Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Предисловие

Правосудие не всегда было правосудным. Представление о том, что уголовное право должно основываться на доказательствах, сложилось лишь недавно. Столетиями людей судили и признавали виновными за низкое положение в обществе или инородное происхождение, за то, что они, их жены или матери занимались знахарством, за цвет кожи, за неправильный выбор сексуального партнера, за то, что оказались не в то время не в том месте, да и просто ни за что.

Что же изменилось? Стало ясно, что место преступления таит множество полезной информации, а новые области науки дают возможность интерпретировать ее и представить в зале суда.

Робкие ручейки научных открытий в XVIII веке к XIX веку стали бурным потоком и нашли применение далеко за пределами лаборатории. Получила распространение идея корректного уголовного расследования, и тогдашние первые детективы стали искать доказательства, подкрепляющие гипотезы, которые возникали у них в ходе расследования преступлений.

Возникла система доказательств, принимаемых судом, то есть наука криминалистика. Вскоре стало ясно, что многие области научного знания способны внести в эту методологию что-то свое.

А вот пример, как на заре криминалистики соединились данные лабораторных методов исследования и (выражаясь современным языком) изучение документов. В 1794 году пистолетным выстрелом в голову был убит Эдвард Калшо. В ту пору пистолеты заряжались через дуло, а для того, чтобы разделить порох и дробь, туда помещался бумажный пыж. Осматривая тело, хирург нашел пыж в ране. Развернув его, он увидел, что бумага оторвана от страницы с балладой.

Обыскали подозреваемого Джона Томса. В кармане нашли листок с балладой. У листка был оторван уголок, который точно совпал с бумажной затычкой из пистолета. Ланкастерский суд обвинил Томса в убийстве.

Только представьте себе, с каким волнением люди следили за научными достижениями, благодаря которым закон становится все более надежным орудием в руках правосудия! Ученые помогали суду превращать подозрения в уверенность.

Взять хотя бы яд. Столетиями он был главным способом убийства. Однако без надежных токсикологических анализов доказать отравление почти невозможно. Но все течет, все меняется.

Поначалу научные доказательства оставляли желать лучшего. Тест на мышьяк, изобретенный в конце XVIII века, определял его лишь при большой дозе. Позже тест был усовершенствован английским химиком Джеймсом Маршем.

В 1832 году Марш выступал экспертом на судебном процессе по обвинению в убийстве: одного человека подозревали в том, что он подсыпал мышьяк в кофе своему дедушке. Ученый исследовал образец подозрительного кофе и доказал наличие мышьяка. Но к тому моменту, как он стал демонстрировать результаты перед присяжными, образец кофе испортился, и результаты перестали быть очевидными. Возникли основания для сомнений, обвиняемого отпустили.

Но это не остановило новоявленных экспертов. Джеймс Марш был настоящим ученым. Неудача лишь подстегнула его. После конфуза в суде он стал разрабатывать более надежный метод. Результатом стал тест, способный выявлять мышьяк в самых ничтожных дозах. В результате многие недооценившие научный прогресс викторианские отравители были повешены. Метод используется и в наши дни.

На криминальные темы – о пути от места преступления к залу суда – написаны тысячи детективных романов. Научный подход к расследованию преступлений – причина, по которой и у меня всегда есть работа. И дело не в том, что криминалисты щедро жертвуют своим временем и знаниями, а в том, что во всем мире их работа преобразила судебный процесс.

Мы, авторы детективов, любим заявлять, что наш литературный жанр уходит в седую древность. Вспоминаем даже Библию: обман в Эдемском саду, убийство Каином своего брата Авеля, злодейство царя Давида по отношению к Урии. Убеждаем себя, что Шекспир был одним из нас.

На самом деле по-настоящему криминальный жанр появился лишь с возникновением юридической системы, основанной на доказательствах. Именно это завещали нам первые ученые и сыщики.

Даже в ту раннюю пору было ясно: не только наука может помочь судам, но и суды способствуют повышению уровня ученых. У обеих сторон есть своя роль в отправлении правосудия. Работая над книгой, я беседовала об истории, практике и будущем криминалистики с ведущими специалистами. Я взбиралась на верхний этаж самой высокой башни музея естественной истории в поисках личинок; я вспоминала о собственных столкновениях с неожиданной и насильственной смертью; я держала в руках сердца других людей. И этот опыт наполнил мое сердце трепетом и уважением. Мало что может быть увлекательнее рассказов ученых о пути – подчас запутанном и извилистом – от места преступления к залу суда.

И уж точно: правда диковиннее вымысла.

Вэл Макдермид,

май 2014 года

Глава 1
Место преступления

Место преступления – безмолвный свидетель.

Питер Арнольд, эксперт-криминалист

«Код ноль. Офицеру полиции нужна помощь» – этот позывной боится услышать любой полицейский. Серым ноябрьским утром в Брэдфорде в 2005 году обрывочные фразы констебля Терезы Миллберн заставили содрогнуться диспетчеров полиции Западного Йоркшира. Ведь случившееся касалось каждого. Страх, с которым копы живут изо дня в день, стал мрачной реальностью для двух женщин.

У Терезы и ее напарницы констебля Шарон Бешенивски, которая лишь девять месяцев назад поступила на эту работу, заканчивалась патрульная смена. Задача была – объезжать улицы и наблюдать. Вмешиваться в случае необходимости. Но главное, чтобы их видели на улицах. Шарон мечтала поскорее очутиться дома на дне рождения четырехлетнего сына. До конца смены оставалось около получаса, так что она вполне успевала к торту и настольным играм…

В 15:26 поступило сообщение. Сработала бесшумная сигнализация, соединяющая напрямую диспетчера полиции и местное отделение турагентства Universal Express. Женщины в любом случае проезжали мимо и решили отреагировать. Они оставили машину напротив агентства и пересекли оживленную улицу, направляясь к одноэтажной постройке. Вертикальные жалюзи на венецианских окнах не позволяли видеть происходящее внутри.

Подойдя ближе, они столкнулись лицом к лицу с тремя вооруженными бандитами. Выстрел – и пуля пронзила сердце Шарон. Впоследствии на суде Тереза скажет: «Мы были в шаге друг от друга. Шарон шла впереди меня. И тут она остановилась. Остановилась внезапно, так резко, что я чуть не налетела на нее. Я услышала хлопок, и Шарон упала на землю».

Через несколько секунд пулю в грудь получила и Тереза. «Я лежала на тротуаре. Кашляла кровью. Чувствовала, как кровь стекает по носу и заливает лицо. Дышать было тяжело». Из последних сил она нажала на кнопку экстренного вызова, и диспетчерская получила этот страшный позывной: «Код ноль»…

Питер Арнольд, эксперт-криминалист^[1], обслуживающий научные подразделения Йоркшира и Хамберсайда, услышал позывной по радио. «Такое не забудешь. То место было видно от полицейского участка: оно находится чуть вверх по улице. И сразу нахлынуло множество полицейских. Я никогда не видел, чтобы сбегалось столько полицейских. Было похоже на эвакуацию при пожаре».

«Поначалу я не знал, что происходит. Потом услышал по рации, что кого-то застрелили, возможно, полицейского. И тоже побежал. Первым из экспертов оказался на месте. Хотелось помочь полиции выставить кордон, чтобы следы не затоптали. Вы ведь понимаете, все были на нервах. А нужен порядок».

«На изучение места преступления у меня ушло почти две недели. Долгие-долгие часы. Я начинал работать в семь утра, а домой приходил к полуночи. Потом был как выжатый лимон, но тогда было не до усталости. И это останется со мной навсегда. Такое не забудешь. И не потому, что об этом столько писали и говорили, а потому что погибла коллега. Ведь Шарон работала в полиции, была частью нашей семьи. Ее друзья страшно горевали, но брали себя в руки – и за дело».

«Мы получили отличные результаты, и не только на месте преступления. Грамотно поработали с машинами, на которых скрылись грабители, и с укрытиями, которые они использовали. Дело сразу сдвинулось».

Бандитов, сделавших мужа Шарон Бешенивски вдовцом, а ее трех детей сиротами, задержали, судили и приговорили к пожизненному заключению. Это удалось в основном благодаря усилиям разных специалистов, людей, которые находят и исследуют улики, а затем представляют их в суде. Как это происходит, мы увидим далее.

У каждого убийства своя история. Чтобы разобраться в ней, следователи начинают с двух главных источников информации: место преступления и тело погибшего. Лучше всего, если тело осталось на месте преступления: легче реконструировать ход событий. Но так бывает не всегда. Скажем, Шарон Бешенивски отвезли в больницу в тщетной надежде спасти ее. Иногда люди, получившие смертельное ранение, умудряются далеко уйти от места нападения. Некоторые убийцы убирают тело, чтобы спрятать концы в воду или пустить полицию по ложному следу.

Так или иначе ученые разработали методы, которые обеспечивают детективов самыми разными данными о том, как произошла смерть. Но для того, чтобы ей поверили присяжные, обвинению нужно доказать надежность и сохранность улик. А значит, действия на месте преступления должны быть предельно четкими. Как говорит Питер Арнольд, «место преступления – безмолвный свидетель. О случившемся не расскажет ни жертва, ни (скорее всего) подозреваемый. Поэтому мы должны построить гипотезу, позволяющую объяснить, что случилось».

Точность таких гипотез возрастала вместе с нашим пониманием того, что можно изучить на месте преступления. В XIX веке, когда нормой стало судопроизводство, построенное на доказательствах, о сохранности улик мало заботились. Правда, это не особенно мешало: уж слишком мало сведений можно было из них выжать. Однако по мере появления новых знаний возможности расширялись.

Большой вклад в развитие криминалистики внес француз Эдмон Локар. Он изучал медицину и право в Лионе, а в 1910 году открыл первую в мире криминалистическую лабораторию. Лионская полиция выделила ему две комнаты на чердаке и двух помощников. Ресурсы не ахти какие, но из них вырос международный центр. Локар с детства увлекался Конан Дойлем, а особенно на него повлиял «Этюд в багровых тонах», где Шерлок Холмс появляется впервые. В этом рассказе Холмс говорит: «Я специально изучал пепел от разных сортов табака; если хотите знать, я написал об этом целое исследование. Могу похвастаться, что с первого же взгляда определю вам по пеплу сорт сигары или табака»^[2]. В 1929 году Локар опубликовал доклад «Анализ следов пепла», посвященный определению сорта табака по пеплу.

Он написал фундаментальный семитомный учебник по криминалистике, но самым, пожалуй, важным его вкладом в судебную науку стала формулировка, получившая название «локаровский принцип обмена»: «Каждый контакт оставляет след». По его словам, «преступник не может не оставить следов своего присутствия, тем более при серьезном преступлении». Это могут быть отпечатки пальцев, обуви, волокна с одежды, мелкие частицы веществ, клетки кожи, волосы, оружие или предметы, случайно оброненные или оставленные на месте происшествия. Верно и обратное: преступление оставляет следы на преступнике. Грязь, текстильные волокна, ДНК, кровь и другие вещества. Силу данного принципа Локар доказал собственными расследованиями. В одном случае он разоблачил человека, который имел, казалось, железное алиби во время убийства своей подруги. Локар обнаружил следы розовой пыли под ногтями подозреваемого: это оказалась пудра, причем приготовленная по индивидуальному рецепту специально для жертвы. Под напором улик убийца сознался.

Усилия судмедэкспертов очень важны. Но без тщательного осмотра места происшествия у них не будет материала для работы. Среди пионеров метода считывания информации на месте преступления была Фрэнсис Глесснер Ли – богатая чикагская наследница, которая основала в 1931 году Гарвардскую школу судебной медицины, первое в Америке учебное заведение такого рода. Ли соорудила ряд точных копий подлинных мест преступлений, включая окна, двери, буфеты и освещение. Эти жуткие кукольные домики она называла «маленькими пособиями по необъяснимой смерти» и использовала на учебных семинарах. Участники семинаров получали до полутора часов на осмотр диорамы, после чего должны были написать отчет. Эрл Стэнли Гарднер, автор детективов о Перри Мейсоне, положенных затем в основу телесериала, восхищался: «Изучение этих моделей позволяет за час узнать о косвенных уликах больше, чем за месяц абстрактных штудий». Даже сейчас, полвека спустя, эти 18 моделей все еще используются для обучения судмедэкспертов в Мэриленде.

Но хотя Фрэнсис Глесснер Ли поняла принципы осмотра места происшествия, многого она еще не знала. Бумажные комбинезоны, нитриловые перчатки, защитные маски – все эти приспособления современных экспертов обеспечивают точность, о какой сыщики былых времен могли лишь мечтать. Так нашли и убийц Шарон Бешенивски – хрестоматийный пример того, как улики шаг за шагом приводят к результату. И как всегда, следствие активно использовало данные судмедэкспертизы.

В этом процессе важнейшую роль играют эксперты-криминалисты, работающие на месте преступления. Сначала их долго готовят по особой программе, учат искать, собирать и хранить вещественные доказательства. Потом под руководством более опытных сотрудников они нарабатывают опыт, двигаясь от самых мелких преступлений к все более серьезным делам. Чтобы доказать свою компетентность, им нужно научиться собирать полный набор улик.

Все мы видели детективы по телевизору и вроде бы представляем себе осмотр места преступления: специалисты в белых халатах тщательно фотографируют, упаковывают и сохраняют важные улики. Но как обстоит дело в реальности? Чем занимаются эксперты? Что происходит после обнаружения трупа?

Обычно первыми прибывают полицейские в форме. Решение о том, считать ли смерть подозрительной, принимает инспектор уголовной полиции в штатском или сотрудник рангом выше. Если не исключена возможность убийства, обеспечивается сохранность места преступления, чтобы эксперты собрали все улики. Полицейские ограничивают доступ к месту преступления и фиксируют все происходящее. Ведется журнал учета лиц, которые приходят и уходят. Таким образом, отображаются все возможные источники внешних воздействий на вещественные доказательства.

Назначается старший следователь по делу. Все эксперты подотчетны ему и несут ответственность за результат. Старшего следователя консультирует руководитель бюро судмедэкспертизы, после чего тот координирует все научные ресурсы, которые понадобятся следствию.

Питер Арнольд, руководитель бюро судмедэкспертизы с цепким взглядом и бешеной энергией, – редкий энтузиаст своего дела. Его бюро работает на четыре полицейских подразделения. Это самая большая экспертная служба после лондонской со штатом около 500 человек. Она действует круглосуточно – сотрудники работают посменно, обеспечивая помощь в расследовании любого преступления. Бюро находится возле магистрали М1, неподалеку от Уэйкфилда, в современном здании, названном в честь Алека Джеффриса – основоположника ДНК-дактилоскопии. Отсюда открывается безмятежный вид на искусственное озеро, резко контрастирующий с передовой наукой внутри здания.

«Едва получив сигнал, я начинаю координировать ресурсы, – объясняет Питер. – Если преступление произошло в помещении, особой спешки нет, поскольку следы не занесет снегом и не зальет дождем. Место находится в целости и сохранности, и можно действовать с чувством, с толком, с расстановкой. Но если преступление произошло на улице, а на дворе зима и вот-вот пойдет дождь, нужно реагировать очень оперативно, пока не уничтожены улики».

Поскольку Шарон Бешенивски убили на оживленной улице, важно было сохранить следы. Однако у Питера с его коллегами и без того хватало забот. «Люди думают, что при убийстве мы обследуем только место преступления. А ведь зачастую есть и другие объекты: машина, в которой ехали подозреваемые; дома, где они скрывались и где их арестовали. Если тело подбросили в другое место, надо изучить и его. Набирается пять-шесть объектов, и с каждым из них надо разбираться отдельно».

Начинается все с безопасности. Допустим, человека убили, а убийца разгуливает на свободе. Эксперты не носят защитные жилеты, у них нет ни пистолетов, ни электрошокеров, ни наручников. Они не обучены захватывать бандитов, следы преступления которых исследуют. Поэтому при необходимости экспертов охраняют полицейские с оружием.

Затем важно сохранить место преступления. Питер объясняет: «Если убийство совершено в доме, не всегда достаточно поставить кордон вокруг дома. Возможно, подозреваемые убежали, затем сели в машину и скрылись. По улице ездят машины, они могут наехать на пули, или пятна крови, или следы шин. Поэтому важно перекрыть движение на этом участке, пока не собраны улики».

Когда кордон установлен, к делу приступает менеджер, ответственный за место преступления. Он надевает специальное обмундирование: белый комбинезон, шапочку или капюшон, две пары защитных перчаток (ибо некоторые жидкости могут просочиться под первую пару), бахилы, а также хирургическую маску, чтобы не оставить на месте преступления свою ДНК, а себя защитить от биологически опасных веществ – крови, рвоты, фекалий и т. д.

Затем он обследует место преступления, ступая на особые подставки, чтобы защитить рабочую поверхность. При первом беглом осмотре он ищет следы, позволяющие быстро установить преступника. Это может быть кровавый отпечаток пальца на стекле, оставленный, когда преступник вылезал из окна, или следы крови, капавшие с него, когда спасался бегством. Можно всего за девять часов составить ДНК-профиль человека по пятну крови; издержки зависят от длительности выполнения заказа.

Питер должен учитывать все эти тонкости. В выходные дни Национальная база ДНК работает не всегда, поэтому бессмысленно переплачивать за срочную работу, если за нее возьмутся не сразу. Лучше заплатить за сутки, чтобы все было готово к утру понедельника и началу рабочей недели. «Приходится думать, как раздобыть нужные результаты. На практике многое происходит далеко не так, как в кино. Разве что в виде исключения. А сроки – дело серьезное. Экспертам необходим сон: иначе они не смогут работать. Но в случае ареста подозреваемого нужно действовать оперативно: если с уликами не поспешить, его придется отпустить. Поэтому необходимо выяснить, есть ли основания предъявить обвинение. Здесь требуется гибкость».

Пока решаются организационные вопросы, идет работа на месте преступления. Эксперты делают снимки из каждого угла комнаты. Снимают абсолютно все, включая пол и потолок, чтобы потом, если какая-то вещь окажется передвинутой, было известно, где она находилась первоначально. Бывает, что ключей к разгадке не видно, но лет через десять при пересмотре нераскрытых дел подсказки обнаруживаются.

Иногда эксперты ставят в центре помещения вращающуюся камеру. Она делает серию снимков, позволяющих с помощью компьютерной программы виртуально перемещаться по комнате и рассматривать предметы. Можно кликнуть на дверь и зайти в соседнюю комнату. Питер приводит даже такой пример: «Допустим, стреляли с улицы. Несколько пуль пробили стекло и убили человека. В компьютерной модели можно не только обследовать комнату, но и выйти из дома и очень точно показать траекторию пули – до места, где находился стрелок». Возможность такого двойного обзора – улицы и места преступления – очень удобна для изложения дела перед судом присяжных.

Тем утром в Брэдфорде эксперты обследовали улицу (место убийства) и помещение туристического агентства, сотрудников которого избили и связали, угрожая пистолетом. На улице остались пятна крови. Их нужно было сфотографировать и исследовать, чтобы проверить свидетельские показания и уточнить последовательность событий. Были также найдены три гильзы от пистолета калибра 9 мм – одного из тех видов нелегального оружия, которое легко добыть и которое используют профессиональные преступники.

Тщательно изучив помещение турагентства, эксперты нашли важные улики: сумку для ноутбука, в которой пронесли оружие; нож одного из бандитов и пулю в стене. Специалисты по баллистике выяснили, из какого пистолета пуля была выпущена. Ведь стволы делают с винтообразными нарезами, обеспечивающими пуле вращательное движение и устойчивую траекторию. У каждой модели своя нарезка. По следам, оставленным пулей в стене брэдфордского агентства, эксперты определили, что она выпущена из пистолета-пулемета MAC-10. Впоследствии выяснилось, что MAC-10 заклинило, и это, видимо, спасло несколько жизней.

Проводя идентификацию оружия, эксперты в Брэдфорде использовали мощные микроскопы и обширные цифровые базы, но судебная баллистика уходит корнями в сыскное дело XIX века. В ту пору пули делались не огромными партиями на заводах, а по индивидуальному заказу (часто владельца оружия). В 1835 году Генри Годдарда, одного из «бегунов с Боу-стрит» (Bow Street Runners – первое в Великобритании отделение сыскной полиции), пригласили расследовать дело в дом миссис Максвелл в Саутгемптоне. Ее дворецкий Джозеф Рандалл уверял, что на дом напали грабители, стреляли, но он вступил с ними в схватку и спас имущество, рискуя жизнью. Годдард отметил, что задняя дверь взломана, в доме царит беспорядок, но все же история вызвала у него подозрения. Он взял у Рандалла пистолет, амуницию, формы для отливки пуль и пулю, якобы выпущенную в него. Выяснилось, что все они подходят друг другу: на пуле имелся крошечный круглый выступ, который точно соответствовал дефекту в форме для отливки пуль, принадлежавшей Рандаллу. Под напором улик дворецкий сознался, что инсценировал налет в надежде получить от миссис Максвелл награду за храбрость. Это был первый случай, когда сыщики определили, из какого пистолета выпущена пуля.

Место преступления – свидетель безмолвный, но часто есть живые очевидцы, и они могут рассказать немало ценного. В деле об убийстве Шарон Бешенивски свидетели показали, что бандиты скрылись на внедорожнике 4x4 серебристого цвета. Дорожная полиция немедленно начала проверку записей с камер видеонаблюдения и определила, что это автомобиль Toyota RAV4. Еще несколько месяцев назад на том история и закончилась бы. Однако в 2005 году Брэдфорд одним из первых английских городов установил камеры, фиксирующие каждое транспортное средство. Программа Big Fish делает и запоминает до 100 000 снимков в день.

Полиция потеряла след автомобиля, когда он покинул центр Брэдфорда. Однако с помощью технологии автоматического распознавания номерных знаков удалось выяснить, что внедорожник был взят в аренду в аэропорту Хитроу. Через считаные часы лондонская полиция нашла его и арестовала шесть подозреваемых.

Но тут, казалось, удача изменила детективам. Шестеро арестованных быстро доказали, что не участвовали в налете на брэдфордское агентство. Их выпустили на свободу, не предъявив обвинения. Тупик?

Опять-таки на помощь пришли эксперты. Они обследовали внедорожник и нашли немало интересного: коробку из-под сока Ribena, бутылку воды, упаковку из-под сэндвича и кассовый чек. Кассовый чек был выдан автозаправочной станцией Вулли Эдж возле магистрали M1 к югу от Лидса. На чеке стояло время 18:00, то есть два с лишним часа после убийства Шарон Бешенивски. Все эти предметы – классический набор вещественных доказательств, которые можно быстро отследить для оперативной идентификации.

Полиция изучила данные с камер видеонаблюдения в магазине и выявила человека, покупающего продукты, найденные во внедорожнике. Тем временем купленные товары проверили на предмет отпечатков пальцев и следов ДНК, и, когда результаты сопоставили с национальными базами данных, выяснились имена шести подозреваемых. Все они были связаны с одной из лондонских преступных группировок.

Оставалось лишь поймать их. Трех бандитов – тех, что вели машину и стояли на стреме, – посадили за грабеж и непредумышленное убийство. Двое получили пожизненный срок. Одному удалось бежать из страны к себе на родину в Сомали, надев паранджу и выдав себя за женщину. Однако полиция Западного Йоркшира не сдавалась. После тайной операции спецслужб он был экстрадирован, предан суду и приговорен к пожизненному заключению. Коллеги Шарон Бешенивски не пустили дело на самотек. Они задействовали для торжества правосудия все возможные средства.

Не надо думать, что команды криминалистов выкладываются по-настоящему лишь в случае громких дел. Если преступление серьезное (скажем, кража со взломом) и есть шанс найти улики и поймать преступника, берут мазок из ротовой полости для анализа ДНК, отпечатки пальцев и обуви. Иногда ответ проясняется после первого анализа, и нужда в сложных исследованиях отпадает. Допустим, на ноже есть отпечатки пальцев убийцы: зачем исследовать еще и ДНК? Питер объясняет: «Нет нужды использовать передовые технологии, если результат получен просто и дешево». Любители детективов подчас забывают об этом. Эксперт Вэл Томлинсон рассказывает: «Бывают такие следователи, которые словно с луны свалились. Помню случай: нашли покойника с ножом в груди. И следователь говорит: "Надо изучить следы металла на краях раны, чтобы убедиться, что рана именно от этого ножа". Я отвечаю: "Может, не будем, раз нож торчит из тела?"»

Но если в передовых технологиях есть нужда, возможности очень широки, как мы увидим далее. Питеру особенно нравится Британская национальная база отпечатков обуви, которая помогает выявить связь между преступлениями. Как-то раз он обратился к ней, найдя необычный след на месте изнасилования. Такой же след был обнаружен и на других местах преступления в Западном Йоркшире. Это совпадение помогло полиции сосредоточить внимание на одном человеке, которого затем и осудили.

Питер говорит, что успешные дела лучше запоминаются. «Вот удивительный случай. Эксперт отправился фотографировать женщину, которая была сильно избита и попала в реанимацию. Потом она скончалась от полученных травм, но эксперт заметил на ее лице следы странной формы. Тогда наш специалист провел съемку в ультрафиолетовых и инфракрасных лучах. Исследовав снимки, мы увидели явственные отпечатки кроссовок».

«Потом мы получили кроссовки подозреваемого и нашли на них кровь. Более того, по числу и виду характерных отметин эксперт по обуви доказал, что женщину ударили ногой по лицу раз восемь, если не больше. Дело ясное: женщину зверски избили. Подозреваемый утверждал, что "случайно наступил на ее лицо". Но срок ему дали большой: выводы экспертизы были недвусмысленными».

В конечном счете долгое изучение места преступления ведет в зал суда, где доказательства, собранные Питером и его коллегами, проверяются адвокатами, взвешиваются судьей и присяжными. Это уже совсем далеко от бесстрастного мира науки. И по словам Питера, на суде ни перед кем не расшаркиваются.

«Помню, однажды меня три часа промариновали на свидетельском месте, подвергая перекрестному допросу. Анализ ДНК показал, что подозреваемый напал на женщину и ограбил ее. Но добыть улики мне было очень непросто. Пожалуй, намного сложнее, чем обычно».

«С самим анализом ДНК никто не спорил, но защита придерживалась линии, что я подбросил улики. На кону было мое доброе имя, и тут ключевую роль сыграла документация. Я предоставил все снимки, сделанные до того, как прикоснулся к чему-либо. Присяжные смогли увидеть место преступления, каким оно было изначально. А снимки делались пошагово вплоть до того момента, как мы нашли предмет, позволивший сделать ДНК-профилирование. Присяжные увидели, что и в какой последовательности я делал, особенности, позволявшие идентифицировать тот или иной предмет.

Потом встал вопрос о том, не подделал ли улики кто-нибудь позже. У меня был задокументирован каждый этап процесса. Ни к чему не подкопаешься. Однако на меня нападали и нападали. В итоге я прямо в зале суда надел комбинезон, маску, перчатки и капюшон. Достал стерильный лист бумаги. Достал вещдок. Показал его присяжным, потом показал фотографии, чтобы они убедились: это та самая вещь с ее уникальными особенностями. В итоге улики выдержали испытание, но я понял, сколь далеко могут зайти адвокаты, пытаясь отмазать клиента.

Приятного мало, и все же я считаю, что состязательность судопроизводства необходима. Мне бросили вызов, но в результате это лишь усилило доказательства, поскольку стало ясно, что улики бесспорны. И сейчас уже 10 лет прошло, а никто так и не подал апелляцию, пытаясь бросить тень на вещественные доказательства. Хотя лично я не против. Пожалуйста, пусть оспаривают».

Технологии проделали огромный путь. Но до совершенства еще далеко. И по словам Питера, мы, авторы детективов, не всегда помогаем делу. «Часто люди ждут от нас чудес, которые видят по телевизору. А когда мы приходим и объясняем, почему не можем провести тот или иной анализ, нам не всегда верят. Даже совестно: получается, обманули чужие ожидания».

Питер имеет в виду «эффект CSI», названный так по американскому сериалу «C. S. I.: Место преступления». Есть мнение, что сериал создал ошибочное представление о возможностях криминалистики. В частности, присяжные часто полагают, что без анализа ДНК не обойтись. Однако многие смотрят на «эффект CSI» иначе: простые люди получили представление, пусть и не всегда точное, о том, чем занимается криминалистика. Когда эксперты и судьи делают свою работу добросовестно, они могут помочь присяжным понять важность разных видов улик.

В 2011 году был удивительный случай в Уилтшире, когда девушка повторила увиденный ею в «CSI» трюк, чтобы изобличить преступника. Месяцами в Чиппенхеме действовал насильник. Он намечал жертву, надевал черную балаклаву и перчатки и затаскивал женщину в машину. Потом увозил ее подальше от людных мест (скажем, в заброшенный дом), насиловал и после этого заставлял уничтожить все следы насилия с помощью полотенца. А вот как его поймали: последняя жертва вырвала у себя несколько волос и оставила их в салоне машины, пока они ехали обратно. Впоследствии она объяснила: она не знала, останется ли в живых, но понимала, что будет расследование, и полиция сделает анализ ДНК. «Я всегда обожала "CSI". Видела множество серий. Представляю, что делать и как работает полиция». Ее волосы и слюна, которую она также оставила на сиденье, дали возможность привлечь младшего капрала Джонатана Хейнса к ответственности за шесть изнасилований.

Питер Арнольд полагает, что британские эксперты могут поучиться у телегероев. «У нас нет нормального мобильного приложения с доступом к базам данных, которое избавило бы от необходимости постоянно мотаться между бюро и местом преступления. Казалось бы, очень удобно. Ходишь себе с айфоном, и масса информации всегда под рукой. Однако разработать и внедрить такую программу недешево. У нас нет миллионов фунтов на разработку программного обеспечения. Кроме того, существует проблема безопасности данных.

Но если бы была разработана система криминалистики в реальном времени, это существенно упростило бы все процедуры. Сейчас, если дом ограбили и есть образец для ДНК-профилирования, все равно мы должны доставить его с курьером в лабораторию. Пока сделаем заказ, пока его выполнят… Хотя кражам мы уделяем большое внимание и с экспертизой спешим. ДНК-профилирование делаем часов за девять. Зачем ждать два-три дня для идентификации грабителя, когда ее можно осуществить за девять часов, после чего быстро взять его под стражу и тогда уже вечером он никого не ограбит? Эти принципы действуют в случае важных дел. Так и с отпечатками пальцев. Мы сильно ускорили дело, но, если обрабатывать информацию на месте, это позволит еще больше ускориться.

Вы только подумайте. Допустим, мы прибудем на место в течение часа и за полчаса его исследуем, тогда имя грабителя у нас может быть через полтора часа после преступления! Полиция постучится в дверь бандитов, пока у них еще сумки с краденым не распакованы. Жертва получает свое добро обратно, а до преступного мира доходит, что с полицией шутки плохи».

Работа приносит не только радости, но и стресс, и напряжение. Мы многого требуем от вершителей правосудия, но не всегда понимаем, чего им стоят их труды. Питер Арнольд говорит: «Мы видим худшее, на что способен человек, и меня до сих пор потрясают некоторые вещи. Большинство людей могут пойти домой и обсудить свою работу с близкими. А мы не можем. Но даже если б могли, я бы не хотел, чтобы моя семья знала, что мне приходится видеть».

Глава 2
Расследование пожаров

Обычно там темно, зловонно, неуютно и физически тяжело. Работы много. Домой приходишь грязная и пропахшая горелым пластиком. Все это малоприятно, но интересно.

Ниам Ник Дейд, специалист по расследованию пожаров

Воскресенье, 2 сентября 1666 года. Лондон, в доме на Пудинг-лейн от собственного кашля просыпается слуга. Осознав, что горит магазин на первом этаже, он стучится в спальню хозяина, пекаря по имени Томас Фарринер. Все жильцы спасаются из дома по крышам, за исключением горничной Розы, которая парализована от страха и гибнет в пламени.

Вскоре огонь перекидывается на стены соседних домов. У лорд-мэра Томаса Бладворта просят разрешения снести здания, чтобы остановить пожар. Однако Бладворт недоволен, что его вытащили из постели, и отказывается от решительных мер. «Ерунда! – отвечает он. – Его потушит и писающая женщина». И уходит спать.

Так описал то утро в своем дневнике Сэмюэл Пипс: «Ветер очень силен и гонит огонь в город. После столь долгой жары горит все, даже камни церквей». Днем Лондон уже объят огненным смерчем, пожирающим «склады масла, вина и бренди», деревянные дома, соломенные крыши, древесную смолу, пеньку, жир, уголь, порох – многие жизненно важные материалы XVII века были горючими. Воздух, нагретый огнем, вытесняется все новым и новым свежим воздухом, подпитывая кислородом этот ад. Великий лондонский пожар создал собственную погодную систему.

Через четыре дня пожар затих, уничтожив большую часть средневекового Лондона, в том числе более 13 000 домов, 87 церквей и собор святого Павла. Около 70 000 лондонцев (при общем числе жителей в 80 000) остаются без крова.

Не успел еще остыть пепел, а по городу поползли темные слухи. Большинство горожан не могли поверить, что пожар был случайностью. Уж слишком много совпадений: пожар начался среди деревянных зданий, стоящих тесно друг к другу, когда все спали, причем в тот единственный день недели, когда тушить его было почти некому, да еще во время сильного ветра и отлива Темзы.

Слухи о заговоре множились. Хирург Томас Миддлтон, стоявший на церковной колокольне, вроде бы видел, что пожар начался одновременно в нескольких точках, расположенных далеко друг от друга. «Эти и другие подобные наблюдения укрепили меня во мнении, что имел место поджог», – писал он.

Под особое подозрение попали иностранцы. В Мурфилдсе одного француза чуть не забили до смерти за то, что он нес в ящике «огненные шары». Но это оказались теннисные мячи. Стихи и песни выражали недоумение по поводу причин пожара:

Нам знать не суждено, за что проклятие Господне. Откуда принесло беду – из Рима, Амстердама, преисподней?

Аноним. «Поэма о лондонском пожаре» (1667)

Желание разобраться в ситуации началось с верхов. Ведь король Карл II потерял больше имущества, чем кто-либо еще. Он поручил парламенту создать комитет по расследованию происшествия. Отыскались многочисленные свидетели. Некоторые заявили, что видели, как кто-то кидает в дома зажженные факелы, или даже признавались, что сами их кидали. Некий Эдвард Тейлор сообщил, что в субботу вечером пошел со своим дядей-голландцем на Пудинг-лейн, увидел открытое окно пекарни Томаса Фарринера и швырнул в него «два огненных шара, сделанных из пороха и серы». Но поскольку Эдварду Тейлору было всего лишь 10 лет, ему не поверили. Зачинщиком пожара назвал себя и Робер Юбер, простолюдин и сын французского часовщика. Никто не верил ему, но, поскольку он настаивал, его осудили и отправили на виселицу в Тайберне.

Один из членов парламентского комитета, сэр Томас Осборн, писал, что «все обвинения очень легковесны и вообще люди убеждены, что пожар был случайностью». В итоге комитет решил, что ужасное происшествие вызвано «рукой Божьей, сильным ветром и засушливым временем года».

Негусто, однако ничего удивительного. Чтобы исследовать причины пожаров, нужно понимать физику огня. А в XVII веке научные познания на сей счет были, увы, незначительны. Лишь в 1861 году, когда Майкл Фарадей в книге «Химическая история свечи» изложил шесть своих лекций об огне, эти сведения стали достоянием широкой публики. Это были лекции, прочитанные для детей, но книга до сих пор остается классикой. На примере свечи Фарадей объяснил процесс горения. В одной из лекций он потушил свечу, накрыв ее банкой. Ученый объяснял: «Воздух совершенно необходим для горения; мало того: вы должны понять, что необходим свежий воздух»^[3]. Под «свежим воздухом» он имел в виду кислород.

Довелось Фарадею выступать и в роли судебного эксперта, причем он брал с собой лабораторные материалы. В 1819 году владельцы сахарного завода в Уайтчепеле (район Лондона), уничтоженного пожаром, подали в суд на страховую компанию, которая отказалась выплатить 15 000 фунтов компенсации. Вопрос упирался в то, способствует ли возгоранию процесс, включающий разогретый китовый жир. Это нововведение владельцы внедрили без ведома страховщиков. Перед свидетельством в суде Фарадей провел эксперименты над китовым жиром, нагревая его до 200°C, чтобы продемонстрировать: «Все испарения жира, за исключением водных, более огнеопасны, чем сам жир. Один из присяжных не поверил ему. Тогда Фарадей поджег в сосуде одну из фракций китового жира (нафту), и «по залу суда разнесся весьма неприятный запах».

Самое важное криминальное расследование Фарадея было связано со взрывом на Хэсуэллской шахте в графстве Дарем (1844 год), унесшим жизни 95 мужчин и мальчиков. Взрыв произошел в период волнений среди рабочих. Адвокат скорбящих родственников обратился к премьер-министру Роберту Пилю с просьбой провести правительственное расследование. В комиссию вошел и Фарадей.

Комиссия провела день, осматривая шахту и особенно интересуясь воздушными потоками. В какой-то момент Фарадей осознал, что сидит на бочке с порохом возле зажженной свечи. Он тут же вскочил, распекая коллег за беспечность. В итоге был вынесен вердикт, согласно которому взрыв произошел случайно. Фарадей согласился с ним. Однако по возвращении в Лондон комиссия представила доклад, в котором указывала, что существенную роль во взрыве сыграла угольная пыль, и рекомендовала улучшить вентиляцию. Владельцы шахты заупрямились, не желая лишних расходов. И этим риском пренебрегали еще 60 лет, пока в результате такого же взрыва на Сененизской шахте в Уэльсе (1913 год) не погибли 440 шахтеров. В истории Великобритании это была самая серьезная авария на шахте.

В ХХ веке расследованиями пожаров занимались и пожарная служба, и научное сообщество. Свою лепту вносило правительство, желающее знать число и причины пожаров. В 1960–1970-е годы расследования обрели более солидную научную основу: был создан протокол действий; новые инструменты позволили выявлять на месте пожаров сложные химические смеси (в частности, бензин); появились и соответствующие специалисты. Во многом благодаря этим новым знаниям теперь пожар или взрыв (по сути, ускоренный пожар) редко влечет за собой столь ужасные человеческие потери. А когда такое все же случается, это надолго остается в памяти следователей.

В числе пионеров этой новой области была ирландская супружеская чета. Их дочь Ниам Ник Дейд, судебный химик из Университета Данди, продолжила их дело, доискиваясь до правды на мрачных пепелищах. Ниам объясняет: «Пожалуй, это у нас семейное. Ведь независимыми пожарными дознавателями были мои родители. Моя мать и сейчас этим занимается. Так я и росла с этим. Мы с братом зарабатывали деньги на карманные расходы, вклеивая картинки в доклады родителей: одна картинка – пять пенсов. И как вы понимаете, за едой разговоры были сплошь о пожарах».

Гибнет ли имущество человека или дорогие ему люди, дознаватель оказывается свидетелем того, как самая свирепая сила природы рушит человеческий мир. Я не могла не вспомнить об этом, когда спрашивала Ниам о наиболее запомнившихся ей пожарах. Она ответила, не задумываясь: «Пожар в дискотеке Stardust».

Ранним утром Дня святого Валентина в 1981 году я безмятежно спала в своей постели в Дербишире. Я была молодой журналисткой северного отдела новостей одной национальной воскресной газеты. Мне никогда не доводилось писать о крупном бедствии, пока однажды ни свет ни заря меня не разбудил звонок. Знакомый хриплый голос новостного редактора произнес: «Сгорела дискотека в Дублине. Десятки жертв. Полетишь семичасовым самолетом».

К тому времени как я добралась до Манчестерского аэропорта, радио подтвердило услышанное. Большой пожар. Погибли молодые люди. Отправились повеселиться ночью и не вернулись домой. В аэропорту было много журналистов и фотографов, которые ждали коллег, чтобы договориться, кто чем займется.

Моя собственная команда – еще три репортера и два фотографа – пробилась к стойке бара. Мне налили двойной виски. Даже тогда, работая в газете и будучи далеко не трезвенницей, я не привыкла начинать день подобным образом. «Пей, – сказал коллега, – поверь, тебе скоро это понадобится».

Он оказался прав. Когда мы приземлились в Дублине, ирландский собкор сообщил печальные вести. Погибло более 40 человек. Поскольку предполагалось, что мне как женщине легче найти подход к скорбящим людям, но при этом хватит хладнокровия, чтобы получить нужную информацию, меня послали к семьям погибших. Их высказывания и фотографии погибших должны были сделать наш рассказ более красноречивым.

Остаток дня я провела в Кулоке, микрорайоне Дублина, где жили многие из подростков, погибших в Stardust. Семьи были потрясены, но, как ни странно, испытывали благодарность за то, что кому-то есть дело до их детей. Никогда еще у меня не было такого горестного рабочего дня. А ведь я была лишь зрителем. И на душе становилось тяжко, когда я представляла, что переживают эти люди.

После сдачи первого материала я встретилась с одним из членов нашей команды на месте пожара. Возле входа мало что было видно: разбитые окна на втором этаже да идущий из них дым. От копоти и гари щипало в горле, а в остальном ничто не напоминало о том, что 48 человек погибли и более 240 получили травмы. Внутри здания царила полная разруха, но снаружи на пожар указывали только пожарные и полицейские машины, заполнившие улицу.

Мать Ниам Ник Дейд была среди тех, кому поручили расследование ночного пожара в Stardust.

Да, совсем по-другому надеялись запомнить праздничную ночь гости дискотеки. Мальчики и девочки не старше 20 заплатили по три фунта за билет, дававший им право на сосиску с чипсами и танцы до двух ночи. Их было 841.

За 20 минут до закрытия диджей объявил победителей танцевального конкурса. Еще через минуту некоторые гуляки заметили, что из-за занавеса слева от танцпола идет дым. Но большинство решили, что так задумано, и продолжали танцевать.

За занавесом располагались ярусами пять рядов кинокресел. Отодвинув занавес, люди увидели, что кресла в заднем ряду горят. Их полиуретановый наполнитель испускал черные клубы ядовитых паров синильной кислоты. Поначалу казалось, что пламя небольшое и с ним нетрудно справиться. Но оно быстро разгоралось, а водяные огнетушители оказались бессильны. Через пять минут расплавленный пластик стал капать на людей на танцплощадке. Часть потолка обвалилась, и густой ядовитый дым наполнил зал. Впоследствии выжившие говорили, что их потрясло то, как быстро развивались события.

Когда начинается паника, люди инстинктивно пытаются покинуть здание тем же путем, которым вошли. Поэтому в узком фойе возле главного входа сразу возник затор. Увы, входные двери оказались заперты, и прошло несколько драгоценных минут, прежде чем местный вышибала протиснулся с ключом сквозь обезумевшую толпу.

Но бедствия можно было избежать. В дискотеке имелось шесть пожарных выходов. Однако владелец Имон Баттерли опасался, что кто-нибудь откроет двери снаружи и проникнет, не заплатив, поэтому один из пожарных выходов был заперт, а на других дверях были намотаны цепи, чтобы они казались запертыми. К счастью, в конце концов их удалось открыть. Еще один пожарный выход перекрывали столы и кресла, а другой – пластиковые мусорные контейнеры.

В 1:45, когда потолок в зале обрушился и электричество вырубилось, внутри оставалось еще около 500 человек. Бушующее пламя стало единственным источником света. Музыка группы Adam and the Ants сменилась отчаянными воплями. Уже через девять минут после того, как пожар был замечен, в Stardust пылало все: сиденья, стены, потолок, пол, столы и даже металлические пепельницы.

В суматохе некоторые бросились в туалеты. Но за шесть недель до праздника Баттерли узнал, что через окна туалетов некоторые клиенты пытаются передавать выпивку, и приказал забить их стальными листами (в дополнение к металлическим прутьям снаружи). Когда пожарные прибыли на место – через 11 минут после начала пожара, – они протянули тросы от решеток к машинам и нажали на газ. Однако им удалось лишь погнуть решетки. Люди в туалетах оказались запертыми среди огня и дыма…

У каждого жителя близлежащих рабочих районов Артейн, Килмор и Кулок были знакомые среди тех, кого коснулась трагедия. Погибших оплакивала вся Ирландия. Пятеро были настолько обожжены, что их не смогли идентифицировать. (Лишь в 2007 году их тела эксгумировали из братской могилы и опознали с помощью анализа ДНК.)

Утром Дня святого Валентина, в 8:35, детектив Гарда Симус Квинн начал расследование в разоренной дискотеке. Он затратил на осмотр пять часов и не нашел ни следов горючих веществ, ни проблем с электропроводкой в том месте, где впервые был замечен пожар. Он также обнаружил, бросив зажженную сигарету на схожее кресло, что огнестойкая ПВХ-ткань не загорелась. Может, кто-нибудь специально порезал кресло, а затем поджег полиуретановый наполнитель?

Британский Центр по предупреждению и защите от пожаров провел в своем ангаре в Кардингтоне, графство Бедфордшир, полномасштабную реконструкцию события. Следователь Билл Малотра сумел поджечь кресла, разрезав обивку и засунув в них газетную бумагу. Пламя поднялось до низкого потолка и оплавило плитку, в результате чего горячие капли стали падать на другие кресла. Все кресла в узком пространстве нагрелись, и кипящие капли одолели полихлорвиниловое покрытие. А после того как загорелись пять кресел в заднем ряду, пламя перекинулось и на другие ряды. Таким образом эксперименты Квинна и Малотры наводили на мысль о поджоге.

В июне 1982 года, через 18 месяцев после пожара, ирландские власти опубликовали результаты публичного расследования. О причинах в докладе было сказано весьма двусмысленно. С одной стороны: «По-видимому, пожар был умышленным». С другой: «Причина пожара не известна и, вероятно, никогда не будет известна. Нет доказательств ни случайного, ни преднамеренного характера его возникновения». Судебные эксперты, дававшие показания по делу, разделились. Квинн, Малотра и еще один криминалист полагали, что имел место поджог, а еще двое не исключали неисправность электропроводки.

Доклад ставил многое в вину Имону Баттерли, в частности то, что он не обеспечил безопасность электропроводки, а для охраны дверей использовал засовы вместо привратников. Дополнительную охрану можно было нанять всего за 50 фунтов – чуть больше фунта за каждую потерянную жизнь. Относительно заколоченных окон в туалете говорилось: «Хотя их основной целью была вентиляция, в случае необходимости через них можно было выбраться». Все же доклад снимал ответственность с Баттерли, поскольку пожар, «видимо, был вызван поджогом». Поэтому в 1983 году государство выплатило Баттерли компенсацию за злоумышленное причинение вреда в размере 500 000 фунтов. В 1985 году каждая из семей погибших получила в среднем лишь 12 000 фунтов.

Впрочем, семьи не столько беспокоились о деньгах, сколько пытались понять, почему погибли их близкие. Но как докопаться до правды? Столько потенциальных улик уничтожено огнем. Однако люди не оставляли надежды. В 2006 году Комитет жертв Stardust привлек к сотрудничеству новых экспертов, чтобы добиться нового публичного расследования. Эти эксперты отметили следующее обстоятельство: при реконструкции в кардингтонском ангаре огонь спалил за 13 минут все кресла и совершенно не повредил крышу, тогда как на дискотеке огонь был замечен в 1:41, и уже через пять минут зарево полыхало в ночном небе. Концы с концами не сходились.

Эксперты обратили внимание на некоторые показания очевидцев. Люди, стоявшие снаружи, утверждали, что видели пламя на крыше за несколько минут до 1:41. По словам работников дискотеки, в течение нескольких недель, предшествующих трагедии, из ламповой комнаты над главным баром, находившимся как раз возле загоревшихся кресел, появлялись дымок и «искры». В саму роковую ночь Линда Бишоп с подругой сидели под вентиляционной решеткой, слушая Born to be Alive, как вдруг почувствовали, что стало очень жарко. Линда глянула на новые электронные часы, подаренные ей на Рождество. На них было 1:33. Бармен, боровшийся с огнем, заявлял, что перед пожаром «ощущал сильнейший жар, идущий от потолка», а потому «уверен, что с потолка пожар и начался».

Эксперты, нанятые Комитетом жертв Stardust, пришли к выводу, что огонь перекинулся именно с потолка на кресла, а не наоборот. А потолок загорелся от неполадок с электропроводкой в ламповой комнате, расположенной под крышей и оборудованной точечными светильниками и пластиковыми сиденьями. Рядом с ламповой комнатой была кладовка, и, по мнению экспертов, при первоначальном расследовании их ввели в заблуждение относительно вещей, хранившихся в ней. Адвокат Имона Баттерли описал «приблизительное содержание» кладовки: «отбеливатели, восковая паста, аэрозоли, моющие средства и растворы на основе бензина». Однако он не упомянул крайне огнеопасные «ящики с маслом для приготовления пищи». А они также там находились.

Майкл Делихациос, профессор динамики пожара, полагает, что если из ламповой комнаты шел сильный жар, то огнеопасные субстанции в кладовке могли воспламениться. Это объясняет невероятную быстроту, с которой развивался пожар, когда на головы танцующих людей стал осыпаться горящий пластик, а затем обрушился весь потолок. В 2009 году власти поручили старшему юрисконсульту Полу Коффи изучить доводы в пользу нового публичного расследования, представленные Комитетом жертв Stardust. Он пришел к выводу, что первоначальный вывод о, «вероятно, умышленном» пожаре «так сформулирован, что могло возникнуть ошибочное впечатление… будто умышленное возникновение пожара – доказанный факт, а не гипотетическое объяснение возможных причин пожара». Он высказался против нового расследования, но предложил изменить формулировку публичного доклада таким образом, чтобы констатировать неясность причин. Таким образом, через 27 лет после самого трагического пожара в истории Ирландии правительство официально объявило, что его причины неизвестны. Поскольку ламповая комната «полностью уничтожена», 800 свидетелей и множество объективных криминалистов никогда не узнают, в чем подлинная причина возгорания. Ключ к тайне уничтожил огонь. И это стало одним из разочарований долгого расследования.

Пожары имеют разную степень сложности, но ломать голову, восстанавливая картину событий, приходится даже в относительно простых случаях. Возьмем типичный сценарий. Прохожий видит, что дом горит, и вызывает пожарную команду. Пожарные тушат огонь. Инженер-строитель объявляет, что входить в здание безопасно, и приезжает пожарный дознаватель – такой, как Ниам Ник Дейд, – чтобы выяснить причины возгорания и как распространялся огонь.

Обычно Ниам начинает с устного опроса очевидцев, что необычно для судебных экспертов. В каком именно месте они видели огонь? Был ли это желтый огонь с белым дымом, как при горении бензина, или черный дым, как бывает, когда горит резина? Чтобы получить максимум информации от очевидцев, нужен навык. Ведь зачастую это люди, доведенные до отчаяния, для которых мир рухнул. Иногда дознаватели «прекращают допрос и уведомляют полицию, что данный человек вызывает подозрения». Известна аксиома: пожары на промышленных объектах нередко возникают, когда в бизнесе нелады, ибо фирмам выгоднее получить страховку, чем спасать убыточное предприятие. Но даже если поджога нет, люди могут лукавить. Скажем, в ответ на вопрос, где они курили перед пожаром в офисе, они обычно отвечают: в курилке. Однако опыт подсказывает Ниам, что «во время дождя люди обычно курят в вестибюле черного хода, где навален всякий хлам».

После расспросов Ниам обходит здание снаружи и тщательно все осматривает. Как выглядят следы дыма на стенах? Какие окна разбиты? Есть ли что-нибудь потенциально важное в саду (скажем, канистра бензина или брошенные окурки)? Затем проходит в помещение, «держа руки в карманах и ни до чего не дотрагиваясь». Опять-таки ее интересует все необычное. Начинается грязная работа. Вне помещения она разбирается с увиденными канистрами и окурками, «фотографирует их in situ [лат. «на месте»] с линейкой, если возможно, указывает их местонахождение на плане, а потом упаковывает и помечает ярлычками». В помещении она работает с очагом пожара – местом его вероятного возникновения, постепенно переходя от участков, наименее поврежденных огнем, к наиболее поврежденным. Все документируется и снимается на пленку.

По мере распространения пожара от источника его возникновения жар усиливается, и при наличии кислорода воспламеняются все новые горючие материалы, вызывая цепную реакцию. Зачастую рушатся потолок и стены, погребая под собой вещи. Поэтому в происшедшем разобраться сложно, тем более после того, как пожарные вылили в огонь тысячи литров воды. «От дома остается только остов. Все сожжено и перемешано. Чтобы докопаться до причин, нужно снимать слой за слоем, как при археологических раскопках». Подобно патологоанатому, который пилит кости при вскрытии грудной клетки, Ниам в поисках ответов на свои вопросы вынужденно усиливает разрушения. Она начинает с наименее пострадавшего участка: «Если большая черная дыра в углу – это место, куда был налит бензин, а вы к нему подойдете и начнете рядом ходить, вы все затопчете». В особых случаях пожарище делят на секторы с помощью клейкой ленты, каждый квадрат пронумеровывают и выносят оттуда все без исключения, чтобы не пропустить ни одной важной улики.

Поскольку пожар обычно распространяется в боковых направлениях, иногда остается след в виде буквы V, указывающей на очаг пожара. Сложнее обстоит дело, когда поджигатель расплескивает бензин по всему дому. Если на полу заметна узкая и сильно выгоревшая полоска, окруженная менее обгорелыми участками, это может быть след от бензина – при этом пламя распространяется по дорожке с такой скоростью, что точное место его возникновения определить почти невозможно. На поджог могут указывать множественные и независимые друг от друга очаги пожара: нечасто случайное возгорание возникает одновременно в нескольких местах.

Найдя очаг/очаги пожара, Ниам ищет потенциальные источники – спички, зажигалки, свечи и горючие компоненты – телевизор, газеты, мусорные ведра. Поджигатели часто оставляют спички, полагая, что те полностью сгорят. Однако спичечная головка содержит окаменелые остатки одноклеточной водоросли под названием «диатомея». Панцирь диатомеи состоит из диоксида кремния, который достаточно абразивен, чтобы зажечь спичку, но достаточно прочен, чтобы выдержать очень высокие температуры. У каждого из 8000 известных видов диатомеи своя уникальная структура панциря, распознаваемая в микроскоп. Разные бренды используют для своих спичек материал из разных месторождений. Поэтому, если судебным экспертам удается найти диатомеи, они могут выяснить и марку спичек. Таким образом карманы подозреваемого или данные с камер видеонаблюдения в местных магазинах дают возможность обнаружить улики.

Ниам мысленно пытается представить, как выглядело место, когда начался пожар. Затем она делает попытку реконструкции. Иногда дознаватели ошибаются, как убедилась Ниам в случае с подозрительным пожаром, начавшимся на письменном столе. Полиция попросила дознавателей положить предметы на стол, как они лежали изначально. Когда поинтересовались мнением Ниам, она решила провести собственную реконструкцию и сравнить с реконструкциями, сделанными до нее.

«Другие дознаватели не учли важные факты. Скажем, не заметили круглый след на месте, где стояла чашка, и поэтому не было копоти. Неправильно расположили предметы, из-за чего на их фотографиях картина событий искажалась. Когда же всем предметам вернули их правильные места, стали проясняться причины пожара». В 2012 году Ниам провела в Шотландии ряд семинаров по расследованию пожаров. Согласно ее выводам, не все дознаватели достаточно компетентны: «97 % пожаров в Шотландии расследуются людьми, обучавшимися этому делу не больше недели». Правда, многие случаи не представляют особой сложности, но вопрос компетентности стоит остро. Чтобы выяснить причины бедствия, нужны опытные профессионалы, особенно если «имеются жертвы, – тогда на дознавателях лежит долг и перед жертвами, и перед их семьями, которым необходимо объяснить, как погибли люди».

Неумелое обращение с уликами создает путаницу, и на суде возникают разные версии событий. Поэтому важно с самого начала все делать правильно, тем более что многие потенциальные вещдоки очень хрупкие. Можно ли добыть отпечатки пальцев? Можно ли получить образцы ДНК? Можно ли извлечь информацию из жесткого диска в обгоревшем компьютере? «Да, можно, если понимать, как вести себя, чтобы ничего не повредить».

Легко сказать, что надо действовать осторожно. На Ниам надеты тяжелые сапоги с металлическими набойками, каска и защитный комбинезон. На месте пожара могут быть и оголенные провода под током, и битое стекло, и частично обрушившиеся стены. «Обычно там темно, зловонно, неуютно и физически тяжело. Работы много. Домой приходишь грязная и пропахшая горелым пластиком. Все это не слишком эстетично, но потрясающе интересно».

В очаге пожара Ниам собирает обломки и просеивает их вручную. «Даже удивительно, сколько всего уцелевает. Пожары разрушительны, но обычно после них и многое остается. Такие вещи, как пуговицы, зажигалки, бутылки, банки из-под пива, все металлическое остается в относительно неплохом состоянии. Вещи из пластика могут оплавиться с одной стороны, но отлично сохраниться с другой. Поэтому иногда получается снять отпечаток пальца с обратной стороны телевизионного пульта».

Электричество может стать добрым другом в расследовании, подкрепляя обнаруженные физические улики по делу, причины и ход распространения пожара. Такие дознаватели, как Ниам, ползают в грязи с плоскогубцами, следуя за кабелем, словно Тесей – за нитью Ариадны. «Многие следователи не понимают ценности электрической цепи. Да, с ней приходится основательно повозиться, зато она дает объективные данные, в отличие от обгоревших образцов, интерпретация которых более субъективна».

Стену кабинета Ниам украшает пара фотографий двенадцатиэтажного здания возле станции метро «Пикадилли» в Лондоне. Сильный пожар на его семи верхних этажах причинил ущерб в 12 миллионов фунтов. Уборщица сообщила, что пожар начался с электропроводки одного из этажей. Но даже по этой важной подсказке найти очаг пожара было нелегко. Ниам и ее коллеги провели в здании два дня, пока не установили причину: короткое замыкание в кулере для воды. «Это очень интересный пожар. Пришлось много заниматься электрооборудованием, чтобы выяснить, от чего произошло возгорание. Мне до?роги воспоминания о том, как мы работали, – отсюда и фотография на стене».

Некоторые пожары возникают из-за короткого замыкания. Причины других – не столь невинны. Поэтому дознаватели часто подключают к делу собак-ищеек, чей нюх в 200 раз тоньше, чем у человека. Ищейки обучены находить акселеранты, ускорители горения, в частности легковоспламеняющиеся и горючие жидкости (бензин, керосин, растворители красок и т. д.). В Великобритании есть около 20 команд кинологов с такими собаками. На лапы часто надевают маленькие башмачки, чтобы они не поранились (и чтобы защитить место пожара от загрязнения). «Я видела их в деле. Впечатляет. Просто сидят и дают знать, когда учуют что-либо», – говорит Ниам.

Как только собака выявила присутствие горючего, дознаватель должен упаковать находку. Поскольку пластиковые пакеты вступают в реакцию с углеводородами в таких веществах, как бензин, подозрительный материал кладут в нейлоновые сумки и отвозят в судебную лабораторию. Если это, скажем, кусок ковра, важно взять для сравнения еще один кусок, не обожженный огнем. В лаборатории судебные химики тщательно изучат пробы. Для выявления акселераторов они используют различные методы, в частности «извлечение методом газовой экстракции». Обычно это делается так: материал помещают в баллон и нагревают до выделения пара. Затем пар собирают с помощью абсорбента и проводят экстракцию с помощью химического сольвента. Судебный химик пытается разделить летучие компоненты, обычно используя газовую хроматографию. Это довольно сложный научный процесс, который заставляет молекулы паровой смеси разделяться в соответствии с их размером. Ниам объясняет: «Вообразите водосточную трубу три метра длиной, в которую вы заливаете вязкую жидкость, так что она покрывает всю трубу изнутри. Затем вы берете коробку со стеклянными шариками разного размера и высыпаете эти шарики в трубу, при этом маленькие шарики будут застревать там дольше, чем большие. Сначала появятся большие, потом маленькие. Если вкратце, в этом и состоит суть газовой хроматографии. И присяжные легко схватывают его».

Если анализы показывают наличие бензина, то – в зависимости от ситуации – следующим шагом может быть определение его марки. При комнатной температуре испаряется большинство молекул бензина (поэтому мы чувствуем его запах!), но не присадки (благодаря которым моторы лучше работают и выдерживают высокие температуры). Для каждой марки есть свои присадки. Они очень стабильны и могут оставаться на одежде, пока их не смоют детергентом.

Определение марки бензина помогло найти виновных в одном из самых трагических недавних пожаров. Он начался 11 мая 2012 года в четыре часа утра возле входной двери в доме 18 по Виктори-роуд, Аллентон, пригород Дерби. За две минуты огонь взметнулся по ковру лестницы к детской спальне. Отец семейства Мик Филпотт набрал 999: «Помогите! Дом горит, а в нем мои дети!» Но Джейд, Джон, Джек, Джесси и Джейден Филпотты (младшему было пять, а самому старшему 10) так и погибли в спальне, а Дуэйн Филпотт (13 лет) умер чуть позже в больнице. Причина смерти у всех одна: вдыхание дыма.

Через несколько часов по окончании пожара на место прибыл Мэт Ли, сотрудник Дербиширской пожарной службы. К тому моменту его коллега уже нашел неподалеку от Виктори-роуд пустую канистру из-под бензина и перчатку. Поэтому Ли был особенно начеку и учитывал возможность поджога. Когда он убрал верхний слой обломков возле входной двери, собака-ищейка залаяла. Ли собрал пробы и отправил их судебному химику Ребекке Джуэлл.

Через пять дней после трагедии родители погибших детей Мик и Марейд Филпотты дали пресс-конференцию, чтобы поблагодарить друзей и семью за поддержку. Однако их поведение возбудило подозрения у полиции. Стив Коттрилл, помощник главного констебля, подумал, что Мик больше напоминает «взволнованного ребенка», чем страдающего отца. «Я думал, что он будет убит горем, – объяснит позднее Коттрилл, – а тут больше походило на спектакль».

Полиция установила скрытое наблюдение за Филпоттами. «Жучок» в гостиничном номере, где они остановились, записал слова Мика, сказанные жене: «Держись своей версии». И позже: «Они ведь ничего не найдут, правда? Понимаешь, что я имею в виду?» 29 мая Филпоттов арестовали по обвинению в предумышленном убийстве (хотя потом обвинение переквалифицировали в непредумышленное убийство).

Полгода с лишним к Ребекке Джуэлл поступали пробы с места пожара и с одежды обвиняемых. В старом пластмассовом баке она нашла присадки, в том числе для бензина Shell. Нашла следы бензина на придверном коврике, но выяснить его марку не удалось: присадки были сильно загрязнены. Нашла присадку для Shell на семейных трусах и правой кроссовке Мика. И присадку Total на леггинсах, трусиках и сандалии Марейд, а еще – на одежде Пола Мосли, которого обвинили в том, что он помогал Филпоттам инсценировать пожар.

На судебном процессе, который начался в феврале 2013 года, выяснилось, что Филпотты и Мосли осуществили поджог с целью скомпрометировать Лизу Уиллис, бывшую любовницу Мика Филпотта. Лиза 10 лет жила в доме с Миком, их четырьмя детьми, ее пятым ребенком от предыдущего союза, а также Марейд и их детьми, но недавно забрала своих детей и уехала к сестре. На утро после пожара было назначено слушание об опеке, и Мик Филпотт надеялся обвинить Лизу в поджоге, чтобы она не получила право оставить себе их детей. Мик и Марейд уложили детей спать в одну спальню, а к окну приставили лестницу. План состоял в том, что Мик должен взобраться по лестнице и спасти их, став в результате жертвой и героем. Однако огонь распространился слишком быстро. Времени на то, чтобы влезть в окно и спасти детей не осталось. В итоге все трое были обвинены в непредумышленном убийстве, но Марейд и Мосли получили срок 17 лет, а Мик – пожизненный. О пожаре у Филпоттов в СМИ говорили неделями. Газета Daily Mail озаглавила статью «Мик Филпотт: горькие плоды социальной защиты». Кое-кто полагал, что дети для Филпоттов были способом получать пособие (13 фунтов в неделю). Между тем Ниам Ник Дейд занимали иные мысли: «Почему детей не разбудили детекторы дыма?»

Один из ее студентов работал с пожарными дознавателями. Вместе они решили, что для своей дипломной работы он изучит способность детекторов дыма будить детей. Они попросили родителей 30 детей установить сигнал тревоги на случайные часы ночи. «80 % детей не проснулись, хотя некоторые родители установили детектор прямо в детской спальне». Детекторы с изменяющейся частотой, призванные решить проблему крепкого детского сна, редко давали желаемый результат. Зато к числу наиболее эффективным относятся детекторы, в которых мать сама записывает команду, например "Вставай!", и дети реагируют на тембр и частоту ее голоса». Это важный вывод, и изготовители детекторов дыма сейчас сотрудничают с исследовательской командой Ниам.

Поджог ради получения опеки над детьми – случай уникальный. Более частые мотивы – месть, желание получить страховку или скрыть преступление (кражу, убийство). Однако избавиться от трупа, устроив пожар в доме или подпалив труп, как убийца Джейн Лонгхерст, не просто. Любой эксперт, имеющий дело с пожарами, быстро научается отличать естественные повреждения от насильственных. Но независимо от того, был ли человек жив в начале пожара, конечности обгоревшего человека складываются в характерную позу «боксера». Из-за сильного испарения жидкостей ткани уплотняются, и тело теряет до 60 % веса. Мышцы лица искажаются, а на коже по всему телу образуются разрывы, которые неопытный эксперт может принять за раны, полученные до смерти. Поскольку под действием высоких температур кости становятся хрупкими, то при перевозке тела в морг они часто ломаются. Но даже если тело обуглено снаружи, внутри оно обычно на удивление неплохо сохраняется. В крематории под воздействием температуры 815°C тело превращается в пепел примерно через два часа. И хотя при пожарах в помещениях температура может достигать 1100°C, она не держится достаточно долго, чтобы полностью уничтожить следы преступления.

Некоторые люди так любят огонь, что устраивают пожары без видимых мотивов. Пироманы. Начинают с малого, но всегда переходят к более серьезным поджогам. Преодолеть свою склонность им удается редко. Их тяга часто включает сексуальный элемент, и возникает сильное привыкание.

Один серийный пироман начал поджигать калифорнийские здания в 1984 году, и это сходило ему с рук до ареста в 1991 году. По оценкам агентов федеральной службы, за семь лет он осуществил более 2000 пожаров. О нем Джозеф Уэмбо написал книгу «Любитель огня» (Fire Lover, 2002), а телекомпания HBO сделала триллер «Точка возгорания» (2002).

Эта история началась в 1987 году, когда капитана Марвина Кейси из Бейкерсфилдского управления пожарной охраны вызвали на пожар в магазине тканей. Не успел он начать дознание, как поступил сигнал о пожаре в магазине товаров для рукоделия. Второй пожар быстро потушили, и Кейси нашел зажигательное устройство: зажженную сигарету, а рядом три спички, завернутые в лист желтой почтовой бумаги и скрепленные резинкой для волос. Поджигатель поместил сигарету так, чтобы ее основание соприкасалось с головками спичек. Тем самым в запасе было 15 минут, прежде чем сигарета догорит и все вспыхнет.

Спустя несколько часов Кейси узнал еще о двух пожарах во Фресно, в 150 километрах по магистрали 99 от Бейкерсфилда. Не слишком ли много для простого совпадения? Кейси заподозрил, что действует серийный поджигатель. Любопытно, что во Фресно проходила конференция специалистов по расследованию поджогов, которая закончилась незадолго до пожаров.

Кейси послал самоделку из бейкерсфилдского магазина дактилоскописту, и тому удалось снять с почтовой бумаги отчетливый отпечаток левого безымянного пальца. Однако сверка отпечатка с криминалистическими базами данных (как по штату, так и по стране в целом) результатов не дала.

И тут Кейси пришла на ум невероятная гипотеза. А что, если поджоги устроил кто-то из участников конференции по пути домой? Он выяснил, что из 242 участников 55 покинули конференцию в одиночестве и проследовали к югу по магистрали 99. Он решил обратиться за помощью в ФБР и позвонил спецагенту Чаку Гальяну из Фресно. «55 имен уважаемых пожарных дознавателей? Я подумал, что у Кейси мозги не на месте», – объяснял потом Гальян. Так след оборвался.

Двумя годами позже, в 1989 году, еще одна конференция по поджогам состоялась в Пасифик-Гроув. И опять за ней последовала череда почти одновременных пожаров, вдоль магистрали 101, пролегающей по побережью между Лос-Анджелесом и Сан-Франциско. Кейси не мог поверить в это. Он вычислил, что из людей, ехавших на юг, только 10 были и на конференции во Фресно, и на конференции в Пасифик-Гроув. На сей раз Чак Гальян согласился запросить сверку с базой данных по работникам из сферы общественной безопасности. Опытный специалист тщательно все сверил, но не нашел соответствий.

Между октябрем 1990-го и мартом 1991 года новые пожары произошли вокруг Большого Лос-Анджелеса, в сетях розничных магазинов Thrifty Drug Stores и Builders' Emporium. Глен Люсеро из Лос-Анджелесского управления пожарной охраны рассказывает: «Большей частью пожары случались в рабочие часы, тогда как обычно поджигатели действуют под покровом ночи. Это дело было из ряда вон выходящее и выдавало браваду и уверенность в себе».

В конце марта пожары достигли апогея. Пять магазинов были подожжены в один день. В лавке товаров для рукоделия пожар погасили в самом начале, и дознаватели нашли точно такое же зажигательное устройство, неплохо сохранившееся, что и четырьмя годами ранее в Бейкерсфилде. Впоследствии обнаружили еще шесть зажигательных устройств. Некоторые из них были спрятаны в подушки, поэтому поджигателя прозвали «Подушечный пироман».

Следователи понимали, что имеют дело с хитрым, опытным и очень опасным преступником. Он знал, как устроить поджог, чтобы огонь быстро распространился. В любой момент могла повториться трагедия, которая случилась в хозяйственном магазине в Южной Пасадене в 1984 году. Там пожар начался среди полиуретановых изделий, и помещение быстро превратилось в ад, полыхающий синим пламенем с жутким свистящим звуком. Вспышка – когда температура превысила 500°C, – и пламя охватило все горючие материалы в замкнутом пространстве, а сильно обожженные тела выбросило из помещения. Четыре человека погибли, включая женщину средних лет и ее двухлетнего внука.

В апреле 1991 года была создана опергруппа по поимке «Подушечного пиромана». Она состояла из 20 человек и координировала усилия с полицейскими управлениями всей Калифорнии. Три следователя навестили Марвина Кейси в Бейкерсфилде, который охотно показал им отпечаток пальца, найденный в 1987 году. Поскольку в свое время проверка не дала результатов, следователи не питали особых надежд. Но вдруг «Подушечного пиромана» на чем-то поймали за последние четыре года? Отпечаток послали Рону Джорджу в Департамент шерифа округа Лос-Анджелес.

В департаменте была большая база данных с отпечатками пальцев преступников и полицейских округа, а также всех, кто когда-либо хотел поступить на работу в полицию. И на сей раз совпадение обнаружилось: отпечаток принадлежал капитану Джону Орру, пожарному дознавателю с 20-летним опытом работы в Глендейлском управлении пожарной охраны. Поначалу следователи не поверили в его виновность и решили, что он оставил отпечаток случайно. 17 апреля Рон Джордж позвонил в опергруппу и сказал агенту: «Это Джон Орр. Вот растяпа. Скажите этому ослу, чтобы не прикасался к уликам».

Отпечатки Орра попали в базу данных потому, что в 1971 году он пробовал устроиться на работу в полицию Лос-Анджелеса. Тогда его подвела характеристика с прежней работы («заносчивый, безответственный, незрелый»). Дальнейшие психологические тесты подтвердили его непригодность к работе в полиции, и Орр получил отказ. Однако его последующая работа в пожарной службе была безупречной: лично подготовил 1200 сотрудников, организовывал семинары по расследованию пожаров, писал статьи для American Fire Journal. Но как он мог дотронуться до улик на пожарище в Бейкерсфилде, в 150 километрах от его работы в Глендейле?

Напрашивался самый неприятный ответ. Орра взяли под наблюдение и потихоньку переговорили с его коллегами. Оказалось, что у одного из них были подозрения. Уж очень быстро прибывает Орр на место пожара и уж очень быстро доискивается до причин. Завидная способность! (Вспомним объяснения Ниам Ник Дейд: дознаватели действуют шаг за шагом и не сразу начинают работать с очагом пожара.) Однако большинство коллег Орра не верили в его виновность. Да, скромностью не отличается, но хороший специалист, да и вообще «свой».

Еще одна конференция должна была пройти в Сан-Луис-Обиспо. Опергруппа ожидала от Орра новых поджогов и надеялась поймать его с поличным. С него не спускали глаз все выходные, но он вел себя тише воды, ниже травы. Казалось, почуял опасность.

В итоге Орра подвело тщеславие. Он написал роман и отослал его издателю с пояснительной запиской. В записке говорилось: «Мой роман "Точки возгорания" основан на фактах, взятых из жизни реального поджигателя, который устроил ряд пожаров в Калифорнии в последние восемь лет. Кто он, не известно. Его пока не арестовали и в ближайшем будущем едва ли арестуют. Этот человек – работник пожарной службы, как и в моем романе». Когда следователи добрались до романа, они не могли поверить своим глазам.

Случаи, описанные в романе, до мельчайших деталей соответствовали многим деяниям «Подушечного пиромана» (за исключением имен). Главный герой – следователь по имени Аарон, желающий поймать этого безумца. Сопоставив время поджогов с рабочими часами пожарных дознавателей, он осознает, что совершить поджоги мог лишь один человек: Аарон…

Утром 4 декабря 1991 года оперативники прибыли к дому Орра. В его машине, под ковриком за сиденьем водителя, они обнаружили блок желтой почтовой бумаги. В черной холщовой сумке лежали пачка сигарет Camel без фильтра, две упаковки картонных спичек, несколько резинок и зажигалка.

На следующий день после ареста Орра следователь Майк Матасса стал обзванивать людей, с которыми тот работал в последнее время. Одним из них был Джим Аллен, пожарный дознаватель и приятель Орра. Он сказал Матассе: «Помните пожар в хозяйственном магазине? Тот, в Южной Пасадене в октябре 1984 года? Джон просто помешался на нем. Страшно сердился, когда пожар называли несчастным случаем». Повесив трубку, Матасса кое-что вспомнил. Как и другие следователи, он читал ксерокопию романа «Точки возгорания». И тут сообразил, что в шестой главе описан пожар в хозяйственном магазине, в результате которого погибли пять человек, включая маленького мальчика. Когда этот пожар сочли несчастным случаем, пироман отправился в хозяйственный магазин неподалеку от первого и подпалил там пенопласт, чтобы до следователей наконец дошло. Сходство было фантастическим.

Впрочем, роман сам по себе не мог быть основанием для обвинительного приговора. Но были и другие улики: отпечаток пальца и данные «маячка», установленного за приборной доской автомобиля. В результате Джона Орра признали виновным в 29 поджогах и четырех убийствах. Он был приговорен к пожизненному заключению без возможности условно-досрочного освобождения. Орр так и не признался в поджогах. Однако герой «Точек возгорания» делает интересное замечание: «Истории серийных преступлений начинаются у человека с первых опытов в молодости, и, оставаясь не пойманным, он делает это снова и снова. А с годами в этой страсти появляется нечто сексуальное. Такие люди слишком не уверены в себе, чтобы иметь нормальные личные отношения с себе подобными. Огонь становится их другом, наставником и иногда любовником. Да, это сексуальный момент».

Глава 3
Энтомология

…Бывало встарь, что камни с мест сходили,

Деревья говорили и, гадая

По в?ронам, сорокам и грачам,

Отыскивали ?вгуры убийцу,

Как ни таился тот…

Шекспир. Макбет (III. IV.)^[4]

Желание узнать, как умерший человек встретил свой конец, не ново. Более 750 лет назад, в 1247 году, китайский чиновник Сун Цы написал «Собрание отчетов о снятии несправедливых обвинений». Там приводится первый известный нам случай, когда для расследования преступления обратились к энтомологии, науке о насекомых.

Жертву нашли заколотой возле дороги. Следователь изучил раны на теле мужчины, затем опробовал различные лезвия на трупе коровы и пришел к выводу, что орудием убийства был серп. Но чья рука держала этот серп? Следователь задумался о возможных мотивах. Имущество жертвы осталось нетронутым. Значит, грабеж исключался. Вдова уверяла, что врагов у мужа не было. Но оказалось, что убитый не смог вернуть деньги человеку, который недавно потребовал выплаты долга.

Кредитор в ответ на обвинения отрицал свою причастность к убийству. Однако следователь не уступал в пытливости нынешним героям детективов. Он приказал 70 взрослым мужчинам из окрестных мест выстроиться в ряд, положив к ногам свои серпы. Ни на одном из серпов следы крови не были заметны. Однако уже через несколько секунд на серп кредитора села муха. Ее привлекли невидимые для глаза следы крови. За ней последовала вторая муха, потом третья… И тогда следователь обвинил кредитора. Тот «кинулся ему в ноги» и во всем признался. Попытка скрыть преступление не удалась: его выдали жужжащие у его ног насекомые…

Этот учебник был написан Сун Цы в XIII веке и столетиями оставался главным руководством для следователей Восточной Азии.

«Собрание отчетов о снятии несправедливых обвинений» – древнейший трактат по судебной медицине. В течение 700 лет его дополняли и переписывали. Еще в прошлом веке китайские чиновники брали его на место преступления. А когда первые португальские торговцы достигли Китая в начале XVI века, их поразило, что местные суды приговаривают к смертной казни лишь после досконального изучения фактов. Возможно, современные судебные энтомологи обладают более широкими и более глубокими знаниями, но они продолжают традицию тщательного расследования, которая в свое время удивила португальских купцов.

Обычно судебная энтомология помогает установить время смерти. Эта информация зачастую важна для проверки алиби подозреваемого, его виновности или невиновности. В ее основе лежит то печальное обстоятельство, что трупом есть кому полакомиться.

Когда патологоанатомы (см. главу 4) изучают труп, прежде всего они пытаются установить время смерти по трупному окоченению, охлаждению трупа и гниению. Однако примерно через два-три дня эти часы перестают тикать. И тогда нужно обращать внимание на насекомых. Ибо разные виды насекомых являются в «буфет» в разное время и в определенной последовательности. Опираясь на знание этой последовательности, энтомологи способны определить время смерти. Таким образом, насекомое царство невольно помогает погибшим жертвам найти убедительные улики против убийц.

Большинство судебных энтомологов начинают с увлечения насекомыми, а не с юриспруденции. С годами появляется опыт, позволяющий интерпретировать результаты расследования уголовных дел на основе наблюдений за насекомыми, которые можно предъявить в суде в качестве убедительных доказательств. Однако задачи увлеченного энтомолога – тщательно отбирать и сортировать информацию, вскрывать причины странного поведения, обосновывать теории фактами – согласуются с целями здоровой правовой системы.

Одним из основателей современной судебной энтомологии был Жан-Пьер Меньен. Как и Сун Цы, он написал книгу, завоевавшую удивительную популярность. Называлась она «Фауна трупов» (Les faune des cadavres, 1893). Меньен заметил, что трупы животных привлекают сотни видов насекомых. И как ветеринар, служивший во французской армии, он имел все возможности выявить последовательность, в которой они стекаются к трупам, что более детально описано в его ранней книге «Фауна могил» (Faune des Tombeaux). Он сделал рисунки множества видов (особенно клещей и мух) на разных стадиях развития – от личинок до взрослого состояния – и опубликовал свои иллюстрации для широкой аудитории.

Тщательные наблюдения и понимание временны?х изменений, которые демонстрировал Меньен, задали тон новой научной дисциплине: судебной энтомологии. Скрупулезность его исследований позволила выявить взаимосвязи между насекомыми и трупом, которые стали учитываться в юриспруденции. Меньена вызывали в качестве эксперта в 19 расследованиях во Франции. И все же энтомология считалась наукой случайной и бессистемной. Слишком уж много факторов энтомологам приходилось учитывать: температуру, положение тела, вариации почвы, климата и растительности. В XIX веке они не имели в своем распоряжении и необходимых технологий. И все же европейские и американские ученые оценили труды Меньена и на протяжении ХХ века активно искали способы точнее выявлять виды насекомых и лучше понимать стадии их развития.

В 1986 году Кен Смит, энтомолог из лондонского Музея естественной истории, написал «Учебник судебной энтомологии», посвятив его Жану-Пьеру Меньену. Это был настоящий прорыв. Смит собрал всю доступную информацию по насекомым-падальщикам, особенно мухам, и показал намного точнее, чем кто-либо прежде, как с их помощью устанавливать время смерти. Это был очень практичный учебник, пригодный для использования при расследовании. Он описывал последовательность появления насекомых у погребенных трупов, у оставленных без погребения и у брошенных в воду. Кроме того, Смит был отличным систематиком и создал руководства по идентификации, которые используются и в наши дни. Читая учебник вместе с руководствами, можно выяснить, где мухи впервые нашли труп, даже если впоследствии труп переложили в другое место.

Преемник Кена Смита в Музее естественной истории – высокий жизнерадостный Мартин Холл – уверенно шагает по музейным галереям и воодушевленно рассказывает об экспонатах. Его увлечение 30 миллионами образцов, которыми он заведует, очевидно и заразительно.

Свою должность в музее он совмещает с работой судебного энтомолога. В любой момент у него может зазвонить мобильный телефон: полиция просит оставить все дела и поспешить на место преступления. «Собирать насекомых с трупа неприятно, – говорит он, – но даже удивительно, насколько профессиональный интерес перевешивает».

Увлечение Мартина возникло еще в детстве, на Занзибаре, у восточного побережья Африки. Там он осознал, что москитная сетка, висящая над кроватью, удерживает насекомых в его мире еще эффективнее, чем мешает в него проникнуть. И каждый вечер его засыпающий мозг улавливал, как ползают, жужжат или летают богомолы, палочники, а иногда даже летучие мыши.

Он учился в Англии, потом вернулся в Африку, где семь лет изучал муху цеце. Однажды он увидел огромный труп взрослого слона в саванне. Труп облепили бесчисленные личинки. Неделей позже Мартин вернулся и обнаружил лишь гигантский скелет, объеденный дочиста. Еще неделя – и падальные мухи тучами закружили вокруг остова. «Поразительное зрелище. Хотя были и другие падальщики вроде гиен и стервятников, именно личинки поглотили 40–50 % биомассы». Слон превратился в миллион мух, а начинающего энтомолога пленяла жизнь…

Своим энтузиазмом Мартин заражает всех. Когда я была у него в музее, он быстро увлек меня «за кулисы» и провел по десяткам каменных ступеней на вершину одной из готических башен, откуда открывается замечательный вид на Лондон. Но я пришла не любоваться видами. Я хотела вникнуть в эксперименты, с помощью которых Мартин и его команда раздвинули границы своих знаний. В этом мире знакомые предметы обретают иной смысл. В переносных чемоданах лежат свиные головы: ученые выясняют, каким мухам удастся отложить яйца в зазорах застежки-молнии. В клетках для собак гниют свиные тушки. Пластиковые коробки для сэндвичей наполнены личинками. Вид у всего этого крайне неаппетитный. Чуть позже Мартин предложит мне сэндвич. Нет уж, спасибо…

Среди насекомых экспонатов есть и такие, которые сыграли свою роль в истории. Показав мне одну из склянок, Мартин тихо произнес: «Это знаменитые личинки. Из дела Бака Ракстона».

Дело Бака Ракстона – одно из самых известных в истории английской криминалистики. Оно стало вехой в судебной практике по нескольким причинам, но судебные энтомологи вроде Мартина Холла знают его как первый в Великобритании случай, когда насекомые помогли раскрыть преступление. Дело стало сенсацией. Осенью 1935 года о нем взахлеб писали газеты.

Бак Ракстон был врачом отчасти парсийских, отчасти французских кровей. Учился в Бомбее, затем поселился на севере Англии. Жил с шотландкой по имени Изабелла (окружающие знали ее как «миссис Ракстон») и тремя детьми. До него все врачи в Ланкастере были белыми, что делало его очень популярным, особенно среди пациентов победнее.

Одним воскресным утром доктор Ракстон открыл входную дверь щуплому девятилетнему мальчику, за которым стояла мать, укрывавшая его от осеннего холода. «Извините, – сказал доктор, – не могу сегодня оперировать. Жена уехала в Шотландию. В доме только мы со служанкой. Скоро придут маляры, а нам нужно перенести ковры наверх. Видите, у меня руки перепачканы». Несчастной женщине ничего не оставалось, как увести сына, впрочем, ее удивило, что рука, которую доктор высунул наружу, казалась совершенно чистой.

В семье Ракстонов действительно работала служанка: 19-летняя Мэри Роджерсон. Через несколько дней после инцидента у двери семья сообщила о ее исчезновении. Полиция навестила доктора Ракстона, и тот сообщил, что жена со служанкой уехали в Блэкпул и он думает, что у жены есть любовник. Изабеллу же в последний раз видели, когда она уезжала из Блэкпула в 23:30, проведя вечер с друзьями. Вообще она любила повеселиться, что было причиной постоянных семейных ссор. Доктор Ракстон обвинял жену в изменах, нередко устраивая ей скандалы на глазах Мэри.

Когда следователи пришли к нему во второй раз, Ракстон заявил, что Изабелла и Мэри поехали в Эдинбург. Но людям рот не закроешь. В Ланкастере пошли пересуды. Ракстон был уважаемым человеком, но говорили, что летом их перепалки с женой стали особенно шумными и что неспроста исчезла Изабелла.

Затем 29 сентября женщина, проходившая по мосту над оврагом неподалеку от Моффата – на дороге из Карлайла в Эдинбург, c ужасом осознала, что видит на его склоне торчащую из почвы человеческую руку. Она вызвала полицию, которая обнаружила 30 кровавых пакетов с различными частями тела, завернутыми в газету. В следующие несколько дней полицией и обычными людьми в той же местности были найдены и другие части тела. В итоге нашли 70 частей, принадлежавшим двум телам. Без сомнения, трупы расчленили, чтобы помешать идентификации (кончики пальцев были отрезаны), причем сделал это человек, сведущий в анатомии.

Личинки, питавшиеся гниющими останками, были отосланы в Эдинбургский университет. Энтомологи определили, что это один из видов падальных мух (каллифорид). Так выяснилось и время убийства: 10–12 дней назад. Поэтому полиция связала найденные останки с исчезновением Изабеллы и Мэри.

Для начала уже немало. Однако улики против Бака Ракстона не ограничивались личинками. Патологоанатом и судебный медик из университетов Глазго и Эдинбурга тщательно реконструировали тела жертв. Они наложили фотографии живой Изабеллы на фотографии одного из черепов, после чего стало ясно, что череп принадлежит Изабелле. А вот еще деталь: некоторые части тела были завернуты в приложение к газете Sunday Graphic, которое распространялось только лишь в Ланкастере и Моркаме 15 сентября. Еще некоторые части были завернуты в одежду, принадлежавшую детям Ракстонов.

Ракстону явно изменила выдержка. Спеша убраться от оврага и вернуться в Ланкастер, он наехал на велосипедиста. Велосипедист записал номер его автомобиля. Этот номер прямиком привел к машине Ракстона. Дата несчастного случая точно сходилась с данными, основанными на личинках и Sunday Graphic.

И последний элемент головоломки – знание местных особенностей. Вода в ручье 19 сентября еще была. На тот момент тела уже находились там, поскольку некоторые его части, например торчащая рука, находились на уровне, которого достигал поток.

Бака Ракстона арестовали и обвинили в убийстве. Через девять месяцев после преступления его повесили в манчестерской тюрьме Стрейнджвейс. Мы никогда не узнаем точных обстоятельств того преступления, получившего название «убийство-головоломка». Однако аутопсия показала, что, скорее всего, Ракстон задушил жену голыми руками. А служанке перерезал горло: видимо, чтобы она не рассказала о преступлении.

Свидетельство насекомых – лишь часть мозаики, составляющей общую картину. Однако успех методов, использованных в деле Ракстона, увеличил доверие публики и специалистов к возможностям криминалистики, в том числе судебной энтомологии. Люди поняли: даже если бы Ракстон завернул расчлененные останки в белые бумажные пакеты, а не в местную газету, если бы не сбил велосипедиста и даже если бы его не подвел ручей, на него указали бы личинки. Поэтому интерес к судебной энтомологии усилился.

Значительную часть жизни Мартин Холл посвятил падальным мухам: насекомым, которые особенно часто слетаются на падаль. Это семейство насчитывает около 1000 видов. По ряду причин Мартин считает падальных мух «золотым стандартом» криминалистики. Благодаря острому обонянию, способному за 100 с лишним метров уловить малейшие следы крови и гниения, они облепляют трупы быстрее других насекомых. Стадии их развития хорошо изучены и задокументированы, поэтому они обычно лучше всего показывают минимальное время, прошедшее с момента смерти. И поскольку в Великобритании обитает много их региональных разновидностей, эти мухи могут показать место убийства, даже если тело подбросили куда-то еще.

Другие семейства насекомых пользуются обонянием, пока не подлетят к пище достаточно близко, чтобы подключить зрение. Падальная муха же задействует обоняние до тех пор, пока не опустится на предмет, источающий запах. Поэтому очень сложно спрятать тело так, чтобы мясные мухи не нашли его. Допустим, тело находится под половицами. Запах гниения постепенно просочится сквозь щели, и мухи будут проползать к телу.

Но даже если тело изолировать от внешней среды, ключи к его местонахождению могут быть заметны. Несколько лет назад в американском штате Индиана пропал человек. Полиция, которая разыскивала его, наткнулась на закрытый колодец, над которым растерянно кружили мухи. Оказывается, убийца сбросил в него тело. Колодец был достаточно хорошо закрыт, чтобы насекомые в него не попали. Но легкий запах гниения просочился сквозь щели. Так облако мух стало своего рода надгробным камнем. Их привлек запах, распознать который было не под силу человеческому обонянию.

Незадолго до того, как Барак Обама стал президентом в 2009 году, падальная муха жужжала вокруг его головы во время интервью на канале CNBC. Затем она села на тыльную сторону левой ладони, и Обама быстро прихлопнул ее правой рукой. «Неплохо исполнено?! – воскликнул он». В 2013 году на президента села еще одна муха, на сей раз между глаз. Получилась хорошая фотография. Однако когда Мартин Холл видит подобные сцены, у него сразу возникает мысль: а если бы президент был не в состоянии отделаться от мух? «Они бы занялись его телом. Самки, готовые отложить яйца, нашли бы подходящее место, скажем, в отверстиях головы – ноздрях, глазах и рте. Они отложили бы яйца».

И начался бы пир… В 1767 году Карл Линней, создатель единой системы классификации животного мира, заметил, что «три мухи поглощают труп лошади так же быстро, как и лев». Это неожиданное наблюдение стало возможным благодаря новаторским исследованиям итальянца Франческо Реди. В 1668 году он доказал с помощью серии экспериментов, что личинки не появляются в трупах сами по себе, а выводятся из яиц, отложенных мухами.

Как только самка падальной мухи отложит яйца, биологические часы начинают тикать. На весь цикл в разгар лета в Великобритании уходит дней 15. Чтобы из яйца вывелись личинки, нужно около дня. Личинка зарывается в гниющую плоть с помощью двух ротовых крючков. Поскольку она ест и дышит органами, находящимися на противоположных концах тела, то может одновременно есть и дышать круглые сутки. В течение следующих четырех дней она ненасытно питается и увеличивается раз в 10 (от 2 мм до 2 см). Затем набухшая личинка отваливается от тела, подыскивая темное место, где ей не грозит быть съеденной другими падальщиками: птицами и лисами. Если дело происходит на улице, она зарывается на 15 см в почву. Если в доме – ей подойдет нижняя часть шкафа или пространство между половицами. В темноте и безопасности личинка окукливается, а ее внешний слой затвердевает, образуя оболочку. Дней через 10 взрослое насекомое взламывает свой каркас и улетает. Если же окукливание происходит в почве, ей еще нужно проделать туннель к поверхности. Путь к свободе нелегок. Муха использует в качестве тарана мешочек на своей голове, наполняя его кровью, и за счет его пульсации сдвигает почву, пробираясь наружу. Достигнув поверхности, она расправляет крылья и почти сразу начинает спариваться. Через два дня самка откладывает яйца, иногда на труп, который вскормил ее. Впрочем, поскольку за неделю личинки способны поглотить 60 % человеческого тела, от трупа уже немного остается.

В лесах и спальнях, на аллеях и пляжах, куда вызывает Мартина Холла полиция, он слышит странную музыку – гудение роящихся мух. Многое довелось ему повидать и многие запахи ощутить. «Иногда говорят о "сладком запахе тлена". Но он может быть не только сладким, но и практически невыносимым. Мне попадались случаи, когда верхняя часть туловища была полностью скелетирована, поскольку высовывалась из спального мешка, а нижняя выглядела так, словно человек умер не очень давно. Вроде бы ничего ужасного, но откроешь мешок – и запах сбивает с ног. Смрад идет не только от трупа, но и от личинок, которые его облепили. Они выделяют много аммиака, и это невыносимо».

Насекомых, собранных с трупов, энтомологи иногда получают от экспертов. Однако Мартин предпочитает лично выезжать на место происшествия. Так больше вероятность, что суд учтет информацию, основанную на найденных образцах. А еще Мартин не упускает шанс поискать в тех местах, куда иной и не подумает заглянуть. Ищет личинки на трупе и куколки под слоем почвы. Пытается найти самые старые образцы: это покажет, когда мухи обнаружили труп, а значит, позволит точнее установить время смерти. Одни личинки Мартин убивает в кипящей воде и сохраняет в этиловом спирте, а другим сохраняет жизнь. Чем выше температура, тем быстрее развиваются личинки. Поэтому Мартин устанавливает термометр, который ежечасно фиксирует температуру в течение следующих 10 дней. Он запрашивает данные за последние пару недель у метеостанции, расположенной ближе всего к месту происшествия, чтобы приблизительно выяснить температуру, при которой развивались личинки.

В лаборатории Мартин идентифицирует сохранившиеся личинки. «Даже виды, связанные между собой тесным родством, развиваются с разной скоростью. И если тут дать маху, полиция получит ошибочную информацию». Для проверки идентификации он инкубирует личинки, пока они не станут мухами. Тщательно оценивает анатомию сохранившихся личинок: на какой стадии развития они находятся. Соединив эти данные с данными о температуре, выстраивает график, который показывает, когда первая муха отложила яйца. Обычно это очень важная информация: самая ценная, какую может дать энтомолог следователям.

Но что, если труп лежал дольше семи дней, которые необходимы для окукливания личинки? Могут ли энтомологи заглянуть в более отдаленное прошлое? Все больше и больше узнавая о насекомых, ученые лучше понимают, как читать биологические часы куколок.

За 10 дней куколка превращается во взрослое насекомое. Именно эта метаморфоза придает насекомым загадочность, столетиями удивляя поэтов и энтомологов. Раньше наблюдать такое было невозможно: сквозь оболочку ничего не видно. Однако с помощью рентгеновских лучей и миниатюрных компьютерных томографов Мартин и его команда в Музее естественной истории сделали шаг вперед. Надежно описав темпы развития личинок падальных мух, они сосредоточились на старении куколки: «На тридцатом часе я сделал рентгеновский снимок образца и увидел лишь личиночные ткани. Попил чаю, через три часа вернулся в лабораторию – образцы совершенно изменились. На месте однородной личиночной ткани ясно просматривались голова, грудная клетка, брюшко, развивающиеся ноги и крылья».

Может показаться, что судебные энтомологи, вооруженные новейшими открытиями, начинают выдавать результаты предельной точности. Однако присяжные и начинающие энтомологи не должны обольщаться на сей счет. В 1994 году программу Би-би-си под названием «Свидетелем была муха» сопровождал рисунок: увеличительное стекло (из тех, что были у Шерлока Холмса) занесено над личинкой. Личинка держит плакат с надписью: «Убийство произошло в пятницу, в 15 часов». Забавно, но неверно. Личинки не скажут, когда произошло убийство. По ним лишь можно узнать, когда мухи отложили яйца в труп, а значит, к какому моменту человек точно был мертв. Теплым летом иногда получается сузить «окно», скажем, до пятницы или даже до дневного времени пятницы. Однако ожидать, что энтомолог назовет час преступления, – все равно что в ноябре спрашивать у метеоролога погоду на Рождество. Точность снижают многие факторы.

Один из этих факторов – стадность личинок. Они питаются не поодиночке, а массой, целой ордой, при этом выделяется аммиак, разъедающий ткани. Их пищеварительная деятельность столь интенсивна, что они разогревают труп подчас до 50°C. Это удобно для мушиного семейства, поскольку теплые условия ускоряют рост, но крайне неудобно для энтомологов, пытающихся построить временной график. Правда, личинки образуют большой жар лишь на поздних стадиях развития. Поэтому чем раньше энтомолог доберется до них, тем меньше будет воздействие их массы.

А если самые старые личинки обнаружить невозможно, поскольку все они стали мухами? Тогда энтомолог может взять за основу наблюдения Жана-Пьера Меньена о последовательности, в которой насекомые стекаются к трупу. Когда труп начинает высыхать, его заселяют различные семейства мух: сырные мухи, серые мясные мухи, мегазелия скалярис и т. д. Когда он становится слишком сухим для личинок, приползают жуки, обладающие более мощным жевательным механизмом. Они поедают иссохшую плоть, кожу и связки. И наконец, над волосами трудятся личинки моли и клещи, оставляя лишь скелет, символизирующий ушедшую жизнь. Все эти виды следуют своему графику. С его помощью энтомолог может приблизительно выяснить время смерти.

В 1850 году штукатур обнаружил за камином одного из домов в Париже мумифицированного ребенка. Молодую пару, жившую в доме, заподозрили в убийстве, но доктор Бержере Д'Арбуа исследовал насекомых и пришел к выводу, что в 1848 году тело «обработали» серые мясные мухи (они отличаются от большинства других мух тем, что откладывают в гниющую плоть и открытые раны не яйца, а живых личинок), а в 1849 году в тело, уже иссохшее, откладывали яйца клещи. Тогда под подозрение попали прежние жильцы дома. Их арестовали и впоследствии осудили.

Иногда загадку представляет не время смерти, а что-то другое. Некоторое время назад в Ливерпуле был такой случай. Полиция обыскивала дом подозреваемого и нашла множество пустых пупариев (личиночных шкурок). Поначалу думали, что дело в мертвом голубе на чердаке. Но все же странно: почему пупариев так много? Ведь у темно-коричневых оболочек не спросишь, когда из них вылупились мухи… Потом следователю пришла в голову идея послать оболочки на токсикологическую экспертизу. Результаты оказались поразительными. Пупарии содержали следы метаболитов героина. Поскольку голуби героином не питаются, были сделаны дополнительные тесты. Мартин объясняет: «Личинки впитывают целый коктейль из ДНК. Вещества попадают в спину. Пупарий – это шкурка личинки последнего возраста, и на ней могут оставаться следы человеческой ткани». Когда пупарии подвергли дополнительному исследованию, на них обнаружились следы человеческой ДНК, которая соответствовала ДНК пропавшего наркомана. Тогда за владельца дома взялись всерьез. На основании ряда улик он получил пожизненный срок за убийство. От тела жертвы он избавился, но о свидетельстве насекомых не подумал.

Более типичный случай в судебной энтомологии – когда определение времени смерти играет решающую роль на суде. Десятилетняя англичанка Саманта познакомилась в парке с мужчиной лет 30. Он завоевал доверие девочки, угостил конфетами. Вернувшись домой, Саманта рассказала матери о новом знакомце, но та не придала этому значения. Через некоторое время девочка вновь встретила этого человека, и он пригласил ее к себе в гости. Ничего страшного не случилось. Последовали новые встречи: девочка и мужчина ходили на прогулки, смотрели телевизор. Иногда к ним присоединялись его приятели и приятельницы. В итоге Саманта позвала его к себе домой, и очень скоро у него начался роман с ее матерью. А через несколько недель он обольстил и Саманту. Обида, злоба, негодование стали постоянными спутниками жизни всех троих. Потом Саманта исчезла.

Полиция начала поиски и быстро обнаружила ее тело под грудой битого кирпича и камня в подвале больницы. Девочка была убита сильным ударом тяжелым предметом в левый висок. Для осмотра тела пригласили видного судебного энтомолога Закарию Эрзинчлиоглу. Он нашел в теле крохотные личинки и яйца мух: по его расчетам, девочка умерла вскоре после того, как ее видели с мужчиной. В суде тот поначалу отпирался, но уже в середине процесса, когда представили данные, основанные на личинках, во всем признался. После того как девочка пригрозила сообщить матери о том, что он делает с ней, он нашел способ заставить ее замолчать…

В ходе 30-летней судебной карьеры Закария Эрзинчлиоглу помог расследовать более 200 убийств и написал о множестве других. Однако его яркие мемуары «Личинки, люди и убийства» (Maggots, Murder and Men, 2000) гораздо богаче, чем можно подумать по названию. Например, он описывает случай, имевший место в Финляндии. Однажды утром государственный чиновник, войдя в свой кабинет, обнаружил под краем ковра несколько крупных личинок. Он позвал уборщицу и спросил, когда она в последний раз делала уборку. Она ответила: «Вчера вечером». Он просто не мог поверить, что такие «жуки» могут появиться за одну ночь, и немедленно уволил женщину.

Однако этот типичный бюрократ сохранил несколько личинок, а впоследствии воспользовался возможностью показать их профессору Хельсинкского университета. Оказалось, что это личинки падальной мухи в стадии миграции. Они закончили питаться (возможно, крысой где-то в здании) и поползли искать место для окукливания. И за ночь вполне могли появиться в кабинете. Испытывая угрызения совести, пристыженный чиновник связался с уволенной сотрудницей и предложил ей вернуться на работу…

Постепенно наука начинает играть все большую роль на службе правосудия. Факты, установленные в абстрактном мире лаборатории, используются в жестоком, реальном мире криминалистики. «В научной среде все иначе, – объясняет Мартин, – а тут испытываешь настоящее удовлетворение, когда знания о насекомых так быстро приносят пользу. Многие ученые, не только энтомологи, годами работают на износ, а плодов своего труда не видят. А я часто уже спустя несколько месяцев вижу, что мои усилия не пропали втуне».

Мартин вспоминает случай в Йоркшире. Один старик продал за бесценок всю свою старинную мебель незнакомцу, которому удалось – слово за слово – попасть в дом. Аферист сказал, что в мебели поселился жук-точильщик, продемонстрировал в доказательство личинки с пола и скрылся с добычей. Крайне расстроенный, старик позвал соседа. Сосед подобрал несколько личинок, оставшихся на полу, и отдал их в полицию, которая в свою очередь связалась с Мартином. Тот быстро установил, что это личинки караморов (комаров-долгоножек), которые питаются растениями и совершенно не интересуются деревом.

Мартин рассказывает: «К счастью, мошенника удалось найти, и мебель вернули старику. Даже суровый йоркширский полицейский чуть не прослезился, рассказывая мне, как обрадовался бедняга возвращению своего добра. А все благодаря знанию насекомых». Да, бывают у подобных историй и счастливые концы. Но вообще энтомологические улики не всегда надежны, особенно в условиях состязательного судопроизводства.

В пятницу 1 февраля 2002 года Бренда Ван Дам отправилась с двумя подругами в бар в Сан-Диего (Калифорния), а троих детей оставила дома с мужем. Домой вернулась в два часа ночи. Лишь проснувшись утром, она обнаружила, что нигде нет Даниэллы, ее семилетней дочери. Женщину охватила паника. Ведь в последний раз она видела дочку вечером, когда та писала что-то в своем дневнике, а ее отец и братья играли в видеоигры.

Полиция опросила соседей и выяснила, что инженер Дэвид Уэстерфилд, живший двумя этажами ниже, уехал на выходные в своем автодоме. Остальные соседи были дома. Еще выяснилось, что несколько дней назад Даниэлла с матерью стучались в дверь Уэстерфилду, продавая герлскаутское печенье. 4 февраля Уэстерфилда взяли под круглосуточное наблюдение. Полиция произвела обыск в его автодоме и обнаружила детскую порнографию, несколько волосков Даниэллы, а также отпечатки ее пальцев и следы ее крови. В ходе поисков, в которых участвовали сотни волонтеров, обнаженное тело Даниэллы было найдено 27 февраля в зарослях сухого кустарника возле дороги. Ее ссохшаяся кожа была почти полностью мумифицирована.

На суде энтомологические улики были в числе главных. Уникальный факт: для показаний вызывали четырех энтомологов. В теле Даниэллы было совсем немного личинок. Энтомологи, вызванные защитой, пытались доказать, что мухи отложили яйца в середине февраля. Защита утверждала, что это произошло уже после того, как за Уэстерфилдом установили слежку, а значит, он не мог подбросить ее тело на обочину дороги. Прокурор обвинял энтомолога, выступавшего со стороны защиты, в использовании неправильных метеорологических сводок. Он презрительно спрашивал его, сколько ему заплатили, намекая на небеспристрастность экспертизы. В результате поднялся такой шум, что слушания пришлось отложить.

Энтомологи, вызванные обвинением, датировали инфестацию мясными мухами 9–14 февраля, то есть через несколько дней после того, как Уэстерфилда взяли под наблюдение (4 февраля). Однако они утверждали, что позднее появление насекомых на трупе и небольшое их количество могут объясняться другими факторами. Необычайно сухая погода – самая сухая за последнее столетие – вытянула влагу из тела Даниэллы, сделав его менее привлекательным для личинок. Возможно, ее тело было покрыто одеялом, которое затем унесли собаки. Муравьи могли похитить яйца и личинки, появившиеся на трупе раньше всего. Эти гипотезы опровергал энтомолог, выступавший со стороны защиты.

Дэвида Уэстерфилда признали виновным в похищении и убийстве и поместили в камеру смертников. В Калифорнии период ожидания, пока смертный приговор будет приведен в исполнение, составляет в среднем 16 лет. И Уэстерфилд по сей день продолжает заявлять о своей невиновности. В 2013 году он подал официальное прошение о новом слушании. Верховному суду еще предстоит с этим разбираться.

Противоположные выводы четырех экспертов, выступавших по делу Уэстерфилда, нанесли урон репутации судебной энтомологии. И дело не в том, что кто-то из них действовал по чьей-то указке. Просто это был трудный случай с разноплановыми факторами: мало личинок, разные сводки погоды, повышенное внимание прессы. Лишь один из энтомологов имел возможность осмотреть тело на месте происшествия. Вообще успеху науки больше всего способствуют совместные усилия. Если бы ученые сопоставили свои находки, не подвергаясь внешнему давлению – как часто и бывает в английской системе правосудия, им наверняка удалось бы снять часть разногласий.

Со времен «убийства-головоломки» Бака Ракстона в 1935 году англичане мало-помалу оценили значение судебной энтомологии. Пожалуй, сейчас ее репутация высока как никогда благодаря международному успеху телесериала «C.S.I.: Место преступления», главный герой которого Гилберт Гриссом зачастую использует насекомых для раскрытия преступлений. Да и в реальной жизни энтомологи подчас находят удивительные способы обратить науку на пользу правосудию. Не так давно в Соединенных Штатах передвижения подозреваемого удалось отследить благодаря следам насекомых, разбившихся о лобовое стекло его автомобиля.

Однако такие чудеса случаются нечасто. Основная часть работы судебных энтомологов состоит в детальной проработке огромных объемов информации и умении различать насекомых, которые мы сочли бы идентичными. Энтомологи, тяготеющие к криминалистике, вступают в область, которая ставит сложные эмоциональные и интеллектуальные задачи. Пытаясь прочесть под микроскопом показания биологических часов, они должны использовать свои знания и навыки по максимуму. Ведь какими бы ни были виды насекомых, они не любят выдавать свои тайны.

Глава 4
Патологическая анатомия

И, чтобы отнять у нее [смерти] главный козырь, изберем путь, прямо противоположный обычному. Лишим ее загадочности, присмотримся к ней, приучимся к ней, размышляя о ней чаще, нежели о чем-либо другом.

Монтень. Опыты (I: 20)^[5]

Поэт Джон Донн напоминает нам: «Смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством». Это благородные слова. И все же не будем отрицать: нас больше затрагивает чья-то внезапная и насильственная смерть, если она имеет какое-то отношение, пусть отдаленное, к нам самим. Так для меня было в случае с Рэйчел Маклин, которая училась в том же маленьком колледже Оксфордского университета для женщин, что и я. Мы никогда не были знакомы, но я не могу избавиться от ощущения некоторой причастности к ней и ее судьбе.

Девятнадцатилетняя Рэйчел Маклин училась в Колледже святой Хильды, когда за ней стал ухаживать Джон Тэннер. Через 10 месяцев отношений, 13 апреля 1991 года, он сделал ей предложение. Такую важную новость любая девушка сообщила бы всем друзьям. Но в следующие несколько дней никто из знакомых в колледже, да и во всем университете, не видел Рэйчел. Прилежная, дружелюбная, открытая – никто не мог поверить, что она взяла и уехала, никому ничего не сказав. Тэннер звонил ей домой и просил позвать ее к телефону, но соседка по дому отвечала, что не знает, где Рэйчел.

Руководство колледжа беспокоилось все сильнее и через пять дней уведомило полицию. Полицейские связались с Тэннером – он жил в Ноттингеме, где учился в университете, – и тот сообщил, что в последний раз видел подругу 14 апреля 1991 года в Оксфорде, когда уезжал на поезде в Ноттингем, а она помахала ему рукой с платформы. Длинноволосый молодой человек, с которым они познакомились в станционном буфете, предложил подвезти ее обратно на Аргайл-стрит.

Тэннер сотрудничал с полицией, помогал в поисках и даже принял участие в телевизионной реконструкции ее отъезда со станции в Оксфорде, чтобы освежить память тех, кто мог видеть Рэйчел. По-видимому, это был первый убийца, который участвовал в такой реконструкции. На пресс-конференции он взволнованно говорил друзьям и репортерам, что они с Рэйчел любили друг друга и собирались пожениться.

Однако полицейские заподозрили, что Тэннер что-то скрывает. Они подговорили репортеров задать ему провокационные вопросы, например: «Это вы убили Рэйчел?» То, как он отвечал – с глупой ухмылкой, без особых эмоций, убедило полицию, что он знает об исчезновении больше, чем говорит.

В доме на Аргайл-стрит, где Рэйчел жила вместе с подругами, был произведен обыск. Однако казалось, что все в порядке. Половицы никто не трогал, и ничто не выглядело подозрительным. Детективы почти отчаялись найти улики, которые позволили бы арестовать Тэннера или хотя бы надавить на него. Водолазы обшарили реку Червелл, а другие сотрудники прочесали близлежащие кустарники.

Тогда полиция попросила муниципальный совет выяснить, есть ли в доме на Аргайл-стрит подвал. Поступил ответ: подвала нет, но некоторые дома на этой улице построены на свайном фундаменте. А значит, под полом есть пространство.

Вооруженные этой информацией, 2 мая полицейские произвели в доме повторный обыск. И на сей раз нашли тело Рэйчел, частично мумифицированное, под лестницей. Тэннер просунул ее в 20-сантиметровое пространство внизу шкафа под лестницей и затолкнул в подпол. Хотя с момента гибели прошло 18 дней, тело почти не разложилось. Холодный и сухой воздух, проходивший сквозь пустотелый кирпич, высушил кожу.

Однако находкой тела заканчивается лишь первая часть расследования. После этого патологоанатом начинает собирать факты, которые лягут в основу обвинения. В случае с убийством Рэйчел Маклин эта задача была возложена на Иана Уэста, руководителя отделения судебной медицины в лондонской больнице «Гайс Хоспитал». В ходе аутопсии он обнаружил синяк размером 1 см слева от гортани Рахили и четыре пятнышка справа от гортани. Он сфотографировал их, а также петехии – точечные кровоизлияния на лице и глазах. Внутренний осмотр показал перелом хрящей гортани. Все эти травмы указывали на смерть от удушения. На голове также не хватало пучка волос. По мнению Уэста, он вырвался, когда Рэйчел пыталась ослабить хватку на своем горле.

Когда полиция предъявила Джону Тэннеру улики, основанные на данных экспертизы, он не выдержал и сознался в убийстве. На суде он сказал: «В ярости я набросился на нее и схватил ее за горло. Думаю, я потерял власть над собой, поскольку последующее помню лишь смутно». По его словам, он убил Рэйчел после того, как она призналась, что изменила ему. А потом провел ночь возле ее бездыханного тела. Утром же стал искать, куда бы его спрятать. Затолкал труп в зазор внизу подлестничного шкафа и сел на поезд до Ноттингема. Тэннера приговорили к пожизненному заключению. В 2003 году он был освобожден и вернулся к себе на родину, в Новую Зеландию.

Судебная медицина напоминает пазл. Патологоанатом должен зафиксировать все необычные детали, обнаруженные на теле и внутри тела, и на основании этих обрывков информации попытаться восстановить прошлое. Человек всегда хотел понять, почему умерли его близкие. Неслучайно само слово «аутопсия» восходит к древнегреческим словам, означающим «видение собственными глазами». Аутопсия – попытка утолить любопытство с помощью медицины.

Первый известный нам случай судебной аутопсии относится к 44 году до нашей эры, когда врач Юлия Цезаря сообщил, что из 23 колотых ран, нанесенных консулу, смертельной была только одна: между первым и вторым ребром. Во второй половине II века нашей эры греческий врач Гален создал очень авторитетные трактаты по анатомии, основанные преимущественно на диссекции обезьян и свиней. Несмотря на недостаточную солидность базы, его анатомические теории доминировали до XVI века, когда Андреас Везалий описал нормальное строение тела и отклонения, став предтечей современной патологической анатомии – науки о болезнях.

Эпохальный учебник Везалия «О строении человеческого тела» (1543) посвящен Карлу V – императору Священной Римской империи, в чье правление произошел прорыв в судебной медицине. Впервые в истории этого государства были введены правила уголовного судопроизводства. Они устанавливали, какие преступления считать серьезными (например, ведьм сжигали), давали судам полномочия распоряжаться о расследовании тяжких преступлений. Эти правила, вкупе именуемые «Каролинский кодекс», обязывали судей консультироваться с хирургами в тех случаях, когда кого-то подозревали в убийстве, что было важным шагом в развитии судебной медицины.

Каролинский кодекс был принят в значительной части континентальной Европы, и врачи играли все более заметную роль в залах суда. К числу этих врачей принадлежал Амбруаз Паре, «основоположник судебной медицины». В своих трудах он писал о влиянии насильственной смерти на внутренние органы, объяснял, как выявить смерть от удара молнии, утопления, удушья, отравления и апоплексического удара; показывал, как опознать насильственный характер смерти младенцев и как отличить раны, полученные человеком при жизни, от ран, причиненных после смерти.

По мере расширения знаний о человеческом теле происходило становление науки. В XIX веке многое для развития судебной медицины и в Британии, и в других странах сделал Альфред Суэйн Тейлор. Его главный «Учебник медицинской юриспруденции» (A Manual of Medical Jurisprudence, 1831) выдержал 10 изданий еще при жизни Тейлора. К середине 1850-х годов Тейлор выступил консультантом в 500 судебных делах, но узнал на своем опыте, что и судмедэксперты могут ошибаться.

В 1859 году Центральный уголовный суд в Лондоне рассматривал дело доктора Томаса Сметерста, обвиняемого в отравлении его любовницы Изабеллы Бэнкс. На суде Суэйн Тейлор заявил, что налицо улика: следы мышьяка в бутылке, принадлежавшей Сметерсту. Последовал смертный приговор, но позже экспертизу Тейлора забраковали: по всей видимости, мышьяка в бутылке не было. Изабелла Бэнкс давно болела и умерла, вероятно, своей смертью. Сметерста помиловали: пришлось только отсидеть год за двоеженство. В Lancet и Times и самого Тейлора, и смертный приговор разнесли в пух и прах, а судебную медицину стали называть «грязной наукой». На долгие годы ее репутация была испорчена.

Состязательная система английского правосудия с ее театральностью предполагала, что встать на защиту доброго имени судебной медицины должен был яркий, харизматичный человек. Такой фигурой стал неотразимый Бернард Спилсбери. Красавец и блестящий оратор, он никогда не появлялся на публике иначе как во фраке, цилиндре и гетрах. Его искусство не вызывало сомнений. Он одинаково владел обеими руками и работал с трупом очень быстро и точно, а о своих находках рассказывал ясно и не злоупотребляя терминами.

Спилсбери любили и присяжные, и публика. Для газетчиков он был оплотом закона, о который разбиваются козни негодяев и убийц. После смерти криминалиста в 1947 году журнал Lancet назвал его «уникальным и непревзойденным судмедэкспертом». Спилсбери представлял обвинение более чем в 200 делах об убийстве.

Впервые общественность обратила на него внимание в 1910 году, когда он выступил экспертом на сенсационном процессе по делу доктора Хоули Харви Криппена. Американский гомеопат и продавец лекарств Криппен жил в Камден-тауне со своей женой Корой, певицей мюзик-холла, известной под псевдонимом Белль Элмор. Брак не сложился, а спустя какое-то время друзья заметили, что Кора совсем перестала появляться на людях. Доктор Криппен говорил им то одно, то другое: то она умерла, то уехала выступать в Америку. Это вызвало подозрения, и они обратились в полицию. Полиция допросила Криппена, обыскала его дом, но ничего не нашла. Однако следствие вызвало панику у Криппена, и он бежал со своей юной любовницей Этель Ле Нев на пароходе «Монтроз» в Канаду. При этом Ле Нев оделась в мужскую одежду и выдавала себя за сына Криппена.

Их побег вновь разжег подозрения полиции. Впрочем, вторичный обыск в доме Криппена ничего не дал. Но сомнения остались, и полицейские провели третий обыск. Под кирпичным полом подвала были найдены человеческие останки: туловище, завернутое в кусок мужской пижамы.

Между тем капитан «Монтроза» обратил внимание на двух странных пассажиров на борту и, пока корабль не вышел из зоны связи, послал английским властям беспроводную телеграмму: «Имею сильные подозрения, что лондонский убийца Криппен находится среди пассажиров вместе с сообщницей. Сбрил усы, отращивает бороду. Сообщница переодета в мальчика. Манеры и телосложение, несомненно, принадлежат девушке». Тогда главный инспектор Дью из Скотланд-Ярда на быстроходном лайнере добрался до Канады раньше Криппена с любовницей и эффектно арестовал их, как только они прибыли. Это был первый арест, осуществленный с помощью беспроводной связи.

Для исследования останков полиция вызвала хирурга из лондонской Больницы святой Марии, а тот в свою очередь привлек к работе молодого Спилсбери. Спилсбери внимательно изучил записи врачей, лечивших Кору Криппен, и выяснил, что она перенесла операцию на брюшной полости. Аутопсия не определила пол трупа, но Спилсбери нашел следы токсических веществ.

На суде Спилсбери предъявил кусок кожи в формальдегиде, на котором был шрам, тело предположительно принадлежало Коре Криппен. Он передал его присяжным в стеклянном сосуде. В соседней комнате Спилсбери установил микроскоп. Так присяжные могли рассмотреть образцы ткани. Судмедэксперт, выступавший на стороне защиты, пытался доказать, что это не след от шрама, а кожная складка, поскольку на ней есть волосяные мешочки. Однако присяжные поверили Спилсбери. Криппена признали виновным в том, что он опоил и убил свою жену. Его повесили в Пентонвилльской тюрьме в Лондоне, а похоронили, как он просил, с фотографией Ле Нев, которую не признали соучастницей преступления и оправдали.

Образцы ткани поныне хранятся в Королевской лондонской больнице. В 2002 году их изучил профессор Бернард Найт. Он не нашел очевидных следов операционного шрама. Более того, ДНК этих материалов вроде бы не соответствует ДНК некоторых потомков Коры Криппен, а сами останки принадлежат мужчине. Таким образом, перед нами парадокс: именно в том деле, которое сделало Спилсбери символом медицинской криминалистики, он мог трагически ошибаться.

Через пять лет после того, как Криппена повесили, Спилсбери участвовал еще в одном необычном деле, справиться с которым ему не помог бы ни анализ ДНК, ни какой-либо иной современный метод.

В воскресенье 3 января 1915 года бакингемширский садовод Чарльз Бернем присел выпить чаю и открыл газету News of the World. Увидев заголовок на третьей странице, он ахнул: «Смерть в ванной: трагедия с невестой на следующий день после свадьбы». Из короткого сообщения следовало, что некую Маргарет Ллойд нашли мертвой в ее квартире на севере Лондона. «Медицинское освидетельствование показало, что инфлюэнца в сочетании с горячей ванной могли вызвать обморок» – так завершалась статья. А почти годом раньше в ванной умерла дочь Чарльза Бернема, дело было в Блэкпуле, вскоре после ее свадьбы… Бернем отправился в полицию, и оказалось, что мужем Маргарет Ллойд был Джордж Джозеф Смит: человек, который ранее был мужем Элис Бернем.

По поручению полиции Спилсбери провел аутопсию эксгумированного тела Маргарет Ллойд, а затем аутопсию тела Элис Бернем. Вскоре выяснилось, что была и третья женщина – Бесси Уильямс, которая также вышла замуж за Джорджа Смита и умерла при схожих обстоятельствах в своем доме в Кенте 13 июля 1912 года.

В первых двух случаях коронеры не нашли признаков насильственной смерти. Однако при повторном изучении дела полиция обнаружила, что смерть жен была выгодна Смиту: Маргарет застраховала свою жизнь на 700 фунтов, а Элис – на 506 фунтов. От Бесси же вдовец получил 2500 фунтов на трастовом счете (сейчас это эквивалентно сумме около 190 000 фунтов). Вырисовывалась закономерность, и Смит был арестован.

Исследуя трупы Маргарет и Элис, Спилсбери не нашел признаков насилия, яда или сердечного приступа. У Бесси же он обнаружил «гусиную кожу» на бедре, которая иногда указывает на утопление (хотя может быть вызвана и разложением после смерти). Спилсбери прочел записи врача, который первым осматривал труп Бесси, и заметил, что в руке она сжимала кусок мыла.

По его распоряжению все три ванны привезли в полицейский участок Кенти-тауна и поставили рядом друг с другом. Спилсбери внимательно исследовал их. Особенно его заинтересовал случай с Бесси Уильямс. Незадолго до смерти Смит водил ее к врачу по поводу симптомов эпилепсии. Смит сказал Бесси, что она страдает припадками, хотя она не помнила за собой такого, а эпилептиков в роду у нее не было. Может, в смерти виноват эпилептический припадок? Однако возникали сомнения: Бесси была 1 метр 70 сантиметров ростом и довольно тучной. Ванна же, в которой она умерла, была чуть больше полутора метров длиной и с пологой спинкой. Спилсбери знал, что первая фаза эпилептического припадка вызывает полную ригидность тела. А значит, с учетом формы ванны в случае припадка ее голова возвышалась бы над водой, а не погрузилась в нее.

Значит, дело не в эпилептическом припадке. Но в чем? Изучая вопрос, Спилсбери выяснил, что внезапный и резкий приток воды в носоглотку способен повредить блуждающий нерв и вызвать внезапную потерю сознания, чреватую летальным исходом. Часто при этом возникает внезапное окоченение (именно этим Спилсбери объяснял зажатый в руке Бесси кусок мыла).

В 1853 году Альфред Суэйн Тейлор категорически заявлял, что невозможно утопить взрослого человека, не оставив на трупе синяков: жертва отчаянно борется за жизнь. Десятилетиями это мнение считалось бесспорным. Однако инспектор уголовной полиции Нил решил провести до суда серию экспериментов, чтобы проверить гипотезу Спилсбери. Он нашел женщин-волонтеров, вызвавшихся оказывать сопротивление при попытке погрузить их под воду. Первой женщине, лежащей в купальном костюме в полной ванне, удалось ухватиться за край ванны и удержаться. Но когда Нил схватил ее за лодыжки и резко потянул их вверх, она ушла с головой под воду и потеряла сознание. У доктора ушло несколько минут на то, чтобы откачать ее. К счастью, она была жива. Этот опыт не был идеей Спилсбери, но Спилсбери знал о нем и выиграл от этого знания.

Джорджа Смита судили за убийство Бесси Уильямс. На суде Спилсбери высказывался очень авторитетно и легко убедил присяжных. Посовещавшись 20 минут, они нашли Смита виновным. Его повесили в Мейдстоунской тюрьме.

Этот миловидный мошенник и вор совершил первую кражу в возрасте девяти лет, в лондонском Ист-Энде. Повзрослев, стал носить золотые кольца и яркие галстуки-бабочки, мороча голову женщинам. Из-за Первой мировой войны и отъезда молодых англичан в колонии в 1915 году в Великобритании образовался «излишек» в полмиллиона женщин. Смиту было кем поживиться. Подогретый газетами интерес общества к «убийствам невест в ванной», как назвали эти преступления, был велик. Десятки журналистов, желающих поведать, как «ученый разоблачает серийного убийцу», осаждали дверь Спилсбери. Его слава оставалась в зените до самой смерти.

Неоднократно выступал он экспертом в делах о женоубийстве. Даже страшно, скольким из них сошли с рук злодейства, когда наука не умела доискиваться до правды! Все чаще газеты рисовали Спилсбери героем, посвятившим себя разгадке криминальных тайн по следам на телах беззащитных жертв, чтобы убийцы не ушли от правосудия и не нанесли новый удар. В 1923 году ему было пожаловано рыцарство. А годом позже его репутацию еще больше укрепило другое дело.

5 декабря 1924 года Элси Камерон, жившая на севере Лондона, уехала к своему жениху Норману Торну, хозяину птицефермы, в Кроуборо (графство Суссекс). Они были помолвлены в течение двух лет, но Торн завел новую подружку.

15 января 1925 года полиция обнаружила расчлененные останки Элси под куриным загоном на ферме, а ее голову в коробке для печенья. Сначала Торн утверждал, что Элси вообще не приезжала, но после обнаружения останков изменил показания: будто она приехала, сказала о своей беременности и настаивала на женитьбе. И будто в ходе ссоры он выбежал из дома, а когда вернулся два часа спустя, то увидел ее повешенной. Решив, что она наложила на себя руки, он скрыл тело: четвертовал его и похоронил.

Спилсбери провел аутопсию 17 января и в отчете для коронера сообщил, что смерть Элси была насильственной, а предшествовало ей, вероятно, избиение. Он нашел признаки восьми повреждений, в том числе на виске, не видимых снаружи, но заметных при аутопсии. Поскольку странгуляционная борозда, указывающая на повешение, отсутствовала, Спилсбери не изучал под микроскопом материал с шеи. Правда, на шее он заметил две отметины, но счел их естественными складками. На дознании коронер спросил, как можно исследовать труп человека, погибшего шесть недель назад, и Спилсбери уверил его, что гниение не составляет проблемы. Обвиняемый Норман Торн поставил выводы Спилсбери под сомнение на том основании, что снаружи кровоподтеки не заметны, и его просьбу о вторичном вскрытии удовлетворили.

Элси была эксгумирована 24 февраля. Аутопсию проводил Роберт Бронте в присутствии Спилсбери. Такие исследования должны делаться при ярком солнечном свете или в морге с хорошим электрическим освещением. Тут все происходило между полуночью и девятью часами утра перед толпой зрителей и журналистов в тускло освещенной часовенке на кладбище. Гроб был полон воды, и после предыдущего осмотра останков разложение продолжалось еще целый месяц. Все же Бронте заметил на шее отметины и взял образцы для анализа.

Суд над Норманом Торном занял пять дней. Соперничающие друг с другом патологоанатомы разошлись во мнениях. В ответ на вопрос обвинения, имеются ли на теле внешние отметины, указывающие на повешение, Спилсбери ответил: «Нет, никаких». Адвокат Джеймс Касселс пытался доказать, что Элси Камерон была еще жива, когда Торн снял ее с перекладины, получила синяки при падении на пол и умерла от шока 10–15 минут спустя. Так можно было объяснить отсутствие странгуляционной борозды: ее устранила циркуляция крови. Касселс раскритиковал Спилсбери за то, что тот не исследовал шею под микроскопом.

На протяжении процесса судья называл Спилсбери «крупнейшим из ныне живущих патологоанатомов», а резюмируя дело, сообщил, что Спилсбери, «без сомнения, дает самое квалифицированное заключение, какое только можно получить». Меньше, чем за полчаса, присяжные вынесли вердикт: «Виновен». У некоторых было ощущение, что мало внимания уделено разнобою в показаниях медиков-криминалистов и тому, что признаков насильственной смерти Элси Камерон не выявлено. Среди людей, недовольных слишком быстрым согласием присяжных с уверенными выводами Спилсбери, был сэр Артур Конан Дойль, живший неподалеку от Нормана Торна. По его замечанию в Law Journal, «сэра Бернарда должно несколько смущать, что присяжные с готовностью наделяют его папской непогрешимостью».

Нормана Торна повесили в Уондзуортской тюрьме за убийство Элси Камерон, хотя он заявлял о своей невиновности до самого конца. В его знаменитом письме отцу перед казнью есть такие слова: «Ничего страшного, папа, не волнуйся. Я жертва спилсберизма».

По мнению историков Иана Берни и Нила Пембертона, в ходе судебного процесса по делу Торна столкнулись две линии: Спилсбери эффектно выступал в суде во всем блеске своей славы, полагаясь на скальпель и интуицию, а Бронте, лабораторный патологоанатом, исходил из последних достижений криминалистической технологии. Они утверждают, что «виртуозность» Спилсбери в морге и зале суда «угрожала подорвать основы судебной медицины как современной и объективной дисциплины».

В своей книге «Летальный свидетель» (Lethal Witness, 2007) Эндрю Роуз высказывает мнение, что по вине Спилсбери как минимум дважды был вынесен приговор несправедливый и еще несколько раз – недостаточно обоснованный. Доказательств не хватало, но присяжные рассуждали по принципу: раз сэр Бернард Спилсбери считает обвиняемого виновным, значит, он виновен. В некоторых отчетах об аутопсии, а их было более 20 000, Спилсбери умалчивал о свидетельствах, противоречивших его версии.

Например, в 1923 году на основании показаний Спилсбери, молодого солдата по имени Альберт Дернли обвинили в том, что он связал и задушил лучшего друга. До казни оставалось всего два дня, когда начальник тюрьмы прочел письмо, написанное Дернли своей знакомой. Тональность письма обеспокоила его, и он убедил Министерство внутренних дел отложить казнь.

Истина раскрылась очень вовремя: смерть не была насильственной, а стала результатом случайной асфиксии во время садомазохистской гомосексуальной игры. Спилсбери, известный своей гомофобией, подозревал правду, но оставил ее при себе, считая, что извращенцу поделом.

И все же, когда в 1947 году Спилсбери покончил жизнь самоубийством, отравившись газом в собственной лаборатории в Университетском колледже Лондона – после долгих проблем с депрессией и здоровьем, не только Lancet назвал его величайшим судмедэкспертом своего времени. Осторожные оценки утонули в хоре славословий. Лишь постепенно в последующие годы репутация Спилсбери поблекла.

И уже в 1959 году судебный медик Сидни Смит написал: «Можно надеяться, что еще один Бернард Спилсбери никогда не появится».

В наши дни крупнейший судебный патологоанатом Великобритании – Ричард Шеперд. Однако он твердо убежден: он не «звезда» в зале суда, да и не хочет ей быть. И это при том, что ему доводилось проводить аутопсии в нашумевших делах. В частности, он участвовал в расследовании гибели принцессы Дианы и Джил Дандо, жертв теракта 11 сентября в Соединенных Штатах. Но ко всем делам он относится одинаково: аутопсия должна быть «объективной и научной оценкой фактов», кем бы ни была жертва.

А утром он встает на работу ради живых, а не мертвых. «Меня увлекает работа в связке с полицией, судом, другими людьми. Необходимо увидеть, понять и осмыслить проблемы и эту информацию передать остальным. Мне приходится абстрагироваться от разрушительных вещей, которые я делаю, и помнить, что все это – для семей умерших. Если они поймут случившееся, от этого не будет большого практического толка, но у людей появится возможность взглянуть в лицо правде и смириться с ней. Судебная наука шла неправильным путем, когда людям не говорили правды, иногда, возможно, чтобы не расстраивать родственников. Но это не работает».

Полиция должна принять непростое решение о том, какую информацию сообщить патологоанатому, прежде чем он возьмется за дело. Если он будет знать слишком много, это может лишить его объективности. Если же слишком мало, он может не заметить чего-то существенного. Дик Шеперд объясняет: «Если информацию фильтруют другие люди, они иногда утаивают важные вещи. А потом эти факты неожиданно всплывают на суде, и ты думаешь: "Так-растак-перетак". Адвокат спрашивает: "Если бы вам сказали это, вы бы сделали иной вывод?" "Да, иной". – "Спасибо, доктор Шеперд". И адвокат садится с самодовольной улыбкой на лице». Обвинение получает хорошую оплеуху.

Спилсбери редко наблюдал самодовольную улыбку адвокатов еще и потому, что почти всегда знал обстоятельства дела. А сейчас другие времена. Когда Дику Шеперду звонят из полиции или из офиса коронера, его обычно зовут не на место происшествия, а в морг. Такие задачи, как анализ крови и анализ ДНК, которыми раньше занимались судебные медики, возложены на других специалистов. На месте преступления младшие сотрудники упаковывают тело, чтобы защитить его от загрязнения и чтобы не потерялись важные следы (волосы, ворсинки, грязь).

Когда Дик попадает на место преступления – а «иногда это очень полезно, причем не столько для конкретных анализов, сколько для представления об общей картине», – он отмечает положение тела и близость к другой фактуре: оружию, отпечаткам пальцев, местам входа и выхода из помещения. Он всячески старается не потерять и не загрязнить вещественные доказательства, прикасаясь к телу и передвигая его лишь по мере необходимости. Как-то он принимал участие в таком расследовании: полиция полагала, что женщина, найденная у подножия лестницы своего дома, упала случайно. Дик отправился посмотреть, «где и как она лежала и не передвигали ли тело». И вот что он заметил: «Во время вскрытия я нашел повреждения, которые, как я думал, женщина получила, когда спускалась по лестнице и споткнулась. Но поскольку я побывал на месте происшествия, то позже смог объяснить царапины на ее боку тем, что они были получены, когда она повернула за угол».

Следователи всегда хотят узнать приблизительное время смерти. Эта информация способна поколебать, опровергнуть или подтвердить алиби подозреваемого. Чем позже обнаружено тело, тем сложнее определить, когда произошла смерть. И чем точнее оценка, тем полезнее она для следствия.

При осмотре трупа Дик Шеперд прежде всего измеряет ректальную температуру (если нет оснований подозревать изнасилование). Для этого он вводит градусник в прямую кишку. Когда-то считалось, что тело остывает со скоростью 1°C в час, пока не достигает температуры окружающей среды. Скажем, если человек со средней температурой 37°C умер в комнате, где температура воздуха составляет 20°C, потенциально имеется 17-часовой промежуток времени, в течение которого можно прикинуть время смерти. Однако исследования показали, что многое зависит от деталей: скажем, худое тело остывает быстрее полного; чем обширнее поверхность, тем быстрее идет остывание. Играет роль и то, вытянуто тело или лежит калачиком; в одежде или без одежды; в тени или на солнце; в воде или в сухом месте. Но как бы то ни было, если сразу провести четкий анализ, это может стать полезной отправной точкой. Влияние же таких факторов, как температура окружающей среды и вес тела, можно учесть с помощью графика под названием номограмма.

Следующее явление, которое интересует Дика, – трупное окоченение. Симптомы трупного окоченения представляют ценность для патологоанатома в течение примерно двух дней после смерти, поскольку существует определенный цикл. Сначала тело приходит в состояние полного расслабления. Затем, часа через три-четыре, начинают затвердевать небольшие мышцы век, лица и шеи. Обычно окоченение распространяется книзу, от головы к ступням, от маленьких мышц к большим. Через 12 часов трупное окоченение наступает полностью. Оно держится около 24 часов, после чего мышцы постепенно расслабляются. Исчезает окоченение в том же порядке, в каком происходит: сверху вниз. Еще через 12 часов мышцы достигают полного расслабления.

Несмотря на наличие строгого цикла, трупное окоченение нельзя считать хорошим индикатором времени смерти. Чем выше температура окружающей среды, тем быстрее протекает каждый этап описанного цикла. Кроме того, при сгибании и разгибании тела мышечные ткани разрушаются и окоченение нейтрализуется. Этим способом иногда пользуются убийцы, чтобы сбить следствие с толку.

За трупным окоченением следует наименее славный из всех этапов пребывания тела на земле: гниение. Это не очень эстетично, но судебным медикам приходится вникать во все это, чтобы добросовестно выполнить свою работу. Сначала зеленоватые пятна выступают в паховой области и вокруг пупка, это бактерии в кишечнике начинают процесс «самопереваривания». По мере разложения белковых веществ (под влиянием микроорганизмов) появляются гнилостные газы, тело раздувается – начиная с лица, причем язык может высунуться изо рта. Затем венозная сеть начинает просвечивать через кожу: красные кровяные клетки распадаются, высвобождая гемоглобин. Газы продолжают раздувать брюшную полость, пока не найдут выход, иногда взрывным образом. Они создают гнилостный запах. Тело обретает зеленовато-черный цвет, из носа и рта истекают жидкости, а кожа отслаивается, напоминая «гигантский гниющий помидор».

Тем временем в ходе «самопереваривания» внутренние органы превращаются в кашицеобразное месиво, сначала органы пищеварения и легкие, затем мозг. Мухи откладывают яйца через отверстия (глаза, рот, открытые раны), и личинки питаются плотью.

Ученые непрестанно изучают и уточняют способы определения времени смерти. И все же, как объясняет антрополог Сью Блэк, новые знания приходят с новыми проблемами. «Чем больше мы узнаем, тем яснее становится, насколько все неоднозначно. Нет двух тел, которые разлагались бы одинаково и одними и теми же темпами. Два трупа, лежащие в двух метрах друг от друга, могут разлагаться совершенно по-разному. Иногда дело в количестве жира, иногда – в лекарствах, которые человек принимал, или в одежде, которая была на нем, или в том, что один запах более привлекателен для мух, а другой менее привлекателен. Может быть все, что угодно».

Как быть с этим разнобоем факторов? Надо искать новые подходы. Уже многие годы над этим интенсивно трудятся в Антропологическом исследовательском центре при Теннессийском университете. Этот центр, известный под названием «Ферма тел», в 1981 году основал Уильям Басс для изучения процессов гниения. Это первый исследовательский центр, который стал систематически изучать гниение человеческого тела и его взаимодействие с окружающей средой. Ежегодно более 100 людей завещают свои тела для экспериментов, связанных с гниением мертвой плоти в разных условиях. Исследователи на практике пришли к выводу, что одна неделя на открытом воздухе соответствует восьми неделям под землей и двум неделям в воде.

Арпад Васс, адъюнкт-профессор судебной антропологии в Теннессийском университете, разрабатывает новый метод установления времени смерти. Его анализ основан на идентификации около 400 различных запахов, которые источает тело на разных стадиях гниения. Если понять, когда эти запахи возникают (в тех или иных условиях), можно будет устанавливать, когда человек умер, точнее, чем это удавалось до сих пор.

Разработки таких исследовательских центров, как «Ферма тел», понемногу проникают в мир практической криминалистики через журналы и монографии. Они предоставляют судмедэкспертам знания, позволяющие повысить качество расследования преступлений. Обычно патологоанатомы используют эти знания, осуществляя вскрытия в моргах и больницах. Как и почему умер человек? Что это: самоубийство, убийство, несчастный случай, старость или причины не известны? Ответить однозначно удается не всегда. Допустим, в голову попала пуля. Человек мог застрелиться или случайно нажать на спусковой крючок. А возможно, его застрелили.

Когда судебный патологоанатом входит в морг, ему нужно узнать очень многое, переходя от общих наблюдений к мелким деталям, а затем снова вернуться к общей картине (уже с учетом этих деталей). Последовательность, в которой осуществляется аутопсия, мало изменилась с начала ХХ века.

Когда тело привозят в морг, Дик Шеперд делает необходимые фотоснимки. Ассистент берет чехол, в котором лежало тело при транспортировке, и внимательно осматривает его: не остались ли в нем какие-либо улики. Дик снимает одежду, фотографирует ее, упаковывает и документирует. Затем берет биологические образцы: волосы, кусочки ногтей и половых органов. Снимает отпечатки пальцев. Это надо делать осторожно, убедившись, что у человека в руке не зажаты улики.

Затем Дик омывает тело, документируя все шрамы, родинки, татуировки и необычные физические особенности. «Каждый судмедэксперт идет своим путем, – объясняет Дик, – лично я начинаю с головы и всегда занимаюсь в первую очередь левой стороной тела. Осматриваю голову, грудную клетку, брюшную полость, спину, левую руку, правую руку, левую ногу, правую ногу. Все повреждения документируются и снимаются на пленку. Вот привезли тело погибшего в драке в пивнушке, а на нем 970 ссадин. У меня внутри все оборвалось. Разве нельзя написать, что на голенях множественные ссадины? Нет». Мало ли, как повернется дело. Иногда тщательность документации поистине бесценна, как было в случае с еще одной английской женой, умершей в ванне.

3 мая 1957 года, в 23 часа, Кеннет Барлоу, санитар из Брэдфорда набрал номер 999 и сообщил, что нашел жену лежащей в ванне без сознания. По его словам, он вытащил ее из воды и долго пытался оживить, а до этого в тот вечер ее мучили рвота и жар. Однако у полицейских вызвали подозрение два использованных шприца на кухне. Кеннет объяснил, что лечил у себя абсцесс пенициллином. Тесты подтвердили наличие пенициллина.

И все же у патологоанатома Дэвида Прайса оставались сомнения. В ходе аутопсии он исследовал с увеличительным стеклом каждый дюйм кожи миссис Барлоу. И в итоге нашел два крошечных следа, словно от шприца, по одному на каждой из ягодиц. А поскольку Кеннет упоминал, что его жена страдала от гипогликемии (пониженного содержания сахара в крови), у Прайса возникло подозрение, что женщине была введена смертельная доза инсулина. Тесты на инсулин в ту пору не делались, поэтому Прайс взял ткани вокруг мест укола и ввел их мышам. Мыши быстро скончались от гипогликемии. Барлоу обвинили в убийстве и приговорили к пожизненному заключению.

После тщательного внешнего осмотра начинается внутренний. Патологоанатом ищет внутренние повреждения и другие медицинские указания на естественную смерть. Дик Шеперд делает на теле Y-образный разрез от плеч до паха, рассекает реберные хрящи и вскрывает грудную полость, обнажая сердце и легкие. Исследует шею: не повреждены ли хрящи гортани? Это может указывать на удушение. Затем извлекает какой-то один орган (например, печень) или совокупность органов (допустим, сердце и легкие), изучает их поверхность и делает надрезы, чтобы исследовать их изнутри. Сохраняет образцы органов. «Сейчас Министерство внутренних дел требует, чтобы все основные органы изучались под микроскопом в любом случае, даже если это 18-летний подросток, погибший от удара бейсбольной битой по голове». Что ж, понятно: лучше перестраховаться. Полученные образцы Дик отсылает в лабораторию. Потом он делает разрез от уха до уха и снимает скальп. Распиливает череп и снимает крышу черепа, после чего осматривает мозг. Затем мозг также вынимается для более тщательного осмотра.

И наконец, Дик зашивает сделанные им разрезы на органах, возвращает их на свои места и зашивает большой Y-образный разрез. Наступает время поговорить со следователями и другими экспертами и высказать свое мнение: что вызывает подозрения и нуждается в дополнительном изучении. Очень часто впоследствии делается вторичная аутопсия, в ходе которой другой медик может проверить выводы Дика. После того как поступают отчеты от патологов всех мастей – костных патологов, невропатологов, педиатров-радиологов и т. д., Дик пишет отчет для коронера.

В крайних случаях делается несколько аутопсий. 23 августа 2010 года в ванне в одной из квартир в лондонском районе Пимлико полиция нашла красную туристическую сумку марки North Face. Квартира принадлежала валлийцу Гарету Уильямсу, талантливому математику и дешифровщику из MI6. Запертые молнии соединял навесной замок. Когда полицейские взломали его и открыли сумку, они нашли внутри нагое, разлагающееся тело 31-летнего Гарета Уильямса.

Полиция сочла смерть подозрительной. Семья Уильямса была убеждена, что здесь не обошлось без MI6 или иной спецслужбы: будучи частью команды, которая пыталась проникнуть в хакерские сети, Уильямс сотрудничал еще и с ФБР.

Дик Шеперд был одним из трех патологоанатомов, проводивших аутопсию. Все они согласились, что Уильямс умер около семи дней назад. Они не нашли следов удушения и физической травмы, но установить причину смерти затруднились из-за быстрого разложения тела: дело было летом, да еще все радиаторы в доме работали на полную мощность. Токсикологи не усмотрели следов отравления, но состояние трупа было таково, что исключить отравление не могли. Но более вероятным казалось удушение.

Аутопсии выявили небольшие ссадины на локтях Уильямса, которые могли быть результатом попытки выбраться из сумки. Дик Шеперд подытоживает ситуацию: «Когда молния заперта на замок, из сумки уже не вылезти. Остается вопрос: сам он запер ее или это сделал другой человек?»

Питер Фолдинг, бывший военный, который специализируется на спасении людей из запертых мест, сообщил дознанию в мае 2001 года, что 300 раз пытался запереть себя в такой же сумке North Face размером 81 х 48 см, но безрезультатно. По его словам, даже Гарри Гудини «было бы непросто запереть себя в этой сумке». То же самое 100 раз проделал еще один эксперт, однако и у него ничего не вышло.

Однако у Дика Шеперда было ощущение, что Уильямс задохнулся и, скорее всего, был жив, когда оказался в сумке. Он рассуждал так: едва ли тело перед трупным окоченением можно назвать гибким, и трудно представить, чтобы его кто-то втиснул в сумку… Ни один эксперт не вызвался проверить данную теорию. На дознании также выяснилось, что ДНК, обнаруженная на пальце Уильямса при первой аутопсии, не имеет отношения к таинственной средиземноморской паре, за которой уже год гонялась полиция. Сотрудник компании LGC, делавший анализ, ввел в базу неправильное описание ДНК. На самом деле ДНК принадлежала одному из следователей, работавших на месте происшествия. Компания принесла семье Уильямса «глубочайшие извинения» за ошибку.

В квартире Уильямса обнаружили дизайнерскую женскую одежду на 20 000 фунтов, а также женские туфли и парики. Кроме того, следователи нашли фотографии мужчин в женской одежде и свидетельства того, что Уильямс ходил по сайтам для любителей острых ощущений, которые связывают себя или запираются в закрытом пространстве.

Коронер Фиона Уилкокс постановила, что, хотя доказательств насильственной смерти нет, нельзя исключить, что кто-то запер Уильямса, еще живого, в сумке и поставил ее в ванну. Она добавила, что нет никаких свидетельств, указывающих на то, что Уильямс был трансвеститом «или интересовался подобными вещами».

Вскоре после вердикта одна 16-летняя девушка и 23-летняя журналистка независимо друг от друга попытались запереть себя в идентичных сумках North Face: они залезли внутрь, подтянули ноги, застегнули молнию почти до конца, просунули пальцы сквозь щель и приладили замок. Затем напрягли мышцы, и замок защелкнулся. Журналистка схожего сложения с Гаретом Уильямсом повторила этот трюк несколько раз, пока не научилась выполнять его за три минуты.

На Питера Фолдинга все это не произвело впечатления. «Все мои выводы остаются в силе. Девушка, залезшая в сумку, не дискредитирует следствие. Мы прекрасно знали о разных способах закрыть сумку, но ни она, ни кто-либо еще не в состоянии сделать это, не оставив на ванне своего ДНК и своих следов. А ведь в этом-то и дело».

Дик Шеперд остается при своем мнении. «Мне никогда не убедить коронера. Она была взбешена моей позицией, буквально кипела от ярости. Но одна из главных причин, почему я думаю, что Уильямс сам это сделал, – его уединенный образ жизни, то, что он носил женскую одежду, напряженно работал, был одержим математикой. Пусть это и не патология, но и не норма».

Поскольку коронер указывала на возможную причастность сотрудников MI6, в 2013 году Служба столичной полиции провела внутреннее расследование. К ноябрю Скотланд-Ярд получил его результаты: скорее всего, Уильямс погиб в результате несчастного случая, заперев себя в сумке. Таким образом, вывод Дика Шеперда подтвердился.

Для расследования загадочных случаев часто нужно воображение. Вспомним патологоанатома, который ввел мышам ткань с женских ягодиц, или журналистку, которая закрыла себя в дорожной сумке, хотя этого не мог сделать военный эксперт. Эти люди следовали первоначальному смыслу понятия «аутопсия»: хотели увидеть все своими глазами. И с каждой новой техникой наша любознательность возрастает. Новые технологии позволяют медикам-криминалистам проникать в недоступные прежде глубины человеческого организма, не закатывая рукава в буквальном смысле слова. В Швейцарии была разработана «виртуальная аутопсия» (виртопсия), которая соединяет КТ и МРТ, создавая из сканов мертвого тела компьютерную модель 3D. Немецкие патологоанатомы, использующие ее, обнаружили, что она выявляет разрывы тканей и кровоизлияния, незаметные при обычной аутопсии. Техника для виртопсии включает сканер высокого разрешения, позволяющий увеличивать изображение кожи, чтобы проверить, есть ли на ней ссадины и места уколов. Одно из достоинств виртопсии состоит в том, что она не так болезненно воспринимается живыми людьми, которым тяжело думать о надругательстве над телами их близких.

Некоторые ученые-криминалисты старой закалки относятся к виртопсии как к новомодному и неоправданному увлечению. Однако в лаборатории патологической анатомии приходят люди нового поколения, которые с техникой на «ты» и начинают ею пользоваться. К январю 2013 года три из 35 криминалистических институтов в немецких университетах были оснащены подобным образом. Правда, эксперты склонны прибегать к виртопсии лишь как к дополнительной мере. Тем не менее появляется все больше доказательств ее ценности. Взять хотя бы случай с альпинистом, разбившимся в Швейцарских Альпах: не потребовалось ни одного разреза, чтобы установить, что у него сломаны череп и голень и раздроблен поясничный отдел позвоночника.

Еще один плюс виртопсии состоит в том, что компьютерную модель могут исследовать разные специалисты независимо друг от друга, а при необходимости продемонстрировать в зале суда, чтобы присяжные составили собственное мнение. Возможно, Спилсбери это не понравилось бы, но его жертвы были бы довольны.

Глава 5
Токсикология

Вот так и в этом маленьком цветочке:

Яд и лекарство – в нежной оболочке…

Шекспир. Ромео и Джульетта (II. III)^[6]

Лекарства коварны. Небольшое количество дигиталиса (наперстянки) помогает при сердечной недостаточности. Однако при передозировке возникают тошнота и головокружение, есть опасность остановки сердца. Праотец современной токсикологии Парацельс в 1538 году заметил: все может быть ядом или лекарством; и то и другое определяет доза.

Яд – один из древнейших видов оружия, которые люди использовали друг против друга. По мере развития науки появилась профессия токсиколог. Токсикологи выявляют смертельно опасные вещества и ищут противоядия. Основателем токсикологии был Матьё Орфила? в начале XIX века, который изучал медицину сначала в Валенсии и Барселоне, а затем в Париже. Исследуя действие ядов, Орфила три года испытывал их на нескольких тысячах собак, подвергая их страшным мучениям. (Обезболивающие средства появились лишь в 1840-е годы, да и вообще они исказили бы результаты опытов.) В возрасте 26 лет он опубликовал труд «Трактат о ядах, или Общая токсикология» (около 1813 года), в котором перечислил все известные минеральные, растительные и животные яды. Это 1300-страничное сочинение оставалось главным справочником по токсикологии в течение 40 лет.

В одном из важнейших разделов «Трактата» Орфила описал усовершенствованные им тесты на отравление мышьяком (веществом, которое у нас ассоциируется с отравителями XIX века). Он понял, что сильная рвота способна удалить все следы мышьяка из желудка. Однако, делая пробы тканей отравленных собак, ученый выяснил, что из желудка мышьяк разносится по всему организму. Кроме того, Орфила показал, что погребенное тело может впитывать мышьяк из окружающей почвы, в результате чего создается впечатление, будто человека отравили при жизни. Поэтому после выхода в свет «Трактата» эксгумацию трупов стали сопровождать исследованием земли вокруг могилы.

В 1818 году Орфила опубликовал «Руководство по лечению отравлений, выявлению ядов и примесей в вине, а также способов отличить настоящую смерть от кажущейся», дабы «в популярном виде изложить наиболее важные сведения из моего "Трактата о ядах"». Люди начали понимать, что своевременная и правильная помощь при случайном отравлении способна уменьшить или нейтрализовать действие яда. Орфила беспокоило массовое невежество в данном вопросе, в то же время он понимал, что на новой научной дисциплине можно делать деньги. Во вступлении к книге были такие слова: «Чрезвычайно важно, чтобы клирики, судьи, крупные чиновники, отцы семейств и вообще жители страны» имели познания в токсикологии. Многочисленные переводы книги – на немецкий, испанский, итальянский, датский, португальский и английский языки – укрепили репутацию Орфила. Если на суде требовались показания токсиколога, приглашали именно его (особенно после того, как он стал лечить короля Людовика XVIII).

В 1840 году Орфила принял участие в знаменитом судебном процессе по делу Мари-Фортюне Лафарж, обвиняемой в убийстве мужа. Со всей Европы стекались люди, чтобы посмотреть, как решится участь его хрупкой, утонченной наследницы.

Мари воспитывалась в парижском пансионе благородных девиц, и многие из ее подруг вышли замуж за богатых людей. К 23 годам желание девушки заключить такой же брак стало столь сильным, что дядя нанял профессионального брачного посредника. Задача последнего оказалась несложной: как-никак у Мари были молодость, красота и приданое в 100 000 франков. Посредник нашел холостяка по имени Шарль Лафарж, владельца монастыря XIII века в области Лимузен (Центральная Франция).

Поместье Лафаржа находилось в упадке, но Шарль был исполнен намерения восстановить его былое величие. Потратив уйму денег, он устроил литейную мастерскую, в которой использовал новые технологии. Но дело не пошло, и в итоге от затеи пришлось отказаться. В 1839 году бедолага был на грани банкротства и видел лишь один выход из положения: выгодный брак. Шарль связался с брачным посредником в Париже. Свои финансовые затруднения он утаил, но зато упомянул стоимость поместья (200 000 франков) и привел хвалебное рекомендательное письмо от своего священника.

Мари сразу невзлюбила Шарля. Нашла его грубым и записала в дневнике, что «и лицом, и фигурой, он похож на рабочего». Но ей хотелось жить в большом поместье, нежиться на роскошных диванах, гулять в благоухающих садах… И разве может владелец старинного монастыря не быть поэтом в глубине души?

После четырех дней знакомства было объявлено о помолвке, и вскоре экипаж уже вез их в Лимузен. Поездка оказалась непростой. Когда Шарль начал есть жареную курицу руками, запивая ее «Бордо» прямо из бутылки, Мари предпочла пересесть к вознице. Однако все это были пустяки в сравнении с шоком, которое она испытала по приезде. Родственники ее супруга были одеты «с худшим провинциальным вкусом», мебель оказалась «ветхой и до смешного старомодной», а дом кишел крысами. В первую же ночь, 13 августа 1839 года, Мари заперлась у себя в комнате и написала мужу весьма эмоциональное письмо, умоляя расторгнуть брак. «Или я приму мышьяк, который у меня с собой… Я готова отдать тебе жизнь. Но принимать твои объятия – никогда».

Успокоившись, Мари согласилась остаться с Шарлем, но при одном условии: она не станет исполнять супружеские обязанности, пока он не найдет деньги, чтобы привести поместье в порядок. Окружающим показалось, что молодожены поладили. Мари нравилось гулять у развалин готической церкви и монастыря. В своих письмах к подругам по пансиону она рисовала сцены семейной идиллии… Впрочем, о мышьяке, купленном ею от крыс, она не упоминала.

Потом Мари предложила мужу составить завещания в пользу друг друга – обычное дело для молодоженов. Но Шарль сделал хитроумный ход: втайне написал еще одно завещание, в котором все получала его мать.

Месяца через четыре после свадьбы, в декабре, Шарль отправился по делам в Париж, чтобы добыть деньги. Пока он был в отлучке, Мари посылала ему нежные письма, в которых рассказывала, как скучает по нему. А еще отправила домашний рождественский пирог. Когда Шарль отведал кусочек пирога, ему стало плохо, началась рвота. Все еще в ослабленном состоянии он вернулся в Лимузен, все-таки выручив немного денег. Мари встретила его участливо и настояла на том, чтобы он лег в постель. Кормила его трюфелями и олениной. Однако ему становилось все хуже и хуже. Позвали семейного врача. Тот не исключил холеру, что вселило панику в домочадцев.

На следующее утро у Шарля начались сильные судороги в ногах и ужасная диарея. Сколько бы он ни пил воды, он не мог ее унять. Позвали второго врача. Тот согласился с диагнозом «холера» и предложил подкрепить силы Шарля эггногом (напитком из взбитых яиц с сахаром и ромом. – Прим. пер.). Однако Анна, одна из женщин, ухаживавших за больным, заметила, как Мари подмешала в коктейль белый порошок. Она спросила, что это, и Мари ответила: «Флердоранжевый сахар». Все же у Анны остались сомнения, и она спрятала эггног в буфете.

Днем 13 января 1840 года Шарль Лафарж скончался. А Анна уже рассказала родственникам о своих подозрениях. Сдержанная реакция Мари на смерть мужа, поначалу казавшаяся проявлением достоинства, стала вызывать подозрения. На следующий день Мари отправилась к нотариусу с документом, который считала завещанием Шарля.

Между тем брат Шарля пошел в полицию. Через два дня после смерти Шарля в поместье приехал мировой судья. Он арестовал Мари и начал расследование. Местные врачи проверили эггног, желудок и частицы рвотной массы Шарля. Следы мышьяка были найдены в напитке и в желудке, но не в рвотной массе.

Казалось, дела Мари плохи. Однако у адвоката появилась идея. Он написал Орфила, «зная, что в таких вопросах М. Орфила – дока». В ответ Орфила объяснил, что местные врачи, делая тесты на мышьяк, использовали методики XVII века. А нужно было взять на вооружение модифицированный тест, разработанный четыре года назад английским химиком Джеймсом Маршем. Когда Марш опубликовал подробности своего очень эффективного метода, в Pharmaceutical Journal of London восторженно писали: «Самыми опасными свидетелями для отравителей теперь станут мертвецы». У теста Марша были свои недочеты, но Орфила устранил большинство из них. Два года спустя появился еще один тест: его придумал Гуго Райнш. Эти тесты оставались главным способом выявления мышьяка вплоть до 1970-х годов, когда им на смену пришли более современные методы: газовая хроматография и спектроскопия. Ссылаясь на письмо Орфила, адвокат дискредитировал первоначальный тест, и судья велел местным врачам сделать пробу заново и по новой методике Орфила.

Врачи провели новые тесты на желудке Шарля Лафаржа, его рвотной массе и эггноге. На сей раз они вообще ничего не нашли.

Однако обвинитель уже заполучил копию «Трактата о ядах» Орфила и внимательно ее прочел. Теперь он знал, что сильная рвота может удалить следы мышьяка из желудка. Но если яд там был, то кровообращение должно было разнести его по всему организму. Поэтому он заявил о необходимости эксгумировать тело Шарля и проверить остальные органы. Судья согласился, и местные врачи сделали еще один тест Марша (на сей раз в присутствии толпы зрителей, причем некоторые теряли сознание от «зловонных испарений»). И снова мышьяк не был найден! Узнав эту новость в суде, мадам Лафарж расплакалась от радости.

Но прокурор не сдавался: сколько раз в жизни эти врачи делали тест Марша? Ответ: нисколько. Тогда прокурор заявил, что столь важное дело нельзя доверять паре провинциальных лекарей. По его словам, единственным надежным экспертом может быть сам Матьё Орфила, крупнейший токсиколог мира. Добравшись до места скорым поездом, Орфила немедленно взялся за работу. Он исследовал то, что осталось от печени, сердца, кишечника и мозга. И на сей раз тест Марша дал позитивный результат. Более того, Орфила показал, что мышьяк не попал в тело из почвы, в которую был закопан гроб.

Мари Лафарж приговорили к пожизненной каторге. В 1841 году, находясь в тюрьме, она написала мемуары. В них она заявляла о своей невиновности, что и продолжала делать до самой смерти от туберкулеза в возрасте 36 лет.

Теперь тест Марша в исполнении Орфила считается переломным моментом в борьбе с отравителями, ознаменовавшим торжество судебной токсикологии. Но тогда у публики голова шла кругом: что такое судебная токсикология – наука, искусство или шарлатанство? Одна газета подытожила: «Сначала наука оправдывает обвиняемого, а через два дня она же осуждает его». То есть недостаточно запросить экспертизу судебного токсиколога. Нужно еще, чтобы токсиколог был правильный.

А ведь отравителей в XIX веке хватало. Ими двигали корысть и жажда мести, самозащита и садизм. Неслучайно французы прозвали мышьяк «порошком престолонаследия» (poudre de succession). По другую сторону Ла-Манша, в Англии и Уэльсе, между 1840 и 1850 годами состоялось 98 судебных процессов по делам об отравлении. Даже странно, что «десятилетие отравителей» последовало за внедрением в практику теста Марша (1836 год). Однако до появления этого теста смерть от мышьяка чаще всего принимали за смерть от «естественных причин».

Выявить действие мышьяка было очень сложно. Ведь он не имеет запаха, а вкус у него приятно-сладковатый. Продавался же на каждом углу. Он плохо выводится из организма, и при регулярных небольших дозах отравление мышьяком напоминает медленное развитие болезни. Клиническая картина может быть разной: среди симптомов – слюнотечение, боли в животе, рвота, понос, обезвоживание, желтуха. Из-за многообразия симптомов убийцы могли наносить удар неоднократно, не вызывая подозрений у местных врачей, которые в качестве диагноза предлагали то холеру, то дизентерию, то лихорадку с расстройством желудка. Наиболее хитроумные из убийц отравляли человека не сразу – чтобы не вызвать подозрения, – а постепенно, давая маленькие дозы в течение долгого времени.

В ответ на все это в 1851 году парламент издал Закон о мышьяке, затрудняющий покупку мышьяка. Продавцы должны были регистрироваться, а покупатели – ставить подпись и обосновывать покупку. Все препараты мышьяка, кроме предназначенных для медицинских и сельскохозяйственных целей, должны были подкрашиваться сажей или индиго, чтобы их нельзя было перепутать с сахаром или мукой.

Однако Закон о мышьяке и тест Марша остановили не всех убийц. Взять хотя бы Мэри Энн Коттон (в девичестве Робинсон), родившуюся в 1832 году под Даремом на северо-востоке Англии. Когда ей было девять лет, у нее погиб отец: сорвался и упал в ствол шахты. Для семьи настали нелегкие времена. Талантливая Мэри Энн еще подростком вела занятия в методистской воскресной школе. В 19 лет она забеременела от шахтера по имени Уильям Моубри, и они вместе ездили по стране в поисках работы. В этот период скитаний Мэри Энн произвела на свет пятерых детей, но четверо из них умерли (возможно, от естественных причин).

В 1856 году супружеская пара перебралась на север, где Мэри Энн родила от Моубри еще троих детей. Но дети скончались от болезни, среди симптомов которой был понос. Горе не помешало Мэри Энн получить за них выплату по страховому полису. Потом Моубри упал, повредил ногу и вынужден был уйти с работы. А вскоре и он заболел – врачи поставили диагноз «желудочная лихорадка» – и умер в январе 1865 года. Мэри Энн пошла в офис страховой компании Prudential и получила около 30 фунтов, на которые чуть раньше уговорила мужа застраховать свою жизнь.

В последующие 10 лет Мэри Энн стала самой успешной серийной убийцей-женщиной в Британии. Мы никогда не узнаем, скольких людей она отправила на тот свет. По-видимому, среди жертв были ее мать, трое из четырех мужей (еще один отказался страховать свою жизнь), любовник, восемь из 12 детей и семь приемышей – в общей сложности как минимум 20 человек.

В 1872 году Мэри Энн положила глаз на таможенника Ричарда Квик-Манна, значительно более обеспеченного, чем ее предыдущие мужья-рабочие. У нее на пути стоял лишь семилетний пасынок Чарльз Коттон. Она попыталась устроить Чарльза на воспитание к его дяде, но безуспешно. Тогда у нее возникла мысль сдать его в работный дом. Однако смотритель согласился взять его лишь с тем условием, что Мэри Энн сама там поселится. Она ответила, что мальчик хвор и умрет, «как остальные Коттоны», если смотритель не передумает.

В итоге она отравила Чарльза. Услышав о его внезапной смерти, смотритель приюта поспешил в полицию. Однако врач, лечивший Чарльза, не нашел при аутопсии следов отравления. Поэтому коронер счел смерть ненасильственной. Все же врач сохранил желудок и кишечник Чарльза и впоследствии выполнил тест Райнша. Так был обнаружен смертельный яд.

Эксгумировали тела недавних жертв Мэри Энн. Как выяснилось, они содержали высокие дозы мышьяка. Адвокат пытался доказать, что Чарльз надышался парами мышьяка, исходившими от обоев на стене комнаты. Однако под грузом улик – эксгумированные тела, показания свидетелей – Мэри Энн признали виновной в убийстве и приговорили к смерти. Сейчас, конечно, диву даешься, как долго она оставалась вне подозрений. Однако до отравления Чарльза она была чрезвычайно осторожной и действовала, пуская в ход и ум, и обаяние, меняя фамилии, а часто и дома. Кроме того, в те времена детская смертность в рабочей среде составляла около 50 %.

Ее повесили, и после смерти она обрела славу. Появился стишок, начинавшийся словами: «Мэри Коттон умерла, и в гробу она сгнила». Несколько месяцев история не сходила с газетных страниц. Убивала ли она из-за денег? Или ею двигали какие-то другие темные мотивы? Может ли такая история повториться? Почему убийца так долго уходила от возмездия? Может ли кому-то сойти с рук отравление?

Викторианцев завораживал образ отравительницы, милой и очаровательной, которая подкладывает мужу в чай лишнюю ложечку сахара… смертельную. Этот образ роковой женщины увлекал, пугал и волновал читателей. На самом деле более 90 % людей, осужденных за убийство супругов в Англии XIX века, были мужчинами. Но мужчины обычно душили или резали жен. Жены, если судить по судебным процессам, в два раза чаще прибегали к более осторожному способу: отравлению.

Разобраться в ситуации не всегда было легко. Ведь мышьяком часто пользовались в повседневной жизни. Мышьяк входил в состав красителя, который применяли и для детских игрушек, и для книжных обложек, и для занавесок зеленого цвета. Его включали в состав косметических средств. Он был ингредиентом в таблетках для восстановления мужской силы, кремах от прыщей и даже в дешевом пиве. Поэтому в случае неожиданной смерти токсикологи должны были внимательно оценить количество мышьяка в трупе, чтобы не отправить на скамью подсудимых невиновного.

Годами ядовитые вещества применяли при производстве самых разных изделий: иногда это делалось по невежеству, а иногда с расчетом на невежество покупателя. Однако в начале ХХ века деятельность двух врачей существенно осложнила жизнь и халатным корпорациям, и потенциальным убийцам.

В 1918 году появилась должность главного судмедэксперта Нью-Йорка, и ее занял Чарльз Норрис, который и создал эту первую в мире организованную судебно-медицинскую службу, ответственную за изучение тела в случае неестественной или подозрительной смерти. Ранее этим занимались «избираемые коронеры», по большей части парикмахеры, владельцы похоронных бюро, а то и случайные люди. Судебный историк Юрген Торнвальд подсчитал, что между 1898 и 1915 годами в Нью-Йорке на должность коронера избирались «восемь владельцев похоронных бюро, семь профессиональных политиков, шесть агентов по торговле недвижимостью, два парикмахера, один мясник, один молочник и два владельца салонов». Система была некомпетентной и коррумпированной. Но теперь главный судмедэксперт и его коллеги должны были быть дипломированными врачами, «квалифицированными патологоанатомами и микроскопистами».

Норрис назначил Александра Геттлера химиком-патологом и попросил его создать судебно-токсикологическую лабораторию (первую в Соединенных Штатах). Геттлер изобрел целый ряд способов выявления токсинов. В эпоху, когда отравления нелегальным алкоголем достигали масштабов эпидемии, химик придумал массу новых способов идентифицировать активные ингредиенты. Каждый раз, когда ему приходилось иметь дело с неизвестным токсином, он покупал кусок печени в мясной лавке, вводил в него токсин и экспериментировал, пока не научался выявлять и отождествлять его.

Он изучил мозг более 6000 людей и создал «первую научную шкалу интоксикации». После Геттлера патологоанатомы стали проверять – во всех насильственных и необъяснимых смертях – мозговую ткань на наличие алкоголя. Он также изобрел тесты на хлороформ, угарный газ, цианистый калий, кровь, семя и ряд других веществ. Поэтому, когда на скамье подсудимых оказалась сама наука, наиболее подходящими экспертами стали Норрис и Геттлер.

…Эта история началась в 1898 году в Париже, когда Мари Склодовская-Кюри открыла радиоактивные элементы торий, полоний и радий, а затем исследовала их свойства. К 1904 году врачи стали использовать радиевые соли для лечения злокачественных опухолей («радиевая терапия»). Казалось, найдено чудо-вещество. Последним писком моды стали радиевая вода, радиевая сода, радиевые кремы, радиевая пудра и радиевое мыло. Рекламные щиты сияли радиолюминесцентными красками, исцеляющими тело и душу…

Куда только не проникали ласковые радиолучи. Американская радиевая корпорация применяла радиоактивную краску даже для часовых циферблатов, чтобы они светились в темноте. К концу Первой мировой войны американские модники стали носить светящиеся часы, а корпорация процветала.

На заводе корпорации в Ориндже (штат Нью-Джерси) работницы обрабатывали по 250 циферблатов в день. Руководство требовало экономить дорогую краску и наносить ее предельно точно, слюнявя кисточки, чтобы придать им форму. В массе своей раскрасчицами были молодые женщины. В обеденный перерыв они мазали радием ногти и волосы, одна из них как-то раз даже нанесла краску на зубы, чтобы получилась зловещая улыбка.

Однако к 1924 году работницы начали болеть. Их челюстные кости разрушались. Они теряли способность ходить из-за вывихов и переломов. Из-за пониженного уровня эритроцитов постоянно ощущали усталость. Девять из них умерли. Тогда корпорация, опасаясь за свой бизнес, начала расследование с помощью ученых из Гарвардского университета. Те заключили, что смерть работниц связана с трудом на заводе. Руководство помешало публикации доклада, чтобы сохранить прибыли. Однако исследования проводила и другая группа ученых.

Судмедэксперт Гаррисон Мартленд ознакомился с их отчетом и решил разобраться в ситуации. Это был пылкий борец за безопасность труда. Именно он предал огласке сведения о том, что нитроглицерин, важный для взрывотехники, опасен для здоровья рабочих, а бериллий, который взяла на вооружение электронная промышленность, чреват тяжелыми болезнями органов дыхания. Благодаря ему, эти вещества стали использовать более осторожно.

Тщательно осмотрев тела живых и почивших заводчанок, Мартленд опубликовал в 1925 году свои выводы. Он объяснил, что элемент радий структурно соотносим с кальцием. При попадании в организм часть радия метаболизируется, часть передается нервам и мышцам, но в основном он накапливается в костной ткани. Но если кальций укрепляет кости, то радий атакует их радиацией, уничтожая костный мозг и создавая крошечные отверстия, которые со временем увеличиваются.

В том же году небольшая группа бывших работниц отважно подала иск на корпорацию. Но у «радиевых девушек» – так их окрестила пресса – ушло три года лишь на то, чтобы преодолеть судебные проволочки и назначить дату суда.

Тем временем Мартленд попросил Чарльза Норриса, главного судмедэксперта Нью-Йорка, собрать данные для суда. Они решили эксгумировать тело бывшей сотрудницы завода, 25-летней Амелии Маггии. В последний год работы она сильно похудела и мучилась от болей в суставах. На следующий год ее челюстная кость стала крошиться, и почти всю ее пришлось удалить. Она скончалась в сентябре 1923 года от «язвенного стоматита» (по словам коронера).

Норрис попросил Александра Геттлера исследовать кости Амелии, включая череп, ступни и правую голень. Сотрудники Геттлера варили их три часа в растворе питьевой соды. Затем разрезали более крупные кости на пятисантиметровые кусочки. Геттлер отнес кости в темную комнату, где находились рентгеновские пленки. Он закрепил кости Амелии на пленках. То же самое он проделал с контрольными костями от другого трупа. Когда через 10 дней он вернулся посмотреть результаты, на рентгеновских пленках вокруг костей Амелии виднелись бледные пятна, а на контрольных пленках их не было. Результаты своего эксперимента Геттлер опубликовал.

Между тем «радиевым девушкам» становилось все хуже и хуже. Двоими из них были Квинта и Альбина Маггиа, сестры Амелии. У обеих разрушались бедра, и Альбина уже не могла вставать с постели; к этому моменту одна ее нога была на 10 см короче другой. Еще одна женщина, Катерина Шауб, надеялась потратить выигранные на суде деньги на розы для своих похорон.

Адвокаты корпорации затягивали дело: мол, женщины не вправе подавать иск, поскольку уже не работают на заводе. Однако обвинение взяло за основу выводы Мартленда и Геттлера и доказывало, что радий оседает в организме навсегда, в отличие от мышьяка и ртути. Когда пятеро «радиевых девушек» выдыхали воздух, выделялся радон.

Заблокировать процесс не вышло. Суды настояли на продолжении дела. В результате было достигнуто соглашение: каждая из женщин получила 10 000 долларов наличными, ежегодную пенсию и оплату медицинских расходов. Корпорация дешево отделалась: не прошло и года, как две женщины умерли.

Печальная история «радиевых девушек» рассказана Деборой Блум в «Учебнике отравителя» (The Poisoner's Handbook, 2010). Далеко не сразу удалось привлечь к ответственности работодателей и хотя бы отчасти компенсировать урон, нанесенный жертвам. И это многое говорит о проблеме отравлений на заводах. Джеймс Уортон, автор книги «Век мышьяка» (The Arsenic Century, 2010), замечает: «Так было уже с мышьяком в составе свечей, бумаги и тканей. Товары поступали в продажу, а потом выяснялось, что они опасны. Поэтому всякие попытки ограничить их использование наталкивались на сопротивление изготовителей… Политики, которые были идеологически против вмешательства властей, пытались заблокировать или игнорировали эти попытки».

Судебная токсикологическая лаборатория Геттлера подала пример остальным. Совместными усилиями люди научились выявлять все новые и новые токсины, и токсинов, которые нельзя отследить, почти не осталось. Ядом для убийства сейчас пользуются реже, а условия труда на заводах и фабриках развитых стран улучшились. Тем не менее велико число людей, которые болеют и умирают от наркотиков: героина, кокаина, метамфетамина. В последнее время судебным токсикологам приходится заниматься главным образом этими случаями.

Роберт Форрест – почетный профессор судебной химии в Шеффилдском университете и крупнейший в Великобритании специалист по судебной токсикологии. Он в криминалистике с тех пор, как учредил в Шеффилде службу клинической токсикологии с ее высокотехнологичной и ультрасовременной аппаратурой. Среди прочего Роберт и его команда делали анализы трупного материала после серии смертей от метадона (заменителя героина).

А потом с Робертом связался местный коронер и попросил помочь с расследованиями. «Мне хотелось подзаработать, и я согласился. С этого все и началось», – объясняет он. Дело было новым и трудным, но профессионализм Роберта постоянно рос. Поскольку изменения, производимые большинством ядов в тканях, невозможно увидеть в микроскоп, Роберт проводил химические анализы крови, мочи, волос и других органов (в том числе впоследствии ногтей), образцы которых получал от патологоанатомов.

Иногда отравление метадоном носит хронический, а не острый характер. Это можно определить по волосам жертвы. Поскольку волосы растут со скоростью приблизительно 1 см в месяц, Роберт разрезает волос на несколько сантиметровых кусочков и исследует каждый из них, определяя время поступления наркотика в организм. Такая техника полезна при лекарственном скрининге, а также при расследовании преступлений, связанных с применением наркотиков. «Допустим, у проститутки есть ребенок. Ей нужно, чтобы он молчал, пока у нее клиент, и она постоянно дает ему метадон. Но однажды неправильно рассчитывает дозу… Она утверждает, что ребенку дал метадон кто-то другой, однако, если оказывается, что ребенок месяцами получал небольшие дозы метадона, ее версия уже выглядит менее убедительной».

Однако метод требует умелого обращения. Светлые волосы содержат меньше меланина, а потому впитывают наркотики хуже, чем темные. Зачастую следы наркотиков исчезают после косметических процедур (скажем, окраски и распрямления волос). И все же анализ на определение наркотиков по волосам весьма эффективен, и проводить его можно даже после смерти.

С годами Роберту стало ясно: концентрации наркотических веществ в большинстве других частей тела сильно меняются после смерти. «Интерпретировать результаты далеко не просто», – признает он. Раньше ученые считали, что «живая кровь» дает те же токсикологические результаты, что и кровь после смерти. «Сейчас мы знаем, что это не так. Поэтому действовать нужно с предельной осторожностью. Все это очень, очень сложно».

Количество и локализация яда зависят от способа, каким он попал в организм. Если яд вдохнуть, то он большей частью осядет в легких. Если ввести внутримышечно, он будет главным образом в мышце в области инъекции. При внутривенном введении яд попадет в кровь, а в желудке и печени его искать практически бесполезно. Зато если яд проглотить, он окажется в основном в желудочно-кишечном тракте и печени. Роберт объясняет: «После смерти обязательно берут образцы крови. К сожалению, часто можно видеть, что на юге Англии патологоанатомы пренебрегают исследованием содержимого желудка, хотя это чрезвычайно важно». Похоже, что в токсикологии, как и во многих других сторонах английской жизни, есть существенная разница между севером и югом.

Токсикология не только выявляет токсины в организме, но и помогает распутывать преступления. Предельно серьезная ситуация возникает, когда убийца – сотрудник государственного учреждения, особенно если оно должно заботиться о слабых и больных людях.

Тридцатитрехлетняя Джесси Мактавиш работала медсестрой в гериатрической палате Рачиллской больницы в Глазго. 12 мая 1973 года она увидела в американском телесериале «Айронсайд», как родственники престарелых пациентов платят медперсоналу за их умерщвление. На следующий день она обсуждала сюжет с коллегами, и один из них упомянул, что отравление инсулином нельзя отследить. А недели через три пациенты в палате Джесси начали умирать. Только в июне скончались пятеро.

1 июля последовала шестая смерть: 80-летней Элизабет Лайон. Врач, констатировавший ее смерть, заподозрил неладное. Переговорив с пациентами из палаты, он обнаружил, что одна из них боится Джесси: та сделала ей укол, после которого самочувствие резко ухудшилось. В ответ на недоуменный вопрос медсестра утверждала, что в шприце была стерилизованная вода, плацебо. Между тем сотрудники больницы сообщили, что Джесси часто делает больным уколы, не отмечая их в медицинской карте. Кто-то слышал, как она шутит, что после всех этих смертей в морге ее называют «сестрой-убийцей».

Мактавиш отстранили от работы и обвинили в том, что она сделала трем пациентам уколы, не предписанные врачом. Один из этих пациентов умер. В те времена токсикологи плохо умели обнаруживать следы инсулина в организме. И все же по тканям обеих рук Элизабет Лайон удалось установить факт инъекций и повышенное содержание инсулина.

В июне 1974 года Мактавиш предстала перед судом по обвинению в убийстве Элизабет Лайон и попытке убить еще трех пациентов путем незаконных инъекций. Против нее дали показания некоторые медсестры и врачи. Одна из медсестер сообщила, что нашла в подсобке пустые ампулы из-под инсулина, хотя ни одному из пациентов инсулин не назначался. Другая медсестра слышала слова Мактавиш: «Даже если трупы откопают, следы инсулина в них не найдут». В итоге отравительницу приговорили к пожизненному заключению.

Однако пять месяцев спустя она подала апелляцию. Адвокат заявил: первоначальный судья лорд Робинсон не сообщил присяжным, что Джесси отказалась от слов, которые ей приписывал полицейский инспектор. Инспектор не записал ее слова на пленку, но утверждал, что в ответ на предъявленное обвинение Мактавиш сказала: «Я дала миссис Лайон полкубика растворимого инсулина, поскольку она хотела избавиться от страданий и у нее плохо работал кишечник». Джесси же опровергала его, уверяя, что упоминала лишь инъекции стерилизованной воды. Более того, инспектор якобы посулил, что, если она признается в инъекциях инсулина, с нее возьмут лишь «пять фунтов штрафа на суде шерифа». Апелляционный суд отменил приговор, согласившись, что лорд Робинсон ввел присяжных в заблуждение.

Мактавиш удалили из шотландского «Реестра медсестер». Вскоре она вышла замуж и взяла фамилию мужа, которая помогла ей в 1984 году зарегистрироваться в «Профессиональном реестре британского центрального совета по уходу за больными, акушерству и патронажной работе».

Обвинение Мактавиш постигла неудача. А вот дело печально известного медика, который делал пациентам уколы морфия и сам выписывал свидетельства о смерти, никаких вопросов не вызывало.

Гарольд Фредерик («Фред») Шипман родился в 1946 году в одном из рабочих районов Ноттингема. Он был способным мальчиком и столь успешно сдал экзамен по окончании начальной школы, что его направили учиться в Хай Пейвмент, лучшую из местных средних школ. Его мать считала, что соседи им не ровня, и внушила Фреду чувство превосходства над окружающими. Это способствовало его отчуждению от сверстников. Он был предан матери, и для него стало потрясением, когда ее жизнь медленно, но верно унес изнурительный рак легких. Днем приходил врач, который делал уколы морфия. Обычно Фред был рядом и беспомощно глядел, как мать проваливается в мирное полузабытье. Она умерла, когда Фреду было 17 лет.

В 1965 году он поступил на медицинский факультет Лидского университета и тогда же познакомился с Примроуз Окстоуби, 16-летней оформительницей витрин. Он женился на ней за три месяца до рождения их дочери. Но еще в свою бытность студентом новоявленный муж и отец пристрастился к петидину, который обычно назначают для обезболивания родов. Дело в том, что в ходе обучения студентов поощряли экспериментировать с лекарствами: в группе из четырех человек двое принимали лекарство и двое отслеживали его действие. По-видимому, так он и попался на крючок.

Годами Шипман подделывал рецепты и доставал петидин, пока его вены не пришли в плачевное состояние. После психиатрического лечения в 1975 году он преодолел свою зависимость. С виду это был добропорядочный семьянин из среднего класса: четверо детей, любящая жена. Правда, коллеги иногда находили его надменным и замкнутым, но пациенты видели в нем толкового врача. Он снискал уважение повсюду, где работал: с 1974 года – в Тодмордене (Йоркшир), а с 1977-го – в Хайде (Ланкашир).

Однако за маской доброго семейного врача скрывался человек, который в течение 25 лет каждый месяц убивал очередного пациента. Сценарий был отлажен. Шипман приходил к одинокой старушке, делал смертельный укол диаморфина и оставлял ее сидящей в одежде на стуле или диване, включив отопление на максимум. На следующий день возвращался и констатировал смерть, а время смерти ставил значительно более позднее, чем время своего предыдущего визита. Ему все сходило с рук, поскольку из-за жара в комнате тело долго оставалось теплым и важный критерий остывания трупа искажался. В качестве причины смерти доктор указывал сердечный приступ или старость. Вскрытие же не требовалось, поскольку пациентки находились под постоянным врачебным наблюдением.

Однако к 1998 году у некоторых жителей Хайда появились подозрения. Местный таксист, часто подвозивший старушек, заметил, что вскоре после визита Шипмана они умирают. Линда Рейнольдс, соседний участковый врач, заметила, что его пациенты умирают в три раза чаще, чем ее. Шипман почувствовал, что к нему стали присматриваться. Следующих трех жертв он специально выбрал среди католичек, чтобы тела не кремировали. Ведь перед кремацией покойника осматривают два врача: нет ли подозрительных обстоятельств, требующих аутопсии.

Последней жертвой стала 81-летняя Кэтлин Гранди, бывший мэр Хайда. По словам Шипмана, дама была «как огурчик», когда 24 июня он брал у нее кровь на анализ. На следующий день она не пришла помогать в столовую для пенсионеров. Двое друзей отправились ее проведать и обнаружили мертвой на диване в гостиной. Они позвонили в полицию, которая поставила в известность Шипмана. Тот явился к ней домой, быстро осмотрел труп и написал свидетельство о смерти, в качестве причины смерти указав «старость». Он также подделал медицинские записи, добавив наблюдения, свидетельствующие о том, что она злоупотребляла кодеином, препаратом от кашля, который после смерти расщепляется, образуя морфин. Таким образом, если бы токсикологические тесты показали наличие морфина в организме, Шипман не оказался бы под подозрением.

Кэтлин Гранди похоронили, как она и хотела. Но затем было обнародовано завещание, по которому все ее состояние (380 000 фунтов стерлингов) переходило Гарольду Фредерику Шипману. «Оставляю все свое имущество, деньги и дом своему доктору, – говорилось в завещании, – моя семья не нуждается, а доктора я хочу вознаградить за заботу обо мне и жителях Хайда». Дочь Кэтлин была в шоке: «непостижимо», чтобы ее мать написала такие слова! Она поставила на ноги полицию, добилась эксгумации и аутопсии. Тем временем следователи обнаружили на завещании отпечаток пальца Шипмана и в результате выяснили, что оно напечатано на пишущей машинке, которую тот хранил у себя в кабинете.

Тело эксгумировали 1 августа, через шесть недель после похорон. Судмедэксперт Джон Резерфорд сделал аутопсию, но не выявил причину смерти. Тогда он отослал ткань с левого бедра и образец печени судебному токсикологу Джулии Эванс. Мышца бедра – самая стабильная ткань в организме, и с нее хорошо начинать поиски следов яда. Джулия Эванс проверила ткани с помощью масс-спектрометрии, которая показывает наличие и количество химических веществ в образце. 2 сентября она сообщила, что Кэтлин Гранди умерла от смертельной дозы диаморфина.

Диаморфин – это медицинский героин, сильный наркотический анальгетик, который прописывают только на финальных стадиях смертельной болезни. Шипман доставал его с помощью поддельных рецептов, а также потихоньку забирал из аптечек раковых больных после их смерти. Диаморфин угнетает нервную систему, снимает боль и успокаивает. Если его ввести в вену, он тут же вызывает остановку дыхания, потерю сознания и смерть. Человек умирает быстро и безболезненно. И все же убийство есть убийство.

Поскольку следы диаморфина можно обнаружить в теле спустя много времени после смерти, коронер отдал распоряжении об эксгумации еще 11 пациенток Шипмана. Во всех случаях были найдены смертельные дозы этого вещества. Шипмана арестовали, а 4 октября 1999 года начался судебный процесс. Доктора обвинили в 15 убийствах и подделке завещания Кэтлин Гранди. В итоге он получил пожизненное заключение, но в 2004 году сделал петлю из простыни и повесился на прутьях тюремного окна.

Для расследования смертей среди пациентов Шипмана (в общей сложности 887) была учреждена комиссия под началом судьи суда первой инстанции кавалерственной дамы Джанет Смит. Согласно окончательному докладу, подготовленному в 2005 году, Шипман убил как минимум 210 пациентов (а возможно, и еще 45). Таким образом, это самый производительный из когда-либо осужденных серийных убийц. В большинстве своем его жертвами становились пенсионерки. Однако имелось и «довольно серьезное подозрение», что среди жертв был и четырехлетний ребенок. То, что преступника не поймали раньше, вызвало общественное недовольство и послужило причиной самокритического анализа среди медиков и криминалистов.

Как Фред Шипман стал расчетливым чудовищем? И почему? Ведь до Кэтлин Гранди он никого не убивал ради наживы. Скорее всего, мы не узнаем правды. Свои мотивы он унес с собой в могилу и до самого конца продолжал лгать, не сознаваясь в убийствах.

Возможно, на него повлияло дело доктора Джона Бодкина Адамса, обвиненного в 1957 году в отравлении морфием 160 богатых пациентов в Истбурне, графство Суссекс. (Хотя Адамс был оправдан, в последние годы многие склонны считать его виновным.) Однако, с точки зрения психологов, сказался детский опыт, когда Шипман видел, как морфий успокаивает его мать. Роберт Форрест, автор нескольких докладов о врачах-убийцах, полагает, что врачи – рядовые члены общества и не наделены «особой харизмой добродетели». Обычно люди идут работать в медицину из интеллектуального любопытства, альтруизма, стремления обрести социальный статус и хороший заработок. По оценкам Форреста, темные мотивы и «нездоровая психика, когда человек ищет острых ощущений или психически болен», встречаются лишь в одном случае на миллион. Шипман и ему подобные «находят вкус в том, чтобы манипулировать пациентами, контролировать их и даже убивать». Если учесть его высокомерное поведение в первые дни после ареста, а также убеждение в своем праве убивать всех, кого захочет, можно предположить, что Шипман наслаждался властью над жизнью и смертью, чувствуя себя чуть ли не Богом.

К счастью, в отличие от врачей, большинство потенциальных убийц не имеют легкого доступа к наркотикам. Редко пользуются они и металлическими ядами вроде мышьяка, которые легко выявляются современной токсикологией. Однако все чаще обращают свой взор на растения и в этом смысле бывают весьма изобретательны. Меня, как писательницу, «сад ядовитых растений» в замке Алник вдохновил на создание образа убийцы, чье увлечение растительными ядами оказалось роковым для нескольких жертв.

Однако жизнь диковиннее вымысла. Вот как убили Георгия Маркова. 7 сентября 1978 года он стоял на автобусной остановке на мосту Ватерлоо в Лондоне, когда вдруг почувствовал острую боль в задней части правого бедра. В тот момент Марков, болгарский писатель и диссидент, бежавший в 1969 году на Запад, ждал автобус, чтобы добраться до радиостанции Би-би-си, где вел передачи, обличающие коммунистический режим в Болгарии. Оглядевшись, Марков обратил внимание на мужчину, который подобрал с земли зонтик, остановил такси и уехал. У Маркова было ощущение, словно его ужалила оса или пчела. Добравшись до работы, он осмотрел ногу и заметил на ней маленький красный бугорок. Вечером нога воспалилась и поднялась температура. Наутро скорая помощь увезла его в больницу. Врачи сделали рентгеновские снимки ноги, но ничего не обнаружили. Несмотря на сильные дозы антибиотиков, через четыре дня Марков скончался.

Коронер заподозрил отравление и велел сделать аутопсию. Патологоанатом Руфус Кромптон обнаружил, что почти все органы повреждены и что причиной смерти стало острое отравление. Он также нашел под кожей бедра крошечную капсулу, размером с булавочную головку. Капсула имела два маленьких отверстия.

Кромптон отослал капсулу и ткань, окружавшую ее, токсикологу Дэвиду Голлу. Тот провел тесты, но не смог определить яд. И все же на основании симптомов болезни он предположил, что в капсуле был рицин – токсин, который получают из жмыха семян касторовых бобов, в 500 раз опаснее цианида. По примеру Матьё Орфила с его опытами на собаках Кромптон решил ввести рицин свинье. «Симптомы оказались индентичными, – объяснял он, – свинья погибла точно таким же образом. Образцы крови показали такой повышенный уровень лейкоцитов, какого не бывает при отравлениях другими ядами».

Если рицин проглотить, мучения будут сильные, но шансы выжить очень велики. При инъекции же и ингаляционном поражении, а также при впитывании рицина через слизистую оболочку доза величиной с несколько крупинок соли способна убить взрослого человека. Рицин останавливает синтез белка, вызывая смерть клеток и поражение основных органов. Симптомы дают о себе знать лишь спустя несколько часов: повышенная температура, судороги, жесточайшая диарея, затруднение дыхания и отеки. Смерть наступает через три – пять дней, причем противоядия не существует. Отравители годами пользовались рицином, поскольку, как и в случае с мышьяком, все выглядит естественно.

Кромптон выдвинул версию, что в случае с Марковым это была капсула с несколькими крупинками рицина, покрытыми сахаром, который при температуре человеческого тела быстро растворился. По-видимому, ее ввели в организм с помощью имитирующего зонтик устройства, действующего по принципу пневматического ружья. За 10 дней до нападения на Маркова сходным образом – с помощью капсулы рицина – в Париже пытались убить другого болгарского перебежчика. Однако он выжил, так как сахарная оболочка растворилась лишь частично.

Поскольку на жизнь Маркова уже покушались дважды, полиция заподозрила в организации убийства болгарские спецслужбы (возможно, действовавшие при поддержке советского КГБ). В 1990 году Олег Гордиевский, некогда двойной агент, утверждал, что КГБ предоставил яд и устройство в виде зонтика. В 1991 году Советский Союз распался, и вскоре бывший шеф болгарской разведки приказал уничтожить десятитомные архивы с подробностями заказных убийств. По-видимому, мы никогда не узнаем, кто именно убил Маркова.

Обычные граждане пользуются растительными ядами менее хитроумным образом. В 2008 году Лахвиндер Чима из Фелтема (Западный Лондон) бросил Лахвир Сингх, мать троих детей, которая была его любовницей в течение 16 лет. Чима, или Счастливчик, как его называли друзья, завел роман с женщиной в два раза моложе нее. Лахвир была безутешна. А Счастливчик еще и объявил, что женится на новой подруге в Валентинов день. И тогда Лахвир решила, что лучше отправить возлюбленного на тот свет, чем вечно мучиться от сознания того, что он пребывает в объятиях другой женщины. Она на месяц съездила в Бенгалию, в предгорья Гималаев, и вернулась с ядом из индийского аконита. Этот аконит очень красиво цветет, но чрезвычайно ядовит. (Кстати, у Роулинг в романе «Гарри Поттер и узник Азкабана» профессор Снегг потчует Римуса Люпина зельем из аконита, чтобы последний не превращался в оборотня.)

26 января 2009 года, за две недели до намеченной свадьбы, Лахвир Сингх проникла в дом бывшего любовника в Фелтеме, взяла из холодильника недоеденное карри и подмешала в кушанье аконит. На следующий день Счастливчик со своей невестой поели карри за ужином. Блюдо показалось Счастливчику столь вкусным, что он полакомился второй порцией. Вскоре у обоих началась рвота. Невеста вспоминала: «Счастливчик говорит: „Мне нездоровится. Лицо онемело. Когда я прикасаюсь к нему, я не чувствую его“». У него начали отказывать руки и ноги. И все же он сумел набрать номер 999 и сказать оператору, что его отравила бывшая подруга. Обеих жертв госпитализировали, но Счастливчика спасти не удалось.

Аконит поражает сердце и другие внутренние органы. После сильной рвоты возникает ощущение ползания мурашек. Затем немеют руки и ноги, дыхание замедляется, сердцебиение ослабевает, нарушая сердечный ритм. Ум же остается ясным. Невесту Счастливчика ввели на два дня в медикаментозную кому, пока токсиколог Дениз Стэнуорт пыталась определить яд. Роберт Форрест объясняет: «К счастью, у Дениз было достаточно материала, основанного на аутопсии. Но лишь когда она стала искать экзотические растительные яды, она нашла аконит». Женщине дали дигиталис, который успокоил сердечный ритм. Впоследствии она полностью выздоровела.

Полиция обыскала квартиру Лахвир Сингх и обнаружила в пальто и сумочке два пакетика с коричневым порошком, аконитом. Лахвир утверждала, что это лекарство от сыпи на шее, но была признана виновной в убийстве и приговорена к 23-летнему тюремному заключению.

Иногда токсикологи имеют дело с ядами до их попадания в организм. Пожарный дознаватель Ниам Ник Дейд, знакомая нам по главе 2, к тому же еще химик-аналитик и специализируется на пожарах, взрывчатых веществах и наркотиках. Если ей нужно узнать, присутствует ли в чем-то кокаин, она сначала использует простой цветовой тест. «Мы опускаем предмет в маленькую ванночку и капаем на него реагент. Если предмет приобретает синий цвет, значит, в нем есть кокаин». Затем она выясняет концентрацию наркотика с помощью более сложных тестов (например, газовой хроматографии).

К Ниам приезжала исследовательница из Таиланда, которая объяснила, что страны победнее не могут позволить себе вторую серию тестов. Получается, людей арестовывают на основании цветового теста, независимо от концентрации наркотика. Поэтому Ниам вместе со своей командой изобрела более дешевое решение. «Вы снимаете цвет на смартфон. Затем, откалибровав камеру, используете этот цвет, чтобы приблизительно оценить процент наркотика в образце. А поскольку у вас есть смартфон, дальше поможет GPS. Сейчас мы вместе с ООН создаем живую всемирную карту найденных образцов наркотиков. Вообще в криминалистике есть масса ценных разработок, которые не требуют сложных технологий. Это могут быть и очень простые вещи». Наверное, Матьё Орфила не пришло бы в голову определять концентрацию кокаина по интенсивности цвета, но почему-то мне кажется, что он оценил бы изящество этого способа.

Глава 6
Дактилоскопия

И дал ему две скрижали откровения, скрижали каменные, на которых написано было перстом Божиим.

Книга Исхода 31:18

Основной принцип судебной медицины, сформулированный Эдмоном Локаром в начале ХХ века, гласит: «Каждый контакт оставляет след». Однако следы нужно правильно анализировать, сортировать и понимать. Иначе они ничего не дадут. Поэтому по мере развития науки развивалось и искусство сыска. Революционным прорывом стала дактилоскопия (опознание человека по отпечаткам пальцев).

Криминалистика началась не с дактилоскопии, но именно этот метод захватил воображение людей, как ни одно другое новшество. А поскольку в своей основе он прост, суды быстро к нему привыкли. На заре ХХ века законопослушным гражданам было приятно думать, что вора поймают за руку без шума и пыли, а душегуба отправят на виселицу, опознав по узору на мизинце, и секундная неосторожность приведет злодея на скамью подсудимых благодаря уникальному сочетанию выпуклостей и бороздок на пальцах.

…Одним из первых европейцев, догадавшихся об индивидуальности отпечатков пальцев, был молодой человек по имени Уильям Гершель. В 1853 году он отплыл из Англии, чтобы работать на Ост-Индскую компанию, по сути правившую значительной частью Индии. Через четыре года спор из-за жира, которым был смазан патрон^[7], привел к бунту туземной пехоты. Так началось Индийское народное восстание, оно охватило всю страну, привело к многочисленным жертвам и было жестоко подавлено англичанами. Когда страсти улеглись, Ост-Индскую компанию вынудили передать прямое управление Индией британской короне, а многие из ее работников пошли на государственную службу. Гершеля же поставили над одной из областей Бенгалии.

Жестокость колонизаторов накалила эмоции, и многие индийцы вознамерились осложнить британцам жизнь по мере возможности. Они отказывались ходить на работу, платить налоги и обрабатывать британские фермы.

Однако Гершель, человек весьма амбициозный, ему было 25, не хотел, чтобы эти волнения помешали карьере. Одним из его начинаний было решение построить дорогу. Он подписал договор с Конаем, местным жителем, о поставке оборудования. А потом сделал нечто весьма необычное.

«Я покрыл ладонь и пальцы Коная самодельными чернилами, которые использовал для официальной печати, и приложил их к обратной стороне контракта. Затем мы вместе изучили этот отпечаток – попутно рассуждая о хиромантии – и сопоставили его с моим». Правда, когда Гершель делал отпечаток ладони Коная, он не думал о строгой идентификации, а лишь пытался «припугнуть» собеседника, чтобы тот «не вздумал отрицать, что это его отпечаток под договором».

Возможно, идею отпечатка Гершель позаимствовал из обычая под названием «сати» (к 1861 году уже редкого и незаконного), согласно которому вдову сжигали вместе с покойным мужем на погребальном костре. Проходя на пути к смерти сквозь «врата сати», она окунала ладонь в красную краску и прикладывала ее к воротам. Потом камень вокруг отпечатка стесывали, чтобы получился барельеф.

Через 20 лет Гершеля назначили судьей в область Хугли под Калькуттой, где в его ведении были суды, тюрьма и пенсии. Мы воспринимаем мошенничество с пособиями как сугубо современную реальность, но Гершель знал о нем 140 лет назад. По его распоряжению у пенсионеров снимали отпечатки пальцев, чтобы после их смерти никто не присваивал их пенсии. Кроме того, брали отпечатки при вынесении судебного приговора, чтобы за осужденного не отбывал наказание (за мзду) другой человек.

О необходимости однозначно идентифицировать преступников говорили все чаще. Пока Гершель разрабатывал свою систему в Индии, в Париже корпел над систематизацией заключенных полицейский клерк по имени Альфонс Бертильон. Для этого он стал использовать методы антропометрии (измерения физических показателей человека) и остановился на 11 показателях, в частности диаметре головы и расстоянии от локтя до конца среднего пальца. По оценке Бертильона, вероятность того, что у двух людей случайно совпадут все 11 показателей, составляла 1 из 286 миллионов. Полученные данные Бертильон записывал на карточках, а в середине карточки приклеивал две фотографии, в профиль и анфас. Эта практика получила широкое распространение.

Между тем в Токио шотландский врач и миссионер Генри Фулдс стал экспериментировать с отпечатками пальцев. Он обратил внимание на то, что древние гончары помечали свои горшки, прикладывая пальцы к глине. А еще – что незаметные отпечатки можно сделать заметными, посыпав их пудрой. С помощью этого метода Фулдс оправдал человека, подозреваемого в краже. Когда он показал настоящему вору сходство между его отпечатками и отпечатками на окне ограбленного дома, вор не выдержал и во всем сознался. В результате наблюдений Фулдс изобрел метод классификации, в котором фигурировали отпечатки всех 10 пальцев. Он пытался убедить Скотланд-Ярд создать отдел, использующий эту систему, но его предложение отвергли.

Однако Генри Фулдс не унывал. Он изложил свой метод в письме Чарльзу Дарвину. Дарвин заинтересовался, но счел, что для этой работы нужен человек помоложе, а потому поручил дело своему двоюродному брату Фрэнсису Гальтону. Десять лет затратил Гальтон на изучение отпечатков пальцев и написал первую на эту тему книгу («Отпечатки пальцев», 1892), в которой выделил восемь основных типов кожных пальцевых узоров. Он также показал, что каждый человеческий палец соответствует одной из этих категорий строго индивидуальным образом.

Об исследованиях Гальтона узнал Хуан Вучетич, аргентинский криминалист и выходец из Далмации. Он стал брать отпечатки пальцев у арестантов в Буэнос-Айресе. Так Вучетич разработал собственную десятипальцевую систему классификации, которую он назвал дактилоскопией и которая поныне в ходу во многих испаноязычных странах. Она оказалась полезной не только для расследования преступлений: аргентинские власти взяли ее на вооружение как форму идентификации личности в гражданских паспортах.

А вскоре система Вучетича столкнулась с серьезной проверкой на прочность. 29 июня 1892 года в деревне под Буэнос-Айресом четырехлетняя Тереза Рохас и ее шестилетний брат Понсиано были найдены жестоко убитыми у себя дома. Их мать Франсиска осталась жива, но ей перерезали горло.

Франсиска сообщила, что их сосед Педро Веласкес ворвался в дом, убил детей и пытался зарезать ее. Полиция пытала Веласкеса неделю, но он упорно держался своего алиби: во время убийства был с друзьями.

Смущенный его несгибаемостью, инспектор Альварес снова наведался на место преступления. И на сей раз заметил коричневое пятно на дверной раме. Это был кровавый отпечаток пальца. Альварес выпилил запачканный кусок рамы и отвез его вместе с отпечатками пальцев подозреваемого Хуану Вучетичу, который недавно открыл дактилоскопическое бюро в Буэнос-Айресе.

Вучетич уверенно объявил, что отпечатки на дверной раме не принадлежат Веласкесу. Тогда полиция взяла отпечатки у Франсиски Рохас. Они полностью совпали с отпечатками на двери. Перед лицом кровавых улик женщина призналась в том, что убила детей, нанесла себе рану и возвела напраслину на невиновного. Оказывается, она хотела выйти замуж за приятеля, который не любил детей. Вместо этого преступница стала первым человеком, осужденным на основании отпечатков пальцев. Ее приговорили к пожизненному заключению.

После дела Рохас Аргентина отказалась от антропометрической системы Бертильона и положила в основу уголовной картотеки отпечатки пальцев. Ее примеру следовали все новые и новые страны. В следующем году Эдвард Генри, начальник полиции Бенгалии, добавил отпечатки пальцев к антропометрическим данным преступников. Хотя еще 40 годами ранее Уильям Гершель официально задействовал дактилоскопию при решении гражданско-правовых вопросов, полиция ею не пользовалась. Однако Эдвард Генри в сотрудничестве с индийским полицейским Азизулом Хаком усовершенствовал метод Гальтона и создал систему, в которой каждому отпечатку присваивался индивидуальный кодовый номер. Затем на основании этих номеров отпечатки раскладывались по 1024 ящичкам в полицейском участке. При взятии каждого нового отпечатка его особенности фиксировались, и полицейские проверяли, нет ли его уже в картотеке. В 1897 году «система классификации Генри» была принята во всей Британской Индии.

В 1901 году Генри вызвали в Лондон и поручили ему руководить Департаментом уголовного розыска в Скотланд-Ярде. Он немедленно учредил дактилоскопическое бюро, чтобы регистрировать преступников и выявлять рецидивистов. Ведь уголовники нередко избегали сурового приговора, называясь вымышленными именами и делая вид, что попались впервые. Уже в первый год своей работы это бюро разоблачило 632 рецидивиста.

Как это часто бывает с любыми новшествами, новые методы расследования уголовных преступлений внедряются в общественное сознание, когда случается сенсация. Дактилоскопия оказалась в центре внимания через четыре года. Утром 27 марта 1905 года, в понедельник, Уильям Джонс отправился на работу в магазин масел и красок Chapman, расположенный на Дептфорд-Хай-стрит в Лондоне. Шестнадцатилетнего молодого человека удивило, что, хотя было уже 8:30, двери и ставни оказались закрыты. Управляющий с женой жили в квартире на втором этаже и обычно открывали магазин для ранних покупателей часом раньше. Уильям подумал, что они заболели: в таком возрасте – 71 год и 65 лет – это немудрено. На стук никто не открывал, и Уильям приналег на дверь плечом. Та держалась крепко. Тогда он встал на цыпочки и заглянул сквозь щель в ставнях. Можно было разглядеть, что кресло у камина в глубине помещения опрокинуто.

Встревоженный, Уильям побежал за приятелем. Вместе они поспешили к магазину и выломали дверь. Уильям обнаружил, что его начальник Томас Фарроу лежит под перевернутым креслом. Лысая голова была раскроена, и кровь сочилась на пепел камина. В ходе последующей аутопсии патологоанатом высказал мнение, что старика шесть раз ударили по голове (возможно, ломом).

Из полиции на месте преступления первым оказался сержант Альберт Аткинсон. Он и обнаружил Анну Фарроу в своей постели наверху, сильно избитую и без сознания, но еще живую. Возле постели лежал открытый и пустой кассовый ящик. Уильям объяснил, что по понедельникам мистер Фарроу обычно отвозил ящик в банк, чтобы положить на счет еженедельную выручку, составлявшую около 10 фунтов.

Делом занялся сам Мелвилл Макнатен, преемник Эдварда Генри, руководителя Департамента уголовного розыска. В первый же день работы Макнатена в Скотланд-Ярде в 1889 году начальство ознакомило его с загадочными убийствами, совершенными годом раньше Джеком-потрошителем. С тех пор Макнатен держал на письменном столе фотографии изувеченных жертв Потрошителя как напоминание о том, что нужно больше стараться. И все же, как и у любого другого опытного детектива, у него были свои неудачи. Уже через три дня работы в уголовном розыске ему пришлось собирать у реки расчлененные останки женщины. Преступник найден не был, и дело вошло в историю как «тайна Темзы».

Макнатен очень хотел раскрыть зверское убийство Томаса Фарроу, потрясшее округу. В Дептфорде хватало грязи, толчеи, болезней и преступлений. Но хладнокровное убийство было редкостью.

Поскольку стариков нашли в ночном белье и, согласно оценке патологоанатома, Томаса Фарроу убили незадолго до прихода Уильяма, полиция заключила, что ранним утром Томаса обманом вынудили открыть дверь. По версии следствия, убийца сразу напал на Томаса, после чего пошел наверх за деньгами. Наверху лестницы была лужа крови: очевидно, Томас из последних сил поднялся за преступником на второй этаж, где лежала его беззащитная жена. Детективы решили, что убийца прикончил его, нанес смертельный удар его жене, схватил деньги и убежал.

Тщательно обследовав кассовый ящик, Макнатен обнаружил на одном из его внутренних отделений жирный след от пальца. Он взял ящик носовым платком, завернул в бумагу и отвез в дактилоскопическое бюро. Макнатен понимал, что публика может поднять его на смех: хотя с помощью дактилоскопии в 1902 году уже уличили Гарри Джексона, взломщика, для многих этот метод все еще ассоциировался с хиромантией. Во время суда над Джексоном звучали скептические голоса. После объявления приговора аноним, подписавшийся как «Возмущенный судья», написал письмо в Times: «Скотланд-Ярд, некогда лучшая полиция в мире, станет посмешищем для всей Европы, если будет искать преступников по бороздкам на коже».

Чарльз Коллинз, руководитель дактилоскопического бюро, осмотрел ящик с увеличительным стеклом и определил – по размеру отпечатка и характеру папиллярных линий, – что след оставлен большим пальцем правой руки. Рука была потной. Коллинз с удовольствием отметил, что отпечаток не принадлежит ни сержанту Аткинсу, ни чете Фарроу. Значит, когда найдут подозреваемого, у полиции будет серьезная улика.

Хотя бюро существовало всего четыре года, в деревянных отделениях его огромной картотеки уже хранилось около 90 000 отпечатков пальцев. Коллинз проверил данные, но не нашел среди них подходящего.

Новым ударом для расследования стало то, что пять дней спустя Анна Фарроу скончалась от ран. Макнатен надеялся, что она очнется и опишет преступника.

Но затем, как иногда бывает, шум в прессе сыграл правосудию на руку. В полицию обратился молочник, который прочел об убийстве в газетах. Он заметил, как в 7:15 из магазина масел и красок вышли двое мужчин. Он еще крикнул им, что они оставили дверь приоткрытой. Один из них обернулся и сказал: «Да ладно, без разницы». Потом они ушли. Молочник описал их внешность: один – усач в синем костюме и котелке, на другом коричневый костюм и кепка.

Нашелся и второй свидетель, художник, из чьих показаний стало ясно, почему юный Уильям Джонс нашел дверь закрытой. В 7:30 художник заметил, как старик с перепачканным кровью лицом закрывает дверь. «Очевидно, – подумал Макнатен, – Томас Фарроу очнулся, в полузабытьи побрел вниз, запер дверь, после чего сделал несколько шагов вглубь комнаты и окончательно потерял сознание».

Но был еще один свидетель – женщина, которая видела, как двое мужчин, подходивших под описание молочника, убегают по Детпфорд-Хай-стрит в 7:20. Более того, она узнала одного из них: человеком в коричневом костюме был 22-летний Альфред Страттон. Описания его спутника соответствовали внешности Альберта, 20-летнего брата Альфреда. Полиция допросила подружку Альфреда, и та призналась, что за день до убийства у Альфреда не хватало денег на еду, а днем позже он купил хлеб, ветчину, дрова и уголь. Для Макнатена этого было достаточно. Братьев Страттонов арестовали через неделю после убийства Томаса Фарроу.

Но тут везение полиции закончилось. Ни молочник, ни его помощник не сумели выделить Страттонов среди других нескольких человек на процедуре опознания. Братья же вели себя нагло: шутили, что, когда Чарльз Коллинз брал у них отпечатки пальцев, им было щекотно.

Однако хорошо смеется тот, кто смеется последним. Когда Коллинз изучил отпечатки пальцев, он обнаружил, что отпечаток на кассовом ящике принадлежит Альфреду Страттону.

И все же обвинение понимало, что точку ставить рано. Убедит ли присяжных след от потного пальца? На карту было поставлено многое: наказание хладнокровных убийц, репутация Скотланд-Ярда (подмоченная убийствами Джека-потрошителя), признание дактилоскопии надежным методом опознания. Макнатен и Эдвард Генри, начальник лондонской полиции, понимали, сколь многим рискуют.

По иронии судьбы Генри Фулдс, вернувшийся из Японии, был готов выступить свидетелем защиты. У него в деле имелся свой интерес. Скотланд-Ярд отверг его призыв учредить дактилоскопическое бюро, а когда впоследствии сделал это, то за основу взял систему Генри и отказался признавать роль Фулдса в развитии дактилоскопии. Фулдс намеревался заявить, что еще недостаточно проведено исследований, чтобы утверждать, что по отпечатку одного пальца можно с полной уверенностью идентифицировать человека.

Место на свидетельской трибуне занял Чарльз Коллинз с пачкой увеличенных фотографий под мышкой. Он показал присяжным жирный отпечаток, полученный с кассового ящика, а затем отчетливые отпечатки, взятые у четы Фарроу и сержанта Аткинсона. Присяжным не понадобилось долго объяснять, что отпечатки отличаются друг от друга. Затем Коллинз предъявил отпечаток большого пальца Альфреда Страттона. Сходство было очевидным. Коллинз упомянул 11 общих особенностей. На присяжных это произвело огромное впечатление.

На перекрестном допросе, устроенном защитой, Коллинз убедительно доказал, что совершенно одинаковых отпечатков одного пальца не бывает, поскольку сила надавливания и угол наклона могут различаться. Это был ответ на критику Джона Гарсона, первого эксперта, выступавшего со стороны защиты: он пытался дискредитировать 11 пунктов сходства (мол, расстояния между точками на ладони имеют несколько разную длину, а изгиб линий чуть-чуть отличается).

Обвинитель Ричард Мьюир начал перекрестный допрос Гарсона с того, что положил перед ним два письма. Оба были написаны Гарсоном, причем в один и тот же день. Но в одном эксперт предлагал свою помощь адвокатам Страттонов, а в другом – главному прокурору. Получалось, что Гарсон хотел выступить на той стороне, которая предложит наибольшую цену. А значит, его показания проплачены. В ответ на эти намеки обвинения Гарсон сказал лишь: «Я независимый свидетель». И получил резкий ответ судьи: «Абсолютно ненадежный свидетель». Тогда Гарсон покинул свидетельское место. Доверие он утратил.

Следующим должен был давать показания Генри Фулдс. Он уже собирался объявить, что, даже изучив многие тысячи отпечатков, не может ручаться, что для стопроцентной идентификации достаточно отпечатка единственного пальца. Однако адвокаты испугались, что с ним выйдет та же неприятность, что и с Гарсоном, и не дали ему слова.

Присяжные совещались два часа и вынесли вердикт: «Виновен». 23 мая 1905 года, через 19 дней после начала судебного процесса, братьев Страттонов повесили. Британская судебная система вступила в новую эпоху научных доказательств.

К 1905 году дактилоскопические бюро появились в Индии, Великобритании, Венгрии, Австрии, Германии, Швейцарии, Дании, Испании, Аргентине, Соединенных Штатах и Канаде. Однако в качестве доказательств отпечатки пальцев использовали только в Буэнос-Айресе и Лондоне. Дело Страттонов показало, сколь эффективной может быть дактилоскопия. В 1906 году, через год после этого судьбоносного процесса, еще четверо британцев получили обвинительные приговоры на основании отпечатков пальцев. В том же году дактилоскопию стали осваивать в Соединенных Штатах, начиная с Нью-Йоркского управления полиции.

Система классификации и поиска отпечатков, предложенная Эдвардом Генри, практически не изменялась, пока в 1980-х годах компьютеры не позволили автоматизировать этот процесс (и соответственно изменить функции дактилоскописта).

С чем работает дактилоскопист? На коже пальцев есть сложный папиллярный узор. Если покрыть его чернилами и приложить к бумаге, получится отпечаток. Папиллярные узоры возникают еще до рождения, на десятой неделе внутриутробной жизни, когда плод имеет лишь 8 см в длину. Когда один из трех слоев кожи – назальный – начинает расти быстрее других слоев, для ослабления напряжения формируются рельефные линии (подобно разломам в земной коре). Если бы подушечки пальцев были плоскими, давление на кожу было бы одинаковым, и рельефные линии шли бы параллельно. Однако из-за покатости подушечек линии неровности формируются вдоль линий одинакового давления (чаще всего концентрическими кругами). Узоры также присутствуют на ладонях рук и ступнях ног. Они присущи всем приматам, чему эволюционные биологи нашли свое объяснение. Бороздки защищают кожу от повреждений, помогая ей растягиваться и деформироваться; по ним может стекать пот, делая вещи в наших руках менее скользкими, к тому же они обеспечивают более плотный контакт (а значит, и захват) c шероховатыми поверхностями, скажем с древесной корой.

Когда мы дотрагиваемся пальцем до какой-либо поверхности, линии оставляют на ней неповторимый узор. Даже у однояйцевых близнецов отпечатки пальцев разные. За все время существования дактилоскопии не было обнаружено людей с абсолютно одинаковыми отпечатками пальцев.

В домашней обстановке легко определить, где чьи следы: скажем, вот те маленькие и грязные принадлежат ребенку, который не снял башмачки, еще поменьше – собачьи. Но здесь не так много вариантов, да и следы заметны невооруженным глазом. Значительно сложнее обстоит дело с невидимыми и скрытыми следами. Такие субстанции, как пот и грязь, кровь и пыль, могут оставлять как явные, так и скрытые следы. Чем более шероховата поверхность, тем сложнее обнаружить на ней четкий отпечаток пальца. Что касается отпечатков на целлофановых пакетах и человеческой коже, когда-то их было невозможно снять, но современные технологии позволяют это делать.

Британские эксперты пользуются разными методами снятия отпечатков пальцев, причем начинают с наиболее сохранных. Порядок действий прописан в «Руководстве по дактилоскопии» (Manual of Fingerprint Development), составленном Министерством внутренних дел. Сначала проверяют, нет ли явных отпечатков (вроде кровавого отпечатка на дверной раме в доме Рохас). При необходимости фотографируют. Затем с помощью лазера и ультрафиолета высвечивают скрытые отпечатки. Опять же делается снимок. Если специального освещения нет, эксперт покрывает отпечаток дактилоскопическим порошком, фотографирует и затем прикладывает липкую ленту. Впоследствии ленту снимают с предмета и приклеивают к белой карточке. Таков классический метод снятия отпечатков по Генри Фулдсу, и до сегодняшнего дня он остается наиболее популярным. Если отпечаток упорно остается невидимым (что типично для пористых поверхностей), эксперты выявляют его с помощью веществ, которые вступают в химическую реакцию с солью и аминокислотами человеческого пота.

Фотографии и отпечатки отсылают специалисту. Тот проверяет, достаточно ли ясно отпечатался папиллярный узор, чтобы по нему можно было идентифицировать человека. Если отпечаток не слишком смазанный и фрагментированный, дактилоскопист сначала сопоставляет его с отпечатками нейтральных лиц, то есть людей, которые имели полное право находиться на месте происшествия и ни в чем не подозреваются, – в частности, жертв и полицейских – и уже затем переходит к потенциальным подозреваемым. Это неизбежно субъективный процесс. Если соответствия не найдено, эксперт сканирует отпечаток и шифрует геометрические параметры. Затем он включает автоматический поиск по национальной базе данных. В Англии используется система IDENT1, которая содержит отпечатки около 8 миллионов человек.

IDENT1 – современный аналог картотечной системы Эдварда Генри. Как и база данных ФБР, она использует несколько модифицированную версию классификационной системы Генри. Компьютерная программа задает отпечатку ряд вопросов (например: «Сколько у тебя завитков?»). Каждому ответу присваивается числовое значение: скажем, «два завитка» – два балла. Из этих числовых значений складывается общий код. Затем IDENT1 сопоставляет этот код с 8 миллионами других кодов и выдает около десятка наиболее похожих отпечатков.

Теперь остается определить, есть ли среди них абсолютно идентичный. Это тоже достаточно субъективный процесс. Если выявлено сходство общего типа узора, необходимо исследовать локальные признаки («минуции»): точки, где линии начинаются и обрываются; где расходятся, а где сливаются; где образуют маленькие мостики между двумя другими линиями и т. д.

В 1901 году, когда в Скотланд-Ярде появилось дактилоскопическое бюро, специалистам вроде Чарльза Коллинза требовалось найти как минимум 12 одинаковых минуций, чтобы засвидетельствовать идентичность личности в английском суде. В 1924 году число минуций увеличили до 16. В большинстве стран требования были ниже, а большинство дактилоскопистов считали, что достаточно восьми. Если дактилоскопист находил от 8 до 15 сходных признаков, он обычно сообщал о них полиции, поскольку это могло навести на след. Однако к 1953 году английская полиция перешла на стандарт в 16 минуций.

Со времен братьев Страттонов доверие к дактилоскопии со стороны суда, полиции, да и населения разных стран постоянно росло. Многие люди, в том числе эксперты, считают дактилоскопический метод безошибочным. Джон Фрейзер констатирует в книге «Судебная наука» (Forensic Science, 2010): «С точки зрения большинства дактилоскопистов, идентификация личности по отпечаткам пальцев может быть однозначной и стопроцентной».

Что ж, если отпечаток отчетливый, вероятность ошибки почти исключена. Но если отпечаток смазан или есть какие-то дополнительные следы или кровь, мнения дактилоскопистов могут расходиться. В 1997 году, 6 января, произошел случай, который всерьез поставил под вопрос объективность дактилоскопии. В Шотландии, в Килмарноке, в частном доме было найдено тело его хозяйки Марион Росс. С ней жестоко расправились: колотые раны, сломанные ребра и ножницы в горле. Взявшись за дело, эксперты обнаружили в доме Марион более 200 скрытых отпечатков пальцев. Эти отпечатки были отосланы в Шотландский архив уголовных материалов: сначала надлежало проверить нейтральных лиц – санитаров, врачей и полицейских.

Настоящую бурю вызвал отпечаток большого пальца левой руки на дверной раме ванной комнаты. Хотя он был сильно смазан, дактилоскопист уверенно заявил, что отпечаток принадлежит 35-летней женщине-констеблю Ширли Маки, которой полагалось находиться в оцеплении возле дома, пока эксперты осматривают место происшествия. Чтобы коснуться двери, ей нужно было бросить свой пост, вопиющим образом нарушив правила.

Тем временем отыскался первый подозреваемый: 20-летний рабочий по имени Дэвид Эсбери. Следователи нашли его отпечатки в доме Марион и ее отпечатки на жестяной коробке в его доме. Эсбери объяснял это тем, что недавно помогал ей по хозяйству. Однако полиция сочла улики достаточными для его ареста.

В ходе судебного процесса над Эсбери Маки заявила, что внутри дома Марион Росс никогда не была и, следовательно, отпечаток не может ей принадлежать. Ее свидетельство было подтверждено 54 работниками полиции, которые работали на месте преступления. Тем не менее ее отстранили от работы в полиции Страсклайда, а впоследствии уволили.

Но это было лишь началом кошмара. Однажды рано утром в 1998 году Маки арестовали. Она оделась под бдительным взором сотрудницы полиции и была препровождена в участок, которым руководил ее собственный отец Иан Маки. Ей устроили досмотр с полным раздеванием, после чего заперли в тюремную камеру. Оказалось, что ее обвиняют в даче заведомо ложных показаний. А это – восемь лет тюрьмы. На основании своего долгого и славного полицейского опыта отец Ширли был убежден, что дактилоскопия не ошибается. Ему легче было поверить в ложь собственной дочери, чем в ошибку экспертов. «Людей вешали на основании отпечатков пальцев», – напомнил он ей.

В мае 1999 года Ширли Маки предстала перед Высшим уголовным судом Шотландии. Два американских эксперта, изучившие отпечаток пальца, заявили, что он ей не принадлежит. По словам одного из них, «достаточно несколько секунд», чтобы увидеть «очевидные» различия. Поэтому суд признал Маки невиновной в лжесвидетельстве. А в августе 2002 года Апелляционный суд по уголовным делам в Эдинбурге аннулировал обвинительный приговор Дэвида Эсбери, признав дактилоскопические улики ошибочными. А ведь он провел в тюрьме три с половиной года!

Когда невиновность Ширли Маки была установлена, зазвучали голоса, что Шотландский архив уголовных материалов и четыре сотрудника страйсклайдской полиции плохо исполняли свои обязанности. Впоследствии Маки подала иск о компенсации и в 2006 году добилась выплаты 750 000 фунтов.

Но к тому времени она потеряла любимую должность, годы проработала в сувенирном магазине и получила сильнейшую депрессию. Иан Маки теперь ездит по всему миру с призывами улучшить качество экспертизы и предостерегает людей от излишнего доверия дактилоскопистам. В 2001 году в Англии и Уэльсе отказались от стандарта в 16 минуций: отчасти из-за фиаско с делом Маки – Эсбери и отчасти потому, что он плохо работал. Если дактилоскописты отыскивали 14 сходств, они подчас старались найти еще два, чтобы все «сошлось». Их начинали интересовать сходства, а не различия. А это опасно. После отмены требования совпадения 16 минуций численного стандарта не существует. Однако другие эксперты очень редко оспаривают те или иные конкретные решения дактилоскопистов.

Кэтрин Твиди – одна из немногих людей, чья работа состоит в том, чтобы сомневаться в выводах дактилоскопистов. На первый взгляд Кэтрин похожа на педагога, любимого детьми за то, что он выявляет в них лучшие качества – своим интересом, знаниями и поддержкой. Однако уже через пять минут общения в ней открывается нечто иное: железная логика, нацеленная на строго объективные обоснования, и страстное стремление к справедливости. Кэтрин изучала дактилоскопию на курсах в Великобритании и в других странах, включая программу «Новейшие подходы к скрытым отпечаткам пальцев» в полиции Майами (штат Флорида). Сейчас она работает дактилоскопистом в юридической фирме. Как правило, проводит экспертизу для защиты, проверяя часть идентификаций отпечатков пальцев, сделанных официальными экспертами. К сожалению Кэтрин, такой проверки удостаивается намного меньшее число отпечатков, чем надо бы. «Я занимаюсь этим с середины 1990-х годов, – говорит она, – и у меня изначально был научный подход. Я прихожу в отчаяние от того, сколь часто люди полагали, что перед ними строгие научные данные. А это вообще не наука. Это сравнение». Риторика, которой обосновывали судебную дактилоскопию, всегда имела научную тональность. Однако Кэтрин Твиди уже 20 лет напоминает людям, что движение к определенности – еще не определенность и нельзя утверждать, что мы не идем в ложном направлении.

В 2006-м – когда Маки получила денежную компенсацию – Шотландия последовала примеру Англии и Уэльса, отказавшись от стандарта в 16 минуций. В 2011 году были опубликованы результаты публичного расследования фиаско с делом Маки – Эсбери. Доклад объяснял неверные идентификации «человеческой ошибкой», а не некомпетентностью страсклайдской полиции. Было рекомендовано считать показания дактилоскопистов «показаниями в форме мнения», а не фактом и оценивать их «соответственно».

Однако, по словам Кэтрин Твиди, не все дактилоскописты поняли случившееся. «Они не привыкли думать, что их мнение – всего лишь мнение. Если тебя научили, что нечто есть факт, очень сложно смириться с мыслью, что все не так однозначно. А во многих случаях стопроцентной уверенности быть не может, поскольку имеется лишь фрагментарный отпечаток».

Но даже если отпечатки пальцев действительно совпадают, есть опасность неправильно это истолковать. Кэтрин вспоминает одно из своих первых дел. Четырнадцатилетнего мальчика по имени Джейми обвинили в том, что он обокрал дом в Северной Ирландии. Его отпечаток нашли на наружной стороне подоконника ванной комнаты. Когда Кэтрин встретилась с Джейми, тот сказал, что никогда в жизни не заходил в этот дом. Она наведалась на место происшествия и поняла: мальчик может говорить правду. В доме царил такой бедлам, что скрупулезный осмотр был чрезвычайно затруднен. Правда, отпечаток пальца явно принадлежал Джейми. Но если кто-то влез в окно ванной комнаты (или вылез из него), он физически не мог не оставить следов в ванной и в раковине и не разворошить мусор под подоконником.

Оперативники не изучали ни другие комнаты, ни две внешние двери. Кэтрин провела собственное исследование и не нашла никаких признаков пребывания мальчика в доме.

Воодушевленные выводами Кэтрин, защитники Джейми выяснили следующее. Хозяева обворованного дома бездушно выставили на улицу собственную дочь в день рождения. (Ей исполнилось 16 лет.) Она пожила пару недель у друзей, а потом, когда родители отправились за покупками, вернулась домой, открыв дверь своим ключом, и забрала часть своих вещей: магнитофон, копилку, немного одежды и видеокассеты.

Родители же по возвращении из магазина обнаружили пропажу и вызвали полицию. Однако следствие началось и закончилось отпечатком пальца на подоконнике. Вникать не стали. А когда Кэтрин расспросила друзей Джейми, те рассказали, что любили играть в «пиратов» во дворе этого дома. «Пираты» – разновидность салок, в которой тебя могут осалить, только если ты стоишь ногами на земле. Джейми же, как выяснилось, отлично лазает. И у него был излюбленный трюк: вскарабкаться по водосточной трубе и повиснуть, ухватившись одной рукой, на подоконнике ванной комнаты…

Если бы не Кэтрин с ее настойчивостью, такая ловкость закончилась бы для него весьма плачевно.

Бывают и более страшные обстоятельства, связанные с дактилоскопией. 11 марта 2004 года в часы пик в пригородных электричках Мадрида одновременно взорвались десять бомб. Они унесли жизни 191 человека и еще 1800 ранили. ФБР заподозрило «Аль-Каиду».

Испанская полиция обнаружила полиэтиленовый мешок с оставленными в нем детонаторами. На мешке был фрагментированный отпечаток пальца. Его сверили с базой данных ФБР и выявили 20 возможных соответствий.

Одним из кандидатов был Брэндон Мэйфилд, адвокат родом из Америки, житель Орегона. Его отпечатки попали в базу данных ФБР, поскольку он отслужил в американской армии. Однако для борцов с терроризмом был существеннее другой факт: он женился на египтянке и обратился в ислам. Более того, защищал одного из членов «портлендской семерки» – группы мужчин, которые пытались отправиться в Афганистан, чтобы воевать за талибов. Правда, защищал лишь по делу об опекунстве. Но он также ходил в одну мечеть с ними.

ФБР заподозрило Мэйфилда в причастности к теракту, хотя отпечатки пальцев соответствовали не полностью, а срок действия его паспорта закончился, и, судя по документам, он уже много лет не был за границей. Все же Мэйфилда и его родственников взяли под наблюдение.

Испанская полиция была убеждена, что на эту дактилоскопическую идентификацию полагаться нельзя. Тем не менее агенты ФБР прослушивали телефон Мэйфилда, обшарили дом и офис, изучили письменный стол, финансовую отчетность и компьютеры, а также приставили к нему «хвост». Поняв, что его «пасут», Мэйфилд запаниковал. Тогда ФБР задержало его, чтобы предотвратить побег. Минули еще две мучительно долгие недели, прежде чем испанцы идентифицировали по отпечатку реального преступника: алжирца по имени Уан Дауд.

Мэйфилд подал иск за незаконное задержание, а в 2006 году получил официальные извинения и 2 миллиона долларов компенсации.

Впоследствии своей ошибкой в деле Мэйфилда ФБР признало то, что при исследовании отпечатков пальцев эксперты не разделили стадии анализа и сравнения. Сначала необходимо изучить отпечаток, описав как можно больше минуций. И лишь затем браться за сопоставление с другими отпечатками. А если делать анализ и сравнение одновременно, эксперты рискуют найти несуществующие сходства, поскольку нацелены на них. Итил Дрор, когнитивный психолог из Университетского колледжа Лондона, замечает: «В подавляющем большинстве отпечатки пальцев не создают проблем, но, если это не так хотя бы в 1 % случаев, это означает тысячи потенциальных ошибок ежегодно».

Один американский эксперимент, проведенный в 2006 году, показал, что даже опытных дактилоскопистов сбивает с толку контекстуальная информация. Шести экспертам показали отпечатки, которые те ранее уже анализировали. Однако на сей раз им сообщили некоторые подробности дела: например, что подозреваемый находился под стражей в момент совершения преступления или что подозреваемый признался в преступлении. В 17 % случаев эксперты меняли свои решения в направлении, которое подсказывала дополнительная информация. Иными словами, они не могли абстрагироваться от контекста и вынести объективное суждение. Правда, в Великобритании такая пристрастность менее вероятна, ибо в большинстве полицейских подразделений криминалистические лаборатории работают самостоятельно.

Несмотря на сомнения, высказанные Кэтрин Твиди и другими специалистами, суды всего мира склонны считать данные дактилоскопии непогрешимыми. На основании одного отпечатка пальца человека могут отправить за решетку. В своем «Сборнике уголовных историй» (The Forensic Casebook, 2004) Найри Джендж пишет: «Для аналитиков существует либо 100 %, либо 0 %». Однако швейцарский криминалист Кристоф Шампо призывает оценивать данные дактилоскопии – как и другие виды экспертизы – в категориях вероятности. Вообще, по его мнению, этот метод переоценен: «Данные дактилоскопии можно использовать лишь для подтверждения».

Если представить криминалистику в виде семьи, дактилоскопия будет самолюбивым дедом, который всех поучает из своего лучшего кресла, не ведая, что времена меняются. Лишь заметив, что ему случается путать людей, места и ситуации, домашние станут относиться к его высказываниям с осторожностью. Тогда его вклад в семью станет здоровым и конструктивным.

Глава 7
Брызги крови и ДНК

Да что со мной? Я шороха пугаюсь!

Чьи это пальцы рвут мои глаза?

Нет, с рук моих весь океан Нептуна

Не смоет кровь. Скорей они, коснувшись

Зеленой бездны моря, в красный цвет

Ее окрасят.

Шекспир. Макбет (II. II)^[8]

Кровь… Это ключ к жизни. Без нее мы умираем. Это связующая нить истории, передающая достояние и власть от поколения к поколению. С древнейших времен человек понимал кровь и как знак племени, и как знак личности. В некоторых обществах наследование осуществлялось не от отца к сыну, а от отца к сыну сестры, поскольку у сына твоей сестры в жилах та же кровь, что и у тебя. Ты точно знаешь, что его бабушка – твоя мать, но не можешь гарантировать, что у твоих сыновей твоя кровь.

А сколько крови пролито в детективах! Когда доктор Ватсон впервые видит Шерлока Холмса, тот возится у лабораторного стола, совершенствуя тест на гемоглобин. Ватсон не сразу понимает важность открытия, вызывая раздражение у сыщика: «Господи, да это же самое практически важное открытие для судебной медицины за десятки лет. Разве вы не понимаете, что это дает возможность безошибочно определять кровяные пятна? Подите-ка, подите сюда!»^[9] Он укалывает иглой свой палец и с помощью полученной капли крови показывает действие теста.

Он объясняет: «Раскрытие преступлений всегда упирается в эту проблему. Человека начинают подозревать в убийстве, быть может, через несколько месяцев после того, как оно совершено. Пересматривают его белье или платье, находят буроватые пятна. Что это: кровь, грязь, ржавчина, фруктовый сок или еще что-нибудь? Вот вопрос, который ставил в тупик многих экспертов, а почему? Потому что не было надежного реактива. Теперь у нас есть реактив Шерлока Холмса, и всем затруднениям конец!»

Название рассказа Конан Дойля «Этюд в багровых тонах» идет от слов Холмса, обращенных к доктору Ватсону, о сути детективной работы. «Убийство багровой нитью проходит сквозь бесцветную пряжу жизни, и наш долг – распутать эту нить, отделить ее и обнажить дюйм за дюймом». В данном случае «багровая нить» начинается в пустынном доме на Брикстон-роуд. Кстати, на месте преступления Ватсону становится не по себе: немного странно со стороны врача, отслужившего в Афганистане. Но ведь и я описываю кровь и увечья, а вида крови не переношу…

Однако вернемся к книге. Мужчину, лежавшего в постели, закололи ударом ножа в левый бок, причем нож попал в сердце. «Из-под двери вилась тоненькая красная полоска крови, она пересекала пол коридорчика и образовала лужицу у противоположной стены». На сей раз нужды в новом реактиве нет. Холмс выслушивает мнение полицейского инспектора о неизвестном убийце. Инспектор высказывает версию: «Он, должно быть, ушел из комнаты не сразу после убийства – он ополоснул руки в тазу с водой и тщательно вытер нож о простыню, на которой остались кровавые пятна».

Воссоздание событий по крови, найденной на месте преступления, называется анализом брызг крови (Bloodstain Pattern Analysis). При всей своей богатой фантазии Конан Дойль даже близко не мог представить себе, о чем пролитая кровь способна рассказать экспертам. За два года до «Этюда в багровых тонах» Эдуард Пиотровский, ассистент из Института судебной медицины в Польше, сделал первые шаги в этой области, написав доклад об интерпретации брызг крови при насильственных действиях под названием «О происхождении, форме, направлении и распределении брызг крови после ранений головы, вызванных ударами» (1895).

Пиотровский сажал живого кролика перед стеной, оклеенной обоями, разбивал ему голову молотком и просил художника запечатлеть получившуюся кровавую картину. Вид аккуратно выполненных иллюстраций в его докладе вселяет ужас. Других кроликов он забивал камнями и топорами, меняя свое положение и угол атаки, чтобы выяснить, как это повлияет на форму и локализацию брызг крови. Мы не знаем, что испытывал ученый во время своих экспериментов, но в докладе он подчеркивал благородство замысла: «В судебной науке чрезвычайно важно уделять внимание брызгам крови, найденным на месте преступления, поскольку они могут пролить свет на убийство и объяснить важные детали происходящего».

Тем не менее новаторские исследования Пиотровского оставались почти незамеченными до середины ХХ века. Решающим стало одно дело в 1955 году: миловидного врача по имени Сэмюэл Шеппард осудили за то, что он забил до смерти свою беременную жену в доме на берегу озера Эри (штат Огайо). По словам самого Шеппарда, на его жену напал «косматый бандит» (а ему самому нанес удар в шею, что слишком сложно сделать самому.)

И на суде, и на повторном слушании дела в 1966 году криминалист Пол Кирк из Калифорнийского университета в Беркли выступал на стороне защиты: «Когда бьют по окровавленной голове, кровь разлетается в разные стороны радиально, подобно расходящимся спицам колеса». Кирк показал суду фотографии чистой поверхности на стене с той стороны кровати, где стоял убийца, наносивший удары миссис Шеппард. «Несомненно, – сказал он, – на убийцу попала кровь, причем испачкаться должна была вся его одежда». Когда полиция впервые прибыла в дом, Шеппард был без рубашки, в состоянии шока. Единственное пятно крови у него нашли на брючине на уровне колена. Он не помнил, как оказался без рубашки: «Может, она понадобилась человеку, которого я видел. Не знаю». Впоследствии у дома Шеппарда отыскали разорванную футболку того размера, какой носил Шеппард, и крови на ней не было. Убедительные выкладки Кирка на повторном слушании способствовали оправданию Шеппарда. Шеппард вышел на свободу после более чем 10 лет тюремного заключения.

А через пять лет американские власти издали первое современное руководство по анализу следов крови «Траектории полета и образцы пятен человеческой крови» (Flight Characteristics and Stain Patterns of Human Blood, 1971). Эта книга, проиллюстрированная 60 цветными фотографиями, показала экспертам, что по кровяным следам можно понять, как, с какой стороны и каким оружием был нанесен смертельный удар, какие пятна крови могут быть на убийце, был ли ранен сам убийца, перемещали ли труп и двигалась ли жертва перед смертью.

Полиция использует анализ брызг крови и в наши дни, раскрывая с его помощью тысячи преступлений. Однако кардинальные перемены в изучении следов крови наступили в 1980-е годы, с появлением генетической дактилоскопии, давшей возможность узнавать не только «что», «где» и «когда», но и «кто». Еще в начале ХХ века криминалисты научились определять группу крови по образцу крови или семени. Но этот метод можно использовать лишь в качестве подспорья: уж очень много людей имеет одну группу крови. Анализ ДНК вывел экспертизу на совершенно иной уровень.

В течение 32 лет Вэл Томлинсон исследует следы крови на местах убийства и ДНК в лабораториях. Сначала, с 1982 года, она работала в Британской судебно-экспертной службе (СЭС), пока та не закрылась в 2011 году, а затем в компании LGC Forensics. Это мягкая и доброжелательная женщина, внешность которой никак не вяжется с ее «кровавым делом»: изучением характера движения крови, химической структуры и информации, которую она несет. Поражает и ее глубокое понимание генетических кодов, лежащих в основе каждой человеческой жизни. «В ДНК есть логика. Но, как ни странно, работа на месте происшествия ближе к искусству, чем к науке».

Вэл появляется на месте происшествия с чистым блокнотом в руке: обычно после того, как каждый квадратный дюйм заснят на пленку и на видео экспертами. «Сколько раз мне доводилось препираться с полисменом у двери! Мол, и зачем вы это зарисовываете, миссис Томлинсон? Только лишняя морока». Однако Вэл как художник-пейзажист хочет не только увидеть, но и прочувствовать обстановку. «Гуляя в выходной день, можно сделать хоть 200 фотографий. И потом они лежат мертвым грузом. А если стоишь и зарисовываешь, то чувствуешь конкретные детали. Очень медленно я выстраиваю картину, устраняя все несущественное. А несущественными могут оказаться любые детали, кроме одной. Ей я и уделяю внимание. Фотография просто показывает все, что лежит на столе. На ней не выделен, скажем, перевернутый или испачканный кровью предмет, кружка с кофе».

Вэл проводит на месте преступления «часов пять или шесть», мысленно упорядочивая все детали и выстраивая логическую связь между ними. Тем самым процесс зарисовки важнее самого рисунка. «Даже если я не получу все ответы, я могу со знанием дела доложить об увиденном и о возможной последовательности событий». Свои выводы она излагает старшему следователю, а впоследствии суду, где использует свои зарисовки, «пожалуй, не реже, чем фотографии, поскольку присяжные могут подержать их в руках и увидеть наиболее важные детали, не отвлекаясь на второстепенные».

Более всего на месте преступления Вэл интересует кровь. Как и любая другая жидкость, кровь подчиняется законам физики. Если она падает на пол под прямым углом, получается круглое пятно, часто потому, что медленно капает с тела или предмета. А если не под прямым углом – допустим, человека ударили кулаком или тупым орудием – пятно имеет эллиптическую форму. Чем длиннее и тоньше эллипс, тем острее угол падения. Если кровяные пятна на поверхности расходятся «подобно спицам колеса», вероятно, они появились в результате одного или нескольких ударов, нанесенных в одно место. Эксперты могут вычислить, под каким углом падала каждая капля, а потом по линии этого угла протянуть струны. Там, где струны сходятся, и был нанесен удар. Если полученная точка расположена близко к полу, жертва не стояла на ногах во время удара. Фотографии «модели со струнами» демонстрируются в суде. Однако все чаще и чаще для расчета траекторий эксперты пользуются компьютерной программой (в частности, No More Strings). Эта программа создает трехмерную модель ударов, нанесенных жертве.

Причина смерти не всегда загадочна: при избиении или ударе ножом ситуация может быть ясной, и в этом случае выводы Томлинсон помогут следствию больше, чем аутопсия, проведенная патологоанатомом. Ограничена ли зона распространения брызг крови? Если да, значит, жертва сразу упала на пол. Или жертва оставалась на ногах, пытаясь оказать сопротивление? В этом случае часть крови могла попасть на одежду. Не оттаскивал ли убийца тело в другое место, так что волосы волочились по полу за телом, а одежда присборилась? Тогда на полу мог остаться кровавый след. Не перекрещены ли лодыжки? Если да, возможно, тело переворачивали. Ответы на эти вопросы способны дать ценную информацию о действиях преступника и о событиях, связанных с гибелью жертвы.

Следователи хотят как можно скорее выяснить, сильно ли испачкался кровью убийца. «Вот недавний случай: море крови в старинном викторианском доме с множеством комнат. Было видно, где шел убийца, поскольку на дверях остались пятна везде, где их касалась его одежда. Впоследствии выяснилось, что одежду сожгли. Но даже на обугленных остатках одежды были следы крови».

Полиция ведет гонку на время: нужно как можно скорее найти убийцу, пока он не избавился от важных улик. Однако от пятен крови, как и от многих других вещественных улик, так просто не отделаться. Вэл иногда вызывают не на место преступления, а в дом подозреваемого, чтобы она исследовала двери и одежду. «Обычно преступники стирают вещи. Поэтому мы смотрим содержимое стиральной машины». Криминалисты не так легко опускают руки в попытке найти улики (как пришлось убедиться Джону Гарднеру, когда он пытался уничтожить важные следы после убийства своей жены в 2004 году; см. ниже).

Однако свидетельство экспертов по крови не всегда может быть полезным, особенно если у них есть лишь пять-шесть часов на изучение места преступления. «Я слышала ужасные истории про то, как экспертам говорят: "Посмотрите на брызги крови, и хватит с вас", – рассказывает Вэл. – А в таких случаях жди беды. Нам нужна полная информация». Бывает, что эксперты дают показания в суде, даже не побывав на месте преступления. Так случилось в трагическом и сложном деле, которое началось 15 февраля 1997 года в прибрежном городке Гастингс (Восточный Суссекс).

Был конец дня. Тринадцатилетняя Билли-Джо подкрашивала дверь, выходящую в сад, а Шон Дженкинс, ее приемный отец и заместитель директора соседней школы, отправился с двумя собственными дочерями в хозяйственный магазин. Когда они вернулись, одна из девочек пошла на террасу поприветствовать Билли-Джо и вскрикнула. Билли-Джо лежала на животе с размозженной головой. Шон потянул ее за плечо, чтобы получше разглядеть лицо, и увидел, как из ноздри показался, а затем лопнул кровавый пузырек. Он немедленно вызвал скорую помощь, но врачи констатировали смерть.

Неподалеку от террасы полицейские нашли металлический колышек для палатки, размером 46x1,5 см. Аутопсия показала, что по черепу Билли-Джо было нанесено как минимум 10 зверских ударов. На следующий день эксперты отыскали и брызги крови на стене возле террасы, а также на внутренней поверхности дверей террасы и на полу столовой.

Когда ребенок умирает при подозрительных обстоятельствах, полиция, как правило, проверяет всех, кто с ним непосредственно связан. Поэтому на экспертизу отослали не только колышек, но и одежду Шона Дженкинса. А 22 февраля специалисты нашли на его брюках, пиджаке и туфлях 158 кровяных пятен: совсем крошечных и незаметных для невооруженного глаза. Откуда же взялись эти пятна? Попали на его одежду, поскольку именно он убийца? Или умирающая Билли-Джо обрызгала его, испустив последний вздох, когда он склонился к ней?

Через несколько дней эксперт заключил, что кровь на одежде Дженкинса может выдавать в нем убийцу, однако полной уверенности в этом нет.

Полиция арестовала Дженкинса 24 февраля, а 3 июня начался судебный процесс. Эксперт, выступавший со стороны обвинения, выпускал пузырьки из пипетки, наполненной кровью так, чтобы они лопались рядом с белой поверхностью. Брызги разлетались вниз и вбок на расстояние до полуметра, но отнюдь не вверх. Затем он наполнил свиную голову кровью и колотил ее таким же колышком для палатки, какой нашли возле Билли-Джо. Тогда он весь оказался в крови.

Эксперт, выступавший со стороны защиты, проделал другие эксперименты. Он набрал немного собственной крови в нос и сделал выдох над белым листом бумаги, который держал на расстоянии вытянутой руки. Опять же бумага оказалась в брызгах.

Обвинение доказывало, что Билли-Джо была уже мертва к тому моменту, когда Дженкинс тронул ее за плечо, а потому не могла дышать. Педиатр Дэвид Саутолл заявил на суде: «Любой человек, который стоит возле задыхающегося ребенка, поймет, что ребенок дышит, а значит, еще жив. И сообщит об этом, поскольку это очевидно». Однако неврологи не пришли к единому мнению о том, в какой момент мозг должен был быть поврежден настолько, чтобы дыхательная система не могла продуцировать еще один выдох. Патологоанатомы, выступавшие со стороны защиты, полагали, что Билли-Джо дожила до возвращения своего приемного отца и выдохнула на него. В ходе перекрестного допроса два эксперта, представленные защитой, не исключили, что брызги на одежде Дженкинса могли быть обусловлены контактом с колышком для палатки.

Шон Дженкинс заявлял о своей невиновности, но 2 июля 1998 года его обвинили в убийстве и приговорили к пожизненному заключению. Одни радовались приговору. Другие были потрясены малым количеством улик, на которых он строился, и считали, что полиция необоснованно полагалась на версию, что убийца был из числа домашних. В предыдущие два года поступило 85 сообщений о бродягах и подозрительных личностях неподалеку от дома Дженкинса в Гастингсе. Журнал New Statesman возмущался: «У полиции был готовый подозреваемый: человек, который состоял на учете у психиатров и совершал жестокости по отношению к детям. Несколько человек видели, как он слонялся поблизости в день убийства. Когда полиция отправилась к нему, чтобы допросить его, возникло впечатление, что он зачем-то избавился от большей части своей одежды… Но кто бы ни был преступником, сейчас, после странных выходок британской полиции, у него есть возможность убить еще чью-нибудь дочь».

В 2004 году Шон Дженкинс опротестовал свой приговор. Патологоанатом, выступавший на стороне защиты, представил новые данные о состоянии легких Билли-Джо. Первоначальная аутопсия показала, что легкие были сильно раздуты: значит, нечто (возможно, кровь) мешало выходу воздуха. Патологоанатом же заявил, что если верхние дыхательные пути были заблокированы, то независимо от того, была ли Билли-Джо в этот момент жива, воздух мог внезапно прорваться и вызвать брызги, запачкавшие одежду Дженкинса. Последовало два повторных слушания дела, причем дважды присяжные не смогли вынести вердикт. Наконец, в 2006 году Дженкинса оправдали. А в июле 2011 года он получил докторскую степень по криминалистике в Портсмутском университете. Сейчас он работает с инициативными группами, пытаясь, в частности, добиться того, чтобы в судах выступали эксперты опытные и непредвзятые. Настоящего убийцу Билли-Джо так и не нашли.

В 1984 году Алек Джеффрис находился в своей лаборатории в Лестерском университете, когда испытал, как он говорил впоследствии, «момент озарения». Рассматривая рентгеновские снимки ДНК членов семьи своего лаборанта, он вдруг понял, что нашел способ выявлять уникальные особенности ДНК любого человека. С тех пор ДНК-профилирование (или, как это иногда называют, генетическая дактилоскопия) стало «золотым стандартом» криминалистики. Изобретя свой тест на гемоглобин, Шерлок Холмс гордо говорил: «Этот реактив, похоже, действует одинаково хорошо, независимо от того, свежая кровь или нет. Если бы он был открыт раньше, то сотни людей, разгуливающих на свободе, давно бы уже расплатились за свои преступления». Не прошло и сотни лет с момента публикации этих слов, как реальные сыщики смогли выяснять, чью кровь они нашли на месте преступления. Такая информация может служить как доказательством вины, так и, что не менее важно, доказательством невиновности. Допустим, на месте изнасилования найдена кровь, которая не принадлежит ни жертве, ни подозреваемому. Значит, там был еще кто-то. Быть может, это и есть преступник… В одних лишь Соединенных Штатах 314 человек, томившихся в тюрьме, а подчас и в камере смертников, были оправданы на основании анализа ДНК.

Генетическая дактилоскопия поразила умы еще больше, чем обычная дактилоскопия. Многие считают ее данные более важными, чем прочие вещественные доказательства. Криминалист Ангус Маршалл вспоминает «знаменитое дело в Штатах, когда присяжные вернулись к судье и сказали: "Не нужен нам анализ брызг крови, а нужен анализ ДНК". Ситуация была прозрачной, а они не верили. Смех да и только».

Как видим, появление ДНК-профилирования не всегда считалось бесспорным достижением. Но когда Алека Джеффриса спросили в 25-ю годовщину его изобретения, доволен ли он плодами генетической дактилоскопии, он ответил: «Стали ловить больше преступников. Оправдали невинных, подчас отсидевших более 30 лет за решеткой. Воссоединились многие семьи иммигрантов… По-моему, хорошего намного больше, чем плохого».

Чтобы понять достоинства и недостатки генетической дактилоскопии, вспомним первое преступление, раскрытое с ее помощью. Совершено оно было в старой и спокойной деревушке Нарбро в Лестершире. 21 ноября 1983 года возле тропинки нашли задушенную и изнасилованную 15-летнюю Линду Манн. Нижняя часть ее тела была обнажена, а лицо в крови. Биологи установили, что образец семени, взятый с ее тела, принадлежит человеку с типом крови А и с особым типом секреции ферментов: комбинация, присущая лишь 10 % мужчин. Однако в отсутствие других следов следствие застопорилось.

Через три года, 31 июля 1986 года, пропала 15-летняя Дон Эшуорт. Тело нашли в тех же краях, рядом с Тен-Паунд-лейн. Ее тоже изнасиловали, задушили и бросили лежать полуобнаженной.

Основным подозреваемым оказался 17-летний Ричард Бакленд, признанный плохо обучаемым и работавший санитаром. Его видели неподалеку от места преступления, а на допросе выяснилось, что ему известны детали относительно убийства и тела жертвы, неизвестные широкой публике. В убийстве Дон он вскоре признался, но яростно отрицал, что тремя годами ранее убил Линду.

Между тем следователи полагали, что обеих девушек убил один и тот же человек. Они обратились к Алеку Джеффрису, благо, что до него было рукой подать: он работал километрах в семи от Нарбро, в Лестерском университете, а недавно его имя упоминали в местных новостях в связи с «генетической дактилоскопией». Исследовав образцы семени, он пришел к выводу, что полиция права: действительно, оба убийства совершил один человек, но не Ричард Бакленд. Поэтому, несмотря на признание в убийстве, Бакленд был оправдан: первый человек, оправданный на основании ДНК.

Теперь полиция располагала ДНК-профилем убийцы, но потеряла единственного подозреваемого. Всех 5000 взрослых мужчин из Нарбро и окрестностей попросили добровольно сдать кровь и слюну на анализ. У 10 % добровольцев показатели крови и секреции ферментов оказались такими же, как и у убийцы, и по каждому из них Джеффрис составил полный ДНК-профиль – труд колоссальный и беспрецедентный. Однако даже спустя полгода, невзирая на большие финансовые затраты, преступника не нашли. Дело снова застопорилось.

На следующий год одна женщина случайно услышала разговор в местном пабе. Человек по имени Иан Келли хвастался друзьям, как заработал 200 фунтов, выдав себя за Колина Питчфорка. Питчфорк, декоратор тортов, – человек тихий, но склонный к вспышкам гнева, – попросил Келли, своего сослуживца, сдать за него пробу ДНК. Якобы в прошлом ему инкриминировали появление на публике в непристойном виде, и сейчас он хочет избежать неприятностей с полицией. Объяснение не самое правдоподобное, но 200 фунтов отбили у Келли охоту задавать лишние вопросы. Полиция же, получив эту информацию, арестовала Питчфорка и взяла образец его ДНК. Все сошлось. Наконец у следствия был ответ.

В 1988 году Питчфорк получил пожизненное заключение за оба убийства. Между тем органы правопорядка и ученые по всему миру взяли случившееся на заметку. Джил Талли в ту пору изучала биологию в Кардиффском университете. У нее дух захватывало при мысли о том, что такое зверское – и с виду нераскрываемое – преступление можно распутать с помощью этого изощренного научного метода. Получив свою первую ученую степень, Джил взялась за диссертацию в Судебно-экспертной службе, а впоследствии пошла туда работать. Так она стала заниматься очень необычными разработками в те времена, когда Великобритания была в авангарде генетических исследований. К моменту прихода Джил в СЭС Вэл Томлинсон уже работала там лет шесть. Она вспоминает атмосферу тех дней, когда ДНК еще не использовали:

«Многое делали вручную. Личные защитные средства еще не изобрели. Даже перчатками пользовались редко. Чтобы выявить наличие пятен семенной жидкости, проверяли, насколько жестка ткань на ощупь. У нас не было и отдельных кабинетов. Рабочий стол – вот и весь офис. На нем доклады писали на тех же самых столах, на которых рассматривали какие-нибудь грязные штаны или окровавленные вещи.

Забавно вспоминать о временах, когда мы начинали делать ДНК-профилирование. Все было очень доморощенно, с массой химии, соляных растворов и радиоактивными веществами. А для получения ДНК-профиля требовалось кровавое пятно размером с десятипенсовик, если не больше.

Когда-то, на заре моей карьеры, официальных курсов обучения не существовало, кроме самого базового. А потом тебя прикрепляли к опытному специалисту, который брал тебя с собой, и ты занимался всем, начиная от анализов крови на алкоголь, исследования пятен семенной жидкости, волос и волокон. Были дела и о фазаньих перьях, и о браконьерской ловле семги, и о луке-порее».

Когда Джил пришла в СЭС стажером, еще не окончив Кардиффский университет, большинство генетиков относились к работе с энтузиазмом, но не понимали, какую революцию осуществляют. «За кофе говорили больше о том, хватит ли пончиков с повидлом», – грустно улыбается Джил. Хотя дело Колина Питчфорка показало, сколь полезен анализ ДНК, «мы думали, что это лишь для редких, особо резонансных дел».

Однако с годами любая инновация расширяла применение ДНК. «Каждый раз думаешь: "Вещь хорошая, но изо дня в день ею пользоваться дороговато. Разве только в виде исключения, если попадется очень серьезное дело". А многие из этих методов стали настолько дешевыми и повседневными, что сейчас их применяют даже при расследовании квартирных краж».

Переход исследований ДНК на более солидный уровень во многом обязан Кэри Муллису, калифорнийскому серфингисту и энтузиасту ЛСД, который впоследствии получил Нобелевскую премию по химии. В 1983 году Муллис ехал по автостраде 128, и его посетило озарение. Если добавить фермент, называемый полимеразой, к ДНК, то ДНК может «воспроизвести чертовски много самой себя». Используя полимеразную цепную реакцию (ПЦР), Муллис мог взять ничтожное количество ДНК и получить точно такую же ДНК в количестве, достаточном для анализа. В скором времени ученые стали использовать ПЦР для раскрытия уголовных дел, которые висели десятилетиями, а также для диагноза наследственных заболеваний и изучения остатков динозавров и погребенных царей.

Когда Джил Талли начала работать в СЭС, только она и ее руководитель занимались усовершенствованием и внедрением ПЦР. По ее словам, ей «сильно посчастливилось быть там с самых первых дней». Традиционно генетическая дактилоскопия опиралась на телесные жидкости и волосы, но к 1999 году команда, в которую входила Джил, стала применять ПЦР для разработки более чувствительного метода, известного как «низкокопийное ДНК-профилирование» (low copy number – LCN). Чтобы получить ДНК-профиль таким способом, требуется лишь несколько клеток. Идет ли речь о частичке мертвой кожи, или поте на отпечатке пальца, или высохшей слюне на почтовой марке, для анализа нужен образец размером не с десятипенсовик, а с миллионную долю крупинки соли.

Низкокопийное ДНК-профилирование оказало колоссальное воздействие на британскую криминалистику. Однако приняли его не сразу. Противоречивые результаты, получаемые при его использовании, вызывали критику со стороны судей и комментаторов, в ответ на которую судебным генетикам приходилось отстаивать и перепроверять свои методы.

Доверие судов к низкокопийному ДНК-профилированию существенно возросло после судебного процесса, которым закончилось дело о взрыве бомбы в Северной Ирландии. 10 апреля 1998 года было подписано Белфастское соглашение (Соглашение Страстной пятницы), призванное положить конец кровопролитию между республиканцами и юнионистами. Однако 15 августа 1998 года Подлинная Ирландская республиканская армия взорвала бомбу в центре города Ома (графство Тирон). Реагируя на предупреждения о взрыве в здании местного суда, полиция в ходе эвакуации привела людей как раз туда, где и произошел взрыв в центре города. Погибли 29 человек, включая несколько детей и двух нерожденных близнецов. Более 200 человек получили ранения. Мо Моулем, статс-секретарь Северной Ирландии, назвала случившееся «массовым убийством».

Через три года за взрыв осудили и приговорили к 14 годам тюремного заключения строительного подрядчика Колма Мерфи. Однако это было лишь начало долгого, изматывающего юридического процесса. В 2005 году приговор был отменен: выяснилось, что следствие подделало протоколы допросов. А еще через год полиция арестовала племянника Колма Мерфи, электрика по имени Шон Хоуи. Во время судебного процесса версия обвинения строилась на анализе образцов, найденных на таймере бомбы: по заявлению судебного генетика, вероятность того, что они принадлежат Шону Хоуи, в миллиард раз больше, чем вероятность, что они принадлежат какому-либо неизвестному человеку. Однако в отсутствии показаний очевидцев и других убедительных улик Хоуи признали невиновным.

Вынося свой вердикт 20 декабря 2007 года, судья Уир выразил недовольство тем, что низкокопийное ДНК-профилирование было положено следствием в основу доказательств, а не использовано как ключ к поиску серьезных улик. По его мнению, полиция и некоторые криминалисты действовали «тяп-ляп». Хуже того, пытаясь добиться осуждения, полиция прибегла к «сознательному обману» и «подтасовала» улики. Он отметил, что опубликованные материалы, отстаивающие юридическую силу низкокопийного ДНК-профилирования, написаны его изобретателями в СЭС. В конечном же счете Уир счел метод слишком непривычным и рекомендовал срочно переосмыслить отношение к нему. Неудачный конец для расследования, которое обошлось государству в 16 миллионов фунтов стерлингов!

На следующий день Служба уголовного преследования временно отказалась от низкокопийного ДНК-профилирования и занялась проверкой его надежности. А ведь с 1999 года оно использовалось в раскрытии 21 000 уголовных дел, особенно «глухих», в Великобритании и других странах. Было приказано пересмотреть все текущие дела, в которых используется эта технология. Одно из них касалось братьев Дэвида и Терри Рид из Тиссайда на северо-востоке Англии.

12 октября 2006 года друг бывшего боксера Питера Хоу получил по голосовой почте четырехминутное послание с нью-эйджевской музыкой Майка Олдфилда. Однако, прокрутив его в обратную сторону, он различил сдавленные стоны: Хоу истекал кровью от пяти глубоких колотых ран в гостиной своего дома в Эстоне под Мидлсбро… Полиция арестовала и обвинила двух братьев Рид – Дэвида и Терри. Дэвид, старший из братьев, завидовал Хоу, имеющему репутацию крутого парня. А в суде брат Хоу утверждал, что убийство было еще и местью за потасовку в пабе несколькими днями ранее: «Они пошли домой к моему брату и убили его, так как Дэвид не мог этого стерпеть».

В гостиной Питера Хоу преступники не оставили следов своей крови, но Вэл заметила два кусочка пластика. «Это сплошь и рядом бывает при поножовщине. Рукоятка ножа не выдерживает давления и вибрации лезвия и ломается». В лаборатории Вэл изучила кусочки внимательнее, и опыт подсказал ей, что это обломки дешевых ножей. Также на них обнаружились следы ДНК. Низкокопийное ДНК-профилирование указало на братьев Рид.

На судебном процессе защита вызвала видного специалиста по пластмассам, «милого человека из Ньюкаслского университета», который привез из Аргоса дешевый нож с пластиковой ручкой. Он вложил нож в аппарат, который медленно сгибал нож, пока тот не сломался. А в суде доложил о результатах: человеческому запястью не под силу оказать такое воздействие на нож. Стало быть, кусочки пластика отломились не в результате ножевого удара. Вэл вспоминает: «Я слушала его и думала, как он неправ. В то время у нас в лаборатории по другому делу было четыре ножа. Три из них были сломаны у рукоятки точно таким же образом».

Эксперт изучал схватку жизни со смертью – сталь о кость, пластик о плоть – в лабораторной обстановке: контролируемой, но нереалистичной. Вэл же понимала некорректность этого сценария. «Убийство невозможно воспроизвести в ходе эксперимента. Каждое по-своему уникально».

Хотя братья упорно твердили о своей невиновности, они были приговорены к 18 годам тюремного заключения. Когда их увозили из зала суда, они ухмылялись и благодарили судью, а Морин, мать Хоу, рыдала.

Тем временем вскоре после вынесения вердикта судья Уир оправдал Шона Хоуи по делу о взрыве в Оме, и метод низкокопийного ДНК-профилирования был подвергнут пристрастному анализу. Хотя в январе 2008 года Служба уголовного преследования снова признала метод, все же сомнений оказалось достаточно для того, чтобы 20 октября 2009 году братья Рид предстали перед Апелляционным судом. Их адвокат пытался доказать, что на первоначальном судебном процессе Вэл Томлинсон слишком много на себя взяла, рассуждая о том, как ДНК братьев попала на кусочки пластика, найденные на месте преступления.

На суде в октябре 2009 года выступил криминалист Брюс Бадоул, бывший сотрудник ФБР. Он заявил, что низкокопийное ДНК-профилирование ненадежно, а его результаты не всегда воспроизводимы. «Непонятно, насколько ему можно доверять», – сказал Бадоул. Он согласился с тем, что кусочки пластика отломились от ножей убийц, однако ДНК Ридов могла быть следствием вторичного переноса: братья могли дотрагиваться до человека, который затем взял в руки эти ножи.

Криминалист должен учитывать не только новейшие теории, но и собственный профессиональный опыт. Джил Талли рассказывает: «В последнее время Апелляционный суд принял несколько интересных решений, призывая экспертов основываться на опыте, а не на статистической оценке. С научной точки зрения это странно. Однако решения судей по-своему понятны». Вспомним слова Шерлока Холмса: «Все злодеяния имеют большое фамильное сходство, и, если подробности целой тысячи дел вы знаете, как свои пять пальцев, странно было бы не разгадать тысячу первое». Высказываясь о поломке ручек ножа и следов ДНК на них, Вэл полагалась на многолетний опыт. Это были факты и мнения, искусство и наука. И в конечном счете суд ей поверил: хотя и вынес рекомендации о внешней проверке, но в итоге счел метод солидным и надежным. Три судьи, рассматривавшие апелляцию братьев, согласились, что косвенные улики серьезны и не оставляют разумных оснований для сомнений. Поэтому приговор остался в силе. Что касается профессионального мнения Вэл о следах ДНК на пластике, судьи сочли ее версию «не только возможной… но определяющей».

Однако если дело против Шона Хоуи основывалось почти исключительно на низкокопийном ДНК-профилировании, против братьев Рид имелись важные дополнительные улики. В частности, недели за две до убийства Питер Хоу задел самолюбие Дэвида Рида, с легкостью свалив его с ног. Таким образом, относительно роли ДНК в расследовании преступлений был вынесен важный урок, что это важный элемент в деле, но всего лишь элемент. Дальнейшие уроки были впереди.

В 2011 году в манчестерском парке Плант-Хилл была жестоко изнасилована женщина. Образец ДНК, полученный из мазка, позволил связать с преступлением Адама Скотта, 19-летнего молодого человека из Плимута. Его арестовали и поместили в камеру для насильников и педофилов. Он натерпелся оскорблений от сокамерников, но твердо стоял на своем: в Манчестере никогда не бывал, а в ночь преступления находился за сотни километров оттуда, в Плимуте.

В тюрьме Адам Скотт просидел четыре с половиной месяца, пока не выяснилось, что он стал жертвой перекрестного загрязнения в лаборатории. За несколько месяцев до ареста Скотт оказался участником «инцидента с плевками», после чего полиция взяла у него образец слюны. Эксперты поместили образец в пластиковую емкость в лаборатории LGC, которую затем использовали для образца с тела манчестерской жертвы. Между тем данные с мобильного телефона Скотта подтверждали, что в момент изнасилования аппарат находился в Плимуте.

Эндрю Реннисон, представитель органов надзора, заявил: «Причиной загрязнения стала ошибка лаборанта. Он не удосужился соблюсти элементарные правила обращения с пластиком, использованным в ходе экстракции ДНК». Как не вспомнить странную историю «призрака из Хайльбронна», неуловимой женщины-убийцы, чью ДНК находили на местах грабежей и убийств в 1990-х и 2000-х годах в Австрии, Франции и Германии. В 2009 году эту ДНК обнаружили на сгоревшем теле мужчины-беженца в Германии, и следствие заключило, что «призрак» был следствием лабораторного загрязнения. Для сбора ДНК были использованы непригодные для этой цели ватные палочки. ДНК же принадлежала одной из работниц фабрики, изготавливавшей эти палочки.

Генетическая дактилоскопия, как и обычная дактилоскопия, не должна быть единственной основой для обвинения. Джил говорит: «ДНК не лжет. Это важнейший ключ и сильнейшая улика, но все-таки с ДНК работают люди. Поэтому, как ни мала вероятность ошибки, полностью она не исключена… Анализ ДНК не означает, что следствие можно вести спустя рукава».

Если в некоторых случаях ДНК служит опорой для полиции, то во многих других она стала возможностью приложения сил, поскольку дала шанс раскрыть многие старые и новые дела. Теперь, если ДНК, обнаруженная на месте преступления, не отражена в национальной базе, это еще не конец. Кровь способна рассказать больше, чем просто историю одного человека.

Идея поиска преступников по ДНК их родственников пришла в голову сотруднику СЭС Джонатану Уитакеру, когда он перепроверял глухое дело многолетней давности. В 1973 году под Порт-Толботом на юге Уэльса были изнасилованы, задушены и брошены в лесу три 16-летние девушки. Полиция допросила 200 подозреваемых, но никого не арестовала. А в 2000 году Уитакер использовал образцы, взятые с места преступления 28 лет назад, чтобы составить ДНК-профиль подозреваемого. Сверка этого профиля с национальной базой ничего не дала. Но через год Уитакера посетила интересная идея. А что, если в базе данных есть родственник преступника: человек с похожим профилем? Получив разрешение на поиск, Уитакер нашел вариант, на 50 % совпадающий с искомым. Этот профиль принадлежал одному угонщику автомобилей. Однако Уитакер был убежден: семейное древо скрывает намного более опасного злодея. Главным подозреваемым стал отец вора Джозеф Кэппен, скончавшийся 10 годами ранее от рака легких. Была проведена эксгумация, после чего Уитакер изучил образцы ДНК, полученные с зубов и бедер. Все сошлось. Наказывать преступника было поздно, но тройное преступление было раскрыто.

А первое текущее дело, которое раскрыли данным методом, подоспело к 2004 году. Майкл Литтл вел грузовик под эстакадой. Кто-то бросил сверху кирпич, который пробил лобовое стекло и ударил Литтла в грудь. Из последних сил Литтл вывел грузовик на запасную аварийную полосу, после чего ему стало плохо с сердцем, и он умер. Результаты низкокопийного ДНК-профилирования образца, взятого с кирпича, не позволили экспертам найти полностью идентичный вариант в базе данных, но поиск через родственников привел к Крейгу Харману, который сознался в содеянном и получил шесть лет за непредумышленное убийство. Как считает старший инспектор Грэм Хилл из полиции Суррея, это был единственный способ доказать вину: «У меня нет ни малейших сомнений, что без новаторской технологии преступление осталось бы нераскрытым».

После обвинения Хармана Алек Джеффрис сказал, что поиск преступников по ДНК их родственников ставит «потенциально острые» вопросы, связанные с гражданскими свободами. Метод расследования должен быть адекватен преступлению. Нужно соблюдать равновесие между правами человека и необходимостью найти преступника. В большинстве стран запрещено вести уголовные расследования подобным образом. В США это разрешено только в Калифорнии и Колорадо, хотя родственный поиск по ДНК, полученной с недоеденного кусочка пиццы, видимо, помог вычислить «Грим Слипера», который держал в страхе Лос-Анджелес с середины 1980-х до начала 2000-х годов. В Великобритании так расследуют только убийства и изнасилования. Со времен судебного процесса над Харманом поиск через ДНК родственников привел полицию к подозреваемым в 54 серьезных преступлениях и позволил отправить 38 преступников за решетку.

Все же вопросы этики стоят ребром. Трой Дастер, социолог из Нью-Йоркского университета, отмечает: поскольку в США чернокожих арестовывают в восемь раз чаще, чем белых (по социально-политическим причинам, включая, возможно, расизм), поиск по ДНК родственников с наибольшей вероятностью будет сосредоточен на чернокожих преступниках. В британскую базу данных ДНК занесены сведения на каждого четвертого чернокожего и на каждого десятого белого. В США около 40 % ДНК-профилей в федеральной базе данных принадлежат афроамериканцам, составляющим около 12 % общего населения. Согласно прогнозам, сходная картина скоро возникнет с ДНК-профилями латиноамериканцев (13 % населения): главным образом вследствие преступлений, связанных с иммиграцией.

Что же делать? Один из выходов – делать ДНК-профили для всех жителей. Уже сейчас Национальная база ДНК Великобритании содержит более 6 миллионов профилей, охватывая больший процент населения (10 %), чем в любой другой стране мира. В этой базе содержались данные на всех лиц, подвергавшихся аресту (не только впоследствии осужденных), пока в 2008 году Европейский суд по правам человека не изменил правила. В 2012–2013 годах из базы данных были удалены профили 1,7 миллиона невинных людей. Алек Джеффрис призывал к этому еще в 2009 году: «Моя точка зрения очень проста… невинным людям не место в этой базе. Считать их будущими преступниками – не самый лучший способ борьбы с преступностью».

Поскольку многие преступления совершаются рецидивистами, национальная база данных – мощное орудие в руках полиции. В 2013 году 61 % ДНК с места преступления нашел совпадения в базе. Министерство внутренних дел не фиксирует, сколько из этих случаев привели к осуждению преступника, однако можно констатировать: у полиции есть важное подспорье в работе. Некоторые сотрудники уголовного розыска даже выступают за обязательное ДНК-профилирование. Впрочем, есть и другая точка зрения: с этим надо осторожнее, тем более что для составления ДНК-профиля достаточно мизерного количества вещества. Ведь зачастую люди оставляют свою ДНК на месте преступления по самым невинным причинам.

Одним словом, опасения налицо. А если добавить соображения неприкосновенности личной жизни и колоссальные издержки на ДНК-профилирование 60 миллионов человек, весь этот проект если и состоится, то в далеком будущем. Еще некоторые боятся, что преступникам легче будет подставлять невинных людей. Вэл Томлинсон услышала об этом на суде от адвоката, который пытался доказать, что образец ДНК его клиента был специально оставлен на месте преступления реальным виновником. Развивая свою точку зрения, адвокат задал гипотетический вопрос:

– Если бы вы захотели свалить вину на другого, как бы вы это сделали?

– У меня бы ничего не вышло, – ответила Вэл.

Как показывает опыт Вэл, преступники, пытающиеся подставить другого человека, не учитывают самые базовые вещи. «Знаете, как дети, которые перебарщивают, пытаясь скрыть проступок. Скажем, преступники оставляют слишком много крови. Или через неделю после преступления находишь кусок ткани, а он весь в осколках стекла вместо пары мелких осколков». Конечно, ДНК, как и любое мощное оружие, можно использовать во вред. Однако, как всегда, важно не только собрать данные (скажем, выяснить, кому принадлежит ДНК), но и осмыслить их. И здесь многое упирается в профессионализм экспертов. Это должно защитить невинных. И обычно защищает.

Иногда люди не скрывают, что именно они нарушили закон. Скажем, если преступление совершают политические борцы и террористы, они ставят мир в известность. После взрывов в мадридских поездах (см. главу 6) ДНК и политика сразу оказались в центре внимания. Неслучайно было выбрано и время теракта: за три дня до парламентских выборов. Вскоре после трагедии власти заявили о возможной вине баскской сепаратистской организации ЭТА: вероятно, надеялись прекратить разговоры о том, что взрывы – ответ на участие Испании в войне с Ираком. Однако через три дня ответственность взял на себя самозваный «военный представитель „Аль-Каиды“ в Европе» Абу Дуджана Ал-Афган. «Это ответ на преступления, которые вы совершили на планете, особенно в Ираке и Афганистане… Вы любите жизнь, а мы любим смерть».

Еще через месяц полиция начала захват квартиры, в которой находились семеро подозреваемых. Нескольким удалось бежать, а четверо взорвали себя. Вместе с ними погиб офицер спецназа. Следы ДНК террористов, найденные на месте происшествия (в том числе на зубной щетке), попали в руки экспертов, которые использовали низкокопийное ДНК-профилирование. Однако по этим ДНК-профилям не удалось найти совпадения в национальных базах данных. И судья постановил, что с помощью ДНК нужно выяснить, какое происхождение имеют подозреваемые, гуляющие на свободе: североафриканское или европейское. Это помогло бы следствию установить, кто же все-таки виновен в теракте: «Аль-Каида» или ЭТА.

Однако браки между южноевропейцами и североафриканцами по обе стороны Средиземного моря делали невозможной дифференциацию между теми и другими с помощью такой технологии. Судебный генетик Кристофер Филипс разработал новую методику и обнаружил, что один из ДНК-профилей, не принадлежавший никому из погибших или арестованных, «почти наверняка» принадлежит североафриканцу. Позже следователи применили поиск через ДНК родственников и постепенно вышли на алжирца Уана Дауда. Его отпечаток пальца также был найден на неиспользованном детонаторе в автомобиле Renault Kangoo неподалеку от места взрывов.

В ходе исследований Кристофер Филипс также определил «с вероятностью около 90 %», что ДНК с шарфа из фургона, использованного при подготовке терактов, принадлежит человеку с голубыми глазами. Таким образом, с помощью ДНК ученые способны узнавать все больше и больше подробностей о внешности подозреваемых. Следы, оставленные на месте преступления, способны описывать внешность преступника почти так же точно, как и очевидцы.

Все началось с рыжих волос. В начале 2000-х годов в СЭС выяснили: у ребенка рыжие волосы, если у обоих родителей выключен ген рецептора меланокортина-4. Джил Талли осторожно относится к этическим аспектам ДНК-профилирования, но в целом считает: «Так можно ускорить расследование. Когда мы разрабатывали тест на рыжие волосы, позвонили детективы из Шотландии и говорят: „У нас стреляли. По данным баллистики мы знаем, из какого окна стреляли. Неподалеку найдены окурки со следами ДНК. Кроме того, очевидец наблюдал, как из здания выбегал рыжеволосый мужчина. Но прежде чем брать образцы ДНК у многих людей, хотелось бы выяснить, выкурены ли сигареты рыжеволосым человеком“. Тогда нам было сложно дать четкий ответ. Но это хороший пример того, как можно, не посягая на этику, помочь расследованию и сэкономить деньги, если окурки не имеют отношения к делу и брошены много месяцев назад».

Генетическая дактилоскопия – мощное указание на вину или невиновность, крупнейший прорыв в криминалистике с тех пор, как Уильям Гершель и Генри Фулдс изобрели веком ранее обычную дактилоскопию. Ведь в судебной науке многое зависит от субъективной интерпретации: как мы объяснили в главе о дактилоскопии, эксперты подчас усматривают идентичность там, где ее нет, люди вообще субъективны. Для следователя важно не забывать о субъективном факторе и констатировать его в суде.

Но хотя ошибки подстерегают человека всегда, в своем простейшем виде ДНК-профилирование позволяет не попасть в ловушку субъективности. Оно оценивает эмпирические данные, используя объективные вероятности, которые уточнялись в течение 30 с лишним лет. Если есть не смешанная ни с чем ДНК с места преступления и она совпадает с ДНК подозреваемого, Джил может с чистой совестью заявить, что «вероятность наличия такого же профиля у другого человека составляет один случай на миллиард. Это заниженная оценка, но она понятна среднему присяжному. А разговор о триллионах будет пустым звуком». Однако жизнь есть жизнь, и криминалистика – сложная штука. Если, отмечает Джил, «как часто бывает, смешаны ДНК двух человек, надо по каждому конкретному участку смешанных пиков смотреть вероятность подтверждения гипотезы обвинения или гипотезы защиты».

Конечно, судебная наука многого не знает о ДНК. В настоящий момент Вэл и Джил нужно менее 1 % ДНК человека, чтобы понять, занесен ли он в национальную базу данных. По мере того как технологии становятся быстрее и дешевле, «можно задуматься об анализе всего генома». Возможности здесь безграничны, «но прежде чем ими заниматься, необходимо ответить на очень важные этические и практические вопросы. Нехорошо, если на основании ДНК-профилей станут говорить о предрасположенности тех или иных людей к преступлениям». Сама мысль об этом вызывает тревогу. А ведь уже открыли, скажем, «ген воина», представленный по большей части у мужчин, который связан с жестоким и импульсивным поведением в условиях стресса. Не хочется из XXI века возвращаться к Чезаре Ломброзо (с его «преступным человеком») или к френологии, дисциплине викторианских времен, которая определяла преступные наклонности по шишкам на черепе. Как бы то ни было, сценарий кошмарный…

Но если подходить к делу разумно, перспективы генетической дактилоскопии обнадеживают, а не пугают. Некоторые методы позволяют исследовать ДНК менее чем за полтора часа. Таким образом, ДНК-профиль подозреваемого можно сверить с базой данных, прежде чем отпускать его из-под стражи. И если сверка покажет, что эти следы ДНК были оставлены на местах нераскрытых преступлений, станет ясно: в руках полиции – опасный рецидивист. Джил объясняет: «Воры-рецидивисты иногда понимают, что ДНК выдаст их с головой. Поэтому, когда их выпускают под залог, они совершают новые ограбления, чтобы обеспечить семью на то время, пока они будут сидеть. А потом просят принять эти правонарушения во внимание и отбывают наказание за них по совокупности приговоров. Были случаи, когда можно было предотвратить беду: полиция арестовывала людей, потом они выходили и совершали серьезные преступления. А если бы полиция сразу получила анализ ДНК, об освобождении под залог не было бы и речи».

Обычно на месте преступления находят лишь незначительное количество ДНК, которую за полтора часа не исследуешь. Однако «наступит время, когда можно будет не только идентифицировать подозреваемого, но и оказаться у него дома прежде, чем он сбудет краденое. Тогда пострадавшие смогут сразу получить назад украденные у них вещи, особенно ценные для них лично. И такая возможность не за горами. Она совсем близко». Преступники, берегитесь.

Глава 8
Антропология

Много странного я видел, но что может быть страннее?.. Два крепких носильщика внесли в зал суда большие ящики с останками женщины. Последние были упакованы в банки, коробки для сигар, коробки для бумаг и жестяные ведра: фрагменты иссохших костей, мышечные волокна в химических растворах; экскременты и гранулы, кусочки лохмотьев и тканей… а на свидетельской скамье восседали серьезные профессора. Они рассказывали и показывали, и пыльные сухие кости обретали форму и жизнь, лохмотья становились одеждой, и одежда точно подходила к человеческой фигуре.

Джулиан Хоторн по поводу дела об убийстве Лютгерта (1857)

Криминалистика пленяет нас. Мы не можем оторваться от детективных романов и фильмов. Но иногда сюжет захватывает настолько, что мы забываем о тяжести некоторых преступлений. И никто не имеет дело чаще с этой мрачной реальностью, чем судебные антропологи. Кровавые войны и природные катаклизмы – их передовая линия, возвращение мертвых домой – их призвание.

Косово, 1997 год. В конце ХХ века на Балканах разгорелся тяжелейший этнический и религиозный конфликт. Каждая сторона демонизировала другую, считая врага недочеловеком, вредителем, от которого следует очистить землю. А такие настроения неизбежно приводят к зверствам, в которых и впрямь не было недостатка. Мне довелось беседовать со следователями, прибывшими в Косово по окончании войны, угадывая по их глазам то, о чем они до сих пор не могут говорить.

Представьте картину. По косовским холмам медленно движется трактор с трейлером. За рулем сидит фермер: он собрался туда, где поспокойнее и не стреляют. А в трейлере – все 11 членов его семьи. Восемь детей от года до 14 тесно прижались друг к другу рядом с матерью, бабушкой и тетей. На улице ясно и солнечно, и, вопреки страху, который давно стал их неизбывным спутником, все спокойно разговаривают о том о сем.

Но попытка бежать в безопасное место привела их к трагедии. Где-то поблизости притаился враг со страшным оружием – гранатометом РПГ. Научиться стрелять из него способен даже маленький ребенок, на YouTube есть видео. Эффективный, смертоносный, он легко разбирается и стоит недорого. Это символ асимметричных боевых действий, оплот партизанских войн со времен Вьетнама. Обычно цель поражается полностью.

Граната прилетела неизвестно откуда и взорвалась, уничтожив трейлер и всех пассажиров, кроме самого фермера. Несмотря на раненую ногу, шок и отчаяние, он отполз от линии огня, а вечером, под покровом темноты, пробрался обратно к месту взрыва: искать останки близких, собирать окровавленные части тел. Будучи набожным мусульманином, он хотел похоронить семью как можно скорее. Преодолевая боль и горе, он выкопал неглубокую могилу и положил в нее останки.

А через полтора года судебный антрополог Сью Блэк приехала в Косово вместе с группой британских криминалистов, чтобы собирать материалы для Международного трибунала по бывшей Югославии, заседающего в Гааге. Это первый после Нюрнбергского трибунала и Международного военного трибунала для Дальнего Востока (1945–1948 годы) международный орган, созданный для расследования военных преступлений. К настоящему моменту список обвиняемых насчитывает 161 человека; 74 из них получили приговоры, суд над еще 20 продолжается. Бывший президент Югославии Слободан Милошевич скончался в 2006 году, не дожив до приговора за преступления против человечности. Задача британской команды в Косово состояла в эксгумации массовых захоронений и расследовании актов геноцида.

Сью познакомилась с фермером, «тишайшим и благороднейшим из всех людей», с которыми ей доводилось встречаться. Вместе с коллегами она искала доказательства неспровоцированного нападения на людей в трейлере. Однако судебные заседания в далеких Нидерландах не интересовали фермера, он хотел лишь оплакать близких. Несчастный поблагодарил экспертов за то, что они приехали эксгумировать останки, и объяснил свою боль: по воле Аллаха части тел всех его близких оказались в общей могиле. Он попросил Сью выкопать останки и вернуть ему 11 похоронных мешков, тогда он сможет похоронить каждого отдельно.

Фермер не мог этого знать, но он имел дело с одним из крупнейших в мире специалистов по детским костям. Оставив при себе лишь рентгенотехника и фотографа, Сью разложила у места захоронения 12 кусков ткани. «Нам понадобилось двенадцатое, поскольку не все элементы можно четко идентифицировать. Было бы соблазнительно рассортировать останки по мешкам лишь приблизительно: мол, отцу и так сгодится. Но это совершенно неэтично. И что важнее, незаконно. Нас же позвали с судебными, а не с гуманитарными целями. И наша задача – собрать, проанализировать и предъявить улики, а затем в зале суда суметь обосновать свои действия». А что, если эксперт, выступающий со стороны защиты, откроет мешок и найдет несоответствие материала описанию? Это полностью дискредитирует обвинение.

Итак, она приступила к работе. За полтора года разложения не осталось почти ничего, кроме костей. Отличить друг от друга взрослых было не так сложно: они больше, и их мало. Сложнее обстояло дело с восьмью детьми. Сью тщательно отделила все фрагменты друг от друга. Спустя несколько часов удалось идентифицировать шесть младших детей. Но как быть с верхними конечностями, принадлежавшими 14-летним мальчикам-близнецам? «Больше от них ничего не осталось. Только плечевые кости и ключицы. Но один из их бывших обладателей так и остался в жилетке с Микки-Маусом. Я говорю полицейскому: "Идите и спросите отца, кто из детей любил Микки-Мауса. Только не задавайте наводящих вопросов и не упоминайте о близнецах. Если он сам назовет имя одного из близнецов, мы сможем их различить"». И отец назвал имя одного из близнецов. «Он обожал Микки-Мауса. Это его жилет». А часом позже Сью принесла ему 12 мешков. «Как он этого ждал! После того, что он пережил, это было самое малое, что мы могли для него сделать».

Сью возглавляет Центр анатомии и человеческой идентификации в Университете Данди. Она занимается, прежде всего, поиском и идентификацией скелетных останков. Принадлежат ли они человеку? Какого пола, возраста, роста и национальности? Когда он умер? Почему? Если труп относительно хорошо сохранился, на эти вопросы может ответить патологоанатом. Если нет, судебному антропологу приходится исследовать не только кости, но и волосы, одежду, украшения, бижутерию. Как мы увидим, даже образы, оставляемые нами на фото– и видеокамерах, можно анализировать с точки зрения важных деталей, которые заметит лишь человек с многолетним опытом. На протяжении всей профессиональной деятельности Сью училась распознавать тайные особенности человеческого тела, разрабатывала удивительные способы идентификации личности и научила множество анатомов, антропологов и врачей собирать человеческое тело по кусочкам.

На ее лекции в университете, практические занятия и собственные исследования глубоко повлиял четырехлетний опыт работы в послевоенном Косово. По словам Сью, Косово стало важным этапом в ее жизни, поскольку в ту пору ей удалось воспринять знания и навыки у экспертов из разных стран. В числе последних была аргентинская бригада криминалистов, которая первой стала использовать свой опыт применительно к нарушениям прав человека в 1970-х и начале 1980-х.

С 1976 по 1983 год Аргентиной правила военная хунта, преследовавшая тех, кого считала левыми и подрывными элементами. Этот конфликт получил название Guerra Sucia, или Грязная война. В Буэнос-Айресе и других городах жителей похищали прямо на улицах или забирали из домов и увозили в одну из 300 секретных тюрем. Многих мужчин, женщин и детей пытали. Выжившие описывали, как их привязывали к металлической сетке и пытали током. Мучили даже беременных. Других накачивали наркотиками, ослепляли и сбрасывали с самолетов в реку Ла-Плата между Аргентиной и Уругваем. Впоследствии волны выносили тела на берег. Трупы, которые не попадали в общие могилы или воду, отправлялись в морги с надписью «Без имени». Один рабочий рассказывал, как «тела хранились более 30 дней без охлаждения», как над ними вились тучи мух, а «пол был покрыт 10-сантиметровым слоем червей и личинок». Жертвами Грязной войны стали около 30 000 мирных жителей. Еще около 10 000 «пропали без вести».

В 1984 году, после падения хунты, аргентинские судьи начали требовать эксгумации и идентификации тел: пусть люди узнают, что случилось с их близкими, а убийцы понесут наказание. Местные врачи пытались следовать указаниям судей, но почти не имели опыта в изучении скелетов и отчаянно нуждались в помощи. Тогда для подготовки аргентинских специалистов из США прибыл Клайд Сноу, видный судебный антрополог. Среди прочего за плечами у него были расследования убийства Кеннеди и злодейств серийного маньяка Джона Уэйна Гейси. Сноу объясняет: «Впервые мы стали использовать научный метод для расследования нарушений прав человека. Началось с малого, но в итоге произошла подлинная революция в подходах к изучению нарушения прав человека. Само представление об использовании науки в данной области возникло здесь, в Аргентине. А теперь так работают во всем мире».

Сноу набрал небольшую команду молодых аргентинцев, горячо преданных своему делу. Обучение зачастую проводилось в процессе работы. В первые месяцы студенты не могли удержаться от слез у могил. И Сноу втолковывал: «Хотите плакать – плачьте по ночам». После того как антропологи эксгумировали и идентифицировали труп, следователи соотносили его биологический профиль с медицинскими и стоматологическими картами пропавших людей. (А в последнее время антропологи извлекают ДНК из костей неопознанных трупов и сопоставляют с ДНК живых родственников. К 2000 году идентифицировано 60 скелетов и еще 300 находятся в процессе идентификации. Конечно, это очень немного, но начало положено.) В частности, опознали Лилиану Перейру, похищенную 5 октября 1977 года, когда она шла домой. Ее пытали, насиловали и убили. Когда Лилиана исчезла, она была на пятом месяце беременности. На судебном процессе над девятью главарями хунты в 1985 году Клайд Сноу сумел опознать Лилиану, сообщив суду, что «во многих отношениях скелет сам по себе – лучший свидетель». Улики в виде костей Лилианы Перейры, а также нескольких других хорошо идентифицируемых скелетов помогли отправить за решетку шесть человек.

Аргентинская бригада работала более чем в 30 странах мира, эксгумируя массовые захоронения, и готовила специалистов. В частности, она обучала сотрудников Гватемальского института судебной антропологии, созданного для расследования нарушений прав человека в ходе 30-летней гражданской войны. Она работала с Комиссией по установлению истины и примирению в ЮАР по окончании апартеида. В 1997 году аргентинцы сотрудничали и с командой кубинских геологов, идентифицируя останки Че Гевары в Боливии. Было известно, что в 1967 году боливийские солдаты прострелили ему ноги, руки и грудь, отрезали кисти рук в подтверждение того, что это именно он. Антропологи, разыскивавшие останки, нашли семь тел в двух могилах. На одном из трупов была синяя куртка с пачкой курительного табака в кармане: незадолго до казни ее дал Че Геваре боливийский вертолетчик. Идентичность подтвердили данные стоматологии. Таким образом, через 30 лет после смерти Че Гевара вернулся на Кубу и получил почести героя.

Знания, которыми аргентинцы поделились в Косово, чтобы помочь коллегам, в частности Сью Блэк, расширить свои горизонты и умения, способствовали развитию судебной антропологии во всем мире. Сама Сью работала по широкому кругу проблем в Сьерра-Леоне, Ираке и Таиланде после цунами 2004 года, а также проводила многочисленные программы подготовки в Великобритании.

Все новые зверства требуют вмешательства Сью с ее опытом и знаниями. В январе 2014 года сирийский перебежчик, известный под кодовым именем «Цезарь», – говорят, он был тюремным фотографом, – передал на Запад около 55 000 фотоснимков. На них запечатлены 11 000 трупов: как предполагается, с этими людьми расправились за борьбу с диктатурой Асада. Режим объявил фотографии фальшивкой, изготовленной оппозицией. Между тем Сью попросили изучить их на предмет подлинности. И вот ее заключение: «Это самое ужасное насилие, с каким я сталкивалась за 30 лет судебной работы». Если в Косово людей в основном расстреливали, а цунами – природная стихия, то здесь налицо систематические пытки. Людей морили голодом, душили, пытали током. Их избивали и жгли. Им выкалывали глаза. Сью спросили, можно ли верить этим свидетельствам пыток и заслуживают ли эти смерти дальнейшего расследования. Ее ответ на оба вопроса: «Однозначно – да».

К счастью, большей частью судебные антропологи имеют дело не со случаями пыток и геноцида. И нечасто приходится ездить на места массовых смертей: природных катаклизмов, железнодорожных катастроф или взрывов (как в лондонском транспорте в 2005 году). Обычно они имеют дело с ситуациями значительно меньшего масштаба. Однако их помощь чрезвычайно важна для тех, кого затронули эти беды.

Джон и Маргарет Гарднеры жили в Хеленсбурге, городке на западном побережье Шотландии, в часе езды от Глазго. Джон в прошлом моряк торгового флота, чья склонность к мечтательности могла сравниться лишь с его способностью влезать в долги. В октябре 2004 года у него родился очередной план быстрого обогащения: делать кухни люкс. Однако Маргарет без обиняков сообщила ему, что не в восторге от этой затеи.

А через несколько дней ей позвонили на работу из банка: возникла проблема с ее заявкой на кредит в 50 000 фунтов. Маргарет изумилась: такой заявки она не подавала. Да и вообще, сколько себя помнила, не брала кредиты в банках. В ходе разговора стало ясно, что Джон убедил другую женщину выдать себя за Маргарет и заполнить бланки. Маргарет решила, что с нее хватит, и сообщила коллегам, что отправляется домой выяснять отношения с мужем: пусть выметается из дома. Больше ее живой не видели…

В ответ на расспросы окружающих о жене Джон бойко плел небылицы. Одного он не мог объяснить: почему она перестала звонить старикам-родителям – обычно она считала своим долгом звонить им каждый вечер. Полиция, когда ее поставили в известность, отнеслась к делу серьезно: в дом послали бригаду экспертов – и у основания крана в ванной те нашли следы крови. Крови Маргарет. Поместили в сифон ванной эндоскоп и обнаружили кусочек зубной эмали. Проверили стиральную машину на кухне и пол возле двери и нашли еще следы крови.

Но все это не означало, что Маргарет умерла. Вдруг она споткнулась и упала в ванной, по ходу дела порезавшись и повредив зуб, а затем положила окровавленную одежду в стиральную машину? Однако эксперты не отступались. Изучив фильтр стиральной машины, они обнаружили некий фрагмент кремового цвета, совсем крошечный (4 мм в ширину и 1 см в длину). Что это? Походило на кость. Можно было измельчить его в порошок и проверить ДНК. Однако эксперты понимали: прежде чем начинать тест, который по сути уничтожит улику, необходимо выжать максимум из других технологий.

Поэтому фрагмент доставили в Центр анатомии и человеческой идентификации. Сью Блэк сделала вывод: это левое большое крыло клиновидной кости. Часть такой кости находится в области виска, а прямо под ним пролегает важная артерия. При травме, подразумеваемой потерей этой части кости, Маргарет Гарднер должна была истекать кровью, она не могла выжить.

Такая крохотная улика опровергла выдумки Джона Гарднера. И перед лицом неопровержимых фактов он выдал новую версию событий. По его словам, Маргарет пришла домой в ярости. Перебранка быстро перешла в рукоприкладство. Муж схватил жену, но она вырвалась. Он погнался за ней. Она выбежала из дома, поскользнулась на верхней ступеньке. Ударилась головой во внутреннем дворике, после чего у нее началось сильнейшее кровотечение. Джон перенес тело в ванную, что объясняло найденную там кровь. Потом заметил кровь на своем свитере и засунул его в стиральную машину. Выстирал свитер холодной водой, причем использовал небиологический детергент. Тем самым сохранились следы ДНК на фрагменте, который, по-видимому, зацепился за нитки свитера. Его рассказ не противоречил уликам. Впоследствии Джон сообщил дочери, что завернул тело Маргарет в простыню и опустил в реку… Труп Маргарет не нашли, но на основании крохотного кусочка кости с ее ДНК ее мужа осудили за непредумышленное убийство.

Задолго до научной судебной антропологии XXI века и расследований, подобных вышеописанному, изучение костей играло роль в судопроизводстве. Взять хотя бы историю, описанную в «Собрании отчетов о снятии несправедливых обвинений» (1247 год), учебнике для китайских следователей. Мужчина убил мальчика и завладел его собственностью. Много позже преступление обнаружилось. Преступник сознался, что ударил мальчика и сбросил его в озеро. В озере действительно нашли труп, но плоть сгнила, и остались лишь кости. Высокопоставленный чиновник не исключал, что останки принадлежат кому-то еще. Что же делать? Никто не осмеливался вынести приговор, и следствие застопорилось.

Однако некоторое время спустя записи по этому делу попали к другому чиновнику. Тот заметил, что, по словам одного из родственников, мальчик имел «куриную грудь». Чиновник отправился посмотреть скелет. В самом деле, ребра присоединялись к грудине под острым углом. Тогда провели новое разбирательство. Признание преступника подтвердилось, и он понес наказание.

Однако, несмотря на подобные ранние успехи науки о костях, прошли столетия, прежде чем она стала официально признаваться судом. Кажется, лишь в 1897 году в Америке антрополога пригласили на судебный процесс. Это был Джордж Дорси; он занимался этнографией и американскими индейцами, а в 1894 году первым получил в Гарварде докторскую степень в области антропологии. Его учил Томас Дуайт, основатель и пионер судебной антропологии, исследовавший человеческие скелеты с беспрецедентной точностью. Увлеченный сбором артефактов, особенно скелетов, Дорси устраивал экспедиции в разные регионы Северной и Южной Америки и привез из Перу множество инкских мумий.

В 1897 году Дорси участвовал в «деле Лютгерта», неделями не сходившем с первых полос газет. Адольф Лютгерт в 1866 году эмигрировал из Германии в Чикаго 20-летним юношей без гроша в кармане. Подобно Джону Гарднеру, Адольф был очень амбициозен, но в отличие от него имел денежную хватку. В течение 15 лет он работал в кожевнях и транспортных фирмах, пока не накопил 4000 долларов – достаточно, чтобы построить фабрику и основать A. L. Luetgert Sausage & Packing Company. Сосиски, которые производила фабрика, полюбились горожанам и принесли Лютгерту славу «сосисочного короля Чикаго».

Незадолго до открытия фабрики дюжий сосисочный магнат взял в жены милую миниатюрную женщину по имени Луиза. Однако их брак оказался далек от американской мечты. Адольф не отличался верностью. И поговаривали, что он бьет жену.

1 мая 1897 года супружеская чета отправилась погулять. А домой Луиза не вернулась. Адольф заявил, что она сбежала с другим мужчиной, но родственники не поверили и заявили в полицию. Началось следствие, которое в итоге привело на сосисочную фабрику. Появились и показания очевидца: в тот вечер Адольф пришел с женой на фабрику в 22:30. О том же говорил и ночной сторож. А чуть раньше Лютгерт отослал сторожа с поручением и сказал, что тот может отдыхать весь вечер.

При осмотре фабрики следователи обратили внимание на странный запах, исходящий от чана для варки сосисок. Заглянув в него, они увидели на дне осадок. По словам одного из полицейских, запах от него шел «тошнотворный» и «отдавал мертвечиной». Решили разобраться, в чем дело.

Вынули затычку, располагавшуюся ближе ко дну, и возле отверстия разложили джутовые мешки. По мере вытекания жидкости на мешках образовалась склизкая гуща с кусочками костей. После более внимательного осмотра чана, помимо костных фрагментов, на дне нашли два скромных колечка, соединенных друг с другом и покрытых красновато-серой субстанцией. Колечко поменьше надевалось для страховки колечка побольше. А второе колечко было обручальным, с надписью «Л. Л.» на внутренней стороне. Как выяснилось, оно было подарено на свадьбу Луизе Лютгерт супругом. Внутри печи полиция также обнаружила несколько кусочков, походивших на кость, и остатки сгоревшего корсета. С учетом всех этих улик Лютгерта взяли под стражу.

В тот же год начались слушания в здании суда округа Кук, в атмосфере общественного возбуждения и интереса. Джордж Дорси и несколько его коллег из Филдовского музея естественной истории в Чикаго выступили на стороне обвинения. Дорси заявил, что кости, найденные в печи, принадлежат человеку: фрагменты ноги, пальцев рук и ног, грудной клетки и черепа женщины. Еще один эксперт сообщил, что в жидкости из чана обнаружен гематин, возникающий при разложении гемоглобина, который содержится в человеческой крови.

Согласно свидетельским показаниям, перед исчезновением Луизы Адольф закупил сотни фунтов щелока – смеси, содержащей каустическую соду. Это едкое вещество может использоваться в самых разных целях: для консервации мяса, очистки печей и изготовления метамфетамина. И в итоге оно попало в чан для сосисочного фарша. Адольф утверждал, что щелок предназначался для уборки на фабрике. Однако у обвинения была иная версия: убийце понадобился щелок как прекрасный растворитель.

На первом судебном процессе присяжные не только не пришли к единому мнению, но и переругались чуть ли не до драки в совещательной комнате. Однако Лютгерта это не спасло. Год спустя состоялся повторный суд. И снова на нем выступил Джордж Дорси. И на сей раз Лютгерта признали виновным в убийстве жены.

Выступая свидетелем, Джордж Дорси производил хорошее впечатление. Газета Chicago Tribune отмечала: «Было абсолютно ясно, что его заботит лишь одно – изложить истину, как он ее знает, не преследуя никакого злого умысла и ничего не преувеличивая… Его знания систематичны, основательны, точны, обширны и всегда при нем». Напротив, эксперт защиты Уильям Оллпорт поставил себя в нелепое положение, приняв собачью кость за обезьянью, а в ответ на тихие смешки присяжных стал выкручиваться: мол, бабуинов называют еще «собаками-обезьянами». Однако за стенами суда Дорси натерпелся критики со стороны анатомов. В частности, язвительный Оллпорт высмеивал «идентификацию женщины по четырем фрагментам кости размером с горошину». В итоге Дорси пришлось уйти из судебной науки. Однако освещение в прессе сделало свое дело: широкая публика впервые узнала о судебной антропологии.

Судебная антропология в своей современной форме – дисциплина относительно новая. В начале ХХ века анализ скелетных останков развивался медленно и постепенно. Но все же развивался.

Алеш Грдличка родился в Богемии (ныне часть Чешской Республики) в 1869 году, в 1881-м уехал вместе с семьей в Соединенные Штаты, где не на шутку увлекся происхождением человека. Подобно своему предшественнику Джорджу Дорси, Грдличка изучал коренные народы Америки. В 30 лет отправился в пятилетнюю экспедицию по Америке, в ходе которой исследовал скелеты. В итоге он выдвинул оригинальную теорию: 12 000 лет назад выходцы из Восточной Азии через Берингов пролив проникли в Америку и заселили ее. Впоследствии эта теория стала общепринятой в науке (отчасти благодаря ДНК-профилированию). Однако Грдличка интересовался не только происхождением человечества, но и происхождением человеческого зла, сопоставляя антропометрические особенности преступников и «нормальных» американцев. К 1939 году он обнародовал свой вывод: «Преступление – следствие психических, а не физических особенностей».

Профессиональный опыт Грдлички не остался незамеченным. В 1930-е годы новоявленной наукой заинтересовалось ФБР: вдруг получится раскрыть глухие дела? К Грдличке стали обращаться за помощью, и он содействовал ФБР в расследовании более 35 дел: определял идентичность и возраст людей, возможность насильственной смерти. Грдличка вывел судебную антропологию на новый уровень эффективности и систематичности, и после его кончины Джон Гувер, директор ФБР, отдал должное «выдающемуся вкладу» Грдлички в расследование преступлений. Однако ученый не только занимался расследованиями, но и готовил новое поколение судебных антропологов, обучая студентов в Смитсоновском институте.

Подобно тому как для Сью Блэк поворотным моментом стала работа, связанная с геноцидом на Балканах, так и некоторые важные прорывы в судебной антропологии ХХ века были связаны с трагедиями. Один из наиболее талантливых учеников Грдлички, Т. Д. Стюарт, трудился на складе в японском городе Кокура, идентифицируя погибших в ходе Корейской войны. Задача осложнялась тем, что после взрывов от тела мало что остается. Поступали все новые и новые ящики с костями; процесс исследования был кропотливым и морально тяжелым. Однако Стюарт использовал представившуюся возможность: беспрецедентный доступ к огромной партии человеческих костей! Он начал тщательно каталогизировать измерения, постепенно создавая базу данных, которая позволяла достаточно точно определить рост, вес и приблизительный возраст человека на основании скелетных останков.

Солидный вклад в антропологию сделала и Милдред Троттер, которая в 1947 году поступила на работу в Американскую похоронную службу на Гавайях. Она не хотела довольствоваться устаревшими на полвека французскими данными для определения роста и возраста и взялась за собственные замеры, используя кости солдат, погибших во Второй мировой войне. В наши дни Центральная американская лаборатория по идентификации останков военнослужащих остается крупнейшей в мире лабораторией такого рода, причем методики Стюарта и Троттер поныне широко используются.

Гавайские наработки стали известны во многих странах и помогли многим судебным антропологам, занимающимся идентификацией трупов. Просветительские цели ставит перед собой и Центр анатомии и человеческой идентификации (Centre for Anatomy and Human Identification – CAHID) в Данди. В 2008 году в нем открыли в помощь полиции бесплатную круглосуточную электронную консультацию с целью дать любом желающему буквально за 10 минут ответ на вопрос, человеку ли принадлежит та или иная кость. Число запросов возрастает летом, когда люди копают землю в саду или гуляют на природе.

Вопрос этот очень важный и непростой. Погода и животные-падальщики разбрасывают и разрушают скелеты, подчас оставляя всего одну какую-нибудь кость. Ребра овец и оленей очень похожи на человеческие, и их легко спутать. Маленькие кости и зубы детей также похожи на кости и зубы животных. А поскольку их очень много – у ребенка около 800 костей, тогда как у взрослого – всего 209, то в сельских условиях они могут распространиться на обширной территории. (По оценке Клайда Сноу, детский скелет имеет только 46 костей, которые «легко найти».)

В 2012 году CAHID ответил на 365 запросов по костям. Что ж, неплохо: по одному запросу в день. Но многие ли из этих костей оказались человеческими? По словам Сью Блэк, в 98 % случаев кости не принадлежат человеку. Однако отрицательный результат – тоже результат. «Не стоит поднимать на ноги полицию, заводя дело об убийстве, из-за костей коровы».

И потом есть 2 % случаев, когда кости действительно принадлежали человеку: человеку, который жил и дышал. Здесь особенно востребованы навыки анатомов и антропологов. Чтобы понять, с какой костью они имеют дело, они сначала измеряют ее параметры, а затем изучают небольшие возвышения, ямки и бороздки, определяющие функцию каждой из костей. Иногда по костям можно узнать пол человека: обычно у мужчин кости крупнее и плотнее, чем у женщин. Кроме того, просвет костного таза у мужчин имеет сердцевидную форму, а у женщин овальную, приспособленную к деторождению. Черепа мужчин зачастую больше, чем черепа женщин, и челюсть более квадратная.

Несколько лет назад я беседовала со Сью Блэк у нее в кабинете, и полицейский в униформе принес бумажный пакет с костью, найденной на пляже под Киркалди, где я выросла. Сью надела перчатки и театральным жестом извлекла кость из пакета. Всем было очевидно, что это челюстная кость, причем несколько зубов все еще упорно держались на своем месте. «Да, – торжественно подтвердила Сью, – кость человеческая». Я была уверена, что эта сцена устроена специально для меня: ведь кость была найдена как раз на том пляже, где я играла в детстве! Но Сью отпиралась. А потом сжалилась надо мной и объяснила: «Здесь ничего интересного для полиции нет. Кость очень старая. Человек, которому она принадлежала, умер давным-давно. Слишком давно, чтобы это имело значение для закона. Такое бывает сплошь и рядом».

Большинство из нас сочтут, что случайно наткнуться на человеческую челюсть – происшествие жутковатое. Но Сью Блэк – профессионал, и в ее словаре нет таких слов, как «отвратительно», «отталкивающе», «тошнотворно». Человеческое тело во всех его прекрасных и постыдных проявлениях – ее работа, где требуются спокойствие, компетентность и небрезгливость. Все неприятные эмоции, которые она могла испытывать при виде крови, плоти и костей, улетучились, когда с 12 лет начала подрабатывать в мясной лавке. В лавке было так холодно, что, «когда с бойни приезжал грузовик с мясом, мы наперегонки бежали к нему, чтобы погреть руки». То, что других людей обычно отталкивает от анатомии, не страшило Сью. Но почему она заинтересовалась ею?

Дело не только в стремлении к правосудию. Сью по характеру своему – исследователь, желающий познать тайны человеческого тела. Лишь со временем поняла, что эти знания способны пролить свет на смерть, которую люди несут себе подобным. Будучи студенткой последнего курса (а в семье она была первой, кто поступил в университет), Сью, занимавшаяся диссекцией тел в анатомичке, пришла к выводу, что «это весьма смиряющий опыт». По сути, думала Сью, эти люди стали для ученых практическим пособием по анатомии, в конечном счете во имя всеобщего блага. А в качестве первого исследовательского проекта Сью выбрала идентификацию костей и вскоре поняла, насколько это актуально.

Ее первым судебным делом была идентификация пилота микросамолета, разбившегося на восточном побережье Шотландии. Она опасалась своей реакции при виде изуродованного тела. Но когда принялась за дело, профессиональная бесстрастность взяла свое. Сью решила проблему и поняла, что способна успешно работать в этой области.

В своей профессии Сью сталкивается с вопросами, которые у большинства из нас ассоциируются с досугом. «Кто из нас не любит загадки и детективы, – замечает она, – мы читаем книжки и смотрим передачи, поскольку человеку присущ интерес к человеческому телу и его строению. Мы можем использовать эту любознательность, чтобы ответить на вопросы о том, кто это и что это. Для меня все удачно сошлось: я занимаюсь анатомией, своим любимым делом, и с ее помощью решаю актуальные проблемы. И одновременно удовлетворяю свое естественное любопытство».

Поначалу экспертиза Сью Блэк в основном сводилась к идентификации жертв. Успешная идентификация зачастую помогает выявить преступление и начать уголовное расследование. Однако опознать жертву недостаточно: надо выяснить, кто с ней расправился. Этой теме и посвящено большинство детективов с тех пор, как в XIX веке зародился жанр детектива. Хорошие ученые, подобно хорошим сыщикам, разрабатывают новые методы решения проблем. И если эти методы оправдывают себя, их применяют к другим похожим случаям. Такая возможность открывать новые пути очень вдохновляет Сью Блэк. Она всемерно старается расширить горизонты судебной антропологии. Но в последнее время больше времени уделяет поимке преступников, нежели идентификации жертв.

Ник Марш, главный судебный фотограф лондонской полиции, был вместе со Сью в Косово, где они сработались и сдружились. А по возвращении на родину он столкнулся с трудным делом. В полицию обратилась 14-летняя девушка, которая утверждала, что ночами отец принуждает ее к сексу. Мать жалобам не верила. Девушка понимала, что нужны доказательства. Будучи технически подкованной, она сообразила, что в темноте можно сделать инфракрасную съемку веб-камерой. Настроила камеру, направила ее на свою постель и нажала на «запись».

Получившееся видео она принесла в полицию. Но вот загвоздка: факт преступного деяния камера запечатлела, но узкий угол обзора не позволил зафиксировать лицо растлителя. Не просматривались и другие важные детали. Поэтому предъявить отцу обвинение на основании этой записи было невозможно.

Ник решил, что помочь тут может лишь один человек: Сью. Он дал ей посмотреть видео. Впоследствии она рассказывала: «Жуткое дело! У меня волосы на голове зашевелились. Где-то в 4:15 утра в поле зрения камеры попали ноги. Было видно, как девушка лежит на кровати. На ней пижама, и видна область ее ягодиц. И он стоит. Именно "он", поскольку ноги очень и очень волосатые. А потом медленно протягивает руку и просовывает ей под одежду».

Как и Ник, Сью поначалу думала, что идентифицировать мужчину не получится. Однако, внимательнее приглядевшись к записи, она обнаружила, что в инфракрасном свете видна деоксигенированная кровь и поверхностные вены на предплечье. А как ей было известно, узоры поверхностных вен очень индивидуальны. Чем дальше от сердца они расположены, тем больше они различаются у разных людей. Соответственно, вены на руках несут наибольший отпечаток индивидуальности. Однако идентифицировать человека по этому узору может лишь специалист высокого класса. По просьбе Сью был сделан снимок правой руки отца, и узор его вен точно соответствовал узору вен мужчины на видео.

На судебном процессе защита усомнилась в выводах Сью, и судья согласился, что метод идентификации по венам не апробирован. Тогда присяжных вывели из зала: пусть защита и обвинение обоснуют, насколько допустимы подобные улики. Судья стал расспрашивать Сью. И она сообразила, что дала маху: следовало сфотографировать обе руки отца, показав, как различаются узоры вен на руках даже одного человека. Обосновывая свою точку зрения, она предложила судье показать различия на примере его собственных вен. Тот спросил, доказывают ли эти факты стопроцентно, что мужчина на видео – отец девушки. «Нет, – честно призналась Сью, – я не настолько глубоко исследовала данный вопрос и не могу утверждать, что такого узора больше ни у кого нет». Защитники очень хотели, чтобы показания Сью были отвергнуты. И судье пришлось принимать решение единолично. Взвесив за и против, он счел возможным положиться на анатомические познания Сью. Впрочем, помогло еще одно обстоятельство: эксперт защиты был специалистом по носителям информации, а не анатомом и раздражал судью включенным мобильным телефоном.

Сью дала показания. Защита представила свои доводы. Девушку подвергли перекрестному допросу. Затем присяжные удалились на совещание и вернулись с неожиданным для Сью вердиктом: невиновен. Сью заволновалась: не перегнула ли она палку? Она попросила адвоката обвинения разузнать у присяжных, не в ее ли показаниях причина вердикта. Ведь если так, метод идентификации по венам пришлось бы модифицировать или забраковать. Однако выяснилось, что дело не в науке. Против научных данных у присяжных не было возражений. Они сочли обвиняемого «невиновным» не потому, что не верили науке, а потому, что не верили девушке: она не кричала.

Вместо того чтобы отчаиваться из-за непоследовательности присяжных, Сью решила доработать методику, так чтобы она могла отразить любые нападки в залах суда. Поскольку CAHID тогда учил полицейских идентифицировать жертв бедствий, Сью использовала уникальную возможность. Все 500 студентов, работавшие в полиции, разделись до нижнего белья. Затем ее команда сделала инфракрасные и обычные снимки ног, бедер, спин, животов, грудных клеток и рук. После того как эти фотографии были каталогизированы и сопоставлены, обоснованность метода идентификации по узору вен стала очевидной.

Слухами земля полнится, и о навыках Сью узнал далеко не только Ник Марш. Вскоре еще один лондонский следователь попросил ее о помощи: в связи с делом о педофилии. В 2009 году полиция обыскала дом Дина Харди, торговца мебелью из Кента, и нашла в его компьютере 63 непристойные фотографии. На некоторых из них были изображены девочки из Юго-Восточной Азии от 8 до 10 лет. Их совращал белый мужчина. Судя по файлам метаданных этих изображений, снимки были сделаны в 2005 году. А поскольку Харди доказуемо был в Таиланде в это время, полиция обвинила его в совращении малолетних. Но он отпирался.

По просьбе Сью Блэк были сделаны снимки обеих рук Харди, и она взялась за их изучение. Зафиксировала узоры вен. Подметила небольшой шрам у основания пальца. Исследовала складки кожи на суставах. Выяснила, какой рисунок образуют пятнышки. Затем сопоставила свои находки с рукой на фотографии. Все сходилось. И тогда следователь сказал Харди: «Между вашей левой рукой и левой рукой на этом снимке больше сходства, чем между вашей левой и правой рукой. Скажите честно – это ваши руки?» Перед лицом неопровержимых улик Харди ответил: «Да».

Впервые в истории Англии преступника опознали по веснушкам и венам на руках. А вскоре на экраны вышел документальный фильм о поимке педофилов. В нем рассказывалось о деле Дина Харди, в раскрытии которого участвовала Сью. Когда фильм показали по телевизору, в полицию обратились четыре женщины: Харди склонил их к сексу, когда они были несовершеннолетними. В итоге мебельщик получил шесть лет за свои таиландские «подвиги» и еще десяток – за преступления в Англии.

В том же году Сью помогла разоблачить крупнейшее в Шотландии сообщество педофилов. Восемь мужчин из Центральной Шотландии изготавливали, распространяли и собирали такого рода изображения. У одного из них в компьютере было около 78 000 фотоснимков.

Сейчас в год Сью с коллегами расследует около 15 дел, связанных с педофилией. Именно в CAHID прежде всего обращается полиция, когда ей нужна такого рода помощь.

Открытия в области судебной антропологии используются для идентификации людей не только в Данди. Мэри Манхейм создала на базе Луизианского университета Лабораторию судебной антропологии и компьютерной обработки изображений. По первому образованию она филолог-англист. Однако, получив в 1981 году степень, решила сменить профессию и заняться антропологией. С тех пор участвовала в расследовании более 1000 дел в Соединенных Штатах и написала о них три книги: «Костяная дама» (The Bone Lady, 2000), «След из костей» (Trail of Bones, 2005) и «Костные останки» (Bone Remains, 2013). Десятилетиями Мэри создавала базу данных пропавших людей, посетив каждое полицейское управление, каждый департамент шерифа и каждый офис коронера. База содержит биологические профили 600 пропавших людей и 170 неидентифицированных останков, ее цель – соотнести их между собой. В настоящее время эта база связана также с общенациональной базой пропавших людей.

У Манхейм было такое дело: в глубоких водах Мексиканского залива, километрах в 25 от Гранд-Айла в Луизиане, нашли тело женщины. Ее явно убили: застрелили в грудь, завернули в рыболовную сеть и утопили с помощью анкерного зажима. Тело хорошо сохранилось, хотя и находилось долго в воде: отчасти причиной тому была сеть, которая защитила его от крабов и рыб, обычно пожирающих трупы. (По словам Манхейм, «для обитателей моря привлекательны свисающие части тела с подвижными суставами. Поэтому в первую очередь их добычей становятся руки, ноги и голова».)

Присвоив трупу номер (99–15), его отослали в лабораторию. Манхейм с воодушевлением взялась за дело и вместе с командой быстро восстановила внешность женщины. Измерили череп: близко посаженные глаза, глубокий прикус и разрез глаз выдавали в погибшей «классического белого европейца». На убитой было необычное ожерелье с бирюзой и бриллиантами, имеющее форму бабочки. Анализ скелета показал застарелые переломы ног и артрит правого колена, из-за чего женщина прихрамывала. Она удалила себе зубы мудрости (видимо, у американского стоматолога). Измерив кости голеней и исследовав таз, эксперты вычислили приблизительный рост (между 158 и 165 см), вес (от 57 до 61 кг) и возраст (от 48 до 60 лет). Информацию сверили с базой данных лаборатории, и в октябре 2004 года тело под номером 99–15 было идентифицировано: 65-летняя женщина, которая пропала в Миссури в январе 1999 года. Аналитики напутали лишь с возрастом, недооценив его.

Что чувствует судебный антрополог, идентифицировав человека? Проведя многие часы в молчаливом общении с мертвым, каково ему общаться с живым человеком, подтверждая худшие опасения? Это знает Мэри Манхейм. «Позитивная идентификация причиняет боль членам семьи, но даже такая боль лучше полной неизвестности», – говорит она. Человек, который неделями изводил себя мыслями о том, что с его родственником, теперь может начать строить собственную жизнь.

Сью Блэк есть дело, которое она мечтает раскрыть. Сью родилась в Инвернессе на севере Шотландии, как раз там, где в 1976 году пропала женщина. Рене Макрей выехала их города с двумя маленькими сыновьями. Старшего она завезла в отдаленный дом мужа, а сама вместе с трехлетним Эндрю продолжила путь в Килмарнок, чтобы навестить сестру.

Ни Рене, ни Эндрю больше никто не видел. Поздно вечером ее синий BMW обнаружили горящим на площадке возле магистрали А9, ведущей на юг. Но машина оказалась пустой: в ней ничего не было, кроме коврика с пятном крови Рене. Полиция допросила ее бывшего мужа и выяснила личность тайного любовника. Но интенсивное расследование – с поисками более чем в 500 домах, гаражах и пристройках – ни к чему не привело. Следствие ни на шаг не приблизилось к тому, чтобы узнать судьбу Рене и ее сына.

В 2004 году в Шотландии был показан документальный фильм под названием «Нераскрытое дело». Он всколыхнул интерес к таинственному исчезновению. С заявлением выступил один отставной полицейский: по некоторым предположениям, тела Рене и Эндрю могли быть брошены в карьере возле магистрали А9. Тогда сделали новую попытку найти останки: организовали раскопки, в которых участвовала и Сью Блэк. Три недели ушло на то, чтобы вывезти с карьера 20 000 тонн земли и спилить 2000 деревьев. Вся эта операция обошлось более чем в 100 000 фунтов. Однако нашли только кроличьи кости, два пакетика из-под хрустящего картофеля и какую-то мужскую одежду.

Невзирая на неудачу с этим глухим делом, Сью Блэк получила и навсегда сберегла письмо от сестры Рене. «Я очень хочу, чтобы сестра вернулась домой, – говорилось в письме, – хотя понятно, что ее уже нет на свете. И я это приняла. Но каждый раз, когда ее начинают искать, во мне вспыхивает надежда. И каждый раз, когда ее не находят, я погружаюсь в еще более глубокую депрессию». Как показывает опыт Сью, люди очень страдают, если не удается найти близкого человека: будь то в Косово или Аргентине, Таиланде или Великобритании. Сью понимает это, вот почему упорно продолжает выполнять свою миссию: возвращать мертвых домой.

«Когда мы сообщаем новости, – говорит Сью, – это всегда плохие новости». «Это ваш сын», «это ваша жена», «это ваша дочь». Но в плохой новости есть и положительная сторона: «Теперь вы все знаете. Вы можете опустить тело в землю и начать горевать. Вы никогда не забудете, но сможете жить дальше».

Глава 9
Реконструкция лица

Непостижимо: сколько контрастов бесконечных

Вложила мать-природа в облик человечий.

Уильям Вордсворт. Характер (1800)

Но оставим дактилоскопию и ДНК. Главное, что делает нас узнаваемыми друг для друга, – это лица. Природа, воспитание, обстановка создают уникальный набор черт, по которым нас может отличить всякий, кто знает нас. Конечно, каждому случалось перепутать человека, приняв – по фигуре, походке или волосам – за другого! Но едва он оборачивался или подходил достаточно близко, чтобы мы увидели его лицо, как мы понимали ошибку. Однако смерть крадет лица. Природа разбирает нас на части, отделяя кожу от костей и оставляя голый череп, который ничего не значит для людей, знавших и любивших нас.

К счастью, некоторые ученые пытаются «вернуть» мертвым их лица. Английский исследователь Ричард Нив, сотрудник Манчестерского университета, разработал технику реконструкции лиц по скелетным остаткам. Он входил в команду, созданную в 1970 году для изучения египетских мумий, хранившихся в Манчестерском музее. А в 1973-м восстановил с помощью гипса и глины лица двух египтян («двух братьев»), живших 4000 лет назад: Хнум-нахта и Нехт-анха. Впоследствии Нив вспоминал: «С самого начала я старался не полагаться лишь на интуицию, меня всегда раздражали попытки именовать ее "художественной вольностью"». Форму лиц он определил, ориентируясь на средние показатели толщины тканей у трупов из собрания швейцарского анатома Юлиуса Кольманна (1898 год).

Нив точно моделировал мышцы лица и черепа, которые становились «решеткой» для плоти и кожи. А отшлифовав навыки на археологических материалах, обратился к криминалистике и участвовал более чем в 20 делах с неопознанными останками, с успехом в 75 % случаев.

Одно из самых трудных его дел началось, как ни странно, с обезглавленного трупа. В 1993 году под железнодорожным мостом на станции «Пикадилли» в Манчестере обнаружили тело мужчины в одних трусах. Как полиция ни старалась идентифицировать его личность, все впустую.

Месяца через три один человек шел с собакой по футбольному полю в Кэнноке, графство Стаффордшир, километрах в 120 от Манчестера. Внезапно пес стал энергично рыть землю и рыл до тех пор, пока не нашел отрубленную голову. Голова была расколота (как впоследствии выяснилось, с помощью мачете) больше чем на 100 мелких кусков. Анализ ДНК показал, что голова принадлежит телу из Манчестера. Однако это ни на шаг не приблизило следствие к разгадке. Вообще казалось, лицо восстановить не удастся: недоставало крупных кусков черепа, особенно из важного среднего отдела. Полиция полагала, что это неслучайно: убийца пытался сделать опознание невозможным. Однако Ричард Нив тщательно собрал все осколки и создал гипсовую модель, заполнив недостающие места так, как подсказывали ему обширные знания и опыт. И когда газета Independent опубликовала фотографию глиняной головы, откликнулись 76 семей, полагавших, что они узнали жертву.

Полиция собрала у семей фотографии и подробности и начала сопоставлять лица их пропавших родственников с черепом. Надежда таяла на глазах: один кандидат отпадал за другим. В конце концов в списке осталось лишь одно имя: Аднан аль-Сан. На последнем месте он оказался потому, что тело и череп с виду принадлежали человеку белой расы. Но детали совпали. Наконец полиция выяснила личность жертвы.

Аднан аль-Сан был 46-летним кувейтским бизнесменом, поселившимся на улице Мейда-Вейл на западе Лондона. Он происходил из богатой семьи, сделал состояние как владелец банка у себя на родине и уже в 38 лет отошел от дел. В последний раз мужчину видели за день до того, как нашли его обезглавленное тело: он обедал в отеле «Британия» на Гросвенер-сквер. Слепки зубов и отпечатки пальцев из квартиры аль-Сана подтвердили его личность. Аутопсия же показала, что он проглотил зуб во время рокового нападения, но голову отрубили уже после смерти. До сего дня это убийство остается нераскрытым, причем неизвестен даже мотив. Но во всяком случае его семья знает, что с ним случилось.

Ричард Нив помог продемонстрировать научную основу для реконструкции лица, развеяв миф о том, что это не строгая научная дисциплина, а фантазия. Он много работал и преподавал в Манчестерском университете, передавая свои знания следующему поколению. Среди его учеников была Каролина Уилкинсон, ныне профессор черепно-лицевой реконструкции в Университете Данди.

Одно из самых интересных ее дел началось почти так же странно, как и дело аль-Сана. В августе 2001 года загоравший на берегу озера Нульде в Нидерландах человек нашел часть тела девочки. А в следующие дни в окрестностях были найдены и другие части. Затем возле причала в 130 км от Нульде рыбак обнаружил череп. Лицо было обезображено до неузнаваемости, и следователи зашли в тупик. Они связались с Каролиной: не поможет ли она восстановить внешность?

Но когда голландцы сообщили, что жертва – девочка пяти – семи лет, Каролина чуть было не отказалась. Всколыхнулись эмоции: у нее самой пятилетняя дочка. И что важнее, останавливала профессиональная осторожность.

В те годы анатомы сомневались, что детские лица поддаются мало-мальски четкой реконструкции: их черты еще не так развиты и лишены четкости. Однако Уилкинсон занималась реконструкцией детских лиц в ходе работы над диссертацией. И думала, что способна помочь следствию. А потому оставила сомнения и взялась за изучение черепа, присланного голландской полицией. Вскоре она поняла, что внешность ребенка была не вполне обычной: крупный широкий нос (непохожий на маленькие вздернутые носы, свойственные большинству пятилеток) и большой промежуток между передними зубами. Значит, лицо бросалось в глаза.

Фотографии пропавших детей появляются в прессе чаще, чем фотографии взрослых, но опознают их реже: несформировавшиеся лица похожи одно на другое. По данным Национального центра пропавших и эксплуатируемых детей, который еженедельно публикует в США тысячи фотоснимков, лишь одного из шести детей находят после того, как кто-то узнает ребенка на фото.

Однако Каролина надеялась, что все получится. Она приложила все силы, чтобы сделать максимально точную глиняную модель. Фотография модели была опубликована многими европейскими газетами и показана телеканалами по всей Европе. Не прошло и недели, как девочку опознали: Ровена Риккерс из Дордрехта, пять с половиной лет.

Вскоре всплыла страшная правда. В последние пять месяцев своей короткой и трагической жизни Ровена подвергалась физическому насилию со стороны приятеля своей матери, причем мать об этом знала. В последние же два месяца ее держали в клетке для собак. Когда она умерла, эти двое, которые должны были больше всего о ней заботиться, расчленили тело ребенка и разбросали по стране. Злодеев поймали в Испании и отправили за решетку. Для Голландии это был первый случай, когда преступление раскрыли с помощью реконструкции лица. Возможно, без помощи Каролины смерть девочки осталась бы ненаказанной. Об этой смерти могли бы и не узнать.

Идея реконструкции лиц не нова, и связана она не только с убийством. В ее основе лежало желание установить связь с ушедшими людьми, воссоздав их облик. И люди занимались этим с давних пор. В 1953 году археолог Кэтлин Кеньон обнаружила в Иерихоне черепа, относящиеся к VII тысячелетию до нашей эры. Они были обмазаны глиной, а глаза инкрустированы морскими раковинами. Кеньон была поражена их красотой: «У каждой головы был свой характер. Возникало впечатление, что смотришь на настоящий портрет». С помощью глины древние ближневосточные художники моделировали лица своих предков – так они побеждали смерть.

Лицу всегда придавали значимость. Уильям Хогарт, художник XVIII века, называл лицо «показателем ума». Невозможно отрицать, что лица выдают наши эмоции и реакции: они смеются, плачут, пугаются, успокаивают, забавляют. Малейшего движения лицевой мышцы достаточно, чтобы выдать агрессию или симпатию. И лишь едва уловимые нюансы мимики позволяют понять, сдвинули мы брови в смущении или в раздражении. Наш мозг имеет удивительный навык улавливать мельчайшие различия между лицами, и в результате мы можем распознавать сотни людей. Уже в пятинедельном возрасте младенец узнает лицо матери. А 2,5 % людей способны запоминать почти все увиденные ими лица.

По лицу мы можем определить некоторые важные вещи: скажем, пол, возраст и общее состояние здоровья. Однако видеть лицо еще не значит знать мысли. Как заметил еще Шекспир, «Мы, люди, / Читать по лицам мысли не умеем»^[10]. И уж точно мы не можем узнать по лицу, преступник перед нами или нет.

Иначе думал Чезаре Ломброзо, криминалист XIX века. Он изучил 383 нарушителя закона и опубликовал книгу «Преступный человек» (L'Uomo Delinquente, 1878), в которой приписывал преступникам «огромные челюсти, высокие скулы, выдающиеся надбровные дуги, единичные линии на ладонях, очень большой размер глазниц и оттопыренные уши». Как показала последующая проверка, все это ерунда. Эта теория не подтверждалась даже фактурой, которую собрал Ломброзо. Она была основана лишь на его собственных домыслах и предрассудках.

Ломброзо шел ошибочным путем. Однако в каком-то смысле он выбрал верное направление. Чтобы раскрывать преступления и разгадывать тайны прошлого, ученые-исследователи должны очень внимательно относиться к человеческой физиологии. По словам Каролины Уилкинсон, «любая реконструкция лица, сделанная без понимания анатомии лица и антропологии, будет в лучшем случае наивной, а в худшем совершенно ошибочной». Художникам и скульпторам давно известно, насколько выигрывает точность изображения, если художник понимает, как прикрепляются и двигаются мимические мышцы. Поэтому они серьезно интересовались диссекцией и анатомией. Леонардо да Винчи вскрыл 30 трупов, преодолевая «страх пребывания в обществе этих мертвых людей, расчлененных и освежеванных, на которые жутко смотреть». По результатам диссекций он сделал ряд удивительных анатомических рисунков, включая поперечный разрез черепа. Благодаря приобретенным знаниям Леонардо стал значительно реалистичнее изображать человеческие лица.

Джулио Зумбо, замечательный сицилийский скульптор XVII века, не видел леонардовских рисунков черепа, поскольку тогда они не были опубликованы, но ему удалось поспособствовать лучшему пониманию того, как лица – каждое на свой лад – соотносятся с черепом. Вместе с одним французским хирургом он покрывал воском реальный череп, оставляя «кожу» сдвинутой назад, чтобы показать лицевые мышцы. В результате получалась полноцветная и до жути реалистичная модель полуразложившегося лица с личинками в ноздрях.

В XIX веке, с развитием знаний о человеческом организме, реконструкция лица была поставлена на более строгую научную почву. Поначалу четких анатомических принципов не существовало: их требовалось разработать. Совместными усилиями немецкие и швейцарские анатомы и скульпторы учились интерпретировать соотношения между лицом и черепом.

В 1894 году в Лейпциге археологи нашли скелет, который, как они думали, принадлежал Иоганну Себастьяну Баху. Они попросили анатома Вильгельма Гиса проверить их догадку. Тот подошел к делу весьма своеобразно. Взял 24 мужских и четыре женских трупа и наложил на определенные точки их лиц резиновые заплатки. Через каждую резинку он проталкивал иглу, намазанную маслом, до тех пор, пока она не доходила до кости. Затем вынимал иглу вместе с резиновым лоскутом и измерял расстояние от кончика иглы до резинки. Это были первые в истории замеры мягких тканей. Гис рассчитал средние величины, а затем, взяв их за основу, с помощью скульптора начал достраивать череп глиной. Полученная модель сильно походила на прижизненные портреты Баха.

Конечно, с научной точки зрения эта реконструкция была не слишком ценной: Гис знал портреты композитора. Однако техника с иглой и резинкой прижилась, а проведенные замеры оказались ценными и используются поныне, хотя, по мнению специалистов, лица западных жителей отличает более высокое содержание жира в мягких тканях. С помощью этой техники в 1899 году Кольманн и скульптор Бюши восстановили лицо неолитической женщины, жившей у озера в Овернье. Кстати, эту реконструкцию считают первой в научном смысле слова, поскольку Кольманн исходил из результатов измерения толщины мягких тканей, полученных от 46 мужских и 99 женских трупов из данной местности. В 1970-е годы Ричард Нив использует эти замеры для реконструкции лиц «двух братьев».

В ХХ веке в реконструкции лиц удалось достичь существенного прогресса. Антрополог Михаил Герасимов разработал «русский метод», уделяющий больше внимания структуре мышц, чем замерам толщины тканей. Одну за другой он моделировал все мышцы головы, после чего покрывал тонким слоем глины, имитируя кожу. Герасимов воссоздал внешность около 200 известных деятелей прошлого (в частности, Ивана Грозного) и помогал в расследовании 150 уголовных дел. В 1950 году он основал в Москве Лабораторию антропологической реконструкции Института этнологии и антропологии РАН. Она существует по сей день и вносит важный вклад в данную область.

Прогрессу в реконструкции лиц способствует и развитие медицинских технологий. Важным подспорьем оказываются рентгеновские снимки и КТ-сканы живых людей. До 1980-х годов все измерения проводились на трупах, что неизбежно вело к определенной неточности. Стенки клеток начинают разрушаться сразу после смерти. Происходит отток жидкости в заднюю часть головы, и лицо теряет округлость. Кроме того, как замечает Бетти Гэтлифф, специалист по реконструкции лица, «люди умирают лежа, а не сидя. Мягкие ткани смещаются». Ее коллеги всегда охотились за трехмерными моделями живых лиц, а КТ-сканирование позволяет получить более точные данные по толщине лицевых покровов. В результате реконструкция лиц сейчас более надежна (а следовательно, вызывает больше доверия), чем когда-либо раньше.

Следователи зовут судебных художников, когда осмотр места преступления, данные по пропавшим людям и экспертиза (в частности, ДНК-профилирование и слепки зубов) не позволяют идентифицировать найденный череп. Если не известно, что это за человек, остается лишь надеяться на общественный резонанс. Так было в случае с Ровеной Риккерс и Аднаном аль-Саном. Реконструированное лицо помогает подстегнуть память. Строго говоря, «судебным» этот метод не назовешь: такие реконструкции не имеют веса в залах суда. Лишь после того, как человека опознают родственники, начинается судебная процедура идентификации.

Но почему человеческое лицо такое, какое оно есть? Как оно превратилось в средство идентификации? Мы склонны воспринимать лицо как инструмент общения, и если, например, хотим отделаться от собеседника, то отворачиваемся от него. На самом деле наши лица стали такими в ходе эволюции в силу практической целесообразности. Пара глаз позволяет иметь более широкий обзор и улучшает пространственное зрение. Губы и челюсти идеально приспособлены для того, чтобы жевать, глотать, дышать и говорить. Уши, расположенные по обе стороны головы, помогают определять источник звука. Но этим дело не ограничивается. В древних сообществах сходные семейные черты способствовали укреплению приверженности своему роду, как впоследствии это было в королевских династиях вроде Габсбургов, славившихся наследственной гипертрофией нижней челюсти.

Форма лица определяется 22 костями черепа. Именно сложная форма этих костей и отчасти мышц, прикрепленных к ним, объясняет различия между лицами разных людей. Без учета многочисленных вариаций этих костей и мышц реконструкции лица быть не может.

Чтобы определить форму и размер глаз, судебные художники изучают глубину глазниц и форму бровей. Чтобы выяснить форму губ, смотрят размер и положение зубов. Сложнее обстоит дело с ушами и носами, поскольку после смерти хрящи разлагаются. Об ушах можно лишь сказать, где они находились и имелись ли у них мочки, хотя у живого человека уши так же индивидуальны, как отпечатки пальцев. Трудно судить и о том, какой был нос: «кнопкой», «картошкой» или римским. И все же носовые кости способны дать анатомам немало информации о его внешнем виде. Например, носовая ость – костное образование, находящееся у основания носа, – обычно имеет один выступ. Если у нее два выступа, кончик носа чуть-чуть раздвоен.

При реконструкции лица по черепу обходятся без цвета волос и глаз. Во всяком случае пока. Генетики научились определять цвет глаз по ДНК, различая 19 вариаций. Однако это слишком дорогая экспертиза, и она выходит за рамки выделяемых бюджетов, даже если речь идет об убийстве. ДНК позволяет выяснить и цвет волос. Но это бесполезно, даже если анализ подешевеет. Каролина Уилкинсон объясняет: «В этом году я сделала фотографии всех студентов. И лишь у двоих был естественный цвет волос. Мне 48 лет, но большинство моих знакомых понятия не имеют, какой у меня естественный цвет волос. Да я и сама подзабыла». Судебные художники обычно обходят данную проблему: делают размытое изображение волос (и ушей, вид которых трудно предсказать). Но общие результаты все равно удивительны, часто благодаря КТ-сканированию, которое позволило определять толщину лицевых покровов. А чем больше модель похожа на оригинал, тем больше вероятность, что люди узнают близкого им человека. Эффективность данного метода подтвердилась в одном необычном деле, в Эдинбурге в 2013 году.

24 апреля Филомена Данливи, маленькая и тихая женщина 66 лет, приехала из Дублина в Эдинбург навестить своего старшего сына Симуса. Встретившись в его квартире на Балгрин-роуд, они сели поболтать. Симус рассказал о своей работе в трамвайной сети Эдинбурга, а Филомена попыталась поделиться новостями о его четырех братьях. Но Симус повел себя неадекватно: не слушал, а потом впал в ярость.

Филомена встревожилась. Она сказала сыну, что хочет посмотреть город, а сама отправилась в полицейский участок Портобелло. Она спросила офицера, где можно снять дешевую комнату, объяснив: «Не хочу ночевать у сына, пока он в таком состоянии». Спустя несколько дней Симус позвонил отцу в Дублин и сказал, что мать отправилась домой. Но домой она не приехала.

А 6 июня 25-летний лыжный тренер поехал кататься на велосипеде в эдинбургский заповедник Корсторфайн-Хилл. Было жарко, поэтому он слез с велосипеда и решил спокойно посидеть. Но, толкая велосипед по тропинке, внезапно увидел, что из земли торчит ряд блестящих белых зубов. Зубы принадлежали отрубленной голове. Почти вся плоть сгнила, но трупные мухи еще не улетели.

В неглубокой могиле, раскопанной полицией, судебный антрополог Дженнифер Миллер обнаружила две отрубленные ноги и тело женщины предположительно лет 60. Блестящие зубы были результатом дорогой косметической стоматологии. Одним из колец, снятых экспертом с трупа, было традиционное ирландское кладдахское кольцо^[11]. Вооруженная этой весьма ограниченной информацией, полиция несколько недель проверяла списки пропавших людей.

Наконец следователи попросили Каролину Уилкинсон сделать реконструкцию лица. Она использовала трехмерные сканы черепа, а затем на компьютере добавила мягкую ткань. Полученная модель была разослана полицейским формированиям всей Европы и показана в программе Би-би-си Crimewatch. Ведущий программы также упомянул о кладдахском кольце, что укрепило уверенность одного из дублинских родственников Филомены: это она. Вообще модель, сделанная Уилкинсон, оказалась очень точной, а снимки зубов не оставили сомнений в идентичности тела.

Несколько дней спустя Симуса арестовали. Ему предъявили обвинение в убийстве матери, но он отпирался.

Присяжные не поверили ему. Они согласились с версией обвинения: вскоре после разговора с полицией Филомена вернулась в квартиру Симуса. И там встретила свою смерть. Патологоанатом отметил повреждения небольших костей шеи (что часто указывает на удушение), травмы головы и расколотые ребра. Симус отрезал голову и ноги женщины пилой. Однако нельзя сказать, были эти повреждения получены до или после смерти. Журналист из Herald Scotland сделал еще более страшное предположение: «Возможно, Филомена Данливи была еще жива, но без сознания, когда сын стал отпиливать ее ноги». Точные обстоятельства ее гибели мы никогда не узнаем.

Известно лишь, что Симус сложил расчлененные останки матери в чемодан и отвез их в Корсторфайн-Хилл. Выкопал неглубокую могилу и бросил в нее мать. Но, как часто отмечают судмедэксперты, убить легче, чем избавиться от тела. Не прошло и двух месяцев, как тело обнаружилось, а с ним и улики, которые привели к осуждению преступника. Прокурор сказал, что в этом деле «все линии доказательств сошлись воедино, как нити в кабеле». В январе 2014 года Симус Данливи был осужден за убийство. И во многом это стало возможным благодаря усилиям Каролины Уилкинсон.

Но далеко не всегда удается идентифицировать жертву так быстро. 18 ноября 1987 года сигаретный окурок воспламенил хлам под деревянным эскалатором на самой оживленной станции лондонского метро, «Кингс-Кросс». Пламя становилось сильнее и сильнее, пока от эскалатора не хлынул огненный поток с температурой 600°C, который ворвался даже в кассовый зал наверху.

Сотни людей оказались в ловушке туннелей, соединяющих шесть линий метро. Одни вскочили на эскалатор, чтобы не задохнуться в дыму подземки, и сгорели заживо. Другие колотили в двери проходящих поездов, но те шли без остановки. Когда пожарные наконец победили огненную стихию, они обнаружили 31 мертвое тело.

На протяжении следующих дней и недель полиции удалось идентифицировать 30 трупов. Но один мужчина средних лет оставался неизвестным. Ричарда Нива попросили воссоздать его лицо, сильно обожженное пожаром. Нив нашел несколько кусочков мягких тканей вокруг носа и рта, которые помогли понять форму этой части лица. Кроме того, ему сообщили рост, возраст и состояние здоровья жертвы.

О помощи просили даже Интерпол, а справки наводили в Китае и Австралии. Реконструкцию, осуществленную Ричардом Нивом, напечатали все британские газеты, что вызвало шквал телефонных звонков: многие думали, что знают погибшего. Однако ни один вариант не подходил. Тело похоронили в Северном Лондоне с надписью: «НЕИЗВЕСТНЫЙ МУЖЧИНА».

А в 1997 году Мэри Лейшман, шотландка средних лет, стала наводить справки о своем пропавшем отце по имени Александр Фаллон. После смерти жены в 1974 году его жизнь пошла под откос. Он не справлялся с бытовыми трудностями. Продал дом и в итоге оказался на лондонских улицах среди тысяч других практически безымянных бездомных. Между тем у Мэри и ее сестры возникло подозрение: а что, если неизвестная жертва пожара – их отец? Особых надежд они не питали. В момент пожара Фаллону было 73 года, а его рост составлял 1 м 68 см. Однако, согласно результатам аутопсии неизвестного, рост и возраст были другими (1 м 58 см и от 40 до 60 лет). Правда, кое-что сходилось: погибший был заядлым курильщиком и имел металлическую скобу в черепе, поставленную в ходе мозговой операции. По запросу Мэри Лейшман полиция не приняла должных мер, поскольку полагала, что у нее есть более вероятный кандидат: Губерт Роуз. Но в 2002 году в Северном Лондоне прошла служба по случаю 15-летней годовщины с момента пожара. Это подтолкнуло Мэри Лейшман обратиться к полиции снова.

В 2004 году Ричарду Ниву показали фотографии отца Мэри Лейшман. Вернувшись к материалам дела, он нашел снимки черепа таинственной жертвы и собственную восковую модель. Он сравнил фото, сделанные анфас и в профиль, и сразу увидел сходство: выраженные скулы и тонкие губы – вдобавок к одинаковому расстоянию между глазами и одинаковым линиям смеха, идущим от углов рта к подбородку. Только у отца Мэри Лейшман нос был несколько грушевидным, в отличие от носа модели. И все же с помощью слепка зубов и данных нейрохирурга, вставившего металлическую скобу, последняя жертва пожара была идентифицирована: Александр Фаллон. Это случилось спустя 16 лет после его гибели.

Модель, созданная Ричардом Нивом, подтолкнула дочь погибшего к расследованию. Что ж, для этого модель и предназначалась. Впоследствии целый ряд факторов, включая документальные свидетельства, подтвердил идентификацию, тем самым отпала надобность в тягостной для родственников эксгумации. Как сказала Мэри Лейшман: «В том, что мой отец погиб во время пожара, меня убеждает еще один факт. С помощью полиции мы установили, что после пожара от него не поступало запросов на получение материальной помощи. Будь мой отец жив, он бы первым стоял в очереди везде, где только можно было раздобыть деньги».

Если бы такой пожар случился в наши дни, восстановлением лица Александра Фаллона занялся бы компьютер. Цифровое моделирование не отменило моделирование с помощью глины – Каролина Уилкинсон все еще показывает их студентам в Данди, но в наши дни 80 % реконструкций лица в криминалистике осуществляются на компьютере.

Прежде всего Каролина делает трехмерный скан черепа (обычно с помощью КТ-сканера), затем вводит полученную модель в программу редактирования изображений. Затем, пользуясь одним из шаблонов, накладывает на череп мышцы. Каролина подправляет мышцы вручную: щелчок «мышкой», еще щелчок, перенос… При этом она опирается на стандарты толщины ткани, которые использует в работе с глиной. На компьютере модель делается быстрее, поскольку не нужно каждый раз начинать с нуля: в программу уже заложены шаблоны мышц. Но не намного быстрее. Требуется время, чтобы добавить кожу, глаза и волосы, придав им нужную текстуру.

Однако компьютерный метод хорош не только скоростью. Можно варьировать такие элементы, как цвет кожи и волос, а затем распечатать для следствия десяток возможных вариантов. Трехмерное сканирование дает возможность яснее увидеть травмы черепа (например, от удара молотком), чем гипсовая модель. Через точное моделирование раны и оружия можно воспроизвести не только лицо, но и событие, а впоследствии показать его в зале суда. А если кто-то узнает по реконструкции пропавшего человека и пошлет его фотографию, ее можно наложить на череп. Это компьютерная версия техники, которая впервые использовалась в деле-головоломке Бака Ракстона (см. главу 3).

Специалисты по черепно-лицевым реконструкциям воссоздают не только то лицо, каким оно было, но и вариант лица, каким оно может быть сейчас (скажем, у пропавших людей). Ведь с возрастом внешность меняется. И до некоторой степени изменения предсказуемы: уши становятся длиннее; по определенным алгоритмам можно рассчитать старение и увядание лица. Здесь многое обусловлено опытом и интуицией художника, который изучает фотографии разных людей в разных возрастах и отмечает общие тенденции. Далее, руководствуясь портретами братьев и сестер и принимая во внимание вероятный образ жизни человека, можно добавить характерную одежду и волосы, а также возрастную пигментацию. По словам Каролины Уилкинсон, «труднее всего решить, каков цвет кожи и цвет глаз, толстый человек или худой, есть ли на нем морщины».

Поиску пропавших людей могут мешать не только возрастные изменения, но и такие простые вещи, как отросшие волосы и борода. Взять хотя бы Радована Караджича, политика из боснийских сербов. В 1995 году Международный трибунал по бывшей Югославии обвинил его в военных преступлениях. В числе прочего ему инкриминировалась организация резни в Сребренице (1995 год), жертвами которой стали 8000 боснийцев. После осуждения «боснийский мясник» исчез, сделал более короткую стрижку, отрастил бороду, оделся в священническую рясу и зажил бродячей жизнью, скитаясь от монастыря к монастырю.

Каролину Уилкинсон попросили сделать изображение Караджича с учетом старения. С формой лица она угадала, но бороду недооценила. Между тем он переехал в Белград, волосы заплел в косичку, глаза скрыл за большими квадратными очками, а лицо за окладистой седой бородой. Жил под фамилией Дабич. Выдавая себя за духовного искателя и специалиста по человеческой квантовой энергии, работал в клинике альтернативной медицины и читал публичные лекции. Однако изображения с «постаревшим» Караджичем дали новый импульс охоте за ним. В 2008 году, через год после подготовки этих изображений Каролиной, Караджич был схвачен сербскими спецслужбами и выдан Гаагскому трибуналу. Суд над ним продолжался до 2016 года.

Помогают компьютеры судебным художникам и в расследовании менее тяжких преступлений. Они анализируют записи с камер видеонаблюдения и сравнивают эти изображения с подозреваемым. Часто бывает трудно доказать, что на видеозаписи – тот самый человек: не всегда ведь преступники «раскалываются» при виде собственного размытого изображения на видео. И даже когда изображение четкое, идентификация «на глазок» не вполне надежна. То ли дело, когда к работе подключается компьютер. Можно наложить видеокадр на фотографию подозреваемого, хотя это и не всегда удобно, так как преступники обычно стараются не смотреть в камеру. В последние 15 лет в британских судах опробовался еще один метод: фотоантропометрия. Она включает сопоставление пропорций и угловых расстояний двух лиц. Опять же техника не идеальна. Даже когда подозреваемого фотографируют в той же позе, что и у человека на видео, сложно учесть все нюансы: расстояние до камеры, угол обзора камеры, положение головы и т. д.

Мы видели, как эксперты воссоздают внешность мертвых по черепам, опознают пропавших людей по фотографиям, а преступников – по видеозаписям. Еще один важный аспект в их работе – изображение разыскиваемых людей по описаниям очевидцев. В прошлом их делали художники-криминалисты, которые превращали воспоминания свидетелей, зачастую путаные, в рисунок. Однако в 1980-х годах ученые из Кентского университета разработали иной метод: E-FIT (Electronic Facial identification Technique – метод электронной идентификации лица). Он используется полициями всего мира и часто упоминается в СМИ. Очевидцу предлагают набор компьютерно-сгенерированных лиц, и он выбирает наиболее подходящее. Потом круг возможных вариантов сужается. Таким образом, портрет уточняется до тех пор, пока образ не будет максимально соответствовать воспоминаниям очевидца.

Реконструкция лиц начиналась как способ приблизить нас к истории. В этом качестве она используется доныне. В 2012 году под автостоянкой в Лестере были найдены кости. Возникла догадка, что они принадлежат королю Ричарду III, последнему представителю линии Плантагенетов, погибшему неподалеку в битве при Босворте (1485 год) и погребенному в местном храме.

Общество Ричарда III собрало команду экспертов для исследования остатков. Эти ученые взялись за анализ ДНК и создание трехмерного скана черепа. Полученное изображение послали Каролине Уилкинсон, которая стала воссоздавать лицо, стараясь не смотреть на известные портреты короля, чтобы избежать предвзятости. Для моделирования мышц и кожи она использовала лазерную стереолитографию: технологию, основанную на отверждении жидкого полимера лучом лазера.

Когда появились результаты ДНК-профилирования и их сопоставили с ДНК потомков короля, Каролина сравнила модель с портретами. Сходство было удивительным: нос с горбинкой, выступающий подбородок… «Его лицо не похоже на лицо тирана, – сказала Филиппа Лэнгли из общества Ричарда III, – уж извините. Такой симпатичный. Возникает ощущение, что с ним хоть сейчас можно сесть и поговорить».

Каролина гордится своей работой над этим проектом. Она объясняет: «Наши методы реконструкции неоднократно испытывались на живых людях, и известно, что приблизительно 70 % поверхности лица реконструируется с погрешностью менее чем на 2 мм». Добиться такой точности Каролине удалось благодаря наработкам предыдущих исследователей: Джулио Зумбо, Вильгельма Гиса, Ричарда Нива. Но огромную роль сыграла ее собственная одержимость наблюдениями за лицами. Каролина говорит о себе: «Со мной не очень приятно ходить в кино, поскольку я все время восклицаю: "Смотрите, какой нос! Поразительный нос!" А на меня шикают: "Да помолчишь ты или нет? Просто смотри фильм". Когда еду в поезде, я достаю телефон и втихую делаю фотографии. Достаю iPad, притворяюсь, что читаю, а сама снимаю. Я невыносима.

А за рубежом, где бываю преимущественно с археологическими целями, я покупаю альбомы с фотографиями. Ведь всюду продаются альбомы, которые через Интернет не посмотришь. Скажем, если я в Египте, пытаюсь достать альбом с фотографиями египетских лиц. И так везде. У меня скопилось множество таких альбомов, очень полезных в нашей работе».

Такая возможность видеть лица людей со всего мира делает нынешних судебных художников более полезными художниками-анатомами, чем мог быть сам Леонардо да Винчи. Благодаря научному подходу к художественной репрезентации мертвые могут рассказать нам новые главы своей истории…

Глава 10
Цифровая криминалистика

Появление Интернета осложнило жизнь писателям детективного жанра: уж очень много информации доступно и сыщику, и читателю. Читатель сразу потеряет интерес к сотруднику полиции, который настолько туп, что не начнет с очевидного шага в любом расследовании: не поищет нужную информацию в Интернете.

Джеффри Барлоу, Центр интернет-исследований имени Берглундов

Ангус Маршалл и его жена – криминалисты. Когда они сообщают о своей профессии собеседникам на вечеринках, те полагают, что супруги целыми днями кромсают трупы в морге. Однако Ширли Маршалл разочаровывает их: работа с ДНК – почти сугубо лабораторная. Ангус добавляет: «Я касаюсь ножом плоти, только когда готовлю обед. Или по случайности, когда чиню машину».

В школе Ангус увлекся электроникой и пошел в радиоклуб. Но однажды учитель математики принес на урок микрокомпьютер, чтобы показать его ученикам. «В результате возник компьютерный кружок. И тут я "попался". С 1983 года света белого не вижу».

Получив образование, Ангус стал программистом. В Университете Халла он попал в Центр интернет-технологий, на который в силу его названия хакеры слетались как мухи на мед. Одному умельцу удалось вырубить Интернет во всем университетском городке. Ангус решил выследить хулигана: выяснил его IP-адрес, а по нему – даже название улицы в Амстердаме. Кто-то пожмет плечами: мол, ничего особенного. Однако Ангус гордился плодами своих поисков и даже сделал доклад перед Британским обществом криминалистики. Таким образом, они поняли, к кому обращаться в случае более серьезного и трудного дела…

Джейн Лонгхерст, 31 год, жила в Брайтоне и учила детей с особыми образовательными потребностями. Ее каштановые волосы до плеч всегда были аккуратно причесаны. Все знали Джейн как милую и веселую женщину, особенно друзья по самодеятельному оркестру, где она играла на альте. Рано утром в пятницу, 14 марта 2003 года, она, как обычно, поцеловала на прощание Малкольма, своего гражданского мужа.

Вернувшись вечером домой, Малкольм не застал подруги и встревожился. Ведь Джейн была человеком надежным. Если ее планы менялись, она ставила людей в известность, чтобы те не переживали. К полуночи Малкольм понял, что случилась беда, и позвонил в службу экстренной помощи 999. Поначалу полиция отнеслась к исчезновению Джейн без внимания: дескать, найдется. Но через пять дней было начато серьезное расследование. Банк сообщил, что с пятницы счет Джейн оставался нетронутым. Интернет-провайдер информировал, что ее телефон отключен и никаким способом связи она не пользовалась.

19 апреля, через месяц газетных объявлений и поисков, в которых участвовали 70 сотрудников полиции, тело Джейн было найдено. Его бросили в лесу в Западном Суссексе и подожгли. Прохожий, заметивший пламя, вызвал пожарную команду. Пожарный, обнаруживший тело, обратил внимание на то, что в шею Джейн врезаются нейлоновые колготки. Осматривая место происшествия, следователи также нашли спичку и пустую канистру из-под бензина.

Идентифицировали Джейн по зубам. Колготки так туго стягивали шею, что повредили кожу. А через несколько дней полиция арестовала Грэма Кутса, гитариста и коммивояжера по продаже чистящих средств, и предъявила ему обвинение в убийстве Джейн. Он был ухажером лучшей подруги Джейн и знал Джейн в течение пяти лет.

Когда Кутсу предъявили данные вскрытия и трассеологические доказательства, он поначалу держал рот на замке. Но постепенно «раскололся». Полиции же рассказал такую историю: они с Джейн собирались поплавать в бассейне, но вместо этого поехали попить чая к нему домой, где занялись сексом. Эротическая асфиксия была добровольной: будто бы Джейн разрешила ему завязать колготки на своей шее. Он же, мастурбируя, постепенно стягивал узел. А после оргазма взглянул на ее тело и с «ужасом» увидел, что женщина умерла. Тогда он положил труп в картонный ящик и перенес его в садовый сарай.

Через 11 дней после исчезновения Джейн у Кутса побывала полиция: следователи опрашивали всех ее знакомых, пытаясь найти какие-нибудь зацепки. Тогда он решил перевезти тело на склад индивидуального хранения вещей Big Yellow, где арендовал помещение. В течение следующих трех недель Кутс навещал тело Джейн девять раз. Но запах гниения стал слишком сильным, и 17 апреля Кутс отвез труп в лес и поджег.

Обследовав склад, полиция обнаружила вещи Джейн – мобильный телефон, кошелек, кофту и купальный костюм, – а также рубашку Кутса со следами ее крови. Был найден презерватив со следами его спермы и ДНК Джейн. После этого полиция обыскала квартиру Кутса и изъяла два компьютера. Вместе с отделом по борьбе с компьютерными преступлениями к делу подключился Ангус Маршалл, стараясь не давать воли отвращению к мерзостям, в которых обвиняли Кутса.

В суде защита пыталась доказать, что Кутс виновен лишь в непредумышленном убийстве, и вызвала свидетелем судебного патологоанатома Дика Шеперда (см. главу 4). Тот сказал, что в актах эротической асфиксии человек может умереть очень быстро, буквально за одну-две секунды из-за угнетения блуждающего нерва. Однако эту возможность отмела Весна Джурович, эксперт со стороны обвинения: для смерти от удушья нужны две-три минуты, и Кутс должен был понять, что происходит.

Одна из бывших подружек Кутса засвидетельствовала, что во время их пятилетней связи он много раз практиковал с ней частичное удушение. В свою очередь, двое бывших приятелей Джейн сообщали о нормальных отношениях с ней. В ходе перекрестного допроса Кутс признал, что женская шея – его фетиш и что до этого случая они с Джейн сексом не занимались.

Для Ангуса дело оказалось сложным и в эмоциональном, и в профессиональном плане. «Ведь это уже не заурядное хакерство, а гнусное убийство. Такое не забудешь». Этот случай ощутимо повлиял на карьеру Ангуса. К тому же он получил возможность увидеть, как можно противостоять безнаказанности людей, которые, совершая злодеяния, считают, что все сойдет им с рук. Вообще уроков было предостаточно: «Меня подвергли перекрестному допросу. Юристы не вполне понимали ситуацию и задавали бестолковые вопросы. Тогда вмешался судья, который лучше знал техническую сторону дела».

Тут случилась забавная заминка. Судья спросил Ангуса о куках: файлах, которые хранят информацию о посещенных сайтах. Присяжные заволновались. «Они стали посылать записки судье, желая узнать, как защитить себя и скрыть свою интернет-активность от супруг и других членов семьи». Когда судья восстановил порядок, Ангус продолжил давать показания.

Оказалось, что он нашел более 800 порнографических изображений на двух компьютерах Кутса. Из них на 699 – женщины, которых или душат, или вешают. На одном Санта-Клаус душил девочку. Еще Ангус выстроил график посещения Кутсом различных сайтов. Кутса привлекали сайты с жестким порно. Частота посещений увеличилась в недели, предшествовавшие смерти Джейн, когда Ангус также заплатил за пользование сайтами «Клуб мертвых» и «Жестокая любовь». Эти посещения и скачивания файлов достигали максимумов за день до смерти Джейн и за два дня до того, как Кутс поджег тело.

Грэма Кутса осудили за умышленное убийство и приговорили к пожизненному заключению. Ангусу памятно замечание судьи о важности «компьютерных данных, показывающих обычный характер интернет-активности обвиняемого и полное ее отсутствие в день убийства». С тех пор Ангус стал уделять особое внимание графику посещений некоторых сайтов.

Преступники зачастую оставляют в компьютере следы, изобличающие их извращенный ум. Подстегивает ли эти извращения Интернет? В Сети есть около 100 000 сайтов с фотоснимками и видео убийств, каннибализма, некрофилии и изнасилований. Британские и американские власти отчасти пытаются бороться с ними, а Исландия ввела полный запрет на пользование порносайтами.

Однако бдительность властей не решает проблемы: ведь как только сайт закрывают, его владельцы почти сразу открывают новую веб-страницу с другим доменным именем. Для того чтобы добраться до источника зла – изготовителей жесткой порнографии, нужна такая степень организации и международного сотрудничества, о которой пока говорить не приходится. Некоторые пытаются доказать, что подобные сайты существуют лишь потому, что на них есть спрос. Отношения между сайтами и спросом нуждаются в дополнительном изучении и прояснении, но было бы ошибкой исключать их взаимность. Толкают ли эти изображения на преступления или просто отражают преступные наклонности, несомненно одно: насильники используют их, чтобы подогреть собственные фантазии.

Вечером 26 мая 2013 года Джейми Рейнольдс 23 лет послал короткое СМС: «Жду не дождусь. Не опаздывай». Он договорился с 17-летней Джорджией Уильямс, дочерью полицейского детектива, что она придет к нему домой (Веллингтон, графство Шропшир) и попозирует для фотографий. Рейнольдс не сказал Джорджии, что уже долгие месяцы планировал эту затею.

Когда она пришла, он обул ее в туфли на высоких каблуках, кожаный жакет и кожаные шорты. Сделал несколько снимков и попросил встать на красный мусорный контейнер на лестничной площадке. На шею надел петлю, которую приспособил к чердачному люку. Сделал еще один снимок. На тот момент, по мнению полиции, изучавшей снимок впоследствии, Джорджия выглядела «довольной» и «спокойной». Но тут Рейнольдс выбил ведро из-под ног. Синяк, обнаруженный у нее на пояснице, подсказал патологоанатому, что Рейнольдс еще и поддал ей коленом, чтобы ускорить удушение. А затем изнасиловал мертвое тело.

Обследуя компьютер Рейнольдса, полиция обнаружила десятки фотошопов. Он брал фотографии невинных девушек на «Фейсбуке» и с помощью Photoshop приделывал их головы к телам женщин, занимающихся жесткой порнографией. Также были найдены 72 видео с жестким порно, 17 000 изображений и 40 рассказов-фантазий, один из которых назывался «Джорджия Уильямс удивлена». Рейнольдс сделал фотоснимки своей жертвы до, во время и после нападения. По просьбе прокурора шокирующие материалы не демонстрировались на открытом слушании дела. Их видел лишь судья. За это «страшное, непостижимое человеческому уму» преступление, как его охарактеризовал отец Джорджии, Рейнольдса приговорили к пожизненному заключению

Всемирная экспансия персональных компьютеров и смартфонов облегчила извращенцам вроде Грэма Кутса и Джейми Рейнольдса удовлетворение своих фантазий. Однако большинству людей Интернет нужен для относительно невинных целей (хотя реакция присяжных на информацию о куках в деле Кутса наводит на размышления). Преступники тоже пользуются Интернетом для самых обычных вещей: пишут имейлы родственникам и делают покупки. Но, вставая на незаконный путь, они, сами того не ведая, оставляют следы, заметные криминалистам-компьютерщикам.

Нынешний поток личных девайсов начинался с тонкой струйки. В начале 1980-х компьютерщики большей частью помогали полиции разбираться с нарушением авторских прав (скажем, дети переписывали игры для приставки Atari) и с мошенничеством в бизнесе. На жестких дисках помещалось столь мало информации, что зачастую эксперт мог отсмотреть все файлы в поисках нужных улик. «Поначалу компьютеры были относительно примитивными, – говорит Ангус, – нынешних сложностей и взаимодействий тогда еще не было.

Предшественником Интернета до середины 1990-х годов были электронные доски объявлений. Компьютерные фанаты использовали их, чтобы поболтать с собратьями о технических проблемах или получить совет относительно увлекшей их игры. Правда, уже тогда находились негодяи, пытавшиеся обратить чудеса техники во зло. Но большинство людей просто радовались новым возможностям. Хотя без технических познаний было не обойтись: многое приходилось выстраивать самостоятельно.

Однако мощь компьютеров росла не по дням, а по часам. А когда компания Microsoft выпустила Windows 95, всемирная сеть стала доступна всем. С этого момента полиция стала относиться к компьютерной криминалистике серьезно, осознав, подобно Ангусу, что «преступники обычно хорошо усваивают новые технологии». В 2001 году министр внутренних дел Джек Стро учредил Британский национальный отдел по борьбе с преступлениями в сфере высоких технологий. Он заявил: «Новые технологии приносят огромную пользу законопослушному пользователю, но открывают и двери преступникам – от мошенников до педофилов». Отдел взялся за расследование как преступлений вроде хакерства, возможных благодаря цифровой революции, так и обычных преступлений (скажем, домогательства), совершение которых облегчилось с появлением Интернета.

В 2006 году национальный отдел заменили сетью региональных. В наши дни старший следователь решает, нужно ли просить помощи у специалиста по высоким технологиям. «Здесь как с ДНК, – объясняет Ангус, – если есть показания очевидцев, отпечатки пальцев и все такое, зачастую нет нужды в дорогостоящей экспертизе. Но если речь идет о домогательствах, преследовании или попытках склонить ребенка к сексу, без компьютерщиков не обойтись». Если у специалистов подразделения не хватает ресурсов или опыта для изучения цифровой информации, старший следователь зовет независимых специалистов вроде Ангуса. К этому моменту «рутинная работа обычно уже закончена. Следователи же хотят, чтобы им немедленно ответили на сложные вопросы. Приходится импровизировать, изобретать новые методы».

Вот, что было в недавнем деле о педофилии. Обвиняемому – назовем его Дэвид – вменялось растление малолетних. Защищаясь, он попытался дискредитировать 14-летнюю падчерицу («Сару»), главного свидетеля. Мол, это не с ним у нее были сексуальные отношения, а с мальчишками, с которыми она вела грязную переписку в «Фейсбуке». А доказательство – данные кейлогера: программы для перехвата информации, вводимой с клавиатуры. (Эту программу Дэвид установил на компьютер Сары.) Всякий раз, когда Сара печатала или кликала «мышкой», кейлогер делал скриншот (снимок экрана). Время от времени Дэвид скачивал эти скриншоты. И предъявил суду непристойный чат между Сарой и ее приятелем «Фредом». Но оба подростка отрицали факт переписки.

Ангус чаще исследует компьютеры подозреваемых, чем компьютеры жертв. Но лучший способ подтвердить или опровергнуть слова Дэвида состоял в изучении компьютера Сары. Чата с Фредом Ангус не нашел, но это ничего не значило. «Обычно "Фейсбук" не оставляет следов на жестких дисках. Все происходит в браузере», – объясняет Ангус. В компьютере и впрямь был установлен кейлогер, но скриншоты грязной переписки отсутствовали. Однако и это не показательно: когда скриншотов накапливается слишком много, кейлогеры уничтожают часть из них, чтобы не перегружать жесткий диск.

Однако сам «Фейсбук» сохраняет чаты, даже если пользователи стерли их. Не запросить ли у него историю чатов Сары и Фреда? Однако такой запрос могли расценить как попытку «перехвата информации» и «скрытого наблюдения». Значит, чтобы получить на него ответ, ему требовались полномочия на основании Закона о следственных органах (2000 год). Но это – минимум полгода ожидания.

Ангус спросил у Сары пароль и вошел в ее аккаунт в «Фейсбуке». Там тоже не было следов переписки с Фредом. Конечно, переписку могли удалить. Но чего Сара не могла сделать, так это бесследно удалить кого-либо из списка «друзей». Ангус не нашел Фреда ни в «друзьях», ни в «удаленных друзьях», ни в «запросах на добавление в друзья». Затем Ангус зашел в «Фейсбук» с аккаунта Фреда и опять же не нашел ни переписки с Сарой, ни следов их взаимного пребывания в «друзьях». Правда, в аккаунте Сары нашлись другие, более умеренные разговоры с приятелями, по которым Дэвид предоставил скриншоты. Но создавалось впечатление, что Дэвид поместил поддельные скриншоты среди настоящих.

И все же Ангус знал: отсутствие доказательств не есть доказательство отсутствия. И в отчете для суда написал, что гарантии дать не может. Теоретически Сара и Фред могли вести нескромную переписку в каких-то неизвестных аккаунтах, с виду идентичных основным аккаунтам. Но Дэвид, неплохой фотограф-любитель, вполне мог и подделать скриншоты. Для понимания ситуации требовалось изучить компьютеры Дэвида: не манипулировал ли он скриншотами через программу редактирования изображений?

Судье пришлось принимать решение. Продолжать ли судебный процесс? Или отложить заседание, а присяжных изолировать на неделю, пока Ангус обследует компьютеры? Он решил продолжать. Присяжные выслушали все показания жертв и выкладки Ангуса. Ангус высказывался очень осторожно (и подчеркнул, что стопроцентных доказательств нет), но его показания были расценены как лишний аргумент в пользу того, что Дэвид – лжец и манипулятор. Посовещавшись, присяжные нашли Дэвида виновным. В настоящее время он отбывает 20-летний срок в тюрьме.

Как видно из случая с кейлогером, чем больше людей, пользующихся все большими возможностями компьютера, тем труднее криминалистам делать свое дело. В некоторых видах экспертизы возможен четкий ответ (скажем, на вопрос «кому из двух людей принадлежит эта кровь?»). Коллеги Ангуса же должны выносить суждение о подлинности данных, выстраивать графики сетевой и внесетевой деятельности, оценивать надежность алиби. Здесь необходима «золотая середина» между воображением и строгостью.

Ангус любит свою работу, поскольку в ней есть интеллектуальный вызов. «Всегда узнаешь что-то новое. Не тянешь лямку день за днем, а решаешь проблемы». Труднее всего смириться с ситуацией, когда расследование ничего не дает. «Не знаю никого в нашем деле, кто останавливается, не получив результатов. Ты делаешь попытки снова, снова и снова, так как что-то должно быть, всегда что-то есть. Нелегко признать, что ты сделал все возможное и уперся в стену».

Чтобы взяться за дело, Ангусу нужен материал. А достать его – подчас головная боль. «Мы не можем ворваться в офис и перетряхнуть компьютеры всех сотрудников, чтобы добраться до одной паршивой овцы. Необходимо действовать адекватно». Добыть для Ангуса материал – дело полиции. А полиции нужен ордер на обыск, чтобы получить право конфисковать цифровые девайсы из гостиной подозреваемого или из его кармана брюк.

Когда девайс находят на месте преступления, он часто несет на себе отпечатки пальцев и следы ДНК. Однако магнитные кисти, с помощью которых эксперты посыпают порошком и выявляют отпечатки пальцев, излучают электромагнитное поле, а потому могут повредить информацию в самом девайсе. Поэтому эксперты научились осторожно помещать девайсы в антистатические пластиковые пакеты, а затем отсылать их специалистам по цифровым технологиям. «Иногда их отсылают не в тот отдел, – говорит Ангус, – я видел, как мобильники попадали в отдел, занимающийся камерами видеонаблюдения, поскольку детективам нужны были фотографии. И хотя сейчас такое редко бывает, я видел, как полицейские подбирали мобильный телефон и начинали сами с ним возиться, чтобы выяснить его содержимое».

Итак, неповрежденный девайс попадает к специалистам по высоким технологиям. По словам Ангуса, «если речь не идет о деле первостепенной важности – например, убийстве или пропаже человека, девайс пролежит полгода на складе, ибо у нас и без него полно хлопот». В наши дни Ангус большей частью получает не автоответчики, принтеры и факсы, а компьютеры, смартфоны и планшеты. Эти небольшие девайсы хранят множество сведений о жизни человека (пусть и не все). Повредить их – значит нанести вред правосудию. Поэтому Ангус говорит: «Правило номер один – по мере возможности сохранять информацию». Кстати, это золотое правило всех экспертов, которые хотят, чтобы улики дожили до суда. На практике оно обычно означает, что содержимое девайса копируется, чтобы сохранить оригинал в неприкосновенности.

Понятие «компьютерная криминалистика» впервые было использовано в 1992 году в связи с извлечением данных из компьютеров в интересах уголовного расследования. Ангус вспоминает одно из своих первых дел: директор компании обвинил предыдущих директоров в мошенничестве и в качестве доказательства предоставил главный жесткий диск офиса. Но этот диск он отослал на две недели в починку, потом неделю хранил у себя дома и лишь затем отдал его в компьютерно-криминалистическую фирму. Ангус сообщил судье, что при таком раскладе сохранность свидетельств не вызывает доверия. Вдруг на одном из этапов этого сложного маршрута жесткого диска какие-то файлы добавили, изменили или заменили? Когда Ангус уже почти подъезжал к Йорку на своем пути в Лидский уголовный суд, ему позвонили: судья согласен с его мнением и отклоняет иск. Ангус вышел из поезда в Йорке, перешел на противоположную сторону платформы и отправился домой в Дарлингтон.

«Иногда приходится нарушать правило номер один, – говорит Ангус. – Содержимое последних айфонов и блэкберри скопировать практически невозможно. Для доступа к файловой системе нужно снять ограничения (сделать «джейлбрейк»). Отсюда правило номер два: если ты не можешь скопировать содержимое и собираешься внести изменения, четко продумай свои действия, чтобы впоследствии отчитаться за них. Имеет смысл делать заметки». Если исследователь по неосторожности откроет файл, время его открытия будет зафиксировано. Это затрудняет составление графика действий пользователя и, как не преминут указать адвокаты в суде, по существу меняет файл.

Располагая неповрежденной копией жесткого диска, Ангус смотрит с помощью специальных программ текущие и удаленные файлы. Подобно тому как детективы старой школы читали стертые карандашные записи, Ангус может восстановить и в компьютере, и в смартфоне все удаленные фотографии, видео и письма.

На мобильных телефонах Ангус смотрит СМС, набранные номера и пропущенные вызовы. Диалоги преступников иногда показывают, что они говорили друг другу во время преступления. Полезные сведения содержат и односторонние сообщения. Утром 18 июня 2001 года 15-летняя Даниэла Джонс ушла из дома в Ист-Тилбери (графство Эссекс) и не вернулась. Подозрения сразу пали на ее дядю Стюарта Кэмпбелла. Он был арестован, и полиция нашла у него на чердаке зеленую холщовую сумку с парой белых чулок, а на чулках – смесь его крови и крови Даниэлы.

Кэмпбелл уверял, что, когда Даниэла пропала, он был в получасе езды оттуда: в хозяйственном магазине в Рейли. Обследовав его мобильный телефон, полиция нашла сообщение, отправленное ему с телефона Даниэлы тем утром:

ПРИВЕТ СТЮ СПАСИБО ЗА ДОБРОТУ ТЫ

ЛУЧШИЙ ДЯДЯ НА СВЕТЕ!

СКАЖИ МАМЕ ЧТО Я ОЧЕНЬ

ИЗВИНЯЮСЬ ЛЮБЛЮ КРЕПКО

ДЭН ЦЕЛУЮ

Полиция навела справки у операторов мобильной связи. Оказалось, что во время отправки СМС мобильные телефоны Кэмпбелла и Даниэлы находились в радиусе действия одной сотовой вышки.

Специалист по лингвистике Малкольм Култард продемонстрировал в суде, что обычно Даниэла писала СМС строчными буквами. Еще в одном СМС, якобы посланном Даниэлой Кэмпбеллу, слово what («что») было сокращенно написано как wot, тогда как девушка обычно пользовалась другим сокращением: wat. Без сомнения, Кэмпбелл сам написал оба сообщения. И все же его обман не удался. Хотя поисковая операция стоимостью 1,7 миллиона фунтов, организованная эссекской полицией, не привела к обнаружению трупа, Кэмпбелл оказался за решеткой.

Сведения о том, где находились жертвы и подозреваемые во время преступления, весьма полезны для следствия. В нынешних айфонах и андроидах передвижения фиксируются по умолчанию, давая возможность четко указать, где находится (и находился!) смартфон. Правда, функцию определения местонахождения можно отключить, но многие этого не знают. В смартфоне iPhone 5S есть особый чип геолокации, способный работать на запасном питании. Пользователи сообщали, что их айфон продолжал отслеживать их движения даже спустя четыре дня после того, как отключался из-за разрядки батарейки. Компания Apple мотивирует это возможностью совершенствовать приложение «Карты» и подсказывать пользователям, что находится в окрестностях. Стоит ли говорить, что эти данные интересуют и полицию?

Даже если пользователь отключает функцию определения местонахождения, полиция может попросить оператора мобильной связи указать приблизительно, где искать человека в тот или иной момент. Ведь мобильные телефоны поддерживают постоянную связь с сотовыми вышками: им нужен сигнал. Вышки же охватывают небольшие территории, как пришлось убедиться Стюарту Кэмпбеллу из Ист-Тилбери. Так было и в одном знаменательном деле, которое разворачивалось в Шотландии в 2010 году.

Утром 4 мая 2010 года 38-летняя Сюзанна Пилли отправилась на работу. Работала она бухгалтером в финансовой компании на Тисл-стрит в центре Эдинбурга. В 8:51 ее зафиксировала камера видеонаблюдения: она выходила из магазина Sainsbury's, где покупала еду себе на обед. Больше ее в живых никто не видел. Точнее, никто, кроме ее коллеги, 49-летнего Дэвида Гилроя. Гилрой был человеком семейным, но годом раньше у него началась связь с Сюзанной. А потом она решила порвать с ним отношения: ей надоели его властность и ревнивость.

В месяц перед исчезновением Сюзанны Гилрой отправил ей более 400 СМС и многочисленные голосовые сообщения. Он всячески старался сохранить отношения и не мог смириться с тем, что она его бросила. Как-то на протяжении двух дней он отправил более 200 посланий с мольбами. А накануне ее исчезновения Гилрой оставил ей многочисленные эсэмэски и голосовое сообщение, в котором говорилось: «Волнуюсь за тебя».

Эту ночь Сюзанна провела с новым ухажером, Марком Бруксом. Тогда Гилрой потерял власть над собой. Он убил Сюзанну в подвале офиса и спрятал ее тело в уголке под лестницей. Отпросившись с работы – «взмыленный, с царапинами на шее и лице», как потом они его описывали, Гилрой отправился автобусом домой за машиной. Видеокамера зафиксировала, как он по пути купил четыре освежителя воздуха в Superdrug. Вернувшись в офис, Гилрой спланировал дела на следующий день так, чтобы поехать за 200 км, в аргайльскую глубинку, и проверить школу, чьими счетами занималась фирма. Затем положил тело Сюзанны в багажник своего автомобиля.

Вечером он отправился смотреть, как его дети выступают в школьном концерте, и поужинал с семьей в ресторане. Между тем встревоженные родители Сюзанны заявили о ее пропаже.

6 мая 2010 года полицейские допросили Гилроя. Они заметили порез на лбу, небольшую ссадину на груди и крупные царапины на руках. Гилрой сказал, что поранился, ухаживая за садом. Впоследствии судебный патологоанатом Натаниэл Кэри изучит фотографии травм и скажет, что они могли быть оставлены ногтями (возможно, в ходе борьбы) и что ему доводилось видеть такие царапины у душителей. Впрочем, добавит он, полной уверенности нет, поскольку Гилрой загримировал царапины. А на перекрестном допросе признает, что теоретически возможно и объяснение, данное Гилроем.

Между тем у полиции накопилось достаточно подозрений, чтобы заняться мобильным телефоном и машиной Гилроя. Когда эксперт Кирсти Мактерк открыла багажник, она почувствовала запах свежести (как от «освежителя воздуха» или «моющего средства»). Она искала улики сначала в багажнике, затем в подвале офиса на Тисл-стрит. Но следов ДНК Сюзанны не обнаружилось. Тем не менее, когда собаки-ищейки, специально наученные искать трупы, обследовали багажник и подвал, они выказали «позитивные признаки» присутствия человеческих останков или крови. (Одна из собак, спрингер по кличке Красавчик, некогда учуяла труп, лежащий в воде на трех метрах глубины.)

К дну машины Гилроя прицепилась растительность, а подвеска была повреждена. Данные дорожных камер не позволяли сделать окончательный вывод, но детективы были убеждены: по пути он съехал с магистрали A83 и сделал большой крюк в районе знаменитого живописного участка Rest and Be Thankful.

Специалист по цифровым технологиям занялся телефоном Гилроя. «Когда вы выключаете мобильный, – объясняет Ангус, – он фиксирует сотовую вышку, с которой в последний раз получен сигнал, чтобы после включения быстро найти ее снова». По дороге в аргайльскую школу Гилрой выключил мобильный между Стерлингом и Инверарей. Полиция заподозрила, что он специально исчез из поля зрения, пока искал в густом лесу место, где можно спрятать тело Сюзанны. Затем посетил школу. А на обратной дороге опять отключил мобильный между Стерлингом и Инверареем. Возможно, тогда он еще лучше припрятал труп.

К моменту судебного процесса над Гилроем полицейские поисковые команды все еще не нашли тело Сюзанны. Тем не менее 15 марта 2012 года его признали виновным в убийстве и попытке спрятать концы в воду. Судья лорд Бракадейл согласился допустить в зал суда телевидение. Это был первый случай, когда приговор над убийцей снимался британским телевидением. «С холодным спокойствием и расчетом, – заявил Бракадейл, – вы избавились от тела, по-видимому, где-то в Аргайле, и, если бы не похвально тщательное расследование, проведенное полицией Лотиана и Шотландских границ, вам удалось бы избежать поимки и суда». Он приговорил Гилроя минимум к 18 годам тюремного заключения.

Сначала Гилрой был заключен в Эдинбургскую тюрьму. После угроз со стороны сокамерников его перевели в тюрьму под Шоттсом. Но там в первый же день другой заключенный сломал ему челюсть…

Осудить Гилроя удалось благодаря цифровым технологиям. Если бы не данные с мобильного телефона и камер видеонаблюдения, он гулял бы на свободе. Нечасто убийц сажают за решетку при отсутствии тела жертвы! Стюарта Кэмпбелла уличила кровь на белье Даниэлы, найденном у него на чердаке, а ливерпульского наркодельца – ДНК на шкурках личинок, питавшихся телом жертвы (см. главу 3). В деле Гилроя не было ДНК. Царапин на руке не хватило бы для обвинительного приговора. Основными уликами стали подозрительно активная переписка по мобильному телефону, а также данные с камер видеонаблюдения и дорожных камер.

Для осуждения преступников вроде Дэвида Гилроя специалисты используют изображения и видеозаписи. Как правило, с ходу задачу не решишь. Время от времени случаются открытия, но в целом приходится работать методично, и нужно время, чтобы составить цифровую картину. Ангус сам создает подручные средства. «Я субъект со странностями. Стандартными для нашего ремесла орудиями не пользуюсь. Все делаю по-своему. Но большинство программ, которые я пишу, не слишком большие и сложные. Они просто автоматизируют процесс и позволяют хоть чуть-чуть поспать». Как только одни программы восстановят все фотографии и видеофайлы с жесткого диска, другая программа начинает соотносить их с полицейской базой данных, автоматически сортируя по пяти категориям тяжести: от относительно невинного позирования в обнаженном виде до зверств. «К несчастью, всегда остаются фотографии, которые ни в одну группу не попали, и какому-нибудь бедняге приходится сидеть и вручную их разбирать», – говорит Ангус, и на его приветливое лицо набегает тучка.

В базе данных зафиксировано происхождение каждого снимка, если оно известно. Это позволяет следователям соотнести потребителей незаконных изображений с их создателями, как было в деле с разоблачением крупнейшего в Шотландии сообщества педофилов в 2005 году (см. главу 8). Изучать эти материалы тяжело, но независимые эксперты вроде Ангуса – или чаще сотрудники полиции – внимательно исследуют непристойные фотографии и видеозаписи, пытаясь понять, где они сделаны. «Здесь важны нюансы, например, форма электрических розеток, звук телевизора или язык, на котором говорят, – объясняет Ангус, – можно приблизительно понять время суток, исходя из положения солнца на небе. Если на снимке есть жертва насилия, можно оценить ее возраст и проверить внешность по базе пропавших людей».

А ведь есть еще метаданные: информация, заложенная в изображениях и видеофайлах, снятых на цифровые камеры и смартфоны. Метаданные сообщают много полезного: от изготовителя и модели камеры до даты и времени, когда был сделан снимок. Правда, графический редактор может убрать метаданные, но они не исчезают бесследно и с помощью соответствующей программы могут быть прочтены.

Современные девайсы даже включают в метаданные GPS-координаты, позволяя выяснить местоположение фотографа. Это означает, что криминалисты могут запросить информацию у операторов мобильных сетей: чьи мобильные телефоны работали в данное время и в данном месте. GPS-координаты в метаданных также помогают отыскать преступников, находящихся в розыске. Так было в сенсационном деле Джона Макафи, не вполне уравновешенного компьютерного гения из джунглей Белиза.

Макафи был сыном англичанки и американского солдата, оказавшегося в Великобритании во время Второй мировой войны. Мальчиком он переехал с родителями в Виргинию. Когда ему было 15, его отец, алкоголик и грубиян, застрелился. Макафи подсел на наркотики, но потом увлекся компьютерным программированием и работал в очень респектабельных учреждениях, включая НАСА. Наконец он преуспел и создал McAfee, компанию – разработчика первой коммерческой антивирусной программы. А в 1996 году продал свою долю в компании за десятки миллионов долларов. Как он сам говорит, к этому времени он заработал репутацию «психованного, сложного и неуправляемого человека из Силиконовой долины».

В 2008 году, в возрасте 63 лет, Макафи переехал из Калифорнии на юг, в Белиз, где надеялся использовать флору джунглей для создания новых антибиотиков, которые «нарушат способность бактерий общаться». В 2012 году полиция произвела в его лаборатории обыск под предлогом, что там находится фабрика метамфетаминов. Впоследствии все обвинения были сняты.

Однако взаимоотношения между Макафи и его соседом-американцем по имени Грегори Фоул вконец испортились. Фоул, владелец спортбара в Орландо, особенно ненавидел собак Макафи. Он даже жаловался местным властям. Одна из его жалоб гласила: «Эти звери бегают без привязи целой стаей. Они покусали трех жителей и напали на трех туристов». Впоследствии четыре из 11 животных были отравлены, и миллионеру пришлось пристрелить их, чтобы избавить от мучений.

11 ноября 2012 года прислуга обнаружила Фоула лежащим на террасе с пулей в черепе. Когда полицейские пришли допрашивать Макафи, тот спрятался от них, а затем пустился в бега, прикидываясь незадачливым продавцом. Тем не менее он продолжал обновлять свой блог и давать онлайн-интервью. «Я сильно изменил внешность, – писал он, – и боюсь, что похож на убийцу». Когда он нелегально бежал в Гватемалу, главный редактор журнала Vice решил найти его и даже захватил с собой фотографа.

3 декабря на сайте Vice появилась фотография Макафи на фоне пальм. Над фотографией красовался смачный заголовок: «СЕЙЧАС МЫ – С ДЖОНОМ МАКАФИ. ПОНЯЛИ, МОЛОКОСОСЫ?» Однако снимок содержал метаданные, по которым можно было вычислить точную широту и долготу съемки. Осознав свой прокол, фотограф написал в «Фейсбуке», что изменил метаданные. Но это была ложь. Вскоре гватемальская полиция выследила и задержала Макафи. Он же симулировал сердечный приступ, чтобы выиграть время для своего адвоката. Вместе они помешали попытке гватемальских властей выдать Макафи в Белиз. Его экстрадировали в США, и в Майами Макафи вышел на свободу, после чего отправился в Монреаль (Канада). Полиция Белиза доныне называет Макафи «фигурантом» по делу об убийстве Грегори Фоула, но не главным подозреваемым.

В настоящее время Макафи трудится в Силиконовой долине над разработкой стодолларового гаджета под названием D – Central, который подключается к компьютеру, смартфону или планшету и, как обещает Макафи, сделает человека невидимым в Интернете. «Если вы чего-то не видите, вы не можете это хакнуть, не можете рассмотреть, не можете следить за тем, что там происходит». Такая идея особенно заманчива после откровений Эдварда Сноудена и, быть может, особенно по душе самому Макафи, с его печальным опытом по части доступности данных.

D – Central – необычный способ сохранить приватность общения, все более желанную как для технически подкованных преступников, так и для законопослушных граждан. «Конечно, люди помоложе стараются не оставлять следов, – говорит Ангус, – я со многими из них разговаривал, и они отлично понимают, сколь много информации отслеживается и как их личные данные используются. Чтобы до них не добрались, многие используют маленькие хитрости: лгут, создают поддельные аккаунты и оставляют поддельные следы». Тем самым одни мешают потенциальным работодателям увидеть свои фотографии в раздетом и пьяном виде, другие оберегают свою частную жизнь от внимания властей, третьи маскируют свою преступную деятельность.

Ангусу не нравится шпионская деятельность Агентства национальной безопасности (АНБ) в США с его попыткой защитить общество, посягая на личное пространство граждан. «Мы все ругали Восточную Европу. А наши союзники становятся еще хуже». Шпионя на Google Mail, «Фейсбуке» и прочих подобных сайтах, ведомства вроде АНБ используют автоматическую программу с поиском ключевых слов. По мнению Ангуса, если вы напишете подруге «Ты – бомба», «им придется взглянуть на ваше письмо. Наверное, посмеются, прочтут знакомым на вечеринке, но и только. Но если вы начнете обсуждать создание ядерных боеголовок, вами займутся всерьез». Конечно, настоящие преступники избегают таких мест, как Gmail и «Фейсбук».

Некоторые из них знают, что, если будут пользоваться Интернетом на смартфонах или планшетах через «Фейсбук», они оставят следы, по которым их смогут вычислить. «Однако если это веб-браузер на мобильном устройстве, следа не остается. Поэтому приходится запрашивать корпорацию "Фейсбук", чтобы она предоставила сведения. "Твиттер" нам практически ничего не дает».

Крупные калифорнийские корпорации пытаются сделать так, чтобы все хранили личные данные в «облаке». Зайти в него можно с любого компьютера. А корпорации соответственно получают море информации. Как ни парадоксально, чем доступнее данные для пользователей и корпораций, тем труднее до них добраться людям вроде Ангуса.

Будущее, говорит Ангус, «находится в онлайне и покрыто "облаками". Все больше информации выводится в "облако", чтобы она была доступна всюду. А нам труднее получить ее с помощью девайсов, поскольку ее там нет. Значит, сначала надо понять, возможно ли технически извлечь данные из "облака", а потом – как это сделать законным образом». Пересекать международные границы детективу сейчас так же сложно, как это было до появления облачных вычислений, а потребность растет.

Ангус вспоминает случай, когда судья отправил письмо в одну из социальных сетей, задав два вопроса о регистрации данных. «От адвокатов компании мы получили очень простой ответ. Прежде всего нам сказали: "Вы обратились не в тот офис. Не пишите в Америку, а пишите в Дублин". И затем: "По условиям договора между Соединенным Королевством и Соединенными Штатами мы не обязаны отвечать на ваши вопросы"».

«Облачные» вычисления создают и другие сложности криминалистам. С помощью таких сервисов, как Dropbox, которые синхронизируют файлы между компьютерами, люди могут переписывать и изменять файлы на одном компьютере с любого другого компьютера. По словам Ангуса, это «очень удобно пользователю, но с точки зрения следствия, если вы сделали изменение в своем компьютере в одной части страны, а ваш ноутбук в другой части страны все еще включен, Dropbox меняет контент на ноутбуке, и поди разбери, где вы находитесь».

Если это делается преднамеренно, то такое поведение называют «антикриминалистикой» и оно может иметь десятки форм. Вот простой пример: мобильный телефон с предоплаченными услугами связи покупается за два дня до преступления и выбрасывается сразу после преступления. Но есть много трюков посложнее. Некоторые программы позволяют пользователям менять метаданные: как если бы файл создали в 2012 году, а в последний раз открывали в 2050-м. Другие программы меняют тип файла. Так, обманом эксперта можно заставить принять файл с изображением насилия над ребенком за музыкальный файл mp3. Чтобы разоблачать подобные уловки, необходим опыт и недюжинный ум. Как психологу требуется вжиться в психологию преступника с целью понять его мотивы и предсказать поступки, так специалисту по цифровым технологиям важно держать руку на пульсе новейших исследований, чтобы понимать и уметь раскусить приемы технически грамотных преступников.

Иногда эксперты и сами предпринимают антикриминалистические меры. Ангус объясняет: «У меня есть коллеги, которые часто ездят за рубеж, но не берут с собой никаких устройств. Они покупают новый ноутбук и мобильник в той стране, в которую приехали, и там же его оставляют и выбрасывают». Почему? В некоторых странах сотрудники аэропорта следят, чтобы люди не вывозили правдивую информацию о том, что у них происходит в стране, и не ввозили порнографию или инструкции по созданию бомб. Для проверки требуется очень мало времени. «Персоналу аэропорта нужно лишь отвезти вас в комнату, где сотрудник займет вас на полчаса», – говорит Ангус. За это время можно скопировать весь жесткий диск.

В случае с такими компьютерными преступлениями, как хакерство, специалистам по цифровым технологиям подчас приходится «играть в догонялки» с преступниками. Не зря говорят: «Когда криминалист делает шаг, преступник тоже делает шаг». Возникла дактилоскопия – взломщики надели перчатки. Появились камеры видеонаблюдения – даже дети натянули капюшоны. Так что нередко лучшими оказываются традиционные методы. Аналоговые камеры не включают метаданные в фотографии. Старые добрые доски объявлений можно выставлять и в Интернете, причем они будут вне поля видимости. «Организовать их пара пустяков, – говорит Ангус, – старые программы никуда не исчезли, а оборудование легкодоступно. Много усилий не требуется, и тут можно воспользоваться мобильным телефоном с предоплаченными услугами, почти не оставляя следов».

Физические улики до сих пор играют важнейшую роль в раскрытии подавляющего большинства преступлений. «Ни одно из дел в моей практике не основывалось целиком на компьютерных данных, – признает Ангус, – они используются в качестве дополнительного доказательства. Подчас это бывает очень весомый аргумент, но редко единственный. А если других улик нет, то, как я уже говорил, отсутствие доказательств не есть доказательство отсутствия».

Глава 11
Судебная психология

У каждого вора есть свой почерк и стиль, от которого он редко отходит и от которого не может полностью избавиться. Иногда он столь сильно бросается в глаза, что его заметит даже новичок… а иногда лишь умный, опытный и усердный специалист разглядит незначительные с виду особенности и сделает важные выводы.

Ханс Гросс. Уголовное расследование: практическое руководство (1934)

Преступление – это не просто нарушение закона. Чаще всего на него идут сознательно. За редкими исключениями человека нельзя привлечь к ответственности при отсутствии mens rea, то есть «преступного умысла». Если он не понимал, что делает, – к примеру, будучи психически нездоровым или совершая поступки под воздействием психотропных средств, – его будут не наказывать, а лечить.

В детективных романах многое строится вокруг мотива преступления. Полицейских же, расследующих убийство, мотив обычно волнует меньше всего. В центре их внимания – твердые улики, средства и возможность. Но иногда мотив показывает, в каком направлении искать улики. Допустим, пропал подросток: если он жаловался на сексуальные домогательства, возможно, это не побег, а серьезное преступление. Да и присяжные любят вникать в мотивы: это помогает им понять события, лежащие далеко за пределами их обычного опыта.

Поиск мотивов затрудняется, когда преступник выбирает жертв из людей, незнакомых ему. Мотивы серийного убийцы могут быть аморфными и многоплановыми, формируясь в течение многих лет, а могут возникнуть буквально за наносекунду.

По мнению большинства психологов, поведение убийц во многом определяется факторами, лежащими вне их контроля: скажем, воспитанием и наследственностью. Есть разные теории, пытающиеся объяснить, почему некоторые из нас вырастают в серийных убийц. Иногда в поисках истины ученые наталкиваются на ответы, которые становятся шоком для них самих.

Изучая мозг осужденных серийных убийц, американский невролог Джеймс Фаллон заметил, что у многих снижена активность в тех частях лобной доли мозга, которые отвечают за сочувствие, мораль и самоконтроль. Фаллон попытался сопоставить эти данные с населением в целом. Он разложил сканы на столе и смешал их со сканами членов своей семьи. Скан, который наиболее недвусмысленно свидетельствовал о психопатии, оказался его собственным. Поначалу Фаллон подумал, что лучше предать забвению неприятный результат. Но научный интерес взял свое: он решил разобраться и проверить свою ДНК. Результат оказался еще более неприятным. «У меня были все эти опасные аллели, дающие склонность к агрессии, насилию и пониженному сочувствию».

Глубоко встревоженный, Фаллон стал копаться в своей родословной. И в некоторых ветвях семейного дерева нашел людей, обвиненных в убийстве, в том числе героиню известного стишка:

Лиззи Борден топором

Папу зарубила.

Тот же трюк она потом

С мамой сотворила^[12].

Но почему же сам Фаллон не пошел по кривой дорожке? Ученый объяснил это любовью матери и возблагодарил ее от глубины души. В 2013 году он написал книгу под названием «Психопат изнутри» (The Psychopath Inside), в которой заметил: «Биология – не смертный приговор. Она лишь задает потенциал. Это заряженное ружье. Человек может стать психопатом».

Подобно Фаллону, первые ученые, участвовавшие в уголовных процессах, хотели научиться выявлять людей с нездоровой психикой. Имея медицинскую подготовку, они интересовались умственными способностями преступников и пытались диагностировать «болезни ума». Когда у обвиняемого был преступный умысел, а когда он не отвечал за свои поступки?

Сталкиваясь с необъяснимыми преступлениями, полиция обращалась к психиатрам и психологам: ведь у них есть опыт общения с психически больными людьми. Обычно предполагалось, что такие извращенные злодеяния совершили «сумасшедшие». До сих пор во многих странах руководствуются критериями безумия, выработанными в 1843 году после дела Дэниела Макнотена, который застрелил Эдварда Драммонда, личного секретаря премьер-министра, но был признан невиновным в связи с невменяемостью. Правила сводятся к вопросу: понимал ли обвиняемый, что делает, и если да, то понимал ли он, что это противозаконно?

Иногда преступления не оставляют места для сомнения. В 1929 году Петер Кюртен («дюссельдорфский вампир») убил как минимум девять немецких детей. Он забивал их молотками, резал ножом и душил. Пока Кюртен ожидал казни, известный психолог Карл Берг завоевал его доверие и заставил разговориться. «У меня развилось сильное сексуальное влечение, – сказал Кюртен, – особенно в последние годы. И преступления его только стимулировали. Поэтому я всегда искал новую жертву. Иногда я испытывал оргазм, когда хватал жертву за горло, а иногда нет, но тогда оргазм возникал, когда я резал. В мои намерения не входило получать удовлетворение путем обычной сексуальной связи. Только через убийство». Излюбленным орудием Кюртена были ножницы. Для достижения оргазма ему все более необходимо было видеть кровь. Он даже спросил Берга, услышит ли он звук крови, хлещущей из его шеи, когда на него обрушится топор гильотины.

Пожалуй, больше всего жителей Дюссельдорфа шокировало то, что «вампир», терроризировавший их город, не походил на безумца. Сообщалось: «Это был стройный и довольно привлекательный блондин с густыми волосами на косой пробор и умными голубыми глазами». В суд прибыл «в безупречном костюме… выглядел как чопорный бизнесмен». Ничто в его внешности и поведении не выдавало кошмарного детства: его отец бил и насиловал жену и дочерей, да и сам он рано ощутил вкус к насилию. В длинных беседах с Бергом насильник казался спокойным и бесстрастным. Что ж, это понятно: не умей он держать себя в руках, не завоевал бы доверие столь многих жертв. И безумие безумием, а ответственности с него никак нельзя снимать.

Конечно, Чезаре Ломброзо в XIX веке неправильно понимал ситуацию, пытаясь свести всех преступников к одному типу. К временам Петера Кюртена криминалисты вроде Ханса Гросса уже поняли, что есть разные виды криминального сознания и некоторые подсказки можно найти на месте преступления. В известном смысле каждодневное поведение серийного убийцы согласуется с его криминальным поведением. Скажем, если у сексуального маньяка раньше была жена, он наверняка ее обижал (как было в случае с Кюртеном). С помощью этого «принципа согласованности» судебные психологи рисуют портреты серийных убийц, помогая полиции в расследовании.

Скорее всего, первый психологический портрет преступника был составлен в 1888 году после ряда убийств в Уайтчепеле, бедном квартале на востоке Лондона. В пятницу 31 августа, в 3 часа 40 минут утра, извозчик, проходивший по Бакс-роу, заметил в темноте женщину, лежавшую ничком на мостовой. Ее платье задралось, обнажив живот. Извозчик подошел к ней: рука женщины была холодной. Однако единственный фонарь находился на другом конце улицы, поэтому извозчик не понял, умерла женщина или лежит пьяной. Он опустил платье, прикрыв ее наготу, и отправился искать полицейского.

Прибыв на место, офицер Джон Нил обнаружил, что из горла женщины сочится кровь. Оно было перерезано до позвонков. Когда тело перенесли в морг, инспектор Джон Спратлинг снял с него платье: кишки вылезали сквозь рану в животе, доходившую до грудной кости. По словам репортера в Reynolds' Newspaper, «ее выпотрошили, как мертвого быка в мясной лавке». Патологоанатом нашел две раны внизу живота, и у него возникло впечатление, что убийца «обладает некоторыми анатомическими познаниями, ибо поразил все жизненно важные органы». Как вскоре выяснилось, погибшая – Мэри Энн Николс, 43-летняя проститутка. Почти все ее имущество было при ней: белый платок, расческа и осколок зеркала.

В течение следующих двух с половиной месяцев на темных улицах Уайтчепела погибли еще три проститутки. Когда пятую жертву, Мэри Джейн Келли, убили 9 ноября в ее комнате, Скотланд-Ярд еще ни на шаг не приблизился к поимке убийцы, прозванного Джеком-потрошителем. В отчаянии полиция обратилась к доктору Томасу Бонду, полицейскому хирургу Вестминстерского подразделения, чтобы оценить хирургические навыки убийцы. Тот пришел в ужас. В грудной клетке Мэри Келли не было сердца: Потрошитель унес его с собой.

У себя в кабинете Бонд успокоился и постарался тщательно обдумать все увиденное. Прежде всего он ответил на главный вопрос, заданный ему следователями. Вопреки мнению первого патологоанатома, он решил, что убийца «не обладает даже техническими познаниями мясника, живодера или любого человека, привыкшего разрезать мертвых животных». Однако Бонда интересовало не только то, кем Потрошитель не был. Он хотел подсказать полиции, кем Потрошитель был. Изучив полицейские отчеты и отчеты о вскрытии около десятка проституток, убитых за семь месяцев в Уайтчепеле, он решил, что пять убийств можно с уверенностью приписать одному человеку. Потрошитель выходил на охоту между полуночью и шестью часами утра, вооруженный длинным ножом. Местом его преступлений была небольшая территория в Уайтчепеле, площадью всего в одну квадратную милю.

Бонд уделил внимание и «почерку» убийцы: характеру зверств. Потрошитель оставлял жертв в унизительных позах (на спине с раздвинутыми ногами), с выпущенными или отсутствующими кишками и перерезанным горлом. От убийства к убийству степень увечий возрастала: классический пример уверенности в собственной безнаказанности, приводящий к росту насилия. Четырех жертв он оставил на улице. Но последнюю, Мэри Келли, убил в комнате, имея больше времени и возможностей для того, чтобы изувечить ее. По мнению Бонда, Потрошитель «страдал периодическими приступами мании убийства и эротомании». Бонд составил и описание, впоследствии ставшее знаменитым:

Мужчина, обладающий физической силой, большим хладнокровием и дерзостью… Вполне вероятно, что с виду убийца – тихий и безобидный человек, видимо, средних лет, аккуратно и прилично одетый. Думаю, обычно он носит плащ или накидку: в противном случае ему было бы сложно скрыть на улице кровь на руках и одежде… Вероятно, он ведет одинокий образ жизни и эксцентричен в своих привычках… Возможно, его окружают уважаемые люди, отчасти знакомые с его нравом и привычками и подозревающие, что временами он бывает не в себе.

Описание не без натяжек: почему именно «средних лет»? Кое-что упущено: в частности, отсутствие следов спермы на месте преступлений. И все же отчет сильно повлиял на следователей и чиновников, участвовавших в расследовании. Конечно, мы не знаем, насколько он точен: Джека-потрошителя так и не поймали. Но это была тщательная экспертиза, сдобренная принятыми и по сей день определениями «вероятно» или «возможно» и нацеленная на важные вопросы, например, как Потрошителю удавалось скрываться с мест преступлений, оставаясь незамеченным.

История составления «психологического портрета преступника» началась в 1940-е годы, когда Управление стратегических служб США запросило у психиатра Уолтера Лангера описание Адольфа Гитлера. После Второй мировой войны психолог Лайонел Хорд, работавший на ВВС Великобритании (а потом в Суррейском университете), перечислил особенности, потенциально характерные для высокопоставленных нацистских преступников. В 1950-е годы эту методику использовал доктор Джеймс Брассел, помощник комиссара по психической гигиене в штате Нью-Йорк. Брассел жил в Вест-Виллидже, курил трубку и зачитывался Фрейдом. Скромностью не отличался. Одна из его книг называлась «Как освоить психиатрию за 10 простых уроков» (Instant Shrink: How to Become an Expert Psychiatrist in Ten Easy Lessons). Его наиболее известным вкладом в криминалистику был портрет «безумного бомбиста из Нью-Йорка», которого не могли поймать 16 лет.

16 ноября 1940 года один рабочий обнаружил на подоконнике нью-йоркского офиса энергетической компании Consolidated Edison небольшую самодельную бомбу, начиненную порохом. К ней была приделана записка, написанная от руки: «ЖУЛИКИ ИЗ CON EDISON – ЭТО ДЛЯ ВАС». Бомба не взорвалась. Десятью месяцами позже похожее устройство нашли на улице в пяти кварталах от офиса компании, опять же с запиской. Оно также не взорвалось.

После нападения японцев на Пёрл-Харбор в декабре 1941 года нью-йоркская полиция получила письмо следующего содержания: «Я БОЛЬШЕ НЕ БУДУ ДЕЛАТЬ БОМБЫ В ТЕЧЕНИЕ ВОЙНЫ – К ЭТОМУ МЕНЯ СКЛОНЯЮТ ПАТРИОТИЧЕСКИЕ ЧУВСТВА, – НО ВПОСЛЕДСТВИИ ЗАСТАВЛЮ CON EDISON ОТВЕТИТЬ ЗА СОДЕЯННОЕ – ОНИ ЗАПЛАТЯТ ЗА СВОИ БОГОМЕРЗКИЕ ДЕЛА».

И действительно, до 1951 года самодельных бомб в Нью-Йорке не было. Но затем «безумный бомбист» начал настоящую войну. В течение следующих пяти лет он подложил как минимум 31 бомбу: в основном в общественных зданиях, включая театры, кинотеатры, библиотеки, железнодорожные станции и общественные туалеты. Каждая бомба длиной с курительную трубку была начинена порохом и засунута в шерстяной носок, таймер делался из батареек для карманного фонаря и карманных часов. Иногда полиция получала предупреждения; иногда бомбы не взрывались, а иногда автор записок подчеркивал, что будет продолжать борьбу, пока Con Edison не привлекут к ответственности.

Первая самодельная бомба взорвалась в марте 1951 года возле ресторана Oyster Bar на Центральном вокзале в Нью-Йорке. При взрыве на Лексингтон-авеню в декабре 1952 года впервые был ранен человек. В ноябре 1954 года бомба, заложенная под сиденье в концертном зале Radio City, взорвалась во время исполнения рождественской песни. Четыре человека получили ранения. Еще шестеро пострадали в декабре 1956 года от бомбы в театре Paramount в Бруклине, где 1500 человек смотрели «Войну и мир». В городе начался переполох. Управление полиции Нью-Йорка (УПН) развернуло крупнейшую в своей истории охоту. Следователи полагали, что преступник некогда работал на Con Ed и затаил обиду. Однако ни дактилоскописты, ни графологи, ни специалисты по бомбам не могли сказать что-то более конкретное.

УПН обратилось за помощью к Брасселу. Он вник в отчеты о взрывах, обследовал места преступлений и методы бомбиста, а затем составил «портрет»: «Изучив поступки этого человека, я понял, что он собой представляет». По мнению Брассела, «безумный бомбист» – умелый механик славянского происхождения, практикующий католик из Коннектикута, примерно 40 лет, чистоплотный, аккуратный и чисто выбритый, неженатый и, возможно, девственник. Внимание эксперта привлекла такая деталь: в письмах, написанных от руки, буква w напоминала две буквы u и женские груди. Из этой и других мелочей Брассел заключил, что преступник не вышел из эдиповой стадии психологического развития и, возможно, живет под одной крышей с материнской фигурой (старшей родственницей?). Брассел счел, что бомбист страдает паранойей, и сделал точное предсказание: когда полиция поймает его, на нем будет двубортный костюм, застегнутый на все пуговицы.

По просьбе Брассела на Рождество 1956 года газета The New York Times напечатала предполагаемый психологический портрет. Это сдвинуло дело с мертвой точки. 26 декабря газета New York Journal-American опубликовала открытое обращение: бомбисту посулили справедливое разбирательство в том случае, если он сдастся. Бомбист ответил отказом и стал перечислять свои обиды на компанию: «На работе я получил травму. Мои медицинские счета и лечение составляли тысячи… И за все свои несчастья и страдания я не получил ни пенни».

Прочитав эти слова, Алиса Келли, сотрудница компании, подняла старую документацию, охватывавшую период до 1940 года. (Компания уверяла полицию, что эти документы уничтожены.) Там она нашла данные на Джорджа Метески, который работал чистильщиком генераторов между 1929 и 1931 годами. Он получил травму во время несчастного случая на заводе Hell Gate. Ему в легкие попал газ, который, по его словам, привел к пневмонии и туберкулезу. Однако компания уволила его без всякой компенсации. Он написал 900 писем мэру, в полицию и в газеты, но все без толку. Как он скажет впоследствии: «В ответ я не получил даже дешевой открытки». Просматривая письменные жалобы Метески, Келли заметила, что в некоторых из них употребляется старомодная фраза «богомерзкие дела», характерная для посланий «безумного бомбиста».

Вечером 21 января 1957 года полиция пришла за Метески, который жил в Уэстчестере (штат Коннектикут) с двумя старшими сестрами. «Бомбист» встретил их в пижаме. Его сестры сообщили полиции, что он безукоризненно опрятный человек и регулярно посещает мессу. Метески пошел к себе в комнату переодеться, а когда вернулся, на нем был двубортный костюм, застегнутый на все пуговицы. Он сказал, что никому не желал зла, а изготовленные им бомбы не могли причинить вред. Врачи объявили его невменяемым и неспособным отвечать за свои поступки перед судом присяжных. Поэтому его отправили на лечение в Маттеаванскую государственную больницу для душевнобольных преступников. В 1973 году он был освобожден, а умер 20 годами позже, в возрасте 90 лет.

При всех заслугах Брассела преступника вычислила Алиса Келли: именно она изучила архивную документацию, опираясь на подсказки, обнаруженные в жалобах Метески. Однако психологический портрет, составленный Брасселом, сочли гениальным: психолог верно угадал, что бомбист – параноидальный католик-славянин из Коннектикута и носит деловой костюм. При этом все его умозаключения были логическими, никакой магии: организация взрывов характерна для параноиков; в послевоенные годы взрывы как знак протеста были распространены в Восточной Европе; большинство тамошних славян – католики; большинство славян жили в Коннектикуте; в 1950-е годы было модно носить двубортный костюм, застегнутый на все пуговицы.

Более всего поражает, что полиция ловила «безумного бомбиста» целых 16 лет. А ведь он оставил массу ключей к разгадке в своих письмах! «Я ПЛОХО СЕБЯ ЧУВСТВУЮ. И CON EDISON ПОЖАЛЕЕТ ОБ ЭТОМ». В 2007 году Малкольм Гладуэлл в своей статье в New Yorker сделал вывод: «По большому счету Брассел не понял „безумного бомбиста“». Но он понял, что, если сделать много предсказаний, ошибочные скоро забудутся. Перед нами не триумф криминалистического анализа, а обычный фокус». Но это разоблачение было сделано потом. А в ту пору люди испытали облегчение. Портрет же, составленный Брасселом, сыграл большую роль: полиция стала обращаться к психологам и психиатрам за составлением психологических портретов опасных преступников.

В 1977 году ФБР организовало в своей академии в Куантико (штат Виргиния) учебные курсы по психологическому профилированию. Это была идея Говарда Тетена, который считал Джеймса Брассела «подлинным пионером в данной области» и был под большим впечатлением от его успехов. По выходным дням небольшая группа агентов ФБР ездила в тюрьмы. Там они опросили 36 серийных убийц и насильников. Они хотели составлять психологические портреты на основе эмпирических данных, а не домыслов и баек. Было выявлено два типа серийных убийц. Одни – дезорганизованные – выбирают жертв наугад, не задумываясь о том, кто это, действуют небрежно, оставляя за собой улики. Другие – организованные, чьи жертвы соответствуют какой-то их фантазии, они не жалеют своего времени на подготовку, а улики оставляют редко.

Такая классификация интересна и полезна. Однако на практике все сложнее. Одни преступники дезорганизованы всегда, а другие становятся более организованными со временем. Скажем, Джек-потрошитель убил Мэри Келли, свою пятую (и последнюю?) жертву в комнате, чтобы иметь больше возможностей изувечить ее. Вместе с тем эскалация насилия не всегда делает убийц организованнее. Если страсть к насилию и жажда крови нарастают, нападения могут стать более беспорядочными и хаотичными. Голливуд приучил нас считать, что серийные убийцы – представители среднего класса, загадочные и хитрые. Отчасти так и есть: согласно статистике, обычно это люди с интеллектом выше среднего, неженатые, белые и (за некоторыми существенными исключениями) относятся к рабочему или среднему классу.

Криминалист Брент Терви отмечает: «Допустим, насильник нападает на женщину в парке и натягивает ей платье на лицо. Почему? Что это значит? Есть самые разные объяснения. Возможно, он не хочет ее видеть. Или не хочет, чтобы она его видела. Или хочет увидеть ее груди. Или представляет на ее месте другую женщину. Или пытается обездвижить ее руки. Все это не исключено. Само по себе такое поведение ни о чем не говорит».

Многие из нас впервые столкнулись с понятием психологического профилирования в кинотеатре. Фильм «Молчание ягнят» (1991), снятый по роману Томаса Харриса, познакомил зрителей с начинающим агентом ФБР Кларисой Старлинг (ее играет Джоди Фостер). Кларису посылают к Ганнибалу Лектеру, блестящему судебному психиатру, посаженному в изолятор за серию каннибалистических убийств: ФБР надеется, что он поможет в поимке маньяка. И фильм, и книга сплетают сеть загадок и ложных следов, показывающих, как сложно создать портрет серийного убийцы.

Романы Томаса Харриса о Ганнибале Лектере были среди первых, связанных с идеей психологического профилирования. Впоследствии к этой теме обращались многие писатели-детективисты, в том числе и я. Ведь писателю очень важно понимать мотивы героев. И судебный психолог с его пытливым аналитическим умом в этом смысле находка: его удобно сделать героем.

Однако возможности психологического профилирования увлекают не только писателей. К середине 1980-х годов полицейские всего мира заинтересовались работой ФБР в данной области. Возникала надежда расследовать дела, зашедшие в тупик.

Четыре года лондонская полиция охотилась за жестоким насильником. Нападения начались в 1982 году, когда мужчина в балаклаве изнасиловал женщину возле станции метро «Хемпстед-Хит». Затем при схожих обстоятельствах на севере Лондона были совершены и другие изнасилования. 29 декабря 1985 года «железнодорожный насильник» превратился в «железнодорожного убийцу»: он стащил 19-летнюю Элисон Дей с поезда, заткнул ей рот кляпом, связал, изнасиловал и задушил куском веревки.

К этому моменту полиция уже выявила связь между этим преступником, иногда действовавшим вместе с сообщником, еще с 40 изнасилованиями. Затем погибла 15-летняя голландка Мартье Тамбузер: на нее напали, когда она ехала на велосипеде неподалеку от железнодорожной станции в Суррее. Двое мужчин оттащили девушку почти на километр, изнасиловали, задушили ее собственным поясом, а тело подожгли. Еще через месяц Анна Локк, сотрудница местного телевидения, была похищена и убита, после того как вышла из поезда на станции «Брукманс-Парк» в Хартфордшире. Список подозреваемых разросся непомерно. И нужен был свежий подход.

В 1986 году лондонская полиция связалась с Дэвидом Кантером, специалистом по экологической психологии из Суррейского университета. Ему задали один вопрос: «Поможете ли вы нам поймать этого человека, прежде чем он убьет снова?»

Все нападения были совершены ночью на станциях или возле станций. В качестве жертв обычно выбирались девочки-подростки. Трех из них после изнасилования задушили. Изучив даты и детали нападений, Кантер нанес места происшествий на карту. Он высказал гипотезу, что изнасилования начались спонтанно, а потом стали все тщательнее планироваться. По его догадке, поначалу преступник действовал в знакомой ему местности неподалеку от дома и лишь впоследствии стал забираться подальше, чтобы его не узнали. На основании показаний очевидцев и отчетов полиции Кантер составил психологический портрет насильника, включающий описание характера и образа жизни. Он выдвинул версию, что преступник женат, но не имеет детей (иногда тот беседовал с жертвами перед нападением), что он работник средней квалификации (учитывая его способность планировать последующие преступления), что ему между 20 и 30 годами (основано на показаниях очевидцев). Более того, «вероятно, он уже совершал жестокие действия по отношению к женщинам, был отвратительного нрава и имел соответствующую репутацию».

Исходя из этого описания, полиция заинтересовалась Джоном Даффи – плотником с железной дороги, который жил в Килберне, очень близко к местам первых трех нападений. В число подозреваемых он попал из-за своего прошлого: угрожая ножом, изнасиловал жену, с которой чуть раньше разъехался. Но полицейские не придали значения этому эпизоду, сочтя его «сугубо бытовым». Между тем Кантер полагал, что в биографии «железнодорожного насильника» как раз и должно быть насилие подобного рода. А потому Даффи занялись вплотную. Его арестовали, когда он выслеживал женщину в парке, и весомые улики позволили обвинить его в двух убийствах и четырех изнасилованиях. В феврале 1988 года злодей получил приговор.

Из 17 пунктов в описании преступника, составленном Кантером, совпали 13. Согласно описанию, преступник маленького роста и комплексует из-за своей внешности. И действительно, Даффи оказался 1 м 62 см, а лицо его было усыпано прыщами. Также описание гласило, что преступник увлекается боевыми искусствами. Даффи же много времени проводил в секции боевых искусств. Или такой пункт: преступник оставляет себе сувениры после каждого нападения. И впрямь у Даффи накопились 33 дверных ключа своих жертв. После осуждения Даффи британская полиция стала регулярно просить психологов составлять портреты в случаях серьезных преступлений.

Итак, Даффи оказался за решеткой, однако сообщник продолжал гулять на свободе. Почти 10 лет Даффи отказывался разговаривать о нем. Но в конце концов из него вытянула информацию судебный психолог Дженни Катлер. Как нам рассказали: «Она все больше нравилась ему. Он не соответствовал требованиям враждебного мужского окружения. По-своему она сразила его». И он выдал ей имя сообщника. Им оказался его друг детства Дэвид Малкахи. Их обоих, ирландцев из рабочих семей, задирали одноклассники, и они ощущали родство. Тринадцатилетнего Малкахи выгнали из школы за то, что он забил насмерть ежа на спортивной площадке. Учителя обнаружили Малкахи, заляпанного ежиной кровью, а Даффи стоял рядом и смеялся… Свое первое изнасилование они совершили в 22 года. На судебном процессе над Малкахи Даффи объяснил: «Обычно мы отправлялись на дело на машине. Мы называли это "охотой". Найти жертву, выследить ее, пойти за ней… У Дэвида была пленка с альбомом Thriller Майкла Джексона. Мы ставили ее и подпевали, чтобы настроиться… Отчасти это была шутка, а отчасти игра. Это добавляло настроения… Стоит только начать, потом не остановишься». В ходе судебного процесса использовалось также низкокопийное ДНК-профилирование, недоступное в 1980-е годы. Поэтому улики были неопровержимыми. В 1999 году Малкахи осудили за три убийства и семь изнасилований, а Даффи еще за 17 изнасилований.

Особенно помогло делу то, что Дэвид Кантер правильно предположил, где живет преступник. До того как Даффи вынесли приговор, Кантер специализировался на экологической психологии, а затем переименовал себя в «психолога-следователя» и стал изучать вопросы географического профилирования и писать на эту тему. Подобно тому как законопослушные граждане обычно ходят в магазин одной и той же дорогой, большинство преступников совершают преступления в одних и тех же местах. Они ощущают себя в большей безопасности на территории, с которой лучше знакомы. Дэвид Кантер выдвинул «гипотезу круга»: надо нанести на карту места преступлений и посмотреть, какие два места находятся дальше всего друг от друга; затем через эти две точки провести отрезок; отрезок принять за диаметр окружности; приблизительно в центре этой окружности может оказаться дом преступника. Как показали исследования, эта закономерность работает с большинством преступников, которые выходят на дело более пяти раз. Кантер также выяснил, что серийный убийца обычно живет в пределах треугольника, образованного пунктами его первых трех убийств, как это было с Даффи. Он создал специальную компьютерную программу Dragnet, которая выявляет «горячие точки». Она не маркирует дом преступника как икс, а выделяет разными цветами территории, где он может находиться: от наиболее вероятного варианта до наименее.

Мое собственное знакомство с компьютерными алгоритмами, позволяющими выследить серийных преступников, произошло благодаря Киму Россмо, детективу из ванкуверской полиции. Он первым из канадских полицейских получил докторскую степень в области криминалистики. Исследования же, проведенные в ходе работы над диссертацией, позволили ему разработать программу, позволяющую указать предполагаемое место жительства серийного преступника. Когда мы познакомились, его программа проходила бета-тестирование у следователей по делам о кражах со взломом. Они были потрясены результатами. Да и меня метод впечатлил настолько, что я написала на эту тему детектив «Охота за тенями». Он был опубликован в 2000 году, когда концепция географического профилирования лишь зарождалась. Спустя годы, отправившись с книжным промотуром в Америку, я однажды утром включила телевизор и увидела, что у Кима Россмо берут интервью в связи с делом вашингтонского снайпера. Метод, когда-то казавшийся экстравагантым, стал обыденным.

К моменту написания «Охоты за тенями» я уже опубликовала два романа, где действует доктор Тони Хилл, клинический психолог и специалист по психологическому профилированию. Когда я впервые собралась выводить его на сцену в «Песнях сирен», я уже понимала, что не обойдусь без помощи. В Великобритании эти вещи делают иначе, чем в ФБР и в Канадской королевской конной полиции. У нас не учили полицейских поведенческим наукам, а приглашали ученых и практикующих врачей работать в команде с опытными детективами. Было понятно, что мои представления о том, как составляется психологический портрет, весьма туманны. За помощью же я обратилась к доктору Майку Берри. Но скажу сразу: хотя я и позаимствовала у него профессиональные методы, сам он совершенно не похож на доктора Тони Хилла!

Подобно Дэвиду Кантеру, Майк Берри занялся психологическим профилированием, как только британская полиция отнеслась к этому методу серьезно. Он много лет работал «на передовой» – лечил пациентов в психиатрических клиниках, а затем стал преподавать судебную психологию в Городском университете Манчестера. В настоящее время живет в Дублине и работает в Королевском хирургическом колледже.

«Я прошел клиническую подготовку и работал в клинических отделениях со взрослыми, труднообучаемыми людьми и детьми, а также в нейропсихологии. Потом провел полгода в Бродмуре, бок о бок с Тони Блэком и его коллегами». Бродмур – психиатрическая больница строгого режима в Беркшире. С момента ее открытия в 1863 году в ней побывали опаснейшие преступники Британии, в том числе Чарльз Бронсон, Ронни Крэй и Питер Сатклифф («Йоркширский Потрошитель»). Спустя годы Майк перебрался в Эшуортскую больницу в Мерсисайде, где ему попадались очень опасные пациенты.

Майк Берри начинал работу примерно в то же время, что и Дэвид Кантер. Он признает, что Кантер помог поймать двух убийц и привлечь внимание к географическому профилированию. Однако он видит и обратную сторону: «Все получалось слишком хорошо и слишком быстро. О методе узнала пресса, и полиция стала испытывать давление. Газетчики спрашивали: "Уже прошла неделя, а вы никого не нашли? Когда же вы привлечете к делу экспертов?" Можно подумать, достаточно постучаться в дверь к психологу и через два часа он раскроет убийство».

Но потом подоспело дело, которое основательно подорвало доверие публики к психологическому профилированию. 28 июля 1992 года лондонская полиция обратилась к психологу Полу Бриттону. Понадобилась помощь в поимке человека, который двумя неделями ранее совершил жуткое убийство в Уимблдон-Коммон на юго-западе Лондона. 23-летняя голубоглазая блондинка Рэйчел Никелл вместе со своим двухлетним сыном Алексом выгуливала утром собаку. Она шла через небольшой перелесок, как вдруг из кустов выпрыгнул мужчина и нанес ей 49 ударов ножом. В своей автобиографической книге «Человек-пила» (The Jigsaw Man, 1998) Пол Бриттон рассказывает, что Рэйчел была найдена «в самой унизительной позе, какую только мог измыслить убийца в данных обстоятельствах. Ее ягодицы были обнажены… а горло перерезано так, что голова почти отделилась от туловища». Ребенок, весь перепачкан, но невредим. Когда его нашел прохожий, он плакал: «Мама, проснись»…

Возле тела Рэйчел полицейские нашли единственный отпечаток обуви, но никаких следов спермы, слюны или волос, принадлежавших убийце. Очевидцы сообщили об обычном с виду мужчине лет 20 или 30, мывшем руки в ручье поблизости. По времени это было сразу после убийства. СМИ поддерживали широкий интерес к делу, а одна местная женская организация предложила пожертвовать 400 000 фунтов в помощь расследованию. Однако полиция не имела права принять такую помощь.

Следователи попросили Бриттона составить психологический портрет преступника. Психолог счел убийцу человеком посторонним: в противном случае он рисковал бы, что Алекс его узнает. По мнению Бриттона, в прошлом у убийцы «если и были какие-то отношения, то неудачные и неудовлетворительные… Вероятно, страдает от какой-то формы сексуальной дисфункции, например проблем с эрекцией или преждевременной эякуляции…» Судя по бешеному и неорганизованному характеру нападения без попытки спрятать тело, «он имеет интеллект и образование не выше среднего. Если где-то и работает, то занят неквалифицированным трудом. Не женат и ведет относительно одинокий образ жизни. Живет в родительском доме или один в квартире или арендуемой комнате. У него могут быть любимые уединенные занятия, в том числе необычные. Возможно, он немного интересуется боевыми искусствами или фотографией». В конце отчета Бриттон предостерегал: «На мой взгляд, почти неизбежно, что этот человек убьет в будущем другую молодую женщину вследствие явной девиантности и агрессивных фантазий, которые описаны выше». Как видим, здесь много общих слов. Описание подходит достаточно большому числу мужчин.

В течение месяца после убийства полиция получила более 2500 звонков от граждан и утопала в тоннах документации по делу. Следователи использовали отчет Бриттона, чтобы сузить список подозреваемых. Когда в программе Би-би-си Crimewatch показали реконструкцию убийства и отредактированную версию психологического портрета, среди позвонивших три разных человека назвали имя Колина Стэгга. Ему было 23 года, и он жил километрах в полутора от Уимблдон-Коммон. Стэгг говорил соседу, что гулял по тому самому перелеску за 10 минут до убийства Рэйчел.

В сентябре полиция отправилась домой к Стэггу, чтобы привести его на допрос. На двери красовалась надпись: «Христиане, держитесь подальше! Здесь обитает язычник». В квартире были обнаружены порнографические журналы и книги по оккультизму. Стэгга допрашивали три дня. В ответ на вопрос о том, какие башмаки были на нем в день убийства, он сказал, что выбросил их за два дня до ареста. У него были отношения с несколькими женщинами, но ни с одной из них у него «ничего не получалось». Он рассказал полиции, что в дни после убийства Рэйчел лежал на лугу на Уимблдон-Коммон – полностью обнаженный, если не считать солнцезащитных очков, раздвинув ноги, и улыбался проходившей мимо женщине. Тем не менее Стэгг наотрез отрицал, что убил Никелл или что мыл руки в ручье неподалеку.

Стэгг очень походил на психологический портрет преступника, и неудивительно, что он стал главным подозреваемым. Однако улик было маловато. Следователи обратились к Бриттону: нет ли у него каких-нибудь полезных соображений. В итоге решили устроить ловушку: подослать к Стэггу в качестве приманки миловидную женщину, которая на самом деле будет сотрудницей полиции.

В ходе нескольких индивидуальных занятий Бриттон подготовил такую сотрудницу, которая затем действовала под псевдонимом Лиззи Джеймс. Она должна была дать Стэггу понять, что, в отличие от других людей, с ней можно говорить о чем угодно. Впоследствии она должна была признаться ему, что в юности ее вовлекли в оккультную группу, где изнасиловали и заставили наблюдать за изнасилованием и убийством молодой женщины и ребенка. Потом она ушла из этой группы, но ее отношения с мужчинами не складывались, так как им не хватало достаточной силы или власти, чтобы соответствовать ее фантазиям.

Лиззи написала Стэггу и сразу получила ответ. Она послала ему свою фотографию, и у них завязалась бурная переписка. Лиззи подталкивала Стэгга к тому, чтобы он поделился с ней своими фантазиями:

Ты просил меня объяснить, что я чувствую, когда ты пишешь мне свои особенные письма. Они возбуждают меня, но мне кажется, ты себя сильно сдерживаешь. Хочешь отдаться чувствам, но контролируешь себя. Но я хочу, чтобы ты не сдерживался. Хочу, чтобы ты был со мной доминирующим, а я буду полностью в твоей власти, беззащитная и униженная.

Стэгг ответил:

Тебе нужно, чтобы тебя оттрахал настоящий мужик, и я это сделаю… Я единственный мужчина в мире, который даст это тебе. Ты будешь кричать от боли, когда я изнасилую тебя. Я уничтожу твое уважение к себе, так что ты не сможешь больше никому смотреть в глаза…

29 апреля они второй раз поговорили по телефону, и Стэгг выдал ей фантазию, как входит в Лиззи сзади, а ее голову оттягивает назад поясом. А на следующий день признался в письме, что был арестован по подозрению в убийстве Никелл. «Я не убийца, – добавил он, – ибо верю, что всякая жизнь, от малейшего насекомого до растения, животного и человека, священна и уникальна».

Через пять месяцев после начала переписки Стэгг и Лиззи впервые встретились в Гайд-парке. Она всячески расписывала свой оккультный опыт, а Стэгг вручил ей большой бумажный конверт. Там была фантазия, в которой фигурировали Стэгг, еще один мужчина, Лиззи, ручей, лес и окровавленный нож. Стэгг объяснил, что написал этот рассказ, поскольку счел, что Лиззи «вписывается» в него. Полиция была взволнована таким поворотом событий, а Бриттон внушал следователям: «Вот, пожалуйста, крайне девиантная сексуальность, которая присуща лишь очень небольшому проценту мужчин. Вероятность того, что в Уимблдон-Коммон во время убийства Рэйчел могли оказаться сразу двое таких мужчин, ничтожна».

В августе 1993 года Колин Стэгг был арестован. Через год дело наконец попало в суд. Судья Огналл изучил все его 700 страниц и отнесся без энтузиазма к ловушке, поставленной Стэггу полицией и Бриттоном: «Такое поведение выдает не только излишнюю ретивость, но и попытку добиться желаемого путем вопиющего обмана. Обвинение пыталось убедить меня в том, что целью затеи было предоставить подозреваемому возможность подтвердить свою вину или невиновность. Должен сказать, что считаю это объяснение крайне лукавым». Огналл не принял письма и аудиозапись разговоров в качестве улик, и Стэгг вышел на свободу.

В 1998 году Лиззи Джеймс ушла из полиции в возрасте 33 лет: она не оправилась от всей этой истории с ловушкой. А в 2002 году Пол Бриттон был вызван на публичное дисциплинарное слушание перед Британским психологическим обществом за то, что переоценивал свои методы и давал советы следователям, не подкрепленные общепринятой научной практикой. Но через два дня комитет закрыл дело, решив, что объективно разобраться в ситуации восемь лет спустя невозможно. К тому же за два дня выяснилось, что ловушку одобрили самые высокие чины лондонской полиции, а за работой Бриттона следили психологи из ФБР в Куантико (штат Виргиния).

В том же году полиция сформировала бригаду следователей для нового изучения дела об убийстве Рэйчел Никелл. Эксперты обследовали одежду Рэйчел и составили ДНК-профиль убийцы с помощью новой высокоточной техники (см. главу 7). Следы ДНК не принадлежали Колину Стэггу. Они принадлежали Роберту Нэпперу, параноидальному шизофренику, который изнасиловал 86 женщин в Лондоне, а потом был схвачен и заперт в Бродмуре. В ноябре 1993 года, через 16 месяцев после убийства Никелл, Нэппер жестоко расправился с Самантой Биссет и ее четырехлетней дочерью Жасмин в их квартире в Пламстеде. 18 декабря 2008 года Нэппера осудили и за убийство Рэйчел.

Судебный патологоанатом Дик Шеперд проводил вскрытия тел как Рэйчел Никелл, так Саманты и Жасмин Биссет. По его словам, в последних двух случаях он даже высказался: «Да ведь все это уже было. Кто бы это ни был, он сделал такое не впервые. Как насчет убийцы Никелл? Ведь то же самое, только сейчас хуже». Но все отвечали: «Нет, там явно виноват Стэгг, а мы с него круглые сутки глаз не спускаем». Пола Бриттона спрашивали, есть ли связь между этими убийствами, но он отвечал, что «сценарии совершенно различны».

Полиция провела обыск в доме Нэппера еще в мае 1994 года и обнаружила пару кроссовок Adidas Phantom (достаточно редкая модель). Но лишь через 10 лет эти кроссовки сопоставили с отпечатком обуви, оставленным возле тела Рэйчел Никелл в Уимблдон-Коммон. И в декабре 2008 года передовица The Times резюмировала: «Нежелание проверить связь Нэппера с убийством Никелл можно объяснить лишь убежденностью полиции, Пола Бриттона и Службы уголовного преследования, что они уже нашли виновного. Сочтя Колина Стэгга виновным, они проигнорировали материалы по делу Нэппера». Стэгг же был одиноким человеком, мечтавшим потерять девственность с прекрасной женщиной. А откровенный сексуальный рассказ, написанный им, так походил на убийство Рэйчел, поскольку, желая угодить Лиззи Джеймс с ее жаждой жесткого секса, он вдохновлялся известной ему историей.

Неумелое расследование не только обернулось трагедией для семьи Никелл (да и Биссет), но и стало дорогим «удовольствием» для лондонской полиции. Мало того, что расходов потребовало само следствие, еще и Колину Стэггу присудили 706 000 фунтов компенсации (отчасти потому, что его опозорили и он не мог найти работу). В наши дни психологический портрет составляют так называемые консультанты следствия по поведенческим вопросам, и они обязаны иметь официальное право на этот вид деятельности. Любопытно, что первое правило, которое предписывает им Кентская полиция, состоит в следующем: «знать границы своей компетенции и познаний и не выходить за них».

Печальный парадокс: если в случае с «железнодорожным убийцей» догадка о местожительстве преступника оказалась самым полезным вкладом Дэвида Кантера, то в отчете Бриттона утверждение, что убийца «живет неподалеку от Уимблдон-Коммон и хорошо знаком с этой местностью», стало серьезным промахом. На самом деле Роберт Нэппер лишь недавно заявился в Уимблдон-Коммон и то только потому, что из-за полиции не мог охотиться в Пламстеде, как раньше.

Майк Берри считает важным посетить место преступления в то время суток, когда оно было совершено: так легче понять взаимосвязь преступника с этим местом. Он говорит: «Помню, много лет назад я отправился на место преступления в городском парке. Таксист дает мне фонарик и говорит: "Я не позволю вам одному туда идти. Вы не выберетесь обратно". А была полночь, хоть глаз выколи. Я же составлял профиль, и для меня это было важно. И я отвечаю: "Вот здо?рово. Как раз то, что мне нужно знать". Тело нашли в пруду посередине парка. Стало понятно, что женщину убил кто-то из местных, раз смог отнести ее туда. Фотографии, сделанные днем, не дали бы мне понять, как там темно».

Для составления психологического портрета важно быстро получить базовую информацию. И когда мало улик, знание местных особенностей очень помогает. «Помню одно дело, – говорит Майк, – мы пообщались с местным полицейским, и он сказал, что, когда подростки возвращаются в поселок из близлежащих ночных клубов, они берут такси и доезжают до леса. Вылезают, идут лесной тропинкой, останавливаются на полянке выпить и покурить, после чего держат путь к дому. Ехать на такси до самого поселка обошлось бы в два раза дороже: шоссе огибает лес. Значит, жертва – 16-летняя девушка – не беспокоилась, когда шла по лесу со спутником: это было обычное дело. Патрульный не знал, насколько важно то, что он сообщил, но он объяснил странные факты. Поскольку жертва была в джинсах и рубашке, а указания на секс отсутствовали, возникла версия, что она отвергла домогательства спутника, тот же вышел из себя, схватил ее за горло, задушил и пошел домой». Если учесть еще некоторые факты, получалось, что импульсивное и спонтанное убийство было совершено молодым человеком, который жил или на время остановился в поселке. Здесь следует отметить, что, когда следственная бригада выезжает на место, она не знает местных условий. Поэтому поговорить с местным полицейским очень важно. В данном случае подозреваемого нашли в поселке за несколько часов. Он четко соответствовал психологическому портрету и попал за решетку.

С самого нашего знакомства я на одном дыхании слушала рассказы Майка о профилировании. Метод Тони Хилла во многом списан с метода Майка. В кабинете Майка полки забиты книгами по судебной психологии, в том числе воспоминаниями составителей психологических портретов. Майк отлично понимает просчеты некоторых своих предшественников. «Всегда нужно подчеркивать, что назвать можно лишь общие характеристики. Нельзя сказать, что убийца – такой-то конкретный человек».

Составляя портреты, Майк опирается на эмпирические исследования преступников, а также на опыт многолетнего сотрудничества с полицией и работы в психиатрических клиниках. Это дает ему богатый материал, но, подобно доктору Томасу Бонду в 1888 году, он не забывает повторять в своих отчетах слова «вероятно» и «возможно», если только он абсолютно не уверен в чем-то.

После осмотра места преступления Майк изучает фотографии, полицейские отчеты, показания очевидцев, данные аутопсии, фотографии и всякую полезную информацию, какую может получить. На этой стадии важно не знать, кого подозревает полиция, чтобы на психологический портрет не повлияли версии следователей. Чем меньше субъективности и предвзятости, тем лучше.

А дальше идет умственный процесс. «Я сижу у пустого экрана и начинаю разрабатывать гипотезу, чтобы составить профиль. Иду на прогулку и прокручиваю детали в голове. Если есть коллеги, которым доверяю, обмениваюсь с ними идеями. Нужно все взвесить. Уверены ли мы, что это мужчина? Ведь сейчас все больше женщин-убийц… Надо понять, что можно включить в профиль, а что нельзя… Если речь идет об изнасиловании, подозреваемым может быть человек от 10 до 60 лет. Хотя скорее всего, он старше, чем тинейджер, который занимается сексом в первый раз. Изначально строится самая приблизительная концепция. Если использовался презерватив, думаешь: "Почему?" Может, у человека есть криминальные знания, криминальный опыт, и он не хочет оставлять улики?.. Я выстраиваю модель и все время проверяю ее, спрашивая себя: "Из чего это видно?" Можно отрабатывать гипотезу часами, а потом что-то говорит: "Нет". И гипотеза отбрасывается. Иногда ошибки полицейских и психологов связаны с тем, что они выдвигают версию и упрямо за нее держатся. А надо уметь отказаться от нее. Если факты не подтверждают догадку, надо отбросить ее и перейти к плану B. А если и это не сработает, то к плану C и так далее, вплоть до плана Z». Для определения психологического портрета надо учитывать такие вещи, как пол, возраст, расовую принадлежность, профессию, статус взаимоотношений, тип транспортного средства, хобби, преступные наклонности, отношения с женщинами и с жертвой, выбор жертвы, социальный класс, образование, поведение после преступления, поведение на допросе и т. д.

Изучив всю информацию о преступлении, некоторые психологи задают себе некоторые стандартные вопросы. Скажем, Дэвид Кантер спрашивает себя: какие детали преступления указывают на ум, знания и навыки преступника? Действует ли он спонтанно или методично? Как он взаимодействовал с жертвой и можно ли на этом основании предположить, как он взаимодействует с другими людьми? Создается ли впечатление, что совершать такое преступление ему не впервой или что место преступление ему знакомо?

Задача состоит не в том, чтобы указать на конкретного человека (как пытался действовать психолог с Колином Стэггом), а в том, чтобы написать отчет, который сузит круг подозреваемых. Скажем, в деле «Йоркширского Потрошителя» у следствия было 268 000 известных по именам подозреваемых, и в результате пришлось нанести 27 000 домашних визитов. Майк Берри говорит: «В случае с убийством на сексуальной почве у нас есть около 30 миллионов мужчин. И даже если убрать самых старых и самых молодых, останется около 20 миллионов…» Поэтому любые подсказки психолога, способные сократить это число, бесценны для полиции. Майк замечает: «У многих людей сложилось превратное представление о профилировании. Они считают, что психолог скажет: "Ищите рыжеволосого левшу ростом 1 м 67 см, который болеет за футбольный клуб "Манчестер-Сити". Хотя многие стали понимать, что эти методы – лишь средства сродни ДНК-профилированию и аутопсии. Именно подручные средства, а не один из главных источников информации. И такое отношение, по-моему, правильно». Возможны ли внешние эффекты, как было у Джеймса Брассела и Кларисы Старлинг? «Хорошо бы, но вообще это тяжелая работа. Ведь случаются совершенно жуткие преступления. Конечно, когда я только начинал психологическое профилирование, то ощущал вину всякий раз, когда не давал полиции подсказок, помогающих быстро найти преступника. Но постепенно понял, что можно говорить лишь о вероятности. А собирать данные и ловить преступника уже будет полиция. Сейчас многие следователи контактируют с полицейским колледжем в Брэмсхилле напрямую. Полиция стала более автономной и чаще задействует собственных сотрудников. И на публике психологи редко выступают с подобными вещами».

Конечно, судебные психологи помогают не только охотиться за убийцами. Как правило, приходится работать с пациентами и преступниками в учреждениях, делать работу для уголовных и гражданских судов. По словам Майка Берри, он, как и его коллеги, за год составляет около 100 отчетов. Примерно 5 % из них оспариваются, и нужно идти в суд и отстаивать свою точку зрения. Таким образом, за год он появляется в суде раз пять. Вне суда судебные психологи много работают с преступниками в изоляторах и психиатрических больницах, иногда пытаясь подготовить их к жизни на свободе, а иногда и выбить из них информацию, полезную для раскрытия уголовных дел (как получилось у Дженни Катлер с Джоном Даффи). Майк говорит: «Я работаю и с преступниками, и с жертвами. Все это непросто. Надо понять, осмыслить, что произошло… иногда не удается докопаться до истины месяцы, а то и годы».

Майк Берри отдает должное вкладу академических психологов: «Ученые чаще спрашивают: "А где факты?"» Они исследуют такие разные области, как речь насильников, передвижения серийных преступников и проведение допросов. Все это очень полезно и дает ценную информацию, которую можно использовать для профилирования. По мнению Дэвида Кантера, которого Берри считает «главным специалистом в этой сфере», наибольший вклад в криминалистику психологи внесли в сфере допросов преступников, жертв и очевидцев. Ведь допросы и расспросы – искусство, как известно, сложное, и чреватое ошибками. Изучив искусство ведения допроса, психологи сформулировали важные принципы: следует выстраивать атмосферу открытости, воссоздавать контекст обсуждаемых событий, задавать вопросы, на которые невозможно ответить «да» или «нет»; не перебивать собеседника, интересоваться всем, что он говорит, даже вещами с виду несущественными. Хотя все люди разные, нередко бывает, что призыв сказать правду показывает собеседнику, что ему доверяют и его уважают. Еще один хороший способ добиться признания от подозреваемого: внушить ему, что есть веские доказательства по его делу. Однако в жизни все не так, как в кино: под давлением человек может закрыться или сделать ложное признание. Кроме того, в наши дни разговоры записываются, и любая попытка давления приведет к тому, что в зале суда такие признания будут отклонены.

Все чаще судебные психологи занимаются «психологической аутопсией»: попыткой понять состояние ума человека, прежде чем он умер. Ведь патологоанатом может выявить физические причины смерти, но не всегда способен понять, что это: самоубийство, убийство или несчастный случай. Психологи изучают дневники, электронную переписку, активность в Интернете. Они выясняют умственное здоровье родственников умершего и беседуют с людьми, знавшими его.

В 2008 году Майк Берри комментировал (для Sky Television) необычный случай исчезновения девятилетней школьницы Шэннон Мэтьюз в Дьюзбери, Западный Йоркшир. В своем понимании событий он учитывал именно те нюансы формулировок и поведения, которые необходимы для психологической аутопсии. «Я заметил, что, когда у ее матери [Карен] брали интервью, она сидела на диване рядом со своим молодым сожителем и один из ее детей пытался взобраться на ее колени, но она его отпихивала. Я подумал: "Если ты только что потерял одного из своих детей, ты будешь остальных крепко прижимать к себе. А тут совсем иное". И потом она сказала что-то вроде "Соседи обрадуются, когда девочку найдут" вместо: "Я буду рада, я буду на седьмом небе"». Как выяснилось, Карен опоила дочку темазепамом и отдала сообщнику, который продержал ее месяц в доме неподалеку. План состоял в том, что приятель Карен «найдет» Шэннон, а затем они с Карен разделят денежное вознаграждение. Однако, следуя наводке, полиция нашла девочку в доме сообщника. Ее втиснули в выдвижной ящик диван-кровати.

А вот более типичный пример психологической аутопсии: расследование после смерти эксцентричного американского бизнесмена Говарда Хьюза в 1976 году. Унаследовав в 18 лет отцовский бизнес в Хьюстоне (штат Техас), он к 60 годам стал самым богатым человеком в США. Однако у него развился сильнейший страх перед инфекциями. Он переехал в Мексику, вводил себе кодеин, ходил без одежды, месяцами не стриг волосы и ногти, не принимал ванну, не чистил зубы и проводил по 20 часов в сутки в туалете. Из-за уединенного и странного образа жизни его завещание оспаривалось. Поэтому доктор Реймонд Фаулер, президент Американской психологической ассоциации, проверял, не был ли Хьюз сумасшедшим и не утратил ли связь с реальностью. Он сделал вывод, что, хотя миллионер был психически неуравновешенным и крайне эксцентричным, он всегда знал, что делает, и сумасшедшим его назвать нельзя. Поэтому завещание было признано действительным.

В 1827 году писатель Томас де Квинси в своей статье «Убийство как разновидность изящных искусств» (On Murder Considered as One of the Fine Arts) шутливо предлагает оценивать убийство не с юридической точки зрения, а с эстетической. Что ж, в известном смысле судебный психолог именно этим и занимается. Он пытается нарисовать картину происходящего в чьей-то голове. (Впрочем, скорее, не «он», а «она»: 85 % судебных психологов – женщины.) Прекрасного в этой картине может быть и мало, но это имеет смысл для человека, о голове которого идет речь. И чем лучше мы понимаем странные вселенные иных наших собратьев, тем больше шансов, что примем меры прежде, чем они начнут сеять разрушение.

Глава 12
Зал суда

Обвинению приходится доказывать свой тезис, защите же для победы в суде достаточно посеять сомнение.

Тим Притчард, Observer, 3 февраля 2001 года

Работая адвокатом в течение 13 лет, Фиона Рейтт считала научные доказательства лишь «частью процесса». Но, когда вернулась в университет (в Данди), она стала беседовать с учеными и психологами о том, «как улики собираются на месте преступления, как хранятся, как используются и чем все заканчивается в зале суда». Сейчас, будучи профессором доказательств и социальной справедливости, она изучает превратности, сопутствующие каждому этапу этого пути: «У всех есть свой интерес в том, как используются улики: от момента их обнаружения до судебного процесса». Полиция не всегда изучает улики глубоко, а зачастую лишь тогда, когда надеется с их помощью выстроить обвинение. Прокуроры игнорируют факты, указывающие на невиновность обвиняемого. Адвокаты пренебрегают указаниями на виновность их подопечных и заявляют отвод важным свидетелям. В центре всей этой борьбы находятся сами улики и криминалисты, которые используют все свои умения, чтобы представить и интерпретировать их. Если это выгодно юристу, он сначала дискредитирует показания эксперта, а затем его доброе имя.

Возьмем типичную улику: куртку подозреваемого в убийстве. Эксперт старается как можно быстрее использовать клейкую ленту, чтобы собрать волокна или волосы для анализа. Затем кладет куртку в пластиковый мешок и отсылает в лабораторию, чтобы там ее проверили на наличие кровяных пятен. После необходимых тестов эксперт снова упаковывает куртку и сохраняет ее для последующей демонстрации в зале суда. Если экспертиза не выявит ничего полезного, куртка отправляется на склад. Там она ждет следующего прорыва в науке (например, сверхчувствительного ДНК-профилирования), который позволит снять с нее необходимые данные.

Так случилось с курткой члена одной банды, который в 1993 году из расистских побуждений убил 18-летнего школьника Стивена Лоренса на юго-востоке Лондона. Стивен готовился к выпускным экзаменам и надеялся стать архитектором. Поздно вечером они с другом возвращались домой и ждали автобуса на остановке в Элтеме. Однако тут появились несколько громил, которые сбили Стивена с ног и нанесли ему смертельные удары ножом. На одном из бандитов, Гари Добсоне, была серая куртка «пилот». Он и его приятели всегда отрицали содеянное, но представленное ими алиби оказалось ложным. Против них говорили и косвенные улики, в частности данные с камеры скрытого наблюдения, поставленной полицией в квартире Добсона. Правда, банда не обсуждала убийство перед камерой. Но Добсон обозвал коллегу, который взял его бейсбольную кепку «черно…». Когда коллега поддал ему сзади по ногам, Добсон схватил нож и стал угрожать ему: «Еще раз так сделаешь, черная мразь, я тебя порежу этой штукой».

Добсона судили в 1996 году, но оправдали за отсутствием явных улик. Однако методы научной экспертизы совершенствовались, а в 2005 году был отменен запрет на повторное привлечение к уголовной ответственности (появилась возможность судить людей, против которых в ходе первого судебного процесса не хватило улик, а впоследствии они появились.) Таким образом, в 2006 году полиция взялась за пересмотр дела. Куртку «пилот» передали в LGC Forensics. И на сей раз эксперты нашли новые улики: крошечные, но достаточные для обвинения в убийстве.

На суде в ноябре 2011 года прокурор Марк Эллисон показал присяжным видеозапись с расистскими высказываниями Добсона, а также запись с той же камеры, где другой член банды говорил: «Я бы взял парочку автоматов и поехал в Кэтфорд и другие подобные места. И вот что я тебе скажу, я бы взял одного из этих чернож… содрал бы с него живого кожу, пытал бы его, поджег бы… Оторвал бы ему руки и ноги и сказал: "Давай, плыви домой"». Эллисон также вызывал очевидцев убийства. Однако основной уликой против Добсона было то, что нашел на его куртке Эдвард Джармен из LGC Forensics.

Джармен два дня изучал куртку под микроскопом и увидел с внутренней стороны манжеты маленькое, полсантиметра диаметром, пятно крови. После анализа ДНК он заявил присяжным: шанс, что эта кровь принадлежит не Стивену, составляет меньше, чем один на миллиард. Пятно было оставлено свежей кровью: видимо, она капнула с ран Стивена или с ножа убийцы. Джармен также нашел крошечные следы высохшей крови Стивена на дне пакета, в котором лежала куртка. А в этих следах – и волокна с куртки и рубашки, которые были на Стивене в роковой вечер. Дополнительные волокна с одежды Стивена обнаружились при вторичном обследовании клейкой ленты, с помощью которой после убийства собирались частицы с куртки Добсона.

Путь улик от места преступления к залу суда редко освещается в газетах. Но суд – это уже последняя инстанция для проверки свидетельств: если они плохо задокументированы, их не засчитают. А если они не сработают на суде, то все усилия экспертов – патологоанатомов, энтомологов, дактилоскопистов, токсикологов, специалистов по цифровым технологиям – пойдут прахом. В ходе процесса над Добсоном адвокат Тим Робертс лез из кожи вон, чтобы посеять сомнения относительно куртки. Обращаясь к присяжным, он заявил: «Обвинение в адрес Гари Добсона основано на ненадежных уликах. Во время нападения на Стивена Лоренса Гари Добсон находился в доме родителей. Он невиновен в преступлении. Документация по делу собрана обширная, но реальных физических улик – волокон и фрагментов – кот наплакал».

На протяжении 18 лет куртка лежала в запечатанном пакете. Робертс отметил, что в начале 1990-х годов вещи подозреваемых и жертв зачастую хранились в одной комнате. Годами многие ученые изучали улики по делу об убийстве Стивена Лоренса в различных лабораториях Англии, и не все они были в спецодежде. Робертс пытался доказать, что пятно на воротнике куртки появилось не от свежей крови. Он заявил, что высохшие частицы крови случайно попали в пакет с уликами из-за небрежности эксперта, который также работал с вещественными доказательствами по делу Стивена Лоренса. Якобы пятно образовалось в результате растворения сухих частиц крови, когда ученые исследовали слюну, для чего требовалось увлажнить куртку, а потом отжать. Эдвард Джармен парировал, что проверил эту версию с частицами высохшей крови: кусочки становились «студенистыми» и слишком вязкими, чтобы впитаться в ткань. Аргументы были развернутыми и подробными. Один журналист, присутствовавший на всех заседаниях шестинедельного процесса, заметил: «Долгими ноябрьскими днями юристы детально обсуждали надежность бумажных пакетов, и присяжные явно подустали».

Робертс также хотел дать отвод свидетельнице Розалинде Хэммон. Компания LGC поручила ей проследить судьбу куртки. Робертс же утверждал: Розалинда сама сотрудница компании, а потому ей доверять нельзя. Судья не согласился и позволил ей высказаться. Она сообщила: несмотря на сложный путь куртки, «практически невозможно», чтобы кровь и волокна стали результатом загрязнения. 3 января 2012 года Гари Добсон был признан виновным в убийстве и приговорен минимум к 15 годам тюремного заключения. Он оставался недосягаем для правосудия 18 лет и 256 дней: на 35 дней больше, чем прожил Стивен Лоренс. Журналист Брайан Каткарт сказал после суда: «Одно время о наказании виновных оставалось только мечтать. Поразительно, что можно заново рассмотреть улики и найти микроскопические частицы, дающие основания для обвинения». Другого члена банды, Дэвида Норриса, судили одновременно с Гари Добсоном: главным образом на основании единственного волоска Стивена с джинсов, надетых на Норрисе в вечер убийства. Вообще, согласно показаниям очевидцев, в убийстве участвовали еще три-четыре человека. Имена известны, но доказать их участие с помощью улик не получилось.

В этом деле для осуждения двух убийц-расистов обвинению пришлось хорошо поработать. Улики, которых «кот наплакал», утопили Гари Добсона. А помогли в этом деле данные с камер видеонаблюдения. Однако вещественные доказательства – меч обоюдоострый и подчас используются адвокатами не самым оптимальным для правосудия образом.

Присяжные любят камеры видеонаблюдения: ведь многие свидетельства амбивалентны, их можно толковать и так и сяк, а видеозапись дает ясную и неопровержимую картинку случившегося. Однако эта беспристрастность означает, что показаны все события, а не только выгодные обвинению. В своей книге «Защищая виновных» (Defending the Guilty, 2010) адвокат Алекс Макбрайд описывает случай, как спас человека, назовем его Джайлс, с помощью необычной видеозаписи. Камера очень четко зафиксировала, как раздетый до пояса Джайлс бьет противника кулаком в лицо. При этом по губам можно было прочитать, как он говорит: «Тебе еще добавить?»

Когда Макбрайд посмотрел эту запись, у него сердце упало. Уныло он досмотрел пленку до конца, пока экран не потемнел. Дело выглядело безнадежным, но вдруг изображение появилось опять. С удивлением Макбрайд увидел, как полицейский прижимает Дейва, соответчика Джайлса, к стене, хватает его за рубашку и бросает на пол. Подружка Дейва пытается вмешаться, но полицейский сбивает с ног и ее. Она хочет встать, но страж порядка прижимает ее ботинком к полу.

Макбрайд показал эти кадры адвокату Дейва, и они придумали план: требовать снятия обвинений в обмен на то, что они не обвинят полицию в необоснованном аресте и нанесении телесных повреждений. К их удовольствию, обвинение согласилось, и Дэйв с Джайлсом вышли на свободу. Чтобы вызволить клиента, Макбрайд использовал съемочный материал, оставшийся за кадром, тогда как сама картина недвусмысленно доказывала вину. Он пишет: «Золотое правило защиты состоит в том, что чем меньше улик, тем лучше. Исключение составляют улики, которые противоречат показаниям свидетелей обвинения, данным под присягой».

Служба уголовного преследования – государственное учреждение. Связь с полицией обеспечивает ей преимущество перед защитой, но до суда она обязана поделиться всеми находками с другой стороной. Эта обязанность связана с юридической концепцией «равноправия сторон»: обвинение и защита должны располагать одинаковыми возможностями. Иначе честное судебное разбирательство невозможно.

Равноправие сторон означает, что теоретически обвинение и защита должны работать с экспертами самостоятельно и по отдельности. Однако судьи все чаще просят экспертов с обеих сторон собираться для анализа свидетельств до заседаний суда. Это экономит время и деньги, которых становится все меньше, если учесть, что в Великобритании сократили бюджет на бесплатную юридическую помощь. Сэкономленные деньги могут быть использованы для оплаты других экспертов. Однако дело не только в равноправии сторон, как объясняет один судебный психолог: «Я подаю отчет, и другая сторона подает отчет. Если между ними есть существенная разница, мы встречаемся, пьем кофе, обсуждаем расхождения и достигаем позитивных результатов. И не надо нам обоим ходить в суд три дня подряд, утомляя присяжных, которые ничего не смыслят в теории».

Судебный антрополог Сью Блэк согласна: «Важно встретиться заранее и выяснить, в чем мы сходимся, а в чем расходимся. Это избавляет от лишних разбирательств в суде». Некоторое время назад Сью выступала экспертом со стороны защиты, а предварительного обсуждения не было. Для экспертов со стороны обвинения судебный процесс получился «кошмаром от начала и до конца». В какой-то момент судья спросил, не хотят ли эксперты обсудить все между собой. Однако и адвокат, и прокурор сочли, что встреча бессмысленна, коль скоро согласия нет почти ни в чем. Обвинение рухнуло, и все «оказалось впустую».

Экспертам не всегда нужно свидетельствовать в суде лично: написан ли отчет одним или двумя специалистами, зачастую хватает письменного текста. По словам Вэл Томлинсон, эксперта по анализу крови, «дел столько, что ходить с каждым в суд невозможно… Я прихожу в суд раза два или три в год». Выступать в суде в качестве свидетеля непросто, это связано с массой эмоций: волнение, гордость, удовлетворение, страх, гнев, унижение. Пропорция зависит от характера дела и эксперта.

Человек может быть блестящим ученым, но не иметь достаточной выдержки и уверенности, чтобы хорошо показать себя на свидетельской трибуне. Патологоанатом Дик Шеперд замечает: «Найти улики способны многие эксперты. Однако давать показания в суде, причем так, чтобы их поняли присяжные, не имеющие подготовки, – особый дар». Неслучайно судебные процессы нередко уподобляют театру. Хорошее впечатление на присяжных часто производят люди с актерскими данными (какими обладал знаменитый и яркий патологоанатом Бернард Спилсбери).

Экспертам дозволяется лишь отвечать на заданные вопросы. Вместе с тем они должны высказать собственное мнение, дать собственную – а не чью-то еще – интерпретацию найденных ими фактов. Правда, отличить факт от мнения – хитрая наука, и на свидетеле-эксперте лежит ответственность не ввести присяжных в заблуждение. Допустим, дактилоскопист заявляет, что смазанный отпечаток пальца принадлежит Джо Блоггсу. Это факт или мнение? Или эксперт говорит, что, судя по брызгам крови, смертельный удар был нанесен по лежащему телу. Как присяжным оценивать это свидетельство?

Более того, по своему характеру наука предусматривает лишь предварительные оценки: в свете новых данных версии могут отвергаться и модифицироваться. Фиона Рейтт говорит: «Эксперты опираются на науку, а в науке все время что-то открывается и уточняется. Наши сегодняшние знания подчас сильно отличаются от вчерашних».

Эксперт излагает сведения, недоступные рядовому обывателю. Но как бы ни был специалист убежден в виновности или невиновности обвиняемого, он должен предоставить окончательное решение присяжным. В каком-то смысле это вопрос семантики. Вэл Томлинсон не могла сказать (см. главу 7), что «анализ ДНК доказывает виновность братьев Рид», но она могла высказать (и высказала) собственное мнение: результаты ДНК-анализа логичнее всего объяснить тем, что в дом жертвы ножи принесли Теренс Рид и Дэвид Рид и что именно они держали эти ножи, когда рукоятки сломались.

Этот принцип «специальных знаний» был закреплен в 1975 году после суда над Теренсом Тернером. Тернер сидел в машине со своей подругой Уэнди, беременной, как он думал, его ребенком. Но они поспорили, и в пылу гнева она сообщила, что спала с другими мужчинами, пока он сидел в тюрьме. От одного из них (а не от него) и забеременела. Вне себя от ярости Тернер схватил молоток, лежавший около сиденья водителя, и нанес Уэнди 15 ударов по голове и лицу. Затем вылез и отправился в дом фермера неподалеку, где рассказал, что убил свою подругу. В суде же говорил, что не знал, что делает: рука сама схватила молоток («Мне и в голову бы не пришло обидеть ее»).

Защита Тернера строилась на том, что преступление было спровоцировано жертвой. Согласись присяжные с этой версией, убийство сочли бы непредумышленнным. Однако Тернера признали виновным в преднамеренном убийстве. Последовала апелляция: дескать, судья ошибся, не позволив присяжным заслушать отчет психиатра. Психиатр же написал, что Тернер психически здоров, но обостренно воспринимает чувства других людей. Его «структура личности» такова, что он подвержен гневу. И его гнев можно понять, если учесть его отношения с жертвой. Застигнутый врасплох ее признанием, он вполне мог убить ее в «припадке слепого гнева».

Адвокат пытался доказать, что, если бы присяжные заслушали этот отчет, они бы лучше поняли действия Тернера. Однако лорд-судья Лотон напомнил Апелляционному суду: «Присяжные не нуждаются в психиатрах, чтобы узнать, как могут отреагировать на жизненные переживания и стрессы обычные люди, не страдающие психическими заболеваниями». Если бы психиатров и психологов всегда звали, чтобы подтвердить правоту обвиняемого, «вместо суда присяжных мы бы имели суд психиатров». Поэтому апелляцию Тернера отклонили. Фиона Рейтт объясняет: «Эксперту нужно показать, что вопрос требует специальных знаний. Понятно, что их требует и графология, и изучение взрывчатых веществ. Но судьи фыркают, когда сюда пытаются отнести человеческое поведение».

В подавляющем большинстве случаев эксперты дают суду важную информацию и помогают ее осмыслить. Ошибки на суде происходят не по их вине. И это дает пищу для размышлений и судьям, и экспертам вроде Фионы. Они переживают по поводу происходящего, но заботятся и о лучшем правосудии в будущем. Наибольшие требования в суде предъявляются, конечно, экспертам с десятками опубликованных исследований и солидными титулами. В целом присяжные придают даже излишнее значение их мнению, особенно если эксперт умеет ярко его преподнести.

Вот актуальный пример – педиатр Рой Медоу, описавший так называемый «синдром Мюнхгаузена по доверенности», когда родители причиняют вред своим детям для того, чтобы добиться внимания со стороны врачей. Однако в Британии его имя больше ассоциируется с синдромом внезапной смерти младенца (или «смертью в колыбели»), когда умирает внешне здоровый ребенок. Согласно Медоу, «одна внезапная детская смерть – это трагедия, две – наводят на подозрения, а три – убийство, если не доказано обратное». Британские социальные работники и агентства по защите прав детей отнеслись к «закону Медоу» весьма серьезно. И для некоторых семей это обернулось катастрофой.

В 1996 году в Чешире в своей переносной детской кроватке внезапно умер ребенок 11 недель от роду. А через два года при схожих обстоятельствах скончался его 8-недельный брат по имени Гарри. На их телах патологоанатомы нашли следы травм. Их мать Салли Кларк, дочь полицейского, была арестована. Ей предъявили обвинение в двух убийствах.

Салли предстала перед судом в ноябре 1999 года. Несколько педиатров засвидетельствовали, что дети умерли от естественных причин, а травмы возникли при попытках вернуть их к жизни. Однако прокурор описал Салли как «одинокую алкоголичку», которая потеряла высокооплачиваемую адвокатскую работу и ненавидела детей из-за того, что приходится сидеть с ними дома. Его эксперты, включая сэра Роя Медоу, поначалу думали, что детей укачали до смерти, а впоследствии некоторые сочли, что их задушили. Медоу заявил, что вероятность двух «смертей в колыбели» в одном обеспеченном доме составляет 1:73 000 000. Для наглядности он использовал аналогию: «Это все равно что на Больших национальных скачках выбрать аутсайдера с шансами на победу 1:80, ставить на него четыре года подряд и каждый раз выигрывать». На основании красноречивой статистики, представленной новоявленным врачом, большинством голосов (10:2) присяжные признали Салли Кларк виновной в убийстве.

Через некоторое время Салли подала апелляцию. Это случилось после того, как Королевское статистическое общество признало статистику Медоу (1:73 000 000) «серьезной ошибкой». В своих расчетах Медоу не учел, что братья и сестры умершего ребенка имеют с ним много общих генетических особенностей и растут в той же среде. А значит, вероятность их «смерти в колыбели» существенно повышается. Общество по изучению детской смертности заявило, что в Великобритании вторая на семью «смерть в колыбели» случается «приблизительно раз в год». Однако в октябре 2000 года апелляцию Салли отклонили: судьи решили, что статистика Медоу играла на процессе второстепенную роль и не повлияла на вердикт присяжных.

Затем всплыли новые факты из Мэкклсфилдской больницы. Оказалось, что еще один эксперт на суде, патологоанатом Алан Уильямс, скрыл результаты тестов, проведенных им на образцах крови. Судя по этим тестам, один из детей умер от бактериальной инфекции, вызванной золотистым стафилококком, а вовсе не оттого, что его укачали или задушили. Салли подала новую апелляцию. И на сей раз, в январе 2003 года, приговор сняли, а ее освободили. В ходе Апелляционного суда судьи констатировали: они основываются не только на том, что статистика Медоу вопиюще неверна, но и на данных из Мэкклсфилдской больницы, обнаруженных адвокатом, который работал бесплатно. Они сочли «абсолютно неуместным» то, как Алан Уильямс объяснил свое молчание: он не сказал о результатах анализа, поскольку они противоречили его убеждению в насильственной смерти ребенка!

Освобождение Салли повлекло за собой пересмотр дел по «детям, укачанным до смерти». Были оправданы и освобождены из тюрьмы еще две женщины: Донна Энтони и Анжела Каннингс. У Каннингс три ребенка умерли до того, как им исполнилось 20 недель. Она подала апелляцию, когда выяснилось, что дважды младенцы умирали у бабушки по отцу и однажды – у прабабушки по отцу. В июне 2003 года была оправдана Трупти Пател, обвиненная в убийстве трех своих детей. В каждом случае сэр Рой Медоу свидетельствовал о невероятности нескольких «смертей в колыбели» в одной семье. «В целом, – говорил он, – внезапные и неожиданные смерти не случаются в семьях».

Впоследствии Рой Медоу и Алан Уильямс были вычеркнуты из реестра Генерального медицинского совета (ГМС) за «серьезное нарушение профессиональной этики». В 2006 году Медоу подал апелляцию и был восстановлен на том основании, что статистическую ошибку совершил непреднамеренно. Но, в отличие от Бернарда Спилсбери, Медоу еще при жизни утратил свой авторитет. В 2009 году Медоу сам попросил удалить себя из реестра ГМС. Это означает, что в Великобритании он отныне не имеет права ни работать врачом, ни выступать экспертом на суде. Больше британские суды не наказывали родителей за смерть их детей на основании показаний одного лишь эксперта.

Между тем Салли Кларк так и не оправилась от потрясения. Ведь она не только потеряла своих младенцев, но и была ошельмована в прессе как детоубийца, после чего три года терпела издевательства со стороны сокамерниц, считавших ее воплощением зла. В 2007 году в возрасте 42 лет она умерла от алкогольного отравления, оставив своего третьего сына сиротой.

Ученые любят устраивать публичные обсуждения своих теорий. Удачное применение теории в судебном разбирательстве повышает статус ученого в академическом сообществе. Однако Сью Блэк призывает к осторожности. «Я выступала свидетелем на процессах, где обе стороны соглашались принять мое мнение, каким бы оно ни было. А зря: в некоторых обстоятельствах, где от твоих показаний многое зависит, это может быть опасно». Размышляя о совершаемых подчас странных ошибках, Фиона Рейтт задается вопросом о том, «насколько те или иные эксперты продажны. Хотелось бы думать, что это невозможно. Но мы живем не в лучшем из миров».

Без сомнения, рискованно принимать на веру все, что говорят эксперты. Однако есть и другая опасность – упустить ценную возможность, отвергая все новое и неопробованное. В идеале судьи и адвокаты вызывают ученых-новаторов в качестве свидетелей, выясняют ограничения метода и дают указания относительно дальнейших исследований. Но когда Сью Блэк впервые попыталась уличить педофила на основании узора вен на руке, адвокат обвиняемого раскритиковал ее за использование неапробированного метода. Огорченная тем, что от ее выкладок не было толку, Сью поняла, что по узорам вен нужно собрать больше фактуры (см. главу 8). В конечном счете с помощью этого метода посадили педофила, который снимал растление девочек на видеопленку.

Это прекрасный пример того, как перекрестный допрос способен усилить методы экспертизы, испытывая их на прочность. Вообще предполагается, что если улики надежны, то, увидев гибкость их толкования, присяжные лишь оценят их по достоинству. Но так бывает не всегда. И сомнения в возможности установить правду подобным способом высказывались давно. Незадолго до своей смерти в 1592 году французский юрист и философ Мишель де Монтень писал: «Враждебное чувство вызывают в нас сперва доводы противников, а затем и сами люди… так как каждый только возражает и выслушивает возражения, это приводит к тому, что теряется, уничтожается истина»^[13]. Когда законникам не удается придраться к уликам, они обрушиваются на человека, который на них указывает. Один криминалист даже находит в этом удовольствие: «Мне нравится перекрестный допрос. Раньше говорили: „Молодой человек, с вашим-то ограниченным опытом…“ Сейчас чаще идет настоящая игра, и приемы в ней не самые благородные». Роберт Форрест относится к делу стоически: «Тому, кто не выносит жара, на кухне делать нечего».

Один адвокат сказал мне, что считает перекрестный допрос экспертов правильным: «Нет ничего худого в том, чтобы ставить под сомнение их профессионализм. Но это вещь рискованная, поскольку присяжные могут не одобрить это, а потерять их доверие – значит проиграть дело. Адвокатов учат не затевать дискуссию на поле, знакомом эксперту, а вытаскивать его в области, менее близкие ему. И эксперты подчас допускают ошибки. Вот почему им нужно перепроверять каждую деталь в своих отчетах».

Один патологоанатом заметил, что адвокаты стали хитрее в своих попытках подловить его. По его мнению, дело зашло слишком далеко. «Когда-то было понимание, что свидетель-эксперт привлекает весь свой опыт, чтобы помочь делу. Теперь же мы должны все обосновывать. Уже не скажешь: "Я видел 20 подобных случаев, и картина типичная". Тебе отвечают: "А вы это публиковали? Есть ли у вас статья на эту тему, положительно отрецензированная коллегами? Может, вы 20 раз ошибались". Или ты говоришь: "Я занимаюсь этой работой 30 лет, сделал 25 000 аутопсий и такого не видела. А в ответ слышишь: "Бывают и исключения"».

Все эксперты, беседы с которыми положены в основу данной книги, имеют большой опыт выступлений в суде. Вэл Томлинсон сбилась со счета, сколько раз ей приходилось это делать за свою 30-летнюю карьеру. «…Наверное, сотни раз. Это может быть тяжело. Помню дело: ребята забили ногами сверстника. И у одного парня осталась кровь на кроссовках, но разглядеть ее было трудно, поскольку она смешалась с сидром и было много пены. Понятна позиция адвоката: "Крови на моем клиенте нет, а значит, он невиновен". И меня спросили об этих кроссовках. Я объяснила, как увидела пятна крови. И вот схожу со свидетельского места. Вроде все хорошо. И тут адвокат говорит: "Мисс Томлинсон, когда вы говорили о кроссовках, я хотел попросить вас показать их присяжным, но не хотел перебивать. Можете это сделать сейчас?" Достаю кроссовки, иду к присяжным и встаю перед ними. И начинаю объяснять: "Кровь плохо заметна, но она есть…" Тут адвокат перебивает. Я же закончила давать показания, и меня отпустили. А значит, мне не следовало разговаривать с присяжными. Сзади меня происходит какая-то суета. Я смотрю на судью, и он говорит: "Просто покажите их, мисс Томлинсон". И вот я стою перед судьей и гадаю, что же происходит. И потом, когда уже села в машину, подумала: "Ничего не понимаю. Смех да и только. Очевидно, адвокат хотел, чтобы я там стояла как идиотка, а присяжные говорили: "Ничего не видно"».

По словам судебного энтомолога Мартина Холла, перекрестный допрос – «ситуация нервная. Сердце бьется быстрее. Ведь под вопрос ставится твое профессиональное мнение… Тебя пристально изучают». Дактилоскопист Кэтрин Твиди больше всего не любит, когда ей «не задают правильные вопросы и не дают возможность объяснить факты. Приходится сидеть и ждать вопросов, а развернутые ответы не разрешены. Ну, иногда допускаются некоторые уточнения, но в целом нет. Оппоненты же пытаются заткнуть тебе рот, поскольку им невыгодно, чтобы ты донес свою мысль. Они могут тебя вовсе не понимать или пренебрегать твоими соображениями, даже если ты знаешь, что они чрезвычайно важны. Не в твоей власти решать, что показывать присяжным».

Патологоанатом не сразу понял, что такое состязательность судопроизводства. «До меня только недавно дошло: когда ты даешь показания в суде, обвинение и защита соревнуются. Поиск истины их в принципе не волнует. Ты клянешься говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды. Их же роль состоит в том, чтобы выстроить доказательства. И если что-то из ваших слов противоречит этой аргументации, на вас будут нападать или попросту проигнорируют».

Свидетели могут говорить «всю правду», лишь отвечая на вопросы, которые им задают. Если они захотят донести правду более полно, у них начнутся неприятности. Как рассказывает один ученый: «Эксперту очень трудно сказать: "Простите, но вы кое-что забыли". Я делал это на суде пару раз, и вы бы знали, как на вас смотрят судья и юристы. Думаете, вам скажут: "Молодец, спасибо, что напомнили!"? Ничего подобного. Судья отвечает: "Ну да, с этим, наверное, можно потом разобраться…" А про себя думает: "Сколько хлопот от этого субъекта! Все шло хорошо, каждый играл как по нотам, а тут этот идиот". И тебя терзают еще минут 45, после чего ты выбрасываешь белый флаг и уходишь домой».

Сью Блэк признает, что по идее в суде усилия должны «вознаграждаться», но в целом это «наименее приятная часть работы, ибо не мы устанавливаем правила. Это не наша игра. Многие эксперты покидают профессию: пока ты эксперт, твоя научная репутация – все, что у тебя есть. А на суде твое доброе имя нередко стараются запачкать, переходят на личности, причем агрессивно. И если ты не выходишь из зала суда победителем, ты выходишь полным идиотом. Со мной бывало и то и другое».

«Вот недавний случай. Дает показания мой молодой коллега. Его спрашивают: "Какие у вас отношения с госпожой Блэк?" Он отвечает: "Она мой начальник". Адвокат иронизирует: "Я так понимаю, этим дело не ограничивается?" Впоследствии коллега признавался, что от ее скабрезного тона у него аж уши покраснели. "Не знаю, что вы имеете в виду", – ответил он. "Да всего лишь то, что она была руководителем вашей диссертации", – пояснил адвокат. Эксперт подтвердил, а адвокат продолжил: "Думаю, дело было так. Ваша профессорша, с ее колоссальным самомнением, окинула взором свою империю. И ее глаза остановились на любимчике-аспиранте. Тогда она поманила вас пальцем и сказала: «Не хочешь ли провести денек в морге?» Я ведь прав?" Но честь и хвала коллеге, он повернулся к адвокату и возразил: "Ничего подобного. Что за дикие мысли?"»

«Когда переходят на личности, страдает правосудие, ведь эксперт может сказать: "Какого черта я должен это терпеть?" Я и сама в этом году несколько раз задумывалась о том, зачем мне все это надо, чего ради мучиться».

Личным нападкам подвергаются не только маститые профессионалы и их прилежные молодые коллеги. Хороший юрист всегда ищет самое слабое звено, и подчас этим звеном оказывается жертва. Один канадский адвокат ответчика дал коллегам следующий жестокий совет: «Если вы нейтрализуете истца… вы уничтожите голову. Вы обезглавите версию обвинения. И дело развалится».

Фиона Рейтт работала с Rape Crisis,^[14] помогая жертвам изнасилований и сексуальных домогательств довести дело до суда. Ради равноправия сторон адвокат человека, обвиненного в изнасиловании, должен иметь доступ к тем же медицинским записям, что и обвинение. «Женщины испытывают потрясение, обнаружив это, – объясняет Фиона, – они думают, с чего они это взяли? Адвокат может спросить: „Действительно ли вы три года назад принимали какие-то таблетки… ах да, транквилизаторы, поскольку у вас были проблемы с психическим здоровьем?“ И не успеет жертва глазом моргнуть, как законник уже сплетет целую историю о психопатке, сидящей на таблетках, которая сама не помнит, что с ней случилось. И чем больше записей в медицинской карте, тем человек уязвимее: есть где разгуляться адвокатам. Истцы имеют право отказаться предоставлять свои медицинские записи. Однако зачастую они этого не делают, поскольку не понимают, насколько это опасно».

В январе 2013 года слушалось дело, в котором скрипачка Фрэнсис Андраде обвиняла в изнасиловании и развратных действиях Майкла Бруэра, своего старого учителя музыки. В ходе суда ее неоднократно называли лгуньей, а на перекрестном допросе довели до слез. В СМС подруге она написала, что давать показания было словно «подвергаться насилию снова и снова». Меньше чем через неделю после дачи показаний и до окончания суда она наложила на себя руки в своем доме в Гилфорде (графство Суррей). В итоге Бруэра осудили за развратные действия.

Луиза Эллисон, профессор права в Лидском университете, провела серию экспериментов: набрала 40 местных жителей в качестве «присяжных», пригласила актеров, привлекла к участию адвокатов и воспроизвела слушания по делам об изнасиловании. Согласно ее выводу, на присяжных влияет поведение истца в суде – эмоционально оно или сдержанно – и то, как скоро после случившегося жертва заявила в полицию. После того как судья или эксперт объяснял, насколько по-разному люди могут реагировать на нежелательные сексуальные посягательства, присяжные не спешили выносить обвинительный вердикт из-за спокойного поведения истца или задержки с подачей заявления.

Но судье полагается держаться невозмутимо, объясняет Фиона. «Иногда судьи не вмешивались, хотя вопросы доводили свидетеля до слез и истерики. Они говорили: "Давайте сделаем небольшой перерыв. И пусть кто-нибудь даст ей стакан воды". Они стараются не делать ничего такого, что можно было бы расценить как необъективность. Оно и понятно: осторожность необходима. И все-таки… мне кажется, они могли бы больше защищать свидетелей, чем они это делают». Судьи боятся вмешиваться, поскольку малейшее подозрение на пристрастность чревато тем, что приговор будет отменен Апелляционным судом.

Представление о том, что присяжным должна быть предоставлена возможность составить собственное мнение, лежит в основе состязательного характера судопроизводства. А ведь его эффективность не доказана. Ученым (в частности, Фионе Рейтт и Луизе Эллисон) не позволяют проводить исследования на реальных присяжных, чтобы увидеть, как они работают с уликами и аргументами. Исследования Эллисон заставляют задаться вопросом: не лучше ли доверить вынесение вердикта по делам об изнасилованиях судье, который имеет опыт работы с жертвами, а не присяжным из числа обычной публики?

В прочем, и присяжным нелегко. В процессе судебного разбирательства, которое может длиться годами, приходится сопоставлять огромное количество данных. Насколько эти люди способны с этим справиться – вопрос неизученный. А Фиона еще помнит времена, когда «присяжным не разрешали приносить даже блокноты, так как предполагалось, что они должны неотрывно следить за происходящим». Немудрено, если голова пойдет кругом, когда ученые знакомят их с новыми концепциями, а юристы опровергают их, да и среди самих ученых нет единодушия. Тут можно ошибиться и неверно оценить улики. Юристы и статистики из Мичигана и Пенсильвании провели исследование (2014 год), согласно которому 4,1 % приговоренных к смертной казни в Америке были невиновны.

Некоторые считают процедуру перекрестного допроса непродуктивной и отжившей. В отличие от Великобритании и Америки, где принята состязательность судопроизводства, во многих государствах (скажем, Франции и Италии) используется сочетание суда присяжных и системы следствия, при которой судья лично оценивает факты. Он опрашивает свидетелей и обвиняемого (или их юриста) до суда и начинает судебное разбирательство только в том случае, если находит достаточно доказательств вины. В этот момент он передает все собранные им доказательства обвинению и защите. Впрочем, на суде он может снова задать вопросы свидетелям, чтобы прояснить сказанное ими на досудебном слушании. Обвинению и защите не позволительно вести перекрестный допрос свидетелей, но разрешается кратко изложить свою позицию присяжным.

В обеих системах есть плюсы и минусы. Суд присяжных уходит корнями в Древнюю Грецию и Древний Рим, а в Англии появился в 1219 году. Постепенно, с ростом полномочий, присяжных стали воспринимать как столпов общества: вас может отправить в тюрьму группа людей, равных по статусу, но не аристократ в парике. К XVIII веку было признано, что присяжные ограничивают способность государства сажать за решетку неугодных.

В период волнений в Ольстере в 1973 году для предотвращения давления на присяжных были введены так называемые «суды Диплока», где их участие вообще не предусматривалось. Но как оценить эффективность этих судов? Есть мнение, что правильных вердиктов было вынесено больше, чем неправильных, и даже больше, чем в судах присяжных. К тому же, замечает Фиона, такая модель работает намного быстрее. И это важно, если учесть тысячи фунтов, которые ежедневно расходуются на судебные процессы. Однако вспомним уроки Мишеля де Монтеня: «Судья, который, придя из дому, принес с собой свои подагрические боли или свои муки ревности или душа которого пышет гневом против обокравшего его слуги, несомненно, более склонен будет к вынесению сурового приговора»^[15].

Я поговорила с адвокатом, который защищает принцип состязательности. «Состязательность хороша тем, что, если обе стороны компетентны, есть возможность обговорить все вопросы и поставить все на свои места. При этом защита должна отстаивать свою позицию бесстрашно и справедливо». С точки зрения ученых, система следствия положила бы конец инсинуациям в их адрес. Впрочем, и среди них есть противники радикальных перемен. Вспомним слова Питера Арнольда в начале нашей книги: «Состязательность судопроизводства необходима. Мне бросили вызов, но в результате это лишь усилило доказательства, поскольку стало ясно, что улики бесспорны. И сейчас уже 10 лет прошло, а никто так и не подал апелляцию, пытаясь бросить тень на вещественные доказательства. Хотя лично я не против. Пожалуйста, пусть оспаривают».

Все же от экспертов можно услышать, что энергия, с которой нападают на них адвокаты, заслуживает лучшего применения. Один из них рассказывает: «У меня в офисе был адвокат ответчика, который говорил так: "Знаешь, мы отлично понимаем, что он виновен, но уж такая у нас работа: попытаться вас подловить". Вот это меня больше всего задевает. Их дело не нас уличать, а рассматривать свидетельства».

Один пожарный дознаватель делится опытом: «Судебный процесс – это игра между адвокатами и экспертами. Законники могут искажать самые качественные экспертные данные и выворачивать все наизнанку». Аналогично Фиона Рейтт видит несоответствие между целями состязательной системы и целями поиска истины: «По-моему, никто из апологетов состязательности не считает, что это лучший путь к истине… Более того, она искажает истину. Но власти не хотят расследовать действия присяжных: мало ли, вдруг окажется, что на самом деле они совершенно необъективны. И во многом предвзятость обусловлена тем, как происходит обсуждение. По сути верх берет сильнейший присяжный, а остальные подстраиваются под него».

Британцы экспортировали принцип состязательности и суды присяжных за пределы своей империи. И поныне так действует правосудие в США, Канаде, Австралии и Новой Зеландии. Состязательностью процессов особенно известны США (отчасти потому, что в залах суда часто разрешается видеосъемка). И в Америке, даже чаще, чем в Великобритании, хорошие адвокаты и эксперты предлагают свои услуги тому, кто больше заплатит. Вспомним хотя бы звездную адвокатскую команду, собранную в 1995-м О. Джеем Симпсоном, которому было предъявлено обвинение в том, что он зарезал свою бывшую жену Николь Браун-Симпсон и человека по имени Рональд Голдман.

В ходе этого бесславного процесса адвокат ответчика Джонни Кокран впечатлял присяжных своими броскими костюмами, перекрестными допросами и жгучей харизмой. А в какой-то момент обвинитель попросил Симпсона надеть перчатку, найденную у него дома и, по версии обвинения, содержавшую следы крови жертв и ДНК самого Симпсона. Однако натянуть перчатку оказалось трудно. Кокран обратился к присяжным: «Раз она не подходит, значит, он должен быть оправдан!» Обвинитель предположил, что перчатка ужалась после того, как в ходе анализа ДНК ее несколько раз замораживали и размораживали. Показали фотографию, сделанную за несколько месяцев до убийства, где на Симпсоне именно эта перчатка. Однако ни перчатка, ни обилие других улик не помешали Симпсону выйти на свободу. Впрочем, впоследствии Симпсон проиграл гражданский суд, собранный родственниками погибших.

Большинство обвиняемых – простые люди, а не богатые и знаменитые. Они не могут позволить себе дорогих адвокатов и экспертов. Правозащитник Клайв Стаффорд-Смит в своей книге «Несправедливость» (Injustice, 2013) рассказывает о необычном деле Кришны («Криса») Махараджи: этого британского бизнесмена обвинили в том, что он совершил двойное убийство в Майами в 1986 году. Присяжные признали его виновным в убийстве Деррика Му Янга, своего делового партнера с Ямайки, и его сына Дуэйна Му Янга. Кришне уже 75 лет, и 27 из них он отсидел во флоридской тюрьме.

В начале суда прокурор Джон Кастренакес эмоционально заявил присяжным: «Вы увидите научные доказательства, основанные на дактилоскопии, данных баллистики и изучении деловой документации… И все они указывают на то, что убийца – подзащитный, и больше никто». Отпечатки пальцев Кришны были найдены на месте убийства. (По словам Кришны, чуть ранее в тот же день у них была в этом гостиничном номере деловая встреча.) Кастренакес собрал свидетелей и экспертов, включая полицейского, который сообщил, что за несколько месяцев до убийства продал Кришне пистолет Smith & Wesson калибром 5 мм. Кастренакес с его фразами типа «механически запланировано», «зверский поступок», «решающее доказательство» был неотразим.

Когда настал черед адвоката ответчика Эрика Хендона вызывать свидетелей, он шокировал всех присутствующих: «Защите нечего добавить». И это при том, что у него было шесть человек, готовых подтвердить, что в момент убийства Кришна был с ними, за 60 км от гостиницы. Однако присяжные их не услышали. Непостижимо, но Хендон даже не попытался посеять сомнение в версии обвинения.

Присяжные совещались недолго: виновен в убийстве первой степени. Услышав этот вердикт, Кришна потерял сознание. А они посовещались еще немного и приговорили его к смертной казни.

Как ни печально, в США неповинные ни в чем люди, подозреваемые в убийстве, часто нанимают адвокатов уровня Хендона. Не разбираясь в правосудии, они питают иллюзии: мол, раз они ничего плохого не делали, суд разберется. Желая защитить свое доброе имя, они спешат предстать перед судом, не позаботившись нанять толковую команду профессионалов. Кришна заплатил Хендону фиксированную сумму в 20 000 долларов. (Для сравнения: гонорары адвокатов О. Джея Симпсона составили около 10 миллионов долларов, то есть каждый получал по 16 000 долларов в день.) По словам Стаффорда-Смита, «высшая мера наказания уготована тем, кому не светит попасть в высшее общество». Кришна не мог позволить себе такие расходы. Да и зачем опровергать несуществующие, как он думал, доказательства? Хотя он и сколотил небольшое состояние, импортируя карибские фрукты в Великобританию, но в конечном счете обанкротил и себя, и свою многострадальную жену Марту на Апелляционном суде.

Впрочем, слабое выступление Хендона может объясняться не только отсутствием денежного стимула. По словам человека, который работал вместе с ним над защитой Кришны, Хендону угрожали по телефону. Звонивший сказал: «Если адвокат будет слишком стараться ради Кришны, пострадает его сын».

Конечно, версия обвинения опиралась не только на хорошую плату и кипучую энергию Джона Кастренакеса. Свою роль сыграли эксперты, особенно специалист по баллистике Томас Квирк. Вопрос об орудии убийства, которое полиция не нашла, был весьма актуальным. Квирк сообщил, что пули, найденные в телах отца и сына Му Янг, выпущены из одной из шести вероятных марок полуавтоматического оружия 9-мм калибра. В своей лаборатории он опробовал все эти возможности и обнаружил, что отметины на пулях – сделанные стволом со спиральным рифлением – напоминают отметины на пулях, которыми были убиты жертвы.

Квирк коснулся и вопроса о гильзах, найденных в гостиничном номере: «По материалам моей лаборатории, морфологии гильз на месте происшествия соответствует только модель Smith & Wesson 39». Поскольку полицейский уже сообщил суду, что Кришна купил такой пистолет за несколько месяцев для убийства, эти слова оказались роковыми.

И наконец, Квирк представил фотографию серебристого Smith & Wesson. Эта картинка закрепилась в умах присяжных, заполнив собой место недостающего орудия убийства. Хендон возражал против демонстрации оружия, говоря, что это не имеет отношения к делу. Но судья позволил эксперту продолжать, сочтя фотографию полезной в качестве «иллюстрации». Допрашивая Квирка, Хендон заставил его согласиться с тем, что с 1950-х годов в США произведено около 270 000 пистолетов Smith & Wesson и что пуля могла быть выпущена из любого из них. Однако к этому моменту присяжные уже «видели» орудие убийства!

Сколь качественной была экспертиза, проведенная Квирком? Действительно ли пули были выпущены из Smith & Wesson 39? Или орудием убийства стал любой другой пистолет из 65 миллионов, ходивших в США в 1986 году? Способность баллистиков соотнести пулю со стволом (провести «баллистическую дактилоскопию») толком не оспаривалась с появления этого метода в XIX веке. Подобно дактилоскопистам и экспертам по анализу волос, баллистики не спешили ставить под сомнение научную основу своего заработка. Лишь в 2008 году Джед Ракофф, федеральный судья из Нью-Йорка, провел слушания, пытаясь разобраться в статусе данных баллистики. Он высказал мнение, что эта экспертиза была надежнее раньше, когда пули делались по индивидуальному образцу, чем теперь, в эпоху массового производства. «Чем бы ни была баллистика, – сказал он, – это не наука».

Впоследствии выяснилось, что Квирку вообще свойственна категоричность суждений. Взять хотя бы суд над Дитером Рихманном: его обвиняли в том, что в октябре 1987 года он убил свою подругу на переднем сиденье арендованной им в Майами-Бич машины. Квирк сообщил, что роковая пуля была выпущена из одного из трех типов пистолетов, двумя из которых владел Рихманн. Рихманна отправили за решетку и приговорили к смерти. А на апелляционном процессе 10 лет спустя Квирк признал, что соотнес пулю лишь с базой данных полиции Майами, а не с базой данных ФБР, которая содержит еще тысячи возможностей.

Через свою правозащитную организацию Reprieve Стаффорд-Смит лет десять расследовал убийства Му Янгов. Вскрыл множество новых фактов, от полицейских досье до новых фигурантов.

Выяснилось, что в том самом гостиничном номере Му Янги хранили документы с деталями отмывания нелегальных 5 миллиардов долларов для печально известного Медельинского колумбийского наркокартеля. Они пытались выторговать лишний процент, что, возможно, вызвало недовольство наркобаронов. Более того, присяжным не сообщили, кто занимал номер напротив Му Янгов: колумбиец, который находился под следствием за то, что спрятал 40 миллионов долларов в своем багаже по пути в Швейцарию. Других постояльцев на том этаже в день убийства не было.

В 2002 году приговор Кришне «смягчили» до пожизненного заключения с возможностью помилования по достижении 103 лет. В апреле 2014 года майамский судья предоставил Кришне право на судебное слушание в связи с новыми фактами. Согласно комментарию Reprieve, «это самый серьезный шаг к оправданию Кришны, который был сделан со времен его осуждения в 1987 году»^[16].

При состязательной системе возможность справедливого суда достигается равенством сторон. По меньшей мере Кришну Махараджа следовало обеспечить хорошим адвокатом и баллистиком. Любые предположения – допускается версия вины или нет – должны быть критически изучены специалистами со стороны. Этого требует научный метод.

Без тщательного изучения в зале суда данные, собранные экспертами, лишены смысла. Задача криминалистики – поддерживать законность на всем пути расследования – от места происшествия до зала суда. И все зависит от того, сколь тщательной и объективной будет последняя стадия. Это в интересах не только науки, но и всех нас.

Заключение

В последние 200 лет судебная наука шагнула далеко вперед. Если бы Майкл Фарадей или Парацельс узнали, какие научные доказательства стали нормой в современных судах, они сочли бы, что имеют дело с колдовством. Развитие науки идет рука об руку с прогрессом в правосудии.

Когда полисмен Джон Нил прибыл на место первого убийства, совершенного в 1888 году Джеком-потрошителем, он столкнулся с неразрешимыми проблемами. Той августовской ночью никто не видел убийцу в переулках и закоулках Уайтчепела. Не было ни явного мотива, ни явного подозреваемого. По трупу Мэри Николс можно было рассуждать лишь об орудии убийства, физической силе убийцы и состоянии его извращенного ума. Но к разгадке все это не приближало.

Если бы Нил и его коллеги владели приемами и технологиями современных ученых-криминалистов, то, поработав на месте преступления, они обнаружили бы, выражаясь словами Холмса, «багровую нить», которая привела бы их к человеку, ночами убивавшему женщин в Уайтчепеле. А без такого подспорья полиция действовала впотьмах. Печальную правду иллюстрировала известная карикатура того времени: полицейский идет с завязанными глазами, а вокруг него снуют и ухмыляются бандиты.

Пять подтвержденных жертв Потрошителя – Мэри Энн Николс, Энни Чэпмен, Элизабет Страйд, Кэтрин Эддоуз и Мэри Джейн Келли. Они представляют собой лишь мизерную часть мужчин, женщин и детей, чьим убийцам удалось уйти от правосудия лишь потому, что не удалось разобраться в сложных деталях места происшествия. И все же следователи и криминалисты учились на своих ошибках. В конечном счете эти ошибки помогли защитить других людей. И даже тысячи собак, погибших от яда в лаборатории основателя токсикологии Матьё Орфила в начале XIX века, сыграли свою роль.

Работая над книгой, я более всего поражалась добросовестности, мастерству и отзывчивости экспертов, с которыми беседовала. Они столь неравнодушны к своему делу, что изо дня в день готовы иметь дело с самыми темными и страшными сторонами человеческой жизни. Ниам Ник Дейд проводит часы на смрадных пепелищах, Мартин Холл собирает личинки с недельного трупа, Каролина Уилкинсон воссоздает лицо изувеченного ребенка, однолетки с ее дочерью… Все они идут на жертвы ради того, чтобы мы знали: если мы станем жертвами преступления, преступникам воздадут по справедливости. И они не оберегают ревниво свои «ноу-хау», а активно делятся ими в надежде, что коллегам с их помощью удастся пойти на шаг дальше.

Важность дела вдохновляет их на удивительно изобретательные решения в трудных ситуациях. Не устаешь поражаться изобилию методов, которые стали доступны следователям в последние 200 лет. И хотя эти методы несовершенны, почти все они укрепляют систему уголовного судопроизводства. Когда ДНК-профилирование только зарождалось, технологии были самыми доморощенными, а сейчас Вэл Томлинсон, Джил Талли и другие эксперты способны, используя пятнышко крови размером с миллионную долю крупинки соли, составить профиль, который поможет найти не только самого человека, но и члена его семьи, совершившего преступления многие годы назад. Столкнувшись с видеозаписью, запечатлевшей лишь часть тела растлителя, Сью Блэк разработала метод идентификации по узорам вен и пятнышкам на руках. Трудности и необходимость выверять каждый шаг не останавливают ученых, а лишь стимулируют их творческую фантазию.

Улики с места преступления не использовались бы ныне столь эффективно, если бы в течение 200 с лишним лет доказательства не подвергались строжайшей проверке в залах суда. Сначала гипотезу ученого-криминалиста подвергают анализу его коллеги, заставляя его либо отказаться от нее, либо, ответив на их вопросы, уточнить детали. Затем в зале суда адвокаты из кожи вон лезут, чтобы посеять сомнения у присяжных. Всякие сантименты им чужды: от анализа фактов они могут перейти к личным нападкам. И все же, сколь бы тяжелым стрессом ни были судебные заседания для экспертов, в зале суда как на наковальне выковываются научные доказательства. Компетентный адвокат здесь играет роль молота, и научные методы либо доказывают свою надежность, либо разваливаются.

Конечно, как мы уже видели, сбои в этом механизме случаются. Но когда механизм действует отлаженно, появляются и порывы вдохновения, и новые идеи, а у преступников остается все меньше лазеек.

Методы науки и юстиции имеют много общего. Обе пытаются пролить свет на вещи неясные и туманные. В лучшем случае совпадают и цели: выйти за рамки домыслов и установить истину с помощью надежных фактов. И все же люди есть люди: очевидцы и полицейские, эксперты и адвокаты, судьи и присяжные делают человеческие ошибки, подчас неправильно понимая или искажая факты. А ставки высоки: от результата суда зависят жизнь и свобода. Надеюсь, книга показала стремление представителей разных направлений криминалистической науки быть непредвзятыми, творческими, предельно честными и делать все для достижения правосудия ради каждого из нас. А я лишний раз убедилась: криминалистика – увлекательнейшее дело и трудятся в ней удивительные люди.

Благодарности

Мне посчастливилось учиться в Шотландии, где образовательная система позволяет изучать и гуманитарные, и естественнонаучные предметы вплоть до университета. Мне нравились и те и другие. И меня поныне завораживают открытия в области науки и техники.

И все же в основном я занимаюсь художественной литературой, хотя и стараюсь писать правдиво. Но с детективами проще: когда не знаешь каких-то реалий, можно выдумать. А при работе над научно-популярной книгой мне нужна помощь. И к счастью, мне помогли.

Прежде всего, я в огромном долгу перед экспертами в области дисциплин, о которых здесь писала. Это великая удача: соприкоснуться с их воодушевлением, позитивным настроем, с глубиной их понимания профессии, с готовностью держать удар. Некоторых из них я знала (и эксплуатировала) годами. С некоторыми познакомилась недавно. Но о работе над книгой не могло быть и речи, если бы не щедрость, с которой они делились своими временем и знаниями. Поэтому спасибо вам, Питер Арнольд, Майк Берри, Сью Блэк, Ниам Ник Дейд, Ангус Маршалл, Фиона Рейтт, Джил Талли, Кэтрин Твиди, Вэл Томлинсон, Каролина Уилкинсон, Роберт Форрест, Мартин Холл и Дик Шеперд!

С самого начала большую помощь и поддержку оказывала Кирти Топивала и ее коллеги из Wellcome Trust, создавшие мне королевские условия: чего стоят хотя бы доступ к личным записям Бернарда Спилсбери или невероятное количество выпитого у них кофе!

Первоклассные исследователи обеспечили меня всей необходимой информацией. Анна Бейкер и Нед Пеннант Ри проявляли терпение и профессионализм. Я бы не написала эту книгу без их помощи. Но всю ответственность за возможные ошибки несу только я сама.

Больше всего я признательна Эндрю Франклину, генеральному директору издательства Profile, он был первый, кому пришла в голову эта безумная идея, а также моему редактору Сесили Гейфорд, ее усилий с лихвой хватило бы, пожалуй, на десяток книг. Сесили, у меня в голове не укладывается, что ты ни разу не повысила голос. Я бы на твоем месте не выдержала.

И наконец, спасибо моему литературному агенту, неутомимой Джейн Грегори, на которую всегда можно положиться, и моей семье, которая всегда со мной во всех нуждах.

Избранная библиография

Arthur Appleton, Mary Ann Cotton: Her Story and Trial (London: Michael Joseph, 1973)

Bill Bass, Death's Acre: Inside the Legendary 'Body Farm' (London: Time Warner, 2004)

Colin Beavan, Fingerprints: The Origins of Crime Detection and the Murder Case that Launched Forensic Science (New York: Hyperion, 2002)

Carl Berg, The Sadist: An Account of the Crimes of Peter K?rten (London: William Heinemann, 1945)

Sue Black & Eilidh Ferguson, eds., Forensic Anthropology: 2000 to 2010 (London: Taylor & Francis, 2011)

Paul Britton, The Jigsaw Man: The Remarkable Career of Britain's Foremost Criminal Psychologist (London: Bantam Press, 1997)

David Canter, Criminal Shadows: Inside the Mind of the Serial Killer (London: HarperCollins, 1994)

David Canter, Forensic Psychology: A Very Short Introduction (Oxford: Oxford University Press, 2010)

David Canter, Forensic Psychology for Dummies (Chichester: John Wiley, 2012)

David Canter, Mapping Murder: The Secrets of Geographical Profiling (London: Virgin Books, 2007)

David Canter & Donna Youngs, Investigative Psychology: Offender Profiling and the Analysis of Criminal Action (Chichester: John Wiley, 2009)

Paul Chambers, Body 115: The Mystery of the Last Victim of the King's Cross Fire (Chichester: John Wiley, 2007)

Dominick Dunne, Justice: Crimes, Trials and Punishments (London: Time Warner, 2001)

Zakaria Erzin?lio?lu, Forensics: Crime Scene Investigations from Murder to Global Terrorism (London: Carlton Books, 2006)

Zakaria Erzin?lio?lu, Maggots, Murder and Men: Memories and Reflections of a Forensic Entomologist (Colchester: Harley Books, 2000)

Colin Evans, The Father of Forensics: How Sir Bernard Spilsbury Invented Modern CSI (Thriplow: Icon Books, 2008)

Stewart Evans & Donald Rumbelow, Jack the Ripper: Scotland Yard Investigates (Stroud: History Press, 2010)

Nicholas Faith, Blaze: The Forensics of Fire (London: Channel 4, 1999)

James Fallon, The Psychopath Inside: A Neuroscientist's Personal Journey into the Dark Side of the Brain (London: Current, 2013)

Roxana Ferllini, Silent Witness: How Forensic Anthropology is Used to Solve the World's Toughest Crimes (Willowdale, Ont.: Firefly Books, 2002)

Neil Fetherstonhaugh & Tony McCullagh, They Never Came Home: The Stardust Story (Dublin: Merlin, 2001)

Patricia Frank & Alice Ottoboni, The Dose Makes the Poison: A Plain-language Guide to Toxicology (Oxford: Wiley-Blackwell, 2011)

Jim Fraser, Forensic Science: A Very Short Introduction (Oxford: Oxford University Press, 2010)

Jim Fraser & Robin Williams, eds., The Handbook of Forensic Science (Cullompton: Willan, 2009)

Ngaire Genge, The Forensic Casebook: The Science of Crime Scene Investigation (London: Ebury Press, 2004)

Hans Gross, Criminal Investigation: A Practical Handbook for Magistrates, Police Officers, and Lawyers (London: Sweet & Maxwell, 5th edition, 1962)

Neil Hanson, The Dreadful Judgement: The True Story of the Great Fire of London, 1666 (London: Doubleday & Co., 2001)

Lorraine Hopping, Crime Scene Science: Autopsies & Bone Detectives (Tunbridge Wells: Ticktock, 2007)

David Icove & John DeHaan, Forensic Fire Scene Reconstruction (London: Prentice Hall, 2nd edition, 2009)

Frank James, Michael Faraday: A Very Short Introduction (Oxford: Oxford University Press, 2010)

Gerald Lambourne, The Fingerprint Story (London: Harrap, 1984)

John Lentini, Scientific Protocols for Fire Investigation (Boca Raton: CRC Press, 2013)

Douglas P. Lyle, Forensics for Dummies (Chichester: John Wiley, 2004)

Michael Lynch, Truth Machine: The Contentious History of DNA Fingerprinting (Chicago, London: University of Chicago Press, 2008)

Mary Manhein, The Bone Lady: Life as a Forensic Anthropologist (Baton Rouge: Louisiana State University Press, 1999)

Mary Manhein, Bone Remains: Cold Cases in Forensic Anthropology (Baton Rouge: Louisiana State University Press, 2013)

Mary Manhein, Trial of Bones: More Cases from the Files of a Forensic Anthropologist (Baton Rouge: Louisiana State University Press, 2005)

Alex McBride, Defending the Guilty: Truth and Lies in the Criminal Courtroom (London: Viking, 2010)

William Murray, Serial Killers (Eastbourne: Canary Press, 2009)

Niamh Nic Da?id, ed., Fifty Years of Forensic Science: a commentary (Oxford: Wiley-Blackwell, 2010)

Niamh Nic Da?id, ed., Fire Investigation (New York: Taylor & Francis, 2004)

Roy Porter, The Greatest Benefit to Mankind: A Medical History of Humanity from Antiquity to the Present (London: HarperCollins, 1997)

John Prag & Richard Neave, Making Faces: Using Forensic and Archaeological Evidence (London: British Museum Press, 1997)

Fiona Raitt, Evidence: Principles, Policy and Practice (Edinburgh: Thomson W. Green, 2008)

Kalipatnapu Rao, Forensic Toxicology: Medico-legal Case Studies (Boca Raton: CRC Press, 2012)

Mike Redmayne, Expert Evidence and Criminal Justice (Oxford: Oxford University Press, 2001)

Mary Roach, Stiff: The Curious Lives of Human Cadavers (London: Viking, 2003)

Jane Robins, The Magnificent Spilsbury and the Case of the Brides in the Bath (London: John Murray, 2010)

Andrew Rose, Lethal Witness: Sir Bernard Spilsbury, Honorary Pathologist (Stroud: Sutton, 2007)

Edith Saunders, The Mystery of Marie Lafarge (London: Clerke & Cockeran, 1951)

Keith Simpson, Forty Years of Murder (London: Panther, 1980)

Kenneth Smith, A Manual of Forensic Entomology (London: Trustees of the British Museum (Natural History), 1986)

Clive Stafford-Smith, Injustice: Life and Death in the Courtrooms of America (London: Harvill Secker, 2012)

Maria Teresa Tersigni-Tarrant and Natalie Shirley, eds, Forensic Anthropology: An Introduction (Boca Raton: CRC Press, 2013)

Brent E. Turvey, Criminal Profiling: An Introduction to Behavioral Science (Amsterdam; Oxford: Academic Press, 2012)

Francis Wellman, The Art of Cross-examination: With the Cross-examinations of Important Witnesses in Some Celebrated Cases (New York: Touchstone Press, 1997)

P. C. White, ed., Crime Scene to Court: The Essentials of Forensic Science (Cambridge: Royal Society of Chemistry, 2004)

James Whorton, The Arsenic Century: How Victorian Britain was Poisoned at Home, Work and Play (Oxford: Oxford University Press, 2010)

Caroline Wilkinson, Forensic Facial Reconstruction (Cambridge: Cambridge University Press, 2008)

Caroline Wilkinson & Christopher Rynn, Craniofacial Identification (Cambridge: Cambridge University Press, 2012)

George Wilton, Fingerprints: Scotland Yard and Henry Faulds (Edinburgh: W. Green & Son, 1951)

Благодарности за иллюстрации

Мы приложили все усилия, чтобы связаться с обладателями прав на иллюстрации. Тем не менее автор и издатели будут признательны за информацию относительно тех случаев, где обладателя не удалось обнаружить: мы внесем уточнения в последующих изданиях книги.

Глава 1. Место преступления

Полицейский констебль Шарон Бешенивски. Фото: Getty Images.

Эдмон Локар, который открыл криминалистическую лабораторию в Лионе. Фото: Maurice Jarnoux / Paris Match via Getty Images.

Эксперты обследуют место убийства Шарон Бешенивски. Фото: Getty Images.

Глава 2. Расследование пожаров

Майкл Фарадей, чья книга «Химическая история свечи» проложила путь изучению мест пожаров. Фото: Wellcome Library, London.

Следователи на месте пожара в дискотеке Stardust, в ходе которого 48 человек погибли и более 240 получили травмы. Фото © The Irish Times.

Окаменелые остатки диатомеи – одноклеточной водоросли – под микроскопом. Фото: Spike Walker / Wellcome Images.

Глава 3. Энтомология

Страница из рукописной копии «Собрания отчетов о снятии несправедливых обвинений» китайского учебника судебной медицины (XIX век). Фото: Wellcome Library, London.

Фотография Изабеллы Ракстон, наложенная на фотографию черепа, найденного в овраге, помогла уличить Бака Ракстона. Фото из архива Университета Глазго.

Дэвид Уэстерфилд в суде высшей инстанции (Сан-Диего, Калифорния). Фото: Getty Images.

Глава 4. Патологическая анатомия

Доктор Хоули Криппен и его любовница Этель Ле Нев в зале Центрального уголовного суда в Лондоне. Криппена осудят за убийство и приговорят к смерти, а Ле Нев отпустят на свободу. Фото: Pictorial Press / Alamy.

Образцы ткани, представленные Спилсбери. Показан шрам на найденном в подвале. Фото © The Royal London Hospital Archives and Museum.

Джордж Смит и Бесси Уильямс в день свадьбы. Вскоре она станет его первой жертвой. Фото: TopFoto.

Бернард Спилсбери. Фото: TopFoto.

Глава 5. Токсикология

Мари Лафарж, которую осудили за отравление мышьяком ее мужа Шарля. Она подмешала мышьяк в эггног. Фото: Wellcome Library, London.

Реклама того времени: крем для лица на основе радия, «по формуле доктора Альфреда Кюри». Фото: Science Photo Library.

Девять «радиевых девушек». В ходе работы они красили циферблаты часов радиолюминесцентной краской и получили сильное радиационное отравление. Фото: PA Photos.

Серийный убийца Гарольд Шипман и письмо, сопровождавшее поддельное завещание его последней жертвы Кэтлин Гранди. Фото: PA Photos.

Аконит (борец, голубой лютик). Симптомы отравления: тошнота, рвота, жжение и покалывание в конечностях, затрудненное дыхание. Если не принять срочных мер, смерть наступает через 2–6 часов. Фото: Wellcome Library, London.

Глава 6. Дактилоскопия

Из картотеки Бертильона. Данные на 21-летнего Гиоргио Джиролами, арестованного за мошенничество. Фото: adoc-photos / Corbis.

Сотрудник уголовного розыска изучает в картотеке Скотланд-Ярда новые отпечатки пальцев (1946 год). Фото: Getty Images.

Отпечатки пальцев Бака Ракстона, снятые в Ливерпульской тюрьме (1936 год). University of Glasgow Archive Services, Department of Forensic Medicine & Science Collection, GB0248 GUAFM2A / 25.

Испанские судмедэксперты ищут следы после теракта в мадридских поездах. Фото: Pierre-Philippe Marcou / AFP / Getty Images.

Глава 7. Брызги крови и ДНК

Сверху вниз и слева направо: Сэмюэл Шеппард после предполагаемого нападения; его жена Мэрилин Риз Шеппард; Шеппард в шейном воротнике дает показания на судебном процессе. Фото: Bettmann / Corbis.

Доктор Пол Кирк исследует следы крови на подушке Мэрилин Шеппард. Фото: Bettmann / Corbis.

Колин Питчфорк – первый британец, получивший приговор на основании ДНК-профилирования. Фото: Rex Features.

Глава 8. Антропология

Судебные антропологи раскапывают массовое захоронение в Косово. Фото: AP / PA Photos.

Клайд Сноу свидетельствует на судебном процессе над девятью бывшими главарями аргентинской военной хунты (1986 год). Фото: Daniel Muzio / AFP / Getty Images.

Бригада судебных антропологов раскапывает массовое захоронение. Фото: EAAF / AFP / Getty Images.

Глава 9. Реконструкция лица

Лица преступников, собранные Чезаре Ломброзо. Фото: Mary Evans Picture Library.

Фотография Александра Фаллона, жертвы пожара на станции «Кингс-Кросс Сент-Панкрасс», в сопоставлении с реконструкцией лица по его останкам. Фото: PA Photos.

«Боснийский мясник» Радован Караджич. Фото: AFP / Getty Images.

Глава 10. Цифровая криминалистика

Полиция ищет тело Сюзанны Пилли под Аррохаром. Ее останки так и не нашли, но в 2012 году Дэвида Гилроя признали виновным в убийстве. Фото: Mirrorpix.

Джон Макафи в окружении журналистов после своего задержания гватемальской полицией. Фото: Rex Features.

Дом Макафи в Белизе. Фото: Henry Romero / Reuters / Corbis.

Глава 11. Судебная психология

Петер Кюртен, «дюссельдорфский вампир».

Полиция обыскивает Паппендельскую ферму (Дюссельдорф) в поисках тел жертв Кюртена.

Джек-потрошитель стал газетной сенсацией: на обложке журнала того времени изображен инспектор Нил, склонившийся над телом Мэри Энн Николс.

Полиция уводит Джорджа Метески, «безумного бомбиста из Нью-Йорка». Он одет в двубортный костюм. Доктор Джеймс Брассел, который составил в ходе следствия психологический портрет бомбиста, верно предсказал, что именно так он и будет одет при задержании.

Глава 12. Зал суда

Бумажный пакет с курткой «пилот» Гари Добсона. На куртке остались следы крови Стивена Лоренса. Фото: Rex Features.

Гари Добсон и Дэвид Норрис, обвиненные в убийстве Стивена Лоренса в ноябре 2012 года. Фото: CPS.

Рой Медоу прибывает в Генеральный медицинский совет, чтобы предстать перед комитетом по профессиональной этике в связи с показаниями, которые он давал по нескольким детским смертям. Фото: Rex Features.

Салли Кларк за стенами Высокого суда после освобождения. Фото: Rex Features.

Цветные иллюстрации

1. Заметки, сделанные Джоном Глейстером-мл. на месте преступления. University of Glasgow Archive Services, Department of Forensic Medicine & Science Collection, GB0248 GUAFM2A / 1.

2, 3. Полицейские прочесывают участок, где были найдены останки Изабеллы Ракстон и ее служанки Мэри Роджерсон. University of Glasgow Archive Services, Department of Forensic Medicine & Science Collection, GB0248 GUAFM2A / 73 и 109.

4. Голова личинки под микроскопом. Фото: Science Photo Library / Getty.

5. Падальная муха на гниющем мясе. Фото: Wikimedia Commons.

6. Иллюстрация из новаторской работы Эдуарда Пиотровского о пятнах крови.

7. Труп в естественной позе на «Ферме тел», Теннесси. © Sally Mann. Фото из архива галереи Гагосяна.

8, 9, 10. Грэм Кутс, обвиненный в убийстве Джейн Лонгхерст. Видеокамера зафиксировала, как он выносит ее труп со склада, на котором хранил его в течение нескольких недель. Фото: Rex Features.

11, 12, 13. Смерть придворной дамы. Из серии японских акварелей (ок. XVIII в.). Wellcome Library, London.

14, 15. Бетти Гэтлифф трудится над реконструкцией лица. Фото: PA Photos.

16. Участки мозга: показаны пуля и ее путь. Фото из архива Bart's Pathology Museum и Queen Mary University of London.

17. Участок печени: показана ножевая рана и нож. Фото из архива Bart's Pathology Museum и Queen Mary University of London.

18. Одна из моделей Фрэнсис Глесснер Ли, по которой изучалась необъяснимая смерть. Фото из архива Bethlehem Heritage Society / The Rocks Estate / SPNHF, Bethlehem, New Hampshire.

19. Восковая модель головы старика, созданная скульптором XVII века Джулио Зумбо. Bridgman Art.

1. Заметки, сделанные на месте преступления Джоном Глейстером-мл., ведущим экспертом в деле Бака Ракстона.

2, 3. Полицейские прочесывают участок, где были найдены останки Изабеллы Ракстон и ее служанки Мэри Роджерсон. Обнаруженные тела находились в 30 отдельных пакетах.

4. Голова личинки под микроскопом. Обратите внимание на два зубца, с помощью которых гниющее мясо отправляется в рот личинки.

5. Падальная муха на гниющем мясе. Падальные мухи чувствуют запах гниения на расстоянии сотни метров, что делает их своего рода «золотым стандартом» по индикации трупов.

6. Иллюстрация из новаторской работы Эдуарда Пиотровского о пятнах крови. В ходе своих исследований он наносил животным удары с помощью разных инструментов и наблюдал полученную картину.

7. На «Ферме тел» в Университете Теннесси. Тела, подобные этому, оставляют разлагаться в различных условиях с исследовательскими целями. Это изображение из серии фотографа Салли Манн «Что остается» (What Remains).

8, 9, 10. Грэм Кутс, обвиненный в убийстве Джейн Лонгхерст. Видеокамера зафиксировала, как он выносит ее труп со склада, на котором хранил его в течение нескольких недель.

11. Смерть придворной дамы, из серии японских акварелей (ок. XVIII в.), изображающих девять стадий разложения трупа kus?zu: гниющим трупом питаются птицы и животные-падальщики.

12. На этой стадии плоть разложилась почти полностью, обнажив скелет.

13. Остались только фрагменты костей, в том числе череп и части ребер, кистей рук и позвоночника.

14, 15. Бетти Гэтлифф (см. главу 9) трудится над реконструкцией лица одной из девяти неопознанных жертв серийного убийцы Джона Гейси-мл. в июле 1980 г. Фотографии реконструированных голов были опубликованы в СМИ в надежде на то, что кто-то опознает жертвы. Справа – полностью реконструированная модель с учетом средней толщины тканей человеческого лица.

16. Участки мозга жертвы пулевого ранения: показаны пуля (справа) и ее путь.

17. Участок печени: показаны ножевая рана и нож.

18. Одна из моделей величиной с кукольный домик, спроектированных Фрэнсис Глесснер Ли для изучения необъяснимой смерти. Такие модели позволяли представить себе картину преступления в мельчайших деталях.

19. Восковая модель головы старика, созданная скульптором XVII в. Джулио Зумбо. Зумбо создавал подробные анатомические модели, в данном случае он нарастил слой цветного воска на настоящий череп.

Сноски

1

Здесь и далее перевод названий подразделений и должностей дается по возможности по аналогии с соответствующими названиями в российской практике. – Прим. ред.

(обратно)

2

Перевод Н. Треневой. Цит. по изд.: Конан Дойль А. Собрание сочинений в восьми томах. – М.: Правда, 1966.

(обратно)

3

Перевод под ред. Б. В. Новожилова. Цит. по изд.: Фарадей М. История свечи. – М.: Наука, 1980.

(обратно)

4

Перевод Ю. Корнеева. Здесь и далее цит. по изд.: Шекспир У. Полное собрание сочинений в восьми томах. Том 7. – М.: Искусство, 1960.

(обратно)

5

Перевод А.С. Бобовича. Цит. по изд.: Монтень М. Опыты. Книги первая и вторая. – М.: Наука, 1980.

(обратно)

6

Перевод Т. Щепкиной-Куперник. Цит. по изд.: У. Шекспир. Полное собрание сочинений в восьми томах. Том 3. – М.: «Искусство», 1958. – Прим. пер.

(обратно)

7

Заряжая ружье, требовалось надкусить верхушку патрона, которая была якобы смазана смесью говяжьего и свиного жира. Однако корова была священным животным в индуизме, свинья считалась нечистой в исламе, а подразделения сипаев состояли из индусов и мусульман. – Прим. ред.

(обратно)

8

Перевод Ю. Корнеева. Цит. по изд.: Шекспир У. Полное собрание сочинений в восьми томах. Том 7. – М.: Искусство, 1960.

(обратно)

9

Здесь и далее перевод Н. Треневой. Цит. по изд.: Конан Дойль А. Собрание сочинений в восьми томах. – М.: Правда, 1966.

(обратно)

10

У. Шекспир «Макбет», I.IV. – Прим. пер.

(обратно)

11

Кольцо в форме двух рук, которые держат сердце, увенчанное короной. Знак дружбы, верности и любви. – Прим. пер.

(обратно)

12

Цит. по пер. В. Тирдатова. – Прим. пер.

(обратно)

13

Перевод Н.Я. Рыковой. Цит. по изд.: Монтень М. Опыты. Книга третья. – М.: Наука, 1979.

(обратно)

14

Серия центров, задача которых состоит в оказании помощи женщинам, ставших жертвам изнасилований. – Прим. пер.

(обратно)

15

Перевод Ф.А. Коган-Бернштейн. Цит. по изд.: Монтень М. Опыты. Книги первая и вторая. – М.: Наука, 1980.

(обратно)

16

Несмотря на многочисленные новые данные, собранные Reprieve, в январе 2015 года Махараджу было вновь отказано в повторном слушании дела. Правозащитники продолжают борьбу. – Прим. пер.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Глава 1 Место преступления

Глава 2 Расследование пожаров

Глава 3 Энтомология

Глава 4 Патологическая анатомия

Глава 5 Токсикология

Глава 6 Дактилоскопия

Глава 7 Брызги крови и ДНК

Глава 8 Антропология

Глава 9 Реконструкция лица

Глава 10 Цифровая криминалистика

Глава 11 Судебная психология

Глава 12 Зал суда

Заключение

Благодарности

Избранная библиография

Благодарности за иллюстрации

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно