Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Пролог

Нью-Йорк-Сити, 1863 год

Информатор, сидевший по ту сторону обеденного стола, прокашлялся. Его длинный сюртук был расстегнут, а зализанные волосы завивались у висков. Вечерняя тьма быстро окутала дом, и гость опустошил тарелку прежде, чем озвучить сообщение. Босс Твид терпеливо позволил ему это сделать. Его власть в Нью-Йорке всегда держалась на том, что он мог дать людям, на аппетитах, которые он мог разжечь, и на жадности, которой он мог манипулировать.

– Это правда, – в конце концов произнес осведомитель. – В городе появился ассасин.

Твид с чавканьем употребил очередную соленую устрицу.

– Вы уже знаете его имя?

– Пока нет, – ответил информатор. – Но кто-то нанял Редди Кузнеца, чтобы ребята с Бауэри держались подальше от всего этого.

Твид объединил свои силы и теперь был самым влиятельным человеком в Нью-Йорке. Он управлял политическими механизмами Таммани-Холл, а через них – ящиками для голосования и событиями на улицах. Сеть его шпионов и политики из Вашингтона уже предупредили его об ассасине, действующем в Нью-Йорке. Ходили слухи, что Братство хотело использовать надвигающуюся гражданскую войну, чтобы осуществить атаку. Возможно, оно даже узнало о плане тамплиеров.

– Без Бауэри-бойз, – сказал Твид, – мятежники потерпят поражение.

– Это не проблема, босс…

– Бандам Файв-Пойнтс и Уотерфронта без них не хватит сил.

– Бауэри в деле.

– Верю. Но нам все равно необходимо знать имя этого ассасина и выяснить, что нужно Братству.

– Я наведу справки.

Твида это не удовлетворило и не успокоило. Было бы ошибкой недооценивать ассасина.

– Будь осторожен, – сказал он. – Нам нужно вывести Братство на чистую воду, а не загнать их еще глубже в тень.

Он макнул кусок ростбифа в коричневый соус на тарелке и съел его.

– Конечно, босс, – информатор окинул взглядом еду, оставшуюся на столе, и облизнулся, словно пес. Но Твиду было известно: истинная сила в том, чтобы держать подчиненных в состоянии, когда им хочется большего.

– Это все. Возвращайся, когда узнаешь имя, не раньше.

Информатор кивнул.

– Да, босс.

Затем он поднялся и покинул комнату, а Твид продолжил трапезу.

На улице информатор, все еще голодный, двинулся в поисках остановки омнибуса, следующего в центр. На город опустилась ночь, но свет поддерживался с помощью газовых фонарей. Он шел мимо театров, ресторанов и салунов, набитых посетителями, которые наслаждались небольшой передышкой от дневной жары. Некоторое время спустя он добрался до бандитского клуба в доме номер 42 по улице Бауэри, и это не ускользнуло от наблюдавших за ним глаз. Тень, сидевшая на карнизе на высоте трех этажей над улицей, осталась незамеченной.

Взгляд был весьма терпеливым, и когда осведомитель спустя несколько часов вышел из дома 42, слегка покачиваясь от выпитого, тень спустилась и бесшумно последовала за ним.

Информатор не был достаточно осторожен. Через несколько кварталов, недалеко от аллеи, ассасин сделал свой ход… блеск спрятанного клинка, быстрый беззвучный удар… Тело нашли только утром.

Глава 1

Оуэну нужно было знать.

Он уже все знал, но ему нужны были доказательства. Чтобы можно было убедить остальных, в том числе и дедушку с бабушкой, в невиновности его отца. Судебная система дала сбой, но общественность это не волновало. Его отец отправился в тюрьму за убийство, которого не совершал, и умер там от дурацкого аппендицита, прежде чем Оуэн успел с ним проститься. Так что теперь Оуэну предстояло выяснить, что на самом деле произошло в ночь ограбления банка.

Он надеялся, что Хавьер поймет. Они дружили с третьего класса, с тех времен, когда жизнь Оуэна еще не полетела ко всем чертям. Правда, последнее время они не были так близки, как в начальной и средней школе, но Оуэн все еще полагал, что может рассчитывать на Хавьера.

– Ну что, пойдешь со мной? – спросил он.

Они стояли возле здания школы, во дворе сбоку от здания, рядом с пустой стойкой для велосипедов, с которой облезла краска. Трое друзей Хавьера – парни, с которыми Оуэн не был знаком, – переминались в сторонке, наблюдая за ними и разговаривая между собой.

– Не знаю, – ответил Хавьер.

– Не знаешь?

Хавьер не ответил, только продолжал пялиться.

– Ну, давай. Ты знаешь все эти технические штуки лучше меня. Лучше всех, – Оуэн искоса взглянул на друзей Хавьера. – Даже если никто больше об этом не знает, я в этом уверен, и ты тоже.

Хавьер также оглянулся на своих друзей. Он не улыбнулся, не рассмеялся, он даже не изменил выражение лица в течение нескольких минут, прошедших с момента, когда Оуэн подошел к нему и рассказал свой план. Стоявший перед ним Хавьер, казалось, был совсем не тем человеком, которого Оуэн когда-то знал. Это был Хавьер, которого Оуэн впервые встретил после того, как его отца посадили в тюрьму, а его мать решила переехать к своим родителям. Новый район, новая школа. Новые хулиганы, задиравшие его.

– Я подумаю над этим, – сказал Хавьер. – Мне надо идти.

Он повернулся, чтобы уйти.

– Точно? – спросил Оуэн.

– Что точно? – обернулся Хавьер.

– Подумаешь?

– Сказал, что подумаю, значит, подумаю, – ответил Хавьер и удалился.

Оуэн наблюдал, как он вернулся к своей компании. Он был не уверен, что их можно было назвать друзьями – этих ребят, от подобных которым Хавьер раньше защищал его. Когда Хавьер подошел к ним, они стали вопросительно кивать, указывая в сторону Оуэна, а тот лишь пожал плечами и помотал головой.

Оуэн понятия не имел, чем Хавьер теперь занимался и как они дошли до этого – всего за пару лет превратились из лучших друзей в совершенно чужих людей. То же самое было у Оуэна и с матерью. Три года назад он думал, что смерть отца сблизит их, но она, напротив, разъединила их, будто поместив на разные острова. Континентальный дрейф начался постепенно, но был непрерывен и сопровождался землетрясениями.

Оуэн покинул территорию школы и побрел к дому бабушки и дедушки. Присоединится к нему Хавьер или нет, не важно. Он решил, что пойдет этим же вечером. У него не было выбора. Это было его решение. Ему необходимо было знать.

Открыв входную дверь, Оуэн увидел бабушку, сидящую в кресле в гостиной. Она смотрела телешоу, которые, кажется, показывали дольше, чем Оуэн себя помнил. Когда он вошел, ее кот Гюнтер спрыгнул с колен, похоже, впился когтями в бедра под халатом, потому что бабушка вскрикнула и слегка дернулась. Гюнтер мяукнул и, задрав хвост, подошел, чтобы потереться о ногу Оуэна. Оуэн нагнулся и почесал кота за ушами.

– Привет, бабушка.

– Привет, – сказала она, заглушая звук аплодисментов. – Как в школе?

– Хорошо, – ответил он.

– Как оценки?

– Как и вчера.

– Нужно подтягивать, – сказала она. – Оцени важность образования. Ты же не собираешься закончить, как твой отец.

Оуэн слышал это много раз. Эта фраза больно ранила и, словно товарный поезд, тащила за собой груз каждой ссоры, каждой слезинки, каждого шепота и каждой перебранки между матерью и ее родителями, которые случались во время судебного процесса и после. Родители матери ненавидели отца еще до того, как она вышла за него замуж, а после его смерти возненавидели память о нем еще больше. Отец Оуэна был для них неким «призрачным козлом отпущения», тенью, которая могла быть настолько ужасной, насколько это им требовалось, которую можно было обвинять в чем угодно. Во всем подряд.

Оуэн сразу научился не защищать этот призрак, но ему это и не нужно было. Его отец был не виноват, и скоро все об этом узнают.

– Я подтяну оценки. Где дед?

– На заднем дворе, возится с газонокосилкой. Может, ему нужна твоя помощь.

Оуэн внутренне ухмыльнулся. Его деду никогда не требовалась никакая помощь, тем более с мотором. Это означало, вероятно, что дед хочет о чем-то поговорить. Оуэна это пугало, но он знал, что избежать разговора не удастся, поэтому он кивнул.

– Пойду погляжу.

Он прошел через гостиную по старому ковру, который был то ли настолько устойчив к пятнам, то ли за ним так хорошо ухаживали, что старики считали затраты на покупку нового неоправданными. Стены, покрытые бежевой штукатуркой, были увешаны живописными полотнами, тщательно подобранными бабушкой. На кухне он схватил апельсин из миски с фруктами, стоявшей на столе с пластиковым покрытием без единого пятнышка. Затем он вышел во двор через сетчатую дверь, которая со скрипом распахнулась и с грохотом захлопнулась за ним.

Маленький двор был вылизан до такой степени, что смотрелся пластиковым. Он представлял собой амебообразный ковер из густой травы, окруженный клумбами и кустами. Несколько авокадо и апельсиновых деревьев росло рядом с шестифутовым решетчатым забором, обозначающим границы бабушкиной империи. Оуэн прошел по плиточной дорожке вдоль задней стороны дома к дедушкиному посту – мастерской, которую на его памяти никогда не называли гаражом, хотя по сути она им и была. Внутри дедушка склонился над старой газонокосилкой под единственной флюоресцентной лампой, болтающейся сверху. Он был одет в старый передник и джинсовый комбинезон, который носил с тех пор, как Оуэн был совсем маленьким.

– Это та, которая на продажу? – спросил Оуэн.

– Не, – ответил дед. – Это починить. Эгертонам, которые дальше по улице.

– За деньги?

– Нет, – сказал он. – Но они небось все равно попытаются мне заплатить.

– Бабушка говорит, это она должна им приплачивать за то, что они находят для тебя занятие.

Дедушка усмехнулся.

– Откуда мы знаем, может, она так и делает?

Оуэн надкусил кожуру апельсина, чтобы почистить его, почувствовал горечь, а затем вцепился в нее ногтями, обдирая плод и брызгая соком.

– Не пачкай мне пол, – сказал дед.

Оуэну всегда казалось, что в месте, которое зовется мастерской, вполне можно капнуть соком на пол, но у его деда была не такая мастерская. Там не было ни единого инструмента, или детали, или бутылки с химикатами, которые стояли бы не на своем месте.

– Бабушка уже спрашивала тебя об оценках?

– Спрашивала.

– То есть, я могу не спрашивать?

– Ты вроде как уже спросил.

Дед отвлекся от газонокосилки.

– И то правда.

Затем он поднялся с деталью в руках и пошел к верстаку у противоположной стены, где принялся возиться с ней, повернувшись спиной к Оуэну.

– Я на днях видел твоего старого друга. Как его звать? Хавьер?

– Да? – Оуэн съел дольку апельсина. Она была сладкая, без кислинки, немного терпкая.

– Я давно его здесь не видел, – продолжил дед. Оуэн ничего не ответил, просто откусил еще. – Вы еще дружите с ним?

– Вроде того. Не особо.

– Мне не понравились парни, с которыми он был. Бандиты.

– Как ты узнал? – спросил Оуэн.

– По ним видно.

– Звучит как-то по-расистски, дед. Хавьер не бандит.

– Надеюсь на это. Он вроде всегда был хорошим малым.

Оуэн доел оставшиеся дольки апельсина, испачкав соком подбородок. Дедушка все еще возился с запчастью газонокосилки, повернувшись к нему спиной.

– Ты же держишься подальше от этих ребят, да?

– Дед, – сказал Оуэн, – прекрати.

– Просто хотел убедиться. Район уже не тот, каким он был, когда мы с бабушкой только приехали сюда. Он оставался относительно приличным, еще когда твоя мама росла здесь, до последних лет ее старшей школы.

В это время его мама познакомилась с отцом, но дедушка об этом не упомянул, хотя Оуэн и знал, что он об этом подумал.

– Я уже старый, я никогда не уеду из своего дома. Но я не выбрал бы это место для того, чтобы твоя мать растила тут тебя. Это больше не то место.

– Я не в банде.

– Знаю, что нет.

– Зачем мы тогда об этом говорим?

Дедушка обернулся. Свет флюоресцентной лампы отражался от его лысины.

– Я просто хочу, чтобы ты был осторожен. Тебе пятнадцать. Я больше, чем ты думаешь, знаю о детях в этом возрасте. Легко пойти не тем путем. Хочется принадлежать к какому-то обществу. Ты думаешь, что можешь справиться с этим, но прежде, чем ты поймешь, что все не так просто, уже по уши окажешься в скверной ситуации.

Время, проведенное с дедушкой в мастерской, всегда проходило примерно так. Для деда это был шанс поработать с Оуэном, понастраивать его, будто тот был мотором. Оуэн знал, что дед это делал из добрых побуждений. И бабушка тоже. Но они были неправы насчет многих вещей.

– Просто, – дедушка покачал головой и повернулся обратно к верстаку, – просто будь осторожен. Тебе уроки задали?

– Сделал в школе.

– Отлично. Тогда двигайся дальше.

– Школа – это конвейер. Как можно двигаться дальше за конвейером?

Дедушка снова усмехнулся.

– Умник ты. Иди домой и выучи что-нибудь.

Оуэн улыбнулся и вышел из мастерской, вернулся по плиточной дорожке к задней двери. Войдя в дом, он обнаружил, что бабушка выключила телевизор и теперь возилась на кухне, нарезая морковь, рядом на столе стояла большая миска и лежала куча еще не нарезанных овощей.

– Как там дела? – спросила она.

– Хорошо, – ответил Оуэн. – Ты тоже думаешь, что я прибился к банде?

– Он имеет право волноваться, – сказала она. – Много хороших парней здесь связались с дурными компаниями. Трудно забыть то, что случилось с твоим отцом.

– Да, вы с дедушкой позаботились об этом, – Оуэн пошел к выходу. – Я буду в своей комнате.

Бабушка отложила нож.

– Мы просто хотим, чтобы такого не случилось с тобой.

Оуэн ничего не ответил, потому что если бы он открыл рот, это закончилось бы неприятностями. Так что он последовал прочь, через гостиную и прихожую в свою спальню. Зайдя туда, он пнул ворох одежды, чтобы убрать ее с прохода и запереть дверь. Пару минут он просто стоял, глядя в потолок и тяжело дыша.

Он знал, что его отец не всегда был идеальным. У него были проблемы в старшей школе, мелкое воровство в магазинах и вандализм, но ничего особо серьезного. Ничего такого, что испортило бы ему жизнь после 18 лет. Он вырос из всего этого. Человек, которого Оуэн знал, много работал, оставался с незапятнанной репутацией и даже без диплома колледжа умудрился перевезти семью в пригород, усаженный деревьями, с велосипедами на лужайках перед домами, где у каждого подъезда стоит по две хорошие машины. Но бабушка и дедушка Оуэна никогда ничего этого не брали в расчет. Они видели только старшеклассника-панка, и после того, как отца арестовали, в течение всех месяцев, что длился суд, от них было слышно только «Вот видишь? Мы всегда были правы», адресованное матери. Но они были неправы. Ни они, ни суд, ни присяжные.

Оуэн дошел до стола с компьютером и рухнул в кресло, обрушив башню из пустых банок от содовой возле монитора. Он рассчитывал на Хавьера, чтобы убедиться, что технология была безопасна и работала правильно, но если Хавьер не объявится, Оуэну придется справляться со всем этим самому. Он ударил по клавиатуре, чтобы вывести компьютер из спящего режима, запустил онлайн-поиск и начал читать про «Абстерго Индастриз», «Анимус», что-то под названием Хеликс и про эти безумно дорогие игровые консоли. Все статьи были шумихой на корпоративном языке, до блеска отполированной пиарщиками и ни о чем не говорящей. Он почитал еще немного форумов, в основном – предупреждения и параноидальные тирады о теориях мирового заговора с участием «Абстерго». Но какая международная производственная корпорация не имела отношения к сговорам и заговорам? Это, по мнению Оуэна, было в порядке вещей.

Спустя некоторое время бесплодных поисков мама вернулась с работы, из копировального центра. Оуэн услышал, как закрывается входная дверь, услышал приглушенный голос в гостиной, разговор с бабушкой, а затем, несколько мгновений спустя, стук в дверь спальни. Оуэн закрыл браузер.

– Заходи.

Дверная ручка повернулась.

– Заперто.

– Ой, извини, – Оуэн выскочил из своего кресла и открыл дверь. – Забыл.

– Все в порядке? – мама стояла в коридоре, одетая в форменную голубую рубашку поло, ее волосы были забраны назад, и возможно, среди них со вчерашнего дня появилось еще несколько седых.

– Да, все хорошо, – ответил он. – А что?

– Бабушка сказала, что у вас с дедом был разговор.

Оуэн пожал плечами.

– Он ничем не отличался от остальных разговоров, которые у нас бывают раз или два в неделю.

– Похоже, встреча с Хавьером его насторожила.

Оуэн закатил глаза.

– Он не бандит.

– Ладно, – она подняла руки с короткими красными следами от свежих порезов о бумагу.

– Как скажешь. Но, знаешь, это неплохо – то, что твои бабушка и дедушка волнуются.

– Правда?

– Это значит, что им не все равно.

Оуэн пошел прочь от открытой двери, упал на кровать и, лежа на спине, убрал руки за голову.

– Я бы так не сказал.

Она вошла в комнату.

– Тогда как бы ты сказал?

– Я бы сказал, им нужно только, чтобы я не пошел и не ограбил банк, как отец.

Его мать остановилась и выпрямилась, как будто наткнулась на невидимую стену.

– Не говори так.

– Но об этом они и думают.

– Я не это имею в виду. Просто… не говори так.

– Почему нет? Ты ведь тоже в это веришь. Или, по крайней мере, не отрицаешь этого, когда они об этом говорят.

– Оуэн, пожалуйста. Я не могу… – она бросила взгляд на дверь.

– Не важно, – он закрыл глаза. – Что есть, то есть.

Его мама еще минуту постояла, а затем он услышал, как она пересекла комнату, продираясь сквозь его вещи, наступая на обертки от еды, и захлопнула за собой дверь.

Позже тем же вечером, поужинав и помыв посуду, Оуэн слушал, как мать легла в соседней комнате, как дед спустился в зал. Это было за пару часов до того, как бабушка выключила смех и саксофонную музыку очередного позднего ток-шоу и отправилась спать. Вот тогда-то Оуэн встал, все еще одетый, натянул толстовку с капюшоном и выскользнул из комнаты. Входная дверь издавала слишком много шума, поэтому он вышел через черный ход, осторожно, чтобы сетчатая дверь не хлопнула за ним.

Ночь была прохладной, ветер гнал несколько газетных страниц по улице. Его дедушка и бабушка поддерживали свой участок в образцовом состоянии, но многие соседи этого не делали. У тех, кто поливал лужайки, росли в основном сорняки. У тех, кто не поливал, во дворах была грязь. Тротуар прогнулся и потрескался еще до того, как Оуэн приехал сюда, но с тех пор его никто так и не починил, и тот, кто не знал местную топографию, мог легко споткнуться в темноте. Оуэну пришлось бежать, чтобы успеть на последний автобус, проходивший мимо дедовского дома. Но он успел и уже скоро смотрел сквозь собственное отражение в окне на остающиеся позади улицы, двигаясь к месту, адрес которого дал ему Монро. Это был даже не адрес, а участок среди каких-то складов и фабрик на окраине города. Он дважды пересаживался с одного автобуса на другой – к счастью, нужные маршруты ходили всю ночь, а затем, чтобы попасть, куда нужно, прошел пешком милю или около того мимо разрисованных граффити стен многоэтажек и темных закрытых витрин. Та часть промзоны, в которую он в конце концов попал, казалась заброшенной, с запертыми на замок дверьми, разбитыми окнами и сорняками, заполонившими небольшие участки земли между строениями. Нечасто попадавшиеся фонари оставляли на земле желтые пятна цвета блевотины. Оуэн начал удивляться, уж не держит ли Монро его за идиота, но затем увидел автобус, припаркованный в тени. Он был не похож на автобусы, на которых Оуэн добирался сюда. Этот был старым, с выпуклыми крыльями, а между ними виднелся закругленный выгнутый капот с широкой угловатой решеткой спереди. Такую модель наверняка хотел бы иметь какой-нибудь коллекционер старинных автобусов, если в мире вообще существуют люди, собирающие классические автобусы. Сам он был коричневым, а окна затемнены, но почему-то он не выглядел таким заброшенным, как все вокруг. Сзади по гравию прошуршали шаги, и Оуэн резко обернулся.

– Расслабься, – сказал Хавьер. – Это я.

Он был одет в белую кофту с капюшоном и держал руки в карманах.

– Спасибо, – Оуэн кивнул в сторону автобуса, – это оно.

– Ты уверен? – спросил Хавьер. – Что эта штука трахнет твой ДНК? Или мозг?

– Уверен, – ответил Оуэн. – Я должен знать. К тому же другие ребята это делали.

– Это я слышал. Монро сказал тебе, что это сработает?

– У нас не было времени это обсуждать. Он просто сказал мне встретиться с ним здесь.

Хавьер пожал плечами.

– Тогда пойдем выясним.

Глава 2

Оуэн подошел к передней двери автобуса и постучал костяшками пальцев. Затем сунул руки в карманы в ожидании. Хавьер стоял позади него. Когда дверь наконец со скрипом открылась, вокруг нее разлился холодный свет, голубой, как гостиничный бассейн, и обрисовал силуэт в проходе.

– Рад, что ты сумел выбраться, Оуэн, – сказал Монро глубоким звучным голосом. – Я смотрю, ты взял с собой друга. Ну, заходите.

Он развернулся и скрылся в глубине автобуса. В школе все знали Монро, системного администратора. Все его любили, за исключением, может, некоторых учителей. Оуэн и Хавьер поднялись по узкой лестнице и проследовали за ним.

Интерьер автобуса был полной противоположностью его внешнему виду – полностью отделанный гладкими белыми панелями, освещенный лампами дневного света, вмещающий множество компьютерных мониторов. Внутри пахло пластиком и озоном. В задней части помещалось эргономичное мягкое кресло. Монро стоял слева от него, одетый в то же самое, в чем он умудрялся приходить в школу, – выцветшие джинсы, кеды Converse и фланелевую рубашку поверх футболки с концерта неизвестной Оуэну группы. У него были каштановые волосы до плеч и козлиная бородка. Оуэн не мог точно определить, сколько ему лет. Может, сорок с лишним? Пятьдесят с небольшим?

– Хавьер, правильно? – спросил Монро Хавьера, поднявшегося по лестнице вслед за Оуэном.

– Как вы узнали? – спросил Хавьер.

Монро щелкнул пальцами и похлопал себя по темени:

– Эйдетическая память, парень.

– Это как фотографическая память? – спросил Оуэн.

– Нет, – ответил Хавьер. – Это не то. И это все еще не объясняет, как вы узнали мое имя.

– Я много времени провел за работой с базой данных учащихся, – сказал Монро. – Наверное, я узнаю почти любого ученика.

Этот ответ, похоже, не удовлетворил Хавьера, оглядывавшего автобус, скрестив руки.

– Ну, и что это такое?

– Это? – Монро распростер руки. – Это вы.

– Ух ты, – произнес Хавьер унылым голосом.

– Расслабьтесь, – сказал Монро. – Я имею в виду, что все это окажется внутри вас.

Он ткнул пальцем в грудь Оуэна.

– В вашей ДНК.

– Ага, – ответил Хавьер. – Я об этом. Это все происходит здесь? Не похоже на консоли «Анимус», которые я видел в интернете.

Оуэн осознал, что Хавьер самостоятельно порылся в информации, прежде чем идти сюда.

– Это потому, что в интернете и в магазинах ничего и не найдешь об этой модели, – сказал Монро. – «Абстерго» молчит о ней. Эта машина основана на первом «Анимусе». Но я произвел несколько серьезных модификаций.

– То есть это все реально? – Хавьер шагнул вперед, внезапно проявив интерес.

– Что ты имеешь в виду, когда говоришь «молчит» о ней»? – спросил Оуэн, вспомнив о том, как трудно было найти какую-либо информацию самостоятельно. – Коммерческая тайна или что?

– Типа того, – ответил Монро. – Открыто «Абстерго» продает «Анимус» как инструмент для поиска или даже устройство для развлечения. Достаточно дорогое, кстати.

– А как работает именно это? – спросил Хавьер.

– В основном точно так же, – сказал Монро. – Я беру образец твоей ДНК, анализирую его и нахожу генетические воспоминания всех твоих предков, которые там хранятся. Заполучив их, мы можем создать симулятор этих воспоминаний, и ты можешь их исследовать.

Рассказывая, он то и дело поглядывал в сторону, через плечо Оуэна, но не так, будто бы избегал зрительного контакта, а так, словно его сознание частично находилось где-то в другом месте.

– Так чем эта машина отличается? – поинтересовался Хавьер.

Монро нахмурился.

– Другие модели могут получить доступ к воспоминаниям каждого, чьи образцы ДНК присутствуют в облаке «Абстерго»…

– Я читал, что всеми этими симуляциями управляют, – перебил Хавьер. – Управляет «Абстерго».

– Как управляет? – спросил Оуэн.

– Это похоже на реалити-шоу, – ответил Хавьер. – Но они подчищают всякий мусор, так что у тебя все равно не складывается вся история целиком.

– Именно, – сказал Монро. – Новейшие модели «Анимуса» предназначены для развлечения и служат интересам «Абстерго». Люди видят и воспринимают историю так, как это угодно «Абстерго». Правды там нет. А эта модель, – он положил руку на подголовник кресла, – может получить доступ именно к твоим воспоминаниям. Нетронутым. Это единственный способ выяснить правду, что бы ты ни искал.

– Как вы это сделали? – спросил Хавьер.

– Я работал на «Абстерго», – ответил Монро. – Очень давно. Еще вопросы есть?

Оуэн взглянул на Хавьера. Тот кивнул и сказал:

– Да, еще один. Зачем вы этим занимаетесь?

– Зачем ты этим занимаешься? Я пригласил Оуэна, а не тебя.

– Я здесь, потому что Оуэн мой друг, и я должен быть с ним.

Оуэн не считал себя сентиментальным, но отметил, что услышанное ему понравилось.

– Хорошо, – ответил Монро. – Дело в том… я занимаюсь этим, потому что я тоже кое-что должен.

По тону голоса Оуэн понял, что Монро не собирается распространяться об этом. Хавьер больше ни о чем не спрашивал, и Монро обратился к Оуэну.

– Так что за правду ты хочешь узнать? В школе у нас не было времени обсудить детали. Напомни, чьи воспоминания ты хочешь исследовать?

Оуэн глубоко вдохнул.

– Моего отца.

– О, точно. Отец – это важно, – кивнул Монро. – Что-то специфическое?

– Хочу знать, что случилось с ним одним вечером. 18 декабря. Пять лет назад.

– Оу. Если бы я знал. В этом случае я не могу тебе помочь.

Оуэн шагнул к нему.

– Что вы имеете в виду? Я только поэтому сюда и пришел. Вы сказали…

– Ты говорил, что хочешь попасть внутрь воспоминаний твоего отца, и я сказал «да». Это правда. Но ты не сказал, что тебе нужны его переживания всего лишь пятилетней давности.

– Но…

– Это просто невозможно, – сказал Монро. – Твоя ДНК содержит воспоминания твоего отца только до того момента, как ты был зачат, но не после. У тебя нет его генетической памяти о том моменте, когда тебе было – сколько там – десять?

– Он прав, – подтвердил Хавьер. – Я интересовался этим, но думал, может, есть что-то вроде новых технологий.

Оуэну показалось, что автобус вокруг него сжимался, стискивал его по мере того, как возрастали его гнев и злость.

– Тогда что мне делать? Как мне добраться до его воспоминаний о том вечере?

– Тебе нужен другой вид «Анимуса», – сказал Монро. – И образец ДНК отца, взятый после этого вечера. Только так можно проникнуть в код его генетической памяти.

Все мышцы Оуэна до того напряглись, что он задрожал.

– Но его в тот вечер арестовали. Они забрали его, и он больше не вернулся. У меня нет его ДНК.

– В таком случае мне очень жаль, парень.

Оуэну захотелось ударить ближайший монитор. Он пришел сюда, поскольку это был единственный способ. Единственная возможность доказать невиновность отца. Единственный вариант восстановить справедливость. Но оказалось, что это вовсе не выход. У Оуэна не было выхода, и он только теперь это осознал. Он оказался заперт в этой жизни, обречен слушать, как бабушка с дедушкой поливают грязью отца, смотреть, как мать без боя отказывается от собственных воспоминаний о нем.

– Если бы он достал ДНК отца, – спросил Хавьер, – вы бы это сделали?

– Абсолютно, – сказал Монро. – С помощью другого вида «Анимуса» и с образцом ДНК, взятым после той ночи.

Оуэн почувствовал руку Хавьера на своем плече.

– Может, твоя мама что-то сохранила? Что-то, что содержит его ДНК. Старую рубашку, может.

– У нас ничего такого нет, – сказал Оуэн. – Мама продала все, пытаясь сохранить дом. Но дом мы все равно потеряли.

В автобусе повисла тишина, нарушаемая только шорохом компьютерных вентиляторов, пощелкиванием и гудением жестких дисков. Оуэн не хотел уходить, потому что это означало бы, что он потерпел поражение, поэтому он просто стоял посреди бесполезных машин.

– Слушай, – сказал Монро, – я занимался этим какое-то время. В разных городах, в разных школах. Некоторые ребята приходили ко мне за острыми ощущениями. Другие, вроде тебя, приходили, потому что хотели найти ответы. Но все дело в том, что они редко находили те ответы, которые искали. Чаще всего это ничего не решало. Думаю, лучше было бы тебе спросить самого себя, почему это так важно для тебя.

– Что это значит? – воскликнул Оуэн. – Мой отец попал в тюрьму. За то, чего он не совершал. По-моему, очевидно, почему для меня это важно.

– Пойдем отсюда, – сказал Хавьер. – Этот мужик тебе ничем не поможет.

– А что насчет тебя? – спросил Монро, глядя на Хавьера.

Хавьер прищурился.

– А что насчет меня?

Монро кивнул в сторону кресла.

– Не хочешь попробовать?

– А как же ваша пафосная речь? Это ничего не решит.

– У тебя нет вопросов к «Анимусу», – сказал Монро, – но я вижу, что тебе интересно.

– Не делайте вид, что все про меня знаете, – сказал Хавьер.

– Я видел твои оценки по естественным наукам, технологии и математике, – отметил Монро. – Очень впечатляет. Если ты действительно тот парень. Тому парню было бы интересно.

Прошло мгновение, Хавьер ничего не возразил.

– Слушай, – сказал Монро, – я не пытаюсь тебя заставить. Поступай как знаешь. Но раз уж ты здесь, у тебя есть возможность некоторое время побыть кем-то другим.

Хавьер посмотрел на Оуэна, и Оуэн увидел знакомое выражение лица, которого он уже давно не видел. Монро был прав. В те дни, когда они еще были лучшими друзьями, Хавьер, увидев что-то, что пробуждало его любопытство, выглядел возбужденным, с нахмуренными бровями и ухмылкой. Сейчас он выглядел именно так, и Оуэн подумал, что, возможно, это и было настоящей причиной, по которой Хавьер пришел сюда.

– Ладно, – сказал Хавьер. – Я это сделаю.

– Хорошо, – сказал Монро. – Проходи, садись.

Затем он повернулся к консолям и мигающим огонькам. Хавьер проскользнул мимо Оуэна и прошел мимо компьютерного оборудования к креслу, в которое затем медленно опустился. Оуэн почувствовал прилив злости и негодования. Каким-то образом его бывший лучший друг делал то, зачем Оуэн сюда пришел. Хавьер должен был помочь ему, а не занять его место.

Хавьер улегся, положив руки на подлокотники. Монро сел рядом во вращающееся кресло и достал что-то вроде пластиковой перчатки, соединенной связкой проводов с основным компьютерным терминалом.

– Дай, пожалуйста, правую руку, – Монро открыл перчатку, словно раковину моллюска.

– Что это? – спросил Хавьер.

– Это сканер, – ответил Монро. – Он отправляет генетические данные в ядро «Анимуса» для анализа. Просто протяни предплечье.

Хавьер задрал рукав толстовки, и Монро надел перчатку на его вытянутую руку.

– Ты почувствуешь щипок – это забор крови, – сказал Монро.

Но Хавьер даже не дернулся.

– Хорошо, – Монро повернулся в кресле лицом к монитору и начал печатать.

Оуэн переместился туда, где он мог видеть экран, но ни одно открытое окно или прокручиваемый текст ни о чем ему не говорили.

– Эй, – тихо окликнул Хавьер, – Оуэн.

Оуэн повернулся к нему.

– Все в порядке?

Оуэн поежился:

– Да.

– Ты уверен?

– А это важно?

Хавьер не ответил.

Еще несколько мгновений Монро стучал по клавиатуре.

– Отлично. Очень многообещающе.

– Что там? – спросил Хавьер.

– Дай мне минуту, – сказал Монро. Еще стук по клавишам, еще больше вспышек на экране. Затем он оторвался от компьютера и взглянул на Оуэна.

– Давай кое-что проверим.

– Что? – спросил Оуэн.

– Соответствие генетической памяти, – Монро достал другую перчатку. – Дай руку.

Вместо этого Оуэн скрестил руки.

– Я думал, вы сказали…

– Это не касается твоего отца, – продолжил Монро. – Я хочу проанализировать твою совместимость с Хавьером.

– Что это значит? – спросил Хавьер.

– Если у каждого из вас были предки, которые присутствовали при одном и том же событии, – пояснил Монро, – ваши генетические воспоминания вроде как накладываются друг на друга. У вас будет общая симуляция. Совмещенные данные, кстати, делают визуализацию более надежной.

– То есть мы оба будем в этой симуляции? – спросил Оуэн. – Вместе?

– Да, – ответил Монро. – Это одна из моих собственных доработок. Что скажете?

Оуэна заинтриговало это предложение. Ему в некотором роде нравилось то, что Хавьер, в конце концов, не окажется на его месте полностью. Он вытянул руку, не спрашивая Хавьера, как он на это смотрит.

– Давайте начнем, – сказал Оуэн.

– Вперед, – Монро защелкнул перчатку на руке Оуэна. Оуэн почувствовал укол иглы, но постарался не вздрогнуть.

– Данные поступают, – сказал Монро. – Это займет всего пару минут – проанализировать их и выявить ваше соответствие.

Оуэн стоял рядом с креслом с подключенной к компьютеру рукой и смотрел на экран.

– Что, если у нас не окажется предков в одном и том же месте? – спросил Хавьер.

– Если у вас не будет соответствий, – ответил Монро, – я не смогу сгенерировать общую симуляцию.

Через несколько минут, когда «Анимус» закончил анализ, Монро воскликнул:

– Ух ты… у вас вообще-то несколько очень сильных пересечений.

– Несколько? – уточнил Оуэн.

– Да. Такое бывает крайне редко. Пути ваших предков пересекались несколько раз в разных местах и в разные моменты истории…

Он уставился в экран, как будто его разум все еще усиленно работал над чем-то.

– Так у нас получится? – спросил Хавьер.

Монро моргнул.

– Да. Точно. Хорошо, пока компилируются воспоминания, давай разместим Оуэна.

Он пошел в переднюю часть автобуса и вернулся с толстым ковриком для йоги. Монро развернул его на полу рядом с креслом.

– Не так комфортно, как в кресле, но тоже сгодится.

Оуэн лег на коврик, уставившись в потолок, над ним с кресла свисала рука Хавьера. Он чувствовал и слышал легкое гудение всех механизмов «Анимуса», которое пульсировало и передавалось ему через пол. Монро вытащил два черных закрытых шлема и помог Хавьеру и Оуэну их надеть. Забрало оказалось более легким, чем показалось Оуэну на первый взгляд, и комфортно погрузило его зрение в обволакивающую со всех сторон тьму. Шлем, в свою очередь, заглушил слух, будто бы развоплощая Оуэна.

– Ты меня слышишь?

Голос Монро звучал изнутри шлема.

– Да, – ответил Оуэн.

– Да, – отозвался Хавьер, и его голос исходил оттуда же, откуда и голос Монро.

– Тогда продолжаем, – сказал Монро. – Итак, это работает следующим образом. Первое, что я сделаю, это загружу коридор памяти.

– Это что? – спросил Хавьер.

– Симуляция перехода, – ответил Монро. – Можете считать это залом ожидания «Анимуса». Мгновенное полное погружение в симуляцию может быть ошеломляющим, даже разрушительным и с физиологической точки зрения, и для психики. Нужно облегчить этот момент. Как только вы подстроитесь под коридор, я запущу полную симуляцию. Готовы? Это будет необычно.

– Готов, – сказал Хавьер.

– Готов, – произнес Оуэн.

Прошла секунда, и на Оуэна ринулся поток – поток света, звука и ощущений, будто выходишь на солнце из неосвещенного помещения, и он никак не мог защитить глаза от этого. Ему оставалось только терпеть, пока зрение не восстановилось, нервы не успокоились, а все окружающее не оказалось в фокусе.

Он стоял посреди бескрайней серой бездны, пронизываемой треском молний. Вокруг него раздувались и вздымались облака тумана, время от времени превращаясь в геометрические фигуры, углы, которые уже напоминали что-то осязаемое – край здания или ветку дерева. Оуэн взглянул вниз и осознал, что он – это уже не он. Его грудь покрывала кольчуга, надетая поверх тяжелого клепаного кожаного дублета. Одежда была длинная, доставала почти до колен. Он был обут в высокие сапоги, закрывавшие голени, на руках у него были перчатки, а на поясе висела шпага в ножнах. Когда он повернул голову, в подбородок, раздражая кожу, впилась завязка, и тут Оуэн осознал, что у него была густая борода. Завязка удерживала на голове металлический шлем конической формы со слегка отогнутыми краями.

– Это ты? – спросил кто-то, стоявший сзади. Оуэн обернулся.

– Хавьер?

Фигура перед ним кивнула, но это был уже не Хавьер. Другое тело, другое лицо, другой голос. Человек средних лет с темной кожей был одет в набедренную повязку и плотную простеганную тунику, его руки и ноги оставались голыми. Обут он был в сандалии. Полосы белой и красной краски покрывали его лицо, а на голове виднелся убор из цветастых перьев, торчавших сзади.

– Ты похож на конкистадора, – сказал человек, которым был теперь Хавьер.

– А ты – на ацтека или типа того, – ответил Оуэн.

– Не совсем, – голос Монро зазвучал у Оуэна прямо в ушах и, как догадался Оуэн, в ушах у Хавьера тоже. – Ацтеки освоили большую часть Мексики, но не всю ее. Хавьер – воин тлашкальтеков. Их народ был одним из нескольких воевавших с ацтеками еще до появления европейцев.

– Откуда вы знаете? – спросил Хавьер.

– «Анимус», – ответил Монро. – Анализируя ваши генетические воспоминания, он экстраполирует эти сведения, используя известные исторические данные. Он же мне подсказывает, что Хавьер – полная противоположность твоему предку, Оуэн. Ты находишься в памяти конкистадора, солдата по имени Альфонсо дель Кастильо.

– А, – сказал Хавьер, – значит, твой народ завоевал мой народ.

– Снова не совсем, – сказал Монро. – Эрнан Кортес разгромил тлашкальтеков, но они впоследствии стали его союзниками в борьбе с более сильными ацтеками.

– Ой, – произнес Хавьер. – Прошу прощения. Похоже, твой народ просто принес моему народу оспу.

– Я даже не знал, что среди моих предков был конкистадор, – сказал Оуэн. Хотя, по его мнению, это был не повод извиняться.

– Похоже, ваша симуляция будет происходить в 1519 году, – сообщил Монро. – Прямо накануне победы Кортеса над тлашкальтеками.

– То есть, мы отправляемся в Мексику? – спросил Оуэн. – На сотни лет назад?

– Технически, – ответил Монро, – вы вообще никуда не отправляетесь. Вы все еще в моем автобусе. Но ощущаться это будет так, как будто вы куда-то движетесь. Вот потому-то мы и используем коридор памяти.

– И что теперь? – спросил Хавьер.

– Теперь, – ответил Монро, – я хочу, чтобы вы расслабились. Пройдитесь немного вокруг. Привыкните к нахождению в чьем-то теле, пока воспоминания не закончат компилироваться.

Оуэн шагнул, потом шагнул еще раз. Ощущения были странные. Ростом этот Альфонсо был ниже, чем Оуэн, иначе держал равновесие, у него были другие пропорции рук и ног. Когда к нему подошел Хавьер, Оуэн вытащил из ножен шпагу. Обмотанный кожей черенок венчало круглое золотое навершие, за ним следовала изогнутая дужка, которая охватывала руку над крестовиной. Трехфутовый клинок сверкал как серебро.

– Зацени, – сказал он Хавьеру и распорол клинком воздух. Сперва шпага лежала в руке как-то странно, тяжело и неуверенно. Затем он почувствовал покалывание в шее и в голове по мере того, как его разум становился чем-то вроде тяжести на задворках сознания. Когда он поддался этому давлению и отпустил собственные мысли, движения руки с оружием стали более отточенными и плавными. Он рубил, колол и парировал так, будто раньше делал это уже тысячу раз. Однако он знал, что никогда в жизни не держал в руках меча, и когда эта мысль противопоставляла себя давлению, он терял контроль.

– Осторожнее, – сказал Хавьер, отступив, когда лезвие едва не лишило его руки.

– Извини, – сказал Оуэн, уставившись на шпагу. – Это было странно.

– Что было странно? – спросил Монро.

Оуэн поднял глаза, как будто Монро был где-то сверху в этой серой бездне.

– Шпага, – ответил он. – Это было… как будто я знал, как управляться с ней.

– Ты знаешь, – сказал Монро. – Скорее даже Альфонсо дель Кастильо знает.

– Так это был он? – спросил Оуэн.

– У тебя есть доступ к его воспоминаниям, – сказал Монро. – Ко всем.

– Кажется, будто он хотел взять верх, – сказал Оуэн.

– В некотором роде да, – ответил Монро. – И в некотором роде тебе придется позволить ему это сделать. Симуляция управляется процессом синхронизации. Чтобы пережить воспоминания твоего предка, тебе нужно вроде как сесть на заднее сиденье и позволить предку делать то, что он делает.

– Значит, пока мы здесь находимся, мы ничего не контролируем? – спросил Хавьер.

– В симуляции у тебя есть некоторая свобода делать что-то свое, – ответил Монро. – Но это не путешествие во времени. Ты не можешь изменить то, что уже случилось. Ты можешь изменить воспоминание, и если ты отойдешь слишком далеко от его параметров, произойдет десинхронизация. Это разрушит симуляцию и либо выбросит тебя обратно в коридор, либо сразу обратно в наш мир. Так или иначе, это не самый приятный опыт.

– Как мы узнаем, что нам грозит десинхронизация? – спросил Хавьер.

– Вы почувствуете, – сказал Монро. – И симуляция начнет сбоить. Но старайтесь не беспокоиться об этом. Вы научитесь. Просто расслабьтесь. Весь смысл использования «Анимуса» в том, чтобы выбраться из скорлупы собственного разума и немного побродить в чужих мыслях.

Оуэн снова посмотрел на шпагу и убрал ее обратно в ножны.

– Готово.

– Хорошо, – сказал Монро. – Когда я поверну переключатель, это вас потрясет, и потрясет сильнее, чем когда вы попали в коридор памяти. Отнеситесь к этому спокойно, это пройдет. И еще одна вещь: когда вы перенесетесь, ваши предки могут оказаться не рядом друг с другом, но они будут достаточно близко, чтобы разделять одну и ту же симуляцию. Не рвитесь на поиски друг друга, иначе десинхронизируетесь. В любом случае, вы не сможете общаться друг с другом как нынешние вы. Усвоили?

– Понял, – сказал Оуэн.

– Вы готовы? – спросил Монро.

– Врубай, – ответил Хавьер.

Глава 3

Хавьер все еще не был уверен, что соглашаться на это было хорошей идеей. Но Монро был прав. Хавьер как-то подслушал пару ребят, которые говорили про «Анимус», и ему стало любопытно. Или, может, ему просто хотелось ненадолго выбраться за пределы собственной головы. Ведь его жизнь была такой запутанной и сложной.

Оуэн стоял перед ним в коридоре памяти. Только это был не Оуэн, это был один из его предков-конкистадоров, в шлеме и со шпагой, с которой он вроде как умел управляться. Хавьер не знал, насколько иначе выглядело сейчас его собственное лицо. Этот предок-тлашкальтек был старше, с больными суставами, и разум, который пытался уместиться в голове Хавьера, смотрел на мир совершенно чуждым образом. Хавьер использовал «Анимус», чтобы попасть в чужие мысли, но голова у него оказалась только еще больше забита.

– Ну, поехали, – сказал Монро прямо ему в ухо.

Коридор памяти обрушился с режущей глаза вспышкой света, и Хавьер почувствовал, как все его тело, более того, его разум подбросило, как на американских горках. Он задыхался и моргал, чувствуя тошноту и головокружение, в то время как зрение медленно рефокусировалось.

Он стоял в чистом поле, окруженном холмами, воздух был свежим, припекало солнце. Трава под ногами была высокой и упругой. В одной руке у него был деревянный щит, раскрашенный и покрытый перьями, в другой руке он держал что-то вроде деревянного меча, который по всей длине был покрыт острыми, словно бритвы, похожими на клыки обсидиановыми лезвиями. Хавьер откуда-то знал, что это называется макуауитль. Воины, экипированные подобным образом, стояли по обе стороны от Хавьера, но у многих не было таких головных уборов, как у него. Однако у некоторых они были еще более замысловатыми и возвышались, словно продолговатые короны с длинными лентами. Хавьер увидел человека, который нес что-то вроде знамени или штандарта, покрытого перьями, который поднимался вверх на шесть футов из-за его спины. У другого человека на голове было нечто, оказавшееся большой длинношеей белой птицей с крыльями, распростертыми высоко над макушкой.

Хавьер оглянулся через плечо, и увиденное потрясло его. Там были тысячи, возможно, десятки тысяч воинов. Они заполнили открытую равнину до самых краев, где начинались леса и холмы. Ревели рога, и голоса выкрикивали то, что могло быть только боевым кличем. Это была армия, идущая на войну. И Хавьер, похоже, оказался на передовой, так что бой был неизбежен. Он снова оглянулся, в панике, на сей раз в поисках выхода. Воин, стоявший рядом, смерил его хмурым озадаченным взглядом и произнес что-то на неизвестном Хавьеру языке.

– Что? – спросил Хавьер. – Я тебя не понимаю.

Тут же он почувствовал, что воспринимаемые образы становятся нечеткими по краям. Он перестал ощущать руки и ноги, будто они отсоединились от тела. Воин рядом выглядел еще более озадаченным и даже отодвинулся на шаг.

– Расслабься, – сказал голос в ушах. – Позволь своему предку поговорить.

– Монро?

– Да, я наблюдаю за твоей симуляцией.

Это несколько обнадежило Хавьера.

– Пусть воспоминание идет своим чередом. Пусть оно просто происходит.

Хавьер глубоко вдохнул. Он пытался расслабить разум и абстрагироваться от звуков, издаваемых огромной армией за его спиной, от неизведанного страха перед предстоящей битвой. По мере того, как он это делал, он почувствовал что-то вроде барабанного боя, на фоне которого протекали его мысли, и слушая его, точнее даже усиливая звук, Хавьер ощущал готовность действовать, а стук становился все громче и громче, пока Хавьер не услышал еще чьи-то голоса. Это было похоже на мощнейшее и очень дезориентирующее дежавю. Одна часть его разума переживала что-то, в то же время другая часть вспоминала это. Барабанный бой и пронзительный голос стали оглушительными, и Хавьер наконец отказался от разума и воли, сражавшихся за контроль. Как только он это сделал, его собственный голос взорвался боевым криком на иностранном языке, который он теперь понимал. Воин рядом с ним приободрился, кивнул и тоже издал вопль. Сознание Хавьера стало кристально чистым, восприятие прояснилось.

Его звали Чимальпопока, он был благородным текухтли – предводителем воинов, не раз отличившимся на поле боя в сражениях с алчными и высокомерными ацтеками, угнетателями его народа. Но теперь на землю его народа пришел новый враг, прибывший с побережья и, как говорят, появившийся из-за моря. Бледнолицые пришельцы надвигались на них прямо сейчас верхом на своих ужасных оленеподобных зверях, со своими огненными орудиями, но здесь, на этой земле и в этот день люди бога Камаштли поработят их или убьют их всех.

– Думаешь, они и правда теотль? – спросил воин, который стоял рядом с Чимальпопокой.

– Не знаю, – ответил тот.

– Тотонаки и отоми говорят, что их нельзя убить. Их стрелы и копья – не что иное, как тростник. Их кожа – само железо…

– Железные у них только доспехи, – Чимальпопока пристально смотрел на линию дубов и сосен впереди. – Держу пари, под ними они истекают кровью.

– То есть, ты думаешь, нам не стоит пытаться заключить с ними мир, как сделали тотонаки?

– Я думаю, мы должны выполнять приказы нашего командования.

– Но даже отец Шикотенкатля, Старший, хочет, чтобы мы заключили мир. Я даже слышал сплетни, будто некоторые сегодня не собираются биться на этом поле.

– Они, должно быть, родились под знаком труса, – сказал Чимальпопока. Сам он был рожден под знаком первого оцелота, а это значит, что ему суждено было умереть военнопленным – эту судьбу он выбрал, чтобы мужественно встретить ее, но до сих пор она ускользала от него.

– Возможно, в том, чтобы сдержаться, заключается мудрость, – сказал воин, – а не трусость.

– Если это то, во что ты веришь, – ответил Чимальпопока, – тогда тебе, наверное, лучше присоединиться к тотонакам и построить этим теотлям город там, где когда-то была твоя ферма…

Снова громко затрубили рога, оповещая о приближении врагов. Чимальпопока приготовил щит и макуауитль, жадный до крови этих чужаков. Впереди, на некотором расстоянии, эти теотли, первые из них, появились из леса. Они шагали строем, держа щиты, верхом на своих оленеподобных зверях, в железных шлемах и с железными мечами. С ними было орудие, называемое пушкой, извергающее камень из своего нутра, сопровождая выстрел искрами и огнем. Его тащили предатели семпоала – союзники белых из Тотонакапана. Глядя на длинные черные орудия, Чимальпопока почувствовал страх, и вслед за ним испугался Хавьер.

Хавьер задумался о том, что будет, если его предок погибнет на поле боя. Он задался вопросом, будет ли он агонизировать, пронзенный шпагой или пораженный пушечным ядром. Хавьер знал, что его тело за пределами симуляции находится в полнейшей безопасности, но это не отменяло ужаса, поскольку его сознание находилось здесь. Реальность симуляции, запах дыма и пота испуганных воинов, ржание коней конкистадоров и вид их превосходного оружия – он знал, чем все это закончится, и хотел вытащить своего предка отсюда. Занятый этими мыслями и осознавший себя в своем уме, Хавьер сделал шаг назад с передовой. Симуляция утратила ясность, как будто высокое разрешение сменилось низким.

– Ты ускользаешь. Позволь всему идти своим чередом.

Это было трудно, особенно перед лицом целой армии испанцев, вооруженной пушками и шпагами, против которой – и Хавьер это знал – его деревянное орудие и щит мало чем помогут.

– Я пытаюсь, – ответил Хавьер.

– Ты не можешь ничего изменить. Это воспоминание. Просто попытайся помнить о том, что все это уже случилось пять сотен лет назад. Ты этого не избежишь, а если попытаешься, то рассинхронизируешься.

Часть этой фразы Хавьер воспринял как мантру. «Ты этого не избежишь, не избежишь, не избежишь». Это помогло ему мысленно вернуться в воспоминания Чимальпопоки, а симуляция вернула полноту и глубину. К ним двигались, пожалуй, всего четыре сотни теотлей – против десяти тысяч воинов-тлашкальтеков. Чимальпопока улыбнулся, будучи уверен, что эта битва скоро закончится. Он задумался, годится ли кровь теотлей так же, как и человеческая, для того, чтобы напоить богов. Он надеялся хотя бы одного взять живьем, чтобы жрецы принесли его в жертву на каменном алтаре.

Окружающие, похоже, были не так уверены, как он, но он подбодрил их боевым кличем, и они ответили тем же. Долина содрогнулась от их голосов и рева боевых рогов. Похоже, даже теотли дрогнули.

– С нами Камаштли! – крикнул Чимальпопока своим подчиненным. – Его знамения с нами в этот день!

Это воодушевило его людей. Когда враг достиг места, которое обозначил Шикотенкатль, Чимальпопока дал команду готовится, то же самое сделали и другие командиры, надвигаясь на теотлей со всех сторон, почти полностью окружая их.

Люди Чимальпопоки дали залп, их стрелы и копья обрушились, словно ливень, но большинство из них были отбиты щитами и скользнули по доспехами теотлей, не нанеся им вреда. Некоторые, впрочем, достигли плоти и вонзились в нее. Чимальпопока, ухмыляясь, несся через поле вместе со своими людьми, высоко подняв оружие. Но прежде, чем они достигли рядов противника, раздались залпы огненных орудий, сопровождаемые неисчислимыми раскатами грома.

Со всех сторон люди вздрагивали и падали в полушаге от Чимальпопоки, кровь лилась из зияющих рваных ран на их телах. Однако он мчался вперед, не замедляя шага, и вел своих воинов сквозь очередной взрыв пламени, а затем – сквозь град злых коротких стрел, пробивавших самые прочные кожаные доспехи. Но затем теотли ворвались в самую гущу сражения на своих зверях, они топтали людей и размахивали шпагами, рассекая их и сминая копытами.

Первые тлашкальтеки, добравшиеся до вражеской пехоты, ударили с правого фланга, но только поломали копья и обсидиановые зубы своих мечей о железные щиты чужаков.

Когда Чимальпопока наконец достиг переднего края, он уже ревел от ярости. Он обрушил свой меч на одного из теотлей с достаточной силой, чтобы поразить его, и тут же вынужден был уклониться от удара меча другого демона. И то же самое происходило по всему фронту. Чужаки держали строй, они прочно сомкнули ряды, противостоя атаке и не давая ни единого шанса поразить цель. Люди Чимальпопоки могли только рваться вперед, а затем отступать, надоедая захватчикам, но не нанося значительного урона. Они были не в состоянии сломить врага и несли тяжелые потери, пытаясь это сделать.

Чимальпопока почувствовал запах, который бывает, когда кровь смешивается с пылью, насыщая землю. Если ему суждено сегодня умереть, это будет достойная смерть. Он снова прыгнул вперед, поразив голову одного из наиболее высоких теотлей. Шлем этого демона по большей части принял удар на себя, но его шея сильно искривилась, и он отшатнулся назад – лишь для того, чтобы его тут же заменил другой воин, облаченный в металлические кольца. Чимальпопока встретился взглядом с чужаком, прежде чем уклониться, и то, что он увидел в этих чужих глазах, зажгло в нем огонь.

На деле сказки оказались правдой. У этих людей, если они вообще были людьми, была бледная кожа, их лица покрывали желтые волосы. Но Чимальпопока увидел страх в этих глазах. Это был страх воина перед смертью. Эти теотли были смертными, даже если и не вполне людьми.

В этот момент один из наездников вырвался вперед группы таких же, как он. Животное, защищенное доспехами, скакало и брыкалось, растаптывая людей и нанося им тяжелые увечья, тогда как меч всадника рубил и рассекал. Чимальпопока сконцентрировал всю свою ярость на них, этих ненастоящих богах, и отбросил щит. Затем он прорвался через ряды своих же людей к наезднику, двумя руками подняв макуауитль над головой. Он выскочил сбоку и, приблизившись, подпрыгнул и сверху вниз ударил оленя по шее. Зверь рухнул, даже не издав крика. Чимальпопока знал, что сломал ему шею – он почувствовал, как под обсидиановым клинком ломаются кости. Всадник скатился на землю, но быстро поднялся и стал остервенело размахивать мечом, хотя и некрепко стоял на раненой ноге. Чимальпопока хотел достать его в пылу битвы, но прежде, чем он смог это сделать, еще трое теотлей рванули к нему, выстроившись в ряд, чтобы защитить своего товарища. Вчетвером они вернулись к своим.

– Они демонстрируют преданность! – крикнул Чимальпопока. – Она у них есть, по крайней мере!

Врагов было четыре сотни, и они каким-то образом держали строй против десяти тысяч. Чимальпопока оглядел поле боя и понял, что численность тлашкальтекских воинов на самом деле послужила успеху врага. Воинов просто было слишком много для того, чтобы можно было эффективно маневрировать на этой равнине. У теотлей была другая стратегия. Их, похоже, в отличие от ацтеков, мало интересовали пленные, они сосредоточились только на том, чтобы защититься и убить или ранить атакующих.

Чимальпопоке не суждено было умереть в бою. Он осмотрел свой макуауитль и отметил, что некоторые зубья на клинке еще остались даже после того, как он ударил зверского оленя, которого его товарищи уже начали разделывать, чтобы унести с собой.

Он снова настиг врага, и удар его меча оглушил теотля, однако макуауитль лишился последних лезвий. На этот раз Чимальпопока не отступил, он помчался вперед, в образовавшуюся брешь, чтобы разорвать строй противника. Он сумел пробить себе путь между двумя металлическими щитами и оказался достаточно близко, чтобы почувствовать ужасную вонь немытых демонов. Он занес затупившийся макуауитль для второго удара, уже по внутренней линии врага. Но его окружили, и он почувствовал, как множество рук хватают его, бьют, бросают на землю и связывают. Они потащили его от места боя в центр своих рядов, где ему пришлось лежать на утоптанной земле, разглядывая кожу, которой чужаки защищали свои ноги, слушая, как воют тлашкальтеки, и не имея возможности что-либо сделать. От этого он заплакал, уткнувшись в траву. Не от страха, а от беспомощности.

Оттого, что такова была его судьба. Приближалась его смерть. Но какому темному богу теотли пожертвуют его и каким образом?

Бой продолжался, и кровь поливала равнину до тех пор, пока Чимальпопока не услышал сигнал рогов, призывающий к отступлению. Он мог означать лишь то, что текухтли пали. Вмиг враги поставили его на ноги и отступили к деревьям, тогда как их всадники устремились за бегущей толпой тлашкальтеков. Вместе с пехотой Чимальпопока прошел несколько сотен родов^[1] по лесу до лагеря, устроенного чужаками в поселении, жители которого, очевидно, бежали. Теотли, само собой, захватили храм, что, видимо, и объясняло их победу и указывало Чимальпопоке на место его смерти. С ними был их бог. Но какому богу они служили?

Один бледнолицый грубо схватил Чимальпопоку за руку. И хотя Чимальпопока не знал его, Хавьер узнал предка Оуэна – человека, которого он видел в коридоре памяти. Его сознание взяло верх. Он открыл рот и хотел было заговорить, но это мгновенно привело к повреждению симуляции и визуальным глюкам – некоторые деревья над ним распались на пиксели. Он вспомнил, что Монро велел им не говорить друг с другом, как если бы они были сами собой. Оуэн молча покачал головой, и Хавьер забаррикадировался от собственных мыслей, чтобы не выскользнуть из воспоминания. Медленно он восстанавливал синхронизацию, но все же чуть большая часть его оставалась на поверхности. Он хотел оставаться уверенным в том, что это Оуэн, но не рискнул заговорить с ним и десинхронизироваться.

Оуэн-теотль протащил Чимальпопоку через всю деревню к одному из домов и швырнул его внутрь. Чимальпопока сильно ударился, от удара у него перехватило дыхание, и несколько мгновений он хватал ртом воздух и пыль, а теотль тем временем удалился.

– Не борись с ними, – послышался голос из тени – это был еще один пленный воин-тлашкальтек. – Они не хотят причинить нам вред. Они хотят мира.

– Довольно странный мир, – ответил Чимальпопока и перевернулся на спину, чтобы взглянуть на говорящего. Тот был молод, возможно, он еще даже не захватил своего первого пленного для жертвы. Он ничего не знал. Его даже не связали, он спокойно сидел на земле, положив руки на согнутые колени.

– Мы напали на них, – сказал мальчишка.

– Думаешь, они не враждебно настроены? – спросил Чимальпопока.

– Так не должно быть, – ответил парень.

– Для меня только так и должно быть, – сказал Чимальпопока. – Это было в знамениях.

Глава 4

Сначала Оуэн не узнал Хавьера, но теперь он был совершенно уверен, что оба они осознали, кем стал каждый из них, просто не могли быть самими собой внутри «Анимуса». Они вынуждены были делить одно на двоих воспоминание в образах враждующих предков, и это вызывало эмоциональный дискомфорт, который имел мало общего с тем, что они испытывали в реальности. Оуэну пришлось подавить его, чтобы вернуться в сознание Альфонсо. Сознание это было не лучшим местом. Альфонсо успел совершить несколько довольно отвратительных, мерзких поступков на Кубе и еще, пять месяцев назад, в Потончане, где жили майя. Оуэн не проживал непосредственно эти воспоминания и даже не хотел о них думать, но сама осведомленность о них придала определенную окраску битве, в которой он только что участвовал и победил.

Победа все еще удивляла Альфонсо. Вид воинов, собравшихся на равнине, едва не обескуражил его, но капитан заставил его собраться выкриком «За святого Иакова и Испанию!».

С Кортесом так обычно и бывало.

Этот лидер одержал победу над губернаторами-предателями и преодолел восстание убийц-мятежников. И несмотря на то, что условия экспедиции становились все более тяжелыми, люди продолжали верить в Кортеса. Даже когда он потопил их корабли у Веракруса, исключив любую возможность отступить, и заставил их застрять на этой чужой земле, где бродила лихорадка, Альфонсо отдавал Кортесу честь и был верен ему, и готов был делать то же самое хоть у врат ада. Туда-то они, похоже, и направлялись.

Теночтитлан.

Город, где восседает ацтекский император и где находится его сокровищница. Воображая золото и ту часть сокровищ, которая ему причитается, Альфонсо чувствовал, как у него закипает кровь. Но чтобы добраться до этого сказочного города, нужно было сперва сразиться с местным населением, которое – Кортес был убежден в этом – должно было стать их союзником. Эту стратегию Альфонсо не понимал и понять не мог. Он видел издалека языческие ритуалы, эту резню, которую они устраивали перед своими идолами. Этим кровожадным индейцам нельзя было доверять, однако Альфонсо верил Кортесу.

– Ты отвел нового пленника в дом? – спросил другой солдат.

– Отвел, – ответил Альфонсо.

– Он ранен?

– Не сильно.

– Хорошо. Капитан будет доволен. Дай им что-нибудь поесть.

Альфонсо кивнул и нехотя отправился к одному из костров, где готовили пищу. Там он нашел немного жирного мяса лысой собаки, каких местные индейцы откармливали и употребляли в пищу. Его он принес пленникам. Более молодой, которого схватили днем раньше, с благодарностью принял еду, но старший – новый, захваченный только что, отказался. Ничего, это не надолго. Кортес заставит их встать на свою сторону. Альфонсо занял пост охранника снаружи глинобитной хижины и принялся ждать. Ему повезло вернуться из боя без ранений, поэтому его назначили стеречь пленных. Не то чтоб этих индейцев нужно было охранять. По крайней мере, первого – точно нет. За вторым, только что схваченным – тем, что убил кобылу Хуана Седеньо, – все же нужно было присматривать. Он был кем-то вроде вождя, и он не был ни трусом, ни лентяем, какими были многие из них. Альфонсо им почти восхищался.

День прошел без нападений со стороны индейцев, и этот перерыв позволил похоронить погибших. Кортес велел провести все обряды тайно, в подполах домов, чтобы ни один индеец не узнал, что теотли, как индейцы их называли, были смертными. К вечеру пленников навестила красавица Марина в сопровождении священника Джеронимо де Агиляра. Она была прекраснейшей индейской женщиной, которую Альфонсо только видел до сих пор, – рабыня, подаренная Кортесу и преуспевшая настолько, что теперь могла стоять рядом с капитаном. Священник был францисканцем, потерпевшим кораблекрушение и наполовину одичавшим за восемь лет жизни среди майя. Вдвоем они могли переводить слова капитана на язык этого региона.

При появлении двух фигур Альфонсо поднялся во весь рост, и кровь прилила к его щекам, когда темнокожая женщина вошла в дверь рядом с ним. Однако этот огонь быстро погас под осуждающим взглядом священника. Опустив глаза, Альфонсо проследовал за ними внутрь. Они подошли к новому пленнику, и Агиляр опустился на колени рядом с ним. Священник обратился к Марине на ее языке, языке майя, а она заговорила с пленником на ацтекском. Альфонсо не понимал ничего из сказанного ими, поскольку они ни слова не сказали по-испански. Он всегда чувствовал беспокойство, когда становился свидетелем таких разговоров, потому что не мог избавиться от мысли и страха, что все эти люди что-то замышляют. После нескольких слов, переданных по цепочке переводчиков, Агиляр стал разматывать веревки, которыми был связан пленник. Альфонсо шагнул вперед.

– Что вы делаете?

– Так приказал Кортес, – ответил священник.

– Но если он…

– Приказ Кортеса, – снова ответил Агиляр и на этом закончил, хотя Альфонсо не убирал руку с рукояти шпаги.

Вождь потер запястья в местах, где веревки врезались в кожу и где еще остались пятна лошадиной крови, которая засохла, потрескалась и отваливалась теперь, словно корка. Индеец что-то сказал Марине, и в его голосе звучали злость и воинственность. Она передала это Агиляру, и они, сменив порядок, продолжили разговор. Марина достала несколько стеклянных бусин и предложила их пленнику – взятка, замаскированная под подарок. Он отказался с нескрываемым отвращением.

– Что он говорит? – спросил Альфонсо священника.

– Он не будет сотрудничать, – Агиляр поднялся на ноги. – Он скорее согласится, чтобы мы принесли его в жертву нашему богу.

– Что? – произнес Альфонсо, и за его страхом Оуэн почувствовал страх за Хавьера. Но если бы он стал действовать, исходя из этого страха, симуляция прервалась бы.

– Я… не понимаю я этих дикарей, – сказал Альфонсо.

– Они верят, что если богам не принести кровавую жертву, солнце не встанет. Наступит конец света. Для них практика жертвоприношений – это не жестокость, а необходимый акт обновления, – пояснил Агиляр.

– Вы говорите прямо как один из них, – рискнул сказать Альфонсо. Но Агиляр не обратил внимания.

– Мне пришлось научиться понимать их.

– Тогда вы, должно быть, такой же дикарь, – выпалил Альфонсо, и от этих слов сознание Оуэна пришло в ужас.

– Но честь ты можешь понять, – сказал Агиляр. – Он верит, что такова его судьба – погибнуть в плену. Он не собирается бежать от нее. Он верит, что если станет нашим посланником, как того хочет Кортес, это будет значить, что он трус.

Марина хранила молчание, но слушала внимательно, как и пленники. Оуэну хотелось найти способ поговорить с Хавьером внутри этой симуляции, но он не видел такой возможности – по крайней мере, модель «Анимуса», которую разработал Монро, этого не позволяла. Было трудно просто взять и вжиться в тело и мысли этого конкистадора, его предка-расиста. Оуэну было трудно признать, что в нем самом были эти воспоминания, что гены этого человека были вплетены в его собственную ДНК.

Марина что-то сказала Агиляру, священник кивнул и ответил. Затем оба направились к двери.

– Куда вы? – спросил Альфонсо.

– За капитаном, – ответил Агиляр.

– Но пленник не связан, – сказал Алонсо, указывая на пленного вождя.

– Я полагаю, ты присмотришь за ним, – сказал Агиляр и вышел вместе с индейской женщиной.

Альфонсо встал в дверях так, что его тень, раздутая и огромная, падала на пол перед ним. Первый пленник, более понятливый и смирный, мотал головой и довольно жестким тоном говорил с вождем. Затем он пошел в угол дома, где находился спальный коврик, и улегся спиной к собеседнику. Вождь не отвечал и не сводил с Альфонсо суровый взгляд, а дрожь его жесткой челюсти заставила того не убирать руку с рукояти меча.

Мгновение спустя из угла послышался храп, и Альфонсо еще раз про себя отметил лентяйство этих индейцев, хотя Оуэн желал, чтобы он заткнулся. Но не было способа заставить воспоминание замолчать. Ему нужно было терпеть, не имея возможности поговорить с Хавьером. Время шло, напряжение в хижине возрастало. Вдруг снаружи послышались голоса. Оуэн гадал, что испанцы намерены делать с Хавьером, если его предок снова откажется сотрудничать. Оуэн не знал, сможет ли он просто сидеть и смотреть, если с Хавьером случится что-то плохое. Но пока что он делал все возможное, чтобы не пересекать ту мысленную линию, которая отделяла его сознание от сознания Альфонсо. Хавьер, похоже, делал то же самое, чтобы они могли и дальше исполнять свои роли охранника и заключенного.

Кортес зашел в дом, все еще в доспехах, и солнце за спиной освещало его плечи, так что Альфонсо пришлось сощуриться из-за бликов. Марина и Агиляр проследовали внутрь за капитаном. Альфонсо кивнул.

– Осторожно, сеньор. Пленник не связан.

– Я знаю, – ответил тот. – Это не важно.

Голос капитана и спокойная манера, с которой тот держался, натолкнули Альфонсо на мысль, что ему и самому это уже не важно.

– Этих людей кормили? – спросил Кортес.

– Так точно.

– Я доволен, – Кортес повернулся к Агиляру. – Вы заверили его в наших мирных намерениях?

– Да, – кивнул Агиляр.

Оуэн недоумевал, как это вообще было возможно, учитывая сражение, в котором они столкнулись, но у Альфонсо, кажется, таких сомнений не было.

– Сделайте это еще раз, – приказал Кортес. – В моем присутствии.

Агиляр заговорил с Мариной, затем она перевела его слова пленнику. Когда она обратилась к пленнику, он, кажется, смягчился, а его голос звучал уже не так настойчиво, как раньше.

– Этот человек интересуется, когда его принесут в жертву, – сказал Агиляр.

– Скажите, что мы избавим его от этого, – произнес Кортес. – И наградим его дарами.

И снова последовала все та же схема переговоров и предложение стеклянных бус, которые капитан использовал, чтобы подкупить индейцев и переманить их на свою сторону. На этот раз пленник принял их.

– Он говорит, что не хочет бежать от своей судьбы, – сказал Агиляр. – Он верит, что ему суждено умереть в качестве военнопленного. И стать жертвой нашему богу.

– Скажи ему, что у меня на него другие планы, – велел Кортес. – Я хочу, чтобы он передал сообщение своему королю. Поступив таким образом, он станет инструментом для примирения между нашими народами. Если он мне поверит, я помогу освободить его страну от тирании Монтесумы и ацтеков.

Услышав перевод, пленник, прищурившись, взглянул на капитана. Альфонсо пытался уловить выражение лица этого человека, ожидая момента, когда индеец встанет на сторону Кортеса, потому что Кортес мог заставить любого стать его союзником. Пауза затянулась. Капитан смотрел на индейца с высоты собственной уверенности и власти. Он выглядел великолепно в своих доспехах, сжимая рукоять особенного кинжала, который он всегда носил сбоку. Это был подарок Шарля V, который, в свою очередь, получил его от Альфонсо V, правителя Арагона, а тому он достался от папы Каликста III.

В следующий момент глаза пленника расширились, и он кивнул. Он заговорил с Мариной, как показалось Альфонсо, почтительным тоном. Она перевела его слова Агиляру, а тот передал их Кортесу.

– Он станет твоим посланником, – сказал священник.

– Я доволен, – ответил Кортес, ослабляя хватку на рукояти кинжала.

– Что случилось? – послышался крик Монро, разко возвращая Оуэна обратно в воспоминание Альфонсо. – Что такое?

Оуэн не понимал, о чем он спрашивал. Прежде, чем он успел переспросить или ответить, Монро снова заговорил.

– Нужно прерваться, прямо сейчас. Может быть немного жестко. Держитесь.

Хижина взорвалась. Мир симуляции разлетелся на куски с очередной вспышкой яркого света, взрывающей мозг, разрывая фигуры Кортеса, Марины и Джеронимо де Агиляра. Дуга боли пронзила голову Оуэна, и он едва сдержался, чтобы не закричать, с силой зажмурившись, пока боль не прошла. Они снова оказались в коридоре памяти, все еще запертые в телах своих предков.

– Что за черт? – спросил Хавьер. – Почему ты нас вытащил?

– Ох, все сложно, – ответил Монро. – Симуляция чуть не стала нестабильной. Лучше было вытащить вас до того, как это произошло.

– Это еще нестабильнее, чем то, что сейчас случилось? – сказал Оуэн. – Мне казалось, у меня мозг горит.

– Извини, – ответил Монро. – Просто сиди смирно. Мне нужно кое-что проверить…

– Что проверить? – спросил Оуэн, но Монро не ответил ему.

– Ты веришь в это сражение? – произнес Хавьер. – Круто было, а?

– Да, – ответил Оуэн. – Если не считать, что мой предок был чудовищем.

– Ну, похоже, не такой уж он плохой, – сказал Хавьер. – Для конкистадора, я имею в виду.

– Ты не знаешь, что он творил, – произнес Оуэн, ощущая отполированное навершие шпаги, – а я не хочу об этом думать. Не спрашивай об этом.

– Не буду, – пообещал Хавьер. – По-моему, я догадываюсь. Он взглянул на свои руки и добавил:

– Чимальпопока тоже был ненормальный.

– Чимапо… что?

– Чимальпопока. Так меня зовут – в смысле, его. Неудобно получается, да?

– Нет. Я совершенно не похож на этого парня.

– Но все равно круто, правда?

Оуэн содрогнулся внутри Альфонсо.

– Думаю…

– Окей, – сказал Монро, – я готов вывести вас из коридора. Вы готовы?

– Более чем, – ответил Оуэн.

– Хорошо, конец симуляции. Три, два, один…

Коридор разлетелся на фрагменты, но более мягко, чем мгновение назад. Оуэн снова закрыл глаза, а когда открыл, он уже лежал на полу автобуса, уставившись в черную пустоту выключенного визора. Он стянул шлем и увидел над собой Монро, быстро отсоединяющего Хавьера от кресла.

– Так почему симуляция стала нестабильной? – спросил Хавьер.

– Этот «Анимус» не предусматривает общую симуляцию для двух человек, – ответил Монро. Он закончил отключать Хавьера и склонился над Оуэном, отсоединяя его и помогая встать на ноги. Его движения были быстрыми и грубыми.

– Мои доработки могут оказаться перегружены. Если это случится, все отключится.

– И ты отправил нас туда, зная об этом? – спросил Оуэн.

– Эх, да. Я знал, – ответил Монро.

Затем он вытолкал их из автобуса, проведи мимо мониторов к передней двери.

– Мне жаль. Я думал, он справится.

– Ничего не понимаю, – сказал Хавьер.

– Эй, – воскликнул Монро, – у тебя по крайней мере случился опыт работы с «Анимусом».

Затем он открыл дверь.

– Но теперь вам пора.

– Погоди, – сказал Оуэн.

Странные действия Монро объяснялись тем, что он совершенно очевидно пытался избавиться от них. Ребята в школе доверяли ему, потому что он был крутым, такой бунтарь, да еще и айтишник, и он закрывал глаза на многое, что они делали со школьными компьютерами и онлайн. Он всегда был спокойным, но сейчас выглядел психованным.

– Правда, что сейчас произошло? – спросил Оуэн.

– Ничего, – ответил Монро и вытолкал их на лестницу. – Просто всплеск адреналина. Я немного испугался.

Хавьер вышел первым и первым ступил на землю.

– Погоди, нам что, угрожала опасность?

Оуэн вышел из автобуса следом и обернулся к Монро. Тот потер лоб:

– Возможно. Но я думаю, что я вовремя вас вернул.

– Вы думаете? – переспросил Оуэн.

– Я это сделал, – сказал Монро. – Я вытащил вас вовремя.

Теперь уже Оуэн поймал себя на том, что начал психовать, но лишь слегка, задаваясь вопросом, могла ли машина каким-то образом повредить его мозг.

– Просто идите домой. Быстро, – сказал Монро. – С вами все будет в порядке.

Затем он захлопнул дверь. Оуэн и Хавьер остались стоять снаружи, оба молчали. Они лишь посмотрели друг на друга и затем – на автобус. Завелся мотор и загорелись все фары – бледный дальний свет и красные габариты светили сквозь внезапно возникшее облако выхлопного газа. Механизм зарычал и автобус тронулся с места. Оуэн и Хавьер отошли, когда Монро выруливал с парковки. Затем он медленно уехал, оставив их одних в промзоне.

– Что это, на хрен, такое было? – спросил Хавьер. – Куда он поехал?

– Не знаю, – ответил Оуэн.

– Чего он так распсиховался?

– Прежде чем покончить с симуляцией, он кое-что спросил.

Хавьер поежился:

– Это было странно, чувак.

– Что именно? Монро? Или «Анимус»?

– И то, и другое. Вообще все. И «Анимус». Я имею в виду, это было какое-то сумасшествие, нет?

– Да, – ответил Оуэн. – С ума сойти.

Хавьер сунул руки в карманы:

– Ладно, я лучше домой пойду.

– Давай, – Оуэну было интересно – после всего этого изменится ли между ними что-то завтра в школе? – Я тоже пойду.

Они разошлись. Оуэн возвращался домой на тех же автобусах, но теперь идти пешком пришлось гораздо дольше, потому что последний из них уже перестал ходить до утра. К моменту, когда он добрался до дома бабушки с дедушкой, на краю темного неба уже забрезжил свет, и этого было достаточно, чтобы сказать, что ночь подошла к концу. Но все равно было еще слишком рано для того, чтобы кто-то проснулся. Тем не менее, во всех комнатах горел свет.

Глава 5

Его бабушка с дедушкой и мать не спали, они сидели за кухонным столом. Бабушка – в своем пушистом халате цвета «розовый висмут», волосы под сеточкой завиты на бигуди. Дедушка был в какой-то наспех накинутой футболке и домашних штанах, а мать – полностью одета. Когда Оуэн вошел, они все уставились на него, а мать вскочила со стула и бросилась к нему, чтобы обнять за шею.

– О, слава богу! – воскликнула она. – Я думала, ты…

Она не закончила.

– Думала, я – что? – спросил Оуэн.

– Где ты был? – спросил дед, и его голос звучал чуть более жестко, чем днем в мастерской.

– Просто на улице, – ответил Оуэн.

– Что ты там делал? – продолжил дед.

– Гулял, – сказал Оуэн.

Бабушка вздохнула, уперлась локтями в стол и потерла глаза.

– Гулял, значит, – сказал дед.

– Да, – ответил Оуэн. – Просто гулял.

– Ладно, теперь ты дома, – сказала мать.

Оуэн попытался улыбнуться:

– Простите, что заставил вас волноваться.

Она еще раз обняла его, прежде чем отпустить.

– Думаю, нам всем лучше лечь и попытаться хоть немного поспать. Тебе утром в школу, а мне – в первую смену.

Но дедушка продолжал сидеть. Раскинув руки, словно крылья, он воскликнул:

– Это все? Все, что ты можешь сказать по этому поводу?

– Папа, пожалуйста…

– Нет, – он покачал головой. – Нет. Это серьезно. Ты не знаешь, чем он…

– Я знаю, что он пришел домой целый и невредимый, – сказала мама. – Вот что важно.

– Важно не только это, – дедушка посмотрел Оуэну прямо в глаза. – Важно, что он делал на улице в такое время. Ты не должна допускать, чтобы это так просто сошло ему с рук. Ты не должна…

– Это мой сын, – ответила мать. – И я воспитываю его по-своему.

– Ты живешь под нашей крышей, – заявил дед. – И, если ты помнишь, он – не единственный парень в этой семье, который болтался где-то по ночам. Я, например, не хочу, чтобы прошлое повторилось.

Это остановило маму Оуэна, и она, похоже, забыла все, что готова была сказать в его защиту. Оуэн четко видел, что он снова остался сам по себе.

– Ты раскусил меня, дед, – сказал он. – Я ходил грабить банк.

Бабушка со стуком опустила руки на стол. Дед выпучил глаза, а мать вздохнула.

– Да, – продолжил Оуэн. – Знаешь, у меня было прямо непреодолимое желание это сделать. Похоже на то, когда тебе очень хочется гамбургер или типа того. Мне прямо необходимо было ограбить банк, как будто это инстинкт. Но не волнуйся – на обратном пути я отдал деньги в детский дом. Я такой типа Робин Гуд.

– Оуэн, прошу тебя, – сказала мать, – ты так лучше не сделаешь.

– Ты тоже, – ответил он.

– Не говори с матерью подобным тоном! – воскликнул дед, указав пальцем прямо на Оуэна. – Прояви хоть немного уважения.

– Уважения? – сказал Оуэн. – Я даже не знаю, что вы имеете в виду под этим словом.

– Нет, ты знаешь, – ответил дед. Он встал, и послышался скрип стула, который он оттолкнул икрами, и стола, в поверхность которого уперся кулаками. – Как минимум, я пытался научить тебя уважению.

– Как? – спросил Оуэн. – Постоянно поливая дерьмом моего отца?

В разговор вступила бабушка.

– Мы просто говорили правду…

– Это не правда! – крикнул Оуэн.

– Это правда, – ответила бабушка, понизив голос до шепота. – Твой отец был игроком, у него была зависимость, и никто из нас о ней не знал. Он собрал команду своих старых друзей и ограбил банк. Он застрелил ни в чем не повинного охранника, у которого дома остались жена и двое детей. Твоему отцу повезло, что его не приговорили к смерти.

– Считай, приговорили, – сказал Оуэн.

Ее губы сжались.

– Мы не хотели, чтобы ты не любил своего отца. Но мы хотели бы, чтобы ты был честен сам с собой насчет него.

Оуэн и был честен. Поэтому он и не поверил ни единому слову из того, что она только что сказала. Было просто невозможно, чтобы его отец совершил все эти поступки. Совершил – и думал, что это будет легким выходом. Горькой правдой было то, что отца подставили его друзья.

– Если говорить о честности, – сказал дед, – я все еще хочу знать, чем ты занимался. Не строй из себя умника, просто скажи мне. Поскольку мне не нравится ни одна мысль из тех, что приходят мне в голову, о том, что ты делал в такой поздний час.

Оуэн решил, что единственным верным решением будет рассказать им часть правды.

– Я встречался с Хавьером.

– С этим бандитом? – спросил дед. – Зачем?

– Он не бандит, – сказал Хавьер, испытывая его терпение. – Я… нам нужно было кое-что обсудить.

– Что именно? – поинтересовалась бабушка.

– Вещи, связанные с моим отцом, – ответил Оуэн. – Вещи, о которых я, видимо, не могу поговорить ни с кем из вас.

Это заставило их замолчать на пару мгновений, поскольку после всего, что они только что сказали, у них не было вариантов продолжить этот спор.

– Спасибо, что признался нам, – сказала мать. Оуэн поежился.

– Ну да. Вы не оставили мне особого выбора, так ведь?

– В другой раз просто предупреждай нас, когда куда-то собираешься, – сказал дед. – Я признаю, что тебе нужен кто-то из ровесников, с кем можно поговорить. Я уважаю твою личную жизнь. Но мы хотим быть уверены, что ты в безопасности.

– Хорошо, – ответил Оуэн.

– И помни, о чем я тебе говорил, – дед подошел к Оуэну и положил руку ему на плечо. – Потерять голову легко, так что будь осторожен. Ладно?

– Ладно.

После этого Оуэну наконец позволили уйти в свою комнату, где он так и не смог уснуть.

Утром Хавьер ждал его возле школы. Оуэн был немного удивлен, но рад тому, что этот опыт с «Анимусом», возможно, помог восстановить хотя бы часть былой дружбы.

– Дома все было нормально, когда ты вернулся? – спросил Хавьер.

– Они меня ждали, – ответил Оуэн. – Я уверен: мать думала, будто я сбежал из дома. Но уже все нормально.

– Ждали тебя? – Хавьер присвистнул. – Чувак, если бы меня мать поймала, я бы сейчас тут не стоял – это я точно могу сказать. Она так психует – боится, что я свяжусь с какой-нибудь бандой, как мой брат.

Они развернулись и пошли к входу в школу.

– Как дела у твоего брата? – спросил Оуэн.

– Из тюрьмы вышел. Пытается не нарваться на неприятности.

– А отец?

Когда Оуэн и Хавьер общались более тесно, Хавьер рассказывал, что никогда не был достаточно упорным и трудолюбивым, чтобы угодить отцу, который начал жизнь, имея гораздо меньше, чем он.

– Да все так же, – ответил Хавьер. – А твой дед?

– Все так же.

Они прошли сквозь главный вход в фойе, где ученики сидели и завтракали или просто, сбившись в группы, болтали перед занятиями. С потолка свешивался огромный плакат с символом школы – викингом в шлеме с крыльями. Хавьер говорил, что викинги на самом деле никогда таких не носили.

– Я хочу поговорить с Монро, – сказал Хавьер. – Ты пойдешь?

– О прошлой ночи?

– Да, хочу выяснить, почему он нас выдернул оттуда.

Они пересекли фойе и поднялись по лестнице на второй этаж. Оттуда они пошли в компьютерный класс и постучали в дверь, но открыл совсем другой человек – какой-то лысоватый мужик в очках, клетчатой рубашке и штанах цвета хаки.

– Где Монро? – спросил Оуэн.

– Понятия не имею, – ответил мужчина. – Вчера оставил сообщение, что он уходит.

– Уходит? – переспросил Хавьер.

Мужчина кивнул.

– Даже не отработал две недели. Я теперь его заменяю, – он оглянулся через плечо. – Если честно, до сих пор пытаюсь понять, чем он тут занимался. Вам что-то нужно?

– Нет, – ответил Оуэн. – Нет, все в порядке.

– Хорошо, – мужчина повернулся и пошел к бывшему столу Монро.

Хавьер и Оуэн переглянулись. Хавьер кивнул на дверь. После того, как они отошли на некоторое расстояние, он сказал:

– Это становится странно.

– Я вижу.

– Как ты впервые связался с Монро?

– Да как-то само получилось. Какой-то парень сказал, что у него есть консоль «Анимус», и он иногда разрешает школьникам ею пользоваться. Ни у кого из моих знакомых ее не было, и я спросил его, могу ли я тоже ее использовать. Он сказал мне, куда приходить и когда.

– А теперь он смылся. И у него есть наши ДНК, как и ДНК других учеников.

– Ты о чем?

– Пока не знаю. Но я уверен, он что-то замышляет.

Оуэн даже представить себе не мог, что мог замышлять Монро, и было похоже, что им никогда не удастся это выяснить. Звонок прозвенел прежде, чем они смогли продолжить разговор. Хавьер оглянулся на проходивших мимо учеников, спешивших в классы, и внезапно опять превратился в того нового Хавьера, которого Оуэн не знал.

– Думаю, еще увидимся, – сказал он, как бы заканчивая разговор.

– Увидимся, – сказал Оуэн, осознавая, что ничего уже не будет как раньше – как он на это надеялся. Хавьер ушел. Оуэн отправился в класс.

Остаток дня он провел, думая о том, что стало с Монро. Он проработал в школе всего год, и кто знает, чем он занимался до этого. Когда-то работал на «Абстерго». То, как он выдернул их из симуляции, а потом резко уволился с работы, заставило Оуэна согласиться с Хавьером: что-то здесь определенно нечисто.

А вот обстановка у Оуэна дома, как ни странно, заметно улучшилась. Когда он вернулся, бабушка выключила телевизор и спросила, не сделать ли ему сэндвич. Затем она сидела с ним на кухне, пока он ел, рассказывала о своих делах в саду и спрашивала, как прошел его день. Затем деду понадобилось съездить в магазин автозапчастей. Оуэн поехал с ним, и на обратном пути они взяли по молочному коктейлю.

Выглядело все так, будто бабушка и дедушка чувствовали себя неловко из-за чего-то и пытались до него это донести. Когда они вернулись домой, дедушка сказал:

– Мы завтра собираемся к твоей двоюродной бабушке Сьюзи. Ей сделали операцию, и мы на ночь останемся с ней.

Оуэн шумно допил через трубочку остатки своего карамельного коктейля.

– Окей.

– Тебе придется побыть одному, пока мама не вернется с работы.

– Хорошо.

До сих пор Оуэн много раз оставался один. Судя по всему, его ночное отсутствие серьезно задело их.

– Мама работает в вечернюю смену, – напомнил дед.

– Со мной все будет в порядке.

– Вот и ладно.

Отца Оуэна тем вечером ни разу не поминали, впрочем, как и школьные отметки. Впрочем, не усилилась и конфронтация, обозначившаяся было накануне утром, хотя никто ни за что так и не извинился. Вернувшись с работы, мать молча изо всех сил обняла Оуэна, при этом ее усталые печальные глаза излучали тихое отчаяние. Оуэн осознал, что ничего толком не изменилось. Его жизнь осталась такой же, как и была. Но теперь у него не было и того, что он ранее считал последней возможностью.

На следующий день по дороге в школу Оуэн почувствовал, что его кто-то преследует. Сначала он подумал, что это дедушка следит за ним, но, обернувшись, Оуэн не заметил ничего особенного среди пешеходов и обычного уличного движения. Он знал, что дед не может быть таким ловким. Но острое ощущение чьего-то взгляда, который он чувствовал затылком, не покидало его до тех пор, пока он не добрался до школы.

Монро все еще был неизвестно где. Может, и к лучшему. Оуэну нужно было каким-то образом найти новый способ доказать невиновность отца – без помощи генетической памяти. Прежде чем прибегнуть к помощи «Анимуса», Оуэн писал в разные правоохранительные органы, которые были причастны к ложному обвинению, но все они отклонили его обращения. Ему ответили, что юристы тратят время и силы на то, чтобы вытащить из тюрьмы живых клиентов, а не реабилитировать умерших за решеткой.

Отношения с Хавьером немного улучшились, но не сильно. Когда Оуэн встретил его в коридоре на второй перемене, Хавьер кивнул и сказал «привет», но он был в компании других друзей и не остановился, чтобы поговорить. Зато догнал Оуэна после школы, когда тот шел домой.

– Эй, известно что-нибудь про Монро?

Оуэн помотал головой:

– Не думаю, что он вернется.

– Как будто убегает от кого-то.

– Мне показалось, что утром за мной кто-то следил, – сказал Оуэн.

– Мне вчера тоже показалось, – ответил Хавьер. – Что происходит?

– Не знаю.

– Я подумал вернуться в промзону, осмотреть все при свете дня. Пойдешь со мной?

– Прямо сейчас?

Бабушки и дедушки Оуэна не было дома. Если ему удастся вернуться до того, как мать придет со смены, все будет в порядке.

– Хорошо, пойдем.

Они пошли в другом направлении и дошли до автобусной остановки. Оттуда они двинулись по большей части тем же маршрутом, по которому Оуэн ехал пару ночей назад, и вскоре добрались до промзоны. Это место выглядело чуть менее заброшенным, чем в тот день, когда они пришли туда в темноте. Там и тут были припаркованы еще несколько транспортных средств – в основном грузовики, а некоторые склады и другие постройки все еще использовались, хотя бы частично. Они нашли место, где стоял автобус Монро, там, где его толстые шины примяли траву и оставили следы на гравии. Они осмотрели это место, но так и не нашли никаких улик. Хавьер пнул землю, разбросав камни:

– Что мы здесь делаем?

– Не знаю, – ответил Оуэн, – это была твоя идея.

Хавьер сделал несколько шагов, снова пнул гравий.

– Я хочу вернуться туда.

– В «Анимус»? Зачем?

– Посмотреть, что они делали потом.

– Кто?

– Чимальпопока, мой предок. Он же просто прогнулся, чувак. Пришел Кортес, и он просто переметнулся.

– Похоже, так все делали с Кортесом. Он…

– Нет, ты не понял, – Хавьер остановился, сжал кулак и ударил свою же ладонь, – я, то есть он же был совершенно готов к смерти. Он был воином, он был верен себе. Но потом он просто сдался без боя.

Оуэн готов был поклясться, что это задевало Хавьера за живое где-то внутри, но они не были уже достаточно близкими друзьями, чтобы он мог знать наверняка, о чем именно идет речь.

– Почему тебя это волнует? Это было сотни лет назад.

– Думаешь, я не знаю? Но это не ощущается как сотни лет назад. Это было как будто пару ночей назад, – Хавьер тряхнул головой. – Забудь, пойдем домой.

– Хавьер…

– Увидимся позже, – он удалился прежде, чем Оуэн смог что-то сказать.

Оуэн проследил, как он уходит, затем снова осмотрелся вокруг и тоже двинулся к дому. Его мать еще не скоро вернется, так что он решил проделать часть пути пешком, позволив мыслям и ногам бродить по улицам. Но в какой-то момент он взглянул вверх и понял, что его прогулка может быть не такой уж бесполезной, как ему казалось. Банк, в ограблении которого обвинили его отца, находился всего в двух кварталах отсюда.

Оуэн повернул к нему.

До сих пор он бывал там всего раз, да и то проездом. Его мать и бабушка с дедушкой сидели в машине в гробовом молчании, проезжая мимо него, как мимо вырытой могилы. Тогда банк показался Оуэну зловещим, и казался таковым до сих пор. Он был таким блестящим и современным, сплошь темное стекло и острые углы. Банк занимал первый этаж офисного здания, его окна украшал темно-красный логотип «Мальтийской банковской корпорации» и плакат с информацией о процентных ставках.

Оуэн вошел в холл с серым мраморным полом и ничем не примечательным ковром, с запахом бумаги и легким движением воздуха от работающего кондиционера. Операторы молча работали за кассами, клиенты стояли в очереди. Ничто и не напоминало об ограблении и об убийстве охранника – никакого эха от выстрелов. Для этого банка жизнь просто продолжила идти своим чередом – для банка и для всех, кто здесь находился, и для их денег. Они вкладывали и снимали деньги так, будто жизнь Оуэна не полетела под откос из-за событий, которые тут произошли.

Внезапно холл показался маленьким и тесным, а прохладный воздух – затхлым. Оуэн развернулся и вышел на улицу. Он перешел дорогу и сел на скамейку напротив банка. Он сидел и изучал его, разглядывал входивших и выходивших людей, пока банк не закрылся и охранники не заперли двери. Было 5 часов 17 минут – время, в которое его отец, как говорят, появился из туалета, где он прятался. В 5:24 прозвучал первый выстрел, в 5:27 охранник скончался от кровопотери. Оуэн до сих пор помнил каждый пункт во временной последовательности, составленной обвинителем, точно так же он мог вспомнить каждый зернистый черно-белый кадр с грабителем в маске, снятый камерой видеонаблюдения. Все вокруг погружалось в сумерки, а Оуэн все сидел на скамейке, снова и снова проигрывая в голове последовательность событий, выискивая какое-нибудь несоответствие, которое он упустил из виду. Что-нибудь, что упустили прокурор и адвокат. Что-то, что дало бы присяжным разумный повод усомниться. Но он так ничего и не нашел. Опять.

Стемнело, и уличный поток пешеходов превратился в тонкую струйку. Оуэн решил, что уже поздно. Он потерял счет времени, витая в собственных мыслях, и понял, что пора возвращаться домой. Он поднялся со скамейки, бросил последний взгляд на банк и поспешил к остановке, но разминулся с автобусом на пару минут. Вместо того, чтобы дождаться следующего, он решил срезать путь до соседней улицы по переулку и сесть на другой маршрут, который довез бы его до дома до прихода матери.

Переулок был узкий, местами загроможденный кучами мусора, грудами деревянных поддонов и мотками проводов. Примерно на полпути у Оуэна снова появилось чувство, что за ним следят, как будто кто-то шел за ним по переулку. На этот раз, обернувшись, он увидел силуэт человека, молча двигавшегося прямо к нему.

Глава 6

Сначала Оуэн решил бежать. Потом – обратиться к незнакомцу и потребовать, чтобы тот назвался. У него мелькнула мысль и о том, чтобы просто спрятаться где-нибудь в переулке. Но в данный момент все эти действия выглядели бы как чрезмерная реакция на происходящее. Наверное, это был просто человек, который хотел так же, как и Оуэн, срезать путь до соседней улицы. Поэтому в итоге Оуэн решил сохранять спокойствие и идти дальше, но ускорил шаг, чтобы оставаться впереди незнакомца.

Но он не успел отойти достаточно далеко – шаги за его спиной тоже ускорились, приближаясь, и эхо от них будто ползло вверх по спине и поднималось над головой. Инстинктивно Оуэн бросился бежать, не оглядываясь. Барабанная дробь шагов его преследователя участилась, чтобы соответствовать новому ритму. В этот момент Оуэн понял, что должен убираться прочь, и припустил со всех ног.

– Оуэн! – позвал незнакомый голос. – Все в порядке! Оуэн, стой!

Оуэн не останавливался, пока не выбрался из переулка на залитый уличным светом тротуар ближайшего проспекта. Вокруг было несколько человек, все еще работали пиццерия и винный магазин. Оуэн почувствовал себя достаточно безопасно, чтобы обернуться, дождаться своего преследователя и выяснить, кто это такой и откуда он знает его имя. Мгновение спустя появился человек в сером костюме, на котором были заметны грязные пятна – следы прогулки по темному переулку. Он выглядел молодо, с коротко подстриженными каштановыми волосами и округлыми чертами лица. Встретившись взглядом с Оуэном, он вздохнул, кивнул и подошел к нему.

– Спасибо, что подождал, – сказал он. – Я…

– Кто вы? – спросил Оуэн. – Почему вы преследуете меня?

Мужчина оглянулся, но он не просто осматривался по сторонам – его взгляд, кажется, был направлен вверх, на крыши и пожарные лестницы.

– Может, пойдем куда-нибудь, где можно поговорить с глазу на глаз?

– Я никуда с вами не пойду.

– Прекрасно, – сказал мужчина. – Тогда буду краток. Недавно ты общался с человеком по имени Монро, не так ли?

– С кем? – спросил Оуэн, подумав, что все это может быть как-то связано с исчезновением Монро.

– Он дал тебе доступ к «Анимусу», правильно?

– Что за «Анимус»?

«Откуда, мать его, этот мужик так много знает?» – подумал Оуэн.

– Так кто вы такой?

– Монро использует краденое оборудование, – ответил мужчина. – Мы пытаемся вернуть его. Твое содействие будет очень ценным.

Этот мужик работает на «Абстерго»? С одной стороны, это объясняет, как Монро заполучил «Анимус», с другой стороны, объясняет и исчезновение Монро.

– К сожалению, ничем не могу помочь, – сказал Оуэн. Он доверял Монро больше, чем этому парню. – Слушайте, мне нужно идти.

Он развернулся и пошел прочь от незнакомца.

– Уже поздно, меня мать ждет.

– Я видел тебя около банка, – сказал мужчина, особо выделив последнее слово.

Оуэн остановился и медленно обернулся.

– Мы могли бы помочь тебе с твоей проблемой, – продолжил незнакомец, – если ты поможешь нам с нашей.

– Да? А какая у меня проблема?

– Ты уверен, что твой отец невиновен.

Его слова повергли Оуэна в шок и на какой-то момент выбили из равновесия, он не знал, что ответить.

– Мы могли бы помочь тебе узнать правду о том, что случилось тем вечером, – сказал мужчина.

– Вы о чем? – Оуэн повысил голос и шагнул ему навстречу. – Что вы знаете о моем отце?

– Всему будет объяснение. Но ты должен пойти… – мужчина вздохнул. Он поморщился и поднял руку, как будто хотел смахнуть муху с лица. Затем он задрожал, глаза закатились, и он рухнул на землю. Из его шеи торчал маленький дротик. Пару секунд Оуэн смотрел на него в смятении. Затем его глаза расширились и он взглянул вверх – на здания вокруг, на их бесчисленные темные окна и погруженные в тень выступы. Дротик прилетел откуда-то оттуда, и Оуэн разрывался между тем, чтобы склониться и помочь незнакомцу или рвануть в укрытие. В этот самый момент из-за угла вырулил мотоцикл. Его двигатель рычал необычным глубоким ревом, словно огромное насекомое. Он подъехал к Оуэну, весь гладкий и черный, и с визгом затормозил прямо перед ним. Затем водитель откинул визор шлема, открывая знакомое лицо.

– Монро? – воскликнул Оуэн.

– Залезай, – сказал Монро. – Сейчас же.

Он вытащил второй шлем и бросил Оуэну в живот.

– Но…

– Сейчас же!

Оуэн запрыгнул на мотоцикл позади Монро и натянул шлем, Монро нажал на газ. Мотоцикл помчался по улице, и Оуэн смотрел, как мимо проносятся здания. Визор шлема «проснулся», включив внутренний дисплей, отображающий координатную сетку, движущиеся мишени и показания приборов, которые Оуэн не понимал. Голос Монро прозвучал у него прямо в ухе через наушник шлема:

– Включить размытие.

– Включить что? – спросил Оуэн.

Картинка перед глазами заглючила так, будто он вернулся в «Анимус». Впереди последовательно появились изображения мотоцикла, которые затем сместились вбок. Оуэн оглянулся и увидел тянущийся за ними след, развернувшийся вдоль дороги, словно кадры замедленного фильма.

– Размытие включено, – произнес компьютерный женский голос в ушах у Оуэна.

– Что это? – спросил он.

– Голографическая проекция, – ответил Монро, притормаживая на углу. – Чтобы нас было труднее достать.

Он снова добавил газу, и мотор зарычал с новой силой, когда они рванули вперед.

– Сканировать призрачные сигналы, – произнес Монро.

– Сканирую, – ответила компьютерная женщина.

– Призрачные сигналы? – спросил Оуэн.

– Сигнал обнаружен.

– Подготовься и синхронизируйся, – сказал Монро.

Внешний слой визора отъехал в сторону, и Оуэн сумел разглядеть мерцающую фигуру, которая двигалась на периферии зрения. Он провернулся в ее сторону и увидел размытый силуэт мужчины, который невероятно быстро преследовал их на фоне темнеющего города. Фигура перепрыгивала с крыши на крышу и, казалось, цеплялась даже за отвесные стены, следуя за Монро и Оуэном.

– Как?.. – проговорил Оуэн. – Кто это?

– Позже объясню. Просто следи за ним, пока я пытаюсь оторваться.

Он резко швырнул мотоцикл за угол, потом за другой, поворот за поворотом, но призрачный сигнал все еще оставался с ними, быстро несясь по крышам домов. В какой-то момент фигура даже опередила их и притормозила. Оуэн представил себе, что преследователь целится в них из того самого оружия, которое послало дротик в того парня из «Абстерго».

– Осторожно! – крикнул он Монро.

– Я вижу. Держись, – Монро затормозил и заложил такой резкий вираж, что Оуэн чуть не слетел с мотоцикла. Затем он рванул в противоположном направлении, пробуксовав на асфальте, а мимо мелькнул знак выезда на скоростную автостраду. Оуэн его заметил.

– Там мы сумеем от него оторваться?

– Попытаться стоит, – ответил Монро.

Он вырулил на полосу для разгона и наконец позволил мотоциклу показать все, на что тот способен. Переднее колесо то и дело взлетало над асфальтом, когда они неслись по дороге. Оуэн продолжал краем глаза следить за мерцающей фигурой, которая постепенно отставала все сильнее и сильнее, становясь все меньше, пока окончательно не исчезла.

– Призрачный сигнал утерян, – проговорил компьютерный голос.

– Нам повезло, – сказал Монро. – Он и сам мог быть на колесах.

– Что это был за мужик? – спросил Оуэн.

– Сказал же, потом объясню…

– Объясните сейчас! – крикнул Оуэн.

Монро вздохнул.

– Это был ассасин. Ты больше не в безопасности.

Оуэн почти рассмеялся при мысли о том, что противник целился в него, но затем вспомнил дротик в шее этого парня из «Абстерго».

– Что с Хавьером? – спросил Оуэн.

– Я уже подхватил его. Мы едем туда.

– Куда?

– Увидишь.

Оуэн решил пока оставить собеседника в покое и сосредоточиться на том, куда они направлялись. Через несколько перекрестков Монро выехал на кольцевую дорогу и проехал по широкой дуге вдоль городских окраин, а затем свернул на шоссе возле доков. Они промчались мимо завода, а затем въехали в район складов, похожих на те, что были в промзоне на другом конце города – с той лишь разницей, что это место выглядело лучше отремонтированным и более часто используемым. Но в вечернее время оно было безлюдным. Монро выключил фары и подъехал к небольшому зданию, скрывавшемуся между двумя более массивными постройками. Затем при помощи дистанционного управления открыл роликовую дверь. Он направил мотоцикл сквозь проем, похожий на вход в пещеру, и закрыл дверь. Они оказались заперты в полной темноте. Монро заглушил мотор и слез с мотоцикла.

– Посиди секунду.

Дисплей внутри визора погас, и Оуэн остался ждать Монро, который исчез из поля его зрения. Мгновение спустя наверху зажегся свет, заполняя пространство вокруг Оуэна холодным флуоресцентным сиянием. Помещение склада было просторным и пустым, если не считать припаркованного винтажного автобуса с «Анимусом». Монро вернулся, держа свой шлем в руках. Оуэн стащил свой и слез с мотоцикла. Вблизи и при свете транспортное средство выглядело так, будто было предназначено для передвижения не только по земле, но и по воздуху. Весь изогнутый и скругленный, мотоцикл казался чем-то таким, что было разработано специально, чтобы быть абсолютно невидимым. Когда-то Оуэн вместе с отцом катался на мотоцикле для бездорожья, и это было нечто совершенно иное.

– Ну, – сказал он, – это все очень по хайтеку.

Он положил шлем на сиденье.

– Полагаю, у «Абстерго» есть что сказать на этот счет.

– Очень даже вероятно, – Монро бросил ключи в свой шлем и положил его рядом со шлемом Оуэна. – Ладно, пойдем к остальным.

Монро говорил и двигался с такой скоростью, которой Оуэн никогда не замечал за ним.

– К остальным?

Монро не ответил, вместо этого он направился к узкой лестнице, ведущей к двери на втором этаже. Оуэн последовал за ним, и их шаги по рифленым металлическим ступенькам отдавались грохотом. Когда они подошли к двери, Монро ввел код на электронном замке, и дверь с щелчком отворилась.

– Сюда, – сказал он.

Они вошли в коридор, на полу которого лежал пятнистый линолеум, а гипсокартонная стена была оштукатурена, но не покрашена. Монро провел Оуэна сквозь несколько дверей к еще одной, запирающейся на кодовый замок. Когда он ввел код и открыл ее, Оуэн почувствовал легкое дуновение прохладного, отдающего озоном воздуха и услышал гудение компьютеров и переговаривающиеся голоса.

– Мы пришли, – сказал Монро, отходя в сторону. Жестом он предложил Оуэну пройти.

Оуэн вошел в просторную, находящуюся в беспорядке комнату с несколькими освещенными участками, разбросанными по полу, и темными пятнами между ними. Голоса, которые он услышал, доносились от большого кофейного стола, сделанного из черного стекла, вокруг которого стояли несколько диванов и кресел. Их занимали несколько подростков примерно одного с Оуэном возраста, и Хавьер был среди них.

– Давай мы тебя представим, – сказал Монро, догнав Оуэна и повернувшись к остальным. Оуэн последовал за ним, и они вошли в освещенную зону. Все замолкли, а Хавьер поднялся.

– У вас получилось, – сказал он воодушевленно. – Ты в порядке?

– Да, – ответил Оуэн, – в порядке. Что это?

– Спроси его, – сказал Хавьер, кивая на Монро. – Тут всё его.

Монро откашлялся.

– Леди и джентльмены, это Оуэн. Оуэн, с Хавьером ты уже знаком. Это Грейс и ее брат Дэвид, – он указал на девушку с темно-коричневой кожей и мягкой улыбкой. Ее кудрявые волосы были забраны назад. Рядом с ней сидел и улыбался мальчик помладше, худощавый, в очках в белой оправе. Оба они были хорошо одеты – в дизайнерских джинсах, какие никогда не были по карману матери Оуэна.

– А это Наталия, – сказал Монро, указывая на девушку с оливковой кожей и несколько азиатскими глазами. Ее каштановые волосы отливали бронзой. Она была одета в простую темно-синюю толстовку поверх белой футболки и приветствовала Оуэна кивком, сохраняя отсутствующее выражение лица.

– И, наконец, – сказал Монро, указывая на парня, сидевшего в инвалидной коляске, которого Оуэн только что заметил, – это Шон.

– Приятно познакомиться, Оуэн, – сказал парень в коляске. У него были короткие рыжеватые волосы, бледная кожа с веснушками и крупные плечи и руки.

– Рад знакомству, – ответил Оуэн. Затем он повернулся к Монро. – Что мы тут делаем? Да, вы мне так и не рассказали про этого ассасина.

– Ассасина? – спросил Хавьер.

Монро поднял руки и сделал движение, как будто разминает шею.

– Просто успокойся на минутку, ладно? Я все объясню…

– У меня нет минутки, – сказал Оуэн. – Я должен идти домой. Я имею в виду, моя мама в опасности?

– Нет, – ответил Монро. – Это я могу тебе гарантировать.

– Как? – спросил Оуэн.

– Она невиновна, – сказал Монро. – Это нарушило бы принципы Кредо.

– Какого кредо? – спросил Хавьер.

– Кредо ассасина, – сказал Монро. – Я забегаю вперед. Оуэн, Хавьер, пожалуйста, сядьте.

Оуэн и Хавьер переглянулись, а затем медленно уселись на диван.

– Сейчас, – сказал Монро, – если не считать Оуэна с Хавьером и, конечно, Грейс с Дэвидом, никто из вас друг с другом не знаком. Вы из разных школ, из разных районов, у вас разное происхождение. Но у вас есть кое-что общее. Это ваша ДНК. Вы все использовали мой «Анимус», и правда в том, что я искал вас.

– Зачем? – спросил Шон.

Монро наклонился и вытащил маленький планшет из слота в кофейном столе. Он провел по экрану, что-то напечатал, и над черной стеклянной поверхностью появилось трехмерное изображение шириной почти в весь стол. Оно медленно вращалось вокруг своей оси, и в разных местах его поверхности пульсировало множество сияющих точек.

– Вау, – произнес Дэвид, поправляя очки. – Это круто.

– «Абстерго» небось вас ненавидит, – сказал Оуэн.

– Поверь мне, этот столик полностью мой, – ответил Монро.

– Что это за точки? – спросила Грейс, наклоняясь вперед.

– События, – ответил Монро, – за всю историю.

– Что за события? – спросила она.

Монро расслабился, приняв свою обычную позу, с руками в карманах.

– Я вам сейчас расскажу весьма невероятные вещи. Но вы должны мне поверить. Клянусь, все это правда.

Он обошел вокруг стола, периодически поглядывая на трехмерное изображение земного шара.

– Две стороны ведут тайную войну за судьбу человечества с самого начала известной нам истории. Может, даже дольше. Эти организации являются наследственными, сейчас они известны как Братство ассасинов и Орден тамплиеров.

– Тайные общества? – удивился Шон. – Вы серьезно?

– Оглянитесь вокруг, – продолжил Монро. – Все это кажется вам серьезным?

– Так этот ассасин, который гнался за нами, – сказал Оуэн, – он из Братства?

– Да, – ответил Монро.

– Зачем он убил мужика из «Абстерго»? – спросил Оуэн.

– «Абстерго» – это прикрытие для тамплиеров, – объяснил Монро.

Оуэн вспомнил, о чем незнакомец говорил прежде, чем его свалил дротик асассина. Он упомянул отца Оуэна, и Оуэн задался вопросом, имел ли его отец какое-нибудь отношение к этой тайной войне.

– Эти точки, – пояснил Монро, – представляют собой известные события, людей или места, связанные с конфликтом между ассасинами и тамплиерами.

Он поднял руку и дотронулся до одной из точек, мигающих на Апеннинском полуострове. Как только он это сделал, возникла вторая картинка – человек в расшитом жилете со свободными рукавами и в плаще с капюшоном, скрывающим его лицо.

– Это Эцио Аудиторе, аристократ XV века и, вероятно, один из величайших ассасинов в истории. Но Братство ведет свое начало в Италии с более древних времен, его корни восходят к Liberalis Circulum.

Он закрыл соответствующее окно, сделал пару шагов и коснулся точки на Ближнем Востоке. На открывшемся изображении была горная крепость.

– Некогда это был оплот Братства ассасинов, но его уничтожили монголы в Средние века – в отместку за убийство Чингисхана.

Он закрыл окно и снова обошел вокруг земного шара, чтобы коснуться точки на восточном побережье США.

– Американская революция была не просто борьбой за независимость от английской короны. Это была война за души народа под влиянием двух противоборствующих сторон.

Монро открыл лишь малую часть неисчислимых сияющих точек. Если каждая из них олицетворяла то или иное событие тайной войны, то размах этого конфликт был поистине невероятным. Оуэн не мог просто выкинуть это из головы, поскольку видел ассасина в действии.

– За что они борются? – спросила Наталия. Это был первый раз, когда она заговорила, и ее голос был мягким, но в то же время сильным.

Монро провел по планшету, и изображение земного шара пропало.

– Чтобы ответить на этот вопрос, – сказал Монро, – позволь мне нарисовать картинку. Представь себе общество, которое трещит по швам. Процветает преступность, повсюду нищета, расовое неравенство, все в таком духе. Общество покатилось в ад. Есть два варианта действий, чтобы вернуть его с края пропасти. Первый предполагает, что люди, стоящие у власти, установят порядок в этом хаосе, чтобы силой формировать и вести общество к улучшениям. Второй – отдать власть в руки народа, позволить людям самим решить, какое общество они хотят построить, и поверить в лучшую сторону их природы. Какой из этих путей вы бы выбрали?

Никто не ответил. Оуэн подумал, был ли это риторический вопрос или Монро все же ожидал ответа. Но вскоре он продолжил.

– Вот почему они сражаются, Наталия. Орден тамплиеров представляет тех, кто находится у власти, тех, кому предназначено вести человечество лучшим путем. Ассасины же отстаивают свободу воли каждого члена общества. Обе стороны пытаются добиться того, чтобы все было так, как, по их мнению, должно быть.

– То есть, они сражаются за одно и то же? – спросил Дэвид.

– Хотят они одного и того же, – ответил Монро. – Они борются из-за того, каким образом этого добиться.

– Сотнями лет? – сказал Шон.

– Да, сотнями лет, – ответил Монро.

– Зачем вы нам это рассказываете? – спросила Грейс. – Мы к этому отношения не имеем.

Монро скрестил руки:

– Вот здесь ты ошибаешься.

– Как это? – спросил Хавьер.

– Я видел ваши ДНК, – ответил Монро. – Я видел ваших предков. Каждый из вас по рождению либо ассасин, либо тамплиер.

Он взглянул на Хавьера.

– А некоторые – и то, и другое.

Глава 7

Шон окинул взглядом комнату и собравшихся в ней, задаваясь вопросом, поверили ли они в то, что рассказал Монро. Этот парень, Оуэн, говорят, видел, как ассасины кого-то убили прямо рядом с ним. Учитывая, что парень был не похож на лжеца или сумасшедшего, Шон не мог игнорировать эту информацию. Ранее этим вечером, когда Монро явился за ним, обещая возможность проводить больше времени в «Анимусе», Шон даже не раздумывал. «Анимус» позволял ему выбраться из инвалидного кресла, возвращал ему ноги, и Шон готов был подключаться к нему в любое время. Но, похоже, у Монро был какой-то свой секретный план, и Шон был не уверен, как с этим быть и что это за тайная война.

– Это безумие, чувак, – сказал Хавьер. Он, казалось, был довольно крепким парнем, в некотором роде спокойным и, возможно, не особо умным.

– Я предупреждал, что это будет звучать несколько дико, – сказал Монро, – но это не значит, что все неправда.

– И что, если это правда? – спросила Грейс. – Что, если у нас есть предки ассасины или тамплиеры? Уверена, что у многих они есть. Это не объясняет, почему вы собрали нас здесь.

– Как и того, чем вы занимались, – добавил Оуэн, – разъезжая по разным школам с вашим «Анимусом».

– Это, вообще-то, два разных вопроса, – ответил Монро. – Начну со второго, потому что ответ на него весьма прост. В сущности, я считаю, что и ассасины, и тамплиеры неправы.

– Тогда во что вы верите? – спросил Шон. Он считал важным узнать, какой позиции придерживался Монро, учитывая, что он прочесал их ДНК. Шон знал, как бы он сам ответил на вопрос, который ранее задал Монро. Ему хотелось порядка. Ему хотелось жить в мире, где людям не позволено садиться за руль пьяными и ломать чужие жизни. Есть правильное, есть неправильное. Люди не должны решать это самостоятельно.

– Я верю в свободную волю, – сказал Монро.

– То есть, вы согласны с ассасинами, – уточнил Шон. Монро покачал головой.

– Не думаю, что ассасины верят в свободу воли. Они говорят, что верят, но в то же время требуют от каждого члена своего братства клясться в преданности и абсолютном повиновении. Я не считаю, что мы должны вверять нашу свободу воли какому-либо человеку, или группе людей, или какому-то кредо. Ассасинов и тамплиеров нужно остановить, и единственный способ, который позволяет мне сделать это, – обратиться к вам. Прежде, чем они призовут вас.

– Призовут нас? – переспросила Грейс.

– Звучит так, будто вы и хотите отнять у нас свободу воли, – отметил Хавьер.

– Не совсем, – вздохнул Монро. – Вы можете делать то, что считаете нужным. Всегда. Моя единственная цель – предупредить вас.

– Но вы же не за этим нас сюда привезли? – спросила Грейс.

Монро указал на Оуэна и Хавьера:

– Я собрал вас здесь из-за них. Несколько дней назад они подключились к «Анимусу» и нашли кое-что, ради чего ассасины и тамплиеры пойдут на все.

Оуэн и Хавьер переглянулись. Затем Оуэн сказал:

– Так вот почему вы нас вытащили. Не было никаких проблем с симуляцией.

– Нет, – сказал Монро, – не было. Моя техника и мои симуляции никогда не подводят. Но мне пришлось вас вернуть.

– Почему? – спросил Хавьер.

– В силу осторожности. Я зарылся в каждую строчку кода, запускающего «Анимус», но я знал, что могу что-то пропустить. И я был прав. Поэтому и всплыл этот агент «Абстерго», и ассасин появился. Они знают.

– Знают что? – спросил Шон.

– Что мы нашли частицу Эдема, – ответил Монро.

– Что за частица Эдема? – спросил Дэвид, подавшись вперед.

Шону понравился этот малый. Он был любопытен и, казалось, серьезно настроен.

Монро помедлил.

– Частица Эдема – это мощная реликвия древней цивилизации, которая предшествовала человечеству. Они обладали невероятными технологиями, и некоторые образцы дожили до наших дней. Но они, как правило, очень хорошо спрятаны.

– Кинжал, – сказал Хавьер, – тот, что был у Кортеса?

Монро кивнул.

– Так вот что это было, – Хавьер сжал кулак. – Я знал, что там что-то происходит. Эта штука мне просто мозги промыла – в смысле, моему предку.

Оуэн кивнул.

– Мой предок тоже верил практически всему, что говорил Кортес.

– Верно, – сказал Монро. – Каждая частица Эдема обладает разными эффектами и имеет различное назначение. Значит, та, которую вы нашли, способна заставить кого-то переменить свои убеждения и встать на вашу сторону. Возможно, поэтому некоторые историки полагают, что ацтеки считали Кортеса богом.

Шону не понравилась сама идея того, что кто-то может вмешиваться в его мысли таким образом.

– Если эти частицы Эдема спрятаны, – поинтересовался Дэвид, – то как их вообще находят?

– Генетическая память, – ответил Монро. – Если ассасины или тамплиеры идентифицируют в историческом процессе того, кто так или иначе контактировал с частицей Эдема, они используют «Анимус», чтобы добраться до воспоминаний его потомков и установить, где находится частица. Например, там, где были Оуэн и Хавьер.

Грейс закатила глаза.

– А остальные из нас?

– Думаю, вы все важны для обнаружения данной конкретной частицы, – сказал Монро.

– Но ведь Оуэн и Хавьер ее уже нашли, – сказал Шон.

– Они с ней взаимодействовали, – продолжил Монро, – но они не видели конечную точку, где она в итоге осела. Мне кажется, эта реликвия не задержалась в Мексике.

Он взял планшет, и голограмма над кофейным столиком вернулась к жизни, продемонстрировав черно-белое изображение большого старого здания.

– Это гостиница Astor House в Нью-Йорке, середина XIX века. Там проводил свои встречи «Ацтекский клуб».

– «Ацтекский клуб»? – переспросил Хавьер.

– Небольшое общество ветеранов, которые служили в годы мексикано-американской войны в 1840-е, – пояснил Монро. – После того, как Кортес покорил Теночтитлан, его кинжал, как мне кажется, остался в Мехико, где и находился до самой американской оккупации, когда его изъяли из сокровищницы испанского правительства. Потому что, смотрите…

Изображение на экране сменили фотографии нескольких человек. В одном из них Шон узнал Улисса С. Гранта.

– Несмотря на малую численность, «Ацтекский клуб» каким-то образом сумел за время своего существования выдвинуть шесть кандидатов в президенты, трое из которых были избраны. Не говоря уже о ряде конгрессменов и других высокопоставленных лиц. И в чем же странность, спросите вы? Я думаю, клуб поддерживал свою политическую силу при помощи частицы Эдема.

– Вы хотите сказать, что все эти парни были ассасинами? – спросил Дэвид. – Или тамплиерами?

– Я говорю вовсе не об этом, – Монро скрестил руки, обхватив планшет. – Хотя некоторые из них могли быть теми или другими.

– Так кто же здесь хорошие? – спросил Дэвид. – Ассасины или тамплиеры?

– Ни те, ни другие, – ответил Монро. – Или и те, и другие. Смотря как посмотреть. И у тех, и у других добрые намерения, но и те, и другие ответственны за ужасные деяния.

– Я все еще жду той части, которая касается нас, – сказала Грейс.

– Точно, – произнес Монро. – Теперь переходим к вам.

Он включил дисплей, и на нем появились изображения шести двойных цепочек ДНК, растянувшиеся по всему полю в виде горизонтальных параллельных спиралей.

– Я собрал вас здесь, потому что у вас потрясающе высокая согласованность памяти.

Затем появились вертикальные линии, пересекающие нити ДНК в соответствующих точках.

– Ваши предки тем или иным образом контактировали с частицей Эдема или друг с другом в ходе одного и того же события.

Шон надеялся, что все это значит именно то, о чем он подумал.

– Что это за событие? – спросил Оуэн.

– Бунты из-за призыва 1863 года, – ответил Монро. – В Нью-Йорке.

– Бунты из-за призыва? – переспросил Хавьер.

– Во время гражданской войны, – пояснила Грейс. – Власти призывали мужчин на войну с Югом, но если у тебя были деньги, ты мог откупиться от этого.

– Именно так, – сказал Монро. – Поэтому по всему Нью-Йорку вспыхнули беспорядки. Банды и разные сборища объединили тысячи человек. Это была анархия.

– И еще они нападали на всех чернокожих в городе, – добавила Грейс. – Даже спалили сиротский приют для чернокожих детей.

– Так мы собираемся туда? Вернемся туда? – спросил Шон, который теперь уже не так рьяно стремился узнать побольше об этой ситуации.

– Зависит от вас, – ответил Монро. – Но, надеюсь, вы вернетесь. Каждый из вас может быть ключом, и я полагаю крайне важным обнаружить частицу Эдема раньше, чем это сделают ассасины или тамплиеры.

– Почему это? – спросила Наталия. Это была лишь вторая или третья фраза, которую она произнесла с момента их встречи, но когда она говорила, Шон внимательно слушал. Что-то в ней притягивало его. Конечно, она была красавицей, но было что-то еще, что-то, что он не мог определить. Но, как бы то ни было, чтобы поговорить с ней, нужно было подъехать ближе, а он еще не встречал девушки, которая нашла бы его кресло привлекательным.

– Что вы будете делать с частицей, если найдете ее? – спросила Наталия.

– Снова спрячу, – ответил Монро. – Там, где ни одно воспоминание не поможет ее найти. Важнее всего не допустить, чтобы она попала в руки Братства ассасинов или Ордена тамплиеров.

– Откуда нам знать, что вы не используете ее сами? – спросил Хавьер.

Монро оглядел всех и каждого.

– Вам придется довериться мне, как я доверился вам. Так вы сделаете это?

– Сделаем что? – спросил Оуэн.

– Воспользуетесь «Анимусом», – ответил Монро. – Разделите симуляцию. Переживете воспоминания ваших предков и, я надеюсь, выясните, что случилось с частицей Эдема.

– Вы надеетесь? – сказал Хавьер.

– Слушай, – Монро выключил дисплей и отложил планшет. – Я признаю, что виноват, и прошу прощения. Из-за меня вы все оказались в опасности. Я думал, что мой «Анимус» защищен. Но каким-то образом он оповестил «Абстерго». Я пытался сделать что-то хорошее, дать вам доступ к вашим корням, но это выстрелило в ответ, а теперь в игру вступила новая частица Эдема. Ассасины и тамплиеры не остановятся, пока не найдут ее. Но выбор остается за вами.

Монро отступил от них на шаг.

– Именно это я и имею в виду. Вам выбирать.

– А как насчет наших родителей? – поинтересовалась Наталия.

– Время, проведенное в «Анимусе», воображаемое, – ответил Монро. – Как во сне. Это субъективно, целые дни из воспоминаний проходят за минуты или часы в реальности. К утру вы вернетесь.

Шон вцепился в подлокотники своего кресла. Он не позволит, чтобы еще один шанс воспользоваться «Анимусом» прошел мимо. Кто знает, когда еще представится такая возможность?

– Я согласен, – сказал он. Все повернулись и посмотрели на него. Шон выпрямился в кресле и встретил их взгляды с уверенностью. – Кто со мной?

– Я пойду, – откликнулся Дэвид.

– Ты – что? – Грейс рассердилась на младшего брата. – Ты думаешь, что ты делаешь?

Дэвид пожал плечами.

– Я хочу помочь.

– Зачем? – спросила Грейс.

– А почему нет? – возразил Шон.

– Почему нет? – откликнулась Грейс. – Ты не слышал, что я только что рассказывала про призывные бунты? Остановись на минутку и вспомни про уроки истории. Последний раз, когда мы с Дэвидом пользовались «Анимусом», там были краны с питьевой водой, которые нам трогать не позволяли. А на этот раз будет намного, намного хуже.

Об этом Шон не задумался ни на секунду, поэтому впал в потрясенное молчание.

– Ну, я готов, – сказал Хавьер.

– Я тоже в деле, – сказал Оуэн.

– И я, – сказала Наталия.

Грейс и Дэвид остались не при делах. Дэвид уже высказался, что хочет идти, но Шон был совершенно уверен, что без старшей сестры он не пойдет. Дэвид смотрел на нее, пока она оглядывала всю группу, а затем, в конце концов, взглянула на младшего брата.

– Откуда вы знаете, что это сработает? – спросила она Монро. – Это все, что меня заботит сейчас. В данный момент мы все в опасности. Откуда вы знаете, что это избавит нас от угрозы?

– Это безопаснее, чем вообще ничего не делать, – ответил Монро. – Если мы найдем частицу Эдема первыми, а затем я спрячу ее, в ваших генетических воспоминаниях больше не будет ответов. Они оставят вас в покое.

Шон заметил, что жесткая позиция Грейс пошатнулась, и она, похоже, сдалась.

– Хорошо, – сказала она. – Я пойду.

– Отлично, – воскликнул Монро. – Чем раньше мы это сделаем, тем лучше. «Анимус» вон там.

Монро указал на следующий островок света в темной комнате, заполненный компьютерами и оборудованием. Остальные поднялись с диванов и двинулись прямо туда. Шону пришлось сдать назад, чтобы проехать в кресле между диванами и объехать всю мебель, включая кофейный столик, поэтому он на мгновение задержался. Такого с ним давно не случалось, и он стиснул челюсти. Оуэн сделал пару шагов в его сторону.

– Помочь?

– Я справлюсь, – сказал Шон, и его ответ прозвучал резче, чем он сам того хотел, хотя его тон вполне соответствовал раздражению, которое он испытывал. С момента несчастного случая прошло два года, и он не знал, когда уйдут ярость и гнев, уйдут ли они вообще. Может быть, они просто будут крутиться у него внутри до тех пор, пока в один прекрасный день он внезапно не сгорит от этого подавляемого внутреннего движения. Он желал хотя бы знать, как быть, когда люди проявляют к нему доброту, – для их и своего блага.

– Я буду через минутку, – сказал Шон.

– Окей, – кивнул Оуэн и пошел к остальным, хотя Шон сказал бы, что шел он намеренно медленно – затем, чтобы Шон не чувствовал, будто его оставили далеко позади. Это вызывало еще большую злобу.

Когда Шон наконец догнал группу, он увидел, что все столпились напротив «Анимуса», основную часть которого Монро перетащил сюда из автобуса. Основной терминал был установлен по центру, окруженный креслами, похожими на спицы колеса и повернутыми изголовьем к центру. Монро указал на установку:

– Пожалуйста, занимайте кресла и устраивайтесь поудобнее.

– Возможно ли повторение той же самой ошибки? – спросил Хавьер. – Не свяжется ли «Анимус» с «Абстерго» опять?

Шон снова взглянул на него. Возможно, Хавьер был умнее, чем он думал.

– Не в этот раз, – ответил Монро. – Эта установка полностью изолирована и защищена от внешнего доступа на таком уровне, какого я не мог добиться в автобусе. Здесь нам ничто не угрожает.

Шон подъехал к одному из сидений и застопорил колеса коляски. Затем он поднапрягся, чтобы подняться и перебраться из коляски в кресло.

– Ух ты, – воскликнул Хавьер. – А ты сильный.

– Не, – Шон вздрогнул. – Все дело в технике.

Но он всегда был сильным. Его тренеры говорили об этом до несчастного случая. И верхняя часть его тела сохранила силу, но от ног остались только кости и жилы. Шон пошевелил бедрами в кресле, а затем при помощи рук перекинул туда ноги. В этот момент он смог откинуться, и ему было бы вполне комфортно, если бы не растущее внутри будоражащее чувство. Он вспомнил возбуждение, которое он испытал, впервые столкнувшись с «Анимусом». Его предок был простым ирландским фермером, и кому-нибудь другому эта симуляция показалась бы не особо увлекательной. Но Шон мог ходить по ячменным полям, принадлежащим его пращуру. Он ходил по ним с рассвета до заката, обрабатывая землю, и этого было достаточно.

– Все вы делали это раньше, – сказал Монро. – Но только некоторые из вас бывали в общей симуляции. Грубо говоря, вы не можете взаимодействовать друг с другом от собственного лица, иначе вы рассинхронизируетесь. Если вы попытаетесь найти друг друга или начнете на людях говорить то, чего ваши предки не сказали бы, вы тоже рассинхронизируетесь. Понятно?

Все подтвердили, что понятно. Монро прошел по кругу, помогая каждому по очереди подключиться к «Анимусу».

– Частица Эдема должна выглядеть как кинжал или что-то такое, – сказал он. – В Мехико мы не смогли как следует рассмотреть его, но, похоже, дизайн у него необычный. Смотрите в оба.

Он добрался до Шона и вручил ему шлем, который Шон тут же натянул на голову и погрузился в темноту. Несколько мгновений спустя, когда все расположились, Шон услышал, как Монро подошел к панели управления в центре.

– Всем меня слышно? – спросил он через шлемы.

Все слышали.

– Хорошо. Дайте мне секунду, и я отправлю вас в Коридор памяти.

Прошло еще одно мгновение, которое Шон провел в предвкушении.

– Окей, все готовы? – спросил Монро.

– Готовы, – ответили все, кроме Шона.

– Хорошо. Коридор памяти через три, два, один…

Пронизывающий свет ослепил Шона, когда включился визор, погрузивший его в бездонное пространство коридора. Картинки вокруг него распадались сами по себе, и первая вещь, которую он заметил, было то, что он стоял, стоял самостоятельно. И он был высоким. Прямо-таки огромным.

– Выглядишь как коп, – произнес человек, стоявший рядом с ним. У него на голове был высокий, но размытый цилиндр, он был одет в длинный черный плащ, достающий до колен, приталенный красный жилет и клетчатые брюки. Густые бакенбарды обрамляли его лицо, а на поясе висел большой нож.

Шон взглянул на собственный темный мундир, на латунные пуговицы и высокий ворот. У него была плоская фуражка с коротким козырьком и значком городской полиции.

– Ты прав, – ответил он. – Выгляжу как коп. А вот на кого ты похож, даже не знаю. Кто… Ты-то кто?

– Оуэн, – ответил мужчина, и его голос прозвучал хрипло, а затем он склонил голову набок. – И я…

Он взглянул на запястье, поразглядывал его некоторое время и сжал кулак. Лезвие ножа выскользнуло из рукава его плаща и впилось в плоть.

– Я ассасин, – сказал он.

Шон отступил от него на шаг.

– Полезно знать.

– По-моему, я тамплиер, – сказал другой человек сзади.

Шон оглянулся, чтобы взглянуть на него и на остальных. Второй человек, чей голос только что прозвучал, был крупным, но не таким, как Шон, и говорил с небольшим ирландским акцентом. Он был без шляпы, а одет в жилет поверх потрепанной белой рубахи с закатанными рукавами. На шее у него был повязан платок, а на поясе – короткий фартук, завершавший образ бармена.

– Хавьер? – спросил Оуэн. Бармен кивнул.

– Всегда знал, что у матери есть ирландская кровь.

Позади Хавьера рядом стояли пожилой мужчина с седыми волосами и юная девушка, оба чернокожие, оба одетые как прислуга. На девушке было черное платье и белый передник с оборками, который покрывал ее грудь и плечи. У мужчины были темные штаны и сюртук, жилет и белая рубашка.

– Пожалуйста, скажите мне, что мы не рабы, – попросила девушка.

– Не рабы, – произнесла стоявшая рядом с ними молодая женщина. На ней было элегантное красное платье с черным кружевом, у нее были шелковистые волосы, темные глаза и мягкие черты лица. – Нью-Йорк был свободным штатом еще до гражданской войны.

– Наталия? – спросил Шон.

– Да, – ответила девушка.

– Я… ох, мне кажется, я твой отец, – сказал Дэвид Грейс.

– Похоже, ты прав, – ответила Грейс. – Но, надеюсь, ты понимаешь, что это не значит, что ты тут главный.

– Окей, – вмешался голос Монро. – Воспоминания почти закончили компилироваться. Можете начать вживаться в личности ваших предков. Я скоро запущу симуляцию полностью. Но есть еще кое-что, что вам необходимо знать.

– Что? – спросила Грейс.

– В отличие от всех вас Дэвид проживает экстраполированное воспоминание.

– Это что? – спросил Дэвид.

– Ну, технически, у тебя нет никаких воспоминаний твоего предка с того момента, когда появилась на свет его дочь, потому что именно с этого момента его гены передались ей. Поэтому у тебя есть воспоминания о твоей жизни лишь до этого момента. Но с того момента, как твой пращур встретится с другими присутствующими здесь, «Анимус» будет использовать их воспоминания, чтобы создать симуляцию для тебя.

– Что это значит для него? – спросила Грейс.

– Это значит, что у него будет чуть больше свободы в рамках симуляции. Поскольку мы не знаем всего, что делал его предок в каждый момент времени, он не сможет так просто десинхронизироваться. Но это также означает, что ему придется оказаться в нужное время в нужном месте, чтобы пересечься со всеми вами.

– Что произойдет, если я там не окажусь? – спросил Дэвид.

– Это может разрушить всю симуляцию.

– Великолепно, – сказал Дэвид. – Никакого давления.

– Точно. Окей, все приготовились.

Шон испытал то самое ощущение стремительности, которое появилось, когда он впервые попал в «Анимус». Это было как прилив или как река, текущая прямо на него. Он мог упереться ногами и крепко стоять, сопротивляясь потоку, либо мог просто позволить ему нести себя. Он чувствовал, как течение обретает форму, заполняя его разум голосами и мыслями, и он позволял им, несущим с собой новое знание, захватить себя. Он был Томми Грейлингом – патрульным элитного Бродвейского отдела, не подчиняющегося центральному управлению. Так было последние восемь месяцев, а до этого он работал в Восемнадцатом полицейском участке. А еще раньше он получил пулю в бедро на ручье Булл-Ран в Виргинии и каким-то чудом сумел спасти ногу. После этого сражения он приехал в Нью-Йорк лишь для того, чтобы оказаться на другой войне – той, что велась на улицах при помощи кирпичей и ножей.

– Я певица, – сказала Наталья, стоящая рядом в своем наряде. Ее черты казались Томми знакомыми. – Оперная певица.

За восхищением, которое Томми испытывал в отношении этой женщины, скрывалось знание Шона о том, что это была Наталия, и говорила она довольно испуганным голосом. Очевидно, она была застенчива и сказала не более десятка слов с того момента, когда Шон встретил ее. Возможно, сама идея выступления на сцене пугала ее.

– Все готово, – сказал Монро. – Я запущу симуляцию на счет три. Приготовьтесь. Призывные бунты были адом на земле.

Глава 8

Наталия пристально смотрела в зеркало. В гримерной она была одна, но лицо, которое глядело из зеркало на нее, было чужим. У этой молодой женщины, чей амбициозный разум и воля требовали подняться над ролью дублера, присущей Наталии, до роли первого плана, были черные волосы, блестевшие в теплом газовом освещении. Вокруг ее больших глаз были густо нанесены тени. Алое платье на ней, по смутным воспоминаниям Наталии, покупалось в Париже, и его стоимость (она совершенно уверена в этом) потрясла бы ее, если пересчитать в соответствии с инфляцией.

А еще она была оперной певицей. И не просто оперной певицей, а Аделиной Патти. Будучи вундеркиндом, впервые она вышла на сцену в возрасте семи лет. Теперь, в двадцать, она уже объехала все Соединенные Штаты, Европу и Россию. В прошлом году, получив личное приглашение, она пела в Белом доме для Авраама Линкольна и его жены Мэри Тодд.

Кто-то осторожно постучал в дверь.

– Мадемуазель?

Наталия удалилась за занавес и позволила выйти на сцену Аделине.

– Да?

– Это Уильям, – сказал мужчина. – У меня ваш гонорар, мадемуазель. Могу я войти?

– Войдите, – разрешила Аделина.

Дверь открылась, и в гримерку вошел менеджер театра Niblo’s Garden, невысокий и в некотором роде круглый, но только в центральной части тела. В рукаж он держал небольшую кожаную сумку, которую сразу же поставил на пол возле себя.

– Мои извинения, если вам кажется вульгарным то, что я вот так общаюсь напрямую с вами, – произнес он. – Если бы ваш администратор так внезапно не заболел…

– Спасибо, сэр, – ответила Аделина. – Не стоит извинений. Надеюсь, все оплачено полностью?

Она подняла сумку за ручки и обнаружила, что та весила, наверное, фунтов восемь. При нынешней рыночной цене на золото она должна была весить все десять.

– Не полностью, не так ли?

Уильям вынул из кармана платок и промокнул лоб.

– К сожалению, мисс Патти, это так. Я принес четыре тысячи золотом, а оставшееся, это последняя тысяча, вы получите после продажи билетов.

– Мне казалось, в моем контракте ясно прописаны условия, – сказала Аделина.

– Да, предельно ясно, – ответил он.

– Пять тысяч золотом. Оплата вперед. Полностью. Или я не выйду на сцену.

– Да, конечно, – Уильям снова протер лоб, – я думал, может быть…

– Что? Вы думали, может быть, я сделаю исключение?

– На это я надеялся, да, – Уильям опустил глаза и его взгляд будто прилип к полу. Аделина видела его потрясение и понимала, что сам он не способен найти выход из этой ситуации.

– Хорошо. Вот что вы сделаете, Уильям. Как вы, наверное, заметили, мне еще нужно обуться. Я сделаю это, как только условия моего контракта будут соблюдены. Так что вы пойдете вниз и посмотрите, сколько уже выручено за билеты. Из этого вы и выплатите мне остаток гонорара. Но я сделаю исключение для вас.

– Да? – Уильям поднял глаза.

– Я возьму наличные вместо золота.

Он опустил плечи и кивнул.

– Да, мадемуазель.

С небольшим поклоном он покинул комнату, и певица снова осталась в одиночестве. Из-за занавеса ее сознания выглянула Наталия, восхищенная силой и уверенностью Аделины. У Наталии, конечно, тоже была уверенность, но она редко ее демонстрировала. Большинство людей считали ее застенчивой, но это было совсем не так. Она не боялась людей и не нервничала в их присутствии. Она предпочитала считать себя сдержанной. Но у Аделины Патти не было ни капли сдержанности, и хотя Наталия знала, что это не она будет стоять на сцене перед зрителями, она боялась этого опыта и надеялась, что Уильям не вернется с остатком гонорара.

– Интересно, – произнес Монро.

– Что? – спросила Наталия.

– Аделина Патти трижды была замужем, но свидетельства о детях отсутствуют.

– Ну, она мой предок, значит, в какой-то момент она все-таки родила.

– У нее было несколько романов. Возможно, в каких-то из этих отношений у нее был ребенок, и она держала это в тайне.

– Три брака? Романы? – Наталия покачала головой. – Она и вправду была своевольной.

– Похоже на то.

Несколько мгновений спустя Уильям постучал в дверь, и Наталия скрылась.

– Войдите, – сказала Аделина.

Уильям отворил дверь и вошел обратно в комнату, все еще протирая лоб платком.

– Нашли?

– У меня восемь сотен долларов, – ответил Уильям. Он вытащил пачку купюр из кармана и вручил ее Аделине. – Надеюсь, этого будет пока достаточно. Зал полон, и я уверен, что вы не хотите заставлять публику ждать.

Аделина улыбнулась и взяла деньги, положив их в сумку вместе с золотом. Затем она достала левую туфлю и надела ее. Уильям вздохнул.

– Спасибо вам, мадемуазель, спасибо. Я…

Аделина взяла правую туфлю и вручила ему, а он принял ее так, будто это было что-то хрупкое и в то же время горячее. Затем она снова откинулась в кресле, наполовину обутая.

– Я наденю вторую туфлю, когда вы принесете мне оставшиеся две сотни долларов. Публика подождет.

Он заметно побледнел, запнулся и, поспешно откланявшись, вышел из комнаты, все еще с туфлей в руках.

Наталия, находясь в сознании этой молодой женщины, почти смеялась. Во времена, когда у женщины было не так уж много возможностей, Аделина использовала свой талант, чтобы гарантировать себе благосостояние и, что еще важнее, некоторую власть. В момент, когда ее выступление должно было вот-вот начаться, Аделина сохраняла полное спокойствие, в отличие от Наталии. Когда Уильям вернулся, его стук в дверь звучал настойчиво и отчаянно.

– Войдите, – сказала Аделина очень любезно.

Он ворвался в комнату, тяжело дыша.

– Вот, мадемуазель, вот, – он вручил ей еще одну пачку денег вместе с ее правой туфелькой. – Две сотни долларов. Платеж целиком.

Она приняла деньги, снисходительно кивнув.

– Спасибо, сэр.

Она убрала деньги в сумку, а Уильям тем временем взглянул на карманные часы. Затем она надела туфлю.

– Я с радостью выступлю.

– Позволите мне сопроводить вас? – спросил Уильям, предлагая ей взять его под руку.

Она взялась за его локоть ладонью в перчатке.

– Конечно.

Они покинули гримерку, которую Уильям запер за собой, а затем прошли по закулисной части. Это было поистине чудесное место, пожалуй, один из самых современных театров, которые Аделине доводилось видеть. Целые мили трубопровода для газового освещения. Огромное сводчатое пространство, пересеченное многочисленными мостками и бесконечно сложной системой веревок и лебедок, чтобы поднимать и опускать декорации. И зрительный зал, вмещающий более трех тысяч человек. От этой мысли Наталия разнервничалась еще больше, хотя Аделину это только оживило.

Уже состоялись первые представления – открывающие вечер короткие номера, призванные воодушевить публику и подогреть ожидание основного представления. Конферансье был уже на сцене и объявлял ее. Аделина стояла за кулисами, ожидая момента выхода. Уильям наклонился к ней и прошептал:

– Вы понимаете, что за неделю вы зарабатываете больше, чем президент Соединенных Штатов – за год?

Конферансье объявил: «Всемирно известный и несравненный талант, мисс Аделина Патти», и публика взорвалась аплодисментами. Настал момент выхода.

– Тогда, Уильям, в другой раз зовите петь президента, – Аделина улыбнулась и шагнула на сцену.

Аплодисменты усилились, как только она вышла на свет. Аделина грациозно исполнила низкий поклон. Конферансье уже покинул сцену, и она расположилась в центре. Зрители заняли все пространство зала – от мест в первых рядах партера до последних рядов на третьем ярусе позолоченных балконов. Она улыбнулась и кивнула. Аплодисменты не ослабевали еще несколько мгновений. Когда они, наконец, утихли, дирижер велел оркестру начинать, и зазвучала музыка. Наталия поймала себя на том, что переживает нечто, что вряд ли когда-нибудь сделала бы в реальной жизни.

Аделина была родом из семьи артистов, чей дом был наполнен духом развлечений и представлений. Наталия же выросла в тихом доме, наполненном воспоминаниями бабушки и дедушки о трудностях, с которыми им пришлось столкнуться во время жизни в Казахстане при Советском Союзе, и их молчаливым решением не поднимать головы и добиться лучшей жизни упорным трудом. Аделина была певчей птахой, а Наталия – рабочей лошадью. Но теперь Наталии предстояло петь перед тремя тысячами зрителей, и в обычной жизни Наталия даже мысль о чем-то таком считала невозможной. Но она напоминала себе о том, что фактически это была не она, что ее сдержанность и сознание должны остаться за сценой, позволяя Аделине блистать.

Она исполнила арию Церлины из оперы «Дон Жуан». Спела Эльвиру из «Пуритан» и Марию из «Дочери полка» Доницетти. Ее голос, прозрачный и насыщенный, словно мед, заполнил весь театр, заставив публику обожать ее. Поначалу Наталия наблюдала за ней как бы издалека, соблюдая безопасную дистанцию. Но с каждым новым номером Наталья заставляла себя все больше показаться из-за занавеса собственного разума, и когда представление подошло к концу, она готова была попробовать сделать что-то самостоятельно. Пока Аделина раздавала финальные поклоны, Наталия взяла себя в руки и, дрожа, сделала шаг на сцену, отталкивая Аделину на задний план. Публика со всей своей весомостью и масштабностью обрушилась на нее, как и сияющая пропасть театра, огромная и заполненная потоком оваций. Это было слишком, и Наталия почувствовала, как трудно ей становится дышать и как сжимается желудок. Симуляция дала сбой, размывая отдаленные участки театра в темном сером тумане.

– Все в порядке? – спросил Монро.

– Нормально, – прошептала Наталия, заставляя себя остаться в симуляции, ощущая, как давит на нее внимание публики – частично из любопытства, частично из-за желания просто проверить себя на прочность. Она выпрямила спину, чтобы соответствовать позе Аделины, и целостность симуляции постепенно восстановилась. Она обратила лицо к огням, освещающим верхние ряды балконов. Она улыбнулась и поклонилась, удостоверившись в том, что симуляция полностью восстановлена, прежде чем снова позволила себе уйти в тень и предоставить контроль Аделине.

После выступления Уильям проводил ее в небольшую изысканную гостиную, где она должна была лично встретиться с одним из наиболее влиятельных покровителей театра. И снова Наталия с трепетом смотрела, двигаясь вслед за сознанием Аделины, как певица проплыла по комнате, очаровывая всех и каждого. Она пила охлажденное шампанское и ела устриц, пирожные и другие угощения. Чтобы присутствующие в этой закрытой комнате могли освежиться жарким вечером, подали апельсиновое и ванильное мороженое. Единственная вещь, которая постепенно открывалась Наталии, заключалась в том, что Аделина чувствовала себя одиноко. Каким-то образом она была одинока среди всех этих людей. Аделина прекрасно знала, что никому из этих театральных покровителей нет до нее дела. Она развлекала их, и если бы не этот факт, ей бы было гарантировано лишь их любезное безразличие. Некоторые разговоры – как личные, так и подслушанные – интересовали Наталию куда больше, чем Аделину, но Наталия не могли ничего поделать, чтобы поддержать их, как ей того хотелось. Все, что она могла, – это слушать и быть внимательной, проживая этот вечер в воспоминании Аделины.

– Пусть эти медянки катятся к черту^[2], – сказал седой мужчина с густыми белыми усами, завивавшимися у него на щеках. – И могут взять с собой нью-йоркских демократов Таммани с Твидом^[3].

– Осторожнее, Корнелиус, – сказал один из его спутников.

– Почему это? Ли поджал хвост и сбежал в Виргинию. Победа Гранта в Виксбурге повернет весь ход этой войны. Я уверен в этом. Я совершенно не боюсь этих демократов, сочувствующих южанам.

– Очень уж ты смелый, Корнелиус, – сказал другой мужчина. – Исход войны еще не определен. И вне зависимости от того, кто победит, тебе нужно будет продолжать вести бизнес. Лучше проявить немного осторожности и не наживать врагов.

– Тьфу! – ответил Корнелиус.

Аделина прошла мимо и присоединилась к беседе нескольких женщин в роскошных платьях, кружевах и украшениях, которые, вероятно, стоили еще больше, чем ее собственные. После радушных приветствий и комплиментов в адрес ее выступления разговор вернулся в то русло, в котором тек до появления Аделины.

– Призыв продолжается? – спросила рыжеволосая женщина.

– Продолжается, – ответила седая дама. – И, боюсь, это ошибка.

– Призыв? – спросила Аделина.

– О, именно так, – ответила первая женщина. – Вы же живете в Англии. Видите ли, президент Линкольн набирает пригодных к военной службе мужчин для войны с мятежниками. Город на пороге бунта из-за этого. Я думала, может быть, в этой связи призыв прекратят.

– Это было бы возможно, если бы губернатор Сеймур и мэр могли действовать самостоятельно, – сказала пожилая женщина, – но проводить призыв назначили генерала-майора Вуда.

– У вас есть сыновья? – спросила Аделина. – Вы боитесь, что их призовут?

– Не совсем, – ответила пожилая женщина, сверкая бриллиантовыми украшениями. – Воинская повинность предполагает, что человек может заплатить взнос в размере трех сотен долларов, чтобы избежать службы. Даже если моих сыновей призовут, они не будут воевать.

– На самом деле это небольшая сумма, – добавила рыжеволосая женщина.

Несмотря на то, что сама она была богата, Аделина подумала, что под словом «небольшая» они подразумевали совсем иные суммы, нежели люди, работающие на улицах и на фабриках, работяги, живущие в нищете в Файв-Пойнтс и Бауэри. Для них три сотни долларов составляли годовой доход, а то и больше. У них не было благосостояния, чтобы избежать кровавой резни на поле боя. Но это наблюдение Аделина оставила при себе. Затем разговор перешел к светским делам, и что Аделина, что Наталия заскучали. Было уже довольно поздно, когда общество наконец стало расходиться. Уильям провожал Аделину в экипаж, захватив сумку с гонораром, и не скрывал волнения.

– Мне бы очень хотелось, чтобы вы позволили мне проводить вас до отеля, – сказал Уильям. – Или я бы послал кого-нибудь с вами, если вы считаете мою компанию неприемлемой.

– Это вовсе не так, – сказала Аделина. По крайней мере, прежнее нахальство Уильяма, касающееся ее гонорара, больше не раздражало ее. – Просто я сама способна добраться.

– Я в этом не сомневаюсь. Но мне бы очень хотелось, чтобы с вами был ваш администратор.

– А мне бы не хотелось, и вам не стоит желать этого. По крайней мере, если вы не хотите серьезно заболеть.

Уильям улыбнулся и неохотно кивнул.

– Хорошо.

– Доброй ночи, – сказала Аделина. – У вас прекрасный театр, и я надеюсь, что скоро снова спою здесь.

– Я тоже на это надеюсь, – ответил Уильям и попросил водителя отвезти Аделину в отель на Пятой авеню, где она остановилась.

Жара июльской ночи еще не спала, но в Нью-Йорке, по крайней мере, воздух был чище, нежели наполненные сажей испарения, окутавшие дом Аделины в Лондоне. Она с нетерпением ждала поездки в Германию, на воды – в Мангейм и Франкфурт, куда она должна была отправиться в конце месяца.

Экипаж повез ее по Бродвею, на котором еще бурлила жизнь несмотря на то, что было уже хорошо за полночь. Аделине, впрочем, не нравились все эти люди. Они выглядели как хулиганы, специалисты по грязным делам и члены преступных группировок, которые заправляли в Файв-Пойнтс и Бауэри. Они передвигались туда-сюда, вверх и вниз по улице с какими-то целями и с намерениями, хотя Аделина и не знала, что это были за цели. Но Наталия знала. Беспорядки были неизбежны. Возможно, прямо сейчас лидеры группировок планировали их и координировали свои действия. И Аделина взяла экипаж в два часа ночи, одна, с сумкой, в которой лежали четыре тысячи долларов золотом и еще тысяча наличными.

Первый опыт Наталии в «Анимусе» был совершенно безопасным. Она пережила прибытие своей бабушки в Америку – вместе с ее страхом, возбуждением и радостью. Но эта симуляция была совершенно иной. Ей хотелось каким-то образом предупредить Аделину, но когда они проехали уже, наверное, десяток кварталов и пересекли Юнион-сквер, экипаж остановился. Наталия хотела крикнуть Аделине, чтобы та бежала, но…

– Извозчик! – позвала Аделина. – Почему мы остановились?

Извозчик не ответил. Вместо этого в окне экипажа показалось лицо мужчины.

– Добрый вечер, мисс, – сказал незнакомец.

– Извозчик! – позвала Аделина, но затем осознала, что экипаж остановился здесь не просто так.

Она потянулась к двери, чтобы ее не открыли с той стороны, но мужчина буквально вывернул ручку из ее рук и рывком распахнул створку. Его взгляд пробежал по внутреннему пространству экипажа и остановился на сумке. Он наклонился за ней, но Аделина вцепилась в ее ручки. Они тянули сумку туда и обратно, рыча и ругаясь. Мужчина уперся ботинком снаружи, но то же самое сделала и Аделина с внутренней стороны экипажа. Наталия только удивлялась ее силе.

– Спокойно, – пробормотал мужчина. – Мне нужна только сумка!

– Помогите! – кричала Аделина. – Кто-нибудь, помогите!

Мужчина наклонился вперед в дверном проеме и ухватился за сумку крепче, но когда он это сделал, Аделина сумела перекатиться на сиденье и ударить его в лицо свободной ногой. Его голова с хрипом дернулась назад, и когда он снова повернулся к Аделине, из его ноздрей на верхнюю губу и подбородок стекала кровь. Он отпустил ручки сумки, и Аделина заметила его ярость. Она была готова к новой атаке, когда он снова зарычал и сунулся в экипаж.

Наталия же хотела покинуть симуляцию. На это она не соглашалась. Это она не хотела испытывать.

– Выпустите меня! – кричали обе – и Наталия, и Аделина.

Глава 9

Грейс стояла у стены, перед ней за столом сидели четверо мужчин, а справа располагался уставленный едой буфет. Дэвид стоял с другой стороны буфета и глядел на нее смешными глазами пожилого седоволосого человека. Смешными – потому что одна мысль о нем как об отце едва ли не заставляла ее смеяться. Он был таким наивным и доверчивым, таким искренним, и это ей нравилось в нем. Ей не хотелось видеть, как окружающий мир выбьет и выжжет это из него. Поэтому именно она всегда заботилась о мальчике.

– Элиза, все в порядке? – спросил один из мужчин, сидящих за столом. Он был очень крупным, возможно, двести пятьдесят или триста фунтов весом, и выглядел так, что если даже часть этого веса в юности приходилась на мышцы, то теперь она точно таковой не была. Он и еще один мужчина уставились на Грейс. Все они были одеты в костюмы-тройки с изысканными цепочками для карманных часов и драгоценностями, сверкавшими на манжетах и лацканах.

– Все хорошо, – ответила Грейс.

Мужчины нахмурились, а один из них усмехнулся. Грейс чувствовала, как симуляция отвергает ее, как будто ее выталкивали из поезда метро, а мир превращался в одно сплошное пятно. Она взглянула на Дэвида. Его расширившиеся глаза умоляли ее что-то сделать, что-то сказать, но это должно было быть что-то уместное.

Грейс ненавидела эту часть «Анимуса». Она ненавидела отказываться от контроля разума, он всегда был той вещью, которой никто не имел права касаться. Ее разум был ее дворцом, ее храмом и ее садом – всем сразу. Но теперь в голове был кто-то чужой, и он пытался попасть внутрь, какие-то незаконно проникнувшие сюда мысли пытались организовать пространство и занять жилплощадь.

– Элиза, да что с тобой такое? – спросил здоровяк.

– Ничего, – ответила Грейс. Она была его служанкой, и ей была ненавистна сама эта мысль. Вероятно, от нее ожидали, что она будет называть его «сэр» и делать реверансы.

– Должно быть, это все жара, мистер Твид, – сказал Дэвид, хотя Грейс уже не могла назвать его Дэвидом. Выражение его глаз было более взрослым, и в нем видна была тревога. – Если ей нужно прилечь, я могу закончить подачу блюд сам, сэр.

Симуляция стала еще более размытой, и Грейс уже чувствовала, как двери захлопываются прямо перед ней, оставляя ее снаружи симуляции.

Здоровяк повернулся к Грейс.

– Это так? Тебе нужно прилечь?

Вторгающееся сознание ощущало отчаяние, изо всех сил стараясь пробраться внутрь. Если Грейс не откроет двери и не пустит его прямо сейчас, она вылетит из симуляции, и тогда Дэвид останется один. Грейс не могла этого допустить, поэтому она стиснула зубы от ненависти и, обижаясь на Монро за то, что заставил ее все это пережить, разрушила баррикады собственного разума. В него ворвалась Элиза – тихая девушка, потерявшая мать в восьмилетнем возрасте. Отец любил ее и сам заботился о ней, как мог, эти последние девять лет, находясь на службе у мистера Твида. Элиза не могла подвести его.

– Мне так жаль, мистер Твид, – сказала она и склонилась в реверансе. – Я будто утратила самообладание на мгновение. Это, должно быть, от жары. Простите, сэр.

– Все в порядке, – ответил мистер Твид, положив свои толстые руки на пояс. – Тебе уже лучше?

– Мне лучше, – ответила Элиза. – Все прошло.

– Хорошо, – сказал мистер Твид. – Подай мне еще утки.

– Да, сэр, – сказала Элиза, повернувшись к буфету, где стояли блюда.

Помимо утки там были устрицы, ростбиф из вырезки, ветчина с соусом из шампанского и пикальное мясо^[4]. Элиза взяла блюдо с уткой и подала мистеру Твиду, а когда он положил себе порцию, она обошла вокруг стола и поднесла блюдо каждому из гостей.

– Босс, твоя кухарка хороша, как Ранхофер, – сказал мистер Коннолли, коренастый мужчина с квадратной головой.

– Я, черт побери, надеюсь на это, – ответил мистер Твид. – Я посылал ее к Дельмонико, чтобы она училась у него. И не называй меня боссом.

– Мне нравится это слово, – сказал мистер Холл, и в его глазах под пенсне сверкнули огоньки, а элегантная борода дернулась от улыбки. – Босс Твид. Вам идет.

– Посмотрим, привяжется ли оно к вам, – сказал мистер Суини с усмешкой, от которой перекосились его густые широкие усы.

– Привяжется так привяжется, – сказал мистер Твид. – Я принимаю людей в этом городе такими, какие они есть, и они могут называть меня, как им угодно. Но здесь – только Твид или Билл, поняли?

Мистер Твид откинулся на стуле.

– Или Великий Верховный Вождь, – добавил он, и над столом раздался смешок. – Жаль, генерал Сэнфорд не смог к нам присоединиться. Но меня заверили, что завтра он пойдет на сотрудничество с нами.

– Он отзовет войска? – спросил мистер Суини. Мистер Твид кивнул.

Элиза и ее отец прислуживали гостям еще час или около того, пока не закончилась еда, большую часть которой употребил мистер Твид, и вино, которое, по большей части, пили остальные.

– Джентльмены, – заявил мистер Твид, – каким бы прекрасным ни был этот вечер, мы должны обсудить несколько важных вещей, прежде чем разойдемся. И моя жена недвусмысленно дала понять, что ждет меня до заката. Переместимся в библиотеку?

Остальные согласились и поднялись со своих мест. Все вместе вышли из столовой в центральный зал, и мгновение спустя их голоса смолкли за закрытой дверью библиотеки.

– Давай уберем эти объедки, – сказал отец Элизы. – А потом посмотрим, что Маргарет приготовила для нас на кухне.

– Хотелось бы мне, чтобы мистер Твид нанял еще прислугу, – сказала Элиза, складывая друг на друга опустевшие серебряные блюда. Особняк мистера Твида был небольшим, но двоих слуг, кухарки и поденщика было недостаточно. К тому же Элизе хотелось чего-то большего, чем убирать дом мистера Твида. Ей хотелось сделать что-то по собственной воле, как это могли делать другие чернокожие мужчины и женщины. Может быть, открыть магазин или ресторан…

– Ему нет смысла нанимать кого-то еще, – ответил отец. – Мистер Твид здесь почти не бывает. Если бы он не использовал этот дом для встреч со своими партнерами, как он это делает, я сомневаюсь, что он вообще кого-то из нас держал бы. Скажи спасибо. Нам могло бы быть и хуже. Полно народу…

Он не закончил, а Элиза уже знала, что он имеет в виду. Нью-Йорк-Сити и Бруклин ломились от ирландцев и немцев, которым не хватало работы. Чернокожим приходилось конкурировать с ними, а в городе никому не нужно было еще больше освобожденных рабов, прибывающих с Юга в поисках заработка. Из-за этого шли разговоры о том, чтобы город объединился с повстанцами. Вот почему демократы-медянки в Нью-Йорке симпатизировали конфедератам и желали поражения Союзу.

Грейс обдумывала все это с той же злобой и беспомощностью, с какими проживала воспоминания своей прабабки о местах «только для белых». Все это было неправильно, но Грейс ничего не могла поделать. Она смотрела на поднос с посудой и вдруг осознала, что этот момент был похож на ее предыдущее переживание в «Анимусе». Ее прабабка убирала дома богатых белых дам, и Грейс подумала, что в этом смысле целые поколения ее предков не держали в своих руках ничего, кроме подносов с грязной посудой. Она поставила поднос с излишним усилием, и сервировочная ложка упала с него на пол. Она оставила ложку там, хотя и почувствовала, как симуляция слабеет.

– Элиза? – окликнул ее пожилой мужчина, который был одновременно ее отцом и Дэвидом. Так как его симуляция была экстраполированной, он проживал этот момент таким, каким его запомнила Элиза, и ему было легче оставаться синхронизированным. – Что-то не так?

– Ничего, – ответила Грейс.

– Не похоже, чтоб ничего, – сказал он.

Грейс заставила себя нагнуться и поднять ложку, и она почувствовала, как симуляция усиливается.

– Я знаю, что ты беспокоишься из-за меня, – продолжил отец Элизы. – Но я больше волнуюсь за тебя. Я хочу видеть, что о тебе кто-то заботится, прежде, чем меня не станет…

– Пожалуйста, не говори… – воскликнула Элиза.

– Я говорю правду, – он поднял грубую мозолистую руку. – Нет смысла скрываться от нее. Правда всегда тебя настигнет. Твоя бабушка никогда не видела свободы, но я удостоверился в том, что мои дети появятся на свет свободными. Я знаю, ты хочешь чего-то большего, чем вот это, и я желаю тебе большего. Однажды у тебя будет большее, гораздо большее. Я знаю, что будет. Но сейчас трудные времена, и сейчас у тебя есть работа и вроде как работодатель.

Обе – и Элиза, и Грейс – смотрели на него несколько мгновений и обе понимали, что он прав. Грейс не могла изменить эту историю, сколько бы злобы она ни испытывала на этот счет, и противостояние только выбросит ее из симуляции. Она явилась сюда, потому что Монро сказал, что найти частицу Эдема – лучший способ обезопасить себя и Дэвида. Этим-то она и должна заняться.

– Да, отец, – сказала Элиза. Она подошла к нему и помогла собрать столовое серебро.

– Ты решительная и смелая, – сказал отец. – Ты носишь имя своей бабки с достоинством.

– Надеюсь, – ответила Элиза.

Грейс позволила сознанию Элизы выйти из угловой комнатки и занять всю недвижимость ее разума. Элиза немедленно взялась за уборку стола и мытье посуды, справляясь наравне с отцом, хотя он в последнее время делал все несколько медленнее и вздрагивал от болей в суставах, когда думал, что она не смотрит на него. И хотя со временем это становилось все более явным, мистер Твид пока не видел причины уволить ее отца.

Они отнесли всю посуду на кухню, где ею должен был заняться помощник Маргарет, а затем отец Элизы должен был отполировать все серебро. Маргарет приготовила рульку из ягненка, которая предназначалась для гостей мистера Твида, но тот не позволил ее подавать, поэтому необыкновенное и исключительно вкусное блюдо отправилось на стол немногочисленной прислуги. Они ели все вместе за кухонным столом, но очень быстро, поскольку гости должны были скоро уходить. Маргарет даже достала немного мятного соуса к мясу.

Когда их обед подходил к концу, они услышали, как открылась дверь библиотеки, и мужские голоса, перебивающие друг друга, послышались в главном зале. Элиза с отцом вышли узнать, не нужно ли чего гостям, которые вышли через центральный вход, один за другим уселись в свои экипажи и уехали в теплую ночь. Когда они разъехались, мистер Твид вызвал отца Элизы в библиотеку и закрыл за ним дверь. Элиза забеспокоилась, она даже подумала, что рискует нажить неприятности. Она встала у металлической решетки, расположенной в стене, невысоко над полом примыкающего к библиотеке коридора, через которую было слышно разговор.

– Есть ли способ это остановить? – спросил отец.

– Я сомневаюсь, что даже отмена призыва поможет в данный момент. Это уже не та проблема, которую можно решить, но ею можно управлять.

– Насколько все плохо?

– Будет нечто такое, чего этот город еще не видел, – сказал мистер Твид. – Или даже эта страна.

– Хуже, чем полицейские бунты?

– Мне кажется, да. Но добро восстанет из пепла. Я буду здесь, и за мной будут стоять все силы Таммани-Холла, чтобы заново отстроить этот город со всей мудростью и мощью. Но надо действовать быстро. Ты готов принять вызов?

– Готов, мистер Твид, – ответил отец.

– У меня письмо, которое ты должен доставить. Мне нужен связной, который не вызовет интереса или подозрений. Также мне нужен тот, кому я могу доверять, и за многие годы я стал доверять тебе.

– Кому его нужно доставить, сэр?

– Есть заведение в нижнем Форт-Уорте, – сказал мистер Твид. – Дыра-в-стене. Слышал о нем?

– Да, сэр. У него довольно скверная репутация, сэр.

– Точно. Там есть бармен по прозвищу Дубина Кормак.

– Дубина? Не то имя, которым он был крещен, я так понял.

– Нет, – сказал мистер Твид. – Прямая противоположность христианскому имени, да и само его крещение, я уверен, повергло бы священника в шок. Отнеси ему письмо.

– Да, сэр. Когда?

– Сегодня ночью.

– Ночью?

– Да. Сможешь?

– Конечно, мистер Твид.

– Прекрасный ты человек! – воскликнул мистер Твид. – А теперь ты свободен. Надеюсь, миссис Твид еще не совсем вышла из себя. Я хочу перекинуться словечком с твоей дочерью перед уходом.

– Конечно, мистер Твид.

Элиза не знала, чего мистер Твид мог хотеть от нее, но она максимально тихо покинула местечко, где подслушивала, и поспешила в зал, шагая так, как будто ничего не произошло и она как раз проходила мимо, когда открылась дверь библиотеки.

– А, Элиза, – воскликнул мистер Твид. – Я как раз сказал твоему отцу, что ты мне нужна на пару слов.

– Конечно, мистер Твид.

– Мы в Таммани получили сведения, что завтра на улицах могут быть беспорядки. Именно поэтому здесь сегодня были мистер Коннолли, мистер Холл и мистер Суини.

– Что за беспорядки? – спросила Элиза.

– Это из-за проклятого призыва Линкольна, – ответил мистер Твид. – Завтра объявят первые списки призывников. Несомненно, будут протесты. И мы ожидаем, что все закончится насилием. С завтрашнего утра тебе лучше не показываться на улице.

– Как вам угодно, мистер Твид. Но, конечно…

– Люди твоей наружности будут под угрозой, Элиза, – мистер Твид пристально посмотрел ей в глаза. – Злоба – это как раскаленный уголь, и когда людей охватывает злоба, им нужно на ком-то ее выместить. Многие обвиняют людей твоей расы в сложившейся ситуации. Пожалуйста, послушай меня и не показывайся на улице. В этом доме ты будешь в безопасности.

Элиза склонила голову.

– Да, мистер Твид.

– Прошу прощения за грубость, но таково положение дел.

Он направился к двери и взял с вешалки свою шляпу и трость.

– Ты знаешь, что я не испытываю враждебности к той или иной расе или религии. Я смотрю на человека и вижу лишь одно. Знаешь, что именно?

– Что, сэр?

– Потенциального избирателя, – мистер Твид открыл дверь. – Если конгресс сочтет нужным дать право голоса собакам, я лично проведу марш против кошек и возглавлю комитет по искоренению блох. Спокойной ночи.

Элиза задалась вопросом, верил ли мистер Твид в то, что голосовать смогут скорее собаки, нежели чернокожие и женщины.

– Доброй ночи, сэр.

Отец Элизы проводил мистера Твида и помог ему залезть в экипаж. Когда он отъехал, отец вернулся и дал Элизе ключ от дома.

– Запри за мной дверь.

– Отец, не ходи.

– Не ходить? – спросил он, взглянув на нее искоса. – Опять подслушивала, да?

– Не могла удержаться. Я волнуюсь.

– О чем? Обо мне?

Элиза кивнула. Она потеряла мать, и эта рана временами снова открывалась. Она не представляла, как будет жить, если потеряет и его тоже.

– Элиза, – сказал отец, – я неделями выживал в болотах, когда прятался от охотников за головами. Я прошел сотни миль и целыми днями прятался на чердаках и в подвалах, без света и воздуха, и конца этому всему не видел. Я видел такие ужасы, каких ты никогда не увидишь по милости Господа всемогущего и благодаря победе Союза ради президента Линкольна.

Он взял ее за плечи и поцеловал в лоб.

– Я уверен, что могу в безопасности доставить письмо даже в такой пиратский притон, как Дыра-в-стене.

– Будь осторожен, – сказала она.

– Буду. Я уложусь часа в два, не больше. Запри дверь, но будь начеку и слушай, когда я вернусь. Что-то мне не хочется провести ночь снаружи на крыльце.

– Да, отец.

Он вышел через парадный вход и кивнул ей с тротуара, ожидая, пока Элиза захлопнет и запрет дверь на ключ. Сделав это, она пошла в столовую и закончила уборку. Она отнесла скатерть в прачечную, а затем отправилась полировать серебро, которое помощник Маргарет уже вымыл. Это было хоть что-то, чем она могла помочь отцу. Закончив работу по дому, она обычно отправлялась спать, как и Маргарет. Но на этот раз ей нужно было ждать, да она бы в любом случае не смогла уснуть, пока не убедилась бы, что отец вернулся домой. Она решила найти в библиотеке книгу и почитать. Мистер Твид никогда не запрещал этого, поэтому она иногда заходила туда и разглядывала книжные полки, ощущая вокруг себя запах табака и кожи.

Среди собранных здесь томов на удивление не было ничего интересного, но все же этот дом не был основной резиденцией мистера Твида, да и вовсе не был резиденцией. Наверху у него была спальня, но Элиза знала, что он там никогда не ночевал. Она пересекла комнату и подошла к его столу – широкой панели из богато протравленного и отполированного дерева, на каждом углу которой был вырезан равносторонний крест. На поверхности стола лежало множество предметов, включая кипу бумаги – вероятно, той самой, на которой мистер Твид написал письмо, которое ее отец должен был доставить. Она заинтересовалась, что могло иметь такую важность, из-за чего отцу пришлось относить письмо ночью, накануне переворота. Что стоило того, чтобы подвергать его опасности?

Она взяла верхний листок бумаги и пристально посмотрела на него. Тяжелая рука мистера Твида оставила за собой призрачный след письма. Как ни странно, Элизе не нужно было прилагать особых усилий, чтобы увидеть написанное, это была необычная способность, которая проявлялась у нее время от времени. Она видела написанное благодаря слабому сиянию, излучаемому посланием, которое она скорее чувствовала, чем видела. И то, что она прочла, бросило ее в дрожь.

Мастер Кормак,

До сведения Ордена дошло, что в Нью-Йорк проник ассасин. Его зовут Вариус, и мы знаем, что его цель этой ночью приведет его в отель «Астор Хаус». Нам не известно, что он там ищет, но это должно быть нечто имеющее великую ценность для Братства, раз они рискнули произвести вторжение в такое неспокойное время. Вы должны найти ассасина и остановить его. Без колебаний убейте его. Я полагаюсь на вашу исключительную осмотрительность в этом деле. Все, что вы у него найдете, принесите завтра вечером в мой дом на 36-й улице. Я встречусь с вами там, когда смогу, но сначала я должен появиться на публике, исполняя свои обязанности перед мэром и олдерменами. Ничто не должно помешать нашим планам. Завтра город будет в огне, который сметет Опдайка и губернатора Сеймура. После этого власть в городе и в штате перейдет к Таммани и Ордену. Имея Нью-Йорк в качестве точки опоры, мы пошатнем равновесие в этой войне и заберем назад государство. У вас есть цель. Поймайте его.

Великий магистр.

Элиза уставилась на письмо, которое будто жгло ее дрожащие руки. Она не особо поняла, что все это значило, но знала, что речь шла о каком-то могущественном и беспощадном замысле и что мистер Твид был не тем, кем казался. Это письмо выходило за рамки политики и голосования, оно касалось чего-то большего и чего-то более опасного. Она поняла, что это грозит разрушением городу и не только ему, если цель будет достигнута. И это письмо ее отец должен был доставить.

Грейс, выглядывавшая из-за плеча Элизы, думала, что знает, о чем это письмо. Упоминания «Астор Хауса» и чего-то особо ценного наводило на мысль о частице Эдема. Это было именно то, в поисках чего они воспользовались «Анимусом». Грейс снова пришлось бороться с попыткой десинхронизации, чтобы отобрать контроль у Элизы и сделать то, зачем она сюда пришла. Но Грейс не пришлось бороться слишком долго. В следующее мгновение Элиза поднялась из-за стола и бросилась в центральный зал. Она сомневалась в том, что перехватит отца вовремя, но должна была попробовать. Она схватила шарф с вешалки, чтобы прикрыть голову, отперла дверь и выбежала в ночь.

Глава 10

Хавьер знал, что это был не обычный вечер в Дыре-в-стене, и работу нужно закончить до заката. Все осведомители уже вернулись и доложили, что городские – копы, судьи и сыщики – не придумали ничего умнее, чем ожидать, что завтра на них обрушится все адское пламя. Начальство патрульных тоже знало, что что-то будет, но знало оно и то, что ему следует отвернуться в другую сторону. Твид об этом позаботился.

– Дубина, – прошептала Мэг Подтяжки прямо ему в ухо, – ты эту выпивку крестишь, что ли?

– Ага, – ответил Дубина.

– Зачем разбавлять? Заканчивается?

– Нет. Нужно, чтобы к утру все были в сознании. Ничего хорошего нам не светит, если они все будут полупьяные и сонные.

Кивнув, Мэг Подтяжки отодвинулась, а затем отошла назад. Она была почти такой же высокой, как Дубина, и носила брюки на помочах, чтобы не падали, еще у нее был пистолет, а на поясе висел носок, наполненный мокрым песком – на случай, если нужно будет кого-нибудь поколотить. Но сегодня ей все это оружие не понадобится.

Целый день разные парни приходили и уходили с теми или иными сообщениями под белым флагом перемирия. И здесь, и по всему городу лидеры преступных группировок договаривались о намечавшейся резне. Бауэри-бойз, Роуч-гардс, Дэйбрейк-бойз и банды помельче – все они прекратили враждовать между собой ради шанса получить более крупный приз. Если их предприятие увенчается успехом, вскоре они будут владеть целым чертовым городом, который после убийства будет поделен и распределен между ними.

Клиент бросил три цента на стойку и кивнул на бочонок, стоявший на полке.

– Стакан не надо, – сказал он.

Дубина кивнул и вручил ему один конец резинового шланга. После того, как человек поместил его между зубами и кивнул, Дубина повернул вентиль на бочонке, из которого полилась самая дешевая сивуха, которую Дыра-в-стене только могла предложить. Затем он стал наблюдать, как человек втягивал жидкость и глотал, и снова втягивал – до тех пор, пока ему не пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание. Тогда Дубина закрыл вентиль. Он научился различать, когда человек с красным лицом, широко раскрывший глаза, готов был сделать вдох, поэтому мог перекрыть шланг в нужный момент, чтобы не пролить ни капли. Клиент вытер рот рукавом куртки и пошатнулся. Дубина его не знал и не ждал, что от него – трезвого или пьяного – будет какая-то польза на следующий день.

– Еще будешь? – спросил Дубина. – Мелочь есть?

Мужчина покачал потряс головой.

– Этого хватит.

Дубина кивнул и убрал шланг, смотав его в кольцо рядом с банкой маринованных человеческих ушей, которая принадлежала Мэг. Какие-то из них она оторвала, какие-то – отрезала, но больше всего откусила собственными зубами, и они остались здесь в качестве трофея, призванного предупредить каждого, кто выказывал неуважение в ее владениях. Сэди-Козел как-то повздорил с Мэг и оставил здесь свидетельство той ссоры. Еще где-то в этом красноватом месиве было ухо человека, который просто спросил у Мэг, сколько ей лет.

Зашли еще несколько мужиков из прибрежной зоны, и Дубина кивком указал им в подсобное помещение, где раздавали поручения. Ключом к победе будут внезапные нападения. Учитывая, что подразделения городских вооруженных сил все еще не вернулись из Пенсильвании, единственной силой в городе оставалась полиция. А ее численность можно легко превзойти, если разделить силы противника и оттянуть в разные районы.

В дверях появился пожилой чернокожий мужчина, одетый как слуга. Некоторые посетители забегаловки обратили на него внимание, и Мэг приготовилась вмешаться в случае необходимости. Мужчина, седой и слегка сгорбленный, уверенно осмотрел помещение и затем двинулся к бару. Где-то на задворках сознания Дубины Хавьер вспомнил Коридор памяти и узнал в этом человеке предка Дэвида, задумавшись, узнал ли и Дэвид его. Однако ему не хотелось идти на риск десинхронизации, сказав что-нибудь не то в заполненном людьми баре.

– Я ищу Дубину Кормака, – сказал слуга.

– Кто ты? – спросил Дубина.

– Меня зовут Авраам, – ответил мужчина. – Я работаю на мистера Уильяма Твида.

Дубина уже несколько недель не видел Великого магистра лично. Это было слишком рискованно и угрожало их плану. Если их схема сработает, Твид и Таммани должны были оказаться в положении, которое позволило бы им прекратить беспорядки, а не выглядеть агитаторами.

– Я Дубина Кормак, – сказал он.

Авраам вытащил письмо из внутреннего кармана своего широкого пальто.

– Мистер Твид попросил меня передать это вам.

Дубина взял письмо, и Авраам развернулся было, чтобы уйти.

– Погоди, – сказал Дубина, – сначала я прочту.

Авраам кивнул и остался у бара.

Дубина сломал восковую печать с тамплиерским крестом и вытащил письмо из конверта. Пока он читал, стук его пульса раздавался в ушах, словно колокол, призывающий на войну. Его дед, Шей Патрик Кормак, был грозой ассасинов, а нынче ночью и его, Дубину, призвали на этот путь, чтобы с честью принять наследие. Вариус подчинится Ордену тамплиеров или умрет от его руки.

– Это все, сэр?

Дубина потряс письмом:

– Мистер Твид тебе доверяет.

– Я стараюсь оправдывать это доверие.

– В свою очередь, я должен убедиться, что ты в безопасности вернешься домой.

– Я и сам могу справиться, – сказал Авраам.

– Не сомневаюсь, – ответил Дубина. – Но это не заставит меня передумать.

Он поднес ладонь ко рту.

– Мэг Подтяжки!

– Что такое? – отозвалась она из другого конца зала.

– Я нужен боссу, – крикнул он. Она кивнула на дверь.

– Мы с тобой еще продолжим, – сказал Дубина, сняв фартук и выходя из-за стойки. – Жди здесь.

Авраам кивнул, а Дубина спустился в подвал, чтобы собраться. Сперва он надел незаметную жесткую броню, чтобы защитить шею, спину и грудь. Затем облачился в длинный кожаный плащ, пристегнул на пояс несколько ножей и кастетов и пистолет. Он взял подзорную трубу производства Гершеля, а на плечо вскинул пневматическую винтовку, вместе с патронташем, увешанным дротиками и гранатами. Винтовка была искусно выполненной штукой, доставшейся Дубине от деда, а тот, в свою очередь, получил ее от самого Бенджамина Франклина и носил с гордостью.

Хавьер оценил тот факт, что на сей раз ему досталось тело помоложе. Чимальпопока страдал от болей, соответствующих его возрасту, и это было довольно странным опытом. Его тяга к этой переводчице, Марине, тоже выглядела странно. Дубине, прочем, также нравились женщины, но единственное, что у него болело, – это раны, которые он получил на тренировках и в драках. Он поднялся наверх, и его вооруженный вид, похоже, на мгновение ошарашил Авраама, когда бармен подошел к нему и сказал «идем».

Он вывел Авраама на улицу. На тротуарах суетилась шпана, некоторые толкали перед собой тележки с кусками кирпича и брусчатки, вооружаясь перед сражением. Дубина прошел с чернокожим один квартал на запад, от Дуврской улицы к Перл-стрит. Там ему на глаза попался Тощий Джо на телеге, и он свистнул ему.

– Мне нужно, чтобы ты проводил этого человека домой, – сказал Дубина.

Тощий Джо уставился на Авраама.

– Этого?

– Это человек босса Твида, – сказал Дубина. – Какие-то проблемы?

– Сэр, я и правда могу сам добраться, – произнес Авраам, но Дубина проигнорировал его. Тощий Джо пожал плечами.

– Нет проблем. Раз это человек босса.

– Хорошо.

Дубина был против рабства и не имел ничего против чернокожих жителей города. Сами по себе они не доставляли хлопот. Но он знал, что завтра для них настанет адский день. Великий магистр тоже был против рабства. Он говорил, что такая система недопустима, что она тормозит прогресс. Но он с готовностью использовал вопросы отмены рабства, чтобы вбить клин в самую глубь страны и расколоть ее на части, а затем собрать обратно нужным ему образом.

– Отведи его, куда ему надо, – приказал Дубина Тощему Джо. – И смотри, чтобы он добрался целым и невредимым.

Авраам забрался в телегу, и Тощий Джо направил лошадей по Перл-стрит. Когда они свернули за угол и исчезли из виду, Дубина приступил к оставшейся части задания. «Астор Хаус» находился всего в полумиле от Дыры-в-стене, но между ними пролегала пропасть. Там женщины были усыпаны бриллиантами, словно изделия из драгоценных металлов, а мужчины пили из хрусталя, а не из резинового шланга. Дубина как-то раз взглянул в меню отеля – обычный «джентльменский набор» включал в себя целый банкет из семи блюд: суп, рыба, жаркое, основное блюдо, выпечка и десерт. Все это подавалось ежевечерне в зале с мраморными колоннами и белыми столами. Жители Форт-Уорда этот отель не трогали, потому что деньги богачей нужны были Твиду так же, как и мышцы бандитов. Такой порядок помогал поддерживать баланс в городе. Впрочем, иногда нужна была корректировка.

С Перл-стрит Дубина отправился на запад по Франкфорт, прошел мимо Таммани-Холла, пока не добрался до Сити-холл-парка и путей Гарлемской железной дороги. План действий на завтрашний день включал взрыв железнодорожных путей в стратегически важных пунктах, чтобы предотвратить оперативную переброску патрульных и вооружений. Вкупе с повреждением телеграфных линий это давало бандитам все преимущества для того, чтобы захватить остров.

Дубина смотрел на «Астор Хаус», возвышающийся над деревьями, словно белая крепость возле южного окончания парка, где пересекались Парк-Роу и Бродвей, и чуть южнее от него виднелся шпиль часовни Святого Павла. Здесь он решил отработать действия, которым научился от отца и деда, и приступил к делу – полез по ближайшей стене, цепляясь за трещины, выступы и водосточные трубы, пока не добрался до крыши. Такое перемещение было традиционным навыком ассасинов, но Кормаки давно уже использовали тактику Братства против него самого. Дубина пересек Спрус и Бикман-стрит, перескакивая с крыши на крышу, огибая печные трубы и соскальзывая по козырькам, вспугивая ничего не подозревавших птиц с их насестов – город остался внизу, а над ним было лишь ночное небо.

Добравшись до пересечения Энн-стрит и Бродвея, он сделал паузу прямо напротив часовни и отеля и занял наблюдательную позицию, изучая землю внизу. У Вариуса будет не больше желания воспользоваться центральным входом гостиницы, чем у него, поэтому Дубина не спускал глаз с окон и крыши. Однако спустя час ожидания и наблюдения он не заметил ни следа ассасина.

Дубина решил, что нужно найти позицию получше, поэтому он спустился на улицу, пересек Бродвей и прошел мимо четырех колонн у входа в часовню Святого Павла. Затем он забрался по стене церкви, используя особенности каменной кладки ее юго-западного угла, и поднялся на башню с часами, на самый ее верх – точь-в-точь как ассасин.

Когда-то шпиль этой церкви был самой высокой точкой на острове. Но теперь издалека виднелись и другие церкви – Святого Марка и Троицы, чьи шпили протыкали плоть города, словно ножи. Как бы то ни было, Дубина занял господствующую высоту с видом на «Астор Хаус», и снова время шло, а ассасин не показывался, и несмотря на то, что было уже поздно, город не спал, толпясь в ожидании.

И вот Дубина увидел его. Он пришел с запада, над Черч-стрит, и с легкостью забрался на здание отеля. Из винтовки его было не достать, поэтому Дубина просто наблюдал несколько мгновений, не желая шевелиться и выдавать свое положение. Вместо этого он ухмылялся и смаковал свое превосходящее положение, которым наслаждался. Вариус был одет в длинный сюртук, какие носили Бауэри-бойз, хотя касторовую шляпу-цилиндр он где-то оставил. То, что он был одним из Бауэри-бойз, выглядело логичным, поскольку именно они поддерживали республиканцев в борьбе против Таммани и тамплиеров.

До сих пор Хавьер позволял Дубине вести его в атаку сквозь эти воспоминания, однако он узнал одежду, которая была на пращуре Оуэна. Какая-то часть Хавьера хотела окликнуть его, но, как и в случае с Дэвидом в Дыре-в-стене, это грозило десинхронизацией.

Оуэн-ассасин, похоже, точно знал, куда направляться – едва оказавшись на крыше гостиницы, он пробрался по ее краю к определенной точке, а затем перелез через край. Затем спустился, словно паук, к конкретному темному окну, и влез в него. Дубина задумался, что мог ассасин искать в отеле. Как сказал Великий магистр, это было нечто чрезвычайно ценное. Это мог быть предмет, а может – информация. Изъять первое будет довольно легко, изъять второе – очень приятно. Для начала он хорошенько поколотит этого парня кулаками, а если это не поможет, познакомит его со своими ножами.

Тем не менее, за границей сознания Хавьер уже знал, что это за предмет, за которым пришел Вариус, или, как минимум, что он надеялся заполучить.

Кинжал. Частица Эдема.

Вот почему Хавьер позволял Дубине распоряжаться этим шоу. С того самого момента, как он прочел письмо Великого магистра, Хавьер уже знал, что это было именно то, за чем Монро послал их шестерых в «Анимус». Дубина пошевелился, и Хавьер вновь отступил по мере того, как сознание тамплиера снова получило контроль над телом, и он спустился с колокольни. Затем пересек черную пасть церковного двора, полную зубов-надгробий, и пригнулся возле дерева в ожидании. Окно отсюда хорошо простреливалось, и он приготовил винтовку, зарядив ее дротиком со снотворным. Он не исключал, что падение убьет ассасина, но это был шанс, который Дубине хотелось использовать. В его представлении ассасин явился сюда за каким-то предметом, который гораздо проще будет отобрать у трупа.

В ожидании прошло несколько удушливых моментов, и не было даже намека на ветерок в ветвях деревьев над головой. В затылок Дубины, прямо за ухом, впился комар, но он не спускал глаз с окна.

Когда из тени, наконец, выплыл сюртук ассасина, Дубина дождался момента, когда тот был уже готов забраться обратно на крышу, и тогда выстрелил. Винтовка издала хлопок, просвистел дротик, но когда он задел сюртук, ткань сложилась внутрь, словно пустая яичная скорлупа, прежде, чем скользнула обратно в помещение.

Дубина попался в ловушку.

Он проклинал сам себя, закидывая винтовку обратно на плечо, затем взобрался на дерево, перебрался через церковную ограду и спрыгнул на Визи-стрит. Он приземлился с перекатом, быстро взобрался по фасаду отеля к окну, но прежде, чем залезть внутрь, повис, уцепившись за карниз. Несомненно, ассасин залег там, дожидаясь его.

Он высвободил одну руку, вися на другой, и отцепил от пояса дымовую шашку, которую тут же бросил в открытое окно. Она взорвалась с приглушенным хлопком, и Дубина подтянулся наверх и пролез в проем. Он спрыгнул на толстый ковер и отклонился от окна, уворачиваясь от облака дыма. Но уже в этот самый момент он знал, что находится здесь один – не важно, убрался ли ассасин сам к этому моменту или дымовая шашка заставила его покинуть комнату. Как бы то ни было, Дубине нужно было найти его. Он прокрался вперед в темноте – комната освещалась лишь тем светом, который проникал сквозь окно и батистовые занавески. Ковер турецкий, комната богато обставлена креслами, также он увидел два стола – обычный и письменный, но не было ни одной улики, которая указывала бы на то, кто всем этим пользовался. В комнате было две двери. Та, что слева, была открыта, и Дубина направился туда.

Он вооружился двумя ножами, по лезвию на каждую руку, выставив их вперед, чтобы открыто встретить удар любимым оружием ассасина – спрятанным клинком. Добравшись до дверного проема, он остановился и прислушался. Не услышав ни звука – ни дыхания, ни сердцебиения с той стороны, – он двинулся вперед лишь для того, чтобы оказаться в еще одной богато обставленной, но пустой комнате. Над каминной полкой он увидел эмблему – военный крест, в центре которого по кругу красовалась надпись «Город Мехико, оккупационная армия».

Комнаты принадлежали Ацтекскому клубу – Великий магистр когда-то подозревал его в связях с Братством. Но зачем бы Вариусу среди ночи врываться в резиденцию своих союзников?

Дубина с ножами наготове двинулся вперед, к следующему дверному проему, и добрался до места, которое оказалось входом в номер с мраморной облицовкой. Еще одна дверь, справа, была открыта. Она вела в столовую, откуда Дубина попал в библиотеку, но так и не нашел следов ассасина. Вторая дверь библиотеки вывела его обратно в самую первую комнату, но он сразу же понял, что дверь в нее была закрыта, когда он пролез через окно. Ассасин водил его кругами.

Дубина бросился к окну, взглянул вниз на пустую улицу, а затем вверх – как раз вовремя, чтобы заметить, как край плаща ассасина хлопнул о край крыши. Он убрал ножи в ножны и полез следом. На крыше Дубина пригнулся и стал ждать. Рядом не было здания, расположенного достаточно близко, чтобы можно было на него перепрыгнуть, а значит, ассасин был где-то рядом, прятался в лабиринте труб и фонарей.

– Не знаю, что там варится у тебя в башке! – крикнул Дубина, и его голос эхом разлетелся над крышей. – Но не тебе со мной тягаться! Мой дед загонял ассасинов вроде тебя! Он одолел величайших из вас!

Последовал момент тишины. Затем он услышал резкий свист лезвия, летящего в его сторону, и бросился вниз, пока с него не сняли скальп. Нож скатился с крыши на улицу.

– Твой дед когда-то был ассасином, – раздался ответ. Голос доносился до Дубины откуда-то справа. – Он восстал против Братства и Кредо, которого поклялся придерживаться. Он был не кем иным, как трусом и предателем!

– Но не предателем правды! Он никогда не предавал Орден тамплиеров! – Дубина зарядил винтовку еще одним усыпляющим дротиком. – И он научил меня убивать вредителей вроде тебя.

Дубина знал, что ассасин может заставить свой голос доноситься не оттуда, откуда, казалось бы, должен был. Поэтому он закрыл глаза, задержал дыхание и прислушался к другим звукам. Услышав шорох ткани слева, он направил винтовку на звук, не открывая глаз, ведомый лишь слухом и внутренним зрением. Он выстрелил.

Услышав кряхтение, он открыл глаза и помчался к выступу, через который перепрыгнул ассасин.

Глава 11

Томми шел по Бродвею к особняку, где жил с тех самых пор, как вернулся с войны. Дом представлял собой вновь отстроенное фешенебельное здание рядом с Мэдисон-парк, принадлежавшее его состоятельному старшему брату с супругой. У них не было детей и хватало свободных комнат, поэтому они великодушно позволили Томми остаться у них и после того, как он оправился от ранения. И все же он надеялся, что не будет пользоваться их снисхождением слишком долго. Не то чтобы он не получал удовольствия от их общества. Просто у них не было никакого понимания того, что Томми пришлось пережить на войне. Временами ему казалось, что в целом городе нет никого, кто мог бы его понять. Он чувствовал себя одиноко даже в компании. Особенно в компании – такие переживания были хорошо знакомы Шону, хотя он и радовался тому, что может ходить ногами Томми.

Он только что закончил патрулирование и еще был в полицейской форме, и его вид, похоже, оказывал на прохожих несколько иное воздействие, чем обычно. Они смотрели на него искоса, и хотя держались от него на расстоянии, настроены были весьма самоуверенно и враждебно. Он видел Бауэри-бойз и Роуч-гардс довольно далеко от их владений в центре города. И те, и другие болтались по улице бок о бок, с мрачной решимостью игнорируя своих заклятых врагов. В руках у них были охапки дубинок и кучи кирпичей, а также топоры и металлические пруты. Что-то тут было неладно.

– И куда это вы, ребята, все это тащите? – спросил Томми ближайшего парня, который выглядел как ирландец из Файв-Пойнтс.

– Завтра отвечу, – ухмыльнулся парень, наполовину огрызаясь. – Честное слово.

Парень зашагал дальше. Томми, возможно, стоило задержать его и узнать правду, но было уже поздно, он был не при исполнении, к тому же один, а на улицах было полно таких же, как этот мужик. Поэтому Томми пошел к дому восвояси.

Его брат сколотил неплохое состояние на производстве, и пока Томми воевал, тот зарабатывал деньги, продавая обмундирование, которое Томми и его соратники по Союзу использовали в сражениях. Впрочем, прибывая на поле боя, большая часть экипировки оказывалась бесполезной. Сапоги разваливались после дождя, продовольствие в жестянках оказывалось тухлым. Его брат заявлял, что ничего не знал об этих дефектах, и изъявлял желание все исправить и возместить. Томми хотелось верить, что он говорил искренне.

Он дошел до Юнион-сквер и прошел мимо высоченной конной статуи Джорджа Вашингтона, как вдруг услышал впереди крик женщины, звавшей на помощь. Томми отстегнул от пояса дубинку и побежал на север через парк, и Шона, глубоко погруженного в течение этого воспоминания, увлекла стремительность момента – ветер в волосах и топот его собственных ботинок по гравию. Добравшись до дальнего края парка, Томми увидел на Бродвее съехавший с дороги экипаж, возле которого стояли два головореза, а ноги еще одного торчали из открытой двери. Извозчик спокойно сидел, будто ничего не происходило, и это совершенно точно означало, что он тоже участвует в ограблении. Других пешеходов поблизости не было.

– Остановитесь! – заорал Томми, замахиваясь дубинкой. – Полиция!

– Сайкс, у нас тут коп! – сказал один из наблюдателей. Двое, стоявшие возле экипажа, повернулись к Томми. У одного из них тоже была дубинка, другой был вооружен тесаком для мяса.

За несколько ярдов Томми перешел на шаг и несколько раз взмахнул дубинкой, чтобы размять руку.

– Господи, да он огромен! – бросил один из бандитов другому. – Но чем больше шкаф, тем громче падает.

– Думаете, сможете меня повалить? – сказал Томми. – Милости прошу, попробуйте, ребята. Я из Бродвейского отдела.

Услышав это, двое заметно поколебались, переминаясь с ноги на ногу. Третий вылез из экипажа и встал между двумя сторонами, демонстрируя сломанный нос, из которого текла кровь. Позади него из экипажа выглянула женщина. Ее волосы растрепались, но в остальном она выглядела невредимой. И даже захваченный воспоминанием, Шон узнал певицу – прародительницу Наталии.

– Я слыхал, нужно минимум пятеро парней, чтобы завалить свинью из Бродвейского отдела, – вожак достал кастет, усыпанный гвоздями. – Зуб даю, мы справимся втроем.

– Я в вашем пари не участвую, – сказал Томми, встав в стойку.

Троица тут же бросилась на него. Томми увернулся от ножа и широким ударом дубинки ударил сразу двоих – одного по руке, второго по ребрам. Они свалились, а Томми врезал человеку с ножом кулаком по челюсти, выбив ему несколько зубов. Бандит упал на землю всей своей тяжестью, а двое его соучастников снова напали. Томми уклонился от удара кастетом ценой удара дубинкой по плечу. Но это лишь задержало его, не причинив особого вреда. Он собрался и вернулся в бой, обрушив на противников град ударов своей дубинки, сломал палку одного из них пополам и оставил его руку беспомощно болтаться. Развернувшись, Томми раздробил руку с кастетом. Гвозди, по мнению хулигана, такие смертоносные, в итоге смешались с его собственными костями. Оба негодяя скрючились на земле, схватившись за свои раны и стеная.

– Осторожно! – крикнула женщина.

Томми резко обернулся как раз в тот момент, когда человек с разбитым ртом готов был снизу воткнуть в него свой тесак. Но прежде, чем оружие выпало из его руки, женщина выбралась из экипажа и ударила его по голове кожаной сумкой, которая выглядела довольно тяжелой. Тело рухнуло на землю. Извозчик, несомненно, ошеломленный поворотом событий, хлестнул лошадей, пустив их галопом по Бродвею.

– Что у вас в сумке? – крикнул Томми.

– Несколько фунтов золота, – ответила женщина, тяжело дыша. Она была красивой и куда более миниатюрной, чем Томми мог подумать, глядя на ее обезоруживающий удар.

– К счастью, золото много весит, – сказала она, улыбнувшись.

– Правда? – спросил он. – И что вы делаете здесь с несколькими фунтами золота? Среди ночи? Без сопровождения?

– Что? – воскликнула она. – Вы хотите сказать, что я сама виновата в том, что на меня напали?

– Ну, похоже на то…

– Похоже на то, что вы, если вы собираетесь обвинить жертву в преступлении, также готовы обвинить термометр в этой жаре. Очень занятная гражданская позиция для полицейского.

Томми было открыл рот, но затем закрыл и сделал над собой усилия, чтобы не улыбнуться.

– Наверное, вы правы.

– Конечно, права.

– Думаю, нам стоит продолжить эту дискуссию где-нибудь еще, – он пнул одного из истекающих кровью бандитов. – Позволите проводить вас домой?

– Вы их не арестуете?

– Судья не преподаст им более ценный урок, чем тот, что я преподал им только что. Занятия отменяются.

Она кивнула.

– Тогда я буду очень признательна за сопровождение. Вы не ранены?

– Всего лишь царапина или две, – он поднял ее сумку с золотом. – Какой адрес?

– Отель на Пятой авеню, – сказала она. – Вообще, не очень далеко.

Томми вытянул руку, предлагая ей идти первой, и они отправились вверх по Бродвею, держась близко друг к другу, и он возвышался над ее миниатюрной фигуркой.

– Кажется, я вас знаю, – сказал он. – Но не могу понять, откуда.

– Ой, ну, мое лицо появляется на афишах время от времени.

Ее лицо было, конечно же, очень привлекательным, чтобы быть на афишах, и он задумался, с чего бы ей нужна была такая реклама.

– Вот оно что, – сказал он. – Вы певица.

– Да.

– Как вас зовут, осмелюсь спросить?

– Аделина Патти. А вас?

– Томми Грейлинг, – сказал он. – К вашим услугам.

– Ясно, – ответила она. – К любым услугам, позвольте поинтересоваться?

То, как она говорила, напоминало флирт, и он почувствовал, как горят его щеки. Он оценил вес сумки.

– Мисс Патти, вы всегда таскаете с собой несколько фунтов золота?

– Только когда мне платят за выступление.

– Так вы выступали сегодня? – спросил он. – Где?

– В «Нибло», – ответила она.

Это был театр для богатых, место из разряда тех, что его брат с женой время от времени посещали. Единственный театр, в котором был Томми, был в Бауэри. Там он смотрел какую-то кровавую мелодраму, которая ему не очень-то понравилась.

– Отель «Метрополитен» находится по соседству с «Нибло». Но вы решили там не останавливаться?

– На Пятой авеню гораздо лучше, – сказала она. – Вы знали, что там есть вертикальный подъемник?

– Прошу прощения, мисс?

– Лифт, – пояснила она. – Работает на пару. Поднимает вас с первого этажа на самый верх. А еще на Пятой авеню остановилась Дженни Линд.

– Кто такая Дженни Линд?

– Вы не знаете ваших здешних певиц, не так ли? У нее сильный голос, она на несколько лет старше меня. Видите ли, я не заработаю себе репутацию, если буду останавливаться в менее престижных отелях, чем она. К тому же театральные администраторы могут подумать, что как певица я хуже, чем она. В моем деле талант – это только полдела. Все остальное – это продуманная иллюзия.

Томми потряс головой.

– Это для меня параллельный мир, мисс.

– Так же, как и ваш мир – для меня. Вы всегда были полицейским?

– Нет, мисс, – Томми запнулся, думая, стоит ли продолжать дальше. Продолжение приведет его разум в опасное хаотичное состояние, где перемешиваются прошлое и настоящее. Воспоминания о войне захватили его, едкий запах пороха был таким сильным, что в дыму он мог что-то видеть на расстоянии не более десяти ярдов во все стороны. Призрачный гул криков повстанцев, ощущение чего-то знакомого под ногами, чего-то, что он мог опознать, не глядя, – это были чьи-то конечности, оторванные от тел. Но рядом с ней он чувствовал, что с ним все будет в порядке, если даже он рискнет вернуться туда. – До этого я был солдатом.

– В самом деле?

– Да, был.

– И вы сражались? В войне с конфедератами?

Но затем она взмахнула руками.

– Простите, вам, наверное, не хочется говорить об этом.

– Нет, все в порядке, – сказал он. – Хотя, по правде говоря, я нечасто об этом рассказываю. Я воевал. И я бы до сих пор был там, если бы меня не подстрелили…

Она ахнула.

– В вас стреляли?

– Да, – он похлопал себя по брюкам прямо над сморщенной воронкой шрама на бедре. – Но пуля не задела кость, поэтому мне удалось сохранить ногу. Многим, многим не так повезло. И, боюсь, еще многим не повезет.

– Вы это о призыве?

Он кивнул.

– Он поверг город в беспорядок.

Но дело было не только в этом. Обе стороны – Союз и повстанцы – цеплялись за любой успех, не важно, насколько малый, как за знак того, что победа уже близка. Однако Томми опасался, что этот конфликт затянется на годы. Даже несмотря на победу под Геттисбергом, Ли и армия южан не смогут остаться в Виргинии надолго.

– Я сейчас живу в Лондоне, – сказала мисс Патти. – Так лучше для моей карьеры, поскольку я часто гастролирую в Европе. Но это отдаляет меня от всех событий, которые происходят здесь.

– Вам нравится гастролировать? – спросил он, радуясь, что тема разговора сменилась.

– Иногда да, – сказала она. – Но бывает одиноко. Я окружена людьми большую часть времени, и, тем не менее, я одинока. Ну не смешно ли?

– Мне не смешно.

Она испытующе взглянула на него, так что он снова почувствовал этот неловкий жар на щеках.

– Да, вам не смешно, – сказала она. – Думаю, вы понимаете то, что понимают немногие.

Они дошли до парка у Мэдисон-сквер, здесь и был ее отель – пятиэтажный, окруженный модными магазинами, которые были уже закрыты на ночь. Томми сделал несколько шагов вперед, но вдруг понял, что мисс Патти остановилась на тротуаре. Он обернулся.

– Что-то не так, мисс?

– Не прогуляетесь со мной в парке? – спросила она, а затем рассмеялась, как ему показалось, самоуверенно. – Я понимаю, что звучит абсурдно в такой час. Но я прямо проснулась от волнения. И мне нравится ваша компания.

Томми сглотнул. Технически, он был не при исполнении, и если кто-то сочтет ее просьбу неуместной, ему все равно. Каким-то образом она сумела успокоить его разум, и он почувствовал, что его мысли могут без последствий коснуться того, чего он обычно запрещал им касаться.

– Мне тоже нравится ваша компания, мисс, – сказал Томми.

– Зовите меня Аделина, – сказала она. – Так вы прогуляетесь со мной?

– Сочту за честь, мисс Аделина.

Течение этой симуляции уже увлекло Шона в места, которые волновали и захватывали его, и он с удовольствием позволял ему нести себя дальше. Ему нравилось быть Томми Грейлингом – ходячим, высоким, ввязывающимся в драку. Тем не менее, он все больше осознавал, что его воспоминание движется в романтическом направлении, и понимал, что по ту сторону воспоминания была Наталия. Его тянуло к ней, и он думал, что их опыт здесь, в «Анимусе», поможет ей взглянуть чуть дальше его инвалидного кресла, когда они покинут симуляцию. От этих мыслей стало сложнее расслабиться и поддаться течению воспоминания.

Они вошли в парк, и мисс Патти произнесла:

– Это место напоминает такое же рядом с моим домом в Лондоне. Иногда я гуляю там поздно вечером.

– Почему поздно вечером? – спросил Томми.

– Из-за тишины, – ответила она. – Никакой публики, никакого сборища людей. Ни даже моего голоса.

– Тогда я постараюсь не нарушать тишину, – сказал Томми.

– Вы и не нарушаете.

Так или иначе, последующие несколько мгновений они провели в молчании. Они просто бродили по одной из аллей парка. Дубы, березы и платаны хранили идеальное спокойствие, теплая ночь высушила и наполнила собой воздух. Звездам над их головами приходилось соперничать с огнями отелей и уличными фонарями. Недалеко отсюда находился дом брата Томми. В какой-то момент он упомянул об этом, и они заговорили о своих семьях и о детских годах, которые были у них очень разными. Она родилась в Испании в семье итальянцев, которые затем приехали в Нью-Йорк – она тогда была еще маленькой девочкой. Он родился в Бруклине. Его бабка с дедом приехали из Германии вскоре после того, как поженились.

Так они бродили несколько часов, проходя по тем же дорожкам снова и снова. Как только первый луч солнца румянцем лег на деревья и здания к востоку от парка, мисс Патти сказала, что устала, и уселась на скамейку. Она положила ладонь рядом с собой.

– Подойдите, сядьте рядом со мной.

Томми кивнул и присел, поставив кожаную сумку на землю.

– Простите, если я задам нескромный вопрос, но вы всегда получаете такие суммы за представления?

– Всегда, – ответила она. – Без исключения.

– Сколько там?

– Четыре тысячи долларов золотом, – сказала она без колебаний. – И еще тысяча наличными.

Томми снова взглянул на сумку.

– Это…

Но все, что он смог, – лишь помотать головой. В сумке было больше, чем он получил за всю службу в армии. И это выглядело одновременно и правильно, и неправильно.

– Вы молодец, – сказал он.

Она нахмурилась, и в тени ночных деревьев это выглядело преувеличенным.

– Я не собираюсь извиняться.

– Я и не прошу.

– Но я вижу, что вы не одобряете.

– Дело не в неодобрении, – сказал он. – Вы имеете право назначать любую цену, которую люди готовы заплатить. Если я что и не одобряю, так это людей.

Она расслабилась.

– Вы не слышали, как я пою, – она разгладила платье на коленях. – Но я поняла ваш намек.

– Я ни на что не намекал.

– Нет, намекали. Я говорю себе, что делаю нечто важное при помощи пения, – она посмотрела на ногу Томми. – Но одна-единственная пуля стоит несколько пенни, а важность имеет куда большую, чем все мои песни вместе взятые.

– Разрушать – всегда дешевле.

– На что похожа война? – спросила она. – Мне кажется, я должна знать.

Томми восхищался ее настойчивостью и искренностью. В ее вопросе была честность, хотя из-за его наивности Томми с трудом мог подобрать ответ.

– Я был приписан к Четырнадцатому полку под Бруклином. Это была первая битва при Булл-ран. Повстанцы заняли высоту под названием Спринг-хилл, и нам приказали отбить ее. Но они там окопались, и оружия у них было больше. Мы наступали несколько раз и понесли большие потери. Их пушки порвали нас в клочья.

Томми пришлось остановиться, чтобы не увязнуть в воспоминаниях об этой бойне. Он откашлялся.

– Генри Хилл получил свою фамилию, поскольку его семья жила там. Доктор, я полагаю. Он погиб, а его вдова все еще жила в доме на том холме, прямо посреди поля боя. Ей было уже за восемьдесят. Инвалид, прикована к постели.

Мисс Патти прикрыла рот рукой.

– Она была в доме?

Томми кивнул.

– Командир одной из наших батарей, Рикеттс, решил, что нас обстреливают из дома, поэтому повернул пушки к нему. Разнесли его к чертям артиллерийскими снарядами. Миссис Генри… – Он замолк в нерешительности, думая, рассказывать ли ей все детали.

Но мисс Патти положила теплую маленькую руку поверх его руки и крепко сжала ее.

– Пожалуйста, расскажите.

– Она… она была серьезно ранена. Насколько я помню, ее нога была практически оторвана. Она умерла чуть позже в тот же день. Повстанцев в ее доме не было. Это была всего лишь одинокая пожилая вдова. И мы ее убили.

Голос Томми стал хриплым, и волна его глубоко захороненного раскаяния едва не поднялась из глубин.

– Вот такая она, война, мисс Аделина. Могу ответить на ваш вопрос этой историей и еще бесконечным множеством подобных. Война – звучит как нечто огромное, но на самом деле она меньше, и каждая жизнь, и каждая смерть имеют значение.

Последовавшую тишину прерывал только стрекот сверчков.

– Спасибо, что рассказали мне, – сказала она почти шепотом. Она взглянула на кожаную сумку. – Что бы вы сделали с этими деньгами?

Томми не хотелось отвечать на этот вопрос. Он подозревал, что она, тронутая его рассказом, готова была отдать ему деньги – в знак заботы о собратьях. Но он не за этим рассказал ей свою историю. Он не хотел ни такой ответственности, ни ее жалости.

– Я бы проиграл их в карты, – ответил он.

– Нет, не проиграли бы, – сказала она. – Пожалуйста, скажите честно.

– Честно? – он поерзал на скамейке. – Есть люди – я вместе с ними вернулся домой. И они сейчас в гораздо худшем положении, нежели я. Они потеряли руки или ноги, или и то, и другое. Они не могут работать, их семьи живут в нужде. Некоторые из них – в отчаянном положении. Я бы пустил деньги на помощь им.

Она сочувственно кивнула.

– Я хочу, чтобы вы взяли их. Я хочу, чтобы вы именно это и сделали.

– Мисс Аделина, я…

– Просто Аделина, пожалуйста.

– Аделина, – сказал он. – Это очень великодушно с вашей стороны, но…

– Что «но»?

Он посмотрел в ее глаза и утратил все сомнения относительно ее абсолютной искренности. Ни одно возражение, по его мнению, не стоило той раны, которую он нанесет ей, если не исполнит ее намерение.

– Ничего, – ответил он. – Благодарю вас. Это поистине замечательный поступок.

– Это пустяки. Если бы я могла, я бы…

Какая-то сумятица на юго-западном углу парка прервала ее. Томми поднялся, глядя, как шумная толпа мужчин и женщин вывалила на Бродвей, двигаясь на север, к окраинам. Они были вооружены вилами, дубинками, топорами и ножами и несли с собой плакаты, на которых кривыми буквами было написано «нет призыву». Колонне из более чем сотни человек потребовалась минута, чтобы пройти мимо.

– Что они делают? – спросила Аделина шепотом.

– Похоже на акцию протеста, – сказал Томми, хотя он уже знал, что дела обстояли еще хуже. Все, что происходило на улицах накануне, теперь обретало смысл, как и «честное слово» парня из Файв-Пойнтс – «отвечу завтра».

Что бы там ни происходило, это было запланировано. И, что еще тревожнее, все было подстроено так, чтобы собрать все банды Бауэри, Файв-Пойнтс и Фортуорда вместе под единым лозунгом против общего врага.

– Намечается бунт, – сказал Томми. И все знаки указывали на то, что он будет одним из самых жестоких, что видел этот город.

– Армия не подавит его?

– Армии здесь нет, – ответил Томми. – Все подразделения были отозваны из города в Пенсильванию. Только полиция и осталась.

– Боже правый!

Каждый патрульный будет на счету – в этом Томми не сомневался. Но прежде он должен был кое-что сделать.

– Я должен отвести вас в какое-нибудь безопасное место, – сказал он.

Глава 12

Вариус сидел один за столом в пивной «Атлантик гарденс», не прикасаясь к своему напитку. Толпа вокруг вела себя на удивление смирно. Никто не обращал внимания на пианиста и на танцоров, вместо этого все были поглощены серьезными разговорами и планированием. Он пытался отговорить Бауэри-бойз от участия в надвигающемся мятеже, но потерпел неудачу. Его влияние на их предводителя, Кузнеца Редди, имело свой предел, и в итоге группировки Бауэри заключили непростой и нежелательный союз с людьми из Файв-Пойнтс, а также с пиратами с побережья. Они объединились против военного призыва. Такое развитие событий изменило планы Братства, и Вариус теперь ждал назначенной встречи, чтобы получить новые указания. Однако он пока не знал ни того, каким образом они поступят, ни того, что будет предпринято в связи с его провалом.

Из всех возможностей, которые он рассматривал, ни одна не включала присутствия Наставника собственной персоной, который, тем не менее, зашел в пивную, держа в руках трость с серебряным наконечником. Будучи чернокожим в городе, где ненавидят чернокожих, Наставник не выказывал ни намека на страх или подчинение, и Вариус заранее жалел каждого, кто попытается привязаться к нему. На нем был бархатный сюртук цвета океанских глубин, а на его бритой голове был соответствующего цвета цилиндр. С серьги в его левом ухе свисала золотая китайская монета. Заметив Вариуса, он пересек зал и подсел к нему за стол.

– Наставник, – тихо произнес Вариус.

– Видел ли ты когда-нибудь такую прорву людей, столь серьезно увлеченных самоуничтожением? – спросил Наставник.

– Это не их вина, – сказал Вариус. – Тамплиеры годами действовали через Таммани, чтобы это устроить.

– Нам стоило предвидеть это, – Наставник окинул взглядом пивную. – Мы должны были предотвратить это. Ты должен был что-нибудь сделать.

Вариус сам себя упрекал теми же самыми словами, но до сих пор еще не слышал их ни от кого из Братства, не считая Наставника. Он низко склонил голову от стыда.

– Мне очень жаль, – сказал он. – Могу я спросить, что привело вас сюда из Вашингтона?

Тот факт, что Наставник приехал сам, означал нечто более масштабное и важное, чем предстоящий бунт. Вариус задавался вопросом, не собираются ли его убрать. Наставник поднялся из-за стола.

– Давай обсудим это в другом месте.

Вариус кивнул и последовал за ним из пивной на улицы Бауэри, где оба свернули на юг. Шпана сновала по улицам, то заходя в свои перенаселенные норы и логова, то выходя оттуда, выполняя распоряжения боссов, пополняя запасы оружия и передавая сообщения.

– Мятеж – дело грязное, но эффективное, – сказал Наставник, стуча наконечником трости по брусчатке. – В этом я с ними согласен.

– У нас есть скрытые клинки, – сказал Вариус. – У тамплиеров – деньги и толпа.

– Они уже пытались провернуть что-то такое в Париже.

– Это другое дело, – сказал Вариус. – Здесь люди не протестуют против какой-либо знати. Тут один президент и политика, которую они презирают. Если бы в городе прекратили призыв…

– Тамплиеры бы просто-напросто нашли другую спичку, чтобы разжечь огонь. Толпа, возможно, жестокое орудие, но Орден хорошо с ним управляется.

Они подошли к дому номер 42 – резиденции Бауэри-бойз, но вместо того, чтобы зайти с центрального входа, Вариус провел Наставника по переулку до подвальной двери. Открыв ее, они спустились по каменным ступеням в узкий коридор, в конце которого располагалась еще одна запертая дверь. Когда Вариус воткнул ключ в замок и повернул его, дверь не открылась – вместо этого рядом с ней в кирпичной стене отворился тайный проход. Он вел в еще один туннель, по которому они добрались до логова Вариуса.

– Думаю, я тут не был со времен встречи с твоим отцом, – сказал Наставник.

– Он всегда хорошо о вас отзывался, – отметил Вариус.

Потолок в комнате, пересеченный изогнутыми каменными ребрами, поддерживали толстые деревянные опоры. По всей комнате мелькали огоньки настенных газовых ламп, их змеевидные трубы виднелись вдоль стен. Здесь располагались письменный стол, книжный шкаф и арсенал Вариуса. Наставник подошел к столу и облокотился на него, полусидя, уперев расставленные руки ладонями в дерево.

– Завтра Нью-Йорк будет гореть, – сказал он.

Вариус шагнул ему навстречу.

– Наставник, я могу остановить…

Он поднял руку.

– Нет. Ты позволишь этому случиться. Сейчас ты ничего не можешь сделать, чтобы остановить его. Эта битва уже проиграна.

В комнате становилось все жарче, и Вариус вытер пот с брови.

– Как я могу искупить свою вину?

– Нечего искупать. Здесь дело не в тебе, Вариус, и не в твоем наследии, все столь же благородном. Мы должны сосредоточиться на том, чтобы выиграть более масштабную войну.

– Как?

– Частица Эдема.

Услышав это определение, Оуэн выбрался из-под тяжести сознания Вариуса. Оуэн и остальные пришли в «Анимус», чтобы найти эту реликвию, и, похоже, его предку должны были вот-вот дать именно это задание. Он задумался о том, мог ли Монро все это видеть и слышать.

– Артефакт? – спросил Вариус. – Он у вас?

– Нам известно об одном таком. Он здесь, в Нью-Йорке.

– Где именно?

– В Ацтекском клубе, – ответил Наставник. – В отеле «Астор Хаус». Это кинжал, некогда принадлежавший Эрнану Кортесу.

– Если вы о нем знали, – сказал Вариус, – почему никогда не говорили мне? Простите, но почему мы оставили его там?

– Мы только на днях подтвердили само его существование. Члены Ацтекского клуба сами не знают, что у них есть, иначе мы бы отыскали его раньше. Они относятся к нему с суеверием, будто к какому-то тотему. Но они не используют его по назначению.

– Что я должен сделать?

– Ты должен выкрасть его. Сегодня. Вывези его из города и отвези генералу Гранту в Миссисипи. Он состоит в Ацтекском клубе, так что он узнает его. Ты должен произвести на него впечатление, убедить его в важности кинжала, но не раскрывать его истинную природу.

– Улисс Грант?

– Да. После того, как он захватил Виксбург, мы полагаем, что он – лучшая возможность для победы Союза и наиболее сильный кандидат в противостоянии с генералом Ли. Но Линкольн должен поверить в него. Его войска должны поверить в него. Север должен поверить в него.

Наставник отошел от стола и шагнул к Вариусу.

– Если Конфедерация победит или хотя бы добьется переговоров о мирном соглашении, тамплиеры могут заполучить контроль над всей страной. Понял?

– Я понял.

– Все, чего мы добились. Все, за что моя бабка билась в Новом Орлеане. Это все будет потеряно.

– Я не подведу, Наставник.

Наставник кивнул.

– Я надеюсь, что нет, Вариус. И если кто-то встанет на твоем пути, упокой его.

– Так и сделаю, Наставник.

– Ты еще молод, но у тебя большой потенциал. Ты – сын своего отца, и Братство с тобой.

Затем Наставник удалился, снова оставив Вариуса в одиночестве, к которому он уже привык. После смерти отца он остался единственным ассасином в Нью-Йорке, и Наставник сохранил такое положение дел с тем, чтобы не привлекать внимание тамплиеров из Таммани-Холла, предоставив Вариусу исполнять наследие. Его отец успешно и практически в одиночку приструнил Орден и держал оборону в городе.

Этот бунт был промахом Вариуса, свидетельством его недостатков, он разгорелся и на своем собственном топливе, но еще больше огонь раздували меха политиков из Таммани-Холла. Вариус направился к арсеналу, чтобы экипироваться. В Англии уже вовсю использовали новейшую модель перчаток, в которые были встроены пускатели дротиков и веревок, Вариус предпочитал простоту старого доброго скрытого клинка, который он мог с легкостью спрятать в рукаве плаща. На поясе он закрепил дюжину метательных ножей и револьвер, а в карманах спрятал два кастета. Затем он схватил набор отмычек и не взял с собой только касторовую шляпу.

Выбравшись обратно на улицу, он проследовал по улице Байард на запад, на территорию, которая формально считалась вражеской. Но в этот вечер, в связи с временным перемирием, он смог свернуть на юг по Бэкстер и пройти до Парадайз-сквер – жесткому и порочному сердцу Файв-Пойнтс. Здесь сосредоточили свои силы Роуч-гардс и связанные с ними группировки, и хотя Вариус ловил на себе пристальные взгляды и слышал ирландские проклятия, звучавшие вслед, никто не встал у него на пути. Отсюда он отправился на запад по Уорт-стрит, пересек Бродвей и затем снова свернул на юг, на Черч-стрит.

После этого он поднялся наверх, взбираясь по стенам, пока не добрался до городских крыш, по которым бесшумно двинулся дальше, плавно перемещаясь бегом и прыжками с изрядным проворством. Следующие девять кварталов он пересек свободно, пока не выбрался на улицу Барклай и не добрался до «Астор Хауса» и часовни Святого Павла на юге. Церковная башня с часами высоко вздымалась посреди жаркой ночи, и Вариус почти что желал, чтобы ему потребовалось взобраться на нее ради обзора. Но вместо этого он сфокусировал внимание на отеле, напрягая все свои чувства, чтобы обнаружить в нем Ацтекский клуб. Его орлиное зрение никогда не было столь острым, как ему бы того хотелось, но Вариус не позволял себе из-за этого чувствовать себя хуже других ассасинов, у которых этот дар был лучше развит. Ему было достаточно зоркости для того, чтобы обнаружить частицу Эдема. Такие объекты излучают отчетливое сияние, если знать, как искать.

Вариус сфокусировался на здании, на контурах его холодного и безжизненного каменного каркаса, облицованного кирпичом и строительным раствором, деревом и металлом. Он пристально смотрел прямо в сердце этого строения, напрягая зрение, пока глаза не заслезились, в поисках силы, излучаемой реликвией.

Прошло несколько мгновений, прежде чем он засек ее. Слабая вибрация, будто что-то тянуло за край завесы, укрывающей мир. Это была частица Эдема, и она хранилась на пятом этаже. Вариус соскочил со своего насеста обратно на улицу, пересек ее и залез по стене отеля на крышу. Затем он перегнулся через край, с каждым шагом приближаясь к реликвии, которую он не упускал из виду при помощи всех своих чувств, пока не оказался прямо над ней. Затем он снова перелез через край крыши, спустился по стене и нашел открытое окно на пятом этаже.

В комнате было темно, под ногами лежал толстый турецкий ковер. Возле камина стоял низкий столик, окруженный мягкими стульями, рядом разместился письменный стол. Частица Эдема была не в этой комнате, поэтому Вариус двинулся вперед через дверь слева от него, ведомый компасом орлиного зрения и пульсирующей энергией реликвии.

Следующая комната оказалась больше, чем первая, с тремя столами и рядами стульев у трех стен. В четвертой стене располагался огромный камин, а над ним висел символ Ацтекского клуба. На каминной полке стояли сувениры и памятные вещи, среди них – часы, пистолеты и медали. Здесь Вариус увидел кинжал. Он пересек комнату и взял его с полки, ощутив, как мощь перетекает через кончики его пальцев в руку. Выполнен он был весьма замысловато. У него не было гарды, клинок слегка изгибался, а ближе к рукояти имелся острый выступ, напоминающий зубец гарпуна. Рукоять отделана кожей и золотой проволокой, она была плоской, будто продолжение клинка, оформленное под рукоять. Навершие было, пожалуй, самой выдающейся его особенностью. Оно было выполнено в форме треугольника с острыми углами, будто предполагалось, что оно должно вставляться во что-то еще. Вариус сделал вывод, что это был вовсе не кинжал, а отломанная часть какого-то другого оружия. Он достал кусок шелковой материи, осторожно завернул клинок и убрал его в карман. Затем он повернулся спиной к комнате и лицом к окну, через которое проник сюда. Но приблизившись к нему, он ощутил нечто, на что до сих пор закрывал глаза – так он был поглощен энергией, излучаемой частицей Эдема. Его засекли. Но если наблюдатель был кем-то из отеля или простым прохожим, он бы уже поднял тревогу, испугавшись взломщиков. Вместо этого наблюдатель хранил молчание и продолжал следить за ним. Это был не обычный человек. Вариус должен был что-то сделать, чтобы выманить своего преследователя из укрытия и понять, с кем он столкнулся, поскольку с частицей Эдема других шансов у него не было. Он прокрался к окну, выглядывая из тени, и напряг орлиное зрение.

Человек стоял внизу, в церковном дворе рядом с часовней Святого Павла, и ждал его. Вариус снял сюртук и вывесил его из окна, чтобы выглядело все так, будто он намерен выбираться обратно на крышу. Человек в церковном дворе выстрелил, и мгновение спустя в тряпочную приманку вонзился дротик.

Вариус сунул дротик в карман, остерегаясь иглы на его конце, втащил обратно сюртук и надел его. Человек внизу был тамплиером, да не просто тамплиером, а Охотником. Некто, подготовленный тем же образом, что ассасины, исключительно опасный противник. До Вариуса как-то доходили слухи, что один такой действует в Нью-Йорке, и в других обстоятельствах он бы охотно сошелся с Охотником в открытом бою. Но частица Эдема была слишком важным предметом, чтобы позволить ей попасть в руки тамплиеров, если ему не повезет в этом бою.

Он отступил глубже в комнаты Ацтекского клуба, добравшись до мраморного входа в номер, когда услышал взрыв дымовой шашки. Он дождался, пока Охотник дойдет до комнаты с гербом, прежде чем скользнул через другую дверь в столовую, а затем в библиотеку. Услышав шаги Охотника на холодном мраморном полу, Вариус открыл дверь, ведущую из библиотеки в самую первую комнату, и ринулся к открытому окну сквозь медленно рассеивающееся облако дыма.

Он поспешил выбраться на стену отеля и залез на крышу. В момент, когда его ноги коснулись кровли, посыпанной гравием, он нырнул под прикрытие ближайшей трубы. Здесь были десятки и десятки труб, предоставляющих ему целый кирпичный лабиринт, где можно было спрятаться. В следующее мгновение сапоги Охотника глухо ударились о крышу.

– Не знаю, что там варится у тебя в башке! – крикнул он, и Вариус понял, что его преследует мужчина. – Но не тебе со мной тягаться! Мой дед загонял ассасинов вроде тебя! Он одолел величайших из вас!

Это могло значить лишь одно. Этот Охотник был наследником Шея Патрика Кормака, великого предателя Братства, того, что убил доверявших ему ассасинов и покалечил собственного наставника.

Вариус поддался внезапно нахлынувшей волне ярости, снял с ремня метательный нож и бросил его, но Охотник уклонился.

– Твой дед когда-то был ассасином, – крикнул Вариус, посылая свой выкрик на несколько ярдов влево, чтобы затем его заглушило эхо, отражающееся от каминных труб и фонарей. – Он восстал против Братства и Кредо, которого поклялся придерживаться. Он был не кем иным, как трусом и предателем!

– Но не предателем правды! – прокричал Охотник. – Он никогда не предавал Орден тамплиеров!

В этот момент Вариус еще полнее осознал, с каким противником столкнулся, и ощутил еще большую тревогу. Может статься так, что этот Охотник превзойдет его, в таком случае бегство будет единственным возможным вариантом действий. Частица Эдема не должна достаться Таммани.

Он бесшумно пробежал к краю крыши, и как только достиг его, услышал выстрел винтовки Охотника. Дротик задел его, и Вариус понял, что у него есть считаные секунды до того, как токсин подействует. Он пошел на отчаянный шаг – наполовину контролируемый спуск, наполовину – свободное падение, когда кончики пальцев цепляются за выступы, и этого достаточно, чтобы замедлить стремительное снижение.

Он сильно ударился о землю, но, подскочив, поднялся на ноги, ничего себе не сломав. Он выдернул дротик, который воткнулся в кожаный пояс с ножами. Значит, его игла не полностью впилась в кожу, поэтому он, возможно, не получил полную дозу токсина. Но, как бы там ни было, Вариус почувствовал его действие. Земля под ногами начала качаться и вертеться, здания грозили опрокинуться. Он был уязвим. Шатаясь, Вариус пересек Бродвей, спустился по Энн-стрит к ближайшему переулку и там скрылся в тени.

Из укрытия он увидел, как Охотник спустился на улицу и осмотрелся по сторонам. Он дошел до Бродвея, пересек его, но затем остановился, будто не решил, что ему делать. Вариус подумал, что ему, может быть, еще удастся ускользнуть от Охотника. Люди двигались по улицам туда-сюда, готовясь к завтрашним беспорядкам. Охотник, не обращая на них внимания, достал что-то из-под кожаного плаща, и Вариус закрыл глаза в страхе и смятении. Это была подзорная труба производства Гершеля, которая позволяла в темноте разглядеть тепло, излучаемое живым существом. Вариус хотел бежать, но понял, что ноги отнялись и больше не подчиняются ему. Он взглянул на них, и они показались ему чьими-то чужими конечностями, но не собственными. Токсин наконец подействовал на нервы и мышцы.

Охотник медленно описал круг, глядя в подзорную трубу, и остановился, когда линза указывала прямо на Вариуса. Затем он убрал трубу и попутно зарядил винтовку. Вариус не мог ничего поделать, кроме как наблюдать за стволом, в то время как Охотник прицелился и выстрелил.

Дротик впился ему в плечо, на сей раз засев глубоко и полностью. Но Вариус больше чувствовал давление, нежели боль. Еще несколько секунд, и он ощутил, как его сознание затуманивается. Он практически полностью утратил понимание, кто он и где он находится, осталось только осознание, что он второй раз подвел отца и Братство.

Вскоре над ним уже стояла фигура, и сквозь тяжесть оседающего сознания Вариуса Оуэн узнал предка Хавьера.

– Мой дед убил бы тебя, – сказал Охотник. – До этого момента и я думал, что убью тебя. Я Дубина Кормак, и я думаю, что лучше уж оставить тебя жить с этим позором.

Дымка, окутавшая сознание Вариуса, превратилась в беззвездную безлунную ночь, и Оуэн почувствовал, что симуляция обернулась полной темнотой. Он поплыл в бездну, похожую на Коридор памяти, но если в Коридоре чувствовался какой-то потенциал, то в этом месте была лишь полнейшая пустота и отсутствие чего-либо.

– Что происходит? – спросил он в пустоту.

– Твой предок без сознания, – в его ухе прозвучал голос Монро. – Но он не умер, иначе симуляция бы закончилась.

– И что мне делать?

– Жди. Если бы ты был в этой симуляции один, я мог бы промотать этот момент, но должен поддерживать единый ритм с остальными.

– Я видел ее, – сказал Оуэн. – Я держал в руках частицу Эдема.

– Знаю.

– Но теперь она у Хавьера.

– Не у Хавьера, а у его предка. Важно помнить об этом.

– Становится все сложнее.

– Да уж.

– Но, с другой стороны, теперь мы узнаем, где она, так? Скоро мы покончим с этой симуляцией?

– Боюсь, что нет, – ответил Монро. – Это воспоминание, кажется, еще далеко от завершения.

Глава 13

Авраам вряд ли признался бы в этом кому-нибудь, кроме Элизы, но он был рад этой поездке на телеге обратно к дому мистера Твида. Дэвид тоже был воодушевлен. Его старые кости скребли друг о друга, словно ломкие концы высушенных палок, и это некомфортное ощущение было довольно непривычным для него. Но Авраам не мог прекратить слушать, как скрипят его суставы, к тому же он ведь мог и сам начать жаловаться, а этого он поклялся никогда больше не делать.

– Завтра будет мощный пожарище, – кинул Тощий Джо через плечо. – Воистину мощный.

– Я вижу, – сказал Авраам.

– Окей, – сказал Монро прямо Дэвиду в ухо. – Ты попал в еще одну экстраполированную часть симуляции. Некоторое время пробелы будут заполнены историческими сведениями и воспоминаниями других людей, смешанными с частью воспоминаний о твоей молодости, которые передались вместе с твоими генами. Просто сиди смирно и постарайся делать то, что сделал бы Авраам. Помни, у тебя есть пространство для маневра, но если ты будешь действовать сильно иначе, ты можешь десинхронизироваться.

– Тебе повезло, что Босс за тобой присматривает, – сказал Тощий Джо, и в его словах скользнул намек на угрозу.

– Почему это? – спросил Авраам.

– Завтра неграм будет плохо.

Дэвид не знал, как трактовать это заявление. Мистер Твид ранее предупредил его о том же самом, и несмотря на то, что Дэвид был не уверен, что Авраам мог такое сказать, он спросил:

– Вам это кажется правильным?

Тощий Джо оскалился, и симуляция дала сбой.

– Эй, – послышался голос Монро. – Я о чем тебе только что говорил? Придерживайся своей роли. Тебе еще нужны точки пересечения с остальными, и ты их утратишь, если достанешь этого парня настолько, что он что-нибудь с тобой сделает.

– Кажется правильным? – произнес Тощий Джо. – Это ты меня спрашиваешь, парень?

– Просто интересуюсь, считаете ли вы, что мы во всем виноваты.

– Не знаю, виноваты ли негры сами по себе, но, ей-богу, война-то идет из-за них, правда же? Бедных людей призывают воевать и умирать, чтобы освободить негров, которые займут их рабочие места, – его голос повысился в порыве возбуждения. – Стало быть, негры – невинная причина всех этих бед. Но завтра, черт возьми, мы их поколотим.

Дэвид знал, что Авраам промолчал бы и держался бы очень спокойно, даже не чувствуя себя в безопасности в этой телеге, вопреки распоряжениям Дубины. Но Дэвид ощущал сильную злобу из-за расистских слов этого идиота, злобу, которая росла с того самого момента, как он попал в эту симуляцию. И он не мог ничего с собой поделать, чтобы воздержаться от разговора.

– Может, вас и самих поколотят…

С пронзительным звуком симуляция покоробилась, и Дэвид почувствовал, будто сжимается и проваливается в одиночество небытия. Интенсивное давление сгибало и скручивало его сознание, он кричал, но в то же время не издавал ни звука. Вокруг было черным-черно – ни симуляции, ничего. Он задумался, уж не умер ли он…

– Расслабься, – сказал Монро. – Свершилось. Ты рассинхронизировался.

С Дэвида сняли шлем, и он оказался снова в помещении склада, и свет над головой выжигал его глаза изнутри. Внезапно он почувствовал головокружение – самое тяжелое из всех, что он испытывал до этого. Его желудок скрутил спазм, и он повернулся на бок. Монро уже держал ведро наготове, и Дэвида вырвало. Затем еще раз. И еще.

– Это жестко, – сказал Монро, передавая ему полотенце, чтобы он мог вытереть рот. – Десинхронизация влияет на лобные доли – часть мозга, отвечающую за твое ощущение себя во времени и пространстве. Это пройдет.

Дэвид еще никогда не чувствовал себя так плохо и не ощущал именно такого недомогания. Это было похоже на ужаснейшую тошноту после поездки на ужаснейших в мире американских горках, какие только можно вообразить. Его стошнило в четвертый раз. Затем он, задыхаясь, откинулся в кресле, наблюдая, как потолок и окружающее его помещение вращаются. Его череп будто сжимали тиски, и он боролся с болью. Все остальные лежали вокруг него в креслах, в забытьи, как будто не совсем здесь, и это сбивало с толку. Новая волна боли охватила его, и он простонал:

– Не хочу делать так еще раз, никогда.

– Не вини себя, – сказал Монро.

– Я все испортил?

– Пока нет. Но придется отправить тебя обратно. У тебя впереди – пересечения с остальными. Пока ты будешь поддерживать эти контакты, симуляция будет держаться.

Дэвид был не готов, но знал, что времени на подготовку у него нет. В конце концов, в желудке у него не осталось ничего, с чем можно было бы расстаться.

– На самом деле, тебе станет лучше, когда вернешься в симуляцию, – сказал Монро. – Часть твоего мозга думает, что ты еще там.

– Тогда давайте начнем, – прошептал Дэвид, и Монро помог ему снова надеть шлем. Темнота под визором остановила ощущение вращения.

– Сначала я снова отправлю тебя в Коридор, а затем загружу симуляцию. Уверен, что готов?

– Разве это важно?

– Не особо.

– Тогда приступайте.

Визор ожил, и спустя мгновение Дэвид уже стоял посреди серого дымчатого пространства Коридора памяти, снова помещенный в старое, но теперь уже привычное тело Авраама. Монро был прав: Дэвиду стало легче, как становится легче, когда возвращаешься в воду во время купания холодным днем.

– Полегчало? – спросил Монро.

– Немного.

– Хорошо. Симуляция загрузится, когда будешь готов. «Анимус» заново откалибровал воспоминания, перезагрузив этого расиста. Будь осторожнее на этот раз, ладно?

– Окей.

Дэвиду больше не нужны были предупреждения о рассинхронизации. Одного такого опыта было достаточно для того, чтобы он держался от нее настолько далеко, насколько возможно.

– Начали. Три, два, один…

Дэвид снова сидел в телеге, и Тощий Джо снова управлял ею, как будто ничего и не произошло. Дэвид больше не сказал ни слова до конца поездки к дому мистера Твида. Этим затишьем он воспользовался для того, чтобы вернуться в сознание своего предка. Он прислушивался к Аврааму, как будто сидел у старика на коленях, и чем больше он слушал, тем лучше себя чувствовал, пока головокружение и боль не прошли совсем. Ему стало даже лучше, чем было до рассинхронизации.

Они катились по Бауэри, и мелкие камешки вместе с кусками грязи налипали на углы телеги. Суета, которую Авраам наблюдал на улице, говорила о том, что и Тощий Джо, и мистер Твид были правы в своей уверенности насчет грядущего бунта. Впрочем, слово «бунт» не соответствовало упорядоченности того, что теперь происходило. Настоящий бунт представлял собой хаос. А эти приготовления демонстрировали наличие стратегии и планирования, и это заставило Авраама задуматься, была ли и война просто бунтом, лишенным предусмотрительности.

Проехав по Бауэри, а затем по Четвертой авеню, они свернули на запад по Четырнадцатой улице, миновав огромную статую Джорджа Вашингтона рядом с Юнион-сквер. На другой стороне парка Авраам заметил громадную, похожую на Голиафа, фигуру патрульного, который разбирался с несколькими уличными хулиганами.

– Завтра с этим копом проблем не будет, – сказал Тощий Джо со зловещим смешком. – Мы им покажем, а?

Авраам ничего не ответил, но удивился, думал ли этот человек, с кем говорил. Они поехали дальше и, достигнув Шестой авеню, свернули на север и миновали еще 22 квартала. Было уже довольно поздно, когда они добрались до дома мистера Твида.

– Вот и приехали, – сказал Тощий Джо. – Целые и невредимые.

– Спасибо, – сказал Авраам, слезая с телеги на тротуар. Хотя поездка была всяко лучше, чем ходьба, тряска, тем не менее, по-своему наказала его тело болью, к которой Дэвид уже начинал привыкать.

Тощий Джо кивнул в сторону особняка:

– Оставайся завтра дома.

– Останусь, – сказал Авраам, хотя он и поражался тому, почему он и Элиза должны отсиживаться в безопасности, пока остальные чернокожие мужчины, женщины и дети совершенно точно будут под угрозой.

Тощий Джо с телегой скрылся в ночи, отправившись по своим дьявольским делам, а Авраам двинулся к двери. Обнаружив, что она заперта, он постучал и позвонил в звонок. Элиза не вышла. Он снова постучал и позвонил. Затем еще раз. Он ждал. Элиза все не выходила. Он решил, что она уснула, не выдержав бодрствования, словно в Гефсиманском саду. Может быть, в доме было открыто окно, через которое можно было пролезть, но учитывая атмосферу в городе, который накручивал сам себя, разжигая вражду, он не рискнул лезть в окно, потому что мог показаться кому-то грабителем.

Как Авраам беспокоился об Элизе, точно так же и Дэвид беспокоился о Грейс. Он чувствовал тревогу, когда ее не было рядом, будто бы из-за этого и он сам был в опасности, и он не знал, как быть. Он не рискнет снова рассинхронизироваться, сделав что-нибудь глупое. Но ему хотелось попасть в дом и убедиться, что его сестра все еще там. Авраам решил усесться на крыльце, как и обещал Элизе. Ночь была теплая, но сырая, и хотя он знал, что потом несколько дней будет болеть, эта ночь была далека от худшей ночи в его жизни.

Худшая его ночь была не из тех, что он провел в болотах много лет назад, когда прятался, покусанный жуками, дрожащий и промокший, с гноящимися от грязи ранами. Это была и не одна из тех ночей, которые он провел, изнемогая от жары в гробу с тухлым мясом, чтобы издавать соответствующий запах, когда аболиционист перевозил его через границу в Пенсильванию.

Авраам взглянул в ночное небо и позволил мыслям перенестись в те места, далеко-далеко, вниз по реке, в болота, где гниль вины, злобы и ненависти поражала корни деревьев, а тошнотворная вода текла со скоростью боли. Худшей ночью в его жизни была ночь, когда его первую жену убил другой раб, человек, только что прибывший на плантацию, уже гнилой изнутри, с отсутствующими ушами. Его Авраам убил в отместку. Сначала был страх, который заставил его пуститься в бега, ужас перед тем, что сделают с ним боссы, когда убийство раскроют. Но затем он бежал уже из чувства вины. В течение многих дней вина была его единственной пищей, она поддерживала его тело живым, хотя оно давно уже должно было умереть. Годы спустя Авраам все еще помнил, где отыскать эту вину. И злость. И ненависть. Он часто туда возвращался, когда ехал по подпольной железной дороге на Стейтен-Айленд, когда учился в Африканской методистской епископальной сионской церкви. Это продолжалось, пока вторая жена не родила Элизу. Тогда он осознал, что ему не стоит возвращаться туда. Он смог покинуть это мрачное место в низовьях реки и построить свой дом в верховье, возле чистой воды, у истоков. У него был выбор, где пребывать его душе. Люди, попавшие в беду – черные или белые, рабы или свободные, – могут идти дальше, даже если кажется, что выбора нет. Но нельзя избежать болота, если просто стереть его с карты.

Такими ночами, когда Аврааму казалось, что ничего не изменилось и никогда не изменится, сколько бы президентов ни пришли к власти со своими декларациями, и не важно, что эти декларации провозглашали, – такими ночами ему очень не хватало обеих жен, и он позволял себе плыть по течению, чтобы напомнить самому себе, где он был, напомнить о сделанном выборе и снова сделать выбор.

Кто-то закричал. Авраам открыл глаза и увидел движущуюся мимо толпу. Еще не рассвело, но они уже устремились в центр, похожие на свирепых дикарей. Это зрелище обеспокоило его, и он задумался, как мог мистер Твид быть так уверен, что Элиза будет в безопасности в его доме. У толпы были свои соображения, и она не следовала приказам – даже из Таммани-Холла.

Нигде в городе не было безопасно. Авраам это знал и решил, что ему нужно вывести Элизу из дома, как только рассветет, до начала беспорядков. Значит, стоило сделать некоторые приготовления, и ему нужно было попасть в дом, даже если он будет выглядеть как грабитель. Он с трудом поднялся и обошел вокруг здания, по лужайкам, через живые изгороди к двери, ведущей в подвал, – лучший вариант, чтобы войти внутрь. Маргарет часто открывала ее, чтобы разносчики могли выгрузить свои товары, а после этого забывала запереть. К счастью, сегодня она тоже это сделала. Авраам смог пробраться в дом. Он зашел на кухню и поспешил в главный зал.

– Элиза? – позвал он.

Ответа не было. Но она никогда не спала так крепко.

Он проверил каждую комнату на первом этаже, затем комнаты наверху, затем чердак и заключил, что ее в доме не было. Дэвид поддался панике Авраама при мысли об Элизе, оказавшейся на улице. Авраам понятия не имел, зачем Элиза могла выйти из дома, но бросился в библиотеку и поспешно написал дочери записку.

Моей Элизе.

Когда ты это прочтешь, я хочу, чтобы ты села и дождалась меня дома, как я тебя и просил. Если мы не встретимся до шести часов вечера, я хочу, чтобы ты встретилась со мной у парома на Кристофер-стрит. В городе небезопасно, и я должен вывезти тебя. Если я не приду в назначенное время, я хочу, чтобы ты села на паром без меня. Я найду тебя, как только смогу.

Твой любящий отец,

Авраам.

Авраам оставил записку на столе в прихожей, где Элиза наверняка ее увидит, если вернется домой. К настоящему моменту он решил, что она попыталась пойти за ним, подслушав инструкции, которые выдал ему мистер Твид. Значит, ее путь лежит в Фортуорд. Эта мысль заставила несчастные кости Авраама пуститься бегом, как только он ступил на тротуар. Дэвид тоже волновался. Он знал, что «Анимус» – это всего лишь симуляция, но если Элиза окажется среди беспорядков и с ней случится то, чего так боится Авраам, Грейс придется все это испытать на себе.

Спустя несколько кварталов Авраам замедлился. Омнибусы и железная дорога на Шестой авеню еще не работали, так что ему пришлось пройти по всей улице пешком. По пути ему попалось несколько групп людей, которые двигались в обратную сторону, к окраинам, и каждый раз он боялся, что они схватят его. К моменту, когда он добрался до Четырнадцатой улицы и повернул на восток, его ноги уже кричали ему, что готовы полностью выйти из строя, и он уселся отдохнуть у памятника Вашингтону. Солнце еще не поднялось, его голова еще покоилась под одеялом горизонта, но первые лучи уже пробивались сквозь дымку. Дэвид не знал, осилит ли старик еще один квартал, не говоря уже о пути до Дыры-в-стене. Он перестал прислушиваться к разуму Авраама и начал говорить. И пошел. Он поднялся, направляясь вниз по улице, и тут симуляция начала сбоить.

– Ой-ой-ой, – воскликнул Монро. – Что происходит, Дэвид?

– Извините, – ответил он. – Я не подумал.

Он заставил себя вернуться к памятнику и сесть. Все его тело напряглось. Но в ответ симуляция выправилась сама собой.

– Молодец, так лучше, – сказал Монро. – Все в порядке?

– Просто волнуюсь за Грейс, – ответил Дэвид.

– С ней все хорошо, – сказал Монро. – Ее симуляция проходит нормально. Беспокоиться не о чем.

Дэвид кивнул, чувствуя некоторое воодушевление. Пока Авраам не решит подняться и пойти, Дэвид мог некоторое время сидеть и обдумывать собственные мысли.

– Вы еще здесь, Монро.

– Да.

– Это трудно.

– В смысле?

– Я не могу изменить то, через что они прошли. Это случилось. Это уже произошло.

– Да, уже произошло.

– Но теперь мне кажется, что это и моя жизнь тоже. Я просто… я так зол!

– Для тебя это ново?

– Не знаю. Мне кажется, отец и Грейс все время вроде как оберегали меня.

– А теперь твоя защита исчезла. Так?

– Может быть.

– Тогда, может, пришло время тебе самому защищаться.

– Может, – сказал Дэвид. Но затем снова заговорил Авраам, требуя, чтобы его услышали. Он поднялся со своего места у подножья статуи и продолжил путь в центр, намереваясь даже стереть свои кости в пыль, если понадобится, лишь бы найти Элизу.

У Авраама мучительно болели колени, и Дэвид ощущал это, но как бы издали, поскольку свою собственную боль он бы тоже сейчас с трудом вспомнил, хотя она тоже должна была быть сильной.

Хромая, Авраам проковылял три квартала по Четвертой авеню, а затем смог наконец погрузиться в благословенную конку, следовавшую на юг. Она была почти целиком заполнена, и на Авраама со всех сторон устремились враждебные взгляды, но он сумел не поднимать головы и без происшествий проехал по всему Бауэри. Он слез на Перл-стрит, и когда транспорт отправился дальше по улице, один из пассажиров – тощий мальчишка не старше двенадцати-тринадцати лет – посмотрел Аврааму прямо в глаза и провел пальцем по горлу.

Это зрелище ошарашило Авраама, будто прибив его к тротуару и заставив кровь застыть у него в жилах. Так он стоял, пока конка не исчезла из виду.

Дети тоже участвовали в беспорядках?

Какая тогда могла быть надежда в городе, подобном этому? Тьма болота снова окликнула его, но Авраам повернулся к ясному свету дочери и устремился дальше, подавшись плечами вперед и держа путь к Довер-стрит.

Дыра-в-стене была почти пустой, но все еще работала. Великанша, которая заправляла местным сборищем, заняла место Дубины за стойкой. Когда Авраам зашел, она ухмыльнулась, а ее рыжие волосы вздымались над головой, будто пламя.

– Снова ты? – она уперлась кулаками в стойку и оперлась на них. Стойка заскрипела.

– Да, – ответил Авраам, подходя к бару, хотя на этот раз у него не было при себе письма от мистера Твида, которое обеспечило бы ему защиту. – Прошу прощения, мэм, но…

– Как видишь, у меня тут не осталось барменов для тебя, – сказала она.

– Я здесь не за этим.

– Значит, больше приказов от Босса нет?

– Не совсем, – сказал Авраам. – Я здесь из-за одной его служанки. Моя дочь, Элиза.

– А, она.

– Вы ее видели?

– Она заходила некоторое время назад, хотела знать, куда ты делся, – женщина рассмеялась с таким звуком, будто камень катится с горы. – Ну не ирония ли?

– Пожалуйста, мэм, – сказал Авраам, не видя в этом ничего смешного. – Что вы ей сказали?

– Зачем мне врать ей? Сказала ей, что знаю. Ты отдал Дубине письмо, потом Дубина ушел вместе с тобой.

– Что она ответила на это?

– Ну, думаю, спасибо сказала. Я сказала, что лучше ей убраться обратно в дом мистера Твида, как и тебе.

Авраам надеялся, что Элиза именно так и поступила. Но, возможно, она покинула забегаловку в поисках Дубины, чтобы с ним найти и Авраама. Он понятия не имел, куда отправился Дубина после того, как посадил его в телегу к Тощему Джо.

– Вы знаете, где Дубина?

– Конечно нет.

– Понимаю, – ответил Авраам. – Спасибо. Вы мне очень помогли.

– Помогла? Я? – сказала она и снова рассмеялась. – Не так уж часто я такое слышу, когда не приношу кому-нибудь выпить или не присоединяюсь к драке.

Авраам заметил склянку с ушами на полке позади барной стойки.

– Несомненно, вы помогаете им осознать их ошибки.

– Именно так, – сказала она. – Я проповедник, вот я кто.

Она погладила дубинку, висящую на поясе.

– Вот такая у меня проповедь.

– Уверен, вы весьма красноречивы, – сказал Авраам. – Доброй ночи, мэм.

– Доброй ночи, – ответила она. – И Бог тебе в помощь завтра.

Глава 14

– Вы уверены, что будет бунт? – спросила Аделина, хотя Наталии совсем не понравился вид этих людей, которые только что промаршировали по улице.

– Эти ребята, может, и несли транспаранты, – сказал Томми, – но каждый из них – уличный хулиган и бандит. На вид – в основном Роуч-гардс. Уверяю вас, как бы это ни выглядело, они превратят это в бунт.

– В отеле я буду в безопасности? – спросила Аделина.

Томми потер челюсть:

– Боюсь, он станет одной из целей, если дело будет совсем плохо.

– Тогда что вы предлагаете?

Томми обернулся и посмотрел через площадь, в противоположном от гостиницы направлении.

– Пока – дом моего брата. Когда узнаем больше, можем переправить вас куда-то еще.

– Отлично, – во время гастролей Аделина привыкла останавливаться в домах незнакомых людей, к тому же она доверяла Томми. Раз он сказал, что это лучший вариант, она поверила. – Давайте пока отправимся туда.

– Но я должен вас предупредить, – сказал Томми, серьезно взглянув на нее. – Мой брат с супругой сейчас в Бостоне.

– Понятно. Но у вас же есть ключ, чтобы мы могли войти?

– Да, но…

– Что «но»?

– Мы будем одни в доме.

Аделина нашла его прямоту весьма милой.

– Вдруг это ставит вас в неудобное положение… – сказал он.

– Меня это не беспокоит, – ответила она. Он кивнул.

– Тогда… пойдем?

Она ответила кивком, и остаток пути они проделали через парк, двинувшись к Четвертой авеню, затем по 24-й улице, пока не пересекли Лексингтон.

– Это здесь, – сказал Томми, пригласив ее в четырехэтажный особняк с серой каменной облицовкой вокруг окон и небольшой лестницей перед главным входом. Он немного повозился с ключом, неловко держа его своими огромными руками, очевидно, нервничая.

Он был так не похож на мужчин, с которыми у нее обычно случались романы во время путешествий. Для начала, многим мужчинам, которых она знавала, она не рассказывала о том, что чувствовала себя одиноко вместе с ними. Тем не менее, такие обстоятельства, как нарочно, возникали, и неоднократно, поскольку мужчины привыкли думать совершенно определенные вещи об актрисах и певицах. Но Томми не был богачом, а его уверенность в себе, которую он демонстрировал при столкновении с бандитами, покидала его, когда дело касалось противоположного пола.

Она взяла его под руку, надеясь успокоить.

Мгновение спустя, с ворчанием он заставил ключ повернуться, и они вошли в фойе. Дом изнутри выглядел так же одиноко, что и снаружи. На паркетном полу в центре прихожей в окружении мозаичной плитки стоял круглый деревянный столик, который украшала чудесная китайская ваза. Пройдя через прихожую, они попали на лестницу, ведущую на второй этаж. Единственное, что освещало комнаты, – свет от уличных фонарей, проникающий через окна. Солнце еще не взошло так, чтобы здесь стало достаточно светло.

– Сюда, – сказал Томми, жестом предлагая снова подняться вверх по лестнице. – Этот этаж занимает в основном кухня.

Ступени покрывал толстый ковер, поэтому ее шаги не порождали ни звука, если не считать шуршания платья. Когда они достигли лестничной площадки, справа она заметила гостиную, а слева – столовую. Без приглашения она свернула в гостиную и зашла через двойную стеклянную дверь, которая была открыта. Даже в тусклом свете Аделина заметила, что комната была отлично обставлена. Под ногами толстый турецкий ковер шикарной выработки, с невообразимым узором. Одинаковые диваны стояли друг напротив друга у противоположных стен комнаты, а по обе стороны от каждого из них располагались кресла. Буфет в готическом стиле мрачно выглядывал из угла, а на стене над пианино висела огромная картина, на которой был изображен корабль, мечущийся в грозном штормовом море. Противоположную стену украшало зеркало в позолоченной раме, а на каминной полке стоял большой мраморный бюст женщины.

– Да, думаю, мы можем немного побыть здесь, – сказала Аделина, подходя к одному из диванов. – Вы согласны?

– Как вам угодно, – ответил он, но вместо того, чтобы сесть, подошел к одному из окон, которое смотрело на 24-ю улицу, и уставился между занавесок.

– Не присядете со мной? – спросила она.

Он обернулся и, взглянув на нее, спустя мгновение уселся в одно из кресел у противоположной стены, напротив. Он сидел напряженно, сложив руки, с прямой спиной.

– Вы еще обеспокоены тем, что мы здесь? – спросила она.

– Нет, я уверен, что мы здесь пока что в безопасности.

– Вам некомфортно в этой комнате?

– Почему вы спрашиваете?

– Вы так сидите в этом кресле, как будто боитесь его испачкать.

Он оглядел комнату.

– Вполне приятная гостиная.

– Но если не комната, то что же доставляет вам такое неудобство? Этот дом?

Последовавшая пауза подсказала Аделине, что она попала в точку, так что при желании она могла докопаться до самой сердцевины его сущности.

– Это дом моего брата, а не мой.

– Он заставляет вас чувствовать себя нежеланным гостем?

– Нет, он очень добр. Как и Кристина, его жена.

– Тогда в чем дело?

Он сдвинулся, и кресло скрипнуло.

– Полагаю, чувствовать себя как дома и чувствовать себя дома – разные вещи.

– Вы не чувствуете себя дома?

Он снова оглядел комнату.

– Нет, не здесь, – он перевел взгляд на нее. – Но вы чувствуете.

Она заметила легкий упрек в его интонации, хотя и была уверена, что он не собирался ее упрекать. Но и она не собиралась оправдываться перед ним за то, кем она была и как она прокладывала свой путь в этом мире. Ей было нечего стыдиться.

– Я научилась везде чувствовать себя на своем месте, Томми Грейлинг, – сказала она.

– Думаю, это замечательный навык, – ответил он.

– Мне повезло, что мне это легко удается, – Аделина была совершенно уверена, что ощущала себя на своем месте, придя на прием, который последовал за ее выступлением накануне. Однако это не избавило ее от одиночество, которое она испытывала там.

– Если не такой, то какой дом вы бы хотели? – спросила она.

– Вообще, я думаю, что однажды уеду из города, – сказал он. – Хотя я жил тут всю жизнь. Когда я уехал на войну с повстанцами, я прошел через прекрасную сельскую местность. Фермы и поля. Много раз я ловил себя на мысли, что мне когда-нибудь могла бы понравиться такая жизнь.

– На… ферме?

Он кивнул.

– Вы, кажется, разочарованы.

Аделина не ожидала столкнуться с чем-то подобным. Это было не разочарование, а что-то похожее скорее на страх.

– Нет. Это, наверное, потому, что вы слеплены из лучшего теста, чем я. Это звучит и благородно, и в то же время чисто.

– Но на это нужно больше денег, чем у меня есть и чем я когда-либо увижу.

– Наверняка брат вам поможет, – Аделина могла себе представить стоимость обстановки в комнате, где они сидели, и, если уж на то пошло, во всем остальном доме. Брат Томми совершенно очевидно был очень состоятельным.

– Может быть, – Томми помотал головой, – но я не буду его просить.

– Почему нет?

– Я знаю, откуда берутся его деньги. Это еще одна причина, по которой я чувствую себя неуютно в этом доме.

Каким-то образом, чем глубже она копала, тем чище оказывалась эта руда. Его искренность была не просто внешней отделкой, она происходила из самых глубин. Само его присутствие – его, сидящего напротив, огромного, так что полицейская форма едва не трещала по швам, – само это бросало ей вызов. Ей хотелось знать, был ли он таким хорошим, каким казался, и на миг она подумала спросить его, где находится его спальня. Но у нее не было намерения вести его туда, к тому же такой соблазн мог заставить его чувствовать себя еще более неуютно. Кроме того, ей не хотелось компрометировать его. Вместо этого она хотела доказательств того, что его нельзя скомпрометировать. Она поднялась с дивана.

– Хотите, спою вам?

– Хм, это…

Она не дала ему времени подобрать слова, которые он искал, подошла к пианино и уселась за него. Она никогда не была особо сильным музыкантом, но умела достаточно. Она выбрала песню, которую пела для президента Линкольна и его жены. Она знала, что эта песня пользовалась популярностью у солдат на службе, а ее слова, похоже, отражали все то, о чем она говорила с Томми.

Наталия в некотором роде была в таком же ужасе от выступления в таких интимных обстоятельствах, как и от выступления перед тысячами зрителей. Но она изо всех сил постаралась расслабиться и позволить Аделине сделать то, что у нее получалось лучше всего. Ее пальцы немного ошибались в тусклом свете, но голос не исторг ни одной фальшивой ноты.

Среди мест и удовольствий, где мы можем скитаться,

как бы скромно это ни звучало, нет такого места, как дом.

Чудо, будто спустившееся с небес, которое мы ищем по всему миру,

снисходит на нас там, и больше мы нигде его не найдем.

Дом, дом! Милый дом!

Нет больше такого места, как дом.

Нет такого места, как дом.

Вдали от дома великолепие блекнет впустую,

о, дайте мне мой милый дом под соломенной крышей.

Птицы весело поют, отвечая на мой зов,

верните мне их и душевный покой, который дороже всего.

Дом, дом! Милый дом!

Нет больше такого места, как дом.

Нет такого места, как дом.

К тебе я вернусь, погрязший в заботах,

Милое сердцу утешение улыбнется мне здесь.

Не буду я больше скитаться вдали от этого дома.

Пусть это скромно звучит, но нет такого места, как дом.

Она взяла последние аккорды на пианино и подняла взгляд. Томми сидел в кресле, склонив голову довольно низко, так что она не видела его лица. Он довольно долго находился в такой позе, и она уже подумала, не усыпила ли его песня. Но мгновение спустя он поднял голову и смахнул слезу.

– Вы заслужили каждый ваш пенни.

– Чепуха. Мне сильно переплачивают, – сказала она. – Но если вы это кому-нибудь расскажете, я буду отрицать, что говорила это.

– Спасибо, что спели эту песню.

– Всегда пожалуйста, – ответила она и пошла на диван.

– Многие из тех, с кем я сражался плечом к плечу, любили эту песню.

Она села.

– Я знаю.

– Многие из них… отправились домой. В первое и последнее пристанище души.

– Я знаю. Мне очень жаль.

Теперь уже солнце взошло. Томми поднялся и продолжил дежурство у окна.

– Они все еще идут в центр, – сказал он, выглядывая, чтобы увидеть всю улицу до самого парка. – Господи, целая толпа.

– Вы будете нужны?

– Буду, – сказал он. – Но сначала хочу убедиться, что вам ничто не угрожает.

– Не волнуйтесь за меня, – ответила она. – Я уверена, что со мной здесь все будет в порядке. Делайте то, что должны.

Он отпустил занавеску и пошел к дверям.

– Я выйду на улицу и огляжусь. Посмотрю, что удастся выяснить. Вы уверены, что не против, если я оставлю вас здесь?

– Вовсе нет.

– Наверху есть библиотека, – сказал он. – Я вернусь, как только смогу.

С этими словами он спустился по лестнице, и она услышала, как он выходит через главный вход. Она наблюдала в окно, как он идет по улице, а затем заворачивает за угол и исчезает из виду.

Оставшись в одиночестве, Наталия почувствовала, что может занять главную сцену. Всю ночь она умышленно удерживалась от действий, позволяя событиям развиваться строго по сценарию воспоминания. По большей части ей хотелось понаблюдать за Аделиной – такой, какая она есть, женщиной, весьма далекой от нее самой. К тому же она помнила, что Томми – это Шон, и Наталии не хотелось, чтобы по их возвращении из «Анимуса» возникла путаница насчет того, кто к кому испытывает влечение. Эта часть в общей ситуации данной симуляции была довольно странной.

Пока Аделина ждала возвращения Томми, Наталия решила осмотреться в доме, по крайней мере в той степени, в которой это не грозило десинхронизацией. Она любила уроки истории в школе, к тому же увлекалась дизайном. И хотя ее никогда особо не интересовала стилистика Викторианской эпохи, тут все же было интересно находиться, как будто гуляешь по музею. Она вышла из гостиной и пошла в столовую, где располагался великолепный длинный стол с серебряными канделябрами, огромный буфет – что-то такое, что Наталия называла «в духе королевы Анны». В столовой была своя кладовая и отдельная лестница, ведущая на кухню.

Наталия вернулась в главный зал и, поднявшись на этаж выше, исследовала библиотеку, а затем хозяйскую спальню, где на туалетном столике она обнаружила множество косметических средств, которые не смогла опознать. Не так уж много она пользовалась косметикой в реальной жизни. Этажом выше находилась комната, в которой она признала спальню Томми, а в конце коридора была пустая комната. Ну, не совсем пустая. Похоже, кто-то собрался сделать из нее детскую. Там была детская кроватка и старомодная коляска, покрытая кружевами, – обе были задвинуты в угол. Половина комнаты была оклеена обоями с розами, но, похоже, этот проект был заброшен еще до окончания, и Наталия подумала о множестве историй, в основном печальных, которые в один момент могла рассказать эта комната.

Следующий этаж представлял собой, по большей части, склад на чердаке, но там оставалось свободное пространство между скатами крыши. Здесь, по мнению Наталии, можно было бы устроить комфортную спальню с маленькой дверцей, ведущей на крышу. Солнце уже полностью поднялось, и на верхних этажах становилось все жарче. Наталия вернулась в гостиную и села за пианино. Она положила пальцы на клавиатуру и сыграла неблагозвучную серию нот. Мама Наталии играла на фортепьяно. Ее родители и бабушка с дедушкой хотели, чтобы она научилась играть на скрипке, так что она несколько лет брала довольно дорогие уроки у русского преподавателя по фамилии Крупин. Но он довольно ясно дал понять Наталии и ее семье, что у нее не было никакой склонности к музыке, так что ей позволили прекратить занятия. Может, она и унаследовала воспоминания Аделины, но точно не унаследовала ее талант.

Ни одни часы в доме не показывали верное время и даже не тикали – Томми, похоже, забывал их заводить, но казалось, что прошел уже час или два с его ухода. Улица снаружи была залита солнечным светом к моменту, когда Наталия увидела возвращающегося Томми. Услышав, как открывается входная дверь, Наталия ринулась за сцену и вытолкнула под свет софитов Аделину к тому моменту, когда тяжелые шаги загрохотали вверх по лестнице.

– В городе хаос, – сказал Томми, войдя в гостиную.

– Правда? – Аделина взглянула в сторону окна и улицы, которая казалась по большей части пустой.

– Я общался с патрульным из другого участка. Эти толпы, которые мы видели ночью и ранним утром, собрались на свободном месте у Центрального парка. Оттуда в восемь утра они прошествовали на юг. Их как минимум десять тысяч.

– Десять – десять тысяч?

Томми кивнул.

– Они вынудили все фабрики, литейные цеха и мельницы прекратить работу и забрали рабочих с собой. Они перерезали линии телеграфа и подорвали железнодорожные пути, чтобы прервать коммуникацию и возможность быстрого перемещения по городу. Они опрокидывают конки.

– Господи помилуй, – прошептала Аделина.

– Это не протест, – сказал Томми. – Это мятеж. Главное ядро толпы атакует Главное отделение военной полиции, там, где квартируют маршевые части. Но я не думаю, что это продлится долго.

– Что же нам делать?

– Снаружи на улицах оставаться опасно. Пока мы будем ждать внутри.

– Вас требует служба?

– Я останусь с вам, – ответил он. – Я позабочусь, чтобы вы сумели пережить эти события в безопасности.

– Уверена, я буду в порядке, вы…

– Я остаюсь с вами, – повторил он железным тоном. – До тех пор, пока я не удостоверюсь, что вы в безопасности.

Аделина кивнула, уверенная в том, что по этому вопросу нет смысла спорить. Томми занял позицию у окна, и, несмотря на попытки Аделины вовлечь его в дальнейшую беседу, казалось, он сосредоточился на том, чтобы ничто не отвлекало от наблюдений. Она отправилась наверх в библиотеку и вернулась с томиком стихов, но читать их стала про себя.

Прошел час, и день становился все жарче. Даже когда они открыли окно, Аделина заметила, что ветви деревьев ни колышутся – ветра совсем не было.

Прошел еще час. Томми выпрямился.

– Какая-то шайка идет сюда. С Третьей авеню.

– Что они делают?

– Грабят, – ответил он.

Аделина поспешила к окну и выглянула. На улице в нескольких домах от них людской поток, стремящийся вперед, останавливался у каждой резиденции и забрасывал ее камнями и кусками брусчатки. Нескольких женщин и детей выволокли из домов, заставляя смотреть, как грабители вваливались туда и забирали их пожитки, выбрасывая мебель, посуду и картины на улицу из окон.

– Где же полиция? – спросила Аделина.

– Усмиряют банды вроде этой, только крупнее.

– Скоро они будут здесь, – сказала Аделина. – Думаю, надо уходить. Но сначала вам надо избавиться от униформы. Если они вас в ней увидят, они забудут про грабеж.

Он неохотно согласился и отправился в свою комнату, чтобы переодеться, пока Аделина наблюдала за происходящим в окно. Банда была уже через три двери от них. Пожилая женщина на улице упала на колени, плача, а мужчина с редкими седыми волосами стоял возле нее и зажимал рану на голове, кровоточащую от удара. Аделина удивилась тому, что в толпе было больше женщин, чем мужчин, в грязных платьях и юбках, с ужасными непричесанными волосами, прилипшими от пота к их лицам.

– Я готов, – сказал Томми, стоя в дверях гостиной. Аделина обернулась и взглянула на него. На нем были клетчатые шерстяные брюки с подтяжками и белая рубашка с воротником и с высоко закатанными рукавами. Она поймала себя на мысли, что такая версия Томми нравится ей больше, чем полицейский.

– Пойдет, – сказала она.

– Можем выйти через черный ход, – сказал он.

Они устремились по лестнице в прихожую и только свернули в кухню, когда огромный кусок брусчатки влетел в окно рядом с дверью, осыпав пол градом стеклянных осколков.

– Идем! – сказал Томми.

Аделина бросилась на кухню, но не увидела черного хода.

– Вниз по лестнице, в подвал, – сказал Томми из-за ее спины.

Аделина заметила спиральную металлическую лестницу в углу и нырнула в темноту, шаги отдавались эхом вслед за ней. Она спустилась до конца и не знала, куда идти дальше, ее глаза еще не привыкли к темноте.

– Сюда, – прошептал Томми, обходя ее сбоку. – Думаю, они уже в доме, так что надо двигаться тихо.

Он отошел в тень, и Аделина услышала, как он возится с замком. Затем возник прямоугольник света и обрисовал его силуэт на фоне лужайки на заднем дворе. Она шагнула за ним, и вместе они оставили дом на растерзание бандитам.

Глава 15

От Дыры-в-стене Элиза направилась на запад, к отелю «Астор Хаус». Эта ирландка, Мэг Подтяжки, сказала, что Дубина взял ее отца с собой. Элиза не знала, что этому человеку надо от отца. Но она знала, что лучший способ найти его – это найти Дубину, а в сообщении, прочитанном в библиотеке, упоминался «Астор Хаус» как место, где Дубина должен был выполнить распоряжения мистера Твида. Кроме того, все это значит, что ее отец все-таки доставил письмо, которое она хотела перехватить. С улицы Перл она пошла по Франкфорт к Парк-Роу, надеясь, что близость к Таммани-Холл уменьшит опасность. Активность на улицах еще раз убедила ее в том, что мистер Твид ее предупреждал не напрасно. Мятежники что-то планировали и собирались в толпы, в основном это были хулиганы из руин и доков. Одна шайка заметила ее, когда она проходила мимо, и бандиты уставились на Элизу с нескрываемым отвращением и ненавистью.

– Куда это ты идешь? – спросил один из них, сделав шаг ей навстречу, преграждая путь.

– Я выполняю поручение мистера Твида, я его горничная, – она надеялась, что это отпугнет его. Это сдержало натиск, но он не отступил до конца.

– Это правда?

– Правда, – сказала она, проходя мимо него с поднятой головой.

– А что, если ты врешь? – окликнул он вслед.

Она обернулась и посмотрела прямо ему в глаза.

– Ты азартные игры любишь?

Его выступающий кадык дернулся.

– Похоже, нет, – сказала она и продолжила путь с невозмутимостью, которую она сумела сохранить даже несмотря на то, что ей хотелось бежать прочь.

После этого она держалась большей частью в тени по краям дорог или старалась смешаться с толпой прохожих, если они не выглядели угрожающе. Ей всегда хорошо удавалось прятаться, из-за чего отец ласково называл ее «маленький воришка», когда она была еще девчонкой. Когда она дошла до Парк-Роу и пересекла железную дорогу, зайдя в парк, окружающий здание городского совета, она поняла, что прятаться среди деревьев еще проще. Она пробралась на юго-запад, миновав фонтан Кротон, дошла до конца парка и остановилась, разглядывая «Астор Хаус» по ту сторону Бродвея.

Она стояла не так долго и вдруг заметила фигуру среди надгробий в саду при часовне Святого Павла. Вскоре после этого она заметила еще одну фигуру, показавшуюся из окна пятого этажа с южной стороны отеля. Тот, что был во дворике, выстрелил куда-то в окно. Выстрел был слишком тихим для огнестрельного оружия, а фигура в окне пропала.

Затем человек из церковного двора будто взлетел на дерево и через ограду выбрался на улицу. В мгновение ока он взобрался по голой стене отеля, как будто кто-то вывесил для него лестницу из окна. Элиза никогда не видела такой скорости.

Она пригнулась, скрывшись глубже в тени, и решила посмотреть, что будет дальше. Прошло несколько мгновений, когда вторая фигура выбралась из окна на крышу отеля, преследуемая человеком из церковного двора. Еще несколько мгновений спустя один из мужчин упал с крыши, но падал он не как придется, а как будто пытался схватиться за стену и замедлить падение. Элиза подумала, что он наверняка сломает себе шею, но он приземлился и встал на ноги. После этого он, шатаясь, прошел через Бродвей и побрел по прилегающей к нему Энн-стрит. Вскоре после этого мужчина из церковного двора слез по стене отеля с такой же легкостью, как и забирался по ней, и двинулся в сторону места, где скрылась его жертва. Затем он остановился и вынул из плаща затейливую подзорную трубу, которую использовал, чтобы осмотреть улицы. Элиза хотела пригнуться еще ниже, но он ни разу не направил оптику прямо на нее. Повернувшись, как ей показалось, к Энн-стрит, он убрал трубу, снял винтовку с плеча, зарядил ее и выстрелил с приглушенным хлопком. Затем он скрылся из виду, пройдя вниз по улице, в направлении, в котором только что стрелял. Элиза была уверена, что один из этих людей – Дубина, но она не знала, кто именно. В письме мистера Твида упоминался еще один человек по имени Вариус. Из того, чему она стала свидетелем, следовало, что оба они были одинаково опасны и способны на такие невероятные вещи, как лазанье по стенам и выживание после того, что выглядело как смертельное падение.

Когда человек из церковного двора снова показался на Энн-стрит, Элиза встала перед выбором. Она могла пойти следом и попытаться столкнуться с ним, в надежде, что это Дубина, но также могло оказаться, что Дубина был тем другим человеком на Энн-стрит, возможно, лежащим при смерти или уже мертвым. Прежде, чем она приняла решение, человек из церковного дворика вскарабкался по стене ближайшего здания на крышу и исчез, не оставив ей никакого шанса на преследование. Так что она использовала единственную возможность, которая была ей доступна, и покинула парк, поспешив по Бродвею к Энн-стрит. Там она сначала никого не увидела. Ей пришлось дважды пройти по улице туда-сюда, прежде чем она заметила тело в тени переулка. На первый взгляд мужчина казался мертвым, и самым краем сознания Грейс опознала в нем предка Оуэна. Но ее паника быстро отступила, когда она подошла ближе и увидела, как вздымается и опускается его грудь. Он был всего лишь без сознания, каким-то образом отравлен. Элиза попыталась похлопать его по щеке, чтобы разбудить, но не смогла поднять его. Грейс решила рискнуть и, под страхом рассинхронизации, задвинула Элизу в угловую комнатку своего сознания.

– Монро? – прошептала она.

Ничего. Она задумалась, слышит ли он ее.

– Монро? – позвала она громче.

– Да, – отозвался он у нее в ушах. – Я здесь. Извини, был занят, пытаюсь уследить за всеми.

– С Оуэном все в порядке?

– Да, просто он в подвешенном состоянии сейчас.

– Так что мне делать?

– То же, что и Элиза. Жди. По крайней мере, пока Элиза ждет.

– Но Оуэн – не Дубина, да?

– Да. Но Элиза этого не знает.

– Как там Дэвид?

– С ним тоже все нормально.

– Где он?

– Вообще-то тебя ищет. Думаю, он даже может направляться в Дыру-в-стене. Но, опять же, Элиза этого не знает. Если ты сорвешься, ты…

– Я знаю, – сказала Грейс. – Я десинхронизируюсь.

– Правильно. Так что сиди спокойно и позволь Элизе всем заправлять, насколько возможно. Окей? Мы приближаемся к цели. Частица Эдема уже у Хавьера. Мы просто должны держаться на этой волне.

– Окей, – сказала Грейс, хотя ей было и тяжело позволить кому-то другому всем заправлять, пусть даже и человеку, чье воспоминание она переживала. Но она заставила себя снова выпустить Элизу и дала этой девушке свободный доступ к владениям ее сознания.

Элиза сначала подумала позвать врача, но решила этого не делать. К делу могли подключиться полицейские или еще какие-нибудь власти, которые могли помешать ей найти отца. Поэтому она просто уселась в переулке рядом с ним, этим незнакомцем, и стала следить за ним, периодически убеждаясь в том, что он дышит и что никто его не найдет. Таким образом прошел час, затем еще один, а потом первые лучи рассвета опустились на землю, чтобы тронуть улицу теплом, обещающим жаркий день. Незнакомец пошевелился.

– Эй, – сказала Элиза. – Эй, очнитесь.

Его веки задергались, и он застонал.

– Вы меня слышите? – спросила Элиза.

Его глаза открылись, чуть шире, чем обычно, и она могла сказать наверняка, что он не мог нормально сфокусироваться. Он выглядел как пьяница, у которого выдалась насыщенная ночь.

– Кто… кто вы? – спросил он.

– Элиза, – ответила она. – Пожалуйста, скажите мне, что Дубина – это вы.

Он помотал головой:

– Хотя я бы хотел его убить.

Значит, Дубина был тот, другой, за которым Элиза в любом случае не смогла последовать на крышу. А значит, Элиза знала и этого парня.

– Вы Вариус, – сказала она.

Удивленный взгляд свидетельствовал о его недоумении.

– Да. Как, вы сказали, вас зовут?

– Элиза, – повторила она. – Дубина куда-то увел моего отца.

– Где Дубина? – спросил Вариус.

Элиза указала глазами наверх.

– Уже далеко. Он умеет лазить по стенам. Как и вы.

– Вы очень наблюдательны, мисс Элиза, – Вариус потер голову. – Зачем Дубине нужен ваш отец?

– Не знаю, – ответила она, все еще не доверяя этому человеку. – Зачем Дубина хотел вас застрелить?

Он помедлил.

– Скажем так… мы очень давние враги.

Ни Дубина, ни этот человек не выглядели старыми.

– Вы знаете, как найти его?

– Я попытаюсь, – сказал Вариус. – А пока не расскажете ли, откуда вы знаете мое имя?

Элиза до сих пор не хотела и не была готова довериться ему и не ответила. Вариус закрыл глаза.

– Слушайте, мисс Элиза. Мы оба хотим одного. Но Дубина очень опасный человек…

– А вы разве не опасный человек?

– Я тоже опасен, – сказал он. – Это правда. Но если вы поможете мне, клянусь, я помогу вам и я не причиню вам вреда. Вы ведь могли причинить мне вред, пока я был без сознания, но вы этого не сделали.

– Лишь потому, что я не знала, кто вы.

– Теперь вы знаете. Так откуда вы узнали мое имя?

Элиза прищурилась, разглядывая его. Она припоминала содержание письма и то, что оно значило. Мистер Твид и Дубина собирались уничтожить город и народ, а этот человек, лежащий на земле, был их врагом, следовательно, мог стать ее другом. Помимо этого, особое зрение Элизы, то самое, которое позволило ей прочесть письмо, дало ей возможность увидеть намерения этого человека. Она точно знала, что он не желает ей зла и сдержит свое слово.

– Я прочла его, – сказала она. – Вот так я узнала ваше имя.

– Где прочли?

– В письме, которое написал мистер Твид.

– Твид? – спросил Вариус, внезапно еще больше встревожившись. – Босс Твид?

– Да, – ответила Элиза. – Я горничная в его доме. Он отправил моего отца, чтобы он передал письмо Дубине, а потом Дубина куда-то забрал моего отца.

– Вы видели письмо?

– Можно сказать и так. Я видела следы, которые остались от письма на бумаге, лежавшей под ним.

Еще одна пауза.

– У вас замечательное зрение.

Она сделала вид, что разглядывает его.

– Вы собираетесь дальше здесь лежать или как?

– Я встану, – сказал он, – но не справлюсь без помощи. Токсин еще мешает моим ногам нормально работать.

– Тогда позвольте вам помочь, – Элиза подвинулась ближе, чтобы Вариус мог положить руку ей на плечи. Таким образом вместе они смогли поставить его на ноги, хотя он был и далек от того, чтобы стоять уверенно.

– Что еще говорилось в письме?

– Прежде всего, в нем вас называли ассасином, – ответила она. – Там говорилось, что вы придете в отель за чем-то важным и что сегодняшние беспорядки изменят баланс сил в войне.

– Будем надеяться, что нет, – Вариус оперся на Элизу, вместе они поплелись, шаркая, из переулка на Энн-стрит под свет раскаленного солнца. Затем они свернули к Бродвею.

– В письме еще что-нибудь говорилось?

– Говорилось, что Дубина должен остановить вас или убить и принести то, что у вас с собой было, в дом мистера Твида сегодня вечером.

– Этим вечером, – Вариус кивнул. – Значит, надежда еще есть.

– Надежда на что?

– На спасение страны, – ответил он.

Они дошли до Бродвея, свернули к северу и снова увидели толпу.

– О нет, – произнесла Элиза.

– Началось, – сказал Вариус.

Через два квартала у Парк-Роу, на маленькой площади перед редакцией «Нью-Йоркской трибуны» собралась толпа мятежников. Там были сотни, а может, и тысячи их, блокирующих улицы и железную дорогу. «Трибуна» поддерживала Линкольна и аболиционистские взгляды, поэтому и стала целью людей, разъяренных военным призывом и освобождением рабов. Перед ними на телеге стоял мужчина в светлой одежде и панаме, с поднятым вверх кулаком. Он выкрикивал что-то, что Элиза не могла расслышать оттуда, где она стояла.

– Вас не должны заметить, – сказал Вариус, все еще не способный крепко стоять на ногах. – Чернокожие сегодня под угрозой.

– Куда нам идти?

– Куда-нибудь, где я могу отдохнуть. Я не принесу пользы никому из нас, пока не восстановятся ноги.

Рядом, на углу Энн-стрит и Парк-Роу, находилась закусочная под названием «Виндастс», и она как раз должна была открыться. Элиза помогла Вариусу зайти, и хотя администратора несколько сбил с толку их внешний вид – чернокожая женщина из прислуги и хромой белый мужчина, – он, тем не менее, провел их к столику и дал меню. Они были единственными посетителями в такое время, и Элиза помогла Вариусу усесться, прежде чем заняла свой стул.

– Вы в порядке, сэр? – спросил администратор.

– Скоро буду, – ответил Вариус. – После того как немного передохну.

– Какая суматоха там, – произнес администратор.

Вариус кивнул.

– Они протестуют против призыва, не так ли?

– В том числе, – сказал Вариус.

– Демократы, определенно, не заинтересованы в «Трибуне», – отметил администратор. – Мистер Грили, главный редактор газеты, частенько здесь обедает. Надеюсь, протестующие его не тронут.

– Он смышленый, – сказал Вариус. – Он уже покинул город.

Вариус выбрал кофе и яйца «бенедикт» и настоял на том, чтобы Элизе принесли то же самое. Она еще не решила, что делать в ситуации, в которой теперь оказалась. Ее отца куда-то увел человек, который может лазить по стенам, а сама она только что помогла признавшемуся в своей деятельности ассасину подняться на ноги и отвела его в ресторан, где они собирались вместе позавтракать.

Принесли еду, и попробовав кусочек, Элиза поняла, что ужасно голодна, поэтому ела с аппетитом. Она чувствовала, что Вариус наблюдает за ней, не особо торопясь со своим завтраком, и старалась не засмущаться.

– Расскажите мне об этом вашем зрении, – сказал он.

– Не знаю, что еще вам рассказать о нем, – Элиза положила вилку и вытерла рот салфеткой. – Иногда я что-то вижу и понимаю, что это важно. Иногда я вижу человека, как вот вас, и могу сказать, добрые у него намерения или злые. Временами, как с этим письмом, я вижу следы, оставшиеся от каких-то вещей, как будто они светятся.

– Ваш отец обладает таким же зрением?

– Нет, но, говорят, у матери оно было.

– Прошу прощения, сколько лет вам было, когда она умерла?

– Мне было восемь, – сказала Элиза.

– Она учила вас так видеть?

– Нет, – ответила Элиза, и между ее бровями появились морщинки. – Почему вас это так интересует?

Он не ответил, вместо этого взял немного еды, а затем отпил кофе.

– Если не хотите отвечать, скажите тогда, что Дубина у вас забрал, – Элиза не забыла, что Вариус взял из «Астор Хауса» что-то, имеющее огромную ценность.

– Это запутанно, – ответил Вариус. – Возможно…

Дверь ресторана распахнулась, и внутрь вошел пожилой джентльмен. На нем был кипенно-белый плащ, как у сельского священника, обвисшая шляпа, фермерские сапоги и очки на носу.

– Мистер Грили! – воскликнул управляющий. – С вами все в порядке, сэр?

– Хорошо, насколько можно было ожидать, – ответил мистер Грили.

Стало быть, это и был главный редактор «Трибуны». Элизу восхитила его смелость – то, что он был так близко к мятежникам.

– Там толпа на улице, вы знаете? – сказал мистер Грили. – Я уверен, они хотели бы повесить меня на дереве в парке. Но если я не могу позавтракать, когда хочу есть, моя жизнь для меня ничего не значит.

– Вам следовало бы поберечься, мистер Грили, – сказал администратор. – Будьте осторожны.

– Осторожным? – мистер Грили плюхнулся за стол без приглашения, усевшись так, будто это было его привычное место. – Теперь не время осторожничать. Судьба нации висит на волоске. Осторожные будут смотреть, как она сдается мирным демократам и повстанцам. Я бы сам баллотировался в президенты, если бы думал, что это необходимо.

Затем он заметил Элизу и Вариуса и кивнул им. Вариус кивнул в ответ и повернулся к Элизе.

– Ноги восстановились. Лучше бы нам не быть здесь, когда толпа придет искать его.

Элиза согласилась, и Вариус расплатился. Затем они проскользнули на улицу, Вариус провел их через Бродвей. Казалось, он полностью поправился. Затем они прошли по Визи-стрит между отелем и часовней Святого Павла. Жара, влажная и неумолимая, после нескольких же шагов облепила кожу Элизы. Добравшись до Черч-стрит, они повернули в сторону окраин.

– Где дом Босса Твида? – спросил он.

– На 36-й улице, – сказала Элиза. – Между Пятой и Шестой авеню.

– Приличное расстояние для охваченного беспорядками города, – он прищурился и взглянул на Элизу, как будто что-то задумал. – Мы могли бы подняться наверх.

– Наверх? Вы имеете в виду, залезть по стене?

– Именно это я и имею в виду, – он улыбнулся. – Верьте мне, это у вас в крови.

Глава 16

Авраам вышел из Дыры-в-стене в нерешительности насчет того, что делать дальше и куда идти. Его тело дошло до той точки измождения, когда, как он знал, могло подвести его без предупреждения. Он довел свои кости до критического состояния, к тому же провел целую ночь без сна и знал, что боль настигнет его уже через квартал, может, через два, и он не поможет Элизе, если упадет без сознания прямо на улице.

– Этот пробел, в который ты попал, довольно обширен, – сказал Монро. – Некоторое время это будет экстраполированная симуляция с использованием исторических данных. Она может ощущаться не очень… реально.

– Что же делать? – спросил Дэвид.

– Оставайся в безопасном месте и будь готов к следующему моменту пересечения. Завтра в полдень ты встретишься с Шоном и Наталией.

– Оставаться в безопасности… где?

– Может, Авраам знает? Прислушайся к нему.

Дэвид знал, что Авраам не сможет проделать обратный путь до дома мистера Твида, пока не отдохнет, и даже тогда дела будут далеко не улажены. На улицах, опустевших от банд, которые перенесли свой протест в жилые кварталы, стало тихо. Авраам никаким образом не мог знать, какого рода опасности во время бунта стоят между ним и Элизой, но образ того мальчика, который провел пальцем по горлу, давал предупреждение, от которого кровь застывала в жилах. С молчаливой надеждой на то, что Элиза послушалась Мэг Подтяжки и отправилась обратно в дом мистера Твида, Авраам свернул на Довер-стрит и через квартал добрался до «Дома цветного моряка». Авраам никогда раньше не бывал в этом месте, но слышал о нем и надеялся, что найдет там убежище.

Это было большое кирпичное здание, на пять этажей возвышающееся над улицей, со скромной вывеской спереди. Авраам постучал в дверь, но в такое время ему пришлось постараться несколько раз, прежде чем ему ответили. Когда дверь наконец открылась, его встретил коренастый босой мужчина среднего роста и средних лет. Его штаны и рубашка свободно висели на нем, а смотрел он больше на улицу, чем на Авраама.

– Да? Чем могу помочь?

– Хочу спросить, могу ли я получить убежище у вас, – сказал Авраам.

– О. Конечно, – мужчина потер лицо и отошел в сторону, чтобы позволить Аврааму войти. – Конечно, заходите, пожалуйста. Всех, кто приходит с миром, милости просим.

Авраам вошел в дверь и попал в фойе, с двух сторон которого располагались две комнаты. Широкий коридор уходил в глубину здания, частично освещенный светом, падающим сквозь лестничный пролет.

Встретивший Авраама мужчина захлопнул за ним дверь и запер ее.

– Могу я спросить, как вас зовут?

– Авраам.

Из комнаты, прилегающей к фойе, выглянула индейская женщина в одной ночной рубашке. Она была примерно того же возраста, что и мужчина, открывший дверь.

– Добро пожаловать, Авраам, – сказала она.

– Я Уильям Пауэлл, – сказал мужчина. – Это Мерси, моя жена, мы вместе держим этот дом.

– Благодарю за ваше гостеприимство, мистер Пауэлл, – сказал Авраам. – Прошу прощения, что потревожил вас в такой ранний час. Мне просто нужно безопасное место, чтобы отдохнуть. Большую часть ночи я провел на улице.

– Разумеется, – сказал мистер Пауэлл. – Наверху есть кровати.

Он и его жена проводили Авраама по коридору к лестнице, которую он уже видел мельком, а затем наверх, мимо окна, выходившего на улицу.

– Как там снаружи? – спросил мистер Пауэлл.

– Опасно, – ответил Авраам. – Бунтовщики начали двигаться к жилым кварталам, чтобы осуществить то, что они задумали.

– Завтра будет черный день, – сказал мистер Пауэлл. – Придет день, о котором я предупреждал.

– Чем вы тут занимаетесь? – поинтересовался Авраам.

– Даем духовное пристанище черным морякам, оказавшимся на берегу, – ответила миссис Пауэлл. – Место, свободное от ловушек и сопряженных с ними соблазнов. У нас недопустим алкоголь, мы предлагаем нашим людям слово Божье, библиотеку, средства для работы над собой. Если нужно, мы помогаем им найти честный заработок.

Они забрались по лестнице на самый верх, и Авраам увидел, что они оказались в длинном коридоре со множеством пустых спален. Их двери были открыты настежь.

– Еще мы проводим здесь собрания аболиционистов, – сказал мистер Пауэлл. – Я член-учредитель Общества борьбы с рабством. Мы многих приютили и помогли многим бывшим рабам бежать – вместе с «Альбро Лайонс», что на Вэндеуотер-стрит.

– Вы воплощаете дело Божье, – сказал Авраам. – Я прошел через Статен-айленд.

– Благослови вас Господь, – сказала миссис Пауэлл.

– Мир не без добрых людей, – сказал мистер Пауэлл.

– Так и есть, – Авраам заглянул в одну из ближайших комнат, в которой была простая кровать, а на столе лежала Библия. – У вас здесь, кажется, много свободных мест.

Мистер Пауэлл кивнул.

– Большинство ушли вчера, когда мы получили предупреждение о протестах. Они сели на паромы до Бруклина, некоторые – до Нью-Джерси.

– Но не вы? – спросил Авраам.

– Здесь мой дом, – ответил мистер Пауэлл. – Меня из него не выгонишь.

Авраама восхищало его мужество.

– Для вас убрана и готова эта комната, – миссис Пауэлл провела рукой по одной из открытых дверей. – Отдыхайте на здоровье. Можете остаться здесь, пока неприятности не закончатся.

– Я ненадолго вас обременю, – сказал Авраам. – Мне нужно найти дочь. Я собираюсь уехать с ней в Хобокен этим же вечером.

– Тогда отдохните, сколько сможете, – сказал мистер Пауэлл.

В мире еще остались добрые люди. Даже в некотором роде очень добрые. Может, это Монро и подразумевал, говоря о чем-то не совсем реальном.

Авраама оставили в комнате, но он не стал закрывать дверь. Он лег на кровать, не снимая покрывала и не разуваясь. Матрас, хоть и был тонкий и старый, принял его с такой заботой и нежностью, с какой только мог, и его тело было благодарно за это. Боль в спине и коленях слегка утихла, он вздохнул и закрыл глаза. Симуляция померкла, образы проносились и исчезали из поля зрения, как бывает, когда идешь с фонариком в темной комнате и видишь только то, что его луч может осветить в данный момент. Улицы города, луна над болотом, Мэг Подтяжки, хохочущая вместе с Тощим Джо. Ощущения были такие, будто Дэвид рассинхронизировался.

– Что происходит? – спросил он вслух. – Монро?

– Он спит, – ответил Монро. – Не о чем беспокоиться.

– Сны? Но тут так темно.

– «Анимус» экстраполирует их, чтобы заполнить пробелы, – сказал Монро. – Просто сиди смирно и расслабься.

Дэвиду было трудно расслабиться. Элиза была далеко, где-то в городе, а это значило, что Грейс тоже была там. Она была той, о ком Дэвид на самом деле волновался. Она была той, кто всегда старался убедиться в том, что с ним не случится ничего плохого, она всегда проявляла выдержку и никогда не заставляла его чувствовать себя так, будто он ей что-то должен. Но симуляция кое-что добавила в эти отношения. Опыт переживаний Авраама за Элизу изменил и переживания Дэвида за сестру. Он искал ее уже не затем, чтобы она о нем позаботилась. Он искал ее, чтобы позаботиться о ней.

– Когда я встречу Грейс? – спросил Дэвид.

– Ты пересечешься с ней после того, как встретишь Шона и Наталию.

– Что это за пересечение?

Последовала пауза.

– Не уверен, что знаю, – ответил Монро, но, казалось, он что-то утаил.

Состояние сна некоторое время продолжалось, но со временем Авраам все же проснулся, и Дэвид успокоился, прислушиваясь к его сознанию, в момент, когда старик встал с кровати. Его колени и спина болели, но это скорее было воспоминание о боли, нежели наличие настоящей травмы. Он взглянул на часы и понял, что проспал все утро – было уже начало второго. Выйдя в коридор, Авраам услышал голоса и пошел в библиотеку, откуда они доносились. Там он обнаружил миссис Пауэлл, читавшую что-то троим детям – двум девочкам и мальчику. Мальчику на вид было лет двенадцать. Одна из девочек, казалось, была в том же возрасте, что и Элиза, а другая – со скрюченными ногами – была значительно младше и сидела на коленях у матери. Миссис Пауэлл подняла глаза на Авраама, вставшего в дверях.

– Заходите, пожалуйста.

– Не хочу вас прерывать, – сказал Авраам.

– Ерунда. Проходите, садитесь. Вы хорошо отдохнули?

– Хорошо, – ответил он. – Где мистер Пауэлл?

– Он не послушал меня и вышел узнать, что творится на улице.

– Но вы не поругались?

– Не совсем, – сказала она. Ее взгляд, направленный в сторону детей, был весел.

– Не притворяйся, мама, – сказала старшая дочь.

Авраам прокашлялся.

– Еще раз спасибо за ваше гостеприимство. Думаю, мне нужно идти домой.

– О, Авраам, пожалуйста, – сказала миссис Пауэлл. – Дождитесь хотя бы, когда Уильям вернется. Хотя бы узнаем, что происходит в городе.

Авраам обдумал это предложение и заключил, что оно, пожалуй, разумно. Если мистер Пауэлл даст ему какую-нибудь информацию о мятежниках и о том, что они делают, Авраам сможет спланировать наиболее безопасный путь в жилые кварталы.

– Отлично, – сказал он и уселся в одно из свободных кресел. Библиотека моряков не имела ничего общего с библиотекой мистера Твида. Выбор здесь был не так велик, а тома – довольно потрепанные. Но было в этом месте что-то честное и целостное, чего была лишена библиотека мистера Твида со всеми ее книжными полками. Эта комната использовалась для того, для чего и была предусмотрена. Авраам чувствовал витающий в воздухе дух интеллектуальной беседы, будто обветшавшие деревянные полки и пол были пропитаны им. Миссис Пауэлл вернулась к чтению – она читала сказку Ханса Кристиана Андерсена о принцессе, которая могла почувствовать горошину под кучей перин и матрасов. Младшие дети хихикали над этой историей, а старшая шагала по комнате, выглядывая в окна.

– Хорошо бы Билли был здесь, – сказала она со вздохом.

– Кто такой Билли? – спросил Авраам.

– Наш старший сын, – ответила миссис Пауэлл. – Его недавно дали звание начальника медицинской службы в армии. Он хотел быть полезным на войне.

– Вы должны гордиться, – сказал Авраам.

– Я горжусь, – сказала она. – Но мне бы хотелось, чтобы он получал какую-нибудь оплату и уважение, как белые хирурги.

– Мне бы хотелось, чтобы он был здесь, – снова сказала старшая дочь.

На нижнем этаже открылась дверь, и мгновение спустя на лестнице послышались шаги. Затем в библиотеку вошел мистер Пауэлл с открытым ртом, будто хотел что-то сказать, но закрыл его сразу же, как увидел детей.

– Мерси, могу я поговорить с тобой наедине?

– Конечно, – ответила миссис Пауэлл. – Мэри, возьмешь Сару?

Старшая дочь подошла и взяла младшую сестру-инвалида на руки, а миссис Пауэлл поднялась из своего кресла.

– Авраам, – позвал мистер Пауэлл, – можно вас тоже на пару слов?

– Конечно, – на это Авраам очень надеялся.

Втроем они вышли в коридор и дошли до его конца, где дети не могли их услышать.

– Снаружи творится ужас, – сказал мистер Пауэлл. – Двадцать чернокожих семей на улицах Бакстер и Леонард выгнали из домов. Бунтовщики разнесли ресторан «Крук и Даффс». Только что они спалили государственный арсенал на 21-й улице. Они напали на здание «Трибуны». Они повсюду – грабят магазины и дома, потом поджигают. Ловят чернокожих, до кого только могут добраться, и избивают. Некоторых – до смерти, я слышал. Полиция бессильна против них. Полицейских слишком мало – на одного приходятся сотни бунтовщиков, и туда, где они смогли остановить толпу, мятежники приходят снова, еще большим числом, или просто идут в другое место.

– Господи, помоги, – сказала миссис Пауэлл.

– Редакция «Трибуны» недалеко отсюда, – сказал Авраам. Миссис Пауэлл кивнула.

– Я убрала нашу вывеску, но про нас знают и без нее.

Авраам согласился, но все это наполнило его отчаянием. Прежде всего, он надеялся, что Элиза будет в безопасности в стенах дома мистера Твида, но не мог быть уверен в этом. Если бы только он знал, где она, он мог бы с уверенностью остаться там, где оказался.

– Но моя дочь… – начал он.

– Уверен, она хотела бы, чтобы вы были в безопасности, – сказала миссис Пауэлл. – Так же, как вы хотите, чтобы и ей ничто не угрожало.

Головой Авраам понимал, что это разумно, но старое сердце отказывалось это понимать.

– Вы вольны остаться с нами, – сказал мистер Пауэлл. – До тех пор, пока с этими злыми делами не будет покончено.

– Но кто остановит их? – спросила миссис Пауэлл.

– В данный момент, – ответил мистер Пауэлл, – только армия может восстановить порядок. Это не просто беспорядки, это восстание, и я боюсь, что город может быть потерян.

Они вернулись в библиотеку, и миссис Пауэлл продолжила читать, хотя голос ее теперь казался отсутствующим. Вскоре после двух часов дня Мэри, старшая дочь, которая так и стояла у окна, позвала отца.

– Они идут!

Авраам бросился к окну вместе с мистером Пауэллом и увидел, что она права. Большая группа – человек двадцать или тридцать – шла по улице, выкрикивая лозунги и потрясая своим кустарным оружием. Похоже, они двигались прямиком к «Дому матроса».

– Быстро, – сказал мистер Пауэлл, и его голос звучал спокойно, но настойчиво. – Все идем на крышу, а оттуда – на соседскую. Старайтесь, чтобы вас не заметили.

Он взял младшую дочь Сару из рук жены.

– Теперь пойдемте, тихо.

Авраам последовал за семейством вверх на третий этаж, затем на следующий и на следующий, пока они не добрались до более узкой лестницы на чердак, откуда низкая дверца вела на крышу. Авраам заметил там переносной деревянный мостик, который давал возможность перебраться на крышу соседнего здания, при этом с улицы его было не видно. Судя по всему, мистер Пауэлл готовился к чему-то подобному. Он переправил свое семейство по мостику, отдав дочь супруге, а затем отправил следом Авраама.

– Уберите мост, если сможете, – велел мистер Пауэлл Аврааму с противоположной крыши.

Звуки, издаваемые мятежниками, эхом долетающие до них, были полны ядовитых высказываний и угроз, каких Авраам не слышал со времен, когда был на плантации. От этих слов его тело невольно задрожало.

– Вы не идете с нами? – спросил он мистера Пауэлла.

– Меня не выгонят из моего дома, – ответил он. – Теперь, когда моя семья в безопасности, я встречу бандитов лицом к лицу, пусть рискнут зайти.

Голос миссис Пауэлл превратился во всхлип.

– Уильям, пожалуйста…

– Мерси, – ответил мистер Пауэлл. – Я не сдамся этой Великой Шайке. Я не поддамся их ненависти. Не могу. Это против моей природы.

И снова Авраам поймал себя на мысли, что восхищен этим человеком.

– Хотите, я останусь с вами? – спросил он с готовностью, но и с ужасом, зная, что будет практически бесполезен в физическом противостоянии.

– Я никого не прошу оставаться со мной, – сказал мистер Пауэлл. – Теперь будьте так добры, уберите мост.

Авраам взглянул на деревянную сходню, затем нагнулся и ухватился за ее край двумя руками. Сын Пауэллов подошел помочь ему, и вместе они затащили мост на крышу их дома. Авраам снова взглянул на мистера Пауэлла, стоявшего все так же решительно.

– Спасибо, сын, – сказал он. – Я всех вас люблю. Будьте здесь, сидите тихо. С вами все будет хорошо.

– Я люблю тебя, Уильям, – произнесла миссис Пауэлл, и дети эхом повторили это выражение ее чувства.

Мистер Пауэлл развернулся и ушел с крыши через чердачную дверь, разлучившись с семьей и оставив их одних. Затем семейство постепенно успокоилось и устроилось в ожидании и надежде. У Мэри в глазах стояли слезы, как и у миссис Пауэлл. Мальчик держался стоически, а Сара свернулась у матери на руках, как будто это был ее собственный город, и пока она оставалась там, в мире был мир, пусть даже Нью-Йорк вокруг нее полыхал. Воздух наполнил запах дыма, и Авраам обратил взгляд к жилым кварталам. Он увидел процессию черных столбов, поднимающихся к небу – некоторые ближе, некоторые дальше, все они были зловещими.

Визги и крики толпы стали громче, но все еще оставались на улице, не в доме. Может, они испугались силы закаленных в море матросов, готовых встретить их, если они попробуют вломиться. Время шло без каких-либо потрясений, небо заволакивали облака, которые, впрочем, не спасали от жары, но хотя бы солнце прекратило жечь плечи Авраама.

– Может, они просто уйдут, – сказала Мэри.

– Давайте помолимся об этом, – предложила миссис Пауэлл. – Ну-ка, вместе. Давайте, дети, возьмемся за руки.

Дети собрались вокруг нее, и, когда она начала молитву, Авраам склонил голову. Закрыв глаза, он представлял Элизу, запертую в доме мистера Твида, толпу снаружи и дом, превратившийся в ад, вокруг нее. Она звала его, но он не слышал ее голоса из-за пламени. Он мог лишь видеть ужас в ее глазах и ее рот, открытый в немом крике.

– Ладно, Дэвид, – сказал Монро. – Пора двигаться к следующей точке пересечения.

Дэвид отошел в сторону от группы.

– Вы могли это сказать прежде, чем я залез на эту крышу?

– Извини. Но тебе надо торопиться.

Дэвид знал, что Авраам будет чувствовать себя виноватым, покидая миссис Пауэлл и ее детей наверху. Молитва закончилась, и он обернулся, чтобы поговорить с женщиной, но увидел, что она смотрит на него, улыбаясь, как будто уже все знает.

– Идите, – сказала она. – Идите к своей дочери.

– Но…

– Все будет хорошо, – сказала она. – Мы помолились, и я уверена, что Бог нас услышал. Он нас защитит, ведь Его дело мы делаем здесь.

Аврааму хотелось бы, чтобы его вера была так же крепка, но прожив жизнь так, как он ее прожил, он накопил слишком много вопросов к Богу, так что потребовался бы хороший долгий разговор. Но он оставил свои сомнения при себе и простился с миссис Пауэлл и детьми.

– Когда все закончится, – сказала она, – приходите навестить нас. Нашим морякам всегда пригодится мудрость хорошего человека.

– Я вернусь вас проведать, – сказал Авраам.

Он обнаружил дерево позади здания и спустился на улицу. Его мышцы почти отказали еще до того, как он коснулся земли. Дерево привело его на переулок рядом с Уотер-стрит. По ней он пошел к жилым кварталам, удаляясь от толпы перед «Домом моряка» на улице Доуэр.

– Ты на верном пути, – сказал Монро. – Продолжай идти на север.

– Там я встречу Шона и Наталию?

Монро снова помедлил.

– Именно так.

– Я иду, Элиза, – прошептал Авраам себе под нос.

– Я иду, Грэйс, – сказал Дэвид.

Глава 17

Томми повел Аделину на запад через ограды и задние дворы жилого района. На пути им попадались и другие люди, которые, как и они, покинули свои дома с черного хода. В их глазах Томми видел, что они не знали, как быть и куда податься. Казалось, будто толпа была повсюду.

– Бегите в полицейский участок, – бросал он им, когда проходил мимо. – В участке безопасно.

В конце концов они с Аделиной выбрались по переулку на Четвертую авеню. Они двинулись на 26-ю улицу, затем через Мэдисон-сквер, подальше от банд, которые могли им встретиться.

– Вы чувствуете? – спросила Аделина. – Это дым.

Томми обернулся, ища взглядом небо над окружавшими их постройками, и заметил столб дыма прямо на юго-востоке.

– Думаю, это арсенал, – сказал он. – Боже, они сожгли его.

– Арсенал? – спросила Аделина. – Значит, теперь у бандитов есть оружие?

– Надеюсь, нет, – сказал Томми.

Если это было так, он представить себе не мог, как полиция сможет подавить это восстание. В городе было, наверное, еще 15 тысяч патрульных, которых можно задействовать, если считать, что они все явятся в участки. Но и в таком случае их было бы гораздо меньше, чем тех, что уже несет службу. Против десятитысячной и постоянно растущей толпы. Если бунтовщики достали карабины и винтовки, будет невозможно их остановить.

Они пересекли Мэдисон-плэйс и попали в парк, пройдя мимо скамейки, где накануне ночью проводили время за разговорами.

– Ох! – воскликнул Томми. – Ох, я дурак, черт меня дери!

– Что такое? – спросила Аделина.

– Ваше золото, – ответил он. – Я оставил золото в доме брата.

– Ну, – сказала Аделина, – грубо говоря, это было ваше золото, а не мое. – Мне отвратительно думать, что оно наполнит карманы воров и бандитов, но, думаю, оно того не стоит, чтобы возвращаться.

Он и не думал о том, чтобы возвращаться за золотом, но это не остановило его от того, чтобы самому себе дать оплеуху.

– Прекратите, – сказала Аделина. – В мире есть куда более важные вещи, чем золото. Я бы лучше проводила время в беспокойстве о том, куда нам теперь идти. Вам все еще кажется, что у меня в отеле будет опасно?

Томми обернулся через плечо. Основная масса людей двигалась в центр по широким авеню, но более мелкие группы бунтовщиков откалывались от нее и уходили на боковые улицы. Чутье подсказывало ему, что они будут распространять хаос от Ист-Ривер до Гудзона, в каждом квартиле, на каждой улице. В конце концов они доберутся и до отеля.

– Не думаю, что там безопасно.

– Куда же нам тогда идти? – спросила она. – В полицейский участок?

– Эта толпа с легкостью захватит и участок, если захочет. Но я кое-что хотел бы сказать этим людям.

– Тогда куда?

– У Семьдесят первой пехотной части арсенал на углу Тридцать пятой улицы и Пятой авеню. Бандиты могут полезть на полицию, но сомневаюсь, что они сунутся к военным.

– Я думала, армии в городе нет, как вы сказали.

– В арсенале есть гарнизон, – сказал Томми.

Это место представлялось ему единственным относительно безопасным укрытием в Нью-Йорке. Единственным вариантом кроме этого было отправить Аделину из города, рассчитывая на то, что беспорядки не распространятся на ближайшие города.

– У вас есть друзья или родственники в Бруклине? Или в Нью-Джерси?

– У меня тетка в Хобокене, – скзала она.

– Хобокен, хорошо, – сказал Томми. – Паром на Кристофер-стрит переправит вас туда, если будет необходимо.

Томми знал, что на пересечении Бродвея и 29-й улицы находится офис начальника военной полиции, поэтому он повел Аделину на запад по 26-й, чтобы срезать путь и повернуть из центра города, как только дойдут до Седьмой авеню. Им оставалось пройти еще почти десять кварталов – в нормальных обстоятельствах это было бы не так далеко. Но они прошли всего три, когда из-за угла показалась бродячая банда мятежников. Томми поспешил увести Аделину в ближайший переулок и спрятаться за сломанной телегой с отсутствующей задней осью. Он оставил дома свою дубинку, опасаясь, что по ней в нем опознают полицейского, так что к драке был не готов.

– Спасибо, – прошептала Аделина после того, как толпа прошла мимо. Томми взглянул на нее.

– За что?

– За все это. За то, что заботитесь обо мне. Вы же почти не знаете меня. Вы даже не знаете, заслуживаю ли я этого.

– Заслуживаете, – сказал он. – Каждый заслуживает.

Она вздохнула.

– Вы хороший человек, Томми Грейлинг. Вы, может быть, лучший человек из всех, кого я встречала.

– Аделина…

Она заставила его замолчать долгим поцелуем в щеку, и он ощутил, как горит кожа в том месте, где ее дыхание благословило его и ее губы подарили ему свою милость. Он, запинаясь, сказал:

– Это не… Вы не…

– Тссс, – произнесла она. – Пойдем дальше.

Они вышли из переулка и двинулись по улице. Томми все еще был взволнован тем, что только что произошло, однако он знал, что Аделина не придает особого значения таким вещам. Должно быть, она многих мужчин целовала в щеки, и наверняка это мало для нее значило, хотя для него это было нечто исключительное. Бурный поток, в который превратилось сознание Томми, привел в замешательство и Шона. Он знал, что поцеловала его Аделина, но знал также, что все это пережила и Наталия. Он задумался, что это могло бы значить за рамками симуляции. Но они продолжали свой путь. Столбы дыма обозначали места отдаленных пожаров – похоже, бунтовщики переключились на разрушение. По пути к арсеналу Томми и Аделина успешно разминулись с еще несколькими шайками, укрываясь от них или ожидая, пока они пройдут. До арсенала они дошли в начале второго. Это было не здание, а целая крепость: три этажа из белого камня, восьмиугольные башни по трем углам и массивная четырехугольная колокольня с четвертого угла. У входа стояли солдаты, вооруженные винтовками со штыками.

Вид военной формы грозил утащить Томми обратно на поле битвы, еще бушующей в отдаленных уголках его памяти. Его ладони вспотели, дыхание участилось, а шаги замедлились.

– Что такое? – спросила Аделина.

– Ничего, – буркнул он, но запах дыма, наполнивший воздух, внезапно стал ощущаться как запах пороха, и его нога заныла.

– Томми, – воскликнула Аделина, схватив его за руку. – Томми, что не так?

Он чувствовал на себе ее руку, но этого было недостаточно, чтобы вытащить его обратно, и ее голос заглушали эхо выстрелов и лошадиное ржание.

– Томми, посмотри на меня! – воскликнула Аделина, встряхивая его.

Он опустил взгляд на нее, посмотрел в ее глаза. Она приподнялась и провела рукой по его щеке, по той же, которую чуть раньше поцеловала, и по его спине пробежали мурашки, заглушая рев и успокаивая боль на месте его раны.

– Вот так, – сказала Аделина. – Вы так побледнели.

– Прошу прощения, – сказал он, – я…

– Не извиняйтесь, – прервала она. – Вам нечего стыдиться. С вами все в порядке?

– Думаю, да.

– Хорошо, – она взяла его руку и сжала ее. Затем она кивнула в сторону арсенала. – Это все еще наш план?

– Да, – ответил он. Довольно давно с ним не случалось таких приступов, и этот застал его врасплох. Но теперь он был готов.

Они двинулись к центральному входу, но прежде, чем они зашли, их поприветствовал пожилой солдат – чудной седой старик с выдающимся подбородком.

– Чем могу быть полезен? – спросил он. – Вы доброволец, молодой человек?

– Доброволец? – спросила Аделина.

– Выпустили призыв, – сказал пожилой мужчина. – Всем годным к службе ветеранам явиться сюда. Мы собрали приличные силы.

– Мы пришли не поэтому, – сказал Томми. – Позвольте узнать, можете ли вы пустить эту женщину в здание арсенала и обеспечить ее безопасность, пока волнения не кончатся?

– Подождите, вы не пойдете со мной?

– Я подожду, пока не удостоверюсь, что вы устроились хорошо и вам ничто не угрожает, – сказал Томми.

Старик посмотрел на соотечественников.

– Насчет этого не уверен, поскольку нам не поступали приказы, касающиеся гражданских.

– Но ведь вам ничто не запрещает это сделать, – сказал Томми.

– Строго говоря, нет, – старик прищурился и прикусил щеку. – Идите сюда.

Старый солдат провел их сквозь центральный вход арсенала. Они вошли в пустое, похожее на пещеру, фойе, а оттуда ветеран сопроводил их в вестибюль, где стояли ряды скамеек. Там им велели сидеть и ждать.

– Я выясню детали.

– Очень обязана вам, офицер, – сказала Аделина, очаровательно улыбаясь.

Мужчина коснулся своей фуражки.

– Спасибо, мисс, но я никогда не был офицером.

Он оставил их, улыбаясь. Когда он ушел, Аделина прошептала:

– Я знала, что он не офицер, – и подмигнула Томми.

Им пришлось ждать больше часа. Солдаты заходили в комнату и уходили из нее, как и добровольцы, откликнувшиеся на призыв. Томми стало очевидно, что они набрали достаточно ветеранов, повидавших войну. Если их как следует вооружить, они будут являть собой достойного противника для бунтовщиков, но, похоже, никто особо не торопился идти на улицу, чтобы встретиться с толпой.

Когда пожилой солдат наконец вернулся, он покачал головой.

– Боюсь, мне придется попросить вас уйти, – сказал старик. – Нам приказано отправлять гражданских в полицейские участки.

– Но в участках небезопасно, – Томми старался, чтобы его голос звучал спокойно и убедительно, несмотря на эту пощечину бюрократического идиотизма. – Некоторые укомплектованы лишь горсткой полицейских. Они не справятся.

– Мне очень жаль, – сказал солдат. – В данный момент по приказу генерала Сэнфорда гражданским запрещено находиться в здании арсенала.

Какой бы абсурдной ни была ситуация, Томми знал, что спорить дальше бесполезно, поэтому он, а вслед за ним и Аделина поднялись со скамьи. Они проследовали за стариком обратно на улицу и заметили, что линия горизонта еще сильнее почернела с тех пор, как они вошли внутрь. Томми повернулся к старику.

– Взгляните на это, – он указал на густые клубы дыма, поднимающиеся вдалеке. – Если вы набрали войска, почему вы не на улице и не подавляете бунтовщиков?

Мужчина выпрямил свою сгорбленную спину.

– Мы ждем приказов генерала Сэнфорда!

– Вас это не раздражает? – спросил Томми, подкалывая его. – Меня бы раздражало, если бы пришлось отсиживаться.

Старик невнятно что-то пробормотал, но ничего толком не сказал. Томми покачал головой и снова повел Аделину дворами до Седьмой авеню.

– Эти прихвостни политиков, – сказал он.

– Что вы имеете в виду? – спросила Аделина.

– Сэнфорд – демократ, и подчиняется он губернатору Сеймуру, тоже демократу.

– И что из этого?

– Велик шанс того, что демократы рассматривают бунт как событие, работающее на них в борьбе против Линкольна и войны. Они могут остановить призыв, но у них есть возможность получше, чтобы принудить Линкольна к миру.

– По-вашему, они этого хотят?

– По-моему, Сэнфорд уже подавлял бунты в городе раньше, так почему бы не сделать так и на этот раз? У него нет причин удерживать свои войска, тем не менее он здесь, а его добровольцы бездействуют.

И вот они снова были на улице, и Томми все еще нужно было отвести Аделину в безопасное место.

– Думаю, надо двигаться к парому на Кристофер-стрит, – сказал он. – Вы отправитесь в Хобокен.

– Отлично, – сказала она. – Но я чувствую, что вы все еще хотите покинуть меня.

– У меня есть обязанности в этом городе, – сказал Томми. – Как только вы будете в безопасности, я пойду бороться с этими бунтовщиками, и я не планирую кого-то арестовывать и отправлять в тюрьму.

Аделина на это ничего не ответила. Вместе они отправились на юг тем же путем, каким шли ранее к жилым кварталам, стараясь никому не попадаться на глаза и не привлекать внимание. Добравшись до Тридцатой улицы, впереди они увидели грабителей и горящие дома, поэтому отклонились и прошли квартал на запад, чтобы избежать их. Они двинулись к одному из наиболее крупных столбов гари. Шагая по Шестой авеню, они добрались до 29-й улицы и увидели дым, поднимающийся над обугленными тлеющими развалинами, которые были офисом начальника военной полиции. К счастью, от него толпа уже ушла, сочтя свое дело сделанным, и Томми повел Аделину к разрушенному зданию.

Дым жег глаза Томми, воздух был наполнен летящими частицами пепла. Аделина закашлялась и прикрыла рот рукавом, когда они проходили мимо лежащего в руинах здания, которое теперь было кучей переломанных черных костей, а земля вокруг них была завалена обломками дерева и металла, кирпичами и кусками брусчатки. Дойдя до Бродвея, они свернули в центр, двигаясь к отелю на Пятой авеню. Томми не знал, что их там ждет, но он собирался выбраться на Шестую авеню, когда поймет, что это безопасно, и пройти по ней до Кристофер-стрит.

– Томми, смотрите! – воскликнула Аделина.

Подняв голову, Томми увидел сквозь дым группу из четырех бандитов, злобно пинающих и избивающих поваленного на землю человека – на вид это был чернокожий старик.

– Отойдите, – прошептал он.

– Что вы будете делать?

– Разобью несколько голов, – ответил он.

Он пробрался обратно к развалинам офиса военной полиции и нашел там лом и кусок железной трубы – оружие для обеих рук. Затем он проскользнул вперед, приближаясь к бандитам так тихо, как только мог.

– Грязный нигер! – крикнул один из мужчин, всаживая ботинок жертве в живот. – Я убью каждого проклятого нигера в этом городе!

– Вытряхни из него душу! – крикнул другой.

Как только Томми понял, что он оказался достаточно близко, чтобы добраться до них, не спугнув, он бросился в стремительную молчаливую атаку. Хулиганы заметили его, но было уже поздно. Томми весь свой вес вложил в железо, которое держал в руках, и ворвался в группу бунтовщиков. Лом прилетел одному из хулиганов в челюсть. Труба обрушилась на голову другому. По инерции Томми продвинулся еще на десяток футов, прежде чем смог с заносом остановиться и развернуться, чтобы броситься к оставшимся двоим.

Они стояли, ошарашенные, и смотрели на своих павших товарищей, от которых теперь помощи не дождешься. Впрочем, прежде, чем Томми добрался до них, они успели подготовиться к обороне. Один выхватил нож, другой схватил кирпич. Сперва Томми бросился на того, у которого был кирпич, обезоружил его и мгновенно развернулся, чтобы добраться до второго. Нож воткнулся Томми в бок, прежде чем он закончил разворот. Боль от ранения пронзила его, но Томми совладал с собой и проигнорировал ее, зацепив шею своего противника ломом, рывком увлек его вперед и ударил трубой в лицо. Обломок кирпича задел плечо Томми, толкнув его вперед, но хулиган, бросивший его, промахнулся мимо головы, стало быть, Томми не составило труда развернуться и обрушить на этого дурака серию ударов, которые переломали тому плечо и предплечье.

Когда все четверо разбойников были повержены, Томми выронил свое оружие, которое звякнуло о землю, и торопливо ощупал рану. Она сильно кровоточила, но жизни не угрожала. Лезвие проткнуло мышцу в районе пояса, но не вошло в брюшную полость.

Жертва стонала на земле, и Томми опустился на колени, чтобы осмотреть мужчину. Бедняга был в сознании, но его чуть не убили. Челюсть и скулы были сломаны, как и кости возле глазниц, из одного уха текла кровь. Томми был уверен, что мужчине сломали несколько ребер и, возможно, его внутренние органы тоже были повреждены.

– Он жив? – спросила Аделина, подбежав ближе.

– Едва-едва, – ответил Томми.

Мужчина что-то прошептал, но Томми не мог расслышать, что именно. Он склонился ближе.

– Что такое, дружище?

– Твид… – произнес мужчина, задыхаясь. – Я работаю… на Твида.

– Твид? – переспросил Томми. – Уильям Твид?

Мужчина кивнул, его голова сместилась буквально на дюйм.

– Тридцать шестая улица, – сказал он. – Пятая и Шестая…

– Пятая и Шестая авеню? – уточнила Аделина.

– Думаю, да, – сказал Томми. – Думаю, это адрес.

– Нужно отнести его туда, – сказала Аделина.

– Ему нужно в больницу, – сказал Томми. – И быстро.

– Нет, – Аделина помотала головой. – По-моему, нужно его послушать. Думаю, он знает, что ему нужно.

– Ладно, – сказал Томми, снова заговорив со стариком. – Как тебя зовут, дружище?

– Авраам, – прошептал тот.

– Авраам, я попробую тебя посадить, – Томми взял старика под мышки. – Наверняка будет больно. Ты готов?

Авраам снова кивнул. Томми поднял его со всей осторожностью, на какую был способен, но Авраам стонал все время, пока его приводили в сидячее положение.

– Держите его, – сказал Томми Аделине.

Она встала на колени и обхватила Авраама, как будто обняла, удерживая его, пока Томми склонился впереди, подставив спину.

– Теперь, – сказал он, – Аделина, осторожно поднимите его руки, обе сразу, и положите их мне на плечи.

Авраам стонал позади него, а затем одна из рук старика оказалась за головой у Томми, возле уха. Томми поднялся и схватил ее так, чтобы она не упала вниз, заметив, что костяшки у старика были разбиты и кровоточили. Он принял бой.

Авраам снова застонал, и Аделина поместила вторую его руку на плечо Томми. Тот схватил ее, а затем осторожно потянул обе руки Авраама вперед, пока не ухватился за его локти, удерживая руки старика вокруг своей шеи.

– Не бойся, ты меня не задушишь, – сказал Томми. – Держись крепко.

Затем он тряхнул головой и сказал Аделине:

– Боже, ему будет больно, если у него сломаны ребра.

Поднимаясь и пытаясь встать на ноги с Авраамом на спине, Томми ощутил острую боль от ранения, будто его снова ударили ножом. Он вздрогнул и захрипел. Аделина это заметила.

– Что случилось? – спросила она. – Вы… Господи, да вы ранены!

– Со мной все в порядке, – сказал он сквозь стиснутые зубы. Ему еще предстояло нести человека на спине через семь кварталов.

– Но у вас кровь идет!

– Все в порядке, – сказал Томми. – Поверьте, я знаю, что такое раны.

Он согнулся в поясе под углом, рассчитывая уменьшить давление на руки Авраама и облегчить боль старика. Затем он двинулся обратно к Бродвею, после – к Шестой авеню, потом – к жилым кварталам, с каждым шагом делая над собой усилие. Томми был сильным и знал это, но также знал и пределы своих возможностей. Две драки за два дня, бессонная ночь и ножевая рана. Скоро он поймет, это ли его предел.

Глава 18

Дубина наблюдал за горящим городом с вершины церковной колокольни на Пятой авеню. После победы над ассасином он явился сюда с похищенной реликвией, чтобы дождаться заката, когда он сможет доставить кинжал Великому магистру. Дубина собирался полностью погрузиться в волнения этого дня, но только после того, как получит свою награду – он не отваживался идти и на малейший риск, чтобы не потерять ее.

Со своего местоположения в двух сотнях футов над улицами он наблюдал, как толпа разворачивает над городом красное полотно огня, крови и страха. Глядя на это все, Хавьер чувствовал себя исключительно беспомощным. Он хотел бы сделать хоть что-нибудь, чтобы остановить случившееся, но не решался покинуть колокольню, помня о предупреждениях Монро насчет десинхронизации. Теперь, когда частица Эдема была у Дубины, Хавьер не рискнет разрушить все, ради чего они пришли в эту симуляцию. Вместо этого он мог лишь наблюдать и переживать удовлетворение, которое Дубина испытывал от хаоса и разрушения, которые произошли в том числе и при его участии.

Большинство из погромов были спланированы и воплощены в соответствии с замыслом. Оба офиса начальства военной полиции – один на Бродвее, другой на Третьей – были сожжены прежде, чем успели объявить призыв. В конце концов, это и было главной причиной протестов, которые переросли в бунт, которого Дубина ожидал, даже раньше, чем он мог подумать.

Впрочем, другие события развивались не по плану. Попытка захватить арсенал на Второй авеню провалилась – может быть, потому что Дубина не был там и не возглавлял атаку. Вместо этого он издалека наблюдал за пожаром, уничтожающим сотни винтовок, карабинов и другое огнестрельное оружие, и думал, что эти безмозглые бунтари, которые подожгли здание, сами у себя отняли единственный шанс на настоящую победу. Без оружия банды не смогут взять контроль над городом в свои руки, и не важно, как долго Сэнфорд будет удерживать армию от вмешательства.

Впрочем, толпе и не надо было захватывать город. Дубина взглянул на кинжал в руке. Если это оружие было тем, о чем он думал, а именно Реликвией Предтечи, то Великому магистру эти банды больше не понадобятся. Тем не менее, бандиты сделали свою работу как следует. По мере того, как наступал вечер, огонь и дым поднимались уже над всеми кварталами в городе. Все это Дубину не заботило. Это была необходимая работа, ее нужно было выполнить. Город все равно стал слишком громоздким и неуправляемым, а пока шла война, были и другие важные дела. Несколько прерванных жизней, несколько сожженных зданий не шли ни в какое сравнение с миром и процветанием нации.

Вдали от поля боя Хавьер не знал, что делать с этой абсолютной уверенностью Дубины. Он находился в сознании тамплиера, поэтому ничего не мог с собой поделать, и часть вещей видел глазами Дубины, но в то же время он сожалел о том, что творили тамплиеры.

Наступил вечер, и Дубине пора было отнести кинжал Великому магистру. Завернув реликвию, он убрал ее в карман плаща и готов был уже спуститься на улицу, когда заметил еще один пожар на севере. Он думал, что бунтовщики двинулись в центр города, потому достал подзорную трубу и использовал ее в качестве телескопа, чтобы взглянуть, что там наделала толпа. Это был приют для цветных детей-сирот. Мятежники его спалили. Дубина убрал трубу, чувствуя тошноту и сухость во рту. Он верил, что у Ордена есть свои мотивы, и исполнил бы любой отданный ему приказ, но идея убивать детей заставила его призадуматься, и в этот момент Хавьер чувствовал, что его сознание и сознание Дубины находятся скорее в состоянии мира, нежели в состоянии войны.

Дубина спешно спустился с колокольни, скользя и прыгая с выступа на выступ, пока не достиг улицы. С трудом пробравшись на север на расстояние в полтора квартала, он снова залез наверх по стене здания, чтобы избежать скопления людей на улицах, и затем продолжил свой путь по крышам.

Детский приют не был мишенью бунтовщиков. Если не учитывать личные возражения Дубины, делать его мишенью было совершенно бессмысленно. Великий магистр ясно дал понять: мятеж закончится успехом, только если будет представлен как народное восстание, но потерпит поражение, если о нем будут судить как о чем-то ужасном и варварском. До некоторой степени грабеж был приемлем и ожидаем, но поджог приюта – это уже слишком. Дубина должен был что-то сделать, и нужно было торопиться. Он снова спустился на улицу, когда добрался до Кротонского водохранилища, но потом залез на его стену, проследовал по всей ее длине, по кирпичной дамбе, оставив слева искусственно вырытое озеро и призрачные руины Хрустального дворца на западе.

Столб дыма впереди него разросся над бушующим пожаром, и к моменту, когда Дубина добрался до приюта, здание полностью утратило свои очертания и потерялось огне. Десяток пожарных стояли рядом, не в силах что-либо сделать – толпа, выкрикивающая проклятия, не давала им выполнить их долг.

– Спалить их мерзкое гнездо!

– Убивать всех до последней мартышки!

Эта сцена повергла Хавьера в ужас и разозлила Дубину. Оба они надеялись, что детям удалось выбраться. На улице появились грабители, охапками тащившие постельные принадлежности, мебель и другие вещи, которые они сумели вытащить, прежде чем здание охватил огонь. Дубина двинулся на север по Пятой авеню, сквозь толпу, в поисках детей, и свернул на 44-ю улицу. Тут в одном из переулков показались дети, которые, вероятно, выбрались из горящего приюта с черного хода.

Дубина насчитал примерно три сотни детей или чуть больше. Они двигались прямо в руки плотной толпы мятежников. Прежде, чем бунтовщики обрушили свою агрессию на сирот, Дубине предстояло придумать какую-то диверсию, чтобы дать им возможность уйти. Что-нибудь, что вызвало бы ярость толпы. И единственное, что это могло быть и что пришло ему в голову из того, что могло разъярить толпу еще больше, чем чернокожие, – это сочувствующий им белый.

– Если среди вас есть люди, – крикнул он, – у которых есть сердце, идите и помогите этим бедным детям!

Ответ последовал незамедлительно, как Дубина и ожидал. Толпа обступила его, проклиная и осыпая оскорблениями, называя аболиционистом и сторонником Линкольна, и он позволил им оттеснить себя в сторону, держа при этом винтовку наготове, хотя работники приюта уже успели отвести детей на запад, подальше от опасности.

Дубина выдержал несколько болезненных ударов и пинков, но дождался, пока дети уйдут на достаточное расстояние, прежде чем принялся за своих обидчиков. Некоторые из них были полупьяными, и никто не был опытным бойцом. Благодаря нескольким ударам в горло и сильным тычкам локтем в почки Дубине удалось ускользнуть и взобраться по стене ближайшего здания.

Отсюда он двинулся следом за детьми, приглядывая за ними сверху, пока они двигались на запад, скорее всего – к зданию Двадцатого полицейского участка. Когда группа из двадцати или более сирот отбилась от основной массы, Дубина снова спустился на улицу.

– Идите сюда, – сказал он, приближаясь к ним с раскинутыми в стороны руками. – Я не обижу вас. Идите за мной.

Они смотрели на него, их лица были измазаны сажей со слезами. Некоторым было десять или одиннадцать лет. Они держали за руки младших, иным из которых было всего по три-четыре года.

– Все будет хорошо, – сказал он. – Я не дам вас в обиду. Но нужно торопиться.

Пустив их вперед, он провел их через два квартала по Седьмой авеню, хотя толпа вокруг насмехалась над ним и смотрела на него уличными кошками. Улица была словно пороховая бочка, хватило бы одной искры, чтобы все эти дети погибли. Вдалеке Дубина заметил несколько конок с 42-й улицы, припаркованных в ряд у тротуара. Большинство водителей не осмелилось выйти на маршрут в этот день, опасаясь за лошадей и транспортные средства, но одного из них Дубина знал – это был информатор Таммани.

– Пэдди МакКэфри! – крикнул Дубина. Водитель оглянулся.

– Боссу нужны эти дети целыми и невредимыми! – сказал Дубина, заводя детей в автобус.

– Это точно? – спросил Пэдди.

– Точно, – ответил Дубина. – Вези их в Двадцатый участок. Прямо сейчас.

Лицо Пэдди побледнело.

– Толпа с меня кожу сдерет заживо, если я это сделаю!

– Да? – Дубина на шаг приблизился к нему и, добавив к своему голосу ядовитую нотку угрозы, сказал: – А я тебя вскрою прямо тут, на улице, если не сделаешь. Понял? Поторопись.

Пэдди оскалился, но кивнул, и Дубина помог погрузить детей в автобус, а когда все места оказались заняты, он повел ребят в следующий, пока они все не оказались усажены. Толпа заметила детей, когда Пэдди повел своих лошадей сквозь нее, и некоторые мужчины стали кричать, потрясая кулаками.

– Дайте проехать, – заорал Пэдди.

– Давайте, парни! – краснолицый цирюльник встал на пути у автобуса, доставая топор. – Давайте-ка разнесем эти подмостки и свернем несколько шей!

Дубина отцепил от пояса небольшой клинок и двинулся наперерез этому человеку. В момент, когда цирюльник занес свое оружие над головой для удара, Дубина быстрым движением всадил клинок ему в печень, и топор покатился по земле. Толпа вокруг ничего не заметила, пока цирюльник не свалился, но Дубина уже скрылся, и конки покатились дальше.

Жестокость этого воспоминания не тронула Хавьера, и он задумался, а должна ли была. Он все больше становился союзником Дубины, который оставался рядом с автобусами на протяжении еще нескольких кварталов, пока не убедился, что они миновали самую гущу бунтующей толпы. После этого он бросился назад, двигаясь к дому Великого магистра. Его восприятие обострилось, когда он двинулся с реликвией по Бродвею – так, будто он ощупывал пространство впереди острием меча.

Он сомневался, что ассасин в дальнейшем будет представлять для него помеху. Это подтверждала легкость, с которой удалось его одолеть, но Дубина удивлялся теперь, почему он тогда его просто не убил. Решение оставить ассасина в живых было стратегическим и, несомненно, самонадеянным. Дубина хотел, чтобы Братство знало, что в городе есть еще один охотник из Кормаков. Но, возможно, имея при себе реликвию, не стоило оставлять ему шансов.

Добравшись до 36-й улицы, он свернул к востоку, оставив за спиной заходящее солнце, которое едва виднелось из-за плотной завесы угольных облаков. Дневная жара еще не отступила, но воздух уже не был таким безжизненным. Небо угрожало дождем, который спасет город и поможет полиции контролировать распространение пожаров – еще один неудачный поворот в их планах.

Дубина приблизился к особняку Великого магистра и еще издалека почуял, что чего-то не хватает. Он подошел достаточно близко, чтобы увидеть распахнутую входную дверь – судя по всему, ее выбили, и немедленно забрался на крышу соседнего дома. Оттуда он заметил чердачное окошко резиденции Великого магистра, выломал его и проник внутрь. Удушливый воздух внутри наполняли тени и пыль. Дубина пробирался по чердаку, пригнув голову, осторожно, чтобы не скрипнули деревянные половицы. Он заметил дверь и со скрипом открыл ее, обнаружив за ней пустой коридор, но услышал голоса, доносившиеся откуда-то снизу. Это был плач женщины. Насколько Дубина знал, Великий магистр здесь не жил, а дом держал только для встреч. Единственными людьми, которые тут присутствовали, должны были быть слуги, и на мгновение Дубина удивился – неужели некоторые из бандитов сделали невообразимую вещь, вторгнувшись во владения Великого магистра. Он прокрался по коридору к лестнице и уставился вниз сквозь квадратную спираль балюстрады. Голоса, похоже, доносились с первого этажа, поэтому Дубина спустился на два пролета ниже и стал ждать в тени на втором этаже.

– Мне так жаль, – говорила одна женщина, пока другая плакала.

– Он хотел, чтобы его сюда принесли, – сказал мужской голос. – Он хотел увидеть вас.

Дубина не узнал ни один голос, но звучали они не как голоса мятежников, явившихся, чтобы ограбить дом. Плачущая женщина сорвалась на крик, прорвавший все пространство дома, и от этого вопля у Дубины похолодело в груди, в самых глубоких ее уголках. Он даже заставил Дубину сделать шаг вверх по лестнице и едва не отвлек его от тени, которая двигалась в его сторону. Он пригнулся в тот самый момент, когда метательный нож вонзился в стену, туда, где только что была его голова. Затем ассасин напал. Плечом он ударил Дубину в бок, и тот полетел вниз с лестницы, но сумел ухватиться за перила и перепрыгнуть через них, с легкостью приземлившись на нижнем этаже десятком футов ниже.

Три человека появились в дверном проеме библиотеки, несомненно, привлеченные этой суматохой. Это были Элиза, служанка Великого магистра, еще одна женщина в дорогом платье и здоровый мужик, который держался как коп. Хавьер узнал в них Грейс, Наталию и Шона. Но Дубина не узнал. Он не знал и того, где был Великий магистр, но дом уже был под угрозой, и теперь ему нужно было прежде всего спрятать реликвию в безопасном месте.

Он рванул к открытой входной двери, слыша сзади звук впивающихся в пол метательных ножей. Один из них пронзил его предплечье рядом с плечом и прошел насквозь. Он был не уверен, что сможет карабкаться с такой раной, но попытался и, несмотря на боль, выбрался на крыши, освещенные пожаром неподалеку и теряющиеся в дыму и пепле.

Он не стал ждать, чтобы посмотреть, преследуют его или нет. Убегая, да еще и с поврежденной рукой, – эта ситуация не годилась для боя. Он счел, что лучшим местом, где можно скрыться от ассасина и его союзников, будет хаос в толпе рядом с горящим приютом, поэтому поспешил на север.

На 39-й улице он все же сумел бросить взгляд назад и увидел тень ассасина, летящую следом, изредка касаясь земли и сокращая дистанцию. Могло статься, что Дубина не опередит его прежде, чем сольется с толпой. Он спустился вниз на 40-й улице и нырнул в развалины Хрустального дворца. Пожар уничтожил это здание почти пять лет назад, а теперь, когда солнце ушло за горизонт и темные облака принесли с собой раннюю темноту, оно могло предложить Дубине немало мест для укрытия. Он пронесся вперед, уклоняясь от костей разваливающегося металлического скелета, с которых местами все еще свисала стеклянная кожа, отражая разбитые изображения его самого. Ранее блестящее сооружение возвышалось более чем на сотню футов, и некоторые из стропил-ребер еще достигали этой высоты. Дубина пробежал мимо нескольких статуй греческих и римских воителей, нимф и королев, которые остались среди развалин, такие же разбитые, обугленные и забытые. Забравшись достаточно глубоко в руины, он развернулся, чтобы посмотреть назад, сканируя пространство на предмет движения. Он не увидел признаков присутствия ассасина, но это еще ничего не значило.

Дубина занял укрепленную позицию за кучей покореженных металлических балок и снял с плеча винтовку. На дымовые шашки у него не было времени, потому он задействовал дротики со снотворным, которые он уже использовал раньше. Он зарядил оружие и стал ждать, кляня самого себя за то, что оставил ассасина живым.

Рев опустошения, охвативший город, каким-то образом затих здесь, и Дубина закрыл глаза, прислушиваясь к звукам, которые мог издавать ассасин. Хлопающий звук справа заставил его повернуть винтовку прежде, чем он понял, что источником звука была летучая мышь. Возвращая ствол в предыдущее положение, он заметил легкий шорох сзади, и прежде, чем успел отреагировать, ощутил, как рука в перчатке схватила его за подбородок, откинув голову назад, а затем – как на горло надавил спрятанный клинок ассасина. Впрочем, и скрытая броня Дубины сделала свое дело, дав ему ту долю секунды, которая была нужна, чтобы уклониться, и затем бой продолжился уже врукопашную.

Дубина бросил винтовку и быстро вытащил два ножа, пытаясь резать и колоть в отчаянном броске, но ассасин развернулся в защитном маневре и заблокировал его атаки. Боль пронзила плечо Дубины, и он понял, что это неудобство может стать смертельным в продолжительном ближнем бою. Он откатился назад и побежал в глубь руин, но слышал, как ассасин преследует его. Он решил попытать удачи, нарочно споткнувшись, припав к земле и сжав кастет.

Ассасин быстро настиг его, и как только он достаточно приблизился, Дубина развернулся, ударив апперкотом почти что с земли. Удар кастетом пришелся ассасину в челюсть и, к счастью, сломал ее или раздробил зубы. Ассасина отбросило назад, и Дубина побежал, не дожидаясь, пока тот приземлится. Он отскочил на несколько ярдов, прежде чем второй метательный нож с силой ударил его в спину, так что он подался вперед, скользя по земле, покрытой углем и стеклом. Лезвие застряло слишком высоко, чтобы его можно было вытащить самому, застряло между ребер, и ему уже стало тяжело дышать, значит, нож, скорее всего, задел верхний отдел легкого. Больше он не мог ни сражаться, ни бежать. Дубина прибегнул к единственному оружию, которое было ему доступно. Он не знал, какой силой обладает реликвия, до сих пор он даже не думал это выяснить, желая оставить это Великому магистру. Но в отчаянии он потянулся к нему и вытащил из кармана, когда рядом показался ассасин.

Реликвия была теплой на ощупь. Он крепко сжал рукоять кинжала и заставил себя подняться, напряженный и содрогающийся.

– Ты хоть знаешь, что у тебя в руках? – спросил ассасин.

– Это реликвия Предтечи, – ответил Дубина. – Думаешь, я идиот?

– Думаю, ты неразумный инструмент, – сказал ассасин. – Но, должно быть, полезный.

– Лучше я буду полезным инструментом мира, чем агентом хаоса.

Ассасин широко развел руки:

– Взгляни вокруг! Это, по-твоему, не хаос?

– Это очищающий огонь, – сказал Дубина, крепче сжимая кинжал. – Это необходимо, чтобы избавить город от тех, кто препятствует его развитию.

Он закашлялся и в рот попала кровь.

– Эти беспорядки закончатся в ближайшие дни, и в конце концов они сметут всю оппозицию. Орден наконец в полной мере осуществит свой замысел ради народа. Ты дурак, потому что сопротивляешься этому. Потому что не видишь этого.

Пока Дубина говорил, он испытывал пульсирующее ощущение, что-то вроде излучения энергии, которая передавалась из кисти его руки в предплечье. От реликвии. Ассасин застыл вблизи от него. Он выглядел озадаченным, будто он действительно слушал Дубину. Какой бы силой этот кинжал ни обладал, он, кажется, усилил свое влияние. Но Хавьер знал, что происходит. Он переживал это раньше, в воспоминаниях Чимальпопоки. Именно это и делала частица Эдема.

Дубина уловил момент смятения и вытащил один из своих ножей. Затем он зажал его лезвие между пальцев и метнул в ассасина. Нож вошел глубоко ему в живот. Ассасин хмуро посмотрел на него, словно был ошеломлен, и Хавьер подумал о том, смотрел ли это Оуэн или ассасин. Затем его колени согнулись, и он повалился на спину. Дубина вздохнул, но боль в легком заставила его пожалеть об этом. Он не знал, убьет ли его нож в спине, но ему нужно было как-то доставить реликвию Великому магистру прежде, чем он умрет. Он был Кормаком, и он будет служить Ордену до конца.

Глава 19

Элиза стояла на карнизе, на высоте шести этажей над переулком, и ее грудь вздымалась от взволнованного дыхания, а биение сердца отдавалось в ушах стуком приближающегося локомотива. Грейс во дворце ее сознания отступила в самый дальний угол самой дальней комнаты. Она всегда не очень хорошо переносила высоту, и это воспоминание, симуляция это или нет, ужасало ее.

Вариус стоял на противоположной стороне переулка, только что перепрыгнув через него.

– Вы можете, – сказал он. – Сегодня вы перепрыгивали и через более широкие промежутки.

– Но не на такой высоте! – ответила Элиза. Может быть, она успешно справилась с другими прыжками, но тогда она не переживала, что падение убьет ее.

– Элиза, слушайте меня. Вы боитесь и верите тому, что говорит вам страх – что вы не сможете. Но это обман. Ваш страх ничего вам не говорит. Это вы сами себе говорите, что у вас не получится, чтобы избежать страха.

– И как это должно мне помочь? – спросила Элиза, благодаря этот день хотя бы за отсутствие ветра, иначе она бы ни за что не подошла к краю крыши.

– Обнимите ваш страх, – сказал Вариус. – Заключите его в свои объятия и танцуйте с ним…

– Танцевать с ним? – она обнаружила, что ей трудно поднять глаза от пропасти. – Что вы имеете в виду?

– Страх – это холодный огонь. Он может зажечь вас. Вы можете использовать его для того, чтобы достичь высот, которые вы считали недостижимыми, но только если будете игнорировать ту ложь, которую говорите сами себе, и обнимете свой страх.

– Как?

– Пусть он горит в вас. Почувствуйте его каждой частью себя, каждой мышцей, каждой жилой, каждой косточкой. Распространите это ощущение в окружающий мир. То же самое зрение, которое позволило вам прочесть письмо, подскажет вам, можете ли вы совершить этот прыжок.

Элиза закрыла глаза.

– Почувствуйте, – сказал Вариус. – И прыгайте.

Элиза сделала то, о чем он говорил. Она сфокусировалась на ледяном пламени, прорывающемся сквозь ее тело, из центра ее груди до самых оконечностей рук и ног. Она ощутила мощь и силу, которые оно ей дало и которые она никогда раньше не замечала. Она игнорировала ложь, говорившую, что у нее не получится, и когда она открыла глаза и посмотрела на пространство между крышами, она с абсолютной уверенностью поняла, что сможет. И она сделала это, с легкостью проплыв над пропастью.

– Вот видите? – сказал Вариус. – Вы рождены для этого.

– Вы постоянно так говорите. Что это хотя бы значит?

Вариус пристально посмотрел на нее.

– Я оценивал вас с того самого момента, когда мы встретились утром. Проверял вас. И теперь я знаю, что вы родились, чтобы быть ассасином.

– О, правда? – Элиза еле удержалась, чтобы не засмеяться. – Вы говорите о том, чем, по словам мистера Твида, вы сами и являетесь, точно? Вы убиваете людей?

– Я приношу им покой.

На этот раз Элиза рассмеялась.

– Вы находите это увлекательным?

– Я не хотела вас обидеть, но… приносите им покой?

– Это правда. Мои задачи серьезны и освящены.

– Освящены? Каким же священником?

– Никаким, – ответил он. – Но свободной волей человечества.

– А как вы узнали, что я рождена для этого?

– Ваше зрение, например. Его зовут орлиным зрением, и часто оно переходит по наследству. Я унаследовал свое от отца. Мы – Братство, и у нас есть Кредо, которым мы руководствуемся в жизни. Мы противостоим тирании и тем, кто порабощает и притесняет других.

– Вы против мистера Твида?

– Босс Твид – тот, кого мы зовем тамплиерами. Его орден добивается мира с помощью силы, ценой свободной воли. Наши организации ведут войну, которая длится на протяжении всей истории. Сейчас они ищут возможности взять в свои руки контроль над этой страной.

– И вы думаете, я ассасин? Как вы?

– Нет, я думаю, в вас течет кровь ассасина. Чтобы стать ассасином, вам сперва нужно пройти тренировку и поклясться в верности Братству и Кредо.

Похоже, он предлагал нечто, что открывало ей возможности. Но Элиза потрясла головой.

– Я просто горничная. Я не…

– Братство не будет судить вас по вашему занятию, вашему положению в обществе или цвету вашей кожи. Перед Кредо все люди равны. Но мы можем отложить этот разговор на другой раз. Пока что у нас много дел.

Элиза не знала, как быть с тем, что он ей рассказал. Разумная ее часть отвергала это. Даже если все это было правдой и Вариус говорил искренне, она думала, что будет неправильным желать хотя бы часть этого. И все же она желала. Ассасин предлагал жизнь за рамками жизни горничной. Жизнь в борьбе за свободу. Жизнь, отличную от ее собственной.

– Но у вас получается необычайно хорошо, – сказал Вариус.

Теплое сияние гордости и восторга сменило холодный огонь ее страха.

– Благодарю вас, – сказала она.

– И брюки вам идут, – подмигнул он.

Поначалу Элиза упиралась, не желая надевать мужскую одежду, но едва ли она была первой женщиной, надевшей штаны. Она даже слышала о женщинах, которые переодеваются мужчинами и идут воевать с повстанцами. Теперь, когда она провела в брюках большую часть дня, она могла отметить, что они практичны, несмотря даже на то, что делали жару еще более невыносимой.

– Полдень почти прошел, – сказала Элиза. – Думаю, нужно выдвигаться к дому мистера Твида, если хотим добраться туда раньше Дубины.

Грейс была этому рада и воодушевлена, ведь она до сих пор понятия не имела, где находится Дэвид, хотя Монро и сказал, что он в безопасности.

– Вы правы, – сказал Вариус, и его лицо растянула озорная улыбка. – Двинемся так?

– Так?

– Свободным бегом, который я показывал вам все утро.

Элиза не знала, готова ли она к такому.

– Но я…

– Никаких «но»! – сказал Вариус, срываясь с места. – Бежим!

К моменту, когда Элиза опомнилась и побежала за ним, он уже оставил позади здание, на крыше которого они стояли, и сохранял лидерство еще какое-то время, прыгая с крыши на крышу, карабкаясь по козырькам, печным трубам и конькам.

Помимо брюк Вариус приобрел для нее пару перчаток, и она была рада им, поскольку свободный бег уже научил ее задействовать руки наряду с ногами, а камень и дерево обдирали кожу.

Большую часть дня они провели среди неровных вершин и долин Файв-Пойнтс и Бауэри, где оказалось на удивление спокойно, поскольку беспорядки переместились в другие места, и она сосредоточилась лишь на том, чтобы не упасть и не сломать себе шею. Теперь, когда они двигались к северу, она заметила дым, поднимающийся над жилыми кварталами, и осознала масштаб вреда, который бандиты нанесли городу.

– Держитесь рядом со мной! – крикнул Вариус. Он спустился на улицу, а затем подбежал к стене часовни, Церкви Вознесения, и взобрался по ней. Элиза последовала за ним, но уже начала уставать. Мышцы ее рук подрагивали, а страх падения взял над ней верх, когда она достигла приличной высоты. Но вместо того, чтобы слушать ложь, она сосредоточилась на страхе, обнимая холодное пламя, пробегающее через руки, и заметила, что ее силы не только восстановились, но и возросли. Она добралась до вершины квадратной колокольни с парапетами и четырьмя небольшими шпилями по углам и встала рядом с Вариусом.

– Поглядите отсюда, – сказал он. – Практикуясь, некоторые ассасины могут охватить своим зрением и осознанием целый город.

Взгляд Элизы проскользил по всей длине острова, но увидеть она могла лишь дым.

– Город в огне, – сказала она. – Мы должны что-то сделать.

– Нет, – ответил он. – Беспорядки будут идти своим чередом, независимо от того, что мы сделаем. У меня есть задание поважнее.

– Оно касается этого кинжала? Того, что Дубина у вас украл?

– Да, – ответил он. – Даже если мы потеряем Нью-Йорк, эта реликвия поможет выиграть войну.

Элиза этого не поняла.

– Пойдемте, – сказал он прежде, чем она успела что-либо спросить.

Они слезли с колокольни и церкви, а затем продолжили свой путь к жилым кварталам, больше не бегом, а шагом, двигаясь друг за другом след в след. Элизе казалось, будто она сама и все ее тело меняются. Когда она взялась за задания, которые дал ей Вариус, и справилась, она почувствовала, будто она подключилась к чему-то в глубине себя, к источнику свободных вод. Возможно, это действительно было у нее в крови. Грейс отметила, что почувствовала то же самое.

Они добрались до особняка мистера Твида еще до вечера. Когда они поднялись по ступенькам и подошли к входной двери, Элиза вставила ключ в замок, ежесекундно надеясь, что ее отец дома. Но, повернув ключ и войдя внутрь, она обнаружила дом пустым.

– Отец? – позвала она. – Папа?

Ответа не было.

Затем Элиза повернулась и закрыла дверь, опасаясь грабителей.

– Тут записка, – сказал Вариус, указывая на стол у западной стены.

Элиза метнулась туда, схватила записку и прочла. Вариус приблизился к ней.

– Что там написано?

– Это от отца, – сказала она. – Он был здесь. Он просит меня подождать, когда он вернется. Если он не придет, я пойду к парому на Кристофер-стрит в шесть часов.

– Вам стоит пойти, – сказал Вариус, – прежде чем придет Дубина.

– Но что, если отец вернется? Я хочу остаться здесь.

– Это ваш выбор, – сказал Вариус. – Но он выдал вам план, и лучше вам его придерживаться для вашей же безопасности. А когда бунт закончится… если вы вернетесь в город…

– Да?

– Перед вами открытый путь. Если захотите пойти по нему.

– Вы имеете в виду, стать ассасином.

– Вы против такой идеи? – спросил Вариус.

– Не против, – ответила Элиза. – Но я и не в восторге от нее.

– Подумайте над этим, – сказал он. – В связи с заданием я на время отлучусь из города, но скоро вернусь и найду вас, если пожелаете. Сможем продолжить ваши тренировки.

– Я подумаю, – сказала Элиза. – Куда вы поедете?

– Я должен доставить клинок генералу Гранту.

– Улиссу Гранту? Зачем?

– Он поможет ему на войне.

– Но как?..

Входная дверь распахнулась у них за спиной, и Элиза обернулась, когда внутрь ввалилось огромное неуклюжее создание. И хотя Грейс узнала в нем Шона, Элиза его не знала и сперва подумала, что это грабитель. Потом она заметила, что бок незнакомца испачкан кровью и вокруг шеи у него обвивались чьи-то руки. Элиза сделала шаг ему навстречу.

– Что это значит?

– Мисс, – хрипло сказал человек, – со мной Авраам.

– Что? – воскликнула Элиза.

Она обошла мужчину, и из ее груди вырвалось полное ужаса рыдание, когда она увидела то, что осталось от ее отца – его трудно было узнать. Оба его глаза заплыли, на опухшем лице не было живого места от синяков. Грейс пришлось напомнить самой себе, что это не Дэвид, а его предок, и все же она ощущала всю боль Элизы.

– Куда его положить? – спросил мужчина.

– В библиотеку, – ответила она. – Сюда.

Она указала, куда идти, и последовала за мужчиной, положив руку на спину отца, которая казалась ей холодной, несмотря на жару. Вариус помог незнакомцу положить Авраама на один из кожаных диванов. Освободившись от ноши, незнакомец оступился, будто дерево, которое вот-вот упадет, но к нему бросилась женщина и поддержала его. Элиза кивнула им, но затем снова ее внимание переключилось на отца. Она не знала, как ему помочь. Ему нужно было в больницу.

Вариус склонился у дивана.

– Позвольте, я осмотрю его, – сказал он. – У меня есть некоторый опыт в таких делах.

Он касался кожи и надавливал на тело, осторожно, но, очевидно, с определенной целью, начав с век и лица, затем перешел к торсу, затем – к рукам и ногам, сгибая их в суставах и прощупывая на предмет переломов. Закончив, он сел и продолжил глядеть на ее отца, прижав к губам тыльную сторону ладони.

– Элиза…

– Скажите мне, – отозвалась она.

– Он жив, но едва-едва. Я думаю, у него поврежден череп. Раздроблены лицевые кости. Как минимум четыре ребра сломаны, одно из них проткнуло легкое, потому что, судя по всему, у него внутреннее кровотечение.

Элиза снова всхлипнула, вздохнула и прикрыла рот, из ее глаз катились слезы.

– Ох, папа, – произнесла она. – Папа!

Грейс едва не вернулась в свое собственное сознание. Если Дэвид пережил все это, если Монро позволил ее маленькому братишке пройти через всю эту боль, она обрушит на него весь свой праведный гнев.

Вариус повернулся к незнакомцам.

– Что случилось? Кто это сделал?

– Бандиты, – сказал мужчина. – Бунтовщики. Я остановил их, когда увидел, но они уже избили его.

– Спасибо, – сказала Элиза, ощущая себя так, будто ее грудь превратилась в яичную скорлупу. – Спасибо, что спасли его.

– Вы тоже ранены, – сказал Вариус, указывая на бок мужчины.

– Со мной все будет в порядке, – сказал незнакомец, хотя мгновение спустя он опустился в одно из кресел.

– Как вас зовут? – спросила Элиза.

– Томми Грейлинг, – ответил он. – А это Аделина Патти.

Женщина кивнула Элизе, и Элиза заметила слезы в ее глазах. Затем она снова повернулась к отцу и склонилась над его лицом так низко, как только могла. Она гладила его лоб, боясь дотронуться до любого другого места. Если его грудь еще поднималась, Элиза хотела это почувствовать, поэтому положила на нее голову, чтобы послушать. Она ощутила единственный слабый удар его сердца. Затем оно затихло. Снова удар. И снова затихло, будто каждый удар требовал от него практически всех сил, которые остались.

– Я хотел отнести его в больницу, – сказал Томми. – Но он попросил, чтобы его принесли сюда.

– Папа, – прошептала Элиза, и ее слезы катились на его испачканную кровью рубашку. – Не оставляй меня. Я не могу потерять и тебя.

Внезапно Вариус взглянул на потолок и вышел из комнаты, не говоря ни слова.

– Куда он? – спросил Томми.

Но Элиза не ответила ему.

– Пожалуйста, – всхлипывала она. – Папа, пожалуйста.

Затем яичная скорлупа в ее груди треснула, и она в голос зарыдала на груди у отца, зажмурив глаза до того крепко, что ей померещились звезды. Так прошло несколько мгновений, и затем она почувствовала какую-то перемену в нем, как будто что-то поднялось по его телу, и она снова прижала ухо к его сердцу, прислушиваясь. Удар. Затем тишина. Стало тихо, и она крепче прижалась ухом. Еще удар, едва заметный, как трепет листка на ветру.

Потом его сердце снова затихло, слишком надолго, и он испустил долгий хриплый выдох и больше не вдохнул. Он стал само молчание и неподвижность. Его не стало.

Элиза не могла дышать. Ее грудь будто сковало, и она схватилась за сердце, задыхаясь, а вдохнув, наконец, завыла. Не было ни слов, ни мыслей, только боль, ярость, горе, одиночество, страх, и Грейс чувствовала все это вместе с ней.

Что-то загрохотало за дверью библиотеки, в коридоре, и Элиза услышала тяжелые удары ботинок о пол. Вариуса в комнате не было, а она знала, что Дубина должен был явиться в любой момент. Она поднялась и поспешила к двери, с двух сторон окруженная Томми и Аделиной. В коридоре она увидела Дубину, который выглядел удивленным. Вариус бегом спускался по лестнице за ним, но прежде, чем кто-либо успел отреагировать, Дубина рванул к входной двери.

С ослепляющей скоростью Вариус метнул в него несколько сверкающих ножей, пять или шесть в одно мгновение. Один из них попал в Дубину прежде, чем он выбрался на улицу. Вариус устремился за ним, то же сделала Элиза.

– Стойте, – воскликнула Аделина, – не…

Но она умолкла, когда Элиза обернулась и встретилась с ней глазами.

– Этот человек ответственен за смерть моего отца, – сказала Элиза и помчалась на улицу.

Она не увидела Дубину или Вариуса, но знала: раз они исчезли с улиц, значит, поднялись на крыши. Она последовала за ними наверх. Добравшись до крыши, она заметила вдалеке Вариуса, бегущего на север, и устремилась за ним. Прежде, чем ей удалось уйти далеко, она поняла, насколько Вариус сдерживался во время ее обучения. Она все еще не могла догнать его, но поднажала. Дым от пожаров сгущался вокруг, обжигая легкие и глаза. Она пересекла один квартал, потом другой, и еще один, спускаясь вниз, когда понимала, что не сможет сделать прыжок. В этой погоне она не испытывала страха, который следовало обнять. Ее вела ярость.

Добравшись до развалин Хрустального дворца, она услышала звуки, исходящие изнутри, и сообразила, куда двинулись Дубина и Вариус. Она вошла в этот дворец металла и стекла, держась в тени, становясь невидимой. В голове она слышала голос отца – «мой маленький воришка».

Чем глубже она забиралась, тем отчетливее становились звуки: хрипы, шаги, звук, с которым кулак ломает кость. Следуя на звуки боя, она прошла у подножий статуй, мелькающих среди руин, словно призраки, прошла сквозь переплетение конструкций, скрюченных от пожара и под собственным весом. Затем она услышала Вариуса.

– Ты хоть знаешь, что у тебя в руках? – спросил он.

Элиза двинулась на звук, и ее нога на что-то наткнулась. Она взглянула вниз. Это была винтовка Дубины.

– Это реликвия Предтечи, – сказал другой голос, принадлежавший, должно быть, Дубине. – Думаешь, я идиот?

Элиза подобрала винтовку. До этого она держала в руках оружие лишь однажды, это было давным-давно, и это был карабин с куда более коротким стволом. Тем не менее, она прижала винтовку рукой, положив палец на спусковой крючок, и скользнула дальше сквозь развалины.

– Оглянись вокруг! – сказал Вариус. – Это, по-твоему, не хаос?

– Это очищающий огонь, – сказал Дубина. – Это необходимо, чтобы избавить город от тех, кто препятствует его развитию.

Он издал влажный кашель, а затем оба мужчины предстали перед взглядом Элизы. Грейс узнала в них Оуэна и Хавьера, друзей, снова столкнувшихся лицом к лицу друг против друга. У Хавьера в руке была частица Эдема, а Оуэн стоял в нескольких футах от него.

– Эти беспорядки закончатся в ближайшие дни, – сказал Дубина, – и в конце концов они сметут всю оппозицию. Орден, наконец, в полной мере осуществит свой замысел ради народа. Ты дурак, потому что сопротивляешься этому. Потому что не видишь этого.

Элиза не знала, почему Вариус просто стоит. Ассасин выглядел смущенным, оторопевшим. Внезапно Дубина вынул нож и метнул его. Лезвие вонзилось Вариусу прямо в живот.

Спустя мгновение тишины и ошеломления его тело рухнуло на землю. Но Элиза держалась спокойно, укрытая тенью. Она прицелилась. Дубина вздохнул, издал булькающий звук, а когда он развернулся, Элиза увидела пронзивший его спину нож. Она была не слишком уверена в том, верно ли прицелилась, так что у нее был лишь момент, когда она могла выстрелить, прежде чем Дубина ушел слишком далеко. Она подняла ствол и взглянула вдоль него, прямо в спину своей мишени, и задержала дыхание. Она нажала на спусковой крючок и почувствовала, как приклад ударил ее в плечо. В тот же миг она услышала приглушенный хлопок. Дубину поразила не пуля, а какой-то дротик. Пошатнувшись, он двинулся вперед, не оборачиваясь, а затем, спотыкаясь и шаркая ногами, перешел на бег. Элиза отправилась за ним, но на расстоянии. Он постепенно замедлялся, а его ноги дрожали. Он упал прежде, чем успел выбраться из развалин Хрустального дворца.

Элиза ускорила шаг, приближаясь к нему, но осторожно. Он повернул к ней голову со струйкой крови, стекающей изо рта. Грейс знала, что это Хавьер, но ей нужно было держаться в стороне и позволить, чтобы события в этот момент развивались для Элизы. Это была ее месть.

– Ты служанка Твида, – сказал Дубина, – дочь Авраама?

Элиза видела, как его парализовало его же токсином, как было и с Вариусом, и подошла ближе, чтобы встать прямо над ним. Это была полностью его вина. Его и Великого магистра. Ее прекрасный отец умер. Ее любящего, верного, миролюбивого отца отнял у нее этот дьявол в человеческом облике.

– Ты его убил, – сказала она.

– Кого?

– Авраама! – крикнула Элиза.

Он попытался помотать головой, но выглядело это скорее как содрогание.

– Нет, я… Тощий Джо…

– Он мертв, – сказала Элиза. – Они избили его. Безвредный, добрый старик, а они…

– Я не бил твоего отца, – сказал Дубина.

– Может, и нет, – продолжила Элиза. – Но вы кормили псов, которые это сделали, а затем вы спустили их с поводка.

Он ничего не сказал в ответ.

Элиза заметила кинжал в его руке. Она потянулась за ним и увидела ужас в его глазах, но Дубина уже ничего не мог поделать, когда она забрала его. Это была занятная штука, но было трудно представить, что она стоила ту цену, которую пришлось заплатить за нее. Хотя лезвие его было очень острым.

– Ты что-то сделал этим, – сказала она. – Кинжалом. Ты остановил им Вариуса. Как-то привел его в замешательство. Вот что Вариус имел в виду, когда говорил, что генерал Грант сможет использовать его на войне, так ведь?

Дубина ничего не сказал, но ему и не нужно было. Его глаза блестели от слез и говорили за него все, что Элиза хотела от него услышать.

– Мой путь открыт, – сказала она. – Я не была уверена, что шагну по нему. Но теперь уверена.

Она прижала лезвие к его горлу, и его глаза сверкнули, открывшись шире.

– Я стану ассасином, – сказала она. – И мы снова встретимся.

Его глаза закрылись – он потерял сознание. Она поднялась и оставила его смотреть сны о собственном поражении.

***

Когда она вернулась, Вариус был без сознания. Но при помощи Аделины и Томми Грейлинга ей удалось отправить его в больницу, и час спустя она уже стояла вместе с ними у парома на Кристофер-стрит. Они, кажется, были очень привязаны друг к другу, хотя у Томми, похоже, были другие планы насчет парома, нежели у Аделины.

– Поедем со мной, – сказала она.

– Я не собираюсь этого делать, – ответил он. – Я не могу оставить город в руках этих бандитов.

– Но вы ранены, – сказала Элиза, поддерживая Аделину.

– Загляну в лазарет, – сказал Томми. – Они зашьют меня как надо, а потом вернусь на передовую.

Он посмотрел на Аделину.

– Отправляйтесь к тете. Останьтесь у нее, пока беспорядки не кончатся.

– Но я хочу увидеть вас снова, – сказала она. – Когда…

– Мы увидимся снова, – ответил он. – В следующий раз, когда будете петь в Нью-Йорке, обещаю, я буду в зале.

– Я не это имею в виду, – сказала Аделина.

– Я знаю, – сказал Томми. – Но только так оно и может быть. Я могу быть всего лишь полицейским, который мечтает о ферме. Но в этом я уверен.

Аделина опустила глаза.

– Не говорите так.

– Что не говорить? – спросил Томми.

– Не говорите так о себе. Вы…

Но она не закончила фразу. Вместо этого она покачала опущенной головой, как будто злилась, а когда подняла глаза, оказалось, что она плакала.

– По-моему, я люблю вас, Томми Грейлинг.

– Думаю, я тоже вас люблю, мисс Аделина, – он улыбнулся. – Но паром скоро отходит, вам нужно идти. Я должен убедиться, что вы в безопасности.

– Я в безопасности, – сказала она. – Всегда буду в безопасности рядом с вами.

Она обняла его, и мгновение спустя он сделал то же самое, практически обхватив ее целиком, и некоторое время они стояли, обнявшись. Затем она вырвалась, вытирая глаза, ступила на пристань и направилась к парому, не оборачиваясь. Томми смотрел, как она уходит, и сказал Элизе:

– Убедитесь, что она доберется до своей тетки, если сможете.

– Смогу, – ответила Элиза.

– А что вы сами будете делать? – спросил он.

– У меня есть задание, которое нужно завершить, – сказала она. Кинжал лежал в кармане брюк, которые все еще были на ней. Раз она собралась на войну, следовало выглядеть соответственно. – После этого, думаю, я вернусь в Нью-Йорк. У меня тут есть еще неоконченные дела с Дубиной и мистером Твидом.

Томми кивнул, несколько растерявшись, и Элиза простилась с ним. Затем она взошла на борт парома, до отказа заполненного чернокожими мужчинами, женщинами и детьми. Они держались вместе, некоторые из них оберегали свои раны, они были выброшены из своих домов чужой ненавистью и жестокостью. В каждых глазах виднелась боль, и невысказанный вопрос «за что?» читался по каждым губам. Ответ заключался в том, что этот город и эта страна все еще были несвободны. Пока.

Паровой двигатель парома с пыхтением повез их по реке Гудзон к Нью-Джерси, и по мере того, как они удалялись от острова, казалось, что весь город светился красным под угольной горой.

– Похоже, будет дождь, – сказала молодая мать, глядя на облака, пока ее малышка-дочь спала у нее на коленях. – Это будет божья милость.

– Тогда помолитесь о милости, – сказала Элиза. Про себя же она прошептала: «А я буду сражаться за свободу».

Глава 20

Симуляция Оуэна превратилась в черноту, но не в ту черноту, как тогда, когда Вариус был без сознания. Эта чернота означала, что симуляция окончена, и внезапно он очутился в серости Коридора памяти, где был самим собой.

– Все в порядке, Оуэн? – спросил Монро.

– Я умер? – ответил вопросом Оуэн. – Я чувствовал…

Он чувствовал, как в его живот вонзился нож, как его сердце выталкивало кровь наружу и как его тело немело и холодело, когда он встал на ноги и попытался выпрямиться.

– Нет, не умер, но был близок к этому. Элиза тебя спасла. Больно было?

– Вообще, не сильно.

Он не помнил боли, но помнил страх. Страх Вариуса.

– Это потому что мозг так устроен, он не хранит воспоминания о физической боли. Фактически, он должен по большей части забывать ее, иначе мы не сможем нормально функционировать.

– В таком случае, я рад за Дэвида.

Бандиты как следует его отделали, такая степень насилия и жестокости до сих пор была Оуэну не понятна.

– Он в порядке?

– Не сказал бы. Может, он и не помнит физической боли, но помнит боль эмоциональную. Ту, что наш мозг хранит.

– Могу я поговорить с ним?

Оуэн осматривал Дэвида или его предка, и его тошнило при мысли о том, что этому бедному парню пришлось пережить.

– Скоро сможешь, – ответил Монро. – Тебе нужно остаться в Коридоре памяти еще чуть дольше.

– Почему?

– Вспомни о дайвинге на большой глубине. Нельзя всплывать слишком быстро, иначе заработаешь декомпрессионную болезнь. В твоем случае эта болезнь коснется мозга. Небольшие пузырьки сознания твоего предка могут вызвать самые разные проблемы. Прямо сейчас тебе надо сосредоточиться на том, что ты оставляешь все эти воспоминания позади.

Это будет трудно. Он жил в сознании и воспоминаниях Вариуса два дня. Оуэн чувствовал, что знал Вариуса как самого себя. Ему казалось, что они могли быть одним и тем же человеком. Но он знал, что это не так, к тому же это на самом деле были не два дня.

– Сколько времени? – спросил Оуэн.

– Почти полпятого утра. Вы, ребята, провели в «Анимусе» пару часов.

Пару часов? Оуэн потряс головой. Казалось, это невозможно.

– Все могло пройти еще быстрее, если бы там был только ты. Но мне пришлось немного замедлить события, чтобы вы все встроились в симуляцию. Таким образом… Погоди, Хавьер идет.

Оуэн оглянулся, внезапно накрытый лавиной злобы и ненависти при упоминании о Хавьере. Но это все не имело смысла. Он не злился на Хавьера, он злился на Дубину. Но Хавьер ведь в некотором роде и был Дубиной.

Прежде, чем он смог в этом разобраться, рядом с ним возник Хавьер, и Оуэн чуть не замахнулся на него, но вовремя остановился. Вместо этого они просто уставились друг на друга.

– Я хочу тебя убить прямо сейчас, – сказал Хавьер.

– Ты меня почти убил, – ответил Оуэн.

– Я знаю, – сказал Хавьер. – Бардак.

– Расслабьтесь, парни, – вклинился Монро. – Вы не в симуляции. Вы Оуэн и Хавьер, а не их предки.

– Вы так говорите, как будто это делается по щелчку, – сказал Хавьер. – Как будто мы можем это просто так включить и выключить.

– Я знаю, что проще сказать, чем сделать, – ответил на это Монро. – Просто сосредоточьтесь на вашей жизни. Сфокусируйтесь на ваших друзьях, семье, на доме, на вашем районе. Сфокусируйтесь на ваших воспоминаниях – на всех тех вещах, которые делают вас самими собой. Помните, вы лежите в помещении склада с визором на голове. У некоторых слюни текут.

– Ну, спасибо, – отозвался Хавьер.

– Эй, просто пытаюсь вас приземлить.

В этот момент Коридор памяти начал рассеиваться, Оуэн заметил, как уменьшается давление сознания Вариуса на его собственное. Как будто у него стало больше пространства, чтобы потянуться и задышать внутри собственного разума. Он думал про мастерскую деда и про бабушкин безупречный сад. Он думал про мамины футболки поло с работы и про свою комнату. Он думал об отце.

Главная причина, по которой Оуэн пошел в «Анимус», заключалась в том, чтобы заставить Монро помочь ему выяснить, что на самом деле случилось тем вечером, когда был ограблен банк. Но «Анимус» что-то сделал с его мотивацией. Там, где Вариус боялся, что не сможет пойти по стопам отца, родные Оуэна боялись, что он как раз и пойдет по стопам отца. Оуэн не знал, что все это значит, не знал даже, что он чувствует в этой связи. Но он знал, что оглядывался на своего отца точно так же, как Вариус оглядывался на своего, и опыт с «Анимусом» только усилил это чувство.

– Не знаю, что и думать сейчас, – сказал Хавьер Оуэну. – Она могла мне горло перерезать.

– Что? – удивился Оуэн. – Кто?

– Грейс, – сказал Хавьер. – Нет, не Грейс. Элиза. Она взяла частицу Эдема.

Оуэн ухмыльнулся, потому что знал, что Вариус был бы очень доволен этим.

– По-твоему, это смешно? – воскликнул Хавьер.

– Нет, – ответил Оуэн. – Это не так.

– Чего тогда улыбаешься?

– Ничего… Мой предок…

– Что твой предок?

– Ладно тебе, чувак, – сказал Оуэн. – Ты в меня нож метнул. Ты на самом деле будешь беситься из-за этого?

Хавьер нахмурился, но ничего больше не сказал.

– Теперь давайте вас вытащим, – сказал Монро. – Если вы готовы.

– Я готов, – сказал Оуэн.

– Я тоже, – отозвался Хавьер.

Коридор памяти стерся, на его место пришло темное поле визора. Оуэн стянул шлем, щурясь от света в складском убежище Монро. Он сел, чувствуя себя оцепеневшим, как после долгого сна, и взглянул на Хавьера, который уже выбирался из своего кресла. Шон, Наталия и Грейс, кажется, все еще были в «Анимусе». Монро сидел за компьютером посередине, глядя в несколько мониторов, которые, судя по всему, транслировали изображения и информацию из симуляции. Хавьер подошел к нему, чтобы посмотреть на экраны.

– Что они делают? – поинтересовался он.

– Двигаются к парому, – ответил Монро.

– Где Дэвид? – спросил Оуэн.

Монро поднял глаза и кивнул в сторону еще одного островка света в другом углу комнаты, где в круг стояли диваны.

– Вон там.

Оуэн повернулся и увидел Дэвида, который сполз по дивану довольно низко, согнув шею. Оуэн оставил Хавьера с Монро, подошел к Дэвиду и сел рядом. Дэвид смотрел в одну точку перед собой, вдоль собственной груди, на которой лежали его очки. Его лицо не выражало никаких эмоций. Однако глаза у него были красные, как будто он плакал.

– Это было жестко, – сказал Оуэн. Дэвид не ответил.

– Мне очень жаль, парень. Мне бы хотелось, чтобы этого никогда не случалось.

Дэвид все еще ничего не отвечал. Он даже не осознавал, что Оуэн был рядом, и спустя несколько минут неловкого молчания Оуэн уже был готов встать и пойти к остальным.

– Но это случилось, – Дэвид надел очки. – Именно это и случилось.

– Я знаю. Мне жаль. Было больно?

– Конечно, больно, – сказал Дэвид, оттолкнувшись плечами от дивана и вытолкнув самого себя, чтобы выпрямиться. – А ты как думал?

– Извини, чувак, – Оуэн поднял руки. – Просто спросил.

Дэвид посмотрел на установку «Анимуса».

– Но это была еще не худшая часть.

– Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, когда они меня били и пинали, я вроде как чувствовал это. Но единственное, о чем я думал, это о моей дочери. Так странно это говорить. Моя дочь. Я не знал, где она, пострадала ли она или еще что-то. И я знал, что я умру, и не мог больше ничего сделать, чтобы ей помочь… Это было хуже всего.

– Ух ты, – брови Оуэна поднялись. – Это как… Ну, по крайней мере тебе больше не нужно за нее волноваться, так? В смысле, она стала ассасином.

– Да, Монро мне сказал. Может, от этого и становится легче, но Аврааму бы от этого стало хуже.

– Правда? Почему?

– Это не то место, где ему бы хотелось, чтобы пребывала ее душа.

– Что?

– Не важно. Это слишком сложно.

Оуэн откинулся на диване, глядя на парня напротив, и понял, что что-то изменилось. Дэвид был не просто расстроен. «Анимус» изменил его. Отправившись в симуляцю, Дэвид выглядел очень юным, может даже наивным, но за последние пару часов он повзрослел на много лет.

– Ребята, – помахал им Хавьер. – Шон и Наталия возвращаются.

– А моя сестра? – спросил Дэвид.

– Еще нет, – ответил Монро.

Оуэн поднялся и пошел к ним, а Дэвид остался на диване. К моменту, когда Оуэн дошел до установки, Наталия уже сняла шлем, спутавший ее волосы, и терла глаза. Шон наблюдал за ней, и Оуэну было совершенно очевидно, что она ему нравится. Он лишь был не уверен, имеет ли симуляция к этому отношение. Они вместе принесли Дэвида в дом Великого магистра.

– Как у вас дела, ребята? – спросил Хавьер.

– У меня нормально, – ответила Наталия, – мне кажется.

– У меня тоже, – сказал Шон, изучая свой бок.

Затем он попытался встать, но его ноги подкосились, и он упал, сильно ударившись, задев по дороге приборы и провода, в конце концов растянувшись на полу. Оуэн наклонился, чтобы ему помочь.

– Ты в порядке, парень?

– Да, – сказал Шон очень тихо, а его лицо покраснело. – Я в порядке.

– Нужна помощь? – спросил Оуэн.

– Нет, я справлюсь, – ответил Шон.

Он потянулся к своей коляске, уцепился за подножку кончиками пальцев и подтянул ее ближе, чтобы забраться в нее.

– Я забыл, – сказал он с печальной улыбкой.

– Думаю, это было не сложно, – сказал Хавьер. – После «Анимуса»-то.

– Особенно если думаешь о том, кем был твой предок, – добавил Монро.

– Да уж, – кивнул Шон, но его плечи несколько ссутулились. – Вы правы.

– Когда вернется Грейс? – спросил Шон.

Он хотел поговорить с ней. За то время, что они вместе провели в симуляции, он почувствовал, что каким-то образом сблизился с ней, даже несмотря на то, что они едва друг друга знали.

– Она теперь сама по себе, – сказал Монро. – Мы вышли из режима согласованности для конкретно этого воспоминания, поэтому вы все здесь. Но частица Эдема у ее предка, и Грейс движется к концу.

Он развернулся к ним в своем кресле.

– Пока мы ждем, я хочу с вами поговорить.

Оуэн и все остальные заняли места рядом с креслами, кто-то сидел, кто-то стоял.

– Дэвид, не подойдешь сюда? – позвал Монро, и пока Дэвид шел, он убрал волосы за уши, откинулся в кресле и скрестил руки.

– Есть кое-что, о чем я хочу, чтобы вы знали. Я имею в виду, чтобы вы это знали, как знаете о силе притяжения.

– О чем вы?

– Вы. Это. Вы, – сказал Монро. – Это ваш центр. Это истина, с которой вы все равно столкнетесь, истина, которой вам не избежать.

– А кем нам еще быть? – спросил Хавьер.

– Использование «Анимуса» может давать побочные эффекты, – сказал Монро. – Это называют эффектом кровотечения.

– Кровотечения? – спросил Дэвид. – Что значит кровотечения? Как кровь из ушей или типа того?

– Нет, – ответил Монро. – Кровь не в смысле кровь. Передача. Некоторые аспекты «Анимуса» переносятся в реальность. В вас. Ну, они уже в вас, у вас в ДНК. Это больше похоже на то, как «Анимус» переключает ваши ДНК с генотипа на фенотип.

– Что это значит? – спросил Дэвид.

Ему ответил Хавьер.

– Твой генотип – это весь код, который ты несешь, так? Все, даже штуки, которые мы не видим, рецессивные всякие штуки. Твой фенотип – это то, что мы видим. Из-за него у Шона голубые глаза, а Наталия невысокого роста.

– Так и есть, – сказал Монро. – Мы все имеем выключенные гены. «Анимус» может их включить.

– В общем, – Монро сцепил руки за головой, – если ваши предки-ассасины открыли орлиное зрение, вы можете обнаружить его у себя сейчас.

– Что за орлиное зрение? – спросил Дэвид.

– Это как обостренное осознание, – сказал Оуэн и посмотрел на Грейс, которая все еще лежала в шлеме. – У нее оно есть.

– Но есть и другие эффекты кровотечения, – сказал Монро. – Ментальные. Поведенческие эффекты. Вы можете обнаружить у себя новые возможности, которых у вас раньше не было, но они были у ваших предков. У вас могут случаться флешбэки.

– И вы нам только сейчас об этом говорите? – сказал Хавьер, сменив позу.

– А это бы изменило ваше решение? – спросил Монро.

Выбор Оуэна от этого бы не изменился, и, оглядывая комнату, он думал, что остальные бы тоже не отступили и не поступили иначе.

– Как я и сказал, – Монро поглядел на каждого из них, – вы. Это. Вы. Вы – не ваши предки, и то, кем они были, ничего не значит для тех, кто вы сейчас. Если они были ассасинами, что теперь? Если они были тамплиерами, кому какое дело? Вы идете своим путем, руководствуясь собственным выбором. Вы не заложники ваших ДНК. Окей?

Все кивнули, некоторые – с меньшим энтузиазмом, чем другие. Оуэн не до конца принимал то, что сказал Монро. В «Анимусе» это было чем-то важным для Вариуса – делать то, что делал его отец, идти по его стопам. Это давало Вариусу повод для гордости и чувство цели. Сможет ли Монро отнять у него это?

Монро отвернулся к компьютеру, изучая мониторы.

– Думаю, воспоминание заканчивается, – сказал он, надевая гарнитуру с микрофоном. – Я загружу Коридор памяти. Почему бы вам всем не пойти на диваны? Это займет несколько минут.

Они сделали то, о чем он просил, и отошли, чтобы усесться рядом. Оуэн и Хавьер оказались на разных концах одного дивана, Наталия заняла кресло, а Шон остановил свою коляску рядом с ней. Дэвид сел один на другом диване. Несколько минут никто не говорил, пока Наталия не вздохнула.

– Мне надо домой, – сказала она. – Родители с ума сойдут.

– Мои тоже, – сказал Шон. – После аварии они гораздо больше обо мне волнуются.

– Когда это случилось? – спросил Хавьер. Оуэну тоже было интересно.

– Пару лет назад, – ответил Шон. – Пьяный водитель.

Оуэн повернулся к Дэвиду.

– А как насчет твоих родителей?

– Отец очень расстроится, когда узнает. Но сначала он спросит, была ли Грейс со мной. Потом обвинит во всем ее. Мама просто согласится со всем, что он скажет.

– А если бы Грейс с тобой не было? – спросил Оуэн.

Дэвид пожал плечами.

– Я на самом деле никогда не ввязывался в неприятности.

– Ну, – сказал Хавьер, – моя мама будет психовать. Отец во мне разочаруется.

– И что ты выбираешь? – спросил Шон.

– Не знаю, – Хавьер помотал головой. – И то, и то плохо.

– Моя мама и бабушка с дедушкой подумают, что я сбежал, – сказал Оуэн. – Думаю, они уже некоторое время от меня этого ожидают.

– Эй, ребята, – позвал Монро. – Грейс вернулась.

Они поднялись со своих мест, Дэвид сделал это быстрее, чем остальные. Все поспешили к «Анимусу».

Монро помогал Грейс снять шлем, когда Дэвид подошел к ней и заключил ее в объятия. Кажется, он плакал, и Оуэн мельком увидел того младшего мальчика, которого он видел до опыта в «Анимусе». Грейс закрыла глаза и обняла брата в ответ.

– Тише, со мной все в порядке, – сказала она. – Все окей.

Еще какое-то мгновение Дэвид держался, затем кивнул ей и отступил назад, ладонью вытирая слезы со щек.

– Что ты видела? – спросил Монро.

– Гражданскую войну, – сказала она, широко раскрыв глаза, в которых, кажется, отражались вещи, случившиеся за пределами того, что было в этой комнате. – Я даже сражалась в ней.

– Ты видела, что стало с частицей Эдема? – спросил Монро. Грейс кивнула и сглотнула.

– Я принесла ее в Виксбург, на реке Миссисипи. Я нашла генерала Гранта и отдала кинжал ему. Он узнал его по «Ацтекскому клубу». К тому моменту я выяснила, как использовать частицу. Вообще, это помогло мне в некоторых сложных моментах, пока я везла ее. Так что я смогла показать ему, как это работает. Ну, не совсем. Но достаточно для того, чтобы он понял, что это нечто большее, чем просто сувенир из Мексики.

– А что было потом? – спросил Дэвид.

Грейс пожала плечами.

– Не знаю. Воспоминание закончилось, когда я отдала ее.

– Дальше случилось то, – сказал Монро, – что Линкольн сделал Гранта генералом всех Объединенных армий и Грант выиграл войну. И, вообще-то, его выбрали президентом на два срока. Думаю, можно с уверенностью сказать, что он держал частицу Эдема при себе все это время, а может, и до самой смерти.

– Где он умер? – спросила Наталия.

– Узнав, что болен раком горла, – сказал Монро, – он поехал в Нью-Йорк, в особняк на Маунт-МакГрегор, чтобы писать там мемуары. Там он и умер. Коттедж сохранился, там что-то вроде музея.

– Так этот кинжал там? – спросил Хавьер. – Серьезно? Вы не могли просто догадаться?

– Может, мы могли, – сказал Монро. – Но кинжал также мог быть в любом количестве мест, а сейчас мы хотя бы имеем неплохое представление о том, где искать. Я не могу в полной мере отблагодарить вас за то, что вы сделали, чтобы помочь мне. Вы поверили мне, а это немало значит. Я вас не подведу. Когда это закончится, обещаю, вы будете в безопасности.

– Так мы можем идти? – спросила Наталия.

– Да, – сказал Монро. – Да, определенно. Я вас всех отвезу на автобусе.

Он нагнулся, дернул несколько рычагов и вытащил из «Анимуса» нечто тяжелое, похожее на процессор.

– Что это? – спросил Хавьер.

– Ядро «Анимуса», – ответил Монро. – Стараюсь не оставлять его без присмотра. Давайте, пора идти.

Итак, все закончилось. Все они группой вышли из комнаты в коридор, затем обратно в основное помещение склада, где Монро припарковал автобус и мотоцикл. Оуэн и Хавьер помогли Шону спуститься по лестнице, а затем все побрели к автобусу. Оуэн думал о том, увидится ли он еще с кем-нибудь из них, не считая Хавьера. Они и в самом деле были чужими людьми. Он даже не знал, из каких они школ. И все же он не чувствовал, что они чужие – наверное, это был один из эффектов кровотечения, о которых говорил Монро.

– Хорошо, – сказал Монро, звеня ключами. Он открыл боковую дверь автобуса и поставил внутрь ядро «Анимуса». – Думаю, мы забросим Наталию первой…

Окна над их головами вылетели наружу, осыпая все кусками стекла, и появились люди, одетые в черное, которые буквально свалились сверху, спустившись на тонких, едва заметных паутинках веревок.

– Агенты тамплиеров! – крикнул Монро. – Бегите!

Глава 21

Хавьер, пригнувшись, бросился к автобусу, когда агенты спустились на пол склада. Остальные разбежались, кто куда, но Хавьер заметил, как Оуэн побежал к мотоциклу Монро. Внезапно мотор автобуса взревел, Монро уже был за рулем. Хавьер отошатнулся, когда он рванул вперед, к выдвижной двери склада.

– Хавьер! – крикнул Оуэн, залезая на мотоцикл. – Залезай!

Агенты «Абстерго» разбежались по помещению, их был минимум десяток. Они уже схватили Шона, который не мог скрыться от них. В тот же момент еще один из них выстрелил в Дэвида из электрошокового пистолета, Грейс закричала. Когда ее брат, дергаясь, повалился на землю, она бросилась на одного из агентов, но Хавьер не увидел, что с ней произошло дальше. Он почувствовал, что кто-то приближается к нему, и обернулся как раз в тот момент, когда агент выстрелил из электрошокера. Он юркнул в сторону и увернулся от выстрела, и это рефлексивное движение самого его удивило. Когда агент отбросил пистолет, Хавьер сошелся с ним врукопашную, блокируя удары и нанося ответные. Однако агент был одет в нечто вроде черной брони, как у военизированных формирований, которая не позволяла Хавьеру нанести значительный вред.

Оглушительный грохот, похожий на звук барабанной установки, эхом разнесся по складу, когда Монро на автобусе протаранил ворота, сорвав их и открыв проезд.

– Хавьер, быстро! – крикнул Оуэн, протягивая ему шлем.

Хавьер произвел финальный удар локтем в горло агента и рванул к мотоциклу.

– У тебя есть ключ? – спросил он, вскочив позади Оуэна и надевая шлем.

Оуэн не ответил, но двигатель завелся и мотоцикл тронулся.

Агенты «Абстерго» бросились за ними с обеих сторон, чтобы остановить беглецов, стреляя по ним из электрошоковых пистолетов, даже бросались под мотоцикл, но Оуэн маневрировал между ними, и спустя мгновение они пулей вылетели со склада на улицу. Справа они увидели автобус Монро, набирающий скорость.

– Едем в другую сторону, – сказал Хавьер. Он решил, что лучше разделиться, к тому же у агентов уйдет меньше времени на погоню за старым винтажным автобусом. Ему хотелось быть как можно дальше, когда Монро поймают. Оуэн поддал газу, и мотоцикл помчался вдоль береговой линии, пролетая мимо складов и других построек. Вот-вот должно было встать солнце.

– Они едут за нами? – крикнул Оуэн.

Хавьер оглянулся и увидел два черных седана, устремившихся следом.

– Две машины, – крикнул в ответ Хавьер. – Нужно оторваться.

Оуэн кивнул и снова нажал на газ. Они набрали скорость, но Хавьер думал, что одной только скорости будет недостаточно, чтобы им удалось уйти. Он изучал дорогу впереди, щурясь от ослепляющего ветра, и заметил узкий переулок.

– Туда! – крикнул он, указывая. – Они не пролезут.

Оуэн притормозил ровно настолько, чтобы вписаться в поворот, и завернул в переулок. Коридор оказался слишком узким даже для них. Ручки мотоцикла почти скребли по стенам и могли сломаться. Оуэн ехал настолько быстро, насколько вообще было возможно это сделать и не разбиться. Когда они выехали с другой стороны, никаких черных машин в поле зрения не оказалось. Только грузовики служб доставки и другие транспортные средства, припаркованные между складами.

– Куда теперь? – спросил Оуэн.

Домой ехать они не могли, иначе они привели бы агентов за собой. На самом деле не было такого места, куда бы они могли податься.

– Просто уберемся из города, – сказал Хавьер. – Может, сможем спрятаться в холмах.

Оуэн отъехал от доков на набережной, выехал на трассу и двинулся на север. Скоро они оставили агентов далеко позади. Больше они не разговаривали, пока не выбрались из центральной части города и не проехали несколько пригородных районов. Затем трасса кончилась, и они выехали на неровные, изрезанные колеями грязные проселки, которые повели их к холмам.

– Эти шлемы напичканы серьезными технологиями, – сказал Оуэн. – Но я не знаю, как с ними обращаться.

– Просто найди место, где есть деревья, – ответил Хавьер.

Солнце поднялось над самой высокой скругленной вершиной, прежде чем они наконец съехали с дороги и остановились в тени огромного платана, рядом с густыми зарослями сумаха. Кто-то оставил здесь несколько камней, сложенных рядом, чтобы можно было развести костер, и почерневшие булыжнике окружали кучку пепла и смятые пивные банки.

Хавьер снял шлем, Оуэн сделал то же самое.

– Что теперь? – спросил Оуэн.

Хавьер понятия не имел. Когда они отправлялись в симуляцию, предполагалось, что они будут защищены от подобных вещей. Монро сказал им, что его «Анимус» был в офлайне и засечь его было невозможно. Но каким-то образом «Абстерго» – или тамплиеры – нашли их. И какая-то частица Дубины внутри Хавьера радовалась этому. Но несмотря на то, что Хавьер, по сути, побывал тамплиером, большая его часть все же хотела скрыться из поля зрения агентов.

– Думаешь, они взяли всех? – спросил Оуэн.

– Похоже на то, – сказал Хавьер. – По-моему, мы единственные удрали. Не считая Монро. Поверить не могу, что он просто так уехал.

– Мне кажется, он пытался помочь нам выбраться, – сказал Оуэн. – По крайней мере, я надеюсь, что он пытался.

– Наверное, они поймали его в этом дурацком автобусе.

Оуэн пнул камень. Тот отскочил от платана и улетел в кусты.

– Это безумие! – крикнул он. – Ради чего мы через все это прошли?

Хавьер задумался о том, что же это было такое, через что он прошел. Он вспомнил острое давление ножей, которые вонзались в него. Страх и горе Дубины, осознавшего, что потерпел поражение и вот-вот умрет. Он припомнил секунды, проходившие, когда он терял сознание, ощущая вкус крови и – с каждым вздохом – боль от лезвия в спине.

– Эй, – сказал Оуэн. – Мы теперь хорошие?

Хавьер посмотрел на него. Он видел по большей части Оуэна и лишь немного ассасина. И все же он был не уверен, были ли они хорошими, хотя и желал, чтобы они ими были.

– Да. Думаю, да.

– Я видел, как ты дрался с этим агентом, – Оуэн помотал головой. – Это было невероятно.

– Не знаю, как я это сделал. Я об этом даже не думал. Я просто делал.

– Это, должно быть, эффект кровотечения. Твой предок умел драться, а теперь и ты можешь.

– Похоже на то.

Оуэн обернулся и поглядел в сторону города.

– Серьезно, что будем делать?

– Они будут нас искать, – сказал Хавьер. – Думаю, надо побыть здесь некоторое время.

– А не думаешь, что надо помочь остальным?

– Как? – спросил Хавьер. – В смысле, конечно, я бы хотел помочь остальным. Но нас только двое, и мы даже не знаем, куда их увезли.

– Так что, будем просто сидеть тут?

– Пока, – ответил Хавьер.

Но все это выглядело как отсрочка, потому что в конце концов им придется вернуться в город. Естественно, черт побери, он не знал, как питаться подножным кормом, и знал, что Оуэн этого тоже не умеет. Скоро они захотят пить и есть. Но – вернутся они в город, и что потом? Эти агенты не в игрушки играют. Как минимум, они стреляли из электрошоковых пистолетов. Значит, они хотели взять всех живыми, вероятно, чтобы выяснить все, что было известно о частице Эдема.

Хавьер схватил большое бревно и подтащил его поближе к кострищу, затем отряхнул руки и сел. Не то чтоб он собирался развести костер. Просто нужно было что-то сделать. Это напомнило ему о пикниках, которые его семья устраивала на пляже – жарили креветок и курицу на шампурах прямо на открытом огне, заворачивались в одеяла после заката. Они уже давно такого не делали. Последний раз это было что-то вроде вечеринки по случаю возвращения брата из тюрьмы. Но это было уже по-другому, и никого на самом деле не интересовало.

Оуэн уселся на бревно рядом с Хавьером.

– Так что просто сидим здесь.

– Да.

В течение следующего часа все, чем они занимались, – это говорили, в основном о симуляции, а день, между тем, становился теплее и суше. Они избегали того факта, что они, точнее, их предки пытались убить друг друга, и сосредоточились на других аспектах своего опыта. Город, оружие, способности предков. Но в конце концов они обсудили эту тему, так что говорить стало почти не о чем, и Оуэн продолжил разговор, хотя Хавьер и не хотел этого.

– Так что с тобой случилось?

– Что ты имеешь в виду?

– Я не говорю про «Анимус», – сказал Оуэн. – До этого. Почему ты перестал общаться со мной?

Хавьеру совершенно не хотелось об этом говорить. Но он знал, что Оуэн не отстанет. Оуэн никогда не отступался, к тому же они оба застряли на бревне в горах. Хавьер решил, что может уже и покончить с этим.

– Просто разбирался со своей ерундой, – ответил он.

– Например? – поинтересовался Оуэн.

– Просто ерунда, чувак. Не знаю.

– Ну, а почему ты мне не рассказывал?

Хавьер не хотел отвечать, но Оуэн спросил снова, поэтому Хавьер решил продолжить и быть с ним честным.

– Слушай. Все, что ты пережил в связи с отцом и всем этим, я знаю, насколько все было плохо, и я понимаю, почему ты помешался на этом. Но ты был настолько погружен в это все время, и…

– И что? – сказал Оуэн злобно. Хавьер вздохнул.

– Чего ты ждешь?

– Просто дай мне закончить…

– Чего ты ждешь? – повторил Оуэн громче. – Они отправили моего отца в тюрьму, и он умер там.

– Да, отправили, – сказал Хавьер. – Но они посадили за решетку и моего брата.

– Это потому что он из выбил из кого-то все дерьмо!

Когда Оуэн сказал это, Хавьеру потребовалось встать и отойти на несколько шагов, повернувшись к нему спиной. От злости его руки сжались в кулаки, а мышцы вокруг шеи и плеч напряглись, и черт его знает, что бы он сделал с Оуэном из-за этих эффектов кровотечения. Несколько минут он глубоко дышал и, успокоившись, вернулся обратно.

– Просто у меня было много собственного дерьма, чтобы еще разбираться с твоим дерьмом. Вот и все. Ничего личного.

– Для меня это личное.

– Ну, ничего не могу с этим поделать. Принимай это как хочешь, но именно так все и было.

Оуэн молчал несколько минут, глядя на потухший костер.

– Так что за дерьмо у тебя там происходило?

– Я не хочу об этом говорить.

– Все в порядке?

– Нормально.

– Это из-за матери? Или больше из-за брата?

Хавьер взглянул в небо. В этот момент откуда-то с дерева слетела птица. Она была крупная – сокол или ястреб. Хавьер никогда не знал, чем они различаются.

– Ничего такого, – сказал он. – Я год назад совершил каминг-аут, открылся своей семье.

– Ох.

Оуэн уселся обратно на бревно.

– Не знал, что ты…

– Да, – сказал Хавьер.

Это было непросто. Все его родные были католиками или баптистами, и хотя он знал, что родители не вышвырнут его из дома или вроде того, он переживал о том, как они его примут, когда он расскажет правду о том, кто он.

– Как родители отреагировали? – спросил Оуэн.

– С мамой все было просто замечательно. Отцу понадобилось несколько дней, чтобы прийти в себя, но теперь он спокоен.

– А как насчет брата?

– За это он и попал в тюрьму, – сказал Хавьер. – Какой-то тупица назвал меня педиком, и Мэни просто бросился на него.

Наблюдая за тем, как его брат лупит этого парня, Хавьер чувствовал странную смесь благодарности, страха и гордости.

– Мне кажется, этот парень даже не думал, что я гей. Он просто назвал меня так, чтобы оскорбить.

– Еще кто-нибудь знает? В школе никто…

– Никто не знает, кроме моей семьи. А теперь и тебя.

– Ух ты, – Оуэн кивнул. – На самом деле, ничего страшного. Уверен, ты мог сказать…

– Слушай, я признателен тебе за твои слова, но прямо сейчас я пытаюсь как-то приспособиться, окей? В свое время это случится. Когда я буду готов.

– Окей, – сказал Оуэн и после паузы добавил: – Спасибо, что рассказал мне.

– Как будто ты оставил мне выбор.

Хавьер сказал это шутливым тоном, но на самом деле он был в своем роде воодушевлен тем, что кто-то еще, наконец, узнал о нем, и он был рад тому, что этим кем-то стал Оуэн. Он знал, что от этого в их отношениях ничего не изменится.

Прошло еще несколько часов. Хавьер провел их, прислушиваясь к проезжающим машинам и переживая об остальных и о том, что «Абстерго» с ними сделало. Кроме того, он начинал хотеть есть и, имея все на то основания, озадачился тем, что они с Оуэном будут делать дальше. Примерно в середине дня из-за деревьев к ним вышел незнакомец, который их в некотором роде потряс. У него была обрита голова, он был смуглым, в солнечных очках и черных штанах, которые больше напоминали военную форму. Сверху на нем была кожаная куртка с капюшоном, а под ней – белая футболка.

Хавьер взглянул на мотоцикл.

– Бежим к нему? – прошептал он Оуэну.

– Этот парень кажется знакомым, – сказал Оуэн, однако казалось, что он куда меньше озадачен, чем Хавьер.

Незнакомец поднял очки на голову, продолжая шагать в их сторону.

– Я Гриффин, – сказал он низким голосом, растягивая слова, как будто кто-то замедлил аудиозапись с чьей-то речью. – И, насколько я вижу, Монро устроил вам, ребятки, чертову кучу неприятностей с тамплиерами.

Значит, этот парень точно знал, кто они такие и что происходит, но то, как он назвал тамплиеров, навело Хавьера на мысль, что он не на их стороне. Хавьер и Оуэн переглянулись, и в этот момент смущения и промедления Гриффин подошел ближе.

– Не волнуйтесь, – сказал он. – Я здесь не затем, чтобы вас обманывать или забрать с собой.

– Что вы здесь делаете? – спросил Оуэн.

– Всего лишь хочу поговорить.

– О чем? – Хавьер уже приготовился бежать, но боялся, что Оуэн не побежит, и не хотел оставлять его здесь.

Гриффин добрался до кострища и остановился, посмотрев сначала назад, а потом вперед, между ними.

– Хочу поговорить о вас, о вашем будущем.

– Откуда я вас знаю? – спросил Оуэн.

– Для тебя я убрал агента тамплиеров однажды вечером, – сказал он. – Я хотел остановить тебя, чтобы ты не уехал с Монро, но ты удрал.

Он взглянул на мотоцикл.

– Вот на этом, если я не ошибаюсь.

– Вы ассасин, – сказал Оуэн.

Гриффин кивнул и подошел к мотоциклу. Затем он залез под одну из его изогнутых панелей и выдернул связку проводов.

– Эй! – крикнул Хавьер.

– Это мотоцикл «Абстерго», – сказал Гриффин. – И вы не знаете, как он работает. Я просто вывел из строя следящее устройство, которое транслировало ваше местоположение последние несколько часов. Этот сигнал передается на достаточно высокой частоте, так что кому бы то ни было нужно было подобраться довольно близко, чтобы поймать его. Но я вас нашел.

У Хавьера не было возможности узнать, правда это или нет. Может, сознание Дубины все еще не отпускало его, а может, это был просто здравый смысл, но у него не было никакого желания связываться с ассасином. Оуэн, в свою очередь, больше не выглядел встревоженным. Наверное, его предок-ассасин все еще влиял на него. Эффект кровотечения в некотором роде.

– Вы сказали, что хотите поговорить, – Хавьер решил, что может сбежать и без Оуэна. – Так что вы хотите сказать?

Гриффин облокотился на мотоцикл и скрестил руки.

– Ваши друзья под присмотром у «Абстерго».

– А что насчет Монро? – спросил Оуэн.

– Он скрылся. Я не знаю точно, где он.

– И? – спросил Хавьер. – Или вы явились, чтобы объявить очевидное?

– Я хочу знать, что ваши друзья могут рассказать «Абстерго», – сказал Гриффин. – Мне нужно знать, зачем Монро собрал вас всех вместе. Полагаю, вы воспользовались «Анимусом», чтобы найти частицу Эдема. Я прав?

– Почему это вы так полагаете? – спросил Хавьер.

– «Абстерго» давно охотится за Монро, – ответил Гриффин. – Чтобы он рискнул вылезти из укрытия, нужно что-то, что, по его мнению, может изменить ход игры, и единственная настолько значительная вещь, способная на такое, – это частица Эдема.

Оуэн посмотрел на Хавьера.

– Могу я минутку поговорить с Хавьером наедине?

– Конечно, – ответил Гриффин. – Но давайте быстрее. У нас осталось мало времени.

Гриффин надел очки обратно и отошел на небольшое расстояние – достаточно далеко, чтобы Хавьер не подумал, что он подслушивает, но и не слишком далеко, поскольку ассасину, очевидно, хотелось приглядывать за ними, пока они разговаривают.

– Думаю, мы должны рассказать ему, – сказал Оуэн.

– Ты с ума сошел?

– Может, он поможет найти Монро и спасти остальных.

– Или, может, он врет и просто использует нас, чтобы найти частицу Эдема.

– Но я был в воспоминаниях ассасина.

– И что? – спросил Хавьер. – Это не делает тебя ассасином. Или ты уже забыл, что сказал Монро?

– Это не то, – сказал Оуэн. – Я не сомневаюсь. Я доверяю ему.

– Всем им? Без вопросов?

– Я доверяю Кредо, – сказал Оуэн.

Хавьер уставился на него. Это подтверждало наличие эффекта кровотечения, потому что тот Оуэн, которого он знал, не стал бы слепо доверять какому-то парню, который только что подошел и спросил, что они знают про мощное оружие, способное выигрывать войны и превращать генералов в президенты. Время, которое Оуэн провел в «Анимусе», изменило его. Но Хавьер ничего не мог придумать, чтобы остановить Оуэна, если тот решил присоединиться к Гриффину.

– Хорошо, какой у тебя план? – спросил Оуэн. – Сидеть тут среди холмов вечно?

Хавьер прибил мошку, которая влетела ему в лицо.

– Что угодно.

– Что угодно? Что это значит?

– Это значит… делай, что собрался делать.

Оуэн мгновение постоял, а затем кивнул и твердо сказал:

– Я расскажу ему. Если он нападет на нас, это будет на моей совести.

Затем он позвал Гриффина, и когда ассасин неторопливо вернулся к ним, Оуэн сказал:

– Да, мы отправились в «Анимус» в поисках частицы Эдема.

Хавьер помотал головой и отошел от них на шаг. Он не собирался принимать в этом участие.

– Куда? – спросил Гриффин.

– Нью-Йорк, – ответил Оуэн. – 1863 год.

– Что за частица?

– Это был кинжал, – сказал Оуэн. – Из «Ацтекского клуба». Кортес привез его в Мексику из Испании.

– Кортес? – манера, с которой держался Гриффин, изменилась, стала более жесткой. – Ты знаешь, где он ее взял?

– Король ему подарил, – ответил Оуэн. – А король, думаю, получил его от Папы Римского.

– «Анимус» показал вам, где частица Эдема сейчас?

– Возможно, – сказал Оуэн. – Мы думаем, она может быть где-то рядом с домом, в котором умер Улисс Грант. Он был последним владельцем.

– Спасибо, – сказал Гриффин. – Именно это мне и было нужно.

Теперь, когда он получил то, чего хотел, Хавьер задумался над тем, что это значило для них с Оуэном.

– Что теперь? – спросил он.

– Теперь? – Гриффин уселся на бревно. – Теперь я бы попросил вас обоих пойти со мной.

Глава 22

Томми Грейлинг стал бы драться, когда агенты «Абстерго» проникли на склад через крышу, и дрался бы с ними жестко. И когда они схватили Наталию, Томми сломал бы каждую прикоснувшуюся к ней руку. Но Шон мог только сидеть в коляске и наблюдать, когда два агента подошли сзади и обездвижили его. Он пытался выбраться из кресла, хотя это и означало, что ему придется ползти, но они пригвоздили его к его месту. Он был бессилен.

Дэвид хотел убежать, но они выстрелили в него из электрошокера, и в этот момент Грейс сорвалась: с криком она бросилась к агенту, который это сделал, колотя его кулаками, но два других агента скрутили ее и обездвижили.

Автобус Монро высадил дверь склада, сорвав ее, и уехал прочь, за ним на мотоцикле Монро уехали Оуэн и Хавьер. Шон не винил их за то, что они удрали, но это злило его, как будто они бросили остальных на произвол судьбы. Две черные машины подкатили ко въезду на склад, и после того, как несколько агентов запрыгнули в них, они бросились в погоню за Оуэном и Хавьером. Затем большой белый укрепленный фургон въехал прямо в здание и агенты открыли задние двери. Сначала они затолкали туда Наталию, затем Грейс и Дэвида.

– Куда вы нас везете? – спросил Шон, когда и его повезли к фургону.

Агенты не ответили. На них были бронированные костюмы и гладкие шлемы, так что он не мог видеть их лиц. Несколько человек подняли его кресло, и он лишь беспомощно качнулся, когда его грузили в фургон вместе с остальными. Внутри пахло машинным маслом и винилом. Агенты примотали Наталию, Дэвида и Грейс к скамье, расположенной вдоль одного из бортов фургона, а Шона отвезли к противоположному борту и прикрепили его коляску к стенке.

– Куда вы нас везете? – спросил Шон еще раз.

Агенты снова проигнорировали его и вышли из фургона, закрыв двойные двери и заперев пленников в клетке, заполненной желтым искусственным светом.

– Это Монро виноват, – сказала Грейс, глядя на брата. Дэвид, кажется, был в полубессознательном состоянии, с пустыми стеклянными глазами. Он все еще страдал от действия электрошока.

– С ним все нормально? – спросил Шон.

– Агент сказал, что будет все нормально, – ответила Грейс. – Он сказал, действие проходит где-то за час.

– От обвинений Монро нам лучше не станет, – сказала Наталия. – Так ведь?

– Меня это не волнует! – крикнула Грейс. – Если бы не он, мы бы тут не сидели!

Двигатель фургона загрохотал и забурчал, и с толчком, от которого все трое одновременно наклонились в сторону, они двинулись. В кузове не было окон, поэтому ничто не указывало им на то, куда они направлялись.

– Мы не можем ничего им рассказывать, – сказал Шон.

– Ты о чем? – спросила Грейс.

– Они знали, что мы ищем частицу Эдема, – ответил Шон. – Мы не должны говорить им, где она.

– Ты можешь скрывать, что хочешь, – ответила на это Грейс. – Мы тут предоставлены сами себе. Монро смылся, как и Оуэн с Хавьером. Моя главная задача – вернуться с братом домой невредимыми, и я скажу что угодно, если это мне поможет. Мне все равно, ненавидел мой предок тамплиеров или нет.

– И это после того, что ты видела в симуляции? – спросила Наталия.

– Особенно после того, что я там видела, – ответила Грейс. – Мой брат не должен был пройти через все это, и это тоже на совести Монро.

Она обняла брата одной рукой, но Дэвид все еще молчал и с приоткрытым ртом глядел на сестру, пока она говорила.

Шон понял, что продолжение спора не приведет ни к чему хорошему, поэтому он решил пустить все на самотек, пока они не доберутся до пункта назначения. Когда он узнает больше о том, что происходит, может быть, у него появится идея получше насчет того, что со всем этим делать. Некоторое время они ехали, тряслись и толкались, слушая шорох шин, и Шон потерял счет времени. По ощущениям, прошел час или больше, прежде чем фургон начал замедляться. Но он не остановился, что, вероятно, означало, что они съехали с трассы. Еще они, похоже, поднимались по склону, поскольку он чувствовал легкую силу притяжения.

Пока они ехали, Дэвид поднялся, полностью пришел в себя и осознал происходящее еще до того момента, как они, наконец, остановились. Моторы заглохли и фургон встал.

Затем Шон услышал, как сзади открываются замки, и все обернулись, чтобы посмотреть в распахнувшиеся со скрипом задние двери. Агенты в защитном снаряжении исчезли. Вместо них снаружи стояла женщина в белом лабораторном халате с папкой в руках. По обе стороны от нее стояли два крепких парня, на них была серая униформа. Вид у них был как у военных или, как минимум, охранников, на груди и на плечах у них были серебристые светоотражающие логотипы «Абстерго». У всех троих имелись именные карточки, приколотые к одежде – у мужчин на нагрудных карманах, а у женщины на лацкане халата.

У женщины была спортивная фигура – видимо, она поддерживала себя в форме, а ее каштановые волосы были коротко подстрижены. Ее зубы выступали вперед, когда она улыбалась.

– Леди и джентльмены, – сказала она голосом, звучавшим излишне благородно, с легким французским акцентом. – Я глубоко сожалею о беспокойстве, которое мы вам причинили.

Она положила руку на грудь:

– Меня зовут доктор Виктория Бибо. Я сотрудник отдела исследования родословной и сбора данных компании «Абстерго Индастриз». Я рада приветствовать вас…

– Приветствовать? – воскликнул Шон. – Вы только что сказали «приветствовать»? Неужели?

Улыбка Виктории потускнела на несколько ватт.

– Да, и я понимаю, насколько странно это слово может звучать, после того, каким образом мы вас сюда доставили. Но если вы позволите нам объяснить, я думаю, вы поймете, что это было сделано исключительно в интересах вашей безопасности.

– Вы выстрелили из электрошокера в моего брата! – возмутилась Грейс. – Насколько это безопасно?

– Не очень безопасно, поверьте мне.

Виктория повернулась к каждому из сопровождавших ее мужчин и каждому кивнула, после чего они зашли в фургон.

– Этого не должно было произойти, и я прошу прощения. Я бы хотела пригласить вас в наше учреждение. Мы вас обследуем и убедимся, что никто из вас не пострадал. Затем мы займемся отправкой вас по домам, хорошо?

Два охранника развязали троих и вывели их из фургона. Затем они подняли и спустили коляску вместе с Шоном.

Шон огляделся и обнаружил, что фургон припаркован в центре широкой, круглой, недавно заасфальтированной площадки, окруженной высокими соснами, которые придавали воздуху острый, по большей части цитрусовый запах. Несколько многоэтажных зданий, практически полностью возведенных из стекла, возвышались над деревьями, соединенные друг с другом закрытыми стеклянными надземными переходами. Вход в одно из зданий находился с противоположной стороны площадки. Дорога, по которой они сюда приехали, уходила в лес.

Шон не знал, чего ожидать и в какое место они попадут после похищения «Абстерго». Что-то вроде тюрьмы или подземелья. Но это место выглядело совершенно противоположным образом.

– Будьте любезны, следуйте за мной, пожалуйста, – сказала Виктория и медленно пошла назад ко входу, то и дело оборачиваясь и улыбаясь. Не сходившие со своих мест охранники не делали никаких угрожающих движений или жестов, но самого их присутствия было достаточно, чтобы привести группу в движение.

Наталия, Грейс и Дэвид последовали за Викторией, а Шон ехал позади, и охранники шли у него за плечами. Они достигли входа, и Виктория провела своей карточкой, чтобы открыть двери. Они раздвинулись беззвучно и практически незаметно – настолько прозрачным было стекло. Внутри они прошли через еще одни двери в лобби, где над стойкой ресепшена на огромной стеклянной панели был размещен матовый логотип «Абстерго».

Сидевший там мужчина с гарнитурой и в тонком галстуке кивнул Виктории, когда она прошагала мимо вместе с Шоном и остальными. Они прошли за стекло, и здание развернулось перед ними вверх и вширь, поднимаясь на высоту трех этажей до стеклянного потолка, который, судя по всему, был раздвижным. Каждый этаж окружал по периметру основной атриум, открытый и прозрачный, и сквозь внешние стены, также стеклянные, во всех направлениях открывался вид на лес. Всюду ходили или перемещались на эскалаторах сотрудники «Абстерго» – некоторые расслабленно, некоторые в спешке – именно так, как Шон ожидал это увидеть в любом корпоративном офисе.

– Мы называем это здание Эйри^[5], – сказала Виктория. – По очевидным причинам. Это здание – одно из пяти, образующих комплекс. Может быть, я проведу для вас экскурсию после того, как мы с вами разберемся.

И снова Шон не ожидал такого и был обезоружен этим. Если «Абстерго» на самом деле их похитила, то это было самое приятное похищение, о котором когда-либо слышали.

Виктория провела их через атриум в дальний угол и пустила в зону отдыха, в которой располагались угловатые современные стулья и кофейные столики, все – немного холодные и с острыми краями.

– Пожалуйста, – сказала Виктория, – угощайтесь у стойки с едой и напитками.

Шон посмотрел туда, куда она указала, и увидел большой выбор фруктов, выпечки и кофе, а также холодильник с водой, соком, содовой и этой раздражающей его слегка ароматизированной водой, которая, как считал Шон, была не лучше обычной. Он подъехал к стойке и схватил бублик и содовую. Грейс взяла банан и налила себе чашку кофе, а Дэвид взял черничный кекс и ароматизированную воду. Наталия отказалась от еды.

– Ты уверена, что ничего не хочешь? – спросила Виктория.

– Мне и так хорошо, – сказала она. – Доктор, а на чем конкретно вы специализируетесь?

– Я психиатр, – ответила Виктория.

– Так вы мозгоправ? – Шон не решил, как к этому относиться.

– Да, – улыбнулась Виктория. – Но здесь моя роль несколько выходит за эти рамки. Пожалуйста, давайте сядем.

Она выбрала стул во главе мебельной группы, и все остальные расселись, повернувшись к ней, а Шон подъехал и вклинился между ребятами.

– Для начала, – сказала Виктория, – позвольте мне извиниться за то, как была проведена операция. Дэвид, ты в порядке? Как ты себя чувствуешь?

Он только что откусил большой кусок кекса, так что вместо ответа он поднял большие пальцы вверх и улыбнулся, словно бурундук с набитыми щеками.

– Хорошо, – сказала Виктория. – Это для меня облегчение. Теперь…

Она посмотрела в свою папку.

– Вы у нас Грейс и Дэвид, Наталия и Шон, верно?

Все кивнули, занятые своей едой.

– Значит, нам не хватает Оуэна и Хавьера? – уточнила она.

Они снова кивнули.

– Вы знаете, куда они могли деться?

Шон проглотил кусок бублика.

– Понятия не имеем. На самом деле, мы не так уж хорошо друг друга знаем. Мы впервые встретились прошлым вечером.

– Понятно, – сказала она. – А Монро? Знаете, где он может быть?

Шон помотал головой, хотя был практически уверен в том, что отправился искать частицу Эдема. Он заметил, что Грейс и Дэвид переглянулись, может быть, собираясь что-то сказать, но Шон хотел бы, чтобы они молчали. И они пока что молчали.

– Что ж, будем надеяться, что скоро их найдем, – сказала Виктория. – Теперь дальше. Позвольте мне обрисовать вам ситуацию, чтобы вы понимали, а затем, мы надеемся, вы расскажете, что мы упустили, если сможете. Хорошо? Для начала, вам известно, что Монро собрал вас вместе, чтобы использовать похищенный и доработанный «Анимус»? Мы знаем, что вы контактировали с объектом. Частицей Эдема. Вы понимаете, что это?

Шон старался сохранить бесстрастное выражение лица, но, похоже, у него плохо получилось.

– По вашим лицам я вижу, что вы точно знаете, о чем я говорю, – Виктория снова взглянула в свою папку. – Вы воспользовались украденным «Анимусом», чтобы найти частицу Эдема. Вы нашли ее?

Никто не ответил. Она немного подождала, а затем вздохнула и положила папку на ближайший стул.

– Кто-нибудь из вас в курсе, что Монро раньше работал на «Абстерго»? – спросила она.

Шон этого не знал, но его это не удивило. Должно было быть что-то такое, благодаря чему Монро заполучил «Анимус».

– Он не тот, кем он вам кажется, – сказала Виктория. – Он был высококлассным исследователем, пока не пережил личную трагедию. После этого он стал нестабильным. Его мышление оказалось поражено. Я старалась поддержать его и помочь с этим справиться – мы все старались, – но в итоге он похитил очень ценную собственность «Абстерго» и скрылся.

– Вы имеете в виду «Анимус»? – спросила Грейс, положив банановую кожуру на кофейный столик.

– Среди прочего, – ответила Виктория. – Мы искали его, потому что оборудование, которое он украл, может быть очень опасным, если неправильно его использовать.

– А как насчет заявления в полицию? – спросил Дэвид.

– Мы работаем с местными правоохранительными органами, – ответила Виктория. – Но, по закону, у нас есть некоторая свобода, чтобы задействовать нашу собственную службу безопасности.

– А это законно – бить людей электрошоком? – спросила Грейс.

– Наша команда не знала, что обнаружит на складе, – ответила Виктория. – Мы получили сигнал, что «Анимус» был использован. Мы не знали, кто его использует, и не знали, как они могут быть связаны с Монро. Поэтому наши люди и пошли на не летальные варианты действий на месте. План был простой – взять всех под охрану. Пока наш транспорт вез вас сюда, мы исследовали склад Монро и получили лучшее понимание природы ситуации.

– А мы все еще получаем лучшее понимание, – сказал вошедший в комнату мужчина в синевато-сером костюме. Он был очень высоким, с бледными светлыми волосами, зачесанными назад ото лба, и глазами цвета яркого мха. – Простите, что прервал вас.

– Не совсем, сэр, – Виктория поднялась со своего места. – Пожалуйста, присоединяйтесь.

Высокий мужчина приблизился к ним и занял стул рядом с Викторией. Его движения были быстрыми, плавными и рациональными.

– Меня зовут Исайя, – сказал он. – И я отвечаю за Эйри. Мы анализировали данные Монро, и мне кажется, мы можем обойтись без ненужной секретности. Вы знаете про ассасинов и тамплиеров. Вы знаете, что тамплиеры контролируют «Абстерго Индастриз», и, к настоящему моменту, вы, наверное, догадались, что я тамплиер. Вы правы. Я тамплиер. Как и доктор Бибо.

Виктория кивнула и улыбнулась. Шон был немного удивлен тем, что Исайя просто так признался и сделал такое заявление, даже если он и изучил данные Монро. Это совсем не то, что можно ожидать от секретной организации, стоящей за мировым заговором.

– Тамплиеры сейчас выглядят иначе, чем некогда выглядели, – сказал Исайя. – Корпорации сменили королевства, а исполнительные директора заняли место политиков. Наша организация адаптируется и становится тем, чем необходимо, чтобы быть более эффективной. Мы думаем, что погоня за технологиями обещает человечеству великое будущее, и здесь за дело берется «Абстерго». В нас нет ничего зловещего – в противоположность тому, во что Монро, возможно, заставил вас поверить.

– Скажите это боссу Твиду, – сказал Дэвид.

– Хорошее замечание, – Исайя усмехнулся, и такой смех мама Шона могла бы назвать заразительным. – Да, конечно же, в нашей истории есть печально известные личности, какие найдутся в любой группе, существующей довольно давно. Но я приведу вам противоположный пример: вы знали, что босс Твид использовал свое влияние, чтобы строить сиротские приюты, школы и больницы? Под его контролем Нью-Йорк за три года потратил на благотворительность больше, чем было потрачено за все предыдущие пятнадцать лет? Он помог основать Нью-Йоркскую публичную библиотеку и сохранил землю за Метрополитен-музеем. Вы знали, что он проложил путь к строительству Бруклинского моста?

Никто не ответил, но Шон ничего этого не знал, и по молчанию остальных он понял, что и они не знали.

– Теперь уже труднее оттолкнуть Твида, не так ли? – сказал Исайя. – Как человек он делал ужасные, непростительные ошибки. Но как тамплиер он нес просвещение и неопровержимый прогресс своему городу. Кто знает, чего он мог бы достичь, если бы ассасин по имени Элиза не покончила с ним по обвинению в коррупции?

По мере того, как Исайя рассказывал, Шон ловил себя на мысли, что ему было все труднее согласовать образ тамплиеров по версии Монро с тем, что Шон пережил сам.

– Можете судить о нас по нашим худшим примерам, – сказал Исайя. – Или можете подумать о сотнях, даже тысячах тамплиеров, о которых вы никогда не слышали, но которые, тем не менее, посвятили свои жизни улучшению нашего мира.

Его зеленые глаза смотрели на каждого из них, и когда они остановились на Шоне, тому показалось, что этот взгляд осторожно пророс в него.

– Монро сказал вам, насколько все вы важны?

– Что вы имеете в виду? – спросил Шон.

– Я просмотрел анализы ваших ДНК, и это поразительно. Уверен, вы шестеро, все вместе, представляете собой то, что мы называем Явлением Могущества. Согласно моей теории, этот феномен был задокументирован всего несколько раз за всю историю и пока не до конца понят. Он управляется симпатическими генетическими силами, которые мы до сих пор декодируем. Собственно, над этим Монро и работал здесь, в «Абстерго», с его модифицированным «Анимусом». Он исследовал эти Явления Могущества, пытаясь определить следующий такой случай. Которым и стало ваше появление. В том, что вы собрались все вместе, есть слияние, совпадение, синергия. Измерить ваш потенциал, как личный, так и коллективный, – это выходит за рамки наших возможностей. По-моему, от этого захватывает дух.

Шон припомнил изображение, которое ему показал Монро, с местами пересечений их ДНК. Согласованность их воспоминаний.

– Вы говорите о частице Эдема?

– Частицах Эдема, – поправил Исайя. – Многочисленных.

Дэвид поправил очки.

– Не понимаю.

Исайя повернулся к Виктории.

– В этой сфере специализируется доктор Бибо. Пусть она объяснит.

Виктория кивнула и откашлялась.

– Мое исследование привело меня к убеждению, что частица Эдема, на поиски которой вы отправились, является одной из трех таких же. Изначально они были частью единого целого – Трезубца Эдема. Каждый кинжал – это на самом деле один из зубцов Трезубца, и все обладают разной силой, имеют различное влияние на людей, в отношении которых используются. Согласно легенде, один из них внушает веру, другой внушает страх, а третий – преданность. Улавливаете?

Все четверо кивнули.

– Хорошо, – сказала Виктория. – Теперь, вы слышали об Александре Великом, верно? Мы знаем, что он владел Жезлом Эдема – символом его правления, когда взошел на трон. Но на поле боя ему требовалось оружие.

– Трезубец Эдема? – сказала Грейс.

– Именно, – ответила Виктория. – Его армии были непобедимы. С Трезубцем для сражений и с Жезлом для правления Александр создал империю, не имеющую себе равных, и стал, возможно, самым могущественным правителем, какого мир когда-либо видел.

– Очень вдохновляет, правда? – сказал Исайя.

Шон с ним согласился, к тому же он заметил, с какой страстью и оживлением Виктория стала рассказывать дальше.

– Когда Александр погиб, – сказала она, – Трезубец, я думаю, был разломан на три части и поделен между династиями, которые наследовали ему. Один зубец отправился к одному из генералов Александра, Селевку, основавшему Государство Селевкидов, которое находилось на востоке и частично охватывало Азию. Другой зубец достался генералу Птолемею, который основал Египетское царство. Третий зубец перешел к народу Александра, македонцам. Македонский и птолемеев зубцы осели в руках римских Цезарей. Тот, что нашли вы, один из них. Я догадываюсь, что это зубец веры. Он оставался в Риме и, в конце концов, оказался в Ватикане. Отсюда папа Каликст III, испанец, передал его Альфонсо V, королю Арагонскому, я полагаю, чтобы отплатить королю за его поддержку. Испанские монархи хранили зубец до тех пор, пока Карл V не отдал его Кортесу. Вы следите за ходом моих мыслей?

– С трудом, – сказал Дэвид.

Виктория потерла руки друг о друга.

– Я по частям восстанавливаю события, которые могли произойти с другими двумя зубцами, но мы уверены, что вы нашли зубец веры в Нью-Йорке.

– Или, как минимум, мы знаем, что ваши предки взаимодействовали с ним, – сказал Исайя. – Как бы то ни было, самое невероятное заключается в том, что некоторые из ваших предков, судя по всему, взаимодействовали и с остальными двумя частями.

– Серьезно? – спросила Грейс.

– Совершенно, – ответил Исайя. – Пожалуйста, поймите, что объединенные силы Трезубца Эдема могут превратить человека в короля, а короля – в бога, и вы имеете к этому отношение. Как я уже сказал, это Явление Могущества. Вы как один происходите из одного источника ваших предков. Как будто ваша родословная и ДНК поколениями двигались к этому моменту. Вот поэтому нам нужна ваша помощь. Есть кое-что, что можете сделать только вы.

– И какую помощь вы от нас ждете? – спросила Наталия – это был один из немногих моментов, когда она говорила, с самого их прибытия в Эйри. У Шона перед глазами стояла картинка, как агенты схватили ее на складе, и он все еще стыдился своей неспособности защитить ее, как сделал бы Томми.

– Доктор Бибо, – сказал Исайя, – вы уже объяснили… ситуацию? С Монро?

Виктория кивнула.

Исайя взглянул сквозь стену здания на лес снаружи.

– История Монро по-настоящему трагична, – сказал он. – Я все еще в великом восхищении от его таланта и от того человека, которым он когда-то был.

Затем Исайя перевел взгляд обратно в комнату.

– Но если вы добились успеха в ваших поисках одного из зубцов Трезубца Эдема, и Монро завладеет им… он может наделать немало разрушений.

– Так что за история с Монро? – спросил Шон.

Исайя вздохнул.

– Его отец был ужасным человеком. Монро провел детство в невообразимых условиях, многие из которых он вытеснил глубоко в подсознание. Такое состояние делает его, да и любого другого человека, неподходящим кандидатом для «Анимуса».

– Почему? – спросила Наталия.

Заговорила Виктория.

– Психика человека, пережившего насилие, слишком нестабильна, слишком повреждена. Я безуспешно пыталась помочь Монро при помощи терапии, но он хотел использовать «Анимус», чтобы вернуться в воспоминания своего отца, чтобы изгнать своих демонов.

– Но я запретил ему, – сказал Исайя. – Для его же собственной безопасности и безопасности его рассудка. Поэтому он ушел из «Абстерго» и украл проект, над которым работал.

Шон взглянул на Грейс, и она посмотрела на него в ответ. В этой истории должно было быть что-то еще. Не то чтоб Шон не доверял Монро. Но всегда казалось, что у него немного не хватает винтиков в голове, как и у его модифицированного «Анимуса», так что теперь Шон мог сказать, что у них с Грейс были одинаковые сомнения. Шон все еще верил, что у Монро были добрые намерения, но не мог решить, рассказывать ли Исайе о том, что они узнали, как Грейс и говорила с самого начала.

– Не делайте этого, – сказала им Наталия.

– Может, не стоит, – поддержал Дэвил.

Но мнение Шона переменилось с тех пор, как они попали сюда. Ситуация была совсем не такой, какой описал ее Монро. Эти люди не были злодеями и не пытались захватить мир, и теперь, когда Шон огляделся в этом месте и послушал Исайю и Викторию, это казалось ему очевидным. В «Абстерго» хотели помочь человечеству, сделать его лучше с помощью инноваций и прогресса, к тому же Шон оценил тот факт, что они, кажется, верили в то, что он и остальные могут сыграть в этом важную роль.

– Может, не стоит что? – спросил Исайя.

Шон глубоко вдохнул.

– Мы нашли частицу Эдема. И Грейс знает, где она закончила свой путь.

Грейс кивнула, согласившись с ним.

– Я нашла ее.

Затем она рассказала Исайе, где именно.

Глава 23

Оуэн знал, что Хавьер не поддерживает его решение довериться Гриффину, но также он знал, что это единственный путь. И, вопреки предположениям Хавьера, Оуэн осознавал присутствие сознания Вариуса в его собственном, и именно оно, возможно, заставило его поверить Гриффину быстрее, чем следовало бы. Но все это не меняло того факта, что тамплиеры схватили остальных, а Монро пропал. Они не могли вернуться домой и, по сути, были в бегах.

Но была и другая, более личная причина. Агент «Абстерго» предыдущим вечером намекнул на то, что знал что-то об отце Оуэна. Оуэн решил, что единственный способ выяснить больше – стать частью этой игры. Гриффин смотрел на него, сидя на бревне.

– Что скажете?

– Хотите, чтобы мы пошли с вами? – Хавьер рассмеялся. – Я говорю: черт подери, ни за что.

– Что вы имеете в виду, когда говорите пойти с вами? – спросил Оуэн.

Гриффин подался вперед, уперевшись локтями в колени.

– Я полагаю, Монро нашел наследие ассасинов в одном из вас? Или тамплиеров? Может, обоих?

Оуэн кивнул.

– И что? – спросил Хавьер.

– Так вот, – ответил Гриффин, – это значит, что вы можете иметь способность к орлиному зрению. Вы же знаете, что такое орлиное зрение?

Оуэн снова кивнул. На сей раз то же самое сделал и Хавьер.

– Хорошо, – сказал Гриффин. – Теперь смотрите на меня.

– Мы на вас смотрим, – сказал Хавьер.

Гриффин помотал головой и поднял руки.

– Нет, я имею в виду, смотрите по-настоящему. Орлиное зрение может помочь вам распознать, враждебен ли человек, угрожает ли он вам. Вот и распознайте. Что вы видите?

Оуэн не пытался использовать орлиное зрение с момента выхода из симуляции. Но он помнил, как это делал Вариус, когда искал кинжал в «Ацтекском клубе», и теперь Оуэн пытался сделать то же самое. Он расширил восприятие, открыл свое сознание, изучая лицо Гриффина, его черты, манеру держаться, малейшее движение мускулов в его теле, которые не могли лгать. Орлиное зрение подсказало Оуэну, что Гриффин не представлял угрозы. По крайней мере, не в данный момент.

– Продолжайте, – сказал Оуэн.

– Полагаю, вы видели частицу Эдема в «Анимусе»?

– Да, мы оба, – ответил Оуэн, на что глаза Хавьера распахнулись с долей удивления и злости.

– Значит, это делает вас лучшими кандидатами для поисков, – сказал Гриффин. – Я никогда не видел эту штуку. А вы знаете, что вы, собственно, ищете, и у вас, возможно, есть способности к ее обнаружению. Так что мне нужна ваша помощь.

– Зачем нам помогать вам? – спросил Хавьер. – Не думаю, что кто-то вообще должен заполучить эту штуку, даже Монро. Но он уже, наверное, на полпути к ней.

– Понял, – сказал Гриффин. – Кто знает, что Монро рассказывал вам про Братство. Но послушайте меня минутку.

Он вытянул одну руку, а другой стал загибать на ней пальцы, один за другим.

– Александр Великий. Юлий Цезарь. Гунн Аттила. Чингисхан. Русские цари. Знаете, что у них общего?

Хавьер закатил глаза.

– Частицы Эдема?

– Верно, – сказал Гриффин. – Всегда, когда появляется частица Эдема, кто-нибудь да использует ее, чтобы захватить власть, и от этого страдает свободная воля простых людей. Это неизбежно. Поэтому я и не хочу ее использовать, я хочу удержать кого-либо еще от ее использования. Откуда вы знаете, что Монро не передумает и не станет диктатором?

– Он не станет, – сказал Оуэн.

– Почему ты так уверен? – спросил Гриффин.

Оуэн и не был уверен. По правде говоря, у него были сомнения насчет Монро. Но Оуэн хотел доверять ему, как хотел доверять и Гриффину. Поскольку чувствовал себя так, будто они оба ему нужны.

– Вы знаете что-нибудь о моем отце? – спросил Оуэн.

– О твоем отце? – Хавьер двинулся к Оуэну и схватил его за предплечье. – Ты о чем говоришь?

– Я знаю только кое-что из того, что случилось с твоим отцом, – ответил Гриффин.

– Так он не был ассасином?

– Нет.

– Но агент «Абстерго», которого вы убрали, сказал…

– Твой отец был вовлечен, – ответил Гриффин. – Не знаю, каким образом. Но я могу помочь тебе с этими вопросами.

– Как? – спросил Оуэн. – Монро сказал, что моя ДНК тут не поможет. Мне нужна ДНК отца после того, как его арестовали.

– У меня есть доступ к местам, которые Монро недоступны, – сказал Гриффин. – ДНК твоего отца может храниться в базе полиции. С момент ареста. Может быть, они даже до сих пор хранят образец в качестве вещественного доказательства. Ты поможешь мне найти то, что мне нужно, а я помогу тебе.

Именно это было первым, за чем Оуэн пришел к Монро, и закончилось это все тупиком. А Гриффин давал Оуэну шанс наконец найти некоторые ответы. Для Оуэна вопрос о выборе не стоял.

– Я в деле, – сказал он.

– Оуэн, – воскликнул Хавьер. – Не надо…

– Я в деле, – повторил Оуэн громче.

Сейчас, зная о том, что пришлось пережить Хавьеру, он чувствовал себя виноватым в том, что не был тогда рядом с другом. Но это не меняло того факта, что Оуэну надо было поступать сейчас именно так.

– Он нам не враг. Пойдем с нами.

– А как же моя мама, чувак?

– Все просто, – сказал Гриффин. – Позвони ей и скажи, что все в порядке, просто тебе нужно было уехать ненадолго. Скорее всего, она позвонит в полицию и скажет, что ты сбежал, но это не проблема. Полиции мы можем избежать.

– Мы не можем пойти домой, – добавил Оуэн. – Или пойдем с Гриффином, или будем болтаться здесь, среди холмов. Она так и так будет волноваться за тебя.

Хавьер оглянулся на деревья и снова прихлопнул дурацкую мошку.

– Не нравится мне это.

– Знаю, – сказал Оуэн. – Но тебе же не нужно доверять Гриффину или Монро. Я прошу тебя довериться мне. Тебе для этого не нужно орлиное зрение. Пройдем через это вместе.

Хавьер опустил руки на бедра и целую минуту разглядывал грязь под ногами. Затем он поднял глаза.

– Окей. Я верю тебе. Давай сделаем это.

– Окей.

– Хорошо, – сказал Гриффин. – Мы уже много времени потеряли. Садитесь оба на этот мотоцикл и встретитесь со мной на дороге у подножья.

– Что? – воскликнул Оуэн.

Но Гриффин уже сорвался с места, пробежав среди деревьев, и через пару секунд исчез.

– Ну, отличное начало, – сказал Хавьер.

Оуэн побрел к мотоциклу.

– Да ладно.

Он сел на мотоцикл, Хавьер уселся за ним. Мотор при зажигании вздрогнул, будто трепещущие крылья огромного жука. Они надели шлемы, и Оуэн повез их обратно, по дороге из укатанной грязи, по которой они несколько часов назад поднимались наверх, оставляя за собой облако пыли. Спустившись к подножью холмов, они обнаружили машину, ожидающую их там, где начиналась асфальтированная дорога. Это был невзрачный белый седан, который не привлекал к себе особого внимания. Окно водителя опустилось, и Гриффон выглянул из него:

– Следуйте за мной.

Машина умчалась быстрее, чем Оуэн ожидал. Он поддал газу и поехал вслед за ней. Они мчались по загородным дорогам, пролетая мимо садов и рощ, деревья создавали ощущение стробоскопа, то отбрасывая тень, то пропуская свет на визор Оуэна. Затем они выехали на трассу, и Гриффин повел их обратно в город. В конце концов, они прибыли на огороженную гаражную территорию. Они проехали один ряд, и Гриффин остановился. Оуэн все это время думал, что они тут делают.

Гриффин вылез из автомобиля и подошел к одному из гаражей. Он отпер его и поднял роликовые ворота. Загнав машину внутрь, он вышел обратно и указал Оуэну, чтобы тот загнал и мотоцикл.

– Он серьезно? – спросил Хавьер.

У Оуэна тоже были некоторые опасения, но он заехал внутрь и поставил мотоцикл рядом с машиной. Гриффин дождался, пока они выйдут наружу, а затем закрыл гараж.

– Это идея типа «спрятаться на самом видном месте»? – спросил Хавьер.

Гриффин нагнулся, чтобы запереть ворота.

– Можно сказать и так. Пойдемте, нам сюда, – сказал он, открывая гараж рядом.

Возле стен внутри стояли полки для хранения, заставленные металлическими и пластиковыми ящиками. Посередине, под одинокой лампочкой, располагался стол, заваленный инструментами и клинками, также там было несколько перчаток, похожих на те, что носил Вариус. В одном из дальних углов стоял компьютер, а напротив него – раскладушка со спальным мешком.

– Заходите, – сказал Гриффин. – Дерните за шнурок над столом, чтобы включить свет.

Оуэн сделал все, что тот просил, Хавьер просто прошел следом, а Гриффин, войдя внутрь, закрыл ворота. В гараже стало темно, если не считать режущего глаз света, отбрасываемого лампочкой.

– Вы небось не этого ожидали? – сказал Гриффин, опершись руками о стол.

– Не совсем, – ответил Оуэн.

– Шестнадцать лет назад, – рассказал Гриффин, – тайный агент тамплиеров внедрился в Братство. Он узнал наши секреты, местонахождение всех наших явок и тренировочных объектов. Затем он убил Наставника, нашего лидера, и вернулся к своим тамплиерским хозяевам. Время, которое последовало за этими событиями, мы зовем Великой чисткой. Тамплиеры начали кампанию по истреблению, используя все данные, которые собрал предатель. Они убивали нас – и не только ассасинов, но и наши семьи. Детей, жен, мужей. На этом Братство чуть не закончилось. С тех пор нам пришлось изменить тактику и адаптироваться, чтобы выжить. Никаких больше постоянных мест дислокации. Теперь мы всегда остаемся мобильными, подвижными и невидимыми. Наша численность несколько восстановилась, но мы даже не близко к тому, что было.

– Боже мой, – прошептал Оуэн.

– Тамплиеры хотят, чтобы мир воспринимал «Абстерго» как благотворительную корпорацию, но они все так же безжалостны, какими и были всегда, если не больше. И вот у этих людей ваши друзья.

– Что нам делать? – спросил Хавьер.

– Сначала, – сказал Гриффин, – вы мне расскажете, где найти частицу Эдема, и мы ее достанем. Затем будем говорить о спасении.

– Мы полагаем, она где-то рядом с домом, в котором умер Улисс Грант.

– Хорошо, – сказал Гриффин. – Что ж, это имеет смысл. Давайте, парни, вас приоденем.

Он подошел к одной из полок, достал оттуда черный ящик и поставил его на стол. Он открыл защелки и с щелчком откинул крышку. Внутри было несколько ящиков поменьше, которые он достал и тоже поставил на стол.

– Там кое-какая одежда в ящике рядом с раскладушкой, – сказал Гриффин. – Найдите себе униформу.

Оуэн и Хавьер пошли к ящику, чтобы посмотреть, о чем он говорит, и обнаружили вещи, подобные тем, что были на самом Гриффине, – военную форму, ботинки, толстовки, черные куртки из кожи и холстины. Оуэн нашел то, что ему подошло, и переоделся, Хавьер сделал то же самое. Когда они вернулись к столу, Гриффин открыл все ящики.

– Нужно набить карманы, – сказал он. – Сначала гранаты.

Он указал на ряды металлических сфер размером с мячик для гольфа.

– Здесь несколько дымовых гранат, а эти светошумовые, для отвлечения внимания и прикрытия. А вот эти усыпляющие, если вам нужно, чтобы кто-то потерял сознание ненадолго. Вот электромагнитные гранаты. Они дают локальный электромагнитный импульс. У тамплиеров есть масса компьютеризированных средств противодействия, но это их вырубит и поджарит.

Он выдал Оуэну и Хавьеру по несколько гранат каждого вида, которые они рассовали по карманам на брюках и куртках.

– Теперь вооружение, – Гриффин подвинулся к следующему ряду ящиков на столе. – Не буду вас заставлять пользоваться чем-то из этого. Возьмите то, с чем вам удобно обращаться. Но если уж берете что-то, будьте уверены, что знаете, как этим пользоваться.

В одном ящике был набор метательных ножей, и Оуэн почувствовал, что один из этих пузырьков, о которых говорил Монро, лопнул в его памяти – это был эффект кровотечения от Вариуса. Он чувствовал, будто знал, как использовать их, но не был до конца уверен в том, что он делает. Но, так или иначе, он их взял, вместе с еще парой клинков. Хавьер тоже взял несколько ножей и арбалет.

– Он стреляет дротиками? – спросил Хавьер.

– Да, – ответил Гриффин. – Там с ним есть несколько штук.

– Мы возьмем одну из этих? – спросил Оуэн, указывая на перчатки со скрытыми клинками.

Гриффин дотянулся до одной из перчаток и повертел ее в руках. Она несколько отличалась от тех кожаных, которые носил Вариус. Эта была сделана из чего-то вроде сформованного металла, с электронным управлениям и функциями, о которых Оуэн даже не догадывался.

– Это вы не заслужили, – сказал Гриффин. – Перчатка – это не только оружие, но и символ. Однажды, если решите присоединиться к Братству и поклянетесь посвятить себя служению Кредо, получите свои собственные. До тех пор вы недостойны.

– Это довольно сурово, – сказал Хавьер.

– Сурово или нет, – ответил Гриффин, – так оно и есть. Я потратил годы, глядя, как мои дед и отец надевают свои рукавицы, прежде чем смог, наконец, надеть свою собственную. Это дело чести, и я отношусь к этому очень серьезно.

Он положил перчатку обратно на стол, туда, где Оуэн не мог ее достать.

– Теперь, – сказал он, – когда у вас есть все, что…

Компьютер издал тихий сигнал. Гриффин оглянулся на него и проверил свои наручные часы. Затем он пересек помещение и сел перед монитором. Несколько щелчков мыши – и на экране появился видеочат. Человек с густыми волосами, темными с проседью, и бородой, который показался на экране, выглядел осунувшимся и мрачным. Вид, на фоне которого он сидел, открывался, похоже, с борта какой-то лодки.

– Гриффин, – сказал он, – доложите о положении дел.

– У меня два субъекта, – ответил Гриффин. – Готовимся вернуть частицу Эдема. Исайя схватил еще четверых…

– Я знаю. Ротенбург восстановил контакт.

– Информатор в «Абстерг»? – спросил Гриффин.

– Да. Данные, которые он предоставил, указывают на то, что тамплиеры ищут более чем одну частицу Эдема. Ротенбург утверждает, что это Трезубец.

Гриффин поколебался, прежде чем ответить.

– Понял, сэр. Мы едем в Нью-Йорк. Полагаем, реликвия где-то рядом с горой МакГрегор.

– Отправляйтесь, – сказал человек на экране. – В Олбани вас будет ждать машина. Достаньте частицу, но знайте, что это только начало. Дальше будут другие приказы.

– Да, сэр.

Экран потух, Гриффин откинулся в кресле.

– Кто это? – спросил Оуэн.

– Один из лидеров Братства, – ответил Гриффин. – Гэвин Бэнкс. Он прячется, как и остальные из нас. Все наши с ним коммуникации должны быть максимально короткими.

– Что он имел в виду под Трезубцем?

– Он имел в виду, что есть еще две части, точно такие, как та, что вы видели. И тот, кто их соединит все три, сможет захватить мир.

Хавьер рассмеялся, Оуэн тоже едва удержался от смеха. Но, глядя на то, как говорил Гриффин, он мог с точность сказать, что тот не шутил и не преувеличивал. Ассасин встал со своего кресла и пошел к выходу, по пути схватив со стола одну из перчаток.

– Надо выдвигаться, – сказал он, открывая ворота. – Гасите свет.

Все трое вышли, и Гриффин повез их к частному аэродрому в двух часах езды. Там он припарковал машину в ангаре, где находился небольшой самолет. На борту у него была синяя полоска, и выглядел он так же неприметно, как и белый седан.

– В плане транспорта тамплиеры вас обогнали, а? – сказал Хавьер.

– Есть ограничения, которых Братство может и должно придерживаться, чтобы не привлекать внимание «Абстерго», – ответил Гриффин.

Вскоре они были уже на борту, двигаясь к Нью-Йорку. У Оуэна создалось странное впечатление, что хоть он и был в Нью-Йорке еще утром, тот Нью-Йорк уже в прошлом. И он понятия не имел, что ждет их в настоящем. Была уже ночь, когда они приземлились в Олбани, и там их ждал очередной обыкновенный седан, хотя на самом деле он был мощным и быстрым. Они поехали на север по темным трехполосным дорогам, сквозь несколько спящих городков, и меньше чем за час добрались до горы МакГрегор. Гриффин остановил машину на некотором расстоянии от особняка.

– Когда выйдем, держитесь рядом со мной, – он заглушил мотор. – Тамплиеры могут тоже быть здесь. Держите все чувства, какие у вас есть, обостренными – эффекты кровотечения, все остальное. Заходим, забираем реликвию и уходим. Вы готовы?

– Готов, – сказал Оуэн.

– Готов, – отозвался Хавьер.

Они вышли из машины и проследовали к деревьям, сохраняя молчание в практически полной темноте. Они обошли коттедж по широкой дуге. Оуэн пытался унять дрожь в руках – они вздрагивали в ритме с током его крови. Он сосредоточился на воспоминаниях Вариуса, расширяя осознание сперва через каждую часть своего тела, а потом – распространяя его на все окружающее. Сначала ничего не происходило, но Оуэн не терял терпения, слушая, выжидая, и постепенно мир приобрел более широкое разрешение. Внезапно Оуэн сумел почувствовать текстуру земли сквозь ботинок. Он слышал эхо собственных шагов, отражающееся от изгибов деревьев. Он заметил, как беззвучно взлетела сова, видел рядом очертания Гриффина и Хавьера, двигающихся сквозь заросли.

Когда они добрались до дома, все казалось тихим и спокойным. Гриффин провел их от линии деревьев через открытое пространство лужайки, уже покрытой росой, к окну позади дома, которое не представляло сложности для ассасина. Вскоре он уже был внутри, и Оуэн с Хавьером последовали за ним.

Половицы скрипнули под ногами, когда Оуэн приземлился. Спертый воздух пах старым закопченным деревом. Они залезли в спальню, но не в спальню Гранта, на что указывала слишком узкая кровать.

– Теперь ваша очередь, ребята, – сказал Гриффин. – Что-нибудь чувствуете?

– Ничего, – ответил Хавьер.

– Погодите, – Оуэн закрыл глаза, и вместо того, чтобы смотреть, он попытался почувствовать ту же энергию, которая провела Вариуса к кинжалу сквозь комнаты «Ацтекского клуба».

– Есть что-нибудь? – спросил Гриффин.

– Пока нет, – ответил Оуэн. – Подождите.

– У нас не так много времени, – сказал Гриффин.

– Просто подождите, – повторил Оуэн, отходя от них. Затем ему показалось, что что-то получается, и он склонил голову немного вбок, будто для того, чтобы лучше слышать. Нашел. Ему пришлось сильно напрячься, сильнее, чем Вариусу тогда, но она была там. Он ощутил легкий гул, что-то вроде резонанса в костях черепа, и это было знакомо ему – по крайней мере, той части его разума, где еще можно было найти Вариуса.

– Сюда, – прошептал он, шагнув вперед.

Хавьер и Гриффин последовали за ним из спальни в основную гостиную, которую превратили в нечто вроде музея с плакатами, картинками и витринами, в которых хранились предметы. Но кинжала там не было, и Оуэн пошел дальше, через другую дверь и по коридору в другую спальню, побольше. Резонанс привел его к определенному месту на полу под плетеным ковриком.

– Вот здесь, – сказал он.

Оуэн отодвинул коврик, вытащил один из своих ножей и опустился на колени. Затем он поддел ножом половицу, но при этом заметил несколько свежих зарубок на дереве и обратил внимание на то, как просто отошла доска. Под ней он обнаружил узкое углубление и покоившуюся в нем прямоугольную металлическую банку. Оуэн вынул ее, но сразу понял, что она слишком легкая, и когда открыл, нашел в ней только тусклую медаль – боевой крест «Ацтекского клуба».

– Она была здесь, – сказал Оуэн. – Я чувствую.

– Медаль не оставляет никаких сомнений, – сказал Гриффин. – Но кто-то нашел ее первой.

– Это было совсем недавно, – сказал Оуэн. – Эти зарубки свежие.

– Тамплиеры? – спросил Хавьер.

Гриффин покачал головой.

– Не думаю.

– Тогда Монро? – сказал Хавьер.

Оуэн надеялся, что это был Монро.

Ритмичный гул усилился, он исходил снаружи дома, сверху, и Гриффин взглянул на потолок.

– Вертолеты, – сказал он. – Несколько штук. «Абстерго» здесь.

– Что будем делать? – спросил Оуэн.

– Не вмешиваться. Вы не подготовлены, а я не могу брать все на себя. Возвращаемся в машину и убираемся отсюда. Поняли? Не связываемся с ними.

Оуэн и Хавьер кивнули.

– Держитесь рядом, – сказал Гриффин. – Пойдем.

Он выбежал из комнаты обратно в гостиную, где лезвия света от прожектора вонзались в окна и разрезали стены. Они, пригнувшись, прокрались в маленькую спальню и вылезли через то же самое окно. Снаружи, на лужайке, Оуэн увидел черные тени вертолетов, гудящих наверху. Их было три – три винта поднимали мощные порывы ветра, который приминал траву и чуть ли не сбивал Оуэна с ног. С вертолетов спустились мелкие черные тени – это агенты по веревкам скользили к земле.

– Бегом! – крикнул Гриффин, и все трое бросились бежать изо всех сил, расходясь в стороны и уклоняясь от лучей прожекторов, веревок и агентов, которые уже ступили на землю.

– Цель установлена! – прокричал один из них под шлемом, поднимая ствол автомата на Хавьера всего в нескольких шагах впереди.

Оуэн залез в карман, достал одну из электромагнитных гранат и бросил ее. Не произошло ничего такого, что он мог бы заметить, но агент внезапно остановился, как будто ослеп, тяжело дыша в своем шлеме. Это подкинуло Оуэну другую идею, и он остановился.

– Что ты делаешь? – крикнул ему Хавьер, отдаляясь.

Оуэн вытащил еще одну гранату, взвел ее и бросил в ближайший вертолет. Она попала в цель, и тут же пилот будто потерял управление: двигатели взвыли и винты замедлились. Вертолет метнулся в сторону, будто кто-то его тряхнул, и протащил по земле всех агентов, которые еще не успели спуститься, жестко сталкивая их друг с другом. Неуправляемый вертолет столкнулся с другим, и с оглушительным грохотом оба они накренились, на бешеной скорости двигаясь к земле.

– Беги! – крикнул Хавьер.

Оуэн помчался за ним к деревьям в тот самый момент, когда первый вертолет ударился о землю и взорвался. Взрывная волна сбила Оуэна с ног и толкнула вперед, лицом в траву, где он и остался лежать, на мгновение оглушенный. Но, почувствовав на себе чьи-то руки, начавшие его трясти, он решил, что это агент, и перевернулся.

– Вставай, уходим! – крикнул Гриффин, поднимая его на ноги.

Следующий взрыв послышался, когда они уже были среди деревьев, Оуэн оглянулся, чтобы посмотреть, как еще один вертолет врезался в дальний угол особняка.

Втроем они пробежали через лес, перепрыгивая через валуны и поваленные деревья прямо так же, как Оуэн прыгал по крышам Нью-Йорка в симуляции, и несколько минут спустя они добрались до машины и запрыгнули в нее.

– Это было безумие! – крикнул Хавьер Оуэну, тяжело дыша.

– Подожди выдыхать до самолета! – рявкнул Гриффин, поворачивая ключ зажигания. Он вывел машину на дорогу и помчался назад тем же путем, каким они и приехали. Первые несколько миль они ехали с выключенными фарами, чтобы не привлечь внимание оставшегося в небе вертолета. Когда они наконец отъехали на безопасное расстояние, Гриффин глубоко вдохнул и, похоже, немного расслабился.

– О чем ты думал? – спросил он. – Я отдал четкое распоряжение: не вмешиваться.

– Знаю, – сказал Оуэн. – Но я двоих вынес…

– Я тебе скажу, что ты сделал! – сказал Гриффин. – Тебе, черт побери, повезло! Из-за твоих фокусов нас всех троих могли убить.

– Прошу прощения, – сказал Оуэн, хотя и не был уверен, что действительно хотел просить прощения. – Я…

– Слушай меня! – воскликнул Гриффин. – И слушай хорошо. Я вторых попыток не даю. Если хочешь, чтобы я тебе помог узнать все про твоего отца, с нынешнего момента будешь делать в точности все, что я скажу. Слышишь меня? Потому что я твой единственный шанс узнать правду, и я могу без колебаний оставить тебя с твоими вопросами до конца твоей жизни.

Оуэн закрыл рот, адреналин, наконец, оставил его тело в покое. Если бы Гриффин выдал ему какую-нибудь другую угрозу, Оуэн проигнорировал бы ее и предложил ему засунуть ее куда подальше. Но правда об отце была той единственной вещью, которую Оуэн не мог игнорировать, и он не мог отступиться, не важно, насколько злым или несправедливо обиженным он себя чувствовал.

– Я понятно выразился? – спросил Гриффин.

– Да, – ответил Оуэн. – Исключительно.

– Хорошо, – сказал Гриффин.

– Какие мысли насчет того, что дальше? – спросил Хавьер.

– Мысли такие, что мы не закончили, – ответил Гриффин. – Все еще есть три частицы Эдема, одну из которых уже кто-то нашел. И, похоже, «Абстерго» думает, что вы и ваши друзья – ключ к обнаружению остальных.

– У нас есть выбор? – спросил Хавьер.

– Конечно, есть, – сказал Гриффин. – У вас есть ваша собственная свободная воля, и, хотите верьте, хотите нет, я умру, защищая ее.

– Тогда, возможно, я хочу бросить это все, – сказал Хавьер, повернувшись к Оуэну.

Но Оуэн не хотел. Пока не хотел. До тех пор, пока был шанс узнать правду.

– Я должен узнать, – сказал он. – Я все еще в деле.

Глава 24

Наталия сидела одна, в стороне от остальных, глядя на деревья сквозь стеклянную клетку. Шон и Грейс все рассказали Исайе, и она не могла ничего сделать, чтобы их остановить. После этого Исайя ушел, а вскоре следом за ним отправилась и Виктория. Наталия наконец позволила себе немного еды, когда поняла, что отказ от их пищи – неэффективная форма протеста. Но яблоко и бублик плохо себя чувствовали у нее в желудке.

– Эй, – она услышала голос Шона и в слабом отражении в окне увидела, что он приближается к ней. – Ты в порядке?

– Нет, – ответила она.

– В чем дело?

– Не могу поверить, что вы это сделали.

– Сделали что?

– Не валяй дурака, – сказала она. – Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю.

Он откинулся в коляске и вцепился в подлокотники.

– Мне это показалось разумным. Я думаю, это было правильно. Ты что, думаешь, Исайя врал нам?

– Не знаю, – Наталия могла только трясти головой. – В том-то и дело. Я не знаю. Не пойми меня неправильно, Шон. Мне он тоже показался убедительным. Но я бы никогда просто так не выложила бы ему все, не обдумав и не обсудив со своими.

– Ты права, – он подался вперед, и что-то в его движении вызвало у нее внезапное воспоминание о Томми.

Наталия отмела его.

– Ты права, – сказал он. – Нам нужно было сначала все обсудить.

– Что толку теперь, – ответила Наталия.

Он подъехал чуть ближе, оглядываясь через плечо, будто бы посмотреть, где остальные двое.

– Эй, я хотел у тебя спросить…

Он не закончил. Она подождала несколько секунд.

– Что ты хотел спросить?

– Я просто… – сказал он, и его щеки залил румянец.

Наталия подумала, что она, пожалуй, знает, к чему он клонит, но надеялась, что она не права.

– Просто что?

– Не знаю. Этот «Анимус». Просто странная ситуация. Мы были… ну, ты знаешь.

Она оказалась права. Он говорил про Томми и Аделину. Наталии не хотелось ранить его чувства, но, похоже, это было неизбежно.

– Я имею в виду, – продолжил он, – это были они, но в каком-то смысле это были и мы тоже, и я просто…

– Шон, все на самом деле не так уж сложно. Аделина любила его. Не тебя. И Аделина – это не я.

– Я знаю.

– Так в чем проблема?

– Нет проблем, – ответил он. – Я просто… Не бери в голову, забудь. Извини, что заговорил об этом.

– Все в порядке, – сказала она. – Извини меня тоже. Я не пытаюсь быть грубой. Просто, знаешь, мы не можем позволить, чтобы все перепуталось. Помнишь, что Монро сказал? Ты – это ты. Надо это уяснить.

– Ты права, – сказал он. – Совершенно права.

– Окей, – сказала она. – Я рада, что мы хотя бы в этом согласны.

Она добавила эту последнюю фразу, хотя и знала, что на самом деле между ними не было согласия в обоих вопросах.

Он кивнул и поехал обратно к остальным – с низко опущенной головой. Наталия смотрела, как он уезжает, и укоряла себя. Она могла быть добрее. С другой стороны, она часто себе об этом говорила. Когда она общалась с людьми, ее первой реакцией было – выбрать самый прямой маршрут. Но не всегда это был наиболее разумный курс. Она снова отвернулась и уставилась на деревья.

Было уже слишком поздно, чтобы забрать назад информацию, которую они открыли Исайе. Так что теперь Наталия будет с ними соглашаться. Но это ни в коем случае не значит, что Исайя ее убедил и она поверила в добрые намерения Ордена тамплиеров. Не говорит это и о том, что она переметнулась к ассасинам. Ее опыт в «Анимусе» показал, что обе стороны не несли с собой ничего, кроме разрушения. И по отдельности, и особенно когда сражались друг с другом. И когда они это делали, расплачивались за это невинные люди.

Однако было неразумно во всем противостоять такой могущественной организации, как «Абстерго». Пока нет. В отличие от того, как она только что обошлась с Шоном, Наталия будет терпеливо ждать и наблюдать, и тогда выяснит, какой ход будет лучшим. Именно так ее бабушка и дедушка смогли покинуть советский Казахстан, именно так она и уйдет от тамплиеров.

– Хорошие новости, – сказала Виктория, вернувшись в комнату. – Мы связались с вашими родителями. Мы объяснили им ситуацию и сказали, что они могут в любое время приехать и повидаться с вами. Пока мы с вами разговариваем, они уже едут.

– Что вы им сказали? – спросила Наталия.

– Мы сказали им, что бывший сотрудник, работавший в ваших школах, Монро, втянул вас в некую неизвестную схему с украденным у нас оборудованием, но мы раскрыли это и спасли вас.

Наталия подумала, что эта мастерски преподнесенная дезинформация была достаточно правдива, чтобы ее не оспаривать, хотя она и знала всю правду.

– Так мы можем идти домой? – спросила Грейс.

– Вам решать, но у нас есть кое-то, что мы хотели бы вам предложить.

– Что? – спросил Шон.

– Как упомянул Исайя, ваши ДНК дают исключительную возможность. Мы бы хотели пригласить вас остаться здесь, в Эйри, чтобы продолжить наше исследование. Мы планируем обсудить эту возможность с вашими родителями, когда они приедут. Подозреваю, они будут весьма открыты для этого разговора.

– Думаете, будут? – спросила Наталия.

Ее родители не доверяли большинству людей, в особенности тем, кто при деньгах и при власти.

– Ну, – Виктория улыбнулась, продемонстрировав большие зубы, – естественно, мы предлагаем значительное финансовое вознаграждение за участие в наших исследованиях.

– Так в чем подвох? – спросил Дэвид.

– Никакого подвоха, – сказала Виктория. – Однако нам предстоит найти две оставшиеся частицы Эдема прежде, чем до них доберется Монро. И мы могли бы использовать вашу помощь. Мы еще немного покопались в ваших ДНК и установили еще один участок высокого соответствия памяти, который может являть собой еще один зубец Трезубца.

Она повернулась и взглянула прямо на Наталию.

– Ты бы хотела когда-нибудь пожить в Китае?

Эпилог

Монро проехал несколько сотен миль с тех пор, как удрал от тамплиеров, и его руки все еще дрожали. Чтобы контролировать руль, он сжимал его так крепко, что костяшки побелели. Ему было трудно сфокусировать зрение. Он был на ногах 36 часов и почти ничего не ел все это время, а дорога все тянулась и тянулась по бледной плоскости пустыни, и впереди вставало солнце.

Он не ожидал, что все это случится. По крайней мере, не таким образом. Не в таком виде. В то же время он не мог точно сказать, как именно, по его мнению, все должно было произойти. Его миссия началась так давно и события принимали столько разных оборотов, что иногда ему казалось, будто он потерял ее след. В такие моменты он возвращался к началу, к тому, с чего он начал, и вспоминал, зачем он все это делал. И для кого.

Частица Эдема была лишь обходным путем к его изначальной цели, но он совершенно не мог этот путь игнорировать. Он не позволит ассасинам или тамплиерам наложить руки на другую реликвию Предтечи. Слишком многое стояло на кону. Явление Могущества уже началось, и он понятия не имел, где ребята были теперь. Несомненно, тамплиеры схватили кого-то из них, если не всех. Но также было возможно, что некоторые спаслись. Больше всего шансов было у Оуэна и Хавьера, но у Грейс тоже, скорее всего, проявятся сильные эффекты кровотечения.

Монро посмотрел на пассажирское сиденье, где лежало ядро «Анимуса». В конце концов, у него хотя бы это осталось. Он сохранил их ДНК, он лишь не до конца расшифровал их значение. Дрожь в его руках усиливалась, и он понял, что нужно дать телу немного еды и отдыха. Он мог лишь надеяться, что уехал достаточно далеко, чтобы рискнуть и остановиться.

В итоге он затормозил в следующем же городке – это была дыра в пустыне с одной бензоколонкой и населением в 326 человек. Там он заправил автобус, купил одноразовый телефон, съел завернутый в пленку сэндвич с индейкой и три часа поспал. Проснувшись, он ощутил в голове больше ясности.

Пусть даже у него были необходимые ДНК, он отказывался оставлять этих ребят в руках тамплиеров. По их вине они оказались под угрозой. Его слепая неосмотрительность привела тамплиеров прямо к ним, так что это была его задача – вытащить их оттуда. Но один он с ней не справится. Ему нужна была помощь.

Монро достал только что купленный мобильник и долго глядел на подсвеченные клавиши, прежде чем набрать номер. Этот номер ему дали давным-давно, и Монро сохранил его в памяти, не зная, будет ли у него когда-нибудь повод его набрать. Теперь же у него был повод, хотя он не был уверен, может ли это еще сработать. Тем не менее, звонок прошел. И кто-то ответил.

– Это Монро, – сказал он тихо. – Надо поговорить.

Примечания

1

Мера длины. 1 род равен 5,0292 метра.

(обратно)

2

Прозвище северян – сторонников южан в Гражданскую войну либо демократов-северян, противников военных действий Линкольна.

(обратно)

3

Уильям Мэйджир Твид, сенатор, лидер этих демократов.

(обратно)

4

Сладкое мясо, железы внутренней секреции теленка/ягненка.

(обратно)

5

Воздушное.

(обратно)

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Эпилог

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно