Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Введение

Ясным летним днем несколько лет назад мы с женой и новорожденной дочкой выбрались на пикник. Воздух был таким прозрачным, что все предметы вокруг казались их собственным гиперреальным исполнением. Мы сидели на траве, искрившейся под яркими лучами солнца, рядом журчал ручей. Дочку покормили, и она уснула. А я занялся сумкой с книгами, журналами и газетами, которую в те предпланшетные дни почти всегда носил с собой, хотя даже и не надеялся прочитать все, что содержала эта сумка по самым разным темам – от ухудшения окружающей среды и распространения ядерного оружия до недавней уступки палачам и преступникам: юмористических колонок.

В тот день в моей сумке оказалась «Книга вымышленных существ» аргентинского писателя Хорхе Луиса Борхеса, впервые опубликованная в 1967 г. В последний раз я видел ее лет двадцать назад и, немного поколебавшись, решил взять ее с собой. Но, начав читать, уже не мог оторваться. В ней был и Хумбаба, хранитель кедрового леса из «Эпоса о Гильгамеше», наидревнейшего из известных миру поэтических текстов, – существо с лапами льва, с покрытым жесткой чешуей туловищем, с когтями стервятника, рогами дикого быка и змеиными головами на концах пениса и хвоста. И зверек, придуманный Францем Кафкой, с туловищем, как у кенгуру, но плоским, почти человечьим лицом и зубами, придающими ему особое выражение, и Кафке кажется, что животное пытается его приручить. Была там и Сильная Жаба из чилийских сказок: она покрыта панцирем, как у черепахи, светится в темноте, как светлячок, единственный способ убить ее – сжечь дотла, а сила ее взгляда такова, что жаба может притягивать или отталкивать все, на что только посмотрит. Эти животные, а также многие другие из мифов и сказок по всему миру и несколько придуманных самим автором поданы в кратких зарисовках – очаровательных, необычных, пугающих или забавных, а иногда сочетающих все перечисленное. Эта книга – воплощение яркой человеческой фантазии, которая отражает и преображает реальность. И, как я уже говорил, оторваться от нее я не смог, пока меня не разморило на солнце и я не заснул.

«У всех животных в этом мире столько измерений, что их невозможно сосчитать» (Чжуан-цзы, ок. 300 г. до н. э.).

Я проснулся с мыслью о том, что многие реальные животные еще более необычны, чем те, что населяют наше воображение. Просто наши знания о них настолько отрывочны и неполны, что им будто нет места в нашей жизни: мы едва способны представить их себе. В эпоху, которую мы называем антропоценом, эпоху, ко гда многие виды вымирают и изменяются, столь же быстро, как и всегда в истории Земли, эта тема требует более пристального внимания. «Я должен, – продолжала крутиться в моей голове мысль, – изучить подробнее необычные формы жизни, о которых имею лишь самое отдаленное представление. А потом представить свои изыскания в виде книги об этих диковинных существах».

Нынешнюю геологическую эпоху – около 10 000 лет после последнего ледникового периода – ранее называли голоценом (от греч. holos – целый и kainos – новый). В 2008 г. геологи приняли новую хронологическую единицу – антропоцен, согласившись с тем фактом, что решающее влияние на систему Земли сейчас оказывает человек. Началом новой эпохи, антропоцена, договорились считать масштабное использование ископаемого топлива.

Обычно я не придаю особого значения всяким идеям, которые проносятся в голове. Но эта мысль не покидала меня и за несколько месяцев превратилась почти в наваждение, настолько сильное, что в конце концов мне все-таки пришлось сесть за работу. Результат этой работы вы сейчас держите в руках: исследования и наброски для бестиария XXI в.

Обычно, думая о бестиариях (если мы вообще о них думаем), мы представляем себе средневековые книги: они зачаровывают причудливыми и прекрасными образами, расцвеченными на картинках золотом и драгоценными красками из заморских стран. Хороший пример – Бестиарий Эшмола, манускрипт XIII в., который хранится в Бодлеанской библиотеке. На одной из иллюстраций человек в красном смотрит на горшок на костре, который он развел на маленьком острове посреди моря. Этот человек даже не догадывается, что остров на самом деле – спина огромного кита. Мимо на фоне неба из чистого золота проплывает корабль с высокими мачтами. На другой иллюстрации белощекие казарки висят, прицепившись клювами к зеленым, красным и синим раструбам в стиле ар-деко, которые на самом деле должны изображать цветы на дереве. Тексты в этих книгах зачастую не менее удивительны, чем иллюстрации. Так, в них рассказывается, что аспид – это животное, которое затыкает ухо хвостом, чтобы не слышать слов заклинателя змей. Пантера – ласковый разноцветный зверь, единственным врагом которого является дракон. А рыба-меч своим острым рылом пробивает и топит корабли.

Но все это не главное. Помимо эксцентричных иллюстраций, причудливой зоологии и религиозных притч в бестиариях содержатся ценные и проницательные наблюдения: это попытка понять и описать, как на самом деле устроен мир. Не боясь ограниченности знаний своей эпохи (и даже не догадываясь об их ограниченности), они воспевают красоту жизни и живого.

Подробный рассказ о происхождении и источниках вдохновения знаменитых иллюстрированных бестиариев классического Средневековья требует упоминания величайших античных научных работ, особенно «Истории животных» Аристотеля, написанной в IV в. до н. э., и «Естественной истории» Плиния (77 г. н. э.). Тексты книги под названием «Физиолог» показывают, как в смутные годы после разгрома Рима (когда, кроме всего прочего, чума выкосила чуть ли не половину населения Европы) выдержки из этих и других источников в сочетании с библейскими историями и христианскими легендами соединились в учения о естественной истории и религии. (В них могли содержаться ссылки на шедевры Темных веков, такие как Евангелие из Линдисфарна – иллюстрированное около 700 г. в Нортумбрии и украшенное изображениями животных с косичками, характерными для северных земель язычников, и похожими на мандалы узорами, типичными для солнечного восточного Средиземноморья.) Но я хочу рассказать о другом феномене, даже более древнем, чем изображения птичьего изобилия или танцующих дельфинов, созданных, соответственно, в Египте и на Крите за тысячу лет до рождения Аристотеля.

Львы в пещере Шове

Возможно, аллегория пещеры Платона^{1} не совсем верна, и иногда мы можем увидеть реальность через ее тень в искусстве.

Старейшим из известных нам изображений – рисункам в пещере Шове во Франции – около 30 000 лет. Бизоны, олени, львы, носороги, горные козлы, тарпаны, мамонты и другие животные изображены художниками не менее искусными, чем современные. Что именно эти рисунки означали для их авторов, навсегда останется для нас загадкой, но очевидно, что художники внимательно изучали этих животных. Они знали, например, как те или иные виды меняются в зависимости от времени года. Палеоантрополог Ян Таттерсолл пишет: «В пещере изображены бизоны в период летней линьки, олени во время осеннего гона, шерстистые носороги с кожной складкой, видной только летом, лосось с крючкообразным выступом на нижней челюсти, который образуется у самцов в период нереста. Некоторые наши знания об анатомии вымерших животных мы получили только благодаря искусству». А отпечатки рук или очертания ладоней на стенах пещеры говорят о том, что рисунки делали (по крайней мере в какой-то степени) люди обоих полов и самого разного возраста, в том числе маленькие дети. Совершенно очевидно, что животные были важны для людей. На рисунках повторяются одни и те же виды животных, но нет никаких элементов пейзажа: ни облаков, ни земли, ни солнца, ни луны, ни рек, ни растений. И лишь на некоторых из них можно видеть горизонт или фигуру человека (или нечто похожее на человека).

Все это указывает на очевидный факт, значение которого практически невозможно переоценить: на протяжении большой части своей истории попытки человека понять и идентифицировать себя были тесно связаны с тем, как он видел и представлял животных. Методы изображения могут меняться, но наш интерес к другим живым существам не пропадает никогда. Например, собрания занятных курьезов XVI и XVII вв., само собой, отличаются от средневековых бестиариев. Коллекции образцов и частей экзотических животных, растений и камней, сведенные вместе, положили начало последовательному и глубокому изучению окружающего мира в XVIII в., когда была создана система классификации, используемая до сих пор. Но точно так же, как и бестиарии, эти кунсткамеры способны очаровывать нас, о чем говорит и их немецкое название – Wunderkammer (букв. «камера чудес»). И сегодня интерес к диковинным или курьезным вещам никуда не исчез. От «камеры чудес» до Интернета не так и далеко, а ведь Интернет, где можно найти все что угодно, – это и инструмент науки, и электронный бестиарий на каждый день. Гигантские кальмары и кошки с двумя мордами, известные и неизвестные нам факты о животных, на что они способны, а на что нет; их странные и удивительные проявления – статьи и видео на эти темы неизменно вызывают наибольший интерес в Сети.

Думаю, можно с уверенностью утверждать: каким бы непостоянным и беспорядочным ни было наше внимание, увлечение человека другими существами, в том числе животными, настолько сильно, что нам редко удается надолго от него отвлечься. Как родник из скалы, оно вырывается наружу в каждой культуре. Иногда мы ведем себя как бесстыдные вуайеристы, иногда изо всех сил пытаемся сохранить животных, иногда нам просто любопытно, но они редко оставляют нас равнодушными. Как и наши предки, сознательно или бессознательно, мы постоянно задаемся вопросом: «Как они связаны со мной, с моим физическим существованием, моими надеждами и моими страхами?»

Выбирая существ для этой книги, я не стремился составить какую-то общую картину животного мира. Еще меньше эту книгу можно считать капитальным трудом по естественной истории. И хотя я приложил максимум усилий, чтобы не ошибаться в фактических данных, я отнюдь не пытался составить систематическое описание каждого животного. Скорее, я хотел рассказать о том, что в нем (по крайней мере на мой взгляд) может показаться прекрасным или интригующим, а также о тех явлениях, проблемах или ассоциациях, которые так или иначе с ним связаны. В какой-то мере изложение материала в этой книге напоминает придуманную Борхесом китайскую энциклопедию «Небесная империя благодетельных знаний».

Кабинет удивительных вещей Оле Ворма, около 1655 г.

На ее древних страницах написано, что животные делятся на:

а) принадлежащих Императору; б) набальзамированных; в) прирученных; г) молочных поросят; д) сирен; е) сказочных; ж) бродячих собак; з) включенных в эту классификацию; и) бегающих, как сумасшедшие; к) бесчисленных; л) нарисованных тончайшей кистью из верблюжьей шерсти; м) прочих; н) разбивших цветочную вазу; о) похожих издали на мух^{2}.

Моя книга задумывалась как алетейягория. Это новое словцо, насколько мне известно, образовано из «фантасмагории» (представление с духами, изображаемыми посредством светового проектора до изобретения кинематографа) и «алетейя» (греч. «правда» или «открытие»). Это подразумевает (для меня по крайней мере) освещение подлинных образов великой реальности. Я хотел рассказать о некоторых живых существах, взглянув на них под иным углом зрения, через призму «всего богатства самых неожиданных сопоставлений», показать, как они одновременно похожи и не похожи на людей (или на наше представление о самих себе). И еще я хотел поразмыслить о том, как эти сходства или отличия проливают свет на возможности и проблемы человечества. Результаты получились местами странными и, если честно, не всегда очевидными. Некоторые сравнения и отступления, которые я себе позволил, имеют мало отношения к самим животными. Я хотел, чтобы животные стали поводом для размышлений, но размышлений не только о животных. И при всех моих отступлениях есть темы и мотивы, которые связывают книгу в единое целое.

Итало Кальвино употребляет выражение «богатство неожиданных сопоставлений», описывая «Естественную историю» Плиния, который делит рыбу на «рыбу с камешком в голове; рыбу, которая прячется зимой; рыбу, которая чувствует влияние звезд; рыбу, за которую платят чрезвычайно высокую цену». То же самое можно сказать и о текстах в этой книге (Сэмюэл Джонсон охарактеризовал их как случайные проблески ума, бессистемные, неупорядоченные куски).

Одна из тем книги: насколько больше, с точки зрения ощущения природы всего живого, нам способна дать эволюционная биология (и вообще научный метод, частью которого она является) по сравнению с мифологией и традицией. И дело не только в том, что, по словам Феодосия Добржанского, «ничто в биологии не имеет смысла, кроме как в свете эволюции»; просто чувство восхищенного удивления особенно сильно испытываешь, когда понимаешь всю сложность того или иного явления. Роберт Харрисон выразил это так: «Воображение обнаруживает настоящую свободу в вымеренной конечности того, что может произойти наверняка». Не случайно глубину Уолденского пруда измерил именно Генри Дэвид Торо, радикальный политический активист и эколог-провидец, а не его более «практичные» современники, утверждавшие, что пруд бездонный. По словам Ричарда Фейнмана, наше воображение «распространяется не на то, чего, как в художественной литературе, в реальности нет, а на то, что существует». Благодаря теории эволюции современный мир становится прозрачной поверхностью, сквозь которую мы можем видеть всю историю жизни.

Масштаб влияния человека на океан, последствия, шансы на улучшение положения и практические шаги описаны в книге «Океан жизни» (Ocean of Life) Каллума Робертса.

Другая тема связана с Мировым океаном. Примерно две трети глав этой книги посвящены морским животным, и тому есть несколько причин. Во-первых, Мировой океан – наш древний прародитель и, безусловно, самая большая экосистема на Земле: он покрывает семь десятых ее поверхности и составляет более 95 % ее обитаемой территории. (Вспомните определение Амброза Бирса: «Океан, сущ. – водоем, занимающий около двух третей мира, сотворенного для человека, не имеющего жабр».) И это громадное пространство изучено нами намного хуже, чем суша. Поэтому наша задача – познакомиться с ним поближе. Как заметил Бил Брайсон, ничто так наглядно не демонстрирует, насколько психологически далек от нас океан, как главная цель, заявленная океанологами в рамках Международного года геофизики 1957–1958: изучить возможности «использования глубин океана в качестве места захоронения радиоактивных отходов». И лишь совсем недавно мы перестали считать Мировой океан чем-то второстепенным и начали постепенно понимать его центральное место в системе планеты и его огромное влияние, в том числе на климат и биологическое разнообразие, а значит, и на нашу судьбу. И совсем недавно мы узнали, что в водах океана обитает огромное многообразие настоящих, а не мифических животных, порой странных, порой восхитительных, каких мы никогда не смогли бы создать в воображении. Там есть, например, существа ростом с человека и вообще без внутренних органов, выживающие в такой воде, в которой бы человек обварился до смерти. Что в бескрайнем мире холода и темноты почти все существа светятся. Или что в океане обитают смышленые внимательные твари, способные протиснуться в проем шириной не больше диаметра их собственного глазного яблока.

Еще одна тема, к которой я буду постоянно возвращаться на протяжении книги, – последствия человеческой деятельности. Несколько лет назад я оказался на побережье Северного Ледовитого океана во время снежной бури, наблюдая за скоплением толстых, пускающих газы моржей. Я случайно, почти зайцем, пробрался на борт экспедиции художников, музыкантов и ученых, прибывшей на паруснике на остров Шпицберген, чтобы лично убедиться, что в регионе происходят серьезные перемены, и попытаться понять, чем эти перемены чреваты. (Температура в Арктике растет быстрее, чем в других регионах Земли. Существуют убедительные доказательства, что виноват в этом именно человек.)

Моржи – неповоротливые и забавные на суше, но в воде удивительно проворные и чутко реагирующие на окружение – одни из моих любимых животных. В какой-то степени моя дочь обязана им своим существованием, потому что мне посчастливилось завоевать сердце ее матери, нарисовав на салфетке моржа. Знаю, что не только я без ума от этих животных, по крайней мере если судить по многочисленным видео в Интернете, на которых моржи исполняют акробатические трюки под руководством дрессировщика, играют на трубе и издают крайне неприличные звуки. И восхищение моржами не новость. В 1611 г. одного молодого моржа выставляли на всеобщее обозрение при дворе английского короля, «где Его Величество и многие достопочтенные лица с восторгом наблюдали удивительного зверя, ибо ничего подобного до того в Англии не видели. Зверь очень странного вида, при этом необычайно понятливый и обучаемый».

Но за всеми этими прелестями скрывается горькая правда. Большую часть последних четырех веков европейцы потешались над моржами, а потом убивали – ради развлечения, но чаще ради наживы. В результате многие популяции (хотя, к счастью, и не вид в целом) вымерли. Когда в 1604 г. английские моряки впервые увидели моржа, они сразу поняли, что это животное не только беззащитно, но и представляет собой отличный источник жира и прекрасных бивней, причем и то и другое приносит неплохой доход. В 1605 г. корабли лондонской «Московской компании» вернулись на Шпицберген и на протяжении всего лета охотились на моржей, топили моржовый жир для производства мыла и отрезали моржам бивни. К летнему сезону 1606 г. они стали уже настолько искусными охотниками, что в течение первых же шести часов после прибытия на острова убили около 600–700 взрослых особей.

Теперь же, в XXI в., мы прибыли на острова, обеспокоенные состоянием окружающей среды, с самыми лучшими намерениями, честное слово. Но нам обязательно нужно было все сфотографировать, так что мы начали снимать. Все были очень взволнованны, каждому хотелось подобраться поближе. В результате мы так напугали животных, что они в панике бросились в воду. Капитан корабля был в ярости: моржам нужен отдых, а мы их потревожили. Никто из нас не хотел им навредить (каждому так казалось), но все вместе мы превратились в ничтожных вандалов. В записях 1575 г. Мишель де Монтень задавался вопросом:

Кто убедил человека, что эти чудесные превращения на небесах, вечный свет этих ярких светил над нашей головой, это вселяющее трепет постоянное движение бескрайнего океана – все это было создано и столько веков продолжается ради его удобства и ему во благо? Можно ли представить что-то более смехотворное, чем это несчастное и жалкое существо, которое не может управлять даже самим собой и подвластно насилию разного рода, но при этом осмеливается называть себя хозяином и государем Вселенной?

Эти слова, оказавшие, по всей видимости, большое влияние на автора «Гамлета», часто приходят мне на ум, когда я вспоминаю тот наш опыт с моржами и многие другие экспедиции и эксперименты, которые я наблюдал и в которых участвовал. Они еще раз демонстрируют, как легкомысленно мы можем относиться к последствиям собственных действий. Кроме того, они связаны еще с одной темой этой книги.

Органы чувств человека развиты гораздо лучше, чем принято думать. Молодой здоровый человек способен в темноте увидеть свет от пламени свечи за 70 км, а человеческое ухо способно услышать звук броуновского движения, вызываемого движением отдельных молекул. И все же в некоторых отношениях другие живые существа – своим зрением, слухом, обонянием и т. д. – превосходят человека. В каком-то смысле их восприятие мира гораздо ярче нашего. В одном животные (почти все) точно уступают человеку – это сознание. Неудивительно поэтому, что мы придаем большое значение сознанию и личности человека. Но более глубокое понимание нашего эволюционного наследия и способностей, общих у нас с животными (как и тех, в которых они нас превосходят), может предложить нам новое представление о том, что значит быть человеком – и что значит им не быть.

Здесь есть один важный момент, на который писатель Йэн Макьюен обратил внимание в рассказе об экспедиции, подобной нашей, в которой принял участие год спустя (сначала он опубликовал этот материал в газете, а потом включил в свою книгу «Солнечная»). Один из отсеков в трюме корабля, где хранилось оборудование и одежда для защиты от суровых погодных условий, очень быстро превратился в настоящую свалку – члены экспедиции брали все подряд, независимо от того, кому принадлежит вещь. Если люди, которых все считали чуткими, талантливыми и неглупыми, говорит Макьюен, не смогли поддерживать порядок в кладовой, то как мы можем надеяться спасти планету? Философ Реймонд Гесс предупреждал: «Обращайте внимание не просто на то, что люди говорят, думают, во что они верят, а и на то, что они делают и что происходит в результате».

Все упомянутые темы, а также некоторые другие (например, как мы воспринимаем время и почему ценим его) связаны с одним главным вопросом: какие обязанности мы, жители эпохи антропоцена, несем перед нынешним и будущими поколениями? В средневековых бестиариях описывались и настоящие, и, как мы теперь знаем, вымышленные животные. Эти книги были полны аллегорий и символов, потому что для средневекового человека каждое живое существо было носителем какого-либо религиозного или морального урока. Как минимум со времен Юма и Дарвина большинство из нас перестало в это верить. Но, по мере того как мироздание изменяется в ходе развития науки и техники, не говоря уже о нашей численности, выживание и процветание тех или иных видов во многом зависят от наших ценностей и наших проблем. Получается, что эпоха Просвещения и научный метод сделали возможным создание мира по-настоящему аллегорического, потому что мы переделали его под влиянием собственных ценностей и приоритетов. Может быть, философ Джон Грей был прав, утверждая, что единственный действительно исторический закон – закон иронии. Эта книга – попытка создать бестиарий эпохи антропоцена. Все описанные в нем животные настоящие. Они продолжают эволюционировать, а многие находятся на грани вымирания. И в ней я стремился найти ответ на вопросы, что мы должны ценить, почему мы это не ценим и как мы можем измениться.

Дуглас Хофштадтер утверждает, что «я – это галлюцинация, которую видит галлюцинация». Спиноза считал: «Океан представляет Бога или природу, единую субстанцию, а люди, как волны, часть океана». С точки зрения квантовой механики как минимум Спиноза был прав. «Связи с вещами вокруг вас буквально определяют, кто вы», – пишет физик Аарон О’ Коннелл.

В «Книге вымышленных существ» Борхес описывает А Бао А Ку – существо, чем-то напоминающее кальмара или каракатицу. Оно шевелится только тогда, когда в темную башню, в которой оно живет, входит человек с намерением совершить нелегкое восхождение на ее вершину.

…Однако сознание пробуждается лишь тогда, когда кто-либо поднимается по винтовой лестнице – тогда А Бао А Ку, чуть не прилипая к пяткам поднимающегося, следует за ним, держась того края ступенек, где они сильнее всего стерты поколениями паломников. С каждой ступенькой окраска А Бао А Ку становится все более явственной, форма – более определенной и излучаемый им свет – более ярким. Но окончательной завершенности А Бао А Ку достигает лишь на верхней ступени, если тот, кто поднялся на нее, сподобился нирваны и дела его не отбрасывают тени. В противном случае А Бао А Ку останавливается словно парализованное, не достигнув вершины, – тело его остается незавершенным, голубая окраска блекнет, излучаемый свет, мерцая, гаснет. А Бао А Ку страдает от невозможности достигнуть совершенства, и его стоны – едва различимый звук, напоминающий шелест шелка. Вспышка жизни его коротка: как только паломник начинает спускаться, А Бао А Ку скатывается вниз на первую ступеньку и там, угасшее и утратившее определенность очертаний, ждет следующего посетителя^{3}.

Эту странную историю Борхеса можно толковать по-разному, а можно вообще не придавать ей значения. Я бы назвал ее аллегорией, и мне нравится мое, пусть и не слишком утонченное, объяснение: если мы не будем развивать свое воображение, чтобы лучше понимать формы жизни, отличные от нас, мы не выполним самое главное свое предназначение.

Аксолотль

Ambystoma mexicanum

Тип: хордовые

Класс: земноводные

Отряд: хвостатые

Статус: вид на грани исчезновения

…Саламандра, чья пища пепел вместо хлеба, чья радость – жерло очага.

Кристофер Смарт

История ошибок человечества… гораздо ценнее и интереснее, чем история человеческих открытий. Истина единообразна и узка, но ошибки бесконечно разнообразны, у души появляется пространство, чтобы раскрыться и показать все свои бесконечные способности, прекрасные и интересные странности и чудачества.

Бенджамин Франклин

Внешний вид аксолотля завораживает. Глаза-бусинки без век, жабры подобны мягким веткам коралла, растущим из шеи, тело ящерицы с тонкими лапками, пальцы на передних и задних лапах и хвост, как у головастика, – это существо кажется пришельцем с другой планеты. Большая голова, застывшая улыбка и кожа телесного цвета делают его решительно похожим на человека. Такое сочетание противоречивых черт завораживает. Неудивительно, что одно из его первых европейских наименований переводится как «нелепая рыба». Один из героев аргентинского писателя Хулио Кортасара так долго и пристально разглядывает аксолотля, что в конце концов сам превращается в него.

У дальнего родственника аксолотля, известного как олм, или по-другому протей, шкурка нежно-розовая, как кожа человека (европейца), и наружные жабры. Протеи живут в ручьях в известняковых пещерах Словении, иногда их называют человекорыбами.

Результаты научных исследований дают еще больше поводов для удивления. Как и его дальний родственник тритон, аксолотль может отращивать заново отрезанные конечности. Некоторые специалисты регенеративной медицины считают, что однажды мы научимся восстанавливать конечности и даже внутренние органы человека, опираясь в том числе и на наши знания об этих существах. Если они правы – и даже если регенеративные возможности человека окажутся меньше, чем можно надеяться, – изучение свойств аксолотля позволит нам узнать много нового о работе клеток – вероятно, самого сложного объекта во всей Вселенной после человеческого мозга. И полученные знания станут еще одним шагом на пути к более глубокому пониманию жизни и родства человека с другими существами.

Но давайте сначала вспомним, что люди думали в разные эпохи об отряде животных, к которому принадлежит аксолотль, поговорим о том, какую роль предки этого отряда сыграли в эволюции, и о заблуждениях, которым поддавались люди, пытаясь проанализировать настоящее и прошлое.

Мифологическая огненная саламандра

Аксолотль – это саламандра, один из около 500 сохранившихся в природе ее видов. Тысячелетиями люди считали, что саламандры имеют некую особую связь с огнем. В Бестиарии Эшмола, иллюстрированной книге о животных, написанной в Англии в эпоху раннего Средневековья, говорится: «Саламандра живет в огне, не чувствуя боли и не сгорая; саламандра не только не горит, но и может тушить огонь».

Средневековые авторы и читатели вряд ли стали бы проверять это утверждение. Да и зачем? Они знали, что всякая божья тварь создана Господом и несет послание – назидание, а иногда и несколько. Что касается саламандры, еще в самом начале христианской эры святой Августин ссылался на огнеупорные свойства саламандры как на доказательство физической возможности адовых мук. «Саламандра, – писал он, – живет в огне, а это непререкаемое свидетельство того, что не все гибнет, что горит, как не сгорают души грешников в аду». Позже несгораемая саламандра, наоборот, стала символизировать праведность: подобно саламандре, избранные смогут противостоять огню; так и Седрах, Мисах и Авденаго вышли из раскаленной огнем печи невредимыми.

В зороастризме нет культа поклонения огню как таковому. Огонь, как и вода, считается способом очищения. Человек, прошедший испытание огнем, получает физическую и духовную силу, мудрость, любовь и спокойствие.

Представление о связи огня и саламандры сложилось еще до появления христианства, может быть, даже ранее возникновения иудаизма. Sam andarum означает «огонь внутри» на персидском языке, на котором говорили последователи зороастризма, одной из древнейших монотеистических религий; огонь в ней считался символом божества. Но в античной и средневековой культуре саламандра ассоциировалась не только с огнем. В Бестиарии Эшмола говорится, что это животное убивает все вокруг:

Это ядовитейшее из всех ядовитых существ. Другие убивают по одной жертве, саламандра может убивать сразу нескольких. Ибо если саламандра забирается на яблоню, то все яблоки пропитываются ее ядом и любой, съевший их, умрет. Точно так же, если саламандра упадет в колодец, вода из него отравит всякого, кто выпьет из колодца.

«Из шерсти саламандры делают ткань и пояса, которые не горят в огне» (Уильям Кэкстон (1481)).

Все эти разнообразные характеристики: огненное существо, символ добродетели, отравитель – приписывались саламандре в средневековых европейских бестиариях. К эпохе Возрождения, однако, основным ее свойством начинают считать связь с огнем. Несгораемый материал из Индии называют «шерстью саламандры» (возможно, это первое упоминание об асбесте). Парацельс и другие европейские алхимики считали саламандру «элементалем огня», воплощением одной из четырех стихий Вселенной, которые алхимик мог вызвать себе в помощь. Короли использовали изображение саламандры в языках пламени в качестве державного символа, как в случае с Франциском I и Генрихом VIII на Поле золотой парчи^{4}. В течение следующих столетий писатели (от Сирано де Бержерака до Джоан Роулинг) воспевали фантастические свойства живущей в огне саламандры. Для некоторых саламандра не более чем плод фантазии, другие не сомневаются в правдивости подобных историй, но признают, что встретить ее можно крайне редко, скажем, как снежного барса в наше время. Бенвенуто Челлини, художник эпохи Возрождения, скандально известный тем, что привлекался к суду за сексуальные эскапады и убийства, придерживался второй точки зрения:

Когда мне было лет пять, мой отец случайно зашел в комнату, в которой стирали и в камине ярко горели дубовые дрова. Отец взглянул на огонь и увидел маленькое существо, похожее на ящерицу. Оно оставалось живым посреди огня. Тотчас же поняв, что это за создание, отец позвал нас с сестрой. Он показал нам животное, а потом отвесил мне затрещину. Я упал и заплакал, а он, успокаивая меня, объяснил: «Сынок, я ударил тебя не потому, что ты в чем-то провинился, а чтобы ты запомнил, что это маленькое животное в камине – саламандра. Насколько мне известно, его никто прежде не видел». Сказав это, отец обнял меня и дал мне денег.

Вполне очевидно, что, если свои знания о саламандрах вы черпали из бестиариев, то, увидев одну из них в жизни, как Челлини, скорее всего, найдете подтверждение своим представлениям. На самом же деле саламандры любят спать в прохладных сырых местах: например, на приготовленных для топки поленьях. И если случайно попадают в камин вместе с ними, то отнюдь не наслаждаются в пламени, а корчатся в предсмертных судорогах. Но такое объяснение показалось бы скучным и неубедительным.

Древние греки и римляне в своих описаниях больше опирались на эмпирические знания. Но и они иногда ошибались. Рассказывая о саламандрах в «Истории животных» примерно в 340 г. до н. э., Аристотель уточняет, что опирается только на слухи, заявляя, что саламандры могут проходить сквозь огонь и тушат его при этом. А в «Естественной истории», написанной более 400 лет спустя, Плиний различает саламандр (которые принадлежат к земноводным) и ящериц (рептилии). По его словам, саламандра – «животное, туловище которого напоминает ящерицу и усыпано звездами; оно выходит только во время сильной грозы и снова прячется, как только погода проясняется». Это довольно точное описание альпийской саламандры и нескольких подвидов пятнистой саламандры. Но дальше Плиний пишет (и именно эти слова в дальнейшем послужили вдохновением для авторов бестиариев), что саламандры «настолько холодные, что могут потушить огонь прикосновением» и что они могут быть ядовиты.

«Естественная история» Плиния изобилует утверждениями, которые нам кажутся странными и фантастическими. Так, он пишет, что в Эфиопии водятся крылатые лошади с рогами, мантикоры (животные с лицом человека, туловищем льва и хвостом скорпиона) и катоблепасы, которые могут убивать взглядом. Даже вполне реальные животные в его книге наделены фантастическими свойствами. Так, дикобраз может стрелять иглами, как копьями. Если землеройка пробежит поперек колеи от колес, она умрет. Лягушки осенью растворяются в болотной грязи и снова превращаются в лягушек весной. Антиас (вид рыб) спасает попавших на крючок сородичей, перерезая леску плавниками.

Но, хотя Плиний принимает на веру или рассказывает о чудесах, в которых, как мы теперь знаем, нет ни капли правды, его нельзя назвать слишком легковерным. Он язвительно отзывается об астрологии и жизни после смерти – во что многие верят и сейчас. И когда он понимает, что не знает чего-то, он откровенно пишет об этом. Что касается саламандр, то по крайней мере начинает свое описание Плиний с фактических наблюдений. Саламандры на самом деле холоднокровные, то есть их температура зависит от окружающей среды. Поэтому если они находятся в прохладном сыром месте, то на ощупь они действительно холодные. Не вздумайте лизнуть саламандру, хотя ее ядовитость и преувеличена. Кожные железы пятнистой саламандры, обитающей в лесах и холмистой местности Южной и Восточной Европы, в момент опасности вырабатывают токсичный алкалоид самандарин. Яд может вызвать судороги, повышение кровяного давления и гипервентиляцию у мелких позвоночных. Может быть, это и есть тот «огонь внутри».

При всем своем опыте и знаниях Плиний пришел к такому выводу: «С уверенностью можно утверждать лишь одно: ничего нельзя утверждать с уверенностью и нет существа более гордого и более убогого, чем человек».

«Естественная история» – уникальная попытка, возможно, первая в западной истории, собрать воедино доступные на тот момент знания. Несмотря на это, Томас Браун, английский медик, живший в XVII в., довольно пренебрежительно отзывается о труде Плиния. «Вряд ли найдется какое-либо общераспространенное заблуждение, – пишет он, – которое бы не содержалось или не подразумевалось в этом тексте». Он попытался развенчать эти заблуждения в книге «Эпидемия заблуждений, или Вульгарные ошибки» (Pseudodoxia Epidemica, or Vulgar Errors, своего рода «Обман в науке»^{5} того времени, она выдержала шесть переизданий с 1646 по 1672 г.). Браун анализирует причины заблуждений: это может быть «склонность к ошибочным выводам, доверчивость, податливость, упрямая приверженность древности» и «козни Сатаны». Основная цель его книги – исправить подобные ошибки. Так, он развенчивает миф о саламандре с помощью английского практицизма: «Мы обнаружили на собственном опыте, что она не только не тушит раскаленные угли, а немедленно умирает в них сама».

При желании квинкункс (структуру из пяти элементов) можно найти где угодно, в том числе и в саламандре. Как «элементаль огня» саламандра связана с тетраэдром – идеальной формой, которую Платон считал составным элементом огня. Тетраэдр – это трехмерный симплекс, чей четырехмерный аналог «пентакор» представляет собой четырехмерную фигуру, которую, в свою очередь, можно спроецировать на квинкункс (как и пентаграмму и другие формы). Квинкункс можно найти и в самом коде жизни: ДНК в разрезе, представленная на «Фотографии 51» Розалин Франклин, имеет очень похожую форму.

Браун был практичным человеком, что не мешало ему увлекаться различного рода символами и таинствами. В книге «Сад Кира» (Garden of Cyrus) он рассуждает о взаимосвязи искусства, природы и Вселенной. Для Брауна Бог – вселенский геометр, который повсюду, в живых существах и неживых предметах, помещает квинкункс (форму, образованную пятью точками, как пять точек на игральной кости). Как отмечает Винфрид Зебальд, Браун находит квинкункс повсюду: в форме кристаллов, в морских звездах и ежах, в позвоночнике млекопитающих и птиц, на шкурах нескольких видов змей, в подсолнухе и соснах, в молодых побегах дуба, в основании лошадиного хвоста, а также в творениях человека: в египетских пирамидах, садах царя Соломона, где гранаты и белые лилии были высажены с геометрической точностью. Примеров множество.

Более чем 50 лет спустя после смерти Брауна саламандра загадала еще одну загадку. Когда швейцарский медик и естествоиспытатель Иоганн Шейхцер обнаружил ископаемые остатки существа с огромным черепом, напоминающим череп ребенка, он объявил, что это Homo Diluvii testis, или человек – свидетель потопа, «редкая реликвия проклятой расы первобытного мира». Его утверждение никто не оспаривал еще на протяжении 100 лет, пока ископаемое не исследовал основоположник сравнительной анатомии француз Жорж Кювье. В 1812 г. он заявил, что это однозначно не остатки человека. Однако определить, что же это за существо, удалось только в 1831 г., когда Diluvii testis признали гигантской саламандрой вымершего в настоящее время вида, громадные родственники которого по-прежнему иногда встречаются в реках Китая и Японии.

Кювье и его современникам впервые удалось доказать, что многие животные, когда-то населявшие Землю, вымерли. А это, в свою очередь, делало очевиднее тот факт, что образование Земли и появление человека разделяет огромный временной промежуток. Каково же тогда наше настоящее место и роль в Творении? Для философа Джеймса Маккоша, представителя некогда влиятельной, но сейчас практически забытой Шотландской школы здравого смысла, ответ казался очевидным: человек стал завершением процесса, цель которого заключалась в создании идеальной формы жизни. «Многие века должны были пройти до появления позвоночных животных, – писал Маккош в 1857 г. – Возникновение человека еще не было подготовлено. Однако в этом ископаемом Шейхцера очевиден прообраз будущей более совершенной формы скелета человека».

Сейчас слова «доведение до совершенства» или «совершенный вид» вышли из моды. А уж «прообраз» тем более. Но в ископаемых земноводных действительно содержится прообраз многих характеристик современных позвоночных, в том числе человека. У нас очень много общего с современными саламандрами (не говоря уж о гекконах, поганкообразных и гиббонах). Конечности саламандры меньше и более скользкие, чем у людей, но есть и сходство между нами: костный скелет, мышцы, связки, сухожилия, нервы и кровеносные сосуды. Да, разница велика: например, их сердце состоит из трех камер, а не четырех, как у некоторых рептилий и млекопитающих, но с другой стороны, между нами: так ли уж важен какой-то лишний желудочек?

Палеонтолог Ричард Оуэн, современник Джеймса Маккоша и Чарльза Дарвина, считал, что такие сходные свойства, или, как он их называл, гомологии, являются доказательством «трансцендентной анатомии» – божественного плана, согласно которому Бог, как плотник на своем верстаке, создает вариации на темы архетипов. (Он назвал это «аксиомой постоянного процесса предопределенного становления живых существ».) Однако, настаивал Оуэн, каждый вид существует самостоятельно, один вид не может эволюционировать в другой, а человек вообще стоит особняком, ведь это уникальное создание. Дарвин же, напротив, доказывал, что сходные черты разных живых существ, в том числе человека, объясняются происхождением (с изменениями в ходе эволюции) от одного общего предка.

Большинство из нас теперь согласны с тем, что человек – результат последовательной эволюции. Но мы продолжаем настаивать, что наше существование разительно отличает нас от остальных. Как писал антрополог Лорен Айзли в 1950-х гг., человек – это «существо мечты, создавшее невидимый мир идей, убеждений, привычек и традиций, которые поддерживают его и заменяют более развитые инстинкты низших существ». Он верил, что «глубокое потрясение, испытанное при превращении из животного в человека, по-прежнему осталось где-то в глубине нашего подсознания».

«Можно взглянуть на наше тело как на капсулу времени, которая многое может рассказать о ключевых этапах истории нашей планеты и о давнем прошлом океанов, рек и лесов. Изменения в атмосфере, происходившие в давние времена, отражены в молекулах, способствующих кооперации наших клеток при создании наших тел. Природно-ландшафтная среда с водными потоками обусловила анатомию наших конечностей. Восприятие цвета и запаха формировалось под воздействием условий жизни в лесах среди растений» (Нил Шубин (2008)).

Что же объясняет нашу, судя по всему, уникальную способность вынашивать подобные мечты, тогда как существа, казалось бы, со сходной с нами анатомией, такие как саламандра, этого не могут? Ответ, на котором сошлись палеобиологи и генетики в последнее столетие, заключается в следующем. После того как мы отделились от общего с обезьянами – нашими ближайшими сородичами – предка, у гоминид (предков человека) за несколько эволюционных шагов развился гораздо более крупный мозг, особенно в последние 2 млн лет, пока примерно 200 000 лет назад он не приобрел практически такую же форму, как наш. Но в этом ответе есть один подвох – я постараюсь его объяснить.

Проблема не в том, что этот ответ неверен – верен, конечно. Но он слишком прозаичен, он не способен передать исключительность события, когда после многих сотен миллионов лет существования позвоночных животных (причем зачастую столь же восхитительных существ, как аксолотль) за относительно короткий промежуток времени появился совершенно уникальный человеческий мозг.

Какими только способами люди ни пытались обойти эту кажущуюся невероятной истину! Из гипотез, претендующих на научность, две особенно абсурдны. В 1919 г. выдающийся английский физиолог и антрополог Вуд Джонс заявил, что проточеловек с большим головным мозгом на самом деле появился десятки миллионов лет назад и «кардинальным образом отличался от сутулого обезьяноподобного человека, которого некоторые воображают». Напротив, это был «небольшой подвижный зверек», наподобие долгопята, с задними конечностями длиннее передних, маленькой пастью и непомерно большим черепом.

Коати, известные так же как носухи или бразильские трубкозубы, – это своего рода еноты.

Гипотеза Джонса с самого своего появления вряд ли могла кого-то убедить – жаль, конечно, учитывая, какие долгопяты милые. Но еще более невероятную гипотезу предложил Франсуа де Сарр: он утверждал, что двуногие человекоподобные существа появились не только раньше обезьян, но и до всех других видов четвероногих животных (то есть всех обитающих на суше позвоночных животных: земноводных, рептилий, млекопитающих и птиц) и даже рыб. И этот гомункул, считал де Сарр, развился непосредственно из водного «допозвоночного существа», наподобие ланцетника (сохранившегося до настоящего времени животного, напоминающего маленькую рыбку, с хордой, но без мозга или позвоночника). Получается, что человек сохранил самую древнюю из когда-либо существовавших форм туловища позвоночных, а все остальные – стегозавры, змеи, саламандры, коровы, капибары и коати – эволюционировали из человека. Мы – тот архетип, из которого возникли все позвоночные.

Долгопят

Согласно этой теории, у наших напоминающих ланцетника предков появился пузыреобразный наполненный газом орган, который позволял им держаться на плаву. Сначала этот орган давал им возможность плавать в воде только в вертикальном положении, как пробка от шампанского. Затем у них развились пара конечностей и хвост, так что они смогли выбирать направление движения. Эти существа, похожие на эмбрионов, плавающих в вертикальном положении, имели жабры снаружи вокруг шеи, как у аксолотля. Шаровидная голова была достаточно крупной, чтобы позволить развиться большому мозгу. Позже этот водный гомункул стал теплокровным, у него появился волосяной покров, уши, приспособленные для хватания передние конечности; он стал живородящим и первым животным, переселившимся на сушу.

Пускай эта теории абсурдна, по крайней мере она оригинальна. Ведь и настоящие формы наших протоземноводных предков были ничуть не менее странными и необычными.

Ранние стадии развития водного гомункула

Раньше ученые считали, что первые позвоночные, которые переселились на сушу, чем-то напоминали целаканта – древнюю рыбу с мясистыми плавниками – и что они сменили среду обитания до того, как у них появились конечности (в нашем понимании) и легкие. Вероятно, они представляли себе этих позвоночных как «ходячую рыбу», похожую на современных илистых прыгунов. Сейчас доказано, что они ошибались (хотя ошибочность гипотезы не помешала использовать ее в забавной рекламе пива noitulovE^{6}). Легкие и конечности появились до выхода на сушу, пока животные еще обитали в воде.

Первые четвероногие позвоночные, предки человека – и саламандры – появились в девонский период, примерно 365 млн лет назад. Они жили в мелких застойных водах устьев рек и прибрежных болот, богатых пищей и укромными местами. В таких условиях «четвероногие рыбы», способные на своих протоконечностях подниматься над своим речным обиталищем, чтобы глотнуть свежего воздуха, имели преимущество перед теми, у кого были только жабры, чтобы дышать в небогатой кислородом речной воде. Гибкая шея и несколько пальцев (иногда семь или восемь на каждой «руке» или «ноге») со временем позволили туловищу извиваться и пробираться сквозь водоросли и гниющие бревна.

Как описать мир, в котором они жили? Представьте на минуту, что вы оказались в прошлом, в девонском периоде, и вас выбросило на берег у дельты реки. Тепло, и у вас немного кружится голова, потому что концентрация кислорода в воздухе примерно 15 % – ниже, чем вы привыкли. Но вода течет и плещется как всегда, и это немного успокаивает. В песке под ногами вдоль самой кромки воды снует какое-то полузнакомое животное вроде уменьшенной версии нашего современного мечехвоста. Вдалеке в море плавают плакодермы или панцирные рыбы. Некоторые из них более шести метров в длину, с большими массивными челюстями. Но их едва видно, так что они вас не отвлекают.

Рядом с вами на суше растут невиданные растения. Вот нечто напоминающее ствол дерева. Это круглый цилиндр высотой метров восемь, с круглой верхушкой, наподобие кактуса сагуаро, только без колючек. Это плодовое тело прототаксита – «гигантского гриба». Чуть поодаль заросли… скажем, почти деревьев, только вместо листьев или иголок у них листовидные, похожие на папоротники отростки, собранные в странные симметричные группы-зонтики. Вот что-то вроде зеленых ограждающих тумб на дорогах. А вот плауны размером с куст, с покрытыми чешуйками стеблями, похожими на резиновую полицейскую дубинку. На стеблях растений и по земле вокруг вас ползают насекомые. Но в воздухе их пока нет: летающие насекомые появятся еще только через 60 млн лет. И пения птиц вы, конечно, не услышите в следующие 300 млн лет.

Насекомые научились летать всего 300 млн лет назад, в пермский период. Певчие птицы появились в начале эоцена – менее 56 млн лет назад.

Возможно, первобытные существа, похожие на рыб, выглядят немного глупо. Но представьте себе, что всего две-три тысячи лет назад гигантские карпы и осетры размером с человека и весом более тонны в довольно большом количестве обитали в реках Европы и Азии. Наверняка они впечатляли и поражали человека. Несколько видов гигантских рыб сохранялись в реке Меконг и некоторых других местах до самого недавнего времени. Не все мифические обитатели рек безобидны. Нэанг – гигантское змееподобное чудовище из армянской мифологии – может перевоплощаться: то, приняв облик женщины, заманивает мужчину, то, превратившись в тюленя, увлекает человека на дно, чтобы выпить его кровь. Говорят, что после американского вторжения в Ирак в 2003 г. речные карпы, кормившиеся трупами, сброшенными в Тигр и Евфрат, вырастали до размера человека.

В извилистом устье реки заросли водорослей чередуются с глубокими заводями. И вот в мутной воде вы замечаете нечто размером с десятилетнего ребенка, мягко покачивающееся на коротких семипалых лапках. У животного хвост как у тритона, а голова – что-то среднее между рыбьей и лягушачьей. Это ихтиостега – и этот вид (или какой-то очень на него похожий), возможно, прямой предок человека и саламандры. Ихтиостега, правда, вскоре вас замечает и поспешно уплывает прочь: всплеск воды, и наступает тишина.

Ихтиостега

Три или четыре тысячи лет назад в Месопотамии шумеры верили, что получеловек-полурыба по имени Оаннес вышел из моря, чтобы научить человечество мудрости. Ихтиостега – существо однозначно не божественное по своей природе, это просто четвероногое, жившее в столь давние времена, которые невозможно себе представить. И в отличие от Оаннеса, ихтиостега вряд ли способна чему-либо «научить» человечество, по крайней мере в прямом смысле слова. Но, допуская мысль о том, что это животное существовало, мы пытаемся узнать больше о самих себе, острее почувствовать связь с нашим далеким прошлым и лучше понять те удивительные трансформации, которые с нами происходили.

У нас почти нет информации о животных, которые жили в течение следующих 20 млн лет после ихтиостеги (таков возраст следующих обнаруженных ископаемых) – к этому времени земноводные уже полностью перебрались на сушу. Возможно, однажды этот пробел удастся восполнить. Как бы ни происходило это изменение, оно стало фундаментальным: выход животных на сушу из среды, где они были практически невесомыми, можно сравнить с тем, что приходится переживать космонавту, вновь почувствовавшему земное притяжение после длительного пребывания в космосе.

Фоссилизация, или превращение остатков растений и животных в окаменелости, встречается в природе нечасто. Бил Брайсон считает, что 300 млн ныне живущих американцев оставят после себя в виде ископаемых остатков всего 50 костей, то есть менее четверти одного полного скелета из 206 костей.

Более 100 млн лет, в течение каменноугольного и пермского периода, – в 500 раз дольше, чем существует современный человек – амфибии оставались самым опасным хищником на суше. Какопс выглядел как укороченный крокодил, скрещенный с очень большой лягушкой. Эриопс напоминал огромных размеров саламандру. Прионозух – внешне вылитый крокодил, только длиной девять метров, что намного больше, чем самый крупный гребнистый крокодил, живущий сегодня. Другие виды сохраняли наружные жабры не только в личиночном, но и во взрослом состоянии, как аксолотли, только они были как минимум в два раза крупнее. А у диплокаулуса голова напоминала огромный бумеранг.

Последний общий предок современных жаб, лягушек, саламандр и тритонов известен как Пожилая Лягушка доктора Николаса Хоттона III, или геробатрахус (Gerobatrachus hottoni)^{7}. Этот земноводный Авраам, найден в 2007 г. в Техасе в Карьере «Дамп Фиш» (в переводе – рыбные завалы!); он жил в начале пермского периода. В течение 100 млн лет, до раскола сверхконтинента Пангеи, развитие лягушек и саламандр шло независимыми путями. Древние лягушки и жабы стали специализироваться на прыганье, а саламандры – на ползании.

Амниоты – позвоночные, яйца которых имеют защитные зародышевые оболочки, препятствующие пересыханию яйца на суше – впервые появились в начале каменноугольного периода. С течением времени амниоты эволюционировали в рептилий (включая динозавров, а позже их потомков, птиц) и виды животных, которые в конце концов стали млекопитающими. Постепенно эти новые позвоночные, адаптировавшиеся к обитанию на суше, вытеснили земноводных из многих мест обитания – одна из причин, почему эта книга написана не гигантской лягушкой. Конечно, этот процесс занял много времени и протекал не всегда гладко. Чуть более 254 млн лет назад, например, величайшая катастрофа за всю историю жизни на Земле уничтожила более двух третей обитавших на суше позвоночных и 97 % всех морских существ. Земноводные пострадали даже больше амниотов, но некоторым все же удалось выжить. После того как предки современных земноводных уступили территориальные позиции рептилиям и протомлекопитающим, им пришлось приспосабливаться и учиться выживать в оставшихся нишах. Так появились (в течение нескольких геологических периодов) разнообразные виды земноводных, часто еще более удивительные, чем создания из средневекового бестиария.

…Строгие черты лица

Являли мудрость княжескую; он

И падший был велик. Его плеча

Атланта бремена обширных царств

Могли б снести. Он взглядом повелел

Собранью замолчать и начал речь

Средь полной тишины, ненарушимой,

Как ночь, как воздух в знойный летний день^{8}.

Вот, например, вся в бородавках «дьявольская» жаба – Beelzebufo – размером с большую пиццу, вид которой заставляет вспомнить стихи Джона Мильтона. А вот редкая пурпурная лягушка, с виду мягкая, как желе, оказавшаяся, однако, достаточно стойкой, существуя почти в неизменном виде в течение 150 млн лет. Крабоядная лягушка, обитающая в мангровых болотах, – единственное современное земноводное, живущее в соленой воде. Поприветствуем ротородящих лягушек реобатрахусов, вымерших совсем недавно; они проглатывали свои оплодотворенные яйца, там, в безопасности желудка развивались головастики, а потом и лягушата, и тогда заботливая родительница выпускала их в долгожданный мир. Салют безногим земноводным – это целый отряд, они не лягушки, и не жабы, и не саламандры, зато они, как сказочный пеликан, кормят детенышей собственной плотью. А уж как не порадоваться саламандрам, всем пяти сотням видов, живущим на Земле!

В средневековой Европе было популярно представление, что пеликан кормит своих птенцов собственным мясом и кровью, и в бестиариях того времени пеликан символизирует жертвенность, набожность и даже самого Иисуса Христа. Нечто подобное на самом деле происходит у червяг: их детеныши отщипывают кусочки жировых отложений на коже матери с помощью специфических зубов, которых нет ни у одного другого земноводного. Это настолько питательная еда, что в течение недели после рождения детеныши увеличивают свой вес в 10 раз. В животном царстве это единственный известный пример дерматрофии получения питательных веществ путем поедания кожи.

Нужно быть Кристофером Смартом (английский поэт, известный своим стихотворением «Возрадуйтесь в агнце» (Jubilate Agno) – гимном всем творениям на Земле и в первую очередь любимому коту Джефри), чтобы воздать должное всем этим существам и написать «Возрадуйтесь в земноводном» (Jubilate Amphibio). И нужно быть Уильямом Данбаром, шотландским поэтом, автором «Плача о поэтах» (Lament for the Makars), скорбящим об умерших друзьях, чтобы оплакать тех многих, кто, вероятно, уходит от нас, судя по видимым современным реалиям величайшего вымирания амфибий со времен пермского периода.

Аксолотль принадлежит роду так называемых кротовых саламандр, обитающих только в Северной Америке. Это один из горстки видов, которые живут в горных озерах Мексики. Существуют два толкования его имени. Первое – от имени бога огня ацтеков Ксолотля, который также считался проводником мертвых и иногда приносящим беду. Одно из преданий, связанных с Легендой о пяти солнцах, рассказывает о том, как Ксолотль (бог с головой пса и обращенными назад ступнями) превращается в аксолотля. Вторая теория связывает это название с двумя словами на языке ацтеков науатль: atl («вода») и xolotl («собака»). Обиходные названия некоторых видов саламандр Северной Америки (например, «ильный щенок» или «сопливая выдра») подтверждают, что крупные саламандры под водой действительно напоминают собак. И тем более это справедливо для Мексики, где обычна порода голых собак.

В европейской науке попытки классифицировать аксолотля предпринимались как минимум дважды. Первым это сделал Франсиско Эрнандес, испанский натуралист, записавший название на языке науатль и предложивший свое: piscis ludicrous («забавная рыба»). А в 1789 г. английский зоолог Джордж Шоу (кстати, первым из европейских ученых исследовавший утконоса) включил аксолотля в классификацию Линнеевского общества. В 1800 г. немецкий натуралист Александр фон Гумбольдт отправил двух живых аксолотлей – вместе с костями ископаемого гигантского слона и еще несколькими интересными вещицами – в Париж Жоржу Кювье (тому самому, что раскрыл загадку гигантской саламандры). Кювье решил, что аксолотль является личинкой какого-то неизвестного, дышащего воздухом животного. Тогда на этом все и закончилось. И только 60 лет спустя ученые, и тоже во Франции (в чем-то им помогла попытка Франции завоевать Мексику), впервые обратили внимание на самые интересные свойства аксолотля: то, что он размножается подобно взрослым особям, хотя сам выглядит «головастиком», то есть неполовозрелым, но может также чудесным образом превратиться в существо внешне совершенно другого вида.

Появление нового вида, наделенного свойствами, прежде присущими только молодым (неполовозрелым) особям, называется неотенией. Неотения известна для ряда животных. Например, маленькие, как будто недоразвитые крылья взрослых страусов по размеру и внешнему виду аналогичны крыльям детенышей их предков. У человека насчитывается до двадцати неотенических черт, в том числе маленькая челюсть и большая голова, которые делают нас скорее похожими на детенышей гориллы или шимпанзе, чем на «нормальных» взрослых обезьян. Но подобные качества не означают недоразвитость или половую незрелость. Страус – самая крупная из существующих птиц, да и способности человека к размножению вряд ли у кого-то вызывают сомнения.

Одно из основных отличий человека от других видов обезьян – размер мозга – правильнее рассматривать как результат скорее гетерохронии, чем неотении. Рост мозга и головы у зародыша шимпанзе начинается на том же этапе развития и происходит примерно с такой же скоростью, что и у человека, но прекращается вскоре после рождения. У человека же активный рост мозга и головы продолжается в течение еще нескольких лет.

Феномен неотении часто используют для объяснения самых разных вещей, так что иногда сложно отличить научные данные от художественной метафоры. Олдос Хаксли в книге «О дивный новый мир» (Brave New World, 1932) использовал набирающую популярность идею, что люди – это обезьяны с неотеническими чертами и, если бы наша жизнь продолжалась бесконечно, мы становились бы похожими на остальных обезьян: сутулых, обросших шерстью, копошащихся на полу среди собственной скверны. Вдохновили его, по крайней мере частично, эксперименты с аксолотлем, которые вел его старший брат Джулиан, один из ведущих эволюционных биологов первой половины XX в. С помощью инъекций гормонов Джулиану Хаксли удалось добиться превращении аксолотлей в животных, очень похожих на мексиканских тигровых амбистом.

Некоторые ученые считают, что хордовые – тип, включающий и позвоночных, – возникли в результате неотении. К типу хордовых принадлежат асцидии, представители класса мешкообразных животных подтипа оболочников, питающиеся посредством фильтрации и внешне напоминающие губок. В стадии личинки асцидии свободно плавают, перемещаясь с помощью гибкого нотохорда, стержнеобразного образования в спине, сформированного клетками мезодермы и напоминающего зачаточный позвоночник эмбрионов других хордовых животных. Взрослые особи прирастают к камням и теряют нотохорд. Генетик Стив Джонс сравнивает такой образ жизни с научной карьерой: после нескольких активных лет ученый тоже ложится на дно и амортизирует свои мозги.

Теория Олдоса Хаксли о том, что произойдет с человеком, способным жить бесконечно, была ошибочной, но не менее упроченная реалиями, чем другая теория, популярная в то время и до сих пор имеющая значительное число сторонников – теория рекапитуляции. Эта теория впервые была предложена немецким натуралистом Эрнстом Геккелем в 1866 г., ее упрощенная формулировка такова: «онтогенез повторяет филогенез»; подразумевается, что каждое создание в своем индивидуальном развитии проигрывает историю развития жизни вплоть до момента появления данного конкретного вида. Например, жизнь человека начинается с зачатия в виде небольшой клетки – так зарождалась сама жизнь, затем эмбрион проходит несколько стадий, в которых он напоминает сначала рыбку (даже развивает жабры), затем млекопитающее с хвостом и превращается в конце концов в «более продвинутое» существо, каким и является человек.

Также казалось, что теория рекапитуляции соответствовала идеям прогресса, популярным в XIX – начале XX в. в Европе, и ее начали использовать для объяснения «научного» расизма и имперской экспансии: якобы дети «более продвинутой» европейской расы находятся на том же уровне развития, что и взрослые туземцы, особенно африканцы, которых Киплинг своей теперь печально известной фразой охарактеризовал как «наполовину бесов, наполовину людей [детей]». Предполагалось, что темнокожие аборигены очень похожи на обезьяноподобного проточеловека из далекого прошлого. А дети белых людей якобы прошли все эти стадии, прежде чем превратиться в наиболее совершенную форму человека.

Многие выдающиеся умы того века разделяли эту идею. Зигмунд Фрейд привнес в нее еще одну параллель: здоровый европейский ребенок проходит «примитивную» стадию, на которой неевропейцы и предки человека «застревают» (как и, по его мнению, страдающий неврозом европеец). Он считал, что взрослые представители «примитивной» (неевропейской) расы и предки человека как бы оказываются, как и нормальные современные дети, в ловушке этих ранних стадий развития. Теория Фрейда вдохновила его коллегу, венгерского психиатра Шандора Ференци на создание книги «Таласса, опыт генитальной теории» (Thalassa, Versuch einer Genitaltheorie, 1924), в которой он доказывал, что человеческая психология во многом объясняется нашим подсознательным стремлением вернуться в безопасный и комфортный мир матки – моря. Ференци считал, что полный цикл человеческой жизни – от полового акта родителей до смерти повзрослевшего и состарившегося ребенка – отражает все эволюционное прошлое. Зачатие он сопоставлял с зарождением жизни. Затем утробный плод в матке – символическом океане – проходит предковые стадии: от примитивной амебы до полностью сформированного человека. Рождение соотносится с колонизацией суши земноводными и рептилиями, а латентный период, наступающий после пробуждения сексуальности в подростке и предшествующий периоду полной зрелости, Ференци отождествлял с застоем эволюции в ледниковые периоды.

Радикальный философ-энвайронменталист Пол Шепард (1982) считал своих современников американцев взрослыми детьми, страдающими онтогенетической деформацией – неотенией, свернувшей с пути вследствие культурных причин.

Теория Геккеля, с энтузиазмом воспринятая не только биологами, но и политиками и психиатрами, выросла из европейской мировой экспансии. Аксолотль оказался в том самом месте и в то самое время, где и когда начиналась эта экспансия: я говорю об испанской конкисте Мексики. Он серьезно пострадал во время завоевания, оказался в плену и едва смог выжить (но не зря аксолотль проявил столь прекрасные способности к регенерации в лабораторных аквариумах). Затем, пусть и не совсем по своей воле, аксолотлю довелось сыграть определенную роль в развитии более искушенного мировоззрения, которое, можно надеяться, несет в себе лучшее будущее для людей и саламандр.

В ноябре 1519 г. Эрнан Кортес и его люди вошли в центральную долину Мексики. Вот как описывает участник экспедиции представшую их глазам картину:

Мы были изумлены, увидев все эти города и деревни, построенные на воде, большие города на суше и прямую и ровную дорогу по насыпи, ведущую в Мехико. Эти величественные города и каменные здания, вырастающие из воды, казались волшебным видением. Некоторые солдаты даже спрашивали, не сон ли это. Это было настолько прекрасно, что я не знаю, как описать первые впечатления от вещей, которые невозможно было даже вообразить.

Наверное, это было немного похоже на Венецию, только вместо одного города перед ними возвышалось два: два города-близнеца – Теночтитлан и Тлателолько – на берегу озера Тешкоко, самого большого из пяти мелких озер в долине, окруженной вулканами, а не заболоченным берегом моря, как в Венеции. Теночтитлан (испанцы назвали его Мехико), Тлателолько и другие озерные города поразили завоевателей огромными рынками, высокими общественными зданиями и висячими садами, а также проститутками, красившими зубы в черный цвет, чтобы выглядеть привлекательнее.

Богатство городов и их способность содержать армии, исчисляющиеся десятками, а возможно, и сотнями тысяч воинов, опирались на продуктивную аграрную систему, ключевую роль в которой играли чинампы – иногда их называют плавающими садами, хотя на самом деле это были искусственные острова на озерах, – где в изобилии выращивали маис, фасоль, тыкву, амарант, томаты и чили. Воды озер были богаты рыбой и другой добычей, в том числе и аксолотлями: аборигены ели их с большим аппетитом.

Водная система долины Мехико – бессточная, то есть не имеет естественного выхода к морю. На первый взгляд долина может показаться плоской, но на самом деле с одной стороны она выше. Сейчас озера, прежде покрывавшие значительную часть долины, практически исчезли, но когда-то те, что находились в более высокой части (Сочимилько и Чалко, оба родниковые, и Тлакопан), могли похвастаться более вкусной и чистой водой. Более крупные озера ниже по течению – Тешкоко, Шальтокан и Сумпанго – были болотистыми и, по мере того как вода испарялась, становились более солеными.

Самые большие урожаи собирались на верхних озерах (там, где вода была чище). Они же были излюбленным местом обитания аксолотля (как и почти все сохранившиеся до нашего времени земноводные, они не переносят соленой воды). Сочимилько и Чалко – единственные установленные места обитания аксолотля, где он прекрасно себя чувствует и сейчас, несмотря на активную деятельность человека.

Испанская конкиста – одно из самых драматических событий в истории человечества: Кортесу и нескольким сотням его последователей удалось победить мощнейшую империю, в распоряжении которой были десятки тысяч воинов. Кортес одержал победу благодаря хитрости, отваге, скорости и жестокости, но, конечно (что подтвердил бы Наполеон Бонапарт), без удачи тут не обошлось. Да, у Кортеса были лошади, стальные мечи и ружья (ничего подобного тогда в Новом Свете еще не знали). И да, на его сторону встали многочисленные местные враги ацтеков. Но еще более важную роль в этом противостоянии сыграл фактор, который никто не мог контролировать: оспа. У коренного населения не было иммунитета против этой болезни, так что она буквально косила местных жителей. (Сколько аборигенов умерло от болезни, точно не известно, но есть данные, что погибали четыре человека из десяти, причем в течение всего нескольких недель.) Болезнь унесла многих вождей и воинов ацтеков, а выжившие становились инвалидами. Сельское хозяйство почти полностью пришло в упадок, и даже те, кто перенес оспу, зачастую умирали от голода – среди выживших мало кто был в состоянии сражаться. Если соединить слова апостола Павла и Джареда Даймонда, можно описать это так: «А теперь пребывают сии три: ружья, микробы и сталь, но микробы из них больше»^{9}.

Воспоминания современников ужасают. Так, один испанский монах писал: «Поскольку индейцы не знали способов борьбы с этой болезнью, они гибли в огромных количествах, как клопы. Во многих домах погибали целые семьи, и так как хоронить их было некому, поскольку живых не оставалось, их дома просто разрушали, превращая в гробницы». Когда Кортес в конце концов одержал окончательную победу над ацтеками в битве за Теночтитлан, испанцам пришлось в буквальном смысле идти по телам умерших от оспы, которыми были переполнены улицы города.

Страх, тайна и стертая грань между жизнью и смертью традиционны для этих земель. В период между 1200 и 200 гг. до н. э. на западном берегу озера Тескоко и восточном берегу озера Чалко существовало городище Тлатилько, оставившее нам необычные, очень красивые и запоминающиеся артефакты, среди них керамические фигурки людей с двумя головами или другими аномалиями. Словом «тлатилько» эту культуру назвали уже после ее исчезновения переселенцы, говорящие на науатль, и означает оно «место тайных явлений».

От оспы на теле появлялись болезненные язвы, так что ацтеки назвали эту новую болезнь huey ahuizotl – «великая сыпь». Ауисотль, кстати, имя легендарного существа, которое обитало в озере и питалось человеческой плотью, своего рода жуткий брат-близнец аксолотля. Ацтеки верили, что это нечто среднее между собакой и выдрой, с руками, как у человека, и еще одной рукой на хвосте, которой оно утаскивало свою добычу под воду.

Ауисотль

Мехико давно превратился в расползшийся и безумно грязный мегаполис с более чем 20 млн жителей. Этого не произошло бы, если бы не беспрецедентная программа осушения местности. Осушение озера Чалко, излюбленного места обитания аксолотля, началось уже в колониальный период (еще во время одного из сражений конкисты испанцы разрушили огромную дамбу, отделявшую пресную воду от солоноватой). И в конце концов вся вода оттуда ушла, словно в сливное отверстие гигантской ванны, по многочисленным искусственным туннелям, вырытым в XX в. Небольшая часть озера Сочимилько, где также обитали аксолотли, сохранялась немного дольше и использовалась для соревнований по гребле во время Олимпийских игр 1968 г. Но сейчас от озера осталось всего несколько грязных каналов и небольших прудиков, в которых обитают остатки находящейся под угрозой вымирания популяции.

Вероятно, неотения аксолотлей и других имеющих жабры саламандр когда-то была прекрасной стратегией выживания: способность половозрелых особей продолжать жить под водой в высокогорных озерах давала им преимущество перед видами, взрослые особи которых переселялись на сушу. Сейчас же это стало недостатком: озера осушены, загрязнены и являются объектами разнообразной человеческой деятельности – все это приводит к вымиранию аксолотлей в природе. Вероятно, выживанием вид обязан своей привлекательности и полезности для человека.

В мире, где доминирует человек, у аксолотлей всегда было это преимущество перед другими видами: многим они кажутся милыми. Странные детские мордашки и сходство с гомункулом объясняют популярность аксолотлей среди аквариумистов. Кроме того, аксолотли используются (или использовались) в двух целях: в пищу и для научных исследований. В течение нескольких веков они были излюбленным традиционным блюдом в Мехико. Возможно, хотя мы и не знаем этого наверняка, аксолотлей даже специально разводили ради еды, чего сейчас, конечно, никто уже не делает. Что касается науки, то здесь, судя по всему, аксолотля ждет более интересное будущее. По-видимому, аксолотли и другие саламандры (а также тритоны) имеют уникальную способность к полной регенерации ампутированной передней или задней конечности. Причем возможна неоднократная регенерация, сколько бы раз конечность ни ампутировалась (иногда, правда, на месте одной вырастают две), и при этом не остается никаких шрамов. Аксолотли способны также частично регенерировать внутренние органы, в том числе глаза и мозг. Аксолотлям «повезло»: оказалось, что из всех саламандр выращивать, содержать и изучать в лабораторных условиях проще всего именно их. Такие особенности делают аксолотля незаменимым при изучении развития конечностей позвоночных. Более того, они сыграли немаловажную роль в становлении регенеративной биологии.

Если человек теряет руку или ногу и выживает после этого, на месте утраченной конечности образуется покрытая рубцовой тканью культя – в этом мы очень похожи на остальных позвоночных. Исключением из этого правила являются саламандры (в особенности аксолотли, эксперименты на которых проводились чаще всего), которые каким-то образом «знают», какие части конечности необходимо восстановить. Происходит это примерно следующим образом: кровеносные сосуды в поврежденной конечности быстро сужаются, кровь останавливается. В течение нескольких дней после этого рана покрывается слоем сигнальных клеток, это так называемая апикальная шапочка, между тем фибробласты – клетки, скрепляющие внутренние ткани и придающие части тела форму, – отсоединяются от соединительной ткани и мигрируют к центру раны. Затем фибробласт разрастается и образует бластему – скопление клеток, подобных стволовым, из которых формируется новая конечность.

Реконструкция конечности из бластемы происходит аналогично ее формированию в процессе развития из эмбриона. Но есть и определенные отличия. У эмбриона появление конечности всегда начинается с формирования ее основания (плеча или бедра) и завершается формированием пальцев. Для аксолотля же неважно, какая часть конечности утеряна: где бы ни находилась рана, восстанавливаются только утерянные части конечности.

Многие тысячи лет люди были уверены, что саламандрам известен секрет огня. Конечно, это не так. Но, возможно, эти необычные животные – и в первую очередь аксолотли – содержат кое-какие разгадки пламени жизни. И уже только поэтому они заслужили место в современном бестиарии.

Бочкообразная губка

Xestospongia sp.

Тип: губки

Класс: обыкновенные губки

Охранный статус: множество видов; статус не присвоен

Гигантские яркие губки – не важно, на экране компьютера или в природе, на тропических рифах, расположенных в самых отдаленных уголках нашей планеты, – выглядят очень театрально. Но ведущую роль на сцене им вряд ли кто-то согласился бы дать: пусть теоретически, мы знаем, что губки – животные, но в это все-таки очень сложно поверить, ведь у них нет глаз, рта, явных органов и они не способны двигаться. Так что на животных они совсем не похожи. При слове «губка» на ум приходят мысли о ванной или ассоциации с мультипликационным героем по имени Губка Боб Квадратные Штаны, но не чудесные или символические свойства, типичные для животных бестиария. В этой главе мы попытаемся изменить ваше представление о губках.

Существуют тысячи видов губок, так что выбрать какой-то один крайне сложно. Интересный экземпляр – корзинка Венеры (Euplectella aspergillum)^{10}. Волокна из аморфного кремнезема в ее тонком трубчатом теле образуют упорядоченные изящные кружевные узоры. В викторианскую эпоху эти губки поражали воображение коллекционеров, и лучшие образцы стоили огромных денег. Таинственности этой губке добавляли рассказы о том, что самка и самец креветки, поселившиеся в молодой губке, оказываются в ловушке, когда она вырастает и верхнее отверстие смыкается; запертые внутри, они проводят всю жизнь в этой прозрачной филигранной клетке. Японцы верят, что эта история символизирует вечную любовь и верность. Но я все-таки выбрал для этой книги совсем другие, прямо противоположные им виды. Это нетвердые рыхлые гиганты, известные как бочкообразные губки, иссиня-лилового, красного, бордового, серого, коричневого цвета, достигающие порой таких размеров, что внутрь них спокойно забираются дайверы. (Кстати, делать этого не стоит, потому что так вы вредите губке.) Эти странного вида животные – настоящие произведения инженерного искусства, к тому же ставшие своего рода залогом появления всех многоклеточных животных, в том числе человека.

Томас Браун, живший в XVII в. медик, считал, что туловище животного обязательно должно иметь верх, низ, переднюю и заднюю части. Поэтому он сомневался в существовании таких животных, как, например, амфисбена – мифологическая змея с двумя головами, по одной на каждом конце. Вывод Брауна основывался на имевшихся в его распоряжении фактических сведениях: строение всех обитающих на суше видимых невооруженным глазом животных и практически всех рыб симметрично. В современной классификации таких животных принято называть «двусторонне-симметричными», или «билатеральными» (Bilaterata). Вместе с кишечнополостными (Radiata) они образуют подцарство эуметазои, или настоящие многоклеточные. «Асимметричные» существа относятся к царству животных в какой-то степени условно. Их квалифицируют либо как мезозои (к этому таксону животных относят по остаточному принципу, в него входят как минимум две самостоятельные группы, одна из которых, дициемиды (Rhombozoa), представители которых обитают исключительно в почках осьминогов и кальмаров), либо как паразои – то есть «околоживотные» – такие как губки и пластинчатые.

Если что-то в природе несимметрично, чутье подсказывает нам, что это, скорее всего, гриб или растение (листья и цветы имеют практически идеально симметричную форму, но общая форма растения редко бывает симметричной). Напротив, если асимметрично какое-то животное, нам кажется, что оно должно быть слабым или страдать от какой-то патологии. Это общее правило применимо и к большинству морских животных: они имеют либо двусторонне-симметричную форму (рыбы, киты), либо радиальную (медузы). Но губки упорно не подчиняются этому правилу: они асимметричны. Наверняка это одна из причин, почему они кажутся нам «примитивными» и нам так сложно поверить в то, что это настоящие животные.

Человек бессознательно замечает малейшие отклонения от идеальной симметрии, и наиболее симметричные лица и тела обычно воспринимает как самые привлекательные.

Считается, что Джозеф Меррик, человек-слон, страдал от синдрома Протея – редкого заболевания, вызывающего атипичный ускоренный рост кожи, костей и других тканей, что делает несчастного непохожим на человека. Фотография выше сделана в 1889 г. в целях объективного медицинского исследования. Но на нее сложно смотреть без ужаса и одновременно болезненного любопытства – то же самое, вероятно, испытывали зрители «шоу уродов», в котором выступал в течение некоторого времени Джозеф. Но присмотритесь внимательнее, и вам откроется кое-что важное и трогательное. Левый глаз Джозефа на небольшом «нормальном» участке лица между виском и щекой (естественно, это правая сторона фотографии) смотрит на нас. Его взгляд спокоен и наблюдателен: перед нами человек, полный достоинства, несмотря на физическое уродство.

Иногда, когда что-то в окружающей природе кажется мне слишком необычным, я вспоминаю эту фотографию. Она напоминает мне, что, если мы будем чуть внимательнее, мы сможем разглядеть что-то поразительное и даже красивое в существах, которые из-за предвзятого отношения кажутся уродливыми. Нет, я ни в коем случае не провожу параллели между здоровыми губками и людьми, не важно, страдают они какими-либо физическими недостатками или нет. Различия здесь слишком очевидны. Я просто пытаюсь сказать, что даже столь чуждое нам и, на первый взгляд, скучное существо, как губка, покажется удивительным, если узнать о нем побольше.

Джозеф Меррик, 1889 г.

Все губки получают кислород и пищу (в основном бактерии) с током воды. Течением же уносятся отходы их жизнедеятельности. Лейконоидные губки (включая бочкообразные и трубчатые) превратили свой способ фильтрации пищи в настоящее искусство. Взрослая лейконоидная губка использует тот же принцип, что лежит в основе отвода дыма по трубе. Вода, как и воздух, движется медленнее около поверхности земли (или дна), чем на некотором расстоянии от нее (как выше, так и ниже, и губки часто растут на крутых рифах, свешиваясь вниз). Круглое отверстие на удаленном от дна краю губки (оскулюм, в переводе – маленький рот) устроено по принципу печной трубы. Можно с успехом наблюдать за «работой» губки, если добавить немного краски в медленно текущую у ее основания воду. Подкрашенная вода будет вытекать из отверстия наверху, как пар из трубы паровоза, гораздо быстрее, чем она затекала в губку. Кроме того, губки (как лейконоидные, так и другие) увеличивают эффективность «сжигания», пропуская воду через многочисленные микроскопические камеры, из которых состоят трубообразные губки. Камеры выстланы специальными клетками, хоаноцитами, оснащенными жгутиками, которые действуют как кнуты и обеспечивают движение воды, то есть приток пищи и отток отходов. Это позволяет хоаноцитам заглатывать взвешенные в воде бактерии (а затем передавать питательные вещества другим клеткам внутри организма).

Исследования лейконии (Leuconia) – небольшой лейконоидной губки примерно 10 см высотой и 1 см в диаметре – показали, что скорость воды, затекающей в ее приводящие каналы (их у нее более 80 000), составляет 6 см/мин. Внутри более 2 млн жгутиковых камер скорость воды замедляется до 3,6 см/ч (1/100 от начальной скорости), в результате увеличивается время, в течение которого хоаноциты – клетки, специализированные на питании, – могут извлечь частички пищи из воды. Вода вытекает из единственного выводного отверстия, оскулюма, со скоростью примерно 8,5 см/сек, то есть в 8000 раз быстрее, чем она циркулировала внутри губки, и в 85 раз быстрее по сравнению со скоростью поступления в губку.

Оборачивая себе на пользу столь тривиальную вещь, как разницу в скорости потоков воды, бочкообразные губки эксплуатируют тем самым энергию течения и приливов/отливов, которые, в свою очередь, объясняются гравитационной силой Луны и Солнца. У губок есть и еще один способ использовать энергию Солнца (аналогично тому, как используют ее кораллы и многочисленные другие животные): тело губок, растущих на мелководье, часто становится местом обитания светолюбивых водорослей. Своеобразная арендная плата – это необходимые губке кислород и метаболиты. Часто водоросли производят больше кислорода, чем губка потребляет, и таким образом симбиоз губки и водоросли оздоравливает экосистему, частью которой они являются. (Не все губки столь щедры: встречаются плотоядные виды и виды-паразиты.) Некоторые бочкообразные губки живут по две тысячи лет – так же долго, как секвойя, хотя они и не столь огромны. Другие виды имеют специальные прозрачные трубочки, по которым свет доставляется живущим в глубине их тел водорослям. Насколько известно, губки – единственные животные, способные на такое. Получается своего рода подводный «столп света» (состояние, которое учителя йоги обещают человеку, а уж никак не «низшему» животному). Губки используют энергию Луны, Солнца, а также растений. Когда-то очень давно, примерно 160 млн лет назад, когда Мировой океан значительно отличался от современного, эти уникальные способности губок позволяли им формировать рифы протяженностью от нынешней Испании до Румынии – длиннее, чем крупнейший в мире коралловый Большой Барьерный риф.

Но, наверное, самое интересное, это то, что губки могут рассказать нам о происхождении животных и человека. Начинается эта история с открытия, впервые документально зафиксированного в 1907 г. Оказалось, что при определенных условиях губка способна воссоздать новую полностью функциональную особь из мешанины клеток, даже если сначала пропустить губку сквозь сито с ячейками не больше одной клетки. Потом стало понятно, как велико сходство между хоаноцитами (клетками, играющими ключевую роль в жизнедеятельности губки) и одноклеточными животными хоанофлагеллятами.

Хоанофлагелляты также оснащены для выполнения трех основных функций нейронов: передача электрических сигналов по телу, передача сигналов соседям с помощью нейромедиаторов и получение таких сигналов.

Хоанофлагелляты – это планктон, микроскопические простейшие, которые питаются еще более микроскопическими бактериями. В ведре воды, набранном у берега моря, окажутся сотни или даже тысячи хоанофлагеллят. Они вполне способны выживать поодиночке, но зачастую формируют целые колонии: клеткам выгодно такое совместное существование, несмотря на то, что все они одинаковы. Это отнюдь не уникальная черта: образование колоний свойственно многим бактериям и одноклеточным. Уникально для хоанофлагеллят другое: гены, благодаря которым они производят белки, скрепляющие клетки, очень похожи на аналогичные по функции гены всех многоклеточных животных. Гены сходны настолько, что практически исключают какие-либо сомнения в нашем происхождении от этих одноклеточных.

Грубо говоря, губки отличаются от хоанофлагеллят только тем, что помимо хоаноцитов на «рабочих» концах губки (там, где губка питается или избавляется от отходов) имеется ряд других клеток, их менее десяти разновидностей. Эти клетки выполняют специфические задачи: в частности, отвечают за образование и сохранение структуры с коллагеновым или кремнеземным скелетом, за подавление патогенов и производство новых клеток. Первые многоклеточные животные имели всего несколько типов специализированных клеток, которые легко развивались из одного базового типа. Эти животные были очень похожи на губок, только меньше и проще, чем, например, современные гиганты – бочкообразные губки, адаптировавшиеся к современным условиям. Так что получается, что губка вполне наглядно демонстрирует процесс эволюции первых многоклеточных из одноклеточных. Эуметазои, более сложные по сравнению с губками животные, развили внеклеточное пищеварение, эпителий, настоящую нервную систему, мезодерму, симметричное строение и специальный кишечник.

Нужно помнить, что обитающие в современном мире «примитивные» организмы (например, губки) отличаются от своих предков. Несмотря на многочисленные сохранившиеся с древнейших времен свойства, эти организмы тоже эволюционировали и адаптировались к современным условиям. По словам Мартина Бразье, современные губки приспособились к миру, в котором обитают черви, креветки и офиуры.

Взаимодействие между клетками многоклеточного организма – одно из самых поразительных явлений в природе. В теле человека насчитывается несколько десятков триллионов клеток примерно 200 разных типов (и еще примерно в десять раз больше микроорганизмов), которые по большей части годами безупречно взаимодействуют друг с другом. Но пусть этот феномен и кажется нам удивительным и достойным восхищения, не стоит игнорировать и мир одноклеточных организмов, в котором хоанофлагелляты при всей своей многочисленности составляют лишь небольшую часть. Простейшие (Protozoa, от греч. «первые животные») в огромных количествах обитают в том числе и в теле всех животных, перечисленных в этом бестиарии. В этих организмах столько удивительного, что для их описания вряд ли хватило бы целой книги. На первый взгляд может показаться, что простейшие еще скучнее и непритязательнее, чем губки, и уж никак не заслуживают собственного фан-клуба. Лучше всего известны простейшие, вызывающие болезни: например, амебную дизентерию, лейшманиоз или малярию. Но большинство простейших безвредны, а многие даже играют важную роль в функционировании планетарных экосистем. Другим свойственны свои чудесные особенности. Например, слизевик (Physarum polycephalum), у которого и нейронов-то нет, обладает памятью. Ночесветка (Noctiluca scintillans), микроскопический морской жгутиконосец, светится в темноте благодаря тысячам округлых биолюминесцентных органелл, которыми заполнена его цитоплазма; миллионные скопления ночесветок могут освещать ночами всю поверхность моря. Фораминиферы тщательно выбирают цвет и форму песчинок, которые они прикрепляют к своим раковинам. У инфузории Tetrahymena thermophilia не два, а целых семь полов. Каждый пол способен скрещиваться с любым другим, кроме своего собственного: получается, что у тетрахимены 21 сексуальная ориентация. (Подробнее об одноклеточных морских организмах в главе 19 «Крылоногие моллюски».)

«Когда взаимодействие между клетками нарушается, как происходит при раке, болезнь является патологическим отражением нашего организма. По своей молекулярной природе клетки рака – это гиперактивные, приспособленные к выживанию, агрессивные, плодовитые, изобретательные копии нас самих» (Сиддхартха Мукерджи).

Тысячи лет назад люди научились нырять в синие глубины вод за кораллами, жемчужинами и губками. Сегодня мы можем «погружаться» не только в пространство, но и вглубь времен. Отслеживая в ретроспективе происхождение губок, мы можем лучше уяснить масштабность настоящего времени. Но как далеко в прошлое нам необходимо отправиться?

Мысль о том, что наш мир уже очень стар, укоренилась в сознании западной цивилизации после публикации в 1795 г. книги Джеймса Хаттона (Геттона) «Теория Земли» (Theory of the Earth). Хаттону удалось доказать, что диастрофизм – процесс сжатия и сдвигов земной коры, в ходе которого формируются континенты, горы и океаны, – начался когда-то очень давно в прошлом. Он не мог сказать определенно, насколько давно, только отметил в известном своем высказывании, что «мы не находим ни следов начала, ни признаков конца», но он точно знал, что это было гораздо больше, чем несколько тысяч лет, как тогда полагало большинство европейцев.

Идеи об исключительной древности мира появились раньше европейской традиции XVIII в. О том, что геологическое время крайне долгое, размышляли уже Авиценна (или Ибн Сина, 973–1037) и Шэнь Ко (1031–1095). Об этом же писал и Леонардо да Винчи. В индуизме считается, что один день для Брахмы тянется несколько миллионов лет. Греческие философы полагали, что мир бесконечно стар.

Открытие «глубокого времени», как мы сейчас называем этот феномен, позволило, в свою очередь, и Дарвину прийти к важной идее, опубликованной через 66 лет после хаттоновской «Теории»: с течением времени всего из одной или нескольких форм жизни может развиться бесконечное множество форм. Но геологическая летопись содержала и неразрешимую, казалось, загадку, которая стала известна как «дилемма Дарвина». Ее суть в следующем: самые древние ископаемые (принадлежащие периоду, который сегодня носит название кембрий) уже предлагают многообразие форм и зачастую имеют очень сложную анатомию. Неужели подобные формы жизни могли возникнуть из ничего?

Идеи об истории Земли Хаттона и дилемма Дарвина вызывают большой интерес. В последние два десятилетия XX в. ученые научились делить историю Земли на периоды столь же уверенно, как португальские и испанские короли когда-то делили мир за пределами Европы, – правда, делают они это более обоснованно и точно. Все имевшиеся в распоряжении Дарвина и его современников ископаемые принадлежат фанерозойскому эону – эпохе «явной» жизни, начавшейся немного позже 543 млн лет назад. Фанерозою предшествовал протерозойский эон, продолжавшийся почти в четыре раза дольше, – период «более древней жизни». Именно следы жизни, обнаружение которых стало возможно благодаря появившимся в XX в. технологиям, помогли разрешить сомнения Дарвина. Период до протерозоя, архей, начался около 3,8 млрд лет назад, когда из жидкой лавы была сформирована континентальная кора. А период до архея называется катархей – первый геологический эон после образования Земли (нынешнего размера), причиной которого, возможно, послужило столкновение с Тейей, планетой размером с Марс, более 4,5 млрд лет назад. Тейя врезалась в Землю, в результате от нее откололся «кусок», сформировавший Луну, а скорость вращения самой Земли значительно увеличилась.

Схему геохронологической шкалы см. в приложении II.

В самом общем виде стадии возникновения жизни на Земле в докембрийский период выглядят так. Первые эукариоты, вероятно, появились более 2,7 млрд лет назад. Можно предположить, что они начали образовывать колонии где-то между 2,1 млрд и 1,9 млрд лет назад. В течение следующего миллиарда лет или около того (его иногда называют «скучный миллиард») глубинные воды океана были наполнены отходами жизнедеятельности бактерий, серой, так что сфера обитания эукариотов ограничивалась тонким слоем воды на поверхности. Но даже там жизнь была далеко не простой из-за пониженного содержания кислорода, нехватки пищи и периодических выбросов токсичной воды из глубин океана, что приводило к массовому уничтожению эукариотов. С течением времени, однако, условия стали несколько более благоприятными, что привело к возникновению простых губкообразных многоклеточных организмов. Эти многоклеточные отличались от колоний наличием различных типов специализированных клеток в пределах одного организма. Есть несколько мнений по поводу того, когда именно это произошло, но некоторые свидетельства указывают на период около 900 млн лет назад. Вполне вероятно, что возникновение многоклеточных организмов происходило несколько раз – каждый раз независимо друг от друга; так появились растения, животные, грибы и хромисты.

Даже если принять идею глубокого времени, понять ее все равно трудно, так как наше сознание не привыкло оперировать такими масштабами. Обычно пытаются это сделать с помощью аналогий. Например, если представить, что история Земли – это один 24-часовой день, то анатомически современный человек появился секунды за три до полуночи, а первое известное нам письменное литературное произведение – Эпос о Гильгамеше – менее десятой доли секунды назад. А если представить историю Земли равной старому английскому ярду (как известно, составлявшему расстояние от носа короля до кончика среднего пальца его вытянутой руки), то одно движение пилки для ногтей по ногтю среднего пальца сотрет всю историю человечества. Или еще: история человечества по отношению к истории развития жизни на Земле составляет такую же пропорцию, что объем воды, вытесненной самой маленькой из морских птиц, плавающей на поверхности самой глубокой части океана, по отношению к толще воды под ней.

Такие аналогии, возможно, помогают составить представление о геологическом времени. Но позволяют ли они почувствовать его? Честно говоря, не думаю. Мне кажется, представить себе всю эту древность лучше поможет прогулка среди скал, скажем, где-нибудь на северо-западной окраине Шотландии, где остатки скал архейского времени формируют магический пейзаж. На остатках древних скалистых образований возвышаются более современные горы – как символ краткости эпохи существования человека.

Вступление к симфонии жизни, известное как протерозой, продолжалось так долго, что могло бы утомить даже самого терпеливого слушателя. Возможно, более точным сравнением была бы не Девятая симфония Бетховена, а «Золото Рейна» Вагнера. Есть произведения, идущие еще дальше в имитации настоящего времени. Например, пьеса Organ2/ASLSP Джона Кейджа, на исполнение которой понадобилось бы 639 лет, или сочинение Джема Файнера Longplayaer, рассчитанное на 1000 лет.

Ученые предлагают огромное количество самых разных определений жизни. Биологи обычно определяют живые организмы через их проявления, такие как метаболизм, рост, реакция на раздражители, размножение и эволюция. Из них основной и наиболее древний процесс – метаболизм (то есть способность использовать энергию из окружающей среды для собственных нужд). И с этой точки зрения бактерии и другие группы (домены) микроорганизмов, называемых археями (вместе образующие царство прокариотов), – настоящие дрессированные блохи в цирке жизни. А вот все «более высокие» формы жизни: животные, растения, грибы и хромисты (все они эукариоты) – так же прозаичны, как… губки. Прокариоты не только открыли метаболические пути, которыми затем воспользовались мы, эукариоты (дыхание, фотосинтез и ферментация), и еще по крайней мере один, который нам недоступен (хемосинтез), но и использовали эти реакции для создания потрясающего разнообразия биохимических вариаций, тягаться с которыми мы не можем. Микробы являлись основной формой жизни в течение протерозоя. Есть основания считать, что они и сейчас определяют направления развития жизни. По словам микробиолога Джона Ингрэма, микробы – «наши изобретатели, предки и хранители». (Они еще и наши могильщики: смерть означает не конец существования, а просто изменение формы метаболизма.) В этой общей картине – циклах жизни на Земле – микробы оказываются началом и концом всего. Можно также привести высказывание палеонтолога Эндрю Нолла: «Эукариоты – это глазурь, а прокариоты – сам торт».

От галлюцигении до Ким Чен Ына все представители животного царства демонстрируют поразительное, а иногда восхитительное разнообразие в строении тела. Но с точки зрения генетического разнообразия мы всего лишь одна ветвь на древе жизни (на схеме вверху справа)

Неужели это правда (если перенести метафору из кондитерской в пивоварню), что если жизнь на Земле представляет собой огромную бочку микроорганизмов, то эукариоты – всего лишь пена на ее поверхности? Неужели мы только пена, возомнившая о себе невесть что?

«Там, где пыль вьется на высотах, когда-то сияло безмолвное море» (Хань-шань).

Говорят, однажды у Альберта Эйнштейна спросили, можно ли Девятую симфонию Бетховена выразить в математических знаках. «Конечно! – ответил Эйнштейн. – Но зачем?» Вероятно, прокариотов можно рассматривать как музыкальное вступление, после которого – как новые ритмы, тональности, мелодии и гармонии после начальных звуков симфонии – возникают эукариоты. Но отголоски музыки микроорганизмов продолжают звучать параллельно с симфонией «высших форм жизни».

Обыкновенные губки, к которым принадлежат и бочкообразные губки, являются древнейшими из современных многоклеточных животных. Их следы обнаружены еще в криогении (или «Земля-снежок», как его еще называют), одном из периодов позднего протерозоя. Те ранние губки сыграли вступительные аккорды к той партитуре жизни, которую мы слышим сегодня. Можно предположить, что все остальные многоклеточные животные произошли от одного из ранних «отщепенцев», тех, что в древнейшие времена разошлись с линией губок. Так что в следующий раз, когда вам на глаза попадется губка, вспомните, что ваши прямые предки были больше похожи на нее, чем на вас. Подумайте о том, что это несказанно удивительное существо и что оно впервые использовало механизмы, от которых зависит наша с вами жизнь, – это мы, как губки, впитали то, что придумали эти необычные животные.

«Можно сказать, что мы как будто пытаемся собрать вместе величайшее музыкальное произведение в мире, но пока нам попадаются только его отдельные части среди ископаемых» (Кевин Зелнио).

Морская звезда терновый венец

Acanthaster planci

Тип: иглокожие

Класс: морские звезды

Охранный статус: не присвоен

Если смотреть в вечность, что можно увидеть? Свою спину!

Тристан Тцара

Наркоман, алкоголик и любитель женщин, писатель Уильям Берроуз любил рассказывать историю о человеке, научившем свой анус разговаривать. В конце концов, задний проход начинает управлять жизнью своего хозяина, а потом и вовсе его убивает. Природа может быть не менее странной, чем изощренное воображение Берроуза. Вот, например, морская звезда терновый венец: у нее анус находится в верхней части тела, а рот – круглое отверстие с направленными внутрь зубами в центре лучей звезды – в нижней.

История, описанная Берроузом, имеет корни в реальной жизни Жозефа Пюжоля (1857–1945), ставшего знаменитым комиком-метеористом и выступавшего под псевдонимом Ле Петоман. Умело управляя сфинктером, он контролировал испускаемые кишечные газы, производя при этом множество разных звуков. Он выступал перед горожанами и местной знатью, исполняя «O Sole Mio», «Марсельезу», изображая звуки землетрясения 1906 г. в Сан-Франциско. В начале Первой мировой войны потрясенный ее ужасами Пюжоль покинул сцену и остаток жизни посвятил работе на собственной бисквитной фабрике.

Такое строение на самом деле не так необычно, как может показаться на первый взгляд. Рот снизу и анус сверху – очень удобны для животного, которое питается илом со дна, а именно так начинали предки тернового венца. Многие дальние его родственники, в том числе некоторые морские звезды и морские огурцы (голотурии), по-прежнему ведут подобный образ жизни (на подводных просторах абиссальных равнин, своего рода пустынях на дне океана, пасутся целые косяки морских огурцов, питаясь опускающимся сверху детритом и утилизируя тем самым нечистоты своих голотурийских небес). В отличие от них, однако, терновый венец больше не питается отбросами – ему полюбилось свежее мясо. Это яркое животное – оно может быть лиловым, синим, оранжево-красным – с несколькими лучами вокруг центрального диска (лучей может быть от 7 до 23, чаще всего их около 15) и ядовитыми иглами. Такая подводная версия чудовища из триллера «Восставший из ада» (Hellraiser).

Многие обитатели сада земных наслаждений, то есть коралловых рифов, гораздо привлекательнее тернового венца. (Лично мне больше всего нравится расписная каракатица, которая перевоплощается, меняя тон кожи, переливаясь потрясающими фиолетовыми или розовыми оттенками и позируя, словно актер театра но.) Но вряд ли среди них есть более жуткие и странные, чем терновый венец. И многие ли виды могли бы потягаться с терновым венцом в способности потреблять и уничтожать – разве что человек.

Это утверждение может показаться довольно странным: что общего у человека и тернового венца? Терновый венец живет на рифах, передвигаясь на тысячах микроскопических ножках-трубочках, через которые животное также дышит и которые могут удлиняться или изгибаться в зависимости от того, сколько воды поступает в них из полостей внутри конечностей венца. Венец может передвигаться со скоростью примерно равной скорости перемещения минутной стрелки часов или несколько быстрее (когда «переключает скорость»). Он движется, как сороконожка (а не как отрезанная человеческая рука, как кто-то мог бы вообразить), подтягивая себя пальцами по морскому дну. Когда венец находит свое излюбленное лакомство – молодой коралл, – он обвивает его своими щупальцами в смертельном объятии, выворачивает через рот один из двух своих желудков и поливает полип желудочными соками, превращая его в вязкую массу, а затем засасывает эту массу внутрь. Если несколько таких морских звезд собираются вместе, они способны полностью разрушить коралловый риф за несколько дней. Вот вам и история из вполне реальной жизни животных, ничем не уступающая сюжету какого-нибудь второсортного голливудского фильма про монстров глубин.

У морских звезд два отдела желудка: кардиальный и пилорический. Кардиальный отдел представляет собой мешкообразный орган, расположенный по центру животного, этот отдел животное может выворачивать наружу, чтобы захватывать и переваривать пищу.

До 1960-х гг. мало кто из океанологов видел, а уж тем более изучал этот вид морских звезд. О терновом венце было известно, что он питается кораллами, но это животное считалось довольно редким. Однако затем была замечена большая популяция, проедавшая себе путь среди одной из особенно любимых туристами отмелей Большого Барьерного рифа у берегов Австралии. К концу 1960-х гг. было обнаружено еще несколько популяций, обитавших на Большом Барьерном рифе и в других частях Индийского и Тихого океанов.

Пресса подняла вокруг этих звезд настоящую шумиху. Так The New York Times писала в июле 1969 г. о том, что терновый венец угрожает безопасности пищевой цепочки и даже физическому существованию многих тропических островов. В статье приводились слова специалиста по охране окружающей среды Ричарда Чешера: «Если резкое увеличение популяций морской звезды будет продолжаться бесконтрольно, это может привести к катастрофе, равной которой человечество еще не знало». В ноябрьском выпуске журнала Economist в том же году сообщалось, что коралловые рифы в Тихом океане «разрушаются и экономика всего региона может разрушиться вместе с ними».

Казалось, и в самом деле наступил час расплаты, о котором предупреждали защитники окружающей среды, например Рейчел Карсон и Берри Коммонер. Человеческое безрассудство в конце концов привело к нарушению «природного равновесия»: изменение пищевого и химического баланса океана уничтожило некие сдерживающие развитие морской звезды факторы, и никому ранее не известный терновый венец превратился в беспощадного хищника. Но катастрофа все-таки не произошла: численность морских звезд вновь упала, а многие коралловые рифы, судя по всему, полностью восстановились. Эта история заставила нас переоценить способность рифов к восстановлению, в очередной раз показав, как несовершенны наши знания о них.

Но, как и во многих фильмах ужасов (или средневековых эпосах вроде «Беовульфа»), настоящая опасность впереди. В начале XXI в. ученые заговорили о том, что, если объемы выбросов парниковых газов не будут значительно уменьшены, глобальное потепление и повышение уровня кислотности океана приведет к разрушению оставшихся коралловых рифов в течение 100 лет, причем на этот раз рифы могут уже не восстановиться.

Человечеству с самых своих первых дней знакомы звуки, запахи и вид лесов, саванн, берегов рек и морей; в течение многих сотен лет мы живем среди них, ощущая их всеми органами чувств. А наши представления о тропическом подводном мире, напротив, начали складываться совсем недавно и пока еще очень отрывочны. Конечно, люди селились и возле рифов и издревле научились различать многочисленные виды рыб и животных, обитавших в этой экосистеме. И как минимум уже несколько веков назад в некоторых сообществах понимали, как важно защищать экосистему рифов от излишней эксплуатации, и устанавливали запрет на ловлю рыбы в определенные периоды, чтобы популяции успевали восстановиться. Для многих рифы связаны с магией, преданиями и творением. Но большинству людей, тем, кто живет вдали от них, о красоте этих мест и их ценности стало известно только в связи с научными открытиями последних 150 лет.

Например, обитатели острова Грут-Айленд у северного побережья Австралии различают виды морских и наземных животных почти так же, как это принято в современной биологии.

Современная наука не сразу обратилась к изучению фауны тропических морей. Первые исследования по большей части представляли собой описание каких-либо удивительных животных, выловленных из океана и оказавшихся в коллекции того или иного ученого. Например, «Амбоинская кунсткамера» (Amboinische Rarit?ten-Kammer), опубликованная в 1705 г., примерно три года спустя после смерти ее составителя Румфиуса, – одна из величайших работ того времени. В книге содержатся сотни описаний и точных зарисовок разнообразных морских организмов. Данные книги подтверждаются современными исследованиями. (Румфиус так описывает терновый венец, которому он дал наименование Stella marina quindecim radiorum: «Встречается крайне редко, длиной 4–5 дюймов, разделена на 12–14 ветвей, красновато-коричневый панцирь покрыт острыми шипами. Обитает в море, на глубине, среди камней… Укол шипом вызывает сильное жжение и боль, поэтому морскую звезду никто не трогает».)

Корона морской звезды терновый венец

Георг Эберхардт Румфиус – ботаник голландской Ост-Индской компании, потерял жену и дочь во время землетрясения. Его ботанические зарисовки сгорели во время пожара, написанная им книга о животных утонула в море. А потом он потерял и зрение из-за глаукомы.

Но подобные труды, хотя по-своему интересны, практически ничего не говорят о происхождении описываемых видов и их взаимосвязи в великой цепи рождения, смерти и эволюции. Только в середине XIX в. ученые сделали первые шаги к созданию такого общего представления. В 1830-х гг. Чарльз Дарвин предположил, что коралловые острова образуются на постепенно разрушающихся подводных горах и вулканах, оставаясь на поверхности, тогда как морское дно в некоторых местах со временем опускается. (Оседание дна в некоторых частях океана – естественный процесс, вызываемый сдвигами тектонических плит; кораллы растут, чтобы получать достаточное количество солнечного света.) Коралловые полипы, одни из самых скромных морских организмов, научились выживать в столь непростых условиях и способны создавать крупнейшие живые конструкции на Земле – в тысячи раз больше египетских пирамид. Гипотеза Дарвина в то время была прямо-таки революционной и настолько опережала общий уровень развития науки, что окончательно подтвердить ее удалось только в 1950-е гг. Чтобы сделать такое смелое предположение, необходимо было обладать широтой взглядов и способностью разглядеть общность среди всех живых форм: понять, что объединяет самые масштабные процессы (геологические силы, действующие на всех континентах и во всех океанах) и миниатюрные организмы (средний коралловый полип размером не больше кончика карандаша). Эта теория стала предпосылкой теории естественного отбора, опубликованной Дарвином через 20 лет. Цветущая жизнь кораллового рифа – результат борьбы между организмами, но в то же время пример взаимодействия разных форм жизни – и в этом, вероятно, суть их причудливой красоты.

Красота коралловых рифов восхищала все больше по мере расширения научных знаний о них, что явствует из описания Альфредом Расселом Уоллесом залива Амбон – того самого места, где Румфиус добывал многие свои удивительные экземпляры более чем за 150 лет до этого. Для Уоллеса все эти организмы – часть яркого и прекрасного живого мира, а не просто образцы для исследования на столе ученого:

Прозрачная вода позволила мне наблюдать одну из самых потрясающих и красивых картин, которые я когда-либо видел. Дно было полностью покрыто кораллами, губками, актиниями и другими морскими организмами необычных форм, разнообразных размеров и ярких цветов. Вокруг плавали многочисленные синие, красные и желтые рыбы, пятнистые, полосатые и покрытые самыми невообразимыми узорами… Эту картину можно было рассматривать часами, и никакое описание не может точно передать ее необычайную красоту и великолепие. Удивительно, но реальность превзошла самые восторженные описания чудесных морских кораллов, которые мне когда-либо доводилось читать.

После Второй мировой войны, когда изобретение современного акваланга позволило сначала ученым, а затем и остальным людям наблюдать коралловые рифы так близко, как наши предки не могли себе даже представить, это чувство восхищения красотой подводного мира рифов смогли разделить многие. (Погружение заставляет ваше сердце биться быстрее и вызывает чувство глубочайшего благоговения, особенно если вы, как и я, не особенно искусный дайвер и под водой чувство страха не оставляет вас надолго.) Меньше чем за полвека мы познакомились с целым новым миром, необычным и совсем непохожим на наш – гораздо более странным, чем Америка казалась европейцам в конце XV в. Этот мир полон несравненными богатствами; это целые «леса» в миниатюре: примерно четверть биологических видов, обитающих в Мировом океане, сконцентрирована менее чем на 1 % его общей площади.

«Единственная граница, более явная и таинственная, чем граница между зеркальной поверхностью океана и миром коралловых рифов в глубине, – это граница между жизнью и смертью» (Оша Грей Дэвидсон).

Но, едва обнаружив этот мир, мы стали свидетелями его разрушения. В период после Второй мировой войны многие рифы, особенно в Юго-Восточной Азии и Карибском море, были практически уничтожены в результате чрезмерной эксплуатации и загрязнения окружающей среды. На Филиппинах, где когда-то изобиловали коралловые рифы, сейчас по шутливому, но справедливому выражению одного из туристических путеводителей, «совершив погружение с аквалангом, вы увидите немало ужасов, прежде чем растворитесь» в химических и человеческих отходах. Несмотря на попытки, иногда прямо-таки героические, сохранить то, что осталось (а пока еще там есть поразительные сокровища), эта экосистема, кажется, разрушается еще быстрее, чем другие: она исчезает буквально на наших глазах.

Чарльз Дарвин видел, что при определенных условиях кораллы могут быстро разрастаться и приближаться к поверхности, образуя рифы и атоллы, даже если горы под ними находятся на большой глубине

Деятельность человека оказалась гораздо опаснее для коралловых рифов, чем любые всплески активности морских звезд. Так неужели мы даже не можем отдать терновому венцу должное и признать, что это не разрушающий все вокруг монстр, а часть удивительного целого (по крайней мере целого, которое существовало до недавнего времени)?!

Существа с формой звезд имеют очень древнее происхождение. В скалах, которым более 2 млрд лет, были обнаружены ископаемые, получившие красивое название Эоастрион, или «маленькая утренняя звезда», – они действительно похожи на малюсенькую звездочку. В породах, датируемых примерно миллиардом лет позже, тоже были обнаружены следы звездообразных организмов. Конечно, эти существа ничего общего не имели с современными морскими звездами. В первом случае речь идет о бактерии, во втором – о спорах водоросли.

Древнейшие из обнаруженных ископаемых морских звезд датируются ордовикским периодом (примерно 488–445 млн лет назад). Это было время, когда рыбы еще не имели челюстей, а на илистом дне обитали скорпионы размером с баскетболистов. Наутилоидеи с раковинами до трех метров в длину были опаснейшими хищниками. Трилобиты с глазами на стебельках полагались на свой шипастый панцирь для самозащиты. Животные пока еще не выбрались на сушу, а наземная растительность в основном была представлена мхами и печеночниками. Морские звезды, вероятно, эволюционировали из организмов, напоминавших криноидей – загадочных морских лилий, которые и сейчас растут на дне моря. Как и криноидеи, звезды принадлежат типу иглокожих, возникшему не позднее кембрийского периода (542–488 млн лет назад) и сейчас включающему от 6000 до 7000 видов, в том числе морских огурцов (они выглядят как гигантские сосиски и имеют весьма странные привычки), морских ежей (с невероятно острыми иглами, которые могут доставить очень много неприятностей, если на них наступить) и офиур. Сегодня терновый венец – один из 1600 современных видов морских звезд (научное название Asteroidea).

Тип иглокожих имеет ряд важных черт, общих с хордовыми, к которым относятся аксолотли, люди и данио рерио. Все мы вторичноротые, это означает, что у эмбрионов анальное отверстие развивается раньше, чем ротовое. Мы все начинаем свое развитие в этом мире с «пятой точки».

Самые первые иглокожие были двусторонне-симметричными; на протяжении всей жизни у их тела были левая и правая, передняя и задняя части. Многие современные иглокожие остаются билатеральными только на стадии личинки. Личинки, кроме того, способны свободно передвигаться в воде, как мальки рыбы. Но еще в самом начале эволюционного пути взрослые иглокожие стали вести «сидячий образ жизни», прикрепляясь к морскому дну, как, например, морские лилии. На более поздних этапах морские звезды снова начали свободно передвигаться, но сохранили радиальную симметрию, приобретенную их предками. По мере того как личинка современной морской звезды превращается во взрослую особь, ее левая сторона начинает развиваться за счет правой, так что в конце концов тело звезды получает пятилучевую симметрию: пять лучей или рук отходят от центрального диска. Морские огурцы билатеральны на стадии личинки, проходят стадию пятилучевой симметрии в своем развитии, а затем снова становятся двусторонне-симметричными. Такие метаморфозы (они поражают воображение больше, чем описанные Овидием превращения) доказывают, что биогенетический закон Геккеля (о котором говорится в главе 1) описывает далеко не все явления животного мира.

Морские звезды, сохраняя пятилучевую симметрию, имеют множество необычных форм. Некоторые, как терновый венец, покрыты рядами игл для самозащиты. У других лучи такие короткие, что они больше похожи на пятиугольники, чем на звезды (так называемая «подушка для иголок»). Лучей, или рук, у звезды может быть от 5 до 50, как у Helicoilaster. (У одного из видов морских лилий – Comanthina schlegelii – 200 лучей.) Число лучей не всегда кратно пяти, встречаются морские звезды, например, с 11 лучами. Их длина по отношению к остальному туловищу и их форма тоже значительно различаются. У звезд рода Zoroaster они длинные и гибкие, похожие на хобот слона. Самая большая морская звезда в мире – звезда-подсолнух, словно из тревожного сна Ван Гога. Эта звезда бывает разных цветов: ярко-оранжевого, желтого, красного, коричневого или даже фиолетового, имеет от 16 до 24 бархатистых на вид лучей и может достигать метра в диаметре.

Ближайшими родственниками морских звезд являются офиуры, или змеехвостки. Некоторые змеехвостки еще больше похожи на мифологические создания, чем морские звезды. Например, Gorgoncephalus, или голова Горгоны, действительно напоминает клубок змей. Другие офиуры выглядят более утонченно. Они выискивают, ощупывают и обхватывают кораллы и другие организмы, осторожно и нежно, словно куртизанки в боа из перьев. Недавно исследователи обнаружили неподалеку от Антарктиды настоящий «город» офиур: подводную гору, буквально покрытую змеехвостками; оказалось, что там обитают и другие очень интересные животные (например, гигантские особи роговых кораллов).

В отличие от хордовых – или моллюсков, среди которых встречаются весьма смышленые животные, например, каракатицы и осьминоги, – иглокожие не удосужились обзавестись головным мозгом. У них радиальная нервная система. Группы взаимосвязанных нейронов распределены по их телу и способны обрабатывать определенную информацию. Отсутствие сконцентрированного скопления нейронов, то есть мозга, не означает, что иглокожие совсем не воспринимают окружающий их мир. Морские звезды обладают осязанием, ощущают температуру и могут ориентироваться в пространстве с помощью специальных трубчатых выростов, скелетных пластин и педицеллярий (маленьких скелетных образований в виде щипчиков или клешней). Каждый луч морской звезды снабжен осязательным окончанием, которое реагирует на химический состав и вибрацию воды, а также крохотным глазным пятном, способным воспринимать свет и движение, но не формировать образ. У многих видов морских звезд по поверхности тела разбросаны отдельные фоторецепторные клетки. По крайней мере у одного вида офиур тело покрыто сетью глазных пятен с более сложным устройством – нервная система может заставить эти пятна действовать как один глаз, состоящий из нескольких связанных частей. Хрусталик их глаза состоит из кристаллов кальцита, что свойственно давно вымершим трилобитам. Получается, что звезды – вполне буквально – смотрят на нас, причем используют они для этого самую древнюю технологию зрения на Земле.

Мы, люди, считаем себя дальновидными. Но, если верить современной науке, коралловые рифы и людей, жизнедеятельность которых зависит от них, ждет далеко не светлое будущее. Прямые и косвенные угрозы, такие как неограниченный вылов рыбы или глобальное потепление, могут, если им не противостоять, уничтожить последние сохранившиеся рифы – а их количество и так значительно уменьшилось всего за несколько десятков лет – примерно к 2050 г. Вряд ли рифы сталкивались с угрозами такого масштаба в течение последних 55 млн лет, но восстановление и после предыдущих катастроф занимало несколько миллионов лет. И все-таки нельзя сказать, что коралловые рифы полностью исчезнут в XXI в. Некоторые их популяции демонстрируют удивительную живучесть и при отсутствии других угроз в течение всего нескольких десятилетий могут восстановиться даже после прямого удара водородной бомбы. Именно поэтому необходимо поддерживать инициативы по сохранению рифов и привлекать к ним местное население: например, создавать морские заповедники. При определенных обстоятельствах имеет смысл и активное вмешательство – выращивание рифов.

Взрыв первого в мире термоядерного устройства уничтожил остров Элугелаб и атолл Эниветок 1 ноября 1952 г. Несмотря на заражение территории, кораллы восстановились на большей ее части. Помимо прочего, важным фактором для их восстановления стало наличие большого числа кораллов в других частях мира. В наше время обесцвечивание кораллов, вызванное необычно высокими температурами воды и приводящее к вымиранию целых рифов, иногда сменяется столь же поразительным восстановлением – по крайне мере пока.

Морские звезды очень живучи. Современные исследования доказали, что как минимум один вид, Pisaster ochraceus, в состоянии приспособиться к более высокой температуре и повышенной кислотности воды, что, как ожидается, станет нормой к концу века. Правда, как предупреждают проводившие исследования ученые, нельзя быть уверенными, что остальные виды тоже смогут выживать в таких условиях. С другой стороны, некоторые морские звезды, или, вернее, их предки, пережили ордовикско-силурийское вымирание, третье по масштабу за весь период существования многоклеточных организмов, пермское вымирание, величайшее массовое вымирание всех времен, когда было уничтожено 96 % всех морских видов, а также мел-палеогеновое вымирание, уничтожившее динозавров, птерозавров и плезиозавров. Можно предположить, что когда-нибудь в далеком будущем морские звезды переживут и людей вместе с новыми формами, еще более странными, чем терновый венец.

Дельфины

Delphinidae

Тип: хордовые

Класс: млекопитающие

Отряд: китообразные

Охранный статус: некоторые виды – в критической опасности, другие – не вызывают беспокойства или не внесены в списки охраняемых видов

Дельфины… приплывают на человеческий голос и собираются в косяки там, где играет музыка. В море нет существ быстрее дельфинов. Они часто перепрыгивают через суда.

Английский бестиарий XIII в.

Они охотятся на меня с железными гарпунами, варварским оружием, потому что я более беззащитен, чем другие.

Кристофер Смарт

Иногда какое-то переживание способно наполнить нас столь сильным чувством радости, что мы начинаем с новой остротой осознавать и чувствовать сам факт своего существования. Такое может произойти, когда удается спастись от смерти или при созерцании чего-то прекрасного. По крайней мере так было в моей жизни. Однажды мы оказались на небольшом суденышке в открытом море во время настолько сильного шторма, что даже намного более опытные по сравнению со мной моряки, бывшие на борту, сомневались, что мы выживем. Когда через несколько дней мы добрались до порта – истощенные и помятые, но в целости и сохранности, – я почувствовал, будто заново родился, а тело мое состоит из солнечного света. В другой раз, с другой командой и в другом месте мы наблюдали за игрой дельфинов. В ясную погоду недалеко от острова посреди океана мы провели в моторной лодке большую часть дня, наблюдая за стаей дельфинов, за их восхитительными прыжками, кувырками, дурашливыми антраша и другими трюками. Время от времени один или два из них подплывали прямо к нашей лодке и слегка плескали водой на стоявших у бортов детей. Дети заливались смехом, а дельфины отплывали и оборачивались, чтобы проверить, какой эффект произвели их забавные выходки.

Два этих события никак между собой не связаны, за исключением того, что оба они заставили меня испытать острое чувство радости. Первый случай вообще не имел отношения к дельфинам, но после этих двух эпизодов я стал лучше понимать, почему с древних времен и до нынешних дней так популярны истории про дельфинов, спасающих тонущих людей (и других животных, например, китов).

Дельфин спасает сына Одиссея Телемаха, когда тот падает в море. Геродот рассказывает, как моряки сбросили в бушующее море певца Ариона, желая завладеть его вознаграждением, полученным за пение. Прежде чем сбросить Ариона за борт, ему позволяют исполнить одну последнюю песню. Его музыка привлекает к кораблю дельфинов, один из которых и доставляет Ариона на берег. В наше время тоже довольно часто можно услышать истории о том, как дельфины поддерживают тонущих пловцов и отгоняют от людей акул.

При упоминании дельфинов первыми приходят в голову афалины (Tursiops). Они легче других поддаются дрессировке и обычно именно их разводят в неволе. Но помимо афалин существует еще почти сорок других видов, довольно сильно различающихся по размеру и окрасу. Самый маленький дельфин мауи (Maui’s dolphin) размером с дикого кабана, а самые большие (косатки) – не меньше автобуса. Многие дельфины, например обыкновенные дельфины или белобочки, имеют большой, выдающийся вперед «лоб» и острую морду, как у афалин, а у других (обычно менее крупных видов) головы меньше и морды выглядят более аккуратно. Что касается окраса, то серый стальной цвет известных нам афалин отнюдь не является типичным. У обыкновенных дельфинов спина, морда, плавники и хвост обычно черного цвета, бока – светло-коричневые или рыжеватые, а сзади – сероватая полоса: пестрая камуфляжная расцветка военных кораблей Первой мировой войны. Некоторые виды черно-белого цвета, как голштинская порода коров, только у дельфинов контрастные черные и белые пятна симметричны и расположены очень элегантно: например, у темного дельфина черные и белые полосы изгибаются, обнимая друг друга, как огненные языки; у крестовидного дельфина широкие белые полосы по бокам черного туловища сужаются в центре, как будто их стиснули двумя гигантскими пальцами.

Возможно, мы никогда не узнаем, как люди и дельфины встретились впервые. Наверняка еще в самом начале своей истории современный человек, занимаясь собирательством где-нибудь на берегу морей и в устьях рек, находил выброшенные на берег туши речных или морских дельфинов, умерших или умирающих, и иногда использовал их в пищу. (У неандертальцев, обитавших в пещерах на Гибралтарской скале, дельфины были излюбленным лакомством.) Но вместе с тем на протяжении многих веков люди наблюдали за дельфинами, резвившимися или охотившимися в океане и широких реках. И как первые люди в африканских саваннах получали бесценные навыки охоты и выживания, наблюдая за другими хищниками, так и древние люди, жившие на побережьях, перенимали полезные техники у охотившихся на рыб дельфинов: например, как можно загонять рыб ближе к берегу, где их легче всего поймать. Наверняка два таких любознательных и умных вида быстро научились сотрудничать. А значит, наши первые встречи с дельфинами могли быть не враждебными, а дружескими.

Несомненно, традиция рыбачить вместе у людей и дельфинов сложилась в тот исторический период. Плиний Старший описывает, как люди и дельфины вместе ловили кефаль в заливе Латера (сейчас это юг Франции), и однозначно дает понять, что дельфины вели себя так же уверенно и спокойно в этой ситуации, как и люди. Он пишет: «Дельфины не боятся людей и не относятся к ним как к чужакам». В Бразилии и Бирме такие истории, по слухам, происходили еще совсем недавно – в XIX в.

Конечно, при определенных обстоятельствах люди охотились на дельфинов. Так, Аристотель описывает охотничьи приемы, очень похожие на те, что используются сегодня в Японии.

Судя по всему, уважительные, а иногда даже игривые отношения между людьми и дельфинами там, где два вида существовали вместе, устанавливались довольно часто. Аборигены юго-восточной Австралии, вурунджери, считали дельфинов священными животными. Поэтому убийство дельфина было под запретом; более того, вурунджери ловили только те виды рыб, которые, как они считали, дельфинам не нужны. Они также консультировались с дельфинами по самым важным вопросам с помощью телепатии и верили, что духи мертвых превращаются в дельфинов и остаются в море близ берега, чтобы помогать и наставлять оставшихся на суше родственников. Антрополог Дуглас Эверетт рассказывает о племени пираха, живущем в амазонских джунглях, – известном очень простым образом жизни, отсутствием представления о времени, числах и религии, – где с удовольствием играют с речными и морскими дельфинами. Как утверждал Аристотель, в современной ему Древней Греции мальчишки часто дружили с дельфинами и даже катались на них по морю.

Старейший пример дружеских отношений с дельфинами связан с минойской цивилизацией на Крите. На фреске «Флотилия», написанной в Акротири около 3500 лет назад, изображены дельфины и олени – могучие и сильные животные в движении. Это одно из самых прекрасных и полных спокойной мощи изображений за всю историю искусства. В более поздний период греки связывали дельфинов с божествами. Считалось, что Аполлон, бог гармонии, порядка и разума, принял образ дельфина, отправляясь с Крита на материк, чтобы основать оракул в Дельфах (сам город тоже был назван в честь дельфинов). Уезжая на зиму из Дельф в Гиперборею, Аполлон оставлял оракул на попечение своего брата Диониса, бога вина и поэзии, способного превращать людей в дельфинов.

Деталь фрески «Флотилия» в Акротири на острове Санторини. Изображение относится к минойской цивилизации около 1500 г. до н. э.

Сегодня большинство людей согласятся с тем, что дельфины – потрясающие животные, достойные особого внимания. Но что в них особенного и как именно мы должны обращаться с дельфинами – на эти вопросы, несмотря на многочисленные попытки, однозначного ответа пока предложено не было. Наиболее острые столкновения мнений вызывает ежегодный отстрел дельфинов в Тайджи, в Японии, где местные рыбаки ежегодно убивают тысячами (якобы потому, что дельфины уменьшают уловы рыбаков, но также для продажи мяса дельфинов под видом китового). Небольшой части сохраняют жизнь и отправляют для развлечения публики в дельфинарии и океанариумы по всему миру. В 2006 г. ведущие океанологи пытались добиться установления запрета этой практики. Они объясняли, что дельфины «очень умные, эмоциональные животные с высоким уровнем самосознания, сильными семейными связями и сложной социальной жизнью… поэтому бесчеловечному обращению с этими высокоразвитыми млекопитающими необходимо положить конец». Но японские рыбаки не собираются менять свои традиции, как это показано в фильме 2009 г. «Бухта». Существует и множество других видов человеческой деятельности, которые, пусть и не столь вопиющим образом, приводят к гибели не меньшего числа дельфинов. Десятки, а, может быть, даже сотни дельфинов гибнут каждый год, запутываясь в сетях, расставленных рыбаками в надежде поймать совсем другую добычу – и это не единственный пример человеческой небрежности, которая приводит к гибели этих животных. Пока нельзя однозначно говорить о влиянии загрязняющих океан веществ, таких как ртуть или ПХД (производные дифенила), на здоровье дельфинов (а также китов и других морских животных). Но вполне вероятно, что эти вещества увеличивают процент мертворожденных дельфинов, приводят к проблемам в развитии и распространению ряда других заболеваний. И все эти ужасы маскируют – столь же обманчивые, как «улыбка» дельфина (которая является не выражением эмоций, а просто формой рта), – многочисленные дельфинарии и парки развлечений, куда по-прежнему стекаются сотни тысяч людей, чтобы понаблюдать за дельфинами в неволе, вырванными из естественной среды обитания, рабами в подарочной упаковке, проделывающими акробатические трюки.

Есть ли какой-то выход из этой ситуации? Реален ли он? Философ Томас Уайт предлагает нам задуматься о двух вопросах: что за существа дельфины и что говорит ответ на первый вопрос о моральной стороне взаимоотношений человека и дельфина? Уайт, как и многие морские ученые, считает, что дельфины – это «хотя и не люди, но личности». Они достаточно сильно отличаются от людей, чтобы их можно было считать существами, похожими на разумных инопланетян, но обладают не меньшим достоинством и не меньше заслуживают уважения, чем мы. А значит, жестокое обращение с дельфинами не может иметь никаких оправданий.

Циники скажут: «Все это мы уже проходили». Как говорил Джон Каннингем Лилли (и не только он), эксцентричный ученый, исследовавший дельфинов на протяжении сорока лет до самой своей смерти в 2001 г., «дельфинов нужно не убивать, а учиться у них». Интернет-сайт, где выложены архивы его работ, открывается заставкой, на которой изображено улыбающееся лицо этого великого ученого с двумя дельфинами по бокам наподобие геральдических символов. На уровне лба Лилли вспыхивают и вертятся розовато-сиреневые пузыри и точки, как напоминание о психоделиках и других веществах, изменяющих сознание, c которыми он экспериментировал в компании своих друзей Тимоти Лири и Аллена Гинзберга (а также о том, насколько отвратительным был веб-дизайн каких-нибудь десять лет назад). Лилли, как, возможно, вы помните, стал прообразом героя Джорджа Скотта в научно-фантастическом фильме 1973 г. «День дельфина». Скотт (одетый в шорты явно слишком маленького размера для человека его пропорций) обнаруживает, что, опираясь на результаты его гениальной работы о взаимодействии между человеком и дельфином, этих животных собираются использовать для злодейского убийства президента США. В конце концов дельфины же и обеспечивают фильму хеппи-энд, после того, как Скотт открыто признает, что настоящее зло – в человеке.

Конечно, некоторые идеи Лилли были странными. Например, он предлагал создать некую лабораторию и одновременно жилую комнату, которая стала бы своего рода форумом для общения диких дельфинов и человека – в любое время и в любом месте по их выбору. Лилли был уверен, что дельфины придерживаются более строгих по сравнению с человеком моральных принципов, считал их почти ангелами и отстаивал их право быть представленными в Организации Объединенных Наций в качестве «китового» народа. Люди (вероятно, такие как сам Лилли) должны играть роль их представителей до тех пор, пока дельфины и человечество не научатся лучше понимать друг друга.

Делая те или иные заявления, Лилли часто не мог подкрепить их научными данными. Но многие его догадки относительно интеллектуальных, коммуникативных и эмоциональных способностей дельфинов были по-настоящему революционными и после его смерти были подтверждены работами других ученых. Дуглас Адамс, автор знаменитой книги «Автостопом по галактике», был не так уж неправ, сатирически изобразив его в образе Джона Уотсона, Медведя Здравоумного.

Джеймс Рейчелс (1990) писал: «Совершенно очевидно, что самый правильный способ избежать антропоморфизма – не полный отказ от “человеческих” психологических характеристик, а более осторожное их использование, причем только в тех ситуациях, где это оправдано имеющимися доказательствами. Пусть антропоморфизм – ошибка, но нельзя забывать и о противоположном заблуждении: мы можем слишком легко забыть о том, что объединяет человека и животных».

На вопросы Томаса Уайта можно найти ответ. На самом деле у нас есть достаточно данных, чтобы лучше понимать дельфинов, основываясь на «надежном фундаменте… опыта и наблюдения» (если использовать фразу Дэвида Юма об изучении человека). При таком подходе можно дополнить мудрые прозрения, которые предлагает нам миф, не скатившись при этом в сентиментальность. Тогда мы сможем положить конец тем испытаниям, которым дельфины подвергаются по вине людей. И, возможно, это позволит нам усовершенствовать свое восприятие мира, частью которого является человеческое сознание.

Самая ранняя из дошедших до нас попыток составить научное описание дельфинов была предпринята Аристотелем примерно в 350 г. до н. э. Аристотель понимал, что дельфины – млекопитающие, дышат воздухом и кормят своих детенышей молоком и что это очень общительные животные, готовые идти на контакт как друг с другом, так и с человеком. Описанное им поведение дельфинов вполне похоже на правду, учитывая наблюдения, которые были сделаны в последнее время:

«О дельфинах рассказывают много историй, доказывающих их добрый и мягкий нрав… В одной из них, когда у побережья Карии был пойман и ранен дельфин, в бухту приплыла целая стая дельфинов и оставалась там, пока рыбак не выпустил на волю пойманного, и тогда все дельфины уплыли… В другой раз рассказывают, как видели стаю дельфинов, больших и маленьких. И два из них поднырнули под маленького мертвого дельфина, который тонул, и поддерживали его на своих спинах из сострадания и чтобы не допустить, чтобы его сожрали хищные рыбы».

Дошедшие до нас китайские описания дельфинов появились позже, чем описания Аристотеля. Если верить Сэму Тарвею (2008), самое древнее описание животного, в котором безошибочно можно узнать китайского речного дельфина, датировано началом правления династии Хань, где-то между 206 г. до н. э. и 8 г. н. э.

Правда, описывая физические способности дельфинов, Аристотель путает их охоту с игрой, а также преувеличивает высоту их прыжков (на самом деле дельфины редко выпрыгивают из воды выше, чем на три метра):

«О скорости передвижения дельфинов рассказывают невероятные истории… Возможно, это самое быстрое из всех водных и сухопутных животных, и оно может выпрыгивать выше корабельных мачт. Эту скорость дельфины демонстрируют в первую очередь, когда охотятся на рыб. Если рыба пытается уплыть, голод заставляет дельфинов преследовать ее даже на глубине, а когда дорога назад к поверхности оказывается слишком долгой, они задерживают дыхание, как будто подсчитывают нужное им время, напрягают все свои силы и выстреливают вверх, как стрела. Их прыжок настолько мощен, что, если поблизости находится корабль, они прыгают через его мачты».

Дельфины действительно могут преследовать рыбу до глубины 160 м, но чаще они охотятся на мелководье. Когда дельфины возвращаются с глубины, у них обычно не остается сил скакать, и они просто переводят дыхание на поверхности воды. Высокие прыжки для них – это забава и развлечение.

Современные исследования значительно дополнили и скорректировали собранные Аристотелем сведения. Так, нам известно, что половая жизнь дельфинов не менее интенсивна, чем, например, у карликовых шимпанзе. Ухаживания и сексуальные контакты дельфинов могут происходить в течение всего года, причем у дельфинов очень популярны предварительные ласки: они ласкают, трут носами гениталии партнера. И у самцов, и у самок есть генитальная щель, так что проникновение возможно и у мужских, и у женских особей – дельфины используют для этого пенис, кончик носа (клюв), нижнюю челюсть, спинные, грудные и хвостовые плавники. Было замечено, что, например, самки длинноносого дельфина иногда плавают тандемом, одна усевшись генитальной щелью на спинной плавник другой. Длинноносые дельфины иногда устраивают настоящие оргии, в которых могут участвовать более десяти особей обоих полов. Некоторые дельфины используют свое удлиненное рыло для стимуляции гениталий партнера. С этой же целью дельфины иногда производят довольно громкие звуки. Например, взрослые особи стенелл издают звуки низкого тона – своеобразные быстрые пощелкивания – в области гениталий партнера, обычно молодого дельфина. Такая практика чаще наблюдается среди самцов, но бывает и при гетеросексуальных ухаживаниях. Самцы афалин даже пытаются спариваться с другими животными: акулами и морскими черепахами, направляя свой 30-сантиметровый пенис в мягкие ткани сзади панциря черепахи.

Как и другие китообразные, дельфины произошли от животных, внешне напоминавших помесь волка и необычно гибкого гиппопотама (возможно, самого близкого сухопутного родственника дельфина). В ходе эволюции предки дельфинов научились охотиться, почти как крокодилы: они поджидали свою добычу в мутноватой прибрежной воде, готовые мгновенно наброситься на нее. Их потомки тоже, конечно, жестокие и умелые охотники. Особенно этот навык отточен у косаток (китов-убийц), самых крупных представителей семейства дельфинов: они могут охотиться даже на молодых морских котиков, когда те отдыхают на пляже или спасаются на плавучей льдине. Иногда косатки несколько раз подбрасывают пойманных ими котиков в воздух – как кошка, играющая с мышкой. Прекрасные охотничьи навыки дельфинов позволяют им тратить на добывание пищи всего по нескольку часов в день, оставляя достаточно времени для общения и светской жизни.

Тот факт, что дельфины – очень общительные существа, не исключает возможности агрессивного поведения по отношению друг к другу. Самцы иногда объединяются в «банды», насилуют самок и убивают чужих детенышей. Но чаще они очень дружелюбны, готовы сотрудничать и помогать друг другу. Молодые дельфины в течение довольно долгого времени зависят от своей стаи, которая заботится о детенышах и обучает их. По крайней мере у некоторых видов матери используют специальный «детский язык» для общения со своими малышами и помогают им передвигаться, помещая в струю воды за собой: в результате сама мать плывет только на три четверти от своей обычной скорости, зато скорость детеныша увеличивается на треть. Дельфины-матери часто помогают друг другу ухаживать за детьми.

Кит-убийца охотится на тюленя

Есть основания считать, что по крайней мере у некоторых видов дельфинов (и зубатых китов) каждая особь издает свой особый свист, с помощью которого ее можно идентифицировать. Другие члены стаи имитируют этот свист, отвечая данной особи или привлекая ее внимание. Получается, у каждого дельфина есть своего рода имя. Кроме того, дельфины не только обладают самосознанием, но и имеют представление о способностях других. Так, если человек играет с дельфинами с мячом или в догонялки, дельфины будут учитывать, что он плавает гораздо хуже них, и станут ему «поддаваться», ведь иначе человек просто не сможет участвовать в игре. Они передают следующим поколениям определенные знания – а ведь это и есть культура – и очень любят обучать чему-то новому друг друга и людей. Ученые считают, что у многих видов хорошо развито представление о чужом (не своем) сознании (Theory of Mind).

Еще один аспект жизни дельфинов, к изучению которого мы только приступаем, это роль звука. Достаточно часто дельфины издают довольно приятное монотонное посвистывание, когда плывут в создаваемых движением лодки волнах. Некоторые морские биологи сравнивают эти звуки с повизгиванием маленького ребенка. На самом же деле все гораздо интереснее. В воде звук распространяется в четыре раза быстрее, чем на суше, а свет виден только на очень маленьком расстоянии – так что звуки служат дельфинам и «зрением», и «языком». Эхолокационные способности дельфинов делают их восприятие внешнего мира гораздо острее, чем любые высокие технологии, имеющиеся в распоряжении человека. Дельфинам открыт мир коммуникации, который нами пока еще совсем не изучен.

Юджин Линден (2002) описывает эксперименты Дайаны Рейсс с молодой самкой дельфина по имени Цирцея в искусственной среде. Тренер Цирцеи демонстрировала недовольство, когда дельфин не выполнял по ее требованию какой-нибудь трюк, отступая назад и замирая на несколько секунд, то есть брала своего рода тайм-аут, как мама слишком уж непослушного ребенка. Если Цирцея выполняла трюк как следует, она получала в награду кусок рыбы. Причем ей не нравилось есть рыбу с плавниками. Однажды тренер по рассеянности забыла удалить плавники, прежде чем бросить рыбу Цирцее, и та уплыла в дальний конец бассейна и замерла в вертикальном положении, то есть повторила позу тайм-аута своего тренера. Она усвоила сигнал тренера, и теперь сама воспитывала его.

Дельфины производят звуки, которые дают им возможность различать предметы, с помощью альвеолярных мешочков, расположенных ниже их дыхала. Воздух в этих мешочках позволяет им делать своеобразные щелчки продолжительностью менее одной тысячной секунды. Этот звук проецируется с параболической поверхности передней части черепа дельфина, проходя через слой жировой ткани, образующей похожую на дыню форму, которую дельфин может менять, подобно тому, как это происходит с хрусталиком человеческого глаза. Звук проходит в воде, отталкивается от предмета и возвращается в виде эха, которое воспринимается нижней челюстью дельфина и передается в виде вибрации к его нижнему уху. Интенсивность и частота щелчков могут меняться. Издаваемые на более низкой частоте сигналы – они немного напоминают скрип двери – позволяют дельфину составить общее представление о каком-то объекте и обычно используются для распознавания отдаленных предметов. Более высокочастотные звуки, похожие на тонкое жужжание, дают более детальное представление. В зависимости от ситуации дельфин может издавать от 8 до 2000 щелчков в секунду. Самые частые щелчки человеческое ухо воспринимает как гудение. Но дельфин в состоянии идентифицировать каждый щелчок отдельно и не станет издавать новый звук, пока эхо предыдущего не вернется.

Эти щелчки и попискивания – направляемые наружу через лоб дельфина, отражающиеся от предметов и получаемые обратно в виде вибраций в нижней челюсти, откуда они поступают в ухо, – позволяют дельфинам определять местоположение объектов, находящихся в нескольких километрах от них. При этом они могут проникать сквозь кожу человека или дельфина на расстоянии нескольких метров и «видеть» бьющееся сердце или движение ребенка в матке. Есть сведения о нескольких случаях, когда дельфины определяли беременность женщин, которые сами еще о ней не знали, и начинали обращаться с ними так, как дельфины обращаются со своими беременными самками. Дельфины способны различать текстуру и форму предметов на большом расстоянии или спрятанных: например, деревянные, пластиковые и металлические фигурки одной формы и размера или медные и алюминиевые диски. Они определяют различия в толщине в несколько десятых миллиметра (меньше толщины человеческого ногтя) на расстоянии десяти метров – для этого им необходимо различать звуки, возвращающиеся с промежутком меньше чем одна миллионная секунды.

Человек способен воспринимать звуки, начиная примерно с 20 Гц (чуть ниже самого низкого тона пианино) и до 20 000 Гц (где-то на две октавы выше самого высокого тона пианино). Нижняя граница слышимости для дельфина находится на 150 Гц, зато верхняя – 150 000 Гц – в восемь раз выше нашей.

«Эхолокация» представляется не самым подходящим термином для описания этой сверхчеловеческой способности: она напоминает слух и зрение, но при этом сильно отличается и от того, и от другого, а в каких-то отношениях превосходит их. Иногда человеку удается развить силу восприятия почти до уровня дельфинов. Бен Андервуд, «человек-сонар», полностью потерял зрение из-за рака сетчатки глаза в возрасте двух лет, но научился свободно передвигаться: он определял положение предметов, щелкая языком и вслушиваясь в отражающееся от предметов эхо. Бен даже умел играть в настольный футбол, просто слушая, где находится мяч. Эвелин Гленни, перкуссионистка, выросла в окружении музыки и, несмотря на глухоту, научилась распознавать самые незначительные вибрации, что позволило ей стать всемирно признанным музыкантом. Для человека такие достижения уникальны, но любой дельфин способен на гораздо большее.

Намного меньше известно о способности дельфинов использовать звук как средство общения, чем об их способности «видеть» с помощью звука. Один исследователь утверждает, что смог идентифицировать 186 разных свистков, из которых 20 являются наиболее распространенными. Свистки можно разделить на пять типов, каждый из которых соответствует определенному поведению. Кроме того, существуют доказательства, что дельфины могут общаться друг с другом с помощью телодвижений и «жестов». Совершенно очевидно, что дельфины могут «сказать» гораздо больше, а не только идентифицировать себя или издавать радостные детские повизгивания. Однако насколько издаваемые ими звуки похожи на человеческий язык или какую иную систему коммуникации они используют, пока остается неясным.

Исследования показали, что в неволе афалины могут запоминать более шестидесяти знаков для обозначения различных (человеческих) существительных и глаголов, достаточных для построения примерно 2000 предложений, которые они явно понимают. Однако, как заметил Карл Саган (умер в 1996 г.): «Интересно, что, хотя у нас имеется информация о некоторых дельфинах, которые научились английскому языку, пока еще никто не говорил о человеке, который освоил бы язык дельфинов». Возможно, ситуация в скором времени изменится, ну или по крайней мере мы сможем сделать шаг в этом направлении: во время написания этой книги проводились эксперименты по созданию «языка» с использованием звуков, аналогичных тем, с помощью которых дельфины общаются между собой.

И хотя в итоге получается, что Джон Лилли слишком оптимистично оценивал нашу способность наладить общение с дельфинами, его представления оказались шагом вперед по сравнению с общепринятыми на Западе, по крайней мере до конца XX в. Даже философ Мартин Хайдеггер (1889–1976), чьи взгляды во многом были революционными на тот момент, придерживался консервативной позиции, утверждая, что человек – единственное существо, которое «формирует мир». Все остальное либо «не имеет мира» (неодушевленные предметы: например, камни), либо имеет «скудный мир» (все животные, за исключением человека). Животные, по словам Хайдеггера, абсолютно зависят от окружающего мира. Их действия полностью определяются окружающей ситуацией, и какие-то внешние факторы должны стимулировать их инстинкты, чтобы побудить их к действию. И только человек, считал Хайдеггер, благодаря своим когнитивным и лингвистическим способностям имеет возможность встать по ту сторону жизни и увидеть сущность бытия как такового, осознать конечность жизни и неизбежность собственной смерти.

Сейчас, когда мы постепенно узнаем о дельфинах (и других разумных животных) все больше, мы можем оспорить мнение Хайдеггера. Так, нам уже известно, что у дельфинов есть сложная и продуманная система коммуникации, а их жизнь наполнена смыслом. Вот что думает лингвист Джеймс Херфорд: «Мысленные репрезентации предметов и событий в мире возникают до соответствующих лингвистических выражений. Филогенетически мысленные представления возникли до слов и предложений». И, как заметил философ Аласдер Макинтайр, хотя дельфины и не используют слова, они, как и человек, являются «зависимыми рациональными животными». Кроме того, дельфины – настоящие эксперты в тех «простых» вещах, которые, в общем-то, и делают людей счастливыми: например, в игре. И уж мир дельфинов точно нельзя назвать «бедным».

Возможно, в начале было вовсе не слово, а жест. И, как считают представители нового направления в науке – биосемиотики, мы начинаем выходить за рамки привычного представления, будто язык задает смыслы, и начинаем рассматривать человеческую речь всего лишь как один из феноменов в сложной структуре смыслов. Так что, судя по всему, откровения не заканчиваются новыми знаниями о дельфинах.

Дельфины напоминают нам, что человеку (и не только человеку) свойственно сопереживать окружающим. Дэвид Юм предложил для описания этой стороны человеческой натуры музыкальную метафору: «Люди резонируют друг с другом, как струны одной длины, натянутые с одинаковым напряжением». В этом, конечно, не вся правда о человеке, но точно ее часть. Так, давайте вспомним полные скрытого гуманизма слова Боккаччо в предисловии «Декамерона», написанные в годы чумы и предательств: «соболезновать удрученным – человеческое свойство». Дельфины дарят нам возможность дружбы и надежды, а именно это современник Аристотеля Эпикур считал главными добродетелями, даже если он и не имел в виду животных.

Угри… и другие чудища

Тип: хордовые

Класс: лучеперые рыбы

Отряд: угреобразные

Семейство: муреновые

Охранный статус: не присвоен

Весна любви вошла в меня,

Я стал благословлять…^{11}

Сэмюэль Тейлор Кольридж

Я упустил случай, давший мне встречу

с одним из владык жизни^{12}.

Дэвид Герберт Лоуренс

Мурена-ехидна достаточно безобидна, если ее не трогать и не пытаться пить ее кровь (она ядовита). Благодаря своей необычной окраске – черные горошины на серо-беловатом фоне или на фоне из белых, черных и желтых пятен – этот вид мурены очень популярен среди любителей аквариумов. Но это тревожная красота, что-то зловещее звучит даже в названии самого вида, восходящем к древнегреческой мифологии, в которой, согласно Гесиоду, она представала одновременно прекрасной и ужасной:

…неодолимой Ехидной, божественной, с духом могучим, наполовину – прекрасной с лица, быстроглазою нимфой, наполовину – чудовищным змеем, большим, кровожадным, в недрах священной земли залегающим, пестрым и страшным. Есть у нея там пещера внизу глубоко под скалою, и от бессмертных богов, и от смертных людей в отдаленье…^{13}

Психолог Эрнст Йентш (1906) предположил, что чувство сверхъестественного возникает в связи с «сомнениями в том, что внешне живое существо в действительности неживое и, наоборот, что безжизненный объект может оказаться на самом деле одушевленным». Зигмунд Фрейд (1919) утверждал, что ощущение сверхъестественного часто связано с существами, вызывающими у нас чувства, которые мы не хотим выпускать на волю, особенно сексуальные. Для хентай, жанра порнографического японского искусства, характерно изображение женщины, в которую проникают угри Anguilla japonica.

По сравнению с таким описанием мурена-ехидна, да и все другие угреобразные – просто безобидные котята. Но внешний вид мурен довольно страшен, и с этим не поспоришь. Возможно, причина в их внешнем сходстве со змеями, которых приматы инстинктивно боятся. Или страх вызывает их постоянно открытая пасть, словно сигнализирующая о готовности атаковать. Но и это, как мне кажется, еще не все. Глаза угря, выпуклые и немигающие, похожи на глаза трупа, а его извивающиеся движения без помощи плавников тревожно чувственны. Поэтому морской угорь и вызывает чувство ужаса.

Пресноводные угри, Anguillidae, обычно намного мельче и редко вызывают столь сильное ощущение «мурашек на коже». Но какая-то загадочность им все же присуща. Хотя люди ловили и употребляли угрей в пищу, вероятно, с тех самых пор, как освоили рыболовство, только относительно недавно мы наконец поняли, что же это за животное. Аристотель считал, что угри развились из червей, которые, в свою очередь, возникли из грязи. Только в 1777 г. итальянский биолог Карло Мондини доказал, что угреобразные относятся к рыбам, но их происхождение и жизненный цикл по-прежнему оставались невыясненными. Через сто лет молодой студент медицинского факультета Зигмунд Фрейд вскрыл не одну сотню угрей в попытке найти мужские половые органы – безрезультатно. И только в 1896 г. итальянскому зоологу Джованни Баттисте Грасса удалось наблюдать превращение лептоцефала – небольшого, прозрачного, напоминающего древесный лист существа, которое было принято считать самостоятельным видом – в стеклянного угря (к этому времени уже было установлено, что эти полупрозрачные существа являются молодью угря). В следующем году Грасса смог распознать и гонады у угря-самца: кольцевидная «кружевная» лента в его внутренностях, которую предыдущие поколения биологов хотя и видели, но не считали половыми железами.

Наконец, в 1922 г. датский ученый Йоханнес Шмидт выяснил, что лептоцефалы европейского угря (Anguilla anguilla) рождаются в Саргассовом море, почти за 7000 км, и основные части головоломки встали на место. Взрослые угри плывут из Европы в Саргассово море, где мечут икру. Из оплодотворенных икринок появляются лептоцефалы, которым течение помогает вернуться обратно к берегам Европы. Когда эти маленькие существа приближаются к устьям рек, которые их родители покинули больше года назад, то под влиянием ряда химических и температурных факторов они превращаются в стеклянных угрей. В пресной воде происходит еще одна трансформация – молодой угорь становится во многом похож на взрослую особь. По мере взросления угри обретают сначала желтовато-коричневую окраску, а потом, как минимум через пять лет, серебристо-белую с темной спинкой, что означает достижение половой зрелости. И уже такие серебристые угри отправляются в Саргассово море, чтобы отложить там икру. Речные угри совершают не менее эпическое путешествие, чем лосось, возвращающийся из океана в родную реку на нерест, только путешествие угрей происходит в обратном порядке. Но даже сейчас, когда мы имеем общее представление о жизненном цикле угря, нам до сих пор не до конца понятны процессы, которые определяют эти превращения. Так что в каком-то смысле загадка угря еще совсем не разгадана.

Угри катадромны: они проводят взрослую жизнь в пресноводных реках и возвращаются в океан на нерест.

Вот один из фактов, которые мы знаем наверняка: численность обыкновенного, или европейского, угря сейчас составляет от 1 до 5 % от его численности в 1970-е. Это результаты неограниченного вылова, разрушения и загрязнения привычных мест его обитания. Этот вид, на протяжении тысячелетий считающийся деликатесом, сейчас находится в критической опасности.

Личинки угря – лептоцефалы – могут иметь разнообразную форму и различаются по размеру – от 60 до 200 мм. Они абсолютно прозрачны. На иллюстрации представлены лептоцефалы речных угрей семейства Anguillidae и 12 семейств морских угрей

Словом «угорь» называют самых разных животных. Угрёвые (Anguillidae) – всего лишь одно из 19 семейств отряда угреобразных (Anguilliformes), возникшего во времена динозавров и в настоящее время насчитывающего около 600 видов, которые обитают в реках, прибрежных водах, на коралловых рифах и даже на больших глубинах. Названия некоторых из них говорят больше о воображении придумавших их ученых, чем о самих угрях, но зато они довольно забавны. Есть целая группа угрей с напоминающим клюв выступом – утконосые угри. Есть угорь, чьи челюсти похожи на изящно изогнутый клюв птицы шилоклювки. У личинок глубоководных слитножаберных угрей телескопические глаза. Есть угри «ржавые спагетти». Есть жабоголовый угорь. Некоторые виды семейства конгеровых, достигающие трех метров в длину, – дерзкие хищники. А их родственники, гетероконгеровые, собираются вместе в стайки, напоминающие водоросли, и при появлении опасности практически одновременно прячутся в песке, как рога улитки, исчезающие при малейшей вибрации. Недавно возле гигантского подводного вулкана в Тихом океане, где температура достигает запредельных градусов, была обнаружена большая популяция странных зеленовато-белых угрей. Некоторые семейства не сохранили даже остаточных плавников и выглядят точь-в-точь как морские змеи, даже имитируют их узорчатость. Другие больше похожи на огромных червяков.

Затем, есть существа, которые выглядят как угри, но в действительности это нечто другое. Среди них электрический угорь (на самом деле он ближе к сомообразным), «резиновый угорь» (так называется широкоголовая червяга, животное класса земноводных, другое его название – «сицилийский червь» также вводит в заблуждение)), «волчий угорь» (это обиходное название угревидной зубатки, обладательницы одной из самых страшных в мире морд; этот вид ближе к окуню, чем к угрю), большерот или рыба-пеликан (ее еще называют пеликаний угорь, эта рыба заманивает добычу с помощью ярко-красного хвоста, покрытого мелкими светящимися выростами). Плащеносная акула (в англоязычной литературе она акула-угорь), тоже больше похожа на угря, чем на акулу, кажется, создана чьим-то больным воображением: кривые зубы и ломаные движения заставляют усомниться, живое ли существо перед нами вообще. И, разумеется, миксины: слепые, без челюстей, с четырьмя сердцами и хрящевым скелетом. Миксины производят большое количество слизи и любят забираться в анальные отверстия трупов животных, пожирая их изнутри.

Мурена-ехидна – представитель семейства муреновых, самого большого в отряде угреобразных; оно объединяет около 200 видов, большинство которых обитает на мелководье теплых морей. Все мурены имеют схожую форму, с узким плавником по всей длине спины. Но размеры взрослых особей могут сильно различаться: некоторые из них короче человеческой руки, другие могут быть в два раза больше человеческого роста. Мурены ведут ночной образ жизни. Эти хищники (они охотятся на мелких рыб и беспозвоночных) имеют подходящую для охоты широкую челюсть и острые зубы, которыми удобно разрывать добычу на части. (Зубы мурен регулярно и неутомимо чистят креветки, снующие туда-сюда в ее пасти, подобно балеринам, порхающим между челюстей механического дракона на сцене.) Многие мурены имеют защитную окраску, причем даже внутри челюсти; окраска может меняться в зависимости от среды обитания. Мурена-зебра – шоколадно-черная с белыми вертикальными полосками. Мурена-дракон (еще известная как леопард) покрыта мерцающими черными, желтыми и красными пятнами и имеет две трубовидные ноздри, выступающие на морде непосредственно над глазами. Окраска сотовой мурены напоминает жирафа. Название карликовой мурены говорит само за себя. У молодой ленточной мурены (а также у самцов этого вида) туловище роскошного ярко-синего цвета и золотисто-желтые челюсти; взрослые самки этой мурены полностью желтые. Она заманивает добычу с помощью листовидных зеленых наростов на верхней челюсти, выставляя их напоказ, так что они полощутся в воде, словно рыбьи хвосты, а мощное туловище прячет в песке.

До недавнего времени охотничья тактика мурен оставалась загадкой. Большинство хищных рыб заглатывают добычу, быстро раскрывая замкнутые до того челюсти и создавая тем самым всасывающую силу. Челюсти мурены открыты постоянно. Кроме того, их челюсти относительно маленькие и слабые в сравнении с остальным туловищем. Как же мурене удается получать достаточное количество пищи? Ответ был найден в 2006 г. и оказался крайне необычным. Выяснилось, что у мурен в глубине глотки есть вторая пара челюстей, которые быстро выдвигаются вперед, захватывают добычу и проталкивают ее в пищевод. Такая способность «выплевывать» вторую челюсть очень удобна и позволяет мурене «дотягиваться» до добычи, не покидая места засады.

Глоточные челюсти мурен

Глоточные челюсти мурены – уникальное явление, не имеющее в природе аналогов. Змеи способны проталкивать добычу в глотку, двигая правую и левую часть челюсти поочередно, но у змей всего одна пара челюстей. У некоторых костных рыб зубы расположены глубоко в глотке, и с их помощью они могут дробить пищу, но они всегда остаются на месте, позади головы. Единственный аналог, который приходит на ум, – вымышленное существо из фильма «Чужой» 1979 г. Создатели фильма, стремясь вообразить отвратительное и ужасное существо, которое «насилует» своих жертв, внедряя в них свой эмбрион, питающийся внутренностями человека, как средневековый демон, прежде чем вырваться наружу и начать уничтожать все вокруг, придумали нечто, напоминающее, хотя бы отчасти, реальное животное – угря. Причем с эволюционной точки зрения этот «отвратительный» механизм мурен оказался очень удачным.

По словам Ганса Рудольфа Гигера, швейцарского художника, создавшего образ монстра для фильма Ридли Скотта, он не знал о существовании второй челюсти у мурен. Вдохновением для монстра, по крайней мере его «зародыша», стали картины Френсиса Бэкона «Три этюда для распятия» (1944): серые безглазые лица с огромными челюстями на длинной извивающейся шее. Конечно, монстр из фильма – не просто угорь. Он сочетает черты насекомого и гуманоидный скелет, напоминающий фигуры с полотна Питера Брейгеля «Триумф смерти».

Можно предположить, что на протяжении всей человеческой истории люди боялись разных монстров. Некоторые из этих монстров, особенно в древности, были реальными и очень опасными животными. Других мы отнесли бы сейчас к категории воображаемых: например, существа, имеющие черты настоящих животных, но при этом фантастические или сверхъестественные – полулюди-полуживотные, гиганты и химеры. По мере того как человек отвоевывал себе все большее пространство на планете, охотившиеся на человека или конкурирующие с человеком за пищу животные постепенно вымирали. Из немногих оставшихся большинство сейчас находится на грани вымирания и скорее требует заботы, чем внушает страх. Даже последние дикие львы в Африке, вероятно, исчезнут в ближайшие несколько десятков лет. Самый опасный зверь для человека в настоящий момент – без сомнения, сам человек. Возможно, это и всегда было так. Но, как бы там ни было, наши представления о чудищах постоянно меняются, и наши страхи воплощаются в разных формах.

За 100 лет до появления «Чужого» писатель-эссеист Ричард Джеффрис описывал эмоции, схожие с теми, которые, вероятно, испытывают зрители фильма, – Ричард, правда, наблюдал настоящее, хотя и не известное ему на тот момент, животное:

Как удивительны, необычны и непонятны существа, выловленные из морских глубин! Рыбы искаженных очертаний, мертвенно-бледные каракатицы, ужасные существа в форме угрей, ползающие гады с панцирями, чудища, похожие на сороконожек, – всякие мерзости шокирующего вида.

Этот отрывок, как это ни странно, взят из книги Джеффриса «История моего сердца» (The Story of my Heart, 1883), книги мемуаров, в которой писатель описывает чувство трансцендентного блаженства и цельности, которые ему посчастливилось испытать среди холмов графства Уилтшир в годы детства и юности. В этом необычном произведении Джеффрис пытается найти новые слова для описания жизни души – умственных процессов, которые, по его убеждению, выходили за рамки религиозных или научных представлений того времени. «Мир настолько больше, чем все, что мы когда-либо могли вообразить», – с энтузиазмом рассуждал он. Но был какой-то надлом в этом чувствительном человеке. Его роман 1885 г. «После Лондона» (After London) описывает, как чудовищное наводнение уничтожило значительную часть населения Земли, а на месте Лондона вновь раскинулись болота и леса. Может быть, Джеффриса отталкивал слишком быстрый процесс индустриализации и урбанизации, происходивший на его глазах, и он видел в последних открытиях подтверждение своим страхам^{14}. Экспедиция «Челленджера» 1872–1876 гг. обнаружила более 4000 новых видов морских животных, обитающих на глубинах, где, как считалось прежде, нет жизни. Но если многие современники Джеффриса, особенно ученые, черпали вдохновение в этих открытиях, для него это были только «жалкие и безобразные» создания, чужие и лишние в нашем мире.

Окончательное решение виделось как небольшой шаг в направлении Генерального плана Ост, в ходе которого планировалось уничтожить десятки миллионов славянских и других народов Восточной Европы.

Пораженные, мы наблюдали, как гигантский огненный шар взмыл вверх, словно метеор, летящий от Земли, а не из космоса, и начал активно набирать высоту, пробираясь сквозь белые облака. Это был уже не дым, и не пыль, и даже не облако пламени. Это было живое существо, новый вид, рожденный прямо перед нашими ошеломленными взглядами.

Возможно, Герман Мелвилл, представитель предшествующего Джеффрису поколения, оказался более проницательным. В его романе «Моби Дик» гигантский белый кит сначала предстает монстром. Однако постепенно становится ясно, что настоящую опасность представляет одержимость капитана Ахава, стремящегося во что бы то ни стало поймать кашалота. Для Лоуренса в 1923 г. символизм «Моби Дика» был очевиден: «маниакально целеустремленный капитан и три исключительно практичных помощника [а также команда моряков из самых разных “неевропейских” рас]… И все принимают участие в сумасшедшей, по-настоящему дикой гонке… Америка!» Их корабль «Пекод» символизирует американскую душу, а ужас, внушаемый белым китом, считает Лоуренс, – это рок нашего «белого времени», индустриальной эпохи Европы и Северной Америки: «Этот ужас нашего времени! Это наша цивилизация на всех парусах мчится задним ходом».

Некоторые современные критики находят эту аналогию слишком грубой. Но нельзя забывать, что Лоуренс писал текст вскоре после окончания Первой мировой войны – «всемирного фестиваля смерти», как назвал ее Томас Манн, когда европейцы стали убивать друг друга в масштабах, сравнимых лишь с уничтожением европейцами аборигенных народов в предыдущие десятилетия. Что бы там ни говорили о благах западной цивилизации, ее темная сторона в полной мере проявила себя через 22 года после этих слов Лоуренса, когда было изобретено ядерное оружие. К тому времени европейцы уже практиковали невиданные до того массовые убийства. Но атомная бомба оказалась следующим опасным шагом: величайшее достижение западной науки позволило уничтожать десятки и даже сотни тысяч людей за доли секунды. Человечество само создало нового монстра. Уильям Лоуренс, официальный репортер на борту самолета, сбросившего атомную бомбу на Нагасаки примерно в одиннадцать утра 9 августа 1945 г., писал:

Через 15 лет США располагали ядерным арсеналом, достаточным, чтобы уничтожить Нагасаки миллион раз. (Советский Союз несколько отставал от Америки на тот момент, но в конце концов догнал и обогнал ее.) Угроза использования атомного оружия стала частью повседневной жизни в ту эпоху и имела много открытых сторонников среди военных, таких как Кертис Лемей. Вот уж действительно нечто, способное, по пророческим словам Мелвилла, «воткнуть нам нож в спину, мечтая нас уничтожить».

Максимального размера атомный арсенал США достиг в 1960 г. На тот момент он был эквивалентен 975 714 бомбам «Толстяк», сброшенным на Нагасаки (21 килотонны) или 1 366 000 бомбам «Малыш», сброшенным на Хиросиму (15 килотонн). Советский арсенал готовых к использованию бомб в 1960 г. значительно уступал американскому, но рос очень быстрыми темпами. Так, в 1964 г. он составлял 1000 мегатонн, около 13 % от общей мощности американского арсенала. В 1982 г. общая мощность советского атомного оружия на 75 % превосходила мощность, имевшуюся на тот момент в распоряжении США, но эти объемы были все равно меньше арсенала 1960 г. Самая мощная термоядерная бомба – «Царь-бомба» – была испытана Советским Союзом в 1962 г. и имела мощность 52 000 килотонн, то есть почти в 2500 раз мощнее «Толстяка».

Но хотя опасность была вполне реальной, она не поддавалась воображению. Классические монстры того периода – начиная от Годзиллы и заканчивая атомными муравьями из снятого в 1954 г. фильма «Они!» – сейчас кажутся столь же причудливыми, как более невероятные чудовища средневековых бестиариев, такие как Бонакон или Мантикора. Ужасы атомной войны, которую невозможно вообразить, но и нельзя исключить, были несоизмеримы с возможностями выразительных средств популярной культуры того времени.

«Атомный холокост, который большинство считает “невообразимым”, но не невозможным, судя по всему, представляет собой действие, которое мы способны совершить, но неспособны постичь» (Джонатан Шелл (1982)).

Сегодня по меньшей мере шесть стран ассигнуют ядерное оружие в таких объемах, которые далеко превосходят цели устрашения. Вместе с тем риск масштабной ядерной войны все-таки ниже, чем он был во время холодной войны, и вымышленные монстры отражают скорее другие наши страхи и беспокойства. Некоторые из них на самом деле никогда и не покидали нас. Так, чудовище из фильма «Чужой» (несколько версий которого было снято в период между 1979 и 1997 гг.) можно трактовать по-разному. Часто этот образ ассоциируется со страхом уязвимости человеческого тела в условиях продолжающегося загрязнения окружающей среды, использования пестицидов, пищевых добавок и появления вызванных человеческой деятельностью видов рака – страха того, что человек может мутировать и сам превратиться в монстра. В первое десятилетие XXI в. все популярнее становятся зомби, вампиры и другие существа, которые являются либо полулюдьми, либо ужасными человеческими мутантами. В какой-то мере их постоянный «голод» символизирует наши опасения, связанные с перенаселением и возможной нехваткой продуктов питания, с эпидемиями и даже глобальным потеплением. Именно то, что эти существа частично люди, и делает их столь страшными и интересными в наших глазах.

Зомби и вампиры, конечно, не единственное и далеко не новое воплощение человеческого представления о Зле. Например, в «Капитале» Карл Маркс пишет о капитализме как о вампире, питающемся кровью народа. Монстры из «Дороги» (The Road, 2006) Кормака Маккарти неотличимы от людей. В научно-фантастической литературе самые страшные монстры всегда частично люди. Это либо воплощения наших собственных самых больших страхов («Запрещенная планета» (Firbidden Planet, 1956), либо результаты или жертвы использования новейших технологий. Например, a фильме «Чужой: воскрешение» (1997) героиня Рипли сочетает гены человека и монстра, а в «Звездном пути» Борг – наполовину человек, наполовину робот. Даже в мозг мстительных генетически модифицированных свиней в книгах Маргарет Этвуд «Орикс и Коростель» (Oryx and Crake, 2003) и «Год потопа» (The Year of the Flood, 2009) вживлены ткани человека.

В общем, может быть, и хорошо, что в качестве современных страшилок используются человекоподобные существа. Если монстры так похожи на людей, это реабилитирует животных, давая нам шанс разглядеть именно животных, а не искать в них метафору или символ чего-то другого. Пусть глубоководные животные, такие как угри, миксины, каракатицы или гигантские мокрицы, по-прежнему вызывают у нас определенный страх, особенно когда мы видим их впервые, – это вполне понятно. Их внешность вовсе не была предназначена для того, чтобы ею любовались существа с земной поверхности, поэтому нам они действительно кажутся странными. При их созерцании в нашем мозгу возникают необычные ассоциации. Но если мы присмотримся получше к их сути и к их эволюционным корням, то наверняка сможем преодолеть неприязнь и смятение, описанные Ричардом Джеффрисом. Все эти «монстры» естественного отбора, в чью среду обитания и историю человек только сейчас начинает понемногу проникать, возможно, помогут нам развивать представление о прекрасном или по крайней мере покажут, чем следует восхищаться.

Рот миноги

Мир рифов удивительно красив и разнообразен. Здесь обитает множество живых существ: одни – яркие, словно выставляют себя напоказ, другие снуют, поблескивая в солнечных лучах среди ветвистых кораллов, а третьи, подобно муренам, таятся в темных укромных уголках. Кстати, мурена, медленно покачивающаяся в воде с раскрытой пастью, наглядно демонстрирует сразу два естественных закона, царящих на рифе.

Во-первых, две пары челюстей мурены служат прекрасным примером того, как борьба за выживание приводит к появлению поразительных новых видов. Сначала это были достаточно простые существа – какое-нибудь «первое чудище с зубами», напоминающее вероятно, щетинкочелюстных, потом – примитивные миксиноподобные животные с щупальцами вокруг рта, они постепенно преобразовались в существ, родственных миногам, у которых еще не было челюстей, но зато имелись устрашающие зубы, а потом появились древние челюстноротые, от которых произошли мы с вами. Почти бесконечное разнообразие форм. На интуитивном уровне мурены кажутся нам «примитивными», но тем не менее они таят в себе множество секретов. Да и сама эволюция наверняка приберегла сюрпризы на будущее.

Самые древние следы огня датируются периодом около 470 млн лет назад. В этот период, средний ордовик, растительность на Земле стала достаточно густой, а концентрация кислорода в атмосфере – достаточно высокой (побочный продукт жизнедеятельности растений), что и сделало возможным возникновение пожаров.

Во-вторых, змееподобные движения угреобразных напоминают нам о том, что некоторые явления остаются неизменными на протяжении длительных периодов времени. Извивающиеся движения – один из самых эффективных способов передвигаться, изобретенных животными, снова и снова использовавшийся различными видами на протяжении более полумиллиарда лет. Конодонты, предшественники современных позвоночных (древние вымершие представители типа хордовых, внешне напоминавшие угрей), их дальние «родственники», такие как миксины, и, конечно, относительно недавно появившиеся змеи (змеи возникли несколько десятков миллионов лет назад, после вымирания динозавров), несмотря на множество различий, используют извивающиеся, изгибающиеся, «пламевидные» движения, которые, возможно, появились на Земле даже раньше огня. Можно сказать, что эта форма движения постоянно меняется, но никогда не исчезает – метафора самой жизни.

Плоские… и другие черви

Тип: Acoelomorpha и Platyhelminthae (плоские черви)

Охранный статус: не присвоен

Да славят Иов с Червем – жизнь Господня в Смирении; в Духе также и Истине.

Кристофер Смарт

Уинстон Черчилль как-то сказал: «Мы все черви. Но я считаю, что я червячок-светлячок». На уроке биологии за эту шутку он бы наверняка схлопотал «двойку» (потому что светлячки – это вид мух или жуков). А вот за понимание психологии людей ему можно поставить «отлично». Мы знаем, что мы – малюсенькие точки в бескрайней Вселенной, но все-таки не можем не верить в свою особенность и уникальность. Или, если взглянуть на это с другой стороны, конечно, мы восхитительны… но никуда не денешься, по большому счету мы и черви – одно целое. Как сказал генетик Стив Джоунс, «любой из нас, даже самый выдающийся человек, представляет собой десятиметровый шланг, по которому перемещается пища, преимущественно в одном направлении».

Но, что ни говори, едва ли в обычной жизни кто-то из нас проводит много времени в размышлениях о червях. За пределами достаточно обособленных миров эволюционной биологии и паразитологии отношение людей к червям мало изменилось с тех пор, как семь веков назад были написаны бестиарии: да, есть много всяких червячков, те, что живут в земле, – хорошие, от остальных же лучше держаться подальше… вот, в принципе, и все, что мы знаем о червях. И очень жаль, как мне кажется, потому что таким образом мы упускаем возможность узнать о чем-то прекрасном и удивительном, а не только о противном и отталкивающем. Если преодолеть чувство брезгливости, то вам откроется целый мир, полный чудес и ужасов. Щетинкочелюстные, эхиуриды, сипункулиды, приапулиды – узнать побольше о разнообразном, богатом, ярком мире червей будет полезно каждому.

На протяжении значительной части XX в. большинство ученых считало, что сложные животные, то есть животные с такими органами, как сердце, кишечник, состоящими из миллиардов или даже триллионов (в случае человека) клеток, эволюционировали из одноклеточных организмов в течение нескольких миллионов лет, начиная примерно с 542 млн лет назад. Именно тогда произошел кембрийский взрыв – внезапное и резкое увеличение биологического разнообразия, которое эволюционный биолог Билл Гамильтон назвал «огромным психоделическим опытом природы». Но, как я уже писал в главе 2 «Бочкообразная губка», сейчас нам известно, что относительно простые многоклеточные организмы существовали уже за сотни миллионов лет или даже больше до начала кембрийского взрыва: так что у этого взрывного устройства был очень длинный запал, и жизнь уже давненько экспериментировала с различными возможностями роста и развития. Одной из таких возможностей было стать губкой – и как мы увидели, она не исчерпала себя и сегодня. Другой возможностью воспользовались существа эдиакарского времени – разнообразный комплекс организмов, среди которых в том числе чарния, напоминающая длинный лист дерева, похожая на ребристую подушку дикинсония и трибрахидия с тремя радиальными осями симметрии, напоминающая прикрепленный к пицце трискелион^{15}. Организмы эдикария, достигающие метра и даже больше в диаметре, более чем психоделические. Как сказал герой писателя Итало Кальвино под ником Qfwfq, в «Космикомических историях»: «Пока вы молоды, вся эволюция простирается перед вами… Если соотнести себя с последовавшими ограничениями, если подумать о том, как одна форма исключает другие, о монотонной рутине, пленниками которой все мы в конце концов оказываемся, придется признать, что жизнь была прекрасна в те времена».

Эдиакарские животные – первые известные нам сложные многоклеточные животные формы. Обитали они обычно на дне и имели самые разные формы: диска, трубы, мешка с илом, стеганых матрасиков… Такие организмы процветали в период эдиакария, около 635–542 млн лет назад, и практически вымерли к кембрию. Ископаемые остатки этих животных находят в разных частях света.

«Такими были его первые шаги по белым листам. Кучки корявых графитовых букв. Как следы от червей в докембрийской грязи» (Дэвид Константайн из поэмы «Каспар Хаузер»).

К сожалению, по мнению большинства палеобиологов, удивительные животные эдиакария почти не оставили потомков. По невыясненным пока до конца причинам им на смену пришли другие типы животных, в том числе мы, хордовые, и многие еще червеобразной природы. Кто был предком этих последних, тоже пока непонятно, но определенные предположения позволяет сделать загадочный окаменевший след, обнаруженный в породе, возраст которой оценивается в 600 млн лет. Некоторые ученые считают, что этот след был оставлен организмом, который назвали Vernanimalcula, или «весеннее животное»^{16}. Это было, вероятно, похожее на червя существо, предположительно животное, размером не толще человеческого волоса. Потомки вернанималкулы (или другого не известного пока организма, от которого произошли сложные животные, обитающие на Земле сегодня) смогли свободно развиваться только после исчезновения эдиакарской биоты.

Скорее всего, быстрое развитие жизни в кембрийский период объясняется целым рядом факторов. Во-первых, важную роль, вероятно, сыграло увеличение уровня кислорода в водах океана, благодаря чему животные получили возможность стать крупнее. Эволюция глаз положила начало «гонке вооружений» хищников и их добычи. А появление новых, более эффективных способов хищничества и добывания пищи – «чудищ с зубами», со сквозной кишкой, ведущей к анусу (более ранней версией «шланга», который каждый из нас представляет собой по версии Стива Джоунса), и в этой кишке съеденное перерабатывалось более эффективно в сравнении с их предшественниками, – и это, вероятно, было еще важнее, чем эволюция глаз. Но каковы бы ни были причины, результатом стало удивительное разнообразие форм – практически все современные типы животных возникли именно тогда. Принято говорить, что вся философия представляет собой сноски к трудам Платона. Точно так же большую часть современной жизни можно считать примечанием к выдающимся достижениям организмов кембрия, научившихся есть, переваривать и выделять метаболиты в окружающем мире.

Некоторые из первых животных, получивших острые зубы, эффективно работающий кишечник и анус, напоминали червей. Первыми такими «чудищами с зубами», вероятно, были щетинкочелюстные (Chaetognatha). Мартин Бразье так описал одного из самых распространенных их представителей (по крайней мере если судить по частоте обнаруживаемых ископаемых остатков): презерватив с органом внутри. Параселкиркиа (Paraselkirkia) имела округлый передний конец, украшенный острыми шипами; само длинное морщинистое тело сидело внутри защитного чехла, по виду напоминающего эластичный мешочек. Это животное относится к типу приапулид, получивших имя от мифологического царя Приапа, известного своей неуемной сексуальностью. Приапулиды живут в донном иле и там же питаются. Еще один организм, судя по всему, довольно распространенный в ту эпоху, – галлюцигения (Hallucigenia). Он был обнаружен в 1977 г. и стал известен благодаря своему странному внешнему виду, которому животное и обязано названием. Первоначально принято было считать, что у галлюцигении вместо ног на нижней части туловища острые шипы, так что передвигалась она будто на многочисленных ходулях, а на спине покачивались короткие щупальца. Позже, однако, выяснилось, что галлюцигению представляли вверх тормашками: щупальца на самом деле были ногами, а шипы – защитой на спине, аналогично тому, что мы можем наблюдать у некоторых современных гусениц. Галлюцигения, скорее всего, представитель онихофор или бархатных червей. Другие члены этой удивительной группы, например микродиктион (Microdictyon), в ходе эволюции развили огромные образования из чешуек, наподобие ложных фасетчатых глаз – мимикрия для отпугивания потенциальных охотников.

Бархатных червей относят к панартроподам (Panarthropoda); из всех животных они, скорее всего, ближе к насекомым, паукам, клещам и ракообразным (как тихоходки, см. главу 23).

Бархатные черви получили широкое распространение в кембрийский период – вероятно, это был их золотой век. Сейчас они обитают в основном под камнями или в гниющих деревьях в отдаленных уголках Южного полушария и до недавнего времени пользовались скорее дурной славой, не вызывая особого к себе интереса. В своей авторитетной работе «Жизнь: Несанкционированная биография» (Life: An Unauthorised Biography, 1997) Ричард Форти назвал их «примитивными». Сегодня, однако, многие ученые, включая самого Ричарда Форти, стали проявлять больший интерес к удивительным особенностям бархатных червей. Оказывается, это животные с высокоразвитой социальной жизнью, живущие в группах с четко установленной иерархией. Они охотятся коллективами и проявляют враждебность к другим группам. Их брачные ритуалы (у самца на голове находится напоминающий пенис половой орган) и виртуозность, с какой они «выплевывают» липкую слизь на своих врагов или добычу, сделали их популярными домашними питомцами. Еще удивительнее то, что современные особи практически ничем не отличаются от червей, обитавших целых 540 млн лет назад.

У бархатных червей есть своего рода зубы. Глубоко в ротовой полости расположены острые полукруглые жвала, напоминающие когти, только значительно тверже. Жвала располагаются в два ряда, внешний и внутренний, каждый из которых покрыт мелкими зубками. Черви могут двигать жвалами вперед-назад, разрывая таким образом добычу на части.

При всей успешности эволюции бархатных червей в кембрийский период, другим животным удалось развить еще более устрашающие орудия нападения и защиты. Членистоногие, имеющие общего с бархатными червями предка, «вырастили» броню и членистые ноги, которые дали им огромное преимущество по сравнению с мягкотелыми «кузенами». Хордовые, имеющие общих предков с нереидами, развили достаточно сложный мозг, а со временем и череп для его защиты. В результате внешне они напоминали миксин – что-то среднее между червем и рыбой (или ланцетником). Еще через какое-то время у некоторых животных появился позвоночник, а затем и другие кости, позволившие им развивать более сильную мускулатуру. Первые позвоночные были рыбами: сначала в конце кембрийского и начале ордовикского периода – покрытые жестким панцирем, не имевшие челюстей остракодермы, а затем в начале девона^{17} – плакодермы (крупные рыбы с огромной челюстью в покрытой тяжелым панцирем головой и передней частью тела). «Броня» плакодермов была из точно такого же материала, что и зубы.

Щетинкочелюстные

Но даже после появления более крупных животных: позвоночных (рыб), моллюсков (улиток и головоногих), членистоногих (ракообразных и насекомых) и иглокожих (морских звезд) – несколько типов червеподобных существ продолжали развиваться и распространяться. Многие на самом деле стали паразитировать на этих новых животных, выбрав их в качестве среды обитания, как их предки выбрали илистое дно водоемов в кембрийский период. Помимо тех, что уже были упомянуты выше, полухордовые (из группы кишечнодышащих), гнастомулиды, волосатики, немертины, форониды, сипункулиды процветали и прекрасно себя чувствуют до сих пор. Многие из них обитают на большой глубине. Есть микроскопические (и ведущие паразитический образ жизни) виды, а некоторые могут достигать огромных размеров. Некоторые представители вида немертин достигают 30 м в длину. С помощью «хоботка», который они могут выворачивать наружу – как вывернутый хобот слона, – они подбирают со дна отмершие остатки мелких медуз, актиний и рыб. Будучи одними из самых длинных животных на Земле, они могут показаться опасными хищниками, если не знать, что их тело не толще карандаша. Немертины тоже далеко не драконы: наткнувшись на дне на их типичного представителя, вы, скорее всего, решите, что это чья-то кишка.

Chaetognatha, Gnathostomulida, Hemichordata, Nematoda, Nematomorpha, Nemertea, Onychophora, Phoronida, Priapulida, Sipuncula.

Есть три типа червей, которые с точки зрения разнообразия и многочисленности ушли далеко вперед по сравнению с остальными: это круглые черви (нематоды), кольчатые и плоские черви. Прежде чем перейти к третьему типу, мне бы хотелось сказать несколько слов о первых двух.

Круглые черви, судя по всему, наиболее многочисленный и разнообразный тип червей. Многие из них являются паразитами, так что некоторые предпочтут с омерзением забыть о них, но это слишком простой выход. Кроме того, другие виды круглых червей способны на самые настоящие подвиги и выдающиеся деяния. Так, недавно был обнаружен вид – получивший прекрасное название дьявольский червь (Halicephalobus mephisto), – способный обитать там, где раньше многоклеточная жизнь вообще считалась невозможной: на глубине 3000 м под землей (этот вид был обнаружен в золотодобывающей шахте). Другой вид – элегантная нематода (Caenorharhabditis elegans) – трудится на благо человечества. Этот прозрачный червячок легко разводится в лаборатории: по достижении половой зрелости особи размножаются путем самооплодотворения; обычно особь созревает за 3,5 дня при длине около 1 мм и тогда производит на свет до 300 потомков, среди которых обычно есть несколько самцов. Так вот, этот вид нематод очень популярен как модельный организм для изучения экспрессии генов, развития и других процессов, наблюдаемых в животном мире. В 1998 г. он стал первым животным (одним из самых мелких), геном которого был полностью отсеквенирован. Именно его простую нервную систему впервые удалось откартировать: она прекрасно работает на основе всего около 300 нейронов. При таком малом числе нейронов C. elegans действительно элегантно справляется со своими задачами. С 2000 г. как минимум четыре Нобелевских премии в области биологии и медицины были вручены за исследования, так или иначе связанные с этим червем.

Кольчатые черви, или аннелиды, – это тоже очень крупная и неоднородная группа. Сюда входят как общеизвестные дождевые черви и пескожилы, так и удивительные гигантские двухметровые рифтии (один из самых странных из обнаруженных на настоящий момент видов), менее крупные помпейские черви, обитающие вблизи гидротермальных подводных источников в воде невероятно высокой температуры, и колючие «рождественские елки» – спиробранхусы гигантские (Spirobranchus giganteus), получившие известность после того, как создатели фильма «Аватар» заселили планету Пандора их многократно увеличенными, но в целом достаточно правдоподобными копиями. Первыми червями, ставшими объектами серьезного научного интереса, оказались дождевые черви: Чарльз Дарвин изучал их поведение и образ жизни в саду своего дома в графстве Кент. Дарвин первым понял роль червей в образовании почвы. Также, к своему большому удивлению, он обнаружил, что дождевые черви проявляют черты разумного поведения: например, принимая решение при выборе листа подходящей формы, чтобы закрыть вход в свою норку.

«Высказанное Дарвином предположение о червях отнюдь не было частью какой-то кампании, чтобы доказать наличие у всех живых существ разума. Он отмечал, что другие низкоорганизованные животные не демонстрируют «такого уровеня интеллекта» (Джеймс Рейчелс).

Ну а теперь давайте обратимся к плоским червям. Интересен тот факт, что у плоских червей не развита полость тела, в которой могли бы размещаться органы: сердце, легкие или кишечник, – у них нет внутренностей как таковых. Именно поэтому они плоские: такая форма позволяет кислороду и питательным веществам распространяться по всему организму. Вообще, плоские черви – собирательное наименование для нескольких тысяч видов, которые можно разделить как минимум на три большие группы; причем различия между ними не менее очевидны, чем сходство. Такое многообразие стало одной из причин, почему я решил включить их в этот бестиарий. Плоские черви могут служить нам напоминанием о том, что невнимание к деталям и привычное использование названий часто мешают разглядеть важные различия и интересные особенности (так по крайней мере было со мной: до того, как я начал собирать материал для книги, я имел очень смутное представление о плоских червях и уж тем более о различиях между ними). Жизненные циклы некоторых плоских червей внушают ужас. Необычная окраска других делает их одними из самых ярких животных в мире. Третьи поражают невероятными сексуальными практиками. С учетом всех этих мрачных, веселых и необычных особенностей разнообразные организмы, объединенные обманчивым общим названием «плоские черви», предлагают отличную тему для размышлений о жизни и смерти.

Возможно, ацеломорфы (бескишечные турбеллярии) напоминают ранних двусторонне-симметричных животных. Таким по крайней мере было представление до 2011 г. Однако недавние данные говорят о том, что ацеломорфы приобрели относительно простую форму после того, как отделились от вторичноротого прародителя. См.: Amy Maxman (2011)

Плоские черви объединяют животных двух разных типов. В зависимости от образа жизни их также можно разделить на три группы. Первая группа – паразиты; эта группа включает более половины видов одного из двух типов, типа платигельминтов. Две другие группы – свободноживущие формы. Одна из них, турбеллярии, или ресничные черви (Turbellaria), также принадлежит платигельминтам. А вот вторая, бескишечные турбеллярии (Acoelomorpha, или Acoela), имеет с платигельминтами не больше общего, чем, например, с нами. Размером с перчинку и плоские, как блинчики, бескишечные турбеллярии не имеют ни мозга, ни нервного центра, а только сеть нервных волокон, которые становятся чуть погуще к передней части. Специальный орган – статоцист, отдаленно напоминающий вестибулярную систему во внутреннем ухе человека – отвечает за их равновесие. У некоторых видов есть глазные пятна, дающие возможность различать свет. В отличие, скажем, от восьмиглазых кубомедуз, абсолютно симметричных, бескишечные турбеллярии прошли бы отбор по установленным Томасом Брауном критериям для немифических животных: у них есть передняя и задняя части, а также правая и левая. Но как минимум один вид во взрослом состоянии мало чем напоминает животное. В молодости червь конволюта (Convoluta roscoffensis)^{18}, как подросток, экспериментирующий с алкогольными коктейлями в банках, заглатывает огромное количество водорослей и потом на протяжении всей жизни получает энергию исключительно в результате фотосинтеза этих водорослей. У себя на родине конволюта проступает на влажном песке в момент отлива, и побережье покрывается пятнами зеленой «слизи», на самом деле представляющей собой тысячи червей, которые используют солнечный свет для фотосинтеза, пока волна не возвращается, а черви вновь не прячутся в песок. Даже в лабораторных условиях или аквариумах черви не меняют привычный образ жизни, дважды в день выползая на солнечный свет. Рейчел Карсон пишет: «Не имея ни мозга, ни того, что мы могли бы назвать памятью или хотя бы системой восприятия, конволюта продолжает жизнь в чуждой среде, каждой клеточкой своего зеленого тела помня ритм приливов находящегося в отдалении моря».

Конволюта очень чувствительна к звукам человеческих шагов. «Если попробовать незаметно приблизиться к этим комкам “слизи”, она просто исчезает (прячется в песок), – рассказывает один из очевидцев. – Очень странное зрелище».

Лупоглазый ресничный червь (Dugesia)

Несколько видов среди турбеллярий (или планарий, как называют свободноживущих платигельминтов) имеют пару глуповатых маленьких глаз, что делает их, пожалуй, самыми симпатичными из всех червей. Как и у всех других платигельминтов (то есть всех плоских червей за исключением бескишечных турбеллярий), у них нет внутренней полости, или, по-другому, цел?ма, но это вторично «приобретенное» свойство. Иными словами, они произошли от организмов, которые первоначально имели цел?м, но в ходе эволюции отказались от него как от лишней детали – подобно тому, как люди отказались от хвоста и большей части шерсти. Яркой и многоцветной окраской некоторые турбеллярии напоминают голожаберных моллюсков, быстрых и причудливых созданий, с которыми они не состоят в родстве. Многие голожаберные ядовиты, так что мимикрия здесь имеет очевидные преимущества. Ну а что касается двух самых популярных увлечений человечества – секса и войны, то здесь турбелляриям равных нет. Турбеллярии, являющиеся гермафродитами, устраивают впечатляющие бои: фехтуют своими пенисами, пытаясь проткнуть и оплодотворить друг друга.

Два плоских червя пытаются пронзить друг друга своими сдвоенными пенисами, располагающимся в передней части тела.

Вторая большая группа платигельминтов (объединяющая более половины нескольких тысяч известных видов, относящихся к этому типу) – паразиты. Среди них трематоды, ленточные черви и другие милейшие создания. Некоторые из них наносят огромный урон людям и животным. Так, трематоды вызывают шистосомоз – самую опасную паразитарную болезнь после малярии (которую вызывают простейшие рода Plasmodium). Когда личинки Taenia solium, свиного цепня, проникают в центральную нервную систему человека, они вызывают нейроцистицеркоз, особенно опасную разновидность эпилепсии. Паразитирующие в кишечнике человека ленточные черви, пусть и выглядят страшновато, ерунда в сравнении с этим.

Вряд ли можно представить что-то более жуткое, чем ленточные черви. Они поселяются в нашем кишечнике, печени, даже мозге и питаются нашей кровью. (Когда несколько лет назад главный редактор The Wall Street Journal пытался найти особенно нелицеприятный эпитет для Google, он назвал компанию «ленточным червем», следуя классической практике отождествлять самые ненавистные и неприятные для нас вещи с паразитами.)

«Антисемитизм, – заявил Гиммлер в апреле 1943 г., – это точно то же самое, что санитарная обработка. Избавление от вшей – это не вопрос идеологии. Это вопрос гигиены». «Как Гиммлер додумался до такого сравнения?» – задается вопросом Хьюго Раффлс (2009). Очевидно, что он опирался на историю наших страхов и предрассудков, на тот факт, что многие христиане традиционно ассоциируют евреев с болезнями и разного рода аморальным поведением. Так, в XIV в. на немецких землях чума была известна как Judenfeber («еврейская лихорадка»). Как отмечает Раффлс, нацисты так же извращали причины эпидемий, вспыхнувших во время Первой мировой войны. Тогда огромное число беженцев и военнопленных умирало от тифа и других переносимых паразитами болезней, и чаще виноватыми считали самих жертв. Циклон Б – химическое вещество, использовавшийся в газовых камерах, где убивали евреев, цыган и других заключенных лагерей смерти, – первоначально был разработан для уничтожения паразитов.

Наш страх паразитов и чувство отвращения, конечно, являются адаптационными механизмами. Но такой страх может превратиться в психопатологию – этот феномен многократно описывался в разное время и в разных странах. В частности, дерматозойный бред – форма психоза, при которой больному кажется, что он заражен паразитами. Страхи перед паразитами иногда могут использоваться в корыстных целях. Так, распространяя антисемитизм, нацисты сравнивали евреев и другие преследуемые группы с паразитами.

Получается, что рассчитывать на энтузиазм по отношению к паразитическим видам плоских червей (как и к любым другим паразитам) вряд ли приходится. Но если энтузиазма добиться не удастся, возможно, мы научимся хотя бы отдавать им должное, то есть понимать, что у них тоже есть свое место и роль в мире. Во-первых, ленточные черви – наши постоянные спутники. Человек работающий (Homo ergaster) – один из самых ранних представителей рода людей – был заражен паразитами^{19}. Некоторые болезнетворные бактерии в нашем кишечнике, возможно, имеют очень древнее происхождение – доказательством тому служит тот факт, что те же самые паразиты поражают и глубоководных морских животных.

«В мире все живое свято, радость жизнь черпает в жизни», – писал Уильям Блейк. Но на самом деле жизнь зачастую «черпает радость» в смерти другой жизни, и, что пугает еще больше, поедание живых существ, пока они еще живы, весьма популярно на Земле. Практически все многоклеточные животные заражены паразитами. С точки зрения биомассы – чистый вес паразитов на самом деле превосходит вес крупных хищников, таких как акулы или львы, причем в некоторых экосистемах иногда в 20 раз. Этот факт может на первый взгляд показаться пугающим, особенно если вспомнить, почему паразиты так опасны: выеденные изнутри деформированные туловища, химическая кастрация, влияние на деятельность мозга, которая приводит к странному поведению и делает жертву беззащитной перед другими животными. Весь мир начинает казаться больным – подобно тому, как у Кольриджа образ смерти преследовал старого моряка. Рей Ланкестер, влиятельный зоолог следующего после Дарвина поколения, считал паразитов отвратительным результатом эволюционной дегенерации (при которой один организм становится зависимым от другого), причем он боялся, что та же участь ждет и западную цивилизацию.

Однако эволюция предлагает нам совсем другую трактовку. Паразиты часто бывают безвредными и нередко даже приносят пользу некоторым видам или всей экосистеме в целом. Их наличие может быть признаком хорошего здоровья. А некоторые паразиты, вопреки мнению Ланкестера, очень сложные организмы. Паразит, вызывающий токсоплазмоз, имеющийся у трети людей на планете, знает, как получить доступ к конкретной части мозжечковой миндалины своего хозяина, чаще всего – крысы, так что она теряет чувство страха перед запахом своего хищника. В каком-то смысле этот паразит лучше понимает принципы работы мозга млекопитающих, чем современные ученые. Что еще важнее, паразиты, возможно, сыграли роль в процессе становления и преобладания секса в мире животных: сопротивляться постоянному натиску паразитов могут только те виды, которые производят генетически разнообразных потомков, способных испытать новые пути защиты.

Питер Акройд назвал мировоззрение Уильяма Блейка «бьющим через край оптимизмом», считая, что он рожден из страстной ярости по отношению к миру вокруг. Но и у паразитизма есть своя, пусть и извращенная, поэзия, и Блейк тоже это понимал: потаенная любовь «невидимого червя» иссушает и убивает розу.

Несмотря на сказанное, для людей паразиты часто означают приближение смерти, а ведь окончание существования считается самой большой загадкой человечества. Но, если мы можем преодолеть отвращение к ленточным червям и взглянуть на них под другим углом зрения, точно так же мы, вероятно, в состоянии иначе взглянуть и на смерть.

Стремление побороть смерть управляло нашим поведением на протяжении всего человеческого существования. Другие животные, как и мы сами, могут распознавать опасности, но, судя по всему, никто из них не представляет себе так ярко и в таких мрачных красках противоположное жизни состояние. «Трагедия познания», как назвал это свойство человека антрополог Скотт Атран, вероятно, присуща человечеству уже около 500 000 лет, с тех пор как возникновение языка заставило нас отчетливее осознать факт отсутствия умерших. Мы всегда ощущали мрачное присутствие смерти, всегда знали, что за самыми разнообразными масками скрывается этот тихий и страшный собеседник, с которым мы ведем прерывистый, но никогда не прекращающийся диалог.

Возможно, нам необходимо рассматривать разные представления о смерти, как если бы мы воспроизводили эволюцию наиболее ярких плоских червей и по мере движения вперед приглядывались к разным цветам. Кто знает, какой цвет нам покажется наиболее подходящим? И какой цвет мы будем носить, когда, наконец, уйдем в небытие? Нужно ли жить, все время помня о смерти или, наоборот, как будто ее вовсе не существует? Можем ли мы выбрать свое отношение (или несколько разных), которое было бы адекватно реальности? Или даже самая лучшая наша догадка будет своего рода анозогносией – многослойной формой отрицания? Вот что пишет Эсхил в дошедшем до нас фрагменте «Ниобы»:

Из всех богов лишь Смерть к дарам бесчувственна:

Ее ни возлияньями, ни жертвами

Не умолить, ни алтарем, ни песнями –

Пред ней одной бессильно Убежденье^{20}.

Монтень упал с лошади и едва не погиб, когда ему было всего 30 лет. Он серьезно пострадал и пережил состояние, когда, по словам Сары Бейквелл, «Монтень и жизнь вот-вот должны были разойтись, причем без сожаления и официального прощания, как два гостя, слишком пьяных, чтобы попрощаться перед уходом». О стоицизме в современном мире см. Уильяма Ирвина (2009).

Даже для тех, кто считает себя абсолютно рациональным и для кого смерть не таит никаких тайн, в ней остается многое, что не поддается контролю. Например, принять собственную смерть некоторым относительно легко, но смерть любимого человека (или самой большой мечты) оказывается непереносимой. После смерти дочери Туллии Цицерон надеялся, что ему поможет философия стоицизма, которая предлагает равнодушно относиться к событиям, которые мы не можем изменить. Но вскоре он понял, что эта доктрина не отражает человеческие чувства и эмоции. «Не в наших силах забыть или смириться с обстоятельствами, которые мы считаем злом, – пишет он. – Они разрывают нас на части, сражают нас, пронзают нас, обжигают, душат – и вы, стоики, призываете нас забыть о них?» Личная близкая встреча со смертью относительно не затронула Мишеля Монтеня, но смерть близкого друга Этьена де ла Боэси опустошила его.

Второй закон термодинамики гласит, что любая физическая система стремится к хаосу. Жизнь – это тоже система, так что и она должна когда-то закончиться. Вечности не существует. В конце концов все станет очень темным и очень холодным – почти как Англия зимой. Некоторые из наиболее проницательных умов конца XIX в. с трудом смогли смириться с этим жестоким физическим законом. (С этой точки зрения физика оказалась чем-то противоположным религии: как ее охарактеризовал Маркс – «сердце бессердечного мира».)

В начале XX в. Бертран Рассел – вот уж классический пример упорного англичанина – проповедовал героическое неповиновение:

В юмористической форме три закона термодинамики были сформулированы следующим образом: 1) вы не можете победить; 2) вы не можете даже добиться ничьей; 3) вы не можете выйти из игры.

«Идея энтропии настолько пугает людей, – утверждает физик Влатко Ведрал (2011) – он говорит почти серьезно, – что даже длительное размышление на эту тему сгубило некоторые наиболее выдающиеся умы конца XIX в.: Людвига Больцмана, Пауля Эренфеста и Роберта Майера, так же как и философа Фридриха Ницше». «Здесь нужна оговорка, – продолжает Ведрал, – если читатель хочет продолжать чтение о втором законе, он делает это на свой страх и риск, и я не несу никакой ответственности».

Все труды веков, вся преданность, все вдохновение, вся полуденная яркость человеческого гения обречены на гибель в гигантском пожаре Солнечной системы; и сам храм достижений человека неизбежно будет погребен под развалинами Вселенной – если этот факт и нельзя назвать бесспорным, он уже практически не вызывает сомнений, так что всякая философия, отрицающая это, несостоятельна. Только на этом фундаменте правды, только на твердом основании несгибаемого отчаяния можно построить обиталище для души.

Рассел считал, что этого основания достаточно, чтобы достойно прожить жизнь. Пятьюдесятью годами позже это мнение все еще поддерживало его неукротимую деятельность: в частности, при создании документа, ставшего известным как манифест Рассела – Эйнштейна, в котором оспаривались направленные на всеобщее уничтожение политики сверхдержав в период холодной войны. Это образец гуманистической позиции, отличный пример понимания ценности «маленькой Земли», на которой мы живем, – бледно-голубой точки, как позже назвал ее Карл Саган – вместо поиска некоего невидимого трансцендентного.

Развитие науки, свидетелем которому стал Бертран Рассел, пролило новый свет на природу реальности, смягчив суровость второго закона. Во-первых, сегодня мы считаем, что Вселенная будет продолжать существовать намного дольше, чем это представлялось в конце XIX в.: по крайней мере еще несколько миллиардов, а не несколько миллионов лет. Во-вторых, все новые открытия биологии и смежных наук позволяют нам полнее оценить жизнь и не в последнюю очередь ее поразительную способность упорядочивать царящий в мире хаос. И это дает основания полагать, что жизнь располагает если не безграничной, то недооцениваемой способностью к продолжению. По словам самого Рассела (а для него это утверждение было почти мистическим), «мир полон магических вещей, которые терпеливо ждут, пока ум человека станет острее».

После неожиданного столкновения со смертью в самой середине своей жизни Тайлер Волк, эколог, занимающийся крупномасштабными земными процессами, попытался осознать собственную смертность и конечность мира. Его ответ на эти вопросы оказался довольно простым. На материальном уровне жизнь не может существовать без смерти: переработка органического вещества в биосфере позволяет ей быть в двести раз продуктивнее. И наши тела тоже должны стать почвой. На эмоциональном и духовном уровне главное – научиться принимать этот факт. По словам Уильяма Блейка: «Тот, кто целует радость, пока она летит, живет на восходе вечности».

Прежде чем вернуться к материальной стороне «одного длинного доказательства» Дарвина, стоит заметить, что процесс умирания может быть гениальным, как продемонстрировал Дэвид Юм, который сохранял юмор и проницательность до конца жизни. И даже на саму смерть, если верить писателю и фанатичному садоводу Карелу Чапеку, можно смотреть с определенным удовольствием: «После смерти садовод становится не бабочкой, опьяненной запахами цветов, а дождевым червяком, пробующим все прекрасные темные, азотистые и пикантные вкусы земли».

Можно верить в жизнь после смерти или не верить, но мы знаем точно: целая живая планария может вырасти всего из одной клетки, взятой из тела взрослого червя. Вот вам подтверждение того, что чудеса в жизни есть!

Гонодактилус – ротоногое с «генитальными пальцами»

Gonodactylus smithii

Тип: членистоногие

Подтип: ракообразные

Класс: высшие раки

Отряд: ротоногие или ракибогомолы

Охранный статус: не присвоен

Подлинное открытие не в том, чтобы обнаружить новые земли, но в том, чтобы видеть мир новыми глазами.

Марсель Пруст

У него самые быстрые гениталии на Западе, и он может размозжить ими вашу голову. Ударная волна при этом способна разорвать внутренности в клочья. К счастью для человека, Gonodactylus smithii, вид отряда ротоногих, размером не больше корнишона и охотится в основном на мелких улиток, рачков и устриц. И все-таки этот рак-богомол может сломать вам палец или даже руку, если вы окажетесь слишком близко к его норкам на дне тропических морей, и опытные дайверы предпочитают держаться подальше от этого рака, когда он проворно вытанцовывает по дну свои па.

Гонодактилус означает «гонадные пальцы», хотя на самом деле наросты, давшие этому виду название, являются не гениталиями, а конечностями. Вероятно, вид этих палкообразных конечностей, сложенных и тесно прижатых к туловищу, позабавил ученого, придумавшего название. Но на самом деле это далеко не шуточное оружие. Раки-богомолы могут наносить потрясающе сильные удары: за несколько секунд конечность развивает скорость, сравнимую со скоростью пули, – вероятно, самый быстрый удар среди животных, – а сила удара может достигать 1500 ньютонов – вероятно, самый мощный удар в пересчете на массу животного. Такой удар у рака-богомола получается благодаря «резинке» в основании конечности в форме гиперболического параболоида (то есть напоминающего по форме седло), очень популярной у архитекторов и инженеров формы из-за своей устойчивости к давлению. Движение конечности настолько быстро, что она создает вакуум в воде непосредственно за собой – эффект, известный как кавитация, – срабатывающий как второй удар, когда этот вакуум настигает жертву.

Обычно солнечный свет рассеивается, но при определенных условиях он может поляризоваться на плоскости. (Представьте себе веревку, прикрепленную одним концом к стене и колеблющуюся вверх-вниз, а не из стороны в сторону, – это дает представление о линейной поляризации.) Когда световая волна проходит через прозрачный объект, например прозрачное животное в океане, она может поляризоваться. Способность различать такой свет – важный навык, если ваш рацион составляют в основном маленькие прозрачные животные, так что он развился у достаточно большого числа животных. Круговая поляризация подразумевает, что световая волна распространяется по кругу, и именно такую поляризацию умеют различать ротоногие. Глаз гонодактилуса содержит специальные структурные единицы – омматидии со светочувствительными клетками, называемыми рабдомами, которые объединены в группы по восемь. Семь клеток находятся в цилиндре со специальной щелью, через которую может проходить поляризованная световая волна, если колебания происходят в необходимой плоскости. Восьмая клетка находится выше, и ее щель располагается под углом 45? по отношению к остальным, превращая световую волну с круговой поляризацией в волну, которую животное способно воспринимать.

Гонодактилус – идеальная машина-убийца – один из примерно 400 видов отряда ротоногих, который можно разделить на две группы. Одни, как гонодактилусы, забивают свою добычу, вторые – пронзают жертв острыми кончиками своих передних конечностей, как копьем. Ротоногие существуют практически в современном обличье, за исключением нескольких незначительных изменений, уже на протяжении 400 млн лет. Но выживание этого отряда обеспечивается еще одним свойством, даже более любопытным, чем их способность наносить столь потрясающие удары. Гонодактилус – обладатель самых сложных глаз в животном мире.

Каждый глаз рака-богомола располагается на ножке, способной двигаться независимо от второго, и состоит из 10 000 омматидий (структурная единица фасеточного глаза). У некоторых стрекоз, обладающих отменным зрением, омматидий примерно в три раза больше, но раки-богомолы более эффективно используют свои глаза и уникальны как минимум в трех аспектах. Во-первых, у них тончайший механизм различения цветов. Большинство животных, если они вообще различают цвета, имеют от двух до четырех типов рецепторов (у людей их обычно три, у некоторых женщин – четыре). У раков-богомолов таких рецепторов 8–12, что позволяет им распознавать более тонкие различия цветовых оттенков, чем любым другим обитателям рифов^{21}. Во-вторых, каждый глаз разделен на три части, каждая из которых отражает свой ракурс и участвует в создании общей картины. Каждый глаз как будто снабжен независимыми тринокулярами, что позволяет получить максимально четкое представление о глубине и расстоянии. В-третьих, ротоногие способны видеть циркулярно поляризованный свет. Эта уникальная способность раков-богомолов была открыта только в 2008 г. Таким свойством не обладает ни одно другое животное, и его можно сравнить с превосходством стерео над моно в информационных технологиях. Это, как отмечает зоолог Майерс, очень мощное преимущество; раки-богомолы живут в мире, визуальные детали которого недоступны человеческому воображению, и способны воспринимать свойства света, выходящие за рамки наших представлений.

В полном опасностей и конкурентов мире, где обитают ротоногие, подобные глаза – отличный инструмент, который помогает ротоногим находить и отслеживать объект, а также наносить удары с огромной скоростью и точностью. Но ротоногие – это не просто миниатюрная версия чудовища Гренделя. Они используют свое удивительное зрение не только для того, чтобы найти и убить добычу, а потом наесться досыта. Глаза нужны ротоногим еще и для исполнения различных функций социальной жизни, которая, как и у человека, во многом определяется территориальными притязаниями, ритуальными сражениями и искусством ухаживания и романтических отношений. Ротоногие выражают настроение, намерения, а может быть, и многое другое с помощью незначительных изменений позы, а также впечатляющей окраски (у многих видов есть два темных пятна, похожих на пару гигантских глаз).

Гонодактилус имеет аппозиционные стебельчатые глаза, состоящие из дорсальной и вентральной полусфер, разделенных центральной полосой увеличенных омматидий, имеющих особую структуру (обозначенных на врезке темными изогнутыми линиями). С – электронный микроснимок продольного разреза этой центральной полосы. Белая шкала равна 1 микрометру (одна тысячная миллиметра)

Означают ли удивительные способности восприятия и сложное поведение ротоногих (и других членистоногих), что они обладают интеллектом? Такое предположение может показаться некоторым людям странным и даже отталкивающим. Мы еще как-то можем принять мысль о разумном головоногом – пусть в шутку, как это было в случае с осьминогом Паулем, ставшим очень популярным благодаря своему «дару предвидения» во время Кубка мира по футболу в 2010 г. Мы достаточно спокойно можем допустить родство с животными, глаза которых напоминают человеческие (см. главу 15). Но мыслящее членистоногое – для многих это уже слишком. Сложные глаза заставляют нас воспринимать ротоногих как нечто инопланетное или механическое, и, кроме того, у них очевидно слишком маленький мозг и ганглии. Но, что есть, то есть – раки-богомолы очень хитрые создания.

Рассуждая о ментальных способностях человека и животных, Чарльз Дарвин (1870) удивлялся строению церебральных ганглий («мозга») муравьев, имеющих много общего с ротоногими: «Очевидно, что удивительная ментальная активность может осуществляться при крайне маленькой общей массе нервной материи. Так, общеизвестны удивительные и разнообразные инстинкты муравьев, их ментальные способности и привязанности. При этом их церебральные ганглии размером не больше четверти головки небольшой булавки. С этой точки зрения мозг муравья – один из самых чудесных объектов в мире, может быть, даже удивительнее, чем мозг человека».

Скорость света превышает все известные нам скорости. Но ведь ни свет, ни жизнь никуда не торопятся. «Солнце, – писал Галилей, – хотя вокруг него вращаются и от него зависят все планеты, находит время на то, чтобы помочь вызреть грозди винограда, как будто в целом мире нет для Солнца более важной работы». Как минимум 2,5 млрд лет (а может быть, и более 3 млрд) солнечный свет поддерживает зеленую растительность на Земле. Сначала бактерии, затем водоросли, а позже и другие растения научились получать энергию из солнечного света и производить сахара из углекислого газа. В этом процессе они вырабатывали кислород, который со временем изменил океан, сушу и небо. Многие ранние формы жизни умели определять направление, в котором находится источник света, а иногда его интенсивность и длину волны. Но в течение большей части истории существования жизни на Земле (четыре пятых истории жизни на Земле) мир оставался слепым. Первые глазные пятна – маленькие скопления фоточувствительных белков, дающих электрохимические импульсы – вероятно, появились менее 600 млн лет назад.

Конечно, глазные (светочувствительные) пятна не обеспечивают животное энергией, но они помогают своему хозяину – вначале это, скорее всего, были одноклеточные организмы – чувствовать суточные ритмы, находить более светлые (или более темные) места, где больше вероятность найти добычу (или встретить хищника), а также места, где можно получить больше солнечного света. И такие способности, даже если на первый взгляд они кажутся довольно скромными, дают значительное преимущество над теми организмами, у которых глазных пятен нет. Конечно, различия между глазным пятном, способным просто воспринимать свет, и настоящим глазом, формирующим четкое изображение, очевидны. Сложно даже представить, как глаз мог развиться из глазного пятна без вмешательства какого-нибудь инженера. Научные данные, однако, убедительно демонстрируют, что незначительные изменения от поколения к поколению, позволяющие постепенно совершенствовать способность собирать информацию о внешнем мире (например, более четкое определение источника света), помогают организму выжить, а значит, во многих случаях проходят естественный отбор. Совсем необязательно с самого начала «держать в голове» цель получить полностью сформированный глаз с фокусирующим хрусталиком. Можно предположить, что глаз развился из самых простых светочувствительных пятен всего за 400 000 поколений, то есть менее чем за полмиллиона лет.

Возможно, первые светочувствительные пятна появились у жгутиконосцев, похожих на современных, например, на эвглену зеленую (Euglena gracilis – разновидность динофитовых водорослей), глазные пятна позволяют ей определять наличие необходимого для фотосинтеза света. Оказываясь в недостаточно освещенной среде обитания, эвглена может питаться как обычное животное.

Обладатель самых маленьких глаз на планете – жгутиконосец эритропсидиум (Erythropsidium) – всего 50–70 мкм в поперечнике, то есть меньше диаметра человеческого волоса.

Несколько больше вопросов вызывает процесс появления глаз у многоклеточных животных. Неизвестно, как выглядели эти животные. (Очень необычную идею предложила Линн Маргулис, биолог и одна из создателей гипотезы Геи: в начале кембрия или незадолго до того некое многоклеточное животное съело жгутиконосца с глазными пятнами и встроило эти пятна в свой организм!). Точно можно сказать лишь, что все многообразие глаз современного животного мира имеет общее генетическое происхождение: ген, отвечающий за развитие глаза у мыши, Pax6, можно пересадить эмбриону плодовой мушки, и эмбрион сформирует глаз в месте пересадки.

Появление гена Pax6 предшествует появлению глаз и даже нервной системы; очень похожие гены были обнаружены у губок.

Первые обнаруженные на данный момент ископаемые с глазами, способными формировать четкие образы, датируются периодом примерно 543 млн лет назад^{22}. Это сложные глаза, похожие на глаза современных насекомых и ракообразных, и принадлежали они трилобитам – классу членистоногих, напоминавших мечехвоста или гигантскую мокрицу. Хрусталики – из кристаллов кальцита, практически идентичного материалу, формировавшему наружный скелет животного, только прозрачные – были твердыми и потому не могли менять фокус, подобно мягкому хрусталику в глазах человека или осьминога. Но они обеспечивали достаточную глубину резкости, так что изображение объектов на довольно большом диапазоне расстояний было довольно четким.

Многие животные кембрийского периода были прожорливы, так что преимущества развитого глаза очевидны: они давали возможность видеть как добычу, так и преследователя. Только у шести из 36 типов животных появились глаза, способные формировать изображения: это членистоногие (ракообразные, насекомые, пауки), стрекающие (в частности, некоторые медузы), моллюски (улитки, осьминоги и др.), кольчатые черви (нереиды), онихофоры (бархатные черви) и хордовые (от миксин до человека) – именно представители этих типов играют ведущую роль в своих экосистемах, и именно им в основном удалось дожить до настоящего времени.

Пожалуй, ни одно животное сегодня не выглядит так странно, как опабиния – представитель кембрийской фауны. У нее пять глаз на стебельках и хоботок с острейшими зубами. Но и в наши дни встречаются чудеса, которые заслуживают внимания. Возьмем, например, стрекающих – тип, включающий кораллы и медуз: животные с радиальной симметрией, не имеющие мозга в нашем представлении и всего с одним отверстием, служащим им одновременно и ртом, и анусом – сложно предположить, чтобы у такого организма сформировались глаза. Но даже у коралловых полипов есть, пусть и очень ограниченная, способность зрительного восприятия. Глазные пятна позволяют им отслеживать фазы луны, чтобы в полнолуние (при правильной температуре воды) извергнуть целый «вихрь» семени и яиц. Такое происходит на Большом Барьерном рифе у побережья Австралии обычно раз в году, и, наверное, это самая отвязная оргия в мире. Существует как минимум один класс стрекающих – кубомедузы, – некоторые представители которого имеют хорошо развитые глаза. Так, у кубомедузы (Chironex fleckeri) целых восемь глаз, со сложными хрусталиками, сетчаткой, радужной оболочкой и роговицей, а в дополнение еще восемь глаз-щелок и восемь глазных пятен, так что туловище этого животного демонстрирует все стадии развития глаза. Все три типа глаз равномерно распределены по колоколу, так что кубомедуза имеет полный круговой обзор. Люди используют как минимум треть коры головного мозга для обработки информации, получаемый нашими (всего-то двумя!) глазами. Ранее считалось, что Chironex и другие виды кубомедуз имеют простую нейронную сеть, но сейчас ученые начинают понимать, что их нервная система представлена сложной архитектурой нервных узлов и способна обрабатывать информацию, предоставленную восьмью глазами (или двадцатью четырьмя, если считать глазные пятна). Представить, как кубомедузы воспринимают эту информацию, сложнее, чем понять дзэн-буддийский коан. Но им удается совершать сложные (по меркам кубомедуз) действия: например, возвращаться к корням мангрового дерева, у которых они нашли убежище, или преследовать добычу (а не просто ждать, пока случайно натолкнутся на что-нибудь съедобное) и совокупляться способами, которые могут вогнать в краску фанатов «Камасутры».

Глаза встречаются у многих моллюсков. Брюхоногие (слизни и улитки, составляющие самый многочисленный класс моллюсков) могут похвастаться всем офтальмологическим набором: от глазных пятен до полностью сформированных глаз. У обычной садовой улитки маленькие, как бусинки, глаза (полностью сформированные, с хрусталиком) расположены на концах двух из четырех ее рожек, тех, что подлиннее. Чтобы защитить глаза, улитка втягивает их внутрь стебелька, как будто прячет руку в рукав. Гигантская тридакна, представитель второго самого крупного класса моллюсков – двустворчатых, весит в несколько сот или даже тысяч раз больше средней улитки. Однако «прикованные» к морскому дну тридакны довольствуются мелкими, с булавочную головку, глазками без хрусталика, расположенными по краю ее мантии. Очень неуютно смотреть в эти глазки, когда проплываешь над гигантскими распахнутыми «челюстями» моллюска в обрамлении оборчатых ярко-синих или сиреневых губ.

Самое сложное устройство глаз у некоторых современных головоногих (осьминогов, кальмаров и каракатиц). Древние представители этого класса, скорее всего, имели мелкие глазки наподобие современного наутилуса (см. главу 14). А вот у современных головоногих, особенно осьминогов, глаза очень похожи на человеческие (по крайней мере внешне; на самом деле между ними есть серьезные различия, и в некотором отношении глаза головоногих более совершенны, чем наши: например, они могут видеть поляризованный свет, недоступный нам). Глаза позволяют головоногим использовать сложную систему сигналов, обманных уловок, а также участвовать в разнообразных играх (см. главу 15). Самые большие глаза в царстве животных тоже принадлежат головоногому (они могут сравниться разве что с глазами доисторического морского ящера ихтиозавра – офтальмозавра): глаза антарктического гигантского кальмара больше футбольного мяча.

Ландшафт типов глаз. Поскольку зрительная система начинает развиваться в определенном направлении – в сторону, скажем, сложной формы типа «камеры», – то она имеет тенденцию сохранять именно это направление, представленное здесь в виде горы, которая становится единственной, на которую можно вскарабкаться

Ни у одного представителя членистоногих нет таких больших глаз, как у крупных головоногих. Зато этот тип животных, объединяющий насекомых, пауков и ракообразных, может похвастаться наличием всех известных глаз. Это и простые светочувствительные пятна у северных (иначе глубоководных) креветок (на самом деле, представляющих собой деградацию более сложного органа), и глаза камерного типа с одним хрусталиком и одной камерой у пауков, и самые разнообразные фасеточные глаза у известных каждому мух. Глаза пауков и насекомых настолько интересны, что сами по себе заслуживают отдельной главы (несколько подробнее о них поговорим в главе 13), но по-настоящему удивительно огромное разнообразие и изощренное строение глаз у ракообразных. Лично мне очень нравятся расположенные на стебельках глаза-перископы манящего краба, дающие своему хозяину панорамный обзор и, соответственно, возможность оценить непомерно «раздутые» левые клешни своих сородичей. Еще один мой любимец – маленький, но удивительно зловещий рачок фронима (Phronima) со своими двумя парами фасеточных глаз, которые позволяют ему одновременно искать добычу и следить за возможным приближением других хищников. Может быть, глаза ротоногих самые сложные и зоркие, но, что касается красоты и сложности строения глаз, другие ракообразные вполне могут с ними посоперничать.

«Глаза живых ракообразных предлагают удивительное разнообразие» (Чарльз Дарвин (1859)).

Сверхогромная клешня манящего краба – признак отличного здоровья, что делает обладателя клешни очень желанным партнером. Глаза на стебельках – адаптационный механизм, который позволяет крабу видеть дальше. А вот у другого членистоногого, стебельчатоглазой мухи циртодиопсиса, именно длина стебелька, на котором располагается глаз, – а она может превосходить длину туловища – делает самца привлекательным для самок.

Позвоночным приходится довольствоваться всего двумя глазами, зато вариации, которые они предлагают на эту, казалось бы, простую, тему, отлично демонстрируют, как многого можно добиться даже при очень скромных стартовых возможностях. Самые любопытные примеры следует искать глубоко в океане. Например, можно подумать, что у коричневоносой рыбы-призрака (Dolichopteryx longipes), обитающей на глубине 1000 м в тропических морях, четыре глаза, но на самом деле их два, просто каждый из них состоит из двух частей, как будто на рыбу надеты гротескно увеличенные бифокальные очки. Причем одна часть глаза смотрит вниз, другая – вверх. (Внутри ее глаз находятся зеркальца, фокусирующие свет на сетчатке, – единственный известный пример животного, которое использует не линзы, а зеркала.) Рыба черный дракон (Malacosteus niger) имеет специальные органы под глазами – фотофоры, – которые, как прожекторы, могут испускать лучи красного света. Способность этой рыбы видеть красный свет уникальна: большинство подводных организмов таким свойством не обладают, поскольку биолюминесценция обычно голубого или зеленого цвета. Получается, что черный дракон имеет прибор ночного видения, хоть и с коротким радиусом действия, – фары, которые добыча видеть не может. А вот еще одно существо – бочкоглаз или малоротая макропинна (Macropinna microstoma), – которое «хранит» свои трубчатые глаза с ярко-зелеными хрусталиками в прозрачном наполненном жидкостью пузыре, занимающим всю верхнюю часть впереди туловища. Линзы лежат там, словно подушки на сиденьях в кабине вертолета, в ожидании, когда на них сядут пилот и помощник.

Над поверхностью воды самые интересные глаза, без сомнения, принадлежат птицам. Глаз некоторых ястребов и орлов, которые охотятся днем, имеет по тысяче колбочек на один квадратный миллиметр на ямке сетчатки, где зрение острее всего. Это в пять раз больше, чем у человека. Еще более удивителен тот факт, что некоторые перелетные птицы способны регистрировать квантовые эффекты с помощью фоточувствительных белков в своем глазу, что позволяет им видеть магнитное поле Земли.

Мы, люди, по крайней мере те, кто не лишен зрения, воспринимаем мир в первую очередь именно с помощью глаз, даже думать не надо, как нам кажется, если мы видим. В разговорной речи «видеть» иногда даже имеет значение «понимать». (Veda – «знание» или «мудрость» на санскрите и videre – «видеть» на латыни имеют общий корень. По-немецки «проницательность» дословно переводится как «зоркий взгляд» – Scharfblick.) Исследования глаза в Древнем Китае и Древней Греции, в период золотого века ислама и в эпоху Возрождения, казалось, подтверждали непосредственную связь между глазом и мозгом, показывая, что глаз напоминает нечто, впоследствие получившее название камеры-обскуры – устройства, позволяющего получить точное изображение объектов на экране через отверстие в непрозрачной заслонке (в случае глаза это зрачок и сетчатка соответственно). Тогда казалось, что глаз – механизм, который может непосредственно отображать мир.

Однако при ближайшем рассмотрении стало ясно, что аналогия с камерой-обскурой не совсем уместна. Что (или кто) рассматривает изображения на задней стенке глаза и каким образом? Если это нечто (или некто) тоже имеет глаза, получается, что нечто (или некто) должно смотреть на изображения внутри – и так до бесконечности. Конечно, должно быть другое объяснение. Просто в течение многих веков его никак не могли найти. Только в последние несколько десятилетий нейробиология начинает разбираться в тех сложнейших процессах, которые происходят в мозге и позволяют нам видеть. Конечно, эти процессы слишком сложны, чтобы мы могли их анализировать одновременно со зрительным восприятием объекта. По словам немецкого мистика Майстера Экхарта: «Мы не можем видеть зримое иначе как с помощью незримого».

Даже без помощи новейших технологий, таких как функциональная магнитно-резонансная томография, использующаяся для исследования фундаментальных процессов в мозге, можно попытаться узнать больше о некоторых аспектах зрения, которые мы упускаем в повседневной жизни. Кажется, что наши глаза (в здоровом состоянии) преподносят нам совершенную и готовую картину мира. Но простой эксперимент, описанный Саймоном Ингсом, доказывает, что это не так. Если держать большой палец перед глазами на расстоянии вытянутой руки, он будет занимать примерно 2 % видимого вами пространства. И если присмотреться внимательнее, вы обнаружите, что ваши глаза способны держать в идеальном фокусе только небольшое пространство – несколько уже, чем этот палец. Если зафиксировать взгляд на этой центральной точке, вы увидите, что уже при отклонении на один градус в сторону – едва-едва за краем пальца – острота вашего зрения (то есть способность воспринимать детали) уменьшается в два раза. Отклонение еще на пять градусов – и острота зрения уменьшается в четыре раза. А еще дальше (если вы будете продолжать фокусироваться на пальце) – при отклонении больше пяти градусов – вы уже начинаете нечетко различать предметы. На двадцать градусов в сторону – и вы воспринимаете мир как слепой с юридической точки зрения человек. По сути, у нас туннельное зрение, хоть мы и не всегда отдаем себе в этом отчет.

Мы компенсируем это, двигая глазами практически без остановки. Ингс пытается донести до нас этот факт, сравнивая собственное восприятие скульптуры и ее восприятие Хелен Келлер, которая была и слепой, и глухой:

Можно сказать, что с того места, где я стою, мне видно скульптуру целиком, то есть я могу охватить ее одним взглядом. Келлер может воспринимать объект только с помощью прикосновения. Но вы можете сместить акценты и сказать: Келлер может ощупать пальцами предмет, а мне, чтобы воспринять его с разных углов, придется двигаться.

И хотя я могу думать, что «охватываю предмет одним взглядом», на самом деле мои глаза ни на секунду не прекращают движение. Примерно каждую треть секунды они совершают саккады, перемещая мой взгляд с одной части объекта на другую. Мой «один взгляд» на самом деле представляет собой множество фиксаций и по большому счету не отличается от подергивания усиков насекомых или мыши или чувствительных пальцев Келлер.

Лоутон (2011) отмечает: «Как именно наш мозг превращает такие отрывочные картинки в непрерывное цветное кино, каким перед нами предстает окружающий мир, остается загадкой. Одна из версий заключается в том, что мозг делает предположение, а затем с помощью центральной ямки сетчатки проверяет его. Мы создаем что-то сами, внутренне, а затем проверяем, проверяем, проверяем. По сути, мы испытываем наиболее верную догадку мозга о том, что в данный момент происходит».

Пока наши глаза двигаются саккадами (до одной пятой секунды), в течение одной десятой секунды после остановки мозг не обрабатывает поставляемую глазами информацию. Поскольку в течение дня наши глаза производят десятки тысяч саккад, получается, что фактически значительную часть времени мы слепы. Но мозг заполняет эти пробелы с помощью умозаключений, так что мы даже не догадываемся о своей «слепоте». Наблюдая за раками-богомолами, движения глаз которых так заметны, мы получаем гиперболизированный образ нас самих, так что некоторые сложные механизмы, которые лежат в основе нашего зрения, становятся более очевидными.

Помимо описанных саккад наш глаз постоянно вибрирует с частотой 30–70 Гц. Эти мелкие волнообразные движения, примерно на одну тысячную градуса, постоянно обновляют изображение, попадающее на палочки и колбочки сетчатки в задней части глаза. Без этих вибраций, если бы глаз фиксировался на объекте без движения, изображение быстро бы пропадало, потому что палочки и колбочки сетчатки реагируют только на изменение яркости.

Как в повседневной жизни мы не замечаем постоянного движения глаз в глазных орбитах, так мы привыкли воспринимать объекты, например здания или деревья, как стационарные, когда мы движемся мимо них. А между прочим, как говорит нейропсихолог Крис Фрит, это восприятие – тоже феномен, происходящий в нашем мозгу. И его можно с легкостью изменить: наверное, каждый ребенок знает как, а все взрослые уже забыли. Закройте один глаз, а вторым смотрите на неподвижный объект, затем очень медленно потяните вверх кожу под открытым глазом. Вам покажется, что предметы вокруг вас движутся вниз, хотя вы прекрасно знаете, что это не так.

Этот и другие примеры помогают нам понять главное о нашем зрении. Один из них, как подчеркивает Ингс, заключается в том, что «глаз – это не одиночное чудо», а один из целого ряда органов и чувств, с помощью которых мы воспринимаем окружающий мир. Другой – мы видим не мир вокруг, а модель этого мира, созданную нашим мозгом. Эту модель мозг постоянно (пока мы бодрствуем) корректирует с помощью предположений и обновлений по мере поступления новой информации, причем обычно мы этого не осознаем. По словам Криса Фрита, «мозг сначала помещает нас в мир, а затем прячет нас».

Еще один пример нарушения, когда люди могут непосредственно ощутить механизмы работы зрения, – галлюцинации, вызванные мигренями и некоторыми другими патологиями. Оливер Сакс (2008) пишет: «Галлюцинации отражают строение, цитоархитектуру зрительной зоны коры головного мозга, в частности ее столбчатую структуру, а также способы организации активности миллионов нервных клеток, постоянно производящих меняющиеся паттерны. Галлюцинации демонстрируют нам динамику большой популяции живых нервных клеток, особенно роль (если использовать математический термин) детерминистского хаоса в возникновении сложных паттернов активности в зрительной зоне коры головного мозга. Эта активность происходит на клеточном уровне, намного ниже уровня восприятия. Это, если хотите, универсальные архетипы человеческого поведения».

Как мозг делает это? Частично ответ заключается в том, что все его процессы, в том числе определенные способы функционирования зрения, – результат естественного отбора и являются неотъемлемой частью нашего организма. Именно благодаря этим процессам ребенок, сразу же после рождения оказывающийся в настоящем хаосе новых ощущений, достаточно быстро учится в них разбираться. Наша зрительная система, например, как и у большинства животных, организована таким образом, чтобы воспринимать изменения и движение. Помогает и то, что глаз всегда уделяет особое внимание краям объектов и даже преувеличивает их. Дети, кроме того, благодаря наличию зеркальных нейронов и специальных зон мозга особенно реагируют на глаза и лица (которые, естественно, первыми попадают в их поле зрения) и ищут «агентов» (одушевленные предметы) вокруг. Уже к четырем месяцам, например, дети предпочитают смотреть на пятна света, образующие движущуюся фигуру, чем на аналогичные пятна, движущиеся бессистемно.

В детстве и юности мы постоянно учимся видеть. В соответствующих обстоятельствах обычные люди могут развить потрясающие зрительные способности. Дети племени мокен, живущего на островах в Андаманском море, учатся намеренно сужать зрачок под водой, чтобы сделать более четким изображение, которое в противном случае расплывается из-за давления воды на глаз. В рамках эксперимента этому навыку были обучены шведские дети, не имевшие опыта подводного плавания. До начала современной индустриальной эпохи западные моряки в открытом море могли различить Венеру даже днем – есть сведения о том, что некоторые живущие вдалеке от городов люди сохранили этот навык до сих пор. А способность хорошо видеть в полутьме, которая развивается после заключения в темном помещении, описанная у Эдмона Дантеса, графа Монте-Кристо, не выдумка писателя: ею обладал и Каспар Хаузер, который провел 15 лет в темнице^{23}.

Глаза – это не только орган, с помощью которого мы видим. Это еще и орган, с помощью которого видят нас. Это касается и других животных, поэтому некоторые рыбы, гусеницы, мотыльки и другие животные используют ложные глаза, чтобы отпугивать хищников. Приматы сигнализируют покорность, опуская глаза (люди иногда делают точно так же). Но люди развили одну особенность, позволяющую быть особенно восприимчивыми к движениям глаз у других. Белочная оболочка, или склера, глаз человека гораздо больше и заметнее, чем у других млекопитающих, в том числе и у всех 200 видов приматов. Благодаря этому мы видим даже незначительное изменение направления взгляда другого человека, причем с довольно большого расстояния: мы видим, как меняется положение зрачка на фоне белка, и можем очень четко сказать, куда смотрит другой человек. Таким образом мы можем обмениваться важной информацией без помощи слов и часто раскрываем свое психологическое состояние, даже не подозревая об этом.

В одном из источников XIX в. находим: «Что же касается зрения Каспара, для него не существовало ни сумерек, ни ночи, ни темноты… Ночью он ходил повсюду с уверенностью, а в темных местах всегда отказывался от фонаря, если его предлагали ему. Он часто с удивлением или смехом наблюдал, как люди в темноте начинают осторожно на ощупь искать путь или хвататься за предметы вокруг. В сумерках он видел лучше, чем ясным днем. Так, однажды после заката он назвал номер дома на расстоянии 180 шагов; днем он не смог бы рассмотреть номер так издалека. Как-то, когда смеркалось, он указал своему спутнику на мошку, попавшую в сети паука на далеком от них расстоянии».

Когда мне было 17, я провел часть лета в походах в горах Норвегии. Почти все время шел дождь. Однажды мы разбили лагерь на берегу озера у подножия довольно высоких гор. Погода позволяла, и решил побродить пару часов в одиночестве в сгущавшихся сумерках. Я направился по болотистой местности без тропинок или дорог в направлении отдаленной гряды, потом начал подниматься до тех пор, пока еще мог двигаться выше. Пройдя немного в сторону по горе, я набрел на небольшую полянку, на которой росли цветы – они ярко выделялись на фоне серо-черного камня. Мне пришло в голову, что никто никогда не видел этих цветов до меня и, наверное, никогда и не увидит. Никто не почувствует такую же радость и удивление, какие почувствовал я при виде этих цветов. Конечно, цветы там росли и до моего прихода, но внезапно на какое-то время мое и их существование пересеклось. Может быть, их красота, которую до сих пор могли наблюдать только насекомые, птицы и звери, стала более реальной благодаря моему присутствию? Может быть, их красота делала более реальным меня? Возвращаясь назад к лагерю, я решил обойти озеро с другой стороны и увидел березовую рощицу на выступе скалы над водой. После долгого времени, проведенного на севере, где деревья редко вырастают выше колена, эти березы показались мне высокими – они были достаточно высокими, чтобы я мог смотреть на них снизу вверх. Я поднял голову, и в этот момент из-за облаков выглянуло солнце. Яркий свет разлился по озеру и запрыгал по коре и листьям деревьев пятнами золота. Я смотрел, слушал, дышал и чувствовал, как переполнявшая меня жизнь преображала меня. Позже я встретил высказывание Гераклита, которое точно передает мое тогдашнее состояние: «Мир всегда был, есть и будет вечно живым огнем, мерами разгорающимся и мерами затухающий».

Артур Шопенгауэр утверждал, что надежды юности всегда разбиваются об уродливую, болезненную, скучную и разочаровывающую реальность. Единственная разумная реакция – отстранение. Другие искали надежду в боге или богах, существующих вне природы и человечества. Я не придерживаюсь ни одной из этих точек зрения, но в тот день возле озера в Норвегии я стал намного лучше понимать природу зрения и внимания. Дэвид Герберт Лоуренс писал: «Мысль – это человек в его целостности и полноте присутствия».

Астрофизик Джоселин Белл Бернелл любит подчеркивать, что мы, люди, «ущербны с точки зрения электромагнитных волн»: наши чувства способны воспринимать лишь очень небольшое их количество. Конечно, современная цивилизация использует разнообразные приборы, чтобы компенсировать этот недостаток. Они дают нам возможность разглядеть самые разные объекты – от молекулы до Галактики, сформировавшейся вскоре после появления Вселенной. С этой точки зрения мы обладаем уникальными возможностями: мы – это технологический рак-богомол, оснащенный дополнительными сверхострыми глазами. В своей «Книге вымышленных существ» Борхес вспоминает видение Иезекииля о четырех то ли животных, то ли ангелах (пророк сам не может сказать наверняка) Ганиэле, Кафзиэле, Азриэле и Аниэле: и «ободья их у всех четырех вокруг полны были глаз»^{24}. Так же и с нами.

Мы продолжаем работу в направлении, заданном создателями самых первых оптических приборов, многие из которых разделяли мнение Роберта Гука о том, что телескоп и микроскоп – шаги на пути к восстановлению идеальных чувств, якобы утраченных человеком после изгнания из рая. Но куда на самом деле мы движемся? Говорят, что глаз омара вдохновил создателей рентгеновского детектора для астрономического телескопа, а способность ротоногих распознавать круговую поляризацию света может использоваться для разработки нового поколения носителей данных. Все эти изобретения, безусловно, очень интересны, но куда они ведут? Каково внутреннее видение, без которого все вышеперечисленное всего лишь движение вслепую? Пока мы остаемся людьми, мы всегда будем видеть с помощью глаз, сформировавшихся за десятки миллионов лет поисков спелых фруктов в лесах. Так давайте не будем забывать, чем может быть зрение без помощи всяких хитроумных устройств. Как написал Мацуо Басё:

Мои глаза, следившие

пока птица не затерялась в море,

нашли маленький остров.

Человек

Тип: хордовые

Класс: млекопитающие

Отряд: приматы

Семейство: гоминиды

Род: люди

Охранный статус: не присвоен

Ибо история Орфея – правдива.

Кристофер Смарт

В «Метаморфозах» Овидия женщины превращаются в пауков и лавровые деревья, а мужчины – в оленей и актиний. Но и в обычной жизни достаточно взглянуть на наши ступни, чтобы увидеть результат не менее удивительного превращения. Там, где у большинства приматов достойная пара хватательных конечностей – почти «задние руки», у нас какие-то перевертыши: длинные изогнутые подушечки, закругленные с одной стороны и короткие толстые большие пальцы в тесной компании детских пальчиков – с другой.

Арахна, Дафна, Актеон и Адонис.

Руки человека – одна из самых прекрасных частей человеческого тела: чувствительные, гибкие и ловкие. Наши руки могут построить целые миры – даже если, как у Линуса в мультфильме «Мелочь пузатая» (Peanuts), они испачканы вареньем.

Наблюдая за опоссумами, сумчатыми животными, которые более 50 млн лет назад произошли от общего с приматами предка, зоолог Джонатан Кингдон размышляет о том, что мелкая моторика, вероятно, развилась у млекопитающих еще в самом начале их истории. Вот что он пишет:

Наблюдая за тем, как опоссумы умело простукивают пальцами кору, чтобы обнаружить червоточины, или вытаскивают личинок насекомых из дерева и отправляют их в рот, я подумал, что сейчас, перед моими глазами демонстрируется один из древнейших навыков, свойственных не только опоссумам, но и всем древним млекопитающим. Все, что делают руки и пальцы – касаются, ощупывают, ковыряют, отщипывают, – настолько увязано с восприятием запаха и вкуса, со зрением и слухом, что их усовершенствование не менее важно для обслуживания наших ощущений и аппетита, чем для лазанья по деревьям. Если, как утверждает большинство эволюционных биологов, история анатомии человека – это история череды новых органов, возможно, нам достаточно просто вспомнить о своих руках: вот оно, наследие, которое находится с нами уже последние 140 млн лет.

Но ступни? Наши ступни похожи на руки, который злой гений эволюции сжал, деформировал, превратив в «тарелки с мясом» (как их на жаргоне называют кокни). В отличие от наших родственников обезьян, мы не можем хвататься за ветки ногами; да и вообще наши ноги ни на что не годны – ну, может быть, только чтобы наступать на них. (И это не результат ношения обуви: ступни человека, всю жизнь проходившего босиком, грубее и мозолистее, но в остальном они удивительно похожи на ступни человека, всю жизнь носившего обувь.)

Но давайте взглянем на дело с другой стороны – и человеческие ноги вдруг покажутся чудом. Комик Билли Коннолли как-то, намекая на шотландский виски, заявил, что вклад Шотландии в мировую историю буквально сбивает с ног. Но ведь для того, чтобы сбить вас с ног, нужно, чтобы они были. И даже без помощи виски человек на своих ногах способен исполнять самые замысловатые коленца из всех двуногих – возможно, за исключением голубоногой олуши, чудной птицы, обитающей на Галапагосских островах. Наши две ноги (вместе с другими приспособлениями, благодаря которым мы чувствуем себя на них свободно и уверенно) позволяют нам легко проходить огромные расстояния, а в определенных обстоятельствах обгонять даже самых быстрых четвероногих. В этом ни одна обезьяна с нами тягаться не может. Для наших ближайших родственников, шимпанзе и гориллы, сделать даже несколько шагов на двух ногах не менее сложно, чем для нас бегать на четвереньках.

Ноги человека гораздо сильнее рук, хотя можно привести несколько примеров, когда люди развивали свои руки самым удивительным образом. В 1990 г. австриец Иоганн Гурлингер, у которого, вероятно, было слишком много свободного времени, прошел 1400 км от Парижа до Вены на руках. На этот подвиг у него ушло 55 дней, в течение которых он передвигался по 10 часов в день. Но удивительное и безумное достижение Гурлингера только подчеркивает, насколько на самом деле мы двуноги. Человек в средней физической форме мог бы пройти за то же время расстояние вдвое большее, а опытный бегун мог бы преодолеть эту дистанцию как минимум в пять раз быстрее.

Не будет ли нелепым утверждение, что именно двуногое хождение делает человека человеком? Согласно одной общеизвестной истории, древнегреческий киник Диоген именно так и считал. Когда Платон определил человека как «лишенное перьев двуногое», Диоген ощипал цыпленка, заявив: «Вот твой человек». Тогда Платон дополнил свое определение: «лишенное перьев двуногое с широкими ногтями». Можно представить, что и эта попытка развеселила Диогена, однако добавьте к этому определению еще одну характеристику: с прямой спиной, и оно покажется почти осмысленным. Человека прямоходящего, с каноническими пропорциями – Витрувианского человека Леонардо да Винчи (с прямой спиной и разведенными в стороны руками и ногами, вписанного в окружность и в квадрат; длина ног составляет ровно половину роста, а два шага равны его высоте) – Гамлет называет образцом для всех животных; рядом с таким идеалом обычные мирские существа зачастую выглядят смешными или зловещими уродцами.

Танцующая голубоногая олуша. Ее ноги неправдоподобно голубого, а точнее, даже лазурного цвета

Споры о том, что отличает человека от других животных, ведутся как минимум две с половиной тысячи лет. Некоторые религии говорят о невидимой сущности каждого человека – его душе. Но и попыток определить человека через те или иные внешние признаки или поведение также весьма немало. Так, человека называли политическим животным (Аристотель), смеющимся животным (Томас Уиллис), животным, производящим орудия труда (Бенджамин Франклин), религиозным животным (Эдмунд Берк) или животным, которое готовит себе пищу (Джеймс Босуэлл еще до Клода Леви-Стросса и Ричарда Рэнгема). В разное время предлагалось считать, что человек – животное, способное размышлять и формировать умозаключения, животное, которое носит с собой палку, философствующее животное, способное обманывать животное и единственное животное, которому нравится острый соус чили. Человек, как заметил поэт Брайан Кристиан, судя по всему – единственное животное, озабоченное вопросом, что же делает его уникальным.

Недавние исследования показали, что многие особенности поведения и способности, которые, как считалось ранее, присущи только человеку, на самом деле присутствуют, по крайней мере в определенной степени, и у других животных: использование орудий труда (теория психического)^{25}, культура, мораль, личность. Однако некоторые сферы жизни мы все-таки считаем исключительно человеческими: искусство, религия, спорт, кулинария, а также – хотя с этим можно поспорить – чувство юмора. (Кстати, этот список включает те вещи, которые волнуют человека больше всего, не считая секса и привязанности, которые важны и для животных.) Предпринимались и попытки дать человеку определение через отрицание. Когнитивный нейробиолог Майкл Газзанига, например, считает, что «многое из того, что делает нас людьми – это не способность производить какие-то особенные действия, а способность подавлять автоматические реакции в пользу обдуманных… Возможно, мы единственные животные, которые могут отказываться от удовлетворения своих желаний и контролировать импульсы».

Все вышесказанное подводит к одной нашей характеристике, которая чаще всего используется для определения человека: большой и сложно устроенный мозг и, соответственно, наличие языка. Но, как я попытаюсь продемонстрировать в этой главе, мы вряд ли бы получили наш большой мозг, если бы не наши большие ноги. А язык вряд ли появился бы, если бы не один из самых глубоких, самый загадочный и (возможно) самый древний вид искусства – музыка. Отвечая на поставленный выше вопрос: передвижение на двух ногах не превращает нас в людей, но, если бы наши предки не начали ходить на двух ногах, вряд ли люди как вид когда-либо появились бы на свет.

Вообще, что касается двуногих, человек – относительно недавний член клуба. Возможно, первыми наземными двуногими животными были протодинозавры, появившиеся около 233 млн лет назад. Один из самых ранних известных нам видов получил замечательное название Eoraptor lunensis – «самый ранний охотник из Долины луны» (этот вид был хищником, и его ископаемые остатки были обнаружены в Аргентине, в долине, названной в честь Луны). Примерно в течение 165 млн лет жизнь эораптора и его потомков протекала очень размеренно – покуда не настал конец, иными словами, до мел-палеогенового вымирания. С тех самых пор развивать двуногость стало не так популярно у рептилий, хотя, конечно, это свойство и не было полностью забыто. Практически единственная двуногая ящерица в наше время – это шлемоносный василиск (Basiliscus plumifrons). Это вполне реальное животное, обитающее в Центральной Америке и имеющее коронообразный гребень, как и его мифологический тезка. Движения этой ящерицы немного напоминают Чарли Чаплина, только гораздо быстрее. Она может пробегать некоторые расстояния на двух ногах по поверхности воды – так что у местных жителей этот вид получил название «ящерица Иисуса Христа». Но даже этим ящерицам гораздо удобнее и спокойнее передвигаться на четырех ногах.

Птицы, прямые потомки динозавров, ходят на двух ногах. Но для большинства из них ходьба – всего лишь один из нескольких доступных видов передвижения. Даже не умеющие летать птицы чаще развивают другие, обычно очень впечатляющие навыки. Так, пингвины отлично плавают. Живущие вдали от океана птицы, например страусы, достигли внушительных размеров и высокой скорости передвижения по суше – правда, сейчас их существование полностью зависит от людей. Большинство нелетающих птиц вымерло, как, например, дронтовые. Самая распространенная из современных нелетающих птиц – курица, кстати, ближайший из ныне живущих родичей тираннозавра рекс (Tyrannosaurus rex). Куриц на планете больше 24 млрд (причем это число всегда остается практически постоянным), но и они обязаны выживанием исключительно людям, выращивающим их для своих целей.

Мало кто из млекопитающих передвигается исключительно на двух ногах. Но даже такие – например, кенгуровые мыши в Северной Америке или кенгуру и кенгуру-валлаби в Австралии (группа животных, метко названных макроподами или «большеногами») – практикуют технику передвижения, совершенно непохожую на нашу. Они используют обе ноги одновременно как гигантскую пружину, так что кенгуру – это своего рода сумчатое на «пого-стик». Медведи, мартышки, обезьяны и некоторые другие животные могут ходить на двух ногах, но только на очень короткие расстояния.

Платон никогда не видел кенгуру. А вот одному из самых выдающихся умов XVIII в. эти животные понравились сразу же. В 1773 г. Самюэль Джонсон восхитил своих хозяев в шотландском городе Инвернесс и тем способствовал дружелюбию между англичанами и шотландцами: он постарался изобразить собой кенгуру, животное, которое впервые увидели в Европе всего за три года до этого. Джеймс Босуэлл так описал его представление: «Гости смотрели во все глаза… Что может быть комичнее, чем вид высокого, грузного, степенного человека, каким был доктор Джонсон, принявшегося подражать облику и движениям кенгуру? Он выпрямился, сложил руки перед грудью и, подоткнув концы своего объемного коричневого сюртука, чтобы тот походил на сумку, сделал несколько энергичных прыжков по комнате».

Остается неизвестным, когда именно и почему наши предки начали большую часть времени передвигаться на двух ногах. Сохранившиеся в окаменевшей грязи следы, обнаруженные в Летоли в Танзании, доказывают, что примерно 3,7 млн лет назад австралопитеки вида, к которому относится и известная Люси, были прямоходящими и имели ноги, очень похожие на наши. Вместе с тем между нами и Люси существует несколько очень серьезных различий. У австралопитеков руки были длиннее, а ноги короче по отношению к туловищу, чем у нас (взрослые особи были худыми, ростом около 1,3 м). И, конечно, их череп был значительно меньше, а размер мозга составлял примерно треть мозга современного человека. Наверное, было бы очень интересно и жутковато наблюдать за Люси с ее короткими ногами, длинными руками, с головой и лицом, напоминающими одновременно человеческое и обезьянье, и почти человеческой походкой (она уже не имела ничего общего с ходьбой вразвалку как у шимпанзе).

Вероятно, Люси удалось приспособиться как к жизни на деревьях, так и к передвижению на довольно значительные расстояния по земле, что позволило этому виду просуществовать почти миллион лет, несмотря на меняющийся климат. А вот другой представитель древнейших людей (гоминин) – первый из нашего рода Homo habilis – уже был приспособлен только к наземной жизни. Его ископаемые остатки датируются периодом около 2,3 млн лет назад, и просуществовал этот вид, вероятно, около 900 000 лет. Habilis означает «умелый». Это название было присвоено особи в 1960-х, когда ее ископаемые остатки были впервые обнаружены: считалось, что человек умелый первым стал использовать каменные орудия. И действительно, Homo habilis уже имели кое-какие орудия. Эти люди отличались от Люси более длинными ногами и узкими бедрами. Эти анатомические изменения (как и ряд других) сделали ходьбу и бег Homo habilis более эффективными и менее энергозатратными (хотя и не настолько быстрыми, чтобы помешать саблезубой кошке Dinofelis превращать его в свой обед). Эти изменения еще сильнее развились у Homo ergaster (человек работающий) и появившихся следом за ним видов Homo erectus (прямоходящий) и Homo heidelbergensis (гейдельбергский), пропорции тела которых уже очень близки современному человеку.

Инструменты человека умелого, которые принято называть Олдувайской технологией, представляли собой большие камни, которые раскалывали, чтобы получить заостренный край. Возможно, однако, что подобные инструменты впервые изготовил австралопитек гари, живший около 2,5 млн лет назад. В любом случае распространение эта технология получила у Homo habilis и позже у Homo ergaster. Homo erectus унаследовал ее от ergaster и примерно 1,7 млн лет назад начал ее совершенствовать, производя более сложные каменные орудия в период так называемой ашельской культуры. Ашельские инструменты оставались основным орудием человека в течение 1,4 млн лет, то есть более половины всего периода существования нашего вида.

Первобытные люди любили мясо. Содержащийся в нем белок давал достаточно энергии для роста их тела и мозга. Но мясо имеет свойство убегать: самостоятельно, пока оно живое, либо даже после его умерщвления, будучи съеденным более крупным и опасным хищником. Так что же делать? Согласно гипотезе «выносливого бега», для того, чтобы выжить в африканской саванне, человек начал развивать новые навыки: а именно научился бегать на длинные дистанции, причем часто под палящим солнцем. Это позволяло небольшим группам людей, во-первых, загонять четвероногих, а также быстро добираться до чужой свежей брошенной добычи, когда остальные животные скрывались от яркого полуденного солнца в тени. В течение многих сотен тысяч лет до изобретения эффективного копья или других метательных орудий человек процветал и учился думать, потому что – как утверждают сторонники этой теории – он был рожден для бега.

В поддержку этой теории принято ссылаться на ряд уникальных особенностей физиологии и морфологии человека. Так, большие сухожилия ног, подобно пружинам, сохраняют энергию при беге и делают его на 100 % эффективнее (у более древних видов, например у Люси, было ахиллово сухожилие, однако их ноги были намного короче и слабее). Кроме того, у нас есть эффективная система охлаждения в виде потовых желез, разбросанных по всему телу. Большая ягодичная мышца потому и большая, что это помогает нам лучше бегать и держать баланс – практически как хвост у других двуногих животных, – сокращаясь, эта мышца не дает нам упасть вперед при контакте ступни с землей. Другие особенности (всего в списке их 26) включают короткие пальцы на ногах (чтобы не мешать при беге) и затылочную связку (стабилизирующую голову при быстром движении).

Кроме того, существует мнение, что бег – ключ к здоровью и хорошему психологическому состоянию человека, потому что во время бега человек испытывает «функциональное желание», то есть радость делать то, для чего мы и предназначены. Животные от природы ловко выполняют действия, необходимые для их выживания, и обычно наслаждаются этим – так и (было) с бегом у человека. Вероятно, бег и преследование животных также стимулировали развитие мыслительных процессов, которые в конечном итоге и сделали возможным возникновение науки. Как бы то ни было, в течение 99 % истории человека нашим уделом было непрекращающееся движение. По словам Маршалла Салинса, «первое и главное условие охоты – постоянное движение». Хью Броди пишет о кочевых народах Западной Канады: «Все в их образе жизни свидетельствует о готовности меняться и двигаться… о стойком пренебрежении ко всякому накоплению материальных благ».

Но ведь быть человеком означает не только бегать по саванне, вонзая острые предметы в тех, кого мы хотим съесть или просто не любим. Чтобы ни говорили циники, наши способности к общению и сотрудничеству гораздо обширнее – по крайней мере внутри нашего собственного вида, – чем у других приматов. Центральную роль здесь играет человеческий язык, позволяющий нам формулировать практически неограниченное число пропозициональных высказываний (установок) о мире, что намного облегчает воспоминания о прошлом или планирование на будущее. Но язык – безгранично сложная система. Как он возник и почему? Почему человек изначально вообще захотел говорить? Некоторые эволюционные психологи видят ответ в том, что у наших предков в течение нескольких миллионов лет развился талант «глубокой интерсубъективности» (на профессиональном жаргоне это понятие означает примерно «очень хорошо знать друг друга»), способность «читать мысли» (то есть понимать, что происходит в голове другого человека без его объяснений), подкрепляемые эмпатией (общими чувствами) и солидарностью (общими целями). И все эти свойства, которые приносят пользу группе в целом, поддерживает и развивает язык. Но ни одно это качество, так же как и сам язык, никогда не возникли бы с нуля, если бы им не предшествовали более ранние формы общения. На этом строится концепция, согласно которой особую роль сыграло что-то очень похожее на музыку. Музыка и танцы имеют общее с языком происхождение. Более того, они сохраняют свою значимость для процветания человечества.

Язык позволяет нам формулировать гипотезы, которые будут «умирать вместо нас» (по словам Карла Поппера), то есть проигрывать возможности в голове, не подвергая себя физическим рискам. Он также позволяет нам делиться открытиями и помогает делать новые.

По крайней мере такова теория антрополога Стивена Митена, считающего, что древние люди воспользовались своими музыкальными голосами для создания системы общения, которую он назвал ХМММММ (одна буква Х и пять М): холистическая, манипулятивная, мультимодальная, музыкальная и миметическая. Все эти особенности, подчеркивает Митен, присущи и коммуникации других животных, но по отдельности. И только человек объединил их все, чтобы создать более сложную и утонченную систему коммуникации, чем у какого-либо еще вида. В системе ХМММММ использовались жесты, выражения лица и другие знаки, а не только звуки, так что ее нельзя назвать музыкой или языком, но на музыку она была все-таки похожа. И только относительно недавно – может быть, всего около 100 000 лет назад – род, существовавший на тот момент уже почти 2 млн лет, окончательно отделил музыку от языка. К тому времени способность производить музыкальные звуки, чтобы поделиться эмоциями или попросить о помощи, стала уже неотъемлемой частью человека. Если использовать выражение психолога Колина Тревартена, мы «рождаемся с музыкальной мудростью и аппетитом».

Одна из версий такой теории возникла уже в XVIII в. Этьен Бонно де Кондильяк (1715–1780) писал: «Когда исходный язык жеста и танца сменился речью, характер первоначальной формы выражения сохранился. Вместо принудительных движений тела повышался или понижался голос. В самых древних языках эти изменения тона были настолько ярко выраженными, что их с легкостью мог бы записать музыкант. Так что можно сказать, что звуки голоса напоминали скорее пение, чем речь».

Подобные объяснения нельзя назвать общепринятыми. В 1990-е гг. лингвист Стивен Пинкер в знаменитой фразе назвал музыку «чизкейком для слуха», имея в виду, что музыка – случайный побочный продукт эволюции, который люди используют, чтобы подстегнуть свое воображение, но не имеющий значения как адаптационный механизм. Конечно, музыку долго рассматривали как аномалию. Так, в 1870 г. Чарльз Дарвин писал: «Поскольку ни наслаждение, ни способность производить музыкальные звуки не имеют для человека никакой практической пользы, их можно считать самыми загадочными из человеческих свойств». Дарвин пришел к выводу, что музыка – своего рода сексуальное демонстрационное поведение, как раскрытый хвост павлина. Сегодня мы бы сказали, что рок-звезда всегда получает понравившуюся девочку (или мальчика).

Шаманы часто достигают состояния транса с помощью песни и танца, а музыка и ритм обычно являются неотъемлемой частью молитвы. В иудейской традиции принято читать молитвы, раскачиваясь в такт словам. Даже салафиты, в целом негативно относящиеся к музыке, охотно принимают ее в молитве.

Однако совершенно очевидно, что «чизкейком» и сексом дело не ограничивается. В каждом обществе музыка и танцы существуют и в других контекстах – они говорят о принадлежности человека к определенной группе, используются в духовных и погребальных ритуалах, позволяют выразить солидарность и просто поднимают настроение. Практически для всех людей, за исключением тех, кто страдает определенными неврологическими заболеваниями или генетическими отклонениями, музыка и танцы служат источником реальной, невыдуманной радости. Прежде всего это разновидности социальной активности человека, позволяющие в том числе синхронизировать совместные движения во время работы или марша (явление, которое можно назвать увлечением). Музыка и танец оказывают сильнейшее влияние на настроение человека и гораздо эффективнее, чем слова, могут волновать, подбадривать или успокаивать нас. Начинается все с напевания матери младенцу и музыкальных звуков, издаваемых совсем маленькими детьми, пытающимися «разговаривать» с родителями. Музыка способна пробуждать самые сильные человеческие эмоции. Как было продемонстрировано Оливером Саксом и другими учеными, музыка оказывает на мозг очень глубокое и тонкое воздействие: в некоторых случаях она даже помогает восстановить нарушенную речь и способность двигаться. Все это доказывает, что музыка не только жизненно важна для человека нашего времени, но и имеет глубокие корни в его прошлом.

Аристотелевское определение души не относится к некой невидимой нетелесной сущности, которая, как это позже трактовали христианские писатели, покидает тело после смерти. Скорее, он говорил о чем-то похожем на «жизненную силу» или организующем принципе. Можно провести аналогию с «волей» Шопенгауэра и Ницше, причем оба философа считали, что наиболее яркое выражение она получает именно в музыке.

Мало кто из животных демонстрирует способность производить или имитировать ритмические или музыкальные модели, а исключения из этого общего правила обычно вызывают особенно сильное чувство умиления и нежности. Сказанное относится, например, к птицам, а также к китам – после того как мы впервые услышали их пение менее полувека назад. «Музыкальные» способности домашних животных тоже всегда очень радуют их хозяев. Так, Кристофер Смарт считал, что его кот Джеффри «умеет танцевать под любую музыку». Танцующий какаду Сноуболл покорил Интернет благодаря своей способности танцевать под Back Street Boys.

Наши самые близкие родственники, крупные обезьяны, могут похвастаться лишь очень ограниченными музыкальными и лингвистическими способностями. И, возможно, эти различия между нами объясняются как раз нашей способностью ходить на двух ногах. Полностью прямое хождение и бег предполагают, что спинной мозг должен присоединяться к черепной коробке четко внизу, а не сзади. Таким образом, остается меньше места между спинным мозгом и ртом для гортани, мускульного клапана, закрывающего легкие, когда мы глотаем пищу. В результате гортань располагается глубже в горле, что, помимо прочего, приводит к удлинению голосового тракта, позволяя ему производить большее количество разнообразных звуков. Соответственно, первые люди могли производить больше звуков, чем, например, шимпанзе. (Судя по всему, речевой тракт человека сформировался практически в современном виде полмиллиона лет назад.) Кроме того, хождение на двух ногах избавило нас от жесткой связи дыхания и шага. Большинство людей могут идти и говорить одновременно (и при этом еще жевать жвачку), а вот другие обезьяны на такое не способны из-за того, как ходьба влияет на все их тело. Кроме того, при ходьбе или беге человек может контролировать соотношение быстроты шага и дыхания. Так, бегун может выбирать, сколько шагов и сколько вдохов/выдохов ему делать: четыре к одному, три к одному, пять к двум, два к одному, три к двум или один к одному, причем самым распространенным является соотношение два к одному. Результат: чувство ритма, пение и речь (и, кстати, характерный смех нашего вида). «Корни поэзии, – считал Йоргос Сеферис, – это дыхание человека».

Иногда музыка одной культуры почти не воспринимается как музыка представителями другой культуры, которые слышат ее впервые. Порой оспаривается даже идея, что существует единственное понятие музыки. Однако в каждой культуре есть проявления, напоминающие музыку, и их связывает принципиальное сходство. Музыкальная культура практически всех народов использует интервальную систему, основанную на октаве, а большинство, кроме того, еще и квинту (хотя можно назвать как минимум один пример музыкальной культуры, которой неизвестна октава, и несколько, обходящихся без квинты). Поиск общности в форме и содержании может оказаться бесполезной тратой времени. Гораздо важнее понять, как музыка действует, а не что это.

Бэбинзили, племя пигмеев в Конго, используют полифонию (несколько голосов, поющих каждый свою мелодию одновременно) и полиритм (одновременное отбивание нескольких ритмов; бэбинзили могут использовать восемь, три, девять или двенадцать ритмов, объединенных в одно сложное целое). На Западе мало кто мог бы оценить такую музыку. Но первоначальное замешательство нетрудно преодолеть. Для этого можно, например, как советует антрополог Джером Льюис, послушать лес, в котором живут бэбинзили. Разные животные, в том числе обезьяны и птицы, производят одновременно большое количество звуков – и все вместе они становятся звуками леса. Для бэбинзили полифония и полиритм – способ имитации, отображения и познания секретов окружающего мира. По словам Льюиса, на самом деле их интересует синергия: технология волшебства, когда человек теряет ощущение собственного «Я» и становится открытым окружающему миру. Он рассказывает, что, когда голоса людей поют вместе определенным образом, возникает чувство спокойствия и счастья, «радостное состояние, в котором вы полностью забываете самого себя и растворяетесь в красоте звука».

«Может быть, музыка – это не просто эволюционная адаптация, а «технология», которая, как огонь, сыграла ключевую роль в развитии человека» (Анируд Патель).

Люди очень давно пытаются понять, каким образом музыка, не обладающая репрезентационными свойствами речи, способна «говорить» с нами так непосредственно. «Как возможно, – рассуждал Аристотель, – что ритмы и мелодии, являясь всего лишь звуками, напоминают состояния души?» Отвечая на этот вопрос, можно предположить следующее. Как мы видим, музыка основывается на базовых аспектах нашей физиологии и физического присутствия в мире: пульсе, дыхании, эмоциях, познании и т. д. Но, кроме того, как демонстрирует пример бэбинзили, для музыки очень важно внимание к явлениям окружающего мира, таким как звуки леса, то есть находящимся вне нас и вне нашей социальной группы. Музыка объединяет их таким образом, что заставляет нас острее ощутить свое присутствие в этом мире, свое бытие. Она расширяет наше сознание, усиливая чувство собственного «Я» и одновременно растворяя его, пусть временно, во внешнем мире.

«Мое сердце так радостно, Мое сердце поет в полете, Под деревьями нашего леса, Нашего леса, нашего дома, нашей матери. В мои сети попалась птица – Очень маленькая птичка, И мое сердце тоже попало в сеть вместе с этой птичкой» (песня в честь рождения ребенка племени пигмеев в Конго).

Есть мнение, что сознание существует, потому что оно представляет собой эволюционную адаптацию: удивительное (по большей части) ощущение от собственного сознания стимулирует нас длить его и делать то, что нам нравится. Верна или нет эта гипотеза (а существуют и ее яростные противники), музыка, без сомнения, делает сознание более ясным, а желание жить – сильнее. Различные эксперименты с ритмом, динамикой, гармонией и тембром – это способы изучения и расширения нашего сознания и его границ.

Получается, человек – музыкальное животное. Или, если точнее, прямоходящее, музыкальное, лишенное оперения, бегающие на двух ногах… которые иногда заплетаются. Музыка сопровождает все стороны нашей жизни, если не стоит у ее истоков. Но остается вопрос: что мы делаем с этими способностями? Этот вопрос наводит на размышления об Орфее.

«Поскольку музыка – единственный язык, обладающий противоречивыми свойствами внятности и одновременно непереводимости, то создатель музыки уподобляется богам, а саму музыку можно считать величайшей тайной науки о человеке» (Клод Леви-Стросс).

Согласно мифу, Орфей исполнял настолько прекрасную музыку, что она очаровывала птиц и зверей, заставляла танцевать деревья и камни, и даже реки меняли свое течение, чтобы быть ближе к музыканту. Однажды прекрасную жену Орфея Эвридику укусила змея, и она умерла. Безутешный Орфей пел столь грустные песни, что боги и нимфы плакали от сострадания к нему. По их совету Орфей спустился в Аид и умолил владык подземного мира вернуть к жизни его возлюбленную. Никогда ранее владыки царства мертвых не поддавались уговорам смертных, но удивительная музыка Орфея тронула их сердца, и они согласились воскресить Эвридику при одном условии: Орфей должен идти первым к выходу из Аида и не оглядываться, пока не достигнет границы земного мира. Орфей направился к выходу, Эвридика последовала за ним. Едва переступив порог царства мертвых, Орфей обернулся, забыв, что и Эвридика должна дойти до конца, чтобы исполнилось обещание. Эвридика исчезла навсегда, оставив Орфея в одиночестве.

Конечно, красивая сказка. Но какой в ней смысл? Можно ли сказать о ней словами Кристофера Смарта, что она «правдива»? Задача мифа заключается не только в том, чтобы преподать какой-то урок или донести какую-то истину. И все-таки три таких «послания» в этом мифе можно предположить. Первое – о нем я уже говорил, и оно настолько очевидно, что не заслуживает длительных рассуждений: музыка является одной из самых великих сил в жизни – сила музыки такова, что способна вызывать эмоциональное состояние, в котором человек, кажется, может преодолеть все на свете, даже смерть. Музыка, которая рождается в мире за пределами человеческого, в том числе пение китов, ниспровергает свойственный человеку эгоцентризм – как это сделала первая фотография Земли из космоса, – что подразумевает возможность глубинных изменений и расширения человеческого сознания.

«Ради музыки имеет смысл находиться на Земле» (Фридрих Ницше).

Второе «послание» мифа об Орфее – предупреждение. В ключевой момент Орфей теряет самообладание и в результате теряет самое дорогое, что у него есть. Вывод: иногда нужно контролировать свои импульсы, даже если это крайне сложно. Такой же урок вынес еще один путешественник в Аид. Одиссея предупреждали дважды – тень пророка Тиресия и нифма Цирцея, – чтобы он боролся с искушением и не крал скот Солнца. Одиссей, одаренный божественной мудростью, поборол искушение, но не смог контролировать своих спутников, и они – неплохие на самом деле люди, прошедшие с Одиссеем через многие испытания, – воровством навлекли на себя страшные беды.

Третий вывод, который можно сделать из мифа об Орфее: никогда не смотреть назад. Но, как мне кажется, это неправильно. Суть не в том, чтобы забыть о прошлом, а в том, чтобы знать, когда и как вспоминать его. Доктрина вечного возвращения, о которой Ницше говорит в «Заратустре», тоже зачастую истолковывается неверно. Она не означает, что мы должны бесконечно повторять прошлое. Скорее, мы должны осознать и полностью принять все, что сделало нас теми, кто мы есть; в том числе наше эволюционное происхождение и общие с другими животными черты.

Соответственно, мы должны больше ценить предков человека. Это не значит, что мы должны быть сентиментальными по поводу каменного века или видеть в нем какую-то романтику. Излишний энтузиазм по отношению к доисторическим временам иногда уводил людей в очень странном направлении. Но мы должны постараться получить более четкое представление о мире и жизни разных представителей рода Homo.

Ученый и писатель Джаред Даймонд с определенной долей презрения писал о людях, живших до появления «поведенческой современности» – огромного скачка в технологическом и культурном развитии, произошедшего в последние несколько десятков тысяч лет. «Что можно сказать, – вопрошает он, – о существе, чьи каменные орудия труда немногим сложнее, чем палки, которые используют шимпанзе, чтобы достать термитов; орудия, которые совершенствовались бесконечно медленно, от крайне примитивных до просто очень примитивных?» По мнению Даймонда, только около 40 000 лет назад мы перестали быть «просто еще одним видом крупного млекопитающего», причем не особенно выдающимся – наш ареал обитания был даже меньше, чем у львов.

Даймонду не хватает воображения. Гораздо интереснее позиция скульптора Эмили Янг:

В течение сотен тысяч лет мы делали инструменты из камня: люди сидели под деревьями, вытачивая, заостряя или кремень, или вулканическое стекло, или яшму, придавая им форму. И, наверное, ритмичные звуки их работы вместе со стрекотом цикад и пением птиц были их музыкальной гармонией.

Условия жизни первых людей были более благоприятны, чем те, в которых живут бушмены, австралийские аборигены или инуиты сегодня. Как подчеркивает Джонатан Кингдон, они жили на территории, где другие формы жизни присутствовали в таком изобилии, которое сегодня может показаться невероятным. При желании можно каждый день улавливать признаки их «музыки» в сотне незаметных действий. И если нам удастся, полагаясь на надежные интерпретации звуковых свидетельств, представить подробности этого далекого прошлого, услышать голоса тех, кто до сих пор был нем, тогда есть шанс, что и сегодняшняя, и будущая наша жизнь станут еще восхитительнее. А наша способность проходить и пробегать огромные расстояния в самых разных условиях, наша музыка, песни и танцы помогут нам в этом.

Иридогоргия

Iridogorgia

Тип: стрекающие

Отряд: роговые кораллы^{26}

Подотряд: голаксонии^{27}

Охранный статус: не присвоен

Ибо по природе своей я искал красоту, и Бог, Бог направил меня в море за жемчугом.

Кристофер Смарт

Красота всегда завораживала людей, и всегда они желали понять ее предназначение в природе. Наверное, последнее место, куда мы бы отправились в поисках красоты – это дно моря. Но именно там, на глубине, которая в течение долгого времени считалась безжизненной и недоступной для исследователей, экипаж английского исследовательского судна «Челленджер» (экспедиция была организована в 1872–1876 гг.) обнаружил существо, которое, возможно, приблизит нас к ответам на эти вопросы.

В честь Горгоны Медузы, змееголового чудовища из древнегреческого мифа названы два очень разных вида животных. Совсем непохожи на кишечнополостных офиура горгоноцефалюс, которая, как и морская звезда терновый венец, относится к иглокожим. Горгоноцефалюс выглядит словно тысячи извивающихся змей, расползающихся из центрального ядра.

Иридогоргия (Iridogorgia) выглядит настолько странно, что с трудом верится, что это существо с нашей планеты. Это разновидность роговых (иначе горгоновых) кораллов, тип стрекающих, дальний родственник медуз и мадрепоровых (каменистых) кораллов. Как и мадрепоровые кораллы, роговые кораллы представляют колонии крошечных полипов: небольших цилиндрической формы организмов с щупальцами вокруг рта. В отличие от мадрепоровых кораллов и других коралловых полипов, имеющих симметричное шестилучевое строение, полипы горгоновых кораллов восьмилучевые. Внешне они напоминают веер или канделябр на тонкой центральной ножке из рогового материала. Некоторые горгоновые кораллы, обитающие на мелководье, имеют яркую окраску – они бывают золотыми, фиолетовыми, красными – и медленно покачиваются, повинуясь течению. Другие, на большей глубине, жестче и длиннее, а также (в связи с отсутствием фотосинтезирующих организмов) более тусклого цвета, зато их формы более причудливы. Один из родственников иридогоргии – металлогоргия (Metallogorgia) напоминает нежную розовую акацию на невозможно тонком стебле. Иридогоргия, обитающая на морском дне на глубине полутора километров, получила свое название благодаря радужному свечению, которое коралл приобретает, если поднять его из вечного мрака на свет. Один ученый сравнил его цвета с отполированным золотом, перламутром и окраской самых ярких тропических жуков. Это очень верное сравнение. Но все же самая интересная особенность этого коралла не цвет, а симметрия всей его конструкции: изящная спиралевидно закрученная ось с идеальным чередованием перистых веточек – кажется, это творение какого-то математика, а не представитель животного царства.

Иридогоргия

Поглядев на эту горгону, столь же неземную для наших дней, какой она казалась в XIX в., в камень вы не превратитесь, а вот палинопсию – сохранение образа в мозгу после его исчезновения из поля зрения – Iridogorgia вызвать может. Мне такое остаточное изображение напоминает два известных предмета, созданных человеком в XX в.: композицию «сушилка для бутылок» Марселя Дюшана (1914) и модель ДНК, построенную Фрэнсисом Криком и Джеймсом Уотсоном в 1952 г. Два этих объекта, несмотря на все различия, имеют кое-что общее и друг с другом, и с Iridogorgia. Они символизируют революционные изменения в искусстве и науке, последствия которых мы ощущаем до сих пор. Также они по-новому определяют наше видение и понимание красоты. Для Дюшана его искусство, использующее «готовые вещи», было попыткой отойти от «искусства сетчатки» (как он его называл), слишком зависимого от внешнего вида, и напрямую обратиться к разуму. Крик, Уотсон и другие ученые, пытавшиеся разгадать структуру ДНК, стремились лучше понять «код», стоящий за внешними проявлениями различных форм жизни.

Дюшан и его современники-дадаисты полностью отрицали традицию европейского искусства: от классического, стремившегося воссоздать реальный мир, до импрессионистов, которые пытались воспроизвести особенности человеческого зрения. Но на самом деле его реди-мейд («готовые вещи»)^{28} – это возвращение к традиции, корнями уходящей к Платону или даже еще более ранней эпохе, традиции поиска форм, которые могли бы выразить основные жизненные понятия. (Дюшан, страстный игрок в шахматы, был увлечен математикой и геометрическими формами.) Платон считал, что пять основных геометрических тел – четырехгранник, шестигранник, восьмигранник, двадцатигранник и двенадцатигранник – являются выражением красоты и основанием всего сущего. Эта идея служила вдохновением и для художников, и для ученых, включая астрономов и космологов. В своей книге «Тайна мира» (Misterium Comogrhicum) Иоганн Кеплер предположил, что соотношения орбит планет вокруг Солнца можно представить, вписав правильные многогранники Платона в сферы. В 2003 г. космолог Жан-Пьер Люмине предположил, что Вселенная имеет форму двенадцатигранника. Идеи о симметрии мира, хотя и слишком сложные для понимания неспециалистов, продолжают выдвигаться учеными. Например, физик Митио Каку так описывает свою науку:

…Мы постепенно открываем симметрии, которые изначально существовали в момент Большого взрыва, и параллельно узнаем кое-что и о других симметриях. Если наше предположение верно, то вся красота и вся симметрия, которые мы наблюдаем в окружающем нас мире, включая морские раковины, ледяные кристаллы, галактики, молекулы и даже частицы мельче атома, – это все не что иное, как части общей симметрии, разрушившейся в момент Большого взрыва.

Многие биологи тоже поддерживают теорию о том, что симметричные фигуры, которые так восхищали Платона, лежат в основе всей жизни. Объекты, находящиеся на самой границе живого и неживого миров предлагают некоторые подсказки. Так, до середины XVIII в. многие считали, что горный хрусталь – симметричные кристаллы которого способны к самовоспроизводству (то есть образуются сами из окружающих материалов) – живое существо. Карл Линней относил горный хрусталь к четвертому царству наряду с животными, растениями и грибами^{29}. Схожая структура снежинок (все снежинки имеют форму шестиугольника) и различных организмов (от цветов до морских животных) всегда вызывали удивление и восхищение, особенно по мере того, как более совершенные микроскопы давали нам возможность рассмотреть ее лучше.

Забавно, что, когда ученые приступали к изучению радиолярий в начале XIX в., общепринятое мнение было радикально противоположным: считалось, что кристаллические объекты никогда не бывают живыми. Ученые были уверены, что радиолярии с их симметричной формой никак не могут быть живыми.

Одна группа живых организмов – радиолярии– казалось, особенно наглядно подтверждает теорию Платона, что элементарные формы каким-то образом определяют форму живых существ. Радиолярии, одноклеточные планктоновые организмы, в изобилии присутствуют во всех частях Мирового океана; их происхождение древнее многоклеточных форм жизни. Они получили свое название по скелетным иглам, расходящимся лучами от центральной сферы; так выглядят некоторые обычные виды радиолярий, но эта группа включает и виды, строение которых гораздо разнообразнее, чем предполагает общее название. Впервые они стали объектом пристального изучения после публикации монографии Эрнста Геккеля в 1862 г. и его отчета об открытиях, сделанных во время экспедиции «Челленджер» в 1887 г. – обе работы содержали потрясающие иллюстрации радиолярий. (Самая известная книга Геккеля «Красота форм в природе», опубликованная только в 1904 г., содержит его лучшие изображения радиолярий.) В исполнении Геккеля одни радиолярии напоминают то, что сегодня мы зовем геодезическими куполами или бакиболами, другие похожи на изукрашенные самурайские шлемы или абажуры в стиле модерн, некоторые выглядят как пыльцевые зерна, а еще какие-то – как мечи с четырьмя лезвиями. Наверное, именно Геккель, на которого оказали большое влияние нововведения в архитектуре и дизайне, научил нас восхищаться существами, невидимыми невооруженным глазом, – по крайней мере он сделал для этого больше, чем кто-либо с момента публикации «Микрографии» Роберта Гука в 1665 г. Кроме того, работы Геккеля побудили биолога Д’Арси Уэнтворта (или Вентворта) Томпсона предпринять одну из самых грандиозных и интересных попыток – изучить роль геометрических структур в мире живых существ.

Рисунки радиолярий Эрнста Геккеля

Геккеля восхищало разнообразие радиолярий: «Природа создала неистощимое богатство чудесных форм, красота и разнообразие которых превосходят все, что когда-либо было создано человеком». Геккель был последователем теории эволюции Дарвина, но вместе с тем считал, что все в природе наполнено почти мистической созидательной и организующей силой. Более эмпирических взглядов придерживался Д’Арси Томпсон: он объяснял поразительное многообразие форм простыми механическими силами, аналогичными тем, что действуют на мыльную пленку при выдувании пузырей на проволочной конструкции. Причем это объяснение он считал верным не только для простых организмов, таких как радиолярии. Он писал: «Во всей органической морфологии есть неисчислимые примеры форм, которые характерны не только для живых организмов, но и относятся к более или менее сложным проявлениям простого физического закона». Томпсон считал, что химические и биологические процессы в основе эволюции и развития имеют лишь второстепенное значение по сравнению с физическими. В своем монументальном труде «О росте и форме» (1917) он предлагает ни много ни мало геометрическую интерпретацию форм всех живых существ.

Иллюстрации из книги «О росте и форме» (1917). Спирали, мыльные пленки в проволочном каркасе в сравнении с планктонными формами; сравнение форм черепа шимпанзе, павиана и человека

В 1990-х гг. Стивен Джей Гулд предложил теорию, которую он назвал гибридом теорий Пифагора и Ньютона: он утверждал, что излюбленные древнегреческим философом идеальные геометрические формы встречаются повсюду, потому что законы природы предпочитают такие простые формы как оптимальное воплощение баланса сил.

Идея Томпсона получила название теории трансформаций. Для ее доказательства он наносил рисунок животного или растения (или их части, например кость или лист) на сетку из равных квадратов (как на школьной тетради в клетку) – это было за 60–70 лет до изобретения компьютерной графики, – а затем растягивал или искривлял решетку, чтобы получались ромбы или еще какие-то фигуры. Во многих случаях нанесенное на решетку изображение становилось похожим на изображение какого-то другого вида, часто очень далекого родственника первоначального животного или растения. Трансформации должны были представлять «зафиксированные» формы животных и растений как один из вариантов возможных форм, определяемых воздействием физических сил.

На космологическом уровне М-теория предлагает рассматривать частицы в нашей Вселенной как пузыри на поверхности мира с дополнительными измерениями.

Спирали, казалось, предлагали привлекательную подсказку. Томпсона поражало их повсеместное присутствие в природе: от цветков в соцветии подсолнуха до свернутого хобота слона, даже в поведении некоторых животных: например, так летают мошки вокруг источника света. Особенно поразительно многообразие и почти идеальная геометрическая форма раковин моллюсков. Будь то королевский стромбус или наутилус, они все являются вариантами логарифмических спиралей. Это, по словам Томпсона, «величайшее разнообразие игры природы» (или, как сказал Плиний, magna ludentis naturae varietas); это не мир суровой конкуренции, а мир бесконечного творчества, контрапунктов и фуг.

Представляется, что эти раковины сформировались по законам настолько простым, в такой гармонии со своим материалом, окружающей средой и всеми внутренними и внешними силами, воздействию которых они подвержены, что ни одна из них ни в чем не уступает другой и каждая одинаково приспособлена для выживания.

И у радиолярий, и у другой группы планктона, фораминифер, по словам Томпсона, «мы можем наблюдать практически полную картину всех трансформаций, ведущих от формы к форме, всю систему ветвлений эволюционного дерева, словно никакие из форм никогда не исчезали и все переплетения жизни, прошлой и настоящей, проявлены как никогда.

Увлечение человека спиралями – давнее и неизменное. Изображения спиралей, хотя и довольно редко, встречаются на наскальных рисунках, сделанных более 20 000 лет назад, и уже гораздо чаще в изображениях различных культур доисторического и исторического периода. Наиболее древние из них – это обычно вариации на тему «простой» спирали (спирали Архимеда). Параболическая спираль (спираль Ферма) украшает предметы возраста примерно 6000 лет, в том числе, например, ягодицы глиняной фигурки женщины из долины Дуная. Тройные спирали выгравированы на огромном камне у входа в Ньюгрейндж – культовое сооружение, построенное в Ирландии около 5000 лет назад. Одно из самых впечатляющих сооружений человека, 52-метровый минарет Малвия, построенный в иракском городе Самарра между 848 и 852 гг. и сохранявшийся без серьезных разрушений до вторжения американских войск в 2003 г., имеет форму конусообразной спирали.

Можно предложить несколько объяснений нашей увлеченности спиралями. Во-первых, даже до того, как наука продемонстрировала, насколько они распространены в природе, человек интуитивно чувствовал в них проявление действующих в природе сил. Спираль как форма выражения постоянного движения приближается к метафоре самой жизни, сформулированной Карлом Вёзе: «Организмы – устойчивые узоры в турбулентном потоке». Как бы то ни было, если обратиться исключительно к фактическим доказательствам и статистике, распространенность спиралевидной формы – от цветной капусты до циклонов и от морских раковин до формирования звезд – просто поражает. Сегодня мы знаем, что спиралевидные формы присутствуют и там, где они не видны глазу: например, экмановская спираль в структуре ветра или воды под морским льдом или вихри Ленгмюра в воде на глубине. По крайней мере одно из колец Сатурна имеет форму спирали.

«Представьте, что ребенок играет возле лесного ручья, тыкая палкой в небольшое завихрение в течении, разрушая тем самым этот водоворот. Но завихрение снова восстанавливается. Ребенок снова нарушает его. Водоворот снова восстанавливается, и увлекательная игра продолжается. Вот и объяснение! Организмы – устойчивые узоры в турбулентном потоке» (Карл Вёзе).

Книга Томпсона расширяет представление читателя о разновидностях спиралей и других формах, воплощенных в живых организмах. Среди работ, способных вызвать изумление, она не имеет себе равных. Но как объяснение процесса эволюции и развития жизни она, однако, неадекватна. Томпсон и сам признавал, что находится лишь на «подступах» к теме. Но, когда Томпсон в последние годы жизни готовил переиздание книги, другие ученые уже начали по-новому понимать такие процессы, как метаболизм, фотосинтез, наследственность и развитие. Зарождалась молекулярная биология.

Генетик Джек Шостак (2010) предположил, что «простые физические силы», подобные тем, которые заставляют формироваться и разделяться мембраны клеток, могут еще сыграть определенную роль в попытках реконструировать происхождение жизни.

Одним из ключевых достижений этой революции, без сомнения, стало открытие в 1953 г. структуры ДНК и понимание того, что эта двойная спираль несет в себе «проект» любого живого существа. Изображение двойной спирали стало уже настолько обыденным, что мы иногда забываем, какое огромное значение имеют эти две спирали: сама жизнь во всем ее безграничном многообразии, развивающаяся поколение за поколением из относительно простой и, без сомнения, прекрасной геометрии «апериодического кристалла», в котором сгруппированные в шестигранники атомы объединены в пары оснований, словно образующие ступени винтовой лестницы.

Раковина наутилуса

А теперь представьте себе возраст ДНК! Она сформировала генетический код последнего общего предка, жившего между 3,8 млрд и 3,5 млрд лет назад. Редкие скалы на поверхности Земли могут похвастаться столь древним возрастом. ДНК древнее их всех. Вот вы сейчас набрали горсть пляжной гальки, и некоторым из этих гладких камушков, возможно, сотни миллионов лет, но ваша рука была сформирована с помощью механизма, несравненно более древнего. ДНК одновременно и очень молода: в каждом живом организме она постоянно синтезируется из других химических веществ. Со временем в кодирующих последовательностях и белках происходят изменения, иначе эволюция была бы невозможна, но сохраняется и определенная преемственность. У новорожденного младенца и трихоплакса (это еще более дальний родственник человека, чем, например, обыкновенные губки) есть несколько практически идентичных последовательностей, например ген p53, подавляющий образование опухолей.

Фраза «апериодический кристалл» используется в книге Эрвина Шрёдингера «Что такое жизнь?» (1944). «Шестигранники» – нуклеотиды аденин (А), гуанин (Г), тимин (Т) и цитозин (Ц). В парах (А – Т и Г – Ц) они формируют пары оснований «цифрового кода» жизни.

И конечно, нельзя не упомянуть о размере ДНК. Если ДНК одной клетки вашего тела – почти 3,2 млрд нуклеотидных оснований, стиснутых в 46 хромосомах, – «распаковать» и объединить в одну молекулу, она была бы почти два метра длиной. В теле человека около 10 трлн молекул (это не считая микробных организмов-партнеров, которых в десятки раз больше); получается, что ДНК одного человека хватило бы, чтобы несколько сотен раз покрыть расстояние от Земли до Солнца (149 млн км). ДНК нескольких тысяч людей, объединенные в цепочку, могли бы достать до ближайшей звезды.

Самое древнее из обнаруженных на настоящий момент осадочных скальных образований – Нуввуагиттук на севере Квебека (Канада) – имеет возраст примерно 4,28 млрд лет, но большая часть поверхности Земли гораздо моложе.

Следствием такого большого числа пар оснований генома является если не бесконечная, то почти фантастическая возможность вариаций их последовательностей. Чтобы понять, как много может быть таких вариаций, представьте какое-нибудь выдуманное животное – вавилонская рыбка из рассказов Дугласа Адамса, пожалуй, подойдет – и представьте, что оно имеет такой же по длине геном, как и человек (это отнюдь не безосновательное предположение: геном двоякодышащей рыбы мраморного протоптера и некоторых видов саламандр в 40 раз длиннее). Так вот, давайте представим, что для вариаций будет использоваться только 1 % ее ДНК, если выбирать только из некодирующих секций (подобные эксперименты проводились на мышах без каких-либо очевидных негативных последствий). Общее возможное число вариаций составляет 232 000 000 или 109 632 960. Чтобы вы могли составить представление об этих цифрах: видимая Вселенная способна вместить не более плотно прилегающих друг к другу песчинок. Ближайшая точная копия вас может находиться всего-то в каких-то метрах от вас.

Попытки внедрить закодированный текст в некодирующие последовательности ДНК предпринимались неоднократно. В 2007 г. группа ученых под руководством Масару Томита вписала формулу в геном бактерии, в 2010 г. команда под руководством Крейга Вентера объявила, что им удалось закодировать три коротких текста в их «новую» бактерию, в том числе фразу Джеймса Джойса: «Жить, ошибаться, падать, торжествовать, воссоздавать жизнь из жизни». Место для записи текста в 1 % генома вавилонской рыбки гораздо больше, чем у бактерии, хотя, может быть, и его не хватит для всех книг в вавилонской библиотеке Хорхе Луиса Борхеса.

Другие две фразы: «Видеть вещи не такими, какие они есть, а какими они могли бы быть» из биографии физика Роберта Оппенгеймера и «Того, что я не могу построить, я не могу и понять» Ричарда Фейнмана.

Но оставим все эти баснословные цифры; главное, что именно различия в геномах, фактически кодирующих явления окружающего мира, делают возможным разнообразие живых существ – от миноги до Леди Гага. А любые попытки как-то более подробно описать это явление оказываются искусственными и напыщенными. Вот, например, что пишет редактор журнала Wires Кевин Келли, самопровозглашенный Главный диссидент: «ДНК создает величественных тридцатиметровых зауроподов, ювелирную утонченность переливчатых зеленых стрекоз, застывшее совершенство лепестка белой орхидеи и, конечно, сложнейший мозг человека». Гораздо ярче и короче юмористическое высказывание Джорджа Уолда (получившего Нобелевскую премию за работу в области физиологии и эволюции зрения): «Если геному хочется поплавать в океане, он становится рыбой, если ему хочется полетать в воздухе – птицей. А если геном желает получить гарвардский диплом, он становится человеком».

Конечно, Уолд говорил образно. Он не имел в виду, что у генома или составляющих его генов есть воля. Но концепция, что гены руководят всем на свете, оказалась очень влиятельной. Ее можно вывести из «центрального догмата молекулярной биологии», как его назвал один из первооткрывателей ДНК Фрэнсис Крик. Этот догмат заключается в том, что ДНК «передает инструкции» РНК, а РНК формирует белки, создающие организм, причем информация передается только в одном направлении. Наиболее запоминающимся образом эту идею выразил Ричард Докинз в своей книге «Эгоистичный ген»^{30}:

Сейчас гены живут гигантскими колониями, в безопасности внутри огромных неуклюжих созданий, в изоляции от окружающего мира, сообщаясь с ним сложными кривыми путями, манипулируя им с помощью дистанционного управления. Они во мне и в вас, они создали нас, и наше тело, и наш мозг; и их сохранение – главная причина нашего существования.

Другие считают, что это искаженная картина окружающего мира. По их мнению, естественный отбор действует на уровне организма (или, еще точнее, фенотипа: совокупности свойств и характеристик организма), а не генов. С этой точки зрения гены служат для сохранения и передачи знаний о мире, а не контролируют его. Так, физиолог Денис Нобл считает, что заявления Докинза – всего лишь фигура речи, а не оценочное суждение и предлагает переформулировать это описание следующим образом:

Сейчас гены оказались в ловушке: они целыми колониями заперты внутри высокоинтеллигентных существ, формируются окружающим миром, сообщаются с ним с помощью сложных процессов, благодаря которым возможно функционирование. Они во мне и в вас; мы – система, позволяющая читать их код, а их сохранение полностью зависит от той радости, которую мы получаем от процесса самовоспроизводства. Мы – главная причина их существования.

Кто бы ни был прав в этом споре, сейчас очевидно, что карта генома, составить которую ученые пытались в рамках проекта «Геном человека», не является полной картой жизни. Можно лучше понять эволюцию, развитие и функционирование организма, если принимать в расчет ряд других факторов, в том числе и способы выражения генов в эволюционных и физиологических процессах, а также все процессы взаимодействия, которые происходят между белками в клетке (совокупность которых известна как протеом). Но даже если временно забыть обо всех этих факторах, сам геном, как оказалось, таит в себе сюрпризы, о которых мы даже не подозревали несколько десятков лет назад. С одной стороны, эпигенетика – новое направление в науке – продемонстрировала, что в клетке генетический код считывается скорее как рукопись, которую еще надо истолковать, а вовсе не как компьютерная программа, то есть нельзя ожидать получения абсолютно идентичного результата каждый раз. С другой стороны, значительные участки ДНК, которые мы считали критически важными, как оказалось, таковыми не являются.

Первоначально ученые считали, что практически все части ДНК генома человека кодируют белки, из которых состоит наше тело. В начале XXI в., однако, было установлено, что только 2 % отвечают за кодирование белков. Какие-то части, судя по всему, выполняют другие функции, но значительная часть ДНК вообще, похоже, не делает ничего^{31}. Более того, как минимум 8 % состоит из копий генов чужеродных захватчиков. Эти гены когда-то принадлежали эндогенным ретровирусам (ЭРВ) – наиболее недавние представители этой группы включают вирус иммунодефицита человека, вызывающий СПИД, – но постепенно интегрировались в организмы-носители и соответственно в их потомков. В отличие от ВИЧ, гены таких ЭРВ сейчас либо безобидны, либо (как мы увидим) выполняют важные функции для поддержания в порядке своего нового дома.

Получается несколько пугающая, но интересная и даже в каком-то смысле прекрасная картина. С одной стороны, геном человека – так же как и геномы практически всех других животных и растений – несет следы беспощадных нападений вирусных «автоматов», которые отражались в течение десятков и сотен миллионов лет. Как в очередной раз напоминает нам всплеск ВИЧ в Африке, особенно в южной части континента, ретровирусы могут произвести в рядах противника настоящее опустошение. Не исключено, что другие вирусы могут оказаться даже еще более опасными и вызвать, например, глобальную эпидемию гриппа. В плохой день слова молекулярного биолога периода холодной войны Джошуа Ледерберга не кажутся таким уж преувеличением: «Единственной серьезнейшей угрозой продолжающемуся доминированию человека на этой планете является вирус». Можно спорить, относятся ли эти слова к естественным вирусам. А вот искусственно созданные супергриппы, похожие на оспу, и другие вирусы действительно могут оказаться причиной беспрецедентной катастрофы.

С другой стороны, есть и повод для оптимизма, связанный с адаптивной способностью многих видов (если не особей) в случае таких «нападений». В самих вирусах тоже есть зловещая красота. Удивительно, что такие микроскопические и на первый взгляд простые агенты, многие из которых упакованы в прозрачные двадцатигранники или, подобно миниатюрной версии Iridogoria, в спиралевидные «раковины», эксплуатируют гораздо более сложные организмы, включая человека. Вирусы – удивительные механизмы. Они способны эволюционировать в миллионы раз быстрее, чем их носители. Они используют более разнообразные биохимические процессы, недоступные клеточной жизни, и могут хранить свою генетическую информацию с помощью одноцепочечной ДНК, двухцепочечной ДНК и РНК. Вероятно, существует несколько сотен миллионов различных видов вирусов. Одних только вирусов, поражающих бактерии (бактериофагов), больше, чем всех других форм жизни вместе взятых. Вирусов на Земле больше, чем звезд во Вселенной. Они обнаруживаются во всех сферах обитания – от горячих источников до пустынь и от подледных озер Антарктики до каменных пород на глубине 2000 м под землей – везде есть жизнь, которую вирусы могут заражать. По словам молекулярного биолога Луиса Вильярреала, вирусы «лидируют среди всех эволюционирующих биологических объектов».

У многих вирусов, в том числе вируса герпеса, есть капсиды (белковые оболочки) в форме икосаэдра, то есть правильного двадцатигранника. Такую форму можно создать с помощью использования множества молекул одного и того же белка, так что для ее кодирования требуется совсем немного места в геноме вируса. У многих вирусов капсиды имеют форму спирали. Вместе с тем оболочки некоторых вирусов очень странные по форме: одни напоминают бутылку, другие имеют по хвосту с каждой стороны, или форму капли, или длинной нити.

Судя по всему, вирусы играют ключевую роль в функционировании планетарных экосистем (комплексов живых организмов, взамодействующих с геохимическими и климатическими процессами планеты.) Взять, к примеру, Мировой океан. Сотни миллионов вирусов присутствуют в каждой капле (миллилитре) и в целом уничтожают сотни миллионов тонн микроорганизмов каждую минуту. (Микроорганизмы включают бактерий, архей, фитопланктон и зоопланктон и весят обычно намного меньше одного грамма; одна капля морской воды может содержать несколько тысяч и даже миллионов таких организмов.) Когда вирус уничтожает микроба, происходит разрушение клеток микроба (лизис), в результате чего высвобождаются новые вирусы и остатки клеток, которые, в свою очередь, становятся пищей для новых поколений микроорганизмов. Таким образом, вирусы, принося смерть, способствуют продолжению жизни. Более того, миллиарды лет назад вирусы, возможно, сыграли важную роль в эволюции программируемой клеточной смерти – процесса, за счет которого многоклеточный организм избавляется от старых и больных клеток; без такого процесса сложная жизнь в том виде, в каком мы ее знаем, была бы невозможна.

Еще одна положительная сторона вирусов – их давнее партнерство с бактериями и эукариотами в создании новых видов существ. И вот нагляднейшее тому подтверждение: решающим изменением в эволюции млекопитающих было появление плаценты. Ген, играющий ключевую роль в формировании плаценты, унаследован от эндогенного ретровируса. Как пошутил один из ученых: «Если бы не вирусы, люди до сих пор откладывали бы яйца».

И это еще не все. Вирусы сыграли ключевую роль в развитии способности нашей иммунной системы быстро реагировать на патогены, с которыми она никогда раньше не сталкивалась, – биологи называют развитие этой способности важнейшим эволюционными изменением за последние 500 млн лет. Также полученные у ЭРВ последовательности, как выяснилось, активно участвуют в регуляторных процессах, контролирующих когда, где и какие гены следует «включить» или, наоборот, «выключить». А это опять-таки делает вирусы важной движущей силой эволюции: основное различие между близкими видами состоит не в наборе генов, а в том, как они экспрессируются.

Эти странные сущности – и не живые, и не мертвые – формировали процесс эволюции всех известных нам форм жизни. Геномы человека и других животных – это не просто (или скорее – не только) самодостаточные «апериодические кристаллы», которые проходят мутацию каждый в свое время, с результатом чего работает естественный отбор. Геномы постоянно подвергаются воздействию разнообразных внешних сил, в том числе вирусов. Вирусы заставляют нас понять, что главная роль не всегда достается нам: они демонстрируют, что наше существование является результатом взаимодействия самых разных сил и предметов: буддисты называют этот процесс «взаимозависимое возникновение» или «взаимопроникающее бытие».

Жизнь – это информация, но это и материя: около 60 % (или 65 % по весу) кислорода, 18 % углерода, 10 % водорода, 3 % азота, 1,5 % кальция, 1 % фосфора и менее 1 % других элементов. Каждый человек – субстрат для 100 трлн бактерий и еще большего числа вирусов. Но это не все. Эволюционирующие свойства и комплексные адаптивные системы не менее реальны, чем материя или потоки энергии и информации, составляющие формы жизни. Произведения Шопена (просто для примера) можно определить как значки на бумаге, вибрации воздуха, вызванные ударами молоточков по струнам пианино, или биты электронной памяти. Но все эти определения не дают представления о музыке Шопена. Танцор – это нечто большее, чем просто его ДНК.

Что такое красота и почему она важна для нас? У некоторых эволюционных психологов есть, как они считают, ответ на этот вопрос. Чтобы понять это, они предлагают рассмотреть четыре взаимосвязанных феномена. Во-первых, в созданном человеком объекте (произведении искусства, музыки и т. д.) мы видим проявления качеств другого человека, таким образом возникает с ним сопряжение (Джордж Сантаяна сформулировал это так: «Сама чувственная сторона нашего эстетического восприятия… обязана нашей сексуальной организации, возбуждаемой внешним источником»). Во-вторых, мы видим красоту в облике и поведении других форм жизни, которые, будь они созданы человеком, сообщили бы нечто лестное о своем создателе; то есть крылья бабочки, танец птицы-поганки, расцветки коралловых рыбок или песня соловья – это универсальный язык «льстеца и трубадура», на котором с нами говорит природа^{32}. В-третьих, эстетическое представление о «хорошей форме» соответствует понятию эволюционно «стабильной формы» с точки зрения естественного отбора. И в-четвертых, общие законы, управляющие сложными неживыми системами, приводят к появлению «аттракторов», полных гармонии и порядка (таких как снежные кристаллы или фазы луны). А поскольку люди стремятся усмотреть доказательства проявления воли и намерения во всем, что их окружает, то они начинают видеть в этих неживых феноменах доказательства существования духов, богов или других сил, вызывающих у нас благоговейный трепет.

Действительно, это объяснение в какой-то степени отвечает на наш вопрос. Но оно имеет и определенные ограничения. Во-первых, наше восприятие формируется не только под воздействием эволюционного наследия, но и, как отмечал Дэвид Юм, исторических обстоятельств. Само слово «красота» имеет для каждого из нас особое культурное значение и ассоциации. Когда красота к V в. н. э. стала частью европейского мировоззрения благодаря работам Плотина и Аврелия Августина, она понималась, как созидательная сила сродни самому космосу. Но ее значение и связанные с ней ассоциации продолжали развиваться в нашем исторически обусловленном сознании в соответствии с другими факторами, в том числе с новыми концепциями, такими как представления о совершенстве в XVIII и XIX вв. или утверждения некоторых художников XX в. о том, что отныне физическая красота не имеет значения.

Еще один недостаток интерпретации понятия красоты эволюционными психологами заключается в том, что она ничего не говорит о том, как мы воспринимаем и чувствуем красоту. Красота помогает нам понять, что вещи существуют независимо от наших привязанностей или эмоций, какими бы сильными они ни казались. Красота заставляет нас полностью концентрироваться на ней самой. И то и другое способствует развитию науки и делает нас умнее.

«В физике красота не обязательно гарантирует истину, но приближает к ней» (Мартин Гарднер).

Один взгляд на Iridogorgia заставляет серьезно задуматься о природе красоты и других не менее важных вопросах. У этого животного есть собственная уникальная красота. Чтобы выжить в условиях, где не так много пищи, оно превратилось в спиралевидную сеть, усыпанную жемчужинками, как паутина росой; это животное имеет самоподобную форму, нередко наблюдаемую во Вселенной. Iridogoria вместе с ее новооткрытыми родичами – только в 2007 г. было обнаружено три новых вида Iridogoria – способны подстегнуть интерес и воображение. (Может быть, прав биолог Стивен Кэрнс, и разнообразие видимой нам жизни на мелководье в значительной степени рождено в глубине, скрытой от наших глаз.) Открытие этих новых форм и новых миров, а также осознание угрозы, которую деятельность человека представляет для их существования, – ведь мы уничтожаем их гораздо быстрее, чем нам до этого казалось, – ставит перед нами новые задачи и возлагает новую ответственность, дает нам новые возможности правильных или, как сказал бы Спиноза, красивых поступков.

Астрофизик Мартин Рис заметил, что в Средние века европейцы думали, что Вселенная намного меньше и срок ее существования гораздо короче, по сравнению с тем, что нам известно теперь. Несмотря на это, величие их мечтаний поражает. Они могли посвятить всю жизнь строительству какого-нибудь великого собора, даже не надеясь увидеть завершенной свою работу. Сегодня, используя наши намного более обширные знания и совершенные технологические возможности, о чем могли бы мечтать мы теперь?

Японская макака

Macaca fuscata

Тип: хордовые

Класс: млекопитающие

Отряд: приматы

Семейство: мартышковые

Род: макаки

Охранный статус: с минимальным риском

Поскольку мы не знаем, как будет развиваться этика, нельзя считать нерациональными большие надежды.

Дерек Парфит

Мы – обезьяны с пушками и деньгами.

Том Уэйтс

Температура воздуха градусов двадцать ниже нуля, но японские макаки сидят неподвижно, как буддийские монахи, наслаждаясь горячей водой источника и демонстрируя абсолютное равнодушие к холоду. Не вызывает сомнений, что это умные обезьяны – одни из самых изобретательных и легко приспосабливающихся приматов на планете. Правда, эта картина не показывает нам, что только самые «главные» макаки группы наслаждаются теплой водой, низших в иерархии к ней не подпускают. Менее удачливые сбились в тесную группу на холодном воздухе, им, очевидно, очень неуютно. Их жизнь обычно короче, чем у главарей, и полна страданий. Так что картина, с одной стороны, очень милая, с другой – жестокая и безжалостная. Поведение японских (или как их еще называют снежных) макак на самом деле напоминает скорее гангстеров якудза, чем монахов.

Члены элитного клуба. Высшее общество макак наслаждается горячей ванной в холодный день

У японских макак длинные красные морды и близко посаженные, как у Джорджа Буша-младшего, глаза. У них густая шерсть, обычно серебристо-серого или коричневого цвета, значит, они отлично приспособлены к холодному климату гор. Зимой густая шерсть покрывает все их тело и голову, как парка, помогая выжить в засыпанных снегом лесах и на берегах замерзающих рек – в их естественных местообитаниях. Эта шерсть – прекрасный пример адаптаций: ни один другой примат, кроме человека, не научился выживать в таком холодном климате, а человеку для этого понадобились теплая одежда и огонь. (Купание в горячих источниках, судя по всему, макаки открыли для себя относительно недавно, подражая людям после Второй мировой войны, и популярны горячие ванны только у нескольких групп макак.) Но в целом род макак весьма примечателен. Его разнообразные виды были, по крайней мере до появления человека, самыми успешными и самыми распространенными приматами на Земле: более 20 различных видов обитает в Евразии и Африке. Многие, например хохлатый павиан, известный своим черным панковским или готским окрасом, находятся на грани исчезновения. Но японская макака и ее континентальный родственник макака-резус чувствуют себя вполне неплохо благодаря своей способности умилять нас, а когда это не срабатывает, манипулировать нами или обманывать нас.

Приматы – отряд млекопитающих. Он включает лори, лемуров, обезьян Старого и Нового Света, гиббонов и человекообразных обезьян.

Здесь, у горячего источника, места немного, и борьба за выживание жестока. Вот вам в миниатюре мир жесткой конкуренции, где сила – это право, а преданность распространяется только на очень узкий круг членов семьи, да и то не всегда. Как и во всех группах макак, здесь есть доминирующая семья, которой достаются самые уютные места и самые вкусные кусочки. Эту семью возглавляет самка, которой помогает самец. Самец получает определенные привилегии за выполнение силовых функций. У самки обычно есть несколько отпрысков от этого самца или предыдущих любовников. Если самец вдруг заболевает или становится слишком слабым, он просто изгоняется. Положение главной семьи в иерархии группы таково, что даже старшие члены других семей уступают даже самым младшим членам доминирующей, хотя они и могут попытаться немного их попугать, если никто не видит. Время от времени другие семьи группы организовывают тактические союзы и устраивают заговоры с целью свергнуть доминирующую семью, и, если это удается, бывшие доминанты оказываются в самом низу иерархической лестницы.

Подобные мрачные аспекты жизни японских макак, макак-резус и других видов дали повод приматологу Дарио Маэстрипьери назвать этот род живым воплощением макиавеллианского интеллекта, имея в виду книгу Никколо Макиавелли «Государь», которая считается руководством для тех, кто стремится к аморальной власти. Маэстрипьери видит определенное сходство между макаками и людьми: в обоих случаях успех нам обеспечили самые жестокие наши качества. Поддразнивая своих читателей, он пишет:

К тому времени, как люди начнут глобальную атомную войну, на Земле не останется больших обезьян, так что в Планету обезьян она не превратится. Но есть шанс, что макака-резус на тот момент еще выживет.

Описываемое Маэстрипьери поведение макак резус вполне соответствует действительности и подтверждается данными других приматологов. Даже среди членов доминирующих семейств манипуляций и махинаций достаточно, чтобы посрамить род Борджиа. Вывод Маэстрипьери: политика, построенная на грубой силе, – это и отправная, и конечная точка на пути к власти – по-видимому, подтверждает «теорию лакировки» (veneer theory), согласно которой люди, хотя и кажутся часто готовыми заботиться о вас и сотрудничать, на самом деле руководствуются исключительно собственными интересами. Но эта теория не дает полного представления ни о макаках, ни о людях в различных обстоятельствах и условиях, так что не стоит на ее основании пытаться представить наше будущее.

«Если бы матери макак помогали своим старшим дочерям, – пишет Маэстрипьери, – власть дочерей в семье увеличивалась бы по мере того, как их число росло, и в конце концов дочери бы взбунтовались против своей матери. Вместо этого мать поддерживает самую младшую дочь, уменьшая таким образом власть старших дочерей при рождении каждого последующего детеныша женского пола и обеспечивая поддержку младшей дочери в случае бунта старших…»

Отношение к приматам (отряд млекопитающих, включающий лемуров и других, в том числе человекообразных, обезьян) существенно отличалось в разное время и в разных культурах. В индуизме культ бога-обезьяны Ханумана подразумевает, что большинство индусов считают макак священными животными. В Древней Японии японских макак чтили и иногда посвящали им храмы. В Китае особенно ценили гиббонов за их красивое пение. Но в Китае и Японии, да и во многих других частях света обезьяну принято считать символом человеческой глупости. Широко распространены на свитках изображения обезьян, пытающихся выловить из воды отражение луны. В Европе и средиземноморских странах отношение к обезьянам изменялось неоднократно, что отлично описывает Рэй Корбей, как «попеременное очеловечивание и бестиализацию и человека, и обезьяны». Древние египтяне как минимум одну обезьяну, павиана, считали достойной уважения и даже присвоили ей статус священного животного. Отношение римлян было более враждебным, а европейцам в Средние века и в начале современной истории обезьяны (причем тогда не различали мартышек и обезьян) казались отвратительными или даже дьявольскими созданиями (в средневековых бестиариях обезьяны часто описываются как воплощение дьявола), выражением необузданных сексуальных влечений (шекспировский Отелло в приступе ревности кричит о «блудливых обезьянах») или символами человеческой высокомерия и глупости (слова Изабеллы в пьесе Шекспира «Мера за меру»: «А гордый человек, / Минутной куцей властью облеченный, – / Не понимая хрупкости своей / Стеклянной, нутряной, неустранимой, – / Как злая обезьяна, куролесит / У господа, у неба на виду – / И плачут ангелы»^{33}).

Отношение к обезьянам начало понемногу меняться в XVII в., когда европейцы узнали о существовании обезьян, которых теперь относят к человекообразным. Схожесть их анатомического строения с человеком, очевидная у шимпанзе (которых европейцы впервые увидели в XVII в.), орангутана (в XVIII в.) и гориллы (в XIX в.), оказала сильное влияние на взгляды естествоиспытателей. Может ли существование этих обезьян служить доказательством правдивости древних сказаний о диких людях? Могут ли они, как предположил шотландский оригинал лорд Монбоддо, быть нашими близкими родственниками? Такие вопросы заставили более терпимо и благосклонно относится к обезьянам по крайней мере философов и ученых. Монбоддо, например, даже утверждал, что человека и орангутана объединяет способность испытывать стыд. Но глубоко укоренившиеся настороженность и неприязнь европейцев было не так-то легко изжить. В течение 100 лет после открытия горилл в конце XIX в. их продолжали считать злобными монстрами, хотя такое описание и противоречит истинной природе этих мирных вегетарианцев.

То, что философы XVIII в. только подозревали, Чарльзу Дарвину и следующим поколениям биологов удалось убедительно продемонстрировать: обезьяны и люди произошли относительно недавно от общего предка. Частные записи Дарвина, сделанные в 1838 г., за 19 лет до публикации «Происхождения видов», суммируют его теорию и следствия из нее: «Происхождение человека теперь доказано… метафизика должна процветать… Тот, кто понимает павиана, делает больше для метафизики, чем Локк…» Как и многие записи, сделанные на скорую руку лично для себя, эти строки могут показаться несколько туманными. Они означают примерно вот что: «Теория естественного отбора доказала, что человек – часть царства животных. Поймите животное, которое является нашим ближайшим родственником (павиан в данном случае означает всех обезьян), и вы сделаете больше для понимания нашей сущности, чем великие философы, такие как Джон Локк».

Дарвин видел, что новое понимание сможет пролить свет на острейший вопрос его (и нашего) времени: что является неотъемлемой и неизменяемой частью человеческой природы, а что формируется под влиянием внешних сил и где в этом уравнении место разума. Джон Локк предполагал, что изначально ум человека является «чистым листом»: для построения картины мира нужны только обобщения на основании личного опыта. Другие, в том числе Иммануил Кант и Сэмюэль Тейлор Кольридж, наоборот, были уверены, что в нашем развитии доминируют уже готовые инстинктивные стороны человеческой натуры. Собственная интуиция Дарвина, если верить другой записи 1838 г., подсказывала ему, что на самом деле ответ находится где-то посередине и для человека, и для животных:

Трудно сказать, где у животного – инстинкт, а где – разум, точно так же и у человека: невозможно сказать, что идет от врожденного, а что от сознательного… поскольку у человека имеются тенденции к наследованию, то и его разум не так сильно отличается от разума звериного…

Сегодня мы видим, что считать конкуренцию и борьбу единственным объяснением всех проявлений жизни, включая мотивацию и психологию высокоорганизованных существ, не менее ошибочно, чем считать, будто возвратно-поступательное движение поршней в двигателе машины означает, что и автомобиль должен двигаться туда и обратно. В то время такой вывод казался отнюдь не очевидным, хотя сам Дарвин, без сомнения, понимал, что в его теории остается место и для морали, и не видел никакого противоречия между жесткостью эволюционного процесса и мягкостью его продуктов.

Мысли Дарвина проницательны и глубоки. Но часто их неверно истолковывают или же придают слишком большой вес одной их части в ущерб другой. Тема, которая была в центре внимания тогда и продолжает оставаться не менее важной сейчас, – борьба за существование, изложенная в третьей главе «Происхождения видов». В этой главе природа изображена не как идиллическая английская деревушка, а как арена всеобщей борьбы, в которой каждый вид размножается с максимальной скоростью, на которую только способен. «Облегчите то или иное препятствие, смягчите хотя бы незначительно истребление, и численность вида почти моментально возрастет до любых размеров». Поэтому разрушение, которое каждому виду наносится хищниками, болезнями, климатом и другого рода бедами, нужно рассматривать как позитивный фактор.

Взгляд на мир животных как на мир жестокой и беспощадной конкуренции был очень близок Томасу Гексли, одному из ярых сторонников теории Дарвина. Гексли считал главным достижением человека и его непреходящей задачей преодоление нашего животного прошлого:

Из тьмы доисторических веков появляется человек с грубыми отметинами своего низкого происхождения. Это дикое животное, только более умное, чем другие животные, жертва своих импульсов, которые нередко влекут его к собственному разрушению… его неизменные спутники – порок, кровопролитие и несчастья.

И только благодаря разуму, продолжал Гексли, а также благодаря «удивительному дару членораздельной и вразумительной речи… человек постепенно аккумулировал и систематизировал опыт, который почти полностью утрачивается с окончанием каждой индивидуальной жизни у любого другого животного; так что теперь он стоит на вершине, оставив далеко позади себя более скромных собратьев, преображенный отраженным светом из бесконечного источника правды».

Чувство собственного достоинства, согласно этой точке зрения, человек не унаследовал из своего животного прошлого, а зарабатывал собственными непрекращающимися усилиями. При видимой «цивилизованности» его животные стремления – неизменно жестокие и яростные – приходится постоянно держать в узде. Но, пока эти импульсы под контролем, человек способен стать всем, кем захочет.

Такое мышление, а также социальный дарвинизм, сформулированный Гербертом Спенсером, обосновывали и питали многочисленные культурные и политические предрассудки до настоящего времени. Дуализм, который противопоставляет мораль природе и человека другим животным, присутствует в философии Зигмунда Фрейда, основанной на контрасте сознательного и бессознательного, эго и суперэго, любви и смерти. Как и Гексли, Фрейд повсюду видел только борьбу. Он объяснял табу инцеста насильственным разрывом с вольной сексуальной жизнью других приматов, кульминацией которой являлось коллективное убийство деспотичного отца сыновьями. Он считал, что цивилизация родилась из отрицания инстинкта, завоевания контроля над силами природы и построения культурного суперэго.

Идея титанической борьбы была популярна и у коммунистов. Карл Маркс с самого начала был сторонником теории Дарвина – в собственной интерпретации. Его большевистские и маоистские последователи (или фальсификаторы) довели его теорию до абсурда. В соответствии с научными законами истории – и исключительно с помощью воли и под руководством Партии – человек должен быть создан заново в идеалах социализма. Тех, кто стоял на пути у прогресса, надлежало принести в жертву^{34}.

Желание советских лидеров доказать, что их методы являются истинно научными и что именно они, а не империалисты, правильно понимают эволюционную теорию, приводили к эпизодам, которые сегодня могут показаться историей из книг Михаила Булгакова. Так, в 1926 г. ученый Илья Иванов получил одобрение на проведение следующего эксперимента: чтобы доказать происхождение человека от обезьяны, он должен был вывести человека-шимпанзе. Иванов отправился на французскую исследовательскую станцию на западе Африки, где оплодотворил человеческой спермой трех самок шимпанзе. Он не использовал собственную сперму, потому что разделял убежденность колонизаторов в том, что африканцы ближе к шимпанзе, чем европейцы. Иванов пробыл в Африке достаточно долго, чтобы убедиться, что его эксперимент провалился, затем связался с кубинской богачкой Розалией Абре, которая первой стала разводить шимпанзе в неволе и держала настоящий зоопарк под Гаваной. Он поинтересовался, можно ли использовать кого-то из ее подопечных самцов шимпанзе для искусственного оплодотворения добровольно согласившейся на эту процедуру русской женщины, известной потомкам как Г. (Его запрос так и остался без ответа, и Г. больше в анналах истории не проявлялась.)

Социальный дарвинизм использовался и ультракапиталистами в США, где иногда (по вкусу) его разбавляли религией. Например, Джон Рокфеллер считал триумф крупных корпораций «просто результатом работы закона природы и Господа». Мировоззрение атеистки Айн Рэнд состояло из сильно искаженного ленинизма и вульгарно упрощенных взглядов Ницше: «Что такое ваши массы, если не грязь, которую можно топтать, топливо, которое можно сжечь ради тех, кто этого заслуживает?» Все могут молиться в церкви Св. Доллара, неважно, верят они в Бога или нет – мнение, которое ярче всех выразил Гордон Гекко, герой фильма 1987 г. «Уолл-стрит»: «Смысл в том, дамы и господа, что жадность – за неимением лучшего слова – это хорошо. Жадность – это правильно. Жадность работает. Жадность проясняет и отражает суть эволюционного духа».

«Уолл-стрит» стал предвестником финансовой культуры, которая расцвела в 1990-е и 2000-е. Этот фильм был снят во время последнего витка холодной войны и в этом смысле был продуктом культуры, которая в течение нескольких десятилетий жила под угрозой уничтожения. И американцы, и русские в любой момент могли начать войну, которая в течение двадцати минут уничтожила бы большую часть всех форм жизни на Земле, что молодой Фидель Кастро, одержимый идеей интернационализма, настоятельно советовал сделать Советскому Союзу в 1962 г. Американские военные стратеги решили в 1950-е, что лучший способ сохранять мир – это следовать теории игр, согласно которой каждый игрок руководствуется исключительно собственными интересами, или, как сформулировал создатель теории игр, математик Джон Нэш «Fuck you, buddy».

После Второй мировой войны было естественно прийти к выводу, что человек не только не контролирует свои звериные инстинкты, но и представляет собой типичную обезьяну-убийцу. Израильский премьер-министр Менахем Бегин заметил: «Цивилизация развивается скачкообразно». Идея, что непрекращающаяся борьба – неизбежная реальность, со всей беспощадностью звучит в словах судьи в книге Кормака Маккарти «Кровавый меридиан»^{35} (1985).

В документальном фильме «Туман войны» (2003) бывший министр обороны США Роберт Макнамара вспоминает обсуждение ядерного кризиса с кубинским президентом в 1992 г.: «Господин президент, у меня к вам три вопроса. Во-первых, вы знали, что там были боеголовки? Во-вторых, если знали, вы бы рекомендовали Хрущеву использовать их, учитывая возможность американской атаки? В-третьих, если бы он их использовал, что произошло бы с Кубой?». Кастро ответил: «Во-первых, я знал, что они там были. Во-вторых, я не “рекомендовал бы” Хрущеву, я фактически рекомендовал Хрущеву, чтобы он их использовал. В-третьих, что произошло бы с Кубой? Она была бы полностью уничтожена».

В 1990-е руководство Enron Corporation, вдохновленное книгой Ричарда Докинза «Эгоистичный ген», разработало систему мотивации и увольнений, которая «стравливала» сотрудников друг с другом. Основана она была на уверенности менеджеров в том, что существует всего два стимула для человеческого поведения: жадность и страх. В результате они добились того, что в Enron была создана корпоративная культура, которую определяли жестокость, обман и откровенная эксплуатация. Компания Enron под руководством ближайшего делового партнера Джорджа Буша развалилась в 2001 г.

Еще одно заблуждение, в которое легко можно впасть, если воспринимать только часть правды, – теория бихевиоризма, предложенная в XX в. версия представления о человеке как о чистом листе, на котором можно написать все что угодно. В романе Джорджа Оруэлла «1984» О’Брайен говорит Уинстону Смиту: «Вы воображаете, будто существует нечто, называющееся человеческой натурой, и она возмутится тем, что мы творим, – восстанет. Но человеческую натуру создаем мы. Люди бесконечно податливы».

Мао Цзэдун тоже видел в китайском народе «чистый лист бумаги… самые новые и красивые слова могут быть написаны на нем… самые новые и красивые картины нарисованы…». Одним из последствий такой его убежденности стал «Большой скачок», во время которого от 20 до 45 млн человек погибло от голода. Ничего настолько трагичного на Западе не происходило, но бихевиоризм сохранял свое влияние как минимум до 1970-х, когда его наиболее известный сторонник Беррес Фредерик Скиннер продолжал относить любые проявления умственной деятельности к «надуманным объяснениям». Внутренние психологические опыты: мысли, чувства, намерения, цели – излишни с точки зрения изучения фактических мотивов поведения и, соответственно, не имеют никакого значения.

Эксперименты, целью которых было проверить, до какой степени люди и животные представляют собой «чистый лист бумаги», не раз заводили ученых в тупик. В конце 1960-х два американских психолога решили проверить, можно ли разрушить самую тесную связь, существующую среди млекопитающих, – связь между матерью и младенцем. Они поместили новорожденных детенышей макак-резусов в клетки с куклами из проволоки и тряпок, отдаленно напоминавшими кормящих матерей.

Первым из этих монстров была тряпичная обезьяна-мать, которая в определенное время или по требованию выпускала струю сжатого воздуха под давлением. Эта струя практически срывала кожу с новорожденного детеныша. Что же делал детеныш? Он все сильнее и сильнее прижимался к матери, потому что напуганный младенец во что бы то ни стало прижимается к матери…

Но мы не сдавались. Мы создали вторую суррогатную мать-монстра, которая раскачивалась так сильно, что у младенца зубы стучали. Но младенец только прижимался теснее. У третьего созданного нами монстра был встроенный проволочный каркас, который выскакивал из живота суррогата и сбрасывал младенца на пол. Детеныш поднимался с пола, ждал, пока каркас уберется в тряпичное тело, и прижимался к роботу.

В конце концов мы построили мать-дикобраза. По команде из всей поверхности живота выскакивали острые медные шипы. Хотя такие острые шипы причиняли детенышам боль, они просто ждали, пока шипы исчезали и возвращались к матери.

Экспериментаторы обнаружили, что «добиться психопатологии» (то есть вызвать нервный срыв) им удалось только у обезьян, которых они с рождения держали в полной изоляции.

Как могли интеллектуалы, политики, бизнесмены и целые сообщества так катастрофически заблуждаться? А Дарвин тоже ошибался? В конце «Происхождения видов» он пишет, что его работа приведет к «гораздо более важным исследованиям», в которых «психология будет строиться на новом фундаменте, уже заложенном Гербертом Спенсером…». Спенсер, самый известный в свое время философ в мире, как уже говорилось, был создателем направления, которое сегодня мы называем социальным дарвинизмом. На самом же деле дальнейшие исследования самого Дарвина заставили его взглянуть на жизнь не просто как на мальтузианскую борьбу за существование. Это становится очевидным в следующей его крупнейшей работе – «Происхождение человека»^{36} (1871):

Абсолютно любое животное, обладающее хорошо развитыми социальными инстинктами, в том числе родительской и сыновьей привязанностью, с неизбежностью разовьет чувство морали или совесть, когда его интеллектуальные способности станут настолько или почти настолько же развитыми, как у человека.

Дарвин приводил такие свидетельства в поддержку своей теории:

Мой корреспондент в Абиссинии наблюдал, как большая группа павианов пересекала долину. Некоторые уже поднялись на противоположную гору, а другие еще оставались в долине – и на них напали собаки. Но самцы, которые поднялись на гору, немедленно спустились вниз и начали так страшно рычать, что собаки разбежались. Через какое-то время собаки набрались храбрости для новой атаки, но уже все павианы поднялись на гору. В долине остался только один молодой павиан месяцев шести, который громко призывал на помощь: он забрался на выступ скалы, и собаки окружили его. И тогда один из самых крупных самцов, настоящий герой, спустился с горы, подошел к отставшему молодому самцу, убедил его пойти с собой и с триумфом увел из долины – собаки были слишком удивлены, чтобы нападать.

Учитывая, что в то время постоянные наблюдения за жизнью обезьян не велись и тем более не было специально подготовленных приматологов, такие рассказы могли только передаваться из уст в уста. То, что Дарвин им верил, в очередной раз доказывает его здравый смысл: ведь он пренебрегал предубеждениями своего времени (и не только своего: почти 100 лет спустя Роберт Ардри так описывал павианов: «прирожденный забияка, прирожденный преступник и кандидат на веревку палача»). Сейчас мы знаем, что для многих видов обезьян бывает свойственно альтруистическое и иногда даже геройское поведение, как в этой пересказанной Дарвином истории, и они приходят на выручку другим особям, даже необязательно своим родственникам. В последнее время собрано немало свидетельств, подтверждающих это. Так, есть свидетельства о жившей в горах группе японских макак, среди которых одна по имени Мозу родилась без кистей рук и ступней. Несмотря на увечье, Мозу прожила долгую жизнь и родила пятерых детенышей: сородичи кормили и защищали ее. В качестве еще одного примера можно рассказать о серии экспериментов, проводившихся с макаками-резусами: они последовательно отказывались нажимать на рычаг, за что получили бы вознаграждение, когда понимали, что это причинит боль другой обезьяне.

Павианы, более смышленые, чем макаки, еще чаще демонстрируют способность к симпатии и готовность помочь. Один из наиболее удивительных примеров – история молодой самки Алы, которая нашла работу на ферме в Южной Африке в 1950-е гг.:

Когда Ала возвращается домой после кормления, она идет в загон к ягнятам. Отсюда ей слышно, но не видно взрослых овец. Когда она слышит, как какой-то ягненок зовет мать, она находит его, перепрыгивает через перегородку и подносит его к матери, чтобы он мог поесть. Она умеет точно находить мать ягненка, даже если одновременно несколько матерей зовут своих детенышей и несколько ягнят им отвечают… Иногда она находит и приносит ягненка еще до того, как мать и детеныш начинают звать друг друга. Миссис Астон, хозяйка фермы, отмечает: «Ни один человек не смог бы правильно найти матерей двадцати одинаковых на вид ягнят. Но Ала никогда не ошибается».

Но не меньшим заблуждением, чем обвинение приматов в постоянной жестокости и насилии, было бы думать, что они всегда ласковы и добры. Почти в каждой группе есть особи, совершающие крайне жестокие поступки по отношению к членам своей же группы. (Такие действия совершаются редко, но никогда не бывают случайными.) Но даже учитывая сказанное, есть доказательства, что сочувственная реакция и соответствующее поведение «закреплено» в мозгу приматов. Например, известные сейчас «зеркальные нейроны», которые срабатывают, когда мы совершаем конкретное действие и когда мы видим, как кто-то другой совершает такое же действие, впервые были обнаружены у макак-резусов.

То, что справедливо в отношении обезьяны, верно и для человека. Вот что современник лорда Монбоддо Адам Смит писал в своей «Теории нравственных чувств» (Theory of Moral Sentiments):

Каким бы эгоистичным мы ни считали человека, очевидно, что ему свойственны некоторые принципы, которые заставляют его интересоваться судьбой других и делают их счастье необходимым ему, хотя сам он ничего от этого счастья не имеет, кроме удовольствия наблюдать его.

Такие слова уже сами по себе могут способствовать добродетели. Но выражает ли человек сочувствие и действует ли соответственно, зависит от множества условий, о чем было хорошо известно и Адаму Смиту. Конечно, мы способны сотрудничать друг с другом в течение более долгих периодов и в выполнении более сложных задач, чем кто-либо еще из приматов, причем вопреки ранее распространенному среди антропологов мнению родство зачастую не является единственным или даже главным определяющим фактором; репутация и взаимность могут оказаться гораздо важнее. Кроме того, мы обычно придаем огромное значение тому, что привыкли называть справедливостью. Но такие свойства не всегда обусловлены широтой нашей души: нередко мы просчитываем, какое поведение лучше всего соответствует нашим интересам. И, конечно, у наших порывов к сотрудничеству есть и своя темная сторона. Совместные действия иногда требуют от нас принимать правила, заставляющие подавлять любую эмпатию. И стремление соблюдать правила может оказаться важнее всего остального. Таковы по крайней мере выводы, которые можно сделать по результатам экспериментов, проведенных в 1960-е Стэнли Милгрэмом. Он продемонстрировал, что примерно две трети его испытуемых – обычных людей – были готовы наказывать другого человека, не справляющегося с тестом на запоминание, ударами электрического тока, причем даже достигая, как они считали, смертельно опасного уровня, если авторитетное лицо говорило им, что так следует поступить. (На самом деле второй человек – это был актер – не получал никакого разряда, но испытуемый этого не знал.) До эксперимента Милгрэм предполагал, что лишь около 1 % подопытных исполнят такой приказ и что это будут психопаты.

Новорожденная макака повторяет мимику взрослого человека, показывающего ему язык

Наша биологическая природа, утверждает приматолог Франс де Вааль, который ввел в употребление понятие макиавеллианского интеллекта, «держит нас на поводке и не позволяет отклоняться от нашей сути. Мы можем строить свою жизнь как хотим, но будем ли мы успешны, зависит от того, насколько наша жизнь будет соответствовать индивидуальным предиспозициям». О каких предиспозициях идет речь? «Как и других приматов, – говорит де Вааль, – человека можно описать либо как расположенных к сотрудничеству животных, которым приходится прилагать немало усилий, чтобы контролировать эгоистичные и агрессивные импульсы, либо как склонных к конкуренции животных, которые, несмотря на это, могут ладить друг с другом и идти на компромиссы». Иначе говоря, в нас есть две «внутренние обезьяны». Одна из них – «поддерживающая иерархию личность», которая верит в закон и порядок и необходимость строгих мер, обеспечивающих каждому четко определенное место. Другая – «смягчающая иерархию» – верит в равные возможности для всех. Для де Вааля вопрос заключается не в том, какая из этих тенденций более ценна, потому что только вместе они создают человеческое общество таким, каким мы его знаем: «В наших обществах уравновешены оба типа. У нас есть организации, поддерживающие иерархию, например система уголовного судопроизводства, и смягчающие иерархию, такие как движение за социальную справедливость».

Многое из того, о чем говорит де Вааль, звучит довольно убедительно, но в этом последнем заявлении он смешивает две разные вещи. Люди и институты – это не одно и то же, и, если мы говорим о каких-то характеристиках последних, обычно речь идет о процессе, который принято называть «политикой». И сообщества людей, наверное, могут намеренно создавать такие институты, в которых преимущественное место отводится нашей отзывчивости, а не агрессивным качествам. Возможно, именно это – уж не знаю, насколько ироничными могут показаться мои слова – и пытался сделать сам Макиавелли. Существует мнение, что «Государь» Макиавелли – это сатира, одна из первых книг, написанных в такой традиции, включая «Скромное предложение» (Modest Proposal) Джонатана Свифта (в котором предлагается съедать «лишних» детей) и мрачные образы Джорджа Оруэлла. В этом смысле «Государь» (1513) – это «1984» своего времени. Собственные взгляды Макиавелли, кстати, лучше отражает другая его книга – «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия». Эта его работа сегодня менее известна. В ней он пишет, что республика, в которой люди могут свободно говорить и спорить, намного более совершенная форма правления по сравнению с деспотией.

На что бы ни надеялся и ни рассчитывал Макиавелли, созданные им образы остаются нерушимыми вот уже 500 лет. В нашем мире коррупция и злоупотребление властью распространены не меньше, чем в итальянских городах-государствах. Единственное различие заключается в том, что масштабы действия группировок по интересам, различных классов, кланов, этнических и национальных клик сейчас стали гораздо больше. Обоснован ли такой пессимизм? Некоторые современные ученые и мыслители ищут мотивы для более оптимистичного взгляда в будущее. По мнению лингвиста Стивена Пинкера, уровень насилия в человеческих сообществах стабильно снижается с течением времени. Нейробиолог Дэвид Иглман уверен, что новые способы коммуникации, разрешения конфликтов и «умное» принятие решений, чему во многом способствует появление Интернета, позволят нашей цивилизации избежать судьбы предыдущих. Насколько оправданны подобные заявления, покажет время. Философ Дерек Парфит выдвинул очень интересную идею, что можно выявить объективную основу этического поступка. Это не означает, однако, что мы действительно делаем то, что объективно правильно. Более убедительным представляется позиция математика и биолога Питера Новака, согласно которой прав анархист князь Кропоткин, считая взаимопомощь фактором эволюции. Новак называет сочувствие другим – «объединение для выживания» – третьим столпом эволюции вместе с мутацией и естественным отбором. Сам по себе этот факт, однако, не обеспечит нам светлое будущее: всегда найдутся мошенники и обманщики, умело эксплуатирующие людей, склонных к сотрудничеству. Ключевым фактором, определяющим результат, является то, насколько часто «кооператоры» встречаются и объединяются с другими «кооператорами», а «мошенники» – с другими «мошенниками». Вполне возможно, полагает Новак и ряд других ученых, что на этот фактор мы можем как-то повлиять.

По мнению Парфита, сейчас главная задача заключается в том, чтобы самые богатые общества уменьшили потребление предметов роскоши, начали контролировать глобальное потепление и различными способами заботиться о планете, чтобы обеспечить существование разумной жизни на ней и в будущем.

Тим Лентон и Эндрю Уотсон, занимающиеся изучением глобальных земных процессов, говорят, что начиная с зарождения жизни на Земле произошло восемь крупных революций: возникли клеточные компартменты, хромосомы, генетический код, эукариоты, секс, дифференциация клеток у эукариотов, социальные колонии и человеческая речь. Каждая из этих революций уникальна, но есть у них общее: каждая подразумевала реорганизацию земной системы в целом и с каждой из них система делала шаг в направлении увеличения объемов используемой энергии, более эффективной переработки материалов, более быстрой обработки информации и более высокого уровня организации. Но, говорят Лентон и Уотсон, каждая из этих революций граничила с катастрофой, когда положительный исход не был гарантирован. Эти революции только кажутся нам закономерными, просто потому что, если бы они не произошли, нас бы с вами тут не было. Последствия самой недавней из них – развитие сложной системы символов человеческого языка – до сих пор продолжают проявляться.

Однажды кто-то набрался храбрости и рассказал далай-ламе анекдот про далай-ламу в пиццерии, он его не понял^{37}. Но вообще Тензин Гьяцо – так зовут далай-ламу – человек далеко не наивный. Беспокоясь о судьбе угнетаемого тибетского народа, он однажды спросил Эли Визеля, что помогло евреям. Визель назвал три вещи: книга, солидарность и память. Если мы, глобальное сообщество, серьезно хотим сохранить лучшее, что у нас есть, возможно, нам тоже стоит подумать об этих вещах. Чтобы солидарность могла развиваться вне каких-либо границ, нужно, чтобы книгу нельзя было толковать извращенно, в интересах какой-то одной группы, и чтобы она рассказывала больше правды о мире, чем Библия. И ни одна книга не отвечает этим требованиям лучше, чем книга жизни, которую люди только начинают читать и которая наглядно демонстрирует наше общее происхождение. Как и любая хорошая книга, она требует от своего читателя нравственного воображения, потому что заставляет задуматься о том, что общего у нас с другими животными и чем мы от них отличаемся. Горят, Антон Чехов как-то сказал: «Тогда человек станет лучше, когда вы покажете ему, каков он есть».

Одним из самых мудрых политических шагов Гьяцо, возможно, окажется назначение (или даже выборы) нового духовного лидера тибетского народа в рамках системы, известной как система эманации. Это означает, что другой человек сможет немедленно после смерти Гьяцо взять на себя управление: очко вперед в игре с Коммунистической партией Китая, объявившей себя высшим органом в вопросах реинкарнации.

Если мы научимся лучше понимать книгу жизни, возможно, это усилит наше чувство ответственности по отношению к другим живым существам – и не в последнюю очередь к приматам, нашим близким родственникам. В XXI в. дела у них обстоят не самым лучшим образом. Макака-резус и японская макака пока живут неплохо, но примерно половина из существующих 634 видов обезьян и лемуров находится на грани вымирания. Одно исследование показало, что если посадить всех особей из 25 исчезающих в настоящий момент видов на трибуны футбольного стадиона, то всем им хватит там места – и свободных сидений останется предостаточно.

Один из видов, шансы которого на выживание в дикой природе совсем малы, – это орангутан, очень миролюбивая и спокойная обезьяна. Значительная часть той небольшой популяции, которая до недавнего времени еще выживала в дождевых лесах Индонезии, погибла в пожарах или по иным причинам. Когда я думаю об их судьбе, мне вспоминаются наблюдения Джона Бергера за матерью и детенышем орангутана в зоопарке:

Внезапно мне вспомнилась Мадонна с младенцем в исполнении Козимо Тура. Я ничего не перепутал под наплывом сентиментальных чувств, нет. Я не забыл, что говорю сейчас об обезьянах, и не забыл, что я сейчас зритель в театре. Чем больше думаешь о прошедших миллионах лет, тем удивительнее становятся выразительные жесты. Руки, пальцы, глаза… всегда глаза. Особенная защита, особенная мягкость – если можно было бы почувствовать прикосновение пальцев на шее, можно было бы сказать, нежность, – которые существуют миллионы лет.

Вряд ли можно ожидать, что в будущем человек превратится в ангелоподобное существо и реальностью станет мир «с часами с кукушкой и без итальянского возрождения», скуку которого высмеял в «Третьем человеке» (The Third Man) Гарри Лайм^{38}. И в любом случае, констатирует философ Энтони Аппиа, очень вероятно, что в роду каждого из нас были рабовладельцы или работорговцы, причем со стороны обоих родителей. Но наука во всей полноте ее воплощений – одно из лучших проявлений природы человека, потому что она требует от нас абсолютной честности и постоянного поиска способов смотреть правде в глаза, не обманывая себя. Или мы совсем не мудрые мартышки.

Индийский медоед и медоуказчик

Индийский медоед (Mellivora capensis)

Тип: хордовые

Класс: млекопитающие

Семейство: куньи

Охранный статус: с минимальным риском

Большой медоуказчик (Indicator indicator)

Тип: хордовые

Класс: птицы

Семейство: медоуказчиковые

Охранный статус: с минимальным риском

Это животное очень злое. Когда на него нападают, оно защищается.

Французская пословица

– Скорее, – пропела птица, – найди их, найди их за поворотом.

В первую дверь

В первый наш мир…

Томас Стернз Элиот. Бернт Нортон^{39}

В Басре в июле жарко. Днем температура обычно выше 40 °С, а иногда даже достигает 50 °С. И 2007 г., четвертый год британской оккупации, не был исключением. Ужасная жара и не менее ужасное насилие. Боевики контролировали значительные части города. Они хватали женщин на улицах, а потом выбрасывали их тела в канавы: их считали преступницами, потому что те не закрывали лиц. Британские войска, которые в 2003 г. всего за несколько дней заняли Басру, укрывались в основном в относительной безопасности укрепленной базы на территории городского аэропорта. Среди жителей Басры поползли слухи о животных с головой обезьяны и туловищем собаки, якобы разгуливающих по ночным улицам. Эти звери будто бы разорвали в клочья корову. Они забирались в дома, пугая спящих жителей и с легкостью уклоняясь от пущенных им вслед пуль. Некоторые утверждали, что это британцы натравливали на мирных жителей специально обученных барсуков в отместку за свои унизительные боевые неудачи. Британцы эти обвинения отрицали. «Мы со всей категоричностью заявляем, что не выпускали барсуков-людоедов на территорию города» – так звучало одно из заявлений военных. Кто-то из блогеров пошутил: «Да не нужны нам никакие вонючие барсуки».

Фраза «Нам не нужны никакие вонючие жетоны»^[1] звучала в фильмах «Сокровища Сьерра-Мадре» (1948) и «Сверкающие седла» (1974). Позже появились доказательства того, что в Басре некоторые британские военные жестоко обращались с иракцами и пытали как минимум 200 пленных, несколько человек были убиты.

Как и за многими городскими легендами, за этой стояли реальные события. Индийский медоед (Al Girta по-арабски) размером с небольшую собаку – действительно очень свирепое и бесстрашное животное. Его можно было бы назвать бультерьером мира барсуков, только медоед более проворный и еще мощнее. Выглядит медоед скорее как результат скрещивания ласки и миниатюрного медведя, чем как милый и симпатичный европейский барсук. Медоеда можно дрессировать, и ручные особи обычно дружелюбны и игривы. Если в то лето в Басре барсуки и вправду немного похулиганили, причиной тому стало, скорее всего, то, что война вытеснила их с привычных мест обитания – кустарниковых зарослей и топей вокруг города, – а не «вербовка» солдатами Туманного Альбиона.

Нелепые россказни про медоедов – отнюдь не новость. В «Истории», написанной в V в. до н. э., Геродот рассказывает о свирепом животном, обитающем в индийских пустынях, размером больше лисы, но меньше собаки, которое ищет в песке золото. Если люди хотят отнять у них золото, нужны очень быстрые верблюды, чтобы скрыться на них, пока животное не соберется с силами и не начнет преследование, так как оно может догнать почти любого верблюда. Если эта история (повторяющаяся в «Физиологе», популярном источнике для многих бестиариев VI в. н. э.) написана о каком-то реальном животном, скорее всего, имеется в виду именно медоед, а не сурок, как считают некоторые, – большой, но очень миролюбивый грызун, который любит зарываться в песок. (Путаницу усугубляет еще и то, что животное описывается как род «муравья», но это, скорее всего, результат этимологической ошибки.) Медоеды до сих пор встречаются в наиболее диких местах Индии, а под золотом, возможно, подразумевается мед, который они просто обожают (да, такое название не случайно) и который иногда находится в пчелиных гнездах в земле.

Другое английское название медоеда – ратель, это слово происходит от названия пчелиных сот на африкаанс.

Современные зоологи подтверждают, что в реальной жизни медоеды могут быть столь же свирепыми, как в самых фантастических россказнях, – и неважно, Индия ли это 2500 лет назад или Ирак в 2007 г. В одной из самых авторитетных книг о животных Восточной Африки (у медоеда ареал обитания обширен, его латинское наименование Mellivora capensis означает «поедатель меда с мыса Доброй Надежды) указывается, что медоед может отгонять даже львов от антилопьих останков. Толстая и свободно висящая вокруг шеи кожа защищает его от укусов других медоедов. Поэтому в битве медоеды иногда кусают семенники соперников, из-за этого те могут умереть от потери крови. Медоеды почти неуязвимы для укусов самых ядовитых змей и почти не чувствует укусов пчел. В любом случае медоед может разогнать целый рой рассерженных пчел с помощью исключительно зловонных выделений из расположенной возле ануса железы. Если вам хотелось бы получить более наглядное представление о медоеде, вы можете найти в Интернете видео The crazy nastyass Honey Badger («Свирепый мерзкий медоед»).

Медоедов защищает от жал пчел и других внешних опасностей густая шерсть, окрас которой варьирует у 16 подвидов этого вида. Некоторые медоеды практически полностью черные, но у большинства черная шерсть только на животе, а остальная – серая или беловатая. Один подвид выглядит так, как будто засунул голову в ведро белой краски, а у другого – красивые белые полосы по бокам. Медоеды обычно живут поодиночке, иногда парами. (Кстати, медоед принадлежит семейству куньих, в которое входят также выдры, ласки, куницы, хорьки и росомахи.)

Свирепый мерзкий медоед

Но какими бы непобедимыми ни были медоеды, они крайне страдают из-за разрушения естественной среды обитания и отстрела: людям не очень-то нравятся разорительные налеты на курятники и на пасеки. И все-таки мне хочется думать, что этот курокрад и озорник – одно из немногих довольно крупных млекопитающих, у которых, несмотря на все сложности, есть неплохие шансы выжить в XXI в., причем без поддержки защитников окружающей среды. Было бы здорово, если бы в дикой природе сохранилось животное, более симпатичное, чем тараканы, крысы и другие супервиды, которые, как предсказывают некоторые ученые, единственные выживут в вырождающейся природе.

Еще один повод восхищаться медоедом – необычные отношения, которые ему удалось установить с медоуказчиком, небольшой птичкой, обитающей в кустарниковой саванне в Восточной Африке. Отношения медоеда и медоуказчика, вероятно, стали моделью и для отношений человека с этой птицей, которые, возможно, важны для нашего становления.

На вид медоуказчик, или Indicator indicator (да, таково его научное название), невзрачен – это небольшая и тусклая птичка. Она любит лакомиться пчелиным воском, но сама слишком мала, чтобы разрушить гнездо, и не любит укусы пчел. Поэтому она нашла способ заставить медоеда или человека делать всю трудную работу за нее (медоед или человек в качестве вознаграждения получают мед). Медоуказчик разработал следующий метод: он садится на ветку рядом со своим потенциальным помощником и несколько раз отчетливо чирикает. Когда ему удается привлечь внимание, он начинает двигаться в сторону пчелиного гнезда, перелетая с ветки на ветку, демонстрируя яркое хвостовое оперение, чтобы за ним легко было следовать, и возвращается назад, если медоед или человек отстают. Долетев до гнезда, медоуказчик издает совсем другой звук и терпеливо ждет, пока его пеший помощник вскроет гнездо и заберет мед, оставив наводчику пчелиный воск.

Медоеды не прочь полакомиться медом, однако, по-видимому, специально они медоуказчиков не выискивают. А вот люди с удовольствием пользуются навыками медоуказчика и научились давать птице знать, где их можно найти. Народ боран на севере Кении и юге Эфиопии использует для этого специальный свист («фуулидо»), слышный более чем за километр. Так частота встреч с медоуказчиком увеличивается вдвое. С помощью птиц людям удается найти гнездо раза в три быстрее, чем без нее: примерно за три часа вместо девяти.

Может быть, мы никогда не узнаем, научились ли люди следовать за медоуказчиком у медоеда или просто наблюдали за птицей, наверное, правильнее было бы сказать, что медоуказчик научил людей. И вряд ли мы выясним, когда именно люди в Восточной Африке (где эта практика встречается сегодня) начали использовать наводки медоуказчика для поиска гнезд. Европейцы узнали об этом способе в XVII в., когда впервые прибыли в этот регион. Но наскальные рисунки доказывают, что метод практиковали как минимум 2000 лет назад. Существуют и некоторые доказательства его гораздо более древнего происхождения – возможно, он возник еще на заре истории современного человека.

Ключ к ответу на этот вопрос, возможно, спрятан в названиях медоеда и медоуказчика у танзанийского народа хадза. Язык хадза – один из древнейших использующихся сегодня, и названия этих двух животных, K?r?ph?-k? и Th?k’?l?-ko, по-видимому, имеют общую этимологию. Возможно, предки современных хадза первыми описали отношения медоеда и медоуказчика – и первыми начали их копировать.

Это только предположение, но оно вполне разумно. Предки хадза жили на одной и той же территории в течение 50 000 лет, если не дольше (это значительно больше, чем соседние этнические группы: ближайшие родственники хадза – бушмены южной Африки, причем оба эти народа – представители древнейших генетически различимых групп). В течение всего этого времени они занимались охотой и собирательством – им было незнакомо земледелие, они не разводили скот, не строили постоянных жилищ. Зато наверняка можно сказать, что хадза любят мед (примерно 80 % их пищи – растительного происхождения, различные клубни и ягоды, а остальные 20 % – мясо и мед – составляют куда большую, чем 20 %, часть по своему энергетическому вкладу). Так что вполне вероятно, что предки хадза начали сотрудничать с медоуказчиком, как только поняли, что это позволяет сэкономить время.

Генетические и лингвистические свидетельства дают возможность предположить, что древнейшее разделение предков ныне живущих популяций Homo sapiens пролегло между прародителями хадза и географически очень отдаленных от них сейчас народов сан, или бушменов Южной Африки.

Заставить свой язык произнести на языке хадза названия медоеда и медоуказчика – непросто. Если честно, не думаю, что у меня это получается. Но я не перестаю пытаться, потому что мне кажется, это хороший способ продемонстрировать уважение к хадза, а также хороший повод задуматься о важной и непростой связи человеческого познания и языка с отношением к природе.

По поводу уважения: антропологи и другие, кому довелось провести какое-то время с хадза, удивлялись физической и психологической выносливости этого народа. Условия, в которых они живут, настолько тяжелы, что до недавнего времени на их территории никто даже не пытался претендовать. А хадза живут тут с радостью. Они противостояли многократным попыткам сначала колониальных властей, а затем и правительства Танзании переселить их с традиционной территории. Не так давно им пришлось столкнуться с попыткой захвата этой территории. По-своему хадза не менее упорны, чем медоед. Кроме того, они очень заботливы и добры – по крайней мере большую часть времени – друг к другу. Как утверждает антрополог Сара Блаффер Харди, чья работа о совместном воспитании детей во многом изменила представление о человеческой заботе друг о друге, мужчины и женщины хадза разделяют такие обязанности, как забота о детях, гораздо более справедливо, чем другие народы. (И мужчины, и женщины находят также время, чтобы расслабиться – для мужчин это обычно означает игры с отравленными стрелами.) В наше время менее тысячи человек продолжают вести этот традиционный образ жизни, и шансы сохранить его без активной внешней поддержки совсем невелики – за одно это хадза заслуживают особого уважения. Слова вроде K?r?ph?-k? и Th?k’?l?-ko могут пережить создавший их народ. Сохраняя эти слова, мы отдаем дань уважения людям, образ жизни которых – один из древнейших и которые пытаются сохранить древнейшие традиции познания окружающего мира.

В главе 8 «Человек» мы рассматривали аргументы в пользу концепции общего происхождения музыки и языка. Но как бы то ни было, у языка, без сомнения, несколько источников. Название медоеда на языке хадза дает повод усмотреть здесь косвенное доказательство, что способы коммуникации, отличающие человека, по крайней мере частично развивались как результат взаимодействия с другими животными. Возможно, навыки репрезентации, изложения, представления тоже корнями уходят в такое взаимодействие человека с птицей, какое мы сегодня наблюдаем между хадза и медоуказчиком. Для хадза, которые не держат скот или домашних животных, это, возможно, самые близкие отношения с другим видом. Они возникли раньше того, что мы знаем как приручение, и совсем на него не похожи. Это общение почти на равных, пожалуй, отличный пример того, что поэт Эдвин Мюир назвал «давно утраченным, отжившим братством» между людьми и другими животными.

«Одомашнивание», считает биолог Тим Фланнери, это лишь слабое эхо первых отношений человека со многими животными в разных частях света.

Антропологи рассказывают, что у хадза принято завершать успешный сбор меда «традиционным представлением», в котором один человек с помощью свиста исполняет роль медоуказчика, а второй изображает сборщика меда (аналогичным образом после удачной охоты – добычей может быть все что угодно, от павиана до жирафа – хадза рассказывают историю охоты, особенно если она была опасной или сложной). Такое воспроизведение событий – вероятно, одна из древнейших форм развлечения – по-видимому, также сыграло важную роль в развитии и совершенствовании человеческого языка. Речь, по крайней мере частично, возникла в процессе внимательного прислушивания к звукам других животных (таких как пересвист медоуказчика) и интерпретации оставляемых животными знаков (например, следов хищников) и становилась более богатой и рефлексивной по мере их пересказа и изображения.

Описание человеческой речи и ее значения может заполнить страницы не одной книги. Если же коротко, то вот неплохое определение языка: «система кодирования и декодирования информации, которая использует большой словарный запас, быструю и эффективную систему передачи и способность комбинировать слова по определенным правилам для создания практически бесконечного количества значений». Большинство лингвистов считают: что бы там ни говорили о дельфинах, только человек имеет язык именно в вышеописанном смысле. И именно речь делает наши способности настолько безграничными, что позволяет нам занимать особое место среди животных. Некоторые ученые считают, что развитие речи сыграло не меньшую роль, чем эволюция самой ДНК.

С тех самых пор как исследование языка стало официальной независимой наукой, различные теории его происхождения и развития в основном оставались просто предположениями, которые не удавалось ни подтвердить, ни опровергнуть. Однако достижения генетики и археологии последних десятилетий показывают, что эти теории в большинстве своем проверяемы. Например, в 2001 г. было высказано предположение, что важную роль в развитии речи сыграло небольшое изменение гена FOXP2, уникального для современного человека. Этот новый вариант с огромной скоростью распространился среди всего человечества менее 200 000 лет назад. (Некоторые из современных людей, у которых отсутствует исправная копия этого гена, испытывают огромные трудности с речью.) Позже, правда, появились доказательства наличия этой «новой» вариации у неандертальцев. Соответственно, либо они обладали речью, очень похожей на нашу, либо этот ген – только один из нескольких факторов, определивших возникновение языка.

Возможно, отгадать эту загадку помогут более глубокие археологические исследования. Анатомия вида Homo sapiens практически не изменилась за последние 200 000 лет. Но аспекты поведения человека современного типа, которые включают производство сложных инструментов, торговлю на дальние расстояния и создание искусства и символов, начали проявляться только 100 000 лет назад (как показывают археологические данные) и установились окончательно только 50 000–40 000 лет назад. И возникновение языка почти наверняка сыграло ключевую роль для развития той когнитивной активности, которая сделала возможными это новое поведение.

Более древние представители нашего рода, вероятно, имели способы коммуникации и взаимодействия, которые позволили им выжить и заселить огромные территории Африки и Евразии более 1 млн лет назад, несмотря на то, что они были слабее многих других животных. Их протоязыки, каждый в свое время, наверняка обладали различными, а возможно, и всеми элементами, необходимыми для создания настоящего, полностью сформированного языка.

Даже если мы не можем точно проследить траекторию развития языка, можно быть уверенными, что язык не возник в вакууме. Хадза, как и другие народы на стадии до появления земледелия, напоминают нам, что человечество развивалось во взаимодействии и общении с другими животными, а не только друг с другом. Хотя жизнь хадза была и продолжает оставаться короткой и тяжелой, в ней есть главное. Дэвид Абрам выразил это так: «Мы люди только в контакте, в со-жительстве, с другими существами, не-человеками… сложность человеческого языка связана со сложностью земной экологии, а не со сложностью нашего вида, рассматриваемого вне этой среды». Именно поэтому не следует допускать исчезновения последних из оставшихся культур каменного века, таких как хадза.

Люди способны использовать язык нашей так называемой развитой цивилизации для удивительно разнообразных целей, в том числе полезных. Генри Дэвид Торо отточил его до совершенства, просто записывая в своем дневнике до самой смерти, как капли дождя на камне показывают, куда унесся ветер. Но наш язык имеет определенные ограничения. Мы склонны, по словам китайского поэта, «бродить среди заблудших слов». В лучшем случае всегда остается несоответствие между известным нам богатством фактического опыта и узкой прямолинейностью языка. Это касается и всех остальных форм символической коммуникации, которые мы изобретаем, будь то рисование или картография. Возможно, наши лингвистические и когнитивные карты пока еще мало продвинулись вперед по сравнению с Erdapfel – красивейшим глобусом, созданным в Германии в 1492 г., еще до возвращения Колумба из своего первого плавания, – так что на нем отсутствует изображение Америк.

В будущем, возможно, нам станут доступны более совершенные средства коммуникации. Но что понадобится для их создания и чего в них будет не хватать? Получив бо?льшую власть, мы получим и больше возможностей для злоупотребления ею. Было бы неплохо время от времени вспоминать о тексте, написанном в Басре в X в. для суфийского братства, посвятившего себя служению знаниям и мудрости. В этом произведении «Иск животных против человечества» (The Animal’s Lawsuit Against Humanity) животные жалуются Королю джиннов на то, как с ними обращаются люди. И суд признает, что у человека нет права порабощать и разрушать.

Давайте усвоим этот урок и запомним, что некоторые очень важные вещи можно до конца понять и почувствовать, только если мы не будем полностью полагаться на их символическое изображение, созданное нами самими. Хороший пример – пение птиц. В течение всего периода, когда развивалось самосознание нашего вида, мы были постоянно окружены птицами, пишет Грэм Гибсон. Так что, возможно, в поэтической мысли о том, что внимание к птицам означает внимание к самой жизни, есть определенная истина. Но, чтобы выжить, нам нужны упорство медоеда и проворство медоуказчика, и обоих мы должны ценить и почитать.

Кожистая черепаха

Dermochelys coriacea

Тип: хордовые

Класс: пресмыкающиеся

Отряд: черепахи

Охранный статус: вид на грани исчезновения

Вечный идеал – это изумление.

Дерек Уолкотт

Звезд почти не видно из-за облаков. Позади нас в дымке лес. Впереди едва различимая серая береговая линия: видно всего на несколько метров в любую сторону, зато отчетливо слышно, как вдалеке хлещут и перекатывают по песку волны. Проходит несколько часов, и из пены, сумеречного гула и рокота прибоя начинают всплывать пятна густой темноты. Это кожистые черепахи выбираются на берег, чтобы отложить яйца в прибрежном песке Западного Папуа в Индонезии – одном из последних известных мест в западной части Тихого океана, где они выводят детенышей. В июле 2006 г. я в составе небольшой группы приехал сюда, чтобы наблюдать это все более редкое событие.

В океане, где кожистые черепахи проводят 99 % своего времени, это быстрые и неутомимые пловцы. А вот на суше сила притяжения оказывается для них слишком большим испытанием, а собственный вес, часто достигающий полтонны или даже больше, – жестокой шуткой. Здесь эти черепахи (и их яйца) становятся легкой добычей охотников и их собак. Мы не желаем им мешать, поэтому стоим вдалеке и смотрим, как первая из прибывших кожистых черепах начинает перетаскивать свою тушу размером почти с небольшой автомобиль по пляжному песку с помощью передних ласт. Кажется, что каждое движение вперед требует огромных усилий, и она часто останавливается, тяжело и глубоко дыша. На ум приходит мысль о рабочем, поднимающем гигантский камень, или вспоминается собственный опыт похода с тяжелым рюкзаком в Гималаях, где каждый шаг дается с таким трудом, будто тащишь на себе пианино.

Убедившись, что от кромки прибоя достаточно далеко и вода здесь не размоет песок, черепаха принимается обустраивать гнездо. Передними ластами – настолько большими, что они скорее напоминают крылья, – она начинает разрывать песок. Правый ласт, левый ласт – по очереди отбрасывают песок назад мощной полудугой. Иногда ласт уходит слишком глубоко в песок и застревает, иногда промахивается и отбрасывает только несколько песчинок. Выглядит процесс довольно неуклюже, но на самом деле работает она вполне эффективно, и вскоре в песке появляется углубление, достаточно большое, чтобы черепаха могла в него залезть. Тогда она приступает к самой деликатной стадии процесса: обустраивает камеру для яиц. Сейчас, объясняет нам гид, черепаха впала в своего рода транс и не замечает людей вокруг, так что можно подойти поближе и даже дотронуться до панциря (что я и делаю: на ощупь черепаха теплая). Она копает задними ластами: они меньше, более гибкие и даже кажутся аккуратными по сравнению с передними. Эти задние ласты на самом деле напоминают человеческие руки – они могли бы так выглядеть, если бы были более широкими, плоскими и на них были надеты перчатки из слоновьей кожи. Черепаха работает только на ощупь (задние ласты полностью находятся вне поля зрения) – она вырывает глубокую яму в форме горшка с узким горлышком во влажном песке. Мастерство и точность, с которыми она выгребает из ямки песок, а затем похлопывает по стенкам углубления, чтобы сделать их твердыми, напоминают движения опытного горшечника или скульптора. Когда, наконец, черепаха удовлетворена результатом, она опускает свой мясистый, похожий на клюв яйцеклад в это углубление и начинает медленно откладывать яйца: несколько десятков яиц размером с мяч для пинг-понга в густой прозрачной слизи. Закончив, она закапывает яму – сначала очень аккуратно и осторожно задними ластами, а затем поворачивается и засыпает огромные кучи песка мощными передними. После этого черепаха разбрасывает песок в разных направлениях, возможно, пытаясь замаскировать гнездо.

«Естественный отбор – сила… столь же неизмеримо превосходящая слабые усилия человека, как произведения Природы превосходят произведения Искусства» (Чарльз Дарвин «Происхождение видов»).

Дотронуться до кожистой черепахи – все равно что вновь оказаться в волшебном мире детства. Это полное жизни существо, но живет оно в каком-то измерении, недоступном самому богатому воображению. Позже мне вспоминается фраза, приписываемая Чжуан-цзы: «Все существа в этом мире имеют измерения, не поддающиеся исчислению».

Каждый член нашей группы – ученые, борцы за защиту окружающей среды, фотографы и другие жители богатых промышленно развитых стран – испытывает какую-то эйфорию и детскую беспочвенную радость. Эти животные – самое потрясающее и необычное, что нам когда-либо доводилось или доведется видеть в своей жизни. Они очень странные. Гигантские (даже по отношению к остальному телу) передние ласты, как у горбатого кита. Продолговатый панцирь, так что все тело имеет форму слезы или миндального ореха, с семью длинными ребрами во всю длину, как на задней деке лютни. Панцирь темно-серого или черного цвета с беловатыми пятнышками, на ощупь напоминает нубук или плотный коврик для компьютерной мыши. Голова с тупым носом – как артиллерийский снаряд и почти такая же мощная. Клювообразный рот, составленный из изогнутых друг под друга роговых частей. Глотка – этого, конечно, мы не видим – усеяна острыми, направленными назад шипами: жутковатое снаряжение для захвата и проглатывания медуз (мягкие, противные и сильно ядовитые для человека медузы как хлеб с маслом для кожистой черепахи). Слезы, ручьем льющиеся из узких глаз, можно неправильно истолковать: на самом деле это просто способ выведения избытка солей, которые поступают с пищей. В каждом вдохе и выдохе, поднимающем и опускающем панцирь, чувствуется объем и мощь легких. Крокодил такого размера привел бы нас в ужас, но мы знаем, что это животное безвредно, и не испытываем страха.

На испанском одно из названий кожистой черепахи Tortuga laud – черепаха-лютня.

Вспоминая тот день, я думаю, чему мы научились тогда и насколько это важно. Конечно, вид кожистых черепах внушил нам благоговейный трепет. Но наши мысли и эмоции в тот день формировались под влиянием множества предрассудков, предположений и фактов, в которых мы едва ли отдавали себе отчет. Мы считали, что приехали сюда с «добрыми» намерениями, хотя и пользуемся всеми благами цивилизации, уничтожающей этих животных. Так просто обвинять в разрушении окружающей среды других людей: например, тех, кто посягает на права местного населения и на ресурсы окружающего океана и суши. У нас у каждого была своя жизнь, свои радости и горести, сентиментальные чувства или негодование, которые мы готовы были выражать публично. Но если разобраться, что мы увидели в тот день, к чему прикоснулись?

«Жить в океане, наверное, это как жить в аду, – писал Вернер Херцог в наиболее тяжелые свои дни. – Большом беспощадном аду постоянной и неотвратимой опасности. Это настоящий ужас, так что в процессе эволюции некоторые виды… выползали, ища спасения на суше, где продолжаются “Уроки темноты”». Но такие высказывания говорят больше о легендарном немецком режиссере, чем об окружающем мире. На самом деле сухопутные виды на протяжении 200 млн лет часто возвращались в океан и там процветали и развивались в многочисленные удивительные формы. В течение десятков миллионов лет, в период, который сейчас принято называть эрой динозавров, морские рептилии – ихтиозавры, плезиозавры, мозозавры – населяли территории океана от Арктики до Антарктиды, иногда достигая огромных размеров. Катастрофа в конце мелового периода 65 млн лет назад, в результате которой вымерли динозавры, уничтожила и этих животных, после чего жизнь в океане на какое-то время стала поспокойнее, но в течение 15 млн лет предки дельфинов и китов начали разведывать богатые воды эоценового океана. Сирены, ластоногие (морские котики и моржи), морские выдры, пингвины, морские игуаны и другие, начинавшие на суше, перебирались в воду. Несмотря на все опасности, океан – хорошее место для жизни: место, где можно почерпнуть множество уроков о жизни и смерти.

Морские черепахи одними из первых начали эту обратную миграцию и оказались самыми последовательными переселенцами. Их последние наземные предки жили примерно 225 млн лет назад, когда только начиналось господство динозавров, продолжавшееся 160 млн лет, и когда мировые континенты объединились в сверхконтинент Пангею – подлинный черепаший остров, существовавший задолго до того, как Северная Америка получила свое имя^{40}. Примерно 220 млн лет назад вид Odontochelys уже значительную часть своей жизни проводил на мелководье. У этого животного, название которого означает «зубастая полупанцирная черепаха», был костяной брюшной щит, но не было панциря на спине (или, возможно, он был кожистым). В течение следующих 100 млн лет, когда Пангея раскололась на несколько континентов, настало время расцвета этой проточерепахи или очень похожих на нее видов. У многих «бронежилет» был более привычного для нас вида – на брюхе и на спине. У других же это была толстая кожа, натянутая на костяную решетку. Архелон (Archelon), самый крупный из известных нам видов, мог вырастать до 4 м в поперечнике – больше, чем орудийная башня современных танков. Благодаря легкому панцирю архелон мог быстро передвигаться, так что у него был неплохой шанс не встретить преждевременный конец в пасти мозозавра (возможно, самого свирепого морского хищника всех времен). Большой клювообразный рот доказывает, что питался этот вид живым «рыбным супом», какой можно было добыть в океане мелового периода.

В британском английском существуют отдельные слова для обозначения сухопутных черепах (tortoise), которые всю жизнь проводят на суше и имеют плоские лапы, пресноводных черепах (terrapin) и морских черепах (turtle). В американском английском их всех принято обозначать одним словом – turtle. В некоторых языках используют очень забавные наименования для черепах. Так, для немцев это schildkr?te, или лягушки с панцирем, для венгров – teckn?sb?ka или лягушки-тарелки.

Кожистые черепахи (напоминающие древний вид архелон кожистым, натянутым на костяной каркас панцирем, но вряд ли состоящие с ним в родстве) появились 110–90 млн лет назад и мало изменились с тех пор. Самки, очень похожие на ту, что мы наблюдали на побережье в Папуа, откладывали яйца, когда в лесах еще бродил тираннозавр рекс (а не как сегодня – тень этнических чисток и экологического опустошения). Они населяли океан, простиравшийся на месте современных Сахары и Великих равнин Северной Америки.

Кожистым черепахам каким-то образом удалось пережить катастрофу мелового периода, уничтожившую почти всех остальных крупных рептилий, кроме крокодила. Возможно, помогли удачная гидродинамическая форма и нетребовательность к пище. Ребра на панцире черепахи работают как киль корабля, позволяя стабилизировать ее туловище, направлять потоки воды и увеличивать скорость плавания. Соответственно, черепаха может, передвигаясь с помощью ласт, плавать на огромные расстояния, почти не затрачивая усилий, поедая при этом медуз, вес которых в ежедневном рационе черепахи достигает ее собственного. (Медузы содержат мало питательных веществ – примерно 2 % от ее веса, зато они есть повсюду. Описан случай, когда кожистая черепаха съела за три часа 69 цианей (Cyanea capillata). Средняя цианея этого вида бывает размером с автомобильную шину и весит более 5 кг.) При движении кожистые черепахи генерируют тепло, и черепахи, достигшие изрядных размеров, могут сохранять его благодаря толстому слою жира. Это позволяет им в поисках медуз заплывать в более холодные воды, дальше на север или юг, чем другие ныне живущие рептилии. (Взрослые самцы обычно крупнее самок и лучше удерживают тепло: самая крупная черепаха была замечена у берегов Уэльса.) Эти черепахи, кроме того, могут нырять глубже остальных позвоночных, за исключением, наверное, кашалота. Способность чувствовать магнитное поле Земли превращает их в отличных штурманов, и после путешествий на другой конец света они благополучно возвращаются к родным берегам. Задолго до исчезновения пролива между Северной и Южной Америкой кожистые черепахи распространились по регионам, которые сегодня носят название Тихоокеанского, Индийского и Атлантического океанов и Карибского моря.

Многие из наших сведений о кожистых черепахах – расположение мест, где они откладывают яйца, тот факт, что небольшие различия температуры определяют пол их детенышей, масштаб и характер их миграций – стали нам известны в последние несколько десятилетий. Только в 2006 г. ученые узнали, что некоторые особи регулярно проплывают десятки тысяч километров от берегов Юго-Восточной Азии (как тот, на котором побывал я) до побережья Северной Америки и обратно.

Но эти замечательные открытия сделаны только теперь, когда кожистые черепахи оказались по-настоящему в плачевном положении (как и остальные, хотя в разной степени, шесть современных видов морских черепах: каретта, или головастые морские черепахи; атлантическая ридлея; оливковая ридлея; зеленая (суповая) черепаха; австралийская зеленая черепаха и бисса – всем присвоен охранный статус близких к угрозе вымирания). «Только перечисление разнообразных способов, которыми они умирают, – пишет один журналист, – повергает в отчаяние». Черепахи гибнут, запутавшись в рыболовных сетях, задыхаются в плавающих в воде пластиковых пакетах, попадают под суда, их вылавливают на мясо, а некоторые уже обречены, еще не появившись на свет, когда разоряют их гнезда, чтобы продать яйца кому-нибудь в пищу или в качестве афродизиака. В течение 20 лет (до 2000 г.) число черепах сократилось на 90 %, и ученые предсказывали их неизбежное исчезновение. Это резкое сокращение отражает и более длительную историческую тенденцию: люди уничтожили целые популяции кожистых черепах в течение последних 500 лет. Европейцы, жившие в прошлых веках, рассказывают о такой численности этого вида, что сегодня нам это кажется преувеличением, но современные биологи считают, что есть основания верить этим рассказам. Проплывая мимо архипелага Хардинес-де-ла-Рейна у побережья Кубы, Христофор Колумб и его матросы были поражены:

За время плавания они видели множество очень крупных морских черепах. Но на этих 20 лигах они увидели их во много раз больше, море было буквально переполнено ими, причем преогромными. Их было так много, что, казалось, корабли сядут на черепаху, как на мель; корабли как будто купались среди черепах.

История гигантских сухопутных черепах аналогична, только произошла раньше. Несколько тысяч лет назад они обитали в Южной и Юго-Восточной Азии и Австралии. Они были легкой добычей для человека и все были съедены еще в доисторические времена. Исключения составили несколько популяций на Сейшелах и Галапагосских островах.

Европейцев восхищали штурманские способности черепах. В «Истории Ямайки» (1774) Эдвард Лонг пишет:

Инстинкт, заставляющий черепах находить эти острова и ежегодно приплывать к ним с такой регулярностью, по-настоящему удивителен. Значительная их часть приплывает из Гондурасского залива за 150 лиг и совершает этот утомительный путь без помощи карт или компаса, причем с гораздо большей точностью, чем та, на которую способен человек, даже прилагая максимум усилий. Черепахи настолько точны, что известны случаи, когда корабли, потерявшие долготу из-за погодных условий, ориентируясь исключительно на шум, издаваемый черепахами при плавании, достигали Каймановых островов.

Детеныш кожистой черепахи направляется к воде

Скорее всего, в этих двух отрывках говорится не только о кожистых, но и о других видах черепах, например зеленой морской черепахе. Но и кожистые черепахи в большом количестве когда-то населяли Карибский регион, и колонизаторы уничтожили больше морских черепах, чем сделали это местные народы до их появления. Отсюда и эти рассказы, для нас почти невероятные, о черепахах в таком количестве, что в них можно «купаться». Сегодня встретить даже одну живую черепаху в этих водах – большая редкость.

Но конца этой истории пока не видно. Во-первых, катастрофа разразилась не во всех регионах с одинаковой силой. В Тихоокеанском регионе кожистые черепахи почти полностью исчезли или близки к этому. В начале 1980-х на тихоокеанских пляжах Мексики откладывали яйца около 75 000 самок. Сейчас они исчисляются несколькими сотнями. Пляжи в Малайзии, некогда кишевшие черепахами, сейчас пустынны. Та черепаха, к которой я прикоснулся в Новом Папуа, была представительницей одной из последних жизнеспособных популяций в западной части Тихоокеанского региона, причем их общая численность – всего несколько сотен или максимум пара тысяч. В Индийском океане кожистые черепахи тоже почти полностью исчезли. А вот в Атлантическом океане и Карибском море, где они были на грани вымирания, популяции начинают медленно восстанавливаться. Так, на пляже острова Сент-Круа в Карибском море в 1980 г. откладывали яйца всего 20 самок (исторически самый низкий уровень), а в 2000 г. – уже 200, число черепашат увеличилось с 2000 до 50 000.

Склонность не верить в то, что в предыдущие эпохи какой-то предмет, животное или явление встречалось во много раз чаще, довольно типична и известна как «синдром сдвинутой точки отсчета» (shifted baseline syndrome). В качестве точки отсчета люди принимают численность, разнообразие и размер животных и других организмов, существовавших во времена их молодости, предполагая, что так было всегда. По мере уменьшения природных ресурсов, «точки отсчета» предыдущих поколений кажутся молодежи преувеличенными россказнями.

Нет никакой гарантии, что позитивная тенденция, замеченная на Сент-Круа и в нескольких других местах, будет продолжаться. Но совсем необязательно, что это ложная надежда. В опубликованном в 2007 г. исследовании «Путешествие черепахи» (The Voyage of the Turtle) биолог Карл Сафина пишет: «Вопрос, который я задаю, – не “в чем проблема”, а “можем ли мы обеспечить восстановление популяции”?» А ответ, по его мнению, положительный: «Различные доказательства сводятся к тому, что местное население вполне способно контролировать ряд условий, которые могут во многих случаях вернуть черепах. И такие примеры уже есть». Популяции, практически полностью уничтоженные, как на острове Сент-Круа в 1980 г., могут начать восстанавливаться, если обеспечить охрану кладок от браконьеров и собак, считает Сафина. Если спасать хотя бы несколько яиц каждый год и защищать обреченные в противном случае кладки, это позволит выиграть время, чтобы начать решать более масштабные проблемы: например, бороться с разрушительными способами рыбной ловли.

«Привести в порядок» рыбный промысел – крайне сложная задача. Ежегодно в Тихий океан забрасывают около двух миллиардов рыболовных крючков, на которые ловят тунца, а фактически и черепах. И даже если удастся контролировать подобные риски, остаются и другие угрозы, которые могут возрастать в будущем. Это удушение пластиковыми пакетами, слишком горячий для яиц песок (по мере увеличения средней температуры в регионе) и проблемы сохранения территорий для кладок в связи с более интенсивной деятельностью человека. И если уменьшение плотности планктона, наблюдающееся в некоторых частях океана в течение последних нескольких десятков лет, подтвердится и окажется стойкой тенденцией, то это может означать критическое оскудение пищевой цепочки, от которой зависят не только черепахи, но и почти все крупные морские животные.

Проблемы сохранения территорий для откладки яиц могут быть результатом деятельности, которая осуществляется на довольно большом удалении от них. Так вполне многообещающей является популяция, откладывающая яйца на пляжах Габона в Западной Африке: эта популяция насчитывает примерно 30 000 самок. Но им сильно мешают выброшенные на берег бревна – результат быстро развивающегося и плохо управляемого лесного хозяйства в Центральной Африке. Такие бревна не дают черепахам добраться до излюбленных мест устройства гнезд и часто заставляют их откладывать яйца слишком близко к берегу, где яйца гибнут от соленой воды.

В этих обстоятельствах незначительные шаги, такие как защита гнезд, могут показаться недостаточными. Но с чего-то ведь нужно начинать. За ними может последовать создание заповедных морских зон – уже неоднократно было доказано, что это лучший способ обеспечить восстановление морских экосистем, по крайней мере в ближайшем будущем. Нет никакой гарантии, что подобные меры сработают и кожистым черепахам удастся преодолеть «бутылочное горлышко» антропоцена и уплыть в будущее, где не будет нас. Но, как говорит Карл Сафина, «бороться с отчаянием нужно, не пытаясь сразу же охватить весь список проблем. Надо сфокусироваться на том, что можно сделать, что может оказаться полезным, надо просто ухватиться покрепче – и не отпускать».

О морских черепахах было придумано немало мифов в самых разных странах – от Северной Америки до Китая и от Месопотамии до Полинезии. Мы вряд ли вспоминаем об этих мифах, пересказывая бородатый анекдот про человека, который пытался доказать ученому, что Земля не вращается в космосе, а стоит на черепахе. (На вопрос о том, на чем же стоит черепаха, он отвечает: «Там черепахи до самого низа».) Но, даже отказываясь от ненаучных идей, наше сознание никогда полностью не освобождается от мифов и символов, которые иногда дают нам подсказки (помимо прочего) о сущности и природе происходящих в нас самих процессов, которые мы не можем полностью контролировать. Нам нужны новые истории о том, как устроен мир.

Кожистые черепахи могли бы рассказать очень интересную историю. В ней большое место занимают жестокость, глупость и расточительность, но, как раз когда тени сгущаются, появляется надежда на внезапный поворот в сюжете (в данном случае – восстановление практически уничтоженной популяции и экосистемы). По крайней мере так эту историю хотели бы рассказать защитники окружающей среды. По сути, это все та же древняя история: утрата, восстановление после пережитого, новая мудрость и опять расцвет. Но хуже она от этого не становится. Возможно даже, это наша самая важная история. Но я думаю, в данном случае это не единственный сюжет. И ведь современный бестиарий должен не хуже средневекового уметь раскрывать разные смыслы и передавать противоречия. Можно, например, использовать кожистых черепах как медитативный объект для размышлений о сущности бытия.

В японских садах камней (карэсансуй) камни и растения расположены на гравии или песке, на которых делаются бороздки. Для одних сад камней – просто ветви, камни и гравий. А для других – это «вход без входа», окно с видом на горы сквозь облака, тигры в реке, острова в волнах океана. Объекты в саду неподвижны, конечно, движение происходит только в мыслях человека. И я думаю, что черепахи могут стать схожим символом: несмотря на свои путешествия, на огромные расстояния и бессчетные смены поколений, они остаются практически неизменными уже на протяжении невероятно долгого времени – в 50 раз дольше, чем существует наш род, и в 500 раз дольше, чем наш вид.

Если смотреть на плывущую под водой кожистую черепаху, она похожа на гигантскую скалу. Она надвигается на вас: огромный монолит в переливах воды и света, – приковывая внимание с силой, соизмеримой с гравитацией, пока не проплывает мимо, легко и быстро, чтобы вновь раствориться в морской голубизне. Это переживание похоже на само сознание: преходящее видение, придающее объемность настоящему моменту, фокусировка внимания, заставляющая игнорировать все остальное вокруг.

Чешский поэт и ученый-иммунолог Мирослав Голуб определил «параметры настоящего момента» как примерно три секунды – столько, сколько необходимо, чтобы прочитать строфу стиха.

Отдельная особь кожистой черепахи вряд ли может похвастаться тем, что мы называем сознанием. В конце концов, мозг этого животного размером не больше виноградины. Память и навыки, необходимые ему для совершения их навигационных подвигов и обустройства гнезд, обусловлены его повседневной жизнью. Но, сами того не зная, черепахи обладают определенной грацией. Дело не только в бесчисленных формах жизни, которые появились в ходе эволюции и продолжают эволюционировать, пока наша планета проходит свои циклы согласно закону тяготения; это узор и танец, которые возникли задолго до нас и, вероятно, сохранятся в далеком будущем, окружая наше кратковременное пребывание на Земле красотой. Кожистые черепахи мирно и с большим достоинством плывут по водам океана (океан греки считали великой рекой, воды которой омывают сушу). Мы же, для сравнения, всю свою короткую жизнь куда-то спешим, скачем туда-сюда, пока наконец не замедляемся и не останавливаемся.

Дув Драаизма (2004) заметил: «Объективное время на часах движется равномерно, как река, текущая по долине. В начале своей жизни человек резво бежит по берегу вдоль реки, опережая ее течение. Под вечер он устает, и река убегает вперед, а человек – отстает. В конце концов, он останавливается и решает прилечь на берегу, а река все продолжает свое мерное течение, такое же спокойное и невозмутимое, как вначале.

Представление о том, что наш мир покоится на спине гигантской черепахи – или нескольких черепахах – не так уж абсурдно, если считать его метафорой. Большинство космологов считают, что материя и энергия Вселенной, которые видимы для нас, и, следовательно, мы имеем о них некоторое представление, как огромная черепаха в бескрайнем океане – лишь небольшая часть целого, тогда как темная материя и темная энергия составляют значительно бо?льшую его часть. И если верно предположение некоторых ученых, что наша Вселенная – одна из многих на одном из многочисленных уровней мультивселенной, то мы можем сказать, что в каком-то смысле там действительно черепахи до самого низа. Та черепаха, которую мы видим, становится талисманом для брахмана, символом бескрайней трансцендентной реальности, основой для материи, энергии, времени и пространства.

Я снова вспоминаю тот пустынный пляж, на котором мы несколько лет назад наблюдали за кожистыми черепахами. Облака рассеялись, и сквозь них начал пробиваться лунный свет. Вскоре небо полностью очистилось, и свет звезд стал таким ярким, что появились тени. Океан успокоился. Мы начинаем замечать какое-то шевеление в песке. Детеныши кожистой черепахи, каждый из которых легко уместится на человеческой ладони, проклевываются из яиц, отложенных в гнездах по соседству несколько недель назад, и направляются к воде – решительные, словно крохотные игроки в регби, бегущие к боковой линии. У каждого на спине перламутровые пятнышки, образующие каплевидный узор, похожий на аналемму Солнца, видимую с поверхности планеты Марс.

Помню, мой покойный ныне друг, архитектор и морской инженер Вольф Гильберц, веривший, что человечество может достичь своих целей, не уничтожив при этом нашу планету, рассказывал мне одну историю. Вольф мечтал о том, чтобы построить на удаленных мелководьях в Индийском океане «экотопию» – искусственный остров из минералов, полученных электролизом с помощью энергии волн и солнечного света. Он рассказывал мне о предварительной экспедиции, которую организовал на предполагаемое место строительства со своим коллегой, биологом Томом Горо:

Мы стали свидетелями уникального метеорологического явления. Представь: поверхность моря более гладкая, чем зеркало, безоблачное ночное небо. Отражение звезд в воде настолько яркое, что казалось, под нами второе небо. Горизонт сместился, и все боги, по-видимому, наслаждались моментом. Такое бывает раз в жизни. Если что, с научной точки зрения все может объяснить Том.

Наблюдая, как маленькие черепашки со всех ног бегут к темной воде, где большинство из них будет съедено другими животными еще до того, как они вырастут с кулачок ребенка, а из выживших большая часть попадет в «мясорубку» человеческой цивилизации, мы все-таки почувствовали, что представление Шопенгауэра об этом мире как о месте бесконечной боли и страдания, было ошибочным. Некоторые из этих черепашат, возможно, все-таки выживут, и вернутся сюда, и снова поползут по песку – только теперь их туловище будет в 2000 раз тяжелее. Как утверждал ярый атеист Альбер Камю, Сизифа следует представлять счастливым. И в ту ночь нам показалось, что где-то в далекой Вселенной боги улыбаются.

Паук-скакунчик

Phidippus mystaceus

Тип: членистоногие

Класс: паукообразные

Семейство: пауки-скакунчики

Охранный статус: не присвоен

Тебе следует лишь изменить направление…^{41}

Франц Кафка

Несколько лет назад в графстве Йоркшир в помидоре было обнаружено послание Бога. Арабские буквы были видны четко – тем, кто мог их разглядеть, – в двух половинках мякоти и семенах, окруженных мандалой несъедобной кожицы. На ум приходят два возможных объяснения этому феномену. Либо Высшее Существо решило проявить Себя не только в ураганах или квазарах. Либо те, кто видел в помидоре буквы, были подвержены апофении – склонности видеть структуру или взаимосвязи там, где их на самом деле нет.

Каково бы ни было объяснение истории с томатом, надо признать, что людям часто свойственно видеть то, чего в действительности нет. Все мы видим человеческие лица в неодушевленных объектах – явление, известное как парейдолия. Эволюционные психологи считают, что это свойство имеет адаптивное значение. Если плохо различимый предмет в высокой траве окажется камнем, а не мордой льва и никакое опасное животное на самом деле в этой траве не прячется, последствия такой ошибки окажутся гораздо менее серьезными, чем если принять льва за камень. Кроме того, мы, гиперсоциальные существа, уделяем огромное внимание изучению и толкованию мимики и изменений в ней, иногда едва уловимых. Нейробиологи обнаружили, что значительная часть зрительной коры головного мозга в основном занята выполнением этой непростой задачи.

Что уж тогда говорить о таком животном, как паук-скакун? У него, несомненно, есть лицо, самое настоящее, украшенное белыми усами и черными хохолками на макушке. Но на этом лице две пары глаз (передние медиальные и передние боковые). Так что наш взгляд начинает перескакивать с одной пары на другую, не зная, на какой остановиться и сфокусировать внимание. Есть в нем что-то от оптической иллюзии, рисунка «утка или кролик» – такой паучий обман зрения. (Помимо четырех передних глаз у этого паука есть четыре задних – пара маленьких и еще пара покрупнее, – расположенных дальше на головогруди – как «пузыри», в которых помещалось орудие среднего верхнего стрелка на бомбардировщике «Ланкастер»).

Иллюзия «утка или кролик»

Обитающий в Северной Америке мистацеус – паук-скакунчик – один из примерно 5000 видов широко распространенного семейства пауков (восьминогих дышащих воздухом и с ядовитым укусом членистоногих), которых можно встретить повсюду, кроме Гренландии и Антарктики. Только в Великобритании их насчитывается 36 видов. Пауки-скакунчики размером меньше ногтя на вашем мизинце, обладают очень острым зрением и интересными охотничьими приемами и любят полакомиться пчелами, жуками и нередко другими пауками. У некоторых видов зрение лучше, чем у кошек, превосходящих их по размеру более чем в 100 раз. Хотя возможности их передних глаз довольно ограничены, все восемь вместе позволяют просматривать большие участки вокруг себя. (Как у многих пауков, слух у них тоже очень тонкий. Слышат они с помощью волосков на ногах, чувствительных к любому колебанию воздуха.) И прыгают они гораздо лучше кошек – с учетом их размера. Пауки-скакунчики способны прыгать на расстояния, в 50 раз превышающие длину их туловища, и могут очень точно выбирать места приземления. У них даже есть страховка: шелковая нить, крепящаяся к месту старта, на случай, если они неправильно рассчитают и недопрыгнут до цели. Паук-скакунчик – прожорливый обозреватель пространства и чемпион банджи-джампинга и паркура в одном лице.

Не менее отважны мистацеусы и другие пауки-скакунчики в делах любовных. Самцы многих видов во время ухаживания приобретают кричаще яркую окраску. У самцов аудакса (Audax), близкого родственника мистацеуса, щупальца такие же яркие, как оперение райской птички, – какая дамочка устоит перед парнем с разноцветными гениталиями на лице. А вот другой скакунчик, Hentzia palmarum, довольствуется ярко-оранжевыми волосками вокруг передних четырех глаз. У каждого вида пауков-скакунчиков есть собственные уникальные танцы для устрашения и обольщения – это настоящее представление из трех или семи актов, сочетающее элементы фламенко и танца африканских шахтеров «Гамбут».

Паук-скакунчик мистацеус

Но некоторые пауки-скакунчики примечательны даже не столько своей внешностью, сколько интеллектуальными способностями. Самый посредственный род может похвастаться очень умными видами. Среди них можно назвать, например, Portia labiatа, или белоусая портиа, – это обитающий в Южной и Восточной Азии паук-скакунчик, питающийся исключительно другими пауками. (Все пауки-скакунчики, как и вообще все пауки, по большей части хищники, но обычно выбирают более легкую добычу. Исключение составляет обитающий в Южной Америке паук-вегетарианец с восхитительным названием «багира Киплинга» (Bagheera kiplingi).) Портиа меняет свое поведение в зависимости от того, на какое животное охотится: наблюдает за повадками видов, которые не встречались ему ранее, а потом подражает им, чтобы обмануть их, либо планирует хитроумные схемы нападения, если прямая атака кажется слишком опасной. Портиа может потратить целый час на изучение территории, на которой находится противник, и растительности вокруг, выбирая лучший способ неожиданного нападения. Ученые объясняют столь длительную подготовку тем, что, хотя у этого паука отличное зрение, способность воспринимать и обрабатывать информацию у него достаточно ограниченная. Так что паук-скакун систематически сканирует небольшие отрезки территории своими передними глазами, пока в конце концов ему не удается воссоздать карту в своем воображении – процесс немного похож на загрузку объемной картинки с высоким разрешением из Интернета при очень низкой скорости соединения. Когда создание карты завершено, портиа обычно исполняет свой план безукоризненно, быстро отступая и возвращаясь, если понимает, что план оказался тупиковым, выбирая правильное решение и в конце концов нападая на жертву, как хорошо подготовленный ниндзя-спецназовец.

Пауки-скакунчики способны усиливать остроту зрения, заставляя сетчатку слегка вибрировать из стороны в сторону, что позволяет собрать больше информации, не двигая туловищем, – глаза паука сидят на его голове неподвижно. На этот трюк обратили внимание ученые, исследуя способы усовершенствования систем видеовосприятия робота-марсохода.

Человеческому мозгу также приходится обрабатывать огромные объемы информации, поступающие от органов восприятия, особенно глаз, и значительная часть этой работы связана с отбором информации, которую можно игнорировать. Узкий фокус глаз Portia во многом выполняет функцию такого фильтра. Соответственно, «продуманные решения» паука на самом деле – следствие ограниченности воспринимаемой информации.

Различия между пауками-скакунчиками и людьми (по крайней мере большинством известных мне людей) очевидны. Не последнее из них – большая пропускная способность и мощность процессора: в нашем головном мозге около 100 млрд нервных клеток по сравнению всего с 600 000 у паука. И,конечно, мы многократно увеличиваем наши способности благодаря сотрудничеству и совместной работе, создавая сети поддержки и передачи информации с другими людьми, более мощные и сложные по сравнению с тем, на что способен любой человек по отдельности. Но, как и пауки, мы живем в узкой области относительно мира в целом. «Человек способен одновременно воспринимать только очень ограниченное число вещей, – утверждает Крис Кельвин в романе Станислава Лема «Солярис». – Мы видим только то, что происходит у нас на глазах, здесь и сейчас». И как пауки пытаются справиться со своими ограничениями, создавая в голове карту, так и мы познаем мир, неосознанно дорисовывая общую картину из фрагментов восприятия, памяти и предположений: фокус, позволяющий нам составить грубую модель происходящего, которую мы принимаем за реальность (см. главу 7 «Гонодактилус»).

Память – одно из наиболее ценных наших качеств. С помощью памяти мы создаем собственную личность и культуру. И хотя способности нашей памяти и то, как мы ее используем, поистине удивительны, – особенно если мы не выпили пару лишних стаканчиков – это все равно часть природы, неотделимая от нее. Память, если определять ее как способность сохранять информацию для использования в дальнейшем, является основой самой жизни.

Первые живые системы, возможно, созданные, чтобы существовать в мире РНК, характеризовались (помимо прочего) именно таким качеством: способность записывать в свои химические коды и позже воспроизводить свойства, которые помогали им выжить. Все существующие в современном мире организмы сохраняют подсистемы, которые были впервые закодированы в период, когда только возникла основанная на ДНК жизнь – около 4 млрд лет назад^{42}. Каждую минуту наши клетки воспроизводят процессы, имевшие место еще в период архея. Большая часть мировой памяти продолжает оставаться полностью бессознательной и даже не требует наличия мозга. Хорошим примером может послужить иммунная система: она «запоминает» вирусы, бактерии и другие неприятные вещи, с которыми вы сталкивались в течение жизни. Принципы ее работы достаточно сложны, но, если несколько упростить, процесс выглядит так: когда вы сталкиваетесь с патогеном, специальные клетки иммунной системы формируют память о нем. Если вы встретите этот патоген еще раз, клетки «памяти» распознают его, и ваш организм сможет быстрее выстроить систему защиты. То же самое происходит у растений и животных.

Гипотеза мира РНК предполагает, что жизнь на основе рибонуклеиновой кислоты предшествовала жизни на основе дезоксирибонуклеиновой кислоты и белка. РНК способна одновременно и хранить генетическую информацию, как ДНК, и катализировать химические реакции, как фермент белка. Мир РНК, возможно, возник из многочисленных более ранних самовоссоздающихся молекулярных систем, которые РНК вытеснила. Таким образом, первые протоформы, существовавшие до РНК, были «забыты».

Человеческая память может быть богатой, гибкой и острой, как, насколько нам известно, ни у одного другого существа на Земле. Ужас, который нам внушает несовершенство памяти и ее ухудшение, сравнимы разве что с нашим страхом смерти. Но помнить можно и слишком много. В одной из историй Хорхе Луиса Борхеса молодой работник фермы Иренео Фунес падает с лошади и получает сильное сотрясение. Когда он приходит в себя, его чувства восприятия и память оказываются «совершенными». Теперь предыдущая жизнь кажется ему сном: он смотрел, не видя, слушал, ничего не слыша, и почти все забывал. В своей новой жизни Фунес может вспомнить «форму облаков в южной части неба утром 30 апреля 1882 года… и сравнить их в памяти с красными прожилками мраморного переплета книги, которую видел всего один раз, или с веером брызг от весла на Рио-Негро накануне битвы Квебрахо». Но поток впечатлений и воспоминаний оказывается таким мощным, что Фунес не в состоянии с ним справиться, и перестает вообще вставать с кровати, «неподвижно глядя на фиговое дерево за окном или паутину». Он теряет способность к генерализации и абстрактному мышлению, для которых необходимо забывать отдельные мелкие детали. Он перестает понимать мир вокруг, не способен думать.

Получается, чтобы успешно функционировать, мы должны уметь забывать. Психологи и философы уже давно признали этот факт. Уильям Джеймс в 1890 г. цитировал своего коллегу Теодюль-Арман Рибо: «Не умея забывать поразительное количество состояний сознания и мгновенно забывать множество самых разных вещей, мы вообще были бы не в состоянии ничего запоминать. Таким образом, забвение… это не болезнь памяти, а условие ее здоровья и жизнеспособности». Более чем за 200 лет до этого Томас Браун рассуждал: «Не знать ничего о неприятностях, которые нас ожидают, и забывать те, что были в прошлом, – милость природы, которая позволяет нам справляться с немногими безрадостными днями, отведенными нам, благодаря этому наши чувства не возвращаются в болезненных воспоминаниях, наши горести не продолжаются в постоянном повторении». Фридрих Ницше был более краток (1886): «Благословенны забывчивые, ибо они не помнят собственные глупости».

«Если идея памяти… может до такой степени ослабеть, что будет принята за идею воображения… идея воображения может достигнуть такой силы и живости, что сойдет за идею памяти и окажет одинаковое с последней воздействие на веру и суждение»^[2] (Дэвид Юм).

Возможно, здравие ума подразумевает баланс между избыточностью и недостаточностью памяти. Но даже такой взвешенный подход не защищает от заблуждений. Недавно нейробиологи доказали то, о чем Дэвид Юм подозревал уже 300 лет назад: вспоминание является актом воссоздания и поэтому подвержено искажениям и домыслам – «реальные» воспоминания становятся легендой, а легенда – «воспоминаниями».

Получается, в самом ценном для нас опыте сознания заключен некий парадокс. С одной стороны, мы хотим полностью присутствовать в настоящем моменте: как писал молодой Людвиг Витгенштейн, «только человек, живущий не во времени, а в настоящем, счастлив». С другой стороны, мы хотим воссоздать и сохранить наиболее полную картину мира вокруг нас, а такая картина должна включать и внятное отображение его прошлого и основ. Например, историк Робин Коллингвуд утверждал, что «история и то же самое можно сказать о памяти – это триумф разума над временем. В процессе мышления… прошлое живет в настоящем, и не как “след” или воздействие на физический организм, а как объект исторического представления разума о себе самом в вечном настоящем».

Маркус Чоун (2007) предположил, что в точке омега (согласно гипотезе Фрэнка Типлера, время, когда, технология позволит достичь состояния, не отличимого от вечной жизни) самой большой радостью для человека станет возвращение к вечным «летним» дням детства, когда еще была жива ваша любимая собака, а родители были молоды и полны сил. Наверное, именно эту идею передают заключительные сцены фильма Терренса Малика «Древо жизни» (2011).

Иногда мне кажется, что самые важные моменты нашей жизни проходят в попытках преодолеть пропасть между двумя этими состояниями – полным погружением в настоящий момент, с одной стороны, и стремлением жить воспоминаниями – с другой. Нам очень хочется достичь двух этих состояний одновременно. И мы смотрим то в одну, то в другую сторону, не зная, на чем остановить свой взгляд, точно так же, как мы не можем определиться, на какой из двух пар глаз пауков-скакунчиков сконцентрировать свое внимание. «Лицо» паука не выражает ничего: оно не подсказывает, куда смотреть, и, подобно кошке из «Маленькой басни» Франца Кафки, паук очень хотел бы нас сожрать, если бы мог.

Наутилус

Nautilus spp.

Тип: моллюски

Класс: головоногие

Подкласс: Nautiloida

Охранный статус: не присвоен, но численность многих популяций уменьшается

Все, что было нужно, это чтобы одному из нас удалось сделать бесконечную спираль и время могло существовать.

Qfwfq (Итало Кальвино. Космикомические истории)

Так и наш мир в цветенье бесконечном по усмотренью тайной микросхемы, и в море ясном и беспечном, он держит восходящий курс, а вместе с ним и все мы.

Дон Патерсон. Батисфера

Вряд ли можно назвать много живых существ, после смерти которых остается красивый труп. Исключение, наверное, составляют только древние дубы, которые еще можно встретить кое-где в укромных уголках Британских островов, и наутилус, дальний родственник кальмаров и осьминогов, обитающий в тропических водах. В случае с дубом изгибы и шероховатости его ствола и ветвей продолжают рассказывать о силах, формировавших его в течение 500 лет его жизни и теперь запечатленных, как в скульптуре. Что касается наутилуса, обитателя раковины, его век относительно недолог – обычно не больше десяти лет, зато пережившая его раковина – в сечении представляющая собой логарифмическую спираль – пример идеальной симметрии. Дуб – мощное, полное силы музыкальное произведение, а наутилус – один его аккорд.

Спираль раковины наутилуса логарифмическая, но не «золотая». Золотая спираль – частный случай логарифмической, которая удаляется от центра на показатель ?, то есть «золотое соотношение» (1 + ?5)/2 для каждой четверти оборота.

Впервые я увидел такую раковину на песчаном пляже одного из островков Индонезии (за многие сотни миль от того места, где несколькими годами позже наблюдал за кожистыми черепахами). Это местечко было настолько тихим и пустынным, что легко было представить, как вы оказались в мире за век до появления – или после исчезновения – человека. (Конечно, это было обманчивое впечатление: остров находился внутри заповедника, охраняемого от толп жаждущих.) Раковина была разбита, но, несмотря на это, мне показалось, что я вдруг увидел трехмерный предмет в плоском мире. Я почувствовал почти благоговение – детское ощущение, что это послание из глубин.

Конечно, найденная мной раковина наутилуса не была посланием богов, следами на песке Родоса^{43}. Но более пристальный взгляд на животное, создавшее эту раковину, возможно, позволит пролить свет на некоторые чудесные загадки. В этой главе мы попытаемся разгадать три из них. Первая связана со временем: жизнь наутилуса коротка, а вот спиралевидная форма его раковины имеет древнее происхождение: она старше древних дубов или любого другого дерева, а формы, из которых она развилась, помогают узнать возраст самого времени.

Древнегреческие и римские философы считали, что окаменевшие и впечатанные в скалы раковины – остатки древних животных, оказавшиеся на дне моря, когда-то покрывавшего сушу. Но с исчезновением Римской империи в Европе эта идея почти забылась, и к эпохе Возрождения, когда согласно христианской доктрине считалось, что мир существует всего несколько тысяч лет, возникли две новые теории для объяснения феномена этих раковин. Согласно первой, это неживые структуры, выраставшие в скалах спонтанно, как кристаллы. (То обстоятельство, что они так напоминали живых существ, не смущало тогдашних ученых: это расценивалось как проявление гармонии между различными царствами природы.) Сторонники другой теории утверждали, что это остатки живых морских существ, которые оказались на вершинах гор во время библейского потопа. Некоторые относились с недоверием к обеим теориям. В своих секретных записях, сделанных в начале XVI в., Леонардо да Винчи отмечал, что ископаемые обычно обнаруживали в неоднородных пластах, что дает основание полагать, что их возраст разнится. Так что один потоп не мог объяснить происхождение их всех. Он также сомневался в том, чтобы ископаемые могли вырасти из «семян» в скалах, в то время как кольца роста раковин свидетельствуют о том, что они росли, не разрушая окружающий их материал.

Более чем через 150 лет после да Винчи Роберт Гук (которого иногда называют английским Леонардо) испытывал аналогичные сомнения, исследуя разнообразные спиральные формы, в изобилии обнаруженные в некоторых напластованиях. Гук считал, что эти формы, известные как аммониты, являются минерализованными раковинами морских организмов. Но он оказался в очень затруднительном положении, так как христианская доктрина заставляла считать, что животные остаются вечно неизменными, а эти раковины мало напоминали известные ему разновидности. Гук постарался собрать информацию обо всех возможных живых аналогах и обнаружил наутилуса, который в то время был в Европе большой редкостью. Его раковина имела такую же спиралевидную форму, как у аммонитов, но если раковины последних по большей части были шероховатыми или даже покрыты шипами, то у наутилуса они гладкие. Гук сделал простой, но очень смелый для того времени вывод: «В предыдущие века существовало множество других видов животных, которых нет в наше время; и нельзя исключить, что многих из тех, что живут сейчас, не было с самого начала». Он бросал откровенный вызов представлениям о том, что виды не вымирали и не возникали со времен Творения мира.

Термин «аммонит» восходит к Плинию, он называл их ammonis cornua, или «рога Амона». Египетский бог Амон обычно изображался со скрученными бараньими рогами. В средневековой Европе аммонитов считали окаменевшими змеями.

Иллюстрация ископаемых, выполненная Робертом Гуком около 1705 г.

Выводы Гука отражали фундаментальный сдвиг в мышлении европейцев. В течение следующего столетия естествоиспытатели продолжили еще более пристально изучать ископаемых и начали понимать, что единственное объяснение этих открытий – огромное прошлое, в котором не было места человеку. От открытия «геологического времени» просто захватывало дух – как у человека, который привык видеть все в двух измерениях и внезапно открывает стереоскопическое зрение – и понимает, что стоит на краю высокого обрыва. «Голова начинает кружиться, когда заглядываешь так глубоко в пропасть времени», – писал Джон Плейфэр, близкий друг пионера геологии Джеймса Хаттона, в 1788 г.

Эразм Дарвин, современник Хаттона и дедушка Чарльза, был одним из тех, кто отстаивал теорию длительной истории, которая бы позволила сложным формам жизни эволюционировать из простых форм. Однако как именно действует эволюция, Эразм Дарвин представлял довольно слабо: его девизом было E conchis omnia, то есть «все из раковины», и только его внук предложил идею естественного отбора. Хотя теория Чарльза Дарвина не возникла непосредственно из сравнения наутилуса и аммонитов, она могла появиться только благодаря признанию существования геологического времени и в конечном итоге опиралась на работы Гука и других ученых, первыми начавших задавать вопросы о сходстве между наутилусом и этими загадочными спиралевидными ископаемыми.

На самом деле наутилус не произошел от аммонитов. Этот моллюск является представителем еще более древнего подкласса головоногих, наутилоидей, которые появились в ископаемой летописи примерно 490 млн лет назад. С тех пор в разные периоды существовало около 2500 видов, но современные наутилусы принадлежат всего нескольким видам двух родов. Современные наутилусы разительно отличаются от других головоногих, таких как каракатицы, кальмары или осьминоги. Самое заметное отличие в том, что они по-прежнему живут в своих раковинах, хотя остальные головоногие отказались от такой практики десятки миллионов лет назад. Кроме того, их нервная система и мозг устроены намного проще. (В какой-то степени эту простоту они компенсируют мускульной силой: наутилус может иметь до 90 щупалец – намного больше, чем у других головоногих, – которые окружают двумя венчиками его клювообразный рот роговыми клювообразными челюстями.) В отличие от других головоногих, щупальца наутилуса не имеют присосок, зато они более крепкие и, хватая добычу (излюбленная пища наутилуса – омары, только что сбросившие панцири и потому мягкие), сдавливают ее до тех пор, когда можно будет приступить к еде – тогда наутилус начинает отщипывать по кусочку от своей жертвы. Наутилус плавает в воде благодаря заполненным газом внутренним камерам, и, хотя не очень хорошо держит курс, иногда врезаясь в препятствия, он бывает беспощадным охотником, когда подворачивается удобный случай. Наутилус может ускоряться, всасывая воду в мантийную полость, а затем, сокращая мускулы, выстреливая ее из воронки (иначе ее называют выходной сифон), которую он способен направлять в разные стороны.

Вода, которую наутилус втягивает, чтобы ускорить свое движение, проходит через жабры, прежде чем выйти из тела моллюска. Так он может дышать при движении.

Древние представители подкласса наутилоидей отлично умели использовать свои щупальца и превратились в опасных морских хищников в ордовикском периоде (примерно 488–443 млн лет назад). У многих видов, хотя и не у всех, раковина была конусовидной формы – как шляпа волшебника или некоторые дорожные знаки. Некоторые вырастали до гигантских размеров: ортоконы (Orthocone) и камероцерасы (Cameroceras) – остроголовые акванавты ордовика – в длину были с человека, если не с жирафа. Возможно, барочные шипы на спинах некоторых трилобитов, таких как Ceratarges, появились именно для того, чтобы сделать их менее привлекательной добычей для этих монстров.

Мир, в котором «царствовали» эти существа, был совсем не таким, как наш. Наша планета вращалась тогда вокруг своей оси быстрее, чем сейчас. Сутки продолжались 21 час, а в году было 417 дней. Кроме того, Луна находилась ближе к Земле. Можно представить ее себе: огромную, яркую, быстро перемещающуюся в небе над морем – кажется, что достаточно протянуть руку и можно до нее дотронуться (как это действительно удается в абсурдном и очень красивом рассказе Итало Кальвино «Расстояние до Луны»). Близость Луны делала приливы более высокими, а отливы более низкими, чем сегодня. Это все оказывало влияние на скорость роста и развития морских организмов. У современных наутилусов микроскопические слои (видимые как микро-ребрышки) раковины формируются ежедневно в соответствии с лунным циклом. Именно эти слои постепенно слагаются в спиральную раковину. Сегодня у этих моллюсков обычно примерно 29 пластин на каждую камеру, что соответствует количеству дней в лунном месяце. Но чем древнее раковина моллюска, тем меньше в ней слоев. В ордовикском периоде у наутилоидей, судя по всему, было 8–9 в каждой камере – это позволяет предположить, что лунный месяц тогда был лишь немногим продолжительнее нашей недели.

В течение десятков миллионов лет наутилоидеи были самыми многочисленными головоногими и самыми опасными морскими хищниками. Однако в конце силурийского периода все большее распространение начинают получать аммониты, и именно они эволюционировали в многочисленные разнообразные виды, которые так поразили Гука и его современников и позже помогли геологам реконструировать историю Земли. За свои примерно 335 млн лет существования аммониты «примерили» самые разнообразные формы и размеры, и так и эдак преобразуя свое морфологические пространство. Большинство раковин аммонитов имели форму плоской спирали. В основном они были маленького размера, но по крайней мере один из видов достиг более чем 2 м. Другие имели улиткообразную форму. Некоторые виды, такие как ниппониты (Nipponite), которые могут похвастаться очень необычным видом, развили невообразимые асимметричные формы (ниппониты заставляют вспомнить слова Сэмюэла Джонсона о Тристраме Шенди: «Ничто столь странное не может просуществовать долго»). Группа аммонитов оказалась отлично приспособленной, стойко перенося любые удары судьбы, в том числе пермское вымирание, когда исчезло примерно 95 % видов морских животных. Но в конце концов во время мел-палеогенового вымирания исчезли и они.

Предкам современных наутилусов каким-то образом удалось выжить. Возможно, способствовал этому их очень простой образ жизни: этих «падальщиков» характеризует крайне медленный метаболизм, им достаточно есть примерно раз в месяц.

В одном из сюжетов «Космикомических рассказов» Кальвино главный герой Qfwfq проводит длительное время как моллюск, приговоренный к вечному существованию в настоящем. Дни и ночи разбиваются о него, «как волны, все одинаковые или отмеченные случайными различиями». Чтобы как-то отделить свое существование, свое настоящее, Qfwfq начинает строить раковину, надеясь оставлять отметины в спиральных пластинах, как если бы он создавал собственные часы. Он пытается сделать раковину-время как можно более длинной и прочной, но это оказывается невозможным: с определенного момента рост раковины прекращается – все, это конец. Тысячи других моллюсков силятся повторить его эксперимент, но и у них ничего не выходит: «Время отказывается длиться, раковины – хрупкие, они обречены рассыпаться. Это лишь иллюзия времени, продолжающаяся только на протяжении малюсенькой спирали; осколки времени, отделенные и отличимые друг от друга». Наконец Qfwfq понимает, что кто-то другой должен «сделать так, чтобы все, что осталось или погребено, стало знаком чего-то еще». Очевидно, что кто-то другой – Кальвино даже не нужно об этом говорить – это мы. Это мы нашли связи между разрозненными спиралевидными раковинами и поняли, что каждая их разновидность означает определенный шаг эволюции, образуя непрерывную спираль времени, которую мы называем историей Земли. Геологическая летопись создана существованием разных видов, но только человек смог ее прочитать.

Вторая удивительная загадка наутилуса – внутренняя архитектура его раковины. Отделения внутри нее, или камеры, наутилус использует как поплавки, наполняя их газом или жидкостью или, наоборот, откачивая их из камер через сифоноподобную трубочку, регулируя таким образом плавучесть. Этот замечательный адаптационный механизм появился вместе с наутилусом. Задолго до того, как у рыб возник плавательный пузырь, наутилоидеи уже пользовались своими камерами, чтобы без усилий держаться над дном, подниматься или опускаться. Это свойство, а также способность управлять горизонтальным движением, пропуская воду через сифон, дали предкам наутилуса возможность стать первым хищником, нападающим сверху.

Когда наутилус вылупляется из яйца, у него уже имеется раковина с камерами: примерно четыре пустых, а в пятой, внешней, сидит он сам. По мере того как наутилус растет, он добавляет камеру за камерой все большего размера, чтобы сбалансировать увеличение веса.

Плавательные камеры у животных существуют уже очень давно, а вот для человека это новая и очень ценная технология. Сегодня они позволяют нам погружаться в море и надолго оставаться под водой. В отличие от них водолазные колокола, первый вид дайвингового оборудования, представляли собой простую камеру с воздухом, давление в которой невозможно было контролировать, а кислород быстро заканчивался. Для спуска и подъема такие аппараты использовали грузы и веревки. Первая подводная лодка, подъем и спуск которой осуществлялся с помощью закачивания и выкачивания воды из отдельной камеры (с помощью ручного насоса), была разработана Дэвидом Бушнеллом в 1775 г. в штате Коннектикут. «Черепаха» была боевой подлодкой, использовавшейся для атак на британские корабли. При движении она раскачивалась из стороны в сторону, как наутилус. Как боевой корабль она оказалась совершенно непригодна. «Наутилус» – подлодка, разработанная Робертом Фултоном для Первой Французской республики, – имела более сложное устройство, но оказалась столь же неприспособленной для ведения боевых действий. Название этой подлодки, возможно, обязано сходству (в момент, когда она находилась на поверхности воды и шла под парусом) с «бумажным наутилусом» (Paper Nautilus), или, как его еще называют, аргонавтом. На самом деле это разновидность осьминога, и его самка строит тонкую, как бумага, «раковину», по форме, как у наутилуса, и при этом, как считалось, плавает, поднимая над поверхностью воды перепончатые щупальца. Как бы то ни было, название «Наутилус» для подлодок закрепилось в 1870 г., когда Жюль Верн окрестил так подводное судно из книги «Двадцать тысяч лье под водой». Традиция привилась, когда первая атомная подлодка в 1954 г. получила то же название. Это был важный шаг к созданию судна, которое практически невозможно обнаружить и которое могло бы служить для доставки межконтинентальных баллистических ракет. Одна подлодка с такими ракетами способна уничтожить почти все большие города на континенте и должна обязательно входить в арсенал любого государства, претендующего на международное влияние. Так, после первых пробных шагов в XVIII в. механический зверь с камерами превратился в самого опасного «хищника» XXI в.

Сделанная из древесины оливы и дуба подлодка «Ихтинео-2» остается совершеннейшим образчиком будущего стимпанка.

С подлодками связывали не только надежды на усовершенствование новых средств уничтожения. Например, первая субмарина с паровым двигателем, не использовавшая ручную силу, «Ихтинео-2», была создана в 1864 г. каталанским художником, инженером и социалистом-утопистом Нарсисом Монтуриолем. По его замыслу, эта подлодка должна была спасать жизни собирателей кораллов и помогать обеспечить мир и процветание на Земле. В последние несколько десятков лет использование подлодок для научных экспедиций изменило наше представление о том, где и в каких формах может существовать жизнь, дав нам возможность взглянуть на существ более странных, чем люди когда-либо могли представить.

Подводная лодка «Наутилус», сконструированная Робертом Фултоном, 1793–1797 гг.

Третье чудесное свойство наутилуса – это его глаза. И поразительно в них то же, что у гонодактилуса (Gonodactylus), которого мы обсуждали в главе 7, но только с точностью до наоборот. Наутилус – обладатель самых простых глаз из всех современных крупных животных. Они не имеют хрусталика и формируют расплывчатое нечеткое изображение на сетчатке. Даже более мелкие животные, например обыкновенные садовые улитки и береговые улитки, имеют хрусталики, хотя их глаза не более одного миллиметра в диаметре, раз в десять меньше, чем у наутилуса. Глаза наутилуса позволяют ему различать день (когда эти моллюски прячутся на глубине) и ночь (когда они поднимаются к поверхности, чтобы найти корм), а также ориентироваться по отношению к крупным предметам, например скалам, когда наутилус находится у поверхности. Но это, пожалуй, все, на что они способны. С точки зрения пространственной частоты острота зрения наутилуса хуже, чем у меченосца (3,6 цикла на радиан у наутилуса по сравнению с 4,8 у меченосца), в 100 раз хуже, чем у золотой рыбки (409), и составляет менее тысячной доли остроты зрения осьминога, человека или орла (2,632; 4174 и 8,022 соответственно). Запахи, вероятно, надежнее ведут наутилуса к пище, которую он, обнаружив, предоставляет своим челюстям и радуле («язык» с мелкими зубчиками). Расположенные под глазами ринофоры способны улавливать запахи с расстояния более 10 м. Щупальца наутилуса снабжены хеморецепторами, помогающими найти добычу на более близком расстоянии.

Хотя глаза наутилуса, подобные точечному отверстию, примитивны, они, несомненно, полезны для своего владельца, и что-то похожее на них, вероятно, смотрело на мир (хотя и видело его довольно смутно) уже 500 млн лет назад. В истории зрения у них есть свое место. Более того, тот факт, что подобные глаза существуют на протяжении столь долгого времени, может оказаться крайне важным для разработки «искусственных глаз» – ведь наши камеры и системы записи изображений тоже первоначально были примитивными, но смогли оказать большое влияние на наше восприятие и оценку мира вокруг.

Первый шаг к созданию механического глаза был связан с использованием феномена, знакомого человеку на протяжении всей его истории. В ясный день блики солнца проходят сквозь листву на дереве и попадают на землю. В конце V в. до н. э. китайский философ Мо-цзы и его последователи создали устройство, названное ими «закрытая комната сокровищ», в которой картинка внешнего яркого мира проецировалась через маленькое отверстие в темной стене – первая камера-обскура (Мо-цзы проповедовал логику, самопознание, искренность и всеобщее сострадание; его деятельность встречала яростное сопротивление). В Древней Греции Аристотель и другие философы тоже прекрасно представляли принцип действия этого устройства. Создавались все новые и более сложные варианты камеры – возможно, в Византии и наверняка учеными в период Золотого века ислама (например, Ибн-ал-Хасамом), а также в Китае. К 1591 г. в Италии существовал вариант устройства с линзой вместо обычного отверстия, а около 1600 г. Иоганн Кеплер в Германии использовал камеру-обскуру для наблюдения за Солнцем и движением Меркурия. Позже, в XVII в. были разработаны более компактные переносные камеры, которые находили все более широкое применение у конструкторов, чертежников и художников.

Изображения мира с помощью камеры-обскуры меняются по мере того, как меняется сам мир. Но образ, зафиксированный на фоточувствительной пленке, может создать совершенно новое впечатление – иллюзию, что настоящий момент (или по крайней мере что-то ему соответствующее) извлечен из потока времени и остался вне времени. Камера, «замораживающая» образы, действует почти как машина времени. Сегодня мы настолько привыкли к таким изображениям, будь то статичные фотографии или двигающиеся видеоизображения, что обычно даже не задумываемся об этом феномене. Но здесь есть нечто необычное и важное, и стоит взглянуть на это новыми глазами.

О связи камеры-обскуры и кино говорит фильм «Лестница в небо» (1946), в котором один из героев наблюдает за происходящим в деревне через подобное устройство. Жизнь предстает в новых красках, вызывая у героя чувства радости и сострадания.

Как и у многих моих сверстников, когда мне было 13, школьная программа по естествознанию предусматривала сооружение камеры с отверстием и изготовление с ее помощью фотографии. Каждому из нас выдали жестяную банку без одной стенки и инструмент, чтобы проделать дырочку в противоположной стенке. Затем мы закрыли дырочку «заслонкой» из непрозрачной ленты и в темноте прикрепили кусок картона с непроявленной фотопленкой на открытую сторону банки, пленкой внутрь. После этого нам разрешили выйти на улицу (!) в яркий солнечный день, и выбрать места для фотографирования. Я расположил свою камеру так, чтобы снять вид с крыши здания на углу площади, откуда виднелись две башни Вестминстерского аббатства. На следующий день мы проявили фотографии. У многих они получились удачными. На моей фотографии были четко видны горизонтальные и вертикальные линии краев крыш, стен и окон благодаря резкому контрасту теней и света. Я был поражен: изображение поймало солнечный день и каким-то чудесным образом перенесло его в следующий, оказавшийся серым и облачным. Это изображение было не «просто» памятью или фантазией человека, но казалось настоящим. Потоки фотонов, которые были частью реальности того дня, оставили на нем свой след. Считается, что Гераклит сказал: «Все течет и движется, и ничего не пребывает». Наши фотографии, похоже, поставили под сомнение эту истину.

В одну реку нельзя войти дважды.

Загадка соотношения движения и неподвижности занимала фотографов с самого возникновения фотографии. На снятой в 1826 г. Нисефором Ньепсом фотографии «Вид из окна в Ле Гра» показана панорама пространства между двумя зданиями в полном соответствии с западными представлениями о композиции и перспективе. Во многих смыслах это простой и даже грубоватый снимок. Но это изображение, пусть и не особенно хорошего качества, оказывает на нас сильнейшее влияние, потому что мы знаем, что это первая попытка остановить мгновение на фотографии – мгновение обычной жизни, которое прошло задолго до появления на свет кого-либо из нас, ныне живущих. Кроме того, именно примитивная технология косвенным образом заставляет нас задуматься о том, что же такое мгновение. Ньепс должен был держать пленку на солнце в течение восьми часов или даже больше, чтобы запечатлеть изображение, и в результате свет и тень падают на обе его стороны. Следовательно, на этом снимке момент – это одновременно и секунда, за которую мы можем его увидеть, и восемь часов, понадобившиеся, чтобы его сделать. Такое изображение может видеть младенец, который еще только учится как-то организовывать поток поступающих впечатлений, или прикованный болезнью к кровати взрослый на границе жизни и смерти.

«Вид из окна в Ле Гра», Нисефор Ньепс (1826). Самая ранняя из сохранившихся фотографий. Она была сделана с помощью камеры-обскуры

Через 12 лет Луи Дагеру удалось изобрести способ фотографии, при котором выдерживать пленку на солнце достаточно восемь минут. Его вид бульвара дю Тампль в Париже – гораздо более совершенная фотография по сравнению с видом Ньепса: более четкая и ясная, она была снята достаточно быстро, чтобы запечатлеть даже людей – возможно, это первое фотографическое изображение человека. Людей можно видеть в левой нижней части снимка: один стоит, поставив ногу на скамейку, и терпеливо ждет, пока второй чистит ему ботинок. Движущиеся прохожие оставили на этой фотографии только призрачные следы. Зато эти две фигуры стали первым примером того, что в 1970-е Роланд Барт назовет «пунктум» (punctum). Под этим термином он понимал некую вспышку, случайную деталь, которая прерывает как однородность фотографии, так и эмоциональную отстраненность зрителя. Вид бульвара дю Тампль – первый пример того, как фотография становится продолжением человеческого сознания.

Бульвар дю Тампль (1838) – первая дошедшая до нас фотография с изображением человека. В нижней части снимка видны чистильщик обуви и его клиент

На фотографии Дэвида Октавиуса Хилла, где изображен он сам со своей дочерью, пунктум – его правая рука, нежно, но твердо лежащая на голове девочки. С практической точки зрения было необходимо, чтобы ребенок оставался неподвижным в течение нескольких минут, пока происходила съемка. Но это изображение приобретает особую остроту теперь, когда нам известно, что Хиллу не удалось спасти дочь от преждевременной смерти, и когда сам Хилл, чья нежность и любовь к дочери столь очевидна на фотографии, уже давно отошел в мир иной. Как отмечала современница Роланда Барта Сьюзен Зонтаг: «Фотографии говорят о невинности и хрупкости жизней, которые ждет неизбежный конец».

Размышляя о природе и значении фотографии примерно за полвека до Барта и Зонтаг, Уолтер Бенджамин говорил о том, что первые снимки сохраняли некую «ауру», обычно присущую религиозным объектам или объектам искусства, потому что они были уникальными, своего рода предвестниками современной эпохи механического воспроизведения изображений. Позже Бенджамин несколько изменил свое мнение и утверждал, что даже фотографии, сделанные в эру массового производства, обладают «магическим» свойством переносить ощущение запечатленного мгновения через время. Такая позиция вернее отражает действительность. Ведь по-настоящему важно, что именно изображено на фотографии. Для Бенджамина это были конкретные люди (в частности, маленький Франц Кафка): «Обойтись без людей для фотографии стало бы абсолютно недопустимым лишением».

Дэвид Октавиус Хилл с дочерью, около 1843 г.

Для большинства из нас сказанное Бенджамином непреложно: самые дорогие для нас фотографии обычно изображают тех, кого мы любим. Но фотографии, фильмы и другие технологии, запечатлевающие изображения, получили такое развитие, какого Бенджамин даже не мог представить. Цифровое изображение сейчас позволяет нам создавать все более достоверные образы миров, которые никогда не существовали и не будут существовать, подобия образов из прошлого и будущего, которых мы никогда не увидим. Пока остается неясным, какое влияние окажут на нас эти образы. Но уже в самом начале века движущихся картинок Герберт Уэллс в «Машине времени» предвидел их потенциальную разрушительную силу и головокружение, которое они вызывают:

Мгновенная смена темноты и света была нестерпима для глаз. В секунды потемнения я видел луну, которая быстро пробегала по небу, меняя свои фазы от новолуния до полнолуния, видел слабое мерцание кружившихся звезд. Я продолжал мчаться так со все возрастающей скоростью, день и ночь слились наконец в сплошную серую пелену; небо окрасилось в ту удивительную синеву, приобрело тот чудесный оттенок, который появляется в ранние сумерки; метавшееся солнце превратилось в огненную полосу, дугой сверкавшую от востока до запада, а луна – в такую же полосу слабо струившегося света… Я видел, как деревья вырастали и изменяли форму подобно клубам дыма: то желтея, то зеленея, они росли, увеличивались и исчезали. Я видел, как огромные великолепные здания появлялись и таяли, словно сновидения. Вся поверхность земли изменялась на моих глазах^{44}.

Одна из особенностей технологий, запечатлевающих образы, состоит в том, что они не представляют реальность как нечто незыблемое, а наоборот, помогают понять, что мир постоянно меняется. Тем не менее, пусть это покажется парадоксом, эти технологии заставляют нас острее почувствовать, что мгновения времени – как на фотографии – это все, из чего состоит жизнь, или как минимум все, что имеет значение для нас, потому что наше сознание существует только в такие мгновения. Это отлично показано в фильме Криса Маркера «Взлетная полоса» (1962).

Альфред Теннисон предвосхитил Уэллса:

Холмы как тени,

И меняют очертанья

От формы к форме.

Скользят, как призрачный туман,

И суши твердь, подобно облаку плывет и тает.

Фотография и кино изменили и обогатили наше восприятие бытия. В то же время мы понимаем, что доступное нам, сознательным существам, отображение реальности, ничем не лучше того, которым располагают бесчисленные поколения наутилусов, плавающих в темной воде под едва заметной луной, прежде чем их безжизненные тела выбросит на отмель времени.

Осьминоги

Octopus vulgaris и другие виды

Тип: моллюски

Класс: головоногие

Охранный статус: разный у разных видов (некоторые виды в критической опасности, другие – под наименьшей угрозой).

Ибо ЗЕМЛЯ, которая есть разум, имеет голос и способна к речи во всех своих частях.

Кристофер Смарт

В своем знаменитом стихотворении Огден Нэш умоляет осьминога объяснить, что же такое его конечности – руки или ноги. Учебники дают однозначный ответ: это руки, а не ноги и тем более не щупальца. Но на самом деле ни одно из этих слов не отражает всех свойств этих «отростков». Специалист по осьминогам, австралийский ученый Марк Норман, называет их супергубами, настолько сильными, что на них можно передвигаться. Еще их вполне можно было бы назвать суперъязыками. Каждая из таких рук – мускульный гидростат, подобный человеческому языку. На каждой по несколько сотен или даже тысяч присосок с хеморецепторами – такими, как вкусовые сосочки у нас на языке, и к тому же примерно столько же нервных окончаний, что обеспечивает им тонкое осязание. В следующий раз, когда кто-то решит поразить вас своей способностью достать кончиком языка до носа (почему-то мне такие люди встречаются очень часто), расскажите этому человеку, что у осьминога восемь языков, растущих прямо из щек, и эти языки осьминог может удлинять или сокращать в два раза.

Глубоководный осьминог

Хотя даже суперъязыки – не совсем верное название для рук осьминога. В каждой из них 50 млн нейронов, что практически превращает их в своего рода продолжение мозга или полуавтономный мозг, способный к самостоятельным действиям. Каждая рука может независимым образом сокращаться и вытягиваться, поворачиваться и сгибаться, а каждая присоска может двигаться, хватать, растягиваться, сокращаться, присасываться. Действуя совместно, руки обеспечивают осьминогу маневренность тела, позволяя протиснуться в отверстие величиной не более диаметра его глаза или отвинтить крышку на банке с чем-нибудь вкусным. Некоторые более крупные виды могут в «рукопашном бою» победить маленькую акулу.

Осьминог Wunderpus photogenicus

И, как в случае с фракталом, известным как множество Мандельброта: чем больше присматриваешься к осьминогу, тем больше удивительных вещей замечаешь. Например, его анатомия: «голова» в форме мешочка, напоминающего человеческую мошонку, может менять окраску, принимая любые цвета радуги; три сердца, перегоняющие кровь, в состав которой входит не железо, а медь; глаза, очень похожие на человеческие, но устроенные намного хитрее. Или интеллект осьминога – по меньшей мере сопоставимый с собачьим. Так, в ходе эксперимента осьминога помещали перед пятью непрозрачными дверцами, за одной из которых находился краб, любимое лакомство осьминога. На дверцах были видны различные символы. После нескольких попыток осьминог случайно выбирал нужную дверь. В следующие разы осьминог быстро узнавал символ на двери, за которой находился краб, и открывал именно эту дверь, даже когда ее переносили в другое место. Когда краба прятали за дверью с другим символом, осьминог быстро запоминал и его. В других экспериментах осьминоги продемонстрировали способность различать символы не хуже трех– или четырехлетних детей. Еще в одном исследовании осьминоги учились искать выход из лабиринта, наблюдая за другими осьминогами, специально обученными этому: оказавшись в лабиринте, такие осьминоги находили выход быстрее, чем неподготовленные. Осьминоги, кроме того, играют – другого слова не подберешь – с бесполезными для них предметами: например, с небольшими мячиками, которые кидают в их аквариум. Подобное поведение уникально для беспозвоночных животных и сложнее, чем поведение многих рыб, рептилий и даже млекопитающих.

Интеллект осьминога поразителен еще и потому, что развивался абсолютно независимо от того пути, по которому шло развитие нашего. Последний наш общий предок (возможно, просто похожий на червя организм) существовал более 540 млн лет назад. Даже морские звезды и морские огурцы ближе человеку, чем осьминоги. И вот, несмотря на пропасть, разделившую нас в ходе эволюции, мы видим в этом существе столько общих с нами черт, главная из которых – думающий мозг и даже, возможно, некая форма сознания. Как будет продемонстрировано в этой главе, некоторые способности осьминогов даже превосходят человеческие.

Биолог Дженнифер Мэтер предполагает, что у осьминогов нет «полностью развитого» сознания, подобного человеческому, но есть «первичное» сознание, которое позволяет им объединять восприятие – ощущения – и память, чтобы создать определенное представление о том, что происходит с ними в каждый конкретный момент.

Существует более 300 видов осьминогов. Они различаются по размеру, цвету, внешнему виду и поведению и адаптировались практически к любой среде обитания в океане: от глубоких вод вокруг Антарктиды до мелких теплых тропических рифов. Самый крупный осьминог размером с автомобиль, а самый мелкий не вырастает более 2,5 см. У одного вида парящего осьминога размер самцов и самок различается сильнее, чем у каких-либо других животных: самки весят в 10 000 раз больше, чем самцы; занятия сексом наверняка требуют от них воображения и технических приемов. Есть даже вид, обитающий у гидротермальных источников, где температура воды, выбрасываемой под давлением, может достигать 100° по Цельсию (выглядит он, как блеклая копия героини мультсериала «Симпсоны» Мардж). Stauroteuthis), живущий на глубине 2000 м, светится в темноте, чтобы привлечь добычу, и раздувает перепончатые руки, образуя своего рода балетную пачку. Самый глубоководный из известных нам осьминогов, Grimpoteuthis обитает на глубине 3000–4000 м. Этот вид получил прозвище Дамбо, так как его крупные плавники похожи на уши мультяшного летающего слона. Есть еще кальмар-вампир, который на самом деле не кальмар, а более близкий родственник осьминогов, и хотя он похож на фантастического призрака, он совершенно безопасен. А вот малюсенький синекольчатый осьминог (всего несколько сантиметров в диаметре), обитающий на мелководье возле берегов Австралии, – одно из самых ядовитых животных в мире. Мимический индонезийский осьминог (Thaumoctopus mimicus), обнаруженный только в 2005 г. в водах Индонезии, способен имитировать внешний вид других организмов: камбалы, морской змеи, скорпены-ерша – практически любого, кто попадется на глаза. Его близкой родственник, обнаруженный в 2006 г., полосатый осьминог Wunderpus photogenicus, не столь изобретателен, зато контрастные белые полосы на его красновато-коричневом теле – вызов природы оп-арту Бриджет Райли. Осьминог стеклянный, наоборот, предпочитает оставаться незаметным – он почти прозрачный.

Бактерии, обитающие в слюнных железах синекольчатых осьминогов вырабатывают тетродотоксин – нейротоксин, который в 10 000 раз сильнее цианида. Малейшая его доза в течение нескольких минут вызывает паралич, остановку дыхания и сердца.

В сравнении с этой реальностью наше творческое воображение кажется просто жалким. Осьминоги чаще фигурируют как пункт в меню, или как монстры в фильмах ужасов, или как участники японской эротики или развлекательных передач во время чемпионата мира по футболу, чем как олицетворение чуда природы. Аппетит, неприязнь и страсть сыграли свою роль в формировании образа осьминога в нашей культуре. Нам следовало бы брать пример с минойской культуры – даже 3500 лет спустя критские изображения осьминогов передают восхищение красотой и необычайностью этих животных, – или прислушаться к мнению передовых ученых.

В более поздних культурах Средиземноморья осьминогам, судя по всему, были отведены только второстепенные роли. Гомер сравнивает с осьминогом Одиссея, но только когда тот оказывается беспомощным и вот-вот разобьется о береговые скалы. Осьминог не появляется в самом чувственном и страстном описании трансформаций животных за всю историю литературы – «Метаморфозах» Овидия. Возможно, самая значительная роль, которую головоногому удалось сыграть в греко-римской мифологии – стать прототипом Сциллы, мифологического монстра с шестью головами на длинных шеях и тремя рядами острейших зубов, пожирающего моряков. Хотя, может быть, образ монстра был вдохновлен существующими в действительности гигантскими кальмарами, у которых в самом деле на присосках щупалец есть зубы, а также опасные крючки. В древние времена они могли достигать поистине гигантских размеров: Аристотель описывает виды до 2,5 м в длину, а в открытом море могут обитать и еще более крупные особи. Но даже если отчасти прототипом для мифологической Сциллы послужили эти кальмары, она все-таки объединяет представления человека сразу о нескольких существах. То же самое можно сказать и о семиглавом чудовище из финикийских мифов о Лотане.

Лотан – творение бога морей и рек Яма, почитавшегося в древности в Восточном Средиземноморье. Его аналогом можно считать библейского Левиафана, который в книге Иова описывается скорее как гигантская змея, чем кит. Левиафан «кипятит пучину, как котел» и, судя по всему, обладает биолюминесценцией: «оставляет за собой светящуюся стезю; бездна кажется сединою». У убитой Гераклом Лернейской гидры тоже было семь голов. Возможно, прототипом этих чудовищ в реальном мире послужил осьминог – так называемый семероногий осьминог (Haliphron atlanticus). На самом деле у этого осьминога не семь ног, просто восьмую, видоизмененную конечность самцов, специально приспособленную для оплодотворения и убираемую в специальный мешок под правым глазом, нелегко заметить.

В «Естественной истории», написанной около 77 г. н. э., Плиний рассказывает о самом свирепом, по его словам, морском животном, убивающем людей, – «многоногом полипе», как его назвали в английском переводе 1601 г.:

Если это животное встречает ныряльщиков под водой или тех, кто после кораблекрушения оказался в воде, оно нападает на них так: крепко хватает их своими когтями или руками, как будто собирается бороться с ними, а затем впивается присосками и с помощью хоботков начинает высасывать их кровь. И так долго оно сосет их кровь (как будто банки приставлены к их телу), что в конце концов высасывает ее всю.

Плиний также рассказывает историю об осьминоге из местечка Картея, приплывавшем из открытого моря к рыбной ферме, чтобы полакомиться соленой рыбой. Устав от постоянного воровства, владельцы построили заграждения, но осьминог научился перелезать через них с помощью нависающих ветвей деревьев. В конце концов его загнали в угол и натравили на него собак, но осьминог почти одолел их, так что в конце концов его убивали несколько вооруженных трезубцами людей. Плиний утверждает, что руки осьминога были почти 9 м, а туша весила 320 кг.

Этот рассказ больше напоминает байку, римский аналог слухов о появлении аллигаторов в нью-йоркской канализации. Сам Плиний признает, что это похоже на чудовищную ложь и кажется маловероятным. Какая-то доля правды, однако, в этом повествовании вполне возможна – это касается если не размера осьминога, то его поведения. Осьминоги могут быть очень упорными охотниками и в поисках пищи даже преодолевают небольшие расстояния по суше между затопляемыми приливами водоемами. Некоторые виды могут находиться на земле по 20–30 минут, пока их жабры остаются влажными. В последние годы были описаны несколько случаев, когда в лабораториях и океанариумах осьминогам удавалось выбраться из своего аквариума и перебраться в соседние, чтобы сожрать их обитателей. (Сначала местные работники и ученые были озадачены: приходя на работу по утрам или возвращались с обеда, они обнаруживали крабов и других несчастных выпотрошенными, а осьминоги – невинные, как овечки или волшебный кот Макавити Томаса Элиота, – плескались в своем аквариуме на другом конце комнаты. И только с помощью скрытой видеокамеры удавалось заснять, как осьминог протискивался через невероятно узкие отверстия, чтобы выбраться из своего аквариума, залезть в аквариум жертвы и вернуться обратно.) Есть также несколько вполне достоверных историй о том, как осьминоги забирались на борт рыболовных судов в море и воровали с них крабов.

Самый большой из известных сегодня осьминогов – гигантский тихоокеанский спрут – обычно весит около 45 кг, хотя в 1967 г. была выловлена особь весом 70 кг (ее длина от кончика одной руки до кончика противоположной составляла 7,5 м).

Судя по всему, впрочем, осьминоги не внушали особого ужаса древним жителям солнечного Средиземноморья. Главным образом осьминоги, как и сегодня, служили пищей, одинаково популярной среди богатых и бедных слоев населения. Так, на мозаике из Помпей осьминог изображен среди других аппетитных морских деликатесов. Похожую картинку сейчас можно увидеть в каком-нибудь магазине морепродуктов.

Следующая попытка научного описания осьминога европейцем была предпринята только спустя 1500 лет после Плиния. Около 1595 г. итальянский натуралист Улиссе Альдрованди объединил все сведения, которые ему удалось собрать, в своем монументальном труде по естественной истории. Он писал, что осьминоги живут на суше и на земле, одинаково легко передвигаясь по земле и под водой. Они сильнее орла и свирепее льва. Они прожорливы и после рыбы и ракообразных больше всего любят фрукты (особенно инжир), оливковое масло; могут съесть и человека, а иногда даже свои собственные руки. Они могут менять цвет на любой, кроме белого. Осьминоги, съеденные без гарнира, – сильнейший афродизиак, а приготовленные в вине – абортивное средство.

Сегодня мы понимаем, что описание Альдрованди – винегрет из причудливых фантазий, приправленный лишь некоторыми точными деталями. Но по крайней мере он пытался опираться на факты, а не на символические смыслы, да и иллюстрации у него на удивление точные. Правда, в то время, когда Альдрованди работал над своей книгой, по Европе ходили слухи об огромном и страшном звере, что наверняка влияло на популярные представления об осьминогах гораздо больше, чем любые научные труды. В Северной Европе морские чудовища описаны в древнескандинавских сагах, в которых рассказывается о сражениях Тора с гигантским морским змеем Ёрмунгандом. Другие легенды повествуют о восьминогих монстрах – кракенах, от скандинавского слова krake, которым обозначается больное животное или что-то перекрученное (английское слово «искривленный» – crooked – и название осьминога в современном немецком языке имеют один и тот же корень). Со временем вымысел и причудливая правда переплелись. Многорукая рыба появляется на Carta Marina – карте Северной Европы и окружающих морей 1539 г., известной точным и подробным описанием географии региона, а также изображениями фантастических монстров. Карл Линней считал информацию о кракене достаточно достоверной, чтобы включить ее в свою книгу «Система природы» (Systema Naturae), хотя только в первое, но не последующие издания. Понтоппидан, епископ Бергенский, в «Естественной истории Норвегии» пишет, что кракен размером с плавучий остров хотя и не склонен нападать на людей, но при движении создает водоворот, в котором может утонуть проходящий мимо корабль.

Нельзя сказать, чтобы Линней и Понтоппидан полностью заблуждались. Гигантские кальмары, такие как архитеутис (Architeuthis) (10 м в длину) или колоссальный кальмар (Mesonychoteuthis, 14 м), действительно существуют – окончательно биологи признали это только в 1857 г. Но многое пока еще не ясно, ведь на сегодняшний день выловлено всего несколько экземпляров; а сколько еще необычных видов остается за пределами человеческих знаний. Понятно, почему в древние времена мельком увиденное гигантское животное или его бескостные изуродованные останки принимались за гигантские виды более знакомых осьминогов. Упомянутые Понтоппиданом исчезнувшие суда, скорее всего, тоже правда – только вряд ли в этих кораблекрушениях были виновны головоногие. Возможно, их причиной было редкое природное явление, до сих пор оспариваемое некоторыми учеными: в результате внезапного выброса метана со дна поднимается гигантский пузырь, уменьшающий плотность воды на поверхности настолько, что корабль теряет плавучесть и идет ко дну, как брошенный в шахту камень.

Таинственность головоногих сделала их отличной «пищей» для сочинителей разного рода историй. В начале 1800-х малаколог Пьер Дени де Монфор опубликовал репортаж о британском линейном корабле, который был потоплен, а команда съедена гигантским осьминогом или кракеном. Обман де Монфора был раскрыт, и его репутация подмочена, но созданные им образы оставили свой след – помимо прочего, один из сонетов молодого Альфреда Теннисона в 1830 г. был создан на основе этих образов, они инспирировали также поток дешевых ужастиков, не прекращающийся до сих пор. Герман Мелвилл практически не упоминает о головоногих, его больше интересовала правда, чем рыночный успех книги. Зато Виктор Гюго и Жюль Верн, оба пользовавшиеся огромной популярностью в свое время, отлично понимали, как привлекательны головоногие для широкой публики.

Видеоматериалы, предлагаемые в Сети Научно-исследовательским институтом при аквариуме Монтерей, содержат прекрасную антологию удивительных глубоководных кальмаров.

В «Тружениках моря», написанных Гюго в 1866 г., герой оказывается пойманным гигантским осьминогом: «Комок слизи, обладающий волей, – что может быть страшнее! Капля клея, замешенного на ненависти… У него одно отверстие в центре лучевидных лап. Что это – анальное отверстие или зев? И то и другое… ничто так не поражает, как внезапное появление спрута, этой Медузы о восьми змеях».

Гюго, судя по всему, был хорошо знаком с описанием Плиния. Но он не останавливается ни перед совсем уж невероятными преувеличениями, ни перед анатомическими неточностями:

На вас нападает воздушный насос. Вы имеете дело с пустотой, вооруженной щупальцами. Ни вонзающихся когтей, ни вонзающихся клыков, одно лишь невыразимое ощущение надсекаемой плоти. Укус страшен, но не так страшен, как высасывание. Коготь – пустяк по сравнению с присоском. Коготь зверя вонзается в ваше тело; присосок гада вас втягивает в себя. Ваши мускулы вздуваются, сухожилия скручиваются, кожа лопается под мерзкими присосками; кровь брызжет и смешивается с отвратительной лимфой моллюска. Множеством гнусных ртов приникает к вам эта тварь; гидра срастается с человеком, человек сливается с гидрой. Вы одно целое с нею. Вы – пленник этого воплощенного кошмара. Тигр может сожрать вас, осьминог – страшно подумать! Высасывает вас. Он тянет вас к себе, вбирает, и вы, связанный, склеенный этой живой слизью, беспомощный, чувствуете, как медленно переливаетесь в страшный мешок, каким является это чудовище. Ужасно быть съеденным заживо, но есть нечто еще более неописуемое – быть заживо выпитым^{45}.

Чудовища-осьминоги продолжают жить в произведениях искусства – таких как фильм «Мегаакула против гигантского осьминога». Но самой большой звездой XXI в. стал мелкий обитатель аквариума в небольшом немецком городке. Пауль, осьминог обыкновенный, приобрел всемирную известность, когда во время чемпионата мира по футболу 2010 г. сумел «предсказать» результаты нескольких матчей, в том числе финального. (Паулю предлагали две коробки, в каждой из которых было по мидии. На коробки были нанесены флаги участвующих в мачте команд. Пауль неоднократно выбирал коробку с флагом команды, которая потом выигрывала.) Это всем очень понравилось. Премьер-министр Испании Хосе Луис Родригес Сапатеро предложил взять Пауля под защиту государства, а иранский президент Махмуд Ахмадинежад посчитал историю Пауля окончательным доказательством упадка Запада.

«Предсказания» Пауля, конечно, можно объяснить совпадением, предвзятостью оценки его поведения или другими факторами. Но эта история доказывает – помимо очевидного факта, что у немецких зоологов чувство юмора лучше, чем у консервативных иранских политиков, – что осьминог может оказаться в центре внимания в другой роли, нежели роль ужасного монстра. А раз уж дошло до такого, как знать, может быть, люди научатся ценить в осьминогах удивительных созданий даже без ауры прорицателей и футбольной лихорадки.

Пауль впервые привлек к себе внимание общественности, предсказав победу Германии над Англией. После этого он угадал исход еще четырех матчей. Вероятность такого исхода равна примерно вероятности четыре раза подряд угадать, как упадет подброшенная монета: 16 к 1. По подсчетам одного гватемальского аналитика, нужно 178 людей, чтобы хотя бы один верно предсказал результаты всех восьми матчей. Многим другим животным-провидцам не удалось добиться результата Пауля. Среди них дикобраз Леон, карликовый бегемот Петти, морская свинка Джимми, длиннохвостый попугай Мани, крокодил Гарри, свинья Апельсин и как минимум еще два осьминога из Голландии и Китая.

Взять хотя бы способность осьминогов и других головоногих изменять окраску и текстуру своей кожи. Если подумать, это поистине поразительное свойство. «Человек – единственное животное, которое умеет краснеть. И которому это нужно», – шутил Марк Твен. Но он был прав лишь отчасти. Осьминоги могут «краснеть» десятками разных оттенков по своему выбору. Они могут открывать и закрывать десятки тысяч хроматофор – светочувствительных клеток, содержащих пигменты, – на своем теле, чтобы точно воспроизводить едва заметные и постоянные изменения окружающей обстановки. Одновременно с этим осьминоги могут сокращать и двигать свою кожу в трех направлениях, имитируя поверхности скал, кораллов или других объектов. Головоногие обладают более сложной системой восприятия и контроля тела, чем та, которой оснащены люди. Способности головоногих к мимикрии можно сравнить разве что с нашими достижениями в символических областях лингвистики и искусства. (Хотя осьминоги обладают отличной способностью к обучению, мимикрия – врожденное свойство.)

Ученый-программист, музыкант и пионер виртуальной реальности Джарон Ланье – большой любитель головоногих: «Они дразнят нас подсказками о будущем нашего вида… Их первозданный мозг, кажется, имеет больший потенциал, чем мозг млекопитающих… По всем правилам, это они должны быть хозяевами жизни, а мы – их питомцами». Причина, по которой этого не происходит, считают Ланье и другие ученые, заключается в очень короткой продолжительности жизни большинства головоногих. Осьминог обыкновенный живет меньше года, и даже у самых крупных видов продолжительность жизни не превышает трех-пяти лет, причем умирают они до появления на свет потомства. Поэтому не могут передать накопленный опыт следующему поколению. У головоногих нет культуры: нет детства, когда их воспитывают родители. Каждому новому поколению приходится начинать с нуля.

Глубоководный плавниковый осьминог (подотряд Сirrina)

И все же, настаивает Ланье, нам есть чему поучиться у осьминогов. Например, их способность передавать сложные смыслы, изменяя цвет и текстуру кожи, – буквально воплощать смыслы – может послужить стимулом для достижений человека в области «постлингвистической коммуникации», что позволило бы развивать «живое распространение смыслов». Еще задолго до Ланье в 1567 г. Мишель Монтень писал: «…Осьминог же сам придает себе нужную ему в зависимости от обстоятельств окраску, например, желая укрыться от того, кого он боится, или поймать то, что он ищет». Используя этот случай в качестве примера, показывающего, как способности животных зачастую превосходят человеческие, он предположил, что наше привычное восприятие мира может быть крайне ограниченным и что мы могли бы узнать намного больше, если бы нам удалось развивать новые способы восприятия: «Мы привыкли считать истиной результат работы наших пяти чувств. Возможно, нам понадобится развить восемь или десять чувств, если мы надеемся когда-либо наверняка узнать, что же представляет собой Истина».

Авторы древних бестиариев верили, что у каждого сухопутного животного есть морской аналог. Если бы мы сейчас воскресили эту давно забытую идею, возможно, самым вероятным морским аналогом для человека стал бы дельфин (см. главу 4). С другой стороны, вполне возможно, на эту роль больше подошел бы осьминог. Может быть, мы научимся относиться к осьминогам, пусть не как к друзьям – но и не как к обеду, а как к наставникам в искусстве адаптации и самовыражения и к провозвестникам идеи, что никогда не поздно ощутить детское счастье.

Иглобрюхие

Tetraodontidae

Тип: хордовые

Класс: лучеперые рыбы

Отряд: иглобрюхообразные

Охранный статус: статус не присвоен

Людей страшат не дела, а лишь мнения об этих делах.

Изречение Эпиктета, процитированное Лоренсом Стерном в эпиграфе к роману «Жизнь и мнения Тристрама Шенди»

Ёж-рыба, рыба-шар, шаротел, иглобрюх – как только не называют рыб отряда иглобрюхих. В Европе эпохи Возрождения они были обязательным экспонатом практически всех кунсткамер. Сегодня их обычно разводят в качестве домашних животных, а не выставляют в «кабинетах редкостей». Но во многом отношение к этим рыбам не поменялось: иглокожие по-прежнему кажутся нам забавными диковинками: уродливыми и немного смешными. Вот хороший пример: герой мультфильма «В поисках Немо», рыба по имени Пузырь, раздувается, если ее сильно удивить. Дельфины тоже, похоже, разделяют наше мнение и намеренно провоцируют рыбу-ежа, чтобы использовать ее, раздувшуюся, как мячик для игры в дельфинью версию водного поло.

Но даже если забыть об их причудливом облике – а рыбы-ежи, кстати, могут быть далеко не забавными, если их разозлить, – эти рыбы и вправду очень странные. Отряд иглобрюхообразных, или четырехзубообразных, обязанный своим названием четырем сросшимся зубам, образующим режущие пластины, насчитывает около 360 видов. Его представители отказались от привычной гибкости рыбьего тела, взамен обзавелись жесткими телами – чаще шарообразными, иногда треугольными, а у некоторых похожими на коробки. Главным двигателем у них стал хвостовой плавник и грудные плавники, ведь волнообразные движения тела, какими пользуется большинство рыб при движении, им теперь недоступны. Это особый тип локомоции у рыб, так называемый кузовковый тип (кузовок – один из представителей иглобрюхих). Такой тип движения можно было бы сравнить с человеческим, если бы люди ходили, двигая ступнями, а не всей ногой, или при плавании шевелили бы только пальцами рук и ног. Объясняется такой тип передвижения адаптацией к особой экологической нише: около 40 млн лет назад их предки начали «пастись» на коралловых рифах, так что способность «зависать» на одном месте в воде – как колибри в воздухе – оказалась для них важнее скорости плавания. Они научились выбирать самые удобные места, чтобы откусывать от твердого коралла и жестких водорослей самые вкусные кусочки с помощью своих крепких и постоянно растущих клювообразных зубов.

Не покажется иглобрюх забавным и если посмотреть на его механизмы самозащиты. В случае опасности эти рыбы стремительно раздуваются и принимают шарообразную форму, мгновенно растягивая желудок и наполняя его водой, так что большинство обитающих на коралловых рифах рыб просто физически не могут их проглотить. Покрывающие его шаровидное тело шипы настолько остры, что способны пронзить глотку любому крупному животному, которому вздумается попробовать их владельца на вкус. (Иногда рыбы-ежи в буквальном смысле «выедают» себе путь на свободу.) Многие виды ядовиты и выделяют тетродотоксин – тот же самый мощнейший яд, который используют синекольчатые осьминоги. Рыбы-ежи имеют далеко не ангельский характер, что проявляется даже в отношении к другим представителями собственного вида. Как только у личинок появляются первые зубы, они начинают откусывать куски от более мелких собратьев, часто их убивая. Этот дополнительный источник питания ускоряет их рост, так что рыбы-каннибалы обычно быстрее и проворнее и лучше могут противостоять хищникам.

Черно-мраморная рыба-ёж

Острые шипы, токсины и свирепость сослужили рыбам-ежам и их родственникам отличную службу в богатой, но беспощадной экосистеме коралловых рифов. Правда, один (как минимум) вид полностью отказался от такой жизни и превратился в нечто еще более странное. Обыкновенная луна-рыба (Mola mola) достигает огромных размеров. Весом более тонны, часто даже до двух тонн, и длиной 3,3 м луна-рыба – самая тяжелая из костистых рыб. Из-за ее гигантского размера на рыбу-луну до появления человека никто не охотился, и она благополучно плавала, заглатывая сальп, сифонофор и медуз. Она напоминает отрубленную голову с какими-то непонятными оборками сзади и не то крыльями, не то плавниками, случайно оказавшимися у нее на животе и спине.

В средневековых бестиариях животные предстают как символы добродетелей или пороков и должны служить наглядным уроком человеку. Сегодня наше отношение к животным поменялось, но мне все-таки сложно при взгляде на рыбу-ежа или луну-рыбу не подумать вот о чем.

Во-первых, их странный вид заставляет по-новому взглянуть на строение человеческого тела. В большинстве культур принято воспевать красоту человека, но выглядим мы во многом странно. Извилистые ушные раковины, постоянно меняющееся лицо, непропорционально большая голова, покачивающаяся на вершине неправдоподобно вертикального туловища, – может показаться, что мы напрочь лишены изящества и грации.

Во-вторых, рыба-ёж напоминает о том, на-сколько извращенными бывают наши аппетиты и как часто они могут выходить из-под нашего контроля. Как мы видели, ёж-рыба – прожорливый потребитель, но она и сама нередко превращается в еду: я имею в виду японский деликатес фугу. В мире, где сотни миллионов людей страдают ожирением, а повара постоянно ищут новые продукты и новые способы их приготовления – будь то пенисы животных в китайских ресторанах, ведра жира и кукурузного сиропа на соревнованиях по поеданию фастфуда в США или блюда из отрубленных у живого медведя лап в Юго-Восточной Азии, – фугу в исполнении японского шеф-повара остается высшим пилотажем. Трюк заключается в том, чтобы в готовой рыбе осталось достаточно яда, чтобы при еде слегка немели губы, но, если повар допустит даже небольшую ошибку, гурман может умереть.

Психологи и другие ученые уже давно пытаются понять, что же толкает человека к крайностям в потреблении – неважно, идет ли речь о количестве или о непрекращающемся поиске новых впечатлений. Адам Филлипс считает, что «чрезмерный аппетит, который мы называем жадностью, на самом деле является формой безысходности… дело не в аппетите, а в нашей боязни неудовлетворенности». Филлипс полагает, что наши излишества «яснее всего говорят о нашей скудости и являются самым лучшим способом эту скудость скрыть». Возможно, он прав: мы действительно ищем какое-то простое решение, которое позволит нам измениться, стать лучше или сильнее. А на деле мы выглядим только еще глупее и слабее, как Гомер Симпсон, мультяшный герой с тысячью недостатков. В одной из серий Гомер съедает плохо приготовленное фугу и решает прожить свои последние часы правильно, честно и на пользу окружающим… но, в конце концов, не осуществляет ни одного из своих благих намерений.

Аристотель предупреждал о том, что «без добродетели, человек становится самым нечестивым и самым диким существом, а в отношении к половому наслаждению и пище он хуже тогда всякого животного». Если мы не научимся разумно контролировать свои аппетиты, мы рискуем превратить все вокруг в бездушную пустыню, в которой не будет рыбы-ежа, чтобы удивлять и забавлять нас.

Кетцалькоатль

Quetzalcoatlus Northropi

Тип: хордовые

Отряд: птерозавры

Охранный статус: вымерший вид

Большинству из нас никогда не удастся своими глазами увидеть самых удивительных созданий нашей планеты. Мы никогда не сможем поплавать с голубым китом, не увидим игры снежного барса, иначе как на коротких видеозаписях. Но есть одно чудо, которое любой из нас может увидеть, когда захочет, стоит только выйти на улицу – это летающие оперенные динозавры. Каждый порхающий стриж, каждый певчий дрозд напоминают нам о том, что потомки этих огромных рептилий покорили воздух.

Люди всегда мечтали научиться летать. В древнейших дошедших до нас письменных документах, ассирийских глиняных табличках, датируемых II тыс. до н. э., комментируются полеты во сне. Исламская традиция включает понятие вознесения над землей, при котором происходит мгновенная телепортация. Шекспировский Пак опоясывает Землю за 40 минут. Лично мне больше всего нравятся сны парализованного героя Хавьера Бардема в фильме «Море внутри» (2004), в которых он с легкостью взлетает с кровати и свободно парит над холмами и морем.

Люди тоже могут летать, конечно, благодаря сложным и тяжелым машинам, потребляющим огромное количество энергии. Но свободный полет с использованием только собственной мускульной силы, скорее всего, так навсегда и останется мечтой, пусть и бесконечно притягательной.

Но есть и реальные существа, которые демонстрируют, какой странный облик пришлось принять столь массивным существам (их вес был примерно равен человеческому), чтобы подняться в воздух. Птерозавры, ящерицы с крыльями, жили в одно время с динозаврами. Одним из самых крупных их представителей был кетцалькоатль. Это обитавшее в конце мелового периода существо было ростом с жирафа, а размах его крыльев сравним с длиной крыльев самолета-истребителя, при этом весил кетцалькоатль, по-видимому, не больше боксера-тяжеловеса.

Размах крыльев самых больших кетцалькоатлей мог быть как у «Спитфайра», но вес не больше человеческого

Прежде чем перейти к более подробному описанию кетцалькоатля, хочу обратить внимание вот на что: разве не поразительно, что существо, которое весит не меньше нашего, способно летать? Рядом со слоном или китом человек может показаться миниатюрным существом, но по сравнению с летающими животными мы настоящие гиганты: большинство птиц или летучих мышей весят всего несколько граммов. Большой размер – огромный недостаток для того, кто хочет подняться в воздух. Ричард Докинз объясняет почему. Представьте себе бегемота, уменьшившегося до размера блохи. Поскольку сокращение массы происходит пропорционально третьей степени (куб), а площадь поверхности уменьшается пропорционально второй степени (квадрат), то наш гипотетический бегемот будет весить одну миллиардную от веса своего «полновесного» аналога, но при этом площадь его поверхности составит одну миллионную часть исходной. Получается, что площадь поверхности у него в тысячу раз больше по отношению к весу, чем у родича обычного размера. Соответственно, бегемот размером с блоху легко сможет парить в воздухе. Правда, мы его не заметим.

Конечно, интуитивно этот закон для нас не очевиден. В противном случае китайские драконы и западные ангелы выглядели бы иначе. Их крылья были бы значительно больше, а туловища – меньше. Амурчики с этой точки зрения более «правильные».

Есть четкий предел количеству энергии, которое человеческие клетки способны производить. Оно во много раз меньше, чем можно получить за счет сгорания высококачественного авиатоплива. Поэтому даже самые крупные летающие создания обычно удивительно легкие. Самое крупное летающее млекопитающее в мире – гривастый ацеродон (также известный как золотой крылан или златоглавая летучая лисица). Это миролюбивое животное питается инжиром и обитает в дальних уголках филиппинского леса. Размах его крыльев составляет 1,5 м (примерно пять шестых от размаха рук человека), а весит ацеродон всего 1,2 кг. Тушки без крыльев и костей не хватит даже на одну порцию, но мясо ацеродонов очень ценится за свой вкус, и масштабная охота на них привела практически к вымиранию вида. Однажды на маленьком островке в стороне от основного Филиппинского архипелага я познакомился с семнадцатилетним охотником по имени Сталин, который занимался поставкой ацеродонов в местные рестораны. Все говорили, что Сталин умеет стрелять так точно, что вполне бы мог отправиться в Ирак в качестве снайпера армии США. Так и случилось.

В мифологии гигантские птицы встречаются нередко: например, Гаруда в индуистской традиции, или Зиз в иудейской, способные заслонить солнце, или арабская Рух, которая могла в своих когтях переносить слона.

Самая массивная из существующих летающих птиц, наверное, дрофа. Когда-то дрофы имели огромный ареал обитания – от Монголии до Испании, а сейчас находятся под угрозой уничтожения в связи с освоением все больших пространств под сельскохозяйственные угодья, а также из-за их склонности на большой скорости врезаться в линии электропередачи. Размах крыльев взрослых самцов может достигать 2,4 м, а вес – 12 кг. Есть сведения о дрофах весом 21 кг, то есть примерно как пятилетний ребенок. В брачный период эти птицы отращивают пушистые «бороды» – но не на подбородке: его просто нет, а на шее, – и напоминают они расчесанные на две стороны бороды джентльменов викторианской эпохи.

Дрофа (Otis tarde) – самая тяжелая из существующих в настоящее время летающих птиц. Самец на этой картинке явно позирует

Размах крыльев андского кондора может быть больше, чем у дрофы, до 3 м, но вес этой птицы не превышает 15 кг. Обладатели самых больших крыльев – странствующие альбатросы и южные королевские альбатросы (размах их крыльев может достигать 3,5 м); взрослые самцы этих видов весят до 11 кг. Задолго до появления человека существовали и даже более крупные птицы. Крупнейшие из обнаруженных на данный момент ископаемые остатки принадлежат тераторнисам (семейство Teratornithidae). Размах крыльев одного из представителей этого семейства (Aiolornis incredibilis) мог достигать 5 м.

В последние несколько лет популяция андского кондора резко сократилась, хотя у этого вида дела обстоят не так плохо, как у его близкого родственника, чуть менее крупного калифорнийского кондора, находящегося на грани вымирания. Как и для дрофы, условия цивилизованного XX в. оказались для калифорнийского кондора не особенно благоприятными: кондоры в таких количествах гибли на электролиниях, что к середине 1980-х гг. из популяции в несколько тысяч особей осталось около двух десятков. (По некоторым сведениям, коренные жители резко сократили их численность еще в доиндустриальный период, убивая кондоров ради перьев, которыми украшали головные уборы во время священных ритуалов.) После 1986 г. популяция начала медленно восстанавливаться благодаря программе разведения этих птиц в неволе. В период, когда я (не особенно успешно) пробовал себя в роли репортера радиопрограммы о естествознании, одним из наиболее интересных моих заданий стало посещение зоопарка в Лос-Анджелесе, где подрастали птенцы калифорнийского кондора. В зоопарке – удивительный зеленый пятачок посреди нескольких сотен квадратных километров бетона – «взрослые кондоры», а на самом деле надетые на пальцы куклы, обучали птенцов избегать линий электропередачи. Меня предупредили, что нельзя показываться им на глаза, потому что птенцы калифорнийского кондора немедленно и бесповоротно влюбляются в любого увиденного ими человека.

Коренное население Калифорнии приписывало кондорам магические свойства. Племя вийот верило, что кондор вновь создал человека после всеобщей гибели в посланном Стариком потопе. Моно считали, что кондор хватал людей, отрезал им головы и пытался их кровью затопить жилище суслика. Йокуты говорят, что кондор съел луну, что стало причиной смены лунных фаз, а также своими крыльями устраивает затмения.

Махать крыльями – тяжелый труд для таких крупных птиц, как кондор или альбатрос. Большую часть времени в воздухе они, строго говоря, не летают, а пикируют или парят. Насколько же невероятно, чтобы животное в четыре-пять раз тяжелее – как средний человек – могло когда-либо подняться в воздух.

Гигантские летающие рептилии впервые привлекли внимание ученых в 1757 г., когда человек по имени Карл Теодор, разбирая экспонаты в одной из кунсткамер немецкого города Мангейма, обнаружил кости, которые не в состоянии был идентифицировать. Через семь лет флорентинец Косимо Коллини, бывший секретарь Вольтера, решил, что кости принадлежат какому-то морскому животному с длинными передними лапами, которое оно использовало для гребли как весла. В 1801 г. биолог Джордж Кювье (с которым мы уже встречались в первой главе) правильно определил, что эти «весла» – на самом деле в высшей степени удлиненные пальцы, служившие опорой для крыльев гигантской летающей рептилии, которую он назвал птеродактилем, или «крылатыми пальцами». Его удивительное предположение оказалось совершенно правильным. С тех пор десятки разнообразных видов, которых теперь называют «птерозаврами» (или «летающими ящерицами»), были обнаружены по всему миру. Самый крупный на данный момент вид был обнаружен в каменоломне в Техасе в 1971 г.

Активный полет подразумевает движение вверх по отношению к воздушной массе. Пикирующий полет означает своего рода замедленное падение: с траекторией спуска под углом более 45° по отношению к вертикали. Парящий полет предполагает поддержание положения по отношению к воздушным потокам, которые могут сами подниматься вверх.

Кетцалькоатль весил не менее 60 кг, а возможно, даже превышал 100 кг – больше, чем положено боксерам-тяжеловесам по классификации Международной федерации бокса. Но вряд ли из этого животного получился бы хороший боксер, даже несмотря на отличную физическую форму и длинные конечности. Во-первых, его «кисти рук» – первые три пальца располагались ближе к середине крыльев, а сами крылья крепились к чрезвычайно удлиненным четвертым пальцам. Взрослая особь имела размах крыльев 11–12 м, то есть равный длине 44-тонной фуры – самого тяжелого грузовика, допущенного к передвижению по дорогам Великобритании (американские 66-тонные фуры несколько длиннее: обычно 14,6 м). Так что при весе, как у Мухаммеда Али в его лучшие времена, кетцалькоатль был, на наш взгляд, чрезвычайно худым, как гигантская версия отказывавшегося есть суп Каспара из сказок Гофмана «Штрувельпетер» (Struwwelpeter).

Обед

Свое название кетцалькоатль получил по имени индейского бога неба и создателя всего. Конечно, кетцалькоатль (если уж вспоминать мифологию) не возник в один прекрасный момент из головы Зевса. До этого его предки-птерозавры существовали как минимум в течение 150 млн лет. Этих первых летающих рептилий отделяет от кетцалькоатля в два раза больше времени, чем период, отделяющий кетцалькоатля от нас. Но кто был предком птерозавров и когда это произошло, точно не известно, так как ископаемые остатки протоптерозавра пока не обнаружены. Одно из предположений – очень интересное, но сейчас считающееся маловероятным – связывает происхождение кетцалькоатля с шаровиптериксом, небольшой ящерицей триасового периода, похожей на смесь самолета-истребителя и ящерицы в шароварах: огромные мембраны на задних лапах позволяли ей планировать с ветки на ветку. Более вероятное предположение, что это был гибкий и быстрый Scleromochlus, общий предок птерозавров и динозавров. Правда, поскольку это общий предок, он ничего не говорит нам конкретно о происхождении именно птерозавров. Доподлинно известно только то, что птерозавры стали одной из четырех групп животных и первыми позвоночными, научившимися летать. Птерозавры появились, вероятно, за 45 млн лет до первой птицы и за 150 млн лет до первой летучей мыши.

Обитающая в Центральной Америке птица квезаль (или кетсаль) тоже была названа в честь того же бога индейцев майя. Коренные народы приписывают его радужным зеленым хвостовым перьям магические свойства, считая их символом доброты и света.

Первые птерозавры питались в основном летающими насекомыми, в обилии населявшими мир триасового периода. Постепенно они начали расширять свое меню, включая в него рыбу, ракообразных и других животных, в связи с этим возросло и разнообразие форм птерозавров. В общем более ста видов птерозавров, самых разных размеров, от дрозда до самолета, существовало и вымерло в течение нескольких десятков миллионов лет.

Насекомые поднялись в воздух раньше динозавров. В каменноугольный и пермский периоды гигантские стрекозы размером с крупную чайку пожирали все, что попадалось им на глаза, в том числе саламандроподобных земноводных. Правда, эти создания вымерли задолго до появления птерозавров в конце триасового периода.

Так много видов за столь длительный период. Неудивительно, что некоторые люди путаются в их названиях. Возьмем, например, образец британского киноискусства – «Миллион лет до нашей эры». Прекрасную Лоану (в исполнении Ракель Уэлч) уносит птеранодон (с удлиненным и заостренным затылком), а затем бросает ее, всю израненную, в море, когда на самого птеранодона нападает рамфоринх (с длинным хвостом с ромбовидным кончиком). С научной точки зрения это не совсем достоверное изложение: рамфоринхи вымерли примерно за 50 млн лет до появления первого птеранодона, да и Ракель Уэлч не такая уж старая.

На самом деле история птерозавров развивалась следующим образом. Первым появились диморфодон (Dimorphodon) с короткими крыльями и большой головой и анурогнат (Anurognatus) – удивительный летающий лягушкоглав. Затем – эудиморфодон (Eudimorphodon), первый с вытянутой мордой, и рамфоринх (Rhamphorhynchus), еще более долгоносый. За ними последовали птеродактили с длинными конечностями и коротким хвостом и орнитохейрусы, парящие в воздухе, как альбатросы или фрегаты (только крупнее этих птиц: длина крыльев достигала 7 м). Потом появились представители группы ктенохазматид с длинными ногами, чтобы можно было ходить по дну водоемов, с гибкой шеей и носом, приспособленным для процеживания пищи (по крайней мере один вид, Pterodaustro, вероятно, имел ярко-розовый окрас, поскольку его диета напоминала питание современных фламинго), и джунгариптер (Dsungaripterus), способный разбивать раковины своим прочным клювом, напоминающим щипцы. Последними появились аждархиды (Azhdarchidae) – гигантские беззубые существа, названные в честь узбекского мифического дракона. Именно к этой группе принадлежал кетцалькоатль. Это был последний род птерозавров. Потом они вымерли.

И очень жаль, что вымерли. Птерозавры так же сильно отличались от других рептилий, как отличаются от других млекопитающих утконос или ехидна. Взять хотя бы их гигантский четвертый палец, поддерживающий крыло. Представьте, что ваши безымянные пальцы – пальцы птеродактиля были очень похожи на наши и имели аналогичное число фаланг – будут длиннее, чем вся ваша рука вместе с ладонью, а на них вырастет мембрана крыла от пальца до плеча и потом к самому колену. Вы будете не только приспособлены к полету, но и приговорены к нему! Кроме того, представьте, что ваши кости полые (не в том смысле, что в них находится костный мозг, а сама структура образована полостями, заполненными воздухом), а костные стенки не толще кредитной карты. А вдобавок две дополнительные кости на запястье поддерживают патагиум, переднюю лопасть крыла. Все тело покрыто кожей с волосяным покровом, как у взрослого мужчины на руках. Попытайтесь все это представить, и вы поймете, что птерозавры действительно выглядели очень странно.

Еще более необычный способ полета у рептилий, имеющих отдельные крылья и на передних, и задних конечностях. Ни одно животное, правда, не превратило в крылья свои уши, как у слоненка Дамбо из одноименного мультфильма, хотя длинноухий тушканчик немного на него похож.

Кетцалькоатль в полете

Стереотип птерозавра – примитивное, способное только парить в воздухе на своих жестких кожаных крыльях животное – отнюдь не соответствует действительности. Они могли бы поразить нас своей гибкостью и подвижностью в воздухе. И объясняется это не только мощными мышцами, с помощью которых они махали крыльями, как бы это ни было важно. Конструкция их крыльев включала широкую и тонкую мембрану, сотканную сотнями переплетающихся длинных волокон. Птерозавр мог напрягать или расслаблять мембрану с помощью поперечно-полосатой мышцы в крыле, а нервные окончания в мышце, проприорецепторы, отслеживали состояние крыла несколько раз в секунду, передавая эту информацию клочковой доле мозжечка, контролировавшей положение туловища в пространстве – она у птерозавра в сравнительном отношении была больше, чем у любого другого животного или птицы.

Предвосхищая последние открытия, эволюционный биолог Джон Мейнард Смит предположил, что со временем птерозавры в ходе эволюции становились аэродинамически менее устойчивыми, но при этом более маневренными.

«Обладая такой системой, – говорит ведущий исследователь Дэвид Анвин, – птерозавр мог отслеживать действия крыла в любой момент полета. Изменяя его форму с помощью сокращения или расслабления мышечных волокон в мембране, он мог быстро реагировать на любые изменения ситуации: например, когда птерозавр выхватывал большую рыбу из воды или попадал в турбулентные потоки воздуха». О такой совершенном механизме могут только мечтать современные военные инженеры.

Но птерозавры были далеко не Эйнштейнами. Соотношение массы мозга и туловища – грубоватый, но полезный показатель при оценке интеллекта – у них где-то на среднем уровне: между рептилиями и птицами. Соответственно, можно с большой долей вероятности предположить, что они были далеко не так умны, как современные вороны и попугаи. Но в отношении представления о положении своего туловища в окружающем пространстве и контроль над ним были не хуже, чем у мастера тай-чи.

Не менее проворны птерозавры были и на суше. Ископаемые следы, в первую очередь оставленные двумя особями, которых ученые окрестили Люсьен и Эмиль, доказывают, что птерозавры могли легко передвигаться на всех четырех конечностях – вприпрыжку, когда задние ноги ставились впереди крылатых передних; их манера передвижения напоминала скорее странную смесь жирафа, кролика и райской птицы, чем ящерицы. Дэвид Анвин сравнивает ее с походкой ковбоя, натершего ноги при верховой езде и опирающегося на костыли. Три когтя в середине крыла выполняли функцию передних лап, а четвертый палец мог разворачиваться на двойном суставе и подниматься вверх, собирая крыло в складки вдоль тела. Сегодня ни одно живое существо и ни одна машина не передвигается так, как птерозавр. Если бы мы могли увидеть птерозавра в движении, это наверняка стало бы настоящим откровением.

И ни одно животное не может похвастаться столь странной формой черепа, как птерозавры. Хотя, наверное, Hallucicrania, животное с покрытой шишками головой, обитавшее в пермский период, и некоторые небольшие современные хамелеоны, могли бы потягаться с птерозаврами за первенство в этой категории. Птеранодоны легко узнаваемы и популярны благодаря вытянутому и заостренному гребню на голове, похожему на средневековые капироты кающихся грешников на религиозных процессиях в Испании или колпаки ку-клукс-клановцев. Но обладателями самых удивительных голов можно признать некоторых представителей семейства аждархидов (к которому принадлежит и кетцалькоатль), чьи ископаемые остатки были обнаружены в Бразилии. Так, у тапежара, название которого переводится с языка амазонского племени тупи как «древнее существо», гребень был в пять раз больше высоты черепа, а у тупуксуара помимо огромного напоминающего парус гребня был еще и клюв, длинный, как копье. Вполне вероятно, что у представителей других родов птерозавров тоже были яркие гребни, но намного меньше. Поистине это были карнавальные животные с фантастическими головами и мордами, напоминающими африканские маски.

Чем больше ученые узнают о птерозаврах, тем более необычными и интересными они становятся. Так что неудивительно, что птерозавры так прочно обосновались в воображаемых мирах. Можно считать, что начало этой тенденции было положено в 1856 г., когда в Illustrated London News была опубликована шуточная заметка о том, что во время строительства железнодорожного туннеля возле французского города Кульмон в скале был обнаружен живой птеродактиль с трехметровым размахом крыльев. Популярность эти животные приобрели после выхода романа Артура Конан Дойля «Затерянный мир» (1912) и снятых по книге фильмов – в них огромные ящерицы кружат над столовыми горами на юге Венесуэлы. Снятый по роману фильм, покадровые спецэффекты для которого создавал будущий автор «Кинг-Конга», первым стали показывать во время полета в 1925 г. на рейсе Imperial Airways из Лондона в Париж на переоборудованном бомбардировщике «Хендли Пейдж». С тех пор птерозавры никогда надолго не покидали страницы книг и киноэкраны. В 1978 г. «отец криптозоологии» бельгиец Бернар Эйвельманс наполнил целую книгу «Последние драконы Африки» (Les derniers dragons d’Afrique) якобы документальными историями о летающих существах, похожих на драконов и очень напоминающих птеродактилей. Важное место среди них принадлежало конгамато, любимым занятием которого было опрокидывать лодки перепуганных местных жителей… если, конечно, поблизости не было оператора с камерой, способного подтвердить существование этого чудесного животного. Другие сообщения об увиденных живых динозаврах часто появлялись вслед за газетными репортажами об обнаруженных останках – на Мадагаскаре, в Намибии, Новой Зеландии, Бразилии, Аргентине, Вьетнаме и на Крите. Например, вскоре после того, как ископаемые остатки кетцалькоатля были обнаружены в Техасе, в небе над этим штатом были замечены несколько живых особей.

В последнее время внимание стало привлекать существо с длинной шеей и хвостом, напоминающее древнего рамфоринха и получившее название «ропен». Якобы ночами оно светится, пролетая по небу в Папуа – Новой Гвинее во время своих редких вылазок из пещеры, где живет и питается гнилым человеческим мясом. Чаще всего это происходит быстро, видно бывает плохо, о таких «фактах» сообщается с чужих слов, и никому пока не удалось ничего подобного сфотографировать. Несмотря на это, организации вроде Музея свидетельств сотворения мира (Creation Evidence Museum) в Глен-Роуз, штат Техас, не теряют веры.

В конце концов, доказывают последователи креационизма, всего несколько тысяч лет назад птерозавры в большом количестве обитали в небесах над Эдемом, где они мирно питались фруктами и растениями. Однако после грехопадения Адама птерозавры перешли на сторону Зла. «Многие их потомки выродились и стали хищниками, опасными для человека, хотя безгрешные виды, спасенные в Ковчеге, помогли приостановить эту тенденцию», – объясняет организация под названием Objective Ministries. Некоторые птерозавры, правда, вели себя из рук вон плохо во время исхода из Египта под предводительством Моисея. Обычно иудеям удавалось призвать на помощь ибисов (как вы, возможно, знаете, ибисы и птерозавры не ладят между собой). Но без защиты верных ибисов детям Иудеи пришлось бы сильно пострадать от атак птеродактилей за свои сорок лет странствий по пустыне. К счастью, ситуация наладилась, когда Господь посоветовал Моисею сделать чучело птерозавра на шесте, чтобы отпугивать живых хищников.

Если верить сайту Objective Ministries, велоцирапторы тоже все еще живы, терроризируют пастухов в Пуэрто-Рико и охраняют остатки горы Арарат.

Страшные крылатые существа встречаются и в культуре многих других стран. Иногда это «дьявольские птицы», такие как Улама в Шри-Ланке. Но нередко они объединяют свойства различных птиц, летучих мышей и каких-то еще животных. Отличный пример – китайские драконы, которых и сегодня некоторые видят, глядя на кучевые облака или тени, отбрасываемые самолетами на облака. Хорхе Луис Борхес пишет, что в описаниях у дракона обычно имеются рога, как у оленя, голова, как у верблюда, глаза, как у дьявола, живот, как у моллюска, чешуя, как у рыбы, когти, как у орла, следы, как у тигра, и уши, как у вола. Китайские драконы могут обитать в любой среде. Есть небесные драконы, есть горные короли или кладбищенские, а есть морские драконы, живущие под водой. И все по пять-шесть километров длиной. Их движение может вызывать землетрясение в горах.

Марк Элвин предполагает, что прообразом дракона в реальной жизни мог послужить сетчатый питон, умеющий плавать и достигающий 10 м в длину. «В Средние века, – пишет Элвин, – народ баи и потомки китайских мигрантов в районе озера Эрхай у подножия восточных Гималаев убедили себя, что все вокруг – и природа, и сверхъестественные силы – таит смертельную угрозу… Вполне вероятно, что эти страхи, хотя иногда и выражались в символической и преувеличенной форме, основывались на реальной, тяжелой и часто отчаянной борьбе за существование с другими формами жизни.

Возвращаясь к мечтам о полетах, можно вспомнить необычную, но очень привлекательную гипотезу о том, что люди гораздо ближе летающим животным, чем это принято полагать. Одна из разновидностей этой теории предполагает наличие общего теплокровного предка у птиц и млекопитающих, но не у рептилий. Выглядело это животное предположительно как помесь примитивной белки и археоптерикса (вымершей птицы с выраженными признаками пресмыкающегося). Ричард Оуэн, знаменитый британский натуралист XIX в. и автор слова «динозавр», был одним из первых сторонников этой теории. Она оставалась на периферии серьезной научной дискуссии до конца XX в. Разумеется, аргументация строилась на том, что теплокровность не могла возникнуть дважды. А на самом деле именно так и произошло.

Но если у человека и птицы общих предков не было, то как насчет человека и летучей мыши? В 1980-х гг. австралийский нейробиолог Джек Петтигрю обнаружил сходные черты в организации зрения у крупных летучих мышей (таких как наш знакомый гривастый ацеродон) и у приматов, которые отсутствовали у других млекопитающих. Петтигрю активно поддерживал теорию «летающего примата», согласно которой наши предки умели летать, прежде чем начали перепрыгивать с ветки на ветку. Конечно, это интересная теория («Это не летучая мышь, это мой брат», – писал один научный фантаст), но большинство ученых ее не признают.

Правда, есть группа почти летающих животных, являющихся более близкими родственниками человека, чем летучие мыши. Это обитающие в Южной Азии кагуаны или шерстокрылы, которых иногда ошибочно называют летающими лемурами. Кагуаны, наши ближайшие родственники-неприматы, способны пролетать до 150 м между деревьями. Размером они с маленькую кошку, весят 1–2 кг, их выпуклые глаза всегда глядят чуть-чуть тревожно. Их летательная перепонка растягивается между шеей, передними и задними лапами и хвостом, придавая им в воздухе вид пушистого коврика. Между пальцами у них тоже перепонки, как у летучих мышей, только сами пальцы короче. Получается, что кагуаны имеют отдаленное сходство с птерозаврами и летучими мышами, но одновременно сильно отличаются и от тех, и от других. Кроме того, за миллионы лет своего существования они не научились по-настоящему летать.

Из современных приматов наиболее вероятный кандидат в летную школу – сифака, род длиннохвостых лемуров, обитающих на Мадагаскаре. Возможно, вы видели их на экране: либо в научно-популярных фильмах, либо в известном мультике, названном в честь острова их обитания. Сифаки гордо скачут между деревьями по лесу на двух лапках, их способ передвижения удивителен и забавен одновременно. Не все, правда, знают, что на передних лапках сифаков есть покрытая шерстью перепонка, кромка которой образует нечто вроде профиля крыла и, вероятно, помогает сифакам в прыжках: они могут прыгать в длину на 10 м, немного дальше, чем человеческий мировой рекорд по прыжкам в длину. Это совсем неплохой результат, учитывая, что ростом сифаки меньше 60 см. Но это, конечно, еще не полет, хотя один зоолог указывал на то, что мембрана в сочетании с пышной шерстью напоминает о начальной стадии эволюции птичьего крыла. Если это предположение верно, ничто не мешает потомкам сифак с течением времени и в подходящих условиях и дальше развивать свои «протокрылья». Правда, быстрое разрушение их естественной среды обитания малагасийцами означает, что у сифаков мало шансов выжить в дикой природе.

Легенды о полете и настоящие попытки летать еще с истории Икара чаще всего связаны с падением и ударами. Первым описанным случаем можно считать прыжок с минарета мечети в Кордове в 852 г. эрудита Аббаса ибн Фирнаса, облачившегося в просторную мантию, напоминающую крылья. Ибн Фернасу удалось выжить после этого прыжка с высоты 25 м, а полученные травмы не помешали ему продолжить свои смелые эксперименты. Если верить имеющимся у нас отрывочным сведениям, через 25 лет, когда ему было 65, он предпринял первую успешную попытку контролируемого полета человека (планирования, если быть точным). С Горы Невесты (Джабаль аль-арус) неподалеку от Кордовы он пролетел некоторое расстояние на спроектированном им самим дельтаплане и смог вернуться в точку отправления, где и рухнул. Один из очевидцев так прокомментировал эту попытку: «Мы подумали, что ибн Фирнас сошел с ума… и боялись за его жизнь!» Другой современник, поэт Мумин ибн Саид, был более позитивен: «Он летел быстрее феникса, одевшись в перья грифа». (Одно поэт не добавил: «Но врезался в землю, как жук в морду скачущей лошади».) Судя по всему, несмотря на свои тщательные наблюдения и исследования, ибн Фирнас не смог скопировать способ, который птицы и другие летающие животные используют для замедления скорости перед приземлением. Но он выжил после своей попытки.

Концептуальный прорыв, позволивший осуществить полет на судне тяжелее воздуха, был совершен Джорджем Кейли в 1799 г., но только в 1903-м братья Райт смогли построить такое устройство, поднять его в воздух и в какой-то степени контролировать его полет. С самого начала было очевидно, что такие машины превосходят воздушные шары и дирижабли в маневренности и скорости, хотя и не в расстоянии, которое они способны были преодолевать. Лучше всех это представлял известный португальский воздухоплаватель Альберто Сантoс-Дюмон. Он построил небольшой аппарат, на котором смог облететь Эйфелеву башню, за что был награжден современным аналогом премии в сфере инноваций фонда X-Prize. Альберто поразил Французский аэроклуб своим полетом над парижскими бульварами и приземлением возле одного из модных кафе. Первый самолет, «14-бис», напоминал воздушного змея с мотором. Его поднял с земли дирижабль, а дальше «14-бис» удерживался в воздухе с помощью мотора, установив первый авиарекорд в 1906 г. Через некоторое время Сантoс-Дюмон создал моноплан «Демуазель» («Стрекоза»), намного более совершенный аппарат, чем что-либо созданное братьями Райт.

Интересно отметить, насколько разных подходов придерживались Сантoс-Дюмон и братья Райт. Альберто считал, что авиация сможет привести к новой эре всеобщего процветания и мира и должна быть для всех. Он опубликовал проектные документы «Демуазель» для всеобщего доступа. Братья Райт, очень заботившиеся о секретности и защите своих патентов, с радостью продавали свои изобретения американскому правительству для использования в военных целях.

В проигрыше оказался Сантoс-Дюмон. Сын богатого кофейного плантатора, он с детства мечтал о полете, наблюдая за облаками в гигантских владениях своего отца. Казалось, жизнь приготовила для него все только самое лучшее. Но в 1910 г., после трагической катастрофы, он вынужден был перестать летать и постепенно все больше погружался в депрессию. Использование самолетов в Первую мировую войну еще больше разочаровало его. Одинокий и бездетный Сантoс-Дюмон повесился – подтвердив закон притяжения, которому он так упорно бросал вызов.

По-видимому, самое первое описание воздушного оружия в западной литературе можно найти в книге «Путешествия Гулливера» (1726): летающий остров Лапута сбрасывает на непокорные города камни. В фильме 1964 г. Стэнли Кубрика об атомной катастрофе «Доктор Стрейнджлав» основной целью майора Конга и его И52 является комплекс МБР в Лапуте. Первый фильм, рассказывающий о войне в воздухе – «Истребитель дирижаблей» (Airship Destroyer), был снят Уолтером Бутом в Англии в 1909 г. Современному зрителю этот фильм покажется одновременно и смешным – настолько примитивны в нем спецэффекты и мелодраматична игра актеров, – и зловещим. Фильм доступен в Интернете на сайте europafilmtreasures.eu.

История воплотила самые мрачные предчувствия Сантoс-Дюмона. Пророческими оказались и книги Герберта Уэллса «Война в воздухе» (War in the Air, 1908) и «Освобожденный мир» (The World Set Free, 1914), в которых он предсказывал, что средством ведения войны в будущем станут массированные бомбардировки с воздуха (во второй из этих книг он говорит об атомных бомбардировках), а мир наступит только после огромных человеческих жертв – или по крайней мере только тогда, когда угроза таких жертв станет очевидной. Можно сказать, что именно так все и произошло в дальнейшем: если вспомнить сгоревшие в огне бомбардировок Гамбург, Дрезден и Токио, трагедию Хиросимы и Нагасаки, возможность обоюдного уничтожения во время холодной войны и атомный «покер», в который сейчас играют в Азии.

В то же время полет принес человечеству огромную пользу и стал удивительным источником радости и развлечения, позволив путешествовать на большие расстояния с такой скоростью и легкостью, о которой предыдущие поколения не могли даже мечтать. Большинство из нас согласятся, что это важные преимущества, даже если нам и приходится порой убивать по несколько часов в скучных и безликих аэропортах. «Главным стремлением людей всегда было понять друг друга, объединиться ради общего блага, – считал Антуан де Сент-Экзюпери, французский авиатор, известный в первую очередь благодаря своей книге «Маленький принц». – Именно это и позволяет нам сделать самолет, уничтожая разделяющие нас время и расстояния». Эти строки были написаны вскоре после разрушения Герники во время гражданской войны в Испании и незадолго до оккупации нацистами Франции, так что Сент-Экзюпери прекрасно отдавал себе отчет в том, что авиация может использоваться и для убийства. Но он отказывался быть пессимистом.

За последние несколько десятков лет доступные перелеты сделали доступными красоту, радость, битком набитые пляжи и пьяные выходные за границей для многих представителей золотого миллиарда человечества. Вместе с тем возможность масштабного насилия не исчезла: мощные летательные аппараты используются для охраны нефтяных месторождений и морских путей транспортировки нефти, водородные бомбы США и России по-прежнему находятся в состоянии полной боевой готовности. И, конечно, ежедневное загрязнение воздуха в результате полетов вносит свой немалый и постоянно увеличивающийся вклад в изменение состава атмосферы, самое значительное за последние несколько миллионов лет.

Бодрящий ритм и пульс нашего мира зависят от того, что описывают как «огромные жидкие часы». Каждый день нефть, хранившаяся под землей в течение миллионов лет, добывается, перерабатывается и закачивается в автомобили и самолеты. Как отмечает арт-группа Platform London, эти «часы» отсчитывают 10 дней, чтобы нефть-сырец с месторождения Фортис в Северном море превратилась в топливо, поднимающее над Атлантическим океаном «Боинг-747»: «10 дней на то, чтобы нефть поднялась с глубины 300 м под уровнем моря на высоту 1000 м выше его уровня, чтобы растаявшие горы растворились в воздухе, 10 дней, чтобы 57 млн лет геологической истории сгорели и превратились в газ». Мы не можем точно сказать, сколько времени осталось на часах и остановятся ли они незаметно или с оглушающим треском. Может быть, «зеленые» технологии – например, возобновляемые источники биологического топлива, достаточно доступного, чистого и мощного, – действительно смогут нас выручить. Хотелось бы, конечно, в это верить.

В 1930-е Сент-Экзюпери восхищался достижениями инженеров и механиков, воплотивших «главный принцип простоты» и усовершенствовавших киль корабля и фюзеляж самолета до того, что простотой и чистотой линий он «напоминает очертания человеческой груди или плеча». Он писал, что совершенство достигается не тогда, «когда больше нечего добавить, а когда больше нечего убрать, когда тело обнажено».

Если пойти дальше по проложенному Сент-Экзюпери пути, мы окажемся в компании современных последователей Аббаса ибн Фирнаса: тех, кто прыгает с высоты, чтобы спланировать по воздуху в так называемых вингсьютах, или костюмах-крыльях, напоминающих костюм Бэтмена, только они снабжены еще и перемычками между туловищем и конечностями.

При прыжке скорость падения превышает скорость гоночного автомобиля и за 9 секунд достигает 200 км/час. Но сначала вы не почувствуете этой скорости – вы вообще ничего не почувствуете, если, конечно, вам удастся преодолеть страх, – поскольку ваш желудок и ваше тело будут двигаться с одной скоростью. Пионер бейсджампинга Стейн Эдвардсен так описывает свой первый опыт: «Казалось, прошла целая вечность, пока Мать-Земля тянула меня вниз». Но после нескольких секунд вы начнете чувствовать сопротивление воздуха. Чтобы понять, что это такое, высуньте руку из окна машины на скорости 150 км/час.

При прыжках в таких местах, как горный массив Трольвеген – «Стена троллей», можно пролететь 30 секунд, вращаясь в воздухе и выделывая различные фигуры, и только потом раскрыть парашют и спокойно приземлиться. А если вы хотите «лететь», нужно раскрыть свои «крылья» – то есть крылья вингсьюта – примерно на шестой секунде. Тогда ваша вертикальная скорость снизится до 95, а в некоторых случаях даже до 40 км/час. Ваша горизонтальная скорость будет больше: при коэффициенте планирования (glide ratio) от 2,5 до 1 (стандарт для современного вингсьюта) вы будете пролетать 2,5 м по горизонтали на каждый метр спуска. Такая воздушная акробатика – наверное, самое удивительное, что способен делать человек.

На момент написания данной книги в Интернете можно найти следующие фильмы о «полетах» в вингсьютах: «Grinding the Crack» Джеба Корлисса, и «Sense of Flying» Эспена Фаднеса.

Даже с лучшими джамперами иногда происходят несчастные случаи. Например, в 2006 г. Карина Холлеким ударилась о камни на скорости 100 км/час, когда ее парашют не раскрылся. Она сломала ноги в 25 местах, потеряла 3,5 л крови (около 3/4 общего количества крови в организме), провела 4 месяца в больнице, перенесла 15 операций, едва избежала ампутации обеих ног и проходила курс реабилитации в течение 9 месяцев. В интервью The Economist она говорила о том, что боль была просто невыносимой. При этом она ни о чем не жалеет. «Это заставляет вас чувствовать. Сначала безграничный страх, потом облегчение, потом счастье. В обычной жизни я такого не испытываю. Быть в воздухе – это как быть влюбленным».

Сент-Экзюпери описал, как после вынужденной посадки в пустыне Сахара он задремал, лежа на песке:

Очнувшись, я увидел один лишь водоем ночного неба, потому что лежал я на гребне дюны, раскинув руки, лицом к этому живозвездному садку. Я еще не понимал, что за глубины мне открылись, между ними и мною не было ни корня, за который можно бы ухватиться, ни крыши, ни ветви дерева, и уже во власти головокружения я чувствовал, что неудержимо падаю, стремительно погружаюсь в пучину^{46}.

Конечно, он никуда не упал. Сила притяжения, «всемогущая, как любовь», прижимала его к планете, как «на крутом вираже всей тяжестью вжимаешься в кабину». В каком-то смысле, правда, он продолжал падение – как и все мы: ведь сама Земля вращается – или падает – под силой притяжения со скоростью 30 км/с (108 000 км/час) по отношению к Солнцу. И Солнце тоже вращается вокруг центра нашей Галактики со скоростью 200 км/с. Да и Галактика движется со скоростью несколько сотен километров в секунду относительно сверхвысокочастотного фона космического пространства.

Краткие «вылазки» в атмосферу над поверхностью Земли – если нам повезет – обостряют наше чувство связи с жизнью в целом, не мешая любви к чему-то конкретному, которую мы можем испытывать на Земле. Это удалось выразить Сент-Экзюпери в «Маленьком принце», герой которого случайно попадает на Землю: он учится у лисы не расстраиваться из-за того, что в мире гораздо больше роз, чем та единственная, которую он считал своей. О том же говорит и современник Сент-Экзюпери режиссер Жан Ренуар в фильме «Великая иллюзия». Военный летчик лейтенант Марешаль (его роль исполняет Жан Габен) в разгар кровопролитной войны учится видеть дальше своей ненависти к врагу. В одной из самых простых и одновременно великих сцен в истории кинематографа он обнимает свою возлюбленную, немку, и говорит на языке своего врага: «Lotte hat blaue Augen» («У Лотты голубые глаза»).

В мире, где далеко не все безоблачно, где полет комара или альбатроса служит военным моделью при создании машин-убийц, все же остается надежда, что люди придумают полеты, не столь губительные для окружающей среды. Наверное, они будут связаны с использованием возможностей человеческого тела, но не будут при этом требовать особой смелости или безрассудства.

Использующиеся сегодня вингсьюты – в конечном итоге всего-навсего куски ткани. Чтобы человек действительно мог легко парить в воздухе, чтобы планеризм, не говоря уже о полетах, стал доступен всем, понадобится нечто более совершенное, нечто, что мы пока еще не можем себе представить. Может быть, когда-нибудь изобретут вингсьют, который будет сверхлегким и послушным человеку, обладая при этом способностью удерживать человека в воздухе, и тогда мы приблизимся к осуществлению мечты о полете. Но и такие вингсьюты все равно останутся всего-навсего приспособлением. Настоящий полет – полет в узком пространстве между глубоким океаном и открытым космосом – настоящий полет, отличный от сенсибилизированных систем виртуальной реальности, почти наверняка останется только мечтой. Такова правда жизни.

Не так уж плохо отдавать себе отчет о пределах своих способностей. Это позволяет нам больше ценить красоту полета других созданий и напоминает о том, что, как бы невероятно это сейчас нам ни казалось, когда-то существа размером с человека, такие как кетцалькоатль, умели летать.

Южные киты

Северный гладкий кит (Eubаlaena glacialis), японский кит (Eubаlaena japonica), южный гладкий кит (Eubаlaena australis) и гренландский кит (Balaena mysticetus)

Тип: хордовые

Класс: млекопитающие

Отряд: китообразные

Семейство: гладкие киты

Охранный статус: под угрозой вымирания

В 2008 г., возможно, впервые с 1600-х гг., ни один северный гладкий кит не погиб от рук человека.

The New York Times

Несколько лет назад мне посчастливилось отправиться на небольшом судне к архипелагу Свальбард в Северном Ледовитом океане (в него входит остров Шпицберген). От красоты скал, ледников, диких птиц и животных просто захватывало дух. Эта красота особенно бередила душу, оттого что мир, кажущийся вечным, стремительно меняется вследствие глобального потепления. Но особенно поразило меня кое-что, недоступное зрению. Однажды вечером находившийся с нами на борту музыкант с помощью подводного микрофона решил послушать звуки глубин. Он записал серию разных посвистов: они начинались на очень высокой ноте и постепенно, очень медленно опускались все ниже и ниже. Звук, напоминал свистульку или терменвокс, только нежнее и богаче, и, казалось, отражался эхом от дна океана, и можно было представить где-то в глубине поскрипывание и шуршание ракообразных.

Когда океан в хорошем расположении духа, игра света на его постоянно меняющейся поверхности просто зачаровывает. Но звуки из глубины моря – это нечто другое. Они позволяют увидеть скрытое, подобно тому, как капли дождя, падающие на листья, или колокольный звон среди холмов дают возможность слепому представить пейзаж вокруг. Для нас, пассажиров судна, те звуки с морских глубин изменили наш взгляд на все вокруг: мы больше не качались на недружелюбных стальных ледяных водах океана, мы летели на космическом корабле над таинственным невидимым миром.

Звуки, которые мы слышали в тот день, – простые и повторяющиеся – издавал тюлень. Но этот факт не делал их менее удивительными или красивыми. Все на свете творит музыку своей жизнью, утверждал Джон Мюир. И только позже мне пришло в голову, что тогда особенно важным было не присутствие, а отсутствие. Какие-нибудь три сотни лет назад в этих водах могли плавать тысячи китов, и издаваемые тюленем звуки могли быть частью настоящего концерта разнообразных песен и голосов, а не одиноким зовом в пустоте.

Биолог Роберт Пейн так описал первый раз, когда ему довелось услышать запись «песни» китов, сделанную для ВМС США Фрэнком Уолтингтоном в Атлантическом океане: «Я как будто вошел в темную пещеру, где эхо перекатывались волнами вперед и назад в темноте… Вот что делают киты: они дают океану голос». Пение китов настолько поразило Пейна и его коллегу Скотта Маквейна, что они решили пристальнее его изучить и обнаружили нечто неожиданное. Звуки китов не хаотичны, как, скажем, лай собаки. Звуки, издаваемые горбатым китом, являются элементами ритмических, точно повторяющихся последовательностей – так что это песня в самом прямом смысле слова.

При поддержке Маквея и других Пейн использовал эти записи для создания альбома. Продажи диска «Песни горбатого кита» (Songs of Humpback Whale), выпущенного в 1970 г., составили 30 млн экземпляров – это самые популярные записи звуков живой природы в XX в. Для многих представителей поколения, первым увидевшего фотографию Земли из космоса, песни кита стали саундтреком популярных идей защиты окружающей среды и ощущения ценности и взаимозависимости всех форм жизни. Эти звуки были даже записаны вместе с человеческими приветствиями и музыкой на пленку, отправленную в космос на корабле Voyager в 1977 г. Киты всегда казались нам какими-то особенными существами. «Почему люди относятся к китам иначе, чем, скажем, к рыбам? – задается вопросом морской биолог Карл Сафина. – Потому что у них самый большой мозг из всех известных нам животных? Нет, это потому, что их песни находят отклик в той части нашего мозга, которая реагирует на песню. Причина не в интеллекте, причина в душе».

Южных или настоящих китов в океане вокруг архипелага Свальбарда почти не осталось; и причина этого печального обстоятельства отражена в их имени – они были «настоящим» объектом охоты. Плавают они медленно и обитают в прибрежных водах, так что охотиться на них очень просто. Их туши не тонут, так что их легко доставить из воды на сушу. Кроме того, это отличный источник китового жира, мяса и китового уса, являющихся ценным товаром. Охота на китов поставила их на грань вымирания.

Родовое название «южные киты» объединяет четыре вида: северный (североатлантический) гладкий кит, южный гладкий кит, японский кит и гренландский или полярный кит. Все четыре вида относятся к семейству гладких китов (Balaenidae). Первые три состоят друг с другом в более тесном родстве, чем с гренландским китом, и внешне очень похожи – хотя последний их общий родственник жил, вероятно, 5–6 млн лет назад. Их туловища имеют темный окрас, округлую форму, широкую спину без спинного плавника. Даже самые мелкие взрослые особи длиннее знаменитого лондонского двухэтажного автобуса – их длина около 11 м. Многие особи достигают 17 м, некоторые еще больше. 17-метровый южный кит может весить 65 т – в 9 раз тяжелее автобуса.

Пасть южного кита начинается прямо под глазами и, будучи закрытой, образует изгиб, похожий на застарелый шрам от удара сабли на лице пирата. Верхняя челюсть похожа на крышку на огромной чаше нижней челюсти. С внутренней стороны верхней челюсти расположено несколько сотен пластин китового уса. Они напоминают зубцы расчески, но только огромные, больше человеческого роста и острые. Добывает еду кит таким способом: заглатывает воду, неплотно смыкает челюсти, оставляя небольшую щель и двигая язык вперед и вверх, проталкивает воду через пластины, как через решето, а всякого рода ракообразные – от веслоногих до криля – и другие мелкие животные остаются у него во рту, тем кит и питается.

Чтобы представить, как выглядит пасть кита, длина которого составляет до трети от общей длины его туловища, приложите тыльную сторону своего кулака к носу так, чтобы суставы пальцев оказались у лба. Тогда ваши пальцы будут напоминать многократно уменьшенные челюсти кита.

Северный, южный и японский гладкие киты отличаются утолщенными светлыми участками кожи вокруг рта и на голове. Это ороговевшая кожа – следствие заражения китовыми вшами (а на самом деле паразитами из семейства ракообразных, Cyamidae: они меньше 3 см в длину и питаются тканями китов). Возможно, когда-то в ходе эволюции этим ракообразным, предназначавшимся киту на обед, удалось выбраться из его челюстей и закрепиться снаружи, чтобы уже самим питаться своим охотником.

Если бы не человек и не косатки, время от времени нападающие на детенышей, жизнь южного кита была бы просто идеальной: круговорот еды, песен, сна и секса. Прав был Лоуренс, писавший в своем стихотворении «Киты», что в море «самая горячая кровь». Самцы не соревнуются друг с другом во время брачных боев, а просто пытаются произвести больше спермы, чем остальные, во время многочисленных и беспорядочных половых связей. Половые органы взрослого самца могут весить до одной тонны – больше, чем у каких-либо других животных. Самки обычно крупнее самцов. Потомство они приносят раз в три года: беременность продолжается год, затем мать вскармливает детеныша в течение года и еще один год восстанавливается. Детеныши рождаются около 5 м в длину и весом около тонны. Они очень быстро растут и к моменту окончания вскармливания молоком могут быть уже в два раза больше. Молодые киты продолжают жить с матерью в течение нескольких лет, причем между ними устанавливаются очень тесные и близкие отношения.

Гренландские киты обычно крупнее остальных трех видов южных китов и достигают 21 м. Их рты – больше, чем у голубых китов, – самые огромные на планете, с пластинами китового уса 3–4 м и языком 5 м в длину и 3 м в ширину. При этом рачки и другие животные, которых они выцеживают из воды с помощью этого гигантского сита, настолько малы, что в одной чайной ложке уместились бы целые сотни. Взрослая особь съедает несколько сотен килограммов ежедневно. Череп гренландского кита особенно крепкий: кит может пробивать им лед толщиной до 60 см. Барри Лопес в своей классической книге «Сны Арктики» (Arctic Dreams) так описывает их:

…Кожа на ощупь шероховатая, как грубая бумага, бархатного черного цвета с мягким сероватым оттенком. Под подбородком и на животе кожа белая. Темно-коричневые глаза размером с воловьи практически незаметны на огромной голове. Дыхало в форме вулкана заметно выдается, что позволяет киту дышать через разломы льда.

У гренландского кита самые большие запасы жира по сравнению с любыми другими китами. Хотя название северный кит (Eubаlaena glacialis), означающее «кит во льдах», дано североатлантическому виду, оно больше подошло бы гренландскому киту, ведь именно он живет среди льдин, а корм находит подо льдом.

Есть две основные популяции гренландских китов: восточная, включающая всех обитающих в восточных водах канадской Арктики, в Гренландии и в некоторых других местах, таких как архипелаг Шпицберген, и западная – та, что живет в Беринговом, Чукотском морях и море Бофорта.

Гренландские киты чрезвычайно общительны. Самцы с огромным удовольствием исполняют свои «песни»: мелодия идет вверх-вниз, вверх-вниз. Как пишет музыкант и философ Дэвид Ротенберг, хотя их песни не такие сложные, как у горбатого кита, все-таки они достаточно разнообразны, чтобы их можно было считать частью культуры. Песни – один из способов, позволяющий гренландским китам общаться и подбадривать друг друга во время плавания во тьме среди льдов. У этих китов очень большая продолжительность жизни. Так, одна особь с необычной белой головой (этому киту дали имя Налуталик), встречалась мореплавателям возле Баффиновой земли на протяжении 100 лет; последний раз в 2006 г. В 1995 г. экипаж китобойного судна инупиатов из Уэйнрайта на Аляске обнаружил два каменных гарпунных наконечника в желчном пузыре убитого ими кита. Такие каменные наконечники не использовались с тех пор, как западные профессиональные китобои завезли в этот регион металлические инструменты и продали их местному населению более ста лет назад.

Коренное население Арктики по-прежнему, хотя и с ограничениями, продолжает охотиться на гренландского кита, серого кита и других китообразных. Это право предоставлено им международными договорами, поскольку китовая охота признана частью культурного наследия этих народов. Да, они действительно сохраняют традиционные методы охоты, но далеко не всегда. Так, они охотятся на быстрых моторных лодках, и, по крайней мере до недавнего времени, в России некоторые использовали гарпуны со взрывным зарядом.

Самые древние из дошедших до нас изображений китовой охоты – наскальные петроглифы на каменном островке Пангудэ в современной Южной Корее, датируемые 6000–1000 гг. до н. э. На них люди в маленьких лодках преследуют кита, по-видимому, южного. Они вооружены гарпунами с наполненными воздухом пузырями – это заставляло кита быстрее уставать, а также позволяло отслеживать его местонахождение, когда измученного кита забивали. Точно такой же метод продолжал использоваться на тихоокеанском северо-западе Америки до начала XX в.

Археологические находки позволяют предположить, что люди охотились на китов в Беринговом проливе и Чукотском море уже в 200 г. до н. э., а к 800 г. н. э. эскимосы севера Аляски, принадлежащие культуре туле, уже вели китобойный промысел в открытом море на значительном удалении от берега. Техника китовой охоты (в основном на гренландского кита) позволяла им получить большое количество мяса, китового жира и даже строительный материал – они строили каркасы своих хижин из ребер и челюстей китов, что позволило им стать доминирующей культурой в североамериканской части Арктики. Китобойный промысел заставлял их добираться даже до Гренландии. Этот воинственный народ хоронил своих многочисленных китобоев и воинов между нижней челюстью и лопаточной костью кита.

Наиболее ранние сведения о китовой охоте в Европе относятся к Скандинавским странам и Англии Темных веков. Вскоре после окончания I тыс. н. э. охота на китов ради насущных потребностей сменилась китобойным промыслом ради наживы. Центром промысла стал Бискайский залив. В XI–XII вв. основными торговцами китовым жиром и мясом были баски, которые к тому времени стали профессиональными китобоями, благо в их прибрежных водах северный гладкий кит обитал в изобилии. Насколько важным было их влияние, дает понять версия, связывающая происхождение слова «гарпун» с баскским словом arpoi («быстро хватать»), притом что баски – единственный народ из живущих на территории Западной Европы, говорящий не на индоевропейском языке.

Оужие, которое сегодня мы называем гарпун (то есть копье с зазубринами), появилось задолго до возникновения китовой охоты. Оно использовалось еще 40 000 лет назад для охоты на гиппопотамов в Восточной Африке и 20 000 лет назад для охоты на тюленей в Европе.

В отличие от ужасов охоты, в средневековых бестиариях кит предстает как некое фантастическое существо, в частности упоминается его сладостное и манящее дыхание. Возможно, это связано с тем, что кашалоты отрыгивают амбру – вещество, связанное, вероятно, с процессом пищеварения; в высушенном виде амбра имеет приятный земляной запах и используется в парфюмерии как фиксатор аромата. Правда, в бестиариях сладостное дыхание связывается с происками дьявола, готового проглотить грешников. В то же время нередко киты служат плавучими островами – на благо какому-нибудь святому, решившему отслужить мессу в открытом океане. А бывает, что моряки, надумавшие по ошибке развести на спине кита костер, погибают, когда животное от неожиданной боли ныряет на дно. Последняя история вдохновила на создание не одной удивительной картины и продолжала пользоваться популярностью еще в XV в., когда Уильям Кэкстон включил ее в свою энциклопедию «Зеркало мира» (Mirror of the World) – первую иллюстрированную книгу, напечатанную в Англии.

В реальном же мире по мере уменьшения численности северных гладких китов в близлежащих водах баскам приходилось заплывать все дальше в поисках добычи. К 1530 г. центр их промысла сместился уже к водам вокруг Лабрадора и Ньюфаундленда. Здесь в течение следующих 80 лет они истребили десятки тысяч северных гладких китов (а также гренландских). В условиях сокращающихся популяций и растущей конкуренции со стороны других европейцев китобойный промысел басков постепенно сходил на нет и практически полностью прекратился к середине XVIII в. Вскоре после освоения английскими колонизаторами Северной Америки в начале XVII в. они начали охотиться на южных гладких китов, в большом количестве обитавших у побережья Массачусетса. Менее чем за сто лет они практически полностью уничтожили популяцию, насчитывавшую от 5000 до 10 000 особей, а по некоторым предположениям даже больше. Китобои-янки вынуждены были охотиться уже на другие виды, обитавшие дальше от берега. В начале XIX в. капитан китобойного судна Уильям Скорсби-старший, на счету у которого больше 500 убитых китов, утверждал, что ни в одном из его плаваний ему не удалось встретить южного кита. Одного случайно сохранившегося представителя выследили и убили в 1951 г. Сегодня численность северных гладких китов составляет 300–400 особей. Они зимуют у побережья Флориды и Джорджии, а весной, летом и осенью уплывают к Нью-Йорку или Новой Шотландии. Причислены к вымирающим видам.

Китобои из Нидерландов, Англии и других стран, в том числе те, кого обучали промыслу баски, охотились на гренландского кита (и северного гладкого кита) в водах у Свальбарда и Гренландии уже в начале XVII в. Позже британцы расширили область охоты на восток канадской Арктики. До прихода в эти воды китобоев здесь обитало несколько десятков (а возможно, даже сотен) тысяч гренландских китов. Огромная часть их была уничтожена, но все-таки их осталось достаточно, чтобы вид хотя бы частично восстановился, после того как в XX в. китобойный промысел наконец запретили. Сейчас этот вид имеет статус «вызывающего наименьшие опасения».

Японский и южный гладкий киты стали объектом охоты гораздо позже северного и гренландского, но охота на них велась не менее активно. В Японии китобойный промысел возник уже к 1500 г., но серьезных масштабов достиг только к 1700 г. – с появлением европейских, русских и американских китобоев. За 100 лет была практически полностью уничтожена популяция в несколько десятков тысяч. Только в течение 1840-х гг. было убито 30 000 особей. В настоящее время японских китов осталось всего несколько сотен, и их дальнейшее существование находится в неменьшей опасности, чем северного гладкого кита.

Детеныш южного гладкого кита

Охота на южного гладкого кита приобрела угрожающие масштабы в конце XVIII в. На тот момент численность этого вида составляла от 70 000 до 100 000. Четыре относительно самостоятельные популяции обитали в водах Южного Ледовитого океана, летом возле берегов Антарктиды, зимой мигрируя к Австралии, Новой Зеландии, Южной Африке или югу Южной Америки. К 1920 г. их осталось несколько сотен, из которых, по некоторым предположениям, не более 25 самок детородного возраста, и охота на этот вид была запрещена. Уничтожив 99 % особей вида, люди предложили защиту нескольким выжившим. Но эти выжившие оказались очень плодовитыми, и размер популяции увеличивался вдвое каждые 10 лет (для сравнения: самый короткий период, за который численность людей может увеличиться вдвое, составляет более 30 лет). Возможно, именно из-за такого быстрого роста в Советском Союзе решили, что не произойдет ничего страшного, если убить несколько тысяч животных – около половины популяции на тот момент. Поскольку охота на южного гладкого кита была под запретом, они заявили международным агентствам, что выловлено всего четыре. К счастью, это продолжалось всего несколько лет, после чего восстановление популяции продолжилось, и в настоящий момент она насчитывает около 10 000 особей. Как и для гренландского кита – в отличие от северного и японского, будущее южного гладкого кита выглядит достаточно стабильным, по крайней мере в ближайшее время, так что этому виду тоже присвоен охранный статус «под наименьшей угрозой».

Как уже было отмечено, масштабная охота на эти четыре вида китов – лишь одна из глав в истории китобойного промысла. Более 99 % взрослых особей других видов, например кашалотов или голубых китов, погибло в кровавой и односторонней войне за жир, мясо, компоненты косметики, кошачьего корма, автомобильной тормозной жидкости и т. д., которая закончилась только тогда, когда поиск нескольких выживших особей стал требовать слишком больших временны?х затрат. В период между 1770 и 1900 гг. было убито около 150 000 китов, а в XX в. – 3 млн или даже больше. По оценкам писателя Филипа Хоара, в 1958 г., когда он родился, промысловые суда выловили больше китов, чем за 150 лет охоты в знаменательную для янки эпоху, которую ассоциируют с романом «Моби Дик, или Белый кит».

Охота на северного гладкого кита была запрещена в 1930 г., но вылов голубого кита, кашалота и других видов продолжался до 1960-х. В конце концов, в 1980-е Международная комиссия по промыслу китов (IWC) установила временный запрет на коммерческий китобойный промысел. В 1994 г. Южный ледовитый океан был объявлен охранной зоной для китов, а в 2003 г. IWC назвала защиту китов своей приоритетной задачей.

Сегодня это безжалостное истребление нашими соотечественниками (если мы европейцы или американцы) кажется ужасно жестоким, особенно если вспомнить, что китобои понимали, как страдает животное. Живший в XIX в. исследователь Уильям Скорсби-младший описывает, как самка кашалота сражается с китобоями за своего детеныша: мать появляется на поверхности и мечется из стороны в сторону… Она выбрасывает фонтаны воды, поднимает волны, отказывается покинуть своего ребенка, несмотря на приближающиеся корабли с вооруженной гарпунами командой:

Она совершенно забывает о собственной безопасности в тревоге за жизнь своего детеныша и бросается прямо на своих врагов. В высшей степени мучительно наблюдать за умерщвлением кита, особенно когда животное демонстрирует такую любовь к детенышу, которая сделала бы честь высокоорганизованному человеческому существу. Но, размышляя о сострадании, нельзя забывать и о цели этого путешествия, о ценности добычи и о радости моряков.

Ценная добыча – это 30–35 бочек китового жира, которые можно было получить из туши взрослой самки кашалота (до 90 бочек давал крупный самец – достаточно, чтобы заполнить целый бассейн). Жира одного среднего кита хватало для освещения сигнального фонаря на протяжении почти 10 лет или одного маяка в течение года. Кровь за жир… В другом рассказе убивают самку, и море вокруг белеет от ее молока – не по себе стало даже самим китобоям.

Во время охоты, даже когда после долгого и изнурительного преследования морякам удавалось попасть гарпуном в сердце или крупную артерию кита – через дыхало в таком случае выбрасывался фонтан крови, – это не было окончанием драмы. Британский хирург Томас Бейл так описывал смерть кашалота в 1839 г.: «За несколько секунд до смерти все огромное тело кита приходит в движение, конвульсии заставляют его принимать сотни невероятных и неестественных форм и превращают воду вокруг в пену, так что целые суда иногда разбиваются на мелкие осколки со всем своим экипажем».

По словам Барри Лопеса, киты бывают настолько чувствительны к прикосновению, что, несмотря на толщину своей кожи, заснувший на поверхности воды кит резко дергается, если по его спине начинает ходить птица. Конечно, китобои не могли не понимать, насколько сильную боль они причиняли своими гарпунами. Лопес пишет: «В 1856 г. китобой с судна Truelove описал кита, который так бешено рванулся вглубь, что размотал больше километра каната за 3,5 минуты, прежде чем врезался в дно, сломав себе шею и уйдя головой почти на 3 м в голубовато-черную грязь».

Сегодня мы радуемся, что такие ужасы больше не происходят, и многие из нас в Европе и Америке с праведным гневом обрушиваются на японцев, норвежцев и представителей некоторых других стран, где охота продолжается несколько в меньших масштабах и звучат требования разрешить увеличение ее объема. Не знаю, правы мы или нет, осуждая действия других и призывая их остановиться (после моратория в 1986 г. количество убитых китов постоянно растет: с 200 до более чем 1000 в год). В любом случае нельзя забывать и о других источниках опасности для китов, за которые мы продолжаем нести ответственность и на которые мы можем как-то повлиять.

Некоторые наиболее распространенные из этих угроз, возможно, не так сложно устранить, если поставить такую задачу и приложить определенные усилия для ее выполнения. Например, можно изменить судоходные маршруты с учетом территорий, на которых киты в зависимости от сезона ищут корм или рождают детенышей, это позволит избежать столкновений китов с судами. Эта мера сыграла определенную роль для сохранения оставшейся популяции северного гладкого кита. Хорошо бы снизить уровень шума, производимого судами. Звук под водой распространяется быстрее, чем по воздуху, и постоянный шум двигателей, наполнивший океан, без сомнения, мешает китам общаться и спокойно жить. Пока современное судоходство не сделало океан столь шумным, киты могли слышать друг друга на расстоянии более 1000 км. С учетом того, что площадь прямо пропорциональна в данном случае квадрату расстояния, территория, на которой киты могут общаться друг с другом, сократилась в десятки тысяч раз.

Возможно, шум имеет особенно негативное воздействие на семейство клюворыловых китов. Но к тому времени, как мы узнаем больше об этих малоизученных глубоководных видах, может быть уже слишком поздно.

Другие факторы воздействия человека на окружающую среду могут оказаться для китов даже благоприятными. Быстрый процесс потепления климата в XXI в. может привести к таянию летнего арктического льда уже к 2030 г. Если – а это под вопросом – уровень добычи нефти и газа не окажется слишком разрушительным для региона и люди не съедят весь криль, мелких рачков и рыбу, эти освобожденные ото льда воды могут стать новыми пастбищами для гренландских и серых китов, хотя среда обитания других животных, в том числе белых медведей, будет во многом разрушена.

Массовые убийства южных и других китов человеком за последние несколько сотен лет – настоящая катастрофа, хуже может быть разве что полное вымирание. И все же китам удалось выжить. Те перемены, которые могут произойти в их среде обитания в ближайшее время, могут создать условия, с которыми их предки не встречались последние 50 млн лет. Если предположить, что и люди, и киты продолжат свое существование и сохранят обоюдный интерес, возможно, нам удастся открыть новые способы коммуникации и понимания между нами. Биолог Тони Фрохофф так комментирует попытки серых китов, на которых велась столь безжалостная охота, приблизиться к людям в Калифорнийском заливе:

…Это очень важный феномен с точки зрения поведенческой и биологической перспектив. Я готов рискнуть своей карьерой и поспорить со всяким, кто скажет, что эти киты не пытаются всеми силами общаться с людьми – это и зрительный контакт, и тактильный, и, возможно, акустический в пока еще недоступной нам форме. Эта реальность мне кажется гораздо более поразительной, чем вся наша древняя мифология о них.

«Наша история с китами еще не закончена, – пишет Филип Хоар. – Удивительно, что и киты еще не отвернулись от нас». Киты еще могут воссоздать свой мир и наполнить музыкой опустевшие без их песен воды, независимо от того, будут присутствовать при этом люди или нет. У голубых китов, отмечает Дэвид Ротенберг, в 10 раз больше, чем у человека, нейронов, способных воспринимать звуки на частоте ниже 100 Гц (намного ниже самого низкого звука пианино). Самое крупное из когда-либо существовавших на Земле животных творит музыку с помощью вибраций, которые мы только начинаем понемногу распознавать.

Мы можем жить с надеждой, но это не значит, что мы ушли от истории. Древняя легенда сибирских чукчей может стать и нашей историей. Легенда рассказывает, как однажды молодая женщина влюбилась в гренландского кита, а тот ради нее превратился в человека. Они поженились, и у них родились дети – люди и киты, которые играли на берегу и в водах залива. Женщина не уставала напоминать своим человеческим детям и внукам: «Море дает нам пищу, но помните, что в нем живут ваши братья, киты. Никогда не охотьтесь на них. Заботьтесь о них. Пойте им песни». Много лет деревня жила в достатке, но потом пришла одна особенно суровая зима и вместе с ней страшный голод. Один из внуков женщины, вышедшей замуж за кита, сказал другому: «Давай поймаем кита и съедим его. Что это за братья вообще такие? Они живут в море и ни слова не говорят на нашем языке». Сказав так, он отправился в лодке в океан и убил копьем первого же кита, который подплыл к нему. Вернувшись на берег, он сказал своей бабке: «Я убил кита. Теперь всем хватит еды: мяса и жира». Женщина, вышедшая замуж за кита, уже знала, что произошло. Она воскликнула: «Ты убил своего брата только потому, что он не похож на тебя!» Она закрыла глаза и умерла. Чукчи считают, что именно с тех самых пор мир катится по наклонной. Теперь, даже когда человек убивает человека, это никого не удивляет.

Морские чертики

Тип: моллюски

Класс: брюхоногие

Отряд: крылоногие

Охранный статус: множество видов, статус не присвоен

Ибо бесчисленное множество ангелов вылетают при каждом прикосновении.

Кристофер Смарт

Морские черти^{47} – это крылоногие моллюски – морские улитки, плавающие с помощью ног, напоминающих крылья. Размером они с чечевицу. Южный кит за один раз может проглотить сотни тысяч таких моллюсков. У некоторых на спине раковины самой разной формы: конус, шар, воронка и др. У других видов крылоногих раковины нет. Но все они очень красивы. Если повезет, можно увидеть огромное скопление таких моллюсков, дрейфующих в солнечных лучах в воде, словно миниатюрные ангелы.

Одна из групп крылоногих носит название морской ангел. У них тоже есть крылообразные отростки, но нет раковины.

В начале нашего тысячелетия биолог Виктория Фабри, путешествуя на лодке в северной части Тихого океана, в содержимом мензурки увидела вероятное будущее Мирового океана. Фабри проводила эксперименты с разновидностью морской бабочки Cliopyramidata, с раковиной в форме острой пирамиды. Наполнив несколько мензурок морской водой, она поместила в них моллюсков, затем герметично закрыла мензурки и оставила их в таком состоянии на разное время. Открыв мензурки, простоявшие закрытыми дольше всего, Фабри обнаружила нечто странное: «животные продолжали плавать, как ни в чем не бывало, но микроскопические раковины у них на спине заметно растворились. Это было видно невооруженным глазом».

Углекислый газ, выдыхаемый моллюсками, не мог выйти из герметично закрытых мензурок. По мере увеличения концентрации углекислого газа в морской воде повышалась и ее кислотность. Само по себе это явление неудивительно: углекислый газ, растворенный в воде, становится кислотой. Удивило Фабри и ее коллег другое: казалось бы, незначительного увеличения кислотности стало достаточно, чтобы началось растворение раковины. Ученые быстро поняли огромное значение своего наблюдения: стремительно растущая концентрация углекислого газа в воздухе и воде в результате человеческой активности может иметь для многих морских животных такие же последствия, как и пребывание в закрытой мензурке для крылоногих моллюсков.

Человечество привыкло рассчитывать на океаны, когда речь заходит о спасении от губительных последствий глобального потепления или по крайней мере об отсрочке исполнения приговора. Океан поглощает более половины углекислого газа, производимого человечеством с начала промышленной революции, и тормозит повышение температуры атмосферы. Возможно, это подарило нам несколько дополнительных десятилетий, чтобы справиться с опасными климатическими изменениями. Но мысль, что выпускаемый нами в атмосферу углекислый газ не только изменит биохимический состав 1,3 млрд кубометров Мирового океана, но и окажет столь значительное влияние на обитающих в нем животных, причем в течение всего нескольких десятков, а не сотен (как считалось ранее) лет, стала для многих настоящим откровением. Именно на это обращают внимание опыт Фабри и многие другие исследования начала XXI в. Ученые уже знали, что сопоставимое по силе изменение кислотности воды Мирового океана, произошедшее 55 млн лет назад, стало причиной одной из самых масштабных катастроф для морской фауны: мадрепоровые кораллы, скелет которых состоит из карбоната кальция, как и раковины крылоногих моллюсков, исчезли на миллионы лет. На этот раз, однако, изменения происходят как минимум в 10 раз быстрее.

Крылоногих, в частности морских чертиков, питающихся обильным микроскопическим планктоном, которым так богат Мировой океан, в свою очередь называют морскими «чипсами», поскольку это доступный и, в отличие от чипсов, ценный источник питания; многие рыбы, в том числе треска, лососи и скумбрии с удовольствием едят их. «Исчезновение этих организмов окажет катастрофическое влияние на пищевую цепочку», – считает биолог Гретхен Гофман.

Слово «планктон», собирательное название для планктеров или планктонных организмов, происходит от греческого «блуждающие». Это довольно расплывчатый термин для обозначения любых живых существ, дрейфующих в воде и неспособных сопротивляться течению (в противоположность которому для активно плавающих существ используется термин «нектон»). Численность и разнообразие морского планктона не поддается воображению, но один из способов классифицировать его исходит из источников энергии, позволяющих ему расти. По этому принципу выделяют фитопланктон, получающий энергию от солнца, после чего остается практически все остальное.

Фитопланктон осуществляет фотосинтез, но к растениям не относится. Фитопланктонные организмы относятся к царству хромист^[3].

Фитопланктон (от греч. phyton – растение) – главный производитель в Мировом океане: он «питается солнцем», то есть использует солнечный свет для преобразования углерода, как обычные растения на суше. Почти все остальные животные в океане получают энергию, поедая планктон (как корова траву), поедая других животных, которые питаются планктоном (как лев корову) либо поедая продукты жизнедеятельности или трупы животных, питающихся первым или вторым (как крысы или грифы). Фитопланктон поставляет значительную часть кислорода, необходимого для существования сухопутных животных, в том числе и человека, и играет важную роль в переработке углерода, кремния, азота и других веществ в экосистеме Земли.

Существует несколько тысяч видов фитопланктона, сильно отличающихся друг от друга внешним видом и происхождением. Все они живут в фотической зоне (от греч. «хорошо освещенный») – на глубине не более 200 м от поверхности, куда проникает достаточно света для фотосинтеза. Большинство организмов микроскопичны, но их общая биомасса больше суммарной массы всех остальных морских животных (зоопланктона, рыбы, китов и всех остальных).

Ниже фотической зоны, в океанических толщах, занимающих 95 % океана, многие животные питаются «морским снегом» – частицами мертвых организмов беловатого цвета, постоянно опускающимися сверху, из фотической зоны. А затем другие животные едят поедателей этого «снега».

Самый распространенный вид фитопланктона – цианобактерии, известные также как сине-зеленые бактерии (а иногда по ошибке именуемые сине-зелеными водорослями^{48}). А мы назовем их для простоты «цианобактерии». Эти обманчиво простые организмы, формирующие похожие на ожерелья цепочки, – самые древние из известных на планете организмов, осуществляющих фотосинтез. Так что с определенными оговорками их можно назвать книгой, в которой все остальные формы жизни являются всего лишь примечаниями. Самые ранние их представители существовали, по всей видимости, уже 3 млрд лет назад. Наверняка можно сказать, что 2 млрд лет назад было уже множество видов цианобактерий. В протерозое между 2,5 млрд и 543 млн лет назад цианобактерии были основными «производителями» в океане. И сегодня разнообразные виды цианобактерий, многие из которых практически не изменились с тех пор, по-прежнему поставляют четверть общего объема продукции фотосинтеза на Земле. Свободноживущие цианобактерии отлично чувствуют себя во влажной и хорошо освещенной среде, но особенно широко они представлены в морском планктоне. В них масса питательных веществ, поэтому ими питается множество организмов, в том числе люди, одержимые здоровым образом жизни, которые употребляют такие ее разновидности, как спирулина, в качестве пищевых добавок. Типичный представитель цианобактерий – прохлорококкус (Prochlorococcus), он настолько микроскопический, что около миллиона организмов умещаются в одной капле морской воды. Вообще в Мировом океане прохлорококкус и близкие ему формы существуют в таком количестве (измеряемом октильонами), что синтезируемого ими кислорода достаточно на один из пяти вдохов, которые делают все обитающие на Земле животные, включая человека. Притом что это, вероятно, самые многочисленные фотосинтезирующие организмы, обнаружены они были только в 1986 г.

Вторую крупную группу фитопланктона составляют одноклеточные диатомовые водоросли диатомеи. Они обитают в основном в пресной воде, но в больших количествах встречаются и в океане, и их вклад в первичную продукцию водной экосистемы уступает, наверное, только сине-зеленым бактериям. Для диатомовых характерно наличие своеобразного клеточного «панциря» из двуокиси кремния. Это организм наноразмерного диапазона, обычно от двух до двухсот миллионных метра, хотя некоторые достигают и 2 мм в диаметре. Но это говорит о диатомовых не больше, чем скажет о музыке утверждение, что она состоит из нот: диатомовые насчитывают около 100 000 видов, и на то, чтобы только осознать, что представляет собой их разнообразие, уйдут многие месяцы, если не годы.

Морские диатомеи с Мадагаскара

В «Космикомических историях» Итало Кальвино воображает спасение женщины в море. Она вся была покрыта диатомовыми водорослями:

Мы гребли очень быстро, чтобы успеть вытащить и спасти ее. Ее тело оставалось намагниченным, так что нам пришлось потрудиться, чтобы очистить ее от всего, что налипло на нее. Голову ее облепили нежные кораллы, каждый раз, проводя расческой по ее волосам, мы видели целые стайки речных раков и сардин. Глаза ее были закрыты мидиями, их створки крепко прилипли к векам. Щупальца кальмара обвивали руки и шею. А платье, казалось, было полностью соткано из водорослей и морских губок. Большую часть нам удалось с нее снять, но еще несколько недель она отдирала от себя плавнички и раковинки, а на коже кое-где навсегда остались маленькие диатомеи, так что, если не всматриваться, можно было подумать, что она чуть-чуть присыпана веснушками.

Генетические свидетельства позволяют предположить, что диатомеи появились – или как минимум стали достаточно многочисленными – во время мезозоя, второй половины фанерозойского эона, который начался после массового пермского вымирания около 251,4 млн лет назад. Однако самые древние ископаемые диатомовые водоросли датируются юрским периодом, когда на Земле царствовали динозавры. По мере того как численность диатомей увеличивалась, они, по-видимому, вытесняли другие виды фитопланктона в океане. Эти водоросли не только поглощают углекислый газ и выделяют кислород, но и играют важную роль в глобальном круговороте кремния.

Еще один тип фитопланктона, динофлагелляты, опровергает наше привычное представление, что животных и растений всегда очень легко отличить друг от друга. Это одноклеточная водоросль, у которой тем не менее есть жгутики для плавания, а многие виды поедают другой планктон. У некоторых есть микроскопические глаза с настоящим хрусталиком (см. Erythropsidium в главе 7). Как и диатомеи, динофлагелляты, скорее всего, появились во второй половине фанерозоя: самые древние обнаруженные ископаемые относятся к периоду после пермского вымирания. Один род, зооксантелла, живет в симбиозе с кораллами и другими животными, в том числе с двустворчатыми моллюсками, медузами и некоторыми брюхоногими моллюсками, предоставляя животному до 90 % необходимого пропитания в обмен на безопасное обиталище. Без них коралловые рифы, крупнейшие созданные живыми организмами постройки, вряд ли бы когда-либо возникли – или по крайней мере не в той форме, которую мы знаем. Да и вообще морская жизнь была бы гораздо беднее. Некоторые виды динофлагеллят становятся причиной очень токсичных «красных приливов». Другие более безопасны и обладают биолюминесцентными свойствами – это их свечение можно увидеть ночью в воде.

Фораминефера в изображении Эрнста Геккеля. Эти раковинки не больше песчинки

Кокколитофориды – еще один тип фитопланктона – получили свое название из-за характерных пластин, кокколитов, которыми покрыто их тело; кокколиты состоят из кальция и углерода, которые активно экстрагируются из морской воды. Свет, отраженный от поверхности тел этих миллионов одноклеточных, придает воде тропических морей бирюзовый оттенок, а на севере вода видится из космоса как кремово-белая во время весеннего цветения этих водорослей.

Превращение кокколитофорид в меловые формации является частью процесса, известного как «биологическая помпа»: в течение длительных периодов мертвый фитопланктон и питающиеся им животные оседают на дно океана и становятся частью осадочных пород и предшественников того, что мы называем сегодня ископаемым топливом. Примерно половина разведанных на сегодняшний день запасов нефти и газа образовались в юрский и меловой период, когда в морях обитало больше всего фитопланктона.

Меловые образования, такие как белые скалы Дувра, сформированы по большей части миллиардами кокколитофорид, отцветавших, увядавших и опускавшихся на дно в положенный сезон в течение многих миллионов лет. Позже эти скалы поднялись над поверхностью воды в результате геологических процессов.

Общая масса зоопланктона и бактерий, не осуществляющих процесс фотосинтеза, меньше, чем фитопланктона, но что касается форм и размеров, они более разнообразны. В кафе «Планктон» предлагаются на выбор планктоновые супы из маленьких, средних и больших (микро, мезо и макро), а также очень маленьких (пико и нано) и сверхогромных (мега) планктеров. Многочисленные морские бактерии, питающиеся больными и отмершими организмами, – пикопланктон размером от 0,2 до 2 миллионных метра. (Морские вирусы, питающиеся бактериями и другими организмами, – это фемтопланктон, еще меньше. См. главу 9.)

Среди планктона есть и одноклеточные организмы, амебовидные протисты, более крупные, чем бактерии, но все равно менее одного миллиметра. Это, например, радиолярии и фораминиферы. Радиолярии не столь древние организмы, как сине-зеленые бактерии, но среди зоопланктона они имеют, насколько нам известно, самую длинную историю. Их древнейшие обнаруженные ископаемые остатки относятся к началу фанерозоя, то есть около 542 млн лет назад. Радиолярии формируют из кремния разнообразные скелеты сложной формы (более подробно о них говорится в главе 9). Более 90 % существовавших когда-либо радиолярий относятся к вымершим видам, но нынешние виды тем не менее весьма многочислены.

Радиолярии и фораминеферы – не животные. Их теперь относят к царству ризарий. При этом они гетеротрофы, то есть это организмы, питающиеся фитопланктоном или другой органикой.

Фораминиферы – родственники радиолярий, вероятно, не менее древние. Некоторые живут на илистом дне океана, но многие виды составляют планктон и, как радиолярии, питаются другими видами планктона. Некоторые фораминиферы, как кораллы, позволяют жить на себе сине-зеленым бактериям. Некоторые виды питаются водорослями и затем используют их хлоропласты, микроскопические зеленые «электростанции», чтобы самим осуществлять фотосинтез. У некоторых есть раковины. На первый взгляд они могут показаться гладкими, как песчинки, но под микроскопом видны их необычные спиралевидные формы и всевозможные завитки. В своей книге «О росте и форме» Д’Арси Уэнтворт Томпсон вспоминает:

В детстве я находил на пляже маленького залива в Коннемаре миллионы и миллионы микроскопических раковин фораминифер: простые Lagenae, чуть более сложной формы Nodosariae, еще более сложные Rotiliae: всех их течением несло от их морской колыбели к их песчаной могиле, все они лежали, выцветшие и мертвые, одна нежнее другой, но все (или по крайней мере огромное большинство) – совершенные и целые.

У некоторых фораминифер есть интересная особенность – они выбирают самые яркие песчинки, чтобы приклеить их к себе. Микробиолог Линн Маргулис предлагает этому феномену объяснение в духе стихотворений Уильяма Блейка: она считает, что фоаминиферы выбирают форму и цвет песчинок целенаправленно: «Определенная форма сознания появилось в результате естественного отбора еще как минимум 550 млн лет назад».

Будучи не более 2 мм в длину, морские чертики в десять раз мельче криля – ракообразных размером с ноготь, которых очень любят есть киты и которых чаще всего представляют себе, когда речь идет о планктоне. Но по меркам планктона это размер от среднего до крупного (мезо или макро). Морские бабочки (крылоногие с раковинкой), появившиеся в период палеоцена – эпоху после исчезновения динозавров, – редко активно охотятся, но когда делают это, они обволакивают мелкий планктон «сетью» из слизи, которая может достигать в ширину 5 см. Если им помешать, они бросают сеть и уплывают. Ночью они кормятся у поверхности, а утром возвращаются на глубину.

Самые крупные планктонные организмы – медузы, гребневики, сальпы и некоторые другие, способные в какой-то степени контролировать направление своего движения, – могут достигать более метра от края до края. Некоторые сифонофоры, дальние родственники медуз, образуют колонии намного большего размера: например, гигантская сифонофора (Praya dubia) достигает 40 м в длину. Все эти животные питаются более мелкими организмами, которые попадаются им в процессе дрейфа. Некоторые крупные и способные активно плавать животные также питаются планктоном: скат манта (достигающий 7,5 м в ширину), китовые акулы и, конечно, усатые киты.

Фекалии китов – идеальное удобрение для растений. Возможно, что резкое сокращение популяции китов в XX в. привело к снижению продуктивности фитопланктона.

Состав планктона значительно менялся во время массовых вымираний, которые случались несколько раз за историю существования Земли. И очень похоже, что мы сейчас движемся в том же направлении, учитывая стремительное изменение кислотности океана, играющее центральную роль. Происходящее напоминает вышедший из-под контроля эксперимент. Хотя даже это сравнение не совсем верно, потому что заставляет думать, что мы действуем более разумно, чем на самом деле, так как пытаемся решить уравнение с огромным числом неизвестных. Ведь повышение кислотности – только один из целого ряда факторов, таких как глобальное потепление, бесконтрольный вылов рыбы, загрязнение токсинами, изменение пищевых цепочек в связи с выбросами отходов с сельскохозяйственных заводов и канализаций, которые приводят к огромным изменениям в океане и биосфере. Как говорится в отчете Международной программы по состоянию океана (International Programme on the State of Oceans), эти факторы усиливают друг друга и их совокупное влияние на окружающую среду представляет бо?льшую угрозу для жизни океана, чем любой из них по отдельности.

В любом случае можно с большой долей вероятности предположить, что эти факторы приведут к значительному сокращению биологического разнообразия. Несколько видов водорослей, вероятно, задушат целые экосистемы, такие как коралловые рифы, – самый страшный кошмар Кольриджа из поэмы «Старый мореход» становится явью. Виды, численность которых резко увеличивается, – медузы вместо рыб и токсичные динофлагелляты вместо планктона – могут стать морским эквивалентом крыс, тараканов и патогенов на суше.

Особенно тревожный знак, о котором уже говорилось в главе 12, это повсеместное сокращение первичной продуктивности фитопланктона. Ежегодное уменьшение на 1 % может показаться не столь значительным, но если эта тенденция наблюдается уже 50 лет, как утверждают ученые, то общее уменьшение составило 40 %.

Тем временем люди вытесняют планктон пластиком. В Тихом океане есть участок площадью в два раза больше территории штата Техас, полностью покрытый плавающими пакетами. И это не единственный подобный участок в Мировом океане. На пляжах даже самых отдаленных и пустынных островов теперь можно наткнуться на пластиковую бутылку или пакет. Как результат: раздутые, набитые целлофаном желудки мертвых альбатросов – символ жизни и смерти эпохи антропоцена. Многие из пластиковых отходов человека настолько малы, что мы их не видим, но они все-таки попадают в океан, где эти, возможно, токсичные частички проглатываются различными организмами. Во время написания этой книги американские корпорации выделили значительные средства, чтобы сократить выбросы пластиковых отходов в океан.

Только в течение последних нескольких лет мы узнали чуть больше об удивительных и разнообразных формах жизни в океане, их истории и необычных привычках, а также о микроскопических организмах, таких как морские чертики, или даже еще более мелких. Наверное, мои слова многим покажутся избитыми – да так оно, по сути, и есть. За сохранение этого природного разнообразия стоит бороться. Если мы проиграем, вполне возможно, что океан восстановит свою красоту и биологическое разнообразие через миллионы лет – только никто из людей уже не сможет этого увидеть.

Молох

Moloch horridus

Класс: рептилии

Отряд: чешуйчатые

Семейство: агамовые

Охранный статус: не присвоен

Нет никакого смысла возвращаться назад. Единственные живые существа, которые попадались мне на протяжении последнего миллиона миль, – загипнотизированные кролики. И большинство из них погибло под колесами.

Присцилла, королева пустыни

Когда мне было восемь лет, я повесил на стену своей комнаты большую карту Австралии. Я решил, что, когда вырасту, буду жить в австралийском буше на ранчо размером с пол-Англии. С тех пор прошло уже несколько десятков лет, а я так и не побывал на этом островном континенте. Исходя из всего, что я видел собственными глазами, я мог представить себе Австралию в деталях, как декорацию, собранную из картин английского графства Эссекс, южной части штата Калифорния и Новой Гвинеи. Другое дело животные – ничего подобного не встретишь ни в бестиарии, ни в сказке. Человек просто не способен придумать такое чудо, как утконос, кенгуру или тем более плащеносную ящерицу и морского конька-тряпичника.

Удивительно и то, что столь разнообразные и необычные формы жизни появились в одном из самых суровых и отдаленных уголков Земли, где привезенным с других континентов животным, например кроликам, иногда приходится совсем не сладко.

Молох – хороший пример этого удивительного разнообразия. Эта покрытая шипами ящерица – одно из самых необычных австралийских животных, но не в том смысле, о котором может говорить его бытовое название «колючий дьявол» или латинское Moloch horridus. (Молох – ханаанский бог, который у Джона Мильтона предстает обрызганным кровью человеческих жертв.) Взрослая особь молоха может уместиться у вас на ладони, а шипы, покрывающие его тело, – не больше шипов розы, хотя и очень свирепой. Этому животному, скорее, подошла бы кличка вроде «шипастая мелочь». Тут не столько Джон Мильтон пересекается с Эдом Вудом, сколько Марк Твен с комик-группой «Монти Пайтон».

Нет, молох и мухи не обидит. Он обитает в зарослях жесткой травы и кустарника или в песчаных пустынях, покрывающих значительную часть территории Австралии. Так что приходится ему довольствоваться тем, что удается найти, – муравьями. Он жует их с тем же постоянством, как зритель в кино – попкорн. (Очень хочется сейчас отвлечься и рассказать немного о муравьях, насекомых, способных выживать в самых суровых условиях на Земле. Но я поборю это искушение и приведу лишь один из самых любимых фактов: разница между их самыми крупными и самыми мелкими видами настолько велика, что мелкие могли бы спокойно прогуливаться внутри голов крупных собратьев.)

Может быть, муравьи действительно неплохи на вкус. Но запивать-то их чем-нибудь надо, и молох придумал отличный способ собирать воду. На его теле между чешуйками пролегают микроскопические каналы. Капли росы и (пусть редкого) дождя, которые попадают на ящерицу или на траву, сквозь которую она пробегает, собираются в капиллярах. Молох шевелит челюстями, и собранная вода по каналам стекается ему в рот. Похожие механизмы сбора росы появились у животных и растений и в других засушливых местах. Например, в пустыне Негев, где не растут практически никакие растения, есть один интересный вид ревеня, а намибский пустынный жук собирает капельки воды из воздуха на задние лапки, когда машет ими. Реальные адаптационные механизмы гораздо любопытнее и изощреннее, чем любые выдумки человека, такие как мифологический одноступ – изображаемый на средневековых картах мира карлик, якобы пытающийся укрыться от солнца под единственной своей гигантской ступней.

Молох и сам аппетитное блюдо для немногочисленных более крупных обитателей этой жаркой и засушливой территории: змей, варанов, канюков и людей. Из механизмов защиты молоха первыми следует назвать, конечно, его шипы. Кроме того, испугавшийся молох наклоняет голову вниз, так что перед врагом предстает его «ложная голова» – вырост на загривке. (Можно сказать, что молох – брат по духу Дэниса Даймблеби Бэгли из фильма 1989 г. «Как преуспеть в рекламе».) Даже если хищник откусывает эту вторую «голову», это не причиняет молоху особого вреда, иногда она вырастает снова. Молох может надуваться, превращаясь в своего рода рыбу-ежа пустыни – так его сложнее проглотить. Но лучший способ выжить для молоха – вообще избежать встречи с хищником. Для этого у него есть камуфляжная коричнево-желтая окраска. Кроме того, молох всегда передвигается крайне осторожно и часто замирает, будто постоянно играет в «Море волнуется раз…».

Когда-то места обитания молоха были гораздо более густонаселенными. Еще несколько десятков тысяч лет назад в Австралии встречались крупные и еще более странные животные, чем те, которые так поразили европейцев в XVIII в. Развиваясь в отрыве от остальных континентов в течение миллионов лет, эволюция видов шла здесь собственным курсом. Ниши, которые на других континентах занимают плацентарные животные, здесь заняли сумчатые. Некоторые виды вомбатов достигали размеров бегемотов. Среди них было похожее на тапира животное размером с лошадь, были кенгуру высотой три метра. Некоторые яйцекладущие животные тоже достигали внушительных размеров: огромные, как лабрадоры, утконосы, ехидны – как овцы. Среди ящериц тоже были гигантские виды: мегалания (Megalania) – как минимум 3,5 м в длину, а может, и в два раза больше. Пятиметровый сухопутный крокодил квинкана (Quinkana) отрастил ноги, которые позволяли ему преследовать добычу по суше, и несколько сотен зубов (острых как ножи для разделки мяса), чтобы разрывать ее на части. Десятиметровый питон (возможно, самая длинная из когда-либо существовавших змей) охотился практически на все виды животных, исключение, вероятно, составляли двурогие черепахи размером с автомобиль. Огромные не умевшие летать птицы тоже бродили по этим землям, как сошедшие с киноэкранов кадры второсортных фильмов ужасов о последствиях радиации, в больших количествах снимавшихся в 1950-е. Дроморнис (Dromornis stirtoni), или громовержец Стиртона, три метра в высоту и весом полтонны, вероятно, был самой крупной из когда-либо существовавших птиц. Птица буллокорнис (Bullockornis) ростом «всего» 2,5 м весила не больше 250 кг, зато была чрезвычайно опасным хищником.

Все эти гиганты, как и еще примерно 50 видов крупных сумчатых, обитали в Австралии в большом количестве, но 50 000–20 000 лет назад 95 % из них вымерло. Ученые пока не пришли к единому мнению, что именно произошло в этот период. Вероятно, вымирание было обусловлено несколькими причинами, в том числе изменением климата, ставшего значительно суше. Но нельзя исключать и возможное влияние человека, который как раз в этот период начал заселять Австралию, и гигантских пожаров, причиной которых становилась его деятельность. Среди 5 % выживших был и молох, научившийся отлично приспосабливаться к любым условиям.

Мы все знаем о разрушительной силе огня, но традиционно приписываем ему созидательные свойства. Солнце, так напоминающее огонь, во многих мифах и религиях традиционно считается источником жизни. В мифах австралийских аборигенов, например, богиня солнца Йихи разбудила растения и животных в пустынном еще мире. И, конечно, все эти мифы основываются на реальности: все живые организмы зависят от внешней энергии, и на Землю эта энергия во многом поступает от Солнца (и намного меньшая часть получается в результате вулканической деятельности). С самых древних времен люди ощущали связь между огнем и жизнью. Томас Браун, живший в эпоху зарождения современной науки, в 1650-е гг. писал, связывая все три явления: «Жизнь – чистый огонь, и мы все живы благодаря невидимому солнцу внутри нас». Проведенные в течение следующего века исследования доказали, что огонь и жизнь действительно эквивалентны в отношении того, что можно назвать химической реакцией. В 1780-е гг. Антуан Лавуазье писал об огне, что это «точная картина операций природы, по крайней мере дышащих животных. Поэтому вслед за философами античности можно сказать, что факел жизни загорается с первым вдохом новорожденного и гаснет только с его смертью». Современный популяризатор науки Оливер Мортон так обобщил достижения научной мысли в XX в.: «Жизнь – это огонь с памятью».

Лавуазье, ученый, возможно, первым открывший кислород, говорил о схожести процесса, который мы сегодня называем дыханием, при котором животные (и растения) поглощают кислород и используют его вместе с «топливом» (пищей) для производства энергии в клетках, и процесса горения, при котором топливо (обычно углеродное) быстро вступает во взаимодействие с кислородом. В живой клетке молекулы под названием АТФ транспортируют энергию в химической форме к месту, где эта энергия используется («сжигается»). В клетке постоянно создаются новые молекулы АТФ. В любой момент в человеческом организме есть около 10 г АТФ, а вес таких молекул, которые мы производим и «сжигаем» каждый день, равен нашему собственному.

Удивительная правда о настоящем, не метафорическом огне заключается в том, что жизнь породила огонь, а не наоборот. Как уже отмечалось в главе 5, насколько можно судить, огонь в дикой природе возник уже на довольно позднем этапе существования жизни, когда примерно 420 млн лет назад на Земле появление подходящего растительного сырья и достаточное количество кислорода в атмосфере привели к первым возгораниям. Если, как часто говорят, огонь похож на животное, то это потому, что, подобно животным, он питается другими формами жизни (растениями). Впервые возникнув, огонь на протяжении сотен миллионов лет интегрировался в разные экосистемы. Огромные пожары бушевали среди гигантских плаунов и папоротников в лесах каменноугольного периода (359–299 млн лет назад), но это не помешало процессу отложения несгоревшего растительного сырья, которое впоследствии превратилось в уголь. В следующие периоды появились кусты, деревья и (примерно в последние 8 млн лет) трава, во многом благодаря новым питательным веществам, которые формировали частые, но несильные пожары. В книге «Огонь: Краткая история» (Fire: A Brief History) биолог Стивен Пайн называет этот великий разворот в дочеловеческой истории «первым огнем».

Ричард Рэнгэм (2008) предполагает, что Homo erectus готовили пищу на огне уже 1,8 млн лет назад. Тепловая обработка позволила увеличить питательную ценность продуктов, а также уничтожать паразитов и патогенные бактерии, обеспечивая рост объема мозга и энергию, необходимую для занятий охотой и собирательством. Разведение небольших костров по ночам помогало отогнать хищных животных. Правда, надежных археологических свидетельств использования огня на столь ранней стадии пока нет.

Возможно, мы никогда не узнаем, когда именно человек «приручил» огонь. Есть гипотеза, что наши предки использовали его для тепловой обработки пищи и защиты от хищников уже около 1,8 млн лет назад. Однако более определенно можно говорить лишь о периоде около нескольких сотен тысяч лет. Но, когда бы это ни произошло, использование огня стало толчком к превращению человека в доминирующее животное. А если считать человека «животным, которое научилось готовить», то получается, что речь идет уже не просто о приготовлении еды. В какой-то момент, возможно, еще на самых ранних этапах нашей истории, человек научился разжигать и тушить костры, чтобы преследовать дичь; выжигать сухую траву, чтобы дать рост новой, более густой траве. Эти действия человека приводили к изменениям в природе. По словам Пайна, люди «начали готовить Землю. В своей экологической кузнице они стали перековывать ландшафты». Со временем они научились использовать огонь для производства инструментов. От закаленного в огне наконечника копья до металлоплавильных заводов, двигателя внутреннего сгорания и микроскопа – шаг за шагом. Все эти новые способы использования огня, возможно, привели к самым значительным изменениям Земли за все время ее существования. Это «второй огонь».

Для изготовления инструментов огонь начал использоваться задолго до появления металлических орудий. Примерно около 80 000 лет назад неандертальцы готовили клей для прикрепления камней к древкам копий, готовя березовый вар.

Древние предки человека отправились из Африки на другие континенты около 60 000 лет назад^{49}. Они широко использовали огонь и каждое новое поколение, расширяя свои территории, выжигало значительные участки растительности. Около 40 000 лет назад, то есть через 800–1000 поколений, люди заселили центральную часть Австралии. Они продолжали выжигать заросли – не более и не менее активно, чем до этого, – но на этом изолированном и очень сухом континенте огонь распространялся быстрее и на более обширных территориях, чем где-либо еще. В результате многие крупные травоядные потеряли источники пищи и вымерли, так же, как и питавшиеся ими хищники. Возможно, конечно, что первые австралийцы просто начали охотиться на более крупных животных; по мере того, как травоядных становилось меньше, травы росло все больше, что стало источником масштабного распространения пожаров. Каковы бы ни были причины, в результате резко (в десятки или даже сотни раз) снизилась продуктивность экосистемы, по мере того как исчезали основные звенья пищевой цепочки. Как мы знаем, нашему молоху все-таки удалось выжить.

После исчезновения на континенте большинства крупных животных австралийские аборигены стали практиковать то, что мы сегодня называем огневым хозяйствованием. Они поджигали небольшие участки кустарника таким образом, чтобы заставить добычу в поисках спасения выйти прямо к охотникам; а сгоревшие растения удобряли почву, и появлявшаяся в результате богатая зеленая поросль привлекала новых животных. Эта практика получила широкое распространение к моменту приезда первых европейцев. Исследователь XIX в. Эрнест Жиль писал: «Аборигены все время жгут и жгут; можно подумать, что это представители легендарного племени саламандр и для жизни им нужна не вода, а огонь». Австралийские аборигены также использовали более крупные костры для защиты от врагов – то же самое делают северо-американские индейцы.

Молох

Молох обитает практически в самых экстремальных климатических условиях на Земле, для которых характерны очень высокие температуры, сильные засухи и редкие, но обильные дожди. Если человечество будет продолжать так же активно сжигать ископаемое топливо, температура атмосферы может к 2070 г. подняться на 4° или еще больше. В результате климат в других частях света может стать таким же жарким, как в этой части Австралии. Другие регионы станут не только более жаркими, но и более влажными. К XXII или XXIII в. человеческая жизнь, какой мы ее знаем сегодня, станет невозможна во многих тропических регионах, которые в наше время плотно заселены. Австралии придется столкнуться с немалыми трудностями. И, возможно, нам есть чему поучиться у молоха, невероятно живучего и прекрасно умеющего приспосабливаться, располагающего удивительно искусными механизмами для эффективного использования даже самых ограниченных водных ресурсов.

Есть один старый анекдот про двух австралийцев, оказавшихся на лодке в открытом океане без питьевой воды. Один из них нашел в лодке старую лампу и потер ее. Появился джинн и пообещал исполнить одно их желание. Не задумываясь, австралиец выпалил: «Преврати море в пиво». И раз – вокруг плещется холодное, пенное пиво. Джинн исчез, а австралийцы едва могли поверить своим глазам. Наконец второй обрел дар речи и произнес: «Ну молодец, брат. Теперь писать в лодку придется». Задача людей – научиться видеть чуть дальше собственного носа, использовать природные ресурсы и заботиться об окружающей среде так, чтобы не погрязнуть под тяжестью созданных нами самими проблем. Не надо писать в лодку.

В поисках единорога: акула-домовой

Mitsukurina owstoni

Тип: хордовые

Класс: хрящевые рыбы

Подкласс: пластиножаберные

Охранный статус: не присвоен

Возможно, всемирная история – это история различной интонации при произнесении нескольких метафор.

Хорхе Луис Борхес

В наши дни единорог ассоциируется с розовым пластиком, мультфильмами, безрассудством нового времени и символизирует нечто невозможное и иллюзорное. А в средневековом бестиарии единороги предстают скорее жутковатыми существами. Так, из бестиариев можно узнать, что единороги – заклятые враги слонов и в битвах пронзают их брюхо своим единственным рогом. Охота на единорога – очень непростое занятие, потому что поймать его можно только с помощью девственницы, которая должна кормить его грудью, пока он не заснет. Есть еще Иисус, «единорог духовный», один рог которого означает единство Бога Отца и Бога Сына. И еще рог единорога можно использовать, чтобы выявить яд, а в молотом виде это одновременно и противоядие, и афродизиак.

Современному читателю-скептику эти описания могут показаться фрагментами из книг, в которых беспорядочно перечислены отрывочные сведения о настоящих и выдуманных животных, а в результате получается сбивающая с толку мешанина. Но, как в случае сна или видения, анализ способствует пониманию. Средневековые авторы (или как минимум источники, на которые они ссылаются) различают два вида единорогов: очень свирепого монорога – похожего на носорога, только с ногами слона – и собственно единорога с туловищем как у козла, или газели, или лошади. В Новое время на этих описаниях строились попытки разобрать это мифическое животное на части, понять происхождение каждой из них и объяснить их значение.

См. «Естественная история единорога» (The Natural History of Unicorns) Криса Лаверса. К сожалению, эта книга не предлагает никаких аргументов в поддержку очень интересной теории некоторых криптозоологов о том, что единорог – это плод коллективной памяти народа о трехметровом носороге эласмотерии (Elasmotherium), обитавшем в азиатских степях около 50 000 лет назад (возможно, и в более недавние периоды).

Но каким бы подробным и тщательным ни был анализ, остается ощущение чего-то недосказанного. Почему люди так упорно держатся за это мифологическое животное? О чем говорит это множество значений и смыслов? На первый из этих вопросов есть неизменный, пусть не исчерпывающий и грубоватый, но простой ответ: то, что похоже на пенис в состоянии эрекции, именно этому состоянию и способствует. Так что порошок из рога единорога был виагрой своего времени – только в силу своей фантастической труднодоступности он был фантастически дорогим. Рог нарвала (на самом деле это бивень), подаренный папой Климентом VII наследнику французского престола, стоил в шесть раз больше, чем Микеланджело получил за роспись Сикстинской капеллы. Уже через 100 лет ценность подобного подарка показалась бы сомнительной, о чем писал, например, Томас Браун в книге «Эпидемия заблуждений, или Обман в науке» 1646 г. Нужно помнить, что это был XVII в., и в своем труде Браун в первую очередь полагается на риторику, а не на эксперименты по принципу двойного слепого контроля (в конце концов, это был век, когда большинство свято верило, что молотое копыто лося может излечить эпилепсию), а излюбленным риторическим приемом Брауна была инверсия. Так, пишет он, единороги не редкость, они повсюду.

Среди четвероногих животных их можно найти, как минимум пять: это вол, осел, сернобык и носорог… несколько есть среди рыб. Можно найти единорогов даже среди насекомых.

Конечно, рассуждения Брауна не безупречны. Но для того времени этот список был не так уж и плох. 350 лет исследовательской работы подтвердили верность общего хода его рассуждений. Мы живем буквально в окружении единорогов.

Несколько животных, вымерших задолго до эласмотериев, тоже были «единорогами». Например, центрозавр с метровым рогом или эйниозавр, рог которого был закручен штопором. Арсинойтерий, очень похожий на носорога, имел два гигантских рога, стоящие бок о бок, там, где нам привычно видеть только один.

На суше вариации на тему одного рога с блеском исполняют жуки-носороги, но если нас интересуют животные более крупные, чем несколько сантиметров, то лучше поискать единорогов в океане. К списку Брауна можно добавить рыбу-меч, рыбу-пилу, 17 видов хирурговых рыб, несколько сотен видов спинороговых с тонким втягивающимся рогом на голове и носатых химер, напоминающих носорога и слона одновременно.

Выбрать одно животное для современного бестиария, когда вокруг столько кандидатов, непросто. Возможно, большинство на моем месте остановилось бы на нарвале: он выглядит почти так же невероятно, как мифологический единорог, и его единственный рог действительно обладает некоторыми очень интересными свойствами. Рог нарвала – это увеличенный и получивший спиралевидную форму верхний левый резец. Ранее зоологи считали, что это просто вторичный половой признак самцов, который они используют во время сражений в брачный период, или адаптация, позволяющая животному быстрее плавать. Сейчас уже установлено, что это гидродинамический сенсор, способный получать информацию о температуре, плотности и уровне соли в воде, самый точный подобный механизм в природе. Более того, хорошей кандидатурой для бестиария нарвала делает его предполагаемая судьба: резкие климатические и другие изменения в Арктике могут вскоре привести к тому, что нарвал тоже станет мифическим животным.

Акула-домовой. Рисунок 1921 г.

Я поддерживаю кандидатуру – хотя понимаю, что тут есть некоторая натяжка, – акулы-домового. Эта рыба выглядит как древнее существо и обитает на глубине нескольких сотен метров, там, куда никогда не проникают солнечные лучи. «Рог» этой акулы на самом деле длинный клювовидный вырост над подвижной выдвигающейся челюстью, усаженной острыми зубами, похожими на клыки. Часто эту акулу называют акулой-гоблином из-за ее сходства с японским мифическим существом, название которого переводится как гоблин, так как именно в японских водах она была впервые обнаружена. Если смотреть в профиль, спинные плавники акулы закруглены, а хвост напоминает старый садовый секатор. В длину акула-домовой вырастает до 3 м и является самым крупным позвоночным животным, обитающим ниже фотической зоны океана. Окраска у нее имеет уникальный для акул розоватый оттенок, как у страдающего диспепсией жителя Северной Европы, – с такой же полупрозрачной кожей, через которую просвечивают кровеносные сосуды. На первый взгляд это довольно уродливое животное, можно подумать, что вряд ли даже собственная мать могла бы считать его красивым (ученые считают, что акула-домовой живородящая). Но, если присмотреться поближе, в ней можно обнаружить качество, которое один мой друг использовал для описания своего характера в объявлении на сайте романтических знакомств: внутренняя красота.

Как и многие легендарные животные, акула-домовой встречается крайне редко. Впервые она была описана учеными в 1897 г., и с тех пор было обнаружено не более 50 особей. И вместе с тем этой акуле удается быть вездесущей: ее ловили у берегов Японии, Португалии, Австралии, Новой Зеландии, Мексики – и не только. Ее «рог», совсем непохожий по строению и свойствам на рог нарвала, тоже обладает удивительными свойствами: он содержит большое число электрочувствительных клеток и способен воспринимать малейшие изменения электрического заряда в воде, вызываемые движением добычи (кальмарами, крабами и разной глубоководной рыбой). Как только жертва обнаружена, челюсть акулы выбрасывается вперед и, подобно клещам, захватывает добычу, сжимая и втягивая ее в себя. Об образе жизни акулы-домового известно немного. Мы мало что можем сказать об этой акуле и ее роге, кроме того, что, на наш взгляд, это удивительное эволюционное приспособление выглядит очень странно и страшно. И именно в этом заключается секрет внутренней красоты, о которой мы говорили. Акула-домовой, обитающая в вечно темных глубинных водах, наглядно демонстрирует способность к адаптации пластиножаберных – неоднородной группы животных, к которой относятся акулы и скаты – и устойчивость вида в ходе естественного отбора.

Акула-домовой практически не изменилась за последние 40 млн лет. Предки акул, очень похожие на современные виды, обитающие на мелководье, населяли Землю уже 100 млн лет назад, то есть задолго до того, как тиранозавр рекс воцарился на суше. Но самые древние акулы – группа, отличавшаяся от костных рыб скелетом из хрящей, несколькими «наборами» сменных зубов, отсутствием желчного пузыря и живорождением, – появились еще раньше. Некоторые ранние виды выглядели особенно странными. Так, обитавший около 360 млн лет назад стетакант (Stethacanthus) очень напоминал современных рифовых акул, обладал молотообразным покрытым зубцами наростом на спине. Назначение этого нароста пока неясно. Другие виды были откровенно жуткими. Магалодон (Megalodon), живший 28–1,5 млн лет назад, достигал 16 м в длину – на 3 м больше, чем современная китовая акула (питающаяся только планктоном), весил как минимум 50 т, имел острые зубы размером с человеческую ладонь в своей двухметровой челюсти и охотился на китов.

Современные 400 видов акул могут потягаться в многообразии, образе жизни и широте распространения и с рыбами, и с китами. Но многообразие видов акул по-прежнему резко контрастирует с ограниченностью наших знаний о них. Несмотря на все усилия, которые зоологи и защитники окружающей среды предпринимают в последние несколько десятков лет, известностью в странах Запада могут похвастаться разве что знаменитые акулы-убийцы вроде белой или тигровой. Сложно представить себе более захватывающее исследование, чем то, в котором охотничьи приемы акулы сравниваются с тщательно продуманной тактикой серийного убийцы. Так что большинство из нас почти ничего не знает, например, о гренландской акуле (медлительном гиганте, обитающем подо льдами Северного Ледовитого океана), о ковровых акулах, таких как воббегонги (большое семейство с характерными «бородами» и роскошным пятнистым телом), о ложнопесчаных акулах (имеющих очень большие глаза, чтобы охотиться по ночам) и многих-многих других, в их числе 9 видов молотоголовых акул, причудливая форма головы которых обеспечивает им идеальное бинокулярное зрение – этот факт был окончательно подтвержден только в 2010 г. На дне океана обитают плащеносные акулы, похожие на угрей, но с огромной пастью, усаженной острейшими игловидными зубами, какие характерны и для других глубоководных хищных рыб. На континентальных шельфах можно встретить акул-ангелов с большими мягковатыми туловищами, плоских и квадратных, немного похожих на скатов, и акул-пилоносов с очень странными мордами и торчащими наружу зубами, из-за которых их практически невозможно отличить от «настоящей» рыбы-пилы.

Несмотря на всеобщее безразличие ко всем этим чудесам, судя по всему, ситуация постепенно начинает меняться. Все больше людей начинают понимать, что акулы представляют угрозу для нас только тогда, когда мы сами ведем себя безрассудно. Статистика напоминает нам, что акулы убивают менее 10 человек ежегодно – гораздо больше гибнет от падающих кокосов. И наоборот, люди ежегодно убивают десятки миллионов акул – катастрофические потери, которые всего за несколько лет поставили многие виды под угрозу вымирания.

Хорошая новость заключаются в том, что истребление акул еще не поздно остановить. Увеличение спроса на мясо и плавники акул, которое привело к столь масштабному истреблению, – относительно недавний феномен. Да, корнями он уходит в возникшее еще в глубокой древности в Восточной Азии и полностью ошибочное представление о том, что акулий плавник, как и рог единорога, является сильным афродизиаком. Но такой резкий рост спроса связан с рекламной волной в быстро развивающихся странах, таких как Китай. Можно использовать аналогичные рекламные приемы, чтобы проинформировать потребителей, что их попросту дурачат и потребление в пищу акульих плавников – это вовсе не «круто». Конечно, не все сразу получится, но уже сейчас есть такие места, где живые рифовые акулы ценятся гораздо больше, чем мертвые. Недавно проведенное в Палау исследование показало, что каждая акула в заповеднике вносит в течение своей жизни вклад в экономику в размере почти $2 млн США посредством различных туристических услуг, например дайвинга. А это почти в 200 раз больше, чем можно получить за продажу ее мяса.

Люди, утверждает Роберт Сапольски, испытывают потребность в метафорах: нам обязательно нужно искать во всем символическое значение. Но ведь мы сами можем выбирать, какие метафоры создавать и какое значение, хорошее или плохое, приписывать тому или иному явлению. Чем больше мы узнаем о биологии акул и об экосистемах, в которых они обитают, тем более склонны оценивать их по достоинству. Возможно, со временем мы научимся делать так, чтобы наши метафоры соответствовали реалиям окружающего мира.

На таких тропических коралловых рифах, как Кингман и Пальмира, на островах Лайн к югу от Гавайев, которые меньше других пострадали от активности человека, крупные хищники, наподобие рифовых акул или гигантских груперов, присутствуют в очень больших количествах. Этим водные экосистемы значительно отличаются от наземных, где численность крупных хищных животных значительно меньше. Присутствие многочисленных крупных хищников наглядно демонстрирует, насколько продуктивными могут быть коралловые рифы: мелкая рыба и другая добыча воспроизводится здесь с такой скоростью и в таком количестве, что даже такой сильный пресс хищников не подрывает их запасов, не снижает их жизнеспособности как вида. Но акулы вносят свой вклад в развитие экосистемы. Эти хищники являются важным звеном «экологической машины» рифа, в деятельности которой участвуют также микробы, кораллы, растения, мелкие рыбы и другие организмы. На рифах, где охота на акул привела к их исчезновению, вся экосистема начинает постепенно разваливаться.

Роль акулы-домового в глубинных экосистемах океана, где она обитает, ясна меньше. Но можно предположить, что она (как и другие мало изученные животные) – важная часть своего мира. Ее роль в дикой природе и человеческой фантазии пока еще трудно определить, но, как и мифологический единорог из древних преданий, акула может удивить хитростью и, как ни странно, красотой.

Венерин пояс

Cestum veneris

Тип: гребневики

Охранный статус: не присвоен

Для ученого нет такого объекта в природе, который был бы незначителен или мелок… мыльный пузырь… яблоко… мелкий камень… Он живет среди чудес.

Джон Гершель

Название самого необычного и красивого из всех ныне живущих существ дал, наверное, какой-то несчастный влюбленный – моряк или ученый-шутник. Оно напоминает об истории Афродиты (Венеры в римской мифологии) – истории необузданной сексуальности и чувственности. Венерин пояс – почти прозрачная полоска, светящаяся в воде и переливающаяся в лучах солнца разными цветами.

Венерин пояс – это гребневик. Гребневики похожи на медуз, но медузами не являются. Эти животные практически не изменились с кембрийского периода (около 540 млн лет назад). Их происхождение так и остается невыясненным, хотя вполне возможно, что они гораздо ближе к человеку, чем к медузам или другим стрекающим. Свое название гребневики получили благодаря «гребням» из ресничек, с помощью которых они могут двигаться. Колышущиеся в воде реснички отражают и преломляют свет, заставляя его проходить все цвета спектра. Другие многоклеточные так не передвигаются, такой способ типичен для древней микробной формы жизни. Эти полупрозрачные космические корабли в космосе планктона сияют и переливаются всеми цветами радуги. Если гребневик сжать, он сомнется, но потом примет первоначальную форму, как выдуманные существа из австралийской детской книжки «Боттлерснайки и Гамблы» (Bottersnikes and Gumbles).

Большинство гребневиков, хотя и не все, сами излучают свет, обычно голубоватый или зеленый, который виден только ночью.

Многие виды гребневиков представляют собой округлые желеобразные формы с разноцветными полосками ресничек по бокам. Это цидиппиды, самый известный вид из которых – морской крыжовник (Pleurobrachia bachei). Видимо, этот вид вдохновил создателей фильма «Аватар», в фильме он, правда, предстает в несколько преувеличенном виде: в реальной жизни он обычно не более 20 мм. Не все гребневики имеют одинаковую форму. Лопастеносные (Lobata) имеют две шарообразные лопасти, а берое (Beroida) похож на мешок со ртом. Еще одно семейство – платиктениды (Platyctenida): они плоские и ползают по дну, как черви. Венерин пояс тоже плоский, как широкая лента, но этот гребневик свободно плавает в толще воды, извиваясь всем телом и шевеля ресничками. Этот самый крупный известный вид гребневиков может достигать 1 м в длину.

Венерин пояс

Гребневики не обладают такой впечатляющей «технологией», которая доступна медузам, – стрекающей клеткой, представляющей собой убийственный жалящий механизм, и один из самых быстрых клеточных процессов в природе. Вместо этого гребневики хватают свою добычу (планктонные организмы размером с криль или меньше) с помощью щупалец, покрытых клейкими клетками, коллобластами. Гребневики отнюдь не примитивные организмы. Некоторые могут различать малейшие изменения в давлении воды, производимые добычей, и подбираются к жертве (которая, возможно, тоже умеет различать такое давление), направляя воду вокруг своего тела осторожными движениями, чтобы стать «тихими», как подводная лодка. У многих гребневиков (хотя и не у Венериного пояса) есть так называемый статолит – аналог отолита во внутреннем ухе человека, отвечающего за баланс тела в пространстве.

Гребневики прожорливы, быстро размножаются и, если их не остановить, могут захватить целую экосистему. В начале 1980-х гг. гребневик мнемиопсис (Mnemiopsis leidyi) впервые попал в Черное море, вероятно, с балластными водами одного из североамериканских кораблей. К лету 1989 г. этот гребневик расплодился и стал поедать планктон в таких масштабах, что это привело к так называемому «хамсовому кризису»^{50} в местном рыболовстве. К 1990 г. он пробрался в Каспий с не менее катастрофическими последствиями. В конце 1990-х в Черное и Каспийское море был завезен еще один чужеродный вид гребневика, питавшийся первым, и стал быстро завоевывать пространство. К началу XXI в. популяции обоих видов стабилизировались, а вот другие виды животных так и не восстановили свою численность.

Виновато в этой катастрофе человеческое легкомыслие: ведь именно люди принесли в уязвимую экосистему чуждую ей форму жизни. В своей естественной среде обитания, в экосистемах, где они появились, гребневиков сдерживают более крупные хищники, так что они не представляют угрозы для сбалансированной системы. Мне они кажутся особенно прекрасной частью динамического целого. Хотя гребневики красивы и сами по себе, для меня эти сияющие разноцветные организмы – символ оргастической красоты природы.

Оргазм воспевается во многих великих произведениях искусства (и не только великих… и не только искусства). Например, слова песни «Возвращайся» (Come again) Джона Доуленда звучат не менее волнующе, чем 400 лет назад. Этюд Шопена до мажор № 1 исполнен такой страсти, что требует от пианиста фантастической виртуозности. Страсть движет Уолтом Уитменом, когда он пишет «О теле электрическом я пою» (I sing the body electric) («Если что-нибудь священно, то тело людей священно»^{51}). Было бы здорово, если бы такое же чувство восхищения почаще проникало из искусства в биологию.

Насколько мы можем судить, большинству видов нравится заниматься сексом. Технологии позволяют нам слышать стоны и хрипы трески в 105 дБ в период икрометания в Атлантическом океане. Или, например, весной мы наслаждаемся пением птиц, «изливающих душу». (Зоолог Норман Беррилл отлично это выразил: «Быть птицей – значит ощущать жизнь острее, чем другие виды животных, включая человека. У птиц горячее кровь, ярче цвета, сильнее эмоции… они живут в мире, где есть только настоящее, наполненное радостью.) Даже относительно примитивные виды, такие как кубомедузы, устраивают при спаривании сложные «танцы». Но, несмотря на все это, многие ученые предпочитают не касаться вопросов наслаждения животных, опасаясь, что это может скомпрометировать их. Например, в забавной и информативной книге Оливии Джадсон «Каждой твари – по паре. Секс ради выживания»^{52} всего два упоминания об оргазме, хотя она в подробностях описывает сексуальное поведение сотен видов животных. Джонатан Балькомб отмечает, что большинство работ о сексуальных отношениях у птиц, многие из которых находят одного партнера на всю жизнь, рассказывают в основном об агрессии, а не о нежности.

Древнеримский поэт-материалист Лукреций в первых строках своей поэмы «О природе вещей» призывает Венеру, богиню любви, изобилия и возрождения, помочь ему рассказать историю жизни. Даже бог войны Марс, пишет Лукреций, смиряется перед ее красотой, а их дочь Конкордия – любовь, объединяющая всех людей. Вечный мир – это всего лишь иллюзия? Возможно, Лукреций, как шарлатан из одной старой баллады, просто «колдует с именами радуги и пригоршнями морской воды». Но даже если это так, танец материи и живые формы, которые создаются при этом, Венерин пояс, например, – просто удивительны. Смерть, считает Лукреций, уничтожает существующие конфигурации атомов и создает новые:

…заставляя все вокруг

Менять форму и цвет и испытывать чувства…

И через мгновения отдавать их опять…

Водяной медведь, или тихоходка

Eutardigrada sp.

Тип: тихоходки

Охранный статус: не присвоен

Да возрадуется Хуза морскому котику, прозорливому и игривому.

Кристофер Смарт

Космос – место что надо.

Сан Ра

Открытый космос вряд ли можно назвать уютным местом для человека. Оказавшись там без защитного костюма, человек, конечно, погибнет всего за несколько минут – но не так, как представляют себе подобную смерть многие. У вас вовсе не выскакивают глаза, а если пребывание в открытом космосе продлилось не дольше 60–90 секунд, у вас вообще неплохой шанс полностью восстановиться. Но даже под защитой специального скафандра или стен космического корабля на тело все равно оказывают влияние различные негативные факторы, например, высокий уровень радиации. Кроме того, современным космическим кораблям, при их скоростях, потребуется громадное количество времени для путешествий по бескрайним космическим пространствам, так что вряд ли в обозримом будущем люди смогут добраться дальше Марса или спутников Юпитера. Скорее всего, путешествия за пределы Солнечной системы будут совершаться только роботами, космическими кораблями с автоматическим управлением.

Когда человечеству удастся покорить отдаленные космические пространства, если это произойдет, благодарить за это мы должны будем в том числе водяного медведя, или тихоходку. В 2007 г. был проведен эксперимент под названием «Тихоходки в космосе», в котором эти животные были на 10 дней отправлены на орбиту без какой-либо защиты и благополучно вернулись. Они смогли выжить практически в полном вакууме при температурах от –272,8 ?C (близких к абсолютному нулю) до +151 ?C. Без каких-либо серьезных последствий они выдержали воздействие космических лучей в тысячу раз большее, чем смертельная доза для человека. Когда к космическим лучам добавилась солнечная радиация, некоторые из них все же погибли, но все-таки многие выжили^{53}. Вряд такие способности могли бы продемонстрировать какие-то другие многоклеточные. Возможно, свойства, которые позволили тихоходкам выжить, окажутся полезным людям… или нашим потомкам.

При таком сценарии первыми в дальние космические полеты отправятся, вероятно, небиологические или, как их называют, «постбиологические» космонавты: роботы, способные не только получать энергию, но и ремонтировать и создавать копии самих себя. Путешествуя со скоростью 1 % от скорости света, такие самовоспроизводящиеся машины смогут облететь нашу Галактику за 20 млн лет. Их можно запрограммировать на создание биологических форм жизни из привезенных с собой элементов в соответствующих условиях, если, конечно, подобные технологии будут доступны самим создателям таких машин.

Типичный водяной медведь не больше точки на конце этого предложения. Под микроскопом они похожи на пухлых плюшевых мишек, правда, с когтями, красными глазами и двумя лишними парами ног. Тихоходки с очень незначительными изменениями существуют с мелового периода, но, возможно, и гораздо раньше – с начала кембрия. Их ближайшие родственники – бархатные черви и членистоногие. (По внешнему виду тихоходки напоминают бархатных червей, а по своей вездесущности – скорее членистоногих.) В настоящее время известно около 750 видов тихоходок, обитающих в самых разнообразных условиях – от шельфовых льдов до горячих источников, от тропиков до приполярных регионов и от Гималайских высот в 6000 м до морских осадков на глубине 4000 м. В лабораторных условиях тихоходки могут выдержать давление в шесть раз большее, чем в самом глубоком месте океана. Это животное – полиэкстремофил, то есть способно выживать в самых различных экстремальных условиях.

Тихоходки очень живучи, но им нравятся и более комфортные места, где не слишком холодно или жарко, такие как болота, дюны, пляжи, речные и морские осадки на мелководье. На Британских островах с теплым умеренным климатом их обитает около 70 видов, и найти их можно где угодно – от болот в заповедных зонах до покрытых мхом фундаментов старых жилых домов в любом городе. За такую любовь ко мху тихоходку даже прозвали мшистой свинкой.

Hypsibius dujardini – один из видов тихоходок

Удивительная выносливость водяных медведей объясняется их способностью впадать в состояние спячки, точнее криптобиоза, в котором они избавляются практически от всей воды в организме и защищают клеточные мембраны с помощью устойчивого дисахарида под названием трегалоза. В таком состоянии тихоходка может пребывать как минимум 120 лет. Когда возвращаются хорошие времена, этот миниатюрный водяной феникс оживает, подобно тому как расправляется японский бумажный цветок в стакане с водой, и берется за прежние дела: в основном это поиск пищи – водорослей или мелких беспозвоночных, или других тихоходок, чтобы спариться. Хорошо развитый нервный узел, брюшной нервный тяж, два простых глаза и длинные чувствительные волоски на теле говорят о том, что это далеко не бесчувственное существо. Через две недели после спаривания из оплодотворенных яиц появляется молодое поколение; у юных отпрысков уже полностью сформированны все части тела и такое же количество клеток, что и у взрослого, – как у гомункулов в легендах Средних веков и Возрождения. Им остается только немного увеличиться в размере.

Продемонстрированные в открытом космосе навыки выживания обеспечили тихоходкам участие в эксперименте под названием Living Interplanetary Flight Experiment (LIFE) – полете на спутник Марса Фобос в ноябре 2011 г., чтобы посмотреть, как тихоходки и другие организмы перенесут продолжительное нахождение в космосе. Чтобы стать членом команды LIFE, требовалась выносливость посетителей бара в культовой сцене «Звездных войн», только размер должен был быть намного меньше. Из всего царства животных тест прошли только тихоходки. И они смело отправились в открытый космос вместе с представителями архей, растений, бактерий, грибов. Одной из целей эксперимента было проверить, возможно ли перенести «семена» жизни с одной планеты на другую. К сожалению, российский корабль, осуществлявший программу LIFE, застрял на земной орбите и сгорел при попытке вернуться. На этом эксперимент закончился.

Так что пока вопрос о способности земных организмов пережить длительный космический полет остается открытым. Но как тогда насчет инопланетной жизни? Стремление наполнять пустоту фантомами непреодолимо в человеке. С тех самых пор, как полет в космос перестал быть чем-то абсолютно невозможным, мы заселили открытый космос, как когда-то заселяли леса различного рода феями. Научные данные, однако, указывают на то, что если жизнь и существует где-то в Солнечной системе, она вряд ли имеет такие яркие формы, какие рисует нам воображение, скорее это похоже на таинственные и порой удивительные микроорганизмы, обитающие в самых суровых условиях на Земле. Исследователь Дирк Шульц-Макуш предположил, что, если в океане на спутнике Юпитера Европе и есть какая-то жизнь, самый страшный хищник может весить около 1 г. Если в озерах Титана, одного из спутников Сатурна, могут обитать питающиеся углеводородами микробы, они вполне могут быть размером с булыжник – более внушительная, но все-таки простая форма жизни.

Как мы оценим подобные открытия, если они когда-либо произойдут? Можно относиться к этому снисходительно: в конце концов, вряд ли с этими формами жизни можно будет вступить в диалог. Но я думаю, нужно подходить к этому вопросу по-другому: при более внимательном изучении даже относительно простые формы жизни могут открыть нам удивительные чудеса. Если вы сомневаетесь в моих словах, посмотрите в Интернете анимацию молекулярной жизни внутри клетки.

А что же с разумной жизнью за пределами Солнечной системы? В нашей Галактике от 100 млрд до 400 млрд звезд. Учитывая то, что мы знаем об образовании звезд и планет, почти наверняка среди них есть планеты, на которых возможно существование жизни. Более того, зная возраст и размер нашей Галактики (как минимум 13,2 млрд лет; сотни миллиардов звезд разбросаны по кругу с диаметром 100 000 световых лет), мы понимаем, что было достаточно времени и места, чтобы за миллионы лет до нас появились разумные формы жизни и цивилизации более высокого уровня, чем наша. Напрашивается вывод: мы должны были бы иметь какие-либо свидетельства их существования, они могли либо послать электромагнитные сигналы (которые успели бы добраться до нас за несколько десятков тысяч лет), либо отправить корабли с роботами, которые могли бы облететь Галактику за 20 млн лет. Люди целенаправленно отправляют сигналы в космос уже несколько десятков лет. Возможно, роботы, способные совершать межзвездные полеты, уже приближаются к Земле и будут здесь через несколько десятков или сотен лет. Некоторые считают, что цивилизация, если она находится хотя бы на нашем уровне, с точки зрения технологий должна быть заметна из любой точки Галактики. А ведь мы говорим пока только о нашей Галактике, не принимая в расчет около сотни других галактик видимой Вселенной. Тем не менее пока мы так и не получили никаких признаков или доказательств существования других разумных цивилизаций.

Шестиминутное путешествие по Вселенной можно совершить, посмотрев видео Американского музея естественной истории (AMNH) The Known Universe.

Противоречию между идеей вероятности существования разумных цивилизаций во Вселенной и отсутствием каких-либо доказательств по этому поводу (известное как парадокс Ферми, по имени физика Эрнесто Ферми, впервые сформулировавшего его в 1950-е гг.) можно найти несколько объяснений. Возможно, это мудрая разумная жизнь, которая предпочитает придерживаться собственных границ и не связываться с нами. Может быть, она втайне наблюдает за нами и ждет, пока мы станем достаточно мудрыми, чтобы нас можно было принять в свой клуб. (А возможно, она уничтожит нас без малейшего колебания, если увидит достаточные причины для этого.) Эти объяснения, как и ряд других, сейчас не проверишь, но есть еще одно, более приятное: условия для возникновения и сохранения разумной жизни гораздо более редки, чем можно предположить.

Отсутствие признаков разумной жизни в галактике, помимо нашей, наводит на мысль, что есть «великий фильтр» или «барьер невероятности», который препятствует эволюции всех организмов, кроме самых простейших. Земля в таком случае – редкое исключение. Мы преодолели один или несколько таких барьеров (включающих, возможно, развитие эукариотической клетки и многоклеточной жизни, а также отсутствие значительных потрясений на планете в течение достаточного периода времени для появления разумной жизни). Но есть опасения, что существует барьер, который нам еще только предстоит преодолеть: речь идет, по словам философа Ника Бострома, о практически непреодолимой тенденции развитых цивилизаций к самоуничтожению.

Возможно, такой «великий фильтр» и объясняет наше одиночество. Но, как уже неоднократно говорилось, делая выводы о вероятности разумной жизни, не следует забывать, что надежная информация у нас есть только о нас самих. И с уверенностью можно сказать лишь одно: мы существуем и мы – разумные существа, во всяком случае иногда. Или по крайней мере у нас есть веские основания так считать. Но нельзя исключить и то, что мы просто какие-то искусственные создания внутри гигантской машины.

Космолог Стивен Хокинг называет людей «химическими отходами», настолько мы малы и незначительны по сравнению с бескрайними пространствами Вселенной. Физик Пол Дейвис не согласен с таким определением: «Очень просто осуждать человечество за то, что мы натворили на своей планете, и за те глупости, что мы совершаем. Но в нас есть зачатки рационального мышления, и мы обладаем способностью анализировать природу, и это делает нас особенными». Так же считает физик Дэвид Дойч: «Мы – химические отходы, не похожие на другие», – имея в виду нашу способность с помощью науки исследовать и понимать Вселенную.

На протяжении всей своей истории человечество с восхищением и удивлением смотрело на звезды. И практически все это время мы понятия не имели, что звезды представляют собой. Только в начале XX в. открытие радиации позволило ученым понять, почему они светятся, и дать объяснение возникновению жизни и смерти звезд.

Сегодня мы знаем даже, что такое квазары – самые дальние и таинственные звезды в известной Вселенной. Но удивительнее любого квазара Дойч считает:

…Способность одной физической системы, человеческого мозга, содержать в себе точную рабочую модель другой системы, квазара. И не просто внешний образ – хотя и он в нашем мозгу присутствует, – а объяснительную модель, отражающую те же самые математические соотношения и имеющую ту же самую причинную структуру. Вот что такое знание! Более того, точность, с которой одна структура отражает другую, увеличивается с течением времени. Это развитие знания.

Когда формируется галактика, энергия, которая устремляется из черной дыры в ее центре, сравнима с энергией триллиона солнц: это и есть квазар.

Вселенная по большей части темна и холодна. Но планета, где живем мы, насыщена энергией и информацией. И это позволило нам «быть» везде во Вселенной с помощью нашего разума и воображения – на это не способно, насколько нам известно, ни одно другое существо. Наша способность понимать космос, которая будет только развиваться, пока продолжается разумная жизнь, потенциально дает нам возможность влиять на развитие событий на космическом уровне.

Такие смелые заявления и космические мечты могут показаться полностью оторванными от нашей повседневной жизни на перенаселенной, голодной и быстро меняющейся планете. Но Дойч настаивает: они имеют огромное значение. Например, мы можем вмешаться в деятельность главной звезды нашей Галактики, Солнца, чтобы на какое-то время продлить приемлемые для жизни условия в Солнечной системе. Это зависит «от того, что делают люди: от решений, которые они принимают, от проблем, с которыми они справляются, от их отношения к своим детям».

Многие философы, например Платон, Спиноза и Гегель, считали, что люди, свободно действующие, подчиняясь велению разума, обязательно должны быть добры к окружающим. История иногда бывает более жестокой, чем философия. Наука и разум зачастую подчинены политике и религии и используются для разрушительных целей. И открытие радиоактивности привело не только к пониманию природы звезд, но и к изобретению атомного оружия.

«Разум нас не спасет. Комбинация вечного человеческого несовершенства и атомного оружия приведет к уничтожению народов» (Роберт Макнамара, министр обороны США в 1961–1968 гг.).

Крохотный водяной медведь может выдержать невероятно суровые условия, а затем вернуться к жизни, как ни в чем не бывало. Возможно, дальнейшее изучение его удивительных способностей поможет найти способ сделать человека более стойким к изменению окружающих условий, которые ждут нас в будущем. Мы не знаем, что нас ждет в XXI в. в результате нашей деятельности, будет ли это всеобщая катастрофа или что-то позитивное. Но может быть, этот маленький «медвежонок» станет нашим талисманом – современной версией древнеегипетского жука-скарабея, символом созидания, возрождения и надежды.

Андский бакенбардовый сычик

Xenoglaux loweryi

Тип: хордовые

Класс: птицы

Отряд: совообразные

Охранный статус: не присвоен

И отдых нам – соединенья миг.

Джалаладдин Руми

Андский бакенбардовый сычик не особенно красив или умен. У него нет какого-то впечатляющего способа охоты, и его крик – монотонный, хриплый звук, повторяющийся каждые три секунды, – не слишком мелодичен. Оперение бурого цвета с длинными перышками вокруг клюва ничем не примечательно. Все, чем он может похвастаться, – превосходное зрение, особое оперение, приспособленное для беззвучного полета и зигодактильные лапы (то есть два пальца обращены вперед, а два назад, что позволяет крепко захватывать предметы; я бы тоже от таких не отказался), – есть практически у всех других сов. Сычик очень мелкий для совы, вместе с хвостовым оперением он короче ладони, но и не самый маленький (этот рекорд принадлежит североамериканскому сычу-эльфу).

Но все же у сычика есть особый шарм. Эта сова с оранжево-коричневыми глазами и желто-белыми бровями похожа скорее на долгопята или воробья. Ее размер – отличная природная адаптация к естественной среде обитания, влажному горному лесу в Перу. Склоны гор здесь практически всегда покрыты туманом, а растительность варьирует от высоких деревьев в нижней части на высоте 1800 м до карликовых деревьев ближе к вершинам (на высоте около 2300 м). Высокая влажность способствует росту травы, а деревья покрыты эпифитами. Все это выглядит как давно заброшенный и полностью одичалый сад. Сычик предпочитает прятаться в подлеске или в среднем ярусе леса, терпеливо выжидая момент, когда удастся схватить насекомое, грызуна или еще какую-нибудь мелкую добычу.

Сычик знаменит своей неуловимостью. Впервые он был замечен в 1976 г., но сфотографировать его удалось только в 2010-м. Можно предположить, что этот вид никогда не был особенно многочисленным, но на сегодняшний день сычиков осталось всего около 250 особей. Угроза существованию вида связана с уничтожением естественной среды его обитания: влажные горные леса вырубают ради древесины или чтобы получить сельскохозяйственные земли. Это типичная причина, почему тот или иной вид птиц оказывается под угрозой вымирания; три четверти птиц получают охранный статус именно из-за разрушения среды обитания.

Тропические влажные горные леса и дождевые леса на равнинах отличаются гораздо большим разнообразием форм жизни, чем любые другие экосистемы на Земле. В среднем на квадратном километре горного или равнинного нетронутого дождевого леса в Перу (или Конго, или Борнео) растет больше видов деревьев, чем на всей территории Северного полушария за пределами тропиков, которая в 4 млн раз больше. То же самое верно и в отношении животных. Поэтому вырубка тропического леса вызывает столь сильные опасения у каждого, кого заботит биологическое разнообразие и кто понимает ценность оставшихся редких видов. Но для сохранения лесов есть и другие, более утилитарные причины. Влажные горные леса получают больше влаги из воздуха (их называют «облачные леса»), чем от осадков, так что они не только служат местом обитания разнообразнейших животных и растений, но и снабжают водой расположенные ниже экосистемы и человеческие хозяйства. Дополнительная влага за счет тумана или росы аккумулируется в растениях, которые приспособились извлекать ее из воздуха. В свою очередь равнинные дождевые леса тоже оказывают влияние на температуру и уровень влаги в регионе. И, конечно, они в больших количествах поглощают углекислый газ, а их вырубка и осушение ведут к увеличению выбросов парниковых газов в объеме, сравнимом только с горением ископаемого топлива. Уничтожение леса только в бассейне реки Амазонки, вероятно, стало причиной 2–5 % общего объема глобальных выбросов.

Прекращение уничтожения лесов может снизить выбросы углерода в атмосферу на 3 млрд т в год, что эквивалентно трети объема выбросов от использования ископаемого топлива.

В 2008 г. правительство Перу объявило о планах полностью отказаться от лесозаготовок в девственных лесах к 2020 г., обеспечив при этом соблюдение экономических интересов перуанцев. Это очень сложная задача, учитывая ограниченность доступных для ее выполнения ресурсов, а также громкие возражения оппонентов. Но если она будет выполнена, это станет важным шагом на пути сохранения биологического разнообразия во всем мире. В Перу дождевыми лесами покрыто 60 млн га, это четвертая по площади территория после Бразилии, Демократической Республики Конго и Индонезии. Здесь обитают 10 % всех видов птиц на Земле и примерно такая же доля сухопутных животных и растений.

Даже если удастся преодолеть силы, противодействующие сохранению леса в Перу и других тропических стран, остается проблема изменения климата. Пока здесь много неясного. Хорошая новость (на момент написания этой книги) заключается в том, что, даже если нынешние прогнозы осуществятся и средняя температура вырастет в этом веке на 4 ?C, остается шанс избежать «точки невозврата», когда все дождевые леса погибнут и на смену им придут обычные леса, заросли кустарника, саванна или даже бескрайние пустыни. Дождевой лес – важная часть функционирования экосистемы Земли с мелового периода – еще не ушел в историю. Но мы сейчас играем с очень высокими ставками.

Идея «точки невозврата» стала популярна в 2000 г. после выхода в свет бестселлера Малкольма Гладуэлла, который применял ее ко всему: от модных моделей беговых кроссовок до количества самоубийств среди подростков. В первое десятилетие нового века это понятие позаимствовали экологи. Специалисты в области наук о Земле, в частности Тим Лентон, определили шесть крупных экосистем, которые в определенных условиях могут разрушиться, что может привести к климатическим изменениям, которые еще никогда не происходили в течение голоцена (относительно стабильный период, в течение которого происходило развитие сельского хозяйства и промышленности). Помимо гибели амазонских лесов, это исчезновение обширных северных лесов, а следовательно, увеличение количества углекислого газа в атмосфере и дальнейшее потепление; таяние полярных льдов и значительной части шельфовых ледников Гренландии и Антарктики, а следовательно, повышение уровня Мирового океана и опять-таки потепление, поскольку больше солнечного тепла будет поглощаться, а не отражаться в атмосферу; исчезновение сезона дождей в Индии и Западной Африке; прерывание процесса формирования атлантических глубоких водных масс на границе с водами Северного Ледовитого океана (это часть глобального термогалинного круговорота, связанного с температурной и соленостной разницей поверхностных и глубоких океанических вод в разных климатических зонах); таяние вечной мерзлоты с потенциальным риском эмиссии метана в Арктике и эффекта под названием «клатратное ружье» (внезапное высвобождение огромного объема метана из слоев вечной мерзлоты и морских донных отложений), также ведущее к дальнейшему потеплению.

Насколько верен этот анализ, покажет будущее. Как уже было сказано, полного исчезновения леса в бассейне Амазонки еще можно избежать. Но даже без таких драматических и ощутимых изменений вполне вероятно, что нас ждет «шестое вымирание» – «идеальный шторм», уничтожающий виды в тысячи раз быстрее, чем смогут появляться новые.

«Шторм» полностью уничтожит многие виды, но и численность выживших значительно сократится. Уже сейчас численность диких животных на треть меньше, чем 40 лет назад.

Важна ли жизнь отдельного вида? Даже те, кому очень нравится изучение редких видов, не могут дать однозначного ответа на этот вопрос. В книге «Призрак с трепещущими крыльями: Наука, мечтания и поиск потерянных видов» (The Ghost with Trembling Wings: Science, Wishful Thinking and the Search for Lost Species) Скотт Уиденсол задается вопросом, почему он так одержим птицей под названием толстоклювая траурная танагра (Conothraupis Mesoleuca), которая на момент написания книги нигде не встречалась уже 60 лет (и которую в конце концов все-таки удалось увидеть через два года после публикации книги):

Особенной эту птицу делает ореол таинственности. Стоит ей вновь появиться, как она станет очередной редкой птицей в мире, где и так слишком много организмов, которым угрожает вымирание. Возможно, символы веры и вдохновения, поиски великих приключений нам нужны больше, чем реальность.

А возможно, все эти попытки рассуждать рационально – вздор. Если мы когда-то вновь увидим толстоклювую траурную танагру, уверен, что буду писать не менее красноречивые тексты о радостях реализованной мечты.

В эссе об абсурдности философ Томас Нагель (Нэйджел) пишет, что нам не стоит слишком волноваться, поскольку перед лицом вечности все это не имеет значения, и смотреть на собственную жизнь надо с иронией, а не через призму героизма или отчаяния. Рассуждения довольно здравые, пока это не касается нас самих. Тут наступает момент, когда мы, сколь угодно непоследовательно и неразумно не можем не любить, не отстаивать свою точку зрения (или, наоборот, не хотим любить). Мы можем признавать: то, что мы ценим, отстаиваем, любим, неизбежно придется потерять – или, согласно буддистской поговорке, хрупкая чаша, которая в наших глазах совершенна, по большому счету уже разбита. Но это не значит, что наша ситуация безысходна, что мы не можем радоваться или находить в ней поводы для иронии.

Защитники окружающей среды и экологи стремятся спасти андского сычика и другие редчайшие виды, сохранив перуанский влажный горный лес, запретив вырубку 180 000 га этого леса в регионе Альто-Майо и создав новый заповедник в Кордильера-де-Колан. Вероятно, подобные заповедники помогут защитить природу, а может быть, и нет. По мере дальнейшего изменения климата будут возникать проблемы, такие как изменение растительности или миграция животных, которые сейчас обитают на небольших высотах над уровнем моря, но будут переселяться в более прохладные места. Это как минимум приведет к появлению новых видов животных в заповедниках. И выживет ли в таких новых условиях андский сычик, непонятно.

Изменение климата признано основной причиной исчезновения или угрозы вымирания нескольких горных видов в разных частях мира. Первой пострадала оранжевая жаба, обитавшая исключительно в тропических лесах Коста-Рики. Возможно, такая же судьба ожидает похожего на лемура кольцехвостого енота (или какомицли), обитающего в Северном Квинсленде в Австралии; пищуху, пушистое похожее на кролика млекопитающее со Скалистых гор в Северной Америке, а также двух птиц отряда воробьиных, живущих в горах Кении, – скворцового конька Шарпа и абердарскую цистиколу.

«Свою» сову я увидел в дождевом лесу в Сараваке, одном из штатов Малайзии на острове Борнео. После бесконечной конференции в помещении с кондиционером и без естественного освещения я вместе с другими представителями прессы отправился в поездку по лесам, организованную с целью привлечь внимание к проблеме защиты оставшихся участков леса на острове. Утро мы провели карабкаясь по отвесным скалам в безрезультатных поисках гнезд, которые орангутаны сооружают на деревьях каждую ночь. Я сидел у быстрого ручья и наблюдал за тем, как вода течет по плоским камням, переливаясь на солнце. Внезапно, не знаю почему, я поднял голову. На ветке над моей головой сидела крупная сова и со свирепым видом рассматривала меня. Я не смог определить, что это был за вид, я не орнитолог, и рядом не было никого, кто бы мог помочь. Но это не имело значения. Для меня главным было то, что я ощутил дух леса, встретился с чем-то грандиозным. Сейчас, вспоминая тот день, я, конечно, понимаю, что мощное туловище и яркие, свирепые глаза – всего лишь природная адаптация, нужная сове для охоты. Вряд ли за этим взглядом стоял особый интеллект; совы далеко не самые умные птицы. Но в момент встречи – и в моих воспоминаниях – подобные мысли отступали перед великолепием этой птицы – символом притягательной и неодолимой жизненной силы леса.

Совы всегда завораживали человека. Правда, в разные времена и в разных местах значение им приписывали не одинаковое. Нередко, например в Европе и Китае, их считали предвестниками беды. Возможно, самая яркая иллюстрация этой традиции в европейском искусстве – офорт Гойи «Сон разума рождает чудовищ» из серии «Капричос», где изображен спящий человек (возможно, сам художник) в окружении множества сов и летучих мышей с ужасными глазами. В другие времена в совах видели благодетелей. В Китае во время династии Шан бронзовые сосуды для вина в виде сов должны были сопровождать души в загробный мир. В Древней Греции совы ассоциировались с богиней мудрости Афиной (Минервой у римлян). («Только с приходом сумерек расправляет сова Минервы крылья и отправляется в полет», – писал Гегель, намекая на то, что мудрость, если и приходит к человеку, то только с возрастом.) В культуре мочика (или моче) на севере Перу совам приписывали способность исцелять и мудрость, изображая их на роскошных золотых и керамических сосудах, но также ассоциировали сов с воином, который участвовал в ритуале обезглавливания мертвых.

Наверное, самый интересный образ, он же и самый древний – это филин в пещере Шове. В отличие от многих других животных, изображенных в пещере: северного оленя, пещерного льва, пантеры, шерстистого носорога и дикой лошади, – филины продолжают населять этот регион. Мы можем только догадываться, что все эти животные значили для тех, кто их изображал, но мы знаем наверняка, что дальнейшее выживание видов в наших руках.

«У филина острота зрения настолько высока, что даже в самой темной ночи он видит лучше, чем мы при ярком свете полуденного солнца» (Леонардо да Винчи).

Сон разума рождает чудовищ. Франсиско Гойя. Капричос, 1799 г.

Большая часть полуострова Слит (иногда его называют садом острова Скай) в Шотландии покрыта болотами и вереском. На протяжении четверичного периода (последние 2,6 млн лет) эта территория почти полностью была покрыта льдом и лишена жизни. Но около 11 000 лет назад льды растаяли, и выросли густые лиственные леса (здесь растут береза, орешник, рябина, дуб и другие виды). Около 5000 лет назад изменение климата, который стал более прохладным и влажным, и увеличение спроса на древесину постепенно привели практически к полному исчезновению леса. Один из последних уцелевших участков леса расположен на берегу озера вдали от дорог. Стеной у воды высятся мощные стволы, за ними по склону карабкаются крепкие здоровые деревья – это место по чьему-то умыслу или небрежности стало священной рощей. В безветренный день здесь слышно только пение птиц и журчание небольшого водопада на противоположном берегу. И сипуха, и обыкновенная неясыть, и ушастая сова, и болотная (постоянные обитатели острова), и даже полярная сова, прилетающая сюда с материка, – все они охотятся здесь.

«Самая парадоксальная смесь звуков и безмолвия наполняет тенистые части леса» (Чарльз Дарвин).

Изменения климата в XXI в., скорее всего, затронут Британские острова гораздо меньше, чем другие регионы. Возможно, они станут своего рода ковчегом для некоторых видов, обитающих в континентальной части Европы, где условия будут гораздо менее благоприятными. Конечно, территория островов ограничена, так что понадобится приложить немало усилий, чтобы это произошло. И все же, как остатки дождевых лесов в Перу станут прибежищем для андского бакенбардного сычика, так и Британские острова могут спасти многие виды, находящиеся под угрозой вымирания, например рысь и орла. Я готов заключить пари: люди смогут защитить и сохранить эту таинственную красоту и создать возможности для ее будущего процветания.

Ксенофиофоры

Syringammina fragilissima

Царство: ризарии

Тип: фораминиферы

Отряд: ксенофиофоры

Охранный статус: не присвоен

Молчание природы – это и есть ее ответ.

Энни Диллард

Представьте мир, заполненный амебами величиной с человеческую голову и покрытыми минеральной коркой, хрупкой, как бисквит. Вы, наверное, скажете, что такие существа, если и могли бы существовать где-то, то явно не нашей планете – скажем, в океане на спутнике Сатурна Титане или в романе Адамса Дугласа. И заявив так, вы бы ошиблись. Syringammina fragilissima – один из более чем сорока видов ксенофиофор, густо населяющих обширные участки абиссальных равнин, занимающих более половины поверхности дна в океанических глубинах планеты.

Ксенофиофоры, принадлежащие типу фораминифер, имеют различную форму: одни дискообразную, другие остроугольную, третьи сферическую. Своим внешним видом fragilissima напоминает грязную продырявленную во многих местах губку, тарелку со спагетти или обесцвеченный подтухший салат-латук. Размер ксенофиофор также бывает различным. Fragilissima – самые крупные из них – имеют диаметр 20 см. Другие намного меньше – с мяч для гольфа, но даже при этом они намного крупнее большинства фораминифер и всех других одноклеточных организмов, которые в разы меньше миллиметра.

Помимо необычайности fragilissima и родственных видов ксенофиофор о них известно совсем немного. Во время сборов экземпляры ксенофиофор всегда повреждаются, поэтому, несмотря на давнее с ними знакомство (они были открыты более ста лет назад в 1882 г. у северо-западного побережья Шотландии в ходе исследований океанографа Джона Мюррея, отличившегося во время экспедиции «Челленджер» за два года до этого), мы до сих пор мало что знаем об их образе жизни. Например, неизвестно, как fragilissima питаются: пропускают ли они воду через тело, поглощая частички пищи, или использует ложноножки для сбора пищи со дна. Неизвестен их тип размножения: половой, вегетативный или попеременно то один, то другой, как это бывает обычно у других фораминифер.

То, что мы действительно знаем, отражено уже в самом названии Xenophyophores, которое переводится как «носитель других тел». Ксенофиофоры строят свою раковинку (твердую внешнюю оболочку) из различных отмерших кусочков – панцирей диатомовых водорослей, спикул губок или обломков раковин, а вместе с ними и частичек грунта и фекалий – и все это они превращают в тонкую сцементированную оболочку. Внутри оболочки у них мягкая цитоплазма с многочисленными ядрами, распределенными по всему объему, как в каше с изюмом. Медленно скользя по холодному илу, они оставляют за собой слизистый след, как улитки. Там, где они скапливаются в большом количестве (до 2000 особей на сотню квадратных метров), дно почти полностью покрывается слизью. В общем, fragilissima – это большущая клетка, совершенно безмозглая и вся облепленная липкой грязью.

Места их обитания настолько же чужды для нас, как и они сами. Под водой есть горные цепи длиннее Анд и горные пики выше Гималаев, но три четверти морского дна (за исключением отдельных подводных гор) преимущественно плоские. Эти абиссальные равнины на глубине 4000–6000 км покрыты раковинками и скелетными частями планктона и животных, которые жили и умерли в толще воды. В придонных океанических водах совершенно темно, единственный источник света – некоторые светящиеся животные, и там очень холодно – температура колеблется от –1 до +4. Давление воды в сотни раз превышает давление воздуха на суше, течения практически отсутствуют. Кажется, что жизнь здесь невозможна, и за 75 лет после первых глубоководных тралений экспедиции «Челленджера» в 1872–1876 гг. ученые нашли совсем немного живых организмов. Однако во второй половине XX в. более совершенные методы сбора, использование механизмов с дистанционным управлением и периодические погружения в подводных аппаратах решительно увеличили число открытий.

На абиссальных глубинах только две водные массы распространяются по акватории всего Мирового океана – это южные воды, формирующиеся зимой в районе моря Уэдделла, и северо-атлантические глубинные воды, формирующиеся в морях, омывающих Гренландия и Норвегию. В результате условия на абиссальных равнинах по всему миру практически одинаковые.

Сейчас мы знаем, что удобренное илистое морское дно – это на самом деле одно из самых биологически многообразных мест на Земле. Пусть на глубинных равнинах нет деревьев, кустарников или травы, но точно так же, как и саванна, это пастбища для разнообразных животных. Морские ежи и морские огурцы в огромном количестве фильтруют ил и детрит. Есть морские пауки с лапками длиной с человеческую руку до локтя, есть и бокоплавы, похожие на мокриц и размером с небольшого спаниеля. Непосредственно в илистом грунте копошатся мелкие червяки, моллюски, офиуры, ракообразные и другие организмы. В неподвижной воде над ними вытягиваются тонкие стеклянные губки и морские лилии. Мелкие рыбешки легко касаются дна своими плавниковыми лучами-треногами^{54}. Все это напоминает живопись Дали.

В 2010 г. в глубоководных осадках (на глубине 3 км. – Прим. науч. ред.), где отсутствует кислород, были обнаружены организмы, относящиеся к особому типу Loricifera. Ранее считалось, что многоклеточные организмы в таких условиях существовать не могут. Возможно, бактерии добираются в толще донных осадков и осадочных пород до глубин 1600 м ниже уровня дна.

Жизнь всех этих организмов в конечном счете зависит от обитающих в слое ила бактерий. А ксенофиофоры, судя по всему, играют важную роль посредника между поверхностными и глубинными формами жизни. Там, где они присутствуют в больших количествах (а на участке в 100 кв м может находиться до 2000 особей), численность раков, иглокожих и моллюсков в три-четыре раза больше по сравнению с местами, где их нет. Ксенофиофоры – это своего рода вечные морские садовники, перекапывающие илистое дно. К тому же они служат прибежищем для многочисленных организмов, например многощетинковых червей, нематод, веслоногих ракообразных, равноногих и даже офиур.

Родственники fragilissima из отряда ксенофиофор, возможно, хранят ключ еще к одной загадке: странным симметричным узорам на морском дне, которые находят в некоторых местах в Атлантике. Эти узоры представляют собой сотовидные рисунки, составленные из маленьких дырочек, организованных в шестиугольники. Непосредственно под поверхностью дырочки соединены сетью прямых каналов, очерчивающих те же шестиугольники, это еще более усиливает сходство с сотами. В одном таком отпечатке может быть по 200–300 дырочек, при этом весь он размером не больше ладони. Эти отпечатки, сфотографированные в контрастных черно-белых тонах, выглядят на морском дне столь же чуждо, как следы от ботинок Базза Олдрина на поверхности Луны.

Впервые эти шестиугольники заметил океанограф Питер Рона на фотографиях, снятых в 1970-е гг. аппаратом с дистанционным управлением, и решил, что это просто чья-то шутка. Но узор был настоящим. В течение многих лет ученые не знали, что и подумать. В конце концов, изучив образцы, полученные в ходе серии глубоководных исследований 1985–2003 гг., Рона и его коллеги предложили возможный ответ: эти следы могут говорить о нынешнем существовании палеодиктиона (Paleodictyon nosodum) – загадочного организма, ранее известного только по ископаемым остаткам и считавшегося вымершим около 50 млн лет назад. Ученые предположили, что эти следы – система каналов, сооружаемая палеодиктионами, нашими живыми современниками, и служит она для сбора пищи. Другое не менее вероятное объяснение, что это система крохотных пещерок, которые в скалах «высекают» ксенофиофоры.

Следы Paleodictyon nodosum

Этот след ноги на Луне, сделанный и сфотографированный 20 июля 1969 г., останется на миллионы лет

Другое недавнее открытие подтвердило, что организмы, похожие на ксенофиофор, существуют в природе уже очень давно. Палеонтологов уже много лет интересовало происхождение ископаемых следов, оставленных около 1,8 млрд лет назад организмом, по-видимому, обладавшим двусторонней симметрией. Эти следы были настоящей загадкой: в тупик ученых ставил их возраст, потому что двусторонняя симметрия, как мы ее представляем, появилась как минимум на 1 млрд лет позже (первые животные с двусторонней симметрией появились в эдиакарский период около 630–542 млн лет назад; широкое распространение билатеральная симметрия получила после кембрийского взрыва, начавшегося около 542 млн лет назад). Затем в Аравийском море и около Багамских островов были обнаружены следы, которые выглядели почти так же, как окаменелости. Оказалось, что их оставляет шарообразная амеба размером с виноградину Gromia sphaerica. Как и ксенофиофоры, это гигантское одноклеточное животное. «Мы искали симпатичное животное с глазами, яркое или светящееся в темноте, – рассказывает один из исследователей Михаил Мац, – а вместо этого обнаружили слепой, безмозглый и полностью облепленный илом организм».

Итак, fragilissima обрастает минералами, палеодиктион живет в минеральном осадке, а Gromia (или что-то очень похожее) оставляет следы, запечатленные в древнем камне. Эти организмы способны выживать в условиях, которые до сих пор мы считали непригодными для жизни, и используют в процессе жизнедеятельности самые непокорные материалы: камни или осадочные породы, которые со временем превратятся в камни. Это жизнь за рамками привычного для нас представления о ней; это формы жизни, появившиеся раньше всего того, что мы привыкли считать жизнью.

И на Земле мы склонны воспринимать камни как абсолютно мертвые. Так думал и Примо Леви, по крайней мере в первые годы Второй мировой войны, когда его химическое образование позволило ему на время найти убежище: он участвовал в невероятном проекте получения никеля из горных пород в Северной Италии:

В минуты усталости я чувствовал враждебность, холодную, почти внеземную отчужденность окружавших меня скал. В отличие от них деревья в долине… походили на людей; они не умеют говорить, но в остальном – как мы: чувствуют тепло и холод, радуются и страдают, рождаются и умирают, тянутся к солнцу… Другое дело – камень; он не вбирает в себя энергию, потому что давным-давно потух, еще в незапамятные времена; в своей пассивной враждебности он словно мощная крепость^{55}.

Учитывая контекст – Леви вспоминает годы последовавшего невыразимого ужаса^{56}, – чувства Леви по отношению к камню можно понять. На самом же деле угрозу для жизни представляли вовсе не камни, а фашисты и те, кто пассивно принимал их злодеяния. При другом раскладе, то бишь в других условиях, Леви согласился бы со мной: камень не противостоит жизни, а сопутствует ей.

Потребовалось много времени, чтобы принять эту, на первый взгляд парадоксальную, истину. В метафорическом смысле признание проявлялось в магическом мышлении людей, считающих изображения на стенах пещер и скалах порталами в другой мир. Настоящее понимание начало приходить несколько веков назад, когда ученые попытались объяснить происхождение окаменелостей. Одна из первых классификаций ископаемых включала следующие категории:

Те, что берут свое название от какого-то предмета в небе; те, что имеют сходство с каким-либо искусственным предметом; те, что напоминают деревья или их части; те, что напоминают человека или четвероногое животное; те, что берут свое название от птиц, и те, что напоминают обитающих в море животных.

«Для художников палеолита стены, пол и потолок пещер были перегородкой, отделявшей их от потусторонней подземной жизни и ее духов. Размещение изображений непосредственно на этой перегородке означало установление связи между автором изображения и миром духов» (Дэвид Льюис-Уильямс (2010)).

Сегодня эта классификация, предложенная швейцарским ученым Конрадом Гесснером в 1565 г., выглядит ошибочной, непродуманной и нелепой. Несмотря на это, следует признать, что его работа – это попытка осмыслить и объяснить явление, опираясь на доступные на тот момент знания.

В течение следующих 300 лет ученые продолжали эту работу, пересматривая свои представления по мере появления новой информации, и в результате возникла система описания геологических периодов, которая в широком смысле используется до сих пор; отсчет этих периодов ведется с момента появления растений и животных, какими мы их сейчас понимаем (см. главы 2 и 14). Конечно, оставалось еще немало пробелов и белых пятен. Еще на протяжении значительной части XX в. (наверное, и сейчас, по мнению многих школьников) ископаемые окаменелости считались останками (в идеале костями) живших когда-то организмов (а именно динозавров) в мертвом камне. Еще в 1950 г. было распространено мнение, что жизнь возникла не более 1 млрд лет назад. И только сейчас мы постепенно начинаем собирать все части картинки воедино. Мы знаем, что жизнь на Земле существует больше 3 млрд лет и что с самого начала камни и живые организмы были частью единого и взаимосвязанного процесса. Более половины из 4400 различных видов минералов на Земле обязаны своим существованием живым организмам.

Партнерство камней и живых организмов осуществляется на многих уровнях и на протяжении долгого времени. В течение очень длительного периода – нескольких миллионов или даже сотен миллионов лет – разрушение (выветривание) кремнистых пород, например растениями, оказывает значительное влияние на температуру воздуха, суши и океана и может продлить существование биосферы примерно на миллиард лет. Предположение, высказанное Исааком Ньютоном в 1675 г., во многом оказалось провидческим: «В природе постоянно происходит циркуляция веществ, производя жидкие из твердых, а твердые из жидких, неподвижные из летучих, а летучие из неподвижных, тонкие из грубых, а грубые из тонких».

Земная кора состоит из двух основных видов минералов: карбонатов и силикатов. С течением времени в результате выветривания силикатов, образуются и захораниваются в осадочных породах большие объемы карбонатов (углекислого газа), а это в свою очередь делает климат на планете прохладнее. Растительная жизнь резко ускоряет выветривание, что приводит к тому, что в течение длительного периода при прочих равных условиях уровень углекислого газа в атмосфере сокращается. Без растений средняя температура на Земле была бы выше на 1–45 ?С из-за более высокого содержания СО2 в атмосфере.

Можно сравнить отношение к камню Примо Леви и Имре Фридмана, тоже чудом избежавшего гибели во время Второй мировой войны. Позже он стал микробиологом-экологом, специализирующимся на эндолитах – бактериях, простейших, лишайниках и других организмах, обитающих внутри камней. Многие из изучаемых им объектов живут в камнях в крайне засушливых, холодных местах или на очень большой высоте, и Фридман испытывал к ним сострадание. По его словам, они «вечно страдают от голода и холода в этой серой зоне… Если сравнивать их с людьми, то с какими-нибудь жалкими париями, членами одной из неприкасаемых каст в Индии».

Не все эндолиты обитают в столь суровых условиях, как те, что заставляли Фридмана так сопереживать. Среди «страдальцев» можно назвать строматолитов, – крупные камни в форме пуфиков, сформированные цианобактериями. Их было очень много в докембрийские времена (с тех пор сохранились их окаменелые остатки, которые в Китае называют «каменными цветами» за красивую узорчатость), и сейчас их еще можно найти в некоторых изолированных местах. Есть еще загадочные организмы, оставляющие на скалах черный или оранжевый налет, так называемый «пустынный лак» или «пустынный загар», на котором заметны высеченные американскими индейцами петроглифы.

Согласно легенде североамериканского племени сене?ка, все истории берут свое начало в одном чудесном камне. Находясь среди скал, иногда я воспринимаю камни как живые, кажется, будто они разговаривают, просто мы глухи или слишком заняты, чтобы их услышать. С самого своего создания эти камни здесь, мы можем ощутить их присутствие, если только будем достаточно внимательны. Все наши переживания, все наши самые сокровенные мечты и надежды по сравнению с ними преходящи и незначительны. Камень не безмолвен, просто его язык отличается от нашего.

Вымышленная философская школа в одном из рассказов Хорхе Луиса Борхеса отрицает существование времени: настоящее неопределенно, а будущее реально только как мысль о настоящем. Физик Джулиан Барбур утверждает, что в противовес доказательствам Ньютона и здравому смыслу время не движется как поток. Отражают эти утверждения реальность или нет, но, когда мы осязаем камень – будь то галька, булыжник или утес (или пинаем его ногой, как мог бы посоветовать Сэмюэл Джонсон^{57}), мы действительно чувствуем: это реально.

В последние несколько лет стало модно поражаться загадочности сознания, но сознание, возможно, даже менее удивительно, чем материя. Частица водорода, самая распространенная во Вселенной, состоит из одного электрона, вращающегося вокруг положительно заряженного протона. Радиус протона равен одной десятитысячной радиуса окружности, описываемой электроном. Размер электрона меньше одной тысячной размера протона. Таким образом, частица водорода на 99,999999999999 % представляет собой вакуум. Аналогичная пропорция и у других элементов. Любой камешек – и нечто большее, и нечто меньшее, чем мы думаем. Если попытаться это представить, мы окажемся только в самом начале пути, ведущего к пониманию «непостижимой натуры природы» по точному выражению Ричарда Фейнмана.

«Вся наша наука по сравнению с реальностью по-детски примитивна, – говорил Альберт Эйнштейн, – но все-таки это самое ценное, что у нас есть». По крайней мере мы расширили наше представление о том, что означает быть живым – неважно где: на дне океана, где обитают ксенофиофоры, или внутри камня.

Краб йети

Kiwa hirsuta

Тип: членистоногие

Подтип: ракообразные

Класс: высшие раки

Охранный статус: вызывает наименьшие опасения

Родиться б мне шуршащими клешнями,

Скребущими по дну морей безмолвных.

Томас Стернз Элиот. Любовная песнь Альфреда Пруфрока^{58}

Те, кто придумал название крабу йети, вероятно, считали, что снежный человек – это как раз тот образ, который соединяет все его разнообразные свойства. Огромные «руки» (если точно, то это ходильные ноги) и правда немного напоминают руки гигантопитека – гигантской вымершей обезьяны, которая, как утверждают некоторые криптозоологи, по-прежнему обитает в Тибете, и именно ее принимают за снежного человека. А тело, без сомнений, как у настоящего ракообразного. Что касается его научного наименования, совмещающего имя морского бога-творца маори и латинское слово «волосатый», то оно тоже довольно точно. И все-таки кое-что в нем упущено: этот краб также чем-то напоминает Януса, двуликого бога дверей, порогов и проходов, чей взгляд направлен одновременно в будущее и прошлое.

Краб йети был обнаружен в 2005 г., в одном из самых труднодоступных для человека мест: возле «черного курильщика» на глубине около 2200 м на Южно-Тихоокеанском поднятии около 1500 км к югу от острова Пасхи. Черные курильщики – это что-то вроде дымоходов на дне океана, из которых гидротермальная высокоминерализованная вода, перегретая внутри Земли до 300–400 ?C вырывается в окружающие океанические воды, имеющие температуру около 2 ?C. «Дым», а на самом деле сверхгорячая жидкость черного цвета из-за содержащихся в ней минеральных частиц почти полностью поглощает свет, излучаемый аппаратами для подводных погружений. Среди этих частиц есть сульфиды, и, если бы в этом месте можно было бы дышать, серный запах напоминал бы средневековые описания ада. Впервые подобные источники были обнаружены на Восточно-Тихоокеанском поднятии в 1977 г., через восемь лет после высадки человека на Луне (в год смерти Элвиса Пресли, выхода первого альбома The Clash и попадания в хит-парады песни How Deep is Your Love). Это открытие поразило океанологов и биологов. Во-первых, в месте, ранее считавшемся не приспособленным для существования, были обнаружены разнообразные формы жизни. Более того, эти организмы были поразительными, необычайными. Они использовали не энергию Солнца, а тепло из недр Земли для хемосинтеза, процесса превращения микробами углекислого газа и питательных веществ в органические соединения путем окисления водорода или сероводорода. Эти микробы, в свою очередь, обеспечивают существование многих других организмов, в том числе рифтий (которые могут вырастать до 2,4 м и на конце имеют ярко-красные щупальца; у рифтий нет рта, желудка и пищеварительной системы, и они живут в симбиозе с бактериями, которые обитают внутри их тела и составляют до половины их массы). Помпейский червь, названный в честь погибшего при извержении вулкана города, уступает по размеру рифтиям, зато предпочитает еще более экстремальные температуры. Червь устраивается вблизи источника, где температура может достигать 80 ?C, при этом сам он находится в трубке, у отверстия которой вода достаточно прохладная, около 22 ?C, а наружу лишь немного высовывается его гребнеобразная голова. Тело помпейского червя как будто покрыто ворсом – это бактерии, с которыми он живет в симбиозе и которые, судя по всему, защищают его от воздействия экстремальных температур.

Еще одним примечательным событием в 1977 г. стала классификация Карла Вёзе, согласно которой археи были выделены в отдельное царство.

В течение нескольких десятилетий после первого черного курильщика были открыты еще около 50 гидротермальных курильщиков; их обнаружили на срединно-океаническом хребте, пролегающем по дну океана, как шов на теннисном мяче, и имеющем протяженность 64 000 км. Пока исследована лишь небольшая часть хребта. Возможно, в будущем найдут новые гидротермы, являющиеся местом обитания не менее странных существ, чем рифтии или краб йети. Только недавно выяснилось, например, что обитающие вблизи источников бактерии способны осуществлять процесс, эквивалентный фотосинтезу, но при этом используется инфракрасное свечение источника.

Краб йети – существо на грани возможного, и сразу по нескольким причинам. Во-первых, поскольку местом его обитания является черный курильщик, а значит, краб йети живет на границе раскаленной магмы и холодной воды. Ученые не сразу поняли, какова функция длинных волосатых конечностей краба. Считалось, что именно они позволяют крабу жить на самой границе между холодной окружающей водой и горячим выбросом источника. Волоски (а на самом деле щетинки, как у мотыльков или шмелей) защищают краба от горячей воды (как щетинки помпейского червя), когда он преследует добычу у самого источника. Согласно другой версии, нитевидные бактерии, покрывающие щетинки, либо нейтрализуют вредные газы источника, либо служат источником питания для краба. Эта идея получила подтверждение, когда у глубоководных холодных газовых источников недалеко от Коста-Рики был обнаружен второй вид краба йети – Kiwa puravida: этот краб выращивает целые колонии бактерий на щетинках своих клешней, а потом собирает их ртом, как расческой, как если бы мы с вами среди волос на голове выращивали салат. Kiwa puravida не такой мохнатый, как Kiwa hirsuta. Слово puravida в буквальном переводе с испанского – «хорошая жизнь», и на Коста-Рике это любимая фраза; это словосочетание ассоциируется с необычным и забавным «танцем» Kiwa puravida, который он исполняет большую часть времени: краб размахивает передними клешнями, предположительно для вентиляции бактерий, чтобы они могли получить максимальное количество необходимых для роста газов.

Краб йети Kiwa hirsuta

Как креветки, лобстеры и другие крабы, с которыми большинство из нас знакомы, – по крайней мере, когда они на тарелке, – краб йети принадлежит к декаподам, десятиногим ракам, а они в свою очередь относятся к классу высших раков, Malacostraca. Этот класс, насчитывающий около 5000 видов, известен с кембрия, и в нем перепробованы бесчисленные вариации форм и размеров тела, и все это разнообразие подразделяется на 16 отрядов. Сюда входят очень непохожие друг на друга животные: креветка-арлекин, пучеглазый волшебный краб, рифовый омар Munida olivarae, гигантские равноногие Bathynomus giganteus и их мелкие дальние наземные родственники мокрицы (не говоря о гонодактилусе (Gonodactylus), ротоноге с пальцами-гениталиями, о котором рассказывалось в главе 7). Самое крупное морское ракообразное – японский краб-паук – вырастает до 3,8 м. На суше крупнейший вид – краб пальмовый вор, достигающий метра. Он лазает по пальмам и разбивает кокосовые орехи своими мощными клешнями. Даже миниатюрные рачки – криль относятся к высшим ракам.

В западной культуре господствует представление о ракообразных как об уродливых и довольно неприятных существах. Возможно, это связано с тем, что, будучи членистоногими, ракообразные, по сути, большие жуки, то есть существа, которые во многих культурах ассоциируются с грязью и болезнями. У Жана-Поля Сартра они вызывали смешанное чувство отвращения и родства. Рассказчик в романе «Тошнота» начинает испытывать отвращение ко всему миру и особенно к себе самому и другим людям, которые представляются ему крабами, грязными и жесткими снаружи и мягкими и бесформенными внутри (Сартр, обожавший каламбуры, отмечал, что французское слово лобстер – homard, от латинского homarus – звучит как homme-ard, то есть «человек» плюс уничижительный суффикс, и получается что-то вроде «мерзкий человечек» или «дерьмо».) Возможно, отношение Сартра необычно и даже эксцентрично, но в целом оно соответствует общему восприятию этих существ в западной культуре.

Сделанные в последние несколько лет подводные фотографии показали кое-что, о чем Сартр и другие раконенавистники даже не догадывались: ракообразные могут быть красивыми. Фарфоровый краб, или краб порцеллана, имеет окраску в горошек: фиолетовые на белом фоне, белые на красном и десятки других комбинаций. Раки-отшельники иногда щеголяют актиниями на панцире, как будто они примеряют какие-то безумные средневековые шляпы. Кроме того, сейчас мы знаем, что у ракообразных есть если не чувства, то по крайней мере тактильные ощущения, благодаря тысячам мелких волосков, покрывающих их щиток. Романист Дэвид Фостер Уоллес, рассуждая о лобстере, цитирует справочник рыболова: «Хотя лобстер покрыт, казалось бы, непроницаемой броней, он воспринимает внешние раздражители так же остро, как будто у него тонкая и чувствительная кожа».

На глубине можно обнаружить еще более странных существ, чем краб йети. Вот, например, равноногий рак из семейства Arcturidae, обитающий на коралловых подводных горах в Индийском океане

И тем не менее ракообразные остаются для нас чем-то чужеродным. Наблюдая за тем, как краб заталкивает в свой рот куски пищи, я никак не могу справиться с пусть даже иррациональным чувством, что передо мной прожорливая машина. И это вторая причина, по которой краб йети, как и другие высшие раки, – пограничное создание, соединяющее черты живой и неживой природы. Думаю, здесь можно провести параллель с роботами и нашим отношением к ним.

С тех пор как Карел Чапек придумал в 1921 г. роботов, в реальности они оставались примитивными и могли выполнять лишь очень ограниченные и специализированные задачи. Но в последнее десятилетие, судя по всему, наступает нечто подобное кембрийскому взрыву, но только среди автоматов, когда быстро появляются машины с характеристиками, которые до сих пор были присущи только человеку и животным: проворство, сознание, способность к адаптации. Медицинские роботы, например, могут пробраться к сердцу, чтобы совершить хирургическую операцию. Другой робот сможет отремонтировать Международную космическую станцию лучше любого космонавта. Есть роботы, умеющие ползать по деревьям, как гусеницы, или исполнять традиционные японские танцы; есть двуногие роботы, способные обогнать человека, и такие, которые когда-нибудь обыграют нас в футбол. Хотя роботы во многом пока еще очень несовершенны, с некоторыми физическими и информационными задачами они справляются лучше нас. Появляются самые разнообразные формы роботов: от мягких и гибких, как лапки членистоногого (squishBot), до микрозондов, подключенных к интеллектуальным системам, – и они начинают выполнять очень сложные и разнообразные функции.

Означает ли это, что мы преодолеваем порог, отделяющий нас от новых способов восприятия окружающего мира и самого бытия? Социолог Шерри Теркл опасается, что способность роботов заботиться об удовлетворении человеческих потребностей может привести к появлению приложения-убийцы. По ее словам, поскольку человеку свойственно формировать новые привязанности, мы рискуем оказаться в эмоциональной зависимости от машин, которые либо заботятся о нас, либо – в случае роботов – домашних питомцев – требуют нашей заботы. Эти машины делают вид, что разговаривают с нами, но на самом деле не понимают нас. Поддавшись иллюзии общения с такими «социальными» роботами, мы начинаем думать, что роботы близки нам, но, поскольку такой контакт не такой, как между людьми, Теркл опасается, что это обеднит человека. (Крайняя форма зависимости от машин – сексуальная зависимость – стала темой фильма Фрица Ланга «Метрополис», 1927 г., в котором прекрасные женщины-роботы превращают людей в тупых животных.)

Питер Сингер (не австралийский философ, а американский военный репортер) уверен, что словосочетание «приложение-убийца» нужно понимать буквально. В перспективе роботы будут активно участвовать в военных конфликтах, и это задаст новый вектор и динамику в политике и войнах, о чем пока мы можем только догадываться. Робототехник Родни Брукс, напротив, утверждает, что беспокоиться не о чем. Способные воспринимать внешний мир роботы с многообразными способностями не представляют опасности, просто придется свыкнуться с мыслью, что мы не уникальны еще и в этом отношении.

Третье проявление пограничной сущности краба связано с тем, о чем мы говорили в начале главы: он живет на границе двух миров. Хотя черные курильщики существуют в современном океане, химический состав которого отличается от того, что был миллиарды лет назад, а сами курильщики не особенно стары (подобно японским деревянным храмам они постоянно обновляются), они могут служить знаком, отмечающим место, где жизнь возникла из небытия.

Мифы о сотворении мира удивительно разнообразны. Многие из них запутанны и полны насилия, но есть относительно простые и добрые. Легенды айнов в Японии рассказывают о том, как творец ниспослал трясогузку: пролетая над океаном, она расплескала крыльями участки воды по сторонам, нащупала под ногами ил, похлопала по нему хвостом, и он затвердел. Так появились острова, на которых живут айны. Согласно китайской традиции горы, реки, деревья и трава – части тела первого существа, Паньгу, упавшего в изнеможении, после того как отделил небо от земли. Народ манде на Мали верит, что творец попытался создать жизнь из семени крепкой и колючей акации, но ему это не удалось. Тогда ему пришлось начать свой труд сначала, только на этот раз он использовал четыре пары семян травы с противоположными свойствами, своего рода инь и ян Западной Африки. А американские индейцы на северо-западном побережье Тихого океана рассказывают о том, как Ворон спарился с гигантским двустворчатым моллюском. Через девять месяцев Ворон услышал исходящие из-под панциря голоса, открыл раковину и увидел миниатюрных мужчин. Позже под панцирем хитонома, другого моллюска, он обнаружил подруг для мужчин, и ему очень понравилось наблюдать за их общением.

Научные гипотезы о происхождении жизни не столь разнообразны и многочисленны, как легенды, но, вероятно, более интересны, потому что основываются на наблюдении за процессами в реальном мире и по крайней мере теоретически могут быть проверены (даже если такие тесты мы пока еще не можем провести). Одна из первых гипотез Аристотеля о том, что жизнь (по крайней мере «примитивная»: черви и личинки) возникла самопроизвольно из грязи, была оспорена уже в 1688 г., когда итальянский физик Франческо Реди продемонстрировал, что личинки не появляются в мясе, если не позволять мухам садиться на него. А в 1861 г. Луи Пастер доказал, что бактерии и грибок не появляются в богатом питательными веществами растворе, если он стерилен и изолирован от внешней среды, тем самым окончательно развенчав концепцию Аристотеля. Более продуктивной оказалась идея Чарльза Дарвина, сформулированная в 1871 г., о том, что жизнь могла возникнуть, в «теплом маленьком пруду с разного рода аммиачными и фосфорными солями при наличии света, тепла и электричества». Эта гипотеза стала предвестником теории «первичного бульона», сформулированной в 1920-е гг. Александром Опариным и Джоном Холдейном, согласно которой относительно простые органические молекулы – мономеры (то есть аминокислоты, «строительный материал» белка) – липиды, сахара и нуклеотиды (строительный материал РНК и ДНК) – возникли спонтанно под воздействием молний в результате химических реакций между еще более простыми веществами на ранних этапах существования Земли. В 1952 г. Стэнли Миллер и Гарольд Юри провели эксперимент, который, казалось, подтверждал эту теорию: через смесь газов, которые, как тогда считалось, присутствовали в атмосфере древней Земли, были пропущены электрические разряды, и в результате получили набор разнообразных аминокислот. Вместе с тем ученые понимали, что создания мономеров, из которых состоят молекулы жизни, еще недостаточно. Можно сколько угодно пропускать электрические разряды через «бульон» и в результате получить лишь скользкую мешанину. Из куриного бульона не получится курица, как бы долго вы его ни варили.

Отсутствие видимого решения проблемы подтолкнуло некоторых ученых к идее, что жизнь могла быть занесена на Землю в виде микробов с метеоритами из космоса. Панспермия – это не название планеты из фантастического фильма «Флэш Гордон» 1974 г., а вполне серьезная научная теория. Однако эта теория не дает ответа на вопрос о возникновении жизни, а просто переносит загадку на другую планету. C уверенностью говорить можно об одном: часть «строительного материала» для жизни уже существовала в космосе, и многие элементы, необходимые для ее возникновения, возможно, были занесены на юную Землю из космоса. Углерод, например, основа всех органических химических веществ, на самом деле довольно редкий на Земле элемент – он занимает лишь 15-е место среди самых распространенных элементов и составляет 0,046 % земной коры – и, возможно, большая его часть происходит из частиц, попавших на Землю из космоса. Значительная часть воды, без которой жизнь невозможна, тоже была принесена на Землю метеоритами и другими космическими телами, врезавшимися в Землю в период так называемой «поздней тяжелой бомбардировки» около 3,9 млрд лет назад и до нее. В составе некоторых метеоритов были обнаружены десятки аминокислот, а также шесть белков, необходимых для жизни. В метеоритах найдены сахара и жиры, присутствующие в живых организмах.

Получается, что изучение открытого космоса помогает найти некоторые ингредиенты бульона, но курицу там (пока) найти не удалось. Кое-что проясняет еще один подход к загадке происхождения жизни. Заключается он в том, чтобы анализировать не то, что представляет собой жизнь, а что она делает. Ведь жизнь – это не просто ее составляющие, это еще и процесс. Как это представлял себе в 1940-х гг. Эрвин Шрёдингер, главное, это способность жизни «сконцентрировать на себе поток порядка», то есть овладеть внешней энергией, чтобы противостоять общей тенденции к хаосу.

Его слова заставляют задуматься о том, что жизнь возможна тогда, когда среди прочего есть поток энергии, который может быть использован сложной, но пока еще неживой системой подобно тому, как водяная мельница использует энергию водного потока.

В 2007 г. Оливер Мортон писал: «Жизнь состоит не только из вещей, но и из процессов. Ученые, пытающиеся в лабораторных условиях создать химические системы, способные к автономной эволюции, считают, что такие системы должны обладать тремя характеристиками. Во-первых, это набор связанных молекул, структура которых представляет собой закодированную информацию, передающуюся по наследству. Во-вторых, молекулы должны быть способны к метаболизму, то есть способны производить полезную энергию. В-третьих, молекулы должны формировать закрытые системы, чтобы процесс метаболизма происходил бесперебойно».

Самый мощный поток энергии на Земле, естественно, поступает от Солнца, именно поэтому во многих культурах Солнце предстает в роли бога и отца (или матери) всего живого. Но, когда в 1970-х гг. были обнаружены черные курильщики, в потемках и вдали от Солнца и тем не менее населенные многообразными примитивными формами жизни, ученые задались вопросом: что если именно в таких условиях – с устойчивым тепловым потоком и наличием постоянных химических элементов – возникла жизнь. Теория выглядела многообещающей. Годы моего взросления пришлись на последнее десятилетие XX в., и помню, что эту тему широко обсуждали. Однако постепенно интерес к ней угас: эксперименты продемонстрировали, что нуклеиновые кислоты, участвовавшие, как считалось, в формировании и делении первых клеток, не могут существовать в таких условиях.

Потом, в 2000 г., был обнаружен совершенно другой тип глубоководного термального источника, без черного выброса. В его струе большие объемы метана и водорода вступают во взаимодействие с морской водой и окружающими породами и образуют вздымающиеся вверх белые потоки. Первый такой источник был обнаружен в Атлантическом океане и получил довольно предсказуемое название «Потерянный город», хотя мне кажется, что его формы больше напоминают сумасшедшие ландшафты доктора Сьюза или Цинжи-дю-Бемараха на Мадагаскаре, чем шпили церквей, с которыми их часто сравнивают. Белые курильщики не могут похвастаться большим биологическим разнообразием, но они создают идеальные, по мнению некоторых ученых, условия для протожизни. Множество закрытых камер, наполненных необходимыми для жизни элементами непосредственно возле источника, – идеальные реакционные сосуды. Кроме того, различия между химическими веществами, поступающими из источников и содержащимися в воде, создают электрический потенциал, который, возможно, подпитывал энергией внутренние биохимические реакции. Некоторые ученые практически уверены, что именно в таких условиях могла появиться жизнь. «Последним общим предком для всех форм жизни была не свободно живущая клетка, а пористая порода, стенки ячеек этой породы, богатые серой и железом, могли стать катализаторами для первичных биохимических реакций», – считает микробиолог Ник Лейн. В этом природном реакторе, наполненном органическими химическими веществами, появилась протожизнь, которая, в конце концов, превратилась в первую живую клетку, причем это произошло дважды – так появились бактерии и археи.

Не все поддерживают гипотезу «щелочных белых курильщиков». Некоторые ученые продолжают доказывать, что жизнь возникла ближе к поверхности, к солнечному свету: например, в мелких пресноводных лагунах на тропических вулканических островах могли сформироваться условия, необходимые для того, чтобы протожизнь сорганизовалась внутри первого кокона – примитивной клеточной стенки, построенной из липидных мембран. Возможно, представление Дарвина о возникновении жизни в теплом пруду все-таки окажется ближе к истине.

Я помню время, когда краб йети и ему подобные организмы вообще не были известны, а теперь их считают натурализовавшимися обитателями тех мест, где, возможно, возникла жизнь. Теперь они стали частью наших постоянно расширяющихся знаний о жизни. В 2011 г. возле гидротермального источника «Дракон» в Индийском океане был обнаружен третий вид краба йети. Этот вид еще не назван. Его клешни короче, чем у собратьев, а брюхо полностью покрыто щетинками, но, скорее всего, это близкий родственник уже известных нам двух видов. Открытие 2005 г. казалось уникальным, но, возможно, это просто было первое из множества широко распространенных животных, о которых до того ничего не было известно.

В Ветхом Завете Господь спрашивает Иова: «Нисходил ли ты во глубину моря и входил ли в исследование бездны? Отворялись ли для тебя врата смерти и видел ли ты врата тени смертной? Обозрел ли ты широту земли? Объясни, если знаешь все это». Если бы у Иова была возможность ответить, конечно, ему пришлось бы признать, что нет. С тех пор прошло 25 веков, и, может быть, мы приближаемся к тому, чтобы дать положительный ответ на эти вопросы. Мы можем опускаться на дно морское и близки к тому, чтобы сформулировать проверяемые гипотезы о происхождении жизни, или даже уже выдвинули такую теорию. И еще мы знаем, что – если исключить вмешательство со стороны – жизнь на Земле станет невозможна примерно через 1,1 млрд лет, когда раскалившееся Солнце осушит океаны. Правда, задолго до этого жизнь может трансформироваться так, что мы даже не в состоянии представить. Может быть, мы будем казаться примитивными тем существам, что будут населять нашу планету после нас, – какими сегодня кажутся нам живущие в вечной темноте глубоководные крабы.

Данио рерио

Danio rerio

Тип: хордовые

Класс: лучеперые

Семейство: карповые

Охранный статус: вызывающий наименьшие опасения

Да возрадуется… с рыбой Бокой, умеющей говорить.

Кристофер Смарт

Вольтер восхищался англичанами, но при этом предупреждал: «Находясь в их стране, не выказывайте своего удивления, что у них красивые дети». Если бы Вольтер был биологом в XXI в., он мог бы сказать то же самое о данио рерио (брахиданео рерио, дамский чулок), мелкой рыбешке, обитающей в реке Ганг. Взрослая особь выглядит довольно симпатично – с синими и белыми горизонтальными полосками, но ничего особенного. Ее очень легко разводить в искусственной среде, так что она уже более ста лет является стандартным обитателем аквариумов, но это обычная пресноводная рыбка. А вот ее мальки могут похвастаться особой красотой.

Красота эта открывается, когда наблюдаешь развитие эмбриона. Общее представление можно получить, посмотрев ускоренную видеозапись в Интернете. Но я бы очень советовал вам понаблюдать за процессом в реальном времени, как это посчастливилось сделать мне. Микроскоп предлагает гиперстереоскопическое зрение: вы одновременно как бы смотрите с огромной высоты и находитесь вплотную к рассматриваемому объекту. Икринка, малюсенький полупрозрачный пузырек, крохотная луна, через которую просвечивает вода, постепенно исчезает по мере того, как формируется малек. Начинается все с темной полоски на краю икринки, которая пульсирует и постепенно образует скелет, сердце и глаза, превращаясь в узнаваемый зародыш. Процесс занимает около двух дней.

В наш век, когда ученые исследуют сложные процессы внутри отдельной клетки или работают над компьютерным секвенированием генома, есть что-то притягательное в том, чтобы собственными глазами наблюдать за развитием эмбриона данио рерио. Наблюдение за появлением и группировкой отдельных клеток, из которых формируются органы, дает возможность почувствовать себя практикующим биологом и поверить, что обо многих процессах можно узнать, просто отслеживая их развитие.

Эмбрион данио рерио, 14 часов

То, что так поражает новичка вроде меня, – привычное зрелище для тысяч ученых, которые используют данио рерио для самых разнообразных исследований: от аномального развития мозга до восстановления сердца. Ученые часто вмешиваются в процесс развития эмбриона (например, внося изменения в индивидуальные геномы, так что флуоресцентные белки заставляют некоторые органы светиться как что-то инопланетное), но, как мне кажется, большинство из них по-прежнему в восторге от этого процесса, как бы часто ни приходилось его наблюдать. И всех вдохновляют возможности, которые эта рыба и некоторые другие животные, например аксолотль или плодовая мушка, открывают для пусть небольших, но совершенно реальных шагов для облегчения человеческих страданий и продления жизни. Как странно и удивительно обнаружить нечто столь прекрасное в унылой обстановке лабораторий с их искусственным освещением и химическими запахами. Научный прогресс опирается не только на плечи гигантов, как принято считать, но и на малюсенькую бластулу данио рерио.

«Работайте так, как будто живете в начальный период истории более совершенной нации», – писал Аласдар Грэй. Одобряю такие настроения, и, если подумать, на что способны серьезная наука и неутомимая мысль, если они руководствуются состраданием, можно даже с оптимизмом смотреть в будущее. Но куда может нас завести наша возросшая способность управлять жизнью? Палеонтолог Мартин Бразье, обычно осторожный в своих заявлениях, предупреждает, что, хотим мы этого или нет, но, возможно, мы живем в начале самых великих трансформаций со времен кембрийского взрыва, когда многоклеточная жизнь расцвела огромным разнообразием новых, самых удивительных форм. Физик Фримен Дайсон предположил, что развитие науки приведет нас к концу «дарвинской интерлюдии» – антракта в несколько сотен миллионов лет, во время которого виды имели свойственные только им характеристики. Если представить, что его предположение верно, становится если не страшно, то как минимум не по себе. Но даже те, кто его оспаривает (подчеркивая, что биология всегда была более открытым источником, чем считает Дайсон), согласны, что научные достижения, вероятно, радикально изменят ситуацию и поставят нас перед новыми выборами.

Некоторые открытия, ставшие темой новостей, могут оказаться не столь важными, как это утверждалось. Например, когда группа ученых, возглавляемая Хамилтоном Смитом и Крейгом Вентером, сообщила в 2010 г., что «создала жизнь с нуля», их заявление оказалось немного не тем, что подразумевает буквальное понимание слов. На самом деле они сделали копию генома уже существующего микроба и поместили в другой^{59}. При этом какие-то исследования не привлекли к себе такого внимания, а между тем были не менее важными. Так, например, некоторые ученые, похоже, вплотную приблизились к «перепрограммированию жизненного кода», чтобы создать формы жизни, использующие аминокислоты, которые неизвестны даже для архейских форм. Как объясняет исследователь Джейсон Чин, идея заключается в том, чтобы не ограничиваться 20 аминокислотами, которые присутствуют во всех формах жизни, и создать «первый параллельный и независимый генетический код в клетке», новую транслирующую систему для биосинтеза полимеров, неизвестных в живых клетках на сегодняшний день.

Подобные научные достижения, как переоцененные, так и недооцененные, могут оказаться первыми пробными шагами к синтетической биологии – созданию новых организмов «из идеи, а не от предка» (если воспользоваться формулировкой редакционной статьи журнала Nature). И будущее в первую очередь зависит от людей (или тех существ, которые придут им на смену) разумных, хотя необязательно мудрых, – творцов.

Пока предвестники изменений могут показаться обыденными и даже забавными. В 2000 г., например, одна американская компания, воспользовавшись результатами исследований, проведенных в Сингапуре, начала продавать в качестве аквариумных рыбок GloFish ® – данио рерио, которые после вмешательства ученых могли светиться несколькими цветами: Starfire Red®, Electric Green® или Sunburst Orange®. Другие новости (как мне кажется) несут в себе нечто зловещее, хотя в них присутствует большая доля фарса. Летом 2008 г. южнокорейская фирма впервые клонировала щенка для коммерческих целей. Заявление о клонировании щенков, сделанное через три года после того, как ведущий корейский ученый был уличен в фальсификации доказательств успешного клонирования человеческого эмбриона и стволовых клеток, было встречено с подозрением. Но щенки были вполне настоящими – и слово стало плотью – и потомством (если это понятие здесь уместно) питбуля Бугера. Владелец Бугера, американка Джойс Маккинни (о чьей сенсационной жизни рассказывает фильм «Таблоид»), назвала своих новых питомцев Бугер Маккинни, Бугер Ли, Бугер Ра, Бугер Хонг и Бугер Парк – в честь самой себя и ученых, ставших их отцами.

Но методы южнокорейских ученых в 2008 г. уже давно не новость. Исследователи начинают создавать животных с абсолютно новыми свойствами. Есть сведения о супермыши, способной на настоящие атлетические подвиги, сопоставимые с покорением человеком высокой горы с разбегу. По непонятным пока причинам супермышь живет дольше обычной, больше занимается сексом и очень агрессивна.

Некоторые будущие творцы жизни и те, кто спонсирует их исследования, наверняка окажутся мудрыми и добрыми людьми. Многие будут работать на государственной службе, на военных, на крупные корпорации, на преступные группы или нескольких заказчиков сразу. Последствия можно вообразить, в том числе и по-настоящему катастрофические, как это делает в своих книгах Маргарет Этвуд или Бог у Дэвида Иглмана, когда обнаруживает, что Мэри Шелли точно разгадала его задумку. Ранние попытки использовать биологические системы в качестве оружия, такие как секретная советская программа 1970–1980 гг., могут оказаться детской игрушкой по сравнению с проектами, которые разрабатываются или планируются в наши дни.

Теперь Бог запирается у Себя в комнате и по ночам пробирается на крышу с «Франкенштейном» под мышкой, чтобы снова и снова перечитывать, как безжалостный монстр, созданный доктором Виктором Франкенштейном, дразнит его, заманив в северные льды. И Бог утешает Себя мыслью, что любое творение так и заканчивается: беспомощные Творцы сбегают от своих созданий.

Конечно, достижения биологии будут только частью научного и технологического прогресса. Рей Курцвейл, талантливый инженер и изобретатель, считает, что к 2040 г. искусственный разум и нанотехнологии получат такое развитие, что, если бы ему удалось дожить до этого времени, содержимое его мозга можно было бы превратить в нечто новое: в сверхмощный компьютер, в сделанное на заказ реальное или виртуальное тело или в стайку нанороботов. «Наша небиологическая составляющая (например, компьютерный разум) станет достаточно мощной, чтобы моделировать нашу биологическую часть, – утверждает он. – Это будет континуум, постоянное воспроизведение паттерна».

Высказывание Курцвейла напоминает слова Максима Горького о будущем советской науки, написанные им почти 100 лет назад. «Все превратится в чистую мысль, – мечтал Горький, – и только она будет существовать, воплощая в себе весь разум человечества». Но даже если технология, воображаемая Курцвейлом, когда-нибудь будет получена, его мечты о вечной жизни все-таки основываются на иллюзии или по крайней мере парадоксе. Философ Джон Грей так его сформулировал: «Сценарий бессмертия предполагает, что человечество программирует собственное уничтожение».

Момент, о котором говорит Курцвейл, когда различные технологии объединятся, превратятся в независимый сверхразум и начнут развиваться так быстро, что оставят далеко позади в пыли «человека 1.0», может оказаться всего лишь мечтой. Вполне возможно, что Курцвейл заблуждается относительно технических возможностей в ближайшие десятилетия. Но, несомненно, нас ждут, как говорит популяризатор науки Оливер Мортон, «огромные перемены». Можно с большой долей вероятности предположить, что достижения синтетической биологии и других быстро развивающихся технологий будут по-настоящему революционными. Некоторые инновации станут «инструментами, которые сделают человека человечным». Возможно, ученым удастся синтезировать водоросли, которые можно будет использовать в качестве топлива, или бактерии, которые смогут перерабатывать токсичные отходы. Они могут значительно увеличить продолжительность жизни человека, создать виды животных, лучше приспособленных к изменению климата, а также воссоздать вымершие виды. Ну и, ради развлечения, возможно, удастся воссоздать динозавров с помощью ДНК курицы.

«Для того чтобы осуществился сценарий Курцвейла (хотя он этого и не говорит), в какой-то момент в 2020 г. должно произойти… чудо. Курцвейл объединяет сбор биологических данных с представлением биологической сущности, чем выдает свое непонимание ключевых принципов архитектуры мозга» (Дэвид Линден (2011)).

Как бы то ни было, необходимо, чтобы инновации осуществлялись под мудрым руководством, если под мудростью понимать способность признавать ограничения. Развитие данио рерио при всей его сложности следует биологическим, химическим и физическим законам, которые ограничивают рост и жизнедеятельность. Люди как биологические организмы также живут в рамках четко определенных границ. Но технология, экономика и культура вывели нас на новые рубежи бытия. Уровень и скорость потребления человечеством природных ресурсов толкают нас за пределы возможностей планеты.

Более эффективное использование энергии представляет собой не столько техническую проблему (например, Каллен и другие ученые в 2011 г. заявили о возможности повышения ее выработки на 73 % при нынешних технологиях), сколько политическую, экономическую и организационную. Скорее, как считает Умар Хак, дело в том, что глобальная экономика функционирует неправильно и «тупой рост отражает не создание благ, а их передачу: от бедных – богатым, от молодых – старым, от завтрашнего дня – сегодняшнему, от людей – корпорациям». См. также Тим Джексон (2009)

Философ Ник Бостром сформулировал четыре возможных сценария для будущего человечества: вымирание, повторяющиеся кризисы, плато и постчеловечество. Его варианты имеет смысл рассматривать, подумав о том, какое будущее понравилось бы нам самим. Если, как предупреждает зоолог Уилсон, антропоцен (эра, когда человечество оказывало значительное влияние на экосистемы и геологию Земли) сменяется эпохой эремозоя (веком одиночества, когда в результате человеческой деятельности жизнь на Земле оскудевает), то как можно представлять более успешный сценарий? Можно ли вообразить наступления периода экозоя, который теолог и эколог Томас Берри охарактеризовал как существование человека на Земле без нанесения планете вреда? Или как насчет нооцена – эпохи, в которой человек с помощью технологий станет мудрее, но не будет их рабом, а достигнет «постоянного роста сознания»? Что ж, возможно, однако, правы скептики, утверждающие, что наша беда не в недостатке ума, а в непоколебимой силе глупости, и ни машина, ни разум с этим не справятся.

Джеймс Касцио (2009) предположил, что к 2020 г. люди научатся лучше управлять частичным вниманием и полной концентрацией, с легкостью переходя от одного к другому. Гарри Каспаров (2011) тоже уверен, что машины не возьмут верх над людьми, а станут более совершенным инструментом в руках человека.

Какими мы видим в будущем себя, а также других людей или существ, которые придут нам на смену? Дэвид Юм доказывал, что, хотя есть веские основания для пессимизма по поводу глупости и порочности людей, все-таки более великодушный взгляд на природу человека в конечном счете разумнее. Он предупреждал об опасностях, которые таят в себе поверхностные сравнения людей с животными или воображаемыми высшими существами. Оба этих пункта сохраняют силу и сейчас, но в то же время дальнейшие исследования человека и животных в течение 250 лет после смерти Юма позволяют нам делать более обоснованные выводы о том, что общего у нас с другими животными и чем мы отличаемся.

Давайте для примера возьмем уникальное животное, по крайней мере одним своим свойством очень похожее на нас, – галапагосского пингвина. Этот удивительный вид обитает в жарком климате архипелага островов, расположенных почти непосредственно на экваторе. Так уж случилось, что прохладные воды течения Гумбольдта занесли сюда предков этого пингвина с холодного южного края Земли в поисках рыбы. И пингвины обосновались здесь и прекрасно себя чувствовали, пока не появились люди и не поставили их на грань вымирания. Понаблюдайте за этими пингвинами в воде – пока еще есть такая возможность, – и станет очевидно, что им доставляет удовольствие нырять и плавать на мелководье у скал. Они плавают ради развлечения и чтобы стать более искусными рыболовами. И признать это – не значит проявить глупый антропоморфизм, это значит – признать реальность.

Итак, в этом мы с ними похожи: игра необходима для хорошего самочувствия как пингвина, так и человека, и для обоих справедливо уравнение: игра = радость + познание. (Для человека игра становится первым шагом на пути к практической мудрости, которую Аристотель считал основой добродетели.) Эмбрионы данио рерио, безусловно, слишком юны для того, чтобы играть. И, конечно, они не обладают таким разумом, как пингвины или люди. Но мы можем наблюдать за ними и изучать их, пребывая в игривом настроении в полном смысле этого слова: получая удовольствие от узнавания наших общих черт (на генетическом уровне у нас очень много общего) и наших отличий.

Многие ученые, занимающиеся исследованием клетки, с радостью делятся своим волнением. Обладатель Нобелевской премии за работы в области генетики и биологии клетки Пол Нерс с восторгом пишет о возможностях каждой клетки: «В клетке в пределах нескольких микрометров происходит одновременно множество химических реакций. Это совершенно невероятно и удивительно!» Гюнтер Блобел, еще один нобелевский лауреат, говорит: «Объем того, что мы еще не знаем о клетке, просто поражает». Чем больше мы узнаем, тем более уместно применить к клетке слова Карла Сагана о космосе: в ней есть «великолепие и сложный красивый порядок, выходящий за пределы фантазий наших предков».

Описываемые Нерсом процессы довольно сложно представить, не имея представления о биологии клетки. Но ситуация начинает меняться: новые технологии, например анимация молекулярной биологии, сделали эти процессы наглядными и более понятными для неспециалистов. Конечно, такая анимация – всего лишь схема. Пока мы не можем непосредственно наблюдать за тем, что происходит в клетке из-за ее микроскопических размеров^{60}. А вот сложный процесс взаимодействия клеток при формировании эмбриона данио рерио мы наблюдать можем.

См., например, сайт molecularmovies.com

«Можно найти веские доказательства того, что мы не существуем, – писал Льюис Томас в 1974 г. в своем эссе «Жизни клетки» (The Lives of a Cell). – Нами пользуются все, кто захочет, нас арендуют, в нас поселяются». Мы не существуем независимо, а являемся частью более сложной сети. Но в той мере, в какой мы все-таки есть, нужно признать, что данио рерио пусть и находится на гораздо более низкой ступени умственного развития, но это наш товарищ по земному бытию и товарищ вполне добронравный. Наблюдая совершенный процесс развития эмбриона, неизбежность и надежность каждого последующего этапа этого развития, мы можем поразмышлять о происходящем чуде и задуматься о том, каким это чудо может быть еще. Как и данио рерио, мы находимся посередине: между маленькой клеткой (и ее частями) и бескрайним миром вокруг; между началом жизни и ее будущим.

Льюис Томас писал об аналогичной роли человека в экологии Земли:

Возможно, это особый этап морфогенеза Земли, на котором необходимы организмы вроде нас с вами, способные быть на подхвате, искать новые возможности для симбиоза, хранить информацию для использования в будущем, что-то украсить, возможно, даже нести семена Солнечной системы. Что-то в этом духе. Разнорабочие Земли.

Если бы у меня было право голоса, я, конечно, предпочел бы эту полезную роль, чем быть тем абсурдным существом, в каких мы в противном случае превращаемся. Если бы мы считали себя неотъемлемой и необходимой частью природы, это бы коренным образом изменило и наше отношение друг к другу.

Карл Вёзе тоже советует, чтобы по мере того, как совершенствуется наша способность понимать природу, мы стремились прежде всего не конструировать природу, а прислушиваться к ее гармонии. Мы должны научиться, по словам вольтеровского Кандида, возделывать свой сад. Внимание к природе бытия и существам вокруг нас, постоянная готовность к открытиям помогут нам найти новую форму молитвы для тех, кто освободился от старых заблуждений.

Заключение без каких-либо выводов

Эта книга – попытка лучше понять жизнь и живых существ. Если мне удалось сделать небольшой шаг в этом направлении, я признателен тем, благодаря чьим мыслям и взглядам я многое для себя открыл. В первую очередь я обязан научному методу – а это, по словам Ричарда Фейнмана, лучший способ не обманывать себя. Но при всех наших озарениях и методах мы, люди, плохо понимаем, какой мир мы сегодня создаем. В некоторых отношениях наши лучшие карты и представления о будущем могут оказаться в итоге чуть точнее средневековых карт.

В последней главе я ссылался на известную фразу Кандида: «Мы должны возделывать свой сад». Но что за сад мы возделываем в эпоху антропоцена и какие животные будут в нем обитать? Что ждет нас в будущем? Когда мы это узнаем? Настоящий садовник хочет предвидеть будущее «по крайней мере на добрые одиннадцать сотен лет», по шутливому выражению Карела Чапека, «чтобы понять, проверить и почувствовать, что на самом деле принадлежит ему».

Некоторые вещи можно предположить достаточно уверенно. Человечество будет продолжать оказывать огромное воздействие на систему Земли. Парниковые газы в атмосфере, вызванные деятельностью человека, вероятно, предотвратят ледниковый период, который в противном случае начался бы в следующие 48 000 лет. Если ситуация коренным образом не изменится, мы не допустим и те ледниковые периоды, которые могли бы случиться в следующие полмиллиона лет. В краткосрочной перспективе нас ожидает немало трудностей, если мы не научимся рационально использовать природные ресурсы, сдерживать загрязнение и предотвращать риски и конфликты, а также устранять их последствия. Вместе с тем изобретательность человека и способности к инновациям представляются безграничными.

Фрагмент карты мира Mappa Mundi в Херефордском соборе, около 1300 г.

Когда речь идет о мало-мальски надежных прогнозах на будущее, все эти факторы оказываются не более чем чернильными пятнами теста Роршаха – интерпретировать их можно как душе угодно (почти). Если сложность системы Земля – человек, подразумевает ее непознаваемость, тогда нам нужно, по словам сторонников трансгуманизма, «реабилитировать смирение». Только тогда мы сможем услышать не только те голоса, которые хотим услышать. Как в истории Эдипа, трагедия происходит тогда, когда мы отказываемся слушать.

«Сталкиваясь с трудным вопросом, мы зачастую предпочитаем вместо него отвечать на более простой» (Даниэль Канеман, 2011).

С тех пор как я начал составлять этот бестиарий, прошло более четырех лет. Процесс несколько походил на попытку спроектировать, построить, транспортировать колесницу индийского бога Джаггернаута, на которой во время празднеств провозят его изображение: огромное деревянное сооружение на колесах со множеством башенок, украшений, изображений, флагов, благовоний и всякой всячины. Порой все это сооружение грозило перевернуться. В другие моменты я тратил кучу усилий и времени на то, чтобы сделать микроскопический шаг вперед, а вскоре понимал, что двигаюсь в неверном направлении.

Чем больше я работал, тем отчетливее видел, что это бесконечный проект. Слишком много удивительных новых открытий совершается чуть ли не ежедневно. («Живые существа имеют такую замысловатую структуру, которая делает их гораздо более загадочными, чем атомы или звезды», – считает астрофизик Мартин Рис.) Но вот что мне представляется бесспорным: мы становимся людьми в полном смысле слова только тогда, когда осознаем, как важна жизнь во всех ее формах.

К моменту выхода этой книги пройдет уже более пяти лет с описанного во вступлении пикника. Моя дочь из беспомощного грудничка превратилась в сообразительную, энергичную, замечательную девчушку. На одном из плакатов во время демонстрации движения «Оккупируй Уолл-стрит» было написано: «Все только начинается». Мне нравится эта фраза. Мир моей дочери, как и ваш, только начинается.

Приложение I. Биологическая классификация

Для большинства организмов, о которых рассказывается в данной книге, приводится, как правило, два названия: бытующее в английском языке^{61} и научное латинское. Кроме того, приводится их таксономическая классификация (семейства, отряды/классы и типы). Это все таксономические ранги, объединяющие группы организмов и отражающие степень родства тех или иных видов. Но что эти группы означают и как они соотносятся? Что такое род, что такое класс, что такое вид?

Начало современной биологической классификации положил Карл Линней (1707–1778), сгруппировавший виды в зависимости от наличия общих морфологических черт. Эта классификация позже была скорректирована с учетом дарвинского принципа общности происхождения, а в последние несколько десятилетий – с учетом молекулярной филогенетики, использующей данные о последовательностях ДНК. И обновление классификации продолжается.

Начнем с самой крупной категории. Все описанные в книге существа – животные, то есть принадлежат царству животных. Царство – это одна из самых общих категорий, к которой относятся все живые организмы. Остальные четыре царства эукариот включают растения, грибы, хромисты и протисты.

(На самом деле царства входят в еще более крупную совокупность – домены. Так, все вышеперечисленные царства относятся к домену эукариот, куда входят все живые организмы, чьи клетки содержат ядра, в которых хранится ДНК. Другие домены – бактерии и археи.)

Животные (само это слово происходит от латинского «дышать») – гетеротрофы, то есть они не способны синтезировать необходимые им для жизни органические вещества и зависят от других организмов, в первую очередь от растений, являющихся автотрофами. (Даже если животное питается исключительно другими животными, оно все равно зависит от растений: либо его добыча, либо добыча его добычи и так далее питалась растениями.)

В царстве животных организмы классифицируются по типам, всего их около 36. (Кстати, в море можно встретить виды практически из каждого типа, и только 16 типов присутствуют в тропических дождевых лесах, самой биологически разнообразной экосистеме на суше.) Животное относится к определенному типу в зависимости от его ключевых характеристик, в первую очередь общего плана строения. Например, у всех хордовых есть осевой упругий стержень (нотохорд) и нервная трубка, идущие вдоль спинной стороны тела. (Большинство хордовых относятся к позвоночным, то есть у них есть позвоночник, состоящий из костей либо, как у акул и скатов, из хрящей.)

Внутри типа животные делятся на подтипы в зависимости от специфических характеристик, свойственных только представителями именно этого подтипа. Так, тип хордовых включает подтип оболочников (мешкообразные организмы с фильтрующим типом питания) и позвоночных. Количество видов в разных подтипах может быть совершенно различным. Например, в подтипе оболочников около 3000 видов, среди позвоночных – 56 000.

Далее следует деление на классы. Единое определение класса отсутствует, но большинство систематиков выделяют их схожим образом. К подтипу позвоночных относятся следующие классы: бесчелюстные (agnatha), например миксиновые; костные рыбы^{62} – рыбы с костным скелетом; пресмыкающиеся, или рептилии, – дышащие воздухом, хладнокровные, яйцекладущие животные; птицы – оперенные, крылатые, двуногие, теплокровные, яйцекладущие; млекопитающие – покрытые шерстью и кормящие детенышей молоком. (Классы могут быть сгруппированы в надклассы. Например, земноводные, рептилии, птицы и млекопитающие относятся к надклассу четвероногих.)

Внутри класса животные группируются в подклассы. У млекопитающих их два: прототерии, или первозвери, – однопроходные яйцекладущие, утконос и ехидна; и терии, звери, – все остальные. В некоторых типах подклассы подразделяются на инфраклассы. У млекопитающих их два: сумчатые и плацентарные.

Внутри определенного класса животные группируются по отрядам, для которых характерны общие анатомические характеристики. Так, среди млекопитающих для отряда приматов характерен крупный мозг, активное использование стереоскопического зрения в ущерб слуху; в то время как членов отряда грызунов отличают два постоянно растущих клыка на верхней и нижней челюсти, которые остаются короткими благодаря тому, что они постоянно грызут что-то. Отряд может делиться на подотряды или инфраотряды. Подотряды приматов включают мокроносых приматов (полуобезьяны: например, лемуры и лори) и сухоносые приматы (долгопяты и обезьянообразные).

Отряды животных делятся на семейства. Опять-таки точного определения семейства в биологии нет, однако в отряде приматов надсемейства и семейства включают мартышковых, пять семейств широконосых и человекообразных обезьян.

Семейства группируются по подсемействам и родам. Например, надсемейство человекообразных обезьян, или гоминидов, включает три рода: гориллы, шимпанзе и люди, а орангутаны относятся к другому подсемейству – понгинов. В рамках рода выделяют виды, но они состоят между собой в тесном родстве, и в некоторых случаях представители разных видов способны скрещиваться. Род человека (Homo) возник около 2 млн лет назад и включал около 12 видов. Наш вид, Homo sapiens, скрещивался с другими видами, после того как покинул родной Африканский континент около 60 000 лет назад. Если вы европеец, азиат или выходец из Папуа – Новой Гвинеи, то ваша ДНК содержит около 2,5 % генов неандертальца. Если же вы выходец из Меланезии, то у вас 5 % ДНК денисовского человека – вида, жившего на территории современной России одновременно с неандертальцами в Европе.

Ниже на примере человека приводится образец иерархической классификации:

Домен: эукариоты.

Царство: животные.

Тип: хордовые.

Класс: млекопитающие.

Отряд: приматы.

Семейство: человекообразные обезьяны.

Род: люди.

Вид: человек современный.

Охранный статус вида – международная оценка риска того, что виду угрожает вымирание и вероятность этого риска в ближайшее время вырастет, если не будут приняты меры для его охраны. Полный список категорий включает:

• вымершие:

– исчезнувшие,

– исчезнувшие в дикой природе;

• под угрозой вымирания:

– в критической опасности,

– в опасности,

– в уязвимом положении;

• риск мал:

– зависимы от усилий по сохранению,

– близки к уязвимому положению,

– под наименьшей угрозой.

Большинство животных, описанных в этой книге, не входят в список видов, которым угрожает исчезновение. Чаще всего это говорит о пренебрежении риском. В некоторых случаях, как в случае с северным гладким китом, считается, что в последнее время риск их вымирания снизился. Конечно, все эти статусы достаточно условны. Антропоцен – эпоха быстрых и часто непредсказуемых изменений.

Приложение II. Геологическое время

Возраст Земли оценивается примерно в 4,54 млрд лет. Геологическая шкала времени – способ измерения времени на протяжении ее истории на основе закономерностей отложения горных осадочных пород (этим занимается наука стратиграфия). Можно сравнить эоны с месяцами, эры – с днями, периоды – с часами, а эпохи – с минутами (а последнюю эпоху с долей секунды).

Далее представлена геохронологическая шкала. Цифры в ней приблизительные, для более ранних периодов округление может составлять до миллиона лет. В некоторых случаях время начала или конца периода остается неясным. В отношения ордовика предположения могут варьировать на 1,5 млн лет или даже больше.

Различные периоды определяются какими-либо крупными геологическими или палеонтологическими (например, массовыми вымираниями) событиями либо комбинацией тех и других. Под вымиранием понимается резкое уменьшение разнообразия крупных форм жизни, таких как растения или животные (микробная жизнь может быть затронута минимально). Самым известным является мел-палеогеновое вымирание около 65,6 млн лет назад, когда исчезли динозавры, птерозавры и многие морские животные, но до этого, в течение фанерозоя, было еще пять вымираний, включая массовое пермское вымирание около 252,3 млн лет назад, уничтожившее 95 % морских животных и 70 % наземных позвоночных. Многие ученые считают, что в наши дни люди стали причиной такого масштабного вымирания животных, темпы которого в сотни раз выше естественного, или базового, уровня вымирания, характерного для периодов между массовыми вымираниями. Результатом может быть «шестое массовое вымирание», сравнимое по масштабам и последствиям с остальными.

Таблица^{63} не дает представления о продолжительности и соотношении между разными эонами, периодами и эпохами. На графике ниже это соотношение показано более наглядно. Здесь также приведены некоторые основные события из истории Земли.

Библиография

Введение

Archer, David, 2008, The Long Thaw. How Humans Are Changing the Next 100,000 Years of Earth’s Climate, Princeton University Press.

Barber, Richard, 1993, Bestiary: Being an English Version of the Bodleian Library, Oxford M. S. Bodley J64, Boydell Press.

Bierce, Ambrose, 1911, The Devil’s Dictionary, Neale Publishing Co.

Borges, Jorge Luis, 1942, ‘An Essay on the Analytical Language of John Wilkins’, (originally published in Spanish) in Selected Non-Fictions, Penguin Books (1999).

Borges, Jorge Luis, 1967, The Book of Imaginary Beings, Vintage Classics.

Bryson, Bill, 2003, A Short History of Nearly Everything, Black Swan Books.

Calvino, Italo, 1980, The Literature Machine, Vintage Classics.

Crutzen, Paul J., 2000, ‘The Anthropocene’, IGBP Newsletter 41, May 2000.

Geuss, Raymond, 2008, Philosophy and Real Politics, Princeton University Press.

Harrison, Robert Pogue, 1993, Forests: The Shadow of Civilization, Chicago University Press.

Henderson, Caspar, 2003, ‘Cape Farewell: An Arctic Diary', http://www.opendemocracy.net, accessed 1 January 2012.

Hofstadter, Douglas, 2007, I Am a Strange Loop, Basic Books.

McEwan, Ian, 2005, ‘Save the boot room, save the Earth! ’, The Guardian, 19 March 2005.

McEwan, Ian, 2010, Solar, Jonathan Cape.

Montaigne, Michel de, 1567, ‘An Apology for Raymond Sebond’s Natural Theology, or The Book of Creatures‘, (first published in French) in The Complete Essays, Penguin (2003).

Rees, Martin, 2003, Our Final Century: Will Civilisation Survive the 21st Century? William Heinemann.

Roberts, Callum, 2012, Ocean of Life: The Fate of Man and the Sea, Allen Lane.

Tattersall, Ian, 1998, Becoming Human: Evolution and Human Uniqueness, Houghton Mifflin Harcourt.

Thurman, Judith, 2008, ‘First Impressions: What Does the World’s Oldest Art Say about Us? ’ The New Yorker, 23 June 2008.

Voytek, Bradley, 2011, ‘We are all inattentive superheroes’, Oscillatory Thoughts, 5 September 2011, http://blog.ketyov.com, accessed 31 December 2011.

Аксолотль

Anderson, Jason S. et al., 2008, ‘A stem batrachian from the early Permian of Texas and the origin of frogs and salamanders’, Nature, 453, 515–18.

Aristotle, с 350 ВС, The History of Animals, translated by D’Arcy Wentworth Thompson, http://classics.mit.edu/Aristotle/history_anim.html, accessed 30 November 2011.

Browne, Thomas, 1646, 1672, Pseudodoxia Epidemica, or Enquiries into very many received tenets and commonly presumed truth, online edition at http://penelope.uchicago.edu/pseudodoxia/pseudodoxia.shtml, accessed 1 January 2012.

Browne, Thomas, 1658, The Garden of Cyrus, online edition at http://penelope. uchicago.edu/hgc.html, accessed 1 January 2012.

Bryant, S. V et al, 2002, ‘Vertebrate limb regeneration and the origin of limb stem cells, ’ Int. J. Dev. Biol., 46: 887–96.

Cabeza de Vaca, ?lvar Nu?ez, 1542, La Relaciо`n, translated and edited by Cyclone Covey, (1986) as Adventures in the Unknown Interior of America, University of New Mexico Press.

Cellini, Benvenuto, с 1558, The Autobiography, Penguin (2010).

Clack, Jennifer, 2002, Gaining Ground: The Origin and Early Evolution of Tetrapods, Indiana University Press.

Cort?zar, Julio, 1952, Axolotl, Buenos Aires Literaria.

Daeschler, Edward B. et al., 2006, ‘Devonian tetrapod-like fish and the evolution of the tetrapod body plan, ’ Nature, 440, 757–63.

Dawkins, Richard, 2004, The Ancestor’s Tale: A Pilgrimage to the Dawn of Life, Houghton Mifflin.

Diamond, Jared, 1997, Guns Germs and Steel: The Fate of Human Societies, W. W. Norton.

Diaz del Castillo, Bernal, с 1568, The Truthful History of the Conquest of New Spain, translated by J. M. Cohen, Penguin, 1963.

Eiseley, Loren, 1957, The Immense Journey, Random House.

Franklin, Benjamin et al., 1784, ‘Rapport des commissaires charg?s par le Roi de l’examen du magnetisme animal’, Imprim? par ordre du Roi; Sur la Copie imprime? au Louvre; Paris.

Gould, Stephen Jay, 2003, ‘Freud’s Evolutionary Fantasy’ in I Have Landed: Splashes and Reflections in Natural History, Vintage.

IUCN/SSC Amphibian Specialist Group, http://www.amphibians.org, accessed 30 November 2011.

Jones, Frederic Wood, 1919, Man’s Place Among the Mammals, Edward Arnold.

Kumar, A. et al, 2007, ‘Molecular Basis for Nerve Dependence on Limb Regeneration in an Adult Vertebrate’, Science, 318, 5851: 772.

Lewin, Roger, 2004, Human Evolution: An Illustrated Introduction, 5th edn, Wiley-Blackwell.

Mullen, L. M. et al., 1996, ‘Nerve dependency of regeneration: the role of Distal-less and FGF signaling in amphibian limb regeneration’, Development, November 1996, 12211: 3487–97.

Muneoka, Ken et al., 2008, ‘Regrowing Limbs: Can People Regenerate Body Parts? ’, Scientific American, 17 March 2008.

Naish, Darren, 2008, Aquatic proto-people and the hypothesis of initial bipedalism’, Tetrapod Zoology, 17 March 2008, http://scienceblogs.com/tetrapodzoology, accessed 1 January 2012.

Patterson, N. et al., 2006, ‘Genetic evidence for complex speciation of humans and chimpanzees’, Nature, 441, 1103–8.

Pliny the Elder, ad 77–79, The Natural History, translated into English by Philemon Holland, 1601, http://penelope.uchicago.edu/holland/index.html, accessed 30 November 2011.

Sebald, W G., 1995, The Rings of Saturn, Harvill Press.

Shepard, Charles, 1982, ‘Nature and Madness’, in T. Roszak et al. (eds), Ecopsychology, 1995, Sierra Club Books.

Shubin, Neil H., 2008, Your Inner Fish, Pantheon.

Smart, Christopher, ‘Jubilate Agno’, 1759–63, Selected Poems, Carcanet 1972.

Steingass, Francis Joseph, 1992, A Comprehensive Persian-English Dictionary: Script and Roman, Asian Educational Services.

Stuart, Simon N. et al., 2004, ‘Status and Trends of Amphibian Declines and Extinctions Worldwide’, Science, 306 (5702), 1783–6.

Zimmer, Carl, 1999, At the Water’s Edge: Fish with Fingers, Whales with Legs, Simon & Schuster.

Бочкообразная губка

Attenborough, David and Matt Kaplan, 2010, First Life, Collins.

Brasier, Martin, 2009, Darwin’s Lost World, Oxford University Press.

Bergquist, PR., 2001, ‘Porifera Sponges’, Encyclopedia of Life Sciences, John Wiley. Br?mer, F. et al., 2008, ‘Light inside sponges’, Journal of Experimental Marine Biology and Ecology, 367 (2): 61–4.

Fortey, Richard, 1997, Life: The Unauthorised Biography, Flamingo.

Hickman, C. P. Jr. et al., Integrated Principles of Zoology, 11th edn, McGraw-Hill.

Hooke, Robert, 1665, Micrographia, National Library of Medicine, http://archive.nlm.nih.gov/proj/ttp/books.htm, accessed 12 January 2012.

Hutton, James, 1795, Theory of the Earth, Creech.

Ingraham, John L., 2010, March of the Microbes, Harvard University Press.

Knoll, Andrew H., 2003, Life on a Young Planet: The First Three Billion Years of Evolution on Earth, Princeton University Press.

Love, Gordon D. et al., 2009, ‘Fossil steroids record the appearance of Demospongiae during the Cryogenian period’, Nature, 457, 718–21.

Margulis, Lynn and Dorion Sagan, 1987, Microcosmos: Four Billion Years of Evolution from Our Microbial Ancestors, HarperCollins.

McPhee, John, 1981, Basin and Range, Farrar, Straus and Giroux.

Mukherjee, Siddhartha, 2010, The Emperor of All Malodies, Fourth Estate.

Scamardella, Joseph M., 1999, ‘Not plants or animals: a brief history of Protista-Proctista-Protozoa’, Int. Microbiol, December 1999, 2 (4): 207–16.

Zelnio, Kevin, 2011, ‘Evolution’s Temperament, Movement 1: Adagio’, Scientific American, 15 August 2011, http://blogs.scientificamerican.com/evo-eco-lab/, accessed 2 December 2011.

Морская звезда терновый венец

Alroy, J., 2010, ‘The Shifting Balance of Diversity Among Major Marine Animal Groups’, Science, 329, 5996,1191–4.

Atran, Scott, 1990, Cognitive Foundations of Natural History: Towards an Anthropology of Science, Cambridge University Press.

Betts, Richard A. et al., 2011, ‘When could global warming reach 4 °C? ’, Philosophical Transactions of the Royal Society A, 369, 1934, 67–84.

Bowden, David A. et al., 2011, ‘A lost world? Archaic crinoid-dominated assemblages on an Antarctic seamount, ’ Deep Sea Research, Part II: Oceanography, vol. 58, issues 1–2.

Burroughs, William, 1959, Naked Lunch, Olympia Press/Grove Press.

Census of Antarctic Marine Life, 2010, ‘Diversity and Change in the Southern Ocean Ecosystems’.

Cote, Isabelle M. and John D. Reynolds (eds), 2006, Coral Reef Conservation, Cambridge University Press.

Davidson, Osha Gray, 1998, The Enchanted Braid, Wiley.

Darwin, Charles, 1842, On the Structure and Distribution of Coral Reefs.

Drew, J. A., 2005, ‘Use of Traditional Ecological Knowledge in Marine Conservation’, Conservation Biology, 19: 1286–93.

Donner, S. D., 2009, ‘Coping with Commitment: Projected Thermal Stress on Coral Reefs under Different Future Scenarios’, PLoS ONE, 46: e5712.

Diaz-Pulido, G. et al., 2009, ‘Doom and Boom on a Resilient Reef: Climate Change, Algal Overgrowth and Coral Recovery’, PLoS ONE, 44: e5239.

Eiseley, Loren, 1978, The Star Thrower, Wildwood House.

Gawande, Ami, 2010, ‘Letting Go: What should medicine do when it can’t save your life? ’, The New Yorker, 2 August 2010.

Gooding, Rebecca et al., 2009, ‘Elevated water temperature and carbon dioxide concentration increase the growth of a keystone echinoderm’, Proceedings of the National Academies of Sciences, 106, 23: 9316–21.

Goreau, Thomas, 2010, ‘Coral Reef and Fisheries Habitat Restoration in the Coral Triangle’, Proceedings of the Coral Reef Management Symposium on the Coral Triangle Area, accessed 1 December 2011.

Gould, Stephen Jay, 1983, ‘Worm for a Century and All Seasons’, first published in Hen’s Teeth and Horse’s Toes: Further Reflections on Natural History, Random House.

Hoegh-Guldberg, O. et al., 2007, ‘Coral Reefs Under Rapid Climate Change and Ocean Acidification’, Science, 318, 5857,1737–42.

Isaacson, Andy, 2011, A New Species Bonanza in the Philippines’, http://www.smithsoni-anmag.com, 9 August, 2011, accessed 1 December 2011.

Jones, Steve, 2007, Coral, Little, Brown.

Marshall, Charles R., 2010, ‘Marine Biodiversity Dynamics over Deep Time’, Science, 329, 5996, 1156–7 /

Pandolfi, J. M. et al., 2003, ‘Global Trajectories of the Long-Term Decline of Coral Reef Ecosystems’, Science, 301, 5635, 955–8.

Rumphius, Georgius Everhardus, 1705, The Ambonese Curiosity Cabinet, Yale University Press (1999).

Sapp, Jann, 1999, What is Natural? Coral Reefs in Crisis, Oxford University Press.

Veron, J. E. N., 2008, A Reef in Time: The Great Barrier Reef from Beginning to End, Belknap Harvard.

Vogler, Catherine et al., 2008, ‘A threat to coral reefs multiplied? Four species of crown-of-thorns starfish, ’ Biol., Lett. 23 December 2008, vol. 4, no. 6, 696–9.

Wallace, Alfred Russel, 1869, The Malay Archipelago: The Land of the Orangutan and the Bird of Paradise, Macmillan & Co.

Worsley, Peter, 1997, Knowledges: What Different People Make of the World, Profile.

Дельфины

Bell, Julian, 2010, Mirror of the World: A New History of Art, Thames and Hudson.

Darwin, Charles, 1870, Descent of Man: Selection in Relation to Sex, Penguin Classics (2004).

Dudzinski, Kathleen M. and Toni Frohoff, 2010, Dolphin Mysteries, Yale University Press.

Everett, Daniel, 2007, Don’t Sleep, There Are Snakes, Profile.

Favareau, Donald, 2006, Introduction to Biosemiotics, Springer, Berlin. Marcello Barbieri (ed.)

Hume, David, 1739–40, A Treatise of Human Nature, http://www.earlymoderntexts.com/f_hume.html, accessed 12 January 2012.

Hurford, James R., 2007, The Origins of Meaning: Language in the Light of Evolution, Oxford University Press.

Joelving, Frederik, 2009, ‘Whistles with Dolphins’, Scientific American, 26 January 2009.

Lilly, John, C, http://www.johnclilly.com, accessed 1 December 2011.

Linden, Eugene, 2002, The Octopus and the Orangutan, Dutton.

MacIntyre, Alasdair, 2001, Dependent Rational Animals, Open Court Publishing Co.

Marino, Lori et al., 2007, ‘Cetaceans Have Complex Brains for Complex Cognition’, PLoSBioL, 55: e139.

Psihoyos, Louie (director), 2009, The Cove, Lionsgate Roadside Attractions, http://savejapandolphins.com, accessed 1 December 2011.

Rachels, James, 1990, Created From Animals: The Moral Implications of Darwinism, Oxford University Press.

Reiss, Diana and Lori Marino, 2001, ‘Mirror self-recognition in the bottlenose dolphin: A case of cognitive convergence”, PNAS, vol. 98, no. 10, 5937–42.

Rendell, Luke and Hal Whitehead, 2001, ‘Culture in whales and dolphins’, Behavioural and Brain Sciences, 24: 309–24.

Pryor, K. et al, 1990, ‘A dolphin-human fishing cooperative in Brazil’, Marine Mammal Science, 6: 77–82.

Turvey, Sam, 2008, Witness to Extinction: How We Failed to Save the Yangtze River Dolphin, Oxford University Press.

White, Thomas I., 2007, In Defense of Dolphins: The New Moral Frontier, Blackwell Publishing.

Угри… и другие чудища

Asma, Stephen T., 2009, On Monsters: An Unnatural History of our Worst Fears, Oxford University Press.

Carel, Havi, 2007, ‘A phenomenology of tragedy: illness and body betrayal in The Fly’, SCAN Journal of Media Arts Culture, Media Department, Macquarie University.

Coleridge, Samuel Taylor, 1798, ‘The Rime of the Ancient Mariner’, in Selected Poetry, Oxford World’s Classics (2009).

Freud, Sigmund, 1919, ‘The Uncanny’, first published in Imago, reprinted in Sammlung, F?nfte Folge, translation at: http://web.mit.edu/allanmc/www/freud1.pdf, accessed 12 January 2012.

Jefferies, Richard, 1883, The Story of My Heart, Project Gutenberg online text.

Jefferies, Richard, 1885, After London, Project Gutenberg online text.

Jensch, Ernst, 1906, ‘On the Psychology of the Uncanny’ (‘Zur Psychologie des Unheimlichen’), Psychiatrisch-Neurologische Wochenschrift 8.22 and 8.23, translation at: http://art3idea.psu.edu/locus/Jentsch_uncanny.pdf, accessed 12 January 2012.

Kearns, Ian, 2011, ‘Beyond the UK: Trends in Other Nuclear Armed States’, British American Security Information Council, 30 October 2011.

Lawrence, D. H., 1923, Studies in Classic American Literature, Penguin Classics 1990.

Melville, Herman, 1851, Moby-Dick, Oxford World’s Classics (1988).

Miller, Michael J., 2009, ‘Ecology of Anguilliform Leptocephali: Remarkable Transparent Fish Larvae of the Ocean Surface Layer’, Aqua-BioSci. Monogr, vol. 2, no. 4, 1–94.

Norton-Tayor, Richard, 2011, ‘Nuclear powers plan weapons spending spree, report finds’, The Guardian, 30 October 2011.

Prager, Ellen, 2011, Sex, Drugs and Sea Slime, Chicago University Press.

Quammen, David, 2003, Monster of God: The Man-Eating Predator in the Jungles of History and the Mind, W. W. Norton.

Rhodes, Richard, 2007, Arsenals of Folly: The Making of the Nuclear Arms Race, Knopf.

Schell, Jonathan, 1982, The Fate of the Earth, Knopf.

Schweid, Richard, 2009, Eel, Reaktion.

Snyder, Timothy, 2009, ‘Holocaust: The Ignored Reality’, New York Review of Books, 16 July 2009.

Tributsch, H., 1984, How Life Learned to Live, MIT Press.

Woese, Carl, 2004, ‘A New Biology for a New Century’, Microbiology and Molecular Biology Reviews, June 2004, vol. 68, no. 2, 173–86.

Плоские… и другие черви

Atran, Scott, 2002, In Gods We Trust, Oxford University Press.

Bakewell, Sarah, 2010, How To Live, or A Life of Montaigne, Chatto & Windus.

Becker, Ernest, 1973, The Denial of Death, Simon & Schuster.

Bloom, Paul, 2009, Pleasure, W. W. Norton.

?apek, Karel, 1929, The Gardener’s Year, Modern Library (2002).

Carel, Havi, 2007, ‘My 10-year death sentence’, The Independent, 19 March 2007.

Carson, Rachel, 1951, The Sea Around Us, Oxford University Press, 2003.

Chen, Jun-Yuan et al., 2004, ‘Response to Comment on Small Bilaterian Fossils from 40 to 55 Million Years Before the Cambrian’, Science, 306, 5700,1291.

Critchley, Simon, 2008, The Book of Dead Philosophers, Granta.

Darwin, Charles, 1881, The Formation of Vegetable Mould through the Action of Worms, with Observations on their Habits, complete works online at http://darwin-online.org.uk.

Fortey, Richard, 2011, Survivors: The Animals and Plants that Time has Left Behind, Harper Press.

Fox, Douglas and Michael Le Page, 2009, ‘Dawn of the animals: Solving Darwin’s dilemma’, New Scientist, 14 July 2009.

Hamilton, W. D., 1996, ‘Between Shoreham and Downe: Seeking the Key to Natural Beauty’, and ‘My Intended Burial and Why’, reprinted in Narrow Roads of Gene Land, vol. 3: Last Words, Oxford University Press.

Harrison, Robert Pogue, 2008, Gardens: An Essay on the Human Condition, University of Chicago Press.

Harris, Eileen, 2007, ‘The discreet charm of nematode worms’, New Scientist, 25 December 2007.

Irvine, William В., 2009, A Guide to the Good Life: The Ancient Art of Stoic Joy, Oxford University Press.

Jones, Steve, 2000, Darwin’s Ghost: The Origin of Species Updated, Random House.

Lane, Nick, 2009, Life Ascending, Profile.

Maxman, Amy, 2011, ‘Evolution: A can of worms’, Nature 470, 161–2.

Perin, Rodrigo et al., 2011, ‘A synaptic organizing principle for cortical neuronal groups’, PNAS, vol. 108, 5419–24.

Raffles, Hugh, 2010, Insectopedia, Vintage.

Russell, Bertrand, 1903, ‘The Free Man’s Worship’, vol. 12, The Collected Papers of Bertrand Russell, Routledge.

Sapolsky, Robert, 2009, ‘Toxo – A Conversation with Robert Sapolsky’, http://edge.org, accessed 1 January 2012.

Schneider, Eric D. and Dorion Sagan, 2005, Into the Cool: Energy Flow, Thermodynamics and Life, University of Chicago Press.

Schrodinger, Erwin, 1944, What is Life? Cambridge University Press.

Vedral, Vlatko, 2010, Decoding Reality: The World as Quantum Information, Oxford University Press.

Volk, Tyler, 2002, What is Death? John Wiley.

Wagner, Daniel E. et al., 2011, ‘Clonogenic Neoblasts Are Pluripotent Adult Stem Cells That Underlie Planarian Regeneration’, Science, 332, 6031, 811–16.

Zimmer, Carl, 2000, Parasite Rex, Simon & Schuster.

Zimmer, Carl, 2008, ‘The Most Popular Lifestyle on Earth’, Conservation Magazine, October-December 2008, vol. 9, no. 4.

Гонодактилус – ротоногое с «генитальными пальцами»

Albert, D. J., 2011, ‘What’s on the mind of a jellyfish? ’, Neuroscience and Behavioural Reviews, January 2011, 353:474–82.

Bickman, Joanna, 2008, ‘The Whites of their Eyes: Evolution of the Distinctive Sclera in Humans’, Lambda Alpha Journal, vol. 38.

Cronin, Thomas W. and Megan L. Porter, 2008, ‘Exceptional Variation on a Common Theme: The Evolution of Crustacean Compound Eyes’, Evolution: Education and Outreach, vol. 1, no. 4, 463–75.

Darwin, Charles, 1859, The Origin of Species, complete works online at http://darwin-online.org.uk.

Dillard, Annie, 1975, Pilgrim at Tinker Creek, Harper’s Magazine Press.

Frith, Chris D., 2007, Making Up the Mind: How the Brain Creates Our Mental World, Blackwell.

Gaidos, Susan, 2009, ‘From green leaves to bird brains, biological systems may exploit quantum phenomena’, Science News, May 9th, 2009.

Gislen, Anna et al., 2003, ‘Superior Underwater Vision in a Human Population of Sea Gypsies’, Current Biology, Vol 13, 833–836.

Hartline, H. Keffer, 1967, Nobel Prize Lecture, http://www.nobelprize.org.

Ings, Simon, 2007, The Eye: A Natural History, Bloomsbury.

Kozmik, Z. et al., 2003, ‘Role of Pax genes in eye evolution: a cnidarian PaxB gene uniting Pax2 and Рах6 functions. ’, Developmental Cell, November 2003, 55: 773–85.

Land, Michael F. and Dan-Eric Nilsson, 2002, Animal Eyes, Oxford University Press.

Leslie, Mitch, 2009, On the ‘Origin of Photosynthesis’, Science, 323, 5919,1286–7 DOI.

Levi-Strauss, Claude, 1978, Myth and Meaning, Routledge (2009).

Melcher, David and Carol L. Colby, 2008, Trans-saccadic perception’, Trends in Cognitive Sciences, vol. 12, issue 12, December 2008.

Myers, P. Z., 2006, ‘The eye as a contingent, diverse, complex product of evolutionary processes’, http://scienceblogs.com/pharyngula, 15 November 2006.

Nabokov, Vladimir, 1957, Pnin, Penguin Classics (2000).

Nilsson, Dan-E. and Susanne Pelger, 1994, A Pessimistic Estimate of the Time Required for an Eye to Evolve’, Proc, R. Soc. Lond. B, vol. 256, no. 1345, 53–8.

Patek, S. N. et al., 2004, ‘Mantis shrimp strike at high speeds with a saddle-shaped spring’, Nature, 428, 819–20.

Patek, S. N., and R. L. Caldwell, 2005, ‘Extreme impact and cavitation forces of a biological hammer: strike forces of the peacock mantis shrimp, Odontodactylus scyllarus’, Journal of Experimental Biology, 208 (19), 3655–64.

Roberts, N. W. et al., 2009, A biological quarter-wave retarder with excellent achromaticity in the visible wavelength region’, Nature Photonics, 3, 641–4.

Sacks, Oliver, 1995, An Anthropologist on Mars: Seven Paradoxical Tales, Knopf.

Sacks, Oliver, 2008, ‘Patterns’, The New York Times, 13 February, 2008.

Schopenhauer, Arthur, 1851, ‘On the Suffering of the World, ’ Parerga and Paralipomena, Clarendon Press (2000).

Schwab, I. R, 2004, ‘You are what you eat’, British Journal of Ophthalmology, 889: 1113.

Tomasello, Michael et al., 2007, ‘Reliance on head versus eyes in the gaze following of great apes and human infants: the cooperative eye hypothesis’, Journal of Human Evolution, 523: 314–20.

von Feuerbach, Anselm, 1832, Kaspar Hauser, ein Beispiel eines Verbrechens am Seelenleben.

Zack, Т. I. et al., 2009, ‘Elastic energy storage in the mantis shrimp’s fast predatory strike ‘Journal of Experimental Biology, 212: 4002–9.

Zimmer, Carl, 2008, ‘The Evolution of Extraordinary Eyes: The Cases of Flatfishes and Stalk-eyed Flies’, Evolution Education and Outreach, 1: 487.

Yong, Ed, 2009, ‘Mantis shrimp eyes outclass DVD players, inspire new technology’, Not Exactly Rocket Science, http://blogs.discovermagazine.com/notrocketscience/.

Человек

Ball, Philip, 2010a, The Music Instinct, Oxford University Press.

Ball, Philip, 2010b, ‘The Hunt for Harmonious Minds’, New Scientist, 10 May 2010.

Blumenfeld, Larry (producer), 1995, Echoes of the Forest: Music of the Central African Pygmies, Ellipsis arts. A compilation of recordings by Colin Turnbull and Louis Sarno.

Brody, Hugh, 2000, Maps and Dreams, Faber.

Browne, Thomas, 1658, Hydriotaphia, online at: http://penelope.uchicago.edu/hgc.html.

Chen, Ingfei, 2006, ‘Born to Run’, Discover.com, 28 May, 2006.

Christian, Brian, 2010, The Most Human, Viking Penguin.

Critchley, Simon, 2009, ‘Why Heidegger Matters’, The Guardian, 8 June 2009.

Cross, I. and I. Morley, 2008, ‘The evolution of music: theories, definitions and the nature of the evidence’, in Stephen Malloch and Colwyn Trevarthen (eds), Communicative Musicality, pp. 61–82, Oxford University Press.

Diamond, Jared, 1991, The Rise and the Fall of the Third Chimpanzee, Hutchinson Radius. The Economist, 2008, ‘Why Music? ’, 18 December 2008.

Ehrenreich, Barbara, 2007, Dancing in the Streets; A History of Collective Joy, Granta.

Filkins, Dexter, 2008, The Forever War, Knopf.

Heinrich, Bernd, 2002, Why We Run: A Natural History, HarperPerennial.

Humphrey, Nicholas et al, 2005, ‘Human Hand-Walkers: Five Siblings Who Never Stood Up’, CPNSS Discussion Paper Series 77/05, London School of Economics.

Humphrey, Nicholas, 2007, ‘Society of Selves’, Phil. Trans. R. Soc. B, 362, 745–54.

Humphrey, Nicholas, 2011, Soul Dust: the Magic of Consciousness, Quercus. Also, reviews by Galen Strawson in The Observer, 9 January 2011 and Mary Midgely in The Guardian, 5 February 2011.

Kingdon, Jonathan, 1993, Self-Made Man: Human Evolution From Eden to Extinction, Simon & Schuster.

Kingdon, Jonathan, 2003, Lowly Origin: Where, When, and Why our Ancestors First Stood Up, Princeton University Press.

Lewis, Jerome, 2012, ‘A Cross-Culmral Perspective on the Significance of Music and Dance on Culture and Society, with Insight from BaYaka Pygmies’, in Michael Arbib (ed.), Language, Music and the Brain: A Mysterious Relationship, MIT Press.

Liebenberg, L. W, 1990, The Art of Tracking: The Origin of Science, David Philip, Publishers.

Liebenberg, L. W, 2006, ‘Persistence hunting by modern hunter-gatherers’, Current Anthropology, 47, 1017–25.

McDermott, Josh, 2008, ‘The Evolution of Music’, Nature, 453, 287–8.

Mithen, Steven, 2005, The Singing Neanderthals, Phoenix.

Morley, Iain, 2003, ‘The Evolutionary Origins and Archaeology of Music’, Darwin College Research Report, Cambridge, www.dar.cam.ac.uk/dcrr/dcrr002.pdf, accessed 2 December 2011.

Patel, Aniruddh, 2008, Music, Language and the Brain, Oxford University Press.

Pinker, Stephen, 1997, How the Mind Works, new edn, Penguin (2003).

Provine, Robert R., 2000, ‘The Laughing Species’, Natural History, December 2000.

Richmond, Brian G. and William L. Jungers, 2008, ‘Orrorin tugenensis Femoral Morphology and the Evolution of Hominin Bipedalism’, Science, 319. 5870, 1662–5.

Sacks, Oliver, 2007, Musicophilia, Knopf.

Sahlins, Marshall, 1968, ‘Notes on the Original Affluent Society’, in R. B. Lee and I. DeVore (eds), Man the Hunter, Aldine Publishing Company.

Sebald, W. G., 2001, Austerlitz, Random House.

Thomas, Keith, 1983, Man and the Natural World: Changing Attitudes in England 1500–1800, Penguin.

Wrangham, Richard, 2009, Catching Fire: How Cooking Made Us Human, Profile.

Young, Emily, 2007, Time in the Stone, Tacit Hill Editions.

Иридогоргия

Ball, Philip 2009, Nature’s Patterns: A Tapestry in Three Parts, Oxford University Press.

Bloch, William Goldbloom, 2008, The Unimaginable Mathematics of Borges’ Library of Babel, Oxford University Press.

Cairns, Stephen D. et al., 2008, ‘From offshore to onshore: multiple origins of shallow-water corals from deep-sea ancestors’, PLoS ONE, 3 (6): 1–6.

Cairns, Stephen D. et al, 2009, Cold-Water Corals: The Biology and Geology of Deep-Sea Coral Habitats, Cambridge University Press.

Carey, Nessa, 2011, The Epigenetics Revolution: How Modern Biology is Rewriting Our Understanding of Genetics, Disease and Inheritance, Icon Books.

Census of Marine Life, 2010, http://www.coral.org.

Crick, Francis, 1994, The Astonishing Hypothesis: The Scientific Search for the Soul, Scribner.

Dawkins, Richard, 1976, The Selfish Gene, Oxford University Press.

Gould, Stephen Jay, 1992, Introduction to On Growth and Form by D’Arcy Wentworth Thompson. Cambridge.

Garrett, Laurie, 2011, ‘The Bioterrorist Next Door’, Foreign Policy, 15 December 2011.

Gibson, Daniel G. et al., ‘Creation of a Bacterial Cell Controlled by a Chemically Synthesized Genome’, Science, 329, 5987, 52–6.

Haeckel, Ernst, 1904, Art Forms of Nature, Dover Publications (2004).

Hume, David, 1757, ‘Of the Standard of Taste’, http://www.davidhume.org.

Humphrey, Nicholas, 2010, ‘The Nature of Beauty’, Prospect, September 2010.

Joyce, James, 1914–15, Portrait of the Artist as a Young Man, Oxford World’s Classics (2010).

Kaku, Michio, 2005, ‘Unifying the universe’, New Scientist, 15 April 2005.

Kelly, Kevin, 2009, ‘Ordained Becoming’, TheTechnium, http://wwwkk.org/thetechnium. Kemp, Martin, 2006, ‘Natural intuitions of science and art’, New Scientist, 9 September 2006.

Kling, Stanley A. and Demetrio Boltovskoy, 2002, What are Radiolarians? ’, http://radiolaria.org.

Koslow, Tony, 2007, The Silent Deep: The Discovery, Ecology and Conservation of the Deep

Sea, University of Chicago Press.

Krystal, Arthur, 2010, ‘What We Talk About When We Talk About Beauty’, Harper’s Magazine, September 2010.

Lane, Nick, 2009, Life Ascending, Profile.

Noble, Denis, 2006, The Music of Life: Biology Beyond the Genome, Oxford University Press.

Nobrega, M. A. et al, 2004, ‘Megabase deletions of gene deserts result in viable mice’, Nature, 431, 7011, 988–93.

Nouvian, Claire, 2007, The Deep: The Extraordinary Creatures of the Abyss, University of Chicago Press.

Pennisi, Elizabeth, 2011, ‘Going Viral: Exploring the Role of Viruses in Our Bodies’, Science, 331, 6024, 1513.

Rees, Martin, 1999, Just Six Numbers, Phoenix.

Ryan, Frank P., 2009, Virolution, Collins.

Scarry, Elaine, 1999, On Beauty and BeingJust, Princeton University Press.

Showalter, Mark R., 2005, ‘Saturn’s Strangest Ring Becomes Curiouser and Curiouser’, Science, 310, 5752, 1287–8.

Szostak, Jack, 2010, ‘Recreate life to understand how life began’, New Scientist, 9 August 2010.

Thompson, D’Arcy Wentworth, 1917, On Growth and Form, Cambridge University Press.

Wald, George, 1970, ‘The Origin of Death’, http://www.elijahwald.com/origin.html, accessed 2 December 2011.

Zimmer, Carl, 2011, A Planet of Viruses, University of Chicago Press.

Zimmer, Carl, 2011, ‘The Human Lake’, http://blogs.discovermagazine.com/loom, 31 March, 2011, accessed 12 January 2012.

Японская макака

Ardrey, Robert, 1969, preface to Eugene Marais, The Soul of the Ape (1919), Penguin (1973).

Balcombe, Jonathan, 2010, Second Nature, Palgrave Macmillan.

Baumard, Nicolas, 2011, ‘Adam Smith on mirror neurons and empathy’, 23 June 2011, http://www.cognitionandculture.net, accessed 2 December 2012.

Berger, John 1990, Ape Theatre’, first published in Keeping a Rendezvous (1992), republished in Why Look at Animals? Penguin 2009.

Bulgakov, Mikhail, 1938, The Master and Margarita, English translation, Harvill Press (1967).

Cheney, Dorothy L. and Robert M. Seyfarth, 2007, Baboon Metaphysics: The Evolution of a Social Mind, University of Chicago Press.

Corbey, Raymond, 2005, The Metaphysics of Apes: Negotiating the Animal-Human Boundary, Cambridge University Press.

Curtis, Adam, 2007, ‘The Trap: What Happened to Our Dream of Freedom’, BBC2 television, 11 March 2007.

de Waal, Frans, 1982, Chimpanzee Politics, Harper & Row.

de Waal, Frans, 2005, Our Inner Ape: The Best and Worst of Human Nature, Granta.

de Waal, Frans et al, 2006, Primates and Philosophers: How Morality Evolved, Princeton ?niversity Press.

de Waal, Frans, 2009, The Age of Empathy: Nature’s Lessons for a Kinder Society, Souvenir Press.

Dunbar, Robin, 2010, How Many Friends Does One Person Need? Dunbar’s Number And Other Evolutionary Quirks, Faber and Faber.

Freud, Sigmund, 1913, ‘Totem and Taboo’, a translation of ‘Totem und Tabu: Einige ?bereinstimmungen im Seelenleben der Wilden und der Neurotiker’, Imago (1912–13), http://en.wikisource.org/wiki/Totem_and_Taboo.

Freud, Sigmund, 1930, Civilisation and its Discontents, a translation of Das Unbehagen in der Kultur, http://www.archive.org/details/CivilizationAndltsDiscontents.

Glover, Jonathan, 1999, Humanity: A Moral History of the Twentieth Century, Yale University Press.

Harlow, H. F. et al., ‘Total Social Isolation in Monkeys’, PNAS, 54 (1): 90.

Harlow, H. F. and Stephen J. Suomi, 1970, ‘Induced Psychopathology in Monkeys’, Engineering and Science, 33 (6), 814.

Hinton, David, 2008, Classical Chinese Poetry: An Anthology, Farrar, Straus and Giroux.

Huxley, Thomas Henry, 1863, Man’s Place in Nature, Williams & Norgate.

Kropotkin, Peter, 1902, Mutual Aid: A Factor in Evolution, Dover Edition (2006).

Lenton, Tim and Andrew Watson, 2011, Revolutions That Made the Earth, Oxford University Press.

Machiavelli, Niccol?, 1513, The Prince, Penguin (2003).

Machiavelli, Niccol?, с 1517, Discourses on Livy, Prentice Hall (2000).

Maestripieri, Dario, 2007, Machiavellian Intelligence: How Rhesus Macaques and Humans Have Conquered the World, University of Chicago Press.

McCarthy, Cormac, 1985, Blood Meridian, or the Evening Redness in the West, Random House.

Milgram, Stanley, 1974, Obedience to Authority; An Experimental View, Harper & Row.

Morris, Errol, 2003, The Fog of War: Eleven Lessons from the Life of Robert S. McNamara (film), Sony Picture Classics.

Nowak, Peter and Roger Highfield, 2011, Supercooperators, Canongate.

Orwell, George, 1948,1984, Penguin (2011).

Parfit, Derek, 1984, Reasons and Persons, Oxford University Press.

Parfit, Derek, 2011, On What Matters, Oxford University Press.

Pinker, Steven, 2002, The Blank Slate: The Modern Denial of Human Nature, Penguin.

Pinker, Steven, 2011, The Better Angels of Our Nature: The Decline of Violence in History and Its Causes, Viking.

Reed, Carol, Graham Greene and Orson Wells, 1949, The Third Man, British Lion Films.

Sahlins, Marshall, 2008, The Western Illusion of Human Nature, Prickly Paradigm Press.

Singer, Peter, 1975, Animal Liberation, Harper Perennial 2009.

Snyder, Timothy, 2012, ‘War No More: Why the World Has Become More Peaceful’, Foreign Affairs, January/February 2012, http://www.foreignaffairs.com/, accessed 28 December 2011.

Smith, Adam, 1759, The Theory of Moral Sentiments, http://www.econlib.org/library/Smith/smMS.html.

Sorenson, John, 2009, Ape, Reaktion.

Wynne, Clive D. L., 2005, ‘Kissing Cousins’, The New York Times, 12 December 2005.

Индийский медоед и медоуказчик

Abram, David, 2007, The Spell of the Sensuous: Perception and Language in a More-than-Human World, New York: Vintage.

Corbin, Jane, 2007, ‘Basra: The Legacy’, Panorama, BBC, 17 December 2007.

Favareau, D., 2010, ‘Essential Readings in Biosemiotics, Biosemiotics 3, Springer Science+Business Media.

Finkel, David, 2009, ‘The Hadza’, National Geographic, December 2009.

Fitch, W. Tecumseh, 2010, The Evolution of Language, Cambridge University Press.

Flannery, Tim, 2002, The Future Eaters: An Ecological History of the Australasian Lands and People, Grove Press.

Gibson, Graeme, 2005, The Bedside Book of Birds, Bloomsbury.

Hrdy, Sarah Blaffer, 2009, Mothers and Others: The Evolutionary Origins of Mutual Understanding, Cambridge University.

Ikhwan al-Safa, c 1110, The Animals’ Lawsuit Against Humanity, Fons Vitae.

Isack, H. A. et al., 1989, ‘Honeyguides and Honey Gatherers: Interspecific Communication in a Symbiotic Relationship’, Science, 243 (4896): 1343–6.

Judson, Olivia, 2010, ‘Divide and Diminish’, The New York Times, 16 March 2010.

Kingdon, Jonathan, 1988, East African Mammals: An Atlas of Evolution in Africa, vol 3, part 1, University of Chicago Press.

Marlowe, Frank, 2002, ‘Why the Hadza are Still Hunter-Gatherers’, in Sue Kent (ed.) Ethnicity, Hunter-Gatherers, and the ‘Other’: Association or Assimilation in Africa, Smithsonian Institution Press, pp. 247–75.

Thoreau, Henry David, 2009, The Journal 1837–1861, New York Review Books.

Tomasello, Michael, 2008, Origins of Human Communication, MIT Press.

Woodburn, James, 1970, The Material Culture of the Nomadic Hadza, British Museum Press.

Workman, James, 2009, Heart of Dryness: How the Last Bushmen Can Help Us Endure the Coming Age of Permanent Drought, Walker & Co.

Yong, Ed, 2009, ‘Revisiting FOXP2 and the origins of language’, Not Exactly Rocket Science, 11 November 2009, http://blogs.discovermagazine.com/notrocketscience, accessed 12 January 2012.

Кожистая черепаха

Adler, Robert, 2011, ‘The Many Faces of the Multiverse’, New Scientist, 26 November 2011.

Appenzeller, Tim, 2009, Ancient Mariner’, National Geographic, May 2009.

Bjorndal, Karen A. and Alan B. Bolten, 2003, ‘From Ghosts to Key Species: Restoring Sea Turtle Populations to Fulfill their Ecological Roles’, Marine Turtle Newsletter, 100:16–21.

Boyce, Daniel G. et al., 2010, ‘Global phytoplankton decline over the past century’, Nature, 466, 591–6.

Camus, Albert, 1942, The Myth of Sisyphus, Penguin (2005).

Draaisma, Douwe, 2004, Why Life Speeds Up as You Get Older, Cambridge University Press.

Dutton, Peter, 2006, ‘Building Our Knowledge of Leatherback Stock Structure’ in The State of the World’s Sea Turtles, vol. I, http://seaturtles.org, accessed 21 January 2012.

Frith, Chris, 2007, Making up the Mind: How the Brain Creates our Mental World, Blackwell.

Gefter, Amanda, 2009, ‘Multiplying Universes: How Many is the Multiverse? ’, New Scientist, 29 October 2009.

Herzog, Werner, 1999, ‘The Minnesota declaration: truth and fact in documentary cinema’, http://www.wernerherzog.com/52.html, accessed 12 January 2012.

Papworth, S. K. et al., 2008, ‘Evidence for shifting baseline syndrome in conservation’, Conservation Letters, 22: 93–100.

Pauly, Daniel, 1995, Anecdotes and the shifting baseline syndrome of fisheries’, Trends in Ecology and Evolution, 1010: 430.

Roberts, Callum, 2007, The Unnatural History of the Sea, Island Press.

Safina, Carl, 2006, Voyage of the Turtle: In Pursuit of the Earth’s Last Dinosaur, Henry Holt.

Spotila, James R. et al, 2000, ‘Pacific leatherback turtles face extinction’, Nature, 405, 529–30. Walcott, Derek, 2010, White Egrets, Faber and Faber.

Wallace, David Rains, 2007, Neptune’s Ark: from Ichthyosaurs to Orcas, University of California Press.

Young, Peter, 2003, Tortoise, Reaktion.

Паук-скакунчик

BBC News online, 1999, ‘Message from Allah found “in tomato”’, 9 September 1999.

Borges, Jorge Luis, 1944, ‘Funes, His Memory’, in Fictions, Penguin (2000).

Casselman, Anne, 2011, ‘Jumping Spiders in Love’, Lastwordonnothing.com, 25 July 2011.

Cech, T. R., 20ii, ‘The RNA World in Context. Department of Chemistry and Biochemistry’, Cold Spring Harbor Perspectives in Biology, February 16 2011.

Chown, Marcus, 2007, The Never-Ending Days of Being Dead, Faber and Faber.

Collingwood, R. G., 1924, Speculum Mentis, or The Map of Knowledge, Oxford University Press.

Foster, Jonathan K., 2008, Memory: A Very Short Introduction, Oxford University Press.

Hume, David, 1739, A Treatise on Human Nature, http://www.davidhume.org.

James, William, 1890, The Principles of Psychology, Dover Publications.

Judson, Olivia 2009, ‘Memories in Nature’, The New York Times, 29 December 2009.

Kafka, Franz, 1917–1923, ‘A Little Fable’, published in Beim Bau der Chinesischen Mauer, 1931.

Lem, Stanislaw, 1961 (English translation 1971), Solaris, chapter 8: ‘Monsters’, Faber and Faber (2003).

Nietzsche, Friedrich, 1886, Beyond Good and Evil: Prelude to a Philosophy of the Future, Penguin (2003).

Wood, Harriet Harvey, A. S. Byatt et al, Memory: An Anthology, Chatto & Windus.

Наутилус

Barthes, Roland, 1980 (1982), Camera Lucida, Jonathan Cape.

Benjamin, Walter, 1999, ‘Little History of Photography, ’ in Selected Writings, edited by Michael W. Jennings, 2:507–30, Harvard Belknap.

Calvino, Italo, 1965, Cosmicomics, Penguin (2010).

Dutlinger, Carolin, 2008, ‘Imaginary Encounters: Walter Benjamin and the Aura of Photography’, Poetics Today, 29:1 (Spring 2008).

Eyden, Phil, 2003, ‘Nautiloids: The First Cephalopods’, The Octopus News Magazine, available online at http://www.tonmo.com, accessed 21 January 2012.

Eyden, Phil, 2003, ‘Ammonites: A General Overview’, The Octopus News Magazine.

Eyden, Phil, 2004, ‘Nipponites – The Ultimate Weird Ammonite? ’, The Octopus News Magazine.

Glacken, Clarence J., 1976, Traces on the Rhodian Shore, University of California Press.

Henderson, Caspar, 2009, ‘Hypnogogia’, Archipelago 5, Clutag Press, and at http://barrierisland.blogspot.com.

Paterson, Don, 2010, Rain, Faber and Faber.

Rudwick, M. J. S., 1985, The Meaning of Fossils: Episodes in the History of Paleontology, University of Chicago Press.

Rudwick, M. J. S., 2005, Bursting the Limits of Time: The Reconstruction of Geohistory in the Age of Revolution, University of Chicago Press.

Sontag, Susan, 1977, On Photography, Farrar, Straus and Giroux.

Stevenson, Sara, 2002, Facing the Light: The Photography of Hill and Adamson, National Galleries of Scotland.

Stewart, Matthew, 2003, Monturiol’s Dream: The Extraordinary Story of the Submarine Inventor Who Wanted to Save the World, Profile.

Ward, Peter, 1988, In Search of Nautilus, Simon & Schuster.

Осьминоги

Aldrovandi, Ulisse 1606, De reliquis animalibus exanguibus libri quatuor, http://amshistorica.cib.unibo.it/18.

Caillois, Roger, 1973, La Pieuvre – essai sur la logique de l'imaginaire, La Table Ronde.

Chatham, Chris, 2007, ‘Platform-Independent Intelligence: Octopus Consciousness’, http://scienceblogs.com/developingintelligence, 5 April, 2007, accessed 12 January 2012.

Gesner, Conrad, 1551–8, Historiae Animalium.

Grasso, Frank and Wells, Martin, 2010, ‘Tactile Sensing in the Octopus’, http://www.scholarpedia.org.

Judd, Alan, 2000, ‘Swallowing Ships’, New Scientist, 29 November 2000.

Kaplan, Eugene H., 2006, Sensuous Seas, Princeton University Press.

Kuba, M. J. et al., 2006, ‘Why do Octopuses Play? ’, Journal of Comparative Psychology, vol. 120 (3), 184–90.

Lanier, Jaron, 2010, You Are Not a Gadget, Knopf.

Mather, Jennifer A., 2008, ‘Cephalopod consciousness: Behavioural evidence’, Consciousness and Cognition, vol. 17, issue 1.

Montaigne, Michel de, 1567, Apology for Raymond Sebond’, op. cit.

Myers, R. Z., 2006, Octopus Brains, Pharyngula, 30 June 2006, http://scienceblogs.com/pharyngula, accessed 21 January 2012.

Norman, Mark, 2000, Cephalopods: A World Guide, ConchBooks.

Pliny Philemon Holland, translator: 1601 http://penelope.uchicago.edu/holland/pliny9.html

Rossby H. T. and P. Miller, 2004, ‘Ocean Eddies in the 1539 Carta Marina’, Oceanography, vol. 16, 77.

Vecchione, M. et al., 2001, ‘Worldwide Observations of Remarkable Deep-Sea Squids’, Science, 294, 5551, 2505.

Иглобрюхие

Delpeuch, Francis et al, 2009, Globesity: A Planet Out of Control? Earthscan.

Jackson, Jeremy, 2010, ‘The Future of Oceans Past’, Phil. Trans. R. Soc. B, vol. 365, no. 1558, 3765–78.

James, Oliver, 2007, Afflluenza, Vermillion.

Marshall, Michael, 2010, “The most kick-ass fish in the sea’, Zoologger, New Scientist, 5 May 2010.

Phillips, Adam, 2011, On Balance, Penguin.

Pollan, Michael, 2006, The Omnivore’s Dilemma, Penguin.

Thoreau, Henry David, 1854, Walden: or, Life in the Woods, Oxford World’s Classics (2008).

Кетцалькоатль

Amen?bar, Alejandro, 2004, Mar Adentro (film), released as The Sea Inside (UK) or Out to Sea (US), Fine Line Features.

Anon, 2007, ‘Falling off High Places: Human Lemmings’, The Economist, 19 December 2007.

Dawkins, Richard, 1996, Climbing Mount Improbable, W. W Norton,

de Becker, R., 1968, Dreams, or Machinations of the Night, Allen & Unwin.

de Saint-Exup?ry, Antoine, 1939, Wind, Sand and Stars, Penguin (2011).

de Saint-Exup?ry, Antoine, 1943, The Little Prince, Egmont (1991).

Elvin, Mark, 2007, ‘The spectrum from myth to reality: the folk psychology of dangerous animals and natural disasters in western Y?nn?n province, China, in mediaeval times’, personal communication.

Empson, Jacob, 2002, Sleep and Dreaming, Palgrave Macmillan.

Naish, David, 2006–2011, http://scienceblogs.com/tetrapodzoology.

Pettigrew, J. D., 1986, ‘Flying primates? Megabats have the advanced pathway from eye to midbrain’, Science, 231,1304–6.

Platform London, 2007, ‘Burning Capital, a documentary on BP’s fourth quarter and full year results’, http://www.platformlondon.org.

Shuker, Karl P. N., 1997, From Flying Toads to Snakes with Wings: In Search of Mysterious Beasts, Bounty Books.

Unwin, David, 2006, The Pterosaurs, Pi Press.

Южные киты

Beale, Thomas, 1839, The Natural History of the Sperm Whale, Holland Press.

Caxton, William, 1481, Myrror of the World.

Crane, J. and R. Scott, 2002, ‘Eubalaena glacialis’, Animal Diversity Web, accessed 17 March 2011.

Dean, Cornelia, 2009, ‘Fall and Rise of the Right Whale’, The New York Times, 17 March 2009.

Hoare, Philip, 2008, Leviathan, or The Whale, Fourth Estate.

Hoare, Philip, 2010, ‘Whales: we owe them an apology’, Slate, 5 March 2010.

Lee, S.-M. and D. Robineau, 2004, ‘The cetaceans of the Neolithic rock carvings of Bangu-dae, South Korea and the beginning of whaling in the North-West Pacific’, L’anthropologie, 108.

Lopez, Barry, 1986, Arctic Dreams: Imagination and Desire in a Northern Landscape, Bantam Books.

Payne, Roger S. and Scott McVay, 1971, ‘Songs of Humpback Whales’, Science, 173, 3997, 585–97.

Prochnik, George, 2010, In Pursuit of Silence: Listening for Meaning in a World of Noise, Doubleday.

Reilly, S. B. et al., 2008, Eubalaena glacialis, in IUCN Red List of Threatened Species, version 2010.4, www.iucnredlist.org.

Roman, Joe, 2006, Whale, Reaktion.

Rothenberg, David, 2008, Thousand Mile Song: Whale Music in a Sea of Sound, Basic Books.

Siebert, Charles, 2009, ‘Watching Whales Watching Us’, The New York Times, 12 July 2009.

Морские чертики

Barnett and Holloway, 2007, ‘Small Worlds: The Art of the Invisible’ at the Oxford Museum of the History of Science in 2007–8. http://www.mhs.ox.ac.uk/smallworlds/exhibition.

Boyce et al, 2010, ‘Global phytoplankton’, op. cit.

Caldeira, К and M. E. Wickett, 2005, ‘Ocean model predictions of chemistry changes from carbon dioxide emissions to the atmosphere and ocean’, J. Ceophys. Res., 110, C09S04.

Collini, Elisabetta et al., 2010, ‘Coherently wired light-harvesting in photosynthetic marine algae at ambient temperature’, Nature, 463, 644-7.

Fabry, Victoria J. et al., 2008, ‘Impacts of ocean acidification on marine fauna and ecosystem processes’, ICES J. Mar. Sci., 65 (3): 414–32.

Hayes, Nick, 2011, The Rime of the Modern Mariner, Jonathan Cape.

Huxley, Thomas, 1868, ‘On a Piece of Chalk’, Collected Essays, Macmillan & Co. (1894).

IPSO, 20u, International Earth system expert workshop on ocean stresses and impacts, http://www.stateoftheocean.org/, accessed 2 December 2011.

Lynas, Mark, 2011, chapter on ocean acidification in The God Species, Fourth Estate.

Margulis, Lynn, 2009, essay contribution to ‘Does Evolution Explain Human Nature?’, Templeton Foundation.

Orr, James C. et al., 2005, ‘Introduction to special section: The Ocean in a High-CO2 World’, J. Geophys. Res., 110, C09S01.

Orr, James C. et al., 2005, Anthropogenic ocean acidification over the twenty-first century and its impact on calcifying organisms’, Nature, 437, 681–6.

Southwood, T. R. E., 2003, The Story of Life, Oxford University Press.

Treguer, Paul et al., 1995, ‘The Silica Balance in the World Ocean: A Re-estimate’, Science, 268, 5209, 375–9.

UK Ocean Acidification Research Programme, 2010, ‘Briefing note on Matt Ridley’s article, “Who’s Afraid of Acid in the Ocean? Not Me”’ http://www.oceanacidification.org.uk.

Молох

Bowman, M. J. S. et al., 2010, ‘Fire in the Earth System’, Science, 324, 5926, 481–4.

Flannery, Tim, 1994, The Future Eaters, Grove Press (2002).

Flannery, Tim, 2011, Here on Earth: A New Beginning, Allen Lane.

Johnson, Christopher N., 2008, ‘The Remaking of Australia’s Ecology’, Science, 309, 5732, 255–6.

Jones, Rhys Maengwyn, 1969, ‘Fire-stick farming’, Australian Natural History, 16:224–8.

Miller, Gifford H. et al., 2005, ‘Ecosystem Collapse in Pleistocene Australia and a Human Role in Megafaunal Extinction’, Science, 309, 5732, 287–90.

Moffett, Mark M., 2010, Adventures Among Ants: A Global Safari with a Cast of Trillions, University of California Press.

Morton, Oliver, 2007, Eating the Sun, Fourth Estate.

Pianka, Eric R., ‘Australia’s Thorny Devil’, http://uts.cc.utexas.edu/~varanus/moloch.html.

Pyne, Stephen J., 1998, ‘Forged in fire: History, land, and anthropogenic fire’ in W. Bal?e (ed.), Advances in Historical Ecology, Columbia University Press, pp. 64–103.

Pyne, Stephen J., 2001, Fire: A Brief History, British Museum Press.

Reed, A. W., 1999, Aboriginal Myths, Legends and Fables, Reed Natural History, Australia.

Wilson, E. O. and Bert H?lldobler, 1994, Journey to the Ants, Harvard University Press.

В поисках единорога: акула-домовой

Borges, Jorge Luis, 1962, ‘The Fearful Sphere of Pascal’ in Labyrinths, New Directions Publishing Corporation and Penguin Classics (2000).

Crawford, Dean, 2008, Shark, Reaktion Books.

Knowlton, N. and Jackson, J. В. C, 2008, ‘Shifting Baselines, Local Impacts, and Global Change on Coral Reefs’, PLoS Biology, 62: e54.

Laidre, Kristin L. et al., 2008, ‘Quantifying the Sensitivity of Arctic Marine Mammals to Climate-Induced Habitat Change’, Ecobgical Applications, 18: S97 – S125.

Lavers, Chris, 2009, The Natural History of Unicorns, Granta.

Martin, R. Aidan, 2001, ‘Biology of Sharks and Rays’, www.elasmo-research.org.

Meeuwissen, Tony, 1997, Remarkable Animals: 1000 Amazing Amalgamations, Frances Lincoln.

Nweeia, Martin, 2005, ‘Marine Biology Mystery Solved: Function of Unicorn Whale’s 8-foot Tooth Discovered”, Harvard Medical School press release, 13 December 2005.

Sapolsky, Robert, 2010, ‘This Is Your Brain on Metaphors’, The New York Times, 14 November 2010.

Saez Castan, Javier and Miguel Murugarren, 2003, Animalario Universal del Profesor Revillod Fondo de Cultura Economica, Mexico.

Wilson, E. O., 1996, In Search of Nature, Island Press.

Венерин пояс

Amos, William H, 2004, ‘Venus’s Girdle’, http://www.microscopy-uk.org.uk, accessed 2 December 2011.

Balcombe, Jonathan, 2006, Pleasurable Kingdom, Macmillan.

Boero, Peter et al., 2007, ‘Cnidarian milestones in metazoan evolution’, Int. Сотр. Bio., 47:5.

Etnoyer, Peter, 2008, ‘The Nematocyst: apex of organelle specialization’, Deep Sea News, 1 May 2008, http://scienceblogs.com/deepseanews/, accessed 2 December 2011.

Colin, Sean R et al, 2010, ‘Stealth predation and the predatory success of the invasive ctenophore Mnemiopsis leidyi’, PNAS, 20 September 2010.

Judson, Olivia, 2002, Dr Tatiana’s Sex Guide to All Creation, Vintage.

Kideys, Ahmet E., 2002, ‘Fall and Rise of the Black Sea Ecosystem”, Science, 297, 5586, 1482–4.

Knoll, Andrew H. and Sean B. Carroll, 1999, ‘Early Animal Evolution: Emerging Views from Comparative Biology and Geology’, Science, 284, 5423, 2129–37.

Lucretius, 1997, On the Nature of Things, translation by Ronald Melville, Oxford Word’s Classics.

N?chter, T. et al., 2006, ‘Nanosecond– scale kinetics of nematocyst discharge’, Current Biology 16, R316-R318, 9 May 2006.

Whitfield, J., 2004, ‘Everything You Always Wanted to Know about Sexes’, PLoS Biology, 26: e183.

Водяной медведь, или тихоходка

The American Museum of Natural History, ‘The Known Universe’, http://amnh.org/news/2009/12/the-known-universe/, accessed 23 December 2011.

Bostrom, Nick, 2007, ‘The Future of Humanity’, published in New Waves in Philosophy of Technology, Palgrave Macmillan, 2009.

Bostrom, Nick, 2008, ‘Where are they? Why I hope the search for extraterrestrial intelligence finds nothing’, MIT Technology Review, May/June 2008.

Davies, Paul, 2010, speaking to Philip Dodd on Nightwaves, BBC Radio 3, March 2010.

Deutsch, David, 1997, The Fabric of Reality, Penguin.

Deutsch, David, 2005, ‘Our Place in the Cosmos’, http://www.ted.com.

Deutsch, David, 2009, ‘A New Way to Explain Explanation’, http://www.ted.com.

Deutsch, David, 2011, The Beginning of Infinity, Allen Lane.

Howard, Andrew W. et al., 2010, ‘The Occurrence and Mass Distribution of Close-in Super-Earths, Neptunes, andjupiters, Science, 330, 6004, 653–5.

J?nsson, K. Ingemar et al., 2008, ‘Tardigrades survive exposure to space in low Earth orbit’, Current Biology, vol. 18, issue 17, pp. R729 – R731.

Mach, Martin, 2000, ‘The incredible water bear’, http://www.microscopy-uk.org.uk, accessed 2 December 2011.

Mantel, Hilary, 2008, ‘That Wilting Flower’, London Review of Books, 24 January 2008.

Roach, Mary, 2010, Packing For Mars, W. W. Norton.

Андский бакенбардовый сычик

Anderson, K. and Bows, A., 2011, ‘Beyond “dangerous” climate change: emission scenarios for a new world, ’ Philosophical Transactions of the Royal Society A, 369: 20–44.

Barnosky, Anthony D. et al., 2011, ‘Has the Earth’s sixth mass extinction already arrived? ’, Nature, 471,51–7.

BirdLife International, 2011, species factsheet: Xenoglaux loweryi.

Darwin, Charles, 1839, The Voyage of the Beagle, http://darwin-online.org.uk.

Deakin, Roger, 2007, ‘The Sacred Groves of Devon’, in Wildwood: A Journey Through Trees, Hamish Hamilton.

Gladwell, Malcolm, 2000, The Tipping Point: How Little Things Can Make a Big Difference, Little Brown.

Global Biodiversity Outlook, 2010, UNEP, www.unep.org/pdf/GB03-en.pdf.

Hamilton, Garry, 2011, ‘Welcome Weeds: How Alien Invasion Could Save the Earth’, New Scientist, 12 January 2011.

Kolbert, Elizabeth, 2009, ‘The Sixth Extinction? ’ The New Yorker, 25 May 2009, http://www.newyorker.com/talk/comment/2011/12/05/111205taco_talk_kolbert, accessed 30 November 2011.

Lenton, Tim et al. 2007, ‘Tipping Elements in the Earth’s Climate System’, PNAS, 12 February, 2008, vol. 105, no. 6, 1786–93.

Malhi, Yadvinder et al., 2008, ‘Climate Change, Deforestation, and the Fate of the Amazon’, Science, 319, 5860, 169–72.

Malhi, Yadvinder et al., 2009, ‘Exploring the likelihood and mechanism of a climate-change-induced dieback of the Amazon rainforest’, PNAS, 13 February 2009.

Marris, Emma, 2011, ‘Can vulnerable species outrun climate change? ’, http://e360.yale.edu/ 3 November 2011, accessed 2 December 2011.

Morris, Desmond, 2009, Owl, Reaktion Books.

Nagel, Thomas, 1979, ‘The Absurd’, in Mortal Questions, Cambridge University Press.

Nepstad, Daniel et al, 2009, ‘The End of Deforestation in the Brazilian Amazon’, Science, 326, 5958, 1350–51.

Pan, Yude et al., 2011, ‘A Large and Persistent Carbon Sink in the World’s Forests’, Science, 333, 6045, 988–93.

Pimm, S. et al., 2006, ‘Human impacts on the rates of recent, present and future bird extinctions’, PNAS, vol. 103, no. 29,10941–6.

Rumi, Jalal ad-Din (1207–1273), ‘Spring is Christ’, from The Essential Rumi: Selected Poems, Penguin (2004).

Thomas, Chris, 2011, ‘Britain should welcome climate refugee species’, Trends in Ecology and Evolution, vol. 26, p. 216.

Thompson, Ken, 2010, Do We Need Pandas? The Uncomfortable Truth about Biodiversity, Green Books.

Tolefson, Jeff, 2010, ‘Amazon drought raises research doubts’, Nature, 466, http://www.nature.com/news, 20 July 2010, accessed 21 January 2012.

Volk, Tyler, 1998, Gaia’s Body: Toward a Physiology of Earth, MIT Press (2003).

Weidensaul, Scott, 2002, The Ghost with Trembling Wings: Science, Wishful Thinking, and the Search for Lost Species, Farrar, Straus and Giroux.

van der Werf, G. R. et al., 2009, ‘CO2 emissions from forest loss, ’ Nature Geoscience, 2, 737–8.

WWF Global, Heart of Borneo Initiative, http://wwf.panda.org/.

Zelazowski, Przemyslaw et al, 2011, ‘Changes in the potential distribution of humid tropical forests on a warmer planet’, Phil. Trans. R. Soc. A, 369.

Ксенофиофоры

Barbour, Julian, 2000, The End of Time, Phoenix.

Borges, Jorge Luis, 1940 (translated 1961), ‘Tl?n, Uqbar, Orbis Tertius’, in Labyrinths, op. cit.

Close, Frank, 2007, The Void, Oxford University Press.

Broad, William J., 2009, ‘Diving Deep for a Living Fossil’, The New York Times, 25 August 2009.

Danovaro, Roberto et al., 2010, ‘The first metazoa living in permanently anoxic conditions’, BMC Biology, 8: 30.

Dillard, Annie, 1982, Teaching a Stone to Talk, HarperPerennial (1988).

Hazen, Robert M., 2010, ‘Evolution of Minerals’, Scientific American, March 2010.

Hazen, Robert M. and J. M. Ferry, 2010, ‘Mineral evolution: Mineralogy in the fourth dimension’, Elements, 6, 1: 9–12.

Levi, Primo, 1975, The Periodic Table, Schocken Books.

Lewis-Williams, David, 2010, Conceiving God: The Cognitive Origin and Evolution of Religion, Thames & Hudson.

2008, The 27 Best Deep-Sea Species: No. 22 ‘Xenophyophores’, 28 October 2008, http://deepseanews.com.

Matz, M. et al., 2008, ‘Giant Deep-Sea Protist Produces Bilaterian-like Traces’, Current Biology, 18: 1–6.

Newton, Issac, Letter to Oldenburg (7 December 1675) in H. W Turnbull (ed.), The Correspondence of Isaac Newton, 1661–1675 (1959), vol. 1, 366.

Rona, P. et al., 2003, ‘Paleodictyon, a Living Fossil on the Deepsea Floor’, American Geophysical Union, Fall Meeting 2003.

Schwartzman, D. W. and T. Volk, 1991, ‘Biotic Enhancement of Weathering and Surface Temperatures on Earth since the Origin of Life’, Global and Planetary Change, vol. 4, 357–71.

Seneca legend, http://www.firstpeople.us, accessed 2 December 2011.

Sherratt, Thomas N. and David M. Wilkinson, 2009, ‘How Will the Biosphere End’ in Big Questions in Ecology and Evolution, Oxford University Press.

Swinbanks, D. D. and Y. Shirayama, 1986, ‘High levels of natural radionuclides in a deep-sea infaunal xenophyophore’, Nature, 320, 354–8.

Young, Craig M., 2007, ‘The Deep Seafloor: A Desert Devoid of Life? ’, essay in Claire Nouvian, The Deep, op. cit.

Краб йети

Beatty, Thomas J. et al, 2005, An obligately photosynthetic bacterial anaerobe from a deep-sea hydrothermal vent’, Proceedings of the National Academy of Sciences, vol. 102, issue 26.

Brownlee, Donald E., 2010, ‘Planetary habitability on astronomical timescales’, in Carolus J. Schrijver, et al, Heliophysics: Evolving Solar Activity and the Climates of Space and Earth, Cambridge University Press.

Duprat, J. et al., 2010, ‘Extreme Deuterium Excesses in Ultracarbonaceous Micrometeorites from Central Antarctic Snow’, Science, 328, 5979, 742–5.

Earle, Sylvia and Glover. Linda, 2009, Oceans: An Illustrated Atlas, National Geographic Society.

Lane, Nick, 2009b, “Was our oldest ancestor a proton-powered rock? ’, New Scientist, 19 October 2000.

Macpherson, E. et al., 2005, ‘A new squat lobster family of Galatheoidea Crustacea, Decapoda, Anomura from the hydrothermal vents of the Pacific-Antarctic Ridge’, Zoosytema, 27 (4).

Morelle, Rebecca, 2011, ‘Deep-sea creatures at volcanic vent’, BBC News, 28 December 2011.

Royle, Peter, 2008, ‘Crabs’, Philosophy Now, May/June 2008.

Sartre, Jean-Paul, 1938, La Naus?e, New Directions (2007).

Singer, P. W, 2009, Wired for War, Penguin Books.

Thurber, A. R. et al., 2011, ‘Dancing for Food in the Deep Sea: Bacterial Farming by a New Species of Yeti Crab’, PLoS ONE, 6 (11): e26243.

Wallace, David Foster, 2005, Consider the Lobster and Other Essays, Little, Brown.

Данио рерио

Adler, Ray, 2010, ‘Ray Kurzweil: Building bridges to immortality’, New Scientist, 27 December 2010.

Atwood, Margaret, 2003, Oryx and Crake, Bloomsbury.

Atwood, Margaret, 2009, The Year of the Flood, Bloomsbury.

Berry, Thomas, 2009, The Sacred Universe: Earth, Spirituality, and Religion in the 21st Century, Columbia University Press.

Berry, Wendell et al., 2007, ‘Our Biotech Future: An Exchange’, New York Review of Books, 27 September 2007.

Bostrom, Nick, 2007, ‘The Future of Humanity’, op. cit.

Bosveld, Jane, 2009, ‘Evolution by Intelligent Design: Bioengineers will likely control the future of humans as a species’, Discover.com, March 2009, http://discover-magazine.com, accessed 21 January 2012.

Brazier, Martin, 2009, ‘The Deep History of Life on Earth’, Remarks at the Geological Society, 25 June 2009.

Cascio, James, 2009, ‘Get Smarter’, The Atlantic, July/August 2009.

Chalmers, David J., 2010, ‘The Singularity: A Philosophical Analysis’, Journal of Consciousness Studies 17:7–65.

Chin, Jason, 2009, ‘Preprogramming the code of life’, the Francis Crick Prize lecture, The Royal Society, 26 November 2009.

Cullen, Jonathan M. et al, 2011, ‘Reducing Energy Demand: What Are the Practical Limits? ’ Environ. Sri. Technol, 45 (4), 1711–18.

Dyson, Freeman, 2007, ‘Our Biotech Future’, New York Review of Boohs, 19 July 2007.

Eagleman, David, 2009, Sum, Canongate.

Endersby, Jim, 2007, A Guinea Pig’s History of Biology, William Heinemann.

Gopnik, Adam, 2011, ‘The Information: How the Internet gets inside us’, The New Yorker, 14 February 2011.

Gray, John, 2002, Straw Dogs, Granta.

Gray, John, 2011, The Immortalization Commission: Science and the Strange Quest to Cheat Death, Allen Lane.

Haque, Umair, 2011, ‘Egypt’s Revolution: Coming to an Economy Near You’, Harvard Business Review, 1 February 2011.

Haque, Umair, 2011, ‘The Eudaimonic Transformation’, http://www.umairhaque.com/, accessed 2 December 2011.

Hoffman, David E., 2010, The Dead Hand: The Untold Story of the Cold War Arms Race and its Dangerous Legacy, Anchor.

Hume, David, 1741, ‘On Dignity and Meanness of Human Nature’, www.david-hume.org.

Jackson, Tim, 2009, ‘Prosperity Without Growth’, a report for the UK Sustainable Development Commission, http://www.sd-commission.org.uk, accessed 12 January 2012.

Kasparov, Garry, 2011, ‘The Chess Master and the Computer”, New York Review of Books, February 2011, being a review of Diego Rasskin-Gutman, Chess Metaphors: Artificial Intelligence and the Human Mind (2011), MIT Press.

Kikuchi, Kazu et al, 2010, ‘Primary contribution to zebrafish heart regeneration by gata4+ cardiomyocytes’, Nature, 464, 601–5.

Linden, David J., 2011, ‘The Singularity is Far: A Neuroscientist’s View’, http://boing-boing.net, 14 July 2011, accessed 30 November 2011.

Lynas, Mark, 2011, The God Species: How the Planet Can Survive the Age of Humans, Fourth Estate.

Morris, Errol, 2010, Tabloid, Air Loom Enterprises.

Morton, Oliver, 2007, op cit.

Nature editorial, 2008, ‘Beyond the origin’, 20 November 2008, Nature, 456, 281.

Nurse, Sir Paul, 2010, ‘The Great Ideas of Biology’, http://royalsociety.org/royalsociety.tv.

Poss, Kenneth D. et al., 2002, ‘Heart Regeneration in Zebrafish’, Science, 298,5601, 2188–90.

Rockstr?m, Johan et al., 2009, A safe operating space for humanity’, Nature, 461, 472–5.

Russell, Claire, 2003, ‘The roles of Hedgehogs and Fibroblast Growth Factors in Eye Development and Retinal Cell Rescue’, Vision Research, 43, 899–912.

Sagan, Carl, 1996, Billions and Billions, Ballantine Publishing Group.

Thomas, Lewis, 1974, ‘Natural Man”, an essay republished in The Lives of a Cell, Bantam Books.

Voltaire, 1759, Candide, Penguin Classics (2006).

Zimmer, Carl, 2008, Microcosmos: E. Coli and the New Science of Life, Pantheon.

?i?ek, Slavoj, 2010, ‘Interlude 4: Apocalypse at the Gates’ in Livingin End Times, Verso.

Заключение без каких-либо выводов

Allenby, Brady and Daniel Sarowitz, 2011, The Techno-Human Condition, MIT Press.

Black, Richard, 2012, ‘Carbon emissions will defer Ice Age’, BBC News, 9 January 2012.

Heidegger, Martin, 1949, ‘The Question Concerning Technology’, in David Farrell Krell (ed.), Basic Writings, Routledge 2011.

Kahneman, Daniel, 2011, Thinking, Fast and Slow, Farrar, Straus and Giroux.

Marris, Emma, 2011, Rambunctious Garden: Saving Nature in a Post-Wild World, Bloomsbury.

Rees, Martin, 2011, ‘Higgs Boson Might Yield Origins of Universe But Questions Remain’, http://www.Thedailybeast.com, 19 December 2011.

Stager, Curt, 2011, Deep Future: The Next 100,000 Years, Thomas Dunne Books.

Благодарности

Спасибо моему агенту Джеймсу Макдональду Локхарту: только благодаря его усилиям и вниманию эта книга состоялась. Спасибо Роберту Макферлейну. Спасибо Саре Холлоуей и ее коллегам по Granta: они поверили в книгу и поддерживали ее. О лучшем редакторе, чем Сара, я не мог и мечтать. Я благодарю ее ассистентов: сначала Амбер Дауэлл, а потом Энн Мидоус помогали мне во многих отношениях. Спасибо Бенджамину Бакену за редактуру текста и Славу Тодорову за корректуру. Я благодарен Дэвиду Аткинсону за работу над предметным указателем. Кристин Ло, Майкл Сэлу, Сара Уэйсли и все, кто занимался дизайном, производством и продвижением книги в Granta, – спасибо вам. Паола Дезидерио помогала с поиском изображений. Спасибо Голбану Могхаддас за ее потрясающие иллюстрации.

Ашден Траст и Педро Моура Коста щедро финансировали более ранний проект о судьбе мировых коралловых рифов, которому еще предстоит увидеть свет. Работа, которую они поддерживали, обогатила информацией эту книгу, и я в большом долгу перед ними. Спасибо всем, кто имел отношение к выбору «Книги о самых невообразимых животных» на стадии работы над ней для награждения премиями Роджера Дикина (Society of Authors Roger Deakin Award) и «Джервуд» (Royal Society of Literature Jerwood Award for Non-Fiction).

Спасибо Питеру Барнсу и всем, кто сделал возможным мое пребывание в доме творчества писателей Mesa Refuge на побережье Пойнт Рейс в Калифорнии. Анна и Крис, спасибо, что поселили меня в Tom’s Bothy в Ачморе, Брейн и Люси Поетт – за Токавейг, и Ребекка Картер – за Уолсингем. В этих живописных местах я был способен думать и писать. Спасибо сотрудникам Бодлианской библиотеки за неизменную помощь и любезность, Брюсу Баркер-Бенфилду – за показанный мне оригинал бестиария Эшмола в Бодлианской библиотеке, Джулии Уолворт и ее коллегам, предоставившим доступ к бестиариям Мертонского колледжа, и Катарине Симс в Тринити-колледже (Дублин) за возможность увидеть стихотворение «Пангур Бан» в древнеирландском манускрипте.

Я безмерно благодарен д-ру Клэр Рассел из Королевского ветеринарного колледжа в Лондоне, которая любезно предоставила возможность проводить время в лаборатории, наблюдая за эмбрионами данио-рерио. Паула Касал, Мелани Челленджер и Бенджамин Моррис читали наброски некоторых глав и делали полезные замечания.

Многие друзья, знакомые и коллеги постоянно делились бесценными идеями и оказывали мне практическую или моральную поддержку. Даже если они и не догадывались об этом или если казалось, что это не имеет для них особого значения, для меня это было важно. Среди них Нейл Астли, Никола Бэрд, Энтони Барнет, Мег Берлин, Джеффри Бест, Дэвид Боданис, Харви Браун, Бернд Бруннер, Дэвид Бакленд, Филиппа Бушелл, Роберт Батлер, Алекс Баттерворт, Сьюзен Кэнни, Навджёт Чхина, Сью Комбер, Джеймс Крабтри, Макс Истли, Стивен Голдман, Крис Гудолл, Том Горо, Клайв Хамблер, Дэвид Хейс, Стефан Хайн, Джудит Херрин, Пол Хайлдер, Роланд Ходсон, Мэтью Хоффман, Пол Кингснорт, Джон Китчинг, Ли Клингер, Алан Найт, Чарли Кроник, Сара Лэрд, Антония Лэйард, Энни Леви, Дженни Ланнон, Марк Линас, Рут Нуссбаум, Джеймс Марриотт, Джордж Маршалл, Грег Муттитт, Эндрю Макнеллис, Джордж Монбиот, Педро Моура Коста, Питер Олдхэм, Марио Петруччи, Лаура Ривал, Каллум Робертс, Брэдон Смит, Джо Смит, Оливер Тиккелл, Патрик Уолш, Марина Уорнер, Хью Уорвик и Кенни Янг.

Также благодарю моих коллег по UKERC в 2011.

Эту книгу я посвящаю моей любимой жене Кристине: «Defender la alegr?a como una bandera»^{64} – а также нашим семьям. Надеюсь, что Анхель Мигель Матеус Баталла и Джон Хачра, которых мне особенно не хватает, оценили бы книгу. Ну, и главное, это Лара: «О дивный новый мир, где обитают такие люди!»

Иллюстрации

«Львы в пещере Шове» Lions hunting, Chauvet Cave. Jean Clones, by permission of the French Ministry of Culture.

«Кабинет удивительных вещей Оле Ворма, около 1655 г.» Ole Worm’s cabinet of curiosities, 1655. Wikimedia Commons. Smithsonian Institution Libraries. Released to the public domain for use for any purpose without condition at en. wikipedia.

«Мифологическая огненная саламандра» Fire Salamander. Science and Society Picture Library.

«Долгопят» Tarsier © http://www.pond5.com/

«Ранние стадии развития водного гомункула» Aquatic homunculus. Redrawn by Golbanou Moghaddas from an original by Francois de Sarre, with his kind permission.

«Ихтиостега» Icythostega. By kind permission of the artist, Nobu Tamura.

«Ауисотль» Ahuitzotl: cast of a stone glyph circa 1500. Wikimedia Commons. Released to the public domain for use for any purpose without condition by Information at en.wikipedia/

«АКСОЛОТЛЬ» Axolotl © Stephen Dalton, Nature Picture Library.

«Джозеф Меррик, 1889 г.» Joseph Merrick, 1889. © Wellcome Library, London.

«Филогенетическое древо жизни» Phylogenetic Tree of Life. Wikimedia Commons. Released to the public domain for use for any purpose without condition by NASA Astrobiology Institute, Eric Gaba at en. wikipedia.

«БОЧКООБРАЗНАЯ ГУБКА» рисунок в конце главы Massive barrel sponge (Xestospongia testudinaria) and diver. © Jurgen Freund, Nature Picture Library.

«Корона морской звезды терновый венец» Crown-of-Thorns Starfish (Acanthaster planci) ©Jeff Rotman, Nature Picture Library.

«Чарльз Дарвин видел, что при определенных условиях…» Map showing the resemblance between barrier coral reefs surrounding mountainous islands, and atolls or lagoon islands. Charles Darwin, On the Structure and Distribution of Coral Reefs. Out of copyright.

«Деталь фрески „Флотилия“» Akrotiri fresco. Wikimedia Commons. Released to the public domain for use for any purpose without condition by Smial at en. wikipedia.

«Кит-убийца охотится на тюленя» Orca hunting seal. © Rob Lott. Barcroft Media.

«Личинки угря – лептоцефалы» Eel larvae © Michael J. Miller.

«Глоточные челюсти мурен» Pharyngel jaws Wikimedia Commons. Released to the public domain for use for any purpose without condition by Zina Deretsky, US National Science Foundation (after Rita Mehta, UC Davis); Ryan Wilson, en. wikipedia.

«Рот миноги» Chestnut Lamprey mouth (Ichthyomyzon castaneus). © Visuals Unlimited, Nature Picture Library.

«Щетинкочелюстные» Chaetognath (Sagitta setosa). © Dr Yvan Perez, IMBE Aix-Marseille Universite.

«Лупоглазый ресничный червь (Dugesia)» Planaria Flatworm (Dugesia). © Visuals Unlimited, Nature Picture Library.

«Два плоских червя пытаются пронзить друг друга своими сдвоенными пенисами, располагающимся в передней части тела.» Two Pseudobiceros bedfordi, each with a pair of chest-mounted penises, go to war. By kind permission of Nico Michaels.

«Гонодактилус» Eye of Gonodactylus by kind permission of Ray Caldwell. Detail by Kleinlogel S and White AG (2008) at PLoS ONE: public domain.

«Ландшафт типов глаз» Landscape of eyes. Drawing © Lalla Ward, reproduced with her kind permission and that of Michael Land, on whose work the drawing is based.

«Танцующая голубоногая олуша» Blue-footed Booby © Ian Yates.

«Иридогоргия» Iridogorgia © Erik Cordes with Lophelia II 2007, U. S. ВОЕМ and NOAA OER.

«Рисунки радиолярий Эрнста Геккеля» Radiolaria. Ernst Haeckel, Die Radiolarien, Berlin 1862.

«Иллюстрации из книги „О росте и форме“ (1917).» Spirals, frames and skulls. D’Arcy Thompson, On Growth and Form 1917.

«Раковина наутилуса» Nautilus shell © Gavin Kingcome, Science Photo Library.

«Члены элитного клуба» Japanese macaques in hot pool. © Yukihiro Fukuda, Nature Picture Library.

«Новорожденная макака повторяет мимику взрослого человека, показывающего ему язык» Baby macaque sticking out tongue. Liza Gross, PLoS Biology. Public domain.

«Свирепый мерзкий медоед» Honey badger © Ole Jorgen Liodden, Nature Picture Library.

«Детеныш кожистой черепахи направляется к воде» Baby Leatherback turtle © Doug Perrine, Nature Picture Library.

«Иллюзия „утка или кролик“» Duck / rabbit illusion. J. Jastrow Popular Science Monthly, 1899. Out of copyright.

«Паук-скакунчик мистацеус» Phidippus Mystaceus © Thomas Shahan, Science Photo Library.

«Иллюстрация ископаемых, выполненная Робертом Гуком около 1705 г.» Fossil illustration by Robert Hooke. Bodleian Library.

«Подводная лодка „Наутилус“, сконструированная Робертом Фултоном, 1793–1797 гг.» Robert Fulton’s Nautilus submarine. Wikimedia Commons. Released to the public domain for use for any purpose without condition at en. wikipedia.

«„Вид из окна в Ле Гра“, Нисефор Ньепс (1826).» The View from the Window at Le Gras. Wikimedia Commons. Released to the public domain for use for any purpose without condition by Rebecca A. Moss, College of Liberal Arts Office of Information Technology University of Minnesota at en. wikipedia.

«Бульвар дю Тампль (1838)» Boulevard du Temple. Released to the public domain for use for any purpose without condition at en. wikipedia.

«Дэвид Октавиус Хилл с дочерью, около 1843 г.» David Octavius Hill and Robert Adamson, David Octavius Hill with his daughter, Charlotte (Group 141), Scottish National Portrait Gallery.

«Глубоководный осьминог» Deepsea octopus (Benthoctopus johnsoniana) © David Shale Nature Picture Library.

«Осьминог Wunderpus photogenicus» Wunderpus photogenicus © Richard Ross.

«Глубоководный плавниковый осьминог (подотряд Сirrina)» Deepsea cirrate octopod © David Shale, Nature Picture Library.

«Черно-мраморная рыба-ёж» Black-blotched Porcupinefish (Diodon liturosus) © Frei / ARCO, Nature Picture Library.

«Размах крыльев самых больших кетцалькоатлей» The size of Quetzalcoatlus © Darren Naish and Mark Witton.

«Дрофа (Otis tarde)» Great bustard © Wild Wonders of Europe, Nature Picture Library.

«Обед» Quetzalcoatlus © Mark Witton.

«Кетцалькоатль в полете» Quetzalcoatlus © Mark Witto.

«Детеныш южного гладкого кита» Juvenile Southern Right whale. © Brandon Cole, Nature Picture Library.

«Морские диатомеи с Мадагаскара» Diatoms © Visuals Unlimited, Nature Picture Library.

«Фораминефера в изображении Эрнста Геккеля.» Foraminifera by Ernst Haeckel, 1904. Public domain.

«Молох» Thorny Devil © Steven David Miller, Nature Picture Library

«Акула-домовой. Рисунок 1921 г.» Goblin shark, drawn in 1921 Wikimedia Commons. Released to the public domain for use for any purpose without condition at en. wikipedia.

«Венерин пояс» Venus’s girdle © Sinclair Stammers, Nature Picture Library.

«Hypsibius dujardini» Waterbear (Hypsibius dujardini) © Bob Goldstein and Vicky Madden, UNC Chapel Hill, USA.

«Сон разума рождает чудовищ. Франсиско Гойя.» ‘The Dream of Reason Produces Monsters’ by Francisco Goya, 1799. WikimediaCommons. Released to the public domain for use for any purpose without condition at en. wikipedia.

«Следы Paleodictyon nodosum» Paleodictyon nodosum from the IMAX film Volcanoes of the Deep Sea © The Stephen Low Company in association with Rutgers University.

«Этот след ноги на Луне, сделанный и сфотографированный 20 июля 1969 г., останется на миллионы лет» Bootprint on the Moon by Buzz Aldrin. Wikimedia Commons. Released to the public domain for use for any purpose without condition by Nasa at en. wikipedia.

«Краб йети Kiwa hirsuta» Yeti crab (kiwa hirsuta) © Ifremer.

«Равноногий рак из семейства Arcturidae» Deepsea arcturid Isopod © David Shale, Nature Picture Library.

«Эмбрион данио рерио, 14 часов» Zebrafish embryo, 14 hours old © Andrew L. Miller and Sarah E. Webb (HKUST, Hong Kong).

«Фрагмент карты мира Mappa Mundi в Херефордском соборе, около 1300 г.» Detail from the Mappa Mundi at Hereford cathedral, circa 1300. Scanned by the author from reproduction in the public domain.

«ПРИЛОЖЕНИЕ II. ГЕОЛОГИЧЕСКОЕ ВРЕМЯ» Geological ‘clock’. Wikimedia Commons. Released to the public domain for use for any purpose without condition by Woudloper at en. wikipedia.

Источники

Lines from The Denial of Death copyright © The Estate of Ernest Becker, 1973.

Lines from Why Look at Animals? copyright © John Berger, 1991. Reprinted by kind permission of the author.

Lines from The Benevolent Emporium of Celestial Knowledge copyright © The Estate of Jorge Luis Borges, 1942. Reprinted with the permission of Penguin.

Lines from The Book of Imaginary Beings copyright © The Estate of Jorge Luis Borges, 1967.Random House.

Lines from Funes the Memorious copyright © The Estate of Jorge Luis Borges, 1944. Reprinted with the permission of Pollinger Ltd.

Line from The Fearful Sphere of Pascal copyright © The Estate of Jorge Luis Borges. Penguin.

Lines from Cosmicomics copyright © The Estate of Italo Calvino, 1965. Reprinted with permission of Penguin, Harcourt and The Wylie Agency.

Lines from The Sea Around Us © The Estate of Rachel Carson, 1951.

Lines from Caspar Hauser copyright © David Constantine, Bloodaxe, 1994.

Lines from The Enchanted Braid copyright © Osha Gray Davidson, 1998. Reprinted with the kind permission of the author.

Lines from Wind, Sand and Stars copyright © The Estate of Antoine de Saint-Exup?ry, 1939. Reprinted with the kind permission of Succession Antoine de Saint-Exup?ry-d’Agay.

Lines from The Fabric of Reality copyright © David Deutsch, 1997. Reprinted with the kind permission of the author. Penguin.

Line from Teaching a Stone to Talk copyright © Annie Dillard, 1982. Reprinted by the permission of Russell & Volkening as agents for the author’s estate.

Lines from Why Life Speeds Up As You Get Older copyright © Douwe Draaisma, 2004. Reprinted with the kind permission of the author.

Lines from Sum copyright © David Eagleman, 2009. Reprinted with the kind permission of the author.

Lines from Burnt Norton and The Love Song of J. Alfred Prufrock copyright © The Estate of T. S. Eliot, 1915,1941. Reprinted with permission of Faber and Faber.

Lines from The Immense Journey copyright © 1957 The Estate of Loren Eiseley, Random House.

Words of Toni Frohoff reprinted with her kind permission.

Lines from The Eye copyright © Simon Ings, 2007. Reprinted by permission of the author and Bloomsbury.

Words of Jerome Lewis reproduced with his kind permission.

Lines from Machiavellian Intelligence copyright © Dario Maestripieri, 2007. Reprinted by kind permission of the author.

Lines from 1984 copyright © The Estate of George Orwell, 1948. Reprinted by permission of Penguin and A. M. Heath.

Lines from Unifying the Universe copyright © Michio Kaku, 2005.

Lines from Lowly Origin copyright ©Jonathan Kingdon. Reprinted by kind permission of the author.

Lines from You Are Not a Gadget copyright © Jaron Lanier 2010.

Line from Solaris copyright © The Estate of Stanis?aw Lem, 1961.

Lines from Conceiving God: The Cognitive Origin and Evolution of Religion by David Lewis-Williams copyright © 2010 Thames & Hudson Ltd., London. Reprinted by kind permission of Thames & Hudson.

Lines from Arctic Dreams copyright © Barry Lopez, 1986. Reprinted with the kind permission of the author and Sterling Lord Literistic.

Lines from The Fog of War. Reprinted with the permission of Erol Morris and Fourth Floor Productions.

Line from The Emperor of All Maladies copyright © Siddhartha Mukherjee, 2010. Penguin.

Line from Music, Language and the Brain copyright © Aniruddh D. Patel, 2008. Reprinted with the kind permission of the author.

Lines from Bathysphere copyright © Don Patterson, 2010. Reprinted with the permission of Rogers, Coleridge and White.

Lines from On Balance copyright © Adam Phillips, 2010. Penguin.

Lines from Created from Animals copyright © The Estate of James Rachels, 1990. Reprinted with the kind permission of the Estate.

Lines from The Free Man’s Worship copyright © The Estate of Bertrand Russell, 1903.

Lines from ‘Patterns’ copyright © Oliver Sacks, 2008. Originally published in The New York Times. Used by permission of The Wylie Agency (UK) Limited.

Lines from The Voyage of the Turtle copyright © Carl Saf ina, 2006. Reprinted with the kind permission of the author.

Line from The Fate of the Earth copyright ©Jonathan Schell, 1982.

Lines from Your Inner Fish copyright © Neil H. Shubin, 2008. Reprinted with the kind permission of the author.

Lines from Becoming Human: Evolution and Human Uniqueness copyright © Ian Tattersall, 1998. Reprinted with the kind permission of the author.

Lines from Lives of a Cell copyright © The Estate of Lewis Thomas, 1974. Reprinted by permission of Penguin.

Lines from The Pterosaurs copyright © David Unwin, 2005. Reprinted with the kind permission of the author.

Lines from Decoding Reality copyright © Vlatko Vedral, 2010. Reprinted with the kind permission of the author.

Line from White Egrets copyright © Derek Walcott, 2010. Reprinted with the permission of Faber and Faber.

Lines from The Time Machine copyright © The Estate of H. G. Wells, 1895. Reprinted with the permission of A. P. Watt.

Lines from The Ghost with Trembling Wings copyright © Scott Weidensaul, 2002. Reprinted with the kind permission of the author.

Lines from A New Biology for a New Century copyright © Carl Woese, 2004. Reprinted with the kind permission of the author.

Lines from Time in the Stone copyright © Emily Young, 2007. Reprinted with the kind permission of the author.

Сноски

1

Фразу «Нам не нужны никакие вонючие жетоны» произносит герой фильма в ответ на требование показать отличительный знак полицейского. Слова «жетоны» (bages) и «барсуки» (bagers) на английском различаются всего одной буквой. – Прим. ред.

(обратно)

2

Пер. с англ. С.И. Церетели.

(обратно)

3

Также в состав фитопланктона входит множество других организмов, принадлежащих другим царствам: цианобактерии, жгутиконосцы, зеленые водоросли и др. – Прим. науч. ред.

(обратно) (обратно)

Комментарии

1

Знаменитая метафора пещеры у Платона в книге «Государство» символизирует неизбежность искажения реальности в представлении человека, воспринимающего ее опосредованно через тени, пляшущие на стенах пещеры. – Прим. ред.

(обратно)

2

Борхес Хорхе Луис «Аналитический язык Джона Уилкинса». Пер. Е. Лысенко, 1952.

(обратно)

3

Пер. Е. Лысенко.

(обратно)

4

Поле золотой парчи – место проведения мирных переговоров в 1520 г. между Англией и Францией, где был устроен трехнедельный пир и для царствующих особ и их гостей возведены палатки из парчи. В один из дней празднества над лагерем пролетел то ли дракон, то ли саламандра, и на гравюрах и картинах, отражающих это событие, обычно присутствует саламандра. – Прим. ред.

(обратно)

5

Имеется в виду популярная книга Бена Колдакра «Обман в науке» (Bad Science). – Прим. ред.

(обратно)

6

Речь идет о рекламе пива Guinness, где показана эволюция персонажей в обратном порядке (noitulovE – анаграмма слова Evolution). – Прим. ред.

(обратно)

7

Cейчас геробатрахус признан очень дальним родичем современных амфибий, а не их предком (см. Marjanovic, Laurin, 2009). – Прим. науч. ред.

(обратно)

8

Джон Мильтон «Потерянный рай». Пер. Арк. Штейнберга.

(обратно)

9

Имеется в виду строка из послания апостола Павла к коринфянам: «А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше» – и название бестселлера Джареда Даймонда «Ружья, микробы, сталь». – Прим. ред.

(обратно)

10

Эта губка относится к другому классу – стеклянные губки или Hexactinellida. – Прим. науч. ред.

(обратно)

11

Сэмюэль Тейлор Кольридж. Из «Поэмы о старом моряке», пер. Н. Гумилева. – Прим. ред.

(обратно)

12

Из стихотворения «Змей», пер. Алекса Грибанова. – Прим. ред.

(обратно)

13

Гесиод «О происхождении богов (Теогония)». Пер. В.В. Вересаева // Эллинские поэты, 1963. – Прим. пер.

(обратно)

14

Скорее Джеффрис был впечатлен сенсационными палеонтологическими находками, открывшимися при ремонте на Трафальгарской площади в Лондоне: тогда, в 1882 г., незадолго до написания романа, были подняты на поверхность из-под колонны Нельсона костные остатки бегемотов, слонов, а также остатки богатой болотной растительности. Все это свидетельствовало, что на месте Лондона в доледниковые времена были теплые тропические болота. Как тут не восхититься и не написать об этом книгу! – Прим. науч. ред.

(обратно)

15

Трискелион (от греч. ????????? – трехногий) – древний символический знак, представляющий собой три бегущие ноги, выходящие из одной точки. – Прим. ред.

(обратно)

16

В настоящее время животная природа Vernanimalcula серьезно оспорена. Скорее всего эти организмы следует относить к одноклеточным планктонным водорослям акритархам, остатки которых сильно изменились в ходе захоронения и минерализации. – Прим. науч. ред.

(обратно)

17

Панцирные плакодермы появились раньше – в начале силура, а в девоне они достигли расцвета. – Прим. науч. ред.

(обратно)

18

Сейчас этот вид называется по-другому: Symsagittifera roscoffensis. – Прим. науч. ред.

(обратно)

19

В оригинальной английской версии автор использует метафорическую забавную строчку, известную как самое короткое в мире стихотворение «Adam had ’em’», озаглавленное «О древности микробов», тоже паразитов, между прочим. – Прим. науч. ред.

(обратно)

20

Пер. М.Л. Гаспарова.

(обратно)

21

Недавно в экспериментах было показано, что большое число цветовых рецепторов все же не обеспечивает ракам-богомолам какого-то особо дифференцированного цветового различения (Thoen et al., 2014). – Прим. науч. ред.

(обратно)

22

Появление трилобитов датируется возрастом 535 млн лет назад. – Прим. науч. ред.

(обратно)

23

Каспар Хаузер – одна из загадок XIX в. Едва умеющий ходить и говорить юноша по собственным воспоминаниям все детство провел в темнице, а через несколько лет жизни среди людей был убит. Тайна его жизни и смерти осталась неразгаданной, а молва приписывает ему королевское происхождение. – Прим. ред.

(обратно)

24

Кн. пророка Иезекииля, 1:18

(обратно)

25

Понятие Theory of Mind в психологии принято называть «моделью психического»», но в литературе переводится по-разному: теория разума или теория разумного, понимание чужого сознания, теория намерений, теория сознания и пр.; это понятие определяется способностью осознавать независимость суждений других людей с целью объяснения своего и чужого поведения. – Прим. ред.

(обратно)

26

Отряд роговые кораллы Gorgonaria сейчас считается устаревшим и внесен в состав отряда Alcyonacea. – Прим. науч. ред.

(обратно)

27

Этот род относится к подотряду Calcaxonia. – Прим. науч. ред.

(обратно)

28

Ready made – предмет массового производства, рассматриваемый как произведение искусства. Одно из самых знаменитых произведений в стиле реди-мейд из созданных Марселем Дюшаном – «Фонтан» – представляет собой обычный писсуар. – Прим. ред.

(обратно)

29

Линней выделил всего три царства: животные, растения и минералы, а грибы относил к растениям. Минералы вошли в эту классификацию, потому что Линней классифицировал наиболее массовые явления, слагающие физиономию природы. – Прим. науч. ред.

(обратно)

30

Докинз Ричард. Эгоистичный ген. – М.: АСТ, Корпус, 2013.

(обратно)

31

Сейчас установлено, что большая часть (около 80 %) «некодирующей» ДНК выполняет регуляторную и другие функции. – Прим. науч. ред.

(обратно)

32

Оригинальная цитата из Nicholas Humphrey, 2009 «We humans find these animal displays attractive because they speak to us in the universal language of the biological courtier and troubadour». – Прим. науч. ред.

(обратно)

33

В. Шекспир «Мера за меру». Пер. Осии Сороки.

(обратно)

34

Нужно заметить, что такие суждения выражались не только маоистами и большевиками, но и многим интеллектуалами начала XX в.; среди самых известных людей, публично высказывавших их, был, например, Герберт Уэллс. Единственно, он считал, что для создания нового человека не нужна Партия. – Прим. науч. ред.

(обратно)

35

Маккарти Кормак. Кровавый меридиан, или Закатный багрянец на Западе. – М.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2012.

(обратно)

36

Цит. по изданию: Дарвин Чарльз. Происхождение человека и половой отбор. – М.: Терра – Книжный клуб, 2009.

(обратно)

37

Известная шутка, которая обыгрывает слова «one with everything», фигурирующие и в лозунге буддистов как идея единения с природой, и в приготовлении пиццы с разными наполнителями. – Прим. ред.

(обратно)

38

Имеются в виду слова: «В Италии тридцать лет правления Борджиа были наполнены войной, террором, убийством, кровопролитием, но они произвели на свет Микеланджело, Леонардо да Винчи, которые ознаменовали собой начало эпохи Возрождения. В Швейцарии в течение пятисот лет царили братская любовь, демократия и мир – и что швейцарцы смогли придумать за это время? Часы с кукушкой». – Прим. ред.

(обратно)

39

Пер. М.Н. Бычкова.

(обратно)

40

Среди мифов индейцев имеется и такой, что их земля – это панцирь плывущей черепахи. Автор, вероятно, имел в виду именно этот миф. – Прим. науч. ред.

(обратно)

41

Последние строки из «Маленькой басни». Кошка дает совет мышке, которая боится угодить в мышеловку: «Тебе следует лишь изменить направление», – сказала кошка и съела мышь. – Прим. науч. ред.

(обратно)

42

Приведенная датировка соответствует приблизительно (3,8 млрд лет) первым палеонтологическим свидетельствам, интерпретированным как следы жизнедеятельности бактерий. В действительности эта интерпретация оказалась ошибочной, кроме того, палеонтологические данные пока ничего не сообщают о зарождении самого нуклеотидного кода. – Прим. науч. ред.

(обратно)

43

Автор пользуется аллюзией на монументальную книгу Traces on the Rhodian shores Clarence Glacken (1967), в которой рассматриваются отношения человека и окружающей среды, в том числе и обожествление природы. – Прим. науч. ред.

(обратно)

44

Герберт Уэллс «Машина времени». Пер К. Морозовой.

(обратно)

45

В. Гюго «Труженики моря». Пер. с франц. А. Худадовой.

(обратно)

46

Антуан де Сент-Экзюпери «Планета людей». Пер. Норы Галь.

(обратно)

47

Морскими чертями называют разных морских обитателей. В данном случае имеется в виду род Linacina. – Прим. ред.

(обратно)

48

До 1980-х гг. их относили к водорослям, так что это скорее «историческое» наименование. – Прим. науч. ред.

(обратно)

49

Самые первые предположительные датировки выхода Homo sapiens из Африки относятся все же к более раннему периоду: 120–130 тысяч лет назад. – Прим. науч. ред.

(обратно)

50

Запасы промысловой популяции хамсы резко снизились после вселения мнемиопсиса: с 320 000 т в 1980 г. до 48 000 т в 1990 г. В результате была подорвана численность и следующего звена пищевой цепочки – хищников, питающихся хамсой, шпротом и тюлькой. – Прим. науч. ред.

(обратно)

51

Пер. М. Зенкевича. – Прим. ред.

(обратно)

52

Джадсон О. Каждой твари – по паре. Секс ради выживания. – М.: Альпина нон-фикшн, 2014.

(обратно)

53

Из 100 особей выжили три – Прим. науч. ред.

(обратно)

54

Имеются в виду глубоководные рыбы рода Bathypterois; эти рыбы используют длинные лучи грудных плавников и вырост хвостового плавника для опоры на дно: они как будто стоят на трех ногах. При весьма скромных размерах тела, длина плавниковых лучей у них может достигать метра. – Прим. науч. ред.

(обратно)

55

Цит. по: Никель. Пер. с итальянского Е. Дмитриевой / Примо Леви. Периодическая система. – М.: Текст, 2008.

(обратно)

56

В 1943 г. итальянский писатель, еврей Примо Леви стал узником концлагеря. Его книги о пережитом им опыте принесли ему мировую славу. – Прим. ред.

(обратно)

57

Известен случай, когда Сэмюэл Джонсон, английский поэт, литературный критик, лексикограф эпохи Просвещения, пнул ногой камень, доказывая реальность окружающего мира в научном споре. – Прим. ред.

(обратно)

58

Пер. Н. Берберовой.

(обратно)

59

Gibson et al., 2010 (Science, 2010: Vol. 329 no. 5987 pp. 52–56). В этой примечательной работе рассказывается о процессе создания геномов конкретных бактерий из отдельных нуклеотидов, последующем внедрении их в клетки других бактерий с описанием свойств полученных организмов. Автор книги имеет в виду более раннюю работу 2007 г. – Прим. науч. ред.

(обратно)

60

К моменту публикации русского издания такая возможность уже осуществилась: с помощью флуоресцентного микроскопа, работающего с использованием лучей Бесселя, можно наблюдать внутриклеточные процессы в режиме реального времени. – Прим. науч. ред.

(обратно)

61

В переводе в ряде случаев, если нет русских соответствий, дан буквальный перевод с английского (помимо латинского названия). – Прим. ред.

(обратно)

62

Сейчас костным рыбам придается ранг надкласса, включающим два класса: лучеперых и лопастеперых. – Прим. науч. ред.

(обратно)

63

В современной научной литературе можно встретить и альтернативный вариант стратиграфического расчленения кайнозойской эры, согласно которому она подразделяется на три периода – палеоген, неоген и четвертичный период. Палеоген кончается одигоценовой эпохой, неоген – плиоценом. Плейстоцен, голоцен и антропоцен составляют четвертичный период. – Прим. науч. ред.

(обратно)

64

«Защищать радость как флаг» – строка из стихотворения Марио Бенедетти «Защита радости».

(обратно) (обратно)

Оглавление

Введение

Аксолотль

Бочкообразная губка

Морская звезда терновый венец

Дельфины

Угри… и другие чудища

Плоские… и другие черви

Гонодактилус – ротоногое с «генитальными пальцами»

Человек

Иридогоргия

Японская макака

Индийский медоед и медоуказчик

Кожистая черепаха

Паук-скакунчик

Наутилус

Осьминоги

Иглобрюхие

Кетцалькоатль

Южные киты

Морские чертики

Молох

В поисках единорога: акула-домовой

Венерин пояс

Водяной медведь, или тихоходка

Андский бакенбардовый сычик

Ксенофиофоры

Краб йети

Данио рерио

Заключение без каких-либо выводов

Приложение I. Биологическая классификация

Приложение II. Геологическое время

Библиография

Благодарности

Иллюстрации

Источники

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно