Электронная библиотека
Форум - Здоровый образ жизни
Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла,
Консультации специалистов:
Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика


Введение

Роберт, привлекательный 38-летний предприниматель из Сан-Франциско, прошлой ночью хотел заняться сексом. За последние две недели на него навалилась куча проблем: его компания по производству энергетических напитков потеряла крупного инвестора, директор по маркетингу сбежал от него к набирающим обороты конкурентам, а напоследок еще и поставщик секретного, экспортируемого с Бали, ингредиента его продукции решил заломить двойную цену на свой товар.

Джоан, жена Роберта, даже и подумать не могла о том, чтобы заниматься сексом. Она совершенно вымоталась. Ей пришлось весь день провисеть на телефоне, препираясь с несговорчивыми трейдерами из Нью-Йорка, из-за них она пропустила ланч, чуть не въехала в огромный Cadillac Escalade, спеша забрать детей с футбольной тренировки, и в очередной раз не успела оплатить кипу просроченных счетов. Теперь ей уже ничего не хотелось, только посмотреть повтор сериала «24 часа», съесть несколько зефирок в шоколаде и улечься спать.

Но, может, Джоан все-таки должна была бы согласиться на секс с Робертом?

Роберт ответил бы «да». Она ведь, как-никак, его жена — ей, вообще-то, положено исполнять супружеский долг. Неужели он должен уговаривать собственную жену переспать с ним, особенно если учесть, что он и так весь на нервах и последний раз они делали это три недели назад? Как она не понимает, что ему это просто необходимо?

Подруги Джоан, если бы их кто-то спросил, сказали бы: «Ну вот еще!» Почему это она должна ублажать Роберта по первому требованию? Она ведь не наложница в его гареме. Ей нужно как-то ограничивать его притязания и прислушиваться к собственному либидо. В конце концов, у нее тоже был тяжелый день — разве не заметно?

Но существует и третий вариант ответа на этот вопрос — ответ экономиста. Экономист посоветовал бы Джоан охладить пыл своего негодования, перестать подсчитывать, кто тут больше устал и кто по чему больше изголодался, и провести элементарный анализ затрат и выгод: превышают ли потери в случае секса с Робертом — девять минут сна, третья зефирка — выигрыш в виде оргазма, довольного мужа, спокойной семейной жизни?[1]

Мы предлагаем вашему вниманию «бракономику» (spousonomics) — науку о том, как при помощи экономического подхода свести к минимуму число конфликтов и получить максимальную прибыль по самому главному вкладу в жизни — вашему браку.

Почему именно экономика (а не ароматерапия, например)?

Многие считают экономику скучной, сомнительной и не применимой к реальной жизни дисциплиной. И в чем-то они правы. Не зря говорят, что это «наука зловещая»[2]. Экономисты и правда всегда славились своими мудреными трудами, полными непостижимых уравнений, букв греческого алфавита и слов типа «автаркия», «сатисфайсинг» или «монопсония»[3]. Но все это нужно им лишь для того, чтобы кроме них самих никто не догадался, о чем речь.

А по сути экономика намного проще, чем кажется. Она изучает то, как люди, компании и общества распределяют между собой свои скудные ресурсы. И, как ни удивительно, вы со своей второй половинкой постоянно пытаетесь разрешить точно такую же задачу: как распорядиться своими ограниченными средствами, временем, энергией и либидо так, чтобы все были довольны и ваш союз оставался нерушимым.

Только подумайте: вы, двое взрослых людей — амбициозных, упрямых и подверженных постоянному стрессу, — пытаетесь жить под одной крышей и нести все в общую копилку, а может, и растить вместе детей, да еще, по возможности, радоваться тому, что весь остаток своей жизни вы проживете друг с другом. Это непросто. В сущности, ваш брак это бизнес — бизнес, который процветает в удачные периоды, но в остальное время больше напоминает утренний марафон после веселой ночки в баре. Здесь тоже приходится работать.

Причем работать во всех возможных направлениях.

Вам необходимо заниматься административной работой, чтобы создавать хоть какое-то подобие уютного «семейного очага», — а делать это в доме, где живут два самостоятельных индивида, невероятно сложно. Например, кто-то один привык прибирать за собой, а другой по всему дому оставляет следы своего присутствия: огрызок яблока на тумбочке, незаправленную постель, потную майку на спинке стула. Если у вас есть дети, кто-то должен следить за тем, чтобы они делали домашние задания, были одеты, накормлены и к семи вечера уложены в кровать, — а потом может как-то так неожиданно получиться, что этот «кто-то» вынужден проделывать это все без какой-либо помощи, потому как второй супруг решил перекусить с друзьями в кафе после работы, но «перекус» превратился в полноценный ужин, а потом плавно перешел в турнир по «пив-понгу»[4] в местном баре.

Работа над собой также неизбежна, ведь вам приходится жить с другим человеком, а он не ваша точная копия, и значит, у него есть свои предпочтения и своя манера общения. Может, чтобы найти выход из конфликтной ситуации, она готова хоть три дня подряд вести с вами задушевные разговоры — а вам было бы проще напихать камней во все карманы и прыгнуть с моста. Или, предположим, он любит турпоходы, а вы — оперу, и вот когда у вас выдаются свободные выходные, которые вы можете провести друг с другом, кому-то из вас придется уступить, а иначе вы оба останетесь дома смотреть телевизор.

Любая пара сталкивается как с множеством бытовых проблем (то нужно достигнуть компромисса в вопросе о «подходящем» жилье, то высчитать, на чем лучше сэкономить, когда с деньгами возникла напряженка, то решить, не будет ли слишком жестоко по отношению к дочери — своему первенцу — назвать ее в честь тетушки Фло), так и с серьезными испытаниями. Порой приходится улыбаться друг другу после чудовищной ссоры, в которой вы оба наговорили много лишнего; мучиться от бессонницы, размышляя над тем, стоила ли ее новая работа переезда в другой город; позволять ли ему испытывать на детях свои методы воспитания; надо ли обходить острые углы, идти на мировую и закрывать на что-то глаза.

Выполнение этой работы требует от вас расходования тех ресурсов, о которых мы уже говорили. Вы должны находить свободное время, собирать по крупицам остатки энергии, разжигать в себе любовь, взвешивать потери, которые понесете, если уступите, и преимущества, которые получите, если продолжите настаивать на своем.

И здесь вам как раз могут пригодиться кое-какие познания в области экономики. Научившись рассуждать как экономист, вы не только поймете, как уменьшить объем супружеских «работ», но и сможете превратить семейное общение в своего рода отдых от повседневных проблем. Секрет прост: нужно а) поднять цену на эти заветные ресурсы и б) научиться их грамотно распределять. Стоит вам это сделать, как ваш союз начнет проносить вам куда больше радостей.

Мы верим в экономику, потому что для нее нет различия между полами, нет «правых» и «неправых», нет тех, кто умеет себя вести, и тех, кто не может нормально высказывать свои мысли. Она не станет вас воспитывать и не попытается провести с вами сеанс психоанализа. Ей нет дела до того, кто был прав в вашей последней ссоре или чья сегодня очередь щелкать пультом. Напротив, она готова предложить вам беспристрастные и логические решения ваших запутанных, алогичных и сверхэмоциональных семейных конфликтов.

В этой книге мы расскажем, как при помощи базовых экономических принципов извлекать максимум пользы из ваших ресурсов. А это значит: чаще заниматься сексом, реже мыть посуду, эффективнее выяснять отношения, чаще заниматься сексом, легче переживать «неурожайные годы», успешнее договариваться, чаще заниматься сексом и — вы не поверите! — заставлять своего супруга делать то, чего он раньше никогда не делал, — прочищать засор в трубе, например. Или слушать.

Почему мы решили написать эту книгу?

Потому что без малого десять лет трудимся на благо газет Wall Street Journal и New York Times и привыкли воспринимать новости экономики и бизнеса как свое личное дело. Потому что мы освещали не один финансовый крах, высчитывали показатели ВВП, ломали голову над документами Комиссии по ценным бумагам и биржам, расшифровывали специальные сокращения типа TARP, RMBS или ABS CDO[5], а также общались с такими корифеями экономики и финансов, как Тимоти Гайтнер, Генри Полсон, Ллойд Бланкфейн и Базз Олдрин[6] (ну ладно, Базз, строго говоря, к финансовой сфере отношения не имеет — зато он летал на Луну!).

А еще потому, что однажды мы сами вышли замуж.

И стали вдруг сталкиваться с проблемами, о которых нам когда-то говорили наши «окольцованные» друзья, но которые мы либо не могли себе представить, либо не принимали всерьез, наивно полагая, что нас они минуют. Например, как найти время друг для друга, когда вы оба работаете по 60 часов в неделю? Или как смириться с тем, что ты беременна и тебя тошнит… а у него все прекрасно? Как распределить работу по дому и оплату счетов без кровопролития? Как заставить себя пойти на уступки, если он сам виноват и первый начал? Как не испортить отношения с его мамой после того, как она официально стала твоей свекровью? Как согласиться не считать «слишком опасным» то, что связано с вашими детьми и мотоциклами? Как не дать угаснуть чувствам? Как не влезать в личное пространство друг друга? Как не подраться в машине?

Нам нужно было решать эти вопросы.

И что мы сделали?

Мы попытались рассмотреть ситуацию в двух ракурсах: сначала с точки зрения экономики, а потом — любви.

Что касается экономики, то мы пропадали в библиотеках, штудировали классику, спускали зарплаты на книжки с Amazon.com, не вылезали с Econosphere (да, это блог, посвященный экономике) и набрасывались на свежие исследования на любую тему, от механизмов стимулирования и теории игр до искусства заключать взаимовыгодные сделки. Мы с головой ушли в изучение разных школ экономической мысли, в том числе неоклассической (полагающей, что люди действуют разумно) и поведенческой (во многом идущей по стопам психологии и отказывающей нам в рациональности). Мы опросили десятки экономистов — в том числе и некоторых очень знаменитых — и вытянули из них все, что они думают как о своих исследованиях, так и об их применении в семейной жизни. (Представьте себе, никто из них даже не бросил трубку.) К нашему удивлению, все они оказались самыми что ни на есть романтиками и стали давать нам советы такого рода: не ставь свое счастье превыше счастья своего супруга; прежде чем начать перебранку, постарайся предположить, что он тебе ответит; не пытайся разделить домашние дела по принципу «тебе половина и мне половина» — пусть каждый делает то, что ему лучше удается; чтобы добиться от супруга желаемого, не забывай его поощрять; будь всегда готова уступить в споре; иногда лучше ложись спать злая, но не ссорься с мужем на ночь глядя.

Когда мы разобрались с экономикой, мы обратились к любви. Мы наняли профессионалов и попросили их провести Всесторонний, Новаторский и Очень Затратный Опрос супружеских пар, в рамках которого примерно тысяча человек со всей страны ответили на более чем 60 вопросов касательно преимуществ и недостатков семейной жизни. Мы спросили их, как они убеждают своих партнеров сделать то, чего те делать не хотят (ответ: занимаются с ними сексом); зачем они занимаются сексом, если им самим не хочется (ответ: чтобы заставить партнера сделать то, что они хотят); прибавили ли они в весе после свадьбы или похудели (ответ: растолстели); много ли денег откладывают (ответ: недостаточно) — и сколько хотели бы отложить (ответ: намного больше) — себе на безбедную старость.

А потом мы решили отправиться в турне по всей Америке, от побережья до побережья, и собрать информацию лично. Во имя науки мы пролетели тысячи миль, исколесили сотни дорог и напросились на чашечку кофе к семейными парам во всех возможных уголках нашей страны, от Нью-Йорка до Сан-Франциско и от Миннеаполиса до Майами. В Сиэтле мы посетили семинар, посвященный отношениям в браке, и поинтересовались у известных экспертов Джона Готтмана и Джулии Шварц-Готтман, как сохранить крепкий союз (ответ в унисон: научиться преодолевать «досадные недоразумения»). Мы пообщались с банкирами, врачами, спортивными тренерами, писателями, агентами по недвижимости, комиками, юристами, учителями, архитекторами, директорами крупных компаний, инженерами, профессорами, рабочими-строителями, музыкантами, домохозяйками и «домохозяевами». Мы попросили сотни незнакомцев — как, впрочем, и ряд близких друзей — поделиться некоторыми интимными аспектами своей личной жизни. И, не без помощи угощения (и пива), они согласились![7]

Под конец своих изысканий мы пришли к однозначному выводу: изучение экономики — кратчайший путь к супружескому счастью. К примеру, стоит освоить принцип разделения труда, как все споры на почве домашнего хозяйства прекращаются раз и навсегда. После свадьбы один из вас или вы оба начали вести себя более развязно, полагая, что снисходительность вашего супруга — нечто само собой разумеющееся? Скорее всего, виной тому моральный риск. Вам не удается сдерживать свои обещания и строить совместные планы на будущее? А нужно всего-то научиться правильно делать межвременной выбор. Не удается выйти из порочного круга взаимных обвинений, которыми вы засыпаете друг друга весь вечер? Отключите хоть на время свою боязнь потери. И займитесь сексом. Ох уж этот секс! Один из главных камней преткновения в супружеской жизни, закон спроса и предложения в действии.

Мы полагаем, что результатом наших усердий стала книга о семейных отношениях, не похожая ни на какие другие. «Бракономика» не сентиментальна. Мы не настаиваем на том, чтобы вы смотрели супругу в глаза до тех пор, пока у вас обоих не хлынут слезы раскаяния. Мы не просим вас вести протокол вспышек гнева, дневник великодушных поступков или летопись переживаний. «Стратегия семейной жизни» — книга честная, не бестолковая, предлагающая реальные решения. Она действительно помогает. Она предназначена для всех тех, кто хотел бы сделать свой брачный союз более крепким, счастливым и интересным и на пути к своей цели не отказался бы узнать, что такое «отрицательный наклон кривой совокупного спроса» и чем так хорош зануда по фамилии Шумпетер.

Несколько слов о методологии

Все примеры, которые мы приводим в этой книге, взяты из реальной жизни. Но имена, даты и некоторые детали были изменены. Как вы понимаете, сотни людей поделились с нами очень ценной личной информацией, и, поскольку мы не хотели вызвать волну разводов и ссор между друзьями, мы пообещали сохранить их анонимность. Однако своим собственным мужьям мы ничего такого не обещали, поэтому они не раз будут упоминаться в книге в качестве «наглядного примера». К счастью, наши супруги быстро освоили «бракономику» на практике и, проведя анализ выгод и издержек, решили, что гораздо выгоднее не портить нам настроение (то есть если не помогать, то хотя бы не мешать нам писать эту книгу), чем хранить в тайне свои индивидуальные особенности (то есть свои забавные «пунктики»).

1. РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА, или Почему вы должны мыть посуду

Принцип, часть первая

Кто что должен делать?

Это один из первых вопросов, на который должны ответить и члены правительства, и руководители гигантских концернов, и владельцы автозаправок, если они хотят, чтобы у них что-то получилось.

Возьмем, к примеру, ближайшую к вам автозаправку. Ее бы не существовало, если бы водители бетономешалок не привезли бетон, который не уложили бы рабочие, — а потом другие рабочие не построили бы маленький супермаркет, в котором теперь кассир в зеленой жилетке пробивает вам шоколадные батончики, привезенные парнем в футболке с надписью «FBI: Female Body Inspector»[8]. Еще там есть те, кто закачивает бензин в подземные резервуары, и те, кто заливает его в бак вашей машины. А также надо вспомнить о крановщике, который поднимает наверх, к светящемуся логотипу нефтекомпании, какого-то мужика, чтобы он поменял табличку напротив надписи «Премиум» и, проезжая мимо, вы заранее могли решить, готовы ли вы отдать за литр высококлассного бензина ту сумму, которую они там выставили.

Каждый из них выполняет свою работу, и все их усилия в конечном итоге направлены на одно: обеспечить функционирование и, если повезет, коммерческую успешность этой автозаправки. Парень, который заправляет машины, должен делать это аккуратно, а не бросать шланг и разливать бензин по асфальту, также как крановщик обязан соблюдать осторожность, чтобы ненароком не проделать дыру в крыше супермаркета, а кассиру следует, помимо прочего, предлагать лотерейные билетики и мило объяснять посетителям, как доехать до ближайшей забегаловки.

Вот это и есть «разделение труда» — тот самый принцип, на котором держится вся экономика.

Оглянитесь вокруг. Мебель в вашем доме, куриная грудка без костей, которую вы едите на ужин, ваша машина и одежда — все это существует благодаря разделению труда. Даже книга, которую вы сейчас держите в руках, была создана силами лесозаготовителей, производителей чернил, операторов печатных машин, изготовителей клея, художников-оформителей, придирчивых редакторов, талантливых авторов, людей в строгих костюмах, которые выписывают чеки, и группы издателей-толстосумов, которые платят зарплаты этим выписывальщикам чеков. Сами талантливые авторы никогда в жизни не смогли бы завалить дерево или выплатить кому-то зарплату, тем более самим себе. Возможно, производители чернил и могли бы научиться делать клей, но на это им потребовалось бы какое-то время, да и клей у них, вероятно, получился бы не такой качественный… В общем, вы поняли нашу мысль.

Чем конкретнее задачи работников, тем успешнее общее дело, — эта идея далеко не оригинальна. Наверняка еще пещерные люди превозносили одних охотников за умение метко бросать копье, а других за мастерство в сдирании шкур и разделывании бизона. Но в наше время эту концепцию принято приписывать Адаму Смиту, отцу современной экономики.

В 1776 г. Смит опубликовал свой фундаментальный труд «Исследование о природе и причинах богатства народов». Помимо множества прозорливых идей, которые по сей день являются базисом экономической теории, Смит высказал следующее утверждение: секрет преуспевания государства не в деньгах, а в труде — точнее, в разделении труда, основанном на специализации.

Чтобы доказать это предположение, он привел в пример производство булавок: когда каждое из 18 необходимых для изготовления булавки действий выполняется определенным, ответственным лишь за эту операцию работником, в итоге булавок производится в день больше, чем если бы один человек проделывал всю работу от начала и до конца. По подсчетам Смита выходило, что при разделении труда десять работников могут сделать 48 000 булавок в день, — и, вероятно, лишь около десяти в случае отсутствия специализации. Гораздо быстрее, когда «один рабочий тянет проволоку, другой выпрямляет ее, третий обрезает, четвертый заостряет конец, пятый обтачивает один конец для насаживания головки…». И так далее.

Адам Смит: очень умный человек, о котором надо знать

Родился в 1723 г. в Шотландии. Был философом, профессором, преподавателем и заядлым холостяком. Жил с мамой. Часто разговаривал сам с собой. Ввел термин «невидимая рука», объясняющий, почему рынку изначально свойственны целесообразность и саморегулирование. Хотя Смит ни разу не был женат, он выступал в роли эдакого «доктора Фила»[9] своего времени: многие из его глубокомысленных наблюдений подтверждают парадоксальную природу любви. К примеру, он полагал, что все мы вовлечены в непрекращающуюся борьбу наших страстей с одной стороны и невозмутимого «беспристрастного наблюдателя» с другой. Или что нашими поступками одновременно руководят эгоизм и бескорыстие — то есть, говоря иначе, желание улучшить свое положение и сделать доброе дело для кого-то другого. Примерно как если бы вы хотели по дороге домой заехать за цветами для жены, а в итоге просидели в офисе допоздна, чтобы произвести впечатление на своего босса.

Сейчас, когда мы покупаем в Канзасе iPod, который собрали в Китае из деталей, сделанных в Японии и на Филиппинах, или сидим в офисе, где есть работники для развешивания картинок по стенкам и работники для мытья туалетов, необходимость специализации кажется нам очевидной. Но до тех пор, пока за дело не взялся Адам Смит, никто не догадался заявить о преимуществах коллективного труда, разделенного на отдельные функции, и предложить заманчивую идею распределить эти функции по всему миру.

Принцип, часть вторая

А теперь возвращаемся к вопросу о том, кто что должен делать. Изложенный выше принцип разделения труда — лишь часть ответа на него. Он предполагает, что работу от начала и до конца не должен проделывать один и тот же человек и что каждому нужна своя специализация. Но он не объясняет нам, как решить, кому лучше поручить развешивать картины, а кому — заправлять машины или какая страна должна производить для iPod дисплеи, а какая — жесткие диски. За помощью в решении этой проблемы мы обратимся к Давиду Рикардо, который через 40 лет после выхода «Исследования о природе и причинах богатства народов» Смита выдвинул так называемую теорию сравнительных преимуществ.

Согласно этой теории, браться за любое посильное задание не имеет смысла — надо делать то дело, с которым вы справляетесь лучше, чем со всеми остальными. (См.: недолгая бейсбольная карьера баскетболиста Майкла Джордана.) Или, как сказал бы экономист, важна не ваша абсолютная способность к созданию товаров и услуг, а ваше умение производить данный товар или данную услугу относительно вашей способности к производству всех других товаров и услуг. То есть в данном случае речь идет о вашем «сравнительном преимуществе».

Сравнительное преимущество — основа свободной торговли. Смысл в следующем: вместо того чтобы каждая страна в отдельности производила все, что нужно ее народу, она может специализироваться на тех товарах и услугах, которые получаются у нее сравнительно лучше, и торговать ими с другими государствами. Специализация той или иной страны может быть обусловлена самыми разными причинами. Например, на ее территории могут добывать дефицитные ресурсы — такие как нефть в Саудовской Аравии. Или в ней, как в Китае, могут проживать миллионы человек, готовых за гроши собирать плазменные телевизоры. Или могут быть уникальные погодные условия — как в Испании, с ее продуваемыми всеми ветрами равнинами и развитой ветроэнергетикой. Или она может быть расположена в богом забытом месте: так, в Новой Зеландии случился туристический бум после событий 11 сентября — путешественники хотели оказаться в таком месте, куда не сунутся никакие террористы{1}.

Для Давида Рикардо, который размышлял о сравнительных преимуществах, сидючи в своем поместье в Глостершире в далеком 1817-м, ветрогенераторы и плазменные телевизоры были чем-то из области фантастики. Его теория опиралась на более тривиальные примеры: торговлю вином и одеждой между Англией и Португалией. Рикардо утверждал, что, даже если Португалия и то и другое производит быстрее, в ее интересах специализироваться только на одном товаре (с которым она справляется относительно лучше), а другой ввозить из Англии.

Будьте внимательны — сейчас мы объясним вам, почему обмен товарами приносит большую выгоду. Для начала посмотрите (таблица 1), сколько времени (гипотетически) уходит у Англии и Португалии на то, чтобы изготовить одну бутылку вина и один предмет одежды (дамские панталоны), когда каждая страна делает это только для себя и не участвует в торговле.



Увидев, насколько быстрее Португалия справляется с обеими задачами, вы решили, что она должна все делать сама, правильно? Неправильно.

И вот почему.

Сама по себе Португалия тратит полчаса на изготовление бутылки вина и пары панталон, а Англия тратит на то же самое полтора часа.

Но давайте посмотрим, что будет, если они решат торговать друг с другом (таблица 2). Португалия теперь будет делать не одну, а две бутылки вина — раз уж с вином она справляется относительно быстрее, чем с панталонами, да и виноград у нее повсюду растет. А Англия будет делать две пары панталон, так как овец у нее определенно больше, чем виноградников. И они будут меняться: бутылка вина за панталоны… И тут вдруг окажется, что Португалия получает и то и другое всего за 20 минут работы. А Англия тратит на эти изделия не полтора часа, а час{2}.



Прямо как в сказке. Но только это не сказка. Это математика. Хотя, конечно, очень-очень примитивная математика: мы не берем в расчет другие товары, которые производят эти страны, и цены, которые они могут установить на свою продукцию в условиях открытого рынка. Также надо признать, что англичане за ту же плату трудятся больше часов, чем португальцы. Но все же факт остается фактом: с введением торговли объем работ обеих стран относительно сократился.

Рассуждения Рикардо доказывают универсальную истину: грамотная торговля приносит огромную выгоду, а попытки все сделать самому (или же разделить работу с кем-то пополам) приводят лишь к неразумной трате времени и сил.

И теперь мы вплотную подходим к тому, о чем, как вам, наверное, кажется, уже давно пора заговорить, — к вашему браку. Представьте себе, что ваш брак — это бизнес, который ведут два деловых партнера. Причем вы не только работаете вместе на благо общего дела, но также торгуете между собой различными услугами, в число которых входят домашние дела. Как вам распределить обязанности? Чьей специализацией должна стать закупка апельсинового сока, а чьей — мытье окон? Кто должен позаботиться о том, чтобы одежда была выстирана, выглажена и уложена стопочками в шкаф, а кто должен накрыть обеденный стол? Как бы мы ни хотели уберечь свою любовную лодку от бытовых «рифов», зачастую именно эти вопросы сеют раздор в наших семьях. Так не должно быть. И экономика знает, как этого избежать. Мы предлагаем вам познакомиться с тремя парами, которые чуть было не распались из-за, казалось бы, совершенно пустяковых дел — а точнее, из-за абсолютно неверного к ним подхода.

Ошибка одной пары в том, что они решили обойтись без какой-либо специализации и все разделить поровну. Другая пара не смогла правильно определить сравнительные преимущества каждого из супругов, а третья неожиданно столкнулась с тем, что специализация неустойчива и должна изменяться, как меняется сам их брак.

Пример № 1

Стороны: Эрик и Нэнси

Когда Эрик и Нэнси полюбили друг друга и решили заключить свой торговый союз длиною в жизнь, они слыхом не слыхивали о Давиде Рикардо. Они ничего не знали о теории сравнительных преимуществ, и если бы кто-то из знакомых заговорил при них о чем-то подобном, зазевали бы от скуки. Эрик работал фотографом в кулинарном глянце, а Нэнси создавала линию подростковой одежды для одной крупной сети, бутики которой можно встретить в любом торговом центре по всей Америке. Они оба были людьми скорее творческого, чем экономического склада.

И все же экономика — плохая экономика — вторглась в их жизнь. Сами того не осознавая, они стали примером того, как неудачное разделение труда может испортить отношения у практически идеальной пары. А все потому, что Эрик и Нэнси распределили дела не по принципу, кому что лучше удается, а «по справедливости». И справедливым, по их мнению, было разделение 50/50.

Они все поделили пополам. Открыли общий банковский счет, куда могли бы поступать прямиком их примерно равные зарплаты, и каждый месяц переводили с него равные суммы денег на свои личные счета, чтобы каждый мог распорядиться своей долей по собственному усмотрению. Завели собачонку по имени Му Шу и по очереди ее выгуливали. Если готовил Эрик, Нэнси мыла посуду. Если готовила Нэнси, посуду мыл Эрик. Они постоянно чередовали обязанности: кто сегодня стирает и гладит белье, кто оплачивает счета, кто отвечает на звонки родственников, кто выносит мусор, — все было распределено по дням. За Эриком было мытье ванной на втором этаже дома. Нэнси отвечала за ванную на первом этаже.

В глазах посторонних людей Эрик и Нэнси с их «справедливой» системой выглядели гармоничной, современной парой. Друзья дивились, как им удается разрушать стереотипы: «Эрик умеет обращаться со шваброй! Нэнси так ему доверяет! Он такой хозяйственный! А она сама ездит в магазин стройматериалов!»

Только вот была одна загвоздка: Эрик и Нэнси не были счастливы.


Проблема: брак 50/50

Вот вам задачка: назовите успешную компанию, все сотрудники которой в равный период времени выполняют равный объем работы за равную оплату.

Ну как, все еще думаете?

Конечно, ведь за исключением разве что сборочных конвейеров такого нигде не увидишь.

В гастрономе, куда вы ходите за покупками, в банке, который переводит вам деньги, на сайте, где вы читаете новости, — везде налицо разделение труда. Сотрудники выполняют различные функции, каждая из которых требует особых навыков и заслуживает большего или меньшего денежного вознаграждения. Облигационные трейдеры знают рынок ценных бумаг вдоль и поперек, а биржевые более компетентны в игре на бирже. Одни торгуют рекламными местами в Wall Street Journal, а другие пишут для этой газеты статьи — и ни одни, ни другие не имеют точного представления о работе друг друга.

Представьте, что бы случилось, если бы рекламщики начали тратить половину своего рабочего времени на написание статей, а журналисты — на продажу рекламных мест. Ну, чтобы все были на равных. Какой бы был хаос!

Специализация работает и на уровне мировой экономики. Какие-то страны выращивают бананы, какие-то собирают машины, какие-то шьют маечки.

Эта же логика применима к семейной жизни. Стремление Эрика и Нэнси к «равноправию» и породило того монстра, который теперь рушит их семью. Похоже, бывают ситуации, когда можно перестараться с уравниловкой.

Например, когда грязное белье уже вываливается из битком набитой корзины, а раздраженная Нэнси говорит Эрику, занятому поиском в Интернете оборудования для своей фотокамеры: «Я занималась стиркой в прошлый раз — теперь твоя очередь».

Или когда, нарезая лук для таджина с ягненком, Эрик вдруг бросает взгляд на Нэнси, которая сидит на диване и смотрит сериал «Закон и порядок», и думает: «А почему это я должен тратить столько времени на всякие изыски, если она каждый раз готовит только макароны с сыром?»

Или когда к ним на ужин собираются родители Нэнси, а они весь день выясняют, можно ли посчитать проделанную Эриком уборку офиса «работой по дому» и приравнять ее к осуществленному Нэнси мытью полов, если офис, по словам Нэнси, «не наша общая территория».

Вот так они и жили. Каждый все время оценивал объем работы, выполненной другим, сравнивал высоту «столбиков» на своей воображаемой диаграмме и ратовал за справедливость всякий раз, когда разница между ними доходила до — какой кошмар! — соотношения 40/60.

— Мы препирались по любому поводу, — призналась Нэнси. — Могли часами выяснять, кто больше сделал и кому теперь надо «нагонять». Удивительно, как при таком раскладе мы хоть с какими-то делами управлялись.

— Дошло до того, что, если я вытирал пыль, а Нэнси красила ногти, я бросал тряпку и шел проверять электронную почту — лишь бы не пришлось сделать больше, чем она, — рассказал Эрик.

На двери в кухню они повесили два списка дел, по списку на каждого, и часто проверяли по ним друг друга — чтобы никто не смухлевал.

Как вы видите по «стандартному списку дел» (рисунок 1), составленному Нэнси, даже распечатывание писем считалось отдельной обязанностью. Более того, когда Нэнси посчитала, сколько времени у нее уходит на проверку почты, она решила поручить Эрику заправлять постель — а то иначе выходило не поровну.

Эрик решил не отставать и придумал «дополнительный список дел» (рисунок 2), куда вошли не постоянные, а однократные обязанности — более трудоемкие дела, на которые нужно было отдельно найти время. Ему казалось, что он поступил очень умно, разделив свои дела на «простые», «более сложные» и «геморрой», чтобы Нэнси случайно не показалось, будто он разделывается только со всякими пустяками.



Рис. 1. Стандартный список дел



Рис. 2. Дополнительный список дел

В какой-то степени Эрик и Нэнси понимали, что они — как бы это помягче сказать — «размениваются по мелочам», но их паранойя раз за разом брала верх над здравым смыслом. Нэнси очень боялась превратиться в типичную «домохозяйку», обслуживающую своего мужа, — такую же, какой была ее мать. Что мать в итоге получила? Больную спину и мужа, который никогда не говорит спасибо.

Эрик боялся, как бы жена не села ему на шею. У него тоже был свой багаж неприятных воспоминаний: его бывшие подружки быстро просекали, с каким мягким и покладистым парнем имеют дело, и начинали им верховодить. Нэнси была не такая, но Эрик уже ничего не мог с собой поделать: ему казалось, что он должен на каждом шагу отстаивать свою независимость.

Но вот куда привели их благие намерения: Эрик и Нэнси превратились в Бикерсонов[10].

Бесконечное сравнивание, кто тут больше перетрудился, — не единственная проблема этого «брака 50/50». Еще одним раздражающим фактором было то, что супруги подходили к одним и тем же делам с разной степенью энтузиазма. К примеру, Эрик терпеть не мог выгуливать собаку. Подбирать собачьи какашки — что может быть противнее? А Нэнси считала, что в прогулках с собакой есть что-то медитативное, успокаивающее. Зато Эрик всегда с радостью брался за стирку: ему нравилось сортировать белье, раскладывая на кучки темное и светлое. А Нэнси, не долго думая, все вместе запихивала в бак, чем ужасно бесила Эрика.

Так почему же Нэнси все равно занималась стиркой, а Эрик все равно гулял с собакой?

Если бы вы прямо их об этом спросили, они бы не смогли дать вразумительного ответа. Мы сами попробовали это выяснить, и вот что они нам сказали.

Нэнси: «Эрик просто не хочет признать, что в прогулках с собакой есть и приятные стороны. Более того, он, видимо, считает, что когда-нибудь мне надоест его нытье, я махну рукой и стану выгуливать Му Шу сама. Черта с два. Как заводить собаку, так он с радостью, а как заботиться о ней — так ему все не нравится? Очень интересно».

Эрик: «Разобрать белье — это две минуты. Две минуты! Но нет. Она ни за что этого не сделает. Она как будто специально демонстрирует мне, что лучше бы я сам занимался стиркой. Ишь чего захотела».

Когда-то Эрик и Нэнси считали себя «партнерами», думали, что соединят свои жизни, примут интересы друг друга и создадут прочный союз. Но со временем они перестали вести себя как партнеры и превратились в счетоводов. Значит, с экономикой в их союзе было плохо.


Выход: специализация и сравнительные преимущества

Эрику и Нэнси следовало бы обратиться к экономическим основам брака. Многие столетия брак существовал благодаря специализации. Мужья и жены занимались тем, в чем они имели ощутимое сравнительное преимущество. Мужья пропадали в неизвестных далях и распивали джин с вермутом, жены специализировались на кастрюлях и управлении собственным гневом. Какие уж тут споры о том, чья сегодня очередь стирать белье, если мужья целыми днями мотались где-то «по делам» и не могли отличить стиральную доску от шахматной?

Но за последние 50 лет рыночная экономика значительно изменилась — а вслед за ней стал меняться и институт брака. Технические инновации — стиральные машины, например, — избавили женщин от необходимости целыми днями заниматься стиркой. В магазинах появилась готовая одежда, а значит, отпала потребность шить самой. Замороженные блюда и микроволновые печи в разы ускорили и упростили процесс приготовления еды. Женщины дружно влились в трудящийся класс, вынудив мужчин приобщиться к домашним делам. Теперь мужьям приходится порой и обеды варить, и подгузники менять.

Семья, по мнению экономистов Бетси Стивенсон и Джастина Уолферса, стала постепенно превращаться «из союза для совместного производства в союз ради совместного потребления»{3}. Если раньше мужчина и женщина соединяли свои жизни по необходимости, то теперь они делают это по желанию. «Главное в современном браке — это любовь и товарищество, — пишут Стивенсон и Уолферс. — Большинство занятий, составляющих нашу жизнь, кажутся нам ярче и интереснее, если мы делим их с кем-то еще, — это касается и таких простых удовольствий, как совместный поход в кино или общее хобби, и социальных контактов, например посещения одной и той же церкви, и наконец совместного воспитания детей. Возвращаясь к экономической терминологии, скажем: главное в семье сегодня — взаимодополняемость потребления, то есть наличие дел, которые не просто приносят удовольствие, а приносят больше удовольствия, если ими заниматься вместе с супругом/супругой».

Так значит, мы женимся, чтобы получать удовольствие. И мы его получаем! Иногда. Но кроме него нам достается масса хлопот — а у нас, в отличие от наших предков, уже нет четкого представления о том, как их делить. Кто должен заниматься домом, детьми, счетами, всеми остальными семейными делами — кто вообще чем должен заниматься? Над всей нашей семейной жизнью повисает огромный знак вопроса. И в нашем прогрессивном обществе появляется очень много таких Эриков и Нэнси, которые грызутся из-за немытой посуды.

Если вам кажется, что скандалы на бытовой почве устраивают только очень мелочные люди, вы глубоко заблуждаетесь. В 2007 г. исследовательский центр Pew Research Center провел опрос на тему «Что самое важное в браке?». Наиболее популярным ответом стала «верность», за ней последовал «секс». Что ж, все логично. Но вот на третьей строчке, выше «детей», «денег» и «религии», оказалось «общее хозяйство»{4}.

Еще одно недавнее исследование дало схожий результат. Согласно опросу, проведенному компанией Boston Consulting Group среди работающих женщин в 2009 г., вторым наиболее распространенным поводом для семейных ссор стало домашнее хозяйство. Оно уступило деньгам, но опередило секс, работу и воспитание детей. Когда мы проводили свой собственный Всесторонний, Новаторский и Очень Затратный Опрос супружеских пар, 73 % участвовавших в нем женщин сообщили нам, что они выполняют более половины всей работы по дому, в то время как среди мужчин с таким же заявлением выступило лишь 40 % (пожалуй, надо отдать должное мужской честности). И мотивация при этом у представителей разных полов была разная. Среди женщин самым популярным объяснением было: «Если это не сделаю я, не сделает никто», — а среди мужчин: «Мне хочется быть хорошим мужем».

Немного настораживает то, что у женщин в этом вопросе проявляется комплекс жертвы, в то время как мужчины всего лишь хотят быть полезными. Но мы сейчас не об этом. Суть в том, что Эрик и Нэнси не единственная пара в мире, которая занимается счетоводством. И, хотелось бы верить, не единственная пара, которой удалось найти правильный выход.

«Я понимал, что, если мы хотим и дальше жить вместе, — сказал нам Эрик, — мы должны перестать соревноваться».

Чтобы сделать это, они прибегли к помощи одной из древнейших экономических концепций — разделению труда по принципу сравнительных преимуществ.

Двое супругов, как и две страны, обмениваются между собой товарами и услугами — при этом каждый из них обладает своим набором возможностей и предпочтений. Выяснив, кто из них имеет сравнительное преимущество в том или ином деле — от выгула собаки до ухода за комнатными растениями, — Эрик и Нэнси могут решить, кому из них на чем следует специализироваться. И тогда, возможно (хотя не факт!), им удастся разрядить атмосферу.

К примеру, Нэнси быстрее и качественнее справляется с мытьем посуды и уборкой дома. Она более внимательна, и стоит ей войти в комнату, как там, словно по мановению волшебной палочки, воцаряется порядок. Не то чтобы Нэнси очень гордилась этим своим талантом, но она всегда знала, что он у нее есть. И Эрик тоже это замечал. Говоря экономическим языком, у Нэнси было абсолютное преимущество во всем, что касалось посуды и уборки.

Как ни странно, на посуду и уборку у Нэнси и Эрика уходит столько же времени, сколько у Португалии и Англии уходит на вино и панталоны (таблицы 3 и 4). Так уж совпало.

Итак, если Нэнси настолько быстрее справляется с обеими операциями, которые проводятся у нее в доме шесть раз в неделю, имеет ли смысл выполнять их на пару с Эриком? Вряд ли — равно как и заниматься этими делами в одиночку, пока Эрик плюет в потолок.




А вот выстроить систему, основанную на теории сравнительных преимуществ, имеет смысл. В данном случае Нэнси имеет сравнительное преимущество в уборке, а Эрик — в мытье посуды.

Если каждый из них специализируется только на одной задаче, Нэнси будет убирать в доме все шесть дней в неделю, а Эрик соответственно будет мыть посуду. И схема получится вот такая (таблица 5):



Таким образом, Нэнси сэкономит себе в неделю 30 минут, а Эрик — 90. С точки зрения их прежнего понятия о «равноправии», эту новую систему нельзя назвать «справедливой» — ведь чисто формально Эрику приходится работать больше, чем его жене. Но разве их старая система, при которой Эрик возился с этими делами три лишних часа, была «справедливее»? Эрик и Нэнси считали свое прежнее разделение труда удачным лишь потому, что оно не позволяло взвалить всю домашнюю работу на кого-то одного. Хотя при этом оно лишало их драгоценных месяцев жизни.

«У сравнительных преимуществ есть одно чудесное свойство: нет такого человека, который бы ими не обладал, — говорит экономист Лорен Ландсбург. — У каждого есть что предложить другому, и от этого обмена, как ни странно, выигрывают оба. Даже тот, кто отстает от партнера по всем параметрам, может быть в чем-то полезен»{5}.

Те 120 минут (или два часа) дополнительного времени, которые Эрик и Нэнси освободили на двоих, представляют собой их общий дополнительный доход, полученный за счет специализации. Построим для наглядности простенький график (рисунок 3). Типичный график «труд — досуг» иллюстрирует соотношение базовых экономических понятий: чем больше вы работаете (труд), тем больше получаете денег, но тем меньше у вас остается свободного времени (досуг). И наоборот, чем больше вы сидите на диване, тем меньше времени вы посвящаете работе и тем меньше денег получаете. Все просто. Объективно. И старо как мир.



Рис. 3. Что Нэнси и Эрик выигрывают от специализации

Традиционно на графике такого типа ось ординат (вертикальная линия) показывает доход, который вы получаете от своей работы, а ось абсцисс (горизонтальная линия) — свободное время, которое у вас остается. В нашем случае целью труда является не зарплата, а поддержание дома в чистоте на протяжении недели (ну, может, с «идеальным порядком» мы переборщили, но вы поняли, о чем речь: никаких залежей пыли и гор немытой посуды в раковине). «Досугом», как вы понимаете, является свободное время Эрика и Нэнси. Следовательно, чем дольше они занимаются уборкой, тем меньше времени они сидят у телевизора.

Без учета сравнительных преимуществ Эрику и Нэнси приходилось тратить каждую секунду своего свободного времени на поддержание идеального порядка в доме и у них не оставалось никакой возможности просто посмотреть телевизор. Если бы они поступились своими принципами и стали убирать в доме менее тщательно, они могли бы сэкономить себе время на отдых, но в доме тогда была бы только относительная чистота.

Но если бы они решили распределить дела, основываясь на сравнительных преимуществах, у них в доме царил бы идеальный порядок и при этом у них бы оставалось два часа на телевизор.

Причем не забывайте, что освободившееся время можно тратить не только на просмотр телепередач. Можно посвятить его другим приятным делам: поиграть во «Властелин разума»[11], посидеть в саду на закате, заняться сексом. Короче, мораль сей басни такова: мойте посуду каждый день, и у вас будет больше секса. Спасибо вам, Давид Рикардо Глостерширский!

Пример № 2

Стороны: Нора и Эндрю

А что если в семейной жизни происходят изменения и некогда идеальная система разделения труда неожиданно перестает работать?

Гармонию в доме Норы и Эндрю нарушили дети. Эта пара познакомилась в двадцать с небольшим лет — тогда они оба жили в Филадельфии и были теми самыми «притягивающимися противоположностями». Эндрю родился в западной Пенсильвании и ни разу не покидал границы своего штата. Детство Норы прошло в постоянных разъездах, несколько лет она провела за океаном. Эндрю был рукастым парнем, болел в местных спортбарах за футбольный клуб «Филадельфия Иглз» и каждые выходные гулял с компанией бывших одноклассников. Нора владела французским и немецким, дружила с художниками или всякими бездельниками (либо и первыми и вторыми в одном лице) и считала «Иглз» бейсбольной командой.

Они жили в одном квартале, и каждое утро Эндрю заставал Нору в местном мини-маркете, где она брала кофе и газету. Она ему понравилась, и он начал здороваться с ней — потом они заговорили о погоде, и наконец он предложил ей сходить куда-нибудь вместе.

На одном из первых свиданий Эндрю спросил Нору, как она проводит время со своими друзьями. Она ответила, что часто встречается с ними в кафе («Это было в начале 90-х, — поясняет Нора. — Еще до того, как появился Starbucks»), на что Эндрю сказал, что никогда не бывал в кафе, но с удовольствием посидел бы там с ней. Такое признание повергло Нору в шок — хотя в нем было и что-то очень милое.

— Поначалу я думала: «Откуда он вообще взялся, такой чудной?» — вспоминает Нора. — Но мне нравилась его искренность: он никогда не пытался что-то из себя изображать, не стеснялся своей наивности. Его жизненный опыт отличался от моего, но с Эндрю все равно было интересно — он от природы очень любознательный человек, всегда открытый чему-то новому.

Но главным аргументом в пользу Эндрю стало для Норы его умение обращаться с детьми — все говорило о том, что из него выйдет прекрасный отец.

— Я видела, как увлеченно он играет со своими племянниками, сколько в нем задора, — рассказывает Нора. — Они так заразительно веселились, устраивали шутливые баталии посреди комнаты. Мне это ужасно нравилось.

Эндрю тоже казалось, что из Норы получится чудесная мама, и он надеялся, что когда-нибудь у них будет такая же дружная семья, в какой вырос он сам.

— Нора всегда была девушкой независимой (этим она меня и покорила), но в крайность не впадала, — рассказывает он. — Она тоже хотела создать семью и жить ее интересами.

Первые три года супружеской жизни они оба работали: он — авиационным аналитиком, она — веб-программистом. У себя дома они ввели по-настоящему эффективную систему разделения труда — систему, основанную примерно на тех же идеях, что и теория сравнительных преимуществ.

К примеру, продукты всегда покупала Нора, потому что она считала себя более сведущей в вопросах цены и качества, — зато аккуратист Эндрю охотно следил за чистотой полов и состоянием бытовой техники. Нора планировала их совместные «выходы в свет», а Эндрю поддерживал связь с родственниками с обеих сторон. Некоторые обязанности они поделили традиционно, «по половому признаку»: Эндрю выносил мусор и устранял всевозможные поломки, а Нора занималась стиркой, мыла ванную и разводила цветы на подоконниках.

В то время — или, как выразилась Нора, «в те благословенные дни» — они были стопроцентными городскими жителями: добирались до работы пешком или на велосипеде, считали машину излишней роскошью и с трудом верили, что за чертой города есть жизнь. Если у них заканчивался кофе или если на ночь глядя им вдруг приходила шальная мысль о большом ведерке мороженого, они всегда могли спуститься в мини-маркет — тот самый, где Эндрю впервые заприметил Нору. Но когда Нора забеременела, они оба начали видеть городскую жизнь под совсем другим углом. Квартирка размером со шкаф на третьем этаже дома без лифта неожиданно перестала казаться им «романтичным гнездышком». Перспектива гулять с коляской по брусчатым мостовым тоже не представлялась особо заманчивой. А от мысли, что через несколько лет им придется выбирать между бесплатной районной школой (куда самому страшно прийти, не то что ребенка отдать) и платной частной (на которую по-хорошему надо бы начинать копить уже сейчас) становилось просто дурно. Да, они бы хотели, чтобы их дети как можно раньше влились в безумный ритм города, — но откуда взять столько сил, нервов и денег?

В итоге Эндрю и Нора поступили так же, как поступают очень многие: за шесть месяцев до рождения ребенка переехали в пригород. Они поселились в разваливающемся столетнем особнячке и принялись его реставрировать. Несмотря на свое положение и возрастающий день ото дня физический дискомфорт, Нора активно участвовала в ремонте — она по сей день очень гордится этим домом и считает его перестройку своим величайшим достижением.

Вскоре на свет появился их первенец, а через два года родились двое близнецов. Тогда Нора решила уйти с работы и полностью посвятить себя воспитанию детей. Эндрю зарабатывал достаточно, чтобы содержать семью, и был искренне рад тому, что с детьми будет сидеть их мама, а не какая-нибудь нянька.

Вот только на этот раз Эндрю и Нора как-то не подумали о том, есть ли у Норы сравнительное преимущество в заботе о детях, достаточно ли у нее умения, терпения и желания. Они брали в расчет несколько иные факторы — такие как деньги (Эндрю получал больше, чем Нора, поэтому семье было выгоднее, чтобы он продолжал работать, а она сидела дома) и социальные нормы (оба выросли в семьях с традиционным укладом и привыкли считать, что мать лучше приспособлена для ухода за детьми, чем отец{6}.

Ситуация усугубилась тем, что вскоре большая часть домашних обязанностей Эндрю легла на плечи Норы — казалось, что это логично: она же целыми днями сидит дома. Правда, при этом ни Эндрю, ни Нора не учли, что с появлением детей объем домашней работы возрос в четыре раза. И что в итоге они получили новую систему разделения труда — основанную на спекуляции.

ПРОСТЫМИ СЛОВАМИ Спекуляция

Не самая лучшая затея. В финансовом плане «спекулянты» — это люди, которые хотят получить быструю прибыль («Резиновые браслетики Silly Bandz разлетаются как горячие пирожки? Давайте тоже их закупим, тысяч сто для начала!»). Проблема спекулянтов в том, что они не проводят муторные исследования рынка, не пытаются строить далеко идущие планы и вообще не опираются ни на какие факты. Они просто действуют «по ситуации», надеясь на успех. Такие вот оптимисты.

Вступление в брак — тоже своего рода спекуляция, причем очень крупная. У вас нет никаких оснований полагать, что ваше «вложение» окупится — чуть ли не половина таких «сделок» заканчивается полным провалом, — и все-таки вы надеетесь, убеждаете самих себя и доказываете всяким скептикам, что вы непременно попадете в удачливые 50 % и у вас все будет хорошо. Но тут есть одна загвоздка: единственный способ привести свой брак к успеху — это воспринимать его как долгосрочную инвестицию и продолжать верить в него, даже когда наступают тяжелые времена, доходы падают, а акционеры кипят от возмущения.

«Все мои подруги-домохозяйки жаловались, что, стоило им уйти с работы, как у них дома резко изменилась расстановка сил и начались бесконечные конфликты с мужем вокруг домашних дел, — говорит Нора. — То же самое и у нас. Эндрю зарабатывал нам на жизнь, платил по ипотеке. И хотя мы с ним никак это не обговаривали, как бы само собой разумелось, что отныне работой по дому должна заниматься я».

Теоретически Нора была не против такого расклада. Но между теорией и практикой возникли непреодолимые противоречия. Только-только Норе начинало казаться, что она неплохо справляется, как тут заболевал кто-нибудь из детей или в школе вдруг отменяли занятия, и ее четко распланированный день летел коту под хвост. А значит, как только Эндрю переступал порог, она набрасывалась на него с претензиями.

«Я превратилась в сварливую, вечно недовольную тетку», — признается Нора.

Нора говорит, что буквально разрывалась на части, стараясь объять необъятное, и при этом ее старания почти все время оставались незамеченными. Детей нужно было покормить до того, как Эндрю вернется с работы, — а значит, Нора должна была готовить ужин два раза за вечер: один раз для них, второй — для мужа. Чуть ли не каждый день Нора закладывала в стиральную машину гору одежды, которую потом приходилось часами гладить и раскладывать по шкафам. Закупала продукты она теперь не на двоих, а на пятерых. От необходимости держать под контролем все семейные планы у нее пухла голова. Неделю за неделей у нее копились «отложенные на потом» дела, которые ей раз за разом что-то мешало сделать. Она только и успевала, что соскребать грязь с детских кроссовок и пришивать оторванные пуговицы. Не семейная жизнь, а домашнее рабство!


Проблема: фиаско рынка

Система, которую Эндрю и Нора установили без какого-либо предварительного согласования, поначалу опиралась на следующее положение: гипотетическая «стоимость» ухода за детьми и прочего домашнего труда Норы равна зарплате, которую Эндрю приносит в семью. Он зарабатывает — она в обмен ведет хозяйство, и наоборот[12].

Но вскоре непосильный груз домашних дел начал ее задавливать — к тому же, скажем честно, в действительности объемы выполняемых ими работ были никак не сопоставимы. Их система товарного обмена (то есть их «рынок») оказалась на грани краха. Обращаясь к экономическим терминам, мы можем назвать эту ситуацию «фиаско рынка». Один из его признаков — постоянное недовольство Норы, ее превращение в «сварливую тетку».

Когда фиаско рынка происходит в реальности, экономисты порой говорят, что винить надо не рынок, а его отсутствие.

Стивен Ландсбург, преподаватель экономики из Университета Рочестера, приводит в пример фабрику, загрязняющую окружающую среду. В условиях свободного рынка, утверждает он, такая фабрика может безнаказанно выбрасывать в воздух ядовитые вещества, нанося вред окружающей среде и населению близлежащих районов. Но что дает ей эту возможность — сам свободный рынок или отсутствие на нем такого «товара», как воздух?{7} Если воздух не имеет определенной ценности на рынке, за его «порчу» нельзя назначить штраф, — а значит, нельзя принудить владельцев фабрики использовать на производстве экологически чистое топливо. Но стоит вывести воздух на рынок и назначить на него цену, как владельцы фабрики встанут перед выбором: либо не загрязнять окружающую среду, либо платить за тот вред, который они ей наносят. «Несостоятельность рынка проистекает из его недостаточности, — пишет Ландсбург. — Практически за любым экономическим крахом стоит (или, если быть точным, как раз-то “не стоит”) какой-то отсутствующий рынок».

Десять признаков фиаско семейного рынка

• Перегоревшие лампочки в кухне, которые уже почти два месяца «некому поменять».

• Ощущение, что вы с большей охотой пробежали бы кросс и сто раз отжались от пола, чем занялись сексом.

• Бутылка вина. На человека. Каждый вечер.

• Импровизированный барьер посреди кровати. И простыни, не стиранные с тех самых пор, как вас все-таки вынудили исполнить супружеский долг семь месяцев назад.

• Мучительные сомнения при ответе на такие жизненно важные вопросы, как «что приготовить на ужин?», «чем занять вечер пятницы?» и «стоит ли ложиться спать в 21:30, или лучше в 21:45?».

• Обвисшие бока, дряблый живот и волосы на лобке такой длины, что хоть в косички заплетай.

• Непреодолимое желание сходить к стоматологу, и непременно в субботу.

• Острая необходимость читать в постели «Братьев Карамазовых» — нет лучшей защиты от романтических поползновений, чем толстая книга.

• Неожиданно проснувшийся интерес к резьбе по дереву.

• Оцепенение души.

В семье Норы и Эндрю, как и во многих других семьях, не была установлена «цена» на воспитание детей. В свои «бездетные» годы наши герои легко определяли стоимость той или иной работы и честно обменивались услугами между собой, но появление на их семейном «рынке» новых обязанностей — по уходу за потомством — как будто прошло незамеченным. При создании своей нынешней системы разделения труда Нора и Эндрю просто не взяли их в расчет. Баланс был нарушен, и прежде идеальная семейная жизнь полетела под откос.


Выход: более эффективный рынок

У Норы и Эндрю было несколько вариантов. Первый: Нора снова выходит на работу, наняв няню. Второй: Нора выходит на работу, а Эндрю увольняется и сидит дома с детьми. Третий: Нора находит работу на полставки, Эндрю сделает то же самое, и они занимаются домашними делами по очереди. Однако все эти варианты предполагали сокращение семейных доходов. А ни Нору, ни Эндрю такой расклад не устраивал.

Но у них был еще четвертый — и, как нам кажется, самый лучший — вариант: оставить все, как есть, но отвести всем тем новым задачам, которые взяла на себя Нора, свое место на семейном рынке. То есть определить их стоимость и начать обменивать их на равноценные услуги со стороны Эндрю. К примеру, Нора считает, что за целую неделю готовки, стирки и глажки ей полагается хотя бы один свободный вечер — на то, чтобы сходить в кино или встретиться с подругами (после рождения детей ей больше ни разу не удавалось сделать ни то ни другое). Значит, в этот вечер Эндрю должен отложить все свои дела, чтобы Нора могла оставить дом на него.

«Я должна была определиться с тем, чего мне хочется, — говорит Нора. — И, когда я об этом задумалась, оказалось, что мне не так уж и много надо. Всего лишь время от времени говорить: “Эндрю, в субботу я встречаюсь с теми-то, посиди, пожалуйста, с детьми”».

Ей было достаточно такой «платы» за ее труд в должности «заведующей домашним хозяйством». И, как выяснилось, Эндрю был вполне готов рассчитываться с ней таким образом. Наладив подобный обмен услугами, они повысили эффективность своей команды.

К слову, когда мы говорим об «эффективности», мы подразумеваем особое экономическое понятие, так называемую «эффективность (или оптимальность) по Парето». Она несколько отличается от нашего обыденного представления об эффективности. Оптимальная ситуация по Парето — это ситуация, при которой нельзя улучшить что-то одно, не потеряв в чем-то другом. Возможно, она не идеальна, но в определенных обстоятельствах ничего эффективнее придумать нельзя. Если в своей системе вы можете улучшить положение кого-то одного, никак не испортив жизнь другому, значит, вы еще не достигли эффективности по Парето.

Представьте себе здоровенную пиццу, которую мы с вами решили поделить поровну на двоих: четыре кусочка вам и четыре мне. Я съела три кусочка, и в меня больше не лезет. А вы уже управились со своими четырьмя, но все еще не наелись. Должна ли я отдать вам свой оставшийся кусок? Согласно нашей «честной» системе мы теоретически должны были бы все поделить пополам и уже никак не нарушать первоначальное соглашение. Но это неэффективно. Потому что на практике у нас есть возможность улучшить ваше положение, не навредив мне: я могу отдать вам свой лишний кусочек. Если я не сделаю это, вы останетесь голодны, а я все равно не получу от него ни удовольствия, ни пользы. А если сделаю, мы достигнем эффективности по Парето.

Вильфредо Парето: человек, который любил кошек

«Эффективность по Парето» получила свое название в честь итальянского экономиста Вильфредо Парето, жившего во второй половине XIX — начале XX вв. Он был одним из первопроходцев в области микроэкономики, но вот в вопросах личной жизни оказался не так уж прозорлив. Первая жена сбежала от него с их поваром{8}. А второй жене пришлось уживаться в одном доме не только с ним, но и с более чем двумя дюжинами кошек{9}. И вдохновляла Парето на его открытия вовсе не супруга, а эти самые кошки: гениальному итальянцу нравилось работать, усадив какую-нибудь из них себе на плечо.

К сожалению, семейные пары очень часто пренебрегают соображениями эффективности при разделении своих домашних обязанностей. Они цепляются за единожды установленную систему и не могут проявить гибкость даже тогда, когда простые и не требующие особых жертв решения буквально лежат на поверхности.

Нора и Эндрю увязли именно в такой закостеневшей системе. В результате Нора выматывалась и злилась по любому поводу, а Эндрю не мог понять, что не так, и чувствовал себя вечно в чем-то виноватым.

«Я всегда был готов пойти ей навстречу, выполнить любую ее просьбу, но я никак не мог понять, чего она хочет. То она просит меня уложить ребенка, то говорит, чтобы я вышел из комнаты и не мешал ей делать все самой, — пожаловался нам Эндрю. — Так ты уж определись, дорогая!»

На самом деле ответ был прост и не имел к укладыванию детей никакого отношения: Норе нужно было свободное время, время «для себя».

«Пока я сижу дома, ни о каком “честном” делении 50/50 не может быть и речи, — признает Нора. — Но мы можем восстановить справедливость другим способом».

Для того чтобы все были довольны, не обязательно делить все поровну. Возможны любые другие соотношения: и 60/40, и 70/30, и даже 99/1 — все зависит от ситуации, людей и их готовности отложить калькулятор и научиться давать и брать столько, сколько действительно нужно, а не столько, сколько им кажется «правильным».

В бурном море семейных проблем эффективность по Парето может стать тем надежным маяком, который приведет вас к заветному «и жили они долго и счастливо (во всяком случае до тех пор, пока судьба не подкинула им новую задачку — или еще одного ребенка)». Нора и Эндрю, так же как Эрик и Нэнси, воплотили в жизнь мечту любого экономиста: они смогли превратить «дефицитный ресурс» — в данном случае, свободное время для Норы — в источник своего благополучия.

Пример № 3

Стороны: Сэм и Эшли

Сэм и Эшли дружили пять лет, прежде чем начать «официально» встречаться.

«Прямо как в фильме “Когда Гарри встретил Салли”», — говорит Эшли.

А через несколько месяцев они уже заговорили о свадьбе. Чего тянуть, если они и так давно друг друга знают? Они вместе отправились в магазин и купили кольцо для помолвки и два подходящих к нему обручальных кольца. Потом Эшли предложила походить на «курсы для будущих супругов» — вдруг там что-то полезное расскажут. Они с Сэмом оба считали, что их брак будет не более чем логическим продолжением долгой дружбы и недолгих ухаживаний, но им было интересно послушать советы «экспертов».

Курсы оказались совершенно бесполезной затеей: «только зря время потратили», — сокрушается Сэм. Самым неприятным стало последнее занятие, на котором Сэм и Эшли завалили «тест на совместимость». Преподаватель заявил, что они оба выросли в ужасно неблагополучных семьях и теперь им самим вряд ли удастся создать нормальную семью, так что зря они решили жениться — для начала надо было бы пару лет пообщаться с психологом.

Тем не менее через неделю Сэм и Эшли стали мужем и женой и скромно отметили это событие на заднем дворе у одного из своих друзей.

Эшли не раз слышала, что первый год брака самый тяжелый, но у них было все наоборот: «Мы были так счастливы. У нас каждый день был как праздник». Она вспоминает, что за первый год своей совместной жизни они с Сэмом повздорили всего один раз, но уже не может точно сказать, в чем была суть ссоры, — помнит только, как кинула в мужа туфлю, как Сэм вылетел из комнаты, хлопнув дверью, и как потом они обнимались, целовались и просили друг у друга прощения за испорченное настроение. Все остальное время они проводили так же, как и до свадьбы: ходили на концерты, вели задушевные беседы в ресторанах, готовили вместе пасту, гуляли, смотрели выставленные на продажу дома и занимались сексом по несколько раз в неделю.

Второй год прошел не так гладко. Сэм и Эшли сами не заметили, с чего все началось, но вскоре они уже ссорились из-за любой ерунды. Например, из-за того, что Сэм вечно задерживается, заставляя других людей (то есть Эшли) его ждать. Эшли цапалась с ним каждый раз, когда он приходил с работы позже восьми вечера, — как бы он ни старался доказать, что в данном случае от него ничего не зависит и он не может уйти, не доделав дела. «Очень даже зависит! — парировала Эшли. — Ты сам решил, что работа для тебя важнее, чем я». Но больше всего ее раздражало то, что Сэм в последнее время жутко обленился: не убирал свою разбросанную по спальне одежду, оставлял после завтрака немытую посуду, нарочно «не замечал» присланные счета, месяцами возил в машине пустые банки и пакетики от чипсов и будто не догадывался, что полная корзина грязного белья как бы намекает на крайнюю необходимость заняться стиркой.

У Сэма к жене тоже были претензии. Уж больно суровой она стала в последнее время, могла бы как-то сбавить обороты и перестать пилить его по любому поводу. С каких это пор ее так оскорбляет пара грязных тарелок в раковине или мусор в машине? И вообще, как придираться, так это пожалуйста, а как похвалить за что-то — не дождешься! А Сэм, между прочим, газон на лужайке косит каждые выходные, хоть и ненавидит газонокосилку всей душой, машину всегда сам заправляет (Эшли хотя бы в курсе, что машина без бензина не ездит?) и постоянно заезжает в супермаркет после работы, чтобы купить что-нибудь на ужин. И еще: кто, хотелось бы знать, встает в воскресенье пораньше, чтобы испечь блинчики, пока некоторые дрыхнут?

И вот, хотя поначалу Сэм и Эшли не имели ничего общего с нашей «равноправной» парой из первого примера, Эриком и Нэнси, в итоге они пришли к тому же самому: бесконечному выяснению отношений.

В отчаянии Эшли вновь решила прибегнуть к помощи семейных психологов. Она записала себя и Сэма на трехмесячный курс к тем самым специалистам, которые предупреждали их о заведомой несостоятельности их брака.

Естественно, Сэм был в шоке от ее решения. У него не было ни малейшего желания идти на эти курсы, потому что, во-первых, он зарекся верить психологам после того злополучного «теста на совместимость», а во-вторых, ему совершенно не хотелось посвящать кого-то в их семейные конфликты. Но вместе с тем ему не хотелось ссориться с Эшли из-за того, что он не желает обсуждать их размолвки. Поэтому в итоге он сдался.


Проблема: совместимость стимулов

На сей раз посещения психолога не стали пустой тратой времени: кроме того, что Сэм и Эшли узнали много нового о своих психотипах — к примеру, выяснилось, что Сэм — «угодник», который зависит от чужого мнения и боится разочаровать окружающих, а «спасатель» Эшли испытывает постоянную потребность заботиться о ком-то и боится быть покинутой, — они также «нащупали» корень своих бед. Причем там, где они никогда не подумали бы его искать, — в домашнем хозяйстве.

Оказалось, что Сэм и Эшли отнеслись к вопросу разделения труда так же, как и к вопросу заключения брака: «Да ладно, по ходу разберемся». Какое там вместе сесть, составить список домашних дел и аккуратно их распределить! Зачем? Вот еще на такую чепуху время тратить… Когда в семье любовь и дружба, все остальное как-нибудь само решится.

«Если видишь, что нужно сделать какое-то дело, возьми и сделай, — комментирует Эшли их с Сэмом жизненную философию. — Мы же взрослые люди».

Взрослые люди — да. Но успешные партнеры по бизнесу — нет.

Надо учитывать, что многие домашние дела имеют удивительную способность увеличиваться в объеме после того, как под одной крышей с вами поселится еще один человек. Пока Сэм был холостяком, у него крайне редко возникала мысль постричь траву на лужайке, а незамужней Эшли приходилось оплачивать гораздо меньше счетов и гладить гораздо меньше носков. Да, они оба имели сравнительные преимущества в этих занятиях: Сэм мог покосить газон быстрее, чем Эшли, потому что она толком не знала, как включается газонокосилка, а Эшли, в свою очередь, лучше справлялась с глажкой и раскладыванием вещей по шкафам, потому что в студенческие годы каждое лето подрабатывала в магазине одежды, — но это вовсе не значит, что они им нравились. А раз эти и некоторые другие дела не вызывали у Сэма и Эшли позитивных эмоций, они оба не очень-то спешили «взять и сделать» их — какими бы «взрослыми людьми» ни были.

Казалось бы, если бы Сэм и Эшли учли в своей системе сравнительные преимущества друг друга, у них, по идее, все должно было бы быть отлично. Но в реальности все не так просто: если они работают с такой неохотой, значит, у них нет стимула к выполнению своих обязанностей. А это, в свою очередь, значит, что и со сравнительными преимуществами тут что-то неладно.

Отвлечемся от семейной жизни и возьмем для примера работника фирмы. Согласитесь, как бы хорош этот работник ни был в своем деле, он не станет вкалывать просто так — что-то должно стимулировать его труд. На то он и «труд», чтобы быть вынужденным. Иначе был бы не «труд», а «сплошное удовольствие». Стимулом может служить более высокая зарплата, хорошая рекомендация от начальника или возможность продвинуться по службе. Если что-то заставляет сотрудника фирмы больше напрягаться на работе, значит, он трудится в условиях «совместимости стимулов».

Семейную жизнь невозможно стимулировать повышением зарплаты или рекомендательными письмами. И карабкаться по карьерной лестнице в любви тоже не приходится. Что же тогда может заставить вас внимательнее относится к своим обязанностям? Сознание того, что ваш партнер тоже выполнит свою задачу без каких-либо просьб, уговоров, упреков или понуканий с вашей стороны. Каждый из вас должен быть абсолютно уверен в том, что супруг так же ответственно подходит к своему делу и понимает его важность, как вы. Вашим главным стимулом должно быть неравнодушное отношение к своему дому и друг к другу.

К сожалению, мы не всегда знаем, к каким именно аспектам семейной жизни мы будем относиться особенно неравнодушно, до тех пор, пока у нас не начнется эта самая семейная жизнь. Эшли, к примеру, понятия не имела, как сильно ее волнует колосящаяся трава на лужайке, — а потом у нее появились соседи с их идеально постриженным газоном, и она потеряла покой. А Сэм раньше даже не подозревал, как ему нравится домашняя еда, потому что до женитьбы ему никто ничего не готовил.

Прожив вместе какое-то время, Сэм и Эшли начали понимать, что теперь для них важно, а что нет. А также пришли к заключению, что бытовые вопросы не решаются сами собой и что разобраться с ними «по ходу» вряд ли получится.


Выход: научиться новым трюкам

В то время, когда Давид Рикардо сидел в своем кабинете и ломал голову над загадками мировой экономики, придумать что-то логичнее и эффективнее его теории сравнительных преимуществ было в принципе невозможно. Наверное, Англия могла бы построить тысячи теплиц по всей стране и через какое-то время стать мировым лидером по производству вина, но этот проект потребовал бы таких капиталовложений, что затраты превысили бы все возможные доходы. А Португалия, скажем, могла бы нанять команду полубезумных ученых-генетиков, и они вывели бы новую породу овец, способных отращивать шерсть каждый час, — но в те времена даже до открытия ДНК оставалось еще лет пятьдесят, а о клонировании вообще и речи не шло.

Это мы к тому, что сейчас-то времена поменялись. Теперь благодаря новым технологиям практически любая страна может резко сменить свою специализацию. Классический пример — «южнокорейское экономическое чудо». После Корейской войны в стране царили нищета и разруха, инфраструктуры в Сеуле и раньше особо не было, а теперь и намека не осталось. Природные ресурсы Южной Кореи всегда были скудными, так что рассчитывать на них не приходилось. По большому счету, у страны вообще не было никакой специализации. Но за 30 послевоенных лет Южная Корея выбилась в мировые экономические лидеры. В чем секрет? В том, что корейские власти оценили силы своей страны, поняли, в какой области она может преуспеть, поставили перед собой четкую цель и бросили все силы на ее достижение. Они сделали ставку на индустриализацию, привлекли иностранных инвесторов и в конечном итоге стали одними из крупнейших экспортеров промышленных товаров, в том числе машин, электроники, текстиля, химикатов и кораблей.

Таким образом, Корея получила сравнительное преимущество в той области, к которой раньше вообще не имела никакого отношения, — и все благодаря целенаправленному инвестированию. Одним словом, старого пса можно научить новым трюкам.

Экономист Джагдиш Бхагвати, профессор Колумбийского университета, предложил термин «калейдоскопическое сравнительное преимущество»: «Допустим, сегодня оно у вас есть. Но в наше время вся мировая экономика балансирует на острие ножа: легкий перекос — и назавтра вы уже потеряли свое лидерство. А послезавтра ветер снова подул в вашу сторону, и вы опять впереди планеты всей. Сегодня пальма первенства у Boeing, завтра его обойдет Airbus, а послезавтра может опять победить Boeing, понимаете? Как будто картинки в калейдоскопе меняются: сначала одно, потом легкий поворот — и уже что-то другое»{10}.

В наш век эгалитарного брака ничто не мешает нам с такой же легкостью перевернуть с ног на голову давнишнее представление о «мужских» и «женских» функциях. Сравнительные преимущества Сэма и Эшли превратились для них в ни с чем не сравнимую проблему. Им нужно избрать новые специализации. Уж если аграрная Корея смогла стать промышленным гигантом, то Сэм точно сможет развить свой нереализованный бухгалтерский талант и взять под контроль семейные счета, а Эшли без труда освоит газонокосилку. Пусть Сэм немножко побудет домохозяйкой, а Эшли — садовником. Чем не ролевые игры?

Профессор Вашингтонского университета Шелли Ландберг, специалист в семейной экономике, рассказала нам, что ее муж (тоже, как ни странно, экономист), в свое время сделал «стратегическое вложение», научившись купать маленьких детей. Эта непростая задача вызывает панический страх у всех, кто никогда раньше не держал в руках младенцев, но он сказал себе, что, если ему не удастся с самого начала освоить хотя бы одну важную функцию в уходе за детьми, его жена получит сравнительное преимущество во всех родительских обязанностях — и, что самое ужасное, он к этому привыкнет. «Он разработал собственную технику и теперь рекомендует ее всем знакомым молодым отцам, предлагая им раз и навсегда отказаться от позиции: “Я не буду этого делать, потому что не умею”», — говорит миссис Ландберг.

Свое первое стратегическое вложение Сэм и Эшли сделали в тот день, когда Сэм научил жену пользоваться газонокосилкой. Поначалу рычащая машина внушала Эшли трепет, но вскоре работа начала доставлять ей удовольствие: ей нравилось чувствовать свою власть над техникой, и она испытывала удовлетворение от каждого нового «побритого» ряда на лужайке. Сэм не находил в этой работе ничего приятного, поэтому с готовностью сложил с себя полномочия газонокосильщика.

Взамен Эшли предложила Сэму взять на себя одну из ее обязанностей — своевременную оплату счетов. Сэма пугали сами слова «счета» и «семейный бюджет». Он всегда утверждал, что совершенно «не дружит» с деньгами. Но Эшли усадила его за компьютер и терпеливо разъяснила, как оплачивать счета через Интернет и как высчитывать ежегодные налоги.

Прошло несколько месяцев, прежде чем Эшли уверилась в том, что отныне все их счета будут оплачены вовремя и правильно, — но зато какое облегчение она потом испытала! Ей всегда больше нравилось заниматься физической работой на улице, чем сидеть дома перед компьютером. А вот Сэму явно хватало терпения часами пялиться в монитор. Или мы забыли упомянуть, что он был «интернетозависимым»?

Теперь, при новой системе, Сэм следил за состоянием семейного бюджета, а Эшли отвечала за то, чтобы их газон не превратился в джунгли. Они оба с легкостью освоили новые обязанности и, что самое главное, получили стимул их добросовестно выполнять.

2. НЕПРИЯТИЕ ПОТЕРЬ, или Чем плохо доводить все до победного конца

Принцип

Понедельник, час дня, рост акций не прекращается с того самого момента, как прозвучал сигнал к началу торгов. Технологические акции — плюс один процент. Ценные бумаги — плюс два процента. Акции компаний потребительского сектора — Best Buy, Macy’s, Costco — прут все выше и выше. Торговый зал гудит, как улей. «Надо быстрее брать, — говорит кому-то ближайший к вам трейдер. — Вот-вот еще подскочит».

Вы звоните своему человеку в Goldman Sachs и отчеканиваете приказ: «Мне сотню “нокаутов”, предел — 54, дискреция — пять центов». (Перевод: «Купи мне сто тысяч акций Coca-Cola с биржевым обозначением KO, также известных как “нокаут”, по цене $54 плюс-минус пять центов».) Потом вы кладете трубку, откидываетесь в кресле и следите за информационной лентой. Акции Coca-Cola растут, и вы чувствуете себя гением. Богатым гением. Через полчаса вы покупаете еще две сотни.

А потом, за какие-то доли секунды — быстрее, чем вы успели бы сказать Pepsi Light, — акции вдруг начинают падать. На 25 центов, на 50 центов, на один доллар… Странно. Вы спрашиваете своего соседа, не мерещится ли вам. Нет, не мерещится — по всей видимости, власти штата опять заговорили о «налоге на соду». Только что в новостях на канале C-SPAN прозвучало, что принятие соответствующего закона неизбежно.

Плохи дела.

Но ничего, это ненадолго, говорите вы себе. Неужели кто-то всерьез считает, что эти шутники из правительства действительно чего-то добьются? Вы снова вызываете этого парня из Goldman: «Продолжай покупать. Еще 50 000».

Акции продолжают падать. Еще доллар. Еще два. Аналитики не предвещают ничего хорошего. Земля уходит у вас из-под ног. Цена на акции Coca-Cola падает до $51.

Вам нужно как-то компенсировать свои потери. Вы отчаянно ищете способ вернуть потраченные деньги. И что вы делаете? Покупаете еще. Да побольше. Скоро шипучка вернет свои позиции, и вы опять окажетесь в выигрыше. Это же «кола»! Сладкая газировка! Она точно поднимется.

Но она не поднимается.

К четырем часам дня вы лишаете своего босса более чем $400 000. «Ой-ой-ой, — говорит коллега, остановившись возле вашего стола. — Зачем же было столько Cola набирать? Ясно ведь было, что она идет ко дну».

Возможно, вам это тоже было бы ясно, не пади вы жертвой одной из самых разрушительных сил в экономике — неприятия потерь; иначе говоря, сильнейшей боязни проиграть.

Кому вообще нравится проигрывать? Мы все болезненно переживаем свои поражения — будь то утрата денег, крах в личной жизни, увольнение с работы или разгром в споре. И мы готовы на все, лишь бы избежать этих неприятных эмоций. Не нужно быть экономистом, чтобы понимать это. Но экономисты подошли к проблеме потерь с другой точки зрения — они задались вопросом, может ли поражение или даже только предчувствие возможного поражения повлиять на наше поведение. Может ли надвигающийся крах заставить нас действовать неразумно, принимать поспешные решения, вести себя агрессивно или, наоборот, излишне опасливо?

Проведя десятки экспериментов и разобрав множество случаев из реальной жизни, экономисты пришли к выводу, что наш непреодолимый страх перед потерями действительно подталкивает нас к крайне странному, зачастую деструктивному поведению. Выяснилось, что мы ненавидим проигрывать больше, чем любим выигрывать. И экономистам даже удалось определить, насколько: страдания, которые человек испытывает при поражении, в два раза сильнее радости, которую ему доставляет победа{11}. Это значит, что вам нужно выиграть $200, чтобы смириться с утратой $100.

Неприятие потерь объясняет, почему люди так часто принимают немудрые в практическом плане решения: не торопятся «скинуть» активы, когда те стремительно теряют в цене, идут ва-банк, чтобы отыграться в блек-джек, или упрямо отказываются снизить цену на свой дом, хотя его уже который месяц никто не собирается покупать.

Рисунок 4 показывает, насколько неравноценны наши реакции на удачи и провалы. Место пересечения горизонтальной и вертикальной линий — это «точка отсчета», от которой мы отмеряем свои победы и поражения. В нижнем левом квадрате вы видите, как даже небольшое относительно «точки отсчета» поражение приводит к резкому спаду настроения, а в правом верхнем квадрате показано, как столь же малая удача приносит нам радость — но намного менее интенсивную.



Рис. 4. Восприятие потерь

Видимо, в сознании Жерома Кервьеля происходили точно такие же процессы. Вам о чем-то говорит имя Жерома? Это тот самый трейдер-«аферист», чья непомерная боязнь потери обошлась французскому банку-гиганту Societe Generale в несколько миллиардов евро в 2008 г. Конечно, Жером не хотел разорять свой родной банк. Он всего лишь хотел тихонько заниматься хеджированием фьючерсов на европейские индексы (не такое уж крупное дело в сфере международных финансов) и в свободное время ходить на тренировки по дзюдо. Но однажды он одержал первую существенную победу: заработал $600 000 на том, что предсказал обвал европейских рынков в 2005 г. Следующие полтора года он заключал все более крупные сделки, местами срывая очень большой куш: так, в феврале 2007 г. он срубил $38 млн, а пятью месяцами позже — $700 млн{12}.

А потом, в начале 2008 г., удача вдруг изменила ему. Однажды в пятницу рынки начали быстро соскальзывать вниз. Жером развел на бирже кипучую деятельность, стараясь покрыть свои потери. Он пошел ва-банк, потом рискнул снова, и снова… К концу дня он не только не вернул деньги своего банка — он проиграл $2,2 млрд долларов. А к тому времени, как его арестовали (случилось это в те же выходные), общие потери Societe Generale составили еще более внушительную сумму — $7,2 млрд. Да-да, миллиарда.

Как заключил Эндрю Ло, профессор Массачусетского технологического института, изучавший влияние эмоций на трейдинг, «когда вам грозит полный разгром, вы начинаете вести себя так, как будто вам уже все равно»{13}.

Вот эта отчаянность — и миллиарды долларов, которые каждый день ставятся на карту на фондовом рынке, — и делают боязнь потерь такой пленительной и благодатной почвой для научных изысканий в области поведенческой экономики.

В конце 1970-х годов психологи Даниэль Канеман и Амос Тверски провели серию легендарных экспериментов, показавших, чем чревато неприятие потерь{14}. Они попросили группу студентов сделать выбор между:

1. Спором со 100 %-ной вероятностью выигрыша размером $3000 и

2. Пари с 80 %-ной вероятностью выигрыша $4000 и 20 %-ной вероятностью остаться ни с чем.

80 % студентов выбрали первый вариант, несмотря на то что потенциальный выигрыш во втором споре был больше. Они предпочли однозначную победу возможной победе. Или, иначе говоря, побоялись рискнуть, потому что не хотели уйти с пустыми руками.

А потом Даниэль Канеман и Амос Тверски сформулировали свой вопрос иначе и попросили студентов сделать выбор между следующими вариантами:

1. Спор со 100 %-ной вероятностью проигрыша размером $3000;

2. Пари с 80 %-ной вероятностью проигрыша $4000 и 20 %-ной вероятностью ничего не потерять.

На этот раз 92 % студентов остановились на втором варианте несмотря на то, что в случае неудачи он сулил больший проигрыш. Та «100 %-ная вероятность проигрыша» из первого варианта звучала для них столь пугающе, что они предпочли подставить себя под угрозу еще больших потерь{15}.

Давайте теперь подробнее рассмотрим эти два сценария. Смотрите, когда студентов попросили выбрать между двумя вариантами обогащения (в первом случае), они не захотели рисковать, но когда им предложили расстаться с гипотетическими деньгами на тех же условиях (во втором случае), они склонились к более рискованному поведению, которое может повлечь за собой более серьезное поражение. Это и есть неприятие потерь в действии. Оно искажает представление человека о реальности.

Именно из-за неприятия потерь любой среднестатистический покупатель скорее заметит повышение, чем понижение цен. Вы хоть когда-нибудь обращали внимание на то, что сегодня литр бензина стоит меньше, чем тогда, когда вы заправлялись в прошлый раз? А вот если он будет стоить хоть на полцента дороже, вы будете еще долго возмущаться тем, как бессовестно из вас вытягивают деньги{16}. Или другой пример. С вами никогда не случалось такого: по дороге на вечеринку вы застреваете в пробке на шоссе, вам до ужаса обидно терять драгоценные минуты, которые вы уже могли бы провести с коктейлем в руке, и поэтому вы сворачиваете на первую попавшуюся боковую улицу в надежде, что сможете объехать затор, — и в итоге едете еще дольше, собирая по дороге все светофоры?

ПРОСТЫМИ СЛОВАМИ
Поведенческая экономика

Область экономики, которая изучает влияние психологических факторов на принятие экономических решений. Бихевиористы[13] утверждают, что люди далеко не всегда действуют «рационально» (на чем настаивали неоклассицисты), — как раз наоборот, мы очень часто совершаем бессмысленные или даже идущие вразрез с нашими собственными интересами поступки. Вот ключевые догматы поведенческой экономики:

• Мы можем изменить свои убеждения просто из прихоти.

«Когда это я говорил, что Porsche — это тачка для придурков? Не было такого. Я сам хочу Porsche — такой, как у Боба!»

• Когда мы проигрываем, мы принимаем поспешные решения.

«Да как он мог перебить мою цену! Я получу эту крокодиловую шкуру, даже если мне придется выложить за нее миллион долларов!»

• Выбирая между небольшими сиюминутными приобретениями и гораздо более значимыми, дальновидными вложениями, мы выбираем первые.

«Отложить на высшее образование детям или купить тот тренажер из телемагазина? Светлое будущее для подрастающего поколения или шесть кубиков пресса? Кубики».

• Мы слишком самонадеянны.

«$2 млн — это же не дорого для целого жилого комплекса. Правда, он внесен в список экологически непригодных для жизни мест, но это ерунда. Недвижимость во Флориде никогда не теряет в цене».

• Мы боимся перемен.

«Вот взбрело же кому-то в голову этикетки на Tropicana менять!»

Поведенческая экономика только по названию ближе к экономике — по сути это психология. Спросите любого психолога… Хотя лучше не надо, а то он вам все уши прожужжит. Знаем мы этих психологов: начинают с «занимательного факта» — мол, первый бихевиорист, получивший Нобелевскую премию по экономике, Даниэль Канеман, был на самом деле психологом — и понеслось…

Если вы узнали себя в этих ситуациях и поняли, что такое боязнь потерь, вы теперь начнете замечать отпечатки ее липких лапок на всей своей жизни — в том числе и на личной. И тут мы доходим до кульминационного момента нашего повествования: страх перед поражением очень любит влезать в семейные отношения. Если вы готовы выяснять отношения всю ночь, лишь бы не уступить в споре своему столь же упрямому супругу, знайте: боязнь потерь где-то рядом. Из-за нее вы отказываетесь идти на компромисс и до последнего настаиваете на том, чтобы все было «по-вашему». Из-за нее вы никогда не просите прощения, чтобы «не потерять лицо». И из-за нее вы не цените все то хорошее, что есть в вашей жизни, а лишь вздыхаете о том, насколько лучше вам было раньше.

Пример № 1

Стороны: Эми и Хосе

Эми и Хосе прожили в браке десять лет. Она была директором частной школы, а он работал в юридической конторе, занимавшейся жилищными вопросами. Они были одной из тех нью-йоркских пар, которые живут в бешеном ритме и при этом умудряются справляться с тысячей разных дел, включая воспитание двоих детей, уход за двумя домами (в городе и на берегу океана), контроль над одной няней, общение с двумя парами родителей и даже участие в нескольких благотворительных организациях. Они гордились тем, что никогда не скучают и никогда никому не наскучивают. В то время как многие их сверстники проводили свободные вечера в тапках и халатах за просмотром детских сериалов, Эми и Хосе вызывали к себе домой няню, а сами отправлялись на какое-нибудь светское мероприятие или на ужин в новый ресторан.

«Когда между нами все было хорошо, мы с ума друг по другу сходили, — рассказала Эми, не преминув похвастаться, что у них с Хосе секс до сих пор случается по три раза в неделю. — Но если что-то шло не так, мы устраивали друг другу третью мировую».

Одно такое «вооруженное столкновение» Эми запомнила особенно живо. Хосе пришел с работы не в духе: он весь день провел в безрезультатных переговорах и не успел закончить доклад, который должен был прочитать завтра на конференции. Мрачно предвидя свой грядущий конфуз перед лицом двух сотен коллег, он сделал то, что делает в таком случае каждый уважающий себя муж, отец семейства и главный кормилец своих домочадцев: открыл бутылку пива, плюхнулся на диван и включил спортивный канал.

У Эми тоже был непростой рабочий день, но, вернувшись домой, она еще приготовила ужин, прибралась, искупала детей, одела в пижамы, почитала им книжку и уложила их спать. И когда в поле ее зрения попадал Хосе, который все это время сидел на диване и делал вид, что его тут нет, ей очень хотелось кинуть в мужа что-нибудь тяжелое.

Укутав детей одеялами и поцеловав в лобики, она вернулась в гостиную и встала перед носом у Хосе, заслонив собой телевизор. Хосе страдальчески закатил глаза.

— Ты не можешь игнорировать нас просто из-за того, что у тебя плохое настроение, — сказала Эми.

Хосе фыркнул.

— И когда дети в следующий раз захотят есть, кормить их будешь ты

Что последовало дальше, вы можете себе представить.

— Боже, Эми. Может, уймешься уже?

— Если я уймусь, то кто вообще будет тут что-то делать? Ты, Хосе?

— Я же сказал, у меня был тяжелый день.

— У меня тоже! И я не понимаю, почему при этом я должна здесь за двоих пахать.

Хосе выключил телевизор.

— Все, закончили, — заявил он. — Мне нужно над презентацией работать.

— Ты куда собрался? Мы же разговариваем!

— Мы не разговариваем. Ты орешь на меня. А мне приходится это слушать.

— Хосе, разговор не окончен. И он не о том, кто на кого орет, а о том, что ты филонишь.

— Да иди ты, — сказал Хосе, встал с дивана и пошел в сторону спальни. Эми последовала за ним, и чем больше он старался от нее отвязаться, тем больше она злилась. Когда он стал подниматься по лестнице, она дошла до точки кипения и высказала ему вслед все, что она о нем думает.

— Я кричала, что он эгоист, что он сидит у меня на шее, что он свихнулся на своей работе, что он никогда меня не слушает и не умеет вести себя в конфликтной ситуации, — призналась нам Эми. Она поведала, что муж без подсказки никогда сам не догадается, что детям пора ложиться спать и было бы неплохо пожелать им спокойной ночи. Ему вообще на них всех плевать с высокой башни, лишь бы его не трогали — что ни скажи, у него один ответ: «А пошло оно…» С таким, как он, невозможно нормально разговаривать — он кого угодно доведет до белого каления своим пофигизмом!

Уф.

Хосе тоже успел всякого наговорить. Так, он заявил, что Эми неуравновешенная, что ей лишь бы истерики закатывать по любому поводу, что она все время на него наскакивает и вообще разговаривает с ним как школьная директриса с десятиклассником, а не как жена с мужем.

— Я сказал ей, что она смотрит на меня сверху вниз, а я ненавижу, когда кто-то «снисходит» до общения со мной. А потом еще добавил, что она никогда не дает мне и слова сказать и что она просто не представляет, насколько у меня сложная работа.

Их ссора превратилась из мелкой бытовой разборки — суть которой состояла в том, что Хосе следовало бы взять на себя хотя бы кормление детей, — в глобальный, катастрофический скандал. Они припомнили друг другу все обиды и недоразумения за последние несколько лет совместной жизни. Ор не смолкал несколько часов подряд: Хосе и Эми ходили кругами, повторяя по пятнадцать раз одно и то же, но в разных вариациях, и стараясь любой ценой убедить другого в своей правоте. Презентация Хосе так и осталась недоделанной. А Эми была так взбешена, что потом не могла уснуть всю ночь.


Проблема: наращение стоимости потерь

Конечно, Эми и Хосе могли посмотреть на этот конфликт с точки зрения друг друга и признать, что у каждого из них своя правда. Но после того, как они оба уже вложили в этот спор столько сил и эмоций, никому из них не хотелось отступать. При этом они не понимали, что, как бы твердо каждый из них ни стоял на своем, победителя в этой схватке в любом случае не будет. Ведь они оба нанесут друг другу такие оскорбления, которые в нормальной обстановке даже не пришли бы им на ум, и потом будут раскаиваться в своем «красноречии».

Подобные склоки были нередки в их доме. За ними, как правило, следовали несколько дней обоюдной «игры в молчанку», потом медленное потепление, неизбежное сближение и наконец примирительный секс.

После этого они больше не обсуждали случившееся — просто переступали через конфликт и двигались дальше.

«Мы быстро уставали ненавидеть друг друга», — призналась Эми.

В доме устанавливался мир — но ненадолго: вскоре разгоралась очередная эпическая баталия, и все повторялось. Их отношения застряли в этом порочном круге, и такие «встряски» явно не шли им на пользу. Боязнь сиюминутных, мелких потерь, которую Хосе и Эми испытывали при каждой новой стычке, — боязнь, в которой они сами не отдавали себе отчета, — наращивала общую стоимость их общих потерь в совместной жизни.

Многие биржевые трейдеры тоже не догадываются о своей боязни потерь — и совершают из-за этого большие ошибки. Они удерживают акции, которые теряют в цене и, вероятно, уже не окупятся, потому что компания вот-вот прогорит, — или, наоборот, слишком торопятся продать повышающиеся в цене бумаги, страшась, что завтра те скатятся вниз.

В общем, страх перед поражением делает с людьми странные вещи. В 2008 г. бывшая губернатор Аляски Сара Пэйлин, баллотировавшаяся на пост вице-президента США, сказала в интервью Чарли Гибсону[14], которое она дала в рамках своей предвыборной кампании: «Чарли, дрейфить нельзя». И что с ней стало?[15]

ЧТО ГОВОРЯТ… О скандалах

По результатам нашего Всестороннего, Новаторского и Очень Затратного Опроса супружеских пар, 71 % респондентов признались, что во время ссор с супругом понимают: кто бы ни одержал в ней верх, «плохо будет обоим». Но многих из них это не останавливает:

• 53 % опрошенных сказали, что продолжают спор даже тогда, когда за неимением аргументов начинают повторяться;

• 34 % сказали, что продолжают ссориться, даже забыв о том, с чего начался конфликт;

• 34 % сказали, что продолжают ругаться даже тогда, когда понимают, что неправы.

Или другой пример — Lehman Brothers. Знакомое название? В 2007 г. это был богатейший инвестиционный банк с многомиллиардным состоянием, а годом позже он превратился в груду дымящихся развалин. Выдвигалось много версий, как такое могло произойти, но главной причиной коллапса было однозначно названо то огромное количество кредитов на покупку недвижимости, которые банк выдавал своим клиентам. Когда владельцы домов и арендаторы офисов перестали добросовестно выполнять свои обязательства по ипотеке, поток инвестиций в Lehman Brothers резко обмелел.

Однако нельзя не заметить, что виной этого грандиозного краха отчасти стало и самое обыкновенное неприятие потерь. То, что Lehman смертельно ранен, было ясно уже в начале весны 2008-го, но его исполнительный директор Ричард Фалд все пытался остановить бьющую фонтаном кровь. До последнего скрывая катастрофическое положение своего банка, он старался тайно продать его, договориться о его слиянии с другими организациями и мобилизовать его капитал, чтобы расплатиться с долгами. У него было несколько заинтересованных покупателей, но они предлагали цены, которые Фалд считал слишком низкими, — он не мог смириться с теми потерями, которые ему сулило принятие их условий. Но когда в сентябре Lehman все-таки обанкротился, Фалд потерял все и сразу: сотни миллионов долларов в его акциях, компанию, в создании которой он принимал непосредственное участие, и остатки своей репутации.

Мы уже никогда не узнаем, что было бы, признай руководство Lehman свое поражение, прими болезненное, но необходимое снижение цены своего банка и согласись на его продажу до того, как была пройдена точка невозврата. Lehman мог пережить свой кризис, рецессия могла быть уменьшена[16], Сара Пэйлин могла тихо-мирно занять пост вице-президента, а миллионы «не дрейфящих» американцев могли до сих пор жить припеваючи в своих пригородных домах.


Выход: утро вечера мудренее

Да, эту счастливую перспективу мы уже упустили, но вот Эми и Хосе свой путь в светлое будущее все-таки отыскали.

Инициатором перемен стала Эми. Ненароком она избрала точно такую же модель поведения, которая с давних пор надежно хранит от козней неприятия потерь Дэвида Айнхорна, главу влиятельнейшего хедж-фонда Greenlight Capital. Айнхорн рассказал нам, что, даже когда у него появляется сильное желание оторвать головы менеджменту компании (в которую он вложил — страшно сказать! — миллионы и миллионы долларов) и возникает опасение, что из-за неразумных действий своих управленцев компания вот-вот пойдет ко дну, он не торопится принять окончательное решение — ждет, пока оно немного «отлежится». Вместо того чтобы тут же сбросить акции не оправдавшей надежд компании — что было бы закономерной эмоциональной реакцией на грозящие неминуемые потери, — он дает себе время подумать. Дэвид убежден в том, что утро действительно «мудренее» вечера: вернувшись к своей проблеме на следующий день, он способен уже гораздо более здраво ее осмыслить. Конечно, ему все равно приходится ее как-то решать — сама проблема за ночь не «рассасывается», — но на свежую голову ему легче придумать способ, как избежать потенциальных потерь.

Удивительно, насколько этот стародавний совет — «утро вечера мудренее» — применим к проблемам современного бизнесмена, который может в одночасье потерять миллионы долларов.

Или к проблемам современных супругов, каждый из которых боится проиграть домашнее сражение. После их сотой ночной склоки с Хосе Эми поняла, что больше так продолжаться не может. Как бы сильно она ни была огорчена поведением мужа, под конец каждого такого скандала ее плохое настроение усиливалась еще в сто раз: «Я начинала говорить, абсолютно уверенная в своей правоте и понимании со стороны Хосе, но проходили часы, а я все драла глотку».

Тогда по совету мамы Эми установила для себя так называемое «правило 24 часов». Теперь каждый раз, когда Хосе выводил ее из себя и в ней просыпалось непреодолимое желание накинуться на него с упреками, она откладывала выяснение отношений как минимум на сутки. Не для того, чтобы подавить свое негодование — в силу своего темперамента она была на это совершенно не способна, даже если очень старалась, — а для того, чтобы проверить, будет ли оплошность Хосе казаться ей столь же возмутительной по прошествии этого времени. Если на следующий день она по-прежнему была готова изрыгать пламя, она «поднимала этот вопрос» (так она фигурально называла то, что мы обозначили бы несколько иными словами: «атаковала ни о чем не подозревающего мужа»). А если ярость сама собой сходила на нет, она махала на все рукой и вела себя как ни в чем не бывало.

Для Эми это были огромные перемены, значительность которых сложно переоценить, — ведь она всю жизнь верила в то, что любой конфликт надо разрешать прямо на месте, а держать раздражение в себе и вовсе вредно для здоровья.

Когда она впервые решила опробовать свою новую методу, ей казалось, что она «сейчас взорвется — причем буквально». Она легла в одну постель с Хосе, твердо намереваясь промолчать о том, что он в очередной раз забыл снять со счета наличку, чтобы заплатить няне, — но сдержаться было до невозможности трудно.

«Платить няне — это единственное, что я попросила его делать без моего напоминания, — рассказала нам Эми. — Но меня бесило не столько то, что он опять об этом забыл, сколько его нежелание помнить о таких вещах в принципе».

Тем не менее Эми не дрогнула. Она все-таки промолчала. И наутро тоже не сказала ни слова. Не догадываясь о том, что происходит в голове у жены, еще толком не проснувшийся Хосе перевернулся на бок, крепко обнял Эми и поцеловал ее в шею — «как раз туда, куда надо», по ее словам. А вечером он сам, без понуканий, вернул ей потраченные на няню деньги и извинился за то, что забыл принести их накануне. «Просто чудеса», — отметила про себя Эми.

За несколько месяцев «правило 24 часов» значительно снизило как частоту, так и интенсивность их ссор. Эми пересмотрела многие свои былые принципы. Теперь она уже не была так категорически убеждена в том, что для решения какой-либо проблемы совершенно необходимо устроить разборку и высказать друг другу все «в лицо». Она также пришла к выводу, что в любом конфликте важно вовремя остановиться. До последнего доказывая Хосе, что она в доме главная труженица, а он безответственный лентяй, заставляя мужа во всеуслышание признать свою неправоту или не принимая его извинений, пока он не выполнит те или иные требования, она лишь затягивала скандал и тешила свое самолюбие. В конце концов, Хосе не идиот, поэтому может самостоятельно осознать и исправить свои ошибки. И чем меньше Эми будет тыкать супруга носом в его недостатки, тем проще им будет договориться.

Новый подход Эми к семейной жизни одобрят не только экономисты, но и психологи. Клинический психолог и семейный психотерапевт Джеральд Уикс признает, что «небольшое выжидание — это отличная идея», особенно если пара «не может рационально обсудить возникшую проблему». Уикс и сам предлагает своим клиентам ввести следующие «правила тайм-аута». Во-первых, каждая из сторон может в одностороннем порядке назначить перерыв, если почувствует такую необходимость. Во-вторых, тот, кто объявляет паузу, должен установить ее временные границы по своему усмотрению — но не больше суток. В-третьих, во время тайм-аута оба участника конфликта должны подумать над тем, что привело к такой мощной вспышке ярости с их стороны. «Только при этом вы не должны во всем винить партнера», — предостерегает Уикс. Лучше постарайтесь понять, чем были обусловлены реакции каждого из вас. А потом, сойдясь снова, обсудите все спокойно, не срываясь на оскорбления.

Эми и Хосе по-прежнему ссорятся — очень часто Эми и через сутки еще пышет праведным гневом и все-таки устраивает мужу взбучку. Но теперь в любом конфликте Эми следит за тем, чтобы не переступить черту, за которой кончается здравый смысл и начинается слепое неприятие потерь. Она знает, что в противном случае их разногласия по конкретному поводу превратятся в мучительное соревнование «кто кого переорет».

«Чтобы этого не случилось, я ухожу на перерыв», — говорит она. Несмотря на то что все нутро Эми требует битвы до победного конца, внутренний голос напоминает ей, что, отказываясь смириться с мелкими потерями, она может в итоге понести куда больший урон. Стоит ли победа в пустяковой бытовой ссоре испорченных отношений и бессонной ночи?

Пример № 2

Стороны: Пола и Ниви

Еще одна пара опытных бойцов — Пола (которая также является автором этой книги, поэтому уж точно расскажет все как есть) и ее муж Ниви — сходились в кровавых поединках весь первый год совместной жизни. Из-за раскладного кресла.

Хотя нет, давайте отмотаем на начало. До раскладного кресла был еще диван, который Пола купила на аукционе. Она считала, что он был «старичком с характером». Ниви считал, что он был орудием для пыток, потому что, стоило на него прилечь, как его покореженные пружины вонзались в позвоночник, словно миллион маленьких буравчиков. А до дивана была еще «крючкомания» Ниви: несмотря на ярые протесты Полы, он по всему дому развесил крючки для своей одежды. Эти «дурацкие» шкафы ужасно неудобные, заявил он, там надо все перелопатить, чтобы найти одну-единственную нужную рубашку. А вот так развесишь рубашки по всей стене — и отлично видно, где какая! Еще до этого были «безделушковая» война на истощение — из-за маленьких статуэток, которые Пола привозила из каждой страны, где ей довелось побывать, и которые Ниви «нечаянно» ронял на пол и разбивал по штуке за день; и Тридцатидневная брань в ванной комнате, когда Ниви вдруг взял на себя смелость выкидывать все, что казалось ему «старым» и «бесполезным», не спросив сперва Полу, — например, заплесневелую смесь для отбеливания зубов, которую Пола купила за $200 и держала на черный день; и затяжная Борьба с кухонными оккупантами, во время которой японский церемониальный чайный сервиз Ниви (или по-простому «пылесборник») чудесным образом появлялся на прежнем месте — то есть перекрывал собой доступ к любимым разноцветным мисочкам Полы, — как бы та ни пыталась от него избавиться.

Но ничто не могло сравниться с той баталией, которая разыгралась из-за кресла. Пола его обожала. Кресло появилось у нее лет десять назад и успело поменять вместе с ней не одну квартиру. Пола отдыхала в нем в обнимку со своим маниакально-депрессивным котом — до тех пор, пока кот не стал слишком маниакально-депрессивным и его не пришлось отдать в добрые руки. Она слушала в нем унылые песни Джони Митчелл после затянутого, мучительного разрыва с бывшим возлюбленным. Это было не просто кресло — это был верный и надежный друг. Друг, обитый мягким, затертым велюром грязно-коричневого цвета, с большой подушкой под пояcницу и подставочкой под ноги. Во всем доме не было кресла удобнее. Как можно с этим не согласиться?

Только вот Ниви считал, что с этим можно и нужно не соглашаться. Глядя на это кресло, он не видел ни его функциональных достоинств, ни теплого отпечатка ушедшей юности, которое оно нежно хранило. Он видел уродливую, потрепанную, мерзко-коричневую махину с пятнами кошачьей мочи — и все это прямо посреди своей гостиной. Он заявил, что Пола слишком сентиментально относится к своим вещам и что ее привязанность к этому креслу «нездоровая». А также добавил, что при виде этого чудовища его тошнит. И вообще присутствие этого кресла в доме его страшно удручает.

Пола сочла претензии Ниви полной бредятиной. Как от одного только взгляда на предмет мебели человек может почувствовать себя «удрученным»? Что это за мелодраматические преувеличения? С другой стороны, она видела, что недовольство креслом — только вершина айсберга. Не может ведь быть простым совпадением то, что Ниви предлагал «до тех пор, пока у нас не появится дом побольше» сдать на хранение все самые дорогие ее сердцу вещи: ее коллекцию старинных нот, ее бейсбольные трофеи со школьных времен, десятки пар ее босоножек?

Конечно, все это могло быть пресловутой «притиркой», через которую, как принято считать, проходят все новоиспеченные супруги. Пары со стажем, как правило, утверждают, что когда-то давно тоже сталкивались с подобным недопониманием, но потом преодолели его: «Ссоры из-за мебели и туфель? Нам теперь совершенно не до этого, нам и так забот хватает!» Только, видимо, они кривят душой — как показывает практика, всем порой бывает «до этого». Во время бесед с супружескими парами, живущими вместе от 3 до 30 лет, мы услышали множество историй, которые не просто «отдаленно напоминали» истории Полы и Ниви, а были почти точной их копией. Одна пара полгода скандалила из-за ремонта в ванной: забавно, что в их случае жена настаивала на всем новом, а муж цеплялся за все старое. Другая пара дошла до того, что потеряла право на выкуп заложенного имущества, — это, конечно, уже совсем не смешно: жена упорно отказывалась снижать цену на их дом, несмотря на общее падение цен на рынке недвижимости (а все потому, что они с мужем привыкли бодаться по любому поводу).

Но вернемся к нашим героям. Их битва за кресло достигла апогея, когда однажды в выходные они случайно наткнулись на распродажу старых вещей во дворе чьего-то дома. На лужайке стояло раскладное кресло. Оно было обито потертым велюром грязно-коричневого цвета. У него была подставочка для ног и вполне сносная подушка под поясницу. Цена — $20.

Пола оглядела его и заявила:

— Вот сумасшедшие, неужели они думают, что кто-то купит эту штуковину за 20 баксов?

Ниви был в шоке. И это говорит человек, который готов биться за собственного «близнеца» этой рухляди не на жизнь, а на смерть?

— Хм… Пола, а за сколько ты продала бы свое кресло? — осторожно спросил он.

— Мое кресло стоит дорого, — сказала она задумчиво. — Ну, может, за пятьсот.


Проблема: эффект обладания

Пола страдала тем, что экономисты называют «эффект обладания»: склонностью неразумно завышать цену на собственное имущество. Эта поведенческая особенность также проистекает из боязни потери: свои вещи мы считаем более ценными, чем их ничем не примечательные копии. И идем на любые крайности, чтобы не утратить их.

«Эффект обладания» заставляет нас требовать $5 — и ни центом меньше! — за потрепанную книжонку на собственной «дворовой» распродаже и отказываться заплатить больше $2 за точно такую же книжонку на распродаже у соседей. По этой же причине мы считаем, что наш «дворец» стоит $420 000, но зовем свою соседку «чеканутой», если она надеется выручить за свой дом больше $320 000. И по этой же причине компании, осуществляющие доставку товара по почте, смело обещают не брать со своих клиентов деньги за возврат: они знают, что стоит вам увидеть, как прекрасно вы смотритесь в костюме пирата, вы уже не захотите отсылать его обратно.

Классическим примером «эффекта обладания» является эксперимент с кофейными кружками. Двум группам людей поручают определить стоимость кружек, но только первая группа должна оценивать свои собственные кружки, а вторая — некие абстрактные. Первая группа (владельцы кружек) в целом оценила эти предметы выше, чем вторая. А также ее участники не захотели расставаться со своей посудой, когда им предложили обменять ее на деньги. В то время как испытуемые из второй группы — те, кто не «обладал» продаваемыми кружками, — с радостью согласились бы получить за них наличные{17}.

Во время другого исследования группу покупателей машин (точнее, волонтеров, согласившихся ради эксперимента выступить в роли покупателей) попросили купить автомобили в полной комплектации, а потом снять то оборудование, которое им не нравилось или не было нужно. Вторую группу попросили купить машины без дополнительного оборудования и потом установить то, что им еще необходимо. А теперь сенсация: в итоге у первой группы оказалось больше дополнительного оборудования, чем у второй. Закупив с самого начала все эти «пятые колеса» для своих «телег», первая группа больше не хотела с ними расставаться: они уже почувствовали их своими, родненькими{18}.

В случае с Полой дело было не только в том, что она любила это кресло, а в том, что она не могла перенести его утрату. Потерять его значило потерять все, что оно символизировало: ее независимую одинокую жизнь, свободу самой распоряжаться своими деньгами и обставлять дом так, как ей хочется, и возможность хоть целый день просидеть на месте, ничего не делая и не принимая в расчет потребности другого человека. В «эффекте обладания» проявляется весь наш огромный страх перед утратами. Утратой вещей. Денег. Людей. Или былых времен.

Но стоило ли кресло еще одного года скандалов с Ниви?


Выход: переформулирование

В подобном случае семейные психологи дали бы вам какой-нибудь мудрый совет, вроде: «знайте меру» или «учитесь находить компромиссы», — что, безусловно, очень умно и практично. Но еще умнее и практичнее было бы для начала разобраться, почему мы в принципе ввязываемся в эти конфликты. Мы уже поняли, что за долгой баталией часто стоит банальное нежелание отступить. А отступать мы не хотим потому, что боязнь потери заставляет нас устанавливать на дорогие нам вещи непомерно высокую цену.

Как же нам ее сбить? Ведь трудно перестать любить что-то, к чему раньше был очень привязан.

Неплохой способ — научиться задавать себе правильные вопросы: может, вы не «теряете» свое кресло, а «меняете» его на хорошую атмосферу в доме? Или так: может, вы расстаетесь с напоминанием о прошлом, чтобы получить взамен что-то новое и прекрасное?

Зачастую именно от правильной постановки вопроса зависит то, как мы на него ответим. Ранее в этой главе мы познакомили вас с экспериментом Канемана и Тверски, который показал готовность людей рискнуть в зависимости от предложенных им условий. В рамках другого эксперимента, также направленного на изучение эффекта разных формулировок, эти ученые попросили испытуемых выбрать между двумя стратегиями спасения человеческих жизней{19}.

Добровольцев попросили представить себе такую ситуацию: в результате вспышки неизвестного заболевания под угрозой оказались жизни 600 человек. И теперь им нужно выбрать между двумя планами действий:

1. План А дает 100 %-ную гарантию спасения 200 жизней;

2. План Б дает один шанс из трех, что будут спасены все 600 человек, и два шанса из трех, что не будет спасен никто.

72 % опрошенных выбрали план А, дающий абсолютную уверенность хоть в каком-то результате.

А потом их попросили выбрать между такими двумя вариантами:

1. План А предполагает, что с вероятностью в 100 % погибнет 400 человек;

2. План Б дает один шанс из трех, что не умрет никто, и два шанса из трех, что умрут все.

Теперь 78 % выбрали план Б, который, на их взгляд, позволял надеяться на спасение большего числа людей.

Но обратите внимание — по сути, в обоих случаях условия одни и те же, только формулировки разные. В первом случае упор делается на том, сколько человек выживет, а во втором — сколько умрет. Или, другими словами, на потенциальных приобретениях и на потенциальных потерях. Мы снова увидели, как сильно притягивают людей приобретения и как страшат потери.

Стоит вам правильно сформулировать свой выбор, как станет легче ступить на верный путь. А также легче согласиться на компромисс, потому что наша готовность пойти на взаимные уступки напрямую зависит от того, рассматриваем ли мы их как свое поражение или как способ достигнуть потенциальных благ.

Ниви достаточно хорошо знал Полу, чтобы понимать: если он будет и дальше убеждать ее в том, что только ненормальные могут так трястись над каким-то хламом, ничего хорошего не выйдет. Что же тогда делать? Составить сравнительную таблицу времени, которое Пола проводит в кресле, и времени, которое ей мог бы служить более полезный предмет мебели — к примеру, новый письменный стол, где Пола могла бы как цивилизованный человек писать свою книгу (а то она делает это на диване и потом жалуется на боль в шее)? Эта идея может показаться стороннему человеку вершиной кретинизма, но у Ниви были все основания полагать, что на Полу такая таблица произведет неизгладимое впечатление.

Ни шагу назад!

Мы не одиноки в своем неприятии потерь:

• Джордж Штейнбреннер[17], Дейл Эрнхардт[18] и другие: «Обладатель второго места на самом деле первый проигравший».

• Генерал Джордж Паттон[19]: «Американцам ненавистна сама мысль о поражении».

• Майк Дитка[20]: «Ты не проиграл до тех пор, пока не перестал пытаться выиграть».

• Дэн Куэйл[21]: «Какой изъян — потерять рассудок или вовсе не иметь его!».

• Судья Джуди[22]: «Вы здесь, сэр, потому что вы лузер!»

«Я был уверен: уж кто-кто, а она оценит, что я не просто в сотый раз оскорбляю ее любимое кресло, а пытаюсь обосновать свое недовольство», — сказал Ниви.

Он показал Поле свою таблицу — как и ожидалось, та купилась на его трюк и была тронута до глубины души, — а потом предложил заменить кресло предметом мебели, который они выберут вместе, как пара. И как бы ненароком заметил, что недавно видел антикварный стол в стиле «датский модерн» в ее любимом мебельном магазине. Он точно станет прекрасным источником вдохновения для ее книги.

Тут Пола пустила в ход свои новоприобретенные знания из области экономики. Она взвесила возможные затраты и выгоды, сопряженные с борьбой за кресло, и пришла к выводу, что ей все-таки пора уступить во имя гармонии в их с Ниви доме. Впрочем, как опытный экономист, она теперь точно знала, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

О том, как Лейни все-таки пришлось выкинуть белое платье

Гарольд, прокурор из Майами, рассказал нам о том, как открыл для себя пользу переформулирования. 25 лет он чуть ли не каждый день обращался к жене с одной и той же просьбой, которую она 25 лет упорно игнорировала: не могла бы Лейни выкинуть то бесформенное белое платье с дырками на подоле, в котором она каждое утро выгуливает их пса Бейли? Ответ всегда был один: «нет». Отличное платье, говорила она. Удобное.

«Собаке за тебя стыдно», — возражал Гарольд.

Или: «Ты в нем похожа на бомжиху».

Или: «У нас достаточно денег, чтобы купить тебе новое белое платье, если уж ты не можешь гулять с собакой ни в чем другом».

Но она была непоколебима. Вспомните про эффект обладания. И вот однажды Гарольд, который гордился своим даром переубеждать даже самых упертых присяжных, придумал хитроумный план. Для его воплощения он дождался подходящего момента: они с женой собрались ремонтировать ванную и встроенный шкаф, прилегающий к их спальне, и для этого им нужно было волей-неволей вытряхнуть из гардероба все вещи. Они с Лейни решили посвятить этому делу выходные, и Гарольд дал ему весьма конкретное название: «Операция “Новая жизнь”». У них появился шанс, сказал он Лейни, избавиться от всякого ненужного старья и начать новую жизнь с новыми, радующими глаз вещами. И вот, как бы случайно наткнувшись на то самое белое платье, он вытащил его из шкафа и поинтересовался будничным тоном: может, все-таки пора отправить его на помойку? Лэни посмотрела на него, потом посмотрела еще раз, потом пробормотала: «Ох, господи», — и наконец согласилась выкинуть любимый наряд. «Во имя перемен к лучшему», — сказал Гарольд, с трудом веря в то, что его жена больше не будет распугивать всю округу.

Бесплатный сыр бывает только в мышеловке

Фраза, которую экономисты, работающие в условиях свободного рынка, повторяют как мантру с тех самых пор, как гуру свободного рынка Милтон Фридман[23] написал на эту тему книгу в 1975 г. Все то, что кажется нам «бесплатным», никогда не является таковым на деле: у всего есть своя цена. Может быть, для вас концерт Пола Саймона[24] и бесплатный, но он стоит самому Полу Саймону того времени, за которое он мог бы выручить деньги на платном концерте. Бесплатная доставка подгузников дорого обходится окружающей среде (из-за газов, которые выделяют грузовики, и тонн неразлагающейся клеенки на мусорных свалках). Бесплатная вторая пара носков в торговом центре настолько очевидно не бесплатна, что об этом можно даже не говорить. А любая уступка со стороны жены обязательно когда-нибудь аукнется мужу.

Поэтому, когда Ниви спросил ее, будет ли она очень ругаться, если он притащит домой вторую собаку, она ответила, что вообще не будет ругаться — просто пойдет и купит себе новое раскладное кресло.

Пример № 3

Стороны: Роб и Эллен

Роб и Эллен познакомились вскоре после окончания колледжа на вечеринке по случаю Хэллоуина, на которую только они двое заявились без костюмов. Всю ночь они проговорили в уголочке, а через неделю встретились на свидании. Разговаривать им было легко, не возникало неловких пауз. Через несколько дней они снова пошли куда-то вместе. Второе свидание пролетело как на одном дыхании — и в конце они поцеловались.

Шли месяцы, Роб и Эллен познакомились с компаниями друг друга, провели чудесные выходные на озере Тахо. Постепенно их прежний жизненный уклад уходил в прошлое: теперь по воскресеньям они долго валялись в постели, вместо того чтобы бежать в спортзал, а по субботам ужинали дома вдвоем, а не встречались с друзьями в баре. У них был частый, волшебный, мультиоргазменный секс. Между ними была такая мощная связь. На работе их отвлекали воспоминания о предыдущей ночи и она оба не могли сдержать счастливую улыбку. Коллеги это замечали и с трудом скрывали свою зависть.

«Сейчас мне кажется, что все то время было сладким сном», — говорит Эллен.

Но это был не сон, а так называемый период «медового месяца» — или, как сказали бы психологи, «лимерентности», то есть сильнейшей романтической страсти. Говоря по-простому, влюбленности, «ты-у-меня-единственности» и прочей «пульсопотерянности». Лимерентность — это не просто сексуальное желание. Это более глубокое, продолжительное чувство, близкое к легкому помешательству. Ученые доказали, что в организме у людей в состоянии лимерентности такой же уровень серотонина — вещества, влияющего на наше настроение, — как у больных обсессивно-компульсивным расстройством[25]{20}. Да, мы «сходим от любви с ума» в прямом смысле.

Прошел год. Роб и Эллен представили друг друга своим семьям. Потом они собрались вместе в отпуск — на недельку серфинга в Мексику. И тут они неожиданно перескочили на новый этап в своих отношениях: случилась первая крупная размолвка. Эллен отменила давно запланированную поездку из-за того, что ее сестре понадобилась помощь в переезде из одного дома в другой.

«Она вела себя так, будто у нее в данной ситуации нет другого выбора, — сказал Роб. — И я был “последним эгоистом”, когда возмущался из-за того, что жена забила на уже оплаченную нами поездку и бросилась распаковывать чужие коробки». («Он принял все слишком близко к сердцу», — прокомментировала Эллен.) Тем самым завершился их «медовый месяц», но они все еще были очень сильно влюблены друг в друга. Каждый начал подумывать про себя о свадьбе.

Им было уже по 27. Роб переживал из-за того, что у него до Эллен было слишком мало женщин. Эллен — из-за того, что не может, не проконсультировавшись с Робом, купить даже подставку под зубные щетки. Роб сказал себе, что не откажется от воскресных бейсбольных игр ни ради будущих детей, ни ради любви всей своей жизни. Эллен с грустью подумала о своей мечте когда-нибудь пожить за границей — она знала, что Роб патриот Калифорнии и никогда на подобное не решится.

Однако вскоре Роб и Эллен заговорили о женитьбе.

— Как ты относишься к браку? — спросил как-то Роб по дороге на вечеринку к одному другу.

— Ты предлагаешь мне выйти за тебя замуж? — задала встречный вопрос Эллен.

— Нет, — ответил Роб. — Я просто хотел узнать, что ты думаешь о нем в принципе.

— В принципе, — сказала Эллен, — я за.

— За то, чтобы выйти за меня? Или вообще за саму идею брака?

— И то, и то.

На следующее утро, за завтраком, Эллен вернулась к этому разговору.

— А ты не хочешь еще разок обсудить то грандиозное, переворачивающее жизнь событие, о котором ты заговорил вчера в машине, но потом как-то замял тему?

— Ты о чем? — удивился Роб.

— О том, что ты звал меня замуж, — ответила Эллен.

— Я не звал тебя замуж, — сказал Роб.

— Да, но собирался, — парировала Эллен.

— Ну, я думал об этом…

— И я тоже — ну так что, может, поговорим об этом серьезно?

И вот, как двое взрослых людей (которыми Роб и Эллен отчаянно старались быть), они все-таки обсудили свои супружеские перспективы. Оказалось, что они оба мечтают о детях: Роб сказал, что всегда хотел троих, Эллен заявила, что одного будет вполне достаточно. И что они оба очень боятся потерять свою независимость и хотят, чтобы в их совместной жизни у каждого оставалось побольше личного пространства.

Они выразили надежду, что все получится. И сделали этот решительный шаг.

Супружеская жизнь оказалась совсем не такой, какой Роб и Эллен ее себе представляли. У них была любовь, но уже не было лимерентности.

В первую очередь всплыли проблемы с деньгами. Как они, живущие в недешевом городе Сан-Франциско со смешной зарплатой Эллен, которая увещевала клиенток в магазине одежды у своей подруги, и невысоким учительским окладом Роба, смогут позволить себе детей и хоть немножко более просторный дом, чем их нынешняя убогая съемная квартирка?

Эллен захотелось получить образование психолога — и Роб полностью поддержал ее. Ему нравилась его профессия, и он хотел, чтобы Эллен тоже нашла себе занятие по душе. Но, отучившись два года в магистратуре, Эллен начала сомневаться в своем выборе.

«Сидеть целыми днями в своем кабинете и выслушивать жалобы других людей — это, наверное, очень угнетает», — сказала она.

Тогда она начала подумывать о том, чтобы получить ученую степень и сфокусироваться не на практической работе, а не исследовательской деятельности — но ее пугала перспектива отучиться еще пять лет, а потом оказаться в трудовой нише с такой бешеной конкуренцией, что будешь рада любому месту, хоть в университете города Уолла-Уолла[26].

Пока Эллен мучительно обдумывала свой следующий шаг, выяснилось, что она беременна.

«Мы не пытались сделать так, чтобы это произошло, — но мы также не пытались сделать так, чтобы этого не произошло», — сказала Эллен.

Ей все-таки удалось окончить магистратуру, и она решила, что пойдет на любую работу, где можно будет хоть как-то применить свою специальность, — станет трудиться методистом, библиотекарем, вожатой отряда девочек-скаутов, организатором вечеринок, профессиональным консультантом, — но до рождения ребенка она так и не смогла никуда устроиться.

Жить втроем на зарплату учителя было терпимо… до тех пор, пока через год Эллен не забеременела снова. Тогда они с Робом начали реально паниковать, представляя себе, как будут сводить концы с концами уже вчетвером. А еще Эллен не спала ночами, размышляя: «Неужели мне до конца моих дней суждено быть домохозяйкой». И почти все девять месяцев они с Робом бесконечно ссорились.

Несмотря на все радости, которые им дарили двое малышей, Роб и Эллен начали скучать по своей былой жизни. О той жизни, когда у них был потрясающий секс. Когда они ходили вместе в кино, высыпались ночами и никогда не ругались из-за денег.

В худшие моменты их жизни Эллен представляла себе, что будет, если они расстанутся.

«Я всегда придумывала себе самые худшие сценарии, — вспоминает она. — Например: “Что, если мы больше никогда не будем заниматься сексом? Значит ли это, что я уже больше ни с кем и никогда не смогу переспать, или я все-таки увлекусь кем-то другим? И смогу ли я заниматься сексом с кем-то другим, а любить Роба?”»

Роб любил обоих детей, но иногда ему очень не хватало тех благословенных дней, когда у них был только один ребенок.

«С одним было легко, — говорит он. — Тогда мы все-таки выкраивали на выходных время друг для друга. Но с двумя детьми все пошло наперекосяк. Я только и делал, что работал и сидел с ними, работал и сидел с ними — без конца. Это было невыносимо».

Роб и Эллен столкнулись с загадкой, которую еще только предстоит разгадать миллионам супружеских пар: почему то, к чему мы так стремимся, о чем так мечтаем, порой нас столь жестоко разочаровывает?


Проблема: тяготение к статус-кво

Экономисты охарактеризовали бы поведение Роба и Эллен как «тяготение к статус-кво» — отдельный «вид» неприятия потерь, который заставляет нас предпочитать все старое и хорошо знакомое новому и незнакомому. Любые перемены влекут за собой потери, а наше суетное сознание не хочет их принимать.

«Достаток и благополучие не показатели успешности. Оценить ее можно только в сравнении с изначальными условиями»{21}, — пишет экономист Ричард Талер.

Переводя это на бытовой язык, скажем: мы радуемся не тому, что у нас есть сегодня, а тому, что у нас есть по сравнению с вчера.

Как правило, под «статус-кво» в экономике подразумевается какая-то фиксированная сумма: покупная цена акций, цена на дом или годовой доход. А раз уж все мы запрограммированы так, что боимся потерь, любое отклонение от этого статус-кво кажется нам нежелательным — даже если это самопроизвольный процесс или часть естественного цикла.

Чтобы рассмотреть тяготение к статус-кво в действии, давайте вернемся к нашему примеру с игроком на бирже. Трейдер, купивший акции за $10, будет тяготеть к этой цене — он будет верить, что именно столько эти акции и стоят, все, точка. И когда под конец следующего дня окажется, что бумаги стоят уже $8, он будет в отчаянии. Он откажется продавать их (даже если ему представят неоспоримые доказательства того, что компания на грани краха), ожидая, что рано или поздно акции снова поднимутся до $10 (вспомним нашего трейдера, прогоревшего на Coca-Cola). Он боится потерь и не может принять цену меньшую, чем его статус-кво. Возможно, акции будут потихоньку терять в цене день за днем, давая ему возможность успеть выйти из игры, но он будет упираться до последнего.

Тревожные признаки тяготения к статус-кво

Вы, скорее всего, застряли в прошлом, если замечаете, что время от времени произносите следующее:

• Раньше ему не приходилось столько работать.

• То, что у нас теперь есть дети, вовсе не значит, что мы должны чаще видеться с его родителями.

• У нас всегда был секс как минимум два раза в неделю.

• А раньше ей нравились мои друзья.

• Ах, Бали. Вот это был настоящий отдых.

• Нам надо поселиться либо в городе, либо за городом, но только не в пригороде — мне всю жизнь казалось, что нет места ужаснее.

• Единственный способ поддерживать дом в чистоте — это нанять домработницу. Вот у моих родителей была домработница, когда я был маленьким.

• Мы никогда не плавали на корабле — и никогда не поплывем.

Но что особенно напрягает в неосознанном стремлении к статус-кво, так это то, что оно возникает и в том случае, если цена на акции поднимется. От повышения на $2 у нашего трейдера тоже вспотеют ладошки. И вместо того, чтобы порадоваться своей удаче, он начнет беспокоиться, что цена на его акции вскоре упадет ниже $10, и поторопится продать их прежде, чем это случится. И когда на следующий день цена на них подрастет до $14, будет кусать локти{22}. Как показывают исследования, трейдеры больше цепляются за дешевеющие акции, чем за те, которые повышаются в цене. «Удерживая ненужные им акции до тех пор, пока не получится “хотя бы выйти в ноль”, инвесторы теряют больше денег, чем на всех других своих промахах», — пишет Филип Фишер, автор книги «Обыкновенные акции и необыкновенные доходы» (Common Stocks and Uncommon Profits). А с другой стороны, удерживать дорожающие акции, по его мнению, «чем дольше, тем лучше»{23}.

Проблема в том, что мы всегда и во всем хотим сохранить свой вчерашний статус-кво — который по определению остался в прошлом, испарился, ушел в небытие. Который уже не имеет никакого отношения к настоящему. Какие бы перемены ни происходили в вашей жизни, вы не сможете в полной мере понять и принять свое настоящее, если будете все время смотреть в прошлое. В случае с Робом и Эллен они не могли принять свою «нынешнюю жизнь» как новый статус-кво — они хотели вернуть свою «былую жизнь». Их статус-кво было то самое состояние лимерентности, которое они давно уже прошли, но никак не желали отпустить, — состояние, с которым они ежесекундно сравнивали свое нынешнее положение.

На рисунке 5 вашему вниманию предлагается смелая модификация графика неприятия потерь с первых страниц этой главы. Мы хотим показать, что Роб и Эллен восприняли окончание периода лимерентности как потерю — хотя с ними можно поспорить, ведь взамен они получили гораздо большее приобретение, свой брак. По большому счету, они и сами это понимали — но лишь в те моменты, когда у них все ладилось. Но когда перед ними вставали новые проблемы, они оглядывались назад, на тот период сладкой влюбленности и бесконечной эйфории, и испытывали боль потери — а значит, начинали чувствовать себя глубоко несчастными.



Рис. 5. Неприятие потерь в сознании Роба и Эллен


Выход: активное принятие решений

Если в прошлое нашим героям уже не суждено вернуться — машину времени ведь так никто и не изобрел, — что же им делать?

В первую очередь им надо понять, что на самом деле той проблемы, которую они себе создали, не существует. Не заниматься безумным сексом каждый день с пятью годами брака за плечами и двумя детьми на руках — это не проблема. И не кидаться друг на друга с поцелуями при каждой встрече и каждом расставании — это тоже не проблема. Это нормально.

Их проблема состояла в том, что им казалось, будто у них есть проблема.

Когда Роб и Эллен женились, они испытывали друг к другу определенные чувства, но потом эти чувства изменились. И они запаниковали. Они попались в известную ловушку: всем влюбленным кажется, что период лимерентности будет продолжаться вечно, но на деле это лишь одна из первых ступеней отношений — отношений, которым суждено постоянно меняться: день за днем, минуту за минутой. Лимерентность была статус-кво поначалу, но уже не является им сейчас. И убеждая себя в том, что надо срочно вернуть былую романтику, Роб и Эллен упускали радости своего брака в его нынешнем виде. Вместо того чтобы радоваться тому, что у них есть, они гонялись за синей птицей.

Некоторые пытаются уйти от этой проблемы, заводя интрижку на стороне, которая, как им кажется, поможет вновь почувствовать себя молодыми и сексуальными. Другие разводятся, надеясь найти кого-то другого, с кем им удастся дольше сохранять страстные отношения.

А умные люди принимают реальность такой, какая она есть.

«Каждой паре, которая приходит ко мне на сеанс, я первым делом говорю: прошлое осталось в прошлом, и вам нельзя говорить о нем, если оно не связано непосредственно с вашим настоящим, — говорит психолог Стивен Консол. — Почти для всех это очень сложная задача».

А экономист сказал бы так: «Фиксация на старых ориентирах, будь то прекрасные полчаса, которые вы провели, целуясь под дождем за домом своего кузена, или веселая ночка в том странном караоке-баре в Чайна-тауне, не позволит вам в дальнейшем принимать оптимальные решения. Жизнь меняется, и вам нужно меняться вместе с ней».

Никто не говорит, что это легко. Вы привыкаете видеть жизнь под определенным углом, и даже слегка сдвинуть свою точку зрения бывает не проще, чем забраться на Эверест. Конечно, очень обидно, что вы больше не можете устроить получасовую прелюдию перед сексом, и, конечно, вам кажется, что это признак угасания ваших чувств, и да, вы однозначно потеряли и больше никогда не вернете нечто волшебное и удивительное, что когда-то было между вами, и действительно вы становитесь морщинистыми и ленивыми, и уже никакой пластический хирург не вернет вашей заднице былую форму… Тогда зачем вообще заниматься сексом?

И вот тут в вашей спальне должен появиться экономист. Встав у изголовья кровати, на которой сидите вы, две старые, голые тушки, обмениваясь «любезностями» и про себя удивляясь, с каких это пор у вас тут установился целибат, он прищелкнет пальцами и прочитает вам лекцию на обманчиво простую тему под названием «активное принятие решений». Двойное дно в этом названии искать не стоит — здесь все буквально: активная позиция в принятии решений, которые влияют на вашу жизнь, а не безучастное «будь что будет».

Конечно, на самом деле экономисты редко говорят об активном принятии решений в контексте секса и брачных отношений. Как правило, эта тема возникает в связи с экономикой здравоохранения, теорий контрактов и пенсионными накоплениями. Стоит ли мне самому выбрать себе тип страховки, или согласиться на тот пакет, который мне предложит менеджмент? Надо ли мне настоять на том, чтобы 3 % или 6 % моей зарплаты шли на накопительный пенсионный счет по плану 401 (k)[27], — или пусть это решит компания? Отменить свою подписку на журнал Popular Woodworking[28] или позволить ей автоматически обновиться, хотя я этот журнал даже не открываю?

На протяжении многих лет экономисты верили, что, оказавшись перед подобной дилеммой, каждый из нас изберет наиболее рациональный вариант. Если вы планируете посещать внесетевую больницу, вам надо выбрать соответствующий тип страховки. Если вы и в 80 лет хотите иметь крышу над головой, вам нужно откладывать деньги по плану 401 (k). Но одно исследование за другим показали, что люди более склонны придерживаться статус-кво, чем стараться изменить ситуацию к лучшему. Согласие на предложенный вариант — также известное как «пассивное принятие решений» — экономит наше время и избавляет от необходимости обдумывать и взвешивать все возможные перспективы, но оно не приводит к оптимальным результатам. В итоге мы выбираем менее выгодную для нас страховку или складываем в стопки никому не нужные журналы, которые стоили природе целого реликтового леса. Какая тут экономия?

Мы заметили, что активное/пассивное принятие решений имеет непосредственное отношение и к экономике брака. С одной стороны, все мы со временем начинаем вести себя в браке пассивно, не стараясь подбросить угольков в горнило былой страсти. Мы предпочитаем сериал общению, судоку— оргазму, бокал вина — 15-минутной разминке на беговой дорожке. Чтобы вырваться из этой рутины, нужна способность активно принимать решения. С другой стороны, мы и свой брак в целом начинаем воспринимать пассивно. Если он уже никогда не будет таким, как раньше, зачем вообще напрягаться?

Роб и Эллен пострадали от обоих этих видов пассивности понемножку. Они не делали ничего, чтобы вырваться из привычной колеи и добавить своим отношениям остроты. И вместе с тем не пытались изменить точку зрения и увидеть не потери, а приобретения, которые принес им их брак. А ведь для того, чтобы установить новый статус-кво, они должны были принять это решение.

Да, возможно, что-то в их жизни стало «хуже»: секса стало меньше, посмотреть что-то помимо детских мультиков почти не удавалось, а о том, что не мешало бы брить нежелательные волосы, они и вовсе забыли. А что стало лучше? Что они могут без преувеличения назвать своими «приобретениями»?

Чтобы ответить на этот вопрос, им надо было расшевелиться и собрать кое-какие данные (любовно-экономические показатели). Роб и Эллен не стали составлять таблицу, но вообще мы настоятельно рекомендуем представлять эти данные именно в виде таблицы — так вам будет проще сообразить, что к чему. Сядьте вместе за стол, налейте себе вина и нарисуйте примерно такую схему (таблица 6).



Согласитесь, в левой колонке представлены не утраты, а лишь другие виды деятельности, которые альтернативы из правой колонки в принципе не отменяют. Но теперь самое главное. Пока Роб и Эллен составляли свой список, они вспомнили лучшие моменты своего брака: например, как в первый раз кормили с детьми уток хлебом или как, расположившись на диване, лакомились тайской едой и смотрели старые фильмы.

А также они вспомнили приятные моменты из своего прошлого, которые они могли бы воссоздать, если бы вели себя инициативнее. Они могли бы провести несколько дней на морском побережье, сплавив детей родителям Роба. Они могли бы оставить детей с няней и подымить косячками под записи группы Steely Dan в компании Нила и Синтии, которые все еще баловались такими вещами. Вот только безмятежное воскресное утро им не светило как минимум еще несколько лет. Но зато Эллен заставила себя записаться на благотворительную велосипедную гонку по побережью Калифорнии. А Роб вступил в лигу по боулингу. Да, из их жизни ушло много веселья и романтики, но в целом она все равно осталась замечательной — несмотря ни на какие потери.

3. СПРОС И ПРЕДЛОЖЕНИЕ, или Как чаще заниматься сексом

Принцип

Давайте немного поговорим об… отрицательном наклоне кривой спроса. С чего это вдруг? — удивитесь вы. А вы-то думали, что речь пойдет о сексе! Надеялись узнать, как разжечь пламя в своей постели, — а вместо этого вам предлагают разбираться с каким-то явно асексуальным экономическим законом! Что ж, наберитесь терпения. В этой главе будут и интимные подробности личной жизни других людей, и проверенные советы, как повысить частоту и качество ваших собственных половых актов с любимым человеком. Но это потом, а для начала нам надо обсудить очень несексуальный на вид график.

И не вздыхайте так тяжко! Он может спасти вашу интимную жизнь.

Рисунок 6 демонстрирует очень простой принцип: когда цена на товар оказывается слишком высокой, ваше желание купить его снижается. К примеру, когда взлетает цена на молоко, вы пьете черный кофе. Когда дорожает бензин, вы стараетесь чаще ездить на велосипеде. Когда пачка сигарет оказывается слишком дорогим удовольствием, вы покупаете вместо нее жвачку. А когда в вашей семье устанавливается высокий тариф на секс, вы делаете выбор в пользу бессмысленного вечера у телевизора в компании пончиков с джемом. Важный момент: под «тарифом на секс» мы не подразумеваем буквальное денежное вознаграждение. Мы имеем в виду то, чем вам лично приходится ради него жертвовать: 15 минутами сна, которого вам и так катастрофически не хватает, электронными письмами, оставшимися без ответа, полуночной пробежкой до супермаркета, чтобы купить малышу Джонни яблочное пюре на завтра.

Итак, давайте обратимся к нашему графику. На оси ординат у нас указана цена секса, на оси абсцисс — его количество. Обратите внимание: когда секс у вас «трехкопеечный», вы и занимаетесь им не как среднестатистическая пара, а как озабоченные кролики. А когда он «баснословно дорогой», вы сдвигаетесь в зону «почти что целибата».

Мы отметили положение двух пар, Х и О, на диагональной «кривой спроса». Пара Х установила на секс высокую цену: они решили, что он по всем статьям — по времени, энергозатратам и делам, которые они не успели сделать, — слишком дорого им обходится. В итоге они исполняют супружеский долг раз в месяц. А супруги О сбили цену тем, что договорились делать это по-быстрому, когда дети лягут спать, и при любом удобном случае сразу открыто сообщать друг другу о пробудившемся желании, а не молчать о нем. Потому у пары О секс случается по нескольку раз в неделю.



Рис. 6. Спрос на секс

Хотелось бы быть на месте пары О, не правда ли?

Но, к сожалению, часы тикают неумолимо, и с годами большинство из нас уходит все дальше от точки О и приближается все больше к точке Х. Конечно, мы не такие большие специалисты, чтобы уверенно заявлять об общенациональном сексуальном кризисе в нашей стране, но личное общение с сотнями пар дало нам основание полагать, что все они не удовлетворены тем количеством секса, которое имеют. Более 78 % участников нашего Всестороннего, Новаторского и Очень Затратного Опроса супружеских пар признались, что, когда они с партнером только поженились или просто начали жить вместе, они занимались сексом если не ежедневно, то хотя бы два-три раза в неделю, — но по прошествии нескольких лет такого же графика придерживаются только 28 % супругов. В то же время большинство пар — 54 %, если быть точными, — жалеют о том, что с годами секса в их жизни стало намного меньше.

ЧТО ГОВОРЯТ… О сексе

Конечно, всем нам хотелось бы быть парой О, но мы должны вас предупредить: не пытайтесь любыми силами угнаться за ними, ничего хорошего из этого не выйдет. Слушать о чужих подвигах в постели и все время сравнивать с ними свою сексуальную жизнь — путь в никуда. В экономике подобная ситуация называется «рыночным шумом» — под ним подразумеваются сбивающие с толку коллективные дебаты о том, какие компании крутые, а какие нет. У такого рода суждений, как правило, нет никаких реальных оснований — а потому их, по-хорошему, надо просто игнорировать.

Однако все мы люди, и нам очень сложно противостоять этому шуму. В ходе своего Всестороннего, Новаторского и Очень Затратного Опроса супружеских пар мы выяснили, что большинство из нас подвержено его пагубному влиянию:

• 51 % рассказывают о своей интимной жизни друзьям;

• 58 % обсуждают с друзьями их интимную жизнь;

• 60 % читают журнальные статьи и книги о том, как улучшить свою интимную жизнь;

• 53 % смотрят телепередачи, в которых рассказывается об интимной жизни других людей.

Это не шутки. Все больше и больше исследований показывают, что между сексом и благополучием в браке существует непосредственная связь. По данным Pew Research Center, взрослые американцы считают «полноценные сексуальные отношения» вторым по важности аспектом, от которого зависит счастливая супружеская жизнь, после «верности»{24}. А согласно опросам General Social Survey, направленным на изучение социального поведения американцев, высокая частота половых актов обусловлена тремя факторами — это:

1. Молодость (возраст меньше 30 лет);

2. Небольшой супружеский стаж — не больше трех лет совместной жизни;

3. Расценивание супругами своего брака как счастливого[29]{25}.


В рамках нашего собственного исследования мы выяснили, что 92 % людей, занимающихся сексом два-три раза в неделю, удовлетворены или даже очень удовлетворены своими отношениями с партнером, в то время как среди тех, кто не имеет интимной близости по нескольку месяцев, довольных было 56 %.

«В большинстве пар между семейным счастьем и сексом существует взаимообратная связь, — рассказала журналу New York Times Дениз Доннелли, адъюнкт-профессор социологии в Университете Джорджии. — Счастливые супруги чаще занимаются сексом, и в то же время чем чаще супруги занимаются сексом, тем более счастливыми они себя чувствуют»{26}.

Так почему вы этого не делаете? Что вас останавливает?

Почти все ответы на этот вопрос сводились к одному и тому же: дескать, у нас слишком много других дел. Супруги самых разных возрастов из самых разных уголков страны в первую очередь занимаются своей работой и носятся со своими детьми, а на отношения друг с другом у них не хватает времени. Среди участников нашего опроса самой распространенной причиной отказа от секса стало «я слишком устал(а)», за ней с небольшим отрывом последовали «у меня нет настроения» и «я рассержен(а)».

Секс после шестидесяти

В рамках продолжающегося по сей день исследования секса и старения 62,6 % женщин и 67,5 % мужчин в возрасте от 57 до 64 лет признались, что занимаются сексом как минимум два-три раза в месяц. Неплохо. Хотя, конечно, расхождение в показателях наводит на подозрения. Тут есть три возможных варианта: 1) кто-то соврал; 2) мужчины спят с мужчинами; 3) мужчины спят с более молодыми женщинами. Кто на что ставит?

Но утешает то, что к 65 годам это соотношение выправляется. Посмотришь на эти оптимистичные результаты — и аж сердце радуется: 65,4 % мужчин и женщин в возрасте от 65 до 74 лет утверждают, что занимаются сексом два-три раза в месяц{27}.

Кроме того, люди, с которыми мы беседовали лично, рассказали нам, что с возрастом секс зачастую становится лучше, поскольку:

• птенцы уже разлетелись из семейного гнездышка, а это значит, что на подходах к оргазму вы вряд ли будете застигнуты врасплох своим чадом, которому показалось, будто папочка бьет мамулю (ну или наоборот);

• после менопаузы можно не предохраняться;

• ничто не мешает вам сделать это на стиральной машинке.

Некоторые пары признались, что в конце концов решили оставить все как есть и перестать беспокоиться из-за отсутствия интима. Они поясняют: в мире и так слишком много разводов, а то, что рядом с тобой в постели лежит твой лучший друг, дороже еженощного оргазма. Но, как написала в журнале Atlantic критик Кейтлин Фланаган: «Ничто так беспощадно не высвечивает недостатки вашего предмета страсти, как долгая совместная жизнь и непосильный груз взаимной ответственности»{28}. Ее совет: больше секса.

Мы с ней абсолютно согласны и намерены предложить вам стратегию, позволяющую этого добиться: снижение цен. Сбросьте цену, и спрос на ваш товар незамедлительно поднимется. С помощью нескольких самоотверженных пар, готовых поделиться своими секретами ради науки, мы смогли разработать три способа, как это сделать.

Первый: быть «прозрачнее». Прозрачность рынка — одна из необходимых предпосылок его эффективности. Это значит, что вы не должны заставлять своего партнера гадать, с чего вдруг вам приспичило посмотреть гольф по телевизору: вам правда это так интересно, или у вас на самом деле совсем другое на уме?

Второй: поменять привычки. Стоит нам немного расслабиться — бросить занятия спортом, например, или перестать пользоваться зубной нитью, — как хорошая привычка теряется почти безвозвратно. Сразу после свадьбы у нас, как правило, все в порядке с секс-привычками. Но потом жизнь усложняется. Вы уже не мальчик на побегушках в какой-то конторе, вы президент компании «Молотки и дрели Дейва», у вас двое детей, сотни счетов каждый месяц да еще и бурсит большого пальца стопы — естественно, вам не до старых привычек. Чтобы вернуться к ним, вам надо снизить стартовые затраты.

Третий: выработать с партнером информационные сигналы, чтобы без труда понимать, что конкретно каждый из вас имел в виду. Это поможет вам избежать неловкостей, связанных с тем, как предложить секс, как от него отказаться и как правильно понять отказ партнера.

Чтобы показать, как работают эти стратегии на практике, мы рассмотрим примеры трех пар. Эти люди не могли похвастаться тем, что из года в год с равным успехом занимались потрясающим сексом, — хотя таких счастливчиков мы тоже встречали на своем исследовательском пути (если вы относитесь к ним, знайте: мы вами восхищаемся, завидуем вам и в какой-то степени даже жалеем о том, что вы вообще существуете). Как раз наоборот, мы намеренно выбрали такие пары, которые никогда не могли похвастаться взаимопониманием в постели, но все же смогли его наладить, или которые впали в долгую сексуальную кому, но сумели выкарабкаться. Мы познакомились с одной четой, которая 18 лет ссорилась из-за своих разных сексуальных предпочтений, но в конце концов — благодаря простой системе сигналов — пришла к консенсусу. Другие встреченные нами супруги прожили в относительном мире и согласии несколько лет, а потом вдруг обнаружили, что не имеют ни малейшего представления о том, как им друг друга возбудить. И, наконец, третьи наши герои-перфекционисты с самого начала совместной жизни ринулись ставить секс-рекорды и превратили свою спальню в спортивную площадку. Проблемы разные, решение одно: оживить торговлю снижением цен.

Пример № 1

Стороны: Хайди и Джек

Когда Хайди и Джек впервые пошли вместе на ланч, они вовсе не почувствовали себя «встретившимися половинками». Более того, все то время, что они провели вместе, Хайди говорила о своем молодом человеке, который жил в Северной Калифорнии и которого она видела раз в месяц: «Я понимала, что нравлюсь Джеку, и это меня ужасно напрягало, поэтому я стала болтать о Дейве». Она рассказала, как они с Дейвом на пару сносили все тяготы трех лет совместного обучения в юридическом вузе (что казалось ей показателем «крепких отношений») и двух лет жизни на разных концах континента.

«Мы с ним идеально дополняем друг друга, — сказала она Джеку. — Я лентяйка, а Дейв труженик. Он магистр делового администрирования и кандидат юридических наук. Снимает хорошую квартиру и исправно платит за аренду. И даже мне в конце каждого месяца звонит и напоминает, что пора заплатить за жилье».

«Было совершенно очевидно, что она не любит этого парня», — заявил нам Джек.

Но Хайди он тогда, конечно, этого не сказал. Во всяком случае, не так однозначно. Вместо этого он тоже рассказал ей о своих последних отношениях — с девушкой, которая по всем параметрам идеально ему подходила. Она была хорошо образована, амбициозна, привлекательна, к тому же прекрасно играла в теннис. Она даже нравилась маме Джека. Но вот не было между ними, пожаловался Джек, искрящих молний. Сделав такое удачное вступление, Джек — прирожденный оратор и большой любитель экспрессивных фразочек типа «искрящие молнии» — пустился в пространный монолог о любви. О том, какой она должна быть мощной. Напряженной. «Умопомрачительной».

Хайди сказала, что Джек пересмотрел фильмов.

Но его слова запали ей в душу. Той ночью она подумала о Дейве — о своем добром… надежном… предсказуемом… скучном Дейве. А потом о Джеке, с которым она была едва знакома, но который тоже показался ей добрым… а также непредсказуемым… смелым… сексуальным.

Несколько недель спустя Хайди встретила Джека на офисной вечеринке по случаю проводов уволившегося коллеги. Было темно и холодно, и как-то незаметно они оказались на крыше вдвоем. Джек сказал, что искренне рад за их товарища, который решился бросить эти «крысиные бега», чтобы на несколько месяцев уехать в Непал. Хайди сказала, что, по ее мнению, тот просто ненормальный.

— Рынок труда мертв, — заявила она. — Когда он вернется, ему уже не найти такую хорошую работу.

Джек упрекнул ее, что она такая же занудная пуританка, как этот ее мистер Плати-за-аренду-вовремя Дейв.

— Ничего подобного, — ответила Хайди, осмелевшая после четырех «мохито», — я могу быть очень-очень бесстыжей.

— Ах так, — сказал он, — тогда поцелуй меня.

Она его поцеловала — и ей понравилось.

По мнению Джека, между ним и Хайди установилась космическая связь, которой у него никогда не было с другими женщинами. «Мы оказались родственными душами», — заявил он (да-да, он использовал именно это выражение). Они смеялись над одними и теми же дурацкими шутками из «Южного парка» и оба любили неожиданные приключения — как-то раз они, например, рванули на один день в Пенсильванию, чтобы попробовать лучший в стране лаймовый пирог (как утверждал сайт, посвященный лаймовым пирогам). Они повсюду ездили на велосипедах. В кафе. На работу. К его родителям, живущим за 40 километров.

Впрочем, Джек признавал, что не все в их отношениях устраивало его: «Она была очень сдержанна в постели, но я полагал, что это пройдет со временем».

«Во время секса он постоянно говорил всякие пошлости, — поведала нам Хайди. — Иногда в этом даже было что-то возбуждающее, а иногда мне было до ужаса неловко. Но ведь не попросишь мужчину заткнуться, когда он говорит тебе, как сильно тебя хочет».

Она думала, что, если ничего ему не отвечать, он когда-нибудь сам догадается, что ей эти нецензурные комментарии не по душе, и откажется от них (но этого так и не случилось). Несколько раз она чуть было не высказала ему свое недовольство, но помешало смущение.

Если отбросить недопонимание в вопросах секса, Джек и Хайди считали себя счастливой парой — они признались нам, что чувствуют себя намного счастливее большинства своих знакомых. Единственным камнем преткновения в их совместной жизни был мистер Благонадежность, расстаться с которым Хайди не хватало мужества. Спустя три месяца после своего первого поцелуя с Джеком Хайди твердо вознамерилась полететь в Менло-Парк и сказать Дейву, что все кончено. А после этого позвонить отцу и сообщить, что она не выйдет замуж на мужчину его мечты.

Но потом она струсила.

«Хайди — самый неконфликтный человек из всех живущих на Земле, — говорит Джек. — Она не могла этого сделать. Уже будучи моей девушкой, она говорила Дейву, что не может приехать к нему из-за работы, из-за именин бабушки, из-за плохой погоды в Канзасе. Однажды ей не хватило отговорок, и она все-таки поехала к нему. И вернулась назад, так и не порвав с ним окончательно! Даже не хочу знать, чем они там все это время занимались. Но она сказала, что любит только меня, я поверил ей не слово, и мы смогли сохранить свои отношения. Хотя для меня это было ой как непросто».

«Да, я оплошала, — признает Хайди. — Не спорю».

Следующие пять лет Джек и Хайди жили вместе, работали вместе, проводили все выходные наедине и ездили вдвоем во всякие диковинные места, начиная с Мендосы в Аргентине и заканчивая Липарскими островами к северу от Сицилии. Свадьба часто фигурировала в их разговорах, но они оба убеждали друг друга, что для них смысл жизни далеко не в официальном союзе.

«Я всегда говорил, что мне не нужна какая-то бумажка с печатью, чтобы прожить с Хайди всю жизнь», — говорит Джек.

«Для меня это тоже не имело большого значения, — добавляет Хайди. — Важно было только то, что с Джеком я была счастлива».

Когда Джек понял, что Хайди и правда не лелеет мечты о роскошной свадьбе, он сделал ей предложение.

Они поженились в баре.

И все было бы чудесно, если бы не весьма посредственный секс, который, вопреки чаяниям Джека, так и не улучшился. Порой он думал, что причина в застенчивости Хайди и что ему нужно завоевать ее полное доверие, тогда она расслабится и снимет существующий между ними барьер. А иногда ему казалось, что она какая-то рассеянная — как будто думает в этот момент о работе или еще о чем-то, — и он всерьез задумывался, не пощелкать ли у нее перед носом пальцами и не попросить ли ее вернуться в реальность. Даже в самый разгар их бурного «тайного» романа Хайди время от времени признавалась самой себе — хотя и не без труда, — что в те ночи, когда Джек не изъявляет желания заняться сексом, она испытывает необъяснимое облегчение, а в моменты их близости ее порой посещает мысль: а еще говорят, что секс — это круто, ну-ну.

Рассказывая нам о своих отношениях, они оба были на редкость откровенны во всем, что касалось их любовных неудач.

— Помню, когда у нас с тобой был первый раз, — сказала Хайди, — ты делал такие… странные движения.

Она помахала руками на манер танцоров диско.

— Это потому, что ты была как-то не особо заинтересована процессом, — ответил Джек. — Вот мне и приходилось пробовать разные подходы.

Джек говорит, что был вынужден брать на себя инициативу не только в сексе: «Я ей и стихи пишу, и придумываю еще миллион способов, чтобы показать, как сильно я ее люблю, а она все такая суперзакрытая, от нее ничего не дождешься в ответ. Поди угадай, чего она на самом деле от меня хочет».

Но при этом Хайди выглядела счастливой, и они оба понимали, что у них установился какой-то странноватый баланс: их безоблачная совместная жизнь как будто компенсировала неудачи в постели.

«Мне хотелось проводить все свое время с Джеком, — говорит Хайди. — Он был в первую очередь моим лучшим другом. И я думала: чего еще мне желать?»


Проблема: непрозрачный рынок

Однажды к ним на ужин пришли друзья. Они сидели на веранде, уже изрядно пьяные, и одна из подруг, Эйприл, заявила, что у нее есть вопрос на тему секса. Правда ли, что в среднем каждая пара занимается сексом два раза в неделю? Она прочитала в каком-то журнале, что по статистике это так. И тут все начали (весьма опрометчиво) меряться своими успехами.

— У нас так и есть, где-то два раза в неделю, — сказала одна и подруг.

— Ого, ничего себе, — ответила другая. — А у нас обычно только один раз.

Джек не мог вспомнить, когда они с Хайди занимались этим в последний раз. Они посмотрели друг на друга, и оба испытали страшную неловкость.

Позже, когда гости разошлись и супруги уже почувствовали признаки грядущего похмелья, они поругались.

— Почему мы никогда не говорим о своей интимной жизни? — хотел узнать Джек. — Или, точнее, о ее отсутствии.

— А о чем тут говорить? — возразила Хайди. — Я, в отличие от тебя, не готова заниматься сексом круглые сутки семь раз в неделю. Уж такая я уродилась. Ты тут ни при чем.

Джек был не согласен. Он заявил, что, раз уж он ее муж и они поклялись вечно быть вместе, он тут очень даже «при чем». Она оставила это замечание без внимания, и даже попыталась заверить его — очень неубедительно, — что у них с сексом все прекрасно и он раздувает из мухи слона. В конце концов он предложил ей обратиться к психологу.

— К психологу? — изумилась Хайди. — Зачем? Мы же счастливы!

И снова Джек не согласился. Он сказал, что он несчастлив. В последнее время его постоянно тревожат мысли об их интимных проблемах. Он добавил, что очень ее любит, но не может справиться с возрастающей раздраженностью, поэтому, если они не обратятся за помощью — как можно скорее, — он не ручается, что все будет так же хорошо и дальше.

Она согласилась сходить на один сеанс и посмотреть, как пойдет.

На первом же сеансе Дебби, их психотерапевт, попросила Хайди рассказать о браке ее родителей. «Так и знала, что вы об этом спросите», — ответила Хайди.

Мать Хайди всегда казалось холодной и несчастной, а отец был обаятельным, но очень властным и нетерпимым человеком. Хайди ни разу не видела, чтобы родители ругались, — но и в обнимку она их тоже никогда не видела. Хайди была единственным ребенком в семье, и она с детства привыкла быть сама по себе: «Я возвела вокруг себя Великую Китайскую стену. Поэтому Джек и произвел на меня такое впечатление. Он очень открытый. До него я таких людей не знала. Но я также не знала, как с ними себя вести. Ни в постели, ни по жизни вообще».

Хайди начала понимать, что ее поведение в постели — это отражение ее восприятия себя и окружающего мира.

«У Джека все его переживания на лице написаны, он открыто высказывает свои мысли, но я так не могу, поэтому мне не удавалось сказать что-либо ему в ответ, — говорит Хайди. — Когда он обижался на меня за то, что я лежу в постели бревном, он говорил мне об этом и успокаивался. А я не решалась в чем-то его упрекнуть. Я не признавалась ему, что пошлости, которые он говорит, мне противны. Или что мне совсем не нравится, когда его родители делятся с нами своим сексуальным опытом».

В жизни Хайди и Джека сложилась ситуация, которую можно назвать «непрозрачным рынком» — рынком, на котором ни одна из сторон точно не знает, что другая считает ценным товаром. В таком случае нормальный обмен товарами — эмоциями в их случае — невозможен.

Сложно придумать более наглядный пример опасности, которую представляет непрозрачный рынок, чем финансовый кризис 2007–2009 гг. В чистом остатке проблема сводилась к следующему: слишком много людей купили дома, которые не могли себе позволить.

Но был и другой фактор: банки взяли эти сомнительные кредитные соглашения и превратили их в замысловатый финансовый продукт под названием «облигации, обеспеченные долговыми обязательствами», а потом оформили для себя страховки на эти самые кредиты, или, пользуясь их сложной терминологией, «кредитные дефолтные свопы». (Уоррен Баффетт[30] называет эту заумную абракадабру «экономическим оружием массового поражения».) Итог: рынок был наводнен продуктами, в которых даже их «производители» не очень хорошо разбирались.

Пока рынок поднимался, банки утопали в деньгах. А потом он лопнул — и плачевные последствия этой катастрофы были усугублены его непрозрачностью: никто толком не знал, кому принадлежат эти финансовые продукты, есть ли у них какая-то реальная ценность и во сколько их оценивают разные организации{29}. Регуляторы не могли понять, откуда исходит наибольшая угроза.

Как показала жизнь, наибольшую угрозу представляли собой, казалось бы, несокрушимые гиганты, вроде Merrill Lynch, Citigroup или AIG, — те самые банки и страховые компании, которые государству пришлось впоследствии спасать от банкротства деньгами налогоплательщиков, чтобы избежать окончательной финансовой катастрофы во всем мире. Непрозрачность рынка позволяла этим корпорациям делать огромные деньги буквально из воздуха, но она же повлекла за собой тот Армагеддон, через который всем нам пришлось пройти.


Выход: прозрачность

В браке, как и в экономике, за непрозрачностью могут скрываться грядущие беды. Если вы никогда честно и откровенно не обсуждаете свои тусклые половые отношения, они превратятся в табу — То-о-чем-нельзя-говорить. И уже никогда не наладятся. Они станут вашим личным «кредитным дефолтным свопом» на $36 трлн — и все будет до поры до времени нормально, а потом вы вдруг в одночасье обанкротитесь.

Эту мутную воду надо превратить в чистый родник. Надо раздернуть плотные шторы, за которыми скрывается истина, и выставить ее на свет. Это касается как всей той ерунды с облигациями, так и семейных отношений.

Во время визитов к психологу Хайди и Джек прояснили много «темных мест»: особенности взаимоотношений Хайди с отцом; причины того, что она до знакомства с Джеком шесть лет встречалась с мужчиной, который ее не устраивал; и наконец все «колесики и винтики» их интимных отношений.

«Мы обсуждали любую мелочь, — рассказал нам Джек. — Например: “Тебе приятно, если я тебя чуть-чуть пощекочу?” Или: “Тебе нравится, когда я целую твои руки?”»

Через какое-то время Хайди стала разговорчивее в постели: теперь она уже сама просила Джека сделать то, что ей нравилось, а не шла все время у него на поводу.

«Раньше я на все, что бы он ни предложил, говорила “ага, супер” — даже если на самом деле мне это было неприятно. Мне казалось, что я обижу его, если откажусь», — вспоминает Хайди.

Лучше всего прежняя непрозрачность их интимного «рынка» видна на примере с позой наездницы.

«Это произошло еще в самом начале наших отношений: мы занимались сексом, и Хайди в какой-то момент оказалась сверху, — рассказывает Джек. — Но я сбросил ее, потому что у меня то ли какую-то мышцу свело, то ли еще что-то не так было — я уже точно не помню. А Хайди из этого сделала вывод, что мне не нравится, когда она сверху».

«Ну какой гетеросексуальный мужчина, — спросил нас Джек, — не любит, когда женщина сверху?» Хайди добавила, что ей тоже это показалось странным, но тем не менее она решила, что у Джека может быть какое-то особенное мнение на этот счет. Ко всему прочему, этот случай пошатнул ее уверенность в себе. Возможно, ему что-то не понравилось, решила она, — может быть, она все делала неправильно. Она была смущена — так смущена, что больше уже не решалась занять эту позицию. С тех пор она старалась никогда не оказываться сверху. Даже когда Джек сам пытался примоститься снизу, она быстренько укладывалась на бок. Джек в тайне огорчался, но Хайди и так была слишком скована и застенчива во всем, что касалось секса, поэтому не хотел лишний раз давить на нее. «Ладно, пусть она рулит», — говорил себе он.

И вот как-то на одном из сеансов у психотерапевта Хайди мимоходом заметила, что очень любит позу наездницы и до сих пор не может понять, чем она не нравится Джеку.

Джек аж чуть не подавился своим ментосом:

— Это ты любишь позу наездницы? Да тебя же не заставишь сесть сверху!

— Но ты же сам меня скинул в первый же раз, когда я попыталась это сделать.

Джек не мог поверить своим ушам.

— Я так поняла, что тебе эта поза не нравится, — продолжила она. — И потом я с каждым разом все больше в этом убеждалась.

Психотерапевт помогла Хайди и Джеку разрушить многие из тех стен, которые они между собой понастроили, и теперь они могли откровеннее обсуждать то, чего им хотелось и не хотелось делать в спальне. Таким образом им удалось значительно понизить стоимость своих сексуальных отношений. Они стали более прозрачными: больше не было ни тайн, ни неверных догадок, ни лишних переживаний.

«Интимная близость зиждется на самораскрытии, — утверждает психолог Джон Бьюри, автор книги “Как нужно любить свою жену” (How to Love Your Wife). — Чем прозрачнее для нас человек, тем больше мы ему доверяем — и тем ближе он нам становится».

Это мнение настоящего специалиста — у Бьюри, между прочим, есть ученая степень!

Прозрачность — в любом, даже самом банальном вопросе: как часто вы готовы заниматься оральным сексом, насколько сильно вас раздражает его манера не бриться по выходным и какую именно начинку в бургере вы предпочитаете — не даст какой-то мелочи распухнуть до масштабов «непреодолимого противоречия». Настроившись на прозрачность в отношениях, Хайди стала легче принимать любые новшества. Например, заинтересовалась игрушками. И стала надевать бюстье.

«Представляете, Джек, оказывается, обожает красивое белье, — сказала нам Хайди. — А я-то думала, что для него чем быстрее разденешься, тем лучше».

Однажды они смотрели фильм с откровенной постельной сценой, и Хайди как-то неожиданно для самой себя завелась. Она спросила Джека, похожа ли эта любовь на экране на сцену из порно. Джек ответил, что плюс-минус да (стараясь при этом не показаться слишком большим экспертом в таком сомнительном вопросе).

«Может, посмотрим порно?» — вдруг предложила она. Джек был так потрясен, что на несколько секунд потерял дар речи.

— Я не сразу научилась честно говорить о том, что мне нравится, — призналась нам Хайди. — Но когда я все-таки себя пересилила, секс у нас стал намного лучше.

— Насколько лучше? — поинтересовались мы.

— Да мы теперь все время сексом занимаемся, — заявила она.

— А конкретнее, как часто?

— Ну, через день где-то, — ответила Хайди.

Джек закашлял:

— Два раза в неделю, максимум.

Ну что ж, мы не говорим, что они наладили идеальный рынок, — но все-таки прозрачности на нем стало больше.

Пример № 2

Стороны: Коннор и Линдси

Вот какой разговор — точнее, начало разговора — между Коннором, специалистом по молекулярной биологии, и Линдси, эпидемиологом, мы услышали с порога их вашингтонского таунхауса (куда мы пришли поговорить об их браке):

— Я сегодня утром прочитал потрясающую статью, — сказал Коннор, — о беременных, живущих вблизи кукурузных полей, на которых используются пестициды.

Линдси была, похоже, заинтригована.

Коннор продолжил:

— Как правило, фермеры распыляют наибольшее количество пестицидов по весне, во время посева, а через девять месяцев в округе рождается на порядок больше детей с пороками развития.

— Любопытно. А они исключили все другие возможные варианты? — спросила Линдси. — Может быть, по весне беременеет больше женщин из малообеспеченных семей, а ведь между низким доходом и плохой заботой о здоровье будущей матери есть очевидная связь. Или, может быть, женщины, которые беременеют весной, все девять месяцев проводят больше времени на улице, больше дышат загазованным воздухом или сталкиваются с другими рисками, которые не имеют к пестицидам никакого отношения.

— Они все это учли, — ответил Коннор. — Они провели добротный анализ показателей разных лет, и тенденция оказалась очень явной. Даже если брать в расчет расовую принадлежность, уровень благосостояния и возможные риски для здоровья, близость кукурузного поля все равно остается одним из главных факторов. К тому же никаких подобных скачков возле полей, на которых пестициды не распыляют, не наблюдается.

Тут мы очень вежливо сделали «кхе-кхе» и направили разговор в нужное нам русло — спросили, как Коннор и Линдси познакомились.

— В институте, — ответил Коннор.

— В мрачном углу медицинской библиотеки, — добавила Линдси. — Он подошел и спросил, нет ли у меня запасной ручки. Ужасно банально. Но мне он понравился, поэтому я не стала заострять внимание на его неоригинальности.

Они пошли пить вместе кофе, обсудили ВИЧ и туберкулез (предметы ее исследования), а также использование удобрений в развивающихся странах (его «конек»). Вскоре они стали неразлучной парой. Непринужденно болтающей об инфекционных заболеваниях и удобрениях, а изредка и о чем-то другом.

«Я могла часами рассказывать ему о смерти и умирании, но он при этом не считал меня ненормальной», — вспоминает Линдси.

Они обсуждали свои планы по спасению мира. Говорили о том, как добьются вакцинации сельских жителей. Микрофинансирования фермеров. Внимания к здоровью народа со стороны властей. И это были не пустые разговоры. Они закончили учебу в 1998 г. и сразу поженились, а следующие три года провели порознь на разных континентах, выполняя опасные, но увлекательные миссии в разных уголках планеты.

«Я работала в Нигерии, в Сомали и Ботсване, а Коннор в это время сначала занимался научными исследованиями при Гарварде, а затем проходил практику в Южной Африке и Вьетнаме, — рассказывает Линдси. — Иногда мы пересекались то там, то здесь на выходные, но мы никогда не проводили друг с другом продолжительное время».

Оба они считают свои взаимоотношения в тот период «идеальными».

«Жизнь вдали друг от друга позволяла нам концентрироваться на своей работе, но при этом каждый из нас имел близкого человека, с которым можно было чувствовать себя как дома», — сказал Коннор, хотя тут же признал, что «дом» для них в то время был весьма размытым понятием, а «близкий человек» крайне редко был действительно близко — обычно он представлял собой лишь бесплотный голос по телефону.

Но зато они горели страстью. У них были высокие цели. И они гордились друг другом.

— Я думаю, самая крутая операция в карьере Линдси, это та, с корью в Могадишо, — говорит Коннор. — Она вела переговоры с несколькими местными вождями, чтобы те позволили посадить самолет с вакциной для деревенских жителей. Но в итоге им пришлось бежать по аэродрому в пуленепробиваемых жилетах. Один из вождей передумал, когда они уже приземлились.

— Да уж, пришлось тогда импровизировать, — соглашается Линдси.

Прожив в таком дистанционном браке несколько лет, Коннор и Линдси решили, что пора бы все-таки наладить совместный быт, раз уж они как-никак муж и жена. Они сумели добиться от организаций, на которые работали, одновременной командировки в Индию. Время, которое они провели там, прошло как один затянувшийся медовый месяц. «Это были лучшие три года в моей жизни», — говорит Коннор. Линдси с ним согласна.

В 2005 г. Линдси забеременела. Вместе с новорожденной Лолой они поехали сначала в Непал, а потом в Бангладеш. Девочке не было и двух лет, а она уже исколесила полконтинента вдоль и поперек.

Но когда малышке пришло время поступать в школу, Коннор и Линдси решили вернуться в США. Они устроились на работу в государственные учреждения, отдали Лолу в школу, работающую по методике Монтессори, и почувствовали, как от них стремительно ускользает их прежняя удивительная жизнь.

Вместе с жизнью интимной.


Проблема: плохие привычки

И Коннор, и Линдси определяют свои сексуальные отношения в первые десять лет брака как «хорошие».

«Я бы не сказал, что мы были какими-то особенно пылкими и изобретательными, но мы занимались сексом часто — и в целом довольно успешно, — говорит Коннор. — Мы не думали о том, как что надо делать. Просто делали, и все».

Но, переехав в Вашингтон, они вдруг начали терять навыки. Теперь они уже больше говорили, чем делали.

— У нас давно не было секса, — сообщала Линдси таким тоном, будто Коннор сам этого не заметил.

— Ладно, давай сегодня вечером наверстаем, — отвечал Коннор.

Но когда приходило время наверстывать, у Линдси все время появлялись какие-то неотложные дела. «Если я этого сегодня не сделаю, меня завтра прикончат», — говорила она.

В экономике существует так называемая «теория рациональных пристрастий»{30}. Суть ее сводится к тому, что мы начинаем испытывать пристрастие к чему-то (к алкоголю, азартным играм, порно, метамфетамину, табаку или бойфрендам-неудачникам) потому, что раз за разом не можем противостоять соблазну. А потом оказываемся не в состоянии избавиться от своей зависимости, ибо верим, что ее выгоды превышают затраты. То есть наркоман, сидящий на героине, прекрасно знает, что героин вызывает зависимость и приводит к гибели, — но он предпочитает наркотический кайф (и зависимость) отсутствию зависимости (и наркотического кайфа). Иными словами, пристрастие к чему-либо — это абсолютно «рациональное» решение, потому что каждый зависимый просчитывает для себя как сиюминутные, так и будущие плюсы и минусы своих действий. Если верить этой теории, точно по тем же принципам можно сформировать и «хорошее» пристрастие: к работе, музыке, сексу с супругом или же к человеку, которого вы захотите сделать своим спутником жизни.

Лауреат Нобелевской премии экономист Гэри Беккер, который и предложил термин «рациональное пристрастие» (и который, так уж совпало, прославился и своими трудами на тему экономики брака), говорил, что лучший способ избавиться от привычки — бросить ее. Мы приобретаем привычку из-за того, что на протяжении какого-то времени совершаем одно и то же действие, но мы можем в одночасье «выбросить ее за борт» — и заменить новой, — если решим, что результаты больше не оправдывают затраченных усилий.

Какое отношение это все имеет к Линдси и Коннору? Самое непосредственное.

Линдси и Коннор имели раньше пристрастие к сексу — ну, не буквально, а с точки зрения экономических «привычек». В их представлении его выгоды превышали затраты. Но потом баланс сместился. Мы не знаем, по какой причине это произошло, но в какой-то момент затраты возросли, а выгоды перестали казаться такими очевидными. Старая привычка ушла в прошлое, а вместо нее вдруг появилась новая — не заниматься сексом. И с ней еще одна — бесконечно обсуждать те причины, по которым они больше не занимаются сексом.

Помните нашу старую добрую знакомую, кривую спроса с отрицательным наклоном? Так вот, обсуждая до потери пульса свои несуществующие интимные отношения, Линдси и Коннор еще больше накручивали их цену. Прежде чем заняться сексом, они начинали говорить о нем — и эти разговоры стоили им тех сил и времени, которые они могли бы потратить собственно на сам секс.

Линдси обвинила во всем Вашингтон — мол, жизнь здесь такая скучная, вот и они с Коннором стали скучными и занудными. К тому же работа выжимает из нее все соки. А может, все дело в том, что они видятся каждый день и успели друг другу приесться. Коннор заявил, что Лола выкачала из них все жизненные силы («Ну да, вали все на невинного ребенка», — сказала Линдси). Также Коннор предположил, что они неправильно питаются. Недостаток овощей и переизбыток полуфабрикатов сделал их менее энергичными.

У Линдси была другая версия.

— Думаю, это из-за воды, — ввернула она в один из их вечерних разговоров. — Возможно, с промышленными растворителями дела обстоят хуже, чем мы предполагали.

— Из-за воды? — переспросил Коннор, который в эту секунду словно очнулся и услышал со стороны, какой бред они оба несут. — Господи, Линдси.


Выход: новые привычки

Коннор понимал, что проблема не в воде, не в парах ртути и недостатке зеленых овощей. И даже работа здесь ни при чем. Все дело в них самих. Они заговорили свое либидо до смерти.

Будучи прагматиком, он предложил установить секс-регламент: три раза в неделю — и в последующие несколько месяцев заставлять себя придерживаться его. «Нам нужно избавиться от привычки сидеть и говорить о том, почему у нас нет секса, и вернуть себе привычку им заниматься», — сказал он.

Коннор рассуждал, как экономист. Чтобы выяснить, из каких побуждений люди могут изменить свои привычки, Гэри Чарнес и Ури Гнизи, экономисты из Калифорнийского университета в Сан-Диего, провели следующий эксперимент: они предложили платить его участникам деньги за то, что те будут ходить в спортзал{31}. Одним добровольцам они заплатили всего за одно посещение, другим платили в течение некоторого времени. Затем они прекратили выплаты и второй группе и стали просто наблюдать за тем, что будет дальше. Деньги действительно мотивировали людей ходить на тренировки, но самым интересным оказалось то, что лежебоки, которых раньше было не выпихнуть из дома, продолжали заниматься и после того, как им перестали платить. Деньги помогли им преодолеть свою инертность — или покрыть свои «стартовые затраты». А потом походы в спортзал вошли у них в привычку, и они не стали от нее отказываться.

Линдси отнеслась к плану Коннора скептически. «Три раза — это слишком много», — сказала она, но все-таки согласилась, потому что как ученый была готова проверить гипотезу, прежде чем отвергать ее.

Признаем честно: когда Коннор рассказал нам о своей «операции хет-трик»[31], мы тоже были настроены скептически. Три раза в неделю — это действительно много (некоторые скажут, что даже «нереально много») для занятых людей, которые уже давно пережили свой медовый месяц. Но Коннор и Линдси были настойчивы, а зачастую именно настойчивость заставляет регулярно поскрипывать пружины брачного ложа. Кроме того, они были реалистами. Они постановили заниматься сексом три раза в неделю — но они не имели в виду три пышущих страстью марафона с игривой прелюдией, свечами и массажем с лавандовым маслом и прочими радостями. Все это слишком затратно.

Линдси решила, что это неплохой способ вернуть себе форму после рождения ребенка.

«Труднее всего было начать, — говорит она. — Я люблю пробежки, но, когда я снова начала бегать после родов, мне пришлось тяжело. Ощущения были совсем другие, я не чувствовала прежней легкости и свободы. Мне приходилось себя пересиливать. То же самое случилось и с сексом. Первые несколько раз были не фонтан. Но со временем все снова стало получаться естественно».

Стоило Линдси и Коннору условиться о трех разах в неделю, как им почти сразу удалось найти для них время. Они стали заниматься сексом после того, как отправят Лолу спать (аргумент в пользу четкого распорядка дня для ваших детей, если они у вас есть), и перед своим ужином. Они пришли к выводу, что если отложить это дело на после ужина — да еще после мытья посуды, некоторых оставшихся домашних хлопот и, например, составления программы на выходные, — то они точно до него не дойдут, потому что к тому времени слишком устанут. Но если договориться делать это до ужина, у них уже не получится отлынивать — есть-то хочется.

Они также попытались возродить свою традицию «приятных пробуждений» в утро воскресения. Но ничего не вышло: одно дело — заниматься сексом в десять утра, а совсем другое — в семь, до того как встанет Лола. Зато им удалось выяснить на практике, что вот во время дневного сна Лолы в выходные они вполне могут заняться делом (после которого Коннор, как настоящий мужчина, тоже был не прочь вздремнуть).

— Если один проявляет инициативу, второй должен хотя бы попытаться ее поддержать — в этом основная идея, — говорит Линдси. — Не всегда получается. Иногда мне и правда жизненно необходимы эти лишние 15 минут сна, а порой мы бываем слишком голодны, чтобы откладывать ужин. И все же мы каждую неделю стараемся не нарушить наш договор.

— Теперь у нас гораздо больше секса, — вторит ей Коннор. — Он не безупречен. Но вполне хорош. К тому же, занимаясь им так часто, мы можем не особенно переживать из-за его качества.

История Коннора и Линдси напомнила нам фразу Вуди Аллена: «У меня никогда не было неправильного оргазма. Даже мой наихудший оргазм был то что надо»[32].

Если такая позиция кажется вам сомнительной, мы вас не виним. «Просто сделай это» — совет скорее от компании Nike, чем от экономистов. Но судя по нашему собственному исследованию, люди скорее склонны жаловаться на отсутствие секса, чем искать способы вернуть его в свою жизнь. К примеру, более 77 % респондентов согласились или даже очень уверенно согласились с утверждением, что «количество секса со временем сокращается». Но при этом 76 % не согласились или даже категорически не согласились с утверждением, что «количество секса должно сокращаться со временем».

ЧТО ГОВОРЯТ… О том, что значит «быть в настроении»

Мы были удивлены тому, как многие пары стараются, пересиливая себя, регулярно уделять своей интимной жизни хоть немного времени — даже если вязание на спицах кажется им в этот момент более интересным занятием. В своем Всестороннем, Новаторском и Очень Затратном опросе супружеских пар мы поинтересовались, как часто люди соглашаются на секс, даже если они не в настроении, — и результаты стали для нас приятной неожиданностью: 47 % признались, что делают это «иногда», а 11 % сказали, что делают это «часто». Молодцы ребята!

Также выяснилось, что они довольно-таки единодушны в выборе причин, по которым готовы немного побыть «в настроении»:

• это доставит удовольствие вашему партнеру — 83 %;

• вы верите, что в итоге и сами получите удовольствие — 75 %;

• вы не хотите обидеть партнера — 62 %;

• партнер отплатит вам другой услугой — 48 %;

• партнер заслужил чем-то уступку с вашей стороны — 45 %;

• вы хотите загладить свою вину — 36 %.

Так в чем же дело, люди?! Давайте шевелитесь!

А вдруг вам неожиданно все понравится? Или вы почувствуете, что сделали своего партнера чуть счастливее, и для вас одно это будет стоить всех затраченных усилий? А может, в награду за свои утренние старания вы к вечеру получите от него (или от нее) кусочек его фирменного рыбного рулета в беконе? Уже неплохо.

Пример № 3

Стороны: Сиф и Моника

Сиф и Моника прожили в браке 36 лет. И почти все эти годы в их интимной жизни звучал один и тот же лейтмотив: Монике и без секса есть чем заняться, зато вот Сиф, по словам жены, «порог не успевает переступить, как уже в полной боеготовности».

И в том, что касается самого акта, они тоже придерживаются разных точек зрения. Сифу бы побыстрее да поактивнее, а Монике хочется, чтобы все было медленно и нежно.

— Сиф считает, что надо запрыгнуть в постель и тут же заняться сексом, — сетует она. — А мне нужны поглаживания, поцелуи, объятия и разговоры. Чтобы подготовиться.

— Для простых смертных ее представление о «подготовке» какое-то уж слишком скрупулезное, — комментирует Сиф.

Когда они познакомились, Сифу было 34 года и он недавно развелся с первой женой, с которой у него был ребенок. Моника была на десять лет его моложе и никогда раньше не состояла в браке. Они оба преподавали английский язык и литературу в частной школе в штате Массачусетс: он был заведующим кафедрой, а она только-только пришла на работу после института. Однажды она зашла в его кабинет, чтобы посоветоваться насчет «Моей Антонии» Уиллы Кэсер.

«Она заявила, что хочет узнать мое мнение об отношениях Антонии и Джима, но мне показалось, что это был лишь повод для того, чтобы пожаловаться на пренебрежительное поведение других учителей и грубость учеников, считающих, будто на них не найдется управы. А заодно, возможно, чтобы пофлиртовать со мной», — вспоминает Сиф.

Он пригласил ее на ужин.

«Мы выпили много вина, поговорили о книгах, моей жизни во Флориде, его ребенке и разводе, и под конец вечера он сказал мне, что хочет со мной переспать, — рассказывает Моника. — Вот так, без предупреждения, без поцелуев. Просто: “Хочу заняться с тобой любовью сегодня ночью”».

Моника заставила его подождать.

— Полгода! — возмущается Сиф.

— Я полагала, что нам для начала следовало бы получше друг друга узнать.

Когда же это наконец случилось, на Монику произвело большое впечатление мастерство Сифа. «Было ясно, что он опытный любовник», — сказала нам она. Она не стала раскрывать подробности, просто заявила: «Поверьте мне на слово — он очень хорошо знал, как и что надо делать».

Но одна только безупречная «техника» не могла сделать Монику более темпераментной (и то темперамент Сифа все равно был бы раз в 15 выше).

На протяжении многих лет — даже после рождения второго ребенка — секс оставался для них щекотливым вопросом. Почти всегда Сиф выступал инициатором, а Моника либо уступала под его напором, либо налагала вето на любые поползновения.

«Сиф всегда заводился с пол-оборота, — говорит Моника. — Я не могла бы распалить его сильнее, даже если бы очень постаралась».

Сиф говорит, что он был всегда за то, чтобы Моника брала инициативу на себя, — но ему пришлось смириться с тем, что от нее ничего подобного не дождешься.

Они пытались обсудить проблему. Спокойно выслушивали друг друга, говорили тихими голосами и использовали местоимение «я» («Я понимаю, что тебе все время нужен секс, но мне иногда хочется просто поговорить о погоде в приятной обстановке») вместо местоимения «ты» («Знаешь, что с тобой не так? Ты фригидна!»). В этом плане они были очень зрелой парой.

Но в плане секса так ничего и не поменялось. Сиф жаловался, что Моника постоянно его отталкивает — и поэтому он чувствует себя вроде как отверженным. Моника жаловалась, что вечная неудовлетворенность Сифа заставляет ее чувствовать себя виноватой. Она рассказывает, что стоило ей забраться в постель с надеждой тихо-мирно почитать книжку, как Сиф тут же перекатывался на бок, обнимал ее за талию и начинал целовать.

«Через десять секунд он был уже на старте, — утверждает она. — И передо мной вставал выбор: либо я переступаю через себя и говорю “да”, либо я говорю “нет” и обижаю его».


Проблема: плохая координация

Чтобы избежать таких ситуаций, Моника стала хитро планировать свои вечера. Она укладывалась спать раньше, чем Сиф. Выпивала лишний бокал вина, чтобы вмиг отрубиться на диване. Неожиданно решала испечь шоколадных кексов в десять часов вечера.

«Никогда не забуду, как много лет назад одна подруга призналась мне, что каждый вечер надевает свою самую кошмарную старую ночную рубашку, чтобы отбить у мужа желание заняться сексом, — рассказала нам Моника. — Эта история навсегда засела в моей памяти. Она потрясла меня своей безнадежностью». Вместе с тем Моника прекрасно понимала, что трюк подруги мало чем отличается от ее собственных ежевечерних ухищрений.

Но это не значит, что они вовсе не занимались сексом. Занимались. И время от времени даже очень качественно.

Например, однажды, в годовщину свадьбы, Сиф сказал, что заберет ее после работы, и попросил взять с собой зубную щетку и сменную одежду. К ее изумлению, он привез ее в отель на берегу океана, подарил золотые серьги с жемчугом, а потом пригласил в уютный ресторанчик со свечами на забронированном заранее столике.

— Мне хотелось спросить: «Прекрасный незнакомец, а ты точно Сиф?» — вспоминает Моника. — Это был чудесный, чудесный вечер. Помню, как после ужина, уже в номере, я выглянула в окно — и увидела две полные луны. Я могла поклясться, что их там две. Только потом я поняла, что это луна и ее отражение в стекле. А потом у нас был лучший секс за всю нашу совместную жизнь.

— Почему? — спросили мы. — Что изменилось?

— Не знаю. Думаю, я просто была в настроении.

Но стоило им вернуться домой, как Сиф снова превратился в похотливого 16-летнего подростка.

— В первую ночь после возвращения я подумала: «Теперь мне точно нужна передышка» — но нет, Сиф уже тут как тут. Это было уже слишком, я ему отказала.

И снова Сиф почувствовал себя отверженным, а Моника почувствовала себя виноватой.

Дело здесь, однозначно, в разных либидо. Но экономисты также могут указать на проблемы координации, устранить которые гораздо проще. В теории игр «координационная игра» — это та, в которой два (или более) участника поставлены перед одним и тем же выбором. Исход игры зависит от того, какое решение каждый из них выберет, — при этом в одном случае исход будет выгодным для обоих участников, в другом — только для одного, а в третьем — ни для кого.

Координационные игры разыгрываются чаще, чем вы можете себе представить. Когда бейсбольный мяч летит в сторону двух игроков защиты, один из них должен поймать его. Для этого нужна правильная координация действий игроков. Или когда четыре машины одновременно подъезжают к нерегулируемому перекрестку с четырех разных сторон и их водители должны определиться, кто из них кого пропускает, — это тоже координационная игра. Или когда холостяк приходить в бар в надежде встретить подходящую одинокую девушку среди толпы потягивающих «Космополитен» кандидаток, или когда покупатель редкого венецианского стекла ищет продавцов редкого венецианского стекла, или когда абитуриенты пытаются выяснить, в какой именно вуз поступают самые умные и перспективные. Или когда Сиф пытается распознать сегодняшний настрой Моники.

Проблемы координации возникают тогда, когда люди предполагают, что другой участник поведет себя определенным образом, и принимают решение, основываясь лишь на этом допущении. Если каждый из игроков защиты решит, что мяч будет ловить другой, никто из них его не поймает и команда соперников выйдет вперед. Если все четыре машины поедут одновременно, перекресток станет местом трагедии. А если Сиф не вовремя станет приставать к Монике… он получит от ворот поворот.

Как видите, Сиф в любом случае предпочитал секс его отсутствию. Такой уж у него темперамент. Но если в какой-то из вечеров сексу было не суждено случиться, Сиф предпочел бы знать об этом заранее — чтобы избежать неприятного отказа. Проблема состояла в том, что он не понимал намеков Моники (к сожалению, ему никогда не приходило в голову, что без веской причины никто печь среди ночи кексы не станет), поэтому не мог скоординировать свои действия и сделать верный выбор между тем, чтобы: а) подкатить к Монике и б) улечься в постель с романом Филипа Рота и стаканом минеральной воды. А так как первым делом для него всегда был секс, он неизменно выбирал план А, хотя и не знал наперед, как будет воспринято его предложение. Вот вам плохая координация во всей красе.

В итоге получалось, что секс обходился очень дорого и Сифу, и Монике. Муж тратил массу душевных сил, сначала пытаясь выбрать подходящий момент, а потом чувствуя себя полным неудачником, если момент все-таки оказался неподходящим, а жена трепала себе нервы, стараясь избежать его приставаний или найти способ помягче ему отказать.

Монике и Сифу нужно было как-то понизить свои затраты. И лунные ночи в дорогих отелях в данном случае не выход.


Выход: сигнализирование

Вернувшись домой после той незабываемой ночи, Моника была в недоумении. Интимная близость принесла ей наслаждение — так почему же обычно все по-другому?

Она позвонила сестре:

— У нас был великолепный, страстный секс, но сейчас все вернулось на круги своя. Я опять вечно виноватая.

— А ты можешь точно определить, чем та ночь отличалась от всех других? — спросила сестра.

— Была романтика. Дело даже не в сережках, розах и отеле. Главное, что он все спланировал, все устроил. Было видно, что он и правда старался меня порадовать. И еще, это была первая за незнамо сколько лет ночь, когда я первая начала. И получилось здорово.

— По-моему, тебе надо быть поинициативнее, — сказала сестра. — Думаю, тебе понравилось, потому что ты сама предложила.

Моника согласилась, что это похоже на правду.

Она решила провести эксперимент: попробовать самой предлагать секс тогда, когда ей захочется, и посмотреть, приведет ли это к положительным результатам.

Одним субботним утром она встала раньше Сифа, почистила зубы, спустилась в кухню и заварила себя чашку чая — все как всегда. Потом вернулась в спальню, сбросила ночную рубашку на пол и снова влезла в постель — вот этого она никогда раньше не делала.

Сиф, все еще в полудреме, заметил, что она вернулась. Он также заметил, что она голая.

«Я был озадачен, — говорит он. — Мы никогда не занимались сексом по утрам в субботу».

Он с опаской придвинулся к ней. Она поставила чашку на прикроватную тумбочку. Дальше все было в лучших традициях — с возрастным цензом «не моложе 18».

С тех пор каждый раз, когда Моника заваривает себе чай и укладывается обратно в постель, Сиф понимает намек. Он начинает медленно — субботнее утро и чашечка чая как-то располагают к неторопливости — и Моника успевает поймать волну. Таким образом, они нашли тот условный сигнал, который подает Моника и мгновенно воспринимает Сиф.

Сигнализирование помогло им устранить ту неэффективность действий, которую создавала плохая координация. Точно так же сайт знакомств eHarmony позволяет одиноким людям еще до встречи узнать о предпочтениях, неприязнях и любимой музыке своих потенциальных партнеров. Сайт eBay дает коллекционерам венецианского стекла возможность найти друг друга и заключить надежную сделку. А журналы публикуют рейтинги вузов, по которым абитуриенты могут выбрать наиболее подходящий для себя вариант. Статистика показала, что в США больше всего документов подается в те учебные заведения, которые включены в списки журнала U. S. News & World Report{32}.

Что касается Сифа, то он тоже выработал кое-какие сигналы. Моника так беспрестанно восторгалась тем праздником, который он организовал для нее на годовщину свадьбы, что он вдруг подумал: что, если ей и другие романтические мероприятия понравятся (умничка Сиф!)? Он стал где-то раз в месяц устраивать ей сюрпризы: покупал билеты в театр, готовил какое-нибудь необычное блюдо, разжигал камин вместо того, чтобы включить телевизор, читал ей вслух свои любимые книги.

«Ну да, всякие телячьи нежности», — улыбается он.

Монике было приятно, что он старается ради нее.

«Я же знаю, что на самом деле ему бы только сидеть дома да играть в “Скрэббл”», — говорит она. И в те вечера, когда она слушала стихи Байрона, сидела у камина и пила шампанское, она точно знала, что Сиф хочет получить в ответ, — и старалась его не разочаровать.

Конечно, секс у них все равно бывает не так часто, как того хотел бы Сиф. Но отныне он воспринимает каждое субботнее утро и каждый романтический вечер как возможность доказать Монике, что их интимная жизнь может быть прекрасной. А если он снова и снова будет убеждать ее в том, что результаты превосходят затраты, Моника с большей вероятностью снова придет в спальню с чашкой чая.

Открыт для сотрудничества

Во время нашего тура по городам и весям супружеские пары рассказали нам, какие сигналы они посылают друг другу, когда хотят показать, что они «не прочь». Сигналы варьировались от стандартных «раздеваемся» или «предлагаем почесать спинку» до прямо-таки очень оригинальных:

• Она без трусов и не в футболке с логотипом моего колледжа.

• Он замолкает. Обычно он много говорит.

• Он становится таким милым. Очень-очень милым. И суперлюбезным.

• Он пропускает пару бокалов джина с лимонным соком перед ужином.

• Обычно я натягиваю презерватив. Тогда она точно понимает, что я не намерен с ней просто болтать.

• Один из нас говорит: «Ну что, на боковую?»

• Он спрашивает: «А не пришло ли время?»

• Мы говорим «Давай перепихнемся». Каждый из нас может предложить секс, когда захочет. Это железное правило, которое мы ввели после рождения третьего ребенка. Правда, тогда нам крайне редко доводилось к нему прибегать.

• Ну, у нас все с иронией. Мы говорим: «Не будем трахаться, просто пообнимаемся», — а потом занимаемся сексом.

• «Ну что, давай, а?» — как правило, сразу ясно, о чем речь.

4. МОРАЛЬНЫЙ РИСК, или Брак, который «слишком крут для неудачи»

Принцип, часть первая

Вы заболели. Вы не понимаете, что с вами не так, — у вас просто болит живот. Болит после тяжелого дня в офисе и иногда посреди ночи. А еще после тренировки. И после того как вы поедите на обед мексиканские тако. Или пасту. Или мороженое. Или вообще ничего. Если задуматься, тут вообще нет никакой систематичности — просто болит, и все. И вам бы очень хотелось, чтобы это прекратилось.

Итак, вы идете к своему терапевту. Доктор щупает вас, задает вам вопросы о вашем образе жизни и рационе. «Ну что ж, — говорит она, пожимая плечами, — это может быть стресс, или синдром раздраженного кишечника, или аллергия на еду. А может, у вас непереносимость лактозы!» В итоге она заявляет, что не видит никаких проблем, но, если вас это действительно беспокоит, вы можете обратиться к гастроэнтерологу.

И тут начинается ваша сага длиною в год, в которой участвуют всевозможные врачи, специалисты по акупунктуре, аллергологи и даже — в момент полного отчаяния — гипнотизер. Вы соглашаетесь на муторные и дорогостоящие процедуры: компьютерную томографию, эндоскопию, колоноскопию и прочее. Вы отказываетесь от хлеба, молочных продуктов, яиц и тунца. Вы невольно вздрагиваете, когда тонкие иглы втыкаются в ваши лодыжки, мочки ушей и лоб, чтобы открыть ваши чакры. Вы принимаете выписанные вам лекарства, пробиотики, антациды и противоязвенные препараты. К концу года вам по-прежнему не поставлен диагноз. Однако, как ни странно, вы чувствуете себя лучше. Возможно, это был лишь вопрос времени. Кто знает.

За год всего этого веселья вы заплатили из своего кармана $300. Остальные $60 000 выложила ваша страховая компания. Впрочем, вы об этом не знаете, и вас это совершенно не волнует. Это вообще не ваша проблема. Для того вы и оформляли страховку. Если она у вас есть, почему ее не использовать?

Действительно, вас ничто не останавливает. Особенно если вы не задумываетесь о такой странной штуке, как «моральный риск» — склонности застрахованных людей вести себя не так (зачастую более рискованно), как повел бы себя человек без страховки. Сами подумайте: вы ничтоже сумняшеся отправляли на счета клиник тысячи долларов (из-за боли в животе, которая, по большому счету, не смертельна) только потому, что они не ваши.

В то же время у вашей подруги Дины, специалиста по арт-терапии, работающей частным образом, также появились проблемы с пищеварением — но страховки у нее не нет. Она пошла в ближайшую поликлинику, там ей дали направление на эндоскопию, но она узнала, что обследование обойдется ей в $2500, и решила вместо этого попить чай с лимоном и женьшенем. Здоровье Дины тоже не сразу наладилось, но, как и вы, со временем она почувствовала себя лучше — исключительно благодаря более здоровому питанию и самоконтролю в стрессовых ситуациях. Сколько в итоге заплатила из своего кармана Дина? Всего-то $3,50 в неделю на чайные пакетики.

Мы привели в пример проблемы с желудком, потому что экономисты сталкиваются с моральным риском в первую очередь именно в сфере медицинского страхования. Помните реформу здравоохранения, которую еле-еле протащили через Конгресс в 2010 г.?[33] То, что ее все-таки приняли, — это просто чудо, учитывая, какое яростное сопротивление оказывается в США любой «универсальной» идее в области здравоохранения. А движет большинством оппозиционеров именно моральный риск. С конца 1960-х противники универсального здравоохранения, помимо всего прочего, утверждали, что 46 млн незастрахованных американцев — вообще не проблема, потому что они все равно идут к врачам только тогда, когда в этом есть крайняя необходимость, но зато за счет них снижаются затраты всего остального населения. И 255 млн застрахованных американцев могут транжирить деньги как государственных, так и частных страховых компаний, бегая по врачам с любой занозой, которую они — скажите, какие мямли! — никак не могут вытащить сами.

ПРОСТЫМИ СЛОВАМИ… Моральный риск

Дали палец — откуси руку. Потратишь все — получишь субсидию. Попадешь в тюрьму — выйдешь из тюрьмы бесплатно[34].

Задолго до того, как стать кошмаром страховщиков в области здравоохранения, моральный риск терзал противопожарных страховщиков, которые и сформулировали это понятие еще в XIX в. Уже тогда страховые компании разделили возможные факторы возникновения пожара на две группы: природно-естественные риски, такие как удар молнии или короткое замыкание, и моральные риски, которые создает сам человек. Последние могут быть умышленными (поджог) или случайными (свечу на ковер уронил) либо возникать вследствие «преднамеренной халатности» (бросил горящую сигарету в ящик с газетами — ой!){33}.

Итак, им стало ясно, что моральных рисков можно избежать, а вот попадет ли в дом молния — на то воля божья.

Какими бы добропорядочными и сознательными гражданами мы ни были, тот факт, что нам не придется самим расплачиваться за свои действия — что у нас везде подстелена соломка, а страховой полис на миллион долларов аж руки жжет, так и просится в дело, — заставляет нас вести себя более беспечно.

Представьте: если, не имея противопожарной страховки, я оставлю в пепельнице непотушенную сигарету и мой дом сгорит, я потеряю все. А если у меня есть страховка, я тут же получу чек на кругленькую сумму и смогу заново отстроить себе дом. Так как вы думаете, в каком случае я с большей вероятностью могу не потушить сигарету?

То же самое и с семейной жизнью. Пока я не замужем, я буду сгонять с себя по семь потов каждый день, лишь бы быть стройной красоткой и заполучить такого же привлекательного мужа. Но, как только у меня появится законный супруг, у меня резко пропадет стимул ходить в спортзал и я, вероятно, отращу себе большущую задницу. А что муж мне за это сделает? Разведется со мной?

Но постойте, что-то мы забежали вперед.

Примерно через сто лет после того, как страховщики изобрели термин «моральный риск», благотворительный Фонд Форда поручил лауреату Нобелевской премии экономисту Кеннету Эрроу найти способ улучшения американской системы здравоохранения. В то время медицинская страховка стоила дешевле, но и покрывала далеко не все те расходы, что сейчас.

Эрроу увидел проблему в моральном риске. Страховые компании, заявил он, пытаются защититься от клиентов, которые непременно захотят воспользоваться страховкой с более широким покрытием и начнут обращаться за услугами, без которых вполне могли бы прожить. Конечно, доклад Эрроу не перевернул в одночасье всю экономику страны, но именно благодаря ему понятие морального риска снова вошло в обиход — тут же поднялась волна новых исследований, посвященных его причинам, его влиянию на поведение людей и возможным мерам, которые помогут его избежать.

Одно из важнейших отличий позиции Эрроу от позиции страховщиков XIX века заключалось в том, что Эрроу не пытался свести проблему морального риска к вопросам морали — он не стремился определить, «плохо» или «хорошо» ведут себя обладатели страховки. Для него все дело было в мотивации. Если люди имеют право получать любые медицинские услуги и при этом не существует никаких лимитов и взысканий за их превышение, кто же не станет ими пользоваться? У обладателей страховки не было никакой необходимости себя в чем-то ограничивать.

В последующие годы экономисты вспоминали о моральном риске к месту и не к месту — нередко он становился аргументом против программ, направленных на помощь обездоленным. Вот некоторые наиболее известные «ловушки» морального риска:

• Пособие по безработице.

«А зачем мне вообще искать работу, если казенных денег мне хватает и на бутылочку шампанского каждый вечер, и на мой новенький Cadillac Eldorado?»

• Благотворительная помощь.

См. выше: шампанское и Cadillac.

• Страхование на случай временной нетрудоспособности.

«Да, я уже могу вставать с постели — ну и что? Я не собираюсь пока выходить на работу. Мне еще положено шесть оплачиваемых недель на реабилитацию!»

• Гарантии.

«Черт, опрокинул стакан воды на клавиатуру! Ну и ладно, сейчас позвоню в Apple и попрошу прислать мне новый ноутбук».

• Дотации из госбюджета.

Руководство Citibank: «Ну что, выдадим этому клиенту без кредитной истории 5 млн на покупку нового дома, или нет? А знаете, давайте все-таки рискнем — ну, в крайнем случае, если он окажется неплатежеспособным, Дядя Сэм не даст нам потонуть».

Принцип, часть вторая

Так как же проявляется моральный риск в другом виде страхования — том самом, которое вы оформляете, ставя свою подпись в загсе? Том самом, согласно которому о вас позаботятся в горе и в радости, в болезни и здравии, а также если вы просадите все свои деньги или выиграете миллионы в лотерею? Том самом, по которому вам полагается свидетельство, освобождающее вас от необходимости шляться в одиночестве по барам и тысячу раз фотографировать свое декольте, чтобы выбрать для своего профиля на сайте знакомств снимок получше, — свидетельство, заверяющее всех и вся, что вы заарканили своего «единственного» (или свою «единственную») и теперь он (она) уже никуда от вас не денется, аминь?

О, какое облегчение — и какой простор для моральных рисков — дает нам эта «страховка»!

Во время общения с супружескими парами мы не раз замечали, насколько все они полагаются на свою «страховочную сетку»:

• «Да он не уйдет от меня, как бы я на него ни орала».

• «Пока мы встречались, она при мне старалась не пукать».

• «Не знаю, почему он столько лет терпит все мои выходки».

• «Кажется, он забыл, что раньше умел готовить блюда и посложнее разогретых в микроволновке бургеров».

• «Я бы, конечно, мог собрать свои грязные носки и отнести в стирку, но я этого никогда не делаю, потому что она делает это за меня. Это плохо? Ну да, плохо, наверное».

• «Я считаю, что развод — это вообще не вариант», — сказал нам один супруг, а потом сравнил себя с испанским конкистадором Эрнаном Кортесом, который после высадки на территории Мексики приказал своим людям сжечь корабли и биться с ацтеками до победного конца — или умереть в бою.

Подобные высказывания лишний раз подтверждают, что «любовь слепа», — впрочем, этот постулат можно подкрепить и более конкретными данными. Согласно исследованиям General Social Survey, 90 % влюбленных американцев утверждают, что лучше бы страдали сами, чем видели бы страдания любимого; 79 % заявляют: «Ради любимого человека я пойду на все»; 72 % говорят, что для них счастье любимого человека важнее собственного{34}.

Эта жертвенность — при всей ее потрясающей красоте — может стать источником морального риска. Вы обещаете супругу пойти ради него НА ВСЕ — и автоматически даете ему право обращаться с вами так, как ему заблагорассудится.

Давайте посмотрим на моральный риск с более приземленной, бытовой точки зрения: расслабившиеся супруги становятся ленивыми, скучными, небрежными, отбрасывают всякую романтику куда подальше, не следят за своей фигурой, не задумываются о чувствах своей «половинки», начинают воспринимать ее как нечто само собой разумеющееся… Да, в какой-то степени все это свидетельствует о естественном прогрессе в любых «долгоиграющих» отношениях. Ни с кем другим на земле мы не чувствуем себя так спокойно и уверенно, как с супругом (супругой), — ведь для нас нет никого ближе и роднее и мы испытываем небывалое облегчение от того, что уж с этим-то человеком нам точно можно побыть самими собой. Любовь все стерпит, не так ли?

И вот тут моральный риск берет свое. Если нам не грозят неприятные последствия или наказание, ничто не вынуждает нас вести себя ответственнее — а значит, мы становимся слишком беспечными.

К счастью, есть надежные способы избежать неоправданных рисков. В этой главе мы рассмотрим три из них.

Первый — превратиться в супругов-инвесторов. Очень часто моральный риск возникает тогда, когда человек не имеет личной заинтересованности в хорошем результате и соответственно не вкладывает душу в то, что делает. «Это ведь не моя компания», — подумает про себя какой-нибудь управленец и станет без всяких угрызений совести дремать на совещаниях. Во избежание такой халатности руководство зачастую предоставляет своему персоналу право купить акции своей корпорации по льготной цене — тогда сотрудники становятся еще и акционерами и у них появляется стимул работать усерднее. Из тех же соображений рестораторы развешивают по стенам фотографии «работников месяца», владельцы жилплощади предлагают съемщикам аренду с правом выкупа, а писатели получают авторские отчисления от продаж своих книг. Чтобы все почувствовали, что они «в связке», так сказать.

Второй способ — регламентировать свои действия. Возможно, для этого придется ввести какие-то ограничения и запреты. Так, чтобы не дать банкам чересчур рисковать деньгами своих клиентов, государство вводит особые правила, ограничивающие возможности банка, на случай массового изъятия вкладов.

И, наконец, третий способ — найти правильную мотивацию. Как выяснил Кеннет Эрроу, при отсутствии неприятных последствий у нас появляется мотивация вести себя безответственно. Если моя страховка покрывает расходы на покупку препаратов для снижения уровня холестерина в крови, у меня, как мне кажется, отпадает жизненная необходимость правильно питаться. Страховщики пытаются устранить эти ложные стимулы (которые приводят совершенно не к тем результатам, что были запланированы), вводя дополнительные платы или безусловные франшизы[35]. Они надеются, что это заставит вас подумать дважды, прежде чем бежать к врачу и жаловаться на «неизвестно откуда взявшийся» отек под глазами.

«Долевое участие в браке? Супружеские франшизы? Правила пользования гостиной? Какой бред!» — скажете вы. Уверяем вас, познакомившись со следующими тремя парами, вы измените свое мнение.

Пример № 1

Стороны: Беатрис и Трой

Глядя на Беатрис, Трой — даже после 23 лет совместной жизни — видел в ней красивую женщину, любящую мать и надежного друга — крепкую опору в трудные минуты. Он видел человека, который поддерживал его музыкальные устремления и веру в то, что его творческая карьера обязательно сложится — стоит только посильнее постараться.

Беа смотрела на Троя так же восторженно. Он был сексуален, надежен (но никогда не зануден), полон сюрпризов, к тому же он писал прекрасные песни, тексты которых трогали ее до слез.

Они познакомились на концерте группы Grateful Dead в Неваде. Хотя в то время они оба были типичными «неформалами»: наведывались в хэдшопы[36], «очищали свой дух» на индейской церемонии инипи и вели задушевные беседы с шаманами, — Беа всегда оставалась более здравомыслящей, чем Трой. Ее растила мать-одиночка, которая сделала все возможное, чтобы дать своим детям уютный дом, хорошее образование и правильные жизненные установки. И Беа никогда не теряла голову.

«Где-то во мне жила эта “хорошая девочка”, которая не позволяла мне переусердствовать с травкой или забыть о презервативах и заставляла убедиться, что в компании есть хоть один трезвый человек с машиной», — вспоминает она.

Трой же был младшеньким из пяти детей, и вся его большая семья — а особенно слепо обожающая его мама — нянчилась и возилась с ним с того самого момента, как он появился на свет. Он привык, чтобы о нем всегда кто-то заботился — сначала мама и старшие сестры, потом подружки, которых у него было немало и в школе, и в колледже, а потом наконец Беа. «Я оказалась классической женщиной-матерью», — говорит Беатрис. Но им было хорошо вместе, и поначалу она даже не замечала, что фактически превратилась в «исполнительного директора» их брака.

Правда, в то время у нее было не так уж много обязанностей. Они не засиживались на одном месте, а кочевали из города в город (умудрились пожить и в Боулдере, и в Рино, и Таосе), перебиваясь случайным заработком. Несколько месяцев они даже ездили по стране вслед за Grateful Dead — тогда от Беатрис потребовалось чуть больше, чем время от времени вытирать заднее сиденье машины, залитое водой из кальяна. Но Трой был таким очаровашкой, обходился с ней так нежно и ласково, что трудности их бродячей жизни ее совсем не напрягали. Ей казалось, что они с Троем идеальная пара.


Но с возрастом даже таким «вольным птицам», как Трой и Беа, пришлось вить гнездо. Они осели на Среднем Западе, у них родился ребенок, а потом еще один. Парочка купила маленький домик и мало-помалу накопила тот «багаж», который таскает за собой любая семья мира: ипотека, счета за электричество, воду, газ, телевидение и услуги ветеринара, задолженности по кредитным картам, неоплаченные налоги, детские праздники, конструктор Lego, фигурки героев «Звездных войн», засоры в трубах, взносы по страховке, скидочные карты торговых сетей… Жизнь стала намного сложнее, намного дороже, намного… реальнее.

Беа теперь работала менеджером при частной клинике, а Трой продолжал делать то же, что и раньше, — гнаться за своей не шибко корыстной мечтой о статусе рок-звезды. У него была своя группа, с которой он иногда выступал, — а когда денег оставалось совсем впритык, он подрабатывал на стройках.

Когда дети заболевали, Беа вела их к врачу. Когда тек кран, Беа вызывала слесаря-водопроводчика. Она покупала еду, чистила клетку морской свинки и болела за своих сыновей на школьных матчах по футболу, в то время как Трой слонялся из угла в угол и смотрел на облака. Он понимал, что ему по жизни крупно повезло. Фраза «Если бы не Беа, я давно бы сдох в какой-нибудь канаве» была его любимой присказкой.

Беа старалась относиться к нему с пониманием.

«Его так воспитали, — говорит она. — Я винила во всем не его самого, а его семью».

Но иногда ей казалось, что Трой только прикидывается дурачком, — и вот это действительно выводило ее из себя. Она рассказала нам, как однажды пришла поздно вечером домой и застала Троя валяющимся на диване перед телевизором. Она попросила его вынести перед сном мусор.

Молчание было ей ответом.

«Трой, ты слышал, что я только что сказала?» — спросила она.

Муж посмотрел на нее и улыбнулся: «Что? Прости, милая, я не слушал».

В эту секунду у Беатрис в голове будто что-то щелкнуло. «Вот в такие моменты мне казалось, что все мое замужество — одна большая ошибка, и я спрашивала себя: что же я наделала со своей жизнью?» — рассказала нам она.

Беа чувствовала все большую горечь. Она знала, что Трой любит и ценит ее, но этого было уже недостаточно. Она устала. У нее было двое детей. Жизнь сильно изменилась с тех пор, как они жили вдвоем в своем фургончике и самой большой проблемой для них было так припарковаться на ночь, чтобы копы не согнали. Теперь она пахала в клинике с девяти до пяти, и работа и вечные материальные трудности выжимали из нее, может, не все сто, но уж точно 99 % жизненных сил.

Но все было бы еще ничего, если бы дома ее не ждали вторая работа и безответственный сотрудник. Ее внезапно осенило, что Трой живет в их доме абсолютно бесплатно и не приносит никакой пользы — разве что подогревает в тостере замороженное печенье Pop-Tarts детям на ужин.

«По большому счету, мне в помощь нужна была еще одна я», — говорит Беа.

Она срывалась на Троя, жаловалась своим друзьям и сетовала на судьбу, которая неизвестно за какие грехи послала ей в мужья такого болвана. Как-то раз она попросила его завести ежедневник и повсюду носить его с собой — может, хотя бы тогда он будет помнить, в какое время и где он должен быть и что именно он обещал купить детям по дороге домой.

«Да меня всю жизнь разные люди пытались заставить такие вот записи делать, но ни разу ничего путного не вышло, — ответил ей Трой. — Так что больше я пробовать не стану, а то в итоге ты и из-за этого будешь на меня сердиться».

Конечно, Беатрис хотела услышать совсем другой ответ.

Она не могла понять, как все те качества, которые раньше ей так нравились в Трое — его легкое, беспечное отношение к жизни по принципу «будь что будет», его непредсказуемость, — превратились в его непереносимые недостатки. Ей казалось, что у нее не двое, а трое детей — и одному из них при этом 42 года. И у него волосатая спина. И вонючие ноги.

«Я знала, что семейная жизнь — это трудно, — сказала нам Беа. — Но почему никто не сказал мне, что это настолько трудно!»


Проблема: все на одного

Беатрис думала, что быть хорошей женой значит делать все. Она поддерживала Троя, относилась к нему терпеливо, мягко и по-доброму. И вытягивала его из любого кризиса. По сути, он стал квартирантом в своем собственном доме. А, по мнению экономистов, мало кто так склонен к моральному риску, как арендаторы. Как правило, они относятся к своему временному жилью гораздо небрежнее, чем владельцы, — ведь оно им не принадлежит, и, значит, у них нет стимула его беречь.

Вот вам доказательство — доказательство из другого полушария, где вода, может, и закручивается в стоке по часовой стрелке[37], но арендаторы все равно ведут себя как арендаторы, а владельцы все равно остаются владельцами. Аргентинским экономистам Себастьяну Галиани и Эрнесто Шаргродски выпала редкая возможность выяснить на практике, может ли право собственности заставить людей: 1) почувствовать большую заинтересованность в своей недвижимости и 2) как результат, начать вести себя ответственнее по отношению к ней{35}. В центре их внимания оказалась заброшенная территория на окраине Буэнос-Айреса, заселенная скваттерами. У участков земли, которые незаконно заняли эти люди, имелись свои владельцы, но те там не жили и даже не появлялись. В начале 1980-х государство начало выкупать у них эту землю и безвозмездно передавать ее скваттерам. В мановение ока поселенцы получили свои участки в законное владение.

Но, так как не все прежние собственники согласились с решением властей и по поводу нескольких участков начались судебные тяжбы, некоторые скваттеры еще оставались без формальных прав. Таким образом везунчики Галиани и Шаргродски заполучили то, о чем мечтает любой экономист, — идеальный подопытный материал: две живущие бок о бок группы людей, изначально поставленные в одни и те же условия, а потом, под влиянием внешних обстоятельств, оказавшиеся в совершенно разных статусах.

Галиани и Шаргродски выяснили, что право собственности влечет за собой очень глубокие изменения в поведении человека. Начнем с того, что отныне полноправные владельцы начали охотнее вкладывать деньги в ремонт и перестройку своих домов: число зданий с качественно уложенными стенами возросло на 40 %, а с надежными крышами — на 47 %. А кроме того, новоиспеченные собственники стали больше заботиться о том, чтобы их дети получили нормальное образование. Теперь те реже пропускали школу и чаще оставались на дополнительные занятия.

Трой, конечно, не нищий аргентинский скваттер, но глядя на то, как хорошо он прижился на диване, Беа почему-то вспоминала о незаконных поселенцах. В общем, было ясно, что Трой ничего не вкладывает в их семейную жизнь. Крыши он не строил (и даже не попытался заделать старую, когда она начала протекать), образование детей его не волновало (Какие «домашние задания»? Он и слов-то таких страшных не знает!), хоть в чем-либо помогать жене он тоже не торопился. Беатрис все чаще чувствовала себя ворчливым домовладельцем, а не партнером Троя по бизнесу.

Мечты экономиста

О чем еще мечтают экономисты, отвлекаясь от разработки денежно-кредитной политики государства?

• О нежном изгибе кривой Лаффера.

• Об одновременном свидании с Сузи Орман и Марией Бартиромо[38].

• О пожизненной подписке на журнал American Statistician.

• О еще одной Великой депрессии — любопытно же посмотреть, как это было.

• О нейтральности денег.

• О пропуске в кулуары Давоса.

• О кукле «китайский болванчик» с лицом Адама Смита.

Впрочем, нельзя воспринимать эту ситуацию так однобоко. Надо признать, что со своей стороны Беа почти никогда не давала Трою шанса проявить себя. В силу характера она всегда заботилась о других людях, и Трою было трудно проявить хоть какую-то инициативу. А из-за своего неконфликтного подхода к конфликтным ситуациям Беа не могла заставить Троя что-либо делать. Иногда она давала ему какие-то простенькие поручения, но уж слишком примитивные и очевидные — как если бы менеджер в McDonald’s все время напоминал кассиру, что надо правильно выдавать сдачу.

Благие намерения Беатрис вкупе с избалованностью Троя стали прекрасным «удобрением» для морального риска, который тут же расцвел буйным цветом. Став женой Троя, Беа словно дала ему гарантию того, что будет всегда заботиться о нем, — и он быстро сел ей на шею. Действительно, зачем ему напрягаться, если у него есть Беа, которая решит все его проблемы?


Выход: инвестируют все

Возможно, без Беатрис Трой бы действительно «сдох в какой-нибудь канаве». Но на деле он никогда не пытался проверить эту теорию. И она, естественно, тоже.

А потом она все-таки решила попробовать.

Одним солнечным весенним утром она усадила все семейство завтракать и объявила, что Трой получает повышение: теперь он будет в их браке вторым исполнительным директором. Нет, это не подлежит обсуждению. И да, это значит, что отныне все будет по-другому. Во-первых, он будет сам решать свои проблемы: рассчитывать только на свои деньги, самостоятельно искать затерявшийся где-то в недрах спальни тапок, покупать себе шампунь от перхоти и разгребать горы грампластинок, плесневеющих в подвале. А во-вторых, теперь он будет проводить время с женой и детьми только тогда, когда сам выступит с такой инициативой, — Беа больше не станет настаивать на семейных ужинах, умолять его прийти на футбольный матч и вообще хоть немного пообщаться с сыновьями.

Она перестала стирать и гладить его одежду. Она открыла для себя личный счет, перевела туда все свои деньги и перекрыла мужу доступ к ним (да, все эти годы она давала ему на карманные расходы). Делая покупки, она уже не пыталась учитывать вкусы и предпочтения мужа — если ей самой хотелось ненавистных ему баклажанов, она, черт подери, имела право взять их! Вечером, после ужина, она мыла свою тарелку, помогала детям подготовиться к школе и укладывала их в постель. Иногда те забывали пожелать спокойной ночи папе, который все это время либо валялся на диване, либо сидел на крылечке и смотрел на звезды.

Заставляя Троя самостоятельно о себе заботиться, она также начала потихоньку складывать с себя некоторые другие полномочия. Так, она продолжала бегать на матчи, стирать футбольную форму и помогать сыновьям с уроками, но на некоторые выходные — когда надо было отвести детей на чей-то день рождения или в гости к другу, на заднем дворе которого они «отрабатывают голевой удар», — она назначала Троя своим заместителем.

Очень скоро Трой не только остался без чистых трусов и футболок, но и почувствовал себя настоящим отцом семейства: каждое воскресное утро дети расталкивали его с требованиями испечь вафли, посмотреть с ними телевизор, отвести их на тренировку или помочь найти в саду слизняков для анатомирования. Беа с утра пораньше уходила из дома — то на маникюр (который она уже сто лет не делала), то на чашечку кофе к подруге, то в спортзал на беговую дорожку, — лишая Троя возможности сбагрить мальчишек ей.

И Трою не оставалось ничего, кроме как сходить с ума от безудержной энергии своих детей и поражаться тому, сколько им всего надо. Конечно, он всегда любил их — но вот раньше совсем не знал.

«Да я ради этих пацанов и под пулю бы подставился, — говорит Трой (мы оценили его героический пафос). — Но, господи, какие же они неуемные, точно у них шило в попе!»

Беа смотрела на происходящее с оптимизмом, хотя и не без опаски. Она понимала, что приняла экстремальные меры, и не знала наперед, выплывет Трой или потонет.

«Честно говоря, я ужасно боялась, что он просто на меня обидится — вот это была бы полная лажа, — говорит Беа. — Я не хотела порывать с ним, но мне пришлось быть жесткой, у меня не было другого выбора».

Среди ее друзей были такие, кто годами жил в несчастливом браке и страдал от этого, и такие, кто хлопал дверью, даже не попытавшись склеить то, что разбилось. Она не хотела следовать примеру ни первых, ни вторых, поэтому выбрала план В — и немедленно приступила к его исполнению.

К счастью для нее Трой оказался не таким придурком, каким прикидывался последние лет десять. Он начал понимать, что в этом мире ничто не делается по мановению волшебной палочки. Если он не постирает свою одежду, она так и останется грязной. Если он не будет общаться с детьми, те надуются, а если будет — станут радостно вокруг него скакать.

Однажды их младший сын, семилетний Мэтти, пришел из школы с открыткой, которую он смастерил на уроке рисования для своего «странного», но «клевого» папы. Троя очень умилили эти определения — он впервые задумался о том, что Мэтти прекрасно понимает все заскоки своего «странного» папаши, но все равно любит его.

Теперь Трой пожинал то, что сам сеял, — и для него это был очень необычный и очень поучительный опыт.

«Когда мне пришлось самому выстраивать отношения со своими детьми, я впервые по-настоящему оценил все то, что Беа делала для меня все эти годы, — говорит Трой. — Я всегда считал, что из всех моих друзей и знакомых я самый лучший муж. В отличие от них, я никогда не жаловался на свою жену. На самом деле мне реально было не на что жаловаться. Если у кого и могли быть обоснованные претензии — так это у Беатрис. Но я о них даже не подозревал».

Конечно, Трой не превратился в совершенного другого человека. Он не надел в один прекрасный день костюм и галстук и не пошел устраиваться работать на завод. Он вообще так никуда и не устроился. Но он начал вкладываться в их брак и потихоньку действительно стал вторым исполнительным директором их небезнадежного предприятия — причем отныне он демонстрировал такое рвение, с каким никогда не относился ни к одному делу. Не считая, конечно, вырезания из куска мыла черепашки в подарок жене — он посвятил этому занятию целую неделю летом 1987-го.

Однажды Трой даже организовал для всей семьи кемпинг на берегу озера Мичиган. Он забронировал место за три месяца, купил две палатки (на деньги Беатрис, но это уже не так важно), составил меню из блюд, которые можно приготовить на костре, и распланировал дневные походы с учетом возможностей детей. «Тут я аж в бога поверила», — говорит Беа. Для нее все это было самым настоящим чудом. Ах да, и, насколько нам известно, Трой так и не оказался в канаве.

Пример № 2

Стороны: Лана и Джо

Лана и Джо познакомились 14 лет назад на свидании вслепую, устроенном их родителями. Лана зареклась ходить на организованные мамой свидания после встречи с первым же парнем, которого та ей подослала, — независимым «предпринимателем» (говорили, что он владелец хедж-фонда, но точно Лана не знала), который по выходным изображал Ринго Старра в кавер-группе, исполнявшей хиты Beatles. Но с тех пор ей довелось побывать на стольких неудачных свиданиях, что в какой-то момент она все же дала слабину и согласилась на чашечку кофе — только чашечку кофе! — с Джо, сыном Джуди, подруги маминой подруги Шерил. С тем самым парнем, которого последний раз видела в возрасте пяти лет на общих занятиях по музыке.

Оказалось, что с тех пор Джо успел стать вполне взрослым человеком. Он вел себя уверенно, остроумно шутил и задавал Лане много вопросов, под конец свидания не накинулся на нее со слюнявыми поцелуями — и вообще по всем признакам обладал прекрасным качеством, столь редким среди одиноких мужчин тридцати с лишним лет: он был нормальным.

«Я не сомневалась, что такого быть не может, и думала: в чем же подвох?» — вспоминает Лана.

Джо тоже был несказанно рад увидеть, что его «подруга детства» — нормальная. Не в том смысле, что Лана оказалась скучной и невыразительной, а в том, что она была адекватной, со светлой головой и независимым характером. Будучи людьми с изощренным чувством юмора и толстой кожей, они с самых первых встреч начали смело дразнить друг друга и смеяться над собственными заскоками. Оба строили глобальные планы, оба отличались требовательностью к себе и окружающему миру, но при этом каждый понимал, что жизнь проходит здесь и сейчас и откладывать ее нельзя. Общее мировоззрение объединило их и позволило продержаться вместе первые несколько лет.

Ну, не только оно — добавилась неожиданная беременность. Хотя, если говорить откровенно, не такая уж и неожиданная: одной пьяной ночью они оба поленились искать презерватив, а потом лежали в темноте и шепотом рассуждали о том, как в случае чего переедут в Коста-Рику, откроют магазин для серферов и будут растить дитя своей любви в бунгало на пляже.

Но в итоге они ограничились лишь тем, что официально стали «ячейкой общества».

И вот с тех пор эта своенравная парочка бесконечно сталкивалась лбами. Они превратились в одну из тех семей, в которых супруги словно «подзаряжаются» от скандалов: только-только они грызлись так, что дом ходуном ходил, а через секунду уже занимаются столь же страстным примирительным сексом. Лана подзуживала Джо, сравнивая мужа с его маниакально-депрессивной мамашей. Джо провоцировал Лану тем, что не отвечал на ее телефонные звонки, когда она казалась ему слишком навязчивой. Каждый при этом винил в ссоре другого.

«Джо — человек настроения, — сказала нам Лана. — Сейчас он может быть деловым папашкой, а через минуту уже лежит на кровати в позе зародыша и разговаривает сам с собой. С ним с ума сойдешь. Он у нас вообще буйный, я гораздо спокойнее и уравновешеннее».

«Лана как оголенный провод, — поведал Джо (как вы, наверное, догадались, мы разговаривали с ними по отдельности). — Если я задерживаюсь где-то на пять минут, она начинает бесперебойно мне названивать. У нее в голове отсутствует механизм торможения. Она всегда сначала скажет, а только потом подумает — и то, не факт. Я, конечно, люблю ее, но она чокнутая».

Джо и Лана были одной из тех пар, встретив которую у кого-то в гостях, вы подумаете: «Они разведутся до конца года», — но под конец вечера захотите подойти и спросить, в чем секрет их крепкого союза.

В чем бы он ни был, он работал долгие годы… до тех пор, пока их дочь Белла не достигла подросткового возраста. Отчасти проблема заключалась в том, что теперь они уделяли меньше внимания друг другу и больше — дилеммам «трудного возраста»: отобьется ли Белла от своей компании, если поедет на лето в музыкальный лагерь и будет там маршировать с тромбоном, не рано ли ей заводить свою страничку на Facebook и пора ли ей тоже начать «встречаться» с каким-нибудь мальчиком, если все ее подружки уже обзавелись ухажерами.

Джо и Лана не одни такие. Исследования показали, что удовлетворенность супругов своим браком резко спадает после рождения первого ребенка{36}. Пары получают в девять раз больше поводов для ссор и гораздо сильнее рискуют впасть в депрессию. Новые обязанности накрывают их с головой, а общение и секс летят под откос. У супругов, переживших эти первые несколько лет непрерывных забот о ребенке — а может, и прошедших все это по второму кругу со следующим малышом, — потом словно вырастают крылья. Но, как правило, ненадолго: у детей наступает переходный возраст, и дома снова начинаются бои без правил. «Это одна из величайших ироний нашей жизни: не успевают родители оправиться от физической усталости, вызванной заботой о маленьком ребенке, как на них наваливается эмоциональная усталость — от сосуществования с вечно раздраженным тинейджером», — пишет психиатр Джон Джейкобс и добавляет, что «если по мере увеличения родительских обязанностей супруги не смогут выработать разумный метод ухода за детьми, позволяющий параллельного удовлетворять желания друг друга, им грозят серьезные размолвки»{37}.

У нас нет ученых степеней, но мы абсолютно уверены в том, что ситуация, в которую попали Джо и Лана, целиком и полностью вызвана той самой неспособностью «выработать разумный метод» и уделить достаточно внимания своему браку. Лана рассказала нам об «апатии», которую она испытывала каждый раз, когда Джо ждал от нее ласки и поддержки после трудного рабочего дня. Джо заявил, что у его мозга не такая большая «пропускная способность», чтобы он мог всерьез относиться к новому пунктику Ланы — тревоге о том, что следующая глобальная эпидемия может затронуть и их городок. Они исчерпали все силы, отведенные друг на друга и на Беллу. Теперь они меньше скандалили (что в их случае было плохим признаком), проявляли меньше взаимной заботы и меньше старались соответствовать ожиданиям друг друга.

Лана, неряшливость которой всегда раздражала Джо, теперь даже не пыталась быть опрятнее. Джо, чья манера засиживаться на работе и при этом не звонить домой доводила Лану до исступления, теперь вообще никогда ей не звонил. Лана утверждала, что у нее нет времени следить за своей фигурой, Джо заявлял, что слишком устает для общения с супругой. И еще он теперь беззастенчиво рыгал, а она почти перестала готовить.


Проблема: «Нам нечего терять»

Представьте себе линию на песке. По одну сторону от нее расположилась зона морального риска. Там вы становитесь расхлябанным и уверенным в том, что ваша вторая половина будет вечно собирать по дому ваши носки и вытаскивать вас из всяких передряг, а главное, что он(а) никогда и ни за что вас не бросит. Там вам лень проявлять к спутнику жизни нежные чувства, вы плюете с высокой колокольни на всякую там романтику, заплываете жиром и вскоре достигаете состояния комфортного равнодушия к своему партнеру.

По другую сторону этой линии — зона паранойи. То есть полной противоположности моральному риску. Здесь вы всегда «на стреме»: старательно убираете за собой, беспрекословно подчиняетесь правилам, установленным вашей половинкой, смотрите на нее с подобострастием, пытаетесь предугадать ее реакцию, никогда не провоцируете. Тут вы гасите любой конфликт прежде, чем он успевает разгореться, и боитесь затронуть хоть мало-мальски спорный вопрос, потому что вам кажется, что ваш обожаемый супруг (супруга) сию же секунду развернется и навсегда уйдет из вашей жизни.

В реальной жизни, как вы видите на рисунке 7, между этими двумя крайностями раскрывается целый спектр возможных сценариев. На самом деле вы вряд ли захотели бы состоять в браке, полностью лишенном морального риска, — всем нам порой нужна уверенность в том, что муж (жена) простит нам некоторые ошибки и недостатки. Так что для поддержания нормальных отношений моральный риск даже необходим — но в умеренных количествах.

Его излишек так же плох, как его полное отсутствие. Поэтому, лишь только вы почувствуете, что слишком сильно отклонились в сторону морального риска, постарайтесь как можно быстрее вернуться к «золотой середине». Помните, что вам не нужна страховочная сеть, вам нужен безопасный порт.

Как же доплыть до него? Для этого вам придется переписать условия своего сотрудничества и установить «финансовую» ответственность за халатность. Мало кто об этом догадывается, но вообще-то сознание того, что вам есть что терять, очень способствует активной трудовой деятельности.



Рис. 7. Ищем золотую середину

Вот вам пример: если бы Мэнни Рамиресу приходилось перезаключать контракт с командой каждый год, он мог бы стать лучшим бейсболистом за всю историю этого вида спорта. Но, поскольку в реальности каждый новый его контракт действовал по нескольку лет, у Мэнни отпадала необходимость гнаться за победами и бояться поражений — и он позволял себе расслабиться. В 2008 г., когда заканчивался его восьмилетний контракт с «Ред Сокс», Мэнни (которого в то время прозвали «Мэнни последнего года») показывал лучшие результаты за всю свою карьеру. А уже в 2009 г., после заключения с командой «Доджерз» двухлетнего контракта на сумму в $45 млн все показатели Мэнни сползли вниз. Так предсказуемо. Видите, даже целая армия ноликов в зарплате не способна одолеть моральный риск{38}.

Вы можете уличить в моральном риске любого, кто уверен, что ему нечего терять (скорее всего, ему так только кажется), а потому отлынивает от работы, думает только о себе любимом, воспринимает труд окружающих как нечто само собой разумеющееся и ведет себя слишком самоуверенно. Именно из-за морального риска 56 % людей, которые приняли участие в нашем Всестороннем, Новаторском и Очень Затратном Опросе супружеских пар, по их собственному признанию, набрали после свадьбы вес. Из-за него же примерно 46 % утратили в отношениях с партнером былую теплоту (единодушно объясняя это тем, что они теперь «слишком заняты»), а еще 20 % и вовсе забыли о том, что к супругу надо хоть изредка проявлять любовь и нежность.

Все они сходятся во мнении, что их вторая половинка «перебьется» и так — в конце концов, они теперь муж и жена, им положено терпеть друг друга и не возникать. Но на самом деле эти люди попали в омут морального риска, который теперь затягивает их все глубже и глубже. В этом же болоте оказались после 14 лет совместной жизни наши герои, Джо и Лана.


Выход: новая нормативная база

Джо и Лане пора было «перезаключить контракт». Правила, нормативы и условия контрактов заставляют нас страшиться за свое будущее — и таким образом укрощают монстра по имени Моральный Риск.

Джо и Лана могли бы скрепить новые договоренности повтором брачных клятв — только на этот раз очень конкретных, например: «Клянусь больше никогда не пукать в кровати» или «Клянусь всегда убирать свои ботинки с порога».

Они могли бы, теоретически, оговорить санкции за нарушение контракта, такие как шестидневное презрительное молчание, справедливое возмездие или, наконец, развод — но, скорее всего, на деле любое нарушение повлекло бы за собой медленную и мучительную атрофию их брака — то, что экономист Тед Бергстром называет «злые приговорки и горелые корки»{39}.

Возможно, вы считаете, что какое-либо «регулирование» противно самой природе любви. Люди ведь не корпорации, скажете вы, мы сложные существа, и каждый из нас наделен своей индивидуальной душой, которая может по-разному реагировать на те или иные ситуации.

Ну, хорошо, предположим — но не забывайте, что брак с незапамятных времен подчиняется целому ряду законов и правил. И речь даже не о государственной регистрации и оплате пошлины. Семейная жизнь вся подчинена нормативам: ведь нельзя же друг другу врать, улетать на Багамы, не предупредив партнера, или покупать дом без обоюдного согласия. Так почему же нельзя добавить к этим традиционным нормам еще несколько правил, если они помогут улучшить отношения? Моральный риск возникает тогда, когда нам за наши действия не грозит расплата — а расплата не грозит нам в том случае, если она не предусмотрена законом.

Для Джо и Ланы одних только клятв в том, что отныне они будут внимательнее друг к другу, было мало. Им нужен был четкий, выверенный контракт.

До того, как в их совместной жизни началась «эра апатии», они умели идти навстречу друг другу. Может, Лане и не нравилось потеть на беговой дорожке, но она боролась с ленью, потому что хотела оставаться привлекательной в глазах Джо. А Джо отлично чувствовал себя и с грязными руками, но, приходя домой, все же мыл их, потому что этого требовала Лана. И вот теперь им нужно было вернуться в то состояние готовности к компромиссу и установить недостающие правила. Лана назвала нам четыре закона, соблюдения которых она мечтала бы добиться от Джо:

1. Звонить и предупреждать, что задержится на работе;

2. Придя домой, первым делом мыть руки;

3. Каждый вечер общаться с ней и с Беллой;

4. Ходить по-большому в туалет на втором этаже, если на первом она в это время готовит завтрак.

Джо признался нам, что будет рыдать от счастья, если Лана станет:

1. Наводить порядок дома и убирать спортивный инвентарь Беллы из коридора;

2. Хоть изредка употреблять слова «пожалуйста» и «спасибо»;

3. Соглашаться на небольшую прелюдию перед сексом (если вас шокировал этот пункт, знайте: нас он шокировал тоже);

4. Снова заниматься на беговой дорожке — нет, конечно, жена нравилась ему и такой, какая есть, но, возможно, она сама почувствует себя лучше, если вернет себе былую форму.

Потом мы попросили их изложить свои требования на бумаге и обменяться записями. Изучив эти списки, супруги решили, что для каждого будет достаточно согласиться на три из четырех правил. Лана заявила, что будет прибирать за собой, но вряд ли сможет проследить за тем, чтобы Белла не устраивала беспорядок в доме, а Джо сказал, что по возвращении домой ему иногда нужно хоть полчаса побыть наедине с собой и как-то расслабиться, а уж потом общаться с женой и дочерью. Но в любом случае три из четырех — это уже неплохо. Что же касается мер воздействия, то они выбрали такой нехитрый вариант: как только кто-то из них попытается схалтурить, второй тут же сделает то же самое. Не помыл руки — не будет тебе никакой прелюдии.

Джо и Лана выложили друг другу все свои претензии, и вопрос, что же не так с их браком, отпал сам собой. Вот оно, все то недовольство, причины которого они столько лет не могли друг другу нормально объяснить, — вот их главные пожелания, записанные черным по белому. Конечно, родительские обязанности тоже сильно подпортили им отношения, и их «вредный подросток» продолжает выкачивать из них обоих изрядную долю жизненных сил. Но, как пишет психиатр Джон Джейкобс, «учитывая то, насколько непрочны нынешние браки», вы значительно облегчите жизнь своему ребенку, «если не будете забывать о том, что в первую очередь вы муж и жена»[39].

Правила спасают жизни!

Правила могут спасти не только брак — они могут спасти жизнь. Экономисты Майкл Конлин, Стейси Дикерт-Конлин и Джон Пеппер решили выяснить, оказывают ли правила охоты на оленей, введенные для поддержания их популяции на определенном уровне, непредусмотренное влияние на безопасность людей. Они сравнили статистику несчастных случаев на охоте в Пенсильвании за разные годы, с 1995-го по 2005-й{40}.

Стараясь сократить популяцию оленей, власти Пенсильвании с 2000 г. начали выдавать разрешения на отстрел как самцов, так и самок в один день. До этого в одни дни можно было отстреливать только самцов, а в другие — только самок. Но в 2002-м штат снова изменил закон — на этот раз, чтобы защитить молодых самцов, которых слишком активно «прореживали» (более изящный синоним к слову «убивать»). Самок нововведения не коснулись, а вот из самцов отныне можно было отстреливать лишь тех, чьи рога доросли до определенных размеров (чем больше рога, тем старше олень).

Экономисты рассуждали следующим образом: в те годы, когда надо было различать самцов и самок, так же как и тогда, когда нельзя было убивать молодых самцов, охотникам приходилось хорошенько подумать, прежде чем выстрелить: они понимали, что за нарушение их могут арестовать. И напротив, когда охотникам дозволялось палить в животных обоих полов и всех возрастов, они, вероятно, быстрее принимали решение стрелять. Ведь, в кого бы они ни попали, они все равно будут в выигрыше.

И вот тут уже кроется потенциальная возможность возникновения морального риска: раз охотникам не грозит наказание за убийство оленя не того пола или возраста, они, надо полагать, станут вести себя увереннее — а значит, рискованнее.

Так оно и было. Экономисты определили, что в период с 2000 по 2002 г. охотники чаще подстреливали по ошибке других людей.

Мораль: порой проблему очень просто решить — надо всего лишь отбросить это «все сгодится» и научиться выбирать. Либо ты идешь сегодня в свой мужской клуб по вязанию крючком, либо смотришь в воскресенье футбол с утра и до вечера. Выбор за тобой.

Новый контракт Джо и Ланы показал, насколько они поддались моральному риску. Теперь им пришлось перефокусировать свой взгляд на семейные отношения — а значит, вспомнить, почему они полюбили друг друга и как многое могут потерять, если вовремя не остановятся.

Чтобы обезопасить свой брак от морального риска, начните с простенького контракта с небольшим количеством условий. Нужно ли уточнять, сколько раз в год вы должны почесать мужу спинку? Не торопитесь отвечать «нет» — сначала подумайте. Если вы не станете вообще этого делать (хотя мужу это, предположим, очень нравится), вы как бы намекнете ему: я имею полное право не потакать твоим прихотям, так что обойдешься — в конце концов, какая такая жена и мать двоих детей станет после полного рабочего дня еще и мужу спинку чесать? Возможно, худшее, что вас ждет в таком случае, — его периодические робкие стенания по этому поводу. Но ведь от его стенаний вам ничего не будет, правильно?

Неправильно. Робкие стенания ведут к легкому недовольству, а недовольство ведет к мелочности и вредности, а все это вместе ведет к тому, что уже вы сами начинаете стенать, раздражаться и вредничать — и вот так какой-то пустячок, требующий всего пяти минут вашего драгоценного времени, превращается в источник семейных проблем. Нет, мы не пытаемся убедить вас в том, что почесывание спинки — залог счастливого брака. Смысл всего вышесказанного в том, что отказ партнеру в каких-то приятных ему мелочах обладает волновым эффектом и может вызвать очень неприятные последствия. В браке ничто не берется из воздуха.

Подписав соглашение, надо хотя бы первые несколько месяцев следить за тем, насколько хорошо оно исполняется. Лучше всего делать это так: сверять свои действия и свои обещания в конце каждой недели. Например, поздоровались ли вы с семьей, вернувшись с работы в среду, или опять буркнули что-то неразборчивое в ответ на приветствие родных? Сколько раз за неделю вы составляли меню ужина вместе с супругом и предлагали свои варианты? Осуществили ли вы свой замысел вызвать на вечер субботы няню и пойти вдвоем в кино? Занимались ли вы сексом каждую ночь? А если занимались на один раз меньше, чем планировали, устроило ли вас это? (Кстати, если вы действительно прописали в своем контракте секс каждую ночь и вам удается ему следовать, то вам, наверное, сам бог велел написать продолжение этой книги.)

По сути, новый контракт позволяет изменить статус-кво — ту возникшую по умолчанию ситуацию, из которой мы уже никак не можем выйти (чтобы освежить в памяти проблему «тяготения к статус-кво», см. главу 2, посвященную неприятию потерь). Главное, чтобы новый контракт тоже не превратился в статус-кво. Пересматривайте его время от времени и проверяйте, по-прежнему ли он актуален и не изменились ли за это время ваши требования. Если изменились, подкорректируйте свой договор — но только не переиначивайте его полностью. Лучше всего окупаются мелкие новшества.

Пример № 3

Стороны: Карла и Пит

Карла и Пит познакомились на родео. Карла работала журналисткой в Нью-Йорке и освещала события в мире моды, но однажды — так, для разнообразия — взялась написать репортаж о родео в штате Вайоминг для одного мужского журнала. Не будем отрицать, что при этом у нее промелькнула мысль о красавчиках-ковбоях, которых там должно найтись немало.

Пит был красавчиком-ковбоем. На родео он объезжал быков, а в остальное время трудился на ранчо и тренировал лошадей. Он планировал провести остаток года в Вайоминге, а потом переехать в Вирджинию — где он несколько лет назад закончил военный колледж — и начать свой бизнес. Высокий блондин с мягким голосом, вежливый, уверенный в себе, прямодушный, сильный, эмоционально устойчивый, он был всем тем, чем все ухажеры Карлы за последние 15 лет ее жизни никак не являлись.

Они провели вместе головокружительную романтическую неделю, и засим, по мнению Карлы, все и должно было закончиться.

«Я была уверена, что длительные отношения между такими разными людьми, как мы, невозможны, — говорит Карла. — Он носил чапсы![40]»

Но стремительно пролетевшие полгода, пять встреч в разных концах страны, тысячи долларов за междугородние переговоры, еженедельные письма (да, Пит все еще писал письма — те самые, которые ручкой на бумаге, — и Карле приходилось отвечать ему в таком же виде) и наконец предложение руки и сердца доказали, что отношения между Питом и Карлой не только возможны, но и очень даже реальны.

Да, это с самого начало было «притяжение противоположностей»: горожанка и деревенский парень, атеистка и христианин, Manolo Blahnik[41] и Carhartt[42]. Но оно оказалось на редкость сильным.

«Он словно пробудил все лучшее, что во мне было», — вспоминает Карла, которая после стольких лет, проведенных на Манхэттене, была не прочь сойти с беговой дорожки — и в буквальном смысле: с той, что в спортзале (на которой она провела, кажется, полжизни), и в переносном: с дорожки, по которой она бежала с тех самых пор, как приехала в Нью-Йорк из Огайо строить журналистскую карьеру.

«Мне никогда ни с кем не было так весело, как с ней», — говорит Пит, которому ни разу не доводилось вставать на беговую дорожку, что бы под ней ни подразумевалось, но который зато прекрасно знал, что если в руки плывет что-то хорошее, надо хватать.

Вопрос был лишь в том, как им объединить свои столь непохожие жизни. Пит объезжал лошадей, строил загоны и жил в согласии с природой. Его бы тоска иссушила, если бы ему пришлось поселиться в тесной квартирке на предпоследнем этаже дома с видом на газовую электростанцию округа Уэст-Виллидж. Карла не хотела ломать Пита — он нравился ей таким, какой есть: заклинатель лошадей, неспособный сидеть в четырех стенах, — к тому же она считала, что сможет приспособиться к сельской жизни, в отличие от Пита, которому никогда не хватит мужества переехать в город.

В общем, она загрузила свои пожитки в его фургон и они отправились в Вирджинию.

Они купили дом и восемь акров земли, и у Карлы началась совсем другая жизнь. Она разбила огород и стала учиться отличать листовую капусту от мангольда, а брюкву от пастернака. У Пита был пес по имени Ковбой, и Карла тоже взяла себе собаку из приюта. Уоллис сидела у ее ног, когда она писала в своем домашнем офисе заказанные ей статьи, и ходила за хозяйкой по двору, когда та навещала свои саженцы. Беговой дорожки здесь было за мили не сыскать, поэтому Карла стала бегать в лесочке за домом и вскоре проложила несколько маршрутов с потрясающими видами на горы. Она научилась готовить — более того, каждый раз, когда уставший Пит приходил домой после возведения очередного загона, она потчевала его каким-нибудь кулинарным изыском, вроде домашней вяленой оленины, блинчиков с арахисовым маслом или чего-то невообразимого под названием «кока-кольная ветчина».

Но, хотя теперь перед Карлой открылись совершенно новые горизонты, бывали дни, когда ей казалось, что она вот-вот сойдет с ума от одиночества. Питу эта проблема не была знакома. Он мог неделями не разговаривать с людьми. Он строил загоны практически в полной тишине, лишь изредка давая команды своему верному Ковбою.

А Карла привыкла к общению. Она скучала по своим нью-йоркским друзьям. Сколько дней подряд она способна просидеть в затворничестве, разговаривая только с Уоллис, Питом и самой собой? Задумываясь об этом, она впадала в панику. Беспокоилась о нехватке денег, о своей загубленной карьере и об отсутствии близких друзей. Она бесконечно анализировала, какие именно поступки и решения завели ее сюда, в это богом забытое захолустье. Она смотрела в зеркало и не узнавала свое отражение: кто вообще эта женщина в потрепанных джинсах, водолазке и безрукавке из магазина L. L. Bean[43], которые были на ней и вчера, и позавчера, и позапозавчера?

Не радовало ее и то, что Пит работал семь дней в неделю, вставая до рассвета и возвращаясь затемно. Он был всецело поглощен идеей расширить свой бизнес и сколотить состояние — и при этом обладал завидной трудоспособностью. Он, конечно, видел, что Карла с каждым днем становится все более хмурой и уже мало походит на ту смешливую девушку, которую он полюбил, но ему было не до нее. К тому же он был уверен в том, что скоро она привыкнет. И она всеми силами пыталась привыкнуть, но сделать это, когда твой муж на любую твою жалобу отвечает «не кисни», слишком сложно. Пит искренне не понимал, на что ей жаловаться.

«У нас все было отлично, — говорит он. — Мы любили друг друга. Чего еще нужно?»

Карла стала валяться в постели до полудня. И когда Пит возвращался домой, на кухне было темно: Карла лежала на диване, смотрела телевизор и жевала ветчину недельной давности, запеченную в кока-коле, делясь кусочками с верной старушкой Уоллис.


Проблема: ложные стимулы

Пришла пора открыть вам тайну: именно Пит был тем супругом, который сравнил себя с Эрнаном Кортесом, покорителем ацтеков, и заявил, что там, где дело касается священных уз брака, «развод вообще не вариант».

С одной стороны, такая жизненная установка говорила о том, что он никогда не бросит свою жену и сделает все, чтобы защитить ее и их брак от любых напастей (то есть будет работать по 15 часов семь дней в неделю, откладывать деньги и демонстрировать непоколебимую преданность жене; думаю, все мы были бы рады такому мужу, как Пит). Но с другой стороны, это значило, что он не различает тревожные знаки, предупреждающие о возможном крахе отношений. Ему не приходило в голову, насколько на самом деле уязвим его брак, поэтому он рассматривал депрессию Карлы как временное явление, которое вскоре сойдет на нет.

Такое отношение породило проблему, которую экономисты называют «ложными стимулами» — стимулами, дающими прямо противоположный задуманному результат. Вот вам пример из корпоративной культуры: руководство компаний нередко побуждает своих управленцев сокращать бюджеты их отделов. Но какое вознаграждение получает начальник, которому удалось сократить бюджет своего отдела на 15 %? На следующий год ему выделяется на 15 % меньше денег, чем в прошлом… Вряд ли у него теперь будет стимул и дальше ужиматься. Или вот такой пример: по государственной программе бесплатной медицинской помощи врач получает выплаты не за потраченное на вас время, а за количество диагностических обследований, которые он вам назначил. Следовательно, доктору выгоднее быстренько вас осмотреть и задать пару вопросов, и тут же — как можно скорее! — отправить вас на МРТ. Вот так ложные стимулы заставляют людей вести себя противоположно тому, что от них требуется.

Ладно, давайте рассмотрим еще один пример — на этот раз из мира спорта. В бейсболе действует так называемое правило назначенного хиттера, которое позволяет команде назначить другого отбивающего игрока вместо питчера[44]. Как правило, питчеры совершенно бездарно отбивают мячи, а их замена другими членами команды делает игру более напряженной и динамичной.

Во всяком случае, именно такого результата добивались инициаторы принятия этого правила. Но группа исследователей, изучившая бейсбольную статистику — за ни больше ни меньше — 30 лет, пришла к выводу, что это правило дает и непредусмотренный эффект: в играх, где задействованы назначенные хиттеры, больше бэттеров[45] получают мячом по голове и другим частям тела от злонамеренных питчеров команды соперников. Почему? Потому что питчеры, которым за все время игры ни разу не придется защищаться в позиции возле «дома», могут не бояться расплаты: «нечаянно» заехав бэттеру по ребрам, они не рискуют так же «нечаянно» получить по зубам от питчера противников, когда их команды поменяются местами. Исследовали — экономист и математик — смогли выяснить это, сравнив число травмированных бэттеров в Американской лиге, где действует правило назначенного хиттера, и в Национальной лиге, где его не приняли. Велика ли была разница? Пострадавших бэттеров в Американской лиге оказалось на 15 % больше, чем в Национальной.

У питчеров из Американской лиги не было причин не вмазывать бэттерам, поскольку они знали, что застрахованы от ответной агрессии, в то время как у питчеров Национальной лиги имелся конкретный стимул хорошенько следить за тем, куда летит брошенный ими мяч{41}. Пытаясь сделать игру более увлекательной, авторы правила назначенного хиттера дали ход моральному риску: у безнаказанных питчеров появился соблазн швырнуть мяч, летящий со скоростью 150 км/ч, в какого-нибудь несчастного игрока на базе.

Ужасно, да?

А теперь вернемся к Питу. Его непоколебимый взгляд на супружество дал следующий эффект: он не допускал мысли о том, что в реальной жизни и крупные размолвки, и разводы очень даже случаются, и соответственно не пытался выработать модель поведения на случай осложнения отношений. А также, будучи уверенным в том, что брак — или, точнее сказать, та «страховка», которую мы называем браком, — заключается на пожизненный срок, он не видел оснований ни идти ради него на какие-то жертвы, ни вообще как-то подстраиваться под свою супругу. Таким образом, достойный восхищения подход Пита к браку на деле стал ложным стимулом, не позволявшим ему быть тем великолепным мужем, которым он мог бы быть.

Пит был хорошим парнем, попавшим в западню коварного морального риска.

И вот однажды он вернулся домой, а там пусто. Карла исчезла. На холодильнике он нашел записку, в которой жена извещала его о том, что уехала к родителям и вернется не раньше чем через несколько недель (если вернется вообще). Карла писала, что очень хочет сохранить семью, но для этого придется в корне изменить отношения. Пит был в шоке. Он всегда считал, что самым сложным для Карлы было решиться уехать из города и что, раз уж она пошла на это, все остальное должно было получиться само собой. В общем, у Пита были хорошие намерения — но неточные сведения.


Выход: правильные стимулы

Так же, как ложные стимулы могут испортить вам жизнь, правильные стимулы могут ее наладить. Вспомните наш пример с болями в животе, которые повлекли за собой год бесполезных хождений по врачам. Тогда моральный риск у нас создавала медицинская страховка: зачем беспокоиться о стоимости процедур и обследований, если не нам за них платить? Из тех же соображений питчеры Американской лиги совершенно спокойно проламывают ребра бэттеру соперников, водители взятых на прокат машин возвращают их с собачьей шерстью на заднем сидении, а мужья даже не пытаются прислушаться к жалобам своих жен.

Люди, у которых есть страховка, имеют все основания вести себя неосторожно — конечно, это не значит, что они специально будут нарываться на неприятности, но и ждать от них особого благоразумия не стоит. Как же сделать так, чтобы человек осознавал все прелести своей страховки, но при этом имел стимул и сам себе кое-где соломку подстелить?

Надо возложить на него частичную ответственность.

Для этого и создаются системы франшиз и совместных платежей. Смысл их заключается как раз в том, чтобы, заставив клиента взять на себя часть расходов, побудить его меньше тратить и принимать более существенные меры предосторожности. Привезя Карлу с собой в Вирджинию, Пит один получил всю выгоду и не разделил с женой никакие ее убытки (изолированность, утрата близких друзей, крах некогда успешной карьеры).

Мы не одобряем побег Карлы из дома — такой поступок одного из супругов часто вызывает крайне негативную реакцию второго, — но в их случае такая встряска пошла Питу на пользу. Да и самой Карле тоже.

«Все это время я думала, что проблема только во мне, что мне надо перестать себя жалеть и принять последствия своих собственных решений вместо того, чтобы каждый день клясть злосчастную судьбину, — рассказала она нам. — Но я не могла так вот просто “переключиться”. И меня вдруг осенило: дело не в том, что я такая ненормальная. То есть, может, я и ненормальная — но мне наверняка стало бы лучше, если бы муж попытался как-то мне помочь. А его это совершенно не волновало».

Впрочем, надо добавить, что Карла никогда не просила о помощи. Она пыталась одолеть свои трудности в одиночку — но у нее ничего не получалось, и она сдавалась. Потом приходил Пит, говорил ей «не киснуть», и она еще больше падала духом. Ведь она ждала, что Пит облегчит ее ношу: разделит ее расходы и поможет увидеть достоинства их нынешней жизни.

Если Пит хотел и дальше пасти лошадей, ему нужно было согласиться на «совместные платежи».

Карла, конечно, обошлась без экономических терминов — раньше она писала только о моде, а контракты для страховых компаний ей составлять не доводилось, — но она смогла придумать решение, которое поддержал бы любой экономист.

За время, проведенное в доме родителей, Карла составила список предложений — приняв их, Пит автоматически взял бы на себя часть ответственности за их счастливую совместную жизнь в Вирджинии:

• Пит должен работать не семь, а шесть дней в неделю, а один день проводить с Карлой — либо наедине, либо в компании местных приятелей, которыми они все-таки умудрились худо-бедно обзавестись. Конечно, Карла безумно скучала по своим старым — «настоящим» — друзьям, но она признавала, что можно и здесь найти с кем пообщаться, стоит только сильно захотеть. Она попросила Пита помочь ей наладить связи с людьми, выкроив хоть один «потехи час».

• Пит наймет веб-дизайнера, который сделает для Карлы личный сайт и блог. Вирджиния была чудесным местом для работы Пита, но для профессиональной деятельности Карлы — просто кошмарным. Ведь она жила в таком захолустье, что ей не то что встретиться с редакторами — даже связаться с ними по Интернету сложно. Она боялась, что со временем все газеты и журналы, которые еще заказывали ей какие-то материалы, просто забудут о ее существовании.

• Пит применит свои «золотые руки» дома и установит систему центрального отопления. Он уже год обещает сделать это, но пока толку от его обещаний мало. А Карле уже надоело мерзнуть. Пора бы уже отдать должок.

• Пит будет помогать ей готовить ужин. Не каждый вечер, конечно, но хоть изредка. В начале их отношений Карла кокетливо иронизировала, что вот, мол, превратилась из успешной журналистки в домохозяйку и встречаю мужа с ужином на столе. Но со временем она действительно начала чувствовать себя замученной домохозяйкой, которой еще и ужин надо готовить.

«Мне казалось, что я требую очень многого, — говорит Карла, — но до этого я вообще ни о чем его не просила, поэтому рассчитывала на то, что он отнесется к моей петиции с пониманием».

И действительно, Пит с готовностью принял все условия жены. Более того, он сделал ради нее еще одно совершенно неожиданное «вложение»: купил три десятка цыплят и построил для них огромный вычурный курятник, с чердаком, насестами и слуховым окном.

«Я подумал, что тебе будет с ними веселее, — сказал Пит. — И ты сможешь писать о них в своем блоге!»

И знаете, ей правда стало веселее. И она правда стала о них писать.

5. МОТИВАЦИЯ, или Как заставить супруга делать то, что хотите вы

Принцип

Постарайтесь, если можете, представить себя на месте Мориса «Хэнка» Гринберга, человека, стоявшего у руля страхового гиганта American International Group (AIG) с конца 1960-х и вплоть до начала 2000-х гг. Место у вас, прямо скажем, завидное: большой офис, где стоит антикварный стол, за которым некогда сидел король Великобритании Георг III, и висит «не очень известная» картина Ван Гога, купленная всего-то за $6 млн{42}. Принадлежащий вашей компании самолет оборудован маленьким тренажерным залом — там вы можете с пользой скоротать время полета, — а ваш личный водитель готов в любую секунду отвезти вас домой, в фешенебельный нью-йоркский квартал Верхний Ист-Сайд или в обширное поместье в часе езды от города{43}. В вашем распоряжении находятся все активы компании общей стоимостью в $200 млрд, и вас постоянно преследует волнующее осознание того, что, если у AIG возникнут проблемы, вы разрушите жизни очень многих американских трудяг. Офисы вашей корпорации расположены в 130 странах мира, тысячи сотрудников отчитываются перед вами за свои действия, и ваша задача состоит в том, чтобы заставить их (мы уж не говорим о самом вашем колоссальном предприятии) работать с максимальной эффективностью.

Вопрос: как вы это сделаете?

Итак, что же? Вы включите «режим Муссолини» и будете каждый день выступать с пылкими двухчасовыми речами в своем конференц-зале на 14-м этаже? Будете время от времени устраивать для армии своих помощников и заместителей денек экстремальных развлечений, упражнений на доверие и массажа горячими камнями? Станете развешивать по коридорам фотографии лучших работников?

Так вот, если бы вы были Хэнком Гринбергом, вы бы предложили своим лучшим питомцам возможность заработать тонны денег. Вы посулили бы им просто-таки немыслимые вознаграждения. К примеру, вы сказали бы Джо Кассано, сыну бруклинского копа, перспективному трейдеру, которому вы только что поручили элитный отдел AIG: «Я предлагаю тебе сделку, Джо. Если твоя команда не посрамит меня, хорошо отработает и принесет компании много денег, ты положишь себе в карман 30–35 % своей прибыли». Это нехилый кусок: даже трейдерам с Уолл-стрит, которые хвастаются тем, что «лопают так, как потопали» (то есть чем больше сделок они заключают, тем выше их заработки), такие ломти редко отваливают.

Джо Кассано такое предложение нравится. Он приходит в свой отдел и говорит подчиненным: «Слышите, Хэнк говорит, мы можем забрать себе треть того, что заработаем!» И вот, клюнув на эту приманку, люди за несколько лет делают невозможное: к 2005 г. доход отдела Джо вырастает до $3,26 млрд (для сравнения: в 1999 г. он составлял $737 млн){44}. А личный заработок Джо превышает $300 млн в год{45}.

В целом, экономисты одобряют материальное стимулирование. Такие «бонусы» за успешные сделки всегда были и по сей день остаются «животворящей силой» на Уолл-стрит. В общих чертах принцип здесь такой: если вы назначите человеку почасовую оплату, он будет отрабатывать свои часы и, вероятно, не сильно беспокоиться о качестве работы; а если вы посулите ему золотые горы, он станет вкалывать так, будто от этого зависит его жизнь, жизнь его детей, его матери, бухгалтера и любимой собачки чау-чау. «Вся экономика персонала[46] строится на утверждении, что работники реагируют на стимулы, — пишет экономист Эдвард П. Лейзир из Стэнфордского университета. — Мы принимаем как данность тот факт, что прямая зависимость дохода работника от производительности его труда побуждает его работать эффективнее»{46}.

Все это абсолютно верно — как верно и то, что правильная мотивация нужна не только для управления персоналом или на Уолл-стрит, но и для любого другого аспекта нашей жизни. В прошлой главе шла речь о том, как правильная мотивация помогает одолеть моральный риск — в этой же мы покажем, что она способна и на другой чудо: она может заставить другого человека сделать то, чего вы от него хотите.

Но для начала несколько примеров. Если вы правительство Соединенных Штатов и мечтаете, чтобы американцы бросили курить (конечно, вы в первую очередь беспокоитесь о здоровье своих граждан — но и государственный фонд медицинского страхования, который эти самые курильщики стремительно опустошают, вас тоже очень волнует), вы накручиваете налоги на табак — так, чтобы людям стало бы невыгодно (хотя бы в финансовом плане) покупать сигареты. Если вы владелец спортивного клуба, в котором в последнее время пустуют беговые дорожки, вы объявляете акцию: каждому новому клиенту — бесплатный абонемент на первый месяц занятий! Если вы власти города Лонгмонт штата Колорадо и вам надоели водители, проезжающие на красный свет, вы устанавливаете на улицах приборы, которые фиксируют нарушения и автоматически отправляют провинившимся штрафы по почте. Точно так же банки дают своим клиентам право в течение первого года не платить пошлины за перевод денежных средств со счета на счет. Обувные магазины предлагают приобрести вторую пару туфель за полцены. А книжки из серии «Помоги себе сам» обещают научить вас, как сделать живот плоским, а брак — идеальным.

Дома мы тоже не обходимся без стимулов. Когда, несмотря на все уговоры, дети отказываются есть приготовленный вами обед, вы в конце концов заявляете: «Так, кто дожует брокколи, получит мороженое» (мы не говорим, что это мудрое решение, но сидеть полдня с вилкой в руках напротив упрямого чада тоже ведь невозможно). Когда вы просите свою вторую половину помыть посуду, разобраться в подвале или наконец повесить ту картину, которую вы вставили в раму полгода назад, вы тоже стараетесь как-то его (ее) мотивировать: задобрить лаской или букетом цветочков, угрожаете и выдвигаете ультиматумы, даете обещания. Когда пузо вашего благоверного начинает нависать над ремнем брюк, вы дарите ему на день рождения тренажер NordicTrack, как бы осторожно намекая на то, что ему не мешало бы взяться за себя. Когда вы спихиваете детей на няню и бронируете номер в том самом романтическом отеле, где праздновали годовщину свадьбы, вы надеетесь на то, что этот антураж пробудит в вашей супруге давно угасшую страсть. Да что там, само по себе заключение брака невозможно без стимула: поклянись, что никогда не сбежишь от меня, и я возьму тебя в законные жены (мужья)!

Без правильной мотивации Уолл-стрит отомрет за ненадобностью, спортивные клубы закроются, ваши дети заболеют рахитом, а супруга забудет, что вы подразумеваете под «супружеским долгом». Поверьте, мы не утрируем: если бы у нас не было никаких стимулов, мы бы вообще ничего не делали.

А вот вам стимул продолжать читать эту книгу: если вы хотите правильно использовать мотивацию, вам надо разобраться с одной загвоздкой.


Загвоздка

Это то, что случилось с Джо Кассано: к 2008 г. вдруг стало заметно, что он и его команда «потрясных» трейдеров теряет деньги. Большие деньги. Все эти годы они гребли доллары лопатой, выписывая направо и налево многомиллиардные страховки от долгов, раскошелиться по которым AIG пришлось бы только в том случае, если бы застрахованные ею финансовые институты не могли вернуть с должников свои деньги. Кассано и его команда были уверены, что такого никогда не произойдет, поэтому они копили свои премии и радовались жизни.

ЧТО ГОВОРЯТ… О стимулах

Многие из тех, кто принял участие в нашем Всестороннем, Новаторском и Очень Затратном Опросе супружеских пар, — или по крайней мере те 49 %, которые ответили честно, — признали, что без стимулирования не могли бы заставить своих супругов сделать очень многие вещи. Среди тактик, обозначенных ими как «эффективные» и «очень эффективные»:

• хвалить за выполненную задачу (49 %);

• предлагать что-то взамен (48 %);

• объяснять, сколько пользы принесет им действие, которое они отказываются совершить (43 %);

• часто повторять свою просьбу (25 %);

• сказать, что мужья (жены) друзей делают это (15 %).

Ох, как они были неправы!

В начале 2007 г. Кассано услышал за дверью тяжелые шаги американского жилищного кризиса и очень скоро начал терять деньги по контрактам с банками, в надежности которых был уверен. «Элитный» отдел Джо чуть было не угробил всю AIG. Но, к счастью для Джо, мы (американские налогоплательщики) отдали на спасение компании $182,5 млрд. Короче говоря, команда Джо сыграла ведущую роль в разжигании кризиса субстандартного ипотечного кредитования, поставившего на колени всю экономику США{47}.

И знаете, что самое интересное? Джо Кассано так и остался богачом. Ему не пришлось вернуть полученные премии и бонусы. Более того, его оставили в руководстве AIG — с зарплатой $1 млн в месяц, — чтобы он помог «прибраться» после того погрома, который сам же устроил (из-за чего один разъяренный конгрессмен даже не удержался и спросил босса Кассано, что же нужно сделать в их компании, чтобы тебя уволили[47]).

Мораль сей басни (помимо того, что нельзя доверять людям по имени Джо или Хэнк) такова: даже те стимулы, осознание которых, казалось бы, не требует большого ума, — «плати нам больше денег, и мы будем лучше работать», — могут привести к катастрофе, если не будут сформулированы правильно. В истории с Кассано обещанные ему просто-таки неприлично большие деньги не заставили его дорожить AIG, потому что теперь все, что его в ней интересовало, это куш, которого ему могло хватить еще на пять жизней и которым ему уже никогда и ни с кем не придется делиться — даже в том случае, если его компания (а в реальности и вся наша страна) накроется медным тазом. То, что было предложено ему в качестве стимула, стало для него единственной целью (а не процветание корпорации, как рассчитывал его босс) — а это верный признак неудачного мотивирования.

Данный феномен характерен не только для Уолл-стрит. Экономистам удалось выяснить, что обратный эффект могут давать любые стимулы — даже те, что всегда считались абсолютно надежными. К примеру, деньги. Не те пугающие суммы, которые вращаются на Уолл-стрит, а обычные деньги. Оказывается, в некоторых случаях материальное вознаграждение отбивает у людей желание трудиться — в первую очередь это касается волонтерской работы и успешной учебы. Происходит это потому, что деньги «вытесняют» собственную инициативу человека и желание сделать хорошее дело ради самого хорошего дела (для обозначения такого рода мотивации существует умный термин — так что, если вдруг захотите блеснуть своими познаниями на тусовке в баре, знайте: это называется «просоциальная мотивация»). Не так давно двое шведских экономистов провели эксперимент: предложили двум группам женщин стать донорами крови, причем первой они пообещали за это деньги, а второй — нет. В первой группе согласились сдать кровь 30 %, во второй — 52 %{48}.

Можно легко представить себе и другие варианты ложной мотивации. Скажите учителям, что их работу станут оценивать по тому, насколько успешно их воспитанники сдают тесты, и они начнут натаскивать детей на эти самые тесты. В итоге результаты контрольных будут блестящими, но о развитии индивидуальных способностей и оригинального мышления ребенка можно будет забыть. Попытайтесь истребить крыс, чтобы остановить распространение ими инфекционных болезней, и популяция этих тварей скакнет у вас на глазах. Тому есть реальный пример. В те времена, когда Вьетнам был колонией Франции, колонизаторы попытались избавиться от крыс в Ханое, назначив местным вознаграждение за хвостики убитых животных. Очень скоро несколько предприимчивых вьетнамцев нашли удобную альтернативу отлову крыс на улице: они стали разводить мерзких грызунов у себя дома. Естественно, это привело к еще большему увеличению популяции крыс{49}.

Отличным стимулом, побуждающим воздерживаться от правонарушений и прочих нехороших поступков, является наказание: угроза штрафа за превышение скорости заставляет многих водителей давить на тормоза и не нестись со скоростью 130 км/ч там, где стоит ограничение 50 км/ч; угроза развода удерживает нас от супружеских измен (ну, по крайней мере тех из нас, кто не занимает какой-нибудь высокий государственный пост); а угроза потери работы стимулирует нас появляться в офисе каждое утро. Но вместе с тем страх перед наказанием может вынудить людей искать не менее противозаконные «обходные пути»: вы устанавливаете в Калифорнии «закон трех ошибок»[48] — и в соседней Неваде буйным цветом расцветает насилие{50}; вы штрафуете пассажиров за курение в туалете самолета — и через какое-то время детектор дыма бесследно исчезает; обидевшись на мужа, вы отказываете ему в сексе — и в три часа ночи застаете его за просмотром скачанной из Интернета порнушки.

Вместе с тем некоторые стимулы, которые всегда казались нам слишком слабыми и малоэффективными — такие как похвала за выполненную работу, признание заслуг, демонстрация доверия, — порой оправдывают себя лучше всех других. Звучит дико, но это правда. И, прочитав следующие три истории, вы в этом убедитесь.

Сложно преувеличить значение правильных стимулов. Именно от них зависит, станет ли AIG преуспевающей компанией или ярмом на шее США, останетесь ли вы стройной красоткой или превратитесь в растолстевшее страшилище, будет ли у вас с партнером вулкан страсти или ледник в кровати. А раз стимулы способны на все это, то уж побудить вашего спутника жизни время от времени застилать постель они точно смогут.

Пример № 1

Стороны: Дженни и Торольд

Каким бы непредсказуемым человеком ни был Торольд, супруг Дженни (одной из авторов этой книги), одно она знала точно: он ненавидит, когда ему указывают. Только «попроси» мужа поменять на что-нибудь другое свою «домашнюю» майку, потому что он уже полгода надевает ее каждые выходные, — и тот будет еще полгода щеголять перед тобой в этой своей старой тряпке с улыбающимся цыпленком. Попытайся настоять на том, чтобы он убрал с каминной полки своих 13 маленьких Будд, четыре неопределенных куска дерева и грустную щербатую гориллу из Руанды, — и все, будь уверена, что они простоят там всю твою жизнь. Напомни ему (в который раз), что до «дня икс», когда надо заплатить налоги, осталось трое суток, — и он подаст заявление с просьбой продлить ему срок оплаты.

Когда-то — еще на стадии ухаживаний — Дженни даже нравилась это стремление Торольда к независимости. «Он такой свободомыслящий!» — восхищалась она. Этот парень точно не идет за толпой. Он делает только то, что хочет. Он живет своей жизнью и не зацикливается на каких-то скучных мелочах. У него противоречивый характер, но это качество только добавляет ему яркости. У него был безукоризненно опрятный, ухоженный цветочный сад, в котором он время от времени распивал бутылочку крюшона Pimm’s Cup (Торольд британец), — и в то же самое время в его ванную давно можно было приглашать биологов с микроскопами (потому, что «это же душ, он должен сам собой оставаться чистым!»). Если Дженни подскакивала сразу после ужина и кидалась мыть посуду, полагая, что надо бы сначала избавиться от горки грязных тарелок, а уж потом наслаждаться вином и фильмом Альфреда Хичкока, то у Торольда было совсем иное мнение: сначала следует выпить вино, посмотреть «Ребекку», сходить погулять и почитать последние новости в Сети, а уж потом мыть посуду.

«Не станут же тарелки плакать от того, что я их не сразу помою», — говорил он.

И казался Дженни таким романтиком.

Даже когда они начали жить вместе, у Дженни не было к нему претензий — ей вроде как и не на что было жаловаться. Да, у них был диаметрально противоположный подход к докучливым бытовым мелочам (уборке, платежам, плесени) — ну и что?

«Я встретила человека, который будил меня со словами: “Посмотри, какой рассвет”, который мог неделю жить на часуйме[49] и смешить меня до слез своими шутками, — говорит Дженни. — Меня не особо волновала его неспособность помыть туалет».

А потом они поженились и его завораживающая, не признающая никаких авторитетов самодостаточность обернулась неприятной манерой делать все не так, как сказала Дженни.

А еще чуть позже у них родилась дочь и его завораживающая, не признающая никаких авторитетов самодостаточность превратилась… в общем, стала совсем уж невыносимой. У Дженни и так хватало поводов для волнений: маленький ребенок, недописанная книга о браке, которую надо срочно заканчивать, внезапно ставшая такой тесной квартира и перспектива очень скоро опять выйти на работу, — а тут еще Торольд со своими «повадками». Она чувствовала, как потихоньку звереет. Начала постоянно что-то от него требовать. Причем очень скоро эти ее требования переросли в какое-то бесконечное зудение — вот уж чего-чего, а такого преображения она от себя никак не ожидала: теперь она стала самой настоящей сварливой женой. Торольд, ты не мог бы, пожалуйста, вынести мусор? А тебе не сложно время от времени менять мешок в утилизаторе для подгузников? Или хоть раз в жизни помыть за собой стакан из-под сока? И вообще, как ты можешь просыпаться каждое утро, весь такой бодрый и радостный, и игриво спрашивать меня: «Как спалось?» — ты что, спишь на Плутоне и не слышишь, как я по четыре раза за ночь встаю кормить ребенка? Или ты просто надо мной издеваешься?

Для Торольда «пила» Дженни была не намного приятнее, чем сверло стоматолога. Как такое возможно: еще вчера он во всем ее устраивал, а теперь он не успевает глаза утром разлепить, а уже в чем-то виноват?

«Я видел, что она очень устает, но не понимал, почему надо обрушивать все свое раздражение именно на меня», — вспоминает Торольд.

Он пытался вести себя дипломатично, старался убедить ее в том, что они оба трудятся на равных. Дженни соглашалась, но через минуту снова на него сердилась.

И тогда случилось то, что должно было случиться: Торольд начал отдаляться от нее. Это только больше разозлило Дженни. Но еще и очень огорчило. Потому что в глубине души она ненавидела ту кошмарную Дженни, в которую превращалась.


Проблема: бесконечные придирки

Если бы Торольда попросили рассказать о том периоде его брака, он бы несколько по-иному оценил события. Вот как выглядит ситуация с его точки зрения: днем он пашет как трактор, вечером укачивает ребенка до часу-двух ночи, а потом нередко ложится спать на диване, чтобы не будить жену и дать ей немного отоспаться, — и это при том, что в восемь утра ему уже надо быть на работе (и желательно в адекватном состоянии, потому как работа у него новая и ужасно нервная), а Дженни остается дома, да еще и будильник отрубает, чтобы подольше поваляться.

Более того, он готовит ужин каждый вечер, постоянно говорит Дженни, какая она замечательная мать, и даже приносит ей цветы по нескольку раз в неделю. Да, иногда ему приходится задерживаться на работе до девяти вечера — но ведь страна сейчас в кризисе, всем приходится вкалывать.

И несмотря на все это, Дженни постоянно на него наезжает — дескать, он мало ей помогает. Но как можно делать еще больше, если он и так одновременно справляется с двадцатью делами? Они попали в какой-то порочный круг: чем больше она его пилила, тем меньше ему хотелось ей помогать, а чем с меньшей охотой он брался за домашние дела, тем больше она его в этом упрекала. «Что уж там, давай подождем до четырехлетия дочери, а потом разошлем родственникам весть о ее рождении!» — язвила она. А он уверен, что подписывать 16 сотен открыток с благодарностями за подарки новорожденной должна именно мать ребенка, даже если часть из них предназначается отцовской родне? И не соблаговолит ли он вешать в туалете новый рулон бумаги, если старый закончился?

Чтобы заставить мужа больше работать по дому, Дженни подключала старые как мир стимулы: стремление избежать конфликтов, страх перед наказанием и чувство вины. И в какие-то моменты — как раз тогда, когда она открывала рот, чтобы высказать мужу очередную претензию, — она искренне верила, что эти стимулы эффективны. Но, к несчастью, от радостей материнства она явно повредилась головой. Сознательная часть ее знала, что Торольд терпеть не может, когда им помыкают, и прекрасно понимала, что ничего хорошего из такого стимулирования не выйдет — в конце концов ее любящий и заботливый муж замкнется и до него будет уже не достучаться. Кроме того, она отлично знала, что ни одно живое существо — будь то собака, кит-убийца или тем более человек — не любит, когда его наказывают. Дженни знала все это, но не могла удержать в себе ни капли раздражения и недовольства — и сразу выплескивала их, зачастую вместе со слезами.

«Это получалось само собой, — вспоминает она. — Я пыталась держать свои мысли при себе, но меня не хватало и на несколько секунд, и я все равно обрушивала на Торольда поток обвинений».

Однажды утром Дженни попросила Торольда заложить в машинку гору белья перед тем, как уйти на работу. Он пообещал сделать это, но тут ему позвонили из офиса, и он, не отлепляя трубку от уха, вылетел за дверь («Подумаешь, банк Lehman Brothers лопнул! А кипу закаканных детских шмоток ты кому оставил?»).

Дженни весь день дышала огнем.

Она мысленно составила список своих недавних просьб, которые Торольд не выполнил: все еще не поменял перегоревшую лампочку на террасе, все еще не перенес зимнюю одежду малышки из детской в кладовку, все еще не забронировал билеты в Англию, куда они собирались слетать к его родителям, и все еще — уже три месяца прошло! — не починил сломанный карниз в спальне. Потом она села за компьютер и настрочила ему гневное электронное письмо — но, вспомнив о том, что пишет книгу о семейных отношениях, удалила его.

Дженни чувствовала себя загнанной в угол: ее злость была оправданна, но ни к чему хорошему не вела.


Выход: доверие

В ходе своих научных изысканий мы не нашли ни малейшего доказательства эффективности применения упреков в качестве стимула заняться домашним хозяйством. Зато мы нашли множество указаний на другой, куда более эффективный стимул, о котором следовало бы узнать всем ворчунам, досаждающим своим вторым половинам бесконечными претензиями. Это доверие. В самом прямом смысле. Положитесь на то, что ваш близкий сделает все сам, без ваших указаний, и, если он не психопат или серийный маньяк, он — как бы удивительно это ни звучало — действительно все сделает.

Мы так и слышим, как вы скептически фыркаете: «Ну да, стоит только начать ему “доверять”, как он и лужайку сподобится покосить, и детские носки разложит парами, и маме своей в день рождения позвонит, и еще снизойдет до миллиона дел, которые никогда раньше не делал, сколько я ни просила? Ага, как же!»

Не сомневайтесь. Все так и будет.

Поверьте, все мы охотнее выполняем свои обязанности, когда чувствуем, что на нас полагаются, — и эта наша особенность в полной мере проявляется в семейной жизни. Многие участники нашего Всестороннего, Новаторского и Очень Затратного Опроса супружеских пар признавали, что похвала в два раза лучше ругани стимулирует их супругов делать то, что не хочется.

Прежде чем мы расскажем вам, как смена стимула повлияла на жизнь Дженни, предлагаем обратиться к одному эксперименту, проведенному экономистами в лабораторных условиях. Эксперимент этот называется «Игра в инвестора». Он показывает, насколько успешно можно с помощью доверия поощрять энтузиазм и желание сотрудничать и насколько безуспешны попытки сделать то же самое посредством наказаний.

Итак, один игрок назначается «инвестором», а другой — «доверенным лицом». Оба они получают по $10. Инвестор должен решить, какую часть своих денег он передаст доверенному лицу, памятуя о том, что любая сумма в руках его партнера утроится (то есть, к примеру, если он даст доверенному лицу $5, то они превратятся в $15). А потом доверенное лицо должно решить, сколько денег вернуть инвестору, принимая во внимание то, что на обратном пути они уже не утроятся.

В идеале, игроки должны были бы избрать взаимовыгодное сотрудничество: инвестор отдает доверенному лицу все свои $10, у того они превращаются в $30, потом доверенное лицо отсылает инвестору $20 и $20 оставляет себе — то есть оба они получают вдвое большую сумму, чем в начале обмена.

Но в реальности отдавать все $10 для инвестора слишком рискованно. А что, если доверенное лицо положит все $40 себе в карман? Кто запретит ему это сделать?

Когда экономисты Эрнст Фер и Беттина Рокенбах проводили этот эксперимент, они выяснили, что инвесторы в среднем готовы отдать чуть больше половины своих денег ($6,50 из $10), а доверенные лица готовы вернуть примерно 40 % от полученной суммы ($7,80). То есть в итоге с большим отрывом побеждает доверенное лицо ($21,80), а инвестору приходится довольствоваться $11,30. Но при этом доверенное лицо не старается оставить инвестора совсем уж ни с чем. В общем, все складывается по законам традиционной экономики: каждый действует в собственных интересах{51}.

А потом Фер и Рокенбах изменили правила. Они уполномочили инвесторов оштрафовать доверенных лиц, если получат от них меньше денег, чем рассчитывали. И произошла странная вещь: если инвестор объявлял, что за недоплату будет назначен штраф, то доверенное лицо возвращало меньше денег, чем в первом эксперименте, но если инвестор отказывался от своего права, доверенное лицо возвращало большую сумму.

О чем это говорит? О том, что надо доверять людям. Почему? Потому что угроза штрафа — признак того, что вы относитесь к человеку с подозрением. А когда человек понимает, что вы ему не верите, у него подсознательно появляется желание «умыть» вас.

Вместе с тем, если у вас есть возможность применить наказание, но вы ее не используете, вы как бы сигнализируете человеку: я думаю, что ты поступишь правильно, и полагаюсь на тебя. И обычно ваше доверие оправдывается с лихвой.

Доверие работает не только в лаборатории — на нем основывается весь свободный рынок. Вы вкладываете деньги в банк, потому что верите, что он их не украдет. Вы заказываете в Интернете набор антикварных бокалов для мартини, потому что верите, что их не доставят вам в виде жалких осколков. Вы жертвуете Greenpeace деньги, потому что верите, что ваши $50 помогут остановить глобальное потепление, а не пойдут на «дачку» исполнительного директора в горах штата Колорадо.

А теперь переезжаем в ваш дом. Вот вы с супругом сидите на диване. В отличие от участников «игры в инвестора», которые встретились на денек и потом разошлись каждый в свою сторону, вы будете так же сидеть рядом и завтра, и послезавтра, и, будем надеяться, еще много-много лет, пока смерть не разлучит вас. Сама природа брака, эта связанность друг с другом, которую он подразумевает, это вечное «ты мне — я тебе» делает доверие необходимым условием нормальных семейных отношений. Без доверия не может быть ни искренности, ни отзывчивости. Без него мелкие трещинки превращаются в зияющие расщелины.

«В долгосрочных отношениях между людьми действуют те же силы, [что и в рыночных отношениях], но только в разы более мощные», — утверждает Колин Камерер, экономист из Университета Карнеги — Меллон, изучающий феномен доверия.

Дженни, наконец, осознала это (и не последнюю роль здесь сыграло личное общение с Колином Камерером, который, как ему казалось, лишь дал ей интервью для книги, но в действительности, сам того не зная, помог разобраться с теми силами, которые движут ее браком).

Когда Торольд вернулся домой в Тот День, Когда Он Не Закинул В Машину Белье, Дженни решила опробовать чудесные свойства доверия на деле. Она не сказала ни слова о стирке. Вместо этого она спросила Торольда за ужином, как прошел его день, а потом рассказала о своем. Она убедила себя поверить в то, что муж все-таки разберется с горой грязных вещей — пусть не тогда, когда она его об этом попросила, но чуть позже, — и постаралась направить свою энергию не на скандал, а на сохранение спокойствия. Оставаться невозмутимой ей было крайне сложно: во-первых, она вообще очень нетерпеливый человек, а во-вторых, в этот период в ней, сами понимаете, бурлили гормоны. Но она понимала, что недоверие вызывает в Торольде раздражение, которое ей же возвращается сторицей. Чтобы вырваться из этого замкнутого круга, ей нужно было хоть в чем-то на него положиться — и постараться не сразу в нем разочароваться, если он все-таки провалит испытание.

«Конечно, он и сам хотел помочь мне, — говорит Дженни, — но я не всегда давала ему возможность это сделать».

После ужина Торольд понес свои носки в корзину для белья и тут вдруг вспомнил, что утром не загрузил стиральную машину. Ему стало ужасно неловко. Причем не из-за того, что Дженни опять на него наорала, как это бывало обычно, а из-за того, что он «подкачал». Он извинился и не лег спать до тех пор, пока все не выстиралось. Дженни не стала его ни в чем упрекать. Признав свой проступок, Торольд сам все исправил.

Раньше Дженни тратила массу сил на скандалы с мужем (как будто усталости от домашних хлопот ей было мало), но они не давали никакого положительного результата. Теперь она стала использовать другой стимул, доверие, и он начал творить чудеса. Надо добавить, что это удивительное явление заметила не только Дженни: теперь стоит ей только начать заводиться, как Торольд напоминает, что будет гораздо лучше, если она доверится ему и перестанет говорить «таким тоном».

Давайте снова вернемся к той игре, в которой доверенные лица охотнее возвращали деньги инвестору, если знали, что он не собирается их штрафовать. В любых отношениях кто-то должен сделать первый шаг. В том эксперименте инициатором сотрудничества выступал инвестор, который передавал доверенному лицу деньги и обещал не штрафовать его, как бы тот ими ни распорядился. И этот первый шаг запускал цепную реакцию взаимных любезностей. Это та самая реакция, которая необходима для функционирования нашего брака, не так ли?

Пример № 2

Стороны: Ребекка и Пол

Пол и Ребекка — оба Тельцы по знаку зодиака, оба упертые, своенравные, живущие по принципу «тебе половину и мне половину».

«Я поняла, что Пол “мой человек”, когда предложила оплатить счет на втором свидании и он не стал спорить, — вспоминает Ребекка. — Многих женщин это бы оттолкнуло, но я считала его согласие оправданным. Почему он должен платить два раза подряд?»

«Мне казалось, что будет честно, если во второй раз заплатит она, — соглашается с супругой Пол. — Мы же не в 1950-м живем».

Ребекка и Пол познакомились, когда каждому было уже слегка за 30. Они работали вместе в компании, специализировавшейся на предоставлении технологических решений, в городе Цинциннати, штат Огайо. Пол уже однажды побывал в браке (очень недолго) и теперь клялся, что тот неудачный опыт навсегда отбил у него охоту жениться. Ребекка семь лет жила с одним мужчиной, но все никак не могла решиться на свадьбу. Однако ей хватило месячной командировки в Буффало, которую они с Полом провели в каком-то захудалом отельчике в компании совершенно безликих сотрудников, чтобы сразу со всем разобраться.

За этот месяц Пол и Ребекка выяснили, что они до ужаса похожи.

«Мы вкалывали десять часов подряд, потом шли на ужин, напивались и тусили в баре до закрытия», — рассказывает Ребекка. А по утрам Пол заставал еле стоящую на ногах Ребекку в тренажерном зале при отеле, куда они оба упорно приходили на получасовую тренировку, несмотря на гудящую с похмелья голову.

«Ребекка — самый бескомпромиссный человек, которого я встречал в своей жизни, — говорит Пол. — После меня самого, конечно».

В общем, к тому времени как они вернулись из Буффало, Ребекка уже дала отставку своему парню и закрутила роман с Полом.

За исключением тех случаев, когда они играли в шахматы, пели под караоке, катались на велосипедах, зажигали где-то с друзьями, запускали воздушных змеев или делали еще что-то, чему присущ хоть сколько-либо ощутимый соревновательный дух, они прекрасно ладили — что на этапе свиданий, что после свадьбы.

На момент нашей с ними встречи Пол и Ребекка состояли в браке уже восемь лет. У них были один ребенок, одна собака и два престарелых хомяка, которым они желали поскорее отчалить к своим хомячьим предкам. Семья проживала на окраине Цинциннати в просторном доме в голландском колониальном стиле. Домашние обязанности они делили в соответствии со своей жизненной философией — «око за око, зуб за зуб». Жена занималась распределением финансов и планированием занятий для ребенка. Муж готовил, работал «извозчиком» и паковал школьные ланчи. Он водил ребенка по врачам, она поддерживала связь с учителями. Он помогал с заданиями по естественным наукам, она проверяла всю остальную домашнюю работу. Он поддерживал порядок во дворе (собирал граблями осенние листья, чистил снег, стриг газон), она следила за домом (стирала белье, сортировала мусор, вытирала пыль).

Делили семейный бюджет они тоже по очень четким правилам: между ними существовало негласное соглашение, по которому, во-первых, они оба не могли тратить на себя любимых заоблачные деньги, а во-вторых, их личные покупки должны были быть примерно равными по стоимости. К примеру, если Ребекка покупала себе платье, Пол, в свою очередь, имел полное право приобрести новый объектив для своего фотоаппарата. Когда он заполучал этот объектив, у нее снова появлялась возможность сделать подарок самой себе, после чего Пол опять мог обзавестись очередной технической новинкой — и так дальше по цепочке. Конечно, их покупки не всегда соответствовали друг другу на 100 %, но все-таки им удавалось сохранять относительное равновесие.

Итак, Пол и Ребекка организовали свою семейную жизнь по системе взаимных стимулов, которую мы условно назовем «око за око». Что в экономике, что в обычной жизни эта система держится на одном и том же принципе: если ты совершишь поступок Х, то и я тоже совершу поступок Х. И она работает прекрасно и замечательно до тех пор, пока кто-то один не отказывается совершить очередной поступок Х.

В данном случае этим «кем-то» оказался Пол. Однажды он приехал с работы на новеньком скутере Vespa. На чеке — $6000. Он, понимаете ли, давно такой хотел, всем об этом рассказывал и вот теперь решил, что хватит разговоров — пора идти и покупать. Ребекка от него такого не ожидала.

«Он потратил 6000 баксов, даже не спросив меня, — это было очень некрасиво, — говорит она. — Я бы никогда не спустила столько денег на какую-то ерунду — и уж тем более не купила бы штуковину, из-за которой можно сломать себе шею и сделать нашего ребенка наполовину сиротой».


Проблема: око за око

Конечно, Ребекка и Пол не называли принцип организации своей жизни «око за око», а мысль о «системе взаимных стимулов» у них и вовсе не возникала. Но на деле они жили именно по ней. Сотрудничать друг с другом, выполнять свои домашние обязанности и ограничивать себя в денежных тратах их побуждала мысль о том, что, если один будет это делать, то и второму тоже придется «соответствовать».

Их логика вполне оправданна. Она лежит в основе брака: стоит молодым сказать друг другу «да», как они на всю жизнь вступают в отношения этого взаимообмена — «ты мне — я тебе». Давайте будем честными: как бы вы ни любили своего избранника, вы вряд ли согласитесь холить и лелеять его в болезни и здравии, если он не пообещает вам то же самое. Конечно, в лучшие периоды нашей жизни мы готовы служить друг другу безвозмездно, но, тем не менее, все мы люди, и в большинстве случаев, помассировав супругу пятки, вы все-таки надеетесь получить в ответ что-то равноценное. С чего вдруг вы должны дарить ей на день рождения дорогой подарок, если она в прошлом году подарила вам носки? Почему вы должны снова приглашать в гости его родителей, хотя уже несколько месяцев не видели своих? Я вчера заправляла постель — значит, сегодня заправляешь ты.

У нас нет стимула давать, если второй человек только и делает, что берет.

Возможно, Ребекка и Пол чуточку переборщили с уравниловкой, но, как мы уже сказали, несколько лет их система работала без перебоев. Проблемы начались тогда, когда один из них перестал «давать» — то есть вести себя по-партнерски. Принцип «око за око», или «стратегия подражания», предполагает, что если одна сторона перестает выполнять свои обязательства, то и вторая тоже отказывается от каких-либо действий. Вспомните Израиль и Палестину, увязших в этих бесконечных «выплатах той же монетой»: одна страна помашет белым флагом — и другая помашет в ответ, одна сбросит бомбу — и вторая сделает то же самое.

В семейной жизни Пола и Ребекки такой «бомбой» стал скутер — именно он превратил партнерство в отношения «каждый сам за себя» и разрушил некогда успешно работавшую систему стимулов.

Может быть, злосчастный скутер и позволил Полу вновь почувствовать себя 16-летним подростком — но плюсов от его покупки было явно меньше, чем минусов, потому что теперь ничто не мешало разгневанной Ребекке выложить, к примеру, $250 за то платье от Дианы фон Фюрстенберг, на которое она давно заглядывалась. «Если Полу можно нарушать правила, то почему мне нельзя?» — возмущалась Пола.

В системе «око за око», утверждают экономисты Авинаш Диксит и Барри Нейлбафф, «любая ошибка аукается обоим. Одна сторона наказывает другую за совершенный проступок, и запускается цепная реакция: провинившийся отвечает на наказание еще одним нарушением, за которым следует новое наказание, — и так без конца»{52}.

После инцидента с Vespa Ребекка стала придумывать способы отомстить Полу. Она могла бы перестроить ванную на втором этаже, не спросив его согласия. Она могла бы разорить его кредитки. Она могла бы намекнуть какому-нибудь копу, что Пол ездит на скутере без прав. Ну правда, что мешает ей поднять трубку и позвонить в полицию (разве что мысль о том, что Пол все-таки ее муж и, как бы она ни была зла на него, сдавать его властям как-то нехорошо)?

Но в своих рассуждениях Ребекка неизменно наталкивалась на одну и ту же проблему: наказание не поможет им с Полом вернуться на путь истинный. Как раз наоборот. Оно даст Полу понять, что теперь они с Ребеккой квиты, и, следовательно, откроет перед ним возможность новых нарушений. Что заставит его соблюдать условия их изначального соглашения — ты почешешь спинку мне, а я тебе, — если он будет знать, что это необязательно?

«В какой-то момент я поняла, что совсем запуталась, — вспоминает Ребекка, — и что если я не найду выход из этой ситуации, вся наша жизнь полетит в тартарары».


Выход: амнистия

В итоге, чтобы восстановить партнерские отношения с мужем и дать ему стимул больше не выделывать подобных трюков, Ребекка поступила вот так: она простила Пола.

«У меня не было выбора, — признается она. — Я могла бы вечно тыкать его носом в этот чертов скутер, орать благим матом, разбрасываться деньгами, — но это ничему бы его не научило».

Ребекка, конечно, ничего об этом не знала, но вообще экономисты уже давно доказали, что порой снисходительность в небольших дозах может быть отличным стимулом. Вместо того чтобы отплатить Полу той же монетой, Ребекка простила его — и тем самым перезапустила их систему, дав мужу шанс исправиться. Назовем это «амнистией», под которую Пол нежданно-негаданно попал.

«Я был в шоке», — признается Пол. Он осознавал значение своего поступка и, увидев первую реакцию Ребекки, мысленно приготовился к тому, что та подаст на развод. «Когда Ребекка сказала мне, что все в порядке и она не возражает против скутера, я подумал: “Кто эта женщина и что она сделала с Ребеккой?”»

Пол тут же почувствовал себя в долгу перед женой, причем в очень большом долгу. На это Ребекка и рассчитывала.

Впрочем, все не закончилось примирительными объятиями. Прощение прощением, но без последствий это дело обойтись не могло. Раньше между ними действовало негласное соглашение, по которому ни один из них не мог тратить на себя «заоблачные» суммы, теперь же Ребекка озвучила следующую поправку: все покупки дороже $200 они должны предварительно обсуждать друг с другом. Пол был не в восторге от этого предложения, но, понимая, что еще одной «амнистии» может и не случиться, решил больше не испытывать судьбу.

«К счастью, мотоциклетный шлем стоит меньше двухсот долларов», — сказал нам он.

Пример № 3

Стороны: Колин и Лили

Колин и Лили познакомились в 1996 г. в операционном зале маленького чикагского инвестиционного банка. Колин был тихим гением математики и статистики, который в юности мечтал строить ракеты. Он выглядел так, будто сам не очень понимает, каким ветром его занесло в сферу финансов и что вообще он делает среди этих воротил с татуировками новозеландских аборигенов под дизайнерскими рубашками, которые все время требуют «дать пять», глушат после работы «ирландскую автомобильную бомбу»[50] и заваливаются спать прямо в одежде.

У Лили проблем с самоощущением не возникало. В этом обществе она чувствовала себя как рыба в воде. Она пила текилу высшего сорта. Носила дорогие очки. И была звездой торгов. Она выступала посредником в сделках между клиентами — крупными инвестиционными компаниями, вроде Fidelity или T. Rowe Price, желающими продать или приобрести очередной нехилый пай, и своим банком, торгующим акциями по всему миру. Работа у нее была кипучая, нервная и не то что без выходных, но даже и без перерывов: с утра и до ночи. Лили приходилось заарканивать и «обрабатывать» изменчивых клиентов, убеждая их довериться ей и не искать другого трейдера. Так как по большей части ей приходилось иметь дело с враждебно настроенными мужчинами, она все время чувствовала себя так, будто ею хотят попользоваться.

Месть Молли

У Тима и Молли был прекрасный брак — если не считать одну чудовищную проблему. Каждое утро, когда Молли уходила на работу, Тим принимал душ, выходил из ванной и, не задумываясь, бросал свое мокрое полотенце на женину половину кровати. А это значило, что каждый вечер Молли приходилось укладываться спать во влажную постель. «Это было просто какое-то хамство, — говорит она. — Самое настоящее хамство!»

Молли по-хорошему просила Тима вешать свое полотенце на сушилку. Пыталась над ним подшучивать, ругалась, обижалась и, конечно, постоянно ворчала. Но ничего не помогало. Каждую ночь она снова оказывалась как будто в промокшей под дождем палатке. Наконец она не выдержала и решила отомстить. Как-то раз, пока Тим играл с дружками в «боггл», она сходила в душ и потом засунула свое очень мокрое полотенце под покрывало на его стороне кровати. Укладываясь в постель, Тим не сказал ей ни слова — но больше спать в луже ей не приходилось.

Молли применила наказание — тот стимул, которым не стоит злоупотреблять, но вполне можно воспользоваться, если ваша половина ведет себя как последняя свинья. В бесстрастном, логичном мире экономики угрозу наказанием относят к отдельному виду стимулов — к «принуждению». Штрафы за превышение скорости, электрический стул или государственные санкции против недобросовестных предпринимателей — все эти способы принуждения разработаны как раз для того, чтобы заставить людей ходить по струнке. Помните, что это кнуты, а не пряники. Щелкайте ими осторожнее.

«Клиенты считали, что, раз я женщина, я легко поддамся на их уговоры, — рассказывает она. — Но на самом деле из-за такого отношения я становилась только агрессивнее».

В общении с клиентами она проявляла, по словам Колина, «какую-то занозистую женственность» — абсолютную непоколебимость с легким налетом кокетства.

«Она ни на цент не сбавляла цену, но при этом умудрялась внушить клиентам, что предлагает им очень выгодную сделку», — вспоминает Колин.

У Колина не было «занозистой женственности» или, если на то пошло, «занозистой мужественности». Он презирал скользких клиентов. Он ненавидел разговаривать с ними. Он нервничал, когда ему звонили несколько человек подряд, и боялся поднять трубку. Операционный зал казался ему невыносимо шумным, а своих коллег он считал недоразвитыми придурками. Колина интересовало, почему акции передаются из одних рук в другие и куда их несут подводные течения рынка; а его коллег, насколько он понимал, интересовала только нажива.

Лили, может, и старалась показать всем мужикам, какая она суровая, но дурочкой при этом не была: она видела, что Колин не такой, как все, — в хорошем смысле. Глаза у него были добрые, и в них явно было больше осмысленности, чем у всех других.

«Он выделялся среди остальных, — говорит Лили. — Все бежали к нему за помощью, когда их клиент требовал объяснить механизмы функционирования биржи. Колин всерьез изучал рынок, в отличие от всех нас».

Колин выжидал подходящий момент. Он видел, что Лили старается вписаться в трейдерскую компанию, подстроиться под нее, но был уверен, что, если у нее есть мозги, это общество ей вскоре наскучит. «Я это нутром чувствовал», — заявляет он.

И нутро его не обмануло. Через два года Лили смертельно устала от операционного зала. По глупости она повстречалась/переспала с несколькими своими сотрудниками. «Секс был хороший, но за завтраком поговорить нам было не о чем», — говорит она. И вот, почувствовав, что для него наконец открылась лазейка, Колин послал ей электронное письмо с предложением поужинать вместе.

Она согласилась.

Они выпили пива и обсудили своих коллег. А также поговорили о футболе (оказалось, что она ярая болельщица «Нью-Ингленд Пэтриотс»). И о своих семьях. Колин узнал, что у Лили в Новой Англии живут три сестры, которых она навещает каждый месяц, и отец, с которым она каждый день говорит по телефону. «Какая же ты “железная леди”, если каждый день звонишь папе?» — посмеялся Колин.

Колин проводил ее до дома. Она пригласила его зайти. Потом, как вспоминает Колин, «она завалила меня на кровать, запрыгнула сверху, все сама сделала и напоследок сказала, что не обидится, если я уйду».

Он не ушел. И, как призналась Лили, за завтраком ей с ним было не скучно.

Дома Лили была боссом, принимала все решения и следила за их исполнением, что вполне устраивало Колина. Когда приходило время планировать отпуск, она звонила в турфирму, выбирала направление и через несколько дней объявляла Колину, куда они едут. По утрам он приходил на кухню с двумя галстуками в руках и спрашивал: «Какой лучше?»

«Этот», — говорила она, едва взглянув на них.

Когда они обставляли свою первую совместную квартиру, Колин и пальцем не пошевелил: «Не помню, чтобы мы хоть раз обсуждали мебель, кафель или бытовую технику. Она сама все выбрала».

Когда Лили забеременела, она приняла еще одно ответственное решение: она не собирается совмещать работу с воспитанием ребенка.

«Некоторым женщинам может показаться, что я просто капитулировала, — говорит Лили. — Но для меня это было спасением из рабства».

Она принялась за материнские обязанности с таким энтузиазмом, которого Колин от нее, честно говоря, совсем не ожидал. Она шила наволочки, придумывала игры, готовила домашнее бананово-грушевое пюре. Она даже перестала материться.

Они переехали в пригород, завели еще одного ребенка и окружили себя новой компанией друзей. Преобразование было очень мощным: казалось, что и Лили, и их отношения изменились для Колина совершенно неожиданным образом. Он чувствовал себя… ну, по большому счету, брошенным. Лили полностью сконцентрировалась на детях — на собраниях родительского комитета, футбольных тренировках, поиске частных преподавателей для дополнительных занятий, — и на Колина ее на хватало. Уложив детей спать, она чувствовала себя слишком вымотанной, чтобы уделять внимание еще и мужу. Ей хотелось либо лечь в постель с книжкой, либо усесться напротив телевизора и чего-нибудь выпить. О сексе она даже не вспоминала.

«Ей не было до меня дела, — рассказывает Колин. — Она спрашивала, как прошел мой день, но ответ уже не слушала».

Если раньше Лили была «очень собранной», то теперь она частенько жаловалась, что устала, переживает из-за тех решений, которые ей приходится принимать касательно детей, и беспокоится о материальном благополучии семьи. Это озадачивало Колина, потому что, насколько он знал, она любила все за всех решать, да и с деньгами у них все было в порядке.

«Дело было даже не в том, что мы не занимаемся сексом, меня больше волновали ее подавленность и равнодушие ко мне», — говорит Колин.

Колин делал много попыток пробудить в ней какие-то эмоции и интерес к интимной жизни. Он старался делать ей комплименты, которые могли ей действительно польстить, но в большинстве случаев она только закатывала глаза. «У меня нет настроения заниматься сегодня сексом», — заявила она ему в ответ на признание ее попы «лучшей попой в округе».

Но однажды ему все-таки удалось нащупать ее слабое место. Он вернулся из командировки в Лондон с подарком: неприлично дорогим кашемировым свитером — Колин углядел его в витрине одного магазина и не смог пройти мимо. «О боже, какая красота! — восхитилась Лили. — Ты меня балуешь». Она убежала наверх и тут же его надела.

Той ночью у них был секс.

Через несколько недель он услышал, как Лили в разговоре со своей подругой Александрой нахваливает ее новую сумку. На следующий день он тайно позвонил Александре и спросил, что это за модель. Сказал, что хочет устроить для Лили сюрприз. «Это “биркин”[51], — ответила Александра. — Марки Herm?s». Во время обеденного перерыва Колин пошел в бутик Herm?s и попросил такую сумку. Когда он увидел ценник, он спросил продавщицу, не опечатка ли это: «Она стоит восемьсот долларов, а не восемь тысяч, правильно?»

Нет, это была не опечатка, но Колин все равно купил сумку (мы уже упоминали, что его карьера сложилась очень удачно, да?).

Лили была в восторге.

Скажем прямо: Колин понимал, что такие дорогие подарки — это как-то слишком. Он вырос в рабочей семье, где считали, что за $8000 можно купить две подержанные машины, а никак не одну-единственную сумку. Но он оказался в безнадежном положении. И подарки были единственным, что заставляло Лили встрепенуться.

«Она так радовалась им, — говорит Колин. — И эта радость была направлена именно на меня. Мне это было очень приятно».

Чем же были эти подарки? Стимулами! Стимулами, которые побуждали Лили улыбнуться, порадоваться, расслабиться и, наконец, проявить к Колину хоть какие-то нежные чувства.

А что не так с этими стимулами? Они недолговечны. Да, они вызывали реакцию у Лили — но реакцию мимолетную. На следующий день она вновь превращалась в заморенную, спрятавшуюся за книжкой Лили.


Проблема: затасканные стимулы перестают работать

Помните Джо Кассано, сына бруклинского копа, в карманах которого осели $300 млн? Обещая ему сказочные финансовые поощрения, руководство пыталось дать ему стимул трудиться на пользу компании — но их благими намерениями оказалась вымощена дорога сами знаете куда. Наш герой Колин, в свою очередь, предлагал своей супруге более «бытовые» варианты все тех же финансовых поощрений (сумки, кофточки, орхидеи) — и тоже оказался жертвой собственной щедрости.

Правда, в случае с Колином причиной неудачи была не жадность Лили, а тот простой факт, что материальные стимулы не дают длительного эффекта. К сожалению, он понял это нескоро. Какое-то время он продолжал исправно снабжать жену подарками. Купил ей Kindle для чтения электронных книг, по поводу чего она выразила умеренную радость. Потом абонемент на занятия йогой с каким-то супертренером, о котором он вычитал в газете. «Спасибо, правда, я вряд ли доберусь туда раньше 2020-го — может, хотя бы тогда у меня появится свободное время», — сказала она. А потом добавила: «Почему бы тебе не оставить его себе? Походил бы на занятия вместо меня».

Да, на такую реакцию Колин никак не рассчитывал («Что бы это значило? Может, я растолстел?»).

Уж кого-кого, а экономистов спадом эффективности стимулов Колина точно не удивишь — они-то знают, что даже самые мощные стимулы со временем «затаскиваются» и теряют силу. Экономисты Ури Гнизи из Калифорнийского университета в Сан-Диего и Джон Лист из Чикагского университета задались вопросом, как и почему стимулы перестают работать. Для того чтобы выяснить, действительно ли эффект финансового стимулирования постепенно ослабевает, они решили проверить реакцию людей, нанятых выполнить краткосрочную простую работу, на неожиданное повышение оплаты. Могут ли обещанные деньги повысить производительность их труда?

Для того чтобы забить в компьютер данные о библиотечных книгах одного маленького университета на Среднем Западе, была завербована группа студентов — естественно, не подозревающих о том, что за ними будут наблюдать. На постерах с информацией об этой работе было указано, что ее выполнение рассчитано на шесть часов и оплата составит $12 в час. Когда студенты прибыли в библиотеку, половину из них сразу отправили работать на тех условиях, которые были обозначены ранее. А другой половине сказали, что они — вот так сюрприз! — получат не $12, а $20 в час.

Поначалу студенты, нанятые за $20, работали охотнее и быстрее регистрировали книжки. Но через какое-то время они стали притормаживать, пока наконец их скорость не опустилась до темпа работы тех ребят, которым пообещали всего $12. Как и в случае с подарками Колина, финансовый стимул — прибавка к оплате — сначала принес заметный результат. Но потом мотивация работников ослабла — то есть эффективность денежного стимула оказалась очень непродолжительной.

Брак — это долгосрочный проект, и он требует стабильной мотивации. Однако мимолетные, грязноватые финансовые стимулы в нем на удивление популярны. Если я куплю ей 15 роз, она наверняка простит мне то, что я забыл про ее день рождения. Если я подарю ему билет на целый сезон игр его любимых «Нью-Йорк Метс», он, возможно, перестанет сердиться на меня за тот День благодарения в компании его двоюродного брата Ронни. Стимулы такого рода работают только в том случае, если к ним прибегают редко, лишь по особому случаю. Если вы будете приносить жене цветы каждый день, она вскоре перестанет даже в вазу их ставить.

Как-то в пятницу, немного позже неприятности с йогой, Колин вдруг поймал себя на мысли, что вместо того, чтобы спокойно заниматься работой, он гадает, чем бы таким порадовать жену в выходные… и вдруг почувствовал себя очень несчастным. Он попытался посмотреть на ситуацию со стороны. Что больше интересует Лили, он сам или его подарки? Он знал, что она его любит (ведь любит же, да?), но почему-то свою любовь она проявляла лишь тогда, когда он возвращался домой с очередным сюрпризом. Так что же для нее важнее, Колин или сумка Herm?s? Она вообще хоть посмотрит на него, если он придет к ней с пустыми руками?


Выход: не вызываем привыкания

Вы, несомненно, об этом знаете, но частенько забываете: моральные стимулы могут быть гораздо более эффективными, чем материальные.

Колин убедился в этом совершенно случайно. Где-то между покупкой очередного безумного подарка и приступом паники из-за того, что он собственными руками превратил их с Лили отношения в рыночный товар, он позвонил домой узнать, как у нее дела. Да не очень, ответила она. За окном льет дождь, и футбол сегодня отменили — а это значит, что их сын пинает дома балду, и, следовательно, дочь занимается тем же самым, а у Лили теперь не только осенняя депрессия, но еще и раскалывающаяся голова. Кайл, друг сына, приходил поиграть, но через час ушел весь в слезах, потому что их неблагодарные дети придумали прекрасную забаву: целый час рубиться в приставку без него.

— У нас не дети, а чудовища, — пожаловалась Лили. — И мне нечего дать им на ужин.

— Я куплю что-нибудь по дороге домой, — сказал Колин.

— В восемь вечера? Для них это слишком поздно.

— Я приеду домой пораньше.

— Ну да.

— Лили, я сказал, что сделаю.

И сделал.

Он уехал с работы в пять, купил десяток яиц и немного овощей, налил Лили бокал вина и приготовил детям омлеты — причем даже с учетом их предпочтений (одному подавай помидоры, другая их терпеть не может; один любит со шпинатом, другая просит положить сыр). Дети слопали все до последнего кусочка, их даже уговаривать не пришлось — Лили смотрела на эту сцену с безмолвным восторгом.

После ужина Колин потащил детей в ванную мыться, а Лили забрала свое вино и села к компьютеру ответить на кое-какие электронные письма. Она прочитала забавный отчет подруги о модном показе в Париже, угробленном акцией протеста против ношения натуральных мехов. Она даже посмеялась — а в промежутке между пятью и восемью часами она делала это крайне редко, потому как дети успевали к этому времени выкачать из нее всю позитивную энергию.

«Целых два часа я ни за что не отвечала, не уговаривала никого пойти в ванную, не угрожала никому запретить смотреть телевизор и не упрашивала никого перестать брыкаться, — говорит Лили. — От меня зависело только то, сколько бокалов вина себе позволить».

Когда Колин наконец уложил детей спать и пришел к Лили в гостиную, она не стала жаловаться ему на жизнь. У нее даже не возникло такого желания. Вместо этого она подождала, пока Колин тоже нальет себе щедрую порцию вина и усядется рядом с ней, а потом стала расспрашивать его о том, как прошел рабочий день.

Лили впервые почувствовала, как с ее плеч хоть на время спал груз ответственности. Она даже позволила себя немного расслабиться. Удивительно, как даже незначительная помощь со стороны Колина может поднять ей настроение, — а ведь ей никогда и в голову не приходило его о чем-то попросить.

«Я привыкла все делать сама», — сказала нам Лили.

Колин тоже испытал облегчение. И тоже смог наконец расслабиться. Лили так давно не интересовалась, как прошел его день, — да что там день, ее, кажется, не волновало, как вообще ему живется. Он уже и не помнил, когда в последний раз она так внимательно и участливо его слушала. Боясь спугнуть удачу, он постарался осторожно приласкать жену — хотя с деликатностью в этом деле у него было не очень: обычно он просто скидывал с себя одежду, укладывался на кровать со стороны Лили и ждал, пока она дочистит зубы, с вполне однозначными намерениями, — и Лили ответила ему.

На следующий день по дороге на работу Колина осенила гениальная мысль: «Я должен больше помогать по дому. Я должен давать жене больше отдыха». Он решил, что отныне будет раз в неделю брать на себя вечернюю кормежку, мытье и укладывание детей в кровать. Он дал себе обещание научиться готовить еще что-то, помимо омлетов. И еще он твердо вознамерился уделять Лили больше внимания — тогда, возможно, она тоже станет менее равнодушной.

Вряд ли вы удивитесь, если мы скажем, что экономисты уже проверяли эффективность неравнодушного отношения как стимула. Мы расскажем вам о том эксперименте, который показался нам самым прикольным. Волонтерам (опять же, студентам) дали совершенно дурацкое и бесполезное задание: посчитать, сколько раз на страницах каких-то абсолютно неважных писем встречается буквосочетание «ss». Испытуемых разделили на три группы и предупредили, что им будут платить за каждую проверенную страничку. Одну группу попросили подписывать каждый просмотренный листочек и передавать его контролерам, которые будут складывать все бумажки в аккуратные стопочки. Второй группе велели ничего не подписывать, и, когда волонтеры из нее передавали листы контролерам, те клали их без разбора в одну стопку. Третья группа тоже не должна была ничего подписывать — и когда контролеры получали очередную бумагу, они разрывали ее в клочья прямо на глазах у несчастных тружеников{53}.

ЧТО ГОВОРЯТ… О полезных подарках

Проводя свой масштабный опрос населения, мы заодно поинтересовались: «Каким был самый приятный подарок, который вы получили от своего супруга в последнее время?» Некоторые ответы произвели на нас неизгладимое впечатление:

• Он стал оставлять для меня по всему дому трогательные записки на самоклеющихся листочках. Мы редко проводим время вместе. Я учусь на вечернем, он работает с утра и до позднего вечера. И вот таким образом он показывал, что помнит обо мне.

• Она дала мне досмотреть плей-офф. Никогда этого не забуду.

• Он признал, что был неправ в ссоре, которая была у нас месяц назад. Он никогда не говорит, что был неправ, поэтому для меня это много значит.

• Она заметила, что я постригся.

А теперь угадайте, какая группа проверила больше листов? Совершенно верно, первая — та, к работе которой относились с вниманием и уважением. Неравнодушие контролеров стало для нее мощным стимулом.

Таким же мощным стимулом оно стало и для Колина.

Но прежде чем мы закончим со стимулами, нам хотелось бы обратить ваше внимание на хитрый поворот в этой истории. Все начиналось с того, что Колин пытался заставить Лили уделять ему больше внимания, правильно? Но в итоге получилось так, что это у Лили появились новые рычаги воздействия на Колина: помогай мне по дому, и тогда, возможно, я снизойду до тебя.

6. ВЫГОДЫ И ИЗДЕРЖКИ, или Искусство выходить из конфликта

Принцип

Любой крупный бизнес хочет оттяпать кусок Большого Яблока[52]. Но когда в конце 2009 г. компания Costco, заправлявшая на рынке розничной торговли и мегаскидок, попыталась открыть в Манхэттене свой магазин, она столкнулась с одной проблемой: кучка въедливых, консервативных нью-йоркских политиков потребовала, чтобы компания значительно изменила свой курс.

Камнем преткновения стали продовольственные талоны. В отличие от практически всех своих конкурентов, включая таких гигантов, как Walmart и BJs, Costco не принимала продовольственные талоны. Но, поскольку такими «карточками» пользовались более 30 000 резидентов Восточного Гарлема, а Costco уже положила в карман $55 млн субсидий из городского бюджета и получила от властей особое разрешение на прогон своих грохочущих фур через город с двенадцати часов ночи до пяти утра, оставить все как есть значило создать почву для конфликта. Власти поставили компании ультиматум: хотите влезть в $564-миллиардную экономику Нью-Йорка, принимайте талоны{54}.

Costco была вынуждена выбирать между двумя вариантами, каждый из которых был далек от совершенства: принимать талоны и терять часть прибыли или отказать льготникам и приготовиться к погромам и кражам.

В нашем мире ограниченных ресурсов не обойтись без компромиссов. Об этом знал экономист-недоучка Мик Джаггер[53], написавший песню You Can’t Always Get What You Want[54]. Об этом узнал ваш будущий муж, экономист поневоле, когда вы заявили ему: либо ты надеваешь мне на пальчик обручальное кольцо, либо гордо и одиноко катишься ко всем чертям. И, конечно, об этом знал гарвардский экономист Грег Мэнкью, который подвел под все многообразие запутанных экономических отношений десять простых принципов.

И первый принцип Мэнкью звучит так: людям приходится искать компромиссы.

Классический пример такого компромисса можно найти в любом учебнике по курсу «Введение в экономику» любого вуза Америки — это пример с ружьями и маслом. Чем больше страна тратит на ружья — то есть на свою национальную безопасность, — тем меньше у нее остается на масло — то есть на продукты и хозяйственные товары, скрашивающие повседневную жизнь. По идее, страна должна сделать выбор между ними, хотя на самом деле большинство правительств всех времен и народов предпочитали безрассудно тратить бюджет как на ружья, так и на масло. Впрочем, это тоже своего рода компромисс: ни в чем себе не отказывая сегодня, страна жертвует благополучием будущих поколений, которым придется рассчитываться с долгами своей беспечной родины-матери.

Но, раз уж вы не правительство и не можете получить все и сразу, вам придется делать нелегкий выбор. Подумайте, в какие жесткие рамки вы поставлены: в сутках только 24 часа, банковский счет у вас небездонный, и при этом куча народу постоянно требует вашего внимания. И как же вы будете со всем этим разбираться? Поселитесь ли вы в скукоженной городской квартирке в двух шагах от своей работы или будете наслаждаться прелестями жизни в пригороде, но тратить по часу своего драгоценного времени на дорогу туда и обратно? Станете ли вы работать по 15 часов в сутки и припрятывать денежку на будущее или устроитесь на неполный рабочий день, но зато будете поддерживать свою дочурку на каждом ее балетном выступлении? Купите ли вы мощный внедорожник или аккуратную Toyota Prius? Отдадите ребенка в обычную школу или частную гимназию? Сэкономите деньги или поедете на них в отпуск? Выберете ли стиральную машину компании GE или Miele? Займетесь сексом или поспите? Изо дня в день нам приходится решать, как эффективнее распределить свои время и деньги, — а значит, постоянно взвешивать возможные варианты в поисках компромисса.

В общем, проблема сводится к следующему: мы хотим все и сразу, но не можем это получить.

На счастье, экономист Альфред Маршалл предложил в 1890 г. способ, позволяющий принять наиболее разумное решение путем оценки возможных выгод и издержек{55}.

В начале XX в. Маршалл был королем в большом экономическом замке Англии. Свой титул он заслужил по праву: стал одним из отцов-основателей неоклассической экономики и сумел расширить рамки этой дисциплины с одного лишь изучения рынка до исследования человеческого поведения в целом, за что мы ему, несомненно, очень благодарны (нас-то как раз в первую очередь интересует именно человеческое поведение). Но, наверное, одной из самых его больших заслуг стало доказательство того, что потребитель купит товар лишь в том случае, если его предельная полезность будет выше затрат на его приобретение.

Предложенный им анализ соотношения выгод и издержек перевернул мир не только для профессоров экономики. Сегодня любая уважающая себя компания сначала подсчитает грозящие ей расходы и возможную прибыль, а уж потом будет решать, пустить ей несколько миллиардов долларов на разработку нового препарата от эректильной дисфункции, чтобы сбросить с пьедестала виагру, или лучше отстроить себе новый шикарный головной офис. Анализ соотношения выгод и издержек заставляет владельцев малого бизнеса тратить вырученные деньги в первую очередь на строительство парковки для клиентов, а не на дополнительные медицинские услуги для своих работников. Он же помогает правительству определиться с налоговой политикой или сделать выбор между дипломатическим решением конфликта и войной (если, конечно, во главе этого правительства не стоит Джордж Буш-младший, которому очень хочется завоевать Ирак, — в таком случае достаточно проконсультироваться со страшным человеком Дональдом Рамсфелдом[55], и все, можно высылать танки).

Но подсчитать выгоды и издержки не так просто, как кажется. Некоторые расходы — даже большинство из них — не сразу приходят на ум. Давайте предположим, что вы, например, специалист по актуарному оцениванию пенсионных фондов. И перед вами стоит непростой выбор: продолжить заниматься своим делом или получить второе высшее образование, став искусствоведом, и посвятить себя изучению ранней нидерландской живописи. Соотношение выгод и затрат в вашем случае может выглядеть так (таблица 7):



Все ясно и понятно, не так ли?

Не так. Необходимо учесть еще кое-что — то, что экономисты называют вмененными издержками. Вмененные издержки — это все те радости жизни, которыми вам придется пожертвовать во имя желаемого результата, — и, не принимая их во внимание, невозможно грамотно соотнести свои выгоды и затраты (в списке экономических принципов Грега Мэнкью вмененные издержки занимают второе место). Для того чтобы оценить их, нужно копнуть поглубже. Ради второго высшего вы должны будете спустить в трубу не только $45 000, но и многие другие вещи, от которых вам придется отказаться во имя своей мечты стать специалистом по ранней нидерландской живописи, — такие как стабильная зарплата и перспектива скорого повышения. И когда вы примете в расчет все эти вмененные издержки, сводный список выгод и затрат (таблица 8) уже не будет выглядеть так оптимистично:


Альфред Маршалл, великий комбинатор

Соавтором знаменитого учебника Маршалла[56] была его жена[57], с которой он познакомился в Кембридже — он был преподавателем, она была его студенткой. За роман с ученицей его вышвырнули из университета — там с этим было очень строго. Альфред женился на девушке, вскоре прославился своими трудами и получил предложение вернуться обратно в Кембридж. Иными словами, он был поставлен перед выбором: работа или девушка, — выбрал девушку, но все равно получил и то и другое. Ох уж эти ушлые британские экономисты!


Вот так получается, что ваша мечта стоит гораздо больше, чем $45 000, — в ее цену входят все те возможности, которые вы утратите, отказавшись от своей тягомотной работы.

Нет, мы не уговариваем вас протирать штаны в ненавистном офисе. Мы двумя руками за то, чтобы вы смело шли навстречу своей мечте. Нам самим пришлось многим пожертвовать ради того, чтобы исполнить свою и написать-таки эту книгу, — впрочем, не будем об этом… Мы просто хотим, чтобы вы понимали: прежде чем принимать какое-то решение, нужно взвесить все выгоды и все затраты, а значит, вы должны вспомнить о вмененных издержках и тоже принять их в расчет.

С ними все выглядит сложнее{56}. Вот так, например:



Ладно, не пугайтесь — решить дилемму, заказать ли вам на дом пиццу или приготовить ужин самостоятельно, можно и без математических формул. Но и радоваться не стоит: даже с таким пустяком могут возникнуть некоторые трудности.

Проблема вот в чем: когда мы должны подсчитать свои затраты и оценить выгоды, нас легко могут сбить с верного курса такие мелочи, как наше настроение, направление ветра или количество комплиментов от супруга за прошедший месяц. На экономическом языке это называется «когнитивные искажения, влияющие на принятие решений» — к ним относятся все те вещи, которые мешают нам мыслить рационально. И почему-то они возникают именно в те моменты, когда нам жизненно необходимо со всей серьезностью взвесить все за и против, — как раз тогда эмоции туманят наш разум, мы становимся нетерпеливыми и теряем способность разглядеть возможные издержки и понять реальную ценность выгод.

В этой главе мы познакомим вас с тремя парами, чью совместную жизнь отравляли три наиболее распространенных когнитивных искажения. Эти искажения заставляли их недооценивать значимость небольших перемен, забывая о том, что «курочка по зернышку клюет, да сыта бывает»; мотать себе нервы из-за «невозвратных затрат» — тех решений, которые уже были приняты и не могут быть изменены; и вечно жаловаться на «несправедливость» из-за знакомой каждому из нас склонности чувствовать себя обделенным, даже если на самом деле нам достался вполне лакомый кусок.

ПРОСТЫМИ СЛОВАМИ Когнитивные искажения, влияющие на принятие решений

Когда надо бы притормозить и подумать… но все, уже поздно.

Пример № 1

Стороны: Клэр и Шон

Когда в один солнечный, но прохладный сентябрьский день мы впервые встретились с Клэр и Шоном на кухне их дома в Висконсине, они показались нам типичной семейной парой. И мы решили, что проведем утро в обществе Шона и его друзей, а после поболтаем с их женами.

Когда Шон вышел во двор, чтобы рассудить, кто из их вопящих детей сейчас будет играть с корзиной для пикника, Клэр, казалось, была благодарна мужу за то, что он вызвался поработать миротворцем.

Когда Клэр, прежде чем покинуть нас на время интервью, напомнила Шону купить детям сок, он, вроде, был признателен за подсказку.

И когда Шон прихватил из холодильника бутылку пива и пригласил нас на скамеечку, Клэр шутливо посокрушалась, что не она первая будет отвечать на наши вопросы — а то она бы тоже налила себе бокальчик, хотя на часах всего 12 дня.

— Не болтай о нашей интимной жизни, — предупредила она.

— Конечно, а то все станут нам завидовать, — ответил он.

Но как только мы расположились на лужайке и включили диктофон, настроение переменилось. Шон сел, раскупорил бутылку и опустошил ее наполовину одним пугающе долгим глотком. Было видно, что он скорее удавится, чем станет рассказывать нам о своей семейной жизни.

Итак, обратились мы к мужчинам, с какими проблемами в отношениях с супругой вам приходится сталкиваться?

Те принялись ковырять этикетки на пиве.

— У нас все хорошо, — наконец, отозвался Шон. — Только с деньгами всегда напряженка. Из-за этого иногда ссоримся.

Постепенно нам удалось вытянуть из него еще кое-какие подробности — например, что у Клэр есть дурацкая манера кудахтать над детьми во время прогулок.

— Детям положено лезть в грязь, падать и расшибать коленки, — заявил он. Несколько месяцев назад ему пришлось ехать со старшей дочкой в травмпункт — она упала с «паутинки» и разбила губу. Тогда Клэр закатила ему скандал, во время которого раз сто повторила фразу: «Тебе так сложно присмотреть за собственными детьми

Шон также заметил, что нынешнее соотношение поглаживаний спинки и минетов в их доме — плюс-минус десять к одному — по его мнению, уж слишком перекосилось в сторону поглаживаний спинки. Но в целом он был, похоже, всем доволен.

— Нам повезло, — сказал он, — у нас нет таких уж больших проблем.

Несколько часов спустя мы приступили к опросу жен. С женщинами обстановка была менее напряженной — большинству из них не терпелось выпить винца и поговорить об отношениях. Клэр бросилась с места в карьер: она тут же заявила, что Шон для нее по-прежнему такой же сексуальный, каким был при их первой встрече, и притом за эти годы он стал ей лучшим другом. Их главной проблемой всегда были деньги — в этом вопросе они никогда не находили взаимопонимания хотя бы потому, что Клэр он волновал, а Шона — нет.

Клэр отслеживала каждый полученный и каждый потраченный доллар. Когда Шон привозил из магазина продукты, она возмущалась при виде органических авокадо и куриных грудок высшего сорта: «Конечно, он печется о здоровье детей, и это правильно, но им не нужно все органическое. Какие пестициды в авокадо?!» И, естественно, ей приходилось следить за всеми счетами, потому что типичной реакцией Шона на какую-нибудь квитанцию было либо упорно ее не замечать, либо нечаянно выкинуть в мусорное ведро.

Раньше все было по-другому. В 20 лет — когда они познакомились — деньги беспокоили их в последнюю очередь. Шон был питчером в местной бейсбольной команде низшей лиги, а Клэр работала официанткой в ресторане и копила на учебу в кулинарной школе. Как-то раз он зашел в этот ресторан и увидел там Клэр — она ему сразу понравилась, и он тут же пригласил ее на свидание. Через месяц они съехались, а меньше чем через год поженились. На свадьбу пришла вся его команда. Они были ему как семья, вспоминает Клэр, и она была страшно рада стать частью этой компании настоящих друзей, «готовых всегда прийти друг другу на помощь».

Клэр поступила в кулинарную школу. Шон ушел из бейсбола, когда травма плеча перечеркнула все его надежды на переход в главную лигу, и получил неплохую должность в маленькой промышленной компании. У них родился ребенок.

В семье работал только он, и с деньгами у них было не очень, а вскоре после появления ребенка они с ужасом обнаружили, что их задолженность по кредитке составляет уже $10 000.

«Молочные смеси такие дорогие, — сказала Клэр. — Не говоря уж обо всем остальном: кресло для машины, сумка-переноска, детский стульчик… И конца не видно».

Но тогда они были молоды и изобретательны, и им удалось найти дополнительные источники дохода. Шон стал несколько раз в неделю подрабатывать тренером, а Клэр вновь устроилась официанткой на те вечера, когда у Шона не было занятий. Постепенно долги начали сокращаться.

Бывшая команда Шона тоже не осталась в стороне.

«Несколько парней подлатали нам дом, когда он, казалось, был готов вот-вот обрушиться, — сказала Клэр. — А их жены приходили посидеть с нашими детьми в те вечера, когда нам обоим нужно было выйти на работу».

Было трудно, но они справлялись.

А потом наступил перелом.

Когда Клэр была беременна вторым ребенком, Шон получил предложение занять должность тренера питчеров в той самой команде, за которую он раньше играл. Он искал возможности вернуться в нее с тех самых пор, как закончилась его спортивная карьера. И наконец ему выпал такой шанс. Но вот незадача: к нему прилагались такие неприятные довески, как отсутствие медицинской страховки, зарплата чуть больше прожиточного минимума и постоянные разъезды.

«Мы всегда говорили, что будем помогать друг другу реализовывать мечты, и я знала, что для него это важно», — сказала Клэр. Но когда Шон пришел домой и рассказал ей о предложении, она импульсивно заявила: «Ну уж нет». Ее первая беременность была тяжелой, а теперь, со вторым ребенком, все еще более осложнялось из-за ее возраста, так что она бы никак не обошлась без медицинской страховки. Одни только больничные счета, сказала она Шону, могут их разорить, а ведь у них будет уже двое детей. А что если они сами или, не дай бог, кто-то из детей вдруг заболеет?

Но, несмотря на свои опасения, — и после долгих уговоров со стороны Шона, — Клэр все же решила, что не может заставлять мужа отказываться от работы его мечты. Они договорились, что Шон примет предложение после того, как ребенок появится на свет. А пока он останется на прежнем месте, чтобы сохранить страховку на случай, если с Клэр и малышкой будет что-то не так.

Мы сказали, что это было очень разумное решение.

«Если бы», — отозвалась Клэр, отпивая из своего бокала.


Проблема: хотим все и сразу

Вскоре после рождения ребенка Шон уехал с командой на шесть дней, оставив Клэр одну с двумя маленькими детьми. Как и их старшая дочь, младшая девочка не испытывала ни малейшего желания спать хоть в какое-нибудь время суток.

«“Спит как младенец”? Кто вообще придумал это выражение?» — сказала Клэр.

Хотя она и дала Шону согласие, Клэр не могла не злиться. И с каждым его отъездом ее раздражение все росло.

«Шон звонил из какого-нибудь другого города, а у меня не было моральных сил с ним разговаривать. Конечно, я хотела, чтобы он был счастлив и занимался любимым делом, но мне пришлось уж очень туго, — сказала она. — Он знал, каково это, ухаживать за малышом в первые месяцы. Никакого сна, бесконечный плач, полное изнеможение. При этом у меня была еще старшая дочь, которая только-только начала ходить, а мужа никогда не было дома».

Все стало еще хуже, когда в 2008-м скопытилась экономика и Шону урезали зарплату.

Теперь каждый вечер они на неприличной громкости прокручивали одну и ту же пластинку.

Клэр: «Ты поговорил с ними о своей зарплате?»

Шон: «Нет. И перестань спрашивать. И так проблем вагон, еще ты дергаешь все время».

Клэр: «Ты должен искать новую работу. Или попросить денег у родителей. Или взять заем. Надо же что-то делать. Ты видел выписку с нашей кредитки?»

Да, Шон видел, и он знал, что она страшнее, чем в прошлом месяце. Он же не баран.

В ходе этих разговоров супруги, как правило, забрасывали друг друга идеями, как они могли бы поправить финансовое положение семьи. Клэр говорила, что Шон мог бы подрабатывать строителем между сезонами игр, но на это Шон отвечал, что и так слишком редко видит дочерей. Он предлагал Клэр присматривать за соседскими детьми, организовав что-то вроде частного детского садика. Клэр была в восторге от этой идеи — особенно от того, что Шон, спасибо ему большое, не пытается сделать из нее няньку.

Клэр просыпалась среди ночи от того, что ей в голову пришла очередная гениальная идея, как все исправить. Из разряда: Шон мог бы перейти в медицину и получать зарплату врача (она бы смирилась с тем, что он пропадает на работе, сказала Клэр себе, если бы он начал заколачивать побольше денег), или она сама могла бы как-нибудь попасть в поле зрения Марио Батали[58], который взял бы ее к себе помощником шеф-повара и платил полмиллиона долларов в год.

Но знаете, Шон боялся иголок, ненавидел учиться и не мог спокойно разговаривать с людьми, если они ему не нравились, поэтому медицина ему точно не светила. А Марио Батали почему-то все не звонил Клэр, хотя она отправила ему свое резюме и скупила все его книжки.


Выход: маленькими шажками к намеченной цели

С точки зрения экономиста проблема этой семьи заключалась не в том, что Шон мало получал (конечно, это тоже проблема, но не самая главная). На самом деле их главной ошибкой было то, что они надеялись изменить ситуацию одним махом. Выпросить деньги у родителей, найти новую работу, взять кредит — это довольно-таки отчаянные шаги. Такие дела не делаются с бухты-барахты, иначе они могут стоить немалого числа нервных клеток. Не говоря уж о том, что шансы на успех в любом случае не очень велики.

ЧТО ГОВОРЯТ… О наполеоновских планах

По правде сказать, большинство из нас подошли бы к решению своих проблем так же, как Шон и Клэр. Когда нам нужно найти компромисс в сложном вопросе — например, когда мы должны выбирать между дополнительным заработком и свободным временем в кругу семьи, — мы все начинаем представлять себе какую-нибудь радикальную перемену: вот выиграем в лотерею $250 млн и сможем работать меньше — или не работать вообще — и больше общаться с близкими. Подумав так, вы и глазом не успеете моргнуть, как спустите все те деньги, которые у вас еще оставались, на покупку лотерейных билетов. Вот еще несколько замечательных способов изменить жизнь к лучшему, которыми опрошенные пары поделились с нами на полном серьезе:

• взять в оборот состоятельного родственника, уже много лет живущего бирюком;

• забрать свой пенсионный вклад;

• продавать сперму;

• продавать яйцеклетки;

• в свободное от работы время приторговывать коксом (не тем, что из каменного угля);

• отправить своего десятилетнего ребенка работать нянькой двухлетнего соседского малыша;

• проводить отпуск у себя в огороде.

Экономисты предложили бы вам другое решение. Они бы порекомендовали выделить какую-нибудь незначительную перемену, способную, на ваш взгляд, хоть немного подправить положение, и поэтапно рассмотреть ее возможные последствия.

Вот как выглядит такой поэтапный анализ:

Представьте, что вы поставлены перед выбором: взять кредит в $10 000 под 5 % годовых или $11 000 под 6 %. Кажется, большой разницы между этими двумя вариантами нет. Шесть процентов, конечно, немного больше, чем пять, но зато и налички вы получаете больше, правильно?

А теперь давайте считать. 5 % от $10 000 — это $500. 6 % от $11 000 — это $660. Предельная выгода большего кредита — лишние $1000 у вас в кармане. Но предельные издержки в таком случае составят $160 (разницу между $660 и $500), а это, вообще-то, аж 16 % от вашей дополнительной тысячи.

Вот так, рассчитав выгоды и издержки в обоих вариантах, вы можете оценить целесообразность того или иного решения.

Бизнес-корпорации увеличивают свои доходы, не гнушаясь искать выгоду в мелочах. Авиакомпании по дешевке продают невыкупленные билеты на свои рейсы, потому что уж лучше получить немного денег, чем вообще ничего (не такая уж экономика и сложная наука, правда?). Турфирмы по той же причине предлагают горящие путевки. Их выручка получается не такой большой, как если бы они продали все за полную стоимость, но все же больше нуля. Другими словами, в годовом отчете из любых крох все равно набежит приличная сумма.

Вот именно об этом Шон — который скорее бы умер, чем попросил денег у родителей, и которому совсем не хотелось бросать работу мечты, — начал все чаще задумываться после скандалов с Клэр.

Однажды вечером, после особенно громогласного обсуждения материального вопроса, Шон лежал в кровати, смотрел в потолок, то и дело отмахиваясь от кусочков ногтей, выстреливавших из-под ножниц Клэр, и думал: а что если его дражайшая супруга найдет своим ручкам со свежим маникюром какую-нибудь работенку? Она обожала готовить, у нее все получалось очень вкусно, и в Мэдисоне наверняка нашлось бы немало народу, согласных платить за ее кулинарные шедевры. Шон продолжал рассуждать: если бы он выделил несколько часов в день на занятия с детьми, у Клэр появилось бы время на готовку… и она могла бы… печь маффины! Она же делает это просто с закрытыми глазами. И уж продать их не составит труда — кто, покажите мне, не любит маффины? Его вмененными издержками в таком случае будут пропуски командных занятий в тренажерном зале, но зато у него появится возможность чаще бывать с дочерьми, а у Клэр освободится время, чтобы поколдовать на кухне.

Ну наконец-то кто-то из них начал думать о реальных перспективах! Альфред Маршалл мог бы гордиться нашим героем!

Клэр отнеслась к плану мужа настороженно.

— А кто будет сидеть с детьми, пока я на кухне?

— Я буду, — сказал он и заодно отметил, что, раз ему недоплачивают, он не обязан прибегать на работу ни свет ни заря. — Я буду приходить на работу в одиннадцать, поэтому ты сможешь печь по утрам.

— Ну и кто же станет покупать у меня эти маффины?

— Все, у кого есть вкус, — ответил он.

— Да нет, я о том, где мне их продавать, — сказала она. — Мы что, и магазин откроем? Или я должна у дороги с ними стоять?

— Спокойно, — ответил Шон. — Отнесем пару коробочек в кафе где-нибудь тут поблизости и посмотрим, как пойдет.

— Ну вот еще, — возразила она, — не люблю разговаривать с незнакомыми.

— У нас нет денег, — сказал Шон.

Это был аргумент.

Они решили попробовать.

Клэр и Шон разработали детальный сценарий, что и как она должна была сказать владельцу кафе, появившись на его пороге с образцом своего товара. Она замесила партию черничных маффинов и несколько образцов «на любителя»: клубника с грецким орехом, груша с тыквой, сливочный сыр с бананом, — и понесла их в одно местечко прямо за углом. Хозяин был несколько озадачен, увидев в дверях женщину с полным подносом маффинов и двумя детьми, виснущими на полах ее ветровки. Клэр так волновалась, что ее подташнивало.

Но хозяин, видимо, был околдован ароматом ее выпечки (или просто подумал, что все равно ничего не теряет), поэтому согласился поставить дюжину ее маффинов на прилавок. К десяти утра их смели. Тогда он сказал, что будет брать у Клэр по два подноса каждый день. Вскоре она не только получала процент с каждого проданного маффина, но и имела доступ на кухню, откуда время от времени выходила в зал, чтобы, смешавшись с толпой, перекинуться парой слов со случайными посетителями. Из этих разговоров она узнала, что еще клиенты хотели бы увидеть на прилавке (булочки-сконы, мини-маффины, пористые оладушки-крампеты). Хозяин предложил Клэр воплотить фантазии посетителей в жизнь. Они решили начать с фруктовых пирожных.

Когда мы последний раз связывались с Шоном и Клэр, они все еще были в долгах и по-прежнему нещадно ругались. Но они уже вполне освоили новую технику по преодолению непреодолимых, на первый взгляд, препятствий: решать проблемы по мере их поступления. И в их случае постепенное решение маленьких задач действительно помогло достичь чего-то более существенного: прибавилось денег, Шон стал принимать более активное участие в воспитании детей, а у Клэр появилось больше возможностей шаг за шагом — или, как она говорит, «маффин за маффином» — осуществить свою мечту о карьере кулинара.

Пример № 2

Стороны: Кэролайн и Том

История о том, как папа встретил маму, у Тома и Кэролайн даже отдаленно не напоминала волшебную сказку, которую можно было бы рассказывать детям. Они познакомились на угарной тусовке в студенческой общаге, где Кэролайн на спор заливалась пивом прямо из бочонка. Но это была их сказка — и в ней, черт побери, тоже хватало волшебства.

Когда Том впервые увидел Кэролайн, все 180 сантиметров ее тела были перевернуты с ног на голову: она стояла на руках над бочонком, поддерживаемая хохочущими приятелями, и закачивалась пивом из шланга. Три пинты за раз, не переводя дух. «Вы когда-нибудь видели девушек, которые так могут?» — спросил нас Том. Когда Кэролайн поставили на ноги, он подошел к ней, и они поболтали.

— О чем? — поинтересовались мы.

Оба растерянно уставились на нас.

— Не помню ни слова из того, что мы друг другу говорили, — сказал Том. — Помню только, что она казалась мне очень крутой и я думал, что у меня нет шансов.

— А я тогда подумала, что он уж очень правильный мальчик-отличник, — сказала Кэролайн.

Но все же она дала ему шанс. И они стали встречаться. А через пять лет поженились.

Оставив позади буйные студенческие вечеринки, они оба с успехом окончили университет: Кэролайн — факультет права, Том — клинической нейропсихологии. Им рассказывали страшные истории о том, как учеба убивает юношескую любовь, но они не очень-то пугались. Их было не сломить. «В библиотеке всегда найдется укромное местечко, делов-то» — вот так примерно они рассуждали, вспомнила Кэролайн.

Получив диплом, Кэролайн устроилась работать в крупную фирму, и вскоре она уже вкалывала по 80–90 часов в неделю, летала в Дюссельдорф по свистку партнеров и держала в ящике стола зубную щетку и пару запасных комплектов белья на случай, если придется заночевать в офисе. Ее безумный график никак не отражался на их браке, убеждала она себя, потому что Том писал диссертацию и тоже днями и ночами пропадал в лаборатории. И потом, у них ведь не было детей.

Все так. Но назревала одна серьезная проблема, которую она тогда не разглядела: они с Томом вообще не виделись. Медленно, но верно они начали отдаляться друг от друга, и совершенно чужие люди — ее коллеги по бизнесу, его товарищи по научной работе — стали каждому гораздо ближе, чем вторая половинка. Они редко ужинали вместе, никогда не ходили погулять и перестали, как раньше, читать вдвоем журналы по выходным. Теперь они лишь изредка отсылали друг другу электронные письма.

А если у них и находилось время друг на друга, поговорить было уже не о чем.

«Я не знал ее коллег, поэтому мне было неинтересно слушать рассказы о них», — сказал Том.

Кэролайн познакомилась с парой ученых, работавших с Томом в лаборатории, и решила, что они чокнутые. «Конечно, они чокнутые, — сказал ей Том, — они же нейропсихологи! Но если бы ты пообщалась с ними подольше, ты бы поняла, что они гораздо прикольнее твоих юристов».

Кэролайн и Том начали замечать друг в друге недостатки, на которые никогда раньше не обращали внимания. Том вдруг разглядел в Кэролайн воинственность и раздутое самомнение, а Кэролайн стала считать, что ее муж депрессивен и склонен замыкаться в себе.

Однажды Том свалился с гриппом и остался на весь день дома. У Кэролайн уже были планы на вечер, поэтому она решила купить по дороге с работы пиццу, занести ее Тому и сразу пойти в бар к друзьям. Когда она обмолвилась о своем плане другу на работе, он недоуменно приподнял брови.

«Он сказал, что, если бы он лежал с гриппом, а жена всучила бы ему пиццу и смоталась с друзьями, он бы обиделся, — рассказала нам Кэролайн. У нее в голове вдруг что-то щелкнуло. — Я как будто увидела себя со стороны, и мне это зрелище не понравилось».

Инцидент с пиццей вдохновил Кэролайн на серьезный разговор с Томом.

«Что происходит с нашими отношениями?» — спросила она мужа, ожидая, что за этим вопросом в худшем случае последует ничем не примечательная семейная ссора. Но ничем не примечательной ссоры не случилось. Случился прорыв дамб. Том заявил, что Кэролайн променяла их общую мечту о счастливой семейной жизни на служение бездушной корпорации. Она была шокирована тем, что человек, который целыми днями не отрывает глаз от монитора компьютера и по 50 часов в неделю сидит в своей лаборатории, исследуя сотни ничем не отличающихся друг от друга записей волн мозговой активности, может ее в чем-то упрекать.

«Каждый чувствовал себя отверженным и во всем винил другого», — призналась Кэролайн. Но это было еще полбеды: «В ходе этого разговора мы поняли, что совсем не знаем друг друга и, наверное, даже не хотим знать».

Через несколько месяцев Кэролайн переехала в другую квартиру.


Проблема: невозвратные издержки

Жить порознь оказалось труднее, чем они ожидали.

«Я приходил домой, и мне хотелось услышать, как прошел день у Кэролайн, — сказал Том и добавил, что даже начал скучать по ее историям о буднях юриста. — Теперь я понимал, что вообще-то они были довольно забавными».

Кэролайн начала думать, что поторопилась с переездом — возможно, надо было еще побороться за их отношения.

«Я всегда считала, что умею преодолевать трудности, но сбежала от Тома, как только на горизонте замаячили какие-то проблемы. Я была недовольна собой».

Они решили попробовать снова. Но как? Две черные дыры под названием «работа» все так же поглощали их время. Кэролайн вскоре могла стать пайщиком в компании, на которую работала, а Том уже отправил свое резюме в крупнейшие университеты страны, и его начали приглашать на собеседования. Они порой перекусить не успевали — не то что латать свой треснувший брак. И при этом пустить все под откос и выкинуть на помойку массу времени и денег, вложенных в их нынешние звездные успехи, они тоже не могли.

«Мы принесли в жертву годы жизни, более $100 000, потраченных на обучение, и свои отношения друг с другом», — сказал Том.

На это экономисты ответили бы, что цепляться за свои прошлые вложения (или то, что называется «невозвратные издержки»), вместе того чтобы думать о будущем, — занятие совершенно бессмысленное. Они же «невозвратные», что тут непонятного, — все, в ямку положили, землицей присыпали, и finita la comedia. Забудьте о них, посоветует вам мудрый экономист, и сконцентрируйтесь на грядущих выгодах и затратах, — не травите душу мыслями о деньгах, которых вам больше не увидеть.

Французское и британское правительства познали эту истину на собственном горьком опыте: они позволяли самолету Concorde долгие годы пожирать государственный бюджет, потому что поставить его в ангар было ниже их достоинства — они ведь уже вбухали миллиарды в его создание, надеясь таким образом доказать всему миру свое превосходство в области самолетостроения. NASA тоже пользуется дурной славой транжиры. В 2008 г. ведомство пустило еще $100 млн на и без того превысивший бюджет и все запланированные сроки проект Марсианской научной лаборатории (MSL) — и не в последнюю очередь потому, что, по словам астрофизика Алана Стерна, экс-главы научного отдела NASA, эта затея уже обошлась США в $1,8 млрд{57}.

Помните Грега Мэнкью, нашего гарвардского друга, составившего список из десяти принципов экономики? Прежде чем стать знаменитым экономистом, он тоже чуть было не попался в цепкие лапы невозвратных затрат. До того как получить докторскую степень по экономике, он был принят на юридический факультет Гарварда. Он отложил свое поступление туда, начал писать диссертацию по экономике, но через год все же переключился на право. Однако на втором году обучения осознал, что из него выйдет куда лучший экономист, нежели юрист, поэтому отчислился и закончил свою докторскую. «Памятуя о том, что невозвратные издержки только мешают сделать верный шаг, я все же решился перейти автостоянку между зданиями юридического и экономического факультетов Гарварда. И вот уже 20 лет, как я преподаю здесь экономику»{58}, — сказал он.

Только подумайте, сколько крови вы себе из-за этих невозвратных затрат попортили. Все эти глупые фильмы, которые вы досмотрели до конца только потому, что заплатили $10 за билет. Сашими из рыбы-ежа за $20, которым вы давились, несмотря на то что оно противнее тухлых водорослей. Или дорогущий, ненужный и даже не очень красивый пояс из крокодиловой кожи, который вы купили по одной простой причине: устроив себе шопинг, вы весь день прослонялись по магазинам, но так и не нашли ничего интересного и в итоге уцепились за какую-то бесполезную вещицу, лишь бы не чувствовать, что время потрачено даром.

Или представьте себе такую ситуацию: вы покупаете дом в районе с самыми высокими ценами на недвижимость во всей вселенной лишь ради того, чтобы ваши дети, пока что мирно спящие в подгузниках, смогли однажды поступить в лучшую муниципальную школу города, где все стены увешаны всякими грамотами. Проходит несколько лет, за которые вы успеваете выплатить по кредиту уже целое состояние. Ваши дети дорастают до школьного возраста. Но недавно вы познакомились с семейной парой, чьи дети ходят в одну частную гимназию тут поблизости, и они так умны и прекрасно воспитаны, что у вас закралась мысль, не отправить ли и своих отпрысков в ту же гимназию. Правда, обучение там стоит $25 000 в год за одного. И стоит вам задуматься об этом, по спине пробегает холодок. Вы начинаете в сотый раз пересчитывать те бешеные деньги, в которые вам обошелся дом, но не можете справиться с растущей уверенностью в том, что вашей малышке Софи просто необходима особая «усиленная» программа обучения, а ваш непоседа Томми непременно вырастет хулиганом, если дважды в день не будет петь китайские народные песни. Что ж, вам выбирать: гнуть свою линию с муниципальной школой или быстро сменить курс и гордо растить интеллектуальную элиту страны.


Выход: забыть о невозвратных издержках

Том и Кэролайн были поставлены перед выбором: сбавить обороты и выделить побольше времени друг на друга или продолжать в том же духе и довести свои отношения до окончательного разрыва. Казалось бы, тут и думать нечего, но невозвратные затраты продолжали морочить им голову.

Наши герои решили, что смогут и рыбку съесть, и косточкой не подавиться. Кэролайн снова переехала к Тому, и они договорились, что будут проводить вместе каждую субботу: кататься на велосипедах, листать журналы, ходить в кино. Кроме того, они вознамерились посещать вдвоем церковь по воскресеньям и раз в неделю заканчивать работу пораньше, чтобы успеть по-человечески, спокойно поужинать. Но в реальности совместный ужин удавался им дай бог раз в месяц, а велосипедная прогулка неделя за неделей откладывалась на следующие выходные, потому что каждую субботу у них появлялось какое-нибудь дело, которое никак нельзя было перенести на понедельник.

«Конечно, стало получше, чем раньше, но мы все равно чувствовали себя белками в колесе», — признался Том.

Все изменилось, когда они захотели ребенка и вдруг оказалось, что у них не получается. Месяц за месяцем они делали дурацкие тесты со смайликами («Как, уже овуляция? Надо торопиться!») и непонятными розовыми полосками («Стоп, две — это беременна? Или одна?»), но безрезультатно. Тогда они решили обратиться к специалисту по лечению бесплодия. И первым делом врач предложила им на несколько месяцев замедлить бешеный темп своей жизни и посмотреть, что будет, если они перестанут испытывать постоянный стресс.

«Еще она сказала, что из-за всех моих разъездов у нас наверняка мало секса, — добавила Кэролайн. — И была права».

Они взяли несколько недель отпуска и поехали с палаткой на северо-запад страны, к побережью Тихого океана. Там они лазали по горам, читали, спали и часто-часто занимались сексом. И вот в одно прекрасное утро где-то на солнечной полянке они наконец сказали себе, что невозвратные издержки нужно отпустить с миром. Они вдруг осознали, что все это время летели вперед, как зашоренные лошади, проносясь мимо того, что действительно важно: семьи, друзей и беззаботных дней с выключенным телефоном.

Ах да, и, как только они позволили себе расслабиться, Кэролайн забеременела.

Через несколько месяцев она перешла на новую работу в менее крутую, но зато тихую и мирную юридическую фирму, а Том стал постоянным сотрудником лаборатории — тоже не самая престижная позиция, но зарплата примерно такая же, как в университете, а до ночи сидеть не нужно.

«Расставаться с амбициями было непросто, но я рада, что мы сделали это, — говорит Кэролайн. — Если бы мы не свернули с этого пути, мы были бы успешны, богаты и одиноки».

Пример № 3

Стороны: Эбби и Гас

Эбби и Гас встретились в Японии через год после окончания вуза — они устроились в одну инвестиционную компанию, которая охотно принимала в свои ряды вчерашних выпускников, мечтающих поработать за границей. Гас приехал из Южной Африки, Эбби — из США. Они тут же нашли общие темы для разговоров: мировая политика, перспективы развития ЮАР в условиях апартеида, глубинная связь либидо Билла Клинтона с его деятельностью на посту президента.

Они читали друг другу свои любимые книги — он подсадил ее на Карла Хайасена[59], она познакомила его с творчеством Милана Кундеры, — устраивали походы на гору Хотака и частенько проводили вместе веселые вечера, пьянея от смешного количества саке. Когда в Японии выдалась неделя общенародных празднеств, они полетели на Бали: первые два дня они купались и играли на пляже во «фрисби», а оставшиеся пять боролись с какой-то заразой, благодаря которой они чудно провели время в обнимку с унитазом, с температурой под сорок и весьма неприятной мыслью, что они подхватили лихорадку денге.

— Я думал, что умру, — сказал нам Гас.

— Но держался молодцом, — добавила Эбби.

Им обоим нравилась та динамичная обстановка, в которой протекали их трудовые будни, но в то же время они понимали, что не смогут всю жизнь крутиться в кровожадном мире банкиров. Они говорили о будущем, и казалось — по крайней мере с точки зрения Эбби, — что они хотят одного и того же: большую семью, возможность повидать мир, работу, приносящую удовлетворение.

Прошел год, и Эбби заявила, что устала от зари до зари работать на богачей, которые хотят стать еще богаче. Она была готова к переменам.

Она предложила Гасу переехать в Гонконг. Или в Лондон. А может, в Мозамбик. С их образованием и опытом работы, заметила она, они легко устроятся где угодно.

«Тогда мне было интересно поработать на какую-нибудь благотворительную организацию», — сказала нам Эбби.

Гас ответил, что пока не готов сменить место жительства. И уж если бы он уехал из Японии, то только в кругосветное путешествие. Эбби, сказал он, может «составить ему компанию».

Составить компанию?

«Так говорят приятелям, когда зовут их в бар, или своей маме, — возмутилась Эбби, — но не девушке, которой ты ясно дал понять, что собираешься прожить с ней всю оставшуюся жизнь».

Он сам заставил ее поверить, сказала она, что у них нечто большее, чем просто служебный роман, а теперь ведет себя так, как будто их отношения ничего для него не значат. У Гаса было иное мнение. Он без ума от Эбби. И дорожит каждым днем, проведенным вместе. И не собирается с ней расставаться. Просто пока что он не хочет семейного быта. Он хочет приключений. И новых впечатлений. Что в этом плохого? И с чего вдруг Эбби решила, что она одна будет составлять расписание их совместной жизни? Он собирается жить в свое удовольствие до 30 лет, и с ее стороны нечестно ломать его планы.

«Я знала, что Гас — идеальный вариант, — вспоминает Эбби. — У меня не было ни малейшего сомнения. Меня очень привлекала его уверенность в себе — не наглость, а именно уверенность. Он знал пару слов по-японски, но вел себя так, будто прекрасно все понимает. Он убедил руководство банка дать ему работу, о которой сам не имел ни малейшего представления, а потом нашел людей, которые объяснили ему, что нужно делать».

Она предполагала, что и он считает ее своим «идеальным вариантом». Но решив, что не будет перед ним унижаться, Эбби собрала свои вещи и уехала в Лондон. Там она устроилась в неправительственную организацию по борьбе с ядерным оружием и вскоре нашла себе другого парня.

Когда Гас (который и сам начал встречаться с другими девушками, хотя, по его мнению, они и в подметки Эбби не годились) услышал от общих друзей, что она завела новый роман, он ужасно взревновал. Прилетел в Лондон и попросил Эбби вернуться к нему, но тут же добавил, что все еще не готов жениться.

Ответ Эбби: «Так не пойдет».

Либо предложение руки и сердца — либо ничего.

«Это был блеф? Да, пожалуй. Но я не собиралась снова ждать у моря погоды».

Гас попросил дать ему пару дней на размышления и наконец пообещал отвести ее под венец в течение года. Эбби тут же бросила своего запасного бойфренда.

«Нам не нужен был никто другой, — говорит Гас. — Просто она была готова перейти на новый уровень раньше, чем я».

Первые годы брака стали подарком. У них родился ребенок, и они с радостью обнаружили, что их взгляды на родительские обязанности полностью совпадают. Единодушие распространялось на все, начиная с техники укачивания младенца и заканчивая негласным правилом раз в неделю звать няню и проводить вечер вдвоем. Они распределили все функции поровну и успешно совмещали уход за малышом с работой. Все шло как по маслу до тех пор, пока одним вечером, через год после рождения ребенка, Эбби не позвала Гаса в его любимый тайский ресторан и не сказала, что ей нужно с ним кое-что обсудить. В свои 32 года она захотела учиться на врача.

«На врача? С ума сошла?» — ободряюще ответил Гас. Они уже не молоды. У них и так все отлично. С деньгами проблем нет. Чего ей неймется? Но идея была высказана, и в течение года с лишним они то и дело возвращались к ней. К тому моменту, когда Эбби все же решилась рискнуть, Гас уже был всецело на ее стороне: он нашел занятие себе по душе и желал того же своей жене. Он пообещал поддержать ее — и психологически, и, конечно, материально.

Следующие десять лет были сплошной мукой. Эбби в течение года ходила — или, скорее, «ползала» — на подготовительные курсы, потом поступила в институт и тут же по самое горло увязла в насыщенной учебной программе. Между делом у нее родился второй ребенок — «часы-то уже тикали».

Сразу же после родов ее беспощадно отправили на стажировку в больницу.

«В больнице я проводила в два раза больше времени, чем дома, — рассказывает Эбби. — Без преувеличений».

Гас, будучи финансовым директором одной лос-анджелесской студии веб-дизайна, не только содержал семью, но и полностью отвечал за воспитание детей. Он водил их на осмотр к педиатру, нанимал нянек, когда ему нужно было съездить в командировку, и планировал программу дошкольного обучения. Что же касается Эбби, то она приходила домой, когда Гас уже спал, и вылезала из постели раньше, чем он просыпался.

В глубине души Гас знал, что все их мучения когда-то окупятся и что Эбби старается на благо всей семьи, а не только для себя. И все же эта ситуация напрягала его чем дальше, тем больше. Он начал устраивать Эбби скандалы — если удостаивался ее аудиенции, — и как-то невзначай уходить из дома ровно в те редкие часы, когда она могла побыть с семьей.

«Я боялся, что рассорюсь с ней, — сказал он, — потому что все время чувствовал какую-то затаенную обиду».


Проблема: вера в «справедливый мир»

Экономисты сделали шокирующее открытие: никому не нравится, когда его в чем-то обделяют. Но это еще не все: по их данным, стремление к справедливости и распределению всего «поровну» заставляет нас принимать решения, которые нам самим не очень-то выгодны.

Это наблюдение внесло в экономическую теорию радикальное изменение — ведь раньше считалось, что люди во всем руководствуются собственной выгодой. И правда, разве можно говорить о какой-то справедливости в условиях свободного рынка? Пример: мне, безработному, предлагают сортировать листочки в копировальном центре за $2 в час. Всем остальным там платят по $5 в час, но мне какое дело, для меня и $2 лучше, чем ничего. Конечно, я соглашусь.

Но не торопитесь с выводами. Очень скоро — наверное, уже под конец первого рабочего дня — во мне проснется дух справедливости, и я брошу эту тупую работу, потому что, по-моему, платить другим балбесам больше, чем мне, ужасно несправедливо. Я пойду домой, открою банку пива, включу футбол и скажу себе, что завтра найду работу получше.

«Если все время волноваться о том, что “кто-то получает больше, чем я”, будешь постоянно чувствовать себя несчастным, — поделился с нами Роберт Франк, профессор экономики из Корнелльского университета. — Но мы не можем избавиться от этих мыслей. Жизнь — сплошное соревнование».

Какое отношение все это имеет к нашей теме выгод и издержек, спросите вы?

Ну вот, смотрите. Безработный из нашего примера должен был сделать выбор между двумя простыми вариантами: а) остаться на работе, где платят очень мало денег; или б) бросить работу, получить возможность пить пиво средь бела дня и вообще ничего не зарабатывать. Размышления о том, что с ним обходятся несправедливо, заставляют его выбрать вариант Б. И теперь он без гроша в кармане.

Примерно 30 лет назад трое немецких экономистов, Вернер Гют, Рольф Шмиттбергер и Бернд Шварце, придумали особую игру, чтобы разобраться с влиянием нашего чувства справедливости на экономические решения. Они назвали ее «Ультиматум» — и она стала своего рода сенсацией (во всяком случае, среди экономистов-интеллектуалов). Смысл в следующем: вам дают $100; ваша задача — поделить эти деньги между собой и еще одним незнакомым вам игроком (назовем ее Джуди).

Правила такие: вы не можете поговорить с Джуди, она сидит в другой комнате. Никакие обсуждения и сделки невозможны. Вы играете всего один раз, и, значит, можно смело облапошить Джуди — вы ее никогда больше не увидите. Но есть одна загвоздка. Если Джуди не примет ваше предложение, никто из вас не получит ни цента.

Естественно, вам захочется отдать Джуди как можно меньше и как можно больше оставить себе. Но если вы предложите ей слишком мало — скажем, $5, — она решит, что это нечестно, откажется и оставит вас обоих ни с чем.

С чисто экономической точки зрения, желание Джуди, чтобы все было «справедливо», — это глупость. Даже если вы дадите ей всего $1, она все равно будет на $1 богаче, чем перед началом игры. По идее, она должна быть и этому рада. Но когда экономисты проводят этот эксперимент, более половины игроков стабильно отказываются от сумм меньше $20. И словно догадываясь о том, что второй участник отвергнет «несправедливое» предложение, две трети игроков, делящих деньги, оказываются готовы отдать от $40 до $50. Меньше $20 предлагают своему партнеру только четыре человека из ста{59}.

Как говорит экономист Ричард Талер, «людям свойственно хотеть больше денег, но при этом стараться быть справедливыми и ожидать справедливости от других. Мы все принимаем решения, исходя из этих противоречивых стремлений»{60}.

И, конечно, любая супружеская пара уже в первые десять минут совместной жизни успевает понять: без справедливости никуда. Разница между браком и игрой «Ультиматум» лишь в том, что на кону нечто гораздо большее, чем $100.

В то же время любая пара согласится с тем, что делить все на черное и белое — или сводить любой конфликт к выбору между «уйти» или «остаться» — не самая верная стратегия. А значит, и к вопросу справедливости тоже нельзя подходить слишком однозначно (если, конечно, ваш брак уже не превратился в игру в одни ворота). В какие-то периоды случаются перекосы в ту или иную сторону, но с годами, как правило, устанавливается баланс. А вот если вы будете требовать справедливости здесь и сейчас, есть угроза никогда не достигнуть гармонии — так и будете всю дорогу грызться по поводу того, кто кому что должен.

Такова наша природа

Группа особенно амбициозных экономистов и антропологов перевела «Ультиматум» на новый уровень. Они решили посмотреть, как в эту игру сыграют представители различных этнических сообществ, от монгольских казахов до эквадорских кечуа. В ходе экспериментов они пришли к выводу, что, хотя некоторые народы охотнее делятся деньгами, чем другие, в целом стремление к справедливости является общечеловеческой чертой.

Но, конечно, были народы, которые выбивались из общего ряда. Так, представители индонезийского племени ламалера оказались необычайно щедрыми людьми: они предлагали своему партнеру в среднем 58 % своих денег (эти китобои, изо дня в день выплывающие на охоту всем племенем, с детства приучены к взаимовыручке, заключили экономисты). А на противоположном полюсе оказались перуанские мачигенга — они решались поделиться не более чем 26 % денег. Экономисты сошлись на том, что подобное поведение характерно для сообществ, в которых родственные узы гораздо важнее добрососедских отношений. Наконец, встречались и такие этнические группы (например, среди жителей Папуа — Новой Гвинеи), в которых процент отказов был необычайно высок, несмотря на щедрость предложений. Ученые и этому нашли свое объяснение: в культуре здешних народностей принимать подарки значит признавать свое подчиненное положение относительно дарителя{61}.

И именно до этого состояния довели себя Гас и Эбби.

Гаса начала раздражать амбициозность жены, хотя раньше именно эта ее черта ему особенно нравилась. Но не теперь, когда его собственная карьера застопорилась на одном месте. Конечно, Эбби тоже вносила свою лепту в семейные дела: звонила няням, изучала плюсы и минусы ближайших школ, организовывала детские праздники. Но все же основную работу выполнял Гас. И если дети заболевали, он один всегда забирал их из садика, а потом и из школы и брал больничный, чтобы за ними ухаживать. Эбби больничные были не положены.

«Я не могу со всем справляться сам», — говорил он Эбби. А еще: «Я не собирался быть отцом-одиночкой». И: «Когда же ты наконец начнешь мне помогать?». Ну и, конечно: «Так нечестно».

Эбби упрекала Гаса в эгоизме. Она и так старалась, как могла, ехала за детьми в школу после дежурства в больнице, хотя не спала уже 20 часов. «А по-твоему честно, что ты проводишь с детьми в сто раз больше времени, чем я? Честно, что другие матери видят своих детей каждое утро, а я нет? Честно, что из-за своей работы я превратилась в худшую мать на планете?»

Эбби злило, что муж сначала сам обещал ее во всем поддерживать, а теперь предъявлял претензии. Она бесилась от того, что дети охотнее общаются с Гасом, чем с ней. И ненавидела себя за то, что подвергла всю семью таким испытаниям.

«Я хотела все бросить, — сказала она. — Хотела сказать, что больше никогда не приду в эту больницу, лечь в постель и проспать два месяца».


Выход: смиритесь

Экономисты говорят, что в условиях рыночной экономики людям неизбежно приходится выбирать между справедливостью — или тем, что честно, — и эффективностью — то есть оптимальным распределением ресурсов. Не все могут разбогатеть, хотя это и несправедливо. Одним людям суждено создать свой бизнес, а другим — всю жизнь корпеть в отделе обработки корреспонденции. Одни люди добиваются работы мечты, а другие сидят дома и воспитывают детей.

Главный недостаток нашего стремления к справедливости заключается в том, что оно мешает нам адекватно оценивать свои выгоды и издержки, и в итоге мы приходим к плачевным результатам.

Выход: смириться.

Как видите, все очень банально — но другого способа перестать чувствовать себя ущемленным действительно не существует. Все, что вы можете, — прогнать обиду усилием воли. Нужно сказать себе, что, чем дольше вы дуетесь на весь белый свет, тем меньше времени у вас остается на по-настоящему важные дела. Вместе того чтобы страдать, лучше подумайте о грядущих выгодах и о том, какими пустяковыми вам будут казаться ваши нынешние затраты в будущем.

Очень долгое время в доме Эбби и Гаса все даже и близко не было «по-честному». Но Эбби не бросила ординатуру, а Гас не бросил Эбби. А все потому, что в критический момент они все же нашли способ собраться с силами для последнего рывка.

Рецепт успеха оказался не таким уж и сложным: нужно было всего лишь подкрутить кое-какие гаечки, чтобы все опять заработало. Во-первых, они запретили друг другу делать ежедневные замеры уровня справедливости в доме. А во-вторых, они попытались внести в свой быт некоторые незначительные, но приятные обоим изменения (помните про маленькие шажки?). Например, Эбби стала больше готовить — это она всегда делала с удовольствием. В свои редкие выходные она готовила несколько блюд — лазанью, говяжье жаркое, пирог с мясом — и отправляла их в морозилку. Теперь Гасу не нужно было готовить все самому (или каждый день заказывать на ужин пиццу).

«Я хотела, чтобы Гас и дети ели здоровую пищу, — сказала она. — Мне не нравилось, что каждую ночь, приходя домой, я видела в мусорном ведре коробку из-под пиццы. И потом, когда я начала для них готовить, я перестала считать себя совсем уж никудышной матерью».

Эбби уговорила Гаса, которому очень не хватало его прошлых марафонных забегов, трижды в неделю выходить на пробежку после работы.

«Для Гаса спорт — это залог хорошего настроения, — сказала она нам. — И ничего страшного, если из-за этого нам придется оплатить няне лишние полчаса».

Хотя это нововведение не приносило Эбби непосредственной выгоды, Гасу оно определенно пошло на пользу: он сразу повеселел и приободрился. А значит, и Эбби, и дети тоже оказались в выигрыше.

Раз в несколько месяцев они стали устраивать себе ночь приключений: уходили из дома после того, как дети лягут спать, и возвращались на следующий день к обеду. Как правило, выбор падал на дешевые мотели.

«Чтобы недалеко и недорого», — прокомментировал Гас.

Эти и некоторые другие меры не позволили их интимной жизни окончательно заглохнуть. Раньше доходило до того, что они могли по два месяца кряду не прикасаться друг к другу — разве что кто-нибудь случайно зацепит другого ногой, переворачиваясь в кровати. Но теперь они договорились заниматься сексом раз в неделю. Сначала Эбби казалось, что она будет участвовать в процессе чисто автоматически. Какой тут секс, когда глаза слипаются. Но она сказала себе, что, раз она может разлепить их ради своих пациентов, то уж ради любимого мужа точно постарается.

«Мне казалось, что под вечер у меня не остается сил даже на то, чтобы доползти до кровати, не то что сексом заниматься, — сказала Эбби. — Но я все же согласилась и, как ни странно, стала лучше себя чувствовать. Кроме того, мы с Гасом сразу стали как-то ближе друг другу, хотя жили как будто в параллельных реальностях».

Конечно, не все шло идеально, и Гас с Эбби время от времени опять сходились в схватке, выясняя, «кто больше перетрудился». И когда Эбби, сонная, возвращалась домой после 24-часового дежурства, у Гаса она порой, как и прежде, вызывала скорее раздражение, чем сочувствие. А когда Гас был слишком строг с детьми, Эбби с горечью понимала, что не может вмешаться: он занимается их воспитанием изо дня в день, какое она имеет право воспитывать его?

Но они прокрутились через мясорубку этих девяти лет и сумели остаться единым целым. Эбби долго не могла поверить, что теперь она гордо именуется «доктором», а Гас сразу же стал хвастаться всем друзьям, что его жена в медицинском халате — сама сексуальность. Он говорил, что ждет не дождется, когда они с Эбби переедут в какой-нибудь уютный городишко, где она будет местным врачом, а он начнет выращивать капусту.

«Я понимала, что это не мое личное, а наше общее достижение, — сказала нам Эбби. — Если бы не Гас, я бы не справилась».

Сейчас Эбби больше занимается детьми, а у Гаса появилось больше свободного времени. Он стал чаще бывать в разъездах — раньше он с трудом мог оставить дом на пару дней. Она работает рентгенологом с девяти до пяти, входит в родительский комитет и в свободное время занимается боксом, который считает отличным способом «выпустить пар». И хотя Эбби больше не работает в больнице, она держит дома парочку медицинских халатов — по просьбе Гаса.

7. АСИММЕТРИЧНОСТЬ ИНФОРМАЦИИ, или Зачем говорить партнеру все как есть

Принцип

Свидание прошло отлично. Аарон был просто душка. Умный, с докторской степенью по истории России и местом преподавателя в одном приличном вузе. Он оказался евреем. Он заплатил за ужин. Он смеялся над ее шутками. Проводил ее до дома, поцеловал на прощание, не пытаясь протиснуться в дверь, и на следующий день прислал электронное письмо с приглашением сходить куда-нибудь еще раз.

Почему же Лея не торопилась ответить «да»?

Дело все в том же неприятном подозрении, которое появлялось у нее после каждого удачного свидания: если он такой классный, почему до сих пор один?

В очередной раз услышав о ее сомнениях, подруги уже готовы были откусить ей голову. Ты сама себе враг, сказали они. Прекращай страшилки выдумывать. Хочешь на всю жизнь в девках остаться?

Мы не настолько хорошо знаем Лею, но с ее подругами мы все равно не согласны. Мы считаем, что она в чем-то права.

Очень скоро мы вам все объясним. Но для начала давайте проведем один умозрительный эксперимент. Представьте себе, что вы хотите приобрести подержанную машину. В газете вам попадается объявление о продаже десятилетней Toyota Corolla DX. Кажется, это то, что нужно. Механическая коробка передач. 90 000 км пробега. Работает как новая. Почти всю жизнь простояла во дворе бабушкиного дома во Флориде. Ни царапинки. И всего за $500!

В ближайшую субботу вы едете на встречу с продавцом, усатым мужиком с кольцом на мизинце, который уверяет вас, что такого щедрого предложения вам никто в жизни больше не сделает.

— Честно говоря, — продолжает он, — мне и деньги-то особо не нужны. Продаю эту машину только из-за бабушки. Ей 90 лет. В таком возрасте уже опасно садиться за руль.

— Когда она последний раз проходила техосмотр?

— Э-э-э, ну, несколько месяцев назад.

— И что вам там написали? Можно почитать?

— Нет, документов у меня с собой нет. Нужно будет поискать…

— Когда ваша бабушка купила автомобиль? Вы знаете, у кого он был раньше? Попадал в аварии?

— Аварии? Нет, точно нет. Посмотрите на него! Думаю, бабушка купила его новым… да, конечно, он был новый.

— А чек у вас есть?

— Я спрошу бабушку, но сомневаюсь, что она найдет. У нее такие вещи уже в голове не держатся.

Теперь ваше «то, что нужно» больше тянет на «слишком хорошо, чтобы быть правдой».

У экономистов есть свое название для всего, что «слишком хорошо, чтобы быть правдой»: «рынок лимонов». Термин был предложен экономистом Джорджем Акерлофом в 1970 г. (31 год спустя он получил за это Нобелевскую премию) для обозначения сделок, в которых продавец или покупатель знает о товаре больше, чем второй участник торга, — то есть сделок с «асимметричной информацией», — и для всех вытекающих отсюда проблем.

В нашей истории с Corolla информация асимметрична, так как мужик с кольцом на мизинце знает, что машина побывала в трех авариях, у нее поменяли коробку передач и сбросили показания одометра после 160 000 км, — а вы нет. Значит, вы рискуете. Заплатив 500 баксов, пригнав машину домой и обнаружив на следующее утро, что она уже не заводится, вы будете, мягко говоря, огорчены.

То же самое с Аароном и Леей. Аарон в курсе, что имеет склонность терять интерес к девушке после первой же ночи, панически боится «серьезных отношений» и категорически не хочет заводить детей, — но Лея ничего этого не знает. Так что она рискует. Сходив с Аароном на второе свидание (ну почему бы и нет, такой приятный молодой человек), пригласив его к себе домой и обнаружив на следующее утро, что он теперь и знать ее не знает, она будет, мягко говоря, огорчена. Возможно, она почувствует, что ее «поматросили и бросили», и поклянется больше ни с кем до свадьбы не спать.

Поэтому мы поддерживаем ее решение вести себя с Аароном как можно осмотрительнее и не поддаваться сразу его чарам.

Не владея полной информацией, мы не можем принять обоснованное решение. А когда мы не можем принять обоснованное решение, мы либо принимаем необоснованное решение (что может привести к большим неприятностям, вроде покупки старой развалины или резкого падения самооценки), либо выходим из игры и рискуем упустить действительно хорошего парня — или отказаться от действительно выгодной сделки.

Все элементарно просто, не правда ли? Но почему-то до Акерлофа о проблеме асимметричной информации никто не догадался. Когда экономисты предлагали свои теории рыночных отношений, они все исходили из того, что и продавцы, и покупатели располагают достоверной — или так называемой «полной» — информацией об истинной ценности товаров и услуг. Именно в таких условиях может действовать невидимая рука рынка.

Однако Акерлоф понял, что теория полной информации не отвечает на некоторые важные вопросы, а именно: зачем люди покупают подержанные машины? Не должен ли сам факт того, что автомобиль хотят продать, свидетельствовать о каких-то проблемах{62}?

Вопросы Акерлофа помогли обнаружить слабое место в теории полной информации: на самом деле зачастую продавцы знают о товаре больше, чем покупатели. И только продавец в курсе, не «лимон» ли это.

Если так, весь рынок подержанных машин оказывается под сомнением. Зная, что продавец не выдает всю информацию о товаре, покупатель изначально относится к нему с недоверием. Если продавец убеждает, что машина в отличном состоянии, появляется закономерный вопрос, почему же ее продают. Если продавец предлагает сбросить цену, покупатель начинает подозревать, что тот отчаянно хочет избавиться от этой тачки — а значит, с ней реально что-то не так. И раз покупатель не может сразу оценить качество товара, он соглашается заплатить такую сумму, которую ему будет не очень жалко потерять в случае подставы. Эта сумма, по наблюдениям Акерлофа, — нечто среднее между ценой действительно хорошей машины и старого драндулета.

ПРОСТЫМИ СЛОВАМИ Невидимая рука рынка

Из «Исследования о природе и причинах богатства народов» Адама Смита: любой бизнесмен «невидимой рукой направляется к цели, которая совсем и не входила в его намерения; при этом общество не всегда страдает от того, что эта цель не входила в его намерения. Преследуя свои собственные интересы, он часто более действительным образом служит интересам общества, чем тогда, когда сознательно стремится делать это»[60].

Переводим: даже когда мы преследуем свои собственные интересы (например, стараемся сколотить побольше денег), мы все равно, словно подталкиваемые невидимой рукой, действуем на благо всего мира.

Переводим: в капиталистическом обществе нет проигравших.

Со времен публикации «Богатства народов» прошло уже двести с лишним лет, а «невидимая рука» все еще остается фундаментальным понятием экономической науки. Однако, к сожалению, в реальной жизни возникает масса ситуаций — вроде ситуации на рынке подержанных машин, — в которых «невидимая рука» не оказывается не только невидимой, но и вовсе несуществующей:

• вы должны были получить новую должность, но она достается вашему придурочному коллеге только потому, что ваш босс гораздо больше интересуется гольфом, чем положением дел на работе;

• вы могли бы сейчас смотреть суперинтересное шоу по ТВ, но вместо этого смотрите повтор какого-то старого бесконечного сериала, потому что ваша вторая половина завладела пультом всевластия;

• мы давно уже могли бы использовать в домах энергию ветра, но все еще продолжаем жечь мировые запасы нефти, потому что так удобнее.

Проблема в том, что подобное отношение покупателей заставляет продавцов действительно хороших машин снимать с продажи свой товар — ведь никто не предлагает им достойную цену. И что у нас остается? Лимоны. В общем, как видите, рынок с асимметричной информацией невыгоден ни покупателям, ни честным продавцам.

И подобные проблемы возникают не только с подержанными машинами. Как страховщикам определить сумму взноса по программам медицинского страхования, если они не знают наверняка, кто из их клиентов курильщик с ожирением, а кто — спортсмен-трезвенник?

Как сотрудник банка может дать клиенту ипотеку, будучи не в курсе, ответственный ли перед ним плательщик или хронический должник?

Как компания может нанять нового сотрудника, когда ей неизвестно, не по его ли вине сгорела столовая в той фирме, из которой он недавно уволился?

Как женщине или мужчине решиться пригласить к себе домой кого-то после свидания, если этот кто-то может оказаться бабником или какой-нибудь вертихвосткой?

Но не торопитесь оплакивать горькую судьбину продавцов подержанных машин, страховых компаний, банкиров, менеджеров по подбору персонала и одиночек, тщетно ищущих свою вторую половину. Помните, что асимметричную информацию можно выровнять. Так, продать и купить подержанную машину можно через официального дилера, по программе реализации сертифицированных автомобилей с пробегом. Страховщики могут изучить вашу медицинскую карту и разнюхать все о ваших вредных привычках за последние 30 лет. Банк может поднять вашу кредитную историю. А работодатели могут попросить вас предоставить рекомендации. Что же касается одиноких людей, то с ними, конечно, посложнее, но в наш век любого нового знакомого можно «погуглить» (в разумных пределах, естественно) — и уже на этом этапе распознать откровенного психопата.

Итак, с экономической точки зрения информация — это всегда благо: чем больше мы знаем, тем проще нам принимать адекватные решения и тем лучше функционирует наш рынок.

Это же касается вашего брака. Постоянный обмен информацией жизненно необходим для поддержания экономики ваших отношений. Вы всегда звоните домой, если задерживаетесь на работе, чтобы ваша вторая половина немного подождала с семейным ужином. Вы не затаиваете обиду, а открыто говорите о своих оскорбленных чувствах супругу, чтобы тот смог вовремя извиниться. Вы честно признаетесь, что сегодня у вас болит голова и секса не будет — но не потому, что вам не хочется, а потому что вы правда не в силах. По состоянию здоровья.

Погодите, в чем дело?

У вас все не так просто? Вы не всегда звоните? Не делитесь друг с другом переживаниями? Копите негатив до тех пор, пока в один прекрасный момент вас не прорвет? Считаете, что супруг должен учиться понимать вас без слов?

Может, информация в вашем браке тоже несколько асимметрична?

И не только в вашем! Готовы поспорить, что все мы наживаем проблемы в категории «коммуникация» именно из-за асимметричной информации. Если вы отфильтровываете при рассказе какие-то неблаговидные подробности, потому что боитесь реакции жены, — это асимметрия. Если по вашему стойкому убеждению муж должен сам догадываться, о чем вы думаете, чего хотите и каких действий от него дожидаетесь, — это тоже асимметрия. Если вас что-то беспокоит, но вы предпочитаете помалкивать, — это опять же асимметрия.

В этой главе мы поделимся с вами некоторыми способами восстановления информационного баланса, такими как обмен сигналами и привычка говорить, что думаете, и делать так, как сказали. Мы также научим распознавать ситуации, в которых к дисбалансу приводит не недостаток, а переизбыток информации. Никаких особых хитростей тут нет, сплошная экономика.

Пример № 1

Стороны: Билл и Анджела

Билл и Анджела утверждают, что «перерыли весь Интернет», прежде чем нашли друг друга. Оба уже были женаты прежде, и оба относились к интернет-знакомствам скептически.

«Я еще не дошла до такой степени отчаяния», — думала Анджела.

«В Интернете знакомятся только совсем уж отчаявшиеся женщины, разве нет?» — думал Билл.

Но многие из их друзей нашли в Сети первых, вторых и третьих мужей и жен, поэтому в конце концов они оба смирились и запостили свои профили.

Для Билла — «Ресторатор ищет столик на двоих» — мир онлайн-знакомств был чем-то вроде неведомой, чудесной планеты, где женщинам не нужно ничего, кроме прогулок по пляжу и ужинов при свечах. И то и другое он вполне мог себе позволить. Он уже ощутил боль утраты (его первая жена погибла в автокатастрофе, когда ему было около тридцати) и горечь предательства (вторая, прожив с ним пару лет, сбежала к одному из его друзей). И теперь, просматривая все эти заманчивые профили, он чувствовал себя «ребенком в магазине сладостей». До Анджелы он сходил на дюжину свиданий — некоторые прошли отлично, некоторые оказались пустой тратой времени и денег. Как, например, с одной женщиной, которая дождалась, пока он уйдет в туалет, и тут же заказала самое дорогое вино из всего меню. «Мы с ней недолго общались», — прокомментировал Билл.

Анджела — «Эй, ребята, познакомимся поближе?» — не горела желанием снова выскочить замуж. За первого мужа она вышла сразу после школы и прожила с ним 22 года — теперь же ей хотелось наверстать все то, что было упущено в юности. По ее подсчетам, за первый год после развода она сходила на сто свиданий и, как и Билл, успела насмотреться на всяких неудачников. Один из особо запомнившихся случаев: парень назвался в Сети математическим гением ростом 180 см и обладателем гранта Фулбрайта, а на деле оказался коротышкой, не способным посчитать, сколько нужно оставить официанту на чай, и окончательно добил Анджелу тем, что под конец вечера попросил одолжить ему денег на такси до дома.

«Тогда я несильно переживала, если свидание проходило неудачно, — вспоминает она. — Я под каким-нибудь предлогом его сворачивала, возвращалась домой и снова садилась за компьютер».

Но в какой-то момент Анджела почувствовала, что с нее хватит наверстываний. Она получила свою дозу ни к чему не обязывающего секса, яблочных мартини (двух по цене одного) и разговоров о бывших. Ей захотелось найти что-то посерьезнее. Она стала более разборчивой. Первым делом она дала себе установку не знакомиться с такими мужчинами, кто выкладывал лишь свои портретные снимки, учился в колледжах, о которых она никогда раньше не слышала, и использовал больше одного восклицательного знака на абзац. Кроме того, она начала отсеивать излишне красноречивых особ, которые явно хотели произвести впечатление своими высокопарными высказываниями. Тексты вроде: «Я полностью растворяюсь в любимой женщине и готов сделать все что угодно, лишь бы она была счастлива», — были слишком красивыми, чтобы внушать доверие. Все что угодно? Ну-ну.

Она сама удивилось, как мало претендентов не подпадало хотя бы под одно из этих ограничений. После нескольких недель изучения профилей она выбрала только четверых.

Билл оказался одним из них.

На первом свидании они пошли к пруду, и Билл взял напрокат лодку.

«Банально, — отметила Анджела, — но мило».

Когда они, покачиваясь на волнах, непринужденно болтали о рыбках и прелестях интернет-знакомств, Анджела вдруг спросила Билла, как складываются его отношения с двумя детьми-подростками от первого брака.

«Мне кажется, они меня ненавидят, — ответил Билл. — До сих пор не могут простить мне то, что я женился во второй раз. После смерти мамы у них остался только я. Им было непросто жить с отцом-одиночкой, но, пока у меня никого больше не было, они все спокойно переносили. А стоило появиться другой женщине, они тут же стали неуправляемыми».

Анджела уже много раз ходила на свидания с мужчинами, имевшими детей, — у нее самой была дочь-старшеклассница, — и каждый из них утверждал, что с детьми у него «замечательные отношения», никаких проблем после развода. Но, глядя на собственную дочь, с которой после развода появилась масса проблем, и прекрасно понимая, что ни один нормальный ребенок не воспримет расставание родителей спокойно, Анджела с трудом верила в подобные истории.

«Наверное, они говорили мне то, что, по их мнению, я хотела услышать, — сказала нам Анджела. — Но на самом деле я хотела услышать правду».

Билл также был рад встрече с прямодушной, не старавшейся пустить ему пыль в глаза женщиной. «За первый час общения я узнал, что у нее есть дочь, которая все время прогуливает школу, и бывший муж, который платит ей изрядные алименты, а также что с ней встречалось пол-Интернета».

Спустя полгода Билл и Анджела поженились.

Когда мы познакомились с ними, они прожили вместе уже несколько лет. При этом, по их собственным словам, уже в первый год брака они были готовы подавать на развод. Проблема, как ни странно, заключалась в общении — несмотря на всю их подкупающую откровенность на первом свидании. По признанию Билла, Анджела никогда не высказывала ему никаких претензий.

«Она ждала, что я каким-то образом прочитаю ее мысли и сам пойму, почему она расстроена, — сказал нам он. — Но я не телепат. И не ходячий рентген».

Анджела подтвердила, что ей было непросто сказать Биллу, что ее что-то не устраивает.

«Я никогда не умела обсуждать конфликтные ситуации. Я привыкла молча обижаться».

Она становилась раздражительной или плаксивой и надеялась, что он все поймет по ее поведению и извинится. Она рассказала нам, как однажды их посудомоечная машина перестала сливать воду, Билл пообещал, что все починит, но лишь спустя две недели наконец дошел до магазина бытовой техники, чтобы купить какую-то деталь на замену.

«На этом все опять застопорилось. Он вечно все откладывает на потом — это его типичное поведение».

Типичное поведение, возразил Билл, это открытым текстом говорить мужу, что тебе от него нужно. Но вместо этого Анджела огрызалась и дулась, а он считал, что она просто не в духе.

«Однажды я спросил ее, всегда ли она такая злая в критические дни, — вспоминает Билл. — И сразу понял, что это была очень большая ошибка».

Анджела могла играть в молчанку несколько дней или даже недель подряд, а потом ее прорывало на ровном месте. Как с той злосчастной посудомойкой. По словам Билла, он даже не догадывался, что Анджела уже огнем дышит, пока однажды после ужина она не открыла посудомойку, потом с грохотом ее не захлопнула и не заявила Биллу, что скорее застрелится, чем помоет вручную еще хоть одну несчастную тарелку.


Проблема: объединяющее равновесие

Билл не был идиотом. Он знал, что посудомойка до сих пор не работает. Ее починку он внес в свой пополняемый изо дня в день список нужных дел, который он всегда держал в голове. Но его не особо волновало, когда эти нужные дела будут сделаны — все равно ведь будут. За это он вполне мог поручиться.

Только он не учитывал, что у Анджелы тоже есть пополняемый список нужных дел, которые Билл так и не доделал. И под номером один у нее стояла посудомойка.

Вы наверняка скажете: раз Билл знал, что посудомойка до сих пор неисправна, он вполне мог догадываться — хотя бы на каком-то подсознательном уровне — о том, какие чувства Анджела по этому поводу испытывает. Справедливо. Но экономисты возразят, что он ничего не мог знать точно — и уж тем более не мог оценить степень взвинченности Анджелы, если она ему ничего не говорила.

При отсутствии нужной информации Билл продолжал делать то же, что и всегда: целовать Анджелу по возвращении с работы, бурчать, что ее салат «цезарь» недосолен… и откладывать починку посудомойки.

Многие или даже большинство назовут эту парадигму — «закипающая жена / ни о чем не подозревающий муж» — одним словом: «брак». Но мы предпочтем воспользоваться экономическим термином «объединяющее равновесие». Так называется ситуация, когда вы не можете сделать выбор между двумя разными вариантами потому, что не располагаете достаточной информацией. Что-то в таком духе: «Как мне сделать так, чтобы угодить тебе, если по тебе никогда не понятно, доволен/довольна ты или нет?»

В жизни нам нередко приходится сталкиваться с объединяющим равновесием. Например, на стол к работодателю попадают резюме двух потенциальных сотрудников, которые оба учились в Гарварде. Один из них может быть правда умницей, а другой — оказаться позером, у которого вся надежда только на корочку престижного вуза. Работодатель не знает наверняка, кто есть кто. Однако кого бы он ни нанял, он должен предложить ему позицию и зарплату, достойную талантливого выпускника Гарварда. И если новым сотрудником станет пафосный дурак, работодатель дорого заплатит за свою ошибку.

Банкам также зачастую приходится иметь дело с объединяющим равновесием. Например, при выдаче ипотечных кредитов. Банк может не знать точно, кто из клиентов надежен, а кто будет вечным должником. В таком случае ему приходится устанавливать одинаково высокую процентную ставку для всех, что на самом деле ему не очень-то выгодно, потому что таким образом он отпугивает в первую очередь именно надежных клиентов, способных считать деньги.

Конечно, большинству из нас было бы куда комфортнее существовать в условиях «разделяющего равновесия» — когда плохое легко отличить от хорошего. Но для этого нам нужна информация, которую может предоставить только другой человек. И сделает он это или нет, зависит исключительно от него самого. В случае с Анджелой и Биллом Анджела явно выбирала второй вариант.


Выход: сигнализирование

А вот первый вариант предполагал простое и безболезненное решение их проблем посредством сигнализирования.

Вероятно, вы помните, что мы уже обсуждали этот способ в главе 3: там одна из героинь научилась подавать мужу сигнал о своей готовности к сексу. В их случае сигнализирование помогло наладить взаимодействие в довольно-таки деликатном вопросе.

Точно так же оно способно эффективно выровнять информационный дисбаланс и в других сферах. Сторона, обладающая информацией, должна уметь посылать однозначные сигналы несведущей стороне. Сигнал должен быть максимально информативным. И чем дороже он обходится посылающему — в плане денег ли, времени или затраченных усилий, — тем более доходчивым, как правило, оказывается такое послание.

Если продавец подержанной Chevette по собственной инициативе предоставит отчет о техническом осмотре машины и описание всех аварий, в которых она побывала, покупатель скорее поверит в то, что этот автомобиль не развалится на части по дороге в гараж своего нового владельца.

Когда компании тратят миллионы долларов на 30-секундные рекламные ролики, прерывающие трансляцию чемпионата мира по футболу, люди охотнее верят тому, что каждый грамм их продукции на вес золота.

Если фирма заявляет, что торгует такими же гимнастическими мячами, какие используются в тренировках астронавтов, у людей возникает меньше сомнений в надежности и долговечности ее товара. А уж если она настолько уверена в качестве своей продукции, что обещает вернуть 100 % ее стоимости всем, у кого возникнут какие-то претензии, у покупателей вовсе не остается подозрений. Должно быть, это какие-то просто сказочные мячи!

Банк, офис которого расположен в каком-нибудь особняке, памятнике городской архитектуры, внушает своим клиентам мысли о чем-то долговечном, непреходящем, а также как бы намекает, что мало какие воры решатся его грабить.

Следи за языком

В Калифорнийском государственном университете Домингес Хиллс недавно было проведено исследование на тему того, как выбор слов влияет на восприятие информации при интернет-знакомстве{63}.

Испытуемых попросили прочитать два электронных письма — одно от JimJ789, другое от FrankXYZ. Оба письма были присланы на адрес Jenny123. Их содержание было примерно одинаковым, но тон разнился. Оба парня написали, что держат небольшой магазин, любят путешествовать и проводить время с друзьями и ищут спутницу жизни. Однако Джим писал более «эмоциональным» языком — то есть подбирал слова, передающие более сильные чувства. Например, он написал, что «обожает» свою работу, в то время как Фрэнк был ею лишь «доволен». Путешествия вызывали у Джима «восторг», а Фрэнку оставляли «приятные воспоминания». Джим назвал свою жизнь «офигенной», а Фрэнк написал, что его «все устраивает».

В итоге большинство — 72 % — респондентов посоветовали Дженни ответить Джиму, потому что он показался им «более уверенным, веселым, заинтересованным, жизнерадостным, энергичным».

К счастью для Анджелы, ей не нужно было разрабатывать хитроумные сигналы. Все, что от нее требовалось, — донести до мужа свою волю при помощи слов или каких-нибудь условных обозначений, которые, по нашим наблюдениям, супружеские пары часто используют между собой. Какой бы метод она ни избрала, выработка верного сигнала потребовала бы от нее определенных усилий, что уже позволило бы Биллу оценить степень значимости проблемы.

Однажды в ходе очередного выяснения отношений Билл сказал жене: «Ну ты хоть какие-то знаки подавай, чтобы я мог догадаться, чего тебе от меня надо. Обещаю молча принимать их к сведению и не устраивать никаких разборок».

Первый муж Анджелы никогда не давал ей подобных обещаний. Он был так же плох в решении конфликтных ситуаций, как она. Только, если она копила обиды и потом взрывалась, он сразу начинал с ора и хлопанья дверями.

«Мне очень повезло с Биллом, он умеет слушать других, а не только свое эго», — сказала она нам.

Анджела поклялась себе, что, когда в ее списке не сделанных Биллом дел появится что-то новенькое, она наберется сил и без обиняков выскажет ему свою претензию. И вот однажды в пятницу, через несколько дней после того, как калитка во дворе слетела с петель, Анджела решила удивить Билла домашним ужином вместо ее обычных полуфабрикатов. Она приготовила курицу «маренго» и постелила на стол безобразные сервировочные салфетки, которые сестра Билла подарила им на рождество. Эти салфетки с Сантой, пролетающим в санях над пряничным домиком где-то в солнечной Флориде, были в их семье бесконечным источником шуток. На этот раз на салфетке мужа — как раз по центру, чтобы он увидел, приподняв тарелку для получения добавки, — она написала несмываемым маркером: «Обожаю мужчин с молотком и дверными петлями в руках… Может, порадуешь меня?»

Билл починил калитку на следующий же день. Ну, может, через день. Главное, что эта задача тут же поднялась в его списке дел на первое место и была выполнена в кратчайшие сроки.

Пример № 2

Стороны: Кейт и Дэйв

Кейт и Дэйв прожили вместе уже 15 лет. Они познакомились в юридическом колледже, в группе по изучению конституционного права. С самого начала их объединил один фактор — возраст. Они были единственными студентами «за тридцать» среди сотен вчерашних школьников.

«Когда Дэйв впервые пригласил меня на свидание, он сказал что-то вроде: “Я взрослый человек, ты взрослый человек, нам нужно объединиться”, — вспоминает Кейт. — Конечно, мог бы придумать что-то получше. Но мне все равно не с кем было даже в кино сходить, поэтому я не стала вертеть носом».

На первом свидании Кейт и Дэйв обнаружили, что у них есть еще кое-что общее: оба преподавали. Она провела несколько лет в Центральной Америке в составе Корпуса мира — работала учительницей начальных классов в одном маленьком городке в Коста-Рике. Он вел историю в одной из школ Бронкса и подрабатывал барменом.

Они встретились на втором свидании, потом на третьем — и сами не заметили, как стали парой. После выпуска оба устроились за хорошие деньги в крупные филадельфийские компании.

«Это была не совсем та работа, о которой мы мечтали. Но нам было интересно, — говорит Дэйв. — К тому же у нас набралась куча кредитов — их надо было выплачивать».

За несколько следующих лет и Кейт, и Дэйв очень преуспели. Оба стали образцовыми профессионалами и могли похвастаться огромным офисом с видом на центр города. У обоих были секретари. Они ходили с портфелями, пользовались уважением коллег-юристов и могли заставить судью поверить практически во что угодно. И если бы вам повезло оказаться у них дома на званом ужине и сидеть за столом между, к примеру, федеральным судьей и одним из главных редакторов сайта The Inquirer, вы бы испытали восхищение и, возможно, даже легкий трепет.

Но если бы вы как-то подглядели, что творится в их доме после ухода гостей — а также в любой другой вечер, — вы бы с облегчением узнали, что как муж и жена они не внушают ни трепета, ни восхищения.

Они очень много ссорились. Любую размолвку, любое маленькое недоразумение они умудрялись превратить в оглушительный скандал. Дэйв признает, что отношения у них не клеились отчасти по его вине: когда его что-то огорчало, он начинал молча дуть губы, чем только усугублял ситуацию. Но, по его словам, он стал так себя вести только потому, что раньше, когда он еще пытался высказывать Кейт какие-то претензии, она тут же вставала на дыбы, принималась доказывать свою невиновность или переводить все стрелки на него.

«Вот что значит жить с юристом», — посетовал он.

Кейт согласилась с тем, что всегда слышала в голосе Дэйва критические интонации, даже если тот и не думал ее в чем-то упрекать. Но она также заявила, что Дэйв злится из-за всякой мелочи, поэтому, если она и вставала в позу, то лишь из-за того, что он кидался на нее по любому поводу (лучшая защита это нападение, не так ли?).

«У него во всем должна быть прямо-таки армейская дисциплина, я же отношусь ко всему проще, — сказала Кейт и добавила, что они с Дэйвом как-то не вписываются в гендерные стереотипы. — В нашем случае я всегда оказываюсь тем, кто говорит: “Ну а теперь-то что не так?”»

В пример они привели нам такую историю: однажды вечером Кейт вернулась с работы позже обычного — не то чтобы это была для нее большая редкость, но и не сказать, чтобы такое случалось регулярно. Подойдя к двери, она все еще не могла оторвать глаз от своего смартфона. Дэйв открыл ей в переднике и с широченной улыбкой на лице. Кейт подумала, что он обворожительно выглядит, но ей еще нужно было отправить е-мейл, поэтому она подняла вверх указательный палец — мол, еще секундочку, — и снова уткнулась носом в экран.

— Ты представляешь, — начал было Дэйв, — я…

— Погоди, — перебила его Кейт, — я сейчас закончу… хм… как же они меня достали… один момент… господи… никак не угомонятся…

Кейт прошла мимо мужа и не заметила, как его искренняя улыбка застыла на лице, в одно мгновение превратившись в натужную гримасу. Дэйв приехал домой пораньше, открыл бутылку красного вина и взялся готовить свиные котлетки по рецепту тетушки Джуди. Он выиграл судебное дело, которым занимался больше года, и хотел это отметить.

Отличный план, но неподходящий вечер.

Мало того, что Кейт засиделась на работе, — она и дома никак не могла расстаться со своими делами. Похоже, она вовсе не обращала на Дэйва внимания и даже не заметила, что он весь вечер проторчал у плиты. Когда она наконец отослала то суперважное письмо и нормально поздоровалась с Дэйвом, было уже поздно. Его настроение переменилось.

— Ну и денек, — сказала Кейт, плюхнувшись на стул и налив себе бокал вина.

— Да? — отозвался Дэйв, пока еще пытаясь скрыть, что фитиль в его голове уже подожжен и динамит вот-вот рванет. — Похоже на то.

— Ты себе даже не представляешь, — ответила Кейт и, снова проверив свою электронную почту, пустилась в долгий рассказ о том, как пошла на ланч с одним судьей, у которого подрабатывала как-то летом еще во время учебы, и тот три часа продержал ее со своими разговорами, поэтому, когда она вернулась в офис, у нее уже не оставалось времени на подготовку к процедуре отбора показаний под присягой, предстоявшей ей во второй половине дня, и ей пришлось импровизировать, но, слава богу, за ланчем они обсуждали известные судебные прецеденты в делах о халатности должностных лиц, и когда она приступила к допросу женщины, которая подала в суд на городскую управу за то, что споткнулась на тротуаре и сломала ключицу, эта тема была свежа в ее голове.

Дэйв все это время молчал. А потом с грохотом захлопнул дверцу духовки, в которой у него запекалась спаржа, и раздраженно швырнул прихватки на столешницу.

— Все нормально? — спросила Кейт.

— Угу, — ответил Дэйв и стал яростно рубить лук. — Все в порядке.

— По тебе не скажешь. Точно ничего не случилось? — снова спросила Кейт, начиная думать, что опять, непонятно почему, оказалась в чем-то виноватой. Ей хотелось бы знать, в чем дело, но, с другой стороны, она боялась услышать очередную порцию претензий, которые бы окончательно испортили и без того не лучший вечер.

Однако Дэйв и не думал сказать правду.

— Ммм-хмм, — был его ответ.

Кейт спросила, может, ему помочь с готовкой. Дэйв сказал, что справится сам.

Кейт спросила, как прошел его день. Дэйв сказал, что хорошо.

Кейт повторила, что он выглядит недовольным. Дэйв сказал, что ничего подобного. Все отлично.

Кейт предложила посмотреть за ужином «Язык нежности»[61], который как раз должен был вот-вот начаться по какой-то программе. Дэйв сказал, что, конечно, это замечательная идея.


Проблема: выявленные предпочтения не совпадают с заявленными

Дэйв говорил, что все в порядке, но вел себя совершенно иным образом. Он сказал, что хочет посмотреть фильм, но во время показа сначала убрал со стола, а потом принялся составлять у себя на смартфоне список пожеланий на Amazon. По его словам, он нисколько не был огорчен тем, что Кейт пришла поздно и даже дома никак не могла распрощаться с клиентами, но при этом вид у него был такой, что, казалось, он бы одним взглядом испепелил котлеты и раскрошил спаржу.

Экономисты бы сказали на это, что его «заявленные предпочтения» катастрофически не совпадают с «выявленными», а также добавили бы, что заявленные предпочтения — это крайне ненадежный индикатор истинных чувств и намерений человека. Один из самых яркий примеров такого противоречия — «эффект Брэдли», названный так по имени мэра Лос-Анджелеса Тома Брэдли, афроамериканца, который в 1982 г. проиграл на выборах губернатора Калифорнии, несмотря на свое явное лидерство по результатам предвыборного опроса избирателей и экзит-пола. Перед выборами люди утверждали, что для них не проблема отдать губернаторское кресло афроамериканцу, но, оказавшись в избирательной кабинке, где их никто не видит, большинство поставили галочку напротив имени белого кандидата.

Или, например, возьмем мороженое. Если бы все верили, что американцы хотят сбросить лишний вес, — о чем, по данным последнего опроса Института общественного мнения Гэллапа, заявили 55 % респондентов, — никто бы не стал производить мороженое. Однако каждое утро морозилка в любом местном супермаркете битком набивается сливочно-шоколадно-карамельными излишествами, от которых никто не в силах отказаться, — а к вечеру в ней уже ничего не остается. На самом деле по-настоящему пытаются худеть лишь 27 %, выяснил тот же Институт Гэллапа{64}. Судят не по словам, а по делам. Спасибо тебе, экономика, что вновь подтвердила эту истину.

Но если производители мороженого могут довольно быстро разобраться с тем, чего люди хотят на словах, а чего — в действительности, то в супружеских отношениях все не так просто. Мы привыкли полагаться на слова своих партнеров, и когда они делают не то, что говорят, мы теряемся, обижаемся и сердимся.

Опрошенные нами люди также рассказали нам (таблица 9) о некоторых заявленных предпочтениях своих супругов, которые были потом опровергнуты их действиями.



В случае с Дэйвом тоже достаточно было соотнести его слова («Все в порядке») с его действиями (ходит мрачнее тучи, мечет искры, гробит семейный ужин), чтобы понять, где правда, а где ложь. Мы даже не задаемся вопросом, почему он ничего не говорил, — ответ и так очевиден: боялся реакции жены. Мы лишь хотим показать, что такая манера поведения не приводит к решению проблем.


Выход: запускаем механизм формирования доверия

Чем чаще Дэйв говорил, что все нормально, но вел себя так, как будто все ненормально, тем больше вариантов объяснения его выкрутасов — один другого страшнее — придумывала Кейт. Да и кто бы на ее месте не стал себя накручивать?

Самым простым решением — простым для всех, кроме, конечно, самого Дэйва, — было, чтобы Дэйв прямо и откровенно высказался. Он мог бы очень четко сформулировать свои претензии — ведь именно этим он занимался на работе. Например, он мог бы сказать так: «Кейт, я обижен (ну, может, на работе он и не стал бы говорить помощнику, что “обижен” на него за не вовремя подготовленные документы, но не в этом суть), потому что ты не позвонила и не предупредила, что задерживаешься, а потом предпочла общаться не со мной, а со своим телефоном. Я хотел провести вместе приятный вечер, вкусно поесть и поделиться с тобой одной радостной для меня новостью, но ты испортила мне настроение».

Видите, как хорошо получается?

Если бы Дэйв произнес такой текст, Кейт могла бы ответить ему: «Тогда первым делом расскажи свою новость! А потом я извинюсь и признаю, что, переступая порог, должна была убрать телефон и в первую очередь уделить внимание тебе. Но давай начнем с твоей новости, потому что мне правда очень хочется ее услышать. И пока ты рассказываешь, я могу собрать на стол. А после ужина я помою тарелки, сниму с тебя одежду, и мы займемся страстным сексом».

Но, к сожалению, Кейт и Дэйву не выдали этот сценарий. И Дэйв продолжал держать эмоции в себе. В таком случае экономисты предложили бы Кейт взять дело в свои руки. Она могла бы запустить «механизм формирования доверия» и постепенно приучить Дэйва делиться своими переживаниями.

Доверие — это то, к чему «принципал» (сторона, отдающая поручение) должен приучать «агента» (сторону, выполняющую поручение). В пример связки «принципал — агент» можно привести босса и его подчиненных, страховщиков и их клиентов, преподавателя и студентов, посетителя ресторана и официанта. «Проблема “принципал — агент”», как ее называют в экономике, возникает в том случае, если агент не горит желанием подчиняться приказам принципала. Чтобы добиться от агента послушания, принципал должен предложить ему некое вознаграждение. Боссы в таком случае обещают прибавку к зарплате. Страховщики вводят скидки для аккуратных водителей. Преподаватели пишут хорошие рекомендации старательным студентам. Посетители оставляют более щедрые чаевые услужливым официантам.

Когда принципалы хотят убедить своих агентов говорить правду, они тоже должны их как-то мотивировать. Налоговая служба (принципал), например, использует для этого угрозы: обещает проводить ревизии, тем самым побуждая плательщиков (агентов) указывать свои реальные доходы. Сайты знакомств (принципалы) проверяют информацию, которую пользователи (агенты) указывают в своих профилях, чтобы те не рассказывали о себе небылицы (один сайт, true.com, даже разместил на своей главной странице такое предупреждение: «Мы отслеживаем жуликов»).

Наш принципал (Кейт) должна была убедить своего агента (Дэйва), что тот может смело поделиться своими чувствами. Для этого ей надо было бы подправить свою репутацию, доказав, что она может не кидаться в бой каждый раз, когда муж выражает ей свое недовольство. Конечно, на формирование доверия ушло бы какое-то время, но для начала она могла бы поклясться, что отныне будет отвечать «как скажешь», или «конечно», или «прости» каждый раз, когда он будет просить ее хоть на пять минут оторваться от своего телефона.

Мы не говорим, что Кейт должна была во всем прогибаться под Дэйва. Никто не просит ее отвечать: «Ты прав, я ужасная жена», — при любой вспышке раздражения с его стороны. Все, что от нее требовалось, — научиться выслушивать его, не занимая сразу оборонительную позицию.

Возможно, вам покажется, что называть себя и своего любимого человека «принципалом» и «агентом» не очень-то романтично. Но кто сказал, что слова «жена» и «муж» лучше передают суть супружеских отношений? «Принципал» и «агент» по крайней мере предполагают большее равноправие, потому что каждый из вас может оказаться как тем, так и другим в зависимости от ситуации. А это значит, что решать все проблемы не придется кому-то одному.

К сожалению, ни Дэйв, ни Кейт тогда еще не читали «Стратегию семейной жизни», поэтому в тот вечер Кейт не догадалась, как помочь Дэйву рассказать правду. Поэтому Дэйв так и не рассказал Кейт о событиях минувшего дня и той ночью у них не было страстного секса.

Пример № 3

Стороны: Скотт и Мэдди

Скотту очень нравилась Мэдди. Он не встречал женщин, которые бы так его привлекали, с тех самых пор, как расстался с той, чье имя нельзя называть. Он думал, что, возможно, Мэдди — Та Самая. Но… Но… А вдруг нет? Один раз он уже поверил своему внутреннему голосу — и чем все закончилось? После того как он расторг помолвку с женщиной, чье имя нельзя называть, все его друзья и родные облегченно прошептали что-то вроде: «Ну, она мне никогда особо не нравилась». Тогда ему хотелось их задушить. Если она им не нравилось, почему за все те пять лет, которые он с ней встречался, они ни разу ничего ему не сказали? «Мы видели, что ты безумно в нее влюблен, — отвечали они, — поэтому думали, что с тобой она, наверное, не такая, как со всеми окружающими».

Скотту не хотелось повторять ту же ошибку. На этот раз он отважился на крайнюю меру. Он решил, что, прежде чем продолжать встречаться с Мэдди, он познакомит ее со своей лучшей подругой Лиз и узнает, одобряет ли та его новый роман. Если же Лиз выкажет какие-то сомнения, он должен будет еще сто раз подумать, стоит ли сохранять отношения с Мэдди. Лиз была очень здравомыслящей девушкой, состояла в счастливом браке, знала Скотта уже целую вечность и никогда не пожелала бы ему зла. И, главное, она никогда в жизни не пыталась подсластить горькую пилюлю (разве что с той женщиной, имя которой нельзя называть, — но тогда со всеми произошло что-то странное).

Он не стал ничего скрывать от Мэдди.

— Ты очень мне нравишься, и мне кажется, что у нас с тобой все может быть очень серьезно, — сказал он. — Но для начала давай съездим в Вашингтон.

— В Вашингтон? — удивилась она. — Зачем?

— Я хочу познакомить тебя со своей подругой Лиз, — ответил Скотт.

— Почему нам нужно познакомиться?

— Потому что я доверяю Лиз и хочу узнать, что она думает, — сказал Скотт. — О тебе.

— Интересно, — сказала Лиз. — По-моему, важно только то, что ты обо мне думаешь.

— Конечно, это очень важно! И я думаю… я думаю… очень много что я о тебе думаю. Но я же тебе рассказывал, что со мной было. Теперь я просто сам себе не верю.

Мэдди не могла отрицать, что это предложение ее оскорбило. Неужели они не могут сами разобраться, подходят ли они друг другу или нет? С чего вдруг какая-то Лиз будет решать судьбу ее отношений со Скоттом? Глупость какая.

Но после долгих уговоров она все же согласилась. Как она сказала нам: «Я решила, что, если Скотт бросит меня по совету какой-то подружки, он мне в любом случае не пара. Так что я тоже собиралась его проверить».

В итоге они пошли на ужин втроем — Лиз оставила мужа дома, чтобы тот ее не отвлекал, — и провели вместе долгий пьяный вечер, под конец которого Лиз объявила, что Мэдди получает штамп «одобрено», а Мэдди призналась, что, если у Скотта такие классные друзья, он нравится ей еще больше.

«У меня было такое чувство, как будто Лиз нас поженила, — рассказывает Мэдди. — Это было такое серьезное мероприятие, куда там».

Скотт и Мэдди действительно вскоре поженились и, казалось, даже начали жить долго и счастливо. Они смеялись над шутками друг друга, даже если все вокруг застывали с удивленными лицами; они оба нашли работу с гибким графиком и умудрялись проводить массу времени со своими двумя дочерьми; вместе ходили на курсы пекарей и играли в одной смешанной команде по софтболу. У них были вполне гармоничные отношения.

Но только на вид.

Наедине Скотт и Мэдди, как и любая другая пара, конфликтовали. Причем в их случае проблемой являлось само их поведение в конфликтной ситуации.

Скотт привел в пример их недавнюю ссору на почве денег — из-за того, что Мэдди предложила сформировать семейный бюджет и не выходить за его рамки. Скотт и слышать не хотел о каком-то бюджете. Мэдди же утверждала, что нельзя каждый месяц спускать всю зарплату — нужно что-то откладывать, копить на колледж для дочерей, задумываться о пенсии… К тому же они ведь хотели купить дом побольше, чтобы у девочек было по отдельной комнате — а не так, как сейчас, когда они живут «все друг у друга на голове». А для этого нужно планировать расходы!

Скотт поддерживал ее стремления, но не понимал, почему нельзя просто начать слегка экономить, контролируя свои затраты и не покупая лишнее. Само слово «бюджет» заставляло его чувствовать себя ребенком, которому родители раз в месяц дают денег на жвачку.

Стоило ему в этом признаться, как Мэдди, по его выражению, «понесло». Внезапно проблема бюджета отошла на второй план — теперь разговор шел о том, что Скотту плевать на все, что нужно Мэдди. Она сказала, что муж просто упрямится и не хочет даже попробовать то, что она предложила. Она заявила, что он не заботится о детях — об их детях! А еще добавила, что она получает в последнее время мало заказов и ее это очень волнует, потому что фриланс — это так ненадежно. И при этом у них так много сейчас уходит на продукты. Наверное, все дело в салями по $19,55 за фунт, к которой они пристрастились. Она также отметила, что уже три месяца не покупала себе новые туфли. И закончила тем, что Скотт совсем не убирает в доме, который уже полон «токсичных отходов», и что, если так будет продолжаться, им придется нанять уборщицу, и тогда они совсем разорятся.

Скотт припоминает, что какую-то долю из этого потока обвинений его мозг признал справедливой. Он знал, что и правда зря упрямится. Ему ничего не стоило поддержать идею семейного бюджета — а Мэдди было бы приятно. В любом случае, она, скорее всего, сама бы все распланировала. Но он никак не мог согласиться с тем, что не заботится о жене и детях. И, насколько он знал, в их доме не было никаких «токсичных отходов». Так кто из них прав? Кто здесь хороший, а кто плохой? И не пора ли включить телевизор?


Проблема: высокие затраты на обработку информации

Мэдди продолжала вещать в пустоту. Скотт уже не поспевал за ходом ее мысли и просто перестал слушать. Он уже привык так «отключаться».

«У нас всегда так: все начинается с какой-то конкретной проблемы, но через минуту Мэдди начинает перескакивать с темы на тему, вываливая на меня все свои претензии ко мне лично и к жизни вообще, — и я уже не понимаю, что ей нужно: чтобы я сразу бросился все исправлять или чтобы просто побыл мальчиком для битья», — пожаловался он нам.

«Когда я начинаю говорить о чем-то одном, мне тут же на ум приходит другое, и я хочу сразу все высказать», — прокомментировала Мэдди.

Но, к ее величайшему огорчению, Скотт никогда не отвечал: «Спасибо, Мэдди, ты совершенно права. Я осознал все свои ошибки и теперь всегда буду следовать твоим советам». Вместо этого он впадал в кому.

Дело в том, что Мэдди чересчур пыталась добиться симметрии — она хотела, чтобы Скотт знал обо всех причинах ее недовольства, а не только о тех, которые были актуальны в данный момент.

Другие опрошенные нами пары также признались, что в своих попытках общаться честно и откровенно — то есть поддерживать информационный баланс — они порой заходили слишком далеко. Давайте назовем это ПСИ — «перебор с информацией».

В экономике тоже существует проблема ПСИ — и она приводит к высоким затратам на обработку информации. То есть прежде, чем принять решение, нам приходится долго разбираться со всеми полученными сведениями. Представьте, что вы оказались в супермаркете в отделе сухих завтраков. Хлопьев там столько, что, если изучать в отдельности каждую коробку, можно провести в этом магазине несколько часов. А теперь подумайте, насколько все было бы проще, если бы вам предложили только два варианта: с сахаром и без.

Исследования показывают, что слишком большой объем информации парализует нас. Для одного из своих опытов психолог Шина Айенгар поставила в магазине прилавок, за которым торговала различными сортами джема. В разное время дня она выставляла либо шесть, либо 24 различные баночки. Когда выбор был богаче, больше людей останавливалось у прилавка и рассматривало этикетки, но когда предлагалось только шесть сортов, больше людей действительно что-то покупали. Из тех, кто внимательно изучал 24 банки, только 3 % ушли с покупкой, в то время как выбрать джем из шести сортов смогли 30 %{65}.

ЧТО ГОВОРЯТ… О честности

В нашем Всестороннем, Новаторском и Очень Затратном Опросе супружеских пар мы попросили людей сказать нам, изменилась ли с годами их манера общения друг с другом и в какие моменты и по каким причинам они предпочитают скрывать ту или иную информацию. И вот что мы узнали.

Больше людей (42 %) сожалеют о том, что были слишком откровенны с супругами, чем о том, что не рассказали всю правду (35 %).

42 % признались, что хоть раз утаили от супругов важную информацию.

Среди наиболее частых причин сокрытия информации:

• нежелание огорчать супруга (89 %);

• опасение, что супруг раздует из этого скандал (72 %);

• стремление избежать долгого разговора (67 %);

• стыд (48 %);

• неготовность идти на компромиссы (43 %).

В нашей брачной экономике действуют те же принципы: у человека, получающего от своей второй половины терабайты бессистемной информации, может случиться перегруз. Мы злимся, когда нас попрекают за недоделанные домашние дела и одновременно пытаются убедить, что наш сын провалит все экзамены по математике, если мы не найдем ему хорошего частного учителя. И нам особенно неприятно, когда ПСИ обрушивается на нас в ходе и без того жаркого спора. Тогда мы перестаем справляться с потоком информации, и у нас случается то, что психотерапевт Джон Готтман назвал «затоплением». Готтман утверждает, что, когда один из супругов становится мишенью для картечи доводов, упреков и жалоб со стороны другого партнера, его сердцебиение резко учащается и он теряет способность адекватно участвовать в разговоре — его затапливает{66}.

И в результате он, как и Скотт, впадает в кому.


Выход: оптимальное информирование

Один из способов борьбы с переизбытком информации — это предварительная обработка данных, во время которой кто-то (или, скорее, какой-то компьютер) отрубает все лишнее и подготавливает для потребителя только ту информацию, которая поможет ему в принятии решения. Именно этим занимаются, например, составители рейтингов вузов. Если ваш ребенок в следующем году заканчивает школу, вы можете либо все оставшееся до выпуска время колесить по Америке, пытаясь самостоятельно найти подходящий колледж, либо потратить час на изучение такого рейтинга и остановить свой выбор на нескольких возможных вариантах.

Если вы ищете лучший пармезан в Нью-Йорке, вы можете потратить целое состояние на дегустацию всех сыров Манхэттена, а можете зайти в Интернет и почитать рекомендации других людей.

А если Мэдди хочет, чтобы Скотт согласился распределить бюджет и стал раз в две недели пылесосить пол в кухне, она может либо «забить» эти две просьбы 27 другими, так что никто уже и не вспомнит, с чего начинался этот разговор, либо выделить их и отмести все остальное.

Мэдди пришла к этой мысли во время посещения спа-салона.

Она лежала на столе, с ног до головы обмазанная чем-то под названием «какао-скраб» (подарочный сертификат на эту процедуру Скотт вручил ей на день Святого Валентина), и вдыхала густой аромат шоколада. Казалось, она утонула в шоколадном море — и впервые в жизни ей не хотелось положить в рот ни кусочка. Она подумала о том, сколько шоколада слопала за свою жизнь, и как ей всегда хотелось сбросить три-четыре килограмма, и насколько проще бы ей жилось, если бы она могла контролировать свои желания и включать тормоза, и как было бы хорошо соблюдать во всем умеренность…

Потом она неожиданно представила себе, какое было бы лицо у Скотта, если бы она сейчас стала ему все это рассказывать, — и ее разобрал смех. Она подумала о том, каким безучастным, рассеянным, погруженным в себя выглядит ее муж во время всех их споров, и ей пришло в голову, что, возможно, включать тормоза нужно не только с шоколадом. Это был первый шаг к успеху.

«Похоже, первые пять лет нашей супружеской жизни я только и делала, что топила Скотта в своем словесном потоке, — сказала она нам. — Конечно, я сама понимала, что это неправильно, но ничего не могла с этим поделать».

Ее спа-откровение не изменило их жизнь в одночасье. Уже через неделю она снова обрушила на Скотта водопад претензий и замечаний. Кое-как вынырнув, Скотт встал, вышел за дверь и не возвращался до следующего утра.

«В этот момент я поняла, что нужно что-то менять», — призналась Мэдди.

Пока Скотта не было, Мэдди отправилась на долгую прогулку на машине, чтобы проветрить мозги.

«Я всегда любила ездить за рулем, — рассказывает она. — Сидеть одна в машине, слушать радио…»

И тогда она подумала, что могла бы делать это — уезжать куда глаза глядят, чтобы проветрить мозги, — до того, как устраивать Скотту разборку, а не после.

«Теперь каждый раз, когда меня начинает распирать недовольство, я буквально начинаю ездить кругами до тех пор, пока не пойму, что конкретно меня не устраивает. Или записываю все свои мысли на бумагу, а потом вычеркиваю то, что не особо важно».

Вот это мы называем «оптимальное информирование».

К тому моменту, когда Мэдди заводит разговор со Скоттом, она успевает сократить свою обвинительную речь до нескольких ясных фраз. Результат: он в состоянии ее выслушать.

«Разговоры с женой уже не вгоняют меня в ступор», — говорит Скотт. Похоже, он благополучно вышел из комы.

8. МЕЖВРЕМЕННОЙ ВЫБОР, или Как научиться быть хорошим… ну хоть иногда

Принцип

Мы все обещаем себе стать лучше. Мы каждый месяц собираемся приберечь небольшой «стратегический запас» на будущее. И каждое утро планируем съесть за день ровно ту норму фруктов, овощей и цельных злаков, которую советуют диетологи. И всем сердцем желаем держаться в приличной форме, носить только чистые трусы, прекратить орать на детей из-за пролитого (в очередной раз) молока — как раз в тот момент, когда вы только-только сели, к своей тарелке — и начать по-настоящему холить и лелеять наших дражайших супругов.

Но потом наши планы сталкиваются с реальностью.

И мы вычищаем под ноль свой банковский счет, накупая ненужные шмотки, смиряемся с еще пятью килограммами жировых складок, орем на детей и обращаемся со своими дражайшими супругами как с прислужниками-евнухами, которых судьба отдала в наше полное распоряжение.

В чем наша ошибка?

В неспособности сделать устойчивый межвременной выбор.

«Межвременной выбор» — это термин, которым экономисты обозначают решения, принимаемые нами в настоящем, но очень значимые для будущего. В последние годы межвременной выбор стал темой множества научных изысканий, потому что подобные решения сказываются не только на отдельно взятых личностях, таких как мы с вами, но и на всем государстве и, что особенно важно, на его бюджете. Сегодня вы набиваете желудок разогретой в микроволновке пиццей и заливаете ее сверху газировкой Dr Pepper — а завтра вносите свою скромную лепту в чудовищные расходы США на медицинское обслуживание граждан. Сегодня вы решаете еще годик повременить с отчислениями в пенсионный фонд — а завтра, когда начнется пора заслуженного отдыха, надеетесь на поддержку Дядюшки Сэма. Сегодня вы наживаете многотысячный долг по кредитной карте — а завтра становитесь одним из примерно 6400 человек, объявивших себя банкротами{67}.

Человек, который в начале XIX столетия нанес концепцию межвременного выбора на карту экономической науки, не был профессиональным экономистом и не получил за свое открытие престижных премий. Его звали Джон Рэй[62], и он был худощавым шотландским врачом и учителем, носил бакенбарды на пол-лица и доживал свои дни на Гавайях. В круг его интересов входили геология, сельское хозяйство, катание на коньках и, как и в случае с его предшественником Адамом Смитом, богатство народов{68}. Особенно его занимал вопрос, почему одни народы богатеют, в то время как другие так и прозябают в нищете.

Рэй провозгласил — именно этим шотландские учителя, как правило, занимаются: «провозглашают», — что богатые страны богатеют отчасти из-за того, что их жители отличаются большей сдержанностью и умеют видеть перспективы. Они способны откладывать удовольствия на потом.

«Наслаждения, которые доступны, вызывают сильнейшее стремление вкусить их», — написал Рэй в своем трактате 1834 г. «Социологическая теория капитала» (The Sociological Theory of Capital). «Появившись в поле зрения, объект желания поглощает все внимание, концентрирует на себе все устремления и заставляет во всех красках представлять себе те удовольствия, которые он сулит сию минуту»{69}. Другими словами: не откладывай на завтра то, чем можешь порадовать себя сегодня.

Рэй и близко не получил признания, выпавшего на долю Адаму Смиту, — в последние годы своей жизни он занимался тем, что делал прививки от оспы (это, конечно, тоже благое дело, но оно не идет в сравнение с лаврами первопроходца экономической науки). И все же для полчищ экономистов, исследующих межвременной выбор, он стал поистине легендарной фигурой. Если Смит доказал, что государства могут разбогатеть за счет экономии, то Рэй установил, что государства могут экономить только при условии, что их жители способны в чем-то себя ограничивать. И с этим не поспоришь — каждый, кто хоть раз в жизни пытался стать богаче, счастливее или стройнее, знает, что секрет успеха в сдержанности.

Почему же она нам так тяжело дается? На то есть несколько причин.

Первая — то, что сейчас принято называть «гиперболическим дисконтированием». Не пугайтесь непонятной терминологии. По сути это значит следующее: мы ценим блага, которых можем достичь в будущем, значительно меньше, чем те, что можем получить в настоящем. Поэтому нам очень сложно устоять перед соблазном насладиться тем, что предлагается нам прямо сейчас, даже если мы отдаем себе отчет в неразумности такого поступка.

Предположим, в кошельке вашего друга лежат $10. Ваш друг относится к ним трепетно, потому что это единственные $10, которые он может потратить на бутылку вина или билет в кино. Для него эти $10 представляют реальную ценность именно на данный момент. Но кто-то предложил ему сделку: если сейчас он отдаст свои $10, через несколько месяцев к нему вернутся $20. Ваш друг спрашивает вас, что ему делать. Вы отвечаете, что тут и думать нечего — ясное дело, надо соглашаться, это ведь стопроцентная прибыль!

А теперь представьте, что это ваши $10 и кто-то предложил вам точно такую же сделку: отдайте сегодня свои деньги — в будущем получите в два раза больше. Вы уже не сможете сказать, что «тут и думать нечего». Отдать те деньги, на которые вы могли бы сегодня вечером сходить в кино? Ну уж нет. Вот вам гиперболическое дисконтирование в действии: соблазн воспользоваться своими $10 прямо сейчас оказывается гораздо сильнее искушения обогатиться в дальнейшем. Чтобы дождаться выгоды в будущем, нужно терпение — а именно терпения всем нам очень часто и не хватает.

Или возьмем, к примеру, спорт. Это вообще классический случай гиперболического дисконтирования. Только сумасшедшие умудряются получать от фитнеса какое-то удовольствие — все остальные заставляют себя потеть в спортзале лишь потому, что это приносит пользу. Точнее потому, что это, наверное, принесет пользу когда-нибудь в будущем.

Как мы в таком случае рассуждаем? Заставить себя влезть на тренажер — это шесть потраченных плюсиков (цена вашего времени и энергии). Но польза от занятий (стальной пресс, титановые бицепсы) будет равняться восьми плюсикам. Что в сухом остатке? Два плюсика! Все, вперед, в тренажерку!

ПРОСТЫМИ СЛОВАМИ Гиперболическое дисконтирование

«Время пить “Херши”!»

Секундочку. Есть одна проблема. Все эти восемь плюсиков ждут нас где-то в очень далеком, неопределенном будущем, когда наши мышцы и правда нальются сталью, — а вот свои уже имеющиеся шесть плюсиков мы должны принести в жертву прямо здесь и сейчас. Понимаете, к чему мы клоним? Итак, завтрашние приобретения начинают нам казаться менее существенными, чем сегодняшние траты, — и мы начинаем убеждать себя, что стальные мышцы на самом деле стоят всего четыре плюсика (налицо дисконтированная стоимость[63]). Значит, у нас получается уже не восемь против шести, а всего четыре. И неожиданно оказывается, что в результате тренировок мы не приобретем, а потеряем два плюсика (таблица 10). Оно нам надо? Забьем на тренажерку, идем тусить!{70}



Ну давайте, скажите, что вы никогда не грешите гиперболическим дисконтированием. Вы же нормальный человек. Вы понимаете, что действительно важно. И знаете, какова реальная ценность занятий спортом. Именно поэтому у вас годовой абонемент в спортзал и вы накручиваете километры на беговой дорожке каждый день после работы. Через день уж точно. Ну не реже раза в неделю. Хотя как получится… Так, короче, проехали.

А как насчет денег? Вы и тут, наверное, не даете промахов? Вы прекрасно знаете, что нечего ждать милостей от судьбы, и уже сейчас делаете все возможное, чтобы гарантировать себе безбедную старость. Вы в курсе, что на систему социального обеспечения надеяться не стоит, и будет ли у вас безбедная старость, зависит лишь от вас самих. Вы знаете, что кондоминиумы в Сан-Сити[64] недешевы, и при этом не собираетесь работать ни дня после того, как вам стукнет 59 лет[65]. Именно поэтому вы каждый месяц откладываете немного денег, чтобы получилась максимальная сумма, разрешенная пенсионным планом 401 (k)[66]. А бывает и так: вы хотите делать накопления — но в прошлом месяце с этим ничего не вышло, потому что понадобились новые колонки, а то на старых царапина. И конечно вы посетили корпоративное информационное собрание, посвященное 401 (k), и вы обязательно подпишете договор — как только отыщите ручку.

Что ж, если вы не можете похвастаться идеальной самодисциплиной, не расстраивайтесь — вы не одиноки. Мы все хотим сделать вклад в счастливое будущее — и не можем заставить себя предпринять для этого хоть какие-то шаги. Недавно Центр изучения пенсионных проблем Бостонского колледжа проводил исследование пенсионных накоплений граждан. Оказалось, что 58 % американцев, застрахованных по программе 401 (k) в 2007 г., до сих пор не сделали ни одного взноса. Удручающие сведения, не правда ли? И ведь не скажешь, чтобы откладывать на пенсию было так уж сложно: выберите фонд, определитесь с суммой — и все, дальше деньги будут отчисляться автоматически, и в один прекрасный день вы спокойно пожнете плоды своего благоразумия. Здравствуй, Сан-Сити, а вот и я!

Но для многих из нас эта нехитрая задача оказывается непосильной. Во-первых, многие не имеют ни малейшего представления об инвестициях. Без мало-мальского экономического образования все эти пенсионные системы для нас «темный лес», и сделать выбор между предложенными условиями мы можем разве что интуитивно. А во-вторых — и это, пожалуй, гораздо важнее, — большинство из нас не любит откладывать деньги. Мы хотим их откладывать. Мы планируем их откладывать. Но когда дело доходит до того, чтобы начать копить, мы тратим все до последней копейки на новые джинсы или отбеливание зубов.

Помните, мы сказали, что есть несколько причин, по которым нам не удается делать разумный межвременной выбор? Первой причиной было гиперболическое дисконтирование. Вторая известна под названием «расхождение между горячей и холодной эмпатией». Нам нравится эта формулировка. И нам нравится та идея, которую она обозначает: когда мы находимся в «холодном» эмоциональном состоянии — то есть когда мы спокойны, рассудительны и уравновешены, — мы на 100 % уверены, что именно такими спокойными, рассудительными и уравновешенными мы останемся и в будущем. Никогда не замечали за собой таких внутренних монологов?

• «Как доберусь до кинотеатра, прямым ходом отправлюсь в зал, даже не глянув в сторону попкорна. Если уж очень захочется, пожую свою смесь из орешков и сухофруктов — это в сто раз полезнее!»

• «Завтра с утра у меня занятие по кикбоксингу, так что я зайду на вечеринку к Джиму только на часок, выпью одну рюмку и к десяти уже буду дома».

• «Схожу за компанию в магазин, но покупать ничего не буду — просто посмотрю».

• «Никакого. Секса. Без. Презервативов».

С точки зрения «старой школы»

Экономисты-неоклассики не пытаются предложить какое-либо объяснение нашей неспособности делать сбережения. Они вообще не вдаются в анализ сложной и противоречивой человеческой психики. Почему? Они убеждены в том, что люди — существа разумные и им свойственно совершать рациональные поступки: экономить деньги, перекусывать «вкусной и полезной» фасолью и ежедневно тратить несколько минут на профилактические объятия с родными и близкими. По их логике, мы все вполне можем прикинуть, сколько денег нам потребуется на безбедную старость, разделить эту сумму на оставшиеся нам 20,6 лет трудовой деятельности, приняв в расчет 2 %-ную инфляцию и доход по вкладу со средней ставкой 4 %, и начать вносить необходимые суммы прямо с этого дня. Взглянув на предложенный ниже график капитализации процентов, экономист-неоклассик только руками разведет: «И как после этого можно не копить деньги? Какие еще доводы вам нужны, люди?»

ПРОСТЫМИ СЛОВАМИ Расхождение между горячей и холодной эмпатией

Сегодня: «Больше никогда в жизни не стану бухать всю ночь».

Завтра: «Ну ладно, еще по одной!»

К сожалению, когда наступает время воплотить задуманное в жизнь, мы выходим из «холодного» эмоционального состояния и попадаем в «горячее» — и тогда мы с легкостью нарушаем все данные себе обещания.

«Когда человек, например, не голоден, не напуган или не испытывает боль, ему самому очень сложно представить, как он поведет себя в каком-то из этих состояний, и объективно оценить тот эффект, который эти переживания могут на него оказать»{71}, — пишет Джордж Левенштейн, экономист из Университета Карнеги — Меллон и автор термина «расхождение между горячей и холодной эмпатией».

В «горячем» состоянии мы торчим в кабаке до самого закрытия, а потом идем домой с барменом — потому что это наше личное дело, кого к себе водить! Вместо того чтобы купить, как планировали, кинескопный телевизор с диагональю 26 дюймов, мы отваливаем $3500 за HD-телевизор со светодиодным экраном c диагональю 35 дюймов, чтобы наконец посмотреть все десять дисков Blu-ray с первой частью архивов Нила Янга[67]. Мы также покупаем щенка шнауцера, которого увидели в витрине зоомагазина, сплетничаем о лучшем друге и скандалим с супругом из-за того, что он опять забыл купить пакетики с очищенной и поструганной морковью, которые обычно даем детям с собой в школу.

В общем, когда мы находимся в «горячем» эмоциональном состоянии, мы говорим такие вещи, о которых потом жалеем, совершаем поступки, за которые потом стыдно, и наносим себе и другим раны, которые приходится залечивать годами. А в «холодном» состоянии мы даже представить себе не можем, что способны на такое.

Недавно было проведено одно особенно щекотливое исследование расхождения между горячей и холодной эмпатией. Группа студентов-мужчин Калифорнийского университета в Беркли участвовала в эксперименте, проводившемся с целью изучения «принятия решений и сексуального возбуждения». Учащимся задавали различные вопросы на тему секса: интересовались в том числе их сексуальными предпочтениями, склонностями к рискованному сексу и способностью совершить аморальное действие сексуального характера. Но был один нюанс: когда студентов опрашивали в первый раз, им надо было просто представить себя возбужденными (то есть на самом деле они находились в «холодном» состоянии), а во второй раз их попросили помастурбировать перед тем, как отвечать (то есть, как вы понимаете, перейти в «горячее» состояние).

Наверное, вы и сами догадаетесь, как два варианта ответов различались между собой, — но мы все же дадим вам более конкретное представление. Когда мужчин в «холодном» состоянии спросили, могут ли они допустить, что их привлечет 12-летняя девочка, средней степенью вероятности в их ответах было 23 (притом, что 0 — ни малейшей вероятности, 100 — полная уверенность). В «горячем» состоянии средний показатель составил 46. Когда их спросили, смогли бы они подсунуть женщине наркотики, чтобы затащить ее в постель, средним показателем в «холодном» состоянии было 5, а в «горячем» — 26{72}. Жуть…

Нет никаких сомнений, что мы похотливые, слабовольные, прожорливые транжиры, обреченные жить с толстой задницей и вечно обиженным супругом, нищенствовать на пенсии и, в особо тяжелых случаях, иметь за плечами уголовное дело. Что же нам со всем этим делать? Может, нам надо повесить на холодильник замок и поселить у себя в доме персонального тренера? Может, стоит нанять личного бухгалтера с электрошокером, который будет бить нас током каждый раз, когда мы начнем спускать свои деньги непонятно на что? Может, нужно купить монитор сердечного ритма, который будет показывать нам, что мы перешли в «горячее» состояние и уже не способны принимать разумные решения?

Да, пожалуй, это бы помогло.

Но, к нашей великой радости, уже существует проверенный способ, как сделать правильный межвременной выбор и, что главное, как остаться верным своему слову. Речь идет о так называемых инструментах самоограничения — в качестве них может выступать все, что способно заставить вас сделать то, чего делать не хочется, но надо. Именно эту роль могут выполнять замок, электрошокер и монитор сердечного ритма — все эти вещи способны довольно эффективно бороться с нашими «порывами».

Но можно обойтись без столь «крайних» средств.

Есть множество более щадящих «инструментов». Выплата полной суммы налогов, к примеру, не так болезненна, как удар током, но тоже заставит вас экономить: отдавая государству больше, чем от вас требуется, в форме беспроцентного займа, вы будете тратить меньше денег на ненужные вещи. А в конце налогового периода вы получите налоговый вычет и сможете отправить кругленькую сумму прямиком на свой сберегательный счет.

Все еще медлите с участием в программе 401 (k)? А ведь это тоже отличный инструмент самоограничения (может им быть, если вы все-таки подпишете договор). Отчисляя каждый месяц по 6 % зарплаты, вы убираете от греха подальше те деньги, которые могли бы спустить на винный шкаф или горный велосипед.

Но что-то мы увлеклись обсуждением налогов и пенсионных накоплений и совсем забыли упомянуть наиглавнейший инструмент самоограничения: брак! Если вы еще не заметили, брачное свидетельство создано как раз для того, чтобы обязать вас выполнять свои обязательства. Не заниматься сексом «на стороне». Думать еще о ком-то, помимо себя любимого. Не бросать работу. Разделять все радости и тяготы семейной жизни, воспитания детей и общения с родственниками с обеих сторон. По полной вкладываться в совместное будущее.

Конечно, мы можем в любой момент хлопнуть дверью. Половина супружеских пар именно так и заканчивают свое существование. Но все-таки давайте не будем забывать, что женились мы именно ради того, чтобы посвятить себя любимому человеку, а не просто с ним встречаться.

К сожалению, ежедневный труд в браке не обладает такой же мотивирующей силой, как само заключение брака. После того, как штамп поставлен, мы начинаем избегать решительных действий. Бесконечно откладываем на потом серьезные разговоры. Обещаем себе исправиться… завтра. Отказываемся от секса, огрызаемся по любому поводу, выбираем, поставить детям брекеты или нанять репетитора по математике, потому что не смогли накопить и на то, и на другое. Короче, хотя мы и сподобились взять на себя обязательство длиною в жизнь, нам не хватает воли, чтобы выполнять свои крошечные обещания изо дня в день.

Довести дело до ума

StickK.com, веб-сайт, созданный экономистом из Йельского университета Дином Карланом, его коллегой и одним из студентов, стал одним из первых кибер-инструментов самоограничения. Сайт предлагает вам поспорить на деньги или на свою репутацию, что вы выполните задуманное. Вы сами делаете ставку, назначая ту сумму, которая в случае провала уйдет с вашего счета в какой-нибудь нелепый благотворительный фонд, и/или соглашаясь на то, чтобы ваши родные и друзья еженедельно получали по электронной почте отчет о ваших успехах или неудачах. Вот некоторые из обещаний:

• «Пригласить какую-нибудь симпатичную девушку в кафе».

• «Отложить деньги на свадьбу / на будущее».

• «Перестать материться в присутствии детей».

• «Звонить Нане хоть раз в неделю».

• «Игнорировать говнюка Джейми».

Итак, если вы сможете заставить себя дочитать до конца эту главу, мы обещаем рассказать вам о нескольких простых способах, как делать правильный межвременной выбор, минимизировать гиперболическое дисконтирование и избегать расхождения между горячей и холодной эмпатией. А если отбросить все эти мудреные словеса, мы покажем вам, как обуздать свою эгоистичную ленивую натуру и выпустить на свободу рассудительного, любящего супруга, который, мы уверены, томится где-то в глубине вашей души.

Пример № 1

Стороны: Элис и Марк

У Марка выдался ужасный месяц, и Элис знала это. Сначала оба их сына заболели друг за другом, и, так как Элис была в командировке, Марку пришлось в одиночку выхаживать детей, убирать за ними и четыре раза менять им постельное белье, потому что мальчиков рвало ночь напролет. Потом, как только вирус отступил, Марк первым же рейсом в шесть утра помчался в Аризону, где у него были дела по работе. Там на все про все у него было только три дня, при этом двухчасовая разница во времени окончательно сбила его и без того нарушенные жизненные ритмы. К тому же вскоре после приезда обнаружилось, что он подцепил-таки от детей эту желудочную инфекцию. Затем его 87-летняя мать снова где-то упала и оказалась в больнице, так что, когда Марк вернулся из Аризоны, его ждали горы документов из страховой компании, рентгены шейки бедра и нескончаемые разговоры с сотней лечащих врачей матери, которые почему-то никак не могли общаться друг с другом без посредника. В конце концов он задумался о том, не отправить ли мать в дом престарелых, но одна эта мысль внушала ему невыносимое чувство вины.

«Да, это был не лучший месяц в моей жизни», — сказал он нам.

То, что Марк тащит на своих плечах неподъемную ношу, давно стало нормой их с Элис отношений. Когда они познакомились восемь лет назад, он, простой парень из Чикаго, был разведенным, не особо амбициозным руководителем маркетингового отдела в одной компании средней руки, а она — блистательным директором отдела контент-маркетинга в крупном рекламном агентстве, но, по какому-то непонятному для Марка стечению обстоятельств, в свои 40 все еще оставалась одинокой. Марк сразу разглядел в ней все то, чего не хватало его бывшей жене: успешность, уверенность в себе и сексуальность.

У его бывшей жены никогда не было близких друзей, она все время находилась в депрессивном состоянии и страдала от целого набора хронических недугов, в реальности которых Марк всегда немного сомневался. Он хотел детей, но она не была готова к такому стрессу. Ему хотелось путешествовать, но она считала поездки лишней нервотрепкой. Он чувствовал себя связанным по рукам и ногам и не мог решиться на развод с такой несчастной и беспомощной женщиной… пока та не объявила о своем намерении поселить у них свою маму.

«Она заявила, что никто, кроме ее матери, так хорошо ее не понимает, — рассказал нам Марк. — Я сказал: “Ради бога, но я с вами жить не буду”».

Когда друг свел его с Элис, он не лелеял каких-то особых надежд. Сорокалетняя нью-йоркская одиночка? Он уже достаточно походил по свиданиям, чтобы понять, о чем это говорит: до ужаса тощая, помешанная на фитнесе невротичка, живущая с тремя кошками. Элис явилась на первое свидание в пурпурных замшевых сапогах по колено и идеально сидящем черном платье. Первое впечатление: яркая, элегантная, вовсе не анорексичка, слегка холодновата. Марк еще не был уверен, что ему нравится Элис, но уже был бы не прочь с ней переспать.

После второй бутылки вина Элис оттаяла. Ее оборона слегка ослабла. Она стала чаще улыбаться и показала ему фотографии своих племянников и племянниц, рассказав о том, как одна из них — ее любимица — читает перед сном «Красотку Нэнси»[68], пытается ходить на пластиковых каблуках и не снимает цветные стеклянные бусы Mardi Gras. Элис даже пообещала отвезти ее во Французский квартал Нового Орлеана в качестве подарка на 16-летие.

Элис хотела собственных детей. Но ее личная жизнь была чередой катастроф. Сначала у нее был парень, который с радостью занимался с ней сексом, но стеснялся прилюдно взять за руку. Потом — агент по недвижимости, который звонил ей только в минуты острой необходимости (и всегда после десяти вечера). Затем — француз, который был за французские поцелуи, но против английского языка. А да, и еще тот банкир, которому якобы внушали ужас «серьезные отношения», — теперь он каждый день писал о прелестях своей невесты на Facebook.

Марк казался не таким, как все они. Он хотел чего-то серьезного. Ему нужны были моногамные отношения, которые в один прекрасный день, вероятно, могли бы перерасти в благополучный, счастливый брак. Он был именно таким милым и приятным парнем, каким она и представляла себе парней со Среднего Запада, но при этом обладал очень колким чувством юмора, что делало его вполне понятным и досягаемым.

«Он вел себя искренне. Среди нью-йоркских мужчин это большая редкость», — сказала Элис.

Спустя десять месяцев интенсивного романа они поженились, сходили в клинику репродуктивного здоровья и через год обзавелись близнецами. Элис была категорически против нянь («Зачем платить кому-то за то, с чем мы и сами прекрасно справимся?»), но ей нравилась ее работа, и она понимала, что для нормальной жизни в Нью-Йорке им нужна ее зарплата. Поэтому они решили, что Марк устроится на полставки, а в остальное время будет заботиться о детях. А Элис останется на прежней работе и продолжит заколачивать бешеные бабки.

Элис знала, что Марку досталась непростая роль.

«Продажа рекламных мест в Интернете — просто игра по сравнению с воспитанием двух мальчишек, — сказала нам Элис. — Я всегда это понимала».

И когда Марк пережил 48-часовую беготню с тазиком, поездку в Аризону и мамино падение, в глубине души Элис сказала себе, что надо бы слегка его разгрузить и дать ему передохнуть.

Она дала себе обязательство несколько раз в неделю вставать пораньше, готовить детям завтрак и отвозить их в школу — все это обычно делал Марк, потому что привык просыпаться ни свет ни заря. Она также решила, что постарается возвращаться с работы до наступления темноты, готовить ужин на всю семью и тем самым давать Марку время поваляться на диване. И выкроит какой-нибудь день, чтобы отпустить его на «выходной» — пусть выспится или посидит в кафе и почитает в тишине и покое спортивную газету.

Все это были примеры межвременного выбора — то есть решений, которые бы отразились на их совместном будущем. Они бы повлияли на душевное состояние Марка, на атмосферу в их доме и на ее карьеру (если бы кто-то из коллег заметил, что она стала часто линять с работы раньше времени, не обошлось бы без претензий).

Но выполнить свои обещания оказалось сложнее, чем Элис могла предположить. Каждое утро случалось что-то поважнее завтрака с детьми: встреча, которую она не могла пропустить, презентация, на подготовку которой ей нужен был еще часик, переговоры, которые уже и так два раза откладывали. И домой она все равно возвращалась тогда, когда Марк уже мыл за сыновьями посуду. «Ну уж завтра у меня будет время», — говорила она себе, уминая остатки приготовленной Марком лапши. И искренне верила в это. Но наступало завтра, и невесть откуда возникало очередное важное собрание.

«Ничего, — убеждала себя Элис, — скоро я устрою ему выходной и так отплачу за все труды».

Но ей никак не удавалось выбрать подходящий день. В какой-то момент она вспомнила, что в следующие выходные у сыновей хоккейный матч в каком-то захолустье штата Коннектикут. Она обвела эту дату в своем календаре и пообещала себе встать в этот день с утра пораньше — тренер начинал разминку в какое-то негуманное время — и самостоятельно отвезти детей на игру, оставив Марка дома смотреть, как «Чикаго Беарз» в очередной раз продуют. Придется, конечно, отменить поездку с подружками, которую они запланировали на эти выходные, но муж того стоит. Она написала себе напоминание: предупредить Марка, что она сама поедет с детьми. И сказала себе: «Надо позвонить девчонкам и отказаться от путешествия». И даже подумала, что было бы хорошо по возвращении нанять на один день няню и устроить себе и Марку что-нибудь особенное, вроде похода в тот турецкий ресторан, который когда-то им понравился. Да после этого они бы могли еще и сексом заняться!

Но каждый день она в очередной раз забывала вернуть свой билет на самолет и написать подругам, что она пас. И Марку она тоже так и не сказала, что хочет взять мальчишек на себя. Ей ни на что не хватало времени.

«Я займусь этим завтра, — обещала она себе, — как только разберусь с другими делами».

И когда наступили следующие выходные и Марк смотрел с трибуны хоккейный матч сыновей, Элис листала глянцевый журнал на борту самолета, летящего во Флориду, в компании своих подруг. Работа выжала из нее все соки, а билеты все равно оказались невозвратными. К тому же ей хотелось вырваться из дома. «После небольшого перерыва я смогу лучше справляться с ролью жены», — убедила себя она.


Проблема: гиперболическое дисконтирование

Помните пример, который мы приводили в начале этой главы, — насчет стоимости похода в тренажерный зал, потраченных шести плюсиков и приобретенных восьми? И то, как мы говорили, что убеждаем себя не идти на занятие, приуменьшая ценность будущих выгод вполовину?

Примерно такие же расчеты — только неосознанно — проводила у себя в голове Элис, когда в очередной раз откладывала на потом помощь Марку (таблица 11). Ей пришлось бы пожертвовать выходными с подругами, чтобы сгонять с мальчиками на хоккейный матч, но хорошее настроение и благодарность мужа стоили бы того. Выгода явно перевешивала затраты.

Однако эта выгода лишь маячила где-то в будущем. Она казалась слишком абстрактной — кто знает, может, измотанный муж вообще не оценит ее подвиг? И в сравнении с сегодняшними преимуществами — «Пина Коладой» и педикюром на пляже — будущие хорошее настроение и благодарность Марка не казались такой уж желанной наградой. Это классический фокус гиперболического дисконтирования.



Прежде чем мы расскажем вам о реакции Марка на отъезд Элис (хочется слегка оттянуть кульминационный момент), мы приведем еще один пример гиперболического диконтирования, который, скорее всего, будет вам очень близок. Речь пойдет о кино. Основываясь на собственном опыте походов в пункты видеопроката, группа исследователей решила проверить, насколько люди способны придерживаться такого элементарного плана, как пойти и взять уже выбранный фильм.

Набрав волонтеров из Университета Иллинойса, исследователи выдали им списки фильмов и попросили выбрать три, которые те хотели бы посмотреть. При этом одной группе надо было сразу на месте выбрать три фильма, которые они посмотрят в будущем, а другой — выбирать по одному фильму непосредственно перед просмотром. Ни та ни другая группы не знали, что список состоит из двух видов фильмов: тех, которые требуют от зрителя каких-то интеллектуальных усилий, — оскаровских лауреатов (таких как «Список Шиндлера») или переводных лент с субтитрами — и простеньких картин вроде «Неспящих в Сиэтле».

И что же? Группа, которая отбирала фильмы на будущее, руководствовалась высокими побуждениями: 71 % захотели взять что-нибудь заумное. А вот группа, выбиравшая фильмы на ближайший вечер, склонялась к легким комедиям — из них что-то посолиднее предпочли лишь 44 %{73}. Вывод? Мы понимаем, что для нашего духовного обогащения полезнее обласканный критикой фильм «Пианино», но обогатиться мы успеем и завтра — а сегодня давайте-ка пересмотрим «Миссис Даутфайр»[69]{74}.

Что же касается Марка, то он и без исследователей прекрасно видел, какой путь выбирает для себя Элис — «лишь бы не напрягаться». И под конец этого злополучного месяца он уже кипел от обиды. Почему его жена так себя ведет? Где ее носит, когда она нужна ему?

После того как Элис вернулась из Флориды, Марк наконец дал волю чувствам. «Ты умотала во Флориду, а тут у меня мама в больнице, дети, за которыми только поспевай, да еще и гора работы. У тебя совесть есть?» — сказал он. Ах да, еще кое-что: он уже не знает, куда глаза прятать от родственников, которые поочередно навещают мать в больнице, приносят ей еду, развлекают разговорами, — а Элис только разок забежала так, ради приличия. «Сил нет за тебя оправдываться», — заявил он.

Первой реакцией Элис было ответное нападение: «Да твоя мать меня терпеть не может!» Но стоило этим словам слететь с губ, как она сама услышала их фальшь. Марк покачал головой и вышел из комнаты. Это был очень дурной знак.

На самом деле Элис действительно нечего было ответить. Естественно, она не могла поведать ему о том, как планировала приходить домой раньше (честное слово!), отменить поездку (ты хоть представляешь, какая это жертва!) и стать лучше (серьезно!). Она не могла признать, что видела, как тяжко приходится Марку, и ничем ему не помогла. Она было подумала сказать ему, что на работе сейчас распределяются премии, поэтому она совсем закрутилась, но представила, как это прозвучит, и приняла мудрое решение промолчать. В минуту жгучей жалости к себе она начала мысленно составлять список всего того, чего она теперь лишена, от чего ей пришлось отказаться в пользу семьи: больше никакого пилатеса, никаких вечеринок, ночевок у подруг…

Помоги себе сам

В ходе нашего тура по стране семейные пары рассказали нам о некоторых замысловатых инструментах самоограничения, которые они сами изобрели, — хотя, конечно, никто из них понятия не имел, что придуманные ими средства имеют какое-то отношение к экономической науке.

• В целях поддержания физической формы записаться на благотворительный марафон и несколько месяцев тренироваться перед забегом. Сложно отступить, когда вы уже собрали по друзьям и знакомым $3000 на борьбу с лейкемией[70].

• Уехать на три дня из города, предоставив мужу право укладывать ребенка спать по собственной методе «пусть наорется». Вы вряд ли сможете влететь в комнату и броситься убаюкивать плачущего малыша, если вас разделяют десятки километров.

• Подписаться на хитрую банковскую услугу: каждый раз, когда с кредитной карты одного из супругов списывается больше $50, второй получает об этом уведомление. Теперь не получится спустить кучу денег на новые туфли или дорогое вино, не поставив в известность свою вторую половину.

Об этом она тоже решила промолчать.

Нам немного совестно, что мы выставили Элис в таком невыгодном свете, — ведь, по правде говоря, очень многие из нас ведут себя именно так. Мы не можем противостоять привычному течению нашей жизни. Обещаем себе, что будем поддерживать свою вторую половину, а потом с облегчением забываем о своем плане. Но давайте вспомним непреходящую мудрость, которую из поколения в поколение цитируют все родители и учителя: «А если все в окно выпрыгнут, ты тоже?»

«Я честно хотела помочь Марку, — сказала нам Элис, — но меня все время что-то отвлекало».


Выход: инструменты самоограничения

После ссоры с Марком у Элис случился «кризис совести». Она понимала, что в их паре она стала тем вечно занятым мужем, которого сама бы себе не пожелала, и ей хотелось что-то изменить. Но как и с чего начать? Первым делом она решила составить список тех проблемных вопросов, «горячих тем», которые осложняли их отношения. А потом придумать каждому инструмент самоограничения (конечно, она не знала этого термина, но это не помешало ей интуитивно выбрать верный путь).

Проблема: Поздние ужины с клиентами три раза в неделю, из-за которых Марк остается по вечерам один с детьми, сам их кормит и укладывает спать.

Решение: Устраивать с клиентами совместные завтраки. Больше не будет повода задерживаться в офисе допоздна.

Проблема: Полное безучастие к спортивным занятиям сыновей.

Решение: Записаться ассистентом в их хоккейную команду. Если после этого Элис не будет появляться на матчах, другие мамашки ее заживо съедят.

Проблема: Свекровь.

Решение: Пообещать привозить ей обед каждый понедельник. Для этого Элис, совершенно не способная на готовку, договорилась с рестораном и оплатила готовые обеды на месяц вперед.

Проблема: Мало времени, проведенного вдвоем с Марком.

Решение: Нанять няню, чтобы та приходила на один субботний вечер в месяц, и платить ей заранее. Как и в случае с рестораном, оплата вперед заставит еще раз подумать, прежде чем отменить субботнее свидание.

Это был прекрасный план, но, как и любой другой план, он не мог реализоваться на 100 %. Неизбежно возникали какие-то препятствия, которые мешали исполнению задуманного. У Элис по-прежнему случались непредвиденные командировки, и ей по-прежнему приходилось порой сидеть в офисе до ночи. Но Марк не жаловался.

«Я вижу, что она старается, — сказал он, — и одного этого мне достаточно».

Пример № 2

Стороны: Говард и Джен

Говард сам охотно признает, что характер у него еще тот. «Он хам», — будничным тоном сообщила нам Джен при личной беседе в отсутствие Говарда. Но это не совсем его вина, добавила она, потому что он рос с четырьмя братьями и был вынужден вести кровопролитные бои за каждый миллиграмм родительского внимания. Мы подумали, что она очень снисходительна к мужу.

После колледжа Говард поступил в юридическую академию, учеба в которой была сплошной гонкой на выживание, и выпустился адвокатом по уголовным делам — профессия не для хлюпиков. Его работой было представлять в суде интересы убийц и воров. Список его хобби включал футбол, шашлыки в экстремальных условиях и автогонки.

«Некоторые мужчины играют в гольф. А мой гоняет на машине со скоростью 160 километров в час», — говорит Джен.

Хотя с годами Говард немного смягчился, в свои 44 он все еще отличался бурным темпераментом, который сам был не в силах контролировать. А среди тех вещей, которые выводили его из себя, была одна особенно ненавистная: бардак. Он терпеть не мог беспорядок! Каждый день он мечтал вернуться в тихий опрятный дом, а не в гостиную, заваленную собачьими мячиками-косточками, всякой пластиковой дрянью, раскрошенными хлебными палочками и игрушечными машинками.

Джен тоже была востребованным юристом, тоже выросла в большей семье и тоже мечтала о порядке в доме. Работала она в такой же нервной обстановке, возвращалась домой такая же уставшая, и ей так же хотелось тишины, покоя и бокальчик мартини. Но, в отличие от Говарда, она могла закрыть глаза на окружающий хаос и сконцентрироваться на общении с детьми.

«Мартини помогает», — комментирует она.

Когда Говард в очередной раз заводился из-за беспорядка, Джен пыталась внушить ему мысль, что дети не могут не устраивать бардак. Но муж оставался глух к ее увещеваниям.

Впрочем, Говард всегда пропускал мимо ушей то, что она ему говорила. В колледже он вновь и вновь приглашал ее на свидания, сколько бы раз она ему ни отказывала. Первый раз он «подкатил» к ней в очереди в столовой. Потом сделал второй заход на студенческой вечеринке. И опять получил от ворот поворот.

«Говард ходил за мной шесть лет, пока я не сдалась, — рассказывает Джен. — Я тогда слушала The Smiths и встречалась с молодыми поэтами. А Говард, по-моему, никогда в жизни музыку не слушал. Он был классическим самоуверенным самцом».

После колледжа Джен переехала в Вашингтон — работать в благотворительном фонде, помогавшем беженцам из Палестины. Говард поступил в юридическую академию неподалеку, в Джорджтауне, но, хотя там его пыл несколько поумерился, по-прежнему оставался сорвиголовой. Однажды он заявился на вечеринку к Джен с ногой в гипсе — неудачно спрыгнул с вертолета, когда устроил с дружками экстремальное катание на лыжах в горах возле озера Тахо.

«Я родом с Лонг-Айленда, — сказал он нам, — там мне негде было учиться кататься на лыжах».

Однажды на рождество, через два года после окончания колледжа, они оба застряли в Вашингтоне. Он — из-за работы (для него вообще не существовало ни выходных, ни праздников), она — из-за снегопада, который не позволил ей улететь домой. Парня у нее на тот момент не было, и ей грозил печальный рождественский вечер в полном одиночестве. И тут позвонил Говард, заявив, что может зайти и приготовить ей что-нибудь вкусное. «Устроим депрессивную кулинарную вечеринку», — сказал он.

Говард принес две бутылки красного вина, приготовил спагетти с морепродуктами по рецепту своей бабушки и окончательно покорил Джен, когда предложил заесть это все мороженым из одной банки.

После он остался на ночь.

Совершенно неожиданно Говард перестал казаться Джен таким придурком.

«Он был великолепен, — сказала Джен. — Окружил меня заботой и вниманием, старался предугадать мои желания и доставить мне удовольствие».

В следующие два дня они вышли из квартиры только один раз — купить елку, которую потом наряжали голыми.

До рождения детей темперамент Говарда не напрягал Джен. Она привыкла к тому, что он накидывается на официанта, если с его заказом что-то не так. И ее даже забавляло, как он опускает стекло в машине и выкрикивает ругательства вслед подрезавшему его водителю. Она сочувственно подмигивала официанту или клала руку на плечо Говарда в машине и говорила: «Говард! Тише». И, как правило, тот затихал.

Но после появления детей Говард стал вспыхивать от малейшей искры. Теперь он работал еще больше и спал еще меньше. Их личная жизнь ужалась до «разок в две недели», потому что у Джен не было на нее сил. И Говарду никак не удавалось постичь важнейшую особенность детской природы — а именно, что они не умеют от рождения предугадывать его желания и подстраиваться под его настроение.

«Говард хороший отец, — сказала нам Джен. — Он любит сыновей. Он научил их плавать. И говорить «пожалуйста» и «спасибо» и звонить бабушке раз в неделю. Во многом он терпеливее, чем я. Но у него также есть эта безумная, темная сторона, которая то и дело дает о себе знать».

По меньшей мере раз в неделю Говард устраивал вечерний концерт. Он входил в дом — взвинченный после забитой пробками дороги, раздраженный от недосыпа, голодный и злой из-за трудностей на работе — и начинал громко возмущаться по поводу невыкинутого мусора, не убранных с дорожки у гаража велосипедов и горы «этих чертовых игрушек» на полу.

«Неужели так сложно играть только в одной комнате?! — спрашивал он у всех, кто находился в пределах слышимости, — как правило, это были разбежавшиеся по углам жена, дети и два кота. — Зачем было покупать контейнеры для игрушек, если они все равно никому не нужны?»


Проблема: расхождение между горячей и холодной эмпатией

Угомонившись, выпив бокал вина и подумав о том, что он опять испортил всем вечер, Говард каждый раз зарекался: завтра никаких скандалов.

Но наступало завтра, и он опять спускал всех собак.

Как и все, кому доводилось делать межвременной выбор, Говард знал, что принятое сейчас решение будет иметь последствия в будущем. Он знал, что его выбор в пользу уравновешенного поведения принесет пользу и жене, и детям, не говоря уж о нем самом (нервные мужчины ведь умирают раньше своих сверстников? Где-то он об этом вроде читал…). Уравнения у него получались элементарные:

• Хороший папа = Дети любят меня и растут адекватными членами общества.

Плохой папа = Дети ненавидят меня и растут потенциальными серийными убийцами.

• Хороший муж = Довольная жена и, может быть, даже налаженный секс.

Плохой муж = Развод и перспектива превратиться в одинокого старого извращенца, который пялится на девушек, сидя на лавочке в парке.

Проблема заключалась в том, что Говард принимал решение обуздать свой нрав уже после очередной сцены — то есть тогда, когда он уже поужинал, выпил вина и подобрел. Иначе говоря, в «холодном» эмоциональном состоянии. Как помните, в такие моменты все мы способны рассуждать спокойно и здраво. Кроме того, в эти моменты мы каким-то чудесным образом забываем, как вели себя в «горячем» состоянии. Поэтому «холодному» Говарду казалось, что ему ничего не стоит быть таким же «холодным» в любой другой вечер, и он убеждал себя, что легко оставит вспышки ярости в прошлом.

Джен говорила мужу, что его характер портит нервную систему всей семье. И каждый раз сетовала, что, стоит ему переступить порог в таком наэлектризованном состоянии, «у детей волосы дыбом встают».

Он обещал взять себя в руки, и они начинали придумывать способы, как это сделать.

— Что, если ты будешь пораньше уходить с работы и заниматься в тренажерном зале? — предлагала Джен. — Сжигал бы с калориями и свой негатив.

— Тогда я буду добираться домой к ночи, — отвечал Говард.

— Может, купить диски с музыкой для медитаций и слушать в машине? — предлагала Джен.

— Ты так плохо меня знаешь? — отвечал Говард.

— Попытайся досчитать до двадцати и только потом заходить в дом, — предлагала Джен.

— Давай я досчитаю до двадцати и мы займемся сексом? — отвечал Говард. Он был готов поднимать эту тему под любым предлогом.

— Ой, я так устала, — говорила Джен, отталкивая мужа. — Знаешь, сколько сил я потратила на то, чтобы успокоить детей после твоего налета пикирующего бомбардировщика?

— Я понимаю, прости, я больше не буду.

И так из раза в раз. Перейдя из «горячего» состояния в «холодное», Говард был уверен, что в следующий раз, когда он вернется с работы на нервах, он сможет остаться адекватным человеком. Он знал, что у него непростой характер, но был убежден, что может с собой справиться. Ведь сейчас он держит себя под контролем!

Но вновь и вновь по дороге из офиса домой его что-то выводило из себя, и он опять перерождался в монстра. «Горячий» Говард врывался в дом, и все, что было запланировано спокойным, уравновешенным, собранным Говардом, летело ко всем чертям. Как и Элис из предыдущего примера, Говард не мог придерживаться своего плана. И ему в помощь требовалось что-то куда существенней дисков с умиротворяющей музыкой.


Выход: инструменты самоограничения

Говард и Джен потратили много лет на то, чтобы обуздать ярость Говарда. Они пытались считать до двадцати (никакого толку) и даже пробовали дыхательную гимнастику (даже и близко никакого толку).

«Какая тут гимнастика, когда человек не успевает вдохнуть перед очередным залпом ругани», — сказала нам Джен.

И наконец они придумали собственный способ.

Они изобрели такой инструмент самоограничения, который позволил им обоим получить то, чего не хватало для счастья. Говарду — больше секса, Джен — более спокойного и добродушного Говарда. Они назвали свой способ «игра в красные флажки». Как только Джен видела, что Говард вот-вот сорвется, она говорила: «Флажок». Если Говарду удавалось три дня обойтись без «флажка», она соглашалась на секс. Если он держался неделю, она соглашалась на секс два дня подряд (конечно, при условии, что после первого раза он не получит очередной «флажок»). А если месяц — она воплощала в жизнь все, что его похотливой душеньке угодно.

Но они предусмотрели и «обратный ход». Если Говард слетал с катушек и зарабатывал «красный флажок», у них не было секса неделю. Два «флажка» — и он был обязан массировать Джен ноги каждый вечер в течение недели. Три флажка — и Джен получала день в спа-салоне, а Говард — задание вести детей на занятие по музыке и на футбольную тренировку.

«Нужно было придумать какую-то мотивацию, — говорит Джен, — и секс как раз оказался очень логичным вариантом».

Джен опасалась, что идея с красными флажками обречена на провал, как и все другие способы, которые они изобретали. В лучшем случае она могла рассчитывать на то, что он будет терпеть издевательства пару недель, а потом снова превратится в неуправляемое чудовище.

«Я прочитала достаточно книжек по психологии, чтобы понять: его уже не изменить, — говорит Джен. — Я выходила замуж за хама — хамом он и останется на всю жизнь».

Но она ошибалась. Какой бы сомнительной вам ни показалась эта «игра» — секс за хорошее поведение (это вообще что такое?), в ней крылся ключ к успеху. Не в последнюю очередь из-за того, что она позволила Джен и Говарду сконцентрироваться лишь на проблеме обуздания гнева и не заниматься самокопанием. Они не стали искать причины в детских травмах Говарда, избежали многолетних походов к психологам и не дали припадкам Говарда перерасти в еженощные скандалы до самого рассвета.

Говард и Джен искали решение конкретной проблемы — они не хотели мусолить ее и все, что с ней связано, до потери пульса. И так как им обоим чего-то было друг от друга нужно, они нашли способ удовлетворить свои желания. Мы бы сказали, что это был очень экономичный подход.

Все оказалось очень просто. Говард входил в дом, бросал взгляд на машинки на полу, и Джен уже видела по его лицу, как он начинает заводиться. Но потом он смотрел на нее, и в его глазах мелькало осознание: еще секунда, и она произнесет кодовое слово «флажок». Тогда он вешал пальто, снимал ботинки и пытался ввести себя в «холодное» состояние.

Экономист в постели

В ходе работы над этой книгой мы пообщались со многими экономистами. Даже с некоторыми обладателями Нобелевской премии. И их общий показатель IQ составил бы, наверное, где-то около 3600. Но это не помешало нам спросить у них совета относительно того, как улучшить свою сексуальную жизнь. В конце концов, разве гении не занимаются сексом?

«У меня часто просят совета, — признался Гэри Беккер, обладатель Нобелевской премии 1992 г. и Президентской медали Свободы 2007 г., один из первых ученых, изучавших экономику брака. — И я нередко думаю: “Что ж ты деньги за консультации не берешь, озолотился бы”».

Другой экономист, пожелавший остаться анонимным, сказал нам, что они с женой уже 40 лет как принимают вместе душ каждый день. И заключил, что все дело в привычке.

А Джордж Левенштейн — тот самый, который выдвинул концепцию холодной и горячей эмпатии, — сказал, что возбуждение (то есть переход в «горячее» состояние) просто от присутствия второй половины в комнате — это то, что не свойственно людям, состоящим в браке со стажем. А значит, когда они думают, стоит ли заняться сексом или нет, они находятся в «холодном» состоянии — скажем, моют посуду или чистят зубы. И в этом случае для того, чтобы выполнить свой план, им не хватает как раз горячности.

Левенштейн предложил два способа, как не дать пламени угаснуть. Первый — ввести правило: если кому-то одному хочется секса, второй не в праве отказать. Никакого вето. Второй — определиться с частотой и стараться соответствовать. «Секс полезен для здоровья и помогает сохранить отношения», — сказал нам Левенштейн. Да, профессор Левенштейн, вы правы как никогда.

«Не знаю, что он там себе говорил, — рассказывает Джен, — но он просил мальчиков дать ему минуту и вскоре заходил в гостиную в гораздо лучшем расположении духа».

Благодаря этой игре у Говарда и Джен стало гораздо больше секса. Более того, Говард вскоре так наловчился сам себя утихомиривать, что Джен уже с трудом справлялась со своими «постельными» обязанностями.

«Один-два раза в неделю для меня нормально, но в последнее время Говард может и месяц без истерик продержаться, — сказала она нам. — Так что, как говорится, будьте осторожны в своих желаниях».

9. МЫЛЬНЫЕ ПУЗЫРИ, или Как продлить счастливые времена

Принцип

Начнем с истории, хорошо известной в финансовом мире. Ее знает каждый студент-первокурсник любого экономического вуза. Возможно, и вы ее уже где-то слышали. Это история о тюльпаномании, и вот как она звучит в нашем несколько приукрашенном изложении{75}.

Одним погожим деньком где-то в конце 1500-х гг. неизвестный нам господин ехал по немецкому городу Аугсбургу и вдруг углядел за оградой пышного сада необычный цветок: длинный зеленый стебель, устремленный прямо в небеса, и головка из аккуратных красных лепестков, сложенных в форме тюрбана. Ничего подобного он раньше не видел. «Что это?» — спрашивает он владельца поместья. — «А, это? Это тюльпан. Он привезен из самого Константинополя».

— Какой красивый цветок, — говорит господин. — Я хотел бы купить такой жене.

— Думаю, мы можем договориться, — отвечает хозяин.

Господин уезжает домой с тюльпаном.

Через пару дней к господину на кружечку холодного пива заскакивает приятель — как раз по пути с работы домой. Он видит на столе в гостиной цветок и чуть не давится от восторга.

— Господи Иисусе, — говорит он. — Где вы взяли эту прелесть?

— Это тюльпан. Жена была на седьмом небе от счастья, когда я привез его.

Приятель разыскивает тюльпан для своей жены, она также приходит в экстаз и рассказывает об этом подружкам. Подружки, в свою очередь, просят у мужей такой же подарок, и те тоже закупаются тюльпанами. Как-то в пабе один из мужей заговорщицким тоном сообщает своим друзьям: «Представляете, моя жена так радовалась тюльпану, что даже переспала со мной». Друзья рассказывают об этом своим друзьям, которые тщетно пытаются овладеть своими женами… и так разгорается тюльпаномания.

Она перекидывается на Голландию, и голландцы поднимают истерию на новый уровень. Для торговли тюльпанами организуются биржи. По всей Голландии множатся новые и новые фермы по выращиванию этих цветов. Появляются инвестиционные клубы, где покупатели сравнивают между собой разные стратегии торговли тюльпанами. Заключаются фьючерсные контракты, позволяющие трейдерам покупать завтрашние цветы по сегодняшним ценам. К 1634 г. одна луковица продается по цене трехсот овец. Semper Augustus (особенно нежный и изысканный сорт — пурпурные лепестки с белыми полосами, словно нанесенными тонкой кистью) стоит уже 5500 флоринов — за эти деньги можно купить 46 быков. Промышленность по всей стране приходит в упадок. Зачем латать ботинки, если можно озолотиться, продав всего одну луковицу тюльпана? Зачем строить корабли, когда можно торговать цветами? Государственные нотариусы бросают работу и становятся частниками, оформляющими цветочные сделки. Голландия по всем признаком окончательно слетает с катушек.

А потом в один прекрасный день 1637 г. какой-то незадачливый торгаш приходит в свою цветочную лавку, распахивает двери и плюхается на стул — ждать, когда народ сбежится вымаливать у него пару тюльпанчиков за полцарства. Он сидит там весь день, но никто не приходит. В чем дело? Он смотрит на небо — может, надвигается дождь и все сидят дома? Затем идет в лавку к своему дружку Яну и спрашивает: «У меня одного какой-то странный день?» «Та же фигня, — отвечает Ян. — Ни одного покупателя. Не знаю, что случилось». На следующий день все повторяется.

По городу начинается жужжание: может, тюльпаны не стоят тех денег, которые мы за них отваливаем?

Нарастает паника. Торговцы цветами сбрасывают цены: 2000 флоринов… 1000 флоринов… 500 флоринов. Никто не берет. Фьючерсные контракты теряют силу, и в мановение ока купцы остаются ни с чем. Тысячи работников, занятых в цветочном бизнесе, — фермеры, продавцы, перевозчики, банкиры — лишаются работы. Огромное число людей несет колоссальные убытки.

Тюльпановый мыльный пузырь лопнул.

В итоге все остались в дураках: фермеры, растившие слишком много тюльпанов, торговцы, назначавшие за них слишком высокую цену, покупатели, тратившие на них целые состояния, СМИ, не предупредившие об опасности этой мании[71]. Потом начались поиски виноватых: «Выволочь того парня из его шестиэтажного замка, он больше всех тюльпанами наторговал! Вырвать тюльпаны, этот символ жадности и порока, из всех садов — наши дети не должны их видеть!» Некогда пышущая энергией страна надолго погружается во тьму.

Погодите секундочку, говорите вы. Какая-то знакомая история… все эти бешеные цены, общественное помешательство, неспособность предугадать последствия… где-то мы это уже слышали… А, точно! Мы же совсем недавно пережили нечто подобное. Тот самый гигантский жилищный пузырь, который лопнул в 2006 г., — из-за него весь наш фондовый рынок пошел ко дну годом позже. И, если подумать, был еще пузырь доткомов, из-за которого мы потеряли большую часть своих пенсионных накоплений в конце 1990-х. А до этого в США был биржевой пузырь 1920-х гг., а еще раньше пузырь под названием «Компания Южных морей»[72], и т. д.

Экономические мыльные пузыри — не голландское изобретение. Это общечеловеческая беда. И она предсказуема, как снег среди зимы.

Чисто технически пузыри надуваются тогда, когда цена на что-либо превышает объективную стоимость этого товара. А цена повышается из-за того, что люди упрямо верят: стоимость этой вещи будет продолжать расти несмотря на то, что она и так уже дошла до абсурда. Они умудряются убедить в этом и всех окружающих. Добиваются, чтобы все признали их правоту, и рьяно отмахиваются от голоса здравого смысла, который говорит им: вы что, с ума сошли?

А потом пузырь лопается. И за взрывом следует долгий, тягостный период упадка. И все это вместе называется «экономическим циклом».

На рисунке 8 представлены данные по S&P 500 — фондовому индексу, в который входят 500 крупнейших акционерных компаний США, акции которых активно торгуются на ведущих биржах. Взлеты и падения последних лет выглядят особенно драматично. С 1995 по 2000 г. этот индекс поднялся на 200 %. Затем случился крах, и S&P 500 опустился на 49 %. В 2002 г. начал надуваться пузырь рынке недвижимости — индекс тут же подскочил на 102 %. А когда цены на жилье наконец упали, инвесторы запаниковали и индекс сразу рухнул на 57 %.



Рис. 8. С близкого расстояния все выглядит очень мрачно…

Но не переживайте: как бы безнадежно это все ни звучало (и как бы ни было мучительно видеть, что ваши сбережения тают прямо на глазах), на более протяженных отрезках заметна очевидная тенденция к росту биржевого рынка. Взгляните на рисунок 9, и вы увидите, что «провал» 1987-го — когда показатели рухнули на 34 % — выглядит всего лишь как крошечная ямка.

Вопрос, который вот уже почти сто лет не дает экономистам спать спокойно: почему эти циклы взлетов и падений идут непрекращающейся чередой? Как это возможно, чтобы мы лишились рассудка из-за какой-нибудь ерунды вроде луковицы тюльпана? Почему мы вновь встаем на эти грабли?



Рис. 9. …Но стоит отойти подальше, и картинка становится веселее

Ответ легендарного британского экономиста Джона Мейнарда Кейнса звучит очень просто: потому что мы люди. «Говоря откровенно, — написал он в 1935 г., — приходится признать, что круг сведений, используемых нами для оценки дохода от железной дороги, медного рудника, текстильной фабрики, патентованного лекарства, атлантического лайнера или дома в лондонском Сити, который может быть получен спустя, скажем, десять лет (или даже пять лет), стоит мало, а иногда и вовсе ничего не стоит»{76}. И так как мы не можем предсказать будущее, заключил он, мы полагаемся на свое нутро. Возможно, всем тем, кто решился на второе свидание или поход к алтарю, это кажется какой-то банальной прописной истиной — но поверьте, во времена Кейнса такое заявление ознаменовало разрыв с экономической мыслью начала XX в., которая окрестила нас абсолютно рациональными существами, всю жизнь стремящимися преумножить свои блага.


Кейнсианский ход

В следующий раз, когда правительство решит провести через ваш огород скоростную магистраль, можете вспомнить «добрым» тихим словом Джона Мейнарда Кейнса. Потому что это он предложил государствам такой способ выхода из кризиса: тратить как можно больше, даже если это приведет к дефициту бюджета. Правительства, включая власти США, сначала восприняли идею Кейнса в штыки, полагая, что сбалансированный бюджет священен и неприкосновенен. Но к концу 1930-х, когда Великая депрессия все не заканчивалась, а уровень безработицы уже превысил все мыслимые и немыслимые пределы, президент Франклин Делано Рузвельт все же решился ее опробовать. В 1938 г., во время одного из своих знаменитых радиообращений, Рузвельт заявил, что правительство начнет вкладывать деньги в экономику. После чего США вступили в войну и начали с бешеным размахом тратить деньги, а уровень безработицы стал заметно снижаться.

К этому времени Кейнс стал для знатоков экономической политики кем-то вроде рок-звезды. И как любая рок-звезда, он являлся объектом множества пикантных сплетен: он не скрывал своей бисексуальности и состоял в элитном кружке интеллектуалов, писателей и художников, известном как «Группа Блумсбери». В юности у него была романтическая связь с художником Дунканом Грантом и писателем Литтоном Стрейчи. А потом он женился на сногсшибательной русской балерине.

В 1999 г. журнал Time включил Кейнса в список ста самых значимых и влиятельных фигур XX в., отведя ему далеко не последнюю роль в спасении мировой экономики: «Его радикальная идея о том, что правительства должны тратить средства, которыми не располагают, вероятно, уберегла капитализм от провала»{77}.

«Какое мне до всего этого дело?» — спросите вы. Вы терпеть не можете тюльпаны, вы благополучно пережили истерию вокруг доткомов, и вас не выселили из дома. Вы купили эту книгу для того, чтобы наладить отношения со своей второй половиной, а не чтобы читать о каких-то сексуально озабоченных экономистах.

А мы вам ответим вот что: мыльные пузыри — это неотъемлемая часть семейных отношений. И чтобы брак не пошел под откос, нужно, во-первых, научиться по возможности избегать пузырей, а во-вторых, отрепетировать выход из пике на тот случай, если пузырь уже надулся и вот-вот лопнет.

Итак, что же представляет из себя брачный мыльный пузырь? Жизнь прекрасна, вы без ума друг от друга, вам искренне жаль все те несчастные семейные пары, которых не связывают столь пылкие чувства. Вы чувствуете, как они завидуют вам — таким страстным, красивым, влюбленным. Ничто не способно нарушить вашу идиллию, поэтому вы смело окружаете себя потенциальными стресс-факторами: заводите третьего ребенка, начинаете побольше откладывать на дом или соглашаетесь переехать в квартиру по соседству со свекровью, потому что муж так привязан к своей матери.

Но стресс-факторы постепенно берут свое, и ваш мыльный пузырь вдруг лопается. Один из вас теряет работу или бросает все, чтобы организовать собственный театр водевиля, и ваш прекрасный новый дом превращается в вампира, жадно высасывающего деньги. Вы начинаете ссориться из-за нехватки средств. И еще ссориться из-за того, что вы ссоритесь из-за нехватки средств. У свекрови развивается болезнь Альцгеймера, и муж теперь целыми днями пропадает с ней в больницах. Потом она ломает лодыжку. Вы совсем перестаете видеться с мужем — разве что сталкиваетесь с ним по утрам в дверях, когда истерически собираете детей в школу. Всех троих.

И как вы решаете поступить? Следуете совету Кейнса и вбухиваете немереные деньги в романтические уик-энды, беседы с семейным психологом и походы к сексопатологу? Вкладываетесь в домашнюю инфраструктуру, надеясь, что в ходе небольшого ремонта — скажем, в ванной — вам удастся подлатать и свои отношения? Или идете на крайние меры и заводите еще одного ребенка? Дети ведь укрепляют связь между супругами, не правда ли?

Вот тут нам пора вмешаться. Во-первых, не надо больше детей. Во-вторых, давайте обсудим три причины возникновения мыльных пузырей, признаки, по которым можно распознать пузырь до того, как он набух слишком сильно, и способы преодолеть кризис, если тот уже лопнул, — будьте уверены, все это вам точно пригодится.

Первая причина — «предвзятость подтверждения», то есть тенденция искать информацию, которая подтверждает наши убеждения, и игнорировать все, что идет с ними вразрез. По словам Фрэнсиса Бэкона: «Человеческий ум, когда он находит какое-либо… понятие, подгоняет все остальное так, чтобы подтвердить его и сделать тождественным с ним. И даже если мощь и число противоположных понятий больше, он или не признает этого… или путает их с различиями и отбрасывает…»{78}. В общем, не верьте всему, что слышите.

Вторая причина — то, что мы называем «стадным инстинктом», или неосознанным стремлением примкнуть к толпе. В каких-то случаях — когда, например, джинсы с заниженной талией убираются в дальний угол шкафа, — в стадном инстинкте нет ничего плохого, но во многих других — когда вы, как все, покупаете акции Компании-Которая-Быстро-Сделает-Из-Вас-Миллионера, — это катастрофа{79}.

И третья причина — это излишняя самоуверенность: когда мы считаем себя умнее, талантливее и красивее всех остальных и поэтому не сомневаемся, что ни с нами, ни с нашими тюльпанчиками ничего плохого не случится. Зачем напрягать себя какой-то «работой над отношениями», если у нас и так все прекрасно?

Пример № 1

Стороны: Ким и Дэниел

Ким прекрасно знала, что спать с преподавателями как-то неприлично, но ей было все равно. Она всегда была свободолюбивой натурой. С пяти до шести лет она каждый день приходила в школу в костюме акулы. В колледже она на какое-то время заделалась лесбиянкой, пока не решила, что с мальчиками все-таки лучше… как правило. К 25 годам она пожила в трех странах и поэкспериментировала с широким набором наркотических средств. А также полюбила в одиночку ходить по барам.

Дэниел, 42-летний преподаватель, специализировался на проблемах международного сотрудничества. Он встретил Ким — или, точнее, впервые увидел ее среди других студентов последнего курса, — когда пришел читать лекцию на тему микрофинансирования в развивающихся странах.

«Под конец занятия я уже запала по полной программе», — вспоминает Ким.

Она не стала скрывать от Дэниела свои чувства. Где-то под конец курса она подошла к нему «посоветоваться» по поводу каких-то нюансов своей дипломной работы и пригласила его на свидание.

Прикинув, что учиться ей осталось всего-то несколько недель, а он ей не научный руководитель и вообще имеет к ней как к студентке весьма отдаленное отношение, Дэниел согласился. Он был красив, но застенчив. Последний раз девушка у него была лет семь назад — их роман закончился скандалом на борту самолета из Нью-Дели, после чего его возлюбленная доехала до дома, быстро собрала свои вещи и исчезла из его жизни навсегда. И как-то не сказать, чтобы с тех пор на него каждый день вешались хорошенькие женщины.

«Если бы Ким не взяла меня в оборот, я остался бы холостяком до конца своих дней», — сказал нам Дэниел.

Не удивительно, что Ким как будто вдохнула в него новую жизнь. Они занимались сексом у него в кабинете, в туалете боулинг-центра, на футбольном поле позади университетского физкультурного корпуса. И однажды ночью, после изрядной порции ромовых коктейлей, Дэниел сделал ей предложение.

Первые годы совместной жизни были прекрасны. Ким восторгалась его умными друзьями, он обожал ее причуды. Она ездила в Боливию снимать репортаж о подтасовках на выборах, ходила на курсы социальных работников при колледже, потому что вдруг задумалась о смене профессии, и несколько месяцев работала над политическими проектами своего приятеля. Стоило ей начать киснуть из-за того, что какое-то дело не заладилось, как Дэниел помогал ей найти новое.

«У Дэниела всегда были друзья в самых разных сферах, — рассказывает Ким. — Политика, экономика, права человека. Он забрасывал меня сотней идей, и я всегда знала чем заняться».

Во время его творческого отпуска они на три месяца уехали в индийский штат Керала, где Ким занималась фотографией и йогой, а он собирал материал для своей книги о матриархальных обществах. Они сняли дом у воды и держали коров на заднем дворе.

«Дэниел быстро влился в деревенскую жизнь. Он умеет расположить к себе совершенно незнакомых людей, даже если те принадлежат к совершенно незнакомой культуре», — говорит Ким.

Они остались в Индии еще на три месяца.

Но стоило им вернуться в свою двухкомнатную квартирку при университете, как их мыльный пузырь лопнул.

У Ким нарастало недовольство жизнью: муж был поглощен любимой работой, а ей самой никак не удавалось найти свое призвание — только какие-то недолговечные увлечения. Дэниел стал ее раздражать.

«Преподаватели все такие напыщенные, — пожаловалась она. — Могут часами рассказывать о своих исследованиях. Как будто на свете нет ничего важнее того, во что одеваются сапотекские женщины из Оахаки и что они готовят по праздникам».

Она корила себя за неправильный выбор: нечего было связываться с ученым, у него на уме только наука да постоянная должность при университете, которую он жаждет получить. И его попытки вечно ее куда-то пристроить теперь тоже казались ей лишь свидетельством его высокомерия — скажите, какой великодушный.

«Может, я не хочу пока ничем заниматься, — заявила она на его очередное предложение помочь кому-то из друзей в исследовании галапагосских морских черепах. — И может хватит мной руководить!»

Дэниел не мог понять, что на нее нашло. Ему всегда казалось, что она любит животных, — вот он и подумал, что она бы и с черепахами поладила: «Извини, не угадал».

Ким стала чаще гулять с друзьями, не всегда предупреждая Дэниела, куда идет и когда вернется. А еще она стала больше выпивать. Дэниел считал, что жена ведет себя как избалованная девчонка.

«Ты должна понять, что работы мечты не существует. Нужно просто заниматься делом, — сказал он однажды. — Ты же не маленькая».

Можно представить, как ее порадовало такое заявление.

На следующий день она улетела в Сан-Франциско навестить отца и повидаться со старыми друзьями. Одна.

Дэниел запаниковал. Его воображение рисовало страшные картины, как Ким подцепляет там каких-то мужиков — сан-францисских мужиков, которые и писать-то грамотно не умеют, но зато одним взглядом доводят женщину до оргазма. Лучший друг предложил ему отвлечь себя работой над романом, который Дэниел начал еще в колледже и давно забросил. Но он предпочел снимать стресс бурбоном.


Проблема: предвзятость подтверждения

Дэниел и Ким были как инь и ян. Она была его Йоко, а он был ее Джоном. Им было так хорошо вместе, что они нередко думали — и иногда даже обсуждали это вслух, — как грустно тем, кому не посчастливилось быть ими.

И в этом как раз заключалась их проблема. С самого первого свидания они повсюду встречали доказательства тому, насколько их любовь несравнима с отношениями других пар, — то есть страдали именно тем, что экономисты называют «предвзятостью подтверждения».

«Через месяц после свадьбы мы завтракали в одном красивом отеле в Стамбуле и разглядывали другие пары, которые сидели вокруг нас на веранде, — рассказывает Ким. — Помню, я тогда подумала, что мы из них самые влюбленные».

Вернувшись на родину, они продолжали видеть во всем подтверждение своей исключительности. Все другие пары, с которыми они сталкивались на вечеринках или ужинали в одном ресторане, вызывали у них жалость. Чужие отношения казались им такими скучными, предсказуемыми, вымученными, а собственные — яркими, пламенными, вдохновляющими на подвиги. Они кругом находили доказательства тому, во что хотели верить, и у них никак не складывалась общая картина — в которой учитывался бы тот факт, что они тоже люди и у них тоже есть свои недостатки.

Вспомните, когда вы последний раз спорили о политике с тестем или свекром. Вы подбирали примеры, которые ставят ваши доводы под сомнение или подтверждают их? Мы полагаем, что все-таки второе. Когда вы купили квартиру в необустроенном районе города, вы мотивировали свой выбор широкими пустырями и сверкающими битыми бутылками на тротуарах или близостью прелестного кафе, где варят самый лучший кофе? Рискнем предположить, что еще до того, как ваши приятели шагали по ухабистым дорожкам к вам на новоселье, вы про это кафе им все уши прожужжали.

Что касается Ким, то как только она перестала видеть в Дэниеле идеального профессора, она начала воспринимать его как занудного препода, который возомнил себя ее папочкой и контролирует каждый ее шаг. При этом вся не соответствующая этой теории информация отметалась. «За бортом» оказались такие важные факты, как:

• Она очень счастливо прожила с ним почти два года.

• Ее «папочка» подыскивал ей работу, которая ей искренне нравилась.

• Он никогда не противился ее самостоятельным поездкам (например, той командировке в Боливию) и лишь писал: «Я скучаю», — что вряд ли можно назвать тотальным контролем.

Вот так предвзятость подтверждения затуманивает взор и провоцирует возникновение самоисполняющихся пророчеств[73].

«Дэниел стал воплощением всего того, чего я избегала всю свою жизнь, — сказала Ким. — Стабильности. И однообразия. Университетская обстановка казалась мне удушающей. Вот так всю жизнь прожить при университете — это ведь все равно, что в тюрьме. Одни и те же люди вокруг, все друг о друге все знают. Кошмарно».

Когда умные управленцы или законодатели хотят проверить свои идеи на прочность, они не обращаются к группе людей со схожими взглядами, чтобы те подтвердили их правоту, — они набирают команду из полных противоположностей и просят их разнести новую идею в пух и прах. А потом вносят в свой проект поправки, и он становится намного лучше. Точно так же крупные компании нанимают хакеров, чтобы те нашли слабые места в их системе безопасности; полководцы устраивают военные учения, чтобы обнаружить недостатки стратегий; а толковые начальники все время готовятся к худшему и тем самым приводят свои фирмы к успеху.

Обсуждать в таком ключе отношения — это, конечно, совсем неромантично (впрочем, пора бы уже привыкнуть к нашему циничному подходу). Что плохого в том, чтобы считать свою вторую половину совершенством и воплощением идеала? Ничего, но так вы рискуете надуть мыльный пузырь. А значит, вы будете страшно разочарованы, когда окажется, что он не останется мускулистым Гераклом до конца своих дней, а она не будет всю жизнь встречать вас на пороге в переднике и полупрозрачных трусиках.

Мыльный пузырь Ким и Дэниела лопнул, и теперь, чтобы сохранить отношения, Ким должна была первым делом взглянуть на ситуацию объективно. Именно так ей сказал ее папа — не экономист, но очевидно малый с головой.

Когда Ким приехала к нему, он повел ее в бар и предложил обсудить Дэниела — только не ее эмоции в его адрес (предвзятые подтверждения), а реальные факты (поведение Дэниела). Он напомнил ей, как она звонила и рассказывала, какой Дэниел умный и надежный человек. И как они друг другу хорошо подходят. Еще он сказал дочери, что ее муж никогда не производил впечатление ревнивца-прилипалы. Ведь Дэниел сам купил для Ким билет в Боливию, потом навестил ее там несколько раз и совершенно спокойно предложил ей задержаться еще ненадолго, когда стало ясно, что съемки затянутся. Он был терпелив и неназойлив. «Тебе ведь есть с чем сравнить — помнишь того парня, который названивал тебе каждые пять минут?» — заключил папа.

После этого разговора Ким вернулась домой в полной уверенности, что нужно наладить отношения с Дэниелом. Но попытка сказать об этом мужу закончилась провалом.

«Я чувствовала себя, как героиня какого-то глупого ток-шоу, которой велят “высказать все” и “не закрывать свое сердце”, когда муж ей отвечает. Мне опять расхотелось спасать свой брак».


Выход: творческое разрушение

В 1942 г. австрийский экономист, лихой наездник и дамский угодник по имени Йозеф Шумпетер опубликовал книгу, в которой излагалась следующая теория: те, кто не боится нововведений, процветают, а те, кто держится за старое, постепенно увядают. И эта бесконечная череда гибели и возрождения, хаоса и реорганизации — цикл, который Шумпетер назвал «творческим разрушением», — является естественным путем развития и обновления экономики. Такие расколы для нее не только полезны, но даже необходимы{80}.

Когда Шумпетер во времена Великой депрессии читал лекцию в Гарварде, он с сильным венским акцентом произнес следующие слова: «Хоспода, вы зря фсе так фолнуйтесь из-за депрессии. Она для капитализма как холодный освежевающий душ»{81} (конечно, освежевать он при этом никого не собирался).

Мыльные пузыри последних лет вызывали мощные волны творческого разрушения. Кризис в ссудо-сберегательной отрасли в 1980-х заставил власти США придумать, как они будут регулировать финансовые учреждения во избежание новых проблем. Кризис доткомов укрепил и расширил всемирную сеть, а также породил целую плеяду новых ресурсов вроде eBay, Amazon или Google. В результате жилищного кризиса конгресс задумался над тем, как усовершенствовать ипотечную систему, а миллионы американцев вдруг вспомнили, что нельзя все время жить в долг, и начали понемножку откладывать деньги.

Конечно, процесс творческого разрушения далеко не всегда проходит безболезненно. Фирмы, которым приходится обновляться в условиях высокой конкуренции, выставляют на улицу десятки тысяч своих работников. Например, в 1920 г. на американские железнодорожные компании работало 2,1 млн человек. Сейчас в этой сфере задействовано всего 200 000 сотрудников. «Распиловщик, каменотес и горняк в 1900 г. были одними из тридцати самых востребованных профессий Америки. Столетие спустя они потеряли свою популярность, уступив место среднему медицинскому персоналу, инженерам, программистам и т. д.»{82}, — пишут экономист из Федеральной резервной системы Майкл Кокс и журналист Ричард Элм.

Но вместе с тем творческое разрушение — это та сила, которая делает экономику живой и продуктивной. Вряд ли почти двум миллионам безработных железнодорожников от этого легче. Но зато это на руку двадцати с чем-то компьютерным гениям, которые мечтают перевернуть мир массовых коммуникаций. Эволюция неизбежна. Вы можете представить себе генерального директора Sony, который бы сказал: «Вот это наш лучший телевизор. Будем выпускать его десять лет подряд — больше никаких разработок»?

Другими словами, нельзя вечно шпаклевать дыры в стене и завешивать их картинами — когда-нибудь все равно придется снести эту стену и отстроить ее заново.

Дэниел похандрил еще несколько недель после возвращения Ким, но в один прекрасный день — посмотрев на досуге очередную хронику Второй мировой, — он выключил телевизор, отнес бутылку бурбона на место и приступил к акту творческого разрушения: засел за свой роман. Он перестроил свою жизнь так, что теперь она вращалась вокруг книги: рано вставал, чтобы начать работу на свежую голову, время от времени ходил прогуляться и проветрить мозги, встречался с друзьями, чтобы те снабдили его свежими идеями. Он уже более не походил на человека, впавшего в депрессивный ступор.

Йозеф Шумпетер, универсальный ученый-экономист

Шумпетер продвигал идею благотворного эффекта «творческого разрушения» не только на бумаге — он доказывал его существование всей своей жизнью. Как написал один из его биографов: «Для капитализма и для Шумпетера лично стабильности как таковой никогда не существовало. Рокот изменчивого мира был музыкой для его ушей»{83}. В 20 лет Шумпетер писал книги, в 30 стал министром финансов Австрии, затем переключился на банковское дело, сколотил состояние, потерял все до копейки в ходе биржевого краха, переехал в Америку, устроился преподавать в Гарварде и стал там своего рода сенсацией (не в последнюю очередь благодаря своей любви к плащам с капюшоном). По свидетельствам биографа Томаса МакКро, Шумпетер нередко говорил, что всю жизнь стремился быть лучшим экономистом, лучшим наездником и лучшим любовником в мире, — но тут же признавал, что вот с лошадьми у него как-то не сложилось{84}.

«Работа над книгой давала мне ощущение, что я могу хоть что-то в этой жизни контролировать, — вспоминает Дэниел. — Ведь все остальное буквально рушилось у меня на глазах, в особенности наш брак».

Ким теперь тоже задышала свободнее. Дэниел был поглощен своей книгой, и Ким перестала опасаться, что он вот-вот припрет ее к стеке и заставит принимать какие-то решения, ходить к психологу или искать новую работу. У них в отношениях наступило временное затишье — и хотя до выхода из кризиса им было еще далеко, напряжение немного спало.

Однажды утром, спустя несколько месяцев после той беседы с отцом, Ким проснулась и обнаружила, что Дэниел опять сидит у себя в кабинете и яростно печатает. Она налила себе чашку кофе и подсела к нему — и Дэниел стал рассказывать ей, какой лихой поворот сюжета он замыслил.

Это было первое приятное общение с тех пор, как Ким вернулась.

«Оно напомнило мне те времена, когда мы только начали встречаться, — тогда мы могли долго вот так сидеть и увлеченно болтать о чем-нибудь, — сказала Ким. — Я вдруг ощутила, что рядом со мной все тот же Дэниел — только мои чувства к нему стали менее восторженными. Я понимала, что он не идеален, у него есть свои особенности. Но разве я не могу жить с этими особенностями? Могу, вполне».

Ким потребовалось несколько месяцев, чтобы признать: ее раздражал не Дэниел, а собственная неустроенность и зависть к нему. А Дэниел пришел к пониманию того, что не стоило переусердствовать в своих попытках «спасти» Ким — нужно было дать ей возможность самой выбирать свой путь.

«Зачем было тратить столько нервов и времени на планирование ее жизни, если она и так отлично справляется?» — сказал он.

Розовые очки были навсегда утеряны, но и Ким, и Дэниел считают, что их нынешнее положение куда лучше того, что было в первый, ураганный год их брака.

«Те отношения оставили много приятных воспоминаний, — говорит Дэниел. — Но они были ненастоящие».

Уинстон Черчилль как-то сказал: «Побежденные трудности — это выигранные возможности», — не сомневайтесь, он знал толк и в том, и в другом.

Пример № 2

Стороны: Лейла и Джейк

Помните, в главе 2 (про неприятие потерь) мы писали о лимерентности? Периоде сильного романтического увлечения, слепой страсти, кайфа — когда мозг сносит из-за того, что «я никогда раньше никого так не любил(а)»? Вот именно в этом состоянии Лейла и Джейк пребывали до тех пор, пока она вдруг не бросила работу и не возненавидела мужа. Но мы забегаем вперед…

Лейла и Джейк познакомились, когда им обоим было около 30 и они готовились к Бостонскому марафону. Она отлично смотрелась в спандексе, сказал нам Джейк, поэтому он пристроился бежать сбоку от нее во время тренировочного забега на 20 миль[74].

«Так хоть дистанция показалась короче», — вспоминает Лейла. Последние пять миль она увлеченно слушала рассказ Джейка о его детстве на ферме в Канзасе, где он клеймил коров, о первой работе, которую ему нашел отец: ходить по чужим домам и предлагать косметику, — и о недавно созданной им компьютерной компании.

«Джейк показался мне немножко чудным, но из-за этого с ним было интересно», — сказала Лейла.

На следующей день они устроили себе свидание уже не на бегу. Встреча затянулась до позднего вечера и плавно перебралась на ночь в квартиру Джейка — там они проговорили («И не только», — поясняет Джейк) до четырех утра.

Вскоре они проводили вдвоем все выходные, отмечали праздники поочередно в семьях друг друга и вместе выполняли такие семейные обязанности, как посещение ежегодной «вечеринки» в честь недееспособного брата Джейка. Когда они съехались и купили машину, подруги Лейлы забили тревогу.

«Нормальные люди, по их мнению, сначала женятся, а потом покупают вскладчину машины, — говорит Лейла. — Но мы хотели машину и не были готовы к браку».

Лейла тогда изучала современное искусство и мечтала в скором будущем стать куратором выставок. Ночами она писала диплом, а днем перелопачивала Интернет, штудировала журналы и бегала по галереям в надежде найти каких-нибудь непризнанных гениев, из которых она могла бы сделать звезд.

«Она была невероятно амбициозной, — сказал нам Джейк.

Случалось, они ложились спать вместе, а через час Джейк просыпался и обнаруживал, что Лейла уже снова сидит в своем кабинете и набивает статью в какой-нибудь журнал об эклектичном искусстве.

«Ей хватало 20 минут сна за ночь», — говорит он.

Потом они поженились. Она устроилась ассистенткой к владелице крупной нью-йоркской галереи. Джейк задумался о том, чтобы начать публичную продажу акций своей компании. Они много путешествовали. Она забеременела. Они даже не обсуждали вариант, чтобы Лейла осталась сидеть дома с ребенком: она явно была не той женщиной, которая отказалась бы от собственных стремлений и стала бы каждое утро резать на половинки виноград и каждый вечер читать вслух сказки про зайчат.

Они встали на очередь в детский сад задолго до рождения малыша.

Во время декретного отпуска Лейлы в ее жизни образовался новый круг общения: Алекс — подруга по курсам подготовки к родам; Лиз — мамаша на тонюсеньких ножках, с которой они пересекались на детской площадке; ее собственная мать, которая вдруг стала приезжать в гости каждые 45 секунд. Все разговоры неизбежно вращались вокруг нескольких тем: лучших подушечек для кормления грудью (Boppy — да, My Best Friend — однозначно нет), техники укладывания спать (пусть наорется — да, всю ночь носить их на руках — однозначно нет) и вопроса о том, стоит Лейле выходить на работу или нет.

— Неужели тебе не хочется увидеть все первые шажочки Джаспера? — спрашивала гиперсентиментальная мама.

— А ты проверила, не было ли в твоем детском садике каких-нибудь судебных разбирательств? — спрашивала Лиз.

— Тебя все время задерживают на работе, — стенала мама. — Тебе будет тяжело!

— Говорят, первый год жизни ребенка — это чудо. Но мне самой не довелось увидеть: пока мои росли, я все время работала, — говорила сотрудница химчистки.

Свекровь — которая сейчас пахала на двух оплачиваемых и трех добровольных работах, — рассказала, что, пока Джейк и его братья были маленькими, она несколько лет просидела дома. «Они так быстро вырастают», — вздохнула она.

Даже блоги о воспитании детей стали причиной нервотрепки: в одном, например, упоминалось исследование, согласно которому у малышей в детских садах был выявлен более высокий уровень стресса и агрессии, чем у их «домашних» сверстников. Да что ж такое…

Лейла стала задумываться, так ли ей нужно выходить на работу. А вдруг Джаспер вырастет неудачником, если она не будет сама его воспитывать? Может, это слишком самонадеянно — думать, что ты будешь одновременно и хорошей мамой, и светочем в мире искусства. Почему бы не работать на полставки, как другие мамы? Или не остаться дома на несколько лет? Ведь ей нравится заниматься с сыном — и даже куда больше, чем она могла предположить. А в обойму она еще успеет попасть. Никуда от нее это искусство не денется.

После всех этих размышлений она решила посоветоваться с Джейком: что если она не выйдет пока на работу? Он ответил, что это хорошая идея. «Джасперу будет только лучше», — сказал он. «А как же деньги?» — спросила она. Он уверен, что они проживут на одну зарплату? «Разберемся», — ответил он.

Лейла позвонила начальнице и сказала, что не вернется.

Наконец-то она приняла решение. Верное решение. Решение, от которого будет лучше ее душе и ее сыну. Она записалась на йогу для мамочек и малышей и нашла какие-то музыкальные курсы, на которых обещали научить ребенка отличать Баха от Бетховена. Она выучила детский язык жестов и умудрилась натренировать Джаспера, чтобы тот подавал знак «молоко». Ее журналы об искусстве складывались в корзину за дверью — даже ни разу не открытые.

Лейла оказалась в пузыре под названием «идеальная мама».

Но где-то на восьмом месяце жизни Джаспера он лопнул.


Проблема: стадный инстинкт

Стадный инстинкт: бежать за толпой, даже если информация, которой та располагает, ненадежна, предвзята или вообще в корне неверна.

Стадный инстинкт: слишком внимательно прислушиваться к рыночному шуму. Двенадцать самых выгодных вкладов! Советы для бережливых женщин! Разбогатей за год!

Стадный инстинкт: равняться на соседей.

Стадный инстинкт: решить не выходить на работу, наслушавшись страшилок о том, что в противном случае у вас вырастет проблемный ребенок. Даже если в глубине души вы знаете, что это чушь. И даже если вы очень любите свою профессию.

Стадный инстинкт — одна из причин вздувания мыльных пузырей.

Давайте вспомним конец 1990-х гг., когда вся Америка вдруг решила, что интернет-компании стоят миллиарды — несмотря на то что как таковые они не приносят ни копейки. Тогда толпы народу начали скупать за баснословные деньги какие-то непроверенные, только-только возникшие компании. Каждый новый покупатель подталкивал цену наверх, тем самым раздувая гигантский мыльный пузырь, который не преминул оглушительно лопнуть в 2000-м. Pets.com: выросла за счет акционеров до $82,5 млн — меньше чем через год прогорела. Kozmo.com: «растолстела» до $280 млн и потеряла все. Webvan.com: взлетела до $1,2 млрд и упала до нуля.

Два года спустя, когда рынок еще не совсем оправился от доткомового похмелья, толпа придумала себе новую манию — дома. Подогреваемая низкими ценами, телерепортажами и увещеваниями прорицателей с Уолл-стрит, которые заявляли, что недвижимость будет только дорожать, изрядная доля американцев начала покупать и перепродавать дома, как будто это акции. Цены взлетели и парили в небесах до 2006 г. А потом пузырь лопнул и толпа (то есть целая страна) оказалась в долговой яме.

Вот что говорит о стадном инстинкте Уоррен Баффетт[75]: «Если цены на акции определяются “толпой” с Уолл-стрит и могут зависеть от мнения самого эмоционального, самого жадного или самого депрессивного маклера, их сложно назвать рациональными. На самом деле рыночные цены и здравый смысл имеют мало общего»{85}.

В случае с Лейлой ее решение остаться дома чрезмерно поощрялось толпой других матерей, включая ее собственную, свекровью и блогершами, которых она читала в декрете. Конечно, она любила проводить время с Джаспером — и чем больше, тем лучше. Но и работу она тоже любила.

«Если бы меня спросили, хватит ли мне терпения сидеть дома с ребенком, когда я не была одуревшей от гормонов, я бы ответила: однозначно нет», — говорит Лейла.

И все же она решила бросить работу после бесед со следующими людьми:

• своей мамой, которая раньше всегда поддерживала ее профессиональные амбиции, а тут вдруг изменила свою точку зрения;

• сестрой и кузиной, которые сидели дома и свято верили, что выйти на работу — все равно что оставить ребенка сиротой;

• несколькими подругами-мамами, которые для себя сделали выбор в пользу жизни домохозяйки и, видимо, были вполне довольны.

Непохоже, чтобы мнение всех этих людей было объективным.

После того как желание Лейлы выйти на работу было раскритиковано всеми и вся, она прожила в своем мыльном пузыре пять месяцев. К концу этого периода Джейк начал готовиться к публичному размещению акций своей фирмы и каждую неделю куда-то летал. Лейле было без него скучно, ей хотелось, чтобы в доме был еще один взрослый человек. Она возненавидела свои будни, в которых не осталось ничего, кроме книжек-игрушек и приготовления пюре. Ей не хватало книг и разговоров об искусстве. Она чувствовала, как ее мозги зарастают пылью.

Она стала срывать злость на самом близком человеке — Джейке.

«Когда он собирается домой?» — спрашивала она. Нечего делать из нее мать-одиночку! Почему он так мало интересуется тем, как прошел их с сыном день? Ему это безразлично? Ему кажется, что будни их ребенка не лучшая тема для разговора? Почему ему все время названивают во время ужина?

У нее началась паранойя. Почему Джейк больше ни о чем с ней не советуется? Теперь она кажется ему не такой умной, как его сотрудницы? Может, он считает, что она слегка свихнулась? А вдруг она и правда свихнулась? Она ведь тоже читала газеты и знала, что творится в мире. И вот так без конца, по бесконечной петле обратной связи.

«Я все время попадал в немилость, — вспоминает Джейк. — Если я уезжал, она говорила, что я ее бросаю. Если я оставался дома, жаловалась, что мало помогаю».

И вот однажды в воскресенье, после того как Джейк сказал ей, что ближе к вечеру у него будет трехчасовая конференция по Интернету, Лейлу прорвало.

— Зачем ты настаивал на том, чтобы я оставила работу и сидела дома? — сказала она. — Это не для меня.

Джейк помнил тот разговор несколько иначе:

— Ты спросила мое мнение, и я ответил, что надо делать так, как ты сама считаешь нужным. Если тебе противно сидеть дома, выходи на работу. Только не надо на меня все сваливать.

— Я ничего на тебя не сваливаю, — возразила Лейла далеко не великосветским тоном. — Но ты мог бы тогда уделить мне побольше внимания и помочь лучше разобраться с ситуацией.

Джейку до смерти надоело быть козлом отпущения. Лейле до смерти надоело быть мамашкой.

ПРОСТЫМИ СЛОВАМИ Петля обратной связи

Цепная реакция, при которой поданный сигнал возвращается обратно в усиленном виде. Цены на акции падают… вы быстро продаете свои акции… и биржевой крах становится еще катастрофичнее. Муж ведет себя как придурок… вы беситесь из-за того, что он всегда ведет себя как придурок… и в следующий раз вы заведомо решите, что он придурок, даже если он придет к вам с цветочками.

Выход: смотрим в зеркало

Однажды, когда Джаспер уже начал ползать, Лейла как-то невзначай открыла свой шкаф и стала перебирать одежду, которую не носила уже больше года: деловые костюмы, коктейльные платья, шелковые блузки. Куда делась та женщина, которая это все носила? Лейла взглянула на свой нынешний наряд: старая «алкоголичка» Джейка, джинсовые шорты, резиновые шлепанцы. Резиновые шлепанцы… Все настолько плохо.

У нее было несколько минут до того, как ехать с Джаспером на занятие по аэробике для малышей. Она быстро переоделась в хорошенькую юбку-карандаш, блузку с глубоким декольте и туфли на шпильке из крокодиловой кожи, купленные два лета тому назад на распродаже витринных экземпляров. Потом достала кое-какие украшения — и когда она их последний раз носила? Ну ничего, пусть другие мамаши из центра думают что хотят. Лейла посмотрелась в зеркало: а она еще очень даже ничего.

Когда Джейк пришел домой, Лейла была расфуфырена так, как будто у них там открытие галереи.

— Вау, отлично выглядишь, — сказал он. — По какому поводу?

— По какому поводу? — отозвалась она, вновь забывая о своих светских манерах. — Мне что, нужен повод, чтобы хорошо выглядеть?

Джейк унес пачку печенья из кухни и тихонько похрустел им, помогая Джасперу собирать пазл.

На следующий день Лейла, Алекс и Лиз договорились вместе погулять с детьми. По этому случаю Лейла надела одно из своих сексапильных «секретарских» платьишек, а также потратила на макияж добрых полчаса — все это время Джаспер озадаченно ползал по полу в ванной, вероятно, предполагая, что его маму кто-то похитил.

Алекс и Лиз сразу заметили перемену.

— Что за повод? — спросили они практически в унисон.

— Господи, да что все с этими поводами как с ума посходили? Просто мне надоело выглядеть зачуханной мамашей, — ответила Лейла. — Без обид!

По дороге домой она представляла, что бы происходило, если бы сейчас она была на работе, а не толкала перед собой коляску и с опаской поглядывала на пятно вишневого сока, которое может никогда не отстираться с ее сексапильного секретарского наряда. И тут коляска наехала на какой-то бугор, болтнулась вперед, и Джаспер вылетел прямиком на асфальт. Он ударился головой и заорал во всю глотку. Лейла тоже заорала. Неужели она забыла пристегнуть малыша? Где были ее мозги? Она схватила ребенка и стала осматривать каждую часть его тела — пока не убедилась, что нигде нет крови и, похоже, сотрясения тоже нет.

Всю ночь Лейла не спала. Каждый час она подходила к кроватке сына и слушала, как тот дышит. А в промежутках перебирала в голове все факты, свидетельствующие о ее неприспособленности к уходу за детьми. Она не умеет петь. Она все время отвлекается и тем самым подвергает Джаспера опасности — как в этом случае с коляской. От качелей ее подташнивает — не важно, сидит ли она на них сама или раскачивает, стоя рядом. Ее бесит, что ей теперь место в «компании мамочек». Кормление грудью кажется ей самым скучным и тоскливым занятием на свете. И вообще, материнство испортило ее отношения с мужем.

— Я не должна была это делать, — сказала она Джейку на следующее утро. — Ты должен был сказать мне, чтобы я этого не делала.

— Что именно я должен был тебе сказать, Лейла? — спросил Джейк, приготовившись к атаке. В него так часто летали стрелы с той стороны кровати, обеденного стола или телефонной линии, что он теперь благоразумно хватался за щит еще до того, как Лейла открывала рот.

— Что мне нельзя бросать работу.

— Ну да. Я что, экстрасенс? Я должен был сказать тебе: конечно, брось нашего новорожденного ребенка на попечение незнамо кого и иди любуйся своим искусством целыми днями?

— Ах вот как! — закричала Лейла. — Я так и знала! Для тебя моя работа — какая-то фигня. «Любуйся своим искусством целыми днями»? Вот чем я, по-твоему, занимаюсь! А что, надо было бы сидеть целыми днями за компьютером и целовать задницу инвесторам, чтобы они дали мне денег?

— Я ничего такого не имел в виду, и ты это знаешь, — завихлял Джейк. Черт! Щит подвел его — это надо же было так сглупить! Он попытался подправить ситуацию:

— Я совсем не то хотел сказать. Конечно, я считаю твою работу важной. И ты сама для меня очень важна. Но я правда не знаю, как сделать так, чтобы ты была счастлива.

Лейла вновь припомнила ему, на какие жертвы ей пришлось пойти, в то время как он со спокойной совестью наслаждался жизнью. Джейк, в свою очередь, в тысячный раз повторил, что не сделал ей ничего плохого — просто она использует его как мальчика для битья.

Лейла поступила бы очень мудро, если бы перестала пилить Джейка и прислушалась к совету нашего друга Уоррена Баффетта, который однажды сказал: «Чтобы принять коллегиальное решение, надо посмотреть в зеркало»{86}.

Нам кажется, что в сфере семейной жизни тоже лучше принимать решения, глядя в зеркало. Когда на вас накатит паника из-за недостатка секса — у других-то больше! — или когда вы решите, что другие семьи счастливы благодаря тому, что жена сидит дома и управляет хозяйством, подойдите к зеркалу и спросите себя: это действительно то, что вам нужно, или вам это нужно только потому, что вы хотите быть как все?

Люди, дававшие советы Лейле, хотели, чтобы она принимала те же решения, что и они сами. Лиз с тощими ножками бросила работу юриста, но ведь она всегда ненавидела право и любила йогу. Алекс закончила свою карьеру в мире моды — но лишь потому, что в последнее время ее преследовали неудачи и она решила подождать до лучших времен: вдруг ей подвернется какой-нибудь счастливый случай? Лейла же любила свою работу. И потратила немало сил, чтобы добиться той позиции, от которой ей пришлось отказаться.

Зеркало Баффетта

Уоррен Баффетт — тот человек, который не следует чужим советам. К примеру, в 1987 г. он решил вложить деньги в компанию Coca-Cola. Ее продукция ему нравилась, финансисты там, по его мнению, были надежные, но главное — все другие инвесторы в то время не интересовались этими акциями всерьез. Более того, в ходе войны с Pepsi цена на акции Coca-Cola упала до $38. Но Баффетт все равно в них вложился: он начал с $600 млн, потом увеличил свою долю до $1,2 млрд. А в конечном счете стоимость купленного Баффеттом пакета акций возросла до $17 млрд{87}.

Примерно то же самое он проделал с компаниями Washington Post, American Express и Goldman Sachs. Вывод: плевать на толпу, думай своей головой.

Когда Джейк в очередной раз уехал в командировку, Лейла зашла на свою электронную почту и вновь обнаружила там сообщение с сайта, на котором когда-то оставила свое резюме, — они каждую неделю делали рассылку с предложением новых вакансий. После рождения Джаспера она удаляла эти письма, даже не открывая. А зачем? Но в тот день ей стало любопытно. Просмотрев объявления о работе, она расстроилась. Опять ее посетила та же мысль: теперь, когда она выпала из обоймы, вернуться туда будет очень сложно. Она переслала письмо Джейку, добавив драматичный комментарий: «Смотри, что я потеряла».

Терпение Джейка лопнуло. Вернувшись домой, он усадил Лейлу напротив себя и сказал, что с него хватит ее жалоб и наездов.

— У меня есть идея, — продолжил он. — Позвони своей бывшей начальнице и предложи встретиться за ланчем. У тебя с ней были хорошие отношения. Воспользуйся этим. Порасспрашивай ее, как сейчас обстоят дела, скажи, что готова вернуться к работе.

Лейла отнеслась к идее с сомнением. Ей было страшно.

— Начальница очень занятая женщина, — ответила она.

— Но она же когда-нибудь ест, — парировал Джейк.

Лейла сдалась и позвонила. Начальница приветливо поинтересовалась ее жизнью и согласилась встретиться на неделе. К месту встречи Лейла прибыла в наиболее «деловом» из своих нарядов и, моля небеса о том, чтобы начальница не слишком строго судила ее за непостоянство, задала самый важный вопрос: не может ли она посоветовать, куда устроиться?

— Нет, — ответила начальница. — Но у меня есть кое-какая работа для тебя, если ты готова выйти на полставки.

Лейла согласилась. Конечно, зарплата меньше, и должность так себе, но главное встрять. Если появится возможность устроиться на полный день, она тут как тут.

Вскоре после того как Лейла вышла на работу, атмосфера в их с Джейком доме стала потихоньку разряжаться. Лейла снова стала читать (взрослые книжки) и ездить на встречи, оставляя Джейка приглядывать за Джаспером. Она брала на себя больше и больше работы в галерее, пока ее частичная занятость не превратилась в полную. Она перестала винить Джейка во всех своих проблемах. Во-первых, проблем стало меньше, а во-вторых, она вновь увидела в Джейке того, кого видела раньше, — человека, который искренне желает ей только лучшего.

«Жаль, что мне не дано быть домохозяйкой, — говорит Лейла. — Но для Джаспера лучше, чтобы я каждое утро уходила на работу».

Когда мы виделись с ними последний раз, они планировали отдать Джаспера в детский сад. Толпы уже начали собираться снова. Лучше частный, чем муниципальный. Лучше с прогрессивными методами, чем с традиционными. Этот педагог лучше того. Лейла и Джейк поклялись, что не дадут себя заговорить. Но…

«Лиз рассказала мне об одном садике, который открыла группа бывших актеров, — сказала нам Лейла. — По описаниям там так здорово!»

Что ж, удачи, Лейла.

Пример № 3

Стороны: Марта и Фил

Можно сказать, что Марта и Фил прожили в мыльном пузыре все первые 25 лет своего брака. Они вырастили вместе троих детей, купили и отремонтировали два дома, и, хотя любовные лодки их друзей то и дело обо что-нибудь разбивались, их собственная продолжала успешно обходить все рифы.

Единственным поводом для некоторых трений была церковь. По мере того как дети подрастали, Марта все активнее участвовала в жизни местной религиозной общины: каждые выходные посещала службы, общалась с другими прихожанами, готовила еду для церковных праздников, помогала в организации мероприятий. Фил охотно приходил на службы, но не более того.

«Я человек компанейский, — говорит Фил, — но как-то мне с чудиками из хора не очень весело».

В 2005 г. младший из их детей вслед за двумя другими уехал из родного дома — учиться в колледже.

«Мы не особо задумывались над тем, как будем жить, когда дети вырастут и разъедутся, — сказал нам Фил. — У нас не было на это времени. Но если бы меня попросили предположить, как бы я себя чувствовал без них, я бы сказал: одиноко».

Все оказалось не так. Одиноко не было — было бесподобно.

Они долго валялись в постели по субботам, на удивление часто занимались сексом, читали книги, которые уже сто лет собирались прочитать, ходили в кино на что хотели и когда хотели и даже прокатились по стране в арендованном доме на колесах. Марта, бросившая с рождением первого сына работу администратора в медицинской клинике, теперь стала ходить на курсы философии в образовательный центр. Она научилась готовить что-то помимо гамбургеров и жареной картошки. И, прочитав книгу о геноциде в Руанде, пролежавшую на ее прикроватном столике «лет восемь, наверное», она заинтересовалась Африкой. Она стала отслеживать события в Дарфуре так участливо, словно речь шла о соседнем городе.

«В мире столько много всего происходило, но у меня просто не было времени, чтобы чем-то интересоваться, — сказала нам Марта. — Оно появилось только сейчас».

У Фила тоже появились новые дела. Он записался на бизнес-курсы при местном колледже в надежде на то, что, получив базовые знания в этой сфере, он сможет наконец начать свой бизнес. Он потратил немало времени на то, чтобы решить, как именно вести дела, и убедить родителей Марты стать его инвесторами. До поздней ночи он корпел над Real Estate Finance — экономическим журналом, подписка на который, по словам Фила, «стоила аж $800 — вы можете это себе представить?». Но он был уверен, что все окупится, когда его бизнес пойдет в гору.

В общем, даже получив свободу, Марта и Фил все еще продолжали жить в своем мыльном пузыре.

В 2006 г. Марта в составе группы миссионеров посетила лагерь беженцев для жертв Дарфурского конфликта. Там она познакомилась с суданкой, мужа которой повесили, а детей изнасиловали прямо у нее на глазах.

«Я встретила девочку четырех лет, которая одна заботилась о своем годовалом брате, — рассказывает Марта. — Они видели, как убивают их родителей. От таких вещей все в голове переворачивается, это даже не объяснишь… У этих людей ничего не осталось. Ни дома, ни семьи, ни еды. Ничего. Я чувствовала, что просто обязана помочь».

Марта и Фил не могли и подумать, что смена жизненных ориентиров может как-то навредить их союзу.

«Мы прожили вместе столько лет. И я была уверена, что так будет продолжаться всю жизнь, — говорит Марта. — Моя мама всегда утверждала, что залог счастливого брака — это взаимная поддержка, а мы с Филом были опорой друг для друга уже не одно десятилетие. Мне в голову не могло прийти, что после отъезда детей что-то изменится».

Но спустя несколько лет свободного парения их мыльный пузырь лопнул. С каждой ее новой поездкой в Африку — а они теперь случались раз в несколько месяцев — Фил все больше терял интерес к борьбе жены за права человека. Марта, в свою очередь, за всеми своими делами все меньше замечала, как муж старательно учится и налаживает свой бизнес. Филу стало казаться, что вся жизнь Марты сосредоточилась на людях с другой стороны земного шара.

«Ну почему именно Африка? — сказал он. — Как будто у нас в Миннеаполисе нет людей, которым нужна помощь!»

Марта даже не заметила, когда Фил вообще перестал спрашивать ее о работе (на заметку: если вы возвращаетесь из двухнедельной поездки в Дарфур, а муж не задает вам ни одного вопроса, пора звонить в службу спасения брачных уз). Она была все время чем-то занята: организовывала сборы пожертвований, собирала гуманитарную помощь, планировала маршруты, летала туда-сюда.

«Мне казалось, что моя жизнь несильно изменилась. — говорит Марта. — Я все так же направляла свою энергию на других людей, но только теперь это были не те люди, с которыми я жила в одном доме».

Однако Фил был не просто человеком, с которым она жила в одном доме, и воспринимать его как данность было ошибкой. Она считала, что Фил не покинет ее ни при каких обстоятельствах, что их совместная жизнь продолжит катиться по накатанной и что с годами их брак будет становиться только крепче и счастливее. Их отношения, полагала Марта, «слишком круты для неудачи».

«Я всегда знала, что у меня очень верный и надежный муж, — сказала нам она. — И потому слишком расслабилась и проглядела все тревожные знаки».

Одним утром Марта вошла в дом, бросила ключи на стол и сделала глубокий выдох. Она только что приехала из аэропорта. Все прошедшие сутки она провела в дороге и теперь еле стояла на ногах.

Войдя в кухню, она увидела Фила — он ждал ее. «Наши отношения исчерпали себя», — сказал он.

Марта спохватилась, но было поздно. Не помогли и тысячи долларов, потраченные на семейных психологов. Через два года они все-таки развелись.


Проблема: чрезмерная самоуверенность

Марта не тот человек, у кого на лбу написано: «Слишком самоуверенная». Она скромна, мягка в общении и лучшие годы своей жизни совершенно бескорыстно потратила на других людей. Ее самоуверенность проявилась в другом — она не считала нужным беречь свои отношения с Филом. К сожалению, именно такая беспечность зачастую и становится причиной разрыва.

«Может, это прозвучит дико, — сказала она нам, — но до той самой минуты, когда Фил сказал мне, что уходит, меня ни разу не посещала мысль, что наш развод в принципе возможен».

Надо признать, что подобной самонадеянностью страдают почти все — это подтверждают и исследования. Так, 72,5 % из 3500 опрошенных американских подростков были полностью уверены в том, что к 30 годам у них будет высшее образование, — хотя на деле дипломированными специалистами являются лишь 30 % тридцатилетних граждан США{88}. Другое, более неформальное исследование показало, что 82 % студентов Гарвардской школы бизнеса считают себя привлекательнее своих сокурсников{89}. А среди 137 молодоженов в штате Вирджиния большинство тех, кто знает, что половина браков заканчиваются разводом, но оценивает вероятность собственного развода в 0 %{90}.

Ноль процентов? Мы, конечно, рады, что люди так уверены в благополучии своего брака. Но ноль процентов? Таких самонадеянных дамочек, как мы, еще поискать, и мужей своих мы тоже очень любим — но и мы бы не рискнули утверждать, что со стопроцентной вероятностью проживем в браке до тех пор, пока смерть не разлучит нас.

В ходе нашего Всестороннего, Новаторского и Очень Затратного Опроса супружеских пар 84 % респондентов, отвечая на вопрос, уверены ли они в неизменности чувств своей второй половины, выбрали варианты «уверен» или «совершенно уверен», и 78 % безо всяких колебаний заявили, что «никогда не расстанутся» со своими супругами.

Конечно, немного уверенности в себе никому не помешает. Она жизненно необходима предпринимателям для того, чтобы они, несмотря на все трудности, могли не сомневаться в успехе своего дела. Без нее не убедишь инвесторов, что в твою идею стоит вложиться. Да и вообще, именно из-за нее мы каждое утро встаем с постели и принимаемся за работу.

Но избыток самоуверенности приводит к проблемам с головой, сердцем и банковскими накоплениями. Из-за него люди забывают подстелить себе соломку на будущее — ведь им кажется, что, раз сегодня у них все отлично, то и завтра будет так же. И чем больше люди воспринимают мир таким, каким хотят, — а не таким, какой он есть, — тем более самоуверенными они становятся{91}.

Разрушительный эффект такой самонадеянности наблюдается во всех сферах, от корпоративного бизнеса (что не удивительно) до экстремального спорта. 30 мая 2002 г. группа альпинистов покорила 3429-метровый пик горы Маунт-Худ в штате Орегон. Они насладились прекрасным видом. Отпраздновали. И, вероятно, почувствовали, что все самое сложное позади. А потом начали спускаться. Пока они слезали вниз, вышло солнце и температура воздуха заметно повысилась. Ведущий группы, Билл Уорд, шел последним. Так как спуск казался легким, он не закрепился на скале должным образом — просто решил, по-видимому, лишний раз не перестраховываться. И поэтому, когда он соскользнул и начал падать, он увлек за собой всю связку. Три человека погибли.

Альпинисты «представляли себе эту гору как несложное задание для новичков, но в тот злополучный день их представления не совпали с реальностью, что привело к трагедии»{92}, написали в своем интернет-блоге экономисты Эндрю Ло и Джеремия Чафкин — их пост был посвящен контролю над рисками в корпоративном мире.

Большинство из нас не собираются в ближайшее время карабкаться на горы или верховодить гигантскими компаниями, но это вовсе не значит, что мы не можем пасть жертвой чрезмерной самонадеянности. Когда мы берем в долг больше, чем можем вернуть, покупаем ценные бумаги, хотя ничего в них не смыслим, или приобретаем недвижимость, которая по нашим предчувствиям будет расти в цене, мы совершенно безрассудно полагаемся на волю случая.

Фрик Вермюлен, доцент Лондонской школы бизнеса, сравнивает слишком самонадеянных бизнесменов с Икаром, который подлетел к Солнцу так близко, что воск, скреплявший перья его крыльев, начал таять: «То же самое происходит с очень успешными компаниями: они добиваются невероятных результатов и поэтому начинают верить, что теперь им можно не бояться конкурентов, — и вот тут-то их подстерегает большая опасность. Это убеждение часто приводит к их скорому краху»{93}.

То же самое можно сказать о Филе и Марте.

— Последние годы у нас были такие потрясающие, я и не догадывалась, что Фил может быть чем-то недоволен, — сказала нам Марта. — Вначале мы оба порадовались обретенной свободе и решили, что теперь можем вместе отправиться в новое путешествие, но вскоре оказалось, что мы пошли разными дорогами.


Выход: индекс супружеской самоуверенности

Если бы вы знали наверняка, что завтра на ваш город обрушится ураган, вы бы, наверное, запаслись водой и шоколадными батончиками и заколотили бы все окна? Ведь было бы глупо проигнорировать сигнал тревоги, да? Тогда почему бы не продумать некоторые меры предосторожности на тот случай, если в экстренной ситуации окажутся ваши отношения с супругом?

Давайте продолжим аналогию: вы знаете наверняка, что завтра на ваш город обрушится ураган, потому что Джо, ваш местный синоптик, который регулярно наблюдает за погодой, заметил тревожные знаки. Технологии, которыми пользуется Джо, позволили ему предсказать приближение бури — и дали нам шанс подготовиться к удару стихии.

То же самое можно проделать и со своими отношениями. Как бы цинично это ни звучало, вы можете освоить технологию, которая поможет вам предугадывать дальнейшее развитие событий.

Экономические индикаторы — это показатели здоровья экономики. Среди наиболее важных: уровень безработицы, рост или падение ВВП, инфляция и число новых домов, построенных в определенный период. Еще один широко известный индикатор — «индекс доверия потребителей», который показывает, насколько люди готовы приобретать товары и услуги и как они оценивают свои перспективы на будущее. Если вы вдруг перестанете тратить деньги и заявите, что, по вашему мнению, близится конец света — то есть что никакой уверенности в завтрашнем дне у вас нет, — индекс заметно снизится.

Есть еще один индикатор, обязанный своим появлением экономисту Роберту Шиллеру. Называется он «индекс уверенности в невозможности краха». Он показывает, насколько люди убеждены в том, что крах фондового рынка в ближайшее время не случится. Здесь наблюдается четкая закономерность: когда цены на акции растут, люди начинают страстно верить в то, что праздник на их улице будет длиться вечно. Самой высокой своей отметки индекс Шиллера достиг в 2006 г. — рынок тогда и правда был заоблачный, но очень скоро он погрузился в пучину жесточайшего кризиса. А самый низкий показатель был в начале 2009-го — несмотря на то что тогда уже начался постепенный подъем{94}.

Мы с большим уважением относимся к Шиллеру, и нам хотелось бы, чтобы ваше представление о тревожных знаках не ограничивалось чем-то вроде: «Он перестал со мной разговаривать — что бы это значило?» Поэтому мы разработали наш собственный «индекс супружеской самоуверенности». С его помощью вы сможете «измерить температуру» вашего брака — и притом обойтись без прохождения всяческих психологических тестов, которые прилагаются в конце почти любой книжки об отношениях (хотя мы, конечно, не против ни психологических тестов, ни книжек про отношения). Считайте, что это универсальное средство для того, чтобы время от времени сверять показатели и убеждаться: у вас все в порядке.

Свой базовый индекс нужно вычислить тогда, когда в ваших с супругом отношениях сравнительное затишье — не то чтобы эйфория, но и никакой безнадеги. Для этого ответьте на предложенные вопросы и суммируйте баллы. Спустя полгода, вернитесь к этим вопросам. Стал ли ваш индекс выше (больше эйфории) или ниже (ближе к безнадеге)?

Когда вы поймете, на какой стадии цикла находятся ваши отношения, вы сможете предвидеть направление их развития и в момент подъема предугадать неизбежный спад. Надеемся, это поможет вам к нему подготовиться и предпринять какие-то меры, чтобы избежать печальной участи Фила и Марты.

Индекс супружеской самоуверенности

Оцените по шкале от 1 до 5:


? Насколько вы сейчас довольны теми отношениями, в которых состоите?

5 Вы постоянно задумываетесь о том, как бы ему угодить. Вот сейчас, например, вы планируете забрать детей и уехать на выходные к своим родителям, чтобы он мог спокойно поиграть в гольф с приятелями.

4 Вам нравится проводить с ней все свое свободное время, и вы жалеете, что такая возможность выпадает недостаточно часто.

3 Все в порядке, вы ссоритесь реже, чем раньше.

2 Вы идете в бар, чтобы напиться и склеить кого-нибудь.

1 Вы проклинаете свою мать за то, что она единственный раз в жизни умудрилась «проспать» тот момент, когда действительно надо было сказать: «Он тебе не пара».


? Как много времени вы проводите друг с другом?

5 Вы как сиамские близнецы: неразделимы.

4 Ночи и выходные.

3 Вечер воскресенья.

2 Раз в месяц вы ходите вдвоем куда-нибудь поужинать — если, конечно, не забываете.

1 Возможно, за последние двое суток вы о чем-то и поговорили… хотя вряд ли.


? Как часто вы занимаетесь сексом?

5 Чаще кроликов.

4 Через день.

3 Точно не сказать, но достаточно часто.

2 Надо подумать…

1 Уже забыли, как это делается.


? Каков был общий тон вашей последней ссоры?

5 Мы слегка повздорили, но почти сразу успокоились и занялись пятичасовым примирительным сексом.

4 У нас был довольно жаркий спор, но ничего ужасного сказано не было.

3 Мы наговорили друг другу гадостей, но смогли загладить свою вину.

2 Мы оба орали во всю глотку, скандал был жуткий. Он на время ушел из дома.

1 Мы с тех пор не разговариваем.


? Как много приятного вы сделали для своего супруга за эту неделю? (Под «приятным» мы подразумеваем что-то в таком духе: прибить в ее шкафу полочки для обуви, о которых она просила; спросить у него, как прошел день, и участливо выслушать ответ и т. д. Сказать за завтраком «доброе утро» или попрощаться перед уходом на работу за приятное не считается.)

5 Всего и не пересчитаешь, но он этого заслуживает!

4 Немало.

3 Одну-две вещи.

2 Подозреваю, что ничего, но мне некогда вспоминать.

1 Издеваетесь?


? Когда вы лежите ночью в кровати и думаете о своем благоверном, насколько позитивные мысли вас посещают?

5 Сплошь позитивные. Цветочная поляна, легкий ветерок, корзина для пикника и вы вдвоем на травке, голые.

4 По большей части позитивные. Вы бы все отдали за то, чтобы выкроить свободный вечер и преподнести тот «особый подарок», который пообещали ему на день рождения.

3 Смесь позитивных и негативных. Скажем так: вы знаете, что он не идеален, но готовы терпеть его, потому что он лучше многих.

2 По большей части негативные. Уехать бы в командировку прямо завтра — лишь бы не слышать это постоянное брюзжание на тему ремонта, машины или коврика для ванной (что за нелепый повод для ссоры!), который вы забыли купить.

1 Была бы ваша воля, давно выслали бы его в Китай.

Ключ

25–30 баллов: Мыльный пузырь! У вас все очень-очень хорошо, но помните: эйфория не вечна.

15–24: Продолжайте в том же духе. Старайтесь чаще показывать своей второй половине, как много она для вас значит, и не теряйте веру в то, что вам воздастся сторицей.

6–14: Начинайте читать эту книгу с начала.

А теперь внимание. Возвращайтесь к этому тесту раз в несколько месяцев и проходите его снова. Если ваши показатели снижаются, вам, возможно, пора приглядеться к своим отношениям повнимательнее и попытаться понять, что не так. Может, пришло время серьезно поговорить с супругом и выяснить причины, по которым вы сердитесь, чувствуете себя обделенным вниманием или ленитесь. Если индекс повышается, постарайтесь понять, за счет чего (похвала, благодарность, проявления нежности), и работайте над закреплением результатов. Ну а если каждый раз вы набираете идеальное количество баллов и с довольным видом гладите себя по голове, позвольте напомнить вам историю об Икаре и его развалившихся крыльях.

10. ТЕОРИЯ ИГР, или Как стратег Хрущев и мастер по разруливанию конфликтов Кеннеди помогут вашему семейному счастью

Принцип

Вам словосочетание «Карибский кризис» о чем-нибудь говорит? Ну, это тогда, когда США и СССР чуть не разнесли друг друга в щепки атомными бомбами. Помните, но с трудом? Поможем: осенью 1962 г. США обнаружили, что их супервраг тайно размещает на Кубе военную технику — и, более того, что к берегам Кубы уже плывут советские корабли, битком набитые ядерными ракетами.

Вашингтону было из-за чего забеспокоиться — особенно если учесть, что от Кубы до границы США где-то 150 км, и значит, случись что, времени на реагирование у американцев — ноль минут ноль секунд.

Однако, узнав эти новости, президент Кеннеди не схватил свой ядерный чемоданчик, чтобы как можно скорее нажать на кнопку и испепелить Кубу, а повел себя несколько более хладнокровно. Он приказал своему флоту не подпускать советские корабли к острову. Блокада, заявил он, будет продолжаться до тех пор, пока Хрущев не пойдет на попятную и не демонтирует ракетные установки на Кубе.

Градус переговоров быстро повышался. Хрущев сказал Кеннеди, что ему лучше не лезть, а то хуже будет. Кеннеди сказал Хрущеву, что ему лучше не лезть, а то ему хуже будет. Хрущев не дрогнул. Кеннеди довел уровень боеготовности до DEFCON 2[76].

На несколько дней весь мир затаил дыхание. Американцы запасались консервами, молились, чтобы на всех хватило бомбоубежищ, и ждали роковой минуты.

Но пока лидеры держали пальцы на кнопках — на всякий случай! — представительства двух стран вели тайные переговоры. И на исходе третьей недели Советский Союз наконец согласился отправить корабли в обратный путь и разобрать ракетные установки в обмен на обещание США не завоевывать Кубу.

Кризис — и кульминационный момент холодной войны — миновал.

Сейчас он используется как классический пример в теории игр — разделе математики, который анализирует решения и поступки людей, компаний и правительств в ситуациях, имеющих стратегическое значение. Карибский кризис — эта одна из тех игр, которые условно называют «Цыпленок» или «Балансирование на грани»: две стороны подталкивают друг друга к пропасти в надежде, что соперник испугается и пойдет на уступки (то есть поведет себя как «цыпленок», или слабак).

А теперь вместо Кеннеди и Хрущева у нас будут Джоэл и Лайза. А вместо атомных бомб — их холодильник, в котором уже три дня ничего нет. И муж, и жена встали в позу, и ни один не дает задний ход. Каждый вечер они заказывают пиццу и потом полночи мучаются изжогой. Но Джоэл ни в какую не соглашается идти в магазин: он и так пять последних суббот закупался продуктами, пока Лайза играла в теннис. Лайза тоже упирается: она делает всю работу по дому, в том числе стирает и гладит Джоэлу трусы и оплачивает счета, так что, если Джоэл не собирается сам вовремя платить по квитанциям и выковыривать из-под кровати свое грязное белье, в ближайший супермаркет потащится он — и точка. Ничего, она подождет. И еще посмотрим, кто кого.

Может, в отличие от Джоэла и Лайзы, вы с супругом не ведете себя, как дети малые. Может, вы вообще никогда не артачитесь и не ждете, чтобы другой первым сложил оружие. И, может, вам не доводилось припоминать ему все его грехи, лишь бы заставить сделать то, что вам самой делать не хочется. Или демонстративно плевать в потолок до тех пор, пока она не сломается и не сделает все за вас.

Возможно.

Но, скорее всего, в вас тоже сидит маленький Джоэл или маленькая Лайза — а также маленькие Кеннеди с Хрущевым, — и вы тоже не брезгуете устраивать маленькие холодные войны, рисуете схемы, как выиграть затянувшуюся битву, и продумываете стратегии, как отвоевать то, что вам нужно. И на самом деле вы занимаетесь этим чаще, чем кажется.

А значит, вам не помешает урок по теории игр. Как видите, мы не имеем ничего против продумывания стратегий. Наверное, это звучит цинично и расчетливо, но такова жизнь — и нам приходится продумывать свои шаги. Если друзья приглашают вас поехать на выходные куда-нибудь без жен и вам хочется согласиться, вы задумываетесь, как бы озвучить супруге эту новость и понести при этом минимальные потери, — разве нет? Вы начинаете прикидывать, что бы такое предложить ей взамен, что и как сказать, когда завести этот разговор, и какие цветы использовать в качестве подкупа.

Вот это все и есть так называемое «стратегирование» — и теория игр поможет вам стать асом в этом нелегком деле.

Мы приберегли теорию игр для последней главы, потому что она немного сложнее и неоднозначнее других концепций, которые рассматривались в этой книге. Считайте, что это наш финальный мастер-класс. Мы уверены, что вы до него дозрели.

Между теорией игр и браком есть много общего:

• и в теории игр, и в браке должно быть два игрока (в теории игр игроков может быть и больше, но, так как мы не сторонники полигамии, у нас будут рассматриваться исключительно игры с двумя участниками);

• и в теории игр, и в браке каждый участник старается для себя, но вынужден мириться с тем, что он тут не один — на противоположной чаше весов всегда сидит кто-то еще: конкурент, военный противник, жена, — и так же блюдет свои интересы;

• и в теории игр, и в браке есть стратегии как кооперативные (участники стремятся найти такое решение, которое удовлетворит их обоих), так и некооперативные (каждый тянет одеяло на себя);

• и в теории игр, и в браке более заманчивой всегда кажется некооперативная стратегия;

• и в теории игр, и в браке ко всеобщему благоденствию приводит, как правило, кооперативная стратегия.

Сложно сказать, кто изобрел теорию игр. Есть мнение, что авторские права принадлежат евреям — а если конкретнее, то создателям Талмуда, массивного свода иудейских законов, написанного около 200 г. н. э. величайшими раввинами того времени. Талмуд охватывает очень широкий спектр вопросов: начиная с того, должны ли евреи быть вегетарианцами (тут неясно, но им однозначно велят хорошо кормить своих животных, прежде чем отправлять их на бойню), и заканчивая тем, что будет с обрезанными мужчинами, которые попытаются вернуть свою крайнюю плоть на место (рай им точно не светит).

Но что-то мы отвлеклись.

Адам Смит: очень умный человек, о котором надо знать

Многие из тех, кто принял участие в нашем Всестороннем, Новаторском и Очень Затратном Опросе супружеских пар, признали, что выработка кооперативной стратегии дается им со скрипом. Вот некоторые ответы на вопрос «Что самое сложное в семейной жизни?»:

• «научиться жить с другим человеком под одной крышей»;

• «идти на компромисс»;

• «разные точки зрения»;

• «жертвовать своими интересами»;

• «что теперь не все по-моему»;

• «не пытаться друг друга переубедить»;

• «найти общий подход к воспитанию детей»;

• «не скандалить, если желания не совпали»;

• «я не могу делать то, что хочу и когда хочу»;

• «поднимать и опускать сидение на унитазе».

Примеры из Талмуда, в которых задействуется теория игр, включают следующее: как разделить имущество умершего человека между сердитыми кредиторами, если его состояния на все долги не хватает; как поделить одеяние, если одна утверждает, что оно принадлежит ей целиком, а другая претендует только на половину. Или вот еще потрясающий случай: что делать, если мужчина женился на вдове своего брата и она спустя восемь месяцев родила сына, а потом этот мужчина умер, оставив, помимо сына неясного происхождения, еще двоих, которые точно от него, и вслед за ним умер еще и дедушка, поэтому теперь все их наследство надо поделить между тремя детьми (ответ: отдать 412/3 % тому загадочному сыну и 581/3 % двум законным — и не спрашивайте нас, почему){95}.

А теперь давайте перенесемся примерно на 700 лет вперед — в 1944 г., когда была опубликована книга «Теория игр и экономическое поведение» Джона фон Неймана и Оскара Моргенштерна[77]. Несколькими годами ранее фон Нейман, которого считают величайшим математиком XX столетия, разработал так называемую теорему о минимаксе. Если объяснять очень простыми словами, он попытался показать, как минимизировать возможные потери в игре с двумя участниками, или как выжать максимум из ситуации, в которой абсолютный выигрыш невозможен. В своей книге фон Нейман и Моргенштерн развили концепцию минимакса, разобрали целую кучу разнообразных стратегических игр и в целом дали миру представление о теории игр. С тех пор экономисты используют ее везде и всюду: чтобы выработать антитрестовскую политику и стратегию небоевого применения ядерных арсеналов, назначить оптимальные зарплаты игрокам в бейсбол и грамотно распределить студентов-медиков по ординатурам.

В общем, будь то проблема минимакса или игра «Цыпленок», теория игр направлена на одно — помочь вести себя в ситуации, когда получить желаемое в полном объеме невозможно. В таком случае вам нужно выработать такую стратегию, которая позволит добиться лучших из возможных результатов — при этом взяв в расчет вероятные действия ваших партнеров.

Обратите внимание на эти волшебные слова: лучшие из возможных результатов.

То есть рассчитывать на то, что вам удастся «получить то, что хочу» или «доказать свою правоту», не приходится — хотя, конечно, большинство из нас стремится именно к этому. Но теория игр как раз очень наглядно демонстрирует одну простую истину: в отношениях невозможно получить все, поэтому нацеливаться надо на все то, что возможно в данных обстоятельствах. В браке «данные обстоятельства» включают в себя очевидный, но зачастую игнорируемый факт, что в вашей жизни постоянно присутствует другой человек, ваш супруг, и у него есть собственное представление о «лучших результатах».

Экономист Томас Шеллинг сделал в отношении теории игр такое замечание (которое вполне можно было бы счесть также за определение брака): «Двое или более участников вынуждены принимать некие решения — при этом у каждого есть собственные пожелания относительно результатов, к которым эти решения приведут, и каждый располагает некоторым знанием о том, каковы пожелания другой стороны. Общий результат зависит от решений, которые примут они оба… Ни один не может принять “лучшее” для себя решение независимо от другого — его решение будет определяться действиями другой стороны»{96}.

Итак, мы предлагаем вам взять теорию игр на вооружение и отработать три базовые стратегии, которые однозначно улучшат результаты ваших решений:

1. Думайте наперед. Как он отреагирует на то, что я собираюсь ему сказать? И как его реакция должна повлиять на мое поведение?

2. Учитесь на своих ошибках. Как она отреагировала, когда я сделал это в прошлый раз? Как мне изменить свое поведение, чтобы не получить тот же результат?

3. Ставьте себя на место партнера. Только не надо думать, что бы вы сделали на его месте — нужно думать, что бы он сделал на своем месте{97}.

Ну вот, собственно, и все — в этом и заключается суть стратегического мышления, в какую бы «игру» вы ни играли. Казалось бы, элементарные вещи — но когда доходит до дела, многие люди, не задумываясь, поступают совершенно противоположным образом. Вы говорите своим приятелям, что поездка на рыбалку — дело решенное, хотя у вас дома новорожденный малыш, а жену вы еще даже не спрашивали. В ходе пустяковой ссоры вы обзываете своего мужа «тупицей», хотя в прошлый раз, когда вы прибегли к этому «аргументу», он (совершенно заслуженно) страшно на вас разобиделся. Вы рассчитываете, что она станет ласковей, если вы принесете ей завтрак в постель, — и теряете дар речи от возмущения, когда она говорит «о, спасибо», быстро все уминает, забегает в душ и мчит на работу, даже не чмокнув вас на прощанье (примечание: может, стоит выбрать день, когда ей не надо мчать на работу?).

По нашему мнению, экономисты Авинаш Диксит и Барри Нейлбафф нашли теории игр прекрасное определение — это «искусство находить пути к объединению… Искусство убеждать других, и даже самого себя, следовать вашим указаниям. Искусство интерпретировать и преподносить информацию. Искусство влезать в чужую шкуру, чтобы предугадать и подкорректировать чужие действия»{98}.

Далее нас ждут четыре пары и четыре вида игр, в которые они безотчетно играли, — а также четыре стратегии, которые позволили им перейти от взаимного смертоубийства к обоюдовыгодному союзу.

Пример № 1

Стороны: Эриел и Райан


Проблема: полярность мнений

Эриел и Райан были солидарны только в одном: нужно переехать. Им с двухлетним гиперактивным малышом Хэнком было маловато 70 кв. м на троих. Квартирка была чудная и располагалась в очень уютном уголке Бруклина, но жить друг у друга на голове они все устали.

«Мы ходили дома босиком, но для обуви места не хватало, поэтому все с порога натыкались на гору грязных ботинок. Если это были ботинки Райана, то еще и вонючих», — рассказывает Эриел.

Они стали подыскивать другую квартиру. Сначала им казалось, что они легко справятся с этой задачей — ведь вкусы у них примерно одинаковые. Но уже через пару недель стало ясно, что они категорически не способны договориться между собой. Раскол наметился вот в чем: большинство квартир, которые выбирала Эриел, располагались в том же престижном районе, где они жили; большинство же квартир, выбранных Райаном, сдавались по более доступной для них цене и находились в более демократичных районах, но далековато от Манхэттена, где они оба работали. В результате возникла тревожная закономерность: они ходили смотреть квартиры, обменивались фальшивыми любезностями с риелторами, а потом всю дорогу до дома либо молчали, стиснув зубы, либо заводили жаркую дискуссию о том, почему каждый упорно игнорирует желания другого.

Эриел хотела остаться в том же районе. Здесь по соседству жили детсадовские друзья Хэнка, в магазинах продавались «биопродукты» и до работы можно было добраться за считаные минуты. Райан придерживался мнения, что за такие деньги можно найти и что-то получше — стоит только отъехать на несколько станций метро дальше.

«Я не собирался увозить ее на Лонг-Айленд или еще куда-то за тридевять земель. Я лишь предлагал выехать из этого района, где покупают молоко только от тех коров, которых кормили “органической травой”», — объясняет Райан.

Чем больше квартир они смотрели, тем упрямей стояли на своем. Когда они приходили в чудную квартирку в каком-нибудь подлатанном довоенном здании, которую выбрала Эриел, Райан тут же замечал, какой там узкий коридор или как в кухне мало места для запасов, — и прельстить его тем, что из окна открывается прекрасный вид, а рядом с домом проходит лишь тихая улочка в три полосы, было уже невозможно. Когда Эриел мчалась после работы смотреть апартаменты, которые приметил Райан, она засекала, сколько времени заняла дорога от офиса, и с порога заводила разговор о том, что ей не нравится близость полицейского участка.

— Но это же хорошо! — возражал Райан. — Значит, улицы здесь все время патрулируют.

— А я хочу жить в таком месте, где улицы не нужно все время патрулировать! — отвечала Эриел.

В общем, если сначала у них были немного разные мнения, теперь у них образовались две категорически не стыкующиеся точки зрения.

«Мы ссорились каждый вечер, — сказала нам Эриел. — Это было ужасно. Я начинала раздражаться от одного его вида. Он всегда был упрямцем, но тут уже просто зашкалило. Неужели четыре комнаты важнее безопасности нашего ребенка? Что за глупость!»

Вы вряд ли удивитесь тому, что в глазах Райана все выглядело несколько иначе.

Эриел, говорил он, как будто помешалась на этой «безопасности». Во-первых, уровень преступности здесь не намного выше, чем в том районе, где они живут (да, он проверил!). А во-вторых, дело вообще не в этом. На самом деле Эриел пугает одна мысль, что она теперь будет жить по соседству с людьми «не своего круга». «Да она просто сноб», — сказал Райан.

Как вы догадываетесь, Эриел так не считала.

Эриел и Райан впали в состояние, которое экономисты назвали бы «полярностью мнений». Они обосновались на противоположных полюсах так прочно, что не сдвинешь. Интересно, что в подобных ситуациях игроки сначала не находятся в оппозиции, но потом начинают друг от друга стремительно отдаляться. Ведь Эриел и Райан по идее хотели одного и того же: хорошую квартиру, больше места, Бруклин. И даже сейчас, когда они разбежались по разным полюсам, Райан не смог бы отрицать (после пары коктейлей тем более), что ему нравится их район и он бы с удовольствием в нем остался. То же самое и Эриел: в глубине души она была готова переехать немного дальше, но получить побольше жизненного пространства — особенно, если в нем нашлось бы место и для детской, и для ее кабинета. Они вполне могли понять и принять точку зрения друг друга (понимание партнера, как мы помним, очень важный навык для аса в теории игр), но предпочитали этого не делать. Вместо этого они решили во что бы то ни стало не отступать и ждать, пока другой даст слабину.

Эхуд и Адам Калай (отец и сын, соответственно) — два специалиста по теории игр, которые первыми рассмотрели этот тип игры с поляризацией, — приводят пример с двумя очень привередливыми личностями: она хочет, чтобы в доме поддерживалась температура 21 °C, а ему подавай 19 °C. И у той, и у другого есть свой термостат, но живут они в смежных комнатах, поэтому, какую бы температуру там ни установили, воздух в любом случае перемешается и температура усреднится. То есть если одна ставит 21 °C, а другой — 19 °C, в среднем получается 20 °C. Но для нее это прохладно, а для него тепловато, поэтому они оба переставляют свои термостаты на один градус — она выше (22 °C), а он ниже (18 °C). В итоге опять получаются все те же средние 20 °C, и они снова меняют температуру — соответственно на 23 °C и 17 °C. Такими темпами они очень быстро «доходят до крайностей» — от 60 °C и до минус 20 °C (термостаты у нас воображаемые, поэтому мы не будем задаваться вопросом, насколько это возможно), — но результат все тот же. 20 °C, что ни делай.

«Дело начиналось с небольшого разногласия, а закончилось поляризацией», — заключает Эхуд Калай.

При полной поляризации мнений участников игры возникает равновесие Нэша, названное так по имени нобелевского лауреата Джона Форбса Нэша (его биография легла в основу фильма «Игры разума», где главную роль исполнил Рассел Кроу). В очень-очень упрощенном виде равновесие Нэша — это такая ситуация, при которой ни одна сторона не может улучшить свое положение, если другая тоже не предпримет какие-то шаги, но, так как рассчитывать на содействие друг друга они не могут, все остаются на занятых ранее (пусть и невыгодных) позициях.

Например: у нас есть две авиакомпании, которые продают билеты из Нью-Йорка в Рим по цене $500 за место. Чтобы привлечь больше клиентов, компания Cheapo Air решает снизить стоимость до $400. Cut Rate Air не остается ничего другого, кроме как сделать то же самое, — иначе вся клиентура перебежит к конкурентам. И теперь, пока билеты у Cheapo Air стоят $400, Cut Rate Air вынуждены держать цену на том же уровне. Но и Cheapo Air попали в зависимость: если сейчас они решат повысить цену до прежних $500, Cut Rate Air станут более выгодным перевозчиком. В итоге обе компании вынуждены продавать билеты за $400 и довольствоваться куда меньшими прибылями, чем раньше. И все становится еще печальнее, когда Cut Rate Air сбрасывает цену до $300, чтобы наконец побить конкурентов, — а Cheapo Air решает не отставать.

Невеселая картина, правда?

Одна из причин, по которой возникает такая ситуация, — это то, что обе стороны действуют независимо друг от друга. Они не кооперируются. А вот если бы кооперировались, все могло бы быть лучше (правда, авиакомпании могут за сговор получить проблемы с законом, но об этом вам расскажут в какой-нибудь другой книжке).

Вернемся к Эриел и Райану. Чем больше Эриел настаивала на том, чтобы снять квартиру в своем старом районе, тем сильнее Райан ратовал за переезд в новый. Ему казалось, что жена не оставила ему никакого выбора, — он должен воевать до победного конца, иначе ему светит полный разгром. То же самое Эриел: чем упорнее Райан тащил ее к черту на куличики, тем отчаяннее она цеплялась за свое.

«Никакой возможности вести диалог, — сказала Эриел. — Это была битва не на жизнь, а на смерть — никаких вариантов».


Выход: сговор

Неужели и правда никаких?

Ведь этот конфликт не мог длиться вечно — если Эриел и Райан хотели остаться вместе (а они хотели!), рано или поздно его нужно было разрешить. Каким образом?

Когда мы изложили их проблему Эхуду Калаю, он предложил выход под условным названием «два К»: коммуникация и кооперация. Калай сказал, что, когда двое движутся к разным полюсам, их первостепенная задача — вовремя осознать, что они близки к поляризации. А потом найти компромисс и на этом успокоиться. «И вот тут не обойтись без коммуникации», — говорит Калай.

Что же они должны донести друг до друга?

«Информацию», — отвечает он.

Ага!

Помните, в главе 7 мы говорили вам, что информация — это очень важный экономический инструмент, который помогает нам наладить взаимопонимание? Так вот, в случае с Эриел и Райаном, ни один из них не располагал той информацией, которая позволила бы прийти к компромиссу. Эриел, например, не сказала Райану (а нам сказала), что она согласилась бы переехать подальше, если бы они нашли там симпатичный квартал и желательно купили бы машину, на которой она могла бы ездить в свои любимые магазины. Она не призналась мужу, что готова обсудить такой вариант, только из страха сдать позиции и в итоге пойти у него на поводу. А Райан не сказал Эриел (а нам сказал), что так сильно упирался лишь из-за того, что не хотел создавать прецедент: вдруг, если он уступит сейчас, она и в будущем станет ждать от него постоянного безмолвного согласия?

Но если бы Эриел и Райан поделились друг с другом этой «тайной» информацией, они бы, возможно, смягчились и достигли большего взаимопонимания. Тогда им удалось бы скооперироваться.

В сфере бизнеса делиться друг с другом существенной информацией — значит вступать в сговор. А это незаконно. Когда компании, которым положено конкурировать, — как Cut Rate Air и Cheapo Air из нашего примера, — начинают между собой договариваться, покупатель оказывается «в дураках» и платит по $2000 за перелет из Нью-Йорка в Бостон. Этого быть не должно, поэтому компании обязывают назначать цену на свои услуги независимо друг от друга. Но, естественно, их цены не сильно разнятся — если один из конкурентов вводит какое-то новшество, другой незамедлительно отвечает.

А вот в браке сговор не только вполне законен, но еще и очень полезен. И Эриел с Райаном тоже решили сговориться — но не потому, что это мы им посоветовали, а потому, что, посмотрев десятки квартир и израсходовав весь запас гадостей, которые они могли друг другу сказать, они были просто вынуждены выработать новую стратегию.

В Эриел вдруг проснулся талант к теории игр — она внезапно задумалась о том, как поведет себя Райан, избери она другую тактику. Что, если она разок погладит его по шерстке — то есть признает его доводы обоснованными? Может, стоит сказать, что переезд в другой район и правда сулит некоторые преимущества — например, они тогда смогут откладывать деньги на покупку собственного жилья (ведь не всю жизнь перебираться с одной съемной квартиры в другую!) или на учебу Хэнку?

«Райан обожает, когда с ним соглашаются, — говорит Эриел. — И за годы нашего брака я заметила, что иногда ему этого вполне хватает. Больше ничего и не надо. Я могу просто сказать: “Райан, ты прав”, — и он так радуется, что сразу перестает спорить».

Райан тем временем тоже прикидывал, как бы ему урвать кусочек того, чего ему хочется. Он достаточно хорошо знал Эриел и был уверен, что она способна на компромисс, — хотя бы потому, что когда-то она согласилась переехать в Нью-Йорк несмотря на то, что ей самой была милее Калифорния. Он решил озвучить предположение — только лишь предположение, — что они могли бы остаться в этом районе, если бы им удалось найти новое жилье за те же деньги, которые они платили за нынешнюю квартиру.

«Стоило мне сказать, что я готов заново все обсудить, как у нее аж лицо изменилась. Я так и знал, что она тут же подобреет», — сказал Райан.

Его ожидания оправдались: когда он согласился искать что-то в пределах старого района, она с готовностью предоставила ему право выбрать квартиру по собственному усмотрению.

Все закончилось тем, что они таки нашли в своем районе квартиру побольше. Стоила она дешевле других, потому что располагалась в наименее престижном квартале. Но в ней хватало места, и, так как из-за кризиса цены на жилье упали, арендная плата оказалась даже меньше, чем прежде. Плюс ко всему где-то через год владельцы намеревались эту квартиру продавать — и Райан с Эриел автоматически становились первыми претендентами на покупку. Так, вступив в сговор, они добились лучших из возможных результатов — а ведь о теории игр они до встречи с нами и слыхом не слыхивали.

Пример № 2

Стороны: Хитер и Прэдип


Проблема: дилемма заключенного

У Хитер и Прэдипа рос сын по имени Зак, который ненавидел делать уроки. Парень он был неглупый, улыбался приятной, доброй улыбкой — если, конечно, снисходил до этого. Но домашние задания, как он повторял изо дня в день, были «не для него». Так как Заку было 15 и родители надеялись, что он поступит в колледж, с этим надо было что-то делать.

Но тут возникала проблема: ни Хитер, ни Прэдип не хотели превращаться в строгого надзирателя и брать Зака под свой контроль. У них обоих была непростая работа, требовавшая уймы времени, и, приходя домой, они меньше всего хотели весь вечер препираться с упрямым подростком. Было гораздо легче махнуть на него рукой.

«Он у нас хороший», — убеждали они друг друга, хотя каждый в душе боялся, что когда-нибудь сыну аукнется недостаток воспитания, и он станет винить родителей в своих неудачах.

Чтобы как-то разрулить сложную ситуацию, Хитер и Прэдип взяли на вооружение стратегию «добрый и злой полицейский». Каждый вечер за ужином «добрый полицейский» спрашивал у Зака, что ему задано, и предлагал свою помощь.

А потом ровно в девять вечера «злой полицейский» приходил в комнату к Заку и проверял, сделал ли сын домашнюю работу. Если нет, его «заключение» продолжалось: никакого телевизора, никакого Интернета, никаких компьютерных игр. «Злой полицейский» тоже мог предложить ему свою помощь, но основная его функция заключалась в наказании.

Роль «злого полицейского» давалась обоим с трудом. Вечерняя проверка неизменно заканчивалась долгим и мучительным разговором о том, что Зак ненавидит своих учителей и эту дурацкую школу, что родители могли бы оставить его в покое, что никому не нужен этот Гарвард и что алгебра ему в этой жизни точно не пригодится.

Поэтому Прэдип и Хитер решили каждый вечер меняться ролями. Какое-то время им это удавалось, но вскоре система дала сбой. В тот день Хитер вернулась с работы никакая, а дома ей еще полагалось играть «злого полицейского». Собравшись с мыслями, она, как обычно, поднялась в комнату Зака, но уже через пять минут они оба вышли оттуда. Под удивленным взглядом Прэдипа Зак прогрохотал по лестнице и уселся в гостиной смотреть телевизор, а Хитер налила себе полный бокал белого вина и расположилась на кухне.

— Неужели он сделал домашку? — прошептал Прэдип, нагнувшись к Хитер. — Наконец-то.

Хитер задумчиво отхлебнула вино и только потом заговорила:

— Ну, вообще-то нет. Но у меня нет сил воевать с ним сегодня.

Прэдип был ошарашен.

— Как так? Мы же договорились.

— Ну тогда пойди и сам заставь его.

— Но сегодня твоя очередь! — возмутился Прэдип. — Раз так, я тоже завтра не буду с ним бодаться. И вообще больше не стану этим заниматься!

Как видим, Прэдип заключил, что, раз Хитер нарушает правила, то и ему нечего их придерживаться.

Так наши герои, сами того не осознавая, стали участниками игры под названием «дилемма заключенного». В этой игре стороны поставлены в такие условия, что им приходится не кооперироваться друг с другом, хотя совместные действия принесли бы им лучшие результаты.

В классическом примере, по которому эта игра и получала свое название, задействованы двое подозреваемых в преступлении — назовем их Пэт и Джо. Их обоих по отдельности приводят в кабинет для допроса и всячески убеждают донести на другого. Поскольку переговорить друг с другом у них возможности нет, каждый вынужден принимать решение из собственных соображений — не зная, как поступит его подельщик. Перед ними три возможных варианта:

1. Если один «стучит» на другого, а тот молчит, стукач выходит на свободу, а молчун получает все десять лет тюрьмы.

2. Если они оба промолчат, каждый отсидит год по не очень суровой статье, так как не будет доказательств для предъявления более серьезного обвинения.

3. Если они оба настучат друг на друга, приговор будет смягчен и каждый получит только половину срока — то есть пять лет.

Вот как это выглядит схематически (таблица 12):



Чтобы вы не запутались, результаты Пэта мы записали курсивом, а Джо — обычным шрифтом. Совершенно очевидно, что наиболее благоприятного для него исхода Пэт добьется в том случае, если Джо промолчит, а он настучит. А Джо получит свободу, если настучит он, а промолчит Пэт. Вторым по удачности вариантом для них обоих является обоюдное молчание. Однако это рискованно — а вдруг второй заговорит? Как мы помним, если один промолчит, а другой на него настучит, молчун сядет на десять лет. Поэтому получается, что независимо от поведения второго преступника каждому из них выгоднее доносить (и молиться, чтобы другой промолчал). Именно так они и поступают — и оба проводят в тюрьме пять лет. На самом деле другого исхода никто и не ожидал. Почему? Потому что, обдумав возможные действия друг друга, они неизбежно испугались бы за свою шкуру и начали чернить другого.

Дилемма заключенного очень наглядно показывает, как люди ведут себя в такого рода тупиковых ситуациях. Поистине лучшее решение — то, что экономисты называют «первым наилучшим», — скооперироваться. Но невидимый партнер не вызывает у игроков чувства доверия — и потому они избирают стратегию «либо ты, либо тебя».

Очевидно, что в деле о домашней работе Прэдип и Хитер встали на те же грабли — они решили обойтись без кооперации. Они оказались ничем не лучше Пэта и Джо из классического примера дилеммы заключенного. Давайте посмотрим, каковы условия их игры:

1. Каждый из них не хочет конфликтовать с Заком и ищет предлог сложить свои полномочия, хотя прекрасно понимает, что, стоит ему начать отлынивать, второй сделает то же самое (а Зак, соответственно, не сделает домашку).

2. Они однозначно достигли бы лучших результатов, если бы действовали сообща: и поводов увильнуть от родительских обязанностей не возникало бы, и уроки были бы сделаны.

Теперь вспоминаем главную загвоздку дилеммы заключенного: каждому из игроков кажется, что в данных условиях лучше быть «самому за себя», но на самом деле разобщенность вредит им обоим. И смотрим (таблица 13), как выглядят возможные результаты для Хитер и Прэдипа.



Ясное дело, наилучший вариант — тот, что в левом верхнем углу, но в реальности Прэдип и Хитер получили тот, что в правом нижнем, потому что Хитер решила устроить себе выходной в тот вечер, когда была ее очередь исполнять роль злого полицейского, и тем самым дала Прэдипу повод вовсе отказаться от своих обязательств.

Но, к счастью, Хитер и Прэдип не были Пэтом и Джо. Их никто не запирал в одиночные камеры и не лишал возможности поговорить. И, что особенно важно, у них был шанс пересмотреть свое поведение, в то время как Пэт и Джо должны были решить свою судьбу с одной попытки, — то есть, если Пэт и Джо играли в «одноразовую» игру, у Хитер и Прэдипа игра была «повторяющейся».

«Одна из существенных особенностей повторяющейся игры — это то, что вы создаете совместную историю, — сказал нам гарвардский экономист Эл Рот. — Если вы состоите в браке, вы должны стремиться сделать свою историю лучше. А для этого нужно очень дотошно исследовать свое общее прошлое».

Но если Хитер и Прэдипу так не хочется содействовать друг другу в неприятном деле, как им заставить себя выполнять обещания? Как сделать так, чтобы дилемма заключенного разрешилась триумфом обоих игроков?


Выход: инструменты самоограничения

Один из способов выйти из подобной ситуации победителем — это подыскать правильный инструмент самоограничения (мы уже рассказывали, что это такое, в главе 8 о межвременном выборе). Напомним, что, изобретая такой инструмент, мы заставляем себя и в будущем придерживаться единожды избранной тактики — например, если вы поставите на холодильник замок и отдадите ключ жене, чтобы не прикладываться к ведерку с мороженым каждый вечер, вы сможете продержаться на диете дольше. Инструмент самоограничения — это добровольное сужение собственной свободы. И придумав способ, как заставить себя помогать супругу и выполнять свой родительский долг, вы можете избежать дилеммы заключенного. Желание увильнуть от обязанностей, скорее всего, никуда не денется — уж такова наша человеческая природа, — но реализовать его будет невозможно.

После нескольких сбоев системы Хитер и Прэдип решили, что, если они хотят сделать из Зака образованного человека, им нужно придумать инструмент самоограничения. Конечно, этот термин они не использовали — свою идею они назвали просто «новый план».

В новом плане учитывалась расплата за нарушение договора. Тот, кто плохо справится с ролью «злого полицейского», должен будет исполнять ее целую неделю. А тот, кто, соответственно, станет на всю неделю «добрым полицейским», может каждый вечер уходить куда захочет, — пусть провинившийся один следит за тем, чтобы Зак поужинал, сделал уроки и лег спать не позднее десяти. Не подумайте, что Хитер и Прэдип считали сына обузой. Они любили его всем сердцем, но жить под одной крышей с 15-летним мальчишкой — это еще те нагрузки. Иногда очень хотелось провести вечер в баре.

И этот план сработал. Теперь они оба знали наперед, каким, в случае чего, будет ответный шаг. Никаких сюрпризов.

«Я знала, что если сжульничаю, Прэдип без зазрения совести назначит меня “злым полицейским” на всю неделю, — сказала нам Хитер. — Он у меня очень принципиальный».

Пример № 3

Стороны: Ингрид и Майк


Проблема: эффект безбилетника

Ингрид и Майк не прожили в браке и года, а она уже была сыта им по горло. Как и Майк, она буквально горела на работе (была специалистом по кризисным коммуникациям, и среди ее клиентов числились очень крупные корпорации, — а Майк пытался поставить на ноги собственный хедж-фонд). Как и Майку, ей приходилось во внеурочное время часами висеть на телефоне. И, как и у Майка, у нее была масса идей, чем заняться в редкие минуты досуга — например, она не отказалась бы хоть раз в сто лет заглянуть в тренажерный зал, поваляться перед телевизором или встретиться с подружками.

Но в отличие от Майка Ингрид почему-то должна была совмещать все это с обязанностями домохозяйки из далеких 1950-х. Она должна была стирать и гладить белье, заправлять постель, чистить кошачий лоток, убирать грязные стаканы с кофейного столика и планировать совместные выходные. Майк же никому ничего должен не был. Он с удовольствием носил выстиранную и выглаженную одежду, ложился в чистую, опрятную постель, ходил мимо приятно пахнущего лотка, ставил грязную кружку на только что прибранный столик и весело проводил выходные, которые волшебным образом заполнялись всякими развлечениями и гулянками с общими друзьями.

«Хорошо, наверное, быть Майком», — говорила Ингрид.

На что экономисты бы ответили, что Майк у нее типичный «безбилетник».

Безбилетники остаются сидеть в своем мирном доме, когда добровольцы отправляются на войну. Безбилетники гоняют на внедорожниках, предоставляя владельцам «гибридов» почетное право спасать природу. Безбилетники не ходят на выборы, но охотно пользуются своими правами и свободами как жители демократического государства. А если кто-то организует кампанию по уборке местного парка, безбилетники выходят погулять и насладиться чистотой и порядком через пару дней после ее окончания — сами притом палец о палец не ударив.

Семейная жизнь Ингрид и Майка еще только-только началась, а у него уже вошло в привычку самоустраняться от домашних дел и перекладывать все на жену. Справедливости ради, это была очень неплохо продуманная стратегия — ведь он сознательно рассчитывал на то, что она сделает все, мимо чего он прошел. И та действительно делала, чем только усиливала эффект безбилетника.

«Конечно, я чувствую, когда мне садятся на шею, — сказала Ингрид. — Но почему-то меня это не останавливает. Я все равно продолжаю в том же духе».

Что бы стало, если бы Ингрид устроила забастовку? Дом зарос бы грязью? Каждые выходные они бы играли в настольные игры?

«Если бы не я, мы бы жили как в болоте», — пожаловалась нам Ингрид.

На что Майк возразил, что он мог бы сам иногда убирать, менять наполнитель в кошачьем лотке и даже организовывать их досуг, если бы Ингрид слегка отпустила удила.

«Она сама носится электровеником, — сказал Майк. — Я-то тут при чем?»


Выход: смешанная стратегия

Чтобы как-то улучшить сложившуюся ситуацию (заметьте, наша цель не изменить ситуацию в корне, а улучшить ее исходя из тех условий, в которые мы поставлены), мы должны были сделать из Ингрид стратега. Для этого мы предложили ей задать себе два вопроса:

1. Что она считает идеальным решением проблемы, а что приемлемым?

2. Какая стратегия поможет ей заставить Майка делать такой объем работы, который она сочтет удобоваримым?

Ингрид ответила, что в идеале она хотела бы, чтобы Майк делал половину работы, причем так же, как это делает она, и согласно установленному ею расписанию.

«Ну помечтать-то можно», — прокомментировала она.

Приемлемым исходом было, чтобы Майк делал половину работы, но таким образом, каким способен и тогда, когда может. Ингрид, как ей казалось, смогла бы смириться с тем, что в таком случае ей придется дольше ждать, когда на полке появятся чистые стаканы, и, возможно, иногда ужинать в какой-нибудь забегаловке. Ах да, и закрывать глаза на неубранные кошачьи какашки.

Был и другой сценарий: наверно, они бы смогли сойтись на том, чтобы Майк время от времени выполнял хотя бы часть домашних дел, либо взял бы на себя какие-то другие обязанности, а Ингрид, так и быть, продолжила бы вести хозяйство. Мы предположили, что, вероятно, у Ингрид в некоторых видах деятельности есть сравнительное преимущество (вспомним главу 1!), поэтому было бы лучше, чтобы она и правда занималась ими сама. Ингрид неохотно признала, что, судя по всему, мы правы.

К сожалению, в кризисные минуты пары крайне редко ведут переговоры с учетом идеального и приемлемого разрешения конфликта. Они хотят, чтобы все стало идеально, — и точка. Но, как показывает теория игр, в любой ситуации, где задействованы два человека, мы можем рассчитывать лишь на наилучший из результатов, возможных в данных обстоятельствах. Всегда нужно держать в подсознании, что вы имеете дело с другим человеком, который также строит собственные стратегии.

Когда Ингрид определились с приемлемыми вариантами урегулирования конфликта, ей нужно было выработать стратегию их достижения. Первым делом, посоветовали мы ей, нужно избавить Майка от желания кататься безбилетником. Для этого Ингрид должна была переключиться с «чистой стратегии» (убирать за ним все время, планировать их выходные все время) на «смешанную» (иногда убирать за ним и иногда планировать их выходные).

Смешанная стратегия — это когда вы действуете более непредсказуемо и тем самым держите своего партнера в напряжении. Использовать ее можно не только для решения проблемы с безбилетниками. К этой же стратегии прибегают футболисты, когда вдруг меняют направление удара во время пенальти и обманывают вратаря, или теннисисты, когда чередуют удары слева и справа. Точно так же Служба внутренних доходов то и дело кого-то проверяет — и не угадаешь, кто следующий. Это заставляет налогоплательщиков быть «на стреме». Большинство американцев ни разу не попадали под проверку, но все равно честно платят налоги. Ну или почти честно[78].

Как же использовать эту «смешанную стратегию» на практике? А вот как: в следующие выходные после нашего разговора Ингрид умотала развлекаться и оставила Майка в одиночестве искать себе занятие дома. Потом, на неделе, она удостоверилась в том, что ее собственный шкаф полон чистого белья, и «забыла» постирать то, что накопилось в корзине, — в итоге Майк остался без чистых трусов и носков. Еще через неделю она решила какое-то время походить мимо захламленного кофейного столика. И так каждый раз она выбирала что-нибудь новенькое, лишая Майка возможности подготовиться.

Все это делалось с одной целью: Майк должен был почувствовать, что баланс смещается, и попытаться выровнять его своими силами. И к безграничной радости Ингрид он начал-таки пытаться (иногда). Теперь он время от времени сам брался за телефон и предлагал друзьям встретиться и куда-нибудь сходить на выходных. Или сам занимался стиркой, когда видел, что у него заканчиваются чистые трусы. И даже стаканы стали теперь сами собой возникать на полке — мытые.

Ингрид не могла не признать, что, учитывая характер Майка, ее новая стратегия и правда привела к наилучшим из возможных результатов. Конечно, Майк не превратился, как по мановению волшебной палочки, в идеального супермужа, но при помощи смешанной стратегии ей удалось хотя бы сделать из него приемлемого мужа.

«Эта ваша теория игр действительно работает!» — заявила Ингрид.

Ну ладно, так она не говорила. Но зато она сказала, что ей повезло стать нашим «подопытным кроликом» и что она и по сей день застает дома только чистый кошачий лоток.

Пример № 4

Стороны: Маркус и Гэри


Проблема: война полов

Маркус и Гэри — два ученых-пенсионера, которым не удавались совместные выходные. Даже на пенсии Маркус оставался трудоголиком, и ему было в радость просидеть всю субботу и все воскресенье в библиотеке, сочиняя грандиозный опус о средневековых священнослужителях. Гэри, специалист по романтической поэзии, тоже очень трепетно относился к своим Вордсворту и Блейку, но ему повезло больше — он знал, что в жизни есть еще что-то помимо науки. Поэтому он хотел заняться чем-нибудь на выходных: пойти поплавать, съездить куда-нибудь, да просто порадоваться жизни.

Гэри как мог уламывал Маркуса работать поменьше и почаще гулять — но тот ни в какую не поддавался: «Такого упрямца еще поискать. Он так реагировал, как будто я приглашаю его посидеть в больничном кафетерии после процедуры колоноскопии».

— Чем займемся в эти выходные? — на голубом глазу спрашивал Гэри где-нибудь в районе четверга.

— Чем займемся? — переспрашивал Маркус.

— Почему бы нам не сходить в кино?

— Ну, может, в воскресенье, если я успею все доделать.

А потом наступало воскресенье, и Маркус начинал стонать, что на улице слишком жарко или слишком холодно или что у него с прошлой прогулки до сих пор колено болит. И Гэри приходилось заставлять себя тоже над чем-нибудь поработать, или покопаться в саду, или поискать в Интернете дешевые авиабилеты в Европу.

Маркус тем временем с головой уходил в свое исследование и попутно с нескрываемым раздражением переписывал статьи о средневековых мыслителях в «Википедии».

Что тут не так?

Да много чего, на самом деле. Но мы сконцентрируемся только на одном важном для нас моменте: Гэри хотел разнообразить свои выходные, но не делал этого. И не делал он этого потому, что Маркус не хотел. И чтобы провести выходные с Маркусом — что для Гэри было тоже важно, — он должен был сидеть дома.

Гэри и Маркус играли в игру под названием «война полов». Участники этой игры хотят заняться разными вещами, но еще больше хотят остаться при этом вместе. И пусть вас не смущает то, что Гэри и Маркус оба мужчины, а «война полов» подразумевает, что воевать будут мужчина и женщина, — просто экономисты, как правило, создают гетеросексуально ориентированные теории.

Предположим, что вы любите смотреть «Тачку на прокачку», а ваша вторая половина — «Проект Подиум». Но вы соглашаетесь посидеть перед телевизором и посмотреть ее (его) любимую передачу, потому что, хотя вы на дух не переносите Хайди Клум, вам совсем не хочется идти в другую комнату и наблюдать за преображением машин в гордом одиночестве. Вот вам игра в войну полов в действии.

А вот как она выглядит с точки зрения специалиста по теории игр (таблица 14):



Цифры показывают, насколько Маркус и Гэри рады сложившейся ситуации: 0 — они огорчены, 3 — они очень довольны. Когда они делают что-то порознь — то есть один остается дома, а другой идет в зоопарк, — им обоим грустно и одиноко. Если они оба останутся дома работать, Маркус будет доволен в наибольшей степени, потому что сможет заниматься тем, чем хочет, и Гэри будет рядом, — а Гэри будет относительно доволен, потому что, конечно, хорошо, что Маркус рядом, но лучше бы они сходили в зоопарк. Точно так же, если они оба пойдут в зоопарк, Гэри будет супердоволен, что гуляет в компании Маркуса, а Маркус будет рад обществу Гэри, но несколько удручен тем, что это время можно было бы провести за компьютером.

В отличие от других игр, война полов предполагает, что игроки с самого начала искренне хотят скооперироваться. Но, какой бы вариант они ни избрали, один игрок будет чуть-чуть менее доволен, чем другой. В таком случае можно предложить им бросить монетку. Серьезно. Эта идея была впервые озвучена Робертом Ауманом, нобелевским лауреатом, который заявил, что в том случае, если две стороны не могут совместно принять решение, они могут доверить выбор третьей стороне. И этой третьей стороной вполне может стать монетка{99}.

Вот вам и лекарство от всех бед: бросайте монетку! Мы же говорили вам, что экономика — это кратчайший путь к счастливому браку.


Выход: преимущество первого хода

Гэри никогда не приходило в голову бросить монетку. А если бы его и посетила эта шальная мысль, Маркус в жизни бы не согласился довериться слепому провидению. Но зато Гэри додумался изменить стратегию и захватить власть над их общими выходными.

Однажды в субботу Гэри, как обычно, встал и сварил кофе. Маркус, как обычно, пришел к нему на кухню, и они оба, как обычно, почитали за завтраком газету. А потом Гэри объявил, что забронировал небольшой тур по природному заповеднику в часе езды от города и поэтому через полчаса они должны выйти из дома. Он решил не сообщать об этом заранее, чтобы у Маркуса не было ни малейшего шанса отказаться.

«Я был уверен: если я преподнесу эту идею в форме предложения, Маркус не согласится с ней, — говорит Гэри. — Он бы точно нашел предлог остаться дома».

Он заверил Маркуса, что вся работа, которую тот запланировал на сегодня, может подождать до завтра, потому что «в Средних веках за время нашего отсутствия ничего не изменится».

К его облегчению Маркус не стал спорить, хотя и поартачился немного ради приличия.

— Природный заповедник, говоришь? — сказал Маркус. — Там же тучи комаров. Ты купил репеллент?

— Да, — ответил Гэри.

— У меня есть время зайти в уборную?

— Да, но поторопись.

— Мы успеем вернуться до «Танцев со звездами»?

— Постараемся.

ЧТО ГОВОРЯТ… Об игре в поддавки

Из опрошенных нами пар Маркус и Гэри были далеко не единственными, кто вел войну полов. От других людей мы услышали следующие жалобы:

• «Мы занимаемся сексом только по утрам, потому что ей так больше нравится».

• «Мы чаще видимся с его друзьями, чем с моими».

• «Мы всегда ходим в одни и те же три ресторана».

• «Мы проводим все отпуска с детьми — почему бы хоть раз не съездить куда-нибудь вдвоем?»

Заметьте, что во всех случаях недовольный супруг все же предпочитает подчиниться желанию другого, а не сделать все по-своему в одиночку. Это классический расклад в войне полов: на первом месте стоит желание быть рядом с партнером, и оно перевешивает все другие.

В данном случае Гэри воспользовался «преимуществом первого хода» — работает оно по принципу «кто первый встал, того и тапки». В теории игр участник, делающий первый ход, всегда имеет преимущество. Израиль имел преимущество в Шестидневной войне, потому что нанес по Египту упреждающий удар. Компания Netflix имела преимущество в прокате фильмов на DVD-дисках, потому что была первым крупным игроком на этом рынке. Маркус долгое время имел преимущество в отношениях с Гэри, потому что с утра усаживался за свой письменный стол и весь день не отлипал от кресла. И Гэри, которому не хотелось расставаться с Маркусом, приходилось с этим мириться — до тех пор, пока он сам не решился сделать первый ход.

Гэри не остановился на достигнутом. Чтобы обеспечить себе новые выходы в свет, он купил билеты на весь балетный сезон и забронировал места в театре. Терять деньги Маркус ненавидел даже больше, чем читать недобросовестные статьи в «Википедии». И поэтому, раз за билеты уже было заплачено, он не дал бы им пропасть.

«Гэри очень хорошо меня знает, — вздыхает Маркус. — И в этом есть свои минусы».

Вот так Гэри и Маркус решили свою проблему. Но есть еще один способ остановить войну полов, и мы считаем своим долгом сообщить о нем: можно просто изменить правила игры. Вопреки своему названию, война полов случается не только в романтических отношениях. Она разворачивается во всех тех случаях, когда два человека стремятся к разным целям, но при этом хотят сотрудничать. Например, это могут быть два автора, которые хотят вместе написать книгу. Но при этом одна хочет писать про экономику, а другая — про супружеские отношения. Если каждая будет потакать своим желаниям, у них вместе ничего не получится. А если они все же хотят работать сообща, одной придется уступить.

Но существует и третий вариант: если они напрягут воображение, они смогут придумать способ изменить правила игры. Помните, что сделал Капитан Джеймс Кирк, когда ему нужно было пройти жуткий тест «Кобаяси Мару» во время учебы в Академии Звездного флота? (Да-да, мы решили привести пример из «Звездного пути» — и что тут такого?) Ни один студент еще не проходил этот тест — потому что ситуация, предложенная в нем, заведомо безвыходная, — но Кирку удается справиться с заданием, полностью перепрограммировав эту игру{100}. Точно так же два автора, которым хочется написать вместе книгу, смогли придумать совершенно неожиданный выход: объединить свои пожелания и написать и об экономике, и о браке.

В любой ситуации, когда перед вами стоит выбор между планом А и планом Б, можно разработать план В — будь то второй отпуск в году, секс после обеда или одна книжка на две темы, которую вы только что дочитали конца.

Благодарности

К этой книге имели отношение почти две тысячи человек, среди них экономисты, психологи, друзья, друзья друзей, коллеги, родители, братья и сестры, абсолютно незнакомые люди, наши ассистенты, няни, редакторы, супруги и дети.

Огромное спасибо Гэри Беккеру, который поддержал нас на самой ранней стадии. Дэвид Лейбсон, Дэвид Хиршлейфер и Говард Рэчлин также помогли нам встать на путь истинный. Кроме того, среди наших наставников были Элвин Рот, Шелли Лундберг, Клаудия Оливетти, Реймонд Фисман, Ульрика Мальмендир, Кейси Маллиган, Барт Липман, Эндрю Послуэйт, Дэвин Поуп, Серджиу Харт, Эхуд Калай, Роберт Франк, Бэтси Стивенсон, Джастин Волферс, Эрнст Фер, Ури Гнизи, Колин Кэмерер, Роберт Шиллер, Эмир Каменика, Аллен Паркман, Даниэль Пейсерман, Клаудия Голдин и Дэниел Хамермеш.

Что же касается «брачной» стороны нашего исследования, то тут в первую очередь нам хотелось бы поблагодарить Джона Готтмана и Джулию Шварц-Готтман — эта пара подарила нам бесценные выходные, которые пошли на пользу не только нашей книге, но и нашим отношениям с мужьями (Пола с тех пор усердно вырабатывает терпение, а Дженни трудится над своими интонациями). Томас Секстон, Питер Крамер, Стивен Конскал, Джонатан Блок, Дэвид Тэнненбаум, Конни Фойц, Джеральд Викс, Лойс Брэверман и Джон Бьюри также преподали нам важнейшие уроки любви и взаимных уступок.

Наш Всесторонний, Новаторский и Очень Затратный Опрос супружеских пар не смог бы состояться, если бы не упорство Майка Брезнера и Джила Бугарина из исследовательской организации United Sample и поразительная честность всех тех людей, которые ответили на 63 очень нескромных вопроса об их личной жизни.

Майкл Лука, наш непревзойденный помощник в исследовательской деятельности, сумел разрешить все экономические головоломки, с которыми мы сталкивались. Мы уже отправили в Королевскую академию наук Швеции прошение, чтобы Луку включили в список номинантов на Нобелевскую премию.

Наш агент, Эми Уильямс, ради нас вышла из декретного отпуска и умудрилась заинтересовать нашей книжкой издателя в разгар самого жуткого экономического кризиса со времен Великой депрессии. Сьюзан Кэмил согласилась дать нам шанс и не уставала внушать нам веру в собственные силы каждый раз, когда мы начинали сдавать (а это случалось нередко).

И, наконец, бесконечная благодарность Энди Уорду — редактору, целителю, спасителю, мечтателю, шутнику и просто хорошему другу. Без него у нас бы ничего не вышло.

Пола благодарит…

Тома Вебера, который советовал, вдохновлял, придумывал заголовки и мотался в самые отдаленные уголки Лонг-Айленда на встречи со специалистами по теории игр. Чарльза Дахигга, который обуздал злой рок и свел меня со всеми нужными людьми. Мию Стейнберг, нашего консультанта по психологии. Джесси Кнэдлер, внимательного читателя и страстную любительницу танцев в стиле «транс». Ширли Норд, Нэнси Куэрво, Элис Пружански, Натали Холл, Лаури Зафт-Гинзберг, Стейси Левин-Фарбер, Дэна Фарбера, Марису Милэниз, Мо Ли, Роба Бэдекера, Лору Скоулз, Банни Финли, Гейла Уилсона и Майкла Уильямса, которые обеспечивали меня всем необходимым.

Джеффа и Соню, моих виртуальных друзей на Ближнем Востоке, которые беззаветно служат переводчиками, видеооператорами и моими ролевыми моделями.

Моих родителей, Ленор и Марка, которым удается сохранять такие потрясающие отношения, какие нам всем и не снились.

Конечно, Ниви — за то, что он, сам того не зная, подарил мне идею для книги, а потом вставал со мной в 5:30 утра и не давал лениться. А еще за то, что он женился на мне и любит меня.

И Иду — сладкую, как яблочный сидр, девочку, которая всегда была со мной.

Дженни благодарит…

Джона Леонарда — за офис, предоставленный в мое полное распоряжение. Алекса Мичела — за то, что он невероятный провокатор. Чарльза Дахигга — за одно безумное свидание вслепую. Эмили Миллер, Эми Нунан, Лору Лафейв и Эми Уильямс — за то, что они дружат с замечательными людьми и всегда готовы дать их контакты.

Бена и Тикки, Ричарда и Чарли и Бена и Джэки — за то, что они всегда были рады нашему визиту.

Лэрри Инграссия и New York Times — за то, что терпеливо давали мне время, хотя видели, как бестолково я им распоряжаюсь.

Сюзанну — за то, что она способна утихомирить любую бурю, которую мы вызываем. Нам повезло, что ты с нами.

Моих родителей — за то, что дали мне представление о слагаемых удачного брака: любовь, тяжкий труд, две отдельные раковины. Имоджен и Ричарда — окольцованную пару, которая подает мне пример каждый день.

Торольда — за его бескорыстное стремление помочь мне с этой книгой, за умение из всего сделать приключение, за ту самую любовь, которую я искала, и за отважное решение назвать меня своей женой. Мне с тобой повезло!

Эллу — мое ясное солнышко. Я счастлива быть твоей мамой. И Тесс (ныне зовущую себя «Борис») — за то, что дала мне закончить эту книгу.

Мы обе благодарим…

Всех тех, кто делился с нами своими историями. Вы вдохнули жизнь в эту книгу. В начале своего пути мы знали, что брак — это неизбежные конфликты. Но вы доказали нам, что из любого конфликта есть выход. Главное, искать его с умом и любовью.

Сноски

1

На этот вопрос нет верного или неверного ответа — он зависит от многих факторов начиная с того, кто на этот вопрос отвечает, и заканчивая тем, какой нынче день по лунному календарю. Но если вам интересно узнать ответ Джоан, то он таков: нет, в данном случае предельные издержки не превышают дохода. Поэтому она согласилась на «спринтерский забег» после ужина, а потом мгновенно уснула, оставив Роберта наедине с грязной посудой. — Прим. авт.

(обратно)

2

Высказывание принадлежит британскому писателю, историку и философу Томасу Карлейлю (1795–1881). — Прим. пер.

(обратно)

3

Самообеспечение (автаркия), готовность не требовать больше достаточного (сатисфайсинг) и рынок с одним-единственным покупателем (монопсония). — Прим. авт.

(обратно)

4

Игра, в которой две команды по два человека выставляют на противоположных концах стола несколько стаканов с пивом в форме клина и по очереди кидают со своего конца шарик пинг-понга в стаканы противников — если попали, соперники должны выпить содержимое этого стакана и убрать его со стола; естественно, побеждает та команда, у которой остались полные стаканы. — Прим. пер.

(обратно)

5

TARP — Troubled Asset Relief Program (Программа облегчения проблемных активов); RMBS — Residential mortgage-backed security (ценные бумаги, обеспеченные жилищной ипотекой); ABS CDO — Asset-Backed Security Collateralized Debt Obligations (вид ценных бумаг, обеспеченных активами, — облигации, обеспеченные долговыми обязательствами). — Прим. пер.

(обратно)

6

Тимоти Гайтнер и Генри Полсон — соответственно 75-й и 74-й министр финансов США; Ллойд Бланкфейн — председатель совета директоров Goldman Sachs; Базз Олдрин — астронавт NASA. — Прим. пер.

(обратно)

7

Проверенные средства раскрутить людей на разговоры об их браке: 1) пиво; 2) пицца; 3) суши; 4) поговорить с обоими партнерами по отдельности; 5) спросить, как они познакомились и что им друг в друге тогда понравилось; 6) дать денег. — Прим. авт.

(обратно)

8

«ФБР: инспектор женских тел» (пер. с англ.). — Прим. пер.

(обратно)

9

Американский психолог Филип Макгроу, ведущий телевизионной программы «Доктор Фил» (Dr. Phil), автор серии книг по психологии отношений. — Прим. пер.

(обратно)

10

Герои комедийного радио— и телешоу The Bickersons — вечно препирающиеся супруги. — Прим. ред.

(обратно)

11

Настольная игра (англ. Mastermind). — Прим. ред.

(обратно)

12

Конечно, это крайне упрощенная модель глубоких и полноценных отношений наших героев, которые в действительности испытывают друг к другу очень сильные чувства. Но мы в данном случае рассматриваем только самую суть. — Прим. авт.

(обратно)

13

От англ. behavior — поведение. — Прим. пер.

(обратно)

14

Журналист ABC News. — Прим. ред.

(обратно)

15

Сара Пэйлин участвовала в президентской компании 2008 г. вместе с кандидатом на пост президента США от Республиканской партии Джоном Маккейном. Они потерпели поражение на выборах, и президентом стал демократ Барак Обама. — Прим. ред.

(обратно)

16

Крах Lehman Brothers считается отправной точкой мировой рецессии 2008 г. — Прим. пер.

(обратно)

17

Крупный американский бизнесмен, владел бейсбольной организацией Major League Baseball. — Прим. пер.

(обратно)

18

Американский автогонщик. — Прим. пер.

(обратно)

19

Американский военачальник времен Второй мировой войны, один из создателей бронетанковых войск США. — Прим. пер.

(обратно)

20

Выдающийся игрок и впоследствии тренер по американскому футболу. — Прим. пер.

(обратно)

21

Американский политик, вице-президент США при Джордже Буше-старшем. — Прим. пер.

(обратно)

22

Героиня популярного судебного реалити-шоу. — Прим. пер.

(обратно)

23

Американский музыкант, обладатель трех премий «Грэмми». — Прим. пер.

(обратно)

24

Американский музыкант, обладатель трех премий «Грэмми». — Прим. пер.

(обратно)

25

Невроз навязчивых состояний. — Прим. пер.

(обратно)

26

Город на юго-востоке штата Вашингтон. — Прим. ред.

(обратно)

27

Пенсионный план 401 (k) предусматривает возможность для работников вносить на свои личные накопительные пенсионные счета часть заработной платы, которая не облагается налогами. — Прим. ред.

(обратно)

28

«Резьба по дереву для чайников». — Прим. пер.

(обратно)

29

Люди, состоящие в браке, в любом возрасте занимаются сексом на 28–400 % чаще, чем холостяки. Так что, как бы вы ни воспринимали свою супружескую жизнь, помните о том, что без постоянного партнера все было бы еще сложнее. — Прим. авт.

(обратно)

30

Американский предприниматель, один из наиболее известных инвесторов в мире. — Прим. ред.

(обратно)

31

Три шайбы, забитые в хоккейном матче одним игроком. — Прим. авт.

(обратно)

32

Цитата из фильма «Манхэттен» (1979). — Прим. пер.

(обратно)

33

Реформа Барака Обамы, призванная обеспечить медицинским страхованием все группы населения, которые раньше не имели к нему доступа. — Прим. пер.

(обратно)

34

Фраза «Попадешь в тюрьму — выйдешь из тюрьмы бесплатно» — отсылка к правилам игры в «Монополию». — Прим. ред.

(обратно)

35

Освобождение страховщика от ответственности по страховому случаю на условиях определенных договором страхования. Безусловная франшиза вычитается из суммы выплаты. — Прим. ред.

(обратно)

36

Магазины для курильщиков марихуаны. — Прим. пер.

(обратно)

37

Подразумевается околонаучная теория, согласно которой вода в Северном полушарии закручивается в стоке против часовой стрелки, а в Южном — наоборот. — Прим. пер.

(обратно)

38

Американские журналистки, ведущие телепрограмм, посвященных вопросам экономики. — Прим. ред.

(обратно)

39

Здесь можно вспомнить афоризм [главного героя мультсериала «Симпсоны»] Гомера Симпсона: «Брак — это как гроб, а каждый ребенок — очередной гвоздь в нем». — Прим. авт.

(обратно)

40

Кожаные чехлы поверх штанов. — Прим. пер.

(обратно)

41

Бренд дорогой дизайнерской обуви, созданный испанцем Маноло Блаником. — Прим. пер.

(обратно)

42

Американский производитель, специализирующийся на рабочей одежде. — Прим. пер.

(обратно)

43

Магазины одежды, популярные в американской провинции. — Прим. пер.

(обратно)

44

Питчер подает мяч, но, когда его команда играет в нападении, должен также отбивать мячи. — Прим. пер.

(обратно)

45

Игрок, отбивающий мяч битой. — Прим. пер.

(обратно)

46

Область экономической науки, которая исследует управление персоналом с использованием современных экономико-математических методов. — Прим. ред.

(обратно)

47

Мистер Кассано заявил комитету конгресса США, что всегда принимал предусмотрительные решения и что, если бы во время кризиса AIG позволила ему вести переговоры с властями, он сэкономил бы американским налогоплательщикам миллиарды долларов. — Прим. авт.

(обратно)

48

Закон, по которому преступник, попавшийся на третьем серьезном правонарушении, приговаривается к длительному сроку заключения. — Прим. пер.

(обратно)

49

Часуйма — тибетский напиток: чай, молоко и масло яка и соль. — Прим. пер.

(обратно)

50

Алкогольный коктейль, состоящий из ирландского стаута, сливочного ликера и ирландского виски. — Прим. пер.

(обратно)

51

Модель дамской сумки, названная в честь английской актрисы Джейн Биркин. — Прим. ред.

(обратно)

52

Самое известное прозвание г. Нью-Йорка (англ. Big Apple). — Прим. ред.

(обратно)

53

Мик Джаггер, лидер культовой группы Rolling Stones, в юности учился в Лондонской школе экономических и политических наук, но бросил ее, когда к группе пришел первый успех. — Прим. пер.

(обратно)

54

«Не всегда получаешь то, что хочешь». — Прим. пер.

(обратно)

55

Министр обороны США в годы президентства Джорджа Буша-младшего. — Прим. пер.

(обратно)

56

«Принципы экономической науки», 1890–1891. — Прим. пер.

(обратно)

57

Мэри Пэйли Маршалл. — Прим. ред.

(обратно)

58

Известный американский повар, ресторатор, шоумен и автор кулинарных книг. — Прим. пер.

(обратно)

59

Американский писатель, автор детективов и триллеров. — Прим. пер.

(обратно)

60

Цит. по: Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. — М.: ЭКСМО, 2007. 960 с. — Прим. ред.

(обратно)

61

Англ. Terms of Endearment (1983). — Прим. ред.

(обратно)

62

Годы жизни: 1796–1872. — Прим. ред.

(обратно)

63

Дисконтированная стоимость — стоимость будущих денежных доходов, оцененная в момент времени, предшествующий их поступлению. Сумма, полученная в настоящем, обычно имеет более высокую стоимость, чем та же сумма, полученная в будущем. — Прим. ред.

(обратно)

64

Городок в штате Аризона, большинство населения которого — пенсионеры. — Прим. ред.

(обратно)

65

Американцы могут начать снимать средства с личного пенсионного фонда (IRA) по достижении 59,5 лет. — Прим. ред.

(обратно)

66

Пенсионный план 401 (k) предусматривает возможность для работников вносить на свои личные накопительные пенсионные счета часть заработной платы, которая не облагается налогами. — Прим. ред.

(обратно)

67

Канадский исполнитель и автор песен. — Прим. ред.

(обратно)

68

Cерия детских красочно иллюстрированных книжек о юной моднице, помешанной на всем французском. — Прим. пер.

(обратно)

69

Герой фильма переодевается в женское платье и становится няней собственных детей. — Прим. ред.

(обратно)

70

Имеются в виду денежные средства, которыми друзья и знакомые спонсируют участников благотворительных марафонов в США. — Прим. пер.

(обратно)

71

Мы не уверены, что в те времена существовали СМИ, но если бы они там были, их точно обвинили бы во всех смертных грехах: средствам массовой информации всегда достается. — Прим. авт.

(обратно)

72

Английская финансовая пирамида, организованная в 1711 г. — Прим. пер.

(обратно)

73

Ожидание негативной ситуации, приводящее к действиям, в результате которых такая ситуация действительно возникает, хотя на самом деле ее можно было избежать. — Прим. пер.

(обратно)

74

Примерно 32 км. — Прим. пер.

(обратно)

75

Американский предприниматель, инвестор. — Прим. ред.

(обратно)

76

Уровень, предшествующий максимальной степени боевой готовности. — Прим. ред.

(обратно)

77

Нейман Дж. фон, Моргенштерн О. Теория игр и экономическое поведение. — М.: Наука, 1970. 708 с. — Прим. ред.

(обратно)

78

Из тех же соображений Пола никогда не предупреждает женщину, которая выгуливает ее собаку, что сегодня она останется работать дома. А как иначе проверить, что та вообще приходит? Сама собака в этом деле не очень-то надежный информатор. — Прим. авт.

(обратно) (обратно)

Комментарии

1

James Brooke, “New Zealand Finds Isolation Is an Asset,” New York Times, October 6, 2002.

(обратно)

2

Мы стараемся объяснять все как можно проще, но экономисты произвели бы здесь еще один подсчет (который привел бы к тем же результатам): они бы прикинули альтернативные издержки обеих стран — то есть ту выгоду, которую каждая из них упустит, если будет производить только вино или только панталоны. Для Португалии, например, альтернативные издержки на одну пару панталон — это две бутылки вина. То есть, чтобы произвести одни панталоны, страна должна отказаться от производства двух бутылок вина. Для Англии альтернативные издержки на одну пару панталон — это всего лишь полбутылки вина. В то же время в Португалии альтернативная стоимость бутылки вина — это половина панталон, а в Англии — две пары. Очевидно, что в производстве панталон Англия бесспорный лидер.

(обратно)

3

Стивенсон Б., Волферс Дж. Брак и рынок. URL: http://www.inliberty.ru/library/study/306.

(обратно)

4

“As Marriage and Parenthood Drift Apart, Public Is Concerned About Social Impact,” Pew Research Center, July 2007, http://pewresearch.org/assets/social/pdf/marriage.pdf.

(обратно)

5

Lauren F. Landsburg, “Comparative Advantage,” Library of Economics and Liberty, http://www.econlib.org/library/Topics/Details/comparativeadvantage.html.

(обратно)

6

В своей работе «Mothers and Sons: Preference Development and Female Labor Force Dynamics» (Quarterly Journal of Economics 119, no. 4 [November 2004]: 1249–1299) экономисты Ракель Фернандес, Алессандра Фольи и Клаудия Оливетти пришли к выводу, что мужчины скорее женятся на работающих женщинах, если их собственные матери работали. Эти сведения подтверждает все большее число экономической литературы на тему воздействия ролевых моделей, в которой рассматривается влияние на детей и взрослых поведения людей, выступающих в качестве их ролевых моделей, включая учителей, политических деятелей и родителей.

(обратно)

7

Ландсбург С. Экономист на диване. Экономическая наука и повседневная жизнь. — М.: Издательство Института Гайдара, 2012. 304 с.

(обратно)

8

Werner Stark, “In Search of the True Pareto,” British Journal of Sociology 14, no. 2 (June 1963): 103–112.

(обратно)

9

Manon Michels Enaudi, “Pareto As I Knew Him,” Atlantic Monthly, http://www.carloalberto.org/files/michels35.pdf.

(обратно)

10

Jagdish Bhagwati, “A New Vocabulary for Trade,” New York Times, August 4, 2005.

(обратно)

11

Amos Tversky and Daniel Kahneman, “Loss Aversion in Riskless Choice: A Reference— Dependent Model,” Quarterly Journal of Economics 106, no. 4 (November 1991): 1039–1061.

(обратно)

12

David Gauthier-Villars and Carrick Mollenkamp, “How to Lose $7.2 Billion: A Trader’s Tale,” The Wall Street Journal, February 2, 2008.

(обратно)

13

Jenny Anderson, “Craving the High That Risky Trading Can Bring,” New York Times, February 7, 2008.

(обратно)

14

Daniel Kahneman and Amos Tversky, “Prospect Theory: An Analysis of Decision Under Risk,” Econometrica 47, no. 2 (March 1979): 263–292.

(обратно)

15

Согласно теории вероятности, игра, предлагающая вам 80 %-ную возможность выиграть $4000 (и 20 %-ный риск остаться ни с чем), позволяет в среднем заработать $3200 (80 % x $4000 + 20 % x $0 = $3200). Если вы сыграете только один раз, вы получите либо $4000, либо $0. Но если вы будете играть весь вечер, вам выпадет шанс попасть и в удачливые 80 %, и в наисчастливые 20 % и ваш выигрыш за каждую игру составит в среднем $3200. Точно так же в игре, сулящей вам 80 %-ную вероятность проигрыша $4000, вы можете усреднить свои потери до $3200, если будете участвовать в туре за туром. Короче, просто поверьте нам на слово.

(обратно)

16

David Leonhardt, “Seeing Inflation Only in the Prices That Go Up,” New York Times, May 7, 2008.

(обратно)

17

Daniel Kahneman, Jack L. Knetsch, and Richard H. Thaler, “Experimental Tests of the Endowment Effect and the Coase Theorem,” Journal of Political Economy 98, no. 6 (December 1990): 1325–1348.

(обратно)

18

C. W. Park, S. Y. Jun, and D. J. MacInnis, “Choosing What I Want Versus Rejecting What I Don’t Want: An Application of Decision Framing to Product Option Choice Decisions,” Journal of Marketing Research 37 (2000): 187–202.

(обратно)

19

Amos Tversky and Daniel Kahneman, “The Framing of Decisions and the Psychology of Choice,” Science 211, no. 4481 (1981): 453–458.

(обратно)

20

D. Marazziti, H. S. Akiskal, A. Rossi, and G. B. Cassano, “Alteration of the Platelet Serotonin Transporter in Romantic Love,” Psychological Medicine 29:3 (1999): 741–745.

(обратно)

21

Richard H. Thaler, The Winner’s Curse: Paradoxes and Anomalies of Economic Life (Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1992), 70.

(обратно)

22

Martin Weber and Colin Camerer, “The Disposition Effect in Securities Trading: An Experimental Analysis,” Journal of Economic Behavior and Organization, 33:2 (1998): 167–184.

(обратно)

23

Фишер Ф. Обыкновенные акции и необыкновенные доходы. — М.: Альпина Паблишер, 2002. 384 с.

(обратно)

24

“As Marriage and Parenthood Drift Apart, Public Is Concerned About Social Impact,” Pew Research Center, July 2007, http://pewresearch.org/assets/social/pdf/marriage.pdf.

(обратно)

25

Tom W. Smith, “American Sexual Behavior: Trends, Socio— Demographic Differences, and Risk Behavior,” GSS Topical Report No. 25, National Opinion Research Center, University of Chicago, March 2006, http://www.norc.org.

(обратно)

26

Tara Parker-Pope, “When Sex Leaves the Marriage,” New York Times, June 3, 2009.

(обратно)

27

Stacy Tessler Lindau, L. Philip Schumm, Edward O. Laumann, Wendy Levinson, Colm A. O’Muircheartaigh, and Linda J. Waite, “A Study of Sexuality and Health Among Older Adults in the United States,” New England Journal of Medicine 357, no. 8 (2007).

(обратно)

28

Caitlin Flanagan, “The Wifely Duty,” Atlantic Monthly, January — February 2003.

(обратно)

29

Gretchen Morgenson, “It’s Time for Swaps to Lose Their Swagger,” New York Times, February 27, 2010.

(обратно)

30

Gary S. Becker and Kevin M. Murphy, “A Theory of Rational Addiction,” Journal of Political Economy 96, no. 4 (1988): 675–700.

(обратно)

31

Gary Charness and Uri Gneezy, “Incentives to Exercise,” Econometrica 7, no. 3 (2009): 909–931.

(обратно)

32

Michael Luca and Jonathan Smith, “Why Is First Best?: Responses to Information Aggregation in the U. S. News College Rankings,” working paper, 2010, http://ssrn.com/abstract-1472129.

(обратно)

33

Tom Baker, “On the Genealogy of Moral Hazard,” Texas Law Review 75, no. 2 (1996): 237.

(обратно)

34

Tom W. Smith, “Altruism and Empathy in America: Trends and Correlates,” National Opinion Research Center, University of Chicago, February 9, 2006, http://www.norc.org.

(обратно)

35

Sebastian Galiani and Ernesto Schargrodsky, “Property Rights for the Poor: Effects of Land Titling,” Journal of Public Economics 94, nos. 9–10 (2010).

(обратно)

36

John M. Gottman and Clifford I. Notarius, “Marital Research in the 20th Century and a Research Agenda for the 21st Century,” Family Process 41, no. 2 (2002).

(обратно)

37

John W. Jacobs, All You Need Is Love and Other Lies About Marriage (New York: HarperCollins, 2004).

(обратно)

38

Подробнее о бейсболе и моральном риске — в частности, о том, насколько увеличиваются сроки пребывания в списках травмированных у тех игроков, с кем был заключен долгосрочный контракт, — можно почитать здесь: Kenneth Lehn, “Property Rights, Risk Sharing, and Player Disability,” Journal of Law and Economics 25 (October 1982): 343–366.

(обратно)

39

Theodore Bergstrom, “Economics in a Family Way,” Journal of Economic Literature 34, no. 4 (1996): 1903–1934.

(обратно)

40

Michael Conlin, Stacy Dickert-Conlin, and John Pepper, “The Deer Hunter: The Unintended Effects of Hunting Regulations,” Review of Economics and Statistics 91, no. 1 (2009): 178–187.

(обратно)

41

John-Charles Bradbury and Douglas Drinen, “The Designated Hitter, Moral Hazard, and Hit Batters: New Evidence from Game-Level Data,” Journal of Sports Economics 7, no. 3 (2006): 319–329.

(обратно)

42

Monica Langley, “Parting Shots: In the AIG Divorce, a Battle over Who Gets What — Former Chief Threatens Suit over Files and Mementos; A Push to Choose Sides — Snowball’s Health Records,” The Wall Street Journal, May 4, 2005.

(обратно)

43

Devin Leonard, “Greenberg & Sons,” Fortune, February 21, 2005.

(обратно)

44

Gretchen Morgenson, “Behind Insurer’s Crisis, Blind Eye to Web of Risk,” New York Times, September 27, 2010.

(обратно)

45

Serena Ng and Thomas Catan, “We Were ‘Prudent’: AIG Man at Center of Crisis,” The Wall Street Journal, July 1, 2010.

(обратно)

46

Edward P. Lazear, “Performance Pay and Productivity,” American Economic Review 90, no. 5 (2000): 1346–1361.

(обратно)

47

Подробнее о роли мистера Кассано в финансовом кризисе было написано здесь: Michael Lewis, “The Man Who Crashed the World,” Vanity Fair, August 2009.

(обратно)

48

Carl Mellstr?m and Magnus Johannesson, “Crowding Out in Blood Donation: Was Titmuss Right?” European Economic Association 16, no. 4 (2008): 845–863.

(обратно)

49

Michael G. Vann, “Of Rats, Rice, and Race: The Great Hanoi Rat Massacre, an Episode in French Colonial History,” French Colonial History 4 (2003): 191–203.

(обратно)

50

Radha Iyengar, “I’d Rather Be Hanged for a Sheep than a Lamb: The Unintended Consequences of ‘Three-Strikes’ Laws,” National Bureau of Economic Research, Working Paper 13784, February 2008, http://www.nber.org.

(обратно)

51

Ernst Fehr and Bettina Rockenbach, “Detrimental Effects of Sanctions on Human Altruism,” Nature 422 (March 2003). В оригинале Фер и Рокенбах работали с «денежными единицами», но мы заменили их на доллары — зачем усложнять?

(обратно)

52

Avinash K. Dixit and Barry J. Nalebuff, The Art of Strategy: A Game Theorist’s Guide to Success in Business & Life (New York: W. W. Norton & Co., 2008), 76.

(обратно)

53

Dan Ariely, Emir Kamenica, and Dr?zen Prelec, “Man’s Search for Meaning: The Case of Legos,” Journal of Economic Behavior and Organization 67, no. 3 (2008): 671–677.

(обратно)

54

Отдел менеджмента и бюджета нью-йоркской мэрии. Приведенная цифра — ВВП города на 2008 г. http://www.nyc.gov/html/omb/downloads/pdf/eco710pdf.

(обратно)

55

R. B. Ekelund Jr., “Jules Dupuit and the Theory of Marginal Cost Pricing,” Journal of Political Economy 76, no. 3 (1968): 462–471. На самом деле считается, что впервые анализ соотношения выгод и затрат применил французский инженер Жюль Дюпюи в XIX в. Однако не совсем ясно, насколько Дюпюи понимал концепцию предельной полезности, которая лежит в основе этого анализа с точки зрения современной экономики. Поэтому мы ссылаемся не на него, а на Маршалла. Ну и кроме того, он кажется нам более любопытным персонажем.

(обратно)

56

Если вам интересно узнать больше именно о таком варианте анализа соотношения выгод и издержек, посмотрите эту работу: Brent R. Hickman’s “Effort, Race Gaps and Affirmative Action: A Structural Policy Analysis of U. S. College Admissions”. Ее автор, Брент Хикман, сравнивает затраты старшеклассников на хорошую учебу в школе (все те развлечения, от которых им приходится отказываться в пользу обучения, — например, компьютерные игры вроде World of Warcraft) и их выгоды (более высокие шансы поступить в колледж).

(обратно)

57

Alan Stern, “NASA’s Black Hole Budgets,” New York Times, November 24, 2008.

(обратно)

58

http://gregmankiw.blogspot.com/2006/06/jd-vs-phd-my-story.html.

(обратно)

59

Karl Sigmund, Ernst Fehr, and Martin A. Nowak, “The Economics of Fair Play,” Scientific American, January 2002.

(обратно)

60

Richard Thaler, The Winner’s Curse (Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1992).

(обратно)

61

Joseph Henrich, Robert Boyd, Samuel Bowles, Colin Camerer, Ernst Fehr, Herbert Gintis, and Richard McElreath, “In Search of Homo Economicus: Behavioral Experiments in 15 Small-Scale Societies,” American Economic Review 91, no. 2 (2001): 73–78.

(обратно)

62

George A. Akerlof, “Writing ‘The Market for Lemons’: A Personal and Interpretive Essay,” November 14, 2003, http://www.nobelprize.org.

(обратно)

63

Larry D. Rosen, Nancy A. Cheever, Cheyenne Cummings, and Julie Felt, “The Impact of Emotionality and Self-Disclosure on Online Dating Versus Traditional Dating,” Computers in Human Behavior 24, no. 5 (2008): 2124–2157.

(обратно)

64

Jeffrey M. Jones, “In U.S., More Would Like to Lose Weight Than Are Trying To,” Gallup, November 20, 2009, http://www.gallup.com.

(обратно)

65

Sheena S. Iyengar and Mark R. Lepper, “When Choice Is Demotivating: Can One Desire Too Much of a Good Thing,” Journal of Personality and Social Psychology 79, no. 6 (2000): 995–1006.

(обратно)

66

«Искусство и наука любви» — тренинг выходного дня для семейных пар, проведенный Джоном и Джулией Готтман (Сиэтл, июнь 2009 г.).

(обратно)

67

Автоматизированный доступ к электронному архиву судебных дел. Приведенная цифра — это число заявлений о банкротстве, которые поступили в мае 2010 г. в течение одного дня. http://www.aacer.com.

(обратно)

68

R. Warren James, “The Life and Work of John Rae,” Canadian Journal of Economics and Political Science 17, no. 2 (1951): 141–163.

(обратно)

69

Shane Frederick, George Loewenstein, and Ted O’Donoghue, “Time Discounting and Time Preference: A Critical Review,” Journal of Economic Literature 40 (June 2002): 351–401.

(обратно)

70

Вольное переложение следующего материала: Craig Lambert, “The Marketplace of Perceptions,” Harvard Magazine, March — April 2006.

(обратно)

71

George Loewenstein, “Hot-Cold Empathy Gaps and Medical Decision Making,” Health Psychology 24, no. 4 (2005): S49.

(обратно)

72

Dan Ariely and George Loewenstein, “The Heat of the Moment: The Effect of Sexual Arousal on Sexual Decision Making,” Journal of Behavioral Decision Making 19, no. 2 (2006): 87–98.

(обратно)

73

Daniel Read, George Loewenstein, and Shobana Kalyanaraman, “Mixing Virtue and Vice: Combining the Immediacy Effect and the Diversification Heuristic,” Journal of Behavioral Decision Making 12, no. 4 (1999): 257–273.

(обратно)

74

Результаты этого эксперимента нашли подтверждение и вне лаборатории. Несколькими годами позже журнал Slate провел среди своих читателей опрос: какие из взятых на прокат фильмов «простаивали» у них дольше всего? Более тысячи человек признались, что «по несколько дней, недель, месяцев и даже лет не могли собраться с духом, чтобы посмотреть любую драму, от американской классики “Все о Еве” до французского оскароносца “Дзета” с Ивом Монтаном в главной роли».

(обратно)

75

Наша версия истории о тюльпаномании позаимствована из бестселлера 1841 г. «Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы» Чарльза Маккея (Маккей Ч. Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы. — М.: АЛЬПИНА ПАБЛИШЕР, 2003. 848 с.). Мы слегка приукрасили его рассказ, который и без того вызывает недоверие у некоторых исследователей. Мы сами не эксперты по истории Нидерландов XVII в., но в свое оправдание можем сказать: труд Маккея до сих пор находится в списке обязательного чтения для каждого уважающего себя финансиста. И, побывав за свою жизнь в нескольких собственных мыльных пузырях (экономического плана), мы считаем его историю вполне правдоподобной. Кроме того, Майкл Льюис, редактировавший книгу «Цена всему. Перечитывая шесть шедевров экономической мысли» (The Real Price of Everything: Rediscovering the Six Classics of Economics), тоже включил в нее эту историю. А Льюису можно доверять.

(обратно)

76

Кейнс Дж. Общая теория занятости, процента и денег. — М.: Гелиос АРВ, 2012. 352 с.

(обратно)

77

Robert Reich, “John Maynard Keynes,” Time, March 29, 1999.

(обратно)

78

Бэкон Ф. Новый Органон. — М.: Государственное социально-экономическое издательство, 1935. 384 с.

(обратно)

79

Чарльз Маккей — тот самый британский журналист, который поделился с нами историей о тюльпаномании, — написал в «Наиболее распространенных заблуждениях и безумствах толпы»: «Люди, как это было не раз доказано, мыслят толпой. Вы увидите, что им свойственно сходить с ума всем сразу — а приходить в сознание медленно и поодиночке».

(обратно)

80

Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. — М.: Экономика, 1995. 540 с.

(обратно)

81

Хайлбронер Р. Философы от мира сего. — М.: Астрель, Corpus, 2011. 432 с.

(обратно)

82

W. Michael Cox and Richard Alm, “Creative Destruction,” Concise Encyclopedia of Economics, Library of Economics and Liberty, http://www.econlib.org/library/Enc/CreativeDestruction.html.

(обратно)

83

Thomas K. McCraw, Prophet of Innovation: Joseph Schumpeter and Creative Destruction (Cambridge, Mass.: Belknap Press of Harvard University Press, 2010), 6.

(обратно)

84

Thomas K. McCraw, Prophet of Innovation: Joseph Schumpeter and Creative Destruction (Cambridge, Mass.: Belknap Press of Harvard University Press, 2010), 6.

(обратно)

85

Речь Уоррена Баффетта под названием «Суперинвесторы легиона Грэхема — Додда», которую он произнес 17 мая 1984 г. на праздновании 50-летия со дня выхода в свет книги «Анализ ценных бумаг» (Security Analysis) Бенджамина Грэхема и Дэвида Додда. http://tilsonfunds.com/motley_berkshire_superinvestors.php.

(обратно)

86

Mary Buffett and David Clark, The Tao of Warren Buffett (New York: Scribner, 2006), 20.

(обратно)

87

Alice Schroeder, The Snowball: Warren Buffett and the Business of Life (New York: Bantam Books, 2008) 551–552 and 674.

(обратно)

88

Baruch Fischhoff, Andrew Parker, Wandi Bruine De Bruin, Julie Downs, Claire Palmgren, Robyn Dawes, and Charles F. Manski, “Teen Expectations for Significant Life Events,” Public Opinion Quarterly 64, no. 2 (2000): 189–205.

(обратно)

89

Мы назвали это исследование неформальным, потому что его результатами с нами поделился наш финансовый менеджер Уитни Тилсон. Как-то он рассказал нам: «Одиннадцать лет назад, в 1999 г., на нашей пятой встрече выпускников нам огласили результаты опроса, проведенного немного ранее. Я точно помню эту цифру — она была такой несуразной, что все расхохотались». Но, заверяет он, опрос был вполне серьезный, так что указанному верить.

(обратно)

90

Lynn A. Baker and Robert E. Emery, “When Every Relationship Is Above Average: Perceptions and Expectations of Divorce Around the Time of Marriage,” Law and Human Behavior 17, no. 4 (August 1993).

(обратно)

91

Пожалуй, одним из лучших исторических примеров можно назвать разгром британской армии при турецком городе Галлиполи в ходе Первой мировой войны. Очень увлекательный рассказ об этом эпизоде можно прочитать в статье Малкольма Гладуэлла для журнала New Yorker: http://www.newyorker.com/reporting/2009/07/27/090727fa_fact_gladwell.

(обратно)

92

http://freakonomics.blogs.nytimes.com/2009/08/04/scaling-the-heights-of-corporate-greed-chafkin-and-lo-on-risk.

(обратно)

93

http://blogs.harvardbusiness.org/vermeulen/2009/03/businesses-and-the-icarus-para.html.

(обратно)

94

Индекс Шиллера вычисляется на основании опроса институциональных инвесторов. У индивидуальных инвесторов показатели были несколько иные: их уверенность в невозможности краха была в 2003 г. чуть выше, чем в 2006 г.

(обратно)

95

Robert J. Aumann, “Game Theory in the Talmud,” Research Bulletin Series on Jewish Law and Economics, http://dept.econ.yorku.ca/~jros/docs/AumannGame.pdf.

(обратно)

96

Thomas Schelling, Choice and Consequence: Perspectives of an Errant Economist (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1995), 214.

(обратно)

97

См. «Теорию нравственных чувств» Адама Смита: «Так как никакое непосредственное наблюдение не в силах познакомить нас с тем, что чувствуют другие люди, то мы и не можем составить себе понятия об их ощущениях иначе, как представив себя в их положении» (Цит. по: Смит А. Теория нравственных чувств. — М.: Республика, 1997. 352 с.).

(обратно)

98

Avinash K. Dixit and Barry J. Nalebuff, The Art of Strategy: A Game Theorist’s Guide to Success in Business and Life (New York: W. W. Norton & Co., 2010).

(обратно)

99

Len Fisher, Rock, Paper, Scissors: Game Theory in Everyday Life (New York: Basic Books, 2008), 85.

(обратно)

100

«Кобаяси Мару» — термин, известный любому поклоннику сериала «Звездный путь» (Star Trek). Так называется тест, который должны пройти учащиеся академии Звездного флота. Курсантам предлагается сделать выбор между двумя вариантами: либо отправиться спасать команду поврежденного грузового судна «Кобаяси Мару», оказавшегося в нейтральной космической зоне, и в результате быть уничтоженным враждебными клингонами, либо бросить людей на произвол судьбы, но тем самым уберечь себя. Это заведомо проигрышная ситуация, и моделируется она для того, чтобы проверить реакцию курсантов на провал. Только Кирку удалось выиграть: он перепрограммировал симулятор так, что стало возможно спасти команду корабля и выжить самому. «Я не верю в безвыигрышный сценарий», — говорит он в фильме «Звездный путь 2: Гнев Хана». К сожалению, Кирк не смог придумать какой-нибудь трюк, который помог бы ему на любовном поприще: в фильме он узнает, что у него есть 29-летний сын и что его бывшая пассия все это время скрывала от него сей факт по одной простой причине: она считала его негодным отцом.

(обратно) (обратно)

Оглавление

  • Введение
  •   Почему именно экономика (а не ароматерапия, например)?
  •   Почему мы решили написать эту книгу?
  •   И что мы сделали?
  •   Несколько слов о методологии
  • 1. РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА, или Почему вы должны мыть посуду
  •   Принцип, часть первая
  •   Принцип, часть вторая
  •   Пример № 1
  •   Пример № 2
  •   Пример № 3
  • 2. НЕПРИЯТИЕ ПОТЕРЬ, или Чем плохо доводить все до победного конца
  •   Принцип
  •   Пример № 1
  •   Пример № 2
  •   Пример № 3
  • 3. СПРОС И ПРЕДЛОЖЕНИЕ, или Как чаще заниматься сексом
  •   Принцип
  •   Пример № 1
  •   Пример № 2
  •   Пример № 3
  • 4. МОРАЛЬНЫЙ РИСК, или Брак, который «слишком крут для неудачи»
  •   Принцип, часть первая
  •   Принцип, часть вторая
  •   Пример № 1
  •   Пример № 2
  •   Пример № 3
  • 5. МОТИВАЦИЯ, или Как заставить супруга делать то, что хотите вы
  •   Принцип
  •   Пример № 1
  •   Пример № 2
  •   Пример № 3
  • 6. ВЫГОДЫ И ИЗДЕРЖКИ, или Искусство выходить из конфликта
  •   Принцип
  •   Пример № 1
  •   Пример № 2
  •   Пример № 3
  • 7. АСИММЕТРИЧНОСТЬ ИНФОРМАЦИИ, или Зачем говорить партнеру все как есть
  •   Принцип
  •   Пример № 1
  •   Пример № 2
  •   Пример № 3
  • 8. МЕЖВРЕМЕННОЙ ВЫБОР, или Как научиться быть хорошим… ну хоть иногда
  •   Принцип
  •   Пример № 1
  •   Пример № 2
  • 9. МЫЛЬНЫЕ ПУЗЫРИ, или Как продлить счастливые времена
  •   Принцип
  •   Пример № 1
  •   Пример № 2
  •   Пример № 3
  •   Индекс супружеской самоуверенности
  •   Ключ
  • 10. ТЕОРИЯ ИГР, или Как стратег Хрущев и мастер по разруливанию конфликтов Кеннеди помогут вашему семейному счастью
  •   Принцип
  •   Пример № 1
  •   Пример № 2
  •   Пример № 3
  •   Пример № 4
  • Благодарности
  •   Пола благодарит…
  •   Дженни благодарит…
  •   Мы обе благодарим…


  • Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

    Copyright © читать книги бесплатно