Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Введение

Как жили древние римляне? Что происходило каждый день на улицах Рима? Все мы хотя бы один раз задавали себе подобные вопросы. Эта книга и призвана на них ответить.

На самом деле очарование Рима невозможно описать. Его можно только ощутить – всякий раз, когда осматриваешь археологический памятник римской эпохи. К сожалению, пояснительные таблички и существующие путеводители в большинстве случаев предлагают лишь самые общие сведения о повседневной жизни, сосредоточиваясь на архитектурных стилях и датировках.

Но есть один трюк, помогающий вдохнуть жизнь в места археологических раскопок. Присмотритесь к деталям: стертые ступени лестниц, граффити на оштукатуренных стенах (в Помпеях их великое множество), колеи, выбитые повозками в каменных мостовых, и потертости на порогах жилищ, оставленные не дошедшей до наших времен входной дверью.

Если вы сосредоточитесь на этих подробностях, неожиданно руины вновь наполнятся биением жизни и вы «увидите» тогдашних людей. Именно так и была задумана эта книга: рассказ о Великой истории с помощью множества историй малых.

За многие годы телевизионных съемок памятников римской эпохи – как в черте самого Рима, так и за его пределами – я неоднократно наталкивался на жизненные истории и любопытные подробности времен императорского Рима, позабытые в веках и вновь открытые археологами. Всплывали особенности, привычки, курьезы повседневной жизни или общественного устройства ныне исчезнувшего мира… То же самое происходило во время бесед с археологами, при чтении их статей или книг.

Я понял, что эти ценные сведения о римском мире почти никогда не доходят до людей, оставаясь «в плену» специальных изданий или археологических памятников. Вот я и попытался изложить их.

Эта книга призвана оживить руины Древнего Рима с помощью рассказа о повседневной жизни, отвечая на самые простые вопросы: что чувствовали прохожие, шагая по улицам? Как выглядели их лица? Что видели горожане, выглядывая с балконов? Какова на вкус была их пища? Какую латынь мы бы услышали вокруг себя? Как освещали храмы на Капитолийском холме первые лучи солнца?

Можно сказать, я навел объектив телекамеры на эти места, чтобы показать, как они могли выглядеть две тысячи лет назад, чтобы читатель ощутил себя на улицах Рима, вдыхая их разнообразные запахи, встречаясь взглядом с прохожими, заходя в лавки, дома или в Колизей. Только подобным образом можно понять, что на самом деле значило жить в столице империи.

Я живу в Риме, и поэтому мне легко было описывать, как солнце в течение дня по-разному освещает улицы и памятники, или самому посетить места археологических раскопок, чтобы подметить множество мелких подробностей, которые я привожу в своей книге, в дополнение к собранным за годы съемок и репортажей.

Естественно, сцены, которые будут разворачиваться перед вашим взором во время этого визита в Древний Рим, не плод чистой фантазии, а, как уже говорилось, непосредственно основываются на результатах исследований и археологических открытий, лабораторных анализах находок и скелетов или изучении античной литературы.

Лучший способ упорядочить все эти сведения – расположить их в виде описания одного дня. Каждому часу соответствует определенное место и персонаж Вечного города с его занятиями. Так постепенно разворачивается во времени картина повседневной жизни в Древнем Риме.

Остается лишь последний вопрос: зачем вообще нужна книга про Рим? Затем, что наш образ жизни является продолжением римского. Мы не были бы собой без римской эпохи. Только подумайте: обычно римская цивилизация отождествляется с лицами императоров, марширующими легионами и колоннадами храмов. Но ее настоящая сила в другом. Эта сила позволила ей просуществовать в течение невообразимо долгого времени: на Западе более тысячи лет, а на Востоке, хотя и с некоторой внутренней эволюцией, приведшей от Константинополя к Византии, еще дольше, более двух тысячелетий, почти до самого Возрождения. Ни один легион, ни одна политическая или идеологическая система не смогли бы обеспечить подобного долголетия. Секрет Рима заключался в его повседневном modus vivendi, способе существования: способе строить дома, манере одеваться, есть, взаимодействовать с другими людьми в семье и вне ее, подчиненной четкой системе законов и общественных правил. Этот аспект остался в целом неизменным в течение веков, хотя и претерпевал постепенное развитие, и позволил римской цивилизации просуществовать столь долго.

Да и канула ли в прошлое та эпоха на самом деле? Ведь Римская империя оставила нам не только статуи и великолепные памятники. Она оставила нам и «программное обеспечение», поддерживающее наше каждодневное существование. Мы используем латинский алфавит, а в Интернете им пользуются не только европейцы, но и весь мир. Итальянский язык происходит от латыни. В значительной части от него же происходят испанский, португальский, французский и румынский. Огромное множество английских слов тоже имеют латинские корни. И это не говоря уж о правовой системе, о дорогах, архитектуре, живописи, скульптуре, которые без римлян не были бы такими, как есть.

По сути, если задуматься, большая часть западного образа жизни есть не что иное, как развитие и продолжение римского образа жизни. Как раз такого, какой мы бы могли видеть на улицах и в домах Рима императорской эпохи.

Я попытался написать такую книгу, которую сам бы хотел найти в книжном магазине, чтобы удовлетворить свое любопытство в отношении жизни в Древнем Риме. Надеюсь, мне удастся удовлетворить и ваше любопытство.

Итак, перенесемся в римский переулок в 115 году нашей эры, в правление императора Траяна, когда Рим, по моему мнению, переживал эпоху наивысшего могущества и, возможно, наивысшей красоты. День как день. Скоро рассветет…

Альберто Анджела

Мир в то время

При Траяне, в 115 году нашей эры, Римская империя была огромна, как никогда до или после. Ее сухопутные границы тянулись по периметру более чем на десять тысяч километров, то есть почти на четверть окружности земного шара. Империя простиралась от Шотландии до границ Ирана, от Сахары до Северного моря.

Она объединяла самые разные народы, разные в том числе и чисто внешне: это были и блондины Северной Европы, и народы Ближнего Востока, азиаты и североафриканцы.

Вообразите себе жителей Китая, Соединенных Штатов и России, которые в наши дни были бы объединены в одно государство. А доля населения Римской империи в общем населении Земли была в то время еще выше…

Ландшафт на этой огромной территории тоже отличался исключительным разнообразием. Перемещаясь с одной окраины на другую, мы бы, добираясь до теплых средиземноморских берегов и вулканов Апеннинского полуострова, встретили ледяные моря с тюленями, обширнейшие хвойные леса, луга, заснеженные вершины, огромные ледники, озера, реки. На противоположном берегу «Нашего моря» (так – Mare nostrum – римляне называли Средиземное море) нас бы поджидали бескрайние песчаные пустыни (Сахара) и даже коралловые рифы Красного моря.

Ни одна империя в истории не включала в себя столь различные природные ландшафты. Повсюду официальным языком была латынь, повсюду расплачивались сестерциями, и повсюду действовал один и тот же свод законов – римское право.

Любопытно, что население столь большой империи было сравнительно немногочисленным: всего лишь 50 миллионов жителей, почти столько же, сколько проживает в современной Италии. Они были рассеяны по мириадам небольших деревень, местечек, отдельных хозяйств-вилл на всей огромной территории, подобно крошкам на скатерти, и лишь кое-где неожиданно вырастали крупные города.

Само собой, все населенные пункты были соединены чрезвычайно действенной сетью дорог, длина которых достигала от восьмидесяти до ста тысяч километров; по многим из них мы до сих пор ездим на автомобилях. Возможно, именно они – самый великий и долговечный памятник, оставленный нам римлянами. Но чуть в сторону от этих дорог – и вокруг бескрайние пустоши нетронутой дикой природы, с волками, медведями, оленями, кабанами… Нам, привыкшим к картинам возделанных полей и производственных ангаров, все это показалось бы сплошной чередой «национальных парков».

На защите этого мира стояли легионы, расквартированные в самых уязвимых точках империи, почти всегда вдоль границы, знаменитого «лимеса». При Траяне армия насчитывала сто пятьдесят, возможно, сто девяносто тысяч человек, разбитых на тридцать легионов с историческими названиями, например XXX Ульпиев Победоносный легион на Рейне, II Вспомогательный легион на Дунае, XVI Флавиев Стойкий легион на Евфрате, недалеко от границ современного Ирака.

К этим легионерам надо добавить солдат вспомогательных войск, набиравшихся из населения провинций, вместе с которыми боевой состав римской армии становился вдвое больше: таким образом, под командованием императора находилось около трехсот-четырехсот тысяч вооруженных мужчин.

Сердцем всего был Рим. Он располагался как раз в центре империи.

Он был средоточием власти, конечно, но и городом литературы, права, философии. А самое главное, он был космополитическим городом, как современные Нью-Йорк или Лондон. Здесь встречались представители самых различных культур. В уличной толпе вы могли встретить богатых матрон на носилках, греческих врачей, галльских всадников, италийских сенаторов, испанских моряков, египетских жрецов, проституток с Кипра, торговцев с Ближнего Востока, рабов-германцев…

Рим стал самым населенным городом планеты: почти полтора миллиона жителей. Со времени своего появления вид homo sapiens не сталкивался ни с чем подобным! Как им удавалось уживаться всем вместе? Эта книга поможет пролить свет на повседневную жизнь императорского Рима, в момент его наивысшего могущества в Древнем мире.

Жизнь десятков миллионов человек во всей империи зависела от того, что решали в Риме. А жизнь Рима – от чего, в свою очередь, зависела она? Она складывалась из паутины отношений между ее жителями. Удивительный, неповторимый мир, с которым мы познакомимся, изучив один день его жизни. Например, вторник 1892 года^[1] тому назад…

Перед рассветом

Ее взгляд устремлен вдаль, как у тех, кто погружен в глубокие думы. Бледный свет луны падает на белоснежное лицо, едва тронутое улыбкой. Волосы перехвачены лентой, оставляя лишь несколько непослушных прядей спадать на плечи. Внезапный порыв ветра поднимает вокруг вихрь пыли, но волосы по-прежнему неподвижны. Немудрено: они ведь мраморные. Как и обнаженные руки и тысячи складок одеяния. Скульптор, который ее высек, использовал самый дорогой мрамор, чтобы запечатлеть в камне одно из наиболее почитаемых римских божеств. Это Матер Матута (Mater Matuta), «милостивая матерь», богиня плодородия, «начала» и утренней зари. Вот уже много лет статуя возвышается на внушительном мраморном пьедестале на перекрестке улиц. Вокруг лишь темнота, но в рассеянном свете луны угадываются очертания широкой улицы с лавками по обе стороны. В этот ночной час все они закрыты тяжелыми деревянными створками, утопленными в полу и укрепленными прочными накладками. Это нижняя часть огромных темных строений. Повсюду вокруг нас черные силуэты, порой кажется, что ты на дне глубокого каньона, над которым светят звезды. Это дома бедноты, «инсулы», похожие на наши многоквартирные кондоминиумы, но гораздо менее удобные.

Поражает отсутствие освещения в этих домах и вообще на улицах Рима. Но возможно, это мы сами слишком привыкли к современному комфорту. На протяжении столетий с наступлением сумерек все города мира погружались во тьму, если не считать редких фонарей трактиров или огоньков лампад перед святыми образами, обычно располагавшимися в местах, важных для ориентации ночных путников, таких как углы дорог, перекрестки и так далее. В императорском Риме точно так же. В темноте угадываются очертания подобных мест, благодаря немногочисленным «лампадкам», то есть светильникам, не потушенным внутри домов.

Второе, что нас поражает, – это тишина. Фантастическая тишина окружает нас, пока мы идем по улице. Ее нарушает лишь журчание воды в квартальном фонтанчике, в нескольких десятках метров от нас. Он устроен совсем просто: четыре толстые плиты из травертина^[2] образуют квадратную емкость, над которой возвышается стела. Свет от краешка луны, с трудом пробивающийся между двумя зданиями, позволяет разглядеть высеченный на стеле лик божества. Это Меркурий, с крылышками на шлеме, из его уст вытекает струйка воды. Днем сюда устремляются с деревянными ведрами женщины, дети и рабы, чтобы набрать воды и отнести домой. А сейчас все пустынно и только звук текущей воды нарушает наше одиночество.

Тишина эта необычная. Ведь мы находимся в самом центре города с полуторамиллионным населением. Обычно ночью подвозят товар в лавки, гремят по булыжной мостовой железные обода повозок, слышатся возгласы, ржание, непременная ругань… Вот эти-то звуки и слышны вдали. Им вторит лай собаки. Рим никогда не спит.

Дорога перед нами расширяется, открывая освещенный участок. Лунный свет подчеркивает сетку базальтовых плит, которыми вымощена улица, будто окаменевший панцирь гигантской черепахи.

Чуть вдалеке, в глубине улицы, что-то шевелится. Человек то останавливается, то опять движется и наконец, шатаясь, прислоняется к стене. Наверное, он пьян. Бормоча невнятные слова, он бредет по переулку. Кто знает, доберется ли он до дома. Ведь по ночам улицы Рима полны опасностей: воры, преступники и разное отребье – любой из них без колебаний проткнет кинжалом кого угодно, лишь бы чем-нибудь поживиться. Если на следующее утро кто-то найдет заколотый и ограбленный труп, нелегко будет обнаружить убийц в таком густонаселенном и беспорядочном городе.

Сворачивая в переулок, пьяный спотыкается о сверток на углу улицы и, ругнувшись, продолжает свой нелегкий путь. Сверток шевелится. Да ведь это живой человек! Один из множества городских бездомных, пытающийся хоть как-нибудь поспать. Уже несколько дней он живет на улице, после того как его выгнал хозяин съемной комнатушки. Он не один: рядом ютится целое семейство, со своим убогим скарбом. В определенные моменты года Рим наводняют подобные люди – каждые полгода возобновляются арендные договора, и многие оказываются выброшенными на улицу, в поисках нового крова.

Неожиданно наше внимание привлекает ритмичный шум. Вначале неясный, затем все более отчетливый. Он отражается эхом от фасадов домов, не давая определить источник. Резкий стук засова и свет нескольких фонарей все проясняют: это ночной обход караульной службы, «вигилы». Как обозначить их обязанности? Вообще-то, они пожарные, но, раз уж им все равно постоянно приходится совершать проверки для предупреждения пожаров, на них возложены и обязанности поддерживать общественный порядок.

Вигилы имеют военную выправку, это сразу заметно. Их девять: восемь новобранцев и старший по званию. Они быстро спускаются по лестнице большой колоннады. Эти люди уполномочены заходить почти повсюду, потому что везде может оказаться источник пожара, возникнуть опасная ситуация или небрежность, способная привести к трагедии. Они только что с проверки, и старший что-то говорит. Фонарь он поднял высоко, чтобы новобранцы могли его хорошо разглядеть: массивный торс, суровые черты лица вполне соответствуют хриплому голосу. Покончив с объяснениями, он напоследок грозно оглядывает остальных вигилов, сверкая темными глазами из-под кожаного шлема, затем выкрикивает приказ двигаться. Караул марширует чересчур старательно, как все новички. Старший смотрит им вслед, качая головой, и наконец тоже уходит за ними. Шум шагов постепенно стихает, заглушаемый журчанием фонтана.

Подняв голову, мы замечаем, что небо изменилось. Оно все такое же черное, но звезд больше не видно. Будто невидимое, неосязаемое покрывало понемногу окутало город, отделив от звездного свода. Через несколько часов начнется новый день. Но это утро в столице самой могущественной империи древности будет отличаться от всех остальных.

Любопытные факты

Вечный город в цифрах

Во II веке нашей эры Рим находится в зените своего великолепия. Это действительно самое удачное время для посещения. Подобно империи, город переживает период максимальной территориальной экспансии, простираясь на 1800 гектаров, около 22 километров по периметру. Мало того. В нем насчитывается один или полтора миллиона жителей (а по некоторым оценкам, возможно, даже два миллиона, немногим менее числа жителей современного Рима!). Это самый густонаселенный город планеты в древности.

На самом деле такой демографический и строительный бум не должен удивлять: Рим все время расширяется, вот уже много поколений. Каждый император украшает его новыми зданиями и памятниками, постепенно изменяя облик города. Порой, однако, этот облик меняется самым радикальным образом – по причине пожаров, случавшихся очень часто. Это постоянное преображение Рима будет происходить на протяжении веков и сделает его уже в античную эпоху прекраснейшим музеем искусства и архитектуры на открытом воздухе.

Впечатляюще выглядит список зданий и памятников, составленный при императоре Константине. Конечно, мы не будем приводить его полностью, но, даже если перечислить только самое главное, все равно список поражает, с учетом и того, что тогдашний город был гораздо меньше сегодняшнего…

40 триумфальных арок

12 форумов

28 библиотек

12 базилик

11 больших терм и почти 1000 общественных бань

100 храмов

3500 бронзовых изваяний знаменитых людей и 160 статуй божеств из золота или слоновой кости, к которым следует добавить 25 конных памятников

15 египетских обелисков

46 лупанариев^[3]

11 акведуков и 1352 уличных фонтана

2 цирка для состязаний колесниц (самый большой, Circus Maximus, мог вместить до 400 000 зрителей)

2 амфитеатра для гладиаторских боев (самый большой, Колизей, располагал от 50 000 до 70 000 мест)

4 театра (самый большой, Театр Помпея, – на 25 000 мест)

2 большие навмахии (искусственные озера для водных сражений)

1 стадион для атлетических состязаний (стадион Домициана на 30 000 мест)

И так далее.

А зелень? Невероятно, но факт: в этом городе, столь плотно заставленном памятниками и домами, зелени было достаточно. В Риме зеленые насаждения занимали приблизительно четверть его площади: а это около четырехсот пятидесяти гектаров публичных и частных садов, священных рощ, перистилей патрицианских особняков и так далее.

Кстати, каким был настоящий цвет Рима? Если смотреть на город издалека, какие бы цвета в нем преобладали? Возможно, что эти два, красный и белый: красный цвет терракотовых черепичных крыш и ярко-белый цвет фасадов домов и мраморных колоннад храмов. То тут, то там в красноватом черепичном море сверкает на солнце зеленовато-золотым: это позолоченные бронзовые крыши храмов и некоторых императорских зданий (со временем бронза, окисляясь на воздухе, покрывалась зеленоватой патиной). И конечно, мы бы обратили внимание на несколько позолоченных статуй на вершинах колонн или на храмах, возвышающихся над городом. Белый, красный, зеленый и золотой: вот цвета тогдашнего Рима.

6:00. Domus, жилище богачей

Где живут римляне? Как устроены их жилища? В фильмах и спектаклях мы привыкли видеть римлян в светлых просторных домах с колоннами, внутренними садиками, фонтанами и триклиниями, комнаты в этих домах расписаны фресками. В реальности же все обстоит иначе. Только богачи и аристократы могут позволить себе роскошь жить в небольших виллах с прислугой. Таких немного. Подавляющее большинство жителей Рима теснятся в больших многоэтажных постройках, бытовые условия в которых порой напоминают жизнь в бомбейских трущобах…

Но давайте по порядку. Начнем с домов, в которых живет элита Рима, с домов богачей, называемых domus. В Риме при Константине власти насчитали 1790 таких домов; число, несомненно, внушительное. Но они не все были похожи друг на друга: одни были большими, другие – маленькими, из-за хронической нехватки места в Риме эпохи Траяна. Тот дом, который мы собираемся посетить, устроен в классическом духе, «по старинке», к вящей гордости владельца.

Больше всего поражает внешний облик такого дома: подобно устрице, он замкнут в себе. Лучше всего представить себе богатый римский дом как маленькую крепость: в нем нет окон, разве что несколько совсем маленьких, высоко расположенных. Нет и балконов: наружная стена ограждает дом от внешнего мира. В нем просто воспроизводится устройство архаических семейных хозяйств эпохи зарождения латинской и римской цивилизации, обносившихся защитной стеной.

Эта «отстраненность» от суматохи улиц явственно ощущается уже при взгляде на наружную дверь, почти безликую среди множества прилепившихся по бокам от нее лавочек, в эту пору еще закрытых. Главный вход образован большими двустворчатыми деревянными воротами с массивными бронзовыми петлями. В середине каждой створки – бронзовая волчья голова. В пасти – кольцо, им пользуются как дверным молотком.

За дверью начинается небольшой коридор. Мы делаем шаг и наступаем на мозаику с изображением грозного пса и надписью «Cave canem», «Осторожно, собака». Многие в Римской империи предпочли подобную меру предосторожности, хотя нам она известна в первую очередь по виллам в Помпеях. Действительно, воры и попрошайки донимали уже в римскую эпоху.

Мы проходим вперед и с одной стороны коридора замечаем комнатушку с дремлющим на стуле человеком. Это «привратник», раб, следящий за входом в дом. Рядом с ним, свернувшись на полу у ног, подобно псу, спит мальчик: скорее всего, его «ассистент». В доме еще все спят; мы сможем беспрепятственно осмотреть всю виллу.

Еще несколько шагов, и коридор выводит в просторное помещение: это атриум. Прямоугольный широкий зал, расписанный фресками ярких цветов, уже освещенными первыми лучами солнца. В доме нет окон, откуда же они проникают? Достаточно поднять голову, чтобы получить ответ: посередине отсутствует целый кусок крыши. Через большое квадратное отверстие проникает свет, как во внутреннем дворике. Настоящий световой каскад падает сверху и расходится в боковые помещения.

Это отверстие не только для того, чтобы пропускать свет. Через него в дом попадает и вода. Действительно, когда идет дождь, наклонная поверхность крыши над атриумом собирает капли и направляет их внутрь отверстия, подобно воронке. Вообразите это яркое зрелище: струйки воды вылетают изо ртов терракотовых фигурок, расположенных вдоль края крыши, и с шумом падают в атриум. Во время грозы грохот может стоять оглушительный.

Струи воды попадают (с большой точностью!) в широкий квадратный бассейн в середине зала. Это имплювий (impluvium), древнее и очень разумное изобретение: в нем собирается дождевая вода, которая затем отводится в подземный резервуар. Из небольшого мраморного колодца берут воду для повседневных нужд. Так делают из поколения в поколение. Края колодца совсем истерты веревками, с помощью которых поднимают ведра с водой.

Имплювий служит и для украшения дома: в этом внутреннем «бассейне» отражается лазурное небо с облаками, напоминая лежащую на полу картину. И это отрадное зрелище предстает перед взором любого, кто бы ни вошел в дом.

Имплювий, который мы видим перед собой, не совсем обычен: на его поверхности плавают цветы, оставшиеся от убранства пира, состоявшегося в этом доме накануне вечером.

Подобно зеркалу, вода в бассейне отражает во все стороны утренний свет. Легкая рябь, вызванная дуновением слабого ветерка, создает на стенах зала игру солнечных бликов, скользящих по фрескам. Если присмотреться, в этом зале не увидишь ни одной «голой» стены. Повсюду картины на мифологические сюжеты, воображаемые пейзажи или геометрические узоры. Цвета все насыщенные: лазоревый, красный, охристо-желтый.

Это наводит нас на важное наблюдение: мир римлян полон красок – и куда больше, чем наш. Интерьеры домов, памятники, даже одежда – все переливается разными цветами, а в торжественных случаях расцветает подлинным триумфом красок. В то время как мы считаем, что в большинстве случаев верхом элегантности окажется темный или серый костюм… Как жаль, что мы утратили все это многоцветье, особенно в домах, где доминирует белый цвет стен. Римлянин счел бы их недоделанными, подобно натянутому на раму пустому холсту.

Но продолжим наш визит. По сторонам атриума расположены комнаты. Это спальни, их называют кубикулумы (cubiculum). По сравнению с нашими они гораздо меньше, темнее и скорее похожи на тюремные камеры. Никто из нас не согласился бы там спать: окон нет, для освещения используется единственный источник света – тусклые светильники. Поражает, насколько плохо были видны фресковые и мозаичные шедевры, часто украшавшие эти комнаты, а ныне выставленные в музеях и продуманно освещенные. Римляне видели их не так. Когда зрение привыкало к полумраку спальни, при светильниках изображенные пейзажи и лица оказывали на зрителей особое воздействие.

В одном углу атриума видна лестница: она ведет на верхний этаж, где находится прислуга и где живут женщины. Первый этаж – «мужская» территория, и в первую очередь пространство pater familias, отца семейства.

Огибаем бассейн и идем к противоположной стене. Большая часть ее закрыта широкой деревянной раздвижной перегородкой-«гармошкой». Отодвинем ее. Вот таблиний (tablinum), «кабинет» хозяина дома. Здесь он принимает своих клиентов. В центре большой стол и внушительных размеров стул, по бокам расставлено несколько табуреток. Вся мебель с точеными ножками, украшенными инкрустацией из слоновой кости и бронзы. Мы видим также светильники на высоких канделябрах, на полу жаровня (для обогрева), на столе расставлены дорогое «парадное» серебро и письменные принадлежности.

Пройдем дальше. В глубине большая занавесь. Отодвинув ее, мы попадем в самый укромный уголок дома. До сих пор мы находились в «представительской» его части, доступной взорам посторонних. За занавеской же начинается «приватная» часть. Это перистиль, просторный внутренний сад, «зеленые легкие» дома. Он окружен великолепной беломраморной колоннадой. С потолка между колоннами свисают мраморные диски, на которых нарисованы или высечены мифологические сюжеты. У этих дисков забавное название, «осцилла» (oscilla), нетрудно догадаться почему^[4]: движение воздуха заставляет их слегка колебаться, что придает ощущение подвижности всей колоннаде.

В этот утренний час в перистиле особенно приятно находиться. Нас окутывает невероятное разнообразие ароматов, источаемых высаженными в саду декоративными, пряными и лекарственными растениями.

В подобных садах можно встретить и мирт, и самшит, и лавр, и олеандр, и плющ, и акант… И даже большие деревья – кипарисы и платаны. И конечно, клумбы с цветами; цветы – фиалки и нарциссы, ирисы и лилии… Этот оазис – настоящее произведение садового искусства: растения расположены в геометрическом порядке, проложены дорожки, разбиты клумбы, порой представляющие собой настоящие лабиринты. Кроме того, садовники часто подрезают растения, придавая им форму животных. Нередко по саду разгуливают настоящие фазаны, голуби или павлины.

При свете зари мы можем разглядеть две неподвижные человеческие фигуры: маленькие бронзовые статуэтки-путти с утками в руках по углам сада. Приблизимся. Одна из фигур будто издает странные звуки, какой-то гортанный клекот. Два коротких шумных всплеска – и из клювов уток начинает бить струя воды. Да это статуи-фонтаны! Струя попадает точно в круглую чашу, орошая воздух брызгами. Мы оборачиваемся и видим еще три подобные струи.

Ясно, в этот дом вода попадает не только через имплювий. С некоторых пор воду подводят и из акведуков. Хозяин, благодаря связям и знакомствам, добился для себя персонального водопровода (редкость для Рима). Один из немногих счастливчиков, у которых дома проточная вода, он пользуется ею и для того, чтобы удивить своих гостей игрой воды в садовых фонтанчиках.

Костистая рука раба закрывает кран, спрятанный между растениями (он проверял, хорошо ли работает водопровод). Он высокий, сухощавый, темнокожий, с черными курчавыми волосами, почти наверняка уроженец Ближнего Востока или Северной Африки. Вот раб идет по саду дальше, подбирая сухие листья и цветы. Вероятно, он садовник.

Из зала, открытого в сторону колоннады, доносится шум. Идет уборка. Подойдем поближе. Здесь, в триклинии, вчера проходило пиршество. Ложа, на которых располагались гости, уже привели в порядок, заляпанные простыни сменили на чистые. Еще один раб убирает последние остатки поздней трапезы. Вот он поднял клешню омара. На пирах принято бросать объедки на пол, а не складывать на блюда…

Из кухни слышно, как кто-то уже принялся за работу. Это женщина, она тоже рабыня. Волосы повязаны тряпицей, но видно, что они светлые: несколько золотистых локонов спадают вдоль шеи. Возможно, она из Германии или Дакии (современная Румыния), недавно завоеванной Траяном. Помещение очень тесное. Любопытный факт: римляне, с их страстью к пирам, не придают особого значения кухне, не считая ее важным помещением. Кухня напоминает наши малогабаритные «уголки для готовки» и поэтому не имеет четкой дислокации. Ее размещают то в глубине маленького коридорчика, то под лестницей. Действительно странно, но удивляться нечему: в домах богачей нет «домохозяек». На кухне трудятся рабы, это служебное помещение, поэтому незачем заботиться об убранстве, удобстве или просторности. В домах бедных людей готовит сама жена, но ее положение, по сравнению с сегодняшним, скорее напоминает статус домработницы, чем хозяйки.

А вот медная утварь хорошо нам знакома. Кастрюли и сковороды из меди или бронзы развешиваются напоказ на стенах кухни. Узор дырок в дуршлагах столь затейлив, что напоминает кружево. Здесь и мраморные пестики, шпажки, терракотовые поддоны, формы в виде рыбы или кролика, использующиеся для приготовления изысканных кушаний… Разглядывать эти предметы – все равно что листать старинные меню.

Еда разогревается на «плите», представляющей собой печь из каменной кладки: внутрь кладут и разжигают угли, как в барбекю. Когда они разогреются, поверх ставят «конфорки», то есть металлические треножники, а на них – кастрюли и котелки.

Очень часто конструкцию кирпичных печей облегчают за счет изящных арок. Там хранят дрова, используемые для приготовления пищи, подобно современным газовым баллонам…

Рабыня разжигает огонь. А как римляне это делают? Заглянем тихонько через плечо девушки: оказывается, она использует огниво в форме маленькой подковы, держа его в руке подобно ножке кубка. Затем высекает им искры, стуча по куску кварца, который крепко держит другой рукой. Одна из искр попадает на тонкую полоску древесного гриба, служащую трутом для растопки (это гриб-трутовик из рода Fomes, такие грибы растут на деревьях). Девушка начинает дуть на тлеющий гриб, затем подносит к нему солому и опять дует. Сначала из соломы выходит клуб дыма, а затем она вспыхивает веселыми язычками пламени. Готово. Теперь рабыня приготовит угли.

Задержимся еще на минутку. Этот визит в особняк позволил нам понять кое-что о жилищах римлян: их дома несомненно прекрасны, но гораздо менее комфортабельны, чем наши. Зимой холодно, повсюду сквозняки, приходится обогреваться жаровнями, расставленными в комнатах (прообраз наших электрообогревателей). Кроме того, дома темные, в комнатах царит полумрак. В тех редких случаях, когда окна все-таки имеются, они, как правило, очень невелики и пропускают меньше света, чем наши: их закрывают пластинами талька, слюды, иногда стеклом, а беднота – выделанными кусками кожи или деревянными ставнями.

В целом, чтобы понять обстановку и образ жизни внутри римских домов, даже самых богатых, таких как этот особняк, достаточно представить себе деревенские дома нашего времени, с высокими кроватями, толстыми покрывалами, светом, проникающим сквозь щели под дверями, запахом горящих дров, пылью и пауками…

6:15. Обстановка в римском духе

Время приниматься за домашние дела. Как и каждое утро, первыми просыпаются рабы. Их одиннадцать, вместе они составляют то, что называется словом familia, то есть совокупность рабов, принадлежащих одному хозяину. Может показаться, что для одного дома их многовато, но это число вполне вписывается в норму. Во владении каждого благополучного семейства в Риме в среднем находится от пяти до двенадцати рабов.

А где же они спят? Это же все равно как приютить у себя дома футбольную команду… У рабов нет своих комнат, они спят в коридорах, на кухне или вповалку в какой-нибудь комнатушке. Один из них, самый надежный, спит на полу перед спальней dominus’a, хозяина дома, в точности как сторожевой пес…

Позже мы сможем лучше познакомиться с жизнью рабов, понять, кто они, как попали в рабство, как обращаются с ними хозяева. А пока продолжим нашу экскурсию по пробуждающемуся дому.

Рабыня отодвигает тяжелую пурпурную занавесь и подходит к большому мраморному столу с ножками в форме дельфинов, стоящему вдоль борта имплювия. Это явно «представительский» стол, на нем великолепный серебряный кувшин, который рабыня аккуратно приподнимает, чтобы стереть пыль. Мы оглядываемся вокруг. А где же остальная мебель?

В домах римлян больше всего поражает контраст между пышностью убранства стен (фрески) и полов (мозаики) и скудостью обстановки. По сути, это полная противоположность нашим современным домам.

Действительно, нет ни диванов, ни кресел, ни ковров, ни полок, наполняющих наши гостиные. Такое впечатление, что находишься в пустых помещениях: количество мебели сведено к минимуму.

Тому есть причина. У римлян совершенно другое представление об убранстве интерьера, чем у нас: вместо того чтобы выставлять напоказ мебель и архитектуру комнат, они обычно скрывают ее или имитируют в изображениях. Кровати и стулья исчезают под подушками и покрывалами. А фрески на стенах часто изображают мнимые двери, поддельные занавеси, даже иллюзорные пейзажи (порой чередующиеся с настоящими, видными сквозь проемы в стенах, как на знаменитой вилле в Оплонтисе, современный город Торре-Аннунциата, возможно принадлежавшей Поппее) – настоящее произведение искусства!

Во многих особняках можно окунуться в эту странную, столь любимую римлянами игру в прятки между действительностью и иллюзией, где одни предметы исчезают, а другие создаются заново, вплоть до целых пейзажей, нарисованных на стенах. В ту эпоху такие увлечения считались проявлением чрезвычайно утонченного и «продвинутого» вкуса.

Мебели в римских домах немного, и она весьма дорога. Наиболее распространены столы. Их много видов: чаще всего встречаются круглые столики на трех ножках в форме кошачьих лап или копыт, козьих или лошадиных (три ножки – не случайность: так проще всего добиться, чтобы стол не шатался…).

Мы с удивлением видим, что уже в римскую эпоху существовали «современные» решения, например складные столы или полукруглые столы, которые прислоняли к стенам.

А вот стулья, наоборот, ошарашивают: какие же они неудобные! Действительно, римляне незнакомы с техникой обивки кресел и диванов. Но восполняют этот недостаток подушками, которые повсюду: на кроватях, триклиниях, стульях…

Шкаф в углу выглядит совершенно обыденно, но на самом деле для Древнего мира это недавнее изобретение. Первыми его освоили именно римляне: греки и этруски не были с ним знакомы. Любопытно, однако, что они не используют шкаф, как мы, чтобы хранить там одежду. Они складывают в него хрупкие или ценные предметы – стеклянные бокалы и кубки, туалетные принадлежности, чернильницы, весы…

Одежда и белье складываются в особые лари, arcae vestiariae. Это большие деревянные сундуки, у них небольшие ножки в форме львиных лап, и открываются они сверху. Такой мебелью будут пользоваться многие столетия, и в Средние века, и в эпоху Возрождения.

И конечно, в обстановке дома широко используются занавеси: они защищают от солнца и ветра, зимой сохраняют тепло, а летом – прохладу, задерживают пыль, мух и нескромные взгляды. В связи с этим стоит вспомнить одну интересную находку, сделанную среди развалин римского особняка в городе Эфес, в Турции, разрушенном землетрясением и в течение многих столетий остававшемся погребенным. Во время раскопок археологи обнаружили много любопытных мелочей римского домашнего убранства. На колоннаде, окружавшей перистиль, то есть сад внутри этого аристократического дома, можно было увидеть остатки бронзовых шестов, поддерживавших занавеси между колоннами. Таким образом, колоннада дополнялась шторами, создавая затененный портик, в котором можно было гулять знойным эфесским летом. Другие бронзовые карнизы, расположенные над дверными косяками, свидетельствуют о широком использовании занавесок, как сегодня на входах в бары или магазины (не исключено, что некоторые римские занавески также были сделаны из цветных полос материи или длинных шнуров со множеством узелков…).

Стоит добавить, что в римских домах имелись порой весьма нарядные «гобелены», напольные циновки и даже ковры: несомненно, восточное веяние.

Серебро, сейфы и антиквариат

В домах богачей некоторые предметы обстановки имеют значение статус-символов: мраморные бюсты или статуи и, конечно же, серебряная посуда, всегда выставляемая напоказ. Целые сервизы, кувшины и кубки расставлены на специальных столиках – абаках, чтобы гости и клиенты могли ими восхищаться.

Тот, кто не может позволить себе серебряную посуду, выставляет предметы из бронзы, стекла или ценной керамики. В любом случае что-то выставить необходимо, таков негласный закон. По сути дела, он дошел до наших дней, ведь обычай выставлять «парадный сервиз» в гостиной, в специальных застекленных буфетах все еще распространен.

Еще один непременный атрибут зажиточного семейства – сейф. Если мы стараемся спрятать домашний сейф, у римлян все наоборот: часто сейф ставится на таком месте, где все его могут увидеть, например в атриуме.

Он служит красноречивым знаком изобилия и богатства. Естественно, он крепко приделан к полу или к стене, и есть даже особый раб, atriensis, который, подобно ночному портье, следит за перемещениями людей по этому залу, особенно когда незнакомцы приходят просить работу у хозяина дома или во время празднеств и пиров.

Собственно говоря, это не совсем сейф, скорее бронированный сундук, с железными петлями и полосками. Зато он снабжен хитроумнейшим замочным механизмом, достойным Джеймса Бонда: чтобы его открыть, надо тянуть за бронзовые головки, нажимать на рычаги или крутить кольца… Что же в нем хранится? Конечно же, самые дорогие золотые и серебряные предметы, принадлежащие семье, а также наиболее важные документы – фамильные, купчие, свидетельствующие о праве собственности… Все они записаны на деревянных табличках или на папирусе и скреплены неизменной печатью с символом (мы бы сейчас сказали «с логотипом»), красующимся на перстне владельца.

Любопытный факт. Уже в римскую эпоху существует увлечение антиквариатом, то есть предметами старины и произведениями искусства древности, которые выставляются дома. Но ведь Рим того времени и есть самая что ни на есть «древность», что же могли считать ею сами римляне? Ответ дали археологи. Во время раскопок были найдены этрусские статуэтки, зеркала и кубки, уже в то время считавшиеся римлянами антикварными и ценными. Находили также и изделия из Древнего Египта. Действительно, для римлянина времен Траяна цивилизация Древнего Египта могла вполне считаться самой настоящей «древностью»: Рамзес II, к примеру, жил за тысячу четыреста лет до них! Этот временной промежуток не намного отличается от того, который отделяет нас от того Рима, о котором идет речь у нас.

Происхождение наших кондоминиумов

Последнее замечание. Domus, который мы только что посетили, – это особняк с «классической» планировкой. Туристы могут видеть ее во многих местах археологических раскопок, начиная с Помпей. Но в таком густо застроенном городе, как Рим, не всем домовладениям удается выдерживать эту форму. Во время раскопок и обмеров в соседнем с Римом городке Остия Антика, проводившихся профессором Карло Паволини, обнаружился удивительный факт. Здесь жилые постройки, появившиеся в результате бурной градостроительной деятельности времен Траяна, то есть как раз того периода, который мы рассматриваем, прекрасно видны, в отличие от Рима, где они оказались погребены на много веков под новой городской застройкой.

В Остии можно видеть дома, лишенные атриума, то есть просторного зала с бассейном для сбора дождевой воды. Хроническая нехватка свободного пространства и наличие в городе акведуков (делающее наличие в доме колодца необязательным) часто побуждают домовладельцев отказаться от этой части дома.

В других местах, как, например, в Помпеях, в особняках появляется третий этаж с независимым входом: очевидно, зажиточные семейства не смущало присутствие незнакомцев на верхнем этаже. Некоторый урон privacy, но зато можно неплохо заработать на сдаче в аренду….

В определенный момент эти дома перестали быть жилищем элиты, в них переселились люди из среднего и низшего сословий. Таким образом, жизнь в городе в течение нескольких поколений запустила механизм глубинной эволюции жилища. Дома становятся все более высокими, многоэтажными, с большим количеством отдельных квартир. В них живут отдельные семьи. И так появляются самые настоящие кондоминиумы.

Современная городская застройка – те самые многоквартирные дома, где многие из нас живут, – родилась из этих градостроительных новшеств, имевших место в Риме и других крупных городах Римской империи около двух тысяч лет тому назад.

6:30. Пробуждение хозяина

Из спальни доминуса, хозяина дома, слышится густой храп. Тихонько приоткроем дверь: луч света, скользнув наискосок по комнате, освещает кровать, стоящую в специальном углублении в стене. Хозяин лежит укрытый вышитыми покрывалами с яркими пурпурными, лазурными и желтыми полосами, спадающими до пола и образующими затейливые складки.

Нас поражают размеры кровати: как принято у римлян, она очень высокая; чтобы взобраться на нее, нужна скамеечка. Вот она, виднеется из-под покрывал, на ней стоят сандалии, снятые хозяином прежде, чем улечься спать.

Кровать с тремя спинками, в старинном стиле: она напоминает диван. Точеные деревянные ножки украшены инкрустацией из слоновой кости и пластинами из позолоченной бронзы. По углам в косом свете вырисовываются очертания голов львов и сатиров. Пружин нет, и сетка кровати, на которой лежит матрас, образована полосками кожи. Эти кровати куда менее удобные, чем наши…

Доминус ворочается, бормоча и поправляя подушку, которая, скорее всего, набита птичьим пухом – голова почти утопает в ней.

А чем римляне набивают матрасы? По нашим сведениям, некоторые матрасы набиты соломой. Другие, как этот, шерстью.

Есть и исключения, как, например, колыбелька, на удивление хорошо сохранившаяся в Геркулануме: под скелетом ребенка, погибшего при извержении Везувия, обнаружены остатки матрасика, набитого листьями (не исключено, что они помогали сохранить здоровье малыша или отпугивали насекомых).

Хозяин спит один, а где же его жена? У нас ведь принято, чтобы муж с женой спали в одной кровати. В Древнем Риме не всегда так. Действительно, хотя супруги спят обычно на брачном ложе, для состоятельной пары считается проявлением хорошего тона спать в отдельных комнатах. Поэтому супруга доминуса (ее, соответственно, называют «до?мина») спит в своем персональном кубикулуме.

Пора вставать. Римляне просыпаются рано, на заре, и ложатся тоже рано. В эпоху, когда нет электричества, ритм жизни подчинен световому дню. Такой порядок сохранится в течение многих столетий: по сути, это мы выбились из непреложного правила.

Господина деликатно будит самый верный раб. Через несколько минут еще сонный доминус выходит из комнаты. Это высокий, крепкий, седоволосый и голубоглазый мужчина. Его выдающийся нос подчеркивает благородство черт.

Облаченный в изящное синее одеяние, он медленным шагом направляется к небольшой деревянной конструкции у стены, напоминающей храм в миниатюре, с треугольным фронтоном и двумя поддерживающими его колоннами. Это домашнее святилище – ларарий. Здесь совершаются обряды в честь ларов, божеств-покровителей семьи. Это две статуэтки посередине «храма», похожие на двух танцующих длинноволосых мальчиков. Рядом статуи еще двух божеств: Меркурия и Венеры. Раб протягивает господину блюдо с подношениями. Доминус торжественным жестом, повторяя слова обряда, возлагает их на ларарий в чашу, стоящую перед статуэтками, а затем возжигает благовония.

Каждое утро начинается с этого обряда. Он совершается в тысячах домов. Не следует недооценивать могущество этих маленьких божеств: именно они ведают вопросами повседневной жизни в римских домах. Обряд, таким образом, служит своего рода гарантией от краж, пожаров или несчастных случаев с членами семьи…

7:00. Гардероб римлянина

Пора одеваться. Что носят римляне? Мы привыкли видеть их в фильмах и спектаклях закутанными в разноцветные тоги, похожие на длинные простыни. Но всегда ли это так? В самом деле, на первый взгляд эти одеяния совершенно неудобны и стесняют движения, мешая бегать, подниматься по лестнице или даже садиться, не зацепившись за что-нибудь. В действительности они вполне практичны. Мало того, и в наше время все еще так одеваются: поезжайте в Индию или другие страны Азии и арабского мира, и вы увидите, что традиционная одежда там по сути не слишком отличается от той, что носили римляне, – длинные одеяния, туники, сари и сандалии… Так что это лишь вопрос привычки.

Начнем с нижнего белья. Носили ли римляне трусы? Ответ утвердительный. Речь, правда, не идет о трусах в нашем понимании, а скорее о своего рода набедренной повязке из льняной ткани, называемой subligar, обертывавшейся вокруг талии и интимных частей тела.

Вы удивитесь, когда узнаете, что это не первое, что надевается по утрам… Действительно, весьма распространен обычай не раздеваться перед сном, а ложиться спать полуодетыми… Снимают плащ, бросая его на стул (или укрываются им вместо покрывала), и остаются в набедренной повязке и тунике. Так и ложатся спать: туника, которую носили днем, ночью послужит вместо пижамы. Такой обычай может показаться нам негигиеничным, но так же поступали вплоть до начала XIX века наши сельские жители. С единственной разницей: римляне были гораздо чище, ведь они каждый день ходили в термы. Так что перед тем, как ложиться спать, они хорошенько мылись. Единственная проблема: одежда-то оставалась грязной…

Основной предмет одежды в римском стиле – знаменитая туника. Чтобы понять, насколько она практична, представьте, что вы надели футболку длиной до колен (скажем, размера XXL), а потом перехватили ее на талии поясом. Так вот, с некоторыми допущениями, туника – что-то вроде того. Поразительно: мы, по сути, продолжаем использовать (особенно летом) решение, найденное в античную эпоху. Только называем это иначе: футболка или T-shirt.

Конечно, материалы изменились. Мы используем хлопок, римляне обычно использовали лен или неокрашенную шерсть различных оттенков бежевого. Этот цвет хорошо подходит, чтобы не так бросались в глаза пятна и пыль…

Со льном вот еще что интересно: производят его в основном в Египте, откуда он экспортируется по всей империи. Таким образом, римляне, подобно нам, носят одежду, произведенную в далеких краях. Таковы результаты первой в истории человечества великой глобализации, произошедшей в Средиземноморье благодаря Риму. Мы сможем глубже изучить эту тему, когда наведаемся на рынки столицы империи.

Туника годится для любого случая: ее используют как ночную рубашку, надевают под тогу, а беднота носит ее в качестве единственной одежды. Бедняк натягивает тунику, обувает сандалии и выходит так из дому. Богач – нет: поверх туники он должен надеть самое важное облачение римских граждан: тогу.

Можно сказать, что это «костюм с галстуком» того времени – то есть одежда для появления на людях, особенно в важных ситуациях.

Она использовалась с самых древних времен, и можно сказать, что ко времени нашего повествования она пережила самую настоящую эволюцию. Вначале ее размеры были невелики, но постепенно она становилась все больше: если ее разложить на земле, тога представляет собой полукруг из шерстяной или льняной ткани шести метров в диаметре!

Неудивительно поэтому, что часто, чтобы надеть тогу, прибегают к помощи раба. Так поступает и наш доминус. Это позволит нам понять, как же ее носят.

Господин стоит неподвижно, глядя вдаль. Раб кладет тогу ему на плечи как накидку, однако не строго симметрично, а оставляя один конец гораздо длиннее, чтобы он спускался до земли. Затем аккуратно подбирает этот конец и продевает его под мышкой, оборачивая на груди до шеи, как перевязь. Потом оборачивает его как шарф вокруг шеи и закрепляет булавкой на высоте ключицы. Но это еще не все: конец такой длинный, что нужен еще оборот вокруг тела, под предыдущими витками. Наконец раб отходит в сторону, чтобы взглянуть на свой труд. Он доволен. Его господин такой элегантный, особенно благодаря струящимся складкам, придающим ему благородный облик. Одна рука свободна, а другая наполовину прикрыта драпировкой, и доминус должен все время держать ее слегка согнутой, чтобы тога не запачкалась о землю. Это немного неудобно, но быстро привыкаешь.

Тога – настоящий символ культуры и цивилизации Древнего Рима. Ее могут носить только римские граждане, а иностранцам, рабам и вольноотпущенникам (рабам, отпущенным на свободу) это запрещено. Тога, подобно униформе, несет в себе некий «дресс-код»: в зависимости от того, на ком она надета и для чего предназначена, она носит различные названия. Например, белая тога, окаймленная пурпуром, – toga praetexta – как бы «охранительная». Ее носят сенаторы и мальчики до четырнадцати – шестнадцати лет. В этом возрасте вершится обряд снятия тоги-претексты, сопровождающийся торжественной церемонией, он символизирует окончание периода отрочества. С этого момента юноша официально считается взрослым, то есть способным носить оружие и участвовать в общественной жизни.

А штаны? Они встречаются не так уж часто. Действительно, этот предмет одежды чужд римской и средиземноморской культуре. В эпоху Траяна их носят только легионеры, они короткие и облегающие, заканчиваются чуть ниже колена. На самом деле штаны уже существуют, но их носят лишь враги Рима, варвары, которые их и «изобрели»: кельты и германцы на севере и парфяне на востоке, на территории современного Ирана. Но так будет не всегда. За сто пятьдесят лет штаны благодаря своему удобству «завоюют» Рим, став составной частью римской моды.

Теперь господин сидит, а раб надевает ему на ноги обувь. Любопытно: римляне не носят носков (только на севере, где суровость климата требует дополнительной защиты ног), так что, если снять обувь, ноги остаются босыми.

Есть много видов обуви: закрытая, наподобие сапожков, открытая, вроде сандалий, из нескольких полосок кожи, с маленькими «каблучками», настоящими гвоздями на подошве для большей цепкости (знаменитые caligae, которые носили легионеры) и так далее.

Для перемещений по городу зажиточные римляне предпочитают надевать кальцеи (calcei), закрытые подобно мокасинам, а дома носят их редко. А знаете почему? Согласно правилам хорошего тона, входя в дом, необходимо снять уличную обувь и переобуться в домашнюю: по дому ходят в простых сандалиях с кожаной или пробковой подошвой. А если собираются в гости к друзьям, то берут их с собой, потому что это правило действует во всех домах…

7:10. Женская мода

В отличие от современной эпохи мужская и женская одежда различается не так уж сильно. Женщины тоже носят одеяния, похожие на туники, – сто?лы (stolae), однако более длинные, доходящие до ступней. Но выглядят эти струящиеся одежды, похожие на греческие хитоны, несомненно, гораздо элегантнее. Особенность в том, что они схвачены не одним, а двумя поясками: помимо того, который на талии, есть еще один, под грудью, чтобы подчеркнуть ее форму и пышность.

Теоретически и римлянка могла бы носить тогу, но вы вряд ли встретите таких: это или знак наказания за супружескую измену, или одежда проститутки. Поэтому поверх туники, согласно женской моде, принято надевать длинную прямоугольную шаль, спускающуюся до колен и образующую изящные складки. Называется она «палла» (palla): размеры ее столь велики, что порой женщины накидывают ее и на голову, когда выходят на улицу. Обратите внимание на palla, ведь вы видели их много раз, но не придавали значения: во всех сценах из жизни Христа, от фильмов до картин в церквах, от вертепов до пасхальных мистерий, Мария и другие женщины обычно покрывают голову подобной шалью.

В отличие от мужской одежды женская гораздо более многоцветна и почти всегда украшена вышивкой. Цвета яркие, поэтому женщину сразу можно заметить даже на многолюдной улице. Иногда и благодаря обуви, гораздо более изящной и изысканной, чем мужская, и часто белого цвета.

Одна любопытная подробность касается нижнего белья римлянок. Что они носят под одеждой? Слегка скрывающие наготу трусики, похожие на мужскую набедренную повязку, только более элегантные. И «лифчик». На самом деле речь идет о мягкой полоске ткани или кожи, strophium (или mamillare). Название может меняться, но суть одна: поддерживать и приподнимать грудь. Овидий в своих текстах советует женщинам, грудь которых не отличается пышностью, подкладывать что-нибудь под эти полоски.

Археологи нашли много изображений таких лифчиков – например, в знаменитых эротических росписях помпейского лупанария. Но самое сильное впечатление производит знаменитая мозаика с римской виллы Казале в Пьяцца-Армерина, на Сицилии. На некоторых девушках надеты настоящие раздельные купальники удивительно современного вида: так римлянки одевались для купаний в бассейне или гимнастических упражнений. Вывод напрашивается: бикини – римское изобретение… Одежда женщин, которых мы встречаем на улицах Рима, обычно льняная или шерстяная. Богатые дамы могут позволить себе и другие ткани, очень редкие: тончайший хлопок и в особенности шелк, настоящий статус-символ для особых случаев.

Как известно, шелк долгое время был монополией Китая, хранившего в секрете его производителя, тутового червя. В Рим шелк попадал после долгого пути. Караваны пересекали степи Монголии, преодолевали пустыни Азии и лишь потом добирались до берегов Средиземного моря. Цена на шелк была баснословной. Аристократы тратили целые состояния, чтобы носить одежду из него или использовать для убранства домов. Императоры неоднократно, но тщетно пытались ввести законы, регулирующие торговлю шелком, чтобы воспрепятствовать оседанию в карманах заклятых врагов Рима, парфян, несметных денежных сумм, ведь караваны должны были проходить по их территории (современные Иран и Ирак). Впоследствии римляне открыли секрет производства шелка: гусениц тутового шелкопряда привезли в Константинополь. Но было слишком поздно: Рим и Западная Римская империя уже пали под ударами варваров. Всю выгоду от этого открытия получила Восточная Римская империя, новорожденная Византия, при императоре Константине.

7:15. Утренний туалет в римскую эпоху

Этим утром нам откроется еще один любопытный факт. В римских домах по утрам почти не моются… Самое большее – слегка освежаются водой из лохани, поддерживаемой рабом, скорее чтобы проснуться, чем для гигиены. Ведь мыло еще неизвестно (а слово sapo, от которого происходит современное sapone^[5], обозначает вид краски).

Оглядевшись в римских домах, мы обнаружим, что в них нет душа (его еще не придумали), а ванны – большая редкость. Однако, как известно, римская цивилизация была одной из самых чистоплотных в древности. Только в современную эпоху удалось достичь сравнимого уровня потребления воды для мытья. Как это возможно? Ответ на этот парадокс известен: римлянин ходит мыться за пару кварталов от дома, в большие общественные термы. Там тщательно и со вкусом моются, делают массаж и так далее. Но все это обычно происходит после обеда. Вот почему по утрам никто не моется.

Конечно, некоторые богачи устраивают небольшие частные термы у себя дома, но это лишь узкая прослойка элиты, к которой не относится хозяин дома, где мы находимся с «визитом»: у него нет личной ванной, и позже он, как мы увидим, тоже пойдет мыться в термы.

А сейчас он восседает на удобном стуле с подушками. Раб бреет его заточенной бритвой. Только богатые могут позволить себе держать домашнего брадобрея. Бритье болезненно: не существует еще ни смягчающей пены для бритья, ни бритвы с двойным лезвием. Только вода и бритвы с лезвием в форме полумесяца, из бронзы или закаленного железа, заточенные с помощью обычного бруска… Но это лишь начало. Дальше, по мнению самого хозяина, начнется настоящая пытка: после бритья раб вырвет ему пинцетом один за другим все «лишние» волоски по краям бровей, на шее и затылке.

Может показаться удивительным, что мужчины подвергают себя столь изощренным косметическим процедурам. Но на самом деле в римской культуре забота о теле играет значительную роль. Использование восковых полосок на натуральных основах, к примеру, весьма распространено и у мужчин (в том числе и как замена бритью). Мы знаем из Светония, что Цезарь делал себе депиляцию, а сам Август, чтобы на ногах росли более мягкие волоски, обычно водил по коже раскаленными скорлупками грецкого ореха.

Волосы уже в то время становятся самой серьезной проблемой для многих мужчин. Когда они седеют, многие подкрашивают их черным. А появление лысины – для некоторых подлинная трагедия. Решения могут быть разные.

Начинают с зачесов, которыми прикрывают проплешины: Юлий Цезарь, например, зачесывал волосы вперед, чтобы скрыть заметные залысины.

Если голова покрыта лишь редким пушком, многие красят кожу головы сажей – издалека выглядит как темная шевелюра.

А когда от волос на голове уже и следа не остается, упорствующие прибегают к парикам и накладкам разных цветов.

Конечно же, и в то время в избытке предлагаются и применяются «чудодейственные» снадобья для восстановления волос. Как и в любую эпоху – не дающие результата.

7:30. Секреты красоты двухтысячелетней давности

Из «пыточной» комнаты хозяина доносятся приглушенные крики. Каждый из них соответствует вырванному волоску. Один из возгласов такой жалостный, что лица двух рабов на мгновение озаряются улыбкой. Чтобы никто не заметил, они наклоняются еще ниже и принимаются еще усерднее тереть пол, подобно двум юнгам, драящим палубу корабля швабрами. В действительности они натирают великолепную мозаику кусками пемзы – лучший способ содержать эти каменные шедевры в чистоте и блеске.

Утренние хлопоты в разгаре. В одну из комнат то и дело забегают рабыни: там живет супруга хозяина, домина. Одна из рабынь отодвигает занавесь, и нашему взору открывается весьма необычная сцена: три служанки гримируют госпожу.

Та сидит в плетеном кресле с высокой спинкой. Идет сложная процедура – рабыня удлиняет угольной палочкой брови госпожи. Затем она растушует их щепоткой пепла. Работа эта требует большой осторожности. Другая рабыня держит зеркало, чтобы хозяйка могла шаг за шагом следить за этапами макияжа. Здесь царит напряжение, как во время операции.

Оглядимся. С одной стороны, на столике с ножками в виде львиных лап, стоит открытая шкатулка с косметическими средствами. Это изящный деревянный ларчик, инкрустированный резными пластинами из слоновой кости. Внутри угадываются кремы, духи и мази в маленьких стеклянных, терракотовых и алебастровых амфорах. Можно разглядеть два костяных гребня тончайшей работы, резные шпильки для волос из слоновой кости, пинцеты и серебряные лопаточки для нанесения кремов и масок красоты. Вокруг ларчика расставлены маленькие открытые баночки с другими средствами.

В общем, и действия, и инструменты для макияжа очень похожи на те, которые используются сегодня: подчеркиваются ресницы, на веки наносятся тени и так далее. А вот ингредиенты не совсем такие же. Например, для подкрашивания глаз, что делается с особой тщательностью. Уже существует сурьма, но для подведения глаз используют и чернила каракатицы, и жженые финиковые косточки. А нашей хозяйке глаза красят совсем уж необычным средством. На столике вместо блюдца лежит створка раковины, в ней еще осталось немного темной пасты. Ее главный ингредиент – толченые жженые муравьи!

Идет подготовка к завершающему моменту макияжа: нужно подкрасить губы. По словам Овидия, в распоряжении римских матрон большое разнообразие тонов, но, как и в наше время, излюбленный цвет – ярко-красный. Его получают из кармина или киновари (к сожалению, ядовитых).

Госпожа, поджав губы, смотрится в зеркало. Взгляд глубок, кожа сияет. Работа выполнена на славу: взгляд одобрения в сторону рабыни, и та смущенно опускает голову.

На самом деле мы застали только финал утреннего туалета. Если бы мы вошли на несколько минут раньше, то могли бы присутствовать при подготовке особой основы под макияж.

Цель проста, но вместе с тем сложна: омолодить лицо госпожи, которой скоро стукнет сорок (весьма почтенный для того времени возраст). Как быть? Рабыня готовит легкий крем на основе меда, добавляя несколько жирных веществ и немного белил. Белила – это белый пигмент, придающий лицу сияние. Чтобы лицо зарозовело и приобрело девический румянец, добавляются красные пигменты. Затем, аккуратно размазав крем по лицу, рабыня посыпает щеки гематитовым порошком, и кожа начинает «светиться».

Утренний туалет богатой римлянки – штука сложная и напоминает порой приготовление сложного блюда по рецепту из кулинарной книги.

И другие части тела тоже иногда покрывают краской: ступни и ладони – красной, а соски – золотым порошком. Те, кто может себе это позволить, разумеется…

А вот что на самом деле удивляет, так это использование накладных родинок-мушек. Уже в римскую эпоху женщины прикрепляли на лицо фальшивые родинки, следуя особому коду: меняя их расположение (уголок рта, щека и так далее), дамы могли посылать тайные сигналы…

Маски красоты

Стоит сделать небольшое отступление и рассказать о масках красоты и кремах для кожи. В Риме они весьма популярны, их рекомендуют использовать многие авторы, от Овидия до Галена и Плиния Старшего. Существует много разновидностей таких средств. Поражает то, из чего они готовятся, и приписываемые им свойства, особенно для тех, у кого проблемы с кожей. Например, коровья плацента рекомендуется для лечения язв на лице; бычья желчь – от пигментных пятен на лице (а чечевица – от пятен на теле); сливочное масло – от фурункулов; луковицы нарцисса – в качестве смягчающего и отбеливающего средства; сода (бикарбонат натрия) для заживления ранок; корни дыни и кумина^[6] для отбеливания кожи; а при дерматитах советуют применять вытяжку из телячьих гениталий…

Грандиозные прически

Доверенная рабыня госпожи хлопает в ладоши. «Гримерша» выходит из комнаты, уступая место двум другим девушкам, которые займутся волосами хозяйки. Одна из них достает из шкафчика три парика и ставит на столик. Они трех разных цветов: белокурый, рыжий и черный.

Нас не должно удивлять наличие париков в римскую эпоху. Они пользуются значительной популярностью и делаются из натуральных волос: белокурые и рыжие привозятся из Германии, черные – из восточных стран, даже из Индии. Парики считают предметами роскоши, и при их ввозе уплачиваются высокие пошлины.

Госпожа выбрала рыжий парик: сегодня вечером она наденет его на пир. В последующие часы рабыня приведет его в порядок и подготовит к вечернему туалету. Непростая задача, ведь парик большой, надо завить и уложить столько локонов.

В течение дня хозяйка будет обходиться без парика, демонстрируя собственные волосы, заботливо расчесанные и уложенные в прическу. Для этого она вызвала вторую служанку, которая принесла с собой целый арсенал расчесок из слоновой кости, шпилек, ленточек и гребешков. Ей придется потрудиться: волосы хозяйки, которые от природы только слегка волнистые, придется завить. Для этого служанка воспользуется способом, дошедшим до наших дней. Еще один раб принес небольшую жаровню с горящими углями, чтобы подогревать щипцы (calamistra), с помощью которых она будет завивать пряди волос.

Надо сказать, что прически римских дам, усложняясь с течением времени, при Траяне становятся прямо-таки вычурными.

Это как в нашей моде. Время от времени прически претерпевают радикальные изменения. Новую моду укладывать волосы определенным образом часто задает «первая леди», то есть супруга императора, или женщины из его семьи. Все представительницы слабого пола в империи, глядя на скульптурные портреты этих «представительниц власти» в общественных местах или профили на монетах, стремятся подражать им. В общем, законодательницами мод в Древнем Риме были дамы из императорского семейства.

Со сменой правящих династий сменяют друг друга и все более хитроумные прически. Октавия, сестра Августа, например, ввела в моду прическу, названную ее именем: волнистые пряди на висках, маленький чубчик надо лбом, от которого начиналась коса, шедшая посередине головы на манер гребешка, завершаясь на затылке узлом из свернутых спиралью кос.

Если эта прическа кажется вам слишком сложной, сравните, какие нововведения в прическах произошли при Нероне и особенно во время правления императоров из рода Флавиев (Веспасиана, Тита и Домициана).

Появился обычай обрамлять лицо локонами, и чем дальше, тем больше. Настоящих волос для этого уже не хватало, и тогда стали использовать накладки, уложенные в несколько рядов, подобно рядам кресел в кинотеатре. Эти накладки взбивались, придавая прическе вид настоящего фонтана из кудряшек. Такие прически, несколько вульгарные, были похожи на те, что носили дамы эпохи Возрождения или барокко. На затылке красовался неизменный узел из уложенных спиралью кос. Легко представить себе, сколь кропотливым был труд рабынь, отвечавших за причесывание госпожи (их называли ornatrices), чтобы столь прихотливо уложить волосы. Почти как старания повара над свадебным тортом…

Есть предположение, что столь монументальные прически часто носили низкорослые женщины, чтобы быть заметнее. А в Древнем Риме, как мы увидим, женщины не отличались высоким ростом…

В эпоху, которую мы описываем, прически богатых римских матрон достигают апогея своего развития и приобретают невероятные формы и размеры: на голове сооружается вертикальный веер из волос, который идет от одного уха до другого и заканчивается элегантными кудряшками, подобными серьгам. У некоторых женщин прически похожи на спинку стула, водруженную на голову, у других размерами и высотой напоминали папский головной убор, тиару. Законодательницей этой новой моды выступила супруга Траяна, Плотина. Поэтому такую прическу называли ее именем.

Остановимся на этом. Но заметим все же, что это был лишь один из этапов развития римских причесок: в последующие эпохи будут изобретаться все новые знаменитые прически: «в форме дыни», «в форме черепахи», «в форме шлема» и так далее.

И последнее наблюдение. Римские женщины любили конечно же красить волосы: специальные составы позволяли стать блондинкой или шатенкой. Чтобы получить иссиня-черный цвет, надо было смешать овечий жир с сурьмой. Были даже такие, кто красил волосы в голубой или оранжевый цвет, как правило проститутки и женщины легкого поведения… Всем ясно, что при частом окрашивании волосы портятся. В том числе и поэтому широко использовались цветные парики, позволявшие в любое время по желанию менять форму прически и цвет волос.

8:00. Завтрак «по-римски»

Что едят римляне по утрам? Завтрак у них плотный, мы бы сейчас сказали, «американский». Конечно, не у всех на столах будут стоять те кушанья, которые мы опишем. Бедняк перекусит чем приведется, и не всегда досыта. Аристократ же располагает большими возможностями выбора. Завтрак у римлян имеет свое название: ientaculum.

На столе непременно найдутся лепешки, хлеб, миски с медом и, конечно же, молоко. По сути, мы можем проследить, откуда берет начало наша привычка смазывать наши рогалики и тосты мармеладом или макать их в молоко. Но это еще не все. Едят и фрукты, сыр, хлеб, размоченный в вине, и даже мясо. Часто на завтрак подают кушанья, недоеденные накануне. Для римлян это один из основных приемов пищи в течение дня, обед же, напротив, будет легким.

На накрытом к завтраку столе недостает, однако, двух основных продуктов, которые мы привыкли употреблять на завтрак: кофе и шоколада… Римляне с ними незнакомы. Кофе пока что произрастает в диком виде в Эфиопии и будет «открыт» лишь спустя несколько столетий, как говорят, отшельниками, которые будут употреблять его как средство, помогающее бодрствовать во время долгих ночных молитв. Его распространение, первоначально ограниченное лишь исламским миром, начнется только в Средние века и во времена Возрождения. Долгое время одним из портов, откуда вывозят кофе, будет Моха на Красном море, и отголоски его названия до сих пор звучат на наших кухнях во время завтрака^[7]…

С шоколадом дело обстоит иначе. Римляне с ним незнакомы потому, что какао растет в Новом Свете, который будет открыт Христофором Колумбом спустя более тысячи трехсот лет. Во времена Траяна какао известно народам Центральной Америки. Но напиток, который они получают из его семян, настолько горек, что вряд ли бы пришелся по вкусу римлянам (и нам с вами). Придется ждать не одно столетие, пока кому-то не придет в голову смешать какао с сахаром (добавляя порой разные ароматические вещества), чтобы получить то, что мы называем шоколадом.

После завтрака каждый богатый римлянин готов начинать свой день. Это будет день, наполненный встречами и беседами. Поэтому надо позаботиться о еще одной важной детали: чистоте зубов и свежести дыхания.

Уже существуют освежающие ароматизированные пастилки, настоящее спасение для тех, кто накануне слегка переусердствовал за трапезой. С зубами все несколько сложнее.

Римляне проявляют значительную заботу о своих зубах. За столом пользуются зубочистками. Те, что применяют на патрицианских застольях, часто бывают серебряными и по размерам скорее напоминают столовые вилки: с одной стороны у них плоский загнутый кончик, чтобы ковырять между зубами. А на противоположном конце зубочистки «ложечка», чтобы… чистить уши (у всех на виду!).

Уже в римское время существуют «зубные порошки» на основе соды, которые раб наносит на зубы господина. Однако некоторые предпочитают другое средство содержать зубы в чистоте, весьма шокирующее: споласкивать их мочой. Насколько мы можем судить, этот способ был весьма распространен в Испании и Северной Африке.

8:30. Откройте двери!

Самый преданный господину раб оглядывает дом. Атриум в порядке, комнаты закрыты, все вещи на своих местах. Он подает знак рабу-привратнику, тот кивает и идет в коридор, ведущий ко входной двери. Снаружи уже собралась небольшая молчаливая кучка людей. Многие сидят на каменных скамьях по сторонам от входа. Остальные ждут стоя. Кто это? По одежде мы понимаем, что это бедняки, принадлежащие к прослойке гораздо более скромной, чем наш доминус.

Все эти люди – так называемые «клиенты» нашего хозяина. Но не в том смысле, какой привыкли вкладывать в это слово мы. Чтобы сопоставить с современной жизнью – представьте себе лица людей в приемной кабинета политика или влиятельного лица.

Они пришли просить о милости, совете, работе для родственника, замолвить словечко за знакомого, получить рекомендацию… Есть здесь и те, кто пришли нанести «бизнес-визит». Двое юношей в элегантных тогах наверняка пришли говорить о делах; они держатся особняком. Но в этой небольшой толпе есть и люди совсем неимущие, они пришли просить немного денег на пропитание. Нечто вроде милостыни, которую доминус выдает им при каждом визите, когда деньгами, а когда корзинами с едой. Называется она sportula.

Какая же выгода хозяину от приема всех этих просителей с кучей проблем? Конечно, в обмен за помощь он потребует от них исполнения небольших поручений или заботы об удачном завершении своих сделок. Но настоящая цель иная: власть. Действуя подобным образом, он создает для себя «группу поддержки», становится ключевым лицом для определенных людей, для местного простого люда, а они уж проголосуют за него на выборах, если он выставит свою кандидатуру.

Это называется «клиентела», или «клиентская сеть». Она повсюду, она составляет основу общественного устройства Рима. Почти каждый свободный человек в городе связан узами уважения и порой подчинения с кем-либо более могущественным и богатым, чем он, – «патроном» (patronus), как его принято называть.

Такие встречи повторяются каждое утро, это так называемое утреннее «приветствие» (salutatio), с помощью которого выказывают уважение могущественному лицу. Дверь вздрагивает, слышен звук скользящего вдоль бронзовых колец тяжелого засова. Все смолкают и придвигаются ближе. Затем одна из створок дверей открывается, появляется лицо раба-привратника, окидывающего собравшихся испытующим взглядом. Всех этих людей он знает. Раб отходит в сторону, и сумрак коридора проглатывает кучку людей.

Внутри атриума они послушно располагаются в различных местах. Затем по очереди, вызываемые самым верным рабом, идут на прием к хозяину в его кабинет, «таблиний» (tablinum). Их глазам открывается впечатляющая картина. Посередине комнаты – сам хозяин. Он сидит на подобии небольшого трона: высокая спинка, точеные ножки… резьба и инкрустация, поверх положены подушки и накинута драпировка. Ноги хозяина покоятся на скамеечке с львиными лапами… Такое впечатление, что ты попал в храм и стоишь перед статуей божества. По сути так и есть: человек этот очень богат, он влиятельный аристократ, но прежде всего он pater familias, начальник над «чадами и домочадцами» этого дома. А вы находитесь в сердце его «территории».

«Доминус» пристально смотрит на вас, надменно задрав подбородок, подчеркивая свое доминирующее положение. Это вовсе не прибавляет вам храбрости. Так начинается его день. А ваш, возможно, начнется с того, чтобы кашлянуть, прерывая неловкое молчание.

Рим в утренней дымке с высоты птичьего полета

За стенами дома начинает просыпаться город, тонущий в сказочной дымке. Воздух сегодня плотнее и холоднее, чем обычно. И главное, гораздо более влажный. Он проникает в самую глубину легких при каждом вдохе. Возможно, поэтому первые прохожие под портиками, закутавшись в плотные накидки, стараются ускорить шаг. Город погружен в густой утренний туман, как порой случается в Риме и в наше время. Невозможно ничего разглядеть в глубине широких улиц, даже различить последние колонны на форуме: все будто растворилось в тумане.

Теперь представьте: вы отрываетесь от земли и постепенно поднимаетесь вверх, пока не окажетесь выше этого покрывала. Там наверху, на высоте нескольких сот метров, где воздух свежий и прозрачный, открывается великолепный вид на столицу Римской империи.

Перед вами расстилается озеро тумана, над которым, как острова в бурном море, возвышаются только семь холмов. То тут, то там виднеются отдельные дома и самые высокие памятники. Еще не освещенные солнцем, их темные силуэты четко вырисовываются на фоне размытой белизны тумана. Целые кварталы Вечного города будто растворились вместе с их жителями. В гордом одиночестве нависает гигантской глыбой над туманом купол Пантеона, а невдалеке от него пронзает пелену колоссальный египетский обелиск фараона Псамметиха II, привезенный в Рим из египетского Гелиополя и установленный в качестве стрелки в гигантских солнечных часах Августа, чтобы указывать время.

По сравнению с нашим временем Рим был более «пропитан» влажностью. Город окружали обширные леса и зелень. Кроме того, Тибр часто выходил из берегов. В самом сердце Рима были даже болота, впоследствии осушенные, например на месте Колизея: до сих пор под ногами почти четырех миллионов туристов, ежегодно посещающих этот памятник, столько воды, что в некоторые глубокие подземные ходы можно забраться только с аквалангом… В других частях города положение немногим лучше: на форуме Августа, в нескольких метрах от бульвара, где проводятся парады 2 июня^[8], в расселинах почвы обосновалась колония крабов! Все это позволяет понять, насколько в императорскую эпоху почва и воздух Рима были пропитаны влагой в низинных частях города, с самыми разными последствиями: от утреннего тумана (иногда) до комаров и нездорового климата (всегда).

В тумане выделяются только самые значительные части Рима, позволяя нам совершить блиц-экскурсию по столице империи «сверху», переносясь с одного из семи холмов на другой. Наконец первые лучи солнца пробиваются сквозь молочную пелену, омывая золотистым светом памятники Рима, возвышающиеся над туманом. Этот краткий миг исполнен неописуемого очарования. В одно мгновение озаряются главные достопримечательности Вечного города, памятники, с которыми связано происхождение и могущество Рима.

Одним из первых принимает лучи зари Капитолий. Подобно маяку, над городом высится храм Юпитера, чья форма напоминает Пантеон: неожиданно «вспыхивает» ряд белоснежных колонн и фронтон с бронзовыми фигурами мифологических персонажей, отбрасывая медно-красные блики. Зрелище небывалой красоты!

Чуть поодаль, на второй вершине Капитолия, солнечные лучи озаряют меньших размеров храм, посвященный Юноне Монете. Здесь неподалеку находился римский монетный двор, чье местоположение обозначали выражением «ad Monetam», то есть «около (храма Юноны) Монеты». Отсюда – обычай называть деньги «монетами», который дошел до наших дней и попал в разные языки: moneda (испанский), money (английский), monnaie (французский) и так далее.

Рядом с Капитолием обрывистая круча, похожая на выступающий из тумана нос корабля. Этот утес многие столетия имел вполне определенные роль и значение в повседневной жизни римлян: называется он Тарпейская скала. С незапамятных времен с него сбрасывали римских граждан, осужденных за государственную измену. Это символ законов Рима, и в особенности – древности его традиций.

Рассветные лучи добираются до других возвышенностей Рима и по очереди освещают их. Это знаменитые холмы Квиринал и Виминал: возможно, название последнего происходит от ивовых кустов, росших на его склонах в древности…

Вот вырастает из тумана китовая спина Эсквилина, с его крышами, великолепными виллами, садами и перистилями. Здесь жили многие именитые римляне, и среди прочих – Меценат. Рядом Целий, еще один знаменитый «жилой» холм.

Наконец, отдельно от остальных, к югу, мы видим Авентин, бывший когда-то «народным кварталом», а затем ставший аристократическим. Он знаменит тем, что здесь происходила сецессия плебса в 494 году до нашей эры.

Остается лишь Палатин. Мы все слышали о нем, но мало кто сегодня помнит, почему он столь важен. Какие значительные постройки приютил этот холм?

Палатин – это холм, где живет император. Здесь он обитает и отсюда, из своих больших дворцов, правит страной. Для древних римлян, если хотите, это эквивалент современного Квиринала^[9]. И не только. Римлянин скажет вам, кроме того, что у подножия этого холма находилась пещера, где волчица вскормила Ромула и Рема.

Конечно, это миф. Но археологи нашли следы древнейших хижин, восходящих к железному веку, в доказательство того, что этот холм в действительности был одним из первых мест поселения на территории Рима. Ямки от опор этих хижин можно видеть в почве среди руин зданий императорской эпохи.

В общем, этот холм – квинтэссенция истории, традиции и власти. Здесь принимались решения, повлиявшие на историю Европы, Средиземноморья и части Азии. И все же в наши дни мало кто из туристов отдает себе отчет в его значимости и посещает необыкновенные развалины императорских дворцов. Так что достаточно подняться по ступенькам около форума, где всегда полно людей, и ты оказываешься в прекрасном, просторном, зеленом, погруженном в тишину пространстве. Совершенно как тогда, во времена императоров.

Именно так все и обстоит во время нашего визита в Рим эпохи Траяна. Палатин высится как скала над утренним туманом. Это будто город в городе: в слепящих лучах рассвета угадываются очертания спящих дворцов, с темными внутренними двориками, многоуровневыми колоннадами, длинными портиками… Мы представляем окутанные тишиной великолепные коридоры, облицованные дорогими сортами мрамора, привезенного со всех берегов империи, необыкновенные статуи, которые нам не суждено увидеть, так как они были утрачены впоследствии. Гулко отражаются от стен шаги преторианцев вдоль колоннады. Наверное, дворцовая жизнь уже началась.

Любопытный факт. Итальянское слово «палаццо» (и его эквиваленты в других языках: palace, palais и так далее)^[10] происходит как раз от названия этого холма, по-латыни Palatium. Действительно, для римлян этот холм веками отождествлялся с роскошной резиденцией императора. Вот из слова Palatium и родились обозначения дворцов во многих языках.

В этой утренней «увертюре» Вечного города недостает самого знаменитого памятника: Колизея. Где же он? Разве он не должен венчать собой город? Мы его не видим. Он наполовину погружен в туман. Ведь находится он в центральной, низинной части Рима, где высокая влажность. Виднеется только его верхняя часть, над последним рядом арок, завершающаяся «короной» из двухсот сорока огромных шестов, образующих правильный овал. Эти шесты служат для натягивания «велария» (velarium), парусинового тента, защищающего зрителей от палящего солнца. Десятки рабов уже за делом, заканчивают приготовления к сегодняшнему дневному представлению. Мы тоже на него попадем. Будут, само собой, и бои гладиаторов. И много сюрпризов.

Лучи солнца простираются над городом, испарения болот не в силах их сдержать. Рим начинает обретать свой облик. На наших глазах постепенно вырастают целые кварталы, со своими красками, звуками, жизнью. Туман постепенно рассеивается, тает, расступается, как занавес, давая начало представлению с полутора миллионами актеров: один день в Риме эпохи Траяна. 115 год нашей эры.

Простите, который час?

А который час теперь в Риме? Если спросить прохожих, все ответят по-разному… Послушать Сенеку, так в Риме невозможно знать точное время, легче привести к согласию философов, чем согласовать часы…

Действительно, у римлян не очень точная система подсчета времени. Самая распространенная основана на использовании солнечных часов. Они бывают самых разнообразных видов и размеров. Самые большие солнечные часы в Риме были установлены по приказу Августа на Марсовом поле. Размером они с большую площадь (60 на 160 метров), а в роли гномона, то есть столба, отбрасывающего тень, используется обелиск, привезенный из египетского города Гелиополя. Даже те, кто никогда не бывал в Риме, могли видеть в теленовостях: он теперь возвышается напротив Палаццо Монтечиторио^[11], и с его изображения часто начинаются репортажи из итальянского парламента. Две тысячи лет назад обелиск бросал свою огромную тень на большую площадь, мощенную плитами из белоснежного травертина. Бронзовые градировочные линии показывали время суток и день года. Тот, кто проектировал эти гигантские солнечные часы, сделал так, что знаменитый Алтарь Мира (Ara Pacis) оказывался на продолжении линии осеннего равноденствия, 23 сентября, когда день и ночь имеют равную продолжительность. 23 сентября было днем рождения императора Августа. И тень обелиска падала в сторону алтаря, символически объединяя императора, движение солнца и «римский мир» (pax Romana)…

В Риме Траяна, по которому мы гуляем, есть и множество «обычных» солнечных часов: их можно видеть на многих общественных зданиях, во внутренних садиках домов богачей и даже у простых прохожих. Это крошечные квадранты, диаметром около трех сантиметров, их называют solaria и используют подобно нашим карманным часам. Они вогнутые и напоминают маленькую подставку для яйца: на одной стороне дырочка, через которую проникает солнечный свет. Он падает яркой точкой на ряд знаков и линий на вогнутой поверхности и указывает время. Проблема в том, что такие часы работают только в Риме: их линии и метки соответствуют широте Рима. На другой широте часы сбиваются, так что брать их с собой в дорогу бессмысленно…

Время можно узнать и по особым водяным часам. Они действуют подобно песочным: это стеклянные сосуды, в которые падают капли воды из верхнего резервуара. Метки, вырезанные на стекле, обозначают время уровнем поднимающейся воды. Такие часы имеют важное преимущество по сравнению с солнечными: они показывают время и ночью, и в пасмурные дни. В эпоху Траяна они широко распространены в домах богачей как подтверждение их статуса. А в некоторых случаях они могут даже быть «с боем», как наши часы с кукушкой или маятником. По словам Витрувия, великого архитектора времен Августа, некоторые часы снабжены поплавками, соединенными с особыми механизмами, издающими пронзительный свист или подбрасывающими в воздух камни либо же… яйца. Петроний же упоминает о более простом способе: в его знаменитом романе «Сатирикон» главный герой, Тримальхион (нувориш, не отличающийся изысканным вкусом) держит дома музыканта, который дудит в рожок, «отбивая» время.

Так все-таки: сколько же часов в сутках у древних римлян? Двенадцать дневных и двенадцать ночных. Счет часов начинается с рассвета: hora prima, hora secunda, hora tertia и так далее до заката, когда наступает hora duodecima – «двенадцатый час». С этого момента начинают отсчитывать двенадцать ночных часов, вплоть до рассвета. Потом цикл возобновляется…

Значит, они отсчитывают часы так же, как мы? Не совсем. Прежде всего потому, что римляне, у которых нет точных часовых механизмов, не ведут счет на минуты и секунды. И еще потому, что часы неодинаковы по длине, которая зависит от… времени года!

Действительно, центральный ориентир для римлян – полдень, когда солнце в самой высокой точке. В этот момент наступает середина дня: прошло шесть часов с рассвета, осталось шесть часов до заката. Очевидно, что летом дни длиннее, а зимой короче. Поэтому летние часы «длиннее» зимних. И намного. К примеру, от полудня до часа дня летом проходит семьдесят пять наших современных минут, а зимой всего сорок четыре, почти половина!

То же самое происходит, только наоборот, с ночными часами, про которые чаще говорят vigiliae, буквально «стражи» (из лексикона военных): каждая ночь, таким образом, делится на четыре «стражи» по три часа каждая.

Ясно, что с такими «плавающими» часами и не имея точных приборов для определения времени, какие есть у нас, римляне в повседневной жизни не были строги в отношении времени встречи и терпимо относились к опозданиям. Но был и способ соблюсти пунктуальность, например условиться о встрече на форуме, «когда он наполовину полон»; если бы мы каждый день проверяли, глядя на часы, то заметили бы, что этот момент примерно соответствует одному и тому же времени дня… Но настоящими стрелками, отмеряющими время римлян, были на самом деле занятия, сменявшие друг друга в течение суток.

Для удобства, однако, мы в нашей экскурсии по Древнему Риму будем продолжать пользоваться современной системой подсчета времени, к которой привыкли.

8:40. Цирюльники и первые поручения

Тем временем на улицах становится все оживленней. Люди снуют туда-сюда. В основном это мужчины. Точнее, рабы: это понятно по их грубым туникам, часто заношенным и грязным. У некоторых выбриты головы. Никто не гуляет, все торопятся. Понятно, им надо успеть исполнить первые поручения этого дня. Наступает своего рода «час пик» для рабов. Странно не слышать стука каблуков, а лишь шарканье сандалий. Действительно, в Риме обувь без каблука, с плоской подошвой. Исключение составляют легионеры, чьи сандалии (caligae) снабжены множеством железных гвоздей, чтобы лучше цеплять ступни за землю, вроде наших футбольных бутс. Вообще-то, каблуки встречаются, но только на некоторых видах обуви, в первую очередь женской.

Мимо нас проходит раб с большим тюком, завернутым в простыню. Наверняка несет тогу или скатерти в стирку. А как стирают одежду в Риме? Ее несут в прачечную, называемую «фуллоника» (fullonica). Там ткань будут обрабатывать различными способами, от которых мы бы, пожалуй, брезгливо поморщились. В самом деле, туники, тоги, простыни погружаются в емкости, наполненные водой, смешанной со щелочами, такими как сода, смектическая, или сукновальная, глина либо… человеческая моча! На углу многих улиц, особенно около красилен, можно увидеть большие амфоры с отверстием в боку, в которые прохожие справляют малую нужду. В определенный час рабы сливают мочу, которую затем используют в прачечных. Если такая работа кажется вам неприятной, подумайте о тех рабах, которые часами, подобно нашим прачкам, полощут одежду в емкостях с мочой, среди невыносимой, тошнотворной вони… Затем одежду полощут, выбивают и обрабатывают другими веществами (как, например, creta fullonica – сукновальная глина), чтобы свалять и придать большую плотность. После выкручивания одежду развешивают для просушки во дворах, как делают у нас на балконах многоквартирных домов (в Древнем Риме это можно было делать и на улице), а затем разглаживают специальными прессами.

Любопытный факт: отбеливатели уже существуют. После стирки белые ткани натягиваются на конструкцию в форме купола из деревянных арок высотой чуть менее метра. Получившимся куполом накрывают жаровню, где разогревают серу. Говоря словами римлян, окуривание серой дает «белый цвет, белее которого нет»… Затем раб отнесет чистые глаженые вещи домой.

Раб с тюком одежды торопливо продолжает путь, но вот его неожиданно заслоняют от нас появившиеся из боковой улицы носилки. Эта «карета, запряженная людьми» на мгновение перекрывает панораму улицы. Кто там внутри, понять невозможно: все занавешено. Перед носилками бежит специальный раб, расчищающий путь в толпе. Поэтому носилки исчезают в переулке так же неожиданно, как появляются.

Пойдем по улице дальше. Наш слух привлекает взрыв смеха из уже открытой лавки. Еще пара шагов, и перед нами типичная римская утренняя сценка: цирюльник (его называют «тонсор», tonsor) за работой. Веселье и беззаботная болтовня, царящие в этих заведениях, так же типичны для первых утренних часов столичной жизни, как, впрочем, и жизни всех других городов империи…

Если не считать немногих счастливцев, располагающих домашним рабом-цирюльником (как наш доминус), всем остальным для бритья или стрижки волос приходится посещать цирюльни.

Так tonstrinae (цирюльни) становятся местом встреч, настоящими мини-гостиными, где перебрасываются шутками, обмениваются анекдотами и новостями, но в первую очередь – сплетнями и слухами.

По сути дела, мы можем обнаружить в этих заведениях многие черты, присущие современным парикмахерским. Клиенты, ожидающие своей очереди, сидят на скамьях вдоль стен. На стенах висят зеркала. Посередине на табурете сидит обслуживаемый в данный момент клиент: большая салфетка прикрывает плечи и часть груди.

Мужские прически в эту эпоху, к счастью, довольно просты. Император Траян, которому многие подражают, носит волосы зачесанными вперед и довольно коротко остриженными на лбу.

Мужчина осматривает себя в зеркало, проверяя качество стрижки: каждый взмах ножницами оставил на волосах заметные «ступеньки»… Что тому виной, спешка ли из-за ожидающих клиентов, или просто ножницы в то время еще слишком несовершенны, не сравнить с нашими? Похоже, так оно и есть: для римлян это обычное дело; даже у Нерона волосы были подстрижены «лесенкой».

На соседнем стуле помощник бреет клиента. Пены для бритья не существует, единственное, чем увлажняют лицо, – простая вода! Обслужив первых клиентов, тонсор должен позаботиться о том, чтобы вновь наточить лезвие бритвы. Для этого он пользуется точильным бруском, смоченным… слюной!

Он осторожно придвигается к шее клиента и начинает скрести ее лезвием. Получить порезы и царапины довольно просто – достаточно вздрогнуть или не вовремя повернуться. К сожалению, явление это столь обычное, что со времен Августа за них предусмотрены специальные штрафы и наказания. А что делают при порезах? Чтобы остановить кровотечение, Плиний Старший советовал накладывать паутину, смоченную в оливковом масле и уксусе…

Не проще ли отпустить бороду? Ведь раньше так поступали и греки, и римляне… Увы – в тот период римской истории принято ходить бритым, иначе тебя «не поймут» – если только ты не солдат и не философ. Но подобное положение дел скоро прекратится. Конечно, никто еще об этом не знает, но со смертью Траяна, которая приключится через пару лет, вернется старинная мода на бороды. Ее возродит новый император, Адриан (возможно, чтобы прикрыть шрам), и все станут ему подражать. Для многих станет облегчением возможность избежать ежедневной пытки бритвой, за исключением самого тонсора, чьи доходы резко упадут…

Вот мы и дошли до пересечения с длинной улицей: она известна под именем Загородный взвоз (Clivus Suburbanus) и находится недалеко от терм Траяна. Вдалеке улица раздваивается, и между двух разветвлений устроен фонтан Орфея. По сторонам множество больших домов с мириадами окон, подобно театральным ложам, с видом на спектакль жизни. Тут многолюдно и шумно, например, слышен стук молотов котельщиков.

В нескольких метрах от нас мы слышим всплеск: на улицу вылили ведро мочи… Откуда? Кто это сделал??? Мы поднимаем голову: перед нами высоченное здание с бесчисленными балконами и окнами. Настоящий гигант. Римляне называют такие здания инсулами (insulae). Это единственный в своем роде мир, с которым стоит познакомиться поближе…

Инсула, особый мир

Инсулы – это тоже дома римлян, только большие и многоэтажные. Именно от этого латинского слова, insula, происходит современное итальянское слово isolato, обозначающее целый «изолированный» квартал. По этому можно судить о ее размерах^[12]. Если же судить по числу обитателей, то это целая деревня или даже маленький городок, только жители его расположены по вертикали. Это настоящие небоскребы Античности. Нелегко определить высоту нависающей над нами инсулы. Император Август постановил, что жилые постройки не должны превышать двадцать один метр (в наше время такой высоты могут быть семиэтажные здания, что само по себе немало). А в ту эпоху, при Траяне, ограничения по закону становятся еще более жесткими: не выше восемнадцати метров. Это значит: шестиэтажное здание средних размеров плюс мансарда. Понятно, что это ограничение не всегда соблюдается, в результате здания бывают непрочными и часто обрушиваются. А инсула, которую мы собираемся посетить, значительно выше, чем разрешено законом. На первый взгляд своей прямоугольной формой и равномерно расположенными окнами до самого верха она напоминает большой барак. Но при внимательном рассмотрении обращаешь внимание на многочисленные детали, придающие зданию элегантность. Начать с цвета. Здание кирпичное, но полностью покрыто защитной штукатуркой приятного бело-кремового оттенка. Выбор этого цвета чрезвычайно удачный, стены здания «освещают» отраженным светом окружающие переулки и портики.

Вдоль основания здания идет четко очерченная полоса густого «помпейского» красного цвета до высоты примерно полутора метров. Зачем? Эта полоса служит одновременно эстетическим и практическим целям и нанесена не столько для украшения, сколько для маскировки брызг грязи и пятен, оставленных предметами и телами, трущимися об стену… Но это не единственный декоративный элемент: над каждым окном из-под штукатурки выступает полоска кирпичей, выложенная в форме небольшой арки. Снизу кажется, что у всех окон красные «брови». И это не все. Есть еще узкий балкон, идущий вдоль всего второго этажа инсулы, соединяя отдельные квартиры. Римляне называют его maenianum, и для его владельцев это настоящая роскошь, не всем доступная, вроде садика или террасы. Сюда можно выйти подышать свежим воздухом, постоять на солнышке, здесь можно держать пару растений в горшках.

Да-да, римляне, как и мы, любят держать дома растения: вдоль балконов и на окнах инсул можно видеть множество горшков с цветами, в точности как в наших кондоминиумах. Некоторым энтузиастам, как свидетельствует Плиний Старший, удается разбить настоящие висячие сады в миниатюре.

Эта любовь к зелени объединяет античный и современный Рим: многие инсулы покрыты ковром вьющихся растений, оплетающих прутья балконов и обрамляющих оконные проемы. На улицах много деревьев, высаженных вплотную к стенам инсул и часто служащих дополнительной опорой. Рим императорской эпохи – зеленый город. Это свойство сохранилось в неизменности и в наши дни, будто и не миновало с тех пор почти двадцать столетий. Эти мелочи как раз и позволяют нам понять, насколько мы похожи на тогдашних жителей Рима (и наоборот). Наша повседневная жизнь – это и есть продолжение и развитие сквозь разделяющие нас века истории, римского образа жизни.

Как подчеркивал Жером Каркопино, один из крупнейших исследователей римской истории, при сравнении дома на улице Капеллари в Риме или на улице Трибунали в Неаполе с инсулой в Остии обнаруживаются не только черты глубинного сходства, но порой и полные совпадения, даже в планировке… Возможно, житель Древнего Рима, глядя на наши многоквартирные здания в центре города, чувствовал бы себя как дома. Длинный балкон вдоль второго этажа – не единственный. Есть и другие, меньших размеров, деревянные, на верхних этажах. Эта привилегия дана немногим, так же как и резные деревянные лоджии, выглядывающие из стен здания. Мы привыкли видеть их в средневековых городах, на Ближнем Востоке или в дальних краях, в Индии и в переулках Катманду. Однако они являются неотъемлемой чертой облика императорского Рима. Их назначение просто: увеличить площадь квартиры и впустить туда чуть больше света. И иметь возможность выглядывать на улицу так, чтобы вас не видели.

Любопытные факты

Римские небоскребы

В то время инсулы были самыми высокими строениями на планете, однако их высота не произведет большого впечатления на нас: она сопоставима с высотой обычных многоэтажных жилых зданий в современных городах. За некоторыми исключениями. Дошли сведения о настоящем «монстре», возведенном между 100 и 200 годами нашей эры в самом центре Рима. Нам неизвестна его точная высота, но в свое время он поразил всех своими размерами. Рассказывают, что он возвышался над крышами Рима подобно небоскребу и, должно быть, производил своим видом небывалое впечатление на римлян, ведь его имя, Insula Felicles, было у всех на устах и дошло до самых дальних уголков империи. Конечно, это лишь отдельный случай. Если не считать этого «римского Эмпайр-стейт-билдинг», дома редко строились выше шести этажей.

Невероятно, но и сегодня, столько веков спустя, можно видеть остатки инсул в городе. Иногда взгляд выхватывает их, когда перемещаешься по центру на машине, но мало кто останавливается, чтобы разглядеть их получше. Одна такая инсула – рядом с огромным памятником Виктору-Эммануилу на площади Венеции, там, где расположен Алтарь Родины: на его правой стороне, не доходя до лестницы Ара Чели, можно увидеть невзрачные остатки разрушенного многоэтажного кирпичного здания. К сожалению, им не уделяется то внимание, которого они заслуживали бы. Мимо постоянно снуют прохожие, автобусы выгружают кучи туристов, которые лишь на мгновение останавливаются около него, чтобы выслушать пару слов от экскурсовода, а затем бежать дальше, к сувенирным лавкам.

Если же вы остановитесь, прислонитесь к решетке, то перед вами предстанет фрагмент императорского Рима: лавки, комнаты, окна… Немного фантазии, и вы представите, как были обставлены и кем были населены эти ныне пустующие квартиры. Кто были эти люди? Что за лица мы бы увидели внутри при свете фонарей? Вот мать зовет сына с улицы, тот заигрался с сыном торговца, чья лавочка примостилась на углу дома… А кто знает, какие сцены разыгрывались внутри пристроенных к дому лавок…

В этом и заключается волшебная сила археологии: на мгновение она позволяет нам вдохнуть жизнь в давно ушедшее, встретиться с теми, кого уже нет, вовлекает нас в повседневную жизнь многовековой давности. Ни один спецэффект не сможет произвести на нас столь сильное воздействие…

Еще большее впечатление, возможно, произведет инсула у рынков Траяна, в двух шагах от оживленной виа Национале: сохранившаяся вплоть до крыши, она позволяет понять, сколь внушительными были размеры этих зданий. Но именно в Остии, где сохранились остатки нескольких инсул, в частности инсулы Дианы, можно по-настоящему понять, что представляла собой жизнь внутри таких построек. Они частично открыты для посещения; можно подняться по ступенькам, оказаться на лестничной площадке древнеримского времени, зайти во внутренние помещения второго или третьего этажа… Так лучше всего удастся представить себе образ жизни римлян. Ведь большая часть жителей Рима обитала именно в инсулах.

А сколько же инсул было в Риме? Мы знаем их точное число благодаря найденным ценным кадастровым записям: во II веке нашей эры, при императоре Септимии Севере, инсул было ровно 46 602. Огромное число. Особенно если учесть, что количество традиционных элегантных римских особняков, домусов (таких, как в Помпеях), не превышало 1792. По 26 многоэтажных «казарм» на один традиционный дом. Почему такая диспропорция?

Каркопино в свое время сделал в отношении Рима одно важное наблюдение: если Рим в то время занимал 1800–2000 гектаров площади, а жило в нем в момент наивысшего расцвета около 1,2 миллиона жителей, значит места для всех не хватало. Особенно если вычесть те зоны города, где по закону запрещалось жилое строительство (весь Палатинский холм, где жил император, 200 гектаров Марсова поля, с его храмами, портиками, гимнастическими залами-палестрами и захоронениями). К этому следует добавить около сорока парков и садов и все общественные сооружения, занимавшие большие площади, такие как Цирк (Колизей), театры, базилики, термы, форумы, различные храмы, все административные здания…

Было найдено простое и эффективное решение: дома стали расти в высоту, надстраиваясь дополнительными этажами. Большая часть жителей столицы, таким образом, приходя домой, ходила не «по земле», а «по воздуху».

Число таких «дополнительных» этажей в городе, по всей вероятности, было действительно огромным, если уже в то время ритор Элий Аристид восклицал, что, если бы все дома перенести на землю, Рим бы простерся до Адриатики!

Сегодня никого уже не удивляет вид многоквартирных домов и высотных зданий, но в древности, в мире, где преобладали небольшие поселения, где число городов было невелико, а дома в них обычно не превышали двух-трех этажей, видеть город, застроенный гигантами-инсулами, было настоящим потрясением для новоприбывших в Рим. Вероятно, ошеломленные приезжие мучились теми же вопросами, которыми задаемся мы, гуляя по Нью-Йорку: «Как это не падают такие высоченные здания?» и «Как только люди уживаются в таких гигантских домах?».

8:50. Человеческое лицо инсул

Что обычно видишь, прогуливаясь по центру наших городов? Множество магазинов. Так было и в Древнем Риме. Первый этаж инсул был занят лавочками и магазинами, между которыми находились незаметные входы в сами инсулы, с лестничными пролетами, которые вели на верхние этажи. Туда-то мы и направимся.

Мы приближаемся ко входу, оттуда на нас пристально смотрит какой-то человек: это один из «привратников». Он невысокого роста, толстый, в грязной тунике, на двойном подбородке топорщатся иглы давно не бритой щетины. Привратник сидит на простой табуретке, поигрывая узловатой дубинкой из дерева оливы. Дубинка эта говорит не только о его роли, но и о его прошлом. Точно такие же дубинки использовали в легионах, когда отдавали приказания – чтобы те «лучше доходили». По всей вероятности, наш охранник – бывший легионер, возможно, проштрафившийся центурион, пробавляющийся теперь этой работенкой, где требуется быстрая реакция и решительность для подавления стычек и ссор между жильцами. Как следует разглядев нас, он отворачивается и вновь обращает свой взгляд на улицу, на лица прохожих, даже не оглянувшись, когда мы переступили порог.

Сначала мы идем темным коридором, слыша нарастающий гул голосов. Мы вот-вот попадем в особый мир, маленькую вселенную со своими законами и своими жителями. Настоящий зверинец личностей и характеров.

Первая сцена, которая предстает нашему взору, разворачивается в глубине коридора. Девушка у огромной емкости-бочки, «долия» (dolium), стоящего под пролетом большой лестницы, балансируя на одной ноге на деревянной табуретке, выливает содержимое нескольких терракотовых сосудов в отверстие кувшина. Что здесь творится? Еще несколько шагов, мы выходим на площадку, и на нас накатывает волна тошнотворной вони. Так и есть: это моча… Девушка, очевидно, – рабыня, она выливает ночные горшки своих хозяев. Ее, похоже, совершенно не беспокоит сильнейший запах: видимо, она привыкла к нему, ведь на протяжении многих лет это одна из ее утренних обязанностей. Позже из прачечной пришлют за этой «драгоценной» жидкостью.

Оглядевшись, мы замечаем, сколь убого это помещение: стены облупились, на них пятна сырости, жира, даже следы ладоней. Есть и надписи. Одна из них особенно поражает. Это рисунок, изображающий двух сражающихся гладиаторов: секутора в шлеме, с коротким мечом и прямоугольным щитом, и ретиария с сетью и трезубцем. Рисунок явно выполнен детской рукой. Ребенок даже подписал их имена: Седул и Фелоник, очевидно тогдашние любимцы публики поразили воображение мальчика, подобно сегодняшним футболистам или персонажам мультфильмов. Рядом читаем еще одну надпись, слегка туманную: «Многих женщин часто обманывал Реститут» («Restitutus multas decepit saepe puellas»), – по всей вероятности, предупреждение для всех женщин инсулы, оставленное девушкой, соблазненной и брошенной одним из жильцов… Нередко встречаются и более «откровенные» надписи, как в наших общественных уборных. И вдруг среди непристойностей расцветает юношеская первая любовь: «Марк любит Домицию» («Marcus amat Domitiam»), тут же «уравновешенная» следующим: «Евтихида-гречанка, изящные манеры, дает за два асса» («Eutychis graeca assibus II moribus bellis»). Асс – ходовая монета, так что цена, честно говоря, более чем доступная…

Секс, любовь, оскорбления и спортивный азарт – все это археологи находят на стенах римских домов. Почти за два тысячелетия ничего не изменилось!

Девушка устало поднимается по лестнице. Пойдем за ней. Ей от силы лет двенадцать-тринадцать, белокурые волосы выдают северное происхождение. Кто знает, из какого она уголка Германии. Несмотря на юный возраст, у нее за плечами пережитая трагедия. Возможно, ее племя проиграло в схватке с римской армией и всех жителей деревушки обратили в рабство. Более вероятно все же, что ее поймали германцы из соседнего племени и продали работорговцам: леденящий, но весьма распространенный обычай. Всего несколько секунд – и ее жизнь навсегда переменилась.

Сейчас она стоит на площадке второго этажа и открывает дверь с двумя изящными кольцами из полированной бронзы. Войдем в апартаменты. С первого взгляда понятно, что здесь живет состоятельное семейство.

Как устроены квартиры в императорском Риме? Наша воображаемая реконструкция будет основана на археологических находках из древней Остии. Городская застройка и архитектура этого города типичны для того времени, которое мы рассматриваем, что позволит нам узнать много подробностей о повседневной жизни. Речь идет о любопытных фактах, собранных и проанализированных профессором Карло Паволини в ходе раскопок и изучения этого необыкновенного археологического памятника.

Современный термин «апартаменты» в ту эпоху не в ходу; римляне называют свои квартиры «ценакулы» (cenacula), но, если не считать этой разницы в названии, в остальном они очень похожи на наши, особенно в том, что касается планировки. Современные квартиры в действительности являются продолжением и развитием римских ценакул.

Первое помещение – парадное. Посередине стоит круглый мраморный стол на львиных лапах, на нем небольшая статуэтка Венеры. Таким образом, первым вас встречает и приветствует произведение искусства, что говорит об образованности владельца квартиры (или о его желании казаться таковым). Квартира не такая уж большая, ее можно окинуть взглядом: справа гостиная, «таблиний» (tablinum), слева обеденный зал, «триклиний» (triclinium). За нашей спиной три спальни. Поражает, насколько это жилье отличается от особняка богатого римлянина, который мы посетили: тот дом, подобно ощетинившемуся ежу, отгораживался глухими стенами от внешнего мира, все его помещения выходили во внутренний атриум с его бассейном для сбора дождевой воды. Здесь все наоборот: все основные помещения, будто под воздействием центробежной силы, стремятся наружу из середины дома. Почему? Причина простая: в поисках света все помещения располагаются вдоль фасада здания, в котором прорезаны большие окна.

Ясно, что оконное стекло для таких апартаментов имеет огромное значение: это дорогостоящий и ценный материал, но тем не менее он доступен для располагающих средствами жильцов роскошных квартир «бельэтажа». На верхних этажах, как мы увидим, все обстоит иначе…

Обстановка скудная: пара стульев, сундуки, складные табуреты и столы различной формы. Переходя из комнаты в комнату, мы встречаем предметы повседневного обихода: расческу, набор вощеных деревянных табличек для письма, терракотовую копилку (такую же, как наши!), бронзовый светильник, ларчик для украшений, связку ключей, среди которых один забавный, приплавленный к кольцу, чтобы носить на пальце…

Переступим порог. Посередине комнаты две большие вазы с цветами, стоящие на самом видном месте: цветы в доме любят не только в наше время, они были распространенным явлением и в Древнем Риме. Эта композиция сверкает многоцветьем лепестков. Не случайно ваза стоит на самом красивом столике в этой квартире, из экзотической древесины, с переливающимися волнистыми прожилками.

Это не единственное цветовое пятно в этом жилище. Как и в особняках богачей, и здесь в подтверждение любви римлян к ярким краскам весь дом изнутри покрыт многоцветной росписью.

Стены комнат то оранжевые, то лазоревые, то красные («помпейского» красного оттенка), окрашенные по сырой штукатурке. Поверх основного цвета, по сухому, нанесены изображения: стройные колонны или другие грациозные архитектурные элементы, образующие воображаемые окна, «выходящие» на выдуманные пейзажи и перспективы. Иногда в центре пейзажей помещены фигуры: в одной из комнат мы видим знаменитых девять муз Аполлона. Эти росписи у римлян выполняют ту же роль, что у нас картины.

Вдруг справа на уровне ног чувствуется тепло. Это жаровня с еще раскаленными угольями. Мы не обращали внимания, а теперь заметили, что во всей квартире нет ни камина, ни тем более батареи отопления. Единственным средством для обогрева помещений в ту пору были жаровни. Та, на которую мы наткнулись, оснащена колесиками, поэтому ее можно легко перемещать в нужное место, как мы поступаем с электрическими обогревателями.

По всему дому разносится сильный запах горящей древесины. Откуда он? Пересечем опять атриум со статуэткой Венеры. По дороге мы замечаем два красивых серебряных блюда и резной кувшин: это тоже статус-символы семейства. Войдем в триклиний. Дым стал заметнее, он наполняет всю комнату и, похоже, идет из угла под окном. Там возится та самая девушка, которую мы видели на лестнице. Она склонилась над большой квадратной жаровней и раздувает только что зажженный огонь. И вдруг мы понимаем, в чем дело: в этом доме мы нигде не встретили кухни. Вот она: бронзовая жаровня. Действительно, в таких квартирах кухня сведена к минимуму, это почти что походный вариант! И она «переносная», можно установить ее в любом месте, но здравый смысл подсказывает, что целесообразнее ставить ее как можно ближе к окну, чтоб туда уходил дым. Тем не менее по утрам и во время приема пищи дом неизбежно наполняется различными запахами, начиная с запаха горящих дров и заканчивая ароматом готовящейся еды. Но так бывает не у всех. Многие заказывают еду в ближних тавернах, во избежание проблем (и опасностей), связанных с использованием этих «походных» кухонь, и чтобы разнообразить свой стол…

Надо развеять еще один миф: насчет того, в каком положении едят дома. На триклиниях возлежат только во время пиров или праздников… В повседневной жизни едят как мы, сидя за столом.

Мы направляемся к выходу. Взгляд впервые падает на пол, и нам открывается маленькое чудо. Полы выложены изящной черно-белой мозаикой. Орнамент простой: это «косы», звезды, квадраты, в различных сочетаниях между собой… В соседних комнатах мы замечаем еще мозаику. Почему она черно-белая, а не цветная? Это легко объяснить: так дешевле. Мозаичные полы встречаются, как правило, на вторых этажах инсул, где живут, обычно в качестве арендаторов, состоятельные семьи. Люди зажиточные, конечно, но не сверхбогатые. А с такими полами квартира получает благородную отделку без гигантских расходов, как на вилле.

Цветная мозаика часто бывает с изображениями животных или человеческих фигур и требует высокого уровня мастерства. Для строителя инсул это был бы большой расход. А черно-белая мозаика может быть выполнена обычными декораторами, гораздо более доступными по цене, в том числе и потому, что они всего лишь воспроизводят в различных комбинациях геометрические фигуры. Кроме того, сырье, звестняк (белый) и базальт (черный), легкодоступно и недорого, в отличие от цветных стеклянных паст и полихромного мрамора, которые используются при изготовлении мозаичных панно.

В общем, черно-белая мозаика для римлян все равно как для нас паркет в доме: она придает элегантность и «приличный вид», избавляя от расходов на мраморные полы^[13]. Но и она не везде, а только в господских покоях. В служебных же помещениях или в комнатках прислуги полы выложены простыми терракотовыми плитами (примерно два на два фута), кирпичом по диагонали или черепками, смешанными с мелом. При посещении археологических раскопок эти различия помогают понять расположение комнат в доме.

9:00. Нечеловеческое лицо инсул

И вновь мы на лестничной площадке. Поднимемся дальше по лестнице. Если вдуматься, в увиденном нами есть некоторые странности. Действительно, почему богач предпочитает жить на втором этаже, а не на верхних, более уединенных и тихих, с великолепным видом на крыши Рима?

Однако повсеместно в империи живут именно так: в мансарде обитают бедняки, а на вторых этажах состоятельные люди. Точная противоположность нашему времени, когда пентхаус считается высшим шиком. Почему так?

Причина проста. Во-первых, конечно, удобство: лифтов нет, поэтому чем выше живешь, тем больше ступенек надо преодолеть… Но есть и проблема безопасности. Строительное дело находится в руках бессовестных спекулянтов: чем выше, тем ненадежнее конструкции, тем больше риск, что дом обвалится (не говоря уже о сквозняках и дожде, затекающем сквозь крышу). Наконец, в силу распространения жаровен и светильников часто случаются пожары; жители нижних этажей могут легко спастись бегством, а обитатели мансард – нет. Жилец, делящий кров с голубями под самой крышей, последним заметит пламя, и его ждет ужасная смерть. Вот что пишет Ювенал: «Горит уже четвертый этаж, а ты все еще в неведении. Везде на нижних этажах царит переполох, последним сгорит заживо тот несчастный, что защищен от дождя лишь черепицей, куда влюбленные голубки прилетают откладывать яйца».

Впрочем, это «вертикальное» деление жилых зданий продолжало существовать вплоть до девятнадцатого столетия. На «благородных» этажах жили аристократы и состоятельные люди. По мере того как вы поднимались выше, квартиры оказывались заселены семьями со все более низким доходом. Социальное расслоение, которое сегодня наблюдается «по кварталам», в то время имело место «по этажам».

Продолжаем идти вверх по лестнице, пролет за пролетом. Неожиданно в нескольких метрах над нами шум голосов взрывается бранными возгласами. Крики привлекают других жильцов, выглядывающих на лестницу. Посередине лестничной площадки стоит женщина плотного телосложения, ее черные как смоль волосы падают на плечи. Она преграждает дорогу троим мужчинам, черные глаза сверкают гневом. Одной рукой она прижимает к себе грудного сынишку, а другой решительно рассекает воздух, сопровождая каждый жест властными фразами. При каждом движении ее большие груди колышутся под туникой. Без сомнения, это простолюдинка, привыкшая к прямому и резкому обращению.

За полузакрытой дверью в темноте испуганно блестят глаза остальных детей. Троица в растерянности останавливается. Первый раунд, безусловно, остается за ней. Двое из этих мужчин, простые привратники, были приглашены в качестве телохранителей. А третий, стоящий посередине, и есть, очевидно, главный зачинщик конфликта. Он высок, худ, с орлиным носом, впалыми щеками, закутан в темно-красный плащ, дважды накинутый на плечи. Его бесстрастный ледяной взгляд непроизвольно вызывает чувство тревоги. Это взгляд хищника, который знает, что последнее слово все равно останется за ним. А суть этой яростной перебранки вполне современна: повышение арендной платы…

Жилье в Риме стоит в четыре раза дороже, чем в остальной Италии, подчеркивает профессор Ромоло Аугусто Стаччоли. У нас еще будет случай вернуться к этим актуальным проблемам Вечного города.

Бросается в глаза: тем, у кого туго с деньгами, приходится несладко. Разбираются тут быстро. Чтобы заставить жильца расплатиться, порой замуровывают вход или убирают деревянную лестницу, ведущую в его квартиру, пока не появятся сестерции… Понятно, это крайние случаи, но они говорят о том, что домовладельцы не церемонятся, когда речь идет о выбивании квартплаты.

В определенные даты, когда заново заключаются арендные договоры, улицы Рима наводняются целыми семьями, выброшенными на улицу и ищущими новое жилье. Настоящее социальное бедствие, с которым ни один император так и не сумел справиться.

Почему же в Риме жилье стоит так дорого?

Цепочка субарендаторов

В Риме у каждой инсулы есть владелец. Но он вряд ли станет сам собирать арендную плату: грязной работой занимается другой человек. Это профессиональный администратор. Между ними соглашение: владелец предоставляет администратору на пять лет в аренду все верхние этажи, а в обмен просит «только» арендную плату за квартиру на втором этаже, которая часто по виду и по цене больше похожа на настоящий патрицианский особняк. Администратор, со своей стороны, должен поддерживать приличный вид дома, заботиться о его содержании, подыскивать жильцов, гасить ссоры и, наконец, взимать арендную плату.

Работа администратора малоприятная, зато приносит весьма неплохие заработки. Если владелец сдает ему в аренду целую инсулу за 30 тысяч сестерциев, то он, с помощью субаренды, получает с нее минимум 40 тысяч… Этим объясняется тот факт, что в Риме квартиры столь дороги. А также – почему инсулы строятся такими большими: чем они выше, тем больше в них квартир и, значит, тем больше на них зарабатывают.

По мнению Жерома Каркопино, во времена Юлия Цезаря, примерно за сто семьдесят лет до описываемой нами эпохи, простое жилье стоило целых две тысячи сестерциев, – за такую сумму при Траяне вы бы могли купить целое поместье во Фрузине.

Легко представить тогдашние прибыли: Цицерон, к примеру, зарабатывал в год около 80 тысяч сестерциев только на аренде квартир в инсулах.

Все это порождает чудовищные нагромождения субаренды. Трудности с внесением арендной платы, как комментирует профессор Карло Паволини, вынуждают многих жильцов в свою очередь сдавать в аренду относительно свободные помещения своей квартиры… И так далее, каскад субаренды растет с каждым этажом.

В случае с нашей инсулой все вполне ясно. Одна и та же комната сдается в аренду и целым семьям, и одиночкам, пространство в ней разделяют перегородками. Так возникает порочный механизм: чем выше этаж, тем беднее жильцы, тем теснее и грязнее в квартирах… Наконец, верхний этаж представляет собой настоящий «арабский квартал», а совместное проживание превращается в борьбу за выживание.

Для поддержания порядка существует целый отряд рабов и привратников под началом главного раба. С некоторыми из них мы пересекаемся на лестнице. Они спешат вниз на лестничную площадку, где разразилась ссора, несколькими этажами ниже того, где мы теперь находимся: крики женщины слились с криками других жильцов. Протест против увеличения арендной платы вот-вот перерастет в потасовку…

Третий мир на верхних этажах

Продолжим наш путь наверх. Ступени сделаны из кирпича-сырца, положенного рядами, как книги в библиотеке: такое ощущение, что идешь по книжным полкам. Чем выше мы поднимаемся, тем они выше, грязнее и облупленнее. Кто знает, как давно здесь не делали ремонт. Стены все грязнее, в пятнах и царапинах. Воздух тоже изменился: он стал затхлым, отдает гарью и стряпней, в смеси с острым запахом пота. Будто мы попали в один из кругов ада.

Поскольку свободного места мало, обжиты даже лестничные площадки. Повсюду, на веревках и на балках, развешано сохнущее белье. Погасшие жаровни, разбитые кувшины, тряпье, затоптанная, засиженная мухами кожура фруктов. Эти лестничные площадки – настоящая «аллегория жизненного пути»: светильник выхватывает из полумрака силуэт то голого ребенка, тихо сидящего на полу, пристально глядя на тебя своими черными глазками, то лицо спящего старика, выступающее из складок засаленного покрывала. Начало одной жизни и конец другой объединены общим зловонием нищеты.

На каждом шагу слышны людские голоса. Двери из бросовой древесины пропускают бо?льшую часть звуков, сопровождающих жизнь внутри квартир. Всего несколько метров, и мужской смех сменяется безостановочным плачем ребенка, спор двух женщин на повышенных тонах – половым актом: ритмичные стоны, доносящиеся из-за двери, трудно с чем-либо спутать. Муж и жена? Хозяин и рабыня? На этих этажах поражает полное отсутствие личного пространства.

Толкнем прикрытую дверь. Она медленно, со скрипом отворяется, являя нашему взору убогую, скудную обстановку. Стены окрашены в однородный охряной цвет, из мебели только стол и несколько табуретов. Ничего общего с апартаментами на втором этаже: больше похоже на простую хижину. На двух сундуках стоят терракотовые кувшины. В шкафчике-«буфете» лежат завернутые в холстину кусок сыра и ломоть хлеба. Первоначальная планировка этой квартиры нарушена перегородками и занавесками, с помощью которых «нарезано» множество крошечных «отдельных» сдаваемых в субаренду уголков. Отодвинув одну из занавесок, мы видим комнату «для одиночки» с соломенным матрасом на полу и потухшим светильником. «Шкаф» из нескольких ржавых гвоздей, вбитых в стену, на них висит соломенная шляпа, кожаное пончо для защиты от дождя и пара туник. Два кувшина и холщовый мешочек со съестным подвешены на других гвоздях, почти наверняка чтобы уберечь их содержимое от мышей и насекомых. Настоящий «кухонный уголок» этой крошечной каморки…

В другом закутке-локуле сидящая на кровати женщина кормит грудью младенца. Рядом с ней примитивная колыбелька, сплетенная из ивовых прутьев, с набитым сухими листьями матрасиком.

Окна здесь не застеклены. Только жильцы второго этажа могут позволить себе такое. На верхних этажах используют полупрозрачную кожу, полотно или деревянные ставни. А это значит, что для того, чтобы впустить хоть немного света, надо открывать створки и терпеть холод и ветер. Дождливые дни – самые тяжелые, ведь приходится закрывать все окна и сидеть в потемках, зажигать множество терракотовых светильников или сальные свечи. В результате все помещения быстро пропитываются их запахом и неуловимыми частицами копоти. С годами на стенах и остальных поверхностях откладывается тонкий слой темного налета, который никто не счищает и который вносит свою лепту в антисанитарию этих помещений, и без того не блещущих чистотой.

Кто обитает на верхних этажах инсул? В основном это «мускулы» Рима, те, кто каждый день заботится о функционировании города: слуги, работники, каменщики, носильщики и поставщики товаров в лавки и на рынки. Они живут в режиме строгой экономии вместе со своими семьями. Среди жильцов также учителя и мелкие ремесленники.

Чуть ниже живут более состоятельные римляне – чиновники городской администрации или служащие частных корпораций.

На первом жилом этаже обитают только те, у кого много денег: богачи, предприниматели, разбогатевшие торговцы, застройщики, члены муниципального правительства или те, кто работает в тесном контакте с императорской или сенаторской властью. Узкая прослойка городской аристократии, которая, конечно, не диктует законы империи, но держит в своих руках реальную власть на улицах и в домах столицы.

К этой элите «первого этажа» следует добавить лавочников, которые из практических соображений часто живут в маленьких квартирках при своих лавках или в тесных антресолях над магазинчиками и мастерскими.

Таков в общих чертах социальный портрет римских инсул.

Мы почти добрались до последнего пролета, ведущего в мансарду. Здесь все деревянное, и лестницы на каждом шагу угрожающе скрипят. Ощущается зыбкость и непрочность окружающих нас конструкций. Этот этаж инсулы не был предусмотрен ее архитекторами и был надстроен позже, путем целого ряда переделок, целью которых было, конечно же, увеличение сдаваемой в аренду площади для получения большей прибыли. Говоря современным языком, перед нами несанкционированное строительство.

Мы встречаем по пути юношу, ему от силы двадцать пять. В руке у него терракотовый горшок, который он ловко держит на весу. У юноши приятный вид и живой взгляд, проходя, он улыбается нам, и мы видим, что у него не хватает многих зубов, возможно из-за плохого питания. Обитателям последних этажей инсул живется несладко, здесь требуется смекалка и умение на лету схватывать предоставляемые жизнью возможности. Даже самые простые. Парень торопливо спускается на несколько пролетов, озирается вокруг и заходит в пустующую комнату, жилец которой куда-то отлучился. Открывает окошко и выплескивает содержимое своего ночного горшка наружу…

Юноша взлетает по ступенькам наверх, подмигивая нам. Ему не придется преодолевать все пролеты, чтобы вылить горшок в большой долий на лестничной площадке первого этажа. А если кто будет жаловаться, то обвинят другого жильца… Последствия могут быть весьма тяжкими. В Риме существуют особые законы, наказывающие тех, кто выливает нечистоты из окон. И очень суровые. Тяжесть наказания зависит от исхода этой «бомбардировки», в зависимости от того, забрызгано ли платье или причинен физический ущерб (даже если и не напрямую)… Все это позволяет нам понять, что в императорском Риме такая опасность имеется повсюду и грозит любому…

Отсутствие латрин на верхних этажах объясняется тем, что до них не доходит вода. Самое большее, водопровод подведен к первому или второму этажу, а после использования (в саду, ваннах, для приготовления пищи и так далее) вода поступает в сливные системы латрин. Как следствие – шокирующая современных людей близость кухни и уборной, которые часто расположены в одном помещении, как обнаружили археологи во время многих раскопок. Как бы это ни казалось негигиеничным, римляне справляют нужду рядом с местом, где готовят пищу. Но ведь римляне понятия не имели о существовании бактерий…

Отсутствие воды объясняет еще одну характерную черту верхних этажей римских инсул: грязь. Носить воду из уличного или даже дворового фонтана вверх по лестнице так тяжело, что мало кто «транжирит» ее на мытье полов, и в результате они за годы, порой за десятилетия, буквально зарастают грязью.

И все же вода во многих случаях доставляется и на верхние этажи, силами рабов. Мы читаем об этом в одной комедии Плавта: хозяин проверяет, выполнили ли рабы свою ежедневную обязанность – наполнить водой восемь больших терракотовых сосудов. Воду держат в доме по предписанию закона: после пожара в Риме при Нероне всех обязали иметь запасы воды, чтобы можно было быстро затушить занявшееся пламя.

В инсулах есть и водоносы (aquarii). Теоретически они могли бы доставить воду любому жильцу, но на деле их услугами пользуются только богатые или обеспеченные средним достатком семейства. Социальный статус водоносов чрезвычайно низок, они считаются «последними среди рабов». Действительно, их труд очень тяжел. Вместе с привратниками (ostiarii) и дворниками (scoparii) их считают настолько неотъемлемой частью инфраструктуры многоэтажных жилых домов в Риме, что продают вместе со зданием в случае смены владельца.

Мы открываем последнюю дверь на самом верху инсулы. Она ведет в темное душное помещение. Хотя еще утро, здесь уже нечем дышать. Мы под самой черепичной кровлей: чтобы пройти, приходится наклоняться. То тут, то там сквозь щели между плохо уложенной черепицей проникают косые лучи солнца, а в дождь – струйки ледяной воды… Здесь обитает самый малоимущий жилец инсулы. На полу валяются скудные лохмотья, разбитый светильник и еще несколько предметов.

Вдруг комнатушку наполняет шум: это хлопает крыльями голубь. Он прилетел к подруге в гнездо, устроенное в просвете между черепицами, и вот они принимаются ворковать. Уже в императорском Риме голуби – обычное явление. Их стаи летают над храмами и площадями точно так же, как они делают в наше время. Жилец не стал прогонять голубей, видно, птицы составляют ему компанию.

Мы не знаем, чем занимается обитатель этой крошечной мансарды, возможно, он рабочий. Он, несомненно, самый бедный квартирант этого дома, но зато у него есть то, чем не может похвастаться никто из жильцов: великолепный вид на Рим. Через просвет, где свили гнездо голуби, видна широко раскинувшаяся столица империи. Красные крыши инсул, струйки дыма из труб разогревающихся терм, виднеющиеся между домами позолоченные бронзовые статуи, храмы с белоснежными колоннами и темно-зеленое обрамление окружающих город лесов создают такой волшебный вид, за который любое агентство недвижимости выложило бы кучу денег. Город живет, дышит, в расцвете своего величия. Туда-то мы теперь и направимся – на его многолюдные улицы.

Любопытные факты

Рим – большой кемпинг?

Посещение многоэтажного жилого дома императорской эпохи очень поучительно, потому что позволило многое понять в жизни вокруг нас, на улице. Например, почему сейчас улицы наводнены людьми и куда все эти люди направляются.

Действительно, возможно, будет проще понять образ жизни в Древнем Риме, если сопоставить его с огромным палаточным лагерем. Как известно, в кемпинге палатка нужна только для того, чтобы переночевать или переодеться: в ней тесно, места хватает только для постели (спальника и матраса), в углу лежит рюкзак или сумка с одеждой. Нет ни туалета, ни душа, ни кухни. Чтобы помыться, надо идти в общий душ, для удовлетворения физиологических потребностей в кемпинге есть туалет, а еду либо готовят по-быстрому на мангале у палатки, либо ищут где-нибудь неподалеку забегаловку или ресторанчик. Конечно, есть и палатки, оборудованные душем, туалетом и кухоньками, но они встречаются редко, отличаются большими размерами и высокой ценой. Большая же часть постояльцев кемпинга пользуется палаткой, только чтобы спать.

Так вот, в точности то же самое делают и древние римляне со своими жилищами: они тесные, темные, лишены санузлов, воды и кухонь (либо кухни настолько примитивны, что скорее напоминают мангалы). Лишь немногие богачи в особняках или на первых жилых этажах инсул располагают этими удобствами, но их так же мало, как мало больших оборудованных палаток в кемпингах.

Поэтому подавляющее большинство жителей Рима вынуждено выходить из дому, чтобы воспользоваться общественными удобствами, точно так же, как постояльцы кемпинга. Чтобы помыться, они идут в термы, нужду справляют в латринах, а голод утоляют в «термополии» или «попине»: подобие нашего бара или фастфуда с самообслуживанием. Ничего удивительного, что многие стараются поесть на халяву, напрашиваясь в гости.

Вот почему улицы Рима столь многолюдны: все выходят из дому, вливаясь в поток тех, кто каждый день должен ходить на работу, по поручениям, за покупками в лавки или на рынок.

Чтобы помочь вам лучше понять жизнь в столице империи, мы могли бы привести еще один пример: Рим, по сути дела, представляет собой один большой «дом». Ваша спальня находится в инсуле на одной улице, общественные туалеты (латрины) – на другой, душ (термы) – в одном квартале, а кухня (термополий) – в другом и так далее…

В этом воображаемом доме есть и «гостиная» – форум, но о встречах можно договариваться в разных местах города, так что гостиная, пожалуй, «рассеяна» повсюду.

Человек, которому нечем заняться, вряд ли станет просиживать день взаперти в тесной и темной квартирке. Подобным людом и запружены улицы Рима; людей все прибывает и прибывает.

Можно сказать, что для древнего римлянина его город – то же самое, что для римлянина современного – его квартира. Да по сути, так оно и есть… И это можно сказать про все крупные города Римской империи. Нами подобное отношение к своему городу уже утеряно.

9:10. Улицы Рима

Мы возвращаемся из «затерянного мира» верхних этажей этих огромных зданий, наполнившись крепкими запахами и острыми ощущениями. Настоящий «Бегущий по лезвию бритвы» Античности… Мы вновь на улице, народу заметно прибыло. При перемещении по Риму поражает великое разнообразие возможных маршрутов. Подобно живому существу, город пронизан несколькими крупными «артериями», ведущими к форуму, от которых во все стороны разбегается бесчисленное множество «капилляров».

В результате уличная сетка императорского Рима напоминает исторические центры наших старинных городов с множеством извилистых улочек и переулков. Причина проста: экономия места для строений.

Улицами (via) называются только самые широкие, от 4,8 до 6,5 метра, где могут разъехаться, не соприкасаясь, две повозки. Поразительно, что в центре Рима таких всего две. Остальная часть столицы империи покрыта сетью улочек (vici), еще более узких проулков (angiportus) и переплетением настоящих городских «тропок» (semitae). Древние повествуют с долей иронии, что жильцы домов напротив вполне могут здороваться за руку через окно…

Еще одна вещь, поражающая нас в Риме, – подъемы. В городе семи холмов, само собой, немало улочек, идущих в гору, извилистых, как горные тропки, которым римляне дали название «взвозов»: Субурский взвоз (Clivus Suburanus), Капитолийский взвоз (Clivus Capitolinus) и так далее… Юлий Цезарь распорядился замостить их, но приказ так и не был выполнен. Как следствие, летом они покрыты пылью, а зимой – грязью. И это не считая всякого рода нечистот, сопровождаемых неизбежным зловонием, совсем как в странах третьего мира.

Извилистые улицы и близко стоящие здания облегчают путь пожарам, с большой быстротой охватывающим одно строение за другим.

При восстановлении Рима после опустошительного пожара 64 года нашей эры Нерон сделал попытку изменить планировку города. Чтобы воспрепятствовать распространению огня, он расширил улицы, увеличил расстояние между зданиями, создал крытые портики, чтобы отряды пожарных могли перемещаться с большей безопасностью…

И тогда многие улицы опять залил солнечный свет, прежде заслонявшийся стоявшими вплотную зданиями. Но положение исправилось лишь частично. Вскоре во многих кварталах бесчестные дельцы вновь стали беспорядочно застраивать улицы, и за сорок лет все вернулось на круги своя.

Мы проталкиваемся вперед в уличной толпе. Любой, кто впервые попадает в Рим, как и мы, поражается обилию контрастов. Столица империи меняет свой облик на каждом шагу. Сейчас мы на прямой, удивительно современной улице, с высокими, освещенными солнцем зданиями, тротуарами и магазинами. Но стоит свернуть за угол, и начинается лабиринт темных закоулков, с беспорядочно громоздящимися непрочными инсулами.

Как если бы в одном городе объединили величественные прямые линии красивейших кварталов Нью-Йорка и убогие, извилистые улочки ближневосточных городов с их базарами. Ощущение такое, что можно попасть из Нового времени в Средневековье, просто повернув голову или зайдя за угол…

Войдем в переулок. Между домами развешано белье. Оно разноцветное и напоминает гирлянды с тибетскими флажками. Из деревянной лоджии, выступающей над переулком, выглядывает женщина крепкого сложения и спускает на веревке корзину. Внизу ждет торговец, он собирается наполнить корзину бобами из своего мешка. По его платью мы догадываемся, что он сельский житель и прибыл в город, чтобы продать плоды своего труда. Сразу видно, эти двое давно знакомы: они обмениваются шуточками и смеются.

Прошло много столетий, а эта сцена повседневной жизни так и не изменилась. Рим, по сути, именно таков – сплетение повседневных ритуалов, объединяющее всех его жителей. Двинемся дальше мимо торговца, заговорившего со второй женщиной, выглянувшей в окно.

Когда бродишь по этим улочкам, чувствуешь себя как в венецианских «калле», где в конце маленькой улицы перед тобой неожиданно открывается погруженная в тишину площадь. И действительно, разойдясь с рослым детиной, который даже не удостоил нас приветствием, из узкого проулка мы попадаем в своего рода оазис: небольшая площадь с фонтаном посередине, около которого выросли два деревца благодаря воде, постоянно проливающейся из ведер обитателей квартала. С одной стороны площади сияет беломраморная колоннада. Это храм, его двери еще закрыты. На ступеньках сидят двое нищих, одетых в грязные лохмотья неопределенного цвета. Остановимся на мгновение, чтобы глотнуть этого неожиданного покоя, подставим лицо теплым утренним лучам.

Сбоку от храма отходит узкий темный переулок, мы ныряем в него. В полумраке приходится двигаться на ощупь. Да здесь не хватает не только света, но и воздуха! Многие пользуются этим переулком вместо общественной уборной… Зажав нос, мы бегом устремляемся к освещенному и уже близкому выходу. Осталось несколько метров. Вот и он… И вдруг мы обо что-то спотыкаемся. Похоже на мешок с ветошью и торчащими палками. Что это? Кто его тут бросил? Мы наклоняемся, чтобы разглядеть получше, прикрыв нос туникой: вонь стала тошнотворной, со сладковатым оттенком.

Глаза постепенно привыкают к темноте, и мы различаем застывшее лицо неестественного цвета с глубоко запавшими глазницами… Да это же труп! Он лежит тут не меньше суток. Кто это, один из нищих? Вряд ли. Никто из них не избрал бы это зловонное место для своего ночлега. Мы с трудом заставляем себя прикоснуться к его руке: туника хорошей выделки, значит это был человек со средствами, может, и не богач, но при деньгах. У него отрублен палец: воры унесли золотой перстень. Возможно, дело было ночью. Нам будто представляется вся сцена. Человек этот шел домой с пирушки или со свидания, не исключено, что он был пьян. Но не это навлекло на него беду. Его ошибкой было пойти в одиночку. На темной улице на него напали, пырнули ножом и затащили сюда, где не спеша, вдали от любопытных взглядов убийца прикончил беднягу и обобрал его… Мы распрямляемся и выходим на свет, в толчею прохожих. Скорее подальше от этого переулка, вдохнем свежего воздуха! Только теперь мы замечаем, что оказались на широкой улице, полной людей, влекущих нас за собой, подобно бурному весеннему потоку. Всего несколько мгновений, и страшный темный переулок с его зловонным духом, пропитанным насилием и смертью, исчезает у нас за спиной. Вокруг жизнь, с ее красками, ароматами, лицами людей и свежим утренним воздухом. За несколько секунд мы перенеслись из одного мира в другой. И это тоже Рим.

9:20. Лавки и мастерские

У торговцев начался новый день. Некоторые уже принимают клиентов, другие раскладывают товары на прилавках, кто-то недоспал, разгружая прибывшие ночью товары, и только сейчас снимают тяжелые ставни, оберегавшие их добро.

«Таберны» (tabernae) (так римляне называют магазины и лавки) практически повсеместно в Римской империи запираются одинаково, подобно тому, как в наше время в Италии используют рольставни. Тяжелые деревянные створки помещаются встык в специальные желобки, пробитые в мраморном пороге (их можно видеть и сегодня в местах раскопок, в первую очередь в Помпеях). Крайняя боковая створка служит «дверью», ее можно открывать, когда остальные закрыты.

Всю конструкцию держат длинные железные прутья, пропущенные в кольца створок и заходящие в углубления в стене. Чтобы их не сдвинули, используется замок или засов, очень похожий на наш, только бронзовые ключи немного отличаются и похожи на небольшие, согнутые под углом вилки.

Если в сегодняшних городах день начинается с металлического скрежета поднимаемых ставней магазинов и баров, то в императорском Риме слышен скрип засовов, звяканье прутьев о кольца и глухой стук тяжелых створок, на день убираемых в подсобку. Эта система до сих пор в ходу в некоторых областях Средиземноморья, например в Тунисе, в городе Сфаксе.

Но это не единственное различие. Мы стоим перед магазином: створки движутся, боковая «дверь» открывается, и выходит заспанный мужчина с припухшими веками. В руках у него фонарь, с его помощью ему удалось, несмотря на темноту, отодвинуть засов. Сразу видно, он всю ночь провел у себя в лавке. Вслед за ним появляется юноша; орлиный профиль точь-в-точь как у мужчины. Значит, сын. Мужчина выругался: ночью на одной из створок кто-то вырезал непристойные слова… Пока отец с сыном снимают деревянные створки, на порог выходит миниатюрная женщина с покрытой платком головой. Это жена. Она разглядывает надписи, презрительно морщится и, отходя от входа, произносит имя их вероятного автора: клиент, которому накануне было отказано в кредите. У женщины в руках два больших кувшина, она направляется к ближнему фонтану. Но не проходит она и пары шагов, как слышится зовущий ее тонкий голосок. Женщина останавливается, подняв к небу глаза, затем оборачивается: из дверей к ней навстречу выбегает мальчуган лет трех с испачканной мордашкой, в заляпанной тунике…

Поразительно, что в этом маленьком магазинчике живет и спит целое семейство. И это не исключение, так живут повсюду в Риме и империи. Кто эти люди? Иногда это владельцы лавки, иногда приказчики. Как же им удается уживаться в магазинчике на тридцати-сорока квадратных метрах, полном припасов?

Теперь, когда лавка открыта, мы можем заглянуть внутрь. Витрин нет: стекло, как мы уже говорили, дорого стоит, и к тому же никому еще в ту эпоху не удалось изготовить такие большие листы стекла. Поэтому фасад магазина полностью открыт на улицу, как в наше время в рыбных и овощных лавках. Только выложенный из камня прилавок частично отделяет вход; на нем разложен товар. Вверху, на шесте во всю ширину входного проема, развешаны местные «специалитеты» в мешочках и запечатанных кувшинчиках с красными надписями.

Отец и сын принимаются расставлять корзины, полные фиников, грецких орехов, слив, инжира. В этом магазине продаются разные продукты, особенно сухофрукты и орехи, ведь их легче хранить, и они вкусны круглый год.

Между корзинами, подальше от толчков и воров, выставлены напоказ маленькие продолговатые амфоры со знаменитым «гарумом», рыбным соусом, который так нравится римлянам. По правде сказать, здесь, в этих амфорах, он далеко не лучшего качества, но то, как они расставлены, и то внимание, которое им уделяется, дает понять, что их собираются всучить втридорога богатому олуху…

Бросив взгляд внутрь магазинчика, мы замечаем за каменным прилавком, в глубине помещения, между мешками, амфорами и прочим товаром, деревянную лестницу, ведущую в антресоли, где и живет наше семейство. Это комнатушка в несколько квадратных метров над самой головой клиентов. Единственный источник света – квадратное окошко, пробитое над входом в магазин.

На антресолях царит тот же беспорядок и бедность, что и на средних и верхних этажах инсул: супружеское ложе, кровать поменьше для двух сыновей, висящая на гвоздях одежда, жаровня для готовки и обогрева, ларчик, возможно с косметикой жены. Еще один сундучок виднеется из-под кровати, в нем заключено кое-что поважнее: выручка магазинчика. Ключ от него висит на цепочке, в ложбинке между грудями жены, отправившейся за водой к фонтану. Как почти во всех человеческих сообществах (от полукочевых африканских племен химба до северных народов – кельтов, викингов…), мужчина командует, а женщина хранит ключи от семейного имущества…

Увиденное нами повторяется во всех заведениях – лавках, магазинах, складах Рима: в этих антресолях (или подсобных помещениях) живут ремесленники, лавочники, сторожа, слуги и даже… проститутки, если заведение – это «бар». Проститутки «снимают» клиентов на нижнем этаже, а «услуги» предоставляются этажом выше, на антресолях.

Лавочник переходит улицу, в руках у него блюдо с завтраком: хлеб, сушеный инжир и сыр; он жадно глотает еду. Надо успеть сделать еще одно дело, доедая завтрак. На углу улицы он поднимает голову на эдикул, квадратную нишу в стене, в которой находится огромный гипсовый фаллос, раскрашенный в ярко-красный цвет. Касаясь его рукой, он что-то шепчет. Каждое утро его день начинается с этого обряда.

Действительно, эрегированный член у римлян считается приносящим удачу. Они повсюду в Риме: высечены на огромных плитах, которыми вымощены улицы, на стенах портиков или на входах в лавки. Встречаются даже связки из нескольких бронзовых членов-подвесок, висящие на цепочках над входами в дома и магазины, с колокольчиками внутри. Римляне называют их «тинтиннабулы» (tintinnabula), то есть «бубенчики» или «звоночки»: считается хорошей приметой прикасаться к ним, заставляя звенеть, всякий раз, когда проходишь мимо.

Многие носят на шее в виде кулонов маленькие бронзовые пенисы (часто вместе с пенисом вешают на цепочку и бронзовый кукиш – символическое изображение полового акта).

Может показаться удивительным, но этот обычай фаллических талисманов дошел до наших дней, хотя и в «замаскированном» виде: в определенный момент пенис превратился в знаменитый рог из красного коралла или слоновой кости, который многие итальянцы носят в кармане, сумке, на браслетах или на шее. И это не говоря уже о крупногабаритных рогах, которые можно увидеть в Италии подвешенными в кабинах водителей-дальнобойщиков. Настоящая археологическая находка из области суеверий…

Из соседствующей с магазинчиком мастерской раздается ритмичный стук молотка. Заглянув, мы узнаем, что сосед нашего лавочника – ремесленник, медных дел мастер. Он невероятно худ, чернобород и смугл, несомненно уроженец ближневосточных провинций. Мастер сидит скрестив ноги и бьет молотком по дну котла. Он работает с удивительной точностью и быстротой: за доли секунды, отделяющие один удар от другого, он успевает немного повернуть изделие, чтобы ударить по новому месту. Можно залюбоваться этой картиной: кажется, будто котел вращается сам, застыв в воздухе между руками медника.

Мастер на мгновение поднимает голову, посылает нам улыбку и вновь склоняется над котлом. Наверное, этот шум соседям нелегко терпеть… Мы знаем из древних текстов, что медники, с их характерным стуком, считались типичным «звуковым сопровождением» жизни римских улиц.

Кто знает, возможно, изделие, которое мастерит медник, покрытое изящной чеканкой, будет обнаружено археологами спустя восемнадцать столетий и попадет в музейное собрание… Простой предмет обихода, на который посетители музеев лишь бросают походя рассеянный взгляд: а вот если бы мы смогли присутствовать при его создании, восхищаясь мастерством и тщательностью работы этого ремесленника, он предстал бы перед нами настоящим маленьким шедевром. Мы склонны забывать об этом, но подобное «человеческое» измерение применимо к любому предмету, выставленному в музейных витринах, даже самому простому и незатейливому. Попробуйте представить себе, как создавались вещи, которые вы разглядываете через стекло, какой труд вложен в их изготовление: они сразу покажутся вам интереснее.

За спиной ремесленника, среди груды медных котлов, кувшинов, форм для выпечки, – неизменная лестница на антресоли.

Интересная деталь: первые четыре или пять ступенек – кирпичные, а остальные – деревянные: это сделано из экономии и, возможно, помогает уберечь от огня верхние этажи, если внизу упадет светильник и вспыхнет пожар. Или же, как кто-то заметил, это изобретение владельцев лавок, чтобы «запирать под домашним арестом», разобрав лестницу, арендаторов, медлящих с платежами, подобно тому как мы это видели в инсулах.

Если так, жизнь этих ремесленников и лавочников весьма нестабильна и непредсказуема. Существование целой семьи балансирует между скудным доходом от торговли и непосильной порой арендной платой… Неуверенность в завтрашнем дне – одна из самых распространенных черт на улицах Рима.

Мы уже не посередине улицы, а под длинным портиком, чрезвычайно напоминающим те, что встречаются в центре крупных городов севера Италии, часто основанных римлянами: под арками портика расположен длинный ряд таберн. Зрелище удивительное. Каждые пять метров меняется тип выставленного товара и, в зависимости от него, цвет лавки. По сторонам от входа в лавку или мастерскую и на веревках, натянутых под портиком, подвешены изображения товара, аналог наших вывесок. Они наглядно сообщают о том, что здесь изготавливают или чем торгуют – настоящая «энциклопедия ремесел» Древнего Рима.

Вот продавец люпина (lupinarius), затем бронзовых дел мастер (aerarius) и его мастерская, потом кондитер (dulciarius), продавец тканей, умеющий шить туники (vestiarius), вход в небольшое домашнее святилище Исиды, продавец цветов, специализирующийся на погребальных венках (coronarius), зеркальных дел мастер (specularius), зеленщик (pomarius), дамский сапожник (baxearius), торговец жемчугом (margaritarius), чей магазинчик примыкает к мастерской его брата, который обрабатывает слоновьи бивни, привезенные из далекой Африки (eborarius). Наконец, непременный «бар» (popina), куда многие приходят, чтобы съесть свой легкий завтрак.

Поражает непрекращающееся движение людей. Подобно пчелам, неустанно перелетающим с цветка на цветок, под портиками снуют клиенты, переходя из лавки в лавку. Это типичная картина римского утра.

Подлинной (и, кстати, весьма современной) бедой для столицы империи является самовольный захват торговцами с их столиками и товаром общественной земли под портиками. Часто сам магазинчик «выползает» на тротуар, вызывая недовольство прохожих и даже императоров, как Домициан, который возмущался превращением Рима в одну огромную лавку… Домициан попытался ввести закон, призванный освободить улицы Рима от этого нашествия «цирюльников, держателей харчевен, поваров и мясников…». Но эффект от этой меры оказался нестойким.

В Риме нет «цеховых кварталов», за исключением складов у Тибра или на Авентине. Но зато есть «специализированные» улицы, например улица книгопродавцев в квартале Аргилет, близ Субуры. А еще улица парфюмеров (vicus unguentarius), улица, где можно купить или починить обувь (vicus sandaliarius). Есть даже улица «банкиров» и менял (vicus и clivus argentarius).

Чаще же разные лавки и мастерские разбросаны по всей столице, что является вполне современной чертой.

Поражает другой факт. Ряд таберн идет вдоль всего здания. Это бывшие жилые комнаты первого этажа инсулы или особняка, где обычно живут богатые семейства. Владелец отделил их от остального дома стеной. А затем, сделав выходы на улицу, сдал в аренду лавочникам, получая от этого неплохой доход. Неудивительно, ведь слово «доход» весьма в ходу у римлян. Никто этого не стыдится, наоборот, считается вполне естественным, когда недвижимость приносит доход.

Порой, как мы видим по развалинам Остии, весь первый этаж инсулы превращается в помещения для магазинов и лавок по внешнему периметру, а внутри – для прачечной, ремонтной мастерской, святилища… Таким способом владелец разнообразит (и приумножает) свои источники дохода: это не только квартиры на верхних этажах, но и лавки, выходящие на улицу, внутренние мастерские и службы…

Сколько работают лавочники и ремесленники? Больше или меньше, чем мы? Удивительно, но они работают меньше, чем сегодня. Произведя некоторые подсчеты и сравнив данные античных текстов, Жером Каркопино пришел к заключению, что рабочий день в Риме длится приблизительно шесть часов. Практически с рассвета и до обеда. В остальное время дня не работают: ходят в термы или занимаются чем-либо иным… Естественно, имеются и исключения: цирюльники и антиквары, к примеру, выбиваются из общего расписания: ведь основная масса клиентов приходит к ним после работы.

9:40. Встреча с божеством

От этих размышлений нас вдруг отвлекает странный аромат. Легкий, но проникающий, ни приятный, ни отталкивающий. И очень знакомый: это запах ладана. Оглядевшись, мы обнаруживаем, что стоим на миниатюрной площади: посередине нее мраморный алтарь, а сразу за ним – небольшой храм с лестницей. Он возведен на одной стороне улицы, подобно маленьким приходским церквушкам вдоль оживленной магистрали в центре города. На ступеньках не сидят нищие, хватающие вас за полы одежды. Странно. Однако все сразу же выясняется: служба уже кончилась. Действительно, на алтаре (цельный блок мрамора, украшенный искусной резьбой и гирляндами живых цветов) заметны следы свершившегося обряда: капли крови, жаровня с гаснущими головешками и обуглившимися остатками пищи, – приношений богам.

Слуги убирают лестницу. Сейчас они унесут жаровню и приведут алтарь в порядок. Мы подходим к храму и поднимаемся по лестнице: храм имеет классическую форму, с крышей и колоннадой, окружающей целлу – святая святых, со статуей божества, часто из золота или слоновой кости либо же из ценных сортов мрамора. Туда могут заходить только священнослужители. Верующие должны оставаться снаружи, а общественные богослужения проводятся на алтаре, который расположен за пределами храма.

Мы у колонн, несущих фронтон храма. Они из розового египетского гранита. Странно: рядом с гранитом всегда ощущаешь прохладу, но, возможно, это всего лишь утренняя тень. Служители, убиравшие лестницу, пространство внутри колоннады и целлу, оставили приоткрытой тяжелую бронзовую дверь. Мы подходим поближе. Запах ладана все сильнее, – словно невидимый священный эфир сочится из-за приоткрытой двери. Мы заглядываем в щель между двумя створками. Сперва в полумраке трудно что-то различить. На стенах висят светильники, вокруг расставлены канделябры (и никаких факелов, как показывают в фильмах). Постепенно наши глаза привыкают к полумраку, и в глубине целлы проступает неясный силуэт. Наверное, это статуя божества. В слабом свете ламп виднеется мускулистый торс, почти как у Геркулеса. Статуя из позолоченной бронзы. Однако в ней есть нечто странное: у этой статуи два лица – спереди и сзади! Это Янус, двуликий бог, он покровительствует всякого рода изменениям и «переходам» и в целом «началу и концу» любой вещи или явления.

Это божество оставило след и в нашей современной повседневной жизни. Хоть мало кто отдает себе в этом отчет, мы все «поминаем» его в определенный период года…

От имени Ianus (Янус) происходит название месяца: январь… Именно так, ведь январь – месяц, когда один год за плечами, а другой впереди. Вот почему он был посвящен двуликому богу, Янусу.

В связи с этим любопытно будет отметить, что все названия месяцев, которыми мы пользуемся, – римского происхождения. Вот их значение.

Январь (по-латыни Ianuarius) – месяц Януса.

Февраль (Februarius) – месяц очистительных обрядов (по-латыни februare).

Март (Martius) – месяц, посвященный богу Марсу.

Апрель (Aprilis) – месяц в честь Афродиты (от Apru, этрусского имени этой богини).

Май (Maius) – месяц богини Майи, матери Меркурия, «ведающей» ростом всего живого, включая растения в садах и полях.

Июнь (Iunius) – месяц, посвященный Юноне.

Июль (Iulius) – месяц в честь Юлия Цезаря.

Август (Augustus) – месяц в честь Августа, первого римского императора.

Сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь (September, October, November, December; названия этих месяцев перешли без изменений в английский язык): как вы уже, наверное, догадались, их названия произведены от числительных, а не от имен божеств. Действительно, было время, ранее 153 года до нашей эры, когда год начинался не с января, а с марта: вот эти месяцы и были соответственно седьмым, восьмым, девятым и десятым в году. И их называли по порядковому номеру. И традиция эта сохранилась по сей день.

Еще одним любопытным фактом римского календаря являются праздничные дни. В республиканском Риме год насчитывал целых 235 «благоприятных дней» (dies fasti), соответствующих нашим будням, когда работали все органы управления, и 109 «неблагоприятных» (dies nefasti), когда все замирало, как в наши выходные и праздники. В течение II века нашей эры, эпохи, на которую падает тот день, что мы описываем, праздничных дней стало настолько много, что они соотносились с буднями в пропорции два к одному! Правда, в этот период римской истории под «праздничным днем» понимается не только выходной, но скорее, и в большей степени, «священный» день, когда деятельность не прекращается.

Возможно, наиболее впечатляющими «длинными выходными» являются сатурналии (Saturnalia): торжественное завершение периода сева, выпадающее на вторую половину декабря. Это дни не только беззаботных празднеств, но и перестановки социальных ролей: хозяева прислуживают за столом рабам, а последние пользуются определенными вольностями. Насколько это декларируемое правило в действительности применялось и означало ли «действительную» свободу передвижений и действий для рабов, нам неизвестно…

Неожиданно наши мысли прерывает строгий оклик служителя культа Януса: тот застал нас внутри храма и теперь грубо выгоняет вон. Мы, правда, не зашли в целлу, не «осквернили» священное пространство. Но ему все равно придется совершить очистительный обряд.

Дверь резко захлопывается, и нас овевает облако ароматного ладана. Почему римляне, как и мы в церкви, тоже пользуются ладаном? Почему вообще им пользовались в течение веков, вплоть до наших дней, и не только в Европе? Объяснение интересное и мало кому известное.

Ладан, судя по всему, обладает мягким очищающим воздействием в отношении патогенных агентов. Поэтому на протяжении веков его используют как средство для «дезинфекции» храмов. За пределами священного пространства, куда заходят только жрецы, скапливаются толпы верующих, многие из которых больны и приходят к божеству, чтобы испросить у него исцеления. Поэтому храмы часто полны бактерий, и воздух в них «нездоровый». Использование ладана равносильно очищению помещений посредством окуривания.

Религия и «суеверие»

Мы отходим от храма. Какое место занимает религия в повседневной жизни обитателей Рима?

Для римлянина боги повсюду, они хотя и невидимы, но ежедневно участвуют в его жизни, посылая ему знаки, помогая или карая. Это недоступное для нас измерение жизни Древнего Рима, потому что мы не замечаем множество божественных посланий, очевидных для любого римлянина.

Например, филин сулит грядущую беду. Боги прислали его, чтобы предостеречь или воспрепятствовать в завершении некоего дела. Аналогичным образом, орел сообщает о приближающейся грозе.

Увидеть пчелу, к примеру, для нас – обыденность. Для римлянина же это добрый знак, потому что пчелы считаются посланницами богов и, следовательно, провозвестницами удачи. Надо присматриваться также и к полету птиц: в зависимости от направления они пророчат удачу или беду. Если птицы летят к востоку, где рождается солнце, то это доброе предзнаменование, если же к западу, где солнце умирает, то плохое. Это хорошо известно римским военачальникам, которые перед сражениями, совершив обрядовые жертвоприношения, очень внимательно наблюдают за пернатыми у себя над головой.

Великий жрец-прорицатель будущего – гаруспик (haruspex), он гадает по внутренностям жертвенных животных. Мастерами в этом долгое время были этрусские жрецы. Печень считается особенно хорошим «барометром» судьбы. В основе лежит вера, что боги выражают свою волю через внешний вид органа. Жрец изучает его форму, цвет и выросты на поверхности, читая по ним будущее, как по географической карте, а затем оглашает вердикт.

Этот способ может показаться безнадежно архаичным, но некоторые народности применяют его и в наше время. В Лаосе, на Дальнем Востоке, чтобы понять, каким будет новый урожай риса, крестьяне приносят в жертву молодого боровка и изучают его печень столь же пристально, что и римский гаруспик…

Во что верят римляне? Божеств много, слишком много, чтобы упомянуть всех. Их можно подразделить на две большие группы. Первые «занимаются» мелкими повседневными домашними делами – такие, как лары (семейные духи предков) и пенаты, заведующие припасами. Для них существуют маленькие «домашние святилища», эдикулы, где ежедневно совершаются обряды, как мы видели в особняке богатого римлянина.

Ко второй группе относятся все знаменитые божества римского пантеона. Это «официальные» боги, если можно так выразиться, многие из которых представляют собой римскую интерпретацию греческих божеств.

Самое важное божество, конечно же, Юпитер (бог неба, грома и молнии, защитник римского народа, которому он прочил власть над миром), Юнона (сугубо женская богиня, ответственная за удачные роды) – жена Юпитера, затем Минерва (богиня искусств, войны и разума). Эти три божества почитались римлянами в наибольшей степени и входили в так называемую «Капитолийскую триаду», общий храм (с тремя целлами), в честь которой возводился во всех римских городах в центре форума (прототипом его служит Капитолий в Риме).

Затем идут остальные божества: Марс (бог войны), Венера (богиня любви, секса и красоты), Диана (богиня охоты и луны), Бахус (бог вина), Меркурий, Вулкан и так далее.

«Иноземные» культы

Наши мысли прервало религиозное пение, сопровождающееся отбивающими ритм музыкальными инструментами. Монотонный напев напоминает нам о традиционных сельских крестных ходах в католических странах. Мы оборачиваемся. Невдалеке, в расступающейся толпе, движется малочисленная группка верующих. Женщины с длинными распущенными волосами, мужчины с гладко выбритыми головами, у некоторых на лбу повязка. Люди расступаются с невероятной почтительностью, никто не толкает участников процессии. Похоже на то, как на Дальнем Востоке буддийские монахи проходят гуськом по рынку.

И одеты они необычно: на них легкие длинные белые одеяния, подвязанные на уровне груди. Главный жрец, шествующий посередине процессии, держит в руках пузатую амфору, несомненно имеющую отношение к обряду. Поражают своим видом две женщины, открывающая и замыкающая процессию: у последней в руках систр, бронзовый музыкальный инструмент в форме петли, с металлическими перекладинами. При встряхивании систра перекладины производят звук, похожий на бренчание монет в кошельке. В Египте, где он известен уже много столетий, этот инструмент называют словом, имитирующим издаваемый им звук: «ше шеш».

И в наше время им пользуются в Эфиопии во время религиозных шествий: настоящий «пережиток» религиозных обрядов древности.

Женщина, идущая во главе процессии, держит в руке живое орудие. Она движется, вытянув вперед руку, будто собирается приветствовать людей рукопожатием. Но никто не осмеливается прикоснуться к ней: вокруг предплечья оплелась змея. Грозная кобра поднимает шею и тянется к толпе. Она, конечно, часть обряда, но и удобный инструмент, чтобы прокладывать дорогу на многолюдной улице. Мы видим, как некоторые, лишь в последний момент заметив змею, шарахаются от нее, вытаращив глаза…

К какой религии относится эта процессия? К культу Исиды, египетской богини. Действительно, среди объектов поклонения римлян есть и божества, «импортированные» с завоеванных земель, такие как Исида и Серапис. У них есть храмы, жрецы и адепты среди римлян…

Исида – не единственное «чужеземное» божество. Первой в Рим «прибыла» Кибела (или Великая Мать, Magna Mater), родом с территории современной Турции.

В честь этого божества часто совершаются жестокие жертвоприношения быков: посвященный ложится в канаву, выкопанную в земле, сверху его накрывают доской с проделанными отверстиями. Над ним приносят в жертву быка. Кровь жертвенного животного обильно прольется на верующего, подобно воде во время христианского обряда крещения.

Этот обряд, в древности практиковавшийся для «заимствования» силы у быка, в императорскую эпоху сохранил лишь очистительное значение и должен регулярно повторяться…

Еще одно великое «заимствованное» божество – Митра. Он прибыл из далекой Персии благодаря легионерам, сражавшимся на самых восточных рубежах империи. И в его культе быки играют важную роль: бог Митра почти всегда изображается в момент заклания им быка, чья кровь даст жизненную силу мирозданию. Митраизм настолько укоренится в римском обществе, что станет главным «конкурентом» христианской религии.

Удивительный факт: у Митры и Христа есть общие черты. Оба проповедуют вселенское братство и оба родились в пещере в ночь с 24 на 25 декабря!

Чем объяснить это «рождественское» скопление столь важных божественных персонажей?

Ответ нам даст астрономия: 21 декабря – день зимнего солнцестояния, самый короткий световой день в году, самая длинная ночь. После него световой день вновь начинает удлиняться…

Совпадение дня рождения божества с моментом возвращения к свету имело большое символическое значение для многих религий и культур. Не случайно 25 декабря для римлян – dies Solis, день рождения солнца…

В Траяновом Риме можно встретить и христиан. Община еще невелика, по сравнению с последующими поколениями, и в основном состоит из обитателей простонародных кварталов и окраин города.

При Траяне христианская религия хотя и распространяется, но все же остается религией меньшинства, еще не оправившись от жестоких гонений при Нероне, которым ее приверженцы подверглись полувеком ранее. Более процветающее положение у иудейской общины. Она уже обзавелась несколькими синагогами – например, в Остии. Своим присутствием в Риме евреи обязаны конкретному историческому событию. После разрушения Иерусалима императором Титом в 70 году нашей эры многие из евреев в рассеянии осели в Риме, увеличив тем самым число почитателей культа Яхве (начало римской иудейской общины восходит к II–I векам до нашей эры).

Христиане, иудеи, почитатели Митры, Исиды, Кибелы, Юпитера, Юноны и Минервы… В Риме, который мы посещаем, как и во всей империи, существует свобода вероисповедания: никто не преследуется за свои религиозные верования.

Естественно, в римской истории так было не всегда. И впоследствии это положение не сохранится неизменным: с приходом к власти Константина христианская религия начинает занимать главенствующее положение, силой оттесняя остальные «на обочину».

Но в императорском Риме, который мы посещаем, поддерживается мирное сосуществование религий. Почему?

Прежде всего потому, что свобода отправления разных культов – это залог стабильности империи, способ избежать опасных столкновений и восстаний. Каждый может веровать во что угодно, но с одним обязательным условием: приносить также жертву в честь императора. То есть все должны регулярно посещать обряды, проводимые в честь императора, и признавать его абсолютную власть. Недавние преследования христиан связаны как раз с тем, что те отказывались признавать его божественность (и участвовать в императорских культах).

Это требование касается также (и в первую очередь) завоеванных народов, являясь, по сути, присягой верности Риму. В связи с этим стоит вспомнить, что существует и императорский культ, то есть почитание усопших и обожествленных императоров, в первую очередь Августа (а до него Цезаря), со своими храмами и жрецами.

Есть и более «теоретическое» объяснение столь большой веротерпимости, имевшей место в Риме: прагматичные римляне не хотели вызвать враждебность божеств, отказав им в гостеприимстве…

Наконец, остается последний вопрос о римской религии.

Почему «чужеземные» культы пользуются у римлян таким успехом и распространяются в различных слоях общества? Объяснение действительно любопытное и напоминает о некоторых явлениях, типичных для современной эпохи.

Многие из этих чужеземных религий позволяют надеяться на перемены и счастливое будущее. Потребность в надежде на лучшее будущее, которую в самые мрачные моменты римской истории (например, в конце республиканского периода) начинают инстинктивно испытывать многие, способствовала распространению этих новых культов.

Кроме того, после тайно проводимого обряда посвящения новообращенные встречают священнослужителей, весьма отличных от тех, к которым привыкли: они посвящают всю свою жизнь служению божеству и находятся в тесном контакте с верующими, выслушивают их и направляют. Налицо полная противоположность официальной римской религии, слишком жесткой, холодной и отстраненной от духовных потребностей отдельных верующих, жрецы которой скорее напоминают чиновников, чем служителей веры.

Наконец, открытость некоторых из этих религий в отношении женщин является еще одним козырем, предопределившим их успех: действительно, официальная римская религия, за редкими исключениями, является делом сугубо мужским и скорее исключающим участие женщин.

Таким образом, новые культы нашли благодатную почву для распространения своего влияния в этой части населения Рима, и кроме того, что немаловажно, тем самым они проникают в семьи, где в роли их адептов и проповедников выступают часто те же женщины благодаря их роли в воспитании детей.

9:50. Почему у римлян такие длинные имена?

Пока мы думаем обо всем этом, мужчина перед нами рассеянно оборачивается и сморкается пальцами (как некоторые футболисты во время матча). Потом отряхивает руку и, как ни в чем не бывало, продолжает свой путь по улице. У римлян не было носовых платков…

Перед нами в толпе медленно продвигается всадник с копьем в руках; он облачен в короткую светлую тунику и пурпурный плащ, скрепленный красивой брошью из сверкающей бронзы. Несомненно, перед нами воин, это видно и по коротко остриженным на «солдатский манер» волосам, и по уверенному взгляду.

Это eques speculator, буквально – «всадник-разведчик». Еще пару десятилетий тому назад, при Домициане, из таких солдат состоял особый корпус конной гвардии, своего рода «полк стратегического назначения» при императоре. Теперь, после изменений в наборе командного состава, они влились в состав преторианских когорт Траяна. Так что мы можем по всем статьям считать нашего воина преторианцем.

Вот он уже совсем близко, давайте приглядимся к нему получше. Солдату лет двадцать пять, черты лица скорее кельтские, чем средиземноморские: он светлоглаз, волосы каштаново-русые. Длинный шрам на шее – след от участия в бою. Возможно, в начале своей карьеры этот всадник состоял в легионе, а затем был переведен сюда.

Вдруг раздается крик: «Перегрин! Перегрин!» И затем четко произносят: «Публий Сульпиций Перегрин!» Юноша на коне оборачивается в нашу сторону. Мы не понимаем. Человек, который кричал ему, стоит как раз позади нас, это на него он обратил свой взгляд. Улыбающийся мужчина проталкивается мимо нас к всаднику, протянув к нему руки. Воин узнает его и ловким движением спрыгивает с коня (так мы узнаем, что у римлян не было стремян: их введут в Европе только в Средние века). Двое крепко обнимаются. Это братья, они давно не виделись. Теперь мужчины идут пешком, ведя коня под уздцы. Конечно же, они направляются в ближайшую харчевню выпить вина. Вон она, в глубине улицы. При каждом шаге пурпурный плащ преторианца изящно колышется над икрами. Еще несколько мгновений, и толпа полностью поглотит их.

Судьба окажется неблагосклонной к преторианцу. Он погибнет спустя три года. Мы точно не знаем, как именно. Знаем только, что его брат и отец кремируют останки на погребальном костре. И велят высечь на большой стеле, что Публий Сульпиций Перегрин, родом из города Медиоланума (современный Милан), прожил двадцать восемь лет и прослужил девять. Будет высечено и его изображение рядом со вставшим на дыбы конем, рвущимся в атаку.

Эту погребальную стелу найдут археологи в 1979 году в Анцио, вместе с урной, заключающей прах юноши, и разместят среди экспонатов Национального римского музея терм Диоклетиана.

Больше всего в этой сцене поражают имена римлян: Публий Сульпиций Перегрин. Почему они всегда такие длинные?

Потому что состоят из трех частей: по-латыни это praenomen, nomen gentilicium, cognomen.

Любопытные факты

Имена римлян

Praenomen соответствует нашим обычным именам: Марк, Гай, Луций и так далее.

Nomen gentilicium указывает на «клан», к которому человек принадлежит: это что-то вроде нашей фамилии, но в более широком смысле, он включает многие другие семьи и распространяется порой на тысячи человек (род – gens).

Cognomen же – это кличка, прозвище, указывающее какую-либо черту характера или внешности человека. Руф («рыжий»), Цинциннат («кудрявый»), Брут («тупой»), Кальв («лысый»), Цек («слепой»), Цицерон («бородавка»), Назика («носище»), Дентат («зубастый»)…

Использование системы «трех имен» особенно распространилось при Сулле. С этого момента всем потомкам приходилось носить длинную череду имен (включая прозвище предка, которое к ним, возможно, уже было неприменимо: лысина, длинный нос и так далее). Иногда к уже и без того длинному списку имен добавлялся еще один «когномен». Так, Публий Корнелий Сципион был прозван Африканским в честь великой победы, одержанной им над Карфагеном. Интересно знать, что манера публичного обращения римлян друг к другу на протяжении веков и поколений постепенно менялась.

Если в республиканский период достаточно было назвать первое и третье имя (как делаем мы, называя человека по имени и фамилии: Гай Цезарь), в дальнейшем вошло в моду произносить полностью все трехчленное имя. В императорскую эпоху было решено, что достаточно называть только третье имя: вот почему мы сегодня говорим только: Траян (а не Марк Ульпий Траян, полное имя императора) или Адриан (Публий Элий Адриан).

9:55. Игры римлян

Детские игры

Под портиками, между двумя колоннами, мы видим играющих детей. Во что могут играть римские дети? В шарики! Конечно, не стеклянные и не керамические, те слишком дорого стоят. Материал для игр предоставляет им природа: грецкие орехи. Игра довольно проста. Ребятишки должны по очереди издалека кидать орехи, стараясь разбить сложенные из орехов же пирамидки. Здесь нужна меткость! Каждый бросок вызывает возгласы у группки уличных мальчишек, избравших эту улицу в качестве своего «парка развлечений». Есть здесь и другие ребята, играющие в жмурки в уличной толпе и бурно веселящиеся, когда водящий с завязанными глазами вместо игроков хватается за прохожих. Чуть поодаль двое ребятишек играют в солдат, оседлав палки…

Все это подтверждает слова Горация о детских играх: скакать на палочке – одна из самых распространенных игр, как и запрягать мелких животных (мышей или кур) в игрушечные повозки или строить домики.

Однако мы знаем, что среди игр и игрушек маленьких римлян есть и волчки, приводимые во вращение веревочкой, лапта, качели и прятки. Вроде бы мы ничего не упустили? Возможно. С балкона первого жилого этажа инсулы, у которой мы стоим, наружу выглядывает девочка; ей бы так хотелось тоже выйти поиграть с ребятами, но мать не отпускает ее: на улице так людно. И ей приходится играть в одиночку со своей… куклой.

Куклы – древнейшее изобретение, восходящее к первобытности. Но эта кукла особенная: она терракотовая, у нее двигаются ручки и ножки. Поразительно, но уже в римскую эпоху существуют самые настоящие «куклы Барби» (pupae).

Подобные игрушки были найдены археологами во многих местах, особенно в захоронениях девочек и девушек-подростков. Иногда они выполнены из слоновой кости, иногда из дерева, некоторые состоят из отдельных сегментов наподобие Пиноккио. Но у всех них головка увенчана модной прической, вырезанной искусной рукой, по которой можно сразу определить период, когда была сделана эта кукла и когда жила ее владелица.

Игры взрослых

Продолжим наш путь. Мы проходим мимо заведения, похожего на кабачок, где два старика увлечены странным занятием. Они как будто оживленно жестикулируют. Подойдя поближе, мы видим, что на самом деле обстановка вполне расслабленная. Это видно и по окружающим их улыбающимся лицам посетителей кабачка. Старики играют в… «морру» (на латыни micatio). Они поднимают руку и резко опускают ее вниз, выкрикивая число и показывая несколько пальцев. Цель игры, как мы знаем, – угадать заранее сумму пальцев на руках обоих игроков. Поражает все же, что в столь отдаленную эпоху можно встретить такую «знакомую» игру. Это настоящая археологическая находка, наподобие тех, что мы видим в витринах музеев. И она не единственная. На улицах Рима играют в монетку и бросают жребий. При этом говорят не «орел или решка», а «корабли или головы» («navia aut capita»), потому что на одной стороне монет когда-то была изображена голова двуликого бога Януса, а на другой нос галеры. Со временем изображения сменились, но выражение осталось прежним и дошло до наших дней через миллиарды монеток, подбрасывавшихся в воздух на протяжении столетий.

Еще одна игра, дошедшая до нас, типична для римских улиц: это чет-нечет (в Риме его называют par impar). На самом деле игра немного отличается от современной: надо угадать число камушков, которые соперник зажал в кулаке.

Войдем в кабачок и подойдем поближе к занятым игрой старикам. Тот, что пониже, лысый, беззубый, с торчащим носом, действительно крайне возбужден: при каждом выкрике он брызжет слюной. Другой же невозмутим, его застывшее лицо изборождено тысячей морщинок, волосы топорщатся ежиком. Его глаза полузакрыты, лишь рука ритмично движется, каждый раз показывая новое число на пальцах.

Есть прекрасное выражение, родившееся из этой игры. В Траяновом Риме вам скажут: «Этот человек столь честен, что с ним можно играть на пальцах в темноте…»

Внутри заведения мы замечаем занавеску, наверное, она отгораживает подсобку. Почему же оттуда доносятся крики и возбужденные голоса? Попробуем подойти поближе, отодвинем занавеску и войдем в маленький зал. Да это игорный дом! В центре стол, за которым мужчины играют в кости. Похоже, игра идет по-крупному. После каждой ставки хозяин заведения отмечает выигрыши зарубками на выступе стены.

Но разве азартные игры не запрещены? Да, это так. Как и пари (за пределами Большого цирка и Колизея). Закон ясно гласит: наказание в виде штрафа до четырехкратного размера ставки на кону. Кроме того, римским правом не признаются игровые долги, поэтому ни один адвокат не сможет помочь вернуть деньги, потерянные в азартной игре.

И тем не менее все играют… Действительно, хотя закон и осуждает пари и азартные игры, власти закрывают на это глаза и никто не осуществляет проверок. Главное – не играть при свете дня: поэтому все и происходит здесь, в «подсобке». Место действительно похоже на те, что показывают в фильмах про игроков в покер. Разумеется, игральные карты появятся только спустя много веков. А пока что их с успехом заменяют кости (tesserae).

Игроки спускают порой целые состояния. Многие даже находят свою смерть. Встречаются и «крапленые» кости. Одна из них прибита к стене, в качестве предостережения, как бы говоря: лучше не передергивай. Нам хочется получше рассмотреть ее, и мы подходим поближе: внутри кость полая и закрыта двумя заглушками. Снаружи она должна была выглядеть безупречно. Но к одной из внутренних сторон прикреплялся свинцовый «грузик», так чтобы кость чаще выпадала определенной стороной. Хозяин заведения и его друзья, очевидно, заметили обман. Кто знает, что приключилось с шулером. Несколько плохо отмытых бурых пятнышек в одном из углов комнаты позволяют догадываться, чем все кончилось…

Мы незаметно подходим к столу. Мужчины кричат и сквернословят при каждом броске костей. Их бросают по две, три или четыре, в зависимости от партии, с помощью терракотовой рюмки (fritillus) с забавной ножкой: кажется, будто она отломлена. Поэтому рюмка неустойчива и падает при любом прикосновении. Возможно, это способ избежать того, чтобы кто-нибудь незаметно подсунул в нее кость «с секретом»…

Правила такие же, как и всегда. Подсчитываются очки на тех сторонах костей, которые выпали вверх. Разные варианты комбинаций выпавших очков по-разному называются. Когда на всех костях выпала единичка, явно неудачный бросок, то говорят, что это «собачье очко». А если все кости показывают самое большое число, шестерку, тогда говорят, что выпало «очко Венеры».

По краям стола разложены маленькие кучки бронзовых сестерциев и серебряных денариев. Здесь играют на большие ставки. Все это вполне отражает ту страсть к азартным играм, что испытывают римляне. Удивительно, все в Риме играют или делают ставки. И речь не только о простонародье. Вошел в историю случай с Августом, умудрившимся проиграть целых 200 тысяч сестерциев (что соответствовало бы в наши дни 400 тысячам евро) за один день. Если бы он жил в наше время, этот великий человек римской истории был бы помещен в психиатрическую лечебницу. Для него игра действительно была настоящей болезнью: когда он приглашал к себе в дом гостей, то вручал каждому из них мешочек с 25 серебряными денариями для игры (и часто вновь раздавал свои выигрыши, чтобы продолжить игру!)…

Выйдем из зальчика. Крики и напряжение настолько усилились, – того и гляди, влипнем в неприятную историю.

Выходя, мы вновь видим старичков, шумно играющих в «угадайку». Чуть поодаль за стол уселись двое солдат и начали партию в «двенадцать надписей» (duodecim scripta, игра, похожая на наш трик-трак или нарды), еще одно излюбленное развлечение римлян.

10:00. Латынь на улицах Рима

Смогли бы мы объясниться на улицах Рима эпохи Траяна с помощью латыни, которую изучали в школе? Нам с самого утра не терпится это выяснить. Давайте проведем эксперимент: подойдем под портики, к паре женщин, рассматривающих шелка в лавке. Это дамы из высшего сословия, им вроде бы не пристало ходить за покупками на многолюдные улицы простонародья. Но мы догадываемся, что их привел сюда особый повод: женщины выбирают ткани для свадебного наряда. Это мать и дочь. Вот что они говорят:

– Placetne tibi, mater, pannus hic, ut meam nuptialem pallam conficiam? (Мама, тебе нравится эта ткань для моей свадебной накидки?)

– Paulum nimium speciosus est. Tamquam meretrix ornata nubere non potes, filia. (Она слишком броская. Тебе не пристало выходить замуж наряженной подобно проститутке, дочь моя.) Certe, matrimonium hoc primum tibi non erit, sed maiorum mores servandi sunt. (Конечно, это не первый твой брак, но нам надо соблюсти традицию.)

– Mater, festґna. Nam cena parandest, musici conducendi, eligendique nuptiarum testes… (Мама, поторопись. Нам еще надо решить, что подавать на пир, нанять музыкантов и выбрать свидетелей…)

Женщины заходят в лавку, продолжая беседовать. Но мы не можем следовать за ними: на пути вырос рослый и плечистый бритоголовый раб и выразительно на нас уставился. Все ясно, «закрыто на спецобслуживание». Придется отойти. В любом случае мы уже поняли, что дочь выходит замуж не в первый раз и это никого не смущает (разводы столь же распространены в римском обществе, как и в наше время).

Другой интересный аспект – это язык. Некоторые слова произносятся почти так же, как в современном итальянском. Например, cena (ужин) через «ц». Это важная деталь. Ведь в начале римской истории и, возможно, до эпохи Юлия Цезаря, как полагают многие ученые, латинский язык отличался от того, который нам преподавали в школе.

Слово ancillae, которое мы читаем в школе как «анциллэ», произносилось «анкилла-э». То есть вместо «ч» произносилось «к», а «ae» читалось раздельно, а не как «э». Возможно, так говорил сам Юлий Цезарь (Caesar), произнося свое имя как «Каэсар».

Так что подслушанная нами беседа, случись она полутора веками ранее, звучала бы совсем иначе.

В общем, тенденция заключалась в том, что латынь со сменой поколений все более смягчалась, пока не появилась манера произносить слова, общая для многих европейских языков: итальянского, испанского, португальского, французского, румынского, английского…

В том Риме, который мы рассматриваем, эти изменения уже выражены в значительной степени, что позволяет нам различать многие слова. Процесс будет идти в течение всей древнеримской истории и в Средние века (и окажет глубокое воздействие на зарождающиеся новые европейские языки). Что, напротив, усиливает различия между латынью римских улиц и школьной латынью, – это то, как на ней говорят. Фразы произносятся с интонацией и акцентами, часто искажающими слова до неузнаваемости.

То же самое происходит и в наше время: достаточно переехать в другой город или область, и услышишь, как на том же языке говорят чуть иначе. Представьте себе затруднения туриста, знакомого лишь с началами итальянского и слышащего венецианский, флорентийский или неаполитанский говор…

На улицах Рима происходит то же самое: более того, мы улавливаем в толпе значительные различия в произношении, говорящие о том, что многие люди прибыли сюда из самых дальних уголков империи.

Например, жесткий выговор двух высоких светловолосых солдат, проходящих мимо нас, выдает в них уроженцев Северной Европы. Точно так же, как и в наше время…

10:10. В школу… на улицу

Мы останавливаемся: до наших ушей доносится хор детских голосов где-то вдалеке, с трудом пробивающийся через выкрики торговцев и шум ремесленников за работой.

Попытаемся выяснить, откуда он идет. Свернем в переулок: голоса становятся все слышнее. Мы ускоряем шаг, нам навстречу попадается двое рабов с тяжелыми корзинами на головах.

Переулок выходит на второстепенную улицу, где не так людно, она окаймлена длинными портиками. Вот откуда слышались детские голоса. В месте, где портик образует угол, сидят на простых табуретах около тридцати ребятишек, читающих наизусть какой-то текст. Косые лучи солнца ласкают их головки, превращая волосы в светящиеся ореолы. В лучах летают мухи, становится заметной летающая в воздухе пыль. Солнце освещает и ритмично покачивающуюся в воздухе указку, задающую темп нашему «хору». Это указка учителя, пожилого, худого, лысого мужчины с бородой. Рядом с ним примитивная школьная доска. Люди проходят мимо, не обращая никакого внимания на урок, лишь некоторые останавливаются и, прислонившись к колонне, пытаются уловить суть, «подслушивая с галерки».

Дети перестали скандировать двадцать три буквы алфавита и теперь читают хором «Законы двенадцати таблиц», первые записанные законы Рима. Некоторые отвлекаются. Неожиданно указка резко ударяет одного из учеников по плечу, подобно молнии, со свистом рассекая воздух. Мухи разлетаются. Сдавленный вопль лишь на мгновение прерывает хор голосов. А затем все продолжается, как будто ничего не случилось…

Образование в Древнем Риме допускало телесные наказания. Об этом хорошо помнят Ювенал и Гораций: последний всегда носил с собой портрет старого учителя, которого называл plagosus (то есть «избивающий»)… Таковы начальные школы в Риме и на всей территории империи. Порой уроки проводятся в обветшалых заброшенных лавках, но чаще на открытом воздухе, под портиками.

Большая часть римлян ограничивается этим уровнем образования: они умеют только читать, писать и считать. Освоив эти нехитрые азы школьной премудрости, они отправляются работать: детский труд в римском обществе не преследуется по закону.

Отпрыски богатых семейств, которым не нужно работать, продолжают учиться дальше еще и потому, что их родители прекрасно знают, что хорошее школьное образование очень важно для их карьеры и социального статуса. Подростки от двенадцати лет и старше занимаются в «частных школах», где изучают грамматику, а также греческую и латинскую литературу. Ведь для аристократических семейств греческий – статус-символ, обозначающий их принадлежность к «благородному» сословию.

Что изучают на этих уроках? Грамматик (grammaticus), то есть преподаватель, начинает обучение с разбора поэтических текстов древних авторов: «классиков», как сказали бы мы. При объяснении этих текстов он должен искусно коснуться также тем из области астрономии, музыкальной метрики, математики, географии… Таким образом грамматику удается «припудрить» своих учеников знаниями из области общей культуры.

Интересно заметить все же, что в древнеримских «средних» школах дается преимущественно «классическое» образование, как мы бы сегодня сказали, при этом не преподаются ни технические, ни естественнонаучные предметы. Плюс ко всему есть предмет, которого не найти в современных школьных расписаниях: мифология.

Любопытно, что выбор учебных текстов напрямую влияет на издательский рынок: переписчики сосредоточены на «издании» некоторых из классиков (произведения Гомера или Энния, позднее – Вергилия, Цицерона, Горация и так далее), а труды многих других авторов быстро выпадают из оборота. Возможно, именно благодаря выбору этих безымянных школьных учителей сегодня до нас дошли те произведения, которые иначе бесследно канули бы в Лету. После получения «среднего» образования, в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет, юноши из зажиточных семейств сменяют грамматика на ритора (rhetor): он обучает их золотым правилам красноречия, чтобы подготовить к публичной карьере.

Студенты выполняют письменные и устные задания. В частности, они должны произносить речи, анализируя за и против в определенном вопросе, отстаивая точку зрения знаменитого персонажа прошлого. Это чрезвычайно полезное упражнение, потому что оно оттачивает ораторские навыки в ключевой области римской общественной жизни: политике. Второй тип упражнений заключается в «спарринге» двух учеников, которые должны защищать противоположные точки зрения. Эта практика закладывает основы для успешных выступлений в суде. Римляне называют эти упражнения соответственно suasoriae и controversiae.

Разумеется, «средняя» и «высшая» школы располагаются уже не в уличной пыли, а в домах учащихся или в специальных аудиториях, подобно той, которую Траян предоставил для занятий на своем большом форуме в самом центре Рима.

Ни грамматик, ни ритор, хотя и находятся в самом тесном контакте со сливками римского общества, не пользуются тем не менее особыми привилегиями; за редким исключением, они воспринимаются как что-то вроде книжной лавки или компьютера. Но тяжелей всего приходится учителю начальной школы. Человек, который вертел указкой над головами скандирующих ребятишек, стоит на одной из самых нижних ступенек римского общества. Римляне называют «уличных» учителей начальных классов ludi magistri или litteratores и не выказывают к ним особого уважения. Платят им родители учеников, но заработки столь скудны, что приходится подрабатывать, чтобы свести концы с концами. Многие предлагают свои услуги в качестве писцов. Как вон тот человек, что сидит на другой стороне улицы, спиной к колонне. Он пишет письмо под диктовку хорошо одетого пожилого мужчины, вероятно бывшего раба, сколотившего состояние торговлей, но так и не освоившего грамоту. Подобную картину можно увидеть и сегодня на индийских улицах или в Юго-Восточной Азии, где часто встречаются уличные писцы.

Сколько римлян умеет читать и писать?

Только сейчас мы замечаем, что хор детских голосов смолк. «Кафедра» опустела: учитель встал и прохаживается, прихрамывая, между учениками, склонившими головы над вощеными дощечками. Начался урок орфографии, если можно так выразиться. На доске и на первой линейке дощечек учитель написал первые десять букв алфавита, а ребятишки теперь старательно их повторяют.

Кто-то чересчур надавливает на стиль, проскребая воск до деревянного основания, а у кого-то не получается выводить буквы одинакового размера. Сидящие рядком дети сосредоточенно трудятся, кто-то высунул язык от усердия, лица низко склонились над досками (очки еще не изобрели!), но есть и такие, кто задрал нос кверху, витая мыслями где-то далеко. Звонкий удар указкой по спине возвращает замечтавшегося к суровой действительности.

Одному мальчику, похоже, труднее, чем остальным: буквы выходят корявыми и некрасивыми. Он левша. Но учителю нет до этого дела. У римлян все должны писать правой рукой… Проходя между «партами», учитель вглядывается в работу своих питомцев, часто останавливаясь и помогая выводить буквы, положив свою руку поверх руки ученика.

Мы замечаем, что у нескольких детей нет вощеных дощечек, они держат в руках простые деревянные доски, на которых вырезаны буквы алфавита. Дети терпеливо водят по ним деревянной палочкой: это упражнение развивает правильные движения и помогает запомнить различия между буквами. Точно так же, как если бы их рукой водил учитель. Деревянная дощечка выполняет роль «обучающего робота», заменяющего собой учителя: первый образец учебных пособий…

Последний любопытный факт – то, что в Риме принято читать вслух, даже если ты один. В лучшем случае шепчут, едва шевеля губами. Чтение про себя появится лишь в монастырях, чтобы «впустить в себя» священный текст и не мешать другим молящимся.

Мы удаляемся с урока под портиками, и случайно наш взгляд падает на стену, где что-то написано. Это сообщение о предстоящем состязании колесниц в Большом цирке. Буквы тщательно выведены красным: настоящее художественное произведение, выполненное опытными мастерами.

Сколько же человек сумеют прочитать эту надпись? Вообще, сколько людей в Риме умеет читать и писать? Гораздо меньше, чем сегодня, разумеется, но все же значительно больше, чем в предшествующие эпохи. Ведь римское общество первым осуществило «демократизацию» алфавита: никогда доселе в древности не было стольких людей, в самых разных слоях общества, которые бы умели читать, писать и считать: мужчины и женщины, старики и молодежь, богатые и бедные…

У египтян, к примеру, только писцы умели читать и писать. В Средние века лишь монахи будут обладать этими знаниями. Остальная часть населения будет пребывать в невежестве. Включая правящую верхушку: Карл Великий умел читать, а писать – нет. Если вы спросите, как такое возможно, подумайте про живопись: мы все можем оценить красоту картины, но мало кто умеет рисовать. И в отношении чтения и письма происходило нечто подобное.

Такое положение сохранялось на протяжении многих столетий: в Италии в 1875 году 66 процентов населения все еще было неграмотным, то есть два итальянца из трех… Бо?льшая часть неграмотных жила в сельской местности, а в городах было больше умеющих читать и писать. Это верно и для Рима эпохи Траяна, который мы рассматриваем.

Этим же можно объяснить и наличие большого числа надписей в римских городах: это и надписи на храмах, и цены в харчевнях, имена рабов на ошейниках, этикетки амфор, надгробные надписи (даже на кладбищах рабов), не говоря уже о многочисленных надписях на стенах и в лупанариях. Вот уж кого нельзя было назвать «темным народом».

И правящий класс отличается от ему подобных в другие эпохи: среди аристократов имеет широкое распространение владение двумя языками, латинским и греческим. А ведь в ту эпоху, вспомним, достаточно знать лишь один из них…

Размышляя об этом, мы тем временем миновали длинную череду портиков и попали в средоточие римской утренней жизни: на рынок.

10:20. Бычий форум, рынок скота

В Риме с давних веков существуют два знаменитых рынка, Масляный рынок (Forum Olitorium), где продают плоды земледелия, и Бычий форум (Forum Boarium), где торгуют скотом. Оба они тесно связаны с историей рождения Рима. Город зародился в ключевой точке – близ первого брода через Тибр, ниже по течению от острова Тиберин. Естественно, в ту пору еще не шла речь о Вечном городе или о легионах: там были только первобытные стоянки на вершине Палатинского холма, где жило смешанное население, «латиняне», которые таким образом контролировали весь поток товаров и людей с севера на юг и обратно. Наподобие того, как сейчас контролируется Суэцкий канал. Не должно удивлять поэтому, что в этом месте, куда стекались, как в воронку, торговые пути, родились крупные рынки, где продавали свой товар земледельцы и скотоводы. Масляный рынок и Бычий форум возникли как раз в ту эпоху.

Мы сейчас пересекаем второй из них, рынок скота. Он действительно огромный. Перед нами открывается большая площадь, окруженная колоннадой. Можно заметить навесы с колоннами и черепичной кровлей, защищающие торговцев и скот. Но в остальном этот рынок сохранил свой традиционный облик: вся площадь, куда ни кинь взгляд, уставлена множеством прилавков, изгородей, лачуг и палаток. В центре возвышается бронзовая статуя быка, используемая многими в качестве ориентира для лавирования среди лабиринта прилавков. Давайте и мы поступим так же…

Попробуем нырнуть в середину рынка. Первое ощущение – почти испуг: в этом бедламе немудрено заблудиться, нас затолкают, запинают и наверняка обчистят… Люди суетливо снуют по рынку, как муравьи внутри муравейника.

Больше всего нас поражает оглушительный шум: уже с первых шагов мы погружаемся в густой поток голосов, возгласов, смеха, громких выкликов и конечно же мычания, хрюканья… Не останавливаться! Вот кто-то двинул вам по плечу: надо уступить дорогу человеку, ведущему под уздцы лошадь, или крестьянину с двумя связками живых кур, которых он держит за ноги вниз головой, а те, выпучив глаза, отчаянно хлопают крыльями.

Запахи тут как в конюшне или курятнике, смотря по какой части рынка идешь. Да, рынок делится на специализированные ряды. В том ряду, где мы оказались сейчас, раздается оглушительное блеяние, а за загородками мелькают завитки бараньих рогов. Глаза с характерным поперечным зрачком следят за нескончаемым потоком прохожих; в них застыло смятение и страх. Их пугает и запах крови. Ведь со следующего прилавка начинается ряд мясников.

Здесь все впечатляет с первого взгляда: рядком на прилавке выложены отрезанные козьи головы с остекленевшим взглядом и вывалившимися через полуоткрытый рот языками; над этими «трофеями» смерти уже роятся мухи, никак не решаясь, куда же им сесть, на головы или на освежеванные туши, подвешенные над прилавком на острых крючьях.

Есть тут даже пара оленьих туш. В противоположность нашему времени, римские рынки отличаются большим изобилием дичи, добытой охотниками: тут и кабаны, и зайцы, косули и почти все виды птиц, пойманных сетями.

Глухой удар привлекает наше внимание, и мы оборачиваемся. Тяжелый тесак членит еще одну тушу. Тут уже не коза, а нечто покрупнее: целый бык. При каждом ударе тесак прокладывает путь между позвонками, будто это огромная раскрывающаяся застежка-молния. У раба-рубщика мускулистые руки, его полуобнаженный торс забрызган кровью. Еще двое рабов придерживают четверти туши. Отойдемте-ка подальше.

Теперь ряды выглядят иначе, над ними, связанные за ноги, висят ощипанные куры. Внизу вместо прилавков – деревянные клетки, из которых высовывается множество темных кроличьих мордочек. Здесь заправляет женщина с волосами, уложенными в пучок на затылке. Ее присутствие здесь – необычное явление. Действительно, оглядевшись вокруг, мы видим одних мужчин. В отличие от того, что принято в наше время, рынки (и магазины) – это места для мужчин: мужчины-торговцы, мужчины-покупатели. Женщины тут попадаются редко, они спешат своей дорогой, закутанные в покрывала, возможно подталкивая сына-подростка. Покупки – мужское занятие: вы не увидите здесь торгующую или совершающую покупки женщину. Этим будет заниматься муж или слуга, раб. Самое большее, что дозволено женщине, – стоять в сторонке не вмешиваясь. В этом смысле обстановка на рынках императорского Рима та же, что и на рынках и в переулках многих исламских стран.

Женская эмансипация – явление, характерное для верхушки общества, где женщины занимаются музыкой, литературой, спортом, порой даже правом и бизнесом. Но на улице простолюдинки должны следовать предписаниям традиции.

Естественно, встречаются многочисленные исключения, когда этого требует жизненная ситуация. Женщина за прилавком, возможно, вдова или заменяет заболевшего мужа. Не случайно рядом с ней стоит бородатый раб, как бы восполняя нехватку «мужественности» и придавая женщине авторитета.

В этот момент она торгуется по поводу корзины яиц и старается держаться бойко, чтобы не поддаться на уловки стоящего у прилавка покупателя. Наблюдая за ходом «переговоров», мы обнаруживаем нечто чрезвычайно любопытное: манеру счета римлян, совершенно отличную от нашей.

Система счета

В этот момент женщина складывает пальцы, будто показывает «рога»^[14]. Но клиент не смущается, значит это не оскорбление. Что же может означать этот жест? Подойдем поближе. «Четыре!» – говорит женщина. Значит, «рога» означают «четыре». Женщина не спеша начинает считать перед клиентом, несомненно чужеземцем: не упустим эту возможность понять, как считают римляне. Женщина показывает клиенту ладонь руки с выпрямленными пальцами, затем сгибает мизинец и говорит «один». Потом сгибает безымянный и говорит «два». Потом средний: «три». Мы ожидаем, что сейчас она согнет и указательный. Нет, женщина, наоборот, разгибает мизинец: получаются «рога» – «четыре». Разогнула безымянный: «пять». И так далее.

Мы не будем вдаваться в детали счета: скажем только, что пальцы, согнутые «пистолетом», означают «девять», еще один жест, похожий на наше «о’кей», – указательный прикасается к середине внутренней стороны большого пальца – «десять» и так далее. В общем, существует настоящий числовой код «на пальцах».

Удивительно, что для чисел меньше сотни используется одна рука, а для сотен и тысяч – другая. Так, те же «рога» означают «четыре» на левой руке и «четыреста» на правой. Таким образом, используя и левую и правую руку, можно досчитать до десяти тысяч! Сейчас мы так уже не умеем… По словам Плиния Старшего, даже статуи умели считать: статуя двуликого Януса показывала на пальцах обеих рук число дней в году, 365…

К сожалению, статуя эта утрачена, иначе можно было бы понять, что показывали левой рукой, а что – правой. Ведь мы сегодня не знаем, как их использовали. По словам Ювенала, левой считали от нуля до сотни, а правой указывали сотни и тысячи. Ровно противоположные сведения оставил нам Бе?да Достопочтенный, бенедиктинский монах раннего Средневековья, благодаря которому до нас дошел точнейший список римских жестов, скопированный им у древних авторов.

От Беды мы узнаем, кроме того, что после 10 000 (открытая ладонь, как если бы хотели сказать: «хватит») в счет вовлекались другие части тела: трогали сердце (300 000), живот (500 000), бедро (600 000), ягодицу (800 000), талию (900 000)… Наконец, миллион показывали, соединяя пальцы над головой, подобно балерине.

Кстати говоря, следы этой практичной системы римского счета и сегодня можно встретить, например, в способе счета, который применяют на арабских рынках.

Торговка в мясном ряду вот-вот потеряет терпение. «Давайте посчитаем на камешках». Она зовет раба и требует абак (abacus), калькулятор древних римлян. Это карманные счеты, сделанные из бронзовой пластины с равномерными прорезями, в которые вставлены стерженьки с надетыми на них сферическими головками. Эти шарики называются calculi, то есть «камешки» (именно на камешках дети учились считать), и это слово лежит в основе названия нашего калькулятора. Быстрыми движениями торговка щелкает на счетах и подносит абак к носу клиента. «Как ни крути, ты мне должен за все четыре сестерция!»

Продолжим наш путь под навесами Бычьего форума. Теперь мы в самой важной его части: это ряд, где торгуют крупным рогатым скотом. Навесы исчезли, образовалось нечто вроде площади внутри площади. Перед нами лишь мычащая рогатая масса. Мы пересекаем главный «проход», смешавшись с толпой рабов и свободных граждан, занятых продажей. Воздух пропитан резким запахом животных, и часто чувствуешь, что наступил во что-то мягкое (свежие кучи здесь повсюду). Мы прислоняемся к загородке: быки и коровы, которых мы видим, не совсем такие, как у нас. Они более низкорослые и тщедушные. И так повсюду в империи. Если бы древний римлянин мог посетить нашу ферму, он бы поразился размерам скота. Коровы показались бы ему огромными, да и свиньи тоже (к тому же с несколькими парами сосков, результат современной селекции, чтобы свиноматка могла выкармливать сразу много поросят, повышая доходы фермера). Даже лошади показались бы ему гигантами. Римляне ездят на низкорослых лошадках, которые нам бы показались большими пони: зато они выносливее и лучше подходят для бездорожья, где наши «большие» лошади быстрее бы выдохлись и охромели, споткнувшись.

Зато у них есть животные, ценность которых мы готовы были бы признать немедленно. К примеру, свиней часто отпускают пастись на опушке леса, где они спариваются с дикими кабанами. Результат – гибрид с необыкновенно вкусным мясом.

Гул возбужденных голосов привлекает наше внимание. Напряжение повисло в воздухе. Продажи животных по традиции совершаются путем публичного обсуждения цены. Вокруг покупателя и продавца всегда собирается группка зевак и знатоков. Но та сделка, что мы видим перед собой, особая. Перед нами разворачивается заключительный этап продажи мощного быка (по римским меркам, разумеется). Его крепко держат двое рабов, ухватившихся за кольцо в носу. Мы стали свидетелями сделки, которая в наши дни была бы невозможна: это животное будет принесено в жертву Митре, божеству восточного происхождения.

Его приобретает важный патриций, в чьих владениях находится митрей^[15], храм в форме пещеры, где регулярно собираются все члены братства. Жертвоприношение быка – особый обряд, он совершается только во время торжественных императорских и «государственных» церемоний, но, поскольку заклание быка является одной из основ митраизма, мы полагаем, что в определенных, редких случаях оно символически воспроизводится.

Патриций по понятным причинам предпочел действовать не напрямую. Его личный отпущенник договаривается о покупке, и все знают, сколь ловок он в подобных делах. Поэтому вокруг собралась кучка зевак. Продавец перечисляет достоинства своих быков, говорит о том, сколь они редки, о том, каких трудов стоило их вырастить, о долгом пути в Рим. Но перед ним подлинный эксперт ораторского искусства, ловкий как змея, по мнению многих, способный пробить брешь в защите соперника и, проникнув в нее, загнать в угол противоречий своего визави. И это ему удается. Страсти накаляются, дискуссия, как предписано традицией, сопровождается почти театральными жестами и мимикой. Наконец продавец уступает, он знает, что перед ним человек, представляющий власть. Но в глубине души он прекрасно понимает, что в будущем сможет воспользоваться этой своей щедростью, когда придет в особняк патриция в качестве клиента, чтобы попросить об услуге. Сделка завершается рукопожатием и обменом дипломатическими улыбками. В выигрыше оба…

Толпа рассеивается, мы тоже отходим в сторону вслед за ней и попадаем на противоположный конец рынка. По дороге мы замечаем на прилавках животных, которых никак не ожидали здесь встретить: здесь и дикобразы, и павлины, щеглы, черепахи, попугаи, фламинго…

Наше внимание привлекает прилавок, отличающийся от остальных: ни подвешенных туш, ни клеток с животными, только несколько поставленных в ряд терракотовых сосудов. Что в них? Продавец предлагает нам открыть один из них: мы осторожно приподнимаем крышку. Внутри темно и, похоже, пусто. Потом мы замечаем каких-то зверьков, похожих на мышей, копошащихся на дне. Это сони. Римляне их выращивают и откармливают в этих специальных амфорах с дырочками для воздуха и идущей вдоль внутренних стенок спиралью – своего рода миниатюрной «водосточной трубой». Она служит для того, чтобы зверьки могли побегать (аналог беличьего колеса в клетке). Вот одна из сонь выбралась наверх и уставилась на нас своими черными блестящими глазками на крохотной мордочке. Трудно представить, что ее пустят на жаркое. А вот римляне считают сонь настоящим лакомством.

И это не единственный сюрприз нашего рынка. На соседнем прилавке сидят две обезьянки. Их привезли сюда из Африки. Посаженные на поводок, они нервно бегают взад-вперед по прилавку, пытаясь укусить дразнящих их мальчуганов. Возможно, они окажутся в домашнем саду богача, желающего удивить своих гостей. Но не исключено, что он решит удивить их иным способом, подав обезьян к столу в качестве экзотического кушанья.

Рим, куда стекаются все товары

Не успеваем мы выйти с рынка, как нас снова привлекает вихрь красок и ароматов. Это магазинчик, где торгуют специями. Он очень похож на те, что в наши дни встречаются в Йемене или Пакистане. Внутри царит теснота: повсюду терракотовые миски и мешки со всевозможными специями. Посередине выделяется островок баночек и блюдец с разноцветными порошками, которые насыпаны желтыми, черными, красными конусами… Мы с удивлением обнаруживаем, что уже в ту эпоху можно найти в магазине любые специи, даже те, что прибывают издалека по длинной торговой цепочке.

Вот мякоть алоэ. Его привозят из далекой Малайзии и Юго-Восточной Азии и применяют для изготовления снадобий и косметических средств. Оттуда же доставляют камфару. Вот эти миски с корицей могли бы рассказать о долгом пути, которым они прибыли из Китая. Сушеные бутоны гвоздики везут с Молуккских островов, а из Индии – черный перец, имбирь и мускатный орех. Из Юго-Восточной Азии прибывает куркума, превосходное средство для придания блюдам яркого цвета и аромата.

Но как их доставили сюда? Ответ находится в нескольких метрах от нас. Рынок вывел нас к мосту. Мост Пробус – самый южный из восьми мостов Рима (девятый мост Рима, знаменитый Мильвийский, который сегодня внутри города и продолжает действовать в качестве пешеходного, в римскую эпоху находится далеко за городской чертой). Мы поднимаемся на него и, оказавшись на самом верху, выглядываем вниз. Под нами течет Тибр. «Белокурый Тибр», как называли его римляне: на самом деле его воды имеют желтовато-мутный оттенок из-за отложений, которые вымывает приток Тибра Аниен недалеко от Рима. Взглянув на горизонт, мы замечаем рыбаков, ныряющих ребятишек, причаливающие лодки. Красные крыши столицы не так заметны под этим углом зрения: отсюда Рим выглядит белоснежным, с его храмами, длинными колоннадами и инсулами.

Вниз по течению по обоим берегам стоят постройки особой формы: это уже не дома или храмы, а низкие и длинные здания, похожие скорее на промышленные. Это horrea, большие склады столицы, ее «жировая прослойка», где хранятся запасы: амфоры с вином и растительным маслом, зерно, мрамор… Любое сырье сначала складируется в этих помещениях, тянущихся сотни метров на нескольких ярусах, включая подземные. Позади складов виднеется небольшой холмик. Сейчас он лишь немного возвышается над землей, но в последующие столетия он вырастет настолько, что вершина его станет вровень с крышами. Сегодня он известен под названием Монте-Тестаччо. И это не восьмой холм Рима. Это… свалка! Ее сегодняшний облик впечатляет: высота 35 метров (50 метров над уровнем моря), площадь основания 20 тысяч квадратных метров. А состоит она исключительно из черепков амфор (слово testaceus, от которого произошло современное название этого холма, и означает как раз «сделанный из черепков»). Подсчитано, что в нем погребено 40 миллионов осколков амфор!

Почти все эти амфоры использовались для перевозки оливкового масла. Как только терракота пропитывается маслом, амфоры больше использовать нельзя. К тому же каждая из таких амфор, вмещая до 70 килограммов масла, сама по себе весит целых 30 килограммов! А потому опустевшие и не годные больше ни на что амфоры попросту разбивали. Это своего рода «одноразовая упаковка» того времени. Осколки амфор аккуратно складывали наподобие черепичной крыши. Чтобы заглушить запах остатков прогоркшего масла, рабы присыпали черепки негашеной известью, которая обладает способностью «скреплять» их между собой, придавая прочность всей насыпи. Как откроют археологи, внутри Монте-Тестаччо земли почти нет: в каждом квадратном метре насчитывается не менее 600 килограммов осколков амфор…

В эпоху Траяна свалка еще не так разрослась, ее почти и не разглядеть. Но со временем она приобретет весьма внушительные размеры. Издалека, как мы уже говорили, эта мусорная куча выглядит как холм. При ближайшем рассмотрении видно, что ее бока неровные и напоминают скорее ступенчатые пирамиды майя, с той разницей, что здесь блоки составлены из сложенных вместе черепков. Почти все масляные амфоры Монте-Тестаччо привезены из Испании, а еще точнее – из Андалузии. Вдумайтесь только: каждый год средний житель Рима потребляет более 22 килограммов оливкового масла (в пищу, для освещения, в составе косметических снадобий, лекарств, в религиозных обрядах и так далее). Понятно, почему торговля маслом имеет столь грандиозные масштабы.

Монте-Тестаччо – настоящий памятник римской торговли, косвенное свидетельство огромного количества товаров, прибывавших в Вечный город на протяжении всей римской истории.

Перед нами сложный механизм снабжения столицы империи. У берега напротив складов стоят длинные вереницы лодок и барж. Остальные ждут своей очереди. Швартовные кнехты украшены изображениями звериных голов. Товары разгружают по деревянным мосткам, прикрепленным к каменным пандусам, возведенным на берегу. Непрерывным потоком, в любое время суток, рабы переносят товары. Даже ночью, при свете фонарей, – когда прибывает груз зерна.

Баржи и лодки не выходили в море. Крупные грузовые суда не могут подняться вверх по течению Тибра, у них слишком большое водоизмещение. С крупных судов (тех, что могут вместить до 10 тысяч амфор) товары выгружают в открытом море, средние подходят ближе к берегу и попадают в великолепный большой порт, построенный Траяном и имеющий форму шестиугольника. Оттуда товары, размещенные на больших складах, грузятся на лодки и баржи, которые с берега тянут пары волов, и перевозятся вверх по течению Тибра, в Рим. Это непрерывное движение, не имеющее себе равных в Древнем мире, организовано специальными компаниями грузоперевозок.

Подобно головному мозгу, Рим командует, но в плане пищи зависит от других частей «тела» – провинций.

Как ненасытное чудовище, Рим высасывает и заглатывает все, что могут дать провинции. Со всех концов империи, от Британии до Египта, сюда постоянно прибывают суда, нагруженные зерном, маслом, вином, мрамором, оловом, золотом, свинцом, лошадьми, древесиной, шкурами, серебром, льном, шелком, рабами… И даже дикими зверями для амфитеатров. Нет такого товара в древности, который бы не разгружался в римских портах. Совсем как в современных мегаполисах.

Цифры головокружительные. Подумать только, каждый год в Рим прибывают морем 200–270 тысяч тонн зерна. Поражает, что в среднем одно из пяти судов, перевозящих зерно в Рим, тонет или теряет свой груз в море. Это стратегический груз и с политической точки зрения: чтобы не допустить голода вследствие нехватки муки и хлеба и, следовательно, народного протеста и бунтов в сердце империи, Риме, была создана общественная структура для обеспечения населения основным пропитанием. Она именуется «аннона». Раз в месяц через нее бесплатно раздается зерно. Но не всем жителям: в очередь могут становиться только римские граждане мужского пола, постоянно проживающие в Риме. Эта система напоминает хлебные карточки военного времени. Одно из мест раздачи зерна – «Минуция Фрументария», большая площадь, окруженная портиком. Должностные лица раздают пайки зерна со специальных возвышений, используя модий (modius), емкость стандартного объема: он напоминает небольшой бочонок с железным перекрестием, соединяющим четыре точки бортика (гарантия «официального» объема выданного зерна). Модий (по-итальянски moggio), называемый по-разному, использовался в некоторых областях Италии еще несколько поколений назад, и образцы таких изделий легко можно найти на рынках антиквариата: это настоящие «археологические находки» из области аграрной истории, но мало кто отдает себе в этом отчет. Чтобы разровнять верх, используется инструмент с особым названием: rutellum.

Следует сказать, что римское государство постоянно помогает гражданам, особенно самым нуждающимся, совершая бесплатные (или дешевые) раздачи товаров первой необходимости – хлеба, муки, масла, бобов, мяса… Эти раздачи распространяются на 150–170 тысяч семей, то есть около трети населения столицы империи!

10:30. Индийская атмосфера на улицах Рима

В наше время еще есть страны, которые могут дать представление о том, как выглядели улицы Древнего Рима. Например, Индия: и там встречаются люди, задрапированные в длинные покрывала, в сандалиях или босиком.

Как в Индии, улицы Рима часто узки, повсюду носятся стайки ребятишек, а на углах встречаются небольшие алтари с приношениями божествам. И тут и там поражает многоцветье одежд и выставленных товаров.

В императорском Риме, как и в Индии, крайности соседствуют: от экзотических женских духов – к резким, оглушительным запахам переулков, маслянистым ароматам готовящейся еды. Другой постоянный элемент этого чередования крайностей на улицах – золото и дорогие украшения в окружении беспросветной нищеты. Многие зарисовки повседневной жизни Рима можно встретить и в наши дни в самых разных странах: ближневосточные базары, некоторые общественные обычаи народов Северной Африки, наконец, индийские кварталы или азиатские деревни… Было бы здорово отправиться как-нибудь на поиски этих исчезающих ныне уголков, чтобы запечатлеть их и использовать при исследованиях Античности.

Продолжим наш путь.

Мимо проходит женщина, бросая взгляд из-под накидки, у нее темные, подведенные черным, чрезвычайно выразительные глаза. Мы замечаем, как посверкивают золотые сережки с жемчужными подвесками. Всего мгновение – и женщина растворилась в толпе, оставив лишь головокружительный шлейф аромата духов. Мы замираем в потрясении.

Но мы не успеваем прийти в себя. Вокруг появляются и исчезают другие люди, другие лица. Нас увлекает необыкновенное разнообразие типажей прохожих. Марциал удачно выразил очарование римских улиц. Действительно, здесь встречаются люди со всех уголков античного мира: сарматы из степей, по традиции пьющие кровь своих лошадей, жители Киликии (современная Турция), пропитанные шафраном, фракийские крестьяне (из сегодняшних Болгарии и Турции), египтяне, купавшиеся в Ниле, арабы, сикамбры (с германских земель) с зачесанными набок шевелюрами, темнокожие эфиопы с заплетенными в косички волосами…

На некоторых участках улица, по которой мы движемся, настолько запружена людьми, что становится трудно протискиваться вперед. Единственное, что можно сравнить с этим в наши дни, – выход из кинотеатра после сеанса или переходы метро в час пик. Вообразите нечто подобное на улицах вокруг нас. Траянов Рим не перестает нас удивлять. Действительно, кажется невероятным, как вся эта толпа каждый день умудряется находить пропитание, кров, удовлетворять собственные потребности и нужды.

Двигаться по прямой почти невозможно. Надо огибать неожиданно возникающие на пути прилавки; мы постоянно сталкиваемся с другими прохожими. Как и сегодня в Азии и на Востоке, понятия о дистанции между людьми не существует. Поэтому путешественники из западных стран чувствуют, что на них постоянно «наваливаются» окружающие.

Вдруг толпа расступается, и мы видим жонглера, развлекающего прохожих своими трюками. Мы задерживаемся лишь на несколько мгновений. Чуть далее слышен заунывный звук дудки. Мы пробиваемся сквозь толпу и видим сидящего у стены заклинателя змей. Из корзины высунулась кобра, раскачиваясь вслед за концом его длинной флейты, к которому прикреплен пучок разноцветных перьев. Как известно, рептилию привлекает не звук, а движение инструмента, поэтому-то и используются перья. Но здешним зевакам это неведомо, и они охотно бросают монеты, восхищенные музыкальными талантами заклинателя.

Вдруг все расступаются, чтобы пропустить всадника, криками и руганью прокладывающего себе дорогу. Копыта лошади попадают в большую зловонную лужу, которую все обходили стороной, обрызгав двух мужчин в тогах. Те хватают лошадь под уздцы. Начинается яростное выяснение отношений. Уйдем-ка мы отсюда.

Не успели мы взойти на тротуар, чтоб нас не затолкали, как приходится почти сразу же с него сойти обратно на мостовую: навстречу движется патруль легионеров, очевидно направленных в Рим в увольнение. Солдаты бесцеремонно оттаптывают ноги всем, кто не уступает им дороги. А это больно: их «калиги», как мы говорили, подбиты металлическими гвоздиками (как когда-то наши походные ботинки), чтобы не поскользнуться на поле боя…

Сзади кто-то схватил нас за тунику. Мы оборачиваемся. Это нищий с искалеченными ногами, он просит милостыню. Две монетки – и его лицо озаряется радостью.

Но это еще не все. Мы вновь идем вперед, и опять преграда: на этот раз бродячий торговец, во что бы то ни стало он хочет продать нам свои светильники. У него приятное выражение лица, рыжие волосы и заразительная улыбка. Нам едва удается от него отделаться, хотя он все продолжает твердить, что его светильники – «редкий товар, привезенный с Востока», что они «прослужат дольше других»…

Устав пробиваться сквозь толпу, мы прислоняемся к стене и смотрим на прохожих. И тут обнаруживаем, что не все перемещаются на своих двоих. Некоторые едут верхом на муле. Возможно, они взяли его напрокат: вместе с животным им предоставляется и «водитель», раб-нумидиец, ведущий мула под уздцы.

Есть и другие способы перемещаться по улицам, не ступая ногами по земле. Как известно, днем в Риме запрещено пользоваться повозками в личных целях, за редчайшими исключениями. Римский аналог наших «автомобилей с мигалками» – это повозки жриц-весталок и немногочисленных обладателей особых прав. Поэтому были придуманы альтернативные средства передвижения. Римлянки высших сословий, навещая подруг, используют портшез (sella). Вот он, качается в толпе, точь-в-точь такой, как описал Ювенал. В нем сидит женщина в накидке и пытается читать (или делает вид, что пытается, – для пущей важности), что нелегко, ведь портшез постоянно трясет и покачивает из-за большого скопления людей на улице.

Совершенно иначе выглядят большие носилки (lectica), величаво плывущие над толпой на плечах восьми рабов-сирийцев, подобно триере, рассекающей морскую гладь. Они белого цвета, украшены скульптурами, росписями и гирляндами ярких цветов. И множеством занавесок. Настоящий «роллс-ройс» римских улиц. Мы, как и все, зачарованно провожаем ее взглядом. Перед носилками двое мускулистых рабов прокладывают дорогу, яростно расталкивая прохожих и размахивая деревянными дубинками. Настоящие человеческие «ледоколы»…

Носилки медленно проплывают мимо нас. Носильщики движутся плавным размеренным шагом, как солдаты при смене караула. Это еще больше усиливает торжественность момента. Попытаемся узнать, кто находится внутри. К сожалению, это невозможно. Кроме занавесок, есть еще и система зеркал, позволяющая тому, кто находится внутри, разглядывать улицу, не рискуя быть увиденным, подобно затемненным стеклам наших автомобилей.

Пока эта городская «яхта» удаляется, в смыкающийся проход проскальзывает еще одно «транспортное средство». Это chiramaxium, ручная тележка (наподобие тех, в которые впрягаются рикши), на которой сидит седовласый старец. Вся сцена поражает нас не только контрастом между двумя «экипажами», но и чрезвычайно серьезным видом второго пассажира, с высокомерно поднятым орлиным носом, очевидно важничающего гораздо больше, чем тот тип из носилок. Тележку толкает иссохший старый раб, похоже, ему осталось уже не так долго служить «человеческим мотором»… Оба исчезают в толпе, под аккомпанемент ритмичного скрипа колеса. Через какое-то время в толпе раздается плеск, будто тело упало в воду. Судя по расстоянию, наверняка наш старец и его раб наткнулись на ту самую злосчастную лужу. И весьма «удачно»: тележка опрокинулась, и наш старик кубарем свалился в воду, под громкий хохот окружающих. Даже заклинатель змей и тот перестал играть…

Рим как Нью-Йорк или Лондон

Можем подытожить все, что видели до сих пор. В Риме поражает его уникальность по отношению к империи и всему античному миру. На ум сразу приходит сравнение с Нью-Йорком или Лондоном. Кто попадает сюда впервые, остается под впечатлением от размеров зданий, столпотворения на улицах, магазинов, где можно найти любые товары из самых дальних уголков империи. Немыслимая вещь для малых городов Италии, где по сравнению с Римом гораздо более ограниченный выбор товаров (некоторых вообще нет в продаже), да и доставляют их туда гораздо медленнее.

Это город тысячи возможностей, где живут вперемешку представители самых разных народов и верований (первый в истории настоящий melting pot^[16], как сегодня принято говорить про Нью-Йорк), где можно встретить эксцентрично одетых модников, услышать навязчивые ритмы, столкнуться с невероятным расточительством. Все это незнакомо провинциальным городкам остальной Италии или провинций, не говоря уже о сельской местности.

Тем, кто привык к сельскому труду и строгим дедовским предписаниям, на улицах Рима часто не хватает нравственных ценностей; им кажется, что они очутились среди поверхностных легкомысленных созданий, живущих одним днем, неспособных выжить где-либо еще и вообще – просто не умеющих честно трудиться. Ощущение такое, что все вращается вокруг прибыли и наживы: надо быть ловкими и хитрыми, заводить нужные знакомства и связи, потому что грабежи, обман и насилие здесь подстерегают повсюду.

Тем же, кто давно живет в Риме или родился там (подобно истому ньюйоркцу), этот «испорченный» и шумный мир видится совершенно по-другому. Годы опыта создали в них правильные «антитела», чтобы ходить по улицам и заходить в лавки Рима. Этим людям город и его мир представляются «полными жизни и веселья», как сказал Марциал.

10:45. Передышка на островке покоя… и шедевров

Куда пойти в Риме, чтобы не страдать от толчеи и давки? Есть ли места потише? Ответ – да! Островки спокойствия, куда часто приходят гулять римляне, – это императорские сады, Марсово поле и его окрестности, площади, храмы, священные места, свободные от лавок и инсул, идеальные для тех, кто хочет побыть вдали от городской суеты.

Но есть одно место, выделяющееся своей красотой настолько, что было упомянуто даже Плинием Старшим. Это портик Октавии. Туда-то мы сейчас и направляемся. Его вход поистине монументален и напоминает большой храм. Всего несколько шагов, и мы застываем в изумлении: перед нами открывается большой внутренний двор площадью больше чем сто на сто метров, с окаймляющим его по периметру великолепным портиком. В центре возвышаются два одинаковых храма, посвященные Юпитеру и Юноне.

Атмосфера здесь царит сказочная. Все окутано покоем, будто в монастырском дворе. Конечно, и здесь слышны голоса и смех, бегают дети. Но само то, что звук их шагов эхом разносится по большой площади, а не тонет в шуме толпы, кажется чудом. Мы окружены миллионом людей, занятых своими делами, и все это, кажется, осталось где-то в стороне, в нескольких метрах от нас.

Мы заходим под портик, украшенный фресками и лепниной. И сразу понимаем, почему Плиний считал его местом чудес: между колоннами, в нишах, в маленьких залах, – повсюду расставлены статуи. И это не просто статуи, это произведения великих греческих скульпторов, таких как Поликлет или Дионисий, его ученик. Они изображают божеств, весьма почитаемых римлянами: Юпитера и Юнону.

Эти места (в Риме их несколько) – настоящие художественные музеи, в них выставлены шедевры, способные затмить коллекции великих музеев классического искусства. Мы идем дальше, ошеломленные. И снова останавливаемся, на этот раз перед необыкновенной серией из тридцати четырех бронзовых статуй всадников. В центре Александр Великий: он молод, волосы развеваются на ветру. Остальные – его полководцы, участники битвы при реке Гранике.

Настоящий эскадрон, скачущий навстречу бессмертной славе. Произведение великого Лисиппа.

Разглядывая эти шедевры, мы понимаем, что Рим притягивает не только товары, но и произведения искусства. Эти прекраснейшие статуи все привезены из Греции, завоеванной римлянами в период первой экспансии, их забрали из храмов и дворцов.

Конечно, это военная добыча, это грабеж, но говорить так – справедливо лишь отчасти. В древности военная добыча была неотъемлемой частью военных завоеваний, тяжким последствием поражения. Но, в отличие от многих народов, римляне не разрушали все произведения искусства побежденных, как это делали, к примеру, конкистадоры. Часто они привозили их в Рим, чтобы восхищаться ими и почитать: ведь они считали Грецию подлинной родиной культуры античного мира. А себя – сыновьями и наследниками этой великой цивилизации.

По этой причине археологи извлекают сегодня со дна моря великолепные статуи, такие как бронзовые скульптуры из Риаче, статуя Посейдона (или Зевса), сегодня хранящаяся в Афинах, или статуя танцующего сатира, недавно найденная в море близ берегов Сицилии. Эти произведения везли морем из Греции в Италию, но суда потерпели кораблекрушение. Кто знает, сколько еще шедевров до сих пор покоится на дне Средиземного моря…

Совершенно иначе вел себя Наполеон. Его поведение можно охарактеризовать как чистой воды разграбление, в полном противоречии с принципами «свободы, равенства и братства», декларировавшимися породившей его культурой, вразрез с содержанием «Декларации прав человека», провозглашенной несколькими годами ранее. Многие из этих украденных в первую очередь в Италии и так и не возвращенных произведений сегодня как ни в чем не бывало красуются среди экспонатов Лувра.

В тени колонн мы встречаем множество гуляющих и небольшие группки беседующих людей. Сюда приходят не только за покупками. Многие краем глаза оглядывают других фланеров. Обстановка весьма напоминает ежесубботний вечерний променад вдоль пешеходных улиц наших городов. В Риме такое случается как раз в подобных местах. Их много: помимо портика Октавии, есть еще портики Аргонавтов, Ливии, Помпея, Ста Колонн… Выбор действительно богатый.

Несколько ребятишек пытаются вскарабкаться на статую умирающего оленя. Трудность состоит в том, чтобы долезть до рогов и засунуть руку в открытый рот животного. Видимо, так забавляются многие: бронзовая спина оленя отполирована до блеска. Вот мальчик ждет своей очереди. Как и все дети, он носит на шее буллу с талисманами от сглаза. Но как только он пытается забраться на оленя, мать хватает его за руку, отчитывая. Не столько из уважения к произведению искусства, сколько из нежелания, чтобы он совал руки куда ни попадя. Подходит отец и рассказывает малышу историю мальчугана по имени Илас, который (как было изображено на портике Ста Колонн), играя, сунул руку в открытую пасть бронзовой медведицы. В глубине пасти лежала гадюка. Ее укус оказался роковым – мальчик умер… Мы не знаем, случилось ли это на самом деле, но эта история, безусловно, была на слуху и на многих произвела впечатление, включая Марциала, который вспомнил ее, когда описывал портики Рима…

«Медицинская карта» римлян: Рим – страна третьего мира?

Среди прогуливающихся в портике Октавии мы замечаем ярко-красный зонтик, качающийся в такт шагов его владелицы, точь-в-точь такой же, как у дам девятнадцатого столетия. Да не может быть! Мы подходим ближе, обогнав нескольких прохожих. Теперь мы позади женщины, изящно шествующей вместе с двумя подругами или, возможно, компаньонками. Зонтик обтянут шелком, каркас сделан из кости с таким же, как сегодня, механизмом раскрывания спиц. Это не должно удивлять, зонтик – древнейшее изобретение: его использовали уже этруски 2600 лет назад. Но с другой целью.

Зонтик использовали для защиты не от дождя, а от солнца, точно так же, как это делали дамы в XVII или XIX веке. В Римской империи им пользуются прежде всего женщины высших слоев общества, потому что они стараются не загорать, – полная противоположность тому, что мы наблюдаем сегодня.

И правда: римские представления на этот счет отличаются от наших. Достаточно посмотреть на фрески, и сразу видно, что мужчины всегда изображаются загорелыми, с темно-красным цветом кожи, а женщины – бледными, почти белолицыми. Смысл очевиден: мужчина более смуглый, потому что много времени проводит на открытом воздухе, занятый различными делами (работа, поездки, встречи, охота, война…). Белизна же кожи женщины является синонимом жизни, проводимой дома в «женских» делах и занятиях, в соответствии с традиционными представлениями: воспитание детей, забота о доме, надзор за приготовлением повседневной еды, подготовка праздников и пиров. Все эти дела не требуют от нее выходить на улицу. Таким образом, светлый цвет кожи представляет собой часть канона красоты римлянки, так же как волосы или макияж. Для аристократок, в частности, он является доказательством того, что им нет необходимости ходить по делам, смешиваясь с простонародьем, – явный признак зажиточности и благородства… Светлая кожа, таким образом, является статус-символом. Вот зачем нужен зонтик…

При взгляде на трех дам поражает еще одна деталь: у них разные лица, цвет глаз, сложение, а вот рост примерно одинаковый. Они едва доходят нам до плеча.

Действительно, римляне все очень невелики ростом по сравнению с нашим временем. Это заметно, когда идешь по улице. Единственные верзилы – кельтские или германские рабы или римские граждане из Галлии. И еще один поразительный факт: вокруг полно молодежи и крайне мало стариков.

Низкорослое население, в основном молодежь… То же самое сегодня можно наблюдать в странах третьего мира. Траянов Рим, значит, можно тоже отнести к этой категории?

Рим – город «понаехавших»

Каков был облик жителей Рима? Их лица были такими, как мы встречаем сегодня в столице Италии, или другими? Конечно, поскольку это город с миллионным населением, на улицах можно встретить всех понемногу: белокурых, смуглых, рыжих… Часто, как вы уже заметили, в лавках, переулках или среди рабов в особняках мы встречали людей со средиземноморскими, точнее, ближневосточными чертами лица.

Действительно, большая часть обитателей императорского Рима сегодня была бы причислена к «мигрантам-неевропейцам», поскольку они родом из восточных провинций империи: тех, что располагались на территории современной Турции и рассматривались римлянами как «греческие» (Азия, Галатия, Киликия, Каппадокия, Вифиния), или со всего Ближнего Востока, в первую очередь из Сирии.

К ним следует добавить выходцев из Северной Африки, а таких немало: это и целые семейства из Египта и плодородных провинций Киренаика и Проконсульской Африки (Ливия и Тунис). Не считая приехавших из Мавритании (Алжир, Марокко)…

Не стоит, однако, думать, что те, кто переехали в Рим, сплошь торговцы или же что их привлекли в этот город разнообразные личные мотивы, как то бывает сегодня в крупных столичных городах. На самом деле подавляющее большинство было привезено в Рим силой, на положении рабов. Некоторые оставались рабами, некоторые были освобождены (так называемые либерты, отпущенники), а иные были потомками освобожденных рабов и вели собственные дела.

Статистические исследования показали, что 60 процентов имен жителей Рима были греческого происхождения, а не латинского! Некоторые ученые называют еще большие цифры (вплоть до 80 процентов). Не то чтобы все эти люди прямиком явились сюда из Греции: во-первых, потому, что, как мы уже говорили, Греция для римлян представляла собой географически обширное пространство, простиравшееся вплоть до Средней Азии, во-вторых, потому, что был весьма распространен обычай давать греческие имена собственным рабам, независимо от их происхождения. И тем не менее тот факт, что как минимум шестеро из десяти обитателей Рима не были уроженцами ни Рима, ни Апеннинского полуострова, не может не изумлять.

Это служит дополнительным подтверждением того, что Рим был и останется на протяжении веков огромным генетическим «перекрестком», где соединялись и смешивались народы и ДНК различного происхождения, как никогда доселе в древности. Поэтому называть себя «коренным римлянином», как порой делают некоторые, по меньшей мере бессмысленно, раз с самых древних пор этот город, подобно аэропорту, кишел самым разнообразным людом…

Любопытные факты

Население Древнего Рима

Что говорят о населении Рима медицинские, антропологические и демографические данные? Оставим на время улицы и портики Рима 115 года нашей эры и посетим лаборатории, где антропологи и археологи изучают эту эпоху, столь удаленную от нашей.

На первый взгляд задача представляется весьма трудноосуществимой, ведь прошло почти девятнадцать столетий! И все же благодаря различным методам ученые составили довольно четкое представление о людях, которых мы встречали на улицах столицы Римской империи.

Представьте, что вы находитесь на месте преступления и наблюдаете за работой эксперта-криминалиста. Методы для изучения древних римлян очень похожи. По костям и скелетам, найденным в погребениях, и в целом по материалам раскопок можно получить множество информации, часть которой окажется совершенно удивительной.

Средний рост населения Рима в изучаемую нами эпоху, то есть на рубеже I и II веков нашей эры, составляет 1,65 метра у мужчин и 1,55 метра у женщин! Средний вес, рассчитанный с помощью специальных методик, – 65 килограммов у мужчин и 49 килограммов у женщин.

Скажете, маловато? А ведь таким был средний рост европейцев на протяжении многих веков. В 1930 году он еще не превышал 1,67 метра, и только после Второй мировой войны (а точнее, в 1960–1970-х годах) перевалил за отметку 1,7 метра, благодаря улучшению условий жизни и питания. Сегодня средний рост европейского населения 1,76 метра у мужчин и 1,64 метра у женщин; итальянцы чуть пониже, соответственно 1,75 и 1,62 метра.

С помощью скелетов удалось выяснить и другие удивительные вещи. Антропологи выполнили множество рентгеновских снимков длинных костей, например берцовых, но не для поиска переломов, а для изучения детства римлян. Были отмечены тонкие белые линии в костной ткани (линии Харриса), которые говорят о приостановке роста в первые годы жизни или в переходном возрасте из-за болезни, недоедания или плохого питания. Явные признаки тяжелого детства.

Нечто подобное проявляется и в зубах. На их поверхности были обнаружены желобки на эмали параллельно десне. Они тоже указывают, что рост зуба замедлялся на некоторое время.

Вопреки тому, что можно было бы подумать, от всего этого больше страдали не сельские бедняки, а горожане, в том числе зажиточные. Это выявляет еще один, не всегда заметный, аспект жизни в Древнем Риме.

Деревня никогда не испытывала особой нехватки продовольствия (примерно как в ходе войн в Новое время). В городе же часто недоставало некоторых продуктов питания. Даже в лучшие моменты питание не было полноценным и сбалансированным: бедняки часто страдали от плохого питания или даже недоедания. Кроме того, жизнь в большом городе постоянно подвергала людей опасности разных заразных заболеваний. Всем этим можно объяснить деформацию скелетов и низкий рост римлян.

Но это еще не все. Римляне жили недолго: пережив детские болезни, мужчины в среднем дотягивали до сорока одного года, а женщины до двадцати девяти! Низкая продолжительность жизни женщин была связана со значительным процентом летального исхода во время родов. Конечно, речь идет о среднестатистических данных: ни один римлянин не валился замертво, отметив свой сорок первый день рождения. И в те времена были люди, доживавшие до преклонных лет, но таких было действительно мало.

Настолько мало, что они до сих пор представляют собой сенсацию. Надпись на надгробии, недавно найденном в некрополе рабов и отпущенников Санта-Роза в Ватикане, говорит о некоем отпущеннике по имени Луций Суторий Абаскант, скончавшемся в почтенном возрасте девяноста лет: «qui vixit annis LXXXX…» Эта надпись впечатлила даже археологов: настоящий долгожитель для того времени!

Интересно в связи с этим изучить результаты исследования и других погребальных стел, например обитателей старой Остии. Римляне имели обыкновение почти всегда указывать возраст усопшего, порой с чрезмерной педантичностью, вплоть до месяцев и дней… И даже часов! Естественно, эти надписи не могут отражать всю объективную картину, поскольку до нас не дошли надгробия всех жителей Остии, но лишь их некоторая часть. Кроме того, когда речь шла о пожилом человеке, почти никогда не указывали его возраст (за исключением особых случаев, как мы видели), поскольку смерть представлялась естественным явлением: действительно, на некоторых надгробиях нет надписи о возрасте усопшего.

Исследования шестисот надгробий позволили выявить один любопытный факт. Мы знаем, что детская смертность в Риме, как и во всех бедных или доиндустриальных обществах, была чрезвычайно высока. Поражает то, что она не была одинаковой для всех: в возрасте до десяти лет умирало гораздо больше мальчиков (42 процента), чем девочек (34 процента). Возможно, это было следствием большей свободы передвижения (и, следовательно, большего числа опасных ситуаций) для мальчиков по сравнению с девочками. В возрасте между двадцатью и тридцатью годами ситуация становилась противоположной: умирало больше женщин (25 процентов), чем мужчин (18 процентов). В этом случае разница была обусловлена смертью во время родов, выступавших в то время в роли «серийного убийцы».

Хотя этот вопрос еще как следует не изучен, стоит о нем упомянуть: исследования состояния зубов скелетов римлян показывают, что оно было разным у хозяев и у их рабов. Это очевидно в случае сельских вилл, использовавшихся в качестве ферм: у хозяев более часто встречается кариес, чем у их рабов. Этот парадокс объясняется диетой, более богатой сладким. Обратная сторона богатства…

Восемь современных проблем Древнего Рима

Как справедливо подчеркнул профессор Ромоло Аугусто Стаччоли, проблемы, беспокоившие римлян императорской эпохи, необыкновенно сходны с теми, что беспокоят сегодня жителей Рима (и других крупных городов). За почти две тысячи лет положение ничуть не изменилось. Пробегитесь глазами по списку и удивитесь – до чего же похоже:

• вечные дорожные пробки;

• шум и беспорядок;

• перемещения по городу занимают уйму времени;

• грязь на улицах;

• дефицит жилья и его заоблачная стоимость;

• ненадежность зданий и их внезапное обрушение;

• бесконтрольная иммиграция;

• небезопасность ночной жизни.

Мы видели, что, как и сегодня, перемещаться в Риме было проблемой. И это несмотря на знаменитый закон, изданный Цезарем в 45 году до нашей эры, согласно которому допускалось только движение транспортных средств государственного значения (об этом мы уже говорили), и запрещалось движение частного транспорта от рассвета до заката. Но, как и в наше время, и у римлян некоторые чиновники и «привилегированные лица» могли пользоваться личным транспортом… Уровень шума на улицах и в переулках был еще одной проблемой. Вот что говорит Марциал про римский шум: «В Риме не найти уголка, где бы бедняга мог отдохнуть. По утрам тебе не дают жизни школьные учителя, по ночам – булочники, весь день звенят молотками медники. Тут меняла трясет свой грязный столик со стопкой Нероновых монет… Там ювелир стучит блестящим молоточком по испанскому золоту… Беспрерывно голосят почитатели Беллоны [божество войны]; потерпевший кораблекрушение, спасшийся, уцепившись за обломок доски, без конца твердит свою историю; подученный матерью еврейский мальчик клянчит милостыню; продавец спичек со слезящимися глазами нахваливает свой товар…» Ему вторит Ювенал, предлагая свой ответ на вопрос: «Какой съемный дом позволит спать в Риме? Лишь тот, что можно нанять, располагая большими средствами».

Сегодня перемещения по Риму даже на небольшие расстояния отнимают много времени; город парализован автомобильными пробками. То же происходило и в императорском Риме, хотя на улицах были только люди, а не транспортные средства.

Некоторые авторы жалуются, что не могут попасть на две встречи за одно утро, потому что не успевают за это время преодолеть нужное расстояние.

«Мигранты» в то время были подлинной проблемой. Ювенал заявляет, что они буквально заполонили город и что сирийская река Оронт уже давно впадает в Тибр, «принося с собой язык и обычаи, флейтистов, косые струны, экзотические барабаны и девушек, вынужденных заниматься проституцией в окрестностях цирка». Нельзя не отметить ужасающие параллели с современной славянской проституцией. Как сегодня чаще, чем в других местах, мигрантов и иностранцев можно встретить на вокзале, так и в то время подобным местом был район вокруг Аппиевой и Остийской дорог. Через эти дороги попадали в город все чужестранцы, прибывавшие из Восточного Средиземноморья и из Африки: они высаживались с судов в портах Брундизия, Путеол и Остии, а затем пешком добирались до столицы. Конечно, прибытие всех этих чужаков (среди которых были и римские граждане, привлеченные возможностями большого города), влекло за собой увеличение арендной платы, которая, как мы уже говорили, в четыре раза превышала средние показатели по Италии. Результатом этого был бурный рост нелегального строительства; как грибы вырастали огромные бараки, выстроенные наспех и небрежно из бросовых материалов. Следствием этого были частые падения домов. Ювенал ясно говорит о том, что город «по большей части держится на хрупких балках», и заявляет, что «когда управляющий домом замазывает старую трещину, то велит нам спать спокойно, но опасность продолжает нависать над нашими головами». Из-за грязи многие уголки и переулки Рима напоминают некоторые города Центральной Азии, где часто приходится ходить по разного рода нечистотам, от бутылок до гнилых овощей. «В одну сторону от вас отскакивает плешивая собака, в другую – свинья, покрытая грязью», – говорит Гораций. Ну и наконец, ночная небезопасность, до сих пор остающаяся проблемой: к счастью, не в такой степени, как в императорском Риме, где, если Ювенал не сгущает краски, «ты бы мог прослыть беспечным, если б пошел в гости на ужин, не составив завещания»!

11:00. Невольничий рынок

Разгуливая по городу, мы набрели на необычную площадь. Вон она, виднеется в конце улицы. Размеры ее невелики, но по оживленному движению людей можно догадаться, что здесь происходит что-то очень важное. Мы со все большим трудом прокладываем себе дорогу в толпе, как на рынке. В нашу сторону движется хорошо одетый мужчина, расталкивая всех перед собой. Он невысокого роста, полноватый, движения его резкие и бесцеремонные. Мы догадываемся, что перед нами никак не патриций, а скорее бывший раб, ныне свободный, перещеголявший своего бывшего господина в агрессивности. С изумлением мы замечаем, что он тащит за собой на веревке другого человека, на котором из одежды лишь набедренная повязка: светловолосого, высокого, мускулистого юношу. Коротышка резко оборачивается и кричит юноше поторапливаться, угрожающе размахивая плеткой. Тот хотя и мог бы легко разделаться с ним (разница в телосложении впечатляющая!), однако никак не реагирует, у него связаны руки, взгляд покорно опущен к земле. Юноша молча прибавляет шаг и проходит мимо нас, в его глазах лишь смирение, в ожидании своей новой судьбы. Он наверняка из европейских варваров, но трудно сказать, с какой границы его привезли: возможно, из-за Рейна, а может быть, из-за Дуная или же из недавно завоеванной Дакии, кто знает. Единственное, что мы теперь наверняка знаем, – это то, что происходит на этой маленькой площади: там торгуют людьми.

Мир, в который мы вступаем, чужд нашей культуре, и тем не менее он существовал в течение тысячелетий в самых разных цивилизациях, от Китая до государств ацтеков (у которых на рынках были особые ряды, где продавали пленных для совершения человеческих жертвоприношений…). В Европе рабство существовало до римлян и продолжалось на протяжении столетий после падения Рима, вплоть до эпохи Возрождения и даже позднее. В определенный момент его запретили в отношении христиан, но продолжали применять к нехристианам, в частности к мусульманам.

Шаг за шагом, перед нашими глазами разворачивается сцена, от которой лишаешься дара речи. На стоящих в ряд деревянных помостах выставлен на продажу «человеческий товар»: мужчины, женщины, дети. У каждого на шее табличка с описанием, будто это бутылки с вином или маслом в супермаркете. На них работорговцы-«мангоны» (mangones) несколькими словами обозначают их происхождение, достоинства и некоторые недостатки. Прочтем: «Нубия, силач, ест мало, покорный», «Галлия, булочник и кондитер, способен к любой работе, крив на один глаз» или «Ученый, знает греческий, служил на Востоке важному семейству, подходит для обучения философии и чтения стихов на пирах». А вот еще: «Дочь дакийского правителя, девственница, домашняя прислуга, прекрасно согреет постель». Какова доля истины в этих надписях? Римляне знают, что «мангонам» не стоит доверять, ведь они готовы на все ради наживы, поэтому будут смягчать недостатки и скрывать «искусными трюками все, на что неприятно смотреть», как говорил Сенека…

Рабы выглядят невозмутимыми. Глаза под шапкой рыжих или черных курчавых волос, кажется, не выражают ни протеста, ни гнева, ни отчаяния. А ведь за каждым из них трагическая судьба, приведшая их сюда. Рабы покорно ждут своей участи. На многих лицах страх. Что с ними будет? Быть может, они попадут в особняк патриция, в штат его домашней прислуги? Это хорошая перспектива, потому что, если не считать возможной сексуальной эксплуатации, есть надежда однажды получить свободу, со значительными преимуществами в случае, если хозяин богат. Иначе будет, если они попадут в лавку, где их заставят таскать тяжелые тюки под присмотром бывшего раба – хозяина-надсмотрщика. Но бывает и хуже. Например, оказаться в борделе. Человек, родившийся и живший с определенным достоинством, подчинявшийся определенным общественным порядкам, неожиданно превращается в простой предмет сексуального пользования вплоть до его «поломки» или «непригодности» (истощение, болезни или утрата первоначальной красоты). И это не самое худшее. Куда тяжелее – попасть в каменоломни или в сельское имение богатого патриция. Сельские рабы, как известно, живут в самых тяжелых условиях, изнуряемые голодом, частыми побоями, нещадной эксплуатацией…

Мы присутствуем на этой своеобразной «лотерее судеб». Переходя от помоста к помосту, мы наблюдаем жестокие, бесчеловечные картины, встречающиеся только на рынках скота: вот торговец открыл рот рабу, чтобы продемонстрировать покупателям его зубы и свежесть дыхания. Другой щупает грудь и гладит живот девушки под похотливым взглядом жирного и потного клиента. Еще один, чтобы показать силу и здоровье выставленного на продажу огромного германца, хлопает его по плечам и груди, поглаживает бедра и икры.

Слова, которые мы слышим при этом, не менее поразительны.

«Смотри, каков молодец, долго прослужит».

«У него глаза загноились, я не буду покупать».

«Поверни ее! Дай посмотреть на задницу!»

«Вот этот подойдет для замены раба в носилках: рост как надо и светловолосый, как и остальные».

«Совсем недорого, уступаю как другу: в наше время нубийцы так вздорожали».

«Этот у меня на третьей амфоре рухнет замертво: смотри, какой тощий!»

«Ну-ка, сними со лба повязку. Вот видишь: у него буква F выжжена! Я же говорил, это беглый!» (В Риме пойманному беглому рабу выжигали на лбу надпись fug (что значит «беглец») или fur, если тот был вором.

Пройдем дальше по площади, в толчее покупателей, продавцов и только что купленных рабов. Работорговля производится публично в нескольких местах Рима: на форуме или в специальных лавках. Правила всем понятны: товар разглядывают, оценивают качество, торгуются, как на любом рынке.

Часто на рынках рабов делят на категории и продают в разные дни: в один день «силачей» для тяжелых работ, на следующий черед «профессионалов» – булочников, поваров, танцовщиц, массажистов и так далее. Еще через день выставляют на продажу мальчиков и девочек для работы по дому и обслуживания гостей на пирах (и прочих удовольствий). Есть еще день, или ряд, уродцев: карлики, великаны, рабы с физическими недостатками, их используют для разных целей…

Мир рабов

Невольничьи рынки – это места, где римский космополитизм проявляется нагляднее всего. Рабов привозят из самых удаленных уголков империи и из-за ее пределов, они принадлежат к самым разным народностям. Интересно отметить, что в империи не существует такого понятия, как «расизм», и никого не преследуют за цвет кожи. Различия между людьми определяет их статус: ты либо римский гражданин, либо чужеземец-перегрин (peregrinus), либо раб.

Продажа рабов четко регламентирована: торговец должен оплатить ввозную пошлину и налог с продаж. Обычно римляне презирают этих торговцев, многие из которых – восточного происхождения. Где же они находят рабов на продажу? И как вообще становятся рабами? По-разному. Некоторые рождаются уже рабами: если ваша мать рабыня, то ее господин может делать с вами что пожелает, ибо вы автоматически становитесь его собственностью. Он может оставить вас у себя или продать, чтобы на этом заработать. Зачастую римляне, владеющие большим количеством рабов, устраивают настоящие «питомники», пополняющие рынок.

Большая часть рабов, однако, родились свободными, внутри или за пределами империи, а затем попали в рабство: это военнопленные, которых римское государство продает частным лицам (даже в мирное время кое-где ведутся боевые действия, и за каждым выступающим легионом следуют работорговцы, скупающие пленных). Многие рабы покупаются за границей у торговцев из Восточной Европы, Азии или Африки (как в прошлые века ко дворам арабских или европейских правителей или в поместья американских латифундистов поставляли рабов из Черной Африки). Затем идут осужденные уголовные преступники, дети-«отказники», подобранные на улицах и выращенные бессердечными людьми, превратившими их в рабов (подобная участь ожидает и детей, похищенных бандитами или пиратами).

Есть и обычные люди, наделавшие долгов и «проданные» своими кредиторами работорговцу… Хотя закон и отличает их от собственно рабов.

Поражает последняя форма рабства – та, которую мы могли бы определить как «самопорабощение». Речь идет о людях, родившихся свободными, но столь бедными, что они продаются другим…

Как мы говорили, велика разница между рабами городскими (familia urbana) и сельскими (familia rustica). С первыми обращаются более мягко, чтобы не снизить их стоимость на случай, если придется выставлять рабов на продажу. А для сельских рабов подобная возможность не предусмотрена. Их жизнь ужасна: за ними присматривает бывший раб, которому господин поручил управлять поместьем или фермой. По его разумению, раб, который не работает, бесполезен. Поэтому все время раба должно быть занято работой, не остается ни минуты на отдых и личную жизнь.

В этих настоящих концлагерях (с этой точки зрения виллы представляют собой колонии строгого режима: даже помещение, где спят рабы, называется ergastulum^[17]) раб по своей воле не может даже жениться: этим вопросом ведает управляющий, он же выбирает и партнера. В этом смысле раб напоминает корову или собаку. На самом деле различия столь ничтожны, что рабочую скотину называют instrumentum semivocale, а раба – instrumentum vocale^[18]. Разница в полуслове!

Иметь много рабов – признак зажиточности. В частных домах обычно прислуживает от пяти до двенадцати рабов, максимум двадцать. Тем не менее некоторые патриции владеют пятьюстами рабами в городе и двумя-тремя тысячами за пределами Рима, в своих поместьях и на фермах.

Существуют и «общественные» рабы, принадлежащие городу или государству, и рабы императора. Они работают в «общественных» местах, например в больших термах, в корпусе вигилов, на складах съестных припасов, в анноне, или же задействуются для прокладывания дорог, возведения мостов и так далее.

Большая часть этих рабов служит в «конторах»: они ведают администрацией и финансами. Таким образом, речь идет о людях, умеющих читать и писать и нередко обладающих некоторой культурой. Поэтому с ними обращаются лучше, чем с их собратьями в деревне или в порту.

Все эти рабы позволяют римской экономике держаться на плаву. Закон не рассматривает их как живые существа, а относит к разряду вещей. Хозяин волен поступать с ними по своему усмотрению, даже убить. Один древний, впоследствии упраздненный закон предписывал казнить всех рабов господина, убитого одним из них, потому что остальные оказались неспособными его защитить и не донесли на своего собрата. Можно представить, какая обстановка царит в рабских familiae в каждом особняке…

За редким исключением, государство совершенно не вмешивается в отношения между хозяином и его рабами. Это замкнутый мир: будут ли отношения дружескими или жестокими, решать хозяину. Это так же естественно, как для нас сегодня естественно, что государство не интересуют наши «отношения» с электрокомбайном или газонокосилкой… Хозяин вправе мучить, калечить, убивать своих рабов.

И что, действительно никто не протестует? Возражают многие, например Сенека или стоики, которые считают рабов человеческими существами, а не вещами и требуют к ним соответствующего отношения. И все же важность рабов для римской экономики и финансов столь высока, что никто и не думает о том, чтобы без них обходиться. Тем не менее постепенное улучшение их положения все-таки наблюдается.

Если в республиканский период оно было крайне тяжелым, в эпоху империи со временем рабы начинают получать если не «права», то хотя бы «допущения»: им допускается иметь при себе заработанные деньги, чтобы впоследствии купить свободу и жениться по правилам «рабского брака» (хотя их дети и останутся в собственности господина). Смягчается и обращение с рабами, на хозяев налагается запрет убивать рабов. Некоторые обычаи останутся неизменными, например предоставление своего раба «в аренду» в мастерскую, булочную или для иных работ в городе для того, чтобы забирать себе его заработок. Это своеобразная «рента», позволяющая даже бедным людям выжить в Риме. Достаточно иметь одного или двух рабов…

Для богачей есть еще одна форма инвестиций: можно выдать способному рабу некоторую сумму денег (называемую «пекулий» – peculium), приобрести ему мастерскую и положить начало его деятельности в качестве ремесленника, безусловно доходной. Раб, несомненно, заинтересован в успехе своего предприятия, ведь его жизнь будет выгодно отличаться от жизни его собратьев, он будет пользоваться уважением хозяина, а если сумеет, то, получив свободу (что вполне вероятно при наличии уважения со стороны господина), сможет завести свое дело и выбиться в люди.

Как можно узнать раба на улицах Рима? Это нелегко, что подтверждает и греческий историк Аппиан. Внешне он весьма похож на свободного гражданина. Черты лица, выдающие принадлежность к определенной народности, нам не помогут. Потому что многие римские граждане являются отпущенниками либо происходят от бывших рабов… Надо смотреть на одежду, обычно у рабов она более скромная. И искать особые приметы: часто у них на шее висит табличка (или надет и запаян ошейник), как у наших кошек и собак. На них написано имя и часто сумма вознаграждения в случае поимки и возвращения раба хозяину… В одной мастерской Остии (на улице Дианы) нашли новый ошейник для раба с надписью: «Держи меня, чтоб не убежал: я сбегаю» («Tene me ne fugiam, fugio»).

На медальоне, прикрепленном к другому бронзовому ошейнику, сегодня выставленному среди экспонатов Национального римского музея терм Диоклетиана, можно прочесть, что будет выдано вознаграждение в размере одного солида (золотая монета, введенная Константином, от названия которой происходит итальянское слово «сольдо»^[19]) тому, кто вернет раба (в случае побега) владельцу по имени Зонин («Fugi, tene me cum revocaveris me domino meo Zonino accipis solidum»). Этот раб жил гораздо позже описываемой нами эпохи (между 300 и 500 годами нашей эры), но обычай сохранялся неизменным на протяжении всей императорской эпохи.

Выйдя с рынка рабов, мы встречаемся глазами с плачущей рыжеволосой девушкой, которую тащит за собой мужчина: судьба была к ней благосклонна, но девушка еще не знает об этом: она не попадет в дешевый лупанарий, а будет прислуживать зажиточному семейству, которое проявит к ней уважение в рамках ее положения… Глядя на ее лицо, растрепанные волосы и юное тело, столь жестоко выставленное на всеобщее обозрение, мы задаемся вопросом: сможет ли она когда-нибудь вернуть себе свободу? Возможно, если ей повезет.

Действительно, многие рабы возвращают свободу с помощью манумиссии (manumissio), то есть освобождения, которое может производиться различными способами. Хозяин может указать это в письме или завещании (весьма распространенное явление). Или, к примеру, сходить на форум Траяна, в базилику Ульпия, куда был перенесен старинный Atrium libertatis (буквально «Дом свободы»), и внести его в цензорские списки в качестве римского гражданина. С этого момента раб становится отпущенником, приобретает римское гражданство и автоматически получает все гражданские права римского гражданина, то есть те же, что и у его бывшего хозяина, которому он по закону обязан «отрабатывать» ежегодно некоторое количество «трудодней». Хозяин стал его «патроном», и эти обязанности бывшего раба называются operae.

Несомненно, в Риме и во всей империи для освобожденного раба жизнь легче, чем для свободного чужеземца.

Освобождение представляет собой источник постоянного обновления и пополнения римского общества новыми гражданами (весьма активными в плане социального продвижения). Закон поощряет освобождения, не допуская их, правда, в массовом порядке по легко понятным причинам. Один закон эпохи Августа вводит ограничения на манумиссии по завещанию, определяя соотношение между освобождаемыми рабами и общей численностью рабов в собственности завещателя, ограничивая сотней максимальное число. Мы знаем, что Плиний Старший, владевший почти тысячью рабов, освободил сто из них по завещанию.

С этого момента существование бывших рабов коренным образом меняется. Часто они преуспевают, и их жизнь разворачивается по сценарию, достойному сериала «Династия». Мы знаем по именам, высеченным на надгробиях, что некоторые старинные римские семейства, испытывавшие финансовые затруднения, объединились путем заключения браков с этими «нуворишами»: первые выиграли в плане финансовой стабильности и, следовательно, власти, а вторые получили от аристократического рода «прикрытие», необходимое для восхождения по социальной лестнице…

Пока мы гуляем по Траянову Риму, в нескольких километрах отсюда, в Остии, как раз заключается подобный союз. Старинное семейство Луцилиев Гамал, чье богатство опиралось на владение и эксплуатацию земельных угодий, постепенно пришло в упадок и растратило свое состояние. Экономика города резко изменилась после постройки нового порта по приказу Траяна: появился новый, весьма деятельный слой общества, связанный с торговлей.

И тогда Публий Луцилий Гамала решает совершить «великий шаг», несмотря на возражения самых консервативных членов семьи. Он вступает в союз с «врагом». Мало того: он дает себя усыновить некоему Гнею Сенцию Феликсу, чужаку и бывшему рабу. Это новый человек, настоящий местный «делец и заправила» в политике и бизнесе, на взлете своей головокружительной карьеры. Благодаря этому союзу оба они становятся сильнее.

Попытаемся понять рабство в Риме

Как возможно, чтобы такое утонченное, развитое и продвинутое общество, как римское, столь уважающее право, столь любящее философию и искусство, оставившее нам шедевры во всех областях человеческого гения, могло принимать как данность рабство, столь бесчеловечную форму отношений между людьми? Частично, как мы уже говорили, потому, что римляне прекрасно знают, что без рабов их мир мгновенно бы рухнул. Римское общество, несмотря на всю свою технологичность, все-таки доиндустриальное, то есть единственным источником энергии является человеческая физическая сила, и еще не придуманы машины, которые могли бы прийти человеку на смену. Поэтому оно нуждается в рабах. Да и зачем отменять рабство? Труд рабов почти ничего не стоит (или требует затрат ничтожных по сравнению с прибылью, которую они приносят) и является практически неистощимым источником дохода…

Быть рабом в императорском Риме – действительно худшее, что с вами может приключиться. В нашем мире мы незнакомы с подобным явлением. Конечно, есть сексуальное рабство, когда торгуют телом славянских или нигерийских женщин, рабство детей-попрошаек или жертв педофилии. Но это исключения, преследуемые по закону.

А во всем Древнем мире, не только у римлян, рабство в порядке вещей. Чтобы лучше понять, чем является раб в Траяновом Риме, попытаемся проникнуть в образ мыслей римлянина той эпохи. Представляя себе домашнее животное – кошку или собаку, – мы уже значительно приблизимся к пониманию этого явления. Не потому, что мы вешаем им на шею бирки с именами, а потому, что полностью распоряжаемся их жизнью: покупаем, продаем, кастрируем… Мы торгуем их детенышами (как поступали римляне с рабами). Правда, сейчас разворачивается движение против жестокого обращения с животными, на нарушителей налагаются суровые наказания. Но это лишь недавнее явление, плод развитого благополучного общества (в котором для домашних питомцев придумывают все более дорогие и изощренные корма и игрушки).

Возможно, нам удастся привести более подходящий пример. Это электробытовые приборы и все средства, созданные техническим прогрессом для придания комфорта нашему существованию. В нашем доме они выполняют те же обязанности, которые в прошлом были возложены на рабов. В некотором смысле технический прогресс заменил рабов «роботами»:

• стиральные машины заменили прачек;

• газовые плиты, микроволновые печи, тостеры, миксеры и кухонные комбайны заменили поваров и рабов, стряпавших для хозяев;

• водопровод заменил раба, ходившего к фонтану за водой;

• туалет со сливом заменил раба, выполнявшего эти деликатные обязанности;

• холодильник заменил раба, приносившего домой лед;

• посудомоечная машина и пылесос заменили рабов, отвечавших за домашнюю уборку;

• нагреватель для воды заменил рабов, согревавших воду в домах или в термах;

• лампочки заменили рабов, отвечавших за освещение;

• отопление заменило рабов, присматривавших за жаровнями;

• телевидение, радио, CD– и DVD-проигрыватели заменили рабов, развлекавших господ (музыкантов, игравших на лирах и бубнах, мимов, танцоров, чтецов и декламаторов стихов…);

• печатные машинки и компьютеры заняли место писцов и секретарей, которые были, например, у Плиния Старшего, диктовавшего им письма и свои сочинения;

• автомобиль занял место носилок и портшезов (вместе с носильщиками) и фонарщиков (lanternarius – раб, освещавший путь господину);

• электробритва заняла место раба-цирюльника (и слава богу!);

• фен и электродепилятор заняли место рабынь, ухаживавших за волосами (ornatrices).

И так далее.

Очевидно, что многие из перечисленных функций выполнял один и тот же раб. И все же подумайте, сколько электрических или механических «рабов» находится в каждом доме! Если вам кажется, что пяти-шести рабов слишком много для обслуживания семьи со средним достатком в отдельном особняке, посчитайте, и вы увидите, что вы тоже подпадаете под эту категорию. Электробытовые приборы и есть самые настоящие рукотворные «рабы». Мы покупаем их, выбирая в магазине («рынок рабов»), часто пользуемся небрежно, часто плохо обращаемся с ними, возмущаемся, когда они барахлят, не придавая этому большого значения. А если они ломаются или ветшают, выбрасываем и покупаем новые (жалуясь на дороговизну)… Никто из нас не станет из-за этого страдать бессонницей…

Вот и в Античности происходило то же самое: только вместо кнопок и электросхем тогдашние рабы были «изготовлены» из плоти и крови!

Думаю, это лучший способ понять образ мыслей римлянина. Речь не идет об оправдании этой практики, нам надо лишь понять ее. Некоторые даже посчитали соответствие между рабами и нефтепродуктами. Получилось, что одна бутылка бензина дает энергию, эквивалентную силе пятидесяти рабов, влекущих небольшую повозку (типа нашего «Фиата-500») в течение двух часов…

И это еще не все. Путем аналогичного подсчета пришли к выводу, что электророзетки дают нам энергию, эквивалентную труду тридцати рабов. Расположенные в разных местах дома, эти невидимые рабы преобразовали, как никогда доселе, наш образ жизни. И все это случилось в основном за последние два поколения. Мы не придаем этому значения, потому что родились в домах, где уже было электричество. Те, кому сегодня семьдесят пять – последние наследники множества поколений, чей образ жизни не столь уж разительно отличался от представителей множества предшествующих столетий (включая и римлян): масляные лампы, повозки, ушаты с водой вместо душа и ванн и так далее.

Из этих данных видно, насколько технический прогресс преобразил наше общество: комфорт, свободное время, свет, музыка и прочее по сути являются непосредственным результатом технического прогресса.

Многие стороны нашей повседневной жизни, для нас само собой разумеющиеся или являющиеся плодом социальных завоеваний, на деле лишь «побочный продукт» нахождения новых источников энергии. Включая женскую эмансипацию. Без энергии и технологии женщина до сих пор оставалась бы в положении своих прабабушек: почти поголовно неграмотных, каждый день трудившихся в поле, стиравших вручную белье, носивших воду из колодца, мывших посуду, готовивших на огне, латавших одежду при свете масляной лампы, рожавших кучу детей (ведь смертность была очень высокой) и так далее.

Последнее замечание. Могла бы функционировать в наши дни римская система, основанная на рабстве? Ответ – нет. Не столько в силу законов и правил гражданского общества, сколько из практических соображений. В социальной системе, подобной нашей, рабство было бы невыгодно или даже контрпродуктивно… Почему?

Прежде всего, если бы предприниматель пожелал использовать рабов, как это делали римляне, ему бы пришлось обеспечить их едой, кровом, постелью и уходом. В эпоху, опирающуюся на гибкость и прибыль, ни один предприниматель не стал бы взваливать на себя столь тяжкое бремя. Рабство эффективно, только когда одновременно имеют место два обстоятельства: нечеловеческие условия жизни для рабов и богатство и власть в руках их владельцев. Эти две характеристики встречаются в обществах прошлого (вплоть до недавнего времени, достаточно вспомнить американский институт рабства) или в современных обществах у представителей архаических культур, где имеет место крайняя нищета и обездоленность.

Вторая причина, по которой сегодня рабство не могло бы функционировать: вне игры оказались бы многие потенциальные потребители производимых товаров. Ведь ни одна промышленная система не выживет при малом числе потребителей. Без рынка, который может образоваться только благодаря росту уровня жизни и покупательной способности, система начнет «сбоить». Развитие промышленности ведет к отмене рабства.

Таким образом, мы можем сделать вывод, что одно из больших различий между нашим миром и миром римлян заключается именно в производственной системе, основанной у нас на технологии, а у римлян на рабстве. Наша система гибкая и сложно организованная, римская – жесткая и архаичная. Эти две системы несовместимы: либо одна, либо другая. Эту разницу мы ощущаем, гуляя по римским улицам. Проходя мимо лавки, мы останавливаемся, заслышав крики. Перед нами бывший раб, ныне отпущенник, осыпает тумаками и пощечинами юношу, своего раба. Мы не знаем, в чем тот виноват. Но град оскорблений и побоев повергает нас в шок. Но что поражает больше и глубже всего – это полнейшее безразличие прохожих. Кто-то, возможно, делает вид, что ничего не замечает, не желая вмешиваться (как бывает в наше время), но, вероятно, в первую очередь верх здесь берет привычка. Унижение и насилие в отношении рабов – обычные повседневные вещи. Возможно, все, кого мы видим вокруг, поступают подобным образом у себя дома.

Мимолетная встреча с юной весталкой

Вот уже несколько минут мы идем через портики, арки, небольшие площади со статуями, прокладывая себе дорогу сквозь очередь людей у фонтана или религиозные процессии. Кажется, что все люди движутся в одном направлении. Пристроимся и мы в этот поток. Та часть города, по которой мы движемся, находится между Палатином и Капитолием, и мы знаем, что дорога ведет к форуму: туда все и направляются.

Толпа вливается в длинный проход между высокими зданиями, похожий на доисторическое ущелье: это Этрусский квартал (Vicus Tuscus), названный так в память о древних обитателях этой местности. Все знают эту улицу и с готовностью вам ее покажут. Однако ее название нигде не написано. Да, в отличие от нашего времени, названия улиц не указаны, а на домах нет табличек с номерами. Жители ориентируются по опыту, превосходно разбираясь в местной топографии, а вот чужеземцу придется туго, пожелай он отыскать дом друга или нужную улицу без помощи ориентиров («чтобы найти твоего друга, ступай в конец такой-то площади, где стоит такая-то статуя, там найдешь переулок, ведущий к такому-то фонтану, напротив – вход в инсулу, входи и поднимайся на пятый этаж: там найдешь его квартиру…»). Это может показаться удивительным, но нечто подобное происходит до сих пор в современнейших японских городах…

Кстати, нам навстречу движется «против течения» tabellarius, то есть почтальон, доставляющий письма и документы (в форме скрепленных печатью свитков и завернутых в ткань дощечек), у него их полная сумка. Похоже, он без труда находит дорогу. Действительно, римские почтальоны великолепно знают местность и в особенности адреса! Почтальона зовут Прим. Он отпущенник и, похоже, очень гордится своим занятием, гораздо более почетным по сравнению с его предшествующим рабским положением. Об этом даже напишут на его надгробии, найденном на территории современного Ватикана, в некрополе рабов и отпущенников Санта-Роза.

Улица все более сужается, и давка становится невыносимой. Кто-то постоянно наступает нам на ноги и толкает. Мы решаем свернуть направо в переулок, ведущий к параллельной улице, та выглядит не такой запруженной. Выйдя на нее, мы понимаем, что влились в религиозную процессию. Многие поют гимны.

Пока мы движемся, «захваченные» процессией, замечаем, что толпа проходит мимо большого храма, четко вырисовывающегося на фоне синего неба. Значит, до форума рукой подать.

Перед нами повозка, одна из немногих, которым разрешено ездить по Риму днем. Видя, как расступаются люди, давая ей дорогу, мы догадываемся, что в ней некое важное лицо. Перед повозкой даже шествует небольшой кортеж, с символами власти и музыкантами: мы видим даже ликторов. Все это скорее напоминает торжественное церемониальное шествие. Кто же там в повозке? Понять невозможно, окна задрапированы тяжелыми занавесями. Повозка крытая, подобно дилижансам и каретам последующих столетий. Вряд ли в ней перевозят простых людей: яркие цвета, позолоченные статуи, гирлянды цветов, которые ее украшают, – все это указывает на то, что перед нами церемониальный транспорт для перевозки первых лиц города.

Вот повозка выезжает на небольшую площадь. Совсем рядом, за высокой стеной, выступает изящный силуэт круглого храма, над крышей которого вьется струйка дыма. Застекленные решетки закрывают пространство между колоннами. Храм выглядит подобно верхушке маяка еще и потому, что внутри, в темноте, видны языки пламени. Вокруг расставлена стража: очевидно, это очень значимое место в Риме.

Повозка остановилась. Вокруг дверцы охрана и рабы образуют своими телами коридор, отодвигая прохожих. Дверца открывается, сверкнув отражением солнца в стекле (застекленное окошко – редкая вещь). Из повозки выходит пожилая женщина в накидке. Вслед за ней помогают сойти миниатюрной девочке от силы лет десяти, путающейся в просторных одеяниях.

И сразу все проясняется: круглый храм – это храм Весты, а золотые скульптуры на повозке – символы ее жриц. Девочка в сопровождении «настоятельницы» жреческой коллегии – «послушница». Она из знатного патрицианского рода и была тщательно отобрана лично великим понтификом, самим императором Траяном. Несколько дней назад в честь ее посвящения состоялась торжественная церемония. Сегодня утром девочка в последний раз вышла из родного дома, и ее перевезли в «монастырь» при храме, где ее будут готовить к одной из самых уважаемых в Риме духовных и религиозных миссий: она станет весталкой.

Толпа, следовавшая за повозкой, расступается и с большой почтительностью смотрит на девочку; кое-кто делает молитвенные жесты. Ведь, несмотря на свой юный возраст, это одна из немногих избранниц, которые будут хранить священный огонь Рима. Огонь, от которого символически зависят судьбы города (и империи) и который постоянно поддерживается в этом круглом храме.

Предстоящая ей жизнь похожа на монашескую. Весталок выбирают, когда им еще не исполнилось десяти лет: они пребывают десять лет в послушницах, десять лет служат жрицами и десять лет обучают новых послушниц. Покрытые почестями и окруженные всеобщим уважением (для них даже специально выделяют места на публичных зрелищах), весталки руководят церемониями, жертвоприношениями и наиболее важными обрядами Рима. Кроме того, в их обязанности входит хранение важнейших священных предметов, таких как Палладий, то есть деревянное изображение Паллады, привезенное из Трои, как полагают римляне, самим Энеем^[20] и служащее залогом существования империи.

Как известно, главная обязанность весталок – поддерживать священный огонь. Кроме того, они обязаны оставаться девственницами на протяжении всего срока своего служения (по завершении которого, в возрасте около сорока лет, они смогут выйти замуж, если пожелают).

Если огонь погаснет или весталка лишится девственности, ее ждет примерное наказание: любовника до смерти забьют плетьми на форуме, а ее казнят, однако без кровопролития, как предписывает закон. Весталка будет погребена заживо, с караваем хлеба и светильником, в подземной келье, настоящей гробнице, в месте, чье название говорит само за себя: Кампус Сцелератус^[21].

Девочка исчезает в дверях дома весталок. Она фактически приносит себя в жертву Риму. За дверями ее ждет монашеская жизнь в закрытом здании с просторным внутренним двориком. Идущий по его периметру портик с двумя рядами колонн украшен статуями наиболее уважаемых весталок и действительно напоминает внутренний дворик средневекового монастыря. В ближайшие тридцать лет весь ее мир будет заключен в этих стенах. Дверь закрывается…

Любопытные факты

Краткая история римских форумов

Глядя на мраморные здания на форумах, нельзя не поразиться их красоте и величию. Все знают о Римском форуме и об императорских форумах, менее известна их история, хотя они просуществовали больше тысячи лет, намного пережив римскую эпоху. Стоит кратко пройтись по основным ее вехам, чтобы лучше понять места, которые мы собираемся исследовать.

Первоначально в X–IX веках до нашей эры здесь был Велабр – болотистая, нездоровая местность, с тучами комаров и маленьким водным протоком. В те времена здесь хоронили мертвых самые первые обитатели Рима, чьи хижины стояли на вершине Капитолия и Палатина. Никто из них не мог бы тогда вообразить, как изменится это место. Минуло несколько столетий, и сооружение «Большой клоаки» (Cloaca Maxima) – замечательного плода инженерного гения римлян – позволило оздоровить всю местность, отведя воды, которые постоянно накапливались в этой ложбине. Благодаря этому стало возможным покрыть территорию глинобитной мостовой, положив начало ее необычайной истории. Город наконец обрел центр политической и религиозной жизни, а также плацдарм для развития торговли и ремесел, с рынками и лавками. С ходом столетий добавлялись новые сооружения, – здания перестраивались или сносились. После победы над Карфагеном в 202 году до нашей эры Рим стал ключевым центром Средиземноморья, в связи с чем были построены еще четыре базилики и отреставрированы уже существующие храмы.

К концу республиканского периода пространство форума, несомненно, казалось недостаточным для города, насчитывавшего уже полмиллиона жителей, столицы империи, простиравшейся на тысячи километров. И Юлий Цезарь решил построить рядом еще один форум. Это было лишь начало. В правление Августа и других императоров немногим более чем за полтора столетия были сооружены в общей сложности пять форумов, примыкающих к первоначальному. Сегодня мы называем их императорскими форумами, чтобы отличить их от Римского форума как такового. Это форумы Цезаря и Августа, форум Мира (построенный Веспасианом), форум Нервы и самый красивый из всех – форум Траяна.

Форумы отняли у города девять гектаров земли, причем процесс этот был постепенный, сопряженный с выкупом зданий, их сносом, пришлось даже срыть гребень, соединявший два холма (Квиринал и Капитолий). Колоссальное предприятие: представьте себе идущие в ряд пять новых форумов с постройками, площадями и статуями; попасть из одного в другой можно было через разделявшие их элегантные портики и колоннады. Следовательно, они представляли собой единый уникальный архитектурный комплекс с лепниной, мрамором и золочеными статуями… Отсюда осуществлялось управление империей, здесь вершилось правосудие. Здесь обитал дух Рима.

Форумы функционировали на протяжении всей римской истории, вплоть до 608 года, когда была водружена колонна в честь императора Фоки – это было последнее произошедшее здесь событие. Затем наступили Средние века, и вся территория со временем заросла, уходя постепенно в землю, как остов потерпевшего крушение корабля, медленно погружающийся в морские воды. Любопытно, что свой нынешний вид – череда голых руин – форумы приобрели не столько во времена Средневековья, сколько в эпоху Возрождения. В XVI веке папа Юлий II распорядился использовать форумы как каменоломню, источник мрамора и травертина для всех тех сооружений, которых требовала затеянная им реконструкция Рима. По свидетельствам очевидцев, храмы и монументы к тому времени оставались еще почти невредимыми! Но в мгновение ока их «раздели», а многие и снесли: в течение нескольких десятков дней здания, составлявшие некогда сердце Римской империи, исчезли прямо на глазах.

Многие, включая Микеланджело и Рафаэля, пытались протестовать, но это было бесполезно. Колонны, капители, мраморные скульптуры, символы столетий культуры и истории, отправились в печи, чтобы быть переработанными на известь для производства кирпича или строительного раствора, требующихся для постройки новых зданий. В конце, словно после взрыва культурной «атомной бомбы», остались лишь развалины и фрагменты зданий, те самые, что фотографируют сегодня миллионы туристов. Территория снова стала использоваться как на заре истории города – для прохода людей и выпаса скота и получила название «Коровье поле»…

11:10. Прибытие на Римский форум

Движение потихоньку возобновляется. Люди впереди нас небольшими партиями ныряют под монументальную арку с тремя пролетами, построенную по велению Августа. Кажется, будто три огромные глотки порциями заглатывают людей… подходит и наша очередь. Из-за давки невозможно разглядеть, что там дальше. Мы ощущаем только, что с каждым шагом становится все светлее. Затем внезапно перед нами открывается огромное пространство Римского форума. Зрелище, признаться, необычайное.

Ослепительно-белый цвет форума идеально гармонирует с лазурным фоном неба. В этом великолепии мы чувствуем себя потерянными. Пытаемся вобрать взглядом все детали ансамбля, но это невозможно – нас со всех сторон толкают, иногда в придачу осыпая бранью. Так вот он какой, Римский форум.

Как его описать? Первым делом напрашивается сравнение с площадью Сан-Марко в Венеции: длинные галереи по периметру, колонны со статуями в центре, монументальные здания, толпы народа…

Но и различий немало. Во-первых, разумеется, отсутствуют купола (как на соборе Святого Марка). Вместо них – множество храмов, расположенных по периметру площади. Они походят на ряд беломраморных «фонтанов».

На противоположной стороне форума открывается еще более величественное зрелище.

Такое ощущение, что видишь перед собой застывший в камне грандиозный многоярусный каскад. Храмы и гражданские здания карабкаются друг на друга со стороны Капитолийского холма, словно желая взобраться на него. В результате возникает что-то вроде застывшего водопада Игуасу^[22], который благодаря странной игре перспективы (и смыслов) начинается от двух сакральных сооружений на вершине Капитолия, имеющих символическое для Рима значение: храма Юноны справа и храма Юпитера слева.

По левую руку мы замечаем толчею на ступенях широкой лестницы, ведущей к одному из храмов, – это храм Диоскуров. Удивляться нечему, это место, где устанавливаются курсы обмена монеты, что и объясняет постоянное снование менял и «банкиров». Но по ступеням поднимается и немало новоиспеченных отцов – именно здесь регистрируются новорожденные.

К нам подходит бойкого вида паренек. Заметив, что мы иностранцы, он предлагает нам свою помощь. Что нам угодно? Он знает хороших адвокатов для ведения процесса, места, где можно поесть и переночевать, а если нужно, то поможет найти и «компанию» по сходной цене. Нет, нам ничего не нужно. Мы только просим его показать нам форум. Парень сразу же соглашается.

Начинаем прогулку по площади: под ногами великолепная мостовая из белого травертина, натертая до блеска подошвами сандалий. Наш проводник останавливается, чтобы показать бронзовую плиту, по которой многие проходят, не обращая особенного внимания: на ней выбиты слова «L. Naevius Surdinus», имя городского претора времен Августа, Луция Невия Сурдина, замостившего камнем площадь. Мало кто помнит, добавляет он, что на всем протяжении республиканского периода именно здесь проводились гладиаторские бои. Колизея тогда еще не существовало. Возводились временные деревянные трибуны, откуда народ мог наблюдать за поединками. Иногда, чтобы защитить зрителей от жары, сверху натягивались широкие полотнища. Парень прав, Плиний Старший рассказал нам об одном из таких событий, при Цезаре, вошедшем в историю главным образом из-за стоявшей тогда удушающей жары… Чего наш проводник не знает, так это того, что у нас под ногами через семнадцать столетий археологи обнаружат подземные коридоры и даже остатки деревянного подъемника, использовавшегося при организации игр…

Пока он рассказывает, мы озираемся вокруг и замечаем, что посреди форума растут три дерева: виноградная лоза, смоковница и оливковое дерево. Это священные деревья, поясняет наш провожатый, посаженные на площади специально как символы, хотя кое-кто утверждает, что они выросли здесь сами собой.

Экскурсия продолжается. Мы проходим мимо прекраснейших конных статуй императоров на высоких мраморных пьедесталах: для наполняющей площадь толпы все это в порядке вещей. В самом деле, в римскую эпоху никто не перемещается из любви к путешествиям: люди снимаются с места по делам, по семейным обстоятельствам или совершая паломничество. Никто не едет поглядеть на пирамиды, Парфенон, Колизей или Римский форум просто так, ради собственного удовольствия. Но все-таки в подобных местах всегда найдется человек, готовый за несколько монет стать вашим гидом.

Дойдя до противоположной стороны форума, мы обнаруживаем перед собой другие храмы, разместившиеся на разных уровнях. Наш проводник скрупулезно перечисляет названия. Но для нас они не столь важны.

Слушая его вполуха, мы с изумлением разглядываем другие чудеса. Парень походя указывает на широкую террасу, обращенную к площади: это большая площадка, украшенная захваченными с вражеских судов корабельными рострами. Это Старые ростры (Rostra vetera). Так вот откуда Марк Антоний произнес знаменитую погребальную речь в память о Цезаре (которая воспроизводилась во множестве кинофильмов). На форуме история и архитектура сплелись воедино.

Миновав императорские ростры, мы натыкаемся на некий странный объект: большую золоченую колонну. Она сияет как драгоценный камень у подножия храма Сатурна. Это Золотая миля (Miliarim Aureum), точка, от которой берут отсчет все идущие из Рима дороги. На золоченой бронзе выгравированы расстояния до всех основных городов империи. Что и говорить, лучшего способа продемонстрировать, что все дороги действительно ведут в Рим (или, наоборот, выходят из Рима), не придумаешь…

И это еще не все. Чуть поодаль находится еще одно символическое место. Парень показывает пальцем на небольшое здание: «Вот Umbilicus urbis, „пуп города“, – центр Рима». И поскольку Рим – столица империи, то это место есть центр всего римского мира…

Но у него есть и более зловещий смысл. Строение состоит из двух частей. Верхняя – это пуп Рима, а нижняя – Mundus, то есть место, где мир живых сквозь щель в земле соприкасается с миром мертвых. Парень не желает к нему приближаться. Ведь согласно римскому календарю, эта своего рода «дверь» в подземный мир должна открываться лишь трижды в год. Эти моменты считаются опасными. Как раз вчера «дверь» была символически закрыта. Но парень боится, что поблизости могут все еще обретаться какие-то инфернальные существа.

Мы отпускаем его, уплатив два асса, и парень уходит довольный (теперь он убедился, что неблагоприятные дни действительно закончились). Мы оборачиваемся лицом к форуму. Точка обзора с возвышения дарит нам великолепную панораму. Мы снова видим все памятники, и только сейчас нам удается разглядеть как следует два огромных здания, стоящие вдоль длинных сторон площади. Они высокие, массивные, с несколькими ярусами аркад и колонн. На карнизах зданий стоят статуи, смотрящие на площадь внизу. Что бы это могло быть?

Это базилика Эмилия и базилика Юлия. Термин «базилика» не должен вводить в заблуждение. Базилики не являются храмами или культовыми сооружениями, их назначение исключительно гражданское: здесь заседают суды (и от случая к случаю могут проводиться другие мероприятия, от экономических до политических). Что происходит в данный момент в стенах базилики?

Пойдемте посмотрим.

Через толпу на форуме к базилике

Вернувшись на площадь, мы замечаем, что люди продолжают прибывать. Это человеческий калейдоскоп, пребывающий в постоянном движении. И действительно, это один из центров городской жизни. А также своего рода «живые часы». По словам Марциала, форум максимально заполняется людьми около пятого часа (примерно в одиннадцать часов утра). Поэтому часто встречу назначают на время, когда «форум заполнен наполовину» или «на три четверти» и так далее. Ритмы жизни города столь выверены, что это точно соответствует определенному часу (разумеется, с некоторыми допущениями по минутам…).

Форум – это еще и «газета» римской эпохи: именно здесь узнают новости. Кто говорит о политике, кто – о новых налогах, кто делится конфиденциальными сведениями о ближайшем конкурсе на Капитолии. У кого-то брат служит в одном из легионов, и он рассказывает о проводимой военной кампании, в которой он сейчас задействован, либо солдат описывает сражение, в котором участвовал сам. Не говоря уже о ближайших гладиаторских боях и скачках на колесницах или о сплетнях о членах именитых фамилий. В общем, пройтись по форуму – это то же, что пролистать страницы газеты, – есть страница экономических новостей, есть спорт, есть политика, есть светские сплетни…

Ну а существовали ли в Древнем Риме газеты как таковые? Ответ – да; но не в таком виде, к какому привыкли мы. Существовали так называемые «ежедневные хроники» (acta diurna), но в этом случае речь скорее шла об «официальном издании», хранившемся в государственных архивах. Самые интересные или «пикантные» новости люди находили на площади.

Поражает еще одна вещь: статуи и барельефы разукрашены! Мы привыкли видеть их в музеях в натуральном цвете мрамора, то есть белыми. Если бы римляне увидели их в наших музеях, они бы с удивлением обнаружили, что они «полиняли», как старая майка. Римляне расписывают статуи яркими цветами: губы красные, лицо розовое, одежды синие, красные и так далее. Откровенно говоря, с непривычки нас несколько озадачивает эта пестрота, в ней есть что-то от наивной живописи…

Ярко расписан и великолепный рельеф по бокам одной из трибун. Но поражает нас не столько раскраска, сколько содержание рельефа. На нем изображено историческое событие, имевшее место на этой самой площади несколько лет назад, – прощение фискальных долгов! В присутствии Траяна несколько служителей несут стопки реестров, в которых записаны долги римских граждан перед казной. Все они сжигаются на площади… Можно себе представить, какое облегчение тогда испытали бывшие должники. Однако это списание долгов стало возможным благодаря войне. Крупной кампании, в ходе которой в два захода была завоевана новая провинция, Дакия. Победители вывезли с побежденной территории колоссальное количество золота и серебра – что и позволило аннулировать долги налогоплательщиков… Императорский Рим пребывает на пике военной экспансии.

В толпе вокруг нас можно встретить кого угодно. Тут околачиваются и праздные гуляки, и те, кто пришел сюда в надежде напроситься к кому-нибудь на ужин. Забавно, что в Риме времен цезарей это весьма распространенное занятие: любители поесть на дармовщинку ошиваются на форуме, где есть надежда зацепить богатого человека и «раскрутить» его на приглашение.

В свою очередь, для состоятельного человека форум – одно из наиболее подходящих мест, чтобы блеснуть своим богатством. Как раз сейчас мимо нас проносят два паланкина. С одного свешивается мужская рука, бросаются в глаза украшающие пальцы золотые кольца. Недвусмысленная примета зажиточности владельца. На других носилках – другой антураж. Занавески отодвинуты, и мы видим элегантно одетого человека с аристократическим взглядом, высоко поднятой головой и изогнутой бровью. Рядом с ним пешком идет секретарь и что-то тихонько ему говорит. По всей вероятности, это «номенклатор» (nomenclator) – ученый раб, держащий в памяти имена, должности встречающихся по пути людей и светские сплетни о них. Одним словом, «ходячая записная книжка», способная описать вам людей, которых вы никогда в жизни не встречали, но которые занимают сколько-нибудь значительные позиции в официальном Риме или на черном рынке. При упоминании имени пересекающего площадь человека вельможе на носилках что-то приходит в голову, и он приказывает носильщикам двинуться тому навстречу. Носилки делают резкий вираж и берут курс на никому не известное лицо, встреча-столкновение неизбежно… С дистанции нескольких метров человек на носилках окликает по имени пешего, тот в удивлении останавливается. Он пытается вспомнить, кто этот господин, обращающийся к нему с высоких носилок. Нет, он его не помнит. Неудивительно, ведь они никогда до этого не встречались. Но должность нового «аквариуса» (aqarius), то есть гидроинженера, отвечающего за водопровод на территории у подножия нынешнего Квиринала, неизбежно заставит его лучше узнать этого человека: подарками, приглашениями на ужины и всеми прочими доступными рычагами воздействия человек с носилок попытается при его содействии добиться от императора небольшого отвода труб, чтобы провести водопровод прямо в дом…

11:30. Базилика Юлия, храм правосудия в Риме

Мы направляемся в сторону базилики Юлия. Длинный ряд белоснежных пилястр и арок делают ее похожей на скелет огромного динозавра. По лестнице туда-сюда бегают люди. Ступеней всего семь, но они такие широкие, что кажутся мраморными трибунами стадиона.

Эти ступени представляют собой классическое место встреч перед судебными заседаниями. Мы действительно повсюду видим кучки людей: узнаем адвокатов по их несколько «аристократическим» манерам, их ассистентов по «папкам» под мышкой. Клиентов, как правило, легко отличить по внимательному взгляду и обеспокоенному выражению лица… Это место напоминает скорее рынок, нежели форум. Вот на ступенях лежат люди, лениво разглядывая наводняющую форум толпу, – это «платные свидетели», в обмен на щедрое вознаграждение они дадут какие угодно показания… Другие уселись кружком на ступенях, захваченные тем, что происходит в центре; по жестам мы догадываемся, что некоторые дают советы, некоторые даже делают ставки. Заинтригованные происходящим, мы подходим ближе. Между головами зрителей нам удается разглядеть двух игроков, занятых игрой, напоминающей шашки или «мельницу». Игральные доски (tabulae lusoriae) вырезаны прямо на ступенях (маленький вандализм, на который закрыли глаза ввиду его общественно полезной развлекательной функции). Ту же сцену сегодня мы можем наблюдать на площадях или в парках наших городов, где люди собираются сыграть партию в шашки…

Продолжим подъем по лестнице. Навстречу нам спускается человек, закутанный в тогу необычного, а оттого бросающегося в глаза аметистового цвета. Кто знает, где он ее раздобыл – ему она явно велика. Он худ, у него впалые щеки, волосы небрежно выкрашены в черный цвет; по взгляду маленьких подвижных глаз становится понятно: этот человек зарабатывает себе на хлеб мелкими плутнями. За ним следует (или, вернее, преследует его) несколько человек. Они засыпают его вопросами, тянут за край тоги, наконец останавливают. Все ясно: перед нами адвокат, а его преследователи – клиенты, проигравшие дело… Они возбужденно требуют объяснений. По тону его голоса и по тому, как он увиливает от ответов, они понимают, что совершили ошибку, доверив ему дело. Их адвокат оказался полным профаном!

Атмосфера накаляется. Понаблюдаем, что будет дальше, вместе с нами останавливаются и другие люди. «Околпачили простаков», – тихонько комментирует кто-то рядом с нами. «Приехали из деревни, доверились первому встречному адвокату… и остались с носом, бедолаги», – сочувствует другой. Адвокат отстраняется от обманутых клиентов и ускоряет шаг, надеясь раствориться в толпе. Но преследователи не отстают, и вся группа скрывается за спинами прохожих…

Это был один из многочисленных горе-адвокатов, которые с самого раннего утра заполоняют форум в поисках клиентов и дел. Римляне называют их causidici^[23], и те, кто хорошо знает Рим, их презирают, потому что это настоящие акулы городской акватории. Они умеют подцеплять клиентов, у них хорошо подвешен язык, но вот в ведении тяжб хуже их нету. Их главное достоинство – умение убеждать клиентов, как правило, людей неискушенных, простых и необразованных. Как говорит Квинтилиан, эти адвокатишки «берут плату за один лишь голос». После первой встречи на форуме они приглашают жертв к себе домой, чтобы «обсудить дело». Чтобы произвести впечатление на клиентов и заставить их поверить, что перед ними серьезный адвокат, они идут на любые уловки. Вошел в историю случай с таким адвокатом, который, чтобы пустить пыль в глаза, даже поставил у себя в атриуме бронзовую статую, изображающую его, словно консула, верхом на коне…

Продолжим подъем к зданию. Мы вот-вот попадем в святая святых римского правосудия.

Помещения огромных размеров, кругом снует народ, в ушах гулко отдаются голоса и выкрики судебных чиновников. Как тут не растеряться! Главное, непонятно, куда идти.

Кажется, что входишь в храм: внутреннее пространство, как и у наших соборов, могучими пилястрами разделено на пять длинных нефов-проходов. Центральный – самый широкий, с высоченным потолком под три этажа, с громадными окнами наверху, через которые освещается помещение. Благодаря умелому использованию для стен и пилястров светлых пород мрамора солнечные лучи многократно преломляются, создавая приятный рассеянный свет.

Под строительством «подписались» известнейшие персонажи римской истории: сооружение базилики было начато Юлием Цезарем и завершено при Августе. А под ногами у нас находятся остатки дома Сципиона Африканского.

В громадном (82 на 18 метров) центральном зале с самого утра обосновались знаменитые центумвиры, коллегия судей, заседающих в базилике Юлия. Они ведают гражданскими делами, и их не сто, как можно заключить из названия^[24], а сто восемьдесят.

Здесь происходили великие процессы, на время которых главный зал заседаний превращался в арену правовых баталий. В данный момент здесь проходят дела мелкой и средней значимости, и ради экономии времени слушания ведутся параллельно. Сверху спущены тяжелые портьеры, и вместе с деревянными перегородками они делят просторный центральный неф на четыре зала судебных заседаний. Центумвиры тоже разделились на четыре группы. Как проходят процессы в древнеримском суде? Заглянем в один из «залов»…

Два процесса в римском суде

В глубине зала находится кафедра, где расположился претор – председатель заседания. По бокам от него сидят сорок пять центумвиров. Напротив них на деревянных скамьях вместе с друзьями, родственниками и адвокатами разместились истец и ответчик. Нам с трудом удается разглядеть выступающего сейчас адвоката – за спинами участников слушаний собралась толпа зрителей – простой люд, обожающий следить за прениями в залах судебных заседаний как за увлекательным спектаклем. Тут самые обыкновенные люди, мужчины, женщины, старики. За нашей спиной тоже скопились зрители, они устроились, кто где сумел, даже за пределами зала, между пилястрами «малых» нефов базилики. И даже над нами, на верхнем этаже. Почему здесь такое столпотворение?

В Риме давно уже вошло в обычай обращаться к судье из-за малейшего спора. К примеру, сегодня здесь обсуждают кражу нескольких коз.

Как и в современной Италии, римское правосудие не справляется с потоком исков, их со временем накапливается все больше и больше. Уже при Веспасиане, как отмечал Светоний, «списки процессов удлинились неимоверно, потому что к неразрешенным тяжбам добавились новые». Не прими Веспасиан определенных мер, добавлял все тот же Светоний, «тяжущимся едва хватило бы целой жизни, чтобы дождаться окончания процессов».

Другой «современный» аспект Рима времен цезарей – как раз «зрелищность» правосудия. Как у нас сюжетам из криминальной хроники отводится немало места в газетах и телевизионных программах, так и в императорском Риме публичные слушания «собирают широкую аудиторию». И судя по столпотворению в этих залах, «рейтинг популярности» у них высок… Пожалуй, правильнее было бы говорить не о публике, а о самых настоящих «свидетелях».

В базилике жарко и душно. Почти все вокруг истекают потом. И все же никто не уходит, все буквально «прилипли к экрану». Адвокат говорит в защиту потерпевшего. Его выступление, с утрированными театральными жестами, смахивает на игру актера немого кино. Однако его выразительная мимика, кажется, не вызывает никакого интереса у присутствующих центумвиров. Кто-то глядит в пустоту застывшим взглядом, кто-то тихонько переговаривается, один занят выдергиванием волос из ноздрей, другой уже клюет носом и вот-вот уснет вслед за соседом, издающим громкий храп. Претор смотрит на бегущие по небу облака, прищурив глаз, чтобы лучше разглядеть их сквозь рамы.

Публика уже заметила полную несостоятельность адвоката. Многих она забавляет, тут и там начинают слышаться смешки. Единственный, кому не до смеха, – это потерпевший, приезжий с решительными чертами лица, привыкший к работе в поле и к прямоте в отношениях. Когда один из центумвиров засыпает, склонив голову на плечо соседу, он не выдерживает. Не в силах больше слушать нудные речи адвоката, цитирующего великих мужей древности, он резко перебивает его: «Не о насилии, не о кровопролитии, не о яде – я сужусь о трех козах! И утверждаю, что сосед украл их у меня. Судья ждет доказательств, а ты толкуешь о битве при Каннах и Митридате и разглагольствуешь о гневе карфагенян… Надрывая голос и размахивая руками, ты твердишь о Сулле, Марии и Муции. Ну же, Постум, расскажи о моих трех козах!!!» Весь зал взрывается шумным смехом. Адвокат лишился дара речи. Судьи смеются, спящий старик проснулся, облака забыты. Возможно, потерпевший своей речью спас дело. Человек в углу сидит и записывает происходящее… Благодаря ему слова, сказанные простым крестьянином, пройдут сквозь века и вызовут улыбку у нас с вами…

Внезапно в зале раздается шум, за ним следует рукоплескание и свист. В соседнем зале за тяжелой портьерой и деревянными перегородками какой-то адвокат «забил важный гол». Все замолкают. Даже центумвиры и претор. Пауза – и адвокат в соседнем зале продолжает защитную речь. Его глубокий баритон завораживает, как голос актера в театре, он без труда преодолевает тонкий барьер, разделяющий два зала, заглушая участников процесса о трех козах.

Люди переглядываются. Кто это? Никто не знает. Наконец всплывает имя. Так это же настоящий «трибун форума», запоминающийся своими речами! Нет сомнений: по соседству начался гораздо более увлекательный процесс. И словно как при пожарной тревоге, по толпе прокатывается волна, и люди из задних рядов стремительно покидают зал, пытаясь втиснуться в соседний. Зрители «переключили канал»…

Последуем и мы за ними. Соседний зал битком набит людьми. Адвокат – мужчина приятной наружности, с курчавыми волосами и прямым взглядом. Он прервался, чтобы глотнуть горячей воды, а затем бросил суровый взгляд на центумвиров, словно вынося им приговор, и на клепсидру (водяные часы), стоящую на столе. Каждому адвокату отводится ограниченный отрезок времени. А именно – адвокат может просить клепсидру до шести раз. Она отмеривает двадцать минут, следовательно, всего в распоряжении адвоката два часа. Разумеется, ситуация меняется от слушания к слушанию, зачастую судьи снисходительны и дают больше времени, в зависимости от значительности дела и вызываемого им интереса. Надо сказать, что нередко заседания, начавшись ранним утром, заканчиваются лишь на закате.

Адвокат указывает пальцем на пару, незаконно лишенную внушительного наследства. Первые же его слова поражают всех, как метко пущенные стрелы. Он делает паузу и с рассеянной улыбкой на губах делает несколько шагов, словно подыскивая нужные слова. Найдя их, он резко разворачивается и изливается новым громогласным потоком. Его красноречие поистине невероятно. Но, взглянув на его ассистента, мы раскрываем маленький адвокатский трюк: секретарь слушает шефа с восковыми табличками в руках и помечает значком каждую фразу, словно проверяя список покупок.

Вот оно что, адвокат отнюдь не импровизирует: он следует канве, составленной заранее и удерживаемой в памяти благодаря особой мнемотехнике. Тщательная предварительная подготовка – методика многих крупных адвокатов Римского форума.

Некоторые античные авторы рассказывают даже о генеральных репетициях, которые кажутся настоящими слушаниями: адвокаты в возбуждении выходят из кабинета, глаза сверкают, с секретарей ручьями льет пот. На этих тренировках, называемых meditationes, большое внимание уделяется построению фраз, выбору слов, тону и постановке голоса. Спарринг-партнеры – обычно образованные рабы. Согласно Цицерону, возможно величайшему оратору Римского форума и знатоку мнемотехники, искусство оратора складывается из трех элементов: умения взволновать, усладить и убедить. И создавать эффектные сцены. Свидетелями одной из них становимся мы с вами.

Отведенные на выступление два часа давно истекли. Тогда адвокат бросается к защищаемым им супругам, минует их, высматривает кого-то в толпе… Судьи и публика озадачены. Ассистенты тоже изображают удивление (но это, конечно, предусмотрено «сценарием»). Наконец защитник появляется, ведя за руку испуганных малышей, мальчика и девочку. Он ведет их за собой, показывает судьям, ласково обнимает. Это дети истцов, которых нарочно держали отдельно. Начинается долгая речь об их будущем, о том, что с ними будет, когда они останутся без родителей… и как бы пригодилось наследство для благополучного будущего этих двух, заметьте, не просто детей, а римских граждан! (Последняя деталь не осталась не замеченной претором и центумвирами, столь преданными римским гражданским ценностям.)

Стратегия не нова, наш адвокат блестяще скопировал маневр, использованный более века назад его знаменитым предшественником Сульпицием Гальбой, современником Цицерона. Но этого публика знать и помнить не может. И сейчас адвокат обратился именно к ней, стремясь видом невинных детей разжалобить главного героя римских трибуналов – простой люд. Он вглядывается в лица, произносит последние слова и обнимает малышей… Выступление закончено. Зрители отвечают овацией. Аплодисменты доносятся и из соседних «залов». Это больше похоже на финал театрального спектакля (и, по сути, это он и есть). Судьи немало удивлены успехом этого человека. Они, конечно, были готовы к тому, что весь первый ряд будет состоять из laudiceni, то есть адвокатской клаки, аплодисменты которой оплачены (дело нередкое в залах судебных заседаний), но столь шумного успеха они не ожидали. При вынесении приговора им придется учесть реакцию публики. Подобное психологическое давление, несомненно, повлияет на вердикт. И адвокат это знает: под напускными слезами по губам пробивается удовлетворенная улыбка…

Римский сенат

Мы снова на Римском форуме. Заглянем и в базилику напротив – базилику Эмилия, чьи портики растянулись более чем на сто метров. Здесь тоже занимаются гражданскими и судебными делами. В старину под портиками располагались лавки, теперь здесь свободно, наше внимание привлекает устроенный в тени двух аркад небольшой «вернисаж». Обращает на себя внимание разница между фресками в особняках аристократов и этими произведениями, почти в стиле «наивной живописи». Темы разные: вот пастух, вот мифологическая сцена, вот портрет Юлия Цезаря (без малейшего намека на сходство), весьма «условный» вид Рима… А вот портрет юноши, красивый и весьма реалистичный, – явно заказная работа. Факт малоизвестный, но в римских домах иногда встречаются висящие на стенах портреты хозяев и домочадцев. Ни один из них до нас не дошел, но в других областях империи, например в Египте, эти портреты накладывались на мумии как маски. Сегодня они представляют собой уникальную галерею «моментальных снимков» жителей империи. Кто знает, как здесь оказалась эта картина: возможно, юноша умер, не оставив наследников и не имея родных, которые оставили бы себе портрет, как во многих семьях поступают с бюстами прославленных предков. Вот почему он попал к торговцу…

Выйдем из-под портиков базилики Эмилия и направимся к северной части форума, туда, где некогда были заложены основы римского государства и где на протяжении столетий заседали сенаторы, – в курию. Вот и массивное кирпичное здание с небольшим портиком по фасаду. Это и есть сенат.

Создатель его – Юлий Цезарь: он снес старую курию и комиций и воздвиг новое, монументальное здание, исправно служившее все последующие столетия римской истории.

Двери сената открыты, вскоре начнется заседание. Заглянем внутрь. Великолепны полы, украшенные интарсиями из ценных пород мрамора, привезенных из разных уголков огромного государства – здесь в буквальном смысле слова «ступаешь ногами» по владениям империи. Здание сената широкое в торце, по бокам поднимаются широкие ступени, на которых в несколько ярусов стоят сенаторские кресла. Они из дерева, украшены тонкой резьбой. В целом получается нечто среднее между «певческой капеллой» (schola cantorum) и залом королевских аудиенций… Огромные мраморные плиты на стенах сияют в солнечных лучах. Сколько торжественных речей здесь держалось, все не перечесть! Здесь, всего на нескольких десятках квадратных метров, было принято столько знаменательных решений, вошедших затем в наши учебники истории… Какие еще места на планете оказали такое влияние на судьбы человечества?

Многие сенаторы уже на местах и беседуют с коллегами. Кто-то шепчется, кто-то смеется. Кое-где собрались кучки людей, что-то негромко обсуждающих. Скоро начнутся прения. В эти дни на повестке дня были разные темы, вчера, например, обсуждали монументальную триумфальную арку в Беневенте (от которой отходит Траянова дорога), сооружение которой близится к концу. Но сегодня на повестке дня более серьезный вопрос. Траян очень далеко от Рима: в январе он торжественно вошел в Антиохию, а сейчас сражается в Месопотамии. В Рим дошли прекрасные известия: он завершил завоевательную кампанию, взяв такие важные города, как Батна, Нисиба, Ктесифон. Легионы наградили его почетным титулом Parthicus (то есть «победитель парфян»). Теперь сенат должен решить, как формализовать этот титул… На самом деле с тех пор, как канула в Лету республика, роль сената изменилась: вместе с Юлием Цезарем отошло в прошлое славное время крупных столкновений и диспутов, теперь здесь рассматриваются вопросы гораздо более скромные, что уподобляет сенат обычному административному органу…

В открытые двери входит сенатор, кивнув вытянувшейся по стойке «смирно» охране у высокого бронзового портала (последний по времени портал римского сената будет демонтирован в эпоху Возрождения и перенесен в базилику Сан-Джованни-ин-Латерано, где его можно лицезреть и по сей день).

Пожилой сенатор делает несколько шагов, ему навстречу кидаются молодые коллеги, возможно чтобы спросить совета и «стратегических» рекомендаций на сегодняшнее обсуждение…

Караульные закрывают вход, с усилием толкая тяжелые ворота. Зал заседаний сената постепенно скрывается от нас, словно над ним опускается занавес. Мы успеваем увидеть, как сенатор усаживается, поправляет складки тоги и обращает из-под седых бровей суровый взгляд на своих оппонентов… Стража занимает место на посту, положив одну руку на щит, другую на короткое копье-пилум (pilum).

Тем временем в Колизее…

Его небесно-голубые глаза кажутся драгоценными камнями в темной оправе загорелого лица. Они ни на мгновение не отрываются от мощного корпуса противника. Даже теперь, когда оба ходят по кругу, изучая друг друга… На них направлены взгляды тысяч людей, с самого утра занимающих трибуны и с азартом наблюдающих за происходящим на арене. В Колизее начались игры. Открывают программу venationes, то есть «звериные травли». Следовательно, первыми идут не поединки между гладиаторами, а схватки между людьми и дикими зверями. В Колизее, как и во всех амфитеатрах империи, сложился следующий распорядок мероприятий: «травли» в начале программы, за ними публичные казни преступников, наконец, после обеда долгожданные гладиаторские бои. Когда в Колизее идут представления, жизнь в городе практически замирает, все отправляются наблюдать разворачивающиеся на арене жестокие поединки – как этот, недавно начавшийся, – благо размеры амфитеатра (он вмещает от 50 до 70 тысяч зрителей) это позволяют.

Зрители на трибунах прекрасно понимают, что в считаные секунды все закончится. На светлых кудрях охотника блестят капли пота. Его зовут Спиттара, но напряжение в этот момент настолько наросло, что народ перестал скандировать его имя. Напротив могучий и уверенный в себе противник, один из «хозяев арены». Имя его Виктор, но это не человек, хотя мог бы быть им по уровню интеллекта, который он демонстрирует во время боя. Он победил уже многих охотников, чаще хитростью и ловкостью, нежели силой, заключенной в лапах с острыми когтями. Его имя означает «победитель», этот леопард необычайно больших размеров завоевал любовь публики во многих поединках. Однажды он сумел опрокинуть на землю одного охотника, потом толкнул его напарника, тот запнулся о ноги упавшего – и Виктор в то же мгновение впился зубами ему в горло. Виктор, как и все дикие звери Колизея, нападает не потому, что голоден, как обычно считают; его поймали совсем детенышем и вырастили в специальном питомнике, научив атаковать, как бойцового пса. Его научили, куда метить и как нападать. У леопардов есть одна жуткая особенность: нападая на человека, они целят прямо в шею, вгрызаются в нее клыками, а когти вонзают в грудь, раздирая ее на куски. Так было во времена древних, так остается и сейчас. На палеонтологических раскопках в Африке мне довелось беседовать с одним врачом. Он говорил, что, когда ему привозят раненного львом (который, как правило, «лишь» хватает зубами и трясет в воздухе жертву), иногда ему удается спасти несчастного. А вот жертв нападения леопарда привозят уже бездыханными…

Зверь не виноват, ведь он хищник и делает то, что в нем заложено от природы… Но дрессировщики гипертрофированно развили эту естественную агрессию, превратив животное в настоящую «машину смерти». На счету Виктора не только победы на арене, но и убийство множества рабов, использованных как «чучела» во время дрессировок.

Спиттара – прекрасный охотник и горячо любим женщинами за привлекательную внешность, но он не так знаменит, как Виктор. «Букмекеры» ставят три к одному, что он проиграет. Спиттара знает это, но знает и то, что именно это и может стать ключом к победе – поразить всех, включая леопарда, неожиданным быстрым маневром. Охотник сжимает в руке толстое наточенное копье. Больше ничего – ни доспехов, ни шлема, ни меча. Единственная защита – стеганые поножи.

Арену оглашает рык: это выпустили льва для единоборства с другим охотником. Спиттара именно этого и ждал. Виктора прекрасно научили не отвлекаться на крики толпы или противников. Но неожиданный зов льва пробуждает в нем первобытный инстинкт. Леопард машинально поворачивает голову в сторону льва. Ведь в условиях дикой природы взрослый лев убивает леопарда. Лишь миг потери бдительности – и, едва успев найти взглядом другого хищника, Виктор чувствует укол под шеей, где начинаются ребра. За долю мгновения он отчетливо ощущает, как широкое острие вонзается в грудную клетку, вызывая жгучую боль. Он даже не услышал неистового боевого клича, который издал Спиттара. Охотник атаковал, пригнувшись и сделав длинный выпад, чтобы придать большую силу удару, в точности как делают фехтовальщики, нанося укол рапирой.

Реакция зверя неистова. Леопард выгибает могучую шею, пытаясь ухватить зубами копье, но безуспешно. Тогда он лапой бьет по древку, почти переломив его. Теперь ему удается закусить копье и размолоть его зубами. Но слишком поздно, силы его слабеют. Виктор видит силуэт Спиттары, тот стоит, словно ожидая «вердикт». Если животное придет в себя, охотнику будет несладко, ведь он остался без копья. Может, ему дадут другое, а может, и нет. Но сейчас оно не потребуется. В желтоватых, лишенных выражения глазах леопарда силуэт Спиттары постепенно расплывается. Кровь хлещет из раны, вокруг зверя растекается кровавое пятно. Удар был безупречен. Последний рык, затем хрип и клокотание крови в горле. Тело животного оседает и валится на землю, бессильно разомкнув челюсти.

Толпа взрывается. С трибун поднимается гул голосов, скандирующих имя победителя: «Спиттара, Спиттара». Колизей обрел нового героя.

Любопытные факты

Животные в Колизее

На арене Колизея и других амфитеатров империи погибло огромное количество животных. Иногда охотники, вооруженные луком и стрелами, отстреливали оленей и газелей. Иногда жертвами становились экзотические животные, такие как страусы (известно, что император Коммод любил рубить им головы ударами меча). В некоторых случаях поединки проходили «почти» на равных: люди, вооруженные как гладиаторы, в шлеме, со щитом и мечом, должны были биться со львами, леопардами и медведями. Судя по барельефам, сражались все вместе, с переменным исходом. Наконец, можно было наблюдать и поединки между животными: например, цепью приковывали друг к другу быка и слона или других крупных животных и заставляли сражаться, коля обоих длинными шестами. Эксплуатация во всех основных амфитеатрах империи диких, часто экзотических (таких, как тигры) животных со временем привела к обеднению фауны Европы, Северной Африки и Ближнего Востока. Многие виды исчезли, в том числе и потому, что из отлавливаемых в массовом порядке животных (включая крокодилов и носорогов) лишь немногие выдерживали длительные переезды в повозках или на кораблях и доезжали живыми.

11:40. Сверкающий мрамор императорских форумов

Рев толпы достиг наших ушей. Прохожие на форуме оглядываются в сторону Колизея. Его громада возвышается над колоннами и храмами в конце Священной дороги за аркой Тита. Но что за имя скандируют зрители, различить невозможно, слышен только ритмичный гул тысяч голосов.

Спустя несколько мгновений те, кто остановился, чтобы оглянуться на арену, возвращаются к своим делам, словно ничего не произошло… И мы тоже трогаемся с места, оставляя позади сенат. Стража и ухом не повела на крики, доносящиеся из Колизея, и, уходя, мы видим все те же застывшие, бесстрастные взгляды.

Скоро мы тоже отправимся в Колизей, но сначала хотелось бы взглянуть на уникальную вещь, находящуюся здесь неподалеку, в храме Мира.

От этого места нас отделяют несколько минут пешей ходьбы, и путь пройдет через еще одно чудо Рима – императорские форумы.

Ведь в Риме есть не только Римский форум. Юлий Цезарь, считая, что он стал слишком тесен, устроил еще один. Естественно, ему дано было имя создателя – форум Юлия Цезаря. Явная демонстрация власти…

Примеру Цезаря последовали пришедшие за ним императоры: Август, Веспасиан, Нерва и Траян… Образовался целый «квартал» форумов, сообщающихся друг с другом и в равной мере запруженных людьми. Это мир роскоши, сверкающего мрамора и колоннад, с расширением территории форумов римляне получили новые площади для ведения торговых и судебных дел.

Соедини мы между собой центральные площади разных городов – получилось бы что-то похожее на императорские форумы. Лишь в наше время возникает сравнимая параллель – крупные торговые центры…

Наше внимание привлекают трое мужчин, о чем-то возбужденно спорящих. Один из них, с длинным орлиным носом, энергично пытается убедить остальных в своей правоте… Они направляются к храму Мира, находящемуся на форуме Веспасиана. Входя в это большое здание, теряешь дар речи: за первым залом, который из-за высоты колонн кажется секвойевым лесом, следует помещение, одна из стен которого целиком занята громадной картой города.

Это знаменитая forma Urbis, кадастровый план Рима, о которой мы поговорим чуть позже (вариант, известный нам в настоящее время, чьи фрагменты хранятся в Капитолийских музеях, относится к более поздней эпохе, но вполне вероятно, что при Траяне уже существовала аналогичная карта, впоследствии утраченная). Она действительно занимает всю стену. Это идеальная карта города в масштабе 1:240, на ней вырезаны и выкрашены в красный цвет стены всех зданий, все колонны и фонтаны. Близко подходить нельзя. На определенном расстоянии проход преграждают длинные перила. Лишь особые служители, пользующиеся шестами и при необходимости длинными лестницами на колесах, могут приближаться к forma Urbis, показывать на ней что-либо и касаться ее.

Троица, которую мы видели жарко дискутирующей у входа в здание, подходит к карте и указывает на ней определенный пункт, затем обращается к сидящему за столом служителю. Теперь становится ясно, что за вопрос они обсуждают: он касается пограничной тяжбы или размеров некой выставленной на продажу таберны. Служитель не спеша выдает им костяную табличку с вырезанным на ней номером и указывает другое помещение, где они смогут взглянуть на пергаменную копию интересующего их участка. Троица скрывается в коридоре, не переставая оживленно дискутировать.

Форум Траяна, одно из чудес Римской империи

Следует добавить, что храм Мира также содержит библиотеку Веспасиана. Кроме того, здесь хранятся удивительные произведения искусства, которые император свозил со всей империи, в особенности из эллинистического мира. В этом столичном «Лувре» обретаются также многие абсолютные шедевры живописи, до нас, увы, не дошедшие. Римляне очень высоко ценят этот род искусства, среди них, как и в нашем мире, немало подлинных его ценителей. Святая святых храма Мира – зал, где хранится большая часть военных трофеев из Иерусалима: как главное сокровище на самом видном месте выставлен знаменитый семисвечник.

Выйдя из храма Мира, мы пересекаем императорские форумы в обратном направлении. Остается один, еще не виденный нами. Жители Рима, несомненно, считают его одним из чудес империи. Это форум Траяна. Он последний по счету: его строительство закончили всего два года назад. Зрелище нас ожидает захватывающее. Первой взору открывается длинная, выгнутая дугой стена с триумфальной аркой посредине, которую венчает колесница, запряженная шестеркой лошадей. Это вход на форум Траяна.

Стража вытянулась по стойке «смирно», словно подчеркивая торжественность места. За аркой перед нами во всем своем великолепии открывается громадная, размерами 300 на 190 метров, площадь форума, вымощенного большими белыми и цветными мраморными плитами. Нас обступает одна из прекраснейших колоннад Римской империи. Она представляет собой портик невероятной протяженности, огибающий форум по периметру: десятки и десятки колонн из фригийского мрамора^[25]. И это еще не все: каждая коринфская колонна увенчана скульптурой. Статуи высотой почти три метра изображают вождей завоеванных варварских племен. Высеченные из разных сортов драгоценного мрамора фигуры изображены в различных позах, волосы и бороды некоторых мраморных вождей «развевает ветер». Это побежденные вожди даков. Ведь грандиозный ансамбль создан на золото, захваченное в ходе недавнего покорения Дакии (нынешняя Румыния).

В центре площади возвышается конная статуя Траяна из позолоченной бронзы. Обогнув ее, направимся к монументальной постройке в глубине площади. Такое впечатление, что подходишь к фасаду собора Святого Петра. Здесь и в самом деле расположилось сравнимое с ним колоссальное сооружение – базилика Ульпия. Заметьте, в отличие от других форумов, тут стоит не храм, а гражданское здание. И какое!

Тут все масштабно, величественно, все блистает золотом… Фасад украшен фигурами пленных варваров со связанными руками, они образуют длинный пояс, подобно статуям святых на колоннаде собора Святого Петра.

Войдем. Мы переступаем порог самой большой базилики из всех возведенных до сих пор римлянами… Поневоле теряешься от размаха и высоты потолков. Базилика странным образом пустынна: по какой-то причине сегодня не проходит никаких заседаний. Сейчас здесь лишь немногие служители и любопытствующие вроде нас, их шаги и голоса отдаются гулким эхом, словно замеряя по воздуху исполинские размеры здания.

Длина его впечатляет – сто семьдесят метров от одной экседры^[26] до другой, расположенной в противоположном конце. Но зрелище, поистине лишающее дара речи, – это колонны вокруг нас, они расположены так густо, что кажется, будто ты оказался в лесу. Сосчитать их невозможно, наверное, их тут несколько десятков, каждая с коринфской капителью размерами с добрую малолитражку. Колонны делят пространство на пять нефов, причем разные ряды выполнены из камня разных цветов! Центральный неф украшен серыми гранитными колоннами из Египта, боковые колонны чуть меньше и высечены из каристийского мрамора^[27]. Здесь декорирован каждый метр пространства. Пол выложен геометрическим узором из чередующихся дисков и прямоугольников с преобладанием желтого цвета нумидийского мрамора и бело-лилового фригийского… Центральный неф украшен также монументальным мраморным фризом с изображением «крылатых побед». Над нашими головами находятся галереи и окна, через которые мощным потоком льется солнечный свет.

В глубине зала собралась кучка людей, преторианцы устроили кордон безопасности. Кто там, в центре группы? Присутствие преторианской гвардии может означать лишь одно: это какое-то важное лицо из императорского окружения. Но кто? Люди поднимают головы к украшенному лепниной кессонированному потолку, и кто-то показывает на пятно сырости, исказившее цвета. Очевидно, они производят оценку тяжести ущерба, нанесенного протекшей крышей.

Группа сдвинулась с места в нашем направлении. Стук гвоздей на подошвах преторианских калиг о мраморный пол становится все ближе. Но слышны и другие металлические звуки. Это мечи и кинжалы скрежещут о доспехи солдат. Группа проходит мимо нас. В центре, в окружении секретарей и сотрудников, шагает невысокий человечек с короткими руками и ногами, с лысиной на макушке и темной кудрявой шевелюрой вокруг нее. Черты его лица, несомненно, средиземноморские, голос тихий и мягкий. Перед нами Аполлодор Дамасский, создатель базилики Ульпия (по родовому имени Траяна, Ульпий) и всего этого необыкновенного форума. Это гениальный архитектор, его творения станут символом целой эпохи, как позднее творения Брунеллески или Микеланджело. На создание громадного форума у него ушло «всего» пять лет (со 107 по 112 год). Но он работал и над другими проектами – например, Рынком и термами Траяна. Жаль, что отношения зодчего с преемником Траяна, Адрианом, окажутся не столь идиллическими. Дойдет до того, что Адриан отправит Аполлодора в ссылку, а затем прикажет казнить… Тем временем инспекция скрывается за колоннами, звяканье преторианской амуниции постепенно стихает и сливается со звуками шагов других посетителей.

Поднимемся по лестничному маршу – он ведет в библиотеки. Наверху снуют служители с папирусными свитками в руках, рабы толкают тележки, полные папок. Похоже на коридор какого-нибудь нашего министерства… За приоткрытой дверью виден зал с рядами стеллажей и шкафов наподобие наших сервантов – в них содержатся тысячи папирусных свитков и дощечек. Стеллажи устроены непривычным для нас образом: полки не квадратной, а ромбовидной формы, чтобы папирусы не скатывались вбок, а лежали один на другом, как апельсины на рынке…

Открыв одну из дверей, мы выходим на балкон, идущий по периметру над внутренним двором здания. Облокотившись о перила, мы обнаруживаем «виновницу» необычного архитектурного решения, придуманного Аполлодором. В центре двора возвышается жемчужина сооруженного по велению императора форума – колонна Траяна.

Она достигает в высоту ста римских футов (чуть меньше тридцати метров), вершину ее венчает фигура Траяна из позолоченной бронзы (совершенно некстати замененная в эпоху Возрождения на статую святого Петра). Колонна выполнена из девятнадцати цилиндрических блоков каррарского мрамора, поставленных один на другой, весом тридцать две тонны каждый! Внутри колонна полая, в ней устроена винтовая лестница.

Больше всего поражает, конечно, ее внешний вид: на ней высечен фриз, огибающий по спирали всю колонну снизу доверху. Длина его составляет двести метров, и, как в комиксе, в нем повествуется об основных событиях двух военных кампаний (101 и 105 годов нашей эры), в ходе которых Дакия стала новой римской провинцией. В череде «кадров» сменяют друг друга сражения, переправляющиеся через реки легионы, осады, Траян, совершающий жертвоприношения богам и так далее. В общей сложности на рельефе присутствует несколько тысяч фигур (в основном легионеров), изображенных в мельчайших подробностях, раскрашенных и с настоящим бронзовым оружием в руках. В ходе столетий исчезнет бронза и сойдут яркие краски, и до нашего времени дойдет лишь беломраморная колонна с ее необычайными барельефами.

Простимся с форумом Траяна, чтобы вернуться на улицы города. Перед тем как покинуть грандиозный форум, мы становимся свидетелями трогательной сцены: пожилой мужчина пожимает руку юноше и девушке, та в ответ кидается ему на шею, тем несколько его смутив. Затем молодые люди, излучая счастье, сливаются в долгом объятии, а старик растроганно глядит на них. Эти трое только что вышли из дверей особого учреждения, расположенного здесь, на форуме Траяна, где происходит манумиссия – освобождение рабов. Старик-хозяин, пришел сюда, чтобы положить официальный конец рабству этих своих слуг, отныне они отпущенники и могут заключить брак, вещь немыслимая, пока они были собственностью хозяина, который сам решал, кого на ком женить… У нас на глазах жизнь этих двоих навсегда переменилась в лучшую сторону.

Любопытные факты

Forma Urbis, мраморный кадастровый план Рима

Известно, что при Августе Рим был поделен на 14 районов, эквивалент нынешних столичных округов, пусть и не совсем совпадающих с ними по размерам и очертаниям. Каждый из районов имел свою администрацию. Ведь обеспечение жизнедеятельности миллиона или даже полутора миллионов человек – задача не из легких. Нам неизвестны подробности организации местного управления, но мы легко можем вообразить все трудности, с которыми ему приходилось сталкиваться. Так будет продолжаться не одно столетие. Например, более двух веков спустя, при императоре Константине, Рим насчитывал 423 дороги, 29 больших улиц, 322 крупных перекрестка. Попробуйте представить громадную работу по обслуживанию всех этих дорог, по обеспечению исправности фонтанов, снабжавших водой население, по обнаружению незаконных построек и наказанию застройщиков, по улаживанию соседских споров между владельцами лавок и тому подобное? И все это не только в отсутствие телефонов, компьютеров, информатизированных архивов, но и без бумаги, ручек и чернил.

Римские чиновники располагали в работе ценным инструментом – речь идет об эквиваленте кадастра. Во время съемки одного из выпусков «Улисса»^[28] мы сняли несколько фрагментов тогдашней «кадастровой» карты, знаменитой forma Urbis, воспроизводящей план Вечного города на уровне земли. Благодаря ему можно изучать форму и размеры магазинов, глубину колоннад, изгибы улочек и даже расположение фонтанов. Известно несколько вариантов этой карты, созданных на различных этапах истории императорского Рима. Мы знаем, что их вырезали на пластинах из белого мрамора. К сожалению, до нас дошли лишь немногие фрагменты, с помощью которых удается реконструировать только небольшую часть города. Остальное было пережжено в известь в эпоху Средневековья или пошло на отделку стен…

Но, даже рассматривая отдельные плиты, понимаешь все богатство повседневной жизни в императорском Риме. При написании этой книги я базировался на некоторых фрагментах карты для реконструкции маршрутов и описаний улиц. Одним словом, многие мои зарисовки жизни на улицах Рима воспроизводят реальные места, запечатленные на forma Urbis, с учетом расстояний между зданиями, наличия колоннад, расположения магазинчиков и даже «баров» той эпохи. В частности, начало повествования, с той статуей в темноте улицы, изображает реальное место в центре Рима. Мне пришлось лишь домыслить черты лица богини.

Разумеется, с течением времени Рим с неизбежностью претерпел некоторые градостроительные перемены, но все-таки общая схема улиц и кварталов осталась той, что я попытался описать.

При взгляде на карту поражает ее детальность, плод великого профессионализма тех, кто замерял размеры каждой лавки, храма и здания. Были даже найдены пластины, забракованные по причине мелких погрешностей. Это позволяет понять строгость, на грани с педантизмом, римских властей в деле хранения информации, от которого, разумеется, зависел и тщательный контроль, и эффективное управление территорией.

11:50. Общественные уборные

Был момент, когда в императорском Риме насчитывалось целых 144 общественных туалета. Как раз в один из них мы направляемся. Латрины легко узнать, обычно вокруг них толчея, как на наших вокзалах или в кафе на заправочных станциях. И потом, поведение посетителей: входят туда быстрой походкой, а выходят спокойно, не спеша… У входа перед деревянным прилавком очередь из двух человек, по ту сторону прилавка сидит раб, а на столешнице мы замечаем терракотовую плошку, и почти в тот же момент слышится звяканье – в нее падает, подскочив, монета. Ах да, нужно платить. Немного, самую мелочь. Клиенты задерживаются, шаря на дне небольшой кожаной сумки, что свисает с пояса («кошелька» античной эпохи).

Итак, пользование общественными уборными платное, заведуют ими казенные подрядчики, называемые conductores foricarum. Любопытно, что городские туалеты породили латинское выражение, широко используемое по сей день: «pecunia non olet», «деньги не пахнут». Веспасиан ввел налог на прачечные, которые использовали для стирки мочу, получая ее как раз от общественных отхожих мест. Тит, сын Веспасиана, протестовал против этого налога, находя его излишним и просто неприличным. «Pecunia non olet», – был ответ отца…

Поднявшись по узкой лесенке, мы оказываемся в просторном, богато украшенном помещении. Есть даже ниши со статуями божеств. Вдоль стены устроен каскад, увенчанный статуей богини Фортуны, дарующей людям здоровье и счастье… Лепнина и краски росписей выполнены со вкусом, даже с роскошью. Но стоит опустить глаза, и панорама резко меняется: с десяток мужчин разных сословий и возрастов сидят, справляя нужду. В воздухе стоит типичный неприятный запах городских сортиров, но это, кажется, не доставляет беспокойства людям, спокойно сидящим, как в зале ожидания. Так мы узнаем, что уборная – наряду с форумом – одно из «публичных мест» Рима: кто-то тихонько беседует, а кто-то навязывается соседу с разговорами, кто-то привлекает всеобщее внимание новым анекдотом. Есть даже такие, кто, не имея физических потребностей, все-таки пришел сюда и уселся рядышком с посетителями, чья одежда выдает высокий достаток: они надеются напроситься на обед… Все разговаривают, шутят, кто-то даже незаметно оставляет надписи. Впрочем, люди и здесь не болтают без оглядки – ведь доносчики в Риме повсюду.

Больше всего поражает, даже прямо-таки озадачивает полное отсутствие приватности. Нет тут ни ширм, ни занавесок, ни перегородок, которые укрывали бы человека от чужих взглядов. Все сидят на длинном мраморном сиденье друг подле друга, словно в салоне автобуса… В Риме представление о приватности сильно отличается от нашего и применимо, по сути, только к зажиточным слоям, тем, у кого есть деньги, чтобы отгородиться и жить вдали от простого народа. Одним словом, собственная уборная – это статус-символ.

Нам в таком месте, разумеется, было бы крайне неуютно… Впрочем, следует заметить, что туники с успехом прикрывают интимные места от посторонних взглядов. Впечатление такое, что все эти люди просто присели отдохнуть… В сущности, так оно и есть, а, кстати, на чем именно? Сидений и анатомических унитазов нет. Поверхность мрамора плоская, люди садятся поверх отверстий в форме замочной скважины. Под общим сиденьем проходит глубокий желоб с проточной водой, уносящей все прочь… Функция этих отверстий понятна. Не очень ясно, однако, зачем нужна прорезь в вертикальной стенке, соединенная с верхним отверстием и спускающаяся до уровня колен между ног сидящего. Это еще зачем?

Не успеваем мы задаться вопросом, как один из посетителей удовлетворяет наше любопытство… В центре зала три мраморные ванны с водой, из которых торчат деревянные палочки. Мужчина вытягивается вперед и берет одну из них. Оказывается, на конце у нее губка, она походит на ершик. Мужчина сует «ершик» в проем между ног и использует губку как… туалетную бумагу. Не удовлетворившись результатом, он ее снова обмакивает в воду, протекающую по неглубокому желобку, высеченному в полу. Мы только теперь заметили этот искусственный «ручеек», протекающий у самых ног сидящих. Человек продолжает гигиеническую процедуру, подобную нашему биде… Затем, поскоблив палкой о внутренний край проема, он отправляет губку в канализацию, а палку возвращает на место, в мраморную ванну. В течение всей операции он ни на секунду не перестал болтать с соседом…

Бо?льшая часть жителей Рима именно так отправляет физиологические потребности, ведь, как уже было сказано, лишь немногие имеют туалет дома. Для тех, кто не хочет платить или не имеет при себе мелочи, есть другой вариант (для малой нужды) – большие сосуды с ручками, расставленные на углах и вдоль улиц (это можно увидеть в Помпеях), содержимое которых затем используют в красильнях…

Туалетов, подобных этому, разбросано немало по всему городу, от портика Помпея до «фойе» театра Бальба. Поразительно видеть, как под портиками, прямо на глазах у прохожих, как нечто само собой разумеющееся справляет нужду богатый торговец, чуть поодаль преторианец, отпущенник, молодой адвокат и так далее.

Некоторые туалеты даже отапливаются в зимнее время с помощью того гипокауста, что применяется в термах. Так обстоит дело, скажем, в туалете в самом центре города, между Римским форумом и форумом Юлия Цезаря. Здесь не протолкнуться в холодные дни…

Ну а куда же уходят сточные воды? Нечистоты отводятся по сложной системе подземных труб, образующих густую канализационную сеть под улицами и зданиями Рима. Ее строительство началось еще в VI веке до нашей эры. Согласно некоторым античным авторам, в некоторых местах водосборные каналы столь широки, что по ним могут разъехаться две повозки с сеном. Вошла в историю инспекция, совершенная Агриппой, который значительно усовершенствовал канализационную сеть во времена Августа. Если верить источникам, на некоторых участках ему пришлось пробираться в лодке.

Главный же герой этого удивительного памятника гидроинженерной мысли древних – Большая клоака (Cloaca Maxima), главный канализационный коллектор Рима (частично действующий и в наше время). Первоначально она представляла собой канал под открытым небом, затем, в республиканскую эпоху, ее увели под землю. Длина клоаки – чуть меньше километра, причем траектория непрямая из-за необходимости обходить существующие постройки.

Размеры ее поражают воображение: в некоторых местах клоака кажется настоящим туннелем диаметром почти пять метров. Сюда собираются не только нечистоты, но и излишки воды из водопроводов, сточные воды терм, фонтанов и, разумеется, дождевая вода.

В этой связи надо сказать, что улицы имеют характерный «горбатый» профиль – как раз затем, чтобы дождевая вода, уходя в водостоки, стекала по обеим сторонам дороги и заодно «мыла» ее (эта изобретательная система мытья улиц, как ни удивительно, действует сегодня в Париже). Канализационные колодцы можно увидеть повсюду, часто они выполнены в форме головы речного бога, полуоткрытый рот которого «глотает» дождевую воду. Один из них известен во всем мире и явно является самым фотографируемым канализационным колодцем в мире – это «Уста истины», увековеченные в знаменитом фильме «Римские каникулы» с Грегори Пеком и Одри Хепберн.

Большая клоака вытекает в Тибр сразу за Тиберийским островом. Становится очевидным единственный изъян римской канализации: когда на Тибре паводок, уровень воды поднимается и она затопляет Большую клоаку, останавливая движение сточных вод, а нередко даже поворачивая его вспять. Тогда сточные воды поднимаются и выходят на поверхность через колодцы и сточные желоба на улицах и в помещениях… Разумеется, эта канализационная система не в состоянии обслужить целиком город с населением один или даже полтора миллиона человек, поэтому многие стоки стекают в выгребные ямы, которые периодически опорожняются (не будем даже пытаться вообразить условия работы), а их содержимое используется как удобрение.

Эта впечатляющая очистная система Рима, сравнимая с почками живого организма, – удивительно современное явление. Римляне, народ весьма прагматичный, с самого начала поняли, что высокая концентрация людей невозможна без эффективной канализации. И это много говорит о цивилизации, которая, хотя еще не знала о бактериях, поняла фундаментальное значение гигиены и чистоты, достигаемой простым использованием воды (этот аспект будет утрачен в Средние века и даже сегодня остается несбыточным идеалом во многих странах третьего мира).

12:00. Родиться в Риме

На лбу блестят капли пота. С началом каждой схватки она морщится от боли, вена на шее, кажется, вот-вот лопнет от натуги. Женщина сидит на плетеном кресле с высокой спинкой, пальцы рук впились в подлокотники. Крики разносятся по дому, усиливая напряжение, из-за которого вот уже несколько часов жизнь в доме замерла. Рабы застыли в тишине в разных частях дома. Один из них, темнокожий, попавший сюда совсем недавно, глядит на товарища родом с Ближнего Востока, и во взгляде его огромных черных глаз читается вопрос. Тот, прикрыв веки, посылает ему успокаивающую улыбку. Хозяйка рожает уже не в первый раз. По дому, однако, разлито тревожное ожидание. После рождения трех девочек все в доме надеются, что в этот раз будет мальчик. Хозяину дома нужен наследник, чтобы было кому передать имущество и дела…

В подготовленной для родов комнате кроме нескольких верных служанок присутствует еще одна женщина. Волосы ее собраны на затылке, она присела на корточки у разведенных ног хозяйки и подсказывает, как дышать. Ее помощница, возможно дочь, обнимает роженицу со спины, мягко надавливая ей на живот во время схваток. На столе приготовлены кое-какие инструменты и компрессы на случай кровотечения. Имя акушерки – Скрибония Аттикс, она специально приехала в Рим из Остии, чтобы принять роды. Ее вызвал друг семьи, считающий ее присутствие гарантией благополучного исхода для ответственных родов. Сам он – известный архиатр (archiatrus), своего рода «главный врач». Надо заметить, что родами почти всегда занимаются акушерки, врачи-мужчины – крайне редко: причиной тому как исконная женская стыдливость, так и нежелание мужа видеть, как другой мужчина касается интимных мест его жены. Так будет продолжаться долго: помощь в родах и гинекологические процедуры будут оставаться в ведении женщин-акушерок и женщин-врачей. Сегодняшний случай не является исключением.

Муж акушерки – хирург, и он тоже здесь за работой, в другой комнате дома. Зовут хирурга Марк Ульпий Америмм. Ему около сорока, и он высоко ценится как врач. Сейчас он пускает кровь из ноги мужчине, брату хозяина дома. Кровопускания в большой моде в римскую эпоху. Кровь собирают в металлическую чашу, затем раб эту чашу уносит. Туго бинтуя рану, хирург оборачивается к архиатру, который все это время не сводил с него глаз – именно он преподал ему эту технику. «Главный врач» осматривает повязку, затем с удовлетворением глядит на молодого коллегу, и с его уст слетает лапидарная фраза: «Жизнь коротка, искусство долговечно», – словно он желает сказать, что искусство медицины и ее секреты не умирают, а передаются из поколения в поколение, от врачей к их ученикам.

Вернемся, однако, в комнату, где идут роды. Осталось уже недолго. Роженица, кажется, срослась с sedia gestatoria (да-да, родильное кресло тогда называлось точно так же, как теперь у нас в итальянском зовут церемониальный папский трон-портшез). В Древнем Риме рожали сидя. Никакой вам эпидуральной анестезии, никаких стерильных материалов, только легкие обезболивающие средства, когда это требуется: на протяжении всей Античности (и до самых недавних времен) роды представляли собой для женщины самую большую опасность. Она знает, что может лишиться жизни из-за кровотечения и инфекций (причина которых римлянам, не ведающим о существовании вирусов и бактерий, неизвестна). Даже сегодня в Африке каждая двадцатая женщина умирает в родах. В развитых обществах частота летальных исходов 1 к 2800…

– Потужься еще разок! – кричит Скрибония Аттикс.

Четвертое по счету дитя движется быстро. Несколько мгновений – и вот его голова с черными волосиками уже снаружи, но вокруг шеи обвилась пуповина. Случай крайне опасный: младенцу не поступал кислород, когда он выходит наружу, видно, что его лицо и тельце почти бурого цвета. Акушеркина дочь в ужасе округляет глаза, догадываясь о серьезности положения: ребенок не дышит и не шевелится. И какой странный у него цвет кожи. Вдобавок мальчик! Если он не выживет, как объяснить это отцу, с таким нетерпением ждущему наследника? Он наверняка обвинит в его смерти их с матерью… Тем временем Скрибония Аттикс не теряет присутствия духа: очевидно, она подумала то же самое и теперь призывает весь накопленный опыт, чтобы спасти малыша. Она поднимает новорожденного за ножки, но тельце висит как тряпка. Тогда она переворачивает его и хлопает по спинке, сначала легонько, затем все сильнее. Ей нужно вызвать у младенца дыхательный рефлекс, иначе будет слишком поздно. Мать наблюдает за разыгрывающейся драмой, бессильная что-то сделать, она даже не чувствует, как руки ассистентки от волнения железным обручем сдавили ей грудь. «Спаси его!» – кричит она. Не успела она закончить фразу, как новорожденный внезапно изогнулся, задергал ручками и наконец издал пронзительный вопль. Его маленькая диафрагма начинает ритмично сокращаться, и обжигающий поток воздуха впервые наполняет крохотные легкие. Громкий плач новорожденного разносится по всему дому. С малышом все в порядке. Все улыбаются, включая отца, сидящего в окружении родных за кубком вина. Никто не знает и никогда не узнает о драматическом моменте, который пережили присутствующие в этой спальне.

Разумеется, описанная нами сцена – воображаемая. Но в целом она вполне правдоподобна. Действительно, была такая акушерка Скрибония Аттикс, и у нее был муж, хирург Марк Ульпий Америмм. Откуда нам это известно? По их гробницам, открытым археологами в некрополе Остии. Над последним пристанищем каждого из супругов установлены терракотовые плиты, изображавшие их за работой. Когда я увидел эти плиты, меня поразила точность воспроизведения сцен. При всей своей простоте они кажутся фотографическими снимками. Акушерка склонилась перед сидящей на специальном кресле роженицей, которую со спины держит ассистентка. Именно так, как мы видели. Хирург же склонился над пациентом, которому делает кровопускание из ноги (к сожалению, плита сломана, и мы не можем видеть их лиц).

Эти захоронения датированы 140 годом нашей эры. Значит, в тот момент истории Рима, который мы изучаем, двадцатью пятью годами раньше, акушерка и ее муж должны были быть на пике своей карьеры. Вполне вероятно, они часто бывали в Риме по вызову. Я вообразил, что «устроил» их на эти роды архиатр, «главный врач», – и действительно, неподалеку от этих надгробий была обнаружена также могила этого важного лица. Звали его Гай Марций Деметрий. На надгробии у него выбита эпитафия: «Жизнь коротка, искусство долговечно»… Как знать, может, это была фраза, которую он любил повторять своим ученикам…

Жизнь на правах римского гражданина или смерть на свалке?

Вернемся к сценке рождения, которую мы только что наблюдали. Итак, доминус получит наконец наследника мужского пола, иметь которого столь важно в древнеримском обществе, где мужчине отведена главенствующая роль. Мы даже можем вообразить, что произойдет в ближайшие минуты: новорожденного обмоют, перережут ему пуповину и отнесут к отцу. Тот будет ждать его в середине комнаты стоя. Сына положат на пол у его ног. В следующие мгновения, согласно древнейшему ритуалу, свершится судьба младенца. Если отец наклонится к нему, возьмет на руки и поднимет над головой в присутствии всех родных, это будет означать, что он признал дитя и принял его в семью.

Если же отец не двинется с места, не поднимет ребенка, это будет означать, что он не принимает его в семью.

Причины тому могут быть самые разные: в семье уже слишком много детей этого пола или вообще слишком много ртов (особенно в самых бедных семьях), жена подвергалась насилию или отец подозревает, что ребенок – плод измены, наконец, явные физические изъяны. Что же произойдет в этом случае? Положившая ребенка на пол женщина поднимет его и унесет. Часто это бывает сама акушерка; недаром в римскую эпоху многие верят, что за акушерками стоит целый «рынок» младенцев, что они даже подменяют новорожденных, чтобы угодить семье, желающей мальчика или, наоборот, девочку. Или чтобы вывести из затруднения семью, в которой родился ребенок-урод.

Участь отвергнутого новорожденного поистине сурова. В лучшем случае его оставят в одном из мест на улицах Рима, где существует эквивалент «колес подкидышей»^[29]. Римский историк Фест сообщает, что неподалеку от овощного рынка (Forum Holitorium) находится колонна именно с таким назначением: не случайно ее называют «молочной» (columna lactaria), поскольку, по словам античного историка, здесь каждое утро находят грудных младенцев. Они тепло укутаны и часто имеют при себе опознавательные знаки (половинка монеты или медальона), чтобы «подкинувшие» их семьи в будущем могли отыскать их. Естественно, родителям придется раскошелиться, чтобы возместить расходы на воспитание ребенка.

Чтобы доказать, что это их ребенок, достаточно будет предъявить вторую половинку распиленной некогда монеты. Эта система практиковалась веками, и вполне вероятно, что она была в ходу и в Риме при Траяне.

Драматичность ситуации в том, что те, кто подбирает подкидышей, могут распоряжаться ими как угодно: сделать из них впоследствии проституток, если это девочки, или рабов и слуг, если это мальчики.

В этом огромном городе существуют и такие люди, для кого это стало ремеслом: каждое утро они обходят места, где принято оставлять младенцев, забирают их и продают с целью наживы. Некоторые, в точности так, как это происходит сегодня в Индии и в некоторых других бедных странах, ломают малышам ножки или ослепляют их, чтобы те вызывали больше жалости у прохожих, увеличивая заработки их хозяев, промышляющих попрошайничеством.

Но участь отвергнутых семьями детей может быть еще более драматичной. Как утверждает Сенека, тех, что родились с уродствами или раньше срока, часто душат или топят. Других относят тайком на свалку или на старую пустынную дорогу и оставляют там в грязи и нечистотах, где их ждет смерть от голода, холода или… зубов бездомных псов.

Но бывают и счастливые исключения, когда найденыши попадают в семьи, по разным причинам не имеющие собственных детей, и вырастают в любви и заботе. Возможно, этим утром 115 года нашей эры где-то в Риме уже случилось такое чудо.

12:20. Встреча с Тацитом

Улица, по которой мы идем, Аргилет, граничит с самой «простонародной» частью Рима – Субурой. Любопытный факт: Субура находится прямо за императорскими форумами. Два диаметрально противоположных мира расположены по соседству. По одну руку – роскошь, драгоценный мрамор, символы власти и римской истории. По другую (в нескольких метрах) – другая история, история «с маленькой буквы»: бедный и скромный мирок, где живет беднота. Это видно уже по тому, как одеты люди, по грязи на улицах, по тому, какого пошиба здесь лавки, торгующие самыми дешевыми продуктами.

Стена из пеперина^[30] огромной высоты, – настоящая «Берлинская стена», отделяет Субуру от форума Августа, служа брандмауэром, призванным защищать это столь значимое место от огня пожаров (весьма нередких). Так, похоже, и произошло во время знаменитого пожара в Риме во времена Нерона: стена сдержала пламя и уберегла форум, оставшийся единственным безопасным островком, где укрылись многие из горожан.

Парадоксальным образом улица, на которой мы находимся, хоть и является частью бедняцкого квартала, вместе с тем глубоко связана с римской культурой. Именно здесь находятся многочисленные книжные лавки и мастерские. Если вы ищете произведение какого-то великого римского автора, от Цицерона до Вергилия и Марциала, то вам сюда.

Многие лавки снаружи имеют вывески, часто стены по обеим сторонам от входа в заведение тоже испещрены надписями. Как правило, владельцами лавок являются отпущенники, и называют их по именам этих бывших рабов.

Мы проходим мимо лавок Атректа и Секунда – эти заведения весьма скромные. Чуть дальше находятся лавки братьев Сосиев и Дора… А вот и лавка с весьма богатым ассортиментом: она принадлежит отпущеннику Атрекцию. Помещение внутри просторное, расставленные вдоль стен шкафы битком набиты литературными произведениями. Одни в форме свитков из папируса (volumina), для сохранности они помещены в продолговатые кожаные футляры с крышкой (capsae). Другие – в форме небольших книжечек с пергаменными страницами. И конечно же, непременные деревянные таблички: каждая страница – это восковая «формочка», на поверхности которой написан или, вернее, выдавлен при помощи бронзового стиля текст (как правило, в таком виде предлагаются недлинные произведения, например поэмы).

Давайте войдем и приблизимся к одному из шкафов. Аккуратно достанем книгу и полистаем ее: однако стоит ее раскрыть, как страницы вдруг «разворачиваются», ниспадая лентой до самой земли. Дело в том, что многие тексты сделаны «гармошкой», то есть страницы не собраны в переплет, а представляют собой сложенную во много раз длинную полосу льняного полотна, напоминая открытки-раскладушки, что продаются у нас в сувенирных магазинах.

Но вот мы ловим на себе строгий взгляд продавца, стоящего у другого стеллажа. Спеша вернуть книгу на место, мы успеваем заметить, в каком направлении следует читать такие тексты: справа налево, в противоположность тому, как устроены наши книги. Двойная красная черта разделяет столбцы текста. Новый сгиб – новая страница…

Мы выходим из лавки. По пути нам встречаются люди, выходящие из других книжных магазинов со свитками или небольшими томиками в руках. Один магазин поражает нас своими масштабами – в траяновском Риме это эквивалент наших «домов книги». Это лавка Трифона, реклама на стенах извещает о продаже сочинений различных авторов. У входа ждут носилки, два солдата коротают время за разговором – верная примета, что в магазин пожаловал важный посетитель. Заглянем внутрь. Между рядами книжных полок мы видим и «типографию» Трифона. До Гутенберга с его подвижными литерами еще очень далеко. Здесь все «печатается» вручную: целая бригада рабов-писцов записывает текст под диктовку, создавая одновременно по многу копий. Их склоненные головы вызывают образ средневековых монахов-переписчиков…

Ты, что мы видим, – это завершающий этап создания книги. Вначале авторы пишут их у себя дома, потом отдают читать знакомым и друзьям для выявления ошибок и неточностей, а также чтобы оценить влияние высказываемых в тексте идей. Плиний Младший шел еще дальше: он рассаживал вокруг себя группу слушателей и зачитывал им вслух свои сочинения. По его словам, именно в эти моменты он и вносил в текст наиболее существенную правку. Наконец, текст передается в «живую типографию». Работа идет день за днем, при свете масляных ламп: результат – поистине ручная работа, а не серийное производство… Напиши мы книгу во времена Траяна, ей бы тоже довелось пройти сей длинный путь…

Несложно догадаться, что сроки публикации в Древнем Риме очень долгие, но у заведующих книжными лавками отпущенников нюх не хуже, чем у современных издателей. Если они чувствуют в том или ином сочинении потенциальный бестселлер, то приостанавливают остальные «производственные линии», бросая на него всех своих рабов-переписчиков…

Погруженные в эти размышления, мы тем временем замечаем в глубине лавки человека, приподнявшего рукой занавеску, что отделяет магазин от подсобного помещения. Это высокий бородатый мужчина с гладким черепом и резкими чертами лица. Он-то и есть Трифон, хозяин книжной лавки-мастерской. Придерживая занавеску, он пропускает вперед своего собеседника. Судя по тем немногим словам, что нам удается расслышать, они обсуждают сроки издания одного текста, который уже сдан переписчикам «в работу». Очевидно, медлящий с уходом посетитель и есть сам автор. Мы догадываемся, что он обеспокоен: сочинение состоит из многих частей, но он не желает, чтобы срок публикации растягивался до бесконечности. Трифон старается успокоить его, но делает он это крайне почтительно, с благоговением. Видимо, это важная персона, раз к тому же его ждут у входа носилки и охрана. Кто бы это мог быть?

Подойдем поближе к одному из переписчиков, вон к тому египтянину. Четким каллиграфическим почерком он выводит при свете масляной лампы слово за словом. Тень от его кисти и пальцев, кажется, танцует, выписывая пируэты. Перед ним на подставке рукописная страница оригинала, с которой он обращается крайне бережно. Сбоку на столе лежит переплетная крышка из двух скрепленных между собой дощечек, в которую для сохранности помещаются листы авторской рукописи.

Попробуем, вытянув шею, прочесть, что написано на титульном листе. «От кончины Божественного Августа». Да это же «Анналы» Тацита! Значит, тот человек с седыми курчавыми волосами, с пронзительно-острым взглядом зеленых глаз, что сейчас выходит из магазина, – он и есть великий историк! А ведь и в самом деле, он не только живет в изучаемое нами время, но, если подумать, как раз через несколько месяцев, в 116 году, выйдет его великий труд, знаменитые «Анналы». Это последний этап его долгого «путешествия» по истории, в котором он обличает пороки и упадок империи.

Итак, издание его труда происходит на наших глазах, и если присмотреться, то мы заметим, что раб переписывает текст десятой книги. Одной из тех, что до нас не дошли… Кто знает, о чем в ней говорится. Пораженные увиденным, мы застываем в оцепенении. Тацит поворачивает за угол, прощается с Трифоном и садится на носилки. Только теперь мы вспоминаем, что он был не только великим историком, но также адвокатом, квестором, претором, консулом и проконсулом… это объясняет наличие сопровождения. Носилки трогаются с места и удаляются, плавно покачиваясь над толпой…

В это самое мгновение всего в нескольких сотнях метров отсюда близится к концу драма человеческой жизни. Развязка наступит на глазах у тысяч людей, посреди Колизея.

12:30. Колизей, момент расплаты

Охрана крепко держит его за руки, словно боится, что он может сбежать. Но куда ему бежать? Он заперт за решеткой в нескольких метрах от арены Колизея. Снаружи десятки тысяч людей кричат, смеются, бьют в ладоши, в этот холодный темный коридор гул толпы доходит искаженным эхом. Он словно попал в огромную ловушку без шанса спастись. Лучше бы его убили одним ударом меча. Но этого никто не сделает: наоборот, ему предстоит умереть в жестоких муках, его съедят живьем! До сих пор он безропотно принимал свою участь. После того как судьи вынесли приговор, все пошло как по маслу, как по накатанным рельсам. Его взяли под стражу, посадили на повозку и отвезли в тюрьму. По пути народ хулил его, оплевывал, забрасывал камнями и даже экскрементами, как его только не срамили… В голове у него царила сумятица, разумом он пытался осознать ситуацию, найти выход. Но было слишком поздно. Словно некий зловещий механизм влек его к пропасти, а он был не в силах этому помешать.

Узник знает, что унижение – часть наказания. Сколько раз он был тому свидетелем, наблюдая на улице процессии с осужденными. И ведь он тоже насмехался над ними, посылал им вслед оскорбления, кидал камни… А теперь он на их месте. И к сожалению, знает, чем все закончится. В эти дни он готовился к смерти. Но теперь, когда настал момент взглянуть ей в глаза, в его груди растет паника, нестерпимая душевная боль, отчаяние… Дыхание становится все более лихорадочным, лицо бледнеет, а тень от решетки рисует на его теле клетчатый саван. Из одежды на нем всего лишь подобие короткой бахромчатой юбки из простого полотна. Стражники замечают его душевное состояние и, с усмешкой переглянувшись, еще крепче сжимают тиски. По части приговоренных к смерти у них большой опыт, и они знают, что это один из самых опасных моментов.

«Растерзание дикими животными» («damnatio ad bestias») – таков был приговор. При этих словах мир для него перевернулся. Но он должен был ожидать такого конца. Годы неправедного обогащения и коррупции поселили в нем дерзкое ощущение безнаказанности. Он начал думать, что сильнее системы, которая в цепях привела его в Рим из Северной Африки, с территории нынешнего Алжира. В течение многих лет он был рабом, а получив свободу, начал свое восхождение. Он оставил без средств к существованию не одного человека, целые семьи оказывались выброшены на улицу. А он, ростовщик, ни к кому не проявлял снисхождения. Сколько раз приходили к нему с просьбами об отсрочке, умоляли о снисхождении. Но в глубине души он испытывал жестокое удовольствие, отказывая им. Словно мстил за свое прошлое. Он стал жестоким, циничным и к унижению прибавлял насилие: неплательщиков избивали палками, затем при помощи подкупленных чиновников конфи сковывали имущество и делили полученное между сообщниками. Дочери и жены его жертв часто были вынуждены уплачивать ростовщические проценты собственным телом. Казалось, власть его не знает границ: богатства, пиры, влиятельные гости. Он думал, что уже достиг вершины могущества в римском обществе. Но однажды все рухнуло.

Хватило того, что сознался один из подкупленных им чиновников. Стража явилась на заре, при свете факелов, его отвели в темницу, допрашивали, пытали. Потом начали приходить первые робкие показания. Кое-кто из-за стыда промолчал, но многие заговорили. Так стала известна часть из множества гнусных преступлений против римских граждан, совершенных этим бывшим рабом. Нестерпимый факт! Приговор не мог быть иным. И вот теперь он здесь, ноги подкашиваются от страха, и от смерти его отделяют считаные мгновения.

Стража отошла на шаг, уступив место двоим, одетым в некое подобие толстых комбинезонов из крепкой кожи. Головы их тоже покрыты странными капюшонами из толстой кожи, под которыми скрыты шлемы. Их вид смутно напоминает облачение исландских моряков… Это рабы, отвечающие за исполнение казни, они выталкивают приговоренных навстречу диким зверям. Странные одежды в пятнах засохшей крови служат им защитой: внутри у них толстая набивка, как в тех специальных рукавицах, которыми пользуются сегодня дрессировщики сторожевых собак.

Внезапно решетка распахивается, и резкий толчок выбрасывает его на арену. Солнечный свет ослепляет его. Приговоренный щурится, морщит лицо – ему нечем заслониться от солнца, ведь руки завязаны за спиной. Он едва слышит гул толпы. Сколько раз он видел эту сцену в Колизее, но разве мог вообразить, что однажды сам окажется на арене, брошенный на съедение зверям!

Два «палача» подталкивают его в спину, заставляя бежать. За секунду до того, как выпустить приговоренного, они переглянулись и решили именно так разыграть начало представления – отчасти чтобы привлечь внимание, отчасти чтобы раззадорить зрителей. За годы праздности отпущенник растолстел. Вид этого человека, не способного бежать, с колышущимся при каждом шаге брюхом, вытаращенными глазами, вызывает на трибунах волны смеха и злорадного свиста. Среди зрителей много его жертв: кто-то кричит, давая выход накопленной за годы унижений обиде, кто-то молча наблюдает.

Теперь троица замедляет шаг и направляется в сторону льва с пышной темной гривой – тот оборачивается и смотрит на людей. По иронии судьбы он, как и его жертва, родом из Северной Африки. Льву не первый раз выпадает такая «кормежка» на арене. Однако он медлит. Тогда работник колет его длинным шестом. Лев отскакивает, рыча на виновника беспокойства. Тот тычет в льва шестом еще раз – и тот решительно направляется в сторону приговоренного. Могучие мускулы зверя волнами перекатываются под кожей.

Человек видит, как к нему близится его погибель. У львов огромные головы, но больше всего вселяют страх их светлые, орехового оттенка глаза, которые, кажется, пылают огнем. В их взгляде одна лишь безжалостность.

Приговоренный в ужасе вопит, цепенеет, упирается ногами. Но палачи сильнее его. Один из них опытной рукой берет его за волосы и нагибает вперед его голову, словно приманку для зверя. Второй прячется за его спиной, как тот, кто подпирает плечом дверь, чтобы ее не вышибли снаружи. В этом положении он подталкивает обреченного вперед, крепко держа за руки. Пригнув укрытую капюшоном голову, палач готовится к прыжку животного…

Лев убыстряет шаг, двигаясь поразительно бесшумно. Приговоренный издает вопль и в последний момент зажмуривается и отворачивает голову. Публика замирает в то мгновение, когда лев отрывается от земли в длинном прыжке.

Все происходит в мгновение ока. Палачи отпускают жертву и отбегают. Мелькают белые клыки. Приговоренный чувствует на лице жаркое дыхание, и хищник всей массой наваливается на него.

Зрители ликуют. Но это зрелище не для слабонервных. Лев стиснул челюсти на лице и шее жертвы. Его клыки глубоко вошли в живые ткани, раздробив лицевые и носовые кости и смяв глазницу. В один присест лев уничтожил ему пол-лица, содрав всю кожу вместе с носом, щекой, скулой и глазом, который отскочил в сторону. Лицо осужденного превратилось в чудовищную кровавую маску, что вызывает трепет у зрителей ближних рядов. Но человек еще жив, он кричит и извивается в муках. Лев крепко прижимает его к земле, впившись когтями в грудь и плечо. Приоткрыв пасть, он оборачивает к зрителям окровавленную морду – словно ищет одобрения. Новый укол шеста побуждает его завершить начатое. Лев словно отыгрывается на жертве за причиненную ему боль. Он вонзает зубы в шею и яростно терзает тело. Но человек уже не шевелится, шея переломлена, голова неестественно склонилась набок. Короткие судороги в ногах знаменуют конец его существования. Теперь лев выедает его внутренности…

Любопытные факты

Смерть как зрелище

Зрелище, которому мы только что оказались свидетелями, считалось обычным во всех городах Римской империи. Значит, не напрасно так часто твердят о бесчеловечности римлян? На самом деле нужно иметь в виду две вещи. Прежде всего – времена. Так тогда жили. Этруски практиковали человеческие жертвоприношения. Кельты, столь популярные в последнее время, имели обычай отрезать головы побежденным врагам (даже если это были их братья-галлы) и прибивать их гвоздями к балкам дома как трофеи. В случае если враг был человеком с именем, его голову пропитывали цитроновым маслом и так сохраняли из поколения в поколение.

Головы и черепа вывешивались у входа в деревни или в священные места (как в святилище Антремон). Впечатляющий памятник этому обычаю сегодня можно увидеть в Марселе в музее Борели. Там выставлен каменный архитрав со знаменитого кельтского святилища в Рокпертюз на юге Франции – в нем высечены ниши, куда помещались черепа самых опасных врагов.

Примерно в это же время в Китае солдат продвигался по служебной и социальной лестнице в зависимости от количества отрубленных им голов (для удобства подтверждением служили пары ушей, срезанные с поверженных врагов и принесенные в лагерь). В Центральной Америке ацтеки продавали для жертвоприношений обращенных в рабство пленных. И так далее.

Одним словом, римляне принадлежали к миру, сильно отличающемуся от нашего. Колизей был местом публичных казней, а ведь подобное существовало и в наших обществах до недавнего времени. Во Франции была гильотина, в Великобритании – виселица. И всякий раз казнь должна была происходить принародно, другим в назидание. В папском Риме существовало несколько мест для разных видов казни: на площади Кампо-деи-Фьори сжигали на костре еретиков, в квартале Трастевере отрубали руки, на мосту Замка Святого Ангела совершались повешения, четвертования и обезглавливания. А на пьяцца-дель-Пополо, где казни нередко были частью карнавальных празднеств, они приводились в исполнение поистине ужасающим способом: приговоренных колотили молотками по вискам, пока они не умирали… С 1826 года была пущена в ход гильотина, которую считали не такой бесчеловечной. Заметьте, мы говорим о гораздо менее отдаленных временах, нежели античный Рим.

Римляне, это правда, сделали то, чего до них не делал никто: превратили казнь в зрелище. Вспомните о телепрограммах, в которых используются подлинные видеосъемки с мест аварий, погонь и убийств. «Обертка» другая, но суть остается той же, что и в античные времена: страдание, смерть подается как зрелище, кровь служит для того, чтобы поднять рейтинг.

Можно сказать шире: кино– и телефильмы со сценами насилия, смерти и перестрелок, которые сейчас можно увидеть по телевизору в любое время суток, являются современным аналогом представлений в Колизее.

Но в чем состояли эти представления? Сценариев было много. Некоторые – вопиющие. Та смерть, которую мы наблюдали, была «простая». В других случаях приговоренных привязывали к столбам, укрепленным на тележках в форме небольшой колесницы, и толкали навстречу зверям. Потоки крови, струящейся на мозаиках, свидетельствуют о том, что это были действительно жестокие зрелища.

Публика знала, что исполнение приговоров часто сопровождается «сюрпризами», и это разжигало интерес к событию. По этой причине организаторы порой готовили красочные декорации, и казнь происходила в рамках постановки по какому-нибудь мифологическому или историческому сюжету, то есть действовал тот же принцип, что и в «живых картинах»^[31] или наших «живых вертепах»^[32]… Вот, например, «Икар»: приговоренный воспроизводит легендарный неудачный полет и падает, разбиваясь об землю, так что брызги крови долетают до присутствующего на действе императора. Так рассказывает Светоний.

Нам известно о приговоренных, что повторили жест Муция Сцеволы, обуглившего на огне собственную руку, или о тех, которым пришлось «инсценировать» самооскопление Аттиса или мучения Иксиона (прикованного к огненному колесу)…

Марциал рассказывает, что по случаю открытия Колизея зрителям была предложена инсценировка мифа об Орфее, который, тоскуя об умершей Эвридике, сумел своим пением укротить диких зверей. Приговоренный оказался на арене посреди скал и деревьев, одно за другим появляющихся из-под земли (один из многочисленных спецэффектов) вместе со зверями. Увы, ему не удалось усмирить медведя, и под ликующие возгласы толпы, говорит Марциал, «певец был разодран в клочья неблагодарным медведем».

Другой кровавый спектакль был вдохновлен мифом о Прометее, подарившем людям огонь и в наказание прикованном богами к скале, куда регулярно прилетал орел и выклевывал ему печень. Приговоренного разрывает на куски привезенный из Каледонии (то есть Шотландии) медведь.

Не менее жестокая участь выпала во времена Нерона одной женщине, которой пришлось участвовать в постановке о рождении Минотавра, «сыграв роль» Пасифаи, совокупляющейся с критским быком… Известно, что этот тип публичной казни воспроизводился и позднее, например при Тите.

Но не было недостатка и в тех, кто развлекал публику рискованными спектаклями с участием диких зверей. Это были не смертники, а акробаты: они играли с медведями и львами в опасные игры, ловко прячась от них за вращающимися дверьми (вроде тех, что бывают в наших отелях) или в корзинах, которые вертелись вокруг столба. Были и те, кто при помощи шеста перепрыгивал через медведей либо забирался на шаткие конструкции, под которыми носились хищные звери.

Среди различных видов приговоров было и так называемое «предание мечу» («damnatio ad gladium»). Поистине изощренная форма публичной казни, состоявшая в том, чтобы вывести на арену двух приговоренных с мечами в руках с тем, чтобы они сразились в смертельном поединке. Победитель должен был затем биться с другим приговоренным и так далее.

Наконец, в этой галерее ужасов следует упомянуть также казнь огнем.

В этом случае на смертников надевали пропитанные горючими веществами одежды и заставляли их танцевать. Когда одежду поджигали, пляски приговоренных становились все безумнее, пока они не погибали в языках пламени.

Погибли в огне многие христиане при Нероне. Их привязывали за шею к столбу, чтобы они не могли шевельнуться, затем складывали у их ног связки из смолистых веток, папируса и воска и наконец поджигали…

В связи с этим следует подчеркнуть, что, вопреки распространенному мнению, ни один христианин не был убит в Колизее в эпоху Нероновых преследований. Колизея тогда просто не существовало. Эти казни при Нероне происходили в другом месте: в его личном цирке, где устраивались гонки на колесницах. Множество христиан нашло там мученическую кончину (покрытые шкурами и отданные на растерзание псам, распятые или заживо сожженные). По легенде, там был убит и похоронен и Петр, вот почему на этом месте выросла посвященная ему базилика. Христиан преследовали и предавали смерти и в другие времена, но о Колизее источники не упоминают. Казни происходили главным образом в амфитеатрах в разных городах империи.

13:00. Обед: время подкрепиться в «кафе»

Вернемся на римские улицы. Нам в глаза бросаются трое рабов, идущие гуськом. У каждого на плече по амфоре, они придерживают ее сбоку за ручку. Очевидно, это разносчики съестных припасов. Проследуем за ними. Несмотря на тяжелый груз, они живо перемещаются в толпе под портиками. Люди сторонятся, чтобы дать им пройти, и мы воспользуемся этим коротким кильватером свободного пространства, который они оставляют за собой. С помощью этого трюка передвигаться под портиками получается гораздо быстрее. Сбоку мелькают открытые проемы лавок, подъезды инсул и так далее. Но вот один из них останавливается: он прибыл по назначению. Это вход в «каупону» (caupona), то есть гостиницу. Показавшись хозяину, он исчезает внутри. Двое других ждут его на улице, спустив амфоры на землю, чтобы перевести дух. Давайте-ка посмотрим, как выглядит этот античный отель. Разумеется, тут тоже существуют разные категории с разным уровнем сервиса (подобно нашим звездам), но по сути гостиницы устроены примерно одинаково.

К примеру, как и в наших отелях, здесь на нижнем этаже расположен ресторан, а на верхнем – номера. Есть даже «гараж» для клиентов, то есть конюшня. С улицы видно четыре комнаты с триклиниями, одна из которых в данный момент занята. Странно видеть такое в этот час, поскольку триклиний обычно используется вечером для важных ужинов, а не днем. Может, что-то празднуют или это деловой обед. В Древнем Риме такой способ ведения переговоров не менее распространен, чем в современном… Служанка выходит из триклиния с кувшином в руках и задергивает за собой пурпурную занавеску, скрыв от нас происходящее внутри. Ничей чужой взгляд не потревожит покой сотрапезников.

Проследуем дальше за рабами. Мы переходим перекресток по типичной древнеримской «зебре», то есть по большим каменным блокам, проложенным дорожкой поперек улицы. Без них не обойтись в дождливые дни: когда улицы (зачастую намеренно устроенные под уклон, чтобы дождевая вода, стекая, мыла брусчатку) превращаются в бурные потоки воды, эти блоки позволяют перейти с одного тротуара на другой, не замочив ноги. В точности как мы перебираемся через ручей по выложенным в ряд камням.

В целом улицы, по которым мы сейчас проходим, напоминают современные: по обеим сторонам проезжей части расположены ряды лавок и тротуары для пешеходов. Мы обращаем внимание, что кое-где люди сгрудились настолько, что нашим рабам-разносчикам становится трудно пройти. Это места расположения закусочных. В самом деле, наступило время обеда, и в эти заведения начинают стекаться люди, как происходит и в наше время.

Вторая остановка. На сей раз у винной лавки. Она представляет собой длинный прилавок, в углу к стене прислонено несколько амфор, а у входа на длинном бронзовом шесте подвешены маленькие кувшинчики. Здесь пьют вино и на скорую руку закусывают простой едой. Главное, едят тут стоя и быстро. Все это заставляет вспомнить о чем-то, очень хорошо нам, итальянцам, знакомом – о наших барах^[33]. В обеденный перерыв мы берем в баре сэндвич с напитком. Здесь, в свою очередь, заказывают кубок вина и пару лепешек. Разница состоит в том, что мы почти всегда завершаем ланч чашечкой кофе… Римлянин – нет. Как мы уже упоминали, в императорском Риме кофе никто не заказывает, потому что его еще не «изобрели»…

Что впечатляет в этом заведении, так это некое подобие спускающегося с потолка вдоль одной из стен деревянного «стеллажа», на котором разложены восемь амфор. Это эквивалент бутылок, расставленных за спиной бармена в наше время. В одной из амфор кончилось вино: хозяин вынимает ее и с помощью двух из наших разносчиков устанавливает на ее месте одну из доставленных ими. Пока они выполняют эту трудоемкую операцию под любопытными взглядами посетителей (впрочем, один из них не проявляет интереса к происходящему, его глаза налились кровью, а голова покачивается под действием выпитого им вина), мы замечаем, что помещение имеет размеры обычной лавки (taberna). Не случайно этот тип заведений именуется taberna vinaria, термин, который, пройдя через века, превратился в нашу «таверну» с тем же самым значением питейного заведения. Прихватив с собой пустую амфору, троица продолжает путь, и мы следом за нею. Остается доставить еще последнюю амфору. Посмотрим, куда она нас приведет…

Мы минуем портик Ливии и выходим на развилку двух улиц. Здесь разносчики останавливаются, они прибыли по адресу. В угловом доме – крупное предприятие общественного питания. Оно занимает поистине ключевую позицию: в нем два входа, с каждой из двух сливающихся в этом месте улиц. В отличие от «бара», куда мы заглядывали раньше, здесь можно поесть и выпить сидя.

В наше время на экскурсиях по местам археологических раскопок вы услышите, как гиды, показывая то, что сохранилось от подобных зданий, называют их словом «термополий» (thermopolium). На самом деле, если вы спросите у прохожего в Риме времен Траяна, где ближайший термополий, он непонимающе вытаращит на вас глаза. И правда, это греческое слово, которое в императорском Риме никто не употребляет, вместо него используется термин «попина» (popina).

Многие принимают пищу снаружи, усевшись на скамьи вдоль стен, что создает немалую помеху прохожим (в точности как расставленные на тротуаре столики современных баров и ресторанчиков в центре города). Выгода для трактирщика в том, что таким образом он может обслужить больше народу и, следовательно, увеличить выручку. Выгода для клиентов – в том, что они могут есть, одновременно наблюдая за происходящим на улице: ни дать ни взять документальный фильм…

Познакомимся с заведением поближе. Уже с улицы чувствуются запахи, от которых текут слюнки. В особенности запах мяса, запеченного с розмарином.

Первое ощущение такое, словно зашел в современный ресторанчик. Просторное помещение, расставлены столы, за которыми обедают люди. Среди посетителей – и мужчины, и женщины. Своего рода «барьером», отделяющим помещение от улицы, служит длинная стойка в форме буквы «Г», облицованная белым с синими прожилками мрамором.

Более короткая ее сторона выходит непосредственно на улицу, примерно как прилавки наших кафе-мороженых. Девушка подает тарелки и стаканы выстроившимся в очередь клиентам. Она весьма миловидна, и хозяин это знает, оттого и поставил ее на раздачу, чтобы своим видом красавица привлекала в стены харчевни прохожих. Она обслуживает клиентов очень быстро и то и дело берет свежие стаканы или кувшины с подобия мраморной этажерки лесенкой справа от прилавка, где тот примыкает к стене. Но клиентам-мужчинам, по правде говоря, больше нравится, когда красотка наклоняется под стол. Тогда у стоящих рядом есть возможность насладиться щедрым декольте.

Девушка делает это регулярно, но не для того, чтобы покрасоваться, а потому, что в нижней части прилавка имеется раковина для быстрого споласкивания тарелок. Из подведенной трубы в раковину струйкой течет вода, так что мытье вроде бы происходит в проточной воде. Однако чего только не плавает на ее поверхности: остатки пищи, бобы, капли масла…

Эту раковину, которую благодаря проему в прилавке в форме арки видно и снаружи, и мраморные полки лесенкой сбоку можно встретить почти во всех харчевнях империи. По этой отличительной черте вы безошибочно определите их даже издалека…

Продолжаем осмотр. Другое крыло стойки уходит внутрь зала, и на его поверхности имеются широкие круглые отверстия: это горлышки встроенных в стойку больших круглых амфор (dolia). Что бы могло быть внутри? Работник, стоящий рядом с девушкой, невольно удовлетворяет наше любопытство. Из одного из отверстий инструментом вроде черпака он достает оливки, из другого – полбу, раскладывает их на две разные тарелки и исчезает.

Несколько секунд спустя появляется другой официант и из третьего отверстия зачерпывает вино. Он наливает его в кастрюльку и ставит на маленькую жаровню, устроенную с краю прилавка… Вино нагреется и будет выпито горячим… Несколько капель вина упало на мрамор: они не пропадут, на них тотчас налетают другие посетители – мухи. Их в этом заведении предостаточно…

Пройдем дальше. В углу мы видим печь для выпекания лепешек и хлеба, а также для приготовления другой пищи. Давайте оглядимся; на стенах фрески, украшения, непременные граффити, оставленные посетителями… Стулья и столы точь-в-точь как наши. Никаких вам триклиниев. Лежа на триклиниях, пищу принимают только по вечерам или на пирах. В обед римляне едят сидя, как мы. Оглядевшись вокруг, мы не видим внутренних двориков. Но нам известно, что их имеют многие «попины», предлагая клиентам обед в более спокойной обстановке.

В этом заведении мы видим посетителей разного рода: вот в укромном уголке устроилась парочка, они говорят вполголоса и не сводят друг с друга глаз. Чуть подальше мужчина обедает в одиночестве, с невыносимой медлительностью он отламывает кусочки от жареного цыпленка. Позади два солдата, они весело смеются, стуча кулаками по столу. У одного не хватает обоих верхних резцов. Рядом с нами в ожидании заказанной еды беседуют мужчина и женщина. Между столами бродит собака, видимо хозяйская. От нее тоже немалая польза: она подъедает упавшую на пол еду, поддерживая в помещении относительную чистоту…

Еда в любом случае скромная: разные виды бобовых, вареные яйца, оливки, овечий или козий сыр, соленая килька, лук, мясо на шпажках, жаренная на решетке рыба, инжир… В зависимости от плотности трапезы римлянин будет говорить о ientaculum (если она была очень легкой) либо prandium (если она была посущественнее)…

На одной из стен мы замечаем любопытную фреску: она изображает тарелку с бобами, стакан с оливками и два округлых элемента, то ли гранаты, то ли кимвал (музыкальный инструмент, по форме напоминающий пару тарелок).

Эта фреска нам знакома! В ходе раскопок в Остии археологи обнаружили в точности такое же изображение в одной из харчевен. Многие его толковали как своего рода наглядное меню на стене (вроде того, что сегодня мы видим в закусочных фастфуд). Но более вероятно, что перед нами символическое изображение того, что предлагается в этом заведении: еда, напитки и музыка.

Наше внимание привлекают ритмичные удары, и мы оборачиваемся. Сбоку за прилавком официант толчет что-то в ступке. Заинтригованные, мы приближаемся к нему. Вина на огне больше нет, его уже подали к столу горячим… Теперь он готовит другой напиток, пользующийся в харчевнях большим спросом, – так называемое piperatum (или conditum) – в переводе с латинского «перечное» или «приправленное вино»: черный перец и некоторые ароматические вытяжки смешиваются с медом, вином и горячей водой…

Но вот «коктейль» готов, и работник за стойкой разливает его по двум кубкам. Официантка их подхватывает и направляется к столику, за которым сидят двое мужчин. У нее черные миндалевидные глаза и длинные, ниспадающие на плечи вьющиеся волосы. Типично средиземноморская красотка: широкие бедра и пышные формы. Поставив на деревянный стол два кубка, она собирается отойти, но один из клиентов удерживает ее за локоть и притягивает к себе. Это мужчина с могучим телосложением и полностью бритым черепом, за исключением пряди волос на затылке. Это – отличительный знак борцов. Мужчина бросает несколько слов, подмигивает… Нетрудно догадаться, чего он хочет.

Женщина улыбается в ответ, но отводит его руку, которая уже щупает грудь. Она бросает взгляд на хозяина, невозмутимо просматривающего счета. Лишь на секунду тот поднимает взгляд, кивает ей и затем снова погружается в подсчеты. Тогда мужчина поднимается, и парочка направляется к занавеске. Они отодвигают ее, чтобы пройти, и мы видим деревянную лестницу, ведущую на обычные в римских постройках антресоли.

Быстрый секс с официанткой в харчевне – нечто нормальное, само собой разумеющееся. Это даже не считается адюльтером, и по этому можно судить о социальном статусе работающих здесь женщин. Причем не только официанток: если бы хозяйкой была женщина, то и она, равно как и ее дочери, числилась бы среди доступных женщин.

Наверху мужчина, даже не раздевшись, толкает девушку на кровать, переворачивает ее и задирает длинную тунику… Кровать скрипит и стучит об стену. Доносящиеся сверху звуки вызывают улыбку у двух солдат, стол которых совсем недалеко от лестницы. Беззубый переводит взгляд наверх и начинает улюлюкать, а потом прыскает со смеху…

Когда мужчина и девушка вскоре спустятся вниз, клиенту придется заплатить за обед и за «обслуживание». Он знает, что цена за эту «дополнительную услугу» не превысит восемь ассов, стоимость маленького кувшина вина. Не самого высшего качества…

Но что такое асс? И на сколько «весо?м» сестерций? Что на них можно купить?

Любопытные факты

На сколько тянет сестерций?

Это распространенный вопрос. Но ответить на него непросто, потому что в ходе столетий стоимость сестерция менялась из-за периодически случавшихся денежных кризисов и инфляции.

Все же попробуем прикинуть.

Монеты, циркулирующие по всей территории Римской империи, были следующие (в порядке убывания): ауреус (из золота), денарий (из серебра), сестерций (из бронзы), дупондий (тоже из бронзы), асс (медный), семисс (медный) и квадрант, самая мелкая бронзовая монета.

Следовательно, сестерций – это средняя монета, она в ходу при обычных ежедневных покупках. Соблюдается строгая «иерархия», налагаемая введенной Августом в 23 году нашей эры монетной системой, она предусматривает следующее соотношение номиналов.

1 сестерций = 2 дупондия = 4 асса = 8 семиссов = 16 квадрантов

Кроме того, при крупных покупках используются монеты, которые в каком-то смысле соответствуют нашим банкнотам с несколькими нулями.

1 денарий = 4 сестерция

1 ауреус = 100 сестерциев

Теперь мы можем выяснить, что можно купить на сестерций. В этом нам помогут античные тексты и надписи на стенах, найденные во время раскопок (в первую очередь в Помпеях).

Из них мы узнаем цены на многие продукты. Они часто выражены в ассах, но, зная соотношение между разными номиналами, можно вывести реальную покупательную способность сестерция в кошельке горожан.

Так вот: один сестерций примерно соответствует двум сегодняшним евро.

Такова его стоимость в течение всего I века нашей эры, и мы можем считать, что она не изменилась и в начале II века (115 год нашей эры), когда Рим благодаря завоеваниям Траяна переживал период относительного благоденствия.

Вот некоторые цены – как видите, параллели с реалиями наших дней часто поразительные.

1 литр оливкового масла = 3 сестерция = 6 евро

1 литр столового вина = 1 сестерций = 2 евро

1 литр марочного вина = 2 сестерция = 4 евро

1 литр фалернского вина^[34] = 4 сестерция = 8 евро

1 килограмм хлеба = ¹/² сестерция = 1 евро

1 килограмм пшеницы = ¹/² сестерция = 1 евро

тарелка супа = ¹/⁴ сестерция (1 асс) = 0,5 евро

посещение терм = ¹/⁴ сестерция (1 асс) = 0,5 евро

туника = 15 сестерциев = 30 евро

мул = 520 сестерциев = около 1000 евро

раб = 1200–2500 сестерциев = 2500–5000 евро

Из античных источников выясняются некоторые любопытные подробности. Мы знаем, например, что средний горожанин носит с собой обычно 30 сестерциев, то есть эквивалент 60 евро.

Другие данные указывают на громадный разрыв между богатыми и бедными: 6 сестерциев в день достаточно, чтобы прокормить трех человек (то есть небольшую семью). При этом состоятельный римлянин времен Траяна должен иметь доход как минимум 20 тысяч сестерциев в год (то есть 55 в день) на свои «насущные» нужды.

Вперед по времени лучше и не заглядывать; данные по другим эпохам отражают последствия высокой инфляции и неоднократных кризисов, которые довелось пережить Римской империи. Самый впечатляющий пример – цены на зерно: если в I веке нашей эры для покупки 1 модия (6,5 килограмма) зерна требовалось 3 сестерция, то два столетия спустя (в конце III века) надо было заплатить целых 240 сестерциев!

Это означает, что вследствие многочисленных кризисов сестерций девальвировался в 80 раз. Соответственно, его стоимость стала равняться примерно двум с половиной евроцентам…

На монетах всегда изображается профиль нынешнего императора (а порой – первой леди). В эпоху, когда еще нет ни телевидения, ни газет, ни фото, монеты (наряду со статуями и барельефами) служат и для того, чтобы показать подданным лик того, кто ими повелевает. Эта система столь эффективна, что, когда приходит к власти новый император, имперский монетный двор тотчас начинает выпуск новых сестерциев, денариев, ауреусов и всего прочего. Тут работают мастера высочайшего уровня, и уже через несколько часов после вступления на трон гонцы развозят новые монеты во все уголки империи. Они свидетельствуют о «смене караула» и являют лицо нового властелина.

13:15–14:30. Все в термы!

Перекусив на скорую руку, снова выходим на улицу. Подняв глаза в сторону Загородного взвоза (Clivus Suburbanus), мы замечаем, как в небо поднимаются струйки дыма, быстро развеиваемые ветром. Все они исходят из одного места. Пожар? Не похоже: мы видим не высокий столб густого дыма, а аккуратные одинаковые завитки. Это дымит крупное термальное сооружение.

А ведь и правда, реконструкции Древнего Рима в нашем воображении всегда «чистенькие». На самом деле в наших представлениях недостает важного элемента – дыма. Над этим термальным комплексом поднимаются заметные столбы дыма, почти мгновенно рассеиваемые воздушными потоками. Их выпускают работающие полным ходом котельные, в печах которых каждый день сгорают тонны дров. Вот тоже факт, о котором редко задумываются: громадное количество древесины – для обогрева в зимние месяцы, для ремесленных нужд, для кремации мертвых, для строительства, для столярной продукции (чтобы делать кровати, столы, ручки, повозки… поистине, дерево – «пластмасса Античности»). Наконец, дерево – это топливо для колоссальных терм, одиозных с точки зрения современного эколога предприятий, безостановочно пускающих в топку древесину – день за днем, месяц за месяцем, год за годом… На протяжении столетий, почти без перерывов.

Запах горящей древесины, для нас являющийся синонимом зимы, зажженного камина или уютного ресторанчика с дровяной печью, для римлянина имеет еще одно значение: если веет древесным дымом, значит поблизости есть место, где можно помыться…

Направимся и мы в сторону этих столбов дыма. В Риме множество небольших общественных бань (balnea), то есть терм в миниатюре, где можно вымыться, но место, которое мы сейчас увидим, единственное в своем роде во всей Римской империи. Это подлинное инженерное, архитектурное и художественное чудо, не имеющее аналогов в античном мире (и во всей человеческой истории) – великие термы Траяна.

Термы известны римлянам по крайней мере уже двести лет. А именно – с тех пор, как в начале I века до нашей эры один богатый и предприимчивый римлянин, некий Гай Сергий Ората, «изобрел» первое термальное сооружение. Знаете, как появились эти первые термы? На морском побережье у Флегрейских полей, неподалеку от Везувия, люди издавна имели обыкновение лечиться горячими парами термальных источников. Эти пары, имевшие на выходе температуру 60 градусов, направляли по трубам в маленькие комнатки, куда люди ходили, чтобы попариться и пропотеть (их так и называли «потелками», sudarium или laconicum). Римляне считали, что вместе с потом из тела изгоняются нездоровые соки. Гай Сергий Ората понял, что можно превзойти природу, устроив подземные топки и пустив тепло под полом и внутри стен. Чтобы попариться, больше не было нужды в горячих термальных источниках – подходило любое место. Так родились термы.

С тех пор было построено много терм, в том числе и силами императоров. Но те, что мы увидим сейчас, – самые большие термы Рима и вообще самые большие из всех построенных до сих пор (то есть, напоминаем, к 115 году нашей эры). Другие, еще более грандиозные, появятся позже.

Избранный нами путь привел нас прямо ко входу в термы Траяна. Они находятся совсем рядом с Колизеем, на Оппиевой горе. В глубине улицы мы видим высокое массивное сооружение с колоннами и крышей с широкими окнами. Оно не похоже ни на один из монументов, виденных нами до сих пор. Чем ближе мы подходим, тем больше удивляют его выкрашенные в белоснежный цвет бесконечно длинные стены. Кое-где над ним выглядывают верхушки зданий. Эта циклопическая постройка – стена, огораживающая термы Траяна…

Проследуем внутрь вместе с другими входящими. Встанем в очередь, как все: здесь выстроились мужчины и женщины, старики и дети, ремесленники и солдаты, богачи и рабы… Вход в римские термы открыт всем без исключения. Ощущение такое, будто находишься в толпе на нашем железнодорожном вокзале.

Очередь продвигается быстро. Один за другим люди подают по монете рабу, который кладет ее в небольшой деревянный ларец. Вход не бесплатный, но цена вполне демократичная – один квадрант. Для сравнения: квадрант равняется четверти асса, а на полтора асса вы можете купить флягу вина и небольшую буханку хлеба. Так что билет в термы действительно недорогой. Однако внутри нам придется дополнительно оплачивать все услуги: от мытья до хранения вещей и так далее.

Великие термы Траяна

Термы поражают, едва мы успеваем войти. Прямо перед нами длинный портик, обрамляющий обширное… водное пространство!

Это огромный бассейн. Словно залили водой целую площадь. Вновь напрашивается сравнение с Венецией. Представьте площадь Сан-Марко, затопленную наводнением, с отраженными зеркальной поверхностью водной глади портиками. Это natatio, бассейн глубиной один метр, который является одним из элементов термальных процедур. Но многие люди пользуются этим местом, просто чтобы расслабиться, поболтать с друзьями, окунуться в прохладную воду в жаркий день. Действительно, мы видим в воде беседующих между собой людей, другие сидят у основания колонн или на бортике natatio, опустив ноги в воду. Пройдемся позади них под портиками: вокруг нас мужчины и женщины, одни одеты как обычно, другие расхаживают, подоткнув одежды. Отражающиеся на стенах водные блики кажутся сотканными из света, неосязаемыми, как шелк, покрывалами, ласково скользящими по изящным фрескам и лепнине портика. В некоторых нишах возвышаются большие раскрашенные мраморные статуи.

В воде кто-то брызгается, кто-то играет в догонялки, тут есть родители с детьми, патриции в кругу рабов и клиентов, занятые какими-то разговорами… Никто не плавает. Неужели?.. Так и есть: в античном Риме почти никто не умеет плавать. Плавание не существует ни как спортивная, ни как образовательная дисциплина. Лишь те, кому приходится иметь дело с морем, реками или озерами, умеют держаться на воде. Причем каждый делает это по-своему.

Выйдя из-под портика, мы оказываемся в одном из больших внутренних дворов. Понятно, почему эти термы производят на всех такое сильное впечатление. Обыкновенно термальный комплекс видно целиком – это просто большое здание. Термы Траяна простираются настолько широко, что они не перед тобой, а «вокруг» тебя… Размерами они с целый квартал! Разница такая же, как между маленьким луна-парком на окраине города и Диснейлендом. Пример не случайный, потому что термы Траяна – это подлинный город наслаждений, релаксации и развлечений, поистине город в городе…

Прогулка по термам

Мы размышляем об этом, прогуливаясь между зданиями терм. Кажется, что находишься на территории гигантской казармы. В центре высится внушительный комплекс «водных процедур» (с кальдарием, фригидарием^[35] и так далее), вокруг же раскинулись сады, рощицы, тут и там украшенные скульптурами и фонтанами. Наконец, «внешняя ограда», представляющая собой крытую галерею с четырьмя высокими «полукуполами» по углам, похожими на створки гигантских раковин. Своим видом они отдаленно напоминают сиднейский «Опера-Хаус».

Архитектура зданий удивляет своей современностью. Что это за странные, почти футуристические сооружения? Мы направляемся к ним, выбирая самый короткий путь между аллейками и цветниками, минуя группы гуляющих, отдыхающих, играющих людей… К атмосфере этих мест сегодня можно прикоснуться только в центральных городских парках, будь то римская вилла Боргезе или нью-йоркский Сентрал-парк, – это еще раз подтверждает роль терм как места отдыха и развлечений. Кто-то их называет даже «виллами для народа».

Приблизившись к одной из «раковин», мы обнаруживаем, что это библиотека. Створка раковины перекрыта огромными окнами, которые поддерживает целый лес подпорок. Представьте себе Пантеон с его гигантским куполом, украшенным изнутри шестиугольными кессонами, полукругом мраморных стен и колоннами: теперь разрежьте его пополам, словно огромный торт. Так и будет выглядеть библиотека. В центре стоят большие столы из белого мрамора – для чтения. Читателей, знакомящихся с сочинениями, составляющими сумму знаний эпохи, тут немало. В этой библиотеке представлены латинские тексты, а в «раковине»-близнеце, что расположена напротив в трехстах метрах, хранятся произведения греческих авторов.

Одним словом, термы предлагают не только телесные, но и духовные радости. Поистине, в здоровом теле здоровый дух.

Заглянем и в две другие расположенные по периметру площади «раковины» – тут устроены нимфеи, посвященные нимфам гроты, облицованные мрамором и мозаикой и наполненные журчанием воды, которая вытекает из расположенных полукругом ниш. А откуда берется вся эта вода? Она поступает сюда по водопроводу из огромного резервуара, спроектированного Аполлодором и частично дошедшего до наших дней. Он носит любопытное имя: «Семь залов». В действительности залов девять, и они поражают воображение посетителя даже в наше время. Это громадные, длиною в десятки метров помещения, они сообщаются друг с другом многочисленными проемами. Потолки с арочными сводами расположены почти на высоте трехэтажного здания. В целом этот водный резервуар был способен вместить более семи миллионов литров воды, получая ее по особому водопроводу.

Мы снова вышли наружу, в тень деревьев. Интересно, на сколько посетителей рассчитаны термы? По современным оценкам, выходит около трех тысяч человек. После увиденного эта цифра не кажется невероятной. С одной из сторон прямая линия стены изгибается, превращаясь в подобие театра со ступенями в форме обрамляющего арену полукруга. Здесь устраиваются спектакли и состязания…

В этом особом мирке есть поистине все: вот жонглеры, демонстрирующие свое мастерство перед кучкой зрителей, а под портиком взгляд замечает обедающих людей, – вероятно, тут находятся заведения, где можно поесть. Вот к колонне прислонилась девушка – явно в поиске клиентов. В уменьшенном масштабе в термах присутствуют все реалии Рима, даже самые неприятные: мы видим, как некий человек быстрым шагом направляется к выходу с туникой и тогой под мышкой, явно украденными им…

Туники и набедренные повязки

Попробуем разузнать, какая атмосфера царит во внутренних помещениях терм Траяна. Направимся ко входу в большое здание, украшающее собой один из скверов. Вдоль гребня крыш поднимаются в небо небольшие столбики дыма. Их-то мы и видели издалека, с улицы. Впрямь кажется, что видишь большой дом, в котором занимается пожар… На самом деле на крыше в ряд расположены небольшие отдушины, которые выпускают наружу горячий воздух, обогревающий центральные помещения терм, – в точности как это делает дымоход.

А вот и раздевалка, apodyterium. При входе мы даем служителю еще один квадрант за хранение нашей одежды (учитывая, что происходит, когда оставляешь тунику и тогу без присмотра…). Это не единственная плата здесь: чтобы попасть в термальные помещения и принять ванну, потребуется вдвое бо?льшая сумма (¹/₂ асса); плюс еще за массаж, за масло, полотенце и так далее. Поражает то, что женщины платят больше мужчин… Целый асс за то, чтобы принять ванну! А может быть, верно обратное: мужчины платят меньше, потому что наведываются сюда чаще. Как бы то ни было, есть и те, кто за вход не платит. Это дети, солдаты и рабы.

Гардероб – просторная зала, облицованная цветным мрамором и украшенная лепниной, в центре – большая напольная мозаика с изображением тритона. По периметру идет длинная скамья, на которой сидит немалое количество мужчин, беседующих, завязывающих сандалии или складывающих одежду. Одного рабы раздевают, как ребенка: это, несомненно, богач. Над их головами идет ряд ниш, куда можно положить сверток с вещами, если они не были отданы на хранение при входе.

Надо снимать с себя все? Не совсем. Кто-то остается в тунике (она пригодится, чтобы не переохладиться во время гимнастических упражнений), но есть и те, кто остается в любопытной набедренной повязке из черной кожи (отдаленно напоминающей киноодеяние Тарзана) – той, что Марциал называет nigra aluta. Подавляющее большинство, однако, носит особую опоясывающую талию повязку, subligaculum.

Вокруг нас проходят мужчины самого разного телосложения. Есть лысые толстяки с белой кожей и нависающим над льняным поясом брюшком. Другие, наоборот, до невероятия худые, с выступающими ключицами, костлявыми плечами и смуглым цветом кожи. Нагота здесь никого не шокирует, как в раздевалках современных спортзалов. Удивляет, скорее, толкотня. В нашем западном обществе мы не привыкли так жаться в очередях и особенно в гардеробе. Межличностная дистанция – так это называется по науке – в Древнем Риме вызывает аналогии, скорее, с некоторыми восточными странами, нежели с сегодняшней Европой. Отметим, наконец, еще один факт: этот гардероб только для мужчин. Женщины, очевидно, переодеваются в другом месте.

Спорт и нагота

Продолжим наш путь. Впереди первый пункт термальных процедур – гимнастические площадки.

В термах Траяна их две, и обе находятся под открытым небом: это большие, окруженные колоннадой дворы. Зрелище, предстающее перед нашим взглядом, довольно необычно. Повсюду люди – они бегают, прыгают или даже катаются по земле, сцепившись в борцовской схватке. Руководствуются при этом они простым принципом: движение не только помогает держаться в форме, но прежде всего вызывает потоотделение, на котором и будут основываться все дальнейшие процедуры.

Здесь мы в первый раз видим большое количество женщин. Они играют с мужчинами в игру наподобие волейбола или катают обручи – в точности как играли дети на наших улицах еще несколько десятков лет назад. Каждый обруч (trochus) снабжен металлическими кольцами. При движении они позвякивают, давая знак расступиться.

Интересно понаблюдать за игрой в мяч: между двумя столбами натянута веревка – вот вам и предшественник пляжного волейбола. Существует как минимум три типа мячей: набитые пером (pila paganica), песком (pila harpasta) или надутые воздухом – вероятно, с небольшими камерами из кишок животных внутри (pila follis). Разумеется, игра меняется в зависимости от типа мяча. Сенека описывает игру (ludere datatim), аналогичную нашему «отравленному мячу»^[36]: мяч надо перехватить, прежде чем он коснулся земли, и быстро метнуть в другого игрока. Есть и род «тенниса» без ракеток, в котором мяч отбивается ладонью (ludere expulsim), и, наконец, знаменитый trigon: три игрока располагаются в вершинах начерченного на земле треугольника и начинают кидать друг в друга мячами. Мячи надо отбивать руками, не ловя их. Часто двое из игроков ополчаются на третьего, закидывая его мячами. Стоящие вокруг рабы собирают мячи и ведут счет.

В одном из углов площадки идет поединок, вокруг собралась небольшая группа зрителей, подзадоривающих борцов. Тела смазаны маслом, чтобы усложнить противнику задачу. Участникам поединка помогают советами пожилые любители спорта, обычно называемые «гимнасиархами». Пересекая площадку, мы видим трех женщин, упражняющихся со свинцовыми или каменными грузами в форме гантелей, halteres. Современность увиденного ошарашивает. Цель тренировки – укрепить руки и «накачать» грудь…

Несколько мужчин наблюдают за ними, отпуская веселые комментарии. Еще бы, ведь повороты тела и интенсивная работа грудной клетки во время выполнения упражнений порой невольно выставляют напоказ женские формы. Ягодицы и бедра тоже частенько оголяются. Играющие в мяч женщины одеты в туники, на других мы видим самые настоящие бикини. Результат всегда один и тот же: груди колышутся, обнажаются, притягивая мужские взгляды.

В течение нескольких столетий присутствие женщин в термах оставалось в центре жаркой полемики. Первоначально (II век до нашей эры) для разных полов были расписаны раздельные процедуры. Но уже при Цицероне эта норма не соблюдалась, и его сетования на забвение старинных обычаев вошли в историю. Нам известно, что через несколько лет Адриан издаст указ о раздельном посещении терм – либо в разных помещениях, либо в разное время. Женщины смогут принимать ванны с рассвета до 13 часов (седьмой час по римскому счету), затем с 14 до 21 часа (с восьмого до второго ночного часа) вход будет открыт для мужчин. Однако и эти ограничения в действительности не будут выполняться.

В исследуемую нами эпоху «смешение полов» – уже норма. Женщины могут сами выбирать линию поведения: уважать ли традиции или же преступать их, принимая ванны вместе с мужчинами. Многие, как мы увидим, выбирают последнее.

Уже несколько десятилетий звучит критика этой «утраты ценностей», начиная с Плиния Старшего и до Квинтилиана, который называет женщин «прелюбодейками» (adulterae) только за то, что они входят в зал и погружаются в воду вместе с мужчинами. Скандалов не счесть. Это немного напоминает ситуацию с распространением отдыха топлес на наших пляжах. Надо заметить, однако, что если сегодня вы в Германии пойдете в спортзал, то там женская и мужская раздевалки часто сообщаются. Да и в Южном Тироле^[37] в саунах многих отелей не только все помещения, включая душ, общие, но зачастую вообще запрещается появляться в халате или купальнике.

Закончим знакомство с античной спортплощадкой, напоследок с удивлением обнаружив тут мужчину, тренирующего удар о наполненный мукой (или песком) мешок, точь-в-точь напоминающий наши боксерские груши, и двух мускулистых женщин, сошедшихся в борцовском поединке…

Перед выходом обращаем внимание на то, что некоторые мужчины, закончив с борьбой и упражнениями, остаются тут же, занятые беседой, в то время как рабы счищают с них пот, смешавшийся с оставшимися от массажа маслами. Первым делом прислужники посыпают тело мельчайшим песком – он отлично впитывает масло и пот (в точности по тому же принципу у нас за столом посыпают тальком жирные пятна на одежде). Затем они начинают работать стригилем. Любопытный инструмент: он напоминает серп, но вместо ножа у него гнутый желобок, он служит для того, чтобы «собирать» пот, масло и грязь. Им водят по телу так, как вы бы провели ложкой, стараясь собрать капнувшее на рубашку варенье.

Подойдем поближе к тому лысому толстяку, явно богатому аристократу, с которого раб счищает пот и масло. Его движения деликатны, подобно жестам цирюльника. Зрелище и вправду необычное. Патриция окружает группа рабов и клиентов, повсюду сопровождающих его в термах и во всем ему прислуживающих: кто-то опрыскивает его благовониями, кто-то делает массаж, кто-то подносит полотенца и мази… Ни дать ни взять бригада механиков на пит-стопе! Возможно, они тоже успеют сполоснуться. Если, конечно, хозяин даст им на это время.

Тепидарий, кальдарий…

Теперь мы входим в самое сердце терм Траяна. Большое здание с широкими окнами, вмещающее блок тепидарий – кальдарий – фригидарий, возвышается в центре термального комплекса подобно храму. Первое помещение, куда попадаешь, – это тепидарий (tepidarium). Оно средних размеров, потолки очень высокие, температура умеренно высокая. Многие его пропускают, разогревшись на гимнастической площадке.

Настоящее изумление ждет вас в следующем зале, кальдарии (calidarium). Представьте, что входите в большой собор, в базилику – таковы размеры помещения. Ты чувствуешь себя крохотным, раздавленным монументальностью архитектуры, высотой колонн. Кальдарий наполнен паром, создающим нереальную атмосферу, словно в воздухе повис легкий полог, служащий фильтром между нами и потолком (нечто подобное наблюдаешь, входя в ванную комнату после того, как кто-то принял душ).

Наверху арочные своды покрыты «вышивкой» из цветной лепнины. Здесь есть панно с мифологическими и героическими сценами, древовидные орнаменты, геометрические узоры. Благодаря мастерскому использованию цвета удается снизу разглядеть все до мельчайших подробностей. Цветов мало, но они яркие и контрастные: красный, лазоревый, желтый, белый, зеленый… Солнечный свет попадает внутрь через большие окна с уже знакомым нам решетчатым застеклением.

Благодаря солнечным лучам мы обращаем внимание на важный нюанс. Весь термальный комплекс ориентирован в пространстве так, чтобы солнце освещало эти жаркие помещения как можно дольше.

Другая отличительная черта – окна. Они широкие, это верно, но, если присмотреться, видно, что стекла в них двойные – для обеспечения лучшей термоизоляции кальдария. Взгляд скользит по мраморным плитам, привезенным из разных уголков империи и создающим удивительное многоцветье красок каменного орнамента. Здесь использованы ценные или редчайшие сорта мрамора, как, например, желтый из Нумидии или пурпурный из Фригии, что усиливает ощущение богатства и роскоши.

Огромные беломраморные коринфские капители тонкой работы венчают могучие пилястры из желтого мрамора, прочерченные сверху донизу каннелюрами. Взгляд, спускаясь по ним вниз, достигает наконец пола и скользит по его мраморной поверхности, кажущейся громадной шахматной доской из белых дисков и квадратов на светло-желтом поле.

Теперь слух берет верх над зрением: только сейчас мы обращаем внимание на несмолкающий гул голосов и на непрерывный глухой стук. Его производят специальные деревянные сабо, надетые у многих на ноги. Они нужны, потому что полы обжигающе горячие. Вокруг нас на мраморных лавках сидит множество людей. И они буквально истекают потом. Кто-то уставился в узорчатый пол, не заботясь о том, что с лица дождем каплет пот. Другие откинулись назад и рассматривают плывущий в «дымке» свод кальдария, оставляя пот ручейками стекать по телу.

Видя, как тут жарко, нетрудно предположить, что зимой термы используются и для того, чтобы укрыться от холода…

В узких проходах регулярно появляются еле живые мужчины и женщины, которые усаживаются на лавки, чтобы прийти в себя. Попробуем зайти: ага, коридор ведет в лаконик (laconicum), самое жаркое помещение в термах, по сравнению с которым кальдарий просто прохладное местечко… В термах не один лаконик, тот, что мы видим, представляет собой круглое помещение со множеством ниш, куда по очереди усаживаются посетители. Температура здесь приближается к шестидесяти градусам… Это настоящая сауна с горячим и сухим паром.

Высокая температура достигается с помощью горячего воздуха, циркулирующего в полостях стен, – эффект такой, как если бы в стены вмуровали десятки дымоходов. Без защитных средств – сандалий, сабо или полотенец, чтобы постелить там, где кожа соприкасается с камнем, – вы рискуете получить ожог…

Долго тут не выдержать! Выходим, возвращаемся в кальдарий – и кажется, что нас овевает свежий ветерок! Мы осматриваемся кругом в поисках бассейна. Их здесь целых три, изумительной красоты. Размерами они достигают наших фонтанов на площадях и способны вместить одновременно много людей.

Первое ощущение, когда входишь в бассейн, – что вода обжигает, но мы, стиснув зубы, все же спускаемся по ступенькам вниз. Сидящая напротив женщина улыбается, наблюдая наше не очень спортивное погружение. У нее темные глаза удлиненной формы, волосы собраны на затылке. Макияж потек от жары. Лишь привыкнув к температуре воды, мы замечаем, что женщина полуобнажена. Как и мы, она сидит на ступеньке, погруженной в воду, и вода доходит ей до пупка, оставляя на виду пышную грудь. Когда она поднимается, чтобы уходить, легчайшая полоска ткани, опоясывающая бедра, настолько пропитана водой, что кажется почти прозрачной. Купальщица надевает сабо и обертывается большим полотенцем, а затем мягкой женственной походкой направляется в сторону выхода.

Чего мы не видим в зале, так это огромного невидимого механизма, производящего тепло. Точно так же, как на театральной сцене не видно всего того, что позволяет манипулировать декорациями. На самом деле вокруг нас и под нами циркулируют самые настоящие «реки» горячего воздуха. У нас под ногами, например, рукотворный «муравейник» из подземных галерей, где в дымном воздухе снуют, кашляя, рабы. Это они, кочегары, поддерживают огонь в огромных дровяных печах, которые выполняют двоякую функцию: с одной стороны, как уже было сказано, они производят горячий воздух и дым, направляемый в лабиринт полостей в стенках и под полами, приподнятыми на невысоких подпорках. С другой – некоторые из этих печей, как кастрюли, нагревают воду в бассейнах кальдария.

Выйдем из бассейна и направимся в следующее помещение. Проходя мимо человека, неподвижно сидящего на скамье и обсуждающего дела с другим мужчиной, мы замедляем шаг. Несмотря на жару и обильно стекающий по бровям пот, он сохраняет некоторую царственность жестов.

Да это же наш доминус, хозяин особняка, в котором мы побывали сегодня на заре. Жар его как будто и не беспокоит, из чего можно заключить, что в термах он бывает ежедневно. Разумеется, он приходит сюда помыться – но также и чтобы обсудить дела. В самом деле, термы – одно из тех мест, что позволяют соединить приятное с полезным, в точности как наши деловые обеды. Он замечает нас, прерывается, окидывает нас взглядом, посылает «покровительственную» улыбку и затем возвращается к беседе. Видно, он принял нас за своих многочисленных клиентов…

Впрочем, будет с нас этой жары, пойдемте-ка теперь во фригидарий (frigidarium)! По пути нам снова встречается «обнаженная» из бассейна: она стоит, обернувшись в полотенце, и болтает с подругой. Тут ее путь расходится с нашим: дамы вскоре свернут в другую сторону, минуя фригидарий. Почему? Женщинам не рекомендуется посещать эти холодные помещения, испытывая на себе столь резкий перепад температур.

Великий хлад фригидария

Вот мы наконец во фригидарии. Его мраморная отделка и декор почти идентичны кальдарию, но с одной существенной разницей: он еще больше и величественнее. В Риме монументальность, кажется, не имеет пределов и не устает вас поражать.

Вот вам пример: в наше время в залах терм Диоклетиана рядом с римским железнодорожным вокзалом Термини располагается Национальный римский музей с многоэтажной экспозицией, а один лишь фригидарий обратился в немалую по размерам церковь Санта-Мария дельи Анджели. При входе сюда испытываешь необычайные ощущения. Все тот же мрамор, все те же громадные гранитные колонны родом из Египта… И окна с крестовыми сводами достоверно передают объемы, которые вы могли видеть, входя некогда в это помещение. Достаточно прикрыть веки и представить вокруг себя патрициев, солдат, рабов, гул их голосов и звуки шагов. На фоне этих поразительных декораций действительно ощущаешь, что оказался посреди великолепия императорского Рима.

Окинем взглядом посетителей фригидария. В одном углу мы замечаем человека, читающего что-то вслух. В capsa (футляре для папирусов) ждут очереди другие свитки. Очевидно, это раб, читающий тексты своему хозяину – в точности так, как это делал за сорок лет до него секретарь Плиния Старшего, когда знаменитый естествоиспытатель посещал термы.

В этих помещениях поистине представлены все социальные слои Рима сразу. Любопытно, что богачи, хоть и имеют собственные домашние бани, посещают термы чуть ли не чаще других, и понятно почему: здесь назначаются встречи, здесь устраиваются сделки, здесь можно показаться на людях со свитой клиентов. Это одно из ключевых мест общества, где вероятность быть увиденным и замеченным выше, чем где-либо еще.

Известно, что императоры тоже всегда посещали термы, смешиваясь с толпой (впрочем, мы не знаем, до какой степени они соприкасались тут с простым народом: вполне возможно, от лишнего беспокойства их ограждала свита придворных).

Необычное возбуждение в другом конце зала заставляет нас обернуться: кучка людей собралась над человеком, рухнувшим наземь, едва войдя во фригидарий. К нему спешит человек в тунике, очевидно здешний врач. Его пытаются привести в чувство, затем подымают и уносят в приемный покой, разместившийся где-то в недрах этого «города» на водах. Судя по всему, он упал в обморок, не исключено, что у него инфаркт. В термах, с их постоянными перепадами температуры, это случается нередко.

Мы знаем, что многие приходят сюда каждый день. Но некоторые и вправду перебарщивают и проходят цикл процедур по два-три раза подряд… Были такие и среди исторических личностей: рассказывают, что император Гордиан принимал ванны пять раз в день, а император Коммод, сын Марка Аврелия, тот и вовсе делал это по семь-восемь раз…

К инфарктам прибавьте сотрясения мозга и кости, переломанные при падении на мраморных полах, угрожающе скользких из-за разносимой повсюду тысячами ног воды.

Кроме того, термы со временем могут повредить слух. Это, возможно, и произошло с тем мужчиной, что играет с друзьями в мяч вон в том бассейне с ледяной водой: он уже немолод, но и не стар, однако всем приходится говорить с ним громким голосом, чуть ли не крича. Сначала он жаловался на ухудшение слуха в одном из ушей, через какое-то время стал глуховат и на другое ухо. Теперь же он на пути к почти полной глухоте. Ее причину раскроют в наше время антропологи, исследуя кости почти девятнадцативековой давности…

Его назовут «синдромом виндсерфера» (или яхтсмена). Он поражает тех, кто привык подолгу проводить время во влажной и холодной среде. На костной перегородке слухового прохода образуется нарост, который постепенно полностью перекрывает его. Выглядит это так, будто ухо защищает внутренний микроклимат, создавая преграду от постоянно идущих извне холода и влаги. Этот процесс, известный как «гиперостоз слухового прохода», и сегодня знаком рыбакам и любителям моря.

В античном Риме он чаще поражал мужчин, нежели женщин. Почему? Причина, как мы видели, кроется в различном составе термальных процедур. Женщины почти никогда не входят во фригидарий, избегая таким образом воздействия холода и влаги. И уберегая себя от «термальной глухоты»…

Массаж по-римски

После леденящего фригидария почти все спешат окунуться в большой бассейн, тот самый громадный natatio, который мы видели при входе, – теперь вода в нем покажется очень горячей. Это поистине момент безмятежной релаксации и наслаждения. Мы же пропустим это общее купание в бассейне и отправимся прямиком туда, где проходят последний элемент термальных процедур – массаж.

Нашему взору открывается помещение, уставленное мраморными столами, на которых делают массаж одновременно большому числу людей, другие ожидают своей очереди, прислонившись к колоннам или стенам. На гладкой поверхности мрамора некоторые рыхлые тела выглядят неуклюже, как тюлени на полярном льду.

Что поражает в массажном зале, так это изменение звукового фона. Кажется, словно вход сюда отделен «звуковым барьером»: во фригидарии мы были погружены в смутный гул голосов, то и дело оживляемый криками и смехом. Здесь же слышится только постукивание подушечками пальцев по телу, звонкие хлопки, от которых на коже клиентов разбегаются волны, бульканье масла, которым массажисты натирают руки.

На всех лицах застыло задумчивое выражение. Мы знаем, что использование масел рекомендуется не только ради красоты и здоровья тела, но и затем, что, как считается, они защищают от простуды, поэтому массаж с маслом всегда советуют делать перед выходом из терм, особенно зимой.

Массажисты – государственные рабы самого разного происхождения. Работают они в тишине. Однако не все они принадлежат императорским термам. Богачи зачастую приводят сюда рабов из дома. В глубине зала мы видим одного такого человека в окружении рабов: один делает ему массаж, другой держит сосуды с умащениями, третий подает полотенца и так далее. Случается даже видеть, как этих состоятельных римлян по окончании процедур рабы несут на руках к носилкам, чтобы они не «перенапряглись», преодолевая этот путь пешком…

Пузырьки с маслом бывают стеклянные или бронзовые. Один из них выполнен в форме торса раба с отверстием на макушке – волнистые, почти курчавые волосы и миндалевидные глаза выдают его азиатское происхождение. Капля масла причудливым зигзагом стекает по его лицу. Есть что-то загадочное в его физиономии: щеки прочерчивают странные «усы», такие же линии мы видим и по бокам рта, сверху и снизу. Если приглядеться, становится ясно, что это не усы, а скорее шрамы, опознавательные знаки некой азиатской народности. Кто знает, о каком народе идет речь (к слову, у гуннов был как раз обычай полосовать себе лицо ножом, чтобы на нем навсегда запечатлелись рубцы, подобные этим, но гораздо менее изящные, да что там, просто уродливые). Мы знаем, что этот сосуд однажды займет место на музейной полке, храня в себе сведения о давно исчезнувших народностях… Чьи-то пальцы сжимают ручку, нимбом обрамляющую голову этого бронзового раба, и уносят флакон прочь. Массаж окончен.

Любопытные факты

Как родились самые большие термы империи

Коренной переворот в классической концепции терм совершил все тот же Аполлодор Дамасский, архитектор, которого мы повстречали на форуме Траяна. Эта его постройка послужит моделью для всех крупных императорских терм, которые только будут воздвигнуты в Риме и по всей империи, включая и знаменитые термы Каракаллы. Для сооружения этого гигантского комплекса требовалось расчистить значительную территорию в самом сердце Рима. Но как? Помощь ему в этом оказал жестокий пожар, серьезно повредивший «Золотой дом» (Domus Aurea), легендарное жилище Нерона. Аполлодор велел снести все, что оставалось от верхних этажей, оставив лишь сводчатые залы первого этажа, который использовал как «основание» для будущих терм. Но этого было недостаточно, требовались еще бо?льшие площади. Тогда он приказал снести и засыпать землей целые здания (как общественные, так и частные), находившиеся поблизости, «отсекая» все, что было выше заданной планки (47 метров над уровнем моря). Так он получил гигантскую площадку 315 на 330 метров, на которой и возвел термы для своего императора. Суметь высвободить 10 гектаров земли в сердце города, где живет более миллиона жителей, было задачей не из легких, в успехе этого предприятия есть поистине доля чуда…

В каком-то смысле мы благодарны Аполлодору, поскольку, сам не желая того, он сделал нам бесценный подарок: все, что он засыпал землей («Золотой дом», соседние здания и так далее), сохранилось нетронутым до нашего времени. Археологи смогли раскопать часть Неронова дома, включая знаменитый «восьмиугольный зал», где он давал пиры и где из-под потолка, как рассказывают, сыпались розовые лепестки. В ходе недавних раскопок были открыты новые помещения с фресками, изображающими города империи и сцены сбора урожая (древнейшие в Риме цветные мозаики), изучение и реставрация которых все еще продолжаются.

15:00. Идем в Колизей

Начало второй половины дня. Многие римляне считают, что это лучшее время для похода в Колизей. В самом деле, после утренней травли и публичных казней в обеденный час приходит черед самых популярных спектаклей в «программе» – munera, гладиаторских поединков.

Трудно описать ощущения, которые испытываешь, оказываясь перед внушительным силуэтом Колизея. Сегодня туристы и обитатели Рима привычны к его «руинным» очертаниям. Но в действительности речь идет о развалинах, обломках, «урезанной» версии того, чем он был когда-то: снаружи не хватает почти половины внешнего кольца, а внутри остались только кирпичные ребра. Нам не дано лицезреть его трибуны из белоснежного травертина, арену, статуи между арками, последний ряд галерки на самом верху. Не говоря уже об атмосфере, создаваемой знаменами, пестротой толпы, зрительскими криками… Сегодня мы взираем лишь на скелет этого громадного амфитеатра. И все же каждый год почти четыре миллиона туристов приезжают посмотреть на него и входят внутрь, возможно жертвуя другими памятниками и музеями: это место продолжает окружать ореол мрачной славы. Но как выглядел Колизей в то время? Попробуем разобраться.

Дорогу нам объяснил булочник. «Пойдете по взвозу Пуллия. После перекрестка продолжайте путь по Урбию (Clivus Orbius), а как будет попина на углу, поворачивайте налево на улицу Сапожников – она приведет вас прямиком к Колизею. Мимо не пройдете…» Весь белый от муки, он обтер руки влажной тряпкой и вернулся в лавку печь свои хлеба…

Указания были верными. Мы вышли на улицу Сапожников (Vicus Sandaliarius) – узкий переулок, стиснутый между двумя рядами высоких зданий. После яркого света царящая здесь густая тень затрудняет обзор, но открывающееся впереди зрелище ошеломляет. В конце этого городского «каньона» в подчеркнутом контрасте с темными зданиями сияет позолотой в солнечных лучах монументальное сооружение.

По мере того как мы приближаемся, черные стены зданий по бокам расступаются, словно раздвигается театральный занавес. Сияющее сооружение оказывается украшающей площадь громадной статуей: это статуя Нерона из позолоченной бронзы, Colossus Neronis. За нею горой высится Колизей. Естественно, в разрезе «каньона» мы видим лишь его кусок, но и это нечто неописуемое. Он как будто сливается с горизонтом, вознесшись выше всех близлежащих зданий.

Мы оставляем позади улицу Сапожников и замираем в потрясении. Колизей прямо перед нами, снежно-белый, с темными дугами арок, украшенный большими щитами и колышущимися на ветру цветными лентами. Венчает его «корона» из частокола длинных шестов.

Вид Колизея сильно отличается от знакомого нам. В своем первозданном виде он кажется гораздо выше, сильнее вытянут по вертикальной оси.

Удивительны статуи, помещенные во всех пролетах арок. Это скульптурные изображения божеств, героев, легендарных или исторических персонажей римской истории, встречаются даже орлы… Все они расписаны красками и кажутся стражами на посту. Оттого возникает ощущение, будто перед тобой крепость или храм, но уж никак не место для зрелищ.

Прохожие, кажется, не замечают здания, привыкнув к его виду. Между тем его появление – факт в римской истории совсем недавний. На дворе 115 год нашей эры, момент наибольшей экспансии Рима, однако Колизей стоит здесь всего каких-нибудь тридцать пять лет… Юлий Цезарь не видел его, не видели его и Август, Тиберий, Клавдий, Нерон… Воздвигнуть амфитеатр пожелал император Веспасиан. И знаете, где он его построил? На территории знаменитого «Золотого дома» (Domus Aurea), императорской резиденции, отстроенной Нероном в центре города.

После опустошительного пожара Нерон отвел громадную территорию под свою частную резиденцию – своеобразное «загородное поместье» в сердце Рима… Здесь располагались различные постройки, сады, леса с ланями и даже огромный пруд с лебедями. Решив вернуть территорию городу после смерти Нерона, Веспасиан поступил гениальным и символическим образом: он велел осушить пруд и использовать его дно для фундамента Колизея, самого большого в истории амфитеатра, созданного для римского народа.

Единственное зримое напоминание о вилле Нерона в Траянову эпоху – это огромная статуя из позолоченной бронзы. Сейчас мы находимся прямо у ее подножия. Это мужская фигура атлетического сложения, обнаженная, как и подобает героям. Некогда она имела лик Нерона, но после его смерти она перенесла серьезную «пластическую операцию», и теперь ее лицо обрело черты бога солнца Гелиоса в короне из солнечных лучей.

То, что мы видим, – творение греческого скульптора Зенодора. И какое творение!

Ростом статуя больше тридцати метров, то есть выше десятиэтажного здания… Римляне ее знали как «Колосс Нерона». Забавно думать, что своим названием Колизей обязан именно этому исполину, стоявшему рядом с амфитеатром. Это обиходное название закрепилось за ним взамен официального, может быть, чересчур сухого – амфитеатр Флавия. Впрочем, слово Colosseum впервые встречается на письме только в Средние века…

Добрая часть окружающих нас зданий имеет отношение к Колизею: это служебные помещения – в дополнение к тем, которые находятся внутри самого амфитеатра. Тут и склад оружия гладиаторов, и склад реквизита, и даже настоящие инструментальные цеха. Вероятно, здесь есть и небольшие зверинцы для временного содержания животных, и подобие больницы, где оказывают помощь раненым. Затем имеется частично сохранившаяся до нашего времени гладиаторская «казарма» со множеством комнатушек и небольшой ареной для тренировок – так называемая Ludus Magnus, крупнейшая римская школа гладиаторов, соединенная с Колизеем подземным коридором. В общем, можно говорить о целом «служебном квартале» вокруг амфитеатра.

С трибун Колизея волной поднимается мощный гул голосов, заставляющий встрепенуться и подняться в воздух стаю голубей, сидевших на верхней кромке здания. На арене произошло нечто, что вызвало у зрителей всплеск эмоций… Давайте и мы направимся в сторону амфитеатра. Идешь к нему – как будто приближаешься к выросшему посреди равнины леднику. Он весь облицован белоснежным травертином.

Теперь Колизей возвышается перед нами на свою почти пятидесятиметровую высоту. Он составлен из четырех ярусов. В трех первых ярусах устроены восемьдесят огромных арок с украшающими их статуями высотой больше человеческого роста. На отделку ушло добрых сто тысяч кубометров травертина, привезенного из карьера Альбулы близ Тиволи (что довольно далеко отстоит от Рима) по дороге шириною шесть метров, специально построенной по такому случаю.

Колизей, как известно, стоит уже два тысячелетия, при этом он был построен меньше чем за десять лет! Как это удалось? С помощью хитрости: инженеры Веспасиана воспроизвели бесконечное число раз то, что очень хорошо умели делать, – арку. Словно взяли и поставили один на другой несколько акведуков… При таком раскладе происходит равномерное распределение нагрузки.

Одним словом, если пирамиды «полные» (состоят из каменных блоков), то Колизей «пустой», а его скелет составлен из хитроумного сопряжения арок. Проект был так гениально задуман и реализован, что конструкция до сих пор стоит, несмотря на расхищения, повреждения в эпоху Средневековья и землетрясения…

Подойдя поближе, мы замечаем один из трюков, к которым прибегли римские архитекторы. Дело в том, что травертин, будучи пористой и насыщенной пустотами породой, не годится для проработки мелких деталей. Поэтому архитекторы нарочно «оставляют незавершенными» памятники из травертина: например, колонны Колизея лишь едва «намечены» и создают впечатление «нон финито»^[38]. Поэтому, чтобы порадовать глаз, зданием надо любоваться издалека, поражаясь циклопическим размерам памятников. В каком-то смысле большие объемы за счет качества… Это верно в отношении Колизея, да и других крупных памятников – театра Марцелла и так далее.

Ускорим шаг. В ушах стоит постоянный шум толпы, подобный звуку прибоя, когда приближаешься к пляжу. Словно внутри амфитеатра гуляют волны и разбиваются о его стены. Кажется, что Колизей – одушевленное существо, в котором пульсирует живая сила. Он как будто сам кричит, призывая нас. Мы шагаем как под гипнозом. Чем ближе мы, тем больше заслоняет небо его громада.

Внезапно набегают густые облака, разом погасив блистание мрамора. И вот Колизей являет нам свой мрачный лик. Снизу он смотрится словно поднимающаяся к небу Вавилонская башня, гудящая изнутри голосами присутствующих при чужой смерти людей. Нет на земле другого подобного места.

За билет платить не надо, вход бесплатный, только нужно иметь своего рода «пригласительный», без которого сюда не войти. Это костяная табличка, на которой вырезан номер места на трибуне, а также сектор и «ворота», через которые следует входить: в самом деле, над каждой открывающейся вовне аркой изображен номер от I до LXXVI (1–76). На нашем номерке указано LV (55). Служитель проверяет номерок и пропускает нас.

Мы оказываемся в широком сводчатом коридоре. Освещается он естественным светом, попадающим сквозь проемы внешних арок. Своды украшены цветной лепниной – красивейший калейдоскоп цветов, человеческих и мифологических фигур, геометрических орнаментов и архитектурных мотивов… Кажется, что находишься в императорском дворце, а не в общественном заведении. Слышны крики, смех, словесные перепалки. Вокруг множество людей. То и дело мимо проходят зрители, а продавцы торгуют подушками для трибун и разнообразной снедью – лепешками, оливками, персиками, сливами, черешней, орешками с местных пиний (чья скорлупа в большом количестве была найдена археологами в канализации) и так далее.

Встречаются и персонажи другого рода, характерные для «фауны» Колизея и имеющие вполне современный род занятий: букмекеры. Эти люди кучкуются по углам, кто-то поднимает руку, показывая цифру, кто-то что-то выкрикивает, кто-то знаком показывает, что цифра слишком высока, кто-то бегом спускается сюда по лестнице, чтобы сделать ставку на победителя в ближайшем гладиаторском поединке…

Не следует недооценивать это явление: ставки на бои – один из столпов этого «спектакля». Как у нас это непременная составляющая бокса, лошадиных скачек, да теперь и вообще всех видов спорта. Есть чемпионы, есть претенденты на их место, как бывают, наверное, и «подстроенные» поединки.

Между двумя пилястрами мы замечаем лестничный марш, по которому поднимаются люди. Это наш сектор. Последуем за остальными. Конструкции Колизея поистине впечатляют, находясь внутри, понимаешь, что публика может быстро покинуть амфитеатр благодаря продуманной системе лестничных маршей и коридоров. Вместе с нами поднимаются только мужчины – вход в этот сектор женщинам запрещен.

В конце последнего пролета лестницы мы видим небо: очевидно, там выход на трибуны. Название этим выходам было дано особенное, дающее представление о пропускаемом ими потоке людей: vomitoria («извергалище»)…

Мы почти пришли, это похоже на выезд из туннеля, шум толпы становится все сильнее и сильнее…

Внезапно нас выносит наружу, на трибуны. От открывающегося вида перехватывает дыхание. Перед нами – необъятная рукотворная воронка. Она запружена людьми, кричащими, орущими, беснующимися. Их тут около пятидесяти – семидесяти тысяч. Кажется, что они рассыпаны по трибунам пестрым живым конфетти. Единственная ассоциация, которую вызывает это место, – круги Ада, описанные Данте.

Отец с сыном, идущие позади нас, не дают нам застывать на месте слишком надолго. Мы двигаемся дальше и по выбитому на травертине номеру находим свое место.

В данный момент на арене проходит последняя на сегодня публичная казнь. Человек бежит, преследуемый медведем. Он был привязан к столбу, но сумел высвободиться. Этот непредвиденный поворот событий весьма оживил публику. Человек мечется зигзагами, затем берет разбег и устремляется к сетке, идущей по сторонам арены ограды. Медведь почти настигает его, но тому удается запрыгнуть на ограду, вызвав у зрителей шквал эмоций. Отчаяние придает ему сил. Бедняга лезет вверх по сетке, срывается, вновь цепляется… Вот он забрался до верха, удастся ли ему вылезти наружу?

Над сеткой идет некое белое крепление, напоминающее по форме изящный поручень. Но именно там, в шаге от спасения, человек вдруг замешкался. Несколько раз он попытался ухватиться за эту «сосиску», но всякий раз его отбрасывает назад. В чем тут дело? Присмотревшись, мы замечаем, что «сосиска» – это вращающийся костяной валик. Прокручиваясь, он не позволяет человеку как следует удержаться. Валик поставлен здесь нарочно, чтобы помешать бегству животных и осужденных, это часть системы безопасности. Человек отчаянно повторяет попытки, но втуне. Однако медведь, даже поднявшись на задние лапы, не может до него дотянуться. Публика смеется. Ситуация кажется тупиковой: человек ухватился за сетку и за один из слоновьих бивней, что поднимаются вверх над опорными столбами, и не шевелится. Но вдруг дергается и кренится на бок, потом еще и еще. В бок ему вонзились две стрелы. Их пустили лучники из стражи, стоящие каждый в своей нише. Выстрелы меткие, точно рассчитанные, стрелы пробили осужденному легкое. Он разнимает пальцы, одна рука безжизненно повисает. Теперь он держится только на одной руке. Третья стрела сбрасывает его обратно на арену под улюлюканье толпы. Медведь тут же бросается на него и одним ударом лапы лишает жизни… Толпа ликует.

Ликует и наш сосед: обернувшись, он объясняет нам, пропустившим начало, что это был убийца, он прикончил лавочника за каких-то пятнадцать сестерциев. Стоимость туники…

На сегодня с исполнением смертных приговоров покончено. Медведя уводят в направлении одной из небольших боковых дверок. Служители приводят в порядок заляпанную пятнами крови арену. С некоторым отвращением мы замечаем, как прямо под нами собирают останки разодранной львом женщины. На тележку сваливают ее тело, которое оседает неуклюжим тюком; в паре метров подбирают руку, чуть поодаль – наполовину обглоданную ногу… Еще один служитель отходит подальше, чтобы что-то подобрать, и возвращается к тележке. У него в руках нечто, похожее на сумку. Нет, он держит за волосы женскую голову… Размахнувшись, он швыряет голову в тележку. На мгновение ее светлые волосы колыхнулись в воздухе, в последний раз. Наш сосед передернул плечами…

Слова Григория Богослова, жившего в IV веке нашей эры, передают атмосферу этих зрелищ, где в буквальном смысле исчезает всякое представление о человечности. Тут всеми завладевает исступление, некое садистское удовольствие, которое само себя подпитывает, хотя публика в целом состоит из нормальных людей. Место, ситуация (публичная казнь), кажется, объясняют отсутствие каких бы то ни было моральных запретов, которые в обычной жизни большинство присутствующих соблюдает.

Григорий Богослов рассказывает, что, если человек спасается от зубов зверей, зрители протестуют, словно чувствуя себя обманутыми и напрасно тратящими время, «но, когда клыки вонзаются в него, когда он кричит и отбивается, в их глазах нет никакой жалости, и они с ликованием хлопают в ладоши, когда видят, как хлещет кровь».

Теперь на арену вышли акробаты, показывающие развлекательные номера. Но на них мало кто обращает внимание. Сейчас время перерыва, и действительно, многие поднимаются, заводят беседу, кто-то идет выпить воды из фонтанчиков, которые есть на каждом этаже Колизея, кто-то спускается по vomitoria в уборные на нижнем этаже.

Воспользуемся паузой, чтобы рассмотреть «с технической точки зрения» Колизей – постройку, изначально задуманную исключительно для зрелищ.

Любопытные факты

Секреты Колизея

Чтобы вместить больше людей, Колизей в плане имеет форму эллипса, а не круга. Его трибуны поднимаются под углом в 37 градусов, что обеспечивает отличный обзор с любого места. Мраморные трибуны – ослепительно-белого цвета. Садиться, однако, можно не кому где вздумается. Примерно как на наших стадионах, сектора различаются по «классу». Нижний ярус, который ближе всего к арене, предназначен для самых важных персон – сенаторов, весталок, жрецов, магистратов. Выше находится сектор для членов сословия всадников. За ним – места для мастеров различных ремесел, торговцев, государственных гостей и так далее. В самой верхней части трибун, отделенной проходом со статуями в нишах, – места для народа. Для женщин отведен отдельный сектор во избежание, как говорят, «смешения полов». Наконец, есть еще один сектор, самая настоящая деревянная галерка, опоясывающая Колизей по всему периметру, – она тоже предназначается для простого народа. В целом этот амфитеатр символически (и в обратном порядке) отображает социальную пирамиду Рима: чем ниже спускаешься здесь, тем выше социальный статус…

Среди других общедоступных услуг, помимо питьевых фонтанчиков, расставленных на одинаковом расстоянии в некоторых внутренних коридорах (их всего около ста), есть и кое-что необычное: например, опрыскивание ароматическими жидкостями, розовой, шафранной и другой водой.

Необычен выдвижной навес над Колизеем. Поверху здания зубчатой короной высятся двести сорок массивных столбов, от них тянутся длинные канаты, которые и держат громадное центральное кольцо, висящее над ареной на высоте сорока метров. По этой «паутине» от краев к кольцу раскатывают, как ковры, полотнища ткани (вероятно, из тонкого льна). Таким образом из длинных клиньев ткани создается навес, защищающий публику от солнца (которое в Риме может быть воистину невыносимым). В центре остается большое круглое отверстие, аналогичное «Оку» Пантеона…

Недавние расчеты показали, что общий вес конструкции, с тканым «парусом», кольцами, по которым он опускается по тросам, и верхними опорами с лебедками на каждой из них, составляет около двадцати четырех тонн, то есть нагрузка на каждый столб равняется ста килограммам. Так что неудивительно, что натягивать и убирать навесную крышу приставлена целая тысяча военных моряков из Мизена. Ведь нужно выдержать не только напор сезонных римских ветров, но и мощные восходящие потоки, неизменно образующиеся в «воронке» заполненного публикой Колизея. В этом смысле амфитеатр подобен громадному паруснику.

Образ лодки применим и к арене, но в другом значении. В длину она достигает семидесяти пяти метров, а в ширину – сорока четырех. Как известно, под песком арены конструкции Колизея уходят вниз еще на шесть метров, там устроено несколько подземных этажей. Чтобы покрыть арену деревянным настилом, римские инженеры создали конструкцию из балок, переборок и ребер, очень напоминающую набор судна. Учитывая, что деревянный настил сделан немного «выпуклым» (для сбора дождевой воды по краю арены, откуда она отводится по системе водостоков и канализационных труб), образ «перевернутой вверх дном лодки» хорошо иллюстрирует структуру и прочность арены.

А что же находится под настилом? Здесь скрыта подлинная душа Колизея. Как любой театр, он тоже имеет кулисы, только они расположены не по бокам от сцены, а под нею. Сохранились рассказы о настоящих сценических машинах, например о гигантских китах, внезапно появляющихся на арене: когда они открывают пасть, оттуда выбегает полсотни медведей. В других случаях из-под сцены по ходу действия появляются богатые декорации, даже со скалами и деревьями.

Действительно, под песком и настилом находится два подземных этажа с коридорами, лестницами и залами, оружием, клетками для животных, осужденных и так далее. Благодаря особым пандусам можно водружать на арене любые декорации, используя установленные в определенных точках лебедки. Специальные подъемники поднимают наверх гладиаторов и зверей. Все это сценическое оборудование позволяет устраивать самые настоящие coup de th??tre^[39], как, например, одновременный выход «ста львов, чей рык был столь могучим, что все зрители Колизея на мгновение потеряли дар речи».

Наличие на нижних уровнях огнезащитных перегородок из пеперина напоминает об одной из опасностей, подстерегающих эти темные помещения, где при слабом свете фонарей исполняли свою нелегкую работу рабы, дрессировщики, наставники гладиаторов и так далее.

Изначально подземных уровней не было, тогда почти наверняка арену можно было заливать водой для инсценировки морских баталий или для скачек по мелководью лошадей и колесниц.

Представления всегда были предельно четко организованы – только так было возможно устраивать зрелища головокружительных масштабов. Когда в 80 году нашей эры император Тит, сын и наследник Веспасиана, открывал Колизей, за сто дней торжеств на арене погибло пять тысяч животных!

А вот и факт из истории Траянова Рима: во время празднования победы над даками представления в Колизее шли сто двадцать дней кряду, и во время их было убито 11 тысяч диких животных и 10 тысяч гладиаторов!

15:30. Гладиаторы идут!

Тем временем вдоль края арены разъезжают повозки, с которых рабы в цветочных венках и гирляндах бросают в публику «дары»: хлеб, монеты и так далее.

После нескольких минут возбужденной охоты за подарками все, включая сенаторов и зрителей из нижнего яруса Колизея, снова рассаживаются по местам. Занимает место и организатор игр, патриций, принадлежащий к одной из самых богатых семей Рима. Он хотя и занимает достаточно значимую должность – эдила, то есть городского магистрата, – но находится в начале своей общественной карьеры и должен еще заработать известность и признание. Это он оплатил сегодняшние состязания, он «спонсор» (или editor, как говорят римляне) всего того, что мы видим. Несомненно, три дня представлений в Колизее ему стоили целого состояния, но с другой стороны, он по закону обязан устраивать подобные события, да и выгода ему с того, несомненно, будет. Ведь он получит благодарность от сената и признательность народа, который поддержит его в будущей политической, общественной или финансовой карьере. Народная поддержка будет иметь вес и в борьбе с политическими противниками… Да, поистине panem et circenses^[40], как говорил Ювенал…

И потом, во всем этом есть и толика личного удовольствия: на три дня почувствовать себя «немного» императором, слушать обращенные к себе ликующие крики толпы, вершить судьбы гладиаторов, животных и так далее. В общем, эти дни станут важной отправной точкой в его карьере и, безусловно, останутся в памяти потомков. Возможно, на его загородной вилле под Римом будет выложена новая большая мозаика с изображением решающих моментов представлений с гладиаторами и осужденными (вот почему мы часто видим в музеях или в местах археологических раскопок мозаичные панно со столь жестокими сценами).

Вот он, сидит в мраморном кресле тонкой работы. Этот человек порядком отличается от распространенного стереотипа власть имущих в античном Риме: он не толст, не лыс и не сверкает перстнями. Напротив, он высокого роста, атлетического телосложения, черноволосый и голубоглазый. Рядом с ним сидит его жена, совсем молоденькая. Несомненно, она дочь какого-нибудь влиятельного римского патриция: этот брак открыл многие двери его блистательной карьере… Об этой паре много судачат как на званых пирах аристократов, так и на шумных лестничных площадках инсул…

За их спинами вытянулась по стойке «смирно» стража, чьи красные плюмажи касаются тяжелых, расшитых золотом штор, которые слегка колышутся под дуновением ветра.

Публика начинает подавать голос, хлопать в ладоши, словно вызывая на арену любимцев. Пора! Человек подает рукой сигнал к началу.

По краям арены несколько «оркестриков» заводят триумфальный марш. Публика в Колизее взрывается в едином крике. Словно неожиданно грянул гром и, многократно усиленный акустикой амфитеатра, разнесся над городом.

Ворота под триумфальной аркой торжественно распахиваются, и оттуда появляется кортеж; открывают шествие два ликтора, несущие знаки отличия организатора игр (поскольку он эдил, то есть магистрат, не имеющий полномочий выносить смертные приговоры, изображены только фасции, без топорика). Затем идут музыканты с длинными трубами (buccinae), после них повозка с большим плакатом, на котором расписана программа поединков. Это эквивалент передвижной афиши. В проходящих по улицам Рима императорских триумфальных кортежах также часто используются повозки с большими картинами, изображающими ход битв и поединков. Это форма «популяризации» деяний победителя, в такой форме они понятны всем: выходит нечто среднее между сицилийской тележкой^[41] и сказителем. Позади следует человек, несущий символическую пальмовую ветвь победителя.

Теперь появляются рабы, несущие шлемы и мечи – снаряжение гладиаторов. Оно будет использоваться на поединках, хотя многое, возможно, выносится лишь для парада.

Наконец, выходят сами гладиаторы. Публика беснуется, приходится затыкать уши из-за шума толпы. На мгновение нас посещает мысль, что и Колизей может рухнуть от криков и топота ног десятков тысяч зрителей. В такие моменты всеобщего возбуждения амфитеатр особенно поражает своей грандиозностью. Но грустно думать, что все это величие было создано исключительно для кровавых зрелищ.

Как не содрогнуться при мысли о том, что за четыре с половиной столетия работы Колизей успел стать местом, где число смертей на единицу площади самое высокое на Земле. Ни в Хиросиме, ни в Нагасаки не было столь высокой концентрации смерти. На этой арене были лишены жизни сотни тысяч людей, а по некоторым оценкам, и больше миллиона!

Расчеты просты, их результаты леденят кровь – даже если ограничиться исследуемой нами эпохой. Как мы сказали, восемью годами раньше, в 107 году нашей эры, Траян отправил на арену 10 тысяч гладиаторов (почти наверняка из числа военнопленных), а в ходе других игр, продлившихся целых 117 дней, на арене погибло свыше 9800 человек. За два года до того, в 113 году нашей эры, всего за три дня в Колизее выступили целых 2400 гладиаторов, правда, мы не знаем, сколько из них погибло… Эти цифры, конечно, относятся к исключительным событиям, но они дают представление о том, сколько людей гибло на арене… И это не считая осужденных на казнь.

Если брать в расчет, что в среднем за месяц умирало 50–100 гладиаторов и осужденных (это очень скромная статистика для такого грандиозного сооружения, но в нее заложены и имевшие место в ходе веков «кризисные» моменты), в общей сложности выходит от 270 тысяч до полумиллиона человек… По мнению некоторых исследователей, эта цифра может быть и чуть ли не в два раза выше.

Секс-символы и мастера боя: кто такие гладиаторы

Гладиаторы останавливаются, толпа ликует, а они в знак благодарности машут руками. Затем бойцы начинают разминку, делая выпады и демонстрируя мастерство молниеносных ударов. На каждое их движение публика отзывается воодушевленными возгласами.

В наше время только знаменитые футболисты или прославленные поп-звезды и актеры в состоянии вызвать такую бурю эмоций. И такую любовь среди женщин. Ведь известно, что гладиаторы горячо любимы женской половиной зрителей, не только матронами из народа, но даже в большей степени дамами из высших слоев общества.

В Помпеях из обнаруженных археологами граффити мы узнаем о гладиаторе, пользовавшемся славой сердцееда. Ювенал, в свою очередь, рассказывает о Эппии, жене сенатора, сбежавшей с известным гладиатором по имени Сергиол. Это бегство, которое сегодня стало бы лакомым кусочком для светских сплетников и папарацци, наверняка было у всех на устах; Ювенал с иронией замечает, что внешностью гладиатор был отнюдь не Адонис: все тело в шрамах, глаза слезятся, а на носу красуется огромный желвак от шлема… Одним словом, как говорит поэт, «меч в гладиаторах женщины любят».

Но кто они на самом деле, эти гладиаторы, что сражаются на арене? Каково их прошлое? У каждого за плечами своя история. Чаще всего это рабы, в том числе проданные в гладиаторские школы в наказание за какой-то проступок. Затем это приговоренные к смерти военнопленные. После завоевания Дакии Траяном, в ходе которого было взято в плен более 50 тысяч человек, арены империи заполнились высокими, бородатыми свирепыми бойцами, способными раскроить противнику голову одним ударом длинного кривого клинка. Кроме того, гладиаторами становятся и свободные люди (не говоря об исключительных казусах, вроде устроенного по приказу Нерона сражения между 400 сенаторами и 600 всадниками), например многие бывшие легионеры, считающие это своего рода ремеслом, а также темные личности, искатели приключений или заработка. На арены выходят и женщины, даже из хороших семей. К примеру, сегодня выступают четыре пары женщин. Участие женщин в поединках запретит следующий император, Адриан.

Однако среди гладиаторов есть и безнадежные случаи: самые обыкновенные люди, влезшие в долги и не сумевшие расплатиться, проданные кредиторами в возмещение долга в гладиаторскую школу.

Гладиаторских школ в Италии и по всей империи существует великое множество. Самые знаменитые и богатые, разумеется, императорские, но есть и немало частных школ, владельцами которых являются сенаторы, патриции или просто состоятельные люди. Тренируют гладиаторов «ланисты», ненавистные народу, но необходимые для организации этих коллективных «развлечений». Обучение в школе крайне суровое, жизнь гладиатора напоминает чуть ли не жизнь шаолиньских воинов-монахов. Однако вопреки голливудским клише они не полностью лишены свободы. Из античных текстов и археологических находок нам известно о многих гладиаторах, имевших жен и детей или спутниц, разделявших радости и горести этого ремесла (зачастую именно они оставляют эпитафии на надгробных плитах).

Многим гладиаторам удается благополучно завершить карьеру, имея за плечами ряд триумфов, как, например, жившему в I веке нашей эры Ма?ксиму, стяжавшему победу целых сорок раз. Им вручается rudis – деревянный меч, символизирующий конец их мучений. С этого момента они свободны, не подчиняются больше ланисту и не должны сражаться.

Iugula!^[42]

Представившись публике, гладиаторы ушли с арены и вернулись в служебные помещения Колизея. В этот момент, мы знаем, молодые прислужники надевают на них металлические поножи, наручи – «маники», шлемы… Публика странно затихла. Невидимое напряжение сковало амфитеатр. Все как будто в замедленной съемке…

Нас поражает одна деталь: никто из гладиаторов не обратился к организатору игр с ритуальной фразой «Ave Caesare, morituri te salutant» («Здравствуй, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя»).

Почему? Потому что и это один из стольких мифов, которыми окружена история гладиаторов. Никто из них не произносит этой фразы. Случилось это лишь однажды, несколько десятилетий назад, при императоре Клавдии, перед навмахией – инсценировкой морского сражения. Причем история рассказывает о трагикомических обстоятельствах, сопровождавших этот случай: Клавдий ответил на приветствие: «А может, и нет». Ответ императора гладиаторы истолковали как приказ, дающий им свободу, и отказались сражаться. Клавдию пришлось взять свои слова обратно, и только вооруженные солдаты убедили гладиаторов начать морское сражение…

Раздается звук труб (tibiae) и рожков (cornua) – это эквивалент нашего барабанного боя. Внезапно над ареной Колизея взвиваются клубы пыли. Они походят на песчаные фонтаны. По трибунам разносится громкий гул. Когда пыль рассеивается, как по волшебству на арене становятся различимы очертания человеческих фигур: это гладиаторы, они словно материализовались из пустоты. На самом деле они были подняты на арену с нижних уровней на специальных подъемниках. Люки подъемников были скрыты под песком и, неожиданно поднявшись, образовали эту «пыльную бурю». Это один из самых любимых публикой спецэффектов. Гладиаторы разбиваются на пары и сразу же начинают поединки.

Существует не менее двенадцати различных «типов» гладиаторов, некоторые из них сражаются верхом на коне или в колеснице. Но сейчас перед нами «классические» пары бойцов, которых в конечном счете больше всего любит зритель.

Вот хорошо известный ретиарий, сражающийся со своим извечным противником, секутором. Первый вооружен сетью и трезубцем. У второго большой прямоугольный щит и металлическая маника на правом предплечье. А главное, его голову защищает необычный гладкий шлем яйцевидной формы с двумя простыми отверстиями для глаз: обтекаемая форма не дает зацепиться сети противника. И правда, первый бросок заканчивается ничем, сеть соскальзывает с секутора и падает на землю. Противники продолжают поединок.

Рядом с каждой парой бойцов находится пара арбитров – как правило, из числа бывших гладиаторов. На них надеты белые туники с двумя красными вертикальными полосами. Как боксерские рефери, они следят за тем, чтобы соперники не нарушали правил.

Мы как раз замечаем, что судьи прервали поединок между двумя «провокаторами», вооруженными, подобно легионерам, длинным щитом, мечом и шлемом с затыльником. Один из них потерял щит, и ему дают время подобрать его.

Зрители выкрикивают «verbera», «iugula», «ure», что значит «секи», «добей», «жги». На арене стоят наготове особые служители, бичом или раскаленными прутьями «подбадривающие» отлынивающих от боя гладиаторов.

Мы видим, что по краям арены оркестры продолжают играть, создавая музыкальный фон поединкам и подчеркивая их наиболее важные моменты, как делали пианисты-таперы в эпоху немого кино… Одна женщина играет на странном инструменте, он напоминает церковный орган со множеством вертикально расположенных труб, но меньше размером. Для этой исполнительницы на арене, у самой стены, устроен небольшой пульт.

Вот еще что любопытно: никто из гладиаторов не облачен в латы, в противоположность тому, как показывают в фильмах, все сражаются с голым торсом. Только провокаторы имеют по две пластины на груди.

Еще один малоизвестный аспект – это перья: многие шлемы богато украшены ими, практически как у индейских вождей. Эта деталь делает более красочным их облик. Традиция украшать голову перьями очень древняя, она родилась задолго до римлян и распространена среди воинов многих италийских, средиземноморских и, шире, европейских народностей и культур. Сегодня только наши итальянские берсальеры и альпийские стрелки^[43] сохраняют этот обычай.

Вопли с трибун знаменуют важный момент – есть один раненый. Гопломах поразил фракийца. У обоих имеются маленькие щиты и большие защитные шлемы, короткие мечи позволяют вести ближний бой, но у гопломаха есть преимущество: он вооружен копьем, которым старается поразить противника в самые уязвимые места – лицо и глаза. Фракиец шатается и подносит руку к забралу шлема, откуда ручьем бьет кровь. Удар был точным. Гопломах остановился и ждет. Он повернулся к арбитру и эдитору, организатору игр. Фракиец поднял левую руку, вытянув указательный палец, – он просит пощады. Публика шумит. Кто-то требует его смерти, кто-то просит сохранить ему жизнь… Эдитор подает знак: фракиец помилован. Очевидно, бился он достойно…

У гладиатора много способов просить о пощаде: опустившись на колени, подняв левый указательный палец, бросив на землю щит или даже убрав его вместе с мечом за спину, открывая противнику незащищенную грудь. Тот в таком случае должен остановиться: ведь гладиаторы – рабы, они не могут по своей воле лишать человека жизни. Решать будет тот, кто оплатил игры, – эдитор. И только он. Фракийца уносят прочь под рукоплескания толпы.

Но до конца еще далеко. На арене продолжаются другие поединки, и, как многих других зрителей, нас увлекает один из них, особенно яростный, ведущийся в самом центре песчаного овала арены.

Тут столкнулись две тактики боя: одна медленная, другая быстрая, молниеносная. Как можно догадаться, противниками руководит не только боевой пыл, но и личная вражда. Видимо, они знают друг друга. Один из них мирмиллон, ему противостоит фракиец. Мирмиллон стоит твердо как скала, укрывшись за большим щитом в форме выпуклой трапеции. Он массивен и очень силен. Из защитной экипировки у него еще поножи на левой ноге и большой шлем с защитной решеткой: его широкие поля странным образом напоминают ковбойскую шляпу. Шлем также украшен плюмажем из разноцветных перьев. Двигается мирмиллон мало, это настоящий танк. Но достаточно противнику приблизиться, как он тотчас показывает острие своего меча.

Соперник, фракиец, являет собой полную противоположность. Он ниже ростом, худощавый, но невероятно подвижный. На ногах у него очень высокие поножи, кожаные накладки на бедрах, голову защищает большой шлем с решеткой и гребнем из перьев. В руке у него небольшой прямоугольный щит. Деталь, позволяющая узнать в нем фракийца, – это венчающая шлем голова грифона. Грифон – мифологическое существо с туловищем льва и головой орла, в тактике боя фракийца соединились качества этих двух животных. Пружиня на полусогнутых ногах, он покачивается, как змея.

Его оружие – смертоносная сика, изогнутый серпом короткий меч. Почему? Им хорошо поражать противника сбоку, мощными ударами по бедрам, шее или ногам.

Хороший боец в амуниции фракийца – в самом деле опасный противник. И мирмиллон это знает. Он не может позволить себе ни одной ошибки. Фракиец продолжает кружить перед соперником, останавливаясь и покачиваясь, как готовящаяся к прыжку пантера. Затем он делает внезапный выпад, забирается вверх по «стенке» щита мирмиллона и пытается поразить его секущим ударом в шею. Мирмиллон наклоняет голову, и сика с резким металлическим скрежетом соскальзывает по шлему. Публика взрывается, скандируя «Hoc habet, hoc habet» («Сейчас, сейчас он его сразит»).

Фракиец соскакивает на землю, отбегает на несколько метров, и осада возобновляется. Мирмиллон кажется невозмутимым. Он знает, что уклонился от смертельного удара, на этот раз все обошлось, но следующая атака может стать роковой. Внезапно он делает выпад в сторону противника, напугав его, но теряет равновесие, отчего щит в его руках дрогнул. Фракиец понимает, что это тот момент, которого он ждал, и снова срывается с места, взбираясь по большому щиту неприятеля, уверенный, что в этот раз сможет нанести ему победный удар.

Но это была ловушка: мирмиллон лишь притворился, что совершил ошибку, чтобы заставить фракийца атаковать. В тот самый момент, как маленький гибкий гладиатор вот-вот напрыгнет на него, он неожиданно резко поднимает над собой щит, словно гаражные ворота. Этот маневр застал фракийца врасплох, он вдруг оказался верхом на щите противника, который крепко держит его обеими руками. Доля секунды – и фракиец летит на землю. Публика безумствует от неожиданного поворота схватки. Фракиец пытается подняться, но мирмиллон, удивительно проворно для своего веса, пригвождает его к земле острием меча. Судьи прерывают поединок. Все взоры устремляются на эдитора. Он же, в свою очередь, окидывает медленным взглядом публику. Что кричат люди, понять невозможно.

Вопреки тому, что мы привыкли считать, принцип волеизъявления посредством поднятого или опущенного большого пальца на самом деле не является повсеместно распространенным. Здесь, например, никто им не пользуется. Когда решается участь побежденного, люди выражают свое желание голосом, крича либо «mitte», то есть «отпусти», либо «iugula», что буквально означает «перережь горло»…

Эдитор выносит смертный приговор. Мирмиллон поворачивается к противнику. Фракиец с невероятным самообладанием обнажает шею и ждет… Нас поражает храбрость и профессионализм гладиаторов, которые даже перед лицом смерти не выказывают страха, словно лишиться жизни – это обычное дело… Мирмиллон подносит меч и решительным движением вонзает его. Публика беснуется. Победитель снимает шлем, и тут же к нему подбегают юноши с пальмовой ветвью, символом победы, и двумя серебряными блюдами, полными золотых монет. На третьем подносе – еще подарки. С этими дарами, но главное, заслужив лучшую награду – жизнь, – гладиатор удаляется к выходу под восторженный гул голосов. Его блистательный, идеально рассчитанный маневр завоевал публику, она надолго запомнит этот бой. Гладиатор оборачивается, посылает толпе прощальный жест и исчезает под аркой главного входа. Именно сюда уходят победители.

А его противник, фракиец? Его бездыханное тело лежит в луже крови. К нему подходят служители в масках Харона и особых одеждах. Даже кожа их окрашена фиолетовой краской. Они крюком зацепляют тело и на цепях оттаскивают его прочь, к выходу, противоположному воротам победителей, – к Porta libitinaria, воротам мертвых. Они носят имя Либитины, богини смерти и погребения.

Труп отнесут в особую комнату со скругленными углами (для удобства уборки), снимут с него доспехи и одежду. Если гладиатор еще жив, прикончит его один из «харонов», нанеся удар стилетом.

Но на этом история не заканчивается. У некоторых забирают немного крови. Кровь гладиаторов высоко ценится. Считается, что она помогает против различных недугов, таких как эпилепсия, больным рекомендуется пить ее или натирать ею тело. Кроме того, принимая во внимание физическую мощь гладиаторов, их кровь считается тонизирующим средством и… «виагрой»! Множество людей обогащается на этой гнусной торговле. Наконец, тела бросают в общие могилы за чертой города.

В шкуре гладиатора

До сих пор мы наблюдали представление с трибун. Но что же в действительности означает сражаться в красочном шлеме под крики толпы на арене Колизея? Попробуем почувствовать это, вообразив себя одним из оставшихся на арене гладиаторов: мирмиллоном, что сражается с опасным соперником, ретиарием. Их свел в поединке жребий (обычно ретиарию противостоит другой тип гладиатора – секутор).

В конечном итоге они следуют традиции. Ведь эта пара символически изображает рыбака с сетью, трезубцем и кинжалом и рыбу: название «мирмиллон» (mirmillo или murmillo) происходит от греческого morm?ros (µ??µ????), что значит «рыба»^[44], или от muraena, мурены, которая, как известно, прячется за камнями, готовая атаковать (и именно так ведет себя этот гладиатор, скрываясь за огромным щитом…).

Поскольку тактика ретиария заключается в том, чтобы постоянно перемещаться вокруг противника, стараясь накрыть его сетью, мирмиллону сражаться с ним непросто. Ему надо постоянно держать противника в поле зрения. А ведь шлем у мирмиллона устроен так, что позволяет видеть только впереди себя, но не по сторонам. К тому же защитная решетка сужает обзор по вертикали и затрудняет дыхание. Это как железная маска, в которую заковывается лицо. Вообразите, как трудно вести бой: внутри не хватает воздуха, дыхание затруднено. И потом, жара: на солнце металл раскаляется, перегревая голову… Наконец, вес: шлем такой конструкции весит три с половиной килограмма. А шлем секутора – целых 4,3 килограмма! Как будто носишь на голове каменный валун.

Вокруг тебя гудит, волнуется пятидесяти-семидесятитысячная масса, через стенки шлема ее шум доходит глухим гулом. В ушах звенят команды судьи, стоны сражающихся рядом гладиаторов, когда их настигает оружие неприятеля. Одна из трудностей, которую предстоит преодолеть на арене новичку, – это именно эмоции. Чтобы вести бой в такой сложной и враждебной обстановке, требуется недюжинный самоконтроль.

Мы еще не касались душевного состояния гладиатора. Он знает, что на карту поставлена его жизнь. Довольно одной ошибки или одного неверного движения – и все кончено…

Но, несмотря на все это, Астианакт – так зовут мирмиллона – сохраняет невозмутимость. Он не теряет из виду противника, он наслышан об этом искусном и циничном ретиарии именем Календий. Он держит его по центру решетчатого «объектива» своего шлема с широкими полями. Ретиарий бегает перед ним из стороны в сторону, а он, как краб, загнанный в угол, вращается вокруг своей оси.

История, которую я рассказываю вам, не выдумана; имена тоже подлинные.

Ретиарий резко останавливается, группируется, словно собираясь сменить направление: на самом деле это трюк, он готовит бросок. Внезапно ретиарий разворачивается и молниеносным движением бросает сеть… В то же мгновение Астианакт чувствует, как что-то тяжелое падает на него, словно кто-то навалился сверху и давит к земле своим весом. Затем перед решеткой шлема появляется грубое плетение сети. Это особые сети, совсем не такие, как обычные рыболовные, они специально сделаны так, чтобы «придавливать» своим весом гладиатора, сковывая его движения. Сеть, подобно живому существу, сама стискивает тебя в смертельном объятии.

Сеть также тянет набок шлем, и Астианакту приходится совершать неимоверное усилие, чтобы прямо удерживать голову. Дышать становится все труднее, воздух как будто иссяк, словно кто-то резко отключил его подачу. Календий слышит грудной звук, почти хрип противника. Но он не торопится атаковать. По опыту он знает, что лучше подождать еще несколько секунд, пока противник, пытаясь освободиться, не запутается в сети еще сильнее или не оступится. Вот тогда и надо будет нанести удар. Астианакт чувствует себя в ловушке, и в этот момент в голове его проносятся слова наставника, бывшего гладиатора, как и он, мирмиллона: «Опустись на колени и приподними щит, тогда трезубцу ретиария труднее будет добраться до тебя». Он так и поступает, но это нелегко: сеть тянет в обратную сторону.

Первый раз трезубец ретиария летит высоко: он метил между плечом и шеей, зная, что мирмиллон из-за тяжести сети поневоле немного опускает щит. Астианакт внезапно чувствует жжение в плече: острый трезубец как молния скользнул между ячейками сети и оцарапал его. Рекомендованная учителем «низкая» позиция его спасла. Железная маника на руке тоже смягчила удар. Судьи не считают ранение достаточно глубоким, чтобы остановить поединок, хотя кровь начинает сочиться из-под металлических пластин маники.

Толпа видит алый цвет и заводится. Но эти двое не слышат криков, они слишком увлечены схваткой. Ретиарий возобновил маневры вокруг мирмиллона, стараясь сбить его с толку. Астианакт продолжает держать его в поле зрения. Он знает, что выдержал первую атаку, но сколько еще он сможет выстоять, опутанный по рукам и ногам тяжелой сетью?

Ретиарий прибегает еще к одной коварной уловке, пользуясь вынужденной медлительностью противника. Он притворится, что наносит удар сверху, чтобы заставить мирмиллона приподнять щит, а затем направит трезубец вниз, чтобы проткнуть не защищенную поножами ногу. Итак, ретиарий делает выпад, мирмиллон, как и предполагалось, смещает щит, оставшись без защиты с одного боку. Ретиарий моментально возвращает трезубец, чтобы ударить снизу. Мирмиллон разгадывает его маневр и разворачивается боком, что отнюдь не просто сделать в пригнутом набок шлеме. Но попытка ему удалась, трезубец пролетает мимо! И к тому же случается непредвиденное. Астианакт догадывается: что-то не так! Ретиарий продолжает двигать вперед-назад трезубцем. На мгновение мирмиллона посещает страх, что он ранен, но не почувствовал боли из-за напряжения, а ретиарий меж тем кромсает его тело острыми зубьями.

Но это не так. Астианакт чувствует, как сеть натянулась во все стороны, и понимает: ища «идеального удара», ретиарий увлекся, и трезубец запутался в ячеях сети. Он стал жертвой своего собственного оружия и теперь безуспешно пытается высвободить трезубец. Но зубья застряли не на шутку, и чем больше он усердствует, тем хуже… Рыбак попал в собственные сети. Астианакт понимает, что это, возможно, его единственный шанс на спасение. Он резко отступает назад на три-четыре шага, увлекая за собою ретиария, который в пылу схватки думает лишь о том, как освободить свой длинный трезубец. Потом Астианакт наполняет воздухом грудь и со всей силы бросается на противника. Как только его щит касается тела Календия, Астианакт бьет мечом. Он действует по наитию, рассчитав положение противника по силе толчка, который получил щит. Годы тренировок дают о себе знать. Меч как серебристый коготь показывается из-под сети. Толпа замечает короткую серебристую вспышку – и больше ничего. Следующее, что увидят зрители с трибун, – это простертый на земле ретиарий, с изумленным взглядом, как получивший нокаут боец. Он опирается на руки и пытается подняться, но не может. На правом бедре с внутренней стороны глубокая рана, из которой обильно течет кровь, ее цвет уже не ярко-красный, а темно-багровый. По арене растекается большое пятно.

Астианакт готов нанести следующий удар, от возбуждения даже не чувствуется на плечах тяжесть пудовой сети. Его мускулами движет инстинкт самосохранения, а не рассудок. Гладиатор едва расслышал крик судьи, приказывающего ему прервать атаку. Тяжело дыша, он останавливается. Зрители видят, как он мотает головой из стороны в сторону, словно стараясь «ухватить» весь воздух вокруг себя. Когда дыхание становится ровным, он переводит взгляд на поверженного неприятеля – тот смотрит ему прямо в глаза. Все тот же предательский взгляд, который Астианакт не забудет до конца жизни, но теперь в этих глазах читается что-то еще: просьба, настойчивая как приказ. Календий протягивает ему кинжал. Возможно, в отчаянной попытке вымолить пощаду. Но принять решение не во власти Астианакта. И не во власти судей, которые, подняв ладонь большим пальцем кверху, испрашивают вердикт у эдитора. На сей раз его решение – «смерть». Астианакт подходит. Только теперь Календий понимает, что все кончено, и обнажает шею. Легкий ветерок шевелит его волосы, словно желая напоследок приласкать его. Затем вспышка боли – и полная тьма…

Этот эпизод в подробностях изображает мозаика, найденная на Аппиевой дороге и ныне хранящаяся в Национальном археологическом музее в Мадриде.

Всегда ли так заканчивались поединки? На самом деле смерть на арене гладиаторы находили не так уж часто. По разным причинам: прежде всего потому, что подготовка бойца занимала много времени, и потерять его в первых же боях означало потратить впустую годы работы. Кроме того, гладиаторы стоили немалых денег: как ланисту, который их выучил, так и организатору игр, который в случае смертельного исхода должен был уплатить за гладиатора по повышенной ставке. Отсюда понятно, что обратить большой палец к земле было для организатора игр отнюдь не безболезненным решением…

Кроме того, не следует забывать о поклонниках популярных бойцов и о тех, кто принимал на них ставки, – фавориты поневоле «должны были» оставаться в живых… Одним словом, особенно в описываемую эпоху часты были поединки, заканчивавшиеся missio, то есть помилованием побежденного. А бои sine missione, то есть до последней капли крови, были относительно редки.

16:00. Приглашение на пир

Дело к вечеру. А что сейчас творится в Риме? Магазины почти все позакрывались еще в обед. Форум обезлюдел, в базиликах остались подметать полы лишь немногие служители, в сенате свет из высоких окон падает на длинные ряды пустых кресел. Люди неспешным шагом, разомлев после купаний, покидают термы. Колизей тоже опустел после окончания последних, самых престижных боев…

В этот момент все обитатели Рима и империи находятся, в прямом смысле слова, в предвкушении последнего важного пункта «распорядка дня» – ужина. Почему так рано?

Причин тому, в сущности, две. В отсутствие электричества все лучше делать при солнечном свете. В каком-то смысле повседневная жизнь следует за солнцем: принято вставать на заре и отправляться в постель вскоре после заката. Ужин тоже заканчивается еще до того, как полностью угаснет дневной свет: это позволяет гостям разойтись по домам до того, как улицы станут темными и опасными, хотя многие пиры длятся до глубокой ночи (Нероновы пиры шли до полуночи, а застолья Тримальхиона – до самой зари).

Вторая причина – самого практического свойства. Как мы уже говорили, в императорском Риме три приема пищи: завтрак (ientaculum), обед (prandium) и ужин. Завтрак плотный, а обед легкий. Неудивительно, что уже к середине второй половины дня, примерно через девять часов после завтрака, начинает ощущаться голод… Ужин утолит его и позволит выдержать без еды длинную ночь. Следует также учитывать, что у римлян время ужина «плавает» в зависимости от времени года: девятый час в летнюю пору и восьмой час в холодные месяцы.

Но как проходят ужины в Риме? Все мы помним пышные застолья в исторических фильмах. Так ли все на самом деле? Пойдемте разузнаем все сами.

Римляне организуют пиры весьма нередко, гораздо чаще, чем мы – дружеские вечеринки. Это традиция, вернее даже, неписаный закон (разумеется, только для тех, кто может себе это позволить; для обитателей инсул дело обстоит совсем иначе…).

Естественно предположить, что пиры устраивают, чтобы насладиться дружеским обществом, чтобы повеселиться и развлечься. Это так, но прежде всего застолье – способ налаживать связи в обществе, возможность посмотреть на людей и показать себя, вызвать восхищение уровнем собственного благосостояния. Часто речь идет о представительских ужинах, устраиваемых для поддержания добрых отношений с важными персонами, заключения политических или деловых союзов и так далее. Одним словом, пир – не столько ужин, сколько самый настоящий «салон».

Мы размышляем об этом, прогуливаясь по улице, освещенной косыми лучами послеполуденного солнца. Зайдя под портик одной из инсул, мы находим его после утренней толкотни непривычно пустынным. Все лавки закрыты тяжелыми ставнями.

В дальней части портика мы замечаем движущиеся фигуры. Мы видим их против света, и лучи солнца создают тонкое золотое свечение вокруг их темных силуэтов. Люди в коротких туниках – рабы, а вот, в широкой тоге, и хозяин с женой. Прислужники помогают каждому из супругов подняться на личные носилки. Рыжие волосы мужчины горят алым пламенем в солнечных лучах.

Когда настает черед женщины садиться на носилки, свет проходит через накинутую на голову длинную шаль. Таким прозрачным может быть только шелк – подлинный статус-символ богатых семей, с гордостью демонстрируемый окружающим. На плече поблескивает золотая булавка. Пара одета в высшей степени элегантно. Мы нашли то, что искали: приглашенных на ужин. Достаточно будет последовать за их носилками, и мы раскроем секреты древнеримских пиров…

Маленький кортеж оставляет портик инсулы, словно два отдавших швартовы парусника. С «причала» тротуара на удаляющихся хозяев смотрят рабы, вытянувшись почти по стойке «смирно». Затем все возвращаются в дом – кроме одного, который усаживается у входа. Это lanternarius – фонарщик. В руках у него одеяло, немного съестного и фонарь. Он часами будет дожидаться на пороге дома возвращения хозяина. А завидев его, проводит в дом, освещая дорогу… Оставим этого «смотрителя маяка» римских улиц на его посту и поспешим вслед за носилками.

Пройдя по городу значительное расстояние, мы замечаем, что он сменил облик. Улицы стали скорее напоминать дорожные развязки на окраинах наших больших городов. Время возвращения с работы. Люди расходятся по домам, это видно по походке, по лицам.

Кипевшая здесь утром деловая жизнь смолкла. Даже воздух стал другой. Повсюду чувствуется запах горящей древесины – знак того, что вокруг нас зажжены тысячи жаровен, на которых готовится пища.

В некоторых узких переулках, где воздух более застоялый, стоит даже дымок, и порой немного щиплет глаза – признак того, что жгут так называемые «дрова бедняков», то есть помет домашних животных.

Кортеж с носилками открывают два человека, один с палкой, другой с зажженным фонарем в руках. Замыкает процессию еще один стражник.

Вот мы и пришли, группа останавливается перед элегантным входом: очевидно, здесь и проходит званый ужин.

Пир

Прежде чем входить в дом, где состоится пир, проясним один момент. Неправда, что римляне проводят большую часть времени в застольях, оргиях и кутежах. Это столь же распространенный, сколь и ошибочный миф. Римляне – люди простые, едят они мало, даже более того, к питанию применяется принцип воздержанности.

Разумеется, встречаются и исключения: часть общества действительно может позволить себе роскошные ужины. Речь идет о влиятельном меньшинстве. Оно состоит из всех тех, кто в какой-либо мере наделен властью в политической, торговой, финансовой сфере… То есть это не только патриции и представители сенаторского и всаднического сословий, но и разбогатевшие отпущенники.

Эти ужины, как мы уже говорили, являются необходимым элементом жизни элиты. Но остальная часть населения, 90 процентов жителей Рима, ужинает безыскусно и скромно.

Удары дверного молотка раздаются во входном коридоре и отзываются эхом в большом атриуме. Раб-привратник спешит открыть дверь. Распахнув створки, он видит перед собой два роскошных паланкина с гостями, опущенные носильщиками на землю. Встреча гостей обставляется с большой торжественностью: им подставляют обитую ковриком скамеечку для ног. С царственной неспешностью пара сходит с носилок. Войдя в дом, супруги следуют за рабом, который указывает им путь. Как во всяком «домусе», длинный входной коридор выходит здесь в просторный атриум с бассейном для сбора дождевой воды. Только здесь все гораздо больших размеров. Это в самом деле один из самых крупных особняков Рима, знаменитый своим огромным перистилем с длиннейшей колоннадой, обрамляющей сад. В саду поместились просторная живая беседка, несколько фонтанов, подлинные греческие статуи из бронзы и даже небольшая рощица, в которой парами гуляют павлины.

Войдя в атриум, гости отдают свои салфетки (как того требует бонтон), и их усаживают. Хозяйские рабы снимают с гостей обувь и омывают им ноги ароматной водой. Пока они заняты этим, женщина рассматривает имплювий в поисках какого-нибудь недостатка, о котором можно посудачить потом с приятельницами, или идей для обустройства собственного дома. Проемы между колоннами закрыты длинными красными портьерами, ниспадающими вниз в изящной драпировке. На поверхности воды плавают розовые лепестки, из которых по воле ветерка составились причудливые фигуры. Качаются на воде и изящные фонарики в форме лебедей, их колышущиеся огоньки отражаются в водном зеркале. Оригинальная идея, которую женщина берет на заметку для своих ближайших пиров.

Взгляд ее мужа устремлен в пустоту, возможно, он сейчас обдумывает приветствие, с которым предстоит обратиться к хозяину дома, сенатору, так неожиданно пожелавшему его видеть, отведя ему ни много ни мало роль последнего приглашенного. Привилегия, за которой, вероятно, скрывается просьба о финансовой или политической поддержке. А учитывая его прочные позиции в торговле дикими зверями с Ближнего Востока (он привозит даже таких редких животных, как тигры и носороги), можно ожидать также, что хозяин планирует устроить игры в Колизее, получив от него живой товар по сходной цене…

Пару приглашают проследовать в банкетный зал. Их специально ведут так, чтобы по пути показать все ключевые места в доме. Как в краткой обзорной экскурсии, они проходят перед большим семейным сейфом, затем мимо изысканной мозаики в домашнем «кабинете» (tablinum), где также хранится историческая реликвия: меч одного из военачальников Ганнибала «или, может, даже его самого», который один из предков сенатора захватил на поле битвы близ Замы, сражаясь плечом к плечу со Сципионом. Остановка всякий раз длится считаные мгновения, комментарии показывающего дорогу раба-мажордома (nomenclator) лапидарны, но слова хорошо взвешены и производят должный эффект. Нередко в этом доме, как на ювелирной выставке, расставляются столы с серебряными графинами и блюдами.

Звуки музыки, сначала далекие, но затем все более громкие, говорят гостям о том, что триклиний уже близко. Наконец они выходят в знаменитый перистиль, еще хорошо освещенный солнечными лучами. Их взгляду открываются все его прославленные чудеса. Жена поражена мужественной красотой юноши, неподвижно стоящего в центре сада. Он кажется обнаженным: не пикантный ли это сюрприз, заготовленный для пира? Сделав несколько шагов, она обнаруживает, что на самом деле это бронзовая статуя греческого героя, с ниспадающими локонами, зубами из сияющего серебра и алыми губами из медной амальгамы… Несомненно, эту скульптуру привез из Греции какой-то другой знаменитый предок сенатора.

Наконец, пройдя последний поворот этого частного «клуатра»^[45], гости подходят к триклинию. Он находится близ сада, даря пирующим вид на этот райский зеленый уголок, ровно посередине которого стоит прекрасная статуя. Триклиний необычайно просторный, каждый квадратный сантиметр поверхности стен украшают фрески с мифологическими сценами, сельскими пейзажами и архитектурными мотивами. Помещение украшают также гирлянды из благоухающих цветов. В центре установлен низкий круглый стол, сервированный серебряными кубками и блюдами с легкими закусками, к которым уже успели приступить другие приглашенные.

Гости возлежат на хорошо нам известным «трех ложах» триклиния, то есть ложах, расположенных вокруг стола в форме буквы «П». Ложа изысканного голубого цвета с большими желтыми подушками на каждое место. Они сделаны с небольшим уклоном от центра к ногам с тем, чтобы гостям удобно было обращаться с едой.

Напольная мозаика выполнена на классический для триклиния сюжет: объедки рыбы, лангустов, раковины, кости… Одним словом, на земле символически изображены остатки пиршества.

Триклиний – это не только обеденный зал. Он как бы представляет разные части света: потолок – это небо, стол с трехместными ложами и гостями – земля, пол – царство мертвых… За стеной, между колоннами, расположились пять музыкантов, играющих на флейтах, лирах и бубнах, создавая приятный музыкальный фон.

По знаку раба-мажордома они делают паузу и заводят торжественный мотив, чуть ли не свадебный марш, под звуки которого и входит последняя пара. Сенатор, возлежащий на центральном ложе рядом с молодой женой, приветственно поднимает руку и радушно улыбается вошедшим. Остальные приглашенные прерывают разговоры и оборачиваются в их сторону. Тут и мужчины, и женщины разного возраста. Наш гость узнает среди приглашенных секретаря городского префекта – ключевую фигуру (даже в большей степени, чем его начальник) для получения особых разрешений на проведение игр в Колизее. У него красавица-жена с нордическими чертами лица. Ее светлые волосы уложены по последней моде – в высокую прическу с локонами. Впрочем, не исключено, что это парик. Толстая дама с черными волосами, тяжелым макияжем, пухлым ртом и искусственной «мушкой» над губой занимает одна почти половину триклиния. Это жена влиятельного патриция, расположившегося неподалеку. Поражает ее прическа, еще более монументальная, чем у северянки, настоящая «папская тиара», усеянная золотыми звездами и даже драгоценными камнями. Короткими пальцами с заостренными кончиками ногтей она теребит висящую на шее массивную золотую подвеску.

Номенклатор-мажордом называет имена гостей и их титулы. Многие изображают на лице одобрение, смешанное с удивлением, – скорее формальное, нежели реальное.

По знаку сенатора два раба показывают свежеприбывшим гостям отведенные для них места. Мужу приготовили почетное место слева от сенатора – это хорошая новость. Плохая же новость – то, что ему придется терпеть соседство с той самой громадиной. Он уже представляет тесноту, жар, идущий от тела соседки, и, словно этого мало, удушающий аромат духов, с которыми она переусердствовала, надеясь перебить запах пота… Он уже предвидит, что не сможет даже почувствовать запах еды и понять, какова она на вкус.

Его жене, можно сказать, повезло больше. Ее ждет место между миловидной женщиной и молодым красавцем (как выяснится, он приходится сенатору племянником) в отпуске с восточного фронта, где он сражался в армии Траяна. Ему будет что рассказать: армейские истории и разнообразные сплетни (которые все охотно слушают).

Как только гости устроились, к ним подходят рабы и моют им руки, поливая водой с лепестками розы и вытирая изящными полотенцами из льняного полотна с кружевной отделкой.

О чем же говорят на пиру? Касаться политических вопросов считается неуместным. Все остальные темы приветствуются, особенно шутки, анекдоты, примерно как на наших вечеринках. И еще стихи.

Открывает ужин раб с седой остроконечной бородкой, очень хорошо одетый. Это раб-эрудит, он обучал сенаторских детей, а теперь, когда он состарился, к его услугам прибегают, когда требуется придать культурный тон званому ужину, – он декламирует стихи на латыни и греческом. Иногда это известные произведения, иногда созданные им самим по случаю опусы – почти всегда прославляющие хозяина и его гостей. Его акцент выдает греческое происхождение, а декламация идет под звуки лиры.

Его стихи – сигнал для рабов: они начинают подавать закуску, или gustus, как ее здесь называют.

Присутствующие тут же отвлекаются от поэзии, сосредоточив внимание на прислужниках, которые несут большой поднос, уставленный загадочными холмиками, дымящимися, словно вулканы в миниатюре.

Раб, заведующий выносом блюд, выгибает брови, набирает воздуха в грудь и оглашает название закуски: «Свиное вымя, фаршированное морскими ежами!» Среди гостей проносится одобрительный шепот: это одно из самых знаменитых и престижных блюд на столичных ужинах. Оно соединяет вкус сладкого свиного мяса с «морским» вкусом икры морского ежа. Слуги (ministratores) ставят на стол тарелки и кубки.

В то время как гости вкушают деликатес, другие рабы обходят их и разливают по кубкам вино. К закуске полагается особый напиток – mulsum, то есть вино, смешанное с медом.

Римский ужин немного напоминает программу концерта с четко продуманным выбором блюд. Все приглашенные знают, что сегодняшний вечер будет незабываемым. Недаром сенатор славится изысканным вкусом и любит удивлять гостей.

Как-то у него подали множество устриц – вместе с мясом сони и фламинго. Или вульвы свиноматки в форме рыбы и языки цапли в меду. А однажды сенатор поразил всех внушительной кабанихой, начиненной живыми дроздами, в окружении «присосавшихся» к ней поросят из теста…

Мы знаем, что хороший пир предусматривает по меньшей мере семь перемен блюд. За закусками следуют три первых блюда, два жарких и десерт. И на каждую смену блюд – свежее столовое серебро.

Пир может длиться и семь-восемь часов. Единственное, что может сравниться с ним в наше время, – свадебные обеды (или застолья на сельских праздниках во времена наших дедушек). Представьте, что вам доводится бывать на свадебных банкетах по два-три раза в неделю… Если вы входите в высшее римское общество, в определенные периоды года вы ходите на ужины именно с такой периодичностью!

Как поедаются все эти кушанья? В позе, отошедшей в прошлое: полулежа, опираясь на левый локоть, под который подложена подушка. Левой же рукой держат тарелку, а правой берут еду. Пирующие возлежат друг подле друга, без обуви, с вымытыми ногами.

Но ведь это неудобно! Мы бы, наверное, так не смогли в силу отсутствия привычки: рука затекла бы, изогнутая таким манером спина через какое-то время бы заныла. Желудок сразу же наполнился бы, послав нам ложный сигнал о насыщении.

Но римляне привыкли есть таким образом. Для них это синоним изящества и символ превосходства. Когда-то жены кушали не лежа, а сидя на стульях рядом с мужьями. Теперь не так. Сидя едят только дети, их усаживают на низеньких скамеечках рядом с отцами.

Недавние исследования показывают, что, учитывая строение желудка, прием пищи в таком положении способствует пищеварению. Интересные данные, но все же более логично предполагать, что эта позиция продиктована лишь практическими соображениями: при опоре на левую сторону остается свободной правая, та, которой пользуются больше. Все остальное – вопрос привычки.

Приносят первое. Это большое блюдо с фаршированными икрой лангустами. Они разложены у подножия вулкана из тертого льда. В его кратере, как в огромной чаше, в великом множестве наложены устрицы. Обрамляют этот морской вулкан мурены под горячим соусом.

Надо сказать, что для римских пиров вообще характерны подобные кулинарные «композиции», выдержанные в несколько помпезном стиле.

Вынос этой тяжелой конструкции почти метровой высоты потребовал совместных усилий нескольких слуг, но вызвал хор восхищенных возгласов.

Чем едят различную пищу? Римляне незнакомы с вилкой (это изобретение ренессансной Флоренции). Все едят руками. Впрочем, как говорит Каркопино, «это самое делали и французы вплоть до Нового времени».

В действительности, хоть вилки еще и не существуют, у каждого есть в распоряжении набор ножей и ложек разных типов: среди них, например, ложка типа черпака (trulla) классической формы и идентичная ей детская ложечка (ligula). Есть также ложка с заостренной ручкой (cochlear), используемая прежде всего для выскребания содержимого из яиц и раковин.

Надо сказать, что именно в силу отсутствия вилок в римской кухне принято подавать (и нередко готовить) еду кусочками. Вот почему повсюду, в том числе в закусочных, можно встретить разнообразные котлетки, мясо на шпажках, кусочками и так далее. В определенном смысле этот обычай остался неизменным во всех тех странах, где традиционная кухня все еще предполагает потребление пищи руками, как в Индии, Северной Африке и так далее. К примеру, когда в марокканском доме вы едите кускус с большого общего блюда, сидя вокруг него на подушках, нельзя не подумать об атмосфере римского ужина.

Ясно, что, когда ешь таким манером, руки сразу же пачкаются в соусе, приправе и так далее. Поэтому вокруг лож сотрапезников постоянно снуют рабы с серебряными кувшинами, поливая руки свежей цветочной водой и вытирая их белоснежными полотенцами.

Непременный элемент – зубочистки, которые, как мы сказали в начале книги, используются по нескольким назначениям. Одно из них мы видим сейчас: один из гостей, мужчина с волосами ежиком, тщательно очищает межзубные щели, пользуясь заостренным кончиком своей изящно украшенной зубочистки. Затем он ее переворачивает и сует другой ее конец, снабженный «ложечкой», в ухо. Как следует покрутив инструментом, он его достает; бросив рассеянный взгляд на «урожай», он очищает зубочистку руками и стряхивает все с пальцев на пол.

В то время как гости внимают сенатору, рассказывающему скабрезную историю (в конце которой непременно полагается смеяться…), заведенная машина пира продолжает работать. Один из рабов расставляет тарелки для следующего блюда. Это structor, его можно уподобить «хореографу» стола. И действительно, он ведет ужин в строго выверенном темпе: как только кончился анекдот и снова заиграл оркестр (тоже почтительно замолкший на время выступления хозяина), вносят второе блюдо.

У приглашенных еще полон рот, но они благосклонно встречают триумфальное появление блюда, украшенного желтым соусом на основе яиц и шафрана – он имитирует песчаные дюны, а в центре пустыни возвышаются странные дымящиеся предметы темного цвета. Это… «верблюжьи ноги»! Настоящий деликатес римской кухни, он находит немало поклонников на званых ужинах. По правде говоря, это ноги не собственно двугорбого верблюда, а дромадера, получившего распространение в Северной Африке достаточно недавно, после завоевания Египта персидским царем Камбизом. Но он уже успел поселиться в римских меню и поваренных книгах.

Вкусовые предпочтения римлян

Блюдо, к которому только что приступили пирующие (желтый соус уже потек по запястьям), дает нам повод сделать небольшое отступление о вкусе блюд римской кухни. Характерная черта – постоянное чередование сладкого (мед) и соленого как в основных блюдах, так и в десертах. И нередко оба вкуса присутствуют одновременно. Но больше всего поражает присутствие блюд с очень насыщенным вкусом, обильно сдобренных приправами, пряностями и специями. Эхо этой традиции можно услышать сегодня в блюдах индийской и ближневосточной кухни: их бы и напомнили нам римские кушанья, поданные сегодня на пиру. Но при этом было бы ошибочно считать римскую кухню чем-то очень от нас далеким. На самом деле базовые ингредиенты – те же, что используем и мы.

Но вот что почти совершенно отсутствует в наших блюдах – это наслоение контрастных вкусов. Для нас кулинарное искусство заключается в гармоничном сочетании разных вкусов. У римлян есть и «более высокий» уровень. Если вы возьмете один вкус и добавите его к другому, то получите третий, совершенно новый и непохожий на первые два.

Мне как-то довелось отведать gustus, приготовленный искусными «археологами вкуса» из ассоциации со славным названием «Ars Convivialis» («Искусство пира»), воссоздающими античные кулинарные обычаи и блюда и специализирующимися именно на «столичных» меню (подавая блюдо, специалисты вам обязательно объяснят его состав и происхождение). Пробуя поджаренный полбяной хлеб, намазанный рикоттой с чесноком, я ощутил характерный яркий вкус. Сделав глоток охлажденного белого вина, я как по волшебству почувствовал во рту другой вкус, ничем не напоминающий предыдущий.

Кухня такого типа – это как музыкальное произведение в исполнении большого оркестра. И один из излюбленных инструментов носит широко известное имя – «гарум».

Что такое гарум? Это наиболее востребованный на званых ужинах соус, которым римляне пользуются, как мы кетчупом или майонезом. В действительности было бы правильнее по изысканности, редкости и цене сравнить его с нашим дорогостоящим бальзамическим уксусом. Но его происхождение совершенно иное. Послушаешь, как изготавливают гарум, так поневоле поморщишься: берется рыбная требуха (кильки, скумбрии и так далее или, в зависимости от случая, рыбины целиком) и продолжительное время вымачивается в рассоле. Полученный продукт затем «дистиллируют», пропуская через сита разных типов, получая разные виды гарума, вплоть до самых рафинированных и дорогостоящих. Запах у него отнюдь не приятный, так что Апиций, великий кулинар римской эпохи, советовал заглушать его лавровыми и кипарисовыми окуриваниями, с медом и виноградным соком.

Но какого вкуса этот гарум? Воссозданный сегодня, он имеет консистенцию чуть гуще оливкового масла, а вкусом напоминает анчоусную пасту. Достаточно подумать о том, как используется эта паста или цельные анчоусы в современной итальянской кухне, чтобы представить себе, почему его солоноватый вкус произвел в свое время фурор на римском столе.

Еще одна отличительная черта древнеримской кухни – явное предпочтение мягких блюд хрустящим (например, перед жаркой мясо непременно отваривают). Греки, всегда считавшие отварное мясо слишком простой пищей, с пренебрежением называли римлян «поедателями вареного мяса», то есть грубым народом….

Мясо – один из фаворитов римской кухни: его не только жарят на решетке и на шпажках, но и рубят на фарш и едят с разными начинками в виде котлет и биточков. Либо набивают мясными обрезками и требухой свиные кишки – это по сути не что иное, как колбаса. Вы удивитесь, узнав, что в императорском Риме можно найти хорошо знакомое нам блюдо – колбаску luganiga^[46] (или lucanica, луканская колбаска, как ее называют римляне)… Ее готовят из рубленой копченой говядины или свинины, смешанной с разными пряностями – кумином, перцем, петрушкой или чабером. В фарш добавляют свиной жир и орешки пинии. Результат – настоящее лакомство… Другое знакомое блюдо – фуа-гра, гусиная печень: ее высоко ценили уже в античном Риме.

Секреты шеф-повара

Ужин продолжается, оживляемый комментариями, шутками, загадками, даже маленькой лотереей – все под приятный, ненавязчивый музыкальный аккомпанемент. Но организатор застолья должен суметь поразить своих гостей. Щелчок пальцами – и музыканты, зазвенев бубнами, заводят динамичную мелодию. Внезапно из-под бокового крыла колоннады перистиля появляются два акробата и начинают исполнять номера, являя чудеса гибкости и эквилибристики. Гости им аплодируют. Акробатов сменяют шуты, которые, как наши клоуны, веселят публику забавными историями, смешными выходками и цирковыми номерами.

Гостям, лежащим на триклиниях, сад должен представляться как камерная театральная сцена, кулисами и задником которой служат колонны и растения со статуей посредине. Сегодня бы мы сказали, что он походит на гигантский телеэкран, по которому передают развлекательную программу…

Что же тем временем происходит на кухне? Кто здесь трудится и, главное, кто приготовил эти изысканные яства? Пойдемте посмотрим, оставив гостей и хозяев дома смеяться над подножкой, которую один из шутов подставил другому.

Кухня расположена неподалеку, и, как и во всех особняках, она довольно тесная. Поэтому сейчас временно занята и часть прилегающего служебного коридора. Атмосфера здесь, в отличие от триклиния, вовсе не праздная. Здесь царит крайнее напряжение: блюда должны получиться безукоризненными и понравиться всем, в первую очередь хозяину.

Наблюдая за одним из рабов, мы видим, что он заканчивает одно из двух жарких сегодняшнего вечера – фламинго. Добавляя последние штрихи, он рассказывает о тонкостях приготовления блюда одному из внучат сенатора, который из любопытства крутится в кухне. Никто, разумеется, не осмеливается отослать его прочь, а для нас это удачный шанс выведать кое-какие секреты повара. Так мы узнаем, что сначала фламинго ощипали, помыли и связали. Затем тушку поместили в глубокую кастрюлю со слегка подсоленной водой, добавили укроп, каплю уксуса и поставили вариться на слабый огонь. Когда мясо помягчело, в воду засыпали муки и стали помешивать половником, пока она не загустела до консистенции соуса. В этот момент добавили специи, после чего выложили мясо на большой поднос, полив соусом и посыпав финиками… «Это знаменитый рецепт фламинго, которого подают на пирах по всей империи, – продолжает повар. – Таким же способом готовят… попугаев!» Мальчишка от удивления широко раскрывает глаза…

Слуги уносят фламинго к столу. Восторженные возгласы слышны даже отсюда.

Но в кухне напряжение не спадает.

«Pullus farsilis! Lepus madidus! Patina piscium!» («Фаршированный цыпленок! Заяц под соусом! Сковорода с рыбой!») – громким голосом провозглашает стоящий позади нас раб, приподнимая крышки трех кастрюль. Это «запасные» блюда на случай, если на ужине потребуются не предусмотренные меню кушанья.

Эта предусмотрительность дает понять, что в кухне заправляет настоящий профессионал – магир (magirus), как его определяет используемый тут греческий термин, в буквальном переводе означающий «жрец». Или даже архимагир (archimagirus) – шеф-повар со своими ассистентами.

Надо сказать, что любой обеспеченный человек может «нанять» повара с его командой прямо на форуме. Но совсем другое дело, когда вы входите на кухню такого влиятельного лица, как сенатор. Такие фамилии имеют личного повара, равно как и личного кондитера с булочником.

Повар сенатора пользуется немалой известностью, в этот момент мы видим, как он отдает распоряжения своим помощникам.

Но каковы секреты этого кудесника вкуса? В помещении идеальный порядок, расстановка людей в кухне и их движения, кажется, следуют выученному наизусть сценарию. Такое ощущение, что мы находимся в операционном зале.

На столе расставлены многочисленные емкости с пряностями: мятой, кориандром, чесноком, сельдереем, кумином, лавровым листом… Само собой, они нужны для того, чтобы «подчеркивать вкус, идеально сочетаясь с рубленым мясом», как учит Апиций. Но у них есть и другая функция.

На практике широкое использование пряностей и специй в древнеримской кухне незаменимо для того, чтобы перебивать запах мяса (и рыбы) «с душком». Неприятная, но неизбежная реалия в мире без холодильников и консервантов (нами уже позабытая)…

Продолжая рассматривать продукты, мы замечаем, что среди них нет некоторых для нас очень важных: например, помидоров, картофеля, крупной фасоли, кукурузы (и кукурузного масла), шоколада… Все это будет открыто в Новом Свете благодаря Колумбу. Так же как и индейка. Моцареллу римляне тоже не знают, ибо ее делают из молока азиатской буйволицы, которую в Италию еще не привезли (возможно, это сделают лангобарды, которые завоюют Апеннинский полуостров в начале Средневековья). То же самое касается баклажан, которые получат распространение в Средние века благодаря арабам.

Забавно думать об «итальянской» кухне без ряда ее базовых ингредиентов и типичных блюд.

В отсутствие помидоров и моцареллы никто пока не изобрел пиццу. Нет еще спагетти и других макаронных изделий, которые распространятся в Италии начиная с эпохи Средневековья (задолго до путешествия Марко Поло, как свидетельствуют документы, так что спагетти – это сугубо итальянское изобретение. Китайская лапша – блюдо совершенно независимого происхождения).

Мы подходим к архимагиру, шеф-повару, как раз в тот момент, когда он готовит поистине необычное блюдо, заказанное специально для того, чтобы лишить гостей дара речи: соловьи в розовых лепестках… Все отошли в сторонку, сейчас работает только он.

Поместив в воду розовые лепестки, он тем временем начал аккуратно обмазывать медом тушки пернатых, из расчета по две штуки на гостя.

Помощники приготовили начинку, он проверяет ее и кивком одобряет их работу – рубленые потроха безупречны. Но это еще не все. Козырем этого блюда станет то, что он собирается добавить в начинку. Он мелко шинкует мяту и горный сельдерей^[47]. В помещении слышен лишь легкий стук его ножа по разделочной доске. Затем он оборачивается, берет мраморную ступку и перетирает в ней чеснок с гвоздикой, перцем, кориандром и оливковым маслом.

К этому он прибавляет горстку пряных трав и довершает свой шедевр каплей «дефрута» (defrutum) – уваренного виноградного сока.

Теперь начинка готова, он фарширует ею каждую птичку, прибавляя по хорошей сливе, после чего оборачивается к помощникам и распоряжается поставить птицу на медленный огонь, а когда она будет готова, украсить блюдо розовыми лепестками. Фаршированных соловьев подадут с амфорой доброго фалернского вина, и успех им будет обеспечен.

Мало кто из присутствующих знает, что в действительности это один из рецептов Апиция, жившего парой поколений раньше. Этим блюдом он покорил Друза, сына Тиберия. Удивляться нечему: все повара этих знатных семейств вдохновляются знаменитыми, диковинными или экзотическими рецептами. А наш шеф-повар, тот и вовсе верный адепт Апиция. Из чего мы это заключили? Из одной детали: добавление капли дефрута, концентрированного виноградного сока, – излюбленный прием великого маэстро.

Согласно Апицию, чтобы усилить вкус блюда, достаточно добавить толику сладкого, которая закрепит вкус, придав ему стойкости.

Другая узнаваемая черта Апиция – розовые лепестки. Украшения его блюд столь же прекрасны, сколь бесполезны, в этом он почти на две тысячи лет предвосхищает тенденции многих современных кулинаров.

Застольный этикет

Вернемся в триклиний. Фламинго успели унести, и его сменяет вторая перемена жаркого, еще один шедевр; он настолько велик, что внесли его на особых носилках. Это отварной теленок с увенчанной шлемом головой. Отвечающий за разделку мяса раб наряжен Аяксом, он нарезает порции для участников пира остро наточенным мечом.

Внезапно черноволосая толстуха издает такую звучную отрыжку, что наш знакомый, делавший в этот момент глоток вина, от неожиданности проливает полкубка на пол. Сенатор смотрит на нее и одаряет почти благодарной улыбкой… За первой отрыжкой следует еще и еще. И сенатор каждый раз расплывается в улыбке. Тоже мне, званый ужин! Какие же у римлян правила поведения за столом?

Они как минимум сильно отличаются от наших: даже император рисковал бы быть изгнанным из нашего ресторана, если бы придерживался галантных манер своей эпохи. И все же таков «бонтон» древних римлян: едят руками, постоянно их пачкая. Объедки – кости, панцири лангустов, раковины моллюсков – бросают прямо на пол, вокруг лож триклиния и под них. То и дело слышатся отрыжки… принимаемые весьма благосклонно. Их даже считают (пожалуйста, не падайте)… признаком утонченности! Вернее сказать, цивилизованности: ведь, по мнению философов, человек таким образом следует природе, и поэтому отрыжка на полном серьезе считается последним словом мудрости.

Отголосок этого обычая сохранился в арабском и индийском мире, где хозяева дома ожидают от гостя отрыжку в знак искреннего одобрения предложенного кушанья.

Мне самому довелось испытать серьезное замешательство на ужине в одном североафриканском доме. В какой-то момент там воцарилась напряженная атмосфера ожидания, чуть ли не страха, что ужин пришелся мне не по нраву или что-то оказалось плохо приготовлено. Когда же я наконец уступил местным традициям, все испытали явное облегчение…

И это еще не все. На пиру, подобном тому, на котором мы присутствуем, допускается также пускать ветры. Как бы нам это ныне ни казалось непристойным, на элитном званом ужине никого это не возмущает. Наоборот, пускание газов за столом однажды чуть не было… узаконено! Как передают, собирался издать соответствующий эдикт император Клавдий, узнав, что один из приглашенных едва не лишился жизни из-за того, что удержался от испускания газов в его присутствии…

Продолжая путешествие по нормам римского этикета, мы обнаруживаем другие совершенно чуждые нам правила. В какой-то момент один из гостей щелкает пальцами. К нему подходит раб с элегантным ночным горшком из дутого стекла и, приподняв гостю тогу, дает ему возможность «облегчиться», избавившись от избытка жидкостей…

Много было сказано об обычае вызывать рвоту во время пиров. Истину трудно установить. Ювенал прямо говорит о блевотине на мозаике пола в конце пиршества, но непонятно, было ли это обиходным явлением или сатирическим обличением злоупотребления угощением. Сенека же более обстоятельно освещает этот момент, давая понять, что гости время от времени вставали и уходили в другую комнату, чтобы там освободить место для следующих блюд.

Наконец, есть обычай, который мы находим вполне современным: гости имеют право унести с собой еду, завернув ее в салфетку. На словах ее берут для прислуги, а на самом деле для того, чтобы полакомиться ею дома на следующий день. Этот обычай, называемый apophoreta, удивительно напоминает doggy bag, «собачий пакет», широко практикующийся в ресторанах Соединенных Штатов (тут тоже остатки еды как бы предназначаются для домашних питомцев, на деле же – для их хозяев…).

Сладкое, фрукты и…

Рабы уносят центральный стол и посыпают пол окрашенной в красный цвет деревянной стружкой. Это сигнал того, что основная часть пира закончена. Наступила очередь secundae mensae, во время которой подают сладости и фрукты.

И действительно, вскоре появляются подносы со множеством маленьких кондитерских шедевров и один большой десерт. Прав был Марциал, когда говорил, что «пчелы трудятся на одних лишь столичных кондитеров». Наблюдая огромное количество меда, использованное в десертах (и для подслащивания вина), понимаешь, что для всего этого требуется существование большого количества ульев и пчеловодов. Ведь в античную эпоху мед был главным подсластителем.

Фрукты традиционно представлены яблоками, виноградом и инжиром… Но с тех пор как римляне начали «выдвигаться» в сторону Востока, особенно сейчас, при Траяне, на столах стали появляться персики и абрикосы, которые пользуются у римлян огромной популярностью. Слово «персик» ведь происходит от латинского malum persicum, «персидское яблоко» – именно так в Риме и в некоторых областях Северной Италии продолжают по сей день называть персик, указывая восточные корни этого фрукта.

Один из гостей берет с блюда инжир, смотрит на него и восклицает: «Carthago delenda est»^[48]. После чего впивается в него зубами. Окружающие одобрительно улыбаются. Его исторический намек точен и как нельзя более уместен в этот период успешных завоеваний (в том числе и потому, что все знают: сенатор является одним из сторонников экспансионистской политики Траяна и неплохо на этом зарабатывает). В другой ситуации это могло бы стать досадным «ляпом». Но какая может быть связь между историей Рима и инжиром?

В 150 году до нашей эры Катон был очень обеспокоен возрождением Карфагена. Однажды его посетило озарение, он прибыл в сенат с корзиной, полной свежего инжира, и сказал коллегам: «Когда, по-вашему, собраны эти фрукты? Так вот, они собраны всего три дня назад в Карфагене. Таково расстояние, которое отделяет врага от наших стен». Катон не смог бы придумать более эффектного жеста. Сенаторов поразила свежесть фруктов. Рассказывают, что это была последняя капля, переполнившая чашу, и что сенаторы проголосовали за начало Третьей Пунической войны, удовлетворив требование Катона: «Карфаген должен быть разрушен». Удивительно, сколь захватывающую историю может поведать простой фрукт…

Внезапно оркестр заводит новую мелодию, весьма «экзотическую», и с обеих сторон триклиния выходят танцовщицы, которые начинают извиваться под звуки кастаньет. Танец этот известен по всему Риму – это традиционный танец так называемых «кадисских женщин» (Кадис – город в Андалузии). Самое удивительное, что и по сей день в этой области Испании можно увидеть исполнение знаменитого танца, во многом, в том числе использованием кастаньет, напоминающего тот, что мы сейчас наблюдаем, – я имею в виду фламенко…

Движения танцовщиц на римских пирах очень чувственны, поощряя гостей на «ответные действия». У нас в голове засела идея, что всякий пир непременно заканчивается оргией. Это не так. Римляне приглашают к себе гостей из социальных, политических соображений, ради престижа, наконец, чтобы просто иметь компанию за ужином. Как мы. И совершенно не обязательно вечеринка должна завершаться оргией. Вместе с тем надо признать, что секс в конце пира нередко находит себе место…

Любопытные факты

Золото на шее у римлян

Отвлечемся ненадолго от еды и обратим внимание на украшения присутствующих. Поскольку это важный званый ужин, все блистают своими лучшими драгоценностями.

Мужчины используют в основном два типа украшений: булавки и перстни. Перстни, которые мы видим на пальцах, широкие: они напоминают наши обручальные кольца, утолщающиеся на внешней стороне пальца, куда вставлен драгоценный камень или сердолик с вырезанной на нем фигурой. Обычно вырезают мифологический персонаж или профиль какого-либо героя.

Эти перстни используют как печати по воску. Иногда мужчины носят браслеты, но редко.

В большей степени украшают себя золотом женщины. Иногда это тончайшая, почти невесомая золотая сетка на волосах. Иногда более массивные плоские браслеты, змеиными петлями обвивающие руку над локтем и на запястье.

Знамениты браслеты с обращенными друг на друга львиными или змеиными головами, с глазами из изумруда.

В ушах висят броские серьги – в форме полумесяца или миниатюрных весов с жемчужинами по краям. Знамениты crotalia, названные так потому, что позвякивают при каждом шаге^[49]. Фантазия римских ювелиров поистине безгранична.

На одной из присутствующих женщин мы видим любопытное длинное ожерелье из больших колец, надетое крест-накрест на манер патронташа. На званом ужине положено демонстрировать максимально возможное количество золота. Пальцы дам унизаны кольцами самых разных размеров и видов.

Особенно поражает «гарнитур» одной приятной на вид, но не слишком разговорчивой дамы. На пальце у нее массивное, широкое золотое кольцо. В центре – не драгоценный камень, а круглая пластинка прозрачнейшего горного хрусталя, напоминающего стекло иллюминатора. В нише под ним выгравирован портрет. Его черты хорошо видны благодаря легкому увеличительному эффекту хрустальной пластины и особенно благодаря искуснейшей работе ювелира. На портрете изображена женщина, уже немолодая, полная, в общем, типичная матрона, – как можно догадаться, мать молодой гостьи.

В эту эпоху подобный предмет является эквивалентом медальончиков с фотографиями детей или родителей, которые мы часто видим на женских шеях в наше время. Оказывается, обычай уходит корнями в Античность…

20:00. Время возлияния

Вы не поверите, но пир еще не закончен! Настал черед последней части, так называемого «возлияния» (commissatio). Как ее охарактеризовать? В двух словах это что-то вроде веселого соревнования тостов, которое завершается очень поздно и по окончании которого все участники, как правило, пьяны. К амфорам прикреплены таблички (pittacium) с указанием происхождения вина и года сбора урожая. Вино наливают в кратер^[50] через воронку и там разводят водой: пропорции могут варьироваться от случая к случаю, но в целом добавляют от одной трети до четырех пятых воды… Затем уже из кратера черпают кубками.

Хозяин (или избранный на пиру председатель) решает, как пить. Почти всегда выпивают по нескольку кубков до дна. Как? Например, устраиваются в круг, каждый залпом осушает кубок и передает его следующему.

Либо выбирают гостя и пьют в его честь, поднимая (и осушая) кубки за каждую букву его имени. Если учесть, что имена у римлян длинные и составные (по правилу tria nomina, трехчастного имени, которое носит римский гражданин), можно представить последствия этой серии тостов…

Существует несколько видов вина: от ординарных до тех, что считаются настоящим пойлом (особенно печальна в этом смысле слава марсельского и ватиканского). Разумеется, нет недостатка и в вине отличного качества. По мнению Плиния Старшего и Горация, лучшее из всех – фалернское вино, производящееся на севере Кампании. Марциал предпочитает альбанское вино, родом из тех самых мест к югу от Рима, где сейчас делают знаменитое вино «Кастелли-Романи». Гораций продолжает список, добавляя также каленское (вино для богачей), массикское и цекубское, производившееся неподалеку от Фонди на юге Лация, которое поэт считает «щедрым и крепчайшим». Интересно, что почти все эти вина поколениями заливались в самые красивые амфоры, которые вы только можете увидеть в музеях. Они изготавливались именно в этих местах – так называемые амфоры типа Дрессель II, высокие и элегантные, с удлиненными горлышком и ручками. Шедевр гончарного искусства для шедевра вкуса. Как следует употреблять такие вина? Гораций и тут дает нам совет (отмечая, что лучшее альбанское вино – девятилетней выдержки): их надо смаковать, говорит он, на пару с возлюбленной…

Происхождение римской кухни

Рим породил первую великую европейскую культуру питания. Здесь получили распространение предприятия быстрого питания (предшественники современного фастфуда), но здесь же расцвела и традиция великих поваров, заложивших основы изысканной итальянской кухни, которая по богатству и разнообразию продуктов занимает первое место в мире (опередив французскую кухню, которую отсутствие первых блюд и почти исключительное использование в готовке сливочного масла лишает разнообразия… и придает ей тяжесть).

Еда в Древнем Риме – больше чем просто пропитание. Римляне преподносят еду богам во время обрядов и жертвоприношений, посвящают ее умершим на поминальных тризнах, наливая мед и вино в особые терракотовые трубки, вкопанные в надгробия и ведущие к могиле (примерно к тому месту, где должно находиться лицо усопшего). Но в начале римской истории все обстояло иначе. Питались в основном чем-то вроде каши – puls – с яйцами, оливками и свежим кислым сыром. К этому прибавлялось большое количество бобовых и овощей. Мясо было редкостью, да и то лишь свинина и курятина. Ведь до III века до нашей эры было запрещено забивать и употреблять в пищу коров и быков, которые могли использоваться лишь для полевых работ и жертвоприношений. Позднее завоевания принесли с собой новые веяния и новые продукты, вошли в моду роскошные пиры.

Следовательно, римская кулинарная культура имеет глубокие корни, но получает решающее развитие после Второй Пунической войны – с тех пор утонченность блюд стремительно возрастает. Подобно тому как происходит сегодня благодаря телевидению, повара начали с успехом «покорять» дома римлян и составлять сборники рецептов. Самое удивительное кулинарное пособие древнеримской эпохи – это, несомненно, «De re coquinaria» («О кулинарном искусстве»), написанное самым известным шеф-поваром Античности Марком Габием Апицием, жившим при Тиберии. На самом деле его сочинение до нас не дошло. То, что имеем мы сейчас, – это сборник 468 его рецептов, составленный триста лет спустя другим римским поваром. Апиций был не столько кулинаром, сколько римским богачом, жуиром и чревоугодником, для которого еда стала единственным смыслом существования.

Рассказывают, что он промотал состояние, давая роскошные ужины. Он даже снарядил корабль, чтобы отправиться на ловлю лангустов у ливийского побережья, где, как говорили, они особенно крупные и необычайно вкусные. Именно он дал новый импульс римской кухне, соединив сладкое с соленым, обычай, который будет постепенно оставлен в ходе Средневековья. Амбициозный и требовательный, он впал в депрессию. Сенека сообщает, что Апиций покончил с собой, выпив чашу с ядом. Судя по всему, он сделал это, чувствуя приближение нищеты (хотя у него оставалось еще 10 миллионов сестерциев, то есть 20 миллионов евро…).

Его манера готовить совершила переворот на столах Античности, заложив основы многих современных рецептов и тенденций. Однако пытаться воспроизвести его блюда – задача не из легких: как всякий великий «маг» кулинарии, Апиций указывал ингредиенты, но не дозы, а часто и вовсе опускал указания на добавление некоторых специй… Лишь путем экспериментов у плиты удается достичь того равновесия во вкусе, которое, кажется, соответствует оригиналу. Но мы никогда не узнаем, как в действительности готовил свои кушанья Апиций…

Эпоха римской Античности, естественно, знала и немало других великих кулинаров, даже среди известных исторических личностей: Катон и Вергилий, например, оставили нам свои рецепты, мы также знаем, что и Цицерон иногда «колдовал» на кухне. Не обойтись и без императоров: например, по словам Светония, императору Вителлию принадлежит авторство знаменитого «меча Минервы», подлинной феерии вкуса, приготовленной из языков фламинго, печени рыбы-попугая, фазаньих и павлиньих мозгов и молок мурены…

Хорошая кухня – это не только чревоугодие, но и форма культуры, и весь этот мир исчезнет во время варварских нашествий V века.

Любопытные факты

Ингредиенты, подробности и… несколько рецептов

Но оставим в стороне пышные застолья богачей. Что ели обычные римляне? Правда ли, что многие из их кушаний неудобоваримые?

Конечно, один только факт, что рыбья требуха и все те части, которые обычно выбрасываются, солились и настаивались, чтобы получить соус (резкого вкуса), которые так любили в античном Риме, – гарум, производит немалое впечатление.

И все же древнеримская кухня была богата на ингредиенты, составлявшие, если можно так сказать, «клавиши» богатейшей гастрономической клавиатуры, на которой звучали и отнюдь не чуждые нашему вкусу «симфонии».

Представьте, что вы оказались на кухне и разглядываете баночки на полках: вы узнаете немало любопытного. Начнем со специй: тут есть шафран, перец, кумин, имбирь, гвоздика, семена кунжута.

Среди пряных трав преобладали душица, шалфей, мята, можжевельник. Их сочетали с луком, чесноком, грецкими орехами, миндалем, сливами, фундуком…

Использовались, конечно же, финики, изюм, гранаты, орешки пинии. Разумеется, были весьма распространены разные виды зеленого салата и бобовые. Однако удивляет, что руккола считалась афродизиаком. Какие-то виды пищи пользовались большим, нежели сегодня, уважением: очень ценилась дикая спаржа и особенно репа, занимавшая на античной кухне доминирующие позиции (может, оттого, что еще не были известны помидоры и картофель, которые, как уже говорилось, попадут в Европу только после Колумба).

Другой столп римской кухни – капуста, которой приписывались различные целебные свойства. Готовили ее точно так же, как и сейчас.

Другими «союзниками» поваров были нут (вареный, соленый или жареный), чечевица и бобы.

Дополняли обычный рацион плоды земляничного дерева^[51] и ежевика, свежие или в виде варенья.

У римлян наблюдалось большое разнообразие хлеба. Мы знаем, что помимо твердых галет и лепешек существовало не меньше двух десятков разных видов хлеба: на оливковом масле, отрубяной и тот, что ели, макая в вино. Существовал даже специальный хлеб для того, чтобы делать болтанку для домашнего скота.

А что с мясом, рыбой, фруктами и сладостями? Вот краткий обзор продуктов и блюд.

Свинина – ее ели больше всего. Молочный поросенок, тушенный кусочками или в виде котлет, считался настоящим лакомством. Затем, как мы уже видели, было популярно фаршированное вымя, свиная голова и свинина на шпажках. Очень высоко ценились нашпигованные свиные ноги и копченые колбаски (особенно из знаменитой мясной лавки Виталиса).

Рыба. Обычные виды рыбы стоили в два-три раза дороже мяса. На рынках не было недостатка в выборе: можно было купить барабульку, зубана, дораду, речного и морского угря, тунца, осьминогов, палтуса, камбалу, мурену, осетра. Особенно крупные экземпляры мурены или лаврака^[52] могли даже выставляться на аукцион.

Моллюски и ракообразные: от фаршированных улиток до устриц, неизменно присутствующих в числе закусок. Как и сегодня, большим успехом пользовались лангусты, раки, омары и тигровые креветки.

Птица. В пищу шло все, от дроздов до фламинго, от журавлей до попугаев. Высоко ценились и птичьи яйца, из которых делали разнообразные закуски. Уже тогда специально откармливали гусей, причем кормили их не абы чем, а инжиром. Из гусиной печени, как и сейчас, готовили фуа-гра (латинское название – ficatum, от ficus, инжир).

Фрукты. Из основных фруктов нашего обихода римляне не знали трех: бананов, ананасов, киви. Зато под «фруктами» во времена Траяна римлянин разумел не только то, что понимаем под этим словом мы, но вообще все те плоды, которые легко можно было найти практически на любом столе: яблоки, изюм, сушеный инжир, жареные каштаны. Затем шла черешня, груши, финики, свежий виноград, гранаты, айва, грецкие орехи, фундук, миндаль, орешки пинии.

Сладкое. Существовало множество рецептов. Знаменита «кассата», изображенная на фресках виллы в Оплонтисе неподалеку от Помпей – выглядит она совершенно как наша, бисквитно-марципановая, но вкус ее остается загадкой. Самым распространенным, но дорогостоящим подсластителем был мед. В качестве альтернативы мог выступать тростниковый сахар из восточных стран, вареный инжир или виноградный сироп – его уваривали до густой консистенции, как практикуется еще сегодня в кухне некоторых областей Италии…

Сладости для детей. Дома часто было принято использовать черствый хлеб следующим образом: его нарезали на кусочки, окунали в молоко, поджаривали, а затем намазывали медом. Успех среди детворы этому лакомству был обеспечен…

Магир рекомендует…

Маринованный заяц. Заяц маринуется в приготовленном следующим образом соусе: мелко нашинкуйте вместе лук, руту, тимьян и перец. Добавьте немного гарума. Возьмите уже очищенного зайца и смажьте его соусом, затем положите в лоток и поставьте в печь. Заранее приготовьте соус на основе оливкового масла, вина, гарума, лука, руты, перца и четырех фиников и несколько раз во время запекания полейте или смажьте им зайца.

Ячменный суп. Смешайте горох, нут и чечевицу. Отварите вместе с чищеным и толченым ячменем. Перелейте в кастрюлю и добавьте оливковое масло, укроп, кориандр, фенхель, листовую свеклу, мальву, капусту, зеленый порей (порезанные мелкими кусочками или нашинкованные). В другой емкости отварите капусту с семенами фенхеля, душицей, лигустиком^[53], сильфионом или laserpicium (исчезнувшее ныне растение родом из Киренаики, возможно, то же, что ферула вонючая, чей сок использовался древними римлянами в медицинских целях). Измельчите все как следует и добавьте гарума. Перемешайте и при подаче к столу добавьте капусту мелкими кусочками.

Отварной фаршированный поросенок. Купите на рынке поросенка. Выпотрошите, помойте и обжарьте. Приготовьте начинку: измельчите перец, душицу, laserpicium. Подлейте гарума. Приготовьте необходимое для начинки количество мозгов. Нарежьте колечками вареные колбаски. Сбейте яйца как для яичницы, приправив их гарумом. Смешайте все и начините поросенка, поместите его в тесную корзину или мешок и опустите в котел с кипящей водой. Когда он будет готов, дайте стечь бульону и подавайте на стол.

Парфянский козленок. Выберите хорошего козленка. Приготовьте его и поставьте в печь запекать. Тем временем измельчите лук, руту, чабер, перец, laserpicium и дамасские сливы без косточек. Добавьте оливкового масла, вина и гарума. Поставьте на огонь и, когда достанете из печи козленка, полейте его соусом и подавайте к столу.

Hypotrimma (салатный соус). Измельчите перец, мяту, любисток, изюм, орешки пинии и финики. Добавьте свежий сыр, смешанный с медом, уксусом и виноградным сиропом.

Домашние сладости. Выньте из фиников косточки и начините их смесью из толченого перца и грецкого ореха или орешков пинии. Слегка посолите и варите в меду.

Эволюция римской сексуальности

Истоки

Нравы у римлян не были более свободными или более извращенными, чем у других народов. Они просто придерживались иных правил, следовали иным принципам, которые в ходе веков претерпели серьезную эволюцию. Изначально римское общество, очень строго организованное и привязанное к традиции, ставит мужчину в центр всего: pater familias – это не только отец семейства, но и защитник родины, и хозяин в доме. В сексуальной сфере тоже все вращается вокруг него. Его партнеры, будь то женщины или мальчики, должны доставлять ему наслаждение, и это не считая супруги, которая должна хранить верность (в ранний период римской истории обманутый муж имел право убить жену и любовника). Необходимо было соблюдать единственное правило, которое останется неизменным на протяжении всей римской истории: человек, с которым мужчина вступает в сексуальные отношения вне брака, должен быть ниже по рангу, то есть римским гражданином он быть не может, а вот рабом или рабыней – пожалуйста.

Свободная любовь, эмансипация женщины и развод

Великие перемены привносят начиная со II века до нашей эры военные завоевания на греческом Востоке. В Рим приходят греческие обычаи, общественная мораль принимает новые формы сексуальных отношений: допускается гомосексуальность «греческого типа», широко распространяются различные сексуальные практики. Женщина также обретает большую степень независимости, становится соблазнительницей.

Одновременно с этими идущими с Востока новшествами происходит ряд событий, кардинально меняющих положение женщины. Этот вопрос исследовало несколько ученых, особенно углубленно им занималась профессор Эва Кантарелла. Женщины I века нашей эры пользуются такой степенью автономии и свободы, которая вновь будет достигнута лишь начиная с семидесятых годов XX века. Они становятся экономически независимыми, а главное, облегчается развод. Чем обусловлена эта эмансипация женщины в античном Риме?

В течение столетий закон признавал за женщиной чисто теоретическое право наследовать имущество, собственность и денежные средства. В действительности всем этим распоряжались мужчины (отцы, братья, мужья). В ходе знаменитых гражданских войн I века до нашей эры ситуация изменилась: сенаторы тогда поняли, что в этих конфликтах погибло значительное число мужчин из высших сословий и что, следовательно, имеется реальная опасность того, что деньги и собственность попадут в руки беззастенчиво стремящихся к власти людей, настоящих диктаторов вроде Суллы или Цезаря. Что делать? Обратиться к женщинам и дать им возможность лично наследовать имущество. Так и было сделано, сенат принял новые законы.

Отошли в прошлое и традиционные брачные отношения, в которых женщина полностью ставилась под власть мужа; на смену им пришел тип союза, в котором женщина находилась под властью (финансовой) отца, а не мужа. В таком случае по смерти отца женщина автоматически наследовала землю и деньги, приобретая влияние и финансовую независимость. Практика развода тоже изменилась, получить его стало проще: чтобы расторгнуть брак, достаточно было, чтобы мужчина или женщина в присутствии свидетелей заявили о своем нежелании продолжать состоять в нем.

Следствием всего этого стало усиление позиций женщины. Ведь в случае развода женщина, законная собственница денег и имущества, могла оставить мужчину и сохранять финансовую независимость.

Теперь зачастую роли менялись: мужчины, женившиеся только из-за денег, рисковали потерять все и оказаться на улице.

Разумеется, эти законы имели значение больше для элиты римского общества, то есть для богачей, нежели для простого народа. Следовательно, в римском законодательстве в области брака и наследования не наблюдалось «всеобщего равенства»: преимущество отдавалось свободным и состоятельным гражданам в ущерб всем остальным (рабам, отпущенникам, иностранцам и прочим).

В течение трех с половиной столетий с середины I века до нашей эры по конец III века нашей эры изменилось множество других вещей в отношениях между мужчиной и женщиной. Если раньше семьи договаривались о браках, когда жених с невестой были еще детьми (как сейчас в Индии), то теперь выбором стали руководить чувства. Часто молодые люди жили вместе, но не женились (в зависимости от социального и финансового положения практиковались различные формы союза, от формальных до простого сожительства). Наметился даже кризис рождаемости, который Август тщетно будет пытаться преодолеть с помощью специальных законов.

Как тут не увидеть параллели с ситуацией в сегодняшнем западном обществе, в Италии в особенности, где число браков снижается, растет число разводов, а рождаемость стремительно падает (хотя у нас оказывают влияние другие факторы, более практического свойства, как, например, финансовые затруднения, с которыми сталкиваются молодые пары).

Не должно удивлять, что этот период римской истории характеризует сексуальная свобода. Действительно, интимная жизнь становится все более открытой, и как мужчине, так и женщине позволяется все большее, что и порождает тот стиль поведения и тот образ, который оставят по себе римляне в памяти потомков.

Назад к благонравию

С середины III века (примерно с 260 года нашей эры) с началом варварских набегов на территорию империи нестабильность и экономический кризис вызывают изменения во всем римском обществе, включая сексуальную сферу. Свобода в отношениях пересматривается. Люди возвращаются к традиционным бракам, общество становится более целомудренным. Рождается новая супружеская мораль, которая предписывает взаимную верность, осуждает гомосексуализм и главной целью сексуальных отношений ставит рождение детей. Это еще языческая мораль, но именно на нее опирается христианство, которому расчищает дорогу Константин. Эта новая мораль становится оружием, с помощью которого священники контролируют людские души, угрожая божественной карой… С одной стороны, она касается всех и возвращает женщине важную роль в семье и обществе, с другой – возрождаются самые древние римские традиции: женщина должна вступать в брак девственницей, хранить верность в супружестве и жить в первом и единственном браке до самой смерти.

21:00. Секс у римлян

Мы снова на улице. Уже стемнело. Позади остались звуки лир и бубнов. Из сенаторского дома доносятся песни и смех хозяина и гостей, уже порядком набравшихся. По мере нашего удаления шум голосов становится все слабее. Перед входом в ожидании хозяев все еще стоят два паланкина, рабы-носильщики сидят на тротуаре и переговариваются. Мы знаем, что вскоре повстречаем другой транспорт, гораздо более шумный, – повозки с товарами для доставки клиентам, они уже ждут своего часа по внешнему периметру города. Повозки, груженные амфорами, продуктами, дровами, скотом, черепицей, балками, кирпичом, тканями, тарелками и кастрюлями… Всем тем, что изо дня в день требуется Риму для жизнедеятельности. Город как будто «заливает полный бак» каждую ночь.

В этот час нас время от времени обгоняют мужчины, направляющиеся в игорный дом, к любовнице, возвращающиеся домой, стараясь избежать нежелательных встреч. Либо ищущие секса… Где? В лупанариях – борделях античного Рима. Либо в определенных районах города. Кое-где в Риме кажется, что идешь по улицам красных фонарей в индийском Бомбее, где у каждой двери и из каждого окна тебе улыбаются, зазывая к себе, девушки. В других местах ситуация более «уличная». У арок Большого цирка, например, предлагают себя сирийки, в точности как в наше время стоят вдоль дорог на периферии славянские девушки или нигерийки. Рабыни мужских желаний, ничего не изменилось за две тысячи лет. Бордели же можно узнать по висящим снаружи фонарям: ничего особенного, просто пара масляных ламп с несколькими «носиками». Но они подобны огням, на которые слетаются «ночные бабочки».

Если взять в расчет количество и «пропускную способность» лупанариев, можно сказать, что римляне сумели поставили секс «на поток». Еще одна современная черта…

Подойдя ближе, мы видим троих беседующих мужчин. Типичная сценка, которую наблюдаешь у нас у входа в бар в вечерний час. Они болтают с женщиной с волосами очень странного цвета: при свете фонаря они кажутся синими. Так и есть. Она явно проститутка, синий цвет волос (как и ярко-рыжий) – отличительный знак ее профессии. Еще одним отличительным признаком служит одежда: если порядочная женщина носит на себе тяжелые многослойные одежды, то проститутка одета легко, чтобы было проще быстро «обслужить» клиента.

Тихонько пройдем рядом. Женщина стоит перед входом в бордель, очень скромный, входная занавеска отодвинута, и нам видно, что за ней. Вот узкий коридор, освещаемый несколькими подвешенными к потолку масляными лампами. Он ведет в комнатки с занавешенными шторкой проемами. Должно быть, это «кубикулумы», где и раздаются ласки за плату. Мы догадываемся об этом по аналогии со знаменитым лупанарием в Помпеях. Одна из шторок отодвигается, и из комнатки, поправляя пояс на тунике, выходит мужчина. Следом за ним показывается женщина, она останавливается в проходе, опершись рукой о стену. Женщина обнажена, волосы собраны в пучок. Черты лица средиземноморские, фигура крупная, с широкими бедрами, слегка выпуклым животом и маленькой грудью.

Ее черты проливают свет на эстетические предпочтения римлян. Фотомодели наших дней, конечно, поразили бы их своим ростом, идеальными линиями тела и безупречными лицами, без единой царапины и мешков под глазами (и со всеми зубами во рту!). Но римлянин счел бы их слишком худыми, а потому менее сексапильными, чем женщины с такими формами, которые мы сейчас назвали бы «цветущими».

Канон женской красоты на протяжении всей Античности включал «округлости», именно те, которые сегодня женщина стремится уменьшить или убрать и которые веками и тысячелетиями были для мужчины гарантией плодовитости, способности выносить и выкормить дитя. И следовательно, фактором привлекательности. Достаточно взглянуть на женские ню на старых картинах, чтобы заметить, что модель «цветущей женщины» благополучно дожила до начала Нового времени. И достаточно сравнить каноны красоты многих стран третьего мира (далеко ходить даже не надо: обратите взгляд по ту сторону Средиземноморья), чтобы заметить, что эта традиция жива по сей день. Материальное благосостояние практически «обессмыслило» пышные женские формы – благополучие и здоровье детей связано более не с ними, а с другими факторами. Но в голове у многих мужчин на бессознательном уровне прочно сидит «римский» канон красоты.

Женщина скрывается в углу, чтобы освежиться. Один из трех мужчин делает шаг вперед – сейчас его очередь. Но женщина с синими волосами останавливает его и протягивает ладонь, требуя платы. Ее слова нас поражают. Она перечисляет имена девушек (Аттика, Анедия, Мирталис) и цены на их услуги. Мирталис, продолжает она (то есть девушка, которую мы видели), – настоящая мастерица fellatio, то есть орального секса… Цены колеблются в районе двух ассов, столько стоит бокал дешевого вина… Но за Мирталис просят больше – целых четыре асса. Мужчина улыбается, платит, затем снимает плащ и входит в комнатку. Вскоре возвращается Мирталис, приводит в порядок волосы, снова делая пучок, который предыдущий клиент слегка растрепал. Бросив взгляд на ожидающих у входа двоих мужчин, ее следующих клиентов, она скрывается в комнатке и задергивает шторку. Это явно бордель самого низкого пошиба, для простого люда.

Бордели – лишь один из элементов сексуальной сферы для римлян. И не столь уж новый: они существовали во все времена.

Что действительно отличает римлян от нас, это правила сексуального поведения. К примеру, почему в этот момент в особняке у нас за спиной мужчина занимается сексом с женщиной, в то время как его жена находится в соседней комнате и не выражает никакого недовольства? Почему вон в том богатом доме в конце улицы мужчина с возмущением отказался заняться оральным сексом с собственной женой, хотя они любят друг друга?

Каковы правила в сексе у римлян? Какие табу существуют? Это тема, в которой укоренилось немало стереотипов. Как вы увидите, многие из них не отвечают действительности.

Первым делом нужно сказать, что римляне совсем не являются развратными, порочными и аморальными людьми, как иногда о них думают. Напротив, это они сочли бы нашу сексуальность излишне усложненной и отягощенной ментальными конструкциями и предустановленными ролями: слишком много правил относительно того, что может делать мужчина, что – женщина, какой должна быть сексуальная жизнь подростка, что является постыдным и что нет, каким должно быть поведение гетеросексуала и каким – гомосексуалиста.

Римлянин сказал бы нам, что, хоть мы и считаем свое сексуальное поведение свободным, на самом деле наша голова вся заколочена табличками «Запрещено».

Начнем с самого главного, того, что составляет подлинную суть сексуальной сферы в римскую эпоху.

Для римлян секс (в любой форме) есть дар богов, Венеры в частности. Следовательно, пользоваться этим даром – неотъемлемая и важная часть жизни, одно из жизненных удовольствий. И не только: римляне считают, что, только если оба партнера получают удовлетворение в постели, у них родятся здоровые дети.

В этой перспективе становится очевидно, что секс отнюдь не является чем-то греховным или извращенным. Ведь если это благословение Венеры, как можно критиковать или упрекать того, кто им занимается?

Однако внимание: римляне не являются адептами «свободной любви». У них тоже существуют правила. Как с вином: оно тоже дар богов, пить его не греховно, но имеются социальные нормы, определяющие, как и в каких количествах его употреблять. И нужно их соблюдать. Вот и с сексом та же история. Правила есть, только они отличаются от наших, и из-за этого нравы римлян нам кажутся такими извращенными.

Нужно, однако, сделать над собой усилие и на минуту забыть все наши правила, чтобы попытаться вжиться в их мир. Их нормы могут нравиться или не нравиться, но они подчиняются очень простой логике.

Правило первое. Свободный римлянин (понимаемый как классический civis Romanus, «римский гражданин») всегда должен «доминировать» в постели. Он может заниматься сексом с партнерами любого типа (мужчинами и женщинами), но только если они стоят ниже его на социальной лестнице: с женщинами, с рабынями, с молодыми рабами.

Правило второе: оральный секс. Свободный римлянин должен «получать» наслаждение, а не «доставлять» его… Римляне были просто зациклены на рте. Для них рот – нечто благородное, почти священное. Это социальный инструмент, потому что люди говорят, обращаются друг к другу, обмениваются информацией и так далее, – следовательно, он должен быть чистым и неоскверненным. В сенате рот становится политическим инструментом. Как отмечает Джон Кларк, исследователь римской сексуальности, обвинить сенатора в том, что он занимался оральным сексом, равноценно обвинению в измене за то, что он «осквернил» рот, имеющий столь важную функцию на службе обществу.

Следовательно, в оральном сексе активная роль, в отличие от пассивной, считается недостойной. В этом смысле любопытно отметить, что для римского менталитета скандал Клинтон – Левински не только не наделал бы шуму, ведь по сути эти двое приняли дар Венеры (и к тому же наделенный властью человек имел связь со своим подчиненным, да еще и женщиной, что вполне вписывается в социальную регламентацию), но если бы кто и проиграл в общественном мнении, так это не Билл Клинтон, а Моника Левински – за свою «активную» роль…

Если быть точными, в области орального секса для римлян существуют три табу, то есть три вещи, которые ни в коем случае не должны иметь место: чтобы римский гражданин мужского пола доставлял оральные ласки другому мужчине (fellatio); чтобы, что еще хуже, его принуждали к этому и, наконец, чтобы он доставлял оральные ласки женщине (cunnilingus). В этом смысле показательны слова Марциала, который, выражая презрение Корацину, обвиняет его именно в том, что тот занимается оральным сексом с женщинами… Поэтому назвать римлянина fellator значит нанести ему тяжкое оскорбление. Это оскорбительно и сейчас, но не в столь резкой форме.

А как смотрят на групповой секс? Плохо, потому что в подобных ситуациях участники рискуют нарушить вышеназванные правила и табу.

Разумеется, все, что мы сказали, – это «теория», которой не все и не всегда педантично следуют. В интимной жизни римляне делают то, чего им хочется, и многие нарушают табу и правила. Но тут есть тонкое различие: никто из римлян не признается публично в этих вещах, поскольку они считаются неприличными или даже постыдными.

Почему?

Инстинктивно напрашиваются несколько объяснений: эти столь четкие правила римское общество использует для того, чтобы оправдать сексуальную эксплуатацию мужчин и женщин низших классов, чтобы держать под контролем женщин из высших городских слоев, чтобы бороться с политическими противниками… Как отмечают некоторые исследователи, по сей день религия, мораль и государственная власть разных стран запрещают определенные сексуальные практики, такие как добрачные сексуальные отношения, прелюбодеяние, гомосексуальность. В зависимости от конкретных традиций они наказываются церковным отлучением, лишением свободы или даже смертной казнью. Это форма контроля над обществом, широко распространенная во времени и в пространстве.

Но возможно, причина в ином. Эти правила, по сути, нужны для охраны привилегий римской элиты. Подумайте сами: почему считается прелюбодеянием связь с равным тебе, но не с низшим по рангу (раб, отпущенник и так далее)? Причина чисто экономическая: появление незаконнорожденного сына того же ранга может подвергнуть опасности наследственные права законного потомства…

Кроме того, интимная связь с рабом, пусть даже с нарушением табу и правил, уберегает вас от нападок – ведь слово раба мало что значит. Как следствие, все эти правила имеют силу главным образом для патрицианских и зажиточных слоев. А остальные жители Рима? Подавляющее большинство людей, которых мы встречали на улицах города, не знают этих запретов. Для них секс носит гораздо меньше ограничений и остается прекраснейшим даром Венеры (и Приапа), которому отдаются с легким сердцем. Не следует забывать, однако, что значительная часть населения занимается сексом не по своему выбору – это рабы, как мужчины, так и женщины. Для римского менталитета всякий встретившийся на пути раб или отпущенник был или является объектом «внимания» хозяина. Никто этим не возмущается – это в порядке вещей. Они все потенциально могут стать сексуальной игрушкой хозяина, это зависит от того, что пожелает их dominus. Или domina…

Камасутра римлян

Из граффити, найденных археологами в ходе раскопок, из текстов античных авторов и из надгробных эпитафий проясняются многие подробности сексуальной жизни древних римлян. Например, как сказать «заниматься сексом» в Траяновом Риме? Fotuere. Этот термин сохранился почти неизменным, пройдя через века, и до сих пор используется не только в итальянском, но и во французском языке, причем с пренебрежительным оттенком.

Поразительно, что мужской половой орган, имеющий много разных имен (mentula, virga, hasta, penis; а словом cunnus называют женский орган), обозначается также и словом fascinus^[54]; слово это происходит от латинского fas, «благосклонный», ибо он является источником семени – синонима плодовитости и процветания. Именно поэтому он в состоянии отгонять несчастья и оберегать от злых духов. Вот почему его живописные или скульптурные изображения можно встретить повсюду: на улицах, в лавках и частных домах.

Вызывают особенное любопытство и дают работу воображению росписи. С самого начала раскопок в Помпеях на стенах стали находить множество небольших панно с эротическими сценами. Многие из них были сразу же намеренно уничтожены, потому что их считали слишком откровенными для морали того времени, какие-то панно были сняты со стен и заперты в знаменитом «секретном кабинете», или «кабинете непристойностей», коллекция которого сегодня почти целиком выставлена в Национальном археологическом музее Неаполя. Вопреки распространенному убеждению, речь идет не о борделях, а об обычных домах: картины с любовными сценами были частью художественных коллекций, которыми располагали богатые дома, чем-то рафинированным и благородным. Примерно как если бы сегодня кто-то решил установить в гостиной обнаженную скульптуру в классическом стиле. Об этих картинах в домах богачей упоминает Овидий. Светоний утверждает, что их было немало в спальне у Тиберия. Удивительная находка была сделана в Риме в 1879 году, во время раскопок в садах виллы Фарнезина. Были обнаружены остатки виллы, погребенной под отложениями Тибра, которые и сохранили в целости фресковую роспись. Удалось вернуть на свет лишь четыре комнаты и два коридора, но было выяснено, что вилла принадлежала людям с громкими именами: Юлии, дочери Августа, и ее мужу, знаменитому Агриппе. На одном из панно мы видим обнаженного мужчину, который старается склонить к любовным утехам сидящую на краю кровати женщину, явно колеблющуюся и еще одетую. У нее даже покрыта голова. На следующем панно все наоборот: полуобнаженная женщина обнимает мужчину, которого ее эротический порыв, кажется, застал врасплох. На фресках можно также различить фигуры рабов, возможно домашнюю прислугу, присутствующую даже при самых интимных моментах…

Несколько озадачивает то, что эти эротические сцены могли видеть дети и юные девушки. Но они не считаются порнографией. Римляне в обычной жизни открыто говорят о сексе (у них есть даже культ божеств любви и секса, таких как Венера и Приап) и изображают его не только на стенах домов, но и на лампах или дорогой столовой посуде, которой сервируется стол для званых ужинов. В этом случае такие изображения воспринимаются не как нечто неприличное, а как свидетельство высокой культуры, богатства и роскоши, царящей в доме.

Часто у эротических изображений может быть и другое предназначение: утрированные сцены группового секса могут служить для создания жизнерадостной атмосферы и, следовательно, оберегать место от дурного глаза… Подобным же образом изображения Приапа с утрированно большим фаллосом символизируют богатство и изобилие.

Эти панно вкупе со скульптурами и рельефами на лампах представляют собой самую настоящую «камасутру» римской эпохи. Если внимательно рассмотреть музейные экспонаты, фрески в кубикулумах, атриумах и коридорах домов в Помпеях и Геркулануме, включая знаменитые помпейские Пригородные термы, можно обнаружить все принятые тогда сексуальные позы.

Вот, пожалуйста, mulier equitans, женщина-наездница. Или женщина, стоящая на кровати на четвереньках для позы «мужчина сзади»: римляне называли ее «позой львицы» из-за принимаемого женщиной положения. Затем следует классическая «поза миссионера».

На лампах и панно присутствуют и сцены орального секса: ласки мужчине (fellatio), женщине (cunnilingus) или обоюдные в позе «69».

Некоторые сцены поражают наше воображение: например, секс между двумя женщинами в позе миссионера: на одной из женщин пояс с искусственным фаллосом. В этой связи Сенека Старший рассказывает в одном из своих сочинений («Контроверсии», I, 2, 23) о том, как один мужчина застал свою жену в постели с другой женщиной и убил обеих, выяснив вначале, настоящий ли перед ним мужчина или «фальшивый». Он, кажется, легко отделался – речь шла о защите чести. Марциал тоже говорит о женщинах на мужских ролях. Главное, что его в связи с этим пугает, – идея женской независимости.

Разумеется, есть и групповые сцены: в некоторых случаях в них участвуют двое мужчин и одна женщина, в других двое мужчин и две женщины, настоящие клубки или «паровозики»… Ясно, что некоторые из участников в этих случаях не в состоянии соблюдать сексуальные табу римской аристократии. В этом смысле тот, кого мы можем определить как «мужчина посередине», называемый у римлян обычно пренебрежительным словом «кинед» (cinaedus), кажется, пользовался определенным успехом у женщин.

Встречаются и призванные вызвать улыбку сцены, например женщина-«наездница», оседлавшая мужчину с гимнастическими гирями в руках, или амур, поддерживающий мужчину, помогая ему приподнять партнершу во время несколько акробатического совокупления.

Бисексуалы и геи

А гомосексуальность? Быть геем для римлянина ничуть не зазорно. Интересно отметить, что у римлян даже нет специальных слов, соответствовавших нашим «гей» и «лесбиянка», и это свидетельствует об отсутствии предрассудков.

Сегодня мы разделяем людей на категории по сексуальной ориентации: женщины и мужчины могут быть гетеросексуалами, гомосексуалами либо бисексуалами. В римском обществе такого нет. Считается приемлемым, чтобы римский гражданин, если желает, находил красоту и источник удовольствия как в мужском, так и в женском теле.

Но при одном важном условии. Чтобы в интимных отношениях с другим мужчиной он был, скажем так, «активным» партнером, а не «пассивным»… Кроме того, предмет (именно так следует его называть) его вожделения должен быть низшего ранга. Таковы правила мужского гомосексуализма.

Таким образом, никого не шокировало, что даже такой человек, как император Адриан, появлялся на людях с любовником, знаменитым Антиноем, – а когда юноша утонул в Ниле, император даже обожествил его.

Римский менталитет не приемлет другого: чтобы свободный мужчина сознательно выбирал пассивную роль в сексуальных отношениях. Это считается позорным.

Римлян, которым нравилось исполнять эту роль, презрительно называли «кинед» (cinaedus) или «патикус» (pathicus). У них даже юридический статус был иным, как у проституток, гладиаторов и актеров: они не имели права голосовать и не могли представлять себя в суде.

Есть, однако, один озадачивающий аспект в римской гомосексуальности: секс с мальчиками. Для нас это педофилия, и точка. Для римлян – нет: единственное правило, которое необходимо соблюдать, все то же: разница в социальном положении, запрет на «пассивную» роль и, естественно, разница в возрасте.

Но откуда пришла эта практика? Между II и I веками до нашей эры, когда римская экспансия достигла греко-восточного мира, в город пришли греческие обычаи: от пищи до медицины, от философии до искусства. Не исключая секс… С этого момента, в подражание греческому миру, для богатых людей стало чуть ли не модой держать в доме юношу или красивую девушку для плотских утех. И присутствие в том же доме жены никого не смущало. В Траяновом Риме положение вещей не изменилось. Нас это шокирует, но нужно помнить, что для римлян секс часто имеет место между двумя людьми разного ранга или между хозяином и его рабом или рабыней…

Тогда и вошло у богатых римлян в обычай покупать рабов, которые при необходимости могли бы использоваться для удовлетворения сексуальных потребностей. В отличие от рабынь не существует мужчин-рабов, приобретаемых исключительно как «секс-игрушки». Но по мнению некоторых исследователей, основной функцией раба привлекательной внешности в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет почти всегда было именно сексуальное удовлетворение хозяина. Или хозяйки… Конечно, ведь и для женщин из высшего класса, богатых и независимых, имеет силу вышесказанное. Это объясняет, почему к рабам и к бывшим рабам всегда относились с долей презрения: предполагалось, что они побывали в постели хозяев.

В таком случае напрашивается вопрос: в императорском Риме проституцией занимались не только женщины, но и мужчины? Ответ – да. Удивительно узнать, что со своих доходов они платят налоги и что у них есть свои праздники, как и у их «коллег» женского пола. Основная разница состоит в том, что если женщины – почти поголовно рабыни – бывают разных возрастов и предлагают свои услуги по чрезвычайно низким ценам, то мужчины чаще всего молоды и требуют высокую плату. Их можно определить как настоящих жиголо городской аристократии, в большей степени для мужчин, нежели для женщин. Многие из них сказочно разбогатели.

Порой благодаря сексуальным отношениям оказываются сложно переплетены судьбы нескольких людей. В Остии были найдены гробницы, надписи на которых, по мнению историка Джона Кларка, дают основания предполагать настоящие «любовные треугольники». Или, точнее, «шведские семьи». Одна из эпитафий гласит: «Луций Атилий Артем и Клавдия Апфиас посвящают этот саркофаг Титу Флавию Трофиму с тем, чтобы все трое покоились вместе». В другом случае мужчина по имени Аллий похоронил Аллию Потестас, рабыню, которую он делил с другим мужчиной. После ее смерти, говорится в надписи, мужчины рассорились между собой. Сегодня никто не стал бы писать подобные вещи на своей могиле, предавая гласности отношения, которые осуждаются моралью и религией.

Женщина с зеркала

В заключение нашего путешествия по миру римской сексуальности следует сказать, что, как мы видели, речь идет о мире, сильно отличающемся от нашего, мире, в котором единственным получателем благ является римский гражданин мужского пола.

Но все-таки и римская женщина (особенно богатая), благодаря достигнутой эмансипации, смогла выделить себе пространство и получить свою долю удовлетворения. Учитывая положение в других культурах и у других народов той эпохи, это немало. Ведь сопоставимого положения придется дожидаться еще почти двадцать столетий.

Подтверждение тому сейчас у нас перед глазами. Сцена пронизана любовью. Она – красавица во цвете лет, возлежит на тонко украшенном ложе с мягкими шелковыми простынями. Ее партнер, образец мужской красоты, находится позади, слившись с нею в страстном соитии. Они смотрят друг на друга, она, обернувшись, обнимает его и нежно ласкает рукой. Они обнажены, единственным «одеянием» женщины являются… ее золотые украшения.

Браслеты украшают ее лодыжки, запястья и руки выше локтей. Ожерелье с драгоценными камнями и золотыми «капельками» обвивает шею, ложась на ключицы. Но в особенности поражает удивительной красоты золотая цепь с крупными звеньями, крест-накрест спускающаяся с плеч, покрывая соски и пересекаясь на уровне пупка, – так когда-то носили нагрудные патронташи. Это обилие золота дает понять, что мы находимся в доме у состоятельной женщины. Рядом с кроватью стоит жаровня, где жгутся смолы, чьи ароматы распространяются по всей комнате. Имеется и небольшая домашняя собачка, она отдыхает на скамеечке и с явной тревогой наблюдает за появлением мышки, приникшей к миске с водой. На стене висит эротическая картинка со створками, чтобы хозяйка могла показать ее лишь тем, кому пожелает…

Итак, domina: внимательно рассмотрев ее, замечаешь, что прическа у нее несколько старомодная. Длинные волосы собраны в большой пучок на затылке и забраны наверх, образуя вокруг лба подобие ореола. Но разве такие прически в эпоху Траяна уже не отошли в прошлое? Ведь они были в моде двадцать лет назад, при Флавиях, и даже раньше… Не успели мы закончить мысль, как женская рука, уже немолодая, появляется в поле нашего зрения и отодвигает от нас это столь чувственное изображение.

Ведь то, что мы видели, – не реальная сцена, а гравировка на обратной стороне бронзового зеркала. Изумительное украшение, героями которого стали двое возлюбленных и в центре которого находится женщина, эмансипированная, юная и чувственная. Рука, что держит зеркало, принадлежит женщине в годах. Должно быть, она и есть его владелица.

Мы не видим ее лица, потому что зеркало заслоняет его от нас, как луна – солнце во время затмения. Попробуем заглянуть сбоку и вглядимся в это морщинистое лицо. Сходство с женщиной с зеркала потрясающее. Да, это она и есть!

Как часто бывает, женщины из высшего общества любят заказывать себе гравировки на бронзовых зеркалах. И эта domina сделала свой портрет несколько десятков лет назад, запечатлев себя такой, какой она была тогда, в расцвете молодости. Прошло время, тот мужественный юноша потерял свои кудри, приобрел морщины и теперь похрапывает неподалеку, в одном из кубикулумов пышного особняка на Эсквилинском холме, в котором они прожили всю жизнь.

Женщина смотрит на свое отражение в бронзе зеркала, смотрит на морщины, на длинные седые волосы, которые заботливо расчесывает ее служанка… Потом ее взгляд переходит на раму зеркала, по краю которой идет кайма с выгравированными на ней знаками зодиака. Она рассеянно скользит по ним: Стрелец, Козерог, Водолей, Рыбы… Они напоминают тому (или той), кто смотрится в зеркало, о безвозвратном течении времени. Словно говоря: наслаждайся, пока ты молода и красива, пользуйся дарами Венеры. Carpe diem, лови мгновение, как говорил Гораций… В глазах у женщины вспыхивает веселье. Уж она своими лучшими годами насладилась в полной мере, не упустила ничего…

Это бронзовое зеркало диаметром около тринадцати сантиметров будет найдено археологами в одном из районов Эсквилина много веков спустя. Теперь оно хранится в Римском городском антиквариуме, под инвентарным номером 13.694. За этими сухими цифрами скрывается жизнь, в которой отразилась целая эпоха…

Ночь уже воцарилась на улицах города. Лишь проплывают мимо редкие «фонари». Это лампы рабов, которые освещают путь небольшим группам людей. Еще свет горит над дверьми некоторых типично ночных, как и бордели, заведений: это игорные дома. В тавернах (cauponae) кто-то продолжает играть в кости, ставить и проигрывать деньги. Игральных карт еще не существует, но шулеры и потасовки – уже да. Наше внимание привлекают неожиданные крики – они доносятся именно из таверны. Шум падающих на пол табуреток, звон бьющейся посуды… С криками выбегает на улицу женщина – вероятно, это местная проститутка или же владелица заведения, кто знает… Но ее крики – не пустая брань: она зовет вигилов из ночного патруля, который только что прошел мимо. В считаные секунды «пожарные-стражники» оказываются внутри заведения. Снова слышны крики, потом внезапно все затихает, и почти в ту же минуту два вигила выводят на улицу мужчину, заломив ему руки за спину. Он продолжает метаться и протестовать. Умолкнуть его заставляют только удары дубинки. К ним прибавляются пинки… Здесь «полиция» особо не церемонится. Уйдем отсюда…

Пьяные в тавернах, убийцы в темных переулках – ночные опасности подстерегают в Риме на каждом шагу. Их источник может быть и над вами: это не только струи мочи, от которых вам надо то и дело увертываться. Сверху может свалиться и тяжелый предмет: черепки битой посуды, сломанные стулья и другой ненужный хлам (точь-в-точь как было принято некогда в некоторых итальянских городах на Новый год). Выбрасывать вещи из окон запрещено законом, но случается это довольно часто.

На некоторых улицах мы различаем силуэты занятых уборкой рабов. Работают они при свете факелов: ночь (и сумерки) – самое подходящее время, чтобы очистить улицы от мусора. Днем в переполненном людскими потоками Риме это практически невозможно.

Ритуал изгнания злых духов

Свернем в переулок. В ночной тишине наше внимание привлекает странный звук, как будто читают молитву. Попытаемся понять, откуда он идет: кажется, с первого этажа одного из домов. Деревянный ставень одного из окон прикрыт неплотно, и оттуда просачивается слабый свет. Приблизимся тихонько и посмотрим внутрь сквозь щель в гнилом дереве: нашему взгляду открывается любопытная сцена, уходящая корнями в незапамятные времена.

При слабом свете нескольких ламп мужчина совершает ритуал изгнания духов мертвых. Римляне очень суеверны: они считают, что тени умерших предков (то есть привидения), называемые «маны», продолжают обретаться в домах детей и внуков. Если с помощью обрядов и приношений удается добиться их благосклонности, они могут помогать живым, оберегая их в повседневных делах. В противном случае они могут превратиться в злых существ, так называемых larvae или lemures, которые являются по ночам или во сне. Иногда требуется проводить глубокой ночью настоящие очистительные ритуалы.

То, что мы наблюдаем сейчас, поразительно напоминает обряды, описанные Овидием. Мужчина встал с постели и босиком ходит по комнате. Затем он в полной тишине щелкает пальцами, высоко подняв руку, после чего «очищает» руки, омыв их в тазике с ключевой, «неиспорченной» водой, за которую дорого заплатил хитрому торговцу.

На столе рядом с тазиком стоит тарелка с черными бобами. Это подношение теням мертвых. Чтобы продемонстрировать, что они не отравлены, мужчина берет горсть бобов и отправляет их в рот. Затем, не оборачиваясь, выплевывает их на ладонь и кидает по одному за спину, девять раз повторяя фразу, которая привлекла наше внимание: «Я бросаю эти бобы и тем самым освобождаю себя и своих близких». Ни в коем случае нельзя оборачиваться: считается, что души мертвых за спиною живого человека подбирают бобы и едят их, по крайней мере символически. В этот поздний час, одолеваемый сном, мужчина нечетко бормочет очистительную формулу, но слова все-таки различимы.

Затем наступает черед последней части ритуала: мужчина снова погружает руки в воду и девять раз просит души умерших покинуть его дом. Повторяя просьбу, он бьет в бронзовые тарелки. В конце, тяжело дыша, он замирает. Ему остается обернуться, чтобы проверить, ушли ли тени. После минутного колебания он резко оборачивается и оглядывает комнату. Лицо его разглаживается, на губах появляется улыбка. Похоже, обряд возымел действие.

24:00. Последнее объятие

Мы совсем одни на улице. Рим вокруг нас объят сном. Кто спит в роскошном кубикулуме, укрывшись одеялами. Кто на соломенном тюфяке на верхних этажах инсул. Кто на полу, в коридоре особняка.

Мы стоим на широкой улице с рядами лавок по обеим сторонам. В этот час они закрыты, тяжелые деревянные ставни задвинуты в пазы на полу и заперты на крепкие засовы. Подняв взгляд, мы видим вокруг лишь черные силуэты инсул на фоне звездного неба. Кажется, что стоишь в темном каньоне под усыпанным звездами небосводом. Мы движемся по улице в какой-то нереальной тишине. Ее нарушает лишь журчание воды в квартальном фонтанчике в нескольких десятках метров впереди. Звук текущей воды – единственное, что скрашивает наше одиночество в ночном городе.

Удивительная тишина. Что особенно интересно, тишина редкая. Ведь мы находимся в самом центре города с полутора миллионами жителей. Как правило, ночь – это время развоза товаров по лавкам, с грохотом железных ободьев колес по каменной мостовой, криками, ржанием, непременной бранью… Именно эти звуки доносятся издалека с каких-то улиц. Им эхом вторит собачий лай. Рим никогда не спит.

Дорога перед нами расходится надвое. И прямо посреди перекрестка стоит кто-то и молчаливо наблюдает за нами. Это женщина, она одета в длинные светлые одежды, руки раскрыты для объятия. Заинтригованные, мы делаем еще несколько шагов. Только тогда мы ее узнаем и понимаем, что взгляд ее направлен не на нас.

Ее взгляд устремлен вдаль за горизонт, как у погруженного в глубокие раздумья человека. Бледный свет луны освещает спокойное снежно-белое лицо с едва заметной улыбкой на губах. Вокруг лба повязана лента, волосы собраны в прическу, но несколько прядей игриво спускаются на плечи. Порыв ветра поднимает вокруг нее столб пыли, но ее волосы остаются неподвижными. Да и как иначе: ведь они из мрамора. Как и ее обнаженные руки и тысяча складок платья. Скульптор использовал одну из самых ценных пород мрамора, чтобы запечатлеть в камне одно из самых почитаемых римлянами божеств. Это Матер Матута, «милостивая матерь», богиня плодородия, начала и утренней зари…

Так заканчивается один день в императорском Риме. День, как любой другой, почти две тысячи лет тому назад.

Благодарности

Я хотел бы поблагодарить профессора Аугусто Стаччоли, глубокого знатока повседневной жизни во времена древних римлян, за то, что он внимательно вычитал книгу, а также за ценные советы и рекомендации, которыми он делился со мной в эти годы. Именно его книги и сделанные им описания жизни двухтысячелетней давности пробудили во мне интерес к римской Античности.

Я также выражаю благодарность профессору Антонио де Симоне, благодаря которому я узнал и полюбил Помпеи, которые лучше любого другого места раскрывают секреты повседневной жизни древних римлян.

Разумеется, эти страницы не появились бы на свет без труда тех, кто на протяжении нескольких поколений способствовал раскрытию новых деталей жизни людей в Риме. Я думаю прежде всего о всех тех археологах, которые помогали мне во время моих поездок на раскопки, делясь подробностями и любопытными аспектами своих находок и отвечая на бесчисленные вопросы, которыми я их осаждал…

Я признателен также Габриэлле Унгарелли и Альберто Джельсумини из издательства «Мондадори», которые с самого начала поверили в мою идею написать эту книгу и с участием следили за ее созданием.

Наконец, я желаю выразить благодарность своей жене Монике за бесконечное терпение, с которым она принимала мои восторженные рассказы об античном Риме всякий раз, когда я возвращался со съемок или из поездок на раскопки или заканчивал читать очередное исследование о жизни древних римлян…

Вкладка

Вилла на морском берегу. Фреска. Стабии. I в. н. э.

Деталь фресковой росписи стен спальни (кубикулума) с виллы в Боскореале с изображением двери или ворот богатого дома. Сер. I в. до. н. э. – I в. н. э.

Интерьер спальни (кубикулума) на вилле в Боскореале. Ложе реконструировано по сохранившимся источникам. Сер. I в. до н. э. – I в. н. э.

Пиршественный зал (триклиний) на вилле Мистерий в Помпеях. I в. до н. э. – I в. н. э.

Римлянки за туалетом. Фреска. Геркуланум. I в. н. э.

Обряд посвящения (?). Фреска с виллы Мистерий, Помпеи. I в. до н. э. – I в. н. э.

Девушки, играющие в мяч. Деталь мозаики с римской виллы Казале в Пьяцца-Армерина. 1-я четв. IV в. н. э.

Венера (облаченная в голубую паллу) и Амур. Фреска из «Дома наказанного Амура» в Помпеях. 1-я пол. I в. н. э.

Мраморная статуя Нерона в детском возрасте в тоге и с защитным амулетом-буллой на шее. Ок. 50 г. н. э.

Портрет Октавии Младшей (69–11 гг. до н. э.), сестры императора Октавиана Августа. Мрамор. 2-я пол. I в. до н. э.

Портрет Поппеи Сабины (30–65 гг. н. э.), супруги императора Нерона. Мрамор. Сер. I в. н. э.

Портрет знатной римлянки эпохи правления династии Флавиев (69–96 гг. н. э.). Мрамор. 2-я пол. I в. н. э.

Портрет Помпеи Плотины (ок. 70–123 гг. н. э.), супруги императора Траяна. Мрамор. Ок. 98–117 г. н. э.

Инсула в Остии, утратившая верхние этажи. Над двумя сохранившимися этажами – арочные конструкции балкона, огибавшего здание по периметру

Инсула в Остии, лестница на второй этаж

Харчевня-термополий на первом этаже инсулы в Остии

Термополий Ветуция Плацида в Помпеях. На дальней стене – ларарий. На первом плане – мраморный прилавок с подогреваемыми снизу печью керамическими сосудами

Аналогичная древнеримской система пальцевого счета из книги «Сумма арифметики» итальянского математика Луки Пачоли. 1494 г.

Джованни Баттиста Пиранези (1720–1778). Гравюра из первого тома сборника офортов «Римские древности» с изображением сохранившихся фрагментов разрушенного в Средневековье Forma Urbis – мраморного плана античного Рима. 1756 г.

Вид Колизея с остатками древнеримского фонтана мета суданс (90-е гг. н. э.), демонтированными в 1936 г. Фото 1890-х гг.

Внутренний вид Колизея. Фото 1890-х гг.

Секуторы, вооруженные короткими мечами, одержавшие победу над провокатором (наверху) и ретиарием (внизу слева). Справа – фигура вооруженного мирмиллона. Мозаика. 1-я пол. IV в. н. э.

Бой ретиария с секутором. Мозаика. Сер. III в. н. э.

Пирующая пара. Фреска. Геркуланум. I в. н. э.

Рабы-виночерпии. Мозаика из Дугги, Тунис. III в. н. э.

Яйца, дичь и бронзовая посуда. Фреска из дома Юлии Феликс в Помпеях. I в. н. э.

Дичь, рыба и прочая снедь. Мозаика с виллы в Тор Маранция. II в. н. э.

Любовная сцена. Мозаика с виллы в Ченточелле. II в. н. э.

Обратная сторона бронзового зеркала с изображением любовной сцены. Ок. 70–90 г. н. э.

Примечания

1

Первое издание книги вышло в 2007 году. (Прим. ред.)

(обратно)

2

Травертин – известковый туф. (Прим. ред.)

(обратно)

3

Лупанарий – публичный дом. (Прим. пер.)

(обратно)

4

В современном итальянском глагол oscillare означает «качаться, колебаться». Отсюда же происходит слово «осциллограф». (Прим. ред.)

(обратно)

5

Мыло (ит.). (Прим. пер.)

(обратно)

6

Известен также как зира. (Прим. ред.)

(обратно)

7

Имеется в виду итальянское слово mocca – кофеварка. (Прим. пер.)

(обратно)

8

2 июня в современной Италии отмечается государственный праздник – День Республики. (Прим. пер.)

(обратно)

9

На Квиринале располагается официальная резиденция президента Итальянской Республики. (Прим. пер.)

(обратно)

10

Ср. русское «палаты». (Прим. пер.)

(обратно)

11

Палаццо Монтечиторио – резиденция парламента Итальянской Республики. (Прим. пер.)

(обратно)

12

Не случайно одно из основных значений слова insula – «остров». (Прим. пер.)

(обратно)

13

Мраморные полы нередко встречаются в богатых квартирах современной Италии. (Прим. ред.)

(обратно)

14

В Италии считается оскорбительным жестом (сродни американскому кулаку с выпрямленным средним пальцем). (Прим. пер.)

(обратно)

15

Митрей – святилище бога Митры. (Прим. пер.)

(обратно)

16

Плавильный котел (англ.). (Прим. пер.)

(обратно)

17

По-итальянски ergastolo – каторга. (Прим. пер.)

(обратно)

18

«Полуговорящее орудие» и «говорящее орудие». (Прим. пер.)

(обратно)

19

А также слово «солдат», то есть профессиональный воин, получающий плату, в отличие от рекрута или ополченца. (Прим. ред.)

(обратно)

20

Согласно преданию, после гибели Трои Эней прибыл со спутниками в Италию и стал родоначальником племени латинян. (Прим. ред.)

(обратно)

21

Злодейское поле (лат.). (Прим. пер.)

(обратно)

22

Игуасу – комплекс огромных водопадов на границе Аргентины и Бразилии. Включен в Список всемирного наследия ЮНЕСКО. (Прим. ред.)

(обратно)

23

От лат. causa – судебное дело. (Прим. пер.)

(обратно)

24

От лат. centum – сто и vir – муж. (Прим. пер.)

(обратно)

25

Фригийский мрамор – белый мрамор с лиловыми прожилками, как на хвосте павлина, добывался во Фригии (на территории современной Турции). (Прим. пер.)

(обратно)

26

Экседра – полукруглая глубокая ниша, обычно завершаемая полукуполом. В дальнейшем эволюционировала в апсиду. (Прим. ред.)

(обратно)

27

Каристийский мрамор – белый мрамор с зеленоватыми разводами, привозившийся из греческого города Каристос (о-в Эвбея). (Прим. пер.)

(обратно)

28

«Улисс» – популярное телешоу, ведущим которого является автор книги. (Прим. пер.)

(обратно)

29

«Колеса подкидышей» – специальные вращающиеся устройства в дверях принимавших подкидышей заведений, распространенные в Европе со Средневековья по конец XIX века. (Прим. пер.)

(обратно)

30

Пеперин – серая вулканическая порода. (Прим. пер.)

(обратно)

31

«Живые картины» – составленные из живых лиц группы, в подражание написанным картинам или скульптурным произведениям, получили распространение в Европе и в России в XIX веке. (Прим. пер.)

(обратно)

32

«Живые вертепы» – традиционные итальянские рождественские инсценировки. (Прим. пер.)

(обратно)

33

В Италии – не столько питейное заведение, сколько кафе, куда современные итальянцы забегают, чтобы позавтракать чашкой капучино с круассаном утром, перехватить сэндвич в обед или выпить аперитив в вечерний час. (Прим. пер.)

(обратно)

34

То есть вина высшего качества родом с юга Апеннинского полуострова. (Прим. пер.)

(обратно)

35

Кальдарий, фригидарий – буквально: «нагреватель», «охладитель». (Прим. ред.)

(обратно)

36

«Отравленный мяч» – популярная в Италии детская игра, напоминает русскую «картошку». (Прим. пер.)

(обратно)

37

Тироль – немецкоязычная автономная провинция на самом севере Италии. (Прим. ред.)

(обратно)

38

«Незавершенное», искусствоведческий термин. (Прим. ред.)

(обратно)

39

Неожиданная развязка (фр.). (Прим. пер.)

(обратно)

40

Хлеба и зрелищ (лат.). (Прим. пер.)

(обратно)

41

На расписных тележках бродячих торговцев с Сицилии присутствовали сцены исторических и мифологических сражений. (Прим. пер.)

(обратно)

42

Добей! (лат.) (Прим. пер.)

(обратно)

43

Берсальеры, альпийские стрелки – особые части итальянской армии. Берсальеры носят на касках пучки перьев глухаря, альпийские стрелки – черные петушиные или орлиные перья. (Прим. пер.)

(обратно)

44

Точнее, вид рыбы. (Прим. пер.)

(обратно)

45

Клуатр (или клойстер) – в узком смысле крытая обходная галерея, обрамляющая закрытый прямоугольный двор или внутренний сад средневекового монастыря. (Прим. ред.)

(обратно)

46

Популярный сорт сырой свиной колбаски в Италии. (Прим. пер.)

(обратно)

47

Известен также как любисток. (Прим. пер.)

(обратно)

48

«Карфаген должен быть разрушен» (лат.). (Прим. пер.)

(обратно)

49

В современном итальянском crotalo – «гремучая змея». (Прим. ред.)

(обратно)

50

Кратер – глиняный сосуд для смешивания вина с водой. (Прим. пер.)

(обратно)

51

Земляничное дерево – род кустарников или деревьев семейства вересковых. (Прим. ред.)

(обратно)

52

Лаврак известен также как морской окунь и, в последнее время, как сибас. (Прим. ред.)

(обратно)

53

Лигустик – пряная трава семейства зонтичных, родственник любистока. (Прим. пер.)

(обратно)

54

Фасцин – римское фаллическое божество, оберегало от сглаза и злых демонов. (Прим. пер.)

(обратно)

Оглавление

Введение

Мир в то время

Перед рассветом

6:00. Domus, жилище богачей

6:15. Обстановка в римском духе

  Серебро, сейфы и антиквариат

  Происхождение наших кондоминиумов

6:30. Пробуждение хозяина

7:00. Гардероб римлянина

7:10. Женская мода

7:15. Утренний туалет в римскую эпоху

7:30. Секреты красоты двухтысячелетней давности

  Маски красоты

  Грандиозные прически

8:00. Завтрак «по-римски»

8:30. Откройте двери!

Рим в утренней дымке с высоты птичьего полета

Простите, который час?

8:40. Цирюльники и первые поручения

Инсула, особый мир

8:50. Человеческое лицо инсул

9:00. Нечеловеческое лицо инсул

  Цепочка субарендаторов

  Третий мир на верхних этажах

9:10. Улицы Рима

9:20. Лавки и мастерские

9:40. Встреча с божеством

  Религия и «суеверие»

  «Иноземные» культы

9:50. Почему у римлян такие длинные имена?

9:55. Игры римлян

  Детские игры

  Игры взрослых

10:00. Латынь на улицах Рима

10:10. В школу… на улицу

  Сколько римлян умеет читать и писать?

10:20. Бычий форум, рынок скота

  Система счета

Рим, куда стекаются все товары

10:30. Индийская атмосфера на улицах Рима

  Рим как Нью-Йорк или Лондон

10:45. Передышка на островке покоя… и шедевров

«Медицинская карта» римлян: Рим – страна третьего мира?

  Рим – город «понаехавших»

Восемь современных проблем Древнего Рима

11:00. Невольничий рынок

  Мир рабов

  Попытаемся понять рабство в Риме

Мимолетная встреча с юной весталкой

11:10. Прибытие на Римский форум

  Через толпу на форуме к базилике

11:30. Базилика Юлия, храм правосудия в Риме

  Два процесса в римском суде

Римский сенат

Тем временем в Колизее…

11:40. Сверкающий мрамор императорских форумов

Форум Траяна, одно из чудес Римской империи

11:50. Общественные уборные

12:00. Родиться в Риме

  Жизнь на правах римского гражданина или смерть на свалке?

12:20. Встреча с Тацитом

12:30. Колизей, момент расплаты

13:00. Обед: время подкрепиться в «кафе»

13:15–14:30. Все в термы!

  Великие термы Траяна

  Прогулка по термам

  Туники и набедренные повязки

  Спорт и нагота

  Тепидарий, кальдарий…

  Великий хлад фригидария

  Массаж по-римски

15:00. Идем в Колизей

15:30. Гладиаторы идут!

  Секс-символы и мастера боя: кто такие гладиаторы

  Iugula![42]

  В шкуре гладиатора

16:00. Приглашение на пир

  Пир

  Вкусовые предпочтения римлян

  Секреты шеф-повара

  Застольный этикет

  Сладкое, фрукты и…

20:00. Время возлияния

  Происхождение римской кухни

Эволюция римской сексуальности

  Истоки

  Свободная любовь, эмансипация женщины и развод

  Назад к благонравию

21:00. Секс у римлян

  Камасутра римлян

  Бисексуалы и геи

  Женщина с зеркала

  Ритуал изгнания злых духов

24:00. Последнее объятие

Благодарности

Вкладка

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно