Лунные дорожки или Приключения принца Эно

Король и Лунная женщина

Жил-был король, купавшийся в лучах удачи и славы, как молоденькая купальщица в страстных лучах солнца. Он победил в трех войнах; он поставил золотой трон на том месте, куда его прадед приплыл простым продавцом морских капель; он даже, говорят, добился того, что весь его народ работал – весь, до единого человека! – а это фокус потруднее прочих. Он был уже не молод, но ни жены, ни сына у него не было. Его советники часто говорили о необходимости жениться и родить наследника, но он не любил такие разговоры, хотя и соглашался, что они правы. Вот однажды он подступили к нему особенно настойчиво, и он опять согласился, и объявил, что займется выбором невесты сразу же после короткого отпуска, куда уходит сегодня же. Он быстро собрал министров, раздал им поручения, и вечером, оседлав коня, ускакал один через западные ворота.

Два дня он скакал через поля, леса и луга. Он выбирал места поглуше, чтобы не сталкиваться с подданными и не слышать надоевших криков «Ура!» Он сам не знал, куда едет. Ему очень не нравилось и самому себе не хотелось признаваться, как встревожила его идея женитьбы, и он отгонял ее бегом прекрасного коня, и думал, что всё само пройдет.

На третий день он заблудился.

«У-у-у» – пели волки в неизвестных оврагах.

«Вот черт, – ругал он себя, – расслабился, старый дурак. А ну живо возвращаться и к делу!»

Но возвращаться не получалось, получилось только найти какую-то узенькую тропинку, петлявшую среди леса, и ехать по ней медленным шагом, чтобы не пораниться о низкие ветки. А впрочем, в этом не было ничего страшного.

Потом настала ночь, а он ехал и ехал, не видя окрестностей, потому что Луна была на исходе, и, кажется, исчезла совсем.

А потом он увидел дом, да такой, что даже и не в таком неудобном положении он не проехал бы мимо. Весь дом светился серебристыми бликами; как лунная дорожка бежит по морю, по его стенам струились тысячи огоньков. Король подъехал ближе и попытался на ощупь определить, из какого материала были сделаны эти светящиеся точки и нити. Но они и вправду были неизвестно откуда взявшимися бликами, потому что его рука не различала ничего, кроме деревянной стены.

Тогда король заглянул в окно – и аж присвистнул от того, что там увидел. Красиво наряженная девушка что-то готовила на кухне, и вся она светилась таким же серебряным светом, как весь дом. «Сыграю-ка я с тобой шутку, красавица!» – подумал король, снял корону, припрятал ее вместе в прочими гербами-цепочками поглубже в мешок и постучался в дверь.

***

Три счастливейших дня и ночи он провел в этом доме. Каждое утро он думал уехать, но оставался. Разум не покидал его, но потерял свое главенствующее значение. Значение имела она, когда говорила, пела, молчала, стояла, лежала, вздыхала, закусывала губы, смеялась и так далее, и всем этим король вначале стыдливо, а потом откровенно любовался; как школьник, собирал ей цветы; как влюбленный или сумасшедший, слушал пульс на ее руке. На третий день он чуть было не предложил ей стать его женой и королевой, но, собравшись говорить, вдруг поперхнулся и одумался. Он знал, что это политическое безумие – брать девицу простой фамилии, за это можно и трона лишиться. Чтобы не множить сомнений и мук, он решил уехать сразу же.

Она показала ему дорогу, и он погнал коня без остановок. Голова его продолжала кружиться от счастья, как все последние дни и ночи. Он решил не останавливаться на ночевку, а продолжал гнать коня к столице. Ночью он увидел, что и он сам, и его конь светятся теми же серебряными бликами, что и лунная женщина (так он называл ее про себя). Ему хотелось лететь, а не скакать. Конь мчался, как глупый мальчишка с горы. Весь обратный путь они проскакали за сутки, и к вечеру король спрыгнул на землю у своего дворца. Самодовольно улыбаясь, он вытащил спрятанные в мешке гербы и корону, оделся как подобает и вступил в свою вотчину. Не заметив стражи, он прошел по залу. Там заседали министры и советники. Он хотел, чтобы они упали от восхищения тем, как он светится, и крикнул на весь зал: «Добрый вечер!» Но никто не обернулся. Тогда он подошел к креслу, где сидел канцлер, толкнул его в спину кулаком и сказал: «Эй, вставай, канцелярская крыса!» Канцлер беспокойно обернулся, но тотчас повернулся обратно, будто ничего не заметив.

Через полминуты король понял, что стал невидимым.

Он вышел из дворца, оседлал коня, закусил губу и прошептал:

«Хорошую шутку ты сыграла со мной, Лунная женщина!»

***

Король, разом лишившийся королевства и бесконечного множества других вещей, тихо поехал прочь из города. Бесконечная тоска затопила его сердце. Он бросил поводья, и конь сам скакал куда хотел. Питаться им было легко, где угодно они могли брать что хотели, оставаясь невидимыми. Безучастно король слушал простые разговоры крестьян, крики птиц, вой волков, свист ветра. Спал днем, а ехал обычно ночью, при свете Луны. Поднимая голову, он часами смотрел на нее. Охватывавшую его при этом печаль он не знал, как выразить, и ему нравилось слушать, как воют на Луну волки, внутренне он присоединялся к ним.

Однажды, в полнолуние, он сидел на вершине какого-то холма. Вдруг вой раздался совсем рядом, король повернулся и увидел уши и морду волка, лежавшего в пяти шагах. Долго, в вое и тишине, они были рядом, а потом король сказал:

«Ах, волк. Наверное, я скоро умру. Всё пропало, я лишился всего на свете».

«Что ты говоришь», – ответил волк.

***

Эти слова стали для короля тем, чем были для его прадеда слова старенького молитвенника. Он встал, оседлал коня, поклонился месту, где провел ночь, и поехал на поиски дома Лунной женщины. Ровно через две недели он стоял перед ним, наблюдая переливы серебряного света на стенах и силясь прогнать комок в горле. Он постучал, и она открыла. Они обнялись и жарко поцеловались. Потом он сел, не выдержав слабости в ногах, и сказал:

«Я стал невидимым для людей. Верни мне мою видимость».

«Я не могу вернуть тебе то, что не брала у тебя, – мягко ответила она. – Но я могу дать тебе кое-что получше. Во всяком случае, дать подержать». Она счастливо засмеялась, вышла в другую комнату и вынесла на руках белый сверток, переливавшийся таким же светом, как она сама. – «Это твой сын. Возьми».

Он взял на руки сына и открыл маленькое лицо. «Боже мой», – сказал он. Поднял глаза на нее и повторил: «Боже мой».

«Возьми его себе, – сказала она. – Он-то будет видимым, я уверена. И ты, наверное, станешь вместе с ним. Мне трудно оставить его у себя. Мне надо возвращаться на небо, а он слишком маленький и земной. С тобой ему будет лучше. И тебе с ним, я уверена».

И, покручивая браслет, который он подарил ей в первый свой приезд, она лукаво добавила:

«Когда начинают дарить подарки, никогда не знаешь, где это кончится».

На следующее утро, после счастливой ночи, они разъехались в разные стороны. Король соорудил на седле эдакую колыбель и поехал с малышом куда глаза глядят.

***

Младенец рос очень быстро. Король самозабвенно возил его по стране, показывая и рассказывая, какая она, чем богата, где он воевал и прочее, а младенец вначале лежал, а потом сидел и стоял в своей колыбели. И только одного король не замечал, завороженный своим отпрыском. По всей стране люди то здесь, то там видели чудесного младенца, плывущего по воздуху и все громче шептались, что это сын исчезнувшего короля. Этого король не учел: сын-то и вправду был видимым, а он и конь- всё еще нет. Он бы долго этого не видел, потому что отвык обращать на людей больше внимания, чем на деревья и птиц, если бы однажды, когда они приехали на какую-то ярмарку, не услышал пение бродячих музыкантов:

Плывет по воздуху постель,

Как будто голубь или стриж.

Я вижу – это колыбель,

И в ней лежит малыш.

Смущая лучшие умы

Пареньем легким над землей,

Прекрасный сын, дитя Луны,

Спешит к себе домой.

«Так они уже всё знают! – понял король. – Интересно, откуда?» И он направил своего коня к столице. И музыканты, и многие другие люди с ярмарки пошли вслед за ними, продолжая петь про чудесного младенца, а тот стоял в колыбельке, и ветер развевал его белую рубашечку.

Так подъехали они ко дворцу, сопровождаемые уже целой толпой народа. Перед дворцом король снял с головы корону и попытался надеть ее на малыша. Конечно, ничего не получилось. Тогда он просто поднял его высоко и проехал шагом до самых дверей дворца, перед которым беспомощно стояли советники и министры. С сыном в руках он спешился и пошел (а они расступались) прямо во дворец, пересек все залы, подошел к трону… Он не задумывался, что будет дальше, но тут-то понял, что должен что-то решить. Он прижал сына к сердцу и крепко поцеловал. А потом посадил на трон, поставил рядом корону и спросил:

«Ну что, не пропадешь?»

И малыш изо всех сил замотал головой: нет, мол.

«Ну, тогда я пошел. Кому я здесь нужен, невидимый».

Он помахал сыну рукой и пошел обратно, к дворцовым дверям, прочь. Люди валили внутрь, и только дворцовая стража сдерживала их натиск перед входом в тронный зал, где вокруг трона собрались советники и министры. Люди орали всякие глупости, и он пробрался через толпу, вышел, сел на своего коня и медленно поехал. Откуда он знал, что каждую секунду становится всё лучше видимым! И только когда вокруг заорали: «Король! Король вернулся!!», он развернулся, чтобы посмотреть, и увидел бежавшего к нему канцлера и прочую какую-то совсем уж взбалмошную суету, и вошел опять во дворец – уже королем, а не тенью – сел на трон, посадил сына к себе на колени и вызвал из толпы тех самых музыкантов, чтобы сыграли ту песенку, что навязчиво крутилась в его голове весь этот день:

Смущая лучшие умы

Пареньем легким над землей,

Прекрасный сын, дитя Луны,

Спешит к себе домой.

Одна неделя старого фокусника

Жил-был фокусник… вернее, бывший фокусник. Раньше он жил в городе Гренабль и давал представления по всей стране. Потом, невесть отчего, он бросил свою работу и уехал из города. И много лет, говорят, вполне счастливо, прожил где-то на далеком юге. Это – история об одной недели его жизни, когда он решил вернуться в свой старый город.

История началась в понедельник, когда ему внезапно стало очень-очень грустно. Трудно сказать, что случилось. Вдруг ничто вокруг стало ему не мило, внимание размагнитилось, плечи опустились. Он остановился посреди улицы, где шел, и почесал в голове. Там всегда в запасе была пара фокусов. Он пошел на вокзал и купил себе билет до Гренабля. За оставшийся до поезда час он сбегал домой и собрал все игрушки и приспособления, которые когда-то использовал для фокусов. Получился солидный мешок. Уже в поезде он записал в свой блокнот, куда каждый день заносил несколько строк, подытоживавших прожитый день:

Я так устал, что не могу вспомнить,

чем отличаются

глаза моей прекрасной мамы

от глаз моей безобразной мачехи.

Рано утром во вторник он приехал в свой родной город. Энергия била в нем ключом. Весь этот день он обклеивал город плакатами, приглашавшими на его выступление. На этих плакатах он собственноручно нарисовал аллегорию: старость, которая показывала язык молодости. И знакомые, и незнакомые места города приводили его в одинаковый радостный трепет. Ему казалось, что каждый из прожитых здесь дней сейчас вернулся к нему, и он может раскрыть его, как страницу блокнота. Вечером он записал:

В старых местах

над моей головою

тысяча солнц.

В среду состоялось представление. Он хотел показать на нем все лучшие фокусы, которые помнил из прежних лет. Но представление провалилось. Люди не выходили даже на предложение его любимого трюка – превратить кого-нибудь из них в птицу. Публика осмеивала его, хохотала, улюлюкала. Он был взбешен, и, не закончив представление, выбежал из театра. Запись за среду – корявыми, постепенно успокаивающимися буквами – гласила:

Люди съели меня как вишню.

Хорошо, что я спрятался в косточке.

В четверг он бесцельно бродил по городу. Те места, которые казались такими милыми позавчера, теперь были тоскливыми и пугающими. Прохожие были глупы. Делать до поезда было нечего. Уже к вечеру он вспомнил, что оставил мешок с реквизитом в театре, где давал представление. Идти туда не хотелось; но он пошел.

На входе в концертный зал сидела женщина-билетер. Она продавала билеты и на его вечер, но тогда он ее не заметил. Он спросил ее про мешок, прошел за ним в гримерку, взял, вернулся. Хотелось сказать хоть пару слов. Женщина была одета в какую-то темную мешанину: свитер, юбка, платок. Не молодая и не старая. "Как вам вчерашнее?" – наконец вымолвил бывший фокусник. Она ответила. Скоро он присел. Потом оказалось, что на поезд уже не успеть. Потом она пригласила его ужинать.

После вкусного, горячего ужина он возвращался в гостиницу, уже совсем не дуясь на все эти улицы. Странно. Он не был влюблен – но он согрелся. Безразмерный свитер… Ужин… Она не была смешливой и не была пронзительно умной. Ее нельзя было назвать очень теплой. Она была… Она была… В конце концов он записал:

Утреннее солнце

кажется холодным

тому, кто не ночевал в поле.

В пятницу с утра он снова пошел к ней домой, охваченный новой идеей. Он предложил ей выбрать любую вещь из своего мешка. Она выбрала, и он сказал: "Это подарок". Потом он дал выбирать ее соседке. Потом – соседкиной дочке. Мешок был большой, и он вышел на улицу, продолжая раздавать его содержимое. Многие вещи, лежавшие там, были непонятны никому из прохожих, а он старался все же добиться какого-то соответствия между подарками и теми, кто их брал. Так прошел весь день. В этот день он опять не уехал на поезде, поскольку решил уйти из города пешком, на следующее утро. Вот запись за пятницу:

Кленовый лист

мчится над дорогой.

Осень щедра.

В субботу с утра он вышел из города. Сразу за городом был холм, и когда старый фокусник поднялся на него, он увидел башню, улицы и площадь прямо под своими ногами. Город лежал под холмом как на ладони. Он всмотрелся… Потом поцеловал пальцы и помахал ими городу. Не дожидаясь вечера, но уже придумав, что сделает дальше, он вытащил блокнот и записал:

Не вчера начался

и не завтра закончится

путь настоящего маньяка.

Бунт против короны

Принц Эно, рождение которого было таким удивительным, тринадцать следующих лет провел вполне безоблачно. Он рос, видел маму во сне и играл во всё, во что только можно. Тем временем король выиграл еще одну войну, вырубил леса больше, чем видел, и гордый тем, что у него есть наследник, не помышлял о женитьбе.

Когда Эно исполнилось тринадцать лет, король призвал его к себе, и в тронном зале, в присутствии министров и советников, торжественно произнес:- Что бы ни случилось со мной и с моим королевством, ты, мой сын, объявляешься полным и единственным наследником. Эта корона станет твоей!

– И когда все министры и советники упали на пол и склонили головы, принц вдруг произнес:

– Папа, мне не нужна никакая корона. Я не хочу становиться королем. Я хочу играть.

Надо было видеть перекошенные лица советников, когда они подняли головы! Министры, наоборот, пригнулись к земле. На мгновение застыла тишина. И -

– Вон! – загремел король. – День без обеда! Завтра я сам приду к тебе в детскую!

***

Но и назавтра Эно сказал королю, что тот не ослышался: он не хочет никакой короны, он не хочет править страной, он хочет играть.

Разъяренного короля еле удержали советники.

– Ваше величество, – говорили на срочном тайном совещании, – принц еще так юн, он уже в опасном подростковом возрасте, это упрямство его матери, это сила воли его отца, нам нужно обождать, причем безотлагательно…

В конце концов лучшим советом был признан такой: методом игры постепенно внедрить в сознание принца величие его участи.

Короче говоря, к вечеру была изготовлена прекрасная игрушечная корона из золотой фольги и подарена принцу.

А на следующий день эта корона красовалась на самом высоком чучеле придворцового огорода.

Этого король стерпеть уже не мог. В детскую явились солдаты. Эно был арестован и посажен в темницу. «Пока не образумишься, – кричал король, – будешь сидеть там! И никаких игрушек!»

Через две недели король не выдержал и сам спустился к сыну.

– Я много думал, – сказал король. – Мне кажется, я понимаю тебя. Играть – это здорово и всё такое. Но пойми и ты меня: ты – мой единственный сын. Ты должен стать моим продолжением, ты просто обязан стать королем. Заметь: королем, а не лавочником! И никакого другого выхода просто нет.

– Нет, папа, – ответил Эно. – Мне не нужна твоя корона. Я буду играть.

***

И тогда король изгнал принца из своей страны.

Приключения принца Эно

Стражники под присмотром главного министра вывезли Эно в долину под замковым холмом, ссадили его с лошади и проследили, чтобы он пошел вдаль, не переступая того ручейка, который был границей государства. Он пошел и пошел, он совсем не собирался возвращаться, а когда стражники тяжело ускакали, вслед за принцем перебежками, поодиночке последовали в изгнание и путешествие какие-то существа.

Эно пошел по склону холма, незаметно для себя взбираясь всё выше, пока не оказался на его вершине, и родной дворец вспыхнул под ним, как брошенная в костер грамота об успешном окончании школы. Приближался закат, и он хотел найти какое-нибудь приличное место для ночлега. Он убыстрил шаги, тропинка увела его по ту сторону холма, дворец скрылся из виду, а потом принц оказался перед входом в пещеру.

Аккуратно отодвинув грязную занавесь, он прошел внутрь. Оказалось, что нужно вообще снять ее, чтобы увидеть хоть что-нибудь. Пещера была размером с небольшую комнату, там были сваленные в углу тюфяки (постель), черный от копоти угол (очаг), круглый плоский камень посреди (стол) и какие-то ящики в роли шкафов. Видно было, что пещера обитаема, но сейчас там никого не было.

Он решил поесть, покопался в области очага и нашел кучу каких-то непонятных вещей, понятно, что съедобных, но непонятно как. Это было очень интересно. Он развел огонь, но сковородка была страшно грязная, это было уже невыносимо. Он нашел воду и тряпки, но тряпка сама была такой, что зябко было брать в руки. Тогда он попробовал обойтись миской, но и она была не лучше. Тогда он начал генеральную уборку.

Таз с водой он выволок на улицу. До темноты еще оставалось прилично. Он замочил одежды и тряпки, кастрюли и миски составил друг в дружку и залил водой, а сам пошел мыть и отскабливать пол в пещере. Вряд ли бы он справился сам со всем, на что замахнулся, но тут из кустов вышли те, кто незаметно шел за ним, и занялись стиркой, мытьем, просушкой. Потом рядом со входом в пещеру они развели большой костер. Намаявшись, принц заснул рядом с ним и не видел, как уже ночью пришел старый бомж.

***

Они увидели друг друга утром. Эно сказал ему:

– Эй, дядя! Не сердись, что мы тут пристали на ночлег!

Но бомж не стал веселиться, он кивнул и стал разжигать костер в углу своей пещеры.

Эно вытащил из котомки, что там было съестного (тонкие сыры, поджаренная ветчина), разложил всё покрасивее на "столе" и спросил:

– Принимаете к завтраку посла соседней державы, которого послали дальше всех?

Бомж опять кивнул, но как-то невнятно, продолжая возиться со щепочками, и так продолжалось всё утро. Эно пытался балагурить, а старик даже не улыбался. Принц, как-никак убравший пещеру (чего не обязан, насколько он себе представлял, делать каждый путник), тоже в конце концов поддался этому настроению и скис. Он даже рад был, когда старик вдруг поднялся и, не говоря ни слова, взял какую-то сумку и ушел в лес. Эно сказал:

– Хм!

А уже через минуту:

– Па-да-ба-дам!

Он бы тоже тогда собрался и ушел, тоже мне – центр стремлений, парк культуры и отдыха! – как вдруг заметил в глубине пещеры, на дне, квадрат досок и ручку на нем. Он подошел и дернул. Тяжеленная крышка отползла в сторону, а под ней была – нора, или лаз, в общем, короткий туннель, а в его глубине принц – уже ногою – нащупал лесенку. Спустился. Нет, ничего не видно. Вылез, достал спички, сделал какой-никакой факел, и спустился опять. Он попал в подземелье, которое было просторнее, чем верхняя пещера. И всё, что там было – это бочки, огромные, чем-то похожие на дворцы. Но только Эно прикоснулся к одной из них, сверху раздался голос старика: "Кто там?"

Неудобно получилось, думал принц, вылезая. Но как наглое царственное существо, он не подал виду, вылез, отряхнулся. Старик бросился вниз. Тогда и принц осторожно заглянул туда. Старик ходил между бочками как между любимыми цветами, хлопал их по бокам. "Что это?" – осмелился спросить Эно. "Это – моя печаль", – ответил бомж. Эно так ничего и не понял, вылез из пещеры и решил теперь-то уже уйти. Пора и честь знать. Это ж надо: десять или пятнадцать бочек печали!

– Печаль – великое дело, – сказал между тем старик, вышедший из пещеры у него за спиной. – Возможно, ее здесь слишком много, но такие вещи не выбирают. Что бы ты сказал, если бы я попросил тебя посторожить эти бочки несколько дней вместо меня?

– Так что же в них? – опять не вытерпел принц.

– Я же сказал тебе: печаль?

– Пятнадцать бочек чистой печали?

– Да уж, – грустно ухмыльнулся старик, – чистой, чище некуда. Ну, так как же, останешься здесь?

– А зачем?

– Игра такая, – сказал, сощурив на него глаза под огромными бровями, старик.

***

И через полчаса ушел, опять без тропы, куда-то в лес. Принц остался при пещере, при бочках, при дурацкой какой-то печали – хранителем.

– Так, так, так, – говорил принц, осматривая бочки. – Бочки с печалью… Что же это такое? Надо дать попробовать какой-нибудь бабочке. Что, интересно, с ней будет?

Но раскупорить хоть одну бочку оказалось совсем не просто.

– Вот ведь беда, – приговаривал Эно, ковыряясь в крышке острым обломком ветки, – хоть бы попробовать на вкус, что это за фигня такая…

Но ничего не получалось.

– Нужна хотя бы иголка, – рассуждал он. – Спящая красавица – та нашла иголку, хоть и прятали.

***

Вечером старик вернулся.

– Всё нормально? – спросил он, по обыкновению, одновременно задыхаясь.

– Всё прекрасно, – уверил его принц.

– Как бочки?

– Ваша глубокоуважаемая печаль в полнейшем порядке. Полагаю, настой становится гуще и, как бы это выразиться, – крепче.

– С этим не шутят, – сказал старик. – Я и сам бы рад с этим пошутить… когда-нибудь…

"Сейчас заплачет", – подумал мальчик.

А на следующее утро, когда старик опять уходил, попросил его:

– Извините, у вас нету здесь нитки и иголки? Я мог бы починить какую-нибудь одежду.

Старик нахмурился и махнул рукой в сторону своей "постели".

– Всё это хозяйство там. Смотри же, не уходи отсюда только. И смотри за бочками! И не вздумай туда залазить! Хорошо?

– Конечно, дедушка. Да зачем мне туда лезть? Вот если б там были смешинки… А смешинок у вас случаем нет?

Старик, не отвечая, махнул рукой и ушел в водоворот кустов и высоченных трав.

– Так-так-так, – бормотал принц, едва сдерживая свое бешеное любопытство. – Так-так-так-так… Вот нитки, вот иголки, вот крышка от погреба, вот свет , вот наши бочки. Бочоночки… Со сла-адкой печалью, самой вкусной на свете…

И камнем он вогнал иголку между досками бочками.

– А теперь – пум! – и он с силой выдернул свою иголку. Он ожидал, что потечет струйка или хотя бы покажется капля вожделенной печали. Но ничего не произошло.

***

Тогда на следующее утро Эно попросил у старика топор.

– Всегда мечтал научиться рубить дрова, – объяснил он мечтательно.

Старик дал топор и ушел, объяснив, что сегодня, наверное, последний день, когда он просит мальчика присмотреть за бочками.

"Тем более", – думал принц, забираясь в подземелье с топориком через пять минут.

Рубанул – раз! Рубанул – два! Рубанул – три!

И хлынула темная жидкость, заливая подземелье.

***

Принц увидел тысячу дверей в городе невообразимой красоты. Когда он проходил одну, он тут же встречал другую. Он увидел стареющих женщин, их тайные морщины позади смеющихся глаз. Он увидел сердце своего отца и железные кольца, обвитые вокруг него. Он увидел маленькую обезьяну, плывущую на льдине, и заплакал вместе с ней от холода, и это было счастье – плакать от одного только холода, ни от чего больше. Льдина морозила лапы… А потом он увидел сжатый кленовый лист и тополь, весь отдавшийся росту посреди поля, которое кажется ему бесконечным, и рассвет, и холодное бурчание в животе недоохотившейся кошки. Он будто бы спал, а старик вытащил его на свет, ахал, охал. Он был тополиным пухом, зарывшимся в асфальт, а старик растирал его щеки, брызгал водою.

– Подумать только, сколько он наглотался, бедный мальчик, – причитал он. – Столько печали на одно маленькое сердце…

Но Эно вдруг очнулся и совершенно ясно сказал:

– Старик, я слышал много раз, что ты меня от смерти спас. А смысл?

Старый бомж остолбенел. А мальчик захныкал:

– Воды! Дай мне пить! Бедная обезьянка хочет пить!

Старик кинулся за водой, а когда вернулся, принц исчез. Сбежал!

Чистая правда

Параллельно с миром сказок, существует и так называемый реальный мир, мир взаправду. Жила-была прекрасная девушка. Правда, девушкой она не была. Но женихов к ее двору стекалось много, и многих она убила своим отказом; правда, все выжили. Жила она в бедной семье, где все должны были работать с утра до ночи, чтобы добыть себе насущный хлеб. Правда, был у них дом, и автомашина, и стиральная машина, и 12 хрустальных ваз, но все равно хотелось побольше. И она тоже работала, как ее родители. Правда, на работе она ничего не делала, но сказка не об этом, и не надо отвлекаться.

А с другой стороны планеты жил прекрасный принц. Правда, принцем он был только по матери, а по отцу – алкоголиком. Они встретились и влюбились друг в друга. Правда, она в него не влюбилась, но потом привыкла, и глупо было уже что-то менять. Он ей сразу сказал, что для него главное – честность, и что он хочет ей все рассказать о своей жизни. Правда, ей не очень хотелось слушать, но она выслушала. Ей показалось, что он хороший парень, хотя и со сдвигами. Правда, подружка сказала, что он дурак. Но мама сказала, что нечего разбрасываться. Короче, они поженились.

И стали жить-поживать, счастье накапливать. Он ей сразу сказал, что для него главное – честность. И что он стерпит все, кроме измены. Правда, сам он изменял ей, но редко. Правда, она ему тоже, почти тогда же. Правда, он вроде не знал об этом.

Она очень хотела родить ребенка, и он говорил, что тоже хочет, но не сейчас. Она ждала семь лет. А потом сказала, что, если они не родят ребенка, она уйдет в монастырь. Правда, она никогда живого монастыря не видела. Но муж испугался. Она сказал: «Рожай, я не против». Он и правда был не против. И этого малюсенького соприкосновения правды с происходящим оказалось достаточно. И маленькая душа соблазнилась родиться в этой семейке.

И родилась, в ночь с 29 февраля на 1 марта. Правда, мама считала, что дочка родилась до полночи, а папа хорошо помнил, что ему позвонили после. Во всех документах папа написал, что ребенок родился 1 марта. Мама заспорила, тогда папа объяснил, что, во-первых, такого дня «29 февраля» почти никогда не бывает, как же справлять день рождения? А во-вторых, февраль – это еще зима, а 1 марта – начало весны, а это лучше. Мама еще с ним поспорила, правда, ей это было не очень важно, что там записано в бумажках. Она только решила рассказать об этом девочке, когда та вырастет. Правда, забыла.

Вот так родилась девочка Оля, самая настоящая, реальная девочка. Правда-правда!

Встреча в городе Гренабль

Каждое утро девочка Оля шла на работу. Она работала в большом институте, где придумывали новые лекарства. Каждое утро, придя на работу, девочка убивала несколько крысят, а потом изучала их внутренние органы.

Это была очень хорошая работа, и Оле платили там много денег.

Вечером, придя с работы, она приносила новые лекарства, которые сделали в ее институте, своей бабушке. Олина бабушка была большой любительницей лекарств, и сразу съедала всё, что приносила внучка. Как правило, новые лекарства ей нравились больше старых. Старые она, впрочем, тоже никогда не выкидывала, а обычно выпивала попозже, с чаем после еды.

Итак, однажды, в начале января, Оля пошла на работу в очень хорошем настроении. Всю дорогу она ехала по скользанкам, любовалась снежинками, и пришла в институт, чуть не танцуя. Там она одела халат, пролетела коридорами в комнату, где жили крысы, выбрала себе пять крысят, сложила их в коробку и побежала обратно. Но она слишком расшалилась: коробка зацепилась за какой-то шкаф и упала на бок. Оля вскрикнула и склонилась, открыла коробку, чтобы посмотреть, не ушиблись ли крысята.

И тут она поняла, куда их несет. Какая разница, ушиблись они или не ушиблись, если она их сейчас…

Ей стало так плохо, что она выбежала на улицу, и слезы брызнули из глаз.

Оказалось, что крысята – живые!

***

Директор института дал Оле много новейших таблеток и отпуск на две недели. Она решила съездить к тете Зое в Гренабль. Гренабль – далеко на юге, там даже в январе нет снега. Там всё, всё, всё другое! Боже, как она ненавидела свой институт, себя, дурацкие лекарства, как она часто плакала, как ей стало спокойно и хорошо, когда самолет загудел и двинулся по взлетной дорожке! Она прижалась к иллюминатору и смотрела вниз, и тайком гладила спрятавшегося под кофточкой крысенка – одного из тех, что уронила вчерашним утром. Остальных она отнесла обратно к мамам, а этого взяла, незаметно, и он жил у нее под кофточкой, как капля варенья в булке.

В Гренабле было – о-о-о! – просто лето. Хотя местные говорили, что это зима, и даже холодная. Оставив у тети сумку, пальто и сапоги, она пошла на базар и долго ходила между рядов, любуясь горами овощей и фруктов. Потом в одной лавке купила апельсин и яблок, в другой – жасминного чая. Она зашагала обратно, кружной дорогой через парк, и где-то на аллее выбрала самое большое и красивое яблоко, и надкусила.

Яблоко было червивым, там жила гусеница. Сама не зная почему, оказавшись вдруг каким-то маленьким ребенком, Оля ей сказала:

– Папа бы тебя съел, а мама бы тебя выкинула. А я нет. Я, червяк, построю тебе взамен этого яблока другой домик. Это яблоко тебе уже не годится.

И она отнесла червяка к какому-то дереву, положила его в расселину коры и закрыла кусочком яблока. Потом яблоко доела и пошла домой, к тете Зое.

***

Когда она рассказала тете о том, что произошло с ней на работе, тетя долго ничего не говорила. Она выглядела не молодо и не старо; трудно было назвать ее красивой или некрасивой. Она пила жасминовый чай и смотрела, как расцветают жасминовые кусты под люстрой. Наконец Оле надоело ждать, и она отвела свой взгляд от тети и стала рассматривать комнату. По комнате плыл чайный дым… но когда она присмотрелась, то увидела, что он плавал как облака, каждое отдельно… Она дунула на свой чай, пар отлетел к тете, а та обернулась и кивнула. И тогда в ближайшем облаке Оля прочитала:

"Чайные мысли.

Чудно получается!

Это часть чайной церемонии."

То есть, конечно, не прочитала, но только каждое чайное облако явно означало мысль. Следующим она увидела тетины мысли про крысят.

"Люди были созданы трижды. В первый раз появились мужчина и женщина, которые занимали собой весь мир. Им некуда было даже повернуться. Боги уничтожили их и сделали новых людей, деревянных. Деревянные люди были очень жестоки ко всем остальным, кто жил с ними в том мире. Они били и обижали растения и животные и вещи. И однажды все живые существа и все вещи подняли бунт против деревянных людей, и деревья, и вода, и собаки – поднялись на них и изгнали из мира. И только в третий раз были созданы те люди, что живут сейчас. Так рассказано в книге индейцев майя "Пополь-Вух".

От девочки во все стороны полетели чайные облака, они не были такими плотными и постоянными , как у тети, но двигались быстрее, и во всех в них звучало:

"Деревянные люди!

Деревянные люди!

Деревянные люди!!!"

***

Девочка заснула, а тетя Зоя допила чай, встала, проветрила кухню, перекрестила племянницу и вышла на улицу. Она работала билетершей в городском клубе, и сейчас спешила к концу спектакля. Вдруг на темной улице она увидела очень странное существо, чрезвычайно лохматое. Оно – ну, нет, все-таки он, это явственно был подросток, мальчик – он сидел, облокотившись на плющ под стеной городского сада и пытался подражать пению цикады. Она замедлила шаги, а он вдруг поднял ей навстречу лицо и сказал, вытягивая губы:

– Бедная обезьянка хочет пить. Дай мне попить, женщина!

– Пойдем, – сказала она.

И он пошел вслед за ней, мигом переняв ее походку.

До конца спектакля оставалось, наверное, минут пять, но она хотела завести его на рынок, мимо которого она проходила. Там, на рынке – ну вот, они и дошли – работал ее знакомый… о, это долгая история… Ага, он еще не закрылся… У него была чайная лавка и маленький "чайный домик", буквально на два столика.

– Добрый вечер, Гландино.

– Добрый вечер, Зоя. Как жизнь?

– Прекрасно. А твои дела?

– Хороши, весьма хороши. Сижу, записываю итоги дня.

– Приход, расход?

– Нет, скажем, только приход. Ты же знаешь, как бы трехстишия. Вот, послушай:

Искусства печали

достанет на вечер мне и цикадам.

А нет – попрошу у сосен.

– Как хорошо, – вдруг сказал мальчик. – В тебе тоже творится печаль?

– Бывает, – сказал старик и подал ему руку. – Меня зовут Гландино. Просто Гландино.

Мальчик отпрыгнул от руки в сторону, но сказал серьезно:

– А я не помню, как меня зовут. Если вспомню – скажу.

– Добро, – сказал Гландино. – Чашечку чая?

– Да! – мальчик прыгнул вперед.

– Всё, я пошла, – поспешно сказала Зоя. – Я загляну на обратной дороге, хорошо?

И старик, и мальчик одновременно повернули к ней головы и одновременно сказали:

– Конечно, возвращайся скорее!

После чего продавец пораженно воззрился на мальчика, а тот скорчил дурацкую рожу и произнес:

– Чашка воды

и щепотка заваренных листьев -

а сколько шуму!

Гландино покачал головой. Его так заинтересовал новый гость, что пока они пили чай, он положил себе сахар дважды, а потом укусил чашку вместо бутерброда.

Болтовня

Мальчик остался жить в чайной лавке. Он был совсем сумасшедшим: иногда он целый день только и делал, что сидел под солнцем, в пыли и говорил: "Бедная обезьянка хочет пить!" Иногда, впрочем, он прекрасно помогал в лавке или пил со стариком чай. Гландино всё выпрашивал, что с ним произошло; вот кусочки их разговоров, которые на самом деле растянулись больше, чем на месяц.

– А до того, как ты очутился в лесу, ты что-нибудь помнишь?

– Не-а. кошка сдохла, хвост облез. У меня и новая память как кошка бегает. Ты любишь кошек?

– Не очень.

– Ага, наверное, твоя память как собака, сидит перед тобою так, – и он садится на задние лапы, вываливает язык, шумно и часто дышит и таращит круглые глаза. – "О мой хозяин, что тебе надобно?"

– А твоя?

– А моя как кошка, только очень дикая. Я выхожу, говорю кис-кис-кис – а ее нет. А потом вдруг приходит, рыжая холера.

– Ну-ну, а что ты помнишь в лесу?

– Страшно. И даже вовсе не страшно, а дико, кружевно так. Такие все деревья грустные. В безлунную ночь – вообще.

– А в лунную легче?

– А луна всё заколдовывает. Меня она может заколдовать в рыцаря. Я тогда иду и рублю врагов. И не страшно. Или в зайца, я там катался по кустам. Луна – добрая.

– Да, я тоже люблю луну.

– А она никого не любит! Я однажды слышал, как она разговаривает с волками. Они воют: у-у-у! Прекрасная Луна! А она им: идите ко мне, мои крошки! Летите на меня, будете здесь жить! А они: мы не можем лететь, мы не умеем! Она тогда: Ну и бегайте по земле, как крысы и тараканы, таскайте свои хвосты!

– А они?

– А всё у-у-у да у-у-у! О наша мать! О, как ты прекрасна!

– А ты – дружил с волками?

– Они мне нравятся. Не знаю. Ну, не помню. У меня другая подружка была.

– Да ты что? Девушка?

– Девушка… С хвостом между ногами. Понял?

– Понял. Хвостатая девушка. Бывает. Лисица?

– Нет. Обезьяна!

– Какая обезьяна?

– Вот уж не лунная! Желтая! Она Луну ловила!

– Как?

– В ручье, в заводи, ночью. Смешно так! Мы с ней были две обезьяны – веселая и грустная.

– А еще что делала?

– Да не помню! Бедная обезьянка выкинула память… Остался пустой орех. Бум, бум! (стучит себя по голове). Луна тоже пустая, у нее дырка внутри, она туда всех заманивает!

– И что делает?

– Не знаю… Может быть, одним выполняет желания, а у других всё отбирает. Один получается король, а другой – бомж!

И мальчик смеется:

– Как я!

Хохочет, заливается.

Проказы Желтой Обезьяны

– Ура! – заорала Желтая Обезьяна. – Утро!!

Она спрыгнула вниз, перекувыркнулась и посмотрела на ветку, на которой спала, но никого там не обнаружила.

– Ка-ра-ул! – ужаснулась она. – Я только что там спала, и вот меня нет.

Она залезла на верхушку дерева и разбудила спящую там сороку.

– Эй, горлопаня! – тормошила она ее. – Все новости проспишь! Там, под тобой внизу, всю ночь спала Желтая Обезьяна.

– Ну, – кивнула сорока.

– А теперь? Исчезла! Целиком!

– Ах!

– Ну!

– Лечу!

И сорока полетела над лесом, вереща:

– Пропала Желтая Обезьяна! Пропала спящая Желтая Обезьяна!!

А Желтая Обезьяна опять спрыгнула вниз и сделала зарядку.

– Пропала спящая Желтая Обезьяна! – сказала она сама себе. – Ну и черт с ней!

И она отправилась в окружающий лес слегка пошалить.

– Куда бежишь, обезьяна? – раздался вдруг рядом с ней трубный глас бегемота.

– Ищу приключения, ваше лентяйство! Пойдемте со мной, хватит дрыхнуть!

– Ты слишком суетлива, обезьяна, – протрубил бегемот. – Истинные приключения происходят в нас самих. А чтобы замечать их, нужно иметь истинное спокойствие.

– Где ж вы его столько заимели?

– Спокойствие нельзя поймать в окрестном лесу. Оно вырабатывается изнутри. Оно крепнет и устанавливается. Истинному спокойствию надо долго учиться. Но потом его уже никто не может потревожить…

– Даже лесные мышки?

– Тьфу ты, какие мышки? О чем ты думаешь, обезьяна, бедное суетливое существо?

Обезьяна знала, о чем она думала.

– Эй, бегемот! Спорим, твое великое спокойствие прогонят пять лесных мышек через пятнадцать минут?

– Спорь сама с собой, мне не до этих глупостей, – проворчал бегемот и погрузился во что он там погружался.

– Ага, – сказала обезьяна. Она залезла на дерево и сбросила на бегемота разных листьев и веток, совсем закрыв его шкуру. Он не шевелился. Тогда она смоталась куда-то, и вернувшись, набросала поверх листьев на его огромную спину грозди лесных орехов. Опять – никакого эффекта. Желтая Обезьяна поскакала по деревьям, пока не заметила на поляне лесную мышку.

– Эй, мышенция! – закричала она. – Чисто из дружеских соображений! Хочешь орехов?

– Мням-мням, хочу! – сказала мышка, не переставая грызть (она никогда не переставала). – Мням-мням, где?

– Айда, покажу! Не будь жадиной! Захвати друзей!

Мышка взяла своего друга-мужа и своих друзей-деток и поспешила за обезьяной, а та привела ее к орехам, рассыпанным по спине бегемота.

– Без обмана! – заорала Желтая Обезьяна с дерева. – Чисто из дружеских соображений! Мышенция! Ты знаешь, что такое дружеские соображения?

Но мышь не отвечала, вовсю занятая разгрызанием орехов. Желтая Обезьяна еще посмотрела на это пару минут, а потом заметила:

– Это неумно! Даже я в таких случаях делаю кой-какие запасы.

И мышка, и ее друзья, приняв обезьяний совет, дружно принялись рыть норки для запасов. Прямо под собой. Обезьяна кинулась прочь. А через минуту она, как и весь окрестный лес, услышала рев бегемота и треск падающих деревьев. Эти звуки потом долго не прекращались.

– Бегемот ищет свое спокойствие, – заметила обезьяна. – Зачем только ломать для этого деревья?

– Ведь истинное спокойствие, – сказала она вечно обалдевшему дятлу, – нельзя поймать в окрестном лесу.

– Внутрях, – сказал дятел и, примериваясь, постучал по стволу дерева. – Чем глубже, тем они вкуснее.

– Рубишь, – подмигнула ему обезьяна.

– А то, – согласился дятел. – В день, когда я не рубал, я не жил.

И застучал, углубляясь внутрях.

Пес и волчица

Любимая собака короля (она стоила двести сто миллионов тысяч) однажды на охоте увидела волчицу. Охотники отстали, но уже слышен был вдали топот их коней, а волчица не убегала, она стояла на пригорке и насмешливо глядела на пса. Любимая собака короля (ну то есть пес, прекрасной охотничьей масти) замер под ее взглядом. Она смотрела на него и молчала, а он изображал, что страшно устал от бега и не может даже лаять. Потом, так же молча, она скрылась в кустах, а он погнался за рябчиком или оленем, в общем, за кем-то ценным в охотничьем смысле; только из головы его она уже не выходила. И вот спустя несколько дней и ночей любимый пес короля ночью, через окно и сад выбрался из дворца и пустился в лес, зная, что могут растерзать, бешеным бегом пересек поляны и просеки, уловил запах – и снова нашел ее. Была луна, когда чувства обострены, она лежала под кустом, и он сел перед ней и залаял. Он пролаял ей, что влюблен и не может, что молод и богат, что во дворце им дадут любую комнату, а дичь подадут на серебряных мисках. Он пролаял, что мог, своим красивым громким голосом, а она ответила ему: «Ты очень красив. Беги обратно, рожденный собакой». И пес почувствовал, как будто холодное железо входит в его грудь, и принялся уговаривать ее, а она слушала – видно было, что ей нравится слушать – про мягкие диваны и плюшевые игрушки, про снег за окном в деревянной раме… И потом сказала, встав и потянувшись: «Очень, очень красивая у тебя шерсть. Беги обратно. Но если хочешь – оставайся. Я позабочусь, и тебя возьмут в стаю. Ты сильный зверь, ты будешь хорош на охоте. И наверное, не только там…» И огонь вспыхнул в глазах двух зверей, а потом медленно погас в собачьих. Он сказал: «Мое место там». А она легла и сказала: «Иди на место».

Через месяц с чем-то пес, оголодав и осунувшись, перекусавший докторов и нянечек, улизнул из дворца и опять прибежал к волчице. Глаза впали и блестели уже лихорадочно; даже прекрасная шерсть свалялась, да по дороге поднабрала колючек. «Что с тобой?» – спросила волчица. «Ничего, – пролаял пес. – Пустяки. Мне тяжело без тебя. Пошли со мной! Мы будем жить не во дворце, я все придумал, есть прекрасная конура в парке. Я умираю без тебя!» Но холодный свет зажегся в глазах волчицы и она сказала: «Поди прочь, слюнтяй! Показывай людям свои фокусы! А я-то думала, ты пришел жить в лес!» И сама ушла, чуть прихрамывая. У нее была повреждена лапа. Луна была на исходе.

Пес, обезумевший, кинулся прочь, и во дворце принялся жрать, мигом выздоровел, и прыгал перед королем, делая вид, что ловит птицу. Король на радостях устроил большую охоту. Псари понеслись, и любимый пес короля впереди их всех. Он мигом направил охоту в ту часть леса, выследил запах, понесся, и вот увидел волчицу, а та не могла или не хотела убегать так быстро, и он схватился с ней, свился в клубок, стиснул лапы, и даже когда их окружили охотники, не отпускал. Король лично накинул на волчицу веревку и оттащил в сторону пса. Он уже прицелился, чтобы пристрелить зверя, но пес опять бросился и закрыл ее своим телом. И вот то ли король что-то понял, то ли увлекся игрой света в глазах пойманной волчицы, но он приказал отвезти ее во дворец, и там посадить в клетку.

И поставили эту клетку в том самом парке, куда пес звал волчицу из леса.

И конечно, сам пес пришел к клетке, когда стемнело, принес отборное мясо и повторил свой зов, а в ответ получил рычание и презрение. Так и продолжалось: волчица сидела в клетке, король иногда подходил любоваться ее – как ему казалось – сильными лапами; а пес излаялся перед ней уговорами и угрозами без всякого результата, продолжая таскать ей мясо. Он не раз думал просто выпустить ее из клетки, и так, наверное, и сделал бы, если бы не знал – или ему казалось, что знал – что в ту же секунду она разорвет его в клочья.

Как Желтая Обезьяна едва не стала королевой и что из этого вышло

Желтая Обезьяна и раньше иногда ходила в город – вначале очень осторожно, а потом совершенно спокойно. Сойти за человека ей было – раз плюнуть.

– Раз – плюнуть, – объясняла она подружкам, – два – натянуть цветные тряпки. А самое главное – это держать хвост между ногами.

Это было ее любимой поговоркой в городе:

– Главное – держать хвост между ногами!

В этот раз она решила поторговать в городе бананами. Она собрала штук 15 бананов, надела свои очень цветные тряпки и пустилась в путь, ориентируясь на шпиль дворца.

А в самом дворце в это время король поддался-таки на уговоры министров и советников и согласился жениться. Но уж зато все советы избрать жену из семей окрестных правителей он начисто отверг. По правде говоря, жениться ему по-прежнему абсолютно не хотелось. И он вспомнил о старом традиционном способе выбирать себе жену по конкурсу талантов. Похоже, король решил развлечься за счет женского пола. В общем, глашатаи по всему королевству сзывали цветущих дам во дворец на всевозможные конкурсы ума, глупости, красоты, имунной совместимости, а самое главное – на конкурс той – хотя бы единственной – кто докажет королю, что жениться действительно стоит. На этот последний конкурс вначале пускали всех, потом – только победительниц всех предыдущих; но тут проваливались все претендентки. Вначале короля очень развлекали эти беседы (он проводил их с глазу на глаз), потом порядком надоели. Говорили все девушки одно и то же…

– Может, оно все и правильно, но почему от этого так тоскливо? -

спросил король последнюю претендентку на этот день, вычеркнул ее имя из списка, сказал «до свидания» и остался один в вечереющей комнате. Из окна был виден кусок дворового парка с клеткой, в которой сидела волчица («А с ней что делать? Тоже ведь надо что-то придумать…» – вздохнул король) и город Гренабль до самой рыночной площади.

Вдруг в противоположной части комнаты зашуршала портьера и из-за нее вышла… милая такая… ну да, Желтая Обезьяна, собственной персоной. Не могла же она пропустить такую развлекаловку – и махнула во дворец через крышу и задний двор.

– Здравствуйте, – вежливо сказала она и одернула юбочку («Главное – держать хвост между ногами!»). Здесь принимают в качестве королевских невест?

– А, – обернулся король. – А вы…? А я думал… Ну хорошо, проходите… Ничего, если я не буду зажигать свет? Нет, в качестве невест здесь никого пока не принимают. Качества не хватает. А вы по конкурсу?

– Конкурсирка я, – кивнула обезьяна. – Конкурсуюсь.

– Ну что ж, – вздохнул король, опять уставившись в окно. – Давайте, доказывайте.

– Что доказывать?

– Ну как – что надо жениться!

– Надо жениться?

– Жениться.

– Зачем?

– Как зачем? – король развернулся. – Да вы садитесь. Это же тема конкурса. Вы не знаете?

– Тему знаю, – согласилась обезьяна. – А зачем жениться – не знаю.

– И я не знаю, – откликнулся король. – По-моему, никто не знает. Все наслушались сказок, а в сказках знаете как: они поженились и жили долго и счастливо. И что там дальше в этих сказках происходит – совершенно никому не известно.

– Ну почему, – сказала обезьяна. – Иногда известно. Давайте, я вам расскажу.

– Что вы говорите? Ну, давайте.

– Вам какую сказку продолжить?

– А что хотите. Вот знаете какую – я тут недавно вспоминал – «Принцессу на горошине». Я, кажется, здорово похож на этого самого принца – все жду черт знает кого…

– Ага, – сказала обезьяна. – Ну, слушайте.

Король откинулся в кресло, и пока сумерки сгущались над городом, Желтая Обезьяна рассказала ему

Продолжение сказки "Принцесса на горошине"

– Ай-ай-ай, что вы говорите, – качал головою король. – Какая прелесть… Пятьсот двадцать восемь детей… Это здорово! Знаете, вот это бы мне понравилось: пятьсот двадцать восемь детей. Это то, что нужно. Ради этого можно и жениться, а? – и он обернулся и подмигнул Желтой Обезьяне, хотя в темной комнате было трудно ее рассмотреть. Она в ответ, именно этим и пользуясь, скорчила прекрасную рожу.

– Да нет, ваше величество, мне кажется, что жениться вовсе не стоит.

– Да как же не стоит? – удивился король. – Вы же сами… Да ведь, кстати, и сказок таких нет, чтоб герой не женился. Вот вы хоть одну такую сказку знаете?

– Конечно, знаю, ваше величество, – откликнулась обезьяна, и рассказала королю сказку про

Один лист

– Нет, ну это нечестно! – сказал король. Нет, лист – это нечеловеческий персонаж. Конечно, он похож немножко на меня… Но я все-таки так не могу… сам по себе… вот этих самых… Пятьсот сорок четыре… Ну и потом – а как же любовь? Как же любовь, я вас спрашиваю?

– Что вы имеете в виду, ваше величество?

– Ну, любовь! Это не то, что вас там ухватил усик за ногу… простите… Это внутри! Это как роза, растущая внутри!

– Ничего себе образ, – сказала про себя Желтая Обезьяна. – Роза, растущая внутри! Надо будет запомнить.

– Ну? Что же вы молчите?

– Любовь, ваше величество, – раздумывая, медленно сказала обезьяна, – выбивает пробки и не способствует семейной жизни.

– Ах, вот как! Хм… Нет, давайте без философии. У нас вечер сказок!

– Вы знаете сказку про любовь?

– Ну, ваше величество, конечно, знаю. Вам короткую или длинную?

– Мне? – король вдруг посмотрел на часы. – Ах, черт, у нас скоро заседание министров и советников… Давайте короткую, у нас с вами еще есть десять минут.

– Совсем короткую, – согласилась обезьяна. – Такая любовь…

Такая любовь

– Ну и вы мне теперь скажете, что не нужно жениться? – победоносно сказал король? – Вот что: я старше вас, кое-что повидал на своем веку, я знаю, что такое неженатая жизнь… Так что слушайте меня внимательно!

– И король встал и зажег свет, сам на какое-то время ослепнув. Вы мне подходите, я возьму вас в жены. Сильно допекать я вас не буду, по балам не затаскаю, а родите вы мне пятьсот семьдесят этих самых… Ну или сколько сможете. Да…А по вечерам будете мне рассказывать сказки. Как эта…Шахререза… Шахараразадень?

– Шухерезадница, – подсказала обезьяна.

– Ну, ты это… – король погрозил ей пальцем. – Не разыгрывайся… Пока… Шахерезада, вспомнил я. Значит, будешь Шахерезадой. Согласна?

– Ваша воля, – склонилась обезьяна в изящнейшем поклоне, – закон для меня. Хотел бы я знать, что она напридумывала себе, какие грандиозные шалости проносились у нее в голове, пока король вел ее по дворцу и парку, чтобы представить заседанию советников и министров как победительницу конкурса невест!

Но вдруг, у клетки с волчицей, обезьяна остановилась.

– Ваше величество, – обратилась она к королю, – почему она у вас в клетке?

– Ерунда, – ответил король, – охотничий трофей. Пойдем, мы уже опаздываем.

– Отпустите ее! – сказала Желтая Обезьяна.

– Потом поговорим, – пробурчал король. – Пойдем!

– Сделайте мне подарок, ваше величество, – твердо сказала обезьяна. – Отпустите ее. Прямо сейчас!

– Нет, – так же твердо ответил король. – Сейчас это просто невозможно, да и потом… Эй, что ты делаешь? Она разорвет нас!

А Желтая Обезьяна прыгнула к клетке и в мгновение ока разомкнула запоры и распахнула дверь. Сама же взобралась на клетку и заорала:

– Свободу узникам!!!

Хвост ее вылетел из-под платья, но она уже была в экстазе, сделала несколько сальто-мортале и перепрыгнула на дерево, улюлюкая. Волчица в это время выскочила из клетки, а король заорал страже оцепить парк и пристрелить зверя. Как только раздался первый выстрел, волчица исчезла, а на ее месте возникла женщина, светящаяся серебряным светом.

Все обалдели.

Первым пришел в себя король и крикнул:

– Не стрелять!!!

А потом сделал несколько шагов по направлению к той, которую узнал мгновенно. Король развел руками и молчал.

– Ты… – бормотал он. – Неужели ты… Как же ты могла… вот здесь… Почему ты мне ничего не…

– Где мой сын? – спросила Лунная женщина.

– Он ушел… – еле вымолвил король. – Мы поссорились… Он ушел…

– Куда?

– Не знаю… За границу моего королевства…

– Ах, вот как! – ее сияние вспыхнуло, и грозные тени заполнили парк. – Самое лучшее, что у тебя было, ты не сохранил! Ты выгнал его!

– Послушай, – вдруг сказал король, – подожди, не сердись. Он найдется. А ты – я давно хотел тебе сказать – выходи за меня замуж!

– Спасибо, – отрезала она, – меня уже звали замуж в этот дворец. Да ведь и у тебя, насколько я поняла, есть невеста! – и она показала на дерево, откуда Желтая Обезьяна приветливо замахала лапкой. – Нет, это исключено. Вот что, король, слушай меня внимательно. Я даю тебе ровно неделю на поиски сына. Через неделю я приду сюда во главе своей стаи, и если мальчик не выйдет ко мне, в изгнание отправишься ты, король, и будешь искать его хоть весь остаток своей жизни – или пропадай где хочешь! И государству твоему придет конец, вы слишком много захватили земли на никому не нужную рухлядь! Никаких переговоров больше не будет, если их не будет вести мой сын! Все, прощай!

И она зашагала вглубь парка. Нет, остановилась; среди пятившейся стражи она подошла к дереву, где на ветке сидела Желтая Обезьяна. Лунная женщина протянула ей руку:

– Спасибо, моя дорогая!

– Что вы, ваша светлость, – потупившись, скромно сказала обезьяна. – Я просто хотела полюбоваться, как у вас из пасти стекает слюна на бегу. Так прикольно!

Солнечные зайчики и лунные волки

Вы не поверите, что делал король всю эту неделю. Тайная и явная полиция, которую он разослал повсюду, не нашла даже старого бомжа с его бочками печали, что уж говорить о принце. Да, так что делал король – он вооружался. Армия, стены, рвы… он решил, что город придут завоевывать волки – но ведь волки не стреляют из пушек и не взлетят же они на крепостную стену! Вся королевская армия была призвана и вооружена к той ночи, когда должна была закончиться неделя, обещанная Лунной женщиной. Слишком много человек слышали, что произошло тогда в парке, и этой ночью никто в городе не собирался спать. В городе объявили военное положение. Наступил вечер. Взошла полная, огромная луна… Ее лучи буквально пронзили весь город. Все возможные огни горели по королевским приказам и без, но невозможно было унять этот свет с неба. Мальчишки сновали по улицам… Неизвестно, кто из них придумал поиграть зеркальцем, направил лунное отражение на стену дома – ого, такого никто раньше не видел. Все, кто могли, достали зеркальца и принялись играться ночью, словно днем.

– Лунные зайчики!

– Смотрите, бегают в обнимку!

– Нет, то солнечные зайчики, а это – лунные волки!

– Лунные волки!

– Я тебя съем!

В разгар этих игр кто-то направил отражение зеркала на дворового пса… Да не один, а многие принялись «травить собак лунными волками». Все произошло слишком быстро, ни тайная полиция, ни армия не успели ни о чем донести во дворец. Собаки обезумели… Они принялись выть, бегали по площадям, собирались в стаи. Эти стаи по скорости и собранности слишком были похожи на волчьи. И вот уже не воя, а коротко перелаиваясь, они налетели на солдат, валили их и кусали поближе к сердцу. И как только их слюна впитывалась в кровь – никто не умирал, нет, но солдатом у короля становилось меньше. Укушенные барахтались как пьяные, становились на четвереньки, выли, бродили в обнимку, и все наперебой сочиняли стихи. За час в городе стало несколько тысяч сумасшедших поэтов. И только несколько выстрелов успели прогреметь. Одним из них король убил своего любимого пса. Ни о какой защите стен не приходилось и думать. Всю ночь в городе горел свет, сияла луна и звучали стихию на площади водили хороводы и плели лавровые венки. У чайной лавки на рынке было не протолкаться. Потихоньку сбегали из города нетронутые жители, где-то с ними бежал сам король, разбредались поэты, читая стихи камням и деревьям, а под утро в городе появились настоящие волки. Их легко было отличить по быстрому уверенному бегу. Впрочем, они никого не тронули. К вечеру следующего дня в городе совсем мало кто остался. Уж во всяком случае, не осталось ни одной собаки. На дворцовой стене остались написанные краской строчки:

Такая ночь! Моя любимая Сидит на ветке

И щебечет.

Чайные случайности

Зимой и ранней весной на юге льют дожди. Дождь за стенкой большого дома – это не так интересно. Но когда от дождя тебя отделяет только тоненькая перегородка, и капли летят и все пронизывают всего в шаге от тебя, а ты все-таки сидишь сухой и в тепле – это настоящая прелесть. Так в маленькой чайной на бывшем рынке сидели, пили чай, смотрели в окно и болтали когда вслух, а когда, по-чайному, молча, тетя Зоя, бывшая билетерша городского клуба, и называвший себя Гландино бывший продавец чая.

– У нас в доме подрос крысенок, которого привезла Оленька, шустрое животное.

– Она собирается уезжать?

– По-моему, нет. Ее не кусала собака, но она и стихи пишет, и много рисует, и совершенно не вспоминает про свой город.

– И ведь, наверное, правильно?

– А ты знаешь, кого она рисует?

– ?

– Мальчиков в рваной одежде со спутанными волосами. Иногда она пририсовывает им обезьяньи уши и хвост.

– Она влюбилась?

– Да.

– Я ходил сегодня опять, расспрашивал всех, кого встретил. Его никто не видел. Даже той ночью никто не помнит, чтобы он где-то повстречался.

– И она ходит, его ищет.

– Да, я знаю. Бедняжка. Это может быть очень грустная сказка.

– Почему? Я думаю, он найдется.

– Дело не в этом. Я ведь и сам немножко в этой сказке. Он совсем сумасшедший, Зоя. Ладно, я – я достану его из пыли, отряхну и дам булку – а что может сделать она?

– Он совсем сумасшедший…

– Он живет не здесь…

– Даже если он полюбит ее…

– Даже если они оба – друг друга…

– Он живет не здесь…

– Я знаю такую сказку…

Переписка

Тетя Зоя плакала. Над тихим, прекрасным, умытым, бывшим городом Гренаблем спускался вечер, мелькнула из-за туч Луна, и вдруг в комнату кто-то постучался.

– Да-да, – пригласил Гландино.

Вошел здоровенный, очень грязный старик с неимоверно угрюмым выражением лица и сказал:

– Я не привык просить милостыню, хотя, может, давно пора. Вокруг так темно и сыро, а в вашем городе так пусто, что, знаете, очень тоскливо тут бродить одному. Мне кто-то на улице сказал, что здесь приют для сумасшедших. Справки у меня нет, да и денег тоже нет, но… В общем, какой-то приют – не дадите?

– Ну конечно! – встали оба. – Милости просим!

И через полчаса (старик не стал долго мыться) они сидели за столиком уже втроем.

– Все пошло прахом, я это чувствую. Раньше я думал, я один такой, а мир цветет и радуется… Я сидел там тихонько, как козявка в углу, и думал: все хреново – у меня все хреново – но вокруг-то есть жизнь повеселее. Я думал, я ее храню. А сахара у вас нет?

– Спасибо. Я на сахаре, как городские на мясе и злости. Подсел. Да, я о чем. Всё, всё сдвинулось, я сидел и думал, на хрен я нужен теперь. И решил, что встану и пойду, найду нормальных людей, если такие остались, и всё хоть разочек расскажу. А вы первые нормальные, кого я вижу. В вашем городе все – ф-фью! – я иду, одни обниматься лезут, другие шарахаются, или вообще не замечают, пишут на стенках хрен знает что… И вокруг не лучше, я сам далеко довольно от города живу, но пока сюда шел – одни кретины. А которые не кретины – те трясутся как цыплята и молча бегут подальше. Это всё с той ночи, ага?

– А вы знаете про ночь?

– Мне этот – король ваш бывший рассказал.

– Так вы видели нашего бывшего короля? Очень интересно и что же он теперь делает?

Старик захохотал.

– Сидит в моей дерьмовой яме. Раньше он в такие ямы сажал, ага? Если б не он, я б сюда не вышел и чая бы с вами не пил. А чай у вас хорош!

– Еще?

– Ага. Спасибо. Я вам всё сейчас расскажу. В моей башке кое-что прояснилось, как я его встретил. Но не всё. Я вам – рассказ, вы мне – ваше понимание, и разойдемся завтра. Значит, так. Всё началось с пацана. То есть всё началось раньше – но я начинаю с пацана. Я сидел на своих бочках, в них всё кисло, я не мог отойти ни на шаг…

– Подождите, – прервал его Гландино. – Что за бочки? Старик замолчал. Потом вздохнул глубоко и сказал:

– Всё. Всё расскажу. Один раз – королю рассказал, другой раз – вам расскажу. Третий раз – или уж ей, или Господу Богу. Бочки взялись давно. Я старше вас, намного старше. Я был богачом, молодым придурком. Я недалеко отсюда жил, дом свой был, даже целое село было, свое. Ну, это неважно. Короче, я один раз заблудился в лесу. И вышел на избушку, ну, на дом такой, и весь дом светился. А в доме жила девушка, и она тоже светилась. Хрен знает как. Но очень красиво. Короче, мы друг другу понравились, то-сё, любовь была. А потом я зову ее к себе, я крепко влюбился, а она: нет, нет. И говорит, что она не земная женщина, а лунная, вроде как бы сама Луна. И что редко сходит на землю, только в безлунные ночи иногда. А меня так задрало… и я чувствую, что она правду говорит – не земная она, я сам чувствую. Говорю: ладно, дай колечко, что еще свидимся. Она дала. Колечко красоты – сумасшедшей. Я спрятал. Потом еще к ней ходил. И мне побольше хотелось от нее сохранить, понимаете? Я у нее то выпрашивал что, то так брал, тайком. Всякие ее пудреницы, чашки, блюдца, гвозди из досок несколько раз отколупывал. Оно всё вначале, как она, светилось. Я никому не показывал, вообще, сделал тайник, вроде винный погреб, и всё туда складывал. Много я натащил от нее барахла, каждый раз что мог волок. А потом… А потом раз напился и ее саму к себе потащил. Поднял на руки, говорю: всё, будешь человеком, одену тебя в парчу и золото не могу больше ждать, когда тебя нет неделями! И потащил, она смеялась, а потом стукнула меня между глаз, раз – я вырубился. Встал, еле дошел домой, залез в погреб – а там все ее вещи тают и превращаются в такую жидкость, как в чернила. Их в бочки понакидал, думал – нет, так, не думал, испугался сильно. А много вещей было, и шмотки. Пятнадцать бочек вышло, представляете? Пятнадцать бочек! Старик замолчал. Гландино спросил:

– Вот с этими бочками вы и жили?

– С этими бочками я жил. Это такая жидкость оказалась – чистая печаль. Чуть-чуть дашь кому-нибудь – глаза туманятся, больше дашь – тоска. Капля на стакан – смертная тоска. Я поначалу сам много выпил. Подливал кому-то. Люди разбежались. А я не мог: что с этим делать? Думал, от нее кусочек останется… Опять замолчал. Продолжил:

– Я ее на землю проливал – ничего не росло потом, вроде черного камня становилось. Она со временем только крепла. Я потом решил, уже не помню когда, что пусть я и говно такое, но травить этим никого не буду, и чтоб никто не отравился – не уйду. Мне вообще от этого уйти некуда. Оно у меня внутри. Тут он заплакал. Гландино налил ему чай и бросил сахара.

– Вот такая холера… Много лет так было. Ну и вот недавно пришел мальчишка. Хороший такой пацан, загляденье. Я его попросил посторожить. Мне страшно отойти от них хотелось, хоть бы на день. Он посторожил, я день гулял – такое счастье было! – потом второй, и – решил – третий – всё, отошлю его с подарками. А он в одной бочке на третий день крышку разрубил, оно всё хлынуло, так он печали этой столько наглотался… Я думал – вообще помрет, а он очнулся и говорит: дай пить! Нет, вот: Я – бедная обезьянка, хочу пить! Я кинулся за водой, а он сбежал. Я уж как толь не плакал и не искал… А отойти далеко не могу. Еще месяц проходит – и повалили по округе эти ваши, чокнутые, поэты. Они словно такой же дряни наглотались, только не печальной, нет, а как дурмана… Не знаю… Я одному дал выпить этой своей печали – ему хоть бы хны. А потом появился этот, ваш король. Он сына, мальчика искал. Представляете, какого? Да, они, уже, конечно, представляли. А потом старик рассказал про роман короля с Лунной женщиной.

– Он такой же, как я. Я потому на него всё и оставил. Мы, две скотины, ее ребенка сгубили. Я ему ничего не сказал про то, что с мальчиком случилось. Думаю – сам найду – приведу, нет – нет. Сказал, что если хочет увидеть сына, пусть посидит у бочек. Как Атлант и Геракл, а? Было совсем темно. Чая никому не хотелось. Старик встал.

– Я так понимаю, – сказал он, – что ваше понимание откладывается на завтра. Завтра с утра вы со мной поделитесь, и я отсюда свалю.

И он ушел в приготовленную для него комнату.

А Гландино и тетя Зоя сидели в почти полной темноте и пережевывали всухую мысли из одних восклицаний.

Чайные случайности (продолжение)

Наверное, была полночь, когда под окнами послышалась возня и крики.

– О, ведите меня в этот японский домик! – кричал пронзительный голос, пожалуй, женский. – Здесь я хочу умереть! Здесь честная девушка сделает себе харакири, чтобы смыть бесчестный позор неверия, и отсюда ее понесут оплакивать в первый и последний раз! Как сказано в японской поэме, «вечно будут литься слезы людские, если не станет тебя, о Камасутра!»

Гландино зажег свет, и тут же в домик ворвались две девушки. Одна была в очень пестром наряде, она и орала про немедленную и сладкую смерть, а другая была Олей, племянницей тети Зои.

– Девушки, тихо! – вмешался хозяин. – Что случилось?

– О, к мудрости я стоп твоих припала! – завыла пестрая девица. – Сними с меня ужасных подозрений… – она запнулась, – путы!

– Не в размер, – сказала тетя Зоя.

– Вериги!

– Не тот стиль, – сказал Гландино.

– Ну что ж, – согласилась девица. – Это не главное. Главное – не это. Кажется, я попала в приличный дом.

Здесь кормят?

– Садись, – пододвинула ей стул тетя Зоя.

– Тетя, – подскочила к ней племянница, – она утверждает, что в ту ночь, ну, в ту самую ночь она видела, как

Цугеле ускакал на волке!

(Цугеле – так называл принца старик Гландино, а вслед за ним все остальные).

– Видела, – кивнула дева, уже что-то жевавшая.

– И что она сказала, будто бы на другом волке, вслед за ним, далеко!…

– Век воли не видать, господин и госпожа микадо! – подтвердила та.

– Ой, ну это уже ни в какой стиль не лезет! – возмутилась тетя Зоя. – Объясните, кто вы такая!

– Ваша незаконная дочь, – тут же ответила та. – Нет, – повернулась она к Гландино, – ваша! Нет, – помотала она головой, – своя! Знаете, вы меня запутали. Еще немножко, и я скажу вам правду.

– Еще немножко чего?

– Супа, гренок, котлет и сахарка. Впрочем, я вам верю в долг. Я – Желтая Обезьяна.

Она встала, расставила ноги и посмотрела на выпавший хвост.

– Вот, – обратилась она вдруг к Оле, – это тебе урок, моя девочка. Хвост между ногами – не утаишь. Как и всё остальное.

Реминисценции Желтой Обезьяны Чайные случайности (окончание)

– Реминисценции Желтой Обезьяны! Однажды Желтая Обезьяна поимела кайф! До той ночи я была просто девочкой, понимаете, я просто ничего в жизни не видела! Как два закрытых глаза один другого! Это была ночь!! Это было – всё!!! В мою честь написали около двухсот стихотворений! Не верите?

– Да нет, почему же, верим.

– А я до сих пор не верю! Но это правда! Короче я была на площади, уже под утро. С одним солдатиком… – Она нахмурилась и подняла палец, – большой поэт! Короче! Вдруг вижу – волки! Я их не люблю, если честно. Они туповатые и такие, коллективно-массовые. Ну, неважно. Они рыскали, чего-то искали. Я ж вижу. Вдруг выходит – вот откуда из этого же места – такой парнишка. А его еще раньше в лесу встречала. Он прикольный, себя обезьяной считает. Мы с ним вроде как два ультра-эго. Короче! Только я хочу над ним дружески приколоться, как к нему подбегает здоровенный волк, что-то шепчет на ухо, сажает на загривок – и бежит, а этот пацаненок совсем не боится, как так и надо. И все, они скачут из города. Ну, я с забора как сиганула на другого волка, как на лошадь, и кричу ему в ухо: «Почетный эскорт! За ними!» Оно, может, в другое время бы не прошло, вот один раз я с волками… Неважно! В эту ночь все были чумные, и он поскакал! И мы гнали так с полчаса в ужасно глухую часть леса, и я еще думала, какая я дура, что праздник пропускаю! Короче, они пригнали к пещере, волк мальчика так аккуратно ссадил, тот зашел в пещеру, и я думаю: всё, завтра я сюда сама примотаю, а сейчас – пора на бал! Бью пятками своего волка и ору ему: «Эскорт отпускается! В город, на боевой пост!» И он побежал обратно! Я еще по дороге думала: мне бы такой четкий внутренний голос, как у этого волка! А то я такая безалаберная…

– Ну?

– Ну вот и ну! Я на завтра еще поспала чуточку, короче, толь к вечеру туда прискакала. К пещере. А там – никого! И никто ничего не знает! Вот так я прогуляла своего друга, и косточки его – на моей совести!

– Ну-ну-ну…

– Ну и не ну! Главное, я чувствую – дело нечисто! Волки друг с дружкой про это не говорят. И никто ничего не видел. Я даже пыталась поэтически про это выяснить.

– Это как?

– А у меня своя поэтическая мастерская!

– Чего-чего? Ты помедленней.

– А у вас разве нет? Зря! Я их набрала себе человек двадцать. Они про меня стихи пишет. Я им вроде как Музой прихожусь… ну и жрать подбрасываю. Они же у меня, понимаете ли… И она покрутила хвостом у виска – вначале у Олиного, потом у своего.

– Только и они про это – только чушь всякую пишут. «Два всадника скачут в пространстве ночном…»

Красиво, но не люсидентно!

– Не чего?

– Света не проливает! Я вижу, вы ко мне несерьезно относитесь! А зря! Я к вам с визитом дружбы и даже малость за советом пришла. Я знаю, что вы пацаненка выкормили, мне она вон рассказала. Просто я, может, не тот наряд надела, вы уж простите…

И на глазах у изумленной публики Желтая Обезьяна аккуратно сняла и юбку, и прочие свои очень цветные тряпки.

– Так я вызываю больше уважения? – спросила она.

И тут все расхохотались и принялись обсуждать планы, как найти принца Эно – теперь они уже знали его настоящее имя – то есть, как тут же объявила обезьяна, ее Ультра-Эно, не зря она его так сенситивно обозвала.

Приключения принца Эно (продолжение)

Бедный мой принц Эно! Мир красив, пока есть кому на него смотреть; мир хорош, пока есть кому о нем радоваться. Но к тебе, если и возвращался разум, то вместе с ним безумная печаль, и ты видел такие грустные и страшные стороны мира, что не мог этого терпеть и терял сознание. Сознание не очень нужно телу; тело жило, ело, спало и даже говорило. Милый принц! Говорят, очень многие люди целые жизни живут так, как ты в эти дни. Не забудь о своих подданных, если станешь королем! Будь милостив к ним!

Волк шепнул ему в ту ночь: «Пойдем со мной, я отвезу тебя к твоей маме!» Тело само вскочило на волка, и принц понесся в лес, и скоро оказался в пещере, где было хорошо, уютно и тепло. Там он спал, пока заканчивали свое существование столица и царствование его отца; а утром он опять уселся на волка и продолжил путь, уже гораздо более далекий. Волк, казалось, летел… Сильные ветры, то теплые, то холодные обдували тело… Прошел день, второй… и вот они влетели в ворота, нарисованные в небе. К мальчику вернулся разум, а волк лег на землю и дышал тяжело и счастливо.

– Где мы? – спросил Эно.

– В стране прообразов, – ответил волк.

Говорить не имело смысла. Мальчик оглядывался вокруг – такой красоты ему еще никогда не доводилось видеть. Потом он закрывал глаза и блаженно ощущал себя абсолютно собой.

– Я – сильный дух, – сказал волк. – Я донес сюда нас двоих.

Мальчик знал это и был согласен. Говорить не имело смысла.

Потом, через сто столетий, было то же самое: они лежали, счастливые, рядом, и мир прообразов пронизывал их насквозь.

– Ты – чистое существо, – еще сказал волк. – Ты здесь почти такой же, как там.

– И ты, – откликнулся мальчик.

Еще, еще всё это было, и вот стало темнеть.

– Что это?

– Это ночь.

А когда вышла на небосклон Луна, принц узнал ее и сказал:

– Мама!

– Здравствуй, мой малыш! – обрадовалась она. – Как ты сюда попал?

Эно кивнул на волка.

– Я же просила тебя, – обратилась Луна к волку, – отвезти мальчика ко мне.

– А я привез его сюда, – засмеялся волк. – Там он было полным балбесом. Ты не стала бы с ним возиться и превратила бы в какое-нибудь созвездие, как у вас это водится.

– Созвездие? Это красиво. Мальчик мой хочешь быть созвездием?

Эно посмотрел вверх.

– Там и так не протолкаться.

– А разве людей мало?

– Людей мало, мамочка. Кусочков людей много. У кого голос, у кого руки. У кого – память. Целых совсем мало, мамочка.

– Люди жадные, мое дитя. Люди трусливые. Разве ты мало насмотрелся на них на своем веку? Вот что, я так рада, что ты нашелся. Хочешь, ты будешь королем леса? Волки соорудят тебе престол, Желтая Обезьяна станет твоей наложницей?

Тут волк поднял голову.

– Обычно ты не так сильно вмешиваешься в наши дела. Ты наше светило, это правда. Но мне кажется, ты смотришь слишком издалека. Где ты была эти тринадцать лет, пока он рос во дворце? А где ты была, пока он бродил сумасшедшим? А ведь ты не глупый король, ты могла найти его.

Тогда Луна сказала:

– Источник света не решает, что будет с этим светом потом.

И волк сказал:

– Вот именно.

Но Луна взволновалась:

– Я хочу подарить тебе что-нибудь, мальчик. Сегодня власть моя велика, я многое могу сделать. Хочешь, я уничтожу твою память обо всем, что было после того, как ты ушел из дворца?

– Нет, мама, нет. Со мною всё нормально. Знаешь, хорошо бы ты занялась одним старым бомжом и его бочками.

И Эно рассказал про старого бомжа.

– Старый дурак! – вспыхнула Луна. – Я знаю, кто это, можешь не продолжать. Хорошо, пусть он вернет мне всё, что взял.

– Эту печаль, мама?

– Да нет, всё, что брал. Ты ему скажешь, он поймет. Вместо каждой серебряной вещи – золотую. И всё, моя печаль вернется ко мне. Это всё, чего ты хочешь?

– Пожалуй, что да.

– А вернуть королевство твоего отца ты разве не хочешь? Раз уж ты собрался жить на земле? А может, останься? Хочешь, просто останься здесь? Признайся, тебе никогда не было так хорошо. Останься здесь, малыш!

– Но ведь это – это мир прообразов, да, мама? Значит, мой прообраз будет здесь всегда?

– Да, это правда. Но ты не будешь помнить, какой он здесь.

– Я забуду, что я был здесь? И что я есть здесь? И этот разговор забуду?

– Нет, разговор ты можешь запомнить. А вот кто его вел – вряд ли.

– Ага. Нет, я не хочу восстановления королевства.

– Что же там будет?

– Что-нибудь придумаем. Спасибо, мама. Я хотел бы видеться с тобой почаще, хотя бы вот так, иногда.

– Я тоже, мой мальчик. Если сможем. Мне редко хочется сходить на землю, а тебе будет трудно попасть сюда.

– Но мы еще увидимся?

– Обязательно.

– И к нам приходи, – поднял голову волк. – Ты была шикарной волчицей.

И что-то в их глазах мелькнуло, непонятное мальчику даже сейчас.

– Прощайте, два гордых духа, – качнулась Луна.

Принц замахал ей руками, а волк – всеми лапами их хвостом.

Долго-долго была ночь, и волк сказал мальчику?

– Теперь засыпай. Тебе будет трудно уйти отсюда, лучше во сне.

И Эно видел, как засыпает, как ему снится яркий сон, как волк берет его к себе на спину и мчится, мчится, мчится, мчится…

Возвращение принца Эно

Той ночью все разошлись очень поздно. Девочка Оля вышла из чайного домика и пока ожидала тетю, увидела над головой совсем незнакомое созвездие. Вот это да! – наверное, так поздно она еще никогда не была на улице. Это южное небо, эти звезды как фонари! У нее закружилась голова.

Она всё придумала сразу и целиком. Не ожидая, пока выйдет тетя, она пошла прочь по улице. Вот уж чего-чего, а оружия в городе было навалом. Она тут же нашла прекрасный пистолет. Полная обойма…

Она всё видела так ясно, шагая по дороге из города в лес, под лучами вездесущей Луны. Вот в лесу она встречает принца и волка. Наверное, волк тащит принца у себя на холке – да, она видела именно так. Она прицеливается и стреляет. Принц падает с мертвого волка… а она хватает его за руку, и бежит вместе с ним во весь дух, обратно, в город, а там уже будь что будет, она выходит его, она расстреляет его болезнь, как волка… или волков, сколько бы их там ни было…

Оля остановилась и как бывший ученый-экспериментатор, проверила свою боеспособность. Выстрел! Вот это да! Когда тишина сомкнулась, она продолжила путь от города к лесу.

Увы! именно этой ночью доскакал волк до своего леса. Нужно было смотреть с высоты Луны, чтобы видеть, как приближались друг к другу по одной дороге решительная девочка с пистолетом в руке и волк со спящим мальчиком на загривке. Оля только подошла к границе леса, когда увидела мчащуюся навстречу тень. Она подняла пистолет, пытаясь прицелиться, и увидела принца, плывущего по воздуху. Но как же это? Нет, он просто плыл, как в услышанной ею когда-то песенке, «смущая легкие умы пареньем легким над землей»! Ай да подарки делала Лунная женщина своим любовникам!

Пока Оля щипала себя за руки и протирала глаза, волк остановился на границе леса и дороги и потряс шеей. Всадник проснулся и спрыгнул на землю. Они поцеловались (на этом месте Оля ущипнула себя так, что отметина была видна еще несколько недель), и незримый волк прыгнул в чащу. Оля подскочила к принцу, схватила его вначале, как собиралась, за руку, а потом обняла, сильно-сильно. Сильно-сильно и долго-долго! А когда они отступили друг от друга на шаг, стала видна приближающаяся со стороны города прочая компания. Все они – тетя Зоя, Гландино, Желтая Обезьяна и старый бомж – остановились перед принцем, не зная, какой он теперь и как к нему обращаться. Он заметил это. Присел на четвереньки. Помотал давно немытой головой.

– Бедная обезьянка… – сказал он и почесал себе плечо зубами.

– …хочет… – и скаканул в сторону на два шага.

– …пить… – и прыжком вернулся обратно.

– …шампанское! -

И тут уже все бросились обниматься, и всякие ахи, и взахлеб, и рассказы, и тра-та-та; и уже занималось утро, когда решили, наконец, тронуться домой. Тут тетя Зоя подняла с земли пистолет.

– Оленька, – ужаснулась она, – это ты? Да как же ты…

Между ними тут же вскочила Желтая обезьяна.

– Так, – скомандовала она, – отстаньте от девочки! – и повернувшись к Оле, добавила, – Прекрасная, героическая, половозрелая фантазия!

Бродячий театр Желтой Обезьяны

Бродячий театр Желтой Обезьяны родился, в сущности, в ту же ночь, когда в чайной встретились все те, кто хотели спасти принца Эно. Это было основной часть плана, как его найти. Состав театра не надо было долго придумывать: налицо были поэты (из студии Желтой Обезьяны), фокусник и билетерша. Оля оказалась потом прекрасным художником по лицам… Желтая Обезьяна наскоро сочинила несколько пьес, отдельные репертуары для волков и для людей. Они выехали совсем скоро, как только закончили необходимые дела. Старый бомж, естественно, поплелся за ними, делая, впрочем, поначалу такой вид, что шагает сам по себе, и им просто по дороге. Он прекрасно находил место для ночлега и дешевую еду… Я люблю ходить на спектакли этого театра. Конечно, лучшая пьеса в нем – это «Лунные дорожки, или Приключения принца Эно». В прежнее время почти все роли в ней играли сами герои – ну, кроме короля и Лунной женщины. Короля тогда играл старый бомж, а прекрасную Луну – тетя Зоя, и говорят, они прекрасно справлялись. Эти спектакли, впрочем, шли тогда довольно редко, потому что Эно нужно было править своим совсем маленьким, но всё же городом, в котором было хоть отбавляй поэтов, но совсем мало каменщиков. Все пьесы игрались в стихах, просто потому, что в той стране еще лет сто только стихами и разговаривали. Поскольку автором пьес была Желтая Обезьяна и поэты ее школы, на грустных местах там не очень останавливались, а всё больше веселились. Там не играют, например, что стало с королем. Известно, что он сразу и полностью помирился с сыном. Известно, что это он отдал старому бомжу свои золотые вещи, чтобы тот их принес в жертву Луне. Известно, что бочки с печалью от этого не исчезли, но жидкость в них оказалась серебряной. В ней вымачивали почти весь театральный реквизит перед спектаклями, и тот светился еще несколько часов. Этого добра им хватило еще лет на сто… Да, а король? Вот уж не знаю, поверите ли вы мне: он опять стал королем! Просто поразительное постоянство натуры! Вскоре он уехал в далекую страну, поступил в министры, потом то, сё, дворцовые перевороты… Короче говоря, маленькая страна, где правил Эно, многому обязана той помощи, что продолжал оказывать король издалека. Я уже не говорю – гастроли! В той стране, где стал править старый король, особым успехом пользовались пьесы, написанные для волков…

Да…

Вот перечень праздников, которые празднуются с тех самых пор в этой стране: Ночь Преображения (годовщина войны, первое весеннее полнолуние, все говорят стихами и пишут их где угодно).

День Желтой Обезьяны, очень буйное действо, летом, лучше в лесу.

Лунная Ночь – это уже осенью, конечно, в полнолуние, вечером играют эту пьесу, а уж ночью – вой и кто на что горазд, купание в холодной речке в одном серебряном колечке…