Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Правильное питание Эзотерика

Предисловие

Благодаря своим экстраординарным культурным традициям Центральная Азия представляет особый интерес для сведущих людей. В течение нескольких веков до XX столетия Центральная Азия считалась ведущей цивилизацией, оплотом ислама, важным звеном торговых путей. Географическое положение этого региона обусловливает его огромную значимость для связей Запада и Востока. Речь идет об отношениях между Россией, Китайской Народной Республикой (КНР) и Южной Азией. Тем не менее он по-прежнему разделен политически на три основных сегмента – Восточный (Китайский) Туркестан, Западный – бывший Российский (включая Казахстан) и Афганистан.

Исследование ситуации в Западном Туркестане^[1] – секторе с самым большим населением Центральной Азии – после длительного доминирования России отвечает на нижеследующие важные вопросы:

1. До какой степени и насколько прочно изменило жизнь народов этого региона иноземное присутствие и влияние?

2. Насколько его народы лишились или изменили свое чувство региональной идентичности?

3. Почему имеет значение вопрос сохранения или утраты этим регионом своего особого характера?

В поисках ответов в книге анализируются изменения в некоторых видах искусств, культуре, демографии, экономике, истории, языке, политике и сопутствующих областях. Проводится различие между естественным и вынужденным развитием, выявляется чувство общности, несмотря на огромную разнородность человеческих ресурсов и разнообразные политические влияния в течение продолжительного времени.

Такой подход делает упор скорее на схожесть, все еще очевидную, чем на различия, а также на перспективы данного региона. В этом смысле книга послужит для читателей содержательным источником полезной информации.

Проблемы Средней Азии сейчас, как никогда раньше, настойчиво пробиваются на страницы мировой печати.

В ответ на возросший интерес к ее культурным и политическим событиям колледжи и университеты Европы, Северной Америки и некоторых стран Ближнего Востока добавили к своей деятельности соответствующие программы и курсы лекций. Возникла большая потребность в серьезных образовательных материалах. Хочется надеяться, что данная работа окажется востребованной.

Доброжелательность и ценные идеи Валери Милхолланд из издательства «Дьюк юниверсити пресс» заслуживают особой благодарности в связи с реализацией данного издательского проекта. Хочу особенно поблагодарить Роберта Аустерлица, Артура Боннера, Кассандру Кавено, Хильду Айцен, Лесли Кауфман, Роберта А. Льюиса, Марту Мерилл, Мунаввара Олгуна, Элеонору Омерову, Питера Синнотта, Шахрбану Таджбахш, Малихе Тирелл, Элизабет Фалькенир и Ибрагима Юкселя за их любезные советы и предоставление важных источников. Необходимо отметить, что ряд ученых Каракалпакии, Казахстана, Киргизии, Таджикистана, Туркменистана и Узбекистана внесли свои чрезвычайно ценные замечания. Хочу сказать спасибо им и другим коллегам.

Кроме того, я признателен замечательным сотрудникам справочного отдела библиотеки Колумбийского университета, особенно Вальтеру Барнарду, Элизабет Бреннан, Майклу Штоллеру, Роберту Скотту и Саре X. Сперджин; сотрудникам славянского отдела Публичной библиотеки Нью-Йорка Роберту Дэвису и начальнику отдела Эдварду Касинецу, а также коллегам из ближневосточной секции Библиотеки Конгресса Ибрагиму Пурхади, Кристоферу Мерфи и начальнику секции Джорджу Атийе.

Выражаю свою искреннюю признательность Ричарду Буллиту, Барнету Рубину и четырем успешным выпускникам Колумбийского университета, а также сотрудникам Института Мира США.

И, конечно, я благодарен жене, Жанет Ловетт Аллворт, за многие полезные советы и поддержку в работе.

Эдвард Аллворт

Часть первая
Борьба двух цивилизаций

Глава 1
Столкновение

Когда русские войска штурмовали на рассвете 15 июня 1865 года мусульманский Ташкент, капеллан А. И. Малов из 4-го Оренбургского линейного батальона ворвался первым через Камаланские ворота. Русский православный священник, получивший от командования Георгиевский крест за отвагу, возглавил передовую штурмовую колонну с криками «Ура!» и, держа перед собой церковный крест, взывал к атакующим солдатам во имя христианства. Падение Ташкента, первого крупного города в Средней Азии, захваченного царскими солдатами, ознаменовало новый, междоусобный период в отношениях с Россией и послужило предзнаменованием неминуемого конца недавнего независимого религиозного, экономического, военного, культурного и дипломатического взаимодействия, начавшегося тысячу лет назад.

Бой у ворот Ташкента отнюдь не являлся первым духовным контактом между Средней Азией и Россией, ибо религия, очевидно, способствовала официальным отношениям, связывающим стороны. Предположительно в 986 году киевские князья зондировали почву для своего обращения в ислам в Хорезме; шах выразил предварительно свое удовлетворение желанием русских принять ислам, одарил их богатыми подарками и послал одного из своих имамов обучить их исламским установлениям. Эти русские, свидетельствовали без иронии мусульманские историки, стали мусульманами благодаря «желанию обрести право вести войну за веру». Однако князь Владимир, согласно древнеславянской версии этой истории, отверг в 986 году учение мусульманских проповедников, заявив, что обрезание и неупотребление свинины и вина ему неугодно. Если, как соглашаются исламские и русские предания, посланцы из Азии и имели шанс распространить ислам, то они не смогли обратить русских в свою веру на данном решающем историческом этапе и таким образом упустили колоссальную возможность использования религии для привязки этой крупнейшей славянской народности к Востоку вместо Запада.

Хотя вопросы веры всегда окрашивали отношения между русскими христианами и мусульманами Средней Азии, по крайней мере до падения Ташкента религия никогда не являлась первоочередной проблемой в отношениях между сторонами, никогда не предпринимались «крестовые походы» с единственной целью обратить в иную веру население, проживавшее на конкурирующей территории. Это обусловливалось, видимо, тем, что после принятия Россией христианства Средняя Азия доминировала в ней лишь в качестве придатка монгольских властей в третьей четверти XIII столетия, а монголы в то время не желали распространения ислама в России. Вскоре после того, как крах Золотой Орды в XV веке позволил царям раздвинуть границы своей территории в направлении Сибири, Россия начала продвижение в сторону недавно образовавшегося ханства, союзного Бухаре. Хотя русских привела туда не антипатия к мусульманам, это преднамеренное предприятие стало для двух сторон религиозным состязанием, так же как первой пробой политических сил, настроившей азиатское ханство против Москвы.

Бухарский хан Абдалла (правление 1557–1598) отправил в 1572 году в Сибирь религиозную миссию с целью укрепления ислама, а в 1598 году в послании своему протеже, сибирскому хану Кучуму (пр. 1563–1598), еще раз подчеркнул религиозное значение защиты Сибири от русских: «Врагами нашей веры в настоящее время являются кафиры [русские]… тебе нужно заключить мир [с местными азиатскими вождями] и подумать о том, чтобы снова изъять твои земли из рук кафиров. Если ты не понимаешь этого сейчас… то останешься бессильным перед кафирами».

Кучум и Абдалла умерли вскоре после составления этого послания, а Россия продолжила поглощение Сибири, и хотя это столкновение создало напряжение в отношениях между Бухарой и Москвой, оно не воздвигло религиозных барьеров для дальнейшего общения.

Несмотря на отдельные конфликты между «верующими» и «неверными», как называли друг друга представители обеих религиозных конфессий, религия с самого начала стала важным государственным вопросом в отношениях между Россией и Средней Азией в связи с паломничеством и заключением браков. Эти ситуации спорадически повторялись в период, когда Астраханское ханство подчинилось России в XIV столетии и далее из-за русской оккупации через три столетия. Наиболее удобные пути для паломников из Средней Азии в Мекку проходили прямо через Персию, но они блокировались враждебными мусульманами шиитского вероисповедания, и теперь для суннитов была закрыта основная альтернативная дорога через территорию татарского Астраханского ханства. Поэтому мусульманам приходилось добиваться разрешения проходить по территории, удерживавшейся Россией, чтобы совершить продолжительное путешествие через Черное море в Стамбул, а оттуда в Мекку. Дипломатическая почта в Россию из Бухары и Хивы, особенно в XVII и XVIII веках, часто содержала просьбы об обеспечении беспрепятственного прохода мусульман в их Священный город. Как правило, русские неохотно давали такое разрешение. До указа Екатерины II от 9 мая 1780 года позиция царствующего дома относительно связей между мусульманскими странами оставалась негативной: «Одним из политических правил было… блокировать связи с единоверцами, как для мусульман, проживающих в границах империи, так и для мусульман, не являющихся подданными [России], населяющими Великую Татарию, через данную территорию, с Крымом, Кубанью и Оттоманской Портой».

Отношение России к мусульманству изменилось к концу десятилетия. Императрица дала ход программе обращения в ислам казахов, используя на равнинах казанских татар в качестве миссионеров. Их деятельность была призвана ослабить влияние в регионе бухарских мулл. Несмотря на упорное сопротивление реализации этой программы со стороны казахов, такой татарский прозелитизм успешно продолжался при официальной поддержке царских властей.

Несмотря на подобный поворот во внешней политике России, который спровоцировала просьба, переданная в 1780 году бухарским правителем Абул Гази (пр. 1758–1785) через своего посланника в Санкт-Петербурге муллу Ир Назар-бека Максудова, от русских властей не поступило ответа на запросы о свободном проходе паломников через Россию. Они продолжали относиться сдержанно к каждому такому обращению. Министр иностранных дел России граф К. В. Нессельроде мог в 1842 году только потянуть время с ответом хану Коканда Шир Али (пр. 1842–1845) по аналогичному запросу. «Считаю необходимым заявить вам, что прохождение паломников может не ограничиваться подданными Коканда, но также относиться к жителям других азиатских владений. Следовательно, возникает необходимость более широкого предварительного взгляда на этот вопрос, и когда будут найдены средства удовлетворения этой петиции без ущерба существующим в России полицейским правилам, власти Коканда будут извещены… Однако из уважения к вашей личной просьбе в прошлом году было дано разрешение прохождения через территорию России Мухаммаду Шариф Ходжа Касиму Ходжа-оглы».

Другая религиозная проблема, часто поднимавшаяся в дипломатической переписке, – браки между жителями Средней Азии и российскими подданными – возникала из-за затягивавшегося пребывания в России азиатских купцов, которые обычно брали в жены татарских и башкирских женщин. Упрямство царских властей, которые запрещали азиатам забирать с собой мусульманских жен и детей в Хиву или Бухару, вызывало поток официальных петиций с просьбами разрешить этим семьям эмигрировать. Авторам петиций отказывали скорее не по религиозным соображениям, а из-за нежелания позволить людям ускользнуть из-под российского государственного контроля.

Такое положение сравнимо в некотором отношении с проблемой тех русских, которые прожили всю жизнь рабами в Бухаре и Хиве, нередко принимали ислам и женились на местных девушках. Вероотступничество – смертный грех по канонам ислама – также противоречило и канонам русского православия, обращение в которое для мусульманина было хуже, чем обращение в язычество. Для русских церковных иерархов, имевших сильное влияние в правительственных учреждениях, потеря любого русского, который стал мусульманином (обасурманился) до такой степени, что отождествлял свои интересы с мусульманской общиной, была особенно огорчительной. А усилия русских по освобождению соотечественников из рабства были очень рискованными. То, что русские вероотступники временами служили двойными агентами против русских дипломатов, пытавшихся завербовать их для разведывательной работы в Бухаре или Хиве, подтверждал посол Петра Великого Флорио Беневени. Он докладывал, что русский, обращенный в мусульманство, знавший о деятельности дипломата в Бухаре, однажды раскрыл тайного курьера Беневени к хивинским властям.

После 1800 года, видимо, ни один повод, касавшийся Средней Азии, не возбуждал общественного негодования в России больше, чем воображаемая судьба христиан под «варварским» гнетом и чувство священного долга по их освобождению. Весьма вероятно, что национальная гордость, как и благочестие, являлись для официальных лиц мотивами особого внимания к судьбе русских пленников в Хиве. Религиозный фанатизм, которого Россия всегда справедливо или несправедливо опасалась в Бухаре, древнем мусульманском религиозном центре, вспыхнул сразу после вторжения царских войск, но еще раньше он разразился в наиболее опасной форме в Кокандском ханстве, расположенном южнее Хивы и Бухары.

Жестокий хан Коканда Алим (пр. 1800–1809) после подчинения большинства соседних территорий, присоединения их к своему владению и замирения с другими азиатскими соседями определил, кто был его реальным врагом. В конце своего правления, осознав, что царская Россия является главной угрозой власти Коканда, как и независимому существованию исламской Азии, Алим-хан заявил: «У нас нет более опасных врагов на этих землях, кроме неверных русских. Теперь нам надлежит проводить кампании во имя ислама, газават, так же как джихад против этого нечестивого стада, и опоясаться боевым поясом в борьбе против них».

Следуя такому предписанию, его наследники укрепили северную границу Коканда, прежде чем русская и кокандская армии не пришли во взаимодействие. Религиозная война, провозглашенная Алим-ханом, отсрочилась почти на два десятилетия, до тех пор, пока противники не определили общие границы и пока не возросла их взаимная неприязнь.

Шагом в этом направлении стал отказ российского МИДа послу Коканда ходже Миркурбану посетить Петропавловск в 1831 году. Отказ допустить посла на территорию России вызвал негодование и призыв кушбеги Ташкента к казахам Среднего джуза и к Коканду вести войну за веру против неверных русских. К священной войне подстрекала также мусульманская Турция в связи с ее конфликтом с Россией в 1828 году и в связи с напряженностью в начале 1860 года, особенно после захвата Россией Токмака.

О джихаде снова широко возвестил полководец, мулла Алимкул, который после уведомления в 1864 году о том, что его войска окружили значительные силы русских у Ак-Булака к северо-востоку от Ташкента, отдал своим подчиненным приказ в принятой у мусульман манере: «…вступить с ними [русскими] в переговоры… Если они примут ислам и раскаются в своих действиях, то к ним следует проявить доброту и оставить целыми и невредимыми. В противном случае я сам приду… со всеми своими войсками и артиллерией и обращу их в пыль и пепел силой своего меча».

В результате столкновения был убит или ранен каждый пятый солдат, прежде чем русский отряд сумел вырваться из окружения.

Военные набеги

Таким образом, к окончанию спора между Кокандом и Россией перед захватом Ташкента раздор принял характер священной войны. Он принял форму мелких столкновений и нескольких крупных сражений, в которых, однако, религиозные соображения играли не главную роль. В самом начале, в IX веке, противоборство происходило в виде грабительских рейдов, затевавшихся с русской территории славянами или скандинавами с восточного побережья Каспийского моря. Часто на стороне русских в битвах участвовали хазары, булгары или половцы (куманы).

Аналогичным образом тюркские кочевники равнин составляли мощную силу армий хана Батыя, вторгшегося на территорию Руси между 1237 и 1240 годами. А к концу XIV века русские снова оказались вовлеченными в битвы, когда Тимур (Тамерлан) (пр. 1370–1405) и его воины сокрушили Золотую Орду с ее славянскими отрядами. Эти сражения имели место в Северном Хорезме и Южной Руси. После падения Золотой Орды и образования отдельных ханств военное противостояние Русского государства и Средней Азии хотя и продолжалось, но в меньшем объеме. Это происходило до тех пор, пока их отношения не приняли новый оборот, когда русская южная граница, сократившаяся под давлением кочевников в XI и XII веках, продвинулась далеко на юг.

Предтечей экспансии на юг стали казацкие поселения, которые подготовили почву для прямых военных действий против Средней Азии с форпостов в районе реки Яик (Урал). Из этой пограничной зоны совершались кровавые набеги. Атаман Нечай Старенский с яицкими казаками в ходе внезапного нашествия 1603 года проникли в центр Хивинского ханства, где захватили и разграбили столицу Ургенч, но затем их окружил Араб Мухаммад-хан I (пр. 1602–1621). После кровопролитного сражения казаки сумели вырваться и вернуться домой с захваченными женщинами и трофеями. Имеются сведения, что в том же веке казаки дважды подвергались истреблению, когда пытались совершить такие же набеги.

В отличие от внутреннего замирения в России в Средней Азии усилилась междоусобная борьба. В XVII и XVIII веках создалась обстановка, когда нельзя было ожидать, чтобы с территории ханств предпринимались сколько-нибудь эффективные военные вторжения на территорию России. И созидатель империи Петр I стал проявлять интерес к экспансии на юг. В результате российские власти тщательно спланировали военную экспедицию, выдававшуюся за дипломатическую миссию в Хиву.

В 1717 году русский отряд численностью 3500 человек, преодолев немалые трудности и пустыню, достиг Хивы. Он был разгромлен, а немногие оставшиеся в живых казаки попали в пожизненное рабство. Этому фатальному для русских походу под командованием Александра Бековича-Черкасского предшествовали в 1716 году попытки построить первые русские крепости на побережье залива Тюб-Караган на восточном берегу Каспийского моря, а также южнее, вблизи места, которое называется сейчас Красноводск. Разгром русских под Хивой заставил их покинуть эти форпосты, и экспансия Петра в Азию прекратилась.

Более эффективным стал русский поход во время военной кампании 1715 года под командованием полковника Ивана Бухгольца во главе отряда примерно в три тысячи человек. Он прошел вдоль реки Иртыш от Тобольска к Ямыш-озеру, где была построена крепость. Попав там в осаду калмыков под водительством Черин-Дондука, русский отряд покинул крепость, лишь 700 человек из него смогли отступить к устью реки Ом. Здесь в 1716 году потрепанный отряд основал крепость, которая позднее превратилась в город Омск. Бухгольц, как Бекович-Черкасский в Хиве, погиб во время похода.

Лишь через два года был воздвигнут форт Семипалатинск, а в 1720 году подобная крепость появилась в Усть-Каменогорске. Новая пограничная крепость Оренбург была сооружена в 1735 году на том месте, где сейчас стоит Орск в устье реки Ор. К 1743 году крепость переместилась на запад к своему нынешнему положению у слияния рек Урал и Сакмара. Троицк был основан в том же году, когда Оренбург занял свое второе место, а через десять лет был заложен Петропавловск (1752).

Теперь граница между Россией и Азией на большом протяжении была обозначена. Поворачивая на западе к древнему городу Астрахань, Яицкому городку (Уральску), основанному в 1620 году, и Гурьеву, построенному в 1645 году, эта граница напрямую сокращала старую границу, проведенную по линии Уфа – Тобольск – Сибирь, обрезав края азиатских соседей на всем пути от севера каспийского побережья к китайской границе. С этих пор, сочетая военное давление с дипломатической активностью, русские повели наступление, имевшее целью нарушить хрупкое равновесие между недостаточно хорошо скоординированными из единого центра частями оборонительной системы противника. Кочевые казахи, киргизы и туркмены формировали внешнее кольцо подвижной обороны жизненно важного ядра ханств, расположенных в середине и являвшихся прочным фундаментом, на который кочевники могли опираться или отдаляться в определенных ситуациях. Казахи и туркмены, занимавшие периметр, разделяли неприязнь к нападавшим русским с Хивой, Бухарой и Кокандом, которые во многих случаях снабжали кочевников всем необходимым, чтобы поддерживать оборонительную систему в боевом состоянии.

Цель наступления русских состояла в ликвидации и дезорганизации важных частей всей системы. Русские начали действовать в соответствии с этой необходимостью, когда их новые передовые посты оказались в постоянном соприкосновении с азиатами. В течение XVIII века русские трудились на строительстве серии укреплений по линии Яик – Оренбург – Ишим – Иртыш, которые консолидировали оборону России против нежелательных набегов казахских всадников и тем самым облегчили подготовку к своему дальнейшему продвижению. В систему этих линий вошли 46 фортов и 96 редутов.

Царские войска пережили кратковременные трудности, когда многие казахи присоединились к Емельяну Пугачеву в борьбе против царской власти в 1773–1774 годах, захватив Гурьев, Петропавловск, Троицк и осадив Оренбург. Но после этого русские войска двинулись на юг именно с этих баз. Они жестоко подавляли сопротивление казахов в первой половине XIX века и поменяли на вражду значительную часть доброй воли, которой отличались их прежние дипломатические усилия.

Примерно с 1836 по 1846 год султан Кенесары Касымов (1802–1847), некогда союзник русских, стал их наиболее ярым противником на равнинах Казахстана. В этот период у казахов накопились бесчисленные обиды против русских, и способный военный предводитель Кенесары Касымов не только возглавил сопротивление казахов, но и обличал несправедливости, которые терпел его народ от царизма. В жалобе председателю Пограничной комиссии Оренбурга в июне 1841 года Кенесары Касымов представил причины своего сопротивления таким образом: «По примеру предков наших, хана Аблая, принявшего присягу на верноподданство Великому Государю Императору, мы располагались кочевьем на Исель Нуре, уповая на Бога и не беспокоясь ни о чем, как только о спокойствии нашего народа, но вдруг грянул на нас гром следующим образом… В 1825 году… Султан Ямантай Букеев… наговорил на нас начальнику Каркаралинского приказа Ивану Семеновичу Карначеву, который, выехав с 300 русскими и 100 человеками киргизов… разбил аулы султана Саржана Касымова… и награбил бесчисленное множество скота и имущества и убил 64 человека, остальные же спаслись бегством. В 1827 году… 200 человек под начальством майора Мингряву разбили аулы отрядов Алике и Чубуртпалы, убили 58 человек и разграбили бесчисленное имущество… В 1830 году… команда… убила 190 человек… В 1831 году… команда в 500 человек под начальством подполковника Алексея Максимовича… убила 450 человек и увезла дитя Саржана [Касымова]… В 1832 году… команда в 250 человек под начальством Петра Николаевича Кулакова… убила 60 человек… В 1836 году… 400 человек под начальством майора Тинтьяка… убили 250 человек… В 1837 году… 400 человек под начальством Ивана Семеновича Карпачева разграбили аликинцев, калкамановцев и туртуловцев и убили 350 человек».

Границы с Азией, 1801, 1864 гг.

Кроме этих бесчинств, Кенесары Касымов указывал в своей жалобе, что в 1838 году в ходе четырех карательных экспедиций под командованием русских или казачьих царских офицеров в составе разных отрядов общей численностью 1600 человек было разорено и разграблено несколько тысяч казахских деревень, убито 854 человека и похищено более 180. В 1840 году царские войска разграбили аулы султана Саржана, убили 70 человек, увели в плен 20 женщин и угнали 2300 лошадей, 300 верблюдов, три тысячи баранов и 100 голов рогатого скота. В том же году в ходе двух других набегов русских общей численностью 900 человек было разграблено шесть казахских становищ, убито 111 человек, захвачено 20, уведено тысячи овец, коров и верблюдов.

В то время как Кенесары Касымов и русские продолжали войну, царское командование в Оренбурге, раздраженное открытой поддержкой Хивы сопротивления казахов и забыв старый урок, преподанный казакам в XVII веке и Бековичу-Черкасскому в XVIII веке, снова разработало план похода на Хивинское ханство. Правители России выдвинули удобные предлоги для оправдания своих агрессивных действий и предприняли полномасштабное наступление в 1839–1840 годах.

Хотя последовавший разгром привычно оправдывался снежными буранами, в которые попала армия, известно, что кампания под водительством хорошо знакомого с регионом генерала В. А. Перовского была предусмотрительно запланирована на зиму, чтобы избежать чрезвычайной летней жары. Она могла достичь своей цели и исход битвы считался бы делом решенным, если бы хивинцы и их немногие туркменские и казахские союзники не воспользовались проблемами русских в транспортировке и снабжении. Они подготовили серию партизанских акций, умело проведенных летучими отрядами, которые сожгли русские корабли со снабжением из Астрахани, как и рыбацкие лодки, стоявшие у форта Ново-Александровск на Каспии, угнали овец, необходимых в качестве продовольствия, захватили царского офицера по снабжению и его караван, серьезно уменьшили количество конфискованных у казахских кочевников верблюдов, которые требовались для доставки провизии авангардным колоннам русских. Эти потери плюс ущерб, нанесенный плохой погодой, заставили русских, не одолевших и половины пути до цели, начать 1 февраля 1840 года отступление.

Под впечатлением этой неудачи Россия отправила позднее новые карательные подразделения для подавления вроде бы дружественных казахов, которые отказались содействовать походу царских войск на Хиву. Поскольку самого Кенесары соперничающие киргизы затравили и убили, Россия, которую больше не сдерживало широкомасштабное казахское сопротивление, построила новую линию укреплений посреди равнин, начиная на западе с форта Ново-Александровск, сооруженного в 1834 году на побережье Каспия и перемещенного в 1846 году в новый пункт побережья. Русские быстро соорудили крепости в Иргизе (1845), Тургае (1845), Алатау (1846), Раиме (Арал – 1847), Копале (1847).

В то время как казахи переживали тяжелые испытания, а царская армия прочертила новую линию фронта, на юге поднималась новая сила, готовая противостоять наступлению русских. Примерно с начала XIX столетия, когда на казахских равнинах и в других местах падало влияние Хивы, а также усиливались беспорядки, Коканд планомерно продвигал на север свои границы. На пике могущества ханства в этом веке цепь его крепостей распространилась за Акмешит, построенный в 1817 году, и включала Чин-Курган, Кумиш-Курган, Кош-Курган, Джулек и Яни-Курган. Они строились после крупных завоеваний Коканда в 1814 году. Новые кокандские крепости появились также к северу от Голодной степи на реке Сарысу в деревне Караджар, а также в селении Юрт-Кулак в 79 милях вниз по реке. Хотя в 1832 году русские атаковали и разрушили обе эти маленькие крепости, кушбеги Ташкента построил через два года другую, более мощную крепость в горах Алатау, с которой досаждал русским и подстрекал казахов к сопротивлению.

В середине века главные противники стояли напротив друг друга, и именно в 1850 году кокандцы стали оказывать нажим на местных казахов, которые сотрудничали с русскими. Центром таких действий стал Акмешит, откуда регулярно выступали сильные отряды. В начале марта 1852 года Якуб-бек, будущий правитель Кашгара, во главе отряда из 1700 всадников, следовавших вдоль реки Сырдарья для преследования «русских» казахов, вступил в ожесточенное сражение с карательным подразделением русских. Одержав ряд побед, кокандцы умчались в свои небольшие неохраняемые укрепления в пустыне. После другого столкновения на Сырдарье с кокандцами в апреле 1852 года разведывательный отряд царских войск из 80 солдат был вынужден отступить. В ответ на решительные действия Якуб-бека генерал Перовский приказал отправить из крепости Раим усиленный отряд совершить внезапное нападение на Акмешит, являвшийся мощной передовой крепостью Коканда, и разрушить ее. В отсутствие Якуб-бека яростным отпором нападению русских 20 июля 1852 года руководил Батыр-Басы. Он отбросил русских, нанеся им тяжелые потери. В этом сражении, как и во многих последующих боях между войсками России и Коканда, царские войска значительно превосходили кокандцев в живой силе и вооружении. В Ак-Мечети, например, гарнизон защитников составлял всего 50 солдат и около ста торговцев.

Соотношение нападавших и защитников можно сравнить с численностью населения в двух регионах. По некоторым оценкам, в начале XIX века население России составляло 60 млн человек, а население данной азиатской территории было 5–6 млн. Более всего поражает то, что Хива, которую Россия считала своим заклятым врагом, являлась самым маленьким из трех ханств и самым бедным. К концу XVIII века население Хивы, по оценке одного русского дипломата, не превышало 400 тыс. человек из расчета четыре человека на хозяйство. А в 1842 году, вскоре после неудачной попытки завоевательного похода русских, другой царский посол, который тщательно изучил оседлое население ханства, сообщал о его общей численности 300 тыс. человек. Число жителей, населяющих город Хиву и окрестности, согласно церковно-приходской переписи, проведенной около 1858 года, года последней официальной дипломатической миссии в ханство, составляло менее 18 тыс. человек (4493 хозяйства).

Коканд был гораздо более населенным городом, чем Хива, но численность населения или противостоящих армий не являлась решающим фактором победы. Важнее были положение ханств и наличие у их обитателей оборонительных средств, которые могли противостоять тяжелому вооружению русских. В открытом столкновении, когда ханские воины подвергались массированному огню русских, особенно картечи, местные войска несли огромные потери, подобные которым штурмующие русские колонны не могли себе позволить, и было бы неверно изображать мусульман, как иногда делают некоторые исследователи, трусливо бегущими от русских. Героизм при наличии ужасающего неравенства сил в пушках и пехотинцах, как в Акмешите, проявляли как раз азиаты. Русским не было причин бояться оружия соперников. Тем не менее русские командиры, приобретшие значительный опыт в войнах с поляками, венграми, англичанами, французами, турками, персами и кавказскими горцами, часто не могли использовать его в Азии.

Но, несмотря на боевой дух хивинцев и кокандцев, превосходство русских в вооружении, организации и, вероятно, в физической подготовке постепенно склонило военное противостояние в пользу царя. Например, через год после победы Батыра-Басы русские войска со второй попытки взяли 28 июля 1853 года крепость в Акмешите, пользуясь преимуществом в численности в соотношении десять к одному и только после того, как были убиты ее комендант Мухаммад Вали и 230 из 300 защитников в течение четырех недель жестокого сражения. В этом повторном сражении русские войска под командованием генерала Перовского имели 17 орудий и были поддержаны огнем с парового катера «Перовский», пришвартовавшегося у берега реки. Но и они потеряли 164 солдат и офицеров убитыми или ранеными.

После падения Акмешита Коканд продолжал оказывать сопротивление наступлению русских, в то время как в степях после гибели Кенесары Касымова Младший казахский жуз возглавил Есет Котибарулы. Казахами в нижнем течении Сырдарьи предводительствовал Жанкожа Нурмухамедулы (погиб в 1860 г.), который после запрета соплеменникам снабжать верблюдами русские войска, наступавшие в 1853 году на Акмешит, снова вступил в открытый вооруженный конфликт с ними и их казахскими марионетками. Есет Котибарулы восстановил связи с Хивой на западе, а русские войска снова повели наступление на восточном фронте на кокандские укрепления, захватив в конце августа 1860 года Токмак и после массированного орудийного обстрела 3 сентября 1860 года – Пишпек. Затем эти города были сданы, но царские отряды вновь овладели ими в 1862 году. Среди азиатских пленников, взятых в Пишпеке, как и в Дин-Кургане в 1862 году, было несколько русских дезертиров. Яны-Курган пал в сентябре 1861 года, Аулие-Ата – 4 июня 1864 года, а город Туркестан – 12 июня 1864 года в ходе продвижения русских с целью установить новую границу между оккупированной и свободной азиатской территориями.

К середине 1864 года Коканду удалось, хотя и запоздало, изменить характер боев с русскими войсками, приобретя орудия лучшего качества и освоив применение фугасных снарядов. Большой отряд кокандцев в июле 1864 года окружил в Ак-Булаке подразделение русских, двигавшихся в Чимкент, и отступивший русский командир вывел свои войска благодаря лживому обещанию сдать город Туркестан Коканду. Он сообщал: «После полудня кокандцы установили на возвышенности три орудия, и первый снаряд, достигший нашего лагеря, произвел ошеломляющее впечатление. Он взорвался, и каждый понял, что мы имели дело с противником, какого армия еще не встречала на Сырдарье». Это был тот самый бой, который побудил муллу Алимкула выдвинуть процитированное ранее требование, что русские должны принять ислам или умереть.

Вскоре будущий генерал М. Г. Черняев, наступая в восточном секторе русского фронта, попытался захватить Чимкент, но также встретил упорное сопротивление его защитников и сильных подкреплений во главе с неуступчивым муллой Алимкулом. Наконец, Чимкент пал 22 сентября 1864 года.

Воодушевленный успехом, Черняев быстро двинулся на Ташкент, который русские считали главным пунктом в Средней Азии. Как и в случаях с Акмешитом и Чимкентом, первая попытка сорвалась. Войска Черняева были отброшены с большими потерями, и он отступил к Чимкенту. Но весной 1865 года произошло событие, которое предрешило конечный исход борьбы. 9 мая был убит во время решающего сражения мулла Алимкул, все еще командовавший войсками Коканда и бывший регентом кокандского трона. Хотя последовавший 7 июня 1865 года штурм русскими Ташкента был отбит, кокандцы без воодушевляющего командования, видимо, утратили в большой степени свою боеспособность.

Распространенная местная легенда о битве за Ташкент приписывает гибель муллы Алимкула не действиям противника, но предательству некоторых его сторонников. Этой версии верят не только потому, что в то время Ташкент отличался ожесточенным соперничеством между кокандцами, бухарцами и примиренцами, но и потому, что влиятельные жители Ташкента, недовольные правлением Коканда, сдали врагу город, насчитывавший 60–80 тыс. населения. Абдуррахман-бек, правитель восточного района Ташкента, и Мухаммад Саатбай, богатый торговец, в критический момент передавали в 1864 и 1865 годах генералу Черняеву информацию относительно обстановки и обороны города.

Сторонники ориентации на Россию сыграли определенную роль в достижении сравнительно быстрого захвата Ташкента. Особенно во время штурма, когда царские войска овладели стеной города, Мухаммад Саатбай и его сторонники призвали ташкентцев прекратить сопротивление и способствовали сдаче города.

Торговая экспансия

Как бы ни шокировало такое предательство, торговцы неизбежно оказывали сильное влияние на военные и иные отношения между Средней Азией и Россией, поскольку тогда, как тысячу лет прежде, экономические связи имели большое позитивное значение для двух регионов. Во многих отношениях характер торговли, способы доставки товаров, расположение торговых центров и ассортимент товаров оставались, по существу, теми же, что в IX и X веках. Более того, такие центры, как Бухара, Хорезм (Хива), Коканд и в меньшей степени Ташкент, служили перевалочными пунктами для транспортировки товаров, главным образом на восток и запад, но также на север и юг.

Поначалу торговля России с Азией осуществлялась на Средней Волге, на Каме и в городе Итиль рядом с устьем Волги. Булгары служили посредниками в коммерческих операциях между ними. Здесь, на рынках, тысячи местных булгар, бухарцев, хазар, хорезмцев и других мусульманских торговцев встречались с уроженцами Скандинавии, России и стран Восточной Европы для товарного обмена. Торговцы Средней Азии привозили ткани – тонкое сукно, шерсть и шелк, а также рис, сухофрукты, металлическую посуду. Взамен торговцы, особенно из Хорезма и Бухары, увозили славянских рабов, меха, кожи, древесную кору, соколов для охоты, мед, моржовые клыки, орехи, свечи и другие товары. Большинство товаров азиаты покупали за наличные, рассчитываясь с русскими, которые не чеканили собственных монет, серебряными саманидскими дирхемами.

Чтобы достичь Итиля и булгар, купцы пересекали степи и пустыни в северо-западном направлении от Аральского моря в составе караванов, которые насчитывали от нескольких десятков верблюдов и лошадей до крупных формирований. Так, например, религиозная и торговая миссия в 922 году в Булгарию из Бухары состояла из трех тысяч вьючных животных и пяти тысяч человек. Другой маршрут связывал Итиль с Хорезмом лодками по Каспийскому морю и караванами по берегу до Джурджании (Ургенча). Для русских Булгария в X веке была не только факторией, но и базой снабжения, регулирующей торговлю с севером Восточной Европы. Независимо от политических превратностей, важность ее местоположения, а ранее ее посредничество в торговле с Азией, сохранялась даже в середине XIX века, долгое время после того, как Казань приняла функции старой Булгарии в качестве средоточия торговли.

Временный спад в торговых отношениях из-за монгольского нашествия был быстро преодолен в связи с заинтересованностью монголов в развитии прибыльной караванной торговли. В это время экономика Мавераннахра временно была связана с Россией, сначала в правление хана Батыя (пр. 1251–1255), а затем – хана Берке (пр. 1256–1266), оба – потомки Чингисхана (пр. 1206–1227). Во время правления хана Берке русские данники, как и жители наиболее населенных азиатских районов, испытывали домогательства опытных сборщиков дани из Хорезма и Бухары (баскаков), которые использовались властями вновь образовавшегося единого владения. Русские сильно негодовали против этих баскаков. В нескольких русских городах население в 1262 году и в дальнейшем бунтовало против сборщиков дани, убивая или изгоняя их. После захвата монголами Ургенч, столица Хорезма, быстро восстановил свою роль населенного коммерческого города, и ко времени прибытия туда Ибн-Батуты в 1333 году это был «самый большой и самый прекрасный город тюрок». Сарай-Берке, располагавшийся близ современного Волгограда, а тогда бывший столицей правителя Золотой Орды Узбек-хана (пр. 1313–1341), являлся также оживленным рынком для торговцев из Азии и России. Примечательно, что в то время торговые караваны проходили в полной безопасности, без военного сопровождения, между главным городом Узбек-хана и Хорезмом, северную часть которого он также контролировал.

Но это спокойное ведение торговли оказалось недолговечным. Когда Узбек-хан умер, Золотая Орда и, следовательно, Россия лишились твердого руководства, способного регулировать политические и торговые дела. В обстановке властной неразберихи в Золотой Орде в середине XIV века тысячи русских разбойников, которых раньше сдерживали золотоордынские ханы, принялись терроризировать русские селения и порты в Каспийском море. В ходе набегов на Нижегород (Нижний Новгород) и другие города в 1366–1375 годах разбойники, внезапно нападая, захватывали азиатских купцов, убивали их и грабили их лодки, доставлявшие славян на рабовладельческие рынки в Булгарию и Хаджитархан (Астрахань).

В то время как русские разбойники из Новгорода совершали свои рейды на Волгу и парализовали там торговлю, так же как во всей Булгарии, Тимур в Средней Азии стал вторым с XIII века властителем, способным повлиять на весь спектр отношений двух регионов, включая торговлю. Его главным воздействием на экономическую жизнь было завоевание Булгарии и разрушение в период между 1388 и 1395 годами основных торговых центров Золотой Орды, включая Ургенч, Сарай-Берке, Астрахань, Каффу в Крыму, Азов, Северный Кавказ. Таким образом, за семь лет Тимур вывел из строя все важные промежуточные рынки между Россией и Средней Азией. На отношения между Средней Азией и Россией повлияло также вооруженное вторжение Тимура в Россию с целью разгрома в 1395 году Тохтамыша. В результате он еще больше ослабил власть Золотой Орды над русскими, подарив таким образом большую политическую независимость России.

Империя Тимура распалась при Тимуридах, которые следовали его политике под усиливающимся давлением кочевых узбеков из степей к северу от Сырдарьи. После узбекского завоевания региона в конце XV века он вскоре распался на отдельные узбекские ханства. Между тем враждующие князья на Руси постепенно попадали под власть Москвы. В конце XVI столетия два региона фактически поменялись местами.

Затем стали восстанавливаться государственные связи для активизации торговли между Средней Азией и Россией. По инициативе Московской компании в Лондоне миссия Энтони Дженкинсона в 1558–1559 годах осуществляла в Азии коммерческую деятельность в интересах англичан, равно как выполняла дипломатические функции по поручению русского царя Ивана IV (Грозного – 1533–1584). Дженкинсон обнаружил, что Астрахань под властью русских занималась мелкой торговлей. Он прошел в составе каравана из тысячи верблюдов от каспийских берегов до Ургенча и Бухары (вернулся тем же путем с 600 вьючными животными). Дженкинсон сообщил, что Ургенч разорен гражданскими войнами, заставившими торговцев уйти на другие рынки. Бухара, хотя и оставалась ведущим коммерческим центром Средней Азии, к тому времени могла мало что предложить искушенным европейцам, о чем и свидетельствовал Дженкинсон: «Ежегодно в город Бухару прибывает много купцов, которые следуют в составе больших караванов из соседних стран, таких как Индия, Персия, Балх, Россия и многих других, а временами приходят из Китая… Но эти купцы столь бедны и привозят столь малое количество товаров, тратя два или три года на их продажу, что не остается надежды на приличную торговлю, достойную, чтобы ею заниматься».

Как и пять веков прежде, русские торговцы доставляли в Азию кожи, сукно, деревянные суда, овчину и другие товары. По наблюдениям Дженкинсона, они получали взамен старую хлопковую ткань, шелк и красители, а также товары, как правило привозимые в Бухару из Индии или Персии. Для России гораздо важнее торговли была, видимо, помощь, которую Дженкинсон оказал становлению отношений Средней Азии и России, – доставка в Москву представителей Хивы, Бухары и Балха. Он также выкупил и вернул царю 25 русских, обращенных в рабов. Оба этих поступка, несомненно имевшие для Дженкинсона, как делового человека, второстепенное значение, способствовали упрочению контактов между властями Средней Азии и России.

Основные изменения в экономических связях происходили в XVI веке в результате овладения Россией главными промежуточными торговыми плацдармами между Казанью, Астраханью и Сибирью. Вскоре после того, как эти плацдармы перешли в русское владение, азиатские купцы вновь их заполонили, торгуя на местных базарах. Но в первой половине XVII столетия, как и в XIII веке, во время монгольского нашествия, на этот раз вбили клин между Россией и Средней Азией калмыки, что особенно в 1620-х и 1630-х годах дезорганизовало передвижение караванов по сухопутным и водным торговым путям.

Хотя ханы пытались сотрудничать с русскими, желая защитить торговлю от калмыков, власти России занимали в этом отношении пассивную позицию. Более того, они сами создавали дополнительные трудности хивинским купцам. Капитаны царских кораблей не разрешали им проход в Астрахань из Каспийского моря, если караваны пересекали пустыню из Ургенча, чтобы выгрузиться в Карагане.

Жалобы на такое положение составили основное содержание официального послания царю на чагатайском языке, направленного Исфандияр-ханом (пр. 1623–1642) из Хивы. В нем хан сетовал на то, что, в отличие от русских купцов, которые без препятствий торгуют и путешествуют в его владениях группами по 40–50 человек, хивинские торговцы подвергаются домогательствам капитанов Русского моря. Капитаны требуют от них продавать товар ниже стоимости или препятствуют им передвигаться. Хивинские торговцы, говорилось в послании, облагаются также властями Астрахани непосильными и незаконными пошлинами. Царь распорядился прекратить такую дискриминационную практику.

Эти события в коммерческой жизни и на полях сражений с кочевниками являлись не единственными препятствиями торговле между Средней Азией и Россией в XVII веке, ибо российские власти в то время, видимо, впервые использовали санкции против азиатских купцов на территории империи, чтобы повлиять на дипломатические отношения сторон. В раздражении против крайне невежливого приема, оказанного русскому посланнику, царь в 1623 году арестовал торговых представителей из Хивы и Бухары, конфисковал их товары и сократил размеры суточных, обычно им выплачиваемых. Такая мера вредила торговле почти два десятилетия, но Россия использовала подобное средство еще не раз, руководствуясь скорее гневом, чем мудростью.

После бесплодных военных авантюр против Хивы в 1714–1717 годах царь Петр Великий снова прекратил торговлю, однако русский посланник в Бухаре Флорио Беневени в 1721 году посчитал, что запреты больше вредили России, чем Хиве, поскольку ногайцы и татары продолжали контрабандную торговлю русскими продуктами. Они доставляли товары контрабандным путем без пошлины из Саратова и Астрахани в Хиву. Большое число караванов занимались транспортировкой тайком даже тех товаров, экспорт которых был запрещен, – оловянной посуды и ружейных стволов.

Против торговых представителей Хивы были вновь применены репрессалии в 1754 году, когда русские власти арестовали всех хивинских купцов в Оренбурге с целью заставить Хиву освободить русских торговых представителей Я. Гуляева и Данилу Рукавкина. Опять же в 1836 году более 570 хивинских купцов были задержаны в России, их товары на сумму 1,4 млн рублей конфискованы в знак протеста против торгового ущерба и других неприятностей, но эти меры, по признанию самих русских, не способствовали улучшению отношений с Хивой.

Усилия русских властей по регулированию торговли с Азией вскоре после основания Оренбурга (1735) приняли форму разрешения царской коммерческой организации торговать через Бухару с Индией. А в 1762 году в Астрахани получила официальное одобрение на подобную деятельность другая компания с эксклюзивным правом русскому купечеству торговать с Персией, Хивой и Бухарой. Хотя этот шаг был оформлен специальным указом Екатерины Великой, он оказал незначительное влияние на торговлю. Инициатива сохранялась за азиатами, которые в период 1675–1678 годов после безуспешных попыток убедить Россию построить торговый город на полуострове Мангышлак начали понимать, что хивинские, бухарские и другие местные торговцы могли бы доминировать в торговле с Россией на караванных путях своего региона. Затем, будто сговорившись, казахские, туркменские и ханские торговцы стали отговаривать странствующих русских купцов от ведения дел в азиатском регионе, в то время как сами продолжали брать под свой контроль рынки импортной и экспортной продукции внутри России, а также на собственных территориях. Хотя русские тоже попытались в 1823 и 1837 годах конкурировать с азиатами, предложив создать специальные торговые монополии для ведения совместных дел, их меры не дали эффекта из-за очевидного превосходства в предприимчивости бухарцев и хивинцев.

До конца XVIII столетия угрозами грабежей и насилия, а также посредством дискриминационных пошлин, иногда превышавших втрое пошлины, которые выплачивали мусульманские торговцы, большинство русских купцов были буквально вытеснены из прибыльной караванной торговли в ханствах. Поставки товаров, предназначенных для Средней Азии, часто передавались под ответственность татарских подданных царя. А татары, которых русские торговые дома часто использовали в своих интересах, тайно работали на себя вопреки кредиторам или нанимателям, а иногда скрывались вместе с товарами, доставленными на рынок, чтобы открыть на постоянной основе свою лавку в Ташкенте или Бухаре.

Трудно сказать, почему русские купцы упорствовали в стремлении продавать свои товары на азиатских базарах в столь непростых условиях. Частота их сообщений о коммерческих убытках заставляет предположить, что их потери были не такими значительными, но они афишировали подобные потери, чтобы отпугнуть конкурентов, уменьшить царские налоги и в конечном счете заручиться поддержкой властей в виде субсидий на защиту от возможных финансовых рисков, связанных с их торговыми предприятиями. Скептицизм относительно жалоб русских купцов, видимо, можно объяснить тем, что благодаря Оренбургу Россия, как утверждалось, с 1787 по 1790 год обеспечила себе торговые преимущества по сравнению с Хивой и Бухарой, поскольку получала товаров на большую сумму в рублях, чем посылала их в Среднюю Азию. Большинство данных опровергает утверждение, будто Россия получала больше, чем отдавала. Однако бартерная торговля через некоторые пограничные пункты, подобные Оренбургу, явно давала преимущество русским. Если не учитывать торговлю через аналогичные пункты – Троицк или Астрахань – и те, которые управлялись сторонами совместно. Если не обращать внимания на этническую принадлежность торговцев, фактически вовлеченных в такую торговлю, игнорировать параллельный поток золота и серебра между двумя регионами и пренебречь косвенным импортом, экспортом и другими факторами, относящимися к определению торгового баланса конкретных стран. Торговля с ханствами в середине XIX века составляла всего лишь 6 % импорта и 4,2 % экспорта, а сделки с казахами достигали 13 % импорта и 16,5 % экспорта России в торговле с ее восточными соседями. По общему признанию, торговля со Средней Азией имела важное значение для части территории России к востоку от Волги.

Для Средней Азии, однако, торговля именно с Россией, судя по всему, была гораздо более существенной. Хива, например, не будучи зависима от русских рынков, торговала с Бухарой, Кокандом, Персией и Афганистаном, но торговля ханства с Россией в 1800 году считалась самой удобной и наиболее прибыльной. Настойчивое стремление хивинцев торговать с Россией подтверждает мнение, что торговля с русскими была для них крайне важной. Таможенные документы всех юго-восточных торговых пунктов свидетельствуют, что в конце XVIII века, а возможно, и ранее Средняя Азия имела существенные преимущества в торговле с Россией. Около 1794 года бухарцы и хивинцы, доминировавшие в коммерческой активности, продавали ежегодно царской империи товаров примерно на 2 млн рублей, в то время как империя продавала азиатам товаров лишь на половину этой суммы. И такое соотношение не менялось в первые десятилетия XIX века. Как показывает таблица 1.1, в середине этого столетия торговый баланс продолжал складываться в пользу ханств.

Таблица 1.1

Торговля России со Средней Азией (без Казахстана) в рублях, 1840–1867 гг.

Источник: Рожкова М. К. Экономические связи России со Средней Азией в 40–60-е годы XIX века. М.: Изд-во АН СССР, 1963. С. 50–69.

Масштабы торговли Казахстана с ханствами, равно как и его экспорт в Россию вплоть до 1867 года, очевидно, не были установлены, частично потому, что в течение первой половины XIX века русская армия захватила многие позиции в казахских владениях. Фактически это превратило пространства казахских степей во внутреннюю торговую зону империи, хотя царская таможенная торговая граница официально не была передвинута южнее линии Сырдарьи до 1868 года. Такая административная акция сняла пошлины с товаров, вывозимых из Туркестанской губернии в Россию, с целью защитить русскую торговлю. Она также поставила запрет импорту английских и других западноевропейских товаров через среднеазиатские ханства и Туркестанскую губернию на территорию России.

Транспортировка товаров между Средней Азией и Россией в Новое время осуществлялась верблюжьими караванами по тем же самым древним маршрутам, которыми пользовались в X веке. Позже возникли вариации в связи со сдвигом пограничных застав России на юг от Булгарии и Тобольска к Оренбургу и Троицку. Хива продолжала посылать и принимать некоторых торговцев из Мангышлака и обратно морем, но большинство торговцев шли по суше через реки Урал и Эмба в Астрахань и из нее на север в другие пограничные города.

Товары, с которыми имели дело эти купцы, мало отличались от прежних. Бухара, самый крупный торговый центр, как и во все времена, экспортировала в 1840 году в Россию главным образом хлопок, муслин, шелк, шелковую одежду, шали, сухофрукты, рис, индиго, бирюзу и тюбетейки. Взамен русские поставщики экспортировали в Бухару, в основном через бухарских торговцев, ситец, коленкор, муслин, шелковую ткань, парчу, кожи, некоторые железные и чугунные изделия.

Значение хлопка (см. табл. 1.1), как сырого, так и обработанного, сукна и ниток, возросло из-за Гражданской войны в США, в результате которой были перекрыты источники снабжения России. В 1865 году хлопок занимал по стоимости 74 % всей учтенной торговли. Экспорт сырого хлопка из Средней Азии в Россию вырос до 74,1 % общего объема экспорта хлопка из этого региона, а экспорт обработанного хлопка упал до 8,7 % от общего объема экспорта с 55,1 % в 1840 году.

Торговцы-азиаты перешли с бартера на наличные деньги. В результате отток золота и серебра из России в Среднюю Азию резко возрос, особенно в 1830-х и 1940-х годах, достигнув почти 4 млн рублей в 1863 году. Царские власти, жаждавшие добраться до азиатского золотого запаса со времен Петра Великого, испытывали сильное давление со стороны русских купцов, требовавших прекратить экспорт денег. Ибо, по мнению купцов, отток денег в Бухару и Хиву представлял собой единственное главное препятствие развитию русской торговли в этом регионе. Царские дельцы смекнули, что большая ликвидность, приобретенная в российских металлических рублях, позволяла азиатам активно противостоять наиболее опасным конкурентам – иранским и индийским торговцам, продававшим английскую мануфактуру и требовавших наличность за свои изделия. В целом русские купцы, видимо, не смогли преуспеть на открытых среднеазиатских рынках, где бухарцы, хивинцы и в меньшей степени кокандцы процветали, пока Средняя Азия оставалась независимой благодаря успешной конкуренции с Нижним Новгородом и другими русскими городами.

Рабы и пленники

Удрученное сверх меры провалами в торговой конкуренции и связанной с ней дипломатией, российское руководство сосредотачивало все больше внимания на одном аспекте торговли в Средней Азии, который был совершенно не связан с получением прибыли, но был оскорбителен по своей сути. Речь идет о работорговле. Выбор царскими властями этого аспекта для порицания вызвал любопытный виток событий, ибо сама Россия, даже помимо крепостного права и учреждения свободных крестьян (смердов), имела древнюю и устойчивую традицию домашнего рабства и торговли иностранными рабами, которая сохранялась и в XIX столетии.

Князья Киевской Руси считали торговлю живыми людьми одним из главных источников своего благосостояния и продавали рабов в Византию, покупателям с Востока, как и европейцам минимум с IX века. Рабы ценились князьями не только как товар на экспорт, но являлись чрезвычайно важным источником рабочей силы внутри страны. Киевские правители добывали рабов главным образом в междоусобных конфликтах или в войнах с азиатскими кочевниками. Булгария и Итиль в древние времена были настоящими рынками рабов, а значительно позднее их функции унаследовали Казань и Астрахань. В 1559 году, когда Энтони Дженкинсон выкупил и привез Ивану IV нескольких русских, долгое время пребывавших в рабстве в Средней Азии, он убедил царские власти признать хорошо известный факт порабощения русских подданных мусульманами. Работорговля в России XVI века сделалась государственной индустрией, уступающей по важности лишь монополии на экспорт серебра и золота. В городах Касимов, Переяславль-Рязанский (Рязань), Нижний Новгород и Свияжск выставлялось на продажу большое число рабов. Действовало только одно определенное ограничение: этнических русских нельзя было продавать в рабство иностранцам и нельзя было покупать иностранных христиан.

К XVII веку Тобольск и Астрахань стали главными рынками рабов в России. Царь, осуществляя монополию на экспорт рабов, часто жаловал грамоты на разрешение азиатским купцам покупать рабов в России для Хивинского ханского двора. В то же время определенное число людей из разных регионов Азии служили холопами в России, рабское население которой резко возросло в XVII столетии. В их труде особенно нуждались в русских степях. Хотя русские купцы устраивали засады для азиатов и продавали их в России, поставщиками многих рабов были казахи или сами бухарцы, которые пригоняли калмыков или представителей сибирских племен на российские рынки для продажи. Религиозная принадлежность человека часто играла решающую роль в вопросе, можно ли его продать в рабство за границу.

Петра Великого осуждали в 1706 году за разрешение продавать шведских пленников туркам. Это говорит о том, что просьба бухарского посла в 1717 году предоставить «девять шведских девушек» для его хана, возможно, не осталась без удовлетворения. Точно так же, как русские православные считали возможным продавать христиан других религиозных течений в качестве рабов мусульманским «неверным», сунниты Средней Азии проявляли склонность обращать в рабов персидских мусульман, захваченных во время набегов туркменов.

Хотя правители ханств, возможно, не реагировали на жестокости рабства, они вовсе не оставались равнодушными к тому, что Россия раздвигает свои границы, поглощая большое число мусульман – татар, башкир и ногайцев. То, что единоверцы попадают под власть христиан, обычно не вызывало активного протеста Хивы и Бухары. Однако через дипломатические каналы ханы нередко возражали против настойчивых требований России освободить порабощенных российских пленников, поднимая вопрос об освобождении мусульман от русского господства. Об этом свидетельствует энергичная нота бухарского хана Надира Мухаммада (пр. 1642–1645) русскому царю: «Вы писали нам, чтобы мы освободили и отослали в Россию русских людей, пленников, которые находятся в Бухаре и наших других городах, и либо отбывают свои работы, либо не отбывают, и которые живут в неволе. Но нам известно о том, что в вашем государстве находятся, по воле Бога, многие люди ногайских мирз и их улусов по мусульманскому закону. Мы – мусульмане, ногайцы – мусульмане тоже. И ногайские мирзы кочевали рядом с нашими предками, и жили в дружбе и любви между ними. Теперь же мы просим вас тоже отдать приказ разыскать и отправить свободными в наше государство пленников-ногайцев, которые находятся в вашем государстве, и когда вы… совершите этот благодатный поступок, мы тоже разыщем всех русских невольников в нашем государстве и освободим их».

Москва решительно отвергла предложенный обмен, но бухарцы и хивинцы в разное время тем не менее прилагали усилия, иногда небезуспешно, к освобождению своих подданных, которые, особенно в XVIII веке, были заключены в тюрьмы или удерживались долгое время другими способами в России.

Одну такую попытку предпринял бухарец Ядигер Махлер Муглы Алимов, который в 1730 году привез от своего суверена требование, чтобы Россия освободила двух знатных мусульман, которые находились, согласно петиции, в заточении в течение 15 лет. Более того, российские власти указом от 28 января 1767 года специально санкционировали захват путешественников из Средней Азии, чтобы содержать их в качестве заложников для обмена на русских пленников. В 1840 году царские власти, сочетая дипломатические, экономические и военные угрозы, высказанные Мухаммадом Шарифом Аитовым, татарским офицером царя, вынудили хивинского хана вернуть более 400 русских пленников и запретить торговлю ими. Ташкент освободился от всех русских рабов к 1865 году – ни одного из них не было обнаружено, когда царская армия овладела городом окончательно.

Когда русский представитель выражал публичное возмущение по поводу порабощения русских в Средней Азии, рабство продолжало тайком практиковаться в Сибири (до 1825 г.). Оно не исчезало и вдоль русско-казахской границы. Там покупка юных казахских девушек русскими солдатами разрешалась по закону с 1808 года, и такие сделки происходили в Оренбурге минимум до 1818 года. В период между 1750 и 1850 годами участившиеся случаи похищения детей и работорговли, которыми занимались казахи, туркмены, хивинцы и бухарцы, объяснялись общим ухудшением экономического положения. Так как царские чиновники применяли против них жесткие санкции, конфискуя товары и арестовывая торговцев, обнаруженных в России, эти потери в сочетании с уже обострившейся аграрной проблемой подталкивали азиатов к работорговле еще больше. И особенно к похищению русских вдоль границ, поскольку за них можно было получить более высокую цену или выкуп, чем за персов.

Учитывая эти традиции и практику рабства и работорговли как в Средней Азии, так и в России, а также то, что крепостное право сохранялось в России вплоть до 1861 года, следует на время выйти за рамки этого вопроса, чтобы понять, почему российские власти в разные времена, начиная примерно с конца XVI или начала XVII века, впадали в ярость, когда русские подданные попадали в рабство в Бухаре и особенно в Хиве. Религиозные различия уже упоминались как одна из важных причин. Иногда приводились гуманитарные причины. Нет также сомнений, что потеря значительного количества рабочей силы подрывала уверенность русского правителя в невозможности его подданным выйти из-под его контроля законным путем. Это была также определенная экономическая утрата, которую империя не могла себе позволить.

Наконец, хотя русские рабы, проданные на рынках Средней Азии в Индию и другие страны, почти забывались, наличие русских, живших в рабстве среди азиатов, которых россияне считали отсталыми и, возможно, второсортными, уязвляло самолюбие русских и вредило их статусу в глазах европейского сообщества, до уровня которого Россия стремилась подняться. Это ущербное тщеславие позднее постоянно выражалось русскими правителями, когда они требовали «преподать уроки» хивинцам и бухарцам или «привести их в чувство», применяя военную акцию.

Пленниками были в большинстве случаев крестьяне, с которыми обычно не обращались жестоко, если они не пытались совершать побеги. Эти крестьяне жили в более худших условиях, а в некоторых случаях гораздо лучших, чем средний русский в своей деревне. Независимо от подлинных мотивов, вопрос об этих рабах, первоначально трактовавшийся обеими сторонами как экономический, приобрел религиозное значение и почти одновременно перешел в дипломатическую сферу. В конечном счете, когда дипломатия не дала результата, этот вопрос спровоцировал войну и завоевание Средней Азии.

Культурный и интеллектуальный обмен

В дополнение к экономическим или дипломатическим инициативам хан проявлял порой интерес к западной цивилизации и техническому мастерству. Московские послы понимали это, сталкиваясь с вопросами религиозной практики, государственного делопроизводства, поведения в обществе и даже индивидуальными привычками русских или европейских правителей.

Разумеется, в течение XVI века, а может и позднее, достижения Средней Азии в литературе, искусстве, архитектуре, музыке, философии, теологии, астрономии, медицине, математике и образовании стояли на одном уровне с Россией или гораздо выше. Так что в этих сферах азиаты могли перенять у Москвы немногое. Русские тем не менее ограничивались периодическим сбором военной информации и свидетельств очевидцев, топографических или этнографических данных об этой территории, к подлинным ценностям которой они оставались, видимо, невосприимчивы. Так, помимо обмена швейными изделиями определенных видов, которые в то или иное время становились модными в обоих регионах, или сиюминутного увлечения каким-либо особым деликатесом или напитком других проявлений заинтересованности вплоть до 1700 года, видимо, не было. Русским удалось научить азиатов следовать царскому дипломатическому протоколу в церемониях и переписке (который они сами позаимствовали от Золотой Орды), но это небольшое достижение имело преходящий характер. До реальной конфронтации в начале XVIII века регионы не проявляли большого интереса к литературе и языку друг друга, ни одна из сторон не прилагала больших усилий познакомиться с образом жизни другой.

Когда же русские послы Борис и Семен Пазухины получили в январе 1671 года аудиенцию у хивинского правителя хана Навше (пр. 1663–1687), он заинтересовался потехами царя и обсуждал собственное увлечение соколиной охотой. Позже Пазухины сами развлекались во дворце, когда вкушали за ханским столом из золотой посуды, перед тем как лицезреть танцы и услышать исполнение песен из книги весьма необычного вида.

В 1675 году бухарский правитель сделал попытку познакомиться с западной музыкой, отправив посла Хаджи Фарика в Москву за органом и органистом. За сто лет до этого в доме бухарского посла в Москве исполнители восточной музыки произвели на соседних жителей неблагоприятное впечатление. Они возмущались «шумом», производимым бухарцами, и настояли, чтобы музыканты вместе с послом переехали в другой район Москвы.

Ханы и царь долго зависели от информации, полученной от гостей. В XIX веке, когда русский посланник, капитан Никифоров, был представлен хану Алла Кули (пр. 1825–1843), хан потратил много времени на расспросы о внутренних делах России и уделил особое внимание международным отношениям между Турцией, Россией, Англией, Китаем и другими государствами. Кроме ответов общего характера, русский посланник дал хану конкретный совет относительно контактов Хивы с Англией:

«Хан. Ходят слухи, что англичане готовятся оккупировать Балх.

Никифоров. Я этого не слышал, но если они собираются, то сделают это…

Хан. Вы советуете мне быть в мире с ними, но мои друзья Эббот и Шекспир [английские офицеры] рекомендуют мне не мириться с русскими.

Никифоров. Повторяю еще раз, что для вас опасны как дружба, так и вражда с англичанами. Эти люди коллекционируют страны. В последние 75 лет они подчинили себе 150 млн человек в Индии… Они овладели Кабулом и приблизились почти на 500 миль к Герату. Эти люди очень опасны для Хивы.

Хан. Но мне нужно защитить Балх.

Никифоров. Этого вам не удастся, но вам лучше защитить себя и свой народ от английской державы, заключив прочный союз с Россией.

Хан. Царь пошлет войска защищать меня?

Никифоров. Для этого достаточно одного слова, и в послании Его Величества тот факт, что вы в союзе с Россией, будет объявлен».

Не только хивинские горожане, но и казахские кочевники черпали знания о новой европейской жизни из сообщений русских. Подобная информация касалась главным образом техники, новшеств и промышленных открытий Запада. Размышления о такого рода связях с отсталыми кочевыми территориями к югу от России Фридрих Энгельс изложил Карлу Марксу в 1851 году в письме, которое часто цитируется, чтобы оправдать прошлые и дальнейшие мероприятия России в этом регионе. Энгельс писал: «При всей своей подлости и славянской гадости русское господство представляет собой цивилизационное явление… в Азии». Такая «цивилизация», однако, редко оказывала влияние на большие центры Средней Азии ко времени падения Ташкента.

Дипломатические отношения: ханства

Если список соглашений и переговоров примерно на рубеже XVIII столетия, когда политика вновь стала занимать важное место в дипломатии между Средней Азией и Россией, не отвечал реальной ситуации или желанию обеих сторон, то объяснение лежит в некоторой степени в разном подходе к признанию правомочности письменных документов. В том числе договоров между правительствами или людьми. Такое недопонимание приводило к неудовлетворенности России ее дипломатическими контактами.

Еще в давние времена существовал обмен религиозными миссиями между Киевом и Булгарией, Киевом и Хорезмом. Позднее, по окончании монгольского господства над обеими территориями, когда в них функционировало дееспособное самоуправление, также стали развиваться дипломатические отношения. На этих начальных стадиях официальных внешних сношений само существование дипломатической активности зависело исключительно от самих правителей, ибо большинство монархов и князей по необходимости оставались погруженными лишь во внутренние дела.

Только несколько выдающихся деятелей Тимуридов, таких как хан Абу Саид (пр. 1451–1469), султан Хусейн Байкара (пр. 1473–1506) или хан Шейбанид Абдулла, и русские монархи Иван III (1462–1505), Иван IV настойчиво развивали деятельность своих внешнеполитических служб. Неудивительно, что каждый из этих сильных государей выделился также как создатель стабильной власти, покровитель искусств, объединитель империи. Иван III направил посольство, которое в период 1464–1465 годов достигло двора хана Абу Саида в Герате, а в 1490 году миссия Тимуридов прибыла в Москву. В 1480-х годах казахские ханы тоже, видимо, впервые вступили в дипломатические сношения с Москвой.

Эти первые начинания в XV веке меркнут в сравнении с подлинными достижениями в дипломатической деятельности с 1550 по 1599 год, когда минимум 25 посольств из Азии посетили Россию, а царь отправил не менее шести посланников, включая Энтони Дженкинсона, в ханства и к казахам. Хотя само по себе число контактов не раскрывает содержания дипломатической деятельности, но дает представление о том, что азиаты, в частности хан Абдулла, предпринимали в отношении России, говоря современным языком, дипломатическое наступление.

Россия впервые обратилась к Средней Азии в связи с реальной политической проблемой, вызванной конфликтом царя с союзником Бухары – Сибирским ханством – в конце XVI века. В то время хан Кучум подвергся мощному военному и дипломатическому давлению как России, так и его казахских противников – Хакка Назара (пр. 1538–1580) и Тевеккеля (пр. 1586–1598). Из этого первоначального конфликта интересов возникло соперничество за влияние на казахских кочевников, которое обостряло и без того нелегкие отношения между югом Средней Азии и Россией вплоть до завоевания Сибирского ханства. Проблема так и не разрешилась дипломатическим путем. Из-за внутренних распрей среди казахов, а также напряженных отношений между ханствами и казахами предводители кочевых племен не могли устоять перед искушением призвать северную державу к интервенции, на что с готовностью отозвалась Россия.

В 1594 году напряженность между Россией, Сибирским ханством, казахами и Бухарой вновь достигла апогея, когда Тевеккель отправил своего гонца Кул Мухаммада в Россию с просьбой прислать войска, оснащенные стрелковым оружием, для отпора ногайцам и бухарцам, а также взятия его под царскую защиту. На следующий год эмиссар Москвы Вельямин Степанов дал ответ на просьбу Тевеккеля, вручив казахскому предводителю грамоту, в которой провозглашалось, что царь не только пошлет войска со стрелковым оружием в Самару, чтобы казахи могли сражаться с ханами Кучумом и Абдуллой, но также возьмет Тевеккеля и его народ под свое покровительство. Он предостерег его несколько раз против уклонения от такого покровительства.

Хотя Степанов перенес изнурительную поездку верхом в казахское становище и обратно (первый посланец России к казахам в 1573 году был захвачен и убит родственником хана Кучума до прибытия к месту назначения), этот дипломатический обмен имел значение чуть больше, чем создание прецедента. События в конце XVI века в России, особенно во время междуцарствия, вскоре стали настолько тревожными, а обстановка в Средней Азии изменилась столь драматически, что официальные отношения между сторонами на время стали чрезвычайно затруднены. Такая неопределенность, возможно, отчасти объясняет послание в июле 1589 года Бориса Годунова хану Абдулле с требованиями, чтобы документы из Бухары в Россию предварялись полным именем и полным длинным титулом царя и чтобы такое же «уважение» оказывалось самому Годунову.

Еще одним проявлением напряженности между Бухарой и Россией в то время стало, по-видимому, задержание в России в 1595 году двух посланников Кутлука Адама и Исена Гильдея вместе с их сопровождением на несколько лет.

За исключением одиночного визита в Москву бухарского посла Аднаша в первый год нового века между Средней Азией и Россией до конца междуцарствия не происходило никаких официальных дипломатических сношений. После 1613 года с кончиной Бориса Годунова и хана Абдуллы они вновь оживились на прежней, коммерческой основе. Очень скоро прибыл посланник из Бухары, чье влияние, очевидно, открыло путь всем будущим связям Бухары и Хивы с Россией.

Адам Бий доставил царю послание от своего правителя Имам Кули-хана (пр. 1611–1642). В нем среди других тем упоминался факт, что крымцы и ногайцы захватили большое число русских пленников и привезли их в Бухару, где Имам Кули выразил готовность передать их любому надежному русскому послу, которого пришлет царь. Русские власти быстро отреагировали на это послание, отправив вместе с Адамом Бием в Бухару нового посла, хотя еще миссия Дженкинсона 60 лет назад сообщала, что в ханствах содержатся в рабстве русские. Незамедлительный отклик на этот раз был вызван, несомненно, тем, что Кули-хан проявил необычную инициативу, подняв вопрос о репатриации русских. Своим поступком, независимо от двойственной политики Бухары по этому вопросу в дальнейшем, хан заслужил благорасположение России и внушил русским, что ответственность за работорговлю несет исключительно Хива.

Начиная с посольства в Бухару в 1620 году И. Д. Хохлова освобождение русских, попавших в рабство, стало для России одной из главных и настойчивых тем дипломатии. И ханы, усвоившие полезность этого способа сбора выкупа, и особенно достижения своих дипломатических целей, использовали его главным образом для извлечения торговых выгод. Фактически и для русских торговля в то время имела большее значение, чем вопрос о пленниках, как показывает приоритет вопросов, указанных в царских инструкциях Хохлову.

Посол Хохлов с большим трудом вернул в 1622 году 31 русского после всевозможных уговоров и, наконец, покупки пленников за наличность, когда дипломатия оказалась бессильной. Тягостные оскорбления, пережитые Хохловым в Бухаре и Хиве, в связи с хлопотами за русских пленников и трудностями проживания в чужой стране, столь обидели русские власти, что по возвращении Хохлова царь приказал задержать Адама Бия и хивинского посланника Махтумбея, сопровождавшего Хохлова вместе с другим хивинцем. Это вызвало разрыв отношений сторон после 1623 года на десятилетие.

Поездка Хохлова имела все-таки положительный результат – посол договорился с ханом Хивы предоставить охранное свидетельство хивинскому царевичу. Царевич Афган Мирза (ум. 1648), сын Араб Мухаммад-хана I, служил при московском дворе и обратился к царю с просьбой послать русские войска для смещения соперничающей политической фракции, которая отстранила его отца от власти. Царевич также обещал в случае успеха борьбы с братьями сделаться подданным царя. Это первое хивинское обращение к царю заступиться за одну местную политическую фракцию, боровшуюся против другой, не получило осязаемой поддержки, но его не забывали, когда поднимался вопрос о «законном праве» России править в Хиве.

Большинство из семи дипломатических миссий, которые предшествовали или следовали после миссии Хохлова в XVII веке, главное внимание уделяли вопросу освобождения русских пленных в ханствах. Они также затрагивали вопросы торговли и соблюдения протокола, одаривали ханов кречетами и другими подарками, передавали или получали официальные послания правителей. В то время как российские дипломатические контакты стали менее активными по сравнению с предыдущим веком, ханы тем не менее в XVII столетии направляли в среднем одно и более посольств каждые два года. В период с 1600 по 1699 год более сорока из них посетили русские владения.

Поскольку русские послы в течение этого века возвращались на родину без видимых успехов и служили лишь агентами по расходованию фондов выкупа небольшого числа русских пленников, акцент в деятельности немногих миссий, отправляемых из Москвы, изменился. В период с 1609 по 1670 год (особенно это касается миссии Ивана Федотова) первостепенное значение стало придаваться сбору информации, полезной для военных, экономических (торговые пути в Индию) и политических целей. Торговцы, путешественники и первые дипломаты сообща внесли свой вклад в изучение тех территорий, где побывали. Дипломатические агенты, засылаемыми Россией в азиатский регион, редко были русскими. Обычно для этой деятельности использовались мусульмане, проживавшие в царской империи, но они не всегда оказывались настолько надежными, насколько от них этого ожидали. В XVIII веке русский агент, посетивший Среднюю Азию под видом глазного врача, свидетельствовал следующее: «Татары, которых мы посылаем в Хиву и Бухару для разведки, выступают там в роли торговцев. Их гостеприимно принимают, одаривают и делают послабления в пошлинах [на импорт], так что когда они возвращаются в Россию, то характеризуют Хиву и Бухару как сильные государства, хотя в действительности они весьма незначительны».

С усилением русского шпионажа значительно оживилась дипломатическая деятельность России вокруг и внутри Средней Азии. Стали совершаться в XVIII веке и акции военного значения. В то же время ханы сбавили активность по упрочению связей с царскими властями. В дипломатической и военной сферах царские действия стали гораздо более агрессивными. Российские представители искали в первую очередь возможности прямого вмешательства в азиатские дела и сеяли там раздор, организуя союзы, которые усиливали напряженность в отношениях между местными сообществами, что еще более ослабляло устойчивое равновесие всего региона. Дипломатическая деятельность изменилась главным образом в результате экономического упадка самой Средней Азии и резкого ухудшения отношений между местными правителями, которые ссорились между собой вместо того, чтобы направить свои усилия на строительство укреплений на своей территории.

Путь к русскому вмешательству открылся в самом начале века, когда хивинский хан Исхак Ага Шах Нияз (пр. 1694–1701) велел своему гонцу Достек Бек Бахадуру передать послание от 21 января 1700 года князю Б. А. Голицыну, ближайшему сподвижнику Петра Великого, с предложением заключить договор с Москвой. В документе был поднят вопрос о возможности для хивинского монарха войти в подданство царя и заключения двустороннего оборонительного союза. Однако эмиссар подчеркивал, что хан главным образом заинтересован в торговых мероприятиях, особенно в снятии российского эмбарго на экспорт железа и свинца, а также в импорте полудрагоценных камней, шелка и тому подобных вещей.

Акцент на коммерческих вопросах, должно быть, дал понять российским дипломатам, что пункты послания, касающиеся подданства и альянса, были включены лишь как приманка с целью поощрения принятия торговых условий и, следовательно, не должны восприниматься всерьез. Но царь, осведомленный о внутренних проблемах Хивы и стремившийся к расширению империи, дал срочный ответ на инициативу хана в своем послании от 30 июня 1700 года. Игнорируя ссылку на торговлю, он пишет хану Исхак Ага Шаху Ниязу: «Мы, Великий Государь, наше царское Величество… в подданстве у нас… быть тебе повелели». К тому времени, когда Хива в 1703 году ответила на царское заявление, на троне воссел новый хан, и все разговоры о государственных связях и союзе с Россией, за исключением замечаний о мире и дружбе, были забыты. А содержание официального хивинского послания, как и ожидалось, сконцентрировалось на торговой политике.

В следующие 170 лет дипломатические отношения России с ханствами прошли тернистый путь. До середины ХГХ столетия царские чиновники безуспешно пытались заключить официальные договоры, в соответствии с которыми Россия увеличила бы свое влияние, если и не установила бы контроль над всей или частью юга Средней Азии.

Дипломатические отношения между Кокандом и Россией были иными. Потому что они начались с самым молодым (образованным в 1710 году) ханством только к концу XVIII столетия. В период между 1784 и 1796 годами предпринимались попытки завязать отношения с Ташкентом, городом в то время с населением около 10 тыс. человек. Он был включен в ханство в 1815 году. Несмотря на то что русский солдат убил кокандского посланника в 1812 году в Петропавловске, пока соперничество двух стран за контроль над Средним казахским жузом не усугубилось, их отношения не характеризовались враждой, о которой свидетельствовал долгий опыт отношений старых ханств с Россией.

Однако к 1830-м годам у кокандцев вызвали обиду отказы России принимать их дипломатов. Этому сопутствовали грабежи ташкентских караванов казахами, предположительно подчинившимися России, строительство русскими крепостей в горах Беш-Казлык (Каркаралы), а также на реке Каратал и отказ помочь борьбе Коканда с китайцами на востоке Бухарского ханства. Все это охладило желание Коканда установить дипломатические отношения с Россией. Хотя представители Ташкента и Коканда временами, например в период между 1836 и 1841 годами, пытались уладить разногласия, желая установить контакты с пограничными властями. С 1850 года Коканд почти постоянно находился в состоянии войны с Россией, защищая юг Средней Азии, пока не пал Ташкент, а нужда в дипломатических отношениях вскоре и вовсе отпала из-за распада ханства.

Ранние официальные договоры были ратифицированы властями России и Средней Азии ближе к концу независимого существования ханств. О первом из них удалось договориться с Хивой полковнику Г. И. Данилевскому, второй же договор организовал с Бухарой майор Н. П. Игнатьев. В первом договоре от 27 декабря 1842 года с Хивой Рахим Кули-хан (пр. 1842–1845) согласился прекратить открытую или тайную враждебную деятельность против России. Он также обязался избегать потворства или замыслов в отношении разбоя и грабежа российских подданных на казахских и туркменских равнинах или в Каспийском море, поставить вне закона захват русских пленников и предоставление убежища мятежникам (главным образом казахам с территории России), а также улучшить условия торговли и безопасности для русских купцов. Взамен Россия соглашалась только простить то, что назвала оскорблениями, унижениями и потерями в караванной торговле. Она также выразила готовность продлить прежние торговые соглашения.

Когда майор Игнатьев прибыл в Хиву через 16 лет, хивинцы не проявили желания соблюдать договор, заключенный Данилевским, заявив, что не располагают копией документа. Они отказывались заключить новое соглашение с Россией. В Бухаре русскому посланнику удалось уговорить эмира одобрить без изменений соглашение от 11 октября 1858 года, предусматривавшее освобождение Бухарой всех русских пленников, доступ в Амударью русских судов, временное пребывание в Бухаре русского торгового агента, а также улучшение условий торговли для русских купцов. Этот договор стал не более чем клочком бумаги. Эмир его полностью игнорировал, а дипломатические результаты каждой русской миссии следует оценить как равные нулю. Большие свиты, сопровождавшие Данилевского и особенно Игнатьева, вызвали подозрение у хивинцев, но им тем не менее удалось собрать много разведывательной информации, полезной для царской армии. Несколько обстоятельных описаний региона принадлежат военным руководителям этих миссий, а также входившим в них специалистам – В. В. Григорьеву, Т. Басинеру, П. И. Лерху, Е. Килевейну и К. В. Струве.

Итак, власти Средней Азии вплоть до этого этапа, видимо, были удовлетворены тем, что их дипломаты неизменно брали верх в противодействии дипломатическим целям России, а также в торговых делах, единственной сфере реальных азиатских интересов. Царской дипломатии везло не больше, чем аналогичным отношениям между тремя ханствами, которые даже в решающем 1860 году не могли заключить пакт взаимопомощи в борьбе против общего русского врага. Хотя Коканд отчаянно стремился в 1864 году привлечь Хиву и Турцию к делу спасения Ташкента и ханства.

Дипломатические отношения: кочевники

Контакты с Россией в политической сфере значили для Каракалпакии, Казахстана, Киргизии и Туркмении гораздо больше, чем для ханств. Набеги джунгар с востока явились главным фактором, вынуждавшим кочевников добиваться связей с Россией в первой половине XVIII века. Уже ощущая военное давление с новых российских аванпостов, таких как Омск, Железинск, Ямышевск и Семипалатинск, а также разделенные собственными внутренними междоусобицами, некоторые из казахских жузов обратились в 1716–1719 годах к России с просьбой о покровительстве или принятии в подданство. Особенно они были заинтересованы в военной помощи для отпора джунгарским захватчикам. В то время эти просьбы не получили должного дипломатического или военного реагирования, поскольку Россию занимали в основном события в Хиве и Персии. Не большего внимания заслужили предложения каракалпакского хана Абдул Музафара Давлета Саадата Ишима Мухаммада в 1722 году о заключении соглашения с Россией о мире, дружбе и покровительстве.

Эти инициативы наряду с контактами с русскими властями, предпринятыми казахами в 1726 и 1730 годах, постепенно возымели действие. Кочевники получили положительный ответ от России, когда 10 октября 1731 года казахский хан Абульхайр (пр. 1716–1748) принял от имени Младшего жуза присягу верности, обещая защищать казахско-русские границы, оберегать торговые караваны в степях, предоставлять войска в случае необходимости и платить дань шкурами диких животных. Взамен Россия обязалась поддерживать в его племени наследственную линию ханов и построить крепость в месте слияния рек Ор и Яик в целях защиты.

В конце 1731 года большинство Среднего жуза Семеке-хана также присягнуло царю. В 1734 году за ними последовали другие представители Среднего жуза. В 1740 году к ним присоединились хан Абулмамбет и хан Аблай. С 1757 до 1781 года они одновременно стали также подданными империи Цинь (Маньчжурия). Старший жуз во главе с Жолбарыс-ханом пошел в 1734 и 1738 годах по тому же пути, попросившись в российское подданство, но в действительности лишь малая часть этого жуза приняла присягу через своих представителей в Оренбурге в 1742 году. Часть каракалпаков, подобно казахам, поступила так же в 1731 и 1734 годах, а затем отправила посольство в Россию, где в 1743 году Санкт-Петербург снова принял каракалпаков в свое подданство.

Воодушевленные дипломатическим взаимодействием со степью, русские побуждали казахских вассалов активно вмешиваться также в дела Хивы, где из-за внутренней борьбы, закончившейся победой персидского правителя Надир-шаха (пр. 1736–1745), временно остался вакантным трон. Кроме того, в 1740 году русские попытались возвысить своего подданного казахского хана Абульхайра. Когда он отправился в Хиву, его сопровождали Дмитрий Гладышев, Муравин и Назимов.

Муравин проследовал в лагерь Надир-шаха, чтобы сообщить именем его императорского величества, что тот должен сдать хану Абульхайру город Хиву и что хан Абульхайр является верным подданным Российской империи. Хивинцы сами устранили эту проблему, отпугнув хана Абульхайра и его сына Нуралы. Они убили ставленника Надир-шаха Тахира и между 1741 и 1747 годами сажали на трон ряд кратковременных правителей, после чего другой казах, Каип (пр. 1747–1757) завладел властью с помощью местных доминирующих группировок. Россия снова попыталась посредничать в казахско-хивинских делах в 1753 году, когда посол Я. Гуляев безуспешно стремился примирить Нуралы-хана (пр. 1748–1786) из казахского Младшего жуза с Каип-ханом в Хиве.

Очевидная гармония в отношениях Санкт-Петербурга с казахами, проживавшими на крайнем западе, была нарушена в 1770 году. Емельян Пугачев легко нашел союзников в казахских жузах для участия в его восстании против Екатерины Великой. Казахские султаны Досалы и Нуралы, не разобравшиеся в событиях в России и пренебрегавшие своими обязательствами, уведомили Пугачева до конца 1773 года о своей поддержке в ответ на его «указ». Кроме того, Досалы позволил своему сыну Саид Али Султану посетить ставку Пугачева и обещал мятежникам дополнительную помощь.

Чтобы обуздать непослушных казахов после поражения Пугачева, царские власти на время воздерживались от дальнейших попыток заключать альянсы с ними и стремились усилить свое влияние в казахских степях средствами подкупа. Султанам, лояльным России, выплачивалось жалованье. Более того, царские чиновники приобретали авторитет среди окружения ханов, выделяя значительные пособия его должностным лицам в обмен на их готовность поселиться в Оренбурге, где ими было легко манипулировать. Ханы из каждого жуза приняли такие условия в 1780 году.

Российское влияние на казахов еще больше усилилось, когда в начале XIX века при помощи русских образовался совершенно новый жуз. В 1801 году султан Бокей (ум. 1815), один из сыновей Нуралы-хана, предпринял попытку отделиться от соперничающих родов Младшего жуза и утвердиться в другом районе степи. Петиция султана императору Павлу I с просьбой разрешить казахам откочевать на север, на земли между Волгой и Уралом, недавно освободившиеся из-за бегства калмыков, получила одобрение.

Власти справедливо посчитали, что поселение Бокеевского жуза, или Букеевской орды, как его называли русские, поблизости к царским укрепленным линиям, поможет легко контролировать кочевников. По их оценкам, распад этого рода также ослабит родительский Младший жуз и сделает его более уязвимым перед лицом русских посягательств. Так, к 1812 году царские власти именовали султана Бокея ханом «орды», однако власть хана продлилась только до 1845 года, когда русские отменили этот титул, как поступили ранее подобным образом со Средним жузом в 1822 году и Младшим жузом в 1824 году.

«Приручение» казахских ханов и некоторых султанов взятками не вывело тем не менее их отношения с Россией на уровень, удовлетворявший царя. И дипломатия уступила место жестким переговорам и военной силе, которые превалировали в первую половину XIX века. Под таким давлением в 1819, 1823 и в 1846 году десятки султанов и беев – последних свободных казахов, представлявших Старший жуз, – скрепили печатями документы с присягами верности России. Принятие этих грамот царем сделало их, по мнению русских, подданными империи.

Такие новые «подданные», как Кенесары Касымов, отказавшиеся склониться перед российской властью, были признаны «мятежниками». Мятежи, естественно, следовало подавлять, и государственные чиновники поступали соответствующим образом, привлекая армию. Отношение казахов к русским радикально менялось. Многие кочевники на практике убеждались, что договоры, заключенные предками или соплеменниками, не воспринимались как обязывающие. Даже те казахи, которые чтили прежние соглашения с Москвой или Санкт-Петербургом, являвшиеся гарантией их целостности, не без оснований считали, что русские нарушали эти соглашения, посягая на новые территории и усиливая вмешательство во внутренние дела кочевников.

В результате всего этого ширилось сопротивление азиатов, прежде более или менее дружественных России. В этой напряженной ситуации правители России и дипломаты упрямо держались мнения, что казахов все еще связывают с царем узы XVIII века. Между тем это убеждение почти утратило под собой почву, поскольку торговые караваны продолжали подвергаться нападениям, русских опять брали в плен, и целые кочевые роды демонстрировали свою независимость, перемещаясь за пределы отведенных для них пастбищ. Развязка неминуемой трагедии случилась скорее на поле брани в казахской степи, чем в посольствах, как это ожидалось.

В условиях царской бюрократической системы дела, связанные со Средним казахским жузом, административно перешли в 1821 году из юрисдикции МИДа России в ведение западносибирской Омской губернии. Букеевская орда, в свою очередь, была передана в 1838 году под контроль Министерства госимущества. Значительную часть Среднего жуза подчинили в 1854 году центральным властям, затем в 1859 году Младший жуз вошел в сферу ответственности МВД, а в 1863 году Старший казахский жуз перешел из-под опеки МИДа под контроль западносибирского военного командования. Наконец, казахи, проживавшие по берегам Сырдарьи, попали в 1864 году под юрисдикцию военного ведомства.

Некоторые киргизские роды с приближением русских войск к Иссык-Кулю в 1840 году стали просить покровительства, которое в ряде случаев было обещано в обмен на принятие русского правления. Эта практика продолжалась в отношении беззащитных родов, в то время как русские укрепленные линии продвигались все дальше в 1850-х и 1860-х годах. К 1864 году русская крепость встала на берегах озера Иссык-Куль, и представители киргизов Тянь-Шанского горного массива ратифицировали соглашения о верности царю.

В отличие от казахов и киргизов кочевые туркмены испытали меньше давления со стороны русских, потому что территория Туркмении представляла собой главным образом непривлекательную пустыню, а туркмены до 1865 года редко оказывались в положении неминуемого столкновения с русскими войсками. Внешние сношения между туркменскими родами и русскими по вопросам торговли и покровительства начали завязываться в XVII веке. Однако туркменские роды Мангышлака беспокоили серьезные продвижения русских в направлении ханств, а также неприемлемые требования со стороны хивинских и бухарских союзников или, скорее, хозяев. Они послали в 1745 году своих представителей в Санкт-Петербург просить покровительства России. Эти туркменские роды затем оказали услуги России, включившись в карательные акции по преследованию калмыков, которые в 1771 году бежали в Джунгарию, а также выступали против отрядов Пугачева в 1773–1774 годах. Об этом свидетельствовал Пирали в письме Екатерине Великой.

Хотя туркмены вновь приняли в 1791 году присягу верности России, это, судя по всему, не отразилось на позднейших отношениях сторон. Дипломатические представители Туркмении появлялись в российской столице также в 1802, 1811–1812 годах и в 1824 году. Они по-прежнему просили у царя и в 1798 и 1835 годах защиты от врагов-азиатов или персов. Парадоксального, пока туркмены отправляли петиции царю с просьбами о протекции, русские торговцы требовали жестких мер против туркменов, которые преследовали русские торговые караваны и рыбаков. Между туркменами и русскими так и не было достигнуто никаких долгосрочных соглашений по какому-либо важному дипломатическому вопросу до мирных договоров, навязанных русским оружием через два десятилетия после 1865 года.

Политика властей

В целом политика властей Средней Азии в отношении России со времени Тимура в конце XIV века, видимо, оставалась по существу пассивной, за исключением сферы торговли. Из-за огромных пространств, разделяющих населенные регионы, разительного несовпадения в климате и труднодоступных пустынь мусульманские правители всегда рассчитывали на естественные преграды внешнему вмешательству. Кроме того, некоторая апатия, порожденная слабым физическим состоянием из-за болезней, пристрастия к наркотикам, недоедания, и другие факторы сочетались со склонностью воспринимать неуправляемую международную обстановку как божественное предопределение. Поэтому, хотя религиозное рвение и горячая приверженность к политической независимости побуждали порой ханов выступать против христианского агрессора, их позиция оставалась почти всегда главным образом оборонительной и выжидательной. Вне коммерции, которой они отдавали всю энергию и умение, их политика, если можно так назвать фрагментарные и спорадические властные проявления, должна определяться как реагирование, а не инициатива.

Позиция России отнюдь не противоречила такой политике. В ней допускались некоторые оборонительные черты, которые особенно проявлялись в приверженности идее использования таких буферных образований, как Касимов и Ташкент, для защиты от азиатов. Одной из основополагающих целей, когда Россия достигла казахской территории, стало обеспечение безопасности границы. Насущная необходимость защиты этой границы от казахов в течение всего XVIII века только вырастала.

Рывок России на юго-восток объяснялся некоторого рода неизбежностью, неукротимой жаждой экспансии. Ее усматривали в укоренившейся хищной природе казачества, авантюризме русского купечества и мессианстве, связанном с наследованием Москвой православия от Византии.

Возможно, причины были проще. Россия усиливалась, ее азиатские соседи слабели. Пользуясь случаем, цари, подобно созидателям империй в Европе, тянулись туда, где существовал вакуум силы. Оправданием экспансии, если оно вообще требовалось, служили так называемые «провокации» со стороны азиатов или воображаемое превосходство русской цивилизации.

Поразительно, что аналогичная американская экспансия на индейские территории и Мексику, которая происходила как раз во время вторжения России в Среднюю Азию, также преподносилась как неизбежность, как выражение «предначертания судьбы». Знакомая риторика гласила, что Соединенные Штаты, вторгаясь в малонаселенные отсталые регионы Юго-Запада и изгоняя деспотичных и коррумпированных мексиканских правителей или невежественных вождей, заменяют их эффективными (европейско-американскими) руководителями. Они, дескать, устраняют угрозу британской интервенции, приобретают экономические преимущества, защищают американских торговцев, странствующих по данному региону, и даже способствуют разрешению некоторых проблем рабства. В случаях русской и американской экспансий при всех их различиях следовало бы признать, что в эпоху империализма сильные откровенно грабили слабых. Никакая казуистика относительно мнимых или реальных преимуществ для ограбленных и побежденных не в состоянии затушевать эти факты.

Целью царской политики XIX века объявлялось, помимо противодействия британским конкурентам, не столько лишение торговцев-азиатов преимуществ, сколько достижение в первую очередь «торгового равенства». Власти считали, что следовало установить мир и порядок в степях и пустынях, окружающих ханства, и обеспечить свободный доступ в Хиву и Бухару. Для этого необходимо было подчинить туркменов, казахов и киргизов, а хивинцев, в частности, следовало наказать. Такая завоевательная политика, направленная прежде всего против Хивы, провозглашалась российскими дипломатами со времен Петра Великого. Один русский наблюдатель, посетивший ханство, с уверенностью заявлял, что достаточно пяти тысяч солдат, чтобы «овладеть Хивой».

Российские власти начали создавать специализированные учреждения, ведающие делами Средней Азии. В 1782 году была учреждена Оренбургская пограничная экспедиция, позднее получившая название Оренбургская пограничная комиссия. Далее, царский кабинет министров собрался в 1819 году для обсуждения замыслов хана Хивы и грабежей торговых караванов со стороны казахов. В результате был сформирован царским указом от января 1820 года новый Азиатский комитет, включивший министров иностранных дел, финансов, внутренних дел и начальника Генштаба. Позже в него вошел бывший генерал-губернатор Сибири М. М. Сперанский, а директор Азиатского департамента, образованного в 1819 году в рамках МИДа, стал председателем комитета. Между 1820 и 1824 годами часто собиралась влиятельная группа государственных чиновников, уделявшая главное внимание не столько вопросу целесообразности подчинения казахских жузов, сколько вопросу скорейшего управления ими. В последующие годы, когда казахи подчинились военной силе, деятельность Азиатского комитета стала затухать, пока в 1847 году, после гибели казахского «мятежника» Кенесары Касымова, комитет прекратил существование в связи с решением главных проблем.

Азиатский департамент, наоборот, укреплялся и неуклонно расширял сферу внешнеполитической деятельности. Начав в 1819 году с мандата на ведение дел, касавшихся в первую очередь азиатских подданных России или тех, с которыми империя поддерживала отношения, департамент вначале испытывал нехватку полномочий для решения политических вопросов. Затем в 1846 году в его руках сосредоточилась вся переписка, касавшаяся азиатских дел, но в 1856 году его лишили юрисдикции в отношении казахов. Ряд официальных предложений, исходивших от Оренбургской пограничной комиссии, Азиатского департамента и Азиатского комитета, а также специалистов по Средней Азии, как правило офицеров, содержали проекты решения проблемы этой территории. К 1846 году поднимался главным образом вопрос об отношениях с ханствами, но даже в начале века такие планы не исключали использования силы.

Один из наиболее характерных «документов с изложением позиции» принадлежал генерал-майору Александру Ивановичу Веригину. Документ готовился для Александра I и был передан официально Николаю I в 1826 году. Документ под заголовком «Краткое изложение мыслей ген. – майора Веригина о необходимости занять Хиву как единственное средство для распространения и приведения в безопасность нашей торговли в Средней Азии» был составлен тогдашним начальником главного штаба Иваном Дибичем и получил одобрение. Он предусматривал дальнейшие меры «для обуздания наглости хивинцев». Словом, Веригин признавал, что российское производство и торговля не могли успешно конкурировать с европейской промышленностью из-за низких стандартов и неэффективности ни на внутреннем рынке, ни в Европе и поэтому нуждались для своего выживания в закрытом рынке – а именно Средней Азии под российским управлением. Дибич добавил к этому разоблачительные неприличные замечания, что было типично для отношения России к ханствам. Веригин тоже тревожился в связи с падением репутации России за рубежом. Он подчеркивал необходимость «повысить престиж России», страдавший от разграбления русских караванов в казахских степях.

Для улучшения международного имиджа России царь и его советники приняли в марте 1839 года еще одно решение – нанести удар по Хиве. Были проведены тайком мероприятия по подготовке экспедиции с целью заставить хана силой оружия отдать всех русских и обеспечить полную безопасность для русских торговых караванов. Эти приготовления вначале неуклюже прикрывались сообщениями о посылке научной экспедиции к Аральскому морю, а затем 24 ноября 1839 года выступили царские войска. В заявлении корпусного командира Оренбурга провозглашалось: «По приказу Его Величества Императора я выступаю против Хивы с частью войск под своим командованием. В течение многих лет Хива испытывала долготерпение могущественной и великодушной державы и наконец навлекла на себя гнев, спровоцированный ее поведением».

Планировалось, что мобилизация сил для наказания Хивы в конечном счете приведет к замене хана на «верного казахского султана». Когда эта кампания тоже завершилась неудачей, она добавила военный элемент к царскому списку неудовлетворительных отношений между Средней Азией и Россией. Пораженные провалом своих энергичных попыток возобладать в азиатском регионе, творцы российской политики во внешнеполитическом министерстве утратили веру в способность русской армии разрешить проблемы между Хивой и Россией. Явно оконфуженный министр иностранных дел России в 1841 году лично дал указание царскому послу отправиться в Хиву во главе миссии, главной задачей которой было предостеречь ханство против новых враждебных актов и получить гарантии безопасности и благополучия русских подданных. Однако министр изменил акцент в инструкциях, указав дипломату: «Главной целью вашей командировки является не столько обеспечение материальных выгод для России, сколько укрепление доверия к ней Хивы… вам надлежит руководствоваться этим во всех ваших действиях как наиболее важным условием для сохранения будущего политического влияния России на соседствующие с ней ханства Средней Азии».

Вопрос о справедливости России в отношении ханств продолжал обсуждаться публично и в приватном порядке, и министр занял примирительную позицию. Это означало, что царские чиновники отнеслись к событиям 1840-х годов с большей серьезностью. Более разумный тон, принятый, видимо, потому, что торговлю вывели за рамки внешней политики, стал характерным для МИДа вплоть до 1865 года, а может, и позднее.

То, что взгляды министра иностранных дел по этому вопросу нередко игнорировались, убедительно показывают царские военные акции с 1846 по 1865 год. Улучшение торговли объяснялось именно этими действиями. Полковники и генералы при поддержке некоторых царских советников взяли в свои руки политику в отношении Средней Азии, посылая один за другим разведывательные дозоры и отряды войск и блокируя таким образом миротворческую политику в регионе. Такой метод основывался на доктрине возможного.

Наблюдатели того времени отмечали, что азиатские кампании, по крайней мере, давали работу незанятым русским генералам и что милитаристская Россия проводила в Средней Азии, как и повсюду, политику расширения территории. Хотя зарубежные комментаторы не высказывались определенно, был ли конкретный завоевательный поход продиктован благоприятным стечением обстоятельств для захвата новых территорий или просто основывался на традиционной агрессивной политике, они сходились в оценке, что результат оставался одним и тем же.

Для азиатов серия военных поражений, приведших к окончательному броску России на Ташкент, явилась унижением, какого они не испытывали никогда прежде от европейской державы. Более того, реализация военных целей русских нанесла отношениям между победителями и побежденными шрамы, которые, видимо, никогда не зарубцуются. Хотя Ташкент не был ни первым «призом», ни последним, русские верили, что судьба всего региона зависела от судьбы Ташкента. Город приобрел в этом отношении важность, непропорциональную его реальному значению как культурного, экономического или политического центра. Однако идея захвата Ташкента стала краеугольным камнем русской политики. Но если бы русские армии остановились недалеко от Ташкента, весь юг Средней Азии навсегда остался бы свободным от прямого русского правления.

Глава 2
Население, языки и миграция

Туркестан получил соответствующее название потому, что его российская и китайская части представляли собой территорию, на которой компактно проживало главным образом тюркоязычное население. Этнически и лингвистически всю территорию к востоку от Каспийского моря до гор Алтая и пустыни Лоб, отделяющей пустыню Такла-Макан от Гоби (примерно между 35° и 50° северной широты), можно назвать Туркестаном. Название тем не менее в целом обозначает центральные две трети этой обширной территории.

Однако в исторических источниках название употребляется и в отношении внешних степных территорий к северо-западу от оседлых регионов в верховьях Сырдарьи и Амударьи, а также территорий близ высокогорья Средней Азии и других соседних территорий, большого региона оазисов Хорезма (Хива), расположенного непосредственно к югу в дельте Амударьи. С ростом числа тюркских племен, которые продолжали прибывать с северо-востока и востока, усиливалась тюркизация Средней Азии, и, естественно, термин «Туркестан» приобретал более широкое толкование. Но это слово так и не получило четкого определения, и его употребление не всегда соответствует размерам территории, населенной тюрками. Когда термин «Туркестан» использовался правителем Бабуром (1483–1530), то он охватывал степи и равнины, простиравшиеся на северо-запад, север и северо-восток за населенные, орошаемые земли и большие города. Это регионы, которые сегодня составляют значительную часть Казахстана.

Распространение этносов и языков

Тюркские языки распределяются с запада на восток – туркменский, узбекский, киргизский и новоуйгурский, а к северу от них – казахский и каракалпакский.

Туркмены обитают на территории, ограниченной с запада Каспийским морем, с юга хребтом Копетдаг, с востока и северо-востока Амударьей и с севера древним руслом этой реки – Узбой, тянущимся до Каспия. Это территория Туркменистана. Так как девять десятых этой территории представляют собой пустыню – знаменитую Каракум, – большинство туркменов проживают на юге вдоль северных склонов Копетдага, где перемежаются один за другим оазисы и развалины древних построек, часть которых весьма значительного размера. Туркмены также разбросаны по прилегающим территориям Ирана, в Анатолии, к северу от Кавказа близ Ставрополя, в Сирии и Египте.

Их северо-восточными и восточными соседями являются узбеки, которые наиболее компактно проживают в городах Узбекистана, в Ферганской долине, в верховьях Сырдарьи, между высокогорными областями Тянь-Шаня и Алая, а также вдоль западных отрогов Тянь-Шаня за пределами оазиса Ташкент, далее в центральной части долины Зеравшана и в низовьях Амударьи. Здесь располагается Самарканд, древняя столица империй Чагатая и Тимуридов, а также Советского Узбекистана первых лет. Далее лежит Бухара, до которой не доходят воды Зеравшана.

Узбеки проживают также в низовьях Амударьи слева от дельты, в городах Ургенч и Хива, а также вокруг них, на юге долины Зеравшана и Гиссарского хребта, в долинах, омываемых притоками Амударьи, к западу от долины Кафирнигана, которая относится к Таджикистану. К югу от Амударьи, в соседней части Афганистана, узбеки составляют немалую долю местного населения, так что земли между Гиндукушем и Амударьей по праву называются афганским Туркестаном. Границы расселения узбеков в Ферганской долине весьма изрезаны, поскольку многие долины с узбекским населением примыкают к таджикам и киргизам; часто смешанное население проживает в одной и той же долине, обычно по соседству. Соседствуют также языки и диалекты в высокогорных областях, классическим примером чего является Кавказ, хотя аналогичными чертами отличаются Гималаи и Альпы.

На востоке и северо-востоке за территориями, населенными узбекоязычными жителями, следуют территории киргизов, язык которых типичен для высокогорных регионов с глубокими долинами Восточного Алая и большей части Западного Тянь-Шаня. На киргизском языке говорят от Чаткальского хребта Западного Тянь-Шаня и центральной долины Талас на западе до исходных долин рек Текес и Или, расположенных непосредственно к западу от пиков Хан-Тенгри и Победа, высочайших пиков всего Восточного Тянь-Шаня. Территория включает верховья Сырдарьи, которая имеет здесь монгольское название Нарын, а также бассейн Иссык-Куля.

К северу граница распространения киргизского языка тянется в западном направлении хребта Кунгей-Алатау и к западу от реки Чу вдоль Александровского хребта, который в этой местности часто называют Алатау. В диаспоре киргизы встречаются на северо-западе Восточного Туркестана (провинция Синкянг), вдоль Яркенддарьи и Кашгардарьи, между городами Яркенд, Кашгар и Марал-Беши, но также далеко за пределами своего нынешнего обитания, в некоторых долинах Восточного Памира и южнее, в долинах Западного Куньлуня и хребтов Каракорума.

В высокогорье между Тянь-Шанем и Каракорумом зона распространения киргизского языка разделяет жителей, говорящих на узбекском языке, и жителей, говорящих на новоуйгурском, тюркском языке Восточного, или китайского, Туркестана. Подобно Туркменистану, эта обширная территория, которая содержит самую большую и компактную пустынную зону Азии, заселена лишь по краям у подножия могучих хребтов Тянь-Шаня – на севере, Памира – на западе и Куньлуня – на юге. Наиболее многочисленные поселения, в которых жители говорят на новоуйгурском языке, расположены вдоль верхнего течения западных рек – истоков Тарима, в таких городах, как Кашгар, Новый Гиссар, Яркенд и Каргалык, и в верхнем течении северных притоков вдоль южных склонов Тянь-Шаня. Население, говорящее на новоуйгурском языке, проживает и вдоль северных склонов Куньлуня, к югу от великой пустыни и вдоль склонов Центрального и Восточного Тянь-Шаня. Естественно, древний караванный путь – Шелковый путь, связывавший Китай с Ираном и Римской империей, – следовал через эти поселения вдоль высокогорья. К югу от Тянь-Шаня, к востоку от известных оазисов Карашар и Турфан, на новоуйгурском языке говорят на территории до оазиса Комул или Хами (Игу во время монгольского господства). В данном регионе зона распространения этого языка граничит с монгольским языком. Следует, однако, отметить, что на территории распространения новоуйгурского языка во всех крупных городах этой провинции Китая говорят на китайском языке.

К северу все пространство между Каспийским морем и горами Алтая переходит в обширную территорию Казахстана. Так как в свое время политические границы советских национальных республик были проведены на большой протяженности в соответствии с лингвистическими границами ввиду совпадения в языке, национальной или этнической принадлежности, ареал распространения казахского языка простирается от низовий Волги до подножия гор Алтая и его монгольской части, а также истоков Иртыша, главной составляющей речной системы Оби.

Вся территория довольно однообразна географически и лингвистически, но восточные диалекты несколько отличаются от западных. Лишь на востоке Хорезма каракалпакский диалект демонстрирует несколько более специфичные черты, отчасти из-за влияния узбекского и туркменского языков, так что ему предоставлен статус литературного языка, а территории его распространения – автономный регион.

Южная граница этой обширной языковой зоны устанавливается сравнительно просто, более или менее по 41° северной широты между Карабогазом и Сырдарьей, исключая Хорезм и Тянь-Шань, где говорят на узбекском, и восточнее – на киргизском языках. Эта зона соседствует с Китаем, Западной и Северной Джунгарией. На севере, однако, на всем пространстве между Волгой и Иртышом проживает в основном русскоязычное население. Нигде на протяжении этой границы в 1250 миль казахский язык не соприкасается непосредственно ни с одним тюркским языком к северу – языками казанских татар, башкир или языками западносибирских татар. Только на крайнем западе, в дельте Волги, казахи контактируют с отдельными группами диаспоры казанских татар, в то время как на крайнем северо-востоке, у подножия Алтая, казахский язык соприкасается с ойротским языком. Лишь на юге у казахов поддерживаются постоянные отношения с населением, говорящим на узбекском, киргизском и новоуйгурском языках. Контакты с туркменами имеются в Каракалпакской области. В других случаях они незначительны, поскольку пограничная зона к югу от Устюрта представляет собой пустыню.

Крупнейшую тюркоязычную группу, которая не имеет своей отдельной государственности на данной территории, представляют татары. Они разбросаны по шести республикам, и численность их такова, как и киргизов. Татарское население оказалось в такой ситуации отчасти из-за искусственных и драматических событий, в результате которых произошло рассредоточение многих национальностей СССР в 30-е годы и в ходе Второй мировой войны. Одним из таких событий была депортация Сталиным всего тюркского населения Крыма численностью около 200 тыс. человек с родных мест в Среднюю Азию в 1944 году.

Распределение иранских языков и языков меньшинств

Кроме тюркских языков, которые имеют численное превосходство в данном регионе, здесь представлены иранские языки. Вместе с индоарийскими языками они образуют самую восточную группу среди живых индоевропейских языков и являются наиболее близкими к балто-славянским языкам.

Сегодня самым многочисленным населением Средней Азии, говорящим на языке иранской группы, являются таджики, которые проживают главным образом в Таджикистане, но также образуют диаспоры на территории соседних стран, таких как Узбекистан, Киргизия (Кыргызстан), Афганистан, а также в Восточном Туркестане (КНР). Таджик – название, которое, вероятно, уходит корнями к довольно старому обозначению персами арабов – тази. Позднее это название использовалось в более широком смысле, обозначая мусульман, независимо от национальности. Его стали произносить как да-ши в Китае, где оно использовалось в таком же неясном смысле, иногда оно означало Туркестан, в других случаях – территорию халифата.

Таджикский язык является диалектом современного персидского языка, отошедшим от литературного в незначительной степени. В самом Иране имеются диалекты новоперсидского, которые отличаются от общепринятого персидского языка гораздо сильнее, чем таджикский. В СССР новоперсидский назвали «таджикским» языком. Кроме некоторых фонетических различий, например сохранение среднеперсидского (пехлеви) ё и ? в определенных позициях, различий в морфологии, таджикский более отличается от персидского в синтаксисе и лексике. Причина – в многочисленных и весьма сильных влияниях как тюркских языков, особенно чагатайского, узбекского, так и русского языка. Русское влияние, в отличие от тюркского, относится к более позднему времени и ограничено в основном словарем. Влияние же тюркских языков затрагивает также синтаксис. Так что таджикский язык воспринял типично алтайские грамматические конструкции причастия и герундия. Итак, всепроникающее влияние иранских языков на тюркские языки Средней Азии, видимо, продолжалось тысячелетие или более.

Происхождение таджикского языка не совсем ясно. На нем говорят на древней земле Внешнего Ирана (Западный Туркестан). Но на территории, где с VIII по XI век изъяснялись на восточноиранских языках, был распространен главным образом согдийский язык. Он широко использовался вдоль Шелкового пути, проходящего через весь Азиатский континент в Северный Китай, потому что торговля шелком между Китаем, Ираном и Римской империей контролировалась согдийцами. Согдийский язык более тесно связан с сакским, языками Памира, афганским, белуджским и осетинским (на Кавказе) языками, чем с западными иранскими языками, такими как персидский, курдский, татский и талышский. Это были язык и культура, из которых развились древнеуйгурский язык и культура в Восточном Туркестане начиная с VIII IX веков. Ранние уйгурские переводы христианских и манихейских текстов сделаны в основном с согдийского языка и других языков Средней Азии.

Только в результате растущей экспансии буддизма и китайского господства согдийский язык стал уступать китайскому. В Восточном Туркестане согдийцев постепенно поглотили тюрки, главным образом уйгуры, в то время как в Западном Туркестане они не могли противостоять долгое время арабскому нашествию с юго-запада и тюркскому проникновению с северо-востока. Так исчезли согдийцы и их язык.

Хотя арабы оставались в Западном Туркестане в незначительном количестве, следует предположить, что во время или вскоре после завоевания ими этой территории с 711 года н. э. персоязычные мусульмане из Ирана прибыли на территорию древней Согдианы и местное население, говорившее на согдийском языке, перешло на западноиранский язык. Иначе исчезновение согдийского и появление там персидского языка необъяснимо, особенно ввиду того, что тюрки, хотя и узурпировали политическую власть, не оседали надолго, не вытесняли или ассимилировали городских жителей, ведя образ жизни, характерный для них в Восточном Туркестане. Исламизация запада Средней Азии, начавшись с арабского завоевания, привела, видимо, к распространению персидского языка.

Некоторые народности, близкие по языку к согдийцам и другим восточным иранцам, выжили потому, что переселились в труднодоступные горные долины. Осетины на Кавказе и «горные таджики» – галча или памирцы – принадлежали к этим народностям. Последние – непосредственные соседи таджиков на востоке, киргизов на юге, юго-востоке и востоке и жителей Дардистана на севере. Осетинский язык принадлежит к восточноиранской группе. Таким образом, он ближе к памирским языкам, пушту (афганскому), белуджскому и некоторым другим. Он более близок к таким языкам, как согдийский, чем к таджикскому и курдскому.

Исследование памирских языков еще не завершено. Остается много работы по их изучению. Несколько отличается от известных памирских языков ягнобский язык, на котором говорят в долине реки Ягноб, левого притока Зеравшана выше Варзаминара. Языки, на которых говорят на Памире: шугнанский в долине Шугнана, к югу от него ваханский в Ваханской долине, ишкашимский к юго-западу, большей частью на афганской территории, а также в селении Ишкашим и вокруг него в верховьях Амударьи, называемой здесь Пяндж. На сарыкольском языке говорят в Юго-Восточном Памире в долинах Тагдумбаша и Сарыкола, отделенных от западных долин, которые выходят на Пяндж обледеневшим центральным плато Памира. Усилиями российских ученых изучены бартангский и хуфский языки, на которых говорят в долине реки Мургаб, которую также называют Бартанг, Сарез и Аксу в Рушанском районе Северо-Западного Памира. Но языки, на которых говорят в долинах высокогорья главного хребта Гиндукуш, такие как сангличский в деревне Санглич и вокруг нее, мунджанский язык в округе Мунджан, известном своими лазуритовыми шахтами, изучены еще недостаточно. Самой южной памирской народностью являются, как известно, носители языка йидга, единственного памирского языка к югу от Гиндукуша, к югу от перевала Дора в округе Читрал на самом северо-западе Пакистана, где этот язык обнаружен на территории, население которой говорит на языке дардской группы (кховар).

Разница между языком и диалектом на Памире не вполне ясна. Например, сангличский, зебакский иязгулямский порой упоминаются как языки, в то время как новые исследования дают основание рассматривать все три как диалекты ишкашимского языка. Относительная недоступность этих пограничных территорий препятствует их систематическому плодотворному исследованию.

Помимо тюркской и иранской языковых групп, в Средней Азии присутствуют языки таких меньшинств, как армяне и другие кавказские народы, украинцы, немцы или евреи. В городах особенно часто обнаруживаются персы, афганцы, индусы и китайцы. Сохраняются еще два языка: арабский и монгольский. Когда-то в истории игравшие важную роль, арабоязычные жители сегодня обнаруживаются по соседству с узбекским городом Зияддин между Самаркандом и Бухарой. Монголы, видимо, остались в районе Иссык-Куля после одного из своих походов.

Вне влияний и их последствий

Языки, на которых говорит население вблизи Западного Туркестана, исходят с запада. Это новоперсидский язык, который граничит на юге с Туркменистаном, а также с территорией Афганистана, где пушту (афганский) соприкасается отчасти с туркменским языком. Туркмены также постоянно общаются с персами в городах Туркменистана. Узбеки на востоке и северо-востоке, каракалпаки и казахи на северо-востоке тоже их соседи. Общение с казахами менее интенсивно. В диаспоре туркмены контактируют с ногайцами, калмыками, османскими турками и арабами. Как и все языки бывшего СССР, туркменский оказался подвержен сильному влиянию русского. Он не только являлся проводником культуры в СССР, но также средством общения с русскими, проживавшими в большинстве крупных городов. Это относится в разной степени ко всем языкам Средней Азии.

Помимо незначительных контактов с туркменским, каракалпакским и казахским языками, узбекский, подобно своему предшественнику в той же части Средней Азии – чагатайскому языку, подвергался долговременному влиянию иранских языков, главным образом таджикского. Постоянное общение с персидским породило те узбекские диалекты, на которых говорит оседлое сельское и городское население. Их называют иранскими диалектами узбекского языка. Они образуют основу современного узбекского литературного языка. Современный узбекский язык базируется на ташкентском диалекте, хотя в конце 1920-х годов национальные узбекские лидеры пытались сделать северные узбекские диалекты таких городов, как Туркестан, Манкент и Карабулак, официальным литературным языком. В них влияние иранского ощущалось меньше, чем в больших узбекских городах. Фактически узбекские диалекты кочевого населения, которые постепенно утрачиваются, почти свободны от иранского влияния. Это означает, что они не подвергались тому сильному, всепроникающему влиянию персидского языка, что язык оседлого населения, и поэтому существенно отличаются от него.

В чагатайском языке, как и в узбекских диалектах оседлого населения, иранское влияние, особенно персидского языка, так глубоко, что фонологический и в значительной степени синтетический тип (иногда это называют структурой) чагатайского языка приобретает много отчетливых не тюркских и не алтайских черт. Заметна главным образом утрата звуковой гармонии в фонологии и использование грамматического подчинения в синтаксисе. Ни один тюркский язык, за исключением, может, литературного языка караимов, который испытал на себе сильное влияние еврейского и славянских языков, не подвергся столь мощному проникновению извне.

Киргизский язык в уединении высокогорья сравнительно чистый тюркский язык, но его литературная форма претерпела сильное воздействие своего северного казахского соседа. Народный язык обнаруживает некоторое монгольское влияние, главным образом в составе словаря. Южные диалекты региона Алай – Памир и в диаспоре пока не изучены.

Казахи граничат на западе и севере с русскими, которые отделили их от тюркоязычных родственников. Влияния казанских татар проникли в степи Казахстана в последние 75–100 лет имперского правления России. Ряд чиновников в то время были казанскими татарами. Прежний поток влияний был монгольским, так как казахи долгое время были либо подданными, либо врагами монголов, главным образом калмыков Джунгарского правления после Чингисидов, которых в конце концов покорили (1757–1759) китайцы во время господства Маньчжурской династии. Сильное русское влияние на казахский язык вызвано не протяженностью границы между сторонами, но тем, что в Казахстане, как и во всей Средней Азии, русские проживали во всех крупных городах.

Туркменский – единственный язык, который принадлежит к юго-западной, или огузской, группе тюркских языков и близок к азербайджанскому, или языку османских турок. Но он также обладает некоторыми чертами, типичными для собственного языка Средней Азии – «тюрки?». Он сохранил некоторые архаизмы, такие как различение долгих и кратких гласных, утраченное в тюркских языках, кроме якутского и отчасти чувашского. Поэтому туркменский язык представляет особый интерес для изучения истории тюркских языков.

Только узбекский язык подвергся диалектологическому исследованию, которое привело к пониманию его подлинной природы и положения среди тюркских языков. Иранизированные диалекты, упомянутые ранее в связи с городским населением современного Узбекистана, имеются также в некоторых лингвистических анклавах в городах Южного Казахстана и в Таджикистане. Узбекский язык можно считать прямым потомком или позднейшей формой чагатайского языка, языка великой тюркской литературы, развивавшейся во время правления чагатайского хана Тимура (Тамерлана) и Тимуридов.

Узбекские диалекты сокращающегося кочевого населения являлись до 1930-х годов частью северо-западной, или кыпчакской, группы тюркских языков и поэтому называются кыпчакским узбекским языком. Ближайшие родственные языки – казахский и каракалпакский. Между обеими группами имеются существенные классификационные черты. Кыпчакский узбекский язык оказал ограниченное влияние на узбекский литературный язык, который является по сути тюркским языком Средней Азии. Кыпчакский узбекский язык наряду с казахским каракалпакским и ногайским языками в Понто-Каспийских степях (к северу от Каспия и к Черному морю) принадлежит к восточной, или арало-каспийской ветви кыпчакской группы.

Узбекские диалекты, 1929 г.

На кыпчакско-узбекских диалектах также говорили как минимум в 1930-х годах в Северном Казахстане, на территориях вокруг города Туркестан, а также в районе Чимкента. Диалекты полуоседлого сельского населения Ферганы, например, демонстрируют все особенности перехода от подлинного, то есть кыпчакско-узбекского языка, к иранизированному типу узбекского. Оседлое городское население Средней Азии также называли сартами, термином, который обычно использовался в исследованиях до 1917 года. Впоследствии его не употребляли, поскольку кочевое население – узбеки и казахи – применяли его как презрительное прозвище для городских жителей, тюрок или иранцев (узбеков, уйгуров или таджиков).

Киргизский язык, подобно литературному узбекскому языку и его восточному соседу – новоуйгурскому языку, принадлежал к той лингвистической группе, которая некогда включала также древний уйгурский и древнейший тюркский язык, известный как орхонский. Однако современный литературный киргизский язык занимает промежуточное положение, так как подвергся влиянию казахского языка и ставится в один ряд с кыпчакскими языками. Но этот язык эпоса – обильный долитературный источник для всех тюркских языков Средней Азии и Сибири. Он обнаруживает близость с уйгурским, новоуйгурским и чагатайским языками. Это не исключает наличия черт кыпчакских языков, которые сближают киргизский язык с ойротской группой языков на Алтае.

В то время как окончательное определение положения киргизского языка среди тюркских языков следует отложить до получения больших сведений о его диалектах, положение новоуйгурского языка установлено. Он прямой потомок древнеуйгурского языка, на котором говорили в той же стране, и вполне мог бы рассматриваться поздней формой древнеуйгурского языка, если бы проникновение ислама в Восточный Туркестан не вызвало фундаментальных перемен в словаре. Ислам обеспечил его всеми абстрактными понятиями, относящимися к религии, философии, общественной жизни и политике. Они черпались из арабского и персидского языков помимо прочих. Последнее обстоятельство обуславливает принципиальную разницу между древнеуйгурским и «исламизированной» формой этого языка, приведшей в конце концов к чагатайскому и в меньшей степени к узбекскому литературному языку.

Внешние влияния сильнее отразились на каракалпакском, чем на казахском языке, поскольку само местонахождение каракалпаков делает их более открытыми воздействиям как со стороны узбеков, так и со стороны туркменов. Это особенно справедливо в отношении юго-западных каракалпакских диалектов. Помимо каракалпакского, диалектологическая дифференциация казахского языка происходит в восточно-западном направлении. Так что диалекты, которые распространены к востоку в Старшем жузе и к западу – в Младшем жузе, резко контрастируют. Это касается также диалектов Бокейского жуза, расположенного к западу, между Волгой и Уралом, и Среднего жуза.

Тюркские языки Средней Азии, о которых здесь идет речь, можно сгруппировать в тюркскую языковую семью, имевшую три категории, согласно их основным классификационным признакам. Языки Средней Азии выделены курсивом.

Группа I. Тюркские: орхонский, древнеуйгурский, среднетюркский, чагатайский, киргизский (общеупотребительный), новоуйгурский, узбекский (оседлого населения).

Группа II. Огузские: османский турецкий, азербайджанский турецкий, туркменский, гагаузский, крымский турецкий.

Группа III. Кыпчакские: казахский, каракалпакский, ногайский, киргизский (литературный), узбекский (кочевников), татарский.

Письменность

«Diploma gegrammenon Skythikoi's grammasin» (документ, написанный скифскими буквами) упоминается в связи с одним из ранее известных фактов в истории тюркских языков. Это – доклад о миссии Земархоса к тюркскому кагану Истами в 568–569 годах. В каганате уже была письменность, такая же, как рунические тексты на орхонском языке, а в западном каганате она появилась, возможно, еще раньше. Эта письменность основана на арамейском языке и, подобно ему, воспроизводится отдельными несвязанными буквами. Каганат, должно быть, познакомился с ней в западной части своей территории – в «земле семи рек» к югу от озера Балхаш в южной части Казахстана, все еще зовущейся Жетысу и Семиречье – по-русски. Здесь когда-то жили согдийские несторианцы. Возможно, эта письменность пришла из Согдианы, Хорезма или других территорий, населенных родственными иранцам народами.

Самый ранний известный иранский алфавит использовал клинопись, восходящую к VI веку до н. э., когда правил Ариярамна, дед Кира. Переход от этого языка и его преемников (пехлеви, восточноарамейского диалекта, еврейского и других способов письма, которые использовались значительно раньше в различных частях иранского мира) к арабскому письму состоялся после арабского завоевания Персии в VII веке н. э. Хотя самая старая сохранившаяся персидская рукопись, написанная арабским шрифтом, относится к XI веку н. э.

С развитием в Восточном Туркестане тюркских культурных и литературных центров согдийский шрифт, позднейшая форма восточноарамейского, был воспринят древнеуйгурским, и, таким образом, согдийский шрифт принял другую форму, которую называют уйгурским шрифтом. Он преимущественно использовался тюрками всех регионов Туркестана, и только под влиянием ислама арабское письмо постепенно заменило уйгурское. Довольно поздние среднетюркские тексты, относящиеся к XV веку и порой более позднему времени, были написаны не арабским, а уйгурским шрифтом, как в Южном, так и Северном Тянь-Шане. Одной из уйгурских книг XI века является знаменитая Кутудгу Билиг (Благодатное знание), дидактическая поэма о мусульманской вере. Вовсе не являются редкими чагатайские тексты, написанные уйгурским шрифтом. С переходом от уйгурского к арабскому шрифту орфографические особенности, характерные для уйгурского, трансформировались в арабские. Так что арабский шрифт чагатайских и дочагатайских текстов стал просто транскрипцией уйгурского письма.

В дальнейшем согдийский уйгурский шрифт уступил арабскому и сохранился в восточной части Средней Азии, потому что после завоевания в 1218 году Восточного Туркестана монголы использовали уйгуров в качестве своих секретарей и писарей. Таким образом, уйгурский шрифт вошел в монгольский язык, где ему было оказано предпочтение перед тибетским письмом Пагбы и китайским шрифтом. Главные изменения уйгурского шрифта состояли в добавлении нескольких особых форм и диакритических знаков для калмыкского и маньчжурского языков. Это письмо составляло основу двух имперских языков маньчжурской династии Цинь. Данный алфавит имел чрезвычайно важное значение в течение 300 лет. Уйгурский шрифт, которым пользовались монголы, не исчез там, где большое число жителей Алтая пользуются сегодня кириллицей.

Призывы к отказу от использования арабского шрифта звучали не только после русской революции, но и несколькими десятилетиями ранее. Мирза Фатали Ахундов и его окружение стали активно добиваться реформы алфавита в Азербайджане в середине ХГХ века. Грамотность среди тюркских народов во время русской революции была ограниченна, часть вины за это справедливо возлагали на арабский шрифт. И все же народы Средней Азии использовали арабскую письменность в первые годы после революции 1917 года, хотя и в реформированном виде.

В начале 1920-х годов арабский шрифт несколько упростили. Более того, было введено регулярное употребление гласных для упрощения, что сделали османские турки в начале XX века. Таким образом, в реформированном арабском шрифте все гласные (палатальные и велярные) должны были четко произноситься, несмотря на то что в иранизированном и литературном узбекском языке, например, их различение в звучании не имело значения, потому что звуковая гармония была утрачена.

Первым заменил арабский шрифт латинским алфавитом в 1922 году Азербайджан. За ним последовали через несколько лет другие ираноязычные и тюркские народы, а также в 1928 году кемалистская Турция. В киргизском, узбекском и туркменском языках латинский шрифт стал использоваться в 1927 году, в казахском и каракалпакском – в 1928, а в новоуйгурском – в 1930 году. Таджики, раньше пользовавшиеся арабским шрифтом, перешли на латинский шрифт в 1926 году, примерно в то же время, что казахи и каракалпакцы.

Латинизированный тюркский алфавит

После того как советский Азербайджан обратился к латинскому алфавиту, его принятие всеми другими народами СССР, употреблявшими арабский шрифт, стало делом времени. Период между 1927 и 1930 годами стал переходным этапом в Средней Азии, в течение которого ряд журналов и газет все еще печатался как реформированным арабским шрифтом, так и новым латинским. В 1930 году латинизация шрифтов была завершена и был принят новый алфавит. В Восточном Туркестане реформированный арабский был введен в новоуйгурский в 1947 году, и новый латинизированный алфавит был принят в 1965 году.

Итак, реформированный арабский алфавит использовался с 1923 по 1928 год, латинизированный шрифт – с 1928 по 1940 год с несколькими изменениями между 1935–1940 годами. Наконец, кириллица адаптировалась к местным алфавитам начиная с 1940 года с последующими незначительными реформами около 1952 или 1953 года.

Первый проект введения кириллицы для каракалпакского языка явился на самом деле шагом назад в смысле орфографической точности по сравнению с латиницей или даже реформированным арабским шрифтом. Ибо каждая из трех пар гласных фонем a/?, o/? и u/? заменялась одной буквой: а, о, у.

К 1940 году, видимо, все латинизированные алфавиты Средней Азии, за исключением новоуйгурского в Казахстане и Узбекистане, были заменены на кириллицу со странными вариациями, введенными ради целей, не имеющих отношения к лингвистике. Было принято несколько совершенно дивергентных приспособлений, в то время как стандартизированная кириллическая транскрипция, подобная той, что уже применялась для некоторых крупных научных трудов примерно сто лет назад, равно как для лингвистических публикаций Российской академии наук, старательно избегалась. Преимущество выражения в кириллице заключается главным образом в том, что она располагает большим числом букв, чем латинский, и поэтому требуется меньше диакритических знаков, чем в латинской транскрипции или транслитерации.

Миграции

В настоящее время тюркоязычные и ираноязычные народности размещаются там же, где обосновались после завершения великого переселения в Среднюю Азию или через этот регион, которое закончилось в конце XV века. В то время узбеки проникали с нарастающей интенсивностью с северо-запада, из мест своего обитания к югу от Урала и района Аральского моря, в оседлые, высокоцивилизованные области верховьев Сырдарьи, бывшего средоточия господства Чагатая и его преемников – Тимура и Тимуридов. Бабур, последний Тимурид, правивший в Чагатайской империи, уступил давлению. Он удалился в Афганистан и Индию, отдав территорию под контроль узбеков.

Вначале был занят Западный Туркестан и с течением времени отуречен тюрками, языки которых позднее обнаружили черты огузского языка юго-западной группы, языка племенного объединения этих тюрок, от которых произошли османские и сельджукские турки. Тюркский – язык тюркских племен, прибывших с востока после арабского завоевания, несколько отличался от огузского, поскольку был теснее связан с древними тюркскими языками, языками орхонского и уйгурского племенных объединений. Они вытеснили огузов на юго-запад, а сами заняли всю территорию до Амударьи, древней границы Ирана и Турана (Внешний Иран).

Даже сегодня Амударья выглядит как наглядная антропологическая граница. Ирано-кавказские черты обнаруживаются на западе от реки. За исключением городов Туркестана, преобладание алтайских особенностей выявляется к востоку от нее. К северу, на широте Хорезма, на территории Казахстана сложилась однообразная лингвистическая и этническая ситуация. Там даже до консолидации тюркских родовых групп в казахский народ и после изгнания иранцев численность северо-западных тюрок превосходила другие этносы далеко вдоль реки Волги и севернее, в Волго-Камском регионе.

Киргизы прибыли в значительном количестве к местам своего нынешнего обитания в высокогорных долинах Тянь-Шаня, Памира, Алтая и Каракорума не раньше XVI XVII веков, хотя границы Орхонского государства после 840 года достигали Восточного Тянь-Шаня. Поскольку киргизы не оставили письменных источников и не играли значительной политической роли, их местонахождение по пути от Орхона к Алтаю практически неизвестно. Их господство над Орхонским государством было ликвидировано монгольскими киданями (империи Ляо) в 924 году. С 1254 по 1270 год киргизы преобладали среди оседлых племен в северной части монгольской империи, а со временем были разбиты и поменяли местонахождение. В 1293 году в правление Хубилай-хана их вынудили уйти в Северную Маньчжурию. Некоторые двинулись на запад к Урянхаю и, наконец, на Алтай, Тарбагатай и Тянь-Шань. В результате своих неудачных войн с джунгарами в XVII столетии киргизы переселились в Тянь-Шань.

Несмотря на тяжелые испытания, выпавшие на долю киргизов в ходе истории, их язык сохранил поразительно чистый тюркский характер, но с определенными архаичными чертами, такими как пратюркская долгота гласных, типичная для северных диалектов. В южных диалектах долгота частично замещается дифтонгами. Эти языковые особенности являются связующим звеном между киргизами, туркменами и якутами.

Со времени занятия киргизами своего нынешнего места обитания тюркская и иранская этнолингвистическая карта не претерпела серьезных изменений.

Раньше тюрки располагались далеко от той территории, где они были в XVI веке. Их переселение на земли, которые они сейчас занимают, может быть определено вполне конкретно. А место, откуда они начали свое историческое перемещение, определяется менее четко. Миграции тюрок из ряда регионов к северу от Китая были частью всех миграций Алтая. Они не менее впечатляющи, чем походы монголов под водительством Чингисхана, но, в отличие от его передвижений, это были миграции, а не просто походы.

Первые алтайские миграции гуннов стали известными в истории, потому что не только потрясли до основания Китайскую, а позднее Римскую империю, но стали также толчком к великим европейским переселениям. Несмотря на то что некоторые ученые, преимущественно венгерские, считают гуннов тюрками, это можно рассматривать лишь как гипотезу, пока не найдены убедительные доказательства. Предположительно язык гуннов занимал промежуточное положение между тюркским и монгольским. Некоторые следы этого еще сохраняются в чувашском языке, на котором говорят по берегам Волги к западу от Казани. Очевидно, в связи с вторжениями гуннов в Европу во время или вскоре после поражения Аттилы на полях Каталонии в 451 году тюркские племена появились в небольшом количестве в Восточной Европе, а некоторые из них, например булгары, расселились в приволжских степях и причерноморско-каспийских низменностях.

Тюркские племена, видимо, пришли в основном на запад к Аральскому морю и в причерноморско-каспийские равнины примерно столетием позднее, вместе с аварским нашествием в Европу. Авары, подобно своим предшественникам и предкам – жуань-жуаням, были монголами. Если авары и не были полностью тюрками, как полагают некоторые ученые, они должны были включать многие народности, говорившие на кыпчакских языках. Вероятно, они были ранними тюркскими завоевателями Западной Азии и Восточной Европы.

Еще до того как аварское господство в Восточной и Юго-Восточной Европе было ликвидировано Карлом Великим в последнем десятилетии VIII века, тюркские народности перемещались по территории между Иртышом и Волгой, фактически по равнинам сегодняшнего Казахстана. Не ранее X века некоторые из них двинулись на запад через Дон, к рекам Днепр и Дунай. Пути их движения – в основном гуннов и аваров – проходили через Центральную Азию. Несмотря на то что их постепенно вытесняло оттуда местное население, часто при помощи Сасанидов и китайских государств, некоторые мигранты остались в степях, что подтверждает факт исчезновения из данных регионов других народностей, прежде их населявших.

Северо-восточные окраины orbis terrarum (Зрелища Круга Земного – памятник европейской картографии XVI века), согласно древним представлениям на Западе, были заселены мифическими дикими кочевниками. По воззрениям Геродота, скифы впервые появились из мрака предыстории. Они представляли собой неопределенную лингвистическую и этническую общность с сильной иранской примесью. Их правящие кланы могли быть даже иранского происхождения. К началу I века до н. э. они стали исчезать на востоке, а на их месте появились сарматы и савроматы, которые упоминались прежде как скифы, жившие на северо-востоке, очевидно недалеко или в самом районе Средней Волги.

Видимо, это были родственные народности племенным конфедерациям, известным под названиями аланов и аорсов, проживавших и кочевавших главным образом на огромных пространствах между нижним Доном и Иртышом. Однако имя «скифы» оставалось для римских и византийских историков общим обозначением всех племенных объединений к северу и востоку от Черного и Каспийского морей. Даже в XV столетии тюрок продолжали называть скифами.

Возможно, большая часть аланов принимала участие в великом переселении в Европу, вызванном общими миграциями на запад, которые приобрели инерцию с вторжением гуннов. Наряду с многочисленными германскими племенами, такими как вандалы, свевы и вестготы, аланские племена пересекли в начале V века Рейн и продвинулись до Испании и Северной Африки. Другие аланские племена оставались на равнинах Причерноморья и Каспия, но были вытеснены оттуда монголами и тюрками в XII и XIII веках, найдя убежище на Кавказе. Там они выжили и известны теперь как осетины. Под этим названием они обозначались в древнерусском как яссы, а в исламских источниках – как ас (Астрахань < Ас-тархан).

Согдиана, крайняя северо-восточная провинция старой Персии, а затем недолговечной империи Александра, стала известна Западу благодаря завоеваниям Александра. В тех отдаленных землях Македонской империи и по другую сторону северо-восточных границ многие кочевые племена не оставили никаких следов, но парфяне, хорезмцы (в Хорезме), саки и согдийцы стали хорошо известны благодаря их памятникам языка и литературы.

Согдийская группа языков, видимо, была одной из самых многочисленных лингвистических групп в Западном Туркестане, но из-за своей приверженности к коммерческой деятельности согдийцы, вероятно, составляли значительный процент населения в ряде городов Восточного Туркестана. Это, безусловно, верно в IV веке н. э. для восточного отрезка Шелкового пути в Чаньань (Сиань). В последующем, в период правления династии Тан (618–907) это столица Китая. В то время как культурные памятники согдийской литературы были обнаружены в Восточном и Западном Туркестане, наиболее важными текстами явились те, которые отыскались в восточной части. Тексты языка саков впервые обнаружены лишь в Восточном Туркестане, близ города Хотан, и поэтому называются хотанскими.

Все это образовало весьма важный фон для формирования почти через тысячу лет после Александра Македонского тюркской культуры в Восточном и позднее отчасти в Западном Туркестане. Иранские племена (массагеты и другие) на востоке и северо-востоке Персидской империи, исчезнувшие не оставив следа, были кочевниками. К ним относились и согдийцы, хорезмцы и саки. В персидских летописях они названы как обитатели области Туран, в отличие от Ирана. Они всегда считались врагами оседлых персов. После прибытия в эти края тюрков персы перенесли термин «Туран» и на них, так как тюрки играли столь же опасную, часто разрушительную роль, как и кочевые иранские племена.

Находясь в непосредственной близости от Китайской империи, где тюркоязычные народности подвергались сильным влияниям, а временами даже насилию и угнетению со стороны империи, эти народности стали объединяться в политические формирования различной численности, принимавшие форму племенных конфедераций. В некоторых обстоятельствах китайское давление приводило к рассеиванию тюркских племен, в других случаях оно вызывало их консолидацию, что рождало сопротивление и военные действия. Тюркские кочевники-скотоводы смогли создать кавалерию, которая становилась чрезвычайно опасной для Китайской империи. Тюркские отряды не только преодолевали неоднократно Великую Китайскую стену и проникали далеко в глубь китайской территории, они даже вмешивались во внутренние дела китайцев и способствовали установлению династии Тан.

Место обитания в VI–VIII веках ранней тюркской конфедерации – Тюркют (по-китайски: T'ut-g 'uat) (территория сегодняшней Северной Монголии) располагалось вдоль южных и юго-западных отрогов гор Алтая. С этой базы предпринимались военные походы во всех направлениях, кроме северного. С 558 по 582 год единство Тюркюта поддерживалось каганом, после чего конфедерация раскололась на восточную и западную ветви. Две конфедерации конфликтовали друг с другом с щедрой китайской помощью. На короткие периоды империя Тюркют расширялась на запад до реки Урал или даже Волги, а регион Арала, исключая Хорезм, был ее владением на крайнем западе. Восточный Тюркют порой достигал Маньчжурии и Северо-Восточного Китая.

Тюркские племена, входившие в империю Тюркют, как и те, что откололись от нее, переместились далеко на запад до Урала и Волги и в юго-западном направлении, заняв территорию в непосредственной близости от оседлого иранского населения Западного Туркестана. Обширные равнины и новые пастбища по соседству с уязвимыми восточноиранскими монархиями предоставляли кочевникам-скотоводам огромные возможности. Китайское давление на Тюркют вынуждало многие племена передвигаться на запад, так что равнины Внешнего Ирана (Западного Туркестана) все больше и больше заселялись тюрками. В результате в начале VIII века иранские царства были поглощены растущим числом тюркских кочевников с северо-востока и арабскими завоевателями с юго-запада, которые начали нашествие на восточноиранские земли, Мавераннахр, как они называли Внешний Иран за Амударьей. Обширные равнины там и составляли оплот тюркских кочевых образований, которые оказали арабам яростное сопротивление и отпор.

Под ударами мощных тюркских и арабских волн иранские царства в Западном Туркестане в конце концов распались. Арабы занимали города и с большим трудом обращали их жителей в ислам. Тюрки на равнинах последними обращались в новое вероисповедание. В 740 году Западный Тюркют перешел под власть Тюргешского каганата, занимавшего территорию к югу от Центрального Казахстана, а в 751 году арабы и китайцы сошлись в битве на берегах реки Талас, после которой арабы, хотя и одержали победу, вернулись в Мавераннахр.

Каганат Восточного Тюркюта тем временем (745) атаковали и разгромили уйгуры, говорившие на таком же или очень близком языке. Они вторглись на территорию, где находится речная система Орхон, с востока. Это снова вызвало оживление миграции на запад и юго-запад в бассейн реки Тарим, который вскоре стал называться Восточным Туркестаном.

Вполне вероятно, что тюркский язык уже проник в бассейн Тарима, по крайней мере в его северный оазис. Но более многочисленные тюркские племена, переселившиеся в эту часть бассейна Тарима, были, вероятно, уйгуры, поскольку их власть над Восточным Тюркютом на территории Орхона длилась почти сто лет. Их самих изгнали и обосновались там в 840 году киргизы. Они напали с северо-запада, из долины верхнего Енисея, региона, который сейчас представляет собой бассейн Минусинска и автономную область Танну-Тува (ныне Республика Тыва (Тува), бывший Урянхай, и, наконец, захватили уйгурское государство.

Предки современных киргизов первоначально были не тюрками, а енисейцами или родственными племенами нынешних кетов, или южных самоедов. Возможно, киргизы подверглись в период, непосредственно предшествовавший их вторжению в Орхонское государство, «организационной» тюркизации. Это можно предположить из анализа нескольких киргизских слов и титулов, приводимых в китайских анналах династии Тан. И, вероятно, во время пребывания на территории Орхона они освоили тюркский язык. Китайцы описывали удивительные антропологические черты киргизов, отличая их, по существу, от всех других народов Центральной и Северной Азии, известных им тогда. Они были светлокожими, зеленоглазыми и рыжими, с европеоидными чертами лица, которые хорошо отражены во фресковой живописи тохарских или арийских жертвователей в гротах Восточного Туркестана. У них были связи с Уралом через самоедов или, если они были енисейцами, с теми народностями, которые говорили на языках Дагестана, но не с «палеоазиатами» Сибири.

Основная масса уйгуров и, несомненно, вместе с ними определенное число жителей Тюркюта переселились на северо-запад в бассейн Тарима. Меньшие по численности группы населения пошли на юг к Китаю в провинции Ганьсу и Цинхай (Кукунор), где до сих пор живут их потомки, которые зовутся сары-йогур (желтые уйгуры) и салары. Но после рокового 840 года, когда киргизы одолели древних уйгуров, тюркоязычное население бассейна Тарима и Центрального и Восточного Тянь-Шаня возросло. И наконец, после качественного изменения культурного уровня, что могло произойти на территории, столь богатой языками, литературой и религиями, большая часть региона подверглась тюркизации, очевидно, без кровопролития или даже применения насилия. Теперь эта страна называлась Восточным Туркестаном. Для тюрок уйгурский стал литературным языком, на который было переведено большое количество текстов манихейцев, христиан-несториан и буддистов с пехлеви, согдийского, сирийского, обоих тохарских языков агни и кучи, санскрита, пали, хотанского (сакского) и китайского языков. Таким образом, в истории тюркских языков уйгурский язык занимает весьма примечательное место.

Расцвет Восточного Туркестана прекратился под давлением ислама в XII веке в результате окончательного установления господства Караханидов (Илиг-ханов), которые в середине X столетия начали строить там тюркскую исламскую империю. Завоевание в 1218 году Восточного Туркестана монголами под водительством Чингисхана довершило остальное. Подавляющее большинство сегодняшнего местного населения – новые уйгуры.

Прослеживая историю тюрок, можно заметить, что все они выходят из Центральной Азии, и, согласно древнейшим источникам (китайским летописям), содержащим информацию о тюрках, они возвратились в восточную или, скорее, северо-восточную часть Центральной Азии, территорию современных Монголии и северной части Маньчжурии. Две тысячи лет назад, когда первые алтайские племена, гунны, начали переселение, эта территория была гораздо менее безводна, чем сегодня или в последнее тысячелетие. Наоборот, она изобиловала прекрасными пастбищами, что создавало благоприятные условия для людей и содержания скота гораздо в большей степени, чем сейчас. Все исторические источники ведут к этой территории, поэтому логично предположить, что Монголия и Маньчжурия являются колыбелью не только тюрок, но и всех алтайских народов.

Однако это вряд ли верно по отношению к древним временам. Предположение о более раннем распространении тюркского и других алтайских языков и народов на нынешней территории Западного и Восточного Туркестана в первой половине 2-го и 3-го тысячелетия до н. э. основывается на чисто лингвистических фактах. Лингвистической группой, наиболее близкой к алтайской, является уральская группа. Родство настолько близкое, что уральская и алтайская группы могут рассматриваться как одна большая семья, почти как хамито-семитская группа. Это опять же относится к индоевропейской и дравидийской группам. Родство уральской группы к индоевропейской ближе, чем алтайской группы. В то же время связи урало-алтайской группы с дравидийской гораздо теснее и многочисленнее, чем уральской и индоевропейской.

Это означает, что в далекий исторический период этой ранней великой языковой семьи (семитских, индоевропейских, урало-алтайских и дравидийских языков) люди, говорившие на данных языках, должно быть, жили на одной обширной территории, где они находились долгое время как соседи, не разделенные более сильными внешними племенами. Этой территорией являлась Восточная Европа, начиная с Карпат, Северное Причерноморье и земли южнее 50° северной широты, Западная Азия, то есть Туркестан (как прежде определяли его границы), а также, вероятно, восточная часть Иранского плато, или нынешние Афганистан и Белуджистан. Расположение этих трех языковых семей было приблизительно таким: индоевропейская группа – на западе, уральская – на севере, дравидийская – на юге и алтайская – на востоке. Между ними нет четких линий разграничения, поскольку большое число мобильных кочевых племен не позволяло их ясно очертить или сделать границы постоянными.

К концу 3-го и началу 2-го тысячелетия до н. э. начались гигантские переселения, вызванные, вероятно, ростом населения, а также резкими переменами климата. В это время индоевропейцы были вынуждены мигрировать во всех направлениях, их арийские ветви двигались на юго-восток и восток. Это вбило клин между уральской и алтайской языковыми группами, которые теперь сами пришли в движение и переселились в другие места: уральская группа к северу и северо-западу, алтайская – на восток. Когда индоевропейцы начали переселяться на восток и юго-восток, дравидийцы, видимо, двигались на юго-восток и овладели значительной частью Индии. Лишь после того, как алтайцы устремились на восток, а дравидийцы в Индию, равнины Западной Азии и Иранское плато заняли арийцы, крайняя юго-восточная ветвь индоевропейской группы языков. Вероятно, только в этот период – в середине 2-го тысячелетия до н. э. – алтайцы сделали на следующие 1500 лет местом своего обитания Монголию и Маньчжурию.

Глава 3
Население и территория

До русского завоевания Средней Азии мало было известно о численности населения, проживавшего в регионе. Поскольку в то время публикации на эту тему были редки, необходимо полагаться на оценки зарубежных путешественников и местных резидентов, включая русских военных наблюдателей. Подобные сообщения о численности населения в различных регионах в 1885 году сравниваются со статистикой, поступившей из русских источников и от людей, посетивших Среднюю Азию в 1888 и 1889 годах.

Общее население контролируемой Россией губернии Туркестан (провинция под управлением царского губернатора) и вассальных государств Бухары и Хивы оценивалось в 1889 году в 6 млн человек. Наблюдатель того времени счел цифру в 5 490 538 жителей для того же региона в 1885 году слишком малой. Он критически отнесся к включению в нее 642 тыс. жителей «афганской территории», то есть небольших афганских ханств, таких как Меймене, Анджуй, Акши и Шиберган, которые фактически не находились под русским управлением. Общее население русской губернии Туркестан (исключая Бухару и Хиву) оценивалось в 1885 году в 2 448 538. Между тем один из первых американских наблюдателей в 1876 году определял его в 1,6 млн человек.

Вариации в оценках ставят проблему определения их точности. Проблема возникла из-за деления всей территории на три главные провинции: Степная губерния, губерния Туркестан и вассальные ханства. В Туркестане произошло несколько изменений в период между оценкой численности населения в 1885 году и первой переписью в регионе 1897 года. В 1882 году область Семиречья присоединили к Степной губернии, а в 1899 году она вновь воссоединилась с Туркестанской губернией. Таким образом, оценка численности населения на 1885 год не включала область Семиречья, хотя приводится цифра для Транскаспийского региона.

Точная оценка численности населения Туркестанской губернии впервые появилась лишь после переписи 1897 года. В это время общее население региона (включая Семиречье) составляло 5 млн 281 тыс. Оценка численности населения того же региона в 1911 году определялась в 6 млн 493 тыс., показав рост в этот период в 23 %, или ежегодный прирост более чем 1,5 %. Предполагая годовой прирост в один процент в 1885–1897 годах, получаем общее число жителей в 1885 году для Туркестанской губернии (в границах 1911 года) около 4,7 млн человек, что не слишком много, даже если прибавить миллион жителей Семиречья и других территорий, возможно исключенных из такой оценки.

Перепись 1897 года не учитывала вассальные ханства Бухару и Хиву, и до их включения в состав Советского государства численность населения регистрировалась, исходя из количества семейных единиц. В 1885 году население Бухары составляло, по подсчетам русских, 2 млн, а Хивы – 400 тыс. жителей. В 1913 году население Бухары исчислялось в 2,5 млн или не менее 2,25, но не больше 3 млн, а население Хивы составляло 550 тыс. человек. Прибавив эти цифры к 6,48 млн по подсчету 1909 года в Туркестанской губернии, получаем общую численность населения губернии и ханств на данное время в 9,53 млн человек. Другой оценкой населения Бухары в 1913–1914 годах была цифра в 3,6 млн, а для Хивы – 800 тыс. Прибавив их к общей численности населения Туркестанской губернии в 6 млн 761 тыс., получаем общее население в 1913–1914 годах для губернии и ханств в 11 млн 161 тыс. Оценка населения русского Туркестана, сделанная в 1962 году В. Суворовым, очень близка к оценке 1915 года в 6 779 783, данной в 1959 году A. M. Аминовым в книге «Экономическое развитие Средней Азии (колониальный период)».

Если принять численность населения по всеобщей переписи 1897 года в Туркестанской губернии в 5 млн 281 тыс. за единственно верное число, то 6 млн 761 тыс. для той же территории в 1913–1914 годах дает ежегодный прирост около 1,6 %, что, видимо, реально для рассматриваемого периода. Большие цифры для Бухары и Хивы, вероятно, более достоверны, чем меньшие, так как преуменьшение численности населения малоразвитых стран в то время было общепринято. Какова бы ни была точность различных оценок, приведенных выше, дальнейшие попытки уточнить численность предреволюционного населения Средней Азии малопродуктивны.

Сопоставление численности населения в советский период с населением предреволюционного периода невозможно из-за изменений границ, которые произошли в регионе в 1924 и 1925 годах. Территория, называемая в советских публикациях как Средняя Азия (Узбекистан, Таджикистан, Туркменистан и Киргизия) и обозначаемая так в переписях населения с 1926 года и далее, меньше, чем вся территория прежней Туркестанской губернии вместе с Бухарским и Хивинским ханствами. Из нее исключены части Семиречья и Сырдарьинской области, которые были присоединены к Республике Казахстан. Между переписями 1926 и 1939 годов произошло несколько изменений в территориальном делении республик, которые затрудняют сравнение цифр численности населения, приведенных после двух переписей. Помимо утраты нескольких малых территорий между 1926 и 1929 годами, Казахстан уступил в 1936 году Узбекистану Каракалпакию, в то время как Таджикская АССР стала союзной республикой в 1929 году и отделилась от Узбекистана, получив одновременно часть Ферганской долины. Территории Кыргызстана и Туркменистана фактически оставались неизменными с 1925 года. Советские статистики приняли во внимание эти изменения границ, так же как и другие изменения, происходившие между 1939 и 1959 годами, что отражено в цифрах таблицы 3.1.

Эти цифры показывают быстрый рост населения среднеазиатских республик и Казахстана при сравнении темпа роста населения Советского Союза в целом. Вторая мировая война ознаменовала уменьшение численности населения во всех регионах Советского Союза, однако среднеазиатские республики все еще поддерживали прежний уровень, значительно превышавший средний общесоюзный. Причиной тому был большой приток людей из западных регионов СССР в среднеазиатские города, особенно в Ташкент, Душанбе (Сталинабад), Фрунзе (Бишкек) и другие. В 1939–1940 годах население Ташкента выросло на 5 %, причем треть из них – за счет иммигрантов из РСФСР. Перемещение 2 млн человек в Среднюю Азию связано с эвакуацией промышленных предприятий с территорий, которым угрожала вражеская оккупация. В 1941 году в начале 1942 года более 250 предприятий разных масштабов были эвакуированы с запада на юг Средней Азии и в Казахстан. Перемещение предприятий промышленных отраслей потребовало увеличения численности рабочей силы в Средней Азии, которое удовлетворялось главным образом переселением рабочих из других регионов.

Таблица 3.1

Население республик Средней Азии и Казахстана в границах от 17 сентября 1939 г.

Урбанизация

Неудивительно, что с переселением больше промышленных, чем сельскохозяйственных, рабочих в регион темпы урбанизации во время Второй мировой войны резко возросли. Это можно видеть из таблицы 3.2.

Таблица 3.2

Процент городского населения к общему населению, 1926–1959

Источник: Информация о численности населения с 1926 года и далее черпалась из различных статистических ежегодников, также: Писарев И. Ю. Народонаселение СССР. М.: Соцгиз, 1962; Подьячих П. Г. Население СССР. М.: Госполитиздат, 1961.

Городское население в Туркестанской губернии составляло 13,8 % от общего населения в 1897 году и 16,3 % в 1911 году.

Таблица 3.3 дает представление о различных темпах роста и падения численности населения в некоторых столицах и больших городах с начала периода правления России.

Население многих сколько-нибудь значительных азиатских городов в советское время либо не росло, либо сокращалось. Таковыми были Бухара (показана на таблице 3.3) и Карши (Бехбуди), второй город эмирата с населением 70 тыс. в 1911 году и только 19 тыс. к 1959 году. Ош с населением около 52 тыс. жителей в 1914 году имел к 1959 году только 65 тыс., а население Шахрисабза уменьшилось с 1910 по 1959 год с 33 тыс. до 16 тыс. человек. Население древнего города Хива с 1910 по 1959 год уменьшилось с 20 тыс. до 17 тыс. человек. Ургенч в 1959 году превосходил Хиву по численности населения, насчитывая 44 тыс. жителей. Вместе с тем Мары (Мерв) демонстрировал устойчивый, если не внушительный, рост с 2 тыс. жителей в 1870 году до 16 тыс. в 1910 году и 48 тыс. в 1959 году.

Одной из причин падения численности населения или медленный его рост в некоторых городах между 1914 и 1926 годами был ужасный голод 1919 года. Определить потери населения невозможно из-за значительных изменений административных округов, произошедших в этот период. Но местные националистические лидеры, комментируя официальную цифру в 1 млн 114 тыс. умерших в Средней Азии, заявляют, что примерно около трети населения, или три миллиона человек, умерли во время голода.

Таблица 3.3

Население крупных городов Средней Азии

Источник: Оценки за 1877 год. Шуйлер Е. Туркестан. Нью-Йорк, Скрибнер, 1877. Т. I и II, повсюду. Оценки за 1910 год от В. П. Семенова Тянь-Шанского. Россия: полное географическое описание нашего отечества. СПб.: Девриен, 1913 г. XIX. С. 348; Азиатская Россия: Атлас. СПб.: Переселенческое управление Главного управления землеустройства и земледелия, 1914. Л. 61. Оценки за 1914 год от В. В. Заорской и К. А. Александера. Промышленные заведения Туркестанского края. Пг.: М. 3. Отдел земельных улучшений, 1915. В советских статистических ежегодниках приводятся различные варианты численности населения городов в 1926, 1939 и 1959 годах, что вызвано главным образом попытками сделать население городов сравнимым минимум между этими датами и в устоявшихся границах городов. Цифры за 1939 и 1959 годы взяты из исследования: Народное хозяйство СССР в 1958 году. М.: Госстатиздат, 1959, которое содержит данные, основанные на переписи 1959 года, и непосредственно сравниваются. Нереалистичная оценка по Джамбулу заменяется данными из П. Г. Подьячих. Население СССР. М.: Госполитиздат, 1961. С. 183.

Большинство городов с поразительным ростом населения в советский период – это промышленные и административные центры, не имевшие существенного экономического значения до русского правления. Некоторые из них возникли во время царизма, это Фергана (Скобелев, Новый Маргелан), Красноводск, Фрунзе, Алма-Ата (Верный), Термез и Каган (Новая Бухара). Фрунзе, бывшая крепость Коканд, Алма-Ата и Термез в прежние времена были известны как русские военные посты, первые два города стали важными административными и промышленными центрами. Красноводск – первоначально – порт и железнодорожная станция, а Каган и Фергана – небольшие промышленные центры. Когда в 1917 году железную дорогу протянули до Бухары, Каган утратил свое значение, но Фергана продолжала свой рост, увеличив население с 13 тыс. человек в 1914 году до 80 тыс. в 1959-м. Фергана приобрела значение как нефтеочистительный и хлопкоочистительный центр, соревнуясь в росте с тремя крупными промышленными соседями – Андижаном, Наманганом и Кокандом.

Городское и сельское население в 1910 г.

Городское и сельское население в 1959 г.

Чимкент, некогда центр торговли между кочевниками степей и оседлыми земледельцами, обязан ростом населения в советский период центру переработки металлических руд соседнего Каратау и производству свинца. Джамбул (Аулие-Ата), рассматривавшийся в 1870 году как возможная столица Туркестанской губернии, стал важным индустриальным центром и располагает крупным суперфосфатным и сахарным заводами, а также обувной фабрикой.

Из всех городов Средней Азии Ташкент продемонстрировал самый впечатляющий рост. Хотя точная дата основания города неизвестна, вероятно, поселение на его месте существовало в I или II веке до н. э. Расположение этого поселения в долине реки Чирчик, процветающем оазисе, было благоприятно для развития торговых связей между горцами, кочевниками и оседлыми земледельцами. Эти факторы объясняют причины роста Ташкента как значительного центра торговли и ремесел до 1865 года, но уступающего Бухаре, Самарканду или Коканду. Быстрым развитием в период царизма Ташкент обязан выбору его административным центром Туркестанской губернии, а развитие транскаспийской железнодорожной сети и линии Оренбург – Ташкент обеспечило его дальнейший экономический подъем. Ташкент стал крупнейшим городом Средней Азии и ее главным административным, торговым и промышленным центром.

В советский период развитие Ташкента, столицы Узбекистана, продолжилось еще более быстрыми темпами. Он стал и крупнейшим центром образования с учреждением университета и других учебных заведений. Около половины населения города оказалось занято в промышленности, четверть – в административных и образовательных учреждениях. Ташкент стал также крупным центром концентрации русских. К середине прошлого века в Средней Азии более половины жителей миллионного города составляли русские и украинцы. Удобное положение в сравнении с другими столицами среднеазиатских республик, запланированное или случайное, позволяет этому центру русского доминирования оказывать сильное экономическое влияние на весь регион.

В отличие от Бухары Самарканд был торговым центром, как в царское, так и в советское время. Поскольку железнодорожная линия достигла Самарканда в 1888 году, обойдя Бухару, город развивался быстрее и в советское время стал одним из крупнейших промышленных центров Узбекистана, помимо Ташкента и индустриальных городов Ферганской долины.

Следует отметить, что промышленные города Андижан и Коканд в предреволюционный период были известны как торговые и административные центры Ферганской долины. Андижан стал станцией-терминалом транскаспийской железной дороги в 1898 году, а Коканд был столицей ханства и административным центром уезда в царское правление, что объясняет его быстрый рост в предреволюционный период. Коканд уступил свое значение административного центра индустриальной Фергане и понес потери в численности населения. Развитие хлопкоочистительного производства, металлообработки и химических удобрений помогло оживить город и способствовало росту его населения.

Развитие многих городских центров было тесно связано с переселением русских в регион с 1860 года. Необходимо принять во внимание перемены, которые происходили в этническом составе их жителей. Так как трудно провести различие между казахским населением южной части Туркестанской губернии и населением степных областей после объединения казахов этих территорий в одну республику, будет правильным рассматривать весь регион в целом, а не только его южную часть. Однако в связи с тем, что приток русских в Казахстан создал особые проблемы, о Казахстане пойдет отдельный разговор.

Перемены в национальном составе

Таблица 3.4 показывает рост численности основных национальностей между 1897 и 1911 годами.

Более всего поражает быстрый рост русского населения в период между 1897 и 1911 годами. Наибольшая часть прироста произошла в Степной губернии, где русское население умножилось с 493 тыс. в 1897 году, на 20 % от общего населения, до 1 млн 544 тыс. человек в 1911 году, или на 40 %. Увеличение численности населения происходило преимущественно в сельских районах, когда русские устремились в степи после того, как закон о поселениях от 1904 года отменил необходимость получения ими особого разрешения властей. В Туркестанской губернии русское население значительно уступало в процентном отношении числу русских в Степной губернии. Не было необходимости их труда в эксплуатации оросительной системы и культивации хлопка, где использовалась местная рабочая сила, а переселенцы предпочитали северные степные территории, удобные для богарного земледелия, для выращивания пшеницы или других зерновых культур. Эта тема подробно исследована учеными, которые показали, что такие поселения на всех этапах были не в интересах местного населения как Казахстана, так и Средней Азии.

Таблица 3.4

Народы Туркестанского края (исключая Бухару и Хиву)

* В 1897 году перепись казахов назвали «киргизской», а киргизов – «кара-киргизской». Однако киргизы, как таковые, не были представлены в обзоре 1911 года и были включены, как полагают, в число казахов. «Тюрок», видимо, включили в обзоре 1911 года в число узбеков. Эти «тюрки», более половины (261 тыс.) которых жило в 1897 году в Ферганской области, являлись, вероятно, кочевыми племенами Ферганской долины и Таджикистана. Они по-разному обращались друг к другу, как тюрки, кыпчаки и карлуки. В их число можно было бы включить азербайджанцев или представителей других тюркоговорящих народностей за пределами Средней Азии. Таранчи и кашгары принадлежали к народностям, которые сегодня включают в число уйгуров. В переписи 1926 года, однако, они шли отдельным списком.

Источник: Основывается на цифрах, приведенных в: Азиатская Россия. СПб.: Переселенческое управление Главного управления землеустройства и земледелия, 1914. Т. 1. Тр. 79, а также на данных переписи, опубликованных в различных изданиях.

Перепись 1897 года зарегистрировала в Туркестанской губернии (включая Закаспийский регион) 197 420 русских, 95 465 из которых жили в Семиречье. К 1910 году это число выросло до 382 688. Из них 188 016 жили в Семиречье, что отражало привлекательность для русских крестьян этой территории, где практиковалось богарное земледелие. Здесь проживало большое число русских казаков и крестьян. Примерно к 1910 году казаки возделывали в Семиречье 1,6 млн акров (610 тыс. десятин), в то время как в 1908 году русские поселенцы занимали около 624 тыс. акров земли (около 231 тыс. десятины). Другой территорией с большим русским населением была Сырдарьинская область, в которой в 1910 году насчитывалось 101 289 поселенцев. А более плотно населенные области с центрами Фергана и Самарканд, где практиковалось преимущественно орошаемое земледелие, привлекли к 1910 году лишь 29 тыс. и 23 тыс. русских соответственно.

Русское население Туркестанской губернии проживало не только в сельской местности, города были обязаны ростом численности населения в значительной степени русской иммиграции. К 1914 году в Ташкенте, построенном по европейскому образцу, русская община составляла 84 500 человек, или 31 % общего населения в 271 тыс. человек. Между тем в Самарканде в 1908 году проживало 11 650 русских из общего населения в 80 700 человек. Фергана, преображенная русскими в промышленный центр, была населена преимущественно русскими, которые составляли в 1911 году 70 % общего населения в 11 тыс. человек. В том же году из 36 тыс. жителей Верного 26 тыс. составляли русские, тогда как во Фрунзе русские насчитывали 8 тыс. из 14 тыс. общего населения.

Начали привлекать небольшие группы русских Бухарское и Хивинское ханства. По переписи 1897 года русских в Бухаре было 12 150 и 3951 в Хиве. К 1911 году в Бухарском ханстве уже насчитывалось 27 тыс. русских, включая военных, 8 тыс. которых дислоцировались в Чарджоу, 6 тыс. в Термезе и 5 тыс. в Карши. В Кагане располагалось 3 тыс. русских, в то время как в самой Бухаре проживало только около 2 тыс.

К революции 1917 года значительное число русского населения распространилось по всему региону, а к 1911 году около 40 % общего населения степных областей составляли русские, по сравнению с 6,3 % их от общего населения Туркестанской губернии. Как ни малы эти показатели, они тем не менее отображают тенденцию, которая особенно ускорилась в советский период, что показывает таблица 3.56.

Таблица 3.5а

Уроженцы Средней Азии и Казахстана в советский период

Таблица 3.5б

Внешние резиденты

В переписи 1926 года «сартов» поделили на узбеков и таджиков, но некоторых определили в 1897 году как уйгуров, таранчинцев и киргизов, снова названных в 1926 году узбеками или отнесенных к другим народностям. Поэтому трудно сравнивать данные таблиц 3.5а и 3.5б с таблицами 1897 или 1911 года. Сведения из советской переписи 1939 года не дают подробной информации об этнических группах по республикам. Это означает отсутствие точных цифр численности русских, украинцев или других народностей региона между 1926 и 1959 годами.

Несмотря на отсутствие конкретных данных, был сделан репрезентативный анализ сокращения казахского населения за 1926–1939 годы из-за смертности во время кампании коллективизации в Казахстане, а также роста численности русских в республике в 1939 году. Цифры, приведенные в таблице 3.5а, показывают, что общее казахское население в СССР (несколько тысяч казахов жили за пределами республики) уменьшилось с 1926 по 1939 год на 869 тыс. человек, или на 21,9 %. Наложение этого процента на численность казахского населения Казахстана в 1926 году дает цифру 2 млн 833 тыс. в 1939 году. Если к числу других нерусских народностей за тот же период прибавить численность казахского населения и вычесть эту цифру из общей численности населения Казахстана в 1939 году, получим количество русских в 2 млн 877 тыс. в сравнении с 2 млн 165 тыс. в 1926 году. Прирост в 33 %. В 1939 году около 47 % населения составляли русские по сравнению с 35 % в 1926 году. Приток русских в начальный период осуществления пятилеток приходился главным образом на города Казахстана, численность сельского населения русских оставалась в это время стабильной.

Переселение русских в Казахстан отражалось в быстром росте городов, особенно после 1926 года.

Таблица 3.6

Города Казахстана

Примечание: По Алма-Ате и Джамбулу см. таблицу 3.3.

Развитие ряда этих городов объясняется расширением горнорудного и обогатительного производства во время и после Второй мировой войны. В Караганде, центре добычи угля, позднее была создана сталелитейная промышленность. В Усть-Каменогорске – большие цинковый и титано-магниевый заводы, обогащающие руду из Алтая. В Павлодаре – алюминиевый завод, обогащавший бокситы из Кустанайской области, а сам Кустанай стал центром железорудной промышленности. В Актюбинске стали производиться хром и ферросплавы. Лениногорск (Риддер) и Зырьяновск на Алтае также продемонстрировали быстрый рост и в 1959 году имели население 67 тыс. и 54 тыс. соответственно, по сравнению с 50 тыс. и 16 тыс. в 1939 году. Многие другие крупные города курировали обслуживание земледельческих районов целинных земель. Целиноград (Акмолинск), столица Целинного края, стал не только важным административным и транспортным центром. Здесь расположился крупнейший завод сельскохозяйственного машиностроения в Казахстане («Казахсельмаш»), в то время как Петропавловск начал производить сельхозтехнику и пищевые продукты. В Семипалатинске и Петропавловске заработал крупный консервный завод, а также стала производиться шерсть. Кокчетав (40 тыс. человек в 1959 году) и Кустанай превратились в производителей сельскохозяйственной продукции. Проживали во всех этих городах преимущественно русские и украинцы. Период стагнации или даже сокращения населения имел место в таких городах, как Усть-Каменогорск, Петропавловск, Уральск и Целиноград, в годы Первой мировой войны и Гражданской войны. Падение численности было вызвано уменьшением русской иммиграции, голодом и смертностью. Фактически до 1930-х годов большинство городов Северного Казахстана располагало мелкой промышленностью или другими предприятиями. Из-за нехватки населения город Оренбург был избран столицей Киргизской (Казахской) АССР с 1920 по 1925 год.

Сведения переписи 1959 года ясно показывают многочисленность русских в азиатском регионе. В Казахстане, согласно переписи, проживали 4 млн 014 тыс. русских и 762 тыс. украинцев, которые вместе составляли 51 % всего населения республики по сравнению с 2 млн 755 тыс. казахов, то есть 30 % всего населения. Если к численности русских и украинцев прибавить число других народностей, прибывших в Среднюю Азию и Казахстан, то станет ясным, что внешние резиденты составят не менее 64 % всего населения. Преобладали внешние резиденты также в Целинном крае. Здесь из всего населения в 2 753 100 человек в 1959 году 46,2 % составляли русские, 14 % – украинцы, 12,1 % – немцы и лишь 29 % – казахи.

Та же тенденция, но в меньшей степени просматривается в других республиках. В Киргизии в 1959 году проживало 624 тыс. русских и 137 тыс. украинцев, составляя вместе около 37 % всего населения, между тем 837 тыс. киргизов составляли лишь 40 % всего населения по сравнению с 52 % в 1939 году и 66 % в 1926 году. Оставшаяся часть населения республики состояла из других этнических групп. В Узбекистане в то время насчитывалось 1 млн 101 тыс. русских и 88 тыс. украинцев, составлявших лишь 15 % населения. Узбеков было 5 млн 026 тыс., то есть 62 % всего населения по сравнению с 65 % в 1939 году и 74 % в 1926-м. В Таджикистане русских и украинцев было 15 % и 53 % таджиков по сравнению с 60 % в 1939 году и 75 % в 1926 году. Однако в Таджикистане в 1959 году проживали 454 тыс. узбеков, которые составляли 23 % населения.

Туркменистан является единственной территорией, где зарегистрирован небольшой перевес в росте местного населения над русскими. Численность туркменов увеличилась с 720 тыс. человек в 1926 году, то есть 72 % всего населения, до 740 тыс. в 1939 году (59 %), когда русские и другие народности стали переселяться на эту территорию. Однако к 1959 году численность туркменов в республике достигла 924 тыс. и составила 61 процент всего населения – больше, чем до войны. Численность русских в республике за этот период выросла незначительно – около 226 тыс. человек, или 18 %, в 1939 году и 263 тыс., или 17 %, в 1959 году.

Тенденции в иммиграции русских, проиллюстрированные вышеприведенными цифрами, стали уже намечаться в царский период. Киргизская республика была создана в 1926 году главным образом на территории Семиречья, где расселялись русские. Долина реки Чу и бассейн озера Иссык-Куль стали зонами возделывания русскими пшеницы и сахарной свеклы. Городское население республики тоже преимущественно русские, в то время как киргизы располагались главным образом в горных областях. В Узбекистане основной приток русских приходился на период осуществления предвоенных пятилетних планов и Второй мировой войны. Таким образом, большинство русских оказалось расселено в крупных городских и индустриальных центрах, таких как Ташкент, Самарканд, городах Ферганской долины. Сельские районы населяли преимущественно узбеки, как и во времена царизма. Так же дело обстояло в Таджикистане. Туркменистан не привлекал в царское время и после революции большого числа русских, так как неразвитость промышленности в республике не способствовала этому.

Перед лицом растущего числа русских переселенцев единственным утешением для местных жителей становилась их сравнительно высокая рождаемость. С 1939 по 1959 год численность узбеков выросла на 25 %, туркменов – на 23, таджиков – на 14 и киргизов – на 10 %. По сравнению с ростом русского населения СССР в тот же период на 8 % среднеазиатское население увеличилось на 9,5 %. Однако при высоких темпах переселения русских в регион даже увеличение рождаемости местного населения оказалось недостаточным для стабилизации этнического баланса.

Помимо большого числа славян, здесь проживают и некоторые малые народности, например корейцы. Перепись 1959 года зарегистрировала 139 тыс. корейцев в Узбекистане, 74 тыс. – в Казахстане и 2400 – в Таджикистане. Многие корейцы переселились в 1930-х годах с Дальнего Востока, вероятно, из-за своего сопротивления коллективизации или из опасений, что могут оказаться в трудном положении в случае войны с Японией. Проживая главным образом в отдельных районах, они выращивают рис.

Численность немцев значительно выросла с 1926 года. В 1959 году было около 700 тыс. немцев в Казахстане, 40 тыс. – в Кыргызстане и 33 тыс. – в Таджикистане. В основном немцы Казахстана заселили территорию целинного края, многие из них – поволжские немцы, которых депортировали сюда, как и крымских татар, во время Второй мировой войны, когда ликвидировали их республику на Волге. Некоторые из них, несомненно, бывшие военнопленные, которые после войны так и не вернулись в Германию. Многие немцы Таджикистана, видимо, осели в Душанбе.

Татар нельзя классифицировать как одну из коренных народностей Средней Азии. Многие татары прибыли в царское время как политические или коммерческие агенты русских, которые полагали, что татары, будучи мусульманами, вызовут доверие тюркоязычных мусульман Средней Азии. В период между 1897 и 1911 годами число татар в Степной и Туркестанской губерниях возросло с 60 074 до 87 015 человек. Две трети из них обосновались в Степной губернии. К 1926 году число татар в регионе достигло 119 тыс.

Переписью 1959 года в Средней Азии и Казахстане зарегистрировано не менее 786 017 татар, 450 987 из них проживало в Узбекистане, а 191 925 – в Казахстане. Столь большое увеличение татарского населения, несомненно, объясняется не только традиционной эмиграцией татар из Волжского региона в другие части СССР, особенно в Среднюю Азию, но также депортацией крымских татар в наказание за так называемое сотрудничество с немцами в годы Второй мировой войны. В отличие от калмыков, чеченцев и ингушей крымским татарам так и не было позволено вернуться на родину, вероятно, в связи со стратегически важным для государственной безопасности положением Крыма.

Таблицы показывают перемены, которые произошли в плотности населения в азиатском регионе в период с 1910 по 1959 год. Изменения в административных границах в тот же период не дают точного сравнения, но карты свидетельствуют о большой концентрации населения в Ферганской долине, которая составляет в среднем 1 тыс. человек на квадратную милю, между тем как вокруг Андижана на восточном краю долины она возрастает до 2 тыс. человек и более. Такая высокая концентрация населения на малой территории представляет собой резкий контраст с большим пустынным и полупустынным пространством, фактически необитаемым.

Территория и рельеф

Немногие регионы мира имеют столь драматическую историю человеческого существования, как Средняя Азия и Казахстан. Это земля резких контрастов – с низинами, выжигаемыми летом зноем и ледяными ветрами в зиму. Она изрезана полноводными реками. По другую сторону от зеленых пастбищ и пустынь в сердце Азии высятся могучие горные хребты, покрытые вечными снегами и льдом.

Взгляд на карту Азии не дает представления о громадных размерах этого региона, кажущегося небольшой территорией по сравнению со всем Евроазиатским континентом. Размер региона составляет около 1,5 млн квадратных миль, или менее половины территории континентальных Соединенных Штатов, исключая Аляску. Один Казахстан занимает более 1 млн квадратных миль и больше штата Техас в четыре раза. Узбекистан площадью в 158 тыс. квадратных миль равен территории Калифорнии, между тем самая небольшая из среднеазиатских республик Таджикистан (54 тыс. квадратных миль) сравним с территорией штата Висконсин. Подавляющая часть региона состоит из степей и нагорных равнин, поднимающихся к горным хребтам на востоке и юге.

Западная часть Казахстана включает Прикаспийскую низменность, район пустынь и солончаков. Она располагается ниже уровня моря. К востоку, однако, происходит постепенное повышение поверхности земли, и к северу от Аральского моря горы Мугоджары, являющиеся южным продолжением Урала, достигают высоты около 2 тыс. футов. К востоку от них поверхность земли снова выравнивается, формируя Тургайское плато. Это плато образует фактически большой разрыв между южной оконечностью Урала и казахской возвышенностью к востоку. Казахская возвышенность представляет собой остатки бывшего огромного горного массива, подвергшегося эрозии, и содержит многочисленные залежи разных минералов. Ее средняя высота 1200 футов с отдельными возвышенностями от 3 до 4 тыс. футов. Она занимает большую часть Центрального и Восточного Казахстана. Северная кромка казахской возвышенности примыкает к южной части великого Западно-Сибирского плато. Эта равнина образует один из главных регионов расселения людей и сельскохозяйственной деятельности. Между северной кромкой казахской возвышенности и рекой Чу пролегает Бетпак-Дала (Степь несчастья), которую обычно называют Голодной степью. (Этот регион нельзя путать с Мирзачуль-Сахра к юго-западу от Ташкента, тоже называемой Голодной степью.) Бетпак-Дала это плато, покрытое глиной и солончаковой пустошью. В нем отсутствует проточная вода в любом виде.

К востоку от казахской возвышенности высятся горы Алтая высотой более 14 тыс. футов. В ста милях к югу от Алтая начинаются дальние хребты главного горного массива Центральной Азии. Северный горный массив, известный как Тянь-Шань, тянется на тысячу миль с востока на запад и достигает во многих местах высоты в 15 тыс. футов и до 24 тыс. футов в Киргизии. В этих горах имеются две котловины, одна заполнена водами Иссык-Куля, а другая образует Ферганскую долину, длиной около 180 миль и в поперечине 90 миль в самом широком месте. Южная часть горного массива известна как Памир. Он представляет собой средоточие мощных горных хребтов, тянущихся с востока на запад. Они поднимаются до более 24 тыс. футов высоты и покрыты вечными снегами и ледниками. В отличие от долин Тянь-Шаня долины Памира располагаются на большой высоте и редко населены. К западу и северу от Тянь-Шаня тянется обширная Урало-Алтайская низменность, состоящая из пустынь и полупустынь. Эта низменность рассечена рекой Амударьей, которая обозначает также границу между двумя крупнейшими пустынями – Кызылкум на севере и Каракум на юге. Кызылкум принято переводить как «красный песок», а Каракум как «черный песок». Но советский географ А. М. Кононов утверждает, что «кара» в данном контексте следует переводить как «земля», а не как «черный». Таким образом, Каракум будет означать «песчаная земля», то есть неподвижный, застывший песок. Такое толкование представляется маловероятным ввиду цветовых оттенков Кызылкума. Вдоль южной оконечности Каракума располагается хребет Копетдаг, продолжение северных гор Ирана, а к северо-западу от Каракума возвышается плато Устюрт, пустыня из глины и гипса, имеющая низины, которые фактически необитаемы. Плато полуострова Мангышлак также имеет много низин и впадин, но заселено незначительно.

Формы рельефа

В регионе столь недавних горнообразующих процессов обычные землетрясения неудивительны. В 1948 году город Ашхабад был практически разрушен мощным землетрясением, а в 1964 году землетрясение в верховьях Зеравшана вызвало мощный оползень, который перегородил реку и создал угрозу серьезного наводнения для Зеравшанской долины и города Самарканда. Северные хребты Тянь-Шаня так же подвергались землетрясениям различной интенсивности, как и северная часть Памира. Жители Бухары, привычные к колебаниям почвы, даже верили, что Новый год должен всегда начинаться с землетрясения. Мудрые люди города втыкали в землю нож, и когда колебания земли опрокидывали его, это воспринималось как признак наступления Нового года.

Водные ресурсы

Регион имеет форму большой котловины, обрамленной возвышенностями и горными хребтами. Поэтому сток воды в этой котловине происходит в направлении центра, и за исключением некоторых рек Северного Казахстана, текущих на север, ни одна из рек не достигает океана. Две крупнейшие реки – Амударья и Сырдарья – текут в Аральское море, а Урал, Эмба и Атрек впадают в замкнутое Каспийское море. Многие, более мелкие, речки просто исчезают в песках пустыни, объем их стока значительно уменьшается из-за испарения.

Сырдарья, известная грекам как Яксартес, является самой протяженной рекой и называется в верховьях Нарын. Большая часть стока воды расходуется на ирригацию во время ее течения через Ферганскую долину. Притоки, такие как Чирчик, также используются в значительной степени для ирригации. Поэтому в низовьях реки воды для ирригации явно не хватает. Сырдарья несет много ила во взвешенном состоянии и, в отличие от Амударьи, которая насыщена песком, русло Сырдарьи и отмели прочны и стойки. Несмотря на это, река не судоходна из-за сети каналов и мелководья, особенно в ее низовьях. Река замерзает только близ устья на более или менее долгий срок, а у Ленинабада (Ходжента) иногда не замерзает вовсе. Наводнения довольно часты в среднем течении и низовьях. Они препятствуют обустройству населения на берегах реки в этих районах.

Амударья, Оксус на языке древних и Джейхун для средневековых арабских писателей, дает жизнь на всем своем протяжении. Ее истоком является ледник в Гиндукуше на территории Афганистана, а в своих верховьях она называется Пяндж. Из-за большого объема воды и значительных перепадов река несет огромное количество разных взвесей. Среди них плодородный ил, который сильно повышает ценность реки для сельского хозяйства. Большая часть этого ила оседает по течению реки и создает отличную основу для образования плодородных почв.

Судоходству на Амударье препятствует то, что большие количества переносимого песка создают блуждающие отмели, которые возникают и исчезают с поразительной скоростью. Размывание рыхлых берегов быстрым течением также является серьезной проблемой. Образование новых песчаных отмелей заставляет реку искать новое русло для себя. В 1925 году город Турткуль находился в пяти милях от реки, между тем в 1950 году она достигла улиц города. Ургенч, расположенный в нижнем течении Амударьи, был лишен в 1578 году воды из-за изменения русла реки.

Сырдарья, Амударья и большинство других рек, которые зарождаются в горах Тянь-Шаня и Памира, имеют два периода наводнений. Первый период – когда тает снег на нижних склонах гор в апреле и мае, второй – когда тает снег и лед верхних склонов под лучами июньского и июльского солнца. В случае с Амударьей наводнение обычно происходит на равнинах близ ее устья.

Амударья не замерзает зимой надолго, поэтому ледяной покров тонкий. Она обеспечивает водой ирригационные сооружения по всей своей протяженности, включая самые большие территории реально и потенциально орошаемых земель в низовье, с юга от Турткуля до Аральского моря. Часть вод, некогда проходившая по каналу и остававшаяся возле устья, направилась на запад через озеро и достигла Каспийского моря к югу от полуострова Челекен. Остаются следы русла высохшей реки, известного как Узбой, так же как болота, обозначающие место озера Сарыкамыш. Следы древней ирригационной системы и записки путешественников позволяют предположить, что Узбой и озеро содержали воду вплоть до начала XVI века. Другая высохшая река, Келифский Узбой, тянется параллельно Амударье, к северу от афганской границы. Она использовалась как водопровод части Каракумского канала.

Среди малых рек, игравших значительную роль для ирригации, следует упомянуть Зеравшан, Кашкадарью, Карасу, Мургаб, Теджен и три притока Амударьи – Вахш, Кафирниган и Сурхандарью. Большинство этих рек имеют явно сезонный характер. Например, годовой сток Зеравшана составляет 80 % в течение пяти месяцев, с мая по сентябрь. Большинство из них тоже несут много ила во взвешенном состоянии.

В Киргизии и Южном Казахстане реки Чу и Или обеспечивают водой значительные территории орошаемого земледелия. Или течет в озеро Балхаш, в верховьях река судоходна для малых судов. Регион, по которому текут Или и другие параллельные ей малые реки, казахи зовут Жетысу, а русские Семиречье. Главной рекой Казахстана является Иртыш, основной приток Оби. Несмотря на то что река замерзает почти на четыре месяца в Северном Казахстане, она является главной транспортной артерией и судоходна к северу от озера Зайсан, хотя песчаные отмели являются препятствием на ряде отрезков. Обширная территория на правом берегу имеет потенциальные возможности для орошаемого земледелия. Ишим, приток Иртыша, экономически малозначим.

Что касается Каспийского моря, то его уровень не остается неизменным. В период между 1929 и 1961 годами его уровень снизился на 8 футов и 3 дюйма, что повлияло на судоходство и рыболовство, особенно в дельте Волги.

В советское время было предложено несколько планов разрешения проблемы, но ни один из них не был реализован. Эти планы предусматривали такие меры, как перекрытие дамбой северной части Каспийского моря для поднятия уровня воды в отгороженном секторе. Планировались также переброска части стока сибирских рек в Волгу или в канал Узбой, прорытие канала от Амударьи. Последний план был любимым проектом Сталина и получил название Главного туркменского канала. Этот план, от которого отказались около 1953 года, предусматривал переброску части стока Амударьи к югу от Нукуса по каналу Узбой к берегу Каспийского моря близ Красноводска. Проект первоначально имел цель – не повышение уровня Каспийского моря, а орошение территории между ним и Амударьей. Он представлял по сути возрождение царского проекта, впервые рассмотренного Петром Великим, а затем русскими инженерами в 1870-х и 1880-х годах. Немецкий ученый того времени охарактеризовал проект как «большой среднеазиатский морской дракон». Это название вызвало возмущение в России.

В отличие от Каспийского моря, на которое приходилось не менее 40 % объема советской прибрежной торговли, значение Аральского моря невелико из-за его размера и расположения в пустынной местности, вдали от основных транспортных артерий. Рыболовство имеет лишь местное значение.

Малозначимо в экономическом отношении и озеро Балхаш. Иссык-Куль – озеро, которое не замерзает ввиду большой концентрации соли и сильных ветров, взрыхляющих его поверхность. Поэтому киргизы называют его «горячим озером». Оно служит важным транспортным путем в Восточный Кыргызстан и связано железной дорогой с остальной территорией Западного Туркестана.

Климат и растительность

Регион удален от больших водоемов, довольствуется лишь остаточными дождями, принесенными воздушными массами океанского происхождения. Таким образом, главным фактором, определяющим климат, является расположение региона глубоко внутри Евразийского континента. Наибольшее количество осадков выпадает в северной части, где оно в среднем составляет от 10 до 12 дюймов в год у северных границ Казахстана. По мере продвижения к югу ежегодное среднее количество осадков сокращается примерно до восьми дюймов. На юге располагается территория, на которую распространяются дожди, идущие из огромного горного массива. Он является барьером для влажных воздушных масс, которые образуются над океанами, омывающими Южную Азию. Эта полная блокировка влаги, теплый воздух с юга и удаленность от Атлантики служат причиной существования полупустынь и пустынь на большей части центральной и южной территории региона. Осадки разнятся от четырех до восьми дюймов в год в полупустынных территориях до менее четырех дюймов в пустынях. В горах и предгорьях выпадает в среднем наибольшее количество осадков, а на нижние склоны гор их приходится в среднем в год от 8 до 12 дюймов.

В жарком сухом климате влага из почвы испаряется очень быстро, и испарение усиливается в направлении с севера на юг в регион с высокими летними температурами. А периоды максимальных летних температур и максимальных осадков в значительной степени совпадают во всем регионе и приводят к очень интенсивному испарению на таких территориях, как Центральный Туркменистан. Средние температуры в июле меняются в диапазоне от 75 градусов по Фаренгейту вдоль северной границы Казахстана до 90 градусов и более в Южном и Центральном Туркменистане. Климат здесь резко континентальный, зимние температуры низкие, отсутствует барьер холоду и массам сухого воздуха, зарождающегося в Северо-Восточной Сибири во время зимних месяцев. В Северном Казахстане январские температуры в среднем достигают от 14 градусов по Фаренгейту на западе до 4 градусов на востоке. И только западные и юго-восточные территории Туркменистана имеют температуры в среднем превышающие январские морозы. Эти температуры, разумеется, только средние, и температуры ниже нуля обычны по всему региону. Снежный покров легок, в Казахстане не превышает 8–12 дюймов и 4 дюймов в остальной части региона.

Горные районы являются исключением во всем, что сказано выше о климате, и в соответствии со всеми горными районами мира климат изменяется по вертикали. Из-за сильной жары и сухости воздуха в пустынях граница вечного снега на Тянь-Шане и Памире начинается выше уровня высот таких гор, как Альпы или Кавказ, но, несмотря на это, горные вершины несут годовой снежный покров и значительное число ледников. Равнины подвержены периодическим бурям – буранам зимой и горячим сухим ветрам летом, таким как гярмсиль, по типу фена (сухого теплого ветра в Альпах), дующего с гор вдоль туркменско-иранской границы.

Под стать климату растительность, а также изменение видов растений в направлении с севера на юг из-за уменьшения влаги. Фактически здесь имеются четыре главные зоны флоры, начиная с зоны травяных лугов на севере, за которой следует зона полупустынных растений, затем зона пустынной растительности и, наконец, зона горной растительности. Равнины Северного Казахстана отличаются многообразием трав в качестве естественного покрова, преимущественно ковыля, а также полыни горькой, чертополоха и верблюжьей колючки. Южнее трава становится короче и реже, в переходной зоне полупустынная растительность, в основном полынь горькая и солянка, пока наконец не наступает пустыня.

Вопреки принятому представлению, большинство пустынь покрыто редкой растительностью, даже на тех участках, где преобладает песок. Однако следует помнить, что эти пустыни расположены в средних широтах, а не в тропиках и содержат немного растений, встречающихся, например, в пустынях на юго-западе Соединенных Штатов и Мексики. Для азиатских пустынь характерны растения-однодневки, такие как тюльпаны, ирисы, разные травы и осока, которые цветут короткое время после периода максимального выпадения дождей весной. Более стойкий покров дают кусты и малорослые деревья – пустынная акация, солянка, кандыма и разные виды джузгуна, которые встречаются даже в песчаных пустынях вместе с колосовкой. Лишь в районах, где ветер воздвиг песчаные дюны в форме полумесяца (барханы – по-узбекски), растения не могут найти опоры. Во многих частях пустыни местами растет саксаул высотой 25 футов и высасывает почвенную влагу многочисленными длинными корнями. Это замечательное дерево, растущее обычно небольшими отдельными рощами, является главным источником топлива, несмотря на твердость древесины. Из-за изогнутости ветвей оно мало применяется в строительстве.

Вдоль южной кромки пустыни, в месте соприкосновения с горами, расстилаются обширные луга, главным образом у подножия холмов и на нижних склонах гор, где дожди бывают чаще, чем в пустыне. Выше появляются зоны лиственных и хвойных лесов. К лиственным относятся и фруктовые деревья: яблони, персиковые и абрикосовые деревья, как и деревья, дающие грецкие орехи, фисташки, миндаль. На верхних склонах гор и в долинах встречаются альпийские луга, имеющие большое значение для выпаса скота. Уникальным типом растительности, произрастающей вдоль русел рек Сырдарьи, Амударьи, Или, Чу и Сарысу, является toq?y – густые заросли камыша, тополей, лоха узколистного, ивы, тамариска и других растений, особенно в районах частого половодья. Такая растительность характерна для берегов Амударьи. Здесь обитают кабаны, камышовая кошка и фазан. В районах toq?y Амударьи, низовьев Пянджа и Вахша можно встретить тигров.

Растительность и особенности почв тесно взаимосвязаны. В целом почвенные зоны соответствуют основным растительным зонам. Почвы Северного Казахстана имеют переходный характер – от чернозема вдоль северной границы к каштановым почвам в центре. Они содержат богатый слой гумуса и благоприятную структуру для удержания влаги и таким образом великолепно служат сельскохозяйственным целям. Не почвы, а нехватка регулярных осадков сделали сельское хозяйство рискованным предприятием в регионе. На сбор урожая влияет не только скудость дождей, долгий сухой сезон может осушить поверхность почвы и привести к последующей эрозии из-за характерных сильных ветров. Большая часть Туранской низменности к югу от травянистых равнин покрыта бурой и серо-бурой пустынной почвой, ни одна из которых не располагает к земледелию, особенно когда сочетается с нехваткой воды. Однако у горной кромки картина меняется. Здесь сероземы, которые образовались из лежащего в их основе лёсса. Зона серозема совпадает с лугами вдоль подножия холмов и на нижних склонах гор, где почва содержит мало гумуса, который развился из редкого травяного покрова. Сероземы богаты кальцием и образуют благоприятные почвы для сельского хозяйства.

Хотя эти почвы способны дать хороший урожай, они быстро истощаются, если в них не вносить регулярно удобрения, а перед тем, как стали применяться химические удобрения, в почву добавляли тину и ил из каналов, а также размельченные куски стен жилищ из лёсса. Навоз, смешанный с соломой, использовался только как топливо (по-узбекски: ch?lm?). Земледельцу следует быть весьма осторожным в орошении этой земли, богатой щелочными солями. Ведь слишком много воды и недостаточный дренаж вызовут подъем солей с нижнего яруса почвы на поверхность, где они образуют белый соляной слой. В экстремальных условиях это может привести к образованию солончаков (по-узбекски: shor tupraq или shorkhaq). На таком солончаке не прорастет ничего, кроме поташника. В других районах такие солончаки образуются в естественных условиях.

Хотя единственным эффективным средством от образования солончаков является хорошая дренажная система, эти просоленные почвы могут быть восстановлены мощной и повторяющейся подачей воды, которая вымывает щелочь в дренажные канавы. Если эта вода не будет унесена, произойдет промежуточное засоление и образуются солонцеватые почвы, где их нижний ярус затвердевает в виде столбцов, непроницаемых для воды. Такие почвы непригодны для выращивания растений, кроме полыни горькой и некоторых трав, главным образом из-за накопления натриевых солей. Солонцеватые почвы занимают широкие пространства казахских равнин. В районах солончаков образуется промежуточный тип почвы между солончаками и солонцами, известный как takyr или shor, похожий на плайя на американском юго-западе. Такиры имеют вид сухих озер и лишены растительности. Слой соли лежит непосредственно под поверхностью земли. Весной такиры часто затопляет дождевая вода, и жители нередко спускают ее в колодцы, перед тем как поверхность такиров высохнет. Такиры встречаются главным образом в туркменской пустыне и к востоку от Аральского моря. Почвы горных районов малопригодны для сельского хозяйства, за исключением долин, богатых сероземом, таких как Фергана, часть Нарына, район Фрунзе и склоны гор к югу от Душанбе.

Фураж, продовольствие и технические культуры

В регионе имеют большое значение определенные экзогенные факторы, влияющие на образ жизни его обитателей, на то, что они едят, как одеваются и обеспечивают себя жильем. Наиболее важным из этих факторов является нехватка воды, древесины для отопления и использования в качестве строительного материала, а также резкое отграничение равнин и пустынной низменности от горных районов. Сочетание этих факторов сыграло определенную роль в разделении экономической деятельности на две главные сферы: оседлое земледелие и кочевое скотоводство. Рассматривая эти сферы деятельности, заметим, что Узбекистан располагает достаточно большой территорией, пригодной для оседлого земледелия. Однако значительная часть страны пока не может использоваться в интересах земледелия. Эта территория представляет собой чол, или безводную равнину и пустыню. Внутри чола единственная характерная зона – это toq?yzar вдоль рек, которая помимо растительности toq?y также включает несколько оазисов. Чол, таким образом, не является зоной оседлого земледелия, за исключением отдельных мест, где имеется вода. Однако эта территория дает достаточно растительности для выпаса скота, а разведение каракулевых овец имеет большое экономическое значение. Здесь также добывается древесина саксаула.

Ближе к горам располагается ?dir, холмистая территория или горные склоны, такие как у узбекского подножья Тянь-Шаня, возвышающегося с уровня 2 тыс. футов до 5 тыс. Это часть зоны сероземов с травяным покровом, которая описана выше. Она образует единственный регион в Узбекистане, пригодный для неорошаемого земледелия. Этот вид земледелия называется l?lmirkarlik или b?harikarlik (от узбекского слова b?har – весна), а у русских – богарное земледелие. Такое земледелие возможно в этом регионе потому, что на возвышенности выпадает большее количество дождевых осадков, чем на равнине. Но даже в этих условиях можно рассчитывать на успех лишь в выращивании зерновых, главным образом пшеницы и ячменя. Адир фактически более пригоден для выпаса скота и является потенциальным источником высококачественного сена, особенно заготовленного весной. Более высокие склоны гор называются по-узбекски tagh (горы). Они не играют в жизни узбеков большой роли, разве как для заготовки древесины из горных лесов и таких растений, как kiyik ot (буквально трава для антилоп) – источник получения эфирного масла целебного свойства. Более важными представляются горные луга над линией лесов, y?ylawl?r (джайляу) или летние пастбища, хотя они в Узбекистане значат меньше, чем jailoolor в Кыргызстане, куда ежегодно отгоняют скот на выпас.

Ни одна из вышеупомянутых территорий не пригодна для оседлого земледелия в полной мере. Для этого необходимы постоянное и надежное снабжение водой и плодородная почва. Такое сочетание имеет место в зонах сероземов, соседствующих с реками, которые питают горные снега. Именно в этих условиях развивалось орошаемое (по-таджикски: ?bik?r?; по-узбекски: suwli) или осеннее (по-таджикски: tiram?h?) земледелие в густонаселенных оазисах или wah?l?r в Ферганской долине и районе Ташкента, в районах Зеравшана и Кашкадарьи, а также на территории к югу от Душанбе. Другая группа внушительных оазисов располагается в районах Хивы, Ургенча и к югу от Нукуса в верховьях Амударьи, где большое количество плодородного речного ила регулярно вносится в верхний слой почвы. Наконец, имеются важные оазисы Южного Туркменистана, в районе Мары на Мургабе, Теджена на одноименной реке, и отдельные оазисы вдоль кромки Копетдага, у подножия гор. Почвы оазисов Мары и Теджена плодородны, и это в сочетании с ясной, постоянно солнечной погодой делает их важными районами производства высококачественного хлопка.

В различных условиях окружающей среды выращиваются местные культуры. В оазисах главными зерновыми культурами являются пшеница (bughday), ячмень (?rp?) и сорго (jokhary), которые дают большой урожай и используются как корм животным и для питания людей. Стебли сжигаются как топливо. К сожалению, сорго быстро истощает верхний слой почвы и требует много воды, но эта культура хорошо переносит засоленные почвы. Люцерна (yonghichq?, bed?) является наиболее важной из кормовых культур, выращиваемых на орошаемых землях, скармливается животным в зеленом состоянии. В год возможны несколько покосов. Люцерна, хотя и возвращает в почву азот, требует много воды и имеет тенденцию к осушению почвы. Люцерна обеспечивает ценную ротацию своих урожаев с хлопком, так как улучшает структуру почвы и повышает ее водопроницаемость, вследствие чего количество воды, требующееся хлопку, уменьшается после того, как выращена люцерна.

Рис (shali) выращивается там, где есть излишек воды, особенно по берегам рек, где образуются болота или происходят частые половодья. Рис дает богатый урожай при нормальных условиях орошения и является главным ингредиентом популярного блюда – плова. Стоячая вода, требуемая для выращивания риса, часто становилась в прошлом рассадником малярийных комаров. Кукуруза (m?kk? jokhari) широко не распространена, однако просо (t?riq или qonqaq) бывает двух сортов и часто выращивается на неорошаемой земле, так как требует мало воды. Оно распространено среди казахов, которые готовят из него boza, алкогольный напиток. Азиаты выращивают различные овощи, главным образом морковь (s?bzi), необходимый ингредиент плова и других блюд. Картофель и сахарная свекла не местного происхождения, но привнесены русскими.

Дыни (qawun) весьма популярны в регионе и хорошо растут в условиях постоянного солнечного света и орошения. Они прекрасно выдерживают засоленность почвы и хорошо вписываются в местные урожайные культуры. В регионе встречается более сотни различных сортов дынь, однако арбузы (t?rwuz) пользуются не такой популярностью у местного населения и культивируются в основном русскими. Плод выращивается в оранжереях (mew?zar bagh), огороженных саманными стенами, которые примыкают к домам. Фруктовые деревья поливают, и часто в саду имеется пруд (hawuz). Абрикосы (oric) и персики (sh?ftali) наиболее популярные фрукты. Абрикосы обычно сушатся и отправляются в Россию. Яблоки (alm?) пользуются меньшей популярностью, несмотря на знаменитый город Алма-Ата (отец яблок). Выращивание яблок поощрялось фактически русскими.

Шелковица, тутовое дерево (tut d?r?khti), растет обычно в садах. Эти деревья (их бывает несколько видов) образуют основу шелкопрядильной отрасли. Листья используются для кормления шелкопрядов, а ягоды можно употреблять в пищу. Виноград (uzum) многих сортов тоже выращивается в садах. До появления в регионе русских виноград употреблялся главным образом в пищу, виноделием занимались только иностранцы. Из винограда без косточек (kishmish) делали изюм, который экспортировался в Россию. В 1870-х годах русские использовали в виноделии разные сорта винограда, а местные жители готовили из винограда безалкогольный напиток (musalla), а также сироп под названием shinni.

Помимо продовольственных культур, на орошаемых землях выращиваются технические культуры. Самая важная из них – хлопок (по-узбекски и по-таджикски: p?kht?; по-туркменски: pamїk; по-казахски: maqta), который занимает самые большие земельные площади на орошаемых территориях. Местный хлопок серого цвета с коротким толстым волокном. Качество не позволило ему конкурировать на мировом рынке, поэтому русские культивировали в регионе американский «нагорный» хлопок, а также египетский длинноволокнистый хлопок типа «сиайленд», однако из него получалось слишком грубое волокно. Хлопок хорошо растет в условиях достаточного орошения и солнечного света. В этом случае его урожай гораздо выше, чем на территориях с естественной нормой выпадения дождей. Из семян хлопка (chigit) делают также пищевое масло (p?kht? mayi), а стебли служат прекрасным топливом.

Кунжут (kunjut) – идет на приготовление масла и халвы. Конопля (kendir) выращивалась в прошлом не из-за волокон, а из-за семян. Как источник гашиша (b?ng или n?sh?) ее готовят, растирая в порошок цветки, и смешивают с конопляным маслом. Опийный мак (koknar) выращивается в Восточном Туркестане дунганами и уйгурами, с предназначением на китайский опиумный рынок. Выращивается также курительный табак (aq t?m?ki) и жевательный табак (kok t?m?ki). Жевательный, похожий на русскую махорку, низкого качества и растет повсюду, составляя основу нас, или насвай. Табачный лист размельчают и смешивают с золой или гашеной известью для образования гранул, которые помещают под язык или за щеку. Исследователи считают, что жевание нас может быть причиной распространения рака ротовой полости.

В Казахстане главная культура – пшеница твердых сортов, которая любит теплый сухой климат и способна выдерживать слабые щелочные почвы. Этот вид пшеницы выращивался в регионе первыми русскими поселенцами и все еще является главной зерновой культурой в этом регионе. Из-за суровых зим и недостаточного снежного покрова пшеница высевается в Северном Казахстане только весной, а ее урожай собирается примерно в середине августа. Просо выращивается в западной части республики и вдоль Иртыша, где также сеют ячмень и овес как кормовые культуры. Кукуруза также высевалась в значительных количествах, но вызревает она плохо и выкашивается зеленой на силос. Культивируется также подсолнечник с целью получения растительного масла.

Содержание скота на пастбище

До прибытия русских казахские степи использовались кочевниками исключительно как пастбища. Для казахов лошади более важны, чем другие виды домашних животных. Казахская лошадь (at или jїlqї) небольшая и неприхотливая. Она способна находиться в поле круглый год, добывать траву под глубоким покровом снега. Она служила не только для транспортных целей, но и как источник кожи, мяса и молока, из которого делается кумыс (по-казахски: qimiz).

Овцы (qoy) более многочисленны, чем лошади, и составляют в среднем от двух третей до трех четвертей казахского стада. Они дают мясо, молоко, сыр, шерсть для одежды, войлок для ковров. В стадах северных казахов каракулевых овец немного, в основном разводят курдючных овец (по-казахски: qazaqi qoy; по-узбекски: dumb? или quyruq). Эти выносливые животные имеют длинные толстые хвосты, содержащие жир, и густую грубую шерсть, необходимую в суровых степных условиях. Казахи мало заботятся об укрытиях и зимнем корме для животных, поэтому их ежегодно перегоняют на юг к границе с пустыней, где более высокая температура воздуха и тонкий снежный покров. Для овец редкая растительность южной территории во многих отношениях предпочтительнее, чем ковыль северных степей, который годится в качестве корма для лошадей.

Коз (по-казахски: yeshki; по-узбекски: echki, t?k?) содержат в меньших количествах, чем овец. Обычно они пасутся вместе с овцами.

Крупному рогатому скоту неуютно в степных условиях, но его тоже разводят в больших количествах. Однако ему с трудом удается обнаружить зимой корм. Зимой в результате оттепели, за которой следуют морозы, земля покрывается толстой коркой льда, так что сквозь нее не могут пробиться к траве даже лошади, и происходит массовый падеж животных. Такие заморозки казахи называют j?t или k?km?z. Один наблюдатель сообщал, что «весной домашний скот едва стоит на ногах, его приходится перегонять на весенние пастбища и даже помогать восстанавливаться».

Двугорбые верблюды бактрийской породы, которых казахи называют ayїr t?ye, лучше приспособлены к суровым зимам в степи, чем одногорбые дромадеры или nar, которые чувствительны к холоду и встречаются лишь в южной местности. Верблюд был фактически единственным транспортным средством на дальние расстояния до постройки железной дороги и имел большое значение в хозяйстве.

Домашний скот содержат и другие народности, помимо казахов, а овец в основном киргизы, туркмены и узбеки. Туркмены специализируются в разведении лошадей и, в отличие от казахов, балуют их, кормят зимой и содержат в теплых стойлах. Лошади ахалтекинской породы (аргамак) проходили специальный тренаж для военных целей. Их быстрота и надежность играли особую роль для туркменов во время набегов. Ослы (ишаки) – популярное средство передвижения для жителей оазисов, как в городских, так и в сельских условиях. Однако кочевники их используют только при сопровождении караванов верблюдов. В горных районах Киргизии транспортным средством служат яки. Из их молока делают сыр.

В советское время положение с домашним скотом несколько изменилось. Курдючные овцы все еще разводились, хотя появились породы с лучшей шерстью. Крупный рогатый скот приобрел большее значение, чем в прежнее время, главным образом из-за улучшившейся ситуации с зимним кормом. Современные казахи не ведут кочевой образ жизни, и лошади стали играть менее важную роль, хотя верблюды по-прежнему востребованы в пустыне. Стада также перегоняются зимой на юг, но в этих миграциях принимает участие небольшое число пастухов. Протяженность перегонов сократилась, на зимних пастбищах оборудуются укрытия и заготавливаются запасы фуража на случай возникновения чрезвычайной ситуации. Горные киргизы каждой весной перегоняют стада овец на горные луга, возвращаясь в августе к подножию гор.

Часть вторая
От захвата Россией Ташкента до полной советизации

Глава 4
Непрерывное завоевание с 1865 по 1884 год

Крымская война вначале оказывала сдерживающее воздействие на продвижение русских в Азию, но после ее катастрофических итогов их внимание к данному региону усилилось. По крайней мере, царю пришлось отложить на время крупные зарубежные предприятия на Балканах и Ближнем Востоке, и он счел необходимым укрепить свои позиции в азиатском регионе. Для России, ставшей на путь развития капитализма, господство на этом рынке без конкурентов и с предполагаемыми богатыми сырьевыми ресурсами приобрело важное значение.

К 1860–1862 годам интерес в Европе к Центральной Азии повысился, так как в результате Гражданской войны в Америке поставки хлопка прекратились. В это время 15 московских купцов запросили у министра финансов государственной помощи на поиски главным образом в Бухаре сырья, которое стало им недоступно из-за кризиса в Америке. Поползновения со стороны Англии, которая уже прочно обосновалась в Индии, придали импульс инициативам царя в отношении этого региона. Разгром русскими имама Шамиля на Кавказе высвободил занятые там русские армии и позволил передислоцировать их в Западный Туркестан.

Летом 1864 года русские войска овладели городом Туркестан, затем Чимкентом. Это положило конец господству Кокандского ханства над Южным Казахстаном. Но хан не смирился с поражением и замышлял новый поход на север. Между тем эмир Бухары стремился воспользоваться трудностями Коканда для реализации давней экспансионистской мечты. Так возникли главные вопросы: какова должна быть политика России в Западном Туркестане? на какую географическую и политическую основу должно опираться присутствие России? Второй вопрос разрешился выбором конкретного пункта – Ташкента. Его судьба в течение почти двух лет была темой противоречивых дебатов между центральной властью и ее представителями на периферии – в Западном Туркестане.

Ташкент

В начале 1865 года вопрос о Ташкенте был четко определен генералом М. Г. Черняевым. Он подчеркивал, что Россия не сможет после неудачной попытки осенью 1864 года укрепить свои позиции на границе с Кокандским ханством без взятия Ташкента. Анализируя тактику нового военного похода, генерал указывал, что город находится под пристальным вниманием эмира Бухарского Музаффар эд-Дина (пр. 1860–1885) и что внутренняя обстановка в городе опасно нестабильна. Он уверял, что жители Ташкента разделены на тех, кто поддается пропаганде мусульманских авторитетов, добивавшихся покровительства эмира, и на представителей торговых слоев населения, которые надеялись, что укрепление связей с Россией послужит их интересам. Черняев полагал, что, несмотря на вновь обретенный контроль муллой Алимкулом над Ташкентом, можно ожидать изменения обстановки, в результате которого России придется защищать своих сторонников, выступающих против «бухарского клана».

Не все правители России поддерживали идею продолжения завоевания, хотя все считали задачу укрепления позиций в регионе весьма важной. Директор Азиатского департамента МИДа П. Н. Стремухов относился к военным планам Черняева с большим недоверием. Он считал, что Ташкент должен сам освободиться от ярма Коканда без участия русских войск. Именно независимый Ташкент, по его мнению, позволит России извлечь наибольшие выгоды из стратегического положения города.

Министр князь A. M. Горчаков безоговорочно поддержал этот тезис. Он потребовал прекратить военные операции и заняться обустройством завоеванных территорий, утверждая непререкаемую власть России вместо того, чтобы ввергать ее в авантюры, чреватые созданием внешнеполитических проблем с Англией, равно как вовлекать Россию в ряд военных походов с риском вызвать восстание населения на уже завоеванной территории. Важно, полагал он, ослабить Коканд изнутри, постоянно провоцируя отделение Ташкента. Россия возьмет затем город под свое покровительство. 25 января 1865 года специальная комиссия после дебатов приняла решение передать ведение политических и торговых дел со Средней Азией в Оренбург. Решено было также объединить завоеванную территорию по Кокандской и Сырдарьинской линиям – от западного края Иссык-Куля к Аральскому морю – в один регион, который войдет в Оренбургскую губернию. Первым военным губернатором нового региона, облеченным особыми полномочиями в связи с отдаленностью территории и особенно со сложностью обстановки, должен был стать генерал Черняев.

Следствием этих решений стало, с одной стороны, предоставление Черняеву расширенных полномочий, достаточных для того, чтобы получить одобрение его предложения продолжить наступление. С другой стороны, решение вопроса было передано под контроль людей, находившихся далеко от Санкт-Петербурга, в первую очередь под юрисдикцию генерал-губернатора Оренбурга. Черняев мог заявить открыто, что вопрос состоит не в том, чтобы раздвинуть границы Российской империи мирным путем, как предлагает правительство, поскольку, по его словам, у Западного Туркестана нет естественных границ. По его мнению, весь регион следует подчинить военным путем. И его покорение нужно начать с Ташкента, владение которым важно для России.

События благоприятствовали Черняеву. В то время как российское правительство обсуждало свои намерения, эмир Бухары воспользовался перемирием, чтобы двинуть свои войска в Фергану. В начале 1865 года он сосредоточил их в Самарканде, откуда совершил марш на Ура-Тюбе и оттуда в Фергану. Обратив себе на пользу столкновение армий Бухары и Коканда, Черняев 28 апреля 1865 года предпринял штурм Ниязбека, крепости в Чирчике, которая контролировала водоснабжение Ташкента. Затем, несмотря на неравенство в соотношении сил (у Черняева было 1300 солдат и 12 пушек, у Алимкула – около 6 тыс. солдат и 40 пушек), он двинулся на Ташкент, где 9 мая встретил войска Алимкула. Состоялось кровопролитное сражение. Особенно большие потери понесла армия Коканда, которая потеряла 300 человек, включая своего предводителя, в то время как русские войска понесли лишь незначительные потери.

Затем Черняев обратился к правительству за инструкциями относительно того, как поступить с Кокандом, лишившимся предводителя, а также с алчными устремлениями эмира Бухары, которые еще больше разожгла гибель Алимкула. Ответ правительства свидетельствовал о неопределенности его позиции. Горчаков подтвердил необходимость решительного отпора претензиям эмира Музаффар эд-Дина на Коканд, но в то же время он призвал Черняева к сдержанности, напоминая, что Россия стремится прежде всего к миру в Азии с тем, чтобы развивать торговлю с регионом, а состояние войны и беспорядки могут только помешать этому.

Правительство Российской империи направило в Бухару своих представителей, чтобы решить вопрос о предоставлении равных прав торговцам России и Бухары. Горчаков тем временем послал генерал-губернатору Оренбурга генералу Н. А. Крыжановскому весьма разумную декларацию о намерениях для гражданских и военных властей в Кокандском ханстве, разъясняющую цели политики России. Горчаков указал также на необходимость соблюдения осторожности, поскольку «текст могли ошибочно интерпретировать как призыв к неподчинению законным властям, поэтому документ следует использовать с максимальным благоразумием и только тогда, когда успех предприятия не ставится под сомнение».

Между тем в Ташкенте голод и засуха вызвали конфликт между народом и властями. 10 июня султан Коканда Сеид-хан бежал из города просить помощи у Бухары. Поэтому Черняев решил покончить с проблемой раз и навсегда. Послав войска под командованием А. К. Абрамова блокировать дорогу на Бухару, он окружил Ташкент и поздно ночью 14 июня начал штурм города. 17 июня 1865 года Ташкент капитулировал. Войдя в город, Черняев издал прокламацию. Чтобы успокоить население, он обещал уважать исламскую веру и местные обычаи, а также не зачислять мусульман на службу в русскую армию. Эти обещания и обязательство не взимать в течение года налоги успокоили людей.

Не успел Черняев захватить Ташкент, как стал противником идеи образования из него независимого ханства. Он полагал, что для сохранения завоеваний требуется продолжение наступления к истокам Сырдарьи. Генерал Н. А. Крыжановский возражал против перемещения границ и поддерживал план создания ханства, поскольку «суверена легко контролировать». Он выступал за сооружение укреплений по линии Нияз-Бек, Чиназ и далее. Генерал особо настаивал на передышке в наступлении для того, чтобы консолидировать позиции России на завоеванных территориях посредством административной работы. В столице, пока П. Н. Стремухов продолжал тревожиться по поводу проблем, которые «одностороннее решение судьбы Средней Азии вплоть до Бухары» могло создать, военный министр Д. Ф. Милютин склонялся к промежуточной позиции между экспансионизмом Черняева и желанием министра иностранных дел сделать из Ташкента отдельное ханство. В практическом плане он предложил, чтобы Ташкент располагал определенной автономией в виде муниципальной власти, «защищаемой Россией от Бухары».

Сначала план МИДа, казалось, брал верх, поскольку в сентябре 1865 года Крыжановский отправился в Ташкент с намерением собрать влиятельных граждан города с целью назначения суверена и провозглашения независимости города вне территорий, простирающихся до Сырдарьи. Однако влиятельные деятели, главным образом религиозные, представили ему документ на узбекском языке с требованием, чтобы контроль над религиозной жизнью города был передан в руки кази-каляна. Крыжановский отказался рассматривать это требование, поскольку оно противоречило его плану ослабления влияния духовенства ради торговцев, которые, полагал он, должны сыграть ведущую роль в выборе суверена. Состоялся бурный спор с Черняевым по поводу выполнения плана. Черняев уклонился от обсуждения вопроса о провозглашении независимости Ташкента, выдвинув в качестве оправдания довод о беспорядках, которые могут вспыхнуть, и угрозу вмешательства эмира. Вопрос в конце концов разрешился в соответствии с рекомендациями генерал-губернатора, поскольку экономические круги империи склонили чашу весов в его сторону.

Город должен был стать главным центром, и тогда влияние Бухары постепенно ослабнет. Даже такой завоеватель, как Черняев, который знал Среднюю Азию, понимал, что Бухара с ее огромным историческим и религиозным влиянием представляла опасность для господства России. Но если бы Ташкент превратился в экономический центр и преимущества его нового положения почувствовало местное население, тогда Российская империя могла бы надеяться на то, что станет противовесом священной Бухаре и устранит ее влияние. С этого времени правители России поняли, что имперская предприимчивость в Ташкенте является самым надежным способом постепенного подрыва духовного сопротивления.

Вот почему Крыжановский добивался от Милютина усилий по превращению Ташкента в коммерческий центр. При содействии Милютина несколько наиболее значительных русских компаний: «Савва Морозов и сыновья», «Иван Хлудов и сыновья» и «Братья Барановы» – объединились в 1866 году в «Ассоциацию по торговле с Ташкентом и Средней Азией». Благодаря полковнику Д. И. Романовскому, которому было суждено сыграть роль вдохновителя и подлинного представителя правительства, они добились от властей определенных гарантий (охраны караванов и страхования товаров) и важных концессий (земли в Западном Туркестане, должности и право закупать сырье у государства по оптовым ценам) взамен на постоянную ориентацию бизнеса на Среднюю Азию. Обсуждая с ассоциацией вопрос о направлении в регион научных экспедиций для учета ресурсов Западного Туркестана, правительство дало ясно понять, что придает проблеме большое значение.

Вместе с тем, поскольку прилагались такие усилия с целью отвести Ташкенту роль центра торговли России с Востоком, едва ли было возможно тянуть время с определением его статуса. Главной проблемой стала безопасность русских купцов и товаров. Поскольку эмир Бухары повысил свой престиж среди завоеванных народов благодаря своим военным успехам, царское правительство без колебаний встало на сторону Черняева. Следовало целиком и полностью уберечь население Ташкента от устремлений Бухары. Единственным решением была аннексия. В августе 1866 года присоединение Ташкента к империи было провозглашено царским указом.

Бухара

Теперь на авансцену российской политики вышел вопрос о Бухаре. Некоторое время правительство выжидало и стремилось наладить переговоры с эмиратом, несмотря на военную угрозу Фергане со стороны эмира. Колебания царских властей объяснялись разными факторами.

Во-первых, правительство воздерживалось от нападения на эмират, потому что считалось с военной силой Бухары. В то же время оно опасалось взрыва религиозного фанатизма, который могло вызвать вторжение на бухарскую территорию. В действительности власти преувеличивали силу бухарской армии, как и степень приверженности населения к суверену. Как показывало время, они не ошибались в отношении влияния мусульманского духовенства на верующих. Однако накануне наступления русских бухарцы были настолько обременены материальными трудностями, что были готовы скорее восстать против властей, чем защищать их или сопротивляться зарубежным завоевателям, даже если те были неверными (кафирами).

Более того, русское правительство призывали к сдержанности представители коммерческих кругов, настаивавших на необходимости поддержания нормальных отношений между Россией и Бухарой. Установление таких отношений быстро обнаружило свою несостоятельность. Члены дипломатических миссий, направленных для урегулирования взаимных проблем, подвергались заключению в карцер на более или менее длительный срок, а переговоры в целом завершались провалом.

Позицию правительства России следует прояснить. Оно не сделало и не могло сделать каких-либо политических уступок Бухаре. В российской столице разделяли убеждение Черняева, что самым опасным могло стать повышение престижа эмира Бухары. Вот почему, когда Крыжановский потребовал отставки Черняева ради коррекции политики в отношении Бухары, Милютин дал возможность Черняеву некоторое время продолжать военные действия. Но затем он отозвал генерала после неудачной атаки на Джизак в январе 1866 года. Милютин заменил его Д. И. Романовским, который придерживался линии Черняева на окончательном этапе завоевания региона.

С этого момента политика экспансии переживает триумфальный этап. В мае 1866 года генерал Романовский овладел Иджаром, Ходжентом и Hay. Затем он предъявил эмиру неприемлемые условия мира. Они включали признание всех завоеваний России, признание границы, проходящей через Голодную степь и пустыню Кызылкум, уравнение в правах русских в Бухаре с ее подданными в России, гарантии безопасного прохода русских подданных в Бухару и, наконец, выплату значительного выкупа в течение десяти дней. Именно на этот последний пункт уповала Россия в стремлении завершить переговоры и получить повод для начала решающего наступления на эмират, переложив ответственность за свои действия на эмира. Как и предполагалось, бухарские полномочные представители потребовали удаления последней статьи, и 23 сентября Крыжановский, который уже сообщил Милютину о своем намерении продолжить наступление, занял 18 октября 1866 года Джизак, а 20 октября – Ура-Тюбе. В мае 1867 года генерал Абрамов, в свою очередь, овладел Яник-Курганом.

В первые месяцы 1867 года правительство начало рассматривать вопросы организационной деятельности на завоеванных территориях. Была созвана комиссия под председательством Милютина, в которую вошли все участники военных действий наряду с графом ИИ. Воронцовым-Дашковым и другими деятелями, сотрудничавшими со Стремуховым и начальником штаба корпуса графом Ф. Л. Гейденом. Вернувшись снова к предложению, выдвинутому двумя годами ранее Черняевым, комиссия вывела южную часть Западного Туркестана из-под юрисдикции оренбургского генерал-губернатора и учредила новое генерал-губернаторство. Первым генерал-губернатором стал генерал К. П. фон Кауфман, наделенный почти неограниченными полномочиями.

Как только было создано генерал-губернаторство Туркестана, представители крупной промышленности и торговых кругов России, которые с 1860 года проявляли интерес к азиатской проблеме, предприняли более энергичные усилия для продвижения идеи о необходимости полного контроля над регионом. Их позицию легко понять, если прикинуть, какие выгоды они получали от военной экспансии. Вскоре после Крымской войны различные авторы отмечали, что торговля со Средней Азией была почти целиком в руках местных торговцев. С взятием Ташкента началось быстрое проникновение в регион русских купцов. Они стали чаще выступать с заявлениями о необходимости более активной завоевательной политики. Такие газеты, как «Москва» и «Биржевые ведомости», поддерживали их позицию относительно покорения Бухары, важного коммерческого центра. Так, фон Кауфман, прибыв в 1868 году в Западный Туркестан, предпочел сначала урегулировать вопрос, который широко обсуждался общественностью. Перед тем как атаковать Бухару, чьи военные силы, как он полагал, весьма внушительны, фон Кауфман в январе 1868 года подписал торговое соглашение с Худаяр-ханом (пр. 1845–1858, 1862–1863, 1865–1875), которое на самом деле поставило Коканд в полную экономическую зависимость от империи.

В Бухаре положение эмира было нестабильным, и духовенство, порицавшее его за медлительность, угрожало ему принудительным отречением от престола в пользу старшего сына. В апреле 1868 года духовенство провозгласило священную войну (газават), и эмиру пришлось выступить маршем на Зеравшан. Поощренный царским правительством, фон Кауфман потребовал от эмира покинуть берега Зеравшана и, получив отказ, начал 1 мая 1868 года атаку. Войска эмира отступили, и он овладел Самаркандом почти без единого выстрела. Преследуя войска Бухары, армия фон Кауфмана заняла 16 мая Катта-Курган. Поражение при Зирабулаке войск эмира 2 июня открыло русским дорогу на Бухару. Но генерал фон Кауфман был вынужден прекратить преследование, поскольку народное восстание заставило его вернуться в Самарканд на выручку гарнизона. Во всяком случае, эмир, замученный внутренними проблемами и не способный опереться на ослабевшую армию, не смог спасти свой трон.

Мирный договор, подписанный 30 июня 1868 года, закрепил за Россией все завоеванные территории: Ходжент, Ура-Тюбе, Джизак, Катта-Курган и особенно Самарканд, который расположен в истоках реки Зеравшан (снабжающей Бухару водой). Наконец Россия получила все коммерческие преимущества. Бухара попала под российский сюзеренитет. Вопрос об организационной деятельности на покоренных территориях породил те же проблемы, что и в Ташкенте тремя годами ранее. Из этих территорий был образован Зеравшанский округ, а в 1872 году его присоединили к империи.

Вскоре после подписания договора в зависимом эмирате началась вооруженная борьба. Восточные горные районы Бухарского ханства находились в состоянии постоянного мятежа. Вначале мятежи были направлены как против власти эмира, так и против внешних захватчиков. Эмир попросил у русских помощи в борьбе с мятежниками, которыми руководили Абдул Малик-хан, Джурабек и Бабабек. Эмира, смиренно стоявшего в стороне, когда войска Абрамова атаковали мятежников, вознаградили за благоразумие договором 1873 года, поставившим под его контроль те восточные районы Бухарского ханства, которые постоянно бросали вызов его власти.

Хива и Коканд

Покорив Бухару и Коканд, русские не позволили сохраниться последнему из ханств. Положение было нетерпимо, тем более что хан Хивы также пытался играть ведущую роль в регионе как через свои контакты с Индией, так и пользуясь поддержкой восставших казахов в 1870 году.

В 1868 году генерал фон Кауфман попытался начать мирные переговоры с ханом Хивы, но вскоре выяснилось, что только аннексия ханства позволит реально консолидировать азиатские завоевания.

В 1869 году войска с Кавказа под командованием полковника Н. Г. Столетова отправились из порта Петровск (Махачкала) через Каспийское море в Красноводский залив, где был основан одноименный город. Закрепившись на Южном Каспии, русские войска провели рекогносцировку туркменской территории. Таким образом, Хиву окружили с трех сторон военными округами Кавказа, Оренбурга и Туркестана.

Готовясь к походу на Хиву, генерал фон Кауфман собрал многочисленную армию. Она насчитывала 13 тыс. солдат и около 50 пушек. Во время продвижения к Хиве царские войска едва ли встречали какое-либо сопротивление, и 29 мая 1873 года столица ханства, уже пережившая государственный переворот, была взята. 12 августа 1873 года хан подписал мирный договор, не оспаривая условий, навязанных Россией.

Хивинская экспедиция всецело способствовала укреплению привилегированного положения Бухары и росту внешнеполитического престижа ее суверена. На самом деле русские войска воздержались от вступления в священную Бухару, между тем Хива подверглась осаде. Хивинский хан Мухаммад Рахим Бахадур II бежал, его заменили братом – Ата Джаном. Затем генерал фон Кауфман вернул суверена и вновь посадил его на трон. Эмир Бухары подписал договор о дружбе с Россией и мог связываться напрямую с российскими властями. Между тем хану Хивы, признавшему себя «смиренным слугой императора всей России», приходилось подниматься по ступеням русской административной иерархии. Наконец он признал реальное ограничение своей власти, навязанное подобием конституции.

Униженный падением Ташкента, а также соглашениями 1868 года, Коканд тем не менее не смирился, что дало России желанный предлог для подчинения ханства раз и навсегда. Повышение налогов спровоцировало многочисленные волнения по всему ханству в 1873–1874 годах, и войска хана прибегли к жестоким репрессиям. Это не прекратило беспорядки, и в 1874 году беженцы из ханства стали искать убежища в Туркестанской губернии, в то время как население Узгена обратилось к генералу фон Кауфману с просьбой помочь в борьбе с их сувереном Худаяр-ханом.

Через несколько месяцев относительного спокойствия в июле 1875 года по соседству с Узгеном вновь вспыхнул мятеж под руководством Исхака Хасан-оглу, который взял имя Пулат-хан. Для подавления мятежников кокандский хан послал колонну войск под командованием одного из высокопоставленных представителей знати, Абдуррахмана Отобаши. Он перебежал 17 июля в Андижане к Пулат-хану и связал с ним судьбу. Это было началом распада власти. Повсюду войска, знать и местные предводители присоединялись к мятежу. Насреддин-бек, старший сын хана и правитель Андижана, перешел 19 июля на сторону мятежников. На следующий день к ним присоединился правитель Маргилана. В ночь на 21 июля дезертировал также младший сын хана Мухаммад Амин-бек во главе части ханских войск.

Присоединение к мятежу всех военных и местных властей быстро изменило характер повстанческого движения. Из народного восстания, направленного против жестокого и деспотичного суверена, мятеж превратился в сопротивление мусульманского населения под руководством правящей знати русским. Это было очевидное проявление воли народа сохранить Кокандское ханство с его структурой и обычаями. В течение нескольких недель мятеж превратился в священную войну.

В то время как всеми покинутый Худояр-хан бежал в Ташкент под защиту русских, к власти пришел его сын, Насреддин-бек. Он немедленно установил связь с Россией и 6 апреля был признан генералом фон Кауфманом сувереном. Однако, несмотря на это соглашение, война продолжалась. 9 августа войска мусульман осадили Коканд и попытались перекрыть дорогу на Ташкент. Русские решили, что этому пора положить конец, и фон Кауфман двинул войска в наступление на Коканд и захватил его 29 августа. 20 сентября Насреддин-беку навязали соглашение, положившее конец независимости ханства.

Однако Абдуррахман Отобаши продолжал сопротивление во главе многочисленных войск. 9 октября он овладел Кокандом. На освободившийся трон – поскольку Насреддин-бек бежал к русским, как прежде отец, – он посадил Пулат-хана. Затем мятежники осадили Маргилан и создали угрозу Намангану. Но 11 ноября произошло решающее сражение войск генерала М. Д. Скобелева с мятежниками при Балыкчи, и мятежники обратились в бегство. Через несколько дней Скобелев подверг обстрелу Андижан, заставив врагов отступить. После падения Андижана 9 января 1876 года мятежники сдались. Пулат-хан бежал в Уч-Курган, где его пленили 28 января солдаты Скобелева, и вскоре он был казнен в Маргилане. 19 февраля 1876 года Кокандское ханство было упразднено. Вместо него учредили Ферганскую губернию под управлением Скобелева.

Вторжение в Туркменистан

Еще не закончились операции в Коканде, когда царские войска начали наступление на Туркменистан. Через день после подписания договора с Хивой английская пресса сообщала, что новое русское наступление представляет угрозу независимости Афганистана, и потребовала от России заверений по этому вопросу и вопросу о Туркменистане. Российские власти с готовностью подтвердили заверения, содержащиеся в Декларации от 19 января 1873 года по афганскому вопросу: «Россия повторяет, что Афганистан не входит в ее сферу влияния». Однако она проявляла больше сдержанности по туркменской проблеме, поскольку, как заявил Горчаков, это зависит от отношения туркменов, которые «очень агрессивны».

В 1873 году войска под командованием генерала Н. Н. Головачева атаковали туркменов рода Йомуд и заняли туркменские деревни Хорезмского оазиса. После упразднения независимой Хивы была создана Закаспийская военная зона с двумя центрами – Мангышлак и Красноводск, – которая вошла в сферу командования армии Кавказа. Из нее совершались военные походы на туркменскую территорию. В 1877 году русские заняли Кызыл-Арват, а в 1879 году атаковали Гёк-Тепе, где войска генерала Лазарева потерпели серьезное поражение от туркменов рода Текке. Последствия этого поражения были катастрофичны для царского престижа за пределами империи. Поэтому на следующий год генерал Скобелев, возглавивший новый военный поход с целью разрешить туркменскую проблему, получил от царя строгие инструкции. Предписывалось ни при каких обстоятельствах не отступать от намеченного плана, «ни шагу назад, ибо это было бы признаком нашей слабости для Европы и Азии. Это воодушевило бы наших врагов на более дерзкие действия и могло бы стоить России гораздо дороже, чем весь поход».

Армия генерала Скобелева насчитывала более 11 тыс. человек и около 100 пушек. Решающим эпизодом кампании явился захват крепости Гёк-Тепе 12 января 1881 года после длительной и кровопролитной осады, который лишил туркменов всякой возможности сопротивляться. Через три дня отряд под командой полковника А. Н. Куропаткина овладел Ашхабадом. Через несколько недель предводитель туркменских племен на захваченной территории сдался Скобелеву.

В течение трех лет Россия продолжала наступательные операции в Туркменистане на оазис Ахал-Текке, который вместе с Закаспийской военной зоной составил Закаспийскую область с центром в Ашхабаде. Ею ведало кавказское командование. Российские власти дали строжайшие указания Скобелеву не допускать передвижений войск за пределы оазиса на восток и не совершать угрожающих действий на границе с Персией. Столь велик был их страх перед возможной реакцией Англии или Персии. До 1884 года обстановка постоянно осложнялась из-за набегов на русскую зону туркменов Мары. В 1883 году в Мары был послан полковник Алиханов. Он убеждал племенных предводителей и известных граждан в необходимости подчинения российским властям ради собственных интересов. Такие усилия принесли плоды, ибо 1 января 1884 года была созвана ассамблея ведущих туркменских деятелей в Мары по вопросу присоединения к России. Оазис преобразовали в округ Мары.

Англия немедленно отреагировала на расширение Российской империи. 29 февраля 1884 года британское правительство выразило протест в связи с аннексией Мары. Россия, чтобы избежать, казалось, неизбежного конфликта, предложила в ответ совместное определение границы с Афганистаном, и стороны пришли к согласию. Границу установили от Амударьи до персидского Хорасана в 1887 году. Однако соглашение определило границу лишь до озера Зоркуль. Далее, в направлении Китая ничего не было разграничено, и Англия получила доступ к Памиру. Делимитация границы Памира, отнесшая к России Рушан, Шугнан и часть Вахана, на которые распространялся протекторат Бухары, положила конец экспансии России в Центральной Азии и ознаменовала новые территориальные приобретения империи.

Несмотря на первоначальные тревоги в отношении мощи мусульманских государств и противодействие Англии, азиатское завоевание произошло в конечном счете быстро. В целом оно осуществлялось без чрезмерного кровопролития, как минимум для России, которая, помимо отдельных неудач, легко обращала своих противников в бегство. Верно, что ханства истощали свои силы внутренними конфликтами. Но у них не было ни достаточных войск, ни современного вооружения, и поставленные в невыгодное положение латентным народным недовольством, которое проистекало из отсталой экономики и тяжелого социального положения, они были слабыми противниками для завоевателей. Таким образом, навязать мир и русский порядок покоренным народам оказалось легким делом. Создавалось впечатление, что навечно разрешены также проблемы в «умиротворенных» казахских степях после кровопролитных мятежей, происходивших в период между 1825 и 1865 годами.

Азиатские завоевания имели на первый взгляд весьма важное экономическое значение. Но истина лежит глубже. В 1858 году Игнатьев, русский военный атташе в Лондоне, писал: «В случае конфликта с Англией мы сможем противостоять ей или ослабить ее с какими-либо шансами на успех только в Азии».

Глава 5
Организационные мероприятия и колонизация захваченных территорий

Как только русские войска заняли Ташкент, возникла проблема организационных мероприятий на захваченных территориях. С 1866 по 1898 год их статус претерпел много изменений. Некоторые были весьма важными. Колебания и метания российских властей по организационным вопросам объяснялись прежде всего отсутствием знаний о регионе. Точно так же, как русское правительство преувеличивало военную мощь местных правителей, оно часто придавало излишне большое значение влиянию отдельных лиц на местное население. Оно неправильно оценивало чаяния покоренных народов и нередко было вынуждено корректировать свою политику в отношении реального положения дел по мере все большей осведомленности.

Одним из факторов, объясняющих колебания и тяжелое приспосабливание русской политики, был сам характер завоевания. В данном случае русским войскам не предшествовало, как это было, например, в Сибири, нашествие бедных российских крестьян, стремившихся владеть землей. Со времени неудачной попытки казачьего атамана Нечая Старенского в начале XVII века Средняя Азия оставалась относительно огражденной от проникновения русских крестьян. Когда имперские власти захватили регион, то на первых порах сдержанно относились к переселению русских.

На начальном этапе в 1865 году в Степной комиссии под председательством тайного советника Ф. К. Тирса происходили дебаты о двух возможных законоположениях, одном для степного региона, другом – для южного. Временное законоположение действовало с 1865 по 1867 год. Оно предусматривало концентрацию всех полномочий в руках военных властей. Эти полномочия следовало свести к минимуму, чтобы предотвратить вмешательство в жизнь коренного населения. Такую политику следовало проводить и по отношению к местным обычаям, а также в аграрной, юридической и социальной сферах.

План организационных мероприятий на занятых территориях был разработан лишь к 1867 году. Дебаты в Степной комиссии продолжила новая комиссия, которую назвали «специальным комитетом». В нем председательствовал военный министр, который вновь выдвинул на обсуждение и разобрал до мелочей рекомендации 1865 года. С точки зрения территориального деления комитет предложил создание Туркестанской губернии, освобожденной от опеки Оренбурга, и высказался за присоединение южной части Семипалатинской области к ее первоначальным регионам – Семиречью и Сырдарье.

Комиссия выдала две политические рекомендации: сконцентрировать гражданскую и военную власть в руках военных властей, которые должны были нести ответственность за регион, и вернуть местные дела неполитического характера в ведение традиционных элит, которые должны продолжить свою обычную деятельность. Впоследствии генерал-губернатора наделили значительными полномочиями, учитывая удаленность завоеванной территории. Ему предоставили полную свободу действий в отношении соседних стран, исполнении регионального бюджета, установлении налогов и предоставлении привилегии в принятии российского гражданства. Он даже располагал правом казнить или миловать местных граждан.

11 июля 1867 года царь подписал указ о создании Туркестанской губернии. Военные чины, призванные осуществлять административную власть в регионе, были объявлены 14 июля. Генерал Крыжановский, генерал-губернатор Оренбургской области, возражал против решений комиссии, членом которой состоял. Он доказывал, что опасно предоставлять полную административную автономию региону, столь удаленному от столицы империи и столь изолированному от нее пустынями. Более того, он полагал, что крайне нецелесообразно разрушать единство командования в регионе казахских степей.

Район степей был преобразован в следующем году в соответствии с рекомендациями Степной комиссии. 21 октября 1868 года создали три новых центра: Уральск, Тургай и Акмолинск. В Акмолинске, относившемся к Туркестанской губернии, это не вызвало инцидентов. В Уральске и Тургае же преобразования 1868 года стали поводом для крупных антироссийских мятежей, что положило конец порядку, сохранявшемуся с 1822 года. Они окончательно похоронили власть и привилегии местной аристократии. Племенные мятежи приобрели масштабы священной войны, и, чтобы подавить их, потребовалось вмешательство армии. Через несколько месяцев вновь вспыхнуло восстание казахских племен региона Мангышлак, где русские деревни атаковали более десяти тысяч повстанцев. Пока шло завоевание, Туркестанская губерния также подвергалась территориальным изменениям. В 1868 году земли, изъятые у Бухары, образовали Зеравшанский округ, а земли, изъятые у Хивы пятью годами позже, стали военной зоной в районе Амударьи.

Устройство губерний

В Средней Азии территориальная организация была создана такая же, как в России, – область, уезд, участок, – но вся власть там принадлежала военным. Наряду с российской властной вертикалью и учреждениями было позволено функционировать местным юридическим и политическим институтам. Российское командование осуществляло контроль над процедурами выборов и назначений судей, которые избирались населением на три года. Но по делам, не затрагивающим интересы российских подданных или политику, решения выносились согласно стандартам прошлого. И за исключением тех случаев, когда подсудимый сам требовал юрисдикции российского военного суда, чиновники России не вмешивались. В сельской местности предусматривались выборы старца (аксакала), получающего жалованье, на три года. На практике же он почти всегда, как и в прошлом, назначался исходя из его принадлежности к элитной группе. Несколько деревень (кишлаков) объединялись в административную единицу под названием волость и были представлены ассамблеей избирателей, по одному от пяти семейных хозяйств. Это позволяло выбрать волостного главу и судей. Те же принципы действовали в стойбищах кочевников.

Фактически русское вмешательство в дела местных учреждений было весьма ограниченным. В течение продолжительного времени местные и российские власти сосуществовали на весьма свободной основе. Когда российская администрация брала на себя надзор за местными назначениями, система давала сбои. Люди избирались по принципу близости к российским властям и мнимого влияния на них. Быстро развились соглашательство и коррупция. Недостатки такого взаимодействия не замедлили проявиться. Генерал фон Кауфман раньше всех понял, что необходимы реформы. По его мнению, следовало укреплять российскую власть в Туркестанской губернии. С этой целью он составил план, который не был реализован. Губернию сотрясли скандалы, в них были замешаны его ближайшие соратники, такие как генерал Головачев. Преемник фон Кауфмана генерал Черняев попросил правительство послать комиссию по проверке Туркестанской губернии.

Группу дознавателей, прибывшую в Ташкент в конце 1882 года, возглавлял Ф. К. Гирс. Его задачей было проверить работу региональной администрации и предложить план реформ. Комиссия Гирса обнаружила, что на всех уровнях российской администрации имели место вопиющие злоупотребления. Комиссия также подвергла критике сам характер организации Туркестанской губернии, отметив одновременное существование четырех отдельных норм права: Сырдарьинская область управлялась согласно нормам 1867 года; Зеравшанская – временными нормами, выработанными фон Кауфманом в 1868 году; Амударьинская область – временными указами губернии от 1874 года; и, наконец, в Фергане – нормами, предусмотренными планом фон Кауфмана 1873 года. Комиссия Гирса предложила учредить специальный комитет по всеобъемлющему реформированию управления краем, направленному на децентрализацию власти.

Для этого требовались внушительные территориальные корректировки. Дело осложнялось тем, что губернатор Семиречья, генерал Колпаковский, стоял рангом выше Черняева и его нелегко было заставить подчиняться приказам. Степная губерния генерала Колпаковского была структурирована так, что Семиречье было отторгнуто от Туркестанской губернии, а Акмолинск и Семипалатинск – от Восточной Сибири. Туркестанская губерния ограничивалась областями Сырдарьи и Ферганы, а также районом Зеравшана.

Вопрос о реформах получил развитие после того, как генерал Черняев, спровоцировавший ряд инцидентов из-за своего авторитарного правления и неуклюжих маневров в стиле своего предшественника, был заменен генералом Н. О. Розенбахом. В то время как генерал Розенбах принимал новую должность, в Санкт-Петербурге комиссия Игнатьева работала над решениями комиссии Гирса и выдала законодательный акт 1886 года, который подвергался серьезным изменениям вплоть до революции 1917 года. Первейшей целью нового законодательного акта было постепенное включение Туркестанской губернии в состав империи, посредством влияния на политическую и экономическую жизнь местного населения и в то же время некоторого ограничения чрезвычайных полномочий российской власти.

Генерал-губернатор, подчинявшийся военному министру, с 1886 года больше не был единственным вершителем судеб, для помощи ему был создан совет из гражданских и военных чиновников. Исполнительным органом должна была стать канцелярия генерал-губернатора, разделенная на три отдела: первый отдел решал административные проблемы, второй – аграрные, вопросы образования и т. п., третий отдел занимался всеми финансовыми проблемами, статистикой и местными филантропическими учреждениями. Наконец, одной из главных функций канцелярии была дипломатия. С 1899 года дипломатическими вопросами стал заниматься представитель МИДа, специально наделенный ответственностью за отношения с зависимым эмиратом и ханством.

Одной из важных новаций было создание независимой судебной власти по отношению к военному судопроизводству. Члены российской администрации Туркестанской губернии крайне враждебно восприняли законодательный акт 1886 года. Генерал-губернатор и его окружение жаловались на ослабление российской власти, предупреждая, что последствием его могла стать потеря влияния России в регионе. Фактически же власть генерал-губернатора едва ли ограничивалась совещательной ролью.

Снижение авторитета и влияния России на местных жителей происходило, как представляется, не из-за политических или юридических ограничений, но просто из-за скандалов, имевших место во время правления фон Кауфмана, и особенно по вине его преемников, которые не знали, как себя поставить перед лицом своих помощников или подчиненных. В отдаленной колонизированной Туркестанской губернии каждый российский глава имел склонность считать себя князьком с неограниченными полномочиями. Такое поведение провоцировало частые столкновения с мусульманским населением. В последующие годы вновь предлагались проекты реформ, но единственным значимым политическим изменением было то, что внес барон А. В. Вревский, правивший с 1889 по 1898 год. Он предусмотрел для Ташкента особый статус после холерных бунтов 1892 года. На самом деле Вревский рассчитывал на восстановление власти генерал-губернатора в статусе 1867 года. Но на практике его план свелся к упразднению функции главного старейшины Ташкента как главы местной полиции и замене его русским подданным. После восстания 1898 года был восстановлен принцип, по которому все административные кадры из коренного населения больше не избирались, но назначались генерал-губернатором, поскольку Туркестанская губерния объявлялась территорией государственных беспорядков.

Территориальные изменения

В этот период реальными организационными мероприятиями в Туркестанской губернии были территориальные изменения. Закаспийский регион, завоеванный между 1869 и 1885 годами, который подпадал вначале под юрисдикцию генерал-губернатора, был изъят у него и передан в ведение военного министра. В 1898 году организация Туркестанской губернии была полностью пересмотрена, частично, без сомнения, в результате амбициозного стремления генерала Куропаткина видеть себя фактическим наместником. На самом деле этот пост предназначался генералу С. К. Духовскому, и лишь через несколько лет Куропаткин стал наконец генерал-губернатором Туркестанского края. В результате была образована более обширная Туркестанская губерния, включавшая пять регионов: Сырдарьинскую, Ферганскую, Самаркандскую области, Закаспийский регион и Семиречье. Ташкент стал столицей всей губернии и Сырдарьинской области.

Степная губерния вновь была сведена к Акмолинской и Семипалатинской области. Между тем Тургайская и Уральская области управлялись раздельно и подчинялись министру внутренних дел. Наконец, Бухара и Хива сохраняли статус протекторатов. Территориальная реорганизация продолжалась до революции 1917 года, но всегда подразумевала угрозу аннексии Бухары, которая, однако, не реализовывалась.

В период между завоеванием и революцией 1905 года политика России в отношении Средней Азии может показаться неопределенной и нечеткой. Тем не менее в ней прослеживаются определенные принципы. Прежде всего Россия стремилась не сближаться с покоренными народами, но держать их в покорности. Они не были русскими подданными и, как инородцы, не привлекались на военную службу. Другими словами, не допускалось их смешивание с русским населением, даже временно.

Старый Ташкент, около 1890 г.

Судебная и административная деятельность, по крайней мере на местном уровне, оставалась в распоряжении коренных жителей, и с чисто практической точки зрения – под контролем мусульманского духовенства. В Туркестанской губернии, в частности, российские власти предпочитали политическую линию фон Кауфмана, который игнорировал ислам и мусульманское общество. Политическое устройство основывалось на определенном принципе: управлять населением без вмешательства в его дела и прежде всего упрощать механизм колониального господства.

И все же одно весьма отчетливое различие между югом региона и большей частью казахской равнины становится очевидным. Сознавая силу ислама, российские власти просто игнорировали его. На казахской равнине, где население сравнительно недавно было обращено в ислам, царские чиновники стремились уничтожить структуру традиционного общества и подорвать влияние местной власти. Постоянной перекройкой казахского региона и рассеянием племен по нескольким районам российские власти надеялись расчленить существующие государственные образования.

Однако такая политика, очевидно, не дала положительных результатов, и события после 1905 года подтвердили это. В 1886 году в материалах, собранных по запросу В. П. Наливкина, значилось заявление генерала Н. И. Гродекова, отмечавшего, что Россия провалила свою политику в Казахстане. Ислам, по его словам, быстро распространялся среди кочевников. Одним из признаков этой тенденции, приведшей к неудаче России, было желание кочевников отказаться от традиционного права и принять мусульманское право (шариат). В конце концов, признавал Гродеков, влияние традиционных старейшин едва ли пострадало от русских.

Если в первые годы присутствия в Средней Азии российские власти активно занимались решением проблем функционирования собственной администрации, то вскоре им стало ясно, что игнорирование проблем местного населения едва ли возможно. Местные жители, ожидая улучшения и изменения условий своей жизни, постепенно стали реагировать на колониальные методы правления, произошедшие социальные и экономические перемены. Так, около 1880 года азиатский регион стал осознавать свои национальные и даже социальные проблемы. С этого времени Россия не могла игнорировать ислам.

Предпосылки конфликта

В течение нескольких лет во всей Средней Азии сохранялось определенное спокойствие. Создавалось впечатление, что местные народы покорились своей судьбе или что Россия располагает достаточной мощью, чтобы усмирить их. В казахских степях старая знать истощила силы на серию кровавых выступлений против завоевателей в период между 1783 и 1870 годами, наиболее мощным из которых было повстанческое движение султана Кенесары Касымова. Местные старейшины больше не могли прилагать серьезные усилия для объединения племен и сопротивления русским.

Но с 1890 года колонизация сельских районов взрывает относительное спокойствие. В 1891–1892 годах первая массовая волна русских и украинских поселенцев хлынула на равнину, на свободные целинные земли. Между 1896 и 1916 годами более миллиона крестьян из России осели в Тургайской и Акмолинской областях, а также на киргизских землях, вызвав резкое сокращение пастбищ, уменьшение численности домашнего скота и снижение жизненного уровня кочевников, который и без того был низким. Поэтому конфликты между русскими поселенцами и местным населением на равнинах происходили ежедневно, а в 1916 году разразился неизбежный кризис.

Население юга – плотно заселенной территории оазисов, земли древней цивилизации – вряд ли позволило допустить колонизацию русскими сельской местности, как это случалось на казахских равнинах и в киргизских предгорьях. Поселенцы не появлялись там вплоть до начала XX века. Тогда их было немного, а пахотных земель – еще меньше, поэтому даже небольшой приток вызывал столкновения между русскими и местными жителями.

Что глубоко изменило экономическую, социальную и культурную жизнь Туркестанской губернии, так это постройка железной дороги, которая преобразовала территорию – позволила развить текстильную промышленность и способствовала прибытию многих русских рабочих. Вдоль железнодорожной линии появились новые города с чисто русским населением. Кроме того, старые города Юга быстро приобрели характер «колониальных» благодаря соседству современных европейских кварталов, населенных исключительно русскими. Здесь тоже хватало поводов для конфликтов. Социальные и политические волнения, которые происходили в XX веке между самими русскими в этих городах, распространились на местное население, которое трактовало их исходя из собственных интересов.

В отношении России к местному населению преобладала двойная заинтересованность: ограничение влияния татар и ослабление ислама. Эта политика была инициирована и проводилась в жизнь генералом фон Кауфманом, который искренне стремился постичь дух того сообщества, которым ему довелось управлять. Он понимал, что татары были до прихода русских подлинными «колонизаторами» Средней Азии. После захвата этой территории генерал осознал необходимость противодействия влиянию татар и ислама на кочевников равнин.

Было необходимо, с одной стороны, противодействовать контактам среднеазиатов с их единоверцами на Волге и претензиям татар распространить на регион юрисдикцию Духовного управления Оренбурга. С другой стороны, не следовало оказывать какую-либо поддержку исламу. И лучшим средством для этого, по мнению фон Кауфмана, являлись отнюдь не нападки на ислам – что только укрепляло бы в мусульманах веру, – но, наоборот, действовать так, словно проблем с мусульманами и исламом вовсе не существует. Этому правилу фон Кауфман следовал всегда. Он игнорировал ислам. Он понимал, что ислам был силой, вокруг которой могли объединиться покоренные народы, что спокойствие в регионе лишь относительно.

Однако первые признаки сопротивления местного населения стали появляться лишь при его преемниках. Российская власть страшилась возможных восстаний населения под предводительством коварных и фанатичных религиозных авторитетов. Сам статус покоренных народов питал этот страх. Не принимая мусульман в подданство и не привлекая их на военную службу, имперские власти надеялись избежать формирования местной армии, сражающейся современным оружием. Русские явно стремились поддерживать неравенство в своем новом владении, полагая, что это путь к умиротворению. В 1882 году комиссия Гирса докладывала о прецеденте с восстанием сипаев (1857–1858) и невозможности размещения в Средней Азии более 30 тыс. русских войск. Их, по его мнению, было недостаточно, чтобы справиться с основными силами местных отрядов, организованных, оснащенных и способных пользоваться современным оружием.

Замена генерала фон Кауфмана совпала со временем, когда империя претерпевала большие перемены. Убийство Александра II ознаменовало эпоху политической реакции, которая распространилась и на Среднюю Азию. Преемник Черняева, генерал Розенбах, подвергал резкой критике политику фон Кауфмана, объявив ее несостоятельной. Фон Кауфману представлялось опасным проникновение ислама в казахскую среду и погружение мусульман в собственную культуру. Он заботился о русификации местной элиты, внедрении русской культуры и христианской цивилизации даже в среду простонародья. В конце концов фон Кауфман был обескуражен явно растущим «неуважением» к российской власти.

Восстание

Начиная с 1885 года, когда российские власти никак не могли прийти к единому мнению относительно управления в азиатском регионе, местное население периодически устраивало мятежи. Все восстания следовали одному образцу. Формально они были религиозными и превращались порой в настоящие священные войны, в ряде случаев их целью провозглашалось восстановление Кокандского ханства. Обычно их возглавляли религиозные лидеры, часто представители суфийских орденов, а войско формировалось из дехкан и городских ремесленников, чей жизненный уровень значительно ухудшился с развитием капитализма. Волнениям способствовали в значительной степени конкуренция русской промышленности, хаос в аграрных отношениях, обезземеливание дехкан и, наконец, вседозволенность администрации и русских в целом.

В конце XIX века российский этнограф Наливкин, отличавшийся знанием языков и обычаев Средней Азии и сыгравший позднее, в 1913 году, заметную роль в культурной и политической жизни региона, отмечал: «Скандалы с участием чиновников, разразившиеся в 1902 году, приоткрыли занавес, который скрывал обширное и грязное болото, и все же мне кажется, что эти административные эксцессы нигде не достигали столь гигантских размеров, как в Андижанском уезде к концу 90-х и около 1900 года».

Восстания конца XIX века, вызванные возмущением, ожесточением и крайней нищетой населения, были похожи друг на друга массовым, анархистским и спонтанным характером. Они не получали никакой внешней поддержки и с легкостью подавлялись, поскольку повстанцы пользовались лишь таким оружием, как палки и косы, и опирались лишь на свою веру.

Первое восстание, вспыхнувшее в 1885 году в Ферганской долине, возглавил Дервиш-хан-тюря – состоятельный земельный собственник, который служил свергнутому хану. Он поднял людей в районах Андижана, Оша и Маргилана. Видимо, его провозгласили ханом Коканда. Русские войска быстро подавили восстание и захватили в плен большое число мятежников, часть которых казнили. Однако предводителя восстания схватить так и не удалось.

В последующие годы дехкане периодически восставали против российских властей, выражая недовольство тем, что никакого решения не было предложено по земельной проблеме и особенно по вопросу заселения. Вначале подобные столкновения исчислялись десятками, затем сотнями. Порой они граничили по размаху с полномасштабными восстаниями, такими как Наманганское восстание 1891 года.

Однако наиболее значительное восстание в начале 1890-х годов произошло в городе. Начались холерные бунты, которые сотрясли Ташкент в 1892 году. Кризис породила эпидемия холеры, которая из-за ужасающей бедности мусульманского населения поразила старый город с гораздо большей свирепостью, чем европейские кварталы.

Чтобы выявить источник эпидемии, российские власти предприняли меры, которые глубоко уязвили чувства местных жителей. Ведь эти меры противоречили традиционным обычаям, связанным с исламом. Санитарные инспекции, которые проводили русские, спровоцировали острую реакцию, ибо местные мужчины не позволяли осматривать женщин. Но больше всего способствовали конфликту захоронения. В качестве мер предосторожности власти запретили хоронить умерших от холеры на старом кладбище, настаивая, чтобы захоронения производились на новом кладбище, вдали от города, без всяких траурных ритуалов, опасных во время эпидемии. Пострадавшие от эпидемии семьи продолжали тайком хоронить родственников на старом кладбище, а задержание тех, которые так поступали, вызвало взрыв общественного негодования. В этих причинах недовольства не было ничего, кроме глубокой ненависти к русским, ненависти, которая возрастала в ремесленных кварталах старого города. Бунтовщики допустили насильственные действия в отношении коменданта города полковника С. Р. Путинцева, разграбили служебные помещения и дом главы старого города Мухаммада Якуба Каримбердыева. После этого ремесленники, часть купцов и даже мулл, которые сыграли весьма активную роль в бунте, были арестованы.

Генерал Вревский, тогда губернатор Туркестанского края, сделал из этого вывод, что причина, по которой местное население утратило уважение к завоевателям, заключалась в ослаблении контроля со стороны властей. Однако проблема состояла не только в этом, она уходила корнями в российско-мусульманские отношения, в бесперспективность идей, которыми власти руководствовались в своих действиях. После нескольких лет общей апатии, последовавшей за завоеванием, русские столкнулись с вызовами по всей Средней Азии, поскольку российское присутствие противоречило самому фундаменту верований и обычаев, на котором произрастала местная жизнь и который российские власти, за исключением нескольких деятелей, таких как фон Кауфман или ученые Н. П. Остроумов и Наливкин, полностью игнорировали. В результате даже весьма полезные начинания казались местным жителям дьявольскими.

В Бухаре, где российское присутствие ощущалось лишь косвенно, это проявлялось особенно очевидно. После установления протектората Россия предложила содействие ее суверену Абд аль-Ахаду (пр. 1885–1910) в преодолении бедствий, которые всегда угрожали его подданным: саранча, наводнения и эпидемии.

Саранча, вечный кошмар для дехканина, могла уничтожить результаты его усилий в течение нескольких мгновений и обречь его на голод. Русские предложили эффективные методы борьбы с этим бедствием. Однако эти методы систематически не применялись ввиду того, что дехкане не хотели участвовать в коллективном труде, но главным образом из-за того, что эти методы оскорбляли их, противоречили их вековой покорности бедствию. В общем, они опасались «гневить Аллаха, уничтожая его твари», даже больше бедствия, к которому приводило их смирение. В дальнейшем все попытки принять профилактические меры против саранчи вызывали взрывы ярости дехкан, и в годы правления последних двух эмиров можно проследить прямую причинно-следственную связь между этими спасательными кампаниями и массовыми восстаниями.

Подобным же образом жители реагировали на русские планы строительства дамб для регулирования таких рек, как Кафирниган или Вахш, внезапные наводнения которых не только угрожали уничтожением урожаев, но и гибелью самим дехканам. Они также отказывались участвовать без оплаты в этих работах, даже если такие усилия были полезны для сообщества. Но были и более глубокие мотивы – погруженность в природу магии, страх прогневить речных духов. Дехкане подчас предпочитали угрозу периодических наводнений или репрессии, которые влек за собой отказ от работ или даже бунт против них.

Усилия русских властей, обеспокоенных размахом и частотой эпидемических болезней, по принятию санитарных мер вызывали непонимание населения. Более того, они вызывали возмущение местного населения, находившегося под влиянием шаманов и предсказателей, которые, почувствовав угрозу своей магии со стороны русских врачей, преподносили их озабоченность как уловку с целью дальнейшего порабощения мусульман.

Эти бесконечные стычки и систематическое сопротивление любым действиям со стороны населения расценивались в губернии как тревожные симптомы. И все же политика игнорирования ислама фон Кауфмана продолжалась, поскольку власти не могли понять специфики среднеазиатского региона и причин народного недовольства. На эти вопросы дало определенный ответ Андижанское восстание. Оно положило конец недоумению русских.

Священная война в Андижане

Из всех крупных восстаний в предреволюционной Средней Азии, помимо восстания 1916 года, которое связано с революцией 1917 года, наиболее значительным было восстание 1898 года. В 1895 году тревожные сообщения предвосхитили массовое движение, более серьезное, чем неорганизованные анархические выступления, которые происходили повсюду. В этом году в Аулие-Ата (Джамбул) был арестовал ишан ордена Накшбанди из Андижана Исмаил-хан-тюря. Он собирал там средства для финансирования священной войны (газавата) своих сподвижников (мюридов). Из-за недостатка доказательств его подлинная роль тогда не была выяснена. После освобождения он скрылся.

Через три года, 18 мая 1898 года, в Андижане вспыхнул мятеж, сразу распространившийся на районы Оша, Намангана и Маргилана. Во главе его снова был ишан суфийского братства Накшбанди, Мухаммад Али (ишан Мадали или Дукчи). Этот религиозный лидер был неординарной личностью. Он родился недалеко от Маргилана, прославился мудростью, святостью и благотворительностью. Накануне восстания в Ферганской долине в возрасте сорока двух лет приобрел большую популярность. При помощи своих мюридов построил медресе, две мечети и библиотеку.

Постепенно вокруг него сплотились мусульмане, которые в основном были выдающимися деятелями и в которых новая власть не нуждалась. Движение во главе с ишаном было хорошо организовано и получало финансовую поддержку со стороны братства Накшбанди. Впервые с 1865 года это было уже не стихийное восстание, не мятеж, лишенный идеологии, но хорошо подготовленная священная война, имеющая с самого начала четкий план.

Во главе 2 тыс. человек Мадали, объявивший 17 мая 1898 года газават, проследовал в Андижан. Его помощники, возглавив другие военные отряды, должны были осадить в одно и то же время Ош и Маргилан. Уверенный в успехе, он надеялся поднять на восстание население Ташкента и Самарканда, восстановить ханство и, возможно, оттуда двинуться на освобождение всех исламских земель (Дар уль-Ислам).

Однако русские быстро приготовились к ответным действиям. После первой удачи на пути в Андижан Мадали столкнулся перед городом с 20-м русским линейным батальоном, который разгромил мятежников. Последовали жестокие репрессии. К суду привлекли 546 человек. Мадали и пять его помощников повесили 18 июля в Андижане. Большинство его последователей заключили в тюрьмы на различные сроки.

В ходе судебного процесса предпринималась попытка доказать, что восстание вспыхнуло из-за интриг турецкого султана. Доказательство строилось на письме султана, обнаруженном у Мадали. Подлинная картина, однако, более сложна. Нельзя отрицать, что ишан действительно обращался с просьбой к султану, согласно традиции, которой следовали азиатские ханы со времени Аббасидов. Просьба заключалась в последующем признании инвеституры на суверена, которого он хотел посадить на трон Коканда. Это был не кто иной, как его племянник Абдулазиз. Как утверждают, таким могло быть содержание документа, который предъявлял Мадали своим последователям в качестве доказательства поддержки восстания Турцией. Но это предположение.

Очевидно то, что комиссия по расследованию восприняла Андижанское восстание как вызов российской политике в Средней Азии. Это было религиозное выступление, в ходе которого не только элита бывшего ханства, но и бедный люд, раздраженный присутствием русских, сплотился вокруг ишана ордена Накшбанди. Даже советские историки, критиковавшие трактовку восстания как «народного движения», допускали, что «его организаторам… удалось привлечь к себе трудящихся».

Последствия восстания были многообразны. Помимо наказания виновных ввели ограничения в «экономической» деятельности определенных деревень, население которых обвинили в оказании поддержки мятежникам. В Маргиланском районе уничтожили несколько деревень и селений, жителей изгнали за участие в восстании, а на их место поселили русских, наделив большим количеством хорошо орошаемой земли, на которой те стали выращивать хлопок. Азиатов отправили на бесплодные земли, где они образовали новую деревню Мархамат.

Несмотря на предостережения о возможности мятежа в будущем, русская администрация на них не реагировала.

Император немедленно отозвал генерал-губернатора Вревского и назначил вместо него генерала С. М. Духовского. Комиссия же по расследованию определила две причины: панисламистская пропаганда, поощряемая политикой невмешательства после завоевания, и бездействие администрации. Все реформы, проведенные во время губернаторства генерала Духовского, были направлены на укрепление российской военной власти. Расширились полномочия военной администрации в отношениях с местными властями. В течение всего времени, пока регион находился в состоянии волнений, военные были наделены правом подменять выборы представителей местных властей назначениями по своему усмотрению. Они могли смещать местных судей, если это представлялось необходимым. Численность русской полиции была увеличена, а русские поселенцы вооружены. Это не помешало введению 14 мая 1899 года, хотя и с некоторыми ограничениями, юридической системы, которая была претворена в жизнь в России реформами Александра II. С отсрочкой на 30 лет.

Более того, российские власти решили твердо противостоять растущему влиянию исламских лидеров. Осознав, насколько фатально было игнорирование ими ислама и местных обычаев, они разработали план разрешения этого вопроса. Губернатор генерал Духовский стремился добиваться гуманитарного решения различных проблем, вызвавших восстание. Он считал необходимым поддерживать согласие между русскими и мусульманами, но оказался в ситуации, когда вынужден был противостоять русским, которые годами работали на этой территории и рекомендациями которых он пользовался. Для них причина конфликта лежала в мусульманском «фанатизме», обостряемом интеллектуальной отсталостью местного населения, которому завоеватели ничего не дали. И все же в то время, как русские педагоги, деятели культуры, объединившиеся вокруг Наливкина в самаркандской группе, призывали к окончательному отказу от политики фон Кауфмана, другие, подобно Ф. М. Керенскому, продолжали отстаивать политику невмешательства.

Считая обе позиции одинаково опасными, Духовский решил ориентироваться на среднюю линию. Она предполагала политический контроль над мусульманскими медресе и мактабами. Кроме того, Духовский пытался улучшить отношения между двумя сообществами, поощряя русские военные и административные кадры изучать местные языки и вникать в местные проблемы, одновременно побуждая представителей местных элит изучать русский язык и культуру. Духовский рассчитывал, что эти элиты со временем отвлекут население от религиозных фанатиков и направят его интерес в сторону цивилизованного мира, представленного Россией. Но эти усилия предпринимались в тот исторический период, когда примирение сообществ было трудно осуществить.

Глава 6
Подъем национального самосознания

Вплоть до конца XIX века Средняя Азия, казалось, была изолирована от влияния идей джадидизма – просветительского и общественно-политического реформаторского движения. Тем не менее именно в медресе Бухары начались бурные дебаты, которые потрясли духовную, интеллектуальную и политическую жизнь мусульман до революции 1905 года. В начале XIX века необходимость религиозного возрождения отстаивал татарин Абу Наср аль-Курсави (1783–1814). Его критика мусульманской схоластики и деградации мистической теологии создала основу для всей реформаторской мусульманской мысли после него, особенно его соотечественника Шигабутдина аль-Марджани (1818–1889).

Проблемы простых людей и осознание того, что элита ощущала непреодолимый конфликт между исламским сообществом и Западом, наиболее полно выразил Ахмад Махдум Калла (Дониш), один из величайших среднеазиатских мыслителей XIX века. Хотя величественная фигура Ахмада Махдума и его идеи еще не исследованы полностью, совершенно очевидно, что лишь немногие деятели потрясли традиционные отношения так глубоко, как он. В поэме, посвященной эмиру, Ахмад Махдум отмечал, что государство славится семью типами людей. Это – философы, врачи, астрологи, певцы, каллиграфы, поэты и художники. Он сам воплощал всех их сразу! Энциклопедические познания этого удивительного человека побудили Садриддина Айни (1878–1954) назвать его «самой яркой звездой на сумрачном небе Бухары».

Ахмад Махдум, который очень рано задумался над радикальной реформой ислама, сменил чисто религиозный взгляд на будущее, который исповедовали его предшественники, на светский, социальный и политический подход к проблемам жизни. На него произвела сильное впечатление поездка в Россию в то время, когда империя распространяла свою власть на Среднюю Азию, а ханства запутались в неразрешимых проблемах. Он познакомился с разными представителями либеральной мысли в России, такими как социалисты-утописты П. И. Пашино и П. Б. Струве. Он находился в России во время суда над Н. Г. Чернышевским и внимательно следил за идеями, вынесенными на обсуждение во время судебных заседаний. Позднее он также живо интересовался обстоятельствами убийства Александра II. Ахмад Махдум особенно поразился разнице между торжествующей, могущественной Россией, где множились либеральные идеи даже под запретом, и его клонящейся к упадку, униженной страной, где любая мысль, хоть немного выходящая за установленные пределы, клеймилась как «нелояльная».

Вначале Ахмад Махдум ограничивался осуждением деградации власти и ее злоупотреблениями на Бухарской территории: «Мангитские эмиры [династия] захватили все, на что подвигла их порочность. Они отобрали очаг у вдовы, у владельцев недвижимости их доходы. <…> Среди правителей и имущих классов процветают пьянство, азартные игры, пирушки и дебоши, между тем бедные люди не знают, что делать. Бедняги из деревни или города не смеют произнести хотя бы слово в свою защиту, не могут передохнуть от постоянных налогов».

Этот летописец Средней Азии, выражая свои оценки словами, столь же прекрасными и вдохновенными, как и Джемал эд-Дин Афгани, добавляет к трудам своих индийских и арабских предшественников новое, социальное измерение, которое в конце XIX столетия вносит в описание событий отчасти революционную ноту. Социальный строй, допускающий неумеренное приобретение богатства, представляется ему ответственным за коррупцию традиционной власти, так же как за разрыв с ранним исламом. Подобно Джемал эд-Дину Афгани, современнику, с которым он никогда не встречался, Ахмад Махдум придавал большое значение личной инициативе и стремился, согласовывая это с божественной волей, сделать ее фундаментом судьбы человека.

Характеризуя природу человека, Ахмад Махдум временами поддавался искушению рассматривать вселенную с материалистической точки зрения. И хотя он не охвачен этой идеей полностью, тем не менее очевидно влияние на него рациональной демократической мысли. Он открыто выступал за то, чтобы Средняя Азия опиралась в своей модернизации на поддержку России, изучал язык и технические достижения русских, что для Ахмада Махдума, говорившего на таджикском языке, было средством приблизиться к европейской цивилизации. Наконец, он фактически единственный из современников исследовал в рамках своего сообщества универсальную проблему человеческой судьбы в определенных экономических и социальных условиях.

Мировоззрение образованных казахских кругов степной территории постепенно изменялось благодаря влиянию русской культуры. Российские власти беспокоили идеи пантюркизма и панисламизма, которые распространяли в казахских землях волжские татары. Эти идеи способствовали национальному пробуждению. Казахи к середине XIX века начали ощущать, что они являются частью более многочисленной нации, а не просто кланов или родов. Вот почему около 1850 года русские выработали политику, направленную на вытеснение татар из степной территории. В результате татарские преподаватели были устранены из казахских учебных заведений, были открыты русско-казахские школы. Происходит усиление интереса образованных казахов к Западу, со временем убедившихся, что путь к прогрессу и модернизации лежит в сотрудничестве с русскими.

Ведущими представителями этой группы были три казахских просветителя: Чокан Чингисович Валиханов (1835–1865), Ибрай Алтынсарин (1841–1889) и Абай Кунанбаев (1845–1904). Первый из них собрал все титулы, которые примирили его с захватчиками: он был потомком ханов Среднего жуза, офицером русской армии, выдающимся востоковедом, восторженным почитателем России. Он вел конфиденциальную переписку с Достоевским. На него производил большое впечатление Чернышевский. Алтынсарин, этнограф и педагог, способствовал под опекой В. И. Ильминского развитию новой казахской литературы и один из первых перевел на казахский язык некоторые произведения русской литературы. Абай Кунанбаев, сын родового вождя, национальный поэт, был тоже смелым мыслителем и приверженцем современных идей.

К другим интеллектуалам, происходившим из старой знати и обучавшимся в русских школах, относились потомок ханов Внутреннего жуза Алихан Бокейханов (1869–1932), Ахмет Байтурсынов (1873–1937) и Миржакыб Доулятов (1885–1937). Они продолжили работу по пробуждению в XX веке казахского самосознания.

Иммигранты и ссыльные будоражат мусульман

В период 1890–1892 годов целинные земли привлекли многочисленных русских и украинских поселенцев. Они продолжили вплоть до 1916 года распространяться по Тургайской, Акмолинской и Семипалатинской областям, нарушая уже сложившееся хрупкое экономическое равновесие, осложняя условия жизни местных жителей и вызывая неприязнь кочевников к пришельцам. Едва это переселение началось, как стало ясно, что мечты о плодотворном сотрудничестве с русскими с целью вырвать казахов из интеллектуальной и экономической отсталости неосуществимы. Казахский национализм, отчасти выпестованный русскими против татар, стал обращаться против России. Через несколько лет поворот четко обозначился, к 1916 году он совершился полностью.

Дискуссии в медресе и в трудах писателей-реформаторов по вопросам спасения исламского сообщества или мусульман, покоренных русскими, активизировались в период, предшествовавший революции 1905 года, благодаря различным инициативам реформистов, которые перешли от теории к практике. Под влиянием Исмаила Гаспринского (1851–1914), крымского татарина, открывшего школу в Бахчисарае, в последние годы XIX века стали появляться реформистские школы. Вначале все они были татарскими. Одна из них была открыта в 1897 году в Андижане, в 1898 году – в Самарканде и Токмаке. Затем первую узбекскую реформистскую школу открыл в 1901 году в Ташкенте Мунаввар Кори Абдурашидханов (1880–1933). Даже в Бухаре, где религиозной жизнью заправляло консервативное духовенство, в 1900 году в кишлаке Пустиндузан недалеко от столицы мулла Джурабай открыл школу этого типа. Из-за нехватки учеников она вскоре закрылась.

На казахской равнине татары пытались также открыть новые учреждения, но важным событием в школах Тургайской области стало введение в обучение Алтынсарином казахского языка вместо татарского и преподавание, в отличие от среднеазиатского юга, на русском и казахском языках. Это способствовало привлечению в такие школы местных жителей и продвижению в регионе русского языка.

Упор татар-реформаторов и казахских просветителей на реформу обучения имел большое политическое значение, поскольку поднимал вопросы, касавшиеся будущего мусульман. Для всех, даже педагогов, обучение не являлось самоцелью, но средством ответа на вопрос, который по крайней мере часть мусульманского сообщества задавала себе с растущей тревогой: как нам избавиться от нынешнего унижения и вернуть величие прошлых лет?

В последующие годы джадиды и консерваторы горячо спорили друг с другом по вопросам обучения. Ибо консерваторы искали ответ на тот же вопрос, и их ответ был диаметрально противоположным. Для них каждый шаг в направлении Европы, даже если речь шла о приобретении современной техники, которая обеспечила триумф Европе, отдалял ислам еще дальше от того положения, которое он занимал в эпоху своего величия. В дальнейшем татары не ограничивали образовательную реформу Средней Азией. Благодаря их усилиям идеи пантюркизма быстро укоренились в Центральной Азии. Вскоре после младотурецкой революции в 1876 году Гаспринский опубликовал свой знаменитый памфлет «Русское мусульманство: мысли, заметки и наблюдения мусульманина» о мусульманах в России, который получил широкое распространение в Ташкенте, Самарканде и Бухаре. Очень широкий резонанс среди образованных людей Средней Азии вызвали две другие работы об исламе и модернизации. Одна Девлета Кильдеева «Магомет как пророк». Другая – Баязитова «Отношение ислама к науке и к иноверцам». Авторы утверждали, что учение Мухаммада не является инертным и парализующим, но динамичным, и ведет к прогрессу. Газета Гаспринского «Тарджуман» и журналы типа «Канун» аль-Афгани потрясли основы традиционного мышления. В докладе Департаменту полиции военный губернатор Сырдарьинской области объяснил, как проникла туда газета Гаспринского, дав понять, что ее доставку обеспечили поселившиеся в Средней Азии татары, а также сам Гаспринский. Подобные доклады касались и других регионов. Все они свидетельствовали об успешном продвижении реформаторских идей, особенно пантюркизма, распространявшегося «Тарджуманом» в областях под юрисдикцией военных губернаторов.

В то время как первые годы XX столетия свидетельствуют о переменах в среде лидеров Средней Азии, для Российской империи это были тяжелые годы. В 1904 году Россия, внешне весьма могущественная, потерпела поражение в войне с Японией, и это имело серьезные международные последствия. Впервые за долгое время победоносная держава христианского Запада не смогла одолеть народ небелой расы, и это событие расценивалось как возмездие всех колониальных народов. На мусульман Средней Азии это поражение произвело еще более глубокое впечатление, поскольку оно касалось их завоевателя. Очевидно, оно нанесло серьезный удар по попыткам наладить культурное сотрудничество. Так, например, сильное впечатление, произведенное на среднеазиатских школьников посещением России в 1904 году, тут же улетучилось после сообщения об этой военной катастрофе. Теперь мусульмане сочли возможным положить конец колониальному господству, а подпитывала страстные мечты реформистов и усиливала их слабость России. Революция 1905 года ускорила пробуждение национального сознания. Либеральные идеи революции способствовали как распространению недовольства населения своим материальным положением, так и стремлению образованных людей к политическим и социальным реформам. В результате революции в России расширялась брешь, образовавшаяся между русскими и мусульманами после Андижанского восстания 1898 года, и это продолжалось до революции 1917 года.

Революция 1905 года в колониальных условиях имела одну характерную черту: у местных жителей русская революция вызвала возмущение, серьезность которого официальные власти просмотрели. Это объяснялось двумя факторами: классовой дифференциацией пролетариата и слабостью политических организаций.

Так или иначе, но проблема пролетариата вышла на передний план особенно в Туркестанском крае, но и на других территориях, где имелся пролетариат, на равнинах и в Закаспийском регионе, в основном вдоль железных дорог. В Туркестанском крае рабочие и крестьяне четко делились на две группы, чьи интересы и социальное положение явно отличались. В 1906 году в Туркестанском крае насчитывалось 5 млн 378 тыс. азиатов и 322 тыс. русских. Преобладающая часть коренного населения состояла из земледельцев, кочевников и полукочевников, которые прибывали сюда в последние десятилетия XIX века. Число поселенцев, которые часто решали свои земельные проблемы простым вытеснением местных жителей при поддержке русской администрации, постоянно увеличивалось. Напряженность, возникавшая в связи с этим и приведшая к взрыву в 1898 году, не была устранена. В начале XX века местная администрация докладывала, что русская колонизация, уже приводившая к трагическим событиям, чревата риском всеобщего восстания. Учитывая такую угрозу, власти вооружили русских поселенцев. В начале 1905 года было решено для предупреждения распространения беспорядков на деревню ограничить иммиграцию. Но предотвратить массовый приток иммигрантов, гонимых из России неурожаем 1905 года, не удалось. Эти иммигранты, лишенные возможности приобретать землю из-за введения новых правил, вели в городах жалкое существование и способствовали росту там мятежных настроений.

Положение промышленных рабочих было примечательным. Индустриализация Средней Азии, которая только начиналась, имела колониальный характер. Число рабочих было незначительно. Только 14 500 рабочих трудились в горнодобывающей промышленности. Железнодорожную сеть обслуживали 15 тыс. рабочих и служащих. В целом общее число рабочих составило 32 тыс. Однако, хотя и малочисленный, пролетариат обитал в городах, представляющих собой главным образом важные железнодорожные узлы. Это – Ташкент, Самарканд, Ашхабад, Кызыл-Арват и Верный. 77 % рабочих являлись коренными жителями. Квалифицированными были только русские рабочие. Более того, большинство местных дехкан, лишенных своей земли и неспособных жить лишь на продукцию, выращиваемую на земле, занимались сезонными работами за более низкую плату, чем русские.

Постоянную работу имели только русские. В горнодобывающей промышленности, где коренные жители работали круглый год, их было 45,6 %, 34,4 % – зарубежные мусульмане (персы, афганцы или татары). Лишь 18,9 % местных мусульман использовались в качестве неквалифицированных рабочих. Они были заняты на черной работе за мизерную плату. На железной дороге, где была занята почти половина рабочей силы, по соображениям безопасности использовались в основном русские. Наконец, отряды военной полиции, охранявшие железнодорожные пути, проживали в домах рядом с железнодорожниками, а не в казармах. В этих отрядах служили теперь русские студенты, пострадавшие за либеральные взгляды, лица, попавшие под подозрение, и солдаты, службу которых сочли в России нежелательной из-за их «низкого морального духа». Неудивительно, что революция 1905 года происходила вдоль железнодорожных линий.

Пролетариат Туркестанского края в 1905 году был, таким образом, по существу русским. Для предотвращения проникновения революционных идей в среду азиатов власти местным рабочим предпочитали русских, которые в глазах местных жителей выглядели как привилегированный класс.

Политическая активность русских

В течение продолжительного времени российские политические партии обращали мало внимания на среднеазиатскую периферию. Социалистические идеи проникали в регион с конца XIX века благодаря политическим ссыльным, число которых возрастало, а также поднадзорным, числящимся в железнодорожных бригадах. Сначала эти ссыльные лишь дожидались возвращения в Россию и были ограниченно заняты работой в небольших коллективах русских рабочих. С 1903 года под влиянием событий в России и на Кавказе для политических ссыльных стала очевидной необходимость широкой агитационной работы. Они небольшими группами вели ее среди рабочих, молодежи и студентов.

Одной из первых и наиболее активных групп было «Пушкинское общество», цель которого – организация воскресных школ для рабочих, легальных публичных библиотек и чтение лекций. До 1904–1905 годов все оппозиционные силы объединялись вокруг этого общества, невзирая на различия в политических взглядах. Активность общества скоро обеспокоила местные власти. Военный комендант Ташкента указывал в 1905 году, что «Пушкинское общество» по распространению культуры давно превратилось в социал-демократическое и революционное общество». Объединения подобного рода создавались среди других сообществ более откровенной политической ориентации, таких как Общереволюционная группа Ташкента под руководством Ильи Шендрикова, братьев Московиных и двух эсеров – Веденяпина (который позднее стал членом ЦК партии эсеров) и Хворостова.

Аналогичная организация была создана в 1904 году в Самарканде большевиком-социал-демократом М. В. Морозовым, который приехал в город после ссылки в Иркутск, где участвовал в деятельности большевистской ячейки. Основанная им в Самарканде группа, подобно другим, до 1905 года объединяла и большевиков, и меньшевиков, и эсеров, а также анархистов, сионистов и дашнаков. Морозов издавал легальную русскую газету «Самарканд», в которой выражал идеи своей хаотичной агломерации. Лишь в 1905 году прояснились политические тенденции. Революционные организации Ташкента и Самарканда пережили затем серьезные кризисы из-за внутренних конфликтов среди сторонников разных партий и полицейского надзора.

В Ашхабаде, который в течение 1905–1907 годов был одним из наиболее беспокойных районов Средней Азии, сохранялось определенное единство двух крупных политических организаций – Социал-демократической группы и Комитета эсеров города. Лишь после того, как в феврале 1906 года произошли революционные выступления, активисты попытались объединиться на более широкой основе. Первая региональная конференция социал-демократической организации Туркестанского края собралась в Ташкенте и решила, что все социал-демократические группы Туркестанского края объединятся в Союз туркестанских организаций РСДРП. Тексты, касающиеся этих оппозиционных групп, содержат лишь русские имена. Это является свидетельством того, что в подобных организациях действовали только русские.

Еще до начала революции 1905 года в России в Средней Азии имело место социальное брожение. Характерно, что это спонтанное движение, особенно значительное в Закаспийском регионе, выражало недовольство рабочих из коренных жителей. Состоялись забастовки в 1900 году портовых грузчиков в Красноводске, шахтеров медных рудников в Караганде в 1902 году, железнодорожников Мухозара, рабочих ремонтных мастерских Омска, железнодорожников Кала-и Мора близ Кушки и других. В декабре 1902 года генерал-губернатор Степного края отметил размах негласной агитации среди рабочих-железнодорожников, особенно в Омске, Петропавловске и соседних городах. В 1903 году генерал-губернатор Туркестанского края получил доклады, информирующие об участии железнодорожников в различных конфликтах и о том, как этим пользуются профессиональные агитаторы. Выросло число петиций в адрес хозяев предприятий. Рабочие ссылались в них на удовлетворение требований в Баку о восьмичасовом рабочем дне и уравнении платы с жалованьем русских рабочих. 1 мая 1904 года состоялась первая демонстрация русских железнодорожников Ташкента. В тот же день власти Закаспийской области опасались беспорядков в Кызыл-Арвате.

Революция 1905 года и ее последствия

Когда в России разразилась революция, социал-демократы Средней Азии восприняли ее как сигнал к действию. Начиная с 10 января 1905 года они распространяли среди рабочих информацию, собирали их требования и даже организовывали коллективные обеды. В этих мероприятиях участвовали только русские рабочие, так что революция 1905–1907 годов в Средней Азии была чисто русским явлением.

Когда в 1906 году эсдеки подтвердили необходимость агитации среди мусульман, они извлекали урок из прошлых событий. Они учли прежде всего то, что революционные организации в 1905 году состояли в основном из русских и что фактически оппозиционное движение развивалось вдоль железных дорог и в ближайших к ним городах. Революционная активность захватывала главным образом железнодорожные станции, депо и ремонтные мастерские. Вооруженные восстания в конце 1905 года и летом 1906 года укрепили революционное движение, в котором в основном принимали участие железнодорожные служащие, почти все – русские. Агитация на промышленных предприятиях касалась главным образом вопросов материального обеспечения и апеллировала только к постоянно занятому (русскому) пролетариату. Не было никаких признаков того, что выдвигались радикальные требования уравнения условий труда русских и азиатов. Также не ставились вопросы угнетенного положения пролетариата из местных. Более того, мусульманские рабочие принимали участие в революционных событиях так редко и в таком незначительном количестве, что история не запомнила их имен.

Это очевидное равнодушие азиатов к революции удивляло русские власти. Они считали, что незначительный интерес рядовых и образованных мусульман к событиям, потрясшим империю и их собственную территорию, объяснялся их несознательностью, а также влиянием мактабов и старых медресе.

Революция 1905 года распространилась больше на деревню, а положение вне городов было совершенно другим. До 1906–1907 годов деревня оставалась спокойной, о чем свидетельствовали доклады местной администрации. Поселенцы опасались, что их недовольство может распространиться на азиатов, и предпочитали опираться на поддержку властей. Сохранялось спокойствие среди тех коренных жителей, которые находились в Туркестанском крае под влиянием духовенства. Единственный крестьянский бунт имел место со стороны русских поселенцев, которые, томясь в новых азиатских городах, с готовностью восприняли революцию, так как полагали, что дехкане существовали за их счет, и потому питали одинаковую неприязнь как к ним, так и к царской власти.

Но как только русская революция пошла на убыль, в Средней Азии развилась своя революция, ставшая продолжением русской, но исходила она исключительно от коренного населения и охватывала как деревню, так и образованные слои города.

Порядок в сельской местности подрывался бандами разбойников, состоявших из разоренных дехкан. К 1905–1906 годам этот организованный грабеж поменял свой характер, грозя превратиться в широкое движение сопротивления русской администрации. В 1906–1910 годах численность банд значительно увеличилась. Укрепились их связи с местным населением, которое усматривало в них не бедствие, а защиту от русских властей и поселенцев. Наибольшую известность получил Намаз Премкулов, ставший кем-то вроде героя. Он приобрел имидж освободителя и странствующего рыцаря одновременно.

Движение было явно антирусским. Если в 1905 году разбойники довольствовались ограблением путешественников и конвоев, то после 1905 года они часто конфликтовали с властями, нападали на них без всякого намерения грабить. Они организовывали демонстрации против поселенцев и налогов. Где бы такие отряды ни появлялись, сельское население поднималось на борьбу с властями, открыто проявляло к ним неуважение и во всем обвиняло поселенцев. Важно отметить, что эти бунтующие бедняки никогда не покушались на состоятельных соотечественников.

В революционные годы политическая жизнь последователей ислама в Российской империи проявлялась в двух аспектах: борьбе за единство мусульман и участии в работе Думы. В обоих случаях их деятельность оставалась ограниченной.

На трех мусульманских съездах, созванных по инициативе казанского татарина Галимджана Ибрагимова (1887–1938) в 1905 и 1906 годах, решающую роль играли татары и азербайджанцы. Представители Средней Азии появились лишь на третьем съезде, на котором казах Шахмардан Кошшегулов, происходивший из Внутреннего жуза, был избран в президиум. Туда же избрали Алимджана Ильхамджанова, который, хотя и происходил из Средней Азии, был татарином.

Представители-азиаты имели небольшой парламентский опыт. И все же возможность заявить свои требования на съезде породила у них большую надежду. В Первой Думе отсутствовали депутаты от Туркестанского края, поскольку законы о выборах в губернии были приняты слишком поздно. Степной край прислал девять представителей, включая четырех казахов: Алписпая Калменова (Уральск), Ахмета Курганбекова-Беремджанова (Тургай), муллу Кулманова (Акмолинск) и Алихана Бокейканова (Семипалатинск).

Первую Думу распустили 9 июля 1906 года из-за ее излишне либеральной ориентации. Вторая Дума собралась 5 марта 1907 года с участием 31 мусульманского делегата. Из них четверо прибыли из Степного края и шесть из Туркестанского края. Это Вахитджан Бесали Каратаев, Ахмет Курганбеков-Беремджанов, Шахмардан Кошшегулов, Хаджи Темир Гали Тутеев-Нароконов, Мохамеджан Танышбаев, Абдул Вахит Карыев, Вели Аллах Аллабергенов, Салихджан Мухамеджанов, Махдум Кулихан Нурбердыханов и Ташпулат Абдул Халилов. Некоторые делегаты играли выдающуюся роль в национальных движениях, особенно Танышбаев, другие были пассивны и иногда даже не могли изъясняться по-русски. В Думе они поддерживали мусульманское большинство, которое принадлежало движению Мусульманское единство (Иттифак), связанному с кадетами. Представители русской общины Средней Азии вели себя гораздо более радикально по сравнению с мусульманскими делегатами и идентифицировали себя с разными партиями России. Так, русское представительство Туркестанского края насчитывало семь человек, включая трех эсдеков, одного эсера, двух трудовиков и одного делегата, не связанного с какой-либо партией.

После роспуска 16 июня 1907 года Второй Думы новое избирательное законодательство ограничило численность мусульманских представителей до десяти и одновременно лишило Среднюю Азию парламентского представительства под предлогом того, что в регионе происходят беспорядки. Парламентский опыт азиатов оказался очень коротким. После имперского Манифеста 17 октября 1905 года представители исламской знати, интеллектуалы и гражданские активисты решили бороться за равные права русских и мусульман. В марте 1906 года на встрече в Ташкенте они потребовали гарантий религиозной свободы, отмены налогов на недвижимое имущество, возврата пастбищных земель, экспроприированных у кочевников, и создания Мусульманского духовного управления (Мусульман Динли Идараси) в Ташкенте. Требования не были удовлетворены, но сам по себе этот шаг способствовал как накоплению политического опыта азиатов, так и пробуждению национального самосознания.

Глава 7
Социальные и политические реформы

После революции 1905 года лидеры татарского движения оказали помощь сторонникам реформ, которые внимательно читали татарские и азербайджанские газеты, издававшиеся в России: «Тарджуман», «Ульфет», «Юлдуз», «Вакт» и «Иршад». Но, кроме того, воспользовавшись кратковременным ослаблением государственного контроля в 1905–1907 годах, татары и узбеки стали печатать газеты в Средней Азии.

Одной из первых таких газет стала «Таракки», основанная в 1906 году в Ташкенте татарским эсером Исмаилом Обиди. В сотрудничестве с русскими востоковедами Вяткиным и Наливкиным Обиди создал газету, весьма критичную к царской администрации, которая требовала ответов на насущные требования и поддерживала идею единства. «Таракки» выражала реформистскую позицию и в то же время определенные идеи эсеров. Власти сочли газету крамольной. Она перестала печататься после семнадцати выпусков.

Однако воодушевленные этим примером, узбеки начали издавать другие газеты: «Хуршед», «Шохрат» и «Туджор». «Хуршед» основал в 1906 году Мунаввар Кори Абдуррашидханов, который с этого времени заслужил признание как выдающийся лидер революционного движения Средней Азии. Его газета позиционировала себя как выходящий два-три раза в неделю на тюркском языке литературный, научный и социально-политический мусульманский орган печати. На самом деле она выходила очень редко и прекратила существование в ноябре 1906 года. Вместо нее Мунаввар Кори выпустил газету «Шохрат», которая выходила с конца 1907-го до следующей весны, и, когда запретили эту газету, он заменил ее другой – «Осие» («Азия»). «Осие» была просто новым названием «Шохрат», всего вышло пять номеров. «Туджор» («Купец») была основана одним из богатейших людей Ташкента, Саидом Азимбаем Мохаммедбаевым, который еще молодым был послан на обучение в Нижний Новгород, где выучил русский язык. Он всегда верил в обновление своей родины, ее выход во внешний мир и вестернизацию. Газета выражала его идеи и, как было указано в подзаголовке, «выходит два-три раза в неделю на языке мусульман, является национальным политическим и социальным органом». Газета вскоре закрылась ввиду малой востребованности.

Идеи, пропагандировавшиеся в этих печатных изданиях, были почти идентичны. Их расцвет и закат между 1905 и 1908 годами весьма точно отразили эволюцию либеральных настроений в России в годы, последовавшие за революцией.

«Таракки» пользовалась достаточной свободой, чтобы противостоять как царским властям, так и консерватизму мусульманских религиозных авторитетов. Газета «Хуршед», основанная позднее, была более умеренной на последнем этапе, поскольку русские власти, анализируя революцию 1905 года в Туркестанском крае, пришли к выводу о том, что нейтральное отношение к ней местных жителей было связано с ростом влияния традиционного консервативного ислама. Поэтому российскую доктрину невмешательства и затем контроля постепенно заменили покровительством ислама в его наиболее жестких формах в качестве барьера социальным движениям. В выпуске № 6 за 11 октября 1906 года «Хуршед» опубликовала за подписью муллы Махмуд Ходжи Бехбуди (1874–1919) программу для джадидов и призыв к поддержке Мусульманского союза (Иттифак ул-муслимин), главной опоры кадетов. Газета подвергла нападкам Россию, ее автократию и колониальную политику. Но консервативный откат после революции вызвал последовательное ограничение свободы выражения. Поэтому в своих публикациях джадиды отчаянно отстаивали единственную надежду на политическое существование – представительство в Думе. После запрещения «Хуршеда» Мунаввар Кори писал генерал-губернатору: «Целью нашей газеты было просто разъяснить местному населению значение деятельности Думы, а также подготовить людей к следующим выборам соответствующим образом… У меня было намерение не пропагандировать антиправительственные идеи, но посвятить свои усилия умиротворению страстей, подготовке спокойных и действенных выборов».

Что касается представительства Туркестанского края в Думе, то газета «Шохрат» следовала той же линии. Но она чаще делала акцент на проблему духовного обновления ислама, и здесь исключался любой компромисс с Западом. Мунаввар Кори подчеркивал необходимость формирования мусульманской элиты на таких территориях, как Бухара, Стамбул, Каир и Александрия, независимость которых была относительно обеспечена.

Газета «Туджор» придерживалась особой линии по сравнению с другими изданиями, проповедуя полное сотрудничество с Россией. Ее провал – поразительный, учитывая то, что она представляла интересы местных богатых купцов, – продиктован логикой эволюции Туркестанского края. «Туджор» стала раздражать российские власти. Они были недовольны усердием Саида Азимбая, которого подозревали в честолюбивых устремлениях. Газета не вызывала интереса у узбеков, поскольку не отвечала националистическим чаяниям, все более утверждавшимся в регионе.

Из-за своего негативного отношения к духовному обновлению, которое в значительной степени выражалось местной прессой, российские власти прилагали большие усилия для расширения пропасти между реформистами и консерваторами. Мунаввар Кори убедительно разоблачил это в «Хуршеде». Он сообщил, как, позволив издавать газету, власти края указали ему через издателя «Туркестанской туземной газеты»: «Ни при каких обстоятельствах вам не следует печатать статей, направленных против лица или деятельности религиозного учреждения без согласования с нами». На самом деле такого вмешательства в Туркестанском крае не требовалось. Пока «Таракки», татарская газета, предавалась крайне ожесточенным нападкам на мусульманских авторитетов, Мунаввар Кори подтвердил в 1906 году, что критики-джадиды покушались не на религиозных лидеров, а на отдельные недостатки.

Разницу в тональности между татарской прессой и среднеазиатскими газетами можно объяснить отчасти событиями 1906 года, но главным образом тем, что социальная опора джадидского движения Южной Средней Азии несколько отличалась от татарской. Реформистская мысль зародилась в медресе Бухары и Туркестанского края, а один из выдающихся лидеров движения Махмуд Ходжа Бехбуди сам был муллой. В любом случае реформисты пытались склонить на свою сторону все мусульманское духовенство, поскольку их движение развивалось прежде всего среди коренного населения. Осторожная позиция русских властей и их защита традиционного мусульманского духовенства от джадидов придали критике реформистов значительный вес. Это настроило против них консервативных религиозных авторитетов.

В 1908 году все газеты джадидов на юге прекратили существование. Отказ в представительстве Средней Азии в Думе дал российским властям великолепный предлог для запрета их публикаций, которые до этого необходимы были для информирования населения об участии делегатов региона в парламентских заседаниях. Во всяком случае, эти газеты не могли выжить в 1908 году, поскольку родились в отблеске революции, а тремя годами позже имперская власть аннулировала все либеральные уступки, добытые в 1905 году.

Несмотря на то что жизненный цикл этой прессы оказался эфемерным, она все же сыграла значительную роль, поскольку явилась эхом революции и либеральных идей, взбудораживших Россию. Кроме того, пресса сплотила людей, которых объединяли одни и те же устремления. Это позволило им избавиться от влияния татар, которому они были подвержены до этого, и сосредоточить свои усилия в правильном направлении: к борьбе за трансформацию и сплочение народов Туркестана. Прежде бесплодные размышления о былом дали толчок к обретению национального самосознания. При рассмотрении деятельности джадидов нельзя не согласиться с нижеследующей оценкой: «Пресса Туркестана существовала всего два года, в период 1906–1908 годов, и была полностью в руках волжских татар».

Откат либерализма, парализовавший реформистскую мысль в Туркестанском крае, обратил усилия джадидов в сторону Бухары и Хивы. Здесь националистические и реформистские устремления Туркестанского края вскоре обрели поддержку выдающегося мыслителя, который был призван преобразовать еще неясные идеи в мобилизующую идеологию.

Новое образование в Бухаре

Реформистская мысль проникла в Бухару довольно поздно. Несмотря на враждебность бухарских религиозных авторитетов, татары настаивали на необходимости обновления медресе. После нескольких бесплодных попыток сам Гаспринский прибыл просить поддержки со стороны эмира Абд аль-Ахада. Он посодействовал открытию там одного медресе для узбеков и одного – для татар. Татары, продвигавшие этот проект – мулла Нияз Сабиров и Бурнашев, в течение нескольких лет занимались обучением по новой методике. Несмотря на неблагоприятное постановление (риваят) теологов, которые добились осуждения проекта, эмир смягчился и наконец в октябре 1908 года санкционировал создание медресе для своих подданных, где преподавание должно было вестись на таджикском языке. Этот поворот имел огромное значение для политической истории Средней Азии, поскольку ознаменовал начало легального реформистского движения Бухары.

Эмира Абд аль-Ахада подвели к этой уступке как личные соображения, так и воздействие внешних обстоятельств. Прежде всего санкция эмира вскрыла глубокий раскол в рядах улемов, которые контролировали больше медресе, чем обновленные школы. Во-вторых, бухарские купцы, читая газеты джадидов Туркестанского края, обретали веру в необходимость перемен. Деловые люди оказали максимум возможного влияния на принятие эмиром своего решения. Наконец, весьма непростую роль в этом вопросе сыграли представители России.

Российские власти обнаружили с запозданием размах движения за реформу образования в Туркестанском крае. Они энергично противились этому движению, поскольку усматривали в нем зародыш либеральных и пантюркистских идей, враждебных России, и поскольку верили в политическую ценность мусульманского консерватизма. Что касается Бухары, то Россия, напротив, считала, что величайшая опасность исходит от консервативного мусульманского духовенства, «фанатизма» которого она опасалась. Российские власти хотели развить высококачественное образование в Туркестанском крае, способное конкурировать с образованием в Бухаре, и желали ослабить бухарское духовенство, воспользовавшись обновленными медресе. Разрешение преподавать русский язык в некоторых реформистских школах также казалось подходящим средством для ослабления местного «фанатизма». Этот ярлык российские политики приклеивали к любому антирусскому явлению.

Хотя считалось, что движение джадидов развилось с помощью России, это было не совсем так. Как только российские власти увидели, как джадидизм быстро эволюционировал в Бухаре от образовательной программы к борьбе за эмансипацию коренного населения и социальные реформы, они отказали ему в поддержке.

Вскоре реформистские лидеры заметили, что трансформация школ Бухары ни в коей мере не решала проблем эмирата, поскольку реальное препятствие эволюции сообщества коренилось в самой структуре государства. Изменение социального устройства казалось им необходимой предпосылкой реформы.

Помимо этого основного соображения, бухарских джадидов волновала проблема учебников. В обновленных медресе России использовались татарские тексты или, по примеру Мунаввара Кори, тексты, составленные Граменицким для «русско-туземных» школ. В Бухаре употреблять такие тексты было немыслимо как по лингвистическим соображениям, так и по содержанию.

Чтобы найти книги, пригодные для обучения в обновленных медресе, местные интеллектуалы создали ассоциацию под названием Союз Священной Бухары (Ширкат-и Бухара-и тариф), предвестницу грядущих организаций джадидов. Состоящие в ассоциации Усман Ходжаев, Ахмаджан Махдум, мирза Абдул Вахид Мунзим (1877–1934), Хаджи Рафик и Садриддин Мурад Ходжа-заде Айни (1878–1954) вместе с миллионерами мирзой Мухитдином Мансуровым и Фазлиддином Мазумом заложили основы будущей Младобухарской партии. Вначале они занялись печатанием текстов в Оренбурге, а также отправляли своих коллег в Бахчисарай и Туркестанский край для изучения методов обучения и достижений реформистского движения в Татарстане.

Джадидизм в Бухаре поддерживал благополучный средний класс, стремящийся к переменам. Он делал свои первые шаги и вдохновлялся идеями обновлявшейся Турции. Хотя «культурным» языком Бухары в то время был таджикский, все джадиды юга Средней Азии взяли за образец к 1909 году турецкую модель, и выбор этой модели определял направление их деятельности.

В 1910 году в Бухаре произошло столкновение между двумя самыми большими религиозными общинами эмирата – суннитами и шиитами. В январе 1910 года студенты устроили демонстрацию, сорвав праздничную церемонию шиитов в Кагане. В ответ шииты убили одного из демонстрантов и нескольких ранили. Это спровоцировало резню шиитов в столице и во всех районах, где сунниты составляли большинство. Новый конфликт между общинами, которые до недавнего времени мирно уживались друг с другом, выявил множество негативных аспектов бухарского режима, таких как халатность властей, сомнительные методы управления и жестокие репрессии.

Жертвами репрессий стали и джадиды, поскольку новый кушбеги (первый сановник страны и заместитель эмира) мирза Насрулла, наследовавший Астанкул-бию, когда тот впал в немилость, опирался на консервативное духовенство. Рассчитавшись с враждебными шиитами, духовенство принялось за уничтожение джадидов – другого своего противника. Джадидов осудили, признав их ответственными, хотя и косвенно, за религиозную рознь. Им ничего не оставалось, как уйти в подполье или бежать в Турцию. Так поступил Абдулрауф Фитрат (1886–1938). Оставшихся сплотили опасность и необходимость соблюдать правила конспирации.

Религиозная бойня 1910 года повлияла также на государственные приоритеты. Российские власти вернулись к рассмотрению плана аннексии Бухары. П. А. Столыпин, председатель кабинета министров, был активным сторонником этой идеи. В то время как проблемы международной политики на короткое время отвлекли Россию от этого проекта, эмир Алим-хан, взошедший на весьма шаткий трон, пытался сохранить свою власть и независимость страны обещаниями реформ. Он провозгласил конец прежнего порядка и готовность взяться за решение одной из основных проблем Бухары – административной. Он обещал упорядочить финансирование администрации, покончить с коррупцией и поборами. Откликаясь на обращения учащихся медресе, Алим-хан пообещал даже реформу религиозных школ. Он поручил осуществление проекта кази-калону, архиконсерватору. Тот передал его духовным властям, обрекшим проект на забвение. Затем под влиянием мулл стали происходить волнения дехкан, и эмир, увидев, что угроза русской аннексии отступает, принялся за умиротворение духовенства.

В подходе к реформам эмир черпал примеры в русской политике в Туркестанском крае, где с конца 1910 года готовились меры по ограничению обновленного преподавания. В 1911 году генерал-губернатор А. В. Самсонов заявил, что учителя должны принадлежать той же этнической группе, что и их ученики. Учитывая число татарских учителей в обновленных учреждениях, это могло лишь парализовать их функционирование.

В Бухаре кушбеги воспользовался сложившимися обстоятельствами и распорядился перенести татарские школы в русскую часть города. Позднее он попросил генерал-губернатора Туркестанского края запретить в любой форме обновленное преподавание татарами, которые были русскими подданными, поселившимися в эмирате. Всего через несколько месяцев после провозглашения Алим-ханом обещаний либерализации снова восторжествовала реакция. Административную реформу забросили, преподавание в медресе отдали ультраконсерваторам, закрыли единственную легальную реформистскую школу.

Тайные общества

2 декабря 1910 года в Бухаре сформировалось тайное Общество образования молодежи (Джамият-и тарбия-и атфаль). Во главе его встал руководитель Союза священной Бухары. Едва возникнув, Общество образования молодежи объединило под своей эгидой все существовавшие мелкие группы, придав мощь их разрозненной деятельности. Эмигрировавший в Стамбул Абдурауф Фитрат годом раньше основал Общество по распространению знаний среди населения, целью которого стала отправка на обучение студентов в Турцию. Оно тоже слилось с тайной организацией, которая разделилась на две ветви.

Одна из них, Ма'рифат, перешла под руководство Абдурауфа Фитрата и Усмана Ходжаева, которые пытались внедрить дух реформ в простонародье, распространяя книги и газеты, а также организуя дискуссионные политические кружки. Второе общество, Баракат, действовавшее под видом иностранной компании, добывало за рубежом популярные педагогические и пропагандистские материалы, необходимые для деятельности джадидов. Финансирование организации осуществлялось несколькими богатыми купцами эмирата. Нередко их, особенно Мансурова, обвиняли в том, что они проявляют горячее усердие не из убеждений, а из коммерческих соображений.

Тайные организации Бухары были вынуждены придерживаться строгих правил конспирации. Кандидаты в членство подвергались сложной проверке. Им приходилось откровенно рассказывать о своем прошлом, образе жизни и брать на себя твердые обязательства. Лишь после длительной проверки и многочисленных собеседований кандидату разрешалось вступать в общество, «братом» которого он становился в ходе особой церемонии со сложным ритуалом. Предполагалось (возможно, ошибочно), что этот ритуал заимствовали у французских масонов.

Общество не было многочисленным, перед Первой мировой войной оно насчитывало до двадцати последователей. Активно действовало в провинции; в 1915 году за пределами столицы имелось десять тайных ячеек. Влияние общества распространилось на широкие слои населения и на обновляющиеся политические, административные и финансовые структуры. Оно сплачивало население, прекращая религиозное, а на самом деле этническое размежевание.

У этого тайного общества имелась определенная социальная опора. Кандидаты в члены общества рекрутировались в городской среде. Большинство его членов вышло из мелкобуржуазных слоев города, имевших скромный материальный достаток, часто весьма нуждающихся. Однако в интеллектуальном отношении мелкая буржуазия являлась богатейшей частью населения эмирата. Это были учащиеся медресе, мелкие торговцы, стремящиеся к знаниям из карьерных соображений, мелкие служащие.

Общество способствовало появлению людей нового типа, потребность в которых рождалась в ходе эволюции общества, определялась новыми экономическими тенденциями. До самой революции нигде в Средней Азии не существовало реформистской организационной структуры, за исключением Бухары и Хивы, причем хивинская организация была менее значительна и менее эффективна.

Лишь в июле 1914 года бухарские купцы, раздраженные реакцией, которая под давлением консервативного духовенства закрыла все реформистские мактабы и объявила вне закона их учителей, обратились через русского наместника к суверену с призывом к либерализации. Джадиды приложили также много усилий для переправки учащихся из Бухары в Турцию. В 1911 году было послано 15 человек, в 1913–30. Лишь Первая мировая война положила конец этой практике. Эти цифры представляются незначительными, но важно то, что молодые люди в Турции попадали в духоподъемную обстановку пантюркизма и вражды к России. Хотя и временное, но пребывание там повлияло на рост их национального сознания, а также отрицательное отношение к России. Эти небольшие группы интеллектуалов сыграли позднее важную роль в истории своих стран.

Таджикская, узбекская и казахская пресса с 1911 по 1916 год

В начале 1912 года джадиды решили благодаря спаду политической напряженности в регионе, что пришло время для выхода из подполья. Они основали первые в эмирате газеты. Серьезные политические и технические трудности они преодолели с помощью русского чиновника, отвечающего за подобного рода деятельность, и получили разрешение пользоваться печатными машинами типографии Левина в Новой Бухаре. Увидевшая свет газета, правда, значительно отличалась от заявленного образца. Так 11 марта 1912 года появилась «Бухара-и шариф», газета на таджикском языке, редактором которой стал Мирза Джелаль Юсуф-заде, прибывший специально для этой цели из Баку. В течение первых четырех месяцев газета выходила ежедневно. Начиная с 14 июля вместе с ней дважды в неделю стала выходить тюркоязычная газета «Туран». Вскоре выпуск «Бухара-и шариф» сократился до четырех раз в неделю. Осенью две газеты выпускались еще реже по финансовым соображениям, а 2 января 1913 года они прекратили свое существование. «Бухара-и шариф» вышла 153 раза, «Туран» – 49.

Из-за запрета этих изданий джадидам пришлось снова доставлять газеты и журналы из Туркестанского края. В годы, предшествующие войне, выходили «Аина» и «Самарканд», которые издавались в Самарканде Махмудом Ходжой Бехбуди. «Седа-и Фергана» Ашур Али Захири выпустил 123 раза в Коканде. «Седа-и Туркестан» печаталась в период 1914–1915 годов под руководством Мунаввара Кори Абдуррашидханова и Усмана Ходжаева.

Одновременно издавали газеты казахские интеллектуалы, которые также стремились развивать национальные чувства и исследовали многие проблемы, вызванные русским присутствием, прежде всего проблему землевладения. Так, вышло несколько номеров «Казахстана» в 1911 году и после долгого перерыва в 1913 году. В том же году в Петропавловске появилась газета «Ишим даласы» на казахском и татарском языках. Газета «Ай кап» издавалась четыре года в Троицке, начиная с 1911 года, под руководством Мухамеджана Сералина. В период между 1913 и 1918 годами Алихан Бокейханов, Ахмет Байтурсинов и Мир Якуб Давлатов периодически выпускали в Оренбурге «Казах», может быть самую важную газету. Среди газет были и те, которые издавались за пределами Средней Азии. Они пропагандировали чрезвычайно взрывные идеи. Это были «Сират-и мустаким» из Турции, «Хабл-уль ватан» из Индии и «Сирадж-уль акбар» из Афганистана. Издателем выступал Махмуд Тарзи, провозгласивший лозунг «Азия для азиатов».

Джадиды на тайных встречах, посещаемых растущим числом участников, пользовались новыми публикациями для стимулирования дискуссий. Такая практика распространилась повсеместно. В Бухаре встречи организовывало тайное общество, в Туркестанском крае – джадиды и их общества, руководимые Мунавваром Кори и Махмудом Ходжой Бехбуди, а на казахской территории – местные интеллектуалы. Повсюду возникали политические кружки, объединяя тех, кого привлекали новые идеи. Встречи проводились по ночам в реформистских мактабах, в домах преподавателей, даже в чайханах. Аудитория набиралась из обновленных школ и состояла прежде всего из родителей учеников. Русская полиция в своих многочисленных донесениях отмечала, что на этих встречах присутствуют представители разных социальных слоев и что они приносят значительные пожертвования. Различные ассоциации, которые организовывали эту негласную политическую жизнь, получали финансовую поддержку в ряде случаев от торговцев, сделок с имуществом и тому подобных источников. Эти средства, якобы предназначавшиеся для благотворительных целей, на самом деле служили по сути оппозиционной деятельности.

Книги, циркулировавшие под покровом секретности в этих кружках, поднимали проблемы, занимавшие многих азиатов. Так, «Путешествия Ибрагим-бека», произведение XIX столетия на персидском языке, критически анализировало социальный и политический строй Персии. «Энджумен-и Арвах» («Встреча духов») отображала пилигрима из Самарканда, беседующего стихами с духами двух последних эмиров Бухары. «Мир'ат-и Ибрат» («Зеркало заповеди») открыто критиковала государственный строй эмирата и ханств. Но больше других авторов широко читались и горячо комментировались на среднеазиатском юге произведения Абдурауфа Фитрата, а на степной территории – Мир Якуба Давлатова, поэмы которого были написаны под влиянием событий 1904–1905 годов. Джадиды пользовались также театральными пьесами для распространения своих идей. Местные консерваторы и российские власти противились новым драматургическим произведениям из-за их идеологии.

Учение возрождения Абдурауфа Фитрата

Один из первых драматургов и педагогов, Фитрат был сыном мелкого торговца из Бухары. Его ранняя работа посвящена кризису ислама в современном мире, в частности Турции и Бухаре. Как и все реформисты, он уделял внимание славному прошлому своей страны, но признавал состояние деградации, характерное для общей эволюции в исламских странах. Фитрат обрисовал признаки падения страны, а затем вскрыл его причины, которые характеризовал как религиозные. Духовенство подменило динамичную веру в пророка больной религией, враждебной любому прогрессу. Оно уничтожило исламское образование, составлявшее славу Бухары. Он считал мулл источником злоупотреблений, порока и неверия. Фитрат осуждал также духовенство за разжигание разногласий в мусульманской общине, ставшее причиной раскола, который оставил ее беззащитной перед лицом угрозы со стороны неверных, превратил в сообщество, разорванное на части внутренними распрями. Он полагал, что духовенство не только ослабило исламскую общину, но также сделало ее жертвой Запада своей враждебностью прогрессу.

Фитрат не только осуждал власть имущих, но также жалкое и угнетенное большинство, покушающееся на социальный порядок эмирата. Он ясно давал понять в «Баййанат-и сеййах-и хинди» («Рассказы индийского путешественника»), что, хотя духовенство и правители Бухары были повинны в том, что принесли ислам в жертву своим интересам, народ был повинен в той же степени за то, что следовал за ними как баран. И это притом, что Коран порицает такое слепое подчинение. Таким образом, Фитрат подчеркивал идеи свободы выбора человека, возможность, предоставленную человеку господствовать над природой и своей судьбой, а также идею равенства.

В «Сайха» («Крик») он пропагандировал обновление политических, экономических и социальных основ правления. «Рахбар-и неджат» («Руководство к спасению») посвящено переменам в социальных отношениях, включая семью. Фитрат призывал не искать компромиссов между традиционной структурой исламского общества и устройством западного общества, но добиваться разрыва с прошлым, революционного изменения мировоззрения человека и общественного устройства. Внутренняя реформа и обновление являются условием и гарантией внешнего обновления, ибо конечная цель – освобождение исламского мира от господства неверных.

Глава 8
Падение царской империи

Российской империи, выдержавшей революционный напор 1904–1905 годов, был брошен опасный вызов общемировым конфликтом, который начался в 1914 году. Империя содрогнулась, и Средняя Азия ощутила это на себе. Сильные волнения потрясли регион. Позднее Лозаннская конференция показала силу национальной концепции в Средней Азии, а также несоответствие между требованиями, заявленными в этом регионе, и требованиями в остальной части Российской империи.

С начала войны мусульмане, эмигрировавшие из России в Стамбул, стремились повлиять на мировое общественное мнение для решения своих проблем. Комитет защиты прав мусульманских народов России обращался за помощью к различным странам. В частности, были установлены контакты с Союзом наций, который во время своего третьего съезда 27–29 июня 1916 года в Лозанне предложил представителям комитета трибуну для публичной огласки своих идей. На съезде, который теоретически был близок к странам Антанты, Россия сидела на скамье обвиняемых перед лицом угнетенных наций империи, представители которых прибыли защищать свои права. У них были различные требования, в общем умеренные и в целом редко выходившие за пределы предоставления автономии в рамках федерации. Двумя исключениями были чагатайский и финский представители, которые требовали полной независимости для своих народов. Таким радикальным требованием чагатайский представитель значительно опережал Ахмада Сафара, который выступал от имени «казахско-киргизского» народа и, подобно представителю татар Юсуфу Акчораеву (1846–1933), высказался за равные права и определенную форму автономии. Представитель юга Средней Азии Бегджан выступал от имени ограниченной группы эмигрантов, его позиция в значительной степени соответствовала сути кризиса и настроениям глубокой враждебности к России, которые вскоре подтвердили события 1916 года.

Крупное восстание, вспыхнувшее в 1916 году, застало российские власти врасплох. Доклады местной администрации, хотя и были пропитаны подозрениями к деятельности образованных азиатов, свидетельствовали о ее неосведомленности относительно мятежных движений дехкан и кочевников до самого последнего момента. В докладе, датированном началом июня, говорилось: «Население Туркестана настроено абсолютно миролюбиво». До лета 1916 года не отмечалось никаких открытых выступлений местной оппозиции, но власти, должно быть, были готовы сами обманываться в отношении растущего социального напряжения.

Непосредственными причинами восстания были определенные меры, принятые российскими властями в 1916 году, но его начало нельзя объяснить без учета старых трений, сделавших неизбежной пробу сил. Во-первых, напряжение вызывала сама колонизация. Конечно, во время войны оно несколько спало, но положение обезземеленных кочевников накануне войны было настолько отчаянным, что даже ограниченная колонизация 1915–1916 годов переполнила чашу терпения коренных жителей региона. «У киргизов не оставалось больше ничего, кроме горных вершин, где не было пастбищ», – говорилось в одной петиции генерал-губернатору. Два других постыдных факта – чрезмерная эксплуатация местного населения посредством налогов, принудительного труда и произвола цен, практикуемого русскими купцами, также имели должный эффект.

Период 1915–1916 годов был отмечен, таким образом, растущим недовольством коренных жителей, осознанием того, что ухудшение их положения связано на самом деле с российским присутствием. В эти годы Средняя Азия превратилась в обширный лагерь для военнопленных – факт, который создал еще больше проблем для региона. Далее, в начале 1916 года в Хивинском ханстве туркменские племена во главе с Мухаммадом Курбаном Джунаид-ханом (1860–1938), безуспешно совершившие налет три года назад на хивинскую столицу, воспользовались отвлечением внимания России на другие территории и вновь вторглись. Русские войска под командованием правителя Сырдарьинской области генерала А. С. Галкина прибыли на помощь хану, отбросили туркменов в пустыню и подвергли их суровым карательным мерам. Но так они лишь усугубили повсеместное недовольство.

Бочку с порохом поджег административный декрет от 25 июня 1916 года, по которому невоеннообязанные жители подлежали мобилизации в рабочие команды. Анализируя последующие события, генерал Куропаткин пришел к выводу, что крайне двусмысленные формулировки текста декрета во многом спровоцировали агрессивный ответ на него. Люди не могли понять, что означало деление их на «категории». Мужчины от 19 до 45 лет не чувствовали себя в безопасности. Бесцеремонная фальсификация и манипулирование списками новобранцев усиливали оппозицию власти.

Первые беспорядки вспыхнули 4 июля 1916 года в узбекской провинции, в Ходженте. Распространившись 13 июля на Джизак, они превратились в настоящее восстание. Были убиты некоторые местные чиновники и русские, других арестовали, средства связи уничтожались. 21 июля военная экспедиция разгромила мятежников. В большинстве городов Туркестанского края также происходили волнения, но они не достигали той степени насилия, которая имела место в Джизаке. И все же погибли люди в Маргилане и Намангане. Чрезвычайно жестокие инциденты происходили в Андижане. Против декрета поднялась Фергана. Мятеж, несмотря на попытки сдержать его, перекинулся за пределы узбекской территории и захватил киргизские и казахские степи.

Киргизы Семиречья пострадали больше всех от экспроприации земли, обогатившей русских и украинских поселенцев. Даже до декрета от 25 июня обстановка в регионе была крайне напряженной, когда же декрет был обнародован, поползли слухи, что поселенцы захватывают последние земли, оставшиеся у киргизских семей. Многочисленная группа дунганов, прибывших в Семиречье в XIX веке, бежала назад в Китай. 6 августа восстали киргизы города Пишпека (Фрунзе), а из него мятеж губительно распространился на весь регион. Напуганные русские поселенцы воспользовались поддержкой армии, чтобы лишить азиатов всех их владений. Там, где армейских подразделений не было или было недостаточно, поселенцы создавали вооруженные отряды, которые терроризировали местное население. Азиаты нанесли ответный удар, и до конца августа регион оставался ареной кровопролитной борьбы. Поселенцы укрылись в Пржевальске, где местный русский военачальник организовал оборону и отбил атаки азиатов. После подавления мятежа воинским подкреплением насчитали погибших 2 тыс. поселенцев, еще большее количество – местных жителей. Были преданы огню целые киргизские деревни, почти треть киргизского населения убежала в Китай. В казахских степях беспорядки, имевшие более локальный характер, приобрели трагические масштабы в Тургайской области. Объединившись вокруг Амангельды Иманова (1873–1919), который позже стал одним из лидеров казахского коммунизма, казахи вступили в настоящие бои с русскими отрядами и затем осадили Тургай. Войска генерала Лазарева выбили их, но Амангельды Иманов не складывал оружия до тех пор, пока Временное правительство не провозгласило всеобщую амнистию.

Беспорядки затронули и Закаспийскую область, правда запоздало. Туркмены отнеслись к мобилизации довольно миролюбиво, особенно потому, что их оставили нести сторожевую службу на месте, в то время как текинцев отправляли на действительную службу. Лишь йомудские туркмены отказались выполнять новые обязанности, и после нескольких столкновений с русскими войсками во время призыва некоторые из них укрылись в Персии и Афганистане. Другие систематически нападали на русские колонии, спасаясь в крепости Ак-Кала. Эти туркмены продолжали борьбу даже после умиротворения всего Туркестанского края. До конца 1916 года существовала серьезная угроза линиям коммуникации и деловым учреждениям. Приведение туркменов к покорности потребовало участия хорошо вооруженных войск под командованием генерала Мадридова. Репрессии сопровождались полным захватом собственности кочевников. В конце 1916 года мятеж, видимо, прекратился, продолжали сопротивление лишь казахи Иманов и Алиби Джангильдин.

В Туркестанском крае повстанцы убили более 3 тыс. русских и разгромили 9 тыс. сельскохозяйственных предприятий. Потери местного населения были еще тяжелее. Оно столкнулось с военными действиями армии, репрессиями со стороны поселенцев, карательными экспедициями, холодом и голодом во время бегства и, наконец, судебными преследованиями за причастность к мятежам. Земли местных жителей были вновь конфискованы, генерал Куропаткин выслал киргизов из района Иссык-Куля в суровую Нарынскую область.

Основной проблемой в 1916 году для казахов и киргизов был земельный вопрос, для узбеков он значил несколько меньше. Для них было важно признание равенства прав. Исследование социальных последствий мятежа выявляет именно такое различие в основных целях.

В Туркестанском крае повстанцы убили 55 местных чиновников и 24 русских, а также около 3 тыс. поселенцев. То, что убивали больше местных чиновников, чем русских, объясняется большей близостью местных начальников к населению. Однако раскладка вариантов соотношения этих цифр по регионам высветила характерные особенности повстанческого движения. В Фергане, населенной главным образом мусульманами, основными жертвами народной ярости, хотя и спорадической, были местные чиновники – 34 убитых и только один русский. В Семиречье, на территории, захваченной русскими поселенцами, где местные жители крайне нуждались в земле, восстание имело совершенно другой характер. Там двухмесячный мятеж был явно направлен против русских. Повстанцы убили 2094 поселенца и 14 русских чиновников, против двух местных чиновников.

Контрасты восстания выдвинули вопросы о его вдохновителях и лидерах. В этих взрывах стихийного гнева политические организации и идеологические вожди играли ограниченную роль. Российские политические партии, активно действовавшие в Средней Азии в 1905 году, не поддерживали мятежников. Они не вникали в суть местных протестов. Группы сторонников Махмуда Ходжи Бехбуди и Мунаввара Кори в Туркестанском крае или Танышбаева и Байтурсинова среди казахов явно ограничивали свое участие в восстании, хотя в начале мая 1916 года Бехбуди организовал в Самарканде встречу своих сторонников для обсуждения вопроса о том, какую позицию следует занять в случае реализации угроз мобилизации. Утверждается, что участники встречи – Мунаввар Кори, Пахлеван Нияз, Усман Ходжаев, Абиджан Махмуд и Кори Камил – решили добиваться всеобщего восстания, если случится мобилизация.

Однако духовенство, в отличие от лидеров националистических движений, играло активную роль в событиях 1916 года. Восстание приняло особенно драматические формы в отсталых колонизованных регионах, далеких от городских центров, где развилось национальное сознание и власть мулл была сильна. Пропасть между русской и местной общинами, по крайней мере в отдельных регионах, углубилась этим восстанием, которое предвещало специфический характер революции 1917 года в Средней Азии.

Февральская революция 1917 года

Февральская революция 1917 года встретила положительный отклик в Средней Азии, поскольку имперская власть была наконец свергнута. Эмоции били через край. Война обнажила все проблемы, вызванные русским присутствием. Националистические требования, вызревшие постепенно из устремлений к духовному обновлению, вышли на заре Февральской революции на первый план. Как отнесется к ним новый режим? Какие решения национальных проблем он предложит?

Временное правительство, сформированное на руинах монархии, не занимало единой и определенной позиции по национальному вопросу. Оно было сковано в выборе позиции взятым на себя прежде обязательством продолжать войну. Это правительство быстро сообразило, что проблема угнетенных национальностей воспринимается легче, когда они являются орудием в борьбе против имперской власти, а не когда они сами обретают власть. Решение конкретных вопросов было отложено до созыва Учредительного собрания. 19 марта правительство просто предложило нациям декларацию о правах. Она сводилась к равенству людей вне контекста национального вопроса. Таким образом, неравенство индивидов было упразднено в рамках различных меньшинств, как и среди русских, но неравенство национальностей косвенно, а иногда явно сохранялось. Так как трудности Временного правительства возрастали, оно принялось отождествлять особо шумно выражавшиеся националистические устремления с угрозами революции, которые стали очевидными, когда большевики принялись настраивать националистические движения против правительства.

Считая себя защитником революции, Временное правительство постепенно стало проводить жесткую политику в отношении националистических устремлений нерусских народностей. И только провалы вне России и напор растущего национального движения заставили его сделать поворот на 180 градусов. 25 сентября 1917 года правительство провозгласило право на самоопределение всех народов, которое заложит Учредительное собрание. Но было слишком поздно. Близился час большевистской революции, и в любом случае разные нации уже настроились против Временного правительства, которое принесло им одно разочарование.

Население Средней Азии встретило Февральскую революцию со смешанными чувствами. Среди местных жителей, пострадавших от репрессий 1916 года, преобладало чувство облегчения. Они не принимали участия в новых событиях, поскольку шрамы насилия все еще сохранялись, но падение царизма вселило в них надежду. Реакция русских священников, чиновников и поселенцев была не менее единодушной: надо что-то сделать, чтобы спасти здешнюю русскую власть и ее позиции.

Генерал-губернатор Куропаткин, узнав о событиях в Петрограде, заявил, что поступает на службу революции, и предложил ташкентскому Совету организовать оборону «против туземных мятежей». Временное правительство поддержало его, поскольку один из декретов предписывал командирам и солдатам оставаться на местах. Этому приказу особенно следовали в Туркестанском крае, где образовавшиеся в марте Советы отвели местному населению минимальную роль. Такая лояльность объяснялась также присутствием в регионе ряда бывших военачальников России, которые принимали участие в подавлении всех местных революционных выступлений за последние 20 лет.

Лишь в апреле 1917 года старый режим уступил место новым политическим силам. Временное правительство заменило власть бывшего губернатора Туркестанского края Временным исполкомом, а Степной край попал под управление центральной власти. Куропаткина посадили под домашний арест, и 7 апреля учредили Туркестанский комитет Временного правительства под председательством Н. Н. Щепкина, бывшего представителя в Думе от кадетов. В члены комитета вошли русские Преображенский, Ляповский, Алпатьев и Шкапский, кроме того, четыре мусульманина (не все были местными уроженцами): генерал Давлетшин, Садри Максудов, Мухамеджан Танышбаев и Алихан Бокейканов.

Многие члены комитета представляли Конституционно-демократическую партию (кадеты), и это не способствовало подчинению комитету образовавшихся Советов, особенно в Ташкенте. Совет Джизака 22 апреля потребовал отчета от комитета, обвинив его в том, что он создан деятелями прежнего режима. В мае краевой совет, избранный I съездом Советов Туркестана (7–15 апреля 1917 г.), отстранил от власти Щепкина и некоторых его помощников. Наливкин, заседавший во Второй Думе, стал председательствовать в комитете.

Жителей больше волновала участь мусульманских организаций, в которых они видели залог своей будущей судьбы. В марте 1917 года образованные азиаты, боровшиеся за реформы, собрались в Мусульманском совете (Шура-йе Ислам). В это время консерваторы произвели перегруппировку своей организации, возглавляемой муллой Шерали Лапиным, в которой доминировало духовенство. С 16 по 23 апреля эти организации собрали первый региональный Мусульманский съезд в Ташкенте. 450 делегатам съезда, включая 93 русских, следовало обсудить будущее Средней Азии в составе нового Российского государства.

Выводам съезда недоставало определенности. Хотя съезд ожидал от Временного правительства создания нового государства на демократических и федеративных основаниях, он не пояснил, примут ли делегаты съезда участие в формулировании принципов этого федеративного государства или нет? Будет Средняя Азия автономным или условно независимым образованием? Единственный пункт, по которому мусульманские делегаты съезда заняли определенную позицию, состоял в том, что их судьбу Россия не должна решать в одностороннем порядке. Съезд принял резолюции с требованием прекращения русской колонизации и возвращения конфискованных земель местным жителям. В частности, было решено создать в Туркестане Центральный совет мусульман, который получил известность под названием Национальный центр (Милли марказ).

Национальный центр и конференции мусульман

Впервые с тех пор, как Средняя Азия вовлеклась в националистическое движение, местные граждане взяли судьбу региона в свои руки. Лидировали в этом процессе казах Мустафа Чокаев (1890–1941), который представлял Степной край в Четвертой Думе, а также Махмуд Ходжа Бехбуди, Убайдулла Ходжа, Асадулла Ходжаев, Абиджан Махмуд и несколько других менее известных представителей среднего класса. Руководители Мусульманского центра, как и те, кто представлял их на местах, такие как Насир Хан-торе в Фергане, Танышбаев в Семиречье, туркмен Ораз Сердар в Ашхабаде и другие, являлись либералами, мечтавшими о возрождении. Вплоть до Октябрьской революции Национальный центр отстаивал интересы местного населения, он также участвовал в работе съездов, собиравших всех мусульман России.

Национальный центр от имени Средней Азии участвовал в таких мероприятиях, как Общероссийский съезд мусульман. Он проходил в Москве с 1 по 11 мая 1917 года. На нем присутствовало более 800 делегатов, включая 300 представителей духовенства. Съезд, принявший несколько важных решений, сохранял различия в подходе к вопросу об отношениях между мусульманами и Российским государством.

Фракция «унитаристов», состоявшая главным образом из татар и возглавляемая лезгином Цаликовым, отстаивала идею национальной (экстерриториальной) культурной автономии (Милли Мадани Мухтарият) в унитарной республике. Сторонники предложения Цаликова усматривали в федеративном государстве тормоз экономического и социального прогресса мусульман. Хотя «унитаристы» соглашались, что Средняя Азия и Кавказ могли бы пользоваться определенной автономией, даже в рамках единого государства, представители Средней Азии горячо поддерживали идею федерализма, предложенную азербайджанцем Мехметом Эмином Расул-заде. Он провозгласил необходимость территориальной автономии в федеральном государстве. Эту позицию поддержали 460 делегатов при 271 – против. Представителям Средней Азии территориальная автономия казалась должным ответом на колонизацию и иностранное присутствие на их земле. В ней содержалась идея возрождения региона, которая увлекала реформаторов гораздо больше, чем пантюркизм и панисламизм.

В Национальном центральном совете (Милли Маркази Шура), созданном на заключительной стадии съезда, чтобы «направлять деятельность мусульман России до созыва Учредительного собрания», Среднюю Азию представляла треть делегатов. Но за первым всеобщим мусульманским съездом не последовало сколько-нибудь серьезного продолжения. Представители Средней Азии даже не смогли принять участие во II съезде, который проходил в том же июле в Казани, частично потому, что наступление генерала Корнилова воспрепятствовало поездкам за пределы региона, а также ввиду их занятости на местах. Уже на апрельском съезде в Ташкенте представители Средней Азии согласились с тем, что исполком Временного правительства должен предоставить больше свобод местным жителям. Они получили от русского делегата Никора заявление, которое полностью соответствовало политике, проводимой тогда Россией: «Революция осуществляется русскими, вот почему власть в Средней Азии в наших руках».

В период ослабления российской власти местные лидеры придерживались в течение нескольких лет сдержанного курса. Реформисты из Национального центра не смели отклоняться от примирительной позиции в отношении русских, если хотели сохранить воображаемую поддержку русских либералов против тех русских, которые выступали за полный захват местной власти и против мусульманских консерваторов, объединившихся в Обществе улемов (Улема джамияти). Точно так же консерваторы избегали лобовых столкновений с русскими из опасения, что те поддержат реформистов. Разногласия, которые разделяли консерваторов и реформистов до революции, сохранялись и при Временном правительстве, серьезно осложняя положение. Выборы в городской совет Ташкента в августе 1917 года обнажили многие противоречия. Улемы в это время поддерживали правых русских кандидатов и выиграли 60 % голосов, оставив кандидатов мусульманского совета на третьем месте с 10 % голосов позади эсеров, получивших 25 % голосов. В качестве кандидата в мэры по спискам улемов и русских консерваторов выступал бывший русский губернатор Н. С. Лукошин, ответственный за репрессии в Фергане в 1916 году. Этот альянс обеспечил либералам народную поддержку.

Летом 1917 года в Самарканде социалистическая партия Союз мусульманских рабочих (Иттифак) составила список № 4 кандидатов в городской совет. В беспорядках во время выборов консерваторы убили некоторых кандидатов в Коканде и других местах, но сама организация стала для мусульманских рабочих революционным символом. Летом 1917 года раскол между русскими и мусульманами обозначился более определенно, и доверие местных жителей к режиму рухнуло. Безразличие к революции, на что лидеры Средней Азии возлагали так много надежд, берет начало в этом периоде. Стало очевидно, что население не поддержит режим, когда тот подвергнется нападению.

Летом 1917 года экономическое положение стало воистину катастрофичным. Со времени завоевания сельское хозяйство направлялось в русло интенсивного хлопководства, в результате чего сокращались земельные площади, предназначенные для выращивания зерна, а регион становился зависимым от поставок продовольствия из России. В 1917 году Россия не могла снабжать Среднюю Азию зерном, и деревню поразил голод. Закупки хлопка тоже прекратились, с сокращением ресурсов дехкан их гнев возрастал. Дехкане конфликтовали с русскими поселенцами, которые враждебно встречали любые посягательства на свою землю. В начале лета распространившиеся в Семиречье слухи о возвращении дунганов из Китая вызвали всеобщее возбуждение среди поселенцев, которые были вооружены против киргизов. «Наша газета» сообщала о резне 2 июля. Политические организации вышли на демонстрацию в Ташкенте 18 августа 1917 года с целью привлечь внимание властей к явлению, которое расценивалось как геноцид. Члены правительственного комитета, как и Советы, не обратили на это внимания.

Конференция мусульман Средней Азии, состоявшаяся 3 сентября 1917 года в Ташкенте, стала новым свидетельством политической эволюции населения. Впервые была создана коалиция, объединившая местные организации и партии, от улемов до рабочих организаций. Конференция приняла также резолюции в отношении будущего Средней Азии, которые четко показали стремление к разъединению с Россией.

Таким образом подтверждалось существование открытой оппозиции вмешательству Советов во внутренние дела Средней Азии. Местные лидеры добивались создания автономной республики Туркестан на федеративных началах, но в соответствии с местными стандартами, а не базовыми законами России. В этой республике власть следовало организовать на законах шариата. Она должна была иметь гарантии со стороны «Махкам-и шариат», собрания религиозных авторитетов под председательством шейх-уль-ислама. Конференция призвала также к союзу всех существующих партий и организаций и созданию коалиции «Иттифак-и муслимин». Наконец, специальная и важная рекомендация конференции касалась ликвидации хлопководства взамен производства зерна для обеспечения региона собственным продовольствием. Участники конференции попытались в то же время заставить услышать себя в столице России. Делегации Национального центра в составе Мустафы Чокаева, Нарбутабекова, Шах-Ахмедова и Пулатова удалось пробиться сквозь мелких чиновников до Керенского и рассказать ему, насколько напряженным было положение в регионе. Керенский ответил: «Я не верю, что в Средней Азии вспыхнет антироссийское восстание, но, если это случится, я приму самые решительные меры для его подавления».

Однако не население атаковало Временное правительство, а большевики, которые 12 сентября 1917 года начали в Средней Азии свою революцию. Восстание стало делом рук одних русских, местные жители оставались нейтральными. Наливкин, председатель исполкома Временного правительства, был вынужден признать новый комитет. Он запросил Петроград о помощи. 16 сентября мятеж подавили войска, которые оставались лояльными Временному правительству или снова перешедшие на его сторону. Советы, однако, оставались хозяевами положения. 26 октября, после захвата власти в России Лениным, Советы Средней Азии проголосовали за отказ подчиняться Временному правительству и поддержку большевиков. Генерал Коровниченко, специальный посланник Керенского, попытался нейтрализовать новое движение и в ночь с 27 на 28 октября арестовал его лидеров, включая А. А. Казакова, будущего председателя Центрального исполкома Туркестанской АССР, и Успенского. Отряды генерала Коровниченко, разоружившие вначале некоторые подразделения 2-го Сибирского полка, затем столкнулись с сопротивлением войск, дислоцированных в Средней Азии, и были разгромлены после четырехдневных боев 1 ноября. Генерал Коровниченко уступил, в Ташкенте провозгласили советскую власть. 2 ноября эсеры и меньшевики Ташкентского исполкома попытались сократить число большевиков во власти. Они порекомендовали сформировать коалиционный комитет из девяти членов, включая двух уроженцев Средней Азии. Этот проект не реализовался в первоначальной форме. Революционный коалиционный комитет был сформирован без участия мусульман.

Февральская революция на территории казахов

Власть, установленная в казахских степях в феврале 1917 года, мало отличалась от прежней. Губернаторы и высокопоставленные царские чиновники постепенно исчезли, но местная администрация, как в казахских, так и русских деревнях, была прежней, за исключением того, что ее подчинили исполкомам, в которых оставались чиновники царского режима. В это время в решении государственных дел принимали участие два казахских лидера. Танышбаев представлял Временное правительство в Семиречье, а Бокейханов – в Тургайской области. Период между падением царизма и Октябрьской революцией был менее богат событиями по сравнению с Туркестанским краем, но эти месяцы сыграли решающую роль в формировании казахской нации. Степные жители столкнулись после Февральской революции с конкретными проблемами, отличными от тех, которые волновали мусульман юга Средней Азии. Прежде всего им надлежало решить жизненно важный земельный вопрос. Прекращение колонизации и утверждение коренных жителей на пахотных землях было императивом, который определял будущее степняков. В эти беспокойные месяцы у казахов появились две организации – Алаш Орда, которая стала наследницей казахских просветителей XIX века, а также более радикальная, политически и националистически ориентированная.

Алаш Орду основали в марте 1917 года Бокейханов, Байтурсынов, Довлатов и Калил Досмагамбетов. Ее лидеры присутствовали в мае на I Всемусульманском съезде в Москве. Двоих из них избрали в Совет. Однако московская встреча не дала ответов на их проблемы. Она, во многих отношениях, обескуражила их. Всемусульманский съезд был созван главным образом по инициативе татар, которые стремились навязать свои идеи. Поскольку целью степных казахов было избавление от опеки татар, они отсутствовали на II Всемусульманском съезде, проводившемся в Казани, и преднамеренно объединились в свои собственные организации.

В апреле 1917 года в Оренбурге собрался первый панкиргизский (то есть казахский) съезд, высказавшийся за поддержку казахскими лидерами Временного правительства и требований ограниченной автономии для местной администрации. Наконец, эти лидеры настояли на использовании казахского языка в школах, судах и административных органах.

Лишь на втором панкиргизском съезде, проходившем в Оренбурге с 21 по 26 июля 1917 года, были рассмотрены политические вопросы. На съезде казахи и башкиры отвергли политические цели татар. Для них единственным приемлемым будущим могла стать федерация в составе Русского государства. Лидеры Алаш Орды понимали, что социальная обстановка не позволяла им добиться слишком быстрого удовлетворения национальных чаяний. Чтобы создать автономное правительство для управления Степным краем, следовало прежде преодолеть полукочевой образ жизни и клановую рознь казахов. Дальновидные лидеры Алаш Орды понимали, что кочевников необходимо было осторожно и постепенно расселить. Наконец, для избавления от татарского доминирования они хотели создать религиозную организацию, независимую от юрисдикции Уфы. Подобно интеллектуалам XIX столетия, они не были настроены резко враждебно к России, которая, как считалось, способна помочь им в развитии.

Казахи империи, подчинявшиеся администрации Туркестанского края, занимали совершенно иную позицию. Еще до революции издававшаяся в Ташкенте газета «Уш юз» четко продемонстрировала недружественное отношение к России. На панкиргизских конференциях представители южных казахов выразили несогласие с идеями Алаш Орды и подтвердили свою волю к тому, чтобы национальное движение развивалось в антирусском направлении. Эта фракция не пользовалась влиянием на конференциях, поскольку представляла не степное население, а часть казахов, в основном закрепившихся на своей земле, интегрированных в рамках одной территории и глубоко травмированных памятью о геноциде и репрессиях 1916 года.

Глава 9
Гражданская война и новые власти

В то время как Временное правительство пренебрегало национальным вопросом, режим, рожденный Октябрьской революцией, вначале проявлял большую благосклонность к идее автономий. Политика большевиков по национальному вопросу была сформулирована на седьмом съезде партии эсдеков, который признал право наций империи на выбор своей судьбы, даже если этот выбор предполагал полное отделение от России. Однако приход большевиков к власти с самого начала изменил характер революции в Средней Азии, придав ей колониальное направление в Туркестане (на юге Средней Азии).

Итак, власть вначале оставалась русской. Оформившись как оппозиционная сила России, местные националистические организации, явно разочарованные, встали перед выбором – сотрудничество или бойкот власти, которая отвергала их. В оппозиции большевистскому режиму были и русские, враждебные революции, которые пытались опереться в своей контрреволюционной активности на местные мятежные движения.

Однако старая вражда между либералами и консерваторами во время революционных потрясений не прекратилась. Сразу после большевистской революции Улема Джамиати во главе с Шерали Лапиным предприняло попытку сотрудничества с новым режимом. Третий региональный съезд в Ташкенте провозгласил 15 ноября 1917 года власть Советов на всем юге Средней Азии и принял решение о создании Туркестанского Совета народных комиссаров (Турксовнарком). В то же время собралась третья конференция мусульман Средней Азии. На ней доминировали лидеры Улема Джамиати. Съезд, однако, занял по отношению к новой власти критическую позицию, вопреки давлению консерваторов. С этого времени напряженность в отношениях между русскими и коренными жителями только нарастала.

Российский съезд Советов должен был принять решение относительно предложений о сотрудничестве со стороны Шерали Лапина, который выступал за создание коалиционного правительства с половиной мест для консерваторов, а также относительно требований автономии, выдвинутых мусульманским советом. Съезд высказался против автономии и, более того, выступил против участия представителей Средней Азии в правительстве. Резолюция Колесова гласила: «В данное время допустить мусульман в революционное правительство невозможно потому, что отношение местного населения к власти Советов внушает сомнения. А также потому, что коренное население не имеет пролетарских организаций, которые [большевистская] фракция могла бы пригласить в высшие органы регионального управления».

Негативная позиция съезда Советов сплотила все мусульманские политические организации вокруг мусульманского центрального совета, который принял решение созвать четвертую конференцию мусульман юга Средней Азии в Коканде.

Конференция с участием около 200 делегатов открылась 25 ноября. Большинство делегатов прибыли из Ферганы, поскольку в сложной обстановке передвижение по региону было затруднено. Фергана прислала 150 делегатов, Сырдарьинская область – 22, Самарканд – 23, Бухара – 4 и Закаспийский край – 1.

Участники конференции собрались, чтобы обсудить свою позицию в отношении большевиков, а также вопрос о создании государства, предложенный атаманом Дутовым. Это государство должно было включать казачьи области Урала, Оренбурга, Сибири и Средней Азии. Конференция была призвана определить, какой будет власть в Средней Азии. Хотя одна из организаций настаивала на провозглашении автономии, большинство было склонно вести дело тактично с установившейся в России властью. Оно отвергло предложения Дутова. Большинство решило вести с Ташкентом переговоры об автономии юга Средней Азии в составе будущей российской федеративной республики на основе большевистской национальной программы.

Переговоры в Ташкенте с русскими лидерами – Колесовым, Успенским и Полтарацким – далеко не продвинулись, и в конце ноября съезд в Коканде провозгласил автономию юга Средней Азии. Избранный совет состоял из 36 мусульман и 18 русских, а правительство из 12 министров, под названием Правительство автономного Туркестана, возглавлялось сначала Танышбаевым, затем Мустафой Чокеевым. Таким образом, главами первого правительства коренных жителей юга Средней Азии были казахи. В Коканде существовал также Совет рабочих.

Власти Ташкента не сразу отреагировали на образование независимой власти, потому что в конце 1917 года не располагали средствами для вооруженного вмешательства в Коканде. Войска генерала Дутова отрезали Ташкент от Москвы, а городской совет был слишком слаб и уязвим, чтобы пойти на риск внешних экспедиций. Обе власти просуществовали одновременно почти два месяца.

Коканд попытался распространить свою власть на весь юг Средней Азии. В начале декабря мусульмане провели демонстрации в Ташкенте под лозунгами автономии, однако совету удалось преодолеть местные беспорядки. Некоторые комитеты рабочих и крестьян связали свою судьбу с Кокандом. В январе Коканд, воспользовавшись такой поддержкой, потребовал, чтобы Москва признала автономное правительство единственной законной властью на юге Средней Азии. В ответе, сформулированном Сталиным, отвергалась соперничающая власть и напоминалось, что Советы автономны и должны опираться на народные массы, оказывающие им поддержку.

Правительство Коканда, не располагая военной силой, попыталось утвердиться посредством народного голосования. В январе 1918 года Коканд объявил о своем намерении созвать Учредительное собрание на основе всеобщего голосования всего юга Средней Азии, отведя немусульманам до трети мест. Предлагая это, лидеры Коканда были более щедры, чем Учредительное собрание России, которое не предоставило в нем мест среднеазиатам. В целях самозащиты Коканд отчаянно искал союзников и деньги. В декабре 1917 года Мустафа Чокаев провел переговоры с Дутовым, но после предварительного обсуждения пришел к выводу, что требования Дутова неприемлемы.

Попытки заключить союз с Алаш Ордой не увенчались успехом. Эмир Бухары, враждебный правительству, в котором доминировали либералы и который поддерживали джадиды, отказался принять эмиссаров Коканда, прибывших с просьбой о помощи. Он также опасался совершить действие, которое послужило бы Ташкенту предлогом обратить слишком пристальное внимание на эмират. Коканд попытался затем договориться с торговцами оружием, но снова потерпел провал.

В январе 1918 года Коканд решил выпустить заем, который позволил бы ему продержаться. Этот заем спровоцировал внутренний кризис, в результате которого Танышбаев ушел в отставку, а сменил его на посту председателя правительства Мустафа Чокаев. Хотя подписка на заем осуществилась за пять дней, правительству Коканда тем не менее не удалось закупить оружие, необходимое для защиты. В январе 1918 года был прорван Оренбургский фронт белых, и Ташкент запросил помощи у Москвы.

На четвертом региональном съезде Советов Колесов потребовал, чтобы «контрреволюционный» характер режима в Коканде был как следует заклеймен. Вернувшись к тезисам III Всероссийского съезда Советов, который провозгласил принцип самоопределения на классовой основе, он объявил конфликт между Ташкентом и Кокандом не национальным, а социальным. В его представлении это был конфликт буржуазного правительства с народом. Похоронный звон для Коканда прозвучал 14 февраля 1918 года, когда войска Оренбургского фронта осадили город и взяли его 18 февраля. Коканд разграбили и частично разрушили. Красные войска учинили бойню жителям города. Мустафе Чокаеву удалось бежать.

Крах Кокандской автономии был неизбежен, поскольку у нее не было достаточных политических сил и средств. В то же время автономия не пользовалась поддержкой широких слоев населения. И все же это эфемерное правительство имело большое значение. Это было первое проявление открытой оппозиции советской власти в виде местной автономии. Оно породило басмаческое движение, которое продолжило сопротивление включению региона в Советский Союз.

Движения за независимость в Туркмении, Хиве и Бухаре

Обстановка в Туркмении сразу после Октябрьской революции была такой же, как в Фергане с ее двоевластием. С 17 февраля усилилось брожение среди туркменской интеллигенции.

После падения Временного правительства туркмены собрались на региональный съезд, который выбрал Национальный исполком во главе с полковником Оразом Сердаром. Советские власти созвали съезд туркменских крестьян, который выступил против Национального исполкома и поддержал Советы с участием туркменов в областях, городах и деревнях. Советы сформировали туркменскую Красную гвардию, в то время как Национальный исполком, который вначале утверждал, что преследует исключительно социалистические цели, стал претендовать на власть, развернул агитацию в сельской местности и обеспечивал себя военными ресурсами. Эскадрон царской туркменской кавалерии, дислоцированный в Ашхабаде, составлял основу туркменской армии. В феврале 1918 года войска Колесова разгромили туркменов, их оппозиционное движение и установили власть Советов.

Два других региона, которые представляли угрозу для советской власти, были Хивинское ханство и Бухара. Они имели важное стратегическое значение. После Февральской революции эмир Бухары, уступая давлению либералов и теневой деятельности Миллера, русского резидента, сохранившегося от царского режима, провозгласил в манифесте от марта 1917 года несколько реформ, которые, казалось, могли преобразовать теократическое государство в парламентскую монархию. Но через месяц, опасаясь распространения в эмирате политической агитации и предполагая, что советская власть обременена слишком большими проблемами, чтобы заниматься Бухарой, вновь призвал к себе своих консервативных советников. Он отверг реформы и поставил либералов вне закона.

Либералы спасались в русских городах эмирата и в Туркестанском крае. Они нашли поддержку со стороны Советов, в которых доминировали большевики, открыто выступавшие против Временного правительства. Сначала джадиды искали помощи у правительства в Коканде, которое не располагало такими возможностями, а затем обратились к Колесову. Фаизулла Ходжаев убедил его, что народное восстание, готовое разразиться в Бухаре, ожидает только помощи извне. Колесов поверил и 1 марта 1918 года начал поход на Бухару. Он полагал, что сможет ограничиться демонстрацией силы, которая вызовет внутри эмирата восстание, обещанное джадидами.

Но эмир, заставивший его прождать 48 часов в Кагане под предлогом ведения переговоров об условиях манифеста, который он собирался провозгласить, захватил обманом русских парламентеров и предал их казни. Затем, выиграв время для подготовки к бою, сорвал перемирие, отказавшись подписать манифест, который был целью предприятия русских. Колесов приступил к штурму Бухары, но столкнулся не только с войсками эмира, но и с сопротивлением местного населения, подстрекаемого муллами и ставшего щитом для армии.

Колесову пришлось отступать в ужасных условиях. Бухарцы преследовали его по тем путям, где были уничтожены водоемы, опрокинуты телеграфные столбы и разобраны рельсы. Таким образом, первая попытка Советов покончить с независимостью Бухары завершилась полным провалом. В результате эмир, который до этого цеплялся за нейтралитет, отказываясь поддержать Коканд в борьбе против советских властей, стал непримиримым врагом Советов. Все его усилия направлялись на укрепление своей армии, закупку оружия, упрочение связей с Персией и Афганистаном, а также поддержание жесткого внутреннего порядка, исключавшего либерализм.

Одновременно начались басмаческое и контрреволюционное движение, иностранная интервенция. Все это придало особое значение позиции Бухары, которая стала реальным очагом оппозиции Советам. Эти события задержали на два года решение советским правительством судьбы двух последних независимых государств Средней Азии. Сложное положение ташкентских властей ухудшилось в связи с падением Оренбурга 1 июля 1918 года. Средняя Азия оказалась снова отрезанной от Москвы, а местные Советы стали уязвимыми для нападения с трех фронтов.

Главная опасность советской власти в Средней Азии в период 1918–1919 годов исходила от поддержки контрреволюционных сил британскими войсками. Вмешательство Великобритании в дела Средней Азии после Октябрьской революции было вызвано ее озабоченностью политическими переменами в регионе. До этого времени она фактически препятствовала доступу на Ближний Восток и в Индию Турции и центрально-европейским державам, заняв надежные позиции в регионе. Крах Российской империи вызвал хаос по соседству с британской сферой интересов. В ответ на такую опасность Великобритания развернула несколько военных миссий, включая миссию генерала Л. Ч. Денстервиля и генерала У. Маллесона соответственно в Баку и Закаспийской области.

Там после туркменских волнений в начале 1918 года установившееся спокойствие было снова взорвано в результате непопулярных политических мер Ашхабадского Совета, который приказал провести перепись населения. Это спровоцировало широкую волну возмущения в июне 1918 года, перешедшего в восстание, которое началось в Ашхабаде, где повстанцы сместили совет и пообещали новые выборы.

Ташкент послал специального комиссара Фролова восстановить спокойствие. Он взялся за выполнение этой задачи посредством кровавых репрессий, которые лишь расширили сферу восстания. Когда Фролов прибыл в Кызыл-Арват, повстанцы убили его. Ашхабадские мятежники захватили власть, создав правительство Транскаспийской области. Оно выступило с предложениями к властям в Ташкенте, вскоре отвергнутыми, о сосуществовании двух правительств до созыва Учредительного собрания юга Средней Азии.

Чтобы отвести угрозу нападения со стороны Ташкента, новое правительство обратилось за помощью к генералу Маллесону в Иране, который обещал ее оказать. Оно также вело переговоры с движением, возглавляемым Оразом Сердаром, которое потерпело поражение в феврале. Сердар принял командование над войсками Закаспийской области.

И опять же местное правительство оказалось слабым из-за недостаточной поддержки населения. Голод, беспорядки и большевистская пропаганда способствовали росту анархии в Закаспийской области, и, когда Красная армия атаковала туркменские войска, они не были поддержаны народным восстанием. В феврале 1919 года британское правительство решило отозвать своих солдат из региона. Вскоре началось наступление Красной армии, а в июле 1919 года полковник Сердар был вынужден покинуть Ашхабад, после чего красные овладели Кызыл-Арватом. К концу 1920 года недолгое существование правительства Закаспийской области завершилось.

С 1918 года такие инциденты, как антибольшевистский мятеж Осипова в Ташкенте, продолжались, и власти в Москве постоянно беспокоило ухудшение политического положения в регионе. Басмаческое движение и протесты местного населения против эксцессов русских заставили Москву вмешаться. В апреле 1918 года для расследования ситуации был прислан П. А. Кобозев. Первым итогом его миссии стало провозглашение 30 апреля Ташкентской автономной республики и формирование нового исполкома Совета, в котором участвовали десять коренных жителей.

В июне 1918 года в Ташкенте собрался первый региональный съезд Российской партии большевиков, чтобы заложить основы местной партии. Под давлением из Москвы съезд стремился выработать способы привлечения коренного населения к поддержке советского режима путем избрания местных жителей в правительство, вступления в партию и призыва в армию. Ташкентские власти, однако, игнорировали эти рекомендации, и конфликт между властями и населением сохранялся. В начале 1919 года, когда Гражданская война в России пошла на убыль, поскольку Закаспийскую область наконец поставили под контроль, и угроза интервенции была снята, московское руководство решило проводить в Средней Азии новую политику. Оно сочло целесообразным как можно больше образованных людей принять в партию. Большевики надеялись, что местная партийная элита заполнит брешь между советской властью и населением.

На второй региональной партийной конференции в марте 1919 года Кобозев учредил региональное бюро мусульманских организаций Российской компартии. Откликаясь на призыв войти в партию, местные жители во главе с джадидами вступали в нее массовым порядком. Крах ряда правительств Средней Азии убеждал их, что успех противоборства с устоявшейся властью вряд ли возможен, поэтому, соглашаясь, они, надеялись повлиять со временем на политику властей благодаря своей численности. Региональное бюро приветствовало вступление лидеров местных либеральных движений, таких как Турар Рыскунов (1894–1937) и Турсун Ходжаев. Они же, став членами партии, ревностно вербовали в нее своих соотечественников. В конце мая 1919 года на первой конференции коммунистов Средней Азии мусульмане открыто подвергли критике большевиков, заявляя: «Мы были вынуждены выносить враждебное отношение представителей бывших привилегированных классов к местным жителям. Такое отношение сохраняется и среди тех, которые считают себя коммунистами и которые, находясь во власти, рассматривают коренных жителей как своих подданных».

В течение последующих месяцев продолжала неуклонно возрастать численность коренных жителей в партийных рядах и государственной структуре. Мусульмане, сотрудничавшие с коммунистами, выдвинули свою концепцию будущего Средней Азии. Они возвратились прежде всего к идее различения национальностей. На пятом региональном съезде партии в январе 1920 года коммунистам удалось обеспечить большинство мест в Мусульманском бюро и совместно с третьей конференцией туркестанских коммунистов проголосовать за превращение Туркестанской автономной республики в Автономную Тюркскую республику. Их коммунистическая организация стала Тюркской коммунистической партией. Резолюция гласила, чтобы все тюркские народы России объединились вокруг Тюркской республики, предложив таким образом центр притяжения тюркским народам, которые переместились за границы царской империи. Итак, благодаря голосованию мусульманских коммунистов, оживилась старая мечта о великом Туркестане.

Тем временем, как мусульмане вступали в массовом порядке в Коммунистическую партию, чтобы реализовать свою национальную идею, войска советской Первой армии соединились с Актюбинским фронтом, восстановив связь Средней Азии с Россией. Незамедлительно Тюркская комиссия, включавшая В. В. Куйбышева, М. В. Фрунзе и других, была направлена в Ташкент, чтобы навсегда решить проблемы, порожденные конфликтом между коренными жителями Средней Азии и русскими.

Московские власти, которым не давали покоя предупреждения Фрунзе о невозможности защитить революцию, когда к ней враждебно относится коренное население, не понимали, к каким последствиям ведут меры, отстаиваемые Кобозевым. Тюркская комиссия занималась главным образом чисткой рядов русских коммунистов от перебежчиков из структур старого режима и социальными вопросами местных жителей. Очень скоро после первой попытки избавиться от русских шовинистов и колониалистов стало ясно, что проблема в конце 1919 года коренилась в рекомендациях, которые давала партия.

Местные лидеры не придавали большого значения роли рабочих в развитии нации, и они, по существу, требовали изменения самого состава Тюркской комиссии. Весной 1920 года А. З. Валидову (Тоган), отстаивавшему башкирскую автономию, было поручено просить Ленина включить в Тюркскую комиссию столько же мусульман, сколько русских. Эти события, особенно когда они последовали за докладами Фрунзе, который подчеркивал, что уступки мусульманам активизируют антисоветское басмаческое движение, убедили Ленина, что неконтролируемое сотрудничество с местными националистами невозможно.

Военное положение России и внутренняя обстановка в Средней Азии не позволяли какого-либо резкого шага. Ленин ждал до июня 1920 года, когда прекратятся военные операции на Украине. ЦК Российской компартии объявил, что членство мусульман недопустимо в Тюркской комиссии, и прислал в Среднюю Азию новых членов, включая М. В. Кагановича, Георгия Сафарова и Якова Петерса, для проведения там партийной чистки. Петерс предъявил обвинение коммунистам Средней Азии в попытках захвата власти, в подмене распространения коммунистических идеалов националистической и панисламской пропагандой и в поддержке басмачей.

Сразу же последовали санкции. Все националисты, поддерживавшие Турара Рыскулова, были исключены из партии. Региональное Мусульманское бюро было распущено и заменено менее представительной организацией, члены которой назначались по рекомендации Тюркской комиссии. Таким же образом местные националисты утратили властные посты.

Однако в октябре 1920 года Советы не сделали ту же ошибку, которую совершили тремя годами ранее. Они обеспечили широкое представительство коренных жителей как в партии, так и в администрации. Отказавшись сотрудничать с представителями местного среднего класса, они последовательно заменяли их неопытными рабочими. Отсутствие интеллекта и политических знаний ставило их в подчиненное положение русским в партии и властных органах. Наряду с первой Тюркской комиссией на укомплектование партии были присланы в Среднюю Азию 40 опытных коммунистов. Неграмотные узбекские и казахские рабочие стали игрушками в их руках. Приняв эти меры, Ленин оставался верным линии, выработанной на съезде в Баку.

Мусульмане требовали, чтобы в колониальных условиях, когда отсутствовал сознательный и организованный пролетариат, приоритет отдавался скорее национально-освободительной, чем социальной борьбе, и чтобы местной буржуазии дали возможность руководить либеральным движением. Коминтерн, в лице Г. Е. Зиновьева, Бела Куна, К. Радека и М. Павловича, отнесся негативно к этим требованиям. Борьба за социальное освобождение выдвигалась на первый план и по необходимости могла сочетаться с борьбой за национальное освобождение. Местной буржуазии в таких условиях нельзя было доверять руководство движением, которое следовало поручить, в отсутствие пролетариата, беднейшему крестьянству. Таковы были принципы, которые советские власти внедряли в Средней Азии в конце 1920 года. Создание Союза бедных дехкан (Кошчи Иттифаки) стало, по их представлениям, началом классовой борьбы.

Казахи и Алаш Орда

Во время революции 1917 года в Степном крае господствовал полный хаос. Но, хотя политического единства не существовало, наличие многочисленных военных сил формировало реальность, которая определяла эволюцию региона в течение почти трех лет. С одной стороны, действовали казачьи формирования, атаманы которых хотели создать свои правительства. Так, атаман Дутов во главе оренбургского казачества пытался организовать правительство Уральско-Оренбургской области. Утвердившийся в Омске вместе с белогвардейцами адмирал Колчак, пытавшийся спасти монархию, также нуждался в распространении своей власти на степи. Наконец, лидеры Алаш Орды полагали, что пробил час их автономии. Они считали, что могли обеспечить ее, связав свою судьбу с силами русских, враждебных революции.

Лидеры Алаш Орды созвали третий казахский съезд в Оренбурге с 5 до 13 декабря 1917 года. Съезд провозгласил автономию казахского народа и избрал исполком под председательством Алихана Бокейханова. В исполком также вошли такие деятели, как Байтурсинов и Джиханшах Досмагамбетов. Создание единой централизованной администрации для этого огромного региона, населенного родами, часто враждебными друг другу, в условиях Гражданской войны в России не представлялось возможным. Это побудило лидеров нового правительства разделить регион на две административные зоны. Западную Алаш Орду, которая распространялась на уральские провинции и управляла Внутренним жузом, возглавлял Джиханшах Досмагамбетов. Восточная Алаш Орда, отданная под управление Алихана Бокейханова, включала Семиречье, Семипалатинск и Акмолинск. Тургайская область не входила в нее.

В начале 1918 года большевики заняли Оренбург и захватили часть железнодорожной линии Оренбург – Ташкент, разорвав, таким образом, единство Алаш Орды. Каждая зона должна была организовываться сама по себе и обращаться к ближайшим союзникам. Если их что-то объединяло в этот период изолированного существования, то не программа Алаш Орды, на которую у них были различные взгляды. Их объединяло стремление, выраженное на третьем казахском съезде Бокейхановым, предотвратить распространение большевизма в Степном крае. Таким образом, западная Алаш Орда связала свою судьбу с башкирскими и оренбургскими казаками, в то время как восточной Алаш Орде приходилось контактировать с Колчаком.

Казахи обратились к Сибирскому правительству с просьбой о помощи в вооружении и инструкторами для создания армии, способной сражаться рядом с белыми. Правительство ответило через генерала Иванова, отличившегося при подавлении в 1916 году мятежей в Джизаке, что оно не даст казахам ни одного ружья и ни одного офицера. Более того, Колчак потребовал, чтобы казахи предоставляли по 6 млн рублей ежегодно на поддержку его войск. Не получив реальной поддержки белых для осуществления своей программы, Алаш Орда пыталась некоторое время сотрудничать с башкирами Валидова и югом Средней Азии в формировании союза, который объединил бы тюркские народы и казаков от Урала до афганской границы под военной властью атамана Дутова. Этот проект быстро доказал свою нежизнеспособность.

В конце октября Колчак, обеспокоенный наличием анархии в Степном крае, решил отказать Алаш Орде в минимальной поддержке и приказал подавить это движение. Его решение заставило казахских лидеров снова переметнуться к большевикам. Компромисс с ними облегчили те казахи, которые уже сражались на стороне коммунистов. С весны 1918 года советские власти предписали своим представителям в степях привлекать местных жителей на свою сторону, и некоторые казахские организации уже присоединились к большевикам. Представители образованного ядра, которые конфликтовали вокруг публикаций газеты «Уш юз», оказались в неловком положении из-за своей старой вражды к Алаш Орде. Но другие соображения сближали казахских союзников с большевиками. Амангельды Иманов, непокорный воин с 1916 года, естественно, перешел на сторону большевиков. Другим казахом, которого в этот период выделяла советская историография, был Алибий Джангельдин из кыпчакского рода, за которым с готовностью пошли люди, поскольку их заверяли, что «большевик» переводится с русского как «кыпчак». В начале марта 1919 года Джангельдину, который являлся чрезвычайным комиссаром Степного края с мая 1918 года, удалось склонить на сторону большевиков Байтурсинова. Затем, в ноябре, после поражения Колчака он привлек и лидеров западной Алаш Орды.

Главы Алаш Орды получили положительные заверения относительно личной безопасности, судьбы их войск и политического будущего казахов. После окончания Гражданской войны советские власти, очевидно, сдержали свои обещания, так как предоставили казахам и киргизам автономию, за которую те боролись. Они обеспечили местным лидерам должности в государственном управлении и партии. 10 июля 1919 года после обсуждения проблем Степного края и его населения с делегацией, включавшей не только Джангельдина, но также Байтурсинова, Ленин подписал декрет, провозглашающий временный статус ревкома, ответственного за управление Степным краем.

В ревкоме, ядре будущего правительства, председательствовал русский С. Пестковский. В ревком включили двух казахов: Джангельдина и Миндашева. В январе 1920 года ревком преобразовали, и в него вошли некоторые лидеры Алаш Орды, включая Байтурсинова. 9 мая 1920 года Кирревком (Киргизский [то есть Казахский] ревком) решил ликвидировать все организации, унаследованные от Алаш Орды. Несмотря на все препятствия, лидеры Алаш Орды продолжали играть значительную роль в политической и административной организации Степного края.

26 августа 1920 года казахская территориальная автономия была осуществлена – была создана Казахская Автономная Социалистическая Советская Республика. Байтурсинов, входивший в правительство, был временно выведен из него, но затем он возглавил Министерство образования. Правительство включало равное количество казахов, а также русских или европейцев.

Разногласия между большевиками и казахскими лидерами усилились в сентябре, когда собралась комиссия, чтобы выработать проект решений для Казахской конституционной ассамблеи. Коммунисты предлагали лишить права голоса представителей бывших «привилегированных классов», духовенство и всех тех, которые участвовали в царском правительстве или правительстве Алаш Орды. Байтурсинов горячо возражал против таких постановлений и на время имел успех. На Конституционном собрании, проходившем в Оренбурге с 4 по 12 октября 1920 года с участием 700 делегатов, почти половина из них сплотилась вокруг лидеров Алаш Орды – Байтурсинова и Бокейханова.

В первые годы в республике не было политических сил, кроме Алаш Орды. Амангельды Иманов погиб во время Гражданской войны, Джангельдин был популярен главным образом среди своих соплеменников, а казахское дело продолжали представлять те, которые возродили Алаш Орду. Вот почему советские власти не разрывали отношений с националистическими лидерами в тревожные годы, последовавшие за Гражданской войной.

Конституционное собрание в октябре 1920 года провозгласило конец колонизации. Декретом от апреля 1921 года был открыт путь экспроприации земель русско-украинских поселенцев и казаков. Последующие тексты декрета расширили территорию, подлежавшую передаче под местный контроль. В 1921 году казахские власти подняли вопрос о присоединении к автономии Акмолинского и Семипалатинского регионов, которые еще принадлежали Сибири. Слияние произошло в июне 1921 года. В это время они призвали также, правда безуспешно, к присоединению к ним киргизов (кара-киргизов), которые подчинялись юрисдикции Туркестанской АССР.

Политические разграничения около 1922 г.

Между тем, несмотря на участие в правлении с 1920 года, националисты сталкивались с растущей враждебностью коммунистов, за которой через несколько лет следовало их устранение от власти. Еще на первом съезде коммунистических организаций Казахской республики, проходившем 12–20 июля 1921 года, было достигнуто согласие: из-за недостатка кадров образованные казахи, какое положение они бы ни занимали, допускались в партию и органы власти без всякой дискриминации. Второй съезд Советов 4 октября 1921 года подверг нападкам членов Алаш Орды, переложив на них ответственность за голод, свирепствовавший в Степном крае. Второй съезд коммунистических организаций, проходивший 19–27 февраля 1922 года, высказался еще более резко против национализма, обвинив казахских коммунистов в уступках национализму. Это спровоцировало негодующий ответ со стороны местных коммунистов. В этот период первые эксперименты правительства по проведению сельскохозяйственной коллективизации были встречены казахами равнодушно, настолько велика была их нищета. Хотя голод 1921 года широко распространился по стране, русская пресса давала ясно понять, что положение в Степном крае было особенно отчаянным.

Сопротивление Хивы

Установив подобие мира на юге Средней Азии и в Степном крае, советские власти смогли наконец подумать о ликвидации двух последних независимых государств – Хивинского ханства и Бухарского эмирата. Срочное избавление от них было необходимо потому, что оба государства представляли собой по разным причинам реальные центры контрреволюции, которые оказывали поддержку басмачам и пытались вести переговоры с зарубежными странами о поставках оружия.

Хива являлась в течение нескольких лет ареной постоянных конфликтов между узбеками и туркменами. Эта борьба подорвала силы ханства еще до революции 1920 года. Возмущенные жестокостью туркмена Мухаммада Курбана Джунаид-хана, который утвердился после 1917 года хозяином Хивы, местные джадиды или младохивинцы боролись против него с 1918 года и были вынуждены искать помощь у Туркестанской АССР. В конце 1919 года часть хивинского населения постоянно восставала против Джунаид-хана. Воспользовавшись беспорядками и откликаясь на просьбы местных либералов, Фрунзе и Куйбышев двинули в конце ноября третий батальон 5-го Туркестанского полка на Торткул.

22 декабря был отдан приказ наступать, и красноармейцы разделились на две колонны. Одна из них пошла на Ходжейли, где располагалась основная часть войск Джунаид-хана. Другая колонна подошла к Янги-Ургенчу. Затем обе колонны должны были соединиться в самой столице. 29 декабря Ходжейли пал после однодневного сражения, и, несмотря на несколько попыток Джунаид-хана продолжить сопротивление, 1 января 1919 года военная кампания завершилась взятием Хивы. Джунаид-хан укрылся в Каракумах, где продолжил борьбу с советской властью на стороне басмачей. Между тем Сейид Абдулла, хан Хивы, сохранявший власть чисто теоретически, отрекся от нее. Его сменил ревком, который в тот же день провозгласил Хорезмскую (Хивинскую) народную республику.

Советское правительство, стремясь умиротворить коренных жителей, установило власть, где доминировали младохивинцы, иными словами, представители местного среднего класса. Ведущая роль, которую они приобрели в борьбе против Джунаид-хана, и отсутствие в Хиве других политических сил сделали их пригодными для властных функций. Первое новое правительство Хивы под председательством джадида Пахлевана Нияза было сформировано исключительно из местных деятелей. Его составляли Баба Ахунд Салимов в качестве премьера, мулла Ораз Ходжа Мухаммад как министр иностранных дел, Джума Нияз Султан Мурад – министр внутренних дел, мулла Бегджан – министр просвещения, Хасанов – военный министр, мулла Hyp Мохаммед Баба – министр торговли, и Мир Шарафов – главнокомандующий. Представитель Туркестанской АССР в Хорезме также был представителем коренного населения. 13 сентября 1920 года новая республика согласилась на военный и политический союз с Советской Россией. Она приняла экономический договор, явившийся моделью соглашений, заключенных вскоре с Бухарской народной республикой.

Тем не менее родовые распри вскоре дали советским руководителям предлог вмешаться в политическую жизнь Хорезма и отстранить местных лидеров от власти. С сентября начались массовые беспорядки, которые настроили новое правительство против туркменских племен, протестовавших в связи с казнью восьми их предводителей. Через своих представителей в Хорезме советские власти предложили миссию примирения, которая лишь осложнила конфликт. По инициативе советского представителя был созван съезд туркменов из Хорезма, на котором из-за разногласий еще больше усугубился внутренний кризис. В марте 1921 года накануне всеобщего съезда Хорезма (курултая) обстановка накалилась.

Остро стоял вопрос об избирательном праве. Правительство младохивинцев отказалось принять предложение недавно образованной Хорезмской компартии, которой руководили Джума Нияз Султан Мурад, первый председатель ревкома, образованного в 1918 году в Янги-Ургенче, и русский посланец Сафаров, бывший командующий войсками в Фергане. Их целью было исключить из избирательных списков представителей «паразитических» слоев населения, а также привилегированных социальных классов. Народные демонстрации, организованные 4 марта, привели к свержению правительства и замене его коалицией из двух узбеков, туркмена, киргиза и одного местного комсомольца. Несмотря на устранение наиболее влиятельных азиатских лидеров, новое правительство далеко не продвинулось по пути социализма. Собственность оставалась в частных руках, а всеобщее избирательное право не было ограничено по социальным критериям. В мае 1921 года собрался II Всеобщий съезд Хорезма. Он попытался разрешить племенные проблемы широкой амнистией.

Тем не менее советское давление заметно усиливалось, несмотря на некоторую разрядку ситуации. Российский представитель в Хиве Бык сменил Сафарова, который был причастен к отставке Пахлевана Нияза. В ноябре 1921 года вмешательство Быка в политическую жизнь привело к тому, что правительство Хорезма обвинили в контрреволюционной деятельности, а некоторых его членов расстреляли или посадили в тюрьму.

После устранения глав местных движений из политической жизни, а во многих случаях их ликвидации Хорезмская народная республика представляла собой эфемерное явление. Партия, комсомол и Кошчи Иттифаки в отсутствие местного руководства имели больше теоретическое значение, чем реальное, потому что данные организации утратили способность к эффективным действиям. Газеты, публиковавшиеся во время существования Хорезмской народной республики, «Инкилаб кояши» и «Кызыл Хорезм» не смогли сохранить свою хрупкую независимость, а в ходе постоянных чисток 1922 и 1923 годов и вовсе самоликвидировались.

Бухара уступает военной силе России

Судьба Бухары очень похожа на судьбу Хорезма, хотя население обеих этих народных республик весьма отличалось друг от друга в определенных отношениях. В июле 1920 года Советскому правительству, закончившему военные операции на Украине и подчинившему Хиву, оставалось лишь устранить угрозу со стороны Бухары.

В эмирате обстановка созрела для советского вмешательства. Эмир с 1920 года запретил торговлю с Россией и Туркестанской АССР. Экономическое положение было тяжелым. У Бухары не было достаточных ресурсов для поддержки населения. Эмират лишился 70 % поголовья скота. Земли больше не орошались. Народное недовольство достигло крайнего предела. Для Советов было важно воспользоваться этим недовольством, пока бухарцы вновь не обернули свою ярость против русских, как они поступали много раз под руководством своих религиозных лидеров. Такое развитие событий на фоне басмаческого движения создавало серьезные проблемы.

В Туркестанской АССР у Советов были союзники в борьбе с Бухарой в лице младобухарцев и Бухарской компартии. Сторонники этих организаций бежали из эмирата и действовали вне Бухары с 1917 года. Бухарская компартия была основана в 1918 году в Ташкенте из незначительного числа младобухарцев, которые высказались за вступление в партию. Ряды партии выросли в период между 1918 и 1920 годами за счет русских эмирата. Большинство младобухарцев оставалось вне партии. Они образовали в феврале 1920 года Бюро революционеров Бухары, за что подвергались критике со стороны Бухарской компартии. Сближения между младобухарцами и партией не происходило до лета 1920 года, когда обе организации объединились в преддверии неминуемых военных операций советской власти.

До самого конца младобухарцы противились вмешательству Красной армии, веря в возможность народного восстания. Телеграмма от Фрунзе, уведомляющая их о начале операции, пришла в то время, когда младобухарцы обсуждали целесообразность такого шага на съезде в Чарджоу. Эмир оставил свою столицу, подвергавшуюся артобстрелу, сопротивление представлялось бесполезным. Он пытался реорганизовать войска в Восточной Бухаре. 2 сентября город Бухара был занят. Власть в городе взял ревком, сформированный из большинства младобухарцев под председательством Фаизуллы Ходжаева.

Ревком начал с национализации всех незанятых земель, источников воды и больших частных владений. Затем он объявил о своем решении перераспределить конфискованные земли среди бедных дехкан и передать средства обработки земли в их распоряжение. Ревком стремился также установить полное равенство различных национальностей эмирата. Эта цель получила официальное одобрение на II Всебухарском съезде 25 сентября 1921 года. На практике, однако, основные намерения ревкома так и не реализовались, но, наоборот, пришли в полное противоречие с реальными государственными декретами и законодательными актами.

Конституция народной республики, принятая на втором съезде, давала гарантии того, что новое правительство будет отстаивать суверенитет народа. Совет народных представителей (Халк Вакиллари Шуроси) был наделен функциями контроля правительства. Однако сам состав совета был далек от выражения народных чаяний. 72 его члена были умеренными деятелями, не заинтересованными в революционных реформах, которых добивались восемь левых членов совета против пяти убежденных консерваторов.

Конституция гарантировала гражданам неприкосновенность частной собственности, которая основными нормами права республики никак не определялась. Эти нормы утверждали приоритет исламских законов, и в статье 26 ясно постулировалось, что никакое конституционное положение не может им противоречить. Свободу совести, свободы печати, слова и собраний гарантировали статьи 7, 8 и 9, но статья 26 оговаривала, чтобы они не противоречили исламу. Административная организация тоже стремилась совместить демократические реформы с традиционной структурой. На всех уровнях организации, представляющие советскую власть, обеспечивались правовыми нормами, но фактически они сочетались с традиционной властью старейшин, так что в деревнях, например, функции старейшины едва ли изменились. Однако определенные положения конституции внедряли заметные изменения. В выборной системе, например, статья 58 распространяла избирательное право на молодых женщин и мужчин в возрасте 18 лет. Это имело тенденцию радикально изменить социальные отношения. В частности, статья 59, лишавшая чиновников бывшего режима и определенные привилегированные слои права голоса, содержала зародыш классового конфликта.

Таким образом, ситуация в Бухарской народной республике была намного сложнее, чем в других региональных государствах, существовавших в это время. Ее лидеры, главным образом младобухарцы и особенно Фитрат, вышедший из реформистского движения, явно стремились внедрить в Бухару социализм и развивать ее на большевистских принципах социальной справедливости и структурной трансформации.

Сознавая, однако, наличие в Бухаре в основном неграмотного, нищего населения и его фанатичную веру в ислам, зная о вопиющей нехватке образованных людей, руководители республики должны были выстраивать свои планы в соответствии с реальностью. Чтобы избегать конфликта с населением, политикам приходилось считаться с религиозными принципами, к которым были привержены люди. Для набора квалифицированных кадров новое правительство нуждалось в восстановлении во властных структурах компетентных лиц прежнего режима. Это означало, что их нельзя было лишать земель, которыми они владели. Обещанные аграрные реформы не проводились. Несмотря на выборные механизмы, гарантировавшие будущее, младобухарцы буквально через несколько месяцев после прихода к власти оказались, таким образом, скорее в роли защитников интересов бывших правителей, чем беднейшего населения, которое хотели представлять.

Население, разочарованное отсутствием аграрной реформы, несмотря на теплящиеся еще обещания, вскоре уподобило младобухарцев и коммунистов своим бывшим хозяевам. Люди говорили, что единственным результатом революции стало то, что им навязали «семь эмиров вместо одного».

Одной из причин, заставившей младобухарцев избегать классового конфликта, была проблема независимости. Советская Россия признала в сентябре 1920 года полную независимость нового государства, но давление вскоре дало о себе знать.

Россия почти прекратила торговлю с Бухарой и не проявляла намерения возобновлять ее, несмотря на обращения местного правительства. Это сделало внутреннюю экономическую ситуацию катастрофичной. Она усугублялась присутствием войск Фрунзе, которые оставались на территории Бухары, совершая реквизиции, в то время как советские власти требовали от народной республики содержать их. Споры между бухарским правительством и русскими представителями участились в 1921 году, а глава государства Усман Ходжаев в отчаянии запросил афганского вмешательства для отпора посягательствам России на суверенитет Бухары.

Таким образом, Бухарская народная республика изменила свой первоначальный курс. Младобухарцы, бывшие вначале приверженцами радикальных социальных реформ и союзниками большевиков, постепенно стали тормозить реформы и оппонировать большевикам. Более того, заменив таджикский язык, который до сих пор оставался государственным «культурным» языком, тюркским языком, младобухарцы вернулись к идее борьбы за более крупное тюркское государство на территории Средней Азии. Фитрат, тогда бухарский министр образования, взялся за реформирование обучения в медресе и спешную подготовку кадров для молодого государства. Он посылал учащихся в немецкие университеты.

Политические взгляды, которым следовали джадиды, обратившиеся в коммунистов, в Бухарской народной республике нашли отражение в программе, выдвинутой мусульманами Туркестанской АССР (Рыскуловым и Нарбутабековым) на съезде в Баку в сентябре 1920 года. Коммунизм следует приспособить к специфике Востока путем внедрения социалистической доктрины в традиционные экономические, социальные, интеллектуальные и особенно религиозные структуры. «Национальная революция» должна иметь приоритет над социальной. В отсутствие пролетариата руководство движением следует предоставить местной буржуазии. Необходимо относиться терпимо к сотрудничеству различных социальных слоев в борьбе за осуществление национальных интересов и планов социалистического строительства. Руководство Коминтерна осудило эти требования и вернуло антиколониальную революцию к более марксистскому образцу путем замены гегемонии беднейшего крестьянства гегемонией пролетариата, притом что он отсутствовал. Каким образом, осудив теоретически тезисы Туркестанской АССР в Баку, советское правительство могло смириться с их применением в Бухаре?

В 1920 году режиму пришлось мириться с правлением младобухарцев точно так же, как он мирился с Алаш Ордой и джадидами Туркестанской АССР, чтобы избежать ситуации, похожей на ту, что существовала между 1917 и 1919 годами. В 1920 году в связи с угрозой басмаческого движения советское правительство не могло не предполагать столкновения с народом Бухары и опасалось народного взрыва беспрецедентного масштаба.

В 1921–1923 годах обстановка постепенно менялась. Советская власть отразила иностранную интервенцию и стала сильнее. Одна за другой терпели поражение революции в Европе. Становилось ясно, что социализму пришлось отступать, по крайней мере на время, на завоеванные позиции и попытаться продвинуться на Востоке. В этих условиях, как их представляли себе марксисты, абсолютно необходимы были сила и единство советского правительства. Заново приходилось отстраивать сильное государство, подавлять центробежные тенденции. Следовало также покончить с социализмом «применительно к конкретным условиям Востока», чтобы не показывать внешнему колониальному миру пример искаженного, антизападного социализма, который противоречил марксистскому принципу пролетарского единства. Необходимо было провести реорганизацию всех национальных правительств на территории бывшей Российской империи. Тем не менее в то время правильным считалось использовать Красную армию для ликвидации правительств, которые не отвечали социалистическим требованиям, но недопустимо было подавлять военной силой народные республики. Вот почему интеграция Средней Азии осуществлялась главным образом политически, путем борьбы с «отклонениями», отмечаемыми с 1922 года, склоняя тем самым восточные территории скорее к национализму, чем к социализму и классовой борьбе.

Басмачи и Энвер-паша

Советскую интеграцию осложняло басмаческое движение, рожденное в Фергане. Тот самый регион, который за несколько лет до революции был свидетелем протестного движения дехкан, переживал волнения в обстановке отчуждения собственности и нищеты местных жителей. Протестное движение так и не исчезло и с течением времени приобретало отчетливо антирусский характер. После падения кокандских властей многие мусульманские лидеры, спасаясь от карательных действий Красной армии, объединялись с дехканами, что придавало борьбе как националистический, так и религиозный характер. Меры большевиков с 1919 года были направлены на подавление басмаческого движения, но от этого популярность басмачей среди местного населения не уменьшилась.

После 1920 года революции, произошедшие в Хиве и Бухаре, способствовали распространению басмаческого движения на другие регионы. К нему присоединились новые сторонники, сначала Джунаид-хан, Алим-хан и их сподвижники, а затем и большое число представителей среднего класса, которые находились во власти в 1920 году и переметнулись к басмачам после столкновений с русскими. Наконец несчастные дехкане народных республик, обманутые обещаниями аграрной реформы, которая так и не осуществилась, были также вовлечены в движение.

Тем не менее до конца 1921 года басмачи, весьма многочисленные и пользующиеся сочувствием населения, оставались слабыми из-за внутренних разногласий. Движение представляло собой конгломерат отдельных и часто соперничающих банд. В Фергане несколько предводителей пытались достичь единства. В горной части Восточной Бухары мулла Мохаммед Ибрагим-бек продолжал старые распри с другими родами. Это не упрощало задачу Ибрагим-бека, которого назначил главнокомандующим повстанческими войсками Алим-хан, свергнутый эмир Бухары.

В начале 1921 года советские войска явно торжествовали. В 1920 году они были основательно укомплектованы рекрутами во всей Фергане, где сформировались даже отряды «советских басмачей». В сентябре 1920 года они неожиданно повернули оружие против властей, но тогда движение еще было слабым. В Бухаре тоже Красная армия добилась сначала успехов, и пресса в Москве смогла написать: «Территория эмира сокращается изо дня в день… у него теперь имеется лишь группа численностью около 600 человек».

Но обстановка в Бухаре, где сопротивление басмачей вызвало правительственный кризис, быстро менялась. Мирза Абдулгадир Мухитдинов, один из ведущих деятелей Младобухарской партии, и Мухитдин Максумов, министр полиции республики, присоединились к мятежникам, захватив с собой группу стойких сторонников, в частности полицейских. Единство младобухарцев было подорвано, и встал вопрос поддержки повстанческого движения или сохранения верности революции. В конце 1921 года, несмотря на внутренние распри мятежников, басмачество распространялось и крепло.

Вскоре обнаружился и Энвер-паша (1881–1922), лидер, обеспечивший на некоторое время единство басмаческого движения. Сложная карьера этого удивительного турецкого авантюриста состоялась задолго до того, как советские власти позвали его умиротворить Среднюю Азию. Его амбициям положил конец триумф его соперника Мустафы Кемаля Ататюрка. Знакомство Энвера-паши с Радеком в Берлине, видимо, частично объясняет принятие им приглашения большевиков. Возможно, он также полагал, что сможет прославиться в Турции, утвердившись сначала среди тюркских народов за ее пределами. Когда советские лидеры попросили его использовать свой авторитет для сплочения среднеазиатских повстанцев вокруг Советской власти, он еще не знал, как ему удастся объединить тюркские народы в большое среднеазиатское государство.

Прибыв в ноябре 1921 года в Бухару, Энвер-паша увидел в повстанческом движении возможность осуществить в конце концов свою мечту отомстить Мустафе Кемалю. Вместо выполнения порученной ему миссии он воспользовался мнимой поездкой на охоту, чтобы присоединиться к мятежникам. Он участвовал в бухарском правительстве вместе с военным министром Абдул Хамидом-эфенди и министром внутренних дел Али Реза-беком. Его примеру последовал Усман Ходжаев, председатель республики. Он совершил поездку в Стамбул, чтобы основать Комитет освобождения Бухары.

Кроме того, Энвер-паша старался объединить басмаческое движение призывами к «борьбе всех мусульман» и «созданию в Средней Азии мусульманского государства». Он даже предъявил России ультиматум с требованием покинуть Среднюю Азию. После ряда первоначальных успехов Энвер-паша разошелся с некоторыми своими союзниками из-за своих претензий и просчетов. Подписи приказов с напыщенным титулом «главнокомандующий всех мусульманских войск, зять халифа и представитель пророка» осложнили его отношения с эмиром Алим-ханом. Постепенно коалиционные силы раздробились, и ему пришлось выступить против своих союзников. Разбитый при Байсуне и попав в изоляцию, Энвер-паша сражался еще несколько месяцев, прежде чем был убит в апреле 1922 года в бою при Бальджуане.

Советские войска под командованием Семена Буденного воспользовались замешательством, вызванным гибелью этого лидера, чтобы совершить ряд атак на басмаческие банды. В то же время правительство, как и в 1919 году, старалось привлечь на свою сторону коренных жителей, отменив ряд непопулярных мер, принятых после революции. Тюркское бюро ЦК Российской компартии и Тюркская комиссия решили, что конфискация вакуфных земель, которая вызывала болезненную реакцию мусульман, должна быть отменена, следовало открыть заново мусульманские учебные заведения и восстановить шариатские суды. Новая экономическая политика (НЭП) Ленина способствовала оздоровлению экономического положения в Средней Азии. Политика умиротворения принесла плоды. Люди устали от войны, и басмаческое движение, лишившееся народной поддержки, постепенно слабело, хотя и не исчезало. Решение проблемы с мятежниками после 1923 года позволило советскому руководству начать интеграцию Средней Азии в СССР.

Глава 10
Национальные республики теряют независимость

В марте 1923 года проводилась первая конференция представителей южных среднеазиатских республик – Туркестанской АССР, Бухарской народной республики и Хорезмской народной республики. Перед участниками конференции была поставлена задача разработать основы общей экономической политики, и с этой целью был учрежден Среднеазиатский экономический совет. Надлежало интегрировать в российскую систему финансы, общественный транспорт и связь Бухарской и Хорезмской народных республик. Приоритетной сферой деятельности юга Средней Азии стали орошение, торговля, сельское хозяйство и др. Еще сохраняя в правовом отношении статус независимых государств, Бухара и Хорезм включились в безвозвратный процесс объединения. Более того, в преддверии интеграции в 1923 году значительное внимание уделялось предотвращению сопротивления со стороны местных кадров.

В Хорезмской республике после чисток 1921–1922 годов число противников советских планов резко сократилось. В начале 1923 года в Хиву прибыло около 30 русских коммунистов. В октябре 1923 года четвертый съезд изменил республиканскую конституцию, лишившую «паразитические» элементы права голоса, а годом позже пятый съезд принял решение под давлением Красной армии (позже описанное в красочном и, видимо, сомнительном отчете) преобразовать народные республики в социалистические для последующей интеграции в Советскую федерацию.

Преобразование Бухарской народной республики проходило с некоторыми трудностями. После бегства некоторых членов правительства вместе с Энвер-пашой новое правительство формировалось под руководством Фаизуллы Ходжаева. Абдурауф Фитрат занял в нем пост министра иностранных дел. Оставшись в Бухаре, они пытались сохранить то, что осталось от независимости, искали помощи отовсюду. Неформальные контакты с Турцией и Афганистаном не дали положительных результатов.

После 2 февраля 1922 года, когда Бухарская компартия вошла в компартию России, чистки бухарских коммунистов происходили так же, как в коммунистических организациях Туркестанской АССР и Хорезмской республики. На четвертой «расширенной конференции ответственных рабочих республик и национальных регионов» в июне 1923 года Сталин, подвергая критике Султана Галиева, осудил правительство Бухары, в котором, по его мнению, не было ничего народного. В июле Я. Е. Рудзутак, председатель Тюркской комиссии, добился при содействии Бухарской компартии ареста всех ведущих деятелей правительства и всеобщей чистки административного аппарата. Затем все бывшие чиновники, служащие, состоятельные торговцы и земельные собственники были исключены из политической жизни и лишены права голоса. Крупные предприятия и личные состояния зажиточных людей были конфискованы. В то же время было объявлено о начале аграрной реформы.

Наконец, 19 сентября 1924 года делегаты V съезда единодушно проголосовали за упразднение народных республик и замену их социалистическими республиками. Они выразили желание, чтобы различные национальности бывшего эмирата отныне стали гражданами в собственных национальных государствах. Через семь лет после революции, расколовшей Российскую империю на части, большевистское руководство занялось восстановлением единства и реорганизацией в рамках Советской федерации национальностей. В то время как советское правительство вышло победителем в болезненном процессе формирования СССР, поражение коренных жителей Средней Азии было тем более тяжелым, что они приняли его вполне сознательно.

Создание автономного туркменского региона в 1921 году, а затем в апреле 1922 года киргизского региона открыло путь к реорганизации Средней Азии на национальной основе. Советская власть, встревоженная попытками объединения мусульман в 1920 и 1924 годах, признавала необходимость территориальной и политической реорганизации, но ее проекты не совпадали с местными чаяниями. Казахские националисты отстаивали идею великого Казахстана. Соответственно киргизы и узбеки выступали за великую Киргизию и великий Узбекистан. Младохивинцы боролись за великий Хорезм, объемлющий узбеков Туркестанской АССР. Между тем большинство в Бухаре разделилось на тех, которые поддерживали идею независимого исламского государства, и тех, которые выступали за великий Туркестан, объединяющий узбеков Туркестанской АССР, башкир и киргизов.

После упразднения народных республик позицию Советов прояснил последний съезд, следовавший политике, проводившейся с 1922 года: замена единой Средней Азии небольшими национальными республиками. В октябре 1924 года ЦИК СССР проголосовал за учреждение двух социалистических республик. Это – Узбекистан, включавший центральную часть бывшего Бухарского ханства, южную часть бывшего Хивинского ханства и Самаркандскую, Ферганскую, Амударьинскую и Сырдарьинскую области, прежде входившие в Туркестанский край, а также Туркменистан, который охватывал туркменские районы западной части Бухарского ханства, Хорезм и бывшую Закаспийскую область. Проголосовали также за две автономные республики: Таджикистан, включавший горные районы бывшего Бухарского ханства в основном с шиитским, ираноязычным населением, и за Казахстан, который заменил республику, созданную в 1920 году. Наконец, дали рекомендации по двум автономным регионам: Кара-Киргизский регион стал 25 августа 1925 года Киргизской автономной областью, а 25 мая 1926 года был преобразован в Киргизскую автономную республику. Каракалпакская автономная область, сначала входившая в Казахскую АССР, стала затем в 1932 году Каракалпакской Автономной Советской Социалистической Республикой, включенной в состав РСФСР, перед тем как стать частью Узбекской ССР в 1936 году. В последующие годы конструкция была завершена принятием отдельных автономных республик и регионов в состав федеративных социалистических республик. 5 декабря 1929 года Таджикистан стал 17-й республикой Советского Союза. 5 декабря 1936 года тот же статус получили Киргизская республика и Казахстан.

Тем не менее такое территориальное размежевание не поколебало сплоченность, не устранило национальных лидеров, которые боролись за единство или независимость. Две организации курировали вопрос о переходе всего юга Средней Азии под управление Советов – Экономический совет Средней Азии и Среднеазиатское бюро компартии Советского Союза. Весьма полезные до 1924 года, позднее они стали придерживаться политики, направленной против русских. В 1934 году их распустили по причине несоответствия современному этапу развития республик Средней Азии.

Единство существовало также на религиозном уровне. Ликвидация арабского алфавита имела по сути политическое значение. Были приняты жесткие меры в отношении ислама, объединяющего фактора, поскольку он создавал особенно серьезные проблемы почти на всей территории Средней Азии. Вера людей в ислам не имела границ, и новая власть долго не решалась противиться настроениям народа. Впрочем, созданные в 1924 году группы аллахсизларов и ходасизларов (безбожников) открыто не появлялись до 1928–1930 годов, когда власти занялись вопросами вакуфа и шариата. Экспроприация осуществлялась поэтапно, но лишь в 1930 году вакуфы исчезли.

Границы, установленные в 1936 г., призванные отразить дальнейшие изменения

Положить конец каноническим юрисдикциям и заинтересовать народ советскими судами было сложнее. В ноябре 1920 года Сталин пообещал Темир-Хан-Шуре (прежнее название города Буйнакска в Дагестанской АССР) не нарушать шариат и тем самым противостоять врагам советского строя, которые распространяют слухи, что готовится отмена шариата. Шариат, таким образом, должен рассматриваться как обычное право, подобное тому, что действует среди других народов России.

Несмотря на это заявление, советские власти после 1921 года приняли меры по ограничению юрисдикции шариатских судов. Однако внутренние трудности заставили их через несколько месяцев пересмотреть эти меры. В октябре 1924 года, во время территориальной реорганизации Средней Азии, новые положения снова ограничили компетенцию судов, их процедуры должны были соответствовать практике советских судов. В 1925–1928 годах сокращалось число канонических судов, а декрет от 21 сентября 1927 года лишил шариатские суды ресурсов и права выносить приговоры. Теперь советское право принудили признавать повсеместно.

Сопротивление Степного края

Однако навязать местному населению трансформацию его образа жизни, и мышления, и традиций, а также территориальные изменения было нелегко. В Степном крае, когда бывшие лидеры Алаш Орды поддержали советскую власть, местные жители входили в правительство и компартию Казахстана в массовом порядке. В течение нескольких лет они стремились защитить целостность и самобытность казахского общества.

После 1924 года произошел ряд конфликтов казахов с русскими, связанных с переводом кочевников на оседлость. Казахи осуждали жестокость и эксцессы, связанные с этим курсом, отчаянно противились классовой борьбе. «Я с ужасом слушаю, как люди говорят о необходимости социальной революции в Казахстане, – отмечал казахский лидер, – социализм на нашей территории может быть только демагогией. Мы хотим социального мира в казахской деревне вместо классовой борьбы!»

В 1928 году разразился конфликт, после того как казахские власти приняли в 1927 году под диктовку местной компартии жесткие меры в рамках аграрной реформы против русских и украинских поселенцев. Советское правительство отреагировало мгновенно. На шестой региональной партийной конференции в ноябре 1927 года подверглась осуждению активность оппозиции и платформа «троцкистско-зиновьевского блока», не вызывавшая сомнений на пятой конференции. Все казахские лидеры были сняты с должностей, а секретариат Казахской компартии передан под руководство русского большевика Ф. И. Голощекина, который занялся расселением кочевников без видимого успеха. В 1932 году его заменили армянином К. И. Мирзояном, который устранил казахов из правительства.

Местное руководство было физически ликвидировано начиная с 1935 года. Большая часть населения, сломленная голодом 1921 года и экономическими последствиями «перехода от кочевого к оседлому образу жизни» после 1928 года, человеческие потери, понесенные в этот трагический период, тотальное отстранение от власти национального руководства после 1938 года, а также наплыв русских и украинских крестьян и рабочих после Второй мировой войны обеспечили интеграцию казахов в советское сообщество.

Судьба киргизов после 1924 года была едва ли отличной. Роль национальных лидеров была значительной в период создания республики. Турар Рыскунов сотрудничал со Сталиным в 1922 году в московском Комиссариате национальностей в качестве помощника комиссара. Затем он стал заместителем председателя Совета министров РСФСР.

Как и в Казахстане, конфликт русских с киргизами возник по вопросу перехода к оседлости кочевников и коллективизации, что сопровождалось уничтожением скота и голодом. В течение 1928–1930 годов национальное руководство было ликвидировано, а в 1935 году Абдулькерима Сидикулова, одного из киргизских плановиков, обвинили в руководстве вооруженным контрреволюционным движением против коллективизации. Обвиненные в «сидиковщине», все ведущие киргизские деятели были уничтожены. Рыскулов исчез во время беспредела 1937 года в Москве. Запустили другую ересь под названием «рыскуловщина». Таким образом, после 1928 года борьба в Степном крае и нагорье, в которой советская власть противодействовала ведущим местным политикам, подошла к концу с ликвидацией тех среднеазиатских деятелей, которые могли возглавить сопротивление.

Ликвидация национального руководства на юге

В Узбекистане джадиды сплотились вокруг советской власти в 1924 году. Первым председателем Бухарской народной республики стал Файзулла Ходжаев, который состоял в этой должности в течение четырех лет. Здесь сопротивление советской власти осуществлялось, как и в Степном крае, в экономической, социальной и культурной сфере одновременно. Первые столкновения произошли по поводу приверженности группы чагатайской народности к древнему литературному языку Западного Туркестана.

Экономический и социальный конфликты возникли в связи с выращиванием хлопка, которое советский режим стремился увеличить, как до него царское правительство. Местные кадры, которые во время революции предвидели опасности экономической зависимости в случае выращивания монокультуры, настраивали население против приказов, исходящих от центрального правительства. Советские лидеры расценивали это как активное национальное сопротивление. Узбеки же просто хотели сохранить свою идентичность во всех сферах.

Конфликт, начавшийся с 1930 года, закончился в 1938 году в Москве, когда Файзулла Ходжаев, председательствовавший в ЦИК СССР, и Акмаль Икрамов, первый секретарь Узбекской компартии, были осуждены на показательном процессе над «троцкистским и правым блоком» и казнены 13 марта 1938 года наряду с Н. И. Бухариным и А. И. Рыковым. В Узбекистане жертвами репрессий стали образованные национальные кадры. Так завершились отношения России с национальными деятелями.

В период коллективизации между 1930 и 1936 годами в Таджикской ССР вновь возродилось басмаческое движение. Дехкане массами присоединялись к мятежникам в горах. Советским войскам понадобились годы, чтобы подавить их. Две волны чисток уничтожили тех, кто открыто сочувствовал басмачам. В 1933 году Насратуллу Максума, председателя республики, и Абдуррахмана Хаджибай-заде, премьер-министра, обвинили в ЦК компартии СССР в «потере бдительности» и провале сельского хозяйства. Также их обвинили в скрытых националистических, шовинистских и антирусских настроениях. Басмаческое движение было остановлено, и многие повстанцы бежали в соседний Афганистан. В 1937 году вторая чистка ликвидировала тех, кто остался от национального руководства. Председатель республики Шотемар и глава правительства Рахимбай-заде были обвинены в «националистическом уклоне», в принадлежности к «троцкистам» и «бухаринцам». Среди их наиболее выдающихся помощников, пострадавших от репрессий, оказались министр общественного образования Хасан-заде и три секретаря Таджикской компартии.

Туркменистан тоже пережил трагические чистки. Национальное сопротивление явно усилилось к 1935 году. Оно требовало детально разработанной политической автономии и отказа от туркменского языка в пользу либо того тюркского языка, на котором говорят в Анатолии, либо более литературного языка, основанного на древних традициях. В 1936 году председатель Верховного совета Туркменистана Недерби Айтаков подвергся осуждению за поддержку, как утверждалось, саботажа коллективизации. Его казнили, и большинство туркменских национальных лидеров были отстранены от власти.

События в Средней Азии с 1924 по 1934 год поделились, таким образом, на два периода. С 1924 по 1928 год большинство национальных лидеров пытались спасти, что возможно, из прежних достижений. В этом отношении допрос Файзуллы Ходжаева во время суда показал, что он переходил от сопротивления к сотрудничеству с большевиками в надежде, что наличие среднеазиатских кадров предотвратит захват русскими местной власти. После 1928 года его судьба олицетворяет исторический опыт всей Средней Азии. Он был вынужден сопротивляться коллективизации и мерам советских властей, касающимся экономики и классовой борьбы, чтобы автономия его страны была сохранена. Повсюду сотрудничество, начинавшееся в 1924 году, приводило к конфликтам в 1928–1930 годах, вызванным недовольством советскими порядками, и кончалось ликвидацией национальных элит.

В отличие от Степного края ситуация на юге Средней Азии складывалась несколько иначе. Этот регион благодаря его географическому положению был менее охвачен русской колонизацией, и число немусульман там оставалось сравнительно малым. Прежде всего местные элиты, которые выжили в чистках, иногда ценой показного отступничества, продолжали сохранять национальные традиции и таким образом создали мост между руководством, уничтоженным в 1937–1938 годах, и молодым поколением. После столетия тесных отношений с Россией юг Средней Азии остался последним и наиболее надежным прибежищем активного национального чувства среди мусульман бывшего СССР.

Глава 11
Аграрное развитие

Контрасты развития Средней Азии требуют специальной терминологии при разделе территории на субрегионы. Царские власти пользовались этим, деля Среднюю Азию на Степной и Туркестанский край. Такого деления с несколько измененными границами придерживались и советские власти, которые рассматривали территорию как два отдельных региона – Казахстан и Средняя Азия. Последний, по их понятиям, включал Узбекистан, Таджикистан, Туркменистан и Киргизию. Во времена царизма Средняя Азия делилась на два региона. Один – «Казахская равнина» или «север Средней Азии» – соответствовал Степному краю, включавшему значительную часть Семиречья. Другой регион – «юг Средней Азии» – соответствовал Туркестанскому краю, включая Закаспийскую область. В советский период название «Казахстан» применялось к северному региону, а обозначение «юг Средней Азии» относилось к территории, на которой располагаются четыре южные республики, а также города Алма-Ата, Чимкент и Джамбул. Все они входили в царское время в Туркестанский край.

На южных территориях сельское хозяйство возможно лишь при помощи орошения, за исключением ограниченных районов предгорья. Однако имеется значительное количество воды, пригодной для земледелия, особенно вдоль пограничной линии гор и рядом с крупными реками. Для земледелия в Средней Азии использовались прежде всего земли, подверженные естественным разливам рек, или территории, орошаемые каналами. Зоны разливов рек обеспечивали наилучшие условия для ведения сельскохозяйственных работ, поскольку плодородный ил, принесенный с гор, увеличивал продуктивность прибрежной земли. Вдоль нижнего течения Амударьи обработка естественно орошаемой земли (kair) все еще сохраняется в некоторых местностях. Однако серьезные сдвиги произошли в районах искусственного орошения. С развитием общества, способного предпринять коллективные усилия для строительства и содержания крупномасштабных ирригационных систем, сельское хозяйство распространялось все дальше от первоначально культивируемых районов близ рек.

Когда в Среднюю Азию пришли русские, они обнаружили следы сложных ирригационных систем. Они были либо разрушены, либо брошены на произвол судьбы и постепенно покинуты. Одна из них находилась на правом берегу в низовьях Амударьи, другая – в Мирзачуль-Сахре к западу от Ташкента. Вокруг древнего Мерва (Мары) также остались признаки исчезнувшего земледелия. Большая часть ирригационных сооружений Средней Азии фактически была уничтожена Чингисханом в XIII веке. Они больше не восстанавливались. Таким образом, все орошаемые земли были бесплодными к моменту прихода русских, а население этих территорий обеспечивалось продовольствием за счет других районов.

Экстенсивная сеть каналов действовала вдоль Зеравшана, нижнего течения Амударьи, на Мургабе и Теджене, в оазисах у подножия Копетдага. Менее орошаемые земли процветали на берегах Карадарьи и Чирчика. Многие из главных каналов (по-узбекски: ?nhat) тянулись на большие расстояния. Например, Шахрихон-Сай – один из 50 каналов, идущий от Карадарьи, тянется более чем на 65 миль. Большинство из этих каналов называются «сай» (поток), «су» (вода) или «арык» (канал). Последнее узбекское название обозначает оросительные каналы и канавы любых размеров. «Уста» (мастер) наблюдал за их строительством. Он не располагал никакими приборами для определения уровня, но ложился на землю и использовал большой палец ноги в качестве прицела к голове человека, стоящего примерно в 400 ярдах, чтобы определить наилучшее направление канала и наклон для течения воды. Часто каналы извиваются по местности, чтобы обойти небольшие пригорки. Это делает канал протяженным, а чрезмерная длина ведет к испарению с поверхности большого количества воды. Расход воды из-за просачивания в землю тоже высок.

Орошение, горное дело и промышленность в 1910 г. Размеры кружков обозначают промышленные центры пропорционально стоимости продукции

Орошение, горное дело и промышленность в 1962 г. Размеры кружков обозначают промышленные центры пропорционально стоимости продукции

Единственные крупные дамбы (по-таджикски: band) были на реках Мургаб и Теджен. Дамба Казыклы орошала оазис Иолотань, а плотина Коушут-Хан-Банд обслуживала оазис Мерв. Обе плотины перегораживали Мургаб в нижнем течении. Дамба Карри в нижнем течении Теджена была завершающей. Султан-Банд, или Банд-и Мерв на Мургабе, построенная в XII веке и разрушенная вместе с городом Мерв в 1784 году эмиром Бухары Шах-Мурадом, не использовалась к приходу русских.

В целом мелкие дамбы, сделанные из опор, которые заполнялись хворостом и камнями, были необходимы для переброски воды в устье (су баши) каналов. Там, где воду следовало поднимать из каналов или рек на поля, действовало большое колесо, к ободу (чигирь) которого крепился ряд горшочков. Данное приспособление могло поднимать воду почти на высоту диаметра колеса. Обычно оно приводилось в движение верблюдами, ослами или лошадьми. Чигирем пользовались главным образом в Хивинском оазисе, в низовьях Амударьи, в Карки и Чарджоу, далее вдоль реки, а также в низовьях Сырдарьи.

Обслуживание основного канала и системы его распределительных каналов и оросительных канав требовали постоянного внимания. Когда вода поступала в систему каналов, ее течение ослабевало. В результате оседало много ила, находящегося во взвешенном состоянии. Он использовался для удобрения полей, но на некоторых территориях его складывали вдоль берегов до высоты, когда дальнейшая очистка канала становилась невозможной и возникала необходимость прорывать новый канал. Ил складывали также за плотинами, заполняли им емкости, особенно вдоль Мургаба. Там емкость за дамбой, сооруженная русскими в 1910 году, была полностью заполнена илом к 1932 году.

За малые каналы и арыки, ведущие к полям, находившимся в индивидуальной собственности, ответственность лежала на земледельцах, но очистка основных каналов являлась общей обязанностью. Зимой каждой семье приходилось предоставлять трудоспособного человека на два – два с половиной месяца для обслуживания и улучшения ирригационной системы. Ему ничего не платили. Работник использовал собственные орудия труда, тростник и хворост. Каналы второй и третьей очереди чистились в конце февраля, а основные – в марте, чтобы земледельцы привели оросительную систему в порядок ко времени, когда будет поступать вода.

Вдоль северной оконечности Копетдага для орошения использовали дождевую воду. Она собиралась в конусах в предгорье и отводилась подземными тоннелями (кяризы), строительством которых почти всегда занимались профессиональные работники. Идея сооружения кяризов позаимствована Западным Туркестаном в Иране. В Западном Иране подобная система известна как qanat. Туркмены заставляли иранских пленников, захваченных во время пограничных набегов, выполнять работы по обнаружению воды. Сами они не были искусны в этом деле. Каждое поселение располагало несколькими тоннелями, которые имели шахты или колодцы. Они позволяли людям, строившим или обслуживавшим тоннель, спускаться в него. На рубеже XX века вокруг Ашхабада появилось так много шахт, что в них проваливался домашний скот и даже верблюды. В 1948 году сильное землетрясение разрушило тоннельную систему Ашхабада, где и до этого воды было недостаточно. Советское правительство решило провести Каракумский канал от Амударьи до Ашхабада, чтобы обеспечить водой регион.

Статистика, касающаяся количества орошаемой земли до 1917 года, является неполной, но некоторые районы, вероятно, представлены в приемлемом виде в таблице 11.1.

Таблица 11.1

Орошаемые территории юга Средней Азии (в акрах)

Источник: Цифры за 1903 год из: Дмитриева-Мамонова А. И. Путеводитель по Туркестану и Среднеазиатской железной дороге. СПб.: Военное министерство: Пути сообщения, 1903. С. 67–68. Цифры за 1913 год из: Азиатская Россия. Спб.: Переселенческое управление Главного управления землеустройства и земледелия, 1914. П. С. 244–245; Семенов-Тян-Шанский В. П. Россия: полное географическое описание нашего Отечества. СПб.: Девриен, 1913. XIX. С. 426–428. Цифры за 1913–1914 годы из: Суворов В. Историко-экономический очерк развития Туркестана. Ташкент: Госиздат Уз. ССР, 1962. С. 68.

Главный недостаток таблицы касается оценок орошаемой земли в Бухарском эмирате, где, видимо, не было проведено обстоятельных исследований. Несоответствия в цифрах по Ферганской области не столь велики. Несомненно, что орошаемые земли Средней Азии расширились в период русского присутствия до 1917 года. Еще один источник об орошаемой территории в Туркестанском крае указывает на увеличение ее в среднем в полтора раза в период между 1894 и 1914 годами. Самаркандская, Ферганская и Сырдарьинская области дают общую прибавку орошаемой земли в период между 1894 и 1914 годами на 1 млн 968 тыс. акров (729 тыс. десятин).

Первое значительное обследование орошаемой земли в Средней Азии проводилось в Мирзачульской Сахре, где в 1869 году признали 405 тыс. акров (150 тыс. десятин) пригодными для орошения. В 1874 году местные работники начали копать канал от Сырдарьи. Однако в 1879 году проект провалился, поскольку русские следовали практике ханов в использовании системы, известной как «хашар». Она мобилизует массы людей на бесплатный труд. Однако работа оказалась слишком тяжелой, и сопротивление населения способствовало негативному результату предпринятых усилий. Попытка построить в 1886 году оросительный канал от Сырдарьи также провалилась из-за серьезных инженерных просчетов. Более успешной была попытка выправить и продлить канал, который начинался от левого берега Сырдарьи у современного Беговата. Завершение постройки канала, известного как канал имени императора Николая I, в 1898 году позволило оросить около 32 тыс. акров (12 тыс. десятин) Мирзачульской Сахры. В 1913 году было завершено строительство Романовского канала, включившего в свою систему канал императора Николая I. Он позволил оросить 121 500 акров земли (45 тыс. десятин) в северо-восточной части Мирзачульской Сахры. Планировалось постепенно оросить около 216 тыс. акров (80 тыс. десятин) Мирзачульской Сахры, но через три года были обводнены этой системой лишь около 75 тыс. акров (28 тыс. десятин). Другая попытка орошения Кызылкума отведенной водой вдоль сухого русла Янгидарьи, одного из рукавов Сырдарьи около Кызыл-Орды (Перовск), привела лишь к образованию дополнительных акров болот.

Помимо орошения Мирзачульской Сахры, наиболее успешный царский проект был осуществлен в Мургабском имперском владении. Проект предусматривал восстановление плотины Султан-Банд – ключ к системе каналов Мерва. В 1887 году 281 тыс. акров (104 тыс. десятин) орошаемой земли по правому берегу Мургаба были объявлены имперской землей. Вскоре началась реконструкция дамбы, но она разрушилась вскоре после открытия в 1890 году. В 1895 году была построена вторая дамба, Гиндукуш, около 13 миль ниже по течению, создав резервуар, который наполнял канал протяженностью 17 миль и орошал 38 тыс. акров земли (14 тыс. десятин). Позднее дамбу Султан-Банд отремонтировали, а в 1909 году завершили строительство плотины Иолотан-Банд. К 1913 году в имперском владении было орошено в целом около 66 тыс. акров (25 тыс. десятин), или 24 % всей территории. В реализации проекта инженеры-мелиораторы столкнулись с трудностями из-за большого количества ила и изменчивого стока воды. Половина посевных площадей в имперском владении была засажена в 1910 году хлопком, а остальная часть – пшеницей и еще меньше – люцерной. Арендаторы земли давали 50 % урожая в качестве ренты и получали взамен воду и хлопок. Хлопок очищали на фабриках, пытаясь совместить этот процесс с производством масла, кормового жмыха, топливных брикетов и хлопкового линта. Однако орошаемая территория была невелика, и проекты Мургаба и Мирзачульской Сахры оказались несостоятельными, дав лишь небольшую прибавку к орошаемой территории. Кроме того, другие амбициозные проекты заводов не реализовались.

Хлопок и зерно

Россия стремилась увеличить площадь орошаемых земель для увеличения производства хлопка. Снабжение импортированным хлопком стало уменьшаться во время Гражданской войны в Америке, и русские решили сосредоточить свои усилия на расширении районов под посев хлопка на Кавказе и в Средней Азии, чтобы ликвидировать зависимость от внешних источников снабжения этой продукцией. Одним из главных центров выращивания этой культуры стала Ферганская область, и площади, засеваемые там хлопком, выросли с 14 % в 1885 году до 44 % в 1915 году. Расширение площадей под хлопок соответствовало землям, прежде отведенным в основном для выращивания сорго, люцерны и риса, чем таких зерновых, как пшеница. В долине Зеравшана хлопок занимал 25 % всей орошаемой территории в 1909 году. Однако в период 1913–1914 годов, несмотря на концентрацию выращивания хлопка в Ферганской и Зеравшанской долинах, лишь 13 % орошаемой площади Туркестанского края было засеяно хлопком и 82 % зерном, а в Бухарском эмирате на зерно приходилось 89 % пашни. В обоих случаях пшеница занимала около половины земель, засеваемых зерном. Хотя большая часть орошаемых земель продолжала использоваться под зерно, площади, засеваемые хлопком, постоянно увеличивались с 1880 до 1917 года с некоторыми колебаниями на рубеже веков, когда падение мировых цен вызвало некоторое уменьшение земель, засеваемых хлопком.

То, что в 1884 году около 810 акров (300 десятин) в Средней Азии было засеяно американским хлопком, а к 1890 году не менее 158 992 акров (58 859 десятин), укрепляло решимость русских заменить американский хлопок местным сортом как можно быстрее. К 1900–1901 годам 93,4 % всей пашни Ферганской области занимал американский хлопок, и Ферганская область имела не менее 74 % хлопковых полей под российским управлением, если приводимые цифры достоверны. В период между 1902 и 1913 годами хлопковые поля в Ферганской области увеличились на 71 %, и с введением лучших сортов хлопка урожай вырос с 1,136 фунта на акр (80 пудов на десятину) в 1915 году.

Наряду с увеличением площади полей, засеянных хлопком, расширялись и поля под зерно. В период между 1880 и 1917 годами приобретало все большее значение выращивание риса. Местным земледельцам оно приносило доход, уступающий только хлопку. Около 40 % урожая риса уходило в Россию. В Семиречье и других территориях с богарным земледелием значительное увеличение урожаев зерна произошло после 1900 года. Валовой сбор зерна юга Средней Азии вырос с почти 2,2 млн тонн (138,6 млн пудов) в 1900 году до 4,3 млн тонн (264 млн пудов) в 1915 году или почти удвоился за пятнадцать лет.

Хотя среднеазиатский земледелец знал основные принципы орошаемого земледелия, нехватка сельскохозяйственного оборудования ограничивала его эффективность. Выравнивание полей было трудным делом. На неровной почве выемки забирали слишком много воды, а бугры – слишком мало. Земледельцы не прибегали к дренажу избыточной воды с полей, что нередко приводило к засолению почвы и образованию болот. В 1911 году вода для орошения 270 тыс. акров на левом берегу Чирчика близ Ташкента превратилась в болото, а плодородные районы Семиречья засолились. Единственным инструментом для обработки почвы, известным среднеазиатскому труженику, было нечто вроде мотыги или лопаты (кетмень). Это круглое железное лезвие, закрепленное под прямым углом на оконечности длинной рукоятки. Другими инструментами были деревянная борона (мола), используемая для выравнивания или уплотнения почвы, а также серп (орак), применяемый для сбора зерновых или люцерны. Примитивный плуг с небольшим лемехом, окованным железом (амач), тащился парой волов (кош) и обрабатывал почву для сеяния хлопка. Такой тип плуга весьма удобен в засушливых условиях Средней Азии, поскольку он не рыхлил почву слишком глубоко и не допускал избыточного испарения почвенной влаги.

После того как в почве сделаны грядки, воду пускали по бороздам. Этим методом все еще пользуются повсеместно для выращивания урожая. Люцерну и рис выращивают на специально выровненных и защищенных рвами полях, орошаемых посредством затопления, когда вся посевная площадь заполняется водой на одинаковой глубине. Рис выращивают часто на болотистых землях вдоль рек. С 1870 по 1899 год в районах, где были оросительные каналы, земледельцы отводили для выращивания риса много воды. Затопление настолько широко распространилось в бассейне Зеравшана, что там началась малярия, которая унесла многие жизни в 1892–1893 годах.

В этот период севооборот в Средней Азии практиковался мало. Однако богарные земли порой оставляли под паром для сохранения почвы и консервации в ней влаги после нескольких лет выращивания на ней урожаев. Различались земли под паром, которые вспахивали каждую весну и осень (шадгар), и необрабатываемые земли под пар (зайк). В ряде мест лишь треть или половину посевной площади засевали каждый год зерном, а на орошаемых территориях некоторые крупные земледельцы варьировали свои урожаи. Там, где воды и удобрений было достаточно, севооборот не применялся. Удобрения представляли собой в основном ил с рек и каналов, а также остатки старых стен из лёссового грунта. Иногда для удобрения посадок дыни, овощей и люцерны употреблялся голубиный помет. Навоз считался более пригодным как топливо, чем добавка в землю.

Аренда земли и право на воду

Землепользование в Средней Азии было связано не только с преобладавшими методами ведения сельского хозяйства, но и с системой земельной аренды. Опиравшаяся на простые принципы, эта система была на практике весьма сложной, изменяясь от региона к региону. Неразбериха усиливалась из-за отсутствия нужных легальных документов или четкой организации. Как и в большинстве мусульманских стран, правила аренды земли определял шариат. До некоторой степени правила менялись под воздействием местных обычаев (адат).

По мусульманскому закону глава государства, хан или эмир, фактически был владельцем всей земли. Государственные земли назывались ?mlak. Любой вид владения землей частным лицом исходил из этого факта. Правитель содержал также земли, которые использовались для его собственных нужд. Более того, он контролировал всю землю, которая не орошалась и не обрабатывалась. Забирал в свое распоряжение землю, оставленную после смерти собственника, который не имел наследников. Большинство необрабатываемых государственных земель представляли собой пустыни, степи и горные районы. Они находились в общинном пользовании кочевников, которые могли стать собственниками любой из этих земель, орошая или обрабатывая их. Этот принцип применялся в отношении каждого человека, который занимался орошением или обработкой пустоши. Налог на такую землю взимался в казну эмира или хана.

Около 90 % всех орошаемых площадей, земельной собственности (мульк), находилось в какой-либо форме частной собственности. Такие земли делились на три категории. Первую представляли собой земли, не облагаемые налогами (мульк-и хурр). Вторая категория земель облагалась десятиной (мульк ушри). С них выплачивалась десятая часть урожая в пользу государства. Третья категория включала земли, с которых отдавался налог в виде седьмой части или половины урожая (мульк-и хирадж). Разница в налогах мульк-и ушри и мульк-и хирадж исторически восходит к практике арабских завоевателей VIII века, которые захватывали земли и делили их между собой, выплачивая десятину (ушр) своему правителю. Однако местные собственники, которым разрешалось сохранить свою землю, были обязаны платить более высокий налог (хирадж).

Хотя все земли принадлежали правителю, собственники мулька могли продавать и завещать его по своему усмотрению. Собственник истребованной государственной земли попадал в довольно необычное положение, поскольку он получил свою землю непосредственно от эмира или хана. Он не мог передать право собственности без согласия правителя. Он выплачивал налоги правителю через сборщика налогов (амлакдар), между тем собственник мулька платил налоги местному беку.

Земли мульк являлись основой сельской жизни. Среднее владение было небольшое, преобладали хозяйства от 15 до 20 акров, а во многих местностях орошаемые земельные участки были гораздо меньшего размера. На таких территориях, как Хива, где орошение представляло большие трудности для земледельца, средний размер хозяйства составлял не больше пяти с половиной акров. Большие поместья были редки, индивидуальное владение лишь иногда достигало 500–600 танапов (мера земельной площади, которая разнилась от двух пятых акра до одного с четвертью акра в зависимости от местности; в Хиве, например, танап составлял чуть больше акра.) Поскольку мульком владели на основе наследования, эти земли передавались следующему поколению собственников, согласно мусульманскому закону, который предусматривал, что собственность владельца делилась между его детьми. Это вело к значительной фрагментации земель и появлению группы людей, особенно в Ферганской долине, которые владели мелкими земельными участками или были вовсе безземельными.

Безземельные дехкане были вынуждены перемещаться в поисках работы. Развитие производства хлопка потребовало большого количества сельскохозяйственных работников, которые прибывали из Восточного Туркестана для сбора урожая. Кроме этой категории безземельных работников были издольщики (чарикар), они обрабатывали земли собственника, который снабжал их орудиями труда, а взамен получал от трети до половины урожая хлопка.

Другим важным типом земельной аренды был вакуф, согласно которому земли принадлежали религиозному или благотворительному учреждению. Эти земли либо использовались целиком на благотворительные цели без выплаты налогов, либо жертвовались частными лицами, часто с намерением избежать налогов. Эта вторая разновидность вакуфа основывалась фактически на соглашении между религиозным учреждением и владельцем земли, которое позволяло пользоваться землей взамен жертвования определенной суммы денег. Между двумя этими видами вакуфа существовали другие формы землевладения, например когда религиозное учреждение получало лишь часть дохода от земельного участка или, как альтернатива, вакуфная земля возвращалась детям жертвователя после его смерти. Далее владелец земли мог построить на ней мечеть, объявить своих потомков попечителями, и это позволяло им претендовать на землю в своих интересах. Вакуфная система земельной аренды создавала условия для злоупотреблений, а духовенство препятствовало правителю ее контролировать. У туркменов любой излишек земли, принадлежащий семьям либо деревням, мог быть предоставлен в качестве земельной каранды (издольная аренда), доходы от которой поступали на нужды общины.

Без доступа к воде владение земельной собственностью было бессмысленным. Подобная реальность сформировала тесную связь между арендой земли и правами на воду. Вода рассматривалась как Божий дар, которым нельзя владеть или контролировать частным лицам. Поэтому распределение воды по полям осуществлялось на уровне деревенской общины контролером воды (по-таджикски и узбекски: мираб), за которым, в свою очередь, следил старейшина (аксакал), выбиравшийся деревнями, которые пользовались основным каналом. Если размер ирригационной сети требовал двух или более старейшин для присмотра, один старейшина назначался главным и брал на себя ответственность за всю систему, а также за чистку и содержание каналов.

Претензии земледельца на какую-нибудь пустошь были ограничены числом бычьих упряжек, которыми он владел. Быками измерялась земельная площадь, поскольку количество, которое одна упряжка быков может обработать, например, на территории Бухары, обычно равнялась 50 танапам (или около 37 акров). Старейшины решали, какую из неиспользуемых земель следует отдать под обработку, и затем объявляли в деревнях или поселениях, что все, кто желал получить землю, должны явиться в определенное место со своими упряжками быков. Земля делилась на такое количество участков, сколько имелось в наличии упряжек. Все участки были равны по площади. Распределение участков совершалось посредством жребия. Владельцам нескольких упряжек выделялись соседние участки. Их называли cheks.

Старейшины подавали воду на отдельные участки по очереди, чтобы каждый получал по справедливости свою долю. Если участок земли обрабатывали, или он был окружен стеной, или на нем построили дом, то этот участок становился частной собственностью. Если участок находился под паром, то собственнику приходилось содержать в порядке канал, ведущий к этому участку, и к тому же он был обязан посылать упряжку быков на общие работы. Старейшина сам решал, сколько воды направлять в канал, ведущий к индивидуальному участку земледельца. Имелась меры воды, которую называли qulaq, но она определялась на глаз. Теоретически воду подавали всем равномерно; например, те, кто владел участками в начале канала, не имели права пользоваться водой больше, чем положено, чтобы не пострадали те, чьи участки располагались дальше вдоль канала. На практике своевременная взятка обеспечивала дополнительную подачу воды. Такая ситуация явно устраивала зажиточного земледельца. Кроме того, собственники земли в начале каналов часто отводили воды больше, чем положено для выращивания риса.

После того как русские объявили всю землю в Средней Азии государственной собственностью, какой она уже была согласно местному обычаю, они предприняли дальнейшие действия. Постановили, что все занятые или обрабатываемые земли принадлежат лицам, которые на них работали. Этот декрет, преобразующий многих арендаторов и издольщиков в собственников, расценивался в качестве «одной из наиболее прогрессивных мер, принятых колониальным режимом».

Скотоводство уступает земледелию

Частная собственность на землю не обязательно определяла всю важную сельскохозяйственную деятельность. Ибо пастбища для скота и овец оставались неогороженными и являлись общими. Животные, которыми владели в Средней Азии земледельцы и кочевники юга, делились на три основные категории. Те, что содержали оседлые хозяева для транспортировки или вращения простых механизмов, таких как колесо для полива и маслобойный пресс. Те, что выращивались кочевниками пустынь или полупустынь, – туркменами, каракалпаками, кыпчакскими узбеками и южными казахами. Те, что принадлежали киргизам и горным таджикам. К последним двум категориям относились 13,3 млн овец, зарегистрированных в 1900 году по Туркестанскому краю. Около 11,5 из них паслись на полупустынных территориях Семиречья, Сырдарьи и Закаспийской области.

Из 1,7 млн голов скота 948 тыс. казахи и киргизы пасли в Сырдарьинской области и Семиречье. Высокая численность скота (422 тыс.) в Ферганской области свидетельствует о использовании быков для пахоты, помимо других целей. Знаменитые туркменские коневоды в Закаспийской области содержали лишь 124 тыс. из 1,7 млн лошадей в Туркестанском крае. В одном Семиречье паслось 714 тыс. лошадей. Самаркандская и Ферганская области содержали 63 тыс. из 98 тыс. ослов. Эта цифра предполагает, что ослы использовались среди оседлых земледельцев и городских жителей преимущественно как средство личного транспорта. 1,9 млн коз распределялись по всей Средней Азии, как и овцы. Более половины из 821 тыс. верблюдов насчитывалось в Сырдарьинской области. Отдельные стада домашних свиней имелись лишь в Семиречье, где 13 тыс. принадлежали не мусульманам, а русским. Эти цифры, возможно, неточны, так как кочевники нередко преуменьшали численность своих стад и гуртов, чтобы снизить налоговые выплаты. Кроме того, мобильность кочевой жизни сильно затрудняла подсчет животных.

Сельское хозяйство в степных областях сводилось к выращиванию казахами проса в тех местностях, где группа кочевников решала осесть на короткое время и где имелась вода. Просо не нуждается в постоянном орошении земли. Казахи не пытались развивать ирригацию.

И только с приходом русских земледельцев в казахские степи эти обширные территории пастбищ преобразовались в край выращивания зерновых. Хотя первый основной поток русских поселенцев фактически обосновался в Семиречье, где казацкие пограничные посты (станицы), появившиеся в 1860 году, пополнились русскими мигрантами, основная масса сельскохозяйственных поселений появлялась в северных степях начиная с 1880 года и достигла пика после 1905 года. К 1913 году обрабатываемая площадь земель в казахских степях достигла 38,07 млн акров (14 млн 101 тыс. десятин), или около 8,3 % степных областей. Акмолинская область выделила под пахоту 17 млн 588 тыс. акров (6 млн 514 тыс. десятин), или 12,5 % всей территории. Это выгодно отличалось по сравнению с орошаемой территорией в 2,6 % Туркестанского края примерно в то же время. К 1913 году поля Казахстана были на 61 % засеяны пшеницей; просом на 14 % (выращивалось главным образом казахами); овсом на 13 %; рожью на 5 % (засевалась на 16 % казацких земель в Уральской области). Ячмень, гречиха, картофель, кукуруза, горох, лен и конопля завершали список культур. Местами выращивались подсолнечник, табак и дыни.

Поскольку казахские скотоводы постепенно вытеснялись с пастбищ русскими пришельцами, правительство попыталось переселить их и побудить к оседлой жизни. Полным успехом эта политика обязана не положительному действию властей, а тому, что лучшие пастбища казахов были конфискованы, а традиционные пути кочевья блокированы русскими новыми хозяйствами. Поэтому они не имели другого выбора, кроме как селиться в каком-нибудь месте и заниматься земледелием. Хотя казахи сохраняли свои стада и пользовались более ограниченными путями передвижения.

Фактически к революции 1917 года часть казахов уже поменяли чисто кочевнический образ жизни на жизнь оседлых пастухов, содержавших скот для прокорма. Так, при помощи сельского хозяйства русские изменили традиционный образ жизни казахов гораздо больше, чем других народов Средней Азии, в предреволюционный период, хотя многие казахи все еще оставались в основном кочевниками.

Наличие пастбищ и видов животных, которых пасли казахи, позволяет предположить, что животноводство было их единственным реальным занятием до прихода русских. Перемещения животных с целью обеспечить им сезонные пастбища круглый год без заготовки корма являлись постоянным занятием. Расстояния, покрываемые за год, разнились от 50 или 100 миль до 450 или 550 миль. Они сопровождались постоянной борьбой против засухи, буранов и заморозков, наступающих после оттепели. Чтобы дать представление о размерах стад, которые значительно отличались в благоприятные годы от неблагоприятных лет, приводятся нижеследующие данные за 1916 год в цифрах, относящихся к территории современного Казахстана. Овцы и козы – 18 млн 364 тыс.; крупный рогатый скот – 5 млн 062 тыс.; лошади – 4 млн 340 тыс. и свиньи – 278 тыс. Следовательно, до революции 1917 года в степях наметился поворот от традиционного скотоводства к аграрной экономике. Происходила борьба за пастбища между пастухами и пахарями. Русские пытались развивать среди местных жителей рыболовство на коммерческой основе вдоль рек, а также на берегах Аральского и Каспийского морей, но отсутствие рынка и современных методов сохранения улова в значительной степени сдерживали это предприятие.

Советская сельскохозяйственная политика

Дореволюционная политика России в Средней Азии ориентировала хозяйства на хлопководство и отказ от выращивания зерна и других продовольственных культур. Первый серьезный результат этого жители ощутили во время Первой мировой войны и последующих революционных беспорядков, когда южная часть Средней Азии почти целиком зависела от поставок зерна из Западной России. Любая заминка движения на этой дороге жизни была чревата катастрофической ситуацией. А обратный переход от хлопководства к выращиванию зерна требовал значительного времени, в течение которого поставки продовольствия могли иссякнуть.

Объем поставок зерна из России начал уменьшаться в начале 1914 года в связи с потребностью в продовольствии на Западном фронте. Однако подлинный кризис начался в декабре 1918 года, когда Средняя Азия оказалась совершенно отрезанной от России. Прекратились не только поставки зерна, возникла серьезная нехватка топлива, железнодорожные паровозы сжигали в топках древесину саксаула, хлопковое масло и сушеную рыбу. Между тем неотправленный хлопок громоздился кипами на железнодорожных станциях. Разрыв коммуникаций был вызван разрушением во время Гражданской войны путей и мостов, особенно между Оренбургом и Актюбинском. Однако к концу 1919 года ущерб был устранен, а между Средней Азией и Россией возобновились взаимные поставки зерна и хлопка.

В такой чрезвычайной ситуации тем не менее не предпринималось широкомасштабной организованной попытки засеять значительную земельную площадь зерновыми или другими продовольственными культурами. Многие земледельцы в связи с невозможностью продать хлопок и, видимо, перенасыщением рынка прекратили его выращивать и начали сеять зерно. Но советские власти прибегли к насильственным реквизициям зерна и продовольствия у хозяев, что вызывало страх и не способствовало дальнейшим посадкам зерновых. Площади, выделенные под разные культуры, резко уменьшились, поскольку помимо этого в сельской местности господствовала анархия. Отряды басмачей усиливали хаос, перехватывая продовольствие, убивая скот и разрушая оросительную систему. Нехватка рабочей силы и материалов препятствовала ремонтным работам. Было разрушено несколько крупных ирригационных сооружений и большая часть оросительной системы. Небольшие каналы и канавы, содержавшиеся земледельцами для поливки собственных полей, заилились и пришли в негодность.

Огромное сокращение количества поливных земель сравнимо лишь с одинаково катастрофическим уменьшением богарных земель, отведенных под посадки зерна. К 1918 году орошаемая территория Туркестанской АССР, совпадающей приблизительно с границами бывшего Туркестанского края, составляла лишь 37,5 % всей орошаемой территории в 1915 году, в то время как богарные земли составляли 36,4 % всей территории в том же году. В 1920 году орошаемые земли вновь увеличились до 3,3 млн акров (1,2 млн десятин). Но территория богарного земледелия снова уменьшилась в 1919 году, а к 1920 году достигла лишь уровня 1915 года в 1,1 млн акров (400 тыс. десятин). Таким образом, к 1920 году посевные земли в Туркестанской АССР составляли всего 45,7 % посевных земель 1915 года. Различные темпы восстановления орошаемого и богарного земледелия объясняются большей продуктивностью орошаемых земель по сравнению с территориями, зависящими от природных осадков. Отсюда естественное стремление земледельцев восстановить в первую очередь участки орошаемой земли. Поскольку продовольственный кризис продолжался, зерновые культуры стали постепенно вытеснять хлопок, несмотря на реквизиции и грабежи. Засуха 1917 года и плохой урожай хлопка побудили отказываться от посадок хлопка в регионе. К 1921 году они занимали лишь 200 тыс. акров (80 тыс. гектаров) в сравнении с 1 млн 058 тыс. акров (423 500 гектаров) в 1913 году. Несмотря на такие запоздалые попытки замещения хлопка продовольственными культурами, юг Средней Азии пережил жесточайший голод с 1919 по 1923 год. От него умерли более миллиона человек. Голод наряду с общим хаосом в регионе привели аграрную экономику к краху.

Первым шагом советских властей после Гражданской войны и разгрома основных басмаческих банд стало восстановление (с 1922 по 1928 год) системы орошения. Разрушенные главные каналы и другие сооружения были восстановлены, и в 1923 году был создан мелиоративный кооператив для выдачи земледельцам кредитов на восстановление их местных систем орошения. К 1926–1927 годам около 78 % земель, орошавшихся в 1914 году во всем Узбекистане, было восстановлено, а к следующему году – около 82 %. Однако в 1927 году земли под хлопком лишь ненамного превышали площади 1914 года, в то время как земли под зерно достигали лишь 64,5 % от тех, что имелись в 1914 году. Другими словами, процесс реконверсии сельского хозяйства к почти исключительному выращиванию хлопка активно осуществлялся, а количество зерна, доставленного из России в 1927 году, уже превосходило примерно на 25 % импорт 1916 года. Зерновые культуры, все еще выращиваемые на юге Средней Азии, все больше ограничивались районами, полагающимися на естественные осадки, чтобы освободить земли под хлопок. С целью поощрения такого развития в 1926–1927 годах были отменены все налоги на урожаи, полученные с богарных земель. Исследование процесса возрождения сельского хозяйства на оседлых территориях Средней Азии вплоть до 1927 года четко показало, что в 1920-х годах советские власти проводили ту же сельскохозяйственную политику, что и царская администрация. В результате южная часть Средней Азии оказалась прочно привязана к России в качестве колонии с монокультурой.

Узбекистан успешно развивал хлопководство. В 1932 году узбеки выращивали около 61 % всего хлопка, идущего на производство волокна в Советском Союзе. К 1928 году посевные земли для всех культур в республике достигли 4,4 млн акров (1 млн 759 тыс. гектаров), из которых 3,4 млн акров (1 360 700 гектаров) орошались. Из орошаемых земель 44,7 % были отведены под зерно, 38,9 % – под хлопок и 9,2 % – под люцерну. Другие культуры состояли главным образом из овощей, дынь и фруктов. К 1932 году посевные площади увеличились до 6,9 млн акров (2 786 700 гектаров), из которых 4,4 млн акров (1 776 500 гектаров) орошались, но к этому времени земли под хлопок увеличились до 55,9 % орошаемых земель, в то время как земли под зерно уменьшились до 15,8 %. Люцерна занимала 15,6 % орошаемых земель, одна из немногих культур, кроме хлопка, которая показала рост.

Богарные земли в этот период тоже значительно возросли, увеличившись в 1932 году в два с половиной раза по сравнению с 1928 годом. Однако, хотя урожаи пшеницы и ячменя составили в 1932 году 147 600 тонн по сравнению со 101 800 тоннами в 1928 году, этого было недостаточно для продовольственного обеспечения населения. В Узбекистане в 1928 году 61 % дефицита зерна в 617 тыс. тонн покрывался импортом из России. И только через значительное время после постройки железной дороги Турксиб в 1931 году в Узбекистан поступило достаточно зерна для удовлетворения потребностей населения.

Коллективизация – хлопок вопреки продовольствию

В начале первой пятилетки в 1928 году происходило дальнейшее увеличение площади земель под хлопок и постепенное уменьшение земель под другие культуры. Восстановление системы орошения и ликвидация последствий Гражданской войны сменились потрясениями, связанными с коллективизацией частных земель. Кампания достигла пика в Узбекистане в 1930–1931 годах и продлилась до 1933–1934 годов.

В период коллективизации урожай на единицу посевной площади всех культур значительно уменьшился. В 1928 году средний урожай хлопка в Узбекистане упал до 829 фунтов на акр (9,4 центнера на гектар) в сравнении со средним урожаем для Средней Азии в 1914 году в 1070 фунтов на акр (80 пудов на десятину). В 1929 году средний урожай поднялся до 935 фунтов на акр (10,6 центнера на гектар), но к 1934 году снова упал до 697 фунтов на акр (7,9 центнера на гектар). Это падение продуктивности можно объяснить беспорядками и разочарованием, сопровождавшими коллективизацию в сельской местности. Хотя орошаемая площадь земель Узбекистана на начальном этапе коллективизации постоянно увеличивалась, к 1933 и 1934 годам стали появляться признаки ухудшения ситуации. В 1933 году площадь земель, отведенных под хлопок, достигла в целом 2,4 млн акров (989 тыс. гектаров) в сравнении с 1,06 млн акров (425 тыс. гектаров) в 1913 году. Общий урожай приблизился к 817 тыс. метрических тонн. Однако, хотя хлопковые поля в 1934 году увеличились до 2,3 млн акров (933 тыс. гектаров), урожай упал до 738 тыс. метрических тонн в этот период самых низких отдач с гектара.

Падение производства хлопка советской властью не приветствовалось. Она стремилась навсегда освободить Советский Союз от импорта хлопка. В 1927–1928 годах СССР все еще удовлетворял около 41 % своих потребностей в хлопке ввозом из-за рубежа, но к 1929–1930 годам доля такого хлопка снизилась до 19,3 %. К началу же выполнения второй пятилетки в 1933 году лишь 2,6 % потребностей хлопка страны удовлетворялось за счет импорта.

Чтобы преодолеть падение производства хлопка в 1934 году, советские власти начали кампанию по увеличению продуктивности на акр, внося больше химических удобрений и используя для посадок семена лучшего качества. На засеянных в 1935 году хлопком полях в 2,3 млн акров (932 900 гектаров) его урожай достиг 1 082 800 метрических тонн. Увеличение связано со средней продуктивностью 1032 фунта с акра (11,7 центнера с гектара), что являлось нормой в 1914 году. Тем не менее поворот к росту был достигнут, и к 1937 году площадь земель под хлопок в Узбекистане составила в целом 2,4 млн акров (946 тыс. гектаров) со средней продуктивностью в 1420 фунтов на акр (16,1 центнера на гектар). Цифра урожая составила 1 527 900 метрических тонн. В 1937 году в Узбекистан ввезли 569 тыс. метрических тонн химических удобрений в сравнении с 65 тыс. тонн в 1932 году. В Ферганской и Хивинской областях были созданы два крупных селекционных центра и небольшие центры по всей республике.

Хотя советские авторы утверждают, что земли под зерно в Узбекистане увеличивались в течение 1930-х годов, нет сомнений, что монокультура хлопка получала большую поддержку, чем прежде. Это вело к существенному сокращению посевов многих традиционных культур, таких как люцерна, бобовые и масличные культуры. Пострадали не только эти культуры, на многих территориях были выкорчеваны садовые и шелковичные рощи, распаханы виноградники, чтобы посеять хлопок. Дальнейшего увеличения производства хлопка было трудно достигнуть, несмотря на широкое применение удобрений и улучшение селекции, потому что технология выращивания хлопка с дореволюционного времени мало изменилась, а механизация практически отсутствовала.

Непосредственно перед Второй мировой войной урожай хлопка составлял 1 582 200 метрических тонн, а продуктивность в 1939 году выросла в среднем до 1517 фунтов на акр (17,2 центнера на гектар). Производство снова выросло в 1941 году, но потом постоянно падало. Отвлекая рабочую силу и материалы в другие секторы экономики, советская бюрократия не могла во время войны предотвратить сокращение земельной площади под хлопок с 2,3 млн акров (924 тыс. гектаров) в 1940 году до 1,8 млн акров (720 тыс. гектаров) в 1943-м. Урожай за тот же период уменьшился с 1 648 800 метрических тонн до 826 тыс. метрических тонн. Продуктивность упала до нижнего уровня – всего лишь 626 фунтов на акр (7,1 центнера на гектар). Спад в производстве хлопка в военное время можно частично отнести к определенной дезорганизации аграрного сектора, но он был вызван также возвращением к посевам крайне необходимых продовольственных культур. В республиках Средней Азии площади под зерно увеличились с 1940 по 1942 год на 20 %, увеличение урожая озимых было особенно важно. Площади под сахарную свеклу и масличные культуры также увеличились, земли под овощи и картофель также расширились на 32 %.

Однако возобновление выращивания продовольственных культур было лишь временной мерой, и первый послевоенный пятилетний план потребовал максимума усилий, чтобы восстановить производство узбекского хлопка до довоенного уровня как можно быстрее. К 1950 году земли под хлопок преодолели отметку 2,5 млн акров (1 млн гектаров), а к 1963 году их было 4,1 млн акров (1 млн 628 тыс. гектаров) с общей продукцией 3 млн 689 тыс. метрических тонн. В 1963 году средняя продуктивность достигла более 2 тыс. фунтов на акр (22,7 центнера на гектар). Однако рекордный урожай хлопка в 1963 году весом в 3,7 млн метрических тонн стал исключением. С 1956 года урожаи приближались к отметке 3 млн метрических тонн. План 1965 года требовал производства 3,6 млн метрических тонн, то есть меньше урожая 1963 года.

Это указывает на то, что хлопковая промышленность продолжала функционировать на сравнительно примитивной основе. По мнению исследовательской группы Департамента сельского хозяйства США, посетившей Среднюю Азию в этот период, советский хлопковый пояс с монокультурной экономикой несколько напоминал юг Соединенных Штатов тридцатилетней давности. Американцы обратили внимание на то, что севооборот применяется только в производстве люцерны помимо малых плантаций дынь и риса. Сбор и прополка хлопка осуществляются большей частью вручную, почти повсеместно женщинами. После сбора хлопок расстилают, чтобы просушить в течение четырех-пяти часов перед очисткой на оборудовании, напоминающем американские машины 1930-х годов. Советы, видимо, делали упор скорее на увеличение объема сбора хлопка на акр, чем на дорогостоящее расширение культивируемых земель. В целом продуктивность хлопка в Средней Азии значительно ниже его продуктивности на американском юго-западе, и издержки сравнительно высоки из-за затрат на борьбу с засолением почвы и из-за высокой трудоемкости.

Общее впечатление, вынесенное американской исследовательской группой, заключалось в том, что производство хлопка в Средней Азии, как и другие отрасли сельского хозяйства, страдает от недостатка инвестиций в механизацию и оборудование, хотя и используются качественные удобрения. Группа докладывала, что механический сбор хлопка малоокупаем и требует дешевой рабочей силы. Возможно, это не совсем верно, потому что Советский Союз в целом испытывал нехватку рабочей силы, а заявления советских агрономов содержали призывы к модернизации хлопковой промышленности. Особенно необходимы были машины для подготовки почвы перед посадками культур, выравнивания земли, сбора урожая, погрузки и разгрузки хлопка на пунктах сбора (khirman), так же как чистки оросительной системы.

Наиболее трудоемкими являются сбор урожая и прополка. В Соединенных Штатах посчитали, что одна шпиндельная хлопкоуборочная машина может собрать в день столько же хлопка, сколько 50–70 человек. Эффективность таких машин превышает 90 %. Однако их применение несколько снижает качество собранного хлопка. В Соединенных Штатах борьба с сорняками ведется при помощи гербицидов, перекрестной вспашки и огневой культивации. Одна прополка химикатами способна уменьшить использование рабочей силы до 90 %.

Выравниватели, хлопкосажалки и хлопкоуборочные машины – все это производилось в Советском Союзе, но в недостаточном количестве. Более того, в докладах говорится, что старые предубеждения также препятствуют внедрению машин в некоторых районах Средней Азии, где земледельцы все еще полагают, будто машинная сборка хлопка неэффективна, будто проще и дешевле собирать его вручную. Советская пресса признавала, что план 1963 года по машинному сбору хлопка в Таджикистане был сорван. Советские агрономы отмечали недостатки оборудования и техники для хлопководства и надеялись, что с увеличением инвестиций в аграрный сектор экономики Средней Азии произойдет усовершенствование в механизации хлопкового хозяйства.

Севооборот в районах хлопководства малоприменим, как и до революции 1917 года. Техническая группа США сообщала о планировании севооборота для Средней Азии в 1960 году. Согласно этому плану, вслед за тремя годами выращивания люцерны следуют шесть лет выращивания хлопка. Но группа отметила при этом, что в некоторых районах хлопок выращивался беспрерывно или в крайнем случае две трети срока. Некоторые изменения допускаются в районах с засоленной почвой. Советские специалисты сельского хозяйства, сознавая важность схем севооборота, пропагандируют посевы люцерны как идеальной культуры для севооборота с хлопком. Агрономы понимают и то, что из-за медленного роста люцерны в первый год с ней необходимо сеять кукурузу или сорго. Так орошаемая земля используется в полной мере, и снимается к тому же урожай продовольственных культур. Такой упор на продовольственные культуры связан с попыткой увеличить поголовье скота, содержащегося в хлопководческих районах не только ради мяса, молока и шерсти, но также ради естественных удобрений.

В одном аспекте хлопководства практика СССР и США совпадает. Обе страны используют большое количество удобрений на акр. В то время как другие культуры в Советском Союзе страдали от нехватки удобрений, хлопок снабжался необходимым количеством фосфатов и азота. Более 25 % фосфатных и более 30 % азотных удобрений, производимых в СССР, уходили в Среднюю Азию.

Новые ирригационные проекты

Для культивирования хлопка следует орошать также большие земельные площади. Во время выполнения первой пятилетки работа началась с распространения орошения на такие территории, как Ферганская долина и Мирзачульская Сахра, а также на земли вдоль берегов рек – Зеравшан, Сурхандарья, Чирчик и Ахангаран. В целом около 500 тыс. акров (200 тыс. гектаров) новых земель были орошены с 1929 по 1932 год. Во второй пятилетке наметился лишь небольшой прогресс, и только в 1939 году началась реализация крупномасштабных ирригационных проектов с дореволюционного времени.

Первым из них было строительство 19-мильного Лаганского канала в Ферганской долине, который, как утверждают, был построен за 17 дней 14 тыс. рабочих. Весной 1939 года построили еще 45 каналов методом «народной стройки», иными словами, традиционным способом использования бесплатного труда. Настоящим подвигом стало строительство Большого Ферганского канала летом 1939 года при помощи 160 тыс. узбеков, 20 тыс. таджиков под наблюдением тысячи инженеров и техников, видимо русских. Они завершили строительство 168-мильного канала за 45 дней. Канал переносил воду из Сырдарьи через центральную часть Ферганской долины, что позволило расширить площади орошаемых земель в регионе. В 1940 году в Ферганской долине были прорыты теми же методами менее крупные Северный и Южный каналы. Северный канал протяженностью около 100 миль обводняет территорию к северу и течет параллельно Сырдарье. Южный канал протяженностью около 65 миль орошает земли вдоль предгорья в юго-восточной части долины. Другие каналы доставили воду в Ташкентский оазис из Чирчика, в Самаркандскую и Хорезмскую области, а также в Каракалпакскую АССР.

Помимо крупных ирригационных проектов Узбекистана, в 1934 году был построен канал в Вахшской долине Таджикистана, а к 1942 году – канал в Гисарской долине, оросивший 25 тыс. акров (10 тыс. гектаров). В Туркменистане в 1927–1932 годах был проведен канал от Амударьи вдоль Келифского Узбоя, протянувшийся в пустыне на 65 миль. Это была предтеча будущего Каракумского канала. В Киргизии начали использовать воды реки Чу для широкомасштабной ирригации. Строительство всех этих каналов показало, без сомнения, замечательные образцы скорости, но метод принудительного труда принес местному населению много страданий и трудностей. Люди массами были обязаны являться на долгие часы посменной работы без всякого вознаграждения. Даже во времена ханов и беков вряд ли на работников оказывалось такое давление.

Хотя во время Второй мировой войны было построено несколько каналов, новые крупные ирригационные проекты могли осуществиться лишь по ее окончании. Наиболее впечатляющим из них было возобновление попыток обводнить Мирзачульскую Сахру, что намеревалось сделать еще царское правительство в 1870–1917 годах. Некоторые достижения в расширении оросительной системы Мирзачульской Сахры отмечались в 1920 году. К 1925 году здесь было орошено 109 тыс. акров земель (43 500 гектаров), к 1939 году – до 238 тыс. акров (95 тыс. гектаров), около 45 % которых отвели под хлопок. На базе предреволюционного Романовского канала, особенно его левого рукава, был построен поперек северной части региона Кировский канал. Он довел орошаемую территорию к 1941 году до 345 тыс. акров (138 тыс. гектаров).

Значительные усилия по развитию ирригационной системы Мирзачульской Сахры были предприняты в 1956 году. Мощный рывок к орошению южной части региона потребовал переброски на эту территорию большого числа рабочих. Работа началась над южным каналом, а также над центральным дренажным каналом, чтобы предотвратить значительное засоление почв, обычное для этих мест. Фактически большая часть земель в Мирзачульской Сахре напоминает соляные болота, и необходимо серьезное выщелачивание водой почвы перед ее обработкой. К 1960 году около 470 тыс. акров (160 тыс. гектаров) из 2,5 млн акров (1 млн гектаров) Мирзачульской Сахры орошались, а к 1965 году планировалось, что 1,5 и 1,8 млн акров (600 тыс. и 700 тыс. гектаров) будут востребованы для орошения.

Чтобы облегчить и централизовать администрирование Мирзачульской Сахры, 425 тыс. акров (170 тыс. гектаров) региона, который находился в границах Казахстана, были в 1956 году переданы Узбекистану. Передача гораздо большей территории, включающей около 2,4 млн акров (959 тыс. гектаров), была осуществлена в январе 1963 года, когда баланс земель под хлопок в Мирзачульской Сахре склонился к Узбекистану. Другая причина была связана с переходом более 6,8 млн акров (2,7 млн гектаров) пастбищ из Чимкентской и Кызыл-Ордынской областей Казахстана. Был сформирован новый узбекский район – Сырдарьинская область, практически включавший всю Мирзачульскую Сахру. Большинство населения в новой области – около 520 тыс. человек, главным образом узбеки, а также таджики, казахи, корейцы и бухарские евреи – было сосредоточено на орошаемых землях от Кировского канала. Хлопкоочистительные заводы были сооружены в таких крупных центрах, как Джизак, Гулистан, Бают, Славянка, Ильич и Бекабад. В Янгиере с населением 25 тыс. человек – хлопкоочистительный и шелкопрядильный комбинаты.

Началась или в ряде случаев завершилась реализация других ирригационных проектов, таких как канал Амударья – Бухара, канал Амударья – Караколь (от окрестностей Чарджоу к западной оконечности Зеравшана), канал Чу в Кыргызстане, а также несколько водоемов у Сырдарьи, Теджена, Мургаба и рукавов Зеравшана. Из водоемов самый крупный Бахр-и Таджик (Таджикское море), или водохранилище Кайраккум в верховьях Сырдарьи в горловине Ферганской долины. Это водохранилище снабжает водой и электроэнергией Северный Таджикистан и окружающий регион.

Хотя амбициозный план прорыть главный Туркменский канал по руслу Узбоя был объявлен в 1950 году, он не был осуществлен. Однако проект строительства 500-мильного Каракумского канала от Амударьи у Босаги до Ашхабада, одобренный советскими властями в 1947 году, стал реальностью. Строительство началось в 1949 году. На первом этапе он достиг Мервского и Мургабского оазисов в 1959 году, на втором этапе в 1961 году Тедженского оазиса, третья секция канала была доведена до Ашхабада в мае 1962 года. Советские власти планировали постепенно довести канал до Каспийского моря.

Американским технологам, посетившим канал в 1960 году, сообщили, что он оросит к 1980 году 2,5 млн акров (1 млн гектаров). Так как у канала нет облицовки, потери воды оценивались американцами в 40–45 %. На почве вокруг канала наблюдалась сильная ветровая эрозия. Отчет о некоторых проблемах, с которыми столкнулось строительство первого этапа канала, появился в «Продвижении Каракумского канала, 1957–1958 гг.» (Среднеазиатское обозрение. 1959. Т. VII. № 1). Несмотря на эти проблемы, канал, безусловно, представляет собой одно из наиболее впечатляющих технических достижений советских инженеров-мелиораторов.

Несмотря на обещанное поступление воды в первый хлопководческий Мургабский оазис, туркменские земледельцы оказались не на высоте положения. Ожидалось, что Каракумский канал обеспечит увеличение производства хлопка в Туркменской республике, но этого не произошло. Площадь земель под хлопок в республике увеличилась с 470 тыс. акров (188 тыс. гектаров) в 1958 году до 693 тыс. акров (241 тыс. гектаров) в 1962 году. Продуктивность же за тот же период упала с 1808 фунтов на акр (20,5 центнера на гектар) до 1367 фунтов на акр (15,5 центнера на гектар). Это привело к падению производства хлопка с 584 тыс. метрических тонн до 574 тыс. метрических тонн. Из 268 колхозов в республике лишь 19 собирали 2205 фунтов или больше на акр (25 или больше центнеров на гектар). Это небольшая цифра по американским стандартам. В то же время совхозы собирали лишь 847–856 фунтов на акр (9,6 или 9,7 центнера на гектар), что является весьма плохим показателем для хозяйств, рассматриваемых в качестве образцовых или экспериментальных центров, которые должны были бы собирать минимум втрое больше этого урожая.

Низкая продуктивность, очевидно, объясняется главным образом плохой сельскохозяйственной техникой, поздними посевами и сборами, общим безразличием к интересам дела, включая специалистов по хлопку, которые по прибытии в Туркмению сразу же тянулись к ярким огням Ашхабада, оставляя хлопкоробов без необходимых рекомендаций. Вот причина того, почему строительство сложных и дорогих ирригационных сооружений автоматически не увеличивает производство хлопчатника. Люди в хозяйстве не всегда обладают инициативностью и техническим умением обрабатывать землю до оптимальных кондиций, и, вероятно, в современных условиях коллективного хозяйствования человек представляет главную сельскохозяйственную проблему. Засоление почвы в результате неадекватного дренажа также является важным фактором, объясняющим низкую продуктивность хлопка.

Большинство среднеазиатских ирригационных проектов были нацелены на увеличение площадей под хлопок, но исключением является земля, орошаемая в долине реки Чу в Киргизии, где сахарная свекла стала главной культурой. Сахарная свекла хорошо растет в условиях орошаемой почвы и яркого солнечного света. Она дает высокие урожаи в предгорье Скалистых гор в штате Колорадо, условия которого очень напоминают те, что существуют в долине реки Чу. Хотя советские заводы получали сахарную свеклу в основном из Украины и Белоруссии, долина Чу имела наибольший урожай сахарной свеклы на акр в Советском Союзе и играла немалую роль в производстве сахара в Средней Азии. В феврале 1964 года в Узбекистане впервые после Второй мировой войны высаживали зерновые зимой на 300 тыс. акров (120 тыс. гектаров) орошаемой земли. Был составлен план серьезного увеличения производства зерна в Казахстане, где следовало засеять 1,4 млн акров (556 тыс. гектаров) орошаемой земли, вероятно на юге республики.

Упадок животноводства

События двух первых десятилетий XX века, которые отбросили назад уровень развития ирригации, производства хлопка и зерна, также оказали пагубное влияние на животноводство. Количество скота на содержании кочевников и полукочевников исчислялось в 1900 году примерно в 8,9 млн голов на три области (Сырдарьинскую, Самаркандскую и Ферганскую). В 1917 году поголовье скота в этих областях оценивалось в 8,4 млн голов, но к 1920 году эта цифра уменьшилась до 3,4 млн, что явилось результатом засух 1917–1918 годов и политического хаоса в сельской местности. Например, в Самаркандской области в период между 1917 и 1920 годами число овец и коз сократилось на 69,8 %. Соответственно в Туркестанском крае количество производимой шерсти стремительно упало с 16 тыс. тонн (1 млн пудов) в 1916 году до 3400 тонн (212 тыс. пудов) в 1920 году. Сокращение поголовья скота продолжилось, и к 1924 году оно упало до минимума.

В это время в Узбекистане насчитывалось около 2,9 млн голов скота, из которых 1,7 млн приходилось на овец и коз. К 1928 году общее число поголовья достигло почти 5,6 млн, из которых 2,9 млн составляли овцы. Однако коллективизация и забой скота хозяевами, а также его падеж из-за отсутствия ухода снова уменьшили численность стад. К 1932 году поголовье скота достигло лишь 3,4 млн, из которого почти половина (1,6 млн) были овцы.

Такие же изменения наблюдались в других среднеазиатских республиках. В Таджикистане количество овец и коз сократилось с 2,2 млн в 1929 году до 799 тыс. в 1934 году. Количество скота стало вполовину меньше.

В 1924 году в Кыргызстане насчитывалось 3,1 млн коз и овец, но лишь 949 тыс. в 1932 году. Между тем поголовье скота за тот же период сократилось с 876 тыс. голов до 315 тыс. Фактически снижение поголовья произошло в короткий период между 1930 и 1932 годами, когда коллективизация достигла пика, и прилагалось максимум усилий перевести киргизов на оседлый образ жизни. Чрезмерная спешка, с которой власти проводили коллективизацию, привела к восстанию и повальному забою скота киргизами. Этому примеру следовали также другие республики, в том числе Казахстан. Подсчитано, что в одном районе Киргизии было забито в период между январем и октябрем 1931 года более 5 тыс. лошадей, 2500 коров, 65 тыс. овец и 550 верблюдов. Прошло много времени, прежде чем после катастрофы удалось восстановить стада во всех районах.

К 1941 году киргизские овцы и козы вернули свою численность до 2,5 млн голов, то есть отметки 1916 года, и лишь в 1951 году достигли 4,5 млн голов. Однако в 1960 году их численность превысила 6 млн. В Узбекистане численность овец возрастала гораздо быстрее. В 1941 году их количество было 4,2 млн в сравнении с 1,6 млн в 1932 году, а к 1960 году приблизилось к 8 млн голов. Поголовье скота росло, однако, не так быстро (с 1,7 млн в 1941 году до 2 млн в 1959 году). Можно определить две причины этого: во-первых, ценность каракулевой породы овец (две трети каракуля производил Узбекистан) и усилия, приложенные для увеличения их поголовья; во-вторых, трудность выращивания скота в регионе, где каждый участок пахотной земли используется для хлопководства и где неорошаемая земля обеспечивает хорошие пастбища для овец.

Советская кампания, организованная с целью увеличить производство молочной продукции, свидетельствует о том, что большая часть узбекских коров в 1956 году не содержалась на откорме в стойле, а надои молока были весьма низкими. В то же время многие овцы и козы пали из-за нехватки корма. Это объясняет акцент на выращивание люцерны в качестве культуры для севооборота с хлопком. Плановики постепенно начали понимать, что развитие одного хлопководства не лучший способ использовать национальные ресурсы Средней Азии. Сочетание хлопка, кормовых культур для скота, садоводства и огородничества, виноградарства на орошаемых землях, разведение овец на засушливой территории может решить проблемы, связанные с организацией регионального сельского хозяйства. Другими словами, необходим возврат к традиционной экономике юга Средней Азии.

Наплыв русских поселенцев в степи Казахстана и замена традиционного пастбищного скотоводства казахов оседлым образом жизни, ориентированным на выращивание пшеницы, продолжились после 1917 года, однако более медленными темпами, чем в период, предшествовавший Первой мировой войне. Темпы роста русского населения в степях упали с 14 % в год в период между 1897 и 1911 годами до всего лишь 1 % в год с 1911 по 1926 год. Это объясняется отсутствием роста посевных площадей Казахстана между 1913 и 1928 годами. В данный период эти площади составляли 10,4 млн акров (4 млн 171 тыс. гектаров) и 10,6 млн акров (4 млн 246 тыс. гектаров). Цифры, приводимые здесь, извлечены из советских статистических ежегодников, Большой советской энциклопедии (М.: Большая советская энциклопедия) и работы С. А. Нейштадт «Экономическое развитие Казахской ССР» (Алма-Ата, Госиздат Казахской ССР, 1960). В этот период более 90 % посевной площади было отдано под зерно. Сокращение численности русских, переселенцев в степи Казахстана, происходило из-за общего хаоса, который царил в Северном Казахстане, кроме того, весной 1921 года в северо-западной части страны начался голод, который продлился целый год. На значительное время прерывались также транспортные коммуникации, связывающие регион с Россией.

В период проведения новой экономической политики (НЭП) перед началом выполнения первой пятилетки советская власть редко вмешивалась в дела казахов, а с уменьшением русской иммиграции экономическое положение казахов оставалось стабильным или даже улучшилось в некоторых аспектах. Несмотря на сильные морозы после оттепели 1920–1921 годов, которые погубили значительное количество скота, несмотря на потери, понесенные в ходе Гражданской войны и последующей смуты, поголовье скота казахов в период между 1916 и 1923 годами увеличилось почти на 40 %. Это видно из цифр, приведенных в таблице 11.2. Свиньи, конечно, принадлежали русским поселенцам, а отсутствие роста численности животных в этот период коррелируется с отсутствием новой русской иммиграции.

Таблица 11.2

Численность поголовья скота в Казахстане (в нынешних границах), 1916–1929 гг.

В 1927 году в Казахстане стали появляться первые признаки коллективизации, когда конфисковали скот и имущество нескольких сотен богатых казахов (баи). Скот распределили среди беднейших дехкан, которые затем составили ядро коллективных хозяйств. Основная кампания по коллективизации кочевников в 1933 году сопровождалась широкими проявлениями насилия и забоя скота. Когда казахское население само сократилось почти на миллион человек, были уничтожены целые стада скота. Численность поголовья скота в Казахстане с тех пор никогда не удавалось вывести на уровень 1929 года. Это показывает таблица 11.3.

Таблица 11.3

Численность поголовья скота в Казахстане (в нынешних границах), 1934–1962 гг.

Увеличение численности свиней связано с расширением посадок продовольственных культур в Северном Казахстане.

Очевидно, коллективизация казахских стад вызвала экономическую катастрофу. Казахи и Советское государство не только лишились ценного источника мяса, кож и шерсти, проблемы для местных перевозок на короткие расстояния создал тотальный забой верблюдов. Огромные потери в численности поголовья скота, пропорционально большие, чем в любой другой части Советского Союза, являются серьезным экономическим провалом правления русских.

Во время предвоенной пятилетки происходил рост русской иммиграции в Казахстан, но в основном в промышленные и городские центры, хотя в Казахстане в период между 1928 и 1932 годами общая площадь посевных земель выросла примерно на 3 млн акров (1,2 млн гектаров). Коллективизация в районах оседлого земледелия помешала расширению посевных площадей в период между 1932 и 1937 годами, и в этом последнем году посевные земли составляли в целом 14,6 млн акров (5 млн 832 тыс. гектаров), большей частью засеянных зерновыми культурами. Лишь около 280 тыс. акров (11 тыс. гектаров) этих земель было выделено под хлопок в южной части. После 1937 года хотя и происходил постепенный рост посевных площадей, но он был недостаточным для удовлетворения спроса зерна в Казахстане и Сибири. К 1940 году посевные площади достигли 17 млн акров (6 808 600 гектаров), из которых 14,5 млн акров (5 817 100 гектаров) были выделены под зерно.

Начало войны потребовало еще большего увеличения производства зерна на этой территории, чтобы возместить потери земель, захваченных германской армией на западе. Однако, несмотря на депортацию людей из регионов, аннексированных СССР из Восточной Польши, из стран Балтии и Республики немцев Поволжья, земледельческие районы Казахстана страдали во время войны от нехватки рабочей силы и инвестиций. Вся посевная территория сократилась в 1945 году до 15 млн акров (6 млн 039 тыс. гектаров), а земли под зерно – до 12,3 млн акров (4 907 100 гектаров). Однако площадь земель, засеянных картофелем, сахарной свеклой и кормовыми культурами, во время войны увеличилась, хотя этого едва ли было достаточно, чтобы компенсировать серьезное (25 %) падение урожаев зерна с 2 млн 516 тыс. метрических тонн в 1940 году до 1 млн 902 тыс. метрических тонн в 1945 году. Рост производства кормовых культур не стимулировал увеличение количества овец, коз и скота, зафиксированное в таблице 11.3, и лишь частично способствовал преодолению серьезной нехватки мяса, которую испытывал Советский Союз во время войны.

Годы между окончанием войны и 1953 годом стали свидетелями значительного роста механизации сельского хозяйства в Степном крае, особенно в количестве тракторов и зерноуборочных комбайнов. Количество тракторов увеличилось с 25 709 в 1945 году до 30 854 в 1953 году, а комбайнов – с 12 579 до 21 668 единиц. Хотя это количество ни в коей мере не соответствовало размерам территории обслуживания, их использование расширило посевные земли Казахстана до 19,6 млн акров (7 млн 854 тыс. гектаров) в 1950 году и до 24,3 млн акров (9 млн 717 тыс. гектаров) в 1953 году. Расширение посевных площадей увеличило урожайность зерна, которая, однако, оставалась недостаточной для существовавшего спроса. Разница в урожаях зерна в Северном Казахстане вскоре стала очевидной. С 2,5 млн метрических тонн в 1940 году урожай вырос до 4,8 млн метрических тонн в 1950 году, но резко снизился до 2,6 млн в 1951 году. К 1953 году, однако, цифра достигла 5,4 млн метрических тонн.

Целинные земли Казахстана

Фактором, который замедлил увеличение площадей под зерно после войны, была попытка нарастить производство кормовых культур так, чтобы поголовье скота возросло в несколько раз. К несчастью, это привело к посеву многолетних трав на больших площадях, которые плохо росли в засушливых условиях казахских степей и давали крайне низкий сбор сена. К 1953 году в Советском Союзе сложилась серьезная ситуация с зерном. Урожай не достиг уровня 1913 года, и признаков немедленного улучшения не предвиделось.

Хрущев выдвинул план масштабной распашки пустующих земель в Казахстане и Западной Сибири под посевы пшеницы в стремлении увеличить как можно скорее производство зерна с минимальными инвестициями капитала. План имел несколько привлекательных черт.

Во-первых, Северный Казахстан был территорией, где раньше не выращивались продовольственные культуры, и поэтому почва находилась в прекрасном состоянии. Более того, как известно, черноземы и каштановые почвы весьма пригодны для выращивания зерновых. Комбинация этих факторов означала, что удобрения не потребуются, хотя бы на начальном этапе, а ввиду низкой продуктивности производства удобрений в стране это было крайне важным. Такой проект для Казахстана выглядел предпочтительнее, чем если бы его осуществляли на Украине или в Западной России, где в почву необходимо вносить значительное количество удобрений.

Второй главный аргумент в пользу плана Хрущева заключался в том, что выращивание пшеницы требовало минимальной подготовки почвы, кроме вспашки, и минимум обработки в период роста. Следовательно, возможно было обойтись без опытных хозяев, с которыми у властей всегда имелись проблемы, и прислать молодых людей из городов, которые работали бы с большим энтузиазмом, чем дехкане. Этап коллективизации в виде колхозов, являвшийся не идеальной формой земледельческой организации в представлении советских марксистов, мог быть таким образом обойден. А создание здесь совхозов в короткий срок казалось делом несложным.

Третий выигрышный момент состоял в наличии равнины и возможности распахать очень большие поля, удобные для механизированной обработки. Сравнительно малочисленное население и нехватка рабочей силы в регионе также делали использование машин соблазнительным предприятием. Сельскохозяйственная промышленность увеличила выпуск тракторов в Казахстане с 39 845 единиц в конце 1953 года до 94 845 в середине 1956 года и 195 700 в 1963 году. Но вся эта техника использовалась неэффективно, о чем сообщала советская пресса, приводя примеры, – трактора ржавели в полях.

Независимо от организационных ошибок, посевная площадь на новых землях резко возросла с 24,3 млн акров (9 716 900 гектаров) в 1953 году до 69,7 млн акров (28 661 500 гектаров) в 1958 году. Из этой последней цифры 58,1 млн акров (23 млн 245 тыс. гектаров) выделялись под зерно. В целом в период между 1954 и 1958 годами свыше 50 млн акров (20 млн гектаров) целинных земель и земель под паром было распахано. В количестве распаханной земли лидировали Кустанайская и Акмолинская области. За ними следовали Кокчетавская и Павлодарская. 1956-й был последним годом экстенсивной вспашки. Хотя к 1958 году было достигнуто небольшое увеличение всей посевной площади Казахстана, после этого вся посевная площадь и земля под зерно оставались в статичном состоянии до 1962 года, когда они выросли до 77,8 млн акров (31 млн 118 тыс. гектаров) и 62,3 млн акров (24 млн 929 тыс. гектаров) соответственно. Из последней цифры 47,5 млн акров (18 млн 986 тыс. гектаров) были выделены под пшеницу. Эта площадь в 4,2 раза превышала площадь 1953 года.

Увеличение посевных земель не привело тем не менее к устойчивому росту урожаев. Некомпетентное управление и погодные условия вызвали колебания в годовых урожаях. Иногда они серьезно отличались друг от друга, как показано в таблице 11.4.

Таблица 11.4

Производство зерна в Казахстане, 1953–1963 гг.

За 11 лет действительно хорошие урожаи собирались лишь в 1956 и 1958 годах. Хрущев хотел видеть два благоприятных, один – средний и два неблагоприятных года из пяти, чтобы заявить об успехе, но число неблагоприятных лет превысило его ожидания. Он также ожидал среднюю продуктивность зерна в 1 метрическую тонну на 1,25 акра (две метрические тонны на гектар), чего так и не случилось. Лишь однажды продуктивность достигла в среднем выше метрической тонны на гектар.

Фиаско с урожаем зерна 1963 года в Советском Союзе и необходимость импортировать 11 млн метрических тонн пшеницы из-за рубежа можно объяснить в большой степени провалом программы освоения целинных земель. Плохая организация, неэффективное использование техники, периодические засухи и эрозия почвы негативно сказались впоследствии. Программа освоения целинных земель не дала ожидаемых результатов, и постепенно стали переходить к идее выращивания пшеницы в традиционных сельскохозяйственных районах Европейской России и Украины при помощи более щедрого обеспечения удобрениями и усиления орошения. Сочетание экологических и институциональных факторов, которыми объясняли провал кампании освоения целинных земель, вызвало критику жесткой формы планирования, которое советские власти пытались применить в регионах, где должна была преобладать гибкость.

В связи с реализацией плана освоения целинных земель в декабре 1960 года объявили об учреждении особой территории (края) в Северном Казахстане. Эта территориально-административная единица, нечто среднее между областью и республикой, представляла собой слаборазвитые регионы РСФСР в предвоенный период. В Целинный край Казахстана входили Целиноградская, Кокчетавская, Кустанайская, Павлодарская и Северо-Казахстанские области с Целиноградом в качестве административного центра. В основе учреждения нового региона лежала надежда улучшить управление экономическим развитием в северных степях и поставить новые земельные площади выращивания пшеницы под централизованный контроль. В 1962 году в крае проживало около 3 млн человек, треть населения Казахстана, 60 % были русские и украинцы, 12 % немцы и лишь 19 % казахи. Около 1,2 млн населения прибыло в регион между 1955 и 1962 годами. В мае 1962 года был сформирован Западно-Казахстанский край из Актюбинской, Гурьевской и Уральской областей со столицей в Актюбинске, а Южно-Казахстанский край включал Джамбульскую, Чимкентскую и Кызыл-Ордынскую области со столицей в Чимкенте.

В увеличении производства зерна на целинных землях Казахстана видели возможность самообеспечения Средней Азии. Однако в советском сельскохозяйственном планировании на этой территории с 1920-х по 1960-е годы делалось все ради спасения земли именно для технических культур. Предполагалось удаление, насколько возможно, производства основных продуктов питания с территории, пригодной для хлопководства. Выращивание зерна и скота в казахских степях имело целью обеспечение продовольствием СССР в целом. Такая политика – Средняя Азия стала производить 92 % советского хлопка – нарушила равновесие сельского хозяйства в целом, и среднеазиатские республики оказались в зависимости от импорта средств к существованию, притом что наиболее важные в коммерческом отношении культуры отправлялись в Россию.

Глава 12
Индустриализация

В середине XIX столетия промышленность Средней Азии концентрировалась в первую очередь на юге, особенно на узбекской и таджикской территории. Кочующие казахи, киргизы и туркмены редко оставались в какой-то местности на долгое время и не имели ничего, кроме элементарного ремесла. Ковроткачество было самой развитой отраслью их производственной деятельности. Хотя кочевники создавали изделия художественного свойства, но мало производили предметов ежедневного пользования, которые могли пойти на продажу в регионе, за исключением животноводческих продуктов, ковров, ковриков и войлока. Даже в городах юга Средней Азии промышленность в современном смысле слова не существовала, люди большей частью занимались ремеслом на дому или в небольших мастерских. С развитием русского торгового предпринимательства местная работа по металлу пришла в упадок, а большинство металлических изделий поступало из России. Впрочем, горшки, кувшины и другая посуда все еще производились на месте из русской меди. Импортное железо использовалось для производства сельскохозяйственного инвентаря и оружия. Кинжалы делались из старых лезвий русских кос.

Главной местной отраслью была обработка хлопка, шерсти и шелка, а также ограниченное производство материалов из этих волокон. Текстильная промышленность обеспечивала наибольшую занятость. Коробочки хлопка следовало аккуратно удалять – работа выполнялась женщинами на дому. Волокно отделялось от семян парой деревянных вальков, малопроизводительным средством. Таким способом можно обработать за 12 часов лишь 70 фунтов хлопка. Затем хлопок очищался – его клали на пол и взбивали палками.

Такой грубо обработанный хлопок-сырец упаковывался в большие мешки, каждый из них вмещал около 300 фунтов. Мешки отправлялись караванами в Россию. Ко времени доставки хлопка к месту назначения его верхний слой портился от сырости, песка и грязи. Часто мешки похищались носильщиками. В то время потери хлопка составляли не менее 25 %, порой 50, а в среднем 35 %.

Ситуация резко изменилась в 1880-х годах, когда появился американский сорт хлопка, а в 1899 году протянули Закаспийскую железную дорогу до главных хлопководческих районов. Завершение строительства в 1906 году железной дороги Оренбург – Ташкент еще больше облегчило доставку хлопка на север. Теперь Россия могла обходиться без зарубежного хлопка. В 1908–1909 годах 30,3 % всего хлопка, потреблявшегося текстильной промышленностью России, поступало из Средней Азии, а в 1912 году эта цифра возросла до 63,6 %. В 1915 году свыше 354 тыс. тонн (22 млн пудов) хлопка было отправлено в Россию в сравнении с 8 тыс. тонн (500 тыс. пудов) в 1870 году и около 11 200 тонн в 1877 году.

Небольшое количество хлопка оставалось для внутренних потребностей: из очищенного хлопкового волокна при помощи примитивной прялки (чарх) делали пряжу. Нить часто окрашивалась одним из нескольких растительных красителей. Изготовлялись разные ткани для местной одежды (халат) и тюрбанов (салла), а также нижнего белья, одеял и попон. Хлопок и шелк выделывались дома, обычно профессиональными пряхами на простых станках. Производство этих материалов имело лишь местное значение и не поддерживалось русскими, которые не желали конкуренции своей текстильной промышленности. Хлопковые семена (чигит) отжимались примитивными прессами для получения масла. Такое приспособление часто приводилось в действие лошадью, быком или верблюдом в небольших маслобойнях (майджуваз). В Коканде изготовлялась из хлопкового волокна грубая бумага. Она пропитывалась хлопковым маслом и использовалась вместо оконного стекла.

Производство шелка (ирек) осуществлялось способом, которым пользовались персы. Гусеницы шелкопряда (ирек курти), вылупившиеся из грен, помещались в мешки и выдерживались при температуре 24–25 °C. Черви питались листьями шелковицы на специальных этажерках в помещении или под навесом, где они плели свои коконы (пилла). Шелк отматывался из коконов мотальщиками шелка (пиллакаш) посредством прядильного ролика (чарх). Некоторое количество шелка экспортировалось в Россию без дальнейшей обработки. Изготовлялось несколько видов шелковой ткани, но из-за того, что Коран запрещал роскошь, обычно только женщины носили одежду из чистого шелка, а на мужскую одежду шел другой материал – сочетание шелка с хлопком.

Наилучшим считался бухарский шелк, за ним следовал кокандский. Около 1873 года Средняя Азия производила от 4 до 5 млн фунтов шелка ежегодно, из которых 3 млн приходилось на Бухару и Коканд. Для повышения качества шелка русские создали в 1871 году специальный институт, который позднее закрылся. Но в дальнейшем экспериментальные станции действовали вполне успешно. К 1899 году производство шелковых коконов достигло 7,6 млн фунтов, из которых 6,3 млн фунтов поступало из Туркестанского края.

Производство шерстяных изделий было первоначально делом кочевников, чьи жены ткали их из шерсти овец, коз и верблюдов. Войлок имел особое значение для кочевников, поскольку он был основой производства юрт, постельных принадлежностей и напольных покрытий. Ковроткачество, однако, было наиболее важной отраслью производства шерстяных изделий кочевников. Наилучшие ковры изготавливались туркменами Закаспийской области. Женщины ткали их на раме, положенной на землю, а за процессом ткачества следили имевшие большой опыт старшие женщины. Отбиралась белая шерсть наилучшего качества и окрашивалась естественными красителями. Впрочем, к концу XIX века начала появляться дешевая анилиновая краска. Кочевники привозили ковры в такие города, как Мерв (Мары), на продажу. На ковровом базаре (тим-и гилам), куда приезжали покупатели из России и Европы, ковер без ворса назывался палас, а ковер с ворсом – гилам. Некоторые гиламы ткали в Бухаре. Еще одной, заслуживающей упоминания, отраслью местного производства до российского завоевания было кожевенное ремесло. Из кожи делали не только сапоги и туфли, но также сбруи и емкости для жидкостей.

Горная и нефтяная промышленность

Сначала русские развивали промышленность в степях Казахстана. Это происходило отчасти из-за того, что вначале они заняли именно этот регион, а отчасти из-за обнаружения там полезных ископаемых. В XVIII столетии русские уже начали разработки месторождений серебра, меди и свинца в горах Алтая, а в 1834 году разработка месторождений свинца и серебра велась в степях Акмолинской области. Через 20 лет стали добывать уголь в Караганде. Разработка медных месторождений началась на Спасском заводе к югу от Караганды, где была построена плавильня, работающая на карагандинском угле. Горные разработки переместились на 70 миль на юг к Успенскому, где были открыты богатые залежи руды, хотя плавильня в Спасском продолжала действовать. Транспортировка стоила дорого. Медь приходилось доставлять в Петропавловск летом на быках, зимой – на верблюдах. Только дешевизна производства меди из богатой руды делала операцию экономичной. Даже уголь возили из Караганды верблюдами. И опора на транспортировку животными вызвала такие проблемы, как падение производства из-за падежа скота в 1910 году. Постройка узкоколейки к угольным разрезам облегчила положение. К 1914 году на Спасском заводе работали 800 рабочих, на карагандинских копях – 600. Большинство – русские и украинцы. Казахи оказались ненадежными, поскольку работали весной и летом, а осенью перекочевывали со своими стадами на зимние пастбища.

Обогатительную фабрику меди построили также в Сарысу, к югу от Спасского завода для обогащения успенской руды. Эксплуатацию крупных джезказганских месторождений меди в центральной части Казахстана начали еще раньше, хотя строительство медеплавильного завода в Карсакпае не было завершено к революции 1917 года. Начало Первой мировой войны потребовало производства металлов, не содержавших железа. Производство расширилось на месторождениях свинца и цинка в Риддере (переименованном в 1940 году в Лениногорск) на Алтае. Затопление этих шахт в 1916 году сократило производство. Добыча угля производилась с 1900 года на месторождениях соседнего Экибастуза. В целом металлургический процесс был примитивным и сопровождался расточительным расходом руды.

Нефть обнаружили в 1911 году в Доссоре в Эмбинском районе на северном побережье Каспийского моря, но разработка нефтеносных полей была задержана уральскими казаками. Они помешали попыткам построить нефтепровод до Гурьева, заставив нефтяную компанию вести трубу на Ракушу, в 40 милях к востоку от Гурьева, где бухта слишком мелка для создания эффективного порта. Казаки воспрепятствовали также компании использовать воду реки Урал, вынудив ее пользоваться водой из колодцев, которые снабжали казахские стада, лишив тем самым доступа к ним казахов.

Разработкой минерального богатства степных областей в большинстве случаев распоряжались иностранцы. Англичане управляли Спасским медеплавильным заводом, а американцы активно действовали в Джезказганской, Экибастузской и Риддерской областях.

Важной отраслью промышленности в степных областях являлась также переработка сельскохозяйственной продукции – это мукомольные предприятия. Производство мясных продуктов имело сезонный характер, из-за нехватки холодильных установок. Другой род занятий – мойка шерсти. И хотя в 1910 году недалеко от Алма-Аты была построена шерстомойня, многие мастеровые уехали в Россию. В Чимкенте образовалось небольшое производство препарата сантонина из горькой полыни, широко распространенной в Южном Казахстане. Этот препарат от глистов экспортировался в Европу.

На юге Средней Азии промышленность не развивалась до 1865 года, когда русские начали систематическое изучение региона с целью обнаружения ценных минеральных ресурсов. С прицелом на развитие промышленного производства и транспорта, они были особенно заинтересованы в угольных месторождениях. Шахта была открыта у реки Боралдай, в 50 милях к северу от Чимкента. В 1868 году здесь добывалось 1250 тонн угля, почти половина его объема поставлялась Аральской флотилии. Недостаток спроса, плохое качество угля и транспортные проблемы вынудили прекратить его добычу в 1870-х годах.

В целях популяризации в Средней Азии использования угля и создания для него рынка российские власти практиковали бесплатное распределение угля. Однако люди резонно рассудили, что в дальнейшем им придется платить за уголь, в то время как навоз в качестве топлива ничего не стоил. Кроме того, им пришлось бы строить соответствующие печи, что потребовало бы дополнительных затрат. Поэтому местные жители так и не приняли новое топливо. В 1870 году была задействована еще одна шахта к югу от Ходжента (Ленинабад). Она проработала всего три месяца и произвела в 1871 году 625 тонн угля. К 1900 году уголь был обнаружен во всех областях Туркестанского края и местами в районе Бухары. Помимо четырех шахт близ Ходжента, имелись шахты в Чимкенте и Уч-Кургане в Ферганской долине. Производство осуществлялось в незначительных масштабах, а качество угля, в основном бурого, было непригодно для промышленных целей. К 1916 году добыча снизилась до 199 820 тонн (12,4 млн пудов). Этого было недостаточно для удовлетворения потребностей региона, которые составляли около 580 тыс. тонн (36 млн пудов) в год.

До прихода русских нефть обнаружили в Майбулаке близ Намангана в Ферганской долине, где ее использовали для изготовления асфальта. В 1868 году купец из Ташкента приобрел право на разработку этого месторождения у хана Коканда в обмен на 10 % доходов от него. Второе нефтяное поле было обнаружено вдоль южного края Ферганской долины, около 20 миль к юго-западу от Скобелева (Фергана). В 1907 году в Ванновском (переименованном в 1963 году в Хамза-Хаким-заде) был построен небольшой нефтеперерабатывающий завод, где производились в небольших количествах бензин, керосин и смазочные материалы. Общее производство в 1907 году составило 51 тыс. тонн (3,2 млн пудов), в 1913 году – лишь 12 700 тонн (800 тыс. пудов). Причиной столь скромного выпуска продукции было стремление нефтяных компаний сконцентрировать усилия на расширении производства в Баку.

В 1870 году началась добыча нефти на коммерческой основе на острове Челкен, позднее полуострове, у побережья Каспийского моря близ Кара-Богаз-Гола, а также в Небит-Даге (по-туркменски – Нефтяные горы) на континенте. Эти нефтяные поля являлись самыми важными после 1912 года из-за легкости добычи. В обоих местах нашли озокерит, минеральный воск. Его посылали в Бухару в качестве сырья для производства свечей. Русские эксплуатировали месторождения в промышленных и медицинских целях.

Несмотря на существование в Средней Азии нефтяной промышленности, Закаспийская железная дорога получала большую часть топлива для своих дизельных локомотивов из Баку. Такая нефть накапливалась в Ашхабаде и других нефтебазах вдоль железнодорожной линии. В период между 1913 и 1916 годами Закаспийская железная дорога и дорога Оренбург – Ташкент требовали 685 тыс. тонн (42,5 млн пудов) нефтепродуктов. Они в большом количестве поступали в регион, удовлетворяя потребности в них.

К революционному 1917 году многие месторождения полезных ископаемых располагались на юге, в частности залежи железной руды, но ни одно из них не разрабатывалось и не было ни одной попытки организовать сталелитейную промышленность. Месторождения меди разрабатывались в Ферганской долине, у Чирчика близ Ташкента, а также в Бухарском эмирате. В 1870 году медь, добывавшаяся близ Намангана в Ферганской долине, использовалась на медеплавильных заводах, работавших на местном угле. Однако большая часть медной руды отправлялась на медеплавильные заводы Москвы и Риги после обогащения на местных фабриках. В 1911 году было добыто 2700 тонн (170 тыс. пудов) медной руды. Одним из немногих металлов, добываемых местными жителями, был свинец, который использовали для изготовления ружейных пуль. В горах Каратау к северу от города Туркестан разработками свинца владел хан Коканда, но добывались лишь лучшие сорта руд, поскольку примитивные методы выплавки были неэффективны. Во время военного вторжения России месторождения эксплуатировались на полную мощность. Русский купец купил их, чтобы снабжать русскую армию свинцовыми пулями, однако в начале 1870 года добыча свинца прекратилась. На юге Средней Азии были найдены марганец, цинк и сурьма, но ни одно из месторождений не разрабатывалось. В Ферганской долине добывали некоторое количество ванадия и радия, отправляя их в Россию.

Одним из главных соблазнов, привлекавших русских в Западный и Восточный Туркестан со времени Петра Великого, была мечта о наличии там в больших количествах золота. Слухи о нем обязаны хвастовству местных жителей и отчасти тому, что в Оренбург и Томск в период между 1748 и 1755 годами привозилось большое количество золотых и серебряных монет и слитков. Как оказалось, эти сокровища были разграблены из казны убитого правителя династии Афшаров в Персии Надир-шаха (пр. 1736–1747). Повлияло это обстоятельство на поведение русских или нет, но они обнаружили лишь небольшие, не оправдавшие надежд хранилища золота.

Среди минералов наиболее важной для экономики была соль. Ее месторождения разрабатывались во многих районах от Казахстана до Бухары. В производстве соли были заняты в 1915 году 2500 постоянных и 5200 сезонных рабочих. Разрабатывались также месторождения серы и селитры, главным образом в Кокандском ханстве, вначале для изготовления пороха, а позднее для поставок на спичечную фабрику в Ташкенте.

Переработка и перевозка продуктов сельского хозяйства

До 1917 года не было предпринято никаких инициатив по индустриализации Средней Азии. Горная промышленность находилась в зачаточном состоянии, производство угля и нефти – на элементарном уровне, железо и сталь не производились вовсе. Бухарский эмират даже не обследовали должным образом для оценки его полезных ископаемых, за исключением некоторых изысканий на золото в южном горном районе.

Как и в случае со степными областями, переработка сельскохозяйственного сырья, в частности хлопка, представляла собой основу промышленного производства. Две первые хлопкоочистительные машины были установлены в Коканде частными предпринимателями в 1880 году, а к 1890 году их число в Ферганской области достигло 21, увеличившись к 1901 году до 100. В 1914 году в области насчитывалось 159 хлопкоочистительных заводов, что являло собой высокую концентрацию индустрии очистки хлопка до 1917 года. В том же году в Самаркандской области работало 33 хлопкоочистительных завода, а в Сырдарьинской области 28. В Закаспийской области было более 10 заводов, включая два государственных предприятия в Мургабском имперском владении, однако Семиречье не располагало хлопкоочистительными предприятиями вовсе. В 1910 году в Бухарском эмирате действовали около 15 хлопкоочистительных заводов. Они располагались в таких местах, как Новая Бухара (Каган), Чарджоу, Карки и Термез. Бухарские власти потребовали строить все хлопкоочистительные заводы в двух верстах (около 1,3 мили) от железной дороги, что ограничивало развитие промышленности. В 1914 году в Ферганской области функционировали 19 заводов по производству хлопкового масла. Самые крупные из них, в Коканде и в Катта-Кургане, производили в год 45 тыс. тонн (2 млн 800 тыс. пудов) хлопкового масла. Обработка хлопка обеспечивала высокую занятость в Туркестанском крае. Из общего числа 20 925 промышленных рабочих в 1914 году 7628, или 36,5 %, были заняты на хлопкоочистительном производстве и 1720, или 8,2 %, на предприятиях по производству хлопкового масла.

Помимо переработки хлопка, перед революцией существовали такие виды производственной деятельности, как дубление кожи, отмывка шерсти и шелкопрядение. Металлургические предприятия почти исключительно обслуживали железные дороги и подвижной состав. В Ташкенте, например, в работе главных железнодорожных мастерских были заняты 540 постоянных рабочих из общего числа рабочей силы в 2528 человек в 1914 году. Между тем в железнодорожных мастерских Кызыл-Орды в том же году работало около тысячи рабочих, очень немногие из них были уроженцами Средней Азии.

В отношении занятости Ташкент играл в 1914 году ведущую роль среди промышленных центров Туркестанского края – 2528 рабочих. За ним следовал Коканд – 2487, Андижан – 2435, Наманган – 1779 и Самарканд – 1421 рабочий. Эти данные подчеркивают особое значение отраслей промышленности Ферганской области, относящихся к переработке хлопка и шелкопрядению, поскольку большинство рабочих были заняты в той или иной из этих отраслей. Фактически в этот период количество рабочих в Ферганской области превышало в три раза их число в Сырдарьинской области и в четыре раза – в Самаркандской.

Значение Закаспийской железной дороги и линии Оренбург – Ташкент в промышленном развитии Средней Азии хорошо иллюстрируется следующим образом. В 1914 году около 81 % промышленности концентрировалось вблизи железной дороги. 113 из 202 хлопкоочистительных заводов и 480 из 697 крупных промышленных предприятий располагались не дальше семи миль от железнодорожного полотна, остальные же 19 % находились главным образом в Семиречье.

До появления железных дорог транспортировка в оседлых регионах осуществлялась мулами, ослами и повозками (арба). Из-за того что грунтовые дороги часто пересекались оросительными канавами, колеса арбы приходилось делать достаточно большими, чтобы преодолевать такие препятствия. Двухколесная арба собиралась без гвоздей и железных деталей. Ее тащила лошадь. Примитивное средство передвижения не подходило для транспортировки на значительные расстояния. Верблюжий караван позволял более дальние перевозки. Преимущество верблюда над лошадью в засушливых странах было известно давно. Медленно передвигающиеся караваны в полупустынной или пустынной местности покрывали поразительно большие расстояния.

Однако даже верблюды нуждаются в питье, и маршруты многих караванов пролегают через местности с водными источниками. Методы добычи воды для караванов и путешественников во многих отношениях отличаются от тех, что используются для ирригации, главным образом из-за количества воды, которое требуется. Где возможно, роется колодец. Вода поднимается на поверхность в кожаном мешке на веревке. Обычно ее тянет верблюд. Сооружаются обложенные кирпичом цистерны для сбора дождевой воды (по-таджикски и узбекски – сардоба). Такое водохранилище обычно перекрывается массивным каменным куполом для предотвращения испарения. Оно располагается в глубокой впадине, чтобы собрать стекающую с окружающих холмов воду. Это традиционный метод накопления воды; вода в водосборнике часто загажена животными или дождевой грязью. Поскольку такая проблема характерна для всех типов местных колодцев, нанимаются смотрители (кудукчи) для их чистки в местах стоянок караванов.

Торговля с Индией и Россией

Еще до того как железные дороги изменили характер среднеазиатской торговли, удобное положение Бухары сделало ее важным звеном связи между Индией и Европой. В период протектората России этому способствовало несколько факторов. Во второй половине XIX века на рынках Бухары появилось большое количество индийских товаров. Лишь после прибытия в 1865 году русских купцов в Бухару стали поступать русские товары, составившие конкуренцию индийским. Но сдвиги в торговых отношениях со Средней Азией наметились лишь после захвата русскими Ташкента, когда они смогли усилить давление на Бухарский эмират.

Чтобы сократить импорт индийских товаров в Российскую империю, на российско-бухарской границе воздвигли таможенный барьер, но даже это не помешало проникать индийским товарам в эмират, а также в Хиву и Самарканд. Наконец, к 1894 году, когда положение русских упрочилось, они потребовали таможенного союза с Бухарой. Он предусматривал устранение таможенного контроля на российско-бухарской границе, закрытие бухарско-афганской границы и последующее воспрепятствование прямому выходу на рынок Бухары индийских товаров.

С этого времени конкуренция не представляла проблему для российских товаров, количество которых резко возросло на среднеазиатском рынке. Книги и некоторые индийские продукты, особенно чай, могли обойти закрытую афганскую границу. Они поступали в Баку, через Каспий в Красноводск и далее в Бухару и другие пункты на Востоке. Зеленый чай попадал также в регион из Восточного Туркестана. В 1903 году около 50 % бухарского экспорта в Россию состояло из хлопка, между тем каракулевые шкурки составляли 30 %. Шкуры овец, баранов и других животных исчислялись 5 %, равно как и шерсть. Шелк составлял 4 %, а ковры – 0,5 % всей стоимости экспорта. Около 50 % импорта из России в стоимостном выражении состояло из промышленных изделий. Остальная часть импорта включала главным образом галантерею, скобяные товары, фарфор, сахар, керосин, мыло и красители.

Вторым по значению после Бухары торговым центром был Самарканд. Однако после прибытия русских и особенно постройки железной дороги Оренбург – Ташкент, Ташкент постепенно опередил их, отодвинув в тень Бухару. Коканд из-за его расположения в Ферганской долине не был местом скрещивания торговых путей и скорее являлся конечным пунктом караванного пути. Хива была важным пунктом прохождения караванов на север и к побережью Каспийского моря.

После взятия Ташкента караваны из Средней Азии в Россию, начинавшие свой путь в Хиве, Бухаре и Коканде, продолжали использоваться, пока новые средства транспорта не опередили их. Три каравана в год проходили по дороге Бухара – Оренбург, два или три в год шли к Троицку и один караван – к Петропавловску. График движения караванов совпадал с миграцией казахов и их стад, поскольку казахи служили проводниками для большинства караванов, пересекавших степи. Первый караван из Бухары в Оренбург выходил в начале весны, когда казахские стада начинали двигаться на север. За ними следовали две другие миграции с интервалами около месяца. Караваны оставляли Оренбург в конце осени, когда казахи начинали свой переход на зимние пастбища. То, что казахи попутно занимались другими делами, кроме сопровождения караванов, означало переменчивость маршрутов движения. Время прибытия каравана к месту назначения было невозможно предсказать.

Взаимодействие караванов с мигрирующими стадами свидетельствует о важности торговли между оазисами и степными кочевниками. Торговцы караванов меняли хлопок и шелковые ткани, а также ручные инструменты, оружие и посуду, изготовляемую дома, на войлок, одежду и шерстяные ковры кочевников. Молоко и молочные продукты играли в этом обмене небольшую роль, потому что кочевники потребляли большую часть своей продукции сами. Однако мясо животных играло в этом бартерном обмене значительную роль. Прежняя межрегиональная торговля привела к становлению Бухары и Хивы в качестве важных торговых центров перед появлением русских купцов.

Речной и железнодорожный транспорт

Перед постройкой железных дорог русские пытались использовать для транспортировки речную систему. Первой такой серьезной попыткой явилось открытие в 1853 году пароходного сообщения по Сырдарье. Его осуществляли два парохода, однако у одного была слишком глубокая осадка, у другого отсутствовала достаточная мощность, чтобы преодолеть сильное течение. В 1862 году приобрели два других парохода, но они имели еще меньший успех, чем первая пара. Пятое судно появилось в 1868 году, но оно, как и другие, не могло преодолеть сильное течение, переменчивые глубины и фарватеры также представляли для него большую проблему. От ввода в эксплуатацию шестого судна в 1870 году мало что изменилось. Вот почему сырдарьинская флотилия была официально упразднена в 1883 году, хотя по инерции действовала до 1888 года.

Судоходство по Амударье оказалось более успешным, несмотря на изменчивый фарватер и мели. Бухарцы и хивинцы давно проходили всю длину реки на небольших лодках и яликах (каик) от порогов на Пяндже до Аральского моря, перевозя товары. К концу 1880-х годов русские пустили по Амударье пять пароходов, скорее в военных, чем торговых целях. Основным назначением флота было поддержание связи между железнодорожной станцией в Чарджоу и военными крепостями и поселениями вдоль реки. Два судна – это плоскодонные гребные пароходы, которые с трудом преодолевали быстрое течение. К 1895 году на Амударье ходили четыре парохода и восемь судов другого типа, в основном большие баржи. В начале Первой мировой войны 26 пароходов бороздили реку наряду с малыми коммерческими судами. Хотя в период между 1887 и 1914 годами судоходство значительно выросло, река оказалась не вполне пригодной для торговли с внешним миром. Ее конечный пункт – замкнутое Аральское море – не имело связей ни с Каспийским морем, ни с Россией, разве что посредством караванов.

Сухопутный и водный транспорт, 1910 г. Некоторые представленные караванные пути позднее потеряли значение из-за конкуренции железных дорог

* Русская форма названия города Кёнеургенч.

Железная дорога Оренбург – Ташкент и Среднеазиатская железная дорога устранили необходимость дальнейших попыток наладить навигацию на Сырдарье, и судоходство по Амударье свелось лишь к перевозке грузов между городами и поселениями вдоль реки.

Постройка Закаспийской железной дороги (к 1888 году до Самарканда) потребовала значительной инженерной сноровки. Сложность заключалась в прокладке путей по территориям с зыбучими песками и строительстве моста через Амударью у Чарджоу из древесины, которая доставлялась из России, главным образом по Волге и Каспию. Эта железная дорога начиналась в Узун-Ада, в порту, который быстро заилился, так что полотно продолжили в 1894 году до красноводского порта.

Дорогу пришлось прокладывать в обход Бухары, поскольку горожане считали поезд орудием дьявола, который не должен появляться в их священном городе. Такое решение способствовало экономическому упадку Бухары. Десятимильное железнодорожное полотно до города было проложено лишь в 1907 году. Между тем русское поселение в Новой Бухаре (Каган) разрослось рядом с дорогой, где сразу же образовалось небольшое промышленное производство.

В дальнейшем, после того как Закаспийскую железную дорогу довели в 1898 году до Ташкента, а в 1899 году до Андижана в Ферганской долине, основные хлопководческие территории приобрели железнодорожные коммуникации. Поскольку Закаспийская железная дорога имела военное значение, а не стимулирование торговли, она оказалась неэффективной в качестве главной торговой артерии между Россией и Средней Азией.

Сухопутный и речной транспорт, 1962 г.

Линия Оренбург – Ташкент, завершенная в 1906 году, должна была обеспечить более экономичный и быстрый маршрут. Она позволила России усилить свое влияние и в то же время давала возможность скорейшей доставки более крупных партий хлопка на русские текстильные фабрики. Новая железная дорога облегчила также импорт российского зерна в Среднюю Азию, способствуя освобождению больших земельных площадей для хлопководства.

В 1893 году введение низких тарифов на перевозку российской пшеницы по Закаспийской железной дороге вызвало падение цен на нее и, таким образом, побудило местное население расширять посевные площади под хлопок. Поскольку требовалось больше поставок дешевой пшеницы для дальнейшего поощрения хлопководства, в 1912–1913 годах началось строительство железнодорожной линии из Сибири. Строительство было приостановлено во время Первой мировой войны. Работа по сооружению линии возобновилась в 1927 году и завершилась в 1930 году. Ее назвали Туркестан-Сибирской железной дорогой, или кратко Турксиб.

Значение железнодорожного транспорта для экономики было, таким образом, велико. Прослеживается важная связь между строительством железных дорог, расширением посевных площадей под хлопок, экспортом хлопка из Средней Азии, импортом хлопка в Россию из-за рубежа, ценами на хлопок в Средней Азии, Москве и на мировых рынках и сооружением промышленных предприятий в период 1880–1915 годов.

Посевные площади под хлопок расширялись значительно между 1880 и 1900 годами, чего нельзя сказать о периоде после завершения первого этапа Закаспийской железной дороги в 1888 году. Экспорт среднеазиатского хлопка в Россию резко подскочил в 1890 году и особенно в 1905–1915 годах после завершения строительства железной дороги Оренбург – Ташкент и совпал с падением темпов импорта хлопка в Россию из-за рубежа. С 1905 годах увеличение площадей под хлопок стало особенно интенсивным.

Но нельзя объяснить все только взаимозависимостью между железнодорожным строительством и производством хлопка. В 1900–1905 годах, после того как железная дорога достигла Ферганской долины и начались работы по строительству линии Оренбург – Ташкент, мировые цены на хлопок упали до нижнего предела, а цены в Москве и Средней Азии были несколько выше. В этот период произошло сокращение общей посевной площади под хлопок и выравнивание экспорта в Россию из Средней Азии. Увеличение посевной площади и экспорта, отмеченное после завершения строительства железной дороги Оренбург – Ташкент в 1906 году, также сопровождалось внезапным и резким ростом мировых и московских цен, которые оказались в 1915 году на самом высоком уровне за все время. Отсюда исходит опасность попыток слишком легковесных объяснений роста производства хлопка в связи со строительством железных дорог. Однако любопытно заметить, что рост промышленных предприятий происходил параллельно с ростом железнодорожного строительства, из чего следует, что большая часть среднеазиатской промышленности развивалась именно вдоль железнодорожных путей.

Если прямая связь между ростом железных дорог и увеличением производства хлопка за период 1880–1915 годов неочевидна, то не возникает сомнений по поводу того, что направление развития изменилось по завершении строительства линии Оренбург – Ташкент. Статистические данные по торговле через Красноводск показывают, что между 1900 и 1905 годами объем импорта и экспорта увеличился в целом на 158 тыс. тонн (9 млн 825 тыс. пудов). В то же время увеличение торгового оборота за период с 1906 по 1912 год составило всего 26 500 тонн (1 млн 646 тыс. пудов). Это уменьшение в темпах роста торговли через Красноводск объясняется завершением строительства линии Оренбург – Ташкент в 1906 году, что привело к росту торговли через Ташкент. В период между 1906 и 1912 годами импорт и экспорт через Ташкент увеличились на 459 600 тонн (28 млн 239 тыс. пудов). В 1912 же году дорога Оренбург – Ташкент перевозила грузов на 214 тыс. тонн (13 млн 303 тыс. пудов) больше, чем Закаспийская линия.

Нет сомнений, что самое мощное воздействие на традиционную экономику Средней Азии Россия оказала, развивая транспортную систему. Замена медленных и неэффективных верблюжьих караванов железными дорогами открыла для русских торговцев путь в Среднюю Азию и позволила российским властям преобразовать ее в колонию с хлопководством, которая зависела от российской промышленности. Это одностороннее экономическое развитие, сохранившее традиционную сельскохозяйственную деятельность, объясняет, почему появление железных дорог привело только к ограниченному промышленному развитию, исключая переработку сельскохозяйственной продукции.

Советский перелом и планы для Средней Азии

Таким образом, в канун революции 1917 года промышленность Средней Азии была ориентирована исключительно на переработку хлопка, а производство низкосортного угля и добыча нефти фактически представляли горную промышленность. После захвата и национализации Советами в 1918 году предприятий по переработке хлопка, угольных шахт, нефтяных промыслов, речного и железнодорожного транспорта промышленное производство сократилось еще больше. Уменьшение посевов хлопка привело к кризису в сфере очистки хлопка и производстве хлопкового масла. Падало производство угля и нефти, хотя и постепенно.

Спад в промышленности продолжался в течение всего периода Гражданской войны, а к 1922 году промышленность практически перестала существовать. Басмаческие банды разрушили многие фабрики. В одной Ферганской области было уничтожено 96 (около 50 %) всех хлопкоочистительных предприятий, сожжено большое количество хлопкового волокна, нитей и семян. Из сохранившихся предприятий к концу 1920 года 12,7 % не имели оборудования. Лишь 25 % из них остались укомплектованы оборудованием полностью, но нуждались в ремонте. Количество рабочих, занятых на хлопкоочистительном производстве в Средней Азии, сократилось с 8 тыс. в 1917-м до 650 в 1920 году.

Ситуация в угольной и нефтяной промышленности была несколько иная. Отсутствие железнодорожного сообщения между Россией и Средней Азией до октября 1919 года вызвало серьезный топливный кризис, который смягчался до определенной степени производством угля. В 1919 и 1920 годах общее производство угля составляло 173 800 тонн (10,8 млн пудов) и 157 800 тонн (9,8 млн пудов) в сравнении с 183 500 тоннами (11,4 млн пудов) в 1917 году. Производство нефти в 1920 году сократилось наполовину от уровня 1917 года, но значительно возросло использование дерева в качестве топлива. Это серьезно сказалось на рощах и садах, уже подвергшихся вырубкам, и увеличило проблемы с эрозией почвы. На самом худшем этапе топливного кризиса в паровозных топках сжигались даже хлопковые семена и сушеная рыба. Единственной отраслью производства, не пострадавшей в этот период, было домашнее ремесло, которое снабжало предметами первой необходимости местное население.

В 1922–1928 годах началась реконструкция промышленности. К 1928 году возобновились работы по обработке хлопка, создавались новые отрасли, такие как фабрики бытовой одежды и обуви, а также небольшие нефтеперерабатывающие предприятия в Ферганской долине. В Самарканде, Маргилане и Бухаре открылись шелкопрядильные фабрики, в ряде городов расширились металлургические предприятия. Однако структура промышленного производства и выпуск продукции существенно не изменились в этот период в сравнении с положением до революции.

В период между 1928 годом и началом Второй мировой войны темпы развития индустриализации Средней Азии ускорились. В значительной степени это было связано с ростом производства электроэнергии. В 1928 году выпуск электроэнергии составил 46 млн киловатт-часов главным образом за счет постройки новых тепловых электростанций в крупных городах, а к 1937 году достиг 390 млн киловатт-часов. Самые крупные электростанции располагались в Фергане, Ташкенте, Кувасае, Чимкенте, Алма-Ате, Фрунзе, Ашхабаде, а в Узбекистане – в Кадыринском районе. Построили ГЭС на реках Боз-су и Варзоб близ Ташкента и Душанбе соответственно.

С 1928 года и до начала войны вступили в строй текстильные фабрики, работающие на хлопке. Завершение начального этапа строительства крупного текстильного комбината в Ташкенте в 1935 году обеспечило региону первые крупные поставки текстильных изделий. Во второй пятилетке был сделан особый упор на развитие промышленности, и началось строительство новых предприятий.

В рамках этой программы построили, например, два завода по производству удобрений в Коканде и Новой Бухаре, нефтедобывающие промыслы в Катта-Кургане и несколько крупных механизированных хлопкоочистительных предприятий в разных местах, включая Бухару и Чует. В Ташкенте открыли большую фабрику по производству сельскохозяйственного оборудования, необходимого для хлопкоочистительной промышленности, известную как Ташсельмаш.

В 1940 году электрохимические предприятия в Чирчике начали производство для хлопкоробов азотных удобрений. Большинство других новых предприятий представляли собой консервные, шелкопрядильные и кожевенные фабрики. Последние послужили импульсом к росту обувной промышленности. Ташкент стал крупнейшим промышленным центром Средней Азии и единственным городом с развитым машиностроительным производством.

Начало Второй мировой войны вызвало важные изменения в структуре промышленности. Возможность того, что регион мог быть отрезан от России, эвакуация заводов и рабочих из западных регионов Советского Союза, потеря важных промышленных центров на западе страны и необходимость строительства индустриальной базы в глубоком тылу за линией фронта – все это требовало ускоренного развития и диверсификации среднеазиатской промышленности.

Сталелитейные заводы и ГЭС

Особенно требовались сталелитейные предприятия. В Бекабаде (Беговат) построили завод по производству стальных слитков и металлопроката из металлолома. В 1946 году, в первый год работы, произвели 28 тыс. тонн стали. Сооружение ГЭС на Сырдарье в Бекабаде позволило цехам использовать электрические печи. Помимо этого, действовали мартеновские печи и сталепрокатные цеха. Согласно источникам, часть чугуна поставлял Магнитогорск на Урале, а кокс и уголь – Кемерово в Западной Сибири и Караганда в Казахстане. У предприятия Бекабада, таким образом, не было полного металлургического цикла. Предполагалось, что доменные печи должны быть построены, чтобы использовать коксующийся уголь из Казахстана, но завод был плохо приспособлен для потребления дешевого сырья, и производство оставалось ограниченным.

Рост продукции произошел в 50–60-х годах. В 1963 году Узбекистан произвел 342 700 метрических тонн стали в сравнении с 251 тыс. метрических тонн в 1958 году. Скромность этих объемов можно оценить, если измерить общую продукцию нерафинированной стали в Советском Союзе в 1963 году (80,2 млн метрических тонн). Без чрезвычайной ситуации, вызванной войной, маловероятно, чтобы Средняя Азия вообще бы развила какую-нибудь металлургию.

Военный период также способствовал строительству других экономически значимых предприятий, таких как Фархадская ГЭС, каскад ГЭС на реке Чирчик для снабжения Ташкента и промышленности Чирчика электроэнергией. Все эти станции вместе сформировали большую сеть ГЭС Узбекистана. Второй очаг производства электроэнергии опирался на крупные термоэлектрические станции в Ферганской долине. В Таджикистане начали сооружать вторую по значению ГЭС на реке Варзоб. Помимо строительства энергетических объектов, война привела промышленность в город Фрунзе, где были построены завод сельскохозяйственного машиностроения и мясокомбинат. В Душанбе воздвигли большой хлопкоочистительный комбинат и завод по производству запчастей для тракторов. В Ташкенте появилось несколько машиностроительных предприятий.

С 1945 года предвоенный упор на промышленность как средство обслуживания производителей хлопка продолжался. Три крупных завода производили машины и оборудование для переработки хлопка – два из них в Ташкенте, один в Чирчике. Большой завод в Ташкенте выпускал экскаваторы и другое оборудование для строительства и обслуживания оросительных каналов. Другие предприятия изготавливали насосы и электромоторы, также весьма необходимые для ирригации. Завод в Чирчике создавал оборудование для производства химических удобрений, а индустриальный комплекс Таштекстильмаш в Ташкенте производил станки для текстильной промышленности. Производство минеральных удобрений увеличилось с появлением суперфосфатных заводов, расположенных в Коканде, Самарканде, Джамбуле и Чарджоу. Все они пользовались фосфатами из Южного Казахстана, а два завода в Чирчике делали азотные удобрения методом фиксации, используя местные энергетические мощности. В 1963 году производство удобрений в Узбекистане составило 1,4 млн метрических тонн, или около 7 % всего советского производства. Постоянно росла хлопкоочистительная промышленность.

Для обеспечения энергетической базы промышленности, приведения в действие ирригационных насосов и электрификации сельской местности постоянно возрастали темпы эксплуатации гидротехнического потенциала. Многие горные реки оказались весьма перспективны в этом отношении.

Это видно из того факта, что около 85 % электроэнергии Узбекистана давали ГЭС. Кроме Фархадской ГЭС и 16 мелких станций на реке Чирчик, была построена также Кайраккумская ГЭС на Сырдарье, крупнейшая в Средней Азии. Строительство ГЭС в Чарвакском ущелье должно было повысить общую энергетическую мощность ГЭС на реке Чирчик с 400 тыс. до почти миллиона киловатт. В Таджикистане снабжение электроэнергией Душанбе началось с запуска в 1963 году ГЭС на реке Вахш, начались работы по строительству Нурекской ГЭС мощностью 2,8 млн киловатт и одной из высочайших дамб в мире. Энергия предназначалась для производства алюминия из каолина, добываемого в Ахангаране. В таких целях использовалась и река Нарын в Киргизии. Началась работа по сооружению Токтогульской ГЭС с запланированной мощностью 1,2 млн киловатт для обеспечения электроэнергией как Фрунзе, так и Ферганской долины. Далее вниз по течению была построена в 1962 году Уч-Курганская ГЭС.

Производство электроэнергии в четырех среднеазиатских республиках выросло с 679 млн киловатт-часов в 1940 году до 12,5 млн в 1963-м, из которых 7,95 млн киловатт-часов генерировались в Узбекистане. Чрезвычайное значение развития электроэнергетики в этих республиках можно объяснить отчасти нехваткой угля и других видов топлива.

Залежи бурого угля в Ферганской долине и Ахангаране близ Ташкента также стали востребованы, так как располагались рядом с крупными промышленными центрами производства электроэнергии и газа. Залежи бурого угля, многие из которых эксплуатировались еще во времена царской России, разрабатывались также в Ленгере, к югу от Чимкента.

Битуминозный уголь добывался в Кок-Янгаке на восточной оконечности Ферганской долины и в Таш-Комире на реке Нарын – оба принадлежат Кыргызстану, и в Шаргуне на узбекско-таджикской границе. В 1963 году четыре южные республики производили 8,8 млн метрических тонн угля, из которых 4,7 млн добывали только в Узбекистане. Хотя эти цифры демонстрируют быстрый рост производства с военного времени, они составляли всего 1,7 % от всего советского производства в том же году.

Производство нефти продемонстрировало более впечатляющий рост, чем производство угля, особенно в Туркменистане и Ферганской долине. Туркменская добыча нефти продвинулась с 587 тыс. метрических тонн в 1940 году до 7,8 млн в 1963-м. Производство узбекской нефти, 85 % которой добывалось в Ферганской долине, выросло за те же годы с 119 тыс. метрических тонн до 1,8 млн. Общая добыча нефти среднеазиатскими республиками увеличилась в этот период, таким образом, с 760 тыс. тонн до 9,5 млн. Последняя цифра составляла около 4,6 % всего советского производства, однако еще не удовлетворяла потребности региона. Главные запасы нефти, как и в царское время, находились в районе Челекена и Небит-Дага в Туркменистане. Производство нефти в Небит-Даге росло, особенно быстро с 1930-х годов, когда были открыты месторождения с большей глубиной залегания, чем те, которые разрабатывали царские специалисты. Однако общий объем доказанных среднеазиатских запасов нефти достиг не более 2 % всех советских запасов. Мощности переработки нефти в регионе оказались незначительны, они ограничиваются Ферганской долиной и Красноводском.

Важным дополнением к энергетическим ресурсам Узбекистана стал природный газ, крупные запасы которого были обнаружены в Газли Бухарского района, около 60 миль к северо-западу от города, а также в Джаркаке и Мурабеке на юго-востоке. Размеры этих газоносных полей впервые заметили, когда их обследовали в 1950-х годах. Затем началось строительство газопроводов в Самарканд и Ферганскую долину с ответвлением в Ташкент, Алма-Ату и Фрунзе. Проводку отдельного газопровода из Газли в Челябинск на Урале завершили в 1963 году. Таким образом, большей части газа Узбекистана было суждено покинуть регион. Помимо природного газа, сопутствующего разработке нефтяных месторождений в Небит-Даге, некоторые его запасы существуют в разных местах Туркменской республики.

Помимо нехватки адекватных количеств нефти, газа и угля для собственных нужд, в Средней Азии недоставало металлов и минералов. Основные разработки цветных металлов ведутся – меди в Алмалике, к югу от Ташкента, и – свинца к северу от Чимкента, в котором есть собственный плавильный завод; свинец и цинк в определенном объеме также добываются в окрестностях Кансая в Таджикистане. Ртуть и сурьма, которые необходимы для производства электробатарей и в химической промышленности, обнаружены по соседству. Ферросплавы вольфрам и ванадий найдены в разных местах, а в 1963 году в Алмалике было начато производство молибдена. Залежами серы располагает Центральный Туркменистан. Сера добывается в Серном Заводе и Дарвазе, а также в Гаурдаке на юго-востоке республики. Сульфат соды (мирабилит) разрабатывается в карьерах по берегам Кара-Богаз-Гола, он необходим для химической промышленности, значимой для экономики Туркменистана. Потребности в удобрениях для хлопковой промышленности усилили значение месторождений фосфоритов в Чулак-Тау в Южном Казахстане – сырье для суперфосфатных заводов в Чарджоу, Коканде, Самарканде и Джамбуле. Эти месторождения обеспечивали около 14 % советских фосфатных удобрений.

Уран – единственный минерал стратегического значения, о котором за пределами СССР точная информация отсутствует. Известно, что обширные залежи его имеются в Ферганской долине и горных районах Кыргызстана. Полагают, что он низкого качества. Однако Средняя Азия, возможно, явилась главным источником снабжения этим минералом в границах Советского Союза.

С 1917 года советские управленцы выдвигали различные планы по интеграции азиатских республик в «Среднеазиатский экономический регион». Казахстан не входил в эти планы. Советские власти были непоследовательны в отношении формирования экономических регионов. В одних случаях они рассматривали самодостаточность региона в качестве главного критерия планирования, в других случаях настаивали на необходимости межрегиональной торговли и региональной специализации. Фактически четыре южные республики оказались далеки от самодостаточности в производстве железа, стали, угля, нефти и машинного оборудования, превратившись в регион с узкой специализацией по производству хлопка для фабрик в России. «Среднеазиатский экономический регион», учрежденный в феврале 1963 года, завершил свое существование декретом о его упразднении Верховным Советом СССР в декабре 1964 года.

Реконструкция и развитие Казахстана

Казахстан, в силу размеров территории и разнообразия минеральных ресурсов и промышленности, может с большим основанием, чем юг, претендовать на самодостаточность, но даже в этом случае в нем явно заметен упор на производство цветных металлов для промышленных регионов России. В степях Северного Казахстана промышленное развитие, как и в случае с сельским хозяйством, следовало курсу, весьма отличному от того, которого придерживались южные среднеазиатские республики в советский период.

Промышленная деятельность (горнодобывающая индустрия), как отмечалось, началась в степях раньше, чем на оседлых территориях, и разработка месторождений полезных ископаемых стала одной из главных отраслей казахской промышленности. В период с 1917 по 1921 год революция и Гражданская война привели ту промышленность, что уже существовала, в хаотическое состояние. В начале Гражданской войны пищевая промышленность составляла около 62 % всего производства. Добыча же цветных металлов наряду с топливной промышленностью составляли 12 и 5 % соответственно. Как и в южных регионах, разрыв коммуникаций с Россией вел к прекращению торговли, и местное население удовлетворяло ежедневные потребности ремеслом. Кроме того, большинство отраслей прекратило производство вообще. Во время боев красных и белых заводам, шахтам и нефтяным месторождениям на Эмбе был причинен большой ущерб. К 1920 году добыча нефти в Казахстане упала на 75 % от уровня 1913 года. Производство меди совсем прекратилось, а добыча угля в Караганде составляла 20 % от предвоенной цифры. Шерстемоечная, дубильная и мукомольная отрасли давали незначительную отдачу. Положение ухудшилось из-за голода в Северо-Западном Казахстане в 1921–1922 годах.

Первые попытки восстановления экономики начались с базовой отрасли региона – переработки сельскохозяйственного сырья: восстанавливались мясокомбинаты, шерстемоечные предприятия, кожевенные заводы и мукомольные фабрики. Возрождение нефтяной промышленности на Эмбе возобновилось в то же время. К 1924 году были снова запущены скважины в Доссоре, а к 1925 году – в Макате. Они довели производство нефти в период 1927–1928 годов на нефтеносных полях Эмбы до 249 800 метрических тонн с 57 400 тысяч метрических тонн в 1920–1921 годах и с 117 тыс. метрических тонн в 1913 году.

Подробное исследование промышленного развития Казахстана показало, что восстановление отраслей производства цветных металлов и хлопка требовало капитальных средств и сложного оборудования, равно как и эффективного транспорта. Попытки восстановления полиметаллических месторождений в Риддере вначале не были особенно успешными, так как руды оказались слишком сложными для правильной разработки специалистами того времени. Эта причина задержала восстановление производства на заводах в Экибастузе, крупнейшем промышленном центре Казахстана. Из-за отсутствия поставок свинца с шахт Риддера был закрыт в 1925 году завод по производству свинца в Экибастузе вместе с угольными шахтами. Оказалось невозможным перевозить уголь из Экибастуза в другие районы страны из-за нехватки адекватного транспорта. Предпринимались также попытки восстановить Спасский медеплавильный завод, но Успенская шахта была затоплена, а обогатительная фабрика на реке Сарысу сожжена. Это вызвало сокращение производства угля в Караганде.

В 1928 году пищевое производство все еще оставалось главной отраслью казахской промышленности, составлявшей 57 % всего производства республики. Добыча цветных металлов упала на 6 %, однако производство топлива немного подросло – на 6 % всей казахской промышленной продукции. Увеличение выпуска текстильных изделий повысило свою долю в ВВП Казахстана до 10 %. В целом, однако, показатели мало отличались от предвоенного времени. С началом первой пятилетки структура казахской промышленности постепенно стала изменяться. В 1928 году в Джезказгане был запущен Карсакпайский медеплавильный завод, в том же году вновь начал действовать завод по производству свинца в Риддере. Это повысило долю добычи цветных металлов в ВВП республики до 12 % в 1932 году. Между тем доля пищевой промышленности упала до 44 %. Тем не менее промышленность всех отраслей играла лишь незначительную роль в казахской экономике. В 1938 году доля промышленности в общем производстве и сельском хозяйстве составляла всего 39,5 %.

Значительные сдвиги в развитии промышленности Казахстана произошли с началом Второй мировой войны. С 1930-х годов советские управленцы сосредоточились на развитии горнодобывающей промышленности в ущерб другим отраслям производства, особенно сельскохозяйственной продукции. Угольные копи Караганды, закрытые из-за нехватки транспорта до 1930 года, были снова задействованы. Их продукция стала подниматься с 30 тыс. метрических тонн угля в 1930 году до 3,9 млн в 1937 году и до 6,3 млн в 1940-м. Урало-Кузнецкий металлургический комбинат не был экономичным ввиду необходимости перевозок угля на дальние расстояния. Это побудило руководство разрабатывать после 1933 года в Караганде коксующиеся угли для мартеновских печей в Магнитогорске. Добыча нефти на месторождениях Эмбы также увеличилась после возведения новых скважин в южной части нефтеносных полей. Выпуск продукции вырос с 269 тыс. метрических тонн в 1928–1929 годах до 864 тыс. тонн в 1941 году. Повышенное внимание уделялось производству цветных металлов в Риддере, Карсакпае и других горнодобывающих районах. Запустили предприятие на северном берегу озера Балхаш, где была обнаружена медь. Медеплавильный завод начал выдавать продукцию в 1938 году. В Усть-Каменогорске завод по производству свинца и цинка начал работу в 1939 году, когда Казахстан вышел в лидеры СССР по производству меди и обеспечивал Союз большей частью цинка.

Другие отрасли в это время развивались в меньшей степени. Химическая промышленность была представлена заводом удобрений в Актюбинске, который построили в 1936 году, как это ни странно, для обработки апатитов, привозимых с Кольского полуострова в Северо-Западной России. Этот завод мог использовать поставки фосфатов из Южного Казахстана после открытия месторождений в Чулактау в 1936–1937 годах. На озере Индер в нижнем течении реки Урал в Западном Казахстане разрабатывались также калийные соли и бораты. Небольшое развитие получила в 1930-х годах металлообработка, если исключить установку механических мастерских на различных горнодобывающих и транспортных предприятиях.

Как и южные республики, Казахстан в годы Второй мировой войны ускорил развитие промышленных отраслей, необходимых для обороны. Возможно, наиболее важным событием в экономике во время войны было сооружение металлургического комплекса близ Караганды в Темиртау. Этот завод выдал первую сталь в конце 1944 года, но у него, как и у Бекабада, не было полного металлургического цикла. Он работал на импортированных металлических болванках и металлоломе. Его мощность доходила приблизительно до 250 тыс. метрических тонн стали. В Актюбинске построили завод ферросплавов для эксплуатации месторождения хрома, открытого на данной территории в 1937 году, как полагали, самого крупного месторождения этого металла в мире.

Механизм поиска новых минеральных месторождений был запущен потому, что источники металлических минералов в западной части Европейской России и на Украине были захвачены германской армией. На территории Балхашской меднорудной зоны начались разработки молибдена и вольфрама, а в Центральном Казахстане были найдены марганец и никель. В Текели Джунгарского Алатау начал работу комбинат по производству свинца и цинка, а после войны были запущены в эксплуатацию заводы по производству свинца и цинка в Усть-Каменогорске. В целом Казахстан производил около 67 % молибдена, 50 % меди и 80–90 % свинца, производимого во время войны в Советском Союзе.

Потеря во время войны Донбасса способствовала ускорению темпов добычи угля в Караганде, где были воссозданы завод по производству шахтного оборудования, эвакуированный из Донбасса, и Горный институт из Москвы. Около 20 шахт было возведено в Караганде во время войны, и общее производство угля в Казахстане выросло с 6 млн 972 тыс. метрических тонн в 1940 году до 12 млн 015 тыс. метрических тонн в 1945-м. Производство нефти на месторождениях Эмбы увеличилось с 697 тыс. метрических тонн в 1949 году до 788 тыс. метрических тонн в 1945-м. Нефть перерабатывалась, по крайней мере частично, на крекинг-установке и нефтеочистительном заводе, построенном в Гурьеве у терминала трубопровода с нефтеносных полей.

Эвакуация промышленных предприятий из Западной России увеличила промышленный потенциал Казахстана. Среди них – заводы по производству горнодобывающего оборудования, тяжелых механизмов и автоматических прессов (для Караганды, Алма-Аты и Чимкента), Подольская швейная фабрика, цех проката цветных металлов, цеха машиностроительных заводов, текстильные фабрики и прочее. Однако мощность некоторых из этих предприятий неизвестна, и трудно определить, насколько их появление увеличило промышленное производство.

Список электростанций, построенных в Северном Казахстане перед Второй мировой войной, не впечатляет. К 1940 году большинство добывающих центров и крупных городов имели свои собственные тепловые станции, а ГЭС была построена на реке Ульба, притоке Иртыша, для снабжения электроэнергией Лениногорска. Во время войны производство электроэнергии в Казахстане почти удвоилось, когда ввели в эксплуатацию заводы, особенно в местах разработки новых месторождений. В послевоенный период построили крупные ГЭС, такие как Усть-Каменогорская на Иртыше мощностью 322 тыс. киловатт, которая начала работу в 1953 году, а также ГЭС Бухтармы на Иртыше общей мощностью 455 тыс. киловатт. Плотина этой ГЭС создала вверх по Иртышу водохранилище размером с озеро Зайсан. Энергетический комплекс под Усть-Каменогорском в Шульбе предназначен для снабжения дешевым электричеством центров горнорудной промышленности на Алтае.

Наиболее важным достижением казахской промышленности со Второй мировой войны было дальнейшее развитие металлургического производства в Караганде. Строительство комбината полного цикла началось в 1956 году у железной дороги между Карагандой и Темиртау. Были построены также две больших мартеновских печи для производства чугуна и запланированы новые печи. Производственную мощность комбината, одного из крупнейших в Советском Союзе, планировалось довести постепенно до 3,5 млн метрических тонн стали в год. Специализация комбината – производство листовой стали. Требуемое для этого сырье добывалось сравнительно легко, поскольку уголь и железная руда разрабатывались в Центральном и Северном Казахстане. Сталь, выпускаемая этим комбинатом, была одной из самых дешевых в Советском Союзе.

Существенной проблемой для региона стал дефицит воды. В большом количестве она необходима для тушения кокса, охлаждения мартеновских печей и производства пара. Хотя возможно повторное использование и консервация воды, как это происходит на комбинате в Фонтане на засушливой территории Южной Калифорнии. Предполагали использовать подземные воды района Караганды, но решили проложить канал от Иртыша у Ермака к северу от Экибастуза и затем на юг к Караганде. Работы по строительству 320-мильного канала начались в 1961 году. Воды канала предназначались для промышленных целей и для орошения.

Развитие металлургической промышленности сопровождалось ростом разработок железной руды, особенно богатых железом месторождений в районе Кустаная, а также менее значительных месторождений к югу от Караганды, недалеко от Джезказгана и к северу от Аральского моря. Были построены заводы по обогащению руды, а руды Северного Казахстана отправлялись на Урал.

На Иртыше в городе Ермак был сооружен второй по значению комбинат ферросплавов в дополнение к комбинату в Актюбинске, в Ермаке же была запущена крупная тепловая электростанция мощностью 2,4 млн киловатт для снабжения электроэнергией комбината, а также заводов по производству глинозема и алюминия в соседнем Павлодаре. Для обеспечения этой крупной электростанции увеличили производство угля в Экибастузе путем введения в эксплуатацию новых угольных разрезов. Концентрированное расположение мощных угольных пластов в одной местности и близко к поверхности сделало добычу угля в Экибастузе дешевле, чем в Караганде, где требовались шахты глубиной в среднем 270 футов. Павлодарский алюминиевый комплекс использует бокситы из Кустанайской области.

Другие достижения в промышленном развитии Казахстана состояли главным образом в создании новых центров машиностроения для обеспечения продукцией горнодобывающей и обогатительной отраслей, а также сельского хозяйства. В Усть-Каменогорске и Кустанае были построены заводы по производству горного оборудования, а в Павлодаре сооружен крупный завод по изготовлению комбайнов в дополнение к заводам по производству малой сельскохозяйственной техники в Целинограде и Макинске.

Производство основных видов сырья, топлива, черных металлов в Казахстане резко возросло. Это можно видеть из таблицы 12.1.

Таблица 12.1

Сырье, топливо и черные металлы в Казахстане, 1940–1963 гг.

Источник: Цифры взяты из: Народное хозяйство СССР в 1963 году. М.: Госстатиздат, 1965 и других различных изданий между 1958 и 1963 гг.

Стремительный рост производства железной руды и чугуна был вызван развитием металлургической промышленности. Производство стали увеличивалось не так быстро, как чугуна, но установка дополнительного оборудования в Караганде предполагала больший выпуск продукции в будущем. Производство электроэнергии в Казахстане с 1950 по 1960 год выросло в два раза по сравнению с Узбекистаном за тот же период. Производство нефти также получило перспективы благодаря открытию месторождений на полуострове Мангышлак.

Совершенствование коммуникаций упрочивает контроль колониальной экономики

Пример промышленного развития Средней Азии и Казахстана в советский период показывает, что северная часть региона развивалась как поставщик черных и цветных металлов для всей страны. Таким образом, развитие Казахстана было точно таким же односторонним, как и развитие хлопководческой Средней Азии. Фактически весь Казахстан преобразовался в аппендикс металлургического комплекса Западной Сибири и Урала. Значимые связи в принципе больше не объединяли его с южными республиками, но лишь с севером и западом. Развитие железнодорожной сети в Казахстане прочно привязало его к России, переправлявшей туда цветные металлы, железную руду, чугун и сталь. Большое значение в деле ракетостроения и освоения космоса для России имело возведение на Байконуре испытательного пускового полигона, действующего до сих пор. Испытания российской атомной бомбы также проводились в 1965 году на открытых пространствах вблизи Семипалатинска.

Железная дорога Турксиб была построена в 1930 году для быстрых поставок зерна на юг и высвобождения больших земельных площадей под хлопок. Эта линия не оправдала ожиданий главным образом потому, что экономика Сибири не смогла удовлетворить потребности Средней Азии в зерне и лесоматериалах. Постепенно Турксиб стал основным маршрутом перевозки лесоматериалов, но зерно поступало по старой линии Оренбург – Ташкент, а позже из целинных земель – по трансказахской линии Караганда – Чу, построенной в 1953 году. Эта дорога была на самом деле предназначена для транспортировки угля из Караганды на юг, чтобы заменить кузбасский уголь, но перевозка зерна стала одной из ее главных функций.

Транспортные карты показывают сеть железнодорожных линий, построенных в Северном Казахстане для транспортировки пшеницы с целинных земель. Наряду с этим прокладывали ответвления к главным месторождениям полезных ископаемых, таким как в Джезказгане и Карсакпае, к нефтеносным полям Эмбы, к новым нефтяным месторождениям на полуострове Мангышлак и шахтам у Балхаша. Важная железнодорожная линия связывала Караганду через Целиноград (с 1998 г. – Астана) с Магнитогорском для снабжения его металлургического комплекса углем. В Средней Азии построили несколько железнодорожных веток от старой Закаспийской железной дороги. Одна была проложена кружным путем в Душанбе. Другая ветка, строительство которой завершили в 1956 году, шла от Чарджоу к Кунграду вдоль Амударьи, чтобы обеспечить перевозки для хлопководческих территорий в нижнем течении реки. Это означает, что железные дороги шли параллельно Амударье и Сырдарье. Необходимость использования этих сложных для навигации рек в целях транспортировки в значительной степени снизилась.

Положение с шоссейными дорогами было весьма неудовлетворительным. Один из нескольких путей сообщения представлял собой маршрут старой почтовой дороги времени царизма от Ташкента через Чимкент, Джамбул и Фрунзе к Алма-Ате. Другая дорога от Душанбе на восток к Хорогу, поворачивая в Южный Таджикистан, обеспечивала единственный и главный транспортный маршрут для всего Памира.

В советский период прогрессом в системе коммуникаций Казахстана и Средней Азии стал воздушный транспорт. Все крупные и некоторые меньшие города связала сеть авиалиний. Столицы республик имели воздушное сообщение с Москвой. На этих протяженных главных маршрутах использовались большей частью реактивные самолеты. Аэропорт Ташкента – это узел связи многих среднеазиатских авиалиний, а также связи с Ближним Востоком и Индией. Воздушные полеты оказались незаменимыми для перевозки людей на большие расстояния в условиях сложного рельефа местности. Поездки по железной дороге, требовавшие прежде нескольких дней, по воздуху стали совершаться за несколько часов. Грузовые перевозки авиатранспортом использовались первое время мало.

Если производство отдельных товаров в СССР сравнить с теми, что производились в азиатской его части, то становится ясным, что производство удобрений занимает первое место. Здесь производилось свыше 7 % удобрений, но лишь 2,8 % всей электроэнергии, 5 % хлопковой ткани и 2,2 % обуви, изготовляемой в Советском Союзе. Несмотря на то что советские власти постоянно говорили о поощрении самодостаточности региона, он зависимым оставался во многих отношениях.

Ситуация была схожа с положением Индии в период британского господства. Создание современной транспортной системы положило начало индустриализации. Однако в случае с Индией, каковы бы ни были ее проблемы, сохранялась надежда на дальнейший рост в условиях независимой политической и экономической системы, свободной торговли со всем миром. Среднеазиатская торговля ограничивалась коммунистическим блоком, и ее экономическое развитие было связано исключительно с российской частью СССР.

Глава 13
Изменчивое интеллектуальное и литературное сообщество

В столицах, прославленных средневековыми правителями Средней Азии, коренной житель второй половины XIX века воспитывался в традициях достаточно жизнеспособных, чтобы обеспечить удовлетворение своих интересов и сделать его, если он обладал энергией и любознательностью, ученым или поэтом. В Бухаре, Хиве и, возможно, в более новых городах, таких как Ашхабад и Семипалатинск, хранилась великолепная средневековая литература по истории и географии всего мусульманского Востока. Талантливые уроженцы Средней Азии сочиняли и исполняли оригинальную музыку, писали изящные стихи, владели прекрасной каллиграфией, участвовали в религиозных диспутах с учеными-теологами и были членами интеллектуальных кружков.

С установлением господства русских в регионе идеология, привнесенная ими, не заменила старую образовательную традицию. Почти каждый творчески одаренный человек воспользовался случаем, чтобы извлечь пользу, поступив в медресе, где, развив свои способности, смог приобрести фундаментальное образование. Об этом сообщают многие письменные источники, а также воспоминания подобные Йаддаштха (мемуары) периода с 1880 по 1904 год, которые оставил таджикско-узбекский писатель Садриддин Мурад Ходжа-заде Айни (1878–1954).

Таджикский, туркменский или узбекский ребенок на бухарской территории с ранних лет изучал религиозные книги на арабском и персидском языках. Благодаря этому он был знаком с великой персидской поэзией Шамсуддина Мухаммада Хафиза (ок. 1325–1389), «Маслак-и муттакин» («Путь верующих») Суфи Аллах-Йара (ум. 1723) и поэтическими философскими трактатами Мирзы Абдулкадыра Бидиля (1644 – ок. 1721). Но прежде он заучивал наизусть арабский алфавит и осваивал чистописание. В тех классах, где туркменские и узбекские юноши численно превосходили таджиков, назначалось чтение дополнительных текстов из тюркской поэзии Физули Мухаммада Сулейман-оглы (1498–1556), Мир Алишера Навои (1441–1501), Ходжа Назар-оглы Гаиб Назар-Химиани Хувайда (конец XVIII – начало XIX в.) и Ишан Шаха Боборахима Машраба (1657–1711). Ученики начальных классов следовали этой программе обучения неукоснительно. Пытливые ученики изучали много больше требуемых религиозных текстов и поэзии. Как и Айни, они, начав со стихов, позднее становились признанными писателями Средней Азии. Это происходило к окончанию ими начальной школы (мактаб) в возрасте 14 лет. Образование девочки, тоже будущей поэтессы, описано Абдуллой Кадыри (Джункулбай) (1894–1940) в его узбекском романе «Мехрабдан чаян» («Скорпион из алтаря», 1929).

Способный учащийся по окончании начальной школы мог поступить в медресе Бухары или в аналогичные заведения Оренбурга, Семипалатинска, Хивы и других крупных городов. К середине XIX века в 180 медресе Бухарского эмирата обучалось почти 15 тыс. человек. Примерно в 1800 мактабах училось 150 тыс. детей. Хивинское ханство насчитывало в тот период 25 медресе. К концу века, по мере роста интеллектуального пробуждения, число медресе стало стремительно увеличиваться. Одна Бухара насчитывала 103 медресе. В Коканде в 1890 году 118 духовных заведений никогда не видели так много учащихся, а в Ташкенте было более 10 медресе, в Самаркандской области – 50, а в Сырдарьинской – 21.

Обучение в медресе длилось в течение 12 и более лет под руководством наставников из духовенства. По его окончании человек обладал знаниями тюркских языков Средней Азии, персидского и арабского литературных языков, а также основательной осведомленностью о творчестве великих поэтов, теологов, философов, историков и географов мусульманского мира. В основном выпускник мог стать учителем, секретарем при купцах, представителях знати или других деловых людях, управляющим вакуфов, судьей, или служащим, или представителем духовенства. В зависимости от особенностей своей личности, связей и некоторой удачи ему удавалось найти подходящее место, но, каковыми ни были его занятия, он в конечном счете почти наверняка становился лидером общественного мнения в сообществе. В этом отношении даже более уникальными, чем свидетельства Садриддина Айни об образовательных возможностях в Бухарском эмирате, являются его воспоминания об интеллектуальной жизни образованных мусульман Средней Азии.

Среди учащихся бухарских медресе Шариф-джан бесспорно принадлежал к немногим, кто прекрасно владел каллиграфией, в совершенстве знал языки и грамматику, а также любил и понимал поэзию. Он считался покровителем образования. Каждую неделю во вторник, среду и четверг, когда выдавались свободные вечера, дом Шариф-джана Махдума превращался в место встреч поэтов, книголюбов, рассказчиков забавных историй и остряков.

Мухаммад Шариф-джан Махдум (Садр-и Зийа) (1865–1931) являлся одним из благодетелей и учителей Айни. Сам Шариф-джан был учеником таджикского мыслителя, поэта, ученого, придворного астролога и дипломата Ахмада Махдума Калла (Дониш), посещавшего Россию в 1856, 1868 и 1870 годах. По примеру Ахмада Махдума Мухаммад Шариф-джан Махдум стал историком, поэтом и политическим деятелем. Его личная библиотека считалась одной из самых богатых в городе. Из многих прекрасных рукописей своей коллекции он составил в 1910 году антологию бухарской таджикской поэзии XIX века под названием «Тизкар-уль аш'ар» («Воспоминание о поэмах»). Он также написал обширные мемуары о политической и культурной жизни Бухары в конце XIX столетия. Он служил также судьей (кази) и на других должностях вплоть до 1917 года. Его скромность, дружелюбие, как и способность открывать талантливых молодых людей, и его готовность воспользоваться своим личным влиянием и богатством для поощрения их творческих способностей являлись качествами, которые особенно ценил Садрид-дин Айни. Высокий атлет, Мухаммад Шариф-джан Махдум любил поговорить о лошадях или петушиных боях. Он часто сам участвовал в жестком соревновании, известном как бузкоши, улак, кокбори тарту или кок бори, часто описываемом в среднеазиатской литературе. В таком соревновании всадники состязаются друг с другом, чтобы первым подхватить с земли тушу обезглавленной козы.

На вечерах, устраиваемых в доме Мухаммада Шариф-джана Махдума, велись споры, выходящие за пределы литературы и искусства и касающиеся политических и социальных вопросов. Во время этих дискуссий юноши, например мирза Абдул Вахид Мунзим (1877–1934) и Айни, слышали критические высказывания в адрес политических мошенников в противоположность оценкам некоторых известных деятелей, таких как мирза Хаит Шахба, талантливый поэт, казненный в 1918 году в возрасте 70 лет эмиром за восхваление Февральской революции 1917 года. Мирза Хаит Шахба был много лет советником при дворе эмира Абд аль-Ахада, впоследствии назначавшего своего смотрителя (мираба) главного городского канала, а затем начальника полиции (миршаба) на ключевые государственные посты, на которых тот достойно работал, в то время как другие назначенцы запятнали себя взятками. При бухарском дворе приобрел известность также Шамсуддин Махдум Шахин (1850–1894), великолепный поэт, который часто посещал собрания у Мухаммада Шариф-джана Махдума, пока возросший политический вес не заставил его избегать таких посещений, чтобы не пострадать в дворцовых интригах. При дворе служил и смуглолицый мирза Мухаммад Абдулазим Сами Бустани (1835–1907), придворный секретарь, историк и поэт, который участвовал в военных кампаниях Бухары против русских и который был близким другом Ахмада Махдума и Мухаммада Шариф-джана Махдума.

Принадлежность к дворцовым кругам и одновременно участие в интеллектуальном кружке не исключает того факта, что образованные жители Бухары делились на приверженцев политической и религиозной ортодоксии или сторонников более либеральных взглядов. Несмотря на такое деление, нет оснований полагать, что либерально мыслящие мусульмане были менее набожны, чем ортодоксы.

Те или иные политические воззрения мыслящих людей в то время вряд ли родились в результате внешнего воздействия. Ведь идеи, просачивавшиеся извне через такие газеты, как «Тарджуман» из Бахчисарая, «Хабл уль-Матин» из Индии и «Чехре наме» из Египта, стали поступать лишь около 1890-х годов и не могли оказать на них глубокого влияния за столь короткий срок. Кроме того, побывавшие в России, кроме Ахмада Махдума, встречались в Средней Азии очень редко. Вся интеллектуальная элита Бухарского эмирата была носителем исламской мудрости и опыта, вековых традиций общества. Эти люди работали и писали в условиях русского господства, которое лишь косвенно влияло на бухарское общество в условиях протектората.

Новые идеи в Хиве и Ташкенте

В тот же период в Хиве хан Сайед Мухаммад Рахим Бахадур II (пр. 1865–1910) вводил инновации, которые обеспечили ему известность наиболее влиятельного среднеазиатского «просветителя» благодаря его роли покровителя и хранителя лучших образцов хивинского ремесла того времени. Деятельность Сайеда Мухаммада Рахим-хана во время его продолжительного правления была направлена на развитие искусства и литературы.

Первым, по значению, его вкладом было введение в 1874 году литографии и издательского дела. Это не только сделало недорогие книги на родном языке впервые доступными многим людям, но и увеличило возможности сохранить для будущих поколений блестящие произведения. До этого начинания книги в Средней Азии не издавались, а ввозились из Казани, Тегерана, Лахора и других городов.

Во-вторых, страстно увлеченный всеми видами искусства, хан, всего год назад открывший первое в Средней Азии издательство, поручил Палвану Ниязу Мухаммаду Мирзе Баши Камилу Хорезми (1825–1899), талантливому чагатайскому поэту и композитору, блестящему каллиграфу и резчику по дереву при дворе, выработать способ записи классической музыки региона. Палван Нияз Хорезми создал метод, как полагают, первый такого рода в Средней Азии.

В-третьих, Рахим-хан приобрел известность как покровитель образования и литературы. Хану оказывал услуги при дворе выдающийся историк, поэт и переводчик Мухаммад Риза Эрнияз Бек-оглы Агахи (1809–1874), который проявил способности делового человека в важной должности государственного смотрителя воды. Мухаммаду Ризе Агахи наследовал хивинский придворный историк Мухаммад Юсуфбек Бабабек-оглы Байани (1859–1923). Это был сметливый и талантливый выдвиженец образовательной системы мактаб-медресе, отличившийся также в музыке и литературе. Помимо покровительства искусствам хан уделял большое внимание развитию образования в медресе, которое он построил в 1871 году. Он поощрял участие в кружке придворных писателей и создавал собственные поэтические произведения под псевдонимом Фируз. Его поэмы были включены в большую антологию хивинской поэзии, которая была напечатана способом литографии в 1909 году. Хан интересовался зарубежными классиками, например Александром Пушкиным. Он открыл для ученых, в том числе русских, свою библиотеку, одну из крупнейших в Средней Азии. Его интересовал и европейский театр, так же как современные методы обучения, распространявшиеся в начале XX века новаторами в Средней Азии. И наконец, по его инициативе была продолжена работа по написанию государственных летописей истории Хивы, начатых в начале XIX века.

Переменчивое счастье писателей, служивших при ханских дворах, почти всегда зависело от расположения высокопоставленных знатных особ или непосредственно от воли правителя. Когда эти покровители умирали или попадали в немилость, щедрость их преемников часто переходила на художников и поэтов из новых свит. Такая участь постигла бухарского историка и поэта Мирзу Бустани, служившего секретарем эмиров Музаффар эд-Дина (пр. 1860–1885) и Абд аль-Ахада, который утратил свое положение и познал подлинную нужду в старческом возрасте. Ненадежному положению образованных людей в это время Мирза Бустани посвятил одно литературное исследование – содержательную антологию, в которую включил десять наиболее талантливых бухарских поэтов второй половины XIX столетия. В набросках биографий каждого из них он подробно описывал бедствия и гонения, которые те претерпевали в своих отношениях с эмиром и придворными. Поэтому нередко поэты были вынуждены покидать одно местожительство и искать другое, где могли бы заниматься своей профессией.

Для интеллектуалов такие перемещения становились более проблематичными в XX веке. Так, в XV веке высокооплачиваемые артисты и писатели как можно теснее группировались вокруг могущественных покровителей и пользовались их пониманием. Помимо этого сообщество писателей и мыслителей способствовало их саморазвитию.

Но в годы советской власти проводимая национальная политика, связанная с новыми территориальными образованиями и перемещением жителей, не могла не повлиять на культурную жизнь региона, в частности на литературно-интеллектуальные сообщества. Так, занятие русскими Ташкента, несомненно, вызвало вначале исход образованных людей и писателей в Хиву, Бухару, Коканд или Самарканд, подлинные очаги цивилизации, которые русские еще не вполне контролировали. Надо напомнить, что ранее мусульманский Ташкент не был интеллектуальным или культурным центром для народов Западного Туркестана, а его оккупация русскими сделала его на какое-то время еще менее пригодным для такой роли. В конце XIX столетия Ташкент дал лишь несколько малоизвестных узбекских поэтов, таких как Кари Фазлулла Мир Джелал-оглы Алмаи (1852–1891) и Нихани, чья ода на смерть Александра III и на день восшествия Николая II на престол частично приводится ниже.

Наследник Суверена, свет его очей,

Взошел на его трон, и началась новая эпоха:

Радуйтесь, туркестанцы и граждане Ташкента!

Молитесь, чтобы Аллах возвысил его дела! Молись ты, Нихани, о процветании этого Суверена.

Из Ташкента происходил также Каримбек Шарифбек Камий (1866–1923), симпатизировавший после 1905 года джадидам. Его неумеренные, расхваливающие русских рифмы услаждали слух царских властей. Это, например, поэма «Гимназия хусусида» («О высшей школе»):

Итак, силой науки

Русское государство, несомненно, достигло высоты…

Когда в России из сотни образованных

Один неграмотный появляется, то это случай.

Но у сартов из сотни человек

Один образованный появляется, и тот не очень.

Ташкент, Пишпек (Фрунзе) или Нокис, некоторые молодые города, такие как Оренбург, отличались от прежних интеллектуальных столиц интернационализмом. К ним относится и Хива. В городе уживались узбеки, туркмены, казахи и каракалпаки. Бухара стала местом сосредоточения таджиков, туркменов и узбеков. В Самарканде проживали таджики и узбеки. В городах Ферганской долины смешивались сарты и кыпчаки, а Оренбург свел вместе татар, башкир, казахов и киргизов.

Кружки интеллектуалов стремились к общению, обмену идеями и чтению стихов задолго до прихода русских в Ташкент. Поэтому вряд ли было необычным то, что неформальные группы собирались вокруг людей типа Мухаммада Шариф-джана Махдума в Бухаре в конце XIX века. Неофициальные встречи начались еще тогда, когда жители Средней Азии научились писать стихи. Затем явили блестящие прецеденты средневековые монархические кружки Улугбека (1394–1449) в Самарканде, султана Хусейна Байкара (пр. 1469–1506) в Герате, Мухаммада Шейбани-хана (1451–1510) в Самарканде и Захириддина Мухаммада Бабура (1483–1530) в Самарканде, Кабуле и Дели. Этот обычай соблюдался при дворе Хивы до Нового времени. Кокандское ханство стало первым распадаться под влиянием русских, но такие города, как Наманган, Андижан, Коканд и Маргилан, тем не менее следовали старым традициям. Один литературный кружок свел вместе таких поэтов, как Мавлян Хаджи Мухиддин Мухаммад Реза Ахун-оглы Мухьи (1835–1911), Мухаммад Амин Ходжа-оглы Мукими (1850–1903), Закирджан Халмухаммад-оглы Фуркат (1858–1909), Убейдулла Салих-оглы Завки (1853–1921) и Мавлян Нашат (конец XIX в.).

Ташкент со временем стал привлекать интеллектуалов, подвергшихся репрессиям эмира или преследованиям духовенства в других городах. Присутствие в Ташкенте многих русских сделало город прибежищем для среднеазиатских реформаторов, когда обстановка в Бухаре осложнилась. Несмотря на поддержку, оказываемую консерваторам Ташкента со стороны российской колониальной и военной бюрократии, эта неповоротливая машина работала в лучшем случае непоследовательно во внутренних делах. Так что в начале XX века мусульманские либералы находили здесь сравнительно безопасное место для развития литературной и интеллектуальной деятельности. Для реформаторов Степного края роль тихой гавани играли Уральск, Оренбург, Омск, Петропавловск и Семипалатинск.

С ростом экономического значения Ташкента и его размеров город стал представлять интерес для деловых людей, которых уже привлекала концентрация в нем государственной власти. С крушением Кокандского ханства в 1876 году Ташкент превратился в бесспорный центр власти в Средней Азии, помимо Хивы и Бухары. Когда большевики и местные силы повстанцев свергли последнего хана и эмира в 1920 году и кратковременные республики были упразднены в 1924 году, эти два древних центра утратили значение для интеллектуалов и писателей того времени. Одновременно резиденция правительства новой Киргизской АССР (то есть казахской) переместилась из Оренбурга в Акмечеть, которую переименовали в Кызыл-Орду. Она оставалась казахской столицей до тех пор, пока не переместилась в 1929 году в Алма-Ату. Когда в 1924 году упразднили Туркестанскую АССР с центром в Ташкенте, столицей новой Узбекской ССР стал Самарканд. Но со временем, после того как российские власти вернули правительство Узбекской республики в 1930 году в Ташкент, он превратился в центр культурной жизни Средней Азии, где были представлены все среднеазиатские национальности, за исключением казахов, проживавших севернее.

До поры интеллектуалы Бухары и Хивы, стремившиеся к совершенству, сочли более удобными условия вассальной зависимости от России (которая устранила большинство угроз, связанных с междоусобной войной). И вплоть до середины века хивинцы и бухарцы не подвергались духовным испытаниям, которые пережили жители Семипалатинска или Ташкента. Там просвещенные люди осознавали, что не могут противостоять возрастающим угрозам традиционному образу жизни. Как и египтяне под британским господством, среднеазиатские интеллектуалы второй половины XIX века от Тургая до Андижана понимали, с одной стороны, необходимость обретения новых технологий и современных практических знаний с помощью русских, а с другой – не хотели жить под чуждым политическим господством.

Среди тех, кого привлекала европейская цивилизация, был знаменитый узбекский педагог, поэт, судья и ученый из Каттакургана Мухаммад Ачилдимурад Не'матулла-оглы Мири (ум. 1898), иногда называемый «отцом реформаторского движения». Обширные знания древней чагатайской литературы и шариата, возможно, отличали Мири от Ибрагима (Ибрай) Алтынсарына, энергичного казахского учителя и стихотворца из Кустанайской области, получившего образование лишь в русской школе для переводчиков в Оренбурге с 1850 по 1857 год, или Ибрагима (Ибрай; Абай) Кунанбаева. Он родился в Чингиз-тау Семипалатинской области и проходил обучение под руководством муллы в своем деревенском доме. Позднее учился три года в медресе Семипалатинска, после чего стал самозваным педагогом, плодовитым переводчиком и прекрасным поэтом. Мухаммад Мири, Ибрагим Алтынсарын, Абай Кунанбаев и другие «просветители» видели свою цель в духовном пробуждении народа, обогащении его знаниями. Следующее поколение образованных людей восприняло идеи «просветителей» Средней Азии. Ими стали джадиды, которые добивались перемен, начиная с «очищения» религиозной практики и переходя к социальным и политическим новациям на основе идеи эгалитаризма.

Джадиды городов и Степного края

«Просветители» XIX века создали, таким образом, в своей среде из молодых последователей энергичную джадидскую организацию. Она состояла из образованных лидеров, таких как знаток права, политик, журналист и драматург муфтий Махмуд Ходжа Бехбуди из Самарканда. Он учился в медресе Бухары, организовал в Самарканде в 1903 году первую местную джадидскую школу (по «новому методу»), позднее редактировал дискуссионный журнал «Айна» (1913–1915).

Ахмет Байтурсынов, казах из Сартубека Тургайского уезда к северо-востоку от Аральского моря, прошел курс обучения у татарских мулл в своей деревне, затем окончил русско-казахскую школу в провинциальном городе Тургае, в Оренбурге завершил учебу в четырехгодичном педагогическом институте в 1895 году. Он сразу же начал преподавать в различных казахских деревнях, а затем в Актюбинске, Кустанае и Каркаралинске. Деятельность Байтурсинова как поэта, лингвиста, а позднее редактора газеты «Казах» (1913–1918) в Троицке проходила в главных центрах Казахстана. Байтурсынов был значимым политическим деятелем, основателем казахской националистической партии Алаш Орда, членом всероссийского Учредительного собрания в 1917 году. Он активно участвовал в работе правительства новой Киргизской (то есть казахской) АССР в начале 1920 года, был комиссаром казахского образования в конце 1920 года. Во многих сферах деятельности его примеру следовал Миржакып Дулатов.

Среди джадидов были представители всех крупных национальностей Средней Азии. Мунаввар-Кари Абдурашидов, узбек из Ташкента, открыл в городе в 1901 году первую местную «новометодную» школу и в том же году составил джадидский учебник «Адиб-и-авваль» («Первый учитель»). Мунаввар-Кари издавал одну из первых узбекских газет, написал ряд книг, сочинял стихи на узбекском и таджикском языках. Он работал в начале 1920 года в качестве комиссара народного образования Туркестанской АССР.

Подобно муфтию Бехбуди в Самарканде и Мунаввару-Кари в Ташкенте, мирза Абдулвахид Мунзим Бурханов руководил местным движением джадидов в Бухаре. Это была рискованная и трудная работа, за которую он пострадал от тирании эмира. Мирза Абдулвахид Мунзим и Садриддин Айни, жившие одно время в доме своего покровителя Мухаммада Шариф-джана Махдума, составили учебник и открыли около 1909 года «новометодную» школу в доме Абдулвахида Мунзима в Бухаре, после того как провалилась аналогичная попытка в 1901 году. Для этой школы Айни написал и опубликовал в 1909 году «Танзиб-ус сибьян» («Усовершенствование детей»), краткую поэтическую хрестоматию на таджикском языке.

Хотя эти новые направления в среднеазиатском образовании обещали революционизировать процесс роста мыслящего, грамотного населения, «новый метод» джадидов, процветавший 50 лет после захвата Ташкента, в целом не приветствовался наряду с практикой сотрудничества с русскими. Когда в 1915 году проводились специальные торжества по случаю годовщины завоевания, раздавались призывы расточать похвалы со стороны покоренного народа, столь сладкозвучные для русских властей. Это подтолкнуло местных городских жителей, которые пользовались расположением царизма, отдавать должное «заслугам Санкт-Петербурга».

В ответ на празднование 50-летия захвата Ташкента издатель узбекского правительственного бюллетеня «Туркестан вилаятининг газети» опубликовал очерк, в котором перечислил главные нововведения – в том числе методы образования, внедренные благодаря российскому завоеванию:

«Цивилизованная русская администрация, внедрив почтовую службу, телеграф и железные дороги, объединила Среднюю Азию с миром науки и культуры. Порядок и безопасность обеспечены. Там, где раньше не могли пройти большие караваны, теперь могут ходить прохожие-одиночки. Туркестанские товары получили готовый рынок: из Туркестана экспортируются во внутреннюю Россию по высоким ценам фрукты, шерсть, кожи, хлопок, шелк и другие товары. Из России в Туркестан потекли, как вода, денежные потоки.

Благосостояние жителей возросло десятикратно или даже больше. Жалованье бедняков и отдача от наделов заметно увеличились… Для того чтобы доехать до отдаленных городов, на что требовалось некогда шесть месяцев езды верхом или в арбе, теперь надо путешествовать в поезде всего шесть дней. Телеграфом можно обменяться с собеседником разговором за шесть минут. Внутри города можно ездить на трамвае или в автомобиле быстро и дешево. Во всех городах и уездах Туркестана имеются различные заводы… Мусульмане тоже начали строить заводы и извлекать от этого большие выгоды. Появились ранее немыслимые вещи, такие как фонограф, фотография, кино и граммофон. Прежние канделябры заменили электрические лампочки…»

Автор напоминает читателям, что без должного образования они не способны добиться материальных выгод. Образованные торговцы и ремесленники вытесняют необразованных мусульман, так же как в мусульманское время мусульманские изделия вытеснялись продукцией российских фабрик. О низком уровне образования мусульман свидетельствует то, что среди них наиболее компетентные ученые и преподаватели не обладают достаточными знаниями географии и не знают, что происходит за забором собственного дома… Так же как невозможно достичь небесного царства без знания веры, невозможно достичь земного благосостояния без светских знаний. Приходские школы, как наши, имеются у всех культурных народов, но, кроме того, они располагают светскими школами, которых у нас нет. Верно, что стремление к образованию усиливается среди мусульман – 30 лет назад в городе Ташкенте существовала лишь одна русско-мусульманская школа, и в ней практически не было учеников. Теперь имеется восемь русско-туземных школ, и этого недостаточно… Среди населения Туркестана самые надежные сторонники российских властей – торговцы, затем сельские хозяева и, наконец, женщины.

Несомненно, внедрение телефона, телеграфа и транспортной системы в Средней Азии, как и распространение информационных бюллетеней и открытие небольшой сети «русско-туземных» школ, добавившихся к мусульманскому образованию, изменили жизнь населения в лучшую сторону, но в то же время внесли разлад в умы интеллектуалов. Особенно важно то, как указал узбекский издатель бюллетеня, что такие меры не смогли обеспечить России реальную поддержку большинства местного руководства. В 1915 году такие образованные люди, как мулла Алим Махмуд Хаджи, автор упомянутой редакционной статьи, известный как историк и один из первых журналистов Средней Азии, пренебрегли возможностью дать положительную оценку росту местных джадидских школ ради восхваления царских учреждений для «туземцев». Тем самым они подтверждали, что существует другая интеллигенция, чьи взгляды подпитываются среднеазиатскими апологетами российского правления. Очевидная готовность муллы Алима к лояльному отношению к российской власти навлекала на него и ему подобных презрение со стороны антирусских лидеров, выражавших настроения большей части образованного сообщества.

Но, вероятно, более значимым, чем эти антипатии, было распространение под влиянием «просветителей» и джадидов западной технологии и прочих нововведений. Вместе с тем были созданы мощные стимулы для повышения общей грамотности по всей Средней Азии. Этот порыв конкурирующих группировок – консерваторов, джадидов, мусульман и русских – распространился на гигантскую территорию и к 1915 году оставил настолько тонкий слой образованных людей, который, видимо, был бессилен обеспечить высокую грамотность, из которой мог развиться более мощный интеллектуальный пласт.

Грамотность и профессии

В 1915 году лишь 6 % из 10 млн тюркоязычных и ираноязычных жителей плюс 1 млн 145 тыс. русских и украинцев в Средней Азии, исключая Хиву и Бухару, могли читать и писать. Из этих 6 % местное грамотное население составляло около половины всего грамотного населения, включая славян. В Ферганской области, где в 1915 году лишь 0,6 % населения были русские и украинцы, а 99,1 % – тюрки и таджики, уровень грамотности достигал 2,9 % от всех национальностей. В Самаркандской же области в том же году население в 1 207 400 человек включало около 1,6 % славян, а процент тех, кто мог читать и писать, доходил до 3,2. Общая грамотность в 1926 году, включая Хиву и Бухару, но исключая русских и украинцев, достигала в среднем 3,5 %, что дает возможность предположить, что в 1915 году численность местных жителей, способных читать и писать, в других семи областях, возможно, была не выше. Наоборот, когда русские и украинцы преобладали, как в Акмолинской области, где их численность достигала уже 33,1 %, и в Уральской области, в которой их насчитывалось 25,4 % от всего населения, общие цифры грамотности достигали 10,4 % и 12,3 % соответственно. Эти цифры намного превышали данные по любой другой области в Средней Азии.

Таблица 13.1

Население и грамотность в 1915 году*

(По национальностям и другие**)

* Не включает Бухару и Хиву.

** Не включает армян, кавказских горцев, финнов, немцев, евреев, литовцев, монголов и поляков. С. 56–57, 65, 98–99.

Источник: Статистический ежегодник России 1915 года (Пг.: издание Центрального статистического комитета МВД, 1916).

Далее, несмотря на большое превосходство в численности тюркского и иранского населения в сельской местности, местные национальности составляли лишь 50,1 % жителей девяти крупных центров среднеазиатских областей, захваченных русскими. Центры этих областей Омск, Ашхабад, Самарканд, Семипалатинск, Верный, Ташкент, Кустанай, Уральск и Скобелев. В других городах, особенно Ферганской долины, таких как Андижан, Коканд, Маргилан и Наманган, где проживало слишком мало русских, разница в числе местных жителей и славян была значительной. Городское коренное население Средней Азии в 1897 году насчитывало 462 239 человек. Эту цифру можно определить как 364 157 для девяти областных центров плюс примерно 300 тыс. в других городах. Перепись, проведенная в Туркестанской АССР в 1920 году, константирует, что среди узбеков в Ташкенте (152 500) было уже 18 % грамотных, намного больше, чем в среднем по этой территории, и в городе грамотными были 27 % узбекских мужчин. Условия жизни в городе не могли, разумеется, способствовать грамотности всех его жителей, но лишь тех, кто относился к интеллигенции.

Способ заработка на жизнь в 1915 году, как и в конце XIX столетия, дает лишь весьма неопределенное указание на численность образованных и грамотных лиц или групп интеллигенции. В 1897 году, например, 82,8 % жителей Средней Азии работали в сельском хозяйстве. Это самая высокая доля среди других регионов Российской империи. Из тех немногих, что не были земледельцами, включая славян: 6,5 % работали в легкой промышленности и горном деле, 3,4 – занимались торговлей, 3,1 – работали на дому или прислугой, 0,9 – служили на транспорте или в учреждениях связи, 0,8 – в армии, 0,7 – входили в государственную администрацию, суды или принадлежали к свободным профессиям, 0,4 – служили в религиозных учреждениях, 0,5 – были пенсионерами, 0,9 % можно отнести к категории «разное». Среднеазиатская интеллигенция в то время, как правило, входила в категорию «свободные профессии», а также составляла часть духовенства и торговцев.

Возможно, единственно значительной переменой среди грамотного профессионального сообщества с 1897 по 1915 год был переход части интеллигенции от консервативной к реформистской философской школе. В беспокойное десятилетие после поражения России в войне с Японией 1904–1905 годов мировоззренческие позиции среднеазиатских джадидов зрелого возраста мало отличались от взглядов старых «просветителей», а также старцев-джадидов.

Хотя молодые люди имели сходные взгляды со своими предшественниками, они занимали более воинственную позицию и проявляли большую виртуозность в сочинении стихов. Таков был Миржакып Дулатов, писатель-романист, поэт, журналист и учитель. Дулатов родился в Тургайском уезде, учился у татарского муллы в деревне и русско-казахских школах города Тургая. Там Абдурауф Фитрат, которого Садриддин Айни считал выдающимся бухарским ученым, познакомился с его стихами, трактатами, драмами и научными книгами на узбекском и таджикском языках. Дулатов знал также урду, арабский и русский языки. Фитрат, получив образование в Бухаре и Стамбуле, активно занимался политической деятельностью, был «младобухарцем». В 1920 году он занял на короткое время пост министра культуры Бухарской народной республики. С 1918 года был неустанным организатором в среде националистической интеллигенции.

Касым Тыныстанов (около 1900–1934) был гораздо более значимым для киргизов, чем Фитрат для узбеков и таджиков. Ведь Тыныстанов был почти один в обособленном киргизском обществе как состоявшийся поэт, лингвист, ученый, национальный политический лидер, одно время комиссар образования. Он также редактировал «Эркин туу» (с 1924 г.), первую киргизскую газету, и «Янга маданият йолунда» (1928–1931), наиболее влиятельный журнал в республике того времени.

Киргизы и туркмены из-за своего рассредоточения и сравнительной малочисленности, естественно, располагали меньшими интеллектуальными центрами, чем плотно заселенные территории казахов, узбеков и таджиков. Даже там, где населения было больше, люди уровня Миржакыпа Дулатова или Абдурауфа Фитрата встречались нечасто.

Таким образом, наиболее просвещенным и активным поколением, появившимся в 1890-х годах в Средней Азии, было то, к которому относились Тыныстанов в Киргизии, Магжан Жумабаев (1896–1938) в Казахстане, Абдулхамид Сулейман Юнусов (Чолпан) (1898–1937) и Маннан Рамиз (ок. 1900 – ок. 1931) в Узбекистане, Берды Кербабаев (1894–1974) и Абдулхаким Кульмухамедов (ок. 1900 – ок. 1937). Все они достигли духовной зрелости, когда российская революция 1917 года дала им возможность реализовать свои способности. Из этого поколения вышли пылкие молодые националисты и национальные коммунисты. К концу 1920-х годов они возобладали в литературе, издательском деле и образовательных учреждениях после того, как их старшие предшественники утратили власть в результате жесткого противодействия Российской коммунистической партии.

Типичными для местных коммунистов-интеллигентов были Маннан Рамиз и Абдулхаким Кульмухамедов. Рамиз, поэт, драматург, в течение нескольких лет редактор влиятельного узбекского журнала «Маариф ва окутгучи», активный член литературного общества «Кызыл калам», а одно время комиссар образования Узбекистана, приспособившись к новой политической обстановке, стал идеологом специфического вида национального коммунизма в Узбекистане. Его идеи сочли в Москве столь опасными, что «ликвидировали» его еще до великих чисток конца 1930-х годов, уничтоживших большинство национальной интеллигенции. Кульмухамедов также занимался редактированием, издательской деятельностью, писательством. Он стремился организовать туркменских писателей и прочих образованных людей в прочный союз и проводил эту работу в рамках местной компартии.

Перегруппировка писателей

Как и предреволюционные общества «Тарбия-и атфаль» и «Туран», первые литературные или просветительские ассоциации, образовавшиеся после 1917 года, в общем, не ставили ограничений для членства по национальному признаку. Они имели интернациональный характер и объединяли интеллигенцию того района, в котором функционировали. В списке кружка «Чагатай Гурунги», организованного приватно и руководимого Абдурауфом Фитратом в Ташкенте с 1918 по 1922 год, преобладали узбеки, но были представлены таджики, татары и другие мусульманские национальности. Фитрат считался узбекским и таджикским поэтом, поскольку писал на обоих языках.

Политическая реорганизация общества 1924–1925 годов поставила образованных людей, включая писателей, перед необходимостью следовать новым правилам. После 1925 года основной принцип, пропагандировавшийся повсеместно, можно было бы определить как верховенство национального. Но, хотя каждая титульная нация Средней Азии теперь была признана благодаря официальному признанию республик, местные писательские ассоциации в 1926 году все еще в большинстве случаев избегали «меток», связанных с национальностями.

В Киргизской АССР киргизские и русские писатели разделялись на две литературные организации: «Кызыл учкун» («Красная искра»), которая служила исключительно для киргизских писателей, и Киргизская ассоциация пролетарских писателей (КирАПП), которая включала только русских до тех пор, пока компартия не объединила обе группы в августе 1930 года под русским названием. Членами объединенной организации стали несколько сотен писателей. Этот важный в политическом отношении акт связал также местных писателей с основной литературной организацией в Москве и учредил впервые официальную ассоциацию киргизских писателей с национальным названием.

Организации, сравнимые по духу и концепции с киргизской «Кызыл учкун», в которые, по мнению критиков, вошли главным образом «попутчики», существовали в узбекской столице в состоянии неуверенности за свою судьбу. В Самарканде группа «Кызыл калам» («Красное перо») организовала единственный разрешенный властями литературный кружок в республике в период между 1927 и 1930 годами. На территории Казахстана ассоциация писателей «Алка» («Кружок») объединила уроженцев Кызыл-Орды (Акмечеть), независимо от национальности. Впрочем, этническое смешение в городах Степного края было менее заметно, чем в таких центрах, как Самарканд и Коканд.

Туркмены, как и казахи, были первопроходцами в создании литературных обществ в регионах, не осложненных городских традициями. Тем не менее новое литературное общество, основанное в Туркменистане, обеспечило свою руководящую роль отнюдь не благодаря новоиспеченным пролетариям, порожденным компартией, но благодаря указаниям небольшого числа националистов-джадидов. Об этом один туркменский автор высказался через несколько лет так: «До 1931 года наше литературное движение возглавляли такие национальные буржуазные писатели, как Кульмухамедов, Вопаев, Кербабаев, Бурунов и другие… Эти писатели создали в 1926–1927 годах свою собственную организацию. Это было Туркменское научное литературное общество. Туда принимались только писатели или национальные интеллигенты, воспитанные в буржуазном духе… В своем уставе и программе они записали и открыто заявили, что молодые писатели или поэты могли вступать в общество только как члены-корреспонденты. Новички не могли иметь права решающего голоса, не могли избираться и т. д. <…> Эти буржуазные писатели руководили почти всей литературой и культурными учреждениями. До недавних пор они играли главную роль среди нас на литературном фронте».

В условиях давления, оказывавшегося в то время на полузависимые местные литературные и другие организации в Средней Азии, Научное литературное общество туркменов распалось. Оно уступило место ТуркАПП, поспешно организованному в 1931 году.

Рожденные почти одновременно с появлением в Средней Азии новых федеративных республик, первые полуофициальные общества писателей были националистическими, какими они, собственно, и должны были быть, чтобы отличаться от сообществ прежнего Западного Туркестана или Средней Азии в целом. Их идеи национализма являлись по сути патриотизмом, вызревшим в интеллектуальных кругах в 1900–1925 годах. Эта ментальность, характерная для интеллигенции середины 1920-х годов, продолжала противиться принятию требуемых коммунистических и пролетарских позиций.

В 1920 году Москва рекомендовала избавляться от националистических «красных» обществ и создавать ассоциации пролетарских писателей. Первой стала ХорезмАПП, образовавшаяся в 1924 году в Хиве. Вскоре появились КарАПП (Каракалпакская), КазАПП и КирАПП наряду с САПП (Среднеазиатской), а в 1929–1931 годах – УзАПП, ТаджАПП и ТуркАПП, которые затем стали Всесоюзным объединением ассоциаций пролетарских писателей.

Грамотность и профессии в 1926 г

Любопытный факт – узбеков было больше чем казахов в любой из профессий (право, медицина, искусство). Таблицы 13.3а и 13.3б показывают распределение среднеазиатской интеллигенции по профессиям. Число квалифицированных узбеков – мужчин и женщин – превышает втрое численность казахов – мужчин и женщин – в тех же сферах деятельности. Более того, узбек – директор фабрики, учитель или мулла во многих случаях проживал и работал за пределами титульной республики, как правило в Киргизской и Туркменской АССР, в то время как казахские профессионалы лишь по случаю постоянно жили и работали вне своей АССР и то, скорее всего, в Каракалпакской автономной области. Такая ситуация, возможно, позволила бы узбекам доминировать в профессиональной деятельности, если бы их передвижения не были ограничены российскими властями после 1925 года в пределах новых среднеазиатских границ.

Таблица 13.2

Грамотность в Средней Азии в советский период

* Советская перепись 1959 года исключила из своих опубликованных таблиц число грамотных лиц старше 49 лет и младше 9 лет. Таким образом, она свела «общее» среднеазиатское население (грамотное или неграмотное) к нижеследующим параметрам: каракалпаки – не более 52,4 %; казахи – 57; киргизы – 53,5; таджики – 54,3; туркмены – 54,4; уйгуры – 57; узбеки – 52,4 %. Поэтому, согласно этим сведениям, численность грамотных людей указанных национальностей несколько ниже, чем численность людей в пределах возрастов от 9 до 49 лет. Это выявляет цифру грамотных людей, которая, видимо, несколько ниже, чем должна быть для упомянутых национальностей, поскольку в 1959 году еще жили грамотные люди, включая определенное число известных писателей и интеллигентов, которые родились до 1910 года. Другой вариант, который можно вывести из этой таблицы: 9-летние дети, не учтенные при подсчетах, включены в число грамотных.

Источники: Перепись 1926 года. «Казахская АССР, Киргизская АССР». Всесоюзная перепись населения 1926 года: М.: Издание ЦСУ Союза ССР, 1926. Т. VIII. С. 15–16, 200–201; «Туркменская ССР». Там же. Т. XVI. С. 6–7; «Узбекская ССР». Там же. Т. XV. С. 8–9. Перепись 1959 года. «Казахская ССР». Итоги Всесоюзной переписи населения 1959 года. М.: Центральное статистическое управление при Совете министров СССР, 1962. С. 26, 60, 168–172; «Киргизская ССР». Там же. 1963. С. 19, 37, 132; «Таджикская ССР». Там же. С. 19, 37, 122; «Туркменская ССР». Там же. С. 21, 38, 132; «Узбекская ССР». Там же. 1962. С. 21, 42, 144–146.

В этих обстоятельствах нельзя провести прямого соответствия между оценками грамотности и численностью интеллигенции. После 1926 года, когда на производствах стали появляться инженерно-технические работники, статистическое соответствие между грамотностью и профессиями стало гораздо ближе, чем раньше. Перепись 1926 года не конкретизирует оценки грамотности различных профессиональных групп, данных в таблицах 13.3а и 13.3б, хотя писатели, редакторы и некоторые другие представители интеллигенции должны были уметь писать и читать. Однако нет и сомнений в том, что музыканты и духовные лица, например, были грамотными.

Таблица 13.3а

Распределение интеллигенции по профессиям (на госслужбе), 1926 г.

Источники: «Казахская АССР и Киргизская АССР: Отдел II, занятия»: Всесоюзная перепись населения 1926 года. М.: Издание ЦСУ Союза ССР, 1929. XXV. С. 70–72, 167–171, 243–251; «Туркменская ССР: Отдел II, занятия». Там же. XXXIII. С. 48–54; «Узбекская ССР: занятия». Там же. XXXII. С. 76–83, 177–182.

Таблица 13.3б

Распределение интеллигенции по профессиям (на госслужбе), 1926 г.

* Не православное и мусульманское.

** Включает русское православное духовенство (и учащихся-стипендиатов).

Источник: тот же, что и для таблицы 13.3а.

В 1926 году городской состав интеллигенции варьировался в численности по профессиям. Большинство музыкантов проживали в городах. В отличие от них большая часть мусульманского духовенства, которое к середине 1920-х годов все еще представляло собой наиболее значительную идеологическую силу в Средней Азии, пребывала в сельской местности, где жили простые люди. Из 5895 мулл, имамов, ишанов в 1926 году треть проживала в городах. Как и в других сферах деятельности, узбеки доминировали в среднеазиатском религиозном мире по количеству священнослужителей (3339), затем следовали таджики (1952). Важным отрядом представителей умственного труда были учителя мусульманских начальных и средних школ (2056 узбеков, 970 казахов), значительная часть которых жила и работала в деревнях. Медики и преподаватели высших учебных заведений еще при российской власти составляли особую группу.

Незначительное количество литераторов, отмеченных в переписи, дает неверное представление об их действительном числе, если вспомнить, что поэты в Средней Азии редко зарабатывали на жизнь своим творчеством. Логично, что на вопрос статистика, чем писатель зарабатывал на жизнь, он отрекомендовывался секретарем, переписчиком, юристом, купцом или представителем другой профессии, из которой извлекал частичный или весь доход.

Литературная политика среди советской интеллигенции

В конце 1920-х годов националистически ориентированные писатели оказались перед выбором продолжения критики режима или спасения от гибели путем признания своих прежних идеологических «грехов» и обещаний придерживаться в дальнейшем партийной линии. Самокритики, достаточной для спасения жизни «грешника», в большинстве случаев было достаточно лишь до 1934 года. Ее примером являются публичные покаяния в Туркменистане Берды Кербабаева и Караджа Бурунова: «Все вопросы, затронутые в наших произведениях, решались с идеологической позиции враждебной пролетариату, с позиции контрреволюционного национализма… Мы целиком и полностью сознавали абсолютный вред и ошибочность своих националистических целей… Мы не будем щадить своих сил и способностей, чтобы доказать действием и всем своим творчеством разрыв с идеями контрреволюционного национализма и свое идеологическое перевооружение».

Кербабаева и некоторых других простили. Выжили и последователи открыто националистической группы, Муса Ташмухамедов (Айбек; 1905–1968) в Узбекистане, Аман-Дурды Аламышев (1904–1943) в Туркменистане, Хамид Алимджан (1909–1944) в Узбекистане и другие, чьи произведения содержали националистические идеи или были близки к ним.

Бок о бок с этой группой творили пролетарские поэты, которых воспитала САПП (Среднеазиатская ассоциация пролетарских писателей) в конце 1920-х годов. Это молодые люди, в произведениях которых не наблюдалось никаких связей с ближайшим или далеким прошлым. Даже продолжая поэтическую традицию, они целиком были поглощены идеями, выражавшимися лозунгами и программами всесоюзной компартии, озабоченной индустриализацией и коллективизацией. Этот преднамеренный антиинтеллектуализм при поддержке властей не случайно не смог произвести литераторов, которые бы выдвинулись как лидеры творческого сообщества, как это было в прежнем поколении. Такая узость творчества не могла также способствовать появлению первоклассных писателей.

Так начался процесс политизации писателей, цель которого – разорвать их связь с традициями и направить в русло служения идеям пролетариата. Важно, что в 1930-х и 1940-х годах те, кто пережил террор и пользовался успехом, сочетая литературную деятельность с относительно активной общественной жизнью, оказались такими же, как Айбек и Амандурды Аламышев, которые брали свои ранние уроки в поэзии и политике у националистов. Как и пролетарские поэты, они не смогли превзойти своих старших коллег. Общественное мнение стало управляться исключительно пропагандой партийных первичных организаций, учрежденных во всех литературных и издательских предприятиях, а интеллектуальная жизнь, как известно, была вынуждена уйти в подполье.

Такая политика создала питательную среду для местных прорусских коммунистов, представлявших собой главным образом малограмотных и недовольных, таких как, например, узбек Хамзы Хаким-заде Ниязи (1889–1929), когда-то учитель-джадид, поэт и драматург. При поддержке русского начальства он вознамерился держать под контролем независимых среднеазиатских интеллектуалов и поддерживал лояльных и менее одаренных коллег. Период с 1920-х до конца 1930-х годов лидеры общественного мнения и вообще образованные люди оставались разделенными на антагонистические группы – за и против новой политической системы.

Принципиальное изменение баланса сил произошло в 1920 году с ослаблением влияния мусульманских религиозных деятелей, утративших статус, фонды, имущество, а также из-за изолированности националистического руководства от властных структур в государственных учреждениях. Тем временем новое поколение общественных деятелей родилось из пролетарского движения. С появлением советской власти и укрепившейся советской идеологии на всех территориях после 1925 года подготовка образованных людей продолжилась. Из их рядов должно было выйти руководство интеллигенцией, не обязательно связанное с писательским сообществом.

В связи с фундаментальной переменой в интеллектуальном слое общества стала действовать другая концепция относительно роли интеллигенции. Старое понимание, выраженное понятиями акылды адам (по-казахски), акыллык адам (по-уйгурски), акилли кист (по-каракалпакски), акилдуу киши или естюю киши (по-киргизски), инсан-и акил (по-таджикски) и акил (по-узбекски), стало размываться понятием, распространенным в России XIX века. Там слово «интеллигенция» подразумевало особую социальную активность образованных людей. Ему уподобились среднеазиатские деятели из среды интеллектуалов – джадидов.

Однако некоторое время после революции 1917 года, по большевистскому представлению, интеллигенция 1920-х годов – это пережиток царского времени. Казахский писатель Сабит Муканов (1900–1973) называл их жолбике (попутчики). В поэме «Интеллигент» (1933) туркменский поэт Ч. Аширов определил черты интеллигенции как «бездумное» отношение к жизни и «отсталые взгляды» относительно положения женщины в обществе.

Когда эти предубеждения были преодолены, новые советские интеллигенты стали характеризоваться как люди, которые занимаются умственным, а не физическим трудом, будь то на фабрике, в детском саду или университете, независимо от качества или уровня деятельности. Их теперь называли билмаз (по-казахски), фазыл зиялы или ахл-и ма'рифат (по-узбекски), билимли (по-туркменски) или окуган адам (по-киргизски). Тем не менее среднеазиатская интеллигенция включала в 1920-х годах всех тех, кто относился к интеллектуалам прошлого, за исключением представителей духовенства и деловых людей. Итак, прежнее понимание термина изменила пролетарская интеллигенция.

Характерной чертой новой интеллигенции, находившейся под влиянием российского коммунизма, стала идеологическая унификация и вследствие ее навязывание государством официальной точки зрения. После того как русским коммунистам удалось лишить Среднюю Азию ее основы в лице независимых, националистически настроенных интеллектуалов в ходе чисток 1937 и 1938 годов, остались лишь принципы советского марксизма, насаждаемые руководством из Москвы. Ушло живое различие идеологий и соперничающие потоки мысли, которые окрашивали среднеазиатскую жизнь вплоть до 1930-х годов.

Для того чтобы не возникало вакуума в политической и социальной мысли из-за ликвидации панисламистских идей и устранения националистического руководства, организаторы компартии в Средней Азии вскоре после прихода к власти большевиков прибегли к широкой пропаганде своих идей среди различных творческих профессий. Акцент на коллективную терапию для изменения образа мышления интеллигенции особенно усилился после раздела Средней Азии в середине 1920-х годов, когда партийные власти стали призывать представителей различных профессий к участию в партийных мероприятиях.

Темы первого съезда советской интеллигенции Казахстана (1924) и Узбекистана (1926) большей частью отражены, например, в таких лозунгах: «За единство знаний и труда», «Покончим с неграмотностью», «Политический пролетариат – основа культуры», «Идем прямой дорогой в коммунизм», «Крепить единство учителей вокруг партии», «Националистам – бой». Из-за того что коммунисты еще не добились в то время полного контроля над интеллигенцией, съезд 1926 года, на котором еще присутствовало политическое соперничество, был просто генеральной репетицией второго съезда узбекской интеллигенции, собравшегося в следующем году. Съезд 1927 года исключил националистическую оппозицию и сосредоточился на проблемах в порядке их очередности: 1) латинизация алфавита; 2) эмансипация женщин; 3) содействие информированности красных рабочих и крестьян; 4) содействие образованию и культурному прогрессу.

С этого времени интеллигенция в главных городах Средней Азии постоянно привлекалась к различным кампаниям вроде кампании за грамотность. Политическая и социальная идеологическая обработка граждан оставалась первейшей задачей. Последующие съезды писателей, учителей и всей интеллигенции не упускали возможности подчеркнуть это.

Вскоре были распущены КазАПП, КирАПП, УзАПП, СААПП и другие подобные организации и учреждено новое объединение, ориентированное в своей деятельности на Москву и получающее указания от отдела литературы Бюро компартии Средней Азии. Это бюрократическое учреждение определяло задачи литературных кружков и служило связующим звеном с Москвой. Среднеазиатское бюро партии передало сообщение центральных органов власти об упразднении АПП и других обществ в 1932 году, а также постановление о публикации нового журнала, посвященного современной среднеазиатской литературе. Редакторами журнала были в основном русские, но в редакционный совет входили представили таджикских, туркменских, узбекских писательских групп.

Чистка союзов писателей и реабилитация их кружков

Еще до указа 1932 года стали преобразовываться литературные ассоциации, получившие название Союз советских писателей: Озбекистан Совет Язучилары Союзи (Узбекский ССП), Казак Совет Язучилары Одагы (Казахский ССП) и др. Организационные комитеты по всей среднеазиатской территории спешно стали создавать новые структуры для замены дискредитированных АПП. В Туркменистане каждый из пяти главных регионов был обязан сформировать свой собственный комитет писателей с руководством из Ашхабадского центра, а для писателей, представлявших национальное меньшинство республики, учредили специальную секцию.

Таким образом, указы 1932 года привели к тому, что структурообразующая деятельность возобладала над творческой. Ничто не могло определить эту тенденцию более четко, чем витиеватые речи писателей на I съезде советских писателей в 1934 году. В этой встрече, созванной для закрепления идеологического начала писательских организаций, участвовал 41 представитель Средней Азии. Съезд для всех видов искусства, в том числе и для литературы, принял на будущее формулировку «социалистический реализм». Произведения, соответствовавшие этому методу, были далеки от настоящей литературы. Среднеазиатские писатели, подобно своим российским коллегам, утратили в словопрениях по этому поводу способность видеть в литературе искусство. И если бы не доведенное до совершенства умение авторов обходить бюрократический контроль и цензуру, то события 1934 года и последующих лет остались бы освещенными лишь в соответствии с нормами социалистического реализма.

Делами Союза советских писателей, учрежденного в 1932 году и подтвержденного съездом 1934 года, управляла российская высшая инстанция. Она контролировала могущественный секретариат, манипулируя русскими членами союза, преобладавшими на съездах, а также выборами. Русская делегация, голосовавшая, например, на II съезде Союза советских писателей в 1954 году, насчитывала 242 представителя только от Москвы и Ленинграда, более чем достаточно, чтобы «прокатить» национальные делегации. На съездах после Второй мировой войны выразить открытое несогласие путем голосования было невозможно. На каждом съезде единодушные решения монотонно следовали одно за другим.

Особенности структуры и функционирования Союза советских писателей, отраженные в служебном регламенте, распространялись на среднеазиатские писательские союзы. Первый раздел регламента был посвящен «целям Союза писателей СССР», второй – «членам Союза писателей. Их правам и обязанностям», третий – «организационной структуре Союза писателей СССР» и четвертый раздел – «юридическим правам Союза писателей СССР». Судя по формулировке, первый раздел менялся в зависимости от колебаний партийной линии. Второй раздел предусматривал, что в союз принимаются новые члены на основе опубликованных произведений, которые имеют оригинальное художественное или «научное» (идеологическое) значение. Такие члены берут на себя обязательство «всей своей творческой и общественной деятельностью ревностно участвовать в строительстве коммунизма, содействовать творческому росту молодых писателей и принимать участие в работе писательских организаций, выполняя указания выборных органов союза, а также поддерживая достоинство и целостность Союза писателей».

Верховным органом союза являлся Всесоюзный съезд писателей, который, согласно третьему разделу регламента, должен собираться раз в четыре года, хотя в период между 1959 и 1967 годами таких встреч не проводилось. Исполкомом съезда стало правление Союза писателей СССР, избираемое съездом и проводящее пленарные заседания не чаще, чем раз в год. Такие пленумы выбирали из своего состава постоянный рабочий орган, известный как секретариат правления, который осуществлял каждодневную деятельность союза. Секретариат имел полномочия проводить в жизнь решения съездов и правления. В Средней Азии республиканские съезды писателей следовало созывать также раз в четыре года. Они избирали правления, из состава пленумов которых, как и в случае с всесоюзной организацией, избирались органы, называемые в данном случае президиумами или бюро правления. В любом республиканском союзе отделение, в котором состоит не менее сорока членов, может избирать свое правление. Республиканские союзы и местные отделения имели дополнительные литературные подразделения в больших административных и культурных центрах, в которых проводилась работа с писателями. Родственные литературные кружки учреждались при редакциях газет и издательств. Республиканское правление или нижестоящие инстанции союза располагали незначительной самостоятельностью или вовсе ее отсутствием, поскольку резолюции московских съездов, равно как и правления или секретариата правления имели обязательную силу для республиканских союзов Средней Азии и для любого другого региона страны.

Из-за того что казахский, узбекский и прочие местные союзы были немногочисленны, руководство в них осуществлял узкий круг заинтересованных лиц, чей контроль над писателями, не являющимися членами, давал возможность оказывать влияние при трудоустройстве или принятии рукописей. Влияние союза оказывалось через прессу или издательства для исключения писателей, подвергшихся критике или идеологическому осуждению. Поэтому, с точки зрения советских властей, обязанность союзов писателей состояла в контроле над идейным содержанием писательского творчества.

В выполнении контролирующих функций союз прибегал к доводам, которые редко содержали литературную критику, в основном это было произвольное идеологическое толкование безотносительно к литературному стилю или художественному правдоподобию. Изображение характеров в казахских романах, например, едва ли можно раскритиковать за недостаток теплоты чувств, достоверности, художественности, уместности в данной ситуации, но скорее за отсутствие идейности или черт «социалистического типа человека», за неспособность выразить ту или иную позицию партии по текущим злободневным вопросам.

Непрофессиональные нападки на прозу и поэзию, которые выдавались в среднеазиатской пролетарской литературе за критику, были резкими. Официальный роспуск СААПП в 1932 году хотя и умерил мстительность, но не покончил с тенденцией следовать этой привычке. Бичевание писателей живых или мертвых за литературные «грехи» оказывало мощное воздействие на интеллигенцию. Например, в Алма-Ате Абай Кунанбаев, превозносимый как величайший «прогрессивный» казахский поэт XIX столетия, был пренебрежительно исключен из казахской литературы как «полуфеодал». Это один из грозных коммунистических критических эпитетов. А Мухтар Ауэзов (1897–1961), чьи романы и пьесы имеют теперь высочайшие оценки, характеризовался как «контрреволюционер» и «политический враг».

Можно было бы посмеяться над экстравагантным стилем литературной критики как несообразным, если бы партия на основе формальных осуждений не преследовала писателей и в конце концов не исключала их из союзов писателей, не заключала в тюрьмы и не подвергала казни, по существу, сотни интеллигентов. Среди них были такие выдающиеся писатели, как Жумабаев, Тыныстанов, Кульмухамедов, Фитрат, Чулпан и многие другие. Ритуал чистки происходил на заседаниях организаций, подобных писательским союзам. Хотя люди хорошо знали о полуночных арестах, они только по истечении времени осознали величину катастрофы. Вину за такие преступления частично несет недемократический Союз советских писателей, который в охоте за ведьмами не скупится на партийный произвол и политический контроль над среднеазиатской интеллигенцией.

Печальная ирония в этой трагедии состояла в том, что начиная с 1956 года реабилитация таких жертв нередко осуществлялась без всяких угрызений совести теми же узбекскими и казахскими партийными чиновниками, которые обрекали их на смерть. Любопытно, что обвинители и «критики» 1937–1938 годов предъявляли своим коллегам то, что потом стали считать сфабрикованными обвинениями, и дальнейшая официальная реабилитация преподносилась как борьба с «культом личности» Сталина. В каждом отдельном случае от власти невозможно потребовать ответов на конкретные вопросы: «Кто уничтожил Абдуллу Кадыри?», «Кто послал на смерть Ахмета Байтурсынова?», «Кто фактически несет ответственность за каждую загубленную жизнь?» – и предать виновного суду.

Реабилитации, почти всегда посмертные, были крайне избирательными. Они осуществлялись в рамках официально объявленных амнистий и имели целью вернуть в оборот писателей и их произведения, полезные в плане нивелирования издержек в официальной коммунистической истории литературы. Для этого перед группой писателей была поставлена задача определить те произведения, которые подлежат пересмотру, запрещенные с 1938 года, и истолковывать в положительном ключе деятельность их авторов в тот период. Одним из тех, кто занимался реабилитациями в Узбекистане, был драматург, ученый и критик Иззат Султанов. Он не только обеспечил в 1956 году в первой из узбекских реабилитаций идеологическое обоснование для восстановления уважения к имени покойного Абдуллы Кадыри, но и объяснил, почему не заслуживают реабилитации другие националисты, такие как Абдурауф Фитрат и Чулпан. Осмотрительное, выборочное обоснование Султанова и его коллег оставило без ответа вопросы относительно виновности Кадыри и других националистов.

А живые участники чисток, заслуживающие наказания за преступления против свободы слова и самого права на жизнь, продолжали спокойно разгуливать по улицам Алма-Аты, Ашхабада, Душанбе, Фрунзе и Ташкента, участвуя во многих случаях в деятельности литературных и культурных обществ. Но остается неоспоримым факт, что подлинные процессы 30-х годов, протекавшие в социальной, образовательной и культурной сферах, не были проанализированы и донесены до общественности до середины 1960-х годов.

Одно важное обстоятельство, однако, освежило атмосферу в культурных кругах. Это касалось литературных деятелей, для которых прежде были введены ограничения в поездках по стране. Теперь, когда они были отменены, эти деятели получили возможность общаться с внешним миром. 41 среднеазиатский делегат участвовал в работе I съезда советских писателей в Москве (1934), где они встретились с 40 иностранными писателями и 600 советскими литераторами. На II же съезде (1954) писатели из Средней Азии, уже в большем количестве, обсуждали общие проблемы с советскими и зарубежными писателями, в основном коммунистами. Помимо представителей основных национальностей республики делегировали на съезд представителей русских и уйгуров. В 1959 году делегация из Средней Азии была меньшей численности (лишь 51 человек) по сравнению с 500 писателями СССР и из-за рубежа.

Ситуация для среднеазиатской интеллигенции изменилась к лучшему, когда в 1950-х годах начали развиваться отношения СССР с зарубежными странами в области культуры и искусства. В Среднюю Азию приезжали гости не только из европейских стран, но и Египта, Индии, Индонезии, Ирана и Пакистана. Кроме того, писатели, политики и ученые могли теперь посетить Париж, Лондон, Нью-Йорк, а также Коломбо, Нью-Дели, Каир и Гавану. Это не могло не повлиять на самих творческих людей, их коллег и друзей, с которыми они, конечно, делились своими впечатлениями. В библиотеках Ташкента, Алма-Аты и Фрунзе стали появляться зарубежные публикации. Развитие туризма, культурный и студенческий обмен, переписка с иностранцами и тому подобное имели большое значение для обогащения знаниями местных жителей.

Представляет интерес вопрос, чем отличается среднеазиатская интеллигенция от интеллигенции, например, Турции или Ирана. Большинство узбеков или таджиков жили в течение десятилетий в замкнутом мире и не могли осмысливать важные общественные проблемы, поскольку партийное руководство не поощряло личные инициативы и дискуссии. Турецкая и иранская интеллигенция, каковы бы ни были ограничения на ее деятельность, была относительно свободна и имела право бороться за свои права, свободу печати или образ мыслей.

Проблемы образования в 1960-х годах

Другим фактором, предполагающим изменение сознания жителей Средней Азии, является распространение среди них грамотности. К 1960-м годам весьма существенная часть уроженцев Средней Азии (6 735 601 человек в 1959 году по сравнению с 489 188 в 1926 году) выучилась читать и писать, повысив долю грамотного местного населения в среднем с 3,5 % до 52,1 % за 33 года.

Но тем не менее большое число граждан в Средней Азии продолжали оставаться малограмотными или вовсе неграмотными, что задокументировано. Вот одно из свидетельств. Из 5151 киргизских девочек, ходивших в первый класс школы в 1950–1951 годах, в Ошской области, лишь 421 осталась учиться к десятому классу в 1959–1960 годах. Среди местных национальностей уйгуры имели наивысший процент грамотности, узбеки же далеко опережали другие народности Средней Азии в абсолютной численности грамотных. Однако в процентном отношении грамотных людей к общему населению узбеки по сравнению с большинством других национальностей сильно отстают, присоединившись к каракалпакам, 51 % которых, по сообщениям, умеют читать и писать. Этот уровень превзошел тот, что достигнут в некоторых странах Ближнего и Среднего Востока. В Турции доля грамотного населения в 9 млн 100 тыс. человек (в возрасте 16 лет или старше) гораздо большая, чем в Средней Азии, составляла в 1950 году 35 %. В Израиле эта доля составляла 95 %, в Ливане приближалась к 50 %.

Наряду с распространением грамотности и образования заметные изменения произошли в среднеазиатских профессиональных группах в 1959 году по сравнению с 1926 годом. Так, значительно уменьшилось число представителей духовенства. Об этом не сообщалось в последней переписи, хотя в Ташкенте осталось Барак-Хан, одно из действующих медресе в Средней Азии с 50–100 учащимися. В сельской местности все еще проживали несколько старых мулл, которые не были учтены. Столь же важным, как почти полное исчезновение религиозных иерархов, оказалось стремительное падение численности лиц свободных профессий. Это показатель краха свободного предпринимательства, которое в середине 1920-х годов сохранялось в значительном масштабе. С того времени среднеазиатская интеллигенция, представленная профессиональными группами в таблицах, увеличилась с 51 421 человека (из них 26 650 человек были местными гражданами, а меньшинство – русскими и украинцами) до 636 804 человек от всех национальностей по всей территории в 1959 году. К этому времени «союзные» республики Средней Азии обеспечивались достаточным числом профессиональных кадров, значительную часть которых представляли русские и украинцы. В Туркменистане, например, в котором славянское население сравнительно меньше, чем в других республиках Средней Азии, соответственно меньшее число писателей и журналистов (539). Но, хотя в Туркменистане больше туркменов, чем в Киргизии киргизов, в Киргизии 818 писателей и журналистов. Аналогичным образом сравнивая Узбекистан с Казахстаном, с его меньшим коренным населением и большим числом грамотных казахов, Казахская ССР характеризуется существенно большим числом писателей и журналистов, учителей и ученых, медицинского персонала. Фактически там больше представителей каждой профессии, чем зарегистрировано в Узбекистане, за исключением театральных работников и музыкантов. Эти парадоксы можно объяснить только присутствием в Казахской и Киргизской ССР русских в этих профессиях, где их численность больше, чем в Таджикской, Туркменской и Узбекской ССР.

Таблица 13.4

Распределение интеллигенции по профессиям, 1959 г.

Примечание. Данные советской переписи на 1959 год, в отличие от 1926 года, не отграничивают местные национальности от русских и украинцев, татар и других при составлении таблиц, чтобы не представлять значимой информации, касающейся только местной интеллигенции в наличных отчетах.

Источник: «Казахская ССР». Итоги всесоюзной переписи населения 1959 года. М.: Центральное статистическое управление при Совете министров СССР, 1962. С. 112–115; «Киргизская ССР». Там же. 1963. С. 77–80; «Таджикская ССР». Там же. 1963. С. 75–78; «Туркменская ССР». Там же. 1963. С. 79–82; «Узбекская ССР». Там же. 1962. С. 86–89.

Такие сравнения предполагают, что за прошедшие сто лет славяне заняли многие должности, которые могли бы отойти казахам или их соотечественникам на юге. Но образованные жители и иммигранты оставались поразительно отчужденными, пренебрегая взаимным обогащением, возможным между интеллектуалами. В результате местная интеллигенция не интегрируется в русскую систему, несмотря на продолжающееся давление властей с целью побудить ее двигаться в этом направлении. Среднеазиатская интеллигенция видела свое предназначение в руководстве интеллектуальным развитием своего региона после третьего десятилетия XX века, но она пошла по пути, который ей в конечном счете был навязан русскими.

Глава 14
Литература

Кыпчак, киргиз, не уступай!

Неверный взял Ташкент в полон,

И скоро он к тебе придет…

Мулла Халибай Мамбетов

Мало где литературе придается такое же значение, как в Средней Азии. Здесь могучие и кроткие в течение веков сочиняли, декламировали, слушали и читали, жили поэзией, которая оставалась их постоянным спутником. Литература стала неотъемлемой частью не только торжеств и церемоний, но и обыденной жизни как первейшая эстетическая потребность.

В прошлом «литература» и «поэзия» рассматривались в Средней Азии как синонимы, поскольку письменная проза существовала лишь как причуда, прежде чем в первой декаде XX столетия не достигла состояния, которое гарантировало бы ее принятие образованными читателями или писателями. Люди полагали, что любое чувство, которое требовало литературного выражения и могло заинтересовать аудиторию, заслуживало стихотворства. Многие свидетели таких драматических эпизодов далекого прошлого, как падение Чимкента или Ташкента, пренебрегали записями своих наблюдений только потому, что им не хватало таланта изложить их в надлежащем виде, в поэтической форме. Поэтическая традиция была всеобъемлющей, предписывая форму, размер, тематику и даже само слово, и чрезмерное бремя великого литературного наследия ощущалось каждым, кто серьезно занимался писательством. Следование этой традиции стало с давних пор не только модным, но и обязательным.

В поисках прекрасного лирические поэты описывали времена года и ландшафт, чувства и переживания и, конечно, женскую грацию. Однако, помимо творения прекрасного и связанного с ним наслаждения, поэты часто выходили за пределы чистого искусства, сочиняя строки для поучения, прославления благочестия или идеологической лояльности, идентификации своих этнических и национальных пристрастий или воздействия на социальную или политическую обстановку.

В годы, предшествовавшие осаде русской армией Ташкента, воинственно настроенные среднеазиатские поэты боролись против нашествия чужеземцев, воодушевляя своих храбрых юношей и призывая соперничающих лидеров Западного Туркестана следовать в битве примеру широкого литературного наступления на врага посредством песен и стихов. Первой откликнулась на русское вторжение поэзия кочевников, которые обитали на степных границах. С начала XIX столетия многие пастбища оказались за линией царских фортов, перемещавшихся внутрь Средней Азии от северных границ. Когда разразилась война, поэтов воодушевляли темы сопротивления захватчикам, бездарные местные военачальники вызывали их сарказм. Но еще задолго до этой трагедии поэзия выражала отчаяние в связи с исчезновением вольной жизни, в преддверии воинственной «европеизации», поработившей бескрайние степи.

Литература сопротивления

Поэзия того времени внесла уникальный вклад в отображение исторических событий и настроений коренного населения. Местный поэт хорошо понимал, что для родовых вождей в степях, сталкивающихся со многими угрозами сразу, вопросом жизни и смерти становилось эффективное сопротивление врагу, который в конечном счете оказался наибольшим злом.

Мусабай, акын (жырау) из Казалы (Казалинск), поведал, как превозмог это испытание один прославленный казахский вождь Джанходжа Нурмухамедов (ум. 1860). Он вел свой жуз от юго-западного побережья Аральского моря к низовьям Сырдарьи и далее в Каракумы, соперничая с традиционными антагонистами, «черными сартами» (кара сарт) – хивинскими узбеками, каракалпаками и туркменами. Джанходжа быстро осознал, что вторжение русских представляет даже большую угрозу для его народа, чем «черные сарты». В поэме Мусабая «Дума о Джанходжа-батыре» казахский герой разъясняет соплеменникам, почему они должны сражаться и как относиться к новому врагу.

Джанходжа схватил двух пленных русских из каяка

И, пылая к ним враждой, позвал двух юношей,

Он позвал двух сыновей мусульманских

Со словами: «Эти русские наши враги».

А потом взял и обезглавил их.

Отображая, как Джанходжа Нурмухамедов обучал сражаться молодых воинов, эта поэма в 170 строк также рассказывает о сборе русских войск и непонятном отказе Хивы и Бухары откликнуться на призывы казахского военачальника о помощи в деле, которое фактически служило их собственным интересам. Последний бой казахский герой Джанходжа по иронии судьбы ведет против соперничающего с ним отряда казахов после того, как был вытеснен с родной земли русскими войсками. Поэма повествует о провале усилий Джанходжи, его трагической смерти почти в одиночку и безнадежном сопротивлении храбрых, но разрозненных среднеазиатских лидеров, когда их злейшими врагами, как всегда бывает в гражданской войне, оказываются соотечественники, безразличные к внешней опасности. Мусабай саркастически описывает местного ренегата, который ведет русские войска на казахскую крепость в пустыне. Такое предательство объясняет бессилие кочевников в борьбе против хорошо организованного вторжения неверных, которое имело место в XIX столетии.

Междоусобные конфликты, характеризующие большую часть XIX века, не всегда мешали военному сотрудничеству между родами и этническими группами. Оборона Ташкента показала пример объединения среднеазиатских войск, состоявших из узбеков, таджиков, киргизов и представителей других национальностей, которые приняли участие в последней, но безуспешной битве за город.

Защитникам воздвигнут достойный литературный памятник – историко-эпическая поэма муллы Халибая Мамбетова (р. 1856) «Завоевания русских армий в период 1852–1855 гг. в Туркестане» (1885). В ней соседствуют стихи и проза. Мамбетов пользуется языком, богатым кыпчакскими и «тюркскими» идиомами. Присутствуют в нем и русские элементы. Примером может служить следующий прозаический отрывок: «Ташкентцы ликовали, обрадованные прибытием Ширали [бухарский представитель], звуки карнаи и сурнаи походили на павлина; стреляли пушки; видя это, Черняев построил свои войска, они играли на карнаи и сурнаи, издавая звуки, похожие на крик павлина, и кричали «ура, ура»; гремели пушки, китайские мушкеты, западноевропейские ружья. Вдруг открыла огонь огромная черная пушка, они побежали, чтобы пробиться в город. Но мулла Салих-бек Ахун, не мешкая, вступил в бой с неверными, как глава всей мусульманской армии».

Поэтам сопротивления противостоят в определенной степени некоторые рифмоплеты, которые занимали в отношении захватчиков дипломатическую позицию, одновременно высмеивая то, что они называли трусостью воинов, и прославляя завоевателей из России. Оды победителям были одно время распространены настолько, что создавалось ошибочное впечатление, будто такие панегирики, представлявшие собой лишь один из традиционных жанров среднеазиатской поэзии, составляют основное содержание местной литературы. На самом деле в течение всего столетия после захвата русскими Ташкента стихи такого рода, искусственные по духу, намеренно поощрялись в качестве ритуального восхищения царями, партийными секретарями или русской культурой. То, что комплементарные стихи, написанные в 1865 году, которые высмеивали собственные армии, предназначались в равной степени для потребления как русских, так и местных жителей, вполне возможно. Однако по крайней мере один пример из военной поэзии «Приход русских» (1891) со всей очевидностью также свидетельствует о негодовании горожан в адрес бездарных защитников, которые до падения Ташкента слишком рьяно отстаивали свое право управлять:

Ходили слухи

В городе по имени Ташкент:

«Русские собрали войска».

Народ стал укреплять стены.

Беки и чиновники тоже вышли

И строили укрепления.

Не желая вступать в битву, они говорили «могущественный царь»,

А потом стали спасаться бегством.

Головачев шел напролом.

Пришлось обороняться.

Говоря: «Алимкул не пришел», —

Беки замешкались, не зная, что делать.

Головачев, все круша, прибыл

К городу Чимкент,

Расставил солдат

На посты.

Сартские беки сказали:

«Он не пойдет на Месджит».

Но не прошло и сорока дней, как

Он стал приближаться к Ташкенту.

Главнокомандующий Алимкул

Стойко сражался;

Горожане ему помогали,

Но собственные солдаты Алимкула сообща

Застрелили и похоронили его.

Головачев вошел в Ташкент.

После падения Ташкента русское наступление в Средней Азии энергично развивалось по всем направлениям, что служило предостережением о грозной опасности для эмирата и ханств (Бухара, Хива и Коканд), а также оставшихся кочевников. Тем не менее соперничающие кланы не смогли объединиться. Поэты, такие как образованный туркмен Гаиб Берды Мыскин Клыч (мулла Клыч) (1845–1905), увековечивший в стихах кровавую резню русскими туркменского населения Гёк-Тепе, составили перечень военных поражений и жестоких подавлений. Один нюанс, характерный для городов с прочными мусульманскими традициями, следует выделить особо. Он заключался в подчеркивании того, что русское вторжение явилось религиозной войной, позорящей ислам:

Пришел русский и захватил твою страну;

Он опустошил мусульманскую родину:

Отнял твою религию, что осталось?

Твоя судьба, Хорезм, зависит от русского.

Туркменский поэт Кёр-Молла (1874–1934) писал:

Если эти [русские] останутся среди нас надолго,

Они потихоньку отлучат нас от веры!

Они отлучат нас от старейшин, от святых!

Они отлучат нас от всех мусульман!

Они лгут, пьют вино-водку!

Друзья, только Аллах спасет нас от этих нечестивцев!

История и поэзия о русском нашествии

Печальная сага о поражениях, подобно воспеванию легендарных побед над могущественными властителями прошлого, отображалась главным образом в стихах и исторических хрониках. Они творились художниками, чьи представления о том, что прекрасно и правильно, значительно влияли на изложение. Форма, которой пользовались авторы, разнилась в основном в построении стихотворных и прозаических отрывков, в пропорции стихов к прозе, чагатайского языка к персидскому, но ни один среднеазиатский историк, заслуживающий этого звания, не пренебрегал в своем повествовании стихами.

Авторы оттачивали свой талант, слагая стихи об эпохальных событиях. Так, мулла Шамси (мулла Шавки) написал «Джангнаме» («Книга о войне») в 1852 году о кыпчакском восстании. Имелось и чагатайское «Шахнаме» («Книга о шахах»), написанное в 1875 году и посвященное всей истории Кокандского ханства, вплоть до восшествия на престол Худояра. Другое короткое творение на персидском языке вышло из-под пера мирзы Мухаммада Абдель'азима Сами Бустани. Его «Гробница царей» подробно описывала взгляды мангутских эмиров на события в Бухаре и их роль в них.

Были и исторические хроники, которые автор, почти всегда поэт, расцвечивал собственными или заимствованными стихами. Вот каким остроумным бейтом, высмеивающим ограниченность ученых мужей, закончил свою «Историю Туркестана» (1915) мулла Алим Махмуд Хаджи:

У каждого червя своя крохотная ямка,

И нет ему дела до Небес и Земли.

Кругозор муллы Алима Хаджи был гораздо шире, чем у тех ученых мужей, которые высмеивались в этих стихах. В своем 215-страничном произведении, написанном на чагатайском языке, он попытался по завершении изложения истории Ферганы (Коканда) коротко осветить также события в Бухаре и Хиве.

Во второй половине XIX века в среднеазиатских государствах люди, обладавшие определенным опытом, писали династические летописи вплоть до последних правящих монархов. Хиве повезло больше других в этом отношении, благодаря судебным секретарям, которые довели историю древнего ханства до 1918 года. Таковы хроника на чагатайском языке «Рай блаженства», созданная Шир Мухаммадом Мунисом Херезми (1778–1829), а также произведения его последователей – «Свидетель блаженства» Мухаммада Ризы Ир-Нийаз-бека Агахи и «Генеалогия шахов Хорезма» Мухаммада Юсуфа Баяни. Авторы не только охватили исторические события, но процитировали многие поэмы и бейты, которые придали их работам большую художественность. Подобным же образом оформлено сочинение на персидском языке «История Шахруха» муллы Ниязи Мухаммада Коканди об истории триумфов и бедствий Коканда вплоть до 1871 года. Автор включает в повествование стихи на чагатайском и персидском языках. Что касается Бухары, то среди нескольких хроник, украшенных стихами, две были созданы тем же мирзой Бустани, который написал «Гробницу царей». Из остальных следует выделить 298-листное сочинение на персидском языке «Шахский подарок» (1902–1903). А также 75-листное сочинение, тоже на персидском языке (1906–1907), «История Мангутских султанов, которые правили в Священной Бухаре».

Происхождение батальной поэзии восходит к литературе, подобной девятитысячестрочной чагатайской поэме «Шейбанинаме» Мухаммада Салиха (1455–1506), подробно описывающей военные кампании знаменитого узбекского хана. В свою очередь, этот жанр во многом обязан устному героическому эпосу. Эпический сказитель, минимум в одном хорошо известном случае, явился хранителем всей стихотворной истории, рукописи которой были утрачены.

Сочиненная известным каракалпакским поэтом Берды Мурат Карбагаевым (Бердак Баксы) (1827–1900) «Генеалогия» (1889) и менее значимые произведения толкуют легендарные события Хорезма с позиций людей XIX столетия. Поэма Бердака Баксы «Глупый падишах», следуя гиперболическому и фантастическому характеру народной литературы, явилась образчиком широкого исторического повествования в стихах, и если исключить длинные пролетарские саги о тракторах 1930-х годов, то она может рассматриваться как одно из последних произведений этого рода в среднеазиатской литературе.

Сказители и их слушатели разделяли интерес не только к кочующим темам, характерным для устного народного творчества на Ближнем Востоке и в Центральной Азии. Они рассказывали и о подвигах, которые обычно приписывались легендарным богатырям, одинаково известным казахам и узбекам, туркменам и соседним азербайджанцам. Знаменитые эпосы, такие как «Гор-оглы», перенимали названия наподобие «Шейбани-хан дастан» от конкретных героев и распевались в разных версиях по всей Средней Азии. Гор-оглы, хорошо известный в Турции как Кёр-оглу, произносится на таджикском языке как Горгулу, в Узбекистане же он имеет хождение как один из разделов эпоса «Ревшан-хан». В Туркменистане, куда этот эпос предположительно проник из Азербайджана, он называется «Гор-оглы». Большую популярность приобрел также «Деде Коркут», другой азербайджанский эпос, версия которого распространена в Туркменистане под названием «Коркут Ата». Наиболее распространенной в Средней Азии эпической легендой является «Алпамыш» (Алпамис или Алпамис-батыр). Он был впервые записан Жыймуратом Бекмухомедовым в 1890 году и опубликован на каракалпакском языке (1901). На казахском языке опубликован в 1899 году, на узбекском языке – в 1923 году. Эпос распространен также у башкир и татар.

Патриотизм и пессимизм

Как бы пантюркизм или среднеазиатское единство ни воодушевлялись устным или литературным героическим эпосом, патриотизм местных интеллектуалов, вызванный стремлением сопротивляться русскому вторжению, в середине XIX века отступил. Драматическое, мрачное мироощущение пришло ему на смену и нашло выражение в новой литературе следующего периода. В горьких стихах, развившихся в особый жанр, у казахов как литература зар заман, у киргизов как акир заман или тар заман (время скорби), отразилось подавленное состояние умов и сердец. Это название стало также названием эпохи. Такое подавленное состояние господствовало и среди туркменских интеллектуалов, получив название ахир заман (роковое время). Эти мотивы прежде отмечались в поэзии Махтумакули Азади-оглы Фраги (1733 – ок. 1782) как отклик на несчастья XVIII века, вызванные враждой племен и нападениями чужеземных войск. Их подхватили поэты второй половины XIX века, когда русские карательные экспедиции опустошали туркменские деревни. В это унылое время такие казахские стихи, как «Опасиз жалган» («Предательская клевета»), определяли бедствие в качестве наказания за грехи страны. Автор этой поэмы Шортамбай Канаев (1818–1881) невольно выдвигал вдохновляющую идею для будущих националистов другой своей поэмой «Зар заман» («Время скорби»). В подобном пессимистическом ключе обращался к киргизам в это время и поэт Арстанбек уулу (1840–1882), чья поэма «Тар заман» («Время скорби») перечисляла трагические итоги русской колонизации киргизских гор и обнищания местных скотоводов из-за экспроприации пастбищ:

Светловолосый, голубоглазый

Выйдет русский, видимо.

Всю высокую траву

Огородит и скосит, видимо.

Всю низкую траву

Огородит и сбережет, видимо.

Крепости Ура-Тюбе и Ташкент

Он захватил.

Все, кто были сильными людьми,

Отправлены в Сибирь.

Только посмотри на этого русского:

Он разведал землю, которую он взял.

Того темно-серого жеребца, рожденного от кобылы,

Он взял.

Зажиточных, богатых людей он взял.

Все укрытия он забрал.

Но безнадежная тоска кочевников Степного края редко колебала равнодушие, с которым крупные южные города относились к русским солдатам, заявляющим свои права на огромные пространства казахской и киргизской территории. Настроения оседлых людей, которые тревожились только тогда, когда враг приближался к ним вплотную, менялись после завоевания городов на сумбурное, шоковое оцепенение. Разное отношение к оккупации на севере и юге можно объяснить в значительной степени тем, что городские поэты и интеллектуалы редко владели землей. Не имея этого источника существования, который мог быть утрачен из-за прихода русских, они едва ли ощущали прямую угрозу своему мусульманскому образу жизни после того, как царские войска перешли на обычную гарнизонную службу. Кроме того, литераторы, не совсем равнодушные к общей судьбе, пришли к пониманию того, что с их цивилизацией творится что-то неладное, если она так покорно восприняла иностранное ярмо.

В Ферганской долине Мухаммад Амин-ходжа Мукими только что вернулся домой по завершении высшего образования в Бухаре, когда Кокандское ханство, уже прежде посещаемое многими русскими купцами, разведчиками и прочими путешественниками, оказалось во власти русского царя. Преимущественно лирическая поэзия Мухаммада Мукими периода 1880–1890-х годов выражала мрачные времена словами «несчастье» и «безнадежность», повторявшимися многократно в его поэме. Это были стихи о том, что «вороны замещают соловьев». В подавленном настроении Мухаммад Мукими написал поэту Закирджану Халмухаммеду Фуркату:

Я стал другом любого человека, пострадавшего от тысячи этих мук,

Ничего не приобрел, скитаясь по этому миру,

Я – утешитель и страдалец.

Творчество Мукими, а также Мавляна Мухии и Мухаммадкула Мухаммада Расул-оглы Мухаира (1850–1920), утонченное и сдержанное на фоне ясной и простой поэзии казахских и киргизских степняков, тем не менее задало тон лиричной, почти ностальгической привязанности к прекрасной Ферганской земле, которая позднее вновь воспевается во многих узбекских стихах. Такая поэзия своей вдохновленностью походила во многом на произведения казахских поэтов «времени скорби».

Кружок «Зар заман» («Время скорби»), который сформировался вокруг Шортамбая Канаева, включал таких людей, как Базар-акын (1842–1911) и Мурат-акын (1843–1906), которого из-за откровенной оппозиции русским в советской истории характеризуют как реакционного феодала-пантюркиста. Такие же эпитеты адресуются З. Нуралиханову, М. Шорманову, Д. Иманкулову и особенно Алихану Букейханову.

Букейханов под псевдонимом Кыр Баласы («Дитя степей») начал в конце 1880-х годов призывать, в духе поэзии кружка Шортамбая Кунаева, к возрождению местного патриотизма. Он выступал на страницах правительственного бюллетеня, издававшегося на казахском языке, «Дала уалайтнинг газети». Это пробудило национальное самосознание, подстегнутое контактами с татарами и другими иноземцами, которые внушили небольшому числу образованных людей недовольство внутренней обстановкой в стране. Объединяя чувство патриотизма с требованиями реформ и развития страны, лидеры новых джадидов, подобно всем грамотным людям в Средней Азии, использовали поэзию для пропаганды своих идей, так что разница между строками, которые они сочиняли, и традиционной литературой оказалась глубокой.

Часто джадид – выразитель протеста, поскольку вокруг имелось достаточно зла, чтобы держать его в постоянном возмущении. В то же время некоторые деятели джадидского движения, такие как Ахмет Байтурсынов и муфтий Махмуд Ходжа Бехбуди, хотя и имели разное происхождение – один из кочевников, другой из горожан, – объединили свои усилия в деле просвещения местного населения. Несмотря на то что Байтурсынов и Бехбуди получили известность больше как руководители джадидского движения, чем как литераторы, они оказали тем не менее огромное влияние на дальнейшее развитие литературы. Переход от традиционной к джадидской литературе произошел, следовательно, в период 1901–1911 годов, когда сформировалось новое поколение литераторов, впитавших политические, социальные и литературные идеи из-за рубежа.

Поэтическая продукция Ахмета Байтурсынова чуть превышала объем одного скромного тома. В «Маса» («Комар») (ок. 1910) содержались переводы и оригинальные стихи, а также обработка сочинений русского баснописца Ивана Крылова (ок. 1769–1844). Кроме этого, Байтурсынов внес основной вклад в разъяснение джадидской философии, в публикацию учебников по изучению местных языков и учреждение нового модифицированного казахского алфавита. Содержание стихов Байтурсынова будило в его многочисленных последователях патриотическое сознание. Преследования, которым он подвергся со стороны русских и мусульманских ортодоксов, только добавили ему популярности. Сидя в 1909 году в Семипалатинске в тюрьме, Байтурсынов вспоминал о нападении в 1885 году русского карательного отряда, которое разрушило его семью, рассеяло ее членов по Сибири, Оренбургу и другим удаленным районам. Эту катастрофу он отобразил в лирическом стихотворении «Письмо к матери» (1909):

Мое сердце разрывалось с тринадцати лет,

Носило незаживающую рану, неизгладимый след.

Его страстный порыв представлял собой контраст холодной логике муфтия Бехбуди и его коллег-джадидов. Бехбуди считался самаркандским поэтом. Его наиболее известным литературным произведением является трагедия «Падаркуш» («Отцеубийца», 1911), опубликованная в 1913 году. Это одна из двух пьес (вторая, очевидно, не опубликована до сих пор), которые он написал. Бехбуди и Байтурсынов похожи друг на друга лишь в области литературной политики, журналистике, обучении, издательской деятельности, реформировании языка и тому подобном. Этому каждый из них посвящал свои главные усилия и, таким образом, привлекал сторонников, которые становились их последователями. В результате такого подвижничества после «времени скорби» возмужали убежденные молодые лидеры, подобные Миржакыпу Дулатову. Они соответствовали по духу таким влиятельным мыслителям и поэтам, как Молдо Клыч Мамырканов (1867–1917), автор поэмы «Кысса-и зильзиле» («Землетрясение»), опубликованной в 1911 году, Абылкасым Джутакеев, автор поэмы «Смятение и битва», Ысак Шайбеков, который написал поэму «Дорогой народ» (1916).

Дулатов сначала опубликовал некоторые из своих стихов в первом выпуске казахской газеты «Серке», которая издавалась короткое время в Санкт-Петербурге в 1906 году. В 1909 году вышел его сборник поэм «Oyan qazaq!» («Просыпайся, казах!»), который выдержал два издания, а затем был запрещен Департаментом по делам печати, когда Дулатов (в 1911 г.) был сотрудником журнала «Ay qap». В 1913 году вышла вторая книга стихов «Azamat» («Герои») в Оренбурге, где в то время Дулатов работал вместе с Байтурсыновым в газете «Казах». Пылкость, свойственная поэтической манере Дулатова, проявляется и в его поэме «Казахские земли»:

Благородные, влиятельные люди, обратите внимание на это!

Говорят: «Куй железо, пока горячо». Но, не следуя этой пословице,

Вы берете ответственность на себя за слезу будущих поколений.

О родная земля, ты вся перешла к иноземцам!

Священные могилы наших праотцев теперь под улицами их поселений.

Надгробные плиты растащат мужики для бань,

Деревянные изгороди пойдут на топливо.

И мы, не обнаружив древних могил, прольем потоки слез.

Отчуждены широкие озера, проточные реки, летние пастбища и леса.

Когда я думаю обо всем этом, то схожу с ума и сгораю от стыда.

Но мы принимали гражданство, не поступаясь землею.

Мы надеялись жить под сенью справедливости.

Если мы теперь отдадим последние земли, то нашему скоту придется пастись на песке.

Простые люди ошеломлены…

Казахи, где теперь земля, на которой вы жили со дня основания казахского племени?

Вас изгнали и отдали землю под малороссийские поселения…

У нас остались лишь соляные озера и безводные степи, непригодные для земледелия.

Поэтическая скорбь в связи с господством России, а также тревожный тон ранних повестей и пьес, описывающих горькую судьбу молодых женщин в Западном Туркестане, сменялись радостью в некоторых произведениях джадидского периода, когда речь шла о благах, ожидаемых от «нового метода» в обучении. Этим положительным настроем отличается «Счастливая семья», таджикская эпистолярная повесть, которую ее автор Садреддин Айни добавил ко второму изданию своего учебника для детской джадидской школы «Тахзиб-ус Сибьян» («Усовершенствование детей»). Повесть была опубликована в 1917 году. В ней просвещенные отец, мать, их сыновья и дочери в переписке между собой рассуждают о благе грамотности и образования. Аналогичным образом Хамза Хаким-заде Ниязи в коротком произведении «Йанги саадат: милли роман» («Новая радость: национальный роман») (1915) искренне отстаивает джадидский принцип преподавания как источник всех благ для нации и индивида. В этом прозаическом произведении повествуется о счастливой судьбе юноши, которого поддерживает в научных исканиях покровитель-джадид. Несмотря на оптимизм, пронизывающий «Счастливую семью» и «Новую радость», ни одно из этих ранних произведений не удостоилось повторной публикации после 1917 года, хотя советские власти высоко ценили обоих авторов.

В условиях неурядиц между 1917 и 1921 годами пришло осознание того, что «новая нация» контролировалась из Москвы даже более жестко, чем прежний Туркестанский край из Санкт-Петербурга. Возникшее разочарование сравнимо с «тяжелыми временами» после завоевания. Причина, по которой люди в 1920-х годах стали еще более пессимистичными, чем их деды, состояла в том, что обе революции 1917 года не оправдали надежды на освобождение Средней Азии и реализацию целей джадидских просветительских кругов. Кроме того, граждане теперь были политически более мотивированными, располагали газетами и другими печатными изданиями, в которых обсуждалась проблема общественного разочарования и культивировалось национальное самосознание, которое было почти утрачено 60 лет назад.

Самыми активными выразителями коллективной подавленности были молодые лирики, одухотворенные националистическими идеями, – утописты и наивные политики, мечтавшие о независимой Средней Азии. Одним из них был Магжан Жумабаев, который публиковал поэмы в 1912 году в журнале «Ay qap» и который в 1920-х годах считался самым значительным современным казахским лирическим поэтом. Его постреволюционный восторг, связанный с обретением Востоком независимости, сменился горьким разочарованием. Этим чувством проникнуты его книги стихов, такие как «Каркит» («Мешок из верблюжьей шкуры»), «Вауап» («Повествование») и «Олим/Ажал» («Смерть»), которые он опубликовал в середине 1920-х годов. Почти сверстник этого казахского националиста, узбекский писатель Абдулхамид Чолпан вызвал ярость подмастерьев пролетарской среднеазиатской литературы публикацией в 1923 году элегии о русификации и советизации под названием «Бузулган олкага» («Погубленная земля»). Современники Чолпана, подобные киргизскому поэту Касыму Тыныстанову, прославляли отечество тем, что красочно воспевали прекрасное озеро Иссык-Куль и могучие горы Алатау. В своей основной литературной работе 1925 года «Qasim irlarnin jiynaghi» («Сборник поэм Касыма») Тыныстанов воскресил воинственный клич: алаш! – вошедший в название казахской националистической партии Алаш Орда. Хотя сначала, в 1920 году, он не признал перемены к худшему в поэме «Алашга».

Возникновение пессимистических мотивов в националистических киргизских, туркменских произведениях коммунистические критики приписывали негативному влиянию литературного наследия: «…Основной тон – глубокий пессимизм, разочарование, которое особенно усилилось в творчестве последних предреволюционных поэтов (мулла Мурат, мулла Непес, мулла Дурды и других), – в целом формирует фон для произведений Кулмухаммедова… это следует объяснить тем… что националистическая группа поэтов советского периода… предвосхищает окончательную гибель собственного класса».

Абдулхаким Кулмухаммедов, автор «Умит ялкымлары» («Пламя надежды») (1926) и многих других книг, неоднократно избирался объектом нападок, подобно националистически настроенным общественным лидерам. Это было вызвано его отчаянной оппозицией русским коммунистам, которых он изобразил аллегорическим образом:

Пройдет ли черная зима [русская оккупация] по истечении многих лет?

Говори, плачь, любимая музыка!

Прекрасные, благотворные ветры небес,

Скажите мне, когда наступит моя желанная весна [освобождение]?

В том же ключе написана узбекская поэма «Авунчак» («Утешение») Фитрата:

Преграждают путь лунному свету

Эти черные как смоль, дрожащие тучи [русские].

Когда подует сильный ветер, они рассеются.

Это принесет нам день надежды!

Националисты, многие из которых стали впоследствии коммунистами, сочиняли аллегории в стихотворной и драматической форме, но простые люди вряд ли могли ошибиться в том, что они подразумевают. В результате таджикская пьеса «Восстание Восе» Фитрата, «Эмир Алим-хан» Багдадбекова и другие были признаны неприемлемыми для коммунистического режима. Таджикская фарсовая пьеса «Шутник», например, изображает таджикских комсомольцев в виде завсегдатаев кафе, к которым пристает неопрятный и тупой грубиян, одетый на русский манер в грязные рабочие брюки с большими карманами. Он пьяным голосом поет:

Отдайте мне, передайте

Все, что у вас есть,

Наполните мои карманы

И не забудьте хлопок.

Такое дерзкое, очевидное высмеивание эксплуатации Таджикистана и других территорий Средней Азии в качестве колоний, производящих хлопок, явилось примером интеллектуального мужества, до сих пор не признанного, именно в тот период, который запомнился в другом отношении, – пассивным принятием жителями Средней Азии собственного бесправия.

Оды Сталину

К 1930 году большинство местных выдающихся деятелей национальной литературы, чье творчество отражало их оппозиционное отношение к советским порядкам, получили позорные ярлыки опасиз (по-казахски), эки жюздуу (по-киргизски) или икиюзламачи (по-узбекски). Каждый из них означал «двурушник» и имел политический смысл «националист, скрывающий свою враждебную сущность под личиной участника партийной оппозиции». Наклеивание ярлыков в этот период стало важной частью литературной борьбы в Средней Азии, в результате которой многие выдающиеся деятели – «двурушники» были навсегда устранены секретной службой. Впоследствии «двурушник» поменялся на «врага народа», халк дусмени (по-казахски) и халк душманы (по-киргизски). Чтобы предотвратить разгорание конфликта, некоторые местные лидеры пошли на примирение с властью.

Писатели активизировали усилия по насыщению уже психопатического аппетита Сталина к низкопоклонству со стороны подвластных ему наций, посвящая целые собрания наспех состряпанных стихов прославлению его самого и России. Среднеазиатским народным артистам и писателям, таким как Джамбул Джабаев (1846–1945), Оримбай, Гафур Гулам (1903–1966) и многим другим, никакие гиперболы не казались чрезмерными, чтобы выразить «восхищение» советским диктатором. В казахской поэме «Сталин», типичной для такой поэзии, Омирзак-акын воспевает его способность магическим образом заставить старое «время скорби» улетучиться:

Это время времен, наилучшее время!

Я не нашел во время скорби,

Не нашел пути к равенству.

В эти дни Сталин

Сделал так, чтобы луна поднималась справа от меня,

Сделал так, чтобы солнце поднималось слева от меня.

Сталин мой бриллиант, мое солнце.

Запах твой, как мускус, распространился вокруг.

Ты – кладезь ума.

Твоя мысль – бескрайнее море.

Индивидуального выражения вассальной верности, такого как это, для коммунистического руководства было недостаточно. Поэтому организованное им «коллективное» стихотворство в виде посланий Сталину получило распространение по всей Средней Азии. Пользуясь, с намеком, фразеологией старых чагатайских од, таких как «Хилалия» («Новолуние»), посвященная Алишером Навои султану Хусейну Байкара в 1469 году, Жомарт Боконбаев (1910–1944), Аалы Токомбаев (1904–1988) и Касым Тыныстанов сочинили сообща при поддержке русских писателей киргизский панегирик (кат) на сталинскую тему:

Вечно юно твое имя,

Мы пишем его золотом,

И оно звучит как гимн, Сталин,

И сияет перед нашими глазами!..

Ты самый лучезарный на всем Востоке,

Ты сияешь ярче всех на обоих полюсах,

И самый теплый во всем мире,

Незаходящее солнце – Сталин!

Ты наша ясная луна, Сталин,

Ты наша сияющая звезда, Сталин,

Ты наша прекрасная заря, Сталин…

Неистощимая мудрость, Сталин,

Непоколебимая отвага, Сталин,

Неиссякаемая радость, Сталин!

Вечно живи, великий Сталин!

Сравнительно скромным в сравнении с этой присягой верности всей Киргизской республики был самый первый пример «послания». Его озаглавили как «Письмо рабочих и работниц Среднеазиатского текстильного комбината имени Сталина товарищу Сталину» (1935). Подобные сочинения поступали из Узбекистана, Таджикистана и других мест Средней Азии в Москву. Они остаются гигантскими памятниками советской национальной политики 1930-х годов. В 1960-х годах «послания» адресуются уже не Сталину, но советской родине и партии.

Зло сталинизма, которое пронизывало литературу, наконец было вынуждено отступить под давлением объективной необходимости в условиях советско-нацистского конфликта, во время которого среднеазиатские поэты вернулись к отображению собственного отечества и славных страниц прошлого. Когда завершилась Вторая мировая война, Сталин снова закрутил гайки, которые были несколько ослаблены в чрезвычайных условиях. Писателям и деятелям культуры снова пришлось защищаться от нападок и обвинений в аполитичности. Поэмы, пьесы и романы, большинство из которых касались исторической тематики либо рассказывали с любовью о красоте сельского ландшафта, либо оплакивали погибших на войне, оказались не в чести. Подчеркивая возвращение жесткого контроля над творчеством, компартия издала в 1946 году постановление, определенные положения которого были направлены против перемен в литературной жизни Средней Азии во время войны.

Партия требовала также от поэтов и критиков усилить политическое звучание их произведений. Снова развернулось наступление на среднеазиатское наследие, на этот раз против народного творчества, прежде всего против главных памятников устного эпоса, таких как «Кобланди батыр», «Алпамыш», «Манас» и «Гор-оглу». Несмотря на устрашавший тон кампании и жесткий стиль журналистики, призванных изменить состояние умов писателей после войны, сиюминутные угрозы в период 1946–1951 годов не привели к новой широкомасштабной чистке. 1953 год показал, что Сталин не бессмертен. Десятилетие после Сталина ознаменовалось возрождением среднеазиатской литературы.

Восходящая луна – образ любимой

Вариации на тему любви и любовных чар услаждали поэтов и читателей Востока в течение сотен лет. Древняя чагатайская и персидская традиция продолжала жить и в конце XIX века среди каракалпаков, казахов, таджиков, туркменов и узбеков. Поэзия все еще рассказывала о размолвках влюбленных, горьких разлуках или отчаянной страсти, выражавшейся во вздохах, слезах, стенаниях и беспрестанных горестных упреках. Посредством сложных форм традиционных арабских метрических конструкций (аруз) романтическое настроение выражалось возвышенным стилизованным языком. Брови, ресницы, губы, волосы сравнивались с кривой саблей, шипами, луной и соловьем, тополем или кипарисом, тюльпаном и розой.

Один из самых знаменитых в этом жанре – чагатайский лирик Коканда Мухаммад Мукими. Иногда он сочинял злободневные стихи, но больше следовал старым сюжетам в своих четверостишиях и поэмах:

Словно светлейшая луна твое лицо,

Оно словно зеркало, в котором отразилось совершенство.

Ты – причина любовной разлуки.

Мои соперники льнут к тебе.

Ты упоительна, как цветущий тюльпан.

Как может мужчина, видящий тебя, сохранить рассудок?

Пользуясь таким расположением людей,

Ты сделала скитальцем и истощила меня.

О ты, чье лицо светлее луны.

Твои губы – рубины, зубы – сверкающие жемчужины.

Из-за тебя в голове моей грохот Судного дня,

А ты ускользаешь, словно пери.

Хотя литература казахских степняков, казалось бы, могла дать свои образы «любимой», она предпочла городской идеал красоты, что явилось примечательным свидетельством влияния чагатайской литературной традиции на кочевников. Это показал в 1884 году Абай Кунанбаев:

Белое чело – сиянье серебра.

Прекрасные глаза,

Полумесяцами брови.

Красотой она подобна молодому месяцу.

Безупречен изгиб прекрасных плеч.

От грудей исходит пьянящий аромат граната.

Совершенна полнота этих двух плодов,

И манит к себе ее гибкий стройный стан!

Вслед за поэтами XIX века, которые сохраняли чувственный образ красавицы средневековой литературы, авторы исторических романов воссоздавали красоту прошлого в другом жанре и в условиях другой социальной системы (коммунистической).

Начиная с «Отган кунлар» («Минувшие дни»), первого узбекского романа (1922), написанного Абдуллой Кадыри (Джулкунбай), сюжет которого целиком посвящен трагедии полигамного брака, тянется эта знакомая картина: «Ее черные косы разметались в беспорядке по подушке; черные как смоль глаза с густыми загнутыми ресницами были устремлены в одну точку, словно изучая что-то… черные изящные дуги прекрасных бровей вдруг изогнулись, нахмурившись, словно испугавшись чего-то… луноликое, без малейшего изъяна, белое лицо покрылось легким румянцем, словно от смущения… И она, откинув одеяло белыми руками, коснулась черной родинки справа от прелестного носика, нарисованной непревзойденно искусной рукой природы, подняла голову с подушки и села. Под желтой сатиновой рубашкой чуть приподнялись ее молодые груди… Этим ангелом в девичьем теле… была Кумушбиби!»

Не менее поэтичен образ возлюбленной, выведенный в «Абае» (1942–1947) Мухтара Ауэзова. Основная тема романа при этом остается все той же – несчастье, исходящее от договорных браков: «Серебряные шолпы (подвески) позвякивали в ее косах, розовый румянец щек подчеркивал чистоту ее кожи. Входя, она улыбалась сдержанной и все же игривой улыбкой, приоткрывая ровнехонький ряд зубов… [у нее] был такой же подбородок [как у прежней возлюбленной], округлый и изящный, такие же черные шелковые волосы… такой же носик, чуть вздернутый в вызывающей очаровательной манере. Ярко-красные губы, изящно очерченные и ребячливые, черные брови, протяженной линией поднимающиеся к вискам, как крылья ласточки… Она походила на восходящий молодой месяц – новый, и все же тот же самый».

Изображая идеал женской красоты, поздние чагатайские поэты и новые авторы исторических романов воспроизводили образы средневековых шедевров, творя в манере автора поэмы «Фархад и Ширин» Алишера Навои (1484). Среди 5600 рифмованных двустиший (бейтов) этой поэмы содержатся такие строки, посвященные героине Ширин:

Злоумышляла с бровью будто бровь,

Как сообща пролить им чью-то кровь. <…>

А губы – нет живительнее губ,

И нет сердцегубительнее губ!

Как от вина – влажны, и даже вид

Их винной влаги каждого пьянит.

Хоть сахарные, но понять изволь,

Что те же губы рассыпают соль,

А эта соль такая, что она

Сладка как сахар, хоть и солона. <…>

А родинка у губ – как дерзкий вор,

Средь бела дня забравшийся во двор,

Чтоб соль и сахар красть. <…>

И о ресницах нам сказать пора:

Что ни ресничка – острие пера,

Подписывающего приговор

Всем, кто хоть раз на пери бросит взор. <…>

А стан ее – розовотелый бук,

Нет, кипарис, но гибкий, как бамбук.^[2]

Изысканные образы Алишера Навои не имеют ничего общего с атрибутикой, которой пользовались народные сказители. Они тоже рассказывали романтические истории о Фархаде и Ширин или Лейле и Меджнуне, которые пользовались любовью во всей Средней Азии. Эти истории о неразделенной любви стали основой для жанра сентиментальной трагедии, принятого джадидами в начале 1900-х годов с дидактической целью модернизации среднеазиатской семьи и социальной жизни.

Привыкнув изображать своих женщин в традиционном стиле, писатели тем не менее охотно приспосабливались к чужой реальности, которую олицетворяли русские девушки. Они производили сенсацию, появляясь на публике свободно, без паранджи. В 1898 году Садриддин Айни изложил в стихах на таджикском языке свое восторженное изумление при виде циркачки по имени Нина:

Благоухающей прошлой ночью

Я увидел [ее] в цирке и поразился.

Это дитя Европы, русское диво.

Ее плечи и грудь, как белые нарциссы.

Ее лиц прекрасен.

Этому юному существу четырнадцать лет.

Как бы хотел робкий мужчина оказаться в ее объятиях.

Она – утешение души, она душа Вселенной,

Стройный кипарис в летящих одеждах.

Если хочешь забыть свое имя,

О Айни, выпей кубок во славу этой баловницы!

Нина у Айни не более поражала местное население, чем Лиза Махмуда Ходжи Бехбуди. В пьесе Бехбуди «Отцеубийца» героиней является русская проститутка, обслуживающая «местных» и, следовательно, пользующаяся дурной славой. Но узбекские обожатели говорят о Лизе высокопарным языком, в традиционном среднеазиатском амурном стиле:

Друзья, я выпил вина и вспомнил о нежной Лизе. О дорогая Лиза!

О Лиза дорогая, дорогая Лиза, где ты?

Судьба-тиранка заставила меня страдать из-за разлуки с ней.

Аллах всемогущий, невозможно, чтобы она не пришла [ко мне].

Подобные поэтические стереотипы побудили писателя-джадида Абдурауфа Фитрата создать сатиру на поэтов направления «соловей-роза» и их нереальных женщин и высказаться за поэзию здравого смысла. Такова его поэма на таджикском языке «Бич предостережения», написанная в 1914 году:

Некоторые [поэты] закованы в цепи поклонения волосам любимой;

Некоторые опьянены томным взглядом обожаемых красоток;

То они бурно радуются встрече на заре,

То оплакивают боль разлуки в полночь;

Некоторые уподобляют все фигуры кипарису,

Некоторые уподобляют все лица луне;

И при этом лицо Родины царапают ногтями пренебрежения;

Пишут стихи лишь о внешних статях возлюбленной!

Несчастная девушка джадидов

Возможно, сарказм Фитрата поспособствовал появлению в беллетристике образа современной женщины другого типа. Начиная со второго десятилетия XX века изображение ее стало вполне реалистичным. Она представлялась теперь трагической жертвой социальных обстоятельств и обычаев, которые обрекали ее на страдания в браке. Эта новая героиня джадидской литературы вполне органично вписалась в такие жанры, как роман, драма и рассказ.

Так, одаренная девушка в романе «Бахтысыз Жамал» («Несчастная Жамал») Миржакыпа Дулатова, изданном в 1910 году, описывается своим воздыхателем в традиционных выражениях: «Прекрасная девушка… когда достигает семнадцатилетнего возраста, столь же бесценна, как редкий драгоценный камень. Она как яблоня, растущая в раю, – какой джигит откажется попробовать плод, если стоит только протянуть руку».

Однако резким контрастом этой идиллической картине звучит, как песня запуганных птиц, горестное стенание всех казахских невест, представляемых несчастной Жамал: «Но несчастные девушки томятся в клетке, как птицы. Их выдают замуж за кого угодно, лишь бы дал большой выкуп, и несчастные в слезах оставляют родительский дом. И родители не проявляют доброты к ним, даже если сильно любят их».

Роман о бедняжке Жамал сам автор назвал «первым романом казахской жизни».

Тема второго опубликованного в 1913 году среднеазиатского романа «Калым» Спандияра Кубеева (1878–1956) – тоже несчастная судьба девушки. Гайше, как и Жамал, – жертва произвола. О брачных обычаях, приводящих к трагедии, написаны два других казахских произведения, принадлежащие перу Султанмахмута Торайгырова (1893–1920), «Красавица Камар» (1914) и «Кто виноват?» (1914–1915). Первый, незаконченный, роман написан в прозе, дополняемой стихами. Второй роман в стихах.

Вслед за традиционными «саблебровыми» красавицами и несчастными Жамал и Гайше последовала вереница страдающих среднеазиатских женщин. Это была 16-летняя Кадиша в опубликованной в 1914 году казахской драме «Жертвы невежества» Колбая Тогисова, горевавшая в связи с утратой своего ссыльного возлюбленного Аспандияра и неминуемым браком со стариком с тремя женами. Это и прекрасная юная Джамиля в «Хозяине и слуге» (1918) в узбекской мелодраме Хамзы Хаким-заде Ниязи, которая принимает яд после того, как ее разлучили с любимым и насильно выдали замуж за сластолюбивого интригана. Наконец, это милая Какей в одной из ранних киргизских пьес «Горемычная Какей» Молдогазы Токобаева (1905–1974), которая совершает самоубийство, когда ее обрекают на вечную разлуку с ее Омуркулом, насильно выдав замуж за старика. Данная пьеса подверглась в 1951 году в киргизских театрах переработке, чтобы завершить ее «счастливым» финалом.

Счастливые финалы были возведены в принцип в официальной «оптимистической» атмосфере советского периода. Печальные сцены не устраивали коммунистических критиков, и тем более не устраивали их буйный, а иногда язвительный юмор народных сатириков, необразованных собратьев джадидских писателей. Народное творчество на всех огромных пространствах Средней Азии объединяла минимум тройка остроумных бестий, оживлявших обширный бытовой репертуар для населения, далекого от классической литературы. Никто не мог превзойти озорное поведение K?l (Плешивого), широко известного своими проделками с девушками, купцами и муллами. Среднеазиатские сказители предпочитали фривольные истории и ярких авантюрных бродяг. Не приветствовался официальной властью также Насреддин-эфенди, чьи приключения всегда имели хождение в Узбекистане и Туркменистане и которого знают также в Азербайджане и Турции как Ходжу Насреддина. Не вписывался ни в какие рамки Алдар Косе – прежний аналог современного мошенника, настоящего «обманщика», о чем свидетельствует его имя. И казахи, и узбеки любят Алдара Косе, который не прочь привести в замешательство местных девушек, потому что занимается кражей невест, о чем свидетельствует приводимая ниже история:

«Однажды Косе сказал Шигай-баю:

– Уважаемый бай, одолжи мне биз (шило). Я хочу уйти, но моя обувь совсем развалилась.

– Сходи к моей жене, она даст тебе шило, – ответил бай, отправляясь на пастбище, где пасся его скот.

Косе пошел к жене бая и сказал:

– Байбише, Шигай-бай приказал, чтобы ты отдала мне в жены свою дочь Биз-Бекеш.

– Ты что, с ума спятил?! – закричала жена бая. – Да разве мой муж отдаст Биз-Бекеш за тебя?

Косе вывел Байбише из юрты и крикнул в ее присутствии баю:

– Бай, бай, ты ведь обещал мне биз, но твоя жена не дает мне Биз.

Шигай-бай крикнул с поля:

– Жена, дай ему биз, чтобы он не надоедал!

Что было делать? Старухе пришлось отдать свою прекрасную дочь…

Косе оседлал коня, посадил перед собой Биз-Бекеш, натянул поводья и исчез без следа».

Героиня фольклора не всегда была жертвой судьбы или обманщиков. В древнем каракалпакском эпосе «Кырк кыз» («Сорок девушек») Гулаим – идеал сказочной красоты и прочих добродетелей, воспетых в двадцатипятитысячестрочной устной поэме сказителем (джирау) Курбанбаем Тажибаевым. Впрочем, даже эта среднеазиатская амазонка обладает вполне традиционными чарами:

Гулаим – как пери была.

Речь – неспешная,

Стан – стрела,

Рот – наперсток,

Румянец – мак,

Косы – змеи,

Губы – каймак,

Зубы – жемчуг,

Стыдливый взор,

На голове – золотой убор.^[3]

Однако более, чем внешний вид Гулаим, поражает ее участие в делах города, где она жила, и особенно ее роль в защите Хорезма как воительницы и наставницы сорока девушек, которых она подготовила для войны. На поле боя Гулаим руководит своими соратницами, говорит им, как сражаться, какую стратегию применять. Но также она объясняет им, когда целовать и любить и за кого выходить замуж. Пятнадцатилетняя Гулаим независимая, романтическая и героическая каракалпакская девушка.

Следует отметить еще один женский тип. Его олицетворяет Халима, героиня первой оригинальной среднеазиатской оперы. Автором «Халимы» (1919) является Гулам Зафари (1889–1944), узбек из Ташкента. Эта девушка стала, по сути, жертвой классовой борьбы. Она любит бедного молодого человека, но помолвлена со старым богачом. Отец Халимы, как и родители Жамал, настаивает на выгодном браке, и Халима кончает жизнь самоубийством. «Халима» пользовалась необычайной популярностью в 1920-х годах и в начале 1930-х годов, она ставилась сотни раз по всей Средней Азии. Музыка для «Халимы» была составлена из широко известных народных и классических мелодий, отвечавших характеру тех или иных персонажей.

Драматический образ молодой женщины вошел и в поэзию 20-х годов:

О дочь садовника,

Звезда души,

Почему омрачилось

Твое прежде счастливое лицо?

Ты резвилась от радости,

Подобно птице, летала и щебетала,

Как бабочка,

Обнимала цветок.

В саду – соловьи,

На клумбе – розы,

Гиацинты

Рукоплескали тебе.

Но горе открыло свои объятия.

Слезы наполнили твои глаза.

И только когда ты смеялась,

Они исчезали.

Почему? Скажи что-нибудь!

Спой, переменчивая флейта.

Неужели любящее сердце

Захватили целиком печаль и горе?

Слезы молодых красавиц, в изобилии окроплявшие литературу в 1920-х годах и свидетельствовавшие о трагических конфликтах в реальной жизни, сумел осушить коммунистический оптимизм. Амандурды Аламышев завершил пессимистическую дветысячивосьмистрочную туркменскую поэму «Погасла» (1928) затихающими рыданиями несчастной порабощенной молодой женщины. Желая противопоставить пессимистической тональности подобных произведений новый настрой, Агахан Дурдыев около 1927 года написал короткий туркменский рассказ «Счастливые девушки». А в более позднем издании поэмы «Погасла», названном по имени героини «Сона», заключительные фрагменты были радикально изменены с целью обеспечить желательный властям счастливый конец.

Пролетарские и советские женщины

Настоящая пролетарская женщина, по-прежнему страдающая, кардинально отличалась своим поведением от прежних героинь. От покорности чагатайских красавиц и беспомощности джадидских девушек ее отличает напористая активность каракалпакской Гулаим. В соответствии с коммунистическим лозунгом, начиная с середины 1920-х годов, новая литература призывала к эмансипации женщин. Хотя одной из очевидных целей советского руководства в сломе старой семьи было обеспечение большого количества женщин, способных задешево работать вручную на фабриках и в колхозах, этот призыв встретил активный отклик, по крайней мере среди грамотных. Именно потому, что общество было столь основательно подготовлено произведениями начала 1900-х годов, оно поддержало кампанию по эмансипации. Однако создание правдоподобного литературного типа свободной женщины оказалось почти столь же трудным, как фактическая кампания по снятию паранджи.

Олицетворяя освобожденную среднеазиатскую женщину, Зейнеп, героиня киргизской пьесы «Зейнеп – председатель» (1929) коммунистического националиста Сыдыка Карачева, характеризуется просто как «образованная женщина», и ее вхождение во власть в качестве председателя местного сельсовета происходит в окружении членов комсомола и партии. В отличие от прежних среднеазиатских литературных героинь, которым от 14 до 17 лет, Зейнеп старше их в два раза. Более того, она не плаксива и не отличается красотой. Эмансипированность ее состоит в том, что она руководит делом, которым обычно занимались мужчины. Зейнеп и подобные ей – типичные представительницы предвоенных пятилеток. Стандартный драматический сюжет в такой литературе строился на отказе «отсталого» персонажа, иногда мужа героини или брата, позволить семейной женщине заниматься общественной деятельностью.

Даже после 1945 года ведущей темой оставалась борьба женщин за мнимое равенство. Примером может служить творчество Аскара Мухтара (1920–1997), который написал в 1955 году узбекский роман «Сестры».

В отличие от своих недавних литературных конкуренток Джамиля, деревенская киргизская девушка, в произведении, носящем ее имя, вырывается на свободу, повинуясь чувству. Джамиля напоминает Аксинью в знаменитом романе «Тихий Дон» Михаила Шолохова. Эта героиня конца 1950-х годов, как и ее предшественницы из прежних поколений, была замужем за человеком, выбранным ее семьей. Неудовлетворенность таким союзом заставляет ее бежать в Казахстан с возлюбленным. Сила ее чувств дает мотивацию всему развитию сюжета. Сам же образ создан в сугубо реалистической манере: «Джамиля была хороша собой. Стройная, статная, с прямыми жесткими волосами, заплетенными в две тугих, тяжелых косы, она ловко повязывала свою белую косынку, чуть наискосок спуская ее на лоб, и это очень шло ей и красиво оттеняло смуглую кожу гладкого лица. Когда Джамиля смеялась, ее иссиня-черные миндалевидные глаза вспыхивали молодым задором, а когда она вдруг начинала петь соленые аульные куплеты, в ее красивых глазах появлялся недевичий блеск».^[4]

В дальнейшем женская тема оказалась наиболее устойчивой в литературе Средней Азии и отразила видение мужчинами женщин, ибо авторы-мужчины создали все женские образы. Эта тема пережила, таким образом, эволюцию. Женщина как лирически расплывчатый объект любви в чагатайской поэзии трансформировалась в созданных джадидскими авторами грустных красавиц в беде и далее в мужеподобных партийных функционерок, командующих мужчинами в пролетарскую эпоху. В настоящее время распространены раскрепощенные кошечки, неистовые в работе, игре и любви, но без всяких мыслей в их здравых прекрасных головках, за исключением тех, которые можно выразить в народных песнях. При отсутствии морального и философского стержня эти красотки контролируют свою судьбу не больше, чем беспомощные луноликие женщины XIX столетия. Став грамотной, как и ее джадидская бабушка, современная героиня интеллектуально неразвита, что, кстати, характерно и для ее партнеров-мужчин.

Глава 15
Модернизация архитектуры, технологий и планировки городов

Наиболее поразительным результатом российского завоевания Средней Азии в архитектуре явилось возникновение там, как и в Алжире после французского вторжения, «двойного города». В создании этого дуализма свою роль сыграло местное население, которое способствовало органичному росту бессистемного города, как правило теснившегося вокруг дворца или крупного культового сооружения. Со времени Средневековья Регистан в Самарканде дает пример, возможно, наиболее известной городской площади в мусульманской архитектуре.

Мусульманские города разрастались вокруг цитадели, как и многие города средневековой Европы. Таким образом, более древний город служил моделью для более позднего, и между ними существовала фундаментальная преемственность, так что главные черты древнего города сохранялись даже в урбанистике XIX столетия. В таких традиционных городах всегда имело место центральное возвышение, называемое кал'а или кухандаз; в Бухаре и Хиве XIX века оно иногда называлось также арк, а в Коканде – курган ордаси (цитадель). Эту крепость окружал шахристан, или собственно город. Третья зона, рубад, представляла собой предместья, окружавшие шахристан. Цитадель обычно включала дворец правителя, казначейство и тюрьму, обнесенные толстыми стенами со сторожевыми башнями. Шахристан в ряде случаев планировался в виде прямоугольной сетки, такой как в Бухаре, Хиве или Шахрисабзе, с главными артериями, пересекающими центр. В других местах, таких как поздняя Бухара и Самарканд во время правления Тимура, города разрастались радиально, но порой просто следовали местной топографии. В шахристане строились крытые базары, большие мечети, высокие минареты, караван-сараи, пруды (хаузы), дома знатных людей, приближенных к хану, жилища чиновников и купцов и медресе. Долгая эволюция переместила центр деловой жизни города из шахристана на окраины, которые вместили новую базарную зону. Это произошло к XI веку. Таким образом, бывший пригород преобразовывался в функциональный район. Каждая часть шахристана и пригорода включалась в административный район, связанный с местной мечетью, обслуживавшей население, проживающее рядом. В то же время шахристан и пригород, обращенный в шахристан, делились на полицейские участки согласно профессиям и ремеслам жителей. В каждом квартале имелся свой пруд.

Ташкент XIX столетия, незадолго до прихода русских, вмещал в своих стенах цитадель, главный базар и кварталы ремесленников, но пригород, который расползался вне его, оставался фактически незащищенным.

Модернизация древних среднеазиатских городов, согласно идеям русских, началась в 1866 году, еще до того, как они появились в Средней Азии в большом количестве. Царские гарнизоны с самого начала размещались в крупных городах юга Средней Азии, привнося в них своеобразие. Типичен в этом смысле Ташкент, где улицы старого города извилисты. Русское присутствие выразилось в упорядоченности его облика. Сочетая радиальные проспекты с пересекающей их кольцевой дорогой, русский сектор устремлен как стрела к цитадели старого города. Эта драматичная архитектурная демонстрация российских политических целей одновременно отражает европейскую идею XIX столетия о рациональном градостроении.

В Самарканде русский район тянется к западу от старого города. От самой цитадели отходят лучи его улиц, заканчивающиеся казармами и военным госпиталем.

Традиционные и заимствованные формы

До 1879 года на территориях Средней Азии, сравнительно не затронутых притоком русских, – в Бухаре, Хиве и Коканде – в архитектуре царил мусульманский стиль. Дворцы и мечети сооружались вплоть до 1917 года, и количество памятников раскрывает замечательное упорство в следовании древним традициям. Этот старый стиль содержал смесь влияний. В VII веке Раби ибн аль-Харис обнаружил в Бухаре буддийские храмы и сооружения периода монгольских и тюркских династий, объединявших искусство персидских и китайских мастеров. Таким образом в Средней Азии азиатский Восток столкнулся с азиатским Западом, в результате чего родилась причудливая архитектурная смесь. Вторжение Чингисхана в XIII веке смело большую часть прежней арабской культуры, но оставило свой след в виде юрты – шатра из шкур.

Хотя великие сооружения эпохи Караханидов (XI и XII вв.) продолжают стоять и сегодня, особенно в Узгене и Бухаре, лишь во время правления Тимура в XIV и начале XV века Средняя Азия приобрела собственный архитектурный стиль. Мечети, минареты и дворцы, поразительные мавзолеи наподобие великолепной гробницы самого Тимура, Тур-Эмир, с ее декорированным резным орнаментом куполом, который возвышается над сверкающими фасадами, выложенными декоративной плиткой, приняли должную форму. Другие знаменитые достопримечательности – мечеть Биби-Ханум и комплекс Шахи-Зинда, – по мнению многих, сравнимы по качеству и притягательности с выдающимися сооружениями исламского мира, включая те, что имеются в Кордове и Исфахане. Тимур привез много строителей из Персии и других стран. Среднеазиатская архитектура во многом обязана своим воодушевляющим воздействием тем мастерам, которые обеспечили славу Персии, Индии, Грузии и Азербайджану.

Монументальные строения имели в основном религиозное назначение. Они, как, впрочем, и базары, дворцы и частные дома, имели много общего с архитектурой ближневосточных стран и Закаспийской области. Стиль оставался одинаковым по всей Средней Азии. В Самарканде, например, сооружения до 1865 года имеют сходные элементы с теми, что характерны для различных территорий Западного и Восточного Туркестана: дома построены в бухарском, хивинском или кашгарском стиле в соответствии с индивидуальным предпочтением заказчиков. Так было вплоть до наплыва русских. Большинство последних монументальных среднеазиатских построек находится на территории, ограниченной Амударьей и Сырдарьей. Бухара и Хива остаются самыми интересными в архитектурной истории Нового времени.

Великолепие среднеазиатских ремесел периода XV–XVI веков, в целом померкшее в последующие два столетия и только в начале XIX века возродившееся в своем художественном и архитектурном выражении, сохранялось даже после 1865 года, особенно в Хиве и Коканде, но пришло в упадок на оккупированной территории. Хивинский хан Сайед Мухаммад Рахим Бахадур II соорудил в 1871 году в столице напротив ворот старой цитадели (кохнаарк) монументальное медресе незадолго до подчинения Россией его владений. Но даже под протекторатом, уже в конце его правления, поднялся в 1910 году стройный, самый высокий в Хиве, 182 фута, минарет диаметром 22 фута в основании, украшающий величественное медресе, основанное в том же году Исламом Ходжи (ум. 1913), прогрессивным визирем хана. Оба сооружения были спроектированы и построены хивинским мастером и строителем Курбан Нияз Хиваки, который сделал по старой традиции пояса из розово-голубой плитки, выложенной в узорах таким образом, что ни один из них не повторяет другой. Разнообразие неповторяющихся узоров можно сравнить с облицовкой фасада ханского дворца в Коканде. Хотя минарет Ислам-Ходжи выглядит более изящным, он напоминает мощный минарет Калан XII века в Бухаре, который возвышается на 148 футов и имеет диаметр 29 футов в основании.

Во время долгого правления Сайед Мухаммад Рахим Бахадур-хана (пр.1865–1910) были сделаны также существенные дополнения в имеющихся древних сооружениях. Были возведены зал для приемов (коринишхана) и летняя мечеть (язги масджид), а также гарем в старой цитадели Хивы. В 1910 году северное крыло гарема основательно перестроили, используя обожженный кирпич.

В Самарканде в XIX и начале XX века существовала своя особая школа, возродившая архитектурное строительство и дизайн. Местные архитекторы и строители (ме'мар и чобкар) осуществили после 1865 года минимум 34 проекта, 16 из которых – в XX веке до установления советской власти. В основном это мечети, медресе и особняки, но также помещения для омовения (тахаратхана), еврейская синагога, мавзолей, общественная баня и минареты. Более того, сохранялась практика обновления и расширения обветшалых архитектурных комплексов. Десятки талантливых штукатуров и резчиков (гянджкар или гилкар) и отделочников (наккаш) украшали такие здания, как мечеть Янги, воздвигнутая в Дахбеде Самаркандской области в 1909 году. По крайней мере, известны кроме архитектора-декоратора Навруза три строителя на этой территории, Мурад, Тура и Турды (1857–1921), которые занимались сооружением этого религиозного центра.

В Ташкенте одно из крупнейших мусульманских сооружений, воздвигнутых в конце XIX века, поднялось при помощи царского правительства. Это тем более знаменательно, что Россия была решительно настроена против поощрения ислама на юге Средней Азии. Джум'а масджиди (пятничная соборная мечеть), реконструированная в 1886 году по плану мечети Ходжа-Ахрар XV века, в XVIII веке превратилась в руины. Реконструкция осуществлялась поразительным образом, если иметь в виду технические решения. Влияние русских архитекторов, которые, участвуя в перестройке, придали мечети готические и византийские элементы, не оставляет сомнений.

Мусульманские традиции в архитектуре преобладали, по крайней мере, до тех пор, пока их не сменили советские инновации. Этот факт красноречиво иллюстрируется, в частности, небольшим медресе Камал-Кази, которое поднялось в Коканде в 1913 году. Мусульманская эстетика проявляется в стрельчатой арке и декоративной кокандской плитке, которой выложен фасад, вплоть до замысловатой панели со стихами из Корана на карнизе. Другой пример – бухарская мечеть Бала-Хауз, строительство которой началось в 1712 году и завершилось в 1914 году. К ее традиционному фасаду были добавлены элементы модерна, такие как зеркальные фрагменты и росписи, которые вытеснили старые панно из глазурованной керамики.

Слово масджид или мечеть, которым обозначаются главные сооружения мусульманского мира, означает «место сбора». Имеется четыре их вида. Во-первых, колонообразная мечеть, которая состоит из открытого дворика, окруженного с четырех сторон колоннадами. Во-вторых, огромные соборные мечети, красноречивыми примерами которых являются средневековая Биби-Ханум в Самарканде и мечеть Калан в Бухаре, с куполом над михрабом, мусульманским аналогом христианской кафедры. Третий тип мечети имеет арку в ширину здания на главном фасаде, которая как бы «открывает» здание для больших толп прихожан, собирающихся здесь в священные дни. В-четвертых, небольшая местная мечеть, обычная для юга Средней Азии и встречающаяся также в казахских городах, такая как мечеть XIX столетия в Каркаралинске.

Минареты, высокие, стройные башни с площадкой наверху для людей, призывающих к молитве, – также обязательная архитектурная примета мусульманских стран. Хотя в Аравии минареты в основном прямоугольные, в Северном Иране они более округлые или конусообразные, как и большинство минаретов в Средней Азии. Минарет как архитектурный объект подчеркивает величие самой мечети. Восемь минаретов окружают мечеть Биби-Ханум, в то время как большинство среднеазиатских мечетей и медресе располагают лишь двумя-четырьмя, а в Хиве и Бухаре встречаются мечети с одним минаретом.

Медресе проектируются так, чтобы получился закрытый двор, огороженный двухэтажной аркадой, в которой помещаются аудитория и кельи для преподавателей и учащихся. На улицу медресе обращено тремя глухими стенами, но четвертая сторона – фасад обычно представляет собой богато декорированный портал.

Традиционными строениями являются также мавзолеи, как правило, не очень большие, около 30 футов каждая сторона, квадратные или прямоугольные. На юге Средней Азии они всегда увенчиваются куполами.

Светские сооружения

Хотя культовые сооружения XIX века отличает стойкая приверженность к традиции, к концу столетия светские постройки становятся похожи больше на здания коммунистической эпохи. Среди них загородные виллы Ширабуддин, Ситараи Мохи Хасса в Бухаре, дворец Худояр-хана в Коканде, который представляет собой смесь европейского и традиционного. Один западный путешественник, увидевший бухарские дворцы в конце XIX века, писал: «В них есть что-то бутафорское и театральное. Они напоминают гибрид между цирком, зверинцем и дворцом. Ничего реального, никакой величественности… Они, как правило, напоминают сказочные дворцы со множеством сверкающих залов с балконами и нишами, с гаремом, к которому ведет узкая винтовая лестница, другими помещениями, которые трудно обнаружить, с арочными молельнями, с водоемами и фонтанами».

Советские критики дореволюционной бухарской и хивинской архитектуры характеризовали ее следующим образом: «В дворцах ханов и эмиров Бухары… богатую национальную традицию заменили дешевой мишурой и искаженными формами европейской архитектуры».

Здесь следует отметить важный момент. Это прямое русское влияние, и через него – европейское воздействие. Фактически мусульмане, заинтригованные новизной странной утвари завоевателей, попытались включить ее в декор своих интерьеров. Вот одно из свидетельств: «Определенное искусство было проявлено, чтобы сделать на фризе небольшие лепные углубления вдоль всего верха здания и в них поместить около тысячи русских чайников, все одинакового цвета, в качестве декоративных предметов».

Любовь к украшательству – основная черта среднеазиатских зодчих конца XIX века. В роскошном дворце, сооруженном в 1870 году для хана Коканда, орнамент фасада не раз повторяется в узорчатых плитках, выложенных повсюду. Во дворце Ситараи Мохи Хасса представлен типичный досоветский интерьер в бухарском стиле с характерным лейтмотивом – букет цветов в вазе.

Древняя среднеазиатская традиция сохранилась в наиболее полном виде в конструктивных особенностях построек. Так определенные черты конструкции узбекского дома, например, берут начало в эпохе Александра Македонского. То же относится и к конструкции мавзолея. Формы двориков тоже имеют древнее происхождение и восходят к эпохе персидских Ахеменидов.

Жилище обычно состоит из открытой веранды перед двумя закрытыми помещениями на одной стороне обнесенного стеной дворика. Более богатые и известные семьи пользовались преимуществом владения двух таких домов, один напротив другого.

Для защиты от среднеазиатской жары служил айван (веранда). Это открытое помещение с крышей на деревянных колоннах являлось центром дома. Нередко имелись улуг айван, летний дворик, и терс айван, зимний дворик, расположенный напротив. В Хиве айваны всегда направлены строго на север и юг, окна на север являются основными в летних помещениях, а окна зимних помещений выходят на юг. Айван является фактически жилым помещением на открытом воздухе, для его сооружения используется минимум древесины. Колонны, поддерживающие крышу, обычно изготовляются из персикового или орехового дерева и богато украшены резьбой. Они имеют деревянную или резную мраморную основу. Подобная колонна – прямой потомок колонны древних персов, которая использовалась как опознавательный знак. В Бухаре колонна имеет многоугольную капитель, которая похожа на сталактитовый карниз, тогда как хивинская колонна заканчивается резным кронштейном персидского типа. Вариации этих двух типов капители наблюдаются во всех советских среднеазиатских зданиях. Конструкция самого навеса предназначена улавливать любое дуновение и направлять его вниз, на сидящих под ним людей.

Другие городские жилища, например в Коканде, отличались от хивинских тем, что имели фасад. Хивинская мечеть напоминает дом с высоким центральным айваном, другие мечети, особенно небольшие, ближе к обычному жилищу своим декором. Такова мечеть Дар Дар Кишлок (1892) в Зеравшане.

В бухарском доме, что неудивительно, делается упор на украшение интерьера, поскольку жилища в старой Бухаре зажаты среди городских стен XVI века. Бухарские дома похожи на хивинские, но из-за влияния городских условий поднялись выше, приобретая в некоторых случаях вид небольших, двухэтажных балакхан, в других же случаях приватность обеспечивают перегородки. Вестибюли обычно декорируются нишами и орнаментальными сталактитами. Внутри дома украшены три стены, четвертая же имеет полки. Снизу сталактитовые карнизы выглядят скоплениями звезд. Стены комнат украшены драпировками с великолепными четкими узорами, выдержанными в ярких красных, желтых и зеленых красках. Окна обрамлены арками.

В Фергане у жилища два дворика, сад, виноградник и иногда бассейн. Дом состоит из двух помещений и третьей общей комнаты, которую можно обратить в айван. В Ташкенте дом, как правило, имеет большой двор, два помещения и айван, который обычно поддерживает единственная колонна.

В Самарканде много частных жилищ. В досоветское время главным достижением местных строителей явилось, как и в Бухаре, изобретательное использование пространства в пределах старого города. Многоэтажные постройки имеют верхнюю балакхану. Колонны украшены замысловатой резьбой айванов, а все потолки и стены отделаны с непревзойденным искусством.

Славянское возрождение и модерн

Наиболее распространенным увлечением в Европе на рубеже XIX–XX веков был модерн. Этот экзотический стиль с текучим витиеватым узором и изогнутыми поверхностями проник в Россию из Франции и Австрии и пользовался огромной популярностью как в Москве, так и в Санкт-Петербурге.

Поскольку молодые русские архитекторы часто получали свои первые заказы в провинции, туда вместе с ними приходили и современные стилистические инновации. Славянское возрождение, или, как его определяли в России, «псевдорусский стиль» также проник в Среднюю Азию. Этот стиль основывался на сложной кирпичной кладке XVI века, которая применялась при строительстве величественного храма Василия Блаженного на Красной площади в Москве. Известными образцами этого стиля являются здания Исторического музея архитектора Шервуда (1874–1883) и Думы архитектора Чичагова (1892), также в Москве.

Стиль славянского возрождения распространялся в России параллельно с возрождением классицизма и барокко. В Средней Азии примером этого стало громоздкое нелепое здание Государственного банка в Ташкенте, спроектированное Вильгельмом С. Гейнцельманом в 1875 году.

Гейнцельман окончил Институт гражданских инженеров в Санкт-Петербурге и работал в Туркестанском крае примерно с 1875 года до 1890-х годов в должности главного архитектора, олицетворяя убежденного эклектика конца XIX столетия. Среди русских архитекторов в Средней Азии интерес вызывает Алексей Бенуа, который окончил Петербургскую академию искусств в 1865 году. С 1874 года до конца 1890-го он работал архитектором в Сырдарьинской области. Ему принадлежит замечательный проект Государственной думы в Ташкенте, который он разработал в 1898 году с помощью Е. П. Дубровина, который был городским архитектором Ташкента с 1897 по 1898 год. Оба архитектора вместе спроектировали выставочный павильон в Ташкенте в 1897 году.

Здание Думы – типичный пример славянского возрождения в Средней Азии. Коренному населению этот стиль был чужд, в отличие от русских переселенцев. Хотя коренные жители воспринимали его как причуду, некоторые среднеазиатские богачи строили кирпичные особняки с большими застекленными окнами, соперничавшие с такими зданиями, как Государственный банк. Ариф Ходжа Азиз Ходжаев и его дядя Саид Азим Мухаммад-бей, ташкентские купцы, торговавшие с русскими в XIX веке, имели подобные резиденции. У Арифа Ходжи были «русская» и «сартская» части дома. Русское крыло, покрытое железной крышей, имело вход с дверным звонком с Петербургской улицы. Большой вестибюль, приемный зал и жилая комната были обставлены мягкой мебелью и завешаны драпировками.

Среди русских архитекторов в 1870-х и 1880-х годах был также популярен среднеазиатский стиль, получивший как бы второе рождение. Для мусульманских ханов он представлял собой скорее продолжение традиции, нежели возрождение ее. Эмир Бухары, например, собирал старинные узоры резных дверей и стенного декора и твердо придерживался давней традиции в планировке построек в последний период существования эмирата.

На рубеже XIX и XX веков ханы и эмир были восприимчивы также к модерну, как и прочие богатые представители мусульманской элиты. Такие журналы по архитектуре, как русский «Зодчий», были доступны в Туркестанском крае. В 1902 году «Зодчий» напечатал обширную статью в трех частях, посвященную стилю модерн. В Средней Азии работали такие архитекторы, как Ф. И. Лидваль, который полностью принимал этот стиль. Он спроектировал Азовско-Донской банк в Ташкенте.

По-видимому, имелась веская причина, почему экзотическая эстетика модерна нравилась мусульманским аристократам. Может быть, они усматривали в ней связь с Востоком? Во всяком случае, такой образец XVIII века, как михраб в мечети Маргилана, показывает, насколько совместимы свободно переплетающиеся завитки раннего мусульманского узора и декор текущей европейской моды. Модерн, который легко вбирал в себя различные национальные стили, сочетался также со славянским возрождением, в результате чего родился феномен русского балета с костюмами Бакста и декорациями Гончаровой. О расцвете модерна, впитавшего восточную экзотику, свидетельствуют поздние среднеазиатские дворцы. Но этот взрыв патетического декора не получил развития из-за революции 1917 года.

В несколько ином духе построено еще одно досоветское здание, в котором прослеживается местное влияние. Это театр «Хива» в Ташкенте. Ему предшествовал образчик ассимиляции русской и среднеазиатской архитектуры – русская православная церковь 1868 года. Из-за консервативного мусульманского предубеждения против светских удовольствий театр «Хива» был построен в первую очередь для христианских колонистов. Здание представляет собой первое полное принятие среднеазиатских форм русским архитектором. Г. М. Сваричевский после окончания в 1895 году Института гражданских инженеров в Санкт-Петербурге прибыл в Среднюю Азию, где проектировал железные дороги. С 1899 по 1905 год он служил городским архитектором Ташкента, а в 1906–1917 годах, когда появилась «Хива», был главным архитектором всего Туркестанского края. «Хиву» построили в 1910–1912 годах, но она сгорела в 1916 году и затем была перестроена в «Большую Хиву», явив миру, как сообщалось, «монументальные формы Тимуридов».

О своей первой «Хиве» Сваричевский писал следующее: «Зал отделан в хивинском вкусе. На стенах картины хивинских караванов (копии Ахматовой с картин Верещагина). Занавес представляет парад на главной площади Хивы. В фойе тропические растения, обезьяны и попугаи, а на стенах изображения тропической флоры».

На самом деле это были копии картин Н. Н. Каразина, а не В. В. Верещагина. Упоминание Верещагина, однако, неудивительно. В русском сознании имя этого художника XIX века неразрывно связано со сражениями в Средней Азии, при которых он присутствовал (например, в битве при Самарканде), и большинство его рисунков и тщательно выписанных полотен в период между 1860–1870 годами изображают экзотичный Самарканд.

Подобные рисунки и полотна пробуждали интерес русского человека к среднеазиатской цивилизации. Сваричевский после «Хивы» построил административный центр управления ташкентской железной дороги в стиле русского классицизма.

Из-за Первой мировой войны и революции 1917 года масштабное строительство в Средней Азии временно прекратилось. Так было до середины 1920-х годов. В новую эпоху одним из первых был возведен павильон Туркестанской АССР в Москве для Всероссийской сельскохозяйственной и промышленной выставки 1923 года. Он стал событием в советской архитектуре. Однако архитектор, выбранный для выполнения заказа, не был коренным жителем Средней Азии. Это был Ф. О. Шехтель, строитель Ярославского вокзала в Москве. То, что именно его выбрали для выполнения заказа, не только указывает на фактическое отстранение среднеазиатских архитекторов от участия в крупных советских проектах, но также свидетельствует о совместимости модерна с тем или иным национальным декором. Шехтель был выдающимся практиком стиля модерн и искусно применил среднеазиатские формы в павильоне Туркестанской АССР.

Конструктивизм и соцреализм

Главной фигурой в советской архитектуре этого времени был А. В. Щусев. Он особенно выделял новый архитектурный стиль конструктивизм. Это чисто русское направление возникло в России до революции 1917 года и базировалось на теории скульптора Владимира Татлина. Позже оно было модифицировано М. Й. Гинзбургом и братьями Весниными, Леонидом, Виктором и Александром.

Основываясь на функциональности и рациональном планировании, этот стиль характеризовался почти полным отсутствием декора. Здания часто включали ленточное остекление, заимствованное у Ле Корбюзье, и обычно отделывались штукатуркой нейтрального серого или желтого цвета, а при использовании цемента оставались без окраски.

Конструктивизм был подхвачен энергичными молодыми архитекторами, которые видели в нем решение проблем строительства в социалистическом государстве, однако к середине 1930-х годов их вынудили вернуться к неоклассицизму. Естественно поэтому, что первые советские здания в Средней Азии планировались в конструктивистском стиле. Одним из наиболее крупных был проект правительственного комплекса в Алма-Ате, разработанный Гинзбургом с учетом определенных аспектов стиля Ле Корбюзье. По словам архитектора, здание было построено «при помощи простых, лаконичных средств, соответствующих специфике топографии Алма-Аты, равно как особенностям (климата и т. д.) Казахской АССР» и явилось одним из первых экспериментов в советском строительстве.

Из-за последовавших позднее нападок на конструктивизм и его запрета в 1930-х годах мало известно о размахе строительства в таком стиле. Известны главным образом конструктивистские административные здания и промышленные объекты. К ним относятся здание телеграфа для Алма-Аты, школы и рабочие клубы. Большая часть таких объектов находилась в городах, которые расширялись в связи с ускорившейся урбанизацией и концентрацией на этой территории советской тяжелой промышленности. Такие населенные пункты, как Фрунзе, основанный в 1846 году в Кокандском ханстве под названием Пишпек, и Душанбе (Сталинабад), бывший обычной деревней вплоть до 1929 года, были заново спроектированы в качестве абсолютно новых городов. Но большинство проектов, разработанных для новых городов в конструктивистский период, не смогло реализоваться до 1930-х годов и в результате последовавших затем резких перемен было подвергнуто пересмотру. План города из блочных домов для Пржевальска в Кыргызстане является типичным для большинства градостроительных проектов в 1930-х годах.

Еще до революции русские планировщики без сожаления закладывали новые строго функциональные и лишенные воображения сетки кварталов в древних городах мусульманской Средней Азии, как это было в Ташкенте и Самарканде. Советские архитекторы уделяли еще меньше внимания жилым зданиям, и по этой причине их лишенные всякой эстетики проекты подвергались критике, но объективности ради следует принять в расчет огромный масштаб работ и стремительный ход событий во время осуществления таких градостроительных предприятий. В одном Казахстане было запланировано десять совершенно новых городских центров наряду с сотней поселений «городского типа». С учетом огромного объема работ просто отсутствовало достаточное количество квалифицированных кадров, чтобы их выполнить. По этой причине были задействованы спешно подготовленные, малоквалифицированные проектировщики.

Основные требования заключались в обязательности симметрии, функциональности и озеленения длинных прямых улиц. Для озеленения использовалось огромное количество деревьев. Но, хотя они служили для затенения и создания благоприятных условий жизни, их рассадка с регулярными просветами напоминала военный строй и придавала отупляющую монотонность часто бессмысленно широким, шаблонным уличным артериям, которые, на взгляд человека с Запада или даже коренного жителя, уродуют многие русские города. Такая практика советского градостроительства в 1930-х годах дополнилась громоздкой, анахроничной архитектурой в духе вульгарного возрождения классицизма, которую советские функционеры назвали архитектурой социалистического реализма. Этот стиль сохранялся до смерти Сталина в 1953 году.

Вторая мировая война вызвала еще один перерыв в среднеазиатском строительстве, но 1946 год стал свидетелем возвращения соцреализма. Он достиг апогея в Москве в виде непривлекательных высотных зданий конца 1940-х годов, которые стоят до сих пор как символ пагубного влияния Сталина на советское искусство.

Внедряя неоклассический соцреализм в Средней Азии в 1930-х годах, советские архитекторы столкнулись с той же проблемой, что и на Кавказе: как поступить с укорененной в веках местной традицией. Эта традиция была как нельзя более прочна в многонаселенном Узбекистане. Решение показалось простым: присовокупить к неоклассической постройке наиболее очевидные среднеазиатские элементы.

Опираясь на этот метод, В. Верюжский разработал впечатляющий проект, предназначенный для Киргизии, – музей в Пишпеке (Фрунзе). Поскольку, за исключением гробниц и юрт, киргизы развили мало собственных архитектурных форм, Верюжский использовал юрту, увеличив в масштабе до огромного павильона, украшенного узорами с киргизских вышивок. Для входа он позаимствовал узбекский и таджикский айван с четырьмя хивинскими колоннами и подобием дорического портика. Так и не осуществленный, этот проект остается очаровательной диковинкой и, возможно, единственным русским проектом в Средней Азии, который демонстрирует смелое, творческое осмысление и применение местных традиционных форм.

Русские выразили подлинное восхищение древними памятниками среднеазиатской архитектуры. Русские фонды оплачивали их восстановление начиная с 1870 года, когда было предпринято непрофессиональное, наудачу, восстановление Гур-Эмира. Критике подверглась реставрация хивинских медресе за замену утраченных глазурованных плиток (каши) имитацией лепнины. Столь же неудачным оказалось восстановление мечети Ходжа-Ахрар в Ташкенте в 1880 году. Масштабная профессиональная реставрация среднеазиатских памятников началась после 1917 года. Она проводилась столь же бережно и последовательно, как в самой России, где древние культовые сооружения воспринимались прежде всего как ценнейшие образцы искусства архитекторов и декораторов.

В Средней Азии задача восстановления, изучения и использования локальных форм серьезно облегчалась тем, что ремесленная традиция, которая передавалась много веков из поколения в поколение, сохранялась и после 1917 года. Организовывались государственные фонды, чтобы поддержать мастерские ремесленников и использовать их возможности не только в реставрации, но и в современном строительстве.

Декоративное искусство, архитектура и идеология

Крупным характерным сооружением, демонстрирующим работу местных декораторов, а также различные веяния среднеазиатской архитектуры, является Государственный академический театр имени Алишера Навои в Ташкенте. Это внушительное здание было построено в 1948 году русским архитектором Щусевым (ум. 1949), который получил Сталинскую премию первой степени за свои проекты. Он считался в СССР главным проводником стиля соцреализма в архитектуре, среди его достижений проекты для Сталинграда (Волгограда), пользующееся дурной славой здание НКВД («Лубянка») на площади Дзержинского в Москве, Мавзолей В. И. Ленина на Красной площади. Его подход к проектированию театра в Ташкенте ясно показывает, что 50 лет работы не изменили его тяжеловесный эклектизм и не сдобрили его заимствования хотя бы малейшим налетом оригинальности.

Щусев начинал как поборник славянского возрождения и древнерусской архитектуры. Он соединил все это в проекте Казанского вокзала, строительство которого началось до и завершилось после большевистского восстания. Это здание представляет собой обширный справочник архитектуры, начиная с древнего Пскова и Новгорода. Щусев знал и среднеазиатскую архитектуру, поскольку путешествовал по этой части Российской империи до революции 1917 года.

Театр имени Алишера Навои украшен среднеазиатским орнаментом и имеет ту же самую окаменевшую статичность, что и гостиница «Москва» на Манежной площади в Москве. По сути он представляет собой обычный советский Дом культуры с характерным вестибюлем, фойе, зрительным залом, сценой и подсобными помещениями. Фасад театра эклектичен. Здесь присутствуют неоклассические ордера, лепной мусульманский карниз, неоклассический антаблемент, что производит впечатление «Первого национального банка» в небольшом городке, разряженного во фривольном духе голливудского мавританского «Востока». И без того загроможденный фасад украшен гигантскими скульптурами и небольшими башнями.

Наличие такого монументального оперного театра вызвано, конечно, традиционной любовью русских к театру и балету, но не только. Драма, опера и балет являются важными средствами распространения коммунистического мировоззрения, а еще служат целям антирелигиозной пропаганды. Ибо как первые миссионеры в новообращенной России продвигали христианство, превращая языческих идолов в христианских святых, так советские лидеры пользовались известными архитектурными формами для навязывания Востоку ценностей светского Запада и привлечения населения к коммунистическому атеизму. Театры в стиле мечетей и рабочие клубы в стиле медресе были призваны помочь вестернизации, создавая у легковерных впечатление, что мусульманская цивилизация сохраняется, хотя и меняется посредством слияния с другой культурой. Так коренных жителей готовили посредством длительной антирелигиозной кампании к разрыву традиционных связей с местной архитектурой, связанной с религией, ее сущностью и духом.

В украшении советских зданий пользовались старой мусульманской практикой орнаментовки стен религиозных сооружений цитатами из Корана. Применяя такой метод, художники соцреализма наносили на стены своих зданий лозунги и цитаты из марксистского «Корана» и выступлений новых идеологических пророков, Ленина и Сталина. Таким образом, с пугающей простотой среднеазиатская традиция стала в архитектуре и искусстве идеологическим оружием против себя самой в беспрерывных попытках обратить местных жителей в атеизм и социализм.

Декор театра имени Алишера Навои продемонстрировал процедуру объединения традиционных мусульманских форм с новыми антирелигиозными установками. Каждое из нескольких фойе, окружавших зрительный зал, называлось по имени региона и оформлялось художником данной территории в характерной манере. Хивинский зал, Самаркандский зал и наиболее любопытный среди прочих Бухарский зал отличает, таким образом, неповторимое своеобразие.

Уста Ширин Мурадов, знаменитый мастер по лепке (гянч) из Бухары, декорировал Бухарский зал. Он прославился еще в 1912–1914 годах благодаря украшению Белого зала в Ситараи Мохи Хасса. Отделка этого дворца была завершена в 1917 году для бухарского эмира Сайеда Мир Мухаммада Длима (пр. 1910–1920). Мурадов был также великолепным дизайнером и декоратором, который в совершенстве владел теорией лепной проекции. Вследствие его мастерства и готовности служить советским властям Академия наук Узбекской ССР приняла его позднее своим членом. Он также получил признание в виде Сталинской премии.

В Бухарском зале в театре Алишера Навои представлен интерьер в подлинной мусульманской традиции. Мурадов дает прекрасный пример искусного украшения бухарской стены. Кроме того, его зал ослепительно-белый, каким был зал дворца эмира. Колонны здесь таким же образом делят пространство, и даже хрустальные люстры являют собой вариант бухарской капители. Узор панелей повторяет узор традиционной бухарской вазы с букетом.

В более скромных зданиях, служащих не для общественных целей, но для досуга, использовались в новое время многие элементы искусства прошлого. Например, дом отдыха, построенный для таджикских колхозников в 1948 году, напоминает традиционную чайхану, столь важную для жизни среднеазиатских жителей. В этом таджикском интерьере раскрывается яркая игра цветных плиток с контрастирующими красками и узорами, арочных проемов, замысловато изукрашенных потолков, висячих элементов и других деталей.

Еще одним зданием, воплощающим среднеазиатские традиционные формы, является кинотеатр «Родина», построенный в Ташкенте в 1939 году и спроектированный русскими архитекторами А. Сидоровым и Н. Тимофеевым. Здание кинотеатра является конгломератом разнообразных узбекских архитектурных элементов, включая главный вход, сооруженный как колоссальный айван с пятью большими колоннами, имитирующими бухарский стиль.

Таким образом, в 1930-х и 1940-х годах среднеазиатские мусульманские традиции все еще процветали в практике декора, но среднеазиатским ремесленникам редко поручалось осуществление крупных строительных проектов. Например, круглый, открытый узбекский павильон на Московской сельскохозяйственной выставке 1939 года был построен с избытком украшений в узбекском стиле русским архитектором С. Полупановым.

Многоквартирные дома и административные здания, построенные в Средней Азии в 1930-х и 1940-х годах, очень мало отличались от тех зданий, что были сооружены в самой России в тот же период. Большинство их строилось в неоклассическом стиле. Казалось бы, с появлением новых городов появилась великолепная возможность воспользоваться передовой строительной техникой и выработать эстетически привлекательный стиль. Однако типичный среднеазиатский городской жилой квартал в Красноводске выстроен в том же банальном стиле, что и стандартные московские сооружения, такие как многоквартирный дом на улице Чайковского, д. 19/21 работы архитектора Е. Н. Стамо, в котором теперь находится американское посольство. Среднеазиатские и русские многосемейные дома абсолютно напоминают один другой. Несмотря на чрезвычайную разницу в климате, образе жизни, среде обитания, единственное отличие в них состоит в том, что в Средней Азии многоквартирные дома ограничены примерно тремя этажами из-за опасности землетрясений, одно из которых разрушило Ашхабад, столицу Туркменистана, 6 октября 1948 года.

Несмотря на все это, в Средней Азии по инициативе местных жителей прошла еще одна волна строительства частных домов, которые стали заполнять городские окраины. Это несколько изменило общую планировку, размыв резкие очертания геометрических кварталов. В результате появилось современное предместье из малых среднеазиатских домиков с садовыми участками, которое продолжает выживать, сколько бы приезжих ни селилось на этой территории. Подобная новая версия старой тенденции особенно заметна в Ташкенте, в сегодняшней же Хиве относительно малое количество русских не создало такого резкого деления города и поэтому не смогло способствовать миграциям на окраины, которые заметны в других местах. Контур Ташкента, по этой и другим причинам, стал весьма непохожим на его давние очертания.

Еще одно наследство домусульманского и мусульманского стилей – мавзолей. Эти сравнительно небольшие, купольные сооружения постоянно строятся по всей Средней Азии, начиная минимум с X века и до настоящего времени. Таков мавзолей казахского народного барда Джамбула Джабаева (1846–1945) в окрестностях Алма-Аты, сооруженный И. Белоцерковским, – подражание древней традиции, уходящей к сасанидским храмам огнепоклонников.

Упадок живописи и каллиграфии и подъем «прозрачного ящика»

В дополнение к катастрофическому влиянию архитектуры социалистического реализма на градостроительство в Средней Азии сильно пострадали два других художественных жанра, о чем свидетельствуют многочисленные примеры. «Портрет узбека» (1927) У. Тансыкбаева – нелепая попытка среднеазиатского художника приспособить портретную живопись к советским канонам. Фоном картины служит жалкое подобие пейзажа ИИ. Шишкина, русского художника-пейзажиста XIX века. Сама фигура представляет собой национальный «типаж» в тюбетейке, написанный в смутно импрессионистской манере. Эта современная советская живопись очень мало похожа на русское искусство и является бледной тенью великой среднеазиатской традиции миниатюры.

Каллиграфия, миниатюрная живопись, украшавшая рукописи, сохранялись в Средней Азии при царях, но литография, внедренная в местное употребление хивинским ханом в третьей четверти XIX века, а также другие инновации вместе с постепенным исчезновением богатых покровителей уничтожили эти виды искусства. Даже такие опытные и искусные мастера XIX столетия, как Ахмед Махдум Калла (Дониш), прекращали на последнем этапе своей жизни заниматься этим искусством. Молодой современник Ахмеда Махдума в Бухаре вспоминал: «[Ахмед Махдум] был великолепным каллиграфом и художником-графиком. Доход от этого ремесла позволял ему вести безбедное существование. Он не только украшал рукописи и рисовал с большим мастерством виньетки, но был замечательным художником и делал весьма живописные рисунки. Все мастерство Ахмеда Махдума с особой силой проявилось в украшении рукописей «Лейла и Меджнун», «Юсуф и Зулейха» и других лирических поэм. Я видел копию рукописи «Юсуфа и Зулейхи», выполненную рукой Ахмеда Махдума и украшенную его миниатюрами. Книгу продали тогда за цену, равную стоимости около 10 тыс. фунтов пшеницы».

«Модернизируя» древнюю традицию миниатюры, живопись соцреализма искажала ее так же, как и среднеазиатскую архитектуру. Стены многих государственных зданий оштукатурены и раскрашены в стиле, который сохраняет внешние признаки искусства миниатюры, но выполнены эти панно в таком гигантском масштабе, что противоречат своему источнику. Ущерб, нанесенный декоративному искусству при Сталине и его преемниках, воплощен в вульгарных блюдах с портретами советских лидеров. Это псевдоискусство не имеет никакой связи с прекрасно орнаментированными старыми гончарными изделиями Самарканда и Хорезма (Хивы).

В архитектуре эпохи Хрущева и его преемников советские специалисты расстались с неоклассической догмой. Они обратили взоры на Запад для решения новых задач. Новый подход запечатлен в таких зданиях, как громадный Дворец съездов в Москве, который по-своему производит впечатление. Такие сооружения означали, что советское строительство переняло метод «прозрачного ящика», усваивая материалы и внешние приметы международного стиля.

Россия, став для Средней Азии каналом на Запад, повлияла не только на судьбу местной архитектуры и искусства. Она повлияла и на процессы, которые происходили в литературе, привнеся в нее такие необычные для местных жителей формы, как роман, повесть и короткий рассказ, а также в музыке, в результате чего Средняя Азия познакомилась с новыми инструментами, такими как фортепьяно и волторна.

Не только искусство и литература, но также политика и экономика, где марксизм и планирование пытались заменить религию и свободное предпринимательство и где коллектив противостоит личности, были отданы во власть «большой диалектики». Возможно, инновации, подобные «прозрачному ящику», привели к переменам и даже прогрессу. Возможно и даже более важно, что сохранятся многие старые ценности и особенности среднеазиатской цивилизации, а древние традиции смогут органично сочетаться с современными веяниями на пути к новой жизни. Это, несмотря на аберрации долгого колониального правления, может предоставить народам Средней Азии еще раз возможность для действительно независимого самовыражения во всех областях.

Примечания

1

Далее этот регион в большинстве случаев называется Средняя Азия. (Здесь и далее примеч. пер.)

(обратно)

2

Перевод Л. Пеньковского.

(обратно)

3

Перевод А. Тарковского.

(обратно)

4

Авторизованный перевод Ч. Айтматова.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Часть первая Борьба двух цивилизаций

  Глава 1 Столкновение

    Военные набеги

    Торговая экспансия

    Рабы и пленники

    Культурный и интеллектуальный обмен

    Дипломатические отношения: ханства

    Дипломатические отношения: кочевники

    Политика властей

  Глава 2 Население, языки и миграция

    Распределение иранских языков и языков меньшинств

    Вне влияний и их последствий

    Письменность

    Миграции

  Глава 3 Население и территория

    Урбанизация

    Перемены в национальном составе

    Территория и рельеф

    Водные ресурсы

    Климат и растительность

    Фураж, продовольствие и технические культуры

    Содержание скота на пастбище

Часть вторая От захвата Россией Ташкента до полной советизации

  Глава 4 Непрерывное завоевание с 1865 по 1884 год

    Ташкент

    Бухара

    Хива и Коканд

    Вторжение в Туркменистан

  Глава 5 Организационные мероприятия и колонизация захваченных территорий

    Устройство губерний

    Территориальные изменения

    Предпосылки конфликта

    Восстание

    Священная война в Андижане

  Глава 6 Подъем национального самосознания

    Иммигранты и ссыльные будоражат мусульман

    Политическая активность русских

    Революция 1905 года и ее последствия

  Глава 7 Социальные и политические реформы

    Новое образование в Бухаре

    Тайные общества

    Таджикская, узбекская и казахская пресса с 1911 по 1916 год

    Учение возрождения Абдурауфа Фитрата

  Глава 8 Падение царской империи

    Февральская революция 1917 года

    Национальный центр и конференции мусульман

    Февральская революция на территории казахов

  Глава 9 Гражданская война и новые власти

    Движения за независимость в Туркмении, Хиве и Бухаре

    Казахи и Алаш Орда

    Сопротивление Хивы

    Бухара уступает военной силе России

    Басмачи и Энвер-паша

  Глава 10 Национальные республики теряют независимость

    Сопротивление Степного края

    Ликвидация национального руководства на юге

  Глава 11 Аграрное развитие

    Хлопок и зерно

    Аренда земли и право на воду

    Скотоводство уступает земледелию

    Советская сельскохозяйственная политика

    Коллективизация – хлопок вопреки продовольствию

    Новые ирригационные проекты

    Упадок животноводства

    Целинные земли Казахстана

  Глава 12 Индустриализация

    Горная и нефтяная промышленность

    Переработка и перевозка продуктов сельского хозяйства

    Торговля с Индией и Россией

    Речной и железнодорожный транспорт

    Советский перелом и планы для Средней Азии

    Сталелитейные заводы и ГЭС

    Реконструкция и развитие Казахстана

    Совершенствование коммуникаций упрочивает контроль колониальной экономики

  Глава 13 Изменчивое интеллектуальное и литературное сообщество

    Новые идеи в Хиве и Ташкенте

    Джадиды городов и Степного края

    Грамотность и профессии

    Перегруппировка писателей

    Грамотность и профессии в 1926 г

    Литературная политика среди советской интеллигенции

    Чистка союзов писателей и реабилитация их кружков

    Проблемы образования в 1960-х годах

  Глава 14 Литература

    Литература сопротивления

    История и поэзия о русском нашествии

    Патриотизм и пессимизм

    Оды Сталину

    Восходящая луна – образ любимой

    Несчастная девушка джадидов

    Пролетарские и советские женщины

  Глава 15 Модернизация архитектуры, технологий и планировки городов

    Традиционные и заимствованные формы

    Светские сооружения

    Славянское возрождение и модерн

    Конструктивизм и соцреализм

    Декоративное искусство, архитектура и идеология

    Упадок живописи и каллиграфии и подъем «прозрачного ящика»

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © читать книги бесплатно