозга, и электрофизиологами, которые фиксировали и проводили эксперименты, воистину настало время задать эти и другие вопросы и попытаться найти на них ответы.

Объясняет ли мозг сущность разума? Если «да», то происходит ли это лишь с помощью простой работы его нейрональных механизмов или путем снабжения разума энергией? Или и то и другое одновременно? Обеспечивает ли мозг разум энергией и предоставляет ли мозг в распоряжение разума одновременно с этим основные нейрональные механизмы, связанные с сознанием?

Глава 20
Сущность человека – две альтернативы

В итоге Шеррингтон пришел к выводу, что «факт того, что наша сущность строится на двух фундаментальных элементах, как мне представляется, не более невероятен изначально, чем-то, что она должна основываться только на одном».

Перед каждым нейрофизиологом рано или поздно встает задача объяснить, если это в его силах, в терминах мозговых механизмов все, что связано с возникшей у людей необходимостью проанализировать работу разума. И к этой задаче ему следует подойти, отбросив все предубеждения, философские или религиозные иллюзии. Если ему не удастся достичь цели, дав разумное объяснение этому на основе доказанных фактов и правдоподобных гипотез, настанет момент, как это случилось со мной, перейти к рассмотрению других возможных объяснений. Ему необходимо решить, как получить доказательства, подтверждающие гипотезу о двух элементах, равно как и доказательства гипотезы только одного элемента.

Сам человек с его огромным мозгом, с филогенетически новыми извилинами и с его способностью программировать свой собственный «компьютер» дает основание предполагать, что конечный результат вообще непредсказуем. Однако на данный момент он сам по себе уже является конечным результатом. Чудо состоит далеко не в том, что человек возник в результате постепенного, очень медленного процесса эволюции, с постоянными колебаниями шансов на выживание и ценностными характеристиками этого процесса, но в том, что существует вселенная, с ее законами и планом и очевидной целью. Есть подозрение, что при условии бесконечного времени процесс сотворения мира, начавшийся на любой планете с благоприятными условиями, завершился бы с тем же результатом.

Определенность, по моему мнению, состоит в следующем: когда мы начнем понимать человека, мы увидим, что природа разума и природа энергии разума просты и легко постижимы. Тем не менее все это говорит только о том, что я оптимист.

Чарльз Шеррингтон и его ученики проанализировали интегративную работу врожденных рефлексов в нервной системе животных, находящихся в бессознательном состоянии. В итоге он попытался объяснить работу и суть необыкновенной нейрональной машины, во многом схожей с тем, что есть у человека и у лабораторных млекопитающих. Эта машина обуславливает возможность рефлекторного вставания, хождения и реакции на то, что индивид видит, слышит, чувствует и ощущает запах в окружающей его обстановке. Это воистину удивительная машина. Проводя эксперименты с электрической стимуляцией коры полушарий и активацией того или другого моторного механизма, Шеррингтон показал, что в этих случаях наблюдается эффект облегчения. Последующее прохождение более слабого электрического тока временами вызывало ту же реакцию, хотя облегчение реакции носило временный характер и длилось всего лишь несколько секунд или минут (см. Шеррингтон32).

Иван Павлов и его последователи изучали животных, находившихся в сознательном состоянии.11 Он описывал действие условных рефлексов, которые животное приобретало благодаря тому, что ожидание побуждало их сосредотачивать внимание на опыте. Эти рефлексы закреплялись, а их шаблоны сохранялись благодаря непрерывному облегчению в коре полушарий и ядрах серого вещества в прилегающих зонах верхних отделов ствола мозга. Эта модель была признана физической основой обучения навыкам и простым формам реактивного поведения. Считалось, что эта модель применима к человеку так же, как и к животному. В свете фокусированного внимания, повторюсь, такое непрерывное облегчение, вероятно, имеет место.

С того времени в исследованиях человека в сознательном состоянии внимание привлекли новые факты. Существуют записи опыта сознания, которые мы уже обсуждали выше. Они позволяют осуществиться произвольным или автоматическим воспоминаниям опыта прошлого, и эти записи включают только те вещи, на которых индивид сосредотачивал внимание, и никакие другие, если он их проигнорировал. Можно лишь заключить, что сознательное внимание добавляет нечто к работе мозга, которое в противном случае не оставит никакой «записи». Оно гарантирует прохождению нейрональных потенциалов поразительную непрерывность облегчения для дальнейшего течения тока, так, как будто через кажущуюся бесконечной путаницу нейронных связей проторена четкая дорожка. Тот же принцип применим к усвоению речевых способностей и запоминанию невербальных понятий. Перманентное упрощение шаблонной последовательности в этих мозговых механизмах устанавливается только тогда, когда происходит фокусирование внимания на том явлении, которое соответствует этой последовательности в сознании.

Если предыдущее решение, относящееся к фокусированию внимания, принято разумом, тогда разум и решает, когда должна быть добавлена облегчающая энграма. Кто-то может допустить, что это высший мозговой механизм инициирует работу мозга, ассоциированную с этим решением. Другие могут считать, что энграма одновременно прибавляется к условным рефлексам и к последовательной записи сознательного опыта. Имеется ли какое-либо доказательство существования нейрональной активности в мозге, которая бы отвечала за то, что делает разум?


Рисунок из анатомического атласа Джулио Кассери (ит. De humani corporis fabrica libri decem). 1627 г.


Перед тем как отважиться дать ответ, возможно, будет интересным снова сослаться на работу, которую разум, очевидно, выполняет самостоятельно, а затем вернуться к краткому обзору нашего опыта стимуляции коры пациента, пребывавшего в полном сознании, и опыта наблюдения за тем, какое воздействие оказывает эпилептический разряд в разных частях мозга. Это позволит нам строить догадки относительно того, имеется ли какой-либо механизм, объясняющий существование разума.

а) Что именуют разумом.

То, что мы привыкли называть разумом, или рассудком, как кажется, ответственно за фокусировку внимания. Разум осознает, что происходит вокруг. Разум рассуждает и принимает новые решения. Разум понимает. Он действует так, как будто его одарили собственной энергией. Он может принимать решения и приводить их в исполнение путем привлечения различных мозговых механизмов. Все это он осуществляет путем активации нейронных механизмов. А эта активация сопровождается расходом энергии.

б) Что думает пациент.

Когда я провоцировал у пациента, находящегося в сознании, движением руки, приложив электрод к его моторной коре на одном полушарии, я часто спрашивал о его ощущениях. Его ответ был неизменным: «Я не делал этого. Это сделали вы». Когда я заставлял его издать звук, он говорил: «Я не издавал звука. Это вы вытащили его из меня». Когда я провоцировал воспоминания о потоке сознания прошлого, предлагая таким образом запись его прошлого опыта, он изумлялся тому, что должен осознавать прошлое так же, как и настоящее. Пациент был поражен тем, что прошлое должно вернуться к нему значительно более ясно и полно, в бо?льших подробностях, чем он, вероятно, вспомнил бы сам по своей воле. Он тут же решил, что хирург каким-то образом ответствен за этот феномен, но все же признал эти подробности деталями своего собственного опыта прошлого. При анализе подобных «ретроспекций» становится совершенно очевидным, как отмечалось ранее, что только те вещи, на которых пациент фокусирует внимание, сохраняются в этой постоянной записи потока сознания, фиксация которой непрерывно облегчается.

в) На что способен электрод.

Я всегда осознавал всю важность изучения результатов стимуляции мозга человека, находящегося в сознании, с применением электрода, поэтому вел записи результатов настолько аккуратно и полно, как только это было возможно. Электрод может дать пациенту различные исходные ощущения. Он может побудить его повернуть голову и подвигать глазами или конечностями, или издать звук, или сделать глотательное движение. Он может вызвать живое переживание прошлого опыта или создать у пациента иллюзию того, что опыт настоящего ему знаком, а вещи, которые он наблюдает, становятся больше и ближе к нему. Но пациент сохраняет отстраненность. Он переходит к суждению обо всем, что чувствует и ощущает. Он говорит, что «вещи кажутся знакомыми», а не «я прежде проходил через все это». Он говорит, что «вещи становятся крупнее», но не пытается сделать движение из-за опасности повреждения. Когда электрод приводит в движение его правую руку, он не говорит: «Я хотел подвигать ею». Он может, однако, двигать своей левой рукой и противостоять своему действию.

Между тем в коре полушарий не существует такого участка, электрическая стимуляция которого могла бы заставить пациента верить или принять решение. Конечно, имеются зоны коры, предназначенные для речи, чья функция может быть заблокирована без того, чтобы эта блокировка сопровождалась какой-либо отдаленной положительной реакцией. Также имеются области серого вещества в верхних отделах ствола мозга, которых стимулирующий электрод хирурга не достигает. Тем временем эпилептический разряд происходит в любой зоне серого вещества, начиная от промежуточного мозга и кончая спинным мозгом (вероятно, за исключением мозжечка). Джексоновский марш разряда, переходящий от одного ядра в промежуточном мозге к другому, протекает так же, как это происходит в коре мозга.13

г) Активация с помощью эпилептического разряда.

По моему опыту, в сером веществе мозга не существует такой области, в которой локальный эпилептический разряд приводил бы к тому, что можно было бы назвать «действием рассудка». В 1954 году мы с моим помощником Гербертом Джаспером проанализировали наш клинический опыт в области эпилепсии в аспекте этого вопроса. Обнаружились только два случая, которые можно было рассматривать как начало припадка, возможно являвшегося примером «вынужденного думания» или «интеллектуальной ауры»[24].

Это были лишь подозрения, поэтому я вынужден признать, что достоверных фактов, свидетельствующих о том, что эпилептический разряд или электрическая стимуляция могут привести к активации рассудка или мышления, сегодня не существует.

Никто не может игнорировать этот вывод, так как в противном случае он будет постоянно сталкиваться с этим препятствием. Имеется возможность запустить запись потока сознания, хотя этот процесс может быть усложнен вмешательством электрода или эпилептическим разрядом. Тем же способом может быть создана иллюзия интерпретации. Однако ни одно действие, так или иначе связанное с работой разума, ни в одном случае не было инициировано стимуляцией электродом или эпилептическим разрядом. Если механизм, способный выполнять то, что выполняет разум, существует в мозге, то можно ожидать, что он четко проявит свое присутствие каким-либо более очевидным свидетельством эпилептической или электродной активации. Но, несомненно, как я вынужден признать, все это лишь негативные доказательства.

Рассмотрим, как наши положительные нейрофизиологические данные могут помочь нам пролить свет на природу человеческой сущности: если в человеческой сущности имеется лишь один фундаментальный элемент, тогда нейрональная деятельность мозга несет ответственность за все, что делается разумом. «Неотъемлемый субстрат» сознания, как было описано в главе 5, располагается в верхних отделах стволовой части мозга. Активность высшего мозгового механизма, по-видимому, соотносится с активностью разума, о чем мы говорили в главе 12. Этому механизму под силу включать и отключать рассудок, приостанавливая свою работу во время сна и возобновляя ее в момент пробуждения. Он предположительно способен решать эту задачу путем обеспечения разума энергией, поступающей, вероятно, из мозга, или же, напротив, отключая это энергоснабжение. Но абсурдно ожидать, что высший мозговой механизм или любой другой набор рефлексов, каким бы сложным он ни был, выполняет то, что делает разум, и таким образом реализует все его функции.

Если это так, то какое другое объяснение можно предложить? Только то, что в действительности имеется второй фундаментальный элемент и другая форма энергии. Но если рассматривать разум и мозг как два полуавтономных элемента, мы будем вынуждены допустить, что рассудок посредством высшего мозгового механизма оказывает влияние на мозг. В этом случае закономерно допущение, что разум воздействует на него. Следовательно, разум воздействует и на высший мозговой механизм. Разум выполняет функцию запоминания, используя мозговые механизмы записи опыта. Разум присутствует везде, где нормально функционирует высший мозговой механизм.


Рисунок из анатомического атласа Ричарда Куэйна (англ. The anatomy of the arteries of the human body, with its applications to pathology and operative surgery). 1844 г.


В случае гипотезы о двух основополагающих элементах энергия нейронов должна быть доступна в двух формах. Значит, существует некая сила, ставшая доступной благодаря нейрональной проводимости в мозге. Но существует ли такая сила, доступная разуму, но не обладающая такой сетью проводников? Способна ли химическая реакция в нервных клетках приводить, с одной стороны, к работе мозга, а с другой, к деятельности разума? Электричество в науке впервые было открыто, когда было зафиксировано его прохождение по нервам живых организмов. Современные физики могут серьезно рассматривать наши вопросы только разве что из чувства благодарности!

В процессе работы мозга нейрофизиолог может догадываться о том, где именно происходит проведение потенциалов, а также строить предположения о модели этого проведения. Но когда мы говорим о работе разума, такой возможности не существует. И все же разум, как очевидно, действует не зависимо от мозга, так же, как и программа, преследуя определенную цель, работает независимо от своего компьютера, как бы сильно она от него не зависела.

Теперь, когда мы видим, как начинают обретать свою форму очертания частично автономных механизмов в мозге и выстраивается понимание того, на что способны рефлекторные механизмы, пришло время сформулировать гипотезы, дающие представление о работе разума, еще не получившую должного объяснения, и выбрать из них наиболее логичную и убедительную.

Что касается меня, то после многих лет усилий, направленных на объяснение разума только на основе работы мозга, я пришел к выводу, что будет куда проще принять гипотезу о двух фундаментальных элементах, лежащих в основе человеческой сущности. Но если это так, то истиной остается и то, что необходимая энергия поступает к разуму в момент пробуждения благодаря работе высшего мозгового механизма.

Так как сегодня можно с определенностью утверждать, что нам никогда не удастся объяснить разум и мышление только через нейрональную деятельность мозга, очевидно, по причине того, что мозг развивается и взрослеет самостоятельно в течение всей жизни индивида так, как если бы это был продолжающийся элемент, а также в силу того, что компьютер (или сам мозг) для его программирования и поддержки нуждается в каком-нибудь агенте, способном к самостоятельному мышлению, я вынужден предпочесть гипотезу о том, что человеческая сущность получит объяснение исходя из предположения о двух фундаментальных элементах. По моему разумению, такой подход значительно увеличивает вероятность того, что мы в итоге поймем, к чему так стремятся столь многие решительно настроенные ученые.

Нам предстоит решить еще так много вопросов! Но ставить перед собой эти вопросы – значит сделать первый шаг на пути их разрешения. Я уверен, что со временем ответы на них будут получены. Встав на позицию дуализма, вполне логично обратиться за помощью к физикам. Может ли электрическая энергия принимать разные формы? Какова природа разума? Имеет ли она структуру? Может ли существовать энергия без структуры? Что представляет собой электричество? Какими бы ни были ответы на эти вопросы, в них всегда присутствует разум.

По выражению Аристотеля, разум «прикреплен к телу». Разум блекнет, когда высший мозговой механизм ослаблен и снижает интенсивность работы из-за травм, или эпилептического расстройства, или анестезирующего лекарства. К тому же разум пропадает во время сна.

Что происходит, когда разум уходит? На этот вопрос имеется два очевидных ответа. Они вытекают из двух альтернатив Шеррингтона – сущность человека будет объяснена на основе одного или двух основополагающих элементов. Если выбор будет сделан в пользу первой альтернативы, тогда разум перестает существовать, когда он затухает, поскольку он является лишь функцией мозговой активности. Разум возникает каждый раз заново, когда высший мозговой механизм начинает свою нормальную работу. В таком случае разум воспринимается как активность специализированного мозгового механизма, который я назвал «высшим».

Если же встать на позицию второй, дуалистической, альтернативы, разум будет восприниматься как существенный исходный элемент сам по себе. В этом случае его можно будет называть «средой», «сущностью», «сомой». Другими словами, разум характеризуется непрерывным существованием. На этом основании можно допустить, что хотя разум молчит, если у него уже нет особой связи с мозгом, он продолжает существовать в немых интервалах и снова берет на себя контроль в момент, когда высший мозговой механизм приступает к работе.

Может показаться, что этот специализированный мозговой механизм, засыпая, каждый раз выключает энергию, возбуждающую разум. В момент пробуждения он снова его включает. Такова ежедневная автоматическая рутина, к которой приспособлены все млекопитающие, с помощью которой мозг восстанавливается от недомогания или усталости.

Функция высшего мозгового механизма состоит в том, что он включает этот полуавтономный элемент с тем, чтобы он мгновенно взял на себя контроль во время бодрствования, и выключает его на время сна. Кажется ли это объяснение неправдоподобным? Оно не такое неправдоподобное, на мой взгляд, как альтернативное ожидание – что высший мозговой механизм сам постигает, и рассуждает, и направляет произвольные действия, и решает, на что обратить внимание, и что «компьютер» должен учить, записывать и вскрывать по его требованию.

Но при любой альтернативе у разума нет собственной памяти, насколько можно судить по нашим данным. Мозг, как любой компьютер, хранит то, чему он научился в течение периода активности. Все эти записи мгновенно становятся доступными сознательному разуму во все то время, когда человек бодрствует, но во время сновидений в полусонном состоянии они представляются ему в искаженной форме.

Глава 21
Постижимость

С того момента, как Хьюлингс Джексон высказал предположение о том, что в функциональной организации мозга имеется высший уровень, прошло целое столетие научного прогресса. Вероятно, он рассматривал этот высший уровень как уровень организации, самым тесным образом связанный с разумом. С тех пор были идентифицированы и отмечены на карте коры полушарий и в верхних отделах ствола мозга различные, частично автономные, механизмы. Ни один из них не способен объяснить суть разума. Разум остается загадкой.

Я уже рассказывал здесь историю одного паломника, пробивавшегося, иногда вслепую, но всегда с надеждой, к более ясному пониманию того, что казалось физической основой разума. Прошло почти сорок лет с тех пор, как он столкнулся с тем фактом, что слабый электрический ток, введенный в интерпретативную кору височной доли мозга, может вызвать ретроспекцию, тем самым активируя поток сознания прошлого. Постепенно, с годами он выступал с критическими сообщениями о природе таких экспериментальных реакций. Эти и другие результаты стимуляций с применением электрода представляют собой надежные данные, а отнюдь не чье-то досужее мнение. Влияние эпилептических разрядов дают ключи к пониманию проблемы. Имеются достоверные свидетельства того, что интегративная нейрональная деятельность, обеспечивающая саму возможность разума и мышления, локализована в верхнем отделе стволовой части мозга, а не в коре полушарий.

На этих страницах я высказал мнение о том, что существует особая форма энергии, которая активирует разум и сознание в часы бодрствования и должна поступать тем или иным образом из нейрональной энергии. Говоря, что «для сознания мозг является посланником», Гиппократ предвещал открытие высшего мозгового механизма. Этот механизм служит «посланником» между разумом и другими механизмами мозга. Или, если другими словами, высший мозговой механизм выступает как администратор разума. Тем или иным образом администратор получает указания от разума и переправляет их к различным механизмам мозга. Таким образом, он направляет краткосрочные цели разума в автоматический сенсорно-моторный механизм, который в свою очередь, проводит человека через множество явно сознательных поступков реальной жизни. Эти два механизма, высший мозговой и сенсорно-моторный, координируют ввод сенсорной информации и вывод моторных сигналов в соответствии с целью и направлением внимания разума. Они управляют освоением различных навыков и способностей, включая речь. Совместно они осуществляют центральную интегративную активность мозга.

Вышеизложенные положения неизбежно являются гипотетическими предположениями в отношении физической основы разума и мышления. Они служат для того, чтобы наметить дальнейшие направления исследования, пока кто-то ждет озарения в понимании того, как эти сообщения переправляются по нейрональным цепям. То, что такие механизмы существуют и что такие сообщения переносятся, доказано результатом анализа моделей эпилептических разрядов. Об этом свидетельствуют и результаты электрических стимуляций, и анализ многих клинических случаев.

Другим ученым, представляющим более молодое поколение, предстоит критически пересмотреть локализацию серого вещества, активирующегося при эмпирических реакциях (рис. 11), и дополнить деталями рисунки 9 и 10. Им необходимо потрудиться над разработкой гипотезы, объясняющей, «как» все происходит в нейрональной деятельности при фокусировании внимания. И наконец, молодым исследователям придется раскрыть, какими такими путями перемещение потенциалов становится осознанием или восприятием и каким образом цель транслируется в стереотипное нейрональное послание. Несомненно, во всей этой работе нейрофизиологам потребуется помощь химиков и физиков.

Есть множество специалистов, представляющих другие дисциплины, которые могут воспользоваться этими данными, если они сочтут разумными попытки подогнать их к гипотезе, говорящей о том, что мозг объясняет разум, или если они придут к заключению, как это произошло со мной, что разум является автономным, хоть и связанным с другими, элементом. Всем им потребуется сделать выбор между двумя этими «невероятностями».

И в том, и другом случае природа разума останется фундаментальной проблемой, вероятно, самой трудноразрешимой и важнейшей из всех проблем. Мне после многолетних попыток понять, как же все-таки мозг рождает разум, кажется теперь настоящим чудом открыть, в процессе этого финального обзора имеющихся данных, то, что дуалистическая гипотеза, из двух возможных объяснений, кажется более разумной.

Так как каждый человек выбирает для себя без помощи науки свой образ жизни и религию, у меня тоже долгое время были личные убеждения. И как же это здорово – обнаружить, что ученый тоже может с полным основанием верить в существование духа!

Далее, на оставшихся страницах этой главы, я буду временами говорить скорее не как физиолог, а больше как врач, который помимо любви к науке был очень увлечен своими пациентами, семьей и самим собой. Но я сделаю все возможное, чтобы не терять чувство самокритики каждый раз, когда я буду «нарушать границы естественных наук».

Возможно, ученый и врач может узнать больше, выйдя из лаборатории или консультационного кабинета, чтобы заново взглянуть на эти странным образом одаренные человеческие существа вокруг нас. Разум – можете назвать его духом, если хотите, – откуда он появился? Кто может сказать? Он просто существует. Разум прилагается к активности определенного мозгового механизма. Разум, таким образом, был приложением к каждому человеческому существу на протяжении многих тысяч поколений, и в этом, вероятно, заключается существенное доказательство передачи по наследству особенностей разума от одного поколения к другому и далее к следующему. Но сегодня можно только просто и без каких-либо объяснений сказать, что «разум рождается».

Для врачей, чья задача состоит в том, чтобы рассматривать человека в целом, характерен уникальный взгляд на него. Они издавна осознают необъяснимую дихотомию (функциональный разрыв) между телом и разумом. Несомненно, они научились, как говорится, «лечить не только тело, но и разум». Они прекрасно понимают, что ребенок состоит из тела, мозга и разума. Все эти ипостаси развиваются совместно, и тем не менее с годами все они, похоже, сохраняют автономию. Эти три ипостаси, как в онтогенетическом симбиозе, идут по жизни вместе. И каждая в отдельности бесполезна без двух других. В изучении окружающего мира инициатива принадлежит разуму.

Разум принимает решение относительно того, что должно быть усвоено и что «записано». По мере роста ребенка разум все больше и больше зависит от памяти и автоматических шаблонных действий, заложенных в мозговом «компьютере». Разум и сознание обуславливает мозг. Он программирует компьютер так, что тот может выполнять все возрастающее число рутинных операций. И таким образом с годами у разума появляется все больше и больше свободного времени, чтобы исследовать мир интеллекта его собственного и интеллекта других людей.

Если бы кому-нибудь понадобилось нарисовать кривую, отражающую изменения человеческих способностей, то такие кривые, относящиеся к телу и мозгу, выросли бы и достигли пика в возрасте от двадцати до тридцати лет. В возрасте от сорока до пятидесяти лет эти кривые выровнялись бы и начали снижаться, так как существуют патологические процессы, некоторые из них специфичны для тела, другие – для мозга, которые с неизбежностью тянут их вниз. Автору псалмов все это было очевидно уже 3000 лет назад. Он писал: «Дней лет наших – семьдесят лет, а при большей крепости – восемьдесят лет»[25]. Продолжительность человеческой жизни предопределена. Ноги слабеют. Кладовые памяти, которые были так легко доступны в молодые годы, с годами открываются все медленней и все с бо?льшим трудом. А в конце мозг иногда вообще не способен фиксировать в памяти какую-либо информацию о текущих событиях. Дряхление – симптом усиления в теле и мозге неспособности к какой-либо деятельности. И этот процесс входит в жизнь каждого человека в разных формах.

В противоположность двум предыдущим сущностям у разума, как кажется, нет специфической или неизбежной патологии. В поздние периоды жизни он движется навстречу собственному самоосуществлению. В то время как разум приближается к более ясному пониманию и лучше сбалансированному суждению, две другие сущности начинают терять свою силу и скорость.

Теперь, приближаясь к концу нашего обсуждения, предлагаю еще одну гипотезу, основанную на точке зрения врача. Связано оно с наблюдениями, имеющими отношение к любым вопросам, касающимся исследования человеческой природы, и соответствует гипотезе о том, что разум характеризуется отдельным существованием, то есть существует сам по себе. Такой подход мог бы даже служить аргументом в вопросе о достижимости бессмертия!



Рисунки из анатомического атласа Сигизмунда Ласковски

(фр. Anatomie normale du corps humain: atlas iconographique de XVI planches). 1894 г.


Что происходит с разумом и сознанием после смерти?

Этот вопрос порождает другой, так часто задаваемый: может ли разум одного человека напрямую контактировать с разумом и сознанием других людей? Насколько можно судить на основе достоверно подтвержденных научных выводов, ответ будет «нет». Разум может проявляться только посредством механизмов мозга. Безусловно, он реализует эти связи чаще всего через речевые механизмы. И все же, поскольку истинная природа разума остается загадкой, а задача выяснения источников его энергии остается нерешенной, ни один ученый не имеет права утверждать с определенностью, что прямая связь между одним активным разумом и другим не может существовать в течение жизни. Он только может утверждать, что неопровержимых доказательств такого сообщения пока еще никто не представил.

Совсем другое дело – прямая связь между разумом человека и сознанием Бога. Доводом в пользу существования такой связи служат заявления огромного множества людей, поступавших в институт на протяжении длительного времени и утверждавших, что они получали через молитву руководство и откровения от некоей силы, находящейся вне их самих. Я не вижу причин сомневаться в утверждениях этих людей, но у нас нет возможности представить их сообщения в качестве научного доказательства.

Действительно, ни одному ученому не дано право, используя достижения науки, судить о вере, с которой человек живет и умирает. Единственное, что в наших силах, это представить данные о мозге и предложить физиологические гипотезы, объясняющие то, что выполняет разум.

Теперь нам следует, пусть с неохотой, вернуться к первому вопросу: когда смерть, в конце концов, гасит свечу жизни, разум, наверное, тоже угасает, как во сне. Я сказал «наверное». Какой вывод напрашивается? Какой может быть разумная гипотеза в отношении этого явления, если основываться на данных физиологии? Вывод может быть только таким: мозг не дает исчерпывающего объяснения разуму. Человеческий разум, похоже, получает свою энергию, возможно в измененной форме, в часы бодрствования из высшего мозгового механизма. В ежедневной рутине человеческой жизни сообщение с разумом других людей осуществляется косвенно посредством механизмов мозга. Если это так, то ясно, что для того, чтобы выжить после смерти, разуму необходимо установить связь с альтернативным источником энергии, помимо энергии мозга. Если же нет, то разум должен исчезнуть навсегда с такой же определенностью, с какой умирают мозг и тело, и превратиться в пыль. Но если в течение жизни, в периоды бодрствования мозга и разума, прямой контакт между ними и сознанием других людей или же сознанием Бога устанавливается, то становится ясно, что энергия, поступающая извне, достигает человеческого разума. В этом случае не кажется неразумным надеяться на то, что после смерти разум или сознание могут снова пробудиться, получив энергию от другого источника.

Здесь я имею в виду, что если активное сознание одного человека сообщается с активным сознанием других людей, даже изредка, это может происходить только путем прямой передачи некоторой формы энергии от одного сознания к другому. Точно так же, если сознание человека сообщается непосредственно с сознанием Бога, то это общение также предполагает возможность передачи энергии, в той или иной форме, от одной души к другой. Кажется очевидным, что наука не может в настоящее время что-либо утверждать в отношении существования человека после его смерти, хотя каждый мыслящий человек должен задавать себе этот вопрос. Но когда природа энергии, активирующей наш разум и сознание, будет разгадана (я уверен, что это когда-нибудь обязательно произойдет), наступит время, когда ученые смогут сделать серьезный шаг к изучению природы духа, иного по сравнению с человеческим.

У человека нет причины бояться истины. Она может в итоге только усилить его убеждения, которыми он живет. В самой его природе заложена страсть к исследованию, и обучению, и восприятию убеждений, которые могут стать залогом его душевного покоя. У обычного человека всегда есть личное кредо. Если ему свойственно отличаться от убеждений его сотоварищей, то только незначительно. В этом и состоит сила и надежда его расы.

Факты и гипотезы, которые здесь обсуждались, вполне могут использоваться во многих областях человеческой мысли, таких как религия, философия и психиатрия, а также в физике, химии и медицине. Действительно ли разум является автономным элементом или это специфическое проявление нейрональной деятельности, что в некотором отношении еще не очевидно, требует дальнейших научных подтверждений. Здесь мы обсудили лишь одну часть этих доказательств. Но, поскольку этих данных недостаточно, необходимо рассмотреть две версии объяснений.

Между тем перед человеком стоят две практические проблемы. Человеку необходимо научиться контролировать свою собственную социальную эволюцию, и я говорю это, став на секунду на позицию озабоченного доктора, а не ученого, которым я изначально являюсь. Это серьезная проблема человеческой судьбы. И она будет решена только через более глубокое ее понимание. Постижение и познание откроют путь к здравомыслию и благоразумию.

Биофизики вполне могли бы подтвердить, что после того, как в долгой истории создания возникла жизнь, наряду с появлением сложного мозга появились и первые признаки самосознания. Именно таким образом на поздних этапах биологической эволюции проявило себя сознание – новый и совершенно особый феномен в истории земли. А это привело к появлению нового мира, созданного разумом человека, в котором существовали понимание и рассуждение и в итоге – стремительная социальная эволюция!

Человек оказался перед этим вызовом, и принять его – значит решить проблему, по сравнению с которой меркнет блеск всей вселенной! Физик Альберт Эйнштейн в момент озарения воскликнул: «Тайна мира в ее постижимости».

Я не сомневаюсь, что день озарится вселенским светом тогда, когда тайна разума и сознания перестанет быть тайной.

Размышления сэра Чарльза Саймондса,
рыцаря-командора Ордена Британской империи, доктора медицины Оксфордского университета, участника Коммерческой преподавательской исследовательской программы

[26]

Мои взгляды на этот предмет сформировались под влиянием работ Хьюлингса Джексона, которого я буду цитировать при случае, в соответствии с темой вашей книги, а также когда это будет необходимо.

Из трех альтернатив, которые Хьюлингс Джексон предложил в отношении взаимосвязи сознания и активности высших центров (1)[27], его собственный выбор пал на третью – сосуществование (или психо-физический параллелизм). Эту альтернативу я отвергаю как выходящую за пределы моего понимания. Вы закончили тем, что сделали выбор в пользу первой альтернативы, а именно: «нематериальный орган, предположительно, оказывает физическое влияние». Это я тоже отвергаю, так как этот подход зависит, говоря научным языком, от негативных выводов. Мне остается вторая альтернатива, которая говорит о том, что «та активность высших центров и ментальные состояния – это одно и то же либо две стороны одного и того же явления»[28].

Моя позиция в отношении такого подхода совпадает со взглядами Эдриана (2), которые он высказал на симпозиуме 1966 года и на которые вы ссылаетесь. «Физиолога, – говорил он, – никто не принуждает отказаться от старомодной картины самого себя, от представления о себе как индивида, обладающего своей собственной волей, поскольку само его положение придает особую вескость его самоанализу, в равной мере как и его физиологическим оценкам».

А это допускает возможность того, что оба несовместимы, но они и не утверждают, что таковыми должны быть… Возможно, наше представление о процессах в мозге, как и картина человеческой деятельности, изменились настолько радикально, что в конце концов на эти процессы будет возложена ответственность как за самого мыслящего человека, так и за его мысли. Ваши и мои умозаключения в этом схожи – каждое требует акта веры!

Хьюлингс Джексон мог бы рассказать нам многое о взаимосвязи сознания и высших нервных центров. Он настаивает на том, что каждый процесс «мышления» должен ассоциироваться с соответствующей активностью в работе нервных сетей высшего уровня. «Сознание»[29], как он утверждает, «не является неизменной сущностью» (3). Оно пробуждается в процессе активности некоторых из этих наших высших нервных сетей. Смысл его высказывания в этом контексте яснее раскрывается в утверждении: «Сознание – это варьирующая величина, а это означает, что в разные моменты времени мы осознаем по-разному»(6). И вновь: «Мы говорили о том, что субстратом сознания являются высшие нервные сети, связи и взаимоотношения внутри них. И все же, во избежание недоразумений, мы ясно и недвусмысленно подчеркнули… мы не утверждаем, что имеется только одно определенное месторасположение сознания. Сегодня, если так можно выразиться, мы должны говорить о нескольких нервных организациях» (7).

Убеждение Джексона состоит в том, что модель этих нервных взаимосвязей и взаимоотношений подвержена постоянным изменениям. Он пишет: «Я не говорю, что в анатомическом субстрате сознания[30] индивида имеется фиксированная нервная организация, ответственная на возникшие идеи, и прочее. Такая нервная организация существует только тогда, когда идеи и прочее актуальны. В остальное время постоянную активность проявляют клетки и волокна, которые поддерживают общее напряжение (нервный тонус). Именно в момент нарушения этого напряженного равновесия временно возникают такие нервные взаимоотношения и связи» (8).

Возвращаясь к этим нервным взаимоотношениям и связям, он пишет: «Может показаться странным упоминание анатомии, физиологии и патологии потери сознания. Но мы уже объясняли, что анатомический субстрат сознания представляет собой всего лишь сложнейший комплекс сенсорно-моторных процессов, в своей основе сходных с низшими центрами и отличающийся от них лишь наивысшей степенью специализации и высочайшей степенью сложности. В свете вышесказанного можно было бы говорить о том, что у них есть своя анатомия, своя физиология и своя патология» (9).

В сносках он добавляет: «Более того, анатомо-физиологическое объяснение состоит не в том, что здесь происходит потеря сознания, а как ранее уже пояснялось, в отсутствии соответствия организма как целого окружающей его обстановке. Говоря об анатомии, мы должны подчеркнуть, что не существует единственного месторасположения сознания, так как сознание является варьирующей величиной, а это означает, что мы все время от времени находимся в сознании в разной степени и непрерывно меняем наше взаимоотношение с окружающей средой» (10).



Рисунок из анатомического атласа Жана-Батиста Сарландье (фр. Anatomie m?thodique, ou Organographie humaine). 1830 г.


Всеми своими доводами он стремится отделить сознание, нематериальное по природе, от комплекса взаимосвязей и взаимоотношений в нервной системе, имеющих физическую природу. Но все же от случая к случаю он, похоже, сам отступает на время от собственного правила. К примеру, в обсуждении анартрии, наблюдающейся при бульбарном синдроме, он отмечает, что пациент способен говорить «внутренне», заключая, что церебральные моторные нервные взаимосвязи продолжают имитировать артикуляционные движения, хотя медуллярные центры и мышцы уже отсутствуют. К этому он добавляет, что «так же, как и у здоровых людей, эти церебральные моторные нервные взаимосвязи имеют и психическую сторону» (11). В рамках выбранных мною гипотез все нервные связи и взаимоотношения на высших уровнях, по Хьюлингсу Джексону, «имеют свою психическую сторону». Анатомия, физиология и патология этих нервных связей и взаимоотношений имеют непосредственное отношение феномену психики, зависимому от их активности. Поэтому у нас есть повод рассуждать в той мере, в какой это вообще возможно, об анатомии, физиологии и патологии мышления и разума[31].

Анатомия

Здесь, как мне кажется, следует задаться вопросом о том, каков тот самый низший уровень эволюционного развития, в отношении которого имеются поведенческие признаки наличия того, что Хьюлингс Джексон называл «мышлением», или по-другому, умственным процессом.

В этой связи вы вспоминаете муравьев. Интересно, имели ли вы в виду наблюдение, описанное Томасом Белтом в «Никарагуанском натуралисте» (12). Цитирую: «Завершу этот длинный рассказ о муравьях-листорезах примером их мощи и логического рассуждения. Муравейник был построен рядом с одним из наших трамвайных путей, по которому непрерывно в обоих направлениях курсировали вагоны. Каждый раз эти поездки сопровождались большим количеством раздавленных муравьев. Но эти упрямые насекомые в течение нескольких дней настойчиво продолжали попытки пересечь пути и в конце концов приступили к работе и прорыли ходы под каждой рельсой. Однажды, когда на путях не было движения, я перекрыл ходы камнями. Однако, несмотря на то, что многочисленные муравьи, нагруженные листьями, оказались, таким образом, отрезаны от своего гнезда, они не стали переходить через рельсы, а снова приступили к работе, чтобы прорыть новые ходы под рельсами. В качестве комментария к этому наблюдению я процитирую У. Х. Торпа: «Если мы можем увидеть у человека или животных признаки целенаправленного поведения, у нас появляются некоторые основания для предположения – у этих организмов имеется какое-то ожидание в отношении будущего, из которого вытекает или подразумевается способность к идеации, воображению, интеграции понятий о прошлом и будущем и временной организации идей (13). У меня нет ни малейшего понятия о нервной системе муравья, но есть основания предполагать, что у него имеется прототип анатомического субстрата разума и мышления».

Д. З. Янг (14) на протяжении длительного времени изучал поведение осьминога в процессе его обучения, а также занимался поиском в этом существе соответствующих нейронов, и в итоге пришел к очень интересным выводам. Я полагаю, что подобные исследования необходимо провести на других существах, прежде чем мы перейдем к рассмотрению человеческого разума. Для этого, как я считаю, у нас есть огромный выбор объектов. Дельфины, птицы, кошки, собаки и шимпанзе – все они демонстрируют поведение, свидетельствующее об их способности к логическому мышлению. Возражением против этого может служить тот факт, что у нас нет доказательств того, что этим низшим формам жизни свойственно самосознание. Но в ответ можно возразить, что доказательств того, что этих доказательств нет, тоже нет. Подхалимское поведение собаки, отмеченное его хозяином, после того, как собака совершила проступок, предполагает, что животные обладают некоторыми признаками такого мышления[32].

Ваша концепция центрэнцефалической локализации высшего уровня Хьюлингса Джексона, без сомнений, имеет больше анатомических оснований, чем я об этом осведомлен.


Я бы приветствовал более подробное изложение этой части выводов, чем это представлено в монографии. Например, вы утверждаете, что сенсорные сигналы, все потоки которых подходят к остановке в клетках серого вещества в стволе мозга, сделав изгиб, продолжают путь ко второй остановке в сером веществе коры полушарий. Оттуда они возвращаются непосредственно к клеточным ядрам-мишеням в сером веществе верхнего отдела ствола мозга. Здесь у меня возникает вопрос, имеется ли анатомическая верификация последнего утверждения. Между делом я бы заметил, что в вашем утверждении ничего не говорится о том, что первая приостановка импульса происходит в сером веществе спинного мозга и что именно на этом уровне совершается сложный комплекс взаимоактивности облегчения и торможения, как локальной, так и центробежной (15, 16).

Анатомия ретикулярной формации – это другой вопрос, как я полагаю, более относящийся к бодрствованию. Хотя это действительно один из аспектов сознания[33].

Физиология

Стенли Кобб дал определение сознания как «функции мозга, находящегося в состоянии активности». Функция – физиологический термин, по этой причине Хьюлингс Джексон не позволил бы использовать его для описания ментальной активности. Однако использование этого определения в рамках моей гипотезы вполне оправдано. Оно не подразумевает какую-либо локализацию функции, которая, как я полагаю, может быть представлена диффузно, варьируя во времени и пространстве. Как заметил Хьюлингс Джексон, наше сознание варьирует время от времени. То здесь, то там оно, как можно полагать, становится функцией синаптической активности. Кажется более вероятным, что его представительство находится в коре, а не в промежуточном мозге, и что оно имеет отношение к соответствующему числу доступных нейронов.

Эти значительные области коры, которые можно повредить или удалить, не вызывая потери сознания, вероятно, находятся в зависимости от значимого уровня эквипотенциальности тех зон, которые вы называете корой, не предназначенной ни для какой функции.

Синаптическая активность, ассоциированная с сознанием, присутствует непрерывно, за исключением периодов сна. Объяснением этому, как представляется, служит тот факт, что ретикулярная формация в стволе мозга некоторым образом облегчает или «движет» высшие центры, а также, что во время сна активность ретикулярной формации сдерживается. В этом случае взаимосвязь сознания и ствола мозга кажется вполне установленной.

Как показывает электроэнцефалограмма, активность нейронов в коре поддерживается непрерывно даже во время сна. Энергия, необходимая для всей этой нейрональной активности, извлекается из метаболизма глюкозы, потребность в котором у мозга значительно выше, если рассматривать в пропорции к его размеру, по сравнению с любым другим органом. Ключевой вопрос, несомненно, заключается в том, является ли направление ментальной активности само по себе функцией нейрона. Такое направление психической активности, очевидно, наблюдается у муравья-листореза, в отношении которого трудно заподозрить связь с нематериальным агентом.

Патология

Вы говорите, что повреждения или заболевания верхнего отдела ствола мозга всегда сопровождается потерей сознания. Я думаю, это утверждение справедливо скорее для серьезных повреждений, например травм или сосудистых поражений. Но тогда потеря сознания больше напоминает потерю сна.

Джеффри Джефферсон (17) в своем рассуждении о сотрясении мозга особо отметил это состояние, введя для его описания термин «парасомния», или сонный паралич. Разум и мышление находятся в состоянии неопределенности, однако имеются, как он пишет, вариации в картине, которая может рассматриваться как «удержание момента пробуждения и позволение этому моменту длиться некоторое время». Мне интересно, не могло ли состояние вашего пациента Ландау в тот момент, когда вы впервые увидели его, быть одной из форм сонного паралича в Джефферсоновском смысле?

Хронические заболевания, затрагивающие верхний отдел ствола мозга, связанные, например, с опухолью, как правило, не приводят к деменции или потери сознания при условии, что прогрессирующего внутричерепного давления не наблюдается. Когда потеря сознания все-таки происходит, она принимает форму парасомнии или акинетического мутизма. Кернс (18) в своем исследовании опухолей в стволе мозга приходит к такому же выводу. Между тем деменция непременно наступает, когда имеется обширное поражение коры полушарий, как в случае пресенильной деменции и липидозе. Травматические деменции, ассоциированные с двусторонним нарушением белого вещества на обширной площади, не обязательно сопровождающиеся каким-либо повреждением (19) ствола мозга, служат примером другой локализации, отличной от центрэнцефалической.

Одним из наиболее важных событий в исследованиях взаимоотношений в системе разум – мозг было, я думаю, обнаружение синдрома навязчивых состояний как следствия энцефалитической летаргии. Поскольку этому наблюдению больше полусотни лет, оно вполне могло быть забыто. Я наблюдал огромное множество пациентов, чья психическая жизнь была полностью захвачена компульсивными мыслями, компульсивным говорением и компульсивным поведением в такой мере, что это часто приводило к тяжелой форме инвалидности. То были случаи, когда источником психических расстройств были физические нарушения, и одной из областей, глубоко вовлеченной в эту болезнь, был ствол мозга, в особенности те его участки белого вещества, которые прилегают к водопроводу.

По моему мнению, описанные выше симптомы были связаны с дефектом ингибиторного контроля со стороны нейронов, чья функция состоит в том, чтобы двигать ментальным аппаратом – если использовать грубую аналогию. Это не означает, что нейроны, составляющий анатомический субстрат мышления, располагаются в стволе мозга. Напротив, имеются данные, позволяющие предполагать, что эти нейроны, оказавшиеся в состоянии повышенной активности вследствие их неспособности к торможению, находились далеко за пределами зоны поражения.

Синдром навязчивых состояний, сравнимый с состоянием постэнцефалитических пациентов, довольно часто наблюдается у людей, не пострадавших от энцефалита, которые время от времени переходят от состояния ремиссии в состояние рецидива, что дает основание предполагать обратимость нарушения биохимического статуса. Если ремиссия не наступает, положительный эффект может дать бифронтальная лейкотомия. В этом нет сомнений. Я опубликовал случай (20), иллюстрирующий эту последовательность событий с удовлетворительными показателями, наблюдавшимися в течение многих лет. Я полагаю, что в этих случаях эффективным оказалось удаление нейронов-мишеней в результате воздействия на них чрезмерно активных центров ствола мозга. Сами же нейроны-мишени (являющиеся частью анатомического субстрата мышления и разума) лежат во фронтальной коре, а не в стволе мозга. Я не собираюсь утверждать, что в этой связи фронтальная кора имеет особое значение. Я просто думаю, что анатомический субстрат мышления и разума должен быть широко распространен по всей коре, и удаление других областей коры могло бы привести к такому же результату.

Далее – это проблема шизофрении. Здесь мы наблюдаем расстройство с характерными проявлениями – нарушение мышления, неадекватный аффект или вовсе отсутствие аффекта, вынужденное мышление, заблуждения и призрачные представления, галлюцинации и т. д., в основе которых, несомненно, лежат органические причины, хотя ни одна из них так и не была обнаружена. Генетический фактор в этом заболевании чрезвычайно важен. Если один из сиблингов подвержен этому расстройству, шансы на то, что другой тоже страдает этим расстройством, составляют 14 %, в отличие от общего уровня ожидания, который равен 0,8 %. Гены представляют собой физические элементы. Отсутствие какой-либо структурной патологии предполагает биохимическое отклонение – вероятно, энзиматический дефект. Можно утверждать, что при заболевании шизофренией поражен только орган мышления и разума, однако глубокий анализ результатов наблюдений многочисленных случаев привел меня к убеждению, что в это заболевание вовлечен и сам думающий, так же как и его мысли.

Мне довелось обсуждать эту проблему с Расселом Брэйном. Бывший дуалист, он обратился к тому, что сам называл нейтральным монизмом, и это, я думаю, адекватная характеристика и моей собственной позиции.

Я ничего не сказал о ваших замечательных наблюдениях интерпретативной коры или наблюдениях за речью, которые имеют классическое значение, так как, на мой взгляд, они не имеют прямого отношения к вопросам, которые были в центре внимания данного обсуждения.

Список источников

1. Jackson, J. H. 1931. Selected Writings of John Hughlings Jackson. Vol. II, p. 84. London: Hodder and Stoughton.

2. Adrian, E. D. 1966. In Brain and Conscious Experience, J. C. Eccles, ed. New York: Springer-Verlag, p.238.

3. Selected Writings. Vol. I, p. 242.

4. Selected Writings. Vol. I, p. 289.

5. Selected Writings. Vol. II, p. 402.

6. Selected Writings. Vol. I, p. 205, footnote.

7. Selected Writings. Vol. I, p. 241.

8. Selected Writings. Vol. II, p. 98, footnote.

9. Selected Writings. Vol. I, p. 205.

10. Selected Writings. Vol. I, p. 205, footnote.

11. Selected Writings. Vol. II, p. 207.

12. Belt T. The Naturalist in Nicaragua. Everymans Library, p. 69.

13. Thorpe, W. H. 1966. In Brain and Conscious Experience. J. C. Eccles, ed. New York: Springer-Verlag, p.472.

14. Young, J. Z. 1965. Proc. Roy. Soc. B. 163:235.

15. Dawson, G. D. 1958. Proc. Roy. Soc. Med. 51:531.

16. Denny-Brown, D., E. J. Kirk, N. Yanagisana, 1973. J. Comp. Neur. 151:175.

17. Jefferson, G. 1944. B.M.J. 1:1.

18. Cairns, H. 1952. 75:109.

19. Strich, S.J. 1961. Lancet. 2:443.

20. Symonds, Sir C. 1956. Imprensa Medica. Lisbon.

Послесловие автора,
или Запоздалые мысли

Когда текст этой монографии был полностью готов, я отправил копию сэру Чарльзу Саймондсу, лондонскому неврологу, к которому я питаю глубокое уважение и восхищение. В ответ я получил письмо с приложением критического анализа моей монографии. В ответ я написал ему следующее:


«Благодарю Вас за письмо и за “Размышления” по поводу “Тайн разума”. Отправляя Вам свою рукопись с Эдрианом, я надеялся и ожидал от Вас именно такого ответа. Однако я едва ли мог надеяться на столь подробный анализ. Стиль изложения просто замечателен. Вы пишете, что были слишком критичны. Да, конечно, но это именно то, чего я желал. Мне так же, как и Вам, интересна только правда.

Ваши наблюдения самым прекрасным образом дополняют мои. Некоторые из них станут источником информации для читателей моей книги и помогут им понять, какие события разворачиваются на широких полях неврологии. Ваше обсуждение философии великого клинициста Джона Хьюлингса Джексона и ваше неврологическое исследование взаимосвязи “психических ментальных заболеваний” с нарушениями мозга расширят перспективы этой монографии – если Вы согласитесь принять предложение, которое я намерен сделать: мне бы хотелось опубликовать Ваш критический анализ точно в том виде, в каком я его получил от Вас. Я помещу его сразу после основного текста. Ваши возражения и вопросы дадут мне возможность понять, что в моем описании было не совсем ясным, и принять ваши возражения, если я с ними соглашусь. В связи с вышесказанным я предполагаю вслед за Вашим критическим эссе разместить краткое пояснение, озаглавленное “Послесловие”.

Надеюсь, что Вы таким образом присоединитесь ко мне в моем устремлении. Воспоминание о нашей дружбе неизменно наполняет меня радостью. Начиная с того лета, когда мы занимались нейропатологией, сидя рядом за микроскопами в лаборатории Годвина Гринфилда на Квин-сквер. Через годы мы возобновили ее в Вашем доме и в клинике Харви Кушинга в Бостоне, а также в “нашем доме”, здесь, в Монреальском неврологическом институте!

Я изложу несколько комментариев к Вашим аргументам, отметив буквами алфавита параграфы вашего текста, к которым они относятся. Но я не буду отвечать на них, если буду убежден, что текст монографии уже содержит ответ».


Сэр Чарльз согласился с моим предложением, поэтому далее последуют мои комментарии:


А.

Вы обсуждаете три альтернативных заключения Джексона в связи проблемой взаимоотношения в дуэте разум – мозг. Затем вы высказываете предположение, что я с удовлетворением принимаю его первую альтернативу, «нематериального агента», провоцирующего «физические последствия», как мою собственную рабочую гипотезу.

Я совсем не в восторге от необходимости принять гипотезу Джексона, как вы это приписываете мне. Во-первых, мне совсем не нравится выражение «нематериальный агент», поскольку оно, похоже, отражает допущения, которые еще предстоит изучить. Во-вторых, я отнюдь не начинаю с вывода и не заканчиваю последним и окончательным заключением. Но подробнее я остановлюсь на этой точке зрения в конце этого Послесловия.

На самом деле на протяжении всей моей экспериментальной и исследовательской карьеры я допускал, что вы (и лорд Эдриан, как вы сказали) считаете, «что активность высших центров и активность ментальных состояний – это одно и то же».

Корректный научный подход для нейрофизиолога в этом случае состоит в том, чтобы: пытаться доказать, что мозг объясняет разум, а разум – это ничто иное, как функция мозга. Между тем за все время анализа я не обнаружил, чтобы выдвигалось предположение о работе, осуществляемой мозговым механизмом, которая влечет за собой работу разума (глава 17). И это вопреки тому, что существует высший мозговой механизм, который, как кажется, пробуждает разум, как бы наделяя его энергией, и, в свою очередь, сам используется разумом в качестве «посланника». Поскольку я не могу дать объяснение разуму на основе вашего «допущения», я делаю вывод о необходимости рассмотреть вторую гипотезу: что человеческое существо должно быть объяснено двумя фундаментальными элементами.


Б.

Я был рад прочесть ваше обсуждение процесса мышления в интерпретации Хьюлингса Джексона в связи с проблемой сознания и того, что он называл «высшие нервные организации». Вряд ли кто-нибудь сегодня мог бы изложить «Евангелие от Неврологии» по Джону Хьюлингсу Джексону столь же хорошо, как это сделали вы. Не подумайте, что я проявляю легкомыслие или неуважение. Это совсем не так. В действительности я так же сильно обязан ему, как и вы. Думаю, что даже в большей мере.

Джексон приехал в Лондон, чтобы стать великим пророком неврологии, потому что наблюдал и изучал признаки эпилепсии в свете мозговых функций. Он предугадал истину, состоящую в том, что при каждом эпилептическом приступе происходит разряд, в сером веществе мозга высвобождается энергия. К каждому случаю он подходил как к блестящему эксперименту, призванному пролить свет на функциональные «организации» внутри мозга.

Со времен Джексона прошло сто лет. Мы могли использовать стимулирующие электроды, способные делать то, что делает эпилептический разряд, то есть активировать или сдерживать мозговые механизмы, прибавляя новые открытия к догадкам Джексона. С помощью находящихся в сознании пациентов мы закартировали моторную и сенсорную кору и дополнили их деталями. Области коры, ранее считавшиеся недействующими, сегодня опознаны как наделенные психическими функциями. Наступило время пересмотреть данные, как старые, так и новые. Для эпилепсии также характерна специфическая физиология, как это было открыто Джексоном. Все это сегодня может быть расширено. Настало время применить более четкое понимание эпилепсии, которое я очертил, к физиологии мозговых функций. Но у меня возник вопрос, должны ли мы даже сегодня говорить, как это делал Джексон, о «физиологии разума и мышления. Очевидно «нет», пока мы не вникнем глубже и не расширим свои представления о сущности разума.


В.

Конечно же вы не предполагаете, что исследователи должны сначала решить проблемы «мышления» организмов, стоящих на эволюционной лестнице ниже, чем человек, прежде чем приступить к проблеме человека! Мы узнали очень много об энграме, являющейся хранилищем человеческой памяти. Эта мельчайшая единица мозга, возможно, не могла быть обнаружена у более низших форм, лишенных дара речи. Например, стимуляция интерпретативной коры находящегося в сознании человека побуждает записи потока сознания вернуть ему прошлое, и во время процедуры стимуляции он начинает разговаривать, чтобы сказать обо всем этом.19, 20. 21, 22 (См. Труды Королевского медицинского общества, август 1968 г. Энграма в мозге человека.) Ничто не имеет большего отношения к пониманию сознания, чем то, что мы узнали с помощью стимуляции интерпретативной коры.

Замечательная история о муравьях-листорезах Белта, которую вы мне пересказали, как мне кажется, ясно показывает, что у муравьев есть самосознание. Тот муравей, который несет свой лист к рельсам и останавливается, обнаружив, что проход под рельсами закрыт, должно быть, осознает себя и свое затруднительное положение, если начинает рыть новый ход.

Когда-то, давным-давно, на нашей планете появилась жизнь, а после этого, по прошествии очень продолжительного времени на Земле появились организмы, чье поведение предполагает наличие самосознания и сознания. Можно только предполагать, что это произошло тогда, когда на Земле появились разум и мышление, будь то в качестве функции или связанного с ним элемента. Говоря таким образом о разуме и мозге, я допускаю, что разум существует только в связи с мозгом.

После возникновения материи и зарождения жизни на Земле сознание появилось довольно поздно в календаре Вселенной. Будет благоразумнее, если мы оставим в стороне наше мнение о прошлом, пока не будет выработано понимание сущности человека, которого значительно проще изучать в настоящем времени. Исследователям каждой области нейробиологии предстоит настойчиво пробираться вперед сквозь дебри незнания, в какой бы области науки ни появились достоверные ключи к разгадке тайны разума. Но следует сказать, что исследования разума и мозга человека проливают свет на загадки всех других созданий.

Такая работа, как эта монография, неизбежно носит гипотетический и пророческий характер. Она посвящена изучению нейрофизиологии. Когда-нибудь анатомы, химики и физики, несомненно, получат ответы на вопрос «как» в отношении многих вещей. Тем временем наше понимание действующих механизмов мозга, благодаря которым стали возможными ощущения, движения, язык, восприятие, обучение, память и сознание, будет расширяться и становиться все более определенным, и это может произойти даже раньше, чем мы найдем ответ на вопрос «как» в отношении проведения электрических потенциалов нейронами, и прежде, чем мы завершим картирование проводящих путей в мозге более низших форм.

В свое время мне довелось провести шесть месяцев, работая над микроскопической анатомией мозга млекопитающих в Мадриде вместе с дель Рио-Ортега и великим Сантьяго Рамоном-и-Кахалем, которого Шеррингтон считал величайшим нейроанатомом всех времен. Один из моих испанских коллег в лабораториях Мадрида за год до этого был напуган Кахалем при изучении мозга муравья. Ученик жаловался мне, что Кахаль первоначально надеялся обнаружить у муравья просто устроенный мозг. Но все оказалось не так. Муравьиный мозг оказался значительно более сложным, чем мы ожидали. Впоследствии Кахаль вернулся к мозгу млекопитающих, тому мозгу, который вы и я сейчас используем, как к лучшему, что мы можем сделать, в наших усилиях понять человека. Мы с вами можем только быть благодарны за то, что Кахаль вернулся к прежнему объекту, даже если он оставил своего ассистента без поддержки в его усилиях понять функциональный смысл полиморфных путей, с которыми он столкнулся в мозге муравья.


Г.

Безусловно, я согласен с тем, что первая остановка в движении импульсов, несущих соматические сенсорные сигналы, происходит в спинном мозге, и я уверен, что это имеет большое значение для спиномозговых рефлексов. Но здесь мы рассматриваем высшие интегративные процессы. Говоря о достижении каждым афферентным потоком высших корковых уровней, я подразумевал, что этот уровень соответствует первой остановке этих потоков в клетках промежуточного мозга. За исключением болевых ощущений, все другие важные сенсорные сигналы (зрительный, соматический и слуховой) делают заход в специфические области серого вещества в извилинах коры, где они направляются ко второй остановке, которая находится в клетках этих извилин.

Вы спрашиваете об «анатомической верификации» моего утверждения о том, что отсюда каждый из сенсорных потоков «возвращается непосредственно к ядрам-мишеням клеток в пределах серого вещества верхнего отдела ствола мозга». Этот вопрос возникал и у Ф. М. Р. Уолша. В определенной мере ответ самоочевиден, потому что каждая извилина является отпочкованием какого-либо из ядер таламуса в промежуточном мозге, как это было показано Эрлом Уокером в его ранних анатомических исследованиях.

«Ядра-мишени», как я их называю, должны находиться в пределах интегративного комплекса. Никому еще не удалось описать подробную микроскопическую анатомию интегративного процесса с его автоматическими торможениями и активациями. Нанести на карту все хитросплетения непостижимого человеческого «компьютера» пока не под силу никому из ученых. Тем временем автоматический интегративный процесс продолжается. У человека есть компьютер. Имеется рефлекторное действие и есть произвольная работа разума. Существует и высший мозговой механизм, который может быть селективно инактивирован эпилептическим разрядом в промежуточном мозге.

Я также готов дать ответ на ваш вопрос, предоставив заключения и данные из области физиологии и нейрохирургии. Это тоже неврология.

В процессе хирургического вмешательства по поводу эпилепсии находившиеся в сознательном состоянии пациенты позволяли нейрохирургам устанавливать точные границы всех этих сенсорных полей в коре человеческого мозга. Результаты всегда подвергались верификации, как вам хорошо известно, с помощью стимулирующего электрода и путем удаления участков извилин в том или ином локусе, производившиеся в надежде на излечение.

Мне как нейрохирургу, которому доводилось удалять участки извилин до той глубины, где ствол мозга или белое вещество извилины прикрепляется к промежуточному мозгу, в сотнях случаев, ответ на ваш вопрос кажется настолько простым, что я боюсь признаться, что изложил этот ответ не достаточно ясно[34].

Очевидно, что соматико-сенсорные и зрительные импульсы, необходимые для сознательной произвольной моторной активности, входят в промежуточный мозг.

Также имеются ясные признаки того, что отходящие потоки нейронных потенциалов, инициирующих произвольную активность, выходят из промежуточного мозга и на своем пути к мышцам тела совершают заход в прецентральную извилину. Эти потоки импульсов, инициирующие произвольную активность, не могут приходить к прецентральной извилине из других частей мозга по так называемым ассоциативным путям, так как удаление больших участков коры до глубины расположения диэнцефалона в других частях мозга не нарушает этого произвольного контроля[35].

Я уже упоминал систему связей, которые в качестве центрэнцефалической системы должны играть интегративную роль между сенсорными импульсами, входящими в промежуточный мозг, и моторными сигналами, направляющимися к периферии. Внутри этой интегративной системы действуют автоматический компьютер и механизм, делающий возможным наличие сознания. Когда специализированные области коры полушарий находятся в состоянии активности, по крайней мере, некоторые из них настолько же вовлечены в работу нейронов, связанную с формированием сознания, насколько в это вовлечены и нейроны промежуточного мозга.

Общие выводы

Предполагать, что сознание или разум имеют конкретную локализацию, значит обречь себя на неудачу в попытке постичь законы нейрофизиологии. Великий математик и философ Рене Декарт (1596–1650) ошибался, утверждая, что это местоположение находится в эпифизе. Забавно, что он тем самым подошел очень близко к той части мозга, где располагаются важнейшие проводящие пути высшего мозгового механизма, активность которого обуславливает возможность существования сознания.

Центрэнцефалическая интегративная деятельность служит целям двух полуавтономных механизмов: а) высшего мозгового механизма, и б) автоматического сенсорно-моторного мозгового механизма (или мозгового компьютера). Наверное, здесь мне следует сказать, что эти два механизма являются двумя частями этой конечной центрэнцефалической интеграции. Центрэнцефалическая система имеет прямую и тесную связь с новыми отделами лобных долей и новыми отделами височных долей мозга, которые формируют пропорционально огромную прибавку к отрезку шкалы млекопитающих от приматов до человека. Анатомическую верификацию этого постулата можно найти в недавнем анатомическом исследовании Уалле Наута.12 С одной стороны, имеется связь с передней фронтальной корой и гипоталамусом. С другой стороны, такая же связь существует и между передней нижней височной корой и медиадорзальным ядром таламуса. Результаты наших исследований моделей эпилептических приступов позволяют предполагать, что серое вещество высшего мозгового механизма напрямую связано с этими частями лобных и височных долей, тогда как серое вещество автоматического сенсорно-моторного механизма имеет непосредственную связь с разными областями сенсорной и моторной коры. Можно допустить, что высший мозговой механизм устанавливает свои основные связи с сенсорной и моторной корой только через посредство автоматического механизма промежуточного мозга[36].

Позвольте еще раз вернуться к сказанному: сенсорные мишени должны находиться в тесной связи (то есть быть тесно связанными) с механизмом, из которого проистекает произвольный контроль за движениями, направленными на периферию. Это значит, что этот механизм находится в верхнем отделе стволовой части мозга. Именно клинические и физиологические гипотезы мы подвергли сейчас верифицикации с помощью данных, полученных в результате долгих экспериментов с применением стимуляции или удаления извилин.


Но позвольте мне вернуться на секунду назад: годами считалось, что сенсорная информация поставляется к коре полушарий, что сознательное поведение контролируется корой, что «ассоциативные» нервные волокна, выходящие за пределы поверхности коры, так или иначе ответственны за все, что происходит между сенсорными потоками и моторными сигналами, направленными к периферии. Одно время Джексон предполагал, что высший уровень интеграции может находиться в передних лобных долях. Однако получив результаты клинических экспериментальных исследований, от этой идеи он отказался. Важность его урока состоит в том, что он был уверен – такая область будет рано или поздно установлена в том или ином месте, так как у него были свои предположения относительно их физиологической организации, основанные на изучении эпилепсии.

Мое любопытство в отношении взаимосвязи мозга и разума зародилось в 1920-х годах во время изучения децеребрированных кошек. Будучи сотрудником лаборатории Шеррингтона, я присоединился к Катберту Базетту в этом исследовании. Мы удаляли у этих животных верхний отдел ствола мозга и полушария, сохраняя нижний отдел ствола мозга и спинной мозг. После операции кошки лишались и сознания, и разума. Они становились совершенно автоматическими рефлекторными «препаратами». Как отмечалось в предисловии, у животных сохранялась жизнь и рефлекторные механизмы, но не было никаких признаков разума и мышления. После того как я отошел от физиологии, чтобы заняться неврологией и нейрохирургией, я в конце концов получил возможность работать нейрохирургом с великолепной командой и прекрасным исследовательским оборудованием в Монреальском неврологическом институте. Институт впервые открыл свои двери в 1934 году. В 1936 году меня пригласили прочитать Харвиевскую лекцию в Медицинской академии в Нью-Йорке.14 Я назвал свою лекцию «Кора полушарий мозга и сознание». Тогда я изложил очевидные выводы, которые были мне навязаны в первые годы нейрохирургической практики, в частности, относительно данных, полученных в результате терапевтического удаления мозга, экспериментальной электростимуляции, а также свидетельства явной взаимосвязи потери сознания и повреждения промежуточного мозга, что становилось очевидным в клинической практике.

Как я отметил в главе 5, моя Харвиевская лекция была важна для эволюции моих собственных клинических представлений. Было совершенно очевидно, что интеграция активности в центральной нервной системе, обеспечивающая возможность существования сознания, происходит не в коре полушарий головного мозга. Этот процесс предстояло обнаружить совсем не в новом, а в старом мозге. Он протекает «ниже коры, но выше среднего мозга». Многое из того, что я предполагал в 1936 году, многократно доказывалось клиническими данными на протяжении многих последующих лет.

Я завершил Харвиевскую лекцию такими словами:

«Настоящее обсуждение было посвящено локализации “месторасположения понимания”, и под “месторасположением” подразумевалась локализация тех нейрональных цепей, которые наиболее тесно связаны с запуском произвольной активности и с суммированием сенсорной информации, обуславливающей ее».


В 1952 году я опубликовал статью «Эпилептический автоматизм и центрэнцефалическая интегративная система»15. Мне было очевидно, что эпилептический разряд переходит непосредственно из передней лобной коры, а также от передней височной коры к промежуточному мозгу, где вторгшийся разряд инактивирует высший мозговой механизм, имеющий самое прямое отношение к разуму и сознанию. Задумавшись о том, какое слово могло бы наилучшим образом отразить то, что конечное интегративное действие осуществляется по центру в промежуточном мозге, в рамках которого первичная эпилептическая инактивация, а также повреждения приводят к потере сознания, я предложил термин «центрэнцефалическая интеграция». Я мог лишь допускать существование анатомических связей, которые сейчас продемонстрировал Наут. Я полагал и продолжаю так считать, что каждая сенсорная область (в какой бы извилине она ни располагалась в коре полушарий) посылает свои потоки информации вперед к тем частям промежуточного мозга, структурным отростком которого обсуждаемая извилина коры является. Сегодня, когда анализ нейрофизиологии эпилепсии дает возможность отследить: а) автоматический сенсорно-моторный механизм в диэнцефалоне, и б) зафиксировать высший мозговой механизм, получены достоверные свидетельства того, что афферентные потоки сенсорной информации направляются непосредственно в «а», или автоматический сенсорно-моторный механизм. Оттуда, если они не заблокированы в результате торможения, эти потоки переходят на уровень произвольного осознания. Иначе говоря, они переходят на уровень «б», или уровень высшего мозгового механизма.

Не вдаваясь в анатомические подробности, я представляю вам косвенные данные, которые носят клинический или физиологический характер: произвольные поведенческие акты находятся под контролем потоков нейрональных потенциалов, генерируемых промежуточным мозгом. Совершая сложные переходы, они делают остановку в прецентральной моторной извилине, тогда как общий контроль осуществляется нервными связями, идущими напрямую к спинному мозгу. (Приступ «инсульта», блокирующий проведение импульса через прецентральную извилину, делает невозможным игру на пианино, но сохраняет у пациента способность выполнять общие движения, напоминающие движения лапой.) Из прецентральной извилины поток импульсов направляется по хорошо известным путям к мышцам тела, где вызывает сложные произвольные акты. Информация из сенсорного входного потока и из активности разума должна достичь нейрональных цепей в промежуточном мозге (см. главы 3, 4, 5 и 6).

И, таким образом, я подхожу к моему финальному заключению: занимаясь наукой, я старался доказать, что мозг является источником разума, поэтому стремился продемонстрировать столько мозговых механизмов, сколько это возможно, надеясь, что таким образом покажу, как именно мозг рождает разум. Представляя эту монографию, я не начал с того, что изложил свои выводы, и не завершаю тем, что делаю окончательное и бесповоротное заключение. Вместо этого я пересматриваю современные нейрофизиологические данные, основываясь на двух гипотезах: а) что человеческая сущность состоит из одного фундаментального элемента, и б) что она состоит из двух элементов. Я придерживаюсь того мнения, что механизмы мозга, которые мы (я и многие мои коллеги по всему миру) разрабатываем, непременно должны будут базироваться на основе той или другой альтернативы. В итоге я пришел к заключению, что, несмотря на новейшие методы исследования, такие как применение стимулирующих электродов, изучение пациентов, находящихся в сознательном состоянии, и анализ эпилептических приступов, достоверных данных о том, что только один мозг может выполнять работу, которую осуществляет разум, не существует. Я прихожу к выводу, что гораздо легче рационализировать человеческую сущность на основе двух элементов, чем на основе одного. Но я уверен, что никто не должен претендовать на окончательный научный вывод в области изучения человека человеком до тех пор, пока не будет выяснена природа энергии, ответственной за работу разума, что, по моему мнению, рано или поздно произойдет.

Таким образом, позвольте еще раз заявить, что, занимаясь исследованиями в течение всей своей жизни, я опирался в них на гипотезу одного элемента. В действительности это то же самое, что и Джексоновская альтернатива, которую, похоже, выбрали Саймондс и Эдриан, а именно: «деятельность высших центров и ментальные состояния – это одно и то же или разные стороны одной и той же субстанции».

Я рад, что профессор Гендель сослался на дуализм в своем «Вводном слове». В любом случае, как ученый я отвергаю такой подход, когда каждому необходимо быть либо монистом, либо дуалистом, поскольку это ведет к «закрытому мышлению». Ни одному ученому не следует начинать с такого одностороннего выбора или заниматься исследованиями, опираясь на свои предубеждения. И все же, поскольку окончательное решение в обсуждаемой нами области знания, похоже, не будет достигнуто до того времени, когда умрет самый юный из читателей этой книги, то каждому из нас следует выбрать для себя личную позицию (веру, религию) и образ жизни, не ожидая от науки последнего слова в отношении сущности человеческого разума.

В обычной жизни понятия «разум» и «душа человека» воспринимаются как аналоги. Я воспитывался в христианской семье и всегда верил, что дело первично, что в этом мире для меня есть работа и что существует высший замысел, в котором всем сознательным индивидам отведена определенная роль. Реальна ли такая вещь, как связь между человеком и Богом, и может ли энергия поступать к разуму человека после его смерти из внешнего источника, каждый должен решать для себя сам. Наука пока не дала ответа на эти вопросы.

Библиография

1. Adrian, E. D. 1966. Consciousness, in Brain and Conscious Experience, J. C. Eccles, ed. New York: Springer-Verlag.

2. Feindel, W. and W. Penfield. 1954. Localization of discharge in temporal lobe automatism. Arch. Neurol, and Psychiat. 72:605–630.

3. Jackson, J. H. 1873. On the anatomical, physiological and pathological investigation of the epilepsies. West Riding Lunatic Asylum Medical Reports. 3:315–339.

4. 1931. Selected Writings of John Hughlings Jackson. Vol. 1, On Epilepsy and Epileptiform Convulsions, J. Taylor, ed. London: Hodder and Stoughton.

5. James, W. 1910. The Principles of Psychology. New York: Holt.

6. Hippocrates. W. Jones and E. Withington, eds. The Loeb Classical Library, 4 volumes. Vol. 2, The Sacred Disease, pp. 127–185. Cambridge: Harvard Univ. Press. Also London: Heinemann, 1952–1958.

7. Lashley, K. S. 1960. The Neuropsychology of Lashley; Selected Papers of. F. A. Beach et al., eds. New York: McGraw-Hill.

8. Magoun, H. 1952. The ascending reticular activating system. A. Res. Nervous and Mental Disease, Proceedings (1950) 30:480–492.

9. Moruzzi, G. and H. Magoun. 1949. Brain stem reticular formation and activation of the EEG. Electroenceph. Clin. Neurophysiol. 1:455–473.

10. Mullan, S. and W. Penfield. 1959. Illusions of comparative interpretation and emotion. Arch. Neurol, and Psychiat. 81:269–284.

11. Pavlov, I. P. 1927. Conditioned Reflexes: An Investigation of the Physiological Activity of the Cerebral Cortex. G. Anrep, trans. and ed. London: Oxford Univ. Press.

12. Nauta, W. 1971. The problem of the frontal lobe: a reinterpretation. /. Psychiat. Res. 8:167–187.

13. Penfield, W. 1930. Diencephalic autonomic epilepsy. Arch. Neurol, and Psychiat. 22:358–374.

14. 1938. The cerebral cortext in man. The cerebral cortex and consciousness. Arch. Neurol, and Psychiat. 40:417–422. Also in French, Prof. H. Pi?ron, trans. in L’Ann?e Psychologique. 1938. Vol. 39.

15. 1952. Epileptic automatism and the centren– cephalic integrating system. A. Res. Nervous and Mental Disorders, Proceedings (1950) 30:513–528.

16. 1952. Memory mechanisms. Arch. Neurol, and Psychiat. 67:178–191.

17. 1954. The permanent record of the stream of consciousness. Proc. XIV Int. Congr. Psychol., Montreal. Acta Psychologica. 11:47–69. 1955.

18. 1958. The Excitable Cortex in Conscious Man. The 5th Sherrington Lecture. Liverpool: Liverpool Univ. Press. Also Springfield, 111.: Charles C Thomas.

19. 1959. The interpretive cortex. Science. 129:– 1719–1725.

20. 1968. Engrams in the human brain. Proc. Roy. Soc. Med. 61:831–840. (Gold Medal Lecture.)

21. 1969. Consciousness, memory and man’s conditioned reflexes. In On the Biology of Learning. K. Pribriam, ed. New York: Harcourt, pp. 129–168.

22. 1969. Epilepsy, neurophysiology, and some brain mechanisms related to consciousness. In Basic Mechanisms of the Epilepsies, H. H. Jasper et al., eds. Boston: Little, Brown.

23. Penfield, W. and J. Evans. 1935. The frontal lobe in man: A clinical study of maximum removals. Brain. 58:115–138.

24. 1954. Mechanisms of voluntary movement. Brain. 77:1-17.

25. H. Jasper. 1954. Epilepsy and the Functional Anatomy of the Human Brain. Boston: Little, Brown.

26. K. Kristiansen. 1951. Epileptic Seizure Patterns. Springfield, 111.: Charles C Thomas.

27. G. Mathieson. 1974. Memory. An autopsy and a discussion of the role of the hippocampus in experiential recall. J.A. M. A. Archives of Neurology. 31:145–154.

28. P. Perot. 1963. The brain’s record of auditory and visual experience. A final summary and discussion. Brain. 86:595–696.

29. T. Rasmussen. 1950. The Cerebral Cortex of Man. New York: Macmillan.

30. L. Roberts. 1959. Speech and Brain Mechanisms. Princeton: Princeton Univ. Press. Also New York: Atheneum, 1966.

31. Sherrington, C. S. 1940. Man – On His Nature. The Gifford Lectures, 1937–1938. Cambridge: Cambridge Univ. Press.

32. 1947. Foreword to a new edition of The Integrative Action of the Nervous System. (Originally published in 1906.) Cambridge: Cambridge Univ. Press.

Примечания

1

Это выражение, как замечает доктор Пенфилд, было использовано в 1872 году Джоном Хьюлингсом Джексоном, британским неврологом, автором концепции все возрастающей сложности уровней функций мозга.

(обратно)

2

В английском языке Беды Достопочтенного и Чосера слово «mynd» уже имело значение памяти или запоминания.

(обратно)

3

В 1937–1938 годах он читал лекции в рамках Шотландских Гиффордских лекций и опубликовал их в 1940 году под названием «Человек – о своей природе»31.

(обратно)

4

Шеррингтон не рассматривал третью гипотезу, предложенную епископом Беркли, суть которой состоит в том, что существует только один элемент – разум, объясняющий все. В рамках берклианской трактовки материя не существует иначе как место в разуме (часть разума?).

Написание этой книги было настоящим вызовом для меня. Приняв его, я мог лишь предложить результаты моего собственного опыта, просто описав его для клиницистов, физиологов и философов, а также для не специалистов, а обычных людей, интересующихся вопросами мозга и разума, извинившись перед всеми ними за то, что я не посвятил отдельную книгу каждой из вышеперечисленных областей знания.

(обратно)

5

Несмотря на то что Гиппократа благодаря его учению следует считать основателем биологических наук, сведения о его жизни и личности с течением времени были почти полностью утрачены. Этот факт побудил меня в последние пять лет моей карьеры оперирующего нейрохирурга посвятить многие дни, недели и даже месяцы, свободные от моих клинических обязанностей, написанию исторического романа о нем как о человеке, каким он мог быть в действительности. Текст вырос в благодарственное беллетристическое подношение. Тем самым я лелеял надежду, что смогу показать истинного героя. (Факел, Литтл, Браун и Ко., Бостон, 1960; а также Джордж Харрап и Ко., Лондон, 1961.) Этот роман был переведен на несколько иностранных языков, а м-р Гурам Квеладзе, главный редактор издательства «Сабчота Сакартвело», перевел его на грузинский язык, опубликовал в Грузии, после чего 5 апреля 1968 года написал мне следующее: «Интерес грузинских читателей был значительно выше благодаря тому, что Гиппократ посещал Грузию и дал описание колхидских племен. Таким образом, грузинские читатели встретили в этой книге высокоуважаемую и широко известную личность!» Поскольку у меня не было времени проследить за этим интересным сюжетом и, скорее всего, уже не будет, возможно, некоторые грузинские ученые, увидев мои заметки, расскажут своим коллегам на Западе о том, как Гиппократу удалось пересечь Черное море и, конечно же, о посещении им Грузии.

(обратно)

6

Ханс Бергер, изобретатель электроэнцефалографа, надеясь (напрасно) зафиксировать активность разума с помощью электричества, возможно, подразумевал это сходство.

(обратно)

7

Эти операции должны были проводиться с осторожностью, с учетом разумного шанса на излечение и только тогда, когда поверхность одного полушария мозга была вскрыта на достаточной площади, чтобы была возможность осторожного изучения его и определения возможности разреза. Если пациент мог оставаться в сознании на протяжении всей процедуры, опасность для жизни увеличивалась, но шансы понять проблемы каждого пациента становились выше. Поэтому в череп локально вводили анальгетик, чтобы снизить болевые ощущения, но никаких седативных или анестетиков не применялось. Для успеха операции, а также из соображений гуманизма хирургу было важно объяснить пациенту каждый шаг, уделяя время для разговора до и в течение операции. Врач должен был стать фактически другом пациента.

(обратно)

8

До создания электроэнцефалографа и электрокортикографа исследования с применением электричества для нас были особенно полезны в качестве ориентиров при хирургических вмешательствах. В 1935 году в Монреальском неврологическом институте появился Герберт Джаспер, который принес с собой не только эту новую электрографическую технику, но и свои бесценные познания в области нейрофизиологии. Впоследствии, в 1954 году, это плодотворное сотрудничество вылилось в создание книги «Эпилепсия и функциональная анатомия мозга человека»25.

(обратно)

9

Первая книга, на которую я ссылался – «Кора полушарий мозга человека»29, – вышла в свет в 1950 году и была результатом совместной работы, связанной с обзором исследований, проведенных в Монреальском неврологическом институте и полученных главным образом на основе изучения карты коры мозга, составленной по результатам анализа ответных реакций на стимуляции электродом. Такие показатели множились в ходе анализа клинических случаев, когда с целью излечения эпилепсии осуществлялись тонкие разрезы извилин. Теодор Расмуссен, директор Монреальского неврологического института, продолжил эти исследования сенсорной и моторной коры и занимается этим и сейчас, после того, как покинул пост директора, уступив место Уильяму Файнделу.

В процессе работы над книгой «Речь и механизмы мозга»30 в 1959 году я продолжал сотрудничество с Ламаром Робертсом, которое длилось более десяти лет. Мы доказали, что речевой механизм у взрослых включает три корковые зоны (в височной доле, нижне-фронтальную и средне-фронтальную), которые координируются из одного центра в сером веществе ядер таламуса, расположенных в высшем отделе ствола мозга. Интеграция этого удивительным образом хорошо локализованного речевого механизма с высшим механизмом мозга и автоматическим сенсорным и двигательным механизмами, о чем будет подробнее сказано в следующих главах, осуществляется центрэнцефалической координационной системой.

(обратно)

10

Если эти утверждения о физиологических принципах, лежащих в основе эпилептических припадков, верны, а я убежден, что это так, то они требуют пристального внимания со стороны клиницистов и специалистов в области электроэнцефалографии.

(обратно)

11

Этот рисунок позаимствован из книги У. Пенфилда22. Данные относительно границ речевой зоны височной доли (поле Вернике), а также касающиеся пространственной ориентации см. п. 30 Библиографии. Данные по локализации интерпретативной коры см. п. 19 Библиографии.

(обратно)

12

Я начал анализировать этот вопрос в одной из глав книги, которая называлась «Основополагающие механизмы эпилепсий» (ее редактировали бывшие мои сотрудники Герберт Джаспер, Артур Уорд и Альфред Поуп22). Этот анализ подвел меня к обсуждению специфического механизма, обеспечивающего наличие разума и сознания. Теперь я попытаюсь сделать обобщение.

(обратно)

13

Хотя бо?льшая часть опыта, извлеченного из памяти таким путем, была либо только визуальной, либо только слуховой, либо той и другой, восприятие ощущения знакомства с ним отнюдь не ограничивалось только слуховым или зрительным опытом, а явно было применимо ко всему, что входит в сознание. Увиденное человеком, очевидно, может быть охарактеризовано как «виденное ранее» (дежавю, фр. d?j? vu), фрагмент музыки как «слышанное ранее», а последовательность событий как «происходившее ранее».

(обратно)

14

Прямая связь верхнего отдела ствола мозга с этими двумя зонами коры полушарий (префронтальной корой и интерпретативной корой) показана на рис. 1. Как будет объяснено далее, эта связь осуществляется между верхним отделом ствола мозга и серым веществом механизма, формирующего разум и сознание, а не с автоматическим сенсорно-моторным механизмом. Анатомическую верификацию этой важнейшей прямой связи можно найти в последних работах Валле Наута.12

(обратно)

15

Мы с Гербертом Джаспером показали, что локальные эпилептические разряды в префронтальной коре, возникавшие спонтанно или в ответ на нашу стимуляцию с помощью электрода, могут распространяться к промежуточному мозгу и вызывать приступы автоматизма, сильно напоминающие автоматизм при малом эпилептическом припадке.25

(обратно)

16

Будучи старшекурсником в Принстоне и специализируясь в области философии, я был просто потрясен книгой Уильяма Джеймса «Принципы психологии»5. С этого, как я полагаю, начался мой интерес к мозгу и разуму человека.

(обратно)

17

Если у разума имеется какое-либо отдельное сознание в то время, когда высший мозговой механизм не активен, он может воспользоваться памятью собственного механизма. Однако тогда энграма разума-памяти должна будет определена по-новому. Вместо определения как «последний след», оставленный в организме «психическим опытом», она станет «последним следом», оставленным в психике нейрональным действием!

(обратно)

18

Современные перспективы в мировой психиатрии. Джон Д. Хауэллс, ред., т. 2, с. 340. Оливер и Бойд, Эдинбург, 1968.

(обратно)

19

Начало этого процесса программирования, по моему предположению, должно совпадать с моментом начала дифференциации функции восприятия и сразу же после того, как внимание ребенка начинает фокусироваться на словах. То, что этот процесс прогрессирует в течение всего раннего период детства, доказано тем фактом, что когда возникает серьезное заболевание, поражающее основную речевую зону височной доли, афазия, как правило, длится не больше года. В конце этого периода ребенок снова начинает говорить и после непродолжительного периода затруднений говорит нормально, установив новую речевую зону в височной доле противоположной стороны. Если же речевая зона оказывается нарушенной после двенадцати лет, афазия вероятнее всего станет постоянной.

(обратно)

20

Каким бы неуклюжим ни казалось мое описание работы нейрональной и ментальной систем, оно тем не менее выглядит как волшебное представление! Ни щенок, ни собака не способны проделать все это, и, конечно, на это не способен ни один попугай. Возможно, потому что каждое из этих существ наделено столь малым участком не наделенной какой-либо функцией коры. Щенок и ребенок могли бы быть друзьями. Вплоть до шести месяцев в обучающих играх щенок кажется опережающим ребенка, но начиная с этого возраста и далее все происходит наоборот.

(обратно)

21

По моему предположению, такой отбор информации, вливающейся в поток сознания, является функцией автоматического сенсорно-моторного механизма, поскольку во время приступа эпилептического автоматизма, когда автомат находится под полным контролем, а высший мозговой механизм парализован, этот процесс отбора не прекращается и продолжает действовать, хотя бы в аспекте той цели, для которой механизм был совсем недавно запрограммирован. Следовательно, автомат может идти поперек движения транспорта так, как будто он осознавал все, что слышал и видел, и таким образом продолжать свой путь домой. Но он ничего не осознает и поэтому ничего не запоминает. Если бы к нему обратился полицейский, то он решил бы, что бедный парень движется во сне.

(обратно)

22

Начало пути нейрональной активации показано стрелками, отходящими от электрода. Возможно, что он проходит напрямую через белое вещество в верхний отдел ствола мозга. Но возможно также, что он входит в гиппокамп и проходит вдоль свода мозга, являясь частью пути от гиппокампа к стволу мозга. Гиппокамп, очевидно, играет существенную роль наряду с интерпретативной корой в функции сканирования эмпирических записей и в воспоминаниях. Удаление гиппокампа с одной стороны мозга незначительно влияет на память. Но удаление гиппокампа с обеих сторон мозга полностью лишает человека способности вспомнить опыт прошлого, будь то произвольно или для целей автоматической интерпретации. В случае простой утраты гиппокампа на обеих половинах мозга другие формы памяти сохраняются, например память о языке, или о способностях, или о невербальных понятиях (см. Пенфилд и Матисон27, 1974).

(обратно)

23

Описание этого случая было опубликовано журналистом А. Дорожинским в интересной книге, предназначенной для обычных читателей: «Человек, которому они не позволили бы умереть». Изд-во «Макмиллан», Нью-Йорк, 1965.

(обратно)

24

См. с. 468–469 п. 25 Библиографии. Пациент У. С. обнаружил в начале приступа, что говорит сам себе: «Он сказал кому-то сделать это или то». Д. Д. пытался описать то, что случилось с его мышлением, следующим образом: «На столе лежал кусок хлеба. Я подумал, что необходимо перевернуть или подвинуть хлеб».

(обратно)

25

Псалом 89. Синодальный перевод. – Прим. ред.

(обратно)

26

До этого времени он работал неврологом в больнице Гая и св. Томаса в Лондоне. Настоящие «Размышления» были написаны после прочтения готовой рукописи этой книги.

(обратно)

27

Библиографические ссылки можно найти в отдельном списке процитированной литературы в конце этого критического эссе.

(обратно)

28

См. пункт А Послесловия.

(обратно)

29

Хьюлингс Джексон ясно и недвусмысленно подчеркивает, что в его понимании сознание имеет самый широкий смысл. «Перед нами сознание и позднейшие высшие психические состояния; только у нас есть два названия для одной субстанции» (4). И далее: «В то время, как человек переживает состояния сознания (при искусственном анализе, желание, воспоминание, рассуждение и чувствование), в корреляции с их чисто физическими состояниями протекают физические явления, незаметные разряды в нервной организации высших центров» (5).

Для клинициста потеря сознания и нарушение умственной деятельности – совершенно разные вещи. Пациент, страдающий от того, что мы называем деменцией, по нашим стандартам находится в полном сознании. Спящий человек находится в бессознательном состоянии, но мы не рассматриваем его состояние как деменцию. И тем не менее в наших обсуждениях взаимосвязи мозга и разума мы привычно относимся к сознанию как к выражению высшего уровня мышления.

(обратно)

30

В этом отрывке Хьюлингс Джексон обсуждает двойственную природу сознания – субъективную и объективную. В другом месте, говоря о своих взглядах, он утверждает, что в действительности это две половины одной и той же субстанции.

(обратно)

31

См. пункт В Послесловия.

(обратно)

32

См. пункт В Послесловия.

(обратно)

33

См. пункт Г Послесловия.

(обратно)

34

Возьмем постцентральную извилину: через нее проходят сенсорные сигналы, обеспечивающие возможность избирательной чувствительности. Если находящаяся позади нее извилина удалена, или если удалена полностью вся прецентральная извилина, находящаяся впереди нее, или если они обе удалены, чувствительность пальцев руки на противоположной стороне не утрачивается. Сохраняется и способность точного попадания пальцем, ненарушенным остается и пространственное ощущение пальца. Следовательно, информация достигла цели, которая очевидно располагается в промежуточном мозге. Однако когда селективно удаляется постцентральная извилина, а проводящие пути, соединяющие кору с ядрами таламуса в промежуточном мозге, перерезаны, избирательная чувствительность пальцев руки на противоположной стороне утрачивается. То же самое можно сказать о зрительной коре. До тех пор пока ее связь с промежуточным мозгом не прерывается, зрение в противоположном зрительном поле остается ненарушенным.

(обратно)

35

Более полное обоснование этого и других свидетельств можно найти в издании «Механизмы произвольного движения».24

(обратно)

36

Об анатомическом подтверждении12 базовых структур центрэнцефалической системы было объявлено Наутом (к моему удовольствию) в его лекции в рамках чтений, посвященных Хьюлингсу Джексону, в Монреальском неврологическом институте 8 мая 1974 года.

(обратно)

Оглавление

  • Пролог
  • Паломничество
  • Презентация для публики
  • В поисках механизмов разума
  • Благодарности
  • Предисловие Чарльза У. Генделя, почетного профессора философии морали и метафизики Йельского университета
  • Предисловие Уильяма Файндела, директора Монреальского неврологического института, профессора нейрохирургии университета Макгилла
  • Глава 1 Альтернативы Шеррингтона – два фундаментальных элемента или только один?
  • Глава 2 Мозг как посланник сознания
  • Глава 3 Нейронная активность в мозге
  • Глава 4 Взаимодействие сенсорной и произвольной моторных функций
  • Глава 5 Неотъемлемый субстрат сознания
  • Глава 6 Электрически реактивированный поток сознания
  • Глава 7 Физиологическая интерпретация приступа эпилепсии
  • Глава 8 Ранние концепции механизмов памяти и новейшие гипотезы
  • Глава 9 Интерпретативная кора
  • Глава 10 Автоматический сенсорно-моторный механизм
  • Глава 11 Центрэнцефалическая интеграция и координация
  • Глава 12. Высший мозговой механизм
  • Глава 13 Поток сознания
  • Глава 14 Инстроспекция пациента и хирурга
  • Глава 15 Дублирование сознания
  • Глава 16 Мозг как компьютер, разум как программист
  • Глава 17 На что способен автоматический механизм
  • Глава 18 Рекапитуляция
  • Глава 19 Взаимосвязь мозга и разума – анализ одного случая
  • Глава 20 Сущность человека – две альтернативы
  • Глава 21 Постижимость
  • Размышления сэра Чарльза Саймондса, рыцаря-командора Ордена Британской империи, доктора медицины Оксфордского университета, участника Коммерческой преподавательской исследовательской программы
  • Послесловие автора, или Запоздалые мысли
  • Общие выводы
  • Библиография

  • Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

    Copyright © читать книги бесплатно