Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Книга первая
Завоевание Кавказа Россией

Глава 1
Историческая география Кавказа

На протяжении всей своей истории Кавказ был пограничной областью. Главный хребет Кавказских гор, протянувшийся от Таманского полуострова на Азовском море до Апшеронского полуострова на Каспийском, представляет собой естественную границу горной зоны Среднего Востока, которая включает в себя Армянское и Иранское нагорья. Сама же эта зона представляет собой западные отроги Гималайской горной системы.

На севере склоны Главного Кавказского хребта спускаются к северокавказским степям. Они представляют собой западную оконечность обширных степей, которые орошаются реками, текущими в Черное море. Кубань, как и Дон, относится к бассейну Черного моря. Невысокие холмы Ставропольской возвышенности, доходящие на севере до реки Маныч, образуют водораздел между западными и восточными степями. На востоке северокавказские степи сливаются с плоскими песчаными равнинами Прикаспийской низменности, по которой протекает река Волга. Эта низменность представляет собой древнее дно Каспийского моря и является частью Арало-Каспийской аридной зоны. Эта степь очень похожа на полупустыни, граничащие с «огромным сердцем» Внутренней Азии (это выражение впервые употребил Х.Дж. Макиндер в своей книге «Демократические идеалы и реальность» (1919 г.). Вполне понятно, что степи Северного Кавказа были заселены кочевниками-калмыками, говорящими на языке монголов.

Главная цепь Кавказских гор состоит из нескольких параллельных хребтов. Эти хребты соединяются седловинами, по которым можно из северной части Кавказа добраться до южной. Между хребтами протягиваются широкие долины, расположенные иногда на очень большой высоте. Типичными примерами таких долин являются долины верхней Сванетии, а также Туша и Хевсура – в Северо-Восточной Грузии. Обитатели местных аулов в течение всего исторического периода жили практически в полной изоляции.

Гранитная цепь Главного Кавказского хребта протягивается в виде одиночной стены, которая пересекает Кавказский перешеек от моря до моря. Она отделяет бассейны рек, стекающих с северного склона Кавказа, от рек южного склона. Таким образом, этот хребет представляет собой главный водораздел Кавказа и поэтому называется «Водораздельный». Протягивающиеся параллельно боковые хребты короче Главного, однако выше его. Именно на нем расположены знаменитые кавказские вершины: Эльбрус (5630 м), Коштанау (5198 м), Казбек (5043 м) и Адай-Хох (4410 м)^[1].

Склоны Западного Кавказа, находящиеся под влиянием влажного климата Черноморья, покрыты густыми лесами; граница ледяного покрова располагается здесь ниже, чем в восточной части гор, которые находятся под иссушающим влиянием Арало-Каспийской низменности.

На Кавказе существует три основных прохода с севера на юг. Первый – это Береговое шоссе, проложенное в первой половине XX в. Автомобильная трасса и железная дорога вдоль побережья Черного моря – от Новороссийска до Кутаиси в Грузии – была построена русскими.

Вторым проходом является Военно-Грузинская дорога, идущая из Владикавказа в Тбилиси (Тифлис). Она проходит по долине реки Терек через Дарьяльское ущелье, прославленное в истории и легендах Среднего Востока подобно знаменитым Киликийским Воротам в Таврию. Дорога доходит до Крестового перевала (сейчас его называют грузинским словом «Фуари», «Крест») и спускается оттуда в долину реки Арагви, к месту ее слияния с Курой, которое находится километрах в тридцати выше Тбилиси. Римляне и персы, а позже грузинские цари строили крепости и держали гарнизоны в Дарьяльском ущелье (Каспийские, или Иверские, Ворота), но этот путь был очень труден (его хорошо описал Лермонтов в «Герое нашего времени»), и варварские или средневековые армии предпочитали пересекать Кавказ по другим дорогам. Регулярное движение по Военно-Грузинской дороге было открыто лишь в конце XVIII в., когда генерал Тотлебен, захвативший в годы Семилетней войны Берлин, преодолел этот путь с двумя батальонами пехоты и четырьмя пушками; грузины, построившие в ущелье крепость, были его союзниками.

Третий путь проходит по песчаному берегу Каспийского моря у подножия Дагестанских гор. Они ближе всего подходят к морю в районе Дербента – здесь ширина прохода составляет всего лишь 9,5 км. Эта прибрежная полоса и была той самой столбовой дорогой истории, по которой огибали Кавказ различные армии. Сасанидские цари Персии обычно держали на так называемой Кавказской стене гарнизон, но ни персы, ни их последователи – арабы Восточного халифата так и не смогли сдержать вторжения кочевых народов с севера. По дороге, проходившей вдоль Каспийского моря, много раз вторгались в Закавказье и Персидский Азербайджан хазары. Дербент (по-персидски «Дар-банд», по-арабски «Баб-аль-абваб» («Ворота ворот»); его еще называли «Албанскими», но не «Каспийскими» воротами) являлся самой важной пограничной крепостью, защищавшей богатые каспийские провинции халифата. Он получал подкрепление из Барда’а (по-персидски «Партава»), города на востоке Закавказья, стоявшего в треугольнике, который образуют реки Кура и Тертер. Однако в X в. русские (варяги) внезапным ударом захватили Барда’а и разграбили его. Они спустились по Волге в Каспийское море, пересекли его и напали на город.

В XIII в. монголы, захватив Персидский Азербайджан, пошли на север, на русские княжества через Дербентские ворота, а во время войн между иранскими Иль-ханами и монголами Золотой Орды, осевшими в низовьях Волги, Каспийское побережье стало главной дорогой для воюющих армий. В XVIII в. Петр Великий предпринял первую Закавказскую экспедицию со своей модернизированной на западный манер армией, повторив путь своих варяжских предшественников.

Путь вдоль берега Каспийского моря всегда имел первостепенное значение, проистекавшее из стратегического единства Каспийской области и дельт рек Волги и Куры-Аракса, которые впадают в это внутреннее море.

На Кавказе существуют и другие перевалы; самыми известными из них являются Мамисонский (Военно-Имеретинская дорога), соединяющий верхнюю долину Ардона, притока реки Терек, с долиной Риони, а также Клухорский (2816 м), позволяющий попасть из долины реки Кубань в долину реки Кодор. Главный хребет пересекают еще около 70 других дорог и троп, часть из которых проходима только для вьючных животных, а другие – для людей, идущих цепочкой. Многие из них свободны от снега лишь два или три месяца в году.

В Закавказье, расположенном южнее Главного хребта, сохраняется то же диагональное деление на западную и восточную части. Малый Кавказ (Сурамские, или Мешкианские, горы) протягивается под прямым углом к главной цепи, образуя хребет с высотами от 1525 до 1830 м и соединяя Большой Кавказ с Армянским нагорьем. Западнее Сурамских гор расположен бассейн реки Риони, представляющий собой древнее дно Черного моря и принадлежащий по климатическим и природным условиям к Понтийскому региону. Восточнее Малого Кавказа реки Кура и Араке, стекающие с высокогорного Армянского плато, орошают засушливые степи Азербайджана. Эти степи, подобно Калмыкским, расположенным севернее Главного хребта, являются частью Арало-Каспийской низменности.

Хребты, образующие «периферийную гряду» Армянского плато, протягиваются параллельно Главному Кавказскому хребту в общем направлении с юго-востока на северо-запад. Эти хребты являются продолжением Эльбурской цепи, которая представляет собой соединительную складку между центральноазиатским комплексом горных цепей и кавказско-армянской системой. Продолжением Армянской «гряды» являются Понтийские Альпы, которые образуют южную пограничную стену Черноморского бассейна. С точки зрения стратегии горные цепи, расположенные между Персидским Эльбурсом и Понтийскими Альпами, представляют собой вторую горную стену, проходящую параллельно Главному Кавказскому хребту и прикрывающую подходы с Евразийской равнины к Иранскому нагорью и Месопотамской низменности. Эти цепи образуют обширное высокогорное плато со средними высотами 2135–2440 м: «озерную область» в районе истока Куры; Карское плато; Зангезур и Карабах – к северу от реки Араке и Карадаг – к югу от этой реки. Над плато возвышаются изолированные горные массивы Алагёз (4095 м) и Арарат (5165 м).

Периферийный хребет Армянского нагорья пересекают долины рек Кура и Араке, которые впадают в Каспийское море, и долина реки Чорох, впадающей в Черное. От хребта отходят несколько горных цепей, протягивающихся в целом с запада на северо-восток.

Таким образом, долины Куры, Аракса и Чороха образуют естественные проходы между этими цепями (а не поперек их): Ешил-Ирмак – Келкит-Ирмак – Чорох, Верхний Евфрат (Фират) – Араке – Кура, Восточный Евфрат (Мурат-Су).

Из одной диагональной цепи можно попасть в другую с помощью ограниченного числа седловин, которые обычно позволяют подняться к верховьям какого-нибудь притока одной из крупных рек. Наиболее известными являются речные долины, пересекающие Понтийские Альпы от Трабзона на Черном море до Эрзерума, который лежит позади хребта, разделяющего Евфрат и Араке. Зиганский и Вавукский перевалы (оба находятся на высоте более 1830 м) соединяют Трабзон с Байбуртом, который стоит в долине реки Чорох. По Коп-Дагской седловине проходит дорога через водораздел рек Чорох и Кара-Су, северного русла Евфрата. Другие седловины соединяют нижнее течение Чороха с верхней Курой, приток Чороха Ольты-Чай – с Кара-Чаем и Арпа-Чаем (притоками Аракса) и их же – с верхней Курой, а также долину Аракса – с долиной восточного Евфрата (Мурат-Су).

Война на границе Кавказа и горных цепей, прикрывающих подходы к Иранскому и Анатолийскому нагорьям, носила характер горной войны: это битвы за перевалы и ущелья, после которых следуют атаки на укрепленные пункты, контролирующие главные линии коммуникаций, проходящие по речным долинам. Трудности транспортировки и снабжения войск заставляют воюющие стороны использовать относительно небольшие армии, привычные к суровому климату Армянского нагорья. Опыт предыдущих войн показал, что даже после потери перевалов, контролирующих коммуникации, укрепленные пункты вполне могут выдержать длительную осаду, поскольку враг не имеет возможности подвозить тяжелую артиллерию и припасы, необходимые для продолжения этой осады (Карс, 1855 г.; Эрзерум, 1877–1878 гг.). Во время Русско-турецких войн крепости сдавались в основном из-за голода (Карс, 1855 г.) или брались в результате внезапного штурма (Карс, 1877 г.; Эрзерум, 1916 г.).

Главным уроком нескольких Русско-турецких войн, которые велись на одной и той же территории и в сходных климатических условиях, стало понимание того, что с каждой новой кампанией способность солдат терпеть и побеждать трудности, возникавшие из-за суровых природных условий, увеличивалась (сравните операции против Эрзерума зимой 1877/78 и 1915/16 гг.).

Кавказ, преграждавший путь евроазиатским кочевникам в древние цивилизованные страны Среднего Востока, можно сравнить с Альпами, которые вставали барьером на пути завоевателей, живших на Европейской равнине к северу от них и мечтавших покорить средиземноморские страны. Аналогичным образом, подобно тому как Савой и Ломбардская долина стали аренами сражений народов Средиземноморья, так и Армянское нагорье и долины рек Риони и Куры, расположенные в огромных ложбинах Закавказья, были природной ареной битв сменявших друг друга «мировых держав» Среднего Востока. Историческая граница между Римской империей, владевшей бассейном Черного моря и Анатолийским плато, и сменявшими друг друга иранскими империями (Парфянской и Сасанидской), проходит по Сурамскому хребту. Каждая сторона стремилась контролировать свой склон Сурамской «стены». В VI–VII вв. Лазика и Иверия (Западная и Восточная Грузия по обеим сторонам от Сурама) стали сценой «мировой войны» между двумя империями-соперницами – Византией и Сасанидской Персией. А в третьей декаде VII в. император Геракл в ходе войны в Закавказье совершил героический переход через перевалы Загроса и спустился к сасанидской столице в Месопотамии.

Естественной линией разграничений между странами, контролировавшими Понто-Анатолийский и Каспийско-Иранский регионы, были Сурамский хребет и главный хребет Загроса, который тянется на юго-восток. Между крепостью Ахалцихе («Новый замок» – по-грузински), стоящей в самом начале Куринских ущелий, и горой Арарат, центром Армянского «узла», граница проходила по рекам Ахалкалакис-Дзгали («Вода нового города» по-грузински), Арпа-Чай («Ячменная река» по-турецки) и среднему течению Аракса. Хребты Арсиани-Саганлуг и Агры-Даг защищали территорию Анатолии. Бастионами, охранявшими Восточное Закавказье, были Сомхетские горы (по-русски «Мокрые горы»), массив Алагёз и огромный комплекс Шах-Дата и Кара-Дата, расположенных восточнее и юго-восточнее озера Севан. По этим горам в 1636 г. на Кавказе была проведена граница между Турцией и Персией.

Во время турецко-персидских войн XVI–XVIII вв. крепость Карс всегда была передовой базой во главе великой Анатолийской магистрали Сивас – Эрзинкан – Эрзерум. Значение Карса заключалось в том, что он контролировал двойную турецкую крепость в Ахалцихе, позволяя туркам быстро наступать по ущельям Куры до Гори и вдоль притоков этой реки, которые впадают в нее в среднем течении. Эта линия наступления позволяла обойти Сурам и создать угрозу Тифлису. Этот город контролировал все среднее и нижнее течение Куры и служил ключом к Восточному Закавказью вплоть до самого Каспия. Карс открывал путь на Тифлис и потому считался «ключом к Закавказью».

На персидской стороне крепость Ереван, расположенная у подножия большого горного массива, раскинувшегося вокруг озера Севан (по-армянски «Севан», по-турецки «Гёк-Чай», «Голубая вода»), контролировала долину Аракса и угрожала с фланга любому наступлению из Карса в сторону Тифлиса вдоль притоков Куры. Войска, вышедшие из Еревана и преодолевшие перевалы Агры-Дага, могли, во-первых, перерезать коммуникации между Ваном и Эрзерумом, а во-вторых, угрожать области озера Ван и пути, идущему через Битлис в Диярбакыр и к верхнему течению реки Тигр. Так можно было обойти главный барьер Загроса и труднодоступный перевал Котур, прикрывавший Ван.

В целом по линии, проходившей по Сураму, Ахалкалакис-Дзгали, Арпа-Чаю, Араксу и Загросу, до самого конца XVIII в. шла граница между двумя державами Среднего Востока – Османской Турцией и Персией. Обе этих мусульманских страны проводили политику непрямого правления на кавказской границе. Местные правители Восточного Закавказья: цари Картли и Кахетии (Восточная Грузия) и различные армянские мелики и татарские ханы – зависели от Персии; западные же властители: черкесские вожди, грузинские князья Имеретин, Мингрелии и Гурии, мусульманские грузинские паши Ахалцихе и мусульманско-грузинские деребейлеры («господа долины») Аджарии и Лазистана хранили верность султану. Мусульманские князья Грузии были самыми упорными противниками русских в ходе войн начала XIX в.

Кура-Аракский эстуарий с его богатыми пастбищами, расположенными в Муганской степи, и соседние летние пастбища в высокогорьях Карабаха и Месхинского озерного района были прекрасной базой для конных армий азиатских кочевников. Именно отсюда монголы начали свое завоевание долины Волги и Восточно-Европейской равнины. Позже Россия использовала огромную дельту Волги в качестве базы для своего наступления на страны Среднего Востока и (частично) для завоевания коренных земель кочевников в Центральной Азии.

На русскую историю огромное влияние оказало наличие двух морских бассейнов, лежащих по обеим сторонам Кавказского перешейка: Черного и Каспийского морей. Греческая цивилизация, развивавшаяся в бассейне Понта, распространялась вверх по рекам, впадавшим в Черное море, окрашивая всю жизнь первого Русского государства на Днепре со столицей в городе Киеве в X–XII вв. Аналогичным образом восточное влияние (арабское, еврейское и турецкое) шло с Каспийского моря вверх по Волге. Древние волжские государства: Хазарское, Кипчакское и Татарское (Золотая Орда) – были по своему характеру преимущественно восточными. Московия, возникшая в XV и XVI вв. между верхним течением Дона и средним течением Волги, стала синтезом двух старых, уходящих в прошлое миров: православной Византии и татаро-монгольского государства, которые развивались и пришли в упадок под влиянием исламской Персии и Китая. Московия как страна и цивилизация, возникшая на реках Восточно-Европейской равнины, стала совершенно новым историческим явлением, которому самой судьбой суждено было усовершенствовать и преобразовать соседние, более древние, сообщества.

Перед тем как превратиться в европейскую державу, имевшую выход к Черному и Балтийскому морям, Московия подчинила себе людей, живших в бассейнах великих евразийских рек: северных вроде Печоры, которые впадают в Северный Ледовитый океан, и Волги, несущей свои воды во внутреннее Каспийское море, за которым располагаются внутренние районы Азии.

Главными людьми, продвигавшимися с верхнего Дона и Средней Волги к Каспийскому морю, на Кавказ и в степи Центральной Азии, были казаки. Они сохранили многие старинные обычаи и служили военным и колониальным целям России – весьма своеобразное и оригинальное проявление русского гения.

К концу XVI в. русские сумели утвердить свою власть на Волге и отразили попытку турок остановить их продвижение на юг (1569–1570). В течение следующего века донские казаки попытались выдавить турок с берегов Азовского моря, а на Каспийском побережье терские казаки поставили свои крепости на реках Терек и Сунжа. Здесь они вошли в контакт и конфликт с многочисленными и воинственными мусульманскими племенами Чечни и Дагестана.

В 1722 г. гражданская война в Персии подтолкнула императора Петра I к вторжению на побережье Каспия. Первая регулярная армия, обученная по европейскому образцу, которая действовала на Кавказе, была переправлена из устья Волги в устье Терека по морю. Петр без особых трудностей занял всю страну южнее Дербента до ханства Куба (севернее Баку). Русские войска высадились также на южном берегу Каспийского моря в персидских провинциях Гилан и Мазендеран. Однако неблагоприятные погодные условия на Каспии и вспыхнувшие эпидемии помешали дальнейшему продвижению войск Петра I. Смерть императора, за которой последовали изменения в политике России, а также создание мощной военной диктатуры Надир-шаха в Персии отложили русскую экспансию на берега Каспия еще на полвека. Кампания 1722 г., однако, показала возможность относительно быстрого обхода главной горной цепи Кавказа по берегу Каспийского моря.

В 30–40-х гг. XVIII в. иностранные советники императрицы Анны Иоанновны Миних и Ласси ввели в императорскую политику систему казацкого продвижения на новые земли и их колонизацию, превратив эти полу анархические отряды в инструмент хорошо продуманной дальновидной политики. Создавались казацкие «линии» – станицы (военные поселения, связанные между собой крепостями). Среди них были Оренбургская линия, расположенная в степях за Уралом, направленная на защиту границ от казахов, Украинская линия, находившаяся между Днепром и Донцом, призванная оборонять только что заселенные южные земли России от вторжений крымских татар, и Кавказская линия, построенная сначала вдоль Терека и соединившая эту реку с низовьями Дона. Одновременно на Кавказе русские усилили свое влияние на грузинских царей Картли и Имеретин и заключили выгодный союз с кабардинскими князьями – черкесской знатью, управлявшей смешанным черкесско-татарским населением и контролировавшей северные склоны Главного Кавказского хребта – от верховьев Кубани до Терека. Союз с Кабардой позволил России изолировать черкесские поселения на берегах Кубани и побережье Черного моря (находились под влиянием Турции) от дагестанских племен, остававшихся в определенной степени в сфере интересов Персии.

Чтобы лучше понять политическую стратегию, на фоне которой проводились военные операции на Кавказе, необходимо рассказать о той роли, которую сыграли в истории Среднего Востока жившие на Кавказе народы.

Черкесы представляют собой народ, который в прежние времена населял гораздо большую территорию, чем сейчас. Черкесские названия встречаются во многих местах Украины, например Псёл (от черкесского «псе», что означает «вода») и Кременчуг. Много черкесов до XVIII в. проживало в Крыму; они населяли большую часть Северо-Западного Кавказа и бассейн реки Кубань до того, как эти земли в середине XIX в. были завоеваны Россией. В старых русских документах казаков часто называли черкесами; несомненно, что в жилах людей разных национальностей, проживавших на Северном Кавказе и побережье Черного моря до самого Днепра, течет черкесская кровь^[2]. Но это только один аспект широкого расселения черкесов. В классические времена и в Средние века продажа невольников была привычным источником снабжения цивилизованных стран рабочей силой. Таким образом, она способствовала непрерывному процессу перераспределения людских ресурсов по разным территориям. Черкесские рабы и воины очень ценились в Византии и исламском мире; они прославились под именем «мамлюки», которые управляли Египтом с конца Средневековья до Наполеоновских войн. Мамлюкская армия представляла собой, по сути, иностранный легион, который пополнялся за счет жителей Западного Кавказа и донских степей^[3]. Мамлюки сохранились в Судане после того, как Мехмет Али вырезал весь каирский гарнизон. Одной из главных причин завоевания Судана египетским наместником стала его боязнь того, что мамлюки смогут провести реформы и создать не уступающее по силе Египту государство в верховьях Нила. Последние остатки мамлюков бежали в Дарфуи и Вадаи, и мне говорили, что там еще изредка встречаются их потомки.

Осетины, которые проживают в центральной части Кавказа по обе стороны от Водораздельного хребта, антропологически весьма разнообразны, но говорят на языке, близком по своей структуре к индоевропейским языкам. Вполне возможно, что они представляют собой остатки германцев, странствовавших по южнорусским степям в первые века н. э. Осетины были в целом настроены дружелюбно к России, и их проживание по обе стороны водораздела и вдоль Военно-Грузинской дороги позволило сравнительно бескровно распространить российское влияние к югу от центральной горной цепи^[4]. Турецкий историк Тоган полагал, что народ ас-аланов населял степи на северном и восточном побережье Каспия до начала Средних веков, и в своей работе Turkistan Taribi (1929) выдвинул теорию о том, что в этническом составе огузов (тюркоманов) присутствовал и аланский элемент. Вернадский в своей книге «Древняя Русь» писал, что ас-аланский элемент сыграл очень важную роль в древней русской истории.

Различные племена Дагестана (по-турецки «Горная земля») имеют смешанное происхождение. Чеченцы, населяющие буковые леса северного склона Восточного Кавказа, между долинами Терека и Суньи, отдаленно связаны с другими автохтонными^[5] кавказскими народами. Их племенная жизнь была построена на принципах демократии – почти анархической по своему характеру, в отличие от иерархической организации черкесов. Это сделало их сильными противниками казаков, чью социальную структуру они, как говорят, во многом переняли.

Анды и авары самого Дагестана, быть может, произошли от древних народов Малой Азии и Закавказья, представители которых в свое время бежали в Дагестан. Аваров отождествляют с древними албанцами, которые когда-то населяли долины в низовьях Куры и Аракса. Среди племен Дагестана класс землевладельцев, происходивший в основном от татарских завоевателей, составлял консервативный элемент, который в первую половину XIX в. находился в оппозиции к народному вождю Шамилю и часто принимал сторону императорских властей в поисках поддержки правительства России, желая сохранить свои привилегии.

Нельзя не сказать и об арабах, живших в Дагестане и по всему мусульманскому Закавказью. Под их влиянием сформировалась культура современных народов этих областей. Арабский халифат, который, по сути, был наполовину иранским, в VII–XI вв. управлял Восточным Кавказом – примерно столько же, сколько римляне правили Британией. Даже после революции 1917 г. арабский язык оставался в Дагестане языком религии и культуры.

Грузины – самый многочисленный и одновременно самый цивилизованный народ Закавказья^[6]. Этот необычайно талантливый народ создал блестящую средневековую культуру, имеет свою оригинальную литературу и искусство.

Западные грузины говорят на мингрельском диалекте грузинского языка; их по традиции относят к свано-колхидской группе. В нее входят сваны, живущие на южном склоне Главного хребта (в долинах верхнего течения рек Кодор и Ингур), мингрелы и имеретинцы, населяющие бассейн Риони, а также акары и лазы Понтийских Альп. В свано-колхидскую группу входят потомки наиболее примитивных народов Кавказского перешейка. На побережье Черного моря (среди абхазов, отличающихся и от свано-колхидцев, и от черкесов) встречаются длинноголовые и негроидные элементы.

Восточные грузины (картлийцы, кахинцы и месхинцы) – это потомки древних народов, переселившихся в долину Куры из Малой Азии в VII – V вв. до и. э. Географические названия в Понте и Каппадокии свидетельствуют, что племена картло-месхинской группы в древности населяли гораздо более обширные территории, чем в наши дни.

Между грузинами и курдскими народами могут быть дальние расовые связи^[7]. Курды – это многонациональный народ. Язык курманси ученые считают индоевропейским, но Василий Никитин и другие доказали, что в нем содержится много неевропейских элементов. Среди курдов часто встречаются люди нордического типа. В то же самое время зазы Дерсима представляют собой автохтонный народ, который не является чисто курдским, а сохранился с более древних времен. Курдские племена занимаются овцеводством; они населяют горы Антитавр и Тавр и на севере доходят до верховьев Евфрата и Аракса, а на юге – до Загроса. Многовековой антагонизм между кочевниками и оседлыми племенами породил их конфликт с армянами, которые расселились по всей территории между Средиземноморским Тавром и Курой.

Армяне (которые называют себя «хайхами») являются потомками более поздних переселенцев в Малую Азию. Они явились сюда, вероятно, одновременно с приходом месхийцев и иберов в долину Куры. Армянский язык относят к индоевропейским, однако профессор Николай Марр и другие специалисты, изучавшие этот язык, доказали, что в нем присутствует много элементов праиндоевропейских языков.

В физическом отношении между народами Малой Азии и Кавказского перешейка не существует больших различий.

«Тот особый тип людей, который является коренным для этих мест, так называемый автохтонный – «от земли» – это постоянно возрождающийся, подчиняющий себе новых хозяев тип. Сложен такой человек очень крепко, имеет массивную «квадратную» голову, густые вьющиеся волосы и бороду, большие темные глаза и бледную желтоватую кожу. Этот тип приспособился к жизни в этих горах со времен ледникового периода. Его называют армянским, а точнее, альпийским типом; он расселился по Европе в доисторические времена и занял весь пояс гор до самых Пиренеев, а также Иран и Памир. Он просочился через Палестину в Египет, закрепившись, как и все другие типы, в основном в тех местах, которые по своим условиям напоминали его родину. Все крестьяне Западной Азии, не важно, как их называют – грузинами, армянами или турками, – относятся к этому автохтонному народу – «от земли»^[8].

Аридные долины и плато Восточного Закавказья являются западной оконечностью Арало-Каспийской низменности, поэтому они населены турецкими или татарскими народами (эти два названия взаимозаменяемы), родственными по языку и образу жизни тюрко-татарам Центральной Азии. Жители Азербайджана (азеры) говорят на тюркском языке, родственном диалектам Анатолии, Крыма и тюркоговорящих областей Персии – включая Южный Азербайджан, Хамадан и Хорасан. Эта форма тюркского языка произошла от языка тюркских племен закавказских степей и отличается от восточнотюркского (чагатау), на котором говорят узбеки и (с определенными изменениями) казахи и киргизы Центральной Азии. Лингвистическое влияние закаспийских тюрок (огузов) всегда очень сильно ощущалось среди западных турок. От тюрок произошли сельджуки, османы и другие более поздние кланы вроде Черных и Белых Овец (Кара и Ак Коюнлы), а также афшары и касары, которые руководили политической и военной жизнью Ирана и Анатолии последние девять столетий.

Азерские турки являются приверженцами персидских шиитов (в отличие от суннитов османов и суннитских племен Дагестана). Азербайджан, по сути своей, был местом, где зародилось шиитское возрождение, и родиной великой суфистской династии шахов Сафави, которые сами имели турецких предков и говорили на турецком языке.

С древних времен, когда иранские Сасаниды владели Дербентом, защищавшим их земли от северных кочевников, культура Восточного Закавказья находилась под сильным влиянием Ирана. Некоторые турецкие элементы проникли сюда вскоре после эры хиджры^[9]. Один из арабских географов XIX в. описывает типично тюркский физический тип и сравнивает грубый диалект Азербайджана с диалектом Хорасана. Следует отметить, что если волжские и крымские татары находились под сильным влиянием своих русских соседей, а турки Анатолии тянулись к средиземноморскому миру, то культура кавказских турок, как и турок Центральной Азии, была в значительной степени иранской. Туранский и иранский миры в течение двух тысячелетий, а может, и дольше испытывали взаимное влияние и подвергались всякого рода лингвистическим и культурным заимствованиям. В недавние времена, когда соседние тюркские группы привлекала древняя цивилизация Ирана, тюрки составили значительный процент в населении Персидской империи, а мощные кланы вроде шахсевенов («любящих шаха») в Карадаге всегда составляли ядро вооруженных сил сменявших друг друга персидских династий, которые сами часто были тюркского происхождения^[10].

Турки и персы были людьми с имперским мышлением, однако Турция как военная держава оказалась более сильной, чем Персия. В XV в. турки-османы возродили классический тип «мировой державы» на Среднем Востоке. История продвижения Российской империи в Азию – это постоянная борьба за установление контроля над бассейнами Черного и Каспийского морей, которая разгорелась между этой классической мировой державой и новой империей, возникшей на Восточно-Европейской равнине. Современная Российская империя в виде Союза Советских Республик представляет собой смесь славянских, тюркских и кавказских народов.

Кавказ, который к середине XVIII в. стал ареной героической борьбы между старыми державами Среднего Востока и новыми евро-азиатскими странами, представлял собой пограничную зону, в которой развивались и разлагались самые разные социальные формы. Здесь древние империи Турции и Персии вступили в контакт с новой, полуевропейской империей Романовых; здесь, на недавно захваченных землях анархические сообщества казаков и группы великорусских крестьян и даже немецких сектантов создавали свои поселения. Здесь существовали иерархические кланы черкесов и демократические хищнические семьи чеченцев, фанатичные племена Дагестана и феодальные мусульманские господа Месхии и Акаристана, деревенские княжества Западной Грузии и мозаика миниатюрных городов-государств, которые объединил в единое царство Ираклий II Картлийский и Кахетинский^[11]. Города, расположенные на берегах Куры и Аракса, а также Дербент, Баку, Шеха и Шемаха, имевшие своих независимых ханов, обладали, подобно Тебризу и Ахалцихе с их формально независимыми губернаторскими и мощными купеческими корпорациями, многими чертами городов-государств, в противовес деревенским княжествам Западной Грузии и племенных горных областей.

В великой борьбе между русскими и турками, которая с 1769 по 1774 г. развернулась на берегах Черного моря – от Балкан до Кавказа, турки пытались ослабить ту хватку, с которой русские вцепились в перевалы Центрального Кавказа, опираясь на свой союз с Кабардой. Однако все усилия турок оторвать Кабарду от России и та поддержка, которую они оказывали черкесам и чеченцам в их борьбе против Кавказской линии, в конце концов ни к чему не привели. Русским удалось овладеть Дарьяльским ущельем (по которому они, не откладывая дела в долгий ящик, проложили дорогу, пригодную для экипажей), а в следующую кампанию русско-грузинские войска пересекли Сурам, заняли Кутаиси, столицу Имеретинского царства, и осадили турецкую крепость Поти. Другое подразделение двигалось по Куринскому ущелью в направлении турецкой крепости Ахалцихе (по-турецки «Ахиска»).

В результате Кучук-Кайнарджийского мирного договора 1774 г. Кабарда и Осетия перешли под власть России. Военно-Грузинская дорога была отремонтирована и защищена укрепленными постами. В 1783 г. восточногрузинские царства Картли и Кахетия заключили с русским царем договор; одновременно успешный поход против племен Дагестана привел к временной оккупации Дербента русскими. Кавказскую линию укрепили, а от Ростова-на-Дону проложили новую линию до Моздока, расположенного на реке Терек. В ее состав вошли десять крепостей и многочисленные станицы, населенные казаками и специально перевезенными сюда крепостными. Суворову было приказано создать Кубанскую линию – от устья Кубани до станицы Кавказской, стоявшей на Кавказской линии. Укрепленные посты, созданные полководцем, не позволили черкесам форсировать Кубань и соединиться с ногайской и калмыкской ордами, кочевавшими в степи. Многие тысячи кочевников заставили позже уйти в Заволжье, а на степных землях между Доном и Кубанью поселились русские крестьяне. Во время Русско-турецкой войны 1787–1791 гг. Турция предприняла последнюю попытку выбить русских с Северного Кавказа. Сценой кровопролитных боев стала турецкая крепость Анапа, контролировавшая устье Кубани и Керченский пролив. Только в последний год войны русским удалось взять ее штурмом. Прошедший маршем от побережья до верховьев Кубани с большой ордой турок и черкесов Батал-паша был разбит относительно более слабыми силами русских около города, который долгое время носил его имя^[12].

В результате двух Русско-турецких войн второй половины XVIII в. Россия твердо укрепилась на речных линиях к северу от Главного хребта, а ее влияние и частичный контроль распространились на Кабарду и Осетию, а также на грузинские княжества Кахетию, Картли, Имеретию и Мингрелию, расположенные южнее этого хребта. Таким образом, русские перевалили за водораздел, поставив под свой контроль Мамисонский и Дарьяльский перевалы. Турки сохранили свое влияние среди мусульман черкесов и абхазов и удержали крепости, которые давали доступ к западной части Кавказа – Поти, Анаклии и Сухуми.

В восточной части Кавказа возрождение военной мощи Персии под властью Ага-Мухаммед-хана (основателя тюркской Кайсарской (Каджарской) династии, которая правила страной с 1795 по 1925 г.) привело к попытке восстановить древнюю персидскую власть над долиной средней Куры. В 1795 г. персы захватили и разграбили Тифлис и заняли большую часть Картли и Кахетии, но в следующем году, в ходе объединенных сухопутных и морских операций из Астрахани Россия без труда овладела всем Восточным Закавказьем. Был захвачен Дербент, после него – ханства Куба и Баку, а потом – Ширван (Шемаха), Шека (Нуха) и Карабах (Шуша). Овладение последним позволило России подойти к периферийному хребту Армянского нагорья. Русские войска овладели Гянджей, главным центром ислама в Закавказье. Они дошли до реки Араке, и перед ними открылся путь на Ереван и Тебриз. Война, выигранная малыми силами, выявила реальную слабость двух мусульманских держав Среднего Востока, и перед Россией открылись великолепные перспективы. Но тут умерла Екатерина II. Ее преемник Павел I не собирался продолжать политику матери и приказал войскам отступить к Кавказской линии. Однако возобновившиеся атаки на Кахетию из Дагестана в 1801 г. заставили Грузию войти в состав Российской империи.

В последующее десятилетие конфликты с Турцией и Персией продолжались параллельно с Наполеоновскими войнами.

В 1812 г. Россия заключила с Турцией Бухарестский мирный договор, по которому она получила контроль над всем бассейном реки Риони к западу от Сурама, а также над Абхазией, вдоль юго-западного склона Главного хребта, упиравшегося в Черное море. На Мингрельском побережье турки сумели сохранить форт Поти, к тому же им была возвращена расположенная севернее сильная крепость Анапа. Они по-прежнему удерживали Ахалцихе и Ацхур, крепости, контролировавшие долину Куры и угрожавшие дороге через Сурам из Кутаиси в Гори. Таким образом, пока туркам принадлежало Черноморское побережье от Анапы до реки Бзыбь, а также верховья Куры, русское завоевание Закавказья нельзя было считать окончательным.

В 1813 г. Гюлистанский договор с Персией закрепил власть России над Каспийским побережьем – до самого Ленкоранского ханства. Однако персы удержали за собой Ереванское и Нахичеванское ханства, откуда они могли быстро пройти вверх по долинам рек Акстафа и Борчалу к Тифлису и долине среднего течения Куры. А поскольку на западе оставались еще незавоеванными горы Черкесии, грозный Дагестанский массив, расположенный на востоке и населенный гораздо более воинственными и, несомненно, более фанатичными племенами, сопротивлялся всем попыткам России покорить его.

Дагестану суждено было стать главной военной проблемой Российской империи в последующие 50 лет.

В 1921 г. честолюбивые замыслы персидского валихада Аббас-Мирзы под влиянием России обратились на завоевание турецких территорий. Благодаря этому русским удалось разрушить намерения Британии объединить оба мусульманских государства для противодействия Российской империи. Персы на короткое время овладели Баязетом и Карсом, однако британские дипломаты сумели восстановить прежнее положение вещей.

В 1826 г. до Персии дошли слухи о смерти Александра I и внутренних беспорядках в России, и беспокойный персидский правитель, который неспособен был предвидеть будущее, решил нарушить условия Гюлистанского мирного договора. Мусульмане Ленкорани и Карабаха восстали, а Гянджа открыла Аббас-Мирзе свои ворота. Сначала русских встревожила перспектива священной войны, но персы в Гяндже были без труда разбиты, и весной 1827 г. генерал Паскевич начал кампанию, в ходе которой Восточное Закавказье окончательно перешло к России. В июне русские начали осаду Еревана, а полевые войска в это время, пройдя по долине Аракса, заняли Эчмиадзин (священный для всех армян город, в котором находилась резиденция их патриарха), овладели ханством Нахичевань и приграничным фортом Аббасабадом, который защищал дорогу в Тебриз.

Аббас-Мирза неудачно маневрировал крупными силами (около 30 тыс. человек), в основном, нерегулярной конницей. В сентябре пал Ереван, 15 октября русские вошли в Тебриз, а после неудачных мирных переговоров в январе 1828 г. они овладели Дилманом, Урмией и Ардабилом. Дорога на Тегеран была открыта.

После заключения Туркманчайского мира 18 февраля к России отошли Ереванское и Нахичеванское ханства, располагавшиеся к северу от реки Араке, и ханство Талыш, находившееся южнее места впадения Куры-Аракса в Каспийское море.

Таким образом, русские закрепили за собой все Восточное Закавказье. Их военно-политическая стратегия, которой они придерживались с 1722 г., заключалась в том, чтобы обойти с флангов Главный хребет Кавказа. Он так и остался незавоеванным: на западе – от Таманского полуострова до истоков Кубани и Ингура, на востоке – от верховьев Терека до подножий Дагестанских гор, выходящих к Каспию. Однако завоевание Каспийского побережья – от устья Терека до Дербента и Баку – в сочетании с установлением контроля над акваторией Каспийского мора позволило русским овладеть долинами Куры, Аракса и горными массивами позади них (Сомхети, Шах-Даг и Карабах) еще до того, как они захватили Главный Кавказский хребет. Политический союз, заключенный с Кабардой, Осетией и Грузией, помог России выйти через Дарьяльское ущелье в долину среднего течения Куры, а дружба с Имеретией и Мингрелией отдала в их руки Сурамский хребет и позволила без труда завоевать бассейн Риони. Остались незавоеванными черкесы, но они были окружены с юга и севера и отрезаны на суше от своих турецких союзников – оставалась только связь по морю.

Туркманчайский договор устранил Персию с арены закавказской политики и лишил воинственные племена Дагестана возможности напрямую поддерживать связь с остальным исламским миром (и со всем внешним). Иран занимал доминирующее культурное и политическое положение на Кавказе в течение двух тысяч лет. Теперь кавказские мусульмане могли рассчитывать только на помощь Турции. Турки, которые в начале XVIII в. владели устьями всех рек, впадающих в Черное море, которые в 1711 г. заставили великого Петра капитулировать на реке Прут и до 1735 г. вели успешную оборонительную войну против союзных армий Австрии и России, теперь отчаянно пытались удержать перевалы, которые давали доступ во внутреннюю турецкую провинцию Анатолию. В течение столетия, прошедшего после Петровской кампании 1722 г., Главный хребет Кавказа утратил свою роль барьера, защищавшего земли Среднего Востока от вторжения с севера. Кавказ превратился в базу, благодаря которой Русская держава могла в политическом и военном отношении вести наступление на запад – через Анатолию к Средиземному морю, на юг – через Персию к Индийскому океану и на восток – через Каспий в сердце Азии.

Глава 2
Русско-турецкая война 1828–1829 гг.

Причины и цели Русско-турецкой войны 1828–1829 гг. имели прямое отношение к европейской политике. Восстание в Греции и Наваринская битва дали России возможность свести счеты с Турцией, не опасаясь наконец интервенции западных держав.

В Азии цели русских заключались, во-первых, в изгнании турок с кавказского побережья и из крепостей Анапа, Поти и Батум, а во-вторых, в завоевании княжества Ахалцихе и установлении прочной границы.

Турецкая граница в 1828 г. проходила от Поти вдоль низовьев Риони, далее по Сурамским горам до пункта в Куринском ущелье, располагавшегося между Боржоми и Ацхуром, а оттуда – через район Месхийских озер к длинному ущелью Арпа-Чай. Теоретически князья Малой Азии могли выставить около 200 тыс. солдат регулярной и нерегулярной армии, однако военные ресурсы султана Махмуда II были истощены долгой войной с Грецией и гибелью янычаров, которых еще не успели заменить новым низамом (регулярным войском), находившимся еще в стадии формирования. Это было время господства великих пашей, и восточные районы Турции контролировались в основном пашой Ахалцихе, которому принадлежала вся область верхнего течения Куры до самой Ольты, и кланом Хипшиашвили (по-турецки «Химшиоджуллар»). Это были мусульманские беи, которые управляли горным районом, лежавшим между Чорохом и гурийскими равнинами. Войска, которые эти мусульманские князьки могли выставить против русских, оказались гораздо многочисленнее турецкой регулярной армии.

Турки держали стратегическую границу, считавшуюся неприступной. Крепость Батум, защищенная с тыла крутыми лесистыми горами, прикрывала побережье и входила в состав линии укрепленных крепостей, протянувшихся от Трапезунда до Анапы. Крепость Ахалцихе^[13] с ее воинственным населением защищала долину Куры при входе в Боржомское ущелье, где мощный форт Ацхур также находился в турецких руках.

Южнее массива Чилдир-Акбаба главную дорогу через Арпа-Чай от Александрополя до Еревана прикрывала крепость Карс. Южнее Аладжинских гор крутое ущелье Аракса было непроходимо для больших армий, а линия Агры-Дага защищала правый фланг турецких войск, расположенных вдоль границы.

Однако Турция оказалась не так сильна, как казалась. Ее войска были распределены неравномерно. В Батуме и Поти стояли гарнизоны численностью 2 тыс. человек в каждом, в Анапе было 5 тыс.; 6 тыс. низамов и 4 тыс. нерегулярных войск сосредоточились в Ахалцихе, а еще по тысяче человек отправили в форты Ацхура и Ахалкалаки. В Эрзеруме и Карсе находились около 30 тыс. низамов и 10 тыс. нерегулярных войск. На правом фланге, в мощной крепости Баязет, стоявшей на горе, располагались 2 тыс. солдат гарнизона, а паша города Муш собрал еще 5 тыс. человек для обороны Вана. Турки имели много орудий, но ограниченный запас пороха, а некоторые пушки сохранились еще с тех времен, когда султан Мюрат I во второй четверти XVIII в. занимался реорганизацией обороны границы. Стены и рвы Карса и Ахалцихе были построены в начале XVIII в., а Карс несколько лет назад не смог отразить нападение персов.

Над осыпающимися стенами и заброшенными пушками приграничных городов зависала тень XVIII столетия. Яркие фигуры янычар, неряшливых и наглых, исчезли совсем недавно, и синие мундиры и красные фески гавуров (султанских регулярных войск) выглядели еще совсем непривычно. Молодых черкесов и украденных гурийских крестьян по-прежнему собирали в Ахалцихе и отправляли пешком в Батум и Трабзон, где их грузили на корабли и везли на невольничьи рынки Стамбула и Александрии^[14].

Закаленная в боях с Наполеоном русская армия, офицеры которой имели 25-летний опыт войны на Кавказе, находилась в прекрасном состоянии. История непрерывных побед в борьбе с восточными народами придавала ученикам Ермолова и товарищам Котляревского уверенность в своих силах. Служба в Кавказской армии удовлетворяла амбиции самых отчаянных вояк в России, и о кавказских полках уже складывались легенды.

Русский генерал Паскевич имел под своим командованием 51 батальон регулярной пехоты, 11 эскадронов регулярной кавалерии, 17 полков кубанских и терских казаков, а также 154 пушки. Его армия насчитывала почти 60 тыс. человек, из которых примерно четверть была отправлена охранять крепости Северного Кавказа. Для боевых действий было отобрано 36 батальонов, 8 регулярных эскадронов, 13 казацких полков и 112 орудий, которые располагались следующим образом:

*Турецкий Гюмри был переименован в Александрополь в честь императора Александра I.

Кампания началась в мае, после того как турецкий гарнизон Анапы сдался соединенным силам Русского флота^[15] и войскам Кавказской линии.

Паскевич направил свой главный удар на Карс. Успешное нападение на эту крепость, по его расчетам, должно было отрезать турок, защищавших княжество Ахалцихе, от главной турецкой базы в Эрзеруме, где были сосредоточены припасы и подкрепления из Малой Азии и Трапезунда.

14 июня небольшая русская армия перешла пограничную реку Арпа-Чай; Паскевич разбил лагерь южнее Карса, где он мог нанести фланговый удар по войскам, которые решатся прийти на выручку этой крепости из Эрзерума. 17 июня сераскир Кёзе Мехмет^[16] и в самом деле отдал приказ выйти из Эрзерума и двигаться к Саганлугским горам, но в тот же самый день русские заняли позицию на Каре-Чае, всего лишь в 6,5 км от крепости, преградив главную Эрзерумскую дорогу. У Паскевича еще не было осадных орудий, но он установил полевые пушки на высотах Шора, расположенных западнее Каре-Чая, откуда мог обстреливать город поверх его стен.

После артиллерийского обстрела русская пехота овладела пригородами Карса восточнее Каре-Чая, а утром 23 июня захватила стену, которая отделяла город от крепости. Турецкий командующий сдался вместе с двумя тысячами низамов и 150 орудиями, однако остальной части гарнизона удалось уйти. Русские потеряли менее 400 человек.

Кёзе Мехмет уже перевалил через Саганлугский хребет и остановился, поджидая русских. Паскевич выслал по Эрзерумской дороге сильный авангард, собираясь, однако, атаковать не Эрзерум, а Ахалцихе.

Обширная высокогорная долина Карса, которая должна была стать ареной предстоящих боев, расположена на высоте 1830–2440 м и занимает площадь около 18 тыс. кв. км. Со всех сторон ее окружают хребты. Холмистые склоны, покрытые густой растительностью, служили пастбищем для знаменитых табунов Гёле и Чилдира, а в конце лета и осенние месяцы представляли собой идеальное место для маневров кавалерии. В равной степени было очень трудно оборонять эту огромную равнину с помощью фортов и стационарных позиций. Во все века форты строились у входов и выходов на равнину: на северо-западе – в Ардануче и Ардагане, которые контролировали дороги, идущие через Яльнизчам-Даг в долину Чороха; на северо-востоке – в Ахалцихе, где Кура входит в длинное ущелье, которое тянется до самого Картли; на востоке – в Карсе, блокирующем разрыв между северным массивом Чилдир-Даг (Акбаба-Даг) и южным Аладжинским массивом.

С древнейших времен население этих мест было смешанным. До османского завоевания в XV в. грузины удерживали линию укрепленных городов и замков, которая протягивалась с запада на северо-восток от Тортума и Ольты до Ардагана и Ахалцихе. Карс и Ани на Арпа-Чае были городами-государствами, которыми управляли сначала армянские, а потом арабские, курдские, грузинские и турецкие князья. Но богатые земли, располагавшиеся между немногими городами с их крепостями, уже очень давно превратились в пастбища кочевых турецких племен (тюменлеров), которые постоянно воевали со своими оседлыми соседями^[17].

Простираясь с запада на северо-восток, длинный ровный хребет Яльнизчам отделяет Карскую равнину от долины Чороха и образует водораздел между бассейнами рек, текущих на север и впадающих в Чорох и Черное море, и на восток, в Куру. Питаясь многочисленными речушками, протекающими по живописным оврагам и болотам у основания массива Геле, который является осью хребтов Яльнизчам и Саганлуг, Кура после своей первой петли, обращенной на запад, течет далее на северо-восток, повторяя направление хребта Яльнизчам-Даг. Миновав Ардаган с его мрачной древней цитаделью, крутыми узкими улочками и прекрасным каменным мостом, Кура входит в крутое ущелье, которое отделяет северные отроги Чилдир-Дага от массива Докузпинар («Девять источников»), представляющего собой восточное ответвление Яльнизчам-Дага. В Хертвисе, приняв в себя воды Ахалкалакис-Дзгали (с грузинского «Вода Нового города»), Кура поворачивает на запад, где ниже Ахалцихе в нее впадают объединенные потоки Пософ-Чая и Квабловани. После этого она поворачивает на северо-северо-восток и течет по длинному Боржомскому ущелью.

Главная дорога из Ахалцихе идет севернее Куры до Ахалкалаки. После этого она поворачивает на запад и проходит по седловине между Чилдир-Дагом и Докузпинаром до Ардагана. Здесь она разветвляется: одна дорога идет на юго-восток к Карсу, другая – на северо-запад и запад от Зиярет-Дага к Арданучу и долине Чороха, а третья – на юго-запад по седловинам Геле к долине верхнего течения Ольты-Чая и Эрзеруму.

Переход из Карса в Ахалцихе через Ардаган был весьма опасен даже для хорошо снаряженных русских войск, которые превосходили своих врагов в дисциплине и боевой мощи. Расположившись на Саганлугских горах, сераскир занял фланговое положение по отношению к Ардагану, а многочисленные маневренные турецкие овцеводы, расселенные по широким долинам, в любую минуту могли прийти к нему на помощь. Паскевич принял смелое решение провести свою армию из Карса в Ахалкалаки по высокогорным седловинам, пересекающим горы Акбаба, которые высятся на восточном берегу величественного озера Чилдир^[18].

Подготовка к Ахалцихскому походу заняла три недели. Для защиты Карса был оставлен генерал Бергман с шестью батальонами и мощной артиллерийской поддержкой, а Паскевич 17 июля с остальным войском вышел в свой трудный поход по высокогорьям Акбабы. Летом местные пастбища, привлекавшие кочевников со всей территории, расположенной между Араксом и Черным морем, покрывались густой травой и были усыпаны цветами, поэтому длинные караваны вьючных животных и лошади русских без труда могли обеспечить себя пропитанием.

Паскевичу потребовалось всего пять дней, чтобы преодолеть почти 130 км, отделявших Карс от Ахалкалакис-Дзгали. 25 июля он атаковал форт Ахалкалаки, где столкнулся с отчаянным сопротивлением гарнизона, который составляла тысяча лазистанских нерегулярных солдат. Из них сдалось в плен всего 300 человек, ради сохранения своей жизни. Хертвис, расположенный у слияния Ахалкалакис-Дзгали с Курой, был взят без единого выстрела. А тем временем было получено известие, что на северо-западе генерал Гессе овладел Поти и захватил 2 тыс. пленных и 40 орудий (15 июля). В первые дни августа Паскевич подошел к Ахалцихе.

Ситуация постепенно ухудшалась. Паскевич понадеялся на медленное передвижение турок с их большими нерегулярными войсками, которые обычно гнали с собой тысячи голов скота. Кроме того, их сопровождали толпы женщин и маркитантов^[19]. Узнав об экспедиции Паскевича в Ахалцихе, Кёзе Мехмет перебросил свои войска с Саганлуга в Ардаган и далее, через перевал, соединявший Яльнизчам-Даг с Докуз-Пинаром, в направлении на Пософ-Чай. Почти одновременно с приходом Паскевича в Ахалцихе с юга к нему приблизились 35 тыс. турок.

Две трети турецкой армии составляли нерегулярные войска, которые имели всего 14 орудий. Но Паскевич, имевший 5 тыс. пехотинцев, 3 тыс. кавалеристов и 30–40 орудий (что по численности было меньше, чем один только гарнизон Ахалцихе), стал сомневаться, стоит ли продолжать эту операцию. Однако в этот момент он получил подкрепление – из Тифлиса к нему подошли 2,5 тыс. человек. Рассчитывая на помощь войск Попова, находившихся в Боржомском ущелье (4 батальона и 2 полка казаков), Паскевич решил дать сражение у стен Ахалцихе.

Кёзе Мехмет расположил свои войска в четырех лагерях по обоим берегам Пософ-Чая, ибо ему нужно было обеспечить свои многочисленные войска, маркитантов и скот водой и пастбищами. Турки вели себя пассивно и не смогли помешать русским занять Тавшанские (по-турецки «Заячьи») высоты, лежавшие между Ахалцихе и местом впадения Пософ-Чая в Куру. Не сумели они предотвратить и соединение войск Попова (прошедшего по Куринскому ущелью мимо турецкого форта в Ацхуре) с Паскевичем.

Утром 7 августа Паскевич, оставив часть своих войск охранять тавшанский лагерь, совершил храбрый маневр – вся его кавалерия, 5 батальонов пехоты и большая часть артиллерии обошли крепость, создав угрозу турецкому левому флангу и перерезав Ардаганскую дорогу, по которой осуществлялось снабжение турок. Узнав об этом, сераскир вынужден был ослабить свой правый фланг, на который обрушились все силы русских, хотя наступавшие войска попали под обстрел крепостных орудий Ахалцихе.

Турецкие позиции были взяты штурмом, после того как сераскир с 5 тыс. солдат с большим трудом сумел укрыться в крепости. Из оставшихся 6 тыс. часть погибла в бою, а другая бежала. Казаки бросились в погоню, в результате чего нерегулярные части курдов и лазистанцев рассеялись по степи, а в руки русских попала огромная добыча – скот и припасы.

Подвергнув 13 и 14 августа Ахалцихе артиллерийскому обстрелу, русские взяли город и крепость штурмом. 15 и 16 августа в Ахалцихе шли ожесточенные уличные бои. На следующий день сераскир вынужден был капитулировать, получив разрешение вывести из города 4 тыс. регулярных войск. Общие потери русских с 7 по 16 августа составили около 1 тыс. человек.

Овладев Ахалцихе, Паскевич немедленно отправил колонну солдат в Ацхур, который сдался без боя. Перед русскими открылась прямая дорога из Тифлиса – вверх по долине Куры через Боржомское ущелье в Ахалцихе и к верховьям Куры.

Другая колонна под командованием генерала Муравьева двинулась на Ардаган, однако вскоре выяснилось, что эта крепость была уже взята безо всякого сопротивления войсками, пришедшими из Карса.

А тем временем на крайнем левом фланге русской линии войска генерала Чавчавадзе, прошедшие из Еревана на юг и форсировавшие Араке, перевалили через Агры-Даг и овладели турецкой крепостью Баязет, перерезав главную дорогу между Эрзерумом и Тебризом. После этого они прошли через Диядин на запад и заняли форт Топрак-Кале (Алашкерт), стоявший на богатой равнине, по которой протекали главные притоки Мурат-Су, восточного рукава Евфрата. На западе казаки дошли до пунктов, расположенных всего лишь в 60 милях от Эрзерума; на юге открывалась дорога до Муша и Битлиса и всего региона верховий Евфрата.

С приближением зимы Паскевич решил прекратить военные действия. Солдаты были истощены; в войсках, особенно в районе Гурии, свирепствовали болезни. В Ахалцихе и Карсе были оставлены гарнизоны по 3 тыс. человек (ими командовали Бебутов и Бергман). Войска Гессе ушли на зимние квартиры в Кутаиси, а Чавчавадзе – остались в Баязете. Паскевич увел остатки своих войск в Грузию.

Результаты войны 1828 г. превзошли все ожидания. В боях участвовали не более 18 тыс. пехотинцев и 7 тыс. кавалеристов, было задействовано около 100 орудий. После завоевания Карса и крепостей пашалыка Ахалцихе все цели русских были достигнуты, и, если не считать прибрежных регионов и долины Чороха, Россия получила идеальную границу. И все это ценой около 2,5 тыс. убитыми и ранеными и такого же числа больных и умерших от болезней.

На севере захват Анапы и вспышка эпидемии чумы среди черкесов обеспечили безопасность русских владений на Черном море и правого фланга Кавказской линии. Захват Поти позволял наладить прямую связь по морю между Крымом, Азовскими портами и Закавказьем.

В восточных горах известие о победах Паскевича и рассказы о том, что он относится к мусульманам благосклонно, произвели большое впечатление на горцев Чечни и Дагестана. Однако ни персы, ни те племена, которые находились под их влиянием, узнав об успехах Чавчавадзе, не спустились в долину Алашкерт.

В течение 1828 г. русские не добились успеха на Балканском фронте. Они понесли огромные потери в боях и от болезней и «застряли» у крепостей Рущук, Силистрия, Шумла и Варна (им удалось овладеть лишь одной Варной). Султан Махмуд II был намерен продолжать войну; он провел многочисленные реформы, связанные с управлением армией и ее организацией.

На Кавказском фронте Кёзе Мехмета сменил новый сераскир – Салих-паша, а его заместителем был назначен Хакки-паша из Сиваса. Пашам Трапезунда и Муша было приказано собрать в своих областях войска и принять участие в войне. В армии смещенного сераскира уцелело только 10 тыс. человек, и его преемник планировал к весне набрать в районе Эрзерума новое войско в 60 тыс., с 70 орудиями. Однако турки по-прежнему нуждались в нерегулярном войске для немедленных военных действий. Набором этого войска занимались влиятельные дере-беи Лазистана и Аджарии. Среди них самым активным и влиятельным оказался Ахмет-бей Химшиоглы из Хуло, который вместе со своими братьями управлял всем высокогорным районом Аджарии. Паскевич вступил с ним в переговоры, но туркам удалось привлечь его на свою сторону, пообещав отдать в его распоряжение всю область Ахалцихе, и Ахмет-бей, недосягаемый в своем заснеженном высокогорье, стал готовиться к вторжению в долину Куры.

С курдами туркам повезло меньше. Главные курдистанские вожди были недовольны реформами Махмуда II и тем, что он нарушал их феодальные права. Они уже готовили серию восстаний против Османской империи, которые потрясли весь Курдистан от Верхнего Ирака до Тавра в 30–40-х гг. XIX в. В то же самое время с помощью мусульманских офицеров, находившихся у него на службе, Паскевич установил дружеские отношения с рядом курдских вождей. В результате этого паше Муша не удалось собрать крупные силы курдской кавалерии, и он оказался неспособным наносить быстрые удары по русским войскам.

Зимой Паскевич посетил Петербург и рассказал о том, что его армия имеет все возможности для наступления на Малую Азию. Николай I был очень впечатлен. Паскевич предложил в первую очередь захватить Эрзерум и Армянское нагорье; для этого необходимо было провести совместную с флотом операцию против Трапезунда (в то время, разгромив турецкую эскадру в Наваринском сражении, русский флот господствовал в Черном море); и, наконец, используя Трапезунд в качестве базы, напасть на Сивас, если получится, еще до начала осени. Паскевич считал Сивас узловым пунктом всех анатолийских коммуникаций, захват которого создал бы угрозу для связей Стамбула с Арменией, Сирией и Ираком.

Паскевич, вероятно, был прав в своих предположениях, хотя, скорее всего, узловым пунктом всех анатолийских коммуникаций являлся все-таки не Сивас, а Кайсери. Однако идея Паскевича о том, что Турцию легче всего завоевать со стороны Малой Азии, а не со стороны Балкан, была менее чем через пять лет подтверждена египетской армией Ибрагим-паши. Поддерживаемый флотом, который курсировал вдоль южного побережья Анатолии, Ибрагим-паша перешел через Тавр и овладел Коньей и Кутайей. Дунай с его системой крепостей, а также главная горная цепь Балкан, которые можно легко снабжать и усиливать из центра Босфорской империи, представляли собой почти непреодолимое препятствие при наступлении с севера. С другой стороны, снабжать Кавказский фронт туркам было гораздо труднее; все необходимое поступало туда с большим опозданием, и стоило только врагу овладеть Армянским нагорьем и рассеять турецкую армию (которую невозможно было вовремя заменить другой), как для захватчиков открывалась прямая дорога через Анатолийское плато. Впрочем, подобная операция требовала господства русского флота в Черном море, а также совместных операций на побережье и подвоза всего необходимого по морю на всех этапах наступления. Русские же господствовали в Черном море лишь в 1828–1829 гг.; в ходе последующих трех войн оно находилось в руках турок и их союзников. Таким образом, успех наступления на Турцию по Анатолийскому плато в значительной степени зависел от флота.

Планы Паскевича могли бы осуществиться только при выполнении трех условий:

а) прибытия нужного числа подкреплений: в его войсках, которые должны были участвовать в боевых действиях, в ноябре 1828 г. насчитывалось всего 13 тыс. пехотинцев, 5 тыс. кавалеристов и 68 орудий;

б) помощи со стороны всех курдских вождей Армянского нагорья и долины верхнего течения Евфрата;

в) полной гарантии продолжительного мира с Персией.

Кавказской армии выделелили 20 тыс. новобранцев, но они должны были прибыть на Кавказ, пройти обучение и занять позиции не раньше июля. Паскевичу пришлось снять ряд воинских соединений с Кавказской линии и организовать грузинское и мусульманское ополчения.

Отношения с Персией осложнялись происками турецких чиновников и тайных агентов. Русский посланник, знаменитый писатель Грибоедов^[20], был убит в Тегеране во время нападения на посольство разъяренной толпы. Однако Паскевичу удалось богатыми подарками и частыми угрозами захватить провинциальную столицу Тебриз, успокоить Аббас-Мирзу и обеспечить его нейтралитет.

В феврале 1829 г. турки начали наступление. Ахмет-бей из Хуло пересек горный хребет Яльнизчам, несмотря на глубокие снежные заносы. С ним шли около 12 тыс. лазов и акаров и 3 тыс. турок с шестью орудиями. Он дошел до Диджура (на современных картах это Пософ) при слиянии рек Квабловани и Пософ и выслал вперед своего брата, велев ему выяснить обстановку в Боржомском ущелье. Бебутов удерживал Ахалцихе, имея всего лишь три батальона и четыре полевых орудия; турецкие укрепления лежали в руинах, и русским пришлось укрыться в крепости, оставив армян, проживавших в городе, на произвол судьбы. Торжествующие лазы вырезали всех армян. Несколько дней русский гарнизон находился в опасности, но вскоре по Боржомскому ущелью прошел полковник Бурцев с двумя батальонами пехоты, полком казаков и шестью пушками. Он разгромил отряд Ахмета, захватил его орудия и снял осаду с города.

Одновременно с захватом Ахалцихе турки пошли в наступление из Батума, имея 7 тыс. солдат нерегулярного войска, но их разгромили малыми силами (в основном гурийским ополчением) под командованием генерала Гессе, который отбросил их назад и захватил Кобулети.

В конце апреля Салих-паша снова пошел в наступление в районе Пософ-Чая, но был разбит Бурцевым в Цурцкабе, селении к югу от Диджура. Русские войска были немногочисленны и рассеяны малыми подразделениями по большой территории. У турок имелось большое число нерегулярных частей, и это позволило им продолжать наступление на Ахалцихе.

В конце апреля Салих-паша, сосредоточив около 50 тыс. низамов и солдат нерегулярных войск между Эрзерумом и Хасан-Кале, а также в районе Саганлугских гор, отправил Хакки-пашу в поддержку лазам, которые расположились вдоль Пософ-Чая. Турки прошли через Ардаган (где не было русского гарнизона) и вступили в яростное сражение с небольшим отрядом Бурцева в Цурцкаби.

Муравьев (с тремя батальонами, одним полком драгун и одним полком мусульманских конников-добровольцев) подошел к Ардагану по дороге, ведущей из Карса, и создал угрозу для турецкого тыла. 2 июня турки снова потерпели поражение под Цурцкаби, а их войска числом около 8 тыс. рассеялись в горах Яльнизчам. Паскевич, прибывший после этой битвы в Ардаган, приказал разместить в этой крепости гарнизон и укрепить ее. Неудачная операция турок вынудила русское командование отложить начало наступления на две или три недели. Но только в начале июня погодные условия позволили провести крупномасштабные операции.

Паскевич сосредоточил в районе Карса ударные силы, которые после выделения частей для охраны крепостей и линий коммуникаций насчитывали 18 батальонов (12 тыс.), 12 казачьих полков и конных горцев (6 тыс. человек) и 70 орудий.

У турок в районе Саганлуга (современный Пасинлер) было около 50 тыс. солдат, из которых 30 тыс. составляли регулярные войска.

Саганлугские горы перегораживают все дороги, которые идут с востока и северо-востока на Эрзерум. Река Араке, поворачивающая ниже Кёпрюкёя на восток, создала длинное ущелье, которое тянется вдоль южной стены Саганлуга. К югу от этого ущелья высится массив Драм-Дат^[21], который отделяет долину Пасин от долины Алашкерт (верховьев Мурат-Су). Проход войск, вышедших из Баязета, по долине Алашкерт и через Драм-Дат по ущелью Кара-Дербент и седловине Велибаба был вполне возможен. Однако Паскевич отказался от наступления на Эрзерум из Баязета, поскольку последний расположен слишком далеко от его главных баз в Александрополе и Ереване, а наступающие войска могли подвергнуться контратаке турок с юга, из Муша и Вана.

Саганлугские горы

Прямая дорога на Эрзерум проходила по караванному пути из Карса, который пролегал по самым сложным районам Саганлуга. Здесь главный хребет простирается далеко на северо-восток, окружая с востока высокогорное плато, на котором стоит Карс. Главная дорога из Карса в Эрзерум проходит вдоль верхнего течения Каре-Чая и за 65 км от крепости поднимается в гору западнее селения Сарыкамыш. В 8 км от него дорога идет по крутому, заросшему елями склону Саганлуга к водоразделу, который проходит по Мелидухской седловине (2440 м), откуда постепенно спускается к селению Месинкирт (30 км от Сарыкамыша), расположенному на высокогорном скалистом выступе, слегка наклоненном на юг.

От Месинкирта начинается спуск по южному склону Саганлуга. Этот склон не столь крут, как северный, и в 65 км от Месинкирта дорога приводит в селение Кёпрюкёй, где находится старый каменный мост через реку Араке. От Кёпрюкёя идет хорошая дорога до Хасан-Кале, от которого до столицы Турецкой Армении всего 48 км.

Была еще одна дорога через Саганлугские горы, но в то время по ней почти не ездили. В 40 км от Карса, в Котанли, была развилка; оттуда дорога шла на Чиплакли и далее – к северо-западному склону Саганлугского хребта, который здесь круто обрывался к ущелью, где протекал Бардиз-Чай, приток Ольты. В долине лежало село Бардиз, но дорога, минуя его, поднималась к главному плато Саганлугских гор и затем, через несколько километров, плавно спускалась. Она шла с севера на юг вдоль русла Зивин-Чая и проходила через Еникёй («Новое село»), Караурган и Зивин. Все эти селения располагались в широкой долине, созданной рекой. От перевала в Бардизе до селения Зивин – около 30 км. Существовала тропа, которой, впрочем, почти не пользовались, проходившая по высокогорному плато – от перевала Мелидуз до Зивина (25 км), и еще одна тропа – от Сарыкамыша напрямую в Еникёй^[22]. После Зивина главная дорога спускалась по южному пологому склону Саганлуга и через 56 км, в Кёпрюкёе, проходила по мосту через Араке.

В начале июня 1829 г. армия Хакки-паши в составе примерно 20 тыс. человек (среди них половину составляли регулярные войска) расположилась на сильно укрепленной позиции на перевале Мелидуз. Подходы к ней защищали 24 орудия. Отряд из 2 тыс. бойцов под командованием Осман-паши наблюдал за тропой, шедшей из Еникёя в Зивин. Главные силы, которыми командовал сераскир Салих-паша, в составе 20 тыс. солдат при поддержке 20 орудий, были к 15 июня сосредоточены в Зивине. Однако связи с Хакки-пашой у них не было, поскольку оба войска разделяло глубокое ущелье Хани-Чай и 25 км труднопроходимой местности.

К этому дню (15 июня) не только авангард, но и основные силы русской армии уже подошли к высокому Саганлугскому плато, не встретив на своем пути никакого сопротивления.

В начале июня Паскевич получил сведения о расположении турецких войск. Он понял, что, если пойдет по прямому пути в Карс и атакует позицию Хакки-паши в лоб, турки смогут перебросить туда подкрепления, поэтому решил отправить против него, засевшего в Мелидузе, отряд Бурцева (2 тыс. человек). Одновременно Паскевич отправил отряд в 5 тыс. человек (под командованием Муравьева), придав ему мощную кавалерийскую поддержку, по западной тропе, которая шла через перевал Ишак-Мейдан («Ослиный рынок») в Еникёй и Караурган. Третья, главная колонна русских войск под командованием Панкратьева (с самим Паскевичем) должна была идти по главной дороге из Сарыкамыша в Еникёй, где она соединялась с Караурганской тропой. Поднявшись на Саганлуг, Паскевич намеревался действовать так: главная колонна должна была в Сарбасане перейти ущелье Хани-Чай и повернуть оттуда на восток, чтобы обойти с фланга позицию Хакки-паши в Мелидузе. Чтобы отвлечь внимание турок, засевших в Зивине, от маневра колонны Панкратьева, Муравьев должен был из Еникёя и Караургана начать наступление на Зивин. Разгромив Хакки-пашу, Паскевич намеревался сосредоточить все свои силы против сераскира в Зивине. Таким образом, русский командующий планировал нанести два последовательных удара по обеим турецким армиям, которые не смогли установить между собой надежной связи из-за сложного рельефа. Главным условием успеха русских должны были стать мобильность и внезапность.

Русские войска выступили вечером 13 июня и шли всю ночь. Утром 14 июня авангард Бурцева вступил в контакт с турками на позиции Мелидуза. К вечеру того же дня главные силы Паскевича под командованием Панкратьева преодолели тяжелый подъем по крутому склону длиной 42 км и тащили при этом пушки, добрались до высокогорного плато и установили связь с отрядом Бурцева.

На следующий день (15 июня) казаки Муравьева и нерегулярные части при поддержке двух пехотных батальонов неожиданно атаковали отряд Осман-паши в его лагере под Бардизом. Часть турок рассеялась, другую – взяли в плен. Сам паша, увидев, что противник отрезал его от лагеря Хакки-паши, бежал по Зивинской дороге.

15 и 16 июня русские войска сосредоточивались на плато. Хакки уже представлял себе общее направление их наступления и стал готовиться к нападению. Одновременно он послал гонца к сераскиру с просьбой ускорить подход подкреплений из Зивина по дороге, ведущей из Месинкирта в Мелидуз.

Сведения, которые получил Паскевич, заставили его изменить свой первоначальный план. Бурцев сообщил, что турецкие позиции в Мелидузе очень сильны и хорошо укреплены. В то же самое время патрули Муравьева, проходившие через Еникёй и Караурган, заметили большой турецкий лагерь в Зивине. Кроме того, местные жители сообщили, что большая часть войск сераскира движется из Хасан-Кале и Кёпрюкёя в Зивин. Паскевич пришел к заключению, что будет разумнее ударить сначала по турецким войскам в Зивине, которые еще не завершили свое сосредоточение. 17 июня он издал новые приказы: Муравьев при поддержке большей части войск Панкратьева должен был идти на Караурган – Зивин, а самому Панкратьеву приказывалось пересечь долину реки Хани-Чай и перерезать линии связи Хакки-паши с Караурганом, в то время как Бурцев должен был продолжать демонстрировать силу у позиций Мелидуза.

18 июня авангард Муравьева севернее Караургана встретился с турками. В тот же самый день в Зивинский лагерь прибыл сераскир. Теперь у него было 15 тыс. низамов и 5 тыс. всадников нерегулярных войск. Он думал, что у Караургана остались лишь русские патрули и что основные силы их армии будут атаковать Хакки-пашу в Мелидузе. Он решил взять инициативу в свои руки и приказал кавалерии атаковать русских, которые приближались к Караургану с севера.

Турецкая кавалерия встретилась со всей колонной Муравьева (4 батальона, казачий полк, полк мусульманских нерегулярных войск и 20 орудий) и атаковала ее, но была отброшена назад и в беспорядке отступила. А тем временем колонна, которую вел сам Паскевич (7 батальонов, 3 драгунских и казачьих полка и 24 орудия), спустилась с Сарбасанских высот и вошла в Караурган с востока.

Хакки-паша вывел из Мелидуза свою кавалерию (5 тыс. всадников) и атаковал Бурцева. У последнего было всего 3 батальона, 1 казачий полк и 1 полк нерегулярной мусульманской конницы, но он держался стойко и отбросил турок на исходные позиции. Панкратьев вовремя пришел к нему на помощь – он с небольшим отрядом пересек долину, расположенную южнее Сарбасана, и пошел по тропе, которая вела из Караургана в Мелидуз.

После разгрома своей кавалерии сераскир стал готовиться к обороне позиций на Зивинских высотах, ожидая подкреплений с юга (между Эрзерумом и Зивином находилось около 20 тыс. турецких солдат). Он надеялся дать русским бой на следующий же день после того, как будут сосредоточены все его войска, а с Хакки в Мелидузе будет установлена связь. Однако днем 19 июня Паскевич продолжил свое наступление из Караургана в Зивин.

Муравьев форсировал долину Хани восточнее главной тропы и, поднявшись на самые доступные из Зивинских высот, полностью обошел турецкий левый фланг. Колонна Паскевича быстро спустилась в главную долину и заняла селение Зивин. К вечеру был захвачен весь Зивинский лагерь; вся артиллерия турок и все снаряжение, а также множество вьючных животных перешли в руки русских безо всякого сопротивления. Турки поспешно бежали по дороге, ведущей в Эрзерум. Ночью им встретились подкрепления, которых они так ждали, паника перекинулась и на них. Большие силы, собранные сераскиром, хлынули беспорядочным потоком в долину Пасин. Сам он вместе со своим штабом галопом ускакал в Хасан-Кале.

Паскевич, не теряя ни минуты, ночью подготовил вторую часть своей операции, надеясь, что радость победы поможет солдатам преодолеть усталость после семидневного марша и недавнего сражения. В погоню за турками, бежавшими на юг, бросилось лишь несколько кавалерийских отрядов, а почти вся русская армия под покровом ночной тьмы двинулась к позициям Хакки-паши. Рано утром она уже стояла перед ними.

В 7 часов утра Паскевич сконцентрировал для атаки около 9 тыс. пехотинцев, 5 тыс. кавалеристов и 56 орудий: на левом фланге стояли Бурцев и Панкратов; в центре, на тропе Караурган – Мелидуз – сам Паскевич; а справа, на тропе Зивин – Мелидуз – Муравьев. Стоявшая на крайнем правом фланге кавалерия генерала Остен-Сакена должна была отрезать туркам пути отступления из Месинкирта. Несколько турецких пленников были отправлены к Хакки-паше, чтобы сообщить ему о разгроме армии сераскира, но Хакки решил продолжать сопротивляться русским. Впрочем, его войска были уже деморализованы; они сопротивлялись очень слабо, и незадолго до полудня Хакки сдался. Тем временем его сопротивление позволило основным частям турецких войск рассеяться, и русским удалось захватить в плен лишь 1500 человек (с 20 орудиями). Паскевич устроил Остен-Саке ну жестокий выговор за то, что он не сумел помешать армии Хакки-паши ускользнуть.

Саганлугская операция 13–20 июня 1829 г. описана нами с такими подробностями потому, что этот блестящий маневр Паскевича стал образцом для всех последующих кампаний, проводившихся на кавказской границе. Потери русских были на удивление невелики – не более 300 человек. Турки потеряли 3 тыс. убитыми и ранеными (включая отряд Осман-паши). Это были небольшие потери для армии, численность которой превышала 60 тыс. человек, но русские захватили всю артиллерию турок, и, что важнее всего, боевой дух турецкой армии был сломлен. Даже низамы начали дезертировать, и армия сераскира таяла, как весенний снег.

Победа в кампании 1829 г. была достигнута, в сущности, одним ударом. Ту поразительную легкость, с которой русские добились успеха, можно объяснить недостатками в организации турецкой армии того периода. Армия находилась на этапе трансформации, которую породили реформы, совсем недавно начатые султаном Махмудом II. Туркам предстояло пережить еще ряд поражений в Малой Азии во время Египетских кампаний 30-х гг. XIX в. Турецкие войска умели храбро сражаться и были готовы продемонстрировать свое традиционное упорство в обороне. Но их артиллеристы были плохо обучены; кавалеристы не знали дисциплины, а пехота не умела маневрировать. Офицеры не получали нужного обучения, а на руководящие посты частенько назначали тех, кто был в фаворе у того или иного паши или при дворе. Однако результаты, которых добился Паскевич столь малыми силами и со столь незначительными потерями, говорят о том, что он был талантливым полководцем и хорошо понимал, какая тактика больше всего подходит для условий Кавказа.

Паскевичу удалось одержать победу в исключительно сложных природных условиях. Поскольку ему не надо было брать крепостей, он всячески старался избегать фронтальных атак, предпочитая маневр, основанный на мобильности и внезапности. Спустившись с Саганлугского плато, Паскевич оставил далеко позади свои базы снабжения, и его единственным средством обеспечения армии стал обоз, включавший в себя 3 тыс. телег, которые двигались вслед за армией. Во время марша на Караурган и боев 19–20 июня этот обоз находился на плато под защитой одного маленького отряда. Это дало Паскевичу повод сравнить свои колонны с кораблями, которые покинули родную гавань и вышли в открытое море. Он пошел на риск, и это позволило ему взять инициативу в свои руки и добиться необычайной мобильности войск. Более того, нет никаких сомнений в том, что только отлично обученные и тренированные войска могли выдержать эти восемь дней непрерывных боев и маршей в исключительно сложных горных условиях. Солдаты смогли немного отдохнуть лишь 15–16 июня, когда шла концентрация и перераспределение сил после их подъема на плато. Во время войны 1853–1856 гг. о маневре Паскевича никто не вспомнил, но в 1915–1916 гг. его повторил Юденич.

После разгрома турки потеряли надежду отстоять Эрзерум. 23 июня Паскевич прибыл в Кёпрюкёй, где была сосредоточена основная масса его войск, и принял делегацию старейшин курдских племен, живших на Агры-Даге и Бингёле. 24 июля турки оставили Хасан-Кале, крепость, которую обороняли 30 орудий, а 25 июня сераскир сдал Эрзерум вместе с остатками своей армии и 150 крепостными орудиями. Богатые запасы, находившиеся в городе, позволили Паскевичу продолжить войну без подвоза продовольствия и снаряжения из далеких Карса и Александрополя.

Перед Паскевичем встала проблема продвижения в глубь Анатолии с ограниченными силами. Многочисленное армянское население, проживавшее в восточных вилайетах, восприняло русскую победу как свою собственную, и Паскевичу с помощью очень умной политики удалось добиться примирения некоторой части мусульманского населения^[23].

Четыре полка мусульманской кавалерии, набранные из кабардинцев, черкесов, татар и даже чеченцев и жителей Дагестана, оказались неоценимым подспорьем для организации внутренней охраны. Паскевич назначил губернатором Эрзерума мусульманского аристократа черкесского происхождения, генерала Бековича-Черкасского. При нем работал совет, частично набранный из турецких чиновников и аристократов. Курдские вожди племен, живших южнее Аракса, не проявляли враждебных намерений, и с их помощью Паскевичу удалось в самом начале кампании нейтрализовать пашу Муша. Однако паша Вана оказался более воинственным, и, когда турки воевали против Ахалцихе, он вторгся в долину Алашкерта с несколькими отрядами низамов, 6 орудиями и несколькими тысячами курдских конников и осадил небольшой русский гарнизон в Баязете (6 июня). Бои продолжались более трех недель, и туркам удалось проникнуть в город. Потери русских были довольно велики (около 400 человек). После взятия Эрзерума Паскевич послал небольшой отряд для освобождения Баязета, и войска паши Вана были рассеяны. Оборона в восточных вилайетах Турции – пока в Центральной Анатолии формировались новые армии – теперь целиком зависела от организации сопротивления с помощью нерегулярных войск. Относительно небольшое число русских, рассеянных по обширной территории, приветствовали развитие такой оборонительной стратегии. Более того, нападение на Баязет и более ранние операции акаров против Ахалцихе показали, что оборона нерегулярными войсками вполне возможна. По обе стороны от растянутой линии коммуникаций между Карсом и Эрзерумом лежала обширная горная область, населенная мусульманскими племенами. Курдские вожди к югу от реки Араке представляли собой сомнительный элемент, поскольку заигрывали одновременно с агентами Паскевича и с пашами Вана и Муша. Мусульманские дере-беи Лазистана и Аджарии, грузины по своей крови и языку, подобно славянским мусульманским помещикам в Боснии, были фанатичными врагами христианства, отличались упорным консерватизмом и своими личными интересами были связаны со стамбульским двором. Одновременно турки имели возможность снабжать мусульман в Понтийских Альпах пушками и снарядами в большом количестве.

Паскевич намеревался сделать Трапезунд главной морской базой для дальнейших операций против Сиваса и Центральной Анатолии. Для успеха этих операций необходима была помощь русского Черноморского флота, но весь он (11 линейных кораблей, 8 фрегатов, 12 корветов) в тот момент был занят в решающих операциях у берегов Болгарии (Варна и Сизеболи), в результате которых война вскоре закончилась.

В начале июля Паскевич послал Бурцева с 2 батальонами, 6 орудиями и отрядом казаков и мусульманских нерегулярных всадников занять древний город Байбурт, расположенный в долине верхнего Чороха, на главной дороге из Эрзерума в Трапезунд. Отряд успешно преодолел сложный перевал Коп-Даг (2691 м), располагавшийся на водоразделе рек Кара-Су и Чорох, и 130-километровый марш в Байбурт был совершен безо всякого сопротивления. Однако, когда отряд Бурцева атаковал войско лазистанских племен в широкой долине Харт-Овази к северу от Байбурта, он был отброшен назад. Погибло 300 солдат и 18 офицеров (среди них и сам Бурцев). Паскевич решил, что необходимо наказать лазов за гибель русских, иначе нерегулярное сопротивление быстро разрастется по всей стране. Со всеми своими войсками (6 тыс. пехотинцев и кавалеристов) он пошел на Байбурт.

Тем временем Осман-паша (который после поражения Салиха провозгласил себя сераскиром) собрал около 6 тыс. низамов, миновал Гюмюшане и занял позицию в Балахоре, прикрывавшую перевал Вавук (1973 м). Паскевич, предвидя, что поражение заставит турецкие войска рассеяться, нанес два мощных удара еще до того, как они успели соединиться. Первый удар был направлен против ополчения лазов в Харте (около 6 тыс. человек), а второй – против Осман-паши в Балахоре. Обе операции принесли успех: лазы разбежались, а Осман-паша был разгромлен и потерял все свои пушки и обоз, после чего вернулся в долину Келкита. Русские заняли Гюмюшане, и, двигаясь по долине Келкита, их патрули оказались в пределах видимости крепости Шебинкарахисар.

Наступление русских войск на Балканах показало Паскевичу, что война скоро закончится, и в Анатолии уже больше ничего нельзя будет сделать. Регулярные войска турок были частично уничтожены, но и у Паскевича осталось слишком мало войск, и ему пришлось действовать осторожно, тем более что инициатива, с учетом приближавшейся зимы, находилась в руках кавказских партизан. Наличие значительных нерегулярных армий в горном поясе Понтийских Альп и Аджарии помогло туркам защитить свои порты Батум и Трапезунд и не позволило армии Паскевича установить прямую связь по морю с российскими черноморскими портами.

В середине августа генерал Остен-Сакен, выйдя из Ахалцихе, перешел восточный хребет Яльнизчама и вторгся в высокогорные районы Аджарии, а генерал Хессе в это же самое время двинулся в Гурию. Остен-Сакен занял Хуло, столицу Ахмет-бея, расположенную в верхней долине Ахарис-Дзгали; однако, не имея вестей от Хессе, он не стал спускаться по этой долине в Батум и до начала осенних дождей вернулся в Ахалцихе.

В начале сентября Хессе силами 25 тыс. русских и 3 тыс. гурийцев, имея 70 орудий, вышел из Озургети и двинулся на Батум через Кобулети. Турки подготовили мощные позиции на высотах Цихи-Дзири, прикрываемых рекой Кинтриши, и 16 сентября отбросили Хессе, который потерял более 600 человек.

Сражение при Цихи-Дзири произошло через несколько дней после подписания перемирия в Адрианополе, когда весть об этом еще не дошла до Кавказской армии. В начале сентября Паскевич, ожидая окончания войны, начал отправлять свои войска на зимние квартиры в Грузию. На оккупированных территориях это было воспринято как признак слабости. Паша Вана сразу же послал курдские нерегулярные войска занять Хинис. После этого они появились в Ашкале, на дороге, ведущей из Эрзерума в Байбурт. Одновременно паша Трапезунда, уже знавший о перемирии, двинулся на Байбурт. К нему присоединилось большое число лазов. 28 сентября Паскевич разгромил его в последней битве войны 1828–1829 гг.

Условия Адрианопольского мира из-за необходимости решения более широких вопросов европейской политики оказались весьма умеренными. На кавказской границе русские удержали за собой только мощные крепости Ахалцихе, Ахалкалаки и Ацхур – все они должны были прикрывать Боржомский перевал.

Все владения пашей Эрзерума, Баязета и Карса вместе с юго-западной частью района Ахалцихе, включая Ардаган и истоки Куры, возвратили туркам. В Гурии к ним отошли не только Батум, но и Кобулети, и граница здесь была отмечена фортом Св. Николая на северном берегу реки Нотанеби.

Анапа, из которой до этой войны турки снабжали оружием черкесов, и менее важный порт Поти, позволявший, правда, установить прямую связь между Крымом и Закавказьем, перешли под власть России, а Турция отказалась от всех своих притязаний на Черкесию.

Это последнее условие было во многом самым важным достижением Адрианопольского мира, поскольку оно закрепляло за Россией, с согласия международного сообщества, ее позиции на Кавказе, а турки лишались права вмешиваться в политику усмирения местных племен, которое станет главной задачей русской армии в последующие 25 лет. Уход русской армии из восточных вилайетов привел к определенному перераспределению населения, поскольку многие тысячи армян, которые открыто демонстрировали свои симпатии к России, последовали за отходившим войском и поселились в отошедших к ней районах Еревана, Ахалкалаки и Ахалцихе^[24].

Русские кампании 1828–1829 гг. можно считать военной и политической разведкой восточных районов Малой Азии. Защиту путей в Эрзерум и далее в Центральную Анатолию обеспечивала не крепость Карс, а естественная преграда в виде Саганлугского хребта. Карс и Ахалцихе представляли собой передовые укрепления, оборона которых могла помешать вражескому вторжению, поскольку на их захват нужно было затратить весь сезон военных действий. Район Ахалцихе, как выяснилось, обладал огромными возможностями для обороны, так как потерявших контроль над выходом из Боржомското ущелья турок в будущих кампаниях ожидали огромные трудности в удержании Карской равнины, поскольку крепость Карс блокировала лишь одну из двух дорог, по которым могло быть осуществлено вторжение. Сам Паскевич придавал огромное значение приобретению Ахалцихе.

В кампании 1829 г. русские хорошо изучили пути форсирования Саганлугских гор, и Паскевич во время отхода своей армии не преминул разведать дорогу из Эрзерума в Ардаган, проходившую через Нариман в Пенек по берегу Ольты-Чая и далее – вдоль хребта Яльнизчам-Даг в долину верхней Куры. Путь, шедший вдоль Ольты-Чая, оказался востребованным во время кампаний 1877 и 1914 гг.

Паскевич осознал также стратегическую важность Баязетской области как возможной базы наступательных операций против Эрзерума в долине Алашкерта. Двигаясь по этой плодородной долине, богатой продовольствием, можно было обогнуть позицию Саганлуга с юга. Однако и сам этот путь мог быть обойден с юга, через Ван – Битлис – Муш, а наступление из Баязета на Эрзерум позволяло осуществить операцию прикрытия в районе озера Ван (что и было сделано в 1914–1915 гг.).

Конечный этап кампании 1829 г. показал, что первая фаза наступления на Сивас с целью завоевания Центральной Анатолии потребовала установления контроля над треугольником Байбурт – Трапезунд – Шебинкарахисар. Для этого Кавказской армии необходимо было действовать совместно с русским Черноморским флотом.

После кампании 1829 г. стало ясно, что для дальнейшей экспансии России на Среднем Востоке необходимо добиться полного господства русского флота на Черном море. Поэтому главной военной задачей царствования Николая I стало создание мощного Черноморского флота. Турки тоже понимали, что для обеспечения безопасности Малой Азии необходимо ограничить мощь русского флота и военно-морских баз в Черном море. Во время войны 1853–1856 гг. Турции с помощью западных морских держав (Британии, Франции и Сардинии) удалось добиться этой цели. В начале 70-х гг. XIX в. русские планы по возрождению Черноморского флота стали одной из причин войны 1877–1878 гг. В ту пору туркам удалось сохранить свое господство на Черном море. И снова, в 1914 г., прибытие в Босфор немецких крейсеров «Гёбен» и «Бреслау» стало залогом безопасности Анатолии и позволило Комитету объединения и прогресса объявить войну России.

Кампании 1828–1829 гг. продемонстрировали, что в тех случаях, когда относительно немногочисленные регулярные войска вынуждены действовать на обширной территории, хорошим подспорьем для них могут стать действия партизан. Если бы курды, жившие к югу от реки Араке, действовали столь же энергично, как лазы и акары, Паскевич после падения Эрзерума оказался бы в очень сложном положении. Самой тяжелой битвой во всей кампании 1829 г. стало сражение с акарами около Ахалцихе и с лазами – в долине верхнего Чороха. Курды оказались ненадежными союзниками, и надо отдать должное Паскевичу за его умение обращаться с ними. Их нейтралитет дал ему те преимущества, которые получил почти 40 лет спустя в Абиссинии Напье, когда пассивное, но потенциально опасное население гор не стало препятствовать проходу относительно немногочисленной армии в Магдалу, в самое сердце Эфиопского нагорья. В обоих случаях регулярные части не обладали военным господством в тех местах, по которым они проходили. Как партизаны, которые могут воевать против обеих воюющих сторон, курды, подобно абиссинцам, до настоящего времени остаются очень важным местным фактором^[25].

Глава 3
Усмирение русскими народов, проживавших в районе Главного Кавказского хребта. Развитие британских интересов на Кавказе в 1830–1852 гг.

В начале XIX в. русские овладели всей Закавказской низменностью (долинами Риони и Куры-Аракса) и большими участками периферического хребта Армянского нагорья, однако горные племена, жившие на Главном хребте Кавказа, оставались еще непокоренными. Это создавало для русского правительства проблему внутренней безопасности, сравнимую лишь с проблемой, с которой в те же годы столкнулись британцы на северо-западной границе Индии.

Появление в 1829 г. русской армии в окрестностях Константинополя, а также необычайно легкие победы, одержанные Паскевичем на границах Персии и Турции, сильно встревожили Англию. Эта тревога значительно усилилась в 1833 г., когда для поддержки султана Махмуда II против восставшего египетского вассала Мехмед-Али-паши в Босфоре появился русский флот. Условия русско-турецкого договора, заключенного в Хункар-Искелези, наводили на мысль о том, что Россия стремится установить постоянный протекторат над всей Османской империей. Международное положение осложнялось тем, что правительство французского короля Луи-Филиппа оказывало поддержку Мехмед-Али, поэтому Британия совместно с Россией стремилась не допустить вступления на турецкий престол египетского наместника. Тем не менее с начала 30-х гг. XIX в. многие серьезные политики в Англии были убеждены, что русские планируют вторжение в Малую Азию с целью захвата портов Средиземного моря и Персидского залива. Министерство иностранных дел Великобритании воздержалось от проведения открытой антирусской политики на Востоке, но противодействие экспансии России сделалось традицией британских послов, аккредитованных при турецком дворе (Понсонби, 1833–1841, и Стратфорд Кеннинг, 1842–1856). Такое отношение не могло не создать определенных неудобств для русских в Черном море и особенно на Кавказе.

Турки хорошо знали все тонкости взаимоотношений с горцами и сумели заинтересовать влиятельных англичан теми возможностями, которые могли перед ними открыться, если бы они начали оказывать кавказским племенам поддержку в их сопротивлении русскому управлению. Вести о кровавых столкновениях русских с черкесами, чеченцами и дагестанцами достигли Стамбула в 1832 г. Уже в 1834 г. Понсонби, страдавший, по выражению Мельбурна, крайней русофобией, предложил оказать помощь черкесам и даже отправить к берегам Кавказа британские корабли. Его отчеты, которые он присылал в Лондон, создали в Англии превратное представление о том, что происходило на Кавказе. Сами турки, знавшие об этих событиях не понаслышке, не проявили особого ума в оценке событий 1830–1840 гг. С другой стороны, русское правительство, которое после окончания войны 1829 г. уже собиралось разработать планы систематической ликвидации черкесского сопротивления, было поражено устрашающим размахом восстания, охватившего восточные районы Кавказа в 1830–1832 гг.

Паскевич, пробывший наместником Кавказа весьма недолго, успел только стабилизировать ситуацию в Осетии, где порядок был необходим для нормального функционирования Военно-Грузинской дороги. Он не успел завершить разработку планов по усмирению Черкесии, поскольку получил приказ возглавить подавление Польского восстания 1830–1831 гг. На западном побережье Кавказа создавались русские поселения – южнее Анапы, на берегу большого залива Суджук. В Новороссийске строился порт, а еще южнее, в Геленджике, создавались военно-морская и армейская базы. Паскевич намеревался в первую очередь соединить Геленджик с долиной реки Кубань новой укрепленной линией, пересекающей горы. Позже он предложил создать прибрежную линию от Геленджика до Сухума, чтобы помешать черкесам и туркам поддерживать связь по морю. Неожиданное восстание в восточной части Кавказа вынудило русских отложить завершение этого строительства на несколько лет.

Еще в годы Русско-турецкой войны 1769–1774 гг. горцы-мусульмане Чечни откликнулись на призыв начать газават («священную войну»), с которым к ним обратился таинственный авантюрист шейх Мансур (вероятно, это был итальянец на турецкой службе). В течение последующих 50 лет в горах действовали турецкие и персидские агенты, но большого влияния на развитие фанатичного пуританского движения мюридов (которое во многих отношениях напоминало современное движение ваххабитов в Аравии) они не оказали. В мюридизме элементы мистики сочетались с социальными мотивами. Мюриды представляли собой нечто вроде монашеского военного ордена мусульман, равных и обязанных подчиняться духовному лидеру (имаму). Одновременно они освобождались ото всех обязательств по отношению к старейшинам села и помещикам (беклерам); их священным долгом и целью жизни было умереть в битве против неверных (гяуров).

В 1830 г. первый имам Кази-Мулла собрал несколько сот мюридов в ауле Гюмри и поднял знамя газавата. Он рассчитывал, и не без основания, что их поддержат многие тысячи аваров и чеченцев, стремившихся отомстить русским за карательную экспедицию генерала Ермолова в предшествовавшие войне 1828–1829 гг., взбудораженных пропагандой турецких эмиссаров, работавших в горах во время недавней войны. Имам уничтожил несколько разрозненных русских отрядов и появился с быстро увеличивавшимся войском перед крепостями, стоявшими слева от Кавказской линии. Он перешел Сунжу и Терек, сжег несколько казачьих станиц и разорил город Кизляр. Авары в это время угрожали Дербенту, а другие лезгинские племена начали совершать набеги в долины Кахетии. Крупные банды чеченцев окружили Владикавказ.

Русских это восстание застало врасплох, и им потребовалось три года и концентрация значительного числа войск, чтобы подавить газават. В конце концов армия, состоявшая из 10 тыс. русских пехотинцев и казаков с артиллерией под командованием генерала Вельяминова, взяла штурмом Гюмри, главный оплот мюридов, и Кази-Мулла был убит. Потери русских в течение трехлетней войны составили не менее 3 тыс. человек убитыми и ранеными.

Однако русские не смогли понять, в чем заключалась настоящая сила мюридов, и газават вскоре вспыхнул снова под руководством нового, еще более страшного имама – Шамиля. Сила мюридов заключалась в их вере в то, что война сама по себе является целью, ибо представляет собой средство самоочищения и самопожертвования. Имам не имел никаких материальных целей, не боролся он и за независимость Дагестана и Чечни. Мюриды считали, что они сильно отличались от черкесов, чьи умы почти не были затронуты религией, а вожди их мечтали обрести политическую независимость под протекторатом Турции и надеялись спасти от захвата казаками свои села и земли.

Шамиль знал, как возбуждать в мюридах энтузиазм и фанатизм, однако его пуританизм и требование полного подчинения и жертвенности отталкивало от него простых селян, не входивших в число избранных, но которые должны были терпеть поборы мюридов и наказания русских. Кроме того, радикализм Шамиля вызывал неприязнь у могущественных беков Дагестана, многие из которых, будучи изгнанными из своих домов мюридами, стали искать защиты у русских. Постепенно движение мюридов, зародившееся в Дагестане, стало находить все больше сторонников в Чечне, где естественный примитивный коммунизм отвечал эгалитарным принципам имама.

В Стамбуле движение Шамиля было понято неправильно. Турки считали его детищем своей собственной политической пропаганды и не понимали мистических аспектов мюридской ереси. В британских кругах газават Шамиля расценивался как национальная и политическая борьба против Российской империи, сходная с различными антиимпериалистическими движениями в разных частях Европы и Ближнего Востока, которые в то время вызывали симпатию и энтузиазм у английских либералов. Отдельные личности, которые поддерживали дело черкесов, лелеяли надежды, что можно будет координировать оба движения в западных и восточных районах Кавказа. Путешественники Лонгворт и Белл совершили несколько поездок на побережье Черкесии, где завязали отношения с вождями племен и (совершенно напрасно) лелеяли надежду, что британское правительство начнет оказывать им материальную помощь и дипломатическую поддержку. Был организован тайный подвоз оружия и боеприпасов из Трабзона, а некоторые влиятельные турки вместе с британскими тюркофилами вроде Дэвида Уркварта^[26] создали в Стамбуле Черкесский политический центр, во главе которого встал некий Сефер-бей, получивший образование в России. Турецких мулл, совершенно не знавших местные условия, отправили проповедовать газават среди черкесов.

В 1837 г. вожди черкесских племен, вдохновленные, вероятно, недавним визитом Лонгворта и Белла, отправили русским властям на Кубани ультиматум. Они требовали прекращения работ на новой укрепленной линии, которая строилась от Ольгинского моста на Кубани до Геленджика и после своего завершения должна была окружить все северо-западные земли черкесов.

В то же время император Николай I решил принять энергичные меры, которые должны были положить конец Кавказской войне. Осенью 1837 г. он проехал по своим кавказским владениям: высадился сначала в Геленджике, а потом – в Редут-Кале, откуда отправился в Кутаиси, Тифлис и Ереван. Шамилю было послано приглашение явиться ко двору императора в Тифлисе, чтобы получить царское прощение. После некоторых раздумий имам отклонил это предложение, отказавшись получить личное спасение, поскольку идея газавата запрещала прекращать борьбу. Следующей весной генерал граф Граббе получил приказ императора взять оплот Шамиля в Ахульго и положить конец движению мюридов.

На Западном Кавказе уже начались полномасштабные военные действия согласно плану, составленному Паскевичем семью годами ранее. В июне 1837 г. в Адлере, в устье реки Мзымта, высадились 3 тыс. солдат с 16 орудиями. Одновременно русские продолжали строить крепости на побережье Черного моря южнее Геленджика.

В апреле и мае 1838 г. сильные русские соединения были высажены в Сочи и Туапсе, где после нескольких стычек с черкесами началось строительство фортов. На следующий год основные бои шли между Геленджиком и Туапсе, где в долинах Шахе и Псезуапсе располагалось много богатых черкесских селений. В устье Шахе воевала целая пехотная бригада, которую поддерживали моряки и казаки. Все эти войска понесли крупные потери. Тем не менее русские продолжали строить форт Головинск, а также несколько других крепостей на побережье между Геленджиком и Адлером. Сооружение прибрежной Черноморской линии приближалось к завершению, однако последующие события показали, что ее легче построить, чем защитить.

Тем временем Граббе в восточной части Кавказа одержал крупную победу. После 80-дневной осады он взял Ахульго, оплот Шамиля, расположенный в ущелье Анди-Кёйсу. Тем не менее следующей весной (1840) имам, ободренный вестями, пришедшими с Западного Кавказа, снова возобновил свои набеги.

Зима 1839/40 г. оказалась для черкесов очень тяжелой. После двухлетней войны многие процветавшие когда-то селения были разрушены. Казаки увели с собой за Кавказскую линию тысячи голов скота. Все важные пункты на побережье находились в руках русских, и связь с Турцией была прервана. Черкесские земли оказались зажатыми между Кубанью, линией, шедшей от этой реки к Геленджику, и второй линией, проходившей вдоль реки Лабы.

Однако именно нужда помогла сплотить черкесские племена; весной 1840 г. в Черкесии вспыхнуло общее восстание, которое вскоре приняло угрожающие размеры. Мощные отряды, по 10 и даже 12 тыс. человек, атаковали русские линии обороны и укрепленные прибрежные крепости. Форты Лазаревский, Вельяминовский и Михайловский были взяты штурмом, а их гарнизоны вырезаны. Однако русские вскоре оправились и усилили оборону. Атаку на Головинск отбили. Черкесы объединили свои силы, намереваясь овладеть фортом Абинск, ключевым пунктом новой линии, прикрывавшим дорогу от нижнего течения Кубани в Геленджик. Небольшой русский гарнизон, состоявший из четырех пехотных рот, некоторого числа казаков при 12 орудиях, оказал отчаянное сопротивление и отбросил черкесов. В последней атаке, стремясь преодолеть глубокий ров, прикрывавший главный редут форта, черкесы потеряли 685 человек убитыми. Это поражение, а также прибытие русских моряков, которые должны были оборонять прибрежные крепости, охладили черкесский пыл. В западных горах ситуация более или менее стабилизировалась, однако партизанская война продолжалась. Некоторые русские форты пришлось эвакуировать, другие – укрепили, а их гарнизоны сильно увеличили. Черкесы утратили веру в обещания турецких и британских властей, и это разочарование очень сильно повлияло на развитие событий на Кавказе во время кампаний 1853–1856 гг. Русские, со своей стороны, не смогли до конца усмирить Западный Кавказ, во-первых, потому, что Шамиль в восточной части Кавказа продолжал одерживать победы, а во-вторых, из-за того, что международное положение в странах Причерноморья, с точки зрения России, сильно ухудшилось.

С 1840 по 1842 г. русские войска в многочисленных стычках с мюридами потеряли около 5 тыс. человек, потери экспедиции Граббе против Ахульго довели это число до 9 тыс. В 1843 г. Шамиль снова взял инициативу в свои руки и перенес свои набеги из Чечни в Дагестан. К нему присоединились тысячи новых бойцов, включая знаменитого Хаджи-Мурата, которого обессмертил в своей повести Лев Толстой. Потери русских в этот год возросли до 12 тыс., а мюриды сумели захватить в боях два десятка орудий. У них было множество хорошо обученных артиллеристов, которые дезертировали из русских крепостей, так что пушки пошли в дело. Восстание охватило всю Чечню, а в Дагестане русским пришлось эвакуировать многие важные форты. Восстание мюридов вызвало серьезную озабоченность в Петербурге, и император Николай I приказал перебросить на Кавказ весь V армейский корпус. Операции в Черкесии приостановили и против грозного имама сосредоточили не менее 30 тыс. солдат с многочисленной артиллерией. Такая концентрация сил была максимальной – большей ограниченные коммуникации того времени позволить не могли. Весной 1845 г. командование этими войсками было поручено князю Воронцову.

Воронцов отлично понимал, что завоевать восточную часть Кавказа можно только систематическими действиями. Необходимо было выдвигать вперед оборонительные линии; строить форты, дороги и мосты; вырубать леса и лишать горцев доступа к пастбищам. Концепция многолетней осады естественной кавказской крепости была разработана еще 15 лет назад, во времена Ермолова, генералом Вельяминовым, однако позже, после успешных боевых действий Паскевича против турок, правительство решило, что в длительной осаде нет нужды. В ответ на стремительные набеги мюридов устраивались плохо подготовленные походы на аулы, в которых укрепились имамы. Император не хотел расставаться с надеждой, что войну в горах можно закончить одним ударом, направленным на захват самого Шамиля; и во время подготовки кампании 1845 г. ему удалось навязать свое мнение Воронцову.

Поздней весной того же года две колонны числом 18 тыс. пехотинцев вместе с казаками, имея при себе 50 орудий, под личным командованием Воронцова совершили тяжелый переход по горам и вторглись в долину верхнего течения Анди-Кёйсу. Имам, узнав об этом, снова ушел в леса Ичкерии и сосредоточил свои силы в районе аулов Веден и Дарго. Уже испытывая нехватку продовольствия, Воронцов решил последовать за ним, взяв с собой большую часть своих войск. Форсировав горы, располагающиеся севернее Анди-Кёйсу, он вошел в район Дарго. Шамиль, стремясь избежать сражения, позволил русским захватить аул Дарго.

Не сумев навязать имаму битву, Воронцов решил вернуться на свою базу в Грозный. Он пошел через буковые леса Чечни, где за каждым деревом русских ожидали мюридские снайперы. Лошадей и поклажу пришлось бросить; число раненых непрерывно возрастало. Воронцов ушел из Дарго 13 июля, и ему потребовалась целая неделя, чтобы пройти по лесам 30 миль и добраться до Грозного. Он потерял 4 тыс. человек, включая трех высших офицеров и 200 офицеров других званий.

Шамиль, чей престиж резко возрос, а войска наполнились новыми бойцами, появился в районе Владикавказа и начал угрожать Военно-Грузинской дороге. Его горные банды совершили набеги на Кабарду; казалось, что ему удастся установить прямой контакт с черкесами.

Однако генерал Фрайтаг, руководивший войсками в районе Сунжи, и казацкий генерал Слепцов сумели отбросить Шамиля. Его движение лишилось своего импульса; кабардинцы, традиционно дружественные русским, пришли под руководством своих вождей к ним на помощь, а черкесы, жившие за пределами верхней Кубани, не ответили на призывы имама. Шамиль опасался, что его линии связи с Чечней будут перерезаны, и, повернув назад, во время переправы через Терек чуть было не попал в окружение.

В 1845–1846 гг. движение мюридов достигло своей кульминации, а потом пошло на спад, что, впрочем, стало заметно не сразу.

Книга вторая
Кавказский театр военных действий во время Крымской войны

Глава 4
Операции на границе осенью 1853 г.

Во время революционного кризиса в Европе 1848–1849 гг. была организована русская военная интервенция в Австро-Венгрию. Император Николай I стремился подавить всякое движение, направленное против существующего правительства. Благодаря появлению русской армии в долине среднего Дуная и демонстрации мощи огромной славянской державы, в Австро-Венгрии активизировались славянские национальные группы. Казни, которые вскоре после этого начались в соседних турецких провинциях Босния и Герцеговина, а также война в Черногории стали свидетельством широкого распространения и усиления брожения среди славян Восточной Европы.

Император Николай, несмотря на его нелюбовь ко всем разрушительным движениям, не мог игнорировать эту ситуацию, и его политика – в противовес порожденной договором в Хункар-Искелези в самом начале его правления – теперь была направлена на мирный раздел, с согласия всех ведущих европейских держав, территорий Османской империи.

В то же самое десятилетие Англия, встревоженная усилением влияния России на Ближнем и Среднем Востоке и в Центральной Европе (примером которого стала интервенция русских войск против революций 1848 г.), стремилась проводить более решительную политику в Восточном Средиземноморье. Эта политика нашла поддержку в Париже, где новый император Наполеон III стремился затушевать свой недавний путч попыткой возродить славу наполеоновской Франции.

Русско-турецкая граница в 1853–1856 гг.

Турецкий двор и имперская бюрократия, находившиеся на гребне движения за модернизацию страны, начатого султаном Махмудом II, увидели в сочетании европейских амбиций возможность добиться, при поддержке западных держав, стабилизации своей позиции на Балканах и Ближнем Востоке и положить конец стремлению России установить господство своего флота на Черном море.

Когда летом 1853 г., после провала миссии Меншикова, русские оккупировали румынские княжества, турки, уверенные в поддержке западных держав, решили объявить войну России и ввели свои войска в Валахию, где они 1 ноября одержали победу в битве при Олтенице. Одновременно началось наступление и на Кавказском фронте, и перед тем, как русский флот разбил турецкую эскадру в Синопской битве (30 ноября), на Кавказе шли тяжелые бои. Разгром турок в Синопе спровоцировал вступление в войну Великобритании и Франции.

Получив негативный опыт в войнах с русскими и египтянами в 20–30-х гг. XIX в., имперская османская армия находилась в процессе преобразования из отсталого азиатского войска, характерного для XVIII в. (вроде того, что воевало с Паскевичем), в армию, отдаленно напоминавшую европейские вооруженные силы, появившиеся в Европе после Наполеоновских войн. В течение двух десятилетий десятки европейских офицеров занимались подготовкой кадров для турецкой армии. Среди них были такие выдающиеся деятели, как прусские полковники фон Мольтке (который позже стал фельдмаршалом) и фон Кущковский, британский полковник Фенвик Уильямс; храбрый авантюрист, сражавшийся в венгерской войне, полковник Гийон и польский генерал Хржановский. Одновременно британские морские офицеры занимались реорганизацией турецкого флота.

К 1837 г. в турецкой армии насчитывалось уже 100 низамских (регулярных) батальонов, более или менее обученных, шесть полков сювари (регулярной кавалерии), три полка полевой артиллерии и 40 батальонов редифов (пехоты резерва). В 1842 г. для всех мусульманских подданных султана служба в армии, по прусскому образцу, стала обязательной, и к 1850 г. число регулярных батальонов удвоилось, а количество резевных батальонов выросло в 4 раза. Хотя в турецком батальоне было не более 500–600 человек, численность регулярной османской армии приблизилась к 250 тыс. человек. Ее могли пополнить примерно 150 тыс. человек нерегулярных военных образований, большинство из которых набирались в Азиатской Турции. Решено было также усилить полевую артиллерию шестью полками по 72 орудия в каждом, однако осуществить это намерение до 1853 г. не удалось.

Запланированная организация шести армейских корпусов столкнулась с трудностями, связанными с отсутствием подходящих высших офицеров, которые смогли бы их возглавить. Несколько прекрасных офицеров можно было найти в артиллерии; кроме того, турецкую армию усилили многочисленные венгерские эмигранты, бежавшие из своей страны после событий 1848–1849 гг., но главная слабость этой армии по-прежнему заключалась в отсутствии командных кадров и в особенности офицеров высшего звена. Эта армия не способна была совершать маневры и потому не могла провести ни одной наступательной операции. Зато она хорошо показала себя в обороне, что было доказано в битвах на берегах Дуная.

В Османской империи построили современные фортификационные сооружения в Трапезунде, Эрзеруме и Батуме, много внимания уделили Карсу, который, под руководством полковника Уильямса, превратился в хорошо укрепленную крепость с самыми современными фортификациями. Были составлены планы укрепления Ардагана, но, когда началась война, они еще не были осуществлены.

Турецкий военно-морской флот в Черном море уступал по тоннажу, огневой мощи и обученности моряков русскому.

Летом 1853 г. турки постепенно сосредоточили на кавказской границе значительные силы. В Армении должен был расположиться IV армейский корпус, который, однако, существовал только на бумаге. Турецкая армия в октябре 1853 г. имела несколько подразделений по 15–20 тыс. человек, стоявших в районе Эрзерума, Карса, Ардагана и Батума.

Если рассматривать события с политической точки зрения, то Турция стремилась начать боевые действия до наступления зимы, желая воспользоваться благоприятными тенденциями в мировой политике и сочувственным отношением к ней Англии и Франции, а Россия, наоборот, пыталась оттянуть начало войны как можно дальше. Поэтому военные действия начались в форме турецкого наступления и сравнительно пассивного русского сопротивления на границе.

Внимание России было сосредоточено на Дунае, где находились основные силы турок и ожидалась интервенция ее союзников. Кроме того, было не совсем ясно, каково отношение к войне австро-венгерского правительства. Поэтому в Кавказской армии было оставлено минимальное число войск, необходимое лишь для обороны.

Войска разбросали по обширной территории, а их обязанности и проблемы оказались весьма многочисленны. В западной части Кавказа необходимо было оборонять от черкесских нападений Кубанскую и Лабинскую линии, а также прибрежные посты, и одновременно не допустить высадки турецких или союзных им войск. На Восточном Кавказе было важно сохранять гарнизоны в Чечне и Дагестане и защищать Кахетию от набегов мюридов, которые, как предполагалось, могли вступить в союз с турками.

Осенью 1853 г. на Кавказе располагались пять пехотных дивизий (гренадеры, 13, 19, 20 и 21-я), из которых 19-я и часть 20-й и 21-й были оставлены в горах для поддержки казаков, служивших на оборонительных линиях и в Дагестане. Подразделения другой дивизии находились в мусульманских районах Восточного Закавказья и вдоль персидской границы. Поэтому в распоряжении Воронцова имелись менее двух дивизий, десять казачьих полков, некоторое число драгун и нерегулярные образования грузин, имеретинцев и гурийцев, а также мусульманское конное ополчение – всего около 23 тыс. человек, с которыми он должен был защищать русскую территорию Закавказья. Говорят, что он несколько преувеличил свои возможности, заявив императору, что для борьбы с турками пригодны лишь несколько батальонов.

Ситуация на Западном Кавказе оказалась более благоприятной, чем можно было бы ожидать. В августе Шамиль, собрав под свои знамена около 10 тыс. горцев, перешел Главный хребет Кавказа и напал на Кахетию. Однако князь Аргутинский форсировал горную цепь со стороны долины Самура и создал угрозу для тылов армии Шамиля, который поспешил отступить, не нанеся Кахетии серьезного урона. Турки сильно преувеличили значение этого набега, который внушил им надежду, что имам поможет им разгромить русских. Тем не менее он повлиял на расположение русских войск и заставил осторожного Воронцова оставить в Кахетии и районе Тифлиса большие резервы, несмотря на известия о том, что на границе сосредоточены турецкие войска.

Защита границы была очень слабой. На побережье Черного моря, напротив форта Св. Николая^[27] и севернее реки Риони в Редут-Кале стоял всего лишь один батальон пехоты и небольшое число казаков. Старые турецкие фортификации в Ацхуре, Ахалцихе и Ахалкалаки оставались в том состоянии, в каком они были в 1829 г. Сооружение новых укреплений вокруг Александрополя еще не было завершено.

Оборону границ предоставили полевым войскам – и правильно сделали, поскольку русские хорошо знали, что турки не способны к маневру. Кроме того, русские не ожидали осенней атаки турок, и в начале ноября основная группа войск на границе, в городе Александрополе, еще не сконцентрировалась.

Распределение русских войск, предназначенных для обороны границы, показано ниже.

В ночь с 27 на 28 октября войска Ахмет-паши, командира крепости Батум, неожиданно напали на русский форт Св. Николая, захватили его и взяли гарнизон в плен. Русский батальон с двумя орудиями, посланный на помощь из Озургети (сейчас Махарадзе), прибыл слишком поздно и столкнулся с большими силами турок – около 5 тыс. человек. В течение последующих нескольких дней турки, численность которых была увеличена до 15 тыс., перешли пограничную реку Чолок; в связи с этим гурийские полевые войска вынуждены были покинуть Озургети и отойти в Марани на реке Риони, чтобы прикрыть дороги на Кутаиси. По приказу из Тифлиса гарнизон Редут-Кале был также эвакуирован, и морские коммуникации Закавказья с Крымом через Поти были брошены без боя. Тем не менее турки, опасаясь приближающихся дождей, не пошли дальше Озургети. В конце месяца уничтожение турецкой эскадры в Синопе адмиралом Нахимовым показало, что в поспешной эвакуации русских прибрежных фортов не было никакой необходимости.

Али-паша, командующий войсками Ардагана, оказался менее удачливым. В начале ноября, имея под своим началом около 18 тыс. человек, половину из которых составляли лазы и другие нерегулярные части, он начал наступление на Ахалцихе и Боржомское ущелье. Однако атаки нерегулярных войск на Ацхур и Ахалкалаки были отбиты. 13 ноября Али начал концентрацию своих сил в районе деревни Суфлис, расположившейся на правом берегу Пософ-Чая, в 5 км от Ахалцихе. Али принялся обстреливать город, но атаковать не стал, ожидая подхода новых подкреплений. Князь Андроников, который недавно прибыл в Ахалцихе, сам решил атаковать Али, хотя его силы были более чем в два раза меньше, чем у турок.

Али-паша занимал сильную позицию на вершинах, на которых стояли деревни Суфлис и Садзел. Андроников планировал начать фронтальную атаку и одновременно обойти левый фланг турок вверх по левому берегу Пософ-Чая, но, увидев, что турки скапливаются в одном месте, чтобы отбить фронтальную атаку, он, совершенно в духе Паскевича, неожиданно изменил свой план и отказался от нее. Виленский полк получил приказ взять высоту, на которой стоял Садзел; турецкие воины, скопившиеся за низкими оградами садов Суфлиса, попали под сходящиеся атаки виленских пехотинцев, шедших со стороны Садзел а, и солдат Белостокского и Брестского полков, которые двинулись вдоль правого фланга русских, форсировав по грудь в воде реку Пософ-Чай. Турки начали отступать, сохраняя порядок, но их арьергард был смят, а все орудия захвачены. Отступление вскоре превратилось в бегство, когда на беспомощную толпу пехотинцев налетели казаки и конники имеретинцев. Али-паша потерял 4 тыс. убитыми, ранеными и взятыми в плен, а русские – всего 400 человек. Лазы и другие нерегулярные части (башибузуки)^[28] были рассеяны по окруте.

Начавшееся в то же самое время турецкое наступление из Карса в Александрополь тоже закончилось разгромом. В начале ноября Абди-паша с войском в 30 тыс. человек и 40 орудий медленно двигался из Карса в сторону Александрополя, где, как было известно, русские еще не завершили концентрацию своих войск. Турки устроили свой главный лагерь в районе армянской деревни Сюрегел, расположенной в 25 км от Александрополя на турецком берегу Арпа-Чая. Их патрули форсировали глубокое ущелье этой реки и вторглись на территорию русских. После этого Абди-паша установил большую часть своих пушек на высотах у селения Байиндир, на русском берегу реки Арпа-Чай, с которых можно было держать под обстрелом дорогу из Александрополя на Ереван.

10 ноября князь Бебутов, еще не зная о начале военных действий, выслал в сторону Байиндира сильный отряд, в состав которого входила основная часть полевых войск Александрополя под руководством полковника князя Орбелиани, велев ему разведать обстановку. Спустившись по склону к руслу Арпа-Чая, Орбелиани неожиданно попал под огонь турецких батарей, стоявших на Байиндирских высотах. Русская пехота закрепилась и с большим мужеством выдержала несколько часов концентрированного огня 40 турецких орудий. Однако Орбелиани не смог найти удобных площадок для установки своей артиллерии; князь не решился атаковать сильные позиции турок, а отойти он не мог, зная, что ему в тыл тут же ударит многочисленная турецкая кавалерия. Русскому командующему повезло в том, что Абди-паша не проявил никакой инициативы. Вечером из Александрополя вышел Бебутов со всеми оставшимися у него войсками: тремя батальонами и небольшим отрядом нижегородских драгун. Пройдя вдоль Арпа-Чая, он подошел к туркам с правого фланга. Абди испугался, что Бебутов перережет его коммуникации, снял с позиций орудия и начал отход в сторону Сюрегела. Орбелиани, в свою очередь, вернулся в Александрополь, потеряв 1 тыс. человек, то есть около 20 % своего войска.

Бебутов сумел спасти от гибели отряд незадачливого Орбелиани, а Абди-паша упустил шанс одним ударом в первую же неделю начавшейся войны уничтожить основные полевые силы русских в Закавказье. Никогда еще бездарность турецкого высшего командования не проявлялась так сильно, как в этом бою.

Из России на Кавказ медленно прибывали подкрепления: части 13-й пехотной дивизии – по морю, а 18-й дивизии – по суше. Железных дорог в этих краях еще не было, так что пехотинцам пришлось совершать длительные переходы, в ходе которых численность личного состава из-за ужасных условий часто сокращалась наполовину. Небольшая часть этих подкреплений в конце ноября добралась до Бебутова, и, получив известия о победе Андроникова под Суфлисом, князь решил начать наступление. Те же самые известия напугали Абди-пашу, который покинул Сюрегел и двинулся в Карс. Он занял сильную позицию, перекрывавшую дорогу из Александрополя в Карс: на высотах у селения Башгедиклер, которые нависали над долиной Каре-Чая с юга. Абди имел 48 орудий, 20 из которых были сведены в одну крупную батарею на горе Оджузлу, прикрывавшую правый фланг турок. В лагере Башгедиклер находились 36 тыс. солдат, включая 20 тыс. нерегулярных пехотинцев и одну бригаду кавалерии; остальные башибузуки и курды сомнительной стойкости заняли оборону на фиксированной позиции или приготовились к маневренной битве. 1 декабря пришло сообщение, что русские приближаются со стороны Сюрегела; осторожный Абди в это время был в Карсе, и войсками командовал храбрый и самоуверенный Ахмет-паша, который подверг критике действия своего командира под Байиндиром. Имея огромное преимущество в живой силе, Ахмет решил без промедления атаковать русских. Произошла типичная для кавказских условий битва, в которой отлично проявила себя закаленная в боях кавказская кавалерия, а молодая, недостаточно подготовленная турецкая регулярная армия снова продемонстрировала свое неумение совершать маневры.

Иностранные офицеры, служившие у Ахмета советниками, разработали план, согласно которому 5 тыс. низамов и 5 тыс. конников должны были на большую глубину обойти русский правый фланг, а 10 тыс. башибузуков и курдов смять их левый фланг. Бебутов предвидел турецкий флангоый обход и, пока его резервы сдерживали беспорядочные турецкие атаки, нанес основной удар по батарее на горе Оджузлу, имевшей 20 орудий. Первая атака грузинских гренадер была отбита с большими потерями – в ней погиб сам Орбелиани и большинство старших офицеров. В ходе второй атаки, которой более умело руководил князь Багратион, командовавший эриванскими гренадерами, батарея была взята. Последовала яростная штыковая схватка среди каменных домов селения Оджузлу, в результате которой низамы отступили. Атака на русский левый фланг, предпринятая курдами и башибузуками, после потери горы Оджузлу захлебнулась. На правом фланге князь (Ясон) Чавчавадзе с шестью эскадронами нижегородских драгун и конным грузинским ополчением отбил мощные атаки восьми батальонов низамов и турецкой регулярной кавалерийской бригады. Наконец, в ходе контратаки драгун и полка терских казаков турецкая кавалерия была обращена в бегство и захвачены четыре пушки.

Вся турецкая армия отступала теперь к Карсу; ее потери в Башгедиклерской битве были очень большими: половина всех орудий и весь обоз с продовольствием, а также 6 тыс. человек убитыми, ранеными и взятыми в плен. Потери русской армии составили 1,3 тыс. человек; храбрый полк грузинских гренадер полег почти полностью.

Накануне Башгедиклерской битвы произошло сражение в Синопской бухте, в результате которого в войну вступили Британия и Франция. В начале ноября турки предлагали послать мощную эскадру к берегам Кавказа, но английский посол возражал против этого. В середине месяца в Синоп была отправлена более слабая эскадра (7 фрегатов, 3 корвета и 3 вооруженных парохода). Русские полагали, что она предназначалась для защиты транспортов, перевозивших подкрепления в Трапезунд и Батум. 30 ноября эскадра адмирала Нахимова (6 линейных кораблей и 2 фрегата) вошла в порт Синоп и после мощного обстрела сожгла или потопила все турецкие корабли, за исключением одного парохода, которому удалось спастись^[29]. Потери русского флота составили всего лишь около 200 человек, зато на турецких кораблях огромному числу моряков и солдат пришлось «испить щербет мученичества». Намик Кемаль, знаменитый турецкий писатель XIX в., создал драму «Акиф-бей», фоном для которой послужила Синопская битва (жители Чюрюксу в этой пьесе обсуждают эту битву).

На какое-то время победы при Башгедиклере и Синопе обезопасили позиции русских на Кавказе, однако Синопское сражение произвело на британскую и французскую публику удручающее впечатление. 3 января 1854 г. Англия и Франция вступили в войну, что сразу же создало угрозу господству России на Черном море. Власти России расценили это как дурное предзнаменование и для Кавказа.

Глава 5
Операции в Гурии и Кахетии. Сражение при Куру-Дере. Лето-осень 1854 г.

Наместник Кавказа князь Воронцов рассматривал появление франко-британского флота в Черном море как огромную угрозу не только для кавказского побережья, но и для всех русских владений, расположенных южнее Главного хребта. Тифлис настойчиво требовал подкреплений; ранней весной туда прибыли три драгунских полка и шесть полков донских казаков. Однако в связи с ухудшением ситуации на Дунае и с угрозой вторжения в Россию стало очевидно, что больше подкреплений не будет. Здоровье обеспокоенного и удрученного наместника сильно ухудшилось, и он покинул Тифлис; вместо него остался генерал Рид^[30]. Он был настроен крайне пессимистично: опасался высадки франко-британского экспедиционного корпуса и персидской атаки на реке Араке. В своем докладе императору он советовал эвакуировать все русские гарнизоны с мусульманских территорий Восточного Кавказа, включая Дербент и с таким трудом завоеванные позиции в Дагестане, а также временно оставить Грузию, Имеретию, Мингрелию и Гурию. Он предлагал ограничить русскую оборону защитой Кавказской линии к северу от Главного хребта, вдоль рек Кубань, Сунжа и Сулак. Император Николай I с негодованием отверг пораженческие предложения Рида, снял его с поста руководителя военной администрации Кавказа и назначил на эту должность князя Барятинского (будущего победителя Шамиля). Офицеры, служившие на границе, ни в коей мере не разделяли опасений наместника Тифлиса, и дальнейшее развитие событий показало, что император оценил ситуацию правильно.

Политические страхи оказались сильно преувеличенными, а последующие события показали, до какой степени могут быть необоснованными политика и стратегия, если они базируются на предположениях, строящихся исходя из внутренних перемещений войск во вражеском государстве, – даже если правительство этой страны само ожидает успеха от этих передвижений.

На территории, где многочисленное население, состоящее из враждебных друг другу сообществ, подвергалось воздействию различных иностранных влияний и где численность оккупационных войск, рассеянных на огромной территории в виде относительно небольших отрядов, не превышала 100 тыс. человек регулярной армии и казаков, возникали различные проблемы.

Настоящая опасность таилась в возможных черкесских атаках, поддержанных войсками союзников с моря, и во вторжении Шамиля в Кахетию. Кроме того, не было полной уверенности и в том, что «мирное» мусульманское население Восточного Закавказья останется лояльным к России, узнав об успехах турецких и союзных войск или о персидском вторжении.

Вероятность турецкого наступления и мусульманских атак помогла русской администрации приобрести горячую поддержку со стороны грузинских и армянских христиан. После Кахетинского восстания 1812 г. у Российской империи практически не было проблем с грузинами и никогда – с армянами. Некоторые грузинские офицеры разделяли идеи декабристов; в Гурии вспыхнуло несколько небольших крестьянских восстаний. В годы войны 1828–1829 гг. грузины (за исключением гурийцев, которым турки угрожали напрямую) весьма неохотно вступали в ряды русской армии, и Паскевичу было гораздо проще набрать мусульман в два своих великолепных полка нерегулярной конницы. Однако в последней четверти XIX в. грузинская знать попала под влияние русского образа жизни (особенно военного), и многие грузинские офицеры, а также офицеры смешанного грузинско-армянского происхождения добились в императорской армии командных постов: Андроников, Бебутов, Орбелиани, Багратион, Чавчавадзе и Эрнстов. В тот период в Грузии не было серьезных антироссийских настроений – ни среди дворянства, ни среди крестьянства. Грузинский национализм появился в конце века уже в буржуазной среде.

Опасаясь турок и своих мусульманских соседей, крестьяне не отставали от дворян в демонстрации преданности России. Призыв князя Воронцова, очень популярного на Кавказе человека, был встречен с энтузиазмом. В Имеретин и Восточной Грузии было набрано четыре регулярных батальона, а в Картли и Кахетии, которым угрожали свирепые мюриды Шамиля, – десять дружин по тысяче человек в каждой. В Имеретин 5 тыс. человек ушли в ополчение, в Гурии – 3 тыс. (традиционно гурийцы считались лучшими стрелками) и около 2 тыс. – в Мингрелии. Некоторые из этих частей, в особенности гурийские и имеретинские дружины, проявили отличные бойцовские качества и составили очень ценное пополнение для 20-тысячной русской армии на Кавказе.

Надежды, которые турки возлагали на горцев, вскоре рассеялись; оказалось, что у мюридов и черкесов почти не было общих интересов, а самих черкесов разделяла межплеменная вражда. Когда весной 1854 г. в Черном море появился флот союзников и русские приступили к эвакуации всех прибрежных крепостей к югу от Анапы, казалось, что настало время для восстания черкесов. Однако в Стамбул прибыл наиб, или посол, Шамиля в Черкесии Мухаммад Амин и стал жаловаться на то, что черкесы не хотят подниматься против России. В Сухум был отправлен Сефер-бей, глава Черкесского комитета, созданного в Стамбуле, эмигрант, служивший когда-то в русском кавалерийском полку. Его сопровождал другой эмигрант, называвший себя «Бехчет-паша». Бехчет остался в Сухуме для переговоров с абхазами, а Сефер поехал в Туапсе. Здесь шапсуги встретили его без особого энтузиазма, однако в Анапе, у натухаев, он получил более горячий прием. В Сухуме Бехчет обнаружил, что правящая в Абхазии семья князей Шервашидзе разделилась на два лагеря: христианские князья придерживались пророссийской ориентации, а Искандер (Александр) Шервашидзе, мусульманин, был готов сотрудничать с турками и просил признать его правителем Абхазии, а также присоединить к его владениям соседнюю мингрельскую область Самурзакан.

Территориальные претензии князя Александра сильно затруднили переговоры с князьями Дадиани в соседней Мингрелии. Это была последняя княжеская семья в Грузии, которая сохранила относительную независимость при русском правлении. На регентшу, княгиню Дадиани^[31], оказывал определенное влияние французский учитель, подвизавшийся при ее дворе в Зугдиди, однако эта дама предпочла воздержаться от помощи туркам, поскольку мингрельское крестьянство в течение нескольких веков страдало от опустошительных набегов турок и абхазов. Все переговоры прекратились, когда побережье от Анапы до Редут-Кале стало ничейной землей; только в устье реки Кодор и других местах неподалеку от побережья сохранились небольшие контингенты русских войск.

Турки не хотели отказываться от своих планов наступления на Кавказе и предлагали союзникам высадиться на побережье и начать тройное наступление из Батума, Ардагана и Карса на Кутаиси, Ахалцихе и Александрополь. Их главными целями были общее восстание мусульманского населения и захват Тифлиса.

Однако союзники не проявили интереса к турецким предложениям. Британия мечтала уничтожить господство русского флота на Черном море и стабилизировать позиции Османской империи на Балканах и в Малой Азии. Один лишь Пальмерстон, возможно, предвидел более широкие перспективы общего европейского наступления на Российскую империю, включая использование потенциальных национальных движений в русских владениях, однако осуществить эти планы не позволила чрезмерная чувствительность Пруссии и Австрии по поводу Польши.

Луи-Наполеон вынашивал романтические мечты о реванше за поражение своего дяди в 1812 г. Однако в первую очередь он собирался отомстить за крупное дипломатическое поражение, которое понесла Орлеанская монархия во время Ближневосточного кризиса 1841–1842 гг. В союзе с сильной морской державой – Британией – он предвкушал легкий и быстрый успех.

Главной задачей союзников стало уничтожение российского Черноморского флота; все другие цели были подчинены этой. Однако для ликвидации российского флота необходимо было захватить его хорошо укрепленную базу – порт Севастополь, который нельзя было уничтожить одной лишь атакой с моря. Союзники понимали необходимость нападения на город со стороны суши, но для этого необходимо было иметь огромный транспортный флот, а уже одно это исключало проведение крупной операции на Черноморском побережье. Проблема транспортировки войск занимала все внимание и все силы союзников; на турецкой территории, в болгарских портах Варна и Каварна, создали временные базы. Необходимо было также держать лучшие войска турецкой армии в крепостях, расположенных в этом четырехугольнике, чтобы защитить его базы от русского нападения с территории Добруджи или из-за Дуная.

Британские и французские наблюдатели посетили Кавказское побережье, но ни перспектива эффективных действия со стороны черкесов, ни условия, в которых находились турецкие войска в Армении, не произвели на них особого впечатления.

Интересно поразмышлять о том, как развивались бы события, если бы главные действия союзников были направлены на изгнание России с Кавказа. Они, пользуясь господством своего флота на море, могли бы беспрепятственно перевозить сюда войска и отрезать Северный Кавказ от всей остальной России; однако русские все равно могли бы доставлять воинские подкрепления в Дербент и Баку по длинному Волго-Каспийскому пути. Несмотря на мрачные прогнозы генерала Рида, Россия, скорее всего, сумела бы подавить любое выступление мюридов, движение которых в ту пору, несомненно, находилось в упадке. Одновременно союзники не смогли бы добиться решающих побед, высадив свои войска на побережье Кавказа, а если бы они вторглись в болотистые равнины Мингрелии (что они и сделали в 1855 г.), то русские, сосредоточив свои силы в Сурамских горах, навязали бы им кровопролитные бои.

Завоевание Кавказа, даже если бы союзникам удалось этого добиться, не стало бы долговечным, если бы они не создали здесь постоянный военный протекторат, который противостоял бы возродившейся мощи России. Турецкая империя, которая уже демонстрировала признаки близкого распада, не способна была выполнять обязанности защитницы различных народов Кавказа и решать связанные с этим проблемы. А любая западная держава смогла бы организовать защиту и оборону этих мест от русского реванша только в том случае, если бы ей удалось создать безопасные линии коммуникаций, а для этого inter alia^[32] потребовалась бы оккупация проливов и закамуфлированный протекторат над Османской империей и контроль над ее вооруженными силами.

Для морской державы вроде Великобритании оккупация и защита Кавказа создала бы проблемы, сравнимые по своей сложности с проблемами удержания Индии и Египта. Разница заключалась бы в том, что связь с Индией и Египтом осуществлялась в основном по морю, на Кавказе же оккупировавшая его морская держава находилась бы под постоянной угрозой нападения со стороны более удачно расположенной сухопутной соседки, а безопасность морских коммуникаций во многом зависела бы от различных составляющих международной политики. Такая проблема возникла, но уже в современном виде, в 1919–1920 гг., и решения ее по тем же самым политическим и стратегическим причинам так и не нашлось.

Офицеры армии союзников, посетившие Трапезунд, Эрзерум и Карс, не изменили своего скептического отношения к способности турецких армий одержать победу на Кавказе. Войскам пришлось пережить тяжелую зиму; они были плохо одеты и получали скудное питание; в Карской и Эрзерумской областях свирепствовал тиф и другие заболевания, которые вызывает переохлаждение и отсутствие гигиены. В Батуме смертельная форма малярии уничтожила половину размещавшихся здесь войск. Тем не менее по морю и по сухому пути на Кавказ постоянно прибывали подкрепления. Корпус Селим-паши, стоявший между Батумом и Озургети, насчитывал 40 тыс. человек; половина из них относилась к регулярным войскам. В Карсе новый сераскир Мустафа Зариф-паша командовал войском, в котором было около 40 тыс. регулярных войск и 20 тыс. – нерегулярных; в Эрзеруме располагался резерв из 20 тыс. солдат. В Баязете для атаки на Ереван было сосредоточено 8 тыс. бойцов регулярной армии и около 10 тыс. курдов под руководством другого Селим-паши. Район Ардагана охраняли лишь нерегулярные соединения лазов и курдов. Если не считать осадных орудий в крепостях, многие из которых уже давно устарели, в турецкой артиллерии было в два раза меньше пушек, чем в русской армии. Учитывая все эти факты, непредвзятый наблюдатель сделал бы вывод, что наступательные амбиции турок не соответствовали их силам.

Русское полевое командование знало о турецких планах общего наступления; воодушевленные победами, одержанными в ходе кампании 1853 г., русские собирались перейти в контрнаступление. Однако их силы были ограничены требованиями обеспечения внутренней безопасности.

Следует отметить, что 19-я пехотная дивизия и части 20-й и 21-й пехотных дивизий, со всеми полками кубанских и терских казаков и несколькими полками донских казаков остались стоять на Кавказской и Лезгинской линиях, чтобы отразить, в случае необходимости, нападение лезгин и черкесов. Это составляло около половины всех русских войск на Кавказе^[33].

С русской стороны в кампании 1854 г. участвовали:

Кампания 1854 г. началась довольно поздно – в начале июня – и поначалу развивалась в западных низменностях Кавказа, где климатические условия наиболее благоприятны. Отсутствие крупных сил турок в районе Ардагана позволило укрепить гурийскую группировку за счет подразделений из Ахалцихе. В первую неделю июня Андроников выслал сильный разведывательный отряд под командованием князя Эрнстова (два пехотных батальона, 1 тыс. человек гурийского ополчения, 300 казаков с четырьмя пушками) из Марани в Нигоети, по дороге, ведущей в Озургети. 8 июня Эристов был атакован (но не внезапно) отрядом лазских нерегулярных войск Хасан-бея, который насчитывал 8 тыс. человек. После жестокой стычки атака была отбита; турки потеряли в ней 2 тыс. человек и 2 орудия. 15 июня Андроников привел свои главные силы в Озургети, а Селим-паша отступил, форсировав пограничную реку Чолок.

Турки создали укрепленную позицию, прикрывавшую дорогу из Озургети в Кобулети. Она располагалась напротив моста через Чолок; ее правый фланг выходил на дорогу, а левый был прикрыт густым лесом. Они решили, что в уничтожении моста нет никакой необходимости; лазские ополченцы внимательно наблюдали за густыми зарослями кустарника на речном берегу. На возвышенности турки установили 13 орудий, снаряды которых должны были лететь поверх оврага, создавая некоторое мертвое пространство для русского наступления.

Утром 15 июня турки увидели русских солдат уже на другом берегу реки – они перешли Чолок по мосту и вброд в тех местах, которые отыскали для них гурийцы. Селим-паша позволил Андроникову безо всяких помех развернуть свои колонны. Справа, напротив турецкого левого фланга в лесу, Андроников поставил генерала Майделя с двумя куринскими и двумя литовскими батальонами; слева, у моста – генерала Брюннера с двумя оставшимися литовскими батальонами и двумя брестскими. В резерве остались два других брестских батальона, один белостокский батальон и казаки с гурийской и имеретинской конницей. Скромной артиллерии Андроникова (одна полевая и одна горная батарея) оказалось достаточно, чтобы подавить огонь турецких орудий.

Главная атака Андроникова была направлена на левый фланг противника; два куринских батальона пошли во фронтальную атаку, а литовцы обошли позиции турок по лесу. Однако куринцы, знаменитые своей храбростью, не смогли захватить упорно обороняемые окопы врага и были отброшены назад с большими потерями. Увидев это, Андроников быстро бросил в дело все свои резервы, а два батальона Брюннера были сняты с левого фланга русских для усиления отрядов, совершавших обходной маневр по лесу.

Во время второй атаки пехота снова дошла до турецких окопов, и турки, увидев несущихся на них гурийских и имеретинских всадников, наконец дрогнули и отступили. Селим-паша, потеряв 4 тыс. человек и все свои орудия, ушел в Батум. Русские потери составили около 1,5 тыс. человек. Больше всего погибло солдат Куринского полка и грузинских ополченцев, которые сражались очень храбро, хотя это была их первая битва.

Андроников даже не стал вводить свои войска в Кобулети (поскольку у него не было такого приказания) и отошел за Чолок, ибо его оборонительное задание было выполнено. Операции в Гурии прекратились до конца года.

За успешными операциями на крайнем правом фланге русских вскоре последовали и победные действия – на левом. В конце июня Ереванская группировка под командованием генерала барона Врангеля, в состав которой входило около 5 тыс. человек и 12 орудий, вышла из Игдыря, где северные склоны Агры-Дага спускаются к плоской долине Аракса, и пересекла турецкую границу. В начале июля Врангель получил информацию о том, что турки (примерно 9 тыс. пехотинцев и 7 тыс. солдат нерегулярных войск), имея всего лишь 4 орудия, заняли Ченгельский перевал (20 373 м), по которому проходила главная тропа из Баязета в Игдырь по горам Агры-Даг. Совершив очень тяжелый переход, Врангель атаковал позицию противника в ущелье между массивами Ченгель и Памук-Даг и вытеснил его оттуда. Турки потеряли 2,5 тыс. человек убитыми и взятыми в плен. Часть турецкого войска рассеялась в пустынных высокогорьях Агры-Дага, а основная масса курдского ополчения вернулась в свои селения. Потери русских составили менее 400 человек, и 19 июля Врангель занял Баязет, где обнаружил внушительные запасы продовольствия и фуража.

В течение июня – июля исчезла и угроза диверсий мюридов против русского тыла. Имам с меньшими, чем в предыдущем году, силами сделал попытку вторгнуться в Кахетию. Он спустился в Алазанскую долину, но не сумел захватить ни одной русской крепости на Лезгинской линии. 16 июля князь Давид Чавчавадзе с небольшой мобильной конной колонной в составе четырех эскадронов нижегородских драгун, казаков и Кахетинской дружины (2,5 тыс. человек в целом) встретил орду мюрида (8 тыс. человек) в Шилди и рассеял ее^[34]. Осень и зима на Лезгинской линии прошли без всяких инцидентов.

Решающие битвы кампании 1854 г. происходили не на флангах и не в тылу, а на главном направлении – между Карсом и Александрополем, где сосредоточились основные силы противоборствовавших сторон. Князь Бебутов имел в своем распоряжении около 20 тыс. человек (13 тыс. пехотинцев, 3 тыс. кавалеристов и 4 тыс. конных ополченцев и 68 орудий). Восемь гренадерских батальонов и 16 эскадронов бригады драгун составляли цвет русской армии и значительно превосходили по боевой выучке любые соединения турок, которые те могли против них выставить. С другой стороны, армия паши Мустафы Зарифа, включавшая в себя 6 тыс. солдат гарнизона крепости Карс, превосходила по численности русские войска в три раза. Сераскир мог выставить на поле боя около 50 батальонов регулярной пехоты (35 тыс. человек), четыре кавалерийских полка и 14 тыс. бойцов нерегулярной конницы. Кроме того, у него было 80 полевых орудий. Конное ополчение состояло в основном из курдов, хорошо знавших условия своей страны, а в формированиях низамов служили анатолийские и сирийские рекруты, часть из которых была довольно прилично обучена. В штабе сераскира находились британские, французские, польские и венгерские офицеры, получившие европейское образование. Среди них были англичанин венгерского происхождения Гийон и полковник Кмети; оба этих офицера заслужили репутацию храбрых и умелых вояк в ходе Венгерской кампании 1848–1849 гг.

В начале мая турецкая армия сосредоточилась вокруг Карса. Ее передовые соединения находились в Хадживели в долине реки Куру-Дере^[35] – западного притока Арпа-Чая, который огибает Аладжинский массив с севера и востока.

Бебутов, занятый проблемами снабжения людей и животных, не покидал Александрополя до середины июня, пока не убедился, что летом на Карском плато будут прекрасные пастбища для его лошадей. Русский лагерь был создан к югу от Каре-Чая, между Полдерваном (на дороге из Александрополя в Карс) и селением Куру-Дере. На крайнем левом фланге русской позиции высилась одинокая гора Караял, служившая отличным наблюдательным пунктом. Неподалеку от нее находилось селение Оджузлу и поле прошлогодней битвы.

С 3 июля по 4 августа русские стояли на месте и вели наблюдение с Караяла. В тот же самый период турки не спеша продвигались в направлении русской границы. К середине июля они перебросили основную часть своих сил в окрестности Хадживели; их палатки были разбросаны на плато, которое полого поднималось к склонам Аладжи-Дага. Их фронт протягивался на расстояние 13–16 км от Куры направо, до двух высот, которые назывались Большая и Малая Ягны – слева.

Обе армии в течение примерно трех недель вели наблюдение друг за другом, не начиная сражения. Произошло лишь несколько стычек между патрулями. Командующие обеих сторон сомневались в исходе битвы и ждали осени, чтобы вернуться на свои квартиры. Однако и Тифлис, и Стамбул проявляли недовольство затянувшимся бездействием армий; наконец иностранные советники сераскира убедили его начать боевые действия.

В ночь с 3 на 4 августа русские патрули доложили о том, что турецкие грузовые караваны движутся в сторону Карса. Подумав, что турки начали отступление, и желая положить конец обвинениям в бездеятельности, Бебутов решил преследовать врага. В ночь с 4 на 5 августа русские караваны ушли в сторону Александрополя, и на рассвете 5 августа Бебутов отдал приказ об общем наступлении. Вскоре русская армия встретилась с наступающей турецкой и в Куру-Дере (как и в Башгедиклере годом раньше) произошло сражение.

Генеральный план этой битвы (как и за год до этого) составил английский солдат удачи Гийон. Он снова решил воспользоваться численным преимуществом турок, чтобы сокрушить русские фланги. Он предложил внезапной атакой башибузуков на рассвете захватить русский наблюдательный пост на горе Караял. Здесь планировалось закрепиться четырем батальонам стамбульских стрелков. Их должно было поддержать наступление 16 сирийских батальонов Керим-паши, а также два полка сювари и огонь 32 орудий. Керим-паше поручалось отвлечь внимание главных войск противника, а полковник Кмети в это время, перейдя на левый фланг с 16 анатолийскими батальонами, двумя кавалерийскими полками и 18 орудиями, должен был атаковать русских со стороны низины между Караялом и селением Куру-Дере. В это же самое время нерегулярной курдской кавалерии приказали обойти правый фланг русских в районе деревни Полдерван. В резерве остались 12 батальонов и 30 пушек Мустафы Зарифа.

Недостатком плана Гийона было то, что предполагалось действие турецких войск тремя группами, отделенными друг от друга большим пространством: перед тем как в дело вступит Кмети, Керим-паша должен был выдержать сопротивление всей русской армии. Кроме того, русские кавалерия и артиллерия на конной тяге значительно превосходили по своим боевым качествам турецкие, благодаря чему Бебутов получал возможность отражать атаки противника по очереди.

Бебутов, который еще рано утром понял, что сражение неизбежно, начал поспешно развертывать свои войска. Однако он совершил большую ошибку, очень странную для такого опытного командира, полагая, что оборона наблюдательного пункта на горе Караял была усилена, хотя на самом деле об этом позабыли. Поэтому башибузукам удалось взять его внезапной атакой, и на горе окопались стамбульские стрелки, которые теперь могли обстреливать русские позиции продольным огнем. Бебутов, желая исправить положение, отдал приказ бригаде генерала Белявского (куда входили Белевский пехотный полк, два батальона Тульского полка и одна батарея, два тульских батальона в резерве) отбить высоту. Одновременно четыре эскадрона драгун Новороссийского полка завязали на крайнем левом фланге бой с башибузуками.

Справа от Белявского, поддерживая связь с главными силами пехоты, располагалась кавалерийская группа, состоявшая из драгун Тверского полка, шести эскадронов – нижегородского, казаков, мусульманской нерегулярной конницы и одной конной батареи. Справа от кавалерии бригада гренадеров, прикрывавшая основной артиллерийский парк, который состоял из пяти батарей, поспешно развертывалась вдоль северного края низины, расположенной перед селением Куру-Дере. Бебутов считал, что гренадеры стояли напротив центра турецких войск, но в действительности перед ними располагалось лишь левое крыло группы Керим-паши. Кмети уже начал движение влево против русского правого фланга, который в тот момент прикрывали лишь шесть эскадронов новороссийских драгун, некоторое число казаков, мусульманское ополчение и одна конная батарея. В резерве у них были всего два батальона Рязанского полка с отрядами казаков, мусульманской конницы и одна батарея.

Вокруг горы Караял разгорелся жестокий бой. Атака стамбульских стрелковых батальонов заставила Белявского отвести назад свой левый фланг, в то время как сирийцы при поддержке двух батарей пошли в атаку на его открытый правый фланг. Белявскому пришлось отказаться от задачи взять гору, ибо он с трудом удерживал свои позиции. Тверские драгуны решительным броском отбросили назад сирийских пехотинцев и захватили две турецкие батареи, но туркам удалось увести с собой восемь орудий.

Керим-паша привел подкрепления, стамбульские стрелки спустились с горы Караял и окружили левый фланг русских, а сювари храбро бросились в атаку на каре, которое образовал один из батальонов Белевского полка. На правом фланге войск Белявского кавалерия (нижегородские драгуны и донские казаки при поддержке батарей, стрелявших шрапнелью) снова пошла в атаку на сирийскую пехоту. Сирийцы бились очень храбро и в один момент захватили четыре русских орудия.

Нижегородские драгуны понесли тяжелые потери – у них погибла половина рядовых и 23 офицера из 32. Однако их отчаянные атаки дали пехоте возможность восстановить свои силы, и Белявский самолично повел в штыковую атаку кавказских стрелков и несколько смешанных рот, составленных из солдат русских полков. Сирийцы были жестоко наказаны и начали отступать на юг. Одновременно стамбульские стрелки под натиском драгун Новороссийского полка стали покидать Караял, теснимые в сторону Оджузлу. Увидев, что регулярные войска отступают, башибузуки и курды разбежались. Было еще только 8 часов утра, но чаша весов на левом фланге определенно склонялась в сторону русских.

Как только положение на левом фланге стабилизировалось, Бебутов начал атаку на правый, которую он считал решающей. Около 8 часов утра вдоль северного края низины, тянувшейся перед Куру-Дере, развернулись две линии гренадер, поддерживаемые огнем пяти батарей. Увидев, что над левым флангом Керим-паши нависла угроза, Мустафа Зариф бросил ему на помощь все свои пехотные и артиллерийские резервы. Однако русская артиллерия вскоре заставила замолчать турецкие пушки, а гренадеры плотно сомкнутыми рядами пошли в атаку. Сирийская пехота оказала им упорное сопротивление, и один батальон грузинских гренадер, отбивая контратаку, потерял две трети своих солдат. Неожиданно турецкие резервные батальоны, брошенные в битву последними, дрогнули и начали в беспорядке отступать. Турецкие артиллеристы подались назад, а один полк сювари бросился в атаку на наступавшую русскую пехоту, которая вынуждена была организовать каре. Бебутов послал в бой членов своей свиты, велев им остановить турок.

Тем временем на турецком левом фланге войска полковника Кмети продолжали ставший уже ненужным обход русского фланга. Рано утром толпы курдов и башибузуков появились на берегу Каре-Чая и двинулись к Полдервану. Бебутов усилил свой правый фланг полком казаков и бригадой мусульманских конников. Это помогло сдержать курдов и башибузуков, но после 8 часов, когда Кмети начал атаку большими силами анатолийской пехоты, Бебутов послал против нее драгун Тверского полка и остатки своих резервов (два батальона Рязанского полка и одну батарею) под командованием генерала Баговута. Около 9 часов началось жестокое сражение. Русская кавалерия без труда рассеяла курдов и башибузуков, потом разбила бригаду сювари и захватила ее конную батарею. Анатолийская пехота атаковала волнами, но ее сдерживали два Рязанских батальона, а Тверские и Новороссийские драгуны окружили ее с флангов. После 10 часов Бебутов, обеспечив защиту своего левого фланга, усилил правый двумя батальонами Тульского полка и одной батареей. Кмети, узнав о том, что в центре и на правом фланге турки потерпели поражение, начал отводить свои войска. Русская кавалерия, измученная боем, преследовать их не стала.

Основные силы турок отступали в Карс тремя отдельными группами, сохраняя порядок; им удалось спасти большую часть своей артиллерии. Потери сераскира были значительными: не менее 8 тыс. человек убитыми и ранеными; 2 тыс. попали в плен, 16 пушек было захвачено. После разгрома около 10 тыс. бойцов ополчения дезертировали в свои селения. Русские потери тоже были велики: 3 тыс. человек, что составило 15 % всей армии, участвовавшей в бою.

План битвы, составленный Гийоном, был весьма разумным, но он не учел того, что войска, которые находились в его распоряжении, были плохо обучены. С другой стороны, Бебутов, несмотря на большие потери в бою за гору Караял, которую позабыли укрепить, снова продемонстрировал свой богатый боевой опыт, способность наблюдать и точно оценивать быстро меняющийся ход битвы. Русский командующий всегда чувствовал нерв сражения и быстро направлял свои войска туда, где они требовались в данный момент. Он умело воспользовался преимуществом диспозиции русских войск внутри полукруга, образованного тремя разными турецкими группами. Битва состояла из трех последовательных этапов, во время которых турки были разбиты по очереди. Турецкие регулярные войска (низамы), в особенности батальоны сирийцев, сражались с большой храбростью, огонь новых турецких стрелковых батальонов был очень точен; новые соединения регулярной кавалерии храбро атаковали противника, не считаясь с потерями; артиллеристы умело обслуживали орудия – им не хватало лишь мобильности. Русские поняли, что новая турецкая армия еще не научилась маневренной войне, но, защищая свои фортификации, может стать серьезным врагом.

Потеряв в бою много солдат, Бебутов понял, что у его войск нет сил для взятия Карса, и с приближением осени они пересекли границу и ушли в Александрополь.

Победа при Куру-Дере помогла русским избавиться от тревоги за безопасность горных областей и районов, расположенных на границе с Персией. Поражение своих друзей в борьбе с русскими произвело огромное впечатление на Шамиля, и не только в зимние месяцы, но и во время кампании 1855 г. он лишь осторожно наблюдал, как будут развиваться события, не предпринимая никаких серьезных шагов ни в Чечне, ни в Кахетии.

Переговоры о соглашении с Персией, которые бесконечно затягивались с лета 1853 г., были теперь быстро завершены. Стороны подписали «тайную» конвенцию, в которой Персия подтвердила свое стремление соблюдать нейтралитет, а русские отказались от персидской контрибуции, которая должна была быть выплачена по условиям Туркманчайского договора, но так и не поступила в Россию.

Глава 6
Осада Карса. Операции в районе Алашкерта. Турецкое вторжение в Западную Грузию, 1855–1856 гг.

В начале осени 1854 г. все внимание высшего командования противника было приковано к Крыму, где ожидалась быстрая победа над русскими. Однако в ноябре стало ясно, что без длительной осады Севастополя не обойтись. Вероятность продолжения военных действий летом 1855 г. потребовала реорганизации турецкой армии в Малой Азии; соответственно, была усилена военная миссия полковника (теперь уже генерал-майора) Фенвика Уильямса. Одновременно от занимаемой должности был отстранен Мустафа Зариф, место которого занял Шюкрю-паша, такой же бездарный, но более упрямый.

Дезорганизация турецкой армии на кавказской границе после поражения в кампаниях 1853–1854 гг. поставила перед Уильямсом и его штабом совершенно невыполнимую задачу в связи со скудностью ресурсов и средств, имевшихся в их распоряжении. Санитарной службы, которую развернули в своем лагере союзники в Крыму, в Малой Азии практически не существовало; турецкая боеспособность страдала больше от отсутствия организации, чем от ударов русских войск. В мае 1854 г. Турция имела на кавказской границе около 120 тыс. В мае 1855 г. это число уменьшилось до 70 тыс. человек. Потери во время кампании 1854 г. убитыми, ранеными и взятыми в плен не превышали 15 тыс. человек, однако зимой болезни унесли жизни 30 тыс.; в тот же самый период из армии дезертировали 20 тыс. солдат, взамен поступило не более 10 тыс.

Уильямс пришел к выводу, что организовать полевую армию для наступления в 1855 г. не удастся. Он решил ограничиться лишь укреплением Карсской крепости, которая должна была стать серьезным препятствием для русского продвижения в Анатолию.

Гарнизон Карса, составленный из остатков анатолийских и сирийских батальонов, которые пережили сражение под Куру-Дере и зиму в горах, в мае 1855 г. насчитывал 16 батальонов низамов, три батальона стамбульских стрелков, одну бригаду (восемь батальонов) редифов, полк сювари и восемь полевых пушек, помимо крепостных орудий. В дополнение к этим 15 тыс. регулярных войск были еще отряды лазских и курдских нерегулярных войск и вооруженные жители города Карс, общим числом 9 тыс. человек.

Резерв, сосредоточенный в Эрзеруме, не превышал 5 тыс. человек; столько же солдат стояло небольшими отрядами вокруг Ардагана, Бардиза и Ольты. Независимый корпус под командованием Вели-паши, состоявший из 7 тыс. пехотинцев и такого же числа нерегулярных бойцов, занял дорогу из Баязета в Эрзерум в долине Алашкерт. В районе Батума и других населенных пунктов Черноморского побережья под командой Селим-паши стояло не более 15 тыс. человек.

Турецких войск было явно недостаточно для эффективной обороны, кроме того, их эффективность еще больше уменьшалась плохой организацией линий связи и трудностями с доставкой продовольствия. Две самые мощные группы, стоявшие в Карсе и Алашкерте, располагались на значительном расстоянии от своей основной базы в Эрзеруме.

Русское правительство, довольное результатами операций 1854 г., вынашивало более крупные планы для кампании следующего года. В то время как франко-британский флот завоевал полное господство в Черном море, армии союзников закрепились в Крыму, а отношение австро-венгерского правительства к России становилось все более враждебным, не было смысла предпринимать какие-либо шаги по ликвидации турецкого владычества на Балканах. Поэтому император Николай I обдумывал план нанесения серьезного удара по туркам в Азии, который позволил бы в будущем отвлечь силы Франции и Британии от вторжения в европейскую часть России. Войска на Кавказе были немногочисленны, кроме того, посылать им подкрепления было очень трудно, но отличная выучка и высокий боевой дух превращали их в мощное оружие. Наместником Кавказа вместо Воронцова был назначен генерал Муравьев, служивший еще под командованием Паскевича. Генерал обладал холодной головой, богатым опытом и оптимистичным от природы характером, который умерялся рассудительностью.

В начале 1855 г. Муравьев занялся реорганизацией кавказских войск. Он решил усилить полевые группы восемью батальонами, тремя полками казаков и тремя батареями, снятыми с Кавказской и Лезгинской линий. Одновременно были произведены перемены в командовании. Русские войска на Кавказе в начале мая 1855 г. распределялись следующим образом:

Часть этих соединений или все они позже прекратили выполнять свои функции обеспечения безопасности и были использованы как полевые войска.

Ни Шамиль в Дагестане, ни турки в Ардагане с соседними лазами не проявляли никаких признаков активности, поэтому войска Кахетинской и Ахалцихской групп, а также генеральный резерв из-под Тифлиса постепенно теряли свою боевую мощь – многие части этих групп пополнили ряды полевой армии.

Муравьев планировал двинуть одновременно все три полевые армии. Поэтому их можно считать единой боевой единицей, включавшей 18 тыс. пехотинцев, 10 тыс. кавалеристов и 94 орудия. Позже ее усилили за счет внутренних войск 11 тыс. пехотинцев и 32 орудиями. Общая численность полевой армии составила 29 тыс. пехотинцев, 10 тыс. кавалеристов и 126 орудий. Учитывая несовершенство коммуникаций того периода и недостаточное снабжение из-за присутствия в Черном море флота союзников, эту, вероятно, максимально возможную группировку можно было эффективно содержать в полевых условиях и, несомненно, успешно использовать для наступательных операций в районе Карса и Эрзерума.

Муравьев знал о недостатках противостоящей ему турецкой армии. Однако ситуация в Малой Азии сильно отличалась от той, которая позволила России без труда одержать свои победы в 1828–1829 гг. Турецкая армия, хотя и ослабленная эпидемиями, была прекрасно вооружена, а многие ее части хорошо обучены. Бездарность высшего командования турок умерялась присутствием многочисленных иностранных офицеров, которым, по крайней мере, удалось превратить Карс в мощную современную крепость. Войска Муравьева не имели осадных орудий, поэтому было решено использовать их численное преимущество в кавалерии, чтобы установить мобильную блокаду. Таким образом, Муравьев с большим мастерством организовал успешную осаду, закончившуюся захватом первоклассной крепости в результате главным образом стратегического использования превосходства в кавалерии. Муравьев хорошо знал, какими ресурсами располагает осажденный Карс, ибо раздобыть разведывательные данные из города, где большая часть армянского населения относилась к турецким оккупантам враждебно, не составляло особого труда. Он рассчитал, что если ему удастся организовать полную блокаду города, то в сентябре положение его защитников станет критическим, а к ноябрю – невыносимым. События показали, что его расчеты оказались верными.

Тактика Муравьева заключалась вот в чем. Сильным пехотным соединениям, расположенным в местах, где легко можно было отбить вылазки защитников и одновременно, в случае необходимости, поддержать кавалерию, рассеянную по обширному пространству, поручили наблюдать за крепостными сооружениями Карса. В задачу кавалерии входило уничтожение всех турецких запасов продовольствия в радиусе 160 км вокруг крепости.

Стратегия Муравьева, хорошо продуманная и практичная, основывалась на использовании дефектов в организации и распределении турецких войск, которые, по мнению русского главнокомандующего, были расставлены крайне неудачно. Географическое положение Карса позволяло ему в условиях XIX в. стать великолепной базой для завоевания Закавказья, но для защиты Малой Азии он был совершенно не пригоден. Муравьев, участвовавший в операциях Паскевича против Эрзерума, отлично понимал, что настоящую оборонительную позицию, которая смогла бы прикрыть Эрзерум, надо было создавать в районе Саганлугских гор. Он считал, что, если бы у него имелась еще одна пехотная дивизия, он оставил бы 15 тыс. человек осаждать Карс и предпринял бы наступление на Эрзерум, зная, что запертая в Карсе армия сама сдастся из-за недостатка продовольствия. Муравьев полагал, что турки вполне могли бы оставить половину своей армии в Карсе, а с оставшейся половиной двинуться на соединение с силами Вели-паши, вышедшими из Алашкерта. Они могли бы соединиться в Саганлугских горах. Такой маневр, учитывая ограниченные силы войск Муравьева, мог бы еще в июне поставить русских в очень сложное положение, ибо его армия не смогла бы одновременно осаждать Карс и проводить полевые операции против турецкой армии, сосредоточенной между этой крепостью и Эрзерумом. Все лето и осень 1855 г. Муравьев ожидал появления турецкой армии, вышедшей из Трабзона и Эрзерума на помощь осажденному Карсу. Его оценка ситуации не отличалась от оценки Уильямса – турецкий главнокомандующий Эмир-паша совершил ошибку, придерживаясь совсем другой стратегии.

Проблема, с которой столкнулись командиры турецких союзных войск в Малой Азии в 1855 г., заключалась в том, что турецкой армии было приказано стоять на кавказской границе, прикрывая Эрзерум и пути, ведущие в Анатолию, до того самого момента, когда будет взят Крым. Концентрация наступательной группировки в Карсе и пренебрежение более широкими проблемами обороны Анатолии ради сохранения полевой армии привели турок к поражению.

Впрочем, пребывание их основных сил в Карсе было результатом обстоятельств, а вовсе не неудачных стратегических решений. Карсская армия после разгрома при Куру-Дере и зимних эпидемий была так слаба, что никак не могла покинуть город. Уильямс полагал, что войска в Карсе оказались не способны к какому-либо серьезному передвижению. Поэтому максимум, на что он мог рассчитывать, – это удержание русской армии у стен крепости и недопущение ее наступления на Эрзерум. Уильямс надеялся, что если Севастополь будет взят очень быстро, то он еще успеет послать Карсу подкрепления и продовольствие из Трабзона и Эрзерума. В целом он считал, что турецкие армии не способны совершать полевые маневры, и весьма скептически относился к планам Эмир-паши о вторжении в Западную Грузию.

Это вторжение весной 1855 г. стало любимой темой для разговоров в официальных кругах Османской империи. Союзники еще до поражений турецкой армии в кампанию предыдущего года наложили вето на планы этого вторжения. Однако теперь турецкий главнокомандующий Эмир-паша снова стал настаивать на его осуществлении. Этот амбициозный вояка был по происхождению хорватом; свою репутацию удачливого командира он завоевал в основном во время подавления восстаний угнетенных народов империи. Его окружали польские и венгерские офицеры-эмигранты, большей частью авантюристы с очень сильными антирусскими настроениями. Эмир-паша командовал турецкой армией в Крыму, которая стояла в двух местах – в Балаклаве и Евпатории и наблюдала за боевыми действиями, не имея возможности отличиться в боях. Сторонники Эмира в ставке союзников и Стамбуле стали требовать, чтобы основная часть турецких войск в Крыму была переброшена на Кавказское побережье. Было предложено усилить эту группировку войсками, находившимися на Балканах и в Тунисе. Эмир мечтал о наступлении на Кутаиси, а потом и на Тифлис, а также о заключении союза с мюридами, спустившимися в Кахетию с гор. Это, по его мнению, должно было привести к изоляции русских войск на турецкой границе.

Противодействие союзного командования еще более усилилось после 18 июня, когда попытка взять Севастополь штурмом провалилась. Несмотря на это, в Стамбуле продолжали обсуждать план Эмира, и турки получили очень ценную поддержку британского посла, хотя генерал Уильямс прислал письмо с возражениями.

В середине июля Эмир, стремясь навязать свои планы Генеральной ставке союзников в Крыму, предложил заменить войска, выведенные отсюда, другой армией, которая насчитывала 20 тыс. человек и завершала свое обучение в Болгарии под руководством французского генерала Вивиана. Отвергнуть это предложение было очень трудно, но и маршал Пелиссье, и генерал Симпсон по-прежнему отказывались поддерживать идею вторжения в Грузию. 17 июля Эмир-паша отправился на судне в Стамбул. Там же оказался и подполковник Сиссо, которому поручили отговорить турецкое правительство от этого предприятия. Обсуждение продолжалось до конца августа, пока наконец британское правительство не отказалось от своих возражений, а ставка союзников не добилась определенных гарантий. После этого началась подготовка к осуществлению плана Эмир-паши. Тем временем три месяца, когда можно было воевать на Кавказе, прошли, а положение турецких войск еще более ухудшилось.

24 мая армия Муравьева перешла Арпа-Чай и расположилась лагерем в том же самом месте, что и год назад, – в Полдерване и Куру-Дере. На обеих Ягнах, стоявших в 10 км от крепости Карс, были созданы патрульные посты. 3 июня к армии Муравьева присоединились войска генерала Ковалевского и часть войск из Ахалцихе. У него теперь было около 20 тыс. пехотинцев, 7 тыс. кавалеристов и 80 орудий. 6 июня, намереваясь полностью блокировать все подступы к Карсу, Муравьев перенес свой главный лагерь в деревню Марджик, в 8 км на юго-юго-восток от Карса. Здесь он мог держать под контролем дороги в Эрзерум и Кагизман.

16 июня Муравьев, оставив 11 тыс. пехотинцев и кавалеристов с 40 пушками осаждать крепость, а 5 тыс. солдат – охранять его линию коммуникаций с Александрополем, двинулся с остальной армией в направлении Саганлугских гор. Не встретив никакого сопротивления, его армия уничтожила значительные запасы продовольствия, сосредоточенные турками в Бардизе, Еникёе, Караургане и Зивине.

После этого он решил в долине Алашкерт разгромить отряд Вели-паши, который насчитывал около 7 тыс. солдат регулярной армии и примерно столько же – нерегулярной, а также 20 орудий. Суслов в это время стоял под Баязетом, но, несмотря на приказ Муравьева перейти в наступление, остался стоять на месте, считая, что у него слишком мало сил. В середине июня Вели-паша, опасаясь, что Муравьев перейдет Саганлуг и отрежет его от Эрзерума, вывел свои войска из долины Алашкерта безо всякого давления на Суслова и, форсировав Драм-Дат, занял позицию у Кёпрюкёя, прикрывая мост через Араке.

Пока Суслов осторожно занимал долину Алашкерта, Муравьев выслал вперед князя Дондукова-Корсакова со всей кавалерией, велев ему перехватить Вели в долине Пасина. Этому офицеру было приказано установить связь с Сусловым, а потом быстро пройти на запад и отрезать турок от Хасан-Кале (Пасинлера) и путей отступления в Эрзерум. На рассвете 21 июня Дондуков-Корсаков достиг северного берега Аракса и обнаружил Суслова на другом берегу реки Юзверан. Теперь он вынужден был подчиняться приказам нерешительного Суслова, который продолжал стоять у Кёпрюкёя, считая, что у него недостаточно сил, чтобы напасть на противника. Из-за сусловской осторожности план Муравьева провалился. Ночью 21 июня Вели, испугавшись перемещения русских войск на другом берегу Саганлуга, ушел из Кёпрюкёя в Хасан-Кале. Утром он оставил даже свои укрепленные позиции и, отступая, забрался на хребет Деве-Боюк, прикрывавший Эрзерум. В тот же самый день кавалерия Дондукова-Корсакова заняла Хасан-Кале. Муравьев устроил Суслову разнос, отослал его назад в долину Алашкерта, а сам вернулся в свой лагерь, расположенный у стен Карса.

В Эрзеруме царила паника, и Вели-паша, бездарный командир, потерявший контроль над своими плохо обученными и деморализованными войсками, готовился бежать в Байбурт по дороге, ведущей в Трапезунд.

Муравьев понимал, что ему представилась возможность практически без боя занять Эрзерум, но он не стал этого делать. Он знал, что войск, оставленных им у Карса, недостаточно для штурма, а опыт в кампании 1829 г. подсказывал ему, что занимать Эрзерум и начинать наступление в долине Чороха с относительно небольшими силами, имевшимися в его распоряжении, неразумно. Он опасался распыления сил и не слишком доверял (вероятно, вполне справедливо после случая с Сусловым) подчиненным ему командирам. Муравьев опасался также прибытия сильной армии союзников в Трабзон, и был прав – нет никакого сомнения, что оккупация русскими Эрзерума заставила бы армию Эмир-паши, которая готовилась тогда к высадке в Мингрелии, двинуться на помощь Эрзеруму.

Муравьев правильно оценил сложившуюся обстановку, но он, несомненно, был лишен политического воображения. Захват Эрзерума оказал бы большое влияние на боевой дух русских войск и позволил бы отсрочить неизбежное падение Севастополя. Вполне возможно также, что известия о падении Эрзерума могли бы привести к капитуляции Карса, гарнизон которого уже жестоко страдал от нехватки продовольствия. Во время войны политические и психологические аспекты неотделимы от военных. В Эрзеруме Муравьев упустил шанс легкой победы, поскольку не учел его особого значения. Три месяца спустя политические и психологические факторы заставили его предпринять штурм Карса, дорого обошедшийся русской армии.

Муравьев продолжал верить, что турки пришлют подкрепления в Эрзерум из Трабзона; он считал любое движение, направленное на снятие осады Карса со стороны Кутаиси, Куринского ущелья или Ахалцихе, совершенно невозможным. Кстати, его взгляды разделял и Фенвик Уильямс. Тем не менее около 20 сентября Муравьев получил информацию о том, что в Батум прибыло около 8 тыс. турок, а их командующий, Эмир-паша, двинулся на Редут-Кале и Сухум, где, очевидно, ожидалась высадка нового подкрепления. Русскому главнокомандующему стало ясно, что противник готовит вторжение в Западное Закавказье, что создавало угрозу для Кутаиси и, возможно, Тифлиса. 23 сентября в цитадели Карса раздался салют, и со стен послышались радостные крики. Вскоре стало известно, что так турки праздновали падение Севастополя – это известие дошло до них раньше, чем до русских войск. Муравьев собрал военный совет, на котором единодушно было решено штурмовать Карс, сосредоточив для этого все имевшиеся силы.

Это решение нарушило все планы кампании, ибо Муравьев хотел дождаться результатов своей мобильной осады, которая, по его мнению, должна была привести к капитуляции Карса до конца ноября. У него имелись сведения, что через шесть или восемь недель у гарнизона закончатся все припасы и что силу турок серьезно ослабляла разразившаяся в крепости эпидемия холеры. Он знал, что боевой дух защитников Карса после сообщения о падении Севастополя и высадке Эмир-паши в Грузии сильно возрос и влияние британских офицеров, которые выступали против капитуляции, тоже усилилось. В то же самое время он понимал, что его собственные войска будут расстроены последними сообщениями, но тем не менее отвергнут идею о том, чтобы уйти, не попытавшись овладеть Карсом. Ему также было понятно, что падение Севастополя потрясло общественное мнение в России, и отступление от стен Карса станет новым жестоким ударом по престижу страны. Как и в Эрзеруме, военные принципы в душе Муравьева сумели победить политические расчеты; теперь он уже не обращал внимания на очевидные военные трудности и принял отчаянное решение, навязанное ему общей стратегической ситуацией.

Карс с 1855 г. превратился уже в настоящую современную крепость, ничем не напоминая ту, что была во времена Паскевича. Цитадель в современных условиях войны потеряла свое значение. Оборона базировалась на системе фортов и редутов, окружавших укрепленный центр, в котором и заперлась армия Мустафы Зарифа после разгрома в Куру-Дере. Под руководством сначала Гийона (отозванного в Стамбул после Куру-Дере), а потом и Уильямса горы Карадаг, которые тянутся по правому берегу Кара-Чая севернее цитадели, были сильно укреплены. Склоны этих гор спускаются к реке почти отвесно: на севере и востоке они также очень круты. С этих гор можно контролировать все подходы к Карсу со стороны русской границы. На северном хребте Карадага, над рекой, был построен мощный форт, а другой форт – Зиярет-Табия – контролировал все подходы к горам с востока.

Осада Карса в 1855 г.

На горы Карадаг можно было подняться с юга. Поэтому турки создали южнее Карадага и юго-восточнее карского пригорода Орта-капи систему фортов, редутов и рвов, которые прикрывали подступы к Карсу со стороны плоской равнины. Левый фасад оборонительной линии тянулся от Карадага до нового форта Хафиз-Табия; центральный фасад – от него к более мощному и самому современному форту Канлы-Табия. Пространство между двумя фортами было защищено рвами и двумя редутами.

В Канлы-Табия правый фасад укрепленной линии поворачивал на северо-запад и доходил до берега Каре-Чая, к форту Сювари, который имел зону обстрела через реку. Форты были очень прочными и вооружены современными тяжелыми орудиями; система траншей, прорытых между ними, покрывала расстояние более 4 миль. У Муравьева не было осадных орудий, поэтому он не собирался атаковать укрепления на Карадаге и три форта на равнине. Его внимание сосредоточилось на левом (западном) берегу Каре-Чая, где между этой рекой и флангом Чакмак-Дага располагался армянский пригород Тимур-Паша. Артиллерия, установленная на Чакмак-Даге, смогла бы держать под обстрелом весь город и форты на равнине.

Склоны Чакмак-Дага полого спускаются на северо-западе к оврагу неподалеку от одноименного селения. От этого селения по долине проходит дорога, ведущая в пригород Тимур-Паша, где через Каре-Чай перекинут главный мост. Чтобы защитить этот район, турки совместно с британскими советниками соорудили новый мощный форт Вели-Паша-Табия. Он расположен западнее Армянского пригорода. На левом берегу реки, южнее Тимур-Паши, был построен еще один форт, Чим-Табия, не очень мощный и не совсем удачно расположенный.

Не удовлетворившись состоянием обороны долины Чакмака, которую можно было защитить лишь огнем с Арабского форта и Вели-Паша-Табия, британские военные инженеры создали укрепленную линию, усиленную тремя редутами, северо-западнее форта Вели-Паша. Эти позиции турки назвали Английскими линиями.

Южнее Чакмакских укреплений также укрепили хребет Сорах, контролировавший отрезок Каре-Чая к югу от пригорода Тимур-Паша. Здесь соорудили форты Тахмасп-Табия и Юксек-Табия, которые должны были прикрывать перекрестным огнем относительно слабо защищенный разрыв между ними и фортом Чим-Табия. Между Юксек-Табия и отвесным утесом, которым заканчивались Сорахские горы, вырыли траншеи, которые британцы назвали «линиями Реннисона». Сорахская позиция была защищена слабее всего, поэтому Муравьев решил атаковать именно здесь, поскольку понимал, что в этом месте он сможет обойтись без осадных орудий и даже без особой артиллерийской подготовки.

Британские и турецкие офицеры в Карсе не могли не заметить, что русские заинтересовались Сорахской позицией, и, когда Муравьев начал атаку, он не смог воспользоваться тем преимуществом, которое дает внезапность. Ему не удалось также воспользоваться огромным превосходством русской кавалерии, но в его распоряжении находились значительные силы пехоты (около 32 тыс.) и 98 пушек, из которых для поддержки штурмовых отрядов были использованы лишь 40. Муравьев очень надеялся, что его штурм станет внезапным для врага (но эти надежды не оправдались), а также на штыковую атаку своих кавказских батальонов, неоднократно участвовавших в битвах. Штурм планировался на рассвете 29 сентября, и все предварительные перемещения нужно было завершить еще в темноте. В результате этого возникла неразбериха, и некоторые части, двинувшись совсем не туда, куда требовалось, явились на свое место с опозданием. Атака на Сорахские позиции началась, когда уже совсем рассвело, так что запланированная ночная атака превратилась в штурм при ярком дневном свете. Преимуществ, на которых строил свои расчеты Муравьев (внезапность, темнота и быстрая скоординированная атака), достичь не удалось.

Турки, ожидавшие нападения русских, сумели сосредоточить в укрепленных линиях, которым угрожала атака, самые лучшие свои батальоны – стамбульских стрелков и реорганизованные части сирийцев, столь храбро сражавшиеся под Куру-Дере. Полковник Кмети, лейтенант Тисдейл и престарелый Керим-паша (единственный храбрый и способный турецкий генерал в Карсе) находились среди солдат.

Гренадерская бригада генерала Майделя, располагавшаяся на правом фланге русских, поднялась по крутому склону, который вел к Тахмасп-Табия, и в 5 часов утра пошла в атаку (хотя ее начало было запланировано на час раньше). Несмотря на сильный шрапнельный и ружейный огонь турок, эриванские гренадеры в ходе штыковой атаки заняли линию траншей, тянувшихся от Тахмасп-Табия до Каре-Чая. Однако мингрельцы, которым поручили захватить этот редут, не сумели подняться на его стены (не было лестниц) и с большими потерями были отброшены назад. Другие части, которым удалось прорваться в пространство между фортами Тахмасп и Вели-Паша, попали под огонь пушек, установленных на последнем форте, и тоже понесли тяжелые потери.

Таким образом, развить успех колонны Майделя на правом фланге не удалось, а на левом фланге войска Ковалевского потерпели поражение. В темноте Ковалевский вывел своих людей к центральной части линий Реннисона, хотя ему было велено атаковать северо-западный край Сорахской позиции. Виленский полк оказался в полукруге сильнейшего огня и за несколько минут был выкошен почти полностью. Белевский полк, атаковавший слева от Виленского, тоже понес большие потери. Остатки обоих полков отступили в овраг, откуда начали свою атаку. Левый фланг не имел сил для возобновления штурма. Сам Ковалевский был убит.

Средняя колонна, в состав которой входили Тульский и Рязанский полки, должна была оказать поддержку Ковалевскому и Майделю, но приказ был сформулирован не очень четко. Два батальона Тульского полка отступили вместе с Белевским полком, который располагался у них на левом фланге, а остальная часть колонны, добившаяся некоторого успеха в наступлении на Юксек-Табия, была контратакована турецкой пехотой (под командованием Тисдейла) и стала отступать вместе с людьми Майделя.

При ярком солнечном свете наступившего дня Муравьев понял, что эффекта внезапности добиться не удалось, но продолжал настаивать на штурме Тахмасп-Табия. Тем временем Белостокскому полку (генерал Базин) при поддержке драгун и казаков генерала Бакланова удалось на горах Чакмак проникнуть на территорию Английских линий, откуда турки в беспорядке бежали в форт Вели-Паша. Однако Муравьев бросил все свои резервы в атаку на Тахмасп-Табия, и Базин не смог развить свой успех. Опасаясь контратаки турок, он отошел, понеся незначительные потери. В ходе последней атаки двух резервных батальонов, которые повел в бой полковник Кауфман (позже – победитель Туркестана), русские проникли в тыл Сорахской позиции, где пехота попала под огонь орудий форта Вели-Паша и была вынуждена отступить под укрытие склонов долины Чакмака. Это показало, какое значение могла иметь эта долина для русской атаки, но штаб Муравьева этого не понял.

В 11 часов утра русский командующий приказал прекратить штурм и отойти на позиции, которые армия занимала перед началом атаки.

Потери русских были очень велики: Муравьев лишился 60 % своей пехоты, принимавшей участие в бою; 8 тыс. человек было убито или ранено. Турки потеряли около 1,5 тыс. человек. Вечером 29 сентября у Муравьева осталось 12 или 13 батальонов и вся кавалерия, готовая к бою, и соотношение сил у стен Карса сместилось в пользу турок.

Способ и выполнение задачи, предложенные Муравьевым, не выдерживают никакой критики. Он, как и командование союзников под Севастополем, по старинке бросал колонны своих войск под огонь современных ружей, которыми была вооружена часть защитников (стамбульские батальоны). Даже если бы русская атака удалась, захват Сорахских гор все равно не привел бы к падению Карса. Муравьев хорошо понимал, что победа даст ему лишь частичное преимущество, но он надеялся, что она позволит ему установить свои полевые орудия поближе к городу и обстреливать из них сам город, его пригороды, мост и дорогу, соединявшую крепость с юго-западными фортами. При таких условиях Вели-Паша-Табия сдался бы, скорее всего, через несколько дней. Муравьев намеревался ускорить естественный ход вещей путем дезорганизации обороны Карса, а не быстрым захватом ее цитадели.

У турок не осталось лошадей (часть из них погибла от голода, а другая была пущена на мясо во время блокады), поэтому они не могли устроить вылазку и сойтись с русскими в поле. За вылазку выступал один лишь Кмети. Британские офицеры были уверены, что огромные потери заставят Муравьева снять осаду и уйти в Александрополь.

Ошибка Муравьева заключалась не в решении штурмовать Карс, а в том, как он расположил свои войска. Исправить положение во время боя он не сумел, но проявил храбрость и рассудительность, решив продолжать осаду. Его упорство повлияло на весь ход Кавказской кампании и на позицию русских на предстоящей мирной конференции. Муравьев хорошо знал психологию османских командиров, которые предпочитали ждать развития событий, а не создавать их. Каждый прошедший день ослаблял силы и волю защитников Карса и уменьшал вероятность их успешной вылазки. Одновременно, благодаря знанию особенностей османского командования, Муравьев не боялся подхода турецких подкреплений из Эрзерума или быстрого наступления Эмир-паши в Мингрелии. Вели-паша, как и большинство турецких командиров того времени, был не солдатом, а бюрократом и карьеристом; он уже показал себя нерешительным и неспособным начальником. С амбициозным Эмир-пашой Муравьев встречался несколько лет назад и составил себе мнение, что этот офицер не захочет рисковать своей карьерой в опасных операциях в Западной Грузии; он правильно предположил, что Эмир решил устроить в Мингрелии военный парад, который компенсировал бы ему утерянные возможности отличиться в Крыму. Как бы то ни было, время для проведения успешной операции в Мингрелии ушло, несмотря на бездарные решения русского командующего Багратиона-Мухранского. Муравьев рассчитывал, что, даже если Эмир-паша прибудет в Кутаиси еще до начала затяжных дождей (то есть до середины ноября), состояние гарнизона Карса приведет к капитуляции этой крепости, что позволит ему перебросить основную часть русских войск в Сурамские горы, прикрывающие долину средней Куры и Тифлис. А тем временем, учитывая спокойную обстановку в Восточном Закавказье и отсутствие на поле боя Шамиля, Муравьев мог выделить из состава своей армии подкрепления для Багратиона-Мухранского в Мингрелии. В течение октября уставшие войска, стоявшие у стен Карса, были переведены в отличный новый лагерь, который Муравьев построил во Владикарсе, где обилие продовольствия и фуража резко контрастировало с невыносимыми условиями в осажденном Карсе.

Наконец на русском передовом посту появился Гисдейл с белым флагом в руках и предложил провести на следующий день переговоры между русским командующим и генералом Фенвиком Уильямсом. Два дня спустя последовала официальная капитуляция Карса. Русские получили все орудия в хорошем состоянии и взяли в плен 24 тыс. солдат, из которых 4 тыс. были больны или ранены. Британские и турецкие офицеры сохранили свои шпаги; были предприняты также меры для защиты венгерских и польских офицеров, состоявших на турецкой службе (правда, Кмети и Колман успели сбежать в Эрзерум еще до капитуляции). Прогноз Муравьева о том, сколько времени сможет продержаться Карс без пополнения продовольствия, оказался на удивление точным.

При планировании экспедиции Эмир-паши на Кавказское побережье было решено, что здесь сосредоточится армия из 45 тыс. человек; из них 15 тыс. уже находились в Батуме; 20 тыс. должны были прибыть из Болгарии, а 10 тыс. отборных бойцов, включая несколько батальонов стамбульских (султанских) стрелков, ожидались из Крыма. Хотя к концу сентября в Батуме находилось не более 30–35 тыс. человек, перевозка войск осуществлялась достаточно быстро. Планировалось доставить 15 тыс. лошадей (столько, по оценкам британских офицеров, требовалось для успешных коммуникаций), однако Эмиру удалось найти всего лишь 5 тыс. У него не было кавалерии, если не считать так называемых османских казаков, набранных из польских беженцев и потомков казаков, осевших в устье Дуная. Их насчитывалось менее тысячи человек^[36]. Эмир надеялся, что сумеет пополнить ряды своей кавалерии нерегулярными конниками из Черкесии и Абхазии.

Сходные политические мотивы заставили Эмир-пашу избрать местом своей базы Сухум, а не Редут-Кале. Расстояние от Сухума до Кутаиси составляет 177 км, весь путь проходит по лесистой местности с многочисленными реками; дороги здесь редки и находятся в плохом состоянии; мостов практически нет. Из Редут-Кале до Кутаиси всего 113 км. Туда ведет прекрасная почтовая дорога, часть ее, однако, проходит по насыпи, с обеих сторон которой тянутся болота. Кроме того, в Редут-Кале нет сухих площадок для размещения лагерей. Одновременно Эмир-паша в своем выборе места для базы руководствовался, в значительной степени, надеждами (которые оказались напрасными) на заключение союза с черкесами и абхазами. В ту пору наиб Шамиля, Мухаммад Амин, не пользовался почти никаким влиянием среди черкесских вождей, которые с приближением зимы предпочли подождать и посмотреть, как будут развиваться события. Да и Шамиль не был готов тогда к серьезным действиям. В Абхазии союз с Искандером Шервашидзе не дал туркам ничего, кроме возможности беспрепятственно занять Сухум; в поле появилось не более 400 абхазских нерегулярных всадников, которые своими грабежами мингрельских крестьян создавали для турок лишние проблемы.

Багратион, ожидавший одновременного наступления противника из Сухума, Редут-Кале и Батума, разработал чрезмерно осторожный план действий. Он не собирался навязывать туркам битвы до того, как они дойдут до Ингура; он расставил вдоль реки четыре батальона Литовского полка с некоторым числом казаков и четырьмя пушками, а свои основные силы сосредоточил в Зугдиди и позади Цхенис-Дзгали («Конской реки»). Одновременно он приказал Бруннеру вывести войска из Гурии и расположить своих людей позади угла, который образует слияние Цхенис-Дзгали с Риони. Таким образом, отсутствие инициативы у Багратиона позволило туркам без помех сконцентрировать свои силы. Это не обещало ничего хорошего, особенно если учесть, что у них было в два раза больше войск, чем у русской армии, стоявшей севернее Риони.

Эмир-паше пришлось оставить в резерве значительные силы (около 10 тыс. человек), чтобы защитить свои прибрежные базы, которые вполне могли подвергнуться нападению. Турецкий командующий подозревал, что Муравьев отложил свое наступление на Кавказе именно из-за этого. У Эмира в начале октября было четыре бригады, каждая из которых включала в себя восемь батальонов низамов и один стрелковый батальон, а также 27 полевых орудий и 10 горных пушек.

Несколько десятков иностранных офицеров – по большей части венгров и поляков – помогали паше. Начальником штаба у него был Ферхат-паша, венгр по национальности (Штейн), представителем верховного командования союзников – полковник Симмонс, а лейтенант Дж. А. Баллард и другие британские офицеры, отвечавшие за обучение стрелков и артиллеристов, находились в составе полевой армии.

8 октября, получив известие о том, что штурм Карса русскими был отбит, Эмир-паша решил, что настал подходящий момент для начала наступления его войска. 15 октября, пройдя по побережью Черного моря, оно заняло Очемчири и Анаклию – небольшой городок в устье реки Ингур. Основные его силы наступали через Самурзакан в направлении той же самой реки. Лесистые склоны гор в те дни были почти безлюдными, и надежд на пополнение припасов в местных селениях не было. Транспорта не хватало, а все снаряжение и припасы можно было везти только по двум дорогам: одна шла по побережью до Анаклии, а другая – гораздо хуже первой – проходила по горам и в селении Рухи пересекала Ингур. Это село находилось в 40 км от устья реки и в 8 км от города Зугдиди. Эта дорога, которую жители Сухума называли «главной сухумской дорогой», на самом деле представляла собой обыкновенную тропу, шедшую через лес, и войскам Эмир-паши потребовалось 20 дней, чтобы преодолеть расстояние 80 км от Сухума до правого берега Ингура, куда они добрались лишь 4 ноября. Средняя скорость передвижения составляла от 3 до 4 км в день, несмотря на то что погода для этого времени года была необычайно сухой.

Багратион расположил свои войска для защиты Ингурской линии крайне неудачно; его действия могут служить классическим примером того, как не надо оборонять берег реки.

Ингурская кампания, 1855 г.

Ингур, подобно большинству кавказских рек, стекающих с гор на Колхидскую низменность, широк, но мелок и во многих местах образует несколько проток. Чаще всего наиболее глубокой является самая узкая из них. Именно она и представляет самое серьезное препятствие, поскольку течение в ней очень быстрое. Но в сухую погоду (а последние две недели октября и первая неделя ноября 1855 г. оказались необычайно сухими) Ингур можно почти без труда перейти вброд. Броды каждый год меняли свое положение, но местные жители хорошо знали, где их искать. При таких условиях помешать туркам перейти Ингур где-нибудь между Рухи и устьем было практически невозможно. Багратиону следовало организовать активную оборону: держать в центральной точке мощный мобильный отряд, готовый ударить по туркам, когда часть их армии уже пересечет реку. Багратион же выбрал противоположный путь: он распределил свои силы маленькими отрядами по всему течению реки, причем ни один из них не имел связи со своими соседями.

Главные силы (2,5 батальона, казаки и мингрельское ополчение – около 3 тыс. человек и 4 орудия) находились в Рухи. В 10 км вниз по течению стоял другой батальон, охранявший брод. В 2,5 км полтора батальона с четырьмя пушками стерегли третью переправу. Тремя километрами южнее в районе других бродов располагались половина батальона, казаки и два орудия. Еще полтора батальона стояли на нижнем Ингуре, откуда они могли дать весть о любом движении турок в районе Анаклии. Таким образом, две трети русской армии были рассредоточены по местности; в резерве Багратион оставил два куринских батальона, два орудия и имеретинское конное ополчение (около 2 тыс. человек в целом).

Эмир-паша провел два дня на правом берегу Ингура, а утром 7 ноября атаковал русских. Разработав план действий с учетом ошибок в расположении войск противника, он отправил одну бригаду в сторону брода в селении Рухи; вскоре мощная артиллерийская канонада привлекла внимание Багратиона.

А тем временем Эмир-паша велел трем оставшимся бригадам идти к южным бродам; густая растительность помогла турецким стрелкам подобраться к берегу реки незамеченными. Их артиллерия завязала дуэль с русской батареей из четырех пушек, стоявшей южнее третьего брода; одновременно целая бригада турок перешла реку по незащищенному броду чуть выше по течению и захватила орудия, стоявшие в тылу. На четвертой переправе, охранявшейся только половиной батальона солдат и казаками, реку перешла другая бригада противника, несмотря на отчаянное сопротивление русских. На переправе вверх по течению орудия уже были захвачены турками, а два пехотных батальона (потерявшие всех своих офицеров) начали отход. Прекрасные куринские батальоны и мингрельская конница вступили в бой слишком поздно. Из леса доносилась беспорядочная стрельба, ближе к вечеру Эмир-паша велел прекратить бой. Багратион приказал всему своему отряду отходить в Хету. Русские проиграли, потеряв 600 человек и 3 орудия. Потери турок не превышали 400 человек; в бою был убит один британский офицер.

Победа досталась Эмиру легко; его престиж в Стамбуле и штаб-квартире союзников возрос, но он не сумел этим воспользоваться, поскольку судьба Карса была ему, по-видимому, безразлична. Он провел два дня на левом берегу Ингура и только 10 ноября занял Зугдиди (столицу Мингрелии, откуда сбежала княгиня-регентша). Эмир расположился в окрестностях Зугдиди и пробыл там пять дней, потеряв последнюю неделю благоприятной сухой погоды. Контакт с русскими был потерян.

Впрочем, поведение Багратиона оказалось не менее странным. Он отказался от своего первоначального плана навязать туркам сражения на берегу рек Цива и Техури и не останавливался до тех пор, пока не перешел через Цхенис-Дзгали. Таким образом, он оставил туркам всю Мингрелию, в то время как Эмир-паша прохлаждался в Зугдиди. Багратион велел Бруннеру отойти в Марани (хотя турки не предпринимали никаких попыток начать наступление из Батума), бросив, таким образом, несчастных жителей Гурии, оставшихся верными России, на растерзание башибузукам.

18 ноября Эмир добрался до реки Цива – ему потребовалось 11 дней, чтобы пройти 30 километров, отделявших Ингур от Цивы. После 18 ноября начались осенние дожди. Он мудро перенес свою основную базу из Сухума в Редут-Кале, который находился всего лишь в 25 километрах от его лагеря в Циве, причем туда шла хорошая дорога. 2 декабря наступавшие войска паши заняли Сенаки на реке Техури, а патрули вышли на берег Цхенис-Дзгали.

Дожди лили не переставая, и турецкий лагерь в Циве превратился в болото. Солдаты Эмира остались без хлеба, а животные – без фуража. Ко второй неделе декабря турецкая армия почти утонула в мингрельской грязи, вполне привычной для Кавказской армии. При данных обстоятельствах, получив известие о капитуляции Карса, Эмир приказал отступить – сначала за Техури, а потом – и за реку Цива.

Если Кавказская экспедиция Эмир-паши не завершилась полным провалом, то это лишь благодаря бездарности его противника, князя Багратиона-Мухранского. 18 ноября он сосредоточил на сильной позиции за рекой Цхенис остатки своих войск, вместе с отрядом Брюннера из Гурии, и подкреплений, которые незадолго до этого прибыли из Тифлиса. В целом эти подкрепления насчитывали 20 батальонов и конное ополчение Гурии, Имеретин и Восточной Грузии (мингрельцы дезертировали из-за того, что их страна была брошена на произвол судьбы). У него было большое преимущество над турками в кавалерии (которой у Эмир-паши практически не было), и это превосходство помогло бы ему разгромить противника в болотах и лесах Мингрелии, особенно теперь, в сезон дождей. Однако Багратион не собирался ждать, когда появятся турки, и в ночь с 19 на 20 ноября приказал сжечь большие склады припасов, накопленных в Марани, поскольку вывезти их не представлялось возможным. Эта последняя глупость так разозлила Муравьева, что он приказал отстранить Багратиона^[37] от командования (кстати, он был прямым потомком мухранской ветви грузинской царской династии). Его сменил более уравновешенный генерал Брюннер, но восстановить запасы продовольствия, которые с огромным трудом были созданы в Марани, оказалось уже невозможным.

В начале декабря, после падения Карса, в Кутаиси прибыл Бебутов, которому было приказано подготовить наступление на турок в Мингрелии. Однако плохая погода и отсутствие запасов продовольствия – эту проблему создал Багратион-Мухранский – заставили его принять решение: наступление лучше отложить. Тем не менее он занял Озургети и расположил свои войска в селениях вокруг Кутаиси и на реке Цхенис.

Тем временем Эмир-паша продолжал свое отступление, прикрывая его арьергардом, и по-прежнему удерживал Зугдиди. Бебутов предложил начать контрнаступление в марте, но в феврале ему сообщили, что турки покинули Зугдиди, Хопи и Квалони. Тогда он сконцентрировал свои войска на побережье, в районе Редут-Кале. После этого стало известно, что турецкая армия эвакуировалась морем в Батум, а сам паша уже давно вернулся в Стамбул.

Подготовку Муравьева к Кавказской кампании 1856 г. остановили мирные переговоры. Он предлагал в марте и апреле ликвидировать группировку Эмир-паши, а в мае начать наступление из Карса на Эрзерум. Генерал планировал сосредоточить в Карсе 30 тыс. человек (включая 8 тыс. кавалеристов) и надеялся, что уже в июне Эрзерум (где, как сообщалось, находилось менее 15 тыс. турецких солдат, плохо экипированных и не желавших воевать) будет в его руках.

Чтобы помешать Муравьеву, туркам пришлось бы перебросить из Крыма свои относительно боеспособные войска численностью около 30 тыс. человек. Для того чтобы удержать Эрзерум и Трапезунд, им потребовалась бы поддержка по крайней мере 20 тыс. британских солдат (судя по настроению французского правительства, рассчитывать на помощь французской армии было бесполезно).

Но даже если бы сильная армия союзников, базирующаяся в Трапезунде, вмешалась в войну (и пошла бы в наступление по дороге в Эрзерум, единственной турецкой линии коммуникаций), Муравьев все равно был бы способен вести оборонительную маневренную войну между Эрзерумом и Карсом. В случае продолжения военных действий летом 1856 г. командование турецкой и союзнической армий столкнулось бы с очень сложной проблемой обороны Малой Азии. Поэтому можно смело утверждать, что упорство Муравьева и его победа под стенами Карса значительно усилили позиции России на переговорах о мире.

Что касается Мингрельской экспедиции, то часто утверждают, что если бы союзные правительства согласились с предложениями Эмир-паши, выдвинутыми ими в середине года, то его экспедиция достигла бы своей цели, заставив Муравьева снять осаду Карса, и создала бы угрозу всем владениям России в Закавказье. Но положение дел в Крыму (усложнившееся после того, как защитники Севастополя отбили в июне штурм союзников) не позволило им до наступления осени обеспечить пашу необходимыми войсками.

В предыдущем году, когда на Кавказе стояли три мощные группировки турецких войск, экспедиционный корпус, высаженный в Мингрелии, вполне мог бы добиться победы. Однако здесь, как мы уже отмечали, союзникам пришлось выбирать, где сосредоточить свои главные силы – в Крыму или на Кавказе, и соображения высокой политики заставили их предпочесть крымский вариант.

Книга третья
Кавказская кампания 1877–1878 гг.

Глава 7
Русская и турецкая армии в 1877 г. Провал русского «защитного наступления»

По условиям Парижского мирного договора, заключенного после Крымской войны (1856), Черное море было объявлено нейтральным, а правительства России и Османской империи согласились не иметь в нем военно-морских баз и значительного по величине военно-морского флота. Это условие, выдвинутое Великобританией, несомненно, являлось благоприятным для Турции и было направлено на защиту ее Черноморского побережья. Турция сохранила свой флот в Мраморном и Средиземном морях, а Россия лишилась Черноморского флота. Севастополь и Николаев были превращены в торговые порты. Парижский договор значительно укрепил безопасность турецких владений в Азии (а также на Балканах). Без контроля над Черным морем Россия еще могла завоевать Карс и даже Эрзерум, однако уже кампании Паскевича 1828–1829 гг. показали, что без поддержки военно-морского флота русская армия не сможет захватить Трапезунд. Успешные операции против Сиваса и внутренних районов Малой Азии требовали создания передовых баз в Трапезунде и Гирезуне (Джеразунде). Аналогичным образом, без господства в Черном море соединенные операции против Батума были невозможны, и в 1877–1878 гг., как и в 1853–1856 гг., туркам удалось удержать Батум, создав тем самым угрозу русским коммуникациям, соединявшим Кавказ с Малой Азией.

Турецкие черноморские порты, снабжавшиеся с моря и прикрывавшиеся с суши высокими Понтийскими Альпами, угрожали правому флангу любого русского наступления в глубь Анатолии; да и само русское наступление на Ирак через Диярбакыр было совершенно невозможно до тех пор, пока черноморские порты Турции не будут захвачены с тыла. Британское общество, прислушивавшееся к мнению Пальмерстона, опасалось распространения влияния России до самого Персидского залива. Эти опасения возникли в результате установления русского влияния на Черном море и в Стамбуле в десятилетие, которое последовало за Ункяр-Искелесийским договором 1833 г. Условия Парижского договора, которые касались военно-морского флота России, в определенной степени помогли сдержать экспансию России на Ближнем Востоке, поэтому потери Британии в живой силе и деньгах во время Крымской войны, по-видимому, были оправданны. Впрочем, прошло совсем немного времени, и Россия начала усиленно сопротивляться ограничениям, наложенным на нее Парижским договором. Вместо теоретической опасности продвижения России в Диярбакыр и Ирак в 60-х гг. появилась гораздо более реальная угроза российской экспансии в независимые ханства Центральной Азии и распространения российского политического и военного влияния на Афганистан.

В 1871 г. князь Горчаков, воспользовавшись нарушением баланса сил в Европе после падения Второй империи во Франции, организовал конференцию (которая прошла в Лондоне) и добился отмены условий Парижского договора, касающихся военно-морского флота России. После этого стало ясно, что возобновление русской экспансии на земли Османской империи – всего лишь вопрос времени: она начнется, как только представится такая возможность.

В ходе десятилетия, прошедшего после заключения Парижского договора, русское правительство занималось ликвидацией сопротивления кавказских горцев – этот процесс был остановлен Крымской войной. Как отмечалось ранее, существование огромных незавоеванных территорий, где воинственные племена могли в любой момент совершить нападение на русские внутренние линии коммуникаций, породило серьезные проблемы во время войны 1853–1856 гг.; около половины русской армии, стоявшей на Кавказе, занималось охраной владений России в этом регионе, а вторжение Эмир-паши в Мингрелию, хотя и не принесло больших практических результатов, произвело огромное впечатление на Генеральный штаб России. Оно показало, как велика угроза совместных операций противника на Черноморском побережье против кавказских владений Российской империи.

В 1856 г., после окончания Крымской войны, в Чечне и Дагестане было сосредоточено три русские армии, перед которыми стояла задача окончательного уничтожения мюридов. Популярность Шамиля сильно уменьшилась из-за его жестокого правления и потерь, которые понесли народы Чечни и Дагестана в ходе войны, длившейся уже четверть века. Тем не менее последняя кампания здесь была совсем не простой. Генерал Евдокимов воевал в Чечне два года, и только весной 1859 г. ему удалось захватить крепость Веден, дававшую доступ из Чечни в долину Анди-Кёйсу. Шамиль бежал в аул Гуниб, стоявший над ущельем Кара-Кёйсу. Верность старому имаму сохранили лишь 500 мюридов, в то время как против него новый наместник на Кавказе князь Барятинский сосредоточил 40 тыс. человек с 48 орудиями. Ему удалось захватить в плен Шамиля – самого знаменитого партизанского вождя за всю историю человечества.

Шамиль был сослан в Калугу, и война с мюридами наконец-то закончилась. Тем не менее на Черноморском побережье еще сохраняли свою относительную независимость черкесы. Экономические, а также военные и политические соображения заставили не только покорить, но и переселить народ, сохранивший, вероятно, самую «цивилизованную» племенную культуру в Азии. В Чечне и Дагестане русские удовлетворились подчинением местного населения законам России, но на Черноморском побережье они стремились захватить обширные плодородные земли черкесов. Сюда хлынул поток русских крестьян, которые в 1861 г. были освобождены от крепостной зависимости. Каждый год казаки и переселенцы из Центральной России проникали все дальше и дальше по притокам Кубани, Лабы, Белой и Урупа, создавая свои села и станицы. Эти поселения подвергались частым набегам черкесов, недовольных захватом территорий, которые они считали своими. Около 1860 г. в нижнем течении Кубани сложилась парадоксальная ситуация – в 50 км от Екатеринодара (теперь Краснодар. – Пер.), столицы Кубани, у истока реки Афипс еще проживало независимое черкесское племя бжедухов, а соседние натухаи утверждали, что все земли между устьем Кубани и новым портом Новороссийском принадлежат им. Русское правительство решило заставить черкесов переселиться в другие районы империи, а при их желании – и в Турцию. Проведение этой политики было поручено генералу Евдокимову, который проявил себя в Чечне как твердый, но талантливый администратор. Он создал несколько мобильных колонн из стрелковых батальонов Черноморской линии и кубанских пластунов, которых должны были поддерживать донские казачьи сотни. В течение 1860 г. 4 тыс. черкесских семей безо всякого сопротивления оставили свои земли на левых притоках Кубани и отправились в Турцию. Однако черкесские племена, жившие юго-восточнее, оказали Евдокимову упорное сопротивление. Три самых крупных племени – абадзехи, шапсуги и убыхи – вступили в союз и попытались создать свое собственное правительство в форме Большого Меджлиса (ассамблеи), который заседал в Сочи. Меджлис обратился за помощью к Турции и Великобритании, но напрасно. В сентябре 1861 г. император Александр II, посетив Екатеринодар, принял делегацию черкесских вождей. Абадзехи^[38] готовы были переселиться на предложенные им земли к северу от Кубани, но другие племена остались непреклонны.

Весной 1862 г. начались военные действия против некоторых черкесских племен, но прошло еще два года, прежде чем русская колонна, пройдя маршем из Майкопа по долине реки Пшиш, вступила в Туапсе и завершила покорение земель племени шапсугов. Другая русская колонна, двигаясь вверх по реке Лабе и через водораздел в долину Мзымты, завершила усмирение убыхов. Последние выстрелы в долгой истории покорения черкесов прозвучали в мае 1864 г. Более 600 тыс. черкесов эмигрировали в Турцию; их потомков можно встретить от Балкан до Трансиордании. Кубань была плотно заселена русскими, но на побережье Черного моря многочисленные русские, немецкие, греческие и болгарские поселенцы, получившие земли черкесов, не смогли прижиться во влажном климате лесистой местности. В дальнейшем эти земли, где когда-то располагались сады и огороды, которые окружали процветавшие черкесские селения, заполонила дикая растительность, а на месте бывших прибрежных сел расположились дачи и санатории.

Правление Александра II (1855–1881), начавшееся с отмены крепостного права (1861), стало временем быстрого экономического роста и административных реформ. Эти реформы включали в себя и полную реорганизацию русской армии. Изучив уроки Франко-прусской войны, Александр II в 1874 г. сделал военную службу обязательной, благодаря чему русская армия резко увеличила свою численность. К 1877 г. она включала в себя 41 пехотную линейную дивизию, три гвардейские дивизии, три гренадерские дивизии и несколько стрелковых бригад. Четыре вновь созданные дивизии (38, 39, 40 и 41-я) располагались на Кавказе, где старая Кавказская армия имела постоянные подразделения: Кавказскую гренадерскую дивизию, а также 19, 20 и 21-ю пехотные линейные дивизии (40-я дивизия находилась на Нижней Волге, откуда она за короткое время могла быть переброшена на Кавказ). Полки, входившие в состав кавказских дивизий, имели не три батальона, как в других русских дивизиях (за исключением императорской гвардии), а четыре. Были также сформированы четыре кавказских стрелковых батальона.

Франко-прусская война нарушила хрупкий баланс сил, созданный Парижским миром. Одновременно панславянское движение в России, которое в эти годы значительно усилилось, можно было сравнить лишь с националистскими движениями в Германии и Италии. После восстаний в Боснии и Герцеговине в 1875 г. и сербо-турецкой войны 1876 г. в России произошел самый настоящий взрыв панславянских настроений, и никакие изощренные дипломатические маневры не смогли предотвратить войну между Россией и Турцией в апреле 1877 г.

Опыт кампании Паскевича и быстрое завоевание Анатолии египетской армией Мехмета Али в 30-х гг. XIX в. показали, что Османская империя, вероятно, больше всего уязвима на своих азиатских границах. С другой стороны, русские сочувствовали балканским славянам, поэтому Генеральный штаб России вынужден был считать главным театром этой войны Балканы. К тому же из-за того, что русский военно-морской флот в Черном море оказался еще очень слаб, Генштаб постарался начать свое наступление как можно дальше к западу.

Прошло шесть лет после Лондонской конференции 1871 г., и Россия спешила восстановить свои позиции в Черном море. В Керчи, Севастополе, устье Днепра и Одессе появились фортификационные сооружения и батареи тяжелых орудий, усиленные минными полями. Однако России разрешалось иметь в Черном море лишь четыре броненосных парохода. Поэтому турки, имевшие более 20 бронированных мониторов и канонерок, построенных в основном на британских верфях и находившихся под командой адмирала Хобарта (бывшего капитана Королевского флота) и других британских и иностранных офицеров, господствовали в Черном море. Вероятность действий флота Турции на побережье Кавказа, в устье Дуная и его нижнем течении не только полностью осознавалась российким командованием, но даже преувеличивалась. В результате этого русские не стали воевать на нижнем Дунае и против четырехугольника турецких крепостей, которые могли снабжаться и получать подкрепления по Черному морю, а сосредоточили все свои удары в районе Тырново, Софии и перевалов Западных Балкан. Стратегия России на Кавказе была чрезмерно осторожной; командование опасалось совместных операций на Кавказском побережье под защитой мощного турецкого флота.

Русские коммуникации в Закавказье после Крымской войны значительно улучшились: была построена железная дорога из Поти в Тифлис, однако господство турецкого флота сделало невозможным морское сообщение между русскими черноморскими портами и Поти. Поэтому Кавказская армия получала все необходимое по Военно-Грузинской дороге, шедшей из Владикавказа в Тифлис, или морским путем из Астрахани в Баку.

Россия опасалась турецких морских диверсий. Этот страх сочетался, несмотря на недавнее насильственное переселение черкесов, с преувеличенной нервозностью, которую порождали восстания горцев.

Расположение войск Кавказской армии в мирное время было таким:

Знаменитая Кавказская драгунская дивизия и десять казачьих полков тоже стояли в Закавказье. В 1876 г. 19-ю пехотную дивизию перебросили с Северного Кавказа под Ереван, а в начале 1877 г. было решено усилить войска на Кавказе 38-й дивизией и стрелковыми батальонами. Таким образом, примерно половина русской армии в регионе занималась охраной внутреннего порядка и Черноморского побережья – очень интересный пример того, что даже простая угроза совместных операций или восстаний местных жителей может сковать значительные войсковые силы.

Несмотря на удивительную слабость турецкой армии в Армении весной 1877 г., концентрация на Европейском театре войны и господство турецкого флота в Черном море не позволили русской Кавказской армии предпринять какое-либо серьезное наступление. Его предполагалось осуществить только в том случае, если обстоятельства сложатся благоприятно, да и то они должны были ограничиться лишь Батумом и Ардаганом (по сведениям командования, там еще не завершилось сооружение новых фортификаций), а также блокадой Карса.

Среди представителей командования русской Кавказской армии не было выдающихся личностей вроде Паскевича, Муравьева и Бебутова, которые добились таких замечательных успехов в кампаниях прошлых лет. Наместником на Кавказе являлся в ту пору великий князь Михаил Николаевич, брат царя, – исключительно добродушный человек, обожаемый многими, но лишенный военных талантов. Его главный советник – генерал князь Святополк-Мирский – не имел ни энергии, ни способностей для командования армией. Во главе полевых войск стоял генерал граф Лорис-Меликов, выдающийся, отлично образованный человек (через несколько лет он станет последним канцлером Александра II), по происхождению армянин. Он отлично знал Кавказ, но не обладал инициативой и необходимой властью для того, чтобы принимать решения. Зимой 1876/77 г. в Тифлисе преобладали сдержанные и осторожные настроения. Местное руководство слишком преувеличивало силу «новой» турецкой армии.

За два десятилетия со времен Крымской войны и в ходе Ближневосточного кризиса 1875–1877 гг. в Турции довольно быстрым темпом шли военные реформы. Прусское влияние, начавшееся в годы военной миссии Мольтке, после побед Пруссии в Западной Европе только усилилось, и британских советников, а также польских и венгерских офицеров-эмигрантов времен Крымской войны сменили германские советники со своей теорией войны.

Население Османской империи в 1876 г. составляло около 22 млн человек. Однако служили в армии только мусульмане (12 млн в Азии и 4 млн в Европе). По законам об обязательной военной службе, принятым в 1869–1876 гг., мужчины должны были прослужить четыре года в низамских (нерегулярных) войсках. Два года после этого они считались в отпуске, а потом переходили в резерв (редиф), где их могли призвать в армию в течение последующих девяти лет. Основную массу живой силы поставляли азиатские провинции Турции, однако войска распределялись в основном в европейской части этой страны. Европейские территории делились на округа, где стояли армейские I, II и III корпуса. Центром IV армейского корпусного округа был Эрзерум, a V – Дамаск. Создание VI и VII армейских корпусов в Ираке и Аравии еще не было завершено. Для защиты портов, расположенных между российской границей и Самсуном, создали особый Прибрежный округ.

Система армейских корпусных округов была позаимствована у Пруссии, но если там округа делились на дивизионные подокруга, то в Турции – на полковые. IV армейский корпусной округ состоял из шести полковых подокругов, а Прибрежный – из трех. В мирное время IV армейский корпусной округ (с центром в Эрзеруме) состоял из новых батальонов. Каждый полковой подокруг должен был мобилизовать 12 батальонов редифов (резервистов) 1-й категории и 25 батальонов резервистов 2-й категории (последних называли «мюстахфизами»). Таким образом, номинальный состав IV армейского корпусного округа (Эрзерум) был следующим: 24 низамских батальона, 72 редифских батальона (1-й категории) и 150 редифских батальонов (2-й категории), в сумме – 246 батальонов. В Прибрежном округе регулярных войск не имелось, но он обязан был предоставить 100 резервных батальонов. Таким образом, суммарный потенциал турецкой армии на Кавказе составлял около 350 батальонов, или примерно 250 тыс. человек. V армейский корпусной округ (Дамаск) мог предоставить Кавказскому подкрепления, так что в теории численность турецкой армии на Кавказе могла достигать примерно 300 тыс. человек плюс 50 тыс. бойцов нерегулярной конницы. Таковы были официальные цифры, ходившие в Эрзеруме, о которых, очевидно, хорошо знали в Тифлисе, где они произвели огромное впечатление. Русская разведка, как это ни странно, приняла чисто теоретические расчеты турецкого военного потенциала за реальные цифры. На самом деле, когда началась война, общее число солдат в Армении, рассеянное небольшими подразделениями по обширной территории, составило около 15 тыс. низамов, 50 тыс. резервистов и примерно 25 тыс. бойцов нерегулярной армии, то есть 90 тыс. человек – всего лишь около 25 % предполагаемого количества.

В отличие от Муравьева, который очень хорошо понимал психологию людей Востока, русские командующие 1877 г. не хотели принимать во внимание очевидные и традиционные недостатки турецкой организации. На складах Эрзерума и Трапезунда сосредоточивались огромные запасы продовольствия и обмундирования, но распределение их было крайне неудачным, телег и вьючных животных катастрофически не хватало; медицинской службы – не менее важной в ходе войны, чем продовольствие, – не существовало и в ближайшем будущем так и не появилось. Артиллерии было очень мало; орудия, предоставленные военным ведомством, установили в Сивасе, Трапезунде и Эрзеруме, но транспорта для их переброски в другие места не нашлось.

Командовал IV армейским корпусным округом Измаил Хакки-паша, влиятельный вождь хайдаранлийских курдов, но он совсем не разбирался в военном деле и был продажен. Тем не менее он пользовался поддержкой влиятельных кругов при дворе и не лишился своего поста даже после того, как в апреле 1877 г. командование над армией Армении принял Ахмет Мухтар-паша. Ахмет Мухтару исполнилось всего лишь 38 лет; это был типичный представитель нового профессионального офицерства, появившегося после реформ последних двух десятилетий. Будучи выходцем из древней турецкой семьи Бурса, он отличился в Йемене и Боснии. Ахмет Мухтар проявил себя как энергичный и храбрый командующий, по стратегическому чутью превосходил своего оппонента, Лорис-Меликова, но ему не хватало тактического умения и офицеров, способных восполнить этот недостаток.

Турецкая армия была хорошо вооружена; пехота имела современные ружья системы Мартини-Пибоди, превосходившие русские берданки. Турки приобрели также несколько новых стальных орудий Круппа, в то время как русская армия имела на вооружении старые модели бронзовых пушек. Но самой слабой стороной турецкой армии стало отсутствие в ней хорошо обученных, знающих офицеров; в этом отношении русская армия далеко ее превосходила. О слабости главного штаба Турции знал весь мир, а несколько способных офицеров были по большей части иностранными авантюристами, которые постоянно подвергались обструкции и становились жертвами интриг. Бездарность высшего командования турецкой армии объясняет его неспособность создать крупные полевые соединения (дивизии и бригады). Табор (батальон) и батарея – их единственные боеспособные полевые единицы; иногда бригады все-таки создавались, но они в целом были лишь временными единицами, состоявшими из шести или восьми батальонов, и предназначались для выполнения особых задач.

Частичная мобилизация резерва в Турции началась осенью 1876 г. Русская разведка работала из рук вон плохо, и в Тифлисе никто так и не узнал, что первые два полностью укомплектованных корпуса резервистов, мобилизованных в IV округе (48 батальонов), были отправлены из Эрзерума в Европу. Когда Ахмет Мухтар посетил Карс (18 апреля 1877 г.), он обнаружил, что его гарнизон состоит всего лишь из 18 батальонов. Он пополнил его тремя новыми батальонами, которые привел с собой из Эрзерума.

В Ардагане стояло восемь батальонов, к которым Ахмет Мухтар смог добавить лишь два. Хасан-Кале имел три батальона, которые прикрывали главную дорогу, шедшую по долине Аракса, а в долине Алашкерта завершалась мобилизация 11 новых. Вместо гипотетической армии в 350 тыс. человек Ахмет Мухтар смог сформировать лишь мобильный полевой отряд в составе девяти батальонов, шести эскадронов кавалерии и одной батареи. Другая армия (которая не подчинялась Мухтару) располагалась на побережье и должна была защищать Батум. Здесь Хусейн-паша имел около 12 тыс. человек. Были приложены все усилия, чтобы в районе Эрзерума, Муша и Вана поднять на борьбу курдов. Измаил Хакки хвастался, что собирается вторгнуться в Закавказье с армией из 40 тыс. всадников.

Турки были уверены, что для защиты Армянского нагорья требовалось оборонять Карс и Ардаган; фортификационные сооружения в обеих крепостях были усовершенствованы немецкими инженерами, а на заводах Круппа приобретена современная дальнобойная позиционная артиллерия. Венгерский ветеран кампаний 1853–1856 гг. Колман (Фейзи-паша) создал прекрасные оборонительные линии вокруг Батума; началось строительство шоссе, соединившего этот порт с Ардаганом и верхней Курой, однако оно осталось незаконченным. Был построен лишь отрезок в 50–60 км к юго-западу от Батума. На самом деле Карс и Ардаган представляли собой передовые базы для наступления в Закавказье, и значение использования этих крепостей для чисто оборонительных целей заключалось в том, что они могли задержать наступление врага и заставить его разделить свои силы. По-настоящему защищала Армянское нагорье и Эрзерум горная система, состоявшая из Саганлугского хребта и Деве-Боюна. Предстоящая кампания показала, что турки, имея более слабую армию и ограниченные способности организации, совершили ошибку, сконцентрировав все свое внимание на обороне Карса и позабыв о природном горном оборонительном рубеже, на котором можно было бы гораздо удачнее расположить свои главные силы.

За три года до начала войны русский Генеральный штаб разработал план быстрого вторжения в Малую Азию и захвата Эрзерума за шесть недель после пересечения границы. Это сделало бы невозможной концентрацию сколько-нибудь крупной турецкой армии в пределах дистанции удара со стороны закавказской границы. Но великий князь Михаил отказался от этой смелой идеи в пользу более осторожной политики. Две дивизии были оставлены для охраны внутренней безопасности на Северном Кавказе (20-я и 21-я), а одна (41-я) должна была оборонять побережье. В самый последний момент волнения в Чечне и Дагестане вынудили его оставить здесь еще и 38-ю дивизию. Таким образом, для наступательных операций осталось лишь 3,5 дивизии. Эти подразделения были сосредоточены на трех главных стратегических направлениях, и каждая группа оказалась слишком слабой для каких-либо быстрых или решительных действий. В центре Александрополя стояло 1,5 дивизии – одна дивизия гренадер и половина 19-й пехотной. Другая часть 19-й дивизии располагалась на крайнем левом фланге, в Ереване, прикрывая долину Аракса. Половина 38-й дивизии находилась в Ахалцихе, напротив турецкого войска в Ардагане. Сомнения русского Генерального штаба в успехе операции выразились в создании мощного резерва около Тифлиса – в него входили половина 19-й и половина 38-й дивизий. В начале 1877 г. этот резерв был неожиданно отправлен туда, куда его вовсе не собирались посылать: четыре батальона – в Ахалцихе, а 12 – в долину Риони, где уже стояла 41-я дивизия, усиленная тремя стрелковыми батальонами. Таким образом, в самом начале войны в долине Риони и в западной части Кавказа сосредоточился эквивалент трех дивизий, который по своей численности превосходил главные ударные силы в Александрополе. Русское командование, которое уже переоценило опасность мусульманского восстания в Дагестане, теперь, очевидно, опасалось мифического вторжения Эмир-паши в Мингрелию и турецких совместных операций на Кавказском побережье. Одна угроза этих диверсий более чем в два раза уменьшила силы, доступные для наступления на крепости Малой Азии.

Решение сосредоточиться на защите побережья и западных районов и, по необходимости, одновременно проводить ограниченные операции с участием рвавшихся в бой войск определило всю стратегию русского Генерального штаба. Запланировано было сконцентрироваться на достижении двух ограниченных целей неподалеку от области оборонительного скопления войск. От первоначального плана наступления на Эрзерум и нанесения сокрушительного удара по турецким армиям еще до того, как они успеют сосредоточиться и организовать оборону, отказались в пользу рекогносцировки сил в районе Батума и Ардагана. В центре и на левом фланге – как показал опыт прежних войн, самых многообещающих в плане побед оперативных районах, – все действия были ограничены лишь наблюдением за Карсом и демонстрацией сил в районе Баязета. Страх перед внутренними беспорядками и преувеличение опасности, которая исходила от турецкого военно-морского флота, привели к изменению русской стратегии и отказу от единственного разумного плана – решительных действий против Эрзерума.

Война была объявлена 24 апреля 1877 г., и в тот же самый день русская армия перешла границу. Ее войска располагались следующим образом:

Узнав о том, что русские войска перешли границу, Ахмет Мухтар приказал своим скромным полевым силам в Субатане и Хадживели немедленно уходить в Карс. 28 апреля русские достигли Полдервана и Куру-Дере. В ту же самую ночь Мухтар, оставив 21 батальон удерживать крепость Карс, увел свои полевые войска (9 батальонов, 2 полка кавалерии и батарею) в направлении Саганлуга. Его решение оставить Карс, которому предстояла осада, и использовать свои ограниченные полевые войска для прикрытия сосредоточения турецких подкреплений в Эрзеруме было противоположно тому, которое принял в 1855 г. Фенвик Уильямс, но в обоих случаях эти решения, продиктованные различными обстоятельствами, оказались верными. Вечером 30 апреля силы Мухтара, отходу которых могла помешать сильная русская кавалерия, уже заняли позиции на перевалах Саганлуга.

2 мая в Займе, где дорога из Александрополя в Карс соединяется с дорогой, идущей из Ардагана, сосредоточились войска Александропольской группировки. Девель, шедший из Ахалкалаки в сторону Ардагана, узнал от живших в нем армян, что его гарнизон совершенно не готов к бою.

Ардаганская операция

Ардаган располагается на обоих берегах Куры, причем главная часть города находится на левом (северо-западном) берегу. Река здесь узкая, но имеет очень быстрое течение, поскольку ее берега падают вниз почти отвесно. В пределах города она течет с запада на восток, но, выйдя из него, поворачивает на север; вдоль ее восточного берега тянутся Гюлявердынские горы. На западном берегу располагается равнина, которая поднимается к северу, где находится изолированная, довольно крутая гора, на которой был сооружен современный форт Рамазан-Табия. Другой форт, Кая-Табия, прикрывает левый берег реки прямо напротив Гюлявердынских гор и нависает над дорогой в Ахалцихе. Турки, несомненно, считали этот сектор наиболее опасным, хотя самый лучший подход для атакующих сил находится на юго-востоке. Гюлявердынские горы на правом берегу смотрят на форт Кая-Табия, а с юга склоны Алагёза предлагают несколько удачных позиций, откуда можно обстреливать оборонительные сооружения в южном секторе. Горы, на которых стояли селения Гюрчик и Тайн-Килисе, располагались всего лишь в 2 милях от турецких укреплений. В этом секторе для усиления оборонительной линии строился форт Эмир-Оглы, но его еще не закончили. Из 90 пушек, стоявших на позициях, только половина была современной; гарнизон оказался достаточно силен: два батальона низамов, девять батальонов резервистов, одна сюварийская бригада, три полевые батареи и 1,5 тыс. бойцов нерегулярных войск. Комендант крепости Гасан Сабри-паша был абсолютно непригоден к командованию, а единственным офицером, знавшим военное дело, являлся полковник Мехмет-бей, немец, командовавший сектором от Гюлявердынских гор до Эмир-Оглы-Табия.

11 мая генерал Гейман с гренадерской и кавалерийской бригадами и пятью полевыми батареями присоединился к Девелю. Командование принял на себя прибывший туда Дорис-Меликов. Он сосредоточил артиллерию и главные силы пехоты на горах Гюрчик и Тайн-Килисе по обеим сторонам от Карской дороги. Девеля, имевшего в своем расположении только шесть батальонов, отправили штурмовать Гюлявердынские горы с севера.

Общий штурм должен был начаться на рассвете 16 мая, и Девель послал три батальона Елизаветпольского полка против защитников Гюлявердынских позиций еще до того, как орудия открыли огонь по юго-восточному сектору. Турецкое управление огнем оказалось совершенно бездарным, и елизаветпольцы, имея в качестве преимущества небольшую мертвую зону, овладели окопами противника, понеся незначительные потери. Однако их дальнейшее продвижение было остановлено огнем с форта Эмир-Оглы. Тем временем русские батареи на Тайн-Килисе продолжали обстрел противника. Этот обстрел оказался не очень эффективным, однако нагнал на необученные войска турок такого страху, что они бросили свои позиции в Эмир-Оглы и в беспорядке побежали к реке. Увидев это, Лорис-Меликов бросил в атаку свою пехоту; в это время елизаветпольцы с развевающимися флагами, под звуки оркестра ворвались в форт Эмир-Оглы со стороны Гюлявердынских высот.

Тут Лорис-Меликов проявил качества, отличавшие все его действия во время этой кампании. Осторожный и склонный к последовательным действиям, он не стал развивать успех, а отложил продолжение боевых действий на следующий день. Войска перегруппировали, и Девель перешел на левый берег Куры – ему поручили наблюдать за крепостью с севера; остальные войска сосредоточились на Гюлявердынских высотах для главной атаки на два небольших форта – Сансир и Ахали, которые прикрывали подходы к городу с востока. Турецкие форты молчали, что было очень странно, но русского командующего так поразили мощные фортификации турок, что он продолжал сомневаться в успехе и даже решил отложить штурм на три или четыре дня, чтобы дождаться подкреплений из Ахалцихе и осадных орудий из Ахалкалаки.

А тем временем среди турок царила паника; Хасан Сабри, комендант Ардагана, устроив немецкому командиру Мехмед-бею выговор за потерю Гюлявердынских высот, в ночь с 16 на 17 мая покинул крепость и двинулся по Батумской дороге с двумя батальонами низамов, всей регулярной кавалерией и всеми полевыми орудиями, которые смог увезти. Нерегулярные войска дезертировали, и Мехмету остались лишь восемь батальонов резервистов и крепостные орудия, с которыми он должен был оборонять крепость. Русские патрули не заметили ухода Сабри; на следующее утро в русский лагерь пришли армяне и сообщили эту новость.

Лорис-Меликов по-прежнему сомневался, стоит ли идти на штурм, не дождавшись подкреплений, и только настойчивость генерала Геймана заставила его около 6 часов вечера отдать приказ атаковать форты Сансир и Ахали. Гренадерские батальоны без труда заняли обе эти позиции, а турки в беспорядке бежали по двум мостам в город. Однако штаб Дорис-Меликова позабыл предупредить Девеля о решении идти на штурм, и два форта на левом берегу Куры, Рамазан и Кая, были оставлены противником безо всяких попыток со стороны русских им помешать.

В руки русских попали все орудия крепости и тысяча пленников; турки за два дня боев потеряли 2 тыс. человек, а русские – 500; основные потери понесли батальоны Елизаветпольского полка. Меликов был чересчур осторожным командующим, но политиком и администратором он оказался отменным – он распустил пленных резервистов по домам, подарив им семена пшеницы для весеннего сева.

Ардаганская операция примечательна тем, что ее с обеих сторон возглавляли совсем не подходящие для этого люди. Турецкими полковыми офицерами командовал бездарный трус, кроме того, они продемонстрировали отсутствие самых элементарных навыков управления огнем. У русских главная проблема заключалась в неправильном расчете времени при проведении тактических передвижений.

Операция оказала мощное психологическое воздействие на войска, не всегда благоприятное для обеих сторон. Турки, несмотря на свое новое дорогое оружие, пришли в уныние, а их чувство неполноценности по отношению к русским только усилилось. С другой стороны, незначительная победа под Ардаганом позволила офицерам старой кавказской школы, вроде Геймана, игнорировать возросшую огневую мощь нового оружия и надеяться только на штыковую атаку.

Поражение турок объяснялось тем, что высшее командование армии назначалось по указке двора. Хасан Сабри, имевший защитников в Стамбуле, избежал серьезного наказания. Вместе с тем людей подобного склада в Эрзеруме охватила паника, и только вмешательство Ахмет Мухтара помешало им отдать приказ об оставлении города. Европейских наблюдателей поражало то презрение, с каким турецкие солдаты и младшие офицеры относились к своему высшему командованию.

Туркам повезло в одном – у них был Ахмет Мухтар, продемонстрировавший характер и стратегическое мышление. Известие о падении Ардагана пришло к нему одновременно с сообщением о том, что Ереванская группа русских войск угрожает Эрзерумскому региону с юго-востока. Тергукасов продолжал свое наступление на запад: 11 мая он достиг Армянского монастыря в Сурп-Оханесе^[39] у входа в Алашкертскую долину. Мухтар-паша совершенно справедливо рассудил, что наступление Тергукасова и оккупация Ардагана – это две части общего русского оперативного плана, направленного на захват Эрзерума. С учетом слишком медленной организации турецкой полевой армии ситуация для турецкого командующего была очень сложной. Первым делом он позаботился о защите прямых путей из Ардагана в Эрзерум и отправил три батальона с батареей для создания оборонительной позиции на Гюрчю-Богазе, исторических воротах в Грузию. Отсюда идет дорога из долины верхней Куры через долину Ольты-Чая в Эрзерумскую равнину, позволяя обойти Саганлугскую и Деве-Боюнскую позиции. В Ольты из Ардагана с целью задержать предполагаемое русское наступление была переброшена «бригада» в составе от шести до восьми батальонов при одной батарее. Мухтар расположил свои главные силы (12 батальонов и две батареи) в западной части Саганлугских гор, на хребте Шакир-Баба, напротив Бардиза, откуда можно было установить связь с войсками в Ольты. Два батальона заняли Кёпрюкёй; в их задачу входило обеспечение связи с восемью батальонами и двумя батареями, которые были посланы для того, чтобы задержать наступление Тергукасова из Алашкертской долины. Всего у Мухтара насчитывалось 18 тыс. пехотинцев и 36 орудий. Его кавалерия была крайне слабой и в основном состояла из курдских и черкесских нерегулярных бойцов.

К счастью для Ахмет Мухтара, командующий русскими войсками не обладал стратегическим видением и не смог оценить ситуацию. После захвата Ардагана Дорис-Меликов вернулся в окрестности Карса и приступил в Займе к концентрации основной части сил Геймана и Девеля. В Ардаган был отправлен полковник Комаров, и, хотя ему «разрешили» начать наступление на Ольты, он не получил приказа как можно скорее это сделать. 3 июня Комаров с четырьмя батальонами пехоты и двумя полками казаков занял Пенек, а 4-го добрался до Ольты, опередив войска, посланные Мухтаром для обороны этого селения. 5 июня Мухтар, понимая, как важно захватить Ольты, отдал приказ атаковать русских, и населенный пункт был оставлен без всякого сопротивления. Ночью Комаров получил приказ Меликова не только возвратиться в Ардаган, но и отправить четыре батальона из имевшихся у него шести в лагерь в Займе. 4 июня русский главнокомандующий наконец-то принял решение, которое привело к печальным последствиям, проявившимся в последующие три месяца.

Лорис-Меликов получил сообщение о развитии событий в Западном Закавказье, которое вызвало у него тревогу. Оклобжио встретился на своем пути в Батум с неожиданными сложностями – рельеф местности оказался совсем не таким, каким его изобразили на карте топографы Генштаба в Тифлисе. Пришли также известия о том, что русские войска оставили Сухум и турецкая армия при поддержке абхазских мятежников высаживается в нескольких пунктах на побережье Черного моря. Резерв, стоявший в Кутаиси, на помощь которого надеялся Оклобжио, был отправлен к Ингуру. Войска в Западном Закавказье не подчинялись Лорис-Меликову, и он не мог правильно оценить ситуацию. Он стал ждать прибытия великого князя Михаила Николаевича в Александрополь. Когда, после некоторого промедления, наместник прибыл, Лорис-Меликов узнал, что в Тифлисе сложилось очень серьезное положение и что восстание в Абхазии уже перекинулось на Чечню и Дагестан. Советники его императорского высочества посчитали необходимым оставить на Северном Кавказе подкрепления, обещанные Закавказью (бригаду 38-й дивизии). Было принято решение отложить операцию Оклобжио против Батума до тех пор, пока ситуация на Черноморском побережье не улучшится. Кроме того, Лорис-Меликов должен был воздерживаться от проведения крупных операций, которые потребовали бы ухода основной массы его войск с русской границы. Лорис-Меликову велели попытаться принудить Карс к сдаче с помощью одной артиллерии. В его распоряжении осталась лишь одна пехотная дивизия и одна кавалерийская, с которыми он должен был защищать свои батареи. Он хорошо понимал, что силы Мухтара в тылу Саганлугских гор день ото дня увеличиваются и что через несколько недель турки с помощью сравнительно мощной группировки войск снимут осаду с Карса. Поэтому Лорис-Меликов послал Тергукасову приказ продолжать наступление, поскольку надеялся, что угроза долине Пасина отвлечет внимание турок от Карса. Это был непродуманный приказ, весьма странный для такого осторожного командующего, как Лорис-Меликов, а для тех скромных сил, которыми обладал Тергукасов, он оказался роковым.

Глава 8
Черноморское побережье. Батумская операция и турецкое вторжение в Абхазию

Порт и крепость Батум имеет очень выгодное географическое положение. Он окружен с востока крутыми лесистыми горами Акаристана (по-грузински «Аджарии»), и добраться до него можно только с севера по узкой прибрежной полосе. Ее ширина не превышает 15 м; эту полосу пересекают многочисленные реки. Территория между ними заболочена и во многих местах покрыта густыми лесами. Природные препятствия в 1877 г. усиливались воинственным настроением жителей окрестных гор. Акары, говорящие на грузинском диалекте, напоминающем диалект гурийцев и мингрел, были обращены в ислам в конце XVI в. и, подобно боснийцам на Балканах, оставались фанатично преданными султану. Во время кампаний Паскевича акары создали сильные нерегулярные части, которые стали главной опорой турок на Черноморском побережье и в районе Ахалцихе. Вызывает удивление, почему русский Генеральный штаб, столь озабоченный угрозой восстания мусульманских племен Дагестана, не принял во внимание акаров^[40].

Офицеры русской разведки попытались договориться со старшинами Кобулети, но им это не удалось; в апреле 2 тыс. кобулетов и 1 тыс. акаров, привлеченные бесплатной раздачей новых ружей системы Мартини-Пибоди, присоединились к турецкому гарнизону в Батуме. Это значительно усилило войско Хусейн-паши, поскольку у него было всего два батальона низамов и четыре – редифов. В ходе первой недели войны из Трапезунда к нему подошли 6 тыс. нерегулярных бойцов из племени лазов, и его войско увеличилось до 12 тыс. человек. Три четверти этих бойцов не были знакомы с воинской дисциплиной, зато они очень метко стреляли, а особенности местности в районе Батума благоприятствовали партизанской войне.

Русские войска могли подойти к Батуму только по узкой полосе – между морем и горной цепью Чахаты. На левом фланге горы были совершенно неприступны, а на правом русские попадали под огонь турецких военных кораблей.

С Чахатских гор, высотой около тысячи метров, веером стекали реки: Чолок, Очемхури и Ачква, которые во время частых дождей превращались в бурные потоки. Узкие, глубокие ущелья поросли густым субтропическим лесом, где серьезным препятствием для наступавших войск стали лианы и колючие растения. Горы между реками можно было легко превратить в оборонительные позиции. На позиции Муха-Эстате («Дуб Св. Юстаса», святого покровителя гурийцев), расположенной между верхним течением Очемхури и Ачквы, турки во время предыдущих войн уже не раз держали оборону.

К югу от Ачквы еще более сильную позицию создавали Хуцубанские высоты. К югу от Хуцубани по глубокому крутому ущелью протекает крупная река Кинтриши. С востока ее ограничивают склоны высокого скалистого массива Перанга, имеющего две вершины: Хино (2597 м) и Перанга (2294 м). Склоны Самебских гор («Самеба» – «Троица» по-грузински) между Кинтриши и ее притоком, рекой Кинташ, образуют естественные оборонительные террасы.

Квирике, другой отрог Перангского хребта, образует вторую скалистую террасу, а к юго-западу от реки Дева почти до самого берега моря тянется третья терраса, которая на побережье заканчивается отвесной стеной. В этом месте расположен старый пограничный форт Цихис-Дзири («Нижний форт» по-грузински).

Все горы, расположенные к югу от Кинтриши, и в особенности похожую на утес террасу над рекой Дева, под руководством старого венгерского эмигранта Фейзи-паши турки превратили в укрепленные линии с окопами, прикрытыми умело расположенными батареями. Некоторые из них, подобно тем, что стояли на высотах Цихис-Дзири, были вооружены современными тяжелыми орудиями Круппа.

Батумский район представлял собой очень мощный оборонительный комплекс, несомненно, гораздо более сильный, чем фортификации Плевны, созданные Осман-пашой несколько месяцев спустя.

Турецкую оборону ослабляла относительная малочисленность гарнизона Батума, но Хусейн-паша ожидал прибытия от 12 до 24 батальонов резервистов, мобилизованных в прибрежных районах Черного моря. Кроме того, он рассчитывал на помощь новых турецких броненосцев. Паша предусмотрительно сосредоточил войска позади Кинтришийской линии, выдвинув нерегулярные части к северу от этой реки и поручив им задержать русских. У генерала Оклобжио для активных действий имелось около 12 тыс. пехотинцев при 48 орудиях. В Озургети и Кутаиси находилось в резерве еще 7 тыс. солдат и 16 орудий. Оклобжио, которому предстояло действовать в узкой местности, приказал войскам создать две колонны. Справа двигался генерал Шелеметев со 163-м полком и имеретинским ополчением при четырех батареях. Ему было приказано наступать по прибрежной дороге, где ровная и относительно открытая местность позволяла разместить пушки. Более сильная колонна под командованием генерала Денибекова, состоявшая из 164-го полка, 1-го и 2-го батальонов кавказских стрелков, одного батальона кубанских пластунов, гурийского ополчения и двух батарей, двигалась по очень плохой дороге, которая начиналась у пограничной реки Чолок и петляла между лесистыми горами верхнего течения Кинтриши. Кавказские стрелки и кубанские батальоны были обучены вести войну в лесных районах, 163-й (Ленкоранский) и 164-й (Закатальский) полки только что сформировали и включили в состав недавно созданной 41-й дивизии. 25 апреля войска перешли границу под проливным весенним дождем и только 27 апреля, после нескольких стычек с акарскими отрядами, переправились через Очемхури, потеряв при этом 100 человек, и заняли Муха-Эстатские высоты. Здесь левая колонна остановилась – надо было подготовить дорогу, соорудить мосты и подвезти продовольствие из Озургети. В Тифлисе неожиданно решили усилить войска Оклобжио, но для снабжения более крупной армии не было сделано никаких запасов. Поэтому русским пришлось простоять без движения на Муха-Эстатских высотах около двух недель. Эта задержка вовсе не способствовала укреплению их престижа у кобулетов и акаров, которые толпами собирались на другом берегу Ачквы, намереваясь задержать их наступление.

Марш возобновился 11 мая. Переправа через Ачкву оказалась очень трудной, поскольку в верховьях эта река текла по узкому ущелью с крутым левым берегом, а в нижнем течении оба берега поросли густым лесом, доходившим почти до самого берега моря. При таких условиях Оклобжио мог бросить в бой лишь относительно небольшие силы. За рекой Ачква русских ожидали около 400 нерегулярных стрелков; акары продемонстрировали отличное знание тактики – на обширной местности они расположили в лесных зарослях одиночных стрелков. Слева с большими трудностями наступал Денибеков; потеряв много людей и лошадей, он вынужден был остановиться. Чтобы прикрыть его правый фланг, Оклобжио передал ему один батальон 75-го (Севастопольского) полка. Лес пришлось очищать шаг за шагом с помощью штыков. Переход через реку с крутым левым берегом оказался еще труднее. К полудню акарские нерегулярные войска начали покидать эти высоты и отходить за Кинтриши. Тем не менее русским удалось окончательно очистить Хуцубанские высоты от врага только к 20 мая. Прошло уже четыре недели с тех пор, как Оклобжио перешел границу. Его наступление было остановлено нерегулярными частями врага, которые не получали никакой помощи от регулярных турецких войск или их артиллерии. Только теперь, спустя месяц после начала войны, русские приблизились к первой линии турецкой обороны, и Оклобжио доложил в Тифлис, что потребуется некоторое время для подготовки форсирования Кинтриши и оно будет очень трудным. В это время внимание русского Генерального штаба было сосредоточено на событиях, происходивших севернее, на побережье Черного моря. Опасения тех, кто предупреждал об опасности вмешательства турецкого военно-морского флота, начали оправдываться.

Еще 26 апреля у русского пограничного форта Св. Николая (в устье реки Чолок) появились три турецких монитора. Позже турецкие корабли подошли к Поти, но не стали приближаться к порту, поскольку его защищали 24 орудия. Эти же самые мониторы 11 мая поддержали огнем войска, сражавшиеся за Хуцубанские высоты. В тот же день поступило сообщение, что в Очемчири заметили эскадру из шести турецких броненосцев, идущую на север. 12 мая турки высадили войска в Гудауте, восточнее мыса Пицунда, на некотором расстоянии к северу от Сухума. Это стало началом вторжения турок на Абхазское побережье, которое произвело такое сильное впечатление в Тифлисе, что русское командование вынуждено было изменить свои планы. Несмотря на выселение черкесов, у русских имелись основания опасаться бунтов местных жителей; они предполагали, что в турецкой высадке примет участие большое число черкесов, бежавших в Турцию, а кроме того, турки попытаются организовать восстание в Абхазии и на востоке Кавказа и будут его всячески поддерживать. Муса Кундуков сформировал в Турции 28 эскадронов черкесской конницы, однако они оказались малопригодными к войне и не смогли поддержать свою репутацию храбрых и умелых бойцов, которую завоевали у себя дома, воюя с русскими. Поэтому было решено, что Стамбул ограничит свое вторжение лишь побережьем Абхазии (восточнее мыса Пицунда) и направит основные силы в Сухум, что и было сделано в последний год Крымской войны. Хотя русские не провели официального выселения абхазов, несколько тысяч мусульманских абхазов (мухаджирлеров) бежало в Турцию одновременно с черкесами. Поэтому в Трапезунде собралось от двух до трех тысяч абхазов и черкесов, которые позже поднялись на борт транспортов вместе с турецкими регулярными войсками. Корабли везли также 30 тыс. ружей Снайдера, которые предназначались для вооружения местных жителей. Турецкие регулярные войска, выделенные для экспедиции в Абхазию, насчитывали от десяти до двенадцати батальонов при четырех батареях. Всем этим войском командовал Фазиль-паша. Солдаты были перевезены двумя партиями: передовые войска – на трех мониторах и трех паровых фрегатах; через несколько дней за ними последовали главные силы на четырех больших транспортах, которых сопровождали четыре броненосца. 12 мая турки высадили в Гудауте около тысячи мухаджирлеров, к которым тут же присоединились гудаутские абхазы, включая местное ополчение.

Красочный рассказ об этом вторжении достиг Сухума, и русский командующий генерал Кравченко потерял голову. Его паника еще более усилилась, когда 14 мая шесть турецких военных кораблей подошли к Сухуму и начали обстреливать порт и город. Вспыхнули пожары; ночью местные грабители принялись обчищать магазины и частные дома. В городе не было русских войск, поскольку накануне Кравченко отошел на оборонительные позиции в горах за Сухумом. 15 мая турецкая эскадра появилась у побережья южнее города, и генерал решил, что она угрожает путям отхода его войск. Поэтому он велел полностью эвакуировать войска Сухумского района и немедленно отходить в глубь территории.

Однако в Сухуме турки не высаживали регулярные части. Кравченко напугало появление шести турецких военных кораблей, а также высадка некоторого числа мухаджирлеров. Главные силы турок покинули Трапезунд только 18 мая, то есть через три дня после эвакуации Сухума, произведенной по приказу Кравченко. В оправдание этого генерала скажем, что, несмотря на опасения властей, побережье Черного моря оставалось странным образом очень слабо защищенным. На всем его протяжении от Новороссийска до Поти не имелось ни единой береговой батареи. Между Пицундой, Сухумом, Очемчири и горным районом Цебельда были разбросаны небольшие отряды, общим числом около 4 тыс. человек (включая 500 абхазских ополченцев, на которых положиться было нельзя). В Новороссийске, Сочи и Адлере располагались отряды общей численностью 4 тыс. человек; ими командовал полковник Шелковников^[41], который, к счастью для русских, обладал более решительным характером, чем его начальник.

Отход Кравченко вскоре превратился в паническое бегство, в котором к его войскам присоединились служащие административных учреждений Сухума и персонал больницы, а также тысячи беженцев, включая русских, греков и болгар, живших во вновь созданных селениях на побережье. Огромный караван медленно двигался в сторону реки Кодор. Кравченко решил, что прибрежная дорога чересчур опасна, поскольку до него дошли слухи, что в Очемчири высадились турки. В нескольких милях от Сухума он повернул в глубь территории и двинулся по плохой дороге (теперь это современное шоссе), проходившей по ущелью, которое вело к среднему течению рек Кодор и Цебельда. 16 мая русские войска вместе с персоналом больницы, эвакуированным из Сухума, и примерно 2 тыс. беженцев были уже в безопасности, добравшись до станицы Ольгинской, хорошо защищенной самой природой. Эта станица располагалась в 25 км от побережья. Турки так и не высадились в районе Сухума, и единственным реальным противником стали восставшие абхазы. Впрочем, их больше всего интересовали сухумские магазины, виллы и соседние христианские деревни, которые они и разграбили. Число абхазов не превышало 3 тыс.

Кравченко получил известие о том, что турки захватили Очемчири (впоследствии выяснилось, что оно было ложным) и готовятся занять Самурзакан (область, расположенную между Кодором и Ингуром). Генерал испугался, что его войска будут отрезаны от Кутаиси, и решил эвакуировать их из Абхазии и переправиться через Кодор. Он побоялся переходить реку по мосту в городе Ноа, поскольку считал, что тот расположен слишком близко от побережья, и стал искать место для переправы в диком Цебельдинском районе. 17 мая он перешел Кодор по примитивному мосту в Бугаде. Этот мост имел ширину всего лишь 90 см и был перекинут со скалы на скалу через ущелье шириной 18 м, по которому протекала эта река. Кравченко пришлось бросить весь свой обоз и припасы; множество лошадей утонуло в реке, но артиллеристы сумели спасти все четыре орудия. 29 мая его измученная и оголодавшая колонна стала лагерем южнее Кодора, неподалеку от подразделения генерала Алхазова, который пришел сюда из Кутаиси.

Когда весть об эвакуации Сухума дошла до Тифлиса, Алхазову было приказано идти форсированным маршем к Кодору, взяв с собой резервные войска, стоявшие в Кутаиси. Он имел около 3,5 тыс. человек и восемь орудий. Алхазов двигался не очень быстро и в селение Окум, расположенное в 65 км от Кодора, он прибыл только 27 мая. Войска Кравченко, деморализованные поведением своего командира, также вошли в селение, присоединившись к силам Алхазова.

А тем временем турки перенесли свои прибрежные операции дальше на север. 23 мая их броненосцы подвергли обстрелу Адлер и высадили около 1,5 тыс. мухаджирлеров. Полковник Шелковников перебросил из Адлера в Сочи батальон пластунов, сосредоточив здесь два других батальона и две сотни казаков. 2 июня турецкие броненосцы обстреляли Сочи, однако высадиться на берег им не удалось. Впрочем, смысла захватывать Сочи или Туапсе не было, поскольку в этих городах местного населения, способного оказать помощь захватчикам, не имелось. Тем не менее активные действия турецкого флота заставили русских постоянно распылять свои силы.

В Тифлисе приходившие с Черноморского побережья плохие новости оказали большое влияние на командование. Все войска стратегического резерва находились на западе, поэтому Дорис-Меликов и Тергукасов не имели возможности в критическую минуту оказать поддержку главному фронту. Все подкрепления уходили к генералу Оклобжио; по неизвестным причинам считалось, что успех в Батуме поможет улучшить ситуацию как в долине Риони, так и на побережье Черного моря. Оклобжио, чьи силы значительно возросли, получил приказ действовать решительнее. Две недели, с 13 по 27 мая, он усиленно укреплял свою позицию на Хуцубанских высотах и занимался подвозом припасов, необходимых для атаки на турецкие линии позади Кинтриши. Однако защитники Батума тоже не теряли времени даром. Из Трапезунда продолжали прибывать подкрепления. Новый командующий, Ибрагим Дервиш-паша Лофчали, который отличился в боях в Черногории под руководством Мухтара, теперь имел в своем распоряжении около 20 тыс. пехотинцев, из них половина относилась к регулярным войскам. Кроме того, у него было от 30 до 35 пушек, среди них – несколько дальнобойных и крупнокалиберных. Очень серьезный противник русских занимал хорошо подготовленные позиции на реках Кинтриши и Дева.

Хорошо продуманные Оклобжио действия, предпринятые 28 мая, привели к успеху. Генерал поставил задачу обезопасить левый фланг своих войск от нерегулярных войск противника, которые сосредоточились в большом количестве в верхнем течении реки Кинтриши. Он спланировал смелую операцию, в ходе которой русские должны были переправиться через Кинтриши и захватить Самебские высоты, располагавшиеся в треугольнике между этой рекой и ее левым притоком, рекой Кинташ, отрезав таким образом нерегулярные войска турок в районе верхней Кобулети от регулярной армии в нижнем течении Кинтриши. Внезапной атакой рано утром 28 мая русские без особых потерь овладели Самебскими высотами, однако цель вылазки не была достигнута, поскольку жители Кобулети ушли в горы. К ним на помощь пришли несколько сотен акаров, занявших очень хорошую позицию на горе Талаха. Эта позиция располагалась в тылу русского левого фланга, неподалеку от селения Зенит и истока реки Ачква. 2 и 3 июня за овладение Зенитом и соседним селом Ачквис-Тави^[42] разгорелся жестокий бой, однако русским не удалось подняться на крутые скалистые склоны горы. Их левый фланг по-прежнему был открыт для атак нерегулярных войск турок, а безопасность позиции на Самебских высотах не обеспечивалась. Все понимали, что сражения не избежать, но к нему надо было хорошо подготовиться. Быстрого решения задач, которого требовала ставка в Тифлисе, достичь не удалось.

В результате турецкого вторжения в Абхазию война в бассейне Риони и на Черноморском побережье поглотила все резервы русского командования. В то же самое время, опасаясь возможного мятежа в Дагестане и Чечне, командование отказывалось снимать войска с Северного Кавказа и перебрасывать их на другие театры войны.

Несмотря на то что Шамиля захватили в плен в 1859 г., русское правительство еще целых 20 лет после этого держало в Чечне и Дагестане мощную армию. Здесь были расквартированы 20-я и 21-я дивизии, а в соседней области терских казаков стояла вновь созданная 38-я дивизия, готовая по первому же приказу усилить эти подразделения. Кроме того, в восточных районах Кавказа находилось большинство полков терского казачества. Примерно половина конных полков кубанских казаков и пеших батальонов охраняли Кубань. Эти войска не могли никуда двинуться из-за угрозы восстания горцев. Русское командование решило ослабить потенциально активные элементы на Кавказе, призвав молодых горцев на службу в полки нерегулярной конницы за пределами Дагестана. Эти юноши, как и мусульманские рекруты из Восточного Закавказья, оказались превосходными и надежными бойцами, когда их соединили с русскими подразделениями на турецком фронте.

Тем не менее преувеличенные слухи о победах турок на Западном Кавказе не оставили жителей Дагестана равнодушными. В течение предыдущих двух лет турецкие агенты вели очень активную работу в горах, но если Чечня была всегда готова к восстанию, то в Дагестане вожди племен выступали за союз с Россией, а большая часть населения совершенно равнодушно относилась к вопросу о том, кому подчиняться. В Чечне некий Хаси Али-бей провозгласил себя имамом, и дикие чеченцы бросились откапывать мушкеты, которые они зарыли в землю 20 лет назад. В аулах вспыхнул прежний фанатизм; произошло несколько стычек между горцами и русскими солдатами, в которых чеченцы сильно пострадали от огня новых русских ружей; потери противоположной стороны были невелики. В течение двух недель восстание подавили, но русский военный губернатор Владикавказа генерал Свистунов решил на этом не останавливаться. Он выслал в Ичкерию (сердце Чечни) небольшие колонны войск с требованием выдать Хаси Али, Султан Мурата и других мятежников. Приход карательных войск вызвал новые восстания, и беспорядки перекинулись на Дагестан. К 1 июня ситуация стала весьма серьезной, и доклады Свистунова вкупе с донесениями, приходившими с Черноморского побережья, вызвали в Тифлисе большую тревогу. Это помешало отправить новые подкрепления на главный фронт войны – на Балканы.

Глава 9
Действия Тергукасова в долине Алашкерт. Два сражения в Тахире (июнь 1877 г.)

В начале июня Дорис-Меликов начал осаду Карса. Укрепления этой крепости, созданные Фенвиком в 1854–1855 гг., были усилены и модернизированы, а на Карадагских высотах, на правом берегу Каре-Чая, был построен новый форт Карадаг Табия. На левом берегу реки, у Чакмакских высот, которые в 1855 г. были защищены одними окопами, получившими название «Английские линии», появились два современных форта: Вильямс-Паша (или Инглиз) – Табия и Тисдейл (Мухлис или Блум-Паша) – Табия. На этих фортах, построенных на Карадаге и Чакмаке, были установлены тяжелые крупповские орудия, которые держали под огнем открытую местность к востоку от Карса. Предварительные боевые действия показали, что у русских нет никаких шансов одержать здесь такую же легкую победу, как в Ардагане, поэтому они приготовились к систематической осаде и перебросили из Александрополя 120 тяжелых орудий и несколько десятков 6-мм минометов. А тем временем успешная кавалерийская атака на Бенлиахмет рассеяла небольшой отряд турецкой кавалерии, который пытался наладить связь между гарнизоном Карса и турецкой полевой армией в Саганлуге.

Боевые действия в долине Аракса весной 1877 г.

На левом крыле русского фронта ереванские войска под командованием генерала Тергукасова, пришедшие со стороны Баязета, 20 мая заняли Каракилисе. 28 мая Лорис-Меликов приказал генералу продолжать свое наступление, чтобы предотвратить любые попытки снять осаду Карса со стороны войск Мухтара в Саганлуге. Это наступление являлось очень рискованным, поскольку русских войск в Алашкертской долине имелось очень мало (5 тыс. пехотинцев, 3 тыс. кавалеристов при 30 орудиях), и Ахмет Мухтар, которого встревожило продвижение Тергукасова, к 1 июня не был уже столь беспомощен, как 10 мая.

Создание турецкой полевой армии продвигалось очень медленно. Войска, мобилизованные в районе побережья, участвовали в боях на кавказском берегу. Шесть батальонов резервистов прибыли из Стамбула в Эрзерум; ожидалось прибытие еще 18 таких батальонов из Дамаска. После ухода Комарова в Ардаган турецкий отряд в Ольты присоединился к главным силам на Саганлуге, которые теперь включали в себя 21 батальон при 24 орудиях и тысячу всадников. Старый венгерский офицер Фейзи-паша, который организовал оборону Батума, был назначен начальником штаба Мухтар-паши и занялся созданием мощной оборонительной позиции в Зивине, там, где Паскевич одержал в 1828 г. свою знаменитую победу.

Войска Мехмет-паши, прикрывавшие проход из Алашкертской долины в долину Пасин через горы Драм-Даг, пополнились. Теперь он имел 12 батальонов, 12 орудий и тысячу черкесских всадников. В качестве резерва, располагавшегося между Эрзерумом и Кёпрюкёем, Ахмет Мухтар имел семь батальонов резервистов. В Эрзеруме собрались рекруты, из которых сформировали 17 новых батальонов, но их еще не успели вооружить. Имелось также 8 или 9 новых полевых батарей, но без лошадей. К концу первой недели июня Ахмет Мухтар собрал около 20 тыс. человек и 36 орудий. Эта армия вряд ли способна была справиться с Гейманом (прикрывавшим войска, осаждавшие Карс, с запада) и Тергукасовым одновременно. Мухтар весьма разумно решил пойти против последнего, то есть более слабого отряда.

Тергукасов был озабочен восстановлением своих слабо защищенных коммуникаций. Армяне, населявшие Алашкертскую долину, являлись союзниками русских, но на живших южнее курдов Ала-Дага, настроенных хотя и не очень лояльно к туркам, положиться было нельзя. Генерал опасался также, что гарнизон Вана ударит «ему в спину». Он послал грузинского князя Амилахвари разведать данное направление; этот офицер, вернувшись, заверил его, что там все в порядке, но последовавшие события опровергли его слова. Ахмет Мухтар приказал Фаик-паше, который командовал войсками Вана, двинуться в сторону Баязета и до 20 мая соединиться с двумя турецкими батальонами, которые отступали оттуда. К концу мая Фаик сосредоточил в Ала-Даге шесть батальонов, шесть орудий и несколько тысяч курдов. Они готовы были напасть на незащищенные линии коммуникаций Тергукасова.

Успокоенный докладом Амилахвари, выполняя приказ главнокомандующего, который, как он полагал, хорошо знает обстановку, Тергукасов продолжал идти на запад по Алашкертской долине. 10 июня он достиг Зейдкана, из которого турки ушли в сторону Кара-Дербента^[43] на Драм-Дате. Ахмет Мухтар решил его остановить и приказал Мехмет-паше занять оборонительную позицию, прикрывавшую Кара-Дербент и Эшек-Элхасский перевал.

Дорога, ведущая из Алашкертской долины в долину Пасин, после Зейдкана проходит почти параллельно небольшой реке Шарьян^[44], притоку верхнего Евфрата. От Зейдкана дорога раздваивается и идет по трем перевалам Драм-Даг. Верхняя дорога проходит через селение Тахир, а нижняя поднимается по сужающемуся ущелью Шарьян. Обе они снова соединяются в селении Эшек-Элхас на вершине Драм-Дага, после чего дорога спускается вниз, минуя Кара-Дербент, и в селении Велибаба, расположенном в Пасинской долине, выходит на открытую местность.

Получив приказ Мухтара, Мехмет-паша, отошедший ранее к Эшек-Элхасу, снова двинулся в сторону Зейдкана, собираясь занять позицию на самом восточном из трех хребтов Драм-Дага. Однако он обнаружил, что русские уже закрепились на первом хребте, и 14 июня занял оборонительную позицию, прикрывавшую селение Тахир, на самой западной горной цепи. Здесь он расположил десять батальонов и две батареи с двумя батальонами, а одну батарею поставил в Эшек-Элхасе, чтобы обеспечить себе безопасный путь к отступлению. Ахмет-Мухтар прислал ему в качестве подкрепления два батальона и одну батарею с тысячей черкесских конников. Однако к началу сражения поспели только конники.

Левый и правый фланги турецкой позиции защищали высокие и крутые горы, на которых Мехмет-паша поставил один батальон пехоты и две пушки. Центр защищали поспешно отрытые траншеи, в которых расположились четыре батальона и шесть орудий. Два батальона остались в резерве в селении Тахир, а два других – с кавалерией и двумя пушками – расположились в тылу на правом фланге. Диспозиция войск Мехмет-паши была вполне удовлетворительной, но он сделал большую ошибку, не додумавшись занять средний хребет Драм-Дага, который располагался между его позицией и восточным хребтом, занятым русскими.

На рассвете 16 июня последние установили на среднем хребте свою батарею и начали обстреливать позиции турок. Колонны русской пехоты в это же время спустились в глубокое ущелье и атаковали оба турецких фланга. Как и в Ардагане, артиллеристы противника стреляли из рук вон плохо, и русские, неся лишь незначительные потери, продолжали наступать. Вскоре они попали в мертвое пространство перед турецкими позициями, которое защитило их от артиллерийского огня. Главная атака русских войск развернулась на правом фланге врага, но турки отчаянно оборонялись, пока Тергукасов не прислал на помощь атакующим свой резерв (один батальон Крымского полка), который должен был обойти позиции врага с юга. Русская кавалерия тем временем ворвалась в ущелье Шарьян, но была остановлена огнем двух турецких пушек резерва, стоявших на правом фланге, и смогла продолжить атаку только после прибытия конной батареи.

Мехмет-паша бросил на усиление правого фланга все свои резервы и повел в бой черкесских кавалеристов, надеясь остановить русских. В бою паша погиб, а контратака с левого фланга турок захлебнулась. Их отступление началось в тот момент, когда в резерве у Тергукасова осталось всего две роты. От полного разгрома противника спас лишь огонь двух батарей, установленных на входе в Шарьянское ущелье. Амилахвари показал себя в бою столь же бестолковым, что и в разведке, и русская кавалерия, которая могла бы принести Тергукасову победу, подошла к Эшек-Элхасу уже после того, как вся отступавшая турецкая пехота его миновала. Два батальона и шесть орудий, оставленные в резерве Мехмет-пашой, были достаточно сильны, чтобы прикрыть отступление турок. Поздно вечером прибыли два батальона и одна полевая батарея, отправленные Мухтаром в качестве подкрепления Мехметовых войск, которые усилили арьергард. Турки оставили на поле боя тысячу убитых и десять орудий; тысяча солдат попала в плен. Русские потеряли менее 300 человек. Победа Тергукасова, хотя и не являлась окончательной, несомненно, помогла русской армии, поскольку турецкая группа, защищавшая долину Пасин, была разбита и дезорганизована.

17 июня Тергукасов послал Дорис-Меликову депешу. Он описал ход битвы и сообщил, что тревожится за свой тыл, поскольку получил сведения о том, что концентрация войск Фаик-паши в Ала-Даге создала угрозу Баязету. В тот же самый день Дорис-Меликов, уже получивший тревожные известия из этой крепости, собрал военный совет, который начал свою работу еще до прибытия депеши Тергукасова. Лорис-Меликов, который рассматривал наступление Тергукасова как прикрытие для войск, осаждавших Карс, решил теперь отправить отряд под командованием генерала Геймана, поручив ему провести демонстрацию против позиций в Саганлугских горах, которая должна была отвлечь войска турок от отряда Тергукасова. Одновременно генерал Девель получил приказ продолжать осаду Карса. Мысль о серьезной бомбардировке этой крепости перед началом штурма была оставлена; решили провести лишь демонстративный артиллерийский обстрел. Таким образом, Лорис-Меликов, несмотря на свою победу в Ардагане и превосходящие силы, которые он сумел сосредоточить для решающего удара, вынужден был из-за турецкой демонстрации в районе Черноморского побережья принять стратегию, которая сводилась лишь к нескольким довольно неэффективным оборонительным диверсиям. Командующий выпустил из своих рук инициативу, что позволило Ахмет Мухтару ее перехватить, и это притом, что в те недели, пока шла концентрация и организация турецкой армии в Эрзеруме, его войска оказались слабее русских.

Стратегическая смелость Ахмет Мухтара, от природы неисправимого оптимиста, являлась поистине необыкновенной, особенно если учесть, как слабы и плохо обучены были войска, которыми он располагал. Разгром Мехмет-паши не произвел на него никакого впечатления; он воспринял это как стимул для энергичных и смелых действий. Оставив половину своих войск в Зивине для прикрытия троп через Саганлугские горы, он отправился в Велибабу, где 20 июня, то есть через четыре дня после разгрома в Тахире, сосредоточил около 10 тыс. человек пехоты, четыре батареи и 3 тыс. конников.

Тем временем Тергукасов стоял лагерем на поле битвы, произошедшей 16 июня. Он ничего не знал о концентрации войск Мухтара и не получил никаких известий о предполагаемой диверсии Геймана в Саганлуге. На рассвете 20 июня мощный разведывательный отряд в составе двух рот пехоты и четырех сотен казаков под командованием полковника Медведовского прошел севернее Тахира в сторону селения Авалли. Его целью было изучить тропу, шедшую мимо Эшек-Элхаса и Кара-Дербента к перевалу Хасан-Бей. Пройдя Тахир, Медведовский увидел многочисленную турецкую конницу, которая двигалась по дороге из Эшек-Элхаса в Тахир. Он немедленно послал гонца предупредить об этом Тергукасова и занял позицию, прикрывающую ущелье и селение Тахир.

Тахирский бой, июнь 1877 г.

Перед рассветом 21 июня Ахмет Мухтар перебросил в Эшек-Элхас 13 батальонов, всю свою кавалерию и три батареи из Велибабы, оставив там разбитые войска Мехмет-паши, преобразованные в шесть батальонов при восьми орудиях, в качестве стратегического резерва. Пройдя от Эшек-Элхаса на восток, турки достигли того места, где сходятся два ответвления дороги, шедшей из Зейдкана. Отсюда половина кавалеристов, пять батальонов и одна батарея пошли на Тахир, а главные силы в составе восьми батальонов, двух батарей и оставшихся кавалеристов под командованием Рейс Ахмет-паши продолжили спуск по дороге в ущелье Шарьян. Мухтар-паша думал, что лагерь Тергукасова находится в Тахире; он планировал иммобилизовать русских с помощью своей левой колонны, в то время как правая, двигаясь вдоль Шарьяна, должна была обойти их слева на большом расстоянии.

Однако главные силы Тергукасова стояли лагерем не в Тахире, а в двух с половиной милях южнее его, в долине Шарьян. Предупрежденный Медведовским, он около 10 утра расположил своих людей на оборонительной позиции длиной более 4 миль – слишком растянутой для шести с половиной батальонов. Но, к счастью для Тергукасова, турки атаковали только крайние фланги его войск, при этом враг наступал двумя отдельными, никак не связанными между собой группами.

Первая турецкая атака началась в Тахирском ущелье, где пять батальонов и 1,5 тыс. черкесов под командованием Мусы-паши Кундукова (этот черкес являлся когда-то офицером русской армии) были встречены несколькими сотнями казаков и русской пехотой, которой насчитывалось всего полтора батальона. Турки захватили скалистую гору Сач, но из-за сильного огня русской батареи продвинуться дальше не смогли. К полудню ситуация стабилизировалась. В центре, между Тахирским ущельем и дорогой на Эшек-Элхас, позиции русских защищала одна батарея, полтора батальона пехоты, две роты стрелков, несколько драгун и казаки. На левом фланге, между дорогой и рекой Шарьян, стояли один батальон пехоты, две роты стрелков, три эскадрона драгун и одна конная батарея. Вскоре после полудня пехота Рейс Ахмета решительно атаковала «Стрелковую гору», занятую двумя ротами стрелков, а турецкая регулярная кавалерия и черкесы попытались пройти вдоль реки. Вокруг горы разгорелся ожесточенный штыковой бой; черкесы бросились в атаку на русскую пехоту, но были отброшены в ходе контратаки драгун. Тергукасов направил в бой свой последний резерв – две роты и один драгунский эскадрон. Последующие атаки турок, хотя и многочисленные, были плохо организованы и беспорядочны, поэтому им не удалось захватить ни одного важного пункта на оборонительной линии русских. На правом фланге генерал Броневский, заметив, что противник устал, сумел собрать четыре батальона и бросил их в контратаку. Турок выбили из Тахирского ущелья и с горы Сач.

Тем временем Мухтар-паша выслал из Велибабы три батальона и одну батарею. Они прошли по перевалу Хасан-Бей, рассчитывая обойти русский правый фланг с севера. Однако дорога заняла у них весь день, и, когда авангард колонны из Велибабы появился у селения Авалли, сражение в Тахирской долине уже закончилось. Вечером казаки Медведовского заняли Авалли, и туркам пришлось уйти.

Ахмет Мухтар, как военачальник, продемонстрировал в тот день все свои достоинства и недостатки: значительные стратегические способности, сочетавшиеся с неумением вникать в детали сражения и менять свои планы на поле боя, как того требовали обстоятельства. Его план базировался на неверном предположении, и главные силы русских оказались совсем не там, где он ожидал. Сам он в бою не участвовал, доверив руководство Рейс Ахмету, который не сумел понять, что самым слабым звеном в системе обороны русских являлся центр, и его можно легко разбить. Вместо того чтобы лично руководить боем и изменить свой план на месте, Ахмет Мухтар понадеялся на маневр своих войск, которые прошли по перевалу Хасан-Бей и опоздали. Этот маневр теоретически был очень хорош, но на практике оказался неудачным.

Турки потеряли 21 июня около 2 тыс. человек убитыми и ранеными, что составило 20 % всех участников боя. Русские лишились 700 человек, или 10 %. Ахмет Мухтару был нанесен серьезный удар, обошедшийся ему очень дорого, но и русские войска оказались измотанными. Их и так не очень крупные силы еще больше уменьшились, к тому же боеприпасы подходили к концу, а Тергукасов ожидал, что на следующий день турки возобновят атаку.

Мухтар-паша потерпел тактическое поражение, но стратегически его действия принесли туркам пользу. Мухтар знал, что к Баязету уже подошли войска Фаика, и понимал, что Тергукасов рискует быть отрезанным от своей базы. Он правильно рассудил, что отступление русских неизбежно, а поскольку его силы сильно уменьшились, он стремился избежать очередной атаки и новых потерь. Поэтому Тергукасов был приятно удивлен, когда на следующий день (22 июня) турки предложили заключить перемирие на 24 часа, чтобы похоронить убитых и собрать раненых. Русский командир до сих пор не имел никаких вестей от Дорис-Меликова, а Мухтар ночью получил сообщение, что к Саганлугским позициям приближается Гейман.

Мухтар знал, что лагерь в Зивине очень хорошо укреплен, и был уверен, что его можно будет удержать, но опасался, как бы русские не вклинились между двумя группами его армии. Они могли обойти Зивинские позиции и спуститься с Саганлугских гор по тропам, ведущим в долину Аракса, которые проходят через Хорсан или восточнее – через Чифтлик и Аличекрек, и атаковать базу Мухтара в Велибабе. Поэтому он решил перегруппировать свои войска в Велибабе и послать большую часть кавалерии в Хорсан, чтобы усилить три батальона и одну батарею, стоявшие в Кёпрюкёе. Эти силы связывали между собой группы, расположенные в Велибабе и Зивине.

Глава 10
Битва под Зивином. Отход Тергукасова и снятие осады Баязета

За всю историю кавказских войн не было столь бездарно организованной и проведенной операции, как наступление Лорис-Меликова на Зивин в июне 1877 г.

Войска, предназначенные для этой операции, включали в себя: 16 батальонов кавказских гренадер, один батальон саперов, одну бригаду кавказских драгун, три казачьих полка, четыре полка нерегулярной мусульманской конницы, шесть полевых и две конные батареи – всего 18 тыс. пехотинцев, 6 тыс. кавалеристов и 64 орудия. Командовал этими войсками генерал Гейман, а Лорис-Меликов их лично сопровождал.

Однако главная цель похода так и не была выяснена до конца; все знали только одно – Лорис-Меликов хочет помочь Тергукасову. Это возможно было сделать двумя способами: соединиться с войсками Тергукасова или атаковать главные силы турок, которые, как всем стало известно, стояли в Зивине, и разгромить войска, предназначенные для нападения на Тергукасова. Если предполагалась атака на Зивин, то самой удобной дорогой для наступления являлась та, что поднималась на перевал Эшек-Мейдан. Пройдя по ней через Еникёй и Караурган, русская армия могла бы создать угрозу левому (северному) флангу Зивинской позиции, обращенной на восток. Этим путем, по старой дороге из Карса в Кёпрюкёй, прошла в 1829 г. колонна Муравьева. Если же Лорис-Меликов намеревался как можно скорее соединиться с войсками Тергукасова, то ему следовало идти той дорогой, которая проходила восточнее и после Сарыкамыша поднималась на перевал Мелидуз, а оттуда спускалась в долину Аракса в Хорсане или Чифтлик-Аличекреке. Если бы командующий выбрал этот маршрут, то ему надо было прикрыть наступающую колонну мощным отрядом из Месинкирта, способным отразить вероятную атаку турок со стороны Зивина. (На Саганлугском плато обе этих тропы соединяла дорога, проходившая через Сирбасан. Этим путем провел свою колонну в 1829 г. сам Паскевич^[45].)

Войска уже вышли на Саганлугское плато, а Лорис-Меликов так и не решил, куда же ему все-таки идти. Это было очень характерно для него. Сначала он предполагал двинуться по второй (восточной) дороге, шедшей из Месинкирта к реке Араке, но потом, оказавшись на плато, вдруг передумал и решил атаковать Зивинскую позицию.

23 июня русские разбили лагерь на плато. Кавалерийские патрули, которым поручили разведать обстановку за Месинкиртом, противника на своем пути не встретили. От Тергукасова не было никаких вестей; посыльный каракалпак, отправленный к нему, не вернулся. Лорис-Меликов расстроился и стал нервничать; ходили слухи, что в Зивине сосредоточено 40–50 тыс. турок. Главнокомандующий собрал военный совет, и все ветераны кавказских войн во главе с генералом Гейманом высказались за то, чтобы атаковать Зивинскую позицию. Лорис-Меликов неохотно согласился. Информация, полученная от шпионов и в ходе расспросов армянских крестьян, оказалась более или менее верной: около 20 батальонов турок и три батареи стояли на Зивинских высотах; другая группа расположилась в Велибабе (это был отряд Мухтара, находившийся южнее Аракса, между Меликовым и Тергукасовым); кавалерия (черкесы Мусы-паши) – в Хорсане.

Зивинскую позицию создал Фейзи-паша (Колман) на высотах, тянувшихся на западном берегу ущелья, в котором протекала река Зивин-Чай. Эти высоты пересекала главная дорога, шедшая из Караургана в Эрзерум, а тропа в Месинкирт, ответвлявшаяся от нее ниже селения Зивин, проходила по берегу Зивин-Чая. Эта позиция перегораживала главную (западную) дорогу из Карса в Эрзерум и располагалась на фланге восточной дороги, проходившей через Месинкирт к предмостным укреплениям Хорсана и Чифтлика, которые защищали переправу через Араке. Позиции Фейзи тянулись по ущелью до точки, расположенной в 8 км южнее селения Зивин и в 11 км от восточной дороги. Поэтому, расположив свои войска в Зивине, Мухтар надеялся защитить обе дороги, шедшие в долину Аракса и Эрзерум. Однако в этом и заключался ее главный недостаток – она была слишком растянута. После того как Мухтар забрал одну «дивизию» для наступления на позицию Тергукасова, на Зивинских высотах осталось всего 12 батальонов. Их усилили четырьмя батальонами резерва, но 16 батальонов при 18 орудиях и почти полном отсутствии кавалерии было явно недостаточно, чтобы удержать фронт длиной 10 км.

На Зивинских фортификационных сооружениях более двух месяцев трудились турецкие солдаты; анатолийские резервисты считались прирожденными землекопами, привыкшими создавать террасы на горных склонах и рыть оросительные каналы на каменистых равнинах. К 25 июня траншеи были готовы повсюду, за исключением левого фланга позиции, который выходил на дорогу из Караургана в Кёпрюкёй. Этот фланг оказался практически не защищен, и его открытость стала очень опасной еще и потому, что он располагался на пологих склонах, где вполне могла развернуться кавалерия.

Русские могли бы атаковать именно левый фланг, помня, как в 1829 г. их отряд обошел его к западу от главной дороги. Однако разведка русского штаба сосредоточилась теперь на фронтальном участке турецкой позиции и изучала возможность обойти ее с юга, где склоны были очень крутыми и неровными и пересекались многочисленными оврагами.

Лорис-Меликов или, скорее, его подчиненный генерал Гейман мечтали о полном разгроме турецкой армии: если атаковать ее левый фланг, то турки смогут отступить по дороге в Кёпрюкёй (что и случилось в 1829 г.), зато удачная атака на правый фланг позволит отрезать им путь к отступлению. В результате русская операция превратилась во фронтальную атаку 16 батальонов на очень сильные позиции, которые обороняло такое же число турецких батальонов. Это верно, что численный состав русского батальона на 25 % превосходил численный состав турецкого, но, поскольку Лорис-Меликов оставил 4 батальона в резерве, численный состав войск обоих противников был, фактически, одинаковым. Русские значительно превосходили турок в кавалерии и артиллерии, но план Меликова исключал эффективные действия конницы, а крутые склоны сильно затрудняли подъем орудий на вершины гор для поддержки пехоты.

Рано утром 25 июня Лорис-Меликов свернул свой лагерь в Месинкирте и двинулся в сторону Зивин-Чая, оставив в Мелидузе свою свиту под защитой довольно сильного соединенного отряда. Правая колонна, включавшая в себя всю пехоту и пять батарей с тремя полками кавалерии, двигалась по дороге – в селение Зивин, расположенное в 16 км от Meсинкирта. Основная часть кавалерии под командованием Чавчавадзе пошла по дороге, ведущей в Хорсан. В 8 утра Дорис-Меликов наконец-то получил депешу Тергукасова (привезенную каракалпакским посланцем, которому была выдана за это награда в 2 тыс. рублей). Генерал, сообщив о сражениях 16 и 21 июля, а также о своих серьезных потерях и недостатке боеприпасов, писал, что отступает в сторону Еревана, и просил воспрепятствовать концентрации турецких сил против него. Отличаясь нерешительностью, русский командующий велел обеим колоннам остановиться. Этот приказ пришел в тот самый момент, когда пехота уже приближалась к ущелью Зивин-Чая. Войска простояли в бездействии до 2 часов дня, пока Лорис-Меликов обсуждал со своими генералами сложившуюся ситуацию. Он спрашивал, так ли уж необходимо атаковать Зивин, и предлагал провести взамен кавалерийскую демонстрацию в Хорсане. Но старые кавказские вояки, Гейман и Комаров, которым не терпелось повторить маневр Паскевича 1829 г., настояли на взятии Зивина, после которого можно было двинуться на турецкую группировку, находившуюся, как они полагали, в Хорсане. На самом деле там стоял лишь отряд черкесской нерегулярной кавалерии, который Мухтар отправил из Велибабы.

А тем временем Фейзи-паша, фактический руководитель обороны Зивина, поскольку находившийся там командир армейского корпуса IV дивизии Измаил Хакки-паша был к этому совершенно не способен, воспользовался задержкой, чтобы сосредоточить свои войска для отпора русским.

Лорис-Меликов расположил три батареи на высотах на восточном берегу реки Зивин-Чай и оставил рядом с ней свой генеральный резерв (четыре батальона ереванских гренадер). На Караурганскую дорогу был отправлен всего один полк терских казаков, который должен был ее охранять. Атакующие силы состояли из Мингрельского и Тифлисского гренадерских полков с тремя батальонами грузинских гренадер при двух батареях.

Мингрельцы получили приказ перейти Зивин-Чай и атаковать правый фланг турецкой позиции, который отделяло от центра длинное и глубокое ущелье. Ее левый фланг прикрывали два полка дагестанской кавалерии, которые должны были поддерживать связь с фланкирующей колонной Чавчавадзе. Тифлисский и Грузинский полки получили приказ – атаковать турецкий центр.

Поскольку долина, которую требовалось пересечь мингрельцам, была очень узкой, приданная им батарея имела возможность обстреливать линию турецких траншей. Гейман приказал двум батальонам атаковать позиции врага, а третьему – идти в сторону одиночной горы к югу от турецких оборонительных линий. Несмотря на крутой и сложный подъем, мингрельские гренадеры поднялись на вершину горы и после ожесточенного штыкового боя овладели всей линией турецких траншей. Противник бежал в овраг, расположенный в тылу. Этот успех был достигнут к 5 часам вечера при сравнительно небольших потерях.

В центре же грузинские гренадеры перешли Зивин-Чай и двинулись по тропе, шедшей по дну ущелья, в сторону Зивина, находившегося в 3 км от места переправы. Колонной, призванной атаковать северную часть центрального сектора турецкой обороны, командовал генерал Комаров. Южной частью должен был овладеть батальон тифлисских гренадер. Маршевая колонна попала под концентрированный пушечный и ружейный огонь. У русских артиллерийской поддержки не было, поскольку установить батарею, которая сопровождала эту колонну, в долине оказалось невозможно, а снаряды трех батарей, оставленных на Зивинских высотах, не долетали до турецких позиций (до них было 4 км). Грузинские и тифлисские гренадеры, однако, пошли в атаку и сумели захватить первую из трех линий траншей – на скалистой террасе над Зивином. Они понесли большие потери, в особенности среди офицеров, а самого Комарова серьезно ранили. Дальнейшее наступление было остановлено глубоким оврагом, который простреливался огнем второй линии турецких окопов. Единственный батальон тифлисских гренадер, атаковавший южную часть центральной позиции турок, сумел овладеть первой линией траншей, но он тоже был остановлен второй линией, располагавшейся на высокой террасе, и огнем из пушек, установленных на высотах.

Бой за Зивин-Даг, июнь 1877 г.

Положение, в котором оказались атакующие полки, утомленные долгим маршем и понесшие большие потери, ухудшалось с каждой минутой. Некоторые роты попытались обойти с севера треугольную гору, представлявшую собой мощный бастион в центре турецкой позиции, но, приблизившись к Караурганской дороге, они попали под огонь двух турецких батальонов, засевших на горе, которая нависала над долиной Хани-Чая. Русский командующий отправил два батальона ереванских гренадер с приказом поддержать атаку в этом направлении. Ему удалось обнаружить слабое звено в турецкой обороне. Два батальона двинулись по Караурганской дороге, но они пришли слишком поздно. Фейзи-паша успел бросить в контратаку четыре батальона своего небольшого резерва, и ереванцам пришлось отступить в долину Зивин-Чая.

Было уже шесть часов вечера, но никаких сведений об обходном маневре кавалерии Чавчавадзе не поступало. Ожидая ее прибытия, мингрельский батальон, занявший позицию на одиночном холме на крайнем юге турецкой обороны, не предпринимал никаких действий. Другие батальоны Мингрельского полка тоже сидели без дела в траншеях, которые они заняли в пять часов. Время шло, и становилось ясно, что русская атака захлебнулась. В 7:30 вечера на южном крае фронта раздалась ружейная стрельба. Спешенные северские драгуны и казаки приближались к горе, занятой мингрельцами. Однако без поддержки артиллерии продолжать атаку было невозможно, а склон этой горы оказался столь крутым, что Чавчавадзе не смог поднять на нее свои конные батареи. Наступили сумерки. По всей линии фронта артиллерийская канонада и ружейный огонь постепенно стихали. В 9 вечера Дорис-Меликов отдал приказ прекратить огонь, и русские войска в темноте начали отходить за Зивин-Чай.

Утром 26 июня русские, расположившиеся на высотах восточнее Зивин-Чая, приготовились отразить контратаку турок. Но те вели себя пассивно; уходя из Зивинского лагеря, Ахмет Мухтар, хорошо знавший, что его люди не способны к маневру, строго-настрого запретил им покидать траншеи. Он решил удовлетвориться победой в оборонительном бою. С русской стороны раздавались голоса о возобновлении боя, но Лорис-Меликов ответил категорическим отказом. Потери русской армии были очень велики: 1,3–1,5 тыс. человек убитыми и ранеными. Конечно, по сравнению с неудачным штурмом Карса в 1855 г. они не считались катастрофическими, однако боевой дух солдат оказался сломлен. Гренадерские полки больше не доверяли своему командиру; солдаты прекрасно понимали, что фронтальная атака пехоты на хорошо укрепленные позиции гористой местности без мощной артиллерийской поддержки обречена на провал. Особенно резко критиковали командующего и его штаб младшие офицеры, а гренадеры были мрачны и исполнены негодования.

На следующий день (27 июня) Лорис-Меликов уехал к своей свите в Мелидуз, где занял позицию, надеясь прикрыть отход Тергукасова. 29 июня он получил известие, что последний удачно выпутался из своего положения, и в тот же самый день из Тифлиса пришел приказ отойти на Карсские позиции.

А тем временем в Зивин прибыл Ахмет Мухтар, который обнаружил, что потери его войск не превышают 500 человек убитыми и ранеными. Его первой заботой стало избавиться от капризного и скандального Измаила Хакки, которому он поручил принять командование над войсками, воевавшими против Тергукасова. Ахмет Мухтар был полон оптимизма и с обычной энергией начал готовиться к снятию осады Карса. 30 июня он получил известие о том, что русские покидают Саганлуг. Посчитав, что уйти от преследовавших его войск Тергукасову не удастся, Мухтар решил отправиться в погоню за отрядом Лорис-Меликова, собрав все силы, которые оставались у него в Зивине.

К 25 июня положение Тергукасова стало отчаянным. К 10 июня Фаик-паша сосредоточил на Ала-Даге, к югу от Баязета, шесть с половиной батальонов пехоты, два эскадрона сювари и 12 орудий. Кроме того, у него было 2 тыс. конных и 600 пеших нерегулярных бойцов, в основном курдов. Линии коммуникаций Тергукасова прикрывали казачий полк в Сурп-Оханнесе и два слабых полка нерегулярной кавалерии около Баязета. 17 июня в Теперизе Фанк разгромил разведывательный отряд, вышедший из Баязета, которым командовал полковник Пацевич. Когда орды диких курдов ворвались в Баязет, капитан Штоквич, оставленный командовать старой турецкой крепостью, с трудом сумел набрать тысячу бойцов для ее защиты.

20 июня после того, как курды разграбили город, Фаик бросил два батальона с тремя орудиями на штурм цитадели. Сам паша, не доверяя своим диким помощникам, засел с оставшимися регулярными войсками в Теперизе. В неразберихе штурма над внешним двором крепости был поднят белый флаг, но еще до того, как в развитие событий сумели вмешаться турецкие офицеры, курды набросились на бежавших в панике горожан и вырезали около 200 человек. Этот случай позже привлек внимание европейской прессы, и Фаик-паша, не сумевший сдержать курдов, поплатился своей карьерой.

Турецкий командующий после бурных переговоров с курдскими вождями отвел наконец все свои войска (за исключением прислуги двух орудий, которые продолжали периодически обстреливать цитадель), оставив курдов осаждать крепость. Блокада – трудно было назвать ее осадой – продолжалась 23 дня. Из-за отсутствия пищи и воды гарнизон испытывал страшные мучения, а болезни уменьшили число людей, способных стоять на стенах, с 1 тыс. человек до 400.

26 июня Тергукасов начал свое отступление к Зейдкану. Его отряд после сражений 16 и 21 июня сократился до 5 тыс. человек, которые несли с собой тысячу раненых. К отступавшим войскам присоединилось множество армянских беженцев. Русский отряд, намереваясь навязать ему бой, преследовал Рейс Ахмет-паша из Велибабы, имевший 16 батальонов и три батареи. На фланге отступавших появился Фаик-паша с 10 тыс. регулярных и нерегулярных войск при десяти орудиях. Русским солдатам, ослабленным боями и плохим питанием, угрожало соединение, превосходившее их по численности почти в четыре раза. От гибели их спасла бездарность турецких командиров. Русские опередили Рейс Ахмета на целый день; у него было мало кавалерии – всего около тысячи черкесских всадников, а превосходящая по численности русская кавалерия не позволяла им вести разведку. Кроме того, турецкий командир опасался сражения, и в ночь с 29 на 30 июня Тергукасову удалось от него оторваться. Узнав об этом, Ахмет Мухтар, окруженный людьми, думающими только о своей карьере, которых навязал ему Стамбул, пришел в ярость.

1 июля в Алашкертскую долину прибыл совершенно некомпетентный в военном отношении курдский вождь Измаил Хакки, который принял командование. Он привел с собой четыре свежих батальона из Эрзерума.

Тогда же отряд Тергукасова, к которому присоединились 3 тыс. армянских семей со всей Алашкертской долины, прошел Каракилисе и 2 июля добрался до Сурп-Оханнеса. Фаик-паша, силы которого в два раза превосходили силы его противника, находился неподалеку. Вечером 3 июля русские, прикрыв длинную колонну беженцев и своих солдат полком кубанских казаков, двинулись на восток от Балик-чёла («Рыбного озера» по-турецки) к русской границе. Они шли всю ночь и к утру оставили за собой Гюрюнсарайский перевал. Вечером того же дня все солдаты и беглецы были уже в безопасности – на русской территории. За время своего отступления Тергукасов потерял всего 30 солдат и одного офицера.

Оба турецких паши, Измаил и Фанк, были вполне удовлетворены «исчезновением» врага. Измаил Хакки разрешил своим войскам расположиться на отдых в районе Сурп-Оханнеса и Диядина. Фанк со своими регулярными батальонами ушел в лагерь, находившийся в нескольких милях, ближе к Баязету – в Теперизе. Каждый день он ждал вестей о капитуляции этого города; для ускорения ее он отправил туда два батальона и два орудия. Командование осадой Баязета поручили Мюниб-паше.

Тергукасов не стал терять времени и взялся за подготовку к снятию осады. К концу первой недели июля он сосредоточил свои войска в Игдыре и 8 июля двинулся к Баязету с шестью батальонами Крымского и Севастопольского полков, стрелковым батальоном, переяславскими драгунами и несколькими сотнями кубанских и терских казаков. В общей сложности у него было около 6,5 тыс. человек при 20 полевых и 4 горных орудиях. Чтобы скрыть свой подход, он выбрал самый трудный и редко используемый перевал Зор^[46] (2544 м) в Саганлугских горах и спустился в долину Балик-Чая в Мусуне. К вечеру 9 июля русские кавалерийские патрули уже были в 8 км от Баязета.

Несмотря на соблюдение секретности, турки узнали о прибытии русских в тот же самый день. Измаил Хакки послал Фаику приказ присоединиться к Мюнибу, осаждавшему Баязет, а сам остался в Диядине. Фаик двинулся с места только после рассвета, 10 июля.

В 5 часов утра войска Тергукасова начали бой. Его главные силы двинулись прямо на город с северо-запада, а кавалерия с четырьмя конными орудиями перерезала дорогу на Диядин. Два батальона Крымского полка пошли на штурм «нового города», располагавшегося севернее крепости, а два севастопольских батальона избрали своей целью «старый город», находившийся южнее ее. Еще раньше русские заняли очень важные высоты восточнее Баязета – с них можно было обстреливать не только его верхнюю часть, но и саму цитадель. Турки не имели здесь постоянных войск. К 7 часам утра с юга, со стороны Тепериза, показались две большие колонны противника, которыми командовал Фаик-паша, однако русские резервные батальоны, стоявшие на хребте позади селения Марьяман, сумели их остановить.

Штурм города достиг своей кульминации в 10 утра. Солдаты Крымского полка заняли «новый город», а севастопольцев задержало упорное сопротивление турок и курдов в каменных домах «старого города». Фаик-паша с четырьмя батальонами и несколькими тысячами курдов пытался обойти русский фланг в Марьямане. Против четырех русских пушек он выставил пять своих орудий. Кавалерийские патрули сообщили о подходе новых турецких соединений (под командованием Хакки-паши) со стороны Диядина.

Однако решающую роль в штурме сыграли две стрелковые роты, которые засели на высотах к востоку от цитадели. «Старый город» атаковали с трех сторон, и сопротивление защитников было сломлено. Русский гарнизон цитадели смог наконец открыть ворота перед своими освободителями.

Такой поворот событий заставил Фаик-пашу прекратить обход Марьямана. Он остановился и стал ждать дальнейших приказаний от Измаил Хакки. Кавалерия Амилахвари, которой было поручено остановить войска Измаил Хакки, шедшего из Диядина, была усилена артиллерией и пехотой, подошедшей со стороны города, а курды, быстро оценившие обстановку, прекратили сопротивление.

На закате Тергукасов собрал все свои силы, включая измученный осадой гарнизон Баязета, в деревне Зангезур, расположенной к северо-западу от города. На следующее утро он начал отход в Игдырь без каких-либо попыток преследования со стороны Хакки. Потери Тергукасова при проведении поистине блестящей операции по освобождению Баязета не превысили 100 человек.

Победа Тергукасова, одержанная в лучших традициях русского оружия, которые сложились в ходе прошлых Кавказских войн, значительно повысила престиж русских командиров и дух полевых войск.

Осада Карса под руководством Девеля не привела к успеху; мощные турецкие батареи, прикрывавшие крепость, нанесли русским батареям, установленным у ее стен, гораздо больший ущерб. Наступление Оклобжио на Батум тоже провалилось, и ситуация к северу от Риони и на Черноморском побережье стала внушать опасения.

9 июля великий князь Михаил после обмена телеграммами с императорской ставкой на Дунае приказал отвести русские войска от Карса и разместить их в старых лагерях, оставшихся еще со времен прежних сражений под Башкадыклером и Куру-Дере. Совсем недавно с незначительными потерями (850 человек) был форсирован Дунай, и императорская ставка посчитала перспективы войны на Балканах весьма обнадеживающими, а наступательные операции на Кавказском фронте – ненужными и даже опасными. Были отданы приказы прекратить все операции против Карса и Батума. Это было сделано для того, чтобы ликвидировать турецкую угрозу Черноморскому побережью, обеспечить защиту Ереванской области путем усиления войск Тергукасова и предпринять все возможное, чтобы сохранить спокойствие в Чечне и Дагестане. 40-я пехотная дивизия, 12 батальонов которой уже получили приказ о переброске на Дунай, поступила в распоряжение Кавказской армии. Ее прибытие ожидалось в середине августа.

10 июля Мухтар-паша с большим удивлением узнал об отходе русской армии из-под Карса. Отряд, который он вел на помощь Карсу из Зивина, вовсе не превосходил по численности корпус Геймана и уж тем более соединенные войска Геймана и Девеля. К 20 июля Мухтар сосредоточил в районе Карса, в добавление к гарнизону крепости (около 8 тыс. человек), 52 батальона пехоты, 5 тыс. кавалеристов – в основном черкесов сомнительных боевых качеств – и 48 орудий. Хасан-паша, новый и весьма энергичный губернатор Эрзерума, сформировал еще 20 батальонов и три батареи у себя в тылу, которые вскоре должны были войти в строй.

Таким образом, стратегическая инициатива перешла в руки турецкого командующего, однако он понимал, что не всесилен. Его войска, упорные и храбрые в обороне, не были обучены маневрированию в полевых условиях. Он имел ограниченное число солдат, а на значительные подкрепления надеяться было нечего, поскольку даже новобранцев, набранных на Черноморском побережье, отправили на Балканский театр. С другой стороны, он понимал, что великий князь вскоре получит подкрепления. Так что Ахмет Мухтар не смог воспользоваться инициативой, которая так неожиданно свалилась к нему в руки. И он занялся подготовкой к отражению возможного русского броска. Так, к 15 июля обе армии на Кавказе не могли перейти в наступление, и оба командующих решили воспользоваться перерывом в боях для укрепления обороны.

Глава 11
Оборона Батума и диверсия в Абхазии. Второй этап войны, июнь-август 1877 г.

В районе Батума генерал Оклобжио в течение четвертой недели июня возобновил свои попытки добиться победы. Овладев Самебскими высотами, русские десять дней готовились к новому наступлению. Природные условия сильно затрудняли переброску артиллерии и припасов на Самебскую позицию. Более того, на участке территории всего лишь 15 км шириной войскам пришлось проложить почти 130 км дорог, построить 30 мостов и вырубить тысячи акров леса. К вечеру 22 июня батареи на Самебских высотах были готовы. На Столовой горе установили две дополнительные батареи; они разместились в углу, образованном рекой Кинтриши и ее притоком, Кирташ. Остальные орудия Оклобжио расположил на Хуцубанских высотах.

Генерал разделил свои войска на пять групп:

1) колонна полковника Гурчина (1-й и 4-й батальоны кавказских стрелков, казачьи пластуны, гурийское и имеретинское ополчение и два батальона 76-го Кубанского полка в резерве) получила приказ пересечь Кинташское ущелье и захватить турецкие позиции на хребте Квирике;

2) генерал Шелеметев (2-й батальон кавказских стрелков, два батальона 163-го Ленкоранского полка и имеретинское ополчение с тремя батальонами 101-го Александропольского полка в резерве на Столовой горе) должны были наступать на правом фланге Гурчина;

3) генеральный резерв (151-й Пятигорский полк и два батальона 75-го Севастопольского полка) расположились на Хуцубанских высотах;

4) слева, в тылу, остались два батальона 163-го полка и один батальон 161-го полка, которые заняли наблюдательные посты;

5) 164-й полк вел наблюдения за нижним течением Кинтриши.

Подобное распределение сил свидетельствовало о том, что генерал Оклобжио еще не решил, какие действия предпринять против турецких позиций. Официально он предложил провести разведку боем; если же атака колонн Гурчина и Шелеметева оказалась бы успешной, то следовало перейти в общее наступление.

Дервиш-паша готовился отразить нападение русских войск. Он имел четыре батареи по четыре орудия каждая и десять батальонов пехоты, расположенных вдоль хребта Квирике. Его правый фланг в густом лесу, раскинувшемся по обе стороны от ущелья Кинтриши, прикрывали 3 тыс. бойцов нерегулярных войск. Хребет Квирике представлял собой вторую линию Кинтришийской позиции, а третья, главная, линия проходила по Девийским высотам к югу от реки Дева. Здесь установили две батареи позиционной артиллерии Круппа, которые должны были поддержать две батареи полевых орудий. Поле огня тяжелых орудий перекрывало долину Кинтриши до самой Столовой горы. В районе Цизис-Дзири располагались другие батареи тяжелой и полевой артиллерии. Кроме того, Хуцубанские высоты могли подвергнуться обстрелу 9-дюймовых пушек монитора. Основную часть своей пехоты Дервиш-паша держал в полной готовности в укрепленном лагере между рекой Дева и Цизис-Дзири.

Рано утром 23 июня мощный обстрел русской артиллерии заставил замолчать турецкие орудия на хребте Квирике. В атаку пошла русская пехота, однако она продвигалась очень медленно. Утром была захвачена первая линия турецких траншей, а ближе к вечеру – вторая, но турецкая пехота, засевшая на хребте, упорно сопротивлялась. Гурчин надеялся, что его пластуны и ополченцы, двигаясь по долине Кинташа, смогут обойти с фланга позицию Квирике, но в этой долине они попали под сильный огонь нерегулярных снайперов, и сражение превратилось в серию стычек между небольшими рассеянными группами солдат. Более того, турецкая артиллерия на хребте Дева помешала русским полевым батареям пройти вперед и поддержать пехоту. К вечеру потери русских достигли тысячи человек убитыми и ранеными. Войска устали, и для дальнейшего развития наступления нужно было бросить в бой резервные части. Гурчин и Шелеметев доложили Оклобжио, что позиции Дева исключительно сильные и хорошо защищены. Около 7 часов вечера генерал предложил считать сражение 23 июня простой разведкой боем и приказал войскам отойти под прикрытием темноты и занять позиции на Самебских высотах и Столовой горе. На следующий день, 24 июня, турки пошли в контратаку. Густой подлесок позволил подойти к русским позициям так близко, что над их батареями на какое-то время даже нависла угроза захвата. Несколько часов они обстреливали турок шрапнелью. Турки несколько раз бросались в яростную атаку; их удалось сдержать лишь штыковым ударом. После обеда Дервиш-паша отвел своих людей; его потери почти сравнялись с потерями русских накануне.

Оклобжио ни в коем случае не мог считать результаты этих двухдневных боев удовлетворительными. В своем докладе в ставку в Тифлисе он описал мощные турецкие позиции на высотах Квирике и Дева и объяснил, в какой опасности оказались русские войска на Самебской линии из-за того, что их левый фланг был открыт для нападения партизан, действовавших в окрестностях Ачквис-Чая, а правый находился в зоне досягаемости орудий турецких военных кораблей. Доклад Оклобжио был получен в Тифлисе одновременно с вестями о поражении в Зивине, и ему было приказано отступить на исходные позиции в Муха-Эстате. К 30 июня генерал завершил отход на линию Муха-Эстате, где его войска сосредоточивались двумя месяцами ранее. В течение этих месяцев от главного фронта отвлекли значительные силы. Кроме того, за неудачно спланированные и плохо подготовленные наступательные операции русская армия заплатила 2 тыс. убитых и раненых и таким же числом больных, которые подхватили тропическую лихорадку.

Пока Оклобжио угрожал Батуму на побережье, комендант Ардагана полковник Комаров предложил начать наступление на Батум. 24 июня он, имея под командованием два с половиной батальона, двинулся на Ардануч, который контролирует ущелье Чороха и стоит в 80 км от Ардагана по Батумской дороге. Комаров наголову разгромил местный турецкий отряд в составе 3 тыс. резервистов и нерегулярных бойцов, но, когда попросил разрешения идти дальше на Артвин, ему было приказано без промедления вернуться в Ардаган.

В начале июня отряд генерала Кравченко, возвращавшийся из Сухума, и колонна генерала Алхазова, наступавшая из Кутаиси, соединились в Окуме. Их общие силы насчитывали 6 тыс. пехотинцев, 1,5 тыс. кавалеристов и 20 орудий. Предполагалось, что этого будет достаточно для ликвидации банд восставших абхазов (их было не более 3–4 тыс., воевавших на обоих берегах реки Кодор). Однако Алхазов не имел четкого плана действий. Он послал на берега Кодора небольшие отряды, но, когда абхазы напали врасплох на несколько сотен бойцов самурзаканского и имеретинского ополчений и разгромили их, он решил сосредоточить свои войска в Иллори, стоявшем в устье реки Галлисга, и в Поквеши, расположенном в 30 км от моря. Очемчири, находившийся в 15 км севернее Иллори, и северная часть Самурзакана, между Галлисгой и Кодором, остались без защиты. После этого Алхазову доложили, что турки готовятся атаковать Иллори и Поквеши.

Иллори подвергся очень сильному обстрелу трех турецких паровых фрегатов, который, однако, нанес городу мало вреда. После этого город Поквеши окружили толпы абхазов. Оборонять его остались лишь мелкие землевладельцы, которые были вооружены старыми кремневыми мушкетами. Абхазы обратились за помощью к туркам, и между 15 и 17 июня те высадили в Очемчири четыре батальона пехоты с одной полевой батареей. На городском рейде стояли транспорты, фрегаты и два монитора. Турки принялись рассылать отряды бойцов по побережью до самого Иллори, и Алхазов, которому из Тифлиса присылали приказы отбросить противника, решил атаковать Очемчири. Он запланировал выход трех колонн на 17 июня. Двум батальонам с половиной батареи приказали перейти Галлисгу в Иллори и вступить в бой с турками, а два батальона мелких землевладельцев и ополченцев под командованием абхазского князя Шервашидзе двинулись маршем на Очемчири. Перед ними стояла задача обойти турок, наступавших на Иллори, с фланга. Третья колонна под командованием самого Алхазова должна была действовать между отрядом, шедшим в Иллори, и войсками Шервашидзе. Князь подошел к Очемчири слишком рано, еще до того, как колонна, двигавшаяся в Иллори, переправилась через Галлисгу. Он попал под огонь корабельных орудий и сильную пальбу турецкой пехоты. Князь и его войска остановились и стали ждать новых приказов, но, не получив их, медленно отошли. Иллорская колонна переправилась через реку и тоже остановилась, ожидая подхода двух других колонн, которые так и не появились. Алхазов, который вел из Поквеши третью колонну, попал в засаду, которую абхазы устроили в заболоченном кустарнике на правом берегу Галлисги. Русские потеряли в этом беспорядочном и нерешительном бою 350 человек убитыми и ранеными.

Абхазские мятежники, воодушевленные этой стычкой, которую они приняли за победу, немедленно получили мощное пополнение за счет жителей окрестных лесов. Они перешли Галлисгу в 15 км от Поквеши и создали угрозу базе Алхазова в Окуме. От больших неприятностей русского командующего избавила весть о подходе подкреплений, которые уже перешли через Ингур. Ставка в Тифлисе решила полностью уничтожить мятежников на побережье. Прибытие подкреплений довело число солдат под командованием Алхазова до 9 тыс. пехотинцев и 1,5 тыс. кавалеристов при 28 орудиях. Он получил приказ перейти в наступление. Одновременно из Сочи вышел полковник Шелковников с тремя батальонами и одним казачьим полком и двинулся вдоль побережья. Генералу Бабичеву с двумя полками казаков и двумя батальонами пластунов было приказано покинуть Кубань и идти через перевал Марух к ним на помощь. Таким образом, для ликвидации нескольких турецких батальонов и нескольких тысяч абхазских мятежников, почти не умевших воевать, было брошено около 17 тыс. человек.

Между 10 и 20 июля небольшие русские отряды пошли в наступление на абхазов в Самурзакане. В селениях Ткварчели, Губп и Эшкети произошли стычки. Мятежников рассеяли, а местное население быстро усмирили. После этого Алхазов двинул три батальона, казачий полк и четыре орудия к реке Меркулке, где 22 июля абхазы были разгромлены. Русские заняли Джгхерди, стоявший у слияния дорог, которые вели к нижнему Кодору. Турецкое командование поняло, что ожидает их войска, и 1 августа вывезло их морем из Очемчири и высадило десант, захвативший затем станцию Дранди, стоявшую как раз напротив Джгхерди на другом берегу Кодора. К 10 августа Алхазов овладел всем левым берегом Кодора, и турки на правом берегу отошли к реке Келасури, протекавшей всего в 5 км южнее Сухума.

Тем временем Шелковников 10 августа вышел из Сочи и двинулся вдоль побережья, а Бабичев начал свой марш через перевал Марух. Чтобы не попасться на глаза турецким военным кораблям, которые следили за береговой дорогой, Шелковников пошел по проходившим параллельно ей горным тропам. 13 августа он достиг места, расположенного в 2,5 км от Адлера. Ему нужно было перейти через реку Мзымту, а потом – через Бзыбь. Между этими реками располагался самый трудный участок пути – Гагрское ущелье. В этом ущелье скалистый край Прибрежного хребта обрывается почти отвесно, и другого пути, кроме как по береговой дороге, проходившей по скалистым уступам, не было. Эта дорога находилась под прицелом турецкого монитора, пришедшего в Гагры после того, как турки узнали о марше Шелковникова. Заброшенный русский форт, стоявший к северу от ущелья, находился в руках нескольких сотен черкесов и абхазов. Шелковников, однако, сумел договориться о помощи с русскими морскими офицерами из Адлера. В ночь с 17 на 18 августа под проливным дождем его колонна подошла к Гаграм. Форт был взят внезапной атакой, и в тот самый момент, когда турецкий монитор подверг форт и дорогу мощному обстрелу, на горизонте появился быстроходный русский пароход «Великий князь Константин», который бросился в погоню за монитором. Помощь моряков позволила Шелковникову провести свою колонну по ущелью, на что ушло несколько часов. 20 августа она достигла реки Бзыбь, которую форсировала в 15 км от берега. 23 августа отряд Шелковинкова уже подходил к Гудауте. Здесь укрепленная позиция была занята турецким батальоном и тысячью нерегулярных бойцов при четырех орудиях. С моря их поддерживали три турецких военных корабля, однако вскоре стало ясно, что противник сопротивлялся только для того, чтобы прикрыть эвакуацию своих войск. Турки еще до прихода Шелковникова решили оставить Сухум; их, главным образом, заботила эвакуация своих регулярных войск и абхазских мятежников, которые боялись оставаться в Абхазии.

Чтобы выиграть время для погрузки войск, покидавших Сухум, турки сосредоточили свои силы на укрепленных позициях, расположенных полукругом. Пехоту в траншеях поддерживали шесть батарей по 4 орудия в каждой; с моря огонь вели три монитора и два фрегата. В ночь в 23 на 24 августа русские офицеры с парохода «Великий князь Константин»^[47], воспользовавшись лунным затмением, предприняли смелую минную атаку на турецкие корабли. Минами был поврежден броненосец турок, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы нагнать на них страху. К 27 августа Шелковников уже подходил к Сухуму. Бабичев тем временем перешел Марух. 24 августа он был уже в Цебельде, а 29 августа – в 6,5 км от Сухума. Колонна Алхазова перешла через Келасури и приближалась к сухумским траншеям с юга. Шелковников настаивал на штурме, но Алхазов предпочел выпустить противника из города без боя. В ночь с 31 августа на 1 сентября русские обнаружили, что турки уже ушли.

В тот же самый период русские войска подавили долго тлевший мятеж в Чечне и Дагестане. Турецкие операции на Кавказском побережье и известия о поражении русских под Зивином привели к резкому усилению недовольства и фанатизма на всем Восточном Кавказе, однако вооруженные восстания здесь проходили разрозненно и были плохо организованы. Тем не менее сложившаяся в горах обстановка потребовала оставить здесь 2-ю и 21-ю пехотные дивизии, а также целый ряд казачьих полков. В Тифлисе руководство русской армии оказалось так обеспокоено настроением местных жителей, что в августе лишь два полка 38-й дивизии были отправлены с Северного Кавказа на усиление армии на турецкой границе.

Глава 12
Долина Аракса и перевалы Агры-Дага. Битва при Кизил-Тепе, август-сентябрь 1877 г.

Обстоятельства потребовали прервать военные действия на главном фронте Закавказья в самые лучшие месяцы летней кампании. Русское командование сомневалось, стоит ли начинать наступление с целью ликвидации турецкой угрозы Черноморскому побережью. Кроме того, оно ожидало освобождения войск, воевавших на побережье и в Дагестане, а также прибытия подкреплений из России. Турецкий командующий, прекрасно понимавший, что инициатива теперь в его руках, не питал никаких иллюзий по поводу способности своих войск разгромить основные силы русской армии в ходе наступательной операции. При этом он знал, что прибытие подкреплений в армию противника, ожидавшееся осенью, изменит баланс сил в пользу русских. Ахмет Мухтару не оставалось ничего иного, как заняться разработкой оборонительной стратегии. Она имела два аспекта: занятие и создание мощных оборонительных позиций, с помощью которых можно было бы отразить предполагаемое наступление Дорис-Меликова, и создание угрозы для относительно слабых сил Тергукасова в долине Аракса, в результате которой, быть может, русские отправят подкрепления, предназначавшиеся их армии под Карсом, на Ереванский фронт.

Для создания оборонительной позиции Ахмет Мухтар выбрал Аладжинский массив, входивший в состав горного комплекса, ограниченного с юга долиной Аракса, с севера – долиной Каре-Чая и с востока – долиной Арпа-Чая. Аладжинский массив поднимается на высоту 2440 м, спускаясь утесами к высокогорной равнине, которая расположена на высоте 1500–1800 м и лежит между Карсом и Александрополем. Седловина Аладжи, шириной около 8 км, проходит по водоразделу двух рек: Маврик-Чая (современной Куры), текущего на северо-восток, где он впадает в Арпа-Чай, и Маджарчин-Чая, текущего на запад, к реке Карс. Глубокие ущелья этих двух рек представляют собой естественную защиту для войск, стоящих на западном фланге главного массива. Над ущельем Маврик-Чая нависает отрог Чифт-Тепеси («Двойной горы»), который является частью горного хребта Нахарчи-Даг. Его крутые склоны спускаются на юго-восток в долину Арпа-Чая в районе селения Аладжа, в 4 км от реки. На южном фланге Аладжинского массива проходит Теймахликское ущелье, которое спускается к Арпа-Чаю. Весь массив Аладжи представляет собой очень мощную природную крепость, нависающую над равниной, расположенной между Александрополем и Карсом. Склон Арпа-Чайского ущелья образует гласис (передний скат бруствера), который усиливают две изолированных горы, представляющие собой природные бастионы: Кизил-Tana («Красная гора») и Юч-Тапа («Три горы»).

Отрог Чифт-Тепеси, расположенный на левом фланге Аладжинской позиции, находится в 20 км от крепости Карс (ближайший к ней форт – Хафиз-Табия), с которой он в 1877 г. был соединен труднопроходимой тропой. Она шла из Хачивели (юго-западнее Субатана, стоявшего на дороге Александрополь – Карс) вверх по ущелью Маврик-Чая через Яйлу^[48] Налбанд, а далее огибала с юга одиночную гору Сиври-Тапа («Крутая гора»). Сиври-Тапа со своим близнецом-горой Авлиар была частью передовых укреплений, располагавшихся на левом фланге оборонительной позиции. Сюда входило и селение Визинкей, расположенное на полпути от Чифт-Тепеси к Хафиз-Табия на высоте 2 тыс. м. Однако, чтобы обеспечить защиту Визинкея и коммуникаций с Карсом, необходимо было также удерживать две других обособленных горы, расположенные севернее: Бюйюк («Большие») и Кючюк («Малые») – Ягны.

Таким образом, главным недостатком Аладжинской позиции являлась ее большая протяженность; она была слишком растянутой, чтобы Ахмет Мухтар с имевшимися у него силами смог ее отстоять. Расстояние от Инах-Тепеси до Визинкея – 15 миль, и для обороны такого длинного фронта у турецкого командующего имелся всего один армейский корпус, состоявший из 40 батальонов и дополненный слабой составной дивизией из гарнизона Карса – всего 30 тыс. пехотинцев при 60 орудиях. Проблемы Ахмет Мухтара еще более увеличились и стали практически неразрешимыми, когда он понял, что ему необходимо занять и укрепить передовые бастионы: Большие и Малые Ягны, расположенные западнее дороги Субатан – Визинкей, а также Кизил-Тапу и Юч-Тапу к востоку от нее. В целом он должен был оборонять фронт длиной почти в 50 км. Кроме того, имелись и другие проблемы. На этом фронте не существовало боковых коммуникаций, которые проходили бы через Инах-Тепеси и Чифт-Тепеси, а глубокое ущелье Маврик-Чая сильно затрудняло связь между войсками, стоявшими на Аладжинской позиции, и подразделениями, расположенными в районе Авлиар – Визинкей. По существу, ущелье разделило позицию Ахмет Мухтара на два сектора обороны, практически не связанные между собой. В Аладжинских горах почти не было источников воды, а подвозить продовольствие и припасы из Карса оказывалось очень трудным. В полдень на высоте 2400 м войска страдали от невыносимой жары, а ночью дрожали от холода. У турок не хватало шинелей и одеял, а на голых склонах Аладжинских гор почти не было деревьев и даже кустарников для заготовки дров.

К концу июля Лорис-Меликову с помощью кавалерийской разведки удалось выяснить расположение основных турецких позиций; он знал также и о том, что в Ягнах, на Авлиар-Тапе и Сиври-Тапе укреплений нет и там стоят весьма слабые нерегулярные войска. Русский командующий вздохнул с облегчением, узнав, что Мухтар не собирается отвоевывать Ардаган, однако его по-прежнему тревожила перспектива турецкого наступления из Баязета на Ереван. Он опасался также, что Мухтар сможет вклиниться между главными силами русской армии и войсками Тергукасова, стоявшими в Игдыре. Поэтому Лорис-Меликов расположил в Куючуке, где Маврик-Чай впадает в Арпа-Чай, мощное соединение кавалерии, а 30 июля приказал колонне под командованием Цитовича двинуться по берегу Арпа-Чая и дойти до руин средневековой армянской столицы Ани, находившихся северо-восточнее селения Аладжа. 4 августа русская штаб-квартира получила известие о том, что Измаил Хакки перешел Агры-Дат и вторгся на русскую территорию, после чего колонне Цитовича было приказано соединиться с войсками Тергукасова. Позже подкрепления, направленные к нему, пришли в Игдырь через Ани, а сам Лорис-Меликов получил дополнительные войска из Ардагана и бассейна Риони. Таким образом, Мухтар с помощью вторжения Измаил Хакки в долину Аракса добился своей цели – уменьшить число войск, которые Лорис-Меликов мог бы использовать для наступления на главном направлении.

К концу июля подкрепления, присланные из Эрзерума, позволили довести число турецких войск, сконцентрированных в районе Диядина и Баязета, до 36 батальонов (около 20 тыс. человек), 6 батарей (по 6 орудий в каждой), 2 тыс. сювари и черкесов и 4 тыс. курдов. Чтобы остановить наступление Измаила Хакки и прикрыть границу между горой Арарат и местом, где Арпа-Чай впадает в Араке, Тергукасов имел армию, численность которой возросла до 8 тыс. пехотинцев, 4 тыс. кавалеристов и 48 орудий.

В долину Аракса ведут несколько горных перевалов, и ставка в Тифлисе надеялась, что Тергукасову удастся их прикрыть. Развитие событий в этих местах было весьма показательным, ибо оно продемонстрировало, что оборона горной линии с многочисленными перевалами – дело еще более сложное, чем защита речной линии с несколькими переправами. Талантливый генерал Тергукасов, имевший превосходные войска, не сумел помешать бездарному Измаилу с численно превосходящей, но плохо обученной армией перейти через мощный хребет Агры-Дага.

Дело усложнялось еще особым характером местности, которую пришлось оборонять Тергукасову. Полоса земли между Агры-Датом и Араксом длиной почти 100 км, если считать от турецкой границы до окрестностей Кулпа (Тузлука), имеет ширину всего 30 км, 15–20 км из которых заняты крутыми склонами Агры-Дага. Долина, по которой течет Араке, имеет здесь ширину от 13 до 20 км. Эта долина располагается на высоте более 900 м над уровнем моря, а сам Агры-Даг поднимается до 2100–3500 м (его вершина Большой Арарат имеет высоту 5100 м), а его северные склоны очень круты. В Араке впадают многочисленные речки, которые в долине соединяются и образуют обширные заболоченные поймы. В этих местах армянские крестьяне выращивали рис, поэтому долину пересекала целая сеть ирригационных каналов. После войны 1828–1829 гг. в район Игдыря мигрировало большое число армян, превратив его в центр области, производившей рис, с многочисленными процветающими селами вокруг. Русское правительство из политических соображений считало необходимым обеспечить мирному населению Игдыря полную защиту: Дорис-Меликова и Тергукасова, армян по происхождению, безопасность своих соотечественников беспокоила больше всего.

Тергукасов сделал Игдырь своей передовой базой, хотя этот административный центр, соединенный с Ереваном (находится в 65 км к северо-востоку от него) плохой дорогой, был очень неудобен. Кроме того, к северу и востоку от него местность была сильно заболоченной и нездоровой.

От Аракса в Баязет и Диядин через Агры-Даг проходило несколько дорог. Если смотреть с востока на запад, то они располагались следующим образом:

а) тропа для мулов, шедшая из Игдыря через Харбахасарское ущелье (3355 м) в Баязет, огибая западный склон Арарата;

б) обычная дорога из Игдыря через Аргаси и Орков к Ченгельскому перевалу (2074 м), где русские в 1854 г. одержали победу над турками, и оттуда – к Арзапу и Баязету;

в) дорога, шедшая из Игдыря через Халфали, Аликочак, селение Зор и Зорский перевал (2500 м) в долину Балик-Чая («Рыбной реки») и Мусун. По ней можно было проехать на колесном транспорте;

г) тропа, проходившая по восточному отрогу Оюклу-Дага («Пустых гор»), расположенному в 20 км от Игдыря, через Гюрюнсарайский перевал (2208 м) в Мусун: по этому перевалу в начале того года прошел Теркугасов во время своего отступления из долины Алашкерт;

д) тропа из Гёллюкчю на Игдырь-Калпской дороге, которая вела к Алсанлийскому перевалу (2257 м) и Мусуну;

е) тропа из Гёллюкчю через перевал Аббас-гёл (2440 м) к озеру Балик и Сурп-Оханнесу.

Из всех этих троп самой короткой и удобной оказалась та, что вела к Ченгельскому перевалу, и Тергукасов занялся именно ею. Он расположил основную часть своих войск эшелоном вдоль дороги Игдырь – Ченгел: пять батальонов с двумя казачьими полками и четырьмя батареями прикрывали сам перевал, четыре батальона с шестью орудиями – у Оркова и один батальон с двумя орудиями – у Игдыря. Зорский перевал охраняли шесть сотен казаков с четырьмя эскадронами драгун; еще четыре сотни стояли в резерве в Халфали. В Кулпе разместились три батальона и 14 сотен казаков без орудий.

Тергукасов полагал, что основные силы Измаила стоят в Баязете, но он ошибался. Измаил, вполне логично, сделал своей главной базой Диядин, и большая часть его людей располагалась в хорошо увлажняемой высокогорной долине Балик-Чая, неподалеку от которой в Мусуне пересекались многие дороги. Курды, жившие в этом районе, сообщили Измаилу, что Зорский перевал вполне проходим для войск, и на рассвете 4 августа 4 тыс. курдов при поддержке 6 батальонов пехоты и 6 орудий атаковали казаков, охранявших Зор, и двинулись в Аликочак, расположенный в 6,5 км к северу от перевала. Здесь заняли позицию турецкие пехотинцы и артиллеристы, а курды прошли еще 10 км вперед и спустились в долину, в селение Халфали всего лишь в 8 км от Игдыря. В этом месте их атаковали драгуны Переяславского полка, усиленные конной батареей, после чего они отступили к Аликочаку, где и закрепились. А тем временем еще один отряд курдов в составе 1,5 тыс. человек появился на перевале Гюрюнсарай и не встретил там никакого сопротивления. Курды спустились с Оюклу-Дага, но позже вернулись на перевал. Дальше Измаил не пошел, и, кроме нескольких прорывов турецких передовых отрядов на русскую территорию, ничего больше не произошло. Однако хватило и этого, чтобы армянское население в панике бросилось бежать на другой берег Аракса. Тергукасов подумал, что противник обошел с фланга его главные силы в Ченгеле, и поспешно вернулся в Игдырь. Одновременно он послал гонца в штаб-квартиру просить подкреплений. Во второй раз турки, совершив смелую диверсию без особых потерь, вызвали серьезную тревогу у русских и заставили их перераспределить свои войска, ослабив армию, воевавшую на главном фронте.

Измаил не решился бросить все свои войска через Агры-Даг; он оставил на дороге, шедшей от Зорского перевала в Халфали, лишь одно подразделение (усиленное четырьмя батальонами и одной батареей). Турки нашли несколько удачных оборонительных позиций на террасах, расположенных между Зором и Аликочаком. Их патрули вели наблюдение за Халфали, а на Гюрюнсарайском перевале остался небольшой отряд. Войскам Тергукасова, сосредоточенным в районе Игдыря – Халфали – Аргаси, пришлось организовывать оборону в крайне неблагоприятных условиях – в самый разгар лета на равнинах Аракса, где свирепствовала лихорадка. Турки же расположились на прекрасных высокогорных пастбищах Агры-Дата, где они не испытывали недостатка в чистой воде. Никогда еще так убедительно не была доказана важность тактического использования местного климата и рельефа для нанесения врагу наибольшего ущерба.

Русская штаб-квартира предполагала, что турки пойдут в наступление через Гюрюнсарайский перевал на Кулп и долину Арпа-Чая и попытаются вклиниться между войсками Тергукасова в долине Аракса и отрядом Лорис-Меликова в Карсе, поэтому Тергукасов получил приказ не только защитить Ереван, но и обеспечить оборону Кулпа и подходов к Арпа-Чаю. Впрочем, Измаилу Хакки были присущи все недостатки курдских вождей – да еще лень в придачу; он проявил себя как плохой организатор и нерешительный командир. Он имел возможность разрушить все планы Лорис-Меликова на осеннюю кампанию, что могло бы полностью изменить ход войны, но он предпочел никуда не двигаться и вместе с двумя третями своей армии спокойно просидел в Мусуне. Как и все вожди горцев, он не любил начинать активные действия в конце года. Впрочем, в его оправдание следует сказать, что он отлично понимал, что если переведет свои войска через Агры-Даг и начнет сражение с русскими, то на диких, пустынных склонах этого хребта его ждут неимоверные трудности со снабжением.

Тем временем Тергукасов, надеясь прикрыть Кулп и Арпа-Чай и выйти во фланг позициям Измаила на Зорском и Гюрюнсарайском перевалах, постепенно передвигал часть игдырских войск на запад. Когда генерал Цитович прибыл в Кулп, Тергукасов отвел свои войска в Гёллюкчю, расположенный западнее Игдыря по Кулпской дороге. В Гёллюкчю дорога раздваивалась – одна шла на юго-восток по Асланлийскому перевалу в Мусун, а другая – на юго-запад через Аббас-гёл в Сурп-Оханнес в Алашкертской долине. Между Халфали и Игдырем осталось лишь 7 батальонов, 2 казачьих полка и 16 орудий. Турки, заметив ослабление игдырского отряда, сделали две попытки (18 и 24 августа) вернуть себе Халфали, но были отброшены назад.

Русская ставка решила теперь дать приказ Тергукасову начать наступление на Измаил-пашу, и, пока в район Кулп – Гёллюкчю шли подкрепления, Лорис-Меликов провел разведку боем против позиций Ахмет Мухтара в Аладжинском массиве. Можно утверждать, что турецкая демонстрация в Агры-Даге оказалась столь успешной, что русские временно решили изменить направление своих наступательных операций. Однако русская атака на левый фланг турецких позиций провалилась и была отбита, причем обе стороны потеряли по 500 человек. Тем не менее русская разведка на крайнем правом фланге противника – в окрестностях селения Аладжа – показала, что в этой местности нет ни укреплений, ни войск и что турки сделали основной упор на оборонительные позиции к западу от Инах-Тепеси. Одновременно русские пришли к выводу, что атака на Инах-Тепеси приведет к большим потерям, а захват этого места не создаст угрозы для главных турецких позиций в Аладжинских горах.

23 августа Тергукасову были отправлены новые подкрепления под командованием генерала Девеля, поскольку тот не спешил начинать наступление по трудным перевалам Аббас-гёл и Аслани против главных сил Измаила Хакки, расположившихся в высокогорной долине Балик-Чая. В своем лагере в Башгедиклере Лорис-Меликов оставил лишь 32 батальона, и Ахмет Мухтар на Аладжинских горах вскоре заметил, что силы русских на его левом фланге уменьшились^[49]. Одновременно турок обрадовала неудачная атака русских, предпринятая 18 августа. Погодные условия ухудшились – проливные дожди в горах и холод, усиливавшийся с начала августа, заставили турецкое командование перебазировать основную часть своих войск на позиции, расположенные в долинах: у подножия Аладжинских гор (к востоку от долины Маврик-Чая) и у передних склонов Авлиар-Тепе (к западу от этой долины). Таким образом, новая линия фронта проходила от Хачивели через Керхане в Дюньялик. Слева эту линию охраняли Большие и Малые Ягны, а справа Ахмет Мухтар избрал целью своего локального наступления изолированную гору Кизил-Tana, которая располагалась на полпути по прямой линии от турецкой позиции на Инах-Тепеси и русским лагерем в Башгедиклере.

23 августа Мухтар увидел, как колонна Девеля вышла из этого лагеря и направилась в сторону Куючука, а на следующий день ему доложили, что она движется по левому берегу Арпа-Чая в сторону Кизил-Килисе. Здесь, напротив Ани, Девель разбил свой лагерь.

В 3 часа утра 25 августа восемь отборных батальонов турок под командованием немецкого офицера Мехмет-бея внезапно напали на батальон имеретинцев, стоявший на Кизил-Тапе. Потеряв половину своего личного состава, имеретинцы в беспорядке бросились бежать в Башгедиклер. В главном лагере русских, расположенном вокруг Кюрюк-Даре и Полдервана, была объявлена тревога. Толпы армянских торговцев поспешно упаковали свои товары и бросились бежать в Александрополь. Паника перекинулась на погонщиков вьючных животных, расположившихся в тылу. Дорис-Меликов со своим штабом находился на горе Караял: он ждал докладов с левого фланга, чтобы решить, какие приказы надо отдавать. Русские части, стоявшие здесь, не получая приказов от командующего, слегка растерялись; однако Чавчавадзе быстро повел свою кавалерию и конную батарею на гору Уч-Тапа, расположенную между Кизил-Тапой и Арпа-Чаем, и занял ее. Тем временем турки, умевшие быстро окапываться, вырыли траншеи на трех вершинах Кизил-Тапы и отразили несколько атак владикавказцев и имеретинцев, которыми командовал полковник Романов. Имеретинцам, однако, удалось в конце концов закрепиться на восточной вершине горы.

Слева от турецкой линии из Хачивели и Керхане в сторону Субатана наступали сильные колонны турок. Они были отброшены тремя батальонами Севастопольского полка и двумя стрелковыми батальонами под командованием полковника Комарова, однако еще одна турецкая колонна, шедшая по правому берегу Маврик-Чая, обошла селение Субатан, создав угрозу для людей Комарова. Впрочем, мингрельские гренадеры с батареей сумели остановить наступление турок.

Русский фронт стабилизировался, но Ахмет Мухтар продолжал с некоторым успехом маневрировать против войск чересчур впечатлительного Лорис-Меликова. Ухода турецкой пехоты с позиции в районе Яги и появления турецкой кавалерии на Паркетской дороге оказалось достаточно, чтобы подтвердить подозрения русского командующего в том, что атака на Кизил-Тапу была предпринята с целью отвлечь его внимание и что главные турецкие силы вскоре обрушатся на русский правый фланг. Поэтому Лорис-Меликов держал между Караялом и Кюрюк-даре большую часть своей артиллерии и кавалерии, 1-ю гренадерскую бригаду и два полка 40-й дивизии, в то время как 30 турецким батальонам, активно действовавшим на линии Субатан – Аразоглы, противостояли всего 15 русских батальонов (это были люди Комарова и 2-й гренадерской бригады). Не получая никаких вестей от колонны Девеля (которую он отозвал из долины Арпа-Чая), Лорис-Меликов все сильнее нервничал. Приказав утром батальонам Комарова сосредоточиться в селении Кулверан, чтобы осуществлять связь между левым и правым флангом, в полдень он решил отвести весь свой левый фланг за Маврик-Чай и расположить войска в треугольнике Башгедиклер – Огузлу – Байрактар. Приказ Лорис-Меликова был получен как раз в тот момент, когда тифлисские гренадеры и владикавказцы после отчаянного сражения захватили почти всю Кизил-Тапу, оставив в руках Мехмет-бея одну лишь южную вершину. Даже драгунам Нижегородского полка было приказано оставить Уч-Тапу и усилить кавалерию на русском правом фланге (которая еще не участвовала в боях). Эту жизненно важную вершину остались удерживать лишь несколько казаков.

И тут неподалеку от горы неожиданно появилась колонна Девеля. Не зная, кому подчиняться – Лорис-Меликову или Генеральному штабу в Тифлисе, Девель ночью 24 августа встал лагерем в Кизилкилисе; здесь он получил приказ из Тифлиса двинуться утром на Кулп. Рано утром 25 августа с северо-востока послышалась стрельба – это Мехмет-бей начал свое наступление на Кизил-Тапу. Войска Девеля рвались в бой, но он не знал, что ему делать. Офицеры убеждали его, что надо немедленно форсировать Арпа-Чай и прийти на помощь своим. В 6 часов утра Девель получил сообщение от генерала Духовского о том, что Кизил-Тапа взята турками. Начальник штаба Лорис-Меликова приказал Девелю возвращаться и вступить в бой на левом фланге турок, как будто он не был связан другим приказом (из Тифлиса). Генерал Девель (подобно многим другим офицерам) боялся начальства больше, чем противника, поэтому он решил, что должен выполнить приказ великого князя Михаила, полученный накануне вечером. Однако его офицеры настаивали, и он пошел туда, откуда слышались звуки боя. Решено было не возвращаться к перекрестку Куючук, а перейти Арпа-Чай в районе Кизилкилисе. Это решение оказалось ошибочным, поскольку Девелю удалось перейти через реку лишь в 11 часов утра. На правый берег сумели перебраться только 6 батальонов пехоты, казаки и 4 горных орудия. Остальная часть колонны – 12 пушек, караваны и 2 батальона пехоты, охранявшие их, – остались на левом берегу реки. Вскоре после полудня Девель подошел к Юч-Тапе. Турки, стоявшие в Дюньялике и Аразоглы, не двигались, ожидая его атаки, однако Девель, имея лишь четыре орудия, не проявил никакого желания идти в бой.

После обеда в сражении наступил перерыв; только пушки с обеих сторон продолжали стрелять. А турки лихорадочно окапывались. Они разместили на Ягнских позициях свои войска, устранив все угрозы, которые, по мнению Лорис-Меликова, они могли представлять для его правого фланга.

Девель послал гонца в штаб-квартиру в Караяле и к 4 часам вечера получил ответ от генерала Духовского, который сообщал, что к нему направлены подкрепления: пушки и кавалерия. Начальник штаба отозвался о его позиции весьма неодобрительно, отметив, что если Полдерванско-Куру-Дерийский лагерь будет оставлен, то Девелю придется отступать к Александрополю по левому берегу Арпа-Чая. Заметив, что русская пехота на его правом фланге отступает за реку Маврик-Чай, Девель после прибытия северских драгун и одной батареи в качестве подкреплений все-таки решил воздержаться от атаки и отступил в Куючук, перейдя Арпа-Чай. Драгуны Северского полка и артиллерия, однако, были оставлены на Юч-Тапе, где к ним позже присоединились две роты Владикавказского полка, пришедшие из Байрактара. Таким образом, важная позиция осталась в руках русских, но вовсе не по приказу или инициативе штаба Лорис-Меликова. В Куючуке к Девелю присоединились несколько офицеров, которые пытались убедить его атаковать измученные боем турецкие войска на Кизил-Тапе, но Девель рассердился и ответил резким отказом, ссылаясь на то, что его солдаты устали и голодны, а их обоз с продовольствием отстал. Хорошо понимая, что завтра офицеры возложат всю ответственность за то, что произошло, на него, он приказал начать переход через Арпа-Чай.

В Кизил-Тапейской битве 25 августа 1877 г. победил, несомненно, Ахмет Мухтар, и эта победа, в отличие от сражения 18 августа, вовсе не была мнимой. Впрочем, эта битва продолжалась только половину суток, и в течение 10–12 часов боя на Кизил-Тапе и около Субатана, порой весьма ожесточенного, обе стороны потеряли по 1,5 тыс. человек убитыми и ранеными. С русской стороны половина этих потерь пришлась на 158-й (Имеретинский) полк, в котором погибло 30 % личного состава. Но в целом боевой дух русских солдат был высок, и они только удивлялись бестолковому руководству битвой со стороны Лорис-Меликова и его штаба. На следующее утро в Куру-Дере прибыл лично великий князь Михаил Николаевич в сопровождении генерала Обручева, одного из ближайших помощников военного министра России, генерала Милютина, который прислал его из Петербурга в Тифлис в качестве официального советника его (довольно бездарного) императорского высочества. Козлом отпущения за все ошибки штаба сделали Духовского; ему особенно досталось за то, что он послал к Девелю скорохода, не пожелав воспользоваться только что введенным в русской армии полевым телеграфом (впервые использованным британцами десятью годами ранее в Магдалской войне).

Русский фронт, который по-прежнему ожидал прибытия подкреплений с Западного Кавказа и только что мобилизованных рекрутов из европейской части России, имел протяженность 15 км. Мощное кавалерийское соединение в Паркете прикрывало главную дорогу Александрополь – Карс, а также пути, ведущие из Карса в Чилдыр (Зурзуну) и Ардаган. Другой кавалерийский полк защищал русский левый фланг у Куючукской переправы через Арпа-Чай, по которой проходила главная линия снабжения из Александрополя. Основные силы русских (40 батальонов пехоты и 160 орудий) были сконцентрированы на фронте протяженностью 10 км – от лагеря в Куру-Дере до горы Юч-Тапе, которая стояла на подступах к двум новым укрепленным лагерям: Огузлу и Байрактар. Башкадыкларский лагерь был оставлен, поскольку находился в зоне досягаемости огня турецких пушек, установленных на Кизил-Тапе. В целом русская позиция протягивалась с северо-запада на юго-восток, прикрывая Александрополь.

Новая линия фронта Ахмет Мухтара шла от Кале мимо Дюньялика и Кизил-Тапы к селению Субатан; от него – мимо Ягнских высот к селению Халефоглы и Ташни-Тапе. Длина фронта равнялась 20 км, и пехота была рассредоточена на расстоянии 15 км. К тому же Мухтару пришлось держать небольшие гарнизоны в укрепленных пунктах Инах-Тепеси, Авлиар и Визинкей. Он мог разместить на линии фронта не более 35–40 батальонов, в которых было на 25 % меньше солдат, чем в русских батальонах. В его распоряжении имелось 50–60 пушек, из которых 18 – горные орудия. Этот новый фронт оказался хорош для наступательных операций, но для его успешной обороны сил у Мухтара не хватало. Он просил подкреплений, но ни Дервиш-паша в Батуме, ни Измаил Хакки в Агры-Даге не прислали ему войск, а порочная система, в которой все три командующих зависели от интриг своих покровителей в Стамбуле, не позволяла Мухтару стать Верховным главнокомандующим. Поддержанный Хасан-пашой, новым толковым губернатором Эрзерума, Мухтар в сентябре получил 12 свежих батальонов редифов и три батареи; но это было все, что ему удалось раздобыть. Он хорошо понимал, что в первую очередь войска отправлялись на Балканский фронт, и людские ресурсы в Малой Азии были близки к полному истощению. Мухтар забрал из Карса все гарнизонные батальоны, за исключением пяти, а из крепостных орудий организовал пять новых полевых батарей. Он надеялся, что русские подкрепления не будут столь многочисленны, как о них сообщалось, но при этом понимал, что возобновить наступательные операции против русских еще до прибытия к ним свежих сил совершенно невозможно. Он послал свои войска укреплять оборонительные рубежи Ягнских высот, Субатана и Кизил-Тапы. Так как получить подкреплений от Измаил-паши ему не удалось, то он стал требовать, чтобы тот возобновил наступление на Агры-Дате.

Несмотря на то что курды с приближением осени потянулись в свои селения, Измаил Хакки располагал в районе Агры-Дага мощными силами в составе двух «дивизий» по 12 батальонов каждая с двумя полевыми батареями и резервом из шести – восьми батальонов при двух батареях. У него также имелось около 4 тыс. сювари (регулярных кавалеристов) и черкесская и курдская конницы. Кроме требований Мухтара, те же самые условия, которые заставили его спуститься с Аладжийских высот, вынудили Измаила двинуться вперед, поскольку на Зорском и Гюрюнсарайском перевалах стало слишком холодно и сыро. Наступило время спуститься в благодатную равнину Аракса. Поэтому курдские вожди, без особого, впрочем, энтузиазма, около 15 сентября решили перейти в наступление на позиции генерала Тергукасова.

В это время Тергукасов, недавно получивший в качестве подкрепления два полка под командованием Девеля, занимал чисто оборонительную позицию. Силы его войск значительно уменьшились, поскольку люди в долине Аракса страдали от малярии. Его войска состояли из двух групп: западной, выдвинутой в Кулп-Сумалуйский район, и восточной, стоявшей лагерями вдоль линии длиной 8 км, которая тянулась от Халфали до Чорукса, прикрывая Игдырь. Между этими двумя группами имелся разрыв примерно 25 км длиной; этот разрыв пересекала плохая тропа, спускавшаяся в долину с Гюрюнсарайского перевала. Измаил планировал с помощью этой тропы вклиниться между русскими группами войск и обойти их с фланга в Чоруксе, одновременно начав фронтальную атаку на Игдырь. Однако он плохо рассчитал время. 19–20 сентября Измаил атаковал позицию Халфали; турки напирали, русские отчаянно сопротивлялись. Однако вторая турецкая колонна, спустившись с Гюрюнсарайского перевала, смогла атаковать Чорукс только 27 сентября. Генерал Девель, командовавший войсками в этом районе (Тергукасов в это время находился в районе Кулп – Гёллюкчю), пошел в контратаку, и турки с тяжелыми арьергардными боями вынуждены были отступить в горы. После этого Измаил не предпринимал решительных действий, сосредоточив около трех четвертей своего войска в хорошо защищенной долине Балик-Чая, в районе слияния дорог в Мусуне. Его противнику Тергукасову на третьем этапе кампании удалось убедить штаб великого князя в том, что от него можно требовать только оборонительных действий, поскольку его ереванские войска были крайне утомлены войной. На главном фронте в районе Аладжийских высот назревали крупные события, и даже Измаил Хакки согласился в конце концов усилить Мухтара 6 батальонами и 2 батареями.

Глава 13
Сражения за Карс: Ягны и Аладжийские горы, октябрь 1877 г.

К концу сентября Дорис-Меликов получил из России давно обещанные подкрепления: 1-ю гренадерскую дивизию, один полк астраханских казаков и два полка – оренбургских, одну батарею 21-й артиллерийской бригады и две батареи донских казаков. Пять батальонов, одна батарея и один казачий полк пришли из Ардагана, а один драгунский и один казачий полк с батареей были присланы Тергукасовым. В итоге армия Дорис-Меликова насчитывала 56 батальонов, 12 эскадронов драгун, 84 сотни казаков, 30 батарей, в целом 42 тыс. пехотинцев, 12 тыс. кавалеристов и 240 орудий.

Ахмет Мухтар вместе с подкреплениями, полученными из Эрзерума и Карса, мог выставить 64 батальона (34 тыс. пехотинцев), 2 тыс. сювари и 6 тыс. нерегулярных конников при 96 орудиях. Его армия была гораздо слабее русской.

Около половины своих войск Мухтар держал в районе Керхане-Дюньялик в качестве мобильного отряда. Остальная часть была распределена по укрепленным высотам от Малых Ягн до Кизил-Тапы и Инах-Тепеси. Небольшой резерв стоял в Авлиаре (2 батальона при 2 орудиях) и Визинкее (5 батальонов при 12 орудиях). Основная часть его весьма слабой и ненадежной кавалерии размещалась справа от Кале.

Русские довольно хорошо представляли себе распределение сил Мухтара; они знали, что самый слабый участок турецкой обороны находится слева, между Малыми Ягнами и Субатаном. Обе высоты – Авлиар и Большие Ягны – удерживались малыми силами, а между ними проходила главная тропа на Визинкей. Последний, несомненно, являлся центром турецкого фронта; в случае его потери Мухтар был бы отрезан от Карса, откуда шло снабжение его войск.

Ситуация стала предельно ясной, и многие офицеры (включая Геймана) настаивали, что надо, не обращая внимания на турецкий отряд в Малых Ягнах (8 батальонов при 4 орудиях), идти мощной колонной прямо на Авлиар и Визинкей. Однако великий князь, Обручев и Дорис-Меликов предпочитали вести войну более методически. Они планировали провести операцию, состоящую из двух этапов: сначала овладеть обеими Яшами, а потом уж атаковать Авлиар и Визинкей. Во время боев мощный отряд должен был защищать левый фланг русской армии от контратак турок со стороны Аладжийских высот.

Другой, более интересный вариант предложил прибывший в русскую ставку генерал (бывший полковник) Шелковников, герой недавнего наступления на Черноморском побережье, разгромивший турок в Абхазии, которого называли «кавказским Скобелевым». Этот офицер выдвинул идею маневра, с помощью которого русские, двигаясь с востока, должны были обойти в глубоком тылу все турецкие позиции на Аладжийских высотах. Русские отряды с 10–12 сентября вели разведку долины Арпа-Чая по всей его длине от Куючука до Кулпа. Удобный брод для войск и караванов с припасами был обнаружен в районе поста Камбинского, в 20 км южнее руин города Ани. Офицерские патрули провели разведку правого берега Аракса южнее Аладжийского массива. Они добрались до очень важного слияния дорог в селении Дигор; отсюда шли тропы в Кагизман и Кулп на Араксе, в Пазарчик и далее в Визинкей, западнее Аладжи, и в Кале, расположенный восточнее этого массива. Русские патрули безо всяких помех дошли до самого Пазарчика (в 13 км юго-восточнее Визинкея и всего лишь в 10 км южнее Авлиара). Турецких патрулей в этих краях они не встретили; очевидно, Мухтар-паше и в голову не могло прийти, что русские решатся обойти Аладжийский массив с тыла.

В конце концов 23 сентября Шелковников получил разрешение взять 5 отборных батальонов с 2 ротами саперов, 2 казачьими полками и 12 пушками и, отправившись в тыл турецкого фланга, разгромить турок, где это будет возможно.

Мухтару доложили о перемещении русских войск по берегу Арпа-Чая, и 25–26 сентября он отправил отряд под командованием Ахмет-паши (6 батальонов, 3 эскадрона сювари при 6 орудиях и несколько сотен курдов) с приказом занять позицию в ущелье Дигор-Чая, расположенном на полпути от селения Дигор до поста Камбинского. Одновременно он распорядился укрепить фортификации на Сиври-Тапе, а по обе стороны от Пазарчикской седловины возвести земляные валы.

После 15 сентября Ахмет Мухтар не был уже столь уверен в победе, как раньше. Он узнал, что Дорис-Меликов получил значительные подкрепления; в то же самое время его собственные войска страдали от недостатка теплой одежды и продовольствия, а плохо оборудованные госпитали в Карсе были забиты больными и ранеными. Курды и черкесы, как все горцы, инстинктивно не любившие воевать зимой, дезертировали во все возраставших количествах, и многие резервисты тоже задумывались о том, как бы уйти из армии.

Многие члены штаба Мухтара выражали недовольство его решением ждать нападения усилившейся русской армии на весьма растянутый турецкий фронт. Накануне начала русского наступления турецкий командующий, посоветовавшись с Эмир-пашой (еще одним немецким командиром) и Хусейн-пашой, которые только что прибыли из Стамбула, запросил по телеграфу разрешения отойти к Саганлугу, отметив при этом, что его войска готовы умереть, защищая его. Однако ответа он не получил; его предложение опоздало, поскольку через несколько часов русские перешли в наступление.

План сражения 2 октября был разработан Обручевым, утвержден великим князем и выполнен Лорис-Меликовым. Наступление, целью которого являлся захват Авлиара, в ходе событий ограничилось лишь атакой на Большие и Малые Ягны. Атакующие войска разделили на три мощные колонны. Правое крыло, наступавшее по линии главного удара, прикрывалось левым крылом. Вполне естественно, что правое крыло было самым сильным (в него входили 30 батальонов, а в левое – всего 10). К несчастью, третья колонна, составлявшая главный резерв, оказалась размещенной в 12 или 15 км от атакующих частей. Правое крыло состояло из пяти отдельных колонн, и приказы, которые получали их командиры, были, по-видимому, не вполне четкими.

Неудачное расположение войск усиливалось плохой организацией движения. В этой местности совсем не было воды, но никто не позаботился о том, чтобы войска не страдали от жажды. Колонны, атаковавшие Ягны, проделали ночной марш в 20 или 22 км из лагерей Полдервана и Кюрюк-Дере и к началу битвы оказались совершенно измотанными. Кроме того, ориентироваться в ночной тьме было очень трудно, а время (что характерно для всей этой кампании) рассчитали неправильно.

Трудный ночной марш, после которого русские прибыли на место с опозданием, и неудачное размещение колонн Комарова и Граббе позволили талантливому немецкому командиру, защищавшему Малые Ягны, подготовиться утром к отражению атаки. Он оставил четыре батальона оборонять укрепления, а четыре других распределил между горой и дорогой, идущей в Карс, поставив перед ними задачу прикрывать весьма уязвимый западный фланг. Вдоль Карской дороги он расположил кавалерию с конной батареей, а Хусейн-паша, которого он успел предупредить в 5 часов утра, выслал ему из Визинкея семь батальонов и две батареи.

Русская кавалерия появилась в 3 км северо-западнее Халефоглы и вступила в бой с турецкой конницей, а поскольку ее поддержала пехота, Граббе и Комаров отправили четыре своих батальона на запад, велев им помочь кавалеристам.

В 8 утра полковник Пятигорского полка, не получив приказа, атаковал Малые Ягны с востока, но был отброшен, понеся большие потери. Тогда Граббе велел Перновскому полку атаковать эту гору с севера, но, несмотря на поддержку двух батальонов Тифлисского гренадерского полка, атака захлебнулась. К 10 часам утра Мехмет-бей, получив батальоны Хусейн-паши из Визинкея, начал контратаку на правом фланге русских. Сювари и курдские конники сумели даже обойти русскую пехоту с фланга, но их отбросили северские драгуны и казаки. Они преследовали турецкую кавалерию почти до самого Карса. Только попав в пределы досягаемости снарядов крепостной артиллерии, они повернули назад.

Комаров тем временем отбил турецкую контратаку, но силы его уменьшились. Вскоре после полудня у него появился последний шанс захватить Малые Ягны. Батальоны Мехмет-бея, защищавшие эту гору, очень сильно пострадали от концентрированного огня 24 русских орудий, а войска, отброшенные Комаровым, были измотаны боем и отошли в долину Калекёй (в 2,5 км юго-западнее горы). В 2 часа дня офицеры, окружившие Комарова, кричали ему: «Кавалерия! Бросайте в бой кавалерию!» Полковник князь Эристов (грузин по национальности) с двумя сотнями кубанских казаков поскакал галопом к западному склону Малых Ягн, а две сотни чеченцев и сотня ахалцыхских татар с еще большим пылом налетели на траншеи турок у подножия горы и порубили саблями их пехоту. Тут бы русским командирам и бросить все свои войска на штурм; воодушевленные примером кавалеристов, два батальона Перновского полка бросились в атаку на траншеи турок слева от их нерегулярной конницы. Однако сил взять Ягны у русских не хватило; когда прибыли свежие кавалерийские части, им оставалось только прикрывать отступление измученных боем перновцев. Полки Комарова и Граббе совершили 20-часовой марш и с 5 утра воевали, однако ни одна часть из резерва не смогла поддержать штурм.

Резервные колонны в течение ночи двигались на юг по долине, которая тянулась от озера Меск до горы Большие Ягны. На рассвете их командир генерал Соловьев приказал сделать остановку в 3 км к северо-востоку от Больших Ягн и в 5 км восточнее Малых Ягн. На несколько часов о нем просто забыли. Генерал Соловьев не получал никаких приказов, а сам не проявлял никакой инициативы. Позже, в течение этого дня, ряд соединений Соловьева весьма неудачно использовали для поддержки генерала Геймана в районе Больших Ягн, и в одно время грузинские гренадеры оказались позади Малых Ягн. При этом их командир не имел никакого понятия о том, как сильно нуждались в них войска, штурмовавшие эту гору, а Комаров не знал, что они находятся неподалеку.

На крайнем левом фланге правого крыла русских колонна генерала Шелеметева достигла на рассвете подножия горы Большие Ягны. Эту высокую конусообразную возвышенность защищал всего один батальон низамов, и к 7:30 утра, после отчаянного боя, она перешла в руки русских (в ходе боя уцелело лишь 150 защитников, которые сдались).

В этот момент на Большие Ягны прибыл генерал Гейман, намереваясь принять командование. С самоуверенностью, которая была характерна для этого генерала, он приказал пехоте и кавалерии Шелеметева наступать на Авлиар и Визинкей. Он заметил, что на Авлиаре царит тишина, и сделал правильный вывод – фортификации на этой горе пусты, и орудий там нет. Он также увидел, что из Керхана и Буланика турецкая пехота бежит на запад. Мухтар был обеспокоен тревожной ситуацией на своем левом фланге и приказал нескольким батальонам при четырех орудиях занять город Авлиар. Гейман решил, что сумеет помешать перегруппировке турецких сил, проведя демонстрацию в направлении Субатана и Хачивели. Поэтому он приказал генералу фон Шаку начать наступление в этом направлении с пятью батальонами. Тем временем пришло сообщение от Шелеметева о том, что его люди, закрепившиеся на горе Большие Ягны, находятся на ногах со вчерашнего вечера и под жаркими лучами утреннего солнца сильно страдают от жажды. Более того, у них почти не осталось патронов, поскольку предназначенные для них боеприпасы были по ошибке отправлены колонне фон Шака.

Предположение Геймана о том, что в 8 часов утра в Визинкее не осталось никаких войск, оказалось правильным. В тот момент между турецкими позициями имелся большой разрыв – между горой Авлиар и ущельем Калекёя. Его ширина составляла около 10 км. Две сотни терских казаков дошли до Визинкея и до 3 часов дня спокойно отдыхали в пустых турецких траншеях.

Чтобы прикрыть правый фланг атакующих войск, что не мог сделать Гейман, фон Шак повел свои войска в бой, словно на параде. На левом фланге его мингрельцы были остановлены сильным огнем из турецких окопов, окружавших Субатан, а на правом – 157-й (Кутаисский) полк штыковой атакой взял Хачивели, развивая свой успех, пересек долину Маврик-Чая и начал подниматься по склону, ведущему к Керхане. Однако здесь кутаисцы попали под сильный огонь турецкой артиллерии и подверглись контратаке с трех сторон. Понеся большие потери, они были отброшены назад; лишь половине полка удалось вернуться на другой берег Маврик-Чая. Одновременно с контратакой на Хачивели турецкие пехота и кавалерия вышли из Буланика и двинулись в сторону Больших Ягн. У подножия этой горы стоял недавно созданный Несвижский полк, у которого закончились патроны и который был сильно утомлен своим первым боем. Несвижцы уже начали отступать, но тут появились драгуны Тверского полка и казачья батарея, которые сумели остановить турок, а 2-й Ростовский полк, наступая вверх по долине, лежавшей между Хачивели и Большими Ягнами, атаковал турецкий фланг. Эта неожиданная атака отбросила назад турецкую пехоту, и туркам не удалось отбить Большие Ягны. После 10 часов утра турецкая контратака в районе Субатана, Хачивели и Больших Ягн захлебнулась, поскольку, к удивлению турок и русских, на главном хребте Саганлуга неожиданно появились войска Шелковникова.

Шелковников, узнав о том, что начало наступления было назначено на 2 октября, в ночь с 30 сентября на 1 октября с войсками перешел Арпа-Чай. Его смелый план заключался в том, чтобы атаковать турецкие позиции в Кизилкуле в долине Дигор-Чая; после чего сделать вид, что они собираются отступить к Камбинскому посту, а потом ночью вновь перейти эту реку и неожиданным маршем выйти к левому флангу Аладжинских гор.

Утром 1 октября войска Шелковникова вступили в бой в Кизикуле с силами Ахмет-паши. Потеряв около 100 человек, генерал отдал приказ прекратить огонь и начать отступление, чем его солдаты были крайне недовольны. К 3 часам дня он отошел к Арпа-Чаю и под наблюдением турецкого кавалерийского патруля перешел на восточный берег реки. Вечером в его лагерь пришли подкрепления, посланные Тергукасовым (два батальона Бакинского полка). Солдатам было дано всего несколько часов для отдыха; Шелковников обходил войска и разъяснял свой план. После 9 часов вечера он с предельной осторожностью начал переводить их назад, на другой берег Арпа-Чая. Колонна прошла в темноте по правому берегу этой реки, потом повернула на запад и двинулась к деревушке Алам, стоявшей в 6,5 км от селения Аладжа (местность, по которой шли войска, была тщательно изучена ранее при дневном свете). Марш был совершен успешно; турки ничего не заметили, хотя их лагерь в Кизилкуле располагался всего в 6 км от Алама. Однако самое сложное оказалось впереди – подъем по крутому склону хребта Нахарчи-Тепе, который представляет собой юго-восточный отрог Аладжийских гор. В темноте сделать это было практически невозможно, поэтому Шелковников решил рискнуть и дождаться рассвета.

Ему повезло – он не был обнаружен. К 8 утра русские добрались до вершины Нахарси-Тепе и двинулись в направлении главной цепи Аладжийских гор. Между 9 и 10 часами, к изумлению турок, с вершины Аладжи в направлении Керхане обрушился огонь русских горных орудий. Генерал увидел, что между Хачивели и Суботаном идет бой, но не мог понять, что происходит в районе Ягн. Он решил не спускаться с гор, а занять заброшенные летние укрепления Мухтар-паши на Аладжийском хребте. В случае успеха русских войск в Авлиаре он рассчитывал обороняться здесь.

Узнав о появлении на Аладже Шелковникова, русские солдаты очень обрадовались, но только генерал Лазарев (еще один армянский командир на русской службе), который стоял напротив Кизил-Тапы и наблюдал за долиной Маврик-Чая, имея строгий приказ держать оборонительную позицию, додумался прислать ему подкрепления – один батальон и один полк дагестанской нерегулярной кавалерии из Юч-Тапы, которые не смогли обойти Ани.

Кульминация в битве за Ягны наступила слишком рано – между 10 часами утра и полуднем, – но ни русское, ни турецкое командование не сумели этого понять. Ни та ни другая сторона не смогла воспользоваться преимуществами, которые перед ними открылись: разрывом между войсками (с турецкой стороны) и между колоннами (с русской). Только Гейман понял, что ему представилась возможность дойти до Визинкея благодаря разрыву в позициях турецких войск, и он бросил свои резервы в помощь войскам фон Шака, которые атаковали Суботан. В свою очередь, появление Шелковникова на вершине Аладжи заставило Мухтар-пашу, перебрасывавшего войска с востока на запад для защиты Визинкея, прекратить этот маневр, который мог бы создать серьезную угрозу для измученных боем русских частей в районе Яги. Мухтару пришлось отправить сначала 6, а потом 12 батальонов на Аладжийские горы.

Вскоре после полудня Шелковникову пришлось отбиваться от турецкой пехоты, которая наступала по трем направлениям – от Чифт-Тапы, Керхане и Инах-Тепеси. Два часа спустя его положение стало сложным, поскольку по нему вели огонь 12 турецких полевых орудий, но он успешно сопротивлялся натиску противника до 4 часов дня, когда казаки, патрулировавшие у него в тылу, доложили, что турецкая бригада из Дигора собирается перерезать ему пути отхода. Генерал понял, что пора отходить – другой возможности уже не будет. Пока казаки удерживали турецкие земляные укрепления в арьергарде, пехота Шелковникова начала свой отход по Нахарсийскому хребту, а оттуда – вниз по его крутым склонам, в ущелье. Русские пехотинцы, унося раненых, шли по узкому ущелью, а турки обстреливали их с нависавших над ними гор. Положение войск Шелковникова становилось критическим – в любую минуту на них могла напасть Дигорская бригада Ахмет-паши, шедшая с юга. В сумерках войска Шелковникова добрались до селения Аладжа, и в темноте турки их потеряли. Генерал, который сумел вывести все свои четыре пушки, разбил на ночь лагерь в долине Арпа-Чая, восточнее Аладжи, и утром перешел через реку у Камбинского поста. Он потерял 800 человек убитыми и ранеными (около 15 % своего личного состава), но его рейд сумел отвлечь на себя около четверти турецкой пехоты в самые критические моменты Аладжийской битвы. Захват Шелковниковым Аладжийского хребта представляет собой большой интерес с точки зрения стратегии, а его героический ночной марш и отступление по крутым склонам гор являются примером того, каких успехов может достичь небольшой независимый отряд под командованием талантливого и решительного генерала.

Благодаря тому что Шелковников сумел отвлечь крупные силы турок, сражение 2 октября закончилось довольно рано. К 5 вечера Лорис-Меликов, понимая, что надежды захватить Малые Ягны больше нет, приказал колоннам Комарова и Граббе отойти. Они отступили на гору Кабак-Тапе (Тыквенная гора), стоявшую примерно в 3 км восточнее Яйлы-Меско и в 8 км северо-восточнее Малых Ягн, где утомленные солдаты провели ночь, окапываясь. Этому русские наконец-то научились у турок. Главной задачей войск, оказавшихся на Кабак-Тапе, было доставить воду из протекавшего неподалеку Каре-Чая. В этом им повезло гораздо больше, чем тем частям, которые остались стоять у Больших Ягн.

Лорис-Меликов собирался утром снова атаковать, поэтому войска Геймана остались на тех позициях, которые они занимали в конце боя, – то есть на линии, проходившей от Больших Ягн по долине севернее Маврик-Чая, далее по северному берегу этой реки, мимо Хачивели и через Кулверан до Байрактара (два следующих пункта на этой линии держали войска, расположенные на левом крыле Лазарева). Гейману наконец удалось убедить Лорис-Меликова в том, что в захвате Малых Ягн нет никакой нужды. Командующий предложил принять на завтрашнее утро план Геймана, заключавшийся в прямой атаке на Авлиар и Визинкей.

Однако этот план не понравился великому князю Михаилу Николаевичу. Его императорское высочество был шокирован потерями русских войск, которые уже достигли 5 тыс. человек, а во всех докладах сообщалось, что войска крайне утомлены и жестоко страдают от недостатка воды. Возобновление наступления назначили на 4 октября.

Ахмет Мухтар, стремясь укрепить свои позиции на левом фланге, где потеря Больших Ягн создавала угрозу его войскам, приказал во второй половине 3 октября начать мощную атаку из Субатана на Кулверан. К 4 часам дня турецкая пехота овладела Кулвераном, но была вскоре отброшена мощной контратакой, в ходе которой екатеринославские гренадеры, преследуя врага, ворвались в селение Субатан. Одновременно елизаветпольские гренадеры вклинились между Субатаном и Кизил-Тапой и приблизились к турецкой позиции в Керхане.

Войска Геймана на Больших Ягнах не принимали участия в боях 3 октября, но их положение стало отчаянным из-за отсутствия воды; горячую пищу они получили только вечером, тогда как до этого двое суток ничего не ели. Великий князь, решивший, что люди нуждаются в продолжительном отдыхе, отменил атаку, назначенную на 4 октября, и решил отвести все свои войска в лагеря Кюрюк-Даре и Огузлу. Русские оставили все занятые ими позиции, за исключением Кабак-Тапы.

В Стамбуле заявили о победе под Ягнами, и Ахмет Мухтар, уже имевший звание мюшира (маршала), получил редкое звание гази («победитель веры»). Он сумел победить дисциплинированную, лучше снаряженную и более сильную армию, в особенности в отношении артиллерии и кавалерии. Однако на самом деле победа досталась туркам благодаря немцу Мехмету (ставшему теперь пашой), его тактическому мастерству и решительности в руководстве боем. Заслуга Ахмет Мухтара заключалась в том, что он сумел избежать ошибок и победил благодаря просчетам, плохой организации и бездарному высшему командованию противника.

Новый гази прекрасно понимал, что сейчас он одержал победу, но будущего у него нет. Потери его армии были огромными (вместе с погибшими в неудачной атаке 3 октября они составили чуть меньше 5 тыс. человек); больше всего погибло людей в отборных батальонах Мехмет-паши. После перегруппировки войск у Мухтара осталось 40–42 слабых батальона и 5 тыс. посредственных кавалеристов, которые должны были удерживать фронт длиной в 25 км, шедший из Кале к Кизил-Тапе и через Субатан к Яшам. Надеяться на подкрепления, кроме тех шести батальонов, которые отправил ему Измаил-паша, было нечего. Советники настаивали, чтобы он отошел в Саганлугские горы, как он сам предлагал еще до сражения за Ягны. Но отступать на следующее утро после своей «великой победы» гази не желал; он чувствовал себя достаточно сильным, чтобы разгромить новое русское наступление, а потом спокойно перезимовать на глазах у врага, обреченного на бездействие. Тем не менее он решил отойти на свои прежние укрепленные позиции в Аладжийских горах.

Русская сторона хорошо усвоила горькие уроки недавней битвы. Предполагалось начать новое наступление атакой на Авлиар и Визинкей, сопровождаемое демонстрацией на обоих флангах. Кроме того, запланировали глубокий фланговый обход через Дигор-Пазарчик, который должен был начаться за несколько дней до начала фронтальной атаки и выполняться значительными силами. Командовать фланговым маневром поручили Лазареву с Шелковниковым в качестве начальника штаба. Подготовка к новому наступлению началась уже 5 октября.

Лазарев должен был начать свой обходной маневр 10 октября, но отход турок с передовых позиций ускорил ход событий. В ночь с 8 на 9 октября турки сняли тяжелые орудия с Кизил-Тапы и оставили свои позиции в районе Субатана и Хачивели. Утром казаки обнаружили, что гора Большие Ягны тоже опустела. Русскому командованию стало ясно, что Мухтар отводит войска на свою старую укрепленную высокогорную позицию в Аладжийских горах. Однако было высказано предположение, что он собирается сделать там временную остановку, а потом уйти в Карс или на запад, к своим старым позициям на Саганлуге, где он стоял весной. В обоих случаях турки могли избежать окружения. Лазареву приказали выступить немедленно (9 октября), к ночи с 12 на 13 октября завершить свой фланговый маневр и выйти в тыл Аладжийских гор. Атака на Авлиар и Визинкей была назначена на 14 октября.

Лазареву выделили 17 батальонов (10–11 тыс. человек), 2,5 тыс. кавалеристов и 72 орудия. Скорость его передвижения была, естественно, меньше, чем скорость небольшого составного отряда Шелковникова во время первой октябрьской битвы. Войска Лазарева сопровождала специальная часть связистов, которая должна была проложить полевой телеграф, чтобы Лазарев имел возможность поддерживать постоянную связь с командованием.

Лазарев перешел Арпа-Чай в Куючюке, а потом снова вернулся на прежний берег там же, где и Шелковников, – у Камбинского поста. Турки не заметили длинную русскую колонну, прошедшую всего лишь в 10–13 км от черкесских сторожевых постов в Аламе, расположенных на крайнем правом фланге Аладжийской позиции.

11 октября русская кавалерия миновала ущелье Кизилкуле и вечером была уже в Дигоре. Здесь к ней присоединились войска генерала Цитовича, который совершил марш из Кулпа по тропе, шедшей от селения Нахчиван. Под его командованием находился 154-й (Дербентский) полк, две сотни казаков и горная батарея. Параллельно ему на запад прошла турецкая бригада (6 батальонов), посланная Измаилом для усиления войск Мухтара, которая, как выяснилось, двигалась по главной дороге, шедшей через Кагизман в Карс, ответвляясь в Ардосе в сторону Хачихалила.

Позднее, вечером 12 октября, пехота Лазарева начала свое сосредоточение в Дигоре, не дождавшись подхода тылов. Перед ними лежала самая худшая часть тропы: от Дигора она поднималась на один из южных хребтов Аладжи, а из селения Акрияк постепенно спускалась в высокогорную долину Пазарчика. Ширина этой долины составляет около 6 км; со всех сторон ее окружают горы. Кавалеристы Лорис-Меликова-младшего^[50] прибыли в Акрияк 12 октября; 13-го они двинулись к Пазарчику, откуда на запад, к Хачихалилу, были отправлены эскадрон драгун Нижегородского и сотня дагестанских всадников. Им было поручено выяснить, где находятся батальоны, присланные Измаилом из Кагизмана.

Кавалерия Лорис-Меликова обнаружила турок на позиции, расположенной на горах Борлук, которые высятся над долиной Пазарчика на западе. Лазарев отправил составную бригаду Цитовича усилить кавалерию, приказав ей на следующее утро вступить в бой с турками (с бригадой Ахмет-паши).

А тем временем передовой разведывательный кавалерийский отряд майора Витте попал в переплет. Войдя в Хачихалил, он обнаружил следы лагеря турок, в котором они ночевали накануне, а потом двинулись в сторону Магарчика, собираясь, очевидно, выйти на дорогу в Визинкей. Витте решил преследовать врага до самого ущелья Магарчика, а затем повернуть на восток, в сторону Пазарчика. Кавалеристы добрались до селения Магарчик, но турок здесь не застали. Они прошли по ущелью 3 км от его конца, а когда поднялись по тропе, ведущей на восток, в Пазарчик, неожиданно оказались в самой гуще маршировавшей колонны турок. Русские кавалеристы пробились через эту колонну, потеряв 40 человек и 70 лошадей, и, поплутав по дикой горной стороне, 15 октября добрались до своих.

Турецкая бригада, на которую наткнулся Витте, на самом деле шла не в Визинкей, а в Пазарчик. В ночь с 12 на 13 октября Мухтар получил сведения о том, что русские приближаются к Пазарчику. Вечером 13-го генерал Лазарев лично провел разведку турецких позиций выше этого селения и обнаружил, что враг разместил пушки и пехоту на высотах в 3 км севернее и северо-восточнее этого села, но не догадался занять гору Сатир («Колун»), расположенную в 3 км юго-западнее его. Поскольку это направление было для русских самым важным, Лазарев приказал Цитовичу занять на рассвете 14 октября гору Сатир. Однако поздно ночью 13-го турецкая бригада, имевшая стычку с Витте, приблизилась к ней с северо-запада, двигаясь по ущелью, ведущему в Пазарчик, и на рассвете 14 октября турецкая пехота начала подниматься на гору Сатир. Цитович решил без промедления завладеть ею. Он разместил орудия и кавалерию вокруг Пазарчика, намереваясь атаковать противника на высотах, расположенных северо-восточнее этого села. Одновременно, пока Ахмет-паша перебрасывал туда три батальона, которые должны были помочь туркам, засевшим на горе Сатир, Цитович повел свой Дербентский полк на штурм этой горы. У него было всего 4 батальона пехоты и кавалерия против 12 турецких батальонов, но он воспользовался тем, что противник разделил свои войска на две части. Турки не имели времени окопаться и, не выдержав штыковой атаки русских, бросились бежать вверх по склону Борлук-Дага, расположенного в 3 км к западу от Сатира.

В это время подошел Шелковников с 4-м полком кавказских стрелков, двумя батальонами Севастопольского полка и 4 горными орудиями. Он тут же оценил обстановку и решил сбросить турок с крутых, высоких склонов Борлук-Дага. По его мнению, эта гора занимала ключевую позицию на всем Аладжийском фронте. Она располагалась в 2,5 км южнее руин Борлукской крепости (она контролировала длинное ущелье, ведущее в Магарчик), в 5 км южнее Сиври-Тапы (мощного пункта на более высокой Визинкейской позиции) и всего лишь в 10 км от Магарчика, где по крутому, глубокому ущелью проходила тропа из Визинкея в Саганлуг – главная тыловая дорога армии Мухтара. Атака Дербентского полка была проведена великолепно – в живописной манере ушедших лет: на ветру развевались флаги, гремели трубы. Гору Борлук, где турки не успели окопаться, что всегда придавало им уверенности и помогало отразить русскую атаку, взяли штурмом, и 9 турецких батальонов с батареей ушли на север, надеясь укрыться за укреплениями Сиври-Тапы. Здесь к ним в течение дня присоединились подкрепления, присланные Мухтаром.

Даже 13 октября турецкий командующий упорно отказывался поверить, что мощные силы русских обошли Аладжийскую позицию с фланга. Он предпочитал считать их движение простой демонстрацией, предпринятой легкими силами, и был убежден, что бригады Ахмета, получившей подкрепления из Кагизмана, вполне достаточно, чтобы гарантировать безопасность его тыла. Эта уверенность подкреплялась тем, что черкесский генерал Кундуков, командовавший шестью батальонами и 2 тыс. черкесов на крайнем правом фланге Мухтара, ничего не сообщал о перемещении русских, хотя его патрули находились в селении Аладжа и даже в Аламе, всего лишь в 15 км от Дигора. Впрочем, к утру 14 октября иллюзии Мухтара развеялись. Он отправил в Пазарчик еще 6 батальонов и одну батарею из Яйла-Налбанд, однако из-за плохих дорог они продвигались очень медленно. Узнав, что русские овладели горами Сатир и Борлук, офицер, командовавший этими подкреплениями, велел идти к Сиври-Тапе, где ночью 14 октября сосредоточились 15 батальонов и 2 полевые батареи.

В эту же самую ночь ситуация для Ахмет Мухтара прояснилась. Он созвал военный совет. Никто из присутствовавших на нем не сомневался, что на следующее утро русские начнут общий штурм с севера и юга треугольника Сиври-Тапы, Визинкея и Авлиара. Положение главных сил турецкой армии на Аладжийских горах стало критическим. Начальник штаба Казим-паша считал ситуацию отчаянной и предложил начать переговоры о капитуляции. Однако гази был настроен воевать – другого выхода он не видел. Впереди оставалось еще около 12 часов темноты; за это время можно было отвести часть войск и вооружения в Карс. Мухтар надеялся, что сильные от природы и хорошо укрепленные позиции, удерживаемые в ходе упорных боев арьергардом, позволят ему продолжить на следующий день передислокацию войск с востока на запад, и он сможет с частью своей армии уйти в Саганлуг, в то время как арьергард успеет укрыться за стенами Карса. Однако этот план был осуществим только в теории; на линии турецкого фронта, шедшей с востока на запад, почти не было удобных троп, а единственная дорога от Яйла-Налбанд до Сиври-Тапы огибала с севера Борлук-Даг. Борлук был уже в руках русских, которые могли предвидеть, что турки на следующее утро попытаются атаковать Сиври-Тапу.

У Ахмет Мухтара было теперь 25 батальонов (более 10 тыс. человек), которые стояли лицом на юг, напротив Лазарева. Атаку основных русских сил с севера должны были принять на себя еще 35 батальонов (включая 4 в Визинкее), 2,5 тыс. кавалеристов и 24 орудия. Таким образом, около 15 тыс. пехотинцев удерживали бы фронт длиной 25 км. Предполагалось, что русские силами не менее 15 тыс. человек при поддержке мощной артиллерии атакуют на узком участке фронта длиной 5 км, между Чифт-Тепеси и Авлиаром.

В 7 часов утра 15 октября 48 пушек Геймана и 16 орудий фон Шака открыли ураганный огонь по укреплениям Авлиара, который очень быстро заставил замолчать турецкую артиллерию. Однако пехота противника продолжала сидеть в двух линиях траншей, окружавших гору. В 10 часов турецким батальонам, находившимся в резерве позади горы, удалось отбить попытку Геймана обойти позиции турок с северо-запада, и только в час дня батальоны грузинских и пятигорских гренадер начали штурм Авлиара. Два турецких батальона, засевшие на этой горе, сражались до последнего человека, а резервные отступили на Сиври-Тапу. Исход битвы решила русская артиллерия. Гейман потерял 700 человек, в основном из числа ереванских гренадер, которые шли в атаку с северо-запада. К 2 часам дня первый акт сражения закончился – русские взяли Авлиар.

Примерно в то же самое время Лазарев одержал не менее важную победу. Ему были даны инструкции не наступать, пока не подойдут войска Геймана.

Главные фортификационные сооружения на Сиври-Тапе смотрели на север. Лазарев приказал Шелковникову атаковать их с тыла силами двух бакинских и двух севастопольских батальонов при поддержке 20 орудий. Одновременно Цитович должен был обрушиться на южный склон горы со своим Дербентским полком под прикрытием 12 орудий. Планировалось, что генерал Гурчин с 4-м полком кавказских стрелков и двумя другими батальонами Севастопольского полка будет прикрывать правый фланг и тыл Шелковникова от турецких контратак с высот, расположенных к северо-востоку от Пазарчика или с Чифт-Тепеси. Два полка 40-й пехотной дивизии при 20 орудиях стояли в резерве у селения Пазарчик, а два других полка этой дивизии защищали коммуникации, идущие в Дигор, и оставленные в этом селении обозы. Таким образом, Лазарев бросил в бой только 11 батальонов, оставив 12 – в резерве; он предпочел положиться на кавказские батальоны, умевшие воевать в горных условиях. Эти батальоны были вооружены берданками, в то время как 40-я пехотная дивизия имела только старые ружья, выпущенные после окончания Крымской войны.

Через некоторое время после начала атаки Геймана турецкая бригада с батареей, которая стояла на Борлук-Даге, а потом отошла по Сиври-Тапе, вошла в Визинкей, оставив на Сиври гарнизон, обращенный лицом на север, и 9 полевых батальонов с батареей, обращенной на юг. Сам Ахмет Мухтар оставался на Чифт-Тепеси до 10 часов утра, намереваясь руководить действиями своих войск на Сиври-Тапе и Чифт-Тепеси. Но еще до 11 часов, когда падение Авлиара стало неизбежным, он перебрался со своим штабом и кавалерией (располагалась на Яйла-Налбанд) в селение Визинкей. Однако все эти передвижения в его сторону пехоты и артиллерии, за которыми двигались многочисленные конские табуны, не укрылись от внимания Лазарева, наблюдавшего за ними с Борлукских высот, и он отдал приказ начать атаку.

К 11 часам этот приказ был передан Шелковникову и Цитовичу. Дербентские батальоны почти не встретили сопротивления; с южного склона горы Сиври деморализованные турки, оставив 6 орудий, бросились бежать в Карс. На северном склоне гарнизон пытался удержать свои позиции и отбить атаку Шелковникова, но на него с незащищенного тыла напали нижегородские драгуны и дикие дагестанские кони, которые пронеслись по крутым склонам горы и разрушили окопы. Гарнизон турок в беспорядке бежал по Визинкейской дороге, преследуемый русской кавалерией. К часу дня гора Сиври была взята – еще до падения Авлиара.

Овладев Авлиаром, русские войска сразу со стороны Больших Ягн двинулись на Визинкей; но это селение с его фортификациями уже с 3 часов дня занял 154-й (Дербентский) полк, который за последние два дня одержал несколько громких побед, потеряв всего 300 человек. Дух турок был окончательно сломлен, и их пехота бежала из Визинкея в Карс еще до того, как появились русские. Однако туркам не удалось скрыться от русской кавалерии – целые батальоны были изрублены в куски драгунами, казаками и нерегулярными кавалеристами.

Неподалеку от Карса Мухтар-паша со своим штабом попытался остановить бегущих, а Хусейн Хами-паша отправил несколько дисциплинированных крепостных батальонов в форт Хафиз-Паша, чтобы помешать обезумевшим толпам ворваться в город и поднять здесь панику. Многие части турок миновали Карс и рассеялись группами; солдаты разбрелись по всей округе. Отступление стало катастрофой. После того как гренадеры Геймана соединились с войсками Лазарева в Визинкее, остатки армии Мухтара обнаружили, что окружены на Аладжийской позиции железным кольцом русских войск.

Генералу Кузьминскому, который командовал левым крылом русских, было приказано не торопиться с наступлением и дать туркам, засевшим на Аладжийских высотах, возможность оставаться там как можно дольше. Однако черкесский генерал Кундуков после 10 часов утра уже не тешил себя иллюзиями по поводу исхода битвы. Он оставил Инах-Тепеси и стал спасать свои войска. Его кавалерия двинулась из района Кале на юг, а часть пехоты спустилась с Аладжийских гор в Алам, откуда двинулась маршем в направлении Кагизмана. Благодаря этому от четырех до шести батальонов и 1,5 тыс. всадников сумели спастись от разгрома.

К полудню войска Кузьминского были уже на Инах-Тепеси, а кавалерия, шедшая от Арпа-Чая через Козлуку, достигла хребта Нахарчи. Перед уходом в Визинкей Мухтар приказал Хачи Решит-паше сосредоточить все находившиеся в Аладже силы у Чифт-Тепеси и прикрыть его отход арьергардом Хамди-бея, находившимся в траншеях Кизилкилисы (у основания долины Маврик-Чая). Благодаря этому 6 батальонов Шевкет-паши получили возможность соединиться с бригадами Мустафы Кавита и Эмир-паши на Чифт-Тепеси. Пехота Кузьминского, двигаясь с востока на запад вдоль Аладжийского хребта, отбросила остатки кундуковских батальонов, у которых не было времени уйти на юг, а генерал Рооп повел екатеринославских гренадер на Кизилкилисские высоты. Между 3 и 4 часами дня арьергард Хамди-бея был окружен и сложил оружие. Остатки разбитой турецкой армии сгрудились на Чифт-Тепеси, Яйла-Налбанд и севернее Пазарчика на площади менее 23 кв. км.

Когда наступил вечер, русские колонны стали ждать приказа о начале последней атаки на Чифт-Тепеси. Около 7 часов вечера Хачи Решит в качестве старшего паши собрал генералов на совет. Казим и Эмир настаивали на капитуляции: содаты потеряли веру в победу; наблюдалось уже несколько случаев отказа подчиняться приказам. «Надо сохранить наших людей для турецкого государства», – таково было мнение немца Эмир-паши. В штаб генерала Гурчина в Пазарчике отправили офицера с белым флагом, за этим последовал приказ: «Прекратить огонь!» А тем временем Эмир и Казим, знавшие европейские языки, пошли искать в темноте русского главнокомандующего. Им попался кавалерийский патруль, который доставил их сначала к генералу Чавчавадзе, а потом – к генералу Роопу. Позже приехал Лорис-Меликов, и в 11 часов вечера Хачи Решит-паша подписал капитуляцию. Семь пашей, 26 батальонов, 252 офицера, эскадрон кавалерии, в целом около 8 тыс. человек сложили оружие. Захвачено было 22 орудия. Вместе с солдатами, сдавшимися во время сражения, в плен попали 12 тыс. турок.

Днем на русском правом фланге шли небольшие бои с участием кавалерии. Вечером Мехмет-паше удалось вывести 8 батальонов со всеми орудиями с Малых Яги.

Русские одержали полную победу. Потери турок были огромными, в особенности во время панического бегства с Сиври-Тапы и из Визинкея. Помимо пленных, Мухтар потерял 6 тыс. человек убитыми и ранеными, так что его суммарные потери составили 18 тыс., то есть три пятых всей пехоты. Что касается кавалерии, то ее большая часть, состоявшая из нерегулярных бойцов, просто дезертировала. До Карса добрались около 10 тыс. пехотинцев при 23–25 полевых орудиях, а Кундуков с 2 тыс. солдат пехоты, 4 горными орудиями и 1,5 тыс. кавалеристов ушел в Кагизман^[51].

Аладжийская битва завершилась крупной победой русских; ею закончился третий период кампании и начался четвертый, который оказался последним. Русские потери были относительно невелики – менее 1,5 тыс. убитыми и ранеными. Битву выиграли благодаря маневру Лазарева, который вместе с Шелковниковым показал себя талантливым военачальником. Победу одержали быстро и без крупных потерь благодаря превосходству русской артиллерии. Массированный артиллерийский огонь позволил Гейману захватить относительно мощную и хорошо укрепленную позицию турок на Авлиаре. Сильный удар русских пушек не позволил противнику организовать успешную контратаку. В Аладжийской битве, как и при Ардагане, русские умело сочетали сокрушительный артиллерийский обстрел с яростной штыковой атакой. Ведь именно отсутствие необходимой артиллерийской подготовки против упорно сопротивлявшейся турецкой пехоты и стало главной причиной их поражения в районе Зивин-Дага, Кизил-Тапы и Ягнских высот.

Ночью с 15 на 16 октября Ахмет Мухтар-паша получил известие от бежавших с поля боя солдат о капитуляции Хачи Решила. Он созвал совет своих старших офицеров, в число которых входили немец Мехмет-паша, героический защитник Ардагана и Малых Ягн, Хусейн Хами-паша, комендант Карса, и Хусейн-бей, главный инженер цитадели. Как всегда, в сложных обстоятельствах Мухтар проявил решительность и мудрость. Положение с войсками в Карсе было следующим: около 20 свежих батальонов, которые еще не знали поражений, в гарнизоне крепости и на Малых Ягнах и около 15 батальонов, шедших из Визинкея, – всего 15 тыс. человек пехоты. Мухтар решил отправиться на Саганлугские горы, взяв с собой 8 лучших батальонов с бригадой сювари при двух батареях. Он надеялся, что так к нему присоединятся войска Измаила Хакки, пришедшие из Кёпрюкёя. Хусейна Хами оставили оборонять Карс с 10–11 тыс. пехоты. К нему должны были присоединиться 2–3 тыс. человек, которые бежали с поля боя при Авлиаре. И снова, как и в начале войны, Ахмет Мухтар вышел из Карса в Саганлуг, имея под своей командой не более бригады пехотинцев. На рассвете 16 октября он уже был на марше.

Более громоздкий механизм командования победоносной русской армии реагировал не столь быстро. Самые нетерпеливые офицеры предлагали воспользоваться паникой, которая, по слухам, охватила Карс, и без промедления штурмовать крепость, но великий князь Михаил и генерал Дорис-Меликов были более осторожными и предпочитали действовать систематически. Тем не менее требовалось срочно что-то предпринять, поскольку утром 16 октября кавалерийские патрули доложили о том, что в сторону Саганлуга движется турецкая колонна. Для преследования врага создали мобильную группу (6 батальонов, 2 казачьих полка при 2 горных батареях) под командованием генерала Геймана. Вечером 16-го он вышел из Магарчика; 17-го был уже на Эрзерумской дороге, но здесь ему пришлось дожидаться своего тылового каравана, который сбился с дороги. 18 августа Гейман весь день простоял на месте; к тому времени в русской штаб-квартире стало ясно, что догнать ушедших в Саганлуг турок не удастся. Вечером 18-го поступил новый приказ. За всеми этими заботами в штабе совсем позабыли о Тергукасове, и он узнал о победе под Аладжи только 17-го вечером.

Уже 16 октября Тергукасов получил сведения об отходе войск Измаила с перевалов Агры-Дага. Ничего не зная об Аладжийской битве, генерал решил, что его противник начал просто перегруппировать свои войска в условиях приближавшейся зимы. Однако в ночь с 16 на 17 октября Измаил полностью покинул свои передовые позиции на склонах Агры-Дага, оставив арьергардные отряды только на Ченгельском, Зорском и Гюрюнсарайском перевалах и сосредоточив основную массу войск в Мусуне. Он был готов отступать на запад.

17 октября Тергукасов заметил отсутствие турецких патрулей на северных склонах Агры-Дага, но начал движение только после 4 часов дня, когда ему доставили депешу от великого князя с сообщением об Аладжийском сражении и приказом перейти в наступление и как можно энергичнее преследовать врага. На рассвете 18 октября Тергукасов двинул свой авангард к перевалам Агры-Дага, и турки, оставленные, чтобы задержать его, отошли на позиции, прикрывавшие долину Балик-Чая. Основные силы Измаил-паши шли уже по Алашкертской долине в сторону Сурп-Оханнеса, которого они достигли 20 октября, а Тергукасов, чье продвижение замедлилось из-за малопроходимых троп Агры-Дага, в этот день сумел добраться только до Мусуна. Измаил опередил его на два дня; этот обычно ленивый командир продемонстрировал, что способен и на быстрые движения. Он сумел даже увеличить отрыв, покрыв за сутки около 50 км. 24 октября Измаил-паша достиг Зейдкана, 25-го – Тахира, а 26-го миновал Кара-Дербент и вошел в долину Пасина – через неделю после ухода из Мусуна.

Тергукасов добрался до Зейдкана только 27-го и отсюда телеграфировал великому князю, что плохие дороги, непрекращающиеся дожди и отсутствие транспорта не позволяют ему преследовать врага дальше.

В тот же самый день Измаил вошел в Юзверан, расположенный в тылу Саганлугской позиции. Здесь он установил связь с Мухтаром.

Глава 14
Битва у Верблюжьей Шеи (4 ноября 1877 г.). Попытка взять Эрзерум штурмом (8–9 ноября)

Пока Измаил-паша быстро и успешно уходил от Тергукасова, главные русские войска бездействовали частично из-за того, что надо было разработать новый оперативный план, и частично из-за сложностей в организации караванов, перевозивших припасы и снаряжение.

Великий князь Михаил Николаевич был доволен: после ряда неудач Кавказская армия одержала решающую победу, и как раз в тот момент, когда русские армии на Балканах стояли у Плевны и отражали атаки Мехмет Али-паши на Шипкинском перевале.

Очень важным следствием победы в Аладжийском сражении стало восстановление внутреннего порядка на Северном Кавказе. Как только весть о поражении турок достигла Чечни и Дагестана, там сразу же прекратились вспыхивавшие время от времени бунты, для подавления которых русские власти летом и осенью вынуждены были держать здесь крупные войсковые соединения. После разгрома турок Дорис-Меликов решил распустить по домам всех мусульманских ополченцев (за исключением 3-го Дагестанского кавалерийского полка), которые вернулись в свои селения и рассказали о том, как они помогли русской армии разгромить войска султана.

Что касается оперативного плана, то решили закончить кампанию захватом Карса, Эрзерума, а если удастся, то и Батума. Однако для взятия Карса нужна была осадная артиллерия, а ее подготовка требовала времени, поэтому штаб посчитал необходимым организовать поход на Эрзерум. Лорис-Меликов планировал отрезать Мухтара и Измаила от путей отхода в Эрзерум; для этого подготовили специальный Саганлугский отряд, который должен был соединиться с войсками Тергукасова в долине Пасин. В задачу этого отряда, которым командовал генерал Гейман, входило очистить местность между Карсом и Араксом от оставшихся там турецких войск (главным образом от бойцов отряда Мусы-паши Кундукова в районе Кагизмана), и как можно скорее установить связь с Тергукасовым. Гейман отправил в Кагизман генерала Цитовича (у которого было полтора полка, некоторое число казаков и пушек), а сам со второй частью своего отряда отправился к Сарыкамышу. Осторожный, как всегда, Лорис-Меликов оставил в Котанли (на линии, соединявшей дороги Карс – Эрзерум и Карс – Кагизман) резервную группу войск под командованием генерала Соловьева.

Операции в районе Эрзерума, зима 1877 г.

Сложности с доставкой продовольствия не позволили Гейману выйти в путь до 22 октября. 24-го он достиг Мелидуза, где получил известие о том, что турки занимают свои старые позиции на Зивин-Даге.

Несмотря на то что дружественно настроенные армяне уверяли его, что этот турецкий отряд невелик, Гейман (у которого было всего 12 батальонов) сомневался, стоит ли ему идти в Хорсан и долину Пасин или лучше сначала выгнать турок с Зивинских позиций. Чтобы снять с себя ответственность, этот обычно храбрый командир запросил в Генеральном штабе инструкций. Два дня он простоял в Мелидузе (в это время резерву Соловьева было приказано соединиться с ним), а когда Гейман наконец 27 октября добрался до Хорсана в долине Аракса, то узнал, что войска Мухтара из Зивина и Измаила из Юзервана уже идут по ней в сторону Кёпрюкёя. Боевой дух Геймана возродился. Турецкое войско после соединения отрядов Мухтара и Измаила насчитывало 30–40 батальонов при 40 орудиях. Гейман на рассвете 28-го двинулся на Кёпрюкёй, располагая лишь одной гренадерской бригадой, четырьмя полевыми батареями и некоторым числом драгун и казаков. Он безнадежно опоздал; турки шли к Эрзеруму, и их командиры прибыли туда в ночь с 28 на 29 октября. Русская кавалерия догнала турецкий арьергард в Хасан-Кале (Пасинлере) и захватила 300 человек, однако 29-го основная часть турецких войск заняла укрепленные позиции на Деве-Боюн и была уже в безопасности.

Гейман провел несколько дней в Хасан-Кале, ожидая прибытия других колонн – Соловьева, Тергукасова и Цитовича. Так неторопливость войск (в сочетании с отвратительной погодой) разрушила планы русских отрезать друг от друга два отступавших отряда турок.

И снова трудности подстегнули Ахмет Мухтара проявить самые лучшие четры своего характера. Ему повезло застать в Эрзеруме старого венгерского вояку Фейзи-пашу – он сыграл не последнюю роль в обороне Карса в 1855 г., а построенные им в Батуме фортификации помогли отбить штурм Оклобжио. С начала октября Фейзи работал над укреплением деве-боюнских позиций и готовил к боям фортификации вокруг Эрзерума. Фейзи активно помогал комендант Эрзерума Хасан-паша, который сумел сформировать здесь несколько новых батальонов редифов и одну дополнительную полевую батарею. Благодаря этому Мухтар получил возможность сосредоточить на позициях Деве-Боюн 40 батальонов пехоты (средней численностью не более 400 человек в каждом), 12 эскадронов сювари, 15 – курдских и черкесских нерегулярных бойцов и 8 батарей – всего 16 тыс. пехотинцев, 2,5 тыс. кавалеристов при 48 орудиях. Однако не менее половины пехотинцев было измотано и деморализовано долгим отступлением и ночной паникой в Хасан-Кале, когда казаки Геймана зашли им в тыл.

Силы, собранные для атаки Гейманом (за исключением подразделения Цитовича и нескольких батальонов, оставленных Тергукасовым охранять линии коммуникаций), не превышали 34 батальонов, 30 эскадронов и 12 батарей. В целом около 20 тыс. пехотинцев и 3 тыс. кавалеристов. Однако Гейман мог выставить около 100 орудий.

Именем Деве-Боюн^[52] был назван перевал на горном хребте, по которому проходит главная дорога из долины Пасин в Эрзерум (этот город лежит всего лишь в 6,5 км от высшей точки перевала). По хребту проходит водораздел между бассейнами Аракса (долина Пасин) и Западного Евфрата (Эрзерумская долина). Высота хребта Деве-Боюн превышает 2440 м, однако не следует забывать, что сам Эрзерум лежит на высоте 1882 м, а высота Хасан-Кале составляет 1894 м. Высота седловины, по которой проходит дорога, на несколько десятков метров ниже 2440 м.

К северу от хребта Деве-Боюн располагается массив Каргапазар (3050 м). В целом он простирается на восток и северо-восток. Каргапазар отделяется от главного хребта Деве-Боюн в северной его части, которая носит название Чобан-Деде («Святой пастух»)^[53], узким и глубоким ущельем Той, где расположено селение под тем же названием.

Южная оконечность Деве-Боюна соединяется с более высоким хребтом Паландёкен (около 3350 м), который тянется на восток-северо-восток. В углу, который образуют Деве-Боюн и Паландёкен, находится исток реки, называемой то Яглиан, то Неби (по двум деревьям, расположенным на западном склоне). Река Яглиан весьма неглубока и течет вдоль хребта Деве-Боюн, а потом поворачивает на восток, к Араксу.

Как раз в том месте, где она поворачивает на восток, ее пересекает главная дорога, идущая из Хасан-Кале в Эрзерум; в 6 км отсюда дорога достигает высшей точки перевала. В 1877 г. к этому перевалу с востока подходила труднопроходимая тропа, которая тянулась по северному берегу Яглиан-Чая, а далее – между этой рекой и Той-Чаем. Эта тропа огибала с севера отдельно стоящую гору с плоской вершиной, которую называли Узун-Ахмет («Длинный Ахмет»); к западу от горы тропа выходила на перевал по долине Хамам-Дере («Банная долина»). От главной дороги ответвлялась еще одна тропа, которая шла на юг и вела в селения Яглиан и Чепели, стоявшие на склонах Паландёкена. Далее эта тропа пересекала долину Топлака и южный конец хребта Деве-Боюн и у ворот Эрзерума сливалась с главной дорогой.

Турки выбрали и укрепили великолепную позицию на хребте Деве-Боюн, которая имела длину около 8 км. Одна часть ее располагалась севернее, а другая – южнее перевала. Гора Узун-Ахмет и склоны Паландёкена в районе селения Яглиан предоставили ее защитникам возможность создать передовые оборонительные сооружения, которые позволяли обстреливать главную дорогу продольным огнем. На своем правом фланге турки вырыли траншеи, а на высотах Топлак, Яглиан и Чепели установили батареи. На левом фланге они имели очень умело укрепленную гору Узун-Ахмет с плоской вершиной, склоны которой круто обрывались к дорогам, огибавшим ее и проходившим позади нее.

Турецкие войска на Деве-Боюн были разделены на три группы: центральная, под командованием Ахмет Мухтара, занимала траншеи по обе стороны от перевала. Ее прикрывали три или четыре полевые батареи и батарея крепостных орудий, которую привезли сюда из Эрзерума. Правым флангом в секторе Топлак – Яглиан – Чепели командовал Измаил Хакки, которому помогал венгр Фейзи. На левом фланге войсками, защищавшими гору Узун-Ахмет, а также несколькими батальонами и орудиями, размещенными на Чобан-Деде и в селении Той, командовал немецкий офицер Мехмет-паша.

Несколько дней ушло на разведку оборонительных позиций турок, после чего Гейман решил нанести свой главный удар по горе Узун-Ахмет, развивая одновременную демонстрацию силы на турецком правом фланге вдоль нижних склонов Паландёкена. После захвата Узун-Ахмета, возможно на следующий же день, он предполагал начать штурм центральной позиции на Деве-Боюн, отправив войска в атаку по тропе, проходившей по долине Хамам-Дере. Обсуждалась также возможность обходного маневра вверх по долине Той-Чая с целью выхода на тропу, протянувшуюся позади Чобан-Деде. Задача русских войск была не из легких, поскольку склоны Деве-Боюн были очень крутыми даже в тех местах, где по ним взбирались дороги и тропы; в некоторых местах невозможно было разместить даже роту. Все склоны Узун-Ахмета, за исключением северо-западного, обрывались практически отвесно. На северо-западном склоне турки пробили дорогу для переброски пушек. Она соединялась с дорогой, шедшей на Хамам-Дере, и простреливалась орудиями, установленными на Чобан-Деде.

В 7 часов утра 4 ноября войска вышли из лагеря в Куруке; артиллерия заняла свои позиции и открыла огонь. Турки на Узун-Ахмете, на батареях Деве-Боюн и на высотах Топлак на правом фланге ответили яростным огнем. На их правом фланге колонна под командованием фон Шака пошла в наступление на селение Гюллю; около 10 часов утра оно было занято тифлисскими гренадерами. На правом фланге мингрельцы начали подъем на горы Яглиан и Чепели. Эта демонстрация оказалась такой мощной, что Ахмет Мухтар подумал, что русские решили нанести главный удар именно здесь, и отправил свои резервы к Топлаку, где к полудню сосредоточились 12 турецких батальонов и 18 орудий. В долине Яглиан-Чая турецкие кавалеристы и пехота провели серию контратак. Фон Шаку пришлось очень тяжело – у его солдат заканчивались патроны, однако прибытие двух батальонов грузинских гренадер помогло ему удержать занятые позиции. Вскоре, однако, пришло избавление – в необычной форме и в совершенно неожиданном месте.

Наблюдая за ходом битвы со своего левого фланга, генерал Гейман к полудню решил, что демонстрация силы достигла цели, ибо стало видно, что турки перебрасывают свои орудия и пехоту в направлении Топлакских высот. В это время русские артиллеристы вели сильный огонь по позиции Узун-Ахмет, а на правом фланге Тергукасов овладел селением Той, рассеяв пехоту противника по долине Той-Чая и заставив замолчать несколько турецких пушек, стрелявших со склонов Чобан-Деде. Таким образом, правый фланг бригады полковника Амираджиби, которой было приказано взять Узун-Ахмет, находился под прикрытием, и в 2 часа дня елизаветпольцы и бакинцы начали подниматься по северо-западному склону этой горы, в том месте, где турки проложили дорогу. Эти кавказские полки, специально обученные взбираться на крутые склоны и прятаться в укрытиях, достигли вершины Узун-Ахмета и пошли в штыковую атаку на траншеи врага, которые упорно защищала пехота Мехмет-паши (были единственные боевые части турок, которые еще ни разу не подвергались разгрому). В то же самое время, когда результат битвы еще не был известен, генерал Броневский послал застрельщиков из Крымского и Севастопольского полков, велев им подняться по почти вертикальному восточному склону горы Узун-Ахмет.

Увидев, что на этом участке битвы обстановка складывается благоприятно для русских, Гейман послал бригаду Авинова поддержать слева фон Шака, на которого наседали турки. Эта бригада прошла по восточному берегу Яглиан-Чая; гренадеры Грузинского полка бросились в бой слева от позиций фон Шака, а Ереванского – справа, невдалеке от главной дороги. Поскольку последние сразу же попали под огонь тяжелых турецких орудий, установленных на Деве-Боюн, полковник велел им укрыться за скалистым утесом, вытянувшимся по равнине на правом берегу Яглиан-Чая почти до самой главной дороги (именно в этом месте перед войной 1914 г. турки построили Кабургу, самый восточный из Эрзерумских фортов). В этом укрытии ереванцы были защищены от пушечного огня, а турки на Деве-Боюн их не видели; это случайное обстоятельство и стало решающим для исхода битвы.

Кавалерийская бригада генерала Амилахвари двигалась вслед за пехотой Авинова по главной дороге. Когда бойцы Грузинского и Ереванского полков покинули ее и заняли позицию на берегу Яглиан-Чая, Амилахвари, не получивший четкого приказа, продолжал продвигаться вперед. Кто-то сообщил ему, что гора Узун-Ахмет уже захвачена, и он собирался уже ловить солдат гарнизона, хлынувших в поисках спасения по главной дороге. В Амилахвари сочеталось упрямство и храбрость, характерные для некоторых грузинских офицеров; без какой-либо четкой цели или приказа он бросил свою кавалерию на нижние склоны Деве-Боюн и вскоре попал под яростный ружейный огонь противника, засевшего в траншеях.

Ахмет Мухтар, которому не сообщили, что Узун-Ахмет уже в руках русских, располагался со своим штабом и группой иностранных офицеров (среди которых находились и члены военной миссии генерала Арнольда Кембелла) на вершинах Деве-Боюн. Неожиданно он приказал пехоте покинуть окопы на скалистых террасах этих гор и атаковать русскую кавалерию. С криками «Аллах! Аллах!» 8 турецких батальонов скатились со склонов Деве-Боюн, а две батареи на конной тяге взяли свои орудия на передки и последовали за ними по дороге. Амилахвари велел отступать – его кавалерия постепенно убыстряла бег, попав под плотный ружейный огонь. Преследуя грузин, турецкие пехотинцы, смешав свои ряды, пробежали густой толпой через селение Неби. И тут из-за утеса позади Яглиан-Чая неожиданно появились ереванские гренадеры, которые прятались от огня орудий, установленных на Деве-Боюн, и плотными рядами, переходя реку вброд, пошли в наступление на село. Эта атака началась по инициативе командира Ереванского полка, который увидел, как турецкая пехота преследует кавалерию Амилахвари, однако в оперативные планы Геймана она не входила.

К ереванцам присоединилась часть Грузинского полка, а Броневский, который оказался ближе всех к месту боя, вывел севастопольские батальоны из-за горы Узун-Ахмет и повел их в контратаку на левый фланг наступавших турок. Окружение противника на левом берегу Яглиан-Чая было скорым и полным. Переяславские драгуны и казаки Амилахвари развернулись и принялись рубить саблями бегущих низамов. Две турецкие батареи, несшиеся галопом по дороге, были захвачены еще до того, как артиллеристы успели снять свои орудия с передков. Русские пехотинцы в пылу боя бежали по дороге и взбирались по склонам Деве-Боюн. Паника перекинулась на турецких артиллеристов, которые побросали свои орудия, прикрывавшие перевал, и убежали. К 5 часам вечера позиции на Деве-Боюн были уже в руках русских, а войска Мухтара отрезаны друг от друга.

Положение защитников Узун-Ахмета тем временем стало отчаянным. Кавалерия хана Нахичевани обошла левый фланг Мехмет-паши и вторглась в долину Хамам-Дере. Войска на горе прекратили сопротивление и бросились малыми группами бежать к Чобан-Деде. Только на правом фланге турок сохранялась еще некоторая видимость порядка, а Фейзи-паше удалось отвести свою пехоту и 14 орудий в Эрзерум.

Потери турок были огромны: 42 орудия, включая 8 тяжелых гаубиц; 3 тыс. убитых и раненых и тысяча попавших в плен; на местности рассеялось 4 тыс. дезертиров.

Эта победа досталась генералу Гейману необычным путем и с очень скромными потерями – всего 1,2 тыс. человек. Легенда о «засаде», куда Гейман заманил турок, не имеет под собой никаких оснований, хотя она и прибавила славы этому талантливому офицеру. Изучение оперативных планов показывает, что русские не планировали никакой засады, и победа в битве досталась им в результате неожиданного наступления Амилахвари и смелой инициативы командира Ереванского полка (имя которого в отчете о сражении даже не упоминается). Мухтар-паша еще раз продемонстрировал беспомощность на поле боя, тактическую бездарность и отсутствие способности схватывать особенности развития битвы. Горячий характер Мухтара сослужил ему в этом бою плохую службу; еще в 4 часа дня он сообщил иностранным офицерам и военным корреспондентам, что ситуация во всех секторах складывается в пользу турок и вполне стабильна.

Разгром армии Мухтара был полным, а неразбериха в Эрзеруме столь велика, что никто не сомневался в том, что если бы русские стали преследовать беглецов, то сумели бы ворваться в Эрзерум на их плечах. Геймана упрекали в том, что он не сумел воспользоваться представившейся возможностью, но в его защиту следует сказать, что русские овладели перевалами не ранее 5–6 часов вечера, и после этого лишь отдельные части ереванцев и ставропольцев с драгунами и казаками сумели добраться до города. Организовать наступление на Эрзерум до 8 часов было невозможно, а темнота в ноябре в Анатолийских горах наступает очень рано. Две трети русских войск, измученных тяжелым боем и непроходимыми тропами, находились еще в нескольких милях от перевала. При таких обстоятельствах попытка ворваться в Эрзерум на плечах отступавших турок, скорее всего, закончилась бы провалом. Как бы то ни было, Гейман всю ночь концентрировал свои войска на перевале, а утром послал офицера под белым флагом с требованием сдать Эрзерум. Однако гази ответил отказом.

Мухтару было не так-то просто отказаться от капитуляции 5 ноября. В его распоряжении осталось не более 6–8 тыс. надежных пехотинцев, к которым можно было добавить 2–4 тыс. нерегулярных конников и вооруженных местных жителей сомнительных боевых качеств. В руках турок осталось 15 или 20 полевых орудий. Сама крепость в 1877 г. была совсем не похожа на мощный оборонный комплекс, созданный в Эрзеруме перед войной 1914 г.

К 1877 г. процесс модернизации эрзерумских укреплений шел уже несколько лет, однако после начала войны внимание двух прекрасных офицеров Фейзи и Хасан-паши сосредоточилось на фортификациях, прикрывавших позицию Деве-Боюн. Старая городская стена длиной более 6 км, высокая и широкая, была усилена многочисленными бастионами и окружена рвом, который в некоторых местах достигал глубины 7,5 м и представлял собой серьезное препятствие для пехоты. Однако гарнизон Эрзерума был совсем невелик; людей для защиты крепости не хватало. Подходы к городу прикрывали новые форты: Месидие, севернее дороги на Карс; Сурп-Нишан, прикрывавший северо-восточный угол городских стен между дорогами на Карс и Ольты; Кереметли, у юго-западного угла этих стен. Самым опасным было восточное направление, поэтому по обе стороны от Карской дороги соорудили передовые укрепления: Азизие – севернее дороги и Ахали – южнее. Мухтар пополнил гарнизоны этих укреплений своими лучшими пехотными частями и несколькими полевыми орудиями в добавление к уже установленным.

7 ноября Гейман созвал военный совет, на котором были рассмотрены возможные варианты боевых действий. Все собравшиеся понимали, что начинать осаду бесполезно, поскольку осадные орудия Кавказской армии отправили в Карс. Организация блокады силами 25 тыс. человек тоже оказывалась невозможной. Территория была очень обширной, и существовала вероятность того, что на помощь Эрзеруму придут войска из Трапезунда (несмотря на отправку подкрепления на Балканы, у Дервиш-паши в Батуме еще оставались значительные силы). Кроме того, коммуникации русской армии были уже и так сильно растянуты, а зимой вообще могли стать ненадежными. Оставалось два варианта: штурмовать Эрзерум или вести наблюдения за его гарнизоном с хребта Деве-Боюн, ожидая падения Карса, а также подкреплений и подвоза припасов, необходимых для успешной осады. Гейман предложил вместо штурма устроить внезапную атаку (русские не имели даже осадных лестниц); самым подходящим временем для нее было ночное. Ночи в ноябре длинные, поэтому решили, что в ночь с 8 на 9 ноября войска произведут необходимые маневры и нападут на защитников Эрзерума. Штаб Геймана разработал длинную, подробную диспозицию, в которой точно указывалось время всех войсковых перемещений. Недавний опыт задержек в пути и потери направления был забыт. В плане указывалось, что атака при дневном свете приведет к серьезным потерям, и только ночная операция дает шанс на успех – «ни одного выстрела и удара штыком». От офицеров, командовавших колоннами, требовалась максимальная собранность.

В 6 часов вечера 8 ноября генералу Авинову было приказано взять Грузинский и Ереванский гренадерские полки и две роты саперов и выдвинуться по двум сложным горным дорогам на склонах Паландёкена в точку, расположенную в одной миле от Кереметли-Табии; прибыв туда, он обязан был ждать начала атаки на Карской дороге. О том, что она началась, он догадался бы по выстрелам. Идея была очень смелой – людям Авинова предстояло пройти 15 км по неизвестной горной местности в кромешной тьме ноябрьской ночи. В 2 часа утра 9 ноября полковник Крузенштерн с 3-м полком кавказских стрелков и одним крымским батальоном должен был обойти форт Ахали и овладеть им без единого выстрела атакой с его незащищенного тыла. О захвате Ахали полковник должен был сообщить сигнальной ракетой. От людей Амираджиби – 156-й (Елизаветпольский) и 153-й (Бакинский) полки – требовалось небольшими группами проникнуть в овраг, который тянется перед фортом Азизие, и точно в 2 часа утра начать его штурм. Фон Шак с тифлисскими и мингрельскими гренадерами должен был сосредоточиться на перевале Деве-Боюн, чтобы в 2 часа утра начать решающее наступление на Карские ворота. Резерв, которым командовал генерал Тергукасов, состоял из двух крымских, трех ставропольских и трех таманских батальонов и артиллерии. Кавалерия должна была вступить в дело только после 5 часов утра – ей поручили отрезать разбитого врага, который побежит по дороге на Ольты и Трапезунд.

Атака на самый сильный и важный форт Месидие рассматривалась как вторая стадия боя, которая должна была начаться после захвата Ахали и Азизие и прохода войск Авинова через природную брешь в стенах около Кереметли-Табии.

Сложность соблюдения временных рамок и сохранения нужного направления в темноте стала очевидной, когда елизаветпольцы (из колонны Амираджиби), от которых требовалось пройти всего 6 км, сбились с дороги, и бакинцам пришлось штурмовать форт Азизие в одиночку. Эта задача была выполнена превосходно – атака застала турок врасплох. Настал благоприятный момент для неожиданного нападения на Месидие, стоявшего всего лишь в полумиле, однако бакинцы не получили приказа о штурме, поскольку командир бригады, Амираджиби, растворился в темноте вместе с елизаветпольцами. Время шло; приближался рассвет. Мехмет-паша, находившийся в Месидие, бросил свои войска в контратаку; одновременно из Карских ворот города вывалилась огромная вооруженная толпа жителей^[54].

Тем временем Крузенштерн, дважды обойдя вокруг редута Ахали (как потом выяснилось) и не найдя его, двинулся назад, к тому месту, откуда он вышел. Фон Шак, ожидавший ракеты Крузенштерна, не сумел атаковать Карские ворота в тот момент, когда началась вылазка. Бакинцы на редуте Азизие остались в одиночестве и попали под огонь форта Месидие. Одновременно они должны были отражать атаки пехоты Мехмет-паши и толпы горожан. Потеряв 600 человек, они сумели вырваться из форта, захватив в плен около 600 турецких солдат; 130 русских бойцов попали в руки турок. После захвата Азизие Мехмет-паша попытался перейти в наступление, но с рассветом Амираджиби сориентировался на местности, и елизаветпольцы отбросили торжествующих турок назад. К 9 часам утра всем стало ясно, что внезапная ночная атака потерпела полный провал.

Авинов шел всю ночь. Намеренно или нет, но его проводник из местных повел его дальней дорогой, и измученная тяжелым маршем колонна появилась у стен Кереметли-Табии уже при дневном свете – и была встречена огнем турецких пушек. Авинов отступил и двинулся назад; он шел почти весь день, так и не выполнив своей задачи.

Потери русской армии составили более чем 800 офицеров и солдат, из которых три четверти пришлось на храбрых бакинцев. Турки потеряли три батальона в Азизие; в целом их потери составили 1,6 тыс. человек.

Провал ночной атаки и ошибки в ориентировании и соблюдении сроков привели темпераментного Геймана в ярость. Несколько дней в русской ставке шли жесточайшие споры. Гейман настаивал на повторении атаки (14 или 15 ноября), однако Тергукасов, которого поддержал Девель (недавно приехавший в ставку), упорно возражал против этого. Поскольку оба этих командира были с ним в одних чинах, навязать им свою точку зрения Гейману не удалось.

Тергукасов и Девель ссылались на усталость солдат и распространившиеся среди них многочисленные заболевания, а также на уже начавшее ощущаться отсутствие необходимого продовольствия и вооружения. Приближалась зима – достаточно суровая на открытых вершинах Деве-Боюн, располагавшихся на высоте 2440 м. Конечно, часть солдат могла уйти на постой в деревни и военные лагеря в долине Пасин, однако большинство их должно было остаться в горах. Более того, в полках кавалерии осталось лишь 30 % бойцов; она страдала и от отсутствия фуража. Именно слабость кавалерии помешала русским организовать блокаду Эрзерума, в результате чего коммуникации этого города с Эрзинджаном и Трапезундом не были перерезаны, и Мухтар-паша смог доставлять туда боеприпасы и продовольствие. В Эрзерум прибыла пехотная бригада (6 батальонов), присланная Дервиш-пашой из Батума в Трапезунд. В первые недели после успеха при редуте Азизие моральный дух защитников Эрзерума был очень высок, но вскоре начались болезни, и он упал так низко, как не было даже при поражении.

Глава 15
Штурм Карса. Военные действия в долине Чороха с ноября 1877 по январь 1878 г.

Изучение особенностей местности в районе Карса спустя 74 года после штурма этого города представляет лишь академический интерес. В то же самое время этот штурм можно безо всякого преувеличения назвать выдающимся. Один американский историк, изучавший войну 1877–1878 гг., писал, что Аладжийская битва и штурм Карса – самые крупные победы во всей русской военной истории. В годы Второй мировой войны проблема изучения штурма крепостей снова приобрела свою актуальность, и тактика русских войск, которую они применили для взятия Карса, разработанная с учетом ошибок, допущенных под стенами Эрзерума и в других сражениях, достойна самого пристального внимания.

После Крымской войны укрепления Карса подверглись модернизации – под руководством немецких инженеров старые форты на правом берегу Каре-Чая были усилены, а на Карадагских высотах выстроены новые. На левом берегу, где в 1855 г. стоял лишь один Вели-Паша-Табия, появились новые форты, которые расположились на высотах Чакмак и Шорах, в том месте, где когда-то предпринял попытку штурма Муравьев, доказав тем самым необходимость укрепления этого участка.

Для русских овладение Карсом стало логическим завершением кампании 1877–1878 гг. Кроме того, эта победа позволила перебросить крупные силы в район Эрзерума и Батума, взятие которого по политическим соображениям считалось совершенно необходимым. Русское командование по достоинству оценило мощь крепостных укреплений Карса. Его защищали более 300 пушек, половина из которых представляла собой современные позиционные орудия. Генерал де Курси, французский военный атташе, состоявший при Мухтар-паше, проехав в Европу мимо русских позиций, заявил в русском штабе, что крепость неприступна и попытка взять ее штурмом приведет к гигантским потерям.

Впрочем, русской армии благоприятствовало одно обстоятельство: гарнизон, оставленный здесь Мухтаром, был слишком мал – для обороны всех укреплений у турок не хватало солдат. Русское командование предполагало, что гарнизон насчитывает не более 15 тыс. человек, и это было действительно так. Более того, боевой дух турецких солдат оказался очень низким. В то же самое время осаждать Карс было совершенно бесполезно, поскольку, в отличие от 1855 г., в крепости находились огромные запасы продовольствия и боеприпасов.

Блокада Карса фактически началась через несколько дней после Аладжийской битвы. Блокадный корпус, которым командовал генерал Лазарев, силами около 2,5 пехотной дивизии, 6 тыс. кавалеристов и 138 орудий расположился на севере – в районе Мезреа-Меликёй, на юго-востоке – между Визинкеем и Магарчиком, а на западе и юго-западе – между Арвартаном и дорогой на Эрзерум. Связь этих трех групп поддерживали кавалерийские подразделения.

Штурм Карса, 1877 г.

В ходе совещаний в русской ставке было решено: во-первых, проверить боевой дух турецких солдат и командовавших ими офицеров; во-вторых, установить осадные батареи для обстрела фортов, а также для того, чтобы заставить жителей Карса потребовать от коменданта сдать город, поскольку стало известно, что воевать они не хотят; и, в-третьих, взять штурмом один тщательно выбранный сектор Карских позиций. По оценкам командования, на все эти предварительные действия должно было уйти около месяца.

Переговоры с турецким комендантом Хусейн Хами-пашой ни к чему не привели, и через несколько дней после того, как турецкие солдаты узнали о поражении под Деве-Боюн, начался обстрел фортов. Поскольку одной из основных задач обстрела было напугать мирное население, огонь велся главным образом по трем фортам, стоявшим на равнине к югу и юго-востоку от Карса. Оттуда легко обстреливались южные пригороды Карса, в то время как с других сторон его защищали фортификации на высотах Карадага и Шораха. К 3 ноября на фронте протяженностью около 6 км по фортам Сювари, Канлы и Хафиз-Паша вели огонь 48 осадных орудий. Обстрел дал некоторый эффект, хотя турецкие форты при поддержке орудий Тахмасп-Табии, стоявших на Шорахских высотах, порой весьма метко стреляли в ответ. Одновременно турки сделали несколько смелых вылазок; им даже удалось построить под покровом ночи небольшой редут в 2,5 км к востоку от Хафиз-Табии, где была установлена полевая батарея, которая нанесла большой урон рабочим отрядам противника.

Однако это имело неожиданные последствия. 8 ноября русские войска предприняли наступление с целью уничтожения редута, и отряд под командованием генерала Алхазова, подойдя к нему со стороны Караургана, заставил турецкую батарею отступить. Одновременно два батальона кутаисских гренадер под командованием полковника Фадеева пошли в наступление с востока, со стороны Визинкея. В задачу Фадеева входило отрезать турецкой батарее путь в Хафиз-Табию. Во время своего наступления русская пехота спустилась в ложбину примерно в 1,5 км от форта, где ее не могли увидеть защитники. Полковник знал, что орудия с этого редута в результате действий Алхазова уже отведены в тыл, но понимал, что за ним наблюдают солдаты, засевшие в турецких фортах на Карадагских высотах. Уже вечерело, и он решил дождаться ночи.

Когда наступила темнота, Фадеев осторожно приблизился к форту с севера. Хафиз-Табия, подобно другим фортам, сооруженным перед Крымской войной, имел довольно мелкий ров, и полковник решил, что его отряд поднимется на бруствер высотой 2,7 м и возьмет этот форт внезапной атакой. Впрочем, внезапного нападения не получилось, потому что за русскими, по мере приближения ночи, наблюдали артиллеристы с Карадагских высот и время от времени посылали в их сторону снаряды.

Оставив две роты защищать свой тыл, Фадеев подвел оставшиеся шесть рот прямо под стены форта, и, когда снаряд, посланный с Карадага, осветил местность, бросил своих людей в атаку с криком: «За мной, ребята, во славу кутаисских гренадер!» Русские форсировали ров и взобрались на бруствер еще до того, как разбуженные по тревоге турки успели открыть огонь. Артиллеристы, бежавшие к орудиям, были убиты, а в одном пехотном батальоне гарнизона, потерявшем многих бойцов в Аладжийском сражении, началась паника. Так один из самых мощных фортов Карса был захвачен за несколько минут горсткой русских солдат.

Фадеев хорошо понимал, что удержаться здесь не удастся; он велел заклепать орудия, и перед рассветом кутаисцы оставили Хафиз-Табию, уведя с собой 10 пленных турецких офицеров и 70 солдат. Общие потери Фадеева составили 42 человека убитыми и ранеными.

Этот случай воодушевил русских, и великий князь, убедившись в том, что боевой дух турок очень низок, решил безо всякого промедления начать штурм. Кутаисцы, сообщил он своим офицерам, проложили им путь в крепость.

9 ноября генералу Лазареву поручили начать подготовку к штурму. Вместе с подкреплениями, прибывавшими из Ардагана, он в начале ноября имел под своей командой 38 батальонов, 54 эскадрона и казачьих сотен и 15 конных и полевых батарей – в целом 26 тыс. пехотинцев, 6 тыс. кавалеристов и 120 полевых орудий. В 1855 г. Муравьев мог выставить против ослабленного голодом гарнизона, имевшего 20 тыс. человек, всего лишь 25 тыс. солдат. Теперь Карский гарнизон насчитывал 15 тыс. бойцов, способных держать оружие, которые, впрочем, не страдали от голода. Орудия турок были гораздо мощнее, чем во времена Муравьева, но план штурма был составлен таким образом, чтобы они не смогли использовать свою позиционную артиллерию.

Несмотря на неудачи, сопутствовавшие русским при осаде Эрзерума, Лазарев по-прежнему верил в необходимость ночного штурма; в этом его убедил пример кутаисских батальонов.

Лазарев внимательно изучил тактику ночного штурма и внес в нее несколько очень важных поправок: как показала практика боев за Эрзерум, начинать наступление в кромешной тьме нельзя; надо выбрать такую ночь, когда местность освещена луной, хотя бы в момент начала наступления. Атакующие войска не должны совершать долгих ночных переходов; надо сосредоточивать их постепенно в точках рандеву, расположенных не далее чем за три четверти мили от места, которое им придется атаковать; удар наносить одновременно по нескольким точкам периметра, чтобы враг не догадался о направлении главного удара; перед началом штурма нужно в течение нескольких ночей тревожить позиции врага специально выделенными командами смельчаков для того, чтобы враг привык к стычкам у стен фортов и к появлению русских патрулей в любое время суток. Кроме того, обстрел вражеских позиций требовалось усилить в последние три или четыре дня перед штурмом, но никак не накануне.

Эти меры были хорошо продуманы, что позволило войскам ночью 17–18 ноября добиться успеха. Особенно полезной оказалась отправка ночных патрулей к позициям турок – это помогло солдатам хорошо изучить подходы к фортам. Во время штурма в темноте заблудились лишь несколько атакующих колонн из резервных частей.

Главными целями атаки выбрали три форта на правом берегу Каре-Чая: Хафиз, Канлы и Сювари с Чим-Табией, который прикрывал левый берег реки. На направлении главного удара должны были действовать 15 тыс. пехотинцев из 26 тыс. солдат.

Перед ними поставили задачу: захватить все четыре форта, которые защищали подходы к Карсу с востока и юго-востока, а потом овладеть и самим городом. На следующий день должен был начаться штурм фортов на левом берегу Каре-Чая и мощных укреплений Карадага; удар по ним планировалось нанести с тыла. В дополнительной инструкции великого князя указывалось, что колоннам, которые будут проводить демонстрацию в районе других укреплений, разрешается, в случае успеха, действовать по своему усмотрению, рассчитывая, однако, только на свои силы. В особом примечании, касавшемся Карадага, указывалось на то, что внезапный удар по этим позициям связан с огромным риском и может быть предпринят только в том случае, если вражеские ряды окажутся в полном расстройстве. Атакующие войска разделили на семь колонн разной численности.

В 8 часов, в ясную морозную ночь 17 ноября, при почти полной луне атакующие колонны начали свой марш из точек, расположенных примерно в 2,5 км позади полукруга осадных батарей. Они шли в полной тишине; их вели патрули, хорошо изучившие местность. Турки обнаружили их только после того, как они оказались на расстоянии около километра от их позиций.

Форт Кайлы («Кровавый») состоял из двух редутов, прикрытых мощным люнетом, позади которого высились каменные казармы. За ними тянулся небольшой овраг, выходивший на берег Каре-Чая между Сювари-Табией и пригородом Карса. Граф Граббе повел два батальона перновских гренадер во фронтальную атаку на форт Кайлы, а 1-му полку кавказских стрелков приказал взять траншеи, соединявшие Кайлы с Сювари. Граббе, шедший в атаку во главе своих солдат, был убит, и командование принял на себя полковник Белинский, который вел свой батальон севастопольцев на западный редут Кайлы. Какая-то часть солдат Перновского полка сумела забраться на бруствер, но большинство укрылись во рву. Севастопольцы оказались более удачливыми – им удалось захватить западный редут. Однако турки, засевшие в восточном редуте, большом люнете и казармах, упорно сопротивлялись. Им удалось вернуть себе западный редут, но русские тут же его отбили. В ходе этого боя погиб Белинский.

Русские ожидали, что на правом фланге их поддержит колонна полковника Вождакина, которой было велено овладеть траншеями, соединявшими Канлы с Хафиз-Табией, где были насыпаны валы, получившие название Фейзи-Паша. Отсюда турки вели продольный огонь, прикрывая оба форта. Колонна Вождакина оказалась единственной заблудившейся на марше. После 9 часов вечера огонь с укреплений Фейзи-Паши помог Вождакину сориентироваться. Он был ранен, и командование принял на себя полковник Карасев. Валы Фейзи без труда захватили имеретинцы, и русская пехота, прорвав позиции турок, зашла им с тыла и ворвалась на окраины пригорода. Тем временем полковник Карасев, взяв три батальона, двинулся вдоль захваченных траншей в сторону Канлы-Табии.

Между 10 и 11 часами ночи разгорелся ожесточенный бой за восточный редут Канлы, который несколько раз переходил из рук в руки. В 11 часов начали прибывать турецкие резервы, и в битве за форт наступил перелом. Вокруг него сражались остатки восьми русских батальонов; часть солдат стреляла с парапета по засевшим в люнете туркам, другая часть, большая, укрылась во рву. Русские подразделения смешались, единого командования не было. Турецкие подкрепления атаковали противника снаружи и внутри форта. В этот момент прибыл командир саперного полка полковник Булмеринг, которому Дорис-Меликов приказал взять командование. Он повел русские части, усиленные спешенными кавалеристами, в атаку на большой люнет, который атаковали одновременно с запада и востока. Казаки и дагестанские нерегулярные кавалеристы взобрались на бруствер и стали стрелять по окнам люнета и казарм, что приободрило измученных пехотинцев. Другие казачьи части с помощью дагестанцев и грузинских горцев бросились в атаку на турецкую пехоту, засевшую внутри форта. К часу ночи все его сооружения были уже в руках русских, которые захватили в плен 10 офицеров и 200 солдат противника. Однако турки, оборонявшие прочные каменные казармы, еще продолжали сопротивляться. Форт полностью окружили и изолировали от остальных укреплений.

Тем временем к северу от Карса были достигнуты успехи, решившие исход битвы. Генерал Алхазов начал атаку на Хафиз-Табию в 8:30 вечера, и в двенадцатом часу после отчаянного сопротивления этот форт взяли. Полковнику Фадееву, который командовал четырьмя сотнями отборных добровольцев и двумя батальонами Кутаисского полка, поступил приказ повторить подвиг, совершенный им 8 ноября. Он должен был обойти форт Хафиз-Табию с севера, но его отряд, не дойдя до него, растворился в темноте. Дело было в том, что полковник, обходя Хафиз-Табию, попал под огонь из траншей, соединявших этот форт с карадагскими укреплениями. Их обороняла небольшая батарея, и Фадееву нужно было заставить ее замолчать, прежде чем атаковать форт. Турецкие артиллеристы и пехотинцы не выдержали и побежали вверх по склону Карадага, а русские бросились за ними в погоню. Полковник принял неожиданное решение – очистить от турок склон Карадага, оставив у себя в тылу пригород Карса Байрам-Паша. Русские захватили террасу, где стояли 9 полевых орудий, а потом добрались до большого пустого лагеря, где Фадеев дал своим людям небольшую передышку. Турки, засевшие в Карадаг-Табии и Араб-Табии, принялись обстреливать их из стрелкового оружия, однако этот огонь не причинил им никакого вреда. Он велся и из каменной башни высотой 61 м под названием Зиарет («Паломник»), которая прикрывала ущелье ниже Карадаг-Табии. На этой башне имелось одно дальнобойное орудие и две полевые пушки, но ее гарнизон состоял лишь из нескольких десятков человек. Более того, гарнизон Карадаг-Табии, солдаты которого защищали траншеи, соединявшие его с Хафиз-Табией, были уже измотаны боем, а когда на горе появились русские, совсем пали духом. Фадеев приказал лейтенанту Архангельскому взять роту бойцов и захватить башню Зиарет, а сам повел солдат в атаку на Карадаг. Взорвав ворота башни динамитом, люди Архангельского овладели Зиаретом и стали оттуда обстреливать турок на Кар ад are, породив среди них панику. Многие перелезли через парапет и бросились бежать в Араб-Табию, а полковник Фадеев, поднявшись по склонам оврага, протянувшегося перед фортом, вошел в Карадаг-Табию. К 11 часам вечера этот мощный форт – один из главных в системе обороны Карса – был взят атакой 700–800 храбрецов. Фадеев, однако, прекрасно понимал, что очутился в сложном положении. Он послал офицера к генералу Алхазову с просьбой прислать подкрепления и одновременно вывел своих солдат из траншей, соединявших Кар ад а г с Хафизом. Алхазов прислал ему остатки резерва 157-го Кутаисского полка, приказав удержать Карадаг и попытаться обратить турецкие пушки против Араб-Табии и самого города. Он пообещал позже прислать новые подкрепления.

К полуночи турецкая оборонительная линия была прорвана повсюду – от Канлы до Карадага, и русские войска ворвались в город, где на улицах южных пригородов разгорелись жаркие бои. Все русские резервы были уже пущены в ход, и Лазарев, который оказался в самой гуще уличных боев, увидев, что Канлы и Карадаг еще сопротивляются, приказал сосредоточить все силы в турецком лагере, расположенном между пригородами и редутом Фейзи-Паши.

Положение Фадеева на Карадаге сделалось отчаянным. По нему били орудия Араб-Табии и Инглиз-Табии (бывшего форта Вильям-Паши, стоявшего на другом берегу реки), а турецкая пехота в Араб-Табии при поддержке кавалерии не менее шести раз ходила в контратаку на территории между Арабским фортом и Карадагом. Люди Фадеева были измучены боем, и туркам удалось бы их выбить, если бы не своевременная помощь колонны генерала Рыдзевского, которой первоначально было приказано провести простую демонстрацию против Карадагских фортов. Солдаты Рыдзевского периодически обстреливали Араб-Табию с севера, как вдруг от Лазарева пришел приказ атаковать его. Когда 160-й (Абхазский) полк пошел в атаку, уже приближался рассвет. Этот мощный форт на самом деле очень плохо оборонялся – его гарнизон очень устал и был удручен неудачными контратаками на Карадаг-Табию. Звуки боя, доносившиеся из города, и общая растерянность в конце концов сломили дух защитников, и они начали спускаться к Каре-Чаю. Когда в 5 часов утра показались первые лучи солнца, турки увидели, что с обоих фортов на горе Карадаг вниз по склону несутся русские солдаты.

В Канлы-Табии, за каменными стенами казарм, до 4 часов утра продолжали сопротивление 300 человек Давут-паши (вокруг которых лежало более 500 убитых). Наконец Булмеринг, сумевший с огромным трудом затащить на парапет пушку, убедил турок, что дальнейшее сопротивление приведет к тому, что все они будут разорваны на куски. Остатки гарнизона под радостные возгласы своих победителей сложили оружие.

Судьба Карса решилась в восточном секторе обороны. В южном секторе русское наступление не было столь успешным. Колонна под командованием Лорис-Меликова-младшего с небольшими потерями овладела Чим-Табией, но была вытеснена из Сювари, на этот раз с огромными жертвами. Атаку колонны Комарова на Тахмасп-Табию, начавшуюся одновременно с атакой Лорис-Меликова, тоже отбили. Впрочем, неудачи русских на южном участке не имели особого значения, поскольку здесь их атаки носили характер демонстрации силы против слабых фортов Сювари и Чим с целью отвлечь внимание турок от главной атаки на Канлы и Хафиз, которая была направлена в тыл этих мощных укреплений.

Гораздо важнее стали демонстрации в западной и северо-западной частях Карса. Здесь полковник Черемисов повел четыре батальона в атаку на Чакмакские высоты. Он расположил своих солдат и несколько полевых орудий напротив Инглиз-Табии (форта Вильям-Паши) и Мухлис (Тисдейл) – Табии, а потом, недовольный своей ролью пассивного наблюдателя, повел пять рот гренадер Несвижского полка на штурм форта Лаз-Тепе, который представлял собой всего лишь передовые укрепления, а вовсе не форт в полном смысле этого слова. Нарушив строгий приказ, полученный им перед боем, Черемисов попытался взять Лаз-Тепе, оборонявшийся двумя батальонами с 16 орудиями. Его люди в неудержимом порыве сумели взобраться на парапет, покрытый льдом, но были отброшены назад. Тем не менее они засели вблизи форта и непрерывно обстреливали его ружейным огнем. Эта демонстрация имела определенное значение, поскольку отвлекла внимание турецкого командующего, Хусейн Хами-паши.

Таким образом, утром 18 ноября русские овладели всем правым берегом Каре-Чая, самим Карсом и его цитаделью. Солдаты начали грабить город, но генерал Лазарев решительно пресек это безобразие. Во время штурма Хусейн Хами потерял не только инициативу, но и всякую возможность контролировать ход сражения. Его главной бедой стало отсутствие телеграфной связи между основными фортами, окружавшими Карс. Длительное сопротивление Канлы тоже оказалось весьма вредным, поскольку совместно с отпором, данным русской демонстрации в районе Тахмаспа, Сювари и Лаз-Тепе, оно породило у турецкого командования иллюзию, что штурм города провалился. До поздней ночи Хусейн Хами был уверен, что противник сумел овладеть лишь Хафиз-Табией. Истинное положение дел стало ему известно только в 2 часа ночи, и из своей штаб-квартиры в Вели-Паша-Табии он попытался организовать оборону левого берега Каре-Чая, однако ситуация уже сложилась так, что дальнейшее сопротивление сделалось совершенно бесполезным. Между Тахмаспом и Лаз-Тепе скопилось огромное число турецких пехотинцев, бежавших с правого берега. Постепенно люди стали перемещаться в направлении Эрзерумской дороги, где стоял охранявший ее весьма слабый русский отряд. Несколько офицеров сумели придать отступлению пехоты некоторый порядок, и турки двинулись в сторону селений Бозанли, Арватан и Самова. В то же самое время турецкая кавалерия поскакала на запад через Чакмак. Позже к ней присоединился Хусейн Хами со своим штабом.

Турецкое отступление застало русских врасплох, и гренадеры Ростовского полка, стоявшие в Бозанли, увидев огромную массу войск, приближавшуюся к ним, отступили. Русская пехота, шедшая на Арватан и Самову, отстала, и турок преследовали только драгуны князя Щербатова и казаки. Окруженная русской кавалерией, турецкая пехота поспешила сложить оружие. Только один отряд турецкой кавалерии сумел прорваться; он поскакал в сторону Ольты. Казаки гнались за ним 25 км и зарубили саблями около 100 человек. Спастись удалось лишь 30 или 40 кавалеристам, благодаря быстроте их коней; среди них оказался и Хусейн Хами-паша.

Турки потеряли на поле боя 2,5 тыс. человек; в Карсе насчитали 17 тыс. пленных, среди которых находились 5 пашей и 800 офицеров. Сюда входили все сотрудники администрации крепости и персонал госпиталей, где русские обнаружили еще 4 тыс. больных и раненых. Было захвачено 303 орудия, из них – 200 крепостных, вполне пригодных к дальнейшей службе. Потери русских войск не превышали 2 тыс. человек, но среди них было очень много офицеров. Во время штурма Карса 1877 г. погибло больше полевых офицеров, чем во время всех предыдущих атак. Русская армия в 1877 г., как и в 1835 г., оставалась офицерской армией.

Падением Карса завершилась кампания 1877 г. На Балканском фронте еще не была взята Плевна. Кавказская армия одержала больше побед, чем армии великого князя Николая на Дунае. На Кавказе остались непокоренными лишь две крепости: Эрзерум и Батум. Войскам Гурии безо всяких задержек отправили подкрепления; Комаров с усиленной группой вернулся в Ардаган, поскольку планировалось совместное наступление на Батум из Озургети и Ардагана. 40-я пехотная дивизия влилась в армию Геймана, стоявшего у стен Эрзерума.

Весь ноябрь Мухтар собирал в Эрзеруме подкрепления, которые прибывали из внутренних районов Анатолии, часто в количестве одного батальона. К началу декабря он имел 17–18 тыс. пехотинцев и несколько тысяч лазских и вооруженных мусульманских жителей Эрзерума. В середине декабря в городе начались болезни, и Мухтар, опасаясь лишиться тех солдат, которых он сумел собрать, и надеясь после известия о падении Плевны сохранить силы для дальнейшей обороны Анатолии, увел свои лучшие части (6–8 тыс. пехотинцев при 20 орудиях) в Байбурт. Это было разумное решение. Старый Измаил при поддержке Хасан-паши остался оборонять Эрзерум, гарнизон которого насчитывал 15 тыс. регулярных и нерегулярных бойцов.

К 10 декабря русские сосредоточили у стен Эрзерума дивизию кавказских гренадер, 39-ю дивизию и 40-ю со 150-м (Таманским) полком, а также 3-й полк кавказских стрелков и мощную кавалерию. Однако Гейман и другие генералы не ладили между собой, и под Эрзерум прибыл Лорис-Меликов, чтобы взять командование на себя. Несмотря на трескучие декабрьские морозы, стоявшие на Армянском нагорье, русские медленно, но верно окружали Эрзерум линиями своих укреплений. 5 января 1878 г., когда взяли деревню Илиджу, стоявшую на Трапезундской дороге, город был полностью окружен, а его гарнизон в 15 тыс. солдат и 50 тыс. человек населения оказались полностью отрезанными от остального мира. Русское командование хорошо знало, что в Эрзеруме заканчиваются продукты; оно рассчитывало, что через два месяца город сдастся. Поэтому планов штурма никто не составлял. Однако осаждавшая армия находилась почти в столь же удручающем положении, что и город. Морозы все усиливались; сильные бураны замели дороги, и они стали практически непроходимыми; некоторые соединения по 10 дней кряду сидели без хлеба и печенья. Особенно сильно страдали лошади. В довершение ко всему из города на осаждавшую армию перекинулась эпидемия сыпного тифа, опустошавшая Эрзерум. В некоторых русских и турецких частях насчитывалось не более 100 здоровых солдат. От эпидемии умерли более 3 тыс. русских солдат и офицеров, среди которых были Гейман, Шелковников и Лорис-Меликов-младший. Страдания обеих сторон закончились только с подписанием перемирия 31 января 1878 г. В соответствии с его условиями Измаил Хакки-паша покинул Эрзерум, выведя из него регулярные войска гарнизона и тех вооруженных жителей, которые решили остаться в армии. 8 февраля город заняли русские.

Операции под Батумом начались в конце ноября. Русские планировали начать наступление из Ардагана, к которому через некоторое время должны были присоединиться части, выдвинувшиеся уже из Озургети. Оперативный план теоретически был безупречен, а русские силы в этом районе значительно превосходили турецкие, однако при его составлении забыли о сложных климатических условиях в Понтийских Альпах, в которых расположена долина Нижнего Чороха, а также дорога из Ардагана в Батум. Вину за это, видимо, нужно возложить на мечтавшего отличиться Комарова, который командовал ардаганскими войсками, ибо ему удалось убедить русский Генеральный штаб в том, что высокогорный перевал в горах Яльнизчам зимой вполне проходим.

Комаров покинул Ардаган 14 декабря с 13 батальонами (151-го и 152-го полков и 1-го полка кавказских стрелков), одним казачьим полком, одним полком нерегулярных войск и 12 горными орудиями. Турецкий отряд, состоявший из 2 батальонов низамов и 2 тыс. лазских нерегулярных солдат при 3 орудиях, занял хорошо защищенную самой природой позицию в селении Хане, которая прикрывала дорогу на Артвин. Эта позиция была взята после непродолжительного боя, и 16 декабря Комаров занял Ардануч, небольшой древний городок, стоящий на квадратной по форме Столовой горе, нависающей над ущельем Чороха. Однако ему пришлось провести здесь три недели, поскольку мощные снежные бури сделали дальнейшее продвижение невозможным; дорога, шедшая по правому берегу глубокого ущелья Чороха, отвесные склоны которого в некоторых местах достигают высоты 300 м, была непроходима.

Тем не менее практические соображения вынуждали русское командование настаивать на продолжении наступления на Батум. В первые дни января 1878 г. русские армии на Балканах вошли на территорию Фракии; все понимали, что перемирие скоро закончится, и Санкт-Петербург хотел на предстоящих мирных переговорах иметь Батум «в своем мешке». К тому же было хорошо известно, что войска Дервиш-паши в Батуме были сильно ослаблены отправкой подкреплений в Европу.

На Батумском фронте стояло долгое затишье, которое растянулось на всю осень и начало зимы. Начиная с июля Дервиш-паша сосредоточил основную часть своих войск позади Кинтриши, оставив на Хуцубанских высотах лишь передовые отряды для обслуживания нескольких батарей. Стоявший на позиции Муха-Эстате русский отряд имел строгий приказ придерживаться исключительно оборонительной тактики, и военные действия ограничивались лишь артиллерийскими перестрелками и стычками. В районе истока Ачквы (Ачквис-Тави) и перевалов, ведущих в Аджарию, произошло несколько ожесточенных столкновений между гурийским ополчением и кубанскими пластунами, с одной стороны, и аджарскими и кобулетскими партизанами – с другой.

В октябре Дервишу пришлось послать 8 батальонов и батарею в Эрзерум, а в ноябре ему было приказано отправить 6 батальонов в Стамбул. Он решил сократить линию фронта и в ночь с 27 на 28 ноября вывел свои батареи с Хуцубанских высот. Он отошел на Квирике-Девинские позиции, которые прикрывала в своем нижнем течении Кинтриши и ее приток Кинташ. Дервиш оставил на Самебских высотах передовой отряд, состоявший в основном из нерегулярных бойцов.

После падения Карса генерал Денибеков (принявший командование гурийскими войсками у генерала Оклобжио) получил приказ нанести удар после того, как основные силы Комарова спустятся в долину Чороха. Однако Комаров смог выйти в Ардануч только 13 января. Турки заняли очень мощную от природы позицию в Долис-Хане – в шести часах неспешной езды верхом на пони от Ардануча. 21 января Комаров решительной штыковой атакой выбил турок с позиции Долис-Хане, потеряв одного офицера и 60 солдат, и дорога на Ардануч оказалась свободной. Однако от этого приятного городка, стоявшего над главным ущельем Чороха, до Батума было еще более 80 км. Командование понимало, что на этой дороге сопротивление лазских и аджарских ополченцев будет гораздо сильнее, чем в Ардануче и Долис-Хане. Это обстоятельство усилило нетерпение ставки великого князя, поскольку там прекрасно понимали, что через две недели будет заключено перемирие. В связи с этим было принято решение подвергнуть Батумские позиции, которые летом отбили штурм Оклобжио, фронтальной атаке. Командовать этой атакой поручили Комарову. Русский Генеральный штаб рассчитывал на то, что боевой дух турецких солдат в Батуме будет подорван известиями о поражениях на Балканах, но он не учел, что местные жители в районе Батума будут стойко защищать свои дома и начнут партизанскую войну; кроме того, психология этих людей была весьма примитивной, и их интересовало только то, что происходит в непосредственной близости от их домов.

Комаров прибыл в Кобулети 28 января и в тот же самый день послал своих разведчиков разведать турецкие позиции (этот район был ему совершенно неизвестен). На следующий день он обсудил положение с генералами Денибековым и Шелеметевым, которые воевали на Батумском фронте с апреля 1877 г. Атаку назначили на 30 января. Комаров имел в своем распоряжении значительные силы: 41-ю пехотную дивизию, 76-й (Кубанский) полк, 2-й полк кавказских стрелков, несколько батальонов кубанских пластунов, гурийское, имеретинское и грузинское ополчения, несколько казачьих полков и мощную артиллерию. Даже если бы части этих сил было поручено наблюдать за побережьем и за районом Ачквис-Тави, у Комарова все равно осталось бы не менее 15 тыс. солдат для удара по войскам Дервиш-паши, который имел 12 тыс. турецких пехотинцев и нерегулярных бойцов. В то же самое время турецкие укрепленные позиции были не тронуты боями; батареи стояли на хребте, который тянулся между Девой и Цихис-Дзири, а в устье Кинтриши стояли четыре броненосца, которые должны были поддержать турок огнем.

Комаров решил нанести удар по более растянутой линии фронта, чем была у Оклобжио. На левом фланге нерегулярные войска при поддержке одного батальона пехоты должны были форсировать верхнее течение Кинтриши и захватить горы Самеба и Столовую, где без промедления надо было установить орудия. После этого при поддержке этих орудий 2-й полк кавказских стрелков и 163-й пехотный полк должны были перейти Кинтриши и захватить позицию Квирике-Дева. Справа генерал Шелеметев должен был идти вдоль побережья и, пользуясь мощной артиллерийской поддержкой, форсировать эту реку. Весь этот план базировался на предположении, что на этот раз сопротивление турок будет гораздо слабее, чем во время атаки Оклобжио.

К несчастью для русских, первый этап сражения только укрепил эту иллюзию. Самебскую позицию и Столовую гору, где стояли только слабые нерегулярные части, удалось взять довольно легко. Однако переброска орудий через реку Кинтриши – более сложная задача в январе, чем в июне, – потребовала времени, и нетерпеливые кавказские стрелки в центре, за которыми последовали роты 163-го полка, начали форсировать реку без артиллерийской поддержки. Турецкие орудия на Девинских высотах молчали, и русские начали подозревать, что противник оставил этот укрепленный лагерь. Однако после того, как несколько рядов траншей, тянувшихся вдоль Девинских и Квирикийских высот, ощетинились ружейным и пушечным огнем, эти иллюзии рассеялись. Одновременно на побережье орудия, установленные в районе Цихис-Дзири и на турецких броненосцах, открыли мощный дальнобойный огонь по той местности, где генерал Шелеметев пытался разместить свои батареи.

Шелеметев был убит; погибли несколько артиллеристов и лошадей; но ситуация в районе Кинтриши, где два батальона пехоты успешно форсировали реку, быстро становилась критической. Во многих случаях форсировать реку в обратном направлении было невозможно – в самых неожиданных местах река оказалась глубокой и быстрой. 2-й полк кавказских стрелков понес тяжелые потери: почти все офицеры были убиты или ранены. Остаткам полка удалось спастись от гибели только потому, что они взобрались по левому берегу реки на Столовую гору. Комаров, увидев, что его план провалился, отвел своих людей на позиции, которые они занимали утром. Потери оказались велики: более 1,2 тыс. человек убитыми или ранеными. Это чуть меньше, чем потери в Аладжийской битве. И, что самое обидное, люди погибли совершенно напрасно, поскольку на следующий день, 31 января, было подписано перемирие. Во время действия этого перемирия Батум оставался в руках турок; этот город с очень важным портом перешел в руки русских только после Берлинского конгресса^[55].

В последний период Кавказской кампании 1877 г., продолжавшейся с октября по ноябрь, русская армия одержала решающую победу. Ее могли добиться гораздо раньше (вероятно, в период с июня по август), если бы стратегия русского командования была продумана более тщательно. Более того, на решения русской ставки оказали сильное влияние турецкие диверсии на Кавказском побережье и в долине Аракса, а также панический страх перед внутренними беспорядками, что позволило туркам перехватить стратегическую инициативу. Впрочем, турки не сумели этим воспользоваться. Турецкая политическая стратегия, заключавшаяся в проведении диверсий, была весьма успешна и стала достойным ответом на политические и военные диверсии России на Балканах (в Сербии и Черногории). В лице Ахмет Мухтара турки имели стратега, превосходившего своего противника, однако турецкая армия (несмотря на ее модернизацию после Крымской войны), несомненно, очень сильно уступала по своим боевым качествам русской Кавказской армии, поэтому туркам пришлось ограничиться лишь оборонительными действиями.

Главная беда русской армии заключалась в бездарности высшего командования, ошибки которого усилили промахи некоторых генералов. Структура высшего командования была чрезмерно перегружена: во главе армии стояли великий князь со своими (безответственными) советниками, Святополк-Мирский и (позже) Обручев. Великому князю подчинялся главнокомандующий Дорис-Меликов. Вся ответственность за боевые действия лежала на нем, однако он полностью зависел от великого князя (который, к счастью, являлся великодушным и рассудительным человеком, хотя и не обладал талантом военачальника). Работа штаба всегда и везде оказывалась неудовлетворительной – за исключением Аладжийского сражения и битвы за Карс, когда военными действиями руководил решительный и талантливый Лазарев.

Что касается героев кампании 1877 г., то она дала очень интересный психологический материал, обладающий, возможно, непреходящим значением для военных характеров любой эпохи. Лорис-Меликов не один раз демонстрировал свои недостатки. В российских военных журналах того времени его жестоко критиковали, однако следует отметить, что он никогда не жертвовал жизнью своих солдат ради собственной славы. В этом его можно сравнить с энергичным и властным Гейманом, который часто стремился продемонстрировать свое превосходство над врагом. Гейман представлял собой весьма колоритную фигуру: еврей по происхождению, он сделал стремительную карьеру в русской армии благодаря своей необыкновенной храбрости и удивительному везению. В нем было что-то от игрока, как и в Комарове (но в меньшей степени). Совсем другим являлся Тергукасов, исключительно серьезный и твердый человек, которого очень любили солдаты. Лазарев, еще один генерал армянского происхождения, был не менее твердым (он очень любил строгую дисциплину); к тому же в нем, несомненно, была искра истинного таланта^[56]. Он успешно работал вместе с Шелковниковым, единственным генералом среди высшего командования, который сочетал в себе талант штабного работника с талантом военачальника.

Примечательной чертой этой кампании стало обилие храбрых и способных полковников, среди которых особенно выделялись Фадеев – из Кутаисского гренадерского полка, Амираджиби – из Елизаветпольского и (бригадир) Цитович, с его Бакинским и Дербентским полками. Офицеры, командовавшие батальонами и ротами, часто совсем еще молодые ребята, также были очень способными. Кампании 1877–1878 гг. стали первой проверкой на прочность русской армии нового образца, созданной на базе всеобщей воинской повинности, введенной в 1874 г. Результаты этой проверки оказались отличными как на Кавказском, так и на Балканском фронтах. Вновь сформированные дивизии, вроде 38-й и 40-й, вернулись с войны столь же прославленными, как и старые Кавказские гренадерские полки или полки 19-й дивизии, ветерана Кавказских войн. Только Московская гренадерская дивизия воевала немного хуже. Кавказские стрелки и драгунские полки оправдали свою репутацию отборных; отлично воевали также казаки и дагестанские нерегулярные кавалеристы.

С турецкой стороны солдаты были превосходными, а резервисты (и это внушало большие надежды) оказались не хуже низамов. В хорошо вооруженной турецкой армии по-прежнему не хватало умелых командиров. Отсутствовали также талантливые военачальники – поскольку высшее командование назначалось по указке двора и Стамбула. По сравнению с прежними кампаниями, в турецкой армии появилось много офицеров, приближавшихся к европейскому стандарту. Одним из первых преподавателей в только что созданном Военном училище в Стамбуле был Ахмет Мухтар, а офицеры вроде Хусейн-паши (который руководил инженерными работами в Карсе) обучались в Вулвиче (многие морские офицеры также получили образование в Англии). Тем не менее самыми талантливыми офицерами под командой Мухтара оставались иностранцы: венгр Фейзи и немец Мехмет (который ни разу не потерпел поражения в бою – и в Ардаганской битве, и при обороне редута Азизие). В турецкой армии было множество способных офицеров: Дервиш – в Батуме, Хасан – в Эрзеруме и Хусейн Хами – в Карсе; однако большая часть по-прежнему принадлежала к тому типу, который придерживался самых худших турецких традиций: Хасан Сабри – в Ардагане, Файк – в Баязете и старый негодяй Измаил Хакки.

Что касается самого Ахмет Мухтара, то Анатолийской армии повезло – ею командовал один из лучших турецких военачальников своего времени. Он, конечно, не достиг таких же успехов, что и Осман Нури в битве за Плевну, но, несомненно, гораздо лучше разбирался в стратегии, чем Мехмет Али или Сулейман. Несомненно, Мухтар был способным командующим, быстро принимал нужные решения и действовал без промедления. Он был сангвиник по темпераменту, но обладал холодным умом и не терял головы в сложных ситуациях. Его главная ошибка заключалась в том, что он задержался с выводом войск с Аладжийских позиций, но ее можно объяснить так: положение только что испеченного гази обязывало его воевать до конца. Этого требовали соображения престижа.

Книга четвертая
Кавказские кампании Первой мировой войны, 1914–1918 гг.

Глава 16
Закавказская граница, 1878–1914 гг. Германский фактор на Ближнем Востоке

На конгрессе в Париже, который положил конец Крымской войне, морские державы (Великобритания и Франция – вместе с Сардинией) навязали России такое решение восточного вопроса, которое имело определенную морскую ориентацию. Черное море было объявлено нейтральным, а на побережье Восточного Средиземноморья положение осталось прежним. Германские государства (Австрия и Пруссия), находившиеся накануне внутренних распрей в Германской Европе, заняли относительно пассивную позицию.

Спустя 22 года была предпринята новая попытка стабилизировать обстановку на Ближнем и Среднем Востоке, и, что примечательно, это сделали в Берлине. Пруссия взяла на себя роль хозяйки Центральной Европы. Был заключен Берлинский договор, целью которого якобы стало устранение разногласий между Великобританией и Россией на Ближнем и Среднем Востоке. Роль сочувствующего честного посредника взял на себя Бисмарк, что фактически ознаменовало появление на европейской сцене новой мировой державы – имперской Германии. При этом ее намерения подмять под себя всю территорию распадающейся Османской империи были тщательно завуалированы.

Берлинский договор был подписан 13 июля 1878 г. Лорд Биконсфилд вернулся в Лондон с почетным миром. Несколькими днями ранее, 8 июля, английское правительство объявило об оккупации Кипра и о заключении соглашения с Турцией. Премьер-министр подвергся суровой критике со стороны мистера Гладстона, лорда Дерби и др.; но, как обычно, приверженцы политики Биконсфилда позволили своему энтузиазму взять верх над благоразумием. Например, лорд Сэндон заявил, что во время своих странствий по долине Нила и равнинам Сирии он постоянно слышал крик: «Когда же вы наконец придете? И теперь, – добавил он, – Англия наконец пришла». Такие заявления могли бы помочь лордам понять, зачем был оккупирован Кипр, но в Стамбуле эти слова, а также намеки на неблаговидные поступки не оставили никаких иллюзий по поводу территориальных гарантий, которых совсем недавно представители Османской империи сумели добиться от представителей держав, собравшихся в Берлине. Прогрессирующее ухудшение англо-турецких отношений после Берлинского конгресса подробно описано Медликоттом в книге «Берлинский конгресс и после него».

И в самом деле, пройдет совсем немного времени, и станет ясно, что соглашение об оборонительном союзе, заключенное между Великобританией и Турцией 4 июня 1878 г., на самом деле положило конец эпохе британского покровительства Османской империи, которое продолжалось более полувека. Будучи весьма искушенными в политике людьми, турки прекрасно понимали, как будут развиваться события в Европе после возвышения Пруссии в 60–70-х гг., и еще до своего отъезда из Берлина их представители^[57] начали искать нового покровителя.

В течение 80-х гг. британская политика (особенно во время правления Гладстона) все больше и больше удалялась от Турции. А тем временем после оккупации Австрией Боснии и Герцеговины и заключения в 1879 г. Двойного альянса между Австро-Венгрией и Германией новая политическая обстановка в континентальной Европе стала расцениваться Россией как угроза, гораздо более опасная, чем традиционный антагонизм Великобритании на Востоке. Только что полученная независимость не спасла Балканские страны – одна за другой они попадали под влияние Австро-Германского союза. Россия тоже не питала иллюзий относительно будущей политической ориентации Турции. И когда после 1886 г. начала вырисовываться перспектива создания мощной коалиции против России, роль Турции в этой коалиции ни у кого не вызывала сомнений. Все понимали, что если на западных границах России начнется война, то Турция, скорей всего, сконцентрирует свои силы на закавказской границе.

Берлинский договор утвердил значительные перемены в военной топографии русско-турецкой границы. Русские получили Батум, но, несмотря на все заявления Лондона и Санкт-Петербурга, сделанные во время Берлинского конгресса о том, что Батум получит статус свободного порта, Россия уже через несколько лет начала создавать в нем военно-морскую базу под защитой мощных фортификаций. «Это был период тайного взаимопонимания, и есть все основания полагать, что разрешение на укрепление Батума было получено частным образом, хотя само это действие стало с тех пор удобным поводом обвинять Россию в несоблюдении договоренностей»^[58].

К югу от Батума была проведена новая граница, параллельная той, что проходила в 15–20 км юго-восточнее нижнего Чороха. Западнее Чороха, ниже Артвина, граница поворачивала на юг к долине Ольты-Чая и пересекала верхнее течение этой реки неподалеку от Наримана. Сам Ольты стал российским городом. Труднопроходимая горная страна Понтийских Альп, в которой Чорох прорезает глубокое ущелье, идущее к морю, предоставляло со стороны суши прекрасную защиту для порта Батум. До него от Поти вскоре проложили железнодорожную ветку, а две важные военные дороги соединили Батум с Карсом. Они шли через Архис-Дзгали и Ахалцихе до Боржомского ущелья, а потом – через Артвин – Ардануз – Ардаган до Карса^[59].

От Ахалцихе до Мерденика через Ардаган была проложена еще одна дорога, доходившая до долины Куры. В Мерденике она раздваивалась на Карс и Ольты.

Эти дороги соединили западный и центральный секторы приграничной территории. Из Ольты была проложена одна из главных дорог, ведущих от российской границы к Эрзеруму: Ольты – Нариман – Ид – Гюрсюбогаз. Это был очень важный путь, поскольку он шел с северо-востока во фланг позиции на Деве-Боюн. Готовясь к новой войне, русские начали строить дорогу от Ахацихе до Ахалкалаки, а оттуда, через Ольты, до Эрзерума. До начала военных действий им удалось одолеть две трети расстояния.

В центральном секторе русские приобрели Карс, и новая граница проходила через Саганлуг между Зивином и Караурганом. Теперь Эрзерум находился в 85 км по прямой от линии российской границы; здесь опять же было покрыто две трети расстояния. Позиции Мухтар-паши у Зивина остались в руках турок, а Караурган (в 3 км от Зивина) стал российским пограничным пунктом. На Саганлугском плато граница проходила между селениями Верхний и Нижний Месинкирт. От Верхнего Месинкирта русские построили дорогу, которая выходила на долину Аракса западнее Каракурта. Таким образом, Карс стал российской крепостью и передовой базой, крайне затрудняя любое вторжение в Закавказский регион со стороны турецкой границы. В то же самое время новая граница нарушала оборонительную целостность Саганлугского района, и туркам необходимо было построить новые оборонительные позиции ближе к Эрзеруму – в районе Кёпрюкёя, по обе стороны от долины Пасин.

По условиям Сан-Стефанского договора русские получили долину Алашкерт и город Баязет. После Аракса новая линия границы должна была пересечь Агри-Даг и долину Алашкерт, а затем идти от Шариан-Дага к восточному Евфрату (Мурат-Чаю) и Хамускому ущелью (между Шариан-Дагом и Ала-Датом), где эта река резко сворачивает на юг. За Евфратом граница должна была идти по водоразделу Ала-Дага к персидской границе.

На Берлинском конгрессе представители Великобритании возражали против передачи России долины Алашкерт и города Баязета, ссылаясь на то, что через них проходит главный караванный путь из Трапезунда и Эрзерума в Тебриз. Была затронута и стратегическая тема, поскольку ущелье Мурат-Чая (ключ к Турецкому Курдистану) открывает доступ через Муш к Диярбакыру и верхней долине Тигра. Русские довольно легко уступили британским требованиям, и по Берлинскому договору новая граница пролегла через Араке к Коксе-Дагу, далее – по западному отрогу Агри-Дага, а затем – по водоразделу этой гряды до линии старой границы в районе озера Балик.

Таким образом, в восточном секторе приобретения русских были невелики. Россия увеличила свою территорию в долине Аракса от точки, расположенной на полпути от Хорсана и Каракурта до Кулпа (Тузулука), включая город Кагизман. Этот город (первоначально занятый Муравьевым в 1855 г., а затем Цитовичем – после Аладжийской битвы) стал важным российским форпостом в восточном секторе границы. Значение Кагизмана (связанного дорогой, проходящей через Кулп, с Ереваном) заключается в его близости к перевалу Ахталар (который после сооружения дороги стал самым лучшим из всех перевалов на Агры-Дате), откуда шел путь в Каракилисе, расположенный в 40 км от перевала. Это был самый крупный населенный пункт в долине Алашкерт, находившийся в нескольких километрах от ущелья Мурат-Чая.

Перенесение границы означало, что путь в Эрзерум шел уже не из Еревана, а из Кагизмана (связанного одной дорогой с Карсом, а другой дорогой, проходившей по долине Арпа-Чая, – с Александрополем). Таким образом, расстояние от российской границы до Эрзерума в этом секторе сократилось на одну треть. Обладая же перевалами Ахталар и Чат, русские могли в любой момент войти в долину Алашкерт и развивать наступление в направлении Муша и Ванна.

В течение полутора десятка лет, которые прошли между кампаниями 1877–1878 гг. и 1914–1917 гг., русские улучшили коммуникации между восточным и центральным секторами границы. В 90-х гг. от Александрополя до Карса была протянута железнодорожная ветка. Позже ее довели до Сарыкамыша. Еще одну железную дорогу построили по долине Арпа-Чая, далее по склонам Алагёза, и через район Еревана вниз по долине Аракса к Нахичевани и Джульфе на персидской границе. От Алагёза до Кагизмана была построена хорошая дорога^[60].

Однако начиная с 80-х гг. российский Генштаб все больше тревожила не ситуация на Кавказе, а положение на западной границе империи. В начале этого десятилетия разработали новые диспозиции для российских вооруженных сил, согласно которым почти все войска были сконцентрированы в западных провинциях. На Кавказе оставались лишь два армейских корпуса, по две пехотных дивизии в каждом: кавказские гренадеры и 20, 21 и 39-я дивизии. Кавказские части старой 19-й дивизии перебросили на австрийскую границу. 38, 40 и 41-я дивизии, несмотря на кавказские наименования своих подразделений, также покинули Кавказ и были переброшены в европейские регионы России. В начале XX в. сформировали две новые Кавказские дивизии – 51-ю и 52-ю, которые вошли затем в состав нового III Кавказского армейского корпуса.

После 1910–1912 гг. II (Кавказская гренадерская и 51-я дивизия) и III (21-я и 52-я дивизии) Кавказские армейские корпуса тоже перебросили на западную границу.

Решение императора Александра III возродить в 1882 г. российский Черноморский флот привело к более важному изменению баланса сил в Черноморско-Кавказском регионе, чем все нововведения на Закавказской сухопутной границе. В Севастополе и Николаеве были созданы морские верфи, на которых в 1886 г. заложили два броненосца: «Чесма» и «Екатерина II». На следующий год за ними последовал «Синоп». К 1888 г. русские имели на Черном море мощную боевую эскадру, основу которой составляли три броненосца водоизмещением 10 тыс. т каждый. Они были вооружены 12-дюймовыми орудиями и развивали скорость 14–15 узлов. В придачу к ним построили три военных транспорта водоизмещением 5 тыс. т, десяток больших торговых пароходов, которые можно было использовать для тех же целей, крейсер водоизмещением 3 тыс. т, 6 канонерок и 16 торпедных катеров (скорость 15–16 узлов). Это была внушительная морская эскадра, которая значительно превосходила по силе устаревшие турецкие броненосцы 1877–1878 гг., что обеспечило русским полный контроль над Черным морем.

Новая ситуация, обусловленная ростом российской морской мощи на Черном море, по-видимому, радикально изменила оперативные планы вероятной войны с Турцией. В ту пору (около 1888 г.) среди «активистов» в российских войсках распространялась любопытная брошюра, в которой излагался план возможного нападения на Турцию. Описывалось внезапное вторжение российского Черноморского флота в пролив Босфор и проведение совместных операций с отборными экспедиционными частями на обоих берегах этого пролива. Эта брошюра была анонимно издана в России, но задумана, скорее всего, в Германии, поскольку носила провокационный характер.

Последний англо-российский кризис – инциденты в Марве и Пенье (в Англии по этому поводу началась самая настоящая русофобия), принявший особо острую форму в 1885 г., быстро миновал и странным образом способствовал глубокому и длительному уменьшению напряжения между Англией и Россией, как будто обе стороны устали от затяжного периода взаимных упреков. Русских все больше занимала растущая австро-германская угроза. После 1886–1887 гг. российское влияние на Балканах, политическое и культурное, значительно уменьшилось. В Софии появился Фердинанд Кобургский – бывший символ панславянизма. По обе стороны от западных границ России шли военные приготовления, а 1888 г., по-видимому, стал годом, когда должен был разразиться военный кризис. Бисмарк даже заявил, что весь Восточный вопрос не стоит костей одного померанского гренадера. Канцлер взял на себя труд сообщить своим российским друзьям, что он вполне понимает их нетерпение в отношении Константинополя и проливов. В то же самое время глава Германского государства вынашивал идею заключения средиземноморской конвенции: предполагалось, что Великобритания, Австро-Венгрия и Италия, с согласия Турции и Румынии, станут гарантами status quo в Средиземноморье, что подразумевало сохранение существующего режима в проливах. Смысл конвенции заключался в том, что любая попытка России захватить их станет поводом для создания могучей коалиции, в которой главную роль будут играть Великобритания, Австро-Венгрия и Италия с Турцией и Румынией. Германии и, возможно, Швеции, Болгарии, Сербии (и даже Китаю) отводились второстепенные роли.

Это было яркое проявление бисмарковского маккиавелизма, но Россия 1887–1888 гг. не подавала для него никакого повода, несмотря на анонимную пропаганду активистских групп. Александр III не был склонен к авантюризму. Он желал слегка «заморозить» свою империю, а в таком состоянии государства не склонны к движению. Позже любопытный поворот событий, а именно вступление на германский престол воинственного и амбициозного Вильгельма II, избавил Россию от осуществления планов Бисмарка (которые, с некоторыми изменениями, возродил Адольф Гитлер). Если бы Вильгельм II хотел воевать, он делал бы это по своим правилам, а не по тем, которые тайно подготовил воинственный канцлер. Молодой император являлся человеком новой эпохи индустриализации и мировой политики. Для разработки новой политики требуется определенное время. В период затишья был заключен франко-российский альянс, а в Российскую армию поступила на вооружение новая винтовка (Лебеля), которая ни в чем не уступала прусскому «Маузеру» и австрийскому «Манлихеру».

Русские продолжали укреплять свои морские позиции на Черном море. В период 1890–1893 гг. к существующим кораблям добавились еще три броненосца («Двенадцать апостолов», «Святой Георгий» и «Три Святителя»). В противовес этому турки имели лишь три броненосца постройки 1874 г. («Тургут рейс», «Хайреттин Барбаросса» и «Меджидие»), которые были беспомощны против русских кораблей. В тяжелых финансовых обстоятельствах после войны 1877–1878 гг. турки не имели ни возможности, ни намерения состязаться с российским военным строительством. Состояние турецких сухопутных войск было в равной степени удручающим. Все внимание султана Абдул Хамита II поглощала внутренняя ситуация в стране, и армия использовалась просто как дополнительная полиция. Стамбул наводнили новые германские элементы, но при Бисмарке их деятельность ограничивалась лишь предварительным изучением обстановки, за которым должна была последовать значительная финансовая и экономическая помощь. Эта помощь вскоре обрела форму многообразных мероприятий «Дойче Банка».

Вся эта деятельность стала приобретать военную значимость после создания в 1888 г. Анатолийской железнодорожной компании, которую финансировал «Дойче Банк». В 1898 г. открылось железнодорожное сообщение между Стамбулом и Анкарой, а в 1896 г. от станции Эшкезехир, стоявшей на линии Анкара – Конья, была построена еще одна ветка. Конья стала начальным пунктом Багдадского шоссе, строительство которого началось очень скоро. Концессию получил «Дойче Банк» в 1902 г. В 1904 г. строительство отрезка в 240 км между Коньей и северными склонами Тавра было завершено. Сооружение этих железнодорожных линий стало одной из главных причин изменения британской политики в отношении Турции. За ним последовало подписание англо-российского соглашения в 1907 г.

В 90-х гг., после прибытия в Турцию военной миссии во главе с генералом (позже фельдмаршалом) фон дер Гольцем, немцы начали открыто участвовать в реорганизации турецкой армии. Первым результатом этой работы стала успешная война турецкой армии в Фессалии в 1897 г.^[61]

Легкая победа заставила Берлин поверить в военные возможности турок. Но Абдул Хамит, который боялся, что оппозиционные группы среди армейских офицеров станут активным фактором турецкой политики, не желал идти дальше определенного предела в области реорганизации армии. По-видимому, это и решило его судьбу. Армейские группы младотурок, которые находились в тесном контакте с офицерами германской военной миссии в Турции, решили от него избавиться.

После отречения султана в 1909 г. триумвират младотурок (Энвер, Талаат, Кемаль) получил возможность без помех реорганизовывать вооруженные силы и принимать любые предложения своих немецких друзей. В высших эшелонах власти было проведено множество радикальных преобразований. Многих протеже султанской клики изгнали из армии, что, несомненно, привело к положительным сдвигам, но их место заняли ставленники «Комитета союза и прогресса», которые зачастую оказывались гораздо хуже султанских. В 1900–1911 гг. в области реорганизации войск в столице и Адрианополе были достигнуты некоторые положительные результаты, но в целом турецкая армия по-прежнему оставалась плохо организованной. Это особенно касалось транспорта и снабжения, а перевооружение артиллерии только началось.

Аннексия Австрией Боснии в 1908 г. положила конец австро-российскому политическому перемирию, которое негласно соблюдалось с 1897 г. После того как поражение России в Маньчжурии разрушило все ее планы на Дальнем Востоке и она заключила соглашение с Великобританией по Среднему Востоку, Российская империя начала возрождать свои интересы на Ближнем Востоке, в особенности в деле сдерживания германского «Drang nach Osten» при поддержке южных славян. Балканская Лига славян, пользовавшаяся благосклонностью России и заключенная в 1911 г. при посредничестве англичанина Буршье, корреспондента газеты «Таймс» в Софии, явилась ответом на дерзкую железнодорожную политику Германии в Анатолии, на беспардонное поведение немецкого посла в Стамбуле и на открытый контроль турецкой армии миссией фон дер Гольца. В то же самое время это был впечатляющий пример эффективности англо-российского политического сотрудничества.

Любопытно, что в это время правительство Германии плохо информировали о численности турецкой и балканской армий, поэтому Берлин и Вена искренне поразились результатам 1-й Балканской войны. В своих воспоминаниях тогдашний российский посланник в Софии М. Неклюдов вспоминал о беседе, состоявшейся у него с де Гьером (коллега Неклюдова в Стамбуле). Последний поведал ему о том, что «Османская армия теперь совсем не та, что во времена Абдул Хамита: она великолепно оснащена и отлично обучена под руководством немецких генералов и старших офицеров из младотурок. Она представляет собой реальную силу, способную неприятно удивить сербских и болгарских оптимистов».

Однако слишком медленная мобилизация турецких войск и неспешное их развертывание, а также неудачное наступление, предпринятое вопреки мнению фон дер Гольца, стали для турок фатальными. Исход кампании был решен еще до того, как в турецкую армию успели прибыть резервы и пополнения.

Так называемая 2-я Балканская война помогла Турции возродиться если не материально, то хотя бы морально. В 1913 г. сложились благоприятные условия для полномасштабной реорганизации турецкой жизни под руководством немцев. Осенью того года в Турцию прибыла особая военная миссия, во главе которой стоял генерал Лиман фон Зандере, которому суждено было возглавить I армейский корпус, расквартированный в столице. Его сопровождали 42 офицера, включая полковника Бронсарта фон Шеллендорфа, которого немцы рекомендовали назначить начальником штаба всех вооруженных сил Турции. Страны Антанты выразили по этому поводу протест, поскольку это грозило превратить турецкую армию во вспомогательные войска Германской империи, а когда стало ясно, что младотурки уступать не собираются, возникла угроза дипломатического кризиса. Вслед за военной миссией в Турцию приехали сотни немецких инженеров, экономистов и финансовых агентов. Их роль в реорганизации производства и средств связи стала, возможно, более значимой и угрожающей, чем роль военных.

Результатом Балканских войн стало перенесение захватнических амбиций Турецкого государства из Европы в Азию. Подтверждением этому стало появление так называемой пантуранской теории, которая должна была стать противовесом теории панславянизма. Панславянские идеи с большим успехом использовались агитаторами, выступавшими против власти султана в славянских провинциях Турции. Младотурки объявили не очень ясные, но зато огромные притязания на все российские территории в Азии, населенные народами, которые говорили на тюркских языках. Там, где это было возможно, они подкрепляли пантуранские лозунги панисламистскими. На Кавказе возродилась турецкая пропаганда, которая вела свое начало со времен шейха Мансура, жившего в последней четверти XVIII в. Ее целью было привлечь на сторону Турции татарскую буржуазию Баку, а также воинственное и фанатичное население Дагестана.

Среди крупнейших европейских держав только Австро-Венгрия имела реальные интересы на Балканах. Внимание Великобритании и Германии было сосредоточено в Азиатской Турции. Россия, в силу родственных чувств и традиций, тяготела к славянским православным странам на Балканах, но ее главные политические и экономические интересы также лежали в Малой Азии.

Во время Русско-японской войны отношения Великобритании и России пережили некоторое охлаждение; в 1904 г. экспедиция полковника Янгхазбэнда в Тибет вызвала определенное недовольство в Санкт-Петербурге. Более того, трения порождало и столкновение стремлений Великобритании и России в Персии. Российские интересы в Персии имели чисто практический и экономический характер: в ходе обширной промышленной экспансии России в 90-х гг. ее торговля с этой страной естественным образом быстро увеличивалась. В эти годы российская железная дорога от Александрополя до Джульфы была продолжена до Тебриза. Русские построили в Персии современные дороги, соединившие Тегеран с портом Энзели (Пахлави) на Каспии, а также с Казвином и Кумом, кроме того, существовало постоянное психологическое и культурное влияние, которое поддерживалось общностью взглядов татар, персов и армян, живших к северу и югу от Аракса. Революционные волнения 1905 г., столь сильно потрясшие Кавказ, и в особенности Баку, нашли свое отражение и в германских революционных событиях 1907–1909 гг. в Персии.

Этот период стал свидетелем активного немецкого интереса к Персии, который развивался параллельно пантуранской активности в Русском и Персидском Азербайджанах.

Таким образом, англо-российское соглашение 1907 г. стало выражением нескольких новых тенденций: во-первых, это явилось результатом вступления Великобритании во франко-российский союз после создания Антанты; во-вторых, это стало проявлением разрядки в англ о-российских отношениях на Ближнем Востоке; и в-третьих, это была защитная реакция на растущее немецкое влияние в Турции и немецкое проникновение в Персию. По англо-российскому соглашению Персия была разделена на зоны, в которых каждая держава брала на себя ответственность за поддержание порядка. В середине 90-х гг. русские создали в Тегеране, с разрешения шаха, бригаду персидских казаков; в 1906 г. беспорядки в Азербайджане и волнения среди курдов привели к появлению российских вооруженных подразделений и в этом регионе. Части восьми пехотных батальонов и дивизия казаков с 24 орудиями были размещены в Тебризе, Урмии, Хое и Дилмане с постами в Маку, Марагхбе и Судж-Булаке.

Все эти факторы – англо-российское соглашение, размещение российских войск в Азербайджане, а также наличие железнодорожного сообщения между Тебризом и Кавказом – придали новое значение региону Тебриз – Урмия и создали новые стратегические проблемы в случае возникновения войны. Такое положение предоставляло великолепную возможность для нападения на Турцию; от Хоя, расположенного в 65 км от Джульфы (конечного пункта железной дороги), две ветки шли к Вану, одна через перевал Котур и Эрчек, а другая – через Дилман и Башкале. От Вана дорога, проходившая южнее озера, вела в долину верхнего Тигра и в Диярбакыр.

Это может показаться странным, но планы России на случай войны с Турцией носили оборонительный характер с очень ограниченными и локальными наступательными операциями. В основе этих концепций лежала идея французского Генерального штаба о том, что «все дороги проходят через Берлин», а российская стратегия в Малой Азии (как и в Карпатах) была пересмотрена из-за преклонения великого князя Николая перед официальным мнением Франции. Что касается сотрудничества с вооруженными силами Великобритании, то между 1907 и 1914 гг. в этом плане ничего не планировалось и даже не обсуждалось.

Еще в 1828–1829 гг. Паскевич предвидел возможность решающих действий в Малой Азии; а пять лет спустя его теорию подкрепили действия египетского командующего Ибрагим-паши. В 1877 г. российский Генштаб, по политическим соображениям, был вынужден сосредоточить все свое внимание на Балканах. Но еще труднее понять, почему в 1914 г. Россия не воспользовалась своим шансом начать активное наступление в Малой Азии, и это притом, что Александретта для нее представляла собой гораздо более доступную военную и политическую цель, чем овладение Дарданеллами или каким-нибудь портом в Персидском заливе. Расстояния между Александреттой и главными кавказскими центрами наглядно это демонстрируют: от нее до Тифлиса по прямой всего лишь 970 км, а до Сарыкамыша – 725 км, приблизительно столько же, сколько от Еревана до Новороссийска. Харпут, который в 1916 г. находился в пределах досягаемости русской Кавказской армии, стоит примерно на полпути между Сарыкамышем и Александреттой и совсем недалеко от главного пути к верхнему Евфрату^[62].

Российские военные приготовления на Кавказе были относительно скромными, поскольку Генеральный штаб занимался проблемой, связанной с серьезной угрозой, нависшей над западной границей империи. В то же самое время командование уделяло значительное внимание военно-морским силам на Черном море, которые были важны как для Европейского, так и для Азиатского театров. Русские предвидели возможность появления в Черном море сильного австро-германского морского флота, который мог проводить операции с опорой на турецкие базы. Укреплялись оборонительные сооружения в Севастополе (в меньшей степени в Батуме). В начале 1914 г. в Черное море пришли два новых русских линкора («Святой Евстафий» и «Святой Иоанн Златоуст»), построенные в 1908 г. Они были вооружены 12-дюймовыми орудиями и имели скорость 16 узлов. На Черном море было 4 старых броненосца, среди них «Три святителя» (1893), два современных легких крейсера, 26 относительно новых эсминцев, 24 торпедных катера, 8 подводных лодок и несколько десятков вспомогательных судов. В Николаеве строились два дредноута водоизмещением 27 тыс. т (скорость 21 узел, вооружение 12 12-дюймовых орудий). Они назывались «Императрица Мария» и «Императрица Екатерина II»^[63].

Это был действительно мощный флот, и его существование оказывало значительное влияние на турецко-германские военные планы.

У турок не было возможности состязаться с российским Черноморским флотом, хотя они разместили определенное число заказов на верфях Великобритании. Альтернативой могла стать отправка в Черное море австро-германских военных кораблей, но сомнение в том, как к этому отнесется Италия, помешало Австрии проводить столь рискованную военно-морскую политику.

Однако на суше миссия Лимана фон Зандерса работала с большим успехом и, располагая полной властью, за 8 месяцев достигла гораздо более внушительных результатов, чем их предшественники за 16 лет. Переучивать старший офицерский состав турецкой армии было слишком поздно (хотя фон дер Гольц считал это одной из своих задач). Дело решилось просто – около 100 немецких офицеров заняли самые ответственные посты в турецкой армии, в основном начальников штабов армий, корпусов и дивизий. Множество немцев и австрийцев занималось организацией тыла; были приведены в порядок и значительно улучшены комиссариат и технические службы. Немецкие специалисты создали санитарную службу в турецкой армии. Но основное внимание они всегда уделяли железнодорожным и дорожным коммуникациям, а также процедуре мобилизации.

Анатолийские железные дороги

Все главные железные дороги Турции в конце концов перешли в полное распоряжение немецкой и австрийской администрации. В Восточной Анатолии железная дорога еще не была продолжена на восток от Анкары (этому все предыдущее десятилетие усиленно сопротивлялась Россия), но линии Анкара – Сивас и Сивас – Самсун уже строились. В районе Эрзерума завершилось сооружение ряда стратегических дорог: Эрзерум – Кёпрюкёй, Эрзерум – Байбурт – Трапезунд, Гюмюшане – Эрзинджан – Шебинкарахисар, с ответвлениями на Эрзинджан и Сивас, а также на Гиресун и Орду. Вошли в строй дороги Анкара – Кайсери – Сивас и Кайсери – Адана. Впоследствии Кайсери стал узловым пунктом турецкой железнодорожной системы, поскольку уже являлся самым важным перекрестком дорог в Малой Азии. Через Кайсери и Сивас можно было перебрасывать войска с берегов Средиземного моря в Армению или из Армении в Сирию и Ирак.

Глава 17
Турецкая прелюдия к Первой мировой войне

Прогрессирующее сближение Турции и Германии завершилось подписанием 2 августа 1914 г. секретного договора, к которому через двое суток, в день начала Первой мировой войны, присоединилась Австро-Венгрия. Тем не менее официальная позиция правительства младотурок оставалась нейтральной, а мобилизация, объявленная 2-го числа, едва ли ускорила военные приготовления, которые проводились в более ранние неспокойные месяцы 1914 г.

Существовали различные нюансы в оценке этого альянса разными группами. Для людей, подобных барону Вангенхайму, германскому послу в Стамбуле и главному спонсору этого договора, он стал главной наградой за долгие годы напряженной и энергичной работы. Но германский Генеральный штаб по-прежнему скептически относился к перспективе сотрудничества с Турцией и не хотел принимать под свою опеку это «дитя». Он предвидел опасность англо-российской вылазки, которая могла бы открыть прямое сообщение между Западным и Восточным фронтами. Они считали, что главная задача Турции – не важно, нейтральной или воюющей – это держать проливы закрытыми.

Сам же Вангенхайм был недоволен этим секретным соглашением и стоял за немедленное объявление Турцией войны державам Антанты. Но турки очень аккуратно отказывались, ссылаясь на то, что им потребуется по крайней мере 36 дней, чтобы завершить первый этап мобилизации. Они беспокоились о том, смогут ли осуществлять оборону проливов, но гораздо сильнее опасались высадки русских на побережье Малой Азии или Болгарии, поскольку российский Черноморский флот того времени господствовал во внутреннем море. Всю неделю, пока в Золотой Рог не вошли крейсера «Гёбен» и «Бреслау», барон Вангенхайм сильно нервничал.

А тем временем люди с богатой фантазией в немецких и турецких правящих кругах строили гигантские планы по поводу германо-турецкого соглашения. Особенно сильное впечатление оно произвело на императора Вильгельма II. Какое-то время он был склонен преувеличивать вероятность серьезных внутренних волнений в России. Этот мираж ублажал и тешил надежды таких разных исторических личностей, как Бенджамин Дизраэли и Адольф Гитлер. Император считал возможным высадить в России несколько групп агитаторов и пропагандистов с оружием, деньгами и листовками, поставив перед ними задачу спровоцировать революционные или националистические движения; причем предпочтение здесь отдавалось украинцам и татарам. Авантюрный план немецкого императора предусматривал присутствие в Черном море сильного военно-морского флота, который защищал бы пути снабжения от нападения Российского флота. Таким образом, еще до прибытия в проливы «Гёбена» и «Бреслау», Вильгельм II предлагал отправить в Черное море мощный Австро-Венгерский флот. Энвер и Кемаль, по разным причинам, подчеркивали необходимость прибытия хотя бы одного австрийского дредноута в Босфор. Однако оба этих предложения были отвергнуты командующим Австро-Венгерским флотом, адмиралом Хаусом, которого поддержал император Франц-Иосиф.

Тем не менее некоторые варианты этой идеи встретили сочувственное отношение у многих влиятельных людей в Верховном командовании Австрии и Германии. 20 августа сам фельдмаршал Конрад фон Хёцендорф поднял вопрос о возможной высадке на побережье Бессарабии 50 тыс. турецких солдат для проведения диверсионной операции в российском тылу в Галиции. Главным препятствием стало отсутствие подходящего морского транспорта; кроме того, в своем докладе австрийский военный атташе в Стамбуле генерал Романковский указывал, что общее количество мобилизованных войск в регионе не превышает 50 тыс. солдат, то есть минимум, необходимый для обороны. Но и Вена, и Берлин настаивали, и через несколько недель было внесено предложение высадить 50 тыс. турецких солдат под командованием германофила графа Шептицкого на побережье Кубани для организации восстания кубанских казаков (которые, как полагали немцы и австрийцы, находились под влиянием украинских сепаратистов). Вероятно, никто не вспоминал о снах Давида Уркварта и о странствиях Сефер-бея и Бехчет-паши; но турецкое руководство хорошо понимало абсурдность этого проекта.

Однако мы решили рассказать об этих замыслах, поскольку они иллюстрируют романтические мечты о возможном военном сотрудничестве с Турцией, в противовес более прозаическому взгляду, который впоследствии и составил основу турецко-германских военных планов; впрочем, романтические идеи оказали на них определенное влияние. Люди с прозаическими взглядами ограничились выработкой чисто оборонительной стратегии для турецких вооруженных сил. Эту стратегию поддерживали генерал Лиман фон Зандере и Ахмет Иззет-паша, которые подчеркивали, что главная задача Турции заключается в том, чтобы не допускать сообщения между Россией и ее западными союзниками.

В Стамбуле Вангенхайм, который находился в очень плохих отношениях с Лиманом фон Зандерсом, остался пророком романтической школы, часто получая поддержку от императора Вильгельма. Среди турок романтиками были все три члена властного триумвирата: Энвер, Кемаль и Талаат. Главную роль воинственного политического мечтателя играл Энвер, фантазия которого не знала пределов. По всей видимости, существовало полное взаимопонимание между ним и фонтанирующим идеями бароном. В действительности между обширными амбициями младотурок и немецким толкованием этих амбиций существовала огромная разница.

Триумвират развернул перед восхищенным Вангенхаймом широкую картину победоносного пантуранского движения, вышедшего за пределы Кавказа и распространившегося на Волгу и Каспий, а также возрождения панисламистского движения Абдул Хамита, которое завоюет Египет и Персию и создаст угрозу для Индии. Однако они не раскрывали перед ним то, о чем думали в глубине души, – все эти прекрасные завоевания могут быть достигнуты только при полной политической, военной и финансовой поддержке Германии.

Впрочем, идеи турецкого триумвирата совершенно не соответствовали тому, что мнимые немецкие поклонники плана «трех континентов» ожидали от своих союзников. Турецкий «динамизм» рассматривался ими как удачное средство продвижения германских интересов. Германия рассчитывала, что Турция выставит на поле боя не менее миллиона солдат. Подчиняясь приказам нескольких сотен немецких офицеров и технических специалистов, турки могли стать серьезным отвлекающим фактором для стратегических планов Великобритании и России. И даже если бы надежды турок были преувеличены, они могли бы создать Антанте максимум неприятностей при минимальных затратах со стороны Германии.

Однако ход событий в течение первых двух месяцев войны неожиданно превратил чисто теоретические перспективы турецкого динамизма в жизненно важное и очень срочное дело для европейских держав. К середине сентября военная обстановка сделалась определенно и неожиданно неблагоприятной; австрийцы были бесславно потрепаны сербами и разгромлены русскими в Галиции, а остановка наступления германских армий на Марне похоронила все надежды на быструю победу на Западном фронте. Восточный фронт, где Германия воевала с Россией, продолжал получать подкрепления с Кавказа, из Сибири и Туркестана. Поэтому сотрудничество с Турцией становилось для немецкого Генштаба насущной необходимостью. Этот штаб вовсе не разделял энтузиазма толкователей мировой политики с точки зрения грандиозных планов Турции. Из Берлина и Вены в Стамбул хлынули телеграммы, требующие от Вангенхайма и Лимана фон Зандерса ускорения темпов турецких приготовлений, выработки конкретного плана действий и подтверждения того, что турки ведут со своими германскими и австрийскими союзниками честную игру.

Однако вместе с немецким напором росло и пассивное сопротивление немедленному вступлению Турции в войну – и по тем же самым причинам. Умеренные элементы в этой стране, которые противились войне, резко усилили свои позиции, когда турки узнали о результате сражений во Франции и Галиции. Особенно нервная обстановка сложилась в Стамбуле во второй половине сентября 1914 г. В атмосфере взаимного подозрения и противоречивых докладов и слухов военные и даже политические планы становились все более неопределенными. А тем временем медленно подходила к концу первая фаза турецкой мобилизации. Реальная концентрация войск отражала неразбериху, вызванную существованием противоположных тенденций; одни из них были продиктованы прозаической необходимостью обороны, а другие опирались на обширные «динамические» планы триумвирата.

Организация турецкой армии по прусскому образцу в зачаточном виде существовала уже во времена Ахмет Мухтара и усилиями военной миссии фон дер Гольца была успешно закреплена в ходе десятилетий, предшествовавших Первой мировой войне. В 1877 г. армейские корпуса представляли собой административные районы, но к 1914 г. растущий кадровый офицерский состав, обученный немецкими советниками, превратил турецкие армейские корпуса в боевые единицы^[64].

В первые месяцы войны распределение армейских корпусов вряд ли соответствовало требованиям момента; из 13 этих корпусов 5 были расположены вокруг столицы, 3 стояли на границе с Россией; и только 5 (имея в составе всего две или три дивизии) были разбросаны по отдаленным частям империи, которые скорее всех могли подвергнуться нападению морских держав.

К середине сентября были приведены в боевую готовность и более или менее укомплектованы 36 дивизий^[65].

Турки были готовы выставить 350 тыс. пехотинцев и тысячу орудий. Что касается кавалерии, то она ограничивалась двумя регулярными кавалерийскими дивизиями и несколькими десятками эскадронов конной разведки, приданными пехотным дивизиям. Под ружьем находилась также курдская нерегулярная кавалерия, сформированная Хамидийе в составе трех-четырех дивизий и распределенная между восточными армейскими корпусами. Хорошо обученные жандармские батальоны и 15 батальонов пограничников, сформированные из отборных солдат, могли прикрыть обширную восточную границу. Как и в предыдущие войны, реальная сила не поддавалась теоретической оценке, но армия, созданная немецкой военной миссией и младотурками, воссозданная после катастроф Балканских войн, являлась фактором, который нельзя было сбрасывать со счетов в критические осенние месяцы 1914 г.

Военный министр Энвер-паша, занявший эту должность только в феврале 1914 г., еще не успел приспособить существующую систему мобилизации к своим «динамическим» мечтам, и распределение основной массы дивизий по трем армиям было основано на установившейся практике оборонной концепции. Первая армия под командованием Лиман-паши была размещена в Европейской Турции для защиты Стамбула и проливов; она состояла из I, II и III армейских корпусов, к которым собирались добавить IV – переброшенный из Алеппо в Сан-Стефано. В то же время 1-й армии передали новые 19-ю и 20-ю дивизии. 2-я армия состояла из IV и V армейских корпусов под командованием Кемаль-паши и базировалась на азиатском побережье Мраморного моря. Генерал Хасан Иззет-паша возглавлял 3-ю армию, состоявшую из IX, X и XI армейских корпусов и предназначенную для обороны границы с Россией. Помимо трех этих армий оставались еще четыре армейских корпуса, которым была поставлена задача локальной обороны: VIII – в Дамаске, XII – в Мосуле, XIII – в Багдаде и VII – в Йемене. Та же локальная оборонительная роль была предписана 21-й и 22-й дивизиям, стоявшим в Хаязе. Расхождение взглядов и целей между оборонительными и динамическими группами (которые имели своих представителей как в немецком, так и в турецком командовании) продолжало вносить сумятицу во все совещания, и, несмотря на долгие и жаркие дискуссии, турки, похоже, вступили в войну без какого-либо четкого плана военных действий.

Около середины сентября, когда триумвират сумел подчинить себе сторонников нейтралитета, приверженцы оборонной стратегии потеряли опору. Идею панисламистского «динамизма» приняли в принципе; для соратника Энвера Кемаль-паши была создана 4-я армия, которая состояла из VIII (Дамасского) армейского корпуса с 8-й и 10-й дивизиями, взятыми из 1-й армии в Европе, и из 35-й и 36-й дивизий, взятых из XII (Мосульского) корпуса. Надежды на успешную оборону Ирака были разрушены еще и тем, что части XIII (Багдадского) корпуса перебросили для поддержки пантуранской армии Энвера, стоявшей на Кавказе. В то же самое время решили оставить X (Эрзинджанский) корпус между Сивасом и Самсуном – вероятно, для того, чтобы удовлетворить постоянные немецкие и австрийские требования о сотрудничестве в форме отвлекающих маневров у бессарабских и крымских берегов.

В начале октября обстановка в Стамбуле продолжала вызывать озабоченность и недовольство Берлина и Вены: война шла уже третий месяц; турецкая мобилизация, похоже, завершилась; были снова подтверждены обещания вести военные действия на трех континентах; однако начало войны против держав Антанты постоянно откладывалось. В условиях нервозности, вызванной многочисленными поражениями на других театрах, в Германии и Австрии день ото дня росли подозрения, что Турция ведет двойную игру. Вангенхайм боялся увольнения, а персонал немецкой миссии Лимана фон Зандерса и командование эскадры адмирала Сушона угрожали Энверу, что уйдут в отставку в полном составе и вернутся на действующий фронт, чтобы воевать за свое отечество. Турки продолжали утверждать, что панисламистские и пантуранские армии еще не достигли полной боевой готовности. Великий визирь все больше упорствовал, прячась за своими жалобами о нехватке оружия, снаряжения, обмундирования и денег.

К 20 октября представители Германии в Стамбуле получили четкие инструкции в два этапа заставить турок вступить в войну. На первом этапе было проведено секретное совещание Вангенхайма с членами триумвирата, где туркам предложили сумму в 30 млн фунтов стерлингов золотом (с немедленной выплатой части этой суммы). Кроме того, были предприняты официальные австро-германские шаги с целью сломить сопротивление сербов, подавить болгар и открыть прямое сообщение по суше между Турцией и центральными державами. На втором этапе турецкий флот утром 28 октября вышел в Черное море, причем его капитаны получили запечатанные приказы. В ночь с 29 на 30 октября российские порты были подвергнуты бомбардировке, во время которой затонуло несколько небольших российских военных судов. Так несколько немецких военных и дипломатов, сыгравших на любительских амбициях молодых турецких лидеров, ввергли империю в смертельную схватку, которой, благодаря мудрости старых государственных мужей Османской империи, все время удавалось избегать: Турция вступила в войну на два фронта – с Россией и западными морскими державами.

Глава 18
Война на Кавказе, ноябрь 1914 г.

Объемистые тома топографической службы Кавказского военного округа служат памятником тем обширным исследованиям, которые в течение десятилетий, предшествовавших 1914 г., вели российские штабные офицеры по проблеме предстоящих военных операций в Малой Азии и на Ближнем Востоке.

Тем не менее, когда в августе 1914 г. началась война с германскими державами, в планах российского Генштаба Кавказскому театру практически не уделялось внимания. Многие сомневались в том, что Турция решится отказаться от своего нейтралитета. В то же самое время некоторые верили, что война будет недолгой и ее исход решат крупные битвы на главных фронтах. Главнокомандующий российской армией великий князь Николай был особенно подвержен влиянию французской военной мысли, и он разделял популярное в российском штабе мнение, что дорога на Берлин лежит через Константинополь^[66].

Однако реальная обстановка на российском Западном фронте заставила Генеральный штаб снять войска с Кавказского и Туркестанского фронтов. II и III Кавказские армейские корпуса вместе с Кавказской драгунской дивизией и многими казачьими частями оказались на западе, где к ним присоединился I Туркестанский армейский корпус. II Туркестанский корпус прибыл на Кавказ, чтобы усилить I Кавказский армейский корпус, а политическая обстановка в Азиатской России предоставила возможность усилить Туркестанские пехотные части сибирскими, закаспийскими, а позже и забайкальскими казаками. На Кавказе была предложена стратегия активной обороны, на тот случай, если Турция решит отказаться от своего нейтралитета^[67].

В октябре 1914 г. численность Кавказской армии была достаточно скромной. I Кавказская армия включала в себя 39-ю и 20-ю пехотные дивизии, 2-ю Кавказскую стрелковую бригаду, 1-ю Кубанскую пластунскую бригаду и 1-ю Кавказскую казачью дивизию со своей артиллерией. II Туркестанский армейский корпус состоял из 4-й и 5-й Туркестанских стрелковых бригад, а также из Сибирской и Закаспийской казачьих бригад с артиллерией. Помимо этих двух корпусных соединений были следующие части: 66-я пехотная дивизия (с артиллерией), 2-я и 3-я Кубанские пластунские бригады, 2-я и 4-я Кавказские казачьи дивизии и два старых казачьих батальона и 5 батальонов пограничников – последние представляли собой отборные части^[68].

Общая численность Кавказской армии составляла 100 батальонов, 117 сотен и 256 орудий. Поскольку в мирное время полки 39-й и 20-й пехотных дивизий содержались в полном составе, их батальоны после мобилизации на 25–30 % превышали свою штатную численность. С другой стороны, численность кубанских и туркестанских батальонов редко превышала 800 солдат. Имея в среднем по 1 тыс. солдат на каждый батальон, Кавказская армия насчитывала 100 тыс. пехотинцев, 15 тыс. кавалеристов и 256 орудий. В то же время не менее 150 тыс. местных резервистов присоединились к войскам к 1 сентября. Они находились в процессе формирования дополнительных частей, помимо пополнения и тыловых служб. 3-я Кавказская стрелковая бригада пришла в состояние боеготовности уже к концу ноября. Набирались также местные добровольческие части: четыре армянские дружины^[69] находились под ружьем уже к началу боевых действий. Другие подошли позже (и отлично воевали). Грузины тоже прислали два подразделения добровольцев.

Номинально Кавказскую армию возглавлял наместник царя, граф Воронцов-Дашков, достаточно здравомыслящий человек, но, как и его предок в годы Крымской войны, он не имел военного опыта и отличался слабым здоровьем. Его заместителем, а практически главнокомандующим был генерал Мышлаевский, бывший профессор военной истории Высшей военной академии. Его специальностью было изучение периода царствования Петра Великого. Но ни его опыт, ни характер не соответствовали этой должности. К счастью, начальником штаба в Кавказской армии был генерал Юденич, человек с большим опытом службы на Кавказе, неутомимый и умелый. Наместник царя хорошо разбирался в людях и поэтому всегда его поддерживал. Он становился на его сторону во время служебных неприятностей, а Юденич сумел подготовить небольшую группу штабных офицеров, которые усвоили его энергичную манеру работы.

В октябре 1914 г. вся мощь Кавказской армии была развернута в соответствии с оперативным планом, который предусматривал активную оборону против превосходящих сил противника на местном участке. Пять отдельных групп прикрывали пять главных путей сообщения, шедших через границу^[70].

39-я пехотная дивизия была сосредоточена вокруг Сарыкамыша в районе границы, вместе с бригадой 20-й пехотной дивизии и дивизионом гаубиц у Карса. Оказывая поддержку отряду генерала Истомина в Ольты, 1-я Кавказская казачья дивизия (генерал Баратов) держала под наблюдением границу до среднего течения Чороха. Слева от Игдыря располагалась пехота Ереванской группы, а кавалерия и Кубанская пластунская бригада размещались вдоль границы. В Персидском Азербайджане российские отряды удерживали Джульфу, Тебриз, Дилман, Хой и Урмию. Генеральный резерв располагался вокруг Тифлиса.

В начале войны было решено занять долину Алашкерт. Это была оборонительная мера, предназначенная для защиты приграничных районов по течению Аракса от вторжения курдских дивизий Хамидийе. Русские не предусматривали никаких других наступательных действий. Было известно, что турецкие IX и XI корпуса только что завершили свою концентрацию вокруг Эрзерума, русские посчитали, что этих войск совершенно недостаточно для каких-либо наступательных действий против Карса. Для сбора войск, необходимых для турецкого наступления, потребовалось бы по крайней мере четыре недели с начала октября, а в ноябре было бы уже слишком поздно начинать крупномасштабные операции в горах Армении. Штаб наместника в Тифлисе занял довольно благодушную позицию и не предпринял никаких усилий для выработки общей стратегии взаимодействия с мощным Черноморским флотом. Не было также предпринято никаких попыток начать сотрудничество с Великобританией.

Британцы тем временем не бездействовали, и в плане противодействия вступлению турок в войну они находились в одиночестве среди держав Антанты. Британия одна продемонстрировала быструю оценку открывавшихся стратегических перспектив. Уже 15 октября англо-индийские войска заняли острова Бахрейн, а 22 ноября овладели Басрой и разбили 38-ю турецкую дивизию – единственную часть, которую Энвер оставил для защиты Ирака, поскольку 37-я дивизия была уже направлена на усиление Пантуранской армии на Кавказе.

В Эрзеруме Хасан Иззет-паша, который был для триумвирата persona non grata, не получил никаких известий о появлении эскадры адмирала Сушона в Черном море, и война, начавшаяся через три дня, застала его врасплох. Из трех армейских корпусов, составлявших его 3-ю армию, X, как уже было сказано, находился между Сивасом и Черным морем. Хасан Иззет-паша держал все свои силы в районе Эрзерума, за исключением одной дивизии IX корпуса – в Испире на Чорохе и одной дивизии XI корпуса – в Тутаке на Мурат-Су, которая ожидала замены на 37-ю дивизию из Ирака. Около 8 тыс. курдов из частей Хамидийе размещались в долине Алашкерт. Таким образом, Хасан Иззет имел в своем распоряжении в районе Эрзерума 4 пехотные дивизии и одну дивизию регулярной кавалерии^[71].

Турецкий командующий справедливо рассудил, что этих войск для эффективного наступления недостаточно. В то же самое время он был уверен, что силы русских относительно невелики, и не ожидал какой-либо серьезной агрессии. В случае наступления русских он был готов встретить противника на ближних подступах к укрепленному району Эрзерума – приблизительно на линии от Думлу-Дага через Каргапазар и Хасан-Кале по реке Араке до Драм-Дата.

Что касается России, то после объявления войны ее мощный генеральный резерв все еще оставался в районе Тифлиса. Все командующие группами получили инструкции действовать в соответствии с полученными приказами. Трудно подвергать критике отсутствие более подробных указаний от высшего командования, поскольку теория ограниченного наступления была утверждена уже давно. Однако эта неясность в инструкциях оказалась фатальной для генерала Бергмана, которому нравилось подражать во внешности и манере поведения старым кавказским командирам-героям. Он решил последовать примеру генерала Геймана и потерпел такую же неудачу, как и Дорис-Меликов, поскольку его наступление оказалось преждевременным. Бергман на самом деле не имел качеств, необходимых для командующего. Он не обладал опытом боевых действий и просто проявлял слепое упрямство, думая, что демонстрирует силу характера.

На рассвете 2 ноября Бергман двинул свои войска через границу. 155-й (Кубанский) полк, пройдя через Караурган, после нескольких стычек с пограничной стражей занял знаменитую Зивинскую позицию. Одновременно 156-й (Елизаветпольский) полк выдвинулся из Месинкирта на Хонсан, а 153-й (Бакинский) и 154-й (Дербентский) полки – из Сарыкамыша к границе. На правом фланге генералу Истомину было приказано наступать из Ольты на Ид; а на левом казачья дивизия Баратова была послана на правый берег Аракса. Ее поддерживала 5-я Кубанская пластунская бригада, двигавшаяся из города Кагизмана в Каракилисе в долине Алашкерт. К юго-востоку войска из Игдыря пересекли Агры-Даг по Ченгельскому перевалу и заняли Баязет и Диядин. 4 ноября Бергман достиг линии Ардос – Хорсан (в 27 км от границы); в это время Баратов был в Юзверане, а Истомин – в Иде. Повсюду им попадались только легкие турецкие патрули, и 5-го числа Бергман приказал своим войскам остановиться и закрепиться на линии Санамер – Хорсан. Пока все шло хорошо. Бергман выполнил то, что от него ждали. Но вдруг, вечером 5 ноября, он приказал продолжить наступление на Кёпрюкёй, поскольку противника, за исключением нескольких передовых патрулей, в этом районе не было.

Инициатива Бергмана могла бы увенчаться успехом, если бы осторожный Иззет не получил до этого телеграмму от Энвера с предложением разгромить – для поднятия боевого духа войск – российские колонны, не имевшие между собой никакой связи. Всем стало ясно, что вице-генералиссимус требовал начать контрнаступление, и в тот же самый день, когда Бергман решил занять Кёпрюкёй, Хасан Иззет отдал приказ о генеральном наступлении. Две дивизии XI корпуса и одна кавалерийская дивизия двинулись по обоим берегам реки Араке в сторону Кёпрюкёя, а две дивизии IX корпуса пошли в наступление, планируя занять так называемые Кёпрюкёйские позиции, тянувшиеся вдоль большого хребта Шакир-Баба^[72], который фланкирует северо-западную часть долины Пасин между Хасан-Кале и районом Саганлуга.

Вечером 6 ноября был установлен контакт между двумя наступающими по берегам реки Араке армиями. В течение ночи шел горячий бой, и утром 7-го числа русская пехота и казаки заняли Кёпрюкёй и мост через Араке, по которому эта местность и получила свое название. Бергман доложил о своем успехе наместнику царя, но это неожиданное развитие событий скорее обеспокоило, чем обрадовало штаб в Тифлисе. Юденич немедленно телеграфировал Бергману, что в будущем он должен запрашивать разрешение главнокомандующего на новое наступление. И Юденич был прав: следующий день принес победоносному генералу Бергману жестокое разочарование.

Утром 7 ноября, намереваясь укрепить позиции у Кёпрюкёя, Бергман выдвинул 6 батальонов, чтобы овладеть Бадидживанскими высотами, которые уже были заняты двумя дивизиями турецкого IX корпуса. Атака русских была отбита сильным артиллерийским и ружейным огнем. На следующий день попытку повторили. В течение 9 и 10 ноября войска Бергмана оказались в трудном положении – они стояли у господствующих высот, которые были заняты превосходящими силами противника. Против 20–22 российских батальонов Хасан Иззет сосредоточил всю мощь четырех своих дивизий (36 батальонов). 5-я дивизия, вызванная из Испира, начала концентрацию на правом фланге Бергмана. Истомин в Иде, располагая лишь частью своей бригады, не мог оказать помощи Бергману. Не имея резервов, тот приказал пластунской бригаде Пржевальского, стоявшей в долине Алашкерт, форсированным маршем идти к нему.

11 ноября Хасан Иззет атаковал. Две дивизии XI корпуса прошли по обоим берегам реки Араке в сторону Кёпрюкёя. Их правый фланг прикрывала Курдская кавалерийская дивизия. В то же самое время две дивизии IX корпуса нанесли удар к северо-востоку от Кёпрюкёя, и в ходе маневра обошли русский правый фланг в районе горы Чиллигюль. Таким образом, оба русских фланга оказались в опасности. Бакинский полк, понеся большие потери, вынужден был оставить Кёпрюкёй. На южном берегу Аракса 33-я дивизия XI корпуса отбросила казаков, которых поддерживали только два батальона 79-го полка. Справа солдаты 8-го полка оставили свои позиции в Маслахате и отошли в Санамер. К вечеру 12-го армия Бергмана оказалась на линии, которую она занимала 4-го числа, – Санамер – Ардос – Хорсан. Но 13 и 14 ноября обстановка продолжала оставаться опасной, особенно после того, как 33-я турецкая дивизия заняла Юзверан, расположенный южнее реки Араке, и продвинулась к Тайхоче. На правом фланге русских турецкая 29-я дивизия обошла Санамер с севера и заняла Эгрек и Хошап. Теперь турки угрожали отрезать Бергману оба пути отхода – по дорогам через Зивин и Месинкирт; а 14-го числа его правый фланг уже вступил в бой с передовыми частями противника в районе Хорум-Дага и Зивина.

Обстановка улучшилась с прибытием подкреплений. 15 ноября 4-я Туркестанская стрелковая бригада, которая была доставлена из Тифлиса в Сарыкамыш по железной дороге, атаковала турок у Аривана и в районе Зивина, а на следующий день был вновь захвачен Хошап. 17-го числа Иззет решил отвести 29-ю дивизию; в его распоряжении находилось ограниченное число войск, и прибытие русских подкреплений сильно его встревожило. А тем временем русский центр был усилен 13-м Туркестанским полком; на левом фланге, к югу от Аракса, обстановка полностью изменилась в связи с прибытием пластунов Пржевальского. 15 ноября Кубанская пехота была уже в Аличекреке и двинулась на Тайхочу. На следующий день 33-я турецкая дивизия была отброшена к Юзверану. В ночь с 16 на 17 ноября Пржевальский с большей частью своих конных сотен пересек Араке и на рассвете атаковал XI турецкий корпус, двигавшийся вдоль северного берега реки. Он остановил турок и к концу дня, форсировав стремительный ледяной поток, захватил Юзверан. Отступление русских закончилось, а через два дня прекратились и боевые действия.

Бергман потерпел поражение, в котором был сам полностью виноват. Его потери составили более 7 тыс. человек убитыми и ранеными (Бакинский полк потерял 40 % личного состава убитыми). Иззет, несмотря на довольно большие потери, сумел поднять боевой дух своих войск, в то время как у русских он упал.

Чтобы усилить свою позицию под Эрзерумом, Хасан Иззет выдвинул последнюю дивизию XI корпуса из Тутака и Мурат-Су, где ее должна была сменить 37-я дивизия из Ирака, и стал с нетерпением ждать прибытия X корпуса из Анатолии. В горы Армении пришла зима; Иззет-паша ожидал, что наступит период относительного затишья, но, к несчастью для турок, их вице-генералиссимус оказался человеком нетерпеливым.

На крайнем левом фланге успехи русских были более впечатляющи, чем в центре. Пройдя через Тахир и установив в ущелье Кара-Дербент контакт с казаками Баратова, генерал Огановский велел отрядам 2-й Кавказской казачьей дивизии занять перевал Килич-Гедик (перевал Меча) и перейти через Шариан-Даг. Турецкие войска в долине Мурат-Су были ослаблены, поскольку части размещенного там XI корпуса отошли к Эрзеруму, а 37-я дивизия из Ирака еще не прибыла. Две временные дивизии (36-я бис и 37-я бис – 14 слабых батальонов с несколькими орудиями) формировались наспех из толп резервистов, прибывших из вилайетов Диярбакыр и Мосул. Эти дивизии постепенно сосредоточивались, в надежде прикрыть районы Муша и Хиниса. Между 27 и 30 ноября некоторые подразделения этих двух «бис-дивизий» вышли к перевалу Килич-Гедик и Хамуру, но были с легкостью рассеяны русскими.

Далее к юго-востоку войска генерала Чернозубова в Персидском Азербайджане двинулись к турецкой границе и заняли важные перевалы – Котур, расположенный на дороге Хой – Ван, и Башкале – на дороге Дилман – Ван. Мятежное население этого региона сохраняло спокойствие; даже шахсевены в Карадаге остались верными России, как они обещали в 1912 г. По всему левому флангу русского фронта в направлении Северного Ирака положение казалось стабильным.

Зато на другом конце Кавказского фронта обстановка оказалась более тревожной. Гарнизон Батума был слишком мал, а российский командующий генерал Елыпин оказался совершенно беспомощным. Этот район Кавказа считался очень ненадежным, и лазы и аджары, которые уже доказали свою силу в трех предыдущих Русско-турецких войнах, снова начали партизанскую войну. Турки без труда организовали из них отряд в 5–6 тыс. человек, и 15 ноября они уничтожили колонну (полтора батальона с двумя орудиями), посланную охранять медные копи в районе Борчка^[73].

После захвата турками Борчка, Артвина и Ардануча Ельшина сменил более компетентный Ляхов, а к Батуму и Ардагану были подтянуты подкрепления. Слабость, продемонстрированная русскими в районе Батума, и переход долины нижнего Чороха в руки турок, несомненно, способствовали тому, что турецкий вице-генералиссимус решил начать дерзкое зимнее наступление^[74].

Юденич и его штаб были крайне обеспокоены неудачным дебютом Кавказской армии. Характер заместителя наместника генерала Мышлаевского не обещал ничего хорошего, а генерал Бергман оказался еще хуже, чем ожидалось. 20 ноября Юденич посетил долину Пасин, где нашел генерала Бергмана в состоянии депрессии, причем все службы бездействовали, а в войсках царило уныние. Все удивлялись, почему высшее командование находится в Тифлисе, так далеко от них. После доклада Юденича, представленного наместнику, сместили начальника штаба Бергмана, но пожертвовать такой крупной фигурой, как сам генерал Бергман, который был лично знаком с императором, Воронцов-Дашков не пожелал.

А тем временем Бергман пришел в себя и 17 ноября (после отъезда Юденича) телеграфировал в штаб, запросив разрешение возобновить наступательные действия. Наместник ответил, что их силы слишком малы и нужно беречь войска и ресурсы, поскольку на подкрепления из России рассчитывать не приходится. В таком положении нечего и мечтать о победах; нужно приложить все усилия, чтобы предотвратить наступление противника, пока не будет достигнут успех на Западном фронте, после которого можно будет начать активные действия и на Кавказе.

Глава 19
Сарыкамыш: кавказское наступление Энвера, декабрь 1914 г.

За несколько месяцев до начала войны в Тифлисе появилась личность весьма необычная для консула Германии. Путешественник, спортсмен и модник, фон дер Шуленбург, офицер резерва Прусской армии, проявлял особый интерес к этнографии и естественной истории Кавказа. Принятый в тифлисском обществе граф вскоре приобрел популярность и наладил отличные отношения с членами гражданской и военной администрации, которые предоставляли ему все возможности для удовлетворения его страсти к охоте. Экспедиции часто заводили графа в дикие горные приграничные районы вокруг Ольты (где, как говорили, водится кавказский буйвол). Немецкий спортсмен перезнакомился со всеми местными проводниками. С объявлением войны в Тифлисе пошли разговоры, что он специально занимался изучением местности для подготовки наступления, которое началось осенью 1914 г.

Такие ходили слухи, а сам Шуленбург стал легендарной фигурой, по темпераменту сродни авантюристу Энверу^[75]. После неудачного заговора Штауффенберга против Гитлера Шуленбург вместе со многими достойными немцами был арестован гестапо. Его с позором повесили в тюрьме Маобит в июне 1944 г. Шуленбург был человеком с военной жилкой и приятным, но сухим юмором. Он заслужил более достойную смерть.

Начать в ноябре панисламистское наступление на Россию было поручено Кемалю, а пантуранские операции Энвер оставил за собой. Его надежды подогревались новостями, приходившими с Кавказа. Русские, по всей видимости, были сильно ослаблены, и их войска почти не проявляли своих привычных высоких боевых качеств. Однако Хасан Иззет не являлся тем человеком, который мог добиться победы путем смелых и бесхитростных действий. Энвер слышал от турецкого военного атташе, находившегося с Гинденбургом в Танненберге, что русским особо удается маневр охвата. Он знал, что большая часть русской Кавказской армии занимает передовые позиции юго-западнее Саганлугского плато и что их ближайшая база находится в 65–80 км от Сарыкамыша и связана с фронтом только одной дорогой, которая проходит параллельно хребту Шакир-Баба, петляя у его подножия. Хребет Шакир-Баба сам по себе считался ничейной территорией, и русские, очевидно, рассматривали его как стену, в которую упирается их правый фланг, одновременно защищая линию коммуникаций от всех атак с фланга. Русские надеялись, что зимой, когда горы покрыты толстым слоем снега, турки не будут проявлять активности. По мнению Энвера, все это давало ему возможность нанести неожиданный удар.

Позади Шакир-Бабы русский правый фланг в Ольты защищала единственная бригада Истомина. Ольты являлся важным узловым пунктом; если захватить его внезапной атакой, то прекрасная дорога, построенная русскими, могла бы использоваться турками для наступления на Мерденик. Расстояние от Ольты до Мерденика составляет 72 км; от Мерденика по хорошей дороге всего лишь 42 км до Ардагана и 45 км до Карса. Обосновавшись в Ольты, турки были бы ближе к Карсу, чем русские в долине Пасин, – 113 км против 145. Более того, от Ольты через Бардиз в Сарыкамыш шла тропа. Воображение Энвер-паши рисовало соблазнительную картину: после внезапного захвата Ольты сильная турецкая группировка вклинивается между русскими войсками и их тылами в Ардагане и Карсе, после чего открывается путь для вторжения в Грузию и наступления на Тифлис по Куре и ущелью Борчалу. Уничтожение русской армии на Кавказе позволяет туркам завладеть всем Закавказским регионом, а туранские элементы поднимают всеобщее восстание. Призраки Ингурской и Абхазской кампаний двух предыдущих войн приобретали осязаемые формы.

Таковы были основные черты грандиозного замысла, который вице-генералиссимус изложил в ноябре Лиману фон Зандерсу. Последнего поразил размах планов Энвера, возможно, он воспринял их не слишком серьезно. Однако Энвер вскоре заручился поддержкой нескольких выдающихся немецких офицеров, часть из которых одобрила его план по чисто личным соображениям (например, Бронсарт фон Шеллендорф, который, благодаря дружбе с Энвером, стал начальником турецкого Генштаба). Многие немецкие офицеры (включая способного майора Фельдмана) консультировали Энвера. Мнение большинства склонялось к тому, что эта операция вполне возможна, но опасна и для ее проведения следует хорошо изучить местность. Впрочем, призыв, который распространял, вероятно, сам фон Вангенхайм, гласил: резервы и полную ответственность за это дело должен взять на себя турецкий Генштаб и конечно же сам Энвер. Общее мнение сводилось к следующему: каков бы ни был итог этой операции, ни в коем случае не должны пострадать интересы Германии – даже при полном поражении пантуранской армии. С другой стороны, успех Турции мог бы ослабить русских и отвлечь их войска с главного российско-германского фронта.

В Стамбуле не было группы, обладающей достаточной силой, чтобы противостоять планам вице-генералиссимуса, но Энвер предвидел сопротивление со стороны командующих на местах. Он решил принять на себя командование 3-й армией и заменить старых и упрямых офицеров на молодых, с богатым воображением.

К концу ноября был отдан приказ перебросить из Босфора 3-ю дивизию I армейского корпуса и секретно разместить ее в маленьком порту Хопа, откуда она могла пройти в долину нижнего Чороха. В задачу дивизии входило выдвижение на Ардаган по дороге Артвин – Ардануч^[76].

37-я дивизия, которая к этому времени прибыла в долину реки Мурат-Су из Ирака, должна была действовать на правом фланге 3-й турецкой армии, а 36-й (отозванной из Сирии) поручили демонстрировать свое присутствие на персидской границе. 6 декабря Энвер с группой турецких и немецких офицеров прибыл пароходом в Трапезунд, а оттуда проследовал в Эрзерум. Как он и предполагал, ему не удалось добиться согласия Хасана Иззет-паши, который подал в отставку. Командующие IX и XI корпусами были уволены. Офицер, возглавивший IX корпус, Ахмет Февзи-паша^[77], много лет прослужил в районе размещения Эрзерумского армейского корпуса и лучше всех в турецкой армии знал местность, в которой намечалось проведение операций.

Он высказал мнение, что эта операция возможна только после самой тщательной подготовки. Главным условием успеха были обеспечение солдат зимним обмундированием и создание баз на пути продвижения. Обходной фланговый маневр, обозначенный на карте, казался наиболее подходящим, но его успех зависел от быстрого выдвижения войск охвата. Ахмет Февзи выразил мнение, что войска не смогут совершить этот марш зимой без специальной подготовки и снаряжения. Далее он заявил, что если для обходного маневра потребуется два корпуса, то одного оставшегося корпуса будет совершенно недостаточно, чтобы атаковать русских с фронтальных позиций на Пасине. Он предложил перебросить еще один корпус из Стамбула, чтобы обеспечить фронтальную атаку.

Прежде чем Энвер покинул Стамбул, было в принципе решено, что обходной маневр будут выполнять IX и X корпуса, а XI корпус, усиленный восемью или девятью батальонами пограничной стражи и жандармами, а также полевой артиллерией IX корпуса, пойдет во фронтальную атаку на Пасинские позиции. Предполагалось, что кавалерийская дивизия проведет демонстрацию на правом берегу реки Араке, куда нужно будет перебросить 37-ю дивизию из долины Мурат-Су в качестве своевременного подкрепления.

IX корпус к тому времени был уже ослаблен потерями в боях, болезнями и дезертирством, зато XI корпус отличался особенно сильным составом – три дивизии общей численностью 35 тыс. человек. 3-я армия, включая дивизию, высадившуюся в Хопе, и ожидаемая 37-я дивизия насчитывали 120–125 тыс. солдат – значительная сила, в сравнении с тем, что имел Бергман. Последнему удалось восполнить свои потери, кроме того, из долины Алашкерт прибыла 2-я Кубанская пластунская бригада, но он располагал не более чем 50 тыс. пехотинцев и 4 тыс. кавалеристов в центре, а в Ольты находилось 8 тыс. пехотинцев и несколько сотен кавалеристов. Две тысячи пехотинцев стояли в Ардагане. Общая численность русских войск составляла 64 тыс. с небольшим резервом в Карсе (14 тыс. человек)^[78].

Таким образом, турки были на 50 % сильнее русских по численности, хотя по огневой мощи силы противников были равны.

В начале декабря 17, 28 и 29-я дивизии IX корпуса сосредоточились на турецком левом фланге в тылу передовых позиций в районе Кёсе-Портанос. Через него проходит тропа из Хасан-Кале, которая недалеко от деревни Кёсе в Эгреке начинает спускаться в долину Ольты-Чая. Затем тропа идет вдоль этой реки в Иду и далее в Ольты. В Кёсе горная тропа ответвляется вправо, постепенно поднимаясь по склонам Шакир-Бабы от деревни Лавсор, далее ведет к гребню хребта, который представляет собой фактически узкое плато шириной не более 10–13 км. Эта тропа достаточно трудна, но она минует глубокие ущелья и на гребне хребта обходит все их начала. Она удобна для идущей колоннами пехоты и вьючных животных; турки называют ее «top yol» («пушечный путь»), поскольку эта тропа больше подходит для транспортировки горной артиллерии, чем так называемый колесный путь, который может идти то вверх, то вниз по глубоким ущельям. Зимой на гребнях снега меньше, чем в ущельях, – с вершин его сносят регулярно случающиеся сильные бураны. Но мороз конечно же гораздо сильнее.

В 40 км от Кёсе тропа спускается в селение Бардиз на российской границе; оно стоит в долине притока реки Ольты-Чай. Выше Бардиза хребет Шакир-Баба соединяется с Саганлугским плато. Две тропы ведут от селения Бардиз к главной дороге из Эрзерума в Карс: западная пересекает Шакир-Бабу по перевалу Хана и дальше идет к Йеникёю; восточная проходит в Сарыкамыш по перевалу Бардиз в Саганлугских горах. От Бардиза до Сарыкамыша около 25 км.

«Легенда о Шуленбурге» гласит, что именно он предложил Энверу план обхода по «тайной» горной тропе; но top yol была хорошо известна русским, хотя они и не считали ее удобной для переброски крупных воинских соединений. Она находилась под постоянным присмотром патрулей пограничной охраны, расквартированной в Бардизе.

Турецкая 29-я пехотная дивизия, за которой прибыла и 17-я, вынуждена была начать свой марш 22 декабря. С собой взяли только горную артиллерию; весь багаж был сведен к минимуму; рационы тоже максимально ограничены. Солдаты питались в основном плоскими, плохо пропеченными местными пшеничными лепешками. На гребне Шакир-Баба не было древесной растительности. Люди не имели топлива, теплых вещей; только у части солдат были шинели, а на ногах – крестьянская обувь, совсем не приспособленная для гор. Вице-генералиссимус утешал себя словами в духе Наполеона: «Наши базы снабжения впереди!»^[79]

Предполагалось, что 29-я и 17-я дивизии прибудут в Чатак, расположенный на северном конце хребта Шакир-Баба, к ночи 23 декабря. За два дня до их выхода 3-я дивизия IX корпуса (28-я) начала движение по тропе, проходящей через Ид. Она получила приказ прибыть в Чатак на один день позже, чем 29-я и 17-я дивизии. 28-й дивизии пришлось выполнить особо трудный марш, но Энвер, разделив свои силы, рассчитывал не только разгрузить забитую войсками «пушечную дорогу», но и вклиниться между истоминской бригадой в Ольты и основной российской группировкой в Сарыкамыше.

Следуя за 28-й дивизией, 31-я дивизия X корпуса, вышедшая из Эгрека, вынуждена была идти через Ид по долине Ольты-Чая в сторону города Ольты. Одновременно ей пришлось согласовывать свое движение с перемещением 30-й и 32-й дивизий X корпуса, которые несколькими днями раньше тайно перебросили по плохой тропе из района Эрзерума в Тортум. 22-го числа эти две дивизии должны были двинуться маршем по долине реки Сиври-Чай в направлении Ольты. Для завершения запланированного окружения войск Истомина послали специальный отряд под командованием Али Фетхи-бея (один полк 31-й дивизии с двумя горными орудиями). Двигаясь еще дальше на север по долине реки Тортум-Чай, он должен был пересечь горы Ак-Даг и спуститься в долину реки Ольты-Чай около Хаскёя, в 10 км к западу от Ольты. Все эти перемещения согласовали по времени; в их задачу входил захват и уничтожение бригады Истомина 23 декабря, а 25 декабря Энвер уже планировал атаковать Сарыкамыш силами IX корпуса. По его расчетам, подкрепления из X корпуса, следовавшие из Ольты, должны были прибыть туда на следующий день. В то же самое время X корпусу разрешили после захвата Ольты выступить на Мерденик, а затем на Ардаган. Отдельное наступление на Ардаган должны были осуществить войска под командованием немецкого майора Штанге (два полка 32-й дивизии при 8 орудиях и 2 тыс. солдат нерегулярных войск). Их цель: выступить из Борчка, пройти по шоссе Батум – Ардаган через Артвин и Ардануч и форсировать перевал Яльнизчам-Даг.

Все эти перемещения были утверждены приказом от 22 декабря, подписанным Энвером (датирован 19 декабря). При составлении этого приказа его настоящие авторы – полковник фон Шеллендорф и майор Фельдмарн – совершили грубые ошибки в расчете времени, необходимого для перемещения войск в течение этого непривычного для турок зимнего марша.

На русских позициях затишье в боевых действиях в первой половине декабря создавало ложное впечатление стабильности. Армия Бергмана занимала оборонительные позиции вдоль линии, шедшей от Косутского отрога Шакир-Бабы, через Маслахат к реке Араке, далее на юг к Юзверану и селению Арди у подножия горы Драм-Даг^[80].

После посещения фронта Юденичем положение войск улучшилось: солдаты получили зимнее обмундирование, санитарные условия стали удовлетворительными, а комиссариат стал работать эффективнее, насколько это было возможно в столь трудных условиях.

Первый большой снегопад пришелся на 19 и 20 декабря, а вместе с ним пришли и первые тревожные новости из Ольты. 19-го числа генерал Истомин доложил, что российский пост в Иде обнаружил появление небольшого пехотного подразделения турок в долине реки Ольты-Чай у Эгрека. Он добавил, что за этим подразделением следовала целая бригада и что турки намерены атаковать Ид. Бергман отнесся к этим новостям равнодушно, но в тот же день получил телеграмму из Тифлиса с запросом о его планах помощи Истомину в случае нападения. Юденич обратил внимание на движение турецких войск, которое в это время года показалось ему весьма необычным. В тот же день Юденич приказал одному полку (два батальона) 3-й Кавказской стрелковой бригады (только что сформированной в Карсе) следовать в отдаленный район Олор при слиянии рек Ольты-Чай и Чорох, где вооруженные банды аджарских повстанцев проявляли растущую активность. Новые тревожные телеграммы приходили в штаб Бергмана в Месинкирте (их копии отправлялись Юденичу в Тифлис). 21 декабря Истомин доложил, что российский батальон после боя вновь овладел Эгреком; но армянский агент послал ему предупреждение, что на следующий день вся турецкая 28-я дивизия должна атаковать Ид. В тот же день передвижение турецких колонн неожиданно обнаружили истоминские посты около Котика в долине реки Сиври-Чай. (Это были передовые подразделения X корпуса.) Затем в тот же день Истомин доложил, что противник не проявляет активности на реке Ольты-Чай и что их главная линия наступления, похоже, будет проходить ниже по течению Сиври-Чая. Позже он опять доложил, что турок наблюдали и дальше к северу, вблизи пограничного поста в Кукурусе (это была колонна Али Фетхи). Последнее обстоятельство подтверждало (если это вообще было нужно), что турки в районе Ольты выполняют обходной маневр, и Истомин предложил оставить в Иде только арьергард и сосредоточить все имеющиеся силы для обороны Ольты. Он послал один батальон с двумя орудиями для усиления поста Кукурус.

Депеши Истомина от 21 декабря свидетельствуют о том, что все передвижения турок в районе Ольты тщательно отслеживались командующим войсками, стоявшими в этом городе. Его патрули работали хорошо, а патрули Али Фетхи раскрыли себя слишком рано. К вечеру 21 декабря в Тифлисе все уже хорошо понимали угрозу скорого нападения на Ольты. Иного мнения придерживался Бергман, который был непосредственным начальником Истомина. На предложение Истомина устроить демонстрацию в районе Кёсе-Портанос (в нескольких километрах к югу от Эгрека) Бергман ответил отказом, ссылаясь на то, что снег слишком глубок. Он не доверял сведениям армянских агентов Истомина. Бергман знал, что турецкий XI корпус стоит перед его главными силами в долине реки Пасин, но не представлял себе, что X корпус уже соединился с 3-й армией. Вылазки турок, начавшиеся на правом берегу Аракса 20 и 21 декабря, казались ему более важными, чем любое локальное движение в районе Ольты.

22 декабря российский Генштаб сообщил Кавказскому армейскому штабу, что, судя по докладам иностранных агентов, в Эрзерум прибыл Энвер-паша. Вместе с депешами Истомина эта информация подтверждала, что турки скоро начнут очень важную наступательную операцию. Юденич имел беседу с наместником, и оба выказали свое недовольство реакцией Бергмана на сложившуюся ситуацию. Было решено, что генерал Мышлаевский как помощник наместника и генерал Юденич как начальник штаба отправятся в полевой штаб в Месинкирте (23 декабря).

И вовремя. Истомин ближе к вечеру 22-го телеграфировал, что его бригаду в районе Ида атакует одна дивизия, а в долине реки Сиври-Чай появились еще две дивизии. Истомин решил прикрыть свой отход из Ида небольшим арьергардом и в течение ночи сосредоточил большую часть своих сил на позиции, прикрывающей город Ольты. Рано утром 22 декабря он сообщил, что войска, ведущие боевые действия в долине Сиври-Чая, представляют собой две дивизии X корпуса.

Вечером 23 декабря генералы Мышлаевский (который был не очень рад своему отъезду из Тифлиса) и Юденич отправились поездом в штаб генерала Бергмана, чтобы при необходимости взять на себя командование операциями. Юденич привез своего помощника генерал-квартирмейстера, генерала Болховитинова, и начальника оперативного отдела Генштаба Кавказской армии полковника Масловского, ставшего впоследствии историографом кампаний 1914–1917 гг. А тем временем турки в течение 22 декабря перемещались в соответствии с предусмотренным на этот день приказом Энвера. В долине Ольты-Чая появилась 31-я пехотная дивизия, в то время как 28-я с трудом тащилась по тропам, которые вывели ее в хвост двух других дивизий IX корпуса (29-й и 17-й). Эти дивизии уже вышли на top yol. В районе Ида перед 31-й дивизией располагался только слабый арьергард из шести рот при двух орудиях под командованием полковника Кутетадзе. Дружина армянских волонтеров под командованием Кери была послана Истоминым в селение Виринтап, располагавшееся на юго-западном конце «пушечного пути», с приказом установить контакт с патрулями Бергмана; вместо этого армяне доложили о двух турецких батальонах IX корпуса, двигавшихся по гребню Шакир-Бабы. Это были первые достоверные известия о том, что турки используют эту дорогу.

После полудня того же дня Кутетадзе остановился около селения Нариман, чтобы дать передышку своим людям. Он не позаботился о том, чтобы выставить пикеты, и был неожиданно атакован передовыми отрядами 31-й дивизии. Кутетадзе растерялся и вместе с 750 солдатами сдался в плен. Два орудия были потеряны, но 500 или 600 человек отказались сложить оружие и, воспользовавшись ранними сумерками, сбежали. В этом маленьком инциденте армянская дружина не участвовала.

Турецкая 31-я дивизия, уже сильно измотанная, расположилась на ночь в Наримане. А тем временем 30-я, а за ней и 32-я с огромным трудом спускались по крутым тропам в долину Сиври-Чая. Они продвигались медленно; за день они прошли всего 15 км. Поэтому на рассвете 23-го у Истомина было достаточно времени, чтобы занять заранее приготовленные и укрепленные позиции, прикрывавшие Ольты. Два батальона 9-го стрелкового полка (3-я Кавказская стрелковая бригада) явились своевременным подкреплением. Турецкая 29-я дивизия стояла уже на его фланге в Чатаке, в районе top yol. Турки провели здесь ужасную ночь под открытым небом. Дров у них не было, и они мерзли на сильном морозе.

В течение дня Бергман получал доклады от Истомина, содержавшие сведения о продвижении турок по «пушечному пути», которые доставляли бойцы дружины Кери. К нему также поступили доклады с пограничного поста в Бардизе о появлении групп противника в Норсине, неподалеку от Бардиза. Чтобы помочь Истомину, он приказал нескольким частям на своем правом фланге ударить в направлении Кёсе-Портанос, однако послал ему лишь несколько рот, и это стало просто отвлекающим маневром. На новости из Бардиза Бергман отреагировал посылкой одного туркестанского батальона в Еникёй для прикрытия главной дороги.

В течение дня 23 декабря Истомин сражался за Ольты. В 8 утра он был атакован на правом фланге 30-й дивизией турок и отрядом Али Фетхи. К счастью для Истомина, утром опустился туман, который спас его от одновременной атаки слева: части турецкой 31-й дивизии приняли колонны своей 32-й дивизии за противника и завязали с ними сильную ружейную и артиллерийскую перестрелку, в результате которой обе дивизии потеряли более 1 тыс. человек убитыми. У Истомина было только 8 батальонов против трех дивизий противника, но ошибка турок помогла ему больше трех часов удерживать свои позиции. Для прикрытия своего отхода он использовал артиллерию, и четыре орудия попали в руки противника. К полудню Истомин эвакуировался из Ольты; ему удалось даже вывезти часть припасов, складированных там. Его войска отошли к соляным копям в Аскали – в 20 км от Ольты по Ардаганской дороге. Турки его не преследовали; измотанные и голодные аскеры были заняты грабежом маленького городка, выросшего за последние 40 лет.

В течение того же дня несколько рот, посланные Бергманом в Кёсе-Портанос, из-за глубокого снега не смогли провести удачную атаку. Вылазка, которую устроили турки на берегах Аракса, тоже не достигла успеха. Боевые действия велись гораздо активнее не на заснеженных равнинах, а на высотах, с которых ледяной ветер сдул весь снег. 29-я и 17-я дивизии продолжали свой многотрудный марш по top yol; 29-я находилась уже около Бардиза, а 17-я с огромными усилиями добралась до Чатака; 28-я добралась до селения Питгир – между Нариманом и Чатаком; она чуть было не заблудилась на диких снежных склонах Шакир-Бабы. Сам вице-генералиссимус провел ночь с 23-го на 24-е в Иде.

На следующий день (24-го) сильный снегопад еще больше усложнил положение турецких колонн на марше. Особенно пострадала 17-я дивизия, которая на top yol, неподалеку от Чатака, попала в снежную бурю; около 40 % ее личного состава отстали. 28-я дивизия не смогла взобраться на ужасные склоны Шакир-Бабы, а 29-я – прибыла в Бардиз, откуда отряд российской пограничной охраны отошел к Бардизскому перевалу. Энвер, проезжая вместе с полковником Бронсартом по top yol, сам убедился, в каких ужасных условиях проходил марш его войск. Он прибыл в селение Бардиз вечером. Бронсарт посоветовал ему сосредоточить там все три дивизии IX корпуса и только после этого продолжать движение на Сарыкамыш. Однако вечером вице-генералиссимус узнал от русского пленного, что там нет никаких войск, за исключением нескольких тыловых подразделений без артиллерии. Энвер решил без промедления выступить на Сарыкамыш с 29-й дивизией, а 17-я должна была подойти позже. Находясь в приподнятом настроении, утром 25-го он издал приказ, в котором заявил о победе под Ольты. 29-я и 17-я дивизии должны были атаковать Сарыкамыш, а 28-я, прибытие которой в Бардиз ожидалось в течение дня, должна была следовать по перевалу Хана в направлении Караургана. В ее задачу входило прикрытие правого фланга от нападения русских, которые, судя по докладам, находились у Еникёя (один туркестанский батальон, посланный туда Бергманом). Предполагалось продвижение X корпуса из Ольты на восток от Бардиза. В конце своего приказа Энвер писал: «Если русские попытаются отступить, то они обречены; если они будут сражаться, мы станем их бить, имея за своей спиной Карс».

Вскоре стало известно, что командующий X корпусом Хакки-паша по своей собственной инициативе послал 30-ю и 31-ю дивизии преследовать Истомина по Ардаганской дороге. Осталась только 32-я дивизия, которая должна была пройти по тропе от Ольты до перевала Ишак-Мейдан; однако дорога и погода были настолько ужасны, что вечером эта дивизия (несколько тысяч замерзших солдат) смогла добраться только до селения Петрас, в 15 км от Ольты и в 25 км от Бардиза. На переднем крае XI корпуса вдоль Аракса устраивались вылазки, но безуспешные.

Рано утром 24-го генерал Бергман, осознав наконец важность докладов пограничников, находившихся в Бардизе, и патрулей в районе Еникёя, послал туда 18-й Туркестанский стрелковый полк (3 батальона) в полном составе, придав ему артиллерийскую батарею под командованием полковника Довгирта. После этого начался спор. Бергман упрямо настаивал, что в Ольты происходят стычки местного значения, и предложил начать общее наступление в направлении Кёпрюкёя. Все присутствовавшие офицеры Генерального штаба убеждали Мышлаевского принять командование на себя, но это была большая ответственность, которой генерал всячески старался избежать. Бюрократический опыт помог ему найти нужную формулировку, под которой он, однако, не желал подписываться. Он сказал, что, поскольку это очень важно, он просто продиктует ее, а они запишут; и заместитель командующего представил приказ дня № 1, задачей которого был не столько разгром турок, сколько удовлетворение амбиций различных соперничавших личностей и примирение разных мнений. Но, чтобы успокоить старика Бергмана, от идеи общего наступления отказываться не стали. А чтобы умиротворить Юденича и других командиров, которые видели угрозу Сарыкамышу, решено было усилить Туркестанский корпус на правом фланге одним полком с половиной из 20-й пехотной дивизии. Полковнику Довгирту поручили защитить Бардиз и перевалы, ведущие к Сарыкамышу. 3-я Кубанская пластунская бригада была переброшена с правого берега Аракса для усиления генерального резерва. 3-й Кавказский стрелковой бригаде предписывалось проследовать из Карса в Мерденик в качестве подкрепления Истомину.

Этот приказ имел силу всего лишь несколько часов. Мышлаевский выехал из Месинкирта в Сарыкамыш, а там командовавший бардизским постом офицер лично доложил ему о том, что деревня Бардиз уже занята крупной турецкой частью. Последующие доклады патрулей Довгирта подтвердили непрерывное движение турецких колонн вдоль хребта Шакир-Баба по направлению к Бардизу. Потрясенный этими новостями Мышлаевский в 11:30 телеграфировал Бергману и отменил приказ о генеральном наступлении на Кёпрюкёй. Он велел заняться подготовкой к отходу через Месинкирт и Зивин. Утром 25-го Мышлаевский предпочел выехать из Сарыкамыша в Месинкирт. По пути его машину на главной дороге обстрелял вражеский патруль. В течение предыдущей ночи все русские офицеры находились в состоянии крайней озабоченности; но в эту самую ночь Энвер в Бардизе издал приказы, которые стали первым шагом к уничтожению его собственной армии.

24 декабря Юденич находился в Сарыкамыше с Мышлаевским, и тот попросил его принять командование II Туркестанским корпусом (командир которого отсутствовал). Юденич покинул Сарыкамыш в 11 утра и отправился на машине в Санамер. Он понимал, что обстановка под Сарыкамышем была критической. Проезжая через Караурган, он остановился и приказал одному батальону 18-го Туркестанского стрелкового полка немедленно следовать в Сарыкамыш, а 17-му Туркестанскому стрелковому полку присоединиться к 18-му полку под командованием полковника Довгирта около Еникёя. 80-й Кабардинский полк (из 20-й пехотной бригады, но приданной II Туркестанскому корпусу) тоже должен был следовать в Сарыкамыш. Сам Юденич приготовился вести оборонительное сражение на Сенамерских позициях, имея только 4-ю Туркестанскую бригаду и два батальона 79-го полка^[81] в резерве.

Он не думал, что турецкие войска, наступающие на Сарыкамыш, будут сильнее одной дивизии; но он предполагал, что турки устроят комбинированную атаку на его фронт, правый фланг и тыл дивизиями турецких XI и IX корпусов. Что касается X корпуса, то Истомин доложил, что это подразделение появилось вблизи соляных копей и что он сам занял прочную позицию около Пенека. Юденич полагал, что целью X корпуса является Ардаган. Командующий знал, что оборонительное сражение силами четырех русских бригад против шести турецких дивизий XI и IX корпусов представляет собой трудную, но выполнимую задачу. Он надеялся, что хотя бы часть турецких войск была уже измотана изнурительным маршем. Он боялся лишь одного – приказов, которые может отдать Мышлаевский под влиянием собственного пессимизма.

После обстрела своей машины на Месинкиртской дороге Мышлаевский прибыл в штаб Бергмана в состоянии близком к панике. Он был убежден, что Сарыкамыш удержать не удастся и что основная часть Кавказской армии будет отрезана от пути отхода в Карс. Все внимание Мышлаевского было теперь сосредоточено на боковой дороге, плохой и, очевидно, непроходимой для колесного транспорта, которая шла от Месинкирта в Каракурт на Араксе. От Каракурта до Сарыкамыша проходило шоссе, которое разветвлялось в 3 км к югу от города: одна ветка шла через Алисофу параллельно главной Карской дороге, с которой она соединялась у Элкечмеза. Однако выяснилось, что пользоваться этим путем слишком поздно. Мышлаевский посчитал возможным, в качестве крайней меры, отход по плохой дороге вдоль Аракса от Каракурта через Баскёй и Кагизман и далее по шоссе – из Кагизмана в Карс.

Все эти соображения сообщили генералу Бергману, который приказал начать общий отход в ночь с 25 на 26 декабря. Был лишь выделен специальный отряд для движения по главной дороге и оказания помощи обороняющемуся Сарыкамышу^[82].

На рассвете 26-го все грузовые обозы и колонны с боеприпасами тронулись в путь. Три полка 39-й дивизии и одна пластунская бригада весь день 26-го оставались на передовой, но к вечеру и они стали отходить. Мышлаевский предложил, чтобы 1-я Кавказская казачья дивизия и 2-я пластунская бригада отходили со своих позиций к югу от Аракса через Баскёй на Каракурт, а оттуда добирались до дороги Сарыкамыш – Карс, проходившей где-то между этими двумя городами. Как командующий II Туркестанским корпусом Юденич был проинформирован об общем отступлении. Ему передали, что он должен отступать по главной дороге и что при необходимости ему следует с боями пробиваться в районе Сарыкамыша. Мышлаевский и Бергман, узнав о турецком маневре, без боя признали свое поражение. Их единственной целью было спасти армию или хотя бы часть армии.

А тем временем Сарыкамыш готовился к сражению, не имея даже намека на регулярные войска. В этом маленьком городке и станции на военной дороге находились только две сотни пограничников с двумя пулеметами, две дружины ополчения, около 1 тыс. железнодорожников и кое-какие мелкие службы. Кроме пограничников, весь этот «гарнизон» был вооружен ружьями Бердана образца 1877 г. Сарыкамышу ужасно повезло, что на станции остались два полевых орудия (они должны были вернуться с фронта в Карс как часть артиллерийского отряда, находившегося в процессе формирования). Мягкий пожилой человек, комендант города, укомплектовал ополченцами стратегические точки вокруг города; а проезжий артиллерийский офицер, капитан Мушелов, оборудовал на главной площадке позиции для этих двух орудий. Рано утром 25-го отряд пограничников и тысяча железнодорожников выдвинулись из города и заняли позиции в густом кустарнике, прикрывавшем подходы со стороны перевала Бардиз, который располагался в 8 км от Сарыкамыша.

В то же самое утро 29-я турецкая дивизия выступила на город из Бардиза. Но что-то было не так с турецкими картами; в штабе IX корпуса думали, что Сарыкамыш находится в 15 км от селения Бардиз, однако, пройдя их, солдаты только подошли к Бардизскому перевалу. Здесь царила неразбериха – части 29-й дивизии смешались с подразделениями 17-й, которая прибывала из Чатака. Падал густой снег, и солдаты 29-й дивизии продвигались вперед очень медленно. К полудню турки достигли высокой Молоканской равнины на Саганлуге, где летом на богатых горных лугах среди густого кустарника пасли скот. Здесь наступающая пехота наткнулась на русских, и началась оживленная перестрелка. Турки развернулись для наступления, еще не зная, как незначительны силы противника. Только в 4 часа пополудни русские начали отступать к Сарыкамышу. Темнело, и командующий 29-й дивизией посчитал более правильным выйти из боя и стать лагерем там же. До Сарыкамыша было уже рукой подать, но турки кое-как разбили лагерь и стояли всю ночь на 20-градусном морозе. Им повезло только в одном: вокруг было много кустарника, они смогли разжечь костры.

Глава 20
Оборона Сарыкамыша, 26–31 декабря 1914 г.

В 1914 г. Сарыкамыш был небольшим современным городком с казармами на два полка и станцией – временным конечным пунктом на линии Карс – Тифлис. Через город проходила относительно новая дорога (сооруженная после 1878 г.), которую проложили поверх старой Эрзерумской дороги. По ней прошел в 1829 г. Паскевич. Пересекая седловину Мелидуз, она раздваивалась на северо-запад к Ёникёю и Караургану и на юго-запад к Месинкирту. К северо-востоку от Сарыкамыша старый путь уходит в сторону от главной Карской дороги и, минуя седловину Эшек-Мейдан и перевал Нана, соединяется с «новой дорогой», идущей через Еникёй. Этим путем прошла колонна Муравьева в 1829 г.

Сразу же к северу от Сарыкамыша высокий хребет Турнагель господствует как над долиной Сарыкамыш-Чая, так и над перевалом, ведущим к Бардизу. Два пути пресекают отрог Турнагеля и в 6,5 км от железной дороги поднимаются к перевалу Бардиз, а потом постепенно спускаются, следуя общему наклону рельефа к Яйла-Бардиз^[83], а оттуда – в глубокую долину, где и расположено селение Бардиз. Оба этих пути проходят через бедную черкесскую деревню Верхний Сарыкамыш, которая лежит при входе в Бардизское ущелье. К западу от этого ущелья – другой хребет, Ягмурлу (Дождливый), образует контрфорс Турнагеля. Турнагель и Ягмурлу-Дат покрыты густым еловым лесом и кустарником. В некоторых местах склоны Турнагеля представляют собой отвесные скалы; самыми примечательными из них являются «Воронье Гнездо» над Верхним Сарыкамшем и «Орлиное Гнездо», нависающее над железнодорожной станцией.

В течение ночи с 25 на 26 декабря, когда на главном фронте начался отход войск, Сарыкамыш срочно готовился к обороне. Полковника Букретова, начальника штаба 2-й пластунской бригады, который был в этом городе проездом, назначили телефонным звонком из Месинкирта командующим всеми войсками, находившимися в нем. С тем же поездом из Карса прибыли 8 пулеметов и 100 молодых офицеров, только что закончивших кадетское училище в Тифлисе. Кроме того, Букретов обнаружил на станции семь взводов туркестанских стрелков, по одному взводу из каждого туркестанского полка, которые отсылались для обучения в тыл, после чего их должны были зачислить в 20-й полк 5-й Туркестанской бригады.

Букретов из этого зародыша полка на месте сформировал две роты. Ночью прибыл Туркестанский батальон, посланный Юденичем из Караургана. Таким образом, Букретов имел в своем распоряжении 1,5 тыс. закаленных в боях солдат, тысячу железнодорожников и тысячу бойцов ополчения, а также несколько сот волонтеров из тыловых служб.

А тем временем злосчастная 29-я дивизия Энвера неудачно начала свои действия. Несмотря на костры, которые аскеры пытались поддерживать, подбрасывая в них ветки кустарников, росших на Турнагеле, в утреннем свете турки увидели сотни замерзших насмерть товарищей, а сотни других сбежали в поисках убежища в нескольких убогих деревушках, рассыпанных по склонам гор. 29-я дивизия, которая в начале своего похода 22 декабря имела численность 8 тыс. человек, теперь едва насчитывала 4 тыс. штыков. Но она сумела сохранить 8 горных орудий.

Сарыкамыш, 28–31 декабря 1914 г.

Энвер, все еще полный оптимизма, не сомневался, что у русских в Сарыкамыше артиллерии нет. Поэтому 26-го он начал боевые действия, разместив 4 орудия на открытой позиции на опушке леса, обращенной к городу. Два орудия Мушелова, установленные на площади рядом с церковью, ответили так успешно, что три из четырех турецких орудий вскоре замолчали. То, что у русских оказалась артиллерия, стало для турок неприятным сюрпризом; они решили дождаться прибытия 17-й дивизии. Но к полудню явился всего лишь один полк, и атака, предпринятая подразделениями обеих сторон, была отбита плотным пулеметным огнем русских. Днем турки заняли Воронье Гнездо и Верхний Сарыкамыш, но прорваться в долину, где находился город, не смогли. Ихсан-паша, командующий IX корпусом, начал терять самообладание и предпочел дождаться подхода 3-й дивизии. Личный состав этой дивизии начал прибывать к вечеру, но в одном полку было столько отставших, что он насчитывал всего лишь 300 солдат. Три дивизии IX корпуса – их численность снизилась до 7 тыс. – провели ночь 25 декабря в глубоком снегу на склонах Турнагеля и Ягмурлу. А тем временем в Сарыкамыш начали прибывать первые серьезные подкрепления; вечером пришел 1-й полк запорожских казаков с батареей на конной тяге, а в течение ночи подтянулись 4 батальона 80-го Кабардинского полка.

Энвер-паша, вероятно, уже вечером 26-го понял, что его смелый план имеет мало шансов на успех. IX корпус стоял перед Сарыкамышем, но из 25 тыс. штыков с мощной горной артиллерией, с которыми он выступил неделю назад, между Бардизом и Сарыкамышем осталось лишь 10 тыс. солдат и 20 орудий. Все эти люди были измотаны борьбой со снежными заносами и морозом, голодны и деморализованы, кроме того, многие дезертировали. Но Энвер все еще рассчитывал на прибытие X корпуса и на энергичное наступление XI корпуса, который должен был помешать русским усилить свои позиции в Сарыкамыше.

Командовал X корпусом Хафиз Хакки-паша^[84], темпераментом напоминавший самого Энвера, потому понятно, куда «исчез» этот корпус в течение самых опасных дней, 25 и 26 декабря. 23 декабря Хафиз Хакки захватил Ольты. На следующий день он отдал такие приказы: послать отряд в погоню за Истоминым и выдвинуться с остатками корпуса к Бардизу. Но, узнав, что части русского генерала заняли позицию на соляных копях Авчали, неподалеку от Ольты, Хафиз Хакки двинулся в их сторону по Ардаганской дороге. К 11 утра 24-го русские отошли в Пенек, где заняли позицию в ущелье настолько прочную по природе, что надеялись успешно ее оборонять. Однако в течение ночи с 24 на 25 декабря с появлением турецких патрулей неподалеку от его лагеря и с прибытием ополчения, которое едва избежало окружения аджарскими нерегулярными частями на перевале Панаскёрт, в измотанных войсках Истомина началась паника. Рано утром 25-го, уже сильно деморализованные, эти войска, чья численность снизилась до 5 тыс., начали отходить в направлении Мерденика. Здесь Истомин получил сообщение, что сильная турецкая группировка атакует отряд генерала Хенике (три батальона пластунов) под Ардаганом. Он посчитал свою бригаду на тот момент небоеспособной и ушел из Мерденика по Карской дороге, где остановился в Демиркапу (в 13 км от Мерденика). Отсюда Истомин доложил о своих неудачах в Генштаб.

Хафиз Хакки занял Пенек 25 декабря и из Косора двинул 32-ю дивизию через Коп на Бардиз. Силами 30-й и 31-й дивизий он выступил на Мерденик, откуда уже ушел Истомин. Здесь к Хакки прибыл какой-то офицер с категорическим приказом немедленно выступить со своими двумя дивизиями в район перевала Ишак-Мейдан, где он должен был соединиться с IX корпусом и пойти в наступление на Сарыкамыш. Хафиз Хакки собирался следовать в Ардаган, но приказ был достаточно ясен. Он велел одному полку удерживать перевал Агудир над Мердеником, а с остальными войсками предпринял отчаянно опасный переход через высокогорный массив Аллахуэкбер^[85] (на высоте около 3 тыс. м) по направлению к деревням Вейкёй и Вашкёй.

Начальник штаба X корпуса, немецкий майор Ланге, не только верил в то, что расстояния на турецких картах указаны верно (согласно этим картам расстояние до Вейкёя составляло всего лишь 25 км, а на самом деле – 40), но и планировал завершить марш двух дивизий через эти дикие горы в течение 5 часов. В результате несчастные солдаты 30-й и 31-й дивизий, которые до этого были полны энтузиазма, потеряли одну треть своих бойцов^[86] за 15 часов ужасного марша еще прежде, чем сумели достичь двух убогих деревушек – пункт их назначения.

Вечером 26-го Хафиз Хакки явился со своим штабом в Бардиз, чтобы встретиться с Энвером; 32-я дивизия X корпуса прибыла за несколько часов до него, проделав гораздо более легкий путь через Коп. Эта дивизия теперь стояла у Бардиза, надеясь защитить турецкий тыл от маневров полковника Довгирта, чьи патрули были замечены вблизи перевала Хана. Поэтому Энвер получил только один полк 17-й дивизии (теперь замененной в Бардизе на 32-ю), чтобы усилить ослабленные войска под Сарыкамышем.

Находившиеся там русские 27-го были уже значительно сильнее, чем за день до этого. Ожидалось прибытие 155-го Кубанского и 15-го Туркестанского полков. Полковник Барковский из 80-го Кабардинского полка принял на себя командование. В течение дня турки мужественно сражались, их вели в бой старшие офицеры с револьверами в руках. Верхний Сарыкамыш дважды переходил из рук в руки, и турки обосновались в Орлином Гнезде, на позиции, которая давала им возможность вести навесной огонь по сортировочной станции железной дороги. Части турецкой 28-й дивизии продвинулись до главной дороги, но вечером были выбиты оттуда только что прибывшими кубанцами. Однако в тот же день турецкие конные патрули сумели выйти на Карскую железную дорогу около станции Ново-Селим и взорвать рельсы. Этот инцидент произвел сильное впечатление на русских. Атаки 27-й дивизии на Сарыкамыш отбили, но о количестве и состоянии турецких войск русский полевой штаб ничего не знал, и в ночь с 27 на 28 декабря угроза Сарыкамышу стала казаться гораздо более сильной, чем это было на самом деле.

26-го числа генерала Мышлаевского очень встревожило сообщение о том, что предыдущим днем небольшой отряд генерала Хенике подвергся разгрому под Ардаганом и что этот важный пункт оказался в руках сильной турецкой группировки. Вечером 26 декабря тревога в русском штабе еще больше усилилась из-за странного случая, который продемонстрировал, как сильно зависит стратегия от случайностей. На склонах Ягмурлу захватили в плен начальника штаба турецкой 28-й дивизии. При нем была копия одного из приказов Энвера, в котором тот очень четко расписывал все планируемые операции в районе Сарыкамыша; на Мышлаевского, который умел представлять себе ход войны по бумагам, это произвело огромное впечатление. Теперь он знал, что Сарыкамыш был атакован всем IX корпусом и что X корпус готовится отрезать этот город, а также Кавказскую полевую армию от Карса. Сообщение о разгромном рейде на железную дорогу подтвердило самые худшие опасения русского командующего. Он также понял, что в Ардагане находятся турецкие войска неизвестной численности и что свежий XI корпус уже готов начать фронтальный штурм на обоих берегах Аракса. Мышлаевский решил, что положение русских войск отчаянное.

Заместитель главнокомандующего принял меры, чтобы ускорить отход. В то же время он продемонстрировал некоторые положительные качества, которые противоречили его последующему поведению. Он послал пластунскую бригаду Пржевальского с правого фланга Аракса, велев ей, после двухдневного марша, усилить войска, оборонявшие Сарыкамыш. Он планировал провести полную эвакуацию русских войск с правого берега Аракса и сосредоточить все войска, которые ему удастся собрать, в районе между Сарыкамышем и Карсом, где они смогут отразить дальнейшее турецкое наступление из Сарыкамыша и создать угрозу для турок в Ардагане^[87].

В течение ночи 26–27 декабря Мышлаевский совещался в Месинкирте с Бергманом и Юденичем. Последний командовал Туркестанским корпусом, имея на передовой только 13, 14 и 16-й полки и два батальона 79-го полка^[88].

Тем не менее Юденич выступил против немедленного общего отступления – особенно из-за того, что главная дорога была забита обозами Бергмана, которые двигались уже с предыдущей ночи. Юденич указал, что такое отступление на глазах у турецкого XI корпуса может привести к катастрофе. Он также пояснил, что в случае отступления переход Довгирта через перевал Хана нужно будет отменить, а он придавал этому большое значение, поскольку понимал, что единственная связь турок со своими тылами, тяжелая и ненадежная, осуществляется через Бардиз. Юденич пытался убедить Мышлаевского и Бергмана, что турецкая армия воевала в наихудших условиях и что через несколько дней она вообще станет небоеспособной. После жарких споров Мышлаевский согласился отложить общее отступление до тех пор, пока не прояснится обстановка под Сарыкамышем. Юденич вернулся к своим туркестанским частям, которые на следующий день (27-го) подверглись самой мощной атаке с начала турецкого наступления 22 декабря.

В тот же день Мышлаевский решил, что его личное присутствие рядом с наместником необходимо, чтобы организовать оборону Закавказья^[89].

Он отправился на машине в Карс (через Каракурт) и сел на поезд, шедший в Ереван, приказав Огановскому, командующему войсками в долине Алашкерт, чтобы тот встретил его на станции Алагёз. Мышлаевский приказал Огановскому немедленно отступить за российскую границу. Удивленный и разъяренный генерал (который не испытывал никакого давления на своем фронте) просто проигнорировал этот приказ. Однако генерал Чернозубов, командующий войсками в Персидском Азербайджане, который получил такой же приказ, не обладал таким независимым характером; он начал общий отход, хотя на его фронте действительно находилось лишь несколько отрядов нерегулярных войск. По прибытии в Тифлис Мышлаевский был настолько убежден, что турки уже победили, что созвал городской совет кавказской столицы и предупредил его, что обстановка на фронте очень серьезная. Тревога передалась от членов совета жителям города, и толпы людей скопились у железнодорожной станции, пытаясь в панике спастись от грядущей турецкой резни^[90].

А тем временем обстановка в Сарыкамыше определенно изменялась в пользу русских. 28 декабря прошло спокойно, Хафиз Хакки убедил Энвера, что части 30-й и 31-й дивизий нуждаются в отдыхе и что необходимо по крайней мере 36 часов, чтобы собрать всех отставших по дороге. Но если в этот день и существовала еще возможность согласовать действия частей X корпуса, то еще один день и еще одна ночь, которые турецкие войска провели в промерзших лесах Турнагеля, сильно уменьшили численность остатков IX корпуса^[91]. Утром 29-го из всех трех дивизий оставалось не более 6 тыс. боеспособных солдат.

29 декабря в Сарыкамыше произошла оборонительная битва. В течение 28-го числа турецкий X корпус сосредоточился для нанесения удара. 31-я дивизия находилась на склонах Турнагеля; ее левый фланг располагался вдоль железной дороги у Ягбасана (примерно в 6,5 км к северо-востоку от Сарыкамыша). В течение ночи с 28 на 29 декабря 30-я дивизия пересекла железную дорогу и заняла Алисофу в южной части долины Сарыкамыша и на дороге от Каракурта до Карса. Русская армия была отрезана от Карса, лишь окружная дорога, проходившая южнее Аракса от Башкёя до Кагизмана, оставалась свободной. По крайней мере в теории мечта Энвера сбылась.

Однако две дивизии X корпуса после тяжелого перехода из Мерденика могли выставить на передовую не более 12 тыс. солдат, и их единственная связь с IX корпусом осуществлялась по плохим дорогам в районе деревни Дивик, которые петляли через леса и снежные заносы Турнагеля. В то же самое время IX корпус мог выставить не более 60 тыс. бойцов и менее 20 орудий.

В Сарыкамыше теперь командовал генерал Пржевальский. В его распоряжении находилось 20 пехотных батальонов и один казачий полк; его собственные 5 батальонов кубанских пластунов были совершенно свежими; в целом у него было около 13–14 тыс. бойцов, 34 орудия и некоторое количество пулеметов.

Пржевальский планировал поддерживать активную оборону. Полковнику Букретову с шестью батальонами и двумя орудиями было приказано пересечь ущелье Ахардахар, которое разделяет два массива – Ягмурлу и Турнагель, и атаковать турецкий правый фланг: этот маневр включал захват скалистого Вороньего Гнезда на юго-западной оконечности Турнагеля, где сложенные из камня сакли Верхнего Сарыкамыша упрямо обороняли турки. А тем временем семь батальонов с сильной артиллерией и пулеметной поддержкой удерживали передовую вдоль реки Сарыкамыш-Чай. Казаки при поддержке двух кабардинских батальонов держали под наблюдением восточные подступы к Сарыкамышу; их патрули вскоре обнаружили присутствие турецкой пехоты между Ягбасаном и Алисофу. Полагая, что наиболее опасный удар турок может быть нанесен с востока, Пржевальский держал всю свою пластунскую бригаду в резерве в восточной части Сарыкамыша около казарм 156-го полка.

Утром 29-го числа турецкая 30-я дивизия с большим напором атаковала со стороны Алисофу. Пржевальский контратаковал тремя пластунскими батальонами, и турки были отброшены. Под угрозой окружения 1-м Запорожским казачьим полком они оставили Алисофу и отошли за железнодорожную линию. Поражение 30-й дивизии положило конец маневру 31-й дивизии, которая наступала вдоль железнодорожной линии. В течение дня 31-я вновь заняла свои исходные позиции на склонах Турнагеля с фронтом, обращенным к железной дороге и левым флангом – к Ягбасану. А тем временем остаткам 17-й и 29-й дивизий, которые стояли на Турнагеле, как и в предыдущие дни, не удалось спуститься к железной дороге, а один из пластунских батальонов, посланных из резерва, выбил турок из Орлиного Гнезда. На русском левом фланге Букретов испытывал трудности при переходе через ущелье Ахардахар, где его солдаты утопали в глубоких сугробах. Кроме того, они несли тяжелые потери от прицельного пулеметного огня турок с юго-западного склона Турнагеля. Здесь, как и в других сражениях Первой мировой войны, пулемет доказал свою эффективность в качестве оборонительного оружия. Букретов на своем правом фланге не смог взять штурмом сакли Верхнего Сарыкамыша; но на его левом сильно измотанные роты 15-го Туркестанского полка сумели пересечь ущелье и к закату оказались у перевала Бардиз.

Энвер, разочарованный результатами дневных боев, решил провести внезапную ночную атаку. В 10 вечера части турецкой 17-й дивизии неожиданно атаковали Орлиное Гнездо и вновь его захватили. После этого они бросились к мосту через Сарыкамыш-Чай и проникли в город. Пржевальский бросил в бой свой последний резерв – один батальон пластунской бригады. Последовал жестокий штыковой бой в темноте; турки оставили на замерзших улицах несколько сот трупов и потеряли 400 человек пленными. Три или четыре сотни решительных аскеров захватили казармы 156-го полка, но к утру их принудили к сдаче прицельным артиллерийским огнем. Этот эпизод отметил совсем не бесславный конец 17-й пехотной дивизии IX корпуса как боевой единицы.

Утром две другие дивизии этого корпуса (29-я и 28-я) смогли выставить не более 3 тыс. бойцов. Даже Энвер не стал настаивать на продолжении наступления 30 декабря. Боевая инициатива перешла к русским, которые только что получили 6 гаубиц из Месинкирта. Обстрелянные 4,8-дюймовыми снарядами, турки были выбиты из каменных лачуг Верхнего Сарыкамыша, которые они с таким упорством защищали. Букретов тем временем находился уже в тысяче метров от входа на перевал Бардиз, но его измотанные части не смогли наступать дальше. Упреки Пржевальского вынудили его уйти с поста командующего; но его преемнику, возглавившему атаку на следующий день (31-го), тоже не повезло, и несколько сот турецких аскеров, засевших с пулеметами у входа на перевал, сумели отразить мощную атаку русских. Утром 1 января 1915 г. боевые действия обеих сторон в охваченных морозом горах под Сарыкамышем были прекращены из-за крайней усталости войск.

Однако 29 декабря стало днем кризиса не только на сарыкамышском фронте. Бергман вдруг снова вспомнил о своем плане общего отступления; его войска начали отход, и Юденич на правом фланге был поставлен перед свершившимся фактом. Некоторые причины для частичного отхода существовали, поскольку с позиций, расположенных южнее Аракса, войска уже ушли, и Бергману пришлось позаботиться о сохранности своего левого фланга. Однако Юденич продолжал выступать против общего отступления, поскольку понимал, что главная дорога, жизненно необходимая для оперативных целей, будет безнадежно блокирована турками. В ночь с 28 на 29 декабря он смог убедить Бергмана остановить свои войска после их ночного марша на Чермук, в 13 км юго-западнее Месинкирта. Сам Юденич отступил, чтобы выровнять линию фронта с позициями Бергмана, и занял новую линию обороны на отроге хребта Шакир-Баба, известного как Хорум-Даг; его правый фланг прикрывал деревню Хосап.

Главным аргументом Юденича против слишком поспешного отхода была необходимость дождаться развития операции Довгирта под Бардизом. Обладая стратегическим мышлением, Юденич отчетливо видел важность Бардиза для всей турецкой армии. К вечеру 28-го числа Довгирт занял перевал Хана и двинулся в Бардиз. В конце концов Бергман с неохотой согласился отложить отход своих войск до вечера 30–31 декабря.

В течение 29–30 декабря войска Юденича удерживали свои новые позиции против атак XI корпуса; 30-го пришел успех, которого с таким нетерпением ждал Юденич: отряд Довгирта (17-й и часть 18-го Туркестанского полка) взял в штыки высоту Ахурезар и деревушку на Яйла-Бардиз. С обеих этих позиций открывался вид на селение Бардиз, до которого было всего 3 мили; и русская артиллерия могла теперь держать под огнем передовую армию Энвера перед Сарыкамышем.

Из Сарыкамыша продолжали поступать хорошие новости (после сражения 29-го числа), и Юденич придерживался мнения, что захват Яйла-Бардиз полностью изменил обстановку и что положение главных сил турецкой армии под Сарыкамышем становится отчаянным. Однако убедить Бергмана оказалось очень трудно. Он был готов возобновить общее отступление в ночь с 30 на 31 декабря. Тогда Юденич послал в полевой штаб в Месинкирте одного из своих офицеров, полковника Драценко, с заданием разъяснить обстановку Бергману, а в случае, если тот будет продолжать настаивать на продолжении общего отступления, заявить, что с этого момента Юденич как начальник штаба Кавказской армии принимает на себя командование всеми силами, которые в тот момент находились под командой Бергмана. После трудного разговора последний согласился остановить 39-ю дивизию – которая была уже на марше – на границе. Он предложил передать весь арьергард (39-я и 4-я Туркестанские дивизии) в распоряжение Юденича, а сам решил на следующий день (31-го) прибыть в Сарыкамыш, чтобы лично руководить операцией прорыва и восстановления коммуникаций с Карсом^[92].

Юденич был доволен таким раскладом. Он отвел свои войска с Хорум-Дага и занял позиции, тянувшиеся приблизительно вдоль границы: его правый фланг располагался на отроге Шакир-Бабы, который назывался «Гюллю-Даг»; центр – на высотах между Еникёем и Караурганом; а левый фланг, прикрывавший Месинкирт и Саганлугское плато, тянулся за Араксом до Баскёя, стоявшего в 13 км к югу от Каракурта^[93].

Юденич решил твердо стоять на этой линии, пока не станет известно, чем закончилось дело в Сарыкамыше; его правый фланг на Гюллю-Даге находился всего лишь в 9,5 км от группы Довгирта на Яйла-Бардиз, и на таком же расстоянии – от «пушечного пути».

Юденич прекрасно понимал, что может окружить турецкую армию в треугольнике между Бардизом, Сарыкамышем и перевалом Ишак-Мейдан. Он знал, что казачья дивизия Баратова и 2-я пластунская бригада следовали из Каракурта в Алисофу; а 3 января 1915 г. он телеграфировал Воронцову, что положение турок безнадежно, они должны и могут быть уничтожены полностью. Он попросил перебросить 3-ю Кавказскую стрелковую бригаду из Карса в Дивик, чтобы вести боевые действия против турецких фланга и тыла.

Еще 29 декабря комендант Карса, по своей собственной инициативе, отправил три батальона 263-го Гунибского полка с одной батареей и сотней казаков в направлении Сарыкамыша. Полковник Воронов, командовавший этим отрядом, 30-го прибыл в Ново-Селим и захватил несколько пленных из турецкой 30-й дивизии. На следующий день он уже был в Элкечмезе, в 13 км от Сарыкамыша; здесь к нему присоединился 1-й Запорожский полк, посланный Пржевальским. В ночь с 1 на 2 января 1915 г. 3-я Кавказская стрелковая бригада должна была быть транспортирована из Карса на станцию Ново-Селим в ответ на телеграмму Юденича; а 2-ю Буратовскую дивизию ожидали в Алисофу. Таким образом, 2–3 января значительные силы русских должны были быть готовыми к наступлению на турецкий левый фланг. Но, к счастью для Энвера, Бергман, который 31-го прибыл в Сарыкамыш и взялся руководить этой наступательной операцией, сделал все, чтобы внести в нее как можно больше сумятицы.

В течение 1–2 января Энвер-паша потерял свою чрезмерную самоуверенность, которая принесла столько горя 3-й турецкой армии. 31-го начальник штаба IX корпуса доложил, что у него в Турнагельских лесах осталось около 2,5 тыс. человек и всего лишь тысяча бойцов с 14 пулеметами и 14 исправными орудиями – на передовой. Корпус вместе со всем штабом был отрезан от Бардиза. Вице-генералиссимусу предложили уехать и, пока не поздно, присоединиться к XI корпусу, а также постараться убедить Абдул Керима предпринять активные действия, чтобы спасти остатки IX корпуса. Орудия без артиллеристов и полковые знамена должны быть по возможности увезены в тыл. До Энвер-паши наконец дошло, что он проиграл. Он принял совет своих офицеров и в тот же день покинул Турнагельские леса, следующий день проведя в частях X корпуса. Положение этого корпуса тоже оказалось очень тяжелым. Около Бардиза, изолированная от своих, 32-я дивизия сражалась с группой Довгирта, наступавшей со стороны перевала Хана. 31-я и 30-я дивизии были сосредоточены в районе Чатак-Дивика на склонах Саганлуга, там, где проходила дорога к перевалу Ишак-Мейдан. Хафиз Хакки обнаружил появление русских отрядов со стороны Карса и 2 января приказал отступить с занимаемых позиций. В тот же день Энвер-паша обогнул Бардиз; возле Кизилкилисе он едва не попал в руки русских патрулей. 3-го числа, по пути в Эрзерум, он посетил Абдул Керима.

А тем временем на крайних северных границах зоны боевых действий происходили различные события. 25 декабря почти без боя был захвачен Аргадан частями майора Штанге, наступавшими со стороны Ардануча^[94].

Три батальона пластунов полковника Хенике были застигнуты врасплох и бежали в беспорядке по дороге в Ахалцихе. Но Штанге не стал их преследовать и странным образом не проявлял активности после такого успеха. В тот же день (25-го) Истомин, уходя из Ольты, слышал канонаду со стороны Ардагана, но посчитал, что его войска слишком измотаны и деморализованы, чтобы вмешиваться. В ночь с 26 на 27 декабря 1914 г. к Истомину около Демиркапу присоединилась 3-я Кавказская стрелковая бригада Бабаева (из Карса). 28-го числа последний выступил на Мерденик и вновь захватил его, а на следующий день, после жаркого боя, отбросил к перевалу Агундир полк 30-й дивизии, оставленный в качестве гарнизона. Но в тот же самый день он получил приказ немедленно вернуться в Карс и, покинув Истомина в Демиркапу, 1 января прибыл на русскую базу, чтобы той же ночью перебраться в Ново-Селим.

Сибирская казачья бригада Калитина прибыла в Ахалцихе из Тифлиса 27 декабря. 30-го Калитин был уже в Зурзуне, в 45 км от Аргадана, где сумел собрать разбежавшиеся батальоны Хенике. Через два дня он был готов выступить на Ардаган^[95]; Истомин получил приказ поддерживать его с юга.

Глава 21
Поражение Энвер-паши

1 января 1915 г. провал турецкого наступления стал очевиден как для российского, так и для турецкого командования. Тем не менее, несмотря на холод, усталость и голод, войска обеих сторон были готовы сражаться, и битва продолжалась еще две недели.

Абдул Керим-паша, командующий XI корпусом, который, по-видимому, верил чересчур оптимистичным докладам о событиях в Сарыкамыше, не настаивал на фронтальных атаках своего корпуса, но в последний день 1914 г. развернул мощное наступление. В его распоряжении находилось более 30 батальонов и около 100 орудий^[96].

В отличие от него Юденич имел только 19 батальонов и 48 орудий^[97].

Абдул Керим собрал в атаку две дивизии против Туркестанской бригады между Гюллю-Дагом и Караурганом. 31 декабря туркам не удалось добиться успеха, но они с новой силой возобновили свои атаки 1 января 1915 г. Особенно сложной была обстановка под Караурганом, где позиции 16-го Туркестанского полка несколько раз переходили из рук в руки. 2 января Абдул Керим, узнав, что русские позиции у Алтын-Булака, между левым флангом туркестанских войск и правым 153-го полка, довольно слабы, бросил туда целую дивизию; селение захватили и заняли высоту 808, расположенную в основании ущелья, по которому можно было зайти в тыл к Месинкирту. Юденич бросил в контратаку одиночные роты туркестанских стрелков и бакинцев 153-го полка; они сумели отбросить турок, а бакинцы захватили батарею из 4 орудий и 300 пленных. 3 января вице-генералиссимус появился в штабе Абдул Керима, и атаки возобновились. 4 января одна турецкая дивизия провела решительную атаку на крайний правый фланг позиций Юденича. Русские оставили Гюллю-Даг, но успех турок не получил развития. Абдул Керим понес тяжелые потери, и после 6 января его атаки утратили свою мощь. 7-го числа Энвер отбыл в Эрзерум, а оттуда уехал в Стамбул, оставив армянской зиме потрепанные остатки своей пантуранской армии. 10 января русские вновь захватили Гюллю-Даг, 6 орудий и тысячу пленных.

В течение 12 дней напряженных боев Юденич ни разу не усомнился в победе своих великолепных войск. И хотя ряды туркестанских стрелков на его правом фланге сильно поредели, он посчитал возможным послать один батальон в подкрепление Довгирту, который оказался в трудном положении у Яйла-Бардиз^[98].

Будучи неспособным противостоять повторяющимся атакам 32-й турецкой дивизии, он отошел к югу, но все еще удерживал гору Чилхороз, которая находилась всего лишь в 5 км от крайнего правого фланга позиций Юденича у Гюллю-Дага.

Пржевальский вывел 17-й Туркестанский полк с Яйла-Бардиз, потому что надеялся 2 января полностью окружить остатки турецкой армии у Сарыкамыша. И хотя он знал, что от трех дивизий IX корпуса осталась лишь тень, он полагал, что в Турнагельских лесах осталось еще 3–10 тыс. турецких солдат. На самом деле их было менее 3 тыс., но, имея несколько горных орудий и пулеметы, они продолжали упорно сопротивляться, умело строя оборону на покрытой снегом местности. А войска Пржевальского и сами были почти полностью измотаны многодневными боями и бессонными ночами. В особенно плохом состоянии находился отряд, стоявший на перевале Бардиз (которым в свое время командовал полковник Букретов): из 6 батальонов боеспособными оставались только 800 солдат. Сам Сарыкамыш был переполнен войсками. Здесь находились 1200 русских больных и раненых солдат и 3 тыс. турецких пленных. Прибытие 154-го (Дербентского) полка, которым руководил сам Бергман, довело число боеспособных солдат до 7 тыс.^[99]

Полное окружение Турнагельских лесов началось 2 января. В тот день Бардизский перевал взяли вместе с несколькими сотнями пленных и 6 орудиями. 3-го числа необычно густой туман сделал боевые действия практически невозможными. 4 января остатки IX корпуса были атакованы одновременно из долины Сарыкамыш-Чая и с тыла. Бравые аскеры продолжали упорно сопротивляться, несмотря на свое отчаянное положение. Расположив 16 пулеметов на одной линии, они били из своих окопов, вырытых в снегу на опушке леса. Но их обошли с тыла, и русские наконец захватили все, что осталось от IX турецкого корпуса: 200 офицеров (включая Ихсан-пашу и 3 дивизионных штаба), тысячу солдат, 20 пулеметов и 30 горных орудий (большинство из которых были повреждены). В этот день и весь следующий Пржевальский прочесывал леса – там захватили несколько сот пленных. X армейский корпус 3-й армии турок перестал существовать.

Ликвидация X корпуса оказалась более сложной и долгой задачей и не была завершена. Вина лежала на Бергмане, который с 31 декабря пытался руководить операциями ударной группы, сосредоточенной между Карсом и Сарыкамышем.

Надо отдать должное несчастному заместителю командующего, генералу Мышлаевскому, которому принадлежала идея сосредоточения ударной группы между Карсом и Сарыкамышем для охвата X корпуса. Это он предложил перебросить казачью дивизию Баратова и пластунскую бригаду Гулыги с крайнего левого фланга Бергмана, стоявшего южнее Аракса, на крайний правый фланг, расположенный по обе стороны от железной дороги Карс – Сарыкамыш^[100].

Мышлаевский также прилагал максимум усилий, чтобы добавить к частям Баратова и Гулыги стрелковую бригаду Габаева, которую он отозвал в Карс после ее марша на Мерденик^[101].

Когда Габаев прибыл в Карс, Мышлаевский вызвал его к телефону и, обсуждая с ним наступление на X турецкий корпус, изложил весьма оригинальный маневр широкого охвата. Уже 1 января Мышлаевский правильно понял, что Хафиз Хакки будет отступать по дороге через Дивик, Веришан и перевал Ишак-Мейдан. Чтобы перерезать этот путь, он посоветовал Габаеву идти от Ново-Селима не на Дивик, а обогнуть с севера массив Эмирхан-Даг, двигаясь через Башкёй на Веришан. Таким образом, турки были бы отрезаны от перевала Ишак-Мейдан и, кроме того, лишились бы возможности отступить по тропам, идущим через Башкёй и Бейкёй в район Ольты.

Однако, когда Габаев прибыл со своими четырьмя стрелковыми батальонами в Ново-Селим^[102], ему сообщили, что Бергман поставил его под командование Баратова и что он должен принять участие в операциях к северу от Сарыкамыша, спланированных самим Бергманом.

Операция должна была начаться через несколько часов, и Габаеву уже было поздно обращаться к Мышлаевскому.

На рассвете 2 января пехота Габаева и Воронова^[103] была сосредоточена на станции Ново-Селим.

Казачья дивизия стояла уже у Алисофу, но пластунская бригада Гулыги находилась еще на марше. Баратов решил перенести атаку на следующий день.

Следуя инструкциям Бергмана, который был убежден, что левый фланг турок находится у Чатака и Дивика, Баратов направил свой главный удар (пластунская бригада Гулыги) на Дивик, а 80-й Кабардинский полк из Сарыкамыша получил приказ привлечь внимание турецкого центра, который, как полагали, находился в Ягбасане. Для более глубокого охватывающего маневра габаевскую пехоту, при поддержке Воронова, послали в направлении Верхнего и Нижнего Салута и Лалоглу, а казачьи части под командованием Фесенко – окружить турок, шедших на Чиплакли.

Этот план полностью провалился. Во-первых, 3 января стоял такой густой туман, что передвижение войск стало невозможным. Однако гораздо важнее было то, что Хафиз Хакки хорошо понимал, что после того, как Энвер отбыл в Эрзерум, его положение стало очень опасным. 1 и 2 января он наблюдал за передвижениями русских войск, и в ночь с 1-го на 2-е солдаты 31-й и 30-й турецких дивизий уже начали свой отход. Отступление продолжалось весь день 2 января и в ночь со 2-го на 3-е. К полудню 3 января основная часть X корпуса была уже в районе Веришана. Сильный арьергард все еще удерживал Чиплакли и Верхний и Нижний Салут, но в Чатаке и Дивике остались лишь 2 роты с пулеметами.

3 января разъезды Гулыги в тумане не смогли рассмотреть, что эти две точки заняты лишь горсткой солдат, поэтому обе деревни оставались в руках турок до самой ночи. В тот же день Габаев обошел Лалоглу, но на правом фланге его контратаковал сильный отряд. Понимая, что операция была плохо спланирована, Габаев решил задержаться в Лалоглу на ночь. Воронов встал лагерем в 5 км позади него. Утром 4 января казаки Фесенко дошли до Чиплакли и даже до Веришана. Но здесь на них неожиданно напала турецкая пехота и отбросила за Чиплакли. И Габаев и Фесенко пришли к выводу, что вместо окружения левого фланга турок они наткнулись на главные силы X корпуса. Благоприятный момент был упущен из-за того, что Бергман неправильно оценил обстановку, а Баратов наступал слишком медленно. 4-го числа войска Габаева атаковали в направлении Верхнего Салута и были вновь контратакованы на правом фланге. К концу дня в руках его бойцов оказались оба Салута, хотя слева все действия бригады Гулыги свелись к овладению Дивиком. Фесенко вновь попытался выйти на Веришан и Башкёй и опять был отброшен назад. Сильный турецкий арьергард отбил у русских Чиплакли и угрожал Лалоглу. В тот же вечер, озабоченный положением на правом фланге, Габаев решил действовать независимо от Бергмана. Он прошел в Башкёй, где встал на ночевку, прикрыв свой тыл отрядом Воронова в Лалоглу. На следующий день он намеревался захватить хребет Эмирхан, который, как было видно, защищал фланг отступавших турецких сил. Предположения Мышлаевского оказались верными.

6 января Габаев занял хребет Эмирхан силами четырех батальонов кавказских стрелков, а Баратов, одобрив план своего подчиненного, послал Кавказскую казачью дивизию в обход северного хребта на Бейкёй. С появлением русских на этом хребте турки ускорили свой отход по перевалу Ишак-Мейдан. Но габаевские войска опоздали на 48 часов, и две турецкие дивизии успели избежать окружения: 30-я прошла тропами вокруг Бейкёй по направлению к Косору, стоящему на дороге Мерденик – Ольты, а 31-я соединилась с 32-й у Бардиза. Казаки Баратова, задержанные глубоким снегом к северу от Эмирхана, не смогли подойти вовремя, и перевал Ишак-Мейдан был занят только 7-го – на три дня позже назначенной Мышлаевским даты.

Узнав об этом, заместитель главнокомандующего пришел в ярость и 6 января добился согласия наместника назначить Юденича полевым командующим вместо Бергмана, но операция по окружению сорвалась, и Юденичу не оставалось ничего иного, как преследовать остатки отступавшей турецкой армии.

В то время как Бергман проявил свою полную неспособность организовать контрманевр из Ново-Селима, Калитин полностью ликвидировал турецкие части, занявшие Ардаган. Армянские беженцы сообщили Калитину, что войска Штанге не заняли старых фортов, расположенных вокруг города. Он приказал одному из Сибирских казачьих полков обойти город с севера и северо-запада и блокировать дорогу в Ахалцихе, а также создать угрозу для дороги на Ардануч, по которой должны были отступить войска Штанге. Трем пластунским батальонам поручили атаковать турок на главной дороге, шедшей из Ахалкалаки, а другому Сибирскому казачьему полку – прикрывать их левый фланг. Калитин оставил в резерве только один полк кубанских казаков, ожидая поддержки от бригады Истомина с юга.

3 января густой туман позволил русским подойти к пригородам Ардагана незамеченными. Меткий артиллерийский огонь горных батарей произвел на Штанге огромное впечатление; вероятно, он подумал, что перед ним стоит очень сильный противник. Поэтому, когда в 6 утра Калитин отдал приказ наступать, турки уже отходили по Арданучской дороге. Сибирские казаки, налетевшие с востока, сабельной атакой смешали все турецкие пехотные колонны^[104].

Когда пластуны и люди Истомина взяли город, в их руки попали еще тысяча пленных и 4 горных орудия, составлявшие артиллерию Штанге. Практически все турецкие части на Чорохе были рассеяны, и лишь остатки их сумели спастись, перейдя Яльнизчам-Даг^[105].

Бригада Истомина повторно захватила перевал Яльнизчам-Даг, Ардануч и Артвин, а калитинские войска двинулись маршем на юг к Мерденику и в Ольты.

Калитин прибыл в Мерденик 7 января – в тот же самый день, когда голова колонны турецкой 30-й дивизии вышла из ущелья на дорогу Мерденик – Ольты. Один полк этой дивизии был послан для прикрытия перевала Агундир, что довело численность турецких войск в этом месте до 3 тыс. Остаток 30-й дивизии сосредоточился позади ущелья Пенек. Тем временем к Калитину присоединилась Кавказская казачья дивизия и 2 батальона 263-го полка. Эти части отправились преследовать турок, отступавших из Бейкёя в Косор. В течение 10 и 11 января турки храбро сопротивлялись на линии нижнего течения Бардиз-Чая, довольно грамотно используя 4 горных орудия, которые им удалось вывести с перевала Агундир. Тем не менее их сопротивление было сломлено, и 30-я дивизия прекратила свое существование как боевая единица. 12 января Калитин повторно овладел Ольты; после этого ему приказали проследовать к Найману и далее на юг и перерезать пути отступления 31-й и 32-й дивизий, которые отходили из Бардиза.

Однако в районе Бардиза оставалось еще около 10 тыс. турок^[106].

Когда 17-й Туркестанский полк был выведен из состава войск Довгирта, с целью усиления группы Пржевальского у Сарыкамыша, турки вновь взяли Яйла-Бардиз. Они находились всего лишь в 10 км от передовых подразделений IX корпуса, которые появились в районе Гюллю-Дага, и Юденич в какой-то момент даже опасался их совместных боевых действий против своего правого фланга.

Первой операцией Юденича в качестве главнокомандующего (6 января) стала ликвидация турок в Бардизе. 8 января он приказал Баратову сосредоточить ударную группу в районе Кизилкилисе – Чермук. Предполагалось, что отсюда три отдельные колонны начнут окружение: полковник Родионов с одним батальоном 10-го Кавказского стрелкового полка и одним пластунским батальоном при 6 орудиях должен был пройти от Чермука по берегу Бардиз-Чая до деревни Бардиз; Бабаев с 11-м полком кавказских стрелков – наступать между Яйла-Бардиз и селением Бардиз, взаимодействуя с правым флангом отряда Довгирта в Чилхорозе; Булыга с двумя пластунскими батальонами и четырьмя горными пушками – выполнить маневр широкого охвата с севера, пройдя по диким горным тропам у Нисунка и спустившись в долину Бардиз-Чая. Баратов держал в Чермуке два резервных батальона. План был весьма смелым, поскольку эти три колонны состояли из 6 батальонов (4 тыс. солдат) при 10 орудиях против 10 тыс. турок с 20 орудиями. Однако в русском маневре был заложен элемент внезапности.

9 января Булыга с огромным трудом достиг Нисунка. Родионов атаковал турок в тот же вечер, но был отброшен с большими потерями, что вынудило его подтянуть свой резерв. Солдаты Бабаева, двигаясь по пояс в снегу, наткнулись на сопротивление у Яйла-Бардиз и остановились. Юденич был обеспокоен этими новостями и попросил Баратова действовать максимально энергично.

10-го числа Бабаев захватил Яйла-Бардиз, взяв 200 пленных и 3 орудия. Была налажена связь с Довгиртом, и доставлены 6 орудий для обстрела селения Бардиз. Булыга тем временем столкнулся с исключительными трудностями и продвигался буквально шагом. В ночь с 10 на 11 января Булыга спустился в Бардизскую долину и внезапным ударом захватил это село; в его руки попали 200 пленных. Это были солдаты 31-й дивизии, которые представляли собой арьергард, прикрывавший отход остатков турецкой армии по top yol.

Последние перестрелки в битве за Сарыкамыш происходили 15–17 января, когда небольшие группы солдат 32-й, 31-й и даже 30-й дивизий продолжали оказывать сопротивление частям калитинских войск, подходившим к Ольты-Чаю, и 11-му Кавказскому стрелковому полку, который вел по «пушечному пути» неутомимый Габаев. Потери турок составили около 4 тыс. человек (большей частью пленными) в Бардизском сражении; еще 2 тыс. пленных и несколько пушек были захвачены на берегу Ольты-Чая. Тем не менее 32-я и 31-я дивизии избежали полного разгрома, а остатки X корпуса достигли Хасан-Кале после 16 дней ужасного отступления в количестве 3 тыс. солдат, которые привели с собой несколько орудий. 18 января Калитин вошел в Ид, и преследование прекратилось.

А тем временем Юденич начал контрнаступление против XI корпуса. 10 января Гюллю-Даг был снова занят двумя батальонами 153-го (Бакинского) полка, который отправили для поддержки полностью измотанной 4-й Туркестанской стрелковой бригады. Юденич понимал, что фронтальная атака обойдется дорого, поскольку турецкий центр располагался на знаменитой Зивинской позиции. Он решил выбить турок внезапным охватывающим маневром. Довгирт со своими поистине героическими туркестанскими стрелками, из которых осталось только 1,5 тыс. человек при четырех орудиях, получил приказ идти из Гюллю-Дага в тыл Зивинской позиции^[107].

Довгирт шел 5 дней по очень глубокому снегу со скоростью 3–5 км в день; Юденич уже решил, что он погиб. Однако 15 января этот особый маневр, возможно самый исключительный в знаменательной битве за Сарыкамыш, был успешно завершен. Абдул Керим принял появление маленькой колонны Довгирта в своем тылу за сигнал к отступлению, на которое он уже давно решился. 16–18 января XI армейский корпус отступил на позиции, которые он занимал до начала наступления вице-генералиссимуса. Таким образом, зимнее наступление Энвера, в условиях той местности и климата, не имело ни единого шанса на успех. Эти условия сразу же сильно затруднили продвижение турок. Энвер начал наступление с армией, которая насчитывала около 95 тыс. солдат^[108].

У русских было только 65 тыс. человек в группах Бергмана и Истомина, а также разбросанные резервы, которые могли использовать в бою. Но это соотношение радикально изменилось уже к тому моменту, когда турецкие войска вступили в решающую битву за Сарыкамыш. Потери Энвера, в основном из-за мороза и дезертирства, достигли 25 тыс. человек. Через неделю суровые погодные условия в сочетании с плохой подготовкой наступления лишили турок их главного преимущества – превосходства в живой силе. Просчет Энвера стал очевиден.

Эта ошибка была обнаружена еще до начала операции опытным командующим IX корпусом, и вице-генералиссимус потребовал его отставки. Ахмет Февзи-паша тоже настаивал на необходимости специальной подготовки снаряжения и продовольственного обеспечения перед началом намечаемого наступления; кроме того, он потребовал подкреплений для 3-й армии – не менее одного армейского корпуса из Стамбула. Однако Энвер заявил, что переброска еще одного корпуса из столицы задержит операцию на месяц, и русские получат время подготовиться; момент внезапности будет утрачен – а этот элемент был важнейшей частью плана вице-генералиссимуса.

Усиленная дополнительным корпусом, турецкая 3-я армия, вероятно, смогла бы отбросить русских к Карсу, но тогда к потерям, понесенным во время обходного маневра, прибавились бы еще около 25–30 тыс. погибших в битве, и 4 турецких армейских корпуса, численностью 60 тыс. человек, не смогли бы осуществить вторжение в долины Грузии, пройдя по Боржомскому ущелью и боковым притокам Куры. Даже с 4 армейскими корпусами у пантуранского наступления в зимние месяцы не было никакого шанса на успех.

Так и получилось – наступление закончилось полной катастрофой для турецкой 3-й армии. Ее потери были огромны: около 75 тыс. личного состава с большей частью артиллерии. К середине января в ней осталось лишь 18 тыс. солдат (из которых 15 тыс. принадлежали XI корпусу), а к концу месяца турки с трудом смогли наскрести 30 тыс. человек для обороны Эрзерумской области.

Потери русских также оказались достаточно велики: 16 тыс. убитыми и ранеными; среди них 12 тыс. больных, причем большинство пострадало от обморожения. Особенно сильно уменьшилась численность всех полков Туркестанской стрелковой дивизии. В каждом осталось в среднем по 600–700 солдат против исходного числа – 2,5 тыс.

Единственное, что могло спасти Энвера, – это наличие в руководстве Кавказской армии людей, которые по темпераменту не пригодны для командования, – Мышлаевского и Бергмана. К счастью для русских, талант генерала Юденича и обученные им офицеры и солдаты, обладавшие высоким боевым духом, помогли остановить храбрый порыв турецких аскеров, которые с удивительным мужеством пошли за своим глуповатым и некомпетентным командиром. Русские показали, что обладают отличными командными кадрами в лице таких высших офицеров, как Пржевальский, Калитин и Бабаев^[109].

На турецкой стороне командование 3-й армией перешло к Хафизу Хакки. Как и Энвер, он был одним из новых политических бойцов революции младотурок, однако уже успел проявить решимость и инициативу в самых критических обстоятельствах. Битва за Сарыкамыш интересна не только необычными топографическими условиями, в которых она происходила. Это была битва на уничтожение, в которой и турки, и русские проявили невероятную выносливость и решимость. Если Аладжийская битва остается подвигом русского оружия, то Сарыкамыш должен остаться в истории как пример героизма турецкого солдата.

Глава 22
Последствия Сарыкамыша

Вернувшись в Стамбул, Энвер приложил все усилия, чтобы скрыть правду и представить катастрофу под Сарыкамышем как простое локальное поражение 3-й армии. Сделать это было вовсе не трудно, учитывая обстановку, которая существовала тогда в Турции. Однако в Стамбул вскоре приехали германские офицеры, принимавшие участие в операции, которые рассказали правду о том, что на самом деле произошло. Лиман фон Зандере не питал никаких иллюзий по этому поводу, и германский Генеральный штаб был им соответственно проинформирован. Немцы отнеслись к поражению своего союзника весьма спокойно, поскольку внимание фон Фалкенхайна в тот момент было сосредоточено на Балканском театре военных действий. Прежде чем подтолкнуть турок к активному участию в войне, немцы дали формальное обещание открыть прямое сообщение между Босфором и Центральной Европой через Сербию и Болгарию. Эти обещания были основаны на том, что они знали о планах Австро-Венгерского штаба начать второе наступление на сербов. Но хотя это наступление в ноябре – декабре 1914 г. и провалилось, турки все еще настаивали на выполнении немцами своих обязательств, которые они рассматривали как важнейшее условие эффективного участия Турции в войне. Потери, понесенные в пантуранском наступлении, необходимо было восполнить. Требовалось также создать новые турецкие армии; людских резервов было достаточно, но вооружений и боеприпасов не хватало. Вскоре известие о британских приготовлениях к наступлению на Дарданеллы сделало требования триумвирата еще более настойчивыми.

В Лондоне победа России укрепила позицию сторонников наступления на Турцию. Британия обладала мощными военно-морскими силами, отличными базами в Средиземноморье и растущим числом войск из доминионов и Индии. Панисламистское наступление на Суэц, столь помпезно разрекламированное в ноябре, в январе – феврале 1915 г. имело весьма скромные размеры, но все же это стало предупреждением для противника, и в Англии все больше и больше людей начинало понимать, что их страна должна взять на себя стратегическую инициативу в Средиземноморье, а также в Ираке.

3 января 1915 г., поддавшись пессимизму Мышлаевского, российское правительство попросило Лондон отвлечь турецкие войска от Кавказа какой-нибудь морской или сухопутной операцией, и британские приготовления были ускорены. Через несколько дней стало ясно, что Кавказская армия вряд ли нуждается в помощи; но с учетом русской победы появилась возможность организовать серьезную акцию против Турции. В середине января британское правительство решило начать наступление в районе проливов. К участию пригласили Францию и Россию, однако они особо не желали этого. Если отношение Франции еще можно было понять, то позицию русских объяснить гораздо труднее. Вполне вероятно, что причиной тому стало преклонение перед французской военной доктриной^[110], наблюдавшееся в российском Генеральном штабе. Также великий князь Николай не желал участвовать в каких-либо совместных операциях, чему способствовали некоторые политические соображения по вопросу о проливах^[111].

Тем не менее, скептически относясь к активному участию российских морских и сухопутных сил в операциях в проливах, Генштаб решил провести демонстрацию в поддержку англо-французского наступления. 19 февраля адмирал Эберхардт, командовавший Черноморским флотом, был проинформирован, что на ближайшее будущее в Дарданеллах запланированы операции англо-французских морских сил совместно с экспедиционным корпусом. Российский Черноморский флот должен был поддержать действия союзников какой-нибудь демонстрацией в районе Босфора. В случае успеха союзников эта демонстрация должна завершиться оккупацией Босфора русскими военно-морскими силами, действующими совместно с флотами союзников. В этих указаниях ничего не говорилось об участии российских сухопутных войск; вскоре российский Генштаб признал, что если Черноморский флот будет участвовать в оккупации проливов, то русские сухопутные войска должны быть доставлены туда для оккупации Константинополя. Были отданы приказы об ускорении формирования 7-й армии в Одессе и Крыму (существовавшей пока только на бумаге) и подготовки частей для грядущей заморской экспедиции. Этот шаг имел главным образом политическое значение: русские намеревались участвовать в любой оккупации Константинополя и Босфора. В то же самое время они не собирались принимать участия в операциях на берегах Босфора. Союзники получили точную информацию об отношении России к этой проблеме; их просили рассматривать сосредоточение 7-й армии в черноморских портах как не более чем демонстрацию. Необходимо сказать, что последняя имела определенный успех: туркам было хорошо известно о сосредоточении русских войск; они восприняли это вполне серьезно и в течение марта и апреля ожидали высадки русских войск в районе Босфора.

У русских не осталось резервов для формирования 7-й армии; поэтому данный демонстрационный план оказал неожиданное влияние на Кавказскую армию. Не успел Юденич сформировать новый корпус – V Кавказский (куда входили 3-я Кавказская стрелковая дивизия, 1-я и 2-я пластунские бригады), как его перебросили в Крым и Одессу. Проведя некоторое время в черноморских портах, V Кавказский корпус был в мае направлен в Галицию, где российское командование сосредоточило все имевшиеся у него войска для остановки наступления Макензи. После трех месяцев сомнений и сумбурных переговоров, проведенных Фалкенхайном, Гинденбургом и Конрадом фон Хётцендорфом, было решено сосредоточить максимальное количество войск центральных держав не против Сербии, а против русских в Галиции, поскольку обстановка в Карпатах казалась более опасной, чем в Дарданеллах, и Австрии нужно было оказать помощь раньше, чем Турции.

Боеспособный личный состав турецкой 3-й армии к концу января сократился до 20 тыс. человек, и реорганизацию могли провести только за счет 1-й и 2-й армий^[112].

Дивизии XI корпуса были восстановлены первыми и в феврале уже смогли занять ноябрьские позиции турок в долине Пасин. X корпус реорганизовали значительно позднее, и, пока шло пополнение, части этого корпуса занимались охраной путей из района Ольты и Тортума. Реорганизацией войск занимался Хафиз Хакки, но в марте он умер от тифа в Эрзеруме.

По официальному сообщению вице-генералиссимуса, на Кавказе не произошло ничего особенного, и пантуранское наступление было лишь временно отложено. Энвер легко нашел политическое и военное прикрытие своему провалу. Он приказал на крайнем правом фланге 3-й армии поддерживать активность войск, которые прибыли слишком поздно, чтобы принять участие в операциях против Сарыкамыша. Ими являлись 37-я и 36-я дивизии, которые прибыли в район операций только в январе^[113].

Одну из этих так называемых Иракских дивизий (36-ю) Энвер решил перебросить к персидской границе. Он приказал оккупировать Тебриз отрядом турецких волонтеров и курдских нерегулярных военнослужащих после того, как оттуда, после панических приказов Мышлаевского, ушел Чернозубов.

Энвер объявил русский отход из Тебриза большой победой пантуранского движения, которая должна была затмить разгром под Сарыкамышем. Он передал командование на границе Персидского Азербайджана своему дяде – Халил-бею, который в середине января прибыл в Диярбакыр. Основу войск Халила составила 36-я дивизия, но ему были также переданы новые формирования пограничной охраны, жандармов^[114] и несколько плохо обученных частей курдских конников.

Усилия турок по созданию новых частей увенчались успехом в марте – ноябре 1915 г. В феврале они уже имели 40 пехотных дивизий, многие из которых были неполного состава, общей численностью 500 тыс. солдат. К ноябрю, несмотря на тяжелые потери в Дарданеллах, турки довели число своих дивизий до 52, в которых насчитывалось 800 тыс. солдат. Это был максимум того, чего турки смогли достичь во время кампаний 1914–1916 гг., в дальнейшем они уже никогда не могли собрать такого количества дивизий и военнослужащих^[115].

Количество турецких дивизий в марте и ноябре 1915 г.:

Совершить это поистине титаническое усилие туркам помогли Дарданелльская кампания и русские демонстрации в черноморских портах. Однако это истощило людские ресурсы страны и подорвало их естественный прирост. Немецкие советники с готовностью поддержали подобный расклад в обреченной империи. Недостатка в стрелковом оружии, поставляемого через Румынию, не было. Поставка же артиллерийских снарядов затруднялась до тех пор, пока не была завоевана Сербия, а Болгария не вступила в войну на стороне центральных держав. Вся эта лихорадочная работа, которая принесла ощутимые результаты в районе столицы и проливов, не смогла тем не менее обеспечить более отдаленные фронты боеспособными войсками. Когда русские вновь встретились с турецкой 3-й армией на поле боя, она была гораздо слабее той, что предыдущей зимой погибала под командованием чересчур ретивого вице-генералиссимуса.

Торопливая и вместе с тем истерическая и беспорядочная реорганизация турецкой армии представляла собой разительный контраст с систематической и очень эффективной работой, проведенной генералом Юденичем и его штабом. Однако необходимо отметить, что их задача была проще, чем у турецких военачальников; поскольку реорганизовать небольшую по численности армию в ограниченном и хорошо подготовленном передовом районе – это совсем не то, что перестроить вооруженные силы огромной, неразвитой и в чем-то хаотичной империи.

Юденич уже давно осознавал необходимость упростить громоздкую машину управления Кавказской армией. Он уехал из Тифлиса и создал свой полевой штаб, в котором работали 15–20 офицеров. Первоначально его усилия были направлены на восполнение потерь, понесенных во время зимней кампании. Благодаря тому что было призвано большое число резервистов со всего Кавказа (а многие прибыли из России), ему удалось к концу февраля восстановить полный состав I Кавказского и II Туркестанского корпусов. А в марте Туркестанский корпус, переведенный в тыл для реорганизации, уже смог занять позиции у Ольты^[116].

Следующим шагом стало создание новых частей. 3-я Кавказская стрелковая дивизия, которая прекрасно зарекомендовала себя под командованием Бабаева, отбыла в Европейскую Россию вместе с 1-й и 2-й пластунскими бригадами и 20-й пехотной дивизией. Таким образом, Юденич лишился 43 батальонов, но он поспешил заменить их и вскоре имел наготове 17 новых стрелковых батальонов^[117].

Эти батальоны укомплектовали казаками^[118].

Не хватало еще 16 батальонов, которые Юденич частично восполнил за счет увеличения числа ополченцев^[119]. Казацкие земли поставляли также множество кавалерийских частей «третьего призыва», частично в виде отдельных сотен (17). В то же самое время с Западного фронта возвратилась Кавказская кавалерийская дивизия (три драгунских и один казачий полк) вместе со 2-й и 3-й Забайкальскими казачьими бригадами. По сравнению с 108 батальонами и 117 сотнями, имевшимися у Юденича в декабре 1914 г., теперь у него было на 10 пехотных батальонов меньше, зато количество конных частей удвоилось. Русская артиллерия тоже усилилась – 340 орудий против 300, существовавших ранее. Были созданы новые дивизионы, и прибыли новые батареи на конной тяге.

В численном отношении Кавказская армия теперь стала сильнее, чем в начале боевых действий, несмотря на то что в Россию были отосланы 50 тыс. солдат для формирования 7-й армии. К лету Кавказская армия имела 130 тыс. человек пехоты и 35 тыс. конников. Около 100 тыс. бойцов было взято из резервистов. Благодаря им удалось восполнить потери и сформировать новые части. Еще 160 тыс. оставалось для покрытия будущих потерь и обеспечения личным составом служб тыловых и внутренней безопасности.

Юденич, как и другие командующие, уделял огромное внимание снабжению войск всем необходимым: продуктами питания, обмундированием и топливом. Последние два пункта являлись особенно важными в сложных климатических условиях Кавказа – и были значительно улучшены. Кроме того, отремонтировали дороги, значительно расширили сеть полевых телефонов и телеграфных аппаратов. В больших количествах были собраны лошади, мулы и буйволы для использования в качестве транспорта. Для этого использовались даже верблюды^[120].

От Карса до Мерденика проложили узкоколейную железную дорогу – «дековиль» – для обеспечения поставок снаряжения и продовольствия в район Ольты, а другая такая же ветка проходила вдоль главной железной дороги от станции Сарыкамыш до Караургана. Позже, когда на участке Северной дороги, шедшей в Архангельск, была произведена замена узкой колеи на нормальную, ее старые рельсы и локомотивы использовали для новой узкоколейки, соединившей станцию Шахтахтия на дороге Ереван – Джульфа с долиной Алашкерт.

Юденич и его штаб приложили много усилий, чтобы сделать Кавказскую армию мобильной, насколько это позволяли условия: «железнодорожная армия», базировавшаяся в новых индустриальных районах Закавказья, уже стояла на рубежах, которые окружали дальние крепости Анатолии. Юденич наилучшим образом использовал несколько месяцев передышки, которую подарили русской армии победа при Сарыкамыше и британская атака на берега Галлиполи. Общая обстановка сложилась так, что благоприятные условия для наступления русских могли появиться не раньше осени. Но уже поздней весной Кавказская армия была достаточно сильной, чтобы проводить ограниченные операции с целью выравнивания своей линии фронта и подготовки полномасштабного наступления.

Глава 23
Фланговые операции на Кавказском фронте, январь-март 1915 г.

После вторжения Энвера на территории, принадлежавшие России, среди мусульманского населения кавказских пограничных областей начались волнения. В долинах Чороха и Ольты-Чая существовало множество смешанных общин: в городах Артвин, Ардануч, Ардаган и Ольты преобладали христиане (армяне), а в сельской местности было больше мусульман. Последние включали в себя группы грузинского происхождения, вроде лазов, аджаров и тюрок, а также остатки старых татарских орд. Мусульманами были и черкесы, которые поселились там после 1864 г., на территории тогдашней Турции. Независимо от своего происхождения, все мусульмане были склонны помогать туркам, особенно когда они захватывали территории, на которых жили эти народности. Черкесы Верхнего Сарыкамыша упрямо защищали свои каменные сакли, сражаясь на стороне турецких аскеров, а нищие обитатели высокогорий снабжали скудной пищей дивизии Хафиз Хакки во время их отчаянного марша через горы Аллахуэкбер.

Впрочем, эти союзники оказывали туркам лишь моральную поддержку, но оправдать пантуранские надежды вице-генералиссимуса не могли. Маленькие разрозненные отряды вооруженных людей, куда входили местные жители, заняли территорию к северу от Ольты и в районе Пософ-Чая, где в 1828 г. более многочисленное ополчение Ахмет-бея Химшиашвили угрожало Ахалцихе. Более активными были банды, пришедшие со стороны турецкой границы: лазы с прибрежных районов Понтийских Альп и дикие курды из Дерсима, которые шли вниз по течению Чороха и Ольты-Чая.

Лишь немногие из этих нерегулярных формирований смогли удержать позиции под Ардаганом, когда калитинские казаки подошли к городу; большинство из них предпочли вовремя убежать через Яльнизчам-Даг, предоставив аскеров Штанге своей судьбе. После повторного взятия Ардагана бригада Истомина (с тремя батальонами генерала Генике, которые составляли начальный гарнизон Ардагана) выдвинулась по дороге в Артвин. Перевал через Яльнизчам-Даг был занят после нескольких стычек, и Истомин медленно продвигался к Ардагану. Однако в феврале его бригада вместе с двумя полками 20-й дивизии получила приказ вернуться в тыл и подготовиться к переброске в европейскую часть России. В то же самое время три пластунских батальона бригады Генике включили в состав II Туркестанского корпуса. В этих обстоятельствах восстановление внутренней безопасности в долине Чороха и возвращение Артвина было поручено генералу Ляхову, который теперь командовал войсками Батума^[121].

Генерал Ляхов, энергичный офицер, обладавший вспыльчивым характером, получил приказ в начале января изгнать противника из бассейна Чороха и отбросить его от Батума как можно дальше по побережью. Ляхов имел всего 12 батальонов с 8 орудиями и 2 дружины грузинского ополчения^[122]. Огромная площадь региона и труднопроходимый характер местности потребовали от этих небольших войск огромных усилий.

Турецкие регулярные войска в этом регионе имели около 1,5 тыс. бойцов, которые пережили разгром под Ардаганом, и два или три батальона пограничной охраны. Число бойцов в нерегулярных формированиях, как всегда, было непостоянным, оно менялось в зависимости от обстановки на данный момент. Когда Ляхов начал свои операции, в районе Артвина и Ардануча находилось 3–4 тыс. аджаров. Около 5 тыс. лазов, которых Штанге выдавал за Грузинский легион, размещались в порту Хопа. На побережье турки имели лишь 8 орудий; в течение марта – апреля два или три регулярных батальона прибыли туда в качестве подкрепления. У Ляхова было около 10 тыс. регулярных солдат и 5 тыс. ополченцев – вполне достаточно, чтобы противостоять 10 тыс. бойцов противника, которые по большей части входили в состав нерегулярных формирований. Ляхов начал наступление вдоль побережья позади устья Чороха в первую неделю января. Этот район представляет собой серию лесистых утесов с крутыми скалами, нависающими над морем. Утесы разделены глубокими ущельями – очень удобная позиция для обороны. В то же время близость моря позволяла кораблям вести продольный огонь по каждой отдельной позиции. Тем не менее адмирал Эберхардт отказался отправить в Батум военные корабли, поскольку считал этот порт неподходящим для базы и открытым для обстрела с «Гёбена» и «Бреслау».

В 1910 г. было решено разоружить Батум вместе с несколькими другими русскими приморскими крепостями, но дело двигалось медленно, и в начале войны несколько 6-дюймовых орудий и тяжелых мортир все еще оставались на позиции. 10 декабря 1914 г. «Гёбен» атаковал Батум, впрочем без особого успеха.

Только после 9 января, когда из Кронштадта прибыли две современные дальнобойные 254-мм пушки, адмирал согласился помочь и отправил сначала два, потом еще два эсминца в Батум. С помощью этой небольшой флотилии, к которой прибавили несколько вооруженных пароходов, где были установлены пушки и мортиры, Ляхов провел несколько операций против дикого лесистого побережья в районе устья Чороха. Пока сухопутные войска (19-й Туркестанский полк и пластунские батальоны) продвигались по обрывистым лесистым склонам, которые спускались к райскому побережью этой далекой земли, морская флотилия вела фланговый огонь по оборонительным позициям турецких и лазских стрелков. Во второй половине января сухопутные войска заняли территорию между Чорохом и российской границей. Затем была занята деревня Макриам; а в феврале, после многочисленных стычек с врагом, туркестанцы овладели Хопой, небольшим портом, стоявшим примерно в 30 км от Батума, который турки использовали для снабжения своих войск в долине Чороха. Из Хопы можно было по ущелью Ишкая перебрасывать войска и снаряжение в Борчку на Чорохе.

В течение марта сухопутные войска захватили еще 10 или 11 км побережья и достигли деревни Архави и реки под тем же названием, за которыми турки подготовили укрепленные позиции.

С занятием района Хопа – Архави генерал Ляхов мог считать свою задачу на Черноморском побережье выполненной. Тем временем подразделения 264-го полка и пластуны очистили от врага район Борчки и медных рудников Дзангул. 27 марта, после жестокого боя, был занят Артвин, и остатки нерегулярных отрядов противника были выдворены из окружающих районов. Бои на голых склонах Чорохских гор и в рано расцветающих лесах Лазистана прекратились до следующего года, пока на Эрзерумском фронте не открылась возможность для новых совместных операций на побережье^[123].

Операции на крайнем юге российской линии обороны приняли более крупный размах. Здесь панический приказ Мышлаевского поставил русских в очень невыгодное положение. Генерал Чернозубов, поняв инструкции своего начальника буквально, отвел свои войска за Араке, эвакуировал войска из Тебриза и района озера Урмия. Многочисленное христианское население региона в панике бежало, и вся местность оказалась в руках курдских банд.

Своим роковым приказом Мышлаевский в один день уничтожил результаты кропотливой работы по умиротворению курдских племен на турецко-персидской границе, которую русские проводили в течение нескольких лет. Присутствие отрядов русской кавалерии по всему Северному Азербайджану не только держало в узде персидских курдов, но и оказывало сильное устрашающее влияние на курдов в Турции.

Из последних во время мобилизации в Турции были созданы 4 племенные (аширетские) кавалерийские дивизии; но они воевали настолько плохо, что командующий 3-й армией решил две из них распустить. В общем, как и в войне 1877 г., курды не особенно рвались в бой. Но их настроение изменилось, когда стало известно, что русские войска покидают Тебриз и район Урмии; в этом они увидели слабость русских и решили пограбить армянское, несторианское и персидское население. Через несколько дней многочисленные вооруженные банды появились в районе озера Урмия: знаменитый Хан Симко, ранее дружески относившийся к русским, овладел этой местностью; к племенам курдов присоединились турецкие добровольцы (под предводительством фанатичного «Эмира» Хаджи из Мосула). Все это тайно поощряли турецкие агенты. 14 января Эмир Хаджи вошел в Тебриз; другие нерегулярные формирования грабили города вокруг Урмии и продвигались к Дилману. Генерал Чернозубов перешел к активным действиям; он послал генерала Назарбекова^[124] с четырьмя батальонами, двумя казачьими полками и 8 орудиями, велев ему занять Хой и выслать патрули к Дилману и Котуру.

Одним из первых действий Юденича в качестве главнокомандующего был приказ Чернозубову восстановить прежнее положение вещей в Персидском Азербайджане. Оставив Назарбекова прикрывать район Хой – Дилман, Чернозубов выдвинулся из Джульфы в Тебриз^[125].

В течение 26–28 января нерегулярные формирования противника численностью 4–5 тыс. бойцов попытались оказать сопротивление в Сафианском районе, но были рассеяны в основном артиллерийским огнем. Чернозубов вошел в Тебриз 30 января.

Назарбеков тем временем не предпринимал активных действий в районе Хоя; он лишь занял Дилман 1 марта. Но нерегулярные формирования противника ушли за границу в район Баш-Кале, и спокойствие в Персидском Азербайджане, похоже, было восстановлено.

Однако новости распространялись в 1915 г. довольно медленно; и между событиями и выработкой решения о том, как на них реагировать, проходило определенное время. Энвер, как мы уже видели, был потрясен уходом русских войск из Тебриза в январе, а рейды курдских нерегулярных формирований пробудили в нем новые надежды на успех пантуранских или панисламистских операций против русских в Северо-Западной Персии. В течение марта Халил-бей усиленно занимался сосредоточением регулярных частей в Ване для Персидской экспедиции. Этот же регион привлекал внимание и русских.

Приближалась весна, и реорганизация Кавказской армии приближалась к завершению. Юденичу очень не нравилось то, что основная масса призывников шла в Европу^[126].

Юденич хорошо знал недостатки турецкой организации и предполагал, что реорганизация турецкой 3-й армии закончится не скоро. Общая обстановка на Ближнем Востоке складывалась достаточно благоприятно: англо-французские войска атаковали Дарданеллы, а британцы готовились расширить свои операции в Ираке до Багдада.

Стратегическое значение Персидского Азербайджана хорошо понимали в Генштабе Кавказской армии; наступление из этого региона в сторону долины Тигра через Рувандиз или через несторианскую страну позволило бы полностью окружить все турецкие позиции к северу от Армянского Тавра^[127].

Захват Диярбакыра угрожал бы Османской империи потерей Армении, Курдистана, Ирака и даже Сирии. Однако такие обширные планы требовали наличия мощных сил, которые базировались бы в районе Тебриза. Однако этот город был совсем неподходящей базой из-за ограниченной связи с Россией и Закавказьем. По крайней мере, в 1915 г. не планировалось никаких амбициозных операций против восточных провинций Турции. В то же самое время не было никакой нужды в осуществлении глубокого охвата крайнего правого фланга турецкого фронта, поскольку этот фланг был известен как довольно слабый и удерживался только 36-й и 37-й дивизиями. Юденич решил, что достаточно нанести здесь удар войсками IV Кавказского корпуса из долины Алашкерт на Малазгирт и Муш, а фланговые дозоры должны были помочь ему, двигаясь из Баязета на Ван и из Персидского Азербайджана туда же. Такая операция давала двойное преимущество: ее успех сократил бы растянутый русский левый фланг; и она могла бы способствовать оккупации важных стратегических пунктов Муша и Битлиса в самом ближайшем будущем.

Первый этап этого ограниченного плана должен был помочь стабилизировать обстановку на персидской границе; это казалось более насущным, поскольку группировка противника «неизвестной численности» неожиданно начала наступательные действия в этой местности. Сосредоточение турецких войск в районе Муша и Битлиса завершилось в марте; а в апреле 36-я дивизия под командованием нетерпеливого Халил-бея уже двигалась по южному берегу озера Ван в направлении Баш-Кале^[128].

В середине апреля Халил появился в городе Урмия с передовым отрядом, который состоял из нескольких батальонов, 6 орудий и отряда курдов^[129]. Он двинулся дальше на север к Дилману.

Чернозубов приказал сконцентрировать в Дилмане стрелковые батальоны и казаков из Хоя и Джульфы; но это заняло некоторое время, и 29 апреля Халил атаковал Дилман, который удерживал только один русский батальон, армянские добровольцы с 6 орудиями. После жестокого сражения русские войска отошли. Но в течение суток генералу Назарбекову удалось собрать в 7 км к северу от Дилмана подкрепления из 6 батальонов и 2 казачьих полков с одной батареей. 1 мая Халил атаковал на широком фронте и попытался окружить русских силами 10 тыс. солдат пехоты и конными курдами. Пять турецких атак были отбиты, и Халил оставил на поле боя почти тысячу убитых. Большинство курдов дезертировали, а в ночь с 1 на 2 мая Халил, опасаясь русской контратаки, отошел за границу. Назарбеков не стал развивать инициативу и ограничился возвратом Дилмана.

Перед вторжением Халил-бея в Азербайджан Юденич предпринял первые шаги по сосредоточению войск на левом фланге, в соответствии со своим планом наступления в сторону бассейна озера Ван и долины Мурат-Су. А тем временем дикие атаки курдов погрузили целую страну между двумя большими озерами в состояние анархии. Сильнее всего пострадали армяне и христиане из несторианской секты; наконец, озлобленное население окрестностей озера Ван, где всегда было сильно армянское националистическое движение (Дашнак-цутюн), восстало и после жестокого уличного боя захватило древний город у озера (13–14 апреля). Жандармская дивизия (созданная из военизированных полицейских батальонов) под командованием Казим-бея, усиленная несколькими регулярными батальонами, спешно прибыла из Битлиса и взяла восставший город в осаду.

Проинформированный армянскими агентами об обстановке у озера Ван, Юденич решил воспользоваться ею. С начала марта 4 армянские дружины были сосредоточены в Баязете^[130].

Юденич усилил отряд убежденных националистов-волонтеров 2-й Забайкальской казачьей бригадой генерала Трухина, приказал ему пройти перевалом Тепериз через Аладжийские горы и двинуться на Бегри-Кале и Ван. Отряд Трухина составлял крайнюю левую колонну наступавшего фронта IV Кавказского армейского корпуса. Юденич планировал этот маневр на май, надеясь, что к этому времени перегруппировка его войск будет завершена, и Персидский Азербайджан будет очищен от нерегулярных элементов^[131].

Кавказская кавалерийская дивизия и 3-я Забайкальская казачья бригада были тоже отправлены по железной дороге в Тебриз. Юденич планировал использовать эту внушительную кавалерийскую силу, чтобы держать в страхе курдские районы^[132].

Русский командующий рассчитывал, что впечатляющий маневр этой кавалерийской массы окажет такое моральное воздействие на курдов, какого не добиться длительными (и более дорогостоящими) операциями по поддержанию внутренней безопасности силами малых колонн пехоты и казаков. Он оказался прав. Когда генерал Шарпантье вел свои великолепные драгунские полки и тучи казаков из Тебриза в Дилман и из Дилмана в Суж-булак, Василий Никитин, русский вице-консул в Урмии, доложил, что проход русской кавалерии восстановил престиж России в Персии; маневр конницы произвел огромное впечатление на население этой страны, и в мае русские стали полными хозяевами положения в Персидском Азербайджане.

Тем временем русские не спеша двигались на помощь армянским повстанцам в Ване. Трухин прибыл в Бегри-Кале только 24 мая. Назарбеков, которому приказали выступить из Дилмана на помощь Трухину, был в Баш-Кале уже 7 мая. Несколько турецких патрулей заметили на Чуха-Гедике, пути, ведущем в Хосап; но Назарбеков не спешил продолжать наступление до 25 мая^[133].

20-го числа он достиг Хосапа, но противника там не обнаружил, поскольку Халил, покинутый своими курдами, опасаясь наступавшей колонны Трухина, ускорил отход 36-й дивизии. Он обошел Ван и двинулся к Битлису – откуда за ним вскоре последовали жандармские батальоны Казим-бея. Таким образом, осада Вана была поспешно снята, и 31 мая Трухин вошел в город, где его с ликованием встретило армянское население. В тот же самый день разъезды Трухина встретились с авангардом Назарбекова между Ваном и Хосапом^[134].

Юденич был очень недоволен медлительностью генерала Назарбекова, который позволил 36-й дивизии Халил-бея бежать без боя. В результате Назарбекова отстранили от командования. Юденич решил отдать Кавказские стрелковые полки Чернозубову для поддержания порядка в Азербайджане, а стрелковая бригада Назарбекова (за исключением 8-го полка, который остался у Чернозубова), а также пластунская бригада были включены в IV Кавказский армейский корпус. В июне эти части перебросили в Эрсиш. Они обогнули озеро Ван по его берегу, рассчитывая позже начать наступление на Малазгирт.

Тем временем кавалерия Шарпантье сосредоточилась в Дилмане, где получила отдых. Затем она проследовала мимо озера Ван на Адилджвеваз (26 июня). Конные части прошли более 800 км, но присоединились к IV корпусу в очень хорошем состоянии, поскольку воспользовались богатыми травой лугами поздней весны вдоль всего своего маршрута^[135].

Трухин со своими армянами и казаками в июне был занят изгнанием турок с южного берега озера Ван. Армянские дружины, под предводительством таких популярных лидеров, как Андраник, Хамазасп и Дро, воевали с большим воодушевлением и выдворили турецкие жандармские части из Вастана (на озере) и из двух деревень Чатак и Мюкюс (на дороге в Сирт). 20 июня армяне заняли Севан, 25-го числа Сорп – обе деревни стояли на берегу озера. Однако турки, беспокоясь о безопасности важного города Битлис, перебросили туда большую часть 36-й дивизии, и армяне отступили к линии Норкев – Мюкюс, которую они могли удерживать с помощью забайкальских казаков.

Глава 24
Наступление IV Кавказского армейского корпуса и контрнаступление турецкой 3-й армии. Битва при Малазгирте, июль 1915 г.

Неудачная попытка Халил-бея проникнуть в Персидский Азербайджан и организовать там мощное пантуранское движение, восстание армян и несториан в Ванском вилайете; присутствие сильной русской кавалерии между двумя озерами и маневры войск генерала Огановского в долине Мурат – все эти факторы вызывали у турецкого Генерального штаба беспокойство за регион Битлис-Муш, захват которого противником мог бы создать угрозу окружения Эрзерума и открыл бы путь во внутренние области Анатолии^[136].

Турки и их немецкие советники отреагировали на эту опасность изобретательно и смело. Группировка Халил-бея, которая покинула район озера Ван, по-прежнему находилась южнее озера, готовая защитить подходы к Битлису^[137].

Часть этих двух бис-дивизий была сосредоточена в Муше, а в районе Копа стояла 97-я дивизия. Вскоре 2-я (регулярная) кавалерийская дивизия прибыла в Коп из долины Пасин и начала патрулирование района между Мурат-Су и озером Ван. Мушская группировка оказалась более слабой; в мае на растянутом турецком правом фланге располагалось, вероятно, менее 40 тыс. человек пехоты и кавалерии. Командующий 3-й армией и его начальник штаба (немецкий майор Гузе) решили укрепить этот фланг и фактически перевести весь центр 3-й армии на юго-восток.

Восстановление трех армейских корпусов, обескровленных под Сарыкамышем, проходило довольно быстро – в течение февраля и марта. XI корпус в долине Пасин был реорганизован и пополнен первым. В апреле X корпус оказался уже достаточно силен, чтобы занять укрепленные позиции в долине Тортум-Чая и на высотах в районе истоков рек Сиври и Ольты. Возрождение IX корпуса заняло больше времени, но в мае 17, 28 и 29-я дивизии были переформированы и обучены в Эрзерумском регионе. Турецкое командование решило перебросить эти три дивизии IX корпуса в Хинис, где они должны были завершить свое обучение и подготовиться к занятию флангов любого наступления IV Кавказского корпуса. Это был искусный (и секретный) ход, о котором до середины июня штаб Юденича и Огановского ничего не знал.

Когда началось наступление Огановского, турки приготовились к активной обороне Мушской равнины, решив использовать дивизии IX корпуса для нанесения сильнейшего удара по наступавшему IV корпусу, пехота которого, как выяснилось, была очень слаба. Заслуга в разработке этого плана, возможно, принадлежала майору Гузе, которому помогал Халил-бей, а Энвер, как всегда мечтавший о большом наступлении, горячо его одобрил. Специальная активная группа 3-й армии была сформирована под командованием Абдул Керим-паши (командующего XI корпусом) с майором Гузе в качестве начальника штаба: она включала в себя 36, 37, 51, 52, 17, 28 и 29-ю пехотные дивизии, 2-ю кавалерийскую дивизию и множество вспомогательных и нерегулярных формирований. 17-я и 28-я дивизии IX корпуса были переброшены в долину Мурат; Абдул Керим, продвигаясь к Мушу, взял с собой даже одну из дивизий XI корпуса из генерального резерва, располагавшегося в верхнем течении Аракса. Русские не знали, что вместо 3 или 4 дивизий противника (две из которых считались недоукомплектованными) перед ними стояли 8 дивизий общей численностью более 70 тыс. бойцов.

Это был крупнейший просчет русского Генштаба, и вина лежала на офицерах разведки Юденича, не сумевших правильно использовать источники информации, которые имелись среди многочисленных, настроенных прорусски армян в районе боевых действий. Отсутствие IX корпуса в районе Эрзерума русская разведка истолковала как свидетельство того, что он еще не был восстановлен. В то же самое время Огановский не смог использовать имевшуюся в его распоряжении огромную массу кавалерии для проведения рекогносцировки и получения важных разведданных, которые могли бы спасти его от катастрофы.

Войска Огановского: 6-я пехотная и 2-я казачья дивизии – перезимовали в районе перевала Килич-Гедик^[138] (Фелч) и ущелья Хамур, где они прикрывали проходы из долины Алашкерт в долину Мурат.

Вдоль этой важнейшей позиции предполагаемого русского наступления можно было встретить лишь конные разъезды и передовые отряды 37-й турецкой дивизии. В начале мая русские заняли Тутак, не встретив при этом никакого сопротивления. После этого Огановский решил, что сможет легко захватить важный город Малазгирт, в который он вошел после перестрелки 17 мая. В то же самое время он выдвинул свой левый фланг вперед к Адилджвевазу на берегу озера Ван. Турки тем временем сосредоточивались около города Коп (Буланик), а также на холмах позади него. Огановский решил продолжить свое наступление, как только кавалерия Шарпантье прибудет в Адилджвеваз. Ее приход ожидался в середине июня. Однако к этой дате Шарпантье все еще находился в Дилмане, а медленно двигавшийся Назарбеков, с тремя полками и 2-й Кавказской стрелковой бригадой, был в районе Баш-Кале – Хошап. 4-я пластунская бригада оказалась единственной частью, которая шла в Адилджвеваз для усиления IV корпуса.

Во второй половине июня Огановский был по-прежнему уверен в своей собственной мощи^[139] и захватил город Коп, который удерживали три турецких батальона. Однако при всем своем оптимизме он понимал, что штурмовать укрепленные горные позиции будет нелегкой задачей.

Эти позиции самой природой были приспособлены для оборонительных действий. К западу от Копа и в 5 или 7 км от русла Мурат-Су начинались Великанские горы высотой около 900 м^[140].

Преимущества для ведения оборонительных действий на Великанских позициях были очевидны, поскольку позади них находился один из немногих мостов (Шейхин), соединявших берега Мурат-Су. Однако для серьезной обороны позиций такой длины требовалось по крайней мере три дивизии. К 1 июля турки, вероятно, имели в районе Коп-Ахлат только 37-ю дивизию, одну бис-дивизию и конников 2-й кавалерийской дивизии. Жандармская дивизия и другая бис-дивизия находились в районе Битлис – Татван – Севан, а IX корпус стоял где-то между Хинисом и Мушем.

Огановский приказал Шарпантье, по прибытии в Адилсеваз, выдвинуться на Ахлат и обеспечить контроль над этим важным ущельем. После этого самым обещающим маневром должно было стать окружение Великанских позиций в ходе массированного удара кавалерии через Ахлатский проход. Его должен был поддержать одновременный удар Трухинской группировки, усиленной новыми частями, по позициям Татван – Битлис. Вряд ли можно было сомневаться, что вторжение мощной кавалерийской группировки в Ахлатский проход и захват Татвана заставили бы турок оставить Великанские позиции; ведь оттуда перед русскими открылся бы путь на Муш. Однако похоже, что генерал Огановский вовсе не имел в виду такую крупную операцию, как захват верховьев бассейна Муша и долины Битлис. Наступление IV Кавказского армейского корпуса планировалось Генштабом Кавказской армии как ограниченная операция, целью которой было сократить линию русского фронта после овладения линией Коп – Ахлат. На лето 1915 г. действий против Муша и Битлиса не планировалось. Однако минимальная программа захвата линии Коп – Ахлат включала в себя овладение Великанскими позициями, поскольку без них русским вряд ли удалось бы удержать Малазгирт. Озабоченный выполнением этой минимальной программы, не имея более широкого плана, генерал Огановский посчитал, что сложный маневр здесь не нужен. В то же самое время он предполагал, что турки разместили на Великанских позициях не более одной дивизии – к тому же не из лучших, – и решил положиться на превосходные боевые качества солдат своей 66-й пехотной дивизии. Он решил штурмовать Великанские позиции, как только прибудет первый пехотный резерв – 4-я пластунская бригада. Что касается огромного количества русской кавалерии, которая могла быть использована самым решительным образом, то генерал Шарпантье продолжал горько жаловаться на нехватку корма для лошадей в сухое лето на армянских горных лугах, заявляя, что присутствие кавалерийских дивизий в узком пространстве ущелья Ахлат сделает этот вопрос особенно острым.

Малазгирт: первая фаза боя 10–16 июля 1915 г.

Таким образом, после 10 дней задержки – которая позволила двум турецким дивизиям прочно окопаться на Беликанских высотах – Огановский выдвинул свою пехоту для штурма (10 июля).

262-й (Грозненский) полк вышел из Копа вместе с 261-м (Ахулгинским) полком, наступавшим по левому флангу вокруг маленького озера Карзан; а два терских пластунских батальона двинулись на штурм высот, расположенных между озерами Карзан и Назик. 259-й (Гунибский) полк стоял в резерве позади центра. Бои продолжались с 12 по 15 июля при упорном турецком сопротивлении. Уже на второй день Огановский посчитал необходимым разделить свою кавалерию. Он перебросил Забайкальскую казачью бригаду и казачий полк, входивший в драгунскую дивизию, на правый фланг, чтобы усилить его^[141].

16 июля пехотные подразделения 66-й дивизии сумели наконец захватить высоты между Муратом и озером Карзан. Но вдоль обоих берегов наблюдалось движение мощных турецких подкреплений. На западном берегу около Шейхин-Кёпрю («Моста шейха») казаки были отброшены назад.

Хорошие новости поступали только от генерала Трухина, который перешел в наступление и 30 июня снова овладел деревней Севан. Его наступление на запад продолжалось, и 17 июля Огановский приказал Шарпантье силами двух драгунских полков^[142] захватить Татван на юго-западном берегу озера Ван и установить связь с Трухиным к югу от озера. Татван был с легкостью захвачен драгунами, и через несколько дней к ним присоединились читинские казаки и две Армянские дружины Трухина. 7-й кавказский стрелковый полк тоже последовал за Шарпантье из Пурхуса в Татван.

Будучи втянутым в результате своих успехов в серьезные бои на широком фронте – от Мурата до подходов к Битлису, Огановский потерял контроль над операциями, в которых участвовали его войска. Изначальная программа его маневра была перевыполнена: он захватил не только Беликанские высоты, контролировавшие подходы к Копу и Малазгирту, но и Татван. Однако бои продолжались, и в некоторых местах усиленные подразделения турок переходили в контратаки. 17 июля Огановский приказал главным силам^[143] развивать наступление на запад.

20-го числа около деревни Лиз начался встречный бой, а на западном берегу Мурата Кавказская казачья дивизия была отброшена атаками турецкой пехоты. Еще одна опасная точка появилась на левом фланге главных сил, где четырем кубанским пластунским батальонам было приказано поддерживать связь с генералом Назарбековым, который наступал силами одного лишь полка (5-го Кавказского стрелкового) за озером Назик в направлении на юго-запад. Таким образом, с 18 по 20 июля русские продвигались по двум расходящимся направлениям – на запад и на юго-запад, а турки концентрировали свои пехотные дивизии на обоих фронтах главных сил. Абдул Керим решил не обращать особого внимания на русские части между озерами Назик и Ван, а сосредоточить свои превосходящие силы против русской группировки в районе Копа. Таким образом, главные силы Огановского были атакованы одновременно четырьмя дивизиями с фронта и с обоих флангов.

22 июля бои стали особенно ожесточенными, и на правом фланге русские были окружены. Огановский не имел под рукой резервов, за исключением Донской пешей бригады, которая прибыла в ночь с 22 на 23 июля. Эта бригада имела плохую подготовку и ранее никогда не была на передовой. Рано утром 23-го числа казачья пехота, атакованная турками у реки, в панике побежала и открыла путь на Коп следовавшему по пятам противнику. Отступление главных сил Огановского через горы на восток стало неизбежным. В тот же день вместе с 6-й Кавказской стрелковой дивизией, тверскими драгунами и конными казаками в арьергарде полки 66-й дивизии, потерявшие за последние две недели боев 40 % своего личного состава, начали отходить в направлении Малазгирта.

Тем временем три из четырех кубанских пластунских батальона, оставленные без конкретных приказов, присоединились к генералу Назарбекову к западу от озера Назик, и только один оставшийся батальон стоял теперь на пути турецких дивизий (51-й и 52-й), наступавших между озерами Карзан и Назик. Странно, но генерал Назарбеков с шестью батальонами стрелков и пластунов стоял поодаль и наблюдал, как храбро дерется с наступающей турецкой дивизией один-единственный кубанский батальон. Назарбеков был озабочен судьбой группировки Шарпантье в Татване, поэтому он обогнул озеро Назик и отступил по его южному берегу к Пурхусу. Таким образом, на русском фронте, к северу от озера Назик, образовался огромный разрыв, и турки, после разгрома доблестного 22-го пластунского батальона, собирались наступать на Малазгирт, надеясь достичь его раньше главных сил Огановского.

К 23-му числу Огановский наконец осознал всю серьезность положения, в котором он оказался. Он приказал Шарпантье немедленно выдвигаться с двумя своими драгунскими полками на Малазгирт. Шарпантье вышел из Татвана и 25 июля приблизился к Малазгирту, как раз в тот момент, когда турки уже подходили к этому городу с запада, юго-запада и юга. Их с трудом сдерживал русский арьергард. Решив, что он явился слишком поздно, Шарпантье вдруг повернул назад и отступил к Адилджвевазу, куда прибыл в ночь с 25 на 26 июля.

Назарбеков с 5-й Кавказской стрелковой дивизией и тремя пластунскими батальонами 24 июля оставался в Пурхусе, а на следующий день отошел в Адилджвеваз.

Это был момент полной дезорганизации в русском командовании. На левом фланге 22-й пластунский батальон отражал наступление турок к северу от озера Назик и с боями отошел сначала на Абду, а затем к Малазгирту. В свою очередь, войска Назарбекова отошли упорядоченно, без нападений и преследования со стороны противника. На южном берегу озера Ван, проинформированный, что Шарпантье уже оставил Татван, Трухин с двумя Армянскими дружинами, нерчинскими казаками и одной батареей на конной тяге отступил на восток по южному берегу озера. Турки не стали его преследовать; 26 июля он добрался до Севана, а через три дня – до Бастана и Вана. 4 августа оккупационный отряд Николаева и колонна Трухина^[144] покинули Ван. Они ушли через персидскую границу в Дилман.

Малазгирт: второй этап сражения, 20–26 июля 1915 г.

Таким образом, весь русский левый фланг успешно отступил; Огановский, центр и правый фланг которого были уже сильно потрепаны двухнедельными боями, принял на себя всю силу турецкого удара на Малазгирт. Вокруг последнего у Огановского теперь было только 15 батальонов, один полк драгун и несколько казачьих конных подразделений^[145], общей численностью около 15 тыс. бойцов, против по крайней мере пяти турецких пехотных дивизий и одной кавалерийской дивизии. Большая часть этих войск была совершенно свежей. Явное замешательство командования привело в угнетенное состояние даже лучшие части, и беспорядок перекинулся и на тыл, где донские пешие батальоны продолжали свой бесконечный бой.

22 июля о серьезности положения Юденича проинформировал генерал-квартирмейстер Томилов, отправленный в Малазгирт для выяснения обстановки. Начальник штаба генерала Огановского генерал Рябинкин был немедленно заменен генералом Мдивани, и Томилов встретил его в Алашкерте по пути в Малазгирт. Но битва за этот город была уже проиграна, и спасать его было уже поздно – его оставили 26-го числа. Томилов и Мдивани попытались организовать сопротивление на перевале Килич-Гедик и в районе Хамура, но боевой дух войск с каждым днем отступления все больше падал. Все обозы снабжения 66-й дивизии потеряли (хотя артиллерию удалось спасти), а дороги были забиты тысячами армянских беженцев со своими повозками и скотом. 31-го числа Томилов доложил, что шансов остановить отход IV Кавказского корпуса нет. Битва за Малазгирт обернулась серьезным поражением. К 2 августа русские на равнине Алашкерт отступили по всему фронту, а турки входили в нее широким фронтом.

Глава 25
Вторжение Абдул-Керима в долину Алашкерт и контрманевр Юденича, август 1915 г.

Новости о победе под Малазгиртом произвели в Стамбуле огромное впечатление. Обстановка на полуострове Галлиполи в июне и июле была напряженной. Турецкое контрнаступление в мае провалилось, и, хотя союзники не слишком многого добились, в последующие два месяца они продолжали свои атаки, и потери турок росли: они потеряли 58 тыс. человек с середины мая до середины июля. Победа при Малазгирте породила определенный оптимизм в кругах турецкого правительства, и вице-генералиссимус решил, что провалившийся план пантуранского наступления стоит возродить. Возможно, командующий 3-й армией, Махмут Камиль-паша, имевший репутацию человека проницательного и осторожного, был способен понять границы возможностей, которые открылись для турок в ходе контрнаступления в долине Мурат. Однако группировка на правом фланге 3-й армии, объединенная под командованием Абдул Керима, была фактически независима от Генштаба в Эрзеруме и получала приказы непосредственно из военного министерства в Стамбуле. Таким образом, Абдул Керим, ослепленный своей победой и пользуясь сильной поддержкой Энвера, готовился не только занять долину Алашкерт, но и преследовать отступавших русских до самого Аракса.

Впрочем, это было совсем не простой задачей. В оперативном районе между берегами озера Ван – на юге, Бингёл-Дагом – на западе и Шариан-Дагом – на востоке Абдул Керим имел 7 пехотных дивизий или 9, если включить сюда жандармские батальоны, и одну дивизию XI корпуса, шедшую к Хинису. Это была значительная сила, несмотря на то что реальная численность всех дивизий составляла всего 7 тыс. человек. Но Абдул Керим, планируя наступление через Агри-Даг и вторжение на российскую территорию за Араксом, думал о защите своих коммуникаций в долине Мурат и долине Алашкерт. Ему нужно было прикрывать район озера Ван и пути на Хинис, шедшие через Шариан-Даг, а именно дорогу из Тахира (находившегося в руках русских), которая шла по перевалу Миргемир и спускалась к Решю, где она разветвлялась на две дороги – в Хинис и долину Мурат.

36-ю дивизию с несколькими жандармскими батальонами и нерегулярными частями турки оставили для защиты подходов к Битлису по северному и южному берегам озера Ван, а одну дивизию IX корпуса (29-ю) перебросили на перевал Миргемир. Под Хинисом ее сменила прибывшая туда дивизия XI корпуса. С пятью оставшимися пехотными дивизиями^[146] и 2-й кавалерийской дивизией, при поддержке курдской конницы, Абдул Керим сумел бы прикрыть свою новую передовую базу в долине Алашкерт и в то же самое время пойти в наступление через Агры-Даг. Поскольку русские резервные войска могли выступить одновременно на Каракилисе из Тахира (с запада) и из Диядина (с востока), Абдул Керим, естественно, не мог передвинуть к северу через перевал Ахталар более трех пехотных дивизий. Их оказалось бы недостаточно для большого наступления, даже притом, что войска Огановского понесли большие потери, и их боевой дух после поражения под Малазгиртом и последовавшего за этим длительного отступления сильно упал. Русские могли с легкостью выставить 10–15 тыс. свежих солдат, чтобы усилить Огановского и организовать оборонительную позицию на Агры-Даге и на берегах Аракса с числом бойцов по крайней мере равным тому, которое Абдул Керим мог перебросить через Ахталар.

Возможно, все очень скоро стало понятно Абдул Кериму, поскольку его наступательный порыв быстро угас. 2 августа Каракилисе заняли турки. На следующий день их пехота и кавалерия преследовали отступавшие русские колонны по дороге, шедшей из Каракилисе в Верхний Дараби, а одна турецкая дивизия двинулась в сторону города Алашкерт. 4 августа передовые части турок приблизились к перевалу Ахталар, где Огановский приготовился удерживать оборонительную позицию. Однако турки не стали ее атаковать и, похоже, занялись своими флангами. Только небольшие отряды курдов пересекли границу по тропам в районе озера Валик.

Юденич, проинформированный 4 августа Огановским об осторожности турок, решил, что Абдул Керим намеревался захватить оборонительные позиции у Шариан-Дага и в ущелье Мурат. Поэтому он отдал приказ начать контрманевр, который готовил с 30 июля: Юденич планировал не только разбить турок, но и перерезать пути к отступлению для всех войск, вошедших в долину Алашкерт.

Операции в долине Алашкерт. 1915 г.

С того дня, когда Малазгирт был оставлен (26 июля), Юденич понял, что разбросанные войска Огановского будут вынуждены отступать по долине Алашкерт. Огановский не однократно обращался к нему с просьбой о подкреплениях, но с развитием событий главнокомандующему все меньше и меньше хотелось отправлять на помощь своему незадачливому подчиненному скудные подкрепления, которые могли запросто влиться в отступавшие войска и попасть под их деморализующее влияние.

Он предпочел подготовить независимый контрманевр, сосредоточив мощный стратегический резерв в Тахире. К 30 июля Юденич имел в этом регионе 20 батальонов пехоты, 36 сотен и 36 орудий на конной тяге – все это под командованием генерала Баратова^[147].

Детали плана контрманевра держали в полном секрете. Они были известны только генералу Баратову и его начштаба полковнику Эрну. Огановскому о плане Юденича не сказали ни слова, а все его запросы о подкреплениях аккуратно отклонялись. Командующего IV Кавказским корпусом только попросили вести сдерживающие бои на перевале Ахталар, и еще ему сказали, что если, в силу обстоятельств, ему придется отступать к Араксу, то он может быть уверен, что главнокомандующий предпримет все необходимые меры. В то же самое время Юденич настоял на ускорении передвижения тех рассеянных частей IV корпуса, которые отошли от озера Ван на Диядин через перевал Тепериз. Генерал Шарпантье с 26 июля двигался с двумя драгунскими полками, входившими в состав этих войск (Северским и Нижегородским), от Адилджвеваза через Бегри-Кале и Тепериз к Диядину, куда он прибыл 1 августа. По приказу Огановского он продолжил свой марш на запад, к долине Алашкерт, а 3 августа был у Тасли-Чай-Суфлы, в 30 км от Каракилисе. Здесь он должен был дождаться пехоты генерала Назарбекова, который продвигался медленнее по тому же самому пути. Назарбеков прибыл в Тасли-Чай только 8-го числа, когда контрманевр Юденича был уже в полном разгаре.

Во время подготовки своего маневра главнокомандующий проявил великолепное самообладание и способность игнорировать тревожные известия, поступавшие из тыла. Отступление Огановского и создание им штаба в селе Николаевском около Кагизмана стало источником панических докладов, которые циркулировали в тылу армии и даже в Тифлисе. Христиане, жившие в долине Аракса, бросились бежать на север; их воспаленное воображение рисовало им курдские банды не только в долине Аракса, но и вблизи Александрополя. Наместник телеграммой запросил главнокомандующего, сумеет ли он удержать Кагизман и не угрожает ли опасность Еревану. Юденич ответил, что он готов не только остановить, но и разбить противника, а престарелый граф Воронцов-Дашков был достаточно умен, чтобы сохранить веру в своего закаленного в боях заместителя.

Сосредоточив свой стратегический резерв у Тахира, Юденич хотел быть готовым к любым возможным маневрам турецкой 3-й армии. Если бы турецкое командование решило атаковать главные русские позиции II Туркестанского корпуса и I Кавказского корпуса в долинах Ольты-Чай и Пасин, группировка Баратова могла бы контратаковать от Тахира на Юзверан – Арди и нанести удар по турецкому правому флангу в долине Пасин. Но этот вариант казался невозможным, поскольку известно, что с 1 августа дивизии турецкого IX корпуса вели бои в долине Мурат. Более вероятным представлялось, что турецкое наступление будет развиваться в направлении перевала Ахталар и долины Аракса, по соседству с Кагизманом. Таким образом, в том случае, если лучшая часть турецкой наступательной группировки будет сражаться в районе, который находится между Каракилисе и перевалом Ахталар, Баратов получил приказ быстро выдвинуться на Килич-Гедик и ущелье Мурат около деревни Хамур и отрезать противнику путь к отступлению. Юденич приказал еще одному полку, 156-му, идти к Тахиру в качестве резерва для поддержки контакта между русскими силами в долине Пасин и Баратовым, когда он выдвинется на восток^[148].

1 августа Юденич сам прибыл в Каракурт, и Баратов получил приказ выступить в любой момент.

3 августа ударная группировка Баратова сосредоточилась в Тахире: в тот же день 17-й Туркестанский полк прибыл в Башкёй, а 13-й Туркестанский и 156-й полки двинулись маршем на Велибабу. Как только главнокомандующий утвердил час «Ч», Баратов получил распоряжение послать один полк кавказских стрелков через Зейдкан в направлении Каракилисе, приказав ему вступить в бой с внешними постами левого фланга главных сил противника в любом месте, где бы он их ни встретил. Двенадцать часов спустя генерал Воробьев, командующий 4-й Кавказской стрелковой дивизией, должен был пройти с оставшимися тремя полками этой дивизии через Зейдкан и Карсьян на Килич-Гедик и как можно скорее занять его^[149].

В то же самое время 1-я Кавказская казачья дивизия должна была выдвинуться из Тахира на Ремкан и Абди, откуда казакам приказали подняться по горным тропам к Шариан-Дагу, двигаясь в главном направлении на Тутак. Их задачей было достичь Кутака и перерезать пути, ведущие из Каракилисе в Малазгирт. Юденич предложил отдать приказ Огановскому бросить свою кавалерию на противника по дороге, ведущей из Ахталара на Каракилисе, одновременно с наступлением различных частей группировки Баратова, пока драгуны Шарпантье и пехота Назарбекова будут связывать боем фланг противника, подойдя со стороны Тасли-Чай-Суфлы.

Этот план был довольно разумным и естественным; его слабость заключалась в отсутствии проходимых путей или даже троп в районе Ремкан – Абди – Тутак^[150].

К тому же успех контрманевра зависел от того, на каком расстоянии Абдул Керим сосредоточил свои войска против перевала Ахталар и сумел ли он обеспечить надежную защиту Килич-Гедик и ущелья Хамур. Юденич рассчитывал на то, что самоуверенный турецкий командующий сосредоточил почти все свои войска для вторжения в долину Аракса.

В конце концов оказалось, что плохая организация снабжения у турок привела к постепенному эшелонированию турецких дивизий вместо их группировки в районе Ахталар – Каракилисе. По-видимому, 3–4 августа к востоку и северо-востоку от Каракилисе стояло не больше двух турецких дивизий и, возможно, всего лишь одна – между Алашкертом и Килич-Гедик. Две другие находились еще в процессе формирования. Они стояли между Тутаком, Хамуром и Каракилисе, а остальные войска Абдул Керима располагались вблизи Малазгирта и еще глубже – в тылу. В этих условиях маневр Юденича не мог привести к полному окружению армии Абдул Керима, даже если бы передвижения русских войск осуществлялись быстро и точно, а этого не было.

Час «Ч» был назначен Баратову на вечер 4 августа^[151].

13-й Туркестанский полк немедленно выступил, а сам Баратов вышел на рассвете следующего дня. В течение 5-го числа 13-й Туркестанский полк вступил в контакт с противником на дороге между Алашкертом и Килич-Гедик возле Черюка и отбросил его в направлении Каракилисе. Вечером того же дня Баратов приблизился к Карсьяну, а его казаки карабкались по склонам Шариан-Дага все дальше на запад.

Серьезные бои начались утром 6 августа. Кавказские стрелковые полки пошли во фронтальную атаку на Килич-Гедик, и 15-й полк сумел достичь плоской широкой площадки на вершине Мизирак, которая составляла левый фланг турецкой позиции. Однако турки оказывали упорное сопротивление и продолжали получать подкрепления. От казаков с Шариан-Дага не поступало никаких новостей. Ооновскому и Шарпантье приказали наступать на своих фронтах, и казаки Огановского доложили, что турки отходят из Каракилисе. Абдул Керим, очевидно, понял, что кроется за русскими маневрами, и его войска охватила тревога.

Турецкий командующий, беспокоившийся о судьбе Килич-Гедик и ущелья Хамур, решил ответить на русский маневр не только своевременным отводом своих передовых частей, но и собственным контрманевром. Он приказал 29-й дивизии IX корпуса, которая шла маршем через перевал Миргемир, ускорить движение, чтобы начать наступление в этом направлении. Этот перевал на западном отроге Шариан-Дага находится всего лишь в 6 км от южной части Тахира, то есть места, которое служило Баратову передовой базой. Без какой-либо специальной информации Абдул Керим правильно угадал, что, подойдя к Миргемиру, он поставит под угрозу самый уязвимый участок русских войск.

В полдень 6 августа Баратов, стоявший перед Килич-Гедик, получил сообщение, что к Миргемиру подходят сильные турецкие части^[152].

Баратов был так обеспокоен, что послал им навстречу батальон 153-го полка как раз в тот самый момент, когда он готовился поддержать атаку кавказских стрелков на позициях Килич-Гедик. Генерал, таким образом, поступил вопреки замыслу Юденича, который требовал, чтобы ударная группировка ни в коем случае не отвлекалась от своего задания, как бы ни развивалась обстановка в ее тылу. Чтобы быть готовым к неожиданностям, Юденич придерживал необходимые резервы в Башкёе и Велибабе. Извещенный о присутствии противника вблизи Миргемира, он в ночь с 6 на 7 августа послал 17-й Туркестанский и 156-й Елизаветпольский полк через Тахир для оказания помощи пограничникам в Миргемире.

Но еще до прибытия этих подкреплений турки заняли перевал, и в течение ночи их передовые отряды спустились в ущелье Шариан-Су, расположенное в 3 км от Тахира. Рано утром 7-го числа прибыл батальон 153-го полка, посланный Баратовым. Он перешел Шариан-Су и вступил в бой с противником на склонах Хайран-Гёла. 17-й Туркестанский полк прибыл в Миргемир только в 11 вечера того же дня. Марш был долгим и трудным, и войска очень устали; но полковник Крутень хорошо понимал, что если он задержится с атакой, то турки сумеют сосредоточить на перевале целую дивизию. Он храбро атаковал в темноте и успешно взял перевал. Инициатива Крутеня полностью изменила ситуацию; утром 8 августа турецкая 29-я дивизия, стоявшая лагерем к югу от перевала, была так напугана успехом русских, что воздержалась от дальнейших действий. Елизаветпольский полк прибыл из Тахира для усиления войск Крутеня; на следующий день (9-го) наблюдалось отступление турок на юг. Крутень последовал за ними по южным склонам Шариан-Дага, двигаясь на Решю и Даркут.

Маневр турецкой 29-й дивизии был хорошо спланирован, но плохо выполнен; войска этой вновь сформированной части оказались совсем не подготовленными для участия в такой труднейшей наступательной операции. Однако отвлечение войск на Миргемире помогло Абдул Кериму выиграть по крайней мере 24 часа, чтобы организовать свой отход из Каракилисе, поскольку Баратов перед Килич-Гедик, отослав 153-й полк в тыл, оставил полки кавказских стрелков без свежих резервов, и 7 августа упорство защищавшейся турецкой пехоты помогло их сдержать. Перевал взяли только утром 8-го. Отступление турок превратилось в беспорядочное бегство, когда стало известно, что казаки уже заняли Тутак^[153].

На четвертый день контрманевра Юденича стало очевидно, что Абдул Керим проиграл. Поражение его войск носило все признаки серьезного разгрома. Войска Абдул Керима спасло от полной катастрофы только их медленное сосредоточение в долине Алашкерт. Во время тревоги 5 августа общая численность турецких войск к северу от Килич-Гедик составляла 4–5 дивизий. Части двух дивизий, оставленные удерживать Килич-Гедик, сильно пострадали, но, обороняя 6 и 7 августа перевал, они позволили своим товарищам совершить удачный отход по дороге, шедшей вдоль восточного берега реки Мурат, и по другой – через Агадеви в 15 км к востоку от Хамура^[154].

Отступление Абдул Керима не имело упорядоченного характера. Все запасы и часть полевой артиллерии были брошены в Каракилисе (который 7-го числа заняли казаки IV корпуса, наступавшего со стороны перевала Ахталар).

7–8 августа Абдул Керим стоял в оборонительной позиции на линии Хамур – Агадеви. Баратов не смог к ней приблизиться, а Шарпантье и Назарбеков шли слишком медленно. Таким образом, турки сумели выиграть еще два дня, но, поскольку сотни 1-й и 2-й Кавказских дивизий двигались за ними по обоим берегам Мурата, они скоро утратили свою сплоченность. Их потери во время наступления и затем отступления из долины Алашкерт составили не менее 10 тыс. убитыми и ранеными; 6 тыс. пленных остались в руках русских.

Результат операции на восточном Евфрате стал тяжелым ударом для турецкой 3-й армии. 37-я дивизия понесла большие потери, впрочем, все три дивизии нуждались в восстановлении. Это оказалось совсем не легкой задачей, учитывая утечку личного состава турок из-за растущих потерь в Галлиполи. 51-я и 52-я дивизии находились в лучшем состоянии и были готовы к переброске в Ирак в сентябре, где постоянно усиливалась угроза вторжения англо-индийских войск.

Что касается русских, то новый успех Кавказской армии оказался особенно своевременным в августе 1915 г., когда западные армии потеряли Варшаву и всю Польшу. Юденич не планировал развивать успех в направлении Муша – он не имел для этого войск. IV корпус был сильно ослаблен битвой при Малазгирте и отступлением к Агры-Дагу. В сентябре у него оставалось сил только на то, чтобы занять линию, проходившую через перевал Миргемир, Тутак, Патном и Адилджвеваз, и вернуть себе города Ван и Вастан на юго-восточном берегу озера Ван. Турецкие патрули продолжали контролировать Малазгирт и Ахлат и удерживать деревни на южном берегу озера.

Глава 26
Временное затишье на Кавказском фронте: новые планы Юденича, сентябрь-декабрь 1915 г.

В августе в Стамбуле провал наступления Абдул Керима заслонила тревога, вызванная последним этапом британского наступления на Галлиполи. Провал операции Сувла-Бей (бухта Сувла) стал очевиден только в конце месяца. Но было известно, что англичане могли перебросить сюда подкрепления. Турки понесли очень тяжелые потери, и 22 из 52 дивизий турецкой армии уже участвовали в боевых действиях в зоне Дарданелл. Поэтому на Кавказском фронте турецкая 3-я армия вела себя крайне пассивно. Огромные потери Галлиполийской кампании поглотили все имевшиеся резервы^[155], а анатолийский резервуар людской силы был исчерпан. Восполнение потерь отнимало столько войск, что IX корпусу никогда уже больше не удалось достичь своей нормальной численности, и к концу года ни одна из его дивизий не насчитывала более 6 тыс. солдат^[156].

XI и особенно X корпуса были единственными реальными соединениями в распоряжении Махмут Камиль-паши в последние четыре месяца года. На Черноморском побережье появились небольшие подкрепления, еще до начала наступления в бухте Сувла^[157].

Между побережьем Черного моря и Чорохом находились 16 батальонов с 10 орудиями. Однако почти непрерывные дожди затрудняли туркам всякие действия против войск Ляхова, которые занимали позицию на правом берегу реки Архави. Время от времени там случались перестрелки.

Юденич тоже испытывал трудности с личным составом. Серьезные потери русских войск во время кампании 1915 г. на Западном фронте помешали отправить на Кавказ какие-либо резервы из Европейской России. На начальном этапе формирования новых частей и для восполнения потерь в уже существовавших подразделениях использовались местные резервы^[158].

Большое число пожилых или необученных людей попало в ополчение; их распределили по батальонам и бригадам, которые обслуживали линии коммуникаций и несли внутреннюю охрану. Некоторые части ополчения, по мнению Юденича, вполне могли пригодиться для размещения на менее важных участках фронта, а лучшие части были отправлены на обучение, с расчетом на то, что в будущем они смогут участвовать в боевых действиях.

В целом заботы Юденича сводились к усилению существовавших частей^[159].

В то же самое время Юденич создавал части пограничной охраны, которые формировались из отборных военных с отличными традициями. Пять пограничных полков, по 3–4 батальона в каждом, были созданы осенью, и вскоре они показали, чего стоят. К октябрю Юденич держал фронт с минимальным количеством войск, но у него имелись сильные резервы, расположенные в глубине, где он мог обеспечить отдых и отличные условия проживания для всех чинов^[160].

Юденич всегда рассматривал Персидский Азербайджан и район озера Ван как одну оперативную единицу, и для боевых действий здесь была создана Ванская группа войск генерала Чернозубова. Имея немногочисленную пехоту, но сильную конницу, эта группа была исключительно мобильной^[161], и, пока на остальном фронте царило затишье, она участвовала в эффективных боевых действиях против ослабленного правого крыла Турецкого фронта.

Уже в августе генерал Трухин силами 2-й Забайкальской казачьей бригады и Армянских дружин занял город Ван. 1 октября и еще раз 10 дней спустя турки появлялись на юго-восточном берегу озера. Трухин выбил их оттуда и вошел в Вастан. Позже, в ноябре, он продвинулся вперед в западном направлении по южному берегу озера, а его разъезды приближались к Битлису. Турки не проявляли активности, но курды, жившие на востоке и севере от озера, стали устраивать стычки, когда осенние морозы прогнали их с гор на равнину, где они пасли на лугах своих коней. Во второй половине ноября 1-я Армянская дружина и несколько казачьих сотен с двумя орудиями были посланы в Эрджиш на северном берегу озера, где после нескольких перестрелок с курдами была установлена прочная связь между Эрджишем и Патносом^[162].

В Персидском Азербайджане осенью обстановка оставалась спокойной, но персидские дела уже привлекали внимание нового наместника и главнокомандующего на Кавказе. Великий князь Николай уступил свой пост Верховного главнокомандующего на Западном фронте императору и 24 сентября прибыл в Тифлис, чтобы сменить старого графа Воронцова-Дашкова. Активность немцев в Персии ускорила осуществление идеи англо-российского сотрудничества в Персии и Ираке. Новый немецкий военный атташе в Тегеране, граф Каниц, занимался подготовкой путча с целью создания персидского правительства в Хамадане, готового вступить в союз с центральными державами и младотурками. Каниц сформировал армию, передовая часть которой состояла из нескольких сот гражданских лиц из Германии, живших в Персии, и германских и австрийских пленных, бежавших из русских лагерей в Туркестане. Было рекрутировано несколько сот персидских ополченцев; к заговору также присоединились несколько шведских инструкторов из персидской армии. Обо всей этой деятельности хорошо знали британские дипломаты и консульства, а поскольку бригады персидских казаков, созданной за несколько лет до этого, было недостаточно для поддержания порядка в столице, британские дипломаты попросили, чтобы в Персию вошли русские войска.

Одним из первых шагов великого князя по прибытии на Кавказ стало сообщение Юденичу о необходимости срочного создания специальных экспедиционных сил для Персии. Эта задача была не по душе заместителю главнокомандующего, поскольку, относясь безразлично к причинам этого шага, он понимал, что должен будет ослабить Кавказскую армию в тот самый момент, когда он готовился к дальнейшим активным действиям.

Юденич, сам испытывавший недостаток пехоты, смог бы выделить только два новых пограничных полка и две дружины ополчения. Однако он отдал всю Кавказскую кавалерийскую дивизию^[163], 1-ю Кавказскую казачью дивизию и два смешанных Кубанских казачьих полка, созданные на основе единственной отдельной сотни. Артиллерия включала в себя 16 конных и 12 горных пушек и две 4,8-дюймовые гаубицы, которые были посланы специально для морального воздействия на население. Командовать войсками общей численностью 6 тыс. пехотинцев и 8 тыс. кавалеристов был назначен генерал Баратов.

Экспедиционные силы Баратова в Персии. 1915–1916 гг.

Транспортировка такой массы кавалерии через Каспийское море оказалась нелегкой задачей, но экипажи волго-каспийских пароходов и барж справились со всеми трудностями и доставили войска в более короткий срок, чем предполагалось. 12 ноября генерал Баратов со своим штабом и казачьим передовым дозором высадились в Энзели (теперь Пахлави); через несколько дней за ними последовали два Кубанских полка и вся 1-я Кавказская казачья дивизия. Баратов получил приказ великого князя идти на Казвин и, не занимая Тегерана, изолировать столицу от возможного проникновения немецких, турецких и германофильских персидских группировок. К 1 декабря Баратов разместил 1-ю Кавказскую казачью дивизию в Казвине; смешанная Кубанская бригада стояла в Караже, в 30 км северо-западнее и западнее Тегерана, а ее разъезды охраняли дороги от Хамадана и Кума. Кавказская кавалерийская дивизия и пехота пока еще только пересекали Каспий или шли из Энзели в Казвин. Высадка Баратова в Энзели ускорила ход событий в персидской столице: путч провалился, а молодой шах Ахмет нашел убежище в российском посольстве. Поскольку все думали, что Баратов идет на Тегеран, так называемый Комитет защиты ислама и прогерманская «демократическая» фракция персидского меджлиса, под охраной графа Каница и примерно 3 тыс. персидских жандармов, бежали в Кум. Первая цель экспедиции была достигнута без единого выстрела. Логическим продолжением стало изгнание прогерманских элементов из Кума и Хамадана. С наступлением на эти два города в начале декабря и началась настоящая персидская кампания, полностью развернувшаяся только в первые месяцы 1916 г.

В ноябре 1915 г. Юденича занимали другие соображения, нежели развитие легкого успеха в Персии. Британское присутствие в Галлиполи, очевидно, приближалось к концу, и в октябре австро-германские силы, теперь уже при поддержке Болгарии, начали свое третье, сокрушительное наступление на Сербию. Прямой путь из Центральной Европы в Турцию был открыт в течение нескольких недель^[164].

Новая обстановка предполагала, что тяжелая австро-германская артиллерия вскоре появится как в районе проливов, так и на Кавказском фронте. Более того, Юденич понимал, что после эвакуации англичан из Галлиполи высвободятся 22 турецкие дивизии для операций на других фронтах. А ведь прибытие даже части этих дивизий на Кавказский фронт могло изменить ситуацию в пользу турок. Юденич наблюдал за обстановкой в Галлиполи с растущим беспокойством. К счастью для всех, британцы начали эвакуацию сектора Агры-Бурун только в ночь с 19 на 20 декабря, и всю операцию настолько тщательно подготовили и исполнили, что турецкие войска на полуострове были вовлечены в боевые действия до самого последнего дня. По крайней мере, для составления Юденичем нового плана был выигран целый месяц, и все это время он не сидел сложа руки.

С конца октября новый оперативный замысел, спровоцированный изменением обстановки на Балканах и в Галлиполи, стал руководством к действию для русского главнокомандующего. Он был полной противоположностью дилетантскому плану турецкого вице-генералиссимуса и сомнениям, которые во всех обстоятельствах, похоже, сильно тревожили генерала фон Фалкенхайна.

Энвер и Фалкенхайн встретились в Орсове в декабре, и в этом маленьком дунайском городке, где произошли романтические события в истории Османской империи, Энвер сделал немцам довольно неожиданное предложение: послать 20 или 30 турецких дивизий для участия вместе с немецкими, австровенгерскими и болгарскими войсками в общей решающей битве, где-нибудь в Европе, которая, по его мнению, должна была произойти на Итальянском фронте. Фалкенхайн ожидал как раз противоположного: он думал, что Энвер потребует участия германских войск в операциях на границах Турции. Он не знал, что триумвират младотурок, дав отпор британцам в Дарданеллах, опасался, что турецкие владения будут оккупированы немцами. С другой стороны, немецкий генерал считал, что, несмотря на победу турецкой армии под Галлиполи, ее наступательные качества весьма слабы, и не видел преимуществ в сотрудничестве с турками на западе. Он довольно разумно порекомендовал другую форму сотрудничества: начать боевые действия против русских на Ближнем Востоке, а также против британцев, поскольку знал об их слабости в Ираке и приветствовал бы любую операцию в районе Суэцкого канала. Со своей способностью легко воспринимать чужие идеи Энвер выдал предложения фон Фалкенхайна за свои и к концу 1915 г. занялся разработкой нового генерального плана. Операции турецких войск, развернутых от одного края империи до другого, планировались на первые месяцы 1916 г., но не успели они начаться, как Юденич предпринял свое большое зимнее наступление^[165].

Замысел Юденича был прост и ясен. Он предвидел, что турецкие дивизии в Галлиполи освободятся уже в ноябре. Он рассчитал, что для переброски любых дивизий из Галлиполи в Эрзерум потребуется три месяца. Более того, если турки задумали новое наступление, они запланируют его начало на весну, поскольку смогут сосредоточить свои силы не раньше марта-апреля. Поэтому он задумал нанести 15 января решающий удар по турецкой 3-й армии и сократить ее численность до такого уровня, что даже после прибытия подкреплений с запада она будет не в состоянии предпринимать какие-либо серьезные действия на кавказской границе.

Тактический замысел Юденича оказался простым, подсказанным реальной обстановкой. Турецкая 3-я армия занимала хорошо укрепленные позиции на фронте протяженностью 120 км. Оба ее фланга были защищены цепью труднопроходимых высоких гор: с севера – тектоническими остатками Понтийских Альп, а с юга – массивом Бингёл-Даг, поднимающимся до высоты 3 тыс. м. Никакой маневр охвата даже не обсуждался, особенно в условиях армянской зимы. Но протяженность позиций и относительная слабость оборонявшейся турецкой армии – 9 слабых дивизий, чуть больше 60 тыс. боеспособных солдат – обеспечивали возможность прорыва в выбранной точке. Такой прорыв представлялся наиболее трудным в районе долины Пасин, где турецкие полевые укрепления, состоявшие из трех последовательных линий, были очень сильны и где отличные дороги могли обеспечить скорую доставку резервов из близлежащих баз в Хасан-Кале и Эрзеруме. Юденич считал, что прорыв лучше совершить через участок гор, отделявший равнину Пасин от долины реки Ольты-Чай, где левый фланг турецкого XI корпуса соединялся с правым флангом X корпуса. Главным условием успеха он считал полную внезапность, которая требовала сохранить в тайне не только место сосредоточения войск для атаки, но и длительные и трудоемкие мероприятия, которые необходимо было провести для подготовки войск к зимнему наступлению.

В этой подготовительной работе, которую Юденич проводил со своим небольшим, но эффективно работавшим полевым штабом, он был в своей стихии. Подготовку к битве при Кёпрюкёе и последовавшее наступление на Эрзерум можно рассматривать как классический пример штабной работы, организованной человеком, который обладал редкой способностью охватить сразу всю схему операции, не забывая и не пренебрегая при этом ни одной деталью.

Боеприпасы и продовольствие доставили на фронт в нужных количествах. Но, чтобы не вызвать подозрений у турок, вся транспортировка проводилась постепенно и поэтапно. Накопление запасов официально объясняли подготовкой к спокойной и благоустроенной зиме в суровых условиях армянских гор. Не привлекая внимания, проложили специальную сеть полевых телефонов. Войска были хорошо экипированы для зимы; но эти факты не нуждались в объяснениях, поскольку Юденич имел репутацию командира, по-отечески относившегося к солдатам. Каждому солдату выдали полушубок, подбитые ватой штаны, валенки для марша по снегу или отдыха на привале, толстые рубашки, теплые рукавицы и меховую шапку, прикрывавшую не только голову, но и уши. Поскольку на голых склонах гор не было деревьев, решили воспользоваться короткими бревнами, заготовленными в Саганлугских сосновых лесах и заранее завезенными на места. Каждому солдату выдали по два бревна, чтобы он мог согреться у костра во время холодов, которые заморозили несчастных аскеров годом раньше во время их марша по «пушечному пути».

Чем дальше шла подготовка, тем строже требовал Юденич соблюдения абсолютной секретности: ни войска, ни офицеры, ни даже полковники и командующие бригадами ни о чем не догадывались. Юденич посвятил в тайну лишь нескольких командующих корпусами и дивизиями. Ради сохранения маскировки в полках в декабре было приказано выделить группы офицеров и солдат для поездки в Тифлис за покупками всего необходимого для русского Рождества, о праздновании которого в необычном месте – прямо на передовой – объявили войскам. Дело в том, что Юденич планировал начать свое наступление во время Рождества и Нового года^[166]. Кроме того, был пущен слух, что вскоре после Рождества часть войск с основного фронта будет переброшена в Персию, где погодные условия более благоприятны для зимних операций. Чтобы обмануть турецких агентов, в больших количествах закупались хлеб и фураж для складирования в Азербайджане, куда ожидалось «прибытие войск». Чтобы еще больше запутать противника, открытым текстом по радио передали ложный приказ: за несколько дней до начала наступления 4-я Кавказская стрелковая дивизия была отправлена поездом из Сарыкамыша в Карс, а из Карса – в Джульфу, причем все это делалось с большим шумом^[167].

В течение 5 дней до начала наступления никому, ни под каким предлогом не разрешалось передвигаться между передовой и тылом. Специальные патрули наблюдали за всеми дорогами, а поезда из Карса в Тифлис уходили пустыми.

Все эти меры оказались очень эффективными – у турок не возникло ни малейшего подозрения о том, что в тылу русских позиций во второй половине декабря и в первые дни января шла лихорадочная подготовка к наступлению. Сосредоточение войск проводилось только в темноте, а в течение дня турецкие наблюдательные посты в горах иногда могли видеть русские колонны, которые медленно двигались в тыл, откуда они возвращались ночью. Долгое время все это оставалось секретом даже для офицеров командного состава. Генерала Воробьева, командующего 4-й Кавказской стрелковой дивизии, которой поручался прорыв, поставили в известность о предстоящем наступлении только за две недели до его начала.

К 31 декабря Юденич решил, что подготовка уже почти закончилась. Только тогда он отправился в Тифлис, чтобы доложить великому князю о своем решении атаковать турецкую 3-ю армию, чтобы нанести ей такое поражение, которое приведет к ее частичному уничтожению еще до прибытия подкреплений в Эрзерум. Сам великий князь сомневался в успехе этого предприятия, но его военные советники, генералы Янушкевич и Палицын, не высказали никаких возражений. Вопрос был решен своевременной телеграммой генерала Алексеева, начальника штаба императора, который привлек внимание великого князя к успехам турецких войск в боях с британцами в Ираке, что объяснялось прибытием туда подкреплений с Кавказского фронта^[168]. Поскольку прекращение операций в Галлиполи стало свершившимся фактом, Алексеев был обеспокоен возможным появлением турецких дивизий на одном из европейских театров^[169]. Русская армия на Западном фронте еще не оправилась от огромных потерь, понесенных в кампании 1915 г. Алексеев чувствовал, что нет необходимости держать 150 тыс. русских солдат на Кавказе (в это число включались все части внутренней безопасности второго эшелона), когда они могли бы быть с большей пользой использованы на западе. Поставленный перед выбором – посылать ли часть Кавказской армии в Польшу или санкционировать наступление Юденича, – великий князь не стал раздумывать.

Юденич получил его одобрение. Возвращаясь на фронт, Юденич пригласил командующих II Туркестанским корпусом (Пржевальского) и I Кавказским корпусом (Калитина) с их штабами, а также генерала Воробьева встретить его в Карсе. Здесь он разъяснил им свой план наступления, но до 9 января не отдавал никаких письменных приказов. II Туркестанский корпус начал свое наступление 10-го числа, а I Кавказский корпус и ударная стрелковая дивизия Воробьева – 12-го.

Глава 27
Битва за Кёпрюкёй, 10–19 января 1916 г.

Русское зимнее наступление стало для турок полной неожиданностью. Никто в Стамбуле этого не ожидал, а на местах все начиная с командующего 3-й армией до самого последнего ашкера были уверены, что гявуры думают только об одном – как бы повеселее встретить свое Рождество. Махмут Камиль-паша уехал в отпуск в столицу, а начальник его штаба майор Гузе находился в Германии, где поправлял здоровье после перенесенного тифа.

Численность 3-й армии оставалась ниже нормативной: в 11 регулярных дивизиях^[170] в среднем было 5–6 тыс. человек, из которых определенное число всегда находилось в госпиталях. Вместе со 2-й Кавалерийской дивизией, а также вспомогательными и нерегулярными формированиями, общая численность бойцов 3-й армии (исключая войска, стоявшие на Черноморском побережье) в январе 1916 г. составляла 70–75 тыс. человек при 120 орудиях. В штабе Юденича, кроме того, предполагали, что в районе Эрзерума могут быть еще 40 батальонов рекрутов (для пополнения войск), однако это число было, вероятно, преувеличено.

Этих войск было явно недостаточно для удержания укрепленного фронта, прикрывавшего Эрзерум, а также для защиты стратегического правого фланга с такими важными пунктами, как Хинис, Муш и Битлис. У Махмут Камиля не оставалось другого выхода, как передать оборону Муша и Битлиса 36-й дивизии, добавив к ней некоторое число кавалеристов и вспомогательных формирований. Все другие дивизии (включая остатки 37-й) были сосредоточены в районе Эрзерума с целью его обороны. На Эрзерумском фронте, который называли «укрепленными линиями Кёпрюкёя», 3-я армия имела около 65 тыс. пехотинцев при 100 орудиях. Правый фланг зимой казался безопасным: туркам было известно, что число русских войск в районе IV Кавказского корпуса после отправки экспедиционного отряда в Персию сильно уменьшилось; здесь не было дорог, а природные богатства долины Мурат-Су разрабатывать было некому, поскольку трудолюбивые турецкие и армянские крестьяне бежали отсюда из-за постоянных наступлений и контрнаступлений обеих воюющих армий.

Район Чакир-Бабы и операция под Кёпрюкёем, 10–19 января 1916 г.

Зимой 1915/16 г. весь этот район был пустым и заброшенным. В результате бегства населения сильно пострадала турецкая армия, поскольку Мушский район всегда являлся для нее базой, которая снабжала войска в районе Эрзерума. Большой вред 3-й армии нанес также указ об изгнании армян с военной службы. Среди офицеров армян было мало, а в тыловых службах – очень много. Они выполняли всю канцелярскую работу, которую истинные турки в то время глубоко презирали.

Фронт, занимаемый 3-й армией, разделялся горными и речными долинами на три четко выраженных сектора.

Левый сектор прикрывал район между озером Тортум и хребтом Чакир-Баба, который отделял долины Сиври-Чая и Ольты-Чая от долины Аракса. Длина этого сектора составляла около 55 км. Его важность заключалась в том, что по нему проходили дороги, которые вели в Эрзерум. Они шли по ущелью Тортум-Чая и Сиври-Чая и далее по перевалу Гюрчю-Богаз. С дорогами, шедшими вверх по ущельям Торту и Сиври, сливалась дорога из долины Ольты, которая раздваивалась западнее Ида.

Центральный сектор считался еще более важным. Его длина – 29 км. Он тянулся от Чакир-Бабы до берега Аракса южнее Азапкёя. Турецкая линия пересекала здесь отличную дорогу в Эрзерум, которая проходила по долине Пасин.

Правый сектор (около 30 км), между Араксом и хребтом Драм-Дат, по мнению турецкого командования, был хорошо защищен от русского нападения, поскольку он прикрывал сложную горную страну, где почти не было троп. Он являлся также второй линией обороны в излучине Аракса, позади которой высился хребет Ак-Баба.

Диспозицию турецких оборонительных сил отлично знали русские, которые тщательно изучили ее во время долгого перерыва в боях.

Левый сектор занимали три дивизии X корпуса, усиленного справа 34-й дивизией XI корпуса; на левом фланге этого сектора, между озером Тортум и длинным, крутым ущельем Чороха, располагалась фланговая охрана из нескольких батальонов жандармов и пограничников.

В центральном секторе оборону держали 33-я и 18-я дивизии XI корпуса.

На позициях правого сектора стояли 28-я и 29-я дивизии IX корпуса и соединения 38-й дивизии; их крайний правый фланг защищали батальоны пограничников и курдов.

Генеральный стратегический резерв включал в себя одну лишь 17-ю пехотную дивизию IX корпуса (6 тыс. бойцов), стоявшую неподалеку от Хасан-Кале.

Позиции центрального сектора, особенно в долине Азапкей, где располагались две оборонительные линии, были сильно укреплены и защищались обширными огневыми полями. В горном районе, занятом X корпусом, проложили круговые траншеи, очень хорошо подогнанные к условиям местности. В некоторых местах эти траншеи создавались с помощью взрывов, когда в скалы закладывали динамит. Турки очень удачно расположили пулеметные гнезда, которые при данных обстоятельствах могли оказаться самым лучшим средством обороны. Они также очень умело в тактическом отношении разместили свою немногочисленную артиллерию. На обоих берегах Аракса были сосредоточены артиллерийские группы: три – на склонах севернее Харана (левый берег) и две – на Тук-Дате, неподалеку от Эндека (правый берег). Эти батареи могли прикрыть фланговым огнем большую часть турецких позиций в долине Аракса. Недостатком турецкой диспозиции стало отсутствие крупного генерального резерва, который можно было бы перебросить туда, где создавалась угроза прорыва. В этом оказался виноват Махмут Камиль – он просто попросил командира X корпуса выделить ему для этой цели какое-то количество войск, если его собственное положение это позволяет. Корпусной командующий, разумеется, предпочел держать свои резервы при себе.

Юденич и его штаб не ошиблись в оценке позиций противника. Они даже несколько переоценили их силу, полагая, что число пехотинцев у турок составляет около 80 тыс. человек, а пушек – около 180. У Юденича же было ограниченное количество войск, поэтому он решил сосредоточить на Эрзерумском фронте 85 батальонов, оставив в долине Мурат-Су всего лишь 12^[171], усиленных 2-й Кавказской казачьей дивизией. Три полка 66-й дивизии IV Кавказского корпуса были тайно отправлены в стратегический резерв, на смену 4-й Кавказской стрелковой дивизии (без одного полка), которую предполагалось использовать как ударную группу. Для усиления русского левого фланга на правом берегу Аракса отправили 5-й Кавказский стрелковый полк.

Русский тактический план был разработан с учетом следующих соображений:

а) турецкий фронт включает в себя три сектора, четко обозначенные хребтом Чакир-Баба и рекой Араке; связь между северным и центральным секторами весьма слаба;

б) мощных стратегических резервов у турок нет, и их диспозиция имеет заградительный характер.

Поэтому Юденич решил нанести удар в стык центрального и северного секторов турок, в районе Чакир-Бабы. Прорыв должна была осуществить 4-я Кавказская стрелковая дивизия, усиленная одним или двумя полками резерва. В обстановке строжайшей секретности стрелковая дивизия генерала Воробьева была сосредоточена у Санамера и тщательно спрятана от наблюдателей противника.

Прорыв планировалось осуществить в три этапа.

Первые два дня: II Туркестанский корпус наносит фронтальный удар на участке от озера Тортум до Чакир-Бабы; основная цель этой атаки состоит в том, чтобы внушить туркам уверенность, что главное направление русского удара находится именно здесь.

Следующие два дня: атака всеми силами 39-й дивизии на обоих берегах Аракса с целью втянуть в сражение последние турецкие резервы.

Пятый день: прорыв ударной группы в общем направлении с северо-запада на юго-восток, который на шестой день должен быть продолжен на юг, в направлении Кёпрюкёя.

Местность, где намечалось осуществить прорыв, была тщательно изучена. Генерал Воробьев получил приказ сконцентрировать свои силы в районе Санамер – Эгрек и атаковать на узком фронте, по линии Кизляр-Кале – Маслахат – Элими. Его прорыв должны были прикрывать с флангов две колонны. Севернее предполагалось наступление генерала Волошинова-Петриченко^[172] из района Сиджанкале («Крысиный замок») и Коджут-Дага и захват им Козичанского отрога хребта Чакир-Баба. Овладение районом Козичан – Портанос должно было защитить Воробьева от любых фланговых атак со стороны северного сектора турецких войск. Планировалось, что колонна на правом фланге Волошинова-Петриченко вступит в бой на третий день наступления и на пятый день овладеет Козичаном.

Одновременно колонна на левом фланге (155-й Кубанский полк) должна была наступать из Занзака на Алакилисе в очень важный отрог Чиллигюла. Было решено, что Воробьев, прорвавшись в Маслахат – Элими, разовьет свое наступление и поднимется на Чиллигюл. Овладение этой высотой поможет обезопасить его левый фланг от возможной атаки с юга. Фактически Воробьев должен был открыть дверь для русских войск, а две колонны, идущие справа и слева от него, – захватить «дверные» косяки: Козичан – на севере, и Чиллигюл – на юге. Строго говоря, только это и было реальными атаками, остальные действия представляли собой отвлекающие маневры^[173].

Генерал Пржевальский, командовавший II Туркестанским корпусом, к 10 января сосредоточил свои войска. На берегу Тортум-Чая, между Тев-Дере и Ольты, расположились пластуны и казаки, которым поручили наблюдать за охраной X корпуса турок на другом берегу. Против турецких 30-й и 32-й дивизий, скопившихся на обоих берегах Сиври-Чая, должны были действовать 13-й и 15-й Туркестанские полки; в их задачу входило провести демонстрацию и не более того. Между Сиври-Чаем и Ольты-Чаем на высокой, практически неприступной горе Карадаг располагался центр обороны турок (31-я дивизия).

Пржевальский нанес свой главный удар по Карадагу. Он полагал, что захват этой горы создаст угрозу для всех турецких позиций в долинах Сиври и Ольты и заставит противника быстрее, чем что-либо другое, перебросить все свои резервы из центра. Такова была его главная задача, по замыслу Юденича. Выполнить ее было очень трудно, ведь 16 батальонам Пржевальского противостояло 27 батальонов X корпуса противника.

Удар по Карадагу был поручен 14-му Туркестанскому полку, усиленному одним батальоном 17-го. Остальные батальоны 17-го полка должны были отвлечь на себя основную часть 31-й дивизии турок, которая отвечала за оборону левого берега Ольты. Пржевальский оставил 2 батальона 16-го полка в резерве и дал особое задание полковнику Трескину, который командовал двумя другими батальонами этого полка и 10-м полком. Трескин должен был сосредоточить свои войска в районе Шекерли – Виринтан на восточном берегу Ольты-Чая и нанести мощный удар в направлении Каршин – Хохор, действуя совместно с правой колонной из группы Волошинова-Петриченко, получившей приказ атаковать Козичан-Даг с севера (из Виринтана – Кочканса). Весь этот регион между Ольты-Чаем в Каршине и Козичанским отрогом хребта Чакир-Баба обороняла 34-я дивизия турецкого XI корпуса. Основная ее часть находилась в районе Каршин – Эгрек – Хохор, и лишь несколько батальонов стояли на Козичан-Даге и в Портаносе. Этой дивизии, имевшей всего 9 батальонов, предстояло принять на себя совместный удар колонны Трескина и Волошинова-Петриченко, которые в целом насчитывали 18 батальонов (а средний русский батальон имел больше солдат, чем турецкий). Юденич хорошо знал, что хребет Чакир-Баба – самое слабое звено в турецкой оборонительной линии, и атака на его северные склоны должна была совпасть по времени с главным прорывом Воробьева вдоль южного склона этого хребта.

Согласно плану битвы, атака II турецкого корпуса началась 10 января, а на остальном фронте – от Чакир-Бабы до долины Пасин – все было спокойно. Однако турки не спали и демонстрацию русских в районе X корпуса встретили мощным огнем. Русские пошли в наступление на Кар ад а г, но столкнулись с огромными трудностями. Туркестанцам удалось подняться по западному краю очень узкого хребта, откуда можно было добраться до вершины, но здесь они столкнулись с мощными укреплениями турок. Глубокие траншеи в скалах они создали с помощью взрывов, а на обоих концах этих траншей из огромных камней сложили высокие «башни». На них стояли пулеметы и даже две горные пушки, поливавшие свинцом и снарядами узкую вершину отрога, склоны которого обрывались вниз совершенно отвесно. 10-го и 11-го туркестанцы раз за разом ходили в атаку на ужасном морозе, но взять позиции так и не смогли. Странно, что генерал Пржевальский не приказал прекратить попытки, продолжавшиеся в течение двух последующих дней, несмотря на то что отвлекающий маневр его корпуса был уже завершен, и на склонах ужасного Карадага совершенно напрасно полегло еще несколько сот солдат^[174].

На второй день русского наступления турки уже не сомневались, что X корпус может успешно им сопротивляться на протяжении всей линии фронта – от Тортум-Гёла до Ольты-Чая. 11-го Абдул Керим-паша^[175] приказал было перебросить свой резерв в северный сектор, но к концу дня этот приказ был отменен.

Единственного результата отвлекающий маневр II Туркестанского корпуса достиг восточнее Ольты-Чая. Турки сосредоточили почти весь состав 31-й и 34-й дивизий между Карадагом и Каршином, и полковнику Трескину, в ходе блестящей демонстрации в районе Шекерли – Виринтан, удалось продвинуться с частью своих войск в направлении Хохор и Эльденик, где он вступил в контакт с 18-м Туркестанским полком (из правой колонны Волошинова-Петриченко).

Не совсем довольный работой Пржевальского, Юденич на рассвете 12 января начал второй этап наступления, отдав приказ I Кавказскому корпусу перейти в наступление. На правом берегу Аракса 154-й Дербентский полк, левый фланг которого прикрывал 5-й Кавказский стрелковый полк, перешел через замерзшую Тайхочу и нанес удар по высоте, расположенной западнее селения Эндек^[176]. 28-я и 29-я дивизии турецкого IX корпуса занимали позиции, шедшие на юг от Аракса к горам Караташ^[177]. Бойцы 28-й дивизии оказали упорное сопротивление дербентцам: они оставили часть траншей, но затем пошли в контратаку и отбили их. Не без труда удалось русским удержать то, что было захвачено в течение дня^[178].

На левом берегу Аракса 153-й Бакинский полк, славившийся своей храбростью, яростно напал на врага. Ни солдаты, ни офицеры не знали, что их атака носит лишь отвлекающий характер, и, попав под сильный пулеметный и артиллерийский огонь, бакинцы понесли большие потери. К вечеру удалось захватить лишь небольшую часть передовых траншей турок^[179].

На правом фланге русской 39-й пехотной дивизии 155-й Кубанский полк, который почему-то всегда преследовали неудачи, потерпел серьезное поражение. Ему было поручено захватить Чиллигюл-Даг, южный «дверной косяк» в районе планируемого прорыва. Начальник штаба I Кавказского корпуса генерал Ласточкин вызвался лично организовать атаку. Однако, несмотря на отличную репутацию этого генерала, подготовлена она была плохо. 155-й полк пошел в атаку без артиллерийской подготовки, а когда 33-я дивизия XI корпуса противника после полудня нанесла контрудар, он снова остался без артиллерийской поддержки. Кубанцы были отброшены с большими потерями.

13 января положение турецкой армии могло показаться Абдул Керим-паше вполне благоприятным: оно было стабильным в районе размещения X корпуса, отличным у Чиллигюл-Дага и удовлетворительным на обоих берегах Аракса. Абдул Керим уже не сомневался, что удар по X корпусу представлял собой лишь отвлекающий маневр, а ожесточенные бои на берегах Аракса говорят о том, что именно здесь русские собираются нанести свой главный удар. И он решил ввести в бой в Азапкёйском секторе свой резерв, 17-ю дивизию IX корпуса. На правом берегу Аракса свежим соединениям этой дивизии было приказано поддержать 28-ю и 29-ю дивизии, а 33-я, одержавшая накануне победу под Чиллигюлом, должна была сдерживать русских в районе правого (очевидно, очень слабого) фланга в долине Пасин. Турецкий командующий даже не подозревал, что противник готовит сокрушительный удар именно по несчастной 33-й дивизии; он не понимал, что сражение фактически уже проиграно, поскольку пять^[180] из девяти его дивизий находятся слишком далеко от Кёпрюкёйского сектора, где готовился решающий удар.

Утром 13 января 33-я турецкая дивизия храбро двинулась к Алакилисе; ее правый фланг прикрывала 18-я дивизия. Третья дивизия этого корпуса, 17-я, заняла линию обороны около Азапкёя. Юденич, несколько разочарованный, но отнюдь не обеспокоенный вчерашним поражением кубанцев, усилил Азапкёйский сектор 156-м Елизаветпольским полком из корпусного резерва. Одновременно Воробьев, вместо того чтобы спокойно дождаться часа «Ч», назначенного на следующий день, отправил 16-й Кавказский стрелковый полк на правый фланг турецких войск, шедших к Алакилисе, велев ему создать угрозу для этого фланга. Турки были остановлены. На равнине бакинцы и елизаветпольцы, несмотря на большие потери, продолжали яростно атаковать. В этом секторе почти вся передняя линия турецких траншей перешла в руки русских. Атакующие войска были уже сильно истощены: как показали допросы пленных из 17-й дивизии, турки бросили в бой свои последние резервы. На левом фланге русских позиций – на правом берегу Аракса в районе Эндека – 154-й полк отбил 7 контратак соединений 28-й и 29-й турецких дивизий. А тем временем от Волошинова-Петриченко поступали очень важные доклады. Несмотря на ужасные условия на вершине Чакир-Бабы и метель, которая не затихала весь день 13 января, его колонны продвигались вперед, прокладывая себе путь в сугробах высотой до полутора метров. Батальоны пеших бойцов, усиленные офицерами из 18-го Туркестанского и Георгиевского полков, воевали отлично, совсем не напоминая тех солдат, которые в панике бежали из-под Малазгирта.

Изучив все доклады, Юденич решил провести общую атаку на рассвете следующего дня (14 января) с участием всех своих резервов^[181]. Таким образом, в день русского Нового года колонны Волошинова-Петриченко подошли к Козичанскому отрогу с севера, востока и юго-востока, а войска Трескина атаковали Хохор – Элденик, отрезав турок, засевших на Козичане, от долины Ольты. Как раз в тот самый момент, когда на небе взошло яркое зимнее солнце, Воробьев бросил 261-й Ахулгинский полк и 16-й Кавказский стрелковый полк в атаку на Алакилисе, а 263-й Гунибский и 14-й и 15-й Кавказские стрелковые полки – на узкую полосу турецкого фронта – от Маслахата до Элими. Наступление поддерживали своим огнем 26 полевых орудий и 8 гаубиц. К 11 часам утра позиции Маслахат – Элими оказались в руках русских. Турецкая 33-я дивизия и части 18-й были отброшены – они отошли в сторону Календера, иными словами, к Чиллигюлу и Хисар-Дере^[182]. Воробьев занял Ставут и вечером достиг Хисар-Дере; это стало началом прорыва, поскольку из Хисар-Дере в Пазарчор шла тропа, а оттуда в Кёпрюкёй (в 15 км от него) – дорога, находившаяся в очень хорошем состоянии. Непосредственно перед началом прорыва Юденич отправил в распоряжение Воробьева Сибирскую казачью бригаду, единственную кавалерийскую часть, которая оказалась боеспособной в зимних условиях высокогорья. Эта бригада шла теперь вместе с пехотой по долине Хисар.

А тем временем 153-й и 156-й полки при поддержке 262-го продолжали атаковать противника на Араксской равнине. Турки постепенно отходили (потеряв при этом несколько сот человек пленными и орудия в придачу), но некоторые части еще способны были контратаковать. На правом берегу Аракса русские медленно продвигались из Эндека в сторону Арди.

6-й день сражения (15 января) стал решающим. Волошинов-Петриченко продолжал атаковать турецкие позиции, оборонявшие Козичан-Даг, и вечером, проведя несколько мучительных часов в снегу и среди скал, один батальон 264-го Георгиевского полка и два батальона пеших донцов захватили укрепленную вершину горы. Русские знали, что за отрогом Козичана, который сам по себе был частью Чакир-Бабы, проходит участок пушечной дороги, пригодный для продвижения войск в Портанос и Кёсе^[183]. Одновременно колонна Трескина уже подходила к Кёсе с севера.

В течение дня 15 января полки Воробьева двигались длинной колонной по тропе, шедшей из Маслахата в Хисар-Дере, огибая северные склоны Чиллигюл-Бабы, которые были еще заняты турецкими батальонами. Вечером его передовые части появились в нескольких милях от селений Сербоган и Пазарчор. Оба этих села находились в тылу у турецких позиций на линии Календер – Харан, которая представляла собой вторую линию обороны в долине Азапкёй. Остатки турецкой 33-й дивизии вместе с 18-й и соединениями 17-й дивизии продолжали 15 января оборонять эту линию от русских атак с востока – они оказались не очень мощными, поскольку решающий удар должен был нанести Воробьев.

На правом берегу Аракса турки перегруппировались и передвинулись поближе к реке. На крайнем левом фланге русского наступления 5-й Кавказский стрелковый полк занял Сачлик и Алагёз, а 154-й, шаг за шагом, продвигался на запад по горам, располагавшимся между Эндеком и Арди. Только в этом секторе сражения турки в численном отношении превосходили русских, а батареи в районе Комасора помогали им оборонять свои позиции.

В ночь с 15 на 16 января из Хисар-Дере в Кёпрюкёй были отправлены сибирские казаки, получившие приказ взорвать мост через Араке. Во тьме зимней ночи, в разыгравшейся метели, казаки сбились с пути, и, проплутав несколько часов, вернулись назад.

Утром 16 января пехота Воробьева заняла Чермуксу, Сербоган и Пазарчор. Но наступление Воробьева, почти не встречавшее сопротивления, сильно затрудняли высокие сугробы, поэтому оно развивалось очень медленно. С еще более сложными условиями столкнулись колонны Волошинова-Петриченко; тем не менее им чудом удалось добраться до Портаноса, Кёсе и даже Яйла-Дарлак^[184]. Благодаря этому связь X корпуса и 34-й дивизии с Хасан-Кале была прервана. Трескин тем временем достиг Джансора и вынудил 34-ю дивизию оставить район Каршин – Эгрек; турки отступали по левому берегу Ольты в направлении селения Башвиран. Волошинов-Петриченко не просто прикрывал войска Воробьева с севера. Пока тот совершал прорыв на узком секторе фронта, ВолошиновПетриченко и Трескин расширяли разрыв между турецкой 3-й армией, X корпусом и 34-й дивизией на севере и другими пятью дивизиями IX и XI корпусов – на юге.

Уже 16-го числа турецкие войска в долине Аракса почувствовали присутствие врага у себя в тылу; их сопротивление ослабло, и они отвели свои части со склонов Чиллигюла и Календера. Артиллерия была поспешно передвинута поближе к Кёпрюкёю. Бои продолжал вести лишь мощный арьергард в Бедревансе и Харане. Это был уже пятый день наступления, и полки русской 39-й дивизии (очевидно, сильно измотанные) не проявляли особой активности. На правом берегу Аракса стали заметны признаки близкого отступления турок. Поздно вечером 16-го Юденич предупредил командующих войсками в районе Аракса, что противник, возможно, попытается уйти ночью, в надежде избежать окружения войсками Воробьева. Командующий потребовал от своих войск быть предельно внимательными и готовыми сразу же броситься в погоню.

Однако приказ Юденича выполнен не был. В ночь с 16 на 17 января турки очень быстро покинули свои позиции – еще до того, как солдаты 39-й дивизии, стоявшей напротив них, обнаружили их исчезновение. Днем 17-го Воробьев спустился с гор в Баридживан и поздно вечером занял Кёпрюкёй, где к его войскам в тот же вечер присоединились передовые отряды 39-й дивизии. Рассерженный Юденич отправил телеграмму Калитину (командиру Кавказского корпуса), обвинив его в том, что его корпус дал врагу возможность уйти, а сейчас попусту теряет время. Он приказал Калитину выступить в погоню за турками, потребовав, чтобы кавалерия преследовала их хотя бы до Хасан-Кале.

Утром 18-го сибирские казаки дошли до Бекбада, а ближе к вечеру – до Хасан-Кале, столкнувшись со слабым сопротивлением турецкого арьергарда. Что касается пехоты, то первым в погоню выступили войска Волошинова-Петриченко, которые в тот же самый день вошли в Тимар, примерно в 8 км северо-восточнее Хасан-Кале. Воробьев сосредоточил своих людей западнее Кёпрюкёея, а 39-я дивизия – восточнее его. На правом берегу Аракса турки отступали в полном порядке; они двигались к переправам, расположенным выше по течению реки. Измученные солдаты 154-го полка и 5-го Кавказского корпуса их не тревожили.

Равно утром 19 января казаки Сибирского полка атаковали Хасан-Кале и полностью уничтожили здесь турецкий арьергард, состоявший из 4 батальонов^[185]. В тот же день казаки добрались до Куружи, где их батарея на конной тяге послала первые снаряды в направлении эрзерумских фортов, расположенных на склонах Шеи Верблюда^[186]. Этот день ознаменовал конец Кёпрюкёйской битвы.

В ночь с 16 на 17 января Абдул Керим отдал приказ об общем отступлении. Командир X корпуса, однако, решил начать отвод своих войск только в ночь с 17-го на 18-е. Весь день 17 января был потрачен на отход в тыл и уничтожение припасов, которые нельзя было забрать с собой. II Туркестанский корпус вовремя предупредили об этом, и генерал Пржевальский получил на 24 часа больше времени, чем его коллега из I Кавказского корпуса, чтобы организовать погоню. Однако условия рельефа и образцовый порядок, в котором отступал X корпус, не дали туркестанцам никаких шансов его потрепать. На левом фланге турок 30-я и 31-я дивизии пытались укрепиться на перевалах Ак-Дага^[187], которые отделяли долину реки Тортум от долин Сиври и Ольты. Однако русские сумели обойти 31-ю дивизию врага на Карапинаре^[188], где располагался ее правый фланг, поскольку командир X корпуса, с присущим ему эгоизмом, бросил соседнюю дивизию XI корпуса (34-ю) на произвол судьбы. Эта дивизия, истощенная тяжелыми боями с колоннами Трескина и Волошинова-Петриченко на засыпанных глубокими снегами горных склонах, оказалась в отчаянном положении, и уже 16 января ее солдаты начали небольшими группами отходить в Телли, Баш-Кале и Башвиран. 19 января 31-я дивизия оставила Карапинар и ушла в долину Тортума. Здесь все три дивизии X корпуса, одна за другой, отступали в Эрзерум.

Сражение за Кёпрюкёй стало очень важной победой Кавказской армии. Укрепленный фронт, прикрывавший Эрзерум, был прорван, и теперь русские могли предпринять попытку взять эту крепость штурмом или осадить ее. 3-ю армию турок русские разгромили: 1,5 тыс. человек убитыми, ранеными и замерзшими, к которым надо добавить еще 5 тыс. пленных и примерно столько же дезертиров. Перед началом битвы она насчитывала 65 тыс. бойцов; за стенами Эрзерумской крепости укрылось только 40 тыс. потерпевших поражение вояк. Материальные потери оказались невелики: 20–30 орудий, захваченных в бою или просто брошенных. Сильнее всего пострадал IX корпус – он потерял, вероятно, 70 % своего личного состава; зато потери X корпуса были невелики. Русские потери тоже оказались значительными: 10 тыс. человек убитыми и ранеными; еще 2 тыс. попали в госпитали с серьезными обморожениями^[189]. Впрочем, число обмороженных было еще относительно невелико, если вспомнить, в каких ужасных условиях передвигались и воевали люди Волошинова-Петриченко^[190]. Тщательная подготовка Юденича к операциям в условиях суровой горной зимы принесла свои плоды.

Впрочем, вся подготовительная работа, проведенная штабом Юденича, заслуживает самой горячей похвалы. Это пример отлично организованного взаимодействия команды профессионалов, в особенности той ее части, которая обеспечила внезапность главного удара и выбрала место его нанесения. Чрезвычайные меры предосторожности, предпринятые штабом, помогли Юденичу одержать заслуженную победу. Русская пехота немного превосходила турецкую по численности^[191]; кроме того, у Юденича имелись несколько казачьих полков, в то время как у турок вообще никакой кавалерии не было. Юденич имел также очень мощную артиллерию: 230 орудий против 100 – у врага. Однако турки на многих участках фронта противопоставили ему тщательно укрепленные позиции, которые в отдельных местах усиливались особенностями рельефа. Кавалерия русских оказалась практически бесполезной, а их превосходство в артиллерии нивелировалось сложными условиями рельефа. Юденичу оставалось только одно – обеспечить в строжайшей тайне перевес сил в выбранном для прорыва секторе обороны и нанести энергичные удары по другим секторам, не давая врагу возможности перегруппировать свои силы.

На выбранном для прорыва участке фронта, между Виринтаном и горой Чиллигюл, Юденич сосредоточил 35 тыс. пехотинцев^[192] против 13 тыс. турецких бойцов из 33-й и 34-й дивизий. У него был 21 батальон (17 тыс. человек) против X корпуса (около 20 тыс.) и 8 (позже – 12) батальонов (10–14 тыс. бойцов) против 14-й и 18-й дивизий противника (которые были усилены несколькими батальонами и насчитывали в своих рядах около 15 тыс.). На правом берегу Аракса Юденич располагал всего лишь 8 батальонами и ополчением (9 тыс. человек), которые должны были противостоять 28-й и 29-й дивизиям с отдельными батальонами 37-й (15–16 тыс.). Тем не менее отсутствие численного преимущества в тех секторах, где проводились отвлекающие маневры, не создавало особой опасности для русских. Это справедливо даже для правого берега Аракса, где контрманевр турок, по мнению русского штаба, не смог бы привести к победе^[193].

Операция, логично спланированная и великолепно подготовленная, тем не менее не достигла всех запланированных результатов. Турецкую 3-ю армию разгромили, но группе Воробьева не удалось отрезать от нее ни одной части. После прорыва его крупное соединение не сумело достаточно быстро уйти вперед, поскольку прорыв был совершен на слишком узком участке фронта^[194]. Колонна Воробьева состояла из 5 полков и имела множество пушек; это была слишком крупная группировка для того, чтобы быстро пройти по единственной тропе, шедшей севернее Чиллигюла^[195].

Глава 28
Перед штурмом Эрзерума, с 20 января по 10 февраля 1916 г.

Победа при Кёпрюкёе подняла дух Кавказской армии на недосягаемую высоту, несмотря на тяжелые бои, серьезные потери и трудные условия горной войны во время зимы.

Четкое, согласованное руководство и отличная организация связи, снабжения и санитарного обслуживания внушили солдатам и офицерам уверенность в победе. В отступающей армии турок многое говорило о беспорядке и разложении. Аскеры и их офицеры, захваченные в плен, были удручены поражением. Они яростно критиковали свое командование и не верили в существование подкреплений, которые им постоянно обещали, но так и не прислали.

Несколько дней после битвы Кавказская армия ликовала. Однако некоторые командиры, среди них Калитин, настаивали на немедленном наступлении на позиции Деве-Боюн. Сам Юденич, возможно, разделял с войсками радость победы, но его ответственный пост делал его более осторожным, особенно когда вместе с поздравлениями великого князя он получил совет не развивать далее это успешное наступление и удовлетвориться уже достигнутыми результатами. Генеральный штаб в Тифлисе был не очень доволен тем, что войска продвинулись до Хасан-Кале, и советники великого князя рекомендовали Юденичу возвести оборонительные позиции в районе Кёпрюкёя.

Юденич требовал более полной и точной информации о положении турецкой 3-й армии. Он послал своего доверенного сотрудника полковника Масловского, который возглавлял оперативный отдел полевого штаба, разведать район Хасан-Кале и подходы к Эрзеруму. Помимо казачьих разъездов и армянских агентов, Масловский имел возможность наблюдать за районом крепости с аэропланов. Их было около 20 – первые аэропланы, которые участвовали в Кавказской войне. Масловский сообщил, что Эрзерум вряд ли сможет отразить наступление. Окопы, рвы и дороги занесло глубоким снегом; большие запасы боеприпасов и продовольствия были брошены между Кёпрюкёем и Хасан-Кале. За последнее время в район крепости не поступало никаких подкреплений. Способность огромного укрепленного лагеря, созданного в окрестностях Эрзерума, отразить нападение русских силами разгромленной и сильно поредевшей 3-й армии вызывала большие сомнения. Масловский придавал особенно большое значение докладам патрулей стрелковой дивизии Воробьева: на высоком скалистом хребте Каргапазар, лежавшем к северу от хребта Деве-Боюн и отделявшем бассейн Аракса от бассейна Кара-Су (Западного Евфрата), никаких турецких войск не наблюдалось. Турки, очевидно, считали эти мощные горы непреодолимым препятствием, которое преграждало путь врагу в долины Пасин и Эрзерум.

При единодушной поддержке своих подчиненных Юденич обратился к великому князю с официальной просьбой о предоставлении ему полномочий для штурма Эрзерума. Однако он столкнулся с сильным сопротивлением: великий князь был решительно против использования последнего резерва, состоявшего из 8 млн патронов, хранившихся на складе в Карсе^[196].

Впрочем, когда дело дошло до Ставки, Алексеев выразил полное доверие оценкам главнокомандующего Кавказским фронтом. Наконец, 23 января великий князь Николай предоставил Юденичу все необходимые полномочия – хотя тот брал на себя всю ответственность. Его штаб в Караургане немедленно начал подготовку к наступлению. Потери под Кёпрюкёем были восполнены резервами и молодыми мужчинами из ополчения. Из крепостных орудий Карса сформировали импровизированную осадную артиллерию (46 орудий) и перебросили ее на фронт. С большими трудностями расширили главную дорогу, шедшую через Караурган, Кёпрюкёй и Хасан-Кале, а узкоколейную железную дорогу продолжили от Сарыкамыша до Караургана. Юденич сумел сформировать несколько автомобильных конвоев – еще одно нововведение на Кавказском фронте. Прибытие небольшой, но хорошо обученной Сибирской авиационной эскадрильи оказало огромную помощь разведке.

Потери в полках в боях под Кёпрюкёем были вскоре восполнены, но Юденичу не удалось получить свежих частей^[197].

В такой ситуации, решив не дать туркам перебросить в Эрзерум части с других участков фронта, он приказал де Витту, который сменил Огановского на посту командующего IV Кавказским корпусом, Ляхову – в Лазистане и Чернозубову – в Азербайджане начать наступательные операции не позже 20 января.

В районе Артвина небольшие отряды из группировки Ляхова пересекли границу и к концу января установили связь с пластунскими батальонами, действовавшими в качестве флангового охранения II Туркестанского корпуса в долине Чороха. Более крупные операции в районе побережья проводились позднее, после прихода в Батум линкора «Ростислав», который был послан для поддержки сухопутных войск.

Задача IV Кавказского корпуса могла показаться необычайно трудной, поскольку к середине января имевшиеся в наличии войска включали в себя только 2 стрелковых полка и казачью дивизию, куда входила Армянская дружина и бригада ополчения. В качестве первой цели для IV Кавказского корпуса Юденич определил захват Хиниса, важного перекрестка дорог, через который подкрепления из района Муш – Битлис поступали в Эрзерум. Однако Хинис отделен от перевала Миргемир (где располагались продвинувшиеся дальше всех войска правого фланга IV корпуса) восточной частью Бингёл-Дага. Здесь почти не было троп, а те, что имелись, в середине зимы оказались непроходимыми. Генерал де Витт решил воспользоваться более длинной дорогой через Малазгирт; сюда он повел свои главные силы^[198], приказав лишь 7-му Кавказскому стрелковому полку попытаться пройти на Хинис по Миргемиру. Единственный шанс на победу этой экспедиции заключался в том, что турецкие войска, оставленные для прикрытия района Хинис – Муш – Битлис, были слабы, а турецкий командующий считал своим первым долгом оборонять Муш и Битлис, где и было сосредоточено большинство войск, находившихся в его распоряжении^[199].

Кавалеристы и курды были встречены и отброшены в Малазгирте. 8-й Кавказский стрелковый полк продолжал свое наступление на запад и 25 января имел жестокий бой с турецкой пехотой, которая с 4 орудиями обороняла позиции у Кара-Кёпрю на реке Хинис-Чай. Казаки и армяне обошли турок, и те отступили на юг к Мушу. На следующий день (20 января) Хинис был занят 8-м Кавказским полком. Левая колонна корпуса де Витта выполнила свою задачу быстрее, чем предполагалось, и без особых потерь. Тем временем правая колонна (7-й Кавказский стрелковый полк), наступавшая с перевала Миргемир, столкнулась с глубокими сугробами и жестоким холодом на высокогорье. Ей встречались лишь небольшие отряды противника, но несчастному 7-му полку пришлось оставить на дороге 200–300 бойцов с разными степенями обморожения и весь свой обоз. Этот полк вышел на Хинис на несколько дней позднее 8-го. IV Кавказский корпус теперь удерживал две точки (Хинис и Малазгирт), откуда можно было начать наступление на Муш, перекресток дорог, ведущих на запад по долине Мурат-Чай к Харпуту, и на юг – через главную цепь Тавра на Диярбакыр.

Ван-азебайджанская группировка Чернозубова поддержала операцию под Хинисом, продвигаясь по северному и южному берегам озера Ван. Турки уделяли району этого озера гораздо больше внимания, чем всем другим, и сосредоточили значительную часть своих войск у Битлиса. 3 февраля войска Чернозубова шли маршем к Адилджвевазу, стоявшему на северном берегу озера; на южном они заняли Норков и продолжили движение в направлении Ахлата и Татвана.

Захват Хиниса прикрыл левый стратегический фланг главной армии Юденича. В это время Юденич занимался сосредоточением войск I Кавказского и II Туркестанского корпусов, готовясь к предстоящему штурму Эрзерума. Он был не вполне удовлетворен медленным продвижением войск генерала Пржевальского в северной части русского фронта. Движение II Туркестанского корпуса затруднял сложный характер рельефа, поскольку проходу из верхних долин Сиври и Ольты в долину Тортум-Чая здесь препятствуют высокие горы. Более того, войска турецкого X корпуса отступали в стройном порядке, и их арьергард с заметным упорством оказывал сопротивление русским, получив такой приказ. К несчастью для таких храбрых частей, руководство этим корпусом оказалось весьма бездарным. Абдул Керим-паша приказал командующему X корпусом оборонять северный фронт крепости Эрзерум – форты Кар-Гёбек («Черный пупок») и Тафет, которые были специально построены для прикрытия северного и южного входов на перевал Гюрджю-Богаз. По этому перевалу можно было пройти из верхней долины Тортум-Чая в долину Кара-Су (Западный Евфрат), поэтому его называли «северными воротами» Эрзерумской равнины. Однако командующий X корпусом понял задачу неправильно и решил сосредоточить свои главные силы на позициях, защищенных этими двумя фортами: между выступом горы Думлу-Даг и северной оконечностью Деве-Боюна, где располагался форт Тафет. В долине Тортум арьергарды турок вели только сдерживающие бои, и даже важная позиция к северу от Кизилкилисе, хребет которого тянется между истоком Тортум-Чая и ущельем Гюрджю-Богаз, охранялась всего лишь одним батальоном с пулеметами.

С 20 января 4-я Туркестанская стрелковая дивизия перемещалась небольшими отрядами по широкому фронту от озера Тортум до истоков Сиври-Чая. Пока 13-й и 15-й полки входили в долину Тортум к северу от одноименного города, 14-й полк выслал передовые отряды, которые перешли через хребет около деревни Лиска и двинулись в направлении позиций, прикрывавших Кизилкилисе. 23-го числа батальону этого полка удалось окружить турок, и путь на Кизилкилисе для русских был открыт. На следующий день там сосредоточился весь 14-й полк, захвативший этот важный пункт, открывавший доступ к ущелью Гюрджю-Богаз, почти без боя.

В течение двух последующих недель, согласно приказу Юденича, отряды стрелковой дивизии Пржевальского постепенно передвигались к подходам к Думлу-Дагу (Кугане и Зинавур были взяты 5 февраля). Юденич готовил войска к переходу через этот высокий и трудный хребет для будущего штурма Эрзерума. Тем временем 5-я Туркестанская стрелковая дивизия была сосредоточена в районе Кизилкилисе, где солдатам поставили трудную задачу – проложить проходы и тропы через заснеженные горы для подавления фортов Кара-Гёбек и Тафет.

На левом фланге русских – перед фортами на Деве-Боюн и Паландёкене – войска I Кавказского корпуса были размещены между деревнями Верхний и Нижний Той^[200] и горами Али-Баба-Даг^[201]. На крайнем левом фланге специальный отряд под командованием генерала Чиковани держал под наблюдением форты Паландёкена.

Однако главное внимание Юденич уделял высокому хребту Каргапазар^[202], который отделял Туркестанский корпус от Кавказского. Как уже было сказано, русские патрули на раннем этапе открыли, что этот хребет, видимо считавшийся турецким штабом непроходимым, не был занят войсками и не входил в систему обороны Эрзерума. 23 января главнокомандующий Кавказским фронтом приказал немедленно занять Каргапазар передовыми отрядами 4-й Кавказской стрелковой дивизии Воробьева. По неизвестной причине последний отложил выполнение этого приказа до 25-го числа. Когда же 25 января стрелковый батальон стал взбираться на хребет с востока, туда уже шел турецкий батальон, чтобы занять его с запада. После жестокой стычки русские стрелки отбросили противника; туркам удалось удержаться только на западном склоне. Турецкий штаб так и не понял, насколько важным являлся этот хребет для русских. Время от времени на высоком плато Каргапазар появлялись и турецкие и русские патрули, и почти каждый день здесь происходили перестрелки. Тем не менее русские продолжали удерживать этот хребет, а их рабочие отряды приступили к строительству дорог, по которым можно было бы затащить на него орудия. 31 января на Каргапазаре расположилась гарнизоном вся 4-я Кавказская стрелковая дивизия. Мороз на плато (высота около 3 тыс. м) оказался настолько сильным, а снег глубоким (часто достигая высоты всадника), что рабочие группы могли находиться здесь не более 5–6 часов. Полкам, ответственным за это плато, пришлось поддерживать сменный график пребывания на нем, и ежедневно был виден непрерывный поток людей, которые поднимались на Каргапазар и спускались с него. Когда же пришел день штурма, здесь сосредоточилась вся 4-я Кавказская стрелковая дивизия, задействовав в бою большинство своих орудий.

На западных склонах Каргапазара турецкие войска силой не более трех батальонов проявляли относительную пассивность, предпочитая в сильный мороз дремать. В целом турецкое командование в Эрзеруме приняло довольно пассивную позицию и, по-видимому, не верило, что русские намерены атаковать его до наступления весны – именно когда турки ожидали прибытия крупных подкреплений.

Несмотря на поражение под Кёпрюкёем, в Стамбуле весьма оптимистично оценивали ход событий в Армении. Энвер, воодушевленный беседой с фон Фалкенхайном в Орсове, отдал приказ о массовой переброске нескольких дивизий, скопившихся в районе проливов, на Азиатский театр военных действий. Было решено перегруппировать 13 дивизий: две отправить в Ирак, две – в Сирию, две – в Александретту и семь – на Кавказский фронт. V корпус (9, 10 и 13-я дивизии) планировалось перебросить по железной дороге (и частично морем через Самсун) в Анкару, откуда он должен был пройти маршем 750–800 км до Эрзерума. Первые части 2-й армии (под командованием Мустафы Кемаль-паши, который отличился под Галлиполи) доставили по железной дороге в Улу-Кишла (расположенный к северо-востоку от Позанти, в начале дороги на перевал Гюлек-Богаз через Джилиджийский Тавр) или в Рас-аль-айн (к северо-востоку от Алеппо), откуда им пришлось пройти несколько сот километров до Палу по дороге в Муш и Битлис^[203].

Передвижение этих 13 дивизий началось в первой половине января, однако пропускная способность турецких железных дорог была ограничена, и большинство частей 2-й армии прибыло к местам своего назначения только в марте. Первой на русском фронте появилась 5-я дивизия. После долгого марша в начале марта она прибыла в район Диярбакыра, но оказалось уже слишком поздно, чтобы предотвратить захват Муша и Битлиса русскими войсками.

Энвер-паша конечно же не мог рассчитывать на какие-либо серьезные подкрепления для разбитой 3-й армии, которая укрылась за стенами фортов Эрзерума, раньше середины марта и даже начала апреля. Но он все еще с оптимизмом смотрел на судьбу этой крепости; его радужные надежды разделяли главные лица турецкого правительства и их германские советники. Эрзерум имел репутацию «неприступной крепости». Несмотря на Кёпрюкёй, Энверу не мешало бы вспомнить о попытке штурма Эрзерума Гейманом (после победы при Деве-Боюн). Кроме того, турецкому командованию было известно, что русская Кавказская армия не имела технических средств для штурма столь сильно укрепленной современной крепости.

Что касается современных условий штурма, обороны и подступов, то Эрзерум в 1914 г. являлся более мощной крепостью, чем зимой 1877/78 г., когда слабой и разбитой армии Ахмет Мухтара удалось ее удержать, несмотря на мощные силы Дорис-Меликова.

Вскоре после Берлинского конгресса, согласно конвенции, заключенной между британским и турецким правительствами, которая предоставила гарантию безопасности азиатским владениям Османской империи, британские инженеры разработали план преобразования старой цитадели в огромную, современную, отлично укрепленную крепость. Этот план в 1888 г. получил высокую оценку специальной секретной комиссии, созданной для изучения работ в Эрзеруме при штабе русского (Кавказского) военного округа. План новой укрепленной цитадели основывался на опыте кампании 1877 г. Реальная оборона Эрзерума шла вдоль позиций Деве-Боюн. В результате хребет Деве-Боюн со всеми его передовыми контрфорсами, расположенными на горе Узун-Ахмет и в других местах, был включен в оборонительный периметр. Строительство нескольких новых фортов шло довольно быстро, и уже в 1888 г. русские наблюдатели хорошо знали их расположение и общую конструкцию. Модернизация укреплений Эрзерума была полностью завершена в течение 90-х гг. XIX в., когда британских военных советников заменили немецкими, которым турки доверяли больше. В первые десять лет нового века под немецким руководством были построены только два новых форта в Паландёкене.

В 1914 г. укрепленный периметр Эрзерума включал в себя центральную группу (11 фортов и батарей) и две фланговые, каждая из которых состояла из двух фортов. В северной оконечности хребта Деве-Боюн, на высокой вершине Чобан-Деде (2400 м), был воздвигнут одноименный форт. Он стал крайним левым фортом центрального укрепленного лагеря. Перед этим фортом и немного ниже его, на шедшем параллельно ему выступе Деве-Боюна, находился форт Далан-Гёз, защищавший подступы к Чобан-Деде и узкую долину реки Той. На той же линии к югу, прикрывая долину Хамам-Дере, стояли две мощные батареи. Их построили на Столовой горе, Узун-Ахмет, где разгорелся жестокий бой во время наступления Геймана на Деве-Боюн^[204].

К югу от главной дороги расположенные на одной линии три форта стояли на скалистом выступе, который отделяло от главного хребта Паландёкен ущелье Яльян-Су^[205].

Эта линия построек, протянувшаяся от Чобан-Деде до двух Ортаюков, представляла собой внешнее кольцо фортов, которое (за исключением самого Чобан-Деде) было построено не вдоль главного хребта Деве-Боюн, а на нескольких более низких боковых высотах. С подступов к этой линии видна вторая линия фортов, расположенная позади, а вверху – внешнее кольцо. Это были форты, сооруженные вдоль главного хребта: Сивишли (господствовавший над седловиной, по которой проходила главная дорога), Йылдырым, именуемый также Ази-Ачик («Открытый рот»), Топлан и Гез. Последний располагается на слегка возвышавшейся местности, к северу от крутого ущелья Яглиан, которое отделяет хребет Деве-Боюн от хребта Паландёкен. Эта линия тянется на 6 км западнее первой линии и лежит, по сути, позади открытого правого фланга внешнего кольца. Расстояние, полностью прикрытое фортами обоих колец, составляет 19 км – от Чобан-Деде до Геза.

Две фланговые группы – на Гюрджю-Богазе и Паландёкене – сильно отличались от двух колец центральной укрепленной линии. Гюрджю-Богаз защищала узкое ущелье длиной 13 км, расположенное между южным отрогом Думлу-Дага (который сам по себе представляет отрог Гавур-Дага) и западными склонами Каргапазара с его северо-восточным отрогом под названием Кандил-Даг. В центре этого ущелья на отдельном холме над деревней Кара-Гёбек был построен форт с тем же названием. На южной оконечности этого ущелья другой форт, Тафет, прикрывал нижние склоны Каргапазара, где овраг, по которому протекает речушка Кёшик-Чай, соединяется с верхней долиной Кара-Су. Здесь, непосредственно к югу от форта, начинается Эрзерумская равнина. Расстояние между фортом Кара-Гёбек и Тафетом составляет 11 км, и еще 8 км отделяет Тафет от Чобан-Деде. Этот незащищенный проем считался достаточно прочно прикрытым «неприступным» высоким скалистым хребтом Каргапазар.

Немецкие военные специалисты 1890-х гг. не придавали особого значения Каргапазару. Но они не были уверены в надежности естественной защиты, которую обеспечивал хребет Паландёкен, граничивший с южной оконечностью позиции Деве-Боюн. На Каргапазаре не было ни дорог, ни троп, зато одна тропа пересекала Паландёкен в основании ущелья Яглиан, а далее к югу – главный хребет, который тянется от деревни Ташкесен до Эрзерумской равнины. Неподалеку от вершины хребта (2700 м) были сооружены два новых форта: Паландёкен-Восток и Паландёкен-Запад. Они должны были прикрывать дорогу на Ташкесен и держать под огнем тропу, тянувшуюся с юго-востока на северо-запад через ущелье Яглиан и между фортами Паландёкен и фортом Гез.

Таким образом, кольцо укреплений вокруг Эрзерума было еще не замкнуто и прикрывало приблизительно 180 градусов дуги с радиусом 30 (Кара-Гёбек) – 13 (форт Кабурга) километров. На западе осталось около 100 км незащищенной равнины, но по обоим флангам западного сектора располагались естественные препятствия – Думлу-Даг и Паландёкен. Внутреннее кольцо сооружений, уже существовавших в 1877 г., могло бы служить третьей линией обороны^[206].

Форты, построенные после войны 1877–1878 гг., соответствовали по своей конструкции техническим идеям эпохи Бриалмонта. Опыт 1914–1916 гг. показал, что форты Бриалмонта (Льеж, Намюр, Антверпен, Бухарест) не могли выдержать обстрел германских, в особенности австрийских тяжелых орудий, а также больших полевых мортир, но русская Кавказская армия не располагала орудиями, которые соответствовали бы современным образцам, используемым на Западе. Форты Эрзерума (как полагал Энвер и его немецкие советники) могли вполне успешно противостоять любой артиллерии, которую русские способны были доставить в долину Пасин. Вооружение фортов Эрзерума запланировали в широком масштабе: 30–50 современных орудий на каждый форт (или встроенная батарея). Но эти планы остались в основном на бумаге. Русские источники информации дают количество орудий – от 300 до 700; причем первое число выглядит более убедительным; среди них только 25–30 % орудий считались современного типа.

Более мощными, чем крепостная артиллерия, были полевые сооружения, которые турки создали вокруг фортов и между ними под руководством немецкого специалиста полковника фон Поссельта: этот инженер был прислан сюда в ту пору, когда русские, одержав победу под Сарыкамышем, могли начать штурм Эрзерума. Системы окопов и проволочных заграждений располагались вдоль ущелья Яглиан-Чай, а также на подступах к Чобан-Деде и Далан-Гёз в ущелье Гюрджю-Богаз.

Учитывая большую площадь укреплений Эрзерума, для его обороны необходимо было иметь значительные силы: 30 тыс. пехоты с соответствующим числом пулеметов и пушек – для укомплектования фортов Деве-Боюна и промежуточных полевых сооружений; 25 тыс. человек – для защиты флангов (20 тыс. солдат – в Гюрджю-Богазе и 5 тыс. – в Паландёкене). Имелся также мобильный резерв, составлявший не менее 20 тыс. человек. Итого 75 тыс., что сильно превышало то число, которым мог распоряжаться Махмут Камиль-паша, когда он вернулся в Эрзерум из Стамбула. Понесшую большие потери у Кёпрюкёя 3-ю армию усилили резервистами и рекрутами. Однако лишь X корпус имел около 20 тыс. бойцов надежной пехоты (3 дивизии со вспомогательными формированиями).

IX корпус имел в своем распоряжении не более 15 тыс. бойцов (многие из которых являлись новобранцами), а XI корпус – не более 10 тыс. Общее количество войск в Эрзеруме не превышало 50 тыс. человек. Полевой артиллерии было недостаточно; много пулеметов утратили в боях, которые вели полки IX и XI корпусов. Боевой дух в войсках, прошедших через Кёпрюкёй, оказался невысоким, а пополнение было плохо обучено. Поскольку Махмут Камилю не удалось подавить странное стремление командира X корпуса к независимости, он сумел расположить только 3 дивизии IX корпуса в фортах Деве-Боюна, а оставшиеся части XI корпуса оставил в генеральном резерве^[207].

Учитывая все эти помехи, турецкий командующий мог чувствовать себя уверенно только за толстыми стенами фортов и при поддержке большого числа (хоть и не всегда современных) позиционных орудий. Его войска имели реальный шанс продемонстрировать свою знаменитую стойкость в обороне.

Армия Юденича, хоть и превосходила противника в численности, все-таки не была настолько мощной, чтобы обеспечить себе победу за счет этого превосходства. Несмотря на огромные усилия, главнокомандующий фронтом смог сосредоточить не более 80 тыс. пехотинцев, из которых по крайней мере четверть относилась к необученным ополченцам и рекрутам. Он опасался, что его полевая артиллерия окажется не способной подавить огонь фортов, а импровизированный осадный парк окажется недостаточно мощным для серьезных операций^[208].

Впрочем, штурмовать крепость Юденич не собирался. Он планировал атаковать ее как обширную укрепленную позицию и прорваться на равнину в слабых местах обороны противника: по его мнению, если план удастся, то крепость окажется совершенно беспомощной.

Глава 29
Штурм Эрзерума, 11–15 февраля 1916 г.

Русский план атаки был довольно простым и очень похожим на тот, что принес им успех под Кёпрюкёем. Юденич предложил совершить прорыв в незащищенном секторе турецкой обороны. Турки не стали строить там укреплений, поскольку он считался неприступным благодаря исключительно сложному характеру рельефа и суровым зимним условиям. Главнокомандующий фронтом решил совершить прорыв на хребте Каргапазар; он выбрал для этой цели войска 4-й Кавказской дивизии Воробьева. На ее правом фланге Донская пешая дивизия Волошинова-Петриченко должна была прорваться на еще более сложном хребте – Кандил-Даг.

Однако в отличие от плана битвы при Кёпрюкёе направление, по которому выпало наступать Воробьеву, не являлось главным. Успех Воробьева должен был стать решающим этапом, который облегчит задачу войскам, наносящим главный удар. Его поручили нанести туркестанцам под командованием Пржевальского в ущелье Гюрджю-Богаз. Пржевальскому предстояло захватить форт Кара-Гёбек, а затем прорваться через ущелье и овладеть фортом Тафет. Поскольку предполагалось, что эта задача будет исключительно трудной, колоннам Волошинова-Петриченко было приказано спуститься со склонов Каргапазара и обрушиться на голову противника у Тафета. В то же самое время планировалось, что часть стрелков Пржевальского применит аналогичный тактический ход к западу от Гюрджю-Богаза. Им поручалось пересечь высокий хребет Думлу-Даг и обрушиться на защитников ущелья. Предполагалось, что эта комбинированная атака трех стрелковых дивизий (при поддержке Донской пешей бригады и конных казаков) позволит открыть проход в равнину Эрзерум. Этот главный удар должен был принести русским быструю победу: если войска Юденича сумели бы силой пробить себе путь в равнину Кара-Су, то форты Деве-Боюна потеряли бы всякое значение, а турок смогло спасти только быстрое отступление.

Тем не менее атаковать Деве-Боюн было необходимо, хотя бы в качестве отвлекающего маневра. Как известно, Махмут Камиль имел мобильный резерв. Юденич предполагал, что этот резерв находился где-то около Чобан-Деде. На самом деле он стоял позади форта Сивишли в центре группы фортов Деве-Боюн. И снова, как и при Кёпрюкёе, для разгрома резерва была призвана геройская 39-я дивизия. Ей поручалось нанести мощный удар по фортам Чобан-Деде и Далан-Гёза. В то же самое время осадный парк из Карса с полевыми гаубицами должен был начать обстрел Далан-Гёза, Узун-Ахмета и полевых сооружений в ущелье Той. Второстепенные демонстрации требовалось направить против Кабурги и двух фортов Ортаюк, а специальному отряду поручалось подобраться к фортам Паландёкена и отвлечь на себя внимание турецкого командования.

В последние дни перед штурмом Юденич проявлял признаки беспокойства. Ходили слухи (оказавшиеся ложными), что в Эрзерум прибыли подкрепления. Главнокомандующий решил больше не откладывать штурм, несмотря на то что второй эшелон орудий из Карса еще не прибыл, а тыловые приготовления не были полностью завершены. 8 февраля в штабе фронта состоялся привычный ритуал перед боем: Юденич пригласил всех офицеров, командовавших секторами и колоннами, на обед, на котором собирался обсудить уже переданный им план сражения. После обеда главнокомандующий произнес: «А теперь к делу, господа. Все получили мой приказ? Мы атакуем 10-го». Ответом было молчание. Кто-то начал объяснять необходимость отсрочки. Остальные были уже готовы поддержать это требование, но Юденич прервал всех резким замечанием: «Хорошо. Мы атакуем 11-го». И попрощался с гостями^[209].

11 февраля в 2 часа пополудни русская тяжелая артиллерия открыла огонь по фортам Чобан-Деде и Далан-Гёз и по турецким батареям на Узун-Ахмете^[210].

Турки открыли ответный огонь, причем он был наиболее интенсивным на Узун-Ахмете. Формальная артиллерийская подготовка, которую начали русские, лишь укрепила боевой дух войск, которым предстояло идти в ночную атаку. Материальный ущерб, нанесенный русскими орудиями, оказался минимальным, хотя, как выяснилось позже, огонь был довольно точен, и русские имели преимущество – они пользовались советами недавно перебежавшего к ним турецкого артиллерийского офицера.

Штурм Эрзерума, 11–16 февраля 1916 года

В темноте и полном молчании полтора батальона 153-го Бакинского полка выдвинулись вперед и захватили врасплох гарнизон форта Далан-Гёз, который, возможно, ожидал более длительной артиллерийской подготовки. Бакинцы, под командованием своего отважного армянского полковника Пирумова (Пирумяна), подошли очень близко к северному углу Далан-Гёза, прежде чем их обнаружили. После ожесточенного боя одна рота бакинцев взобралась по стенке и проникла в форт. Остальные последовали за ними. Несколько часов внутри шел штыковой бой, и на рассвете 12 февраля Далан-Гёз оказался в руках русских. Это был серьезный успех, достигнутый ценой нескольких сот убитых и раненых. Еще один начальный успех пришелся на долю 156-го Елизаветпольского полка, который прошел по ущелью Той и овладел высотой Кючюктой, расположенной юго-восточнее форта Чобан-Деде^[211]. Таковы оказались результаты ночных операций накануне первого дня штурма.

В течение первого дня (12 февраля) турки, сосредоточив свой артиллерийский огонь на Далан-Гёзе, начали серию яростных контратак с целью вернуть форт. Одна за другой последовали 8 атак. Люди Пирумова внутри форта сражались в исключительно трудных условиях. Не раз у них подходили к концу боеприпасы, поскольку связь с остальными бакинцами вне форта постоянно прерывалась интенсивным огнем турок. Однако Пирумов удерживал форт до конца дня; из 1400 солдат у него осталось только 300 человек, способных держать в руках оружие (многие из них тоже были ранены). Ночью защитников форта сменили другие роты 153-го.

Позднее, 12 февраля, 156-й Елизаветпольский полк начал атаку на Чобан-Деде. Но оказалось, что гора – высокая и крутая, а скалы – скользкие, и карабкаться по ним в темноте было исключительно трудно. В течение ночи нескольким елизаветпольцам удалось подобраться к самым стенам форта, но на рассвете их обнаружили и сняли пулеметным огнем.

Налево от полков 39-й дивизии^[212] отряды 5-го Кавказского стрелкового и 263-го полков пытались подойти к Кабурге и фортам Ортаюка, но потерпели неудачу и понесли бессмысленные потери.

И опять же слева отряд Докучаева с самого утра 11-го числа продвигался вперед по тропе, ведущей во фланг Паландёкена. Но тропа терялась в темноте, и 155-й Кубанский полк и два батальона 5-го Кавказского стрелкового полка провели ночь на высоком плато, продуваемом насквозь ледяными ветрами. Условия ночевки оказались ужасными, и более 600 бойцов (многие потом умерли) получили серьезные обморожения. На следующее утро (12-го) колонна выступила против Геза, но застряла в очень глубоком ущелье, за которым стоял этот форт. Атака была явно неосуществима, и колонне Докучаева пришлось по своим же следам вернуться в «белый ад», где она провела предыдущую ночь. Во время отхода она понесла серьезные потери от артиллерийского огня с форта Гез и фортов Паландёкена.

На крайнем левом фланге грузинский генерал Чиковани со своей дружиной ополчения был более удачлив. Следуя по дороге из деревни Ташкесен, его колонна отразила небольшую атаку турок и подошла на расстояние в полмили к форту Паландёкен-Восток.

В течение первого дня боев войска Воробьева и Волошинова-Петриченко, столкнувшись с огромными препятствиями в виде гигантских снежных заносов, мороза и скал, сумели преодолеть их и медленно спускались широким фронтом по склонам Каргапазара. Их наступление обещало на следующий день принести решающий успех. Однако первые результаты были достигнуты Туркестанскими полками Пржевальского уже вечером того же дня.

Штурм ущелья Гюрджю-Богаз начался рано утром 12-го. Эту атаку очень хорошо спланировали, и, к сожалению для турок, ее очень неэффективно отражал упрямый и узколобый командующий X корпусом. Он посчитал возможным воевать 3 дивизиями в составе 3 независимых формирований, каждая из которых отвечала за оборону своего участка без какого-либо взаимодействия со своими соседями^[213].

Таким образом, когда 12-го числа 32-ю дивизию впервые атаковали, она сражалась без поддержки двух других дивизий.

Генерал Пржевальский сосредоточил 20 батальонов для штурма Кара-Гёбека и ущелья Гюрджю-Богаз^[214]. Только 8 батальонов вели боевые действия в районе Куганса; их целью было привлечь внимание передовых частей противника на крайнем левом фланге.

Главный удар планировалось нанести пятью колоннами:

Колонна 1. Два батальона 14-го полка с полевыми орудиями и 4 гаубицами должны были проследовать по главной дороге, проходящей по ущелью Гюрджю-Богаз через деревню Кара-Гёбек.

Колонна 2. Два батальона 14-го полка должны были выполнить маневр охвата, двигаясь по тропе, идущей через Каргил-Даг – от Кизилкилисе к Гюнгёрмезу, у истока Думлу-Чая. Эта река течет позади и к югу от отдельно стоявшей высоты^[215], на которой располагался форт Кара-Гёбек.

Колонна 3. К западу от 2-й колонны 16-й полк должен был выполнить глубокий охват от района Зинавур по тропе, которая шла по Думлу-Дагу и проходила между двумя пиками этого хребта^[216].

Колонна 4. 18-й полк должен был выдвинуться по тропе на восток от дороги – на Гюрджю-Богаз, идущей параллельно с ней по склонам Кандил-Дага.

Колонна 5. Еще дальше к востоку 17-й полк должен был дойти до южной оконечности ущелья Гюрджю-Богаз и оказаться в точке, расположенной между местом впадения Думлу-Чая в Кёшк-Чай и слиянием Кёшк-Чая с Кара-Су.

20-й полк находился в резерве.

Все колонны столкнулись на своих маршрутах с очень трудными условиями. Два батальона 14-го полка, которые шли по главной дороге по хребту Гюрджю-Богаз, вскоре попали под сильный огонь артиллерии с форта Кара-Гёбек. Два других батальона этого же полка, маршировавшие западнее ущелья, совершили бросок и уже утром 12-го начали спускаться к деревне Гюнгёрмез. 16-й полк совершил тяжелый переход через Думлу-Даг. К востоку от этого ущелья 18-й полк, продвигавшийся по склонам Кадил-Дата, в 3 часа пополудни захватил деревню Кара-Гёбек, а отряды 17-го уже появились к югу от форта.

Пржевальскому удалось сосредоточить сильную артиллерийскую группу внутри и вокруг деревни Кара-Гёбек и подвергнуть форт сильному обстрелу. Вскоре прогремел мощный взрыв, который русские посчитали результатом своего обстрела, но этот взрыв, очевидно, раздался еще до начала отхода турок. Солдаты 14-го и 18-го полков вскоре обнаружили, что форт уже оставлен. В ночь с 12 на 13 февраля Юденич мог быть вполне доволен результатами, достигнутыми в первые 24 часа штурма Эрзерума. Форты Далан-Гёз и Кара-Гёбек были взяты; войска Пржевальского продвинулись гораздо южнее Кара-Гёбека; турецкие резервы оказались прижаты к земле смелыми атаками 39-й дивизии; Воробьев продолжал спускаться, почти не встречая сопротивления; и донские пешие батальоны наступали, несмотря на то что им преградили путь сугробы почти двухметровой высоты.

На следующий день (13 февраля) сопротивление турецкого X корпуса по всему фронту обороны усилилось. 13-й и 15-й Туркестанские полки медленно продвигались в районе Кучанса, на крайнем правом фланге русских войск, а 16-й полк во время тяжелого подъема на гору Думлу-Даг наткнулся на сильное сопротивление противника. В ущелье Гюрджю-Богаз турецкая 32-я дивизия оказывала упорное сопротивление в долине реки Думлу-Чай, особенно на высоте 2410 м (под Келеворетом). После полудня 14-й полк овладел Гюнгёрмезом, однако 18-й полк, даже при поддержке 20-го полка из резерва, так и не смог продвинуться вперед.

17-й Туркестанский полк на реке Кёшк-Чай встретили вступившие в бой свежие части турецкой 31-й дивизии. Судьба ущелья Гюрджю-Богаз теперь зависела от успешных действий Воробьева и Волошинова-Петриченко.

Донские пехотинцы последнего, преодолев невероятные трудности и потеряв целый батальон, замерзший во время бурана, поздно вечером вышли к деревне Кёшк. Стрелки Воробьева, продвигаясь вдоль отрога Каргапазара под названием Олуку, вступили в бой с частями 18-й дивизии XI корпуса, взятой из резерва.

На других участках фронта русская 39-я дивизия не возобновляла попыток атаковать форт Чобан-Деде; далее к югу обстановка тоже осталась без изменений. Но Махмут Камиль по-прежнему держал на позиции не менее 5 дивизий^[217], по-видимому еще не осознавая, что северному сектору его фронта грозит опасность.

День решающих действий в ущелье Гюрджю-Богаз пришелся на 14 февраля: здесь шли бои за форт Тафет и южный выход с перевала. Довольно поздно турецкий главнокомандующий выдвинул части 34-й дивизии, чтобы усилить попавшие в тяжелое положение 31-ю и 32-ю дивизии. Турки продолжали оказывать сопротивление в районе Келеворета, Чипака и Аг-Дага, а форт Тафет был атакован с трех сторон 17-м Туркестанским полком, Донской пешей бригадой и 13-м Кавказским стрелковым полком (то есть первыми полками Воробьева, дошедшими до этого перевала). Форт в конце концов был взят; русские захватили 20 орудий и 1,5 тыс. человек пленными. А тем временем приближались другие полки дивизии Воробьева; в конце дня они уже спускались с горы Гюней к Хинесу – в долине Кара-Су. Это и был запланированный прорыв. Чтобы расширить его, в бой бросили 2 батальона 154-го Дербентского полка, от которых требовалось поддержать левый фланг Воробьева на Олуку-Дare, где противник продолжал упорно сопротивляться. К концу дня по всему фронту – от Ак-Дага до Олуку – русские стояли уже на краю долины Кара-Су. На остальных участках фронта они давили на противника, не пытаясь нанести решающий удар.

Утром 15 февраля русская воздушная разведка доложила о необычайно оживленном движении на улицах Эрзерума и многочисленных обозах, двигавшихся на запад. В 9:40 утра Пржевальский получил депешу от Юденича: «Турки отступают от Деве-Боюна. Вы получаете в подчинение 4-ю Кавказскую стрелковую дивизию и Донскую бригаду. Следуйте на Эрзерум и захватите его с севера». Несколько позже Сибирская казачья бригада перешла в подчинение Пржевальского и получила приказ наступать на Илиджу, чтобы отрезать туркам пути к отступлению.

Однако турки решили отойти с боями. Слева 30-я дивизия все еще удерживала перевал, ведущий через Думлу-Даг в Хашкванк. Под Канбером 14-й Туркестанский полк был контратакован частями 32-й дивизии. 31-я и 34-я дивизии XI корпуса оказали сильное сопротивление Туркестанским полкам, Донской пешей бригаде и стрелкам Кавказского полка, наступавшим по фронту на Ак-Даг, Хине и Кесемехмет.

А тем временем Дербентский и Елизаветпольский полки атаковали Чобан-Деде, который турки вскоре оставили без особого сопротивления^[218]. Ко второй половине дня все форты внешнего кольца захватили русские. Вечером солдаты 155-го Кубанского полка, находившиеся на восточной стороне глубокого ущелья Яглиан, увидели большой взрыв в форте Тез. Пересечь ущелье в темноте оказывалось невозможным, и его заняли только на следующее утро. Форты Паландёкена 15 февраля продолжали сопротивление. Чиковани не мог предпринять серьезной атаки на них, имея в своем распоряжении лишь дружину ополчения.

В ночь с 15-го на 16-е турецкие арьергарды пытались остановить наступление русских на форт Сивишли и полевые позиции вокруг него. Бой продолжался всю ночь до 5 утра; турки понесли тяжелые потери, и их отход из Эрзерума стал беспорядочным. Никто не попытался оборонять ни старые форты 1877 г., ни еще более старые стены Эрзерума. В 7 утра 16-го Терский казачий полк вошел в Эрзерум. За ним следовали подразделения 263-го полка и 5-го Кавказского стрелкового полка^[219].

Хотя благодаря воздушной разведке Юденич располагал информацией об уходе турок из Эрзерума, преследование их оказалось менее эффективным, чем могло бы быть, – из-за его собственной ошибки. Его приказ от 15 февраля, отданный утром Пржевальскому (выступить на Эрзерум и взять его с севера), не позволил командующему II Туркестанским корпусом выдвинуть части Воробьева на Илиджу по северному берегу Кара-Су. Воробьев ночью 15-го вышел к реке – к северо-востоку от Эрзерума – и попросил у Пржевальского разрешения следовать в Илиджу. Пржевальский не захотел поддержать его инициативу, поскольку оставалось еще неясным, станут ли турки защищать старые укрепления 1877 г. и городскую стену или нет. Эта решающая ночь позволила отступавшим турецким колоннам беспрепятственно достичь Илиджи. Что касается собственных Туркестанских полков Пржевальского, то они весь день 16-го вели бои с упорно сопротивлявшимся турецким арьергардом на позиции, располагавшейся между Арзити и Кара-Су. Настоящее преследование началось только в ночь с 16 на 17 февраля и продолжалось весь следующий день.

В Эрзеруме русские захватили 327 орудий. Пленных было не очень много: около 5 тыс. (гораздо больше захватили во время преследования). Потери турок убитыми и ранеными составили не менее 10 тыс. Русские потеряли 1 тыс. убитыми, 4 тыс. ранеными и столько же – обмороженными^[220]. Если суммировать все потери (под Кепрюкёем, при штурме Эрзерума и разгроме турецкой 3-й армии), то Кавказская армия потеряла 17 тыс. офицеров и солдат^[221].

Глава 30
Последствия падения Эрзерума. Операции на стратегических флангах в конце марта 1916 г.

Под прикрытием арьергардных боев, которые шли на позициях Деве-Боюн, основная часть пяти дивизий IX и XI корпусов сумела избежать окружения на Эрзерумской равнине. 15 и 16 февраля турецкие колонны миновали Илиджу, где сходилось несколько дорог, ведущих в глубь страны. К утру 16-го отступление турок стало беспорядочным, а в войсках, покинувших Паландёкенские позиции, оно превратилось в настоящее бегство.

Юденич прибыл в Эрзерум в полдень 16 февраля и сразу же приступил к организации преследования. Взяв с собой два казачьих полка, елизаветпольцы и кубанцы форсированным маршем двинулись на Илиджу, а южнее тем же темпом шла другая конная колонна. Илиджа была взята после ожесточенного боя в ночь с 16-го на 17-е. Здесь и южнее Эрзерума захватили еще 30 орудий и 3 тыс. пленных. В ту же ночь и на следующий день (17-го) батальон 17-го Туркестанского полка и сибирские казаки, которые шли в авангарде корпуса Пржевальского, окружили под Кара-арзом, к северу от Илиджи, турецкий арьергард (остатки 34-й дивизии XI корпуса) и захватили еще 2 тыс. пленных и 12 орудий.

Турецкое отступление, как всегда, привело к массовому дезертирству, поэтому к потерям в боях за Эрзерум надо приплюсовать еще около 10 тыс. человек – в основном пленных и дезертиров. От армии Махмут Камиля осталось не более 25 тыс. солдат и 30 или 40 орудий, а ее боевой дух был сломлен. Бойцы X корпуса еще сохраняли остатки мужества, но потери в 31-й и 32-й дивизиях были так велики, что численность корпусов снизилась до 12 тыс. человек. В XI корпусе почти полностью уничтожили 34-ю дивизию, а в двух других осталось не более 5 тыс. боеспособных бойцов. В состоянии близком к распаду 3-я армия продолжала свое отступление на запад, отчаянно нуждаясь в подкреплениях.

С 17 по 19 февраля казаки ускорили преследование. IX и XI корпуса шли маршем по долине Западного Евфрата (Кара-Су) в Аш-Кале, а X корпус двигался по трудным, занесенным снегами тропам на северо-запад, в Байбурт. Не доходя до Аш-Кале, казаки 20 февраля наткнулись на турецкий арьергард, занявший сильную позицию под Абдалджиком. Вскоре сюда подошли елизаветпольцы и бакинцы, имевшие 4 батареи, и после двухдневных тяжелых боев выбили турок с этой позиции, захватив селение Аттт-Кале^[222].

Пока штаб 3-й армии следовал в Эрзинджан, турецкий арьергард снова занял позиции по обеим сторонам от Байбуртской дороги в районе Сапдирана и Шехир-Дереси. Исходя из доклада разведки о том, что местность в районе Мамахатуна удерживается малыми силами, Юденич сформировал специальный фланговый отряд (основу которого составил 154-й Дербентский полк), приказал ему двинуться по долине реки Тузлы на Мамахатун и обойти Думанли-Даг с юга.

Марш занял некоторое время, но 13 февраля фланговая колонна достигла Кумсора в долине реки Тузлы и 15-го вступила в бой с турецкими войсками возле Парсиника. Противник был отброшен, и на следующий день русские вошли в Мамахатун, где захватили 800 пленных и 5 орудий. 17 февраля войска Юденича заняли Котур, в котором располагался мост через Кара-Су. Вся излучина реки к западу от Мамахатуна перешла в руки русских, которые приступили к подготовке к маршу на Эрзинджан. Эрзерумская операция, начатая битвой за Кёпрюкёй, подошла к своему логическому концу.

Тем не менее оккупация Эрзерумской равнины русскими не была завершена, поскольку турки продолжали удерживать Байбурт. В районе этого города туркестанцы Пржевальского столкнулись с упорным сопротивлением частей X корпуса и батальонов пограничной охраны. Байбурт располагается в крутом изгибе реки Чорох^[223], и Пржевальский планировал штурмовать город с трех сторон.

Четыре пластунских батальона, 13-й Туркестанский полк и казаки Сибирского полка были отправлены вверх по долине Чороха, в район его среднего течения. Путь им преграждали только 5 или 6 батальонов турецких пограничников и несколько нерегулярных формирований, однако пограничники прекрасно знали местность и оказались упорными и умелыми бойцами. Рельеф местности, по которой шли в Испир туркестанцы и казаки, в особенности если сравнить его с высокогорьем, которое пришлось совсем недавно преодолевать солдатам Пржевальского, был не очень сложным, но в долине среднего течения Чороха турки упорно отстаивали каждое ущелье. Древний город Испир^[224] был взят 23 февраля.

Чорохский отряд продвигался на запад довольно медленно, и в следующем месяце, из-за постоянных стычек и перестрелок с врагом, сумел дойти только до Данзута, расположенного у подножия Яманли-Дага (в районе Ахпунуза и Хозахпура). До Байбурта оставалось еще километров 25–30 на юго-запад, но испирской колонне было приказано остановиться, поскольку даже при ее неспешном продвижении другие колонны не могли ее догнать.

С огромным трудом 15-й и 16-й Туркестанские полки спустились с Думанли-Дага в глубокое, узкое ущелье, где берет свое начало Чорох. Попытка установить связь с Испиром (уже занятым русскими) через Кара-хане стоила 15-му полку потери нескольких сот человек, замерзших в пути. Одновременно на юге части третьей колонны Пржевальского (17-й и 18-й Туркестанские полки) пробили себе путь по обрывистым ущельям левобережных притоков верхнего Чороха, Курта и Масата. В этом отдаленном районе в первой половине марта больше недели шли бои между туркестанскими стрелками и подразделениями турецких 30-й и 31-й дивизий. К 23 марта войска Пржевальского заняли позиции протяженностью от 30 до 50 км юго-восточнее Байбурта: Вартапик в верхнем течении Чороха, Сёгдольтю и Сагирдан. На своем левом фланге, под Денджиком, Пржевальский установил связь с 39-й пехотной дивизией.

Наступление к западу от Эрзерума стало последним этапом Эрзерумской операции. Она прошла без крупных потерь и на позициях I Кавказского корпуса, располагавшегося в долине Кара-Су, завершилась быстрее, чем в диких горах, которые окаймляли долину Чороха. Здесь потерь было больше, а бои не привели к окончательной победе, поскольку взять Байбурт не удалось. Для новых операций требовалось провести перегруппировку войск, кроме того, следовало соблюдать осторожность. В конце зимы в турецких войсках ожидалось прибытие крупных подкреплений на протяжении всего фронта – от озера Ван до Черного моря. Таким образом, после 25 марта для корпусов Пржевальского и Калитина наступил период затишья. А тем временем на обоих стратегических флангах были доведены до конца операции, запланированные как единое целое с Эрзерумской.

На крайнем левом фланге русского фронта остатки IV Кавказского армейского корпуса^[225] получили приказ овладеть Мушем и Битлисом. Юденич в качестве подкрепления смог выделить из состава I Кавказского корпуса лишь один батальон 6-го Кавказского стрелкового полка. Войска Ван-Азербайджанской группы получили приказ действовать совместно с IV Кавказским корпусом. Наступление планировалось вести тремя колоннами: правая должна была двигаться от Хиниса в сторону Муша, центральная – из Малазгирта на Битлис, а левая – обеспечивать им поддержку, наступая по южному берегу озера Ван^[226].

Турки силами 106-го и 107-го пехотных полков и кавалерии заняли мощную позицию, прикрывавшую два перевала, по которым проходили две самых лучших тропы из Хиниса в Муш: первая – у Мулла-Халила, а вторая (длиной 10 км) – северо-западнее ее и севернее Гюмгюма.

Назарбеков отправил два батальона и одну батарею с приказом завязать бой под Мулла-Халилом. Четырем батальонам с полком казаков при одной батарее он велел осуществить глубокий обходной маневр южнее Кара-Кёпрю и прорваться в долину Мурат-Су с тыла. Одновременно один батальон 7-го полка должен был подняться по крутому склону Бикгёл-Дага и попытаться окружить турок с запада.

Как потом выяснилось, левая колонна (составлявшая главную силу) продвигалась слишком медленно и заблудилась. Меньшая группа, оставленная под Мулла-Халилом, вынуждена была три дня сражаться в окопах с превосходящими силами противника. Положение спас только героический поступок одного батальона 7-го полка, которому удалось пройти по крутым склонам Бингёл-Дага и добраться до Гюмгюма на турецком фланге.

Турки поняли, что окружены, и отошли в направлении Муша. Русские войска бросились за ними вдогонку и встретились у Чарбухура (10–14 февраля). Утратившие мужество турки даже не пытались оборонять город Муш, и 16 февраля, в день падения Эрзерума, в него вошел 1-й Лабинский казачий полк.

Абациев между тем медленно продвигался вперед. Район к югу от Мурата из-за турецких и русских маршей и контрмаршей в предыдущем году совершенно обезлюдел: начали дело налеты банд с обеих сторон, а голод (как результат повальных реквизиций) и эпидемии его довершили. Часть армянского населения перебежала на российскую территорию, а другая была депортирована местными властями, в которых ведущую роль играли младотурки. Мусульмане оказались не в лучшем положении; они тоже страдали от голода, эпидемий и периодических бандитских налетов. Выжившие после резни, прихватив с собой остатки домашнего скота, они бежали во внутренние районы Малой Азии. Богатая и цветущая когда-то долина Мурат-Су, расположенная к югу от Малазгирта, была опустошена и заброшена, и животные в обозе Абациева страдали от недостатка фуража. Несмотря на использование выносливых бактрийских верблюдов, которые могли перевозить в два раза больше грузов, чем лошади и мулы, колонны снабжения работали плохо и нуждались в сильной охране, поскольку вся долина кишела бандами оголодавших курдов. Абациеву пришлось оставить почти все свои кавалерийские части и орудия в тылу, и 20 февраля он прибыл в Татван всего лишь с батальоном 6-го Кавказского стрелкового полка, дружиной и 2 казачьими сотнями при 2 горных орудиях.

Понимая, что сил для наступления на Битлис у него недостаточно, Абациев обратился за помощью к Назарбекову. Подкрепления прибыли из Муша и Вана^[227], и 27 февраля Абациев выдвинулся на Битлис с 5 пехотными батальонами, 5 дружинами и 12 орудиями.

Турки приготовились обороняться на укрепленной позиции в пригородах Битлиса. Она была достаточно сильной, поскольку находилась в узкой Битлисской долине, ограниченной с обеих сторон горными грядами, которые нельзя было ни преодолеть, ни окружить. Абациев решил провести внезапную ночную атаку силами одной пехоты безо всякой артподготовки. Он выбрал ночь с 2 на 3 марта. Несмотря на метель, кавказские стрелки без единого выстрела приблизились к позициям турок и бросились в штыки. После нескольких часов ожесточенного рукопашного боя позиция была взята. Все турецкие орудия (20) и тысяча солдат попали в плен. Турки бежали на юг, в направлении Сирта.

1 марта в Диярбакыр прибыли первые части подкреплений Мустафы Кемаль-паши для Кавказского фронта. Но они появились слишком поздно и защитить долины Муша и Битлиса, а также ворота в Тавр и в долину среднего течения Евфрата уже не смогли.

Вдобавок к совместным операциям с IV Кавказским корпусом генерал Чернозубов, командующий Ван-Азербайджанской группой, решил устроить демонстрацию к югу от озера с тем же названием. В районе города Урмия была сосредоточена 3-я Забайкальская казачья бригада; она прикрывала границу до самой Ушны. Патрули двух Кубанских казачьих полков и 4-й Армянской дружины, стоявших в районе Судж-Булака, обследовали местность до перевала Рувандиз и выяснили, что в районе между Мосулом и Рувандизом численность турецких войск возрастала^[228].

На крайнем правом фланге русского фронта генерал Ляхов 1 февраля начал отвлекающий маневр против турецких войск, располагавшихся на Черноморском побережье. И если передислокация войск в районе Муша и Битлиса вряд ли смогла бы отвлечь на себя турецкие силы из района Эрзерума, то решительные боевые действия на побережье Лазистана вполне способны были удержать в Трапезунде все турецкие войска, переброшенные морем из Стамбула в Эрзерум.

Побережье к западу от Трапезунда и Гиресуна очень похоже на окрестности Батума, где русские в 1877–1878 гг., воюя среди отвесных скал, глубоких ущелий и густых лесов Акаристана, потерпели крупное поражение. Опыт тех лет показал: не добившись господства своего флота в этом районе моря и не имея поддержки со стороны военно-морских сил, ожидать победы в береговых операциях не стоит. Уже в ходе нынешней войны боевые действия под Хоной убедили Ляхова в том, что без обстрела корабельными орудиями окопавшегося противника, который обороняет многочисленные боковые долины, столь характерные для побережья Лазистана, ему не обойтись.

Ляхов решил дождаться прибытия в Батум сильной морской эскадры и только после этого начать бои за турецкие позиции позади реки Архавы^[229].

Эта позиция, расположенная в 6 км к западу от Архавы, имела хорошо оборудованные траншеи и отличные сектора обстрела для пулеметов. Ее удерживали 7 или 8 турецких батальонов при 8 орудиях.

Утром 5 февраля русская эскадра открыла огонь по турецким окопам и перепахала их. После полудня турки уже готовились покинуть свои позиции, когда неожиданная стремительная атака 19-го Туркестанского полка вынудила моряков прекратить обстрел. На следующее утро он возобновился, и турки покинули свои позиции, оставив позади 500 убитых. Русские потеряли 160 человек, причем погибли они совершенно напрасно. Точно так же развивались события и под Видже, где 15 и 16 февраля «Ростислав» своим огнем выкурил турок из окопов за рекой Видже.

Относительно быстрое продвижение русских войск по прибрежной тропе, шедшей в Ризе, вдоль не тронутого войной побережья Лазистана, сильно встревожило турецкое командование. Из Трапезунда перебросили несколько батальонов. Оборонительную позицию для войск, отходивших из Видже, выбрали очень удачно. Она располагалась за рекой Бюйюк-Дере, примерно в 15 км к западу от Видже и в 6 км к востоку от маленького рыбацкого порта Атина. Эта позиция была очень сильной от природы, поскольку скалы, тянувшиеся на запад до самой Бюйюк-Дере, обрывались в море совершенно отвесно. Долина этой реки, как явствует из ее названия, довольно обширна, и атакующие войска должны были пересекать большое пространство под огнем. Ущелье, по которому протекает река, имеет отвесные стены, а сама река весьма глубока. На ней имеется только один-единственный брод.

Все это генерал Ляхов обсудил на специальном совещании с морскими офицерами; они выдвинули принятое затем предложение – высадить десант в тылу турецкой позиции, где-то возле Атины. Идея этого десанта появилась еще в начале совместных операций армии и флота. Для каботажного плавания в Черном и Азовском морях был создан специальный тип небольших судов с малой осадкой, названных «элпидифорами», которые брали на борт 1–1,5 тыс. т груза. Специально приспособленные для доставки товаров в мелководные устья черноморских рек и небольшие гавани на побережье, где не было погрузочных средств, они имели двигатели и помещения для команды на корме. Спереди у этих довольно длинных судов располагались обширные трюмы, и, когда они пустовали, корма проседала, а нос задирался. Это позволяло элпидифорам подходить очень близко к берегу. Ляхову эти суда показались весьма подходящими для перевозки войск и быстрой высадки десанта. Испытания в районе Батума прошли успешно; было принято решение высадить в тылу противника – в районе Бюйюк-Дере – десант в составе 2 батальонов пехоты при 2 горных орудиях.

4 марта в устье Бюйюк-Дере появились «Ростислав», «Кубанец» и четыре эсминца, которые в течение нескольких часов обстреливали турецкие позиции. Одновременно с этим в восточной части долины наблюдалось движение русской пехоты. В тот же вечер два элпидифора в Батуме взяли на борт два пластунских батальона, а на транспорт погрузили орудия и лошадей. В сопровождении двух эсминцев суда перешли в Хопу, откуда в течение ночи, соблюдая светомаскировку, проследовали в Арину. Сюда они прибыли после 5 часов утра, и без четверти шесть первый элпидифор начал высадку войск. Она продолжалась 25 минут. Через четверть часа второй элпидифор выгрузил на берег кубанских стрелков. Турецкие посты заметили противника и начали стрелять только после того, как вся русская пехота оказалась на берегу. Один эсминец открыл ответный огонь. Когда рассвело, турки увидели приближавшийся к берегу транспорт (с лошадьми и орудиями на борту), который сопровождали три эсминца и «Ростислава».

Пластуны выступили в направлении Атины, где взяли в плен две роты противника. Как только турки узнали о том, что у них в тылу высадился русский десант, они побросали свои позиции и поспешно бежали в горы. Операция завершилась без потерь.

Не испытывая недостатка в энергии и инициативе, генерал Ляхов решил без промедления развить свой успех. В зоне досягаемости его войск оказался Ризе, первый настоящий (хотя и небольшой) порт к западу от Батума. В ночь с 6 на 7 марта в Манаври был высажен еще один десант, причем турки не оказали практически никакого сопротивления.

8 марта русские войска заняли Ризе и тут же отправили патрули к реке Калопотамос, протекавшей восточнее небольшого города Оф. Здесь продвижение черноморского десантного отряда было временно приостановлено. Дойдя до Ризе, генерал Ляхов оказался всего лишь в 50 км от Трапезунда. Он достиг стратегического успеха, который, к сожалению, не получил развития^[230].

Глава 31
Баратов в Персии с декабря 1915 по март 1916 г.

Появления русских войск недалеко от Тегерана оказалось достаточно, чтобы расстроить авантюрный немецкий план путча в Персии, однако его участникам удалось уйти, устроив предварительно беспорядки в Куме и Хамадане. К 1 декабря 1915 г. 1-я Кавказская казачья дивизия была в полном составе сосредоточена в Казвине. Не дожидаясь подхода остальных сил, генерал Баратов 3 декабря отправил одну бригаду в Хамадан. Древний город взяли после короткого боя с персидскими жандармскими частями и вооруженными добровольцами на перевале Султан-Булак. Неделей позже бригада казаков подошла к городу Кум и обратила в бегство еще 3 тыс. персидских жандармов вместе с «демократической» фракцией персидского меджилиса. 20 декабря Кум был взят без боя. Баратов оставил в этом городе один полк, велев его командиру присматривать за Кашаном, где укрылись взбунтовавшиеся политики и их охрана. Еще один полк отправили в Бурунжирд, центр района, который населяли воинственные племена Луристана, но здесь население оставалось нейтральным.

А тем временем граф Каниц и весь персонал немецкого и австрийского посольств с несколькими вооруженными посредниками обосновались в Керманшахе. Маршал фон дер Гольц командовал теперь войсками в Ираке и считал своим долгом помочь дружественным политикам в Персии. Он послал в Керманшах турецкий батальон регулярных войск и горную батарею, за которой вскоре последовали еще 3 батальона.

Войска Баратова очень быстро сосредоточились в Хамадане. Между 15 и 20 декабря прибыла Кавказская кавалерийская дивизия, а батальоны 2 пограничных полков шли маршем из Казвина. 25 декабря драгуны и казаки вступили в перестрелку с противником у Асадабада. 13 января 1916 г. они двинулись маршем на Кангавар, где произошел более серьезный бой с приверженцами графа Каница, которых поддержал один-единственный (и неудачливый) турецкий батальон. Отряды Каница были с легкостью рассеяны, и турки отступили с потерями. С этого дня имя графа Каница больше нигде не упоминается, и о нем никто не слышал. Возможно, этого склонного к авантюризму дипломата убили его же добровольцы.

К концу января войска Баратова насчитывали 8–10 тыс. бойцов с 22 орудиями и были сосредоточены в Хамадане^[231].

Великий князь Николай приказал Баратову ликвидировать центр сопротивления, который еще существовал в Керманшахе. Здесь находились части турецкой пехоты и артиллерии под командованием немецкого майора Бонна. Четыре турецких батальона были усилены приблизительно 6 тыс. персидских жандармов и нерегулярных бойцов под командованием офицеров шведской миссии. Войска противника были разбросаны по разным местам: 3 тыс. персидских жандармов и курдов находились в Нихавенде, на дороге Кангавар – Бурунжирд, а другие подразделения – в Сине и в других местах. 8 февраля казаки и драгуны рассеяли войска в Нихавенде и заняли Даулатабад. 22 февраля турецкая регулярная пехота и несколько отрядов были легко разбиты под Синой; 26-го числа Баратов вошел в Керманшах, а через несколько дней – в Кашан. Казаков оставили в Сине и Бижаре для охраны турецкой границы.

К 1 марта Баратов мог считать свою задачу в Персии выполненной. Он оставил пехоту и казаков в Керманшахе, разослав отряды в Даулатабад, Султанабад и Кашан. Одна часть драгун встала в Казвине, а другая – Хамадане. Казалось, что в Персии наступил мир и покой. Тем не менее политические и стратегические проблемы вскоре вовлекли войска Баратова в новую экспедицию, которая оказалась не такой успешной, как первая.

Глава 32
Кавказский фронт в апреле 1916 г. Трапезундская операция

Известия о падении Эрзерума дошли до Энвер-паши во время его инспекционной поездки по Сирии и Палестине во второй половине февраля. Вице-генералиссимус отменил запланированную поездку в Ирак и спешно вернулся в столицу (8 марта).

Для человека с темпераментом Энвера жесткие меры – всегда самые предпочтительные, и первой, самой простой из них стала отставка Махмут Камиля. На посту командующего 3-й армией его сменил Вехип-паша, который уже завоевал себе отличную репутацию в Дарданеллах^[232].

Требовалось срочно укрепить разгромленную 3-ю армию, однако Энверу не удалось ускорить движение подкреплений, которые уже вышли в путь. К марту только 3-я кавалерийская дивизия прибыла в район, расположенный между 3-й и 2-й армиями. Другие дивизии, которые должны были войти в состав 2-й армии, тоже находились в пути, но им предстояло еще дойти до Улу-Кишла, станции на Багдадской железной дороге, которая оказалась забита войсками и группами 2, 6 и 4-й дивизий, которые перебрасывали в Ирак. Многие надеялись, что после личной инспекции районов Тавра и Алеппо вице-генералиссимус поймет, с какими трудностями сопряжена переброска войск, но, составляя свои новые и (как всегда) обширные стратегические планы, он совсем упустил из виду, что пропускная способность турецкой железнодорожной системы сильно ограничена. Эти планы родились через несколько дней после возвращения Энвера в Стамбул, в результате бесед с его германскими друзьями – фон Лоссовом и Бронсартом фон Гиллендорфом.

Энвер решил нанести нечто вроде «решающего удара» по русской Кавказской армии. 3-я армия, усиленная V корпусом, должна была атаковать русских по всему фронту между Кара-Су и черноморским городом Оф. А тем временем главные турецкие силы он хотел сосредоточить под Харпутом и Диярбакыром для наступления по линии Киги – Огнот – Муш – Битлис с целью окружения основной части русской армии и создания угрозы для ее тыла. Эта задача была поручена 2-й армии, командовать которой назначили маршала Иззет-пашу^[233].

Такому неисправимому дилетанту, как Энвер, этот план, должно быть, казался очень умным и впечатляющим, как это пояснялось в короткой директиве. Она была проиллюстрирована кратким обзором, где указывались только главные пункты сосредоточения и наступления войск. Но все это оказалось убедительным только на бумаге. Время, отпущенное на сосредоточение турецких войск, было рассчитано неверно, с обычным для Энвера безответственным оптимизмом, а весь замысел основывался на предположении, что русская Кавказская армия в течение трех самых подходящих месяцев для ведения военных действий будет безучастно стоять на занятых ею позициях^[234].

Условия для сосредоточения 2-й армии были еще хуже. Переброска одной дивизии из Босфора в Улу-Кишла занимала 13 дней. Поскольку эта линия обслуживала также Сирию и Ирак, то, чтобы перебросить в район Тавра 11 дивизий 2-й армии, нужно было затратить несколько месяцев. Из Улу-Кишла в район Харпут – Киги войскам требовалось пройти маршем не менее 900 км (из которых 300 – по плохим горным тропам). Когда в середине марта первые части 2-й армии еще только прибывали в Диярбакыр, простой расчет, должно быть, убедил Энвера, что новые места расположения она займет не раньше 1 августа.

Энвер закончил разработку своего нового наступательного плана через несколько дней после захвата русскими Ризе. Быстрый и легкий успех совместных операций Ляхова навел Юденича на мысль о необходимости немедленных действий против Трапезунда. Захват этого порта, самого лучшего внутреннего рейда на всем северном побережье Анатолии, стал для русских, желавших закрепиться в Эрзеруме, насущной необходимостью^[235]. В то же самое время без овладения Трапезундом было невозможно расширять операции в районе Эрзинджана и внутренних районов Анатолии.

Императорская Ставка была довольна успехами Кавказской армии, а генерал Алексеев очень ценил Юденича^[236]. В России только победы Кавказской армии могли рассеять уныние, воцарившееся после большого отступления в Польше в 1915 г. Тем не менее в русском Генеральном штабе не изменили прежнего мнения о второстепенном значении Кавказского фронта. Весьма характерны несколько строчек из письма генерала Алексеева адмиралу Эбергарду: «Исход войны будет зависеть главным образом от того, как будут развиваться события на Европейском театре, то есть Франко-Бельгийском и нашем собственном Западном. Наш европейский стратегический фронт (протяженностью более 1200 км), неопределенная позиция Румынии, численность и качество войск противника на нашем Западном фронте – все делает нашу военную обстановку настолько серьезной и настолько сложной, что мы не имеем права в настоящее время распылять войска и направлять их на выполнение задач, имеющих второстепенное значение, пусть даже сами по себе они имеют важное значение на отдаленных театрах войны». Это письмо было написано 19 января, в промежутке между Кёпрюкёйской битвой и штурмом Эрзерума. Но даже захват последнего не смог повлиять на мнение Ставки.

Главнокомандующий Кавказским фронтом, со своей стороны, был далек от мысли о большом стратегическом наступлении в Турции. Он только хотел закрепить достигнутое и ликвидировать угрозу возобновления турецкого наступления в Закавказье, которое стало идеей фикс в воспаленном мозгу генералиссимуса. Юденич знал, что многие дивизии турок, высвободившиеся после Галлиполи, будут направлены на Кавказский фронт, и потому разработал соответствующие планы и занялся подготовкой к отражению этой угрозы.

Собственные ресурсы Юденича на Кавказе находились уже на грани истощения. Он мог восполнить потери в зимних битвах за счет призыва резервистов и создания ополчения, но сформировать большое число новых частей ему было не под силу^[237]. Поэтому он произвел перегруппировку частей внутри корпусов^[238].

Юденич всегда уделял много внимания развитию коммуникаций. В течение весенних месяцев узкоколейку, шедшую до Караургана, продлили до Эрзерума. Было предложено продолжить ее до Мамахатума, а потом и до Эрзинджана. Новая линия Маку продолжала строиться от станции Шахтахти через Диадин до Каракилисе, в долине Алашкерт, а ветка линии Маку вскоре соединила Баязет с пунктом на северо-восточном берегу озера Ван, на котором до ранней осени 1916 г. продолжалась навигация. Осенью 1915 г. была пущена в эксплуатацию линия нормальной колеи от Джульфы до Тебриза. В течение последующих месяцев построили боковую ветку – от станции Сафиан до Шериф-хане, на берегу озера Урмия, а на самом озере была создана флотилия легких пароходов и барж^[239]. В то же самое время велись работы по прокладке сотен миль дорог за пределами фронтовых районов. Увеличилось количество автомобилей, а число эскадрилий достигло четырех^[240].

На побережье Черного моря шла подготовка к возобновлению совместных операций, однако у сухопутного и морского командований существовала разница во взглядах. Адмирал Эбергард не хотел предоставлять свои боевые корабли для постоянной поддержки наземных операций. Батум, не имевший ремонтных цехов, не мог считаться подходящей базой для серьезных морских соединений, и чрезмерно осторожный морской главнокомандующий считал оборонительные возможности этого порта недостаточными. Не имея баз на побережье Лазистана, было трудно обслуживать отряд миноносцев. Генерал Юденич, со своей стороны, никак не мог понять, почему мощный Черноморский флот^[241] не может стать полновластным хозяином в закрытом море, в котором противник располагал лишь двумя новыми и пятью старыми линейными кораблями и одним крейсером («Гёбен»).

В феврале Юденич привлек внимание Эбергарда к тому факту, что турецкая дивизия (10-я V корпуса) была переброшена в Самсун морем, и снова потребовал от морского командования положить конец транспортировке турецких войск вдоль побережья Анатолии. Адмирал Эбергард доложил Ставке, что поддерживать постоянное морское патрулирование входа в Босфор практически невозможно, поскольку он находится слишком далеко от Севастополя. Адмирал также указал на трудности (включая угрозу со стороны подводных лодок), с которыми сталкивается постоянная тактическая поддержка сухопутных сил, действующих на побережье Лазистана. Он предпочитал крупномасштабные совместные операции ограниченной продолжительности^[242].

Впрочем, разница во мнениях морского и сухопутного командований имела значение лишь тогда, когда недостаток сухопутных сил сводил все береговые операции только к постепенному продвижению в направлении Ризе. После падения Эрзерума Ставка обещала предоставить Кавказу две пластунские бригады, и Юденич выдвинул план совместной операции против Трапезунда. Ставка не возражала против такого проекта, ибо он был приемлем как для командующего Кавказской армией, так и для адмирала Черноморского флота.

20 марта адмирал Эбергард прибыл в Батум на совещание с Юденичем. Морской главнокомандующий согласился с планом операции и обещал поддержать флот, но уточнил, что будет сотрудничать с ним только в течение четко определенного и ограниченного периода времени, которое потребуется для переброски и сопровождения двух пластунских бригад в Ризе. Войска должны были погрузиться в Новороссийске 1–4 апреля.

В течение второй половины марта в штаб генерала Ляхова в Ризе поступали разные слухи. Их приносили чересчур впечатлительные греки из деревень, расположенных на побережье Черного моря. Они сообщали, что в Трапезунд прибыли турецкие войска (Галлиполийские дивизии) в сопровождении 5 тыс. немцев, что Трапезунд имеет мощные фортификационные сооружения, снабженные орудиями большого калибра. В то же самое время русская морская разведка располагала сведениями, что в Босфоре и Черном море появились несколько германских подводных лодок.

Все это создало атмосферу некоторой нервозности в штабах адмирала Эбергарда и генерала Ляхова, но Юденич не испытывал особого беспокойства. Он допускал возможность прибытия турецких подкреплений в Трапезунд, но не считал это достаточным поводом для ускорения своих действий^[243].

Турецкие сухопутные силы, противостоявшие Ляхову, фактически представляли собой пеструю смесь из регулярных и нерегулярных батальонов (7–8 тыс. бойцов), с которыми он уже имел дело. Располагали 12 орудиями; одна их часть укрепилась на высотах, находившихся к западу от прибрежного городка Оф, а другая – к востоку от него, между двумя реками. Войска Ляхова, получившие небольшие подкрепления, все еще не были готовы к какому-нибудь серьезному действию. Ляхов имел 7 батальонов, стоявших на берегу реки Калопотамос, примерно в 10 км восточнее Офа^[244].

Проходившая от Офа дорога, которая выше в горах превращалась в тропу, вела через отрог Понтийских Альп и заканчивалась в Байбурте. Ляхов опасался, что турки попытаются атаковать его с этого направления, поэтому он послал часть собственного отряда вверх по берегу Калопотамоса для защиты своего левого фланга. Но он переоценил сообразительность противника. Ни одно турецкое подразделение даже не пыталось пройти через заснеженный хребет Понтийских Альп, а войска на побережье предпочли отойти подальше на запад и занять более удачные позиции за рекой Кара-Дере, которая перед впадением в море у города Сюрмене разделяется на два русла. Здесь вместе с несколькими батальонами 10-й пехотной дивизии, переброшенной из Трапезунда, они смогли сосредоточить около 12 тыс. бойцов с 20 орудиями.

Ляхов теперь считал свой отряд не только слишком слабым, чтобы атаковать, но и опасался контрудара со стороны сильного противника, который попытается обойти его с фланга по тропе, идущей по берегу Калопотамоса. 28–30 марта пехота Ляхова продвинулась дальше по побережью до деревни Хумурган. Ее командир все больше и больше нервничал, поскольку до него доходили слухи, которые сильно преувеличивали мощь противника на позиции Кара-Дере. Он торопил Юденича с подкреплениями, а главнокомандующий в свою очередь просил Черноморский флот ускорить транспортировку и выгрузку двух пластунских бригад.

4–5 апреля в гавани Новороссийска 10 транспортов и 12 элпидифоров взяли на борт две пластунские бригады с артиллерийским дивизионом (18 орудий) и обозы. Транспорты вышли 5-го числа вместе с двумя пароходами, оборудованными приспособлениями для перевозки 12 гидропланов; их прикрывали легкие крейсеры^[245] и 4 эсминца.

На следующее утро главные силы русского Черноморского флота^[246] встретили транспортную флотилию в море и стали сопровождать ее на некотором расстоянии, следуя на запад. Погодные условия были отличными.

Юденич прибыл в Ризе рано утром 7-го числа. Здесь его встретил Ляхов, который сообщил ему, что удержать позиции в Кара-Дере его береговому отряду вряд ли удастся. Начало турецкой атаки ожидалось через несколько часов. Этот доклад встревожил Юденича. Он решил отказаться от высадки пластунов в Ризе, которая была согласована с адмиралом Эбергардом, и высадить по крайней мере одну бригаду дальше к западу, у Хумургана, где пластуны могли бы оказать немедленную помощь находившимся под угрозой разгрома войскам Ляхова.

Контр-адмирал Хоменко, командовавший транспортной флотилией, который имел четкий приказ высаживать войска в Ризе, а не в Хумургане, отказался подчиниться приказу главнокомандующего Кавказским фронтом. Тем временем адмирал Эбергард получил доклад о том, что эсминец «Строгий» протаранил немецкую подводную лодку, а также сообщение воздушной разведки о появлении двух субмарин вблизи Трапезунда. Он категорически отказался изменить план и сообщил Юденичу, что из-за угрозы нападения подводных лодок все эскортные и сопровождающие суда после высадки в Ризе должны вернуться на базу в Севастополь.

Однако Юденич был весьма упрям. Он резко возразил, что не нуждается в морской поддержке при высадке в Хумургане. 2-ю пластунскую бригаду, уже находившуюся в Ризе, погрузили на элпидифоры, обслуживавшие войска Ляхова. Эта новая флотилия под прикрытием одного-единственного вооруженного парохода, который имелся в распоряжении Юденича, вышла ночью в море и рано утром 8 апреля, безо всяких преград, высадила 5 тыс. пластунов на берег около Хумургана. 1-я пластунская бригада с артиллерией прошла маршем вдоль берега и достигла линии 10-го числа.

К счастью, разногласие между морским и военным главнокомандующими не имело последствий. Адмирал Эбергард явно преувеличил опасность подводных лодок, но и доклады Ляхова Юденичу о неминуемой турецкой контратаке тоже не соответствовали истине. Зато поспешный отход русских морских сил оказался на руку германскому крейсеру «Бреслау». Этот легкий крейсер 10 апреля неожиданно появился у Хумургана и послал несколько 6-дюймовых снарядов в группу русской пехоты. Через день или два сюда снова пришла сильная русская морская эскадра^[247], готовая присоединиться к Ляхову в последней совместной операции против Трапезунда.

К 13 апреля Ляхов имел уже достаточное количество войск для атаки на позиции Кара-Дере^[248]. Но он по-прежнему опасался, что турки, перейдя главный хребет Понтийских Альп, нападут на его левый фланг, и поставил бригаду ополчения с 6 орудиями под прямым углом к фронту. Главная атака, нацеленная на гору Аху-Даг, была доверена 19-му Туркестанскому полку. Резерв: 21 батальон (20 тыс. пехоты) с 30 полевыми орудиями.

Рано утром 14-го числа «Ростислав» и «Пантелеймон» начали обстрел турецких береговых позиций 6-дюймовыми орудиями (орудия большего калибра не были задействованы). В течение дня по турецким позициям выпустили 1220 снарядов. Их удар произвел огромные опустошения: укрепления были разрушены, позиции орудий сметены, а войска бросились бежать в тыл. К 2 часам дня турки практически полностью оставили прибрежный сектор и начали отступать из Сюрмене в Трапезунд. Русские на правом фланге должны были только дождаться результатов морской бомбардировки. Но на левом фланге туркестанцы бросились в атаку еще до того, как начался обстрел с кораблей. Завязался жестокий бой; находясь вне зоны досягаемости морских орудий, турки всегда мужественно сопротивлялись. Захват берега Ахи-Дага стоил русским 1 тыс. убитыми и ранеными. Это было смелое, но при данных обстоятельствах абсолютно бесполезное выступление.

На следующий день (25-е) турки продолжили свое отступление в Трапезунд, прикрывая его небольшим арьергардом, который закрепился за многочисленными прибрежными речушками. Впрочем, несколько морских снарядов очень быстро выбили их оттуда. 16-го числа войска Ляхова достигли линии, которая проходит через Калафка-Дере и селение Дорана, в 13 км к востоку от Трапезунда. Линейные корабли вернулись в Батум, чтобы пополнить боезапас, а войскам был предоставлен один день отдыха.

18-го числа на русских позициях появилась депутация греческого населения и сообщила генералу Ляхову, что турки ушли из города в ночь с 15-го на 16-е. Ляхов немедленно приказал сильной колонне пехоты выступить в обход с юга и перерезать туркам дорогу на Гюмюшане. 19-го числа эта колонна вступила в контакт с арьергардом противника в районе Джевизлика, расположенного в 25 км от Трапезунда, на главной дороге, шедшей в Гюмюшане. К западу от Трапезунда другая колонна заняла Платану (Полатхане), с ее прекрасным заливом, где русские моряки решили создать свою промежуточную базу.

Глава 33
Англо-русское стратегическое сотрудничество. Наступление Баратова на Каср-э-Ширин, апрель-май 1916 г.

Как уже было сказано, русская императорская Ставка весной 1916 г. не имела ни малейшего желания брать на себя стратегическую инициативу на Турецком театре войны. На Западном фронте готовилось большое наступление, и все внимание генерала Алексеева и его штаба было сосредоточено на его подготовке. Кавказская армия, несмотря на свои блестящие победы, поддерживала состояние активной обороны.

Особенностью Первой мировой войны являлось то, что значение наступательной инициативы на Ближнем Востоке понимали только британцы. Для них был характерен традиционный морской подход к стратегическим проблемам, в то время как русские и французы придерживались континентальной концепции. Если рассматривать всю Первую мировую войну в целом, то становится ясно, что операции в Дарданеллах (хотя и не достигшие своих главных целей) постоянно ослабляли турецкую армию как ударную силу^[249].

В то же самое время она отвлекла на себя основную часть турецких дивизий, когда русские подверглись жестокому прессингу в Польше. Поэтому Дарданелльская кампания на два или три года отсрочила оккупацию Кавказа центральными державами. Обосновавшись летом 1918 г. на Кавказском перешейке и на берегах Каспия, немцы и турки поняли, что прибыли сюда слишком поздно и у них уже нет сил, чтобы воспользоваться экономическими ресурсами и стратегическими перспективами этого региона. Аналогичным образом британские операции в Ираке сдерживали турецко-германское наступление через Персию к границе Афганистана. В последнем, где внутренняя обстановка для центральных держав складывалась относительно благоприятно, немцы могли бы создать отличную передовую базу для действий против Индии и Туркестана. Таким образом, британские кампании в Палестине, Сирии и Иране, а также операции союзников в Македонии внесли весомый вклад в окончательный разгром центральных держав. И это действительно так, поскольку главной целью германской политики был Drang nach Osten, и срыв всех планов в Азии должен был подействовать на нее как кислота, разъевшая все военные и пангерманские амбиции в Германии.

В течение 1916 г. Британия не ощущала особой заинтересованности своих союзников в развитии стратегической инициативы на Ближнем Востоке. Особое равнодушие проявили французы; именно на них лежит ответственность за отказ от предложений действовать в Киликии, где перспективы эффективного сотрудничества британской и русской армий против Турции были наиболее реальными.

Весной 1916 г. новое политическое соглашение утвердило принципы русско-британского военного сотрудничества в Персии (4 марта), обеспечив некоторое усиление российского влияния в этой стране по сравнению с тем, что было предусмотрено в соглашении от 1907 г. Этому усилению очень помогли успешные действия экспедиционного корпуса Баратова, который в течение февраля и марта полностью разгромил части противника в Персии и захватил Керманшах. Это помогло защитить эту страну от турецко-германского вторжения. Присутствие Баратова в Керманшахе, расположенном всего лишь в 190 км от границы Ирака, позволяло наладить англо-российское военное сотрудничество не только в Персии, но и в самом Ираке.

Британская кампания в Иране началась неудачно – 22–25 ноября 1915 г. Тауншенд был разбит под Ктесифоном и отошел в Кут-аль-Амару. С 12 декабря англо-индийское соединение численностью менее 10 тыс. человек было окружено в городе Куте войсками турецкой 6-й армии (25 тыс.), которой командовал фельдмаршал фон дер Гольц. Эта новая турецкая армия^[250] оказалась достаточно сильной, чтобы продолжать осаду Кута и с успехом противостоять англо-индийским силам, которые шли вверх по долине Тигра на помощь Тауншенду^[251].

Британцы получили подкрепление, но в феврале к туркам подошли две свежие дивизии (2-я и 6-я). Две новые попытки британцев прорваться к Куту закончились неудачей. Положение Тауншенда ухудшалось с каждой неделей, и он сообщил шедшим к нему на помощь войскам, что после 26 апреля капитуляции избежать не удастся.

В марте-апреле 1916 г. все внимание британского штаба в Ираке было приковано к спасению Тауншенда. Поэтому кажется вполне естественным, что идея сотрудничества с русскими была выражена в форме предложения о совместных действиях по снятию осады Кута. После захвата Баратовым Керманшаха (26 февраля) этот вопрос встал на повестку дня. Английское правительство вело переговоры с императорской Ставкой, была установлена прямая радиосвязь между Баратовым и штабом Британских сил спасения, а также между Баратовым и Тауншендом.

Надо сказать, это англо-российское сотрудничество в Ираке, ограниченное участием в снятии осады Кута, вызвало критику в штабе великого князя Николая в Тифлисе^[252].

Штаб великого князя привык к огромным потерям на Польском фронте, и то затруднительное положение, в котором оказались немногочисленные англо-индийские войска, не произвело на него особого впечатления. Николай Николаевич придерживался мнения, что британцы решили подчинить свои планы в Ираке и Персии достижению, как ему казалось, престижной цели, без учета более широкой стратегической перспективы, о которой им следовало подумать. После второй неудачной битвы под Дуджайлой (9 марта), в которой участвовало более 3 англо-индийских пехотных дивизий и кавалерийская бригада, русские поняли, что посылать на помощь англичанам немногочисленные войска Баратова, состоявшие из 4 пехотных батальонов, 3 драгунских полков и нескольких казачьих формирований, нет никакого смысла. Странной казалась русскому командованию и пассивность Тауншенда, которая на самом деле объяснялась болезнями, косившими его войска. Желание тифлисского штаба рисковать небольшими силами Баратова угасало с каждой прошедшей неделей, особенно после того, как 1 апреля поступили сообщения о том, что постоянный приток подкреплений довел численность турецких пехотинцев до 40–50 тыс. при соответствующем количестве орудий. Немцы даже предоставили туркам одну эскадрилью.

Положение Баратова становилось сложным. Если бы он пошел в наступление через Загрос, то оставил позади себя сильно растянутую и плохо защищенную линию коммуникаций. Проблема снабжения в Керманшахе была сложнейшей, поскольку все необходимое приходилось доставлять в основном гужевым транспортом, а расстояние было равно 600 км. Войска Баратова, в основе своей кавалерийские, считались чрезвычайно мобильными. Но в специфических условиях войны и времени года в Персии и Ираке мобильность конницы оказалась под вопросом: отсутствие фуража ощущалась даже весной; в мае, когда началось персидское лето, кавалерия не могла полагаться на местные поставки корма. Его приходилось доставлять в основном с помощью животных, которые съедали значительную часть своего груза по пути. Даже имея в своем распоряжении большое число вьючных животных^[253], Баратов вынужден был до минимума ограничить выдачу хлеба бойцам, а лошади получали не более 2–5 фунтов ячменя в день^[254]. Кроме того, вторжение в Ирак породило новую (для кавалерии) жизненно важную проблему снабжения водой.

1 апреля начальник штаба Кавказской армии (генерал Болховитинов) сообщил Баратову, что великий князь предложил ему подумать, что можно сделать в плане диверсии против Багдада. Войска казачьего генерала не имели самого необходимого для проведения летней кампании на равнинах Ирака. Требовалось распределить войска для защиты своих растянутых коммуникаций, проходивших по линии Керманшах – Кангавар – Хамадан – Казвин – Энзели. Баратову нужно было также отрядить соединения для захвата Тегерана, Кума, Кашана, Исфахана, Давлатбада, Сины и Бижара^[255].

Он выделил 2 пограничных батальона, 4 казачьих полка и ополченческие формирования для охраны своих коммуникаций, а для похода на Багдад – 2 оставшихся батальона, 3 полка драгун и 1 казачий полк с 4 орудиями на конной тяге: всего около 5 тыс. бойцов. Два оставшихся казачьих полка и 12 орудий на конной тяге оставили в Керманшахе в качестве мобильного резерва.

Фельдмаршал фон дер Гольц полагал, что сотрудничество между британскими и некоторыми русскими войсками может быть осуществлено в Северном Ираке. Когда части турецкой 6-й дивизии начали прибывать в Багдад, он направил 4 батальона с 12 орудиями на персидскую границу. В Кханикине создали передовую базу, а организацию обороны границы^[256] возглавил немецкий майор Бонн.

К 10 апреля Бонн сосредоточил 4 батальона 6-й дивизии в Каринде с небольшим резервом – 2 батальона в Каср-и-Ширине, находившихся в 20 милях от Кханикина. Последние представляли собой остатки войск, которые Баратов разбил во время своего марша на Керманшах. На обоих флангах Кариндской позиции и в ее тылу Бонн имел около 5 тыс. нерегулярных конников и 1 тыс. жандармов. Вся эта группировка явно не способна была сдержать закаленную в боях кавалерию Баратова.

Несколько недель из-за сложных вопросов организации тыла Баратов откладывал свое выступление. А тем временем в Куте несчастный Тауншенд был уже близок к отчаянию. Это может показаться странным, но британский командующий, похоже, ожидал от действий Баратова гораздо большего. С провалом третьей попытки снять осаду и истощением ресурсов Тауншенда настал момент для сверхусилия, и русские заверили своих союзников, что Баратов им поможет.

Баратов оказался готовым выступить только 20 апреля. Имея под командованием всего лишь 5 тыс. бойцов, он, конечно, не мог считать своей задачей марш на Кут-аль-Амару, однако надеялся сравнительно быстро достичь иракской границы, отвлечь часть турецкой армии от Кута и уменьшить количество препятствий, стоявших перед британским корпусом «Тигр». Если бы Баратов сумел начать свой маневр еще до конца марта, его диверсия могла бы оказаться успешной: во время последней попытки британцев снять осаду турки имели на позициях перед Кутом всего лишь 2 тыс. солдат. Туркам пришлось бросить в бой всех имевшихся у них людей, чтобы противостоять генералу Горринджу^[257]. Если бы Баратов сумел достичь Кханикина 8 апреля, турки оказались бы в очень опасном положении. Но, несмотря на все свои старания, 28 апреля, то есть в тот день, когда Баратов еще только подходил к Каринде, Тауншенду пришлось капитулировать. На следующий день Баратов выбил отряд Шевкет-бея с Кариндских позиций, а через четыре дня достиг Каср-и-Ширина, где получил по радио сообщение о капитуляции Тауншенда.

Баратов остался с Кавказской кавалерийской дивизией и одним пограничным полком в Каср-э-Ширине. Его войска сильно страдали от непривычной жары и отсутствия хорошей воды, поэтому Баратов решил дать им отдых, реорганизовать снабжение и атаковать турок на позиции, на которую они отступили из-под Кханикина. Это решение имело гораздо более важные последствия, чем Баратов и его непосредственные начальники могли предложить. Оно предполагало, что англ о-российское военное сотрудничество не ограничится лишь снятием осады Кута.

В последние дни осады Кута и вскоре после его падения в Ираке произошли очень важные события. 19 апреля умер фельдмаршал фон дер Гольц, и командование 6-й армией перешло к наиболее способному из политических деятелей Комитета союза и прогресса, а именно 35-летнему дяде генералиссимуса, амбициозному и довольно умному Халил-паше, который стал героем зимнего вторжения в Азербайджан в первый год войны. Сам Энвер находился в инспекционной поездке в Ираке, куда он прибыл как раз ко времени падения Кут-аль-Амары. В середине мая в Багдаде – где он мог располагать советами германского генерала фон Лоссова – Энвер-паша должен был принять важное стратегическое решение. Его первым (и вполне естественным) намерением было бросить против британцев всю 6-ю армию^[258].

Но различные интриги и разные политические и личные факторы, как всегда, повлияли на решение генералиссимуса. Кампания против британцев в Южном Ираке показалась ему более трудной и менее перспективной, чем завоевание Персии. И мечтатель в Энвере снова взял верх над стратегом. Он решил наступать в Иране.

Турецкая 6-я армия была разделена на 2 армейских корпуса, XVIII и XIII^[259], а 4-я кавалерийская дивизия осталась в Мосуле прикрывать дорогу на Рувандиз. Под энергичным командованием Али Ихсан-паши^[260] XIII корпус получил приказ разгромить небольшие силы Баратова и вторгнуться в Персию, где Энвер надеялся создать национальную армию, что не удалось сделать немцам.

В результате если русская интервенция в Ирак не помогла спасти Тауншенда, то присутствие Баратова в Каср-э-Ширине стало фактором, подтолкнувшим впечатлительного Энвера устроить экспедицию в Персию и заставившим его разделить на части 6-ю армию. А неспособность 6-й армии быстро разгромить войска генерала Тода дала британцам передышку, во время которой можно было подготовить сильную армию для последующего марша на Багдад. Таким образом, первый опыт англо-российского стратегического сотрудничества на Ближнем Востоке оказался успешным.

Глава 34
Кавказский фронт в июне 1916 г. Неудавшееся наступление Вехип-паши

Лето приходит на горные равнины и голые склоны Восточной Анатолии довольно поздно. Тающие снега и частые ливни с ураганными ветрами делают дороги и тропы непроходимыми, а на перевалах неожиданные апрельские метели бывают более сильными, чем в феврале. Посетив в начале мая штаб 3-й армии в Эрзинджане, генералиссимус обнаружил, что войска еще не покинули своих зимних квартир и по-прежнему ждут подкреплений. V корпус закончил свое сосредоточение уже в апреле, но Вехип-паше, узнавшему о приходе двух русских дивизий из Трапензунда, пришлось растянуть фронт 3-й армии.

Остатки береговых частей и одна из дивизий V корпуса заняли небольшой порт Териболу и оба берега Харшит-Су до Ардасы, к югу от Зиганского перевала на северном хребте Понтийских Альп. Части еще одной дивизии (10-й) расположились в Ардасе и Гюмюшане, а 3-я стояла в горах, вдоль дороги Гюмюшане – Байбурт. Ее позиции протянулись до селения Балахор^[261].

Местность по обеим сторонам изгиба Чороха была занята X корпусом. Вдоль петли Кара-Су и к северу от нее IX корпус занимал позицию, прикрывавшую Эрзинджан.

IX корпус, находившийся в процессе реорганизации, а также 36-я и 37-я дивизии (в том же состоянии) стояли в резерве. В диких Дерсимских горах 2-я кавалерийская дивизия и курдские нерегулярные формирования вели наблюдение за местностью, располагавшейся между Эрзинджаном и Киги. В Киги они поддерживали связь с 3-й кавалерийской дивизией, принадлежавшей 2-й армии.

Дивизии 3-й армии насчитывали от 5 тыс. (IX корпус, 36-я и 37-я дивизии) до 8 тыс. (Y корпус) бойцов: общая численность пехоты составляла 80–90 тыс. человек. Имея всего лишь 12 орудий на каждую дивизию, армия Вехипа испытывала нехватку артиллерии. Тем не менее это была значительная сила, по сравнению со 2-й армией в мае.

Поскольку в марте и апреле транспорт в первую очередь предоставлялся дивизиям, шедшим в Ирак, то сосредоточение 2-й армии сопровождалось многочисленными отсрочками, а поставки осуществлялись с перебоями. Новый XYI корпус, которым командовал Мустаф Камиль-паша, был неполным: 5-я дивизия стояла между Диярбакыром и Битлисом, 8-я – между Диярбакыром и Мушем, а 7-я находилась еще в пути. В III корпусе только 1-я дивизия располагалась в Харпуте, где маршал Ахмет Иззет-паша разместил свой штаб. Стоявшая в Киги 3-я кавалерийская дивизия патрулировала дороги, шедшие в Эрзинджан. При таких условиях 2-я армия была совершенно не готова к проведению крупных стратегических операций во взаимодействии с 3-й. Даже оптимисты из младотурок в штабе маршала осознавали, что шансов начать наступление в июне не было. Скорее всего, Энвер планировал нанести новый «решающий удар» не ранее июля или даже августа.

К концу мая полный состав турецких войск на Кавказском фронте (включая все нерегулярные формирования и 4-ю пехотную дивизию в Мосуле) не превышал 130 тыс. бойцов и около 200 орудий. Русская Кавказская армия тем временем получила значительные подкрепления. Во время реорганизации русской армии зимой 1915/16 г., после большого отступления 1915 г. и еще до Брусиловского прорыва 1916 г., было создано много новых дивизий. Некоторым следовало доказать, что они ничуть не хуже частей старой армии, другие же не были способны на это. Солдаты вполне соответствовали требованиям фронта, а вот офицеры приходили в основном из резерва или только что из училищ. Кавказской армии передали 123-ю и 127-ю пехотные дивизии, в каждой из которых было по 4 полка, состоявшие из 3 батальонов, и дивизион полевой артиллерии (18 орудий).

Успешная переброска пластунских бригад во время Трапезундской операции доказала морскому и армейскому штабам русской армии, что морской путь вполне пригоден для того, чтобы пехотные формирования доставлялись из Мариуполя в Трапензунд на транспортах^[262]. В начале июня V Кавказский армейский корпус был размещен на правом фланге Юденича^[263], слева от кавказцев стоял II Туркестанский корпус, который оставался на своих зимних позициях по обе стороны от излучины Чороха^[264].

На левом фланге туркестанцев от точки, находившейся рядом с главной дорогой Эрзерум – Аш-Кале – Байбурт, до изгиба Кара-Су занимал позиции I Кавказский корпус^[265]. 5-я Кавказская казачья дивизия вела наблюдение за крайним левым флангом этого корпуса в направлении Киги. Мощный стратегический резерв находился в районе Эрзерума^[266]. В целом против 3-й армии Вехип-паши Юденич имел 50 %-ное превосходство в пехоте и двойное – в количестве орудий. Такое соотношение сил не оставляло туркам ни единого шанса на успех.

На левом фланге русские оказались слабее. К концу мая Юденич восстановил полный численный состав IV Кавказского корпуса, который был сосредоточен в регионе Хинис – Муш – Битлис^[267]. Слева от этого корпуса чернозубовские ван-азербайджанские войска были разбросаны по большому пространству между Мушем и озером Урмия^[268].

Войск на левом стратегическом фланге русских было совершенно недостаточно для выполнения боевой задачи, но в конце мая против них стояла еще только неполная турецкая 2-я армия. Она находилась на первом этапе своей концентрации между городами Харпут – Диярбакыр и Сирт^[269].

К 1 июня русские сосредоточили на всем Азиатском фронте около 200 тыс. солдат и 400 орудий против 130 тыс. солдат и 220 орудий противника. Но турки все еще ожидали прибытия подкреплений для 2-й армии, в то время как русские рассчитывать на какие-либо новые части не могли.

Юденич и его штаб^[270] знали о сосредоточении сильных турецких войск на своем стратегическом левом фланге. 20 мая казачий патруль в районе Киги захватил майора, который служил в турецкой армии. Этот человек курдского происхождения признался, что затаил обиду на свое начальство, и обещал поставлять русским информацию, касающуюся турецких оперативных планов^[271].

Таким образом, намерение турок наступать уже не было секретом для Юденича, кроме того, он имел сведения о том, что враг сосредоточивает свою армию крайне медленно. Все указывало на то, что начать наступление раньше второй половины июля противник не сможет. Поэтому Юденич решил нанести превентивный удар по одной из турецких армий, пока другая еще не была готова к сражениям. Он планировал сделать это во второй половине июня. Однако, совершенно неожиданно для русских, Вехип-паша в последние дни мая перехватил инициативу и атаковал русские позиции в районе Мамахатуна.

Инспекционная поездка генералиссимуса в начале мая в Эрзинджан и Харпут заставила Вехипа и Ахмет Иззета приступить к активным действиям. Они приняли форму разведки, в ряде случаев – боем. В середине апреля 5-я пехотная дивизия, только что прибывшая из Стамбула, заняла Сирт и вступила в контакт с русскими передовыми частями на дорогах, шедших в Битлис. Несколько дней длилась перестрелка, но Мустафа Камиль-паша еще не чувствовал себя достаточно сильным, чтобы пойти в этом месте в наступление. В мае, после прибытия в Диярбакыр 8-й пехотной дивизии, турецкие разведывательные подразделения появились в горах, протянувшихся до равнины Муш. В то же самое время на фронте 3-й армии турецкие патрули вели себя очень активно, и их деятельность принесла некоторые результаты. Во второй половине мая Вехип-паша понял, что происходит перераспределение русских войск (в ходе подготовки к июньскому наступлению, запланированному Юденичем), и он решил воспользоваться благоприятным моментом, чтобы атаковать войска I Кавказского корпуса.

В течение последней недели мая войска 39-й пехотной дивизии выводились в тыл на отдых в селениях, расположенных на равнине Эрзерума; они понесли тяжелые потери в битвах при Кёпрюкёе и Эрзеруме и с марта по май удерживали важный сектор обороны в районе Мамахатуна. Тем временем на участке русского фронта в изгибе Кара-Су было очень мало войск: Донская пешая бригада – справа, единственный полк, 15-й Кавказский стрелковый, – в центре, а на левом фланге – 1-я Закавказская пехотная бригада, которая фактически была бригадой ополчения. Далее к северу, на позициях между рекой и дорогой из Аш-Кале в Байбурт, войск было не больше. Там стояла еще одна импровизированная Закавказская бригада, которая ждала обещанных подкреплений – 4-х Кубанских пластунских батальонов, отозванных из войск Чернозубова. К югу от изгиба Кара-Су стояли лишь конники из 5-й Кавказской казачьей дивизии. Положение I Кавказского корпуса оказалось весьма шатким, поскольку единственный регулярный полк был окружен относительно сырыми, совсем недавно созданными частями. Корпусной командующий генерал Калитин полагал, что противник не будет проявлять активности, но Вехип-паша, зная о временной слабости русского фронта, скрытно сосредоточил 3 дивизии XI корпуса для внезапной атаки на обеих сторонах Мамахатунского клина.

Мамахатун, 29–31 мая 1916 г.

Рано утром 29 мая на правом берегу Кара-Су части XI корпуса нанесли удар на Барнакабан, и Донская пешая бригада, отчаянно сопротивляясь, вынуждена была отступить. Однако в худшем положении оказался 15-й Кавказский стрелковый полк, атакованный по обе стороны от Мамахатуна 29-й дивизией IX корпуса. Позиции этого полка, растянутые на 30 км, были прорваны, и турки овладели городом Мамахатун, где взяли пленных и 2 горные пушки. Далее к югу турецкая 17-я дивизия легко отбросила закавказцев и двинулась в долину реки Тузла-Чай. В течение 30 и 31 мая турецкий передовой отряд продолжал идти по дороге Мамахатун – Эрзерум, а также вверх по долине Тузла-Чая, но с левого фланга турки продвинулись совсем немного.

Юденич немедленно предпринял необходимые меры, чтобы вернуть утраченные позиции. Только что прибывшие кубанские пластуны из 4-й пластунской бригады были отправлены в качестве подкрепления отступавшим донским пехотинцам, а ветеранские полки 39-й дивизии получили приказ атаковать по обе стороны от шоссе в направлении Мамахатуна. Одновременно два полка этой же дивизии (155-й Кубанский и 153-й Бакинский) были отправлены против правого фланга турецкого отряда, наступавшего на Думанли-Даг и в долине Тузла-Чая. С 1 по 3 июня кубанцы вместе с Дербентским и Елизаветпольским полками 39-й дивизии вели упорные бои с турками между Барнакабанской и Мамахатунской дорогами. Здесь наступление турок было остановлено, но в долине Тузла-Чая их 17-я дивизия продолжала двигаться вперед. Маневр Вехип-паши стал понятен – он стремился обойти левый фланг I Кавказского корпуса, однако было еще не ясно, сумеет ли он это сделать. Вехип-паше удалось быстро ввести в бой свою кавалерию (2-ю кавалерийскую дивизию), в то время как казаки находились еще где-то за Тузлой, вдали от битвы. 4 июня кубанцы и бакинцы атаковали турок в долине ручья Зазалар – в 20 км к северо-востоку от Черме. Турецкая пехота была отброшена, но в критический момент 3 кавалерийских полка турок смело бросились в атаку, которая сдержала продвижение русской пехоты. Турки ввели в бой части 28-й пехотной дивизии, которые провели 3 яростные атаки, но бакинцы выстояли^[272].

На следующий день (5 июня) бой неожиданно прекратился по всей линии фронта. Новые позиции турок протянулись от Барнакабана до перевала Кюкюртлю на Мамахатунской дороге, далее – по восточным склонам Думанли-Дага до долины Тузла-Чая у Пармаксиза («Беспалого»), в котором сходятся несколько дорог из Огнота к Эрзеруму, проходящие через огромный массив Бингёль-Даг. Этот массив образует водораздел между верхним течением Аракса и притоками Мурат-Су.

Обе воюющих стороны были сильно измотаны, однако все понимали, что Вехип-паша приказал остановить наступление между Кара-Су и Тузлой, поскольку до него дошло известие о высадке русских подкреплений в Трапезунде в первые дни июня. Турецкий командующий обратил теперь свое внимание на левый фланг, несмотря на успех на правом. Он мог бы заявить, что одержал верх под Мамахатуном, и эта тактическая победа имела бы серьезные стратегические последствия, поскольку 3-я армия сумела продвинуться в сторону Эрзерума. Теперь она стояла в нескольких милях к западу от Аш-Кале, и от знаменитого города-крепости ее отделяло лишь 55 км. На правом фланге Вехип продвинулся достаточно далеко, чтобы контролировать дороги, идущие из Эрзерумской равнины в долину Эндрес-Чая и к Огноту. По этим дорогам он мог бы установить связь с патрулями 2-й армии, которые проявляли активность в районе Киги и Огнота. Чтобы защитить открытый фланг 39-й дивизии, в долину Тузла-Чая вошли казаки, но левый фланг I Кавказского корпуса от патрулей IV Кавказского корпуса, стоявшего на восточных склонах Бингёль-Дага, отделял разрыв более чем в 50 км.

Новые позиции, завоеванные на правом фланге 3-й армией турок, были очень удобны для развития большого наступления на Эрзерум и Хасан-Кале. В этой операции главную роль должна была играть 2-я армия, но она оказалась совершенно не готова к этому. К середине июня Иззет-паша смог подготовить к боевым действиям только 6 дивизий^[273], или 60 % запланированных войск. Еще 4 или 5 дивизий должны были подойти в течение ближайших 6 недель.

Таким образом, обстоятельства для турок складывались относительно благоприятно, но впечатлительного Энвера глубоко потрясла потеря Трапезунда и в особенности тот факт, что противник сразу же стал использовать этот порт для высадки своих войск. Русские открыли новый морской путь, по которому можно было быстро доставлять неожиданные для турок подкрепления на Кавказский фронт. Вехип-паша получил приказ не допустить вторжения врага в Анатолию с побережья Черного моря. Необходимо было, не дожидаясь помощи 2-й армии, предпринять спешное наступление на левом фланге, чтобы закрепить свой успех на правом.

Столь внезапное изменение турецкого оперативного плана вряд ли было оправданным. Если рассмотреть положение обоих противников на 15 июня 1916 г., то получится следующая картина:

Это сравнение показывает, что самые лучшие шансы у турецкого наступления между 15 июня и 1 июля были все-таки на правом фланге. Здесь им противостояли войска относительно слабого и растянутого русского левого фланга. Если говорить об операции в целом, то комбинированный план, выработанный в начале года, должен был быть исполнен немедленно, не дожидаясь прибытия 4 или 5 новых дивизий для подкрепления 2-й армии. Эта армия, усиленная 10 тыс. бойцов из 3-й, могла бы за две недели очень сильно обострить обстановку в разрыве между русскими I и IV Кавказскими корпусами.

Второе наступление Вехип-паши, как и первое, вначале развивалось успешно и все по той же самой причине: турки тщательно подготовили удар, разведав дикие склоны Понтийских Альп; кроме того, им помогали местные нерегулярные формирования, созданные мусульманским населением, которое враждебно относилось к русским. Турецкие патрули обнаружили слабое место в правой группировке русского фронта – на стыке V Кавказского и II Туркестанского корпусов. Сама местность к северу от Балахора на дороге из Байбурта в Гюмюшане имела важное стратегическое значение, поскольку две тропы (в отдельных участках проселочные дороги) пересекали главный хребет Понтийских Альп. Одна шла из района Байбурта по долине Сюлюклю-Дере («Долине пиявок») до города Оф, а другая, еще лучше этой, – от Балахора, по долине Кара-Дере до Сюрмене.

Турецкое наступление в Понтийских Альпах. 26–30 июня 1916 г.

Войска V русского Кавказского корпуса занимали следующие позиции:

Между Платаной и Джевизликом: 123-я пехотная дивизия.

Район Джевизлика: 127-я пехотная дивизия.

Между Джевизликом и верхней долиной Кара-Дере: 5-й пограничный полк, 1-я и 2-я пластунские бригады.

Между верхними ручьями Кара-Дере и Сюлюклю-Дере: 19-й Туркестанский полк.

Между Сюлюклю-Дере и верхней долиной Калопотамоса: 2 батальона 3-й пластунской бригады. Они поддерживали связь с другими батальонами той же самой бригады, которая принадлежала ко II Туркестанскому корпусу, стоявшему на южном склоне Кирклар-Дага («Гор сорока святых») в Орсоре и Каруташе.

Две дивизии турецкого V корпуса заняли позиции, которые тянулись от прибрежного селения Фол (Фала) до Ардасы и от Ардасы до Гюмюшане и перекрестка дорог в Пир-Ахмете. 3-я дивизия в это время была переброшена в Балахор, откуда, усиленная частями X корпуса и испытанными в боях отрядами пограничников, секретно выдвинулась через главный хребет Понтийских Альп. Она прошла двумя тропами, которые вели в долину Кара-Дере и Сюлюклю, и 26 июня атаковала позиции 19-го Туркестанского полка. Место атаки выбрали очень удачно. Русский полк был разбит и на следующий день потерял свою главную позицию – высокую гору Мадар-Даг. С 27 по 30 июня русские яростно контратаковали силами кавказских стрелковых и нескольких пластунских батальонов, но их усилия не увенчались успехом. Левый фланг V Кавказского корпуса с большим трудом удержал Йилан-Кайю («Змеиную Скалу»), располагавшуюся всего лишь в 15 милях к югу от приморского города Сюрмене.

Начальный этап нового турецкого наступления, несомненно, имел успех. Неожиданный марш-бросок крупных сил через главный хребет Понтийских Альп был выполнен великолепно. Но этот успех не получил продолжения: турки не располагали достаточными силами для его развития. Юденич уже 25 июня был готов начать собственное контрнаступление, гораздо более крупного масштаба. Неожиданное нападение турок лишь ненадолго отсрочило его начало. Русские очень точно оценили силы противника, и 2 июля Юденич отдал приказ V Кавказскому и II Туркестанскому корпусам перейти в генеральное наступление.

Глава 35
Битва за Байбурт и Думанли-Даг, падение Эрзинджана, июль 1916 г.

Составление планов русского наступления было закончено еще до начала движения сил Вехипа через главный хребет Понтийских Альп. Юденич решил нанести главный удар по Байбурту, крупному транспортному узлу, где пересекались дороги, идущие с Анатолийского побережья, с дорогами, спускавшимися с высокогорий Эрзерума и Эрзинджана. Наступление через Байбурт на северо-запад к Гюмюшане и на запад к Келкиту должно было расчленить на две части фронт, который обороняла 3-я турецкая армия. Идея прорыва через центр врага снова увлекла Юденича – гораздо сильнее, чем любой другой тактический маневр.

Для осуществления своего оперативного плана у русского главнокомандующего имелись мощные резервы. На правом фланге 123-я и 127-я пехотные дивизии, не имевшие еще опыта горной войны, должны были оказывать давление на турецкую линию, шедшую от побережья до Гюмюшане и вдоль великого Понтийского хребта между главной дорогой на Байбурт и верхним течением Кара-Дере. Между Кара-Дере и Сюлюклю-Дере от двух пластунских бригад, действовавших совместно с 5-м полком пограничников и 19-м Туркестанским полком, требовалось связать боями вражеские войска, сумевшие прорвать русские линии обороны на лесистых склонах гор, которые разделяли эти две долины. На левом фланге этой группы стрелковый батальон 3-й пластунской бригады должен был поддерживать связь с правым флангом II Туркестанского корпуса.

Главный удар должны были нанести туркестанцы (усиленные 3 полками 4-й Кавказской стрелковой дивизии) в районе излучины Чороха. По плану на левом берегу в среднем течении этой реки (в северной части излучины) 4 пластунских батальона наступали на север; внутри ее 3 Туркестанских полка, имея в резерве 4-й (15-й полк), начинали атаку на Байбурт. К югу от излучины, на левом берегу верхнего Чороха, фронтальную атаку поручалось продолжить 17-му и 18-му Туркестанским полкам (самым удачливым полкам в дивизии), имея в резерве 20-й полк.

Битвы за Байбурт и Думанли-Даг, июль 1916

На левом фланге туркестанцев 3 полка 4-й Кавказской стрелковой дивизии при поддержке частей I Кавказского корпуса^[274] должны были дойти до Денджика и перейти перевал Коп-Даг, по которому проходит дорога из Аш-Кале в Байбурт. Перед ними была поставлена задача овладеть позициями в Барнакабане, за которые было пролито так много крови и которые выходили на равнину Кара-Су.

Таким образом, между верхним течением Чороха и Кара-Су, на фронте протяженностью чуть больше 30 км, сосредоточили около 34 батальонов, и плотность атаки здесь должна была быть наибольшей.

Чтобы помешать турецкому командованию перебросить подкрепления с правого фланга в центр, выделили 39-ю пехотную дивизию. Имея в резерве Донскую пешую бригаду, армянский батальон и 2 казачьих полка, она должна была нанести удар по позициям турок между Кара-Су и Тузлой. 1-я Закавказская бригада с двумя казачьими полками охраняла крайний левый фланг русских войск позади Тузлы. Все соединения, стоявшие на левом фланге, прошли хорошую школу боев еще в начале июня.

В генеральном резерве Юденич оставил один полк 4-й Кавказской стрелковой дивизии и вновь сформированную 5-ю Кавказскую стрелковую дивизию. Ожидалось также прибытие двух только что созданных Карских полков. Главнокомандующий Кавказским фронтом предполагал, что его стратегический резерв скоро понадобится в том секторе, который оборонял IV Кавказский корпус: он должен был помочь ему отбить наступление 2-й турецкой армии. Предположения Юденича вскоре оправдались.

В сложной по рельефу излучине Чороха пластуны и туркестанские стрелки встретили своего старого противника, турецкий X корпус. Однако это соединение уже утратило свою былую мощь, поскольку часть его войск передали V корпусу, начавшему в последнюю неделю июня наступление на Сюрмене и Оф. 2 и 3 июля позиции 30-й турецкой дивизии севернее Чороха – на реке Чакмане – были атакованы четырьмя батальонами 3-й пластунской бригады, а южнее этой реки (на линии Ахпунуз – Хозахпур) – 16-м Туркестанским полком. После ожесточенного боя ашкеры начали медленно отходить на запад. На юге 13-й и 14-й Туркестанские полки медленно продвигались в тяжелых условиях гористой местности внутри излучины Чороха; турки, по-видимому, решили закрепиться на линии, располагавшейся ближе к Байбурту.

Южнее верхнего Чороха 32-я турецкая дивизия оказала русским ожесточенное сопротивление. Здесь 17-й Туркестанский полк, двигаясь по берегу реки, атаковал Вартаник, а 18-й полк – Сёгютлю и Сагирдан в овраге, в котором течет ручей Курт. Сильнее всего бились турки, засевшие в хорошо укрепленных Агвиранских позициях, которые удалось взять лишь 5 июля.

На правом фланге турецкого X корпуса 31-я пехотная дивизия удерживала довольно длинную линию фронта, которая была обращена на юго-восток и тянулась от Агвирана до Симагила и перевала Коп-Дат. Южнее на этой линии, на укрепленных позициях – между Барнакабаном и горой Ак-Баба – стояла дивизия XI корпуса. Обе эти дивизии были атакованы поодиночке. Генерал Воробьев силами трех полков 4-й Кавказской стрелковой бригады и 20-го Туркестанского полка нанес удар в район Денджика, а четыре кубанских пластунских батальона полковника Крутеня атаковали Барнакабан.

В Барнакабане турки оказали упорное сопротивление, а оставив этот пункт, закрепились на второй линии обороны в Сапдиране. В районе Денджика два воробьевских кавказских стрелковых полка прорвали позиции турок и 4 июля вышли на главную дорогу, ведущую в Байбурт. Турки отступали здесь через Коп-Ханлар^[275], вниз по долине Коп-Су в сторону Чороха. К 5 июля русские обошли с юга линии X корпуса, как и планировал Юденич, а правый фланг турок в беспорядке отступал, неся огромные потери в людях и орудиях (все они были захвачены). Это стало началом общего отступления X корпуса в Байбурт.

8–9 июля пластуны достигли линии Семсил-Дере, которая подходила к Чороху с севера, менее чем в 15 км севернее Байбурта. Внутри излучины реки Туркестанские полки пробили себе дорогу к линии, шедшей через Каравин и Мезге-Тепе, а 17-й Туркестанский полк по своей инициативе форсировал Чорох по взорванному мосту, находившемуся около Маден-Ханлара, и атаковал гору Мезге (2300 м) с юга. Арьергард 32-й дивизии турок отошел на последний хребет, прикрывавший предместья города с востока. Южнее Чороха весь отрезок главной дороги между этой рекой и Кара-Су заняли стрелки Воробьева; солдаты правого фланга X корпуса, отброшенного в горы к западу от этой дороги, дезертировали в огромных количествах, и части этого фланга вскоре прекратили существование в качестве боевой силы. На своем левом фланге Воробьев помог пластунам захватить позицию Сапдиран, а защищавшая его дивизия турецкого XI корпуса, левый фланг которой не был ничем прикрыт, подверглась жестокому разгрому. К 8 июля весь этот корпус уже отступал по берегу Кара-Су.

К 8–9 июля стало ясно, что Вехип-паша потерял контроль за передвижениями центральной группы своих войск. Две дивизии X корпуса не смогли защитить подходы к Байбурту от 6 русских полков и 4 батальонов кубанских пеших казаков^[276]. 12 июля генерал Пржевальский послал за своими сибирскими казаками, и к 14 июля они уже окружили город. На следующий день 17-й Туркестанский полк вошел в Байбурт, из которого уже ушла турецкая армия. Патрули сибирских казаков быстро двигались по дорогам, которые вели в Гюмюшане и Келкит. Судьбу Байбурта решили не только бои в излучине Чороха и на обоих берегах этой реки, но и то, что Воробьев сумел очень быстро перерезать дорогу из Аш-Кале в Байбурт.

Байбурт пал на четыре-пять дней позже, чем было запланировано Юденичем, однако причиной этому стало не сопротивление турок, а исключительно сложный рельеф в излучине Чороха. На правом фланге русских серьезные бои велись только в районе Мадур-Дага, который турки заняли совсем недавно. Здесь 1-я и 2-я пластунские бригады за несколько дней боев оттеснили своего противника к главному хребту Понтийских Альп. Отход турок ускорили известия о том, что русские вот-вот возьмут Байбурт, и они успели отойти через горы в Балахор – еще до того, как сибирские казаки вышли на главную дорогу, ведущую в Гюмюшане.

Что касается 123-й и 127-й пехотных дивизий на крайнем правом фланге русских, то их боевые действия между морем и дорогой из Трапезунда в Гюмюшане были всего лишь демонстрацией, в задачу которой входило связать две дивизии турецкого V корпуса, стоявшие перед ними.

На левом фланге главной группы Юденича бои переросли в настоящее сражение, а потери под Думанли-Дагом оказались более значительными, чем в боях за Байбурт. Прикрытый на левом фланге Барнакабанской линией и Кара-Су, турецкий IX корпус удерживал позиции, которые тянулись на юго-восток, до Тузла-Чая. Здесь, на правом фланге, Думанли-Даг играл роль огромного естественного редута. 29-я дивизия стояла севернее дороги Аш-Кале – Мамахатун; 28-я – на северном отроге Думанли-Дага, который назывался Ак-Баба; 17-я удерживала плато, нависавшее над долиной Тузлы, где 2-я кавалерийская дивизия прикрывала ее правый фланг. В Мамахатуне стояла в резерве 1 дивизия XI корпуса, а ближе к Эрзинджану располагались 1 дивизия XI корпуса и части 36-йи37-й дивизий, которые считались стратегическим резервом Вехипа.

Как обычно, турецкие позиции были очень умело приспособлены к условиям местности, в особенности в районе Кюкюртлю и те, что выходили на долину Тузлы; артиллерию сосредоточили в трех основных группах. Впервые на турецком фронте появилась дюжина немецких гаубиц. И условия местности, и численное соотношение в живой силе было не в пользу русских – против 27 турецких батальонов они выставили лишь 21, имея еще 9 в резерве^[277]. И хотя в русских батальонах было на 30 % больше солдат, чем в турецких (в среднем 800 против 600), генерал Ляхов не имел численного превосходства.

Ляхову было бы лучше придерживаться своей демонстрационной тактики и подождать результатов боев под Байбуртом, однако он был нетерпелив и тщеславен. Горя желанием отличиться, он не жалел солдатских жизней. В ночь с 5 на 6 июля Ляхов атаковал врага большими силами, намереваясь не только его сдержать, но и наголову разбить. Солдаты 156-й Елизаветпольского полка совместно с бойцами Армянского полка ударили по Мамахатунской дороге на Кююортлю; 155-й Кубанский полк атаковал Ак-Бабу с запада, а 153-й Дербентский остался охранять Гёлвиранский сектор на северо-восточном склоне Думанли-Дага. 154-й Бакинский полк пошел на штурм высокого террасированного плато, располагавшегося между вершиной Думанли (3071 м) и долиной Зазалар. Бакинцев на их левом фланге, где с гор стекало несколько речушек, которые, соединившись, образовывали реку Тузлу, поддерживали два казачьих полка. Далее к югу действовала Закавказская бригада.

В ходе ночной атаки русским удалось захватить первую линию турецких траншей, которую обороняли солдаты 29-й дивизии. На следующий день (6 июля) турки энергично контратаковали, в особенности там, где стояли елизаветпольцы, и сильно потрепали армянский батальон. Ляхов перебросил 2 батальона донских пехотинцев на правый фланг 39-й дивизии, а другой – в поддержку кубанцев. В течение дня дербентцы немного продвинулись вверх по склону Думанли. В ночь с 7 на 8 июля Ляхов решил изменить тактику и задумал взять стоявший на отшибе бастион Ак-Баба. Впрочем, он не учел, что накануне сила турецких контратак постоянно возрастала, и ему пришлось пустить в ход свой последний резервный батальон. Шансы овладеть Ак-Бабой в ходе ночной атаки казались весьма призрачными, но на турецкое командование произвела удручающее впечатление потеря Барнакабанских позиций (захваченных 7 июля пластунами Крутеня). Опасаясь прорыва русских войск на обоих берегах Кара-Су, турки перебросили все свои резервы на левый фланг.

Ночная атака с 7 на 8 июля принесла русским очень важную победу: кубанцы при поддержке дербентцев и донского батальона захватили весь массив Ак-Баба, а турецкая 27-я дивизия с большими потерями отошла к Мамахатуну. После этого турецкое сопротивление на линии соприкосновения с Бакинским полком сильно ослабло, и когда ашкеры 17-й дивизии покидали свои позиции, по ним ударила казачья конница.

Днем 8 июля все части турецкого IX корпуса отступали на запад, оставив в руках русских много пленных. На своем левом фланге турки быстро откатывались назад, направляясь в район Печерич, поскольку командующий IX корпусом боялся, что его войска будут отрезаны от единственного моста через Кара-Су в Котуре. Турецкий арьергард попытался было замедлить наступление противника на Мамахатун, но ему это не удалось, и 10 июля этот важный в стратегическом отношении город был взят 154-м Дербентским полком. В тот же самый день 156-й полк достиг Печерича в излучине Кара-Су. На левом фланге русских 153-й полк рано утром 9 июля дошел до Черме в долине Тузлы, а передовые отряды 155-го полка появились ниже по реке.

Чтобы прикрыть переход через Кара-Су в районе Котура, турки заняли сильную от природы арьергардную позицию на склонах горы Хёбек, с которой можно было держать под огнем подходы к мосту. Атака на эту позицию (занятую 5 полками IX и XI корпусов) требовала тщательной подготовки и была проведена силами 153-го и 155-го полков в ночь с 13 на 14 июля. Гору Хёбек взяли в ранние часы 14 июля (захвачено несколько сот пленных). В течение двух последующих дней 39-я пехотная дивизия дошла до хребта, окружавшего долину Мамахатун (Теркан), и остановилась: 156-й полк – у Печерича, 157-й – севернее, 155-й – южнее Котурского моста, а 153-й – в районе Гирдим-Су.

Сражение при Думанли-Даге завершилось разгромом турецкого IX корпуса (и одной дивизии XI корпуса). Потери турок оказались огромными: не менее 12 тыс. человек, из которых половина была захвачена в плен. Победа многострадальной 39-й дивизии стоила жизни 4 тыс. человек, однако последствия операции Ляхова оказались гораздо более важными, чем мог предположить Юденич. Приобретение новой территории было не столь уж важно, поскольку турки после потери Байбурта не смогли бы удержать Мамахатунскую равнину. Храбрость солдат турецкого IX корпуса при обороне привела к серьезным потерям; теперь этот корпус превратился в беспорядочную толпу, отступавшую в Эрзинджан. Но самым важным результатом сражений за Байбурт и Думанли-Даг стало то, что турецкая 3-я армия потеряла не менее 30 % своего личного состава и в значительной степени утратила боевую мощь. Но несчастья Вехип-паши на этом не закончились.

К 15 июля Юденич понял, что операция, носившая превентивный характер, достигла своей цели. Если 2-я турецкая армия (которая находилась в процессе сосредоточения) перейдет в наступление, то 3-я армия ничем не сумеет ей помочь. Теперь можно было спокойно перебросить русские резервы на тот фланг, который находился под угрозой. 5-й Кавказской стрелковой дивизии было приказано отправиться из Эрзерума на юго-запад и закрыть опасный разрыв в русских позициях в районе Огнота.

А тем временем по всему фронту – от Черного моря до Тузлы-Чая – шла операция по окончательному уничтожению противника. На побережье 123-я дивизия вошла в долину Фол-Дере и стала подниматься в горы, ища проход в соседнюю долину под названием Харсит, которая выходила на побережье в районе порта Тиреболу. Вход в эту долину имел очень важное стратегическое значение, поскольку главная дорога из Трапезунда в Гюмюшане, пройдя по перевалу Зигана (1983 м)^[278], спускается в Харсит у Ардасы и поднимается по долине к Гюмюшане.

Было ясно, что командование турецких войск растерялось. V корпус почему-то не предпринял серьезных попыток защитить Ардасу; одна его дивизия ушла вниз, в долину Харсит, вторая – в горы, в направлении Шебинкарахисара. В результате этого в турецких позициях в районе Ардасы образовался разрыв, и 20 июля этот важный пункт, ворота в Гюмюшане, был занят частями 123-й и 127-й русских дивизий.

3-я дивизия V корпуса вместе с отдельными частями X корпуса под натиском пластунских батальонов и 19-го Туркестанского полка отходила в долину Кара-Дере. Турки попытались перейти через главный хребет Понтийских Альп по тропам, ведущим к истоку Харсита, а оттуда добраться до Гюмюшане. Однако в сложных условиях рельефа их отход превратился в беспорядочное бегство. К 17 июля две пластунские бригады и туркестанцы во многих местах перешли главный хребет. 1-я пластунская бригада двинулась на Гюмюшане и 18 июля заняла этот город, захватив богатые запасы продовольствия и боеприпасов, а 2-я, совместно с 19-м Туркестанским полком, преследовала отступавших турок на протяжении 15 км, до перекрестья дорог Пир-Ахмета, расположенного юго-восточнее Гюмюшане. В этом месте главное шоссе, шедшее из Трапезунда в Эрзерум, соединялось с дорогой, от которой южнее ответвлялось несколько дорог: одна шла в Эрзинджан, а другие – в Шебинкарахисар на Келкит-Су.

У перекрестка Пир-Ахмет создалась неразбериха: пластуны и бойцы 19-го туркестанского полка спустились со склонов Понтийских Альп в тот самый момент, когда на дороге из Байбурта появились солдаты 17-го Туркестанского полка, шедшие по пятам отступавшей 30-й дивизии турецкого X корпуса. Турки, полностью дезорганизованные, бросились бежать по горным тропам, шедшим от Пир-Ахмета на юг, к Келкит-Су.

Вехип-паше не удалось организовать планомерного отхода войск X корпуса, которые были измучены упорной обороной Байбурта. Пока 30-я дивизия отступала к Пир-Ахмету по шоссе и по перевалу Вавук, 32-я дивизия отходила по более коротким, но более трудным тропам, шедшим на запад от Байбурта через Решди в долину Келкита. В то же самое время 31-я дивизия практически полностью рассеялась по горной местности между дорогой Байбурт – Аш-Кале и долиной верхнего течения Балахор-Чая. С русской стороны, к счастью для турок, генерал Пржевальский, как и после Кёпрюкёя, замешкался с организацией погони.

15 июля сибирские казаки, патрулировавшие дорогу в авангарде 17-го Туркестанского полка, прошли через Байбурт. Однако лишь спустя четыре дня, 19 июля, русские догнали арьергард турок в Балахоре, менее чем в 30 км от Байбурта. В Балахоре турки сразу же отступили безо всяких попыток удержать безлесный и довольно широкий перевал Вавук. 21 июля русские войска спустились в Кокание, откуда прошли к Пир-Ахмету и приняли участие в бою, навязанном войсками, перешедшими Главный хребет из долины Кара-Дере. Когда турки подошли к Пир-Ахмету, солдаты 17-го Туркестанского полка двигались на юг по шоссе, которое вело в Эрзинджан. Здесь они пересекли порядки колонны 4-й Кавказской стрелковой дивизии, медленно продвигавшиеся на запад, к долине Келкит.

18-й Туркестанский полк и сибирские казаки преследовали 32-ю дивизию противника по дороге, шедшей из Байбурта в долину Келкит через Танисман и Решди. В Решди 18 июля произошел ожесточенный арьергардный бой: турки обороняли свои позиции от туркестанцев до тех пор, пока их не обошли справа подразделения 4-й Кавказской стрелковой дивизии. Ашкеры возобновили свой отход по открытой долине Мурмуша, где их догнали и порубили саблями сибирские казаки; 800 турок, ради спасения своей жизни, сдались в плен.

Туркестанцы и сибиряки, смешавшись с частями кавказских стрелков Воробьева, продолжали преследовать противника по двум тропам, шедшим в Келкит через Решди и Пулур. Важный перекресток дорог, ведущих на запад по долине Келкит-Су в Шебинкарахисар и на юг – в Эрзинджан, был взят 23 июля после короткого боя. От Келкита отходила одна из главных дорог, которая вела в сердце Анатолии.

Не спланированное заранее преследование врага частями V Кавказского и II Туркестанского корпусов дало удовлетворительные результаты: 18 июля был взят Гюмюшане, а 23-го – Келкит. Юденичу стало ясно, что наступление на правом фланге и в центре русских войск могло помочь довольно слабому левому флангу тоже продвинуться вперед. Во всех донесениях подчеркивался поспешный и беспорядочный характер вражеского отступления, и главнокомандующий фронтом решил воспользоваться представившейся ему возможностью. 19 июля он приказал 39-й пехотной дивизии и 4-й пластунской бригаде продолжить свое наступление на Эрзинджан.

Форсировать Кара-Су в районе ее излучины оказалось совсем не просто. Через реку был перекинут всего один каменный мост – в Котуре; по нему проходила дорога, соединявшая Армению с Анатолией. Отступая, турки его взорвали. Саперы навели деревянный мост, по которому прошли 154-й и 155-й полки; 153-й и 156-й форсировали реку вброд, севернее и южнее моста. Сравнительно неглубокие в июле, здешние броды все равно были трудны для перехода, из-за очень сильного течения реки. Пехотинцы сумели перейти Евфрат по грудь в воде, но все орудия и дивизионный обоз пришлось перевозить по узкому временному мосту. При таких условиях форсирование Кара-Су заняло три дня, и еще столько же войска поднимались по тяжелой горной дороге к прекрасной высокогорной равнине, на которой стоит древний город Эрзинджан^[279].

Рано утром 25 июля передовые части 39-й пехотной дивизии подошли к Эрзинджану. Пехота имела при себе лишь горные пушки; артиллерия еще двигалась длинной колонной по главной дороге. Однако турки уже покинули Эрзинджан. Вехип-паша, имея только ослабленные, потерявшие боевой дух части IX корпуса, не мог оборонять город. Он решил удерживать лишь главные подходы к Эрзинджанской долине с запада и юго-запада, надеясь задержать дальнейшее продвижение противника в Анатолию. Мощный арьергард с артиллерией занял позиции, расположенные в 15–25 км позади города. На северо-западе Вехип поставил пушки на горах, прикрывавших дороги в Шебинкарахисар и Зара – Сивас; на юго-западе артиллерия расположилась на высотах, выходивших на долину Кара-Су, по которой шла труднопроходимая дорога в Дивриги (через Кемах). Дивриги стоит над большим ущельем Кара-Су в 15 км западнее Эрзинджана, у развилки дорог на Сивас и Харпут.

В полдень 25 июля Эрзинджан был занят 154-м Дербентским полком. В это время 17-й Туркестанский полк приближался к городу с севера по Байбуртской дороге. Русская пехота продолжала вливаться в долину Эрзинджана. Вскоре появилась 4-я пластунская бригада, и генерал Ляхов бросил ее против турецкого арьергарда, прикрывавшего Шебинкарахисарскую дорогу^[280]. Одновременно 153-му полку приказали атаковать турецкие позиции на Кемахской дороге. Атака 153-го полка встретила упорное сопротивление турецких 29-й и 36-й дивизий. 36-я была последней свежей дивизией в 3-й армии. Турецкую пехоту поддержали мощным артиллерийским огнем орудия, установленные на обоих берегах Кара-Су. Бой продолжался 26 и 27 июля, пока не прибыли полевые пушки и гаубицы русских. 28-го турецкий арьергард вынужден был отступить, но после этой победы Юденич решил завершить Эрзинджанскую операцию.

Русский командующий без промедления начал перегруппировку войск. Четыре Кубанских батальона 4-й пластунской бригады отправили на юго-восток, в сторону Киги. Донские пешие бойцы вместе с двумя туркестанскими бригадами были переброшены на левый берег Кара-Су в районе южного угла Мамахатунской излучины. Им приказали поддерживать связь с войсками IV Кавказского корпуса в районе Киги. Стоявший неподалеку от Эрзинджана 153-й полк был отправлен на юг с заданием наблюдать за тропами, идущими на юг через Меркан-Даг в Хозат и Харпут. 154-й и 155-й полки вели наблюдение за дорогами в Дивриги и Шебинкарахисар, имея в резерве 156-й полк. От них требовалось поддерживать связь со II Туркестанским корпусом, который сосредотачивался в районе Келкита. 4-я дивизия кавказских стрелков этого корпуса была отправлена на усиление 5-й дивизии кавказских стрелков, стоявшей в районе Огнота. 3-я пластунская бригада поддерживала связь со II и V Туркестанскими корпусами, которые занимали линию, шедшую от Фола на Черном море до Гюмюшане через Ардасу. 1-я пластунская бригада была отведена в генеральный резерв в Эрзеруме вместе с 17-м и 18-м Туркестанскими полками, а 2-я пластунская бригада передана дивизии Воробьева, шедшей в район Огнота.

За вычетом потерь, понесенных в ходе июльских операций (12 тыс. человек), в войсках, стоявших между Черным морем и Кара-Су, осталось 70 тыс. бойцов. Этих сил было более чем достаточно, чтобы сдержать разбитую, упавшую духом 3-ю армию турок.

В начале августа 1916 г.^[281] эта армия, судя по документам, насчитывала 15 дивизий. Однако потери турок во время сражений за Байбурт и Думанли-Даг, а также в ходе отступления в Келкит и Эрзинджан были гигантскими: 17 тыс. пленными и примерно такое же число убитыми и ранеными. К 1 августа более или менее боеспособными остались лишь 4 или 5 дивизий (каждая по 3–4 тыс. бойцов). Часть из них находилась на дорогах, шедших на запад и северо-запад из Эрзинджана; между Келкитом и Шебинкарахисаром располагались остатки X корпуса (5–6 тыс. бойцов), а на побережье Черного моря – 2 дивизии V корпуса (около 10 тыс. человек). На недавно сформированную 53-ю дивизию надежд было мало, поскольку из нее постоянно забирали бойцов для пополнения других дивизий, в которых осталось по 1,5–2 тыс. человек. На всем фронте 3-й армии Вехип-паша мог выставить лишь менее 100 орудий. После сражения за Эрзинджан остановить процесс распада армии не удалось: дезертирство продолжалось, превратившись в одну из самых сложных проблем, с которыми столкнулось турецкое командование. К 1 сентября 3-я армия стала еще слабее, чем была 1 августа.

Юденич достиг своей цели гораздо быстрее, чем ожидал. Менее чем за 4 недели 3-я турецкая армия практически перестала существовать. Начинать новое наступление она была не способна. Русские войска не только разгромили эту армию, но и захватили ее передовые базы в Байбурте и Эрзинджане, которые можно было бы использовать в качестве трамплина для общего наступления на Эрзерум. Более того, овладев Гюмюшане, Келкитом и Эрзинджаном, русские получили необходимые базы для организации наступления во внутренние районы Анатолии. Впрочем, вторжение туда в ближайшее время не планировалось, поскольку вдоль стратегического левого фланга русских стояла 2-я турецкая армия. Однако в будущем угроза этого вторжения оказывалась вполне реальной. В связи с этим запланированное наступление 2-й армии превратилось в отчаянную попытку турок предотвратить вторжение русских армий в самое сердце Турции. Так что смелое, но недолгое наступление, предпринятое 2-й армией, коренным образом отличалось от амбициозной совместной наступательной операции двух сильных турецких армий, 2-й и 3-й, запланированной генералиссимусом на первые месяцы 1916 г. Еще до того, как 2-я армия закончила свою подготовку к выступлению, 3-я была уже полностью разгромлена и принять участие в предстоящей кампании не могла. Июльская операция Юденича против нее закончилась 28 июля, а общее наступление 2-й армии турок началось 2 августа. Однако в предшествовавшие этому две недели Юденич сумел начать переброску резервов на левый стратегический фланг, а после 28 июля получил возможность отправлять туда все необходимые войска.

Глава 36
Война в горах. Бингёл и Дерсим, июнь-июль 1916 г.

Согласно первоначальному плану турецкого наступления в 1916 г., в котором ведущая роль отводилась 2-й армии, главный удар должен был быть нанесен вдоль линии, проходившей через Муш, Хинис и Хасан-Кале. На обоих флангах планировалось нанести вспомогательные удары: на западе – через Огнот на Эрзерум, а на востоке – через Битлис и Малазгирт в долину Алашкерт. Однако в конце зимы Битлис и Муш оказались в руках русских, а весной армия Юденича перешла в наступление в западном направлении по долине Кара-Су, а также на побережье Черного моря.

В мае, начав подготовку к большому наступлению, маршал Ахмет Иззет-паша столкнулся с огромными трудностями, связанными с организацией транспортировки и концентрации войск. Наступление, основной осью которого являлась линия Муш – Хинис – Хасан-Кале, предполагало, что центром концентрации должен был стать Диярбакыр, а сам марш – проходить по высокогорным районам Армянского Тавра, дороги и тропы которого, шедшие в ключевые города Муш и Битлис, уже занял противник. По сравнению с Диярбакыром более доступным городом считался Харпут – удобные дороги, проходившие через Малатью, соединяли его с Багдадской железной дорогой. К тому же Харпут был гораздо ближе, чем Диярбакыр, к штаб-квартире 3-й армии в Эрзинджане, поэтому, пока 2-я армия находилась в процессе сосредоточения, Иззет решил расположить свой штаб в Харпуте.

Первыми прибыли в регион Диярбакыра следующие соединения 2-й армии: пехотные дивизии – 5-я (в марте) и 8-я (в апреле), входившие в состав XVI корпуса (им командовал Мустафа Кемаль-паша). В мае в Харпуте появились две дивизии III корпуса (1-я и 49-я), а в начале июня еще одна дивизия XVI корпуса (7-я) расположилась в районе Палу, стоявшего на берегу Мурат-Су, между Мушем и Харпутом. Начав в мае свою операцию против Мамахатунского выступа, Вехип-паша обратился к Ахмет Иззету с просьбой поддержать его наступление демонстрацией силы на фронте 2-й армии. Части 5-й дивизии, вышедшие из Сирта, пересекли Армянский Тавр и приступили к разведке русских позиций южнее Битлиса. Одновременно подразделения 8-й дивизии появились под стенами Муша. Здесь войска Мустафы Кемаля безо всякого сопротивления заняли позиции на Куртик-Даге, передовом отроге Хакрских гор, который располагался всего лишь в 8 км южнее Муша. Далее к западу активно действовали турецкие кавалерийские патрули в районе Огнота и Киги.

Положение IV Кавказского корпуса русских вдоль этого длинного фронта было весьма ненадежным. Его командующий располагал лишь 2-й дивизией кавказских стрелков и 2-й Кавказской казачьей дивизией, а также отдельными частями ван-азербайджанского соединения войск Чернозубова, которые стояли на его крайнем левом фланге. Юденич решил усилить IV Кавказский корпус 66-й пехотной дивизией, которая длительное время находилась в резерве, неподалеку от Эрзерума. К середине июня эта дивизия сосредоточилась в Хинисе; одна бригада 2-й дивизии кавказских стрелков прикрывала Битлис, а другая – Муш. Когда турки начали наступление на правый фланг русских и на их центр, Юденич потребовал, чтобы IV Кавказский корпус тоже вступил в бой и захватил позиции турок на Куртик-Даге, которые укрепил Мустафа Кемаль. Эти позиции находились в опасной близости от Муша. 26 июня Ахулгинский полк был переведен в Муш для поддержки 5-й и 6-й стрелковых дивизий.

12 июля, когда русские стояли уже в 10 км от Байбурта, а на берегах Кара-Су снова вернули себе Мамахатун, началось наступление на Куртик-Даг. Турецкая 8-я пехотная дивизия занимала хорошо защищенную от природы и сильно укрепленную позицию; ее солдаты упорно оборонялись, и в ходе боев 12 и 13 июля русские почти не продвинулись вперед. Однако в ночь с 13 на 14 июля ахулгинцы (под командованием полковника Потто) блистательной штыковой атакой захватили главный сектор вражеских траншей, и утром турки начали отступать по всей линии фронта, оставив в руках противника тысячу пленных и четыре орудия.

Эта победа стабилизировала положение русских войск в районе Муша. На Куртик-Даге была создана оборонительная позиция, а 5-я и 6-я стрелковые дивизии перебросили на правый берег Мурат-Су, где они занялись охраной дорог из Палу, на которых появились авангардные части турецкой 7-й дивизии.

Штаб Юденича получил информацию о том, что в районе Огнота происходит концентрация войск противника; из Хиниса, для защиты этого важного направления, были переброшены три полка 66-й дивизии^[282].

В июле 1916 г. стало ясно, что сражения или даже нескольких сражений между значительными турецкими и русскими силами в междуречье двух ветвей великой реки Евфрат избежать не удастся. Обе эти ветви – Кара-Су и Мурат-Су – текут, грубо говоря, в общем направлении – с северо-востока на юго-запад – и разделены горной страной, шириной от 130 до 160 км. Миновав Эрзинджан, Кара-Су течет на запад по ущельям мимо Кемаха, после которого она резко поворачивает на юго-восток и примерно в 65 км северо-западнее Харпута сливается с Мурат-Су^[283]. Исток Кара-Су отделен от верховьев Мурат-Су огромным горным массивом Бингёл-Даг.

Между руслами верхнего Евфрата с запада на восток тянутся очень высокие изолированные хребты Мунзур, Меркан, Багир-Паша, Шайтан. В основном они располагаются ближе к северному руслу (Кара-Су), однако вся территория между Кара-Су и Мурат-Су загромождена их многочисленными ответвлениями, отрогами и ущельями. В целом эту горную страну можно считать огромным западным ответвлением Бингёл-Дага. Ее западная часть (к западу от Киги-Палу) называется Дерсим; благодаря своему неприступному характеру она стала природным убежищем от натиска цивилизации для самых примитивных племен Анатолии, зазов^[284].

Однако мало населены не только дикие горы Дерсима; в области, расположенной восточнее линии Киги-Палу, люди живут лишь в долинах, которые тянутся между высокими горами, поросшими густым лесом. Отсюда, с диких скал по крутым ущельям, весной и осенью частенько низвергаются огромные потоки воды, снося на своем пути редкие деревушки и уничтожая посевы на полях.

Здесь в 1916 г. противоборствовавшие стороны сражались в совершенно новом стратегическом районе, где до этого никто никогда не воевал, за исключением лишь необученных банд курдских горцев. В 1914–1915 гг. Бингёл-Даг представлял собой природную неприступную крепость, защищавшую южный фланг турецких укрепленных позиций в районе Эрзерума и вокруг него. Турки были уверены, что из-за исключительно сложного рельефа и суровых погодных условий, в особенности зимой, русских обходных маневров здесь можно не опасаться. Однако в 1916 г., после русского наступления через Эрзерум и Мамахатун в направлении Эрзинджана, положение изменилось. Бингёльский массив стал надежным прикрытием для всего левого фланга русской армии вплоть до долины Мурат-Су и горных перевалов, по которым можно было добраться до Муша и Хиниса. Чтобы вернуть себе Муш и Битлис, которые русские войска вовсе не собирались отдавать, туркам нужно было провести по Армянскому Тавру и сложной по рельефу долине Сирта значительные силы. Для операций в Сирте опорной базой являлся Диярбакыр, но, поскольку большая часть турецких войск сосредоточивалась в районе Харпута, туркам оставалось лишь одно – пока не закончилось лето, приступить к немедленной переброске основной части 2-й армии в Бингёльские горы^[285].

В середине июля маршал Ахмет Иззет неоднократно получал от Вехип-паши, находившегося в отчаянном положении, просьбы о помощи. Маршал решил начать наступление, как только представится такая возможность, и переместить центр боевых действий как можно дальше на запад. Он понимал, что сумеет ему помочь только в том случае, если соединит свой левый фланг с правым флангом Вехипа. Если он не хочет терять драгоценного времени, то должен начать наступление с тем составом дивизий, который имел в середине июля.

Маршал прекрасно знал, что в сложнейших природных условиях Дерсим-Бингёльского региона, при почти полном отсутствии дорог, идущих с востока на запад, после начала стратегического развертывания войск изменить он уже ничего не сможет.

Выбор операционного направления для прохода с юга на север в Дерсим-Бингёльский регион у Ахмет Иззета был совсем невелик. Существовало всего два пути. На востоке, из Палу, стоявшего на берегу Мурат-Су (откуда шла хорошая грунтовая дорога в Харпут), можно было пройти тропами, которые пересекали небольшую долину Чапакчур, и затем – по долине Огнота (или Гёника). Далее плохая тропа взбиралась по довольно крутому склону в небольшой город Огнот, расположенный в 50 км к северу от Чапакчурской долины, которая сама располагалась в 60 км на восток-северо-восток от Палу. Сразу же к северу от небольшой Огнотской долины по очень трудным тропам надо было пересечь дикий горный хребет шириной 12 или 13 км, за которым долина Огнота расширялась. Здесь, юго-восточнее склонов Бингёл-Дага, тянутся высокогорные луга с густой травой. Тропа идет дальше на север, в 8 км севернее развалин Бингёл-Кале пересекает седловину и входит в долину Эндрес-Чая (Перису) – притока Мурат-Су, который направляется сначала на запад, а потом поворачивает на юг. Его исток находится в Бингёл-Даге неподалеку от истока Аракса, который течет на север. От истока Эндреса тропа минует несколько перевалов, ведущих в верхнюю долину Тузла-Чая. Отсюда сравнительно неплохие дороги спускаются на Эрзерумскую равнину. От Чатака в Эндресской долине до Пармаксиза в районе верхней Тузлы расстояние 25 км, а от Пармаксиза до Эрзерума – около 65.

Переход из Палу в Эрзерум труден даже летом, однако наступление по этому пути могло бы создать серьезную угрозу для русских войск, в особенности тогда, когда их главные войска располагались западнее линии Гюмюшане – Келкит – Эрзинджан.

Ахмет Иззет прекрасно понимал, какое важное значение имеет наступление на Огнотском направлении. Помимо создания угрозы для Эрзерума, оно позволяло обойти Муш, поскольку из Огнота в Мушскую долину, а также в регион, располагавшийся в тылу у Муша и Хиниса, проходило несколько троп. Имея это в виду, 7-я дивизия была развернута в Симсоре, с учетом того, что левый фланг XVI корпуса действовал против Муша и Битлиса. Патрули 7-й дивизии двигались по дороге в Муш в сторону Харабы. К 1 июня 1-я и 49-я дивизии III корпуса турок сосредоточились в Палу, где к ним присоединилась только что прибывшая на фронт 12-я дивизия. Таким образом, Ахмет Иззет имел в Огнотском районе три дивизии, готовые перейти в наступление.

Было бы вполне логично сконцентрировать на этом же направлении и дивизии, пришедшие в расположение 2-й армии в июле, а меньшие силы оставить только в районе Киги, поручив им охранять фланги. Однако на Ахмет Иззета очень сильно повлияли плохие вести о судьбе 3-й армии; его очень встревожило падение Эрзинджана, и он решил перебросить значительную часть войск, находившихся в его распоряжении, поближе к понесшей большие потери армии Вехипа. Это стало его главной ошибкой при организации последнего крупного наступления императорской османской армии. Он разделил свои войска на три различные группы, хотя знал, что поддерживать связь между ними невозможно^[286]. И еще маршал не сумел понять, что природные препятствия в районе Киги практически непреодолимы.

Несколько вполне пригодных троп, пересекавших ряд горных хребтов, соединяли плодородную, густонаселенную равнину Палу, расположенную на правом берегу Мурат-Су, с высокогорным районом Акмезар, примерно в 80 км к северу от нее. По прямой – от Акмезара до долины Эндрес-Чая (Пери-Су), где в 30 км на северо-северо-запад от Акмезара стоит небольшой городишко Киги, всего лишь 8 км. Эндрес течет по дикому ущелью с отвесными склонами; ниже небольшого озера в районе Киги в него впадает Хорхор-Чай. По долине этой реки проходит тропа, идущая из Акмезара и пересекающая высокий хребет. Отсюда нетрудно добраться до Киги. Впрочем, его окрестности располагаются в замкнутой долине, откуда нет никакого выхода. К северу над этим городком нависают дикие горные вершины с очень подходящим названием – Шайтан-Даг («Дьявольские горы»). Эндрес впадает в Кигинское озеро, разрывая цепь Шайтан-Дага необычно узким и недоступным ущельем, длиной в 25 км. К северу от этого ущелья быстрый, яростный поток Эндреса несется вдоль северного склона Шайтана, спустившись сюда от своего истока на Бингёл-Даг. В верхнем течении река бежит с востока на запад, но в 15 км к северу от Киги, где ее ущелье отделяет массив Шайтан от Багир-Дага, поворачивает на юг. Вверх по ущелью Эндреса проходит очень трудная тропа, а другие тропы идут от Кигинского озера через Шайтан-Дат. На Багир-Паша-Дате есть несколько троп, по которым ходят только дерсимские курды, перегоняя свои стада из долины Эндреса в долину Кара-Су. Если бы войска сумели добраться до верхней долины Эндреса, протянувшейся с востока на запад, где идти становится уже немного легче, они смогли бы дойти только до Чатака (откуда проходят тропы в Эрзерумскую равнину), а в этот район проще добраться из Огнота.

Из этого описания дорог, идущих через Огнот и Киги, можно понять, что Ахмет Иззет сделал двойную ошибку, послав большую часть своих войск в Киги; этот регион имел не только второстепенное стратегическое значение, но его рельеф и пути сообщения исключали всякую возможность крупномасштабного наступления.

С самого начала и до конца этих операций Юденич гораздо точнее оценивал значение двух возможных направлений турецкого наступления с юга на север, через Бингёл-Дерсимскую горную страну. Его первым действием стало обеспечение более эффективной обороны верхней долины Огнот-Чая и путей, ведущих в Огнот. После сражения на Куртик-Даге в Муш были переброшены три полка 66-й дивизии. Они прошли через Гюмгюм в плодородную, густонаселенную долину Гюндемира, которая тянется вдоль реки Чарбухур на южных склонах Бингёла^[287].

Гюндемирская равнина соединяется хорошими тропами с Огнотской, расположенной в 25–30 км от нее. 25 июля все три полка сосредоточились в районе между Бингёл-Кале и Бораном, где к ним присоединилась 5-я Кавказская стрелковая дивизия (из генерального резерва), пришедшая с севера. После того как 5-я и 6-я Кавказские стрелковые дивизии, стоявшие в резерве в Гюмгюме, были переброшены в Зиарет (в 25 км северо-западнее Муша), Юденич приказал начать общее наступление. Из Зиарета обе дивизии должны были пройти перевалом Боглан и занять селение с тем названием, стоявшее на дороге в Чапакчур. Это несколько преждевременное и авантюрное наступление можно объяснить тем, что Юденич, по-видимому, решил, что концентрация турецких войск идет гораздо медленнее, чем это было на самом деле. Казачьи патрули доложили о присутствии в Огноте и Боглане турецких войск. Боглан был занят 7-й дивизией турок (XVI корпуса), а Огнот – 12-й. Однако русские еще не знали, что 12-я дивизия на самом деле представляет собой лишь авангард мощных колонн противника, а 1-я и 49-я дивизии III корпуса уже находятся в Чапакчурской долине и готовы двинуться на Огнот.

Русское наступление началось 29 июля, а 30-е стало первым днем первой битвы за Огнот. 12-я турецкая дивизия, завоевавшая прекрасную репутацию в Галлиполи, заняла высоты по обеим сторонам от этого города. Ожесточенный бой шел до наступления темноты, и туркам в ходе храбрых штыковых атак удалось вернуть себе позиции, потерянные в течение дня. Перегруппировавшись 31 июля, русские войска 1 августа возобновили свой штурм. После полудня турецкий центр оказался сломлен; Огнот был взят, и 12-я дивизия начала свой отход, оставив всего 200 пленных и одно орудие в руках противника. 2 августа русские бросились преследовать турок, отступавших на юг; на следующий день они были уже около Эльмали, в 15 км от Огнота.

А тем временем 5-я и 6-я Кавказские стрелковые дивизии уже форсировали перевал Боглан, и 7-я турецкая пехотная дивизия получила приказ отступать по тому же самому пути, по которому 12-я дивизия отходила в долину Огнот-Чая.

Узнав о новом наступлении русских и получив известия из 3-й армии, Ахмет Иззет вынужден был без дальнейших задержек начать собственное наступление. 1 августа он приказал атаковать Муш и Битлис Мустафе Кемалю. Наступление последнего вверх по течению Огнот-Чая планировалось через 2–3 дня, после завершения перегруппировки отступавших (12-й и 7-й) и наступавших (1-й и 49-й) дивизий и новой дивизии, которая должна была вскоре подойти (11-й). IV турецкий корпус (47-я и 48-я дивизии) уже завершал в Палу свою концентрацию для марша на Киги.

Со своей стороны, Юденич, перебросив главные резервы для организации отпора туркам на Огнотском направлении, не забывал и о Китийском. 1-я и 2-я Закавказские бригады (преобразованные в 6-ю Кавказскую стрелковую дивизию) шли в Меликан, расположенный на Эндрес-Чае, в 20 км к северо-востоку от Киги, если двигаться по прямой. Бригада донских пехотинцев совместно с бригадой казаков и двумя терскими пластунскими батальонами (недавно прибывшими в Мамахатун из Рувандиза) были посланы для усиления закавказцев. Четырем кубанским батальонам той же самой 4-й пластунской бригады, которыми командовал предприимчивый полковник Крутень, приказали идти в Киги через горы Багир-Паша самым коротким путем, который они смогут найти.

Глава 37
Наступление 2-й турецкой армии, август-сентябрь 1916 г.

Рано утром 2 августа русские позиции в районе Муша и Битлиса были атакованы войсками XVI корпуса Мустафы Кемаля. На обоих берегах узкой долины Битлис(или Басор)-Чая генерал Назарбеков на подготовленных к бою позициях имел 6 тыс. пехотинцев из 7-й и 8-й кавказских стрелковых дивизий, которых поддерживала огнем секция полевой артиллерии и батарея гаубиц. В городе Битлис в резерве стоял один батальон 6-й стрелковой дивизии. Однако Назарбеков, обычно очень осторожный и вечно сомневающийся командир, считал эту позицию не совсем надежной. Битлисская долина отделялась от соседней – Мушской – узким ущельем верхнего течения Битлис-Чая, над которым нависал довольно низкий выступающий отрог Нимруд-Дага. Назарбеков опасался, что вспомогательные силы противника (в состав которых входили закаленные в боях жандармы, части пограничной охраны и курды) смогут проникнуть в узкую долину к западу от Битлис-Чая, по которой, пройдя через высокий хребет Армянского Тавра, можно было попасть в Мушскую долину. К тому же он опасался, что на востоке турки сумеют просочиться в долину Гюзель-Чая через Симек (в 8 км юго-восточнее Битлиса), доберутся до озера Ван и даже смогут создать угрозу его ближайшему тылу в Татване.

2 августа 5-я турецкая пехотная дивизия атаковала позиции Назарбекова, но он успешно отбил ее атаку; силы были практически равны по числу бойцов и орудий. Турки на следующий день с удивительной храбростью снова пошли в бой, и обе стороны испытывали все возраставшее напряжение. 4-го Назарбекову сообщили, что ашкеры и курды наступают в долине Гюзель-Чая. Опасаясь, что его войска, стоявшие южнее Битлиса, будут окружены, он под прикрытием арьергарда вывел после наступления темноты свои части и занял мощную позицию в 8 км к северо-востоку перед селением Башан, в верхнем ущелье Битлис-Чая (5 августа)^[288].

7 августа турки больше не тревожили Назарбекова, удовлетворившись тем, что им удалось овладеть Битлисом. Однако вечером того же дня пришло известие, что 21-й полк оставил Муш, и 7-го Назарбеков ушел в Татван, расположенный на юго-западном берегу озера Ван. Но и здесь этот осторожный командир не чувствовал себя в безопасности и предпочел уйти в Ахлат – на северо-западный берег озера. Таким образом, правый фланг Мустафы Кемаля менее чем за неделю боев добился полной победы, хотя его потери оказались внушительны. 5-я дивизия была не сильнее бригады Назарбекова, однако приданные ей вспомогательные подразделения, мобильные и хорошо знающие местность, оказались гораздо важнее численного превосходства сил. Назарбекова очень тревожила его изоляция, а по своему характеру он был не способен преодолевать непредвиденные трудности.

Битлис, 2–8 августа 1916 г.

Мустафа Кемаль добился еще одной победы в первые же дни наступления 2-й армии. Ему принадлежит огромная заслуга в восстановлении боевого духа своей 8-й дивизии после того, как ей не удалось удержать позиции на Куртик-Даге. Теперь эта дивизия под его командованием сумела вытеснить русских с занятой ими позиции на той же самой горе. Здесь турки имели преимущество в численности: 5 тыс. пехотинцев против 3 тыс. бойцов 21-го Ахулгинского полка полковника Потто. В том месте, где подход к позициям был особенно сложным, русскую пехоту поддержала батарея полевых орудий и две гаубицы. Из-за того что этот подход оказался невозможным, турки лишились практически полностью поддержки своей артиллерии.

Бой за Куртик-Даг начался 2 августа. Обе стороны сражались очень упорно. Турки 3-го и 4-го продолжали свои атаки, но безуспешно. Однако на следующий день им удалось прорвать в одном месте линию русской обороны, а поскольку в глубине ее укреплений не существовало, полковник Потто 6 августа вынужден был оставить позицию Куртик-Даг (бросив здесь 2 гаубицы и 2 пулемета)^[289] и отойти из города Муша. 261-й полк потерял 30 % своего личного состава убитыми и ранеными. Потери турецкой 8-й дивизии были еще больше: в ней осталось всего 3 тыс. человек, поэтому Мустафа Кемаль не смог развить свой успех и ограничился лишь оккупацией Муша. Тем не менее психологический эффект «двойной» победы (в Битлисе и Муше), одержанной XVI корпусом, был велик.

Начало главного турецкого наступления, в особенности на Огнотском направлении, оказалось не столь успешным. Здесь 2 августа отступавшие 7-я и 12-я дивизии и наступавшие 1-я и 49-я не были готовы возобновить атаку. 3 августа русское наступление в долине Огнот-Чая продолжилось, и турецкая 12-я дивизия после арьергардного боя была снова отброшена назад. 4-го активные действия с обеих сторон вели только патрули. Однако в этот день командующий IV Кавказским армейским корпусом получил донесение о сдаче Битлиса и Муша. Он понял, что Назарбеков и Потто оказались в трудном положении, и приказал войскам в долине Огнот-Чая (трем полкам 66-й пехотной дивизии) и в районе Боглана (5-му и 6-му полкам кавказских стрелков) прекратить наступление и готовиться к отступлению.

На следующий день, когда из Битлиса и Муша поступали тревожные доклады, пришел приказ об общем отступлении соединений IV Кавказского корпуса с линии Элмали – Боглан на восточный склон Шерефеддинских гор. Это было сделано для того, чтобы отвести линию русской обороны за реку Чарбухур, которая впадает в Мурат-Су в 15 км юго-восточнее Гюмгюма и в 40 км севернее Муша. Кавказские стрелки должны были совершить обходной маневр по перевалу Боглан и вдоль южных и восточных склонов Шерефеддинской горной цепи, а три полка 66-й дивизии – отойти из долины Огнот-Чая по очень плохой тропе, протяженностью около 50 км, вдоль северного склона этой цепи и, миновав Силкан, прийти в Гюндемир.

При наличии активного противника оба этих марша, в особенности тот, что шел из долины Огнот, могли стать очень опасными. Но Ахмет Иззет даже в начале своего большого наступления отличался замедленной реакцией и не проявил никакой предприимчивости. 7-я турецкая дивизия слишком поздно двинулась за кавказскими стрелками и преследовала их до самого Зиарета, не проявляя особой активности. В Зиарете она остановилась, чтобы установить связь с 8-й дивизией в Муше. 1-я и 49-я дивизии вошли в Огнот уже после того, как последние части арьергарда 66-й пехотной дивизии русских покинули город и двинулись на восток. Похоже, что Ахмет Иззет так и не понял, в каком направлении они ушли, – столь неожиданным был для него их отход. Его патрули осторожно проникли в северную часть Огнотской долины в районе Борана, где встретились с теми русскими подкреплениями, которые дошли до Бингёл-Кале.

Фланговый отход IV Кавказского корпуса на линию Хинис – Гюмгюм – Муш стал удачным стратегическим ходом Юденича, которого очень встревожили победы турок под Битлисом и Мушем. Он опасался, что турки сосредоточат на Мушской равнине не менее 3 дивизий вместе со вспомогательными частями и курдами и пойдут отсюда в наступление вдоль реки Мурат-Су или на Хинис. Юденич посчитал необходимым противопоставить противнику в районе Муша нечто большее, чем полки, которые понесли большие потери в тяжелых боях за Муш и Битлис. Конечно же фланговый отход русских на восток вокруг Шерефеддинских гор открывал туркам дорогу на север от Огнота, но Юденич был уверен, что это ненадолго. 5-я Кавказская стрелковая дивизия дошла уже до верхнего течения Эндрес-Чая, а Сибирская казачья бригада двигалась туда же из Эрзерума. 4-я Кавказская стрелковая дивизия после пяти дней форсированного марша из Келкита 6 августа появилась в Эрзеруме.

Турки начали свое наступление на Бингёл-Даге не раньше 12–13 августа. Войска турецкого III корпуса при поддержке 12-й дивизии 3 или 4 дня вели бои с 5-й Кавказской стрелковой дивизией. Эта дивизия, созданная совсем недавно, не имела еще боевого опыта и была отброшена назад с большими потерями. Однако наступление турок остановили закаленные в боях сибирские казаки и 2-я пластунская бригада, которой теперь командовал Букретов, первый защитник Сарыкамыша.

Турецкие дивизии, истощенные сложным маршем и непрерывными боями, заняли оборонительные позиции на обоих берегах Огнот-Чая, южнее Борана, all-я дивизия осталась в резерве, неподалеку от Огнота. А тем временем на широкой высокогорной долине Огнот-Чая русские сосредоточивали войска для контрудара: 4-ю и 5-ю Кавказские стрелковые дивизии, 2-ю пластунскую бригаду и Сибирскую казачью бригаду – всего 38 батальонов и 18 сотен против 36 турецких батальонов и плохой нерегулярной кавалерии. К 15–16 августа стало ясно, что маршал Иззет упустил свой шанс разгромить русские войска в районе Огнота.

Группа Киги 2-й турецкой армии получила приказ начать наступление одновременно с Огнотской группой. Однако две дивизии IV корпуса (47-я и 48-я) оказались не готовы выступить в первые дни августа. Они двинулись в путь только 5-го и 6-го и шли по уже описанным плохим тропам. Обе эти дивизии, сформированные в 1915 г., не имели боевого опыта, но прошли хорошую подготовку в районе Стамбула. Боевой дух солдат был высок, но их никто не подготовил к горной войне; эти дивизии не имели горных орудий, а полевые пушки в условиях горного рельефа в районе Киги оказались практически бесполезными.

Когда наконец турецкий IV корпус двинулся в наступление, концентрация русских войск в долине Эндреса, неподалеку от Меликана, уже подходила к концу. Сюда прибыла 6-я Кавказская стрелковая дивизия под командованием прекрасно зарекомендовавшего себя Волошинова-Петриченко. Его собственная бригада донских пехотинцев тоже была здесь. Казаки 5-й Кавказской казачьей дивизии патрулировали долину Эндреса и Шайтан-Даг, где неоднократно вступали в стычки с бойцами 3-й турецкой кавалерийской дивизии.

До прихода турецких дивизий Волошинов-Петриченко, обладавший огромным опытом горной войны, занял Киги и небольшую равнину, восточнее этого города. На северном краю этой равнины, в долине реки Хорхор, 15 августа начались бои между передовыми отрядами турецкого IV корпуса и русской пехотой и казаками. Турки вскоре превзошли противника по числу пехотинцев (16 тыс. против 12), но у русских были 3 горные батареи, которые оказали пехоте мощную поддержку. Несколько дней турки с большим рвением ходили в атаки, но оттеснить русских не смогли, зато понесли большие потери. Закавказские ополченцы вновь созданной 6-й Кавказской стрелковой дивизии были горцами, которые воевали лучше регулярных частей 5-й дивизии (также вновь сформированной, но из обычных солдат). Волошинов-Петриченко знал, что на помощь ему идут отличные войска. С 3 августа полковник Крутень шел маршем со своей 4-й пластунской бригадой кратчайшим путем из Эрзинджана в Киги. Пастушьими тропами он пересек восточный отрог высокого Мерканского хребта (2727 м) и добрался до Плюмюра в Дерсиме. Курды, жившие в этом заброшенном районе, относились к туркам враждебно, и Крутень без труда нашел проводников, которые провели его через массив Багир-Паша в долину Эндреса. 20 августа он соединился с войсками Волошинова-Петриченко в Темране. Его бригада прошла более 200 км по горной стране, где еще ни разу не ступала нога европейца. Крутень явился как раз в тот момент, когда русские уже готовились нанести контрудар в районе Киги.

18 августа концентрация мощной русской группировки, к северу от Огнота, завершилась, и генерал Воробьев перешел в наступление. Его войска двигались по трем направлениям: по обоим берегам Огнота и в сторону реки Хаснави (приток Чарбухура). Несколько дней шли ожесточенные бои, во время которых турки вынуждены были использовать свой резерв, 11-ю дивизию, которая полегла в штыковой контратаке. Русские тоже понесли большие потери на обоих флангах^[290], но их гаубицы и горные батареи обеспечили им преимущество, и в конце концов букретовские пластуны у Хаснави сумели обойти турецкие позиции с фланга. После семидневного сражения русские отбросили противника в долину Огнота, и 4 турецкие дивизии в этом секторе начали общее отступление в сторону Элмали.

Одновременно с действиями группировки Воробьева Юденич приказал возобновить наступление IV Кавказскому корпусу. Бойцы 5-й и 6-й кавказских стрелковых дивизий без особого труда захватили мост через Мурат-Су около Муша, и турецкая 8-я дивизия отошла в горы, окружавшие город. В то же самое время справа от кавказских стрелков 66-я пехотная дивизия 20 августа атаковала 7-ю дивизию турок в районе Зиарета. Турки пытались удержать позицию неподалеку от Карабел (монастырь Сурп-Карапет), прикрывавшую перевал Боглан, но были разбиты и в беспорядке отошли, бросив несколько пушек и оставив 500 пленных в руках русских.

Успех 66-й дивизии имел очень важные последствия. Эта дивизия, преследуя отступавшую армию противника, миновала Боглан и Харабу. Вскоре ее патрули вошли в контакт со 2-й пластунской бригадой на крайнем левом фланге группы Воробьева в районе Огнот-Чая. Обеспокоенный судьбой своего правого фланга, Ахмет Иззет решил отвести главные войска в долину Чапакчура, оставив в ущелье Огнот-Чая и на склонах Солхан-Дага лишь арьергард. Таким образом, к 1 сентября стало ясно, что турецкое наступление через Огнот полностью провалилось, и центральная группировка 2-й армии была отведена на исходные позиции.

На крайнем левом фланге русских действия генерала Назарбекова оказались менее успешными. Он прошел из Ахлата в Татван и после непродолжительных боев занял этот город, расположенный на юго-западном берегу озера Ван. Однако, узнав, что турецкая 5-я дивизия отошла на более сильную позицию, прикрывавшую Битлис, он решил, что у него недостаточно сил, чтобы взять его^[291].

В районе Киги прибытие пластунской бригады Крутеня стало сигналом для контрудара. Однако исключительно сложный характер рельефа в долине Эндреса южнее Киги и на берегах Хорхора позволил войскам турецкого IV корпуса организовать здесь смелую и решительную оборону. 1 сентября они были усилены 14-й пехотной дивизией (переведенной из III корпуса), после чего решили перейти в контрнаступление. Несколько дней продолжались жестокие бои. Русские части, на которых наседали турки, были усилены 156-м Елизаветпольским полком, переброшенным из Эрзинджана через Меликан. Соотношение сил стало более или менее равным, но русские имели преимущество в горной артиллерии и были лучше обучены для ведения горной войны. После 10 сентября наступательный порыв турецких войск в районе Киги иссяк, и они оставались более или менее пассивными на своих позициях южнее реки Хорхор, а русские сохранили свои позиции, прикрывавшие город Киги и по обе стороны от Темрана.

В районе Огнота в течение сентября наблюдались лишь отдельные столкновения; к 15 сентября ситуация стабилизировалась. Русские сохранили за собой позиции, проходившие южнее Огнота, через Хараба-Чай и селение Боглан. За перевалом Боглан они твердо удерживали район Зиарета, простиравшийся до самого правого берега Мурат-Су. Зима началась очень рано; в высокогорном районе Огнот и на Куртик-Даге первый снег выпал уже 26 сентября. Передвижения обеих армий зависели теперь от условий доставки продовольствия. Турки в последние дни сентября оставили город Муш.

Наступление 2-й турецкой армии закончилось провалом, хотя она, в отличие от 3-й, не подверглась разгрому. Потери были очень велики: около 30 тыс. человек убитыми и ранеными (перед началом наступления численность 2-й армии приближалась к 100 тыс.). Впрочем, в плен попало немного – всего около 3 тыс. человек, и все – малыми группами. Дезертиров оказалось гораздо меньше, чем на севере, где они создали неразрешимую проблему для 3-й армии. Нищие и враждебные курды, обитавшие в диких и суровых горах Дерсима и Армянского Тавра, встречали беглецов совсем не так, как гостеприимные и дружественно настроенные жители Анатолии, чьи селения находились между Эрзинджаном и Сивасом. К концу сентября Ахмет Иззет обнаружил, что его армия сократилась до 60 тыс. человек; численность нескольких дивизий упала так резко, что рассчитывать на них в будущем не приходилось^[292]. От четырех армейских корпусов фактически осталось лишь три: XVI (5-я и 8-я дивизии) – на правом фланге, II (12-я и 1-я дивизии) – в центре и IV (14-я и 48-я дивизии) – на левом фланге.

Мечты генералиссимуса Энвера о совместном наступлении 2-й и 3-й армий оказались совершенно невыполнимыми из-за проблем со снабжением. Нетрудно было предвидеть, что еще до завершения концентрации 10 дивизий 2-й армии русские сумеют нанести удар по 3-й, а потом перебросить свои резервы против Ахмет Иззета. Такую возможность турецкое командование могло осознать еще до конца июня. После захвата Трапезунда русские получили дополнительный и гораздо более удобный путь для подвоза продовольствия и снаряжения; было совершенно очевидно, что очень скоро они предпримут попытку очистить от турок линию Трапезунд – Гюмюшане – Байбурт – Аш-Кале – Эрзерум. Таким образом, уже в первую неделю июля турки лишились всякой возможности проведения совместного наступления силами двух своих армий. Ахмет Иззет должен был начать наступление по крайней мере за 5 недель до того, как он его начал. В конце июня он сумел бы добиться гораздо больших результатов с 7 дивизиями, чем он надеялся достичь в августе с 10, ибо в то время у него еще была возможность получить поддержку 13 дивизий 3-й армии.

Ни тот ни другой турецкий командующий, по-видимому, не могли определить, по какому направлению надо нанести главный удар. Попытка Вехипа менее чем с двумя дивизиями создать угрозу для русских в прибрежной полосе была поистине ребяческой. Он сумел одержать (вероятно, совершенно неожиданную для себя) победу под Мамахатуном и приблизиться к Аш-Кале. Он мог бы развить свой успех в июне, сосредоточив 9 дивизий на линии фронта между Аш-Кале и истоком реки Тузлы. Одновременно Ахмет Иззет мог бы перебросить 4 дивизии в долину Огнот-Чая (оставив 2 дивизии на своем правом фланге и 1 – в резерве). Таким образом, можно было бы организовать совместное наступление 13 турецких дивизий в направлении Эрзерума. Вполне вероятно, что большая часть резервов Юденича сосредоточилась бы для поддержки 39-й дивизии, воевавшей на думанли-дагском участке фронта. В этом случае дивизиям Ахмет Иззета русские смогли бы противопоставить лишь 2 дивизии IV Кавказского армейского корпуса. Турки имели все шансы повторить удачный малазгиртский маневр, только в более крупном масштабе^[293]. Юденич, без сомнения, остановил бы наступление противника с запада, а также – с юга, что он сделал в прошлогодней Алашкертской операции. Тем не менее подобное изменение турецких планов могло бы отложить, если вообще не предотвратить, развал на том участке Турецкого фронта, который держала 3-я армия.

Неспособность турецкого командования адаптировать разработанный ранее план к реальной ситуации можно сравнить с аналогичным просчетом французского Генерального штаба перед началом наступления на Эсне весной 1917 г. В обоих случаях решающим фактором стали особенности темперамента турецкого и французского генералиссимусов – Энвера и Нивея, которым было присуще сочетание оптимизма и упрямства. В обоих случаях наблюдалось отсутствие гибкости при планировании крупного наступления и воображения – у сотрудников штаба. Они предпочли проигнорировать сложившиеся на фронте трудности, о которых им было хорошо известно^[294].

Численность французских и турецких войск в обоих случаях была несравнима, однако соотношение потерь было примерно одинаковым. Когда дело дошло до начала отчаянного и безнадежного наступления, армии Ахмет Иззета в целом повезло гораздо больше, чем генералу Манжену. Однако турки в лице Мустафы Кемаля обрели талантливого молодого командующего, который даже в самых неблагоприятных условиях сумел продемонстрировать силу своего характера.

Глава 38
Второе турецкое вторжение в Персию, июнь-август 1916 г.

Согласно новому плану, который был согласован Энвером, Халилом и фон Лоссовом на конференции в Багдаде, проходившей в начале мая, турецкие войска к концу месяца должны были вторгнуться в Персию. 2-я и 6-я дивизии 6-й армии сформировали XIII корпус, которым командовал Али Ихсан-паша. Пехоту усилили бригадой курдских кавалеристов Хамидие, а также частями вспомогательных и нерегулярных войск и персидскими добровольцами из числа националистов. Немцы пообещали снабдить этот корпус артиллерией; ожидалось также, что в боях примут участие подразделения турецкой 4-й кавалерийской дивизии из Мосула. Немецкое обещание осталось невыполненным; однако в наступлении должны были принять участие около 25 тыс. человек, среди которых имелись надежные пехотные полки. Эти силы значительно превосходили те, что мог выставить против них Баратов.

К концу мая от местных агентов и из сообщений британской разведки, поступивших по беспроволочному телеграфу^[295], Баратов узнал, что турки сосредоточивают свои войска в направлении на Ханикин, где до этого они занимали оборонительные позиции.

Положение его собственных войск было очень сложным – казаки в Месопотамии жестоко страдали от жары, которая все время усиливалась. Отступление после падения Кута стало неизбежным, даже если это был временный отход в более здоровые высокогорья в районе Каринда. Однако Баратова очень беспокоило, как воспримут отход русских войск племена, жившие в районах, по которым проходили его линии коммуникаций с Каспием. А ведь длина этих линий составляла 1300 км! Поэтому он решил сначала разбить турок в Ханикине, а потом начать свой отход. Баратов очень надеялся, что его план удастся. В то время он еще не знал, что турецкий штаб готовит мощное наступление, и не понимал, что его попытка может оказаться гибельной для тех скромных кавалерийских сил, которыми он располагал, ведь воевать ему пришлось бы с двумя пехотными дивизиями противника. К счастью для казачьего командира, Ихсан еще не был готов к наступлению, и, когда Баратов атаковал Ханикин, его удар пришелся на 6-ю турецкую дивизию, несколько частей которой были сильно потрепаны русскими в прошлых боях.

Ханикин, июнь 1916 г.

3 июня русские войска под командованием князя Белосельского в составе трех колонн подошли к Ханикину. В центре шел пограничный полк (теперь он насчитывал 4 батальона) при 12 орудиях. Тверские драгуны должны были провести демонстрацию справа, а слева – северские драгуны вместе с хоперскими казаками – обойти позиции врага на большой глубине; в резерве находились нижегородские драгуны. Таким образом, против 7 тыс. турок, засевших в хорошо оборудованных траншеях, было брошено около 3 тыс. пехотинцев и 3 тыс. кавалеристов. Пограничники наткнулись на упорное сопротивление, и все их атаки были отбиты. Северцы вместе с казаками умело маневрировали; на короткое время им удалось перерезать дорогу из Багдада и расстроить ряды нескольких длинных колонн с продовольствием. Впрочем, это была лишь разведка боем, полноценной атаки не получилось; силы противника и его воля к победе оказались гораздо мощнее, чем ожидалось. Поэтому, потеряв 500 пехотинцев, князь Белосельский вынужден был отступить. У турок погибло менее 400 человек. Баратову не оставалось ничего иного, как только продолжить свой отход из Каср-и-Ширина, который начался 6 июня. Ихсан-паша сосредоточил свои корпуса и через 2 дня пересек границу Персии.

Баратов занял оборонительную позицию на высоком плато (1575 м) около Каринда. После того как из Керманшаха по его вызову пришел мобильный резерв, состоявший из 2 казачьих полков, у него стало 25 тыс. пехотинцев, 2 тыс. драгун, 2 тыс. казаков при 12 горных орудиях на конной тяге и 2 гаубицы.

Тем временем Ихсан-паша, располагая превосходящими силами, попытался выполнить окружающий маневр. Его главные силы (2-я пехотная дивизия) двигались из Каср-и-Ширина по главной дороге (в то время это была еще еле заметная тропа), а другие соединения вместе с конными нерегулярными частями подходили к Каринду с севера (через Синьяр) и с юга – из Мандали, минуя Кель-и-Хараб. Дальше к северу фланкирующие силы, состоявшие из 3 батальонов 4-й дивизии с тысячей всадников и 8 орудиями, вышли из Сулаймании и пересекли границу. Турки продвигались очень медленно, поскольку, как и русские, страдали от невыносимой жары и отсутствия хорошей воды.

Ихсан начал свою атаку лишь 28 июня. В течение дня русская линия обороны (3 тыс. стрелков), поддержанная плотным огнем из пулеметов и артиллерийских орудий, упорно отбивала турецкие войска. Но около Гавары турки обошли 1-й Запорожский полк с правого фланга и отбросили его назад. Баратов увидел в этом угрозу для своей линии отступления в Керманшах и в течение ночи отвел туда войска. В этом городе не было оборонительных сооружений, и ночью 30 июня русские его оставили. На следующий день его занял корпус Ихсана. В тот же день турецкий отряд вошел в Синну, а нерегулярные части двинулись в Бияр, откуда оборонявшие его казаки ушли в сторону Хамадана. Главные силы Баратова отступали в том же направлении.

Овладев линией Бияр – Синна – Керманшах, Ихсан-паша не торопился развивать свой успех. Он вовсе не собирался углубляться в пределы Иранского плато. Его войска остановились не далее чем в 150–300 км от турецко-персидской границы, однако проблемы со снабжением уже сильно обострились, а здоровье солдат быстро ухудшалось. Несмотря на то что в турецком XIII корпусе присутствовало несколько немцев, его тыловые службы в сложнейших условиях работали гораздо хуже, чем службы Баратова.

Русским во время отступления в Хамадан тоже пришлось не сладко. Погибло много лошадей, а при пересечении низменности на подходе к Кангавару от малярии, дизентерии и солнечных ударов скончалось много солдат и офицеров.

Баратов сосредоточил свои войска в Хамадане, оставив два казачьих полка в Бисутуне – Кангаваре в качестве арьергарда. Получив в Хамадане подкрепления – четыре батальона 2-го пехотного полка, – он решил принять бой на Асадабадском перевале, если противник вздумает его атаковать. У Бисутуна появлялись турецкие патрули, но Ихсан-паша в течение 5 недель не проявлял никакой активности. Он оправдывал свое бездействие перед турецким Генеральным штабом разными предлогами. Он не видел никакой военной необходимости в дальнейшем наступлении, которое его по-настоящему пугало. Однако Энвер и фон Доссов, которых бездействие Ихсана не устраивало по политическим соображениям, в конце июля отдали ему строгий приказ – выйти из Синны и Керманшаха и двинуться на Хамадан, а из Кангавара – на Бурунжирд. Энвер очень надеялся, что персидские националисты поднимут вооруженное восстание и помогут ему и Ихсану.

К 1 августа Баратов понял, что новое наступление противника не за горами. Казачий командующий решил защищать сильно растянутый фронт. Граф Нирод с двумя батальонами пехоты и одним полком казаков занял позицию на Синнской дороге; главные силы Белосельского, в составе 6 батальонов пехоты, 3 полков драгун и 1 полка казаков, закрепились на Асадабадском перевале; слева, около Нихавенда и в районе Бурунжирда, расположилось несколько казачьих сотен под командованием полковников Стопчанского и Бичеракова. Два казачьих полка остались охранять окрестности Бисутуна и Кангавара. Однако войска Баратова были сильно ослаблены болезнями; 2 тыс. человек находилось в госпитале, а несколько сот умерло.

Турки начали свою атаку 3 августа, одновременно с наступлением 2-й армии. Произошли бои между передовыми отрядами: 5-го числа – у Бисутуна, 6-го – у Синны и 7-го – у Кангавара. На правом фланге казаки отошли в Саласат; на левом – оставили Нихавенд и ушли в Даулатабад. Баратов понял, что, имея на перевале Асадабад менее 6 тыс. пригодных к бою солдат, Хамадан он удержать не сможет.

9 августа разгорелся бой за обладание этим древним персидским городом. Умный Ихсан-паша отказался от фронтальных атак, в которых могло погибнуть много солдат, и велел обойти позиции русских с обоих флангов. Имея всего лишь одну пригодную для отступления дорогу, Баратов еще 7 августа начал отвод войск из Хамадана. В ночь с 9-го на 10-е русские оставили перевал Асадабад и, пройдя через Хамадан, двинулись на север. Утром 10-го передовые отряды Ихсана вошли в город. В тот же самый день турки появились в Даулатабаде и Бияре.

Баратов принял единственно верное решение. Он отправился на свою главную промежуточную базу Казвин (в 200 км от Хамадана и в 130 – от Тегерана). Через 10 дней после ухода из Хамадана его войска закрепились на очень сильной от природы позиции на перевале Султан-Булак, в 115 км юго-западнее Казвина. Сзади у него имелись более короткие и более надежные коммуникации, а климат был более мягким для солдат. Он мог выставить на оборонительной линии 8 батальонов (из пограничной бригады), 24 эскадрона и сотни при 22 орудиях; еще 24 эскадрона и сотни охраняли дорогу в Султанию, а также тропы в Бияр. Шесть сотен казаков находились в Тегеране, а другие шесть – удерживали Кум, Кашан и Исфахан. Ополчение и несколько сотен охраняли шоссе Казвин – Энзели. В своем отчете в Ставку генерал Баратов^[296] писал, что, если не считать ополчения, он имел всего 7 тыс. человек, пригодных к бою. Это были совсем небольшие силы, которым предстояло защищать Персию от турецко-немецкого вторжения.

Баратов полагал, что турецкая армия в Персии насчитывает 25 тыс. человек, однако это число оказалось завышенным. Потери Ихсан-паши в боях были невелики, но он лишился нескольких тысяч солдат от болезней. Две пехотные дивизии Ихсана (с некоторыми батальонами из 4-й дивизии в Мосуле) в конце августа имели в своем составе не более 12 тыс. человек; у него было, вероятно, 5 тыс. кавалеристов, большей частью нерегулярных. Турецкий командующий полагал, что этих сил явно недостаточно для завоевания Персии, конечной целью которого являлся захват путей к афганской и индийской границам. Поэтому Ихсан ограничил свои действия лишь патрулированием местности к северу от Хамадана; он докладывал, что его войскам требуется длительный отдых и реорганизация, прежде чем он будет в состоянии двигаться дальше. Однако новости, пришедшие в августе с Армянского фронта, заставили даже Энвера отказаться от завоевания обширных равнин на востоке. Между турками и немцами начались разногласия по поводу будущего Персии, и храброму XIII корпусу было разрешено отдохнуть. Однако развитие событий на Британском фронте в Ираке лишило его возможности насладиться спокойной зимой^[297].

Одним из следствий баратовского отступления и турецкой активности в районе Сулаймания – Мариван – Синна стала потеря стратегически важного пункта – Рувандиза. Блестяще захваченный 15 мая полковником Рыбальченко, этот холмистый город в июне атаковали кудры и части турецкой 4-й дивизии. Однако отбить этот город у русских им не удалось. Турки вновь подошли к нему в конце июля с двумя полками при 12 орудиях. Рыбальченко снова мог бы отстоять город, но Баратов к тому времени уже начал свой отход, и Юденич, все внимание которого было приковано к главному Кавказскому фронту, велел оставить Рувандиз. В это же самое время подразделение Левандовского покинуло Нери в стране несториан. Юденича не интересовали ни Рувандиз, ни вообще направление на Мосул. Он больше не видел возможности сотрудничества с британцами после их ухода с Иракского фронта. Поэтому отвод войск Баратова с иракской границы стал для главнокомандующего Кавказским фронтом естественным завершением авантюры, которую он никогда не одобрял.

Глава 39
Зима 1916/17 г.

Зима 1916/17 г. началась очень рано и была исключительно холодной. К октябрю русская и турецкая армии перешли на зимнее положение. Бои прекратились повсюду; даже стычки между патрулями стали очень редкими.

Для 2-й и 3-й турецких армий суровая зима стала роковой и завершила их распад, который начался из-за поражений на поле боя. Падение боевого духа войск Вехипа было следствием не только разгрома под Байбуртом и Думанли-Дагом, но и целой серии неудач, которые преследовали несчастные дивизии IX, X и XI корпусов. Дух пораженчества и фатализма вскоре перекинулся и на вновь прибывший V корпус. На фронте 3-й армии в августе и сентябре наблюдалось затишье, но число дезертиров тем не менее постоянно увеличивалось. С приходом осени уставшие от боев ашкеры бросали свои позиции и ходили по деревням, где сочувствовавшее население прятало их и защищало. Отношение турок к войне изменилось; интересно отметить, что жители селений, расположенных в прифронтовой полосе, при подходе русских войск уже не бросали своих домов: вражеская оккупация казалась теперь предпочтительней призыва в армию и поборов правительства младотурок, от которых так сильно страдали жители Анатолии. Дезертиры стали в Турции проблемой номер один. Бежавшие из армии солдаты, которым не удалось найти себе работу в деревне (а по мере того, как суровая зима все сильнее сказывалась на жизни обнищавших крестьян, они встречали все более враждебный прием), уходили в горы и создавали вооруженные банды, промышлявшие разбоем. В октябре в тылу 3-й армии насчитывалось не менее 50 тыс. дезертиров. Число боеспособных солдат в ней упало до 30 тыс., несмотря на то что в ее расположение перебрасывались отдельные части 53-й дивизии, которые заполняли пробелы в различных корпусах. Наконец, мощные снегопады прекратили дезертирство, и многие люди стали возвращаться в свои соединения, рассчитывая прокормиться за счет скудных армейских рационов. Численность войск Вехипа снова стала расти, но эпидемия тифа и простудные заболевания вскоре свели на нет весь этот рост.

Фактически все корпуса сократились до размеров дивизий, дивизии – до размеров полка, а полки – до батальонов или даже рот. Возникла насущная потребность реорганизации 3-й армии. Старые V, IX, X и XI корпуса были расформированы, и вместо них созданы два новых корпуса, которые получили громкое название Кавказских. Оба эти корпуса состояли из трех дивизий по 6 тыс. человек^[298]. 2-я кавалерийская дивизия превратилась в бригаду. Была перераспределена и артиллерия, в 3-й армии она стала самым сильным подразделением: 12–18 орудий на дивизию, среди которых были немецкие 150-мм пушки и австрийские 105-мм горные гаубицы. Эта реформа стала признанием того, что в операциях 1916 г. 3-я армия потеряла 8 пехотных дивизий (60–70 тыс. человек), причем половина из них – за счет дезертирства. I Кавказский корпус остался стоять между Кемахом на Кара-Су и Шебинкарахисаром; II корпус располагался между Келкитом и Черноморским побережьем, около Тиреболу. Штаб-квартира 3-й армии находилась в Шебинкарахисаре. Ахмет Иззет был назначен командующим Анатолийской группой армий, а руководство 2-й армией перешло к Мустафе Кемаль-паше.

Агония 2-й армии оказалась не такой сильной, как 3-й, но продолжалась дольше, и результат был практически таким же.

Ахмет Иззет был отброшен далеко назад, но не разгромлен, как Вехип; в октябре 1916 г. у него еще оставалось около 64 тыс. человек. Однако ранняя суровая зима в диких горах Дерсим и Бингёл породила такие трудности и страдания, каких не пришлось пережить 3-й армии. Сложные природные условия усугубились еще и тем, что политика младотурок по выселению армянского населения из окружающих эти горы районов проводилась слишком напористо. В начале войны турецкие армии получали продовольствие из плодородных, хорошо обработанных высокогорных долин Алашкерта, Эрзерума, Муша и Мамахатуна. Все эти долины были захвачены русскими, а армянские земледельцы – вытеснены из долины Мурат-Су и обширной равнины Харпута. Одновременно турецкие крестьяне, узнав о приближении русских, бежали во внутренние районы Анатолии^[299]. Восточные вилайеты совсем обезлюдели (примерно 75 % населения покинуло свои дома). С тех пор эти районы уже не смогли больше возродить свое процветавшее хозяйство.

Если в долине Мурат-Су и ее притоков турки увидели полное запустение, то в горах им пришлось столкнуться с жестокостью курдов. Если в начале войны дерсимские курды прислали в армию Энвера свою нерегулярную кавалерию (которая осенью 1917 г. грабила и убивала солдат революционной России, возвращавшихся с фронта домой), то после победы русских войск в Дерсим-Бингёльских сражениях они сразу же повернули оружие против турок. Курды нападали на турецкие конвои в Дерсиме и на корню вырезали отдельные части. В сентябре и октябре в тылу турецких войск южнее Киги царили беспорядок и разбой.

В октябре Ахмет Иззет решил оставить высокогорные районы Дерсима и Бингёл-Дага и сосредоточить свои войска поближе к их базам в Харпуте и Диярбакыре. Одновременно был распущен III корпус, а 2-ю армию преобразовали в три корпуса, по две дивизии в каждом^[300]. На крайнем правом фланге 5-я дивизия по-прежнему стояла в Битлисе, а 8-я ушла из Муша и негостеприимного Тавра в Диярбакыр. IV корпус удерживал Чапакчурскую равнину, выставив свои посты на дорогах в Огнот и Боглан. II корпус стоял в Харпуте и Палу и рассылал патрули в сторону Киги.

Во время затишья, продолжавшегося весной 1917 г., 2-я армия превратилась в депо для восполнения потерь в 3-й армии и Ираке. На севере шло создание так называемой Йилдиримской армии (Йилдирим по-турецки означает «молния», иными словами, это армия блицкрига). Вскоре она поглотила IV корпус. Эпидемии болезней^[301] в зимние месяцы сильно уменьшили численный состав 2-й армии, и в марте 1917 г. в шести ее дивизиях насчитывалось не более 30 тыс. человек. Группа армий в Восточной Анатолии была расформирована, а Ахмет Иззет и Мустафа Кемаль покинули этот район. Летом 1917 г. в районе Битлиса и Муша оставалась лишь 5-я дивизия, а в Пашу – 12-я. 8-я была разделена между ними.

Нет никаких сомнений в том, что только Февральская революция в России спасла турок от полного поражения в Малой Азии. Гибель Османской империи была отсрочена на 18 месяцев. Фельдмаршал Помянковский, военный представитель Австро-Венгерской империи в Турции, писал: «Можно считать несомненным, что обе турецкие армии (третья и вторая) находились к концу зимы в таком состоянии, что не смогли бы противостоять сколько-нибудь серьезной атаке русских. К счастью для турок, 9 марта в Санкт-Петербурге разразилась революция, которая вскоре дезорганизовала русскую Кавказскую армию и сделала наступление невозможным». Таким образом, все усилия Кавказской армии в 1916 г. пошли насмарку. Однако последствия этих усилий оказали решающее влияние на ход событий в будущем, хотя оно проявилось и не сразу.

Несмотря на большие потери в Дарданеллах, численность османской армии в ноябре 1915 г. достигла своего максимума – 800 тыс. человек. К 1 марта 1917 г. она снизилась до 400 тыс. и больше уже никогда не превышала этого числа (в марте 1918 г. – 200 тыс. человек). Летом 1916 г. из 52 турецких дивизий 26 воевали с русскими. Из общего числа 400 тыс. солдат, погибших за период с ноября 1915 по март 1917 г., турецкая армия лишилась не менее 300 тыс. в боях с русскими войсками (включая пленных, умерших от болезней и дезертиров). Если потери в Галлиполи серьезно ослабили военную мощь Османской империи и не позволили ей в решающий момент начать наступление в Закавказье, то последующие потери в войне с Россией в 1916 г. значительно сократили оставшиеся у турецкой армии силы и подготовили победы Британии в Ираке в 1917–1918 гг. и в Палестине – в 1918 г.

Боевые действия против 3-й и 2-й турецких армий в 1916 г. привели к большим потерям и в русской Кавказской армии. С июня по сентябрь 1916 г. русские лишились около 50 тыс. бойцов (сюда включены и войска Баратова, где люди умирали в основном от болезней). В сентябре бои прекратились, и на Анатолийском фронте наступило длительное затишье, однако убыль живой силы продолжалась. Вину за это нужно возложить в значительной степени на штаб Юденича. Если административная и оперативная работа в нем были поставлены великолепно, то разведка работала из рук вон плохо. Она наделала ошибок во время Малазгиртской операции, перед падением Трапезунда и накануне турецкой победы в Мамахатуне. Осенью в штабе Юденича недооценили степень усталости и размер потерь в армиях противника и переоценили численность войск, которые противостояли русским. Согласно официальной оценке, на Кавказском фронте, который был в октябре 1916 г. подчинен Ставке императора, у турок насчитывалось 344 тыс. бойцов, вооруженных 110 тыс. винтовок, 346 орудиями и 294 пулеметами. Поскольку новые винтовки без особого труда можно было доставить из Германии, то в штабе Юденича решили, что в Кавказской армии турок находится от 150 до 200 тыс. человек с соответствующим числом пушек и пулеметов. Как теперь стало известно, разведотдел русского штаба преувеличил силы турок на 200 %.

Этот неправильный расчет повлиял на все диспозиции Юденича на зимние месяцы и наложил тяжелое бремя на войска, в котором, как оказалось, не было никакой нужды. Его штаб считал, что турецкая 2-я армия достаточно сильна и способна перейти в наступление. Поэтому решено было укрепить весь русский фронт на западе, чтобы обезопасить его от любого возможного обходного маневра с юга. На линию Келкит – Гюмюшане – Эрзинджан перебросили огромное количество солдат, в то время как линии обороны на высотах Киги и Огнота охранялись одними патрулями. Вдоль ледяных хребтов Багир-Паши и Шайтан-Дага тянулась сплошная линия траншей. Эту линию продолжили на юго-восток по левому берегу Огнот-Чая и поперек южного отрога Шерефеддинских гор, до перевала Боглан. Мушскую долину охраняла стрелковая дивизия, которая поддерживала связь с группой Назарбекова, стоявшей севернее Битлиса^[302].

Войска в западном секторе фронта отдыхали в относительно благоприятных условиях в долинах Келкита и Кара-Су, зато те, что стояли в Дерсимских горах и Бингёл-Даге, могли спрятаться от холода лишь в диких альпийских долинах Эндреса (1500–1700 м) и Огнота (1800–1900 м). В этих долинах мороз оказался столь же силен, что и на вершинах гор, а снежные сугробы, наносимые буранами, были гораздо выше. Несмотря на зимнее снаряжение, бойцы 2-й и 4-й пластунских бригад, а также 4-й и 6-й стрелковых дивизий сильно страдали от мороза; многие патрули вообще замерзли, а случаев обморожений было не сосчитать. Все эти соединения храбро сражались и понесли большие потери в боях в конце лета, и к январю их ряды сильно поредели. Штабу не удалось наладить такое же бесперебойное снабжение продуктами, которое осуществлялось предыдущей зимой в Кёпрюкёе. Саперам приходилось работать в глубоком снегу и в условиях частых снежных бурь, чтобы очистить от снега горные тропы, по которым подвозилось продовольствие из Эрзерума и долины Кара-Су. Обозы пробивались сквозь снежные заносы, туманы и метели. Дорога, пересекавшая хребет, по которому проходил водораздел между долинами верхнего Эндреса и Тузлы (перевал Карир), требовала неимоверных усилий от людей и животных, а северные склоны Бингёл-Дага, спускавшиеся в Эрзерумскую равнину, были еще хуже южных. Бывали времена, когда люди из 4-й Кавказской стрелковой дивизии получали лишь пол фунта хлеба в день, а лошади – полтора фунта ячменя. Не было ни мяса, ни консервов, и солдаты варили себе суп из мяса ослов, кошек и собак. Только в феврале Ставка посчитала нужным снять это великолепное подразделение с занимаемых позиций и отвести его в резерв в Эрзерум^[303]. Чуть лучше оказались условия, в которых зимовала на южном склоне Шерефеддинских гор 66-я пехотная дивизия. Однако в марте в ней началась эпидемия тифа, завезенная, вероятно, из соседнего города Муш.

Зимние условия не позволили восстановить былую мощь 2-й и 4-й пластунских бригад, 6, 4 и 2-й стрелковых дивизий и 66-й пехотной дивизии. К 15 марта 1917 г. их численность составляла всего лишь 60–70 % от обычной. Тем не менее эти части, а также 39-я пехотная дивизия и II Туркестанский корпус постепенно пополнялись.

У Юденича имелись только ограниченные местные ресурсы, из которых он попытался создать новые соединения. Зимой он сумел сформировать из ополченцев одну стрелковую дивизию, получившую 7-й номер, но не такую надежную, как первые шесть. Симптомы предреволюционного разложения проникли и в армию – солдаты были недисциплинированны и плохо обучены. Более надежными оказались два новых батальона пограничников.

Глава 40
Неудачная попытка организации англо-русских совместных действий, январь-май 1917 г.

К декабрю 1916 г. британцы сосредоточили мощные силы для решающего наступления на Багдад. Русские получали информацию о планах англичан; им предложили принять участие в совместных боевых действиях. Этот вопрос обсуждался на конференции союзников в Санкт-Петербурге в январе 1917 г., и согласие, в принципе, было достигнуто. За разработку деталей взялись британский штаб, находившийся в Месопотамии, и Ставка великого князя – в Тифлисе. На конференции было отмечено, что союзники по-прежнему считают все операции против Турции вспомогательными и имеющими лишь местное значение.

Уже в ноябре великий князь Николай Николаевич проинформировал Юденича о возможной совместной англо-русской операции в Персии и Месопотамии. Были предприняты шаги по реорганизации обеих групп русских войск в Персии: баратовской, которая теперь получила название «I Кавказский кавалерийский корпус», и чернозубовской, преобразованной в VII Кавказский корпус.

Особо нуждался в пополнении пехотой корпус Чернозубова, поскольку летом у него забрали даже оба терских батальона из 4-й пластунской бригады, оставив лишь формирования армянского и грузинского ополчений. В сентябре Юденич прислал Чернозубову 2-й Карский полк из генерального резерва^[304], а позже – четыре вновь сформированных батальона 3-го пограничного полка. К концу года Чернозубов сформировал целую пехотную дивизию, которая получила название пограничной дивизии и состояла из двух стрелковых полков и формирований армянского и грузинского ополчений. К имевшейся у него артиллерии (одна полевая, одна – казачья и одна – горная батарея на конной тяге) было добавлено особо мощное отделение горной артиллерии (24 орудия). Чернозубов сумел собрать 50 сотен кавалеристов: 4-ю Кавказскую казачью дивизию, 2-ю и 3-ю Забайкальские бригады. К этому надо добавить один батальон саперов и отделение бронемашин. Всего в корпусе Чернозубова было 13 тыс. пехотинцев, 8 тыс. кавалеристов при 48 орудиях.

I Кавказский кавалерийский корпус Баратова тоже реорганизовали и усилили. Из пехоты Баратов получил лишь вновь сформированную Туркестанскую стрелковую бригаду: 4 двухбатальонных полка весьма сомнительных боевых качеств, поскольку они были набраны и обучены осенью 1916 г. Однако закаленная в боях пограничная бригада (2-й и 4-й полки, состоявшие из 4 батальонов, доведенных до нормальной численности) считалась очень надежным подразделением. Ею командовал способный генерал Юденич-младший, племянник главнокомандующего Кавказским фронтом. Соединения кавалерии и артиллерии остались прежними: Кавказская кавалерийская дивизия, 1-я Кавказская казачья дивизия и бригада кубанских казаков. Исключая войска, способные выполнять задания в тылу, Баратов имел 16 батальонов (15 тыс. человек), 60 эскадронов и сотен и 30 орудий.

Общая численность двух корпусов составляла 28 тыс. пехотинцев, 17 тыс. кавалеристов и 78 орудий. Это могло стать внушительной силой, если использовать все войска одновременно и на одном направлении. Однако на Персидско-Месопотамском театре войны проведение одновременных операций на одном направлении осложнялось природными условиями и особенностями состава обоих корпусов. Районы, в которых воевали эти русские группировки, отстояли друг от друга на 320 км: VII корпус действовал на линии Тебриз – Рувандиз – Мосул, а I Кавказский кавалерийский корпус – на линии Казвин – Керманшах – Багдад. Расстояние было не очень большим, однако условия рельефа и климата в районе боевых действий этих корпусов очень сильно различались. На линии Тебриз – Рувандиз голые хребты и крутые склоны Загросских ущелий, занесенные глубокими сугробами зимой, были практически непроходимы даже для закаленных в боях кавказских войск, а кавалерия стала бы для них самой настоящей помехой. В предыдущие годы практика показала, что кавалерийский рейд на Рувандиз возможен только в середине апреля, и, хотя Чернозубов имел теперь достаточное число пехотинцев, 40 % его войск составляли кавалеристы. Соответственно начало наступления в районе озера Урмия надо было назначать не раньше чем на середину марта.

Однако для согласованной с Баратовым операции это было слишком поздно. Британцы ожидали, что Баратов поможет им в наступлении на Багдад, которое началось еще в декабре и должно было достичь решающей стадии в январе или феврале. Задача Баратова заключалась в том, чтобы в течение января выбить XIII корпус турок из Хамадана в Керманшах и где-то в феврале достичь границы Месопотамии. Из-за сильной жары на равнинах Ирака русские не могли долго воевать под Багдадом. И снова обилие конных соединений в войсках Баратова стало для него помехой: летом в Ираке, где жара становится невыносимой уже в середине мая, лошади будут чувствовать себя очень плохо, даже если удастся их прокормить. Таким образом, к тому времени, когда войска в районе озера Урмия только бы начали свое движение, способность баратовских соединений к активным боевым действиям уже сошла бы на нет.

Таким образом, операции русских войск в 1917 г. надо было планировать в два этапа: сначала – для Баратова, а потом – для Чернозубова. На первом этапе можно было помочь британцам в их наступлении на Багдад; на втором – обеспечить им определенную поддержку, если они после взятия Багдада решились бы пойти на Мосул. Таким образом, Баратов с Чернозубовым обязывались участвовать в операциях чисто местного значения. Более широкого, имевшего важное стратегическое значение, сотрудничества не предусматривалось. Эту возможность Россия и Англия даже не обсуждали. Британцы планировали захватить Багдад, а оттуда двинуться на Мосул, если это будет возможно; русские согласились помочь войсками, находившимися в Персии, после их реорганизации и подкрепления.

С августа до конца декабря 1916-го в Персии наблюдалось затишье. Турецкий XVIII корпус стоял у Хамадана, рассылая патрули по дороге на Казвин и Тегеран, держа небольшие фланговые отряды для охраны Синны и прикрытия дороги на Бияр – слева и на Буруирд – Даулатабад – справа. Во 2-ю и 6-ю пехотные дивизии перебросили отдельные части 4-й дивизии. Это ослабило войска, удерживавшие Мосул, не усилив при этом надлежащим образом XIII корпус. Численность последнего постепенно уменьшалась из-за свирепствовавших в нем болезней, что частично стало результатом плохого состояния санитарной службы в Османской армии. Позже корпус получил в качестве подкреплений батарею австрийских 105-мм гаубиц и 3 батальона солдат, попавших в Северной Африке в плен к французам и позже вернувшихся домой. Имея не более 10 тыс. боеспособных солдат, Али Ихсан не решился идти на Тегеран, поскольку Баратов, на помощь которому русское командование могло перебросить часть войск, стоявших у озера Урмия, создавал постоянную угрозу для фланга Али Ихсана со стороны Бияра.

Али Ихсан не без оснований полагал, что его оперативная цель уже достигнута, и уклонялся ото всех предложений двинуться дальше на восток. В декабре Энвер-паша добился своей политической победы и приступил к созданию национальной персидской армии. Впрочем, численность этой армии, сформированной в районе Бурунжирда, так и не превысила 8 тыс. человек сомнительных боевых качеств, достоинства и разного происхождения – это были бывшие жандармы, добровольцы и несколько сот представителей племени луров. Не было недостатка в амбициозных планах вторжения в Афганистан со стороны Персии. Русские, со своей стороны, передали Персии вновь созданную (10-ю) Туркестанскую стрелковую бригаду и казачий полк для оккупации Месхеда и поддержания связи с англо-индийскими войсками в Сейстане.

Баратов начал подготовку к будущей кампании еще в октябре. Состоится ли совместная операция с британцами, он еще не знал, однако необходимость установления эффективной связи с Чернозубовым сомнений не вызывала. Район Бияр – Синна представлял теперь двойной интерес, поскольку контакт с VII корпусом мог быть установлен именно здесь, а наступление на Керманшах из Синны вынудило бы турок без боя оставить Хамадан. Поэтому Баратов решил послать из Казвина в Бияр через Зеньян мощную кавалерийскую колонну вместе с 9-й Туркестанской стрелковой бригадой. Им предстояло пройти около 320 км. В условиях зимнего времени концентрация сил в диких горах Персидского Курдистана была делом весьма нелегким. Много времени заняла организация тыловых служб, и к январю 1917 г. войска еще только постепенно передвигались из Зеньяна в Бияр.

События в Месопотамии заставили Баратова ускорить свои действия. С ничем не оправданным оптимизмом Халил-паша и его племянник долгое время отказывались верить в то, что англичане решатся возобновить свое наступление в Месопотамии. Они были уверены, что турецкий XVIII корпус (51, 32 и 45-я дивизии) достаточно силен, чтобы отразить атаку британских войск. Однако в январе начались бои за Кут, и события вскоре приняли неблагоприятный для турок оборот. 21 января Али Ихсан получил по телеграфу приказ бросить все имевшиеся в его распоряжении войска на помощь Халил-паше, который командовал 6-й армией. Один полк, 44-й, вышел из Керманшаха и двинулся в Багдад. В феврале ситуация в XIII корпусе ухудшилась. 45-я дивизия практически перестала существовать, а 14-я дивизия, которую должна была прислать 2-я армия, так и не появилась. В середине месяца Али Ихсан получил приказ идти со всеми своими войсками к Багдаду. Британская и русская ставки только этого и ждали. Русские в конце января заняли Бияр, а в феврале начали наступление на Синну, которую покидали турецкие фланговые войска – одна часть ушла в Керманшах, а другая – в Сулайманию. К 20 февраля главные силы Баратова готовились начать свой марш на Хамадан; но к 24-му турецкая 6-я дивизия уже ушла оттуда и двинулась в Керманшах, а 26-го за ней последовала и 2-я.

Али Ихсан заранее подготовил себе путь к отступлению, поскольку он предвидел подобный ход развития событий. Он шел довольно быстро и за три недели покрыл расстояние в 480 км, несмотря на сложный рельеф и плохие тропы. Баратов не мог за ним угнаться. Ему нужно было создавать линии связи между Казвином и Хамаданом, а потом между Хамаданом и Керманшахом. Главная колонна состояла из Пограничной бригады с шестью полками драгун и казачьими сотнями. Этой колонной командовал генерал Радац. 10 марта он достиг Керманшаха, а 9 марта Туркестанская бригада, три драгунских и один казачий полк заняли Синну. На левом фланге русских турки оставили район Бурунжирда и Даулатабада; Исфаган был занят казаками.

Тем не менее обе армии, шедшие из Персии, русская и турецкая, пришли слишком поздно, чтобы принять участие в битве за Багдад. Судьба города решилась 9 марта, а 11-го генерал Мод вошел в историческую столицу, расположенную на Тигре. Русская помощь на этом этапе оказалась ненужной. Только полковник Бичераков с полком партизан-добровольцев из казачьих полков успел пересечь границу и установить связь с британской кавалерией в Мандали. Генерал Мод оценил наступление своих русских союзников как слишком медленное, поскольку авангард колонны Радаца появился в Ханикине только 2 апреля.

Для столь медленного продвижения русских войск имелись особые причины, и они не обещали в будущем ничего хорошего. 9 марта в Санкт-Петербурге разразилась Февральская революция, и вести о ней достигли Керманшаха очень быстро. Сначала об этом узнали только в штаб-квартире, но не прошло и нескольких дней, как эта новость широко распространилась в войсках. Для многих офицеров в корпусе Баратова события в столице России не стали сюрпризом.

Некоторая часть из них добровольно приехала на Кавказский фронт из Петербурга, чтобы принять участие в Персидской экспедиции. В офицерских столовых еще с прошлой осени обсуждали слухи о политических событиях в России и приходившие оттуда известия. В Персии возбуждение усилилось еще и оттого, что сюда прибыл молодой великий князь Дмитрий Павлович, которого император отправил в ссылку в наказание за то, что он, по слухам, участвовал в убийстве Распутина. Большинство офицеров устроили Дмитрию Павловичу горячую встречу, а генерал Баратов, несмотря на свое официальное положение, не скрывал к нему своих симпатий.

Солдаты еще до революции какое-то время пребывали в возбужденном состоянии. Когда же она произошла, первыми установили связи с революционными группами на Кавказе и в России тыловые службы. Солдаты свободно читали газеты и личную корреспонденцию из России. Первые же изменения, введенные в армии Временным правительством под давлением Советов рабочих и солдатских депутатов, очень быстро разрушили дисциплину и подорвали боевой дух войск. Казаки, пограничные полки и многие старослужащие солдаты не поддались пропаганде, но в первоклассных драгунских полках, как выяснилось, служило много ненадежных в политическом отношении элементов, а тыловые службы все сплошь оказались заражены пораженческими настроениями^[305].

В такой ситуации всякий командующий старается уделять основное внимание условиям проживания войск. Баратов приложил много усилий для организации бесперебойного снабжения армии продуктами. Их доставляли по дороге из Хамадана в Керманшах, несмотря на то что британцы проявляли нетерпение. Следует, однако, сказать, что развал армии на Кавказском и Персидском фронтах развивался гораздо медленнее, чем на Западном. Войска все еще подчинялись приказам и были готовы идти в бой, когда им прикажут.

После падения Багдада турецкий XVIII корпус стал отходить на север по берегу реки Тигр в сторону Самарры. 15 марта передовые отряды XIII корпуса появились в Дияле, неподалеку от Ханикина, и отсюда двинулись на юг по западному берегу реки. Халил-паша планировал оборонять линию Диялы, расположив справа XVIII корпус, слева XIII, а 14-ю дивизию оставив в резерве^[306]. Халил мог выставить на линию фронта около 40 тыс. человек, и его артиллерия, в состав которой входили немецкие и австрийские гаубицы, была весьма мощной. Он ожидал прибытия 46-й дивизии из Македонии, намереваясь использовать ее на крайнем левом фланге Дияльской линии, в горном районе Сулаймания. В конце апреля он получил еще один полк, два или три батальона жандармов и кавалерию, отступившую из Синны. После прибытия 46-й дивизии Халил имел под своей командой более 50 тыс. человек при 120–130 орудиях.

Генерал Мод мог выставить против 6-й армии турок 86 батальонов (73 из них – индийские) и 43 эскадрона. Однако англо-индийские войска покрыли за 19 дней 190 км в очень сложных условиях и были сильно ослаблены предыдущими потерями, усталостью и болезнями, которые обрушились на них в долине Тигра. У британцев осталось лишь небольшое преимущество в живой силе, и генерал Мод вынужден был обратиться за помощью к русским. Но не успели они установить связь с командованием русской армии, как их солдаты отбросили турецкий XVIII корпус назад, а колонна генерала Эдвардса (к которому присоединился партизанский полк Бичеракова) 18 марта разгромила отдельные части 6-й и 4-й турецких дивизий в Бакубе. Тем не менее 25 марта Али Ихсан в арьергардном бою у подножия Джабал-Хамрина сильно потрепал две бригады генерала Киари. В последнюю неделю марта Халил попытался окружить эту британскую колонну, бросив в бой 2-ю и отдельные части других турецких дивизий, однако развить этот чересчур амбициозный маневр ему не удалось, ибо 2 апреля в Ханикин пришла сильная колонна русских войск (генерала Радаца).

Турки, отступая, перешли реку Дияла и заняли позиции на ее западном берегу. Центр XIII корпуса расположился в Кифри; его левый фланг – у Сулаймании, а правый, поддерживавший связь с XVIII корпусом, в районе Гхарфы. Появление в Ханикине 2 апреля (хотя и с некоторым опозданием) колонны Радаца помогло сорвать попытку Халила начать контрнаступление на британском правом фланге.

В начале апреля британцы подняли вопрос о совместном англо-русском наступлении на Мосул. Англичане предложили, чтобы колонна Радаца, стоявшая в Ханикине, действовала на их правом фланге, а другое соединение из корпуса Баратова наступало через Синну на Сулайманию. Две колонны из состава войск Чернозубова, стоявших на берегу озера Урмия, должны были выйти из Суй-Булака и двинуться – одна через Бане на Сулайманию, а другая – на Рувандиз. Впрочем, конные соединения не могли выйти в путь до второй половины апреля из-за сложных условий в горах.

Тем временем последствия революции начали оказывать свое влияние на боеспособность войск на персидской границе. В ответ на требования экстремистов Временное правительство заменило командующих VII Кавказским и I Кавказским кавалерийским корпусами, назначив на эти должности офицеров, которые считались не столь «реакционными». Чернозубова заменили Вадбольским, а Баратова – Павловым. (Впрочем, Баратов был очень популярен в войсках, и в конце мая его на короткий период восстановили в должности командующего. Это сделали по требованию солдатских комитетов корпуса.)

Временное правительство было намерено продолжать военное сотрудничество с западными странами, и генералы Павлов и Вадбольский получили приказы принять участие в летнем наступлении, детали которого были обговорены в апреле^[307].

После некоторых проволочек совместное наступление началось в первых числах мая. Задача, поставленная перед русскими войсками, была не из легких. За Диялой 2-я и 6-я турецкие дивизии удерживали хорошо подготовленные позиции, которые обороняла мощная артиллерия (австро-германская). Севернее располагались части 14-й пехотной дивизии, а перевалы, по которым проходила дорога на Рувандиз, защищали не только местные курдские ополченцы, но и два полка 46-й пехотной дивизии, совсем недавно переброшенные сюда из Македонии.

Между 11 и 14 мая Радац сумел перейти Диялу в трех местах: Декке, Майдане и Кала’ат-Ширване. Однако 17-го турки контратаковали и сумели отбить две переправы, захваченные русскими с большими потерями. Жара стала уже совершенно невыносимой, и британские операции на Тигре остановились. Сомневаясь, смогут ли его войска вынести новые лишения, генерал Павлов отдал приказ прекратить наступление и сконцентрироваться в районе Каср-и-Ширина.

Боевые действия в районе Сулаймании оказались еще менее успешными. Здесь русские дошли до Пенжвина, расположенного в нескольких километрах от турецкой границы. На перевалах, откуда дорога шла на Рувандиз, шли бои, не принесшие, однако, успеха ни той ни другой стороне. К тому времени, когда в войска вернулся Баратов, военные действия прекратились повсюду. Столь долго планировавшееся сотрудничество с британскими войсками оборвалось из-за обстоятельств, порожденных революцией.

К началу лета 1917 г. русская Кавказская армия уже разлагалась, хотя этот процесс шел гораздо медленнее, чем на главном, Западном фронте, и не так драматично. Все лето армия занимала те территории, которые ей удалось захватить в прошлом году. Несколько частей отвели в тыл – но только для того, чтобы оставить на линии фронта как можно меньше войск. Первым важным стратегическим пунктом, из которого русские ушли, стал Муш (в мае). Но даже Юденич, постоянно заботившийся о благополучии своих войск, находил свое личное положение совершенно невыносимым. Причиной этого стало постоянно усиливавшееся вмешательство комитетов и делегатов из Тифлиса и Санкт-Петербурга в военные дела. В июне самый талантливый после Паскевича главнокомандующий Кавказским фронтом подал в отставку^[308]. На его место назначили генерала Пржевальского. Однако смена командования ничуть не улучшила ситуацию. Затишье на фронте продолжалось, а в тылу с удручающей быстротой увеличивалось количество «инцидентов» и проблем. После второй революции (в октябре) люди массами стали покидать армию, не дожидаясь начала переговоров о мире в Брест-Литовске. Запланированная на 1917 г. совместная операция англо-российских войск на огромной территории между Черным морем и Персидским заливом не состоялась, но интересно рассмотреть, каким бы мог стать ее ход и каковы были ее перспективы.

К середине марта 1917 г. Турция находилась практически на грани развала. Большая часть лучших войск Османской империи погибла в боях. Из 52 дивизий, числившихся в ней в сентябре 1916 г., 12 были уничтожены, а в тех, что остались, насчитывалось 6–7 тыс. бойцов против уставной численности 8–9 тыс.^[309] Не только не существовало никакой возможности создания новых дивизий, но и те, которые сильно пострадали в боях, были расформированы, а их части вливались в другие дивизии, чтобы довести их численность до уставной.

Исключая 4 дивизии (на бумаге их было 5), стоявшие в Аравии, в Османской армии в марте 1917 г. насчитывалось 34 дивизии, что равнялось числу, мобилизованному в ноябре 1914 г. 6 дивизий из 34 были распределены по фронтам Тройственного союза в Европе, 4 стояли под Стамбулом и в районе проливов, 6 – в Сирии и Палестине, 6 – в Месопотамии (или направлялись туда) и 12 противостояли русской Кавказской армии. Грубо говоря, на русском Кавказском фронте стояло столько же дивизий (12), сколько в Палестине и Ираке против британской армии, и оставшиеся 10 едва ли можно было назвать стратегическим резервом. Такова была диспозиция турецкой армии, когда в первые месяцы 1917 г. союзники собирались начать совместное и, скорее всего, победоносное наступление на Османскую империю.

Как уже отмечалось, разрабатывая общую стратегию войны с Турцией, британцы всегда представляли себе широкомасштабные операции. Несколько раз они пытались организовать их с привлечением своих союзников, однако всегда натыкались на уклончивые ответы русских, а французы вообще не были расположены к таким действиям. Это объясняли тем, что французы оставались заложниками идеи о том, что дорога в Турцию лежит через Берлин, а русский Генеральный штаб, пройдя школу великого князя Николая, тоже разделял эту идею. Британцы, однако, упорно пытались убедить союзников в обратном, утверждая, что совместные операции помогут им одержать над Османской империей полную победу. Известно, что ее удалось достичь только после крупных усилий и многочисленных неудач осенью 1918 г. Если бы русские продолжили войну и планы совместной кампании 1917 г. осуществились, то победы над турками удалось бы добиться уже зимой 1917/18 г. или весной 1918-го. А если учесть то влияние, которое оказывали успехи на Ближнем Востоке на весь ход Первой мировой войны, то можно предположить, что она закончилась бы на полгода раньше.

Стратегическую ситуацию в Турции в начале 1917 г. определяли следующие факторы:

а) концентрация мощных британских сил в Месопотамии и падение 11 марта Багдада;

б) начало концентрации британских войск в Палестине и Сирии;

в) тот факт, что 35 % турецких войск находилось на Британском фронте, а другие 35 % были рассредоточены и пребывали в таком состоянии, которое не позволяло считать их стратегическим резервом;

г) Восточное Средиземноморье находилось под контролем союзников, а Черное море – Российского флота^[310].

На основе этих факторов не трудно представить себе, каким стал бы план и ход операции, если бы летом 1917 г. Англии и России удалось провести совместную операцию. Сотрудничество двух стран могло бы происходить в следующей форме:

а) прямая поддержка британских войск на левом фланге русского Кавказского фронта;

б) мощная диверсия на правом фланге Русского фронта в сочетании с действиями военного флота у побережья Малой Азии;

в) взаимодействие Британских военно-морских (и сухопутных) сил в Александреттском заливе, в месте соединения Сирийского и Анатолийского театров боевых действий.

При изучении диспозиции британских войск на 1 января 1917 г. можно сделать вывод, что планировалась вспомогательная, а не главная операция (как и при попытке взять Дарданеллы в 1915 г.). Подобное наступление на периферии, в котором британцы должны были поддержать атаку вдоль южной дуги, проходившей через Палестину и Ирак, потребовало сотрудничества с Россией. От русских требовалось нанести удар на территории Армении на Диярбакыр и Харпут и в конце концов соединиться с британскими войсками в районе Алеппо – Александретта. Эта совместная операция должна была завершиться захватом главного транспортного узла Османской империи – Кайсери.

Корпуса Баратова и Чернозубова обязывались действовать в районе соприкосновения британской и русских сфер влияния. Баратов должен был выйти из Керманшаха и двинуться в Сулайманию и Киркук, поддерживая связь на своем правом фланге с войсками Чернозубова в районе озера Урмия. Однако наступление последнего могло принести британцам гораздо больше пользы, чем любые действия Баратова. Если бы пехота Чернозубова получила необходимые подкрепления, он смог бы еще в начале мая захватить Рувандиз^[311]. Вряд ли 46-я турецкая дивизия (менее 10 тыс. солдат против 20 тыс. русских) была способна оказать сопротивление войскам Чернозубова, и к концу мая он вполне уже мог быть в Мосуле. А овладение последним лишило бы 6-ю армию турок самой удобной линии снабжения и отступления. Халил-паше не оставалось бы ничего иного, как долго и с большими трудностями отходить по долине Евфрата в Алеппо.

Впрочем, русское наступление не ограничилось бы только боями за Мосул. После установления благоприятных погодных условий можно было начинать операцию по овладению Диярбакыром. Наступление на этот город стало бы главной русской операцией первого периода (май – июль) кампании 1917 г.

Юденич мог бы выставить от 50 до 60 тыс. пехотинцев, 6 тыс. кавалеристов и 178 орудий^[312].

На 1 марта 1917 г. турецкая 2-я армия имела 6 пехотных дивизий (каждая – уменьшенного состава, около 6 тыс. человек), одну слабую кавалерийскую дивизию (2 тыс. бойцов) и артиллерию, в которой не хватало самого важного – горных орудий. Сложные условия рельефа не смогли бы лишить русских превосходства в живой силе, которое было почти двойным, а войска, которые должны были принять участие в походе, состояли из ветеранов горной войны. К тому же не следует преувеличивать сложность рельефа. Диярбакыра можно достичь, выйдя в долину Мурат-Су в районе Палу. Для обороны Палу и долины Чапакчура, которая вела в долину Мурат-Су, турки имели всего 4 слабые дивизии (11, 12, 1 и 47-я), из которых одна должна была защищать подходы к Харпуту со стороны Киги, где, как предполагалось, 5-я Кавказская стрелковая и 5-я Кавказская казачья дивизии должны были устроить диверсии. Три или четыре ослабленные дивизии, не мощнее русских бригад, вряд ли сумели бы сдержать наступление трех русских пехотных дивизий и сибирских казаков в долине Огнот-Чая и в районе Палу. Нет никаких сомнений, что к середине июня русские уже овладели бы Чапакчурской долиной и долиной Палу, которые разделяет всего лишь 25 км горной страны, где имеется несколько вполне проходимых троп.

Из Палу можно было бы организовать переход через Тавр по двум направлениям: в верхнюю долину Западного Тигра и из Дарахини (теперь Дженс) на Мурат-Чае в Диче, откуда хорошие тропы ведут в Диярбакыр^[313]. Придя с берегов Мурат-Су, русские колонны могли бы взять Диярбакыр в первой половине июля. Для этого хватило бы и двух дивизий, а третья могла бы наблюдать за турецкими войсками в Харпуте. Одновременно с наступлением VI Кавказского корпуса IV корпус мог бы двинуться через Битлис на Сирт. Его фланговые колонны сходились бы со стороны Вана и Муша. Русским войскам в этом секторе фронта (25 тыс. пехоты и 3 тыс. кавалерии) турки могли противопоставить лишь слабый XVI корпус, имевший чуть больше 15 тыс. боеспособных бойцов^[314]. Захват русскими Диярбакыра привел бы к отходу 2-й турецкой армии в Харпут, где после обычных потерь в ходе оборонительной операции они смогли бы собрать не более 25 тыс. человек.

Интересно рассмотреть вопрос, смогла бы 2-я турецкая армия в мае – июле 1917 г. получить необходимые подкрепления. С европейских фронтов уже снимали дивизии для поспешно формирующейся Йилдиримской (7-й) армии. Ее дивизии могли быть отправлены в треугольник Сивас– Кайсери – Харпут. Однако нам известно, что концентрация в Палестине 5 дивизий, входивших в состав Йилдирима, заняла 6 месяцев. Даже при более коротких расстояниях Йилдирим мог бы появиться в Харпуте не раньше 1 сентября.

Юденич в любом случае имел мощную армию, с помощью которой он смог не только иммобилизовать 3-ю армию противника, но и заставить его перебросить туда подкрепления, взятые с других фронтов. В своем западном секторе он мог бы идти в наступление одновременно с VI и IV Кавказскими корпусами. Пока 39-я пехотная дивизия и бригада донских пехотинцев удерживала Эрзинджан, ключевую точку всего русского фронта, II Туркестанский корпус мог бы пройти по долине Келкита в Шебинкарахисар, a V Кавказский корпус, поддержанный Черноморским флотом, вышел бы по побережью в Гиресун. После взятия обоих этих городов дорога, соединявшая Гиресун с Шебинкарахисаром, стала бы самым коротким путем снабжения II Туркестанского корпуса. Двум русским армейским корпусам севернее Эрзинджана – около 45 тыс. человек с кавалерией и мощной артиллерией – турки могли противопоставить свои Кавказские дивизии, сформированные в прошлом году. В этих четырех дивизиях насчитывалось около 30 тыс. человек, боевой дух которых был очень низок. Русские войска могли дойти до линии, соединяющей Гиресун с Шебинкарахисаром, уже в июне, и угроза, которую их появление там создавало для Сиваса, могла бы породить панику в Стамбуле, в особенности потому, что русские могли напасть на прибрежные города Самсун, Синоп и Эрели. Русская угроза в этих краях вполне могла бы вынудить турок перебросить сюда дивизии Йилдирима, которые защищали бы Харпут. Кроме того, она помогла бы иммобилизовать 4 дивизии, которые турки держали для обороны своей столицы^[315].

Словом, на первом этапе кампании в мае-июле 1917 г. у русского наступления на Рувандиз, Мосул и Диярбакыр имелись все шансы на победу. Следует теперь рассмотреть вопрос, могло ли оно продвинуться дальше на втором этапе, в августе – сентябре. Нет сомнений в том, что это зависело от общей ситуации в Европе и от готовности или, наоборот, отказа Германии оказать помощь своей союзнице – Турции. Это также зависело от способности британских войск совместить свое наступление в Палестине с сухопутными и морскими операциями в Александреттском заливе. Вполне вероятно, что русской Ставке пришлось бы перебросить на Кавказ еще один корпус с Западного фронта, чтобы восполнить потери, которые русская армия должна была понести в ходе первого периода (в мае-июле 1917 г.). Таким корпусом мог бы стать III Кавказский, завоевавший себе громкую славу на Западном фронте.

Судьба Харпута была бы решена с потерей Палу и Диярбакыра. Силой 5 дивизий, пришедших из Диярбакыра, Палу и Киги, русские могли бы овладеть Харпутом еще до того, как к туркам успели бы прибыть подкрепления (август 1917 г.).

В этом случае русская армия могла бы начать общее наступление на линию Кизил – Ирмак, задействовав для этого (слева направо) IV, VI и I Кавказские, II Туркестанский и V Кавказский корпуса. III Кавказский (прибывший с запада) мог бы остаться в генеральном резерве. Одновременно VII Кавказский корпус вместе с частями баратовского корпуса мог бы удерживать долину верхнего Тигра – от Харпута до Мосула и поддерживать связь с британскими войсками, наступавшими на Северный Ирак. Размещение русских войск в этих местах позволило бы перебросить ряд англо-индийских соединений из Ирака в Палестину или на берег Александреттского залива. Новое русское наступление после захвата Харпута могло быть направлено против треугольника Сивас – Кайсери – Самсун. Вполне возможно, что была бы организована совместная крупномасштабная стратегическая операция. Пока русский флот на крайнем правом фланге атаковал бы Самсун и проводил демонстрации у северо-западного побережья Малой Азии и в Босфоре, британцы могли бы осуществлять сухопутные и морские операции в Александреттском заливе. И даже если бы союзники не сумели до начала зимы 1917/18 г. захватить Тавр и Антитавр, турки были бы вытеснены из Сирии на год раньше, чем это произошло.

Глава 41
Турецкое вторжение в Закавказье в 1918 г.

С мая 1917 г. на протяжении всего русско-турецкого фронта соблюдалось нечто вроде необъявленного перемирия. На русских позициях почти не осталось войск. По мере того как «достижения» революции все глубже проникали в солдатские ряды, снижая их боевой дух, они все больше редели. А ведь эти позиции достались русским солдатам ценой огромных жертв и лишений! Самовольная демобилизация началась здесь несколько позже, чем на Западном фронте, но к началу ноября от воинской дисциплины – а с ней и от стабильности фронта – почти ничего не осталось.

Русский Генеральный штаб под командованием генерала Пржевальского продолжал работать в Эрзеруме. Он смотрел на эту ситуацию очень мрачно, как и все христианские меньшинства, проживавшие в провинциях, оккупированных турками. Почти так же относилось к событиям немусульманское население Закавказья. В то же самое время западные страны имели все основания опасаться немецко-турецкого наступления на бакинские нефтяные промыслы как раз в тот самый момент, когда недостаток нефти начал сказываться на функционировании австро-германской военной машины в Европе.

Командование русской Кавказской армии не имело возможности организовать отпор германо-турецкому наступлению. Война в Турции была еще менее популярна в России, чем война с Германией. Начиная с апреля революционные толпы протестовали против «империалистической войны» и кричали: «Нам не нужны Дарданеллы!» После большевистского переворота 7 ноября какое-либо организованное сопротивление на Кавказском фронте стало вообще невозможным. Лишь несколько сот русских офицеров готовы были продолжать оборону Кавказского фронта, а командование могло положиться только на национальные воинские формирования, созданные при Временном правительстве. Они были более или менее легализованы после создания Закавказской Федерации, которая появилась в ответ на переход власти в России в руки Советов. Федерация включала в себя три государства, провозгласившие свою независимость: Грузию, Армению и Азербайджан. Однако, хотя эта федерация не хотела признавать советское правительство в Петрограде, она еще не решалась провозгласить свое окончательное отделение от России, опасаясь последствий этого шага. Закавказская Федерация не участвовала в мирных переговорах в Брест-Литовске, хотя немцы предлагали ей прислать своих делегатов (зато Германии удалось использовать в своих целях украинских представителей). Когда 28 декабря Советы заключили с Германией и Австро-Венгрией перемирие, федерации ничего не оставалось, как последовать за ними, тем более что народные массы требовали мира. Сразу же проявились различные тенденции и стремления трех национальных групп, входивших в федерацию: татары Азербайджана возлагали все свои надежды на союз с Турцией, грузины сомневались, стоит ли заключать такой союз, а армяне были категорически против. У грузин была незначительная национальная армия (не более 10 тыс. человек); они готовились без промедления вступить в переговоры с Германией; их лидеры надеялись, что им удастся примириться с немцами и заручиться их защитой от турок. Армяне оставались верны союзникам – и России; они попытались создать национальную армию с помощью русского командования на Кавказском фронте, надеясь в конечном счете заручиться поддержкой Британии.

На 1 января 1918 г. Армянский корпус имел в своем составе две дивизии армянских стрелков, три бригады добровольцев, кавалерийскую бригаду и несколько батальонов ополчения. Стрелковая дивизия состояла из 4 полков, по 3 батальона каждый. В бригадах добровольцев имелось по четыре батальона, а кавалерийская бригада состояла из 2 полков, по 4 эскадрона в каждом. Стрелковые дивизии были сформированы из бойцов Армянской стрелковой дружины, которая отлично зарекомендовала себя во время кровопролитных боев 1914–1916 гг. Их число увеличилось за счет армян, входивших в состав различных частей армии Юденича, которые решили присоединиться к своим соотечественникам. Добровольцами стали и жители Турецкой Армении, которые записались в национальную армию на местах: в Эрзинджане, Эрзеруме, Ване и долине Алашкерт. В тыловых районах армии Юденича не было недостатка в вооружении, и пехота получила много пулеметов. Артиллерия армянской армии стала бы более сильной, если бы у нее было побольше обученных артиллеристов-армян. Тем не менее в обеих дивизиях имелось по 6 батарей (по 4 полевых орудия в каждой), а горные батареи были приданы трем добровольческим бригадам. Численность пехотных батальонов оставалась небольшой – от 400 до 600 человек. Поэтому при 24 стрелковых батальонах и 8 батальонах добровольцев численность Армянской национальной армии не превышала 16 тыс. пехотинцев, 1 тыс. кавалеристов и около 4 тыс. ополченцев. Даже с помощью 10 тыс. грузин (которые не очень хотели воевать) такая маленькая армия не могла надеяться остановить турецкое наступление, особенно если вспомнить, что армяне полностью зависели от очень растянутых и дезорганизованных линий коммуникаций, которые постоянно разрушались бандами агрессивно настроенных мусульман.

Отношение мусульман к Армянской национальной армии стало ясным еще до того, как турки пошли в наступление. Те же самые дерсимские курды, которые осенью прошлого года обратили оружие против турок и ничем не беспокоили русских во время перерыва в боевых действиях, пришли в возбуждение, увидев, что русская армия покидает районы Эрзинджана, Келкита и Байбурта, передавая их в руки слабых армянских подразделений, решивших защитить своих соотечественников. Сразу же начались столкновения между армянами и курдами; почти каждый день с обеих сторон были убитые и раненые. К тому же поведение расформированных русских войск, возвращавшихся домой, оказывалось далеко не идеальным, давая повод туркам – если они того хотели – вмешаться.

Было бы странно, если бы правительство младотурок во главе с Энвер-пашой не сочло революции в России как предопределенную Аллахом возможность реализации всех своих амбициозных планов в отношении Кавказа. Пантуранская экспансия должна была компенсировать им потери арабских провинций. Даже самые трезвые офицеры в армии считали, что настал подходящий момент для восстановления исторической турецкой границы 1878 г. В летние и осенние месяцы 1917 г. турки очень внимательно наблюдали за развитием событий в России. К концу года они решили, что пришло время переходить к действиям. Для грядущего наступления предназначалась 3-я армия Вехип-паши; это объясняет, почему турки во время полного затишья на русском фронте, испытывая насущную потребность усилить свои войска, которым угрожали британцы, держали наготове свою 3-ю армию. Она предназначалась для захвата Кавказа.

3-я армия была выведена с фронта, проходившего от Тиреболу на Черном море до Кемаха на Кара-Су^[316]. 2-ю армию тем временем полностью расформировали, причем 5-я и 12-я дивизии вошли в состав 3-й^[317]. После отдыха, продолжавшегося почти целый год, моральное и материальное состояние всех этих частей стало гораздо лучше, чем в начале войны. Однако их численность была относительно невелика – в среднем не более 5 тыс. штыков на всю дивизию. Вместе со вспомогательными войсками Вехип-паша мог выставить от 45 до 50 тыс. человек при 160 орудиях, среди которых было несколько австрийских и немецких гаубиц. Тем не менее такой армии оказалось бы более чем достаточно, чтобы сломить сопротивление грузин и армян.

Закавказская Федерация стремилась как можно скорее начать переговоры с Турцией. Турецкое правительство продемонстрировало свое желание сесть за стол переговоров, и после месяца предварительных совещаний было решено, что мирная конференция пройдет в Трапезунде. А тем временем Закавказский конгресс, абсолютно не понимая реального положения дел, занимался выработкой условий мира. Он открылся 23 февраля 1918 г., а 1 марта его депутаты одобрили проект, который требовал восстановления границ Закавказья 1914 г., а также предоставления права на самоопределение всем народам Восточной Анатолии и гарантий автономии Турецкой Армении, входившей в состав Турции.

За несколько недель до этого Вехип-паша начал боевые действия против армянских подразделений, которые после ухода русской армии держали линию фронта. Перед этим Вехип несколько раз направлял протесты против разбоя русских солдат, уходивших домой, и убийств мусульман, которые совершали армянские банды. В начале февраля активность курдов в Эрзинджанском районе усилилась, и между ними и небольшими армянскими формированиями, которые оккупировали эти земли, стали происходить стычки. Силы, стоявшие в районе Эрзинджана, состояли из 3 добровольческих батальонов (Эрзинджанский полк), эскадрона, 6 орудий и небольшого числа местных нерегулярных бойцов – всего 2 тыс. человек. Ими командовал полковник Морель (бывший русский военный атташе в Токио). Его части были отрезаны от других, поскольку ближайшие армянские войска стояли в Эрзеруме (в 160 км восточнее), и коммуникации морельцев могли быть легко перерезаны курдами.

Неожиданно перед армянским постом в Чардакли (по дороге в Зару и Сивас) появилась турецкая пехота, которая и захватила его. Вскоре пришла еще одна турецкая колонна, которая совершала марш из Кемаха, а 13 февраля турки были уже в 12 км от Эрзинджана. Морелю не оставалось ничего другого, как немедленно оставить пост и уйти в Эрзерум. Отступление заняло 11 дней (с 14 по 24 февраля); солдаты в суровых зимних условиях продемонстрировали замечательную стойкость и отличную выучку. (Тем не менее 40–50 % солдат и беженцев пострадали от обморожения.) В отступавшую колонну (как и во время героического отхода из долины Алашкерт полвека назад) влились тысячи беглецов, спасавшихся от постоянных нападений дерсимских курдов. 36-я и 5-я Кавказские дивизии турок, преследуя отступавших армян, заняли Эрзинджан и Мамахатун. А тем временем части 5-й Кавказской дивизии вошли в Байбурт. II Кавказский корпус пошел войной на грузин и к концу февраля занял Трапезунд и Гюмюшане.

Нигде, кроме Эрзинджана, турецкие войска не встретили никакого сопротивления. Ни турецкое правительство, ни новые правители Закавказья не считали себя находившимися в состоянии войны, а турки заявляли, что они возвращаются в свои собственные провинции. Армяне же столкнулись с очень сложной проблемой: защитой армянского населения в тех районах, которые снова попали под власть турок. Исход мирных переговоров еще не был решен, но всем армянам, жившим в районе Эрзерума, Хиниса, Вана, Малазгирта и Алашкертской долины, грозила неминуемая гибель. Эти несчастные не стали ждать прихода турецкой армии и попросили, чтобы их немедленно эвакуировали в Закавказскую Федерацию. Чтобы защитить их и дать время уйти, значительная часть вновь созданной армянской национальной армии была распределена по различным районам, населенным армянами. В Эрзеруме стоял отряд под командованием знаменитого партизанского лидера Антраника^[318] (который получил звание генерал-майора). Другие отряды держали Хинис и Ван, а за старой границей, в Александрополе и Ереване, стояли две другие группы. Такая диспозиция сложилась не в результате разработки какого-либо стратегического плана, а в связи с необходимостью защитить беженцев. Опасность выступлений со стороны татар Азербайджана и Нахичевани вынудила армянское командование держать относительно крупные резервы за Араксом.

Таким образом, небольшая армянская армия была рассеяна на обширной территории^[319]. Ею командовал генерал Назарбеков (Назарбекян), армянин по происхождению, бывший командир 2-й Кавказской стрелковой дивизии. Это был генерал, которому не особенно везло на поле боя. В штабе, а также в качестве командиров отдельных подразделений служило значительное число офицеров императорской армии, большинство из которых были армянами, однако небольшая часть имела русское происхождение. На стороне армян сражался и офицерский батальон, в который входило около 300 молодых русских офицеров. Грузинская армия числом менее 10 тыс. сосредоточилась между Кутаиси, Ахалцихе и Батумом. Ею командовал грузинский генерал Бабаев (Габайшвили), очень способный офицер, который до революции возглавлял 3-ю Кавказскую стрелковую дивизию. Он не мог смириться с дезорганизацией и падением боевого духа в рядах грузин. Во главе обеих этих армий стоял командующий Закавказским фронтом русский генерал Лебединский; однако закавказское правительство доверяло лишь грузину, генералу Одишелидзе.

Пока Закавказский конгресс ожидал начала мирных переговоров в Трапезунде, было объявлено о заключении Брестского мира. По условиям этого договора советское правительство согласилось отдать Турции район Батума, Ардагана и Карса, судьбу которых должен был решить плебисцит, организованный на принципах абсолютной свободы. Такой поворот событий создал угрозу для безопасности христианских общин, проживавших на территории этих районов, поскольку они хорошо понимали, что турки не примут решения плебисцита всерьез и потребуют вернуться к границам 1877 г. В состоянии большого возбуждения делегация Закавказья 8 марта прибыла в Трапезунд; однако турецкая делегация специально задержала свой приезд, и конференция открылась лишь 14 марта.

25 февраля турецкий авангард (2 полка 36-й Кавказской дивизии с курдами в ее составе) подошел к Эрзеруму. Армянские патрули остались за Илиджей. 8 марта на дороге из Байбурта появились другие соединения 36-й дивизии с отдельными частями 5-й и 11-й Кавказских дивизий. Армянская позиция у Илиджи была легко окружена колоннами, пришедшими из Эрчека – на севере и из Теке-Дере – на юге. 10 и 11 марта армяне вели бои вокруг Илиджи и Теке-Дере, но огромная разница в численной мощи противников оказалась очевидной, и ночью 11-го генерал Антраник отдал приказ оставить Эрзерум. Утром 12-го турки заняли город, и в ходе арьергардного боя в его воротах погибло большое число армян. Армянские потери выросли до 600 человек убитыми и ранеными. 14 марта, в день открытия мирной конференции в Трапезунде, покинувшие Эрзерум армяне добрались уже до старой русской границы в Караургане. 12 марта генерал Назарбеков приказал армянскому отряду в Хинисе сдать этот город. 2-й стрелковый полк присоединился к Антранику, а хинисские и каракилисские добровольцы ушли, минуя Коп и Малазгирт, в долину Алашкерт.

Первым пунктом повестки дня на Трапезундской конференции стало оглашение телеграммы Вехип-паши генералу Лебединскому (10 марта), в которой он потребовал, чтобы его армия немедленно покинула районы, отходившие, по условиям Брестского мира, к Турции. Делегаты Закавказской Федерации с возмущением заявили, что не признают Брестский договор законным и не связаны его условиями. Несколько дней обсуждался этот вопрос; закавказцы пытались выдвинуть свои условия, но тщетно. 22 марта часть делегатов уехала в Тифлис, а возвратившись, предложила новые условия частичных территориальных уступок. Однако туркам надоела бесконечная болтовня, и 6 апреля из Стамбула пришел ультиматум, в котором от закавказцев потребовали полностью очистить все спорные районы до 10-го числа этого месяца.

В последнюю неделю марта Вехип-паша перебрасывал свои войска к границе Закавказья. На побережье Черного моря 37-я Кавказская дивизия наступала на Батум, а 5-я – двигалась на Испир, в долине Чороха. 11-я Кавказская дивизия стояла в генеральном резерве в Эрзеруме, а с ней – и весь I турецкий Кавказский корпус (36, 10 и 9-я дивизии), которые готовились пересечь границу и идти на Карс. На правом фланге IV Кавказский корпус турок вместе с 12-й пехотной дивизией приближался к Малазгирту, 5-я пехотная дивизия была готова занять Ван.

30 марта турки овладели пограничным постом в Караургане; на левом фланге их патрули днем вошли в Бардиз, а ночью – в Каракурт. Как и в Эрзеруме, они совершили маневр окружения с целью подавить возможное сопротивление армян в районе Сарыкамыша. На это обратил внимание Назарбеков. Он знал, что турки могут бросить 3 дивизии против его 13 слабых батальонов (включая 3-й и 7-й полки, которые подошли из Александрополя), и отлично видел, что активность мусульманских нерегулярных частей на его коммуникациях с Карсом возросла. Он опасался, что превосходившие силы турок запрут его в узком Сарыкамышском ущелье. 5 апреля армянские линии обороны подверглись атаке в том месте, где шоссе раздваивается – одна дорога идет в Караурган, а другая – в Каракурт. Одновременно турки атаковали добровольческие бригады полковника Мореля на своем правом фланге. Это произошло в районе перевала Ишак-Мейдан, в деревне Веришан, и эта деревня была потеряна. Опасность обходного маневра на Ново-Селим, расположенный на равнине, увеличилась. В ночь с 5 на 6 апреля армянские войска оставили Сарыкамыш и ушли в Ново-Селим, где они заняли новые позиции в надежде остановить турецкое наступление на Карс. Люди на фронте понимали, что начался очередной этап войны с турками, однако новые лидеры Закавказья продолжали верить в возможность мирного решения конфликта, и их вмешательство лишило войска, стоявшие на границе, последней возможности оказать противнику серьезное сопротивление.

Не имея никакого стратегического плана, армяне тем не менее 10 апреля обнаружили, что диспозиция их войск улучшилась. Теперь их армия состояла из двух групп. Карская включала в себя 17 батальонов в районе Ново-Селима с 4 батальонами, находившимися в резерве в Александрополе^[320]; а Ереванская имела 9 батальонов плюс 5-й стрелковый полк и 2 добровольческих полка из Вана, которые шли из Вана в Игдырь.

Несмотря на приближение 4 или 5 турецких дивизий (25–30 тыс. штыков), брошенных против 30 армейских батальонов (15 тыс. человек), можно было все-таки попытаться отбиться. Однако о том, чтобы остановить турецкое наступление на Карс, укрепившись на импровизированной линии фронта, проходившей северо-восточнее Сарыкамыша к равнине, окружавшей железнодорожную станцию в Ново-Селиме, нечего было и думать. 30 турецких батальонов I Кавказского корпуса с их мощной артиллерией и нерегулярной кавалерией могли безо всякого труда окружить армянские части.

Армянский генерал Арефьев (Арешьянц), командовавший войсками в Ново-Селиме, очевидно, хотел преградить главные подходы к Карсу с юго-запада: несколько троп, а также железную дорогу и два шоссе, которые соединяли Карс с Сарыкамышем и Каракуртом. Армянская линия обороны шла от Энгижи вдоль реки на Безиргангечит и Ново-Селим, а оттуда – в Карапинар, Тикнис и Аджадеве. Здесь 9 тыс. стрелков должны были удерживать фронт протяженностью более 40 км. Против этой плохо защищенной линии фронта медленно сосредотачивались три турецкие дивизии. 19 апреля турки нанесли удар в двух местах: по Ново-Селиму, в центре, и по Аджадеве на крайнем левом фланге. Туркам удалось овладеть горой, у подножия которой стояла деревня Аджадеве, однако в результате яростной контратаки они были отброшены. Другая контратака выбила турок из Ново-Селима, но ненадолго. Противник подтянул свежие силы и в нескольких местах прорвал линию фронта по обе стороны от этого селения. После 6 часов вечера армяне уже отступали в Банлиахмет; им удалось уйти, потеряв всего 350 человек. Победа досталась туркам.

В тот день, когда шло сражение за Ново-Селим, на линии фронта побывали генерал Лебединский (главнокомандующий закавказскими войсками), генерал Назарбеков и несколько офицеров штаба, среди которых был полковник Шардиньи, глава французской военной миссии. Они весьма оптимистично отозвались о перспективах дальнейшего сопротивления туркам. Позже в тот же день Лебединский подтвердил эту оценку на заседании Армянской национальной ассамблеи в Александрополе. Большинство ассамблеи проголосовало за продолжение войны. Однако у закавказского правительства и конгресса было иное мнение по этому вопросу. С 8 апреля делегаты Трапезундской мирной конференции настаивали на том, чтобы принять турецкий ультиматум, и 10-го числа в Трапезунде была получена телеграмма из Тифлиса с согласием. Возможно, ее прибытие в Трапезунд несколько задержалось, поскольку 12-го турецкий генерал, командовавший войсками, которые приближались к Батуму, потребовал не позднее 13 апреля сдать ему эту крепость и прилегающий к ней район. Получив новый ультиматум, Закавказский конгресс изменил свое мнение – несмотря на протесты татарских депутатов. Конгресс поддержал правительство, приняв неожиданное решение отвергнуть требование турок. Таким образом, правительство в Тифлисе 14 апреля официально признало состояние войны. В тот же самый день части 37-й турецкой дивизии при поддержке нерегулярных частей лазов и аджаров атаковали Батум. Через несколько часов комендант крепости, имея гарнизон численностью 3 тыс. человек, включая 600 офицеров, решил сдаться. Остатки грузинского корпуса ушли на позицию Муха – Эстате, за которую русские солдаты столь храбро сражались в годы Крымской войны и войны 1877–1878 гг. Эта позиция располагается между Кобулети и Озургети. Узнав об этом, закавказское правительство снова изменило свое решение. 22 апреля Тифлисский конгресс провозгласил независимую Закавказскую федеративную республику. Глава правительства, грузинский меньшевик Гегечкори, передал свой пост другому грузину из той же партии, Акакию Ченкели, который возглавлял делегацию в Трапезунде. Таким образом, через неделю после возобновления боев с турками, в результате которых был сдан Батум, Ченкели получил задание возобновить переговоры о мире.

После боев под Ново-Селимом войска обеих сторон двинулись по направлению к Карсу. Рано утром 23 апреля армянские части заняли линию, проходившую через селения Самова, Карачобан (Гарамвартан) и Бозкале до железнодорожной станции Владикарс. Отсюда они прошли восточнее Каре-Чая до селения Каникёй, в 10–11 км от внешних фортов Карса. Утром турецкие войска заняли свои позиции, и началась перестрелка. К 2 часам дня генерал Назарбеков получил три телеграммы. Ченкели извещал его о появлении новой независимой республики. Две телеграммы, отправленные вновь назначенным военным министром, грузинским генералом Одишелидзе, приказывали Назарбекову прекратить огонь по соглашению с турецкими военными властями на фронте. Назарбекову было велено передать решение правительства турецкому генералу, стоявшему перед ним (Якупу Шевки-паше), в надежде, что он передаст его Вехип-паше. В армянских рядах воцарилась полная неразбериха, когда турки сообщили парламентеру, прибывшему к ним с белым флагом, что они не получали никаких инструкций от своих армейских или корпусных командиров, и, пока армянские предложения будут переданы Вехип-паше, у них не остается другого выбора, как только продолжить бои.

Ответ турецкого главнокомандования прибыл на следующий день. Предложение о перемирии принималось при условии, что армяне отойдут за линию, соединявшую Карские форты. Одновременно турки стали обходить Карс, двигаясь к железнодорожной станции Мезреа, создавая угрозу армянским коммуникациям с Александрополем. В течение дня 24 апреля полковник Морель дважды совещался с полковником Казим-беем, который командовал турецким авангардом у Карса. Вехип-паша выдвинул новое условие – армяне должны сдать форты на левом берегу Каре-Чая утром следующего дня (25 апреля), а днем – форты на его правом берегу. Отход армянских войск за Арпа-Чай должен быть завершен в три дня. Назарбеков понял, что ему не остается ничего иного, как только подчиниться этим требованиям.

В 9 часов утра 25 апреля первые турецкие части вошли в Карс. Прошло всего лишь несколько месяцев с того дня, как исполнилось сорок лет (1878–1918) великому штурму Карса русской Кавказской армией под командованием армянина Лорис-Меликова.

Вечером 26-го отступавшие армянские войска были в Башкадыкларе, а 28-го перешли реку Арпа-Чай. Все орудия крепости и все военные припасы, хранившиеся здесь, достались туркам^[321].

Политическая неразбериха, порожденная событиями в Тифлисе и переговорами в Трапезунде, помешала армянской армии предпринять сколько-нибудь серьезную попытку оборонять Карс, по крайней мере в тот период, пока не были частично вывезены запасы и не уничтожены накопленные в нем резервы. Но если несчастные армянские командующие надеялись, что после ухода из Карса за старую границу России 1877 г. их несчастья закончатся, то они жестоко просчитались – их ожидали новые беды. Когда 11 мая возобновились переговоры о мире – на этот раз уже не в Трапезунде, а в Батуме, – Вехип-паша заявил, что старые условия мира для турок больше неприемлемы, поскольку армяне и грузины ответили на прежние предложения вооруженным сопротивлением. Территории, которые раньше считались спорными, были теперь завоеваны силой, и Вехип-паша считал себя обязанным выдвинуть новые условия:

1. Районы Ахалцихе, Ахалкалаки и Александрополя передаются туркам, и туда входит турецкая армия.

2. Под контроль турок переходит железная дорога Александрополь – Эчмиадзин – Нахичевань – Джульфа, необходимая для переброски турецких войск в Северную Персию.

3. Пока идет война с Великобританией, турки получают право свободно пользоваться всеми железными дорогами Закавказья.

Эти требования означали, что первый этап турецкой войны в Закавказье завершился, и настало время переходить ко второму. Легкий захват Батума и Карса убедил Энвер-пашу, что он может вернуться к своей идее 1914 г. о пантуранском наступлении, и на повестку дня вышли два вопроса: завоевание Баку и присоединение к Османской империи Кавказского и Персидского Азербайджана^[322].

Энвер также надеялся, что если мировая война и распад Российской империи продолжатся, то можно будет предпринять и более решительные шаги: вторгнуться в Закаспийские области и Туркестан, а также поднять панисламистское восстание против британцев в Афганистане, Южной Персии и Северной Индии.

На пути этих грандиозных завоеваний стояли лишь слабые, только что появившиеся на карте мира страны – Грузия и Армения, по территории которых проходили жизненно важные грунтовые и железные дороги. Всем было понятно, что сломить их сопротивление совсем не трудно, и войск, имевшихся у Вехип-паши, было для этого вполне достаточно. Однако для захвата более обширных территорий потребуются дополнительные войска, ибо Британия вряд ли останется равнодушной к судьбе Баку и Северной Персии. Вполне возможно, что недавно созданное в России советское правительство выразит свое недовольство. Несмотря на то что турецкая армия в Палестине попала в опасную ситуацию, 15-я пехотная дивизия, возвращавшаяся с Румынского фронта, была задержана на берегах Босфора, поскольку ее собирались перебросить в Батум. Но Энверу нужны были не только войска – гораздо больше он нуждался в лидерах, способных понять и воплотить в жизнь его амбициозные замыслы. Он вызвал из Триполитании своего сводного брата, Нури-пашу, который успешно сопротивлялся попыткам итальянцев проникнуть в глубь страны, и назначил своего дядю, Халил-пашу, командующим «исламской армией» на Кавказском фронте.

Турецкие планы завоевания Восточного Кавказа вскоре стали ясны не только британцам, но и немцам. А уж немцы никак не хотели, чтобы эти намерения, которые могли сильно повредить их собственным планам, воплотились в жизнь. В апреле 1918 г., когда мечты Энвер-паши приобрели определенную форму, немцы уже расширяли свою оккупацию Украины и готовились взять под контроль северное побережье Черного моря. 20 апреля немцы вошли в Харьков и вскоре были уже в Севастополе и Ростове. Немецкий представитель, генерал фон Доссов, принимал самое активное участие в работе Батумской конференции, а полковник Кресс фон Крессенштайн, не очень дружелюбно относившийся к туркам после своего поражения в Палестине, появился в Тифлисе, где установил самые лучшие отношения с грузинскими членами закавказского правительства. В городе на Куре немецкий полковник обнаружил, что обстановка благоприятствует интригам, направленным на предотвращение захвата турками Баку.

Немцев совсем не интересовало, завершится ли Пантуранская кампания победой или потерпит провал. Однако они отчаянно нуждались в поставках бакинской нефти и были убеждены, что если город окажется в руках турок, то производство нефти резко сократится, даже притом, что все нефтепроводы перейдут под личный контроль Энвера и всех его ближайших и дальних родственников и сподвижников. В течение мая фон Крессенштайн развил в Тифлисе бурную деятельность и показал себя человеком, способным на все. Он хорошо понимал, что грузинские войска не смогут стать надежной преградой на пути турок, а если грузинские части начнут воевать под немецким флагом, турки будут недовольны. Стремясь замаскировать немецкое руководство грузинским ополчением, фон Крессенштайн мобилизовал всех мужчин немецкого происхождения в самом Тифлисе и вокруг него – от персонала своей дипломатической миссии до военнопленных и крестьян старых немецких поселений вроде Эленендорфа. А тем временем грузинские министры закавказского правительства решили, что только немцы сумеют защитить их национальные интересы. Их небольшие и плохо организованные военные силы, разбросанные между Поти, Кутаиси и Тифлисом, не способны были помешать туркам прибрать к рукам Закавказскую железную дорогу. Грузины были уверены, что, если турки сумеют войти в Грузию, их оттуда уже не выдворить.

У армян ситуация была совсем иная. Немцы не были заинтересованы в защите армянской территории, наоборот, им было выгодно, чтобы турки через Армению прошли в Северную Персию и не допустили захвата Баку британцами. Надеясь на то, что Британия в конце концов им поможет, армяне понимали, что им не остается ничего другого, как воевать с захватчиками. Более того, армяне боялись, что даже простой проход турецких войск по их территории подтолкнет мусульман, живших на их южной и восточной границах, к новой резне. Находясь под угрозой неминуемого вторжения с запада и возникновения кровавых конфликтов на национальной почве в тылу, армяне понимали, что даже капитуляция лишь отсрочит истребление – или скорее полное уничтожение – их народа. В мае 1918 г. перспектива полной победы западных держав казалась ереванским наблюдателям весьма призрачной. Редко какому народу приходилось сталкиваться с такой безнадежной и отчаянной ситуацией, в какой оказались армяне в начале лета 1918 г.! Турки тем временем торопились осуществить свои грандиозные планы, и, пока шли переговоры, а перемирия по-прежнему не было, они занимали районы, лежавшие за Арпа-Чаем.

Для закавказского наступления турки имели девять хорошо экипированных пехотных дивизий – от 55 до 60 тыс. закаленных в боях пехотинцев плюс несколько тысяч бойцов нерегулярных войск, которые в горной стране, где должны были вестись бои, были незаменимы для проведения отвлекающих маневров и создания угрозы для коммуникаций численно превосходящего противника^[323].

Впрочем, учитывая обширные замыслы турецкого руководства, этих войск было совершенно недостаточно для выполнения поставленных перед ними задач. Так, для борьбы с армянской армией (две группы которой располагались, соответственно, под Александрополем и Ереваном) было выделено пять дивизий из девяти. Поэтому численное превосходство турок не было подавляющим. Против 30 тыс. турецких пехотинцев армяне могли выставить около 20 тыс. стрелков – не всегда дисциплинированных и боеспособных, но зато стойких в бою и храбрых, поскольку они хорошо знали, что защищают родной дом^[324].

Численное соотношение обеих армий и, в особенности, характер частей, входивших в состав армянской армии, которые по большей части состояли из добровольцев, имевших богатый опыт партизанской войны и отличное знание той местности, где должны были происходить сражения, натолкнули армянское командование на мысль об организации партизанской войны. Следует отличать войну боевиков, которую ведут небольшие группы вооруженных людей, способных быстро рассеиваться по местности, от партизанской войны, в которой участвуют компактные мобильные отряды по 500–1500 человек, вооруженные полевыми орудиями и пулеметами. Условиям времени больше отвечала последняя, поскольку железные дороги и главные грунтовые пути, безопасность которых нужно было обеспечить еще до того, как армия двинется на завоевание Баку, проходили по долинам, окаймленным высокими горными массивами. Эти массивы могли легко оборонять небольшие активные отряды; кроме того, они предоставляли убежище для армянских крестьян, которые при подходе турок бросали свои дома и бежали в горы. Для такой войны у армян были замечательные командиры: знаменитый партизанский вождь Андраник, а также Амазасп и Дро. Партизанская война конечно же не могла помешать туркам захватить главные линии коммуникаций, но она позволяла сильно затруднить и даже на какое-то время прекратить эксплуатацию этих линий. Такая стратегия отвечала также политическим требованиям ситуации в стране, главным образом обеспечивая ее крестьянскому населению убежище в тех районах, которые было трудно завоевать из-за изменения текущего международного положения. Партизанская война могла бы обезопасить армянские высокогорья летом 1918 г., воодушевить и подвигнуть армян на борьбу, а также создать серьезные препятствия для организации и проведения турецкого наступления на Баку и Каспий. Но, к сожалению для армян, пока только что созданное правительство этой страны занималось дипломатическими экспериментами, их военные лидеры тешили себя иллюзиями, что под их командованием находится «регулярная» национальная армия, которой надо командовать в соответствии с классическими правилами «регулярной войны».

Армяне, все еще ожидавшие результатов дипломатических переговоров в Батуме, были искренне изумлены, узнав, что турки неожиданно начали второй этап своего закавказского наступления. В ночь с 14 на 15 мая они обнародовали на мирной конференции в Батуме свой ультиматум с требованием, чтобы армянская армия в двадцать четыре часа оставила Александрополь и отошла на линию, расположенную в 40 км к востоку от этого города. Не дожидаясь ответа, на рассвете 15 мая они перешли Арпа-Чай и двинулись в сторону шоссе Тифлис – Александрополь. Армянские части начали поспешно и беспорядочно отходить из Александрополя в Дилижан. Как и в Карсе, врагу были оставлены огромные запасы вооружения и продовольствия^[325].

Штаб генерала Назарбекова находился в Каракилисе, расположенном в 55 км к востоку от Александрополя. Через него проходили железная дорога на Тифлис и шоссе на Дилижан. Он издал следующий приказ:

а) 1-й стрелковой дивизии (двенадцать батальонов) и 8-му стрелковому полку (шесть батальонов) оборонять линию, проходящую западнее станции Амамли, откуда ответвляется шоссе на Ереван;

б) Эрзерумскому, Эрзинджанскому, Хинисскому и Каракилисскому добровольческим полкам (восемь батальонов) и двум кавалерийским полкам (1000 сабель) идти на юг по шоссе в Ереван в качестве подкрепления Ереванской группы войск;

в) Дорийскому и Ахалкалакскому добровольческим полкам (четыре батальона) под командованием Андраника занять позицию в Гюллю-Булаке, где от шоссе Александрополь – Тифлис отходит дорога на Тифлис и Ахалкалаки.

Поскольку Ереван был столицей Армении, избежать отправки туда подкреплений было невозможно; а главные силы, стоявшие в Амамли, еще имели возможность соединиться с Ереванской группой, пройдя по шоссе Дилижан – Ереван. Идея послать фланговую группу Андраника в Гюллю-Булак была очень удачна, но эта группа была слишком слаба, чтобы оказать реальную помощь при проведении операций регулярных войск.

Захватив Александрополь, турки заполучили в свои руки очень важный железнодорожный узел, где ветка, идущая из Сарыкамыша и Карса, соединялась с главной дорогой Тифлис – Джульфа. Тем не менее необходимо было отбросить армянские части, прикрывавшие транспортный узел Амамли, который контролировал другой путь на Ереван и Эчмиадзин, огибавший с севера и востока массив Алагёз. Турки решили также ударить по группе Андраника в том месте, где ответвляется дорога на Тифлис и Ахалкалаки. 5-я Кавказская дивизия двинулась на Андраника, а 36-я с частями 9-й сосредоточилась в районе Амамли, намереваясь ударить по армянским позициям, защищавшим город. Здесь 21 и 22 мая турки, имевшие незначительное численное преимущество, без труда отбросили главные силы Назарбекова. Армянский командующий приказал отойти к Каракилисе и стоять там до конца. 24-го одно из его подразделений контратаковало турок и отбросило их авангард к Амамли.

Александрополь – Дилижан, май 1918

А тем временем 19 мая турецкая 5-я Кавказская дивизия овладела Гюллю-Булаком, а потом и Карахачским перевалом на дороге Александрополь – Тифлис. Андраник ушел в Воронцовку; турки гнались за ним по пятам. Из Воронцовки партизанский лидер повернул на юго-восток, на Каракилисе, опасаясь, что противник отрежет его от главных сил Назарбекова. Около Джелал-Оглы армянский арьергард два дня сражался с турками, а потом ушел к железнодорожной станции Дсег (в 40 км к северу от Каракилисе).

С 26 по 28 мая в районе Каракилисе происходили самые сильные бои в этой странной турецко-армянской войне. На этот раз армянские стрелковые полки оказали противнику упорное сопротивление, но турки сосредоточили против армянских позиций западнее Каракилисе 36-ю Кавказскую дивизию и части 5-й дивизии, наступавшие из Джелал-Оглы. 27 мая Назарбеков вынужден был оставить селение Безобдал и гору, высившуюся над ним, и армянский правый фланг был отброшен к станции Шаганли. На следующий день турки обошли армян слева, захватили Вартанли и отрезали их от шоссе на Дилижан. С огромным трудом Назарбекову удалось отвести свои главные силы. Отступавшие армянские войска, проходя по горным тропам, захватили участок шоссе между Бозикентом и Никитином, а 29 мая заняли позицию, прикрывавшую Дилижан. Главные силы Назарбекова сократились из-за потерь и, возможно, дезертирства до 5 тыс. человек, боевой дух которых был весьма низок. На следующий день в Дилижане к Назарбекову присоединился Андраник, отказавшийся признать заключенное к тому времени перемирие с турками. Он ушел с частью своих людей в горы, нависавшие над озером Севан (Гёкче).

Район Еревана, май 1918 г.

А тем временем генерал Силиков (Силикян) вел в районе Еревана свою войну. 15 мая он сосредоточил свои главные силы, насчитывавшие от 6 до 7 тыс. человек^[326], в районе Эчмиадзина и Сардарабада. Он выслал также сильные патрули южнее Аракса в район Игдырь – Каракале. Здесь они наткнулись на пикет турецкого авангарда, который занял Диядин, Баязет и перевалы на Агры-Дare. Одновременно курдские нерегулярные части появились на северном берегу Аракса в районе Нахичевани. Силиков оказался под давлением с юга и востока, а после падения Александрополя и перекрестка дорог в Амамли угроза нависла над ним и с севера. Здесь его прикрывали лишь два добровольческих полка, переданные ему из группы Назарбекова. Они удерживали тропы, пересекавшие массив Алагёз. Когда Амамли оказался в руках турок, создалась угроза того, что враг двинется на юг по главному шоссе прямо на Ереван, расположенный в 120 км от станции Амамли. Силиков решил, что самым лучшим решением при сложившихся обстоятельствах будет создание небольшого, но надежного отряда из тысячи отборных стрелков под командованием опытного партизанского вождя Дро. Получив большое число пулеметов и четыре полевых орудия, эта группа заняла позицию в ущелье Баш-Абаран, заблокировав дорогу в 50 км к югу от Амамли.

20 мая части турецкой 21-й пехотной дивизии заняли Игдырь. Армяне сосредоточили 1-й и 2-й Ванские полки, а также кавалерийский полк на северном берегу Аракса. Этот отряд должен был оборонять мосты в Маркаре и Каракале. 21-го главная группа Силикова^[327] была атакована около Сардарабада двумя полками турецкой 11-й Кавказской дивизии, которая шла из Александрополя. Армяне держали линию фронта, проходившую через селения Кураканлу – Керпалу – Зейва, в нескольких километрах от священного для них города Эчмиадзин, где жил армянский патриарх.

Численность турок была примерно равна численности армян, и, используя свои резервы, Силиков 23 и 24 мая успешно контратаковал их. Он не только сумел захватить Сардарабад, но и гнал врага до самого Ани и Мастары, расположенных примерно в 50 км севернее Сардарабада. В тот же самый день Дро завязал бой с 3-м полком 11-й Кавказской дивизии, которая наступала из Амамли в Баш-Абаран. Силиков отправил ему на помощь 2-й кавалерийский полк, и 25-го Дро пошел в контратаку. Бои продолжались 26-го, а 28-го Дро получил подкрепление пехотой, присланной Силиковым. 29-го он сумел отбросить турок на север от Баш-Абарана и закрепился в этом очень важном ущелье.

Таким образом, Силиков и Дро, имея численное равенство с противником, достигли значительных успехов. Однако 36-й и 5-й дивизиям турок удалось нанести поражение Назарбекову, и положение Ереванской группы стало отчаянным. Она нуждалась в подкреплениях, и Силикову пришлось отправить оба своих Ванских полка в Семеновку, стоявшую на дороге Ереван – Дилижан. Он сосредоточил оставшиеся у него войска, кроме подразделения Дро, в Сардарабаде и в районе Маркарского моста. 4 июня было заключено перемирие. 12-я турецкая пехотная дивизия, которая по непонятным причинам не принимала участия в боях за Сардарабад, теперь перешла в Каракале Араке и присоединилась к 11-й Кавказской дивизии. С 7 по 9 июня турки вели перестрелки с группами армянских добровольцев, которые отказывались признавать перемирие. Турки заняли железнодорожные станции Сардарабад, Эчмиадзин и Улуханлу на Джульфской железной дороге. Однако от захвата ветки, идущей на Ереван, и самой армянской столицы они воздержались. Единственную реальную победу – хотя и весьма скромную – в этой странной турко-армянской войне, которая после начальной неразберихи продолжалась всего три недели, сумели одержать лишь генерал Силиков и партизанский командир Дро. В этой войне участвовало четыре турецкие дивизии, и вряд ли можно утверждать, что армянское сопротивление надолго отложило осуществление турецких планов на Кавказе. Гораздо более серьезная отсрочка была вызвана не храбрым решением армян дать отпор туркам, а политическими маневрами грузинских лидеров.

Через неделю после ультиматума, посланного армянам (14–15 мая), турки отправили закавказскому правительству в Тифлисе новый ультиматум с требованием немедленно передать им линию Закавказской железной дороги, шедшую из Батума через Тифлис в Баку. Лидеры Закавказской республики тянули время, под предлогом того, что надо обсудить детали мирного соглашения, и 27 мая в Тифлисе произошло неожиданное событие, подготовленное полковником Крессом фон Крессенштайном. Грузинские лидеры, входившие в состав закавказского правительства, заявили о создании Грузинской республики, независимой от Закавказской Федерации. Более того, новая республика приняла протекторат Германии. Об этом заявили из окна Тбилисской городской думы сами фон Крессенштайн и фон Шуленбург. Армянские и татарские министры, входившие в состав закавказского правительства, стали гостями независимой Грузинской республики.

Это известие произвело в Батуме эффект разорвавшейся бомбы. Халил и Вехип пришли в ярость: последний заявил грузинам, что турецкий ультиматум остается в силе и что 30 мая турецкие войска перейдут в наступление на Поти и Кутаиси. Фон Доссов, остановившийся в Батуме на пути в Германию, демонстративно покинул город. Первым следствием нового развития событий стало подписание 4 июня «договора о мире и дружбе» между турками и армянами. Одновременно Вехип понял, что не сможет выполнить свою угрозу о вторжении в Грузию, поскольку три прусских офицера тщательно все продумали.

Сразу же после провозглашения Грузинской республики главная линия Закавказской железной дороги была занята смешанными немецко-грузинскими подразделениями. На станциях теперь развевались грузинские и немецкие флаги. Ситуация стала еще больше похожа на фарс, когда 3 июня в Поти высадились два немецких батальона, прибывшие из Крыма. Немецкие солдаты вскоре появились в портах Сухум и Поти, на железной дороге, идущей из Тифлиса в Александрополь, на железнодорожных станциях на границе Грузии и Азербайджана и в самом Тифлисе. Берлин отозвал немецкие части с Сирийского фронта, а 217-й пехотной дивизии был отдан приказ отправиться с Украины в Грузию. Между турками и немцами разгорелся конфликт. 5 июня Энвер-паша в сопровождении генерала фон Секта вышел на корабле из Стамбула в Батум, надеясь найти решение, приемлемое для обеих сторон.

Эти возмущенные господа прибыли в Батум в тот самый момент, когда турецко-немецкий конфликт достиг кульминации. Упрямый Вехип-паша отдал приказ своим войскам, стоявшим в районе Александрополя^[328], идти на Тифлис. 10 июня передовые части 9-й турецкой Кавказской пехотной дивизии встретились с немецко-грузинскими подразделениями в Воронцовке, которая стоит на главной дороге в Тифлис, пересекающей долину Храми, и на железной дороге, идущей на север по долине Борчалу. Две немецкие роты вместе с добровольцами Кресса и грузинскими ополченцами заняли боевую позицию. После нескольких стычек турки разгромили немецко-грузинские части и взяли значительное число пленных. На следующий день после этого «скандального инцидента» из немецкой штаб-квартиры пришла телеграмма, в которой содержалась угроза вывести из Турции всех немецких военных и чиновников. Турки вынуждены были остановить наступление на Грузию и немедленно освободить всех пленников, взятых в боях на границе.

Необходимы были резкие перемены. Через несколько дней Энвер придал новую форму своим кавказским планам. Вехип-паша, ставший теперь для союзников Турции persona non grata, был отозван в Стамбул. Была создана новая боевая единица, 9-я армия, которой командовал Якуп Шевки-паша (бывший руководитель I Кавказского корпуса). Его база располагалась в районе Александрополя и железной дороги Александрополь – Джульфа. В задачу 9-й армии входило, как утверждал Энвер, активное противодействие британской и большевистской угрозам на Кавказе и в Персии^[329]. Придав 9-й армии оперативное направление на Северную Персию, Энвер хотел успокоить немецкую штаб-квартиру, которая весьма критически относилась к пантуранским и кавказским планам Турции и была заинтересована лишь в одном – создании максимального числа препятствий для британского командования на Востоке.

Однако Энвер вовсе не думал отказываться от своих планов и теперь надеялся осуществить их с помощью «исламской армии». Было решено организовать под таким названием армию на территории Республики Азербайджан, которая больше уже не входила в состав Закавказской Федерации. Это должно было быть вооруженное формирование азербайджанских татар. В качестве ее базы был выбран древний мусульманский город Ганья (по-русски Елизаветполь), стоявший на железной дороге Тифлис – Баку, где северные склоны массива Шах-Даг спускаются в долину Куры.

Ядро «исламской армии» должна была составить турецкая 5-я дивизия, стоявшая в ту пору под Дилижаном. Ей предстояло пересечь территорию Армении (с согласия армян или без него) и добраться до станции Акстафа на железной дороге Тифлис – Баку. Эта станция располагалась примерно в 50 км юго-восточнее границы только что созданных республик Грузия и Азербайджан. От Дилижана до Акстафы проходило хорошее шоссе, а от Акстафы до Ганьи – вполне приличная грунтовая дорога. Туркам нужно было преодолеть 160–200 км, от Дилижана до штаб-квартиры «исламской армии». 5-я Кавказская дивизия вошла в Ганью 20 июня. Несколькими днями позже туда явился сводный брат Энвера, Нури, приехавший кружным путем из северной части Персии, и принял командование над «исламской армией», в которой насчитывалось около 6 тыс. регулярных турецких солдат и 10–12 тыс. татарских добровольцев и ополченцев.

Так был выполнен искусный политический маневр, задачей которого было обмануть немцев. Турки имели теперь достаточно сил, чтобы приступить к осуществлению своего кавказского плана. Первым делом они собирались захватить Баку; им удалось обойти все запреты немцев, поскольку они находились за пределами Грузии и не использовали грузинские железные дороги. Они базировали свои операции на временно оккупированной ими территории Армении, по которой проходило шоссе из Александрополя через Дилижан к станции Акстафа.

Можно считать, что борьба за Баку началась в последнюю неделю июня. Это была очень сложная операция, поскольку за обладание «нефтяным» городом боролись несколько соперников.

Турки основывали свои надежды на захват города на том, что они были самой сильной в военном отношении стороной поблизости от Каспия. 9-ю Кавказскую дивизию могли усилить 5-я и 36-я Кавказские дивизии (а если потребуется, то и 15-я пехотная). Можно было поставить под ружье от 20 до 30 тыс. азерских ополченцев; к тому же турки планировали набрать 10–15 тыс. бойцов нерегулярных войск в Дагестане. Энвер надеялся овладеть не только Баку, но и видел зеленое знамя ислама над терскими землями, на Нижней Волге и даже в Закаспии. Он хорошо понимал, что этому захочет помешать Британия, но четыре или пять дивизий 9-й армии Якупа Шевки-паши должны были встать у нее на пути.

Немцы не имели в Грузии сил, достаточных для захвата Баку. Поэтому они продолжали свою борьбу только на дипломатическом фронте. Первым шагом немцев стало приглашение, посланное «союзниками» (то есть немцами, австрийцами и турками) представителям кавказских народов, принять участие в консультациях в Стамбуле. Эти консультации проходили в июле и приняли форму бесед и интриг в пользу Османской империи. Жителей Кавказа по очереди искушали немцы и турки, но грузины остались прогерманскими, а татары – протурецкими. Армяне оказались в безвыходной ситуации, а посланцы горцев, включая некоторых представителей буржуазии из Грозного, разбогатевших на продаже нефти, очень гордились, что за ними ухаживают импозантные государственные мужи и генералы. Но, изучив этих кавказских гостей, немцы пришли к четкому заключению – ключ к бакинской проблеме лежит не в Закавказье, а в Москве. Поэтому немцы предложили пригласить советских делегатов на Константинопольскую конференцию, и первым шагом к сближению между Берлином и Москвой стало признание советским правительством Грузинского независимого государства (20 августа)^[330].

В турецких политических кругах быстро росло недовольство действиями Германии; появились слухи, что немцы ведут переговоры с донским атаманом Красновым (которого принимал в Спа сам кайзер) о том, чтобы казаки оказали им помощь против турок и англичан в Баку^[331].

В конце августа турки получили известие о том, что германо-советское соглашение по Баку уже практически заключено. В турецкой прессе разразилась буря возмущения. Энвер отправил своему брату приказ немедленно захватить Баку. Этот приказ был выполнен лишь 14 сентября, накануне серьезных событий, которым суждено было привести к полному развалу Османской империи.

Советы в отношении Баку находились практически в том же положении, что и Германия. У Красной армии на Нижней Волге и на Северном Кавказе не было достаточного числа войск для предотвращения турецкой оккупации Баку. Тем не менее советское правительство решительно настаивало на том, что город Баку должен остаться в составе Российской советской республики, поскольку бакинская нефть необходима для развития экономики России. Советы никогда не признавали претензий Закавказской Федерации или Азербайджанской республики на Баку. Россия готова была оказать вооруженное сопротивление туркам, но, в силу обстоятельств, то ограниченное число красноармейцев, которое она имела на Кавказе, вынуждено было сотрудничать с такими союзниками, как армянское национальное ополчение и казаки полковника Бичеракова, причем последних поддерживали и снабжали британцы. А помощь Британии вызывала подозрение и считалась «капиталистической и империалистической интервенцией». Во время переговоров с Германией Советы не шли дальше обещаний предоставления экономических концессий. Но после захвата турками Баку и под влиянием перемен на Западном фронте Советы 25 сентября 1918 г. неожиданно денонсировали Брестский мирный договор в отношении Турции и потребовали немедленного вывода всех турецких войск из Закавказья.

Претензии азербайджанских татар на Баку были вполне обоснованными, поскольку большую часть населения в окружающих его районах составляли татары по крови и мусульмане по вере. Однако ни Закавказская республика, ни (позже) азербайджанские государства не были признаны Советами, и единственной реальной властью в Баку и на нефтяных промыслах были Революционный комитет Баку, поддерживаемый Красной гвардией, и, в определенной степени, ополчение Армянской национальной организации. Несмотря на то что железная дорога, идущая в Тифлис, была перерезана татарскими бандами, Революционный комитет поддерживал связь с Центральной Россией по Каспийскому морю, через Астрахань. Во время создания Закавказской Федерации в Баку были лидеры, которые искренне верили в возможность сотрудничества трех закавказских народов; но это продолжалось недолго. Малейшего предлога оказалось достаточно, чтобы между армянами и татарами, жившими в Баку, начались кровавые уличные столкновения (с 30 марта по 1 апреля 1918 г.). Поскольку армян поддерживали красные (которые считали татар врагами революции), эти бои вскоре переросли в самую настоящую резню татар. Было убито несколько тысяч татар, и почти половина мусульманского населения Баку бежало из города. «Мартовские события» не предвещали армянам ничего хорошего, поскольку мусульмане пообещали в будущем жестоко им отомстить. По всему Азербайджану татары взялись за оружие. Они начали создавать в Ганье нечто вроде регулярных войск из бывших полков так называемой Дикой дивизии^[332] и демобилизованных солдат (среди которых было несколько офицеров татарского происхождения). Однако боеспособность этих «национальных войск» ослаблялась отсутствием дисциплины. Разгул беззакония в них был еще более сильным, чем в армянских регулярных частях, которые воевали под Амамли и Сардарабадом. Нури-паша обнаружил, что «исламская армия» весьма немногочисленна, а ее боеспособность невысока. А когда эта импровизированная армия столкнулась в бою с ашкерами 5-й Кавказской дивизии турок, ее боевой дух совсем упал.

Армяне, которые воевали за Баку в большем числе, чем все другие, на самом деле меньше всего думали о судьбе нефтяных промыслов.

В Баку армяне столкнулись с огромной проблемой, которая не давала им спокойно жить и в небольших городках Турецкой и Русской Армении: как защитить армянское мирное население от резни, выселения или даже полного уничтожения. Эта проблема существовала и в небольших городках Восточного Закавказья, где армяне жили в опасной близости к своим вековым соседям и врагам – мусульманским татарам. Шемаха, Шуша, Нуха и другие древние города в бассейне Куры видели много этапов борьбы между двумя этими народами. Армяне очень рано начали создавать свои «национальные» батальоны в этих местах, а также в Казахе около станции Акстафа, на жизненно важной для Турции линии коммуникаций между Дилижаном и Ганьей.

В Баку ситуация поначалу казалась благоприятной для армян. С января по март 1918 г. в городе скопилось несколько тысяч солдат армянского происхождения, демобилизованных с Русского фронта. Эти войска, среди которых было несколько десятков офицеров и которые не могли уехать в свои родные места, готовы были, казалось, стать идеальным материалом для создания Армянского национального корпуса. Полковник Багратуни, находясь под покровительством Национального комитета и не встречая противодействия со стороны Совета солдатских и матросских депутатов, начал работу по организации своих соотечественников. Националистические и красные элементы в равной степени осознавали угрозу со стороны татарского населения, и их сотрудничеству способствовал тот факт, что Степан Шаумян, вождь красных в Баку, один из выдающихся лидеров революционного движения в России, был армянином по национальности. Тем не менее, когда татарские добровольцы двинулись по железной дороге на Баку, формирование Бакинского войска еще не завершилось. В апреле татары были остановлены на станции Хаджикабул, в 120 км от города, партизанами Амазаспа, ветеранами горных сражений в районе озера Ван в 1914–1916 гг.

Британцы, по мнению армян, были единственной силой, которая могла их спасти. Весной и летом 1917 г. англичане продолжали верить обещаниям русского командования на Кавказе, а положение на фронте в Армении и в Северной Персии сохраняло если не по существу, то хотя бы с виду впечатление нормального. Даже в сентябре и октябре войска Баратова все еще контролировали район между Керман-шахом и Каспийским морем, а VII Кавказский корпус занимал территорию между Тебризом и Урмией. Только после Октябрьской революции и начала переговоров о мире в Бресте британцы задумались о политическом и военном будущем региона, который лежал между Черным и Каспийским морями. Идея самоопределения была в ту пору в большой моде. Мало кто сомневался, что в недалеком будущем Австро-Венгерская и Османская империи, как и Российская, развалятся, а гибель империи Романовых создала для малых народов, лишившихся объединяющего центра, множество возможностей для развития своей государственности. Британские действия на Кавказе отвечали стратегическим требованиям ситуации на Ближнем Востоке и позволяли им быстро реагировать на центробежные явления, которые породили сначала Закавказскую Федерацию, а через несколько месяцев – и независимые республики Грузии, Армении и Азербайджана. Переговоры о мире, которые вело в Брест-Литовске советское правительство, сильно раздражали западные страны, и отказ Закавказской Федерации послать своих делегатов в Брест-Литовск, естественно, привлек внимание этих стран и обеспечил поддержку этой федерации. Британия, как и русская штаб-квартира на Кавказском фронте, придерживались чересчур оптимистичных взглядов. Они полагали, что с помощью вооруженных сил, созданных в Армении и Грузии, можно будет удержать завоеванные за последние три года территории. Британия, в этой связи, возлагала определенные надежды на многочисленные отряды, набранные из армянских и ассирийских (несторианских) беженцев, которые готовы были дать отпор туркам в районе озера Ван.

В начале января в Багдаде был разработан план «Данстерфорс»^[333] (его автором стал генерал-майор Индийской армии Данстервиль). Сначала предполагалось, что Данстервиль с большим числом офицеров и сержантов, получив большую сумму денег, пересечет Персию, высадится на берегу Каспийского моря и установит прямой контакт с закавказскими властями в Баку и Тифлисе. Предполагалось, что грузины и армяне при финансовой поддержке Британии, а также при участии кадровых военных смогут выдержать турецкий удар, направленный на Баку, а азербайджанских татар удастся удержать от участия в войне на стороне турок. Но, как ни странно, в северные районы Персии для поддержки операции Данстервиля не было переброшено крупных британских сил – видимо, из-за трудностей в организации передвижения больших войсковых соединений на Иранском плато, да еще в зимних условиях.

Несмотря на энергичные действия, Данстервиль к 17 февраля смог добраться лишь до Энзели, и то еще только потому, что непрерывный поток демобилизованных русских солдат, возвращавшихся домой, прикрыл его от войск тюркофила Кучик-хана, удерживавшего с помощью банд Джангали перевал Манджил, по которому проходила дорога из Кизвина в Энзели. Однако Данстервиль явился слишком поздно: Энзели находился уже в руках красных, которые в тот момент были в основном заинтересованы в заключении Брестского мира. Они отказались пропустить британскую экспедицию дальше, и Данстервиль с трудом сумел избежать засады, которую устроил ему Джангали на обратном пути в Хамадан. В Хамадане Данстервиль, обнаружив, что ситуация ухудшается с каждым днем, а остатки корпуса Баратова не могут обеспечить даже своей безопасности, начал готовиться к оккупации британскими войсками Северной Персии. Ему удалось привлечь на службу добровольческий партизанский отряд Бичеракова, который в предшествующем году отлично проявил себя во время наступления в Ираке. Таким образом, к двум сотням британских офицеров и военным других званий, прибывшим в Керманшах в конце мая, добавилось 1200 закаленных в боях казаков. Обе эти группы представляли собой единственную силу, которой располагал британский генерал. В июне начали прибывать серьезные подкрепления: 14-й полк гусар, батальон британской пехоты и еще один батальон, состоявший из гуркхов (индийских бойцов), а также одна батарея, четыре броневика и пять сотен грузовиков. Однако в июне наступление турецких дивизий на Тебриз и Урмию было уже в самом разгаре, а 1 июля стало известно, что «исламская армия» двинулась на Баку.

Развитие событий на Кавказе вовсе не отвечало надеждам британцев на то, что народы Закавказья будут продолжать войну с турками, на которых основывалась первоначальная идея «Данстерфорса». Грузины переметнулись на сторону немцев, а борьба армян с турками не принесла им победы. Когда немцы заняли Тифлис, а турки – Александрополь, стало ясно, что и те и другие, а может, и все вместе не будут терять времени и двинутся на Баку. Данстервиль получил приказ помочь защитникам Баку – кем бы они ни оказались – любым возможным способом. Не ожидая подкреплений, которые должны были прибыть в течение июня, Данстервиль создал в Казвине свою ставку. Он решил пробиться через страну Джангали и дойти до Энзели. С казаками Бичеракова, их четырьмя орудиями на конной тяге, одним эскадроном гусар и несколькими бронеавтомобилями Данстервиль 8 июня^[334] рассеял три или четыре тысячи нерегулярных бойцов, которых поставил на его пути Кучик-хан, и через несколько дней вошел в Энзели.

В течение июля прибытие подкреплений позволило Данстервилю создать гарнизон в Реште и обеспечить охрану дороги из Казвина в Энзели, а его патрули несли службу на дорогах Казвин – Биджар и Казвин – Тебриз. К счастью для британцев, турки (которые находились уже в Тебризе) не предпринимали активных действий.

В Энзели Данстервиль обнаружил, что политика красных сильно изменилась по сравнению с февралем; однако для немедленного наступления со стороны Каспия у британского командования не было никаких дополнительных войск, кроме казаков Бичеракова. Было решено, что Бичераков будет временно тактически сотрудничать с красными: они должны были помочь в транспортировке казаков морем в Баку. Казачий вождь между тем планировал высадиться не в Баку, а в Альяте, примерно в 65 км к югу от города, где железная дорога, идущая от станции Ганья, проходит по берегу моря и резко поворачивает на север, к нефтяной столице. Бичераков хотел сохранить независимость от многочисленных конфликтующих между собой политических фракций в Баку; одновременно он собирался, совершив смелый рейд вдоль линии железной дороги, достичь очень важного моста через Куру в Эвлахе и уничтожить его, серьезно затормозив тем самым наступление мощных турецких сил на Баку. Таким образом, отчаянный авантюрист и талантливый командир, Бичераков преследовал две цели: добиться транспортировки его людей на родину путем участия в борьбе с турками и при этом сделать так, чтобы они оказались как можно ближе к родному дому на Тереке и Кубани.

В течение первой недели июля Бичераков высадился в Альяте, однако обстановка в Баку оказалась гораздо менее благоприятной для него, чем он представлял. Тем временем Данстервиль на берегу Каспийского моря с нетерпением ждал обещанных ему подкреплений, но они прибыли только в течение первой декады августа. К 9 августа он имел только пять батальонов и четыре батареи, один кавалерийский полк, несколько броневиков и одну эскадрилью самолетов; пять других батальонов и столько же батарей растянулись по дорогам Персии. Соединения «Данстерфорс» пришли слишком поздно и оказались весьма немногочисленными. Сам Данстервиль, информированный теперь гораздо лучше, чем полгода назад, не питал иллюзий относительно потенциала местных вооруженных групп в Баку. По существу, его экспедиция не имела никаких шансов на успех, а как только он вышел в Каспийское море – единственный крупный морской бассейн в мире, в котором еще ни разу не появлялись английские войска, – события во Франции и Палестине приняли такой оборот, что риск, связанный со слабой попыткой подчинить себе Баку, стал совершенно бессмысленным.

К началу июня силы, предназначенные для обороны Баку, насчитывали тридцать батальонов. В каждом из них было не более 400–500 человек, а состав был весьма разношерстным: русские рабочие с нефтяных промыслов (мобилизованные красными), бывшие армянские солдаты и ополченцы из мирного армянского населения, армянские беженцы из Карабаха и даже Эрзинджана и Вана. Большинство этих формирований не имели никакого понятия о воинской дисциплине и были непригодны для боя, но некоторые оказались весьма боеспособны и полны желания отстоять город. Винтовок было достаточно, однако не хватало исправных пулеметов. У защитников Баку имелось 54 орудия – они были объединены в две батареи гаубиц, шесть полевых и одну батарею горных пушек. Имелось два эскадрона кавалеристов. С такой силой нельзя было не считаться, несмотря на неуверенную и часто менявшуюся политику руководителей, а также нехватку офицеров и сержантов.

Удивительно, но эта армия, созданная в оборонительных целях, начала свою боевую историю с наступательного маневра. Он был вызван вовсе не соображениями стратегии: здесь, как и в других местах, первой задачей войска, состоявшего в основном из армян, была защита мирного армянского населения. Армяне, рассеянные по всему Азербайджану, в большинстве своем не искали прибежища в Баку. Большая армянская община проживала в древнем мусульманском городе Шемаха (в 100 км к западу от Баку), а другие – в поселке Саляны, в районе устья Куры, и в других сельских центрах. Жизнь всех этих армян находилась под угрозой; местные вооруженные отряды добровольцев могли защитить их от татарских соседей, но никак не от турок, которые к тому времени уже дошли до Дилижана и могли двинуться далее на восток. Поэтому было решено занять как можно большую территорию западнее Баку, пока к вооруженным отрядам азеров не присоединились регулярные турецкие войска. Командование в Баку решило занять линию обороны, идущую от Шемахи через Аксу (на шоссе от станции Кюрдамир до Шемахи), саму станцию Кюрдамир (на железной дороге Тифлис – Ганья – Баку) до села Петропавловка (на Куре, недалеко от того места, где она сливается с Араксом). Если получится, то в дальнейшем планировалось занять линию, проходящую западнее этой, – от города Нуха на юг к Эвлахскому мосту через Куру и далее вдоль шоссе в Шушу^[335]. План был весьма удачным, но он требовал мобильных и опытных соединений, способных действовать очень быстро.

Операции на нижней Куре, июнь 1918 г.

К 5 июня подразделения, готовые к наступлению, были сосредоточены на станции Хаджикабул. Их оказалось вполне достаточно, чтобы отбросить на запад, вдоль железной дороги, передовые отряды азеров. Армянские войска наступали тремя колоннами: справа четыре батальона двигались на Аксу с целью очистить дорогу в Шемаху; в центре девять батальонов наступали вдоль линии железной дороги на Кюрдамир; и слева четыре батальона шли по берегу Куры. 15 июня две колонны, за исключением левой, достигли линии Аксу – Кюрдамир – Петропавловка. По пути случилось лишь несколько стычек, однако было известно, что на станции Мусусли, в 30 км западнее Кюрдамира, концентрируются мощные отряды азеров. Другие отряды сосредотачивались в Гёк-Чае, на дороге, проходящей севернее железной дороги в Эвлах, параллельно ей^[336].

Правая колонна встретила азеров в районе Карамариана, и здесь 16–17 июня произошел бой. Армяне захватили город и удержали свои позиции, но продвинуться дальше не смогли. Более сильная центральная колонна, которая ожидала результатов наступления справа (задуманного как обходной маневр), стояла в Кюрдамире. Левую задержали в Зубовке отряды азерской нерегулярной кавалерии, и она не смогла дойти до Петропавловки. Армяне стояли на этой линии с 17 по 26 июня, не делая никаких попыток ее укрепить.

26 июня армянский отряд получил известие о том, что турецкая регулярная пехота идет из Ганьи в Эвлах и дальше – на станцию Уджари. Храбро, но довольно бессмысленно армяне решили повторить свой «обход справа», который не принес им успеха в борьбе с азерскими нерегулярными частями и который они решили применить против закаленной в боях турецкой пехоты. 27 июня армянский правый фланг двинулся на Гёк-Чай и достиг высот, расположенных восточнее этой деревни. Здесь 29 и 30 июня армян атаковало азерское ополчение, поддержанное турецким пехотным полком и его артиллерией. Армяне стойко сопротивлялись, но 1 июля им пришлось отступить в Карамариан, а на следующий день отойти в Аксу. Еще до 27 июня правая колонна получила в качестве подкреплений четыре батальона из центра, однако в ходе боев за последнюю неделю июня потеряла 800 человек убитыми и ранеными. Более того, во всех армянских соединениях свирепствовала дизентерия, так что в Аксу количество способных воевать бойцов сократилось примерно до 2 тыс. человек. Турки, однако, не проявляли особой активности и медленно сосредотачивались в районе Гёк-Чая и станции Уджари. Через несколько дней, 5 июля, Бичераков с 1200 казаками и шестью орудиями высадился в Альяте. Население Баку возликовало! Красные и армянские националисты согласились поставить храброго казачьего полковника во главе «активной группы» на линии Аксу – Кюрдамир.

8 июля Бичераков прибыл в Кюрдамир. Он разработал план операции, в ходе которой армяне должны были удерживать свои позиции в Аксу и Кюрдамире, а казаки и тысяча отборных бойцов из Баку под его командованием – нанести удар из Карасакала (на дороге Кюрдамир – Аксу) в область разрыва между турецкими колоннами, которые шли маршем из Гёк-Чая в Аксу и из Уджари в Кюрдамир. Однако осуществить этот план не удалось, поскольку 10-го числа два турецких полка при поддержке азерского ополчения и конных партизан яростно атаковали линию фронта Кюрдамир – Карасакал. Армянское подразделение, стоявшее в Кюрдамире, отошло на станцию Керар. Бичеракову тоже пришлось отступить, чтобы избежать окружения в Карасакале, в то время как армянский правый фланг покинул Аксу. Одновременно дороги заполнили толпы армянских беженцев из Шемахи и окружающей местности, которые стремились добраться до Баку.

К 15 июля Бичераков понял, что «активная группа» не сможет в открытом поле устоять под натиском регулярных войск противника, имевших к тому же артиллерию. Он приказал правой колонне отойти на станцию Баладжари (в нескольких километрах к северу от Баку), а центральной – назад, в Хаджикабул, куда все еще ходили поезда. Отступление прикрывали казаки; впрочем, это было нетрудно, поскольку турки не пошли дальше линии Аксу – Кюрдамир^[337]. К 30–31 июля остатки бакинской «активной группы» сосредоточились между станциями Баладжари и Баба-Эйбат, в 7–8 км от центра Баку. Отделение Бичеракова стояло на правом фланге, вдоль железной дороги на Дербент.

Медленное продвижение турецких войск свидетельствовало о том, что у Нури-паши были свои проблемы. Невыносимая летняя жара в бассейне нижней Куры, отсутствие свежей питьевой воды, растянутые линии снабжения замедляли продвижение войск, организованных гораздо лучше, чем «исламская армия». Эпидемия дизентерии, поразившая армянские войска, перекинулась и на 5-ю Кавказскую дивизию противника. Когда Нури дошел до Кюрдамира, у него осталось всего 4 тыс. боеспособных бойцов. Азерские ополченцы дезертировали, и для завоевания Баку Нури с трудом смог наскрести 8 тыс. человек, половина из которых принадлежала к нерегулярным бойцам сомнительных боевых качеств. Уже 15 июля Нури просил прислать ему подкрепления, и 36-я Кавказская дивизия была отправлена из Дилижана в Ганью^[338].

В первые дни августа ситуация в Баку изменилась. Провал наступательной операции с потерей 3 тыс. человек убитыми, ранеными и больными произвел на красных такое сильное впечатление, что они решили сдать город. Однако национальная армянская организация при поддержке буржуазии и умеренных элементов, узнав об этом, 1 августа совершила переворот в городе и, создав Центрально-Каспийскую диктатуру, решила продолжить борьбу с турками и обратиться за помощью к британцам, находившимся в Энзели. Красные отряды Шаумяна (армянина) и Петрова (русского) прекратили огонь и были разоружены. В связи с этим число потенциальных защитников Баку сократилось еще на 3 тыс. человек.

2 августа, когда в городе царила неразбериха, порожденная политическим кризисом, авангард «исламской армии» вышел на оборонительную линию между станциями Баладжари и Эйбат. Если бы враг начал атаку и прорвал эту почти незащищенную линию, дальнейшая оборона города стала бы невозможна. Однако своевременное появление казаков Бичеракова на левом фланге и в тылу у турок породило панику среди турко-татар, которые в беспорядке отошли на несколько километров к западу, что было истолковано в Баку как полная победа. Бакинское ополчение некоторое время преследовало разбитого врага, а потом, торжествуя победу, вернулось в революционный город на радость его жителям. И никто не позаботился занять и укрепить возвышенность, расположенную к западу от железной дороги.

Баку в сентябре 1918 г.

За этим последовал новый сюрприз: Бичераков безо всяких объяснений покинул район Баладжари и, двигаясь вдоль железной дороги, ушел на север. Он направился в Дербент со всеми своими казаками, прихватив с собой тысячу бойцов Бакинского гарнизона, которые решили связать свою судьбу с единственным способным воевать командиром во всем дезорганизованном городе, находившемся под угрозой турецкой оккупации. К счастью, в тот же самый день (4 августа) в Баку появились первые части британского контингента, что помогло сгладить ужасное впечатление, произведенное уходом Бичеракова. В порту высадились семьдесят пехотинцев и несколько офицеров Британской армии. Разумеется, это была капля в море, которая, однако, показала, что помощь Великобритании на подходе, и энтузиазм толпы еще больше возрос, когда разнесся слух, что на пути к центрально-каспийской столице находятся еще 20 или 30 тыс. человек.

Этот энтузиазм оказался очень кстати на следующее утро (5 августа), когда турки предприняли свой первый штурм города. Они пытались прорваться в него со стороны станции Эйбат по главной дороге, которая проходит по разрыву в гряде утесов под названием Волчьи Ворота. Эта гряда отделяет город от долины, по которой на север из Эйбата в Баладжари идет железная дорога. Нападающие были встречены артиллерийским и мощным ружейным огнем. В некоторых местах им удалось подняться на вершины утесов, но Волчьи Ворота устояли, и около полудня защитники пошли в контратаку и повсюду отбросили турко-татар к железной дороге. Впрочем, противнику удалось удержать высоты, расположенные западнее железнодорожной равнины. В этот день (5 августа) гарнизон Баку оказался на высоте, потеряв около 600 солдат и двадцать офицеров убитыми и ранеными. Противник понес серьезные потери и оставил на поле боя шестнадцать пулеметов.

В борьбе за Баку начался новый этап. Турки были поражены тем сопротивлением, которое им оказали 5 августа, а еще большее впечатление произвели на них слухи о прибытии большого числа британских военных. Командир 5-й Кавказской дивизии, у которого осталось всего лишь около 3 тыс. упавших духом ашкеров, решил закрепиться на своих позициях и ждать подкреплений. 36-я Кавказская дивизия была уже на подходе и вскоре должна была соединиться с «исламской армией». Доклады, поступившие из-под Баку, вынудили турецкую штаб-квартиру перебросить 15-ю пехотную дивизию из Батума в район Александрополя, а 9-ю Кавказскую дивизию отправить в Джульфу. 9-й армии было приказано действовать в Северной Персии более энергично и перерезать дорогу Хамадан – Казвин – Энзели, по которой, как полагало турецкое командование, пойдут британские войска, предназначенные для Баку.

Впрочем, надежды армян и опасения турок были сильно преувеличены. С 4 по 17 августа в Баку прибыла только одна неполная британская бригада (39-я) в составе трех батальонов, полевой батареи и трех бронемашин под командованием генерал-майора Данстервиля^[339].

Данстервиль, должно быть, горько пожалел о том, что Бичераков бросил Баку на произвол судьбы, но, еще до своего прибытия в этот город, хорошо понимал, почему тот это сделал. А проведя здесь некоторое время, он осознал, что другого выхода у казачьего командира просто не было. Бичераков не относился к тому типу людей, которые умеют сотрудничать с различными комитетами и руководить войсками, которые устраивают митинги, чтобы обсудить вопрос – стоит идти в бой или нет. Он пошел на компромисс с красными по одной простой причине – чтобы заполучить для своих людей суда, которые перевезли бы их на Кавказский берег Каспия. Попытавшись сдержать турок в Кюрдамире, он понял, что его казаков заставят принять участие в обороне осажденного Баку, а это отрежет им все пути к дому на Северном Кавказе. Поэтому, когда он узнал о турецкой активности в Дагестане и о том, что дорогу в Дербент и сам этот город захватили банды горцев, решил идти на север и отбить Дербент – ворота в Северный Кавказ. Форсированным маршем Бичераков дошел до Дербента, 12 августа захватил его и остался там.

А тем временем генерал Данстервиль с каждым днем все глубже и глубже погружался в пессимизм. Оборона Баку  была организована из рук вон плохо; центральнокаспийские войска не подчинялись дисциплине, а большинство солдат вовсе не желало воевать. Русский генерал Докучаев, главнокомандующий войсками в Баку, не сумел справиться с революционными добровольцами, а армянский полковник Багратуни, способный организатор, был инвалидом и не мог противостоять нараставшей волне беспорядков. Британцы думали, что их помощь Баку сведется к отправке ограниченного числа технических специалистов, которые помогут кавказским национальным силам организовать свою собственную боеспособную армию, а армяне были уверены, что британцы станут воевать вместо них и примут на себя всю тяжесть обороны нефтяного города от врагов.

Однако три батальона из английской глубинки вряд ли могли изменить положение, в котором они оказались на берегах Каспия. Баку прикрывала с запада цепь почти перпендикулярных, но не очень высоких утесов. На южном конце этой цепи существовал разрыв, называемый Волчьими Воротами, по которому проходила, извиваясь, железная дорога в город. В 7–8 км к северу от этих Ворот утесы резко поворачивали на северо-восток, а потом сменялись равниной. В том месте, где железная дорога, пройдя параллельно утесам, поворачивает на восток, располагается станция Баладжари. Оттуда дорога уходит на юг и входит в Баку с северо-запада, минуя район, где располагаются основные нефтяные промыслы и нефтеперегонные заводы. Поэтому можно было очень легко догадаться, что турки вскоре обойдут станцию Баладжари с севера и, двигаясь сначала на восток, а потом на юг вдоль железной дороги, попытаются проникнуть в город с тыла. Чтобы предотвратить подобный ход событий, необходимо было создать оборонительную линию к северу от Баладжари и довести ее через объекты под названиями Грязевой Вулкан и Соленое озеро до северного берега Апшеронского полуострова. Станция Баладжари располагается примерно на одинаковом расстоянии (15 км) от северного и южного берегов этого полуострова. Войск же, имевшихся в Баку, было явно недостаточно, чтобы оборонять фронт длиной 27 км (за исключением 5 км, занятых Соленым озером). Более того, местность к северу от Баку совершенно плоская, за исключением двух невысоких холмов (одним из которых и был Грязевой Вулкан). Единственным выходом из этой ситуации для Данстервиля было поставить уорикцев и вустерцев на линии обороны к северу от Баладжари, придав им два или три местных батальона.

В середине августа банды азеров начали орудовать в северной части Апшеронского полуострова, где оборонительные патрули продлили линию обороны на восток от Баладжари до Балахонских и Сабунчийских нефтяных промыслов. К концу месяца враг стал более активным. Передовые части 36-й турецкой дивизии дошли до линии обороны Баку, и турки стали окружать город. 26 августа рота солдат из Северного Стаффордшира, стоявшая на Грязевом Вулкане, была атакована двумя турецкими батальонами при поддержке легкой и тяжелой артиллерии. Рота потеряла всех своих офицеров и восемьдесят солдат. Туда были переброшены две другие английские роты, но два армянских батальона, которые, как полагали, находились в районе Баладжари, так и не появились. Для защиты новой линии обороны – от Баладжари до горы Бинагади (восточнее Грязевого Вулкана) – Данстервиль смог выставить лишь три роты англичан. 31 августа турки атаковали их, и солдаты из английской глубинки снова отошли под ударами превосходящей их по силе пехоты и артиллерии. Резервные армянские батальоны не проявили никакого желания участвовать в бою. Слабая линия обороны была отодвинута еще дальше на восток и прошла теперь между деревней Баладжари и Дигой.

После поражения в двух боях, 20 и 31 августа, генерал Данстервиль потерял терпение. Он обрушился на бакинских «диктаторов» с упреками, обвиняя их в том, что подчиненные им войска не хотят воевать, и заявил, что дальнейшая оборона «нефтяного города» приведет лишь к потере времени и человеческих жизней. Обсуждение шло несколько дней, после чего Данстервиль заявил, что уводит свои войска из Баку, поскольку ни одна сила на земле не сможет спасти его от турок. Впрочем, покидать город без согласия центрально-каспийской диктатуры было для Данстервиля неудобным, а поскольку диктаторы отказались одобрить его предложение сдать город, ему не оставалось ничего иного, как ждать штурма.

Этот штурм все откладывался из-за медленной концентрации 36-й Кавказской дивизии. К 12 августа «исламская армия» смогла собрать 7–8 тыс. турецких солдат и 6–7 тыс. нерегулярных азеров. В Баку способных (или желающих) воевать британских и центральнокаспийских бойцов было менее 8 тыс. 14 августа 3 тыс. турок и азеров появились на крайнем правом фланге оборонительной линии в районе Сурахани. Однако это был лишь отвлекающий маневр, ибо на следующий день восемь или десять турецких батальонов начали решающий штурм при мощной артиллерийской поддержке по обе стороны от Волчьих Ворот. Этот важный пункт был захвачен еще в начале дня, но британская полевая артиллерия и шесть бронемашин (три британские и три русские) не позволили туркам продвинуться дальше. Понимая, что их домам грозит неминуемая гибель, несколько сот армян отчаянно сражались в бою^[340].

К 8 часам утра турецкая атака на Волчьи Ворота и под углом к цепи утесов около станции Баладжари была отбита. Мощной контратакой можно было бы отбросить врага на исходные позиции, но две или три неумелые попытки бакинских добровольцев потерпели крах. Турки тем временем начали обстреливать город и порт; эта бомбардировка вызвала панику среди населения. К 11 утра ситуация еще больше ухудшилась, и генерал Данстервиль отдал приказ своим кораблям готовиться к отплытию. К 6 часам вечера провалилась последняя попытка организовать контратаку. Часом позже британцы начали отходить в порт, при этом стаффордширцы двигались в арьергарде. К 10 часам вечера погрузка англичан на корабли закончилась. Погрузка бакинских войск и мирного населения продолжалась всю ночь, и к 6 часам утра 15 августа около 8 тыс. армянских солдат и мирных жителей покинули город. Турки стояли на цепи утесов до 5 часов утра 16 августа, после чего они вошли в город и положили конец резне, грабежам и насилию, которое устроили татары, жившие в городе, в ночь с 14 на 15 августа и которое продолжалось весь день и всю ночь 15-го. В этой резне погибло около 9 тыс. армян.

5-я Кавказская дивизия турок осталась в Баку, а 36-я пошла на север, к Дербенту, вдоль линии железной дороги. Бичераков уже вывел своих людей из древних ворот Кавказа и отправился в город Петровск (Махачкала), куда он прибыл 2 сентября. Несмотря на отчаянную ситуацию в Турции, 36-я Кавказская дивизия (в которой осталось лишь 3 тыс. человек) продолжила свой триумфальный пантуранский марш по берегу Каспия и в октябре заняла Петровск, откуда Бичераков ушел на Терек. Впрочем, Петровск стал последним и совершенно бесполезным завоеванием «исламской армии». Сентябрьские события на Сирийском фронте вынудили турецкий Генеральный штаб сконцентрировать свои 10-ю и 15-ю пехотные дивизии в Батуме для отправки в Босфор.

Осталось лишь описать события в Северной Персии, связанные с Кавказской кампанией. В начале лета 1918 г. в районе озера Урмия скопилось около 10 тыс. ассирийских и армянских беженцев с турецкой территории. Разобрав остатки русского оружия и припасов, брошенных в этих местах, эти беженцы под командованием русских офицеров (полковника Кузьмина и др.) дали отпор 6-й турецкой пехотной дивизии, наступавшей со стороны Рувандиза. Вскоре, однако, здесь появилась 5-я пехотная дивизия, а за ней – и 12-я (обе из IV корпуса 9-й армии). Тем временем в июле 11-я Кавказская дивизия заняла Тебриз, а 9-я, поддержавшая ее, достигла Джульфы. Несмотря на то что дорогу из Тебриза в Казвин обороняли очень слабые английские войска, турки вели себя на удивление пассивно. После многочисленных приказов из турецкого Генерального штаба 11-я Кавказская дивизия в конце августа медленно двинулась вперед и 6 сентября вошла в Миану. 12-го ее патрули достигли Зеньяна, а 12-я и 5-я пехотные дивизии после того, как ассирийцы покинули район Урмии, вошли в Бияр и Синну. Сентябрьские события в Сирии положили конец пантуранскому наступлению в этих краях.

Эпилог
Правительство Юго-Западного Кавказа и мятеж в Дагестане

На Кавказе в конце 1918 г. центробежные силы, высвобожденные революцией в России, уничтожили все, что было достигнуто за сотню лет русской истории. Фантазии Энвера воплотились здесь в форме мощных восстаний тюркских мусульманских народов, которые составляли не менее двух пятых населения Кавказа. По странному капризу истории на долю морских держав, которые оказали поддержку черкесам, воевали в Крымской войне и на Берлинском конгрессе всячески сопротивлялись включению «трех саньяков» (Карса, Чилдира (Ардагана) и Батума) в состав России, выпала роль не допустить турецкого и мусульманского возрождения во время кризиса в этой стране.

1. Правительство Юго-Западного Кавказа

По условиям перемирия, заключенного в Мудросе (30 октября 1918 г.), турецкая армия должна была отойти на запад от границы 1914 г. Покинув Азербайджан и все Восточное Закавказье, турки 4 декабря достигли границы 1877 г., проходившей по Арпа-Чаю, но, несмотря на протесты генерал-майора Томсона в Баку, Якуп Шевки-паша еще два месяца удерживал в своих руках Карс. Эта задержка позволила проживавшим в этом городе туркам на основе 14 пунктов президента Вильсона создать временное правительство под руководством Фахреттина Пириоглы. В состав этого правительства вошли местные помещики, юристы и школьные учителя, а также несколько мусульманских офицеров бывшей русской армии. Оно объявило себя административным центром провинции Карс и части соседних территорий, на которых располагались Александрополь (Гюмри), Ахалкалаки, Ахалцихе и Батум, где преобладало население, говорившее на турецком языке (как в Батумской провинции) или исповедовавшее ислам. В Карс съехались представители всех этих провинций, которые избрали национальный совет из 12 человек.

На территории, расположенной восточнее Арпа-Чая и Аракса, национальный совет принял меры для оказания помощи местным турецко-татарским отрядам, которые вели бои против войск правительства Армении (в Ереване), опиравшегося на поддержку победоносных союзников, что сильно повышало его престиж. На берегах Арпа-Чая и Аракса вскоре вспыхнули бои между партизанами национального совета и армянскими войсками. Отряды Сервер-бея и Диканли Хафиз-бея, в составе около 500 человек, отбили Ахалцихе у отступавших войск Халит-паши и отбросили турецкие войска вверх по Боржомскому ущелью за Ацхур, турецкую пограничную крепость в 1828 г. Имея мощную поддержку в Кагизманском районе, на Карской равнине, в бассейне Ольты и нижнего Терека, национальный совет вскоре смог поставить под ружье около 8 тыс. человек. Они были вооружены винтовками, взятыми на складах, которые бросили русские в Карсе и других местах. После переговоров с британской миссией и представителями армянского правительства, которые оказались безуспешными, в Карсе собрался 2-й Национальный съезд. В ночь с 17 на 18 января 1919 г. национальный совет был преобразован во временное национальное правительство Юго-Западного Кавказа, которое предъявило свои права на все турецкие и мусульманские земли, расположенные между Батумом и Нахичеванью, то есть на все территории, кроме Азербайджана, оставленные турецкой армией по условиям Мудросского перемирия.

Однако британские власти в Закавказье отказались признавать эти права. В начале марта грузинские войска захватили Ацхур, Ахалцихе и Ахалкалаки, а в Карс вошел британский контингент. 19 апреля англичане окружили парламент (здание, примыкающее к нынешнему Халкеви) и арестовали руководителей «правительства», которые были отправлены в Баку, а потом доставлены на Мальту.

В мае 1919 г. генерал Осебьян (Осебов) от имени армянского правительства в Ереване принял на себя командование Карсом. Турецкая община (включая членов семей временного правительства) стала жертвой погромов, устроенных раздраженными солдатами армянской армии. Много людей пострадало также в турецких селениях на Карской равнине. Фахреттин Пириоглы, Али-бей из Кагизмана и другие турецкие лидеры нашли приют в Эрзеруме. Партизаны, воевавшие в горах Ак-Баба, Аллахуэкбер, в Таускере и Ольты, получали помощь от сторонников Кемаля, чье правительство в Анкаре набирало силу.

Поддержка политических требований национальных меньшинств Малой Азии, которую спонсировали президент Вильсон и Ллойд Джордж и которая была закреплена в Севрском договоре (10 августа 1920 г.), создавала на Среднем Востоке серьезные трудности, препятствовавшие установлению нормальных условий жизни. С другой стороны, признание статуса кавказских национальностей, основанного на идее трех независимых закавказских государств, было неприемлемо для всех сторон, участвовавших в Гражданской войне. За белогвардейским восстанием на Кубани в феврале 1920 г. последовала оккупация Советами Баку и уничтожение Татарской республики а Азербайджане (28 апреля 1920 г.)^[341]. Красная армия жестоко подавила восстания татар в Ганье и Шамхоре (Шамхуре), однако вскоре стало известно, что кемалисты не собираются поддерживать азеров и отказались от всех пантуранских идей младотурок. Вскоре турки и Советы наладили сотрудничество – Анкара получила дипломатическую и материальную поддержку Москвы в ходе своей борьбы против Севрского договора.

После ухода британских войск из Закавказья и ликвидации Азербайджанской республики положение армян стало очень тяжелым. Экономическая ситуация в Ереване была отчаянной, и правительство с огромным трудом контролировало турецко-татарское население страны (по размеру чуть меньше армянского). Политическая инициатива турецко-советского нападения на армян принадлежала Советам. В конце 1920 г. Красная армия разгромила армию генерала Врангеля в Крыму и, хотя большевикам предстояла еще борьба с Польшей, их войск в Закавказье оказалось достаточно для проведения политики по возвращению прежних земель империи. Однако если сторонники Кемаля понимали, что поддержать Азербайджанскую республику им не удастся, то Советы считали, что без возвращения Карса и Ардагана турецко-советского сотрудничества на Среднем Востоке не достичь. Жертвы, которые принесли друг другу обе стороны, стали, по крайней мере, показателем прагматизма их лидеров.

В сентябре 1920 г. турецкие войска под командованием Казым Карабекира-паши, стоявшие в Эрзеруме, снова перешли границу России и Турции 1914 г. 29 сентября был занят Сарыкамыш, в конце октября турки вошли в Карс и достигли линии Арпа-Чая. Вскоре после того, как советский режим провозгласил остальную территорию Армянской республикой (28 ноября), дамасское правительство подписало Александропольский договор (2 декабря 1920 г.), по которому Карская провинция снова возвращалась в состав Турции.

В мае 1920 г., во время польской войны, советское правительство заключило мирный договор с Грузией^[342]. 12 февраля 1921 г., без объявления войны, Красная армия напала на Грузию – последнюю из трех когда-то независимых республик Закавказья. 25 февраля пал Тифлис, а 18 марта Грузия капитулировала. 7 марта турки оккупировали Ардаган, возможно с согласия грузинского командования. После этого турецкие войска двинулись на Артвин и Борчку, кроме того, отдельный отряд пошел на Батум, который, после небольшой перестрелки с турецким авангардом, был оккупирован Красной армией в конце месяца.

Новую советско-турецкую границу утвердили двумя документами: Московским договором (7 марта 1921 г.) и Карским договором (13 октября 1921 г.). Россия признала возвращение Карса, Ардагана и Артвина в Турцию. Одновременно было решено, что Батум станет автономной провинцией и свободным портом. Советы позже признали особый характер большинства жителей Батумской провинции, создав в составе Грузинской Советской республики Автономную Советскую Социалистическую республику Аджаристан^[343]. В этом месте граница, менее благоприятная, чем в 1877 г., проходила от селения Сари, стоявшего на берегу Черного моря, в нескольких километрах к югу от Батума, на восток к переправе через Черек, около села Марадиди. Далее граница шла по северной границе бывших российских районов Артвин и Ардаган к Арпа-Чаю. В юго-восточном секторе границы турки получили компенсацию за то, что отдали район Батума России. Они приобрели земли в районе Тузлуджи и Игдыря, которые находились в составе Российской империи с 1828 г. Таким образом, линия разграничения между Россией и Турцией проходила теперь по Араксу, а не по Агры-Дагу. Далее к востоку граница между Советским Союзом и Персией шла также по Араксу^[344].

2. Восстание в Дагестане (1917–1921)^[345]

Мятеж дагестанских горцев, направленный сначала против белых, а потом и против красных, можно считать своеобразным трагическим эпилогом длительных мюридских войн XIX в. Одновременно он был хвостовой частью пантуранских и панисламистских планов младотурок. А в военной истории кампания 1920–1921 гг. стала классическим примером того, каким огромным потенциалом обладает партизанская война в горах.

Эту войну подробно описал Тодорский, командир 32-й советской стрелковой дивизии, который возглавлял войска красных с ноября 1920 г. до середины апреля 1921 г., а политическую подоплеку многих непонятных событий раскрывают книги дагестанцев Самурского и Тахо-Годи.

Когда в феврале 1917 г. (в марте по новому стилю) в России разразилась революция, после окончательного завоевания русскими Восточного Кавказа прошло всего 70 лет. Сказания и легенды об эпической борьбе Шамиля были еще живы среди его соотечественников, а во время Русско-турецкой войны и в период революционного брожения 1905 г. в Дагестане часто вспыхивали мятежи. Кроме того, фанатичные муллы, которые имели привычку посещать Турцию, святые для мусульман места и продолжали использовать арабский в качестве языка культуры в Дагестане, находились под влиянием панисламистской пропаганды султана Абдул Хамита. Позже некоторых интеллектуалов привлекли пантуранские идеи младотурок, хотя дагестанцев вряд ли можно считать туранцами. Скорее всего, Дагестан охватила своеобразная религиозная горячка, а не какая-то разновидность современного национализма, когда в горные аулы^[346] пришла весть о том, что царская армия в Закавказье разложилась, и повсюду наступают турки.

Доминирующей политической силой в горах являлся класс священников или мулл, составлявший не менее 4 % населения.

«Фактически [пишет Самурский] часть клерикальной интеллигенции в Дагестане не находится в оппозиции к советской власти как носителю коммунистических идей. Наоборот, мюридизм, добившийся в последнее время в Дагестане больших успехов, охотно отождествляет себя с коммунизмом, и мюриды наших дней, не без причины, называют себя коммунистами. В их учении имеются следы коммунизма, но это религиозный, аскетичный, примитивный коммунизм, подобный тому, который исповедовали христианские общины в первые годы нашей эры. Клерикальная интеллигенция Дагестана считает советскую власть не коммунистической, а атеистической властью, носительницей западной цивилизации – «греховной и проклятой <…> Вся европейская цивилизация – изобретение дьявола, принимает ли она форму капитализма или коммунизма»… а враждебность по отношению к европейской цивилизации – явление более сложное, чем простая религиозность, и гораздо более трудное для искоренения».

Двумя основными фигурами, появившимися в конце 1921 г. в качестве лидеров мусульманских клерикалов, были Наймудин Гоцынский и местный помещик и владелец крупного овцеводческого хозяйства, который был уже провозглашен имамом Дагестана и Чечни своими ближайшими сторонниками (и, соответственно, наследником Шамиля), и шейх Узун-Хаджи, которого друзья называли «Эмир Чечни».

Именно Узун-Хажди, по мнению Самурского, «более полно, чем любой другой лидер, выражал дух и цели дагестанских «клерикалов». «Он был тем, кто наиболее точно излагал учение, завещанное Шамилем… Он стремился создать небольшой «Кавказский халифат», теократию, основанную на демократическом равенстве всех истинно верующих». Во внешней политике он руководствовался неугасимой ненавистью ко всему русскому и страстным желанием обрести независимость от неверных и объединиться с Турцией. Он верил, что именно этой стране суждено возглавить все мусульманские земли. На практике клерикальные лидеры вынуждены были, силой обстоятельств, сотрудничать с мирскими людьми вроде князя Тарковского, богатого мусульманского землевладельца, полковника Чермоева, нефтяного магната из Грозного (оба они были сторонниками белых), и Али Хажди из Акуша, либерального интеллектуала, который позже сотрудничал с большевистским Комитетом обороны в его борьбе против Деникина.

Однако после большевистского переворота в Петербурге, поздней осенью 1917 г. люди в Дагестане, симпатизировавшие той или иной русской буржуазной партии, оказались в изоляции, а влияние экстремистских групп очень быстро возрастало. В Темир-Хан-Шуре был создан национальный комитет, а в промышленном портовом городе Петровске на Каспии – революционный комитет.

Чтобы понять сложный военный характер последовавших за этим боев, надо познакомиться с географическими особенностями Дагестана. Граница Автономной Советской республики Дагестан до 1926 г. проходила на севере по хребту Анди и по нижнему течению реки Сулак, на востоке – по Каспийскому морю, на юге – по реке Самур, а на западе – по Главному Кавказскому хребту. Этот хребет отделял дагестанские племена от горных грузин – бушей, пшавов и хевсуров. Вся республика занимает чуть больше 44 тыс. кв. км.

Название Дагестан в переводе с турецкого означает «горная страна». Область высоких гор, занимающих около двух третей территории, носит название «Нагорный Дагестан», а прибрежные равнины – «Приморский Дагестан».

Нагорный Дагестан представляет собой компактный лабиринт пересекающихся друг с другом горных хребтов с очень крутыми склонами. Эти склоны (за исключением отдельных участков) совершенно лишены лесов, которые в изобилии произрастают в горах Чечни и Грузии. Эти горы представляют собой отроги Главного Водораздельного хребта и хребта Анди (ответвление первого). Вся эта горная цепь, достигающая в Диклос-мте и Богосе высоты более 4 тыс. м, перерезана крутыми ущельями четырех рек (кейсу): Анди, Авра, Кары и Кази-Кумуха, которые текут на северо-восток и впадают в Сулак. Нагорный Дагестан отделен от Приморского хребтом Гюмри. Его западные склоны очень круты и сильно изрезаны, а восточные – полого спускаются к песчаным холмам, которые тянутся до Каспийского побережья. Именно эта узкая полоса у подножия гор дает доступ из земель Северного Кавказа в плоские долины Азербайджана. Здесь же проходит прибрежная дорога, которая идет через Петровск (Махачкалу) и Дербент и соединяет нефтяные промыслы Баку и Закавказскую железную дорогу с главной железнодорожной сетью России. Таким образом, воинственные племена Дагестана, жившие в своих высокогорных аулах, находились в непосредственной близости от одной из главных артерий, питающих российскую экономику. Впрочем, было бы преувеличением сказать, что стабильность экономики зависела исключительно от бакинской нефти. Петровск всегда являлся узловым пунктом каспийско-кавказской политики, и это объясняет стремление соперничавших в России партий и Турции контролировать события в Дагестане в 1918–1920 гг.

Главными племенами Нагорного Дагестана считаются дидо и анди, проживавшие в долине верхнего течения Анди-Кёйсу; авары, обитавшие в районе, орошаемом Аваром и Карой и в долинах среднего течения Анди и Сулака; кази-кумухи – в долине Кази-Кумух-Кёйсу. Из всех этих народностей наиболее многочисленными и воинственными являлись авары; именно благодаря им Шамиль так долго сопротивлялся России в XIX в. В XVII–XVIII вв. они оказывали большое влияние на политику Закавказья, а их вожди, которые обладали талантами, необходимыми для восточных государственных мужей, имели долгую традицию союза с турками против России, Персии и Грузии.

В то время как кланы Нагорного Дагестана представляли собой, грубо говоря, свободные сельские общины, жившие по демократическим законам и имевшие высокоспециализированную экономику, основанную частично на скотоводстве и частично на шелководстве и садоводстве, жители Приморского Дагестана были крестьянами, которые обрабатывали земли, принадлежавшие помещикам – беям, тяготевшим, скорее, к императорской власти. На равнинах разговаривали на азерском языке, и люди здесь в основном имели татарское происхождение, за исключением татов, живших в долине Самура, которые относились к персам. По оценкам 1914 г., в Дагестане проживало около миллиона с четвертью человек, из которых воинственные племена внутренних нагорий составляли не более одной пятой, однако политическая инициатива всегда принадлежала им. Сельскохозяйственное население приморских районов оставалось либо пассивным, либо симпатизировало им.

В Дагестане всего лишь три значительных города. Это расположенные на побережье Петровск (переименованный после революции в Махачкалу)^[347] и Дербент, а также Темир-Хан-Шура (Буйнакск), который является крупным торговым городом на границе с Нагорным Дагестаном. В этих городах сформировалась небольшая прослойка индустриального пролетариата, а в деревнях были люди, которые познакомились с современной промышленностью, работая на нефтяных промыслах Баку и Грозного.

К северу от Дагестана, позади хребта Анди, находились земли чеченцев. Этот народ населял высокогорные равнины северо-восточных склонов Кавказа, которые спускаются к Тереку. Чеченцы, исповедующие ислам, вместе с аварами были главными участниками войн Шамиля. После революции пытались координировать политическую деятельность чеченцев, живших западнее Дарьяльского перевала кабардинцев и дагестанских племен. Однако достичь этого не удалось, поскольку племена, жившие на севере, считали своими политическими центрами Владикавказ и Грозный, а вовсе не Шуру и Петровск. Кроме того, казаки считались главными врагами чеченцев, а в числе их союзников турки и азербайджанские татары не числились. И «Чеченский эмират» Узун-Хаджи, и так называемая Горская республика грозненского миллионера Тапы Чермоева оказались нежизнеспособными. Сначала белые, а потом и красные без особого труда распространили свою власть до самого хребта Анди и Сулака. Чеченцам не удалось сыграть такую же важную роль, какую они играли в годы мюридской войны, и мощное мусульманское восстание в северо-восточной части Кавказа, продолжавшееся с 1917 по 1921 г., ограничилось лишь центральной частью Дагестана.

Отсутствие коммуникаций в Нагорном Дагестане очень помогло горцам в тот момент, когда власть России ослабла. Петровск соединяла с Темир-Хан-Шурой узкоколейная железная дорога, идущая по побережью. От Шуры на юго-восток шла дорога с металлическим покрытием, которая огибала хребет Гюмри и заканчивалась в Ходжал-Махи, расположенном в долине Кази-Кумух-Кёйсу. С другими городами на побережье этот город соединяли колесные дороги: через Дешлагар – в Буйнакск, Каякент и Берекей. Из Ходжал-Махи дорога, лишь частично покрытая металлом, вела на юг в Кумух, главный город Кази-Кумуха.

Из Ходжал-Махи на северо-восток проложено главное Шуринское шоссе, которое шло до Хунзаха, русской крепости, контролировавшей долину Авар-Кёйсу, а отсюда грунтовая дорога, минуя Тлох, вела в долину Анди-Кёйсу до форта Ботлих. После Ботлиха она продолжалась на северо-запад до Ведена и Грозного в Чечне.

Между Ходжал-Махи и Карадагом на реке Кара-Кёйсу находился Салтинский мост. Небольшая металлическая дорога соединяла главное шоссе с крепостью Гуниб, которая контролирует долину Кара-Кёйсу.

Так называемая Аваро-Кахетинская дорога шла из Карадата в Грузию, но ее строительство еще не было завершено, и для колесного транспорта оказался пригодным только участок в 40 верст^[348] – от Карадага до Гидатла. Другими путями сообщения с Грузией, которые до марта 1921 г. оставались доступными для восставших, являлись дороги, проходившие по высокогорным перевалам Главного хребта. Эти перевалы даже в летние месяцы были недоступны для вьючных животных. Дороги, сходившиеся в Ходжал-Махи, являлись главными путями доступа в Нагорный Дагестан. Снабжение русских фортов в этих горах и поддержание власти России среди местных племен было возможно лишь по Ботлихской дороге. Зимой сильные снегопады часто делали эту дорогу непроходимой. Единственными путями сообщения, по которым Шура могла поддерживать связь с Нагорным Дагестаном, были очень сложные тропы, проходившие по горам Гюмри. Основными тропами являлись: Каранай-Гюмри, Эрпели-Гюмри и Шура-Аракани. Последняя проходила по крутому ущелью с тем же названием.

В последние месяцы 1917 г. между сторонниками Наймудина Гоцынского в Шуре и советскими властями в Петровске начались боевые действия. Советы в ту пору имели под рукой около 500 вооруженных бойцов. Тем не менее дагестанские националисты, усиленные остатками прославленной Дикой дивизии, вернувшейся с Русского фронта, смогли оккупировать Петровск только в марте 1918 г. Красные оттуда бежали – кто в Баку, кто в Астрахань. После этого националисты отправили в Баку отряд на помощь своим татарским друзьям мусаватистам, однако мусульманский мятеж в этом городе был подавлен 17 марта, и красногвардейцы без особого труда отбросили дагестанцев от своего города.

«Географическое положение Дагестана [пишет Тодорский] между Москвой и Астраханью, с одной стороны, и Баку – с другой объясняло интерес, который [проявляли к нему] все три этих города, вне зависимости от существовавшей в них формы правления, особенно Петровск, стоявший одновременно на сухопутном (железнодорожном) и морском пути в эти края».

Советские войска, пришедшие из Баку и Астрахани, при поддержке кораблей, усиленных местными революционными отрядами, заняли Петровск и Шуру где-то между мартом и маем 1918 г. Тем не менее банды Наймудина Гоцынского и Узун-Хаджи оказали сильное сопротивление красным в ближайших окрестностях Шуры, и в течение июня их положение улучшилось, поскольку к ним на помощь прибыли турецкие союзники. Они проникли сюда из Закавказья, где быстро наступала турецкая армия. 12 августа казачий отряд полковника Бичеракова, который помогал «Данстерфорсу» и русско-армянским соединениям защищать Баку от турок, захватил Дербент. Бичераков овладел им для того, чтобы прикрыть свой собственный отход на Северный Кавказ. 2 сентября он захватил Петровск, а на следующий день советские войска, под натиском чеченских банд, спустившихся с северных склонов, сдали Шуру. Диктатором Шуры стал князь Тарковский, а Бичераков, объявив Петровск свободным городом и пунктом сбора белых войск, попытался наладить связь с терскими казаками.

16 сентября исламская армия под командованием Нури-паши заняла Баку и создала татарское правительство хана Хойского. В октябре турки продвинулись на север по побережью Каспия и захватили Дербент и Петровск, оставленные Бичераковым.

Оккупация Баку англичанами и уход турецких войск из Закавказья после заключения перемирия нанесли сильный удар по мусульманским сепаратистам в Дагестане и Азербайджане. Русские белогвардейцы стали проводить в Закавказье агрессивную политику, и британские власти, которые пытались удержать равновесие между империалистическими и националистическими правительствами, попали в очень неловкое положение. Несмотря на существование собственного правительства в Азербайджане, полковник Бичераков в декабре вместе со своими казаками снова появился в Баку, а генерал Пржевальский начал набирать здесь добровольцев в Белую армию от имени генерала Деникина. В Дагестане белые заняли Дербент и Петровск, и британская попытка создать вокруг последнего нейтральную зону провалилась. Правительство Тарковского^[349] пало, и некоторые из его руководителей, по-видимому, были рады возвращению российской власти. Татарский генерал Халилов стал представителем Деникина в Шуре, а полковник Кайтмас Алиханов, влиятельный аварец, возглавил казачий гарнизон в Хунзахе, пользуясь в администрации области поддержкой Наймудина Гоцынского.

Узун-Хаджи, однако, был противником белых в Чечне и сотрудничал с большевистским партизанским вождем Тикало (если верить Самурскому), а «либеральный» шейх Али-Хаджи из Акуша присоединился к народному движению, которое возникло в Южном Дагестане под руководством большевиков.

К концу августа 1919 г. белые подавили партизанское движение в Акуша, Табассаране, Каракайтагхе и высокогорьях Кази-Кумуха. Разгром партизанских отрядов привел к разрушению нескольких аулов, где жили революционеры (Кодора, Дургхели и части Большого Дженгутая). Однако установление власти белых в горах Дагестана и в особенности их попытки набрать добровольцев в свою армию вызвали восстание более крупного масштаба в Гунибе и районе Киурин – Самур, а также в некоторых местах Аварии.

В сентябре и октябре 1919 г. белые потерпели несколько крупных поражений в окрестностях Дешлагара, Касумкента и моста Салти, в результате которых они потеряли несколько тысяч убитыми и пленными, а также много легкой артиллерии, пулеметов и несколько тысяч винтовок.

Большевики попытались подчинить это движение, народное по своему характеру, Комитету обороны, который был создан в Левашах, в районе Акуша. Произошел интересный случай. В боях принимали участие несколько турецких офицеров, которых возглавляли Казим-бей и Нури-паша. У последнего в Туркестане воевал знаменитый сводный брат, и Нури-паша в Дагестане пытался превзойти его. В январе 1920 г. между турецкими офицерами и коммунистическими лидерами вспыхнул конфликт – они никак не могли договориться, кто будет руководить восстанием. Казим-бей окружил Леваши, где заседал Комитет обороны, и арестовал его членов, во главе которых стояли знаменитые коммунисты Коркмазов и Казбаков. Последнего пристрелили по пути в штаб-квартиру Казима. Тогда соперничавшие с турками отряды Богатырева и шейха Али-Хаджи в Акуша послали Казим-бею ультиматум и добились освобождения коммунистических лидеров. Нури-паша и его ближайшее окружение вскоре после этого покинули Дагестан.

Тем временем дезертирство большого числа солдат из белой армии, вызванное известиями о разгроме главных сил Деникина в России, укрепило положение коммунистов в рядах восставших. В последние дни марта 1920 г. сопротивление белой армии было сломлено, и участники восстания заняли Шуру, Петровск и Дербент. Через месяц советские войска вошли в Баку, и после ликвидации Татарской республики в Азербайджане восстание мусульманских народов Кавказа, которое два года назад породило столько надежд, подошло к концу.

Тодорский пытается объяснить мятеж 1920–1921 гг., который начался за полгода до разгрома белых, умелым руководством большевистского Комитета обороны. На самом деле это народное по своему характеру движение было скорее антирусским, чем пробольшевистским, и после того, как красные комиссары сменили белых полковников в фортах Нагорного Дагестана, враждебность горцев ко всему русскому не уменьшилась.

Тодорский пишет:

«Число коммунистических вождей в Дагестане [из коренного населения] было невелико по сравнению с тем объемом работы, которую надо было проделать, а русских коммунистов, которых прислали сюда в качестве [политических] работников, можно было использовать только в городах. В связи с этим советская власть не могла морально закрепиться во всех уголках страны, поэтому в дальних районах вновь приобрели влияние те элементы, в чьих руках она находилась раньше. Попытка расслоения горцев-крестьян путем создания «комитетов бедноты» привела к некоторому усилению классового антагонизма, но и этого оказалось недостаточным, чтобы молодая власть смогла прочно встать на ноги. Более того, наиболее отсталое крестьянство находилось, как и прежде, в руках «клерикалов» со всеми вытекающими отсюда последствиями. В этом смысле попытка получить выгоду от сочувственного отношения людей к Советам, в определенном смысле, провалилась.

…Одной из причин контрреволюционной агитации было отсутствие какой-либо продуманной политики в отношении горцев со стороны коммунистических вождей. Большая часть советских работников придерживалась русских методов работы, которые часто приводили к абсолютно противоположному результату, нежели тот, что был задуман.

…Революционная пропаганда страдала многими серьезными недостатками. Никто не учитывал ни культурного уровня горцев, ни особых условий их существования; пропаганда имела абстрактный характер, была непонятна и далека от проблем тех, для кого она предназначалась.

…«Бедные» теперь уже не понимали материальных преимуществ [революции]. Земли для раздела было очень мало. [Немногочисленные] богатые землевладельцы угнали свои стада в Грузию, а само население, напуганное прежней властью беев и пропагандой «клерикалов», не желало принимать участия в конфискации собственности и уклонялось от нее, несмотря на все призывы революционных органов^[350].

Таким образом, на местах не было никакой советской власти, а лишь одна ее видимость, под прикрытием которой продолжали в полной мере существовать прежние социальные отношения, прежние условия жизни. Только в городах, в густонаселенных местах и, частично, в равнинных аулах начинался реальный прогресс в революционном смысле этого слова».

Тем временем Гражданская война в России с разгромом генерала Деникина приняла новые формы. Польская кампания, достигшая пика летом 1920 г., поглощала военные силы Советов; белые, под командованием генерала Врангеля, перехватили инициативу в Крыму, а среди казаков Северного Кавказа начался крупный мятеж, который возглавил генерал Фостиков.

В Закавказье в мае 1920 г. Красная армия в нескольких местах создала угрозу на границе с Грузией, однако советское правительство продемонстрировало свое желание избавиться от проблем на южной границе, заключив договор, в котором снова признала независимость Грузинской республики (7 мая). Примерно в то же самое время мятеж мусульманских татар Гянджи и Шамхора, жестоко подавленный советской властью, продемонстрировал, что контрреволюционные настроения, тлевшие на востоке Кавказа, все еще сильны.

Многие лидеры контрреволюционных фракций Дагестана нашли прибежище в Тифлисе. Здесь они разделились. Группа бывших членов «горского правительства» работала над созданием независимой «Горской республики». Вполне возможно, что симпатии (если не активная поддержка, как предполагал Тодорский) членов грузинского правительства были на ее стороне, ибо при правлении Советов в Дагестане закавказские правительства могли существовать только с их молчаливого согласия. Другая организация под названием «Комитет помощи горцам и терским казакам в освобождении от большевистского ига» выступала за сотрудничество с генералом Врангелем и создание общей дирекции для координации разных антисоветских движений.

Когда в сентябре 1920 г. вспыхнуло восстание, оно сразу же приобрело характер борьбы за независимость и священной войны против русских. Из Турции прибыл молодой офицер турецкой армии Саид-бей, внук Шамиля, и его назначили – только ради его имени – национальным главой этого восстания. Его всегда сопровождал личный эскорт из 25 сабель, причем все их владельцы были его кровными родственниками из Гюмри. Однако реальная власть над шариатскими^[351] войсками горных племен принадлежала совету шейхов и Саид-бею, которому доверили военное командование. В то же самое время большинство военных командиров было тесно связано с белыми, поэтому наиболее фанатичные горцы относились к ним с подозрением.

Политическим лидером восстания стал Наймудин Гоцынский, которого Тодорский называет самым образованным арабистом Дагестана, но при этом эгоистичным, тщеславным и скупым; Тодорский цитирует язвительные слова Узун-Хаджи, одного из главных помощников Гоцынского, сказанные им перед смертью: «Я хотел сделать из него Имама, а он оказался Иваном», намекая на близость Гоцынского к белым генералам. Тодорский цитирует также газету «Свободный горец», орган дагестанских демократов, издававшийся в Тифлисе (от 6 декабря 1920 г.): «Восстание охватило бы весь Дагестан, если бы оно с самого начала не было бы скомпрометировано тем, что его возглавили Наймудин Гоцынский и Кайтмас Алиханов».

Полковник Кайтмас Алиханов из Хунзаха являлся братом более известного генерала Алиханова-Аварского, который, по приказу императорского правительства, возглавил подавление грузинского восстания в 1905 г. Во время предыдущего мятежа в Дагестане он служил на стороне русских, а потом участвовал в Русско-японской войне. Он воевал с большевиками на стороне белых и, как уже говорилось, возглавил войска генерала Деникина в Аварии.

Полевым командиром восставших войск являлся уроженец Дагестана полковник Джафаров, который родился в Кудале в Гунибском округе^[352]. В свое время он служил офицером в дагестанской кавалерии, командовал горным полком белой армии и сражался под руководством генерала Врангеля.

Отряды восставших формировались в «меньшевистской» Грузии из контрреволюционных беженцев из Дагестана, и в начале сентября 1920 г. они начали потихоньку просачиваться между горными хребтами в долины Анди и Авара, где их ряды сразу же резко возрастали за счет многочисленных добровольцев из аулов Аварского, Андского и Гунибского округов.

Первоначально отряды насчитывали не более 600 человек, но вскоре разрослись до 3 тыс. и в результате своих первоначальных побед сумели обеспечить себя винтовками, пулеметами и патронами. Но у них не было артиллерии, за исключением одной легкой батареи, захваченной у бойцов Красной армии в конце октября, и это обрекло их на гибель, когда они вторглись в Приморские районы.

Восставшие являлись великолепными стрелками, чрезвычайно храбрыми и стойкими, какими бывают только горцы. Более того, они знали каждую пядь земли в одной из самых сложных по рельефу стран в мире. Подавляющее большинство восставших были пехотинцами, но каждый отряд имел вспомогательную кавалерийскую часть или даже несколько частей.

В войска, находившиеся в распоряжении Дагестанского областного военного комиссариата, которые подавляли восстание до декабря 1920 г., входили:

а) 1-я Дагестанская стрелковая дивизия, принадлежавшая отдельной Дагестанской бригаде. Она состояла из русских солдат, за исключением 9-й роты, где служили дагестанцы. Этот полк был сформирован из красных бойцов, которые находились в тылу Деникина, в Дербенте до самого конца 1919 г. Их ряды пополнили 150 дезертиров и пленных из Дагестанского полка Деникина. Большинство офицеров когда-то служили в царской армии; полк насчитывал 720 человек при 2 «максимах» и 12 орудиях Льюиса. В нем поддерживалась строгая дисциплина, и он во всех отношениях был готов к бою;

б) 38-й стрелковый батальон ВОХРа (Войск внутренней охраны);

в) резервный эскадрон областного ополчения;

г) полк пограничников, слабый в боевом отношении, и несколько эскадронов местных пограничников;

д) батальон 176-го стрелкового полка, поспешно переброшенный из Азербайджана.

Уже в сентябре в Шуре стало известно, что в приграничных с Грузией районах формируются отряды мятежников. Когда их основные силы спустились с гор к рекам Авар и Анди, советские войска тоже передвинулись туда. Бои должны были идти: на правом фланге – в районе Ботлиха, в центре – Хунзаха и на левом фланге – у Гуниба. 8 сентября 2-й батальон 1-го Дагестанского полка (200 штыков, один пулемет «максим», пять пушек Льюиса) достиг Хунзаха, в котором обычно стоял один эскадрон горских нерегулярных бойцов под командованием Атаева, военного комиссара Аварского округа. Когда вести о вторжении мятежников подтвердились, всему полку, за исключением 3-го батальона, стоявшего в Петровске, также приказали идти в Хунзах. 11 сентября 250 человек с одним пулеметом «максим» и пятью пушками Льюиса вышли из Шуры и, перейдя ущелье Аркани, через два дня добрались до места назначения, отправив по пути одну роту (85 штыков и две пушки) в Гуниб, куда она прибыла 14 сентября. Командира Дагестанской бригады назначили командующим военными действиями в этой местности, включавшей в себя Гунибский, Аварский и Андийский округа.

1-й батальон 1-го Дагестанского полка был отправлен из Хунзаха в Ботлих, где 18 сентября он оставил 15 бойцов охранять мост через Анди-Кёйсу в Тлохе, и его встретили музыкой и танцами некоторые обитатели этого важного аула. Потом, по приказу областного комиссара, этот батальон, оставив 40 бойцов и одну пушку в Ботлихе ради усиления местного гарнизона, в котором насчитывалось 100 партизан (все – коренные жители этого аула), 20-го двинулся вверх по берегу реки через Хушдаду в Эчедитл, а оттуда – через Саантлу в Кварши (Ателко). Его задачей было занять аул Шиитл, расположенный на западном склоне хребта Богос, и одновременно вести наблюдение за аулами Сагада, Гако и Шудли, находившимися в районе верхнего течения Анди-Кёйсу. Если посмотреть на карту, то можно понять, какое сложное задание получил этот небольшой отряд^[353].

В то же самое время из Хунзаха отряд в 250 человек из 2-го батальона Дагестанского полка (включая подразделение из 45 человек из Грузии) с 10 пушками Льюиса и сотней бойцов аварских пограничников прошли маршем вдоль Авар-Кёйсу, через Гхидатл и Эрту, в сторожевой пункт Анцух, расположившийся западнее аула Хобок.

Советские войска потерпели несколько неудач, которые, по мнению Тодорского, проистекали в первую очередь из сильной недооценки мощи их врага. Ботлихский отряд, оставив 35 бойцов во враждебно настроенном ауле Хушдада (Хусад) и 5 пехотинцев с 20 кавалеристами охранять мост в Эчедитле, 23 сентября овладел безо всякого сопротивления Кварши. Однако, поскольку число его бойцов сократилось до 70 кавалеристов (коренных партизан), он не смог пройти дальше, ибо склоны Богоса охраняли 300 дагестанцев. Разведывательный отряд потерял командира роты и семь русских солдат – они «пропали без вести». А тем временем у них в тылу враг подошел к аулам Эчедитл, Сумада и Хушдада, и небольшой русский отряд, теснимый с фронта и с тыла, начал свое отступление. Во время отхода дагестанские партизаны, входившие в его состав, потихоньку сбежали. Их оставалось 20, а после отчаянного прорыва по мосту Эчедитл – всего пять. Остатки отряда, до которых дошел слух о том, что Ботлих уже в руках врага, попытались добраться до Хунзаха, но были окружены и взяты в плен. Небольшие группы, оставленные охранять пути наступления или отхода, уже уничтожили. Мятежники захватили Тлох вместе с его мостом, а небольшой русский отряд, охранявший его, бежал в Хунзах. Чтобы возвратить аул, в Тлох отправили отряд из 12 местных конников и 50 русских пехотинцев; однако в Хараки они были окружены, взяты в плен и убиты. Ботлиха, или западного командования, больше не существовало.

В центре, в Хунзахе, главные экспедиционные силы, пройдя вдоль Авар-Кёйсу 4 км на северо-восток от Гидатля, обнаружили, что на горных берегах реки засел враг. Храбрая атака небольшого отряда позволила русским овладеть Гидатлем, Росну и Эртой, но дальнейшее продвижение оказалось невозможным, и враг, имея 1,5 тыс. бойцов, сумел окружить главные силы. С огромным трудом, сойдясь в рукопашной, советские бойцы пробили себе путь в Росну, потеряв убитыми и ранеными 4 офицеров и 49 солдат. 25 сентября, теснимые врагом, они продолжили свой отход в Хунзах.

В тот же самый день областной военный комиссар издал строгий приказ об удержании линии Сагад – Эчедитл – Кварши на правом фланге, линии Ахвак– Сумада на обоих берегах Авар-Кёйсу – в центре и аулов Тлерош и Илиб – на левом фланге. Первый аул находился в 20, а второй – в 35 верстах юго-западнее Гуниба.

1 октября 3-й батальон 1-го Дагестанского полка (100 штыков и два пулемета), вышедший из Петровска, достиг Хунзаха и 3 октября освободил от осады 2-й батальон, стоявший на Хунзахском перевале, в 7 верстах юго-западнее этого аула. 5-го восставшие овладели Большим Гоцатлом, в 15 верстах юго-западнее Хунзаха, создав угрозу для шоссе, которое соединяло эту крепость с Карадагом. 7 октября рота 176-го полка, посланная охранять Карадагский мост, была частично уничтожена, частично захвачена в плен. 9-го восставшие попытались взять Гуниб, но потерпели неудачу, однако им удалось захватить очень важный мост Салти через Кара-Кёйсу, в 7 верстах севернее Гуниба.

«Таким образом [пишет Тодорский], в самом начале военных действий враг уничтожил Ботлихский отряд, осадил гарнизоны Хунзаха и Гуниба и перерезал коммуникации между последним и Шурой. Большая часть Нагорного Дагестана оказалась в его руках, и вскоре он установил свою власть в Аракани, перерезав кратчайший путь между Хунзахом и Шурой. Единственной дорогой в Нагорном Дагестане, еще доступной Красной армии, было шоссе Шура – Хаждал – Махи – Салти; и враг, овладев Андийским, Аварским и Гунибским округами, получил отличную базу, где он мог собирать и экипировать свои войска, которые вскоре уже насчитывали 3 тыс. бойцов».

Советские власти уже поняли, что подавить мятеж в Дагестане будет не так-то просто, но областной военный комиссар совершает ошибки. Из Азербайджана на помощь ему явились остатки 176-го полка (один батальон в 94 штыка, при 4 пулеметах, и еще один отряд в 350 штыков при 10 пулеметах). Вместе с 38-м батальоном ВОХРа, резервным эскадроном местного ополчения и батареей легкой артиллерии он был отправлен в Гуниб с приказом занять Аракани и мост через Авар-Кёйсу, а также обеспечить контроль над Араканскими высотами (9 октября). Вместе с Араканским отрядом шла колонна снабжения для осажденного Хунзаха.

11-я армия, стоявшая в Баку (командир Геккер), отправила в Дагестан 95-ю стрелковую бригаду (из 32-й стрелковый дивизии, которой командовал Тодорский) в составе 283-го и 284-го стрелкового полков, а также 3-ю группу легкой артиллерии. Эти соединения достигли Шуры 13 октября. Командиру 95-й бригады было приказано передать 283-й полк и одну батарею в распоряжение командира гарнизона Шуры, а самому вместе с 284-м полком идти в Ходжал-Махи и принять там командование над всеми силами в Нагорном Дагестане. Эти войска получили название «Гунибская команда».

Первые действия этой команды привели к определенным успехам. Объединив силы, партизанские отряды уроженцев Дагестана Богатырева и Караева овладели аулом Тлох, в 10 верстах от Гуниба; 284-й полк взял аул Салти, в 8 верстах северо-восточнее Гуниба, а 176-полк достиг почтовой станции Салти на Кара-Кёйсу. 17 октября в результате жестокого уличного боя были взяты аул Кегер (в 5 верстах восточнее Гуниба), мост в Гунибе и аул Харта (в 9 верстах на северо-запад от Гуниба). Гуниб был освобожден, и следующей целью Хунзах, но наступление продвигалось медленно, и только 2 и 4 ноября с осажденным гарнизоном удалось установить связь из Голотла и Уздал-Лозо. В течение месячной осады гарнизон подвергся большим лишениям и вполне заслужил оказанную ему помощь. К сожалению, горцы были разобщены, и русские в Хунзахе смогли нанять шпионов в соседнем ауле с тем же названием. Горцы получили несколько метров хлопчатобумажной ткани или несколько фунтов сахару, и за это сообщали русским в осажденном Хунзахе, что происходит вокруг.

Усилия Красной армии увенчались успехом – Гуниб и Хунзах были освобождены, но араканские полевые силы потерпели поражение. Войска этой группировки вышли из Шуры 9 октября. В течение нескольких дней они наступали на Аракани по знаменитому одноименному ущелью, как вдруг областной военный комиссар в Шуре прислал им приказ: один батальон с легкой артиллерией должен остаться для наблюдения за аулом Аракани, а все остальные должны кратчайшим путем идти к Гергебилу и оттуда, обойдя Аракани, атаковать его с юго-запада. 20 октября один батальон 183-го полка был окружен в Кодутле восставшими и отошел с большими потерями. На этом обходной маневр завершился. 2 октября восставшие пошли в наступление и отбросили русских в Арказ. Во время последующих атак артиллерия громила врага, но пехотинцы струсили и не поддержали ее. В результате этого боя Араканская группа вынуждена была отойти в ложбину между горами и затаиться там. 28 октября враг снова пошел в атаку, но был отбит артиллерийским огнем, а на подмогу пехоте прибыло 100 коммунистов-добровольцев из Шуры.

На рассвете 30 октября горцы пошли во фронтальную атаку, послав одно подразделение в обход русских сил слева. Оно совершенно неожиданно для русских ударило по ним с тыла, захватило их обоз и заняло Арказ, породив в нем панику. Была окружена вся араканская группа красных; большую часть ее уничтожили, а остальных взяли в плен. В этом бою были убиты 700 красноармейцев и захвачены 4 орудия, 24 пулемета и большое количество боеприпасов. Представителя Дагестанского революционного комитета товарища Дударова и почти всех офицеров убили.

Этот разгром заставил командиров 11-й армии, а в Баку – Хеккера обратить внимание на ситуацию в Дагестане. Он принял решение послать туда дополнительные подкрепления и передать руководство подавлением восстания полевым командирам. 3 ноября Тодорский, командовавший 32-й стрелковой дивизией, прибыл из Баку в Шуру вместе со своим штабом. Дагестанские отряды усилили 282-м и 285-м стрелковыми полками этой дивизии, а также кавалерийской бригадой и батареей горной артиллерии на конной тяге.

Обитатели Гюмри соблюдали нейтралитет, который отказалась признавать Красная армия; но поскольку этот аул был практически неприступен, за ним просто установили наблюдение с соседних северо-восточных высот (Каранай), которое продолжалось до Рождества 1920 г., когда артиллерия красных начала его осаду. Ее считают самой трудной и кровопролитной операцией во всей этой кампании. Она продолжалась до 9 февраля 1921 г., после чего место, где родился Шамиль, снова оказалось под наблюдением.

Вся группировка советских войск в горах Дагестана (называвшаяся ранее гунибской командой) была преобразована в ботлихский освободительный отряд, которому было приказано выйти из Хунзаха и захватить аулы Чалда, Магох, Аракани, расположенные восточнее его, и Буцрро, Шахаду, Моксон – севернее. В центре войска этого отряда должны были идти на Тлох и Ботлих, на юго-западе – по Аваро-Кахетинской дороге (вверх по долине Авар-Кёйсу), а из Гуниба – на аулы Ругджа и Тлиах. Во второй половине ноября шли ожесточенные бои, и русским в районе Хунзаха удалось достичь почти всех своих целей. В то же самое время гарнизон Хунзаха немного продвинулся в сторону Ботлиха, заняв почтовую станцию Матлас и другие селения. Аваро-Кахетинская группа тоже продвинулась вперед, а 176-й полк, вышедший из Гуниба, овладел аулами Кула, Бацада, Унти (к северо-востоку от него) и Шулани, но далее на юго-запад, как было приказано, пройти не смог.

Вскоре последовал новый крупный успех горцев. 9 ноября 1-й Образцовый революционный дисциплинарный стрелковый полк вышел из Грозного в Чечне, имея приказ помочь освободить Ботлих с севера. Полк в составе трех батальонов и пулеметной команды шел, не выслав вперед горных разведчиков. В Ведене ему пришлось оставить 100 бойцов, больных и разутых. Отдохнув здесь два дня, они двинулись дальше. К югу от аула Хоночой полк был обстрелян отрядом повстанцев (150 человек), но отбил его атаку и на следующий день достиг Хоя, оставив одну роту в резерве. 16-го он, без всякого сопротивления, занял Ботлих, а 18-го две роты с полковым комиссаром двинулись в соседний аул Муни, намереваясь отбить у повстанцев два орудия, которые, как им сообщили, охранялись спустя рукава. После короткой перестрелки враг отошел в Ортаколо, захватив с собой пушки.

«Жителям Муни было приказано выплатить контрибуцию в виде продуктов и фуража; были взяты заложники, а все население разоружено; все это, вкупе с незаконной реквизицией съестного и небольших ценных вещей красноармейцами, вызвало у части жителей враждебное отношение» (Тодорский).

Экспедиционный отряд в составе 250 штыков с тремя пулеметами пошел далее на Ортаколо, надеясь захватить те самые пушки. Рассеяв защитников и заняв аул, красные бойцы принялись искать пушки, не позаботившись выставить охрану. Неожиданно с тыла появился противник и с помощью жителей Муни перерезал красным путь к отступлению в Ботлих. Отряд не сумел пробиться и был полностью уничтожен. Это событие произвело удручающее впечатление на оставшихся в Ботлихе красноармейцев, и враг, зная об этом, пошел в наступление и окружил аул.

Офицеры 1-го Образцового революционного дисциплинарного стрелкового полка, включая его командира, вступили в переговоры с лидерами противника, которые потребовали безоговорочной сдачи оружия, обещая в ответ сохранить жизнь всем бойцам и обеспечить им беспрепятственное возвращение в Грозный. Офицерам удалось убедить солдат сдать оружие, хотя последние, опасаясь измены, долго не хотели на это соглашаться. Их опасения оправдались. Мятежники, ворвавшись в Ботлих, раздели безоружных русских и убили. Спастись удалось лишь нескольким бойцам; они бежали голыми в Веден и по дороге сильно обморозились. В Ботлихе было не менее 600–700 красноармейцев с 9 пулеметами и большим запасом боеприпасов. Эта победа, естественно, укрепила дух и надежды горцев, кроме того, существенно пополнила запасы пуль. Одновременно боевой дух русских в других частях Дагестана сильно упал, особенно после того, как они узнали (не ранее 23 ноября) от администрации Терской области об «успешном» наступлении на Ботлих и Муни.

В районе, где шли основные бои, повстанцы одержали несколько побед. 29–30 ноября 282-й и 284-й полки предприняли попытку занять территорию, расположенную северо-западнее дороги, шедшей из Карадага в Тлох. Первый из этих полков, обнаружив, что дорога свободна, окопался на линии Гоцо – Могох и у Могохского моста. Один батальон 284-го полка занял Цатаних, а другой, попав в буран, сбился с дороги и, подвергшись обстрелу с фланга и тыла из Моксока, был почти полностью уничтожен. Из 148 бойцов лишь 48 солдат и 3 офицера присоединились к 1-му батальону после его отхода из Цатаниха.

Примерно в то же самое время произвели несколько разведок боем по всему фронту, но враг сумел быстро перехватить инициативу. Рота 280-го полка (48 человек) вместе с командиром батальона Чернышовым была окружена в Аркачи и уничтожена. Остальная часть этого полка подверглась неожиданному нападению в Гоцо и с большими потерями отошла в Большой Гоцатл. То же самое произошло и с 284-м полком – он был отброшен из Шакады в Гхенечутлу (между Буцро и Хунзахом). Атаку повстанцев на Матлас отбили, но в соседнем Мочоке горцы окружили партизанский отряд Богатырева, убили его самого и уничтожили весь отряд.

Полевой командир Тодорский вынужден был ограничиться обороной Хунзаха и Гуниба. Первый аул считался крепостью, а второй – лишь фортом. На рассвете 3 декабря враг атаковал Большой Гоцатл и выбил оттуда 282-й полк. К началу второй недели декабря Гуниб и Хунзах снова оказались изолированными от красных и подверглись осаде, после того как горцы овладели Гергебилом и Аймаки. Развивая свой успех, они подошли к Ходжал-Махи (10 декабря) и после рукопашной схватки выбили оттуда батальон 176-го полка, эскадрон кавалерии и роту 283-го полка. После этого, числом более тысячи штыков, они вошли в Леваши, преследуя по пятам отступавших русских, и убили еще 150 красноармейцев. Красные укрылись в Урме; однако слишком быстрое продвижение восставших не могло продолжаться до бесконечности, и, отступив, они позволили русским вернуться в Леваши.

Захват Аймаки создал угрозу для главного шоссе, идущего в Шуру. Повстанцы заняли аулы Оухли (Оглы) и Кулецма, а также проходивший рядом участок дороги. Русские, с помощью бронемашин, действовавших на шоссе, сумели вытеснить горцев из обоих аулов. Понеся небольшие потери, повстанцы ушли в Аймаки.

Наступление повстанцев на Шуру вдохновило племена Кази-Кумухского округа подняться на борьбу. Под командованием Ибрагима Хаджи они заняли аул Тчох (18 декабря) и, пройдя через Мукар, овладели аулом Кумух (24 декабря).

28 декабря 283-й полк (356 бойцов пехоты, 23 кавалериста при 9 пулеметах), выйдя из Шуры, достиг Леваши. Его сопровождали батарея легкой артиллерии и 281-й полк, численностью 300 бойцов при 12 пулеметах, недавно прибывший из Баку.

Недостаток продовольствия и боеприпасов в Гунибе и Хунзахе требовал от Тодорского приложить все усилия, чтобы освободить эти аулы. Для этого в Леваши была сформирована ударная группа, в которую вошли 281-й и 283-й полки, две батареи легкой артиллерии и два броневика. На рассвете 20 декабря эта группа под командованием Кривоносова двинулась в сторону Ходжал-Махи, а на Аймакских высотах заняло позицию небольшое отделение поддержки, которое открыло артиллерийский огонь по этому аулу. Горцы позволили русским беспрепятственно подойти к Ходжал-Махи, а потом открыли ураганный огонь, устроили вылазку и отбросили их назад в Леваши, где они удержались только потому, что у них имелись броневики. Наступление красных потерпело провал из-за того, что они шли через ущелье по главной дороге, не имея достаточного артиллерийского прикрытия с обеих сторон. Они потеряли большое число офицеров и около 160 солдат; повстанцы же пострадали в основном от огня броневиков. Горцы заняли Чауум и отбили две попытки вытеснить их оттуда (25 и 26 декабря). В последующие три дня они отчаянно пытались взять Леваши, но были отброшены с большими потерями – и снова благодаря огню артиллерии и броневиков. Стало ясно, что на главной дороге, где может действовать артиллерия и бронемашины (что было редкостью в Дагестане), попытки выбить Красную армию из населенных пунктов и заставить ее отступить обречены на провал. Скорее всего, именно с этим и было связано окончательное подавление восстания. Тодорский пишет, что «последние дни 1920 г. стали поворотным пунктом восстания в Дагестане – от побед к поражению восставших». А тем временем для пополнения обескровленной 32-й дивизии из резервов Кавказского фронта^[354] перебросили свежие части: 52-я стрелковая бригада заняла Дешлагар (154-й полк) и Маджалис (156-й полк) в Южном Дагестане. До 20 февраля штаб бригады располагался в Дербенте, откуда ее поспешно перебросили по железной дороге в Азербайджан (для вторжения на территорию Грузинской республики, которое началось в последнюю неделю месяца). Командование 11-й армии отдало в распоряжение Тодорского 14-ю стрелковую дивизию (без кавалерийской бригады), из которой 40-я бригада вошла в Дагестан 26 декабря, 41-я – 1 января 1921 г., а 42-я – на следующий день.

Севернее Терской области, в Ведене, сосредоточилась 97-я стрелковая бригада (26 декабря). Наконец, 32-я стрелковая дивизия была усилена по распоряжению правительства 2-й бригадой московских курсантов, которая состояла из двух стрелковых полков и одного кавалерийского, одного резервного стрелкового батальона, одной батареи легкой артиллерии (4 орудия) и одной – тяжелой (2 орудия). Однако, учитывая ценность курсантских кадров, командующий армией запретил использовать их в каких-либо серьезных операциях.

Эти подкрепления позволили Тодорскому предпринять энергичные меры по освобождению Гуниба. Атака на этот аул производилась с трех направлений: со стороны Гюмри, Аймаки и Ходжал-Махи. Со стороны Гюмри красные ограничились лишь артиллерийским обстрелом; Аймакское направление было вспомогательным, а главный удар наносился по шоссе у Ходжал-Махи. Он привел к полной победе. Благодаря артиллерии и бронемашинам утром 2 января этот важный аул, вместе со 140 пленными, наконец-то перешел в руки Красной армии. Это было первое серьезное поражение повстанцев во всей кампании, которое означало начало конца этого мятежа, хотя героические усилия горцев отложили их окончательный разгром до мая. С Гунибом восстановили связь, а гарнизон освободили от осады.

На повестке дня стало теперь освобождение Хунзаха – во второй раз, и с усилением красноармейских отрядов это стало возможно; однако расположение войск повстанцев оказалось таково, что сначала требовалось захватить их командный пункт в Гергебиле. Героическая успешная оборона этого аула в 1847 г. от войск князя Воронцова была, возможно, самым ярким событием за все 30 лет мюридской войны, и противоборствующие стороны хорошо помнили о том, какие огромные потери понесла тогда русская армия. Воспоминания об этом вдохновляли чеченцев, а для красных служили предостережением. До тех пор пока не был взят Гергебил, все другие операции Красной армии могли считаться лишь вспомогательными. За Гюмри велось наблюдение с окружавших его высот, в районе Аракани проводилась разведка; местность вокруг Гуниба и вниз до Кара-Кёйсу нужно было удерживать вплоть до почтовой станции Салти, а главную дорогу в Хунзах – очистить от врага.

Первый удар по Гергебилу и Аймаки нанесла 8 января 41-я бригада (121, 122 и 123-й полки, общей численностью 2686 бойцов при 36 пулеметах). Они двинулись в атаку тремя колоннами – справа, в центре и слева. Первая колонна пошла на штурм Аймаки, но после первоначального успеха была отброшена, потеряв высоты между Ахкентом и Оухли. Центральная колонна отбросила врага к востоку от Гергебила, а левая не позаботилась занять вершины гор и, двигаясь по берегу Кара-Кёйсу, попала в засаду и в беспорядке отошла в Купу, которую удерживал 122-й полк. Эта колонна потеряла 292 человека убитыми и ранеными, включая офицеров.

9 января 121-й и 281-й полки возобновили свои атаки, но после кровопролитного боя были отброшены и заняли высоты в 2 верстах к северо-востоку от аула, а два батальона 122-го полка и один батальон 123-го окопались на другой высоте (1663 м). Они потеряли 70 человек убитыми и ранеными.

10, 11 и 12 января, несмотря на упорные бои, 122-й и 123-й полки не сумели подойти к Гергебилу с востока и с юга; 118-й полк, при поддержке артиллерии, провел демонстрацию против Харты; 119-й попытался овладеть мостом в Салти, но не сумел, а 281-й и 121-й отошли 12 января в Оухли и Ахкент. Потери 11 и 12 января составили 120 человек убитыми и ранеными.

Новые попытки, сопровождавшиеся кровопролитными боями, продолжались до 20 января. Позиции красных значительно улучшились, поскольку в непосредственной близости от Гергебила и Аймаки они сумели овладеть несколькими высотами. После этого от командующего 9-й армией в Баку (Геккера) Тодорскому были присланы подробные секретные инструкции, в которых он настаивал, чтобы тот переключился на Карадаг. Тодорский в ответ привел очень убедительные контрдоводы, которые были основаны на том, что местные дороги и тропы непроходимы. Большая часть из них идет по узким ущельям или по перпендикулярным речным долинам, склоны которых абсолютно непригодны для прохода военных соединений. Геккер лично посетил Тодорского и только после этого согласился с его доводами. Он осмотрел ущелье Салти и мост через эту реку, на котором враг разобрал дорогу. Командующий понял, что по этому пути армия в Карадаг пройти не сможет. Что касается больших потерь, понесенных в непрерывных безуспешных атаках на Гергебил, Тодорский пишет, что в конечном итоге они оказались оправданными, поскольку в горной войне овладение такими важными пунктами, как Ходжал-Махи, и другими, захваченными позже, дает самые значимые результаты именно потому, что взять их оказалось совсем не просто. В ходе этих боев была досконально изучена местность, выявлены слабые места обороны восставших; коренное население, потерпевшее в конце концов поражение, полностью потеряло веру в победу, в результате чего целые регионы прекратили сопротивление.

Командующий армией согласился со всеми доводами Тодорского, кроме одного – атака на мост Салти не должна ограничиться простой демонстрацией силы. Операция, начатая Тодорским, шла с переменным успехом до 24 января, когда мост был захвачен партизанским отрядом, но в тот же день его снова отбили восставшие.

Гергебил обложили теперь со всех сторон, и, когда Красная армия пустила в ход современную артиллерию и взрывчатые вещества, горцы поняли, что долго обороняться они не смогут. 25 января начался решающий штурм, однако, несмотря на упорные бои, аул так и не был взят, а поскольку потери в течение дня оказались очень большими, войска получили приказ остаться на своих местах и ждать ночи. Одним батальонам было велено идти ночью на штурм, а другим – стоять в резерве, в полной готовности к бою. В 2 часа ночи 26 ракет дали сигнал к началу атаки, и с трех сторон (с востока, юго-востока и юга) красные ворвались в аул, пропустив вперед гранатометчиков. Горцы, застигнутые врасплох, растерялись. Некоторые бежали в сторону Кодутла, другие отстреливались из своих домов. Одна группа защитников заняла мечеть и прилегающие к ней дома. Большую часть каменных домов захватили главным образом с помощью брошенных с крыш в трубы гранат, которые взрывались внутри помещений. Повстанцы, засевшие в мечети, сопротивлялись до 10 утра, и при попытке выбить их оттуда атакующие потеряли 15 человек убитыми и еще нескольких ранеными, после чего поступил приказ поджечь мечеть и другие здания, в которых были убиты и сгорели более 100 человек. Ликвидация врага (по терминологии Красной армии) в ауле Гергебил продолжалась до 6 часов вечера. Женщин и детей, проживавших в нем, вместе со всем их имуществом горцы заранее перевезли в селения, находившиеся на другом берегу реки.

Во время финальной атаки на аул потери Красной армии составили менее 100 человек, а у врага погибло в несколько раз больше; было захвачено девять пулеметов. В тот же день красноармейцы заняли Харту и Кикуни, а 27-го – Аймаки. Корода, мост Салти, Мурада, Дарада, Мали и Карадаг сдались красным без боя. 28-го отделение кавалерии совершило вылазку из Хунзаха, сняв во второй раз осаду с этого жизненно важного пункта. Горцы осаждали эту крепость несколько недель – начиная с 7 декабря 1920 г. Ее гарнизон насчитывал 2 тыс. человек; атаки наносились вполсилы, да и вправду, горцы, не имея осадных орудий, недисциплинированные и не обученные ведению осады, проявили себя под Хунзахом с самой худшей стороны. Главную опасность для гарнизона представлял недостаток провизии и боеприпасов.

Главной задачей стало теперь освобождение Аракани и Гюмри. Но пока первый аул держался, до второго можно было добраться только сверху, спустившись на 1,5 км вниз с отвесной скалы, которая высилась между Гюмри и Каранаем. Это был, так сказать, восточный берег трех рек, сливавшихся в одну, которая, после впадения в нее Анди сразу же за Гюмри, превращалась в реку Сулак. Чтобы овладеть Аракани, надо было захватить отдаленные аулы Куяда и Чалда, которые с 31 января по 4 февраля пять раз переходили из рук в руки. 8 февраля оба аула наконец были взяты, и части Красной армии приступили к захвату высот, окружавших Аракани. 10 февраля они овладели аулом Кодутл. Бои за Аракани начались 13-го, а утром 14-го аул пал.

В соответствии с предсказанием Тодорского, которое мы приводили выше, горцы один за другим сдавали или покидали свои аулы, и скоро в руках русских оказались все самые доступные районы Северо-Восточного Дагестана, за исключением Гюмри. 18 февраля этот хорошо укрепленный аул они заняли без боя, с помощью жителей соседнего Унцукула^[355]. Это было большое беспокойное селение, в прошлом часто враждовавшее со своим прославленным соседом и в то время более революционное (красное), чем любой другой аул в Дагестане. Как только в Унцукул вошла Красная армия, его жители создали партизанский отряд в 400 штыков под командованием коммуниста Хасанова. 8 февраля он овладел упорно сопротивлявшимся аулом Ругджа в Гунибском районе, 14-го – Согратлом, а вскоре после этого – многими другими селениями по обеим сторонам Авар-Кёйсу.

В руках горцев оставался еще район, расположенный северо-западнее Хунзаха, между Ихали и Тлохом на реке Анди. Его передовые посты стояли на линии Мочок-Матласская почтовая станция – Сиюк (в 12 верстах к северо-западу от Хунзаха), кроме того, повстанцы владели всем Западным Дагестаном. Неподалеку от Гюмри, в день его падения, курсанты захватили аул Ашилта («Земной рай»), однако эти ценные войска, которые ни в коем случае нельзя было терять, попали в ловушку: 125 курсантов из 5-го полка, не встретив никакого сопротивления, вошли в аул и улеглись спать. Ночью в Ашилту вошли повстанцы и при помощи ее жителей вырезали всех курсантов до последнего человека.

Тодорский пишет: «19 февраля Ашилта была взята 2-м батальоном этого же полка, к которым поспешно присоединились несколько подразделений из Гюмри и один батальон 126-го полка из Унцукула. В Ашилте были найдены 52 изуродованных курсантских тела».

Насколько можно судить, цифры и материалы Тодорского не подлежат сомнению, но было бы интересно узнать, что вызвало его возмущение действиями жителей Ашилты. Другая сторона истории или большая ее часть, как это всегда бывает в войнах с местным населением, осталась в тени.

Аулы Кахаб-Росо, Бетл, Цатаних, Ихали, Чиркей были взяты 11 марта, а Артлух, Данух, Аргуани и Гадари – 13-го. Таким образом, в руках победителей оказалась вся северо-восточная часть Дагестана, до границ с Чечней.

Дальше на запад повстанцы продолжали сопротивляться весь март, хотя это стало уже бессмысленным. Аулы и командные высоты в быстрой последовательности переходили в руки красноармейцев; сам Ботлих 5 марта сдался без единого выстрела, а Анди и другие селения – 9-го. Вскоре красные овладели всей северной частью Дагестана, до чеченской границы.

А тем временем произошло очень важное событие, которое сделало всякое сопротивление бессмысленным. 25 февраля Красная армия овладела Тифлисом, а 17 марта – Батумом, и свободная, независимая социал-демократическая республика Грузия была силой преобразована в Советскую Социалистическую. На ее территории создали несколько небольших красных колонн, направленных северо-восточнее Главного хребта. Последних героических участников повстанческих отрядов под руководством людей, которых вполне можно было назвать последователями Шамиля, со всех сторон окружили превосходящие силы красных. Дикий горный рельеф приграничных областей на западе Дагестана и оставшиеся после зимы сугробы позволили небольшим отрядам повстанцев поддерживать беспорядочное сопротивление (в основном в районе Дидо) до четвертой недели мая, после чего наступил конец и для этих отрядов.

«Мятеж» или «бунт» в Дагестане «ликвидировали». Оставшиеся повстанцы рассеялись и вернулись в свои аулы (кому это удалось) поодиночке.

«Полковник Кайтмас Алиханов и три его сына попали в плен и были убиты [пишет Тодорский]. Позже полковник Джафаров добровольно сдался в Шуре. Полковник Эмир Пиралов был также убит, только несколько позже. Лейтенант Хасан Абараков, которого попытались взять в плен, бросился с Гидатлского моста в Авар-Кёйсу и утонул. Глава повстанцев, Наймудин Гоцынский, укрылся в Дагестане. Саид-бей, внук Шамиля, бежал в Турцию».

Тодорский объяснял, что в условиях, когда лишь недавно произошла советизация Азербайджана (где стояла вся 11-я армия), а меньшевистская Грузия вела упорную борьбу против «надвигавшейся волны пролетарской революции» и мусульманская Чечня только и ждала повода к восстанию, причем оставшаяся незахваченной северо-западная часть Дагестана отделялась от остальной республики непроходимыми горными хребтами (их удерживали туши и хевсуры), географическое положение Дагестана имело исключительно важное значение. При этом надо учитывать и то, что единственная железная дорога из России в Баку проходила по его территории.

Местные условия – горный рельеф, суровый климат, отсутствие дорог, господствовавшая здесь нищета, а также воинственный характер населения и его умение воевать – сделали задачу Красной армии исключительно сложной. Ее первоначальные неудачи объяснялись главным образом сильной недооценкой боевых качеств повстанцев.

«Что касается самой Красной армии, то девять месяцев упорной борьбы, в которой она потеряла 5 тыс. человек, ярко продемонстрировали все ее достоинства и недостатки» (Тодорский, с. 159).

С политической точки зрения, продолжение восстания 1920–1921 гг. в Дагестане зависело от сохранения у него в тылу границы с Грузией и от успеха авантюры Врангеля. На самом деле это восстание, в военно-политическом смысле, можно было бы оправдать только в том случае, если бы продолжалась война в Закавказье, а также в Польше и Крыму, где ранней осенью 1920 г. многие не хотели признавать победу Советов над Деникиным окончательной.

С тактической точки зрения, лидеры восстания, проявившие большие способности к руководству, совершили грубую ошибку, используя свои не очень крупные силы в районе Шуринского шоссе. В результате этого им пришлось воевать на условиях, навязанных русскими. Если бы они вместо неудачного наступления на Леваши дождались бы похода красных в горы и сумели бы нанести им такое же поражение (что было вполне в их силах), которое потерпел князь Воронцов под Дарго в 1845 г., то эта победа смогла бы полностью изменить ситуацию в Закавказье весной 1921 г.

Приложение

Книга первая, глава 2

Князь Александр Гарсеванович Чавчавадзе был сыном мандатурт-укуцеси (канцлера) Грузинского царства и крестником императрицы Екатерины II. Он командовал Ереванской колонной, которая захватила Баязет и Алашкертскую долину. Чавчавадзе прославился как талантливый поэт и один из лидеров Грузинского литературного возрождения XIX в. С одинаковой легкостью он переводил на родной язык произведения Хафиза, Вольтера и Пушкина.

Барон Остен-Сакен умер в 1881 г. в возрасте 92 лет, прослужив в русской армии 76 лет! Он принимал участие в 15 кампаниях и 90 сражениях. После падения Севастополя он на короткое время стал главнокомандующим русскими войсками в Крыму.

О посещении Пушкиным Эрзерума летом 1829 г. рассказал Вайденбаум в своих «Кавказских этюдах», в главе «О пребывании Пушкина на Кавказе в 1829 г.». Пушкинский рассказ «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 г.» был опубликован в первом номере знаменитого литературного журнала «Современник» (1836). Булгарин и другие критики отозвались о нем весьма язвительно. Как и его английский современник лорд Байрон, Пушкин пал жертвой модного тогда увлечения Востоком. Побывав на Кавказе и в Крыму, он написал поэмы «Кавказский пленник» (1821) и «Бахчисарайский фонтан» (1824).

Облачившись в черкесский костюм, поэт летом 1829 г. прибыл в Тифлис, намереваясь встретиться со своим братом Львом и с друзьями, которые служили в армии Паскевича. 13 июня в Котанли он присоединился к ней и был встречен главнокомандующим. Посетив позиции Бурцева, Пушкин двинулся вместе с колонной Муравьева. Он стал свидетелем боя в долине Хани и присутствовал при капитуляции Хакки-паши в Мелидузе. Позже поэт прожил три недели в Эрзеруме в конаке сераскира в качестве гостя Паскевича. Генерал был членом того образованного круга, в котором вращался брат его жены Александр Грибоедов и грузинский поэт Александр Чавчавадзе (дочь которого вышла замуж за Грибоедова). Однако общество Пушкина, по-видимому, утомило фельдмаршала, озабоченного военными делами, и он убедил поэта покинуть Эрзерум.

Курды. В 1830 г. по всему Курдистану вспыхнули восстания: в регионе между средним течением Евфрата и верхним течением Тигра. Им руководил Бэдр Хан, а в Загросе – Мухммад-паша из Рувандиза. Во время подавления этого восстания на стороне турок воевал Гельмут фон Мольтке.

Разгром турок египтянами под Низипом в 1839 г. вызвал новые выступления курдов под руководством Бедр Хана и Нуруллы Бега из Хакари (1843–1847).

Во время Крымской войны восстание курдов возглавил племянник Бедр Хана, а после турецких поражений в 1877–1878 гг. курды Бохтана и Бахдинана поднялись по призыву сыновей Бедр Хана. Позже, в 1880 г. на Персидский Курдистан распространилось более мощное восстание Шейха Убайдуллы из ордена Накшбанди.

Движение курдов, первоначально феодальное и консервативное по своему характеру и лишь позже, после революции младотурок 1908 г., ставшее по-настоящему националистическим, было вызвано, вероятно, ловкой политикой Паскевича. Полковник Назим Севген в своей неопубликованной работе подробно описывает взаимоотношения дерсимских курдов с русским командующим в Эрзеруме перед началом Крымской войны и войны 1877–1878 гг.

Абдул Хамит II, отказавшись от политики своих предшественников, попытался подчинить вождей курдских племен и направить их против армян. Для этого были созданы отряды Хамидийе, предназначенные для обучения курдов военному делу по примеру русских казаков (Линч. Армения, т. II и Марк Сайкс. Последнее наследие Калифа. Лондон, 1915).

Книга первая, глава III

Учебник «История СССР», т. 2 и другие книги и статьи, опубликованные в 1950 г., стали предметом яростной критики со стороны журнала «Вопросы истории» (1950 г.) в статье Е. Адамова и Л. Кутакова «Из истории происков иностранной агентуры во время Кавказских войн». Во введении авторы пишут, что изображение движения мюридов и Шамиля как прогрессивного демократического явления, направленного на национальное освобождение, полностью извращает его характер. Подобная оценка является антимарксистской, противоречит историческим фактам и сильно искажает реальное значение этого движения, которое на самом деле было реакционным, националистическим и оплачивалось английскими капиталистами и турецким султаном. Авторы приводят ряд документов из архива российского Министерства иностранных дел, включая копии некоторых писем Белла, послания, адресованные Шамилем султану Махмуту и Ибрагим-паше, а также переписку русских послов в Константинополе и в Лондоне с Нессельроде.

В 1837 г. после публикации стихотворения «На смерть поэта», которое император посчитал предосудительным, Михаил Юрьевич Лермонтов (1814–1841) был сослан на Кавказ. Лермонтов в детстве прожил несколько лет на Северном Кавказе, а последние годы своей жизни (с небольшими перерывами) провел в Кавказской армии. На Кавказе Лермонтов встретил многих сосланных сюда декабристов, а также Белинского и Сатина, друга Герцена и Огарева.

Кавказские войны вдохновили трех великих писателей России XIX в. на создание выдающихся произведений. Среди представителей аристократических фамилий России было модно служить на Кавказе. Сюда же ссылались участники восстания декабристов (1825), а позже – люди радикальных взглядов; благодаря этому в гарнизонах крепостей, стоявших на Кавказской линии, было много умных людей.

Любовь Лермонтова к Кавказу была так велика, что он отказался от перевода в столицу, которого добивался его друг А. Бенкендорф. Поэт хвастался в письме к младшему Раевскому, что проехал по всей Кавказской линии – от Кизляра до Тамани, пересек горы и посетил Шуру, Кубу, Шемаху и Кахетию; «одетый черкесом с ружьем за спиной», он спал под открытым небом, ел чуреки и пил кахетинское вино.

Лермонтов написал несколько прекрасных кавказских «вещиц» («Измаил Бек», «Белла», «Хаджи Абрек» и др.). Действие «Демона», одной из его поэм, происходит на Кавказе, а «Герой нашего времени» (где Печорина Лермонтов явно писал с себя) является великолепным отражением той эпохи.

Лев Николаевич Толстой (1828–1910) учился в Казанском университете, где заинтересовался турецким и арабским языками. В 18 лет, приехав на Кавказскую линию повидать своего брата, он снял дом в горах неподалеку от Пятигорска и прожил в нем несколько месяцев. В Тифлисе он сдал экзамен на артиллериста и несколько лет служил на Кавказе. Когда началась Крымская война, Толстой отправился добровольцем на Дунай и участвовал в осаде Силистрии. Он оборонял Севастополь, и его «Севастопольские рассказы», написанные в 27 лет, принесли ему известность в России. Кавказские впечатления Толстого отражены в повести «Казаки» (1863), в которой он развивал идею о том, что культура несовместима со счастьем. В своем трогательном рассказе «Хаджи-Мурат», написанном позже (1896–1904), старый философ вспоминает о годах своей юности, когда он служил младшим офицером в Дагестане.

Книга третья

М.Т. Дорис-Меликов, глава четверки храбрых и способных армян (трое других: Лазарев, Тергукасов и Шелковников), которые привели Кавказскую армию к победе в войне 1877–1878 гг., родился в Тифлисе в 1825 г. Он был сыном купца, связанного, впрочем не очень тесно, с княжеской семьей Меликов, из Лори. Он учился в Лазаревском институте восточных языков, а потом – в Военной академии и служил с отличием под командованием прославленных на Кавказе генералов: Фрейтага, Аргутинского, Барятинского, Бебутова и Муравьева. В 51 год Лорис-Меликов стал командиром корпуса. Его карьера была успешной, но не блестящей. После побед на Кавказе его назначили генерал-губернатором Нижней Волги (1879) и в том же году – министром внутренних дел. Он был, фактически, диктатором, боровшимся с нигилистами. После убийства императора Александра II 1 марта 1881 г. его карьера закончилась. Он ушел в отставку, уехал за границу и умер в Ницце в 1888 г.

По странному капризу судьбы, противник Лорис-Меликова в битве за Зивин и Аладжу Амет Мухтар занимал пост великого визиря Османской империи в годы ее кризиса (1913). Этот старый вельможа, родившийся в год смерти Махмута II, стал свидетелем гибели двух империй – Турецкой и Российской (он умер в 1918 г.).

Сын альдара (дворянина) из тагаузских осетин, живших на севере Дарьяла, Муса Кундуков 12 лет поступил в Павловский кадетский корпус. В 1837 г., когда ему еще не было и 20, он начал свою блестящую военную и административную карьеру в качестве офицера-переводчика императора Николая во время его поездки на Кавказ. В последующие 20 лет Муса Кундуков дослужился до звания генерал-майора русской армии, а в 1859 г., когда Шамиль сдался царским войскам, был назначен губернатором Терской области. Кундуков поддерживал дружеские отношения со сменявшими друг друга русскими высшими чиновниками, которые ему доверяли, а контакты с вождями восставших племен позволяли ему время от времени играть роль посредника.

Разрыв Кундукова с русскими властями произошел после падения Шамиля и, по его словам, был спровоцирован политикой экспроприации и депортации, направленной против племен его области. После многочисленных протестов русских властей Кундуков, посетив Стамбул, в 1865 г. со всей своей семьей эмигрировал в Турцию. Он увел с собой около 3 тыс. осетинских и чеченских «сердец». Ему были дарованы земли в селении Батманташи, в районе Токай. Потомки этих «черкесов» до сих пор составляют большинство населения вокруг Токая. Муса-паша Кундуков был начальником штаба у Измаила Хакки, когда последнему было приказано сдать русский Эрзерум, как того требовали условия перемирия в Адрианополе. По-видимому, русские власти отнеслись к нему благосклонно. Когда русские 7 сентября 1878 г. ушли из города, Муса-паша снова взял руководство в свои руки. Русские авторы хвалят его за меры, которые он принимал для предотвращения выступлений против христианского населения во время Байрама. Однако это никак не согласуется с жалобами Норманна на его фанатизм.

Муса-паша Кундуков умер в Эрзеруме в 1889 г. Его младший сын, Бекир Сам-бей, стал министром иностранных дел в первом национальном правительстве Анкары.

Муса-паша Кундуков написал мемуары, которые были отредактированы его сыном Шевкет Кундуком и опубликованы в эмигрантском журнале «Кавказ» в 30-х гг. XX в.

История русских военно-морских и воздушных операций против угольных промыслов Зонгулдака

На шахтах Зонгулдака и Зрели добывалась большая часть угля в Турции; особенно важное значение эти месторождения приобрели во время войны, когда империя лишилась возможности покупать высококачественный уголь в Великобритании. По словам историка советского военно-морского флота Н. Новикова, этому аспекту экономической стратегии в конце октября 1914 г. перед началом войны с Турцией командование русского военно-морского флота на Черном море не придавало особого значения.

Еще 1 ноября 1914 г. западные союзники, стремившиеся оставить турецкую столицу без угля, связались с русской Ставкой, которая отдала адмиралу Черноморского флота приказ начать операцию против Зонгулдака. 4 ноября флот вышел из Севастополя. Однако не было проведено никакой подготовки к предстоящей операции. В русском военно-морском штабе была всего лишь одна карта района Зонгулдака, и только один офицер (лейтенант Туманов – грузин по национальности) имел хоть какое-то представление о географических особенностях этого района. 7 ноября линкор «Ростислав» и крейсер «Кагул» обстреляли Зонгулдак в условиях очень плохой видимости; на шахтах вспыхнули пожары, но понять, какой ущерб был им нанесен, не представлялось возможным. Русские моряки потопили два угольщика и два крупных транспортных судна, перевозившие войска, которые шли в Трапезунд.

Однако этот набег не помешал туркам и дальше добывать уголь и доставлять его морем из Зонгулдака. Порт был защищен высоким волноломом, за которым во время обстрела прятались турецкие суда, принимавшие на борт уголь.

По прошествии двух месяцев русское военно-морское командование решило запечатать вход в этот порт, затопив в его «горле» четыре судна. И снова экспедиция была организована очень плохо. Между флаг-офицером (командиром «Ростислава»), капитаном крейсера «Алмаз» и миноносцем практически не было никакой координации. Для сохранения секретности младшим командирам не сообщили никаких деталей операции, и во время ее от них поступали сообщения: «Найти Зонгулдак не можем».

Эскадра подошла к нему в ночь с 23 на 24 декабря в условиях очень плохой погоды (в это время дивизии Энвера приближались к Сарыкамышу). Корабли в темноте потеряли друг друга, и на рассвете капитан «Ростислава» попытался их собрать. Вахтенный офицер корабля «Олег», который предполагалось затопить, сообщил, что ночью наткнулся на флотилию миноносцев и принял их за свои корабли. На его судно был направлен свет прожекторов, и, полагая, что его пытаются опознать, офицер прокричал в мегафон название своего корабля. Ответ прозвучал по-русски: «Спасибо, мы уже прочитали, что это «Олег». Вот вам подарочек». После этого в корабль полетели снаряды, и он получил несколько попаданий. Однако позже было доказано, что весь этот эпизод – плод воображения вахтенного офицера. Единственным вражеским кораблем в этих водах был «Бреслау», который ранним утром 24 декабря потопил другой корабль, предназначенный для затопления при входе в порт. Появление «Бреслау» среди мощной русской эскадры, в состав которой входил линкор, да еще в тот момент, когда весь Черноморский флот находился поблизости, озадачило русских моряков. Беспорядок усилился. После того как все русские корабли наконец собрались, миноносцам было приказано обстрелять порт с близкого расстояния, но их отогнал огонь турецких береговых батарей, построенных совсем недавно. Опасаясь, что не только «Бреслау», но и «Гёбен» находятся неподалеку, русский командующий велел затопить предназначенные для этого оставшиеся суда, после чего флот вернулся в Севастополь.

Провал этой операции заставил русских начать морскую блокаду Зонгулдака, которая продолжалась до Февральской революции. Ее осуществляли отряды быстроходных миноносцев, которые патрулировали прибрежные воды, а эскадра, в состав которой входили линкор и несколько крейсеров, стояла наготове в 85–100 км от Зонгулдака. Когда на кораблях заканчивался уголь, они уходили, и часто между уходом одной флотилии и приходом другой образовывался довольно длительный разрыв. Во время блокады Зонгулдак более 25 раз подвергался обстрелу, но всякий раз турки восстанавливали разрушенное. Наблюдательные посты в горах своевременно предупреждали о приближении русских кораблей, так что транспорты, курсировавшие между районами добычи угля и портом, вовремя останавливались или возвращались назад. Шахты, электростанции и другие сооружения, спрятанные в долинах, с моря были совершенно не заметны.

Убедившись, что корабельные обстрелы не наносят добыче угля ощутимого вреда, русское командование решило нанести воздушный удар по шахтам силами 14 гидропланов. 6 февраля 1916 г. (за несколько дней до штурма Эрзерума) два транспорта доставили их на расстояние 25 км от Зонгулдака и спустили на воду. До цели долетело 11 гидропланов, однако облачность была очень низкой и закрывала всякий обзор; кроме того, русские самолеты попали под прицельный зенитный огонь, что стало для летчиков неприятным сюрпризом, поскольку о существовании зенитных орудий у турок никто не знал. Нужного результата этот рейд не достиг – большую часть бомб сбросили куда попало. Впрочем, во время этой операции не было уничтожено ни одного самолета; а торпедную атаку, предпринятую на транспорты с подводной лодки, отбили.

Блокада продолжалась, и турки теряли все больше пароходов и парусных барж, но у них всегда были наготове суда, пригодные для перевозки угля. С июля 1915 г. в этом районе действовали немецкие подводные лодки, а для охраны угольщиков использовался не только крейсер «Бреслау», но и «Гёбен». Тем не менее постепенное уничтожение турецкого угольного флота ухудшило снабжение Стамбула углем, так что в конце концов немецкое военно-морское командование в Константинополе вынуждено было снабжать город немецким углем по железной дороге. Тем не менее в течение всей войны турки упрямо настаивали на продолжении перевозок зонгулдакского угля морем. Всякий раз, когда Черноморский флот России отвлекался на участие в других операциях – например, высадку десанта на побережье Лазистана (март-апрель 1916 г.), турецкие суда снова везли уголь в Стамбул.

В целом, несмотря на огромные усилия русского Черноморского флота, цели в отношении Зонгулдака так и не были достигнуты. Единственным способом прекратить добычу угля в этом районе стала высадка десанта; сделать это оказалось просто, поскольку турки сначала имели здесь всего 2 батареи береговой обороны и батальон пехоты для защиты шахт, а отсутствие дорог не позволяло им вовремя перебрасывать подкрепления, которые смогли бы помешать высадившимся войскам взорвать шахты и другие сооружения. Однако командование Черноморского флота было против десанта, из боязни, что флоту придется действовать в местах, находившихся на большом расстоянии от его ближайшей базы в Севастополе. Морское командование ссылалось также на непредсказуемые погодные условия в Черном море и опасалось, что перевозимые войска, сильно измученные теснотой в корабельных трюмах, будут страдать от морской болезни и поэтому, высадившись на вражеский берег, не смогут одержать победу.

Примечания

1

Тау и хох являются индоевропейскими (осетинскими) топонимами. Вершины Главного хребта ниже вершин Бокового: Ушба (4697 м), Тетнулд (4958 м) и Шкара (5182 м).

(обратно)

2

Сравните с работой Ключевского, которая показывает, что в населении Волжского бассейна и Северной России присутствует ярко выраженный финский элемент.

(обратно)

3

Именно мамлюки первыми разгромили монголов в сражении при Айн-Джалюте (1260), одной из решающих битв всемирной истории.

(обратно)

4

Осетины называли себя «осами» или «асами» («железными»). Слово «осете» происходит от грузинского названия места их проживания «Ос-ети» («Земля особ»). Осы дали свое имя морю Асов (Азовскому), а их средневековое название «аланы» вошло в название Дарьяльского ущелья (от персидского «Дар-и-Алан», «Аланские Ворота»).

(обратно)

5

Автохтонный – образовавшийся на месте нахождения.

(обратно)

6

В начале XIX в. грузин было не более 700 тыс. человек. Черкесов, численность которых сильно уменьшилась из-за эпидемий чумы, а позже – за счет миграций, насчитывалось примерно 600 тыс. человек. Численность племен Восточного Кавказа во времена мюридских войн составляла около 500 тыс. человек. Сейчас грузин – более 3 млн, а число армян увеличилось с менее миллиона до двух.

(обратно)

7

Классическое название «Кардухой» («Кард-ух-ой») Ксенофона состоит из грузинского корня «Карт», к которому добавлены армянский и греческий суффиксы множественного числа. Те элементы среди курдов, которые не относятся к индоевропейской семье, представляют собой остатки преиндоевропейских и несемитских народов, которые когда-то населяли весь Кавказ и Малую Азию, а также всю территорию до Персидского залива.

(обратно)

8

Цитата взята из книги У.Э.Д. Аллена «История грузинского народа».

(обратно)

9

Проникновение тюрко-монгольских элементов в Анатолию и на Кавказ началось еще в глубокой древности.

(обратно)

10

Низами (1140/41 – ок. 1198), один из многих азерских поэтов, обогативших персидскую культуру, родился в Гяндже. Он прославился в то же самое время, когда и знаменитые грузинские поэты Шота Руставели и Саргис Тмогвели, находившиеся под влиянием персидской литературной традиции. Фузули (? – ок. 1556), один из наиболее лиричных турецких поэтов, одинаково хорошо писал на азербайджанском и персидском языках, как и его современник, Исмаил Первый.

(обратно)

11

Тифлис, Гянджа, Ереван и Нахичевань тоже входили в состав владений Ираклия.

(обратно)

12

Баталпашинск, теперь – Черкесск.

(обратно)

13

До 1744 г. пашалык Ахалцихе был наследственным владением семьи Яге ли – грузинских мусульман, которые происходили от древних атабегов средневекового Грузинского царства.

(обратно)

14

В 1828 г. Ахалцихе, главный невольничий порт на Кавказе, был самым большим городом в Восточной Турции после Эрзерума и Трапезунда. Гамба оценивал его население в 40 тыс. человек. В основном это были турки или грузины-мусульмане и несколько тысяч армян-христиан.

(обратно)

15

Русской эскадрой командовал адмирал А.С. Крейг (шотландец по национальности). Эта победа избавила Паскевича от опасения, что черкесы и турки, согласовав свои действия, ударят ему в тыл, как это случилось в ходе войны 1787–1791 гг.

(обратно)

16

Кёзе Мехмет – это «Киосса» Монтейта у русских авторов. Кёзе означает «безбородый» – совершенно неслыханная вещь для паши того времени. Кёзе Мехмет, вероятно, был евнухом, как и его ближайший современник, Ага-Мухаммед-хан, властитель Персии.

(обратно)

17

В Карской области профессор Кафероглы обнаружил деревни Каракойунлы, Дюнбюллю, Касар, Байат и других хорошо известных турецких племен.

(обратно)

18

Это живописное озеро, на котором часто бывают сильные штормы, летом заполняется многочисленными пеликаньими стаями. Его положение на международной границе сделало его труднодостижимым для путешественников. В 1021 г. неподалеку от этого озера произошла битва между византийским императором Василием Булгаробойцей и грузинским царем Георгием I. В 1578 г. Лала Мустафа-паша, завоеватель Египта, в том же самом месте разгромил персидскую армию хана Токмака.

(обратно)

19

В этом отношении турецкую армию 120-летней давности, до реформ Махмуда II и его прусской военной миссии, можно сравнить с абиссинской армией, сражавшейся в 1935–1936 гг. с Италией и участвовавшей в боях 1941 г. в качестве нерегулярных сил.

(обратно)

20

Грибоедов был братом жены Паскевича. В декабре 1825 г. наместник Ермолов лично арестовал его в Екатеринбурге как причастного к делу декабристов.

(обратно)

21

Название Драм-Даг на современных картах больше не встречается; этот массив образует западный отрог Агры-Дага.

(обратно)

22

Эта тропа после 1877 г. была превращена в главную дорогу, которая стала частью пути из Эрзерума в Карс, а более древняя – от Месинкирта до Мелидуза – превратилась во второстепенную.

(обратно)

23

«Его повсюду приветствовали радостными криками, к которым от всего сердца присоединялись курдские беи, которые говорили ему: «Возьми Эрзерум, и к тебе с радостью присоединятся все наши племена…» Курды собрали огромное количество овец, скота и другой добычи, что очень помогло армии в материальном отношении; умение генерала Паскевича подчинять различные племена своему управлению равнялось его военным талантам» (Монтейт. Карс и Эрзерум).

(обратно)

24

В Ереванской провинции, ставшей в XX в. центром Армянской Советской Социалистической республики, в то время преобладало турецкое мусульманское население.

(обратно)

25

В первой четверти XVI в. именно измена курдов под руководством талантливого курдского историка и государственного деятеля Идриси из Битлиса позволила султану Селиму I изгнать гарнизон шаха Измаила и отодвинуть границу Персии от Евфрата к Загросу. Курды в течение трех последующих веков оставались очень важным фактором в турецко-персидских войнах на границе этих стран. Крупных вождей вполне устраивали свободные феодальные отношения с Портой, которые были введены по совету Идриси. И только после того, как в XIX в. Махмуд II нарушил наследственные права вождей, курды стали источником опасности на восточной границе Турции.

(обратно)

26

Дэвид Уркварт одно время был первым секретарем в стамбульском посольстве.

(обратно)

27

Форт Св. Николая, который располагался к северу от пограничной реки Чолок, защищали всего две пехотные роты.

(обратно)

28

Башибузук – термин, появившийся в газетах XIX в., который буквально означает «головорез». Так профессиональные военные презрительно называли бойцов нерегулярного ополчения.

(обратно)

29

На русских кораблях стояли орудия генерала Пайксхана, стрелявшие снарядами, запатентованными еще в 1824 г. «Именно тот эффект, который русские снаряды оказали на турецкие корабли в Синопе, заставил военно-морские умы задуматься» о необходимости брони (статьи из журнала «Записки военно-морского общества»: «Русская война, 1854», «Балтийское и Черное море».

(обратно)

30

Ветеран Наполеоновских войн генерал Н.А. Рид погиб в битве на Черной речке. Он считался потомком одного из многочисленных шотландских военных, служивших в XVI в. в России, однако, упоминая его фамилию, «Русский биографический словарь» (РБС) ничего не говорит о его происхождении. Тем не менее тот факт, что он был дворянином Смоленской губернии, где большое число шотландских офицеров получило свои поместья, указывает на шотландское происхождение семьи генерала.

(обратно)

31

Эта княгиня была дочерью А.Г. Чавчавадзе.

(обратно)

32

Среди прочего (лат.).

(обратно)

33

Так, во время Абиссинской кампании 1941 г. итальянцам пришлось оставить треть своих вооруженных сил для обеспечения внутренней безопасности Италии. Это говорит о том, как важна угроза внутреннего восстания на территории вражеского государства. Эта угроза часто бывает более значимой, с точки зрения отвлечения вражеских войск для ее подавления, чем действия, которые взрываются совсем не с той силой, какую ожидал от них враг.

(обратно)

34

Шамиль ушел за Главный хребет, но у него было время послать отряд с заданием сжечь замок Чавчавадзе в Цинандали. Здесь были захвачены женщины из семейства Чавчавадзе и увезены в плен. Благодаря вмешательству полковника Фенвика Уильямса (находившегося в ту пору в Карсе) через несколько месяцев их обменяли на любимого сына Шамиля, которого держали в России в качестве заложника. Сэр Оливер Уодроп, посетивший Цинандали 35 лет спустя, очень живо описал это событие (в книге «Грузинское царство». Лондон, 1888). По его словам, «Джемаледдин, сын Шамиля, был необыкновенно дружелюбным человеком. Он совсем обрусел и свободно говорил по-русски, французски и немецки… Он покинул цивилизацию и вернулся к дикой жизни в своих родных горах с огромным сожалением, и в 1858 г. умер от разрыва сердца».

(обратно)

35

Во время кампании 1877 г. Куру-Дере («Сухая долина») называлась Маврик-Чай.

(обратно)

36

Романтическая история османских казаков описана в книге в.э.д. Аллена «История Украины» (М.: Издательство Центрполиграф, 2016). После уничтожения Запорожской Сечи в 1775 г. часть казаков бежала в Турцию. Они поселились в устье Дуная на турецкой территории. После Русско-турецкой войны 1828–1829 гг. оставшиеся в живых потомки этих казаков эмигрировали в Анатолию. Некоторые из них в XIX в. занимались своим наследственным делом – ловили рыбу на небольших островках Бейшехир-гёл в Исаурианском Тавре. Острова на этом озере теперь безлюдны, но нескольких казаков еще можно найти в деревне Казак-Кой, неподалеку от Акшехира. Они говорят по-русски и имеют в своем селении старообрядческий храм. Этих казаков называли «некрасовцами» в честь их первого вождя Некрасова.

(обратно)

37

Не следует путать его с талантливым полководцем начала XIX в., учеником Суворова, Петром Багратионом, умершим от ран, полученных на Бородинском поле.

(обратно)

38

Их потомки проживают в среднем течении Кубани, в районе Краснодара.

(обратно)

39

В 1945 г. это величественное сооружение еще стояло, хотя и в полуразрушенном состоянии.

(обратно)

40

Еще до начала войны Д. Казбег и Д. Бакрадзе составили подробное описание Гурии и Аджарии. Вероятно, генеральный штаб Кавказской армии не обратил внимания на это описание.

(обратно)

41

Шелковников был армянином.

(обратно)

42

Ачквис-Тави означает «исток реки Ачквы», по-грузински.

(обратно)

43

Кара-Дербент – Черный перевал (или ущелье). На современных картах он называется «Кизил (Красный) – Дербент».

(обратно)

44

Шарьян – армянское название; река называется на современных картах турецким именем Гюзель. Эшек-Элхас (осел Ильи), возможно, имеет отношение к пророку Илье.

(обратно)

45

После установления в 1878 г. новой границы дорога Сарыкамыш – Сирбасан – Еникёй – Караурган стала частью главной дороги, шедшей из Карса к русской границе в Караургане. Параллельно ей была проложена железная дорога из Эрзерума в Карс.

(обратно)

46

Зор по-турецки означает «Сложный».

(обратно)

47

Пароход «Великий князь Константин» имел на борту шестовые и буксирные мины и четыре минных катера. Идею оборудовать пароход, который явился бы носителем минного оружия и мог бы поднимать на борт катера, вооруженные минами, выдвинул будущий адмирал Степан Осипович Макаров, тогда еще лейтенант. Во время войны С.О. Макаров командовал пароходом «Великий князь Константин». Узнав, что на сухумском рейде стоит турецкий броненосец «Ассари Шефкет», Макаров 22 августа отправил туда свои катера. Броненосец был подорван минами и на долгое время вышел из строя. Позже Макаров добился, чтобы на его катерах установили только что появившиеся торпеды. 27 декабря 1877 г. состоялась первая в истории торпедная атака катеров. (Примеч. пер.)

(обратно)

48

Яйла по-турецки означает «летнее поселение пастухов», в отличие от кишлака, зимнего поселка.

(обратно)

49

Норман, корреспондент газеты «Таймс», отмечал, что с Аладжинских высот можно было наблюдать за всеми перемещениями русских войск в лагерях, расположенных на равнине внизу и вокруг них.

(обратно)

50

Сын генерала, позже умерший в лагере под Эрзерумом.

(обратно)

51

Биографические сведения о Кундукове содержатся в приложении.

(обратно)

52

Деве-Боюн буквально переводится как «Верблюжья Шея», однако на топографических картах оно обозначает понижение в пределах горной цепи.

(обратно)

53

А не Чобан-Дере («Долина пастуха»), как на современных картах. «Долина» в этом контексте не имеет никакого смысла.

(обратно)

54

Об этой вылазке в Эрзеруме до сих пор ходят легенды. В 1947 г., в 70-ю годовщину этого события, Бей Дотан Нади собрал воспоминания его участников, доживших до этого времени, и опубликовал их в стамбульской газете «Кумхуриет».

(обратно)

55

Успешная оборона Батума усилила позиции турок на Берлинском конгрессе, и судьба этого города стала одной из главных тем обсуждения между британскими и русскими делегатами. Мюзир Ибрагим Дервиш-паша Лофчали (1817–1896), более удачливый в битвах, чем Осман и Ахмет Мухтар, так и не получил самого высокого звания в турецкой армии – гази, которое имели Осман и Мухтар. Длительная оборона Батума была самым настоящим подвигом, о котором, однако, ничего не говорится в официальном издании «Знаменитые турки», где приведена биография Дервиш-паши.

(обратно)

56

Как и в 1828–1829 гг., в Кавказской армии было много уроженцев Кавказа: помимо армян (оба Меликовых, Тергукасов, Лазарев, Авинов, Шелковников) в ней служили грузины (Чавчавадзе, Оклобжио, Шервашидзе, Амираджиби, Амилахвари и Эрнстов) и татары (Денибеков и Нахичеванский). Наименования кавказских полков мало соответствовали их национальному составу, например, в Бакинском, Дербентском и других полках преобладали русские. Одновременно особенно молодые грузинские офицеры предпочитали служить в Нижегородском и Северском драгунских полках. В то же самое время Кавказские полки, много лет воевавшие на Кавказе, в которых бок о бок сражались русские и кавказские солдаты и офицеры, носили кавказский и истинно имперский характер.

(обратно)

57

Один из них, Мехмет Али-паша, был германским перебежчиком, которого Бисмарк изредка одаривал своей милостью.

(обратно)

58

Полковник сэр Дж. Сиденхэм Кларк. Морская мощь России: в прошлом и настоящем. Лондон, 1898.

(обратно)

59

Эта дорога была спроектирована и частично построена турками.

(обратно)

60

Строительство Транскавказской железной дороги (Батум – Тифлис – Баку), шедшей через Дербент в Петровск, а оттуда – к Ростову, где она соединялась с главной железнодорожной системой России, было завершено в течение 1880-х гг.

(обратно)

61

В течение 80-х гг. под руководством немецких офицеров были модернизированы форты Босфора и Дарданелл, а в 90-х гг. немцы разработали и осуществили планы модернизации укреплений Эрзерума.

(обратно)

62

Весной 1915 г. захват Россией Константинополя представлялся неизбежным; это можно было сделать в течение нескольких недель. Российское правительство попросило Синод дать устное заключение по вопросу об управлении Константинопольской церковью. Я был в это время в Харькове; меня пригласили принять участие в частной конференции. В течение получаса и более я пытался доказать, что надо передать Константинополь грекам и восстановить Византийскую империю. Что касается России, то она должна занять Святую землю и широкую полосу территории, соединяющую Яффу с Южным Кавказом. Впоследствии я опубликовал статью на эту же тему в периодическом издании «Пастырь и паства», № 1. Она была включена в том 6 моих трудов (Киев, 1918). Приведенные курсивом слова принадлежат митрополиту Антонию (Киевскому и Галицийскому), который в 1915 г. являлся одним из самых влиятельных членов Святейшего синода. Его точку зрения по Константинополю поддерживали и другие сановники и официальные лица. – Примеч. П.П. Муратова.

(обратно)

63

Этот корабль сменил старую «Екатерину II».

(обратно)

64

Армейский корпус включал в себя 3 дивизионных участка, в каждом из которых было по три полковых подучастка. Территориально районами армейских корпусов были: I, Стамбул; II, Эдирне (Адрианополь); III, Родосто; IV, Измир (Смирна); V, Анкара; VI, Алеппо; VII, Йемен; VIII, Дамаск; IX, Эрзерум; X, Эрзинджан; XI, Ван; XII, Мосул; XIII, Багдад.

(обратно)

65

Средняя численность турецкой дивизии: три пехотных полка (в каждом по 3 батальона и пулеметная рота); один артиллерийский полк (из двух или трех дивизионов, в каждом из которых имелось две или три батареи по 4 орудия) – всего 9–11 тыс. штыков, от 24 до 26 полевых орудий (часть которых обычно составляли горные пушки) и 16 пулеметов.

(обратно)

66

Русский Генштаб рассматривал три варианта возможной войны с Турцией:

А. Война с одной только Турцией. В этом случае три армейских корпуса, размещенные на Кавказе, усиливаются еще четырьмя армейскими корпусами, после чего разворачивается быстрое и решительное наступление.

Б. Война с центральными державами и Турцией. В этом случае Кавказская армия должна отправить один армейский корпус на Западный фронт, а также все полки «второй очереди» с Кубани и полки терских казаков. Стратегия основывается на активной обороне и, возможно, отдельных локальных наступательных операциях. Подкрепление и замена войск производятся за счет местных резервных дивизий.

В. Война с центральными державами; Турция соблюдает нейтралитет. Два Кавказских армейских корпуса отправляются на Западный фронт, а за ними следует Кавказская драгунская дивизия и основная часть казачьих полков. После создания двух или трех резервных дивизий на Западный фронт отправится III Кавказский армейский корпус.

В августе 1914 г. обстановка соответствовала варианту В, но мало кто сомневался, что наступит время и для варианта Б. Однако, имея Великобританию в качестве союзника, Россия могла найти промежуточный вариант между Б и В путем использования войск, расположенных в Туркестане. Если Великобритания будет нейтральной или потенциально враждебной, они останутся на месте.

(обратно)

67

Обязательная воинская повинность для мусульманских подданных царя в Центральной Азии, завоеванной в течение 50 лет, предшествовавших 1914 г., не вводилась. Туркестанские дивизии пополнялись новобранцами из русских поселенцев в Туркестане и Семиречье. Тем не менее многие мусульмане служили в русской армии добровольцами. Дикая дивизия, прославившаяся на Польском фронте, была набрана в Чечне, Дагестане и из туркменских племен Забайкальской области.

(обратно)

68

Каждая пехотная дивизия состояла из четырех полков по четыре батальона с 8 пулеметами в каждом. Стрелковые бригады также состояли из четырех полков (но в каждом было только два или три батальона). Пластунские бригады имели шесть батальонов, а казачьи полки насчитывали по шесть сотен (эскадронов). Каждая пехотная дивизия имела по два артиллерийских дивизиона, один с полевыми и один – с горными пушками; в каждом дивизионе по три батареи 8-дюймовых орудий. Стрелковые бригады имели по одному дивизиону, в каждом по три батареи 8-дюймовых орудий (5-я Кавказская стрелковая бригада имела одну полевую и одну горную батарею; 5-я Туркестанская бригада имела только две батареи). Пластунские бригады не имели артиллерии. Казачьи дивизии имели две батареи на конной тяге по 6 орудий в каждой; а два отдельных полка – по одной батарее. Артиллерия I Кавказского армейского корпуса включала в себя дивизион из 12 гаубиц калибра 4,8 дюйма.

(обратно)

69

Дружина имела около 1 тыс. бойцов.

(обратно)

70

А. Эрзерум – Карс: 30-я пехотная дивизия; одна бригада 20-й пехотной дивизии; 1-я Кубанская пластунская бригада (5 батальонов); 1-я Кавказская казачья дивизия: 29 батальонов, 30 сотен, 96 орудий (включая дивизион гаубиц).

Б. Эрзерум – Ольты: одна бригада 20-й пехотной дивизии; I казачий полк: 6 батальонов, 6 сотен, 24 орудия (обе группировки находились под командованием генерала Бергмана, который возглавлял I Кавказский армейский корпус).

В. Ереван – Баязет: одна бригада 66-й дивизии; 2-я Кубанская пластунская бригада; 2-я Кавказская казачья дивизия; Закаспийская казачья бригада: 14 батальонов, 36 сотен, 52 орудия (все под командованием генерала Огановского).

Г. Батумский район: 264-й пехотный полк (66-я дивизия); один батальон 1-й Кубанской пластунской бригады: 5 батальонов с 8 орудиями – коим было придано полтора батальона пограничной стражи. 6 батальонов 3-й Кубанской пластунской бригады были эшелонированы вдоль побережья Черного моря.

Д. Отряд в Персидском Азербайджане: 2-я Кавказская стрелковая бригада; 4-я Кавказская казачья дивизия: 8 батальонов, 24 сотни, 24 орудия; под командованием генерала Чернозубова.

Гарнизон Карса состоял из 263-го пехотного полка (66-я дивизия): 4 батальона.

Генеральный резерв: II Туркестанский армейский корпус; Сибирская казачья бригада: 21 батальон, 12 сотен, 26 орудий.

(обратно)

71

Общая численность турецких войск на кавказской границе составляла 70–80 тыс. солдат при 160 орудиях; сюда входили также 15 батальонов отличных бойцов пограничной стражи, охранявших посты от Хопы до персидской границы.

(обратно)

72

Шакир по-турецки «голубовато-серый», а баба – старик, отец. Это название переводится как «серый старик» и, вероятно, означает «седобородый старец».

(обратно)

73

Они располагались на реке Чорох, между Батумом и Артвином.

(обратно)

74

Действия турок в Аджаристане получили некоторую поддержку с моря. 7 ноября (в ночь первого русского рейда на Зонгулдак) крейсер «Бреслау» обстрелял порт и сортировочную станцию в Поти; обстрел продолжался 45 минут. 10 декабря, пока 3-я дивизия 1-й турецкой армии концентрировалась у Хопа, крейсер «Гёбен» выпустил по береговым батареям Батума 15 280-мм снарядов. Русские расценили эти нападения как демонстрацию силы, но офицер, который командовал войсками в Батуме, предупредил штаб, что орудия батумских батарей не смогут противостоять серьезному обстрелу со стороны «Гёбена».

(обратно)

75

Граф фон дер Шуленбург стал покровителем Грузинского легиона, сформированного из грузинских политических эмигрантов и студентов в Берлине, куда входило и несколько лазов. Численность этого легиона составляла всего 700 человек (Помянковский. С. 254–255). Проявив активность на Кавказе в 1918 г., он в предвоенные годы стал послом Германии в Москве. Именно ему выпала неприятная обязанность объявить Молотову о начале войны с Гитлером. Он был так расстроен, что даже прослезился, поскольку не желал этой войны. (Примеч. пер.)

(обратно)

76

Где Комаров в январе 1878 г. столкнулся с серьезными препятствиями.

(обратно)

77

Будущий маршал Февзи Чакмак, начальник турецкого Генштаба, вьттттел в отставку в 1944 г. и умер в 1950 г. Галиб-пашу, командовавшего XI корпусом, сменил Абдул Керим-паша.

(обратно)

78

Новая 3-я Кавказская стрелковая бригада (8 батальонов), 263-й (Гунибский) полк и находившаяся в Тифлисе Сибирская казачья бригада.

(обратно)

79

Генерал Помянковский в книге «Крах Османской империи» на с. 103 пишет, что командующий IX корпусом, Исхан-паша, издал приказ оставить шинели и вещмешки внизу, чтобы облегчить передвижение по снегу.

(обратно)

80

Туркестанские части были справа; 39-я дивизия стояла в центре до самого Аракса; далее пластунские бригады и два батальона 79-го полка; 1-я Кавказская казачья дивизия располагалась на левом фланге; роты армянских волонтеров стояли в Кара-Дербенте; и 80-й полк – в резерве в Хорсане.

(обратно)

81

Этот полк входил в состав 20-й пехотной дивизии.

(обратно)

82

В него входил 155-й (Кубинский) полк и 1-й полк запорожских казаков.

(обратно)

83

Летний лагерь и пастбище для населения Бардиза.

(обратно)

84

Первоначально он служил заместителем Бронсарта фон Шеллендорфа.

(обратно)

85

Аллахуэкбер – южная оконечность Арсиани или Яльнизчам-Дага.

(обратно)

86

Хафиз Хакки потерял 7 тыс. человек из 20 тыс. Полевые орудия могли перемещаться только с помощью 8–10 буйволов на каждое.

(обратно)

87

Состав этой резервной группы был таков: 2-я пластунская бригада и 1-я Кавказская казачья дивизия, переброшенные из Каракурта; 3-я Кавказская стрелковая бригада и 263-й полк, размещенные в Карсе. Одновременно Сибирская казачья бригада была переброшена по железной дороге из Тифлиса на станцию Михайлово, имея приказ выдвинуться оттуда маршем через Ахалкалаки в направлении Ардагана.

(обратно)

88

15-й полк находился на марше в Сарыкамыш; 80-й Кабардинский был уже на месте; а 17-й и 18-й полки с Довгиртом во главе находились вблизи перевала Хана.

(обратно)

89

Сибирская казачья бригада, посланная из Тифлиса в Ардаган, осталась последним стратегическим резервом в распоряжении Генштаба Кавказской армии.

(обратно)

90

В марте 1915 г. Мышлаевский был уволен со службы приказом великого князя Николая.

(обратно)

91

28-го русские очистили весь хребет Ягмурлу от последних частей 28-й дивизии турок и устранили все помехи на коммуникациях между Сарыкамышем и Еникёем.

(обратно)

92

Бергман взял с собой в Сарыкамыш 154-й (Дербентский) полк, оставив Юденичу 14-й и 16-й Туркестанские полки и два батальона 79-го полка. Таким образом, у Юденича осталось всего 19 батальонов для ведения оборонительных боев против 32 относительно свежих батальонов турецкого XI корпуса под командованием Абдул Керим-паши.

(обратно)

93

Этот фланг был замаскирован двумя батальонами 79-го пехотного полка и казачьего полка (Кара-Дербентский отряд).

(обратно)

94

Два полка турецкой 3-й дивизии с 2–3 тыс. бойцов нерегулярных войск лазов и аджаров.

(обратно)

95

Войска Калитина теперь насчитывали 3 батальона, 18 сотен и 8 полевых и 6 орудий на конной тяге.

(обратно)

96

Три пехотные дивизии и парк полевой артиллерии XI корпуса с несколькими хорошо обученными батальонами пограничной охраны.

(обратно)

97

Два полка 30-й дивизии; три полка 4-й Туркестанской стрелковой бригады и 2 батальона 79-го полка.

(обратно)

98

Пржевальский забрал у Довгирта 17-й Туркестанский полк, оставив ему лишь два слабых батальона 18-го полка – 1,2 тыс. солдат и 2 орудия.

(обратно)

99

Включая пластунскую бригаду и 80-й пехотный полк.

(обратно)

100

Используя для этой цели дорогу Каракурт.

(обратно)

101

Мышлаевский доказал, что если он и был слишком впечатлительным, находясь в гуще событий, то в тиши кабинета являлся достаточно компетентным командиром и обладал способностью глубоко вникать в стратегические проблемы.

(обратно)

102

9-й полк этой бригады находился у Истомина около Демиркапу, а 12-й остался.

(обратно)

103

У Воронова было 3 батальона 263-го (Гунибского) полка.

(обратно)

104

Турки потеряли 500 убитыми и 300 пленными вместе со знаменем 8-го пехотного полка.

(обратно)

105

Потери русских под Ардаганом не превышали 200 человек убитыми и ранеными.

(обратно)

106

Это были 4 тыс. солдат из 31-й дивизии и 6 тыс. – из 32-й.

(обратно)

107

Район Хорум-Дага.

(обратно)

108

IX корпус – 25 тыс.; X корпус – 30 тыс.; XI корпус – 35 тыс.; отряд Штанге – 5 тыс. 37-я дивизия не была включена в эти войска, поскольку находилась южнее Аракса.

(обратно)

109

Юденич, не теряя времени даром, назначил Калитина командующим I Кавказским армейским корпусом, а Пржевальского – II Туркестанским корпусом. Командир 66-й пехотной дивизии генерал Огановский, который проигнорировал приказ Мышлаевского отступить из долины Алашкерт, был назначен командующим IV Кавказским корпусом, который еще только формировался.

(обратно)

110

Особенно идея о том, что дорога на Константинополь идет через Берлин.

(обратно)

111

Обсуждение британских взглядов и альтернатив по проблеме Дарданелл или Александретты приведено в книге Уинстона Черчилля «Мировой кризис» (1915). T. II. Гл. 5. Когда просьба русского правительства достигла Лондона, Сарыкамышская битва уже закончилась. В конце января великий князь, не отвергая предложения о совместной операции, сделал все, чтобы российские вооруженные силы – особенно Черноморский флот – не были вовлечены в совместные действия против босфорских крепостей. 3 марта российский министр иностранных дел проинформировал британского посла: «Император… ни при каких обстоятельствах не даст согласия на участие Греции в операции в Дарданеллах». По мнению У. Черчилля, «отказ от помощи греческой армии в ту пору уничтожил все надежды на успех операции в Дарданеллах. Это была фатальная ошибка».

(обратно)

112

Эту армию пополнили за счет резервистов. Фракия просто кишела новобранцами, в то время как резервы Анатолии были сильно истощены.

(обратно)

113

Так называемые 36-я бис и 37-я бис дивизии, сформированные в ноябре из резервистов в долине Мурат-Су, потеряли большую часть своих солдат из-за болезней и дезертирства; теперь их включили в состав регулярных дивизий – 36-йи37-й.

(обратно)

114

Две новые дивизии (3-я бис и 5-я бис, а позже 51-я и 52-я) находились еще в процессе формирования. Их создавали из регулярных частей и резервистов, которые прибывали из Стамбула в течение февраля-марта.

(обратно)

115

Пограничная охрана и жандармы в Турции, как и на Русском Кавказе, обычно формировались из образованных (и относительно хорошо оплачиваемых) мужчин с отличным знанием местности, на которой им предстояло служить.

(обратно)

116

I Кавказский корпус всю зиму удерживал занятые им позиции в долине Пасин.

(обратно)

117

4-я Кавказская стрелковая дивизия с 4-батальонными полками; кроме того, в полках 2-й Кавказской стрелковой бригады были созданы третьи батальоны.

(обратно)

118

Это были 4-я Кубанская пластунская бригада (6 батальонов) и Донская пешая бригада (4 батальона).

(обратно)

119

К уже существовавшим четырем дружинам была добавлена еще одна новая – Армянская.

(обратно)

120

Юденич выписал из Хорсана несколько выносливых бактрианов с погонщиками.

(обратно)

121

1-я пластунская бригада, посланная в январе в Ахалцихе с целью держать в страхе неугомонных аджаров, живших по берегам Пософ-Чая, была переброшена в Россию, но после поражения Энвера в этом регионе воцарился мир. В феврале Юденич послал два Туркестанских полка и казаков в нижнее течение реки Ольты-Чай, и курды отошли в Турцию. В марте русские заняли Ишханский треугольник между Чорохом и Ольты-Чаем, а три пластунских батальона прикрыли границу у Олора.

(обратно)

122

264-й (Георгиевский) полк; 19-й Туркестанский стрелковый полк; 4 пластунских батальона (один из 1-й бригады и три – из 3-й), один из батальонов пограничников, тифлисское и кутаисское ополчения. Артиллерия была вскоре усилена двумя новыми батареями по 8 орудий в каждой.

(обратно)

123

19-й Туркестанский полк стоял на побережье в районе Хопа – Архави; пластунские батальоны и ополчение удерживали Борчку и Артвин и контролировали границу. У Ляхова забрали 264-й полк, который был включен в состав II Туркестанского корпуса.

(обратно)

124

Назарбеков был армянином (Назарбекян); впоследствии он возглавил армию Армянской республики; его расстреляли во время чисток 1937 г.

(обратно)

125

Его войска состояли из 4 батальонов, Армянской дружины Андраника и двух казачьих полков с 16 орудиями.

(обратно)

126

Юденич планировал добавить к I Кавказскому и II Туркестанскому корпусам еще два – IV и V Кавказские; но в марте частей для формирования V корпуса не поступило, а IV корпус Огановского состоял только из трех полков 66-й пехотной дивизии. II Туркестанский корпус насчитывал всего лишь 7 3-батальонных полков (один в Батуме), а единственной полной дивизией I Кавказского корпуса была 39-я. Генеральный резерв ограничивался 4-й Кавказской стрелковой дивизией и несколькими кубанскими и терскими батальонами. Юденич планировал в марте придать реальную мощь IV корпусу Огановского, включив в него 2-ю Кавказскую стрелковую дивизию (состоявшую из 3-батальонных полков), которую он вывел из Персии, и усилить войска в Персии новыми кавалерийскими частями. Теперь у него было 4 Кавказские казачьи дивизии: 1-я (в I Кавказском корпусе), 2-я (в IV корпусе) и 4-я и 5-я в Персии. (Последняя была создана на основе Закаспийской казачьей бригады. Третья Кавказская казачья дивизия и так называемая Дикая дивизия – набранная в Дагестане, Чечне и из теккийских тюркоманов Закаспия – находились в Европе.) Этим конным дивизиям позже были приданы две Забайкальские казачьи бригады и Кавказская кавалерийская дивизия.

(обратно)

127

Этот сложный регион оказался вполне проходимым для византийских армий, которые действовали со своих кавказских баз во времена императора Геракла (626–627) и сасанианских столиц в Месопотамии (Ктесифон).

(обратно)

128

У Халила было также несколько подразделений только что созданных 3-й бис и 5-й бис дивизий и несколько нерегулярных конных формирований курдов.

(обратно)

129

Выполняя свои обязанности по обеспечению внутренней безопасности, войска Чернозубова были сильно разбросаны, и из-за трудностей снабжения он отослал назад в Джульфу два стрелковых полка. Три казачьих полка стояли в Хое; один пехотный полк с одной батареей стоял между Хоем и Котуром; один батальон, одна Армянская дружина и одна батарея – в Дилмане; два батальона, один казачий полк и одна батарея – в Тебризе.

(обратно)

130

5-я дружина была у Назарбекова, а 6-я пока проходила обучение.

(обратно)

131

Юденич рассчитывал, что усмирение Азербайджана позволит ему перебросить 2-ю Кавказскую стрелковую бригаду для усиления IV Кавказского армейского корпуса. 4-я пластунская бригада в апреле была переведена в Азербайждан, чтобы заменить закаленную в боях стрелковую бригаду.

(обратно)

132

Они представляли собой 36 эскадронов и сотен с 12 горными и 18 орудиями на конной тяге и 18 пулеметами. Общая численность составляла 6 тыс. конников.

(обратно)

133

К этому времени Назарбеков командовал 6-м и 7-м Кавказскими полками, 4-й пластунской бригадой, двумя казачьими полками, одной Армянской дружиной и артиллерией из 12 орудий.

(обратно)

134

Русские проникли в горы Несториан (Кочанис-Чёлемерик), благодаря чему смог вернуться домой несторианский патриарх Маар Шимум, которому предоставили безопасную резиденцию в Хое.

(обратно)

135

25–26 мая кавалерия столкнулась с трудностями при форсировании реки Ягаты, вздувшейся из-за весенних дождей; а в Судж-Булаке, где был обезглавлен русский консул, они вступили в перестрелку с курдами. В Ушне турецкие пограничники и жандармы оказали некоторое сопротивление, но 2 июня, после захвата Урмии, умиротворение Северного Азербайджана было завершено.

(обратно)

136

Помяловский утверждает, что армянское восстание в Ванском вилайете «повлияло самым решительным образом на наступление Халил-паши в Азербайджане, приведя к его провалу. Восстание оттянуло на себя жандармскую дивизию в районе озера Ван в самый критический момент, когда Халил был остановлен у Дилмана». Связь между русским наступлением в апреле и армянским и несторианским восстанием очевидна, и без преувеличения можно сказать, что армянское восстание разрушило все надежды Энвера на организацию пантуранского наступления.

(обратно)

137

Под командованием Халила находились: 36-я дивизия; части дивизий 3 бис, 5 бис; жандармская дивизия; пограничные части и курдская нерегулярная кавалерия. Обе бис-дивизии были сформированы из отличных бойцов, поскольку их набирали из регулярных батальонов и даже полков 1-й и 2-й армий. Их скоро переименовали в 51-ю и 52-ю пехотные дивизии и вместе с 36-й и 37-й включили в состав 3-й армии. (Две последние старые дивизии, набранные в Ираке, были менее надежны.)

(обратно)

138

По-турецки – «ущелье меча».

(обратно)

139

Три пехотных полка и казаки между Малазгиртом и озером Ван и два казачьих полка на восточном берегу Мурат-Су.

(обратно)

140

Равнина Малазгирта сама по себе находится на высоте около 700 м. Здесь турки в 1071 г. разгромили византийцев. Этот хребет, лежащий на пути из Малазгирта в Мушскую долину, тянется на юг на протяжении около 25 км и заканчивается к западу от озера Назик. Между этим озером и озером Ван расположена низина, где поверхность плавно спускается к равнине Ахлат и где когда-то стоял большой средневековый город и часто происходили сражения в многолетних войнах с армянами, византийцами и турками-сельджуками.

(обратно)

141

Двигаясь из Адилджвеваза, 2-я Кавказская стрелковая бригада начала прибывать в Абду 11-го числа; Огановский использовал ее на своем левом фланге, перебросив 7-й полк в Пурхус, стоявший южнее озера Назик, послав 5-й и 6-й полки для усиления терских пластунов между озерами Назик и Карзан.

(обратно)

142

3-й полк (тверские драгуны) был уже отправлен в район Копа.

(обратно)

143

Три полка 66-й пехотной дивизии, тверские драгуны, два полка казаков и два батальона терских пластунских с 6-й Кавказской стрелковой дивизией в резерве.

(обратно)

144

Читинские казаки присоединились к ним в Ване, но 1-я и 2-я Армянские дружины продолжали отступать с колонной Назарбекова.

(обратно)

145

9 батальонов 66-й пехотной дивизии, два терских пластунских батальона, один кубанский пластунский батальон и три батальона 6-й Кавказской стрелковой дивизии.

(обратно)

146

37, 51-я (бывшая 3-я бис), 42-я (бывшая 5-я бис), 28-я и 17-я.

(обратно)

147

14-я Кавказская стрелковая дивизия (16 батальонов, сформированных из свежих бойцов); 153-й (Бакинский) полк, 4 батальона; 1-я Кавказская казачья дивизия (6 полков); общая численность – 18 тыс. пеших и 4 тыс. конных бойцов.

(обратно)

148

По тем же самым причинам Юденич перебросил два Туркестанских полка к Башкёю в качестве генерального резерва, заменяющего 4-ю Кавказскую стрелковую дивизию. Юденич на главном фронте (Пасин – Ольты-Чай) оставил только два полка 39-й дивизии, 5 Туркестанских полков, 264-й (Георгиевский) полк и несколько дружин ополчения.

(обратно)

149

Воробьеву выделили 153-й Бакинский полк в качестве резерва.

(обратно)

150

На имеющихся турецких картах тропы, соединяющие Ремкан и Абди с деревней Корун, откуда лежал путь на Тутак, показаны не были.

(обратно)

151

План и время Огановскому и другим командующим не сообщались.

(обратно)

152

Это были части батальона пограничной охраны, который размещался в этом месте.

(обратно)

153

1-й Горско-Моздокский полк.

(обратно)

154

Обе эти дороги были плохими по сравнению с той, что шла из Малазгирта через Тутак и Килич-Гедик на Каракилисе; однако обе ключевые точки на ней вскоре оказались в руках русских.

(обратно)

155

Из общего числа участвовавших в боевых действиях в 600 тыс. человек 200 тыс. были убиты и ранены и 100 тыс. больны.

(обратно)

156

В 36-й и 37-й пехотных дивизиях осталось по два полка в каждой.

(обратно)

157

Пехотная дивизия была пополнена на Черноморском побережье: 9-й полк прибыл из столицы; 8-й полк был восстановлен в численности после больших потерь в Ардаганской операции; 7-й полк (полностью уничтоженный после Ардагана) заменили 17-м полком 6-й пехотной дивизией. К этому необходимо добавить 7 батальонов пограничников и нерегулярные формирования.

(обратно)

158

Потери в летнюю кампанию 1915 г. были не очень велики, несмотря даже на поражение под Малазгиртом. Они составили менее 10 тыс. человек.

(обратно)

159

Благодаря пополнению туркестанские полки, имевшие в своем составе три батальона, превратились в четырехбатальонные, а 4-ю и 5-ю бригады II Туркестанского корпуса преобразовали в дивизии, как и 2-ю Кавказскую стрелковую бригаду.

(обратно)

160

Российский боевой порядок на Кавказском фронте в период затишья выглядел следующим образом:

Черноморское побережье и долина Чороха: 19-й Туркестанский полк и пластунский батальон между Архави и устьем Чороха; 3 пластунских батальона и несколько дружин ополчения в Артвине.

II Туркестанский корпус (русский правый центр): Ишхан, Ак-Даг, долина реки Сиври-Чай, Каршин, гора Кокут: 3 пластунских батальона; 264-й (Георгиевский) полк; 13, 14, 18 и 20-я Туркестанские бригады; 15, 16 и 17-я Туркестанские бригады и Сибирская казачья бригада в резерве в Ольты.

I Кавказский корпус (центр): Кокут, Санамер, Занзак, Хорсан, Тайхоча, Эшек-Элхас, перевал Миргемир: Донская казачья пешая бригада; 11 дружин ополчения; 154-й (Дербентский) и 156-й (Елизаветпольский) полки; 155-й Кубанский полк и 1-я Кавказская казачья дивизия в резерве под Сарыкамышем.

IV Кавказский корпус (русский левый фланг): перевал Миргемир, Хамур (на Мурате), Патнос: удерживались 5-й Кавказской казачьей дивизией (генерал Николаев). Тутак: 262, 263 и 264-м пехотными полками. Резерв: 2-я Кавказская стрелковая дивизия (Каракилисе) и Кавказская кавалерийская дивизия (Шарпантье) в Кагизмане.

Стратегический резерв главнокомандующего: 153-й (Бакинский) полк; 4-я Кавказская стрелковая дивизия; 4-я пластунская бригада – всего 26 батальонов со 2-й Кавказской казачьей дивизией под Каракуртом и Карсом.

(обратно)

161

У Чернозубова было 4 Армянские дружины и 1 бригада ополчения, состоявшая из 8 пехотных дружин. Но у него была также целая 4-я Кавказская казачья дивизия и две бригады забайкальских казаков.

(обратно)

162

То есть между Азербайджан-Ванской группой и левым флангом IV Кавказского корпуса.

(обратно)

163

Малоэффективного Шарпантье заменил князь Белозерский. Он стал командующим этой знаменитой драгунской дивизией.

(обратно)

164

Но на год позже, чем было обещано Берлину триумвиратом младотурок.

(обратно)

165

В книге «Мировой кризис» (1916–1918. T. III. Ч. I. Гл. 3 «Выбор Фалкенхайна») Черчилль выразил мнение, что Фалкенхайн совершил роковую ошибку, решив наступать под Верденом, а не на Украине и Кавказе. «Решительный удар турецких армий при поддержке немецких войск, организованный немецкими генералами, помог бы им завоевать Кавказ… Австро-германский фронт против России мог бы протянуться от Риги до Астрахани с чуть большим числом войск, чем то, которое требовалось для боевых действий на Восточном фронте… Со стороны Каспийского моря, в котором когда-то господствовал персидский флот, Персия могла бы стать дешевой и легкой добычей».

(обратно)

166

25 декабря – 1 января по старому стилю, 7–14 января – по новому.

(обратно)

167

4-я Кавказская стрелковая дивизия должна была сыграть важную роль в будущем наступлении, но это подразделение прибыло слишком поздно, чтобы принять участие в битве при Кёпрюкёе, и участвовало только в штурме Эрзерума.

(обратно)

168

51-я и 52-я дивизии прибыли в Ирак.

(обратно)

169

Как и предлагал Энвер во время беседы с Фалкенхайном в Орсове. Турецкий XV армейский корпус был послан в Галицию в августе 1916 г. Командующим был Якуп Шевки-паша, который отказывался общаться с Австро-Германским штабом на каком-либо языке, кроме турецкого. Он был заменен Джеват-пашой.

(обратно)

170

IX корпус: 17, 28 и 29-я дивизии; X корпус: 30, 31 и 32-я; XI корпус: 18, 33, 34-я, а также 36-я и 37-я дивизии. К этим регулярным пехотным дивизиям надо добавить 15–20 вспомогательных батальонов (жандармов и пограничников), а также 2-ю кавалерийскую дивизию и несколько тысяч курдов.

(обратно)

171

6, 7 и 8-го Кавказских стрелковых полков.

(обратно)

172

Вместе с 18-м Туркестанским полком, 264-м Георгиевским полком и Донской пешей бригадой.

(обратно)

173

II Туркестанский корпус наносил удар по северному сектору из Тортум-Гёла. Елизаветпольские полки – в долине Азапкёй; а 154-й Дербентский и 5-й Кавказский стрелковые полки – на правом берегу Аракса.

(обратно)

174

В одном лишь батальоне 17-го Туркестанского полка погибло от пуль и обморожения 300 человек.

(обратно)

175

Он командовал 3-й армией во время отсутствия Махмут Камиль-паши.

(обратно)

176

Русские называли эту высоту Тык-Дат.

(обратно)

177

По-турецки – «Горы из Черного камня».

(обратно)

178

В критический момент полковой священник, подняв крест, воодушевил готовых отступить солдат.

(обратно)

179

Этот район обороняла 18-я дивизия турецкого XI корпуса.

(обратно)

180

Три дивизии X корпуса и 18-я и 29-я дивизии IX корпуса. Русский удар по Кёпрюкёю должен был принять на себя XI корпус при поддержке 37-й дивизии.

(обратно)

181

261-й Ахулгинский и 263-й Гунибский полки присоединились к частям Воробьева, а 262-й Грозненский полк усилил Азапкёйский сектор; все эти полки входили в состав 66-й пехотной дивизии.

(обратно)

182

По-турецки – «Замковая долина». В русских источниках она называется Карабаш, или «Черная голова».

(обратно)

183

Впервые по этому пути прошел IX турецкий корпус во время Сарыкамышской операции.

(обратно)

184

Ее также называли перевалом Караджли.

(обратно)

185

Турки потеряли 100 кавалеристов, 1,5 тыс. пленных и 4 орудия.

(обратно)

186

По дороге было взято еще несколько сот пленных из разных полков 18-й и 33-й дивизий XI корпуса турок; а 17-я дивизия IX корпуса продолжала отступать в полном беспорядке.

(обратно)

187

«Белая гора».

(обратно)

188

«Черные ключи».

(обратно)

189

Еще 10 лет после окончания Первой мировой войны на улицах кавказских городов встречались мужчины со следами сильных обморожений.

(обратно)

190

18-й Туркестанский полк, 264-й Георгиевский и Донская пешая бригада.

(обратно)

191

75 тыс. пехотинцев, а если включить сюда дружину ополчения – то все 80 тыс.

(обратно)

192

Группировки Трескина, Воробьева и Волошинова-Петриченко вместе с 155-м полком, всего 42 батальона.

(обратно)

193

Поскольку Абдул Керим оставил на правом берегу Аракса две дивизии, он, очевидно, считал этот сектор, как и долину Сиври-Чая, самым уязвимым участком своей обороны. Он был уверен, что равнина к северу от Аракса хорошо защищена от фронтальной атаки, а хребет Чакир-Баба, в районе которого русские осуществили свой прорыв, вообще неприступен.

(обратно)

194

155-й полк не смог овладеть южным «дверным косяком», горой Чиллигюл, что сделало участок прорыва еще уже.

(обратно)

195

Следует отметить, что 153-й и 155-й полки, потеряв 2 тыс. человек в яростных отвлекающих атаках в первые дни битвы, в ночь с 16 на 17 января оказались не в состоянии преследовать врага.

(обратно)

196

Основную часть этого резерва (15 млн патронов) уже отправили на Западный фронт летом 1915 г.

(обратно)

197

Главнокомандующий фронтом позаимствовал 3 батальона 6-го Кавказского стрелкового полка из IV Кавказского армейского корпуса и отозвал 13-й Кавказский стрелковый полк, шедший в Джульфу. Он приказал 4-й пластунской бригаде вернуться из Азербайджана, но прибыть к началу операции под Эрзерумом она не успела.

(обратно)

198

8-й Кавказский стрелковый полк, казачья дивизия, Армянская дружина и несколько дружин ополчения.

(обратно)

199

36-я пехотная дивизия (только 2 полка); 9 батальонов жандармов и пограничников; 2-я кавалерийская дивизия и курдские формирования.

(обратно)

200

Лиска и Али-Баба-Даг не отмечены на прилагаемых картах.

(обратно)

201

По-турецки – «Дрофа».

(обратно)

202

По-турецки – «Вороний базар».

(обратно)

203

Готовыми к бою дивизиями оказались 1, 5 и 8-я. Тогда же вице-генералиссимус приказал создать еще 9 дивизий (номера 52–61), но у турок не было ни артиллерии, ни пулеметов, ни обозов снабжения, поэтому они так и не появились.

(обратно)

204

Эти батареи получили названия «Узун-Ахмет» и «Узун-Ахмет Караколь».

(обратно)

205

Эти форты назывались «Кабурга», «Ортаюк» и «Ортаюк Илавеси». Кабурга был построен на выступе над главной дорогой, за которым укрылись гренадеры Ереванского полка в решающий момент битвы при Деве-Боюне (ноябрь 1877 г.). Название «Ортаюк» встречается в формах «Оюк» и «Хёюк». Хёюк по-турецки означает «курган». Илаве (обычно Илавеси) означает «добавка»; здесь, вероятно, «дополнительная работа».

(обратно)

206

Но конечно же не в условиях современной войны. Этими постройками были Сури-Нишан, Меджидие, Азизие, Ахали и Кереметли.

(обратно)

207

Смешанные отряды разместились в фортах Паландёкена, прикрывая правый фланг.

(обратно)

208

В 1888 г. секретные русские комиссии пришли к заключению, что штурм крепости Эрзерум будет невозможен без мощной артиллерийской подготовки, проведенной осадными орудиями.

(обратно)

209

Масловский, с. 275. Он использовал неопубликованные мемуары Квинитадзе.

(обратно)

210

Русский план сражения 11 февраля заключался в следующем:

Крайний правый фланг: 4-я Туркестанская стрелковая дивизия: 5 батальонов совместно атакуют форт Кара-Гёбек; три батальона пересекают Думлу-Даг в районе Зинавура; остальные с несколькими пластунскими батальонами патрулируют правый фланг наступления.

Правый фланг: 5-я Туркестанская стрелковая дивизия: 2 полка атакуют форт Кара-Гёбек (один полк оставлен в резерве II Туркестанского корпуса); 4 донских пеших батальона занимают часть Каргапазара, ближайшую к Кандил-Дагу, а затем спускаются в деревню в ущелье Гюрджю-Богаз на подступах к форту Тафет.

Центр, справа: 4-я Кавказская стрелковая дивизия: широким фронтом (8 км) спускается с Каргапазара между фортами Тафет и Чобан-Деде.

Центр слева: 39-я пехотная дивизия: 153, 154 и 156-й полки атакуют в направлении фортов Чобан-Деде и Далан-Гёз; слева два батальона 5-го Кавказского стрелкового полка и 263-й полк поддерживают пассивное положение перед фортами от Узун-Ахмета до Ортаюка.

Левый фланг: отряд полковника Докучаева: 155-й полк и 2 батальона 5-го Кавказского стрелкового полка осуществляют прорыв между фортом Гез и фортами Паландёкена, двигаясь по тропе, пересекающей верхнее ущелье Яглиан-Чай.

Крайний левый фланг: отряд генерала Чиковани: 1 дружин ополчения проводят демонстрацию против фортов Паландёкена.

Генеральный резерв: 3 полка 66-й пехотной дивизии.

Артиллерия: 12 орудий из Карса и 7 гаубиц, а также 42 полевых орудия и 18 горных орудий – на левом центре и левом фланге; 48 полевых орудий и 40 горных орудий с четырьмя гаубицами были переданы правым колоннам.

(обратно)

211

Здесь елизаветпольцы взяли 500 пленных из 108-го полка 36-й пехотной дивизии турок, которая охраняла склоны Каргапазара на левом фланге 29-й пехотной дивизии (IX корпус), размещенной вокруг Чобан-Деде, Далан-Гёза и Узун-Ахмета.

(обратно)

212

154-й Дербентский полк все еще стоял в резерве.

(обратно)

213

30-я дивизия – в горном округе Кугане, к западу от Карагиль-Дага; 32-я – в форте Кара-Гёбек и ущелье Гюрджю-Богаз, 31-я – в форте Тафет и ущелье Кёшк-Су.

(обратно)

214

14, 16, 17, 18 и 20-й Туркестанские стрелковые полки.

(обратно)

215

Ее высота 2200 м. Такие названия, как «Каргил-Даг» («Гора Черного Шороха»), «Гюнгёрмез» («Не видишь света») и «Думлу-Чай» («Дымная вода»), указывают на то, что в этих горах часто бывали бури и туманы.

(обратно)

216

Высоты – 3200 и 2963 м. От седловины к вершине Думлу-Дага проходит тропа, позволяющая относительно легко спуститься на равнину Кара-Су. Если бы марш 16-го полка завершился успехом, он обошел бы все северные оборонительные рубежи Эрзерума.

(обратно)

217

17, 28 и 29-я дивизии IX корпуса, а также 33-я и 34-я дивизии XI корпуса.

(обратно)

218

В форте и окружавших его батареях были захвачены 42 орудия.

(обратно)

219

Во время битвы эти войска воевали перед Кабургой и поэтому оказались ближе всех к городу.

(обратно)

220

Последствия сильного обморожения бывают зачастую более тяжелыми, чем последствия серьезного ранения.

(обратно)

221

М. Филипс Прайс, в книге «Война и революция в Азиатской России» (гл. II), привел самое лучшее описание битвы за Эрзерум на английском языке. Он описал, как его принял Юденич, «приземистый человек с круглой головой и большими усами… его голос был резким и отрывистым, а манеры выдавали человека, привыкшего командовать». На Прайса произвел большое впечатление Пржевальский: «Участник Кавказской кампании и, безусловно, один из самых способных и умелых генералов в Азиатской России… человек, отлично знающий жизнь и особенности Азии».

(обратно)

222

По словам пленных, боем под Аш-Кале руководил лично командующий XI корпусом Абдул Керим-паша, имея в своем распоряжении всего лишь 3 тыс. пехотинцев и 8 орудий.

(обратно)

223

В верхнем течении русло реки Чорох располагается параллельно своему руслу в среднем течении. Между ними тянется полоса земли шириной от 25 до 30 км.

(обратно)

224

Испир и Байбурт – два самых древних города в Армянских горах. Они возникли еще в Урартском царстве в 1-м тысячелетии до н. э.

(обратно)

225

Сюда входили: 7-й и 8-й Кавказские стрелковые полки, несколько Армянских дружин и дружин ополчения, 2-я Кавказская казачья дивизия – общей численностью 12–13 тыс. бойцов. Против них стояли: 106-й и 107-й турецкие полки, 9 батальонов пограничников и жандармерии, а также 2-й Кавалерийской дивизии и курдских формирований – общей численностью 15 тыс. солдат при 20–30 орудиях.

(обратно)

226

Правая колонна состояла из 7-го и 8-го кавказских стрелковых полков, одного казачьего полка и двух полевых батарей (командующий – генерал Назарбеков). В центральную колонну входили: один батальон 6-го Кавказского стрелкового полка, две Армянские дружины и две дружины ополчения, три казачьих полка и одна батарея (командующий генерал Абациев, который, как и Назарбеков, был армянского происхождения). Левая колонна: две Армянские дружины и две дружины ополчения, один казачий полк при одной батарее.

(обратно)

227

Назарбеков перебросил из Муша 8-й Кавказский стрелковый полк, 2 Лабинские сотни и батарею. Казачий полк, 2 Армянские дружины и 2 дружины ополчения и батарея пришли из Вана.

(обратно)

228

В декабре 1915 г. командование войсками в Ираке принял маршал фон дер Гольц.

(обратно)

229

Адмирал Эберхард выделил в распоряжение Ляхова линейный корабль «Ростислав» (четыре 10-дюймовых и восемь 6-дюймовых орудий), а также канонерские лодки «Кубанец» и «Донец» (каждая вооружена двумя 6-дюймовыми, одним 120-мм и несколькими орудиями меньшего калибра). В состав этой эскадры входили также четыре эсминца и два вооруженных парохода. «Донец» был потоплен в порту Одессы во время турецкой морской атаки, которая предшествовала турецкой интервенции. Потом эта канонерка была поднята со дна моря и восстановлена.

(обратно)

230

Когда Ляхов достиг Ризе, в его распоряжении находилось 8 батальонов 19-го Туркестанского полка, 2 пластунских батальона, новый 5-й полк пограничников, 8 дружин, 2 сотни казаков, саперный батальон и 16 орудий. Его потери составили менее 300 человек убитыми и ранеными. Если сравнить действия Ляхова с неудачными, унесшими многие жизни операциями под Батумом в 1877–1878 гг., когда русский флот не имел превосходства на море, то его победы, несомненно, можно назвать примером того, какое огромное значение имели проведенные совместно с флотом операции на этом диком и неприступном побережье.

(обратно)

231

Кавказская кавалерийская дивизия, 2 пограничных полка (4 батальона) и 2 казачьих полка. Два других казачьих полка располагались в Бурунжирде и Кашане, а еще два вместе с ополчением – в Казвине и вблизи Тегерана.

(обратно)

232

Вехип-паша (1877–1940) закончил свою полную приключений карьеру в качестве начальника штаба у Рас Деста на Огаденском фронте во время Итало-эфиопской войны 1935–1936 гг.

(обратно)

233

1, 5, 7 и 8-я дивизии 2-й армии уже формировались, а 11, 12, 14, 48, 49 и 53-я были уже приписаны к ней. 1, 8, 11, 12 и 14-я увенчали себя славой в боях под Галлиполи. Иззет-паша как командующий армейской группой был старше по званию, чем Вехип, который командовал 3-й армией. Маршала Ахмета Иззет-пашу (1864–1937) не следует путать с генералом Хасаном Иззет-пашой, которого Энвер снял с поста командующего 3-й армией под Сарыкамышем. Македонец по национальности, подобно многим туркам, сыгравшим ведущую роль в первой четверти века, Ахмет Иззет сделал выдающуюся военно-административную карьеру, стараясь при этом держаться подальше от триумвирата младотурок. Помянковский отзывался о нем как о способном и разумном человеке. Позже этот маршал стал турецким военным представителем на переговорах в Брест-Литовске и Бухаресте, а в конце войны ему поручили возглавить правительство, которое подписало перемирие в Мудросе.

(обратно)

234

Три или четыре дивизии, которые должны были нанести «решающий удар», планировалось перебросить по железной дороге в Анкару, а 11 дивизий (в придачу к тем 3, что уже находились на пути в Ирак) – в район Тавра, на конечную станцию Улу-Кишла. Обе железные дороги были одноколейными; их максимальная пропускная способность теоретически составляла 12 поездов в день по каждому маршруту, фактически же по ней проходило не более 8 поездов в день. Через месяц только две из четырех дивизий перебросили из Хайдар-Паши в Анкару. Отсюда они целый месяц шли маршем (750 км) в Эрзинджан. Для сосредоточения четырех новых дивизий на фронте 3-й армии потребовалось фактически 3 месяца; оно не могло быть завершено раньше второй половины июня. Пополнения для уже существовавших дивизий 3-й армии тоже перебрасывались по железной дороге в Анкару.

(обратно)

235

Шоссе, соединявшее Трапезунд с Эрзерумом (через Ардасу, Гюмюшане, Байбурт и Аш-Кале), много лет находилось в отличном состоянии и в мирное время являлось главным путем сообщения в восточной части Малой Азии. В Гекке, расположенном юго-восточнее Гюмюшане, от Трапезундского шоссе уходит дорога к Эрзинджану.

(обратно)

236

После взятия Эрзерума Юденича наградили крестом Св. Георгия II степени.

(обратно)

237

Так была создана 5-я Кавказская стрелковая дивизия, которая в мае была отправлена в район Эрзерума, где показала себя почти такой же боеспособной, как и 3-я и 4-я. Две бригады ополчения, которые принимали участие в зимних битвах, просто переименовали в 1-ю и 2-ю Закавказские стрелковые бригады и включили в состав 6-й Кавказской стрелковой дивизии. Из гарнизонных войск Карса сформировали 1-й и 2-й Карские пехотные полки, а Армянская дружина была преобразована в 6 армянских стрелковых батальонов. Был также сформирован Грузинский стрелковый полк, имевший 4 батальона.

Создание артиллерийских частей оказалось делом более сложным. 5-й Кавказской стрелковой дивизии выделили только 1 дивизион из 18 горных орудий. Прибытие 4,8-дюймовых гаубиц из России позволило сформировать 2 дивизиона (по 12 орудий), которые были переданы IV и V Кавказским армейским корпусам.

(обратно)

238

Полки, взятые из 2-й Кавказской стрелковой дивизии, и вся 66-я пехотная дивизия вернулись в IV армейский корпус, численность которого теперь снова стала близка к штатной. 4-я Кавказская стрелковая дивизия была передана I Кавказскому армейскому корпусу, а новая 5-я стрелковая дивизия заменила ее в общем резерве. В мае, во время переходного периода кубанские батальоны 4-й пластунской бригады были отозваны из Ван-Азербайджанского района.

(обратно)

239

Для строительства железных дорог из Маньчжурии на Кавказ перебросили 5 специальных железнодорожных батальонов.

(обратно)

240

В начале войны существовал лишь один автотранспортный отряд. К лету 1916 г. их было уже пять: два – в районе Эрзерума и по одному – в Трапезунде, около Муша и в Персии.

(обратно)

241

Недавно усиленный новым линкором «Императрица Мария» и ожидавший прибытия линкора «Екатерина II».

(обратно)

242

Морской штаб в Севастополе был очень недоволен распылением подчиненных ему средств и считал тактическую поддержку войск на побережье пустой тратой времени, поскольку на нее уходили недели и даже целые месяцы. При этом он не возражал против участия флота в какой-нибудь решающей совместной операции.

(обратно)

243

Скорее всего, эти слухи были намеренно преувеличены. Кроме нескольких береговых батарей, фортификаций в Трапезунде не было. Подкрепления из Стамбула подходили очень медленно: авангард V корпуса (10-я дивизия) концентрировался в районе Гюмюшане – Байбурт, а на угрожаемый участок побережья прибыли лишь несколько батальонов. Одна немецкая субмарина (U33) курсировала вдоль берегов Лазистана, но она ограничилась потоплением 30 марта французского парохода «Португалия». 6 апреля ее обнаружил и протаранил эсминец «Строгий» (к счастью для русских, это случилось еще до начала десантной операции). Поврежденная подлодка сразу же ушла в Босфор. Других подводных кораблей в этом районе не было, но русские об этом не знали.

(обратно)

244

19-й Туркестанский полк, 1 пограничный полк и 1 пластунский батальон.

(обратно)

245

Один из этих крейсеров представлял собой бывший турецкий «Меджидийе», который подорвался на мине около Одессы, но был спасен русскими и введен в строй под названием «Прут».

(обратно)

246

2 линейных корабля, 2 крейсера и 6 эсминцев.

(обратно)

247

В составе броненосца «Ростислав» и «Пантелеймон» (бывший «Потемкин») и 4 эсминцев.

(обратно)

248

Правый (морской) фланг: 2-я пластунская бригада, 5-й полк пограничников, 1 батальон батумских добровольцев. Левый фланг: 19-й Туркестанский полк с 2 батальонами пластунов; 1-я пластунская бригада (без двух батальонов).

(обратно)

249

Аналогичным образом, битвы в Карпатах в первые месяцы войны так сильно потрясли австро-венгерскую армию, что она так и не смогла больше восстановить свои силы.

(обратно)

250

35, 38, 45, 51 и 52-я дивизии: последние две прибыли с Кавказского фронта после Алашкертской операции.

(обратно)

251

Бои шли под Саадом (7 января), Вади (13–14 января) и Ханой (21 января), а также Дуджайлом (9 марта) и Фаллахийей (5–9 апреля).

(обратно)

252

Экспедиционные силы Баратова напрямую подчинялись наместнику, а не штабу Кавказской армии, которой командовал Юденич.

(обратно)

253

У Баратова было 100 телег, 300 четырехконных повозок, 1 тыс. верблюдов, 4 тыс. мулов и 13 тыс. ишаков.

(обратно)

254

В тех местах, где пастбища очень скудные, это составляет лишь половину порции, которая необходима для поддержания в рабочем состоянии мулов, и менее трети – для лошадей.

(обратно)

255

Баратов имел в своем распоряжении 2-й и 4-й пограничные полки (по 2 батальона в каждом); Кавказскую кавалерийскую дивизию (3 драгунских и 1 казачий полк); 1-ю Кавказскую казачью дивизию (4 полка); 2 Кубанских казачьих полка; 2 дружины ополчения, 16 орудий на конной тяге, 12 горных орудий и две гаубицы (и 4 старых орудия в распоряжении дружин).

(обратно)

256

Действия у Бейт-Иса (16–18 апреля) и Саннайлта (20 апреля).

(обратно)

257

В 200 км по дороге из Керманшаха ив 130 км – от Багдада.

(обратно)

258

Энвер имел в своем распоряжении 5, 51, 52, 2, 45 и 6-ю пехотные дивизии; 35-я и 38-я практически прекратили существование после жестоких битв с британцами.

(обратно)

259

XVII армейский корпус: 45, 51 и 52-я пехотные дивизии; XIII армейский корпус: 2-я и 6-я пехотные дивизии и кавалерийская бригада.

(обратно)

260

Не путать с Ихсан-пашой, который командовал IX армейским корпусом под Сарыкамышем.

(обратно)

261

Здесь произошла последняя битва в кампании Паскевича 1829 г.

(обратно)

262

Транспорты шли в 2 эшелона: 127-я дивизия вышла из порта 16 мая (15 тыс. солдат, 4 тыс. лошадей, 18 орудий и 150 колесных экипажей); 123-я дивизия – 30 мая (16 тыс. солдат, 4 тыс. лошадей, 18 орудий и 1,5 тыс. экипажей). Обе дивизии были приняты на борт в Мариуполе на Азовском море, в то время как военные корабли охраняли Керченский пролив.

Каждый эшелон состоял из 26 транспортов; его сопровождали корабли военного флота. Один линейный корабль был выделен для наблюдения за входом в Босфор. Для погрузки войск использовались эльпидифоры, баржи и лодки. Высадка была организована в бухте Ковата, к востоку от Трапезунда. Операция прошла без осложнений, поскольку в море в это время не было кораблей противника. «Гёбен» стоял до конца мая в ремонте, а «Бреслау» выходил в море только с 30 мая по 2 июня. Из двух немецких подводных лодок, действовавших в водах Черного моря, одна была повреждена эсминцем «Строгий», а другая шла из Средиземного моря и появилась на траверзе Трапезунда только 4 июня, когда высадка русских войск уже завершилась. Попытка атаковать их провалилась. 127-я дивизия была на берегу уже 21 мая; а 123-я – 3 июня.

(обратно)

263

1-я и 2-я пластунские бригады, 123-я и 127-я пехотные дивизии; береговой отряд (10 батальонов); всего 40 тыс. пехоты и 100 орудий.

(обратно)

264

Прибавьте еще 4 пластунских батальона (3-я пластунская бригада) и Сибирскую казачью бригаду. Всего 30 тыс. пехоты, 2 тыс. кавалерии, 74 орудия.

(обратно)

265

39-я пехотная дивизия; Донская пешая бригада; 1-я и 2-я Закавказские стрелковые бригады (бывшие ополченцы); 5-я Кавказская казачья дивизия. Всего 30 тыс. пехоты, 3 тыс. кавалерии и 96 орудий.

(обратно)

266

4-я Кавказская стрелковая дивизия; 5-я Кавказская стрелковая дивизия (новая), 1-й и 2-й Карские полки (из войск Карской крепости), 4-я пластунская бригада (отозванная из Азербайджана): 40 тыс. пехоты, 36 орудий.

(обратно)

267

2-я Кавказская стрелковая дивизия, 261, 262, 263, 264-й полки 66-й пехотной дивизии, 3 армянских стрелковых батальона, 6 казачьих и один конный пограничный полк. Всего 30 тыс. пехоты, 5 тыс. кавалерии, 64 орудия.

(обратно)

268

3-й пограничный полк, Грузинский стрелковый полк, один армянский стрелковый батальон, 12 орудий ополчения, 2-я и 3-я Забайкальские казачьи бригады, 4-я Кавказская казачья дивизия. Всего 10 тыс. пехоты, 6 тыс. кавалерии, 30 орудий.

(обратно)

269

В мае 1, 5 и 8-я турецкие пехотные и 3-я кавалерийская дивизии находились в этом районе, а 4-я пехотная дивизия была еще в Мосуле. Общая численность турецких солдат в этой местности (исключая 4-ю пехотную дивизию) составляла около 40 тыс. пехотинцев (включая нерегулярные формирования), 11 тыс. кавалерии, 100 орудий.

(обратно)

270

Штаб Кавказской армии был более или менее точно информирован о перевозке турецких войск по Багдадской железной дороге благодаря своим агентам в Одессе и отделу разведки в императорской Ставке. Но наиболее полная информация, как утверждают русские источники, поступала от британских офицеров в Ираке.

(обратно)

271

Впоследствии допрошенный британцами, он представил подробный (и интересный) доклад о кампании в Галлиполи. Позже, во время Гражданской войны, этот человек служил у белых и, пережив множество приключений на Дальнем Востоке, поселился в Ираке, где прожил до 1944 г. Он написал увлекательную книгу мемуаров на арабском языке.

(обратно)

272

Во время боя в Зазаларской долине турецкие пехота и кавалерия понесли очень серьезные потери; с русской же стороны один только Бакинский полк потерял более тысячи офицеров и солдат.

(обратно)

273

5, 8, 7, 12, 1 и 49-ю дивизии.

(обратно)

274

4 батальона 4-й пластунской бригады и 2-я Закавказская бригада; пластуны составляли 4 кубанских батальона; два терских батальона оставили Чернозубову.

(обратно)

275

Коп-Ханлар – «гостиницы или постоялые дворы (ханлар) на перевале Коп».

(обратно)

276

Их было от 22 до 23 тыс. против 15 тыс. турок.

(обратно)

277

Это были батальоны 39-й дивизии и Донской бригады и армянский батальон.

(обратно)

278

Перевал Зигана располагается на седловине, соединяющей Аладжийский массив с массивом Колат-Даг. Оба этих массива представляют собой мощный отрог Понтийских Альп, который тянется на северо-запад к морю. Второй важный перевал на дороге из Трапезунда в Эрзерум, Вавук (973 м), представляет собой седловину, соединяющую Хорлар-Даг с главным Понтийским хребтом. По нему проходит водораздел между бассейнами Харсита и левых притоков Чороха.

(обратно)

279

Люди жили в Эрзинджане уже во времена Урарту (первая четверть l-ro тысячелетия до н. э.). Старый турецкий город со своими средневековыми турецкими и армянскими памятниками был почти полностью разрушен землетрясением 1939 г. Новый Эрзинджан, построенный в 40-х гг., стал очень важной турецкой военно-воздушной базой.

(обратно)

280

На этом направлении русские дошли до узкой долины Рефахие, которая доходит до Сушехира, стоящего над долиной среднего течения Келкита. Изолированная на 4–5 месяцев от остального мира снежными заносами, Рефахие и сегодня остается самым убогим городом в Анатолии, жители которого живут в нищете. Зимой 1916/17 г. здесь стоял эскадрон казаков.

(обратно)

281

12 дивизий V, IX, X и XI корпусов плюс 36-я и 37-я дивизии и только что созданная 53-я дивизия, которая первоначально предназначалась для 2-й армии.

(обратно)

282

Юденич также забрал с главного фронта и отправил в сторону Огнота 5-ю Кавказскую стрелковую дивизию, находившуюся до этого в генеральном резерве.

(обратно)

283

Появление названий Восточный и Западный Евфрат объясняется тем фактом, что Восточный Евфрат, или Мурат-Су, берет свое начало в горах Агры-Дат, восточнее истока «Западного» Евфрата, или Кара-Су, который стекает с гор, располагающихся северо-северо-восточнее Эрзерума. Араке, третья великая река Армении, начинается в горах Бингёл-Даг, которые находятся посредине между руслами Евфрата.

(обратно)

284

Так продолжалось на протяжении всей человеческой истории, и кланы зазов в Дерсиме представляют собой, вероятно, самый древний этнический элемент в Малой Азии.

(обратно)

285

Концентрация 2-й армии продвигалась очень медленно. В июле сюда прибыли 11-я дивизия II корпуса, а также 47-я и 48-я дивизии IV корпуса. Частями 53-й дивизии пополняли ослабленные в боях подразделения 3-й армии.

(обратно)

286

Муш-Битлисская группа: 3 дивизии (5, 8, 7-я) и вспомогательные части. Огнотская группа: 4 дивизии (1, 49, 12 и 11-я). Группа Киги: 4 дивизии (47, 48, 14 и 3-я кавалерийская).

(обратно)

287

Четвертый полк этой дивизии остался удерживать Куртик-дагскую позицию, а два полка 2-й Кавказской стрелковой дивизии находились в резерве корпуса в Гюмгюме.

(обратно)

288

К северу от Башана, на Татванской дороге, сохранились руины средневекового хана, где когда-то провел ночь знаменитый турецкий путешественник Эвлил Челеби. Узкое пространство между Нимруд-Дагом и горами Хакрес, по которому проходит дорога в долину Муша, печально знаменито своими свирепыми зимними буранами, которые налетают с озера Ван.

(обратно)

289

Летом 1945 г. на склоне горы южнее Муша была еще видна одна из этих гаубиц.

(обратно)

290

Потери 4-й Кавказской стрелковой дивизии составили 25 %.

(обратно)

291

В его полках на каждый батальон приходилось всего 400–500 боеспособных бойцов.

(обратно)

292

Это были: 7-я дивизия XVI корпуса, 49-я – III корпуса и 47-я – IV корпуса.

(обратно)

293

4 дивизии V и X корпусов Вехипа сумели бы сдержать V Кавказский и II Туркестанский корпуса русских в Понтийских Альпах.

(обратно)

294

Французы не запланировали мощной артиллерийской подготовки перед началом наступления, что признают все исследователи, и не учли, что на том участке фронта, где готовилась атака, немцы усилили свои войска, а турки (несмотря на уроки Сарыкамыша) проигнорировали исключительно сложный характер рельефа в районе Киги.

(обратно)

295

Перед тем как прибыть в Каср-и-Ширин, Баратов в апреле послал капитана Ганалея с сотней кубанских казаков (из 1-го Уманского полка) в район Зорбатии. Он велел им пересечь Загрос и разведать этот район с целью установления контакта с британцами в Али-Гхарби на реке Тигр. Во время этого похода погибло всего лишь несколько человек. Ганалей обнаружил, что Лурс настроен к русским благожелательно, но очень осторожен и желает остаться нейтральным. При таких обстоятельствах установление контакта с британцами стало не более чем жестом. Когда Ганалей вернулся, снова перейдя через Загрос, он обнаружил, что командующий уже отступает в Керманшах.

(обратно)

296

Баратов снова командовал 1-м Кавказским кавалерийским корпусом; от названия «экспедиционные силы» отказались.

(обратно)

297

Сэр Перси Сайкс, командуя смешанными британско-индийскими войсками, а также местными жителями, призванными в армию, занял в июне Кирман, в августе – Йезд, в сентябре – Исфахан и в октябре – Шираз. «Так, к концу 1916 г. фланги Месопотамских экспедиционных сил в Персии и Арабии не являлись уже больше источником беспокойства» (Уилсон. Верные, т. I).

(обратно)

298

I Кавказский корпус: 9, 10 и 36-я Кавказские дивизии; II Кавказский корпус: 5, 11 и 37-я дивизии.

(обратно)

299

Стоит вспомнить о том, что за 90 лет до этого отношения Паскевича с мусульманским населением на оккупированных русскими территориях были отличными. Во время Первой мировой войны усовершенствовалось не только военное дело, но и методы массового уничтожения людей.

(обратно)

300

XVI корпус (5-я и 8-я дивизии); II корпус (1-я и 47-я дивизии) и IV корпус (11-я и 12-я дивизии). 7, 48 и 49-я дивизии прекратили свое существование. 14-я пехотная и 3-я кавалерийская дивизии были переброшены в Ирак.

(обратно)

301

Огромное число солдат умерло голодной смертью; и без того скудный рацион ашкеров был уменьшен на две трети. В армии свирепствовал тиф. Половина артиллерийских лошадей погибла от голода.

(обратно)

302

Зимнее расположение Кавказской армии было таким:

От побережья до Пир-Ахметского перекрестка дорог: V Кавказский корпус (без 1-й пластунской бригады, находившейся в составе генерального резерва).

Район Пир-Ахмета, Келкита и Эрзинджанской равнины: II Туркестанский корпус с 3-й пластунской бригадой (без двух Туркестанских полков, находившихся в генеральном резерве).

Район Эрзинджанской равнины, Багир-Паша-Дага и Шайтан-Дага: I Кавказский корпус (с 6-й Кавказской стрелковой дивизией и 4-й пластунской бригадой, удерживавшими горные хребты).

Район Шайтан-Дага, Огнот-Чая и перевала Боглан: IV Кавказский корпус (только что созданный; им командовал генерал Абациев. Этот корпус состоял из 4-й и 5-й Кавказских стрелковых дивизий и 2-й пластунской бригады).

Район перевала Боглан, Муша и Битлиса: IV Кавказский корпус.

(обратно)

303

Его сменила 5-я Кавказская стрелковая дивизия.

(обратно)

304

1-й Карский полк остался в гарнизоне города Трапезунд.

(обратно)

305

Семен Буденный в это время служил сержантом в полку северских драгун.

(обратно)

306

45-я и 4-я дивизии были распущены, а оставшиеся от них части включены в другие.

(обратно)

307

Согласованный план русских действий был таким:

а) Радац с пограничной бригадой и четырьмя полками драгун и казаков должен был форсировать реку Дияла, а Бичераков с партизанами – поддерживать связь с британцами на русском левом фланге; генерал Мелисант с двумя батальонами туркестанских стрелков и смешанной дивизией драгун и казаков должен был выступить из Синны на Сулайманию;

в) поддерживая связь с Мелисантом, один пограничный полк и одна бригада забайкальских казаков из VII корпуса начали бы наступление через Бане на Сулайманию;

г) бригада 4-й Кавказской казачьей дивизии и четыре армянских батальона должны были идти из Суй-Булака через перевалы Райят и Келишин в направлении Рувандиза.

(обратно)

308

Великий князь Николай после Февральской революции оставил посты наместника и главнокомандующего войсками на Кавказе. На этом посту его сменил Юденич.

(обратно)

309

В некоторых турецких дивизиях осталось всего 5 тыс.

(обратно)

310

Осенью 1917 г. в Севастопольской бухте при загадочных обстоятельствах взорвался и затонул линкор «Императрица Мария» (позже комиссия пришла к выводу, что это была диверсия. Отчет комиссии приводится в книге А.Н. Крылова «Мои воспоминания». Л.: Судостроение, 1984. (Примеч. пер.) Тем не менее линкор «Императрица Екатерина II» был достаточно силен, чтобы дать отпор «Гёбену», а строительство нового корабля, «Александр III», подходило к концу. Более того, Черноморский флот имел 6 старых броненосцев, которые могли оказать мощную поддержку совместной сухопутной и морской операции. Флот пополнялся новыми эсминцами. Командующий флотом адмирал Колчак умелой постановкой минных полей полностью заблокировал выход из Босфора в Черное море, обезопасив русский флот при проведении любых операций у северного побережья Малой Азии.

(обратно)

311

В качестве подкреплений для пограничной бригады грузинских и армянских батальонов Чернозубова можно было использовать две полностью укомплектованные пластунские бригады: 4-ю – в долине Эндреса и 3-ю – в западном секторе Кавказского фронта. 12 этих превосходных пластунских батальонов вместе с 8 пограничными батальонами и 4 батальонами ополчения, а также полностью укомплектованной казачьей дивизией вполне хватило бы для захвата Рувандиза.

(обратно)

312

IV корпус Кавказской армии (66-я пехотная дивизия, 2-я Кавказская стрелковая дивизия, 4-я Кавказская казачья дивизия) и VI корпус той же армии (4-я и 5-я Кавказские стрелковые дивизии, усиленные 1-й и 2-й пластунскими бригадами, а также бригадой сибирских казаков – из генерального резерва). В состав артиллерии входили 54 горных орудия и 28 4,8-мм гаубиц.

(обратно)

313

По прямой от Палу до Диярбакыра всего 95 км. Между Дарахини и Личе – 30 или 40 км горной страны со сложным рельефом, однако перевал располагается всего лишь на высоте 1363 м. В долине между Личе и Диярбакыром проходят удобные тропы.

(обратно)

314

5-я и 8-я дивизии и некоторое число нерегулярных войск.

(обратно)

315

Мне могут возразить, что для такого крупномасштабного наступления русские линии коммуникаций были непригодны. Однако для трех северных корпусов эта проблема сильно упростилась после того, как дорожная сеть Трапезунд – Гюмюшане – Келкит – Эрзерум перешла в руки армии Юденича. Захват Келкит-Шебин-Герисунского треугольника позволил бы решить проблему снабжения армии и сделал бы линии коммуникаций еще короче.

Проблема снабжения русского левого стратегического фланга в случае наступления на Мосул и Диярбакыр оказалась бы более сложной. Еще 1 июля 1916 г. был открыт новый участок железной дороги – от Джульфы до Баязета (120 км длиной), а 1 ноября – еще один, длиной 112 км. Конечным пунктом этой дороги стал Каракилисе. Если бы работы продолжались в том же темпе, то к лету 1917 г. дорогу бы довели до Малазгирта (в 120 км от Каракилисе), а потом, возможно, и до Муша (еще 97 км). В конце 1916 г. была пущена в ход ветка, идущая из Баязета через Сувалан в Арнис на берегу озера Ван (180 км). В Арнисе был построен порт, и к лету 1917 г. на озере имелась уже небольшая флотилия пароходов и барж. Все это очень сильно улучшило снабжение IV и VI Кавказских корпусов. Эти дороги и порты сооружались для обслуживания новой передовой базы в районе Гюмгюм – Муш.

В то же самое время коммуникации VI корпуса в районе озера Урмия считались совсем неплохими. От главной железнодорожной линии Джульфа – Тебриз к озерному порту в Шериф-Хане протянули ветку. Навигация на Урмии была гораздо более оживленной, чем на озере Ван. К концу 1916 г. из порта Хайдарабад (на юго-западном берегу озера Урмия) в Кала-Пассову, расположенную неподалеку от турецкой границы, на дороге в Рувандиз и Мосул, построили узкоколейную железную дорогу. Еще один порт, Гулман-Шане, обслуживал города Урмия и Ушне.

(обратно)

316

В ее состав входили: II Кавказский (5, 11 и 37-я Кавказские дивизии) и I Кавказский (9, 10 и 36-я Кавказские дивизии) корпуса, к которым следует добавить 5-ю и 12-ю пехотные дивизии 2-й армии, куда включили остатки расформированной 8-й дивизии.

(обратно)

317

1, 47 и 11-я дивизии были отправлены в другие места; 5-я стояла в Муше, а 12-я – в Палу.

(обратно)

318

После войны Антраник переселился в Калифорнию и стал там фермером.

(обратно)

319

В Эрзеруме – 1-й стрелковый полк, 1 батальон 4-го стрелкового полка, 5 батальонов эрзерумских и эрзинджанских добровольцев – всего 3 тыс. пехотинцев, 400 кавалеристов при 8 орудиях; в Хинисе – 2-й стрелковый полк, а также Хинисский и Каракилисский полки добровольцев; в Ване – 5-й стрелковый полк и 2 батальона ванских добровольцев; в Александрополе – 7-й и 8-й стрелковые полки; в Ереване – 3-й и 6-й стрелковые полки и 1 батальон 4-го полка.

(обратно)

320

Хинисский и Каракилисский добровольческие полки прибыли из Алашкертской долины.

(обратно)

321

Включая 100 современных полевых орудий и двенадцать 6-дюймовых гаубиц, 100 крепостных орудий образца 1877 г. и несколько сот более старых пушек – целый артиллерийский музей.

(обратно)

322

Татары Кавказского Азербайджана, а также различные татарские и тюркские элементы, составлявшие большинство населения в Персидском Азербайджане, разговаривали на диалектах турецкого языка, близких к османли. В то же время культура и исторические традиции обоих Азербайджанов всегда были иранскими, а не анатолийскими или османскими.

(обратно)

323

На 15 мая 1918 г. диспозиция турецких войск на Кавказе была следующей: в Батуме и Ольты стояли 37-я и 5-я Кавказские дивизии II Кавказского армейского корпуса; между Карсом и Александрополем – 36-я и 9-я Кавказские дивизии I Кавказского армейского корпуса; в районе Ардагана – 10-я дивизия I Кавказского армейского корпуса; в генеральном резерве в Карсе – 11-я дивизия II Кавказского армейского корпуса; в районе Диядина и Баязета с патрулями на перевалах Агры-Дага – 12-я дивизия IV армейского корпуса; на марше из Вана в направлении Башкале и персидской границы находилась 5-я пехотная дивизия IV армейского корпуса; 15-я дивизия в Стамбуле ожидала переброски в Батум.

(обратно)

324

Армянское командование имело более 50 полевых орудий и тысячу кавалеристов, объединенных в два полка.

(обратно)

325

После того как Карс в 1877 г. был завоеван русскими, Александрополь перестал быть крепостью и превратился в главный склад Закавказского фронта.

(обратно)

326

Усиленная четырьмя добровольческими батальонами, но ослабленная отправкой группы Дро в Баш-Абаран, а другой группы – в Ереван.

(обратно)

327

В этот раз армянская конница не сумела разгромить врага.

(обратно)

328

Где 9-я Кавказская дивизия сменила 11-ю, ушедшую в Ереван.

(обратно)

329

9-я армия включила в свой состав 5, 9, 36 и 11-ю Кавказские дивизии, а также 12-ю и 5-ю пехотные дивизии. 37-я и 10-я Кавказские дивизии, которыми командовал Эсат-паша, по-прежнему занимали район Батум – Ардаган – Карс, а 15-я дивизия, прибывшая из Румынии, считалась стратегическим резервом турецких войск на Кавказе.

(обратно)

330

Энвер ответил на это высадкой турецкого десанта в Сухуме. Грузинские чиновники были изгнаны, и был провозглашен союз Абхазии с Горской республикой на Северном Кавказе. Когда же немецкое и советское правительства выразили свой протест, Энвер заявил, что ничего не знает о высадке турок в Сухуме, и приписал все события в этом городе спонтанному выступлению абхазов.

(обратно)

331

Кайзер также принимал в Спа украинского гетмана Скоропадского и примерно в то же самое время – калмыцкого князя.

(обратно)

332

Дикая дивизия пополнялась в основном за счет мусульман Дагестана и Азербайджана, которые прославились своей необыкновенной храбростью в многочисленных сражениях на русском Западном фронте.

(обратно)

333

В переводе с английского Данстерфорс – «силы Данстера».

(обратно)

334

Джангалы были вооружены немецким оружием; ими командовал немецкий майор.

(обратно)

335

В Нухе и Шуше были большие армянские общины.

(обратно)

336

Главная дорога из Шемахи в Алазанскую долину проходит севернее Куры через Нухскую и Закатальскую развилки около селения Ханапат, южнее Шуши в Карабахе и юго-западнее Ганьи.

(обратно)

337

Шемаха была занята азерским ополчением.

(обратно)

338

37-я Кавказская дивизия была отправлена в качестве подкрепления в Палестину – через Батум и Стамбул; ее сменила 15-я пехотная дивизия (только что прибывшая из Румынии). 9-я и 11-я Кавказские дивизии остались удерживать регион Ардаган – Карс – Александрополь– Каракилисе.

(обратно)

339

Эти батальоны были укомплектованы уроженцами Северного Стаффорда, Уорика и Вустера.

(обратно)

340

Эти люди входили в состав отряда бакинских армян (тысяча человек), которые 4 августа присоединились к Бичеракову; 500 человек вернулись из Дербента по морю.

(обратно)

341

По решению Верховного совета в Версале, в августе 1919 г. британские войска были выведены из Баку и всех городов Закавказья, за исключением Батума. 9 июля 1920 г. этот город официально передали Грузии, а оккупировавшие его британские и французские части ушли из него.

(обратно)

342

6 мая поляки взяли Киев, а 7 мая в Москве был подписан советско-грузинский договор; Первую Конную армию Буденного перебросили с Кавказа на Польский фронт для организации контрнаступления.

(обратно)

343

По-грузински «Ахара», а по-турецки – «Акаристан».

(обратно)

344

Ясно, что восстановленные границы 1877 г. с изменениями, отличавшимися от тех, что были оговорены в договоре о Брестском мире, основываются не на статьях этого мира, а на двух более поздних договорах – Московском и Карском. Не следует также считать, что русские заключили оба этих договора (1921) под давлением обстоятельств. За день до подписания Карского мирного договора был заключен предварительный мирный договор с Польшей, положивший конец советско-польской войне. С другой стороны, турки проходили через трудную фазу греческой войны, которой суждено было продолжаться еще целый год.

(обратно)

345

Этот раздел был написан на основе многочисленных материалов, предоставленных мне Дж. Ф. Баддели.

(обратно)

346

«Аул» означает «село» в горном Дагестане; аулы часто имеют многочисленное население, им может быть даже город, представляющий собой центр торговли для обширной территории.

(обратно)

347

Верста – русская мера длины, равная 1,06 км.

(обратно)

348

Петровск, названный в честь Петра Великого, построили севернее того места, где когда-то стоял город Тарку. Картина «Петр в Тарку» приводится в «Историческом очерке кавказских войн» Потто.

(обратно)

349

Князь Нух-Бек Тарковский являлся представителем древнего рода Шамхалов из Тарку, которые за несколько веков до завоевания Дагестана русскими правили в Приморском Дагестане – от устья Сулака до района Каякента на юге.

(обратно)

350

Советы столкнулись с таким же нежеланием мусульманских крестьян принимать участие в конфискации земель в Азербайджане и Туркестане.

(обратно)

351

Так называли войска, сражавшиеся за сохранение священных законов ислама, то есть шариата.

(обратно)

352

Округом называлась административная единица в тех районах, которые находились под управлением военных (такими были казачьи области и Дагестан), в отличие от уезда (района), в местах, управляемых гражданской администрацией.

(обратно)

353

Этот район в среднем течении Анди-Кёйсу в начале XX в. посетил Дечи и Мерц-бахер; до этого ни один европейский путешественник там не был. Дечи побывал в Эчедитле (Этчиде) и описал его обитателей как самых грубых людей, которых он встретил в Дагестане. Он пишет, что в 1877 г. в этом ауле вспыхнуло восстание против русских, и селение было разрушено.

(обратно)

354

Термин «Кавказский фронт» в книге Тодорского не объясняется. Очевидно, в него входили 11-я армия из Баку и 9-я (Кубанская армия), стоявшая на Северном Кавказе.

(обратно)

355

Описание Унцукул а приводит Баддели в своей книге «Суровые склоны Кавказа». Его обитатели славились умением делать мозаику. Горцы из этого аула, как пишет Баддели, в 1911 г. приезжали на выставку в Глазго, где продавали свои работы.

(обратно)

Оглавление

Книга первая Завоевание Кавказа Россией

  Глава 1 Историческая география Кавказа

  Глава 2 Русско-турецкая война 1828–1829 гг.

  Глава 3 Усмирение русскими народов, проживавших в районе Главного Кавказского хребта. Развитие британских интересов на Кавказе в 1830–1852 гг.

Книга вторая Кавказский театр военных действий во время Крымской войны

  Глава 4 Операции на границе осенью 1853 г.

  Глава 5 Операции в Гурии и Кахетии. Сражение при Куру-Дере. Лето-осень 1854 г.

  Глава 6 Осада Карса. Операции в районе Алашкерта. Турецкое вторжение в Западную Грузию, 1855–1856 гг.

Книга третья Кавказская кампания 1877–1878 гг.

  Глава 7 Русская и турецкая армии в 1877 г. Провал русского «защитного наступления»

  Глава 8 Черноморское побережье. Батумская операция и турецкое вторжение в Абхазию

  Глава 9 Действия Тергукасова в долине Алашкерт. Два сражения в Тахире (июнь 1877 г.)

  Глава 10 Битва под Зивином. Отход Тергукасова и снятие осады Баязета

  Глава 11 Оборона Батума и диверсия в Абхазии. Второй этап войны, июнь-август 1877 г.

  Глава 12 Долина Аракса и перевалы Агры-Дага. Битва при Кизил-Тепе, август-сентябрь 1877 г.

  Глава 13 Сражения за Карс: Ягны и Аладжийские горы, октябрь 1877 г.

  Глава 14 Битва у Верблюжьей Шеи (4 ноября 1877 г.). Попытка взять Эрзерум штурмом (8–9 ноября)

  Глава 15 Штурм Карса. Военные действия в долине Чороха с ноября 1877 по январь 1878 г.

Книга четвертая Кавказские кампании Первой мировой войны, 1914–1918 гг.

  Глава 16 Закавказская граница, 1878–1914 гг. Германский фактор на Ближнем Востоке

  Глава 17 Турецкая прелюдия к Первой мировой войне

  Глава 18 Война на Кавказе, ноябрь 1914 г.

  Глава 19 Сарыкамыш: кавказское наступление Энвера, декабрь 1914 г.

  Глава 20 Оборона Сарыкамыша, 26–31 декабря 1914 г.

  Глава 21 Поражение Энвер-паши

  Глава 22 Последствия Сарыкамыша

  Глава 23 Фланговые операции на Кавказском фронте, январь-март 1915 г.

  Глава 24 Наступление IV Кавказского армейского корпуса и контрнаступление турецкой 3-й армии. Битва при Малазгирте, июль 1915 г.

  Глава 25 Вторжение Абдул-Керима в долину Алашкерт и контрманевр Юденича, август 1915 г.

  Глава 26 Временное затишье на Кавказском фронте: новые планы Юденича, сентябрь-декабрь 1915 г.

  Глава 27 Битва за Кёпрюкёй, 10–19 января 1916 г.

  Глава 28 Перед штурмом Эрзерума, с 20 января по 10 февраля 1916 г.

  Глава 29 Штурм Эрзерума, 11–15 февраля 1916 г.

  Глава 30 Последствия падения Эрзерума. Операции на стратегических флангах в конце марта 1916 г.

  Глава 31 Баратов в Персии с декабря 1915 по март 1916 г.

  Глава 32 Кавказский фронт в апреле 1916 г. Трапезундская операция

  Глава 33 Англо-русское стратегическое сотрудничество. Наступление Баратова на Каср-э-Ширин, апрель-май 1916 г.

  Глава 34 Кавказский фронт в июне 1916 г. Неудавшееся наступление Вехип-паши

  Глава 35 Битва за Байбурт и Думанли-Даг, падение Эрзинджана, июль 1916 г.

  Глава 36 Война в горах. Бингёл и Дерсим, июнь-июль 1916 г.

  Глава 37 Наступление 2-й турецкой армии, август-сентябрь 1916 г.

  Глава 38 Второе турецкое вторжение в Персию, июнь-август 1916 г.

  Глава 39 Зима 1916/17 г.

  Глава 40 Неудачная попытка организации англо-русских совместных действий, январь-май 1917 г.

  Глава 41 Турецкое вторжение в Закавказье в 1918 г.

Эпилог Правительство Юго-Западного Кавказа и мятеж в Дагестане

  1. Правительство Юго-Западного Кавказа

  2. Восстание в Дагестане (1917–1921)[345]

Приложение

  Книга первая, глава 2

  Книга первая, глава III

  Книга третья

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно