Дэвид Бакстон Абиссинцы. Потомки царя Соломона

Предисловие

Следуя примеру некоторых авторов, я применил термин «абиссинцы» специально для семитоговорящих народов, до сих пор преобладающих на эфиопском пространстве, и «Абиссиния» к их гористому историческому отечеству, которое, естественно, является лишь частью современной Эфиопии. Для незнакомых с английским языком читателей я специально поясняю, что данные слова не несут в себе абсолютно ничего оскорбительного для них (и даже, наоборот, имеют романтические ассоциации), и я верю, что ни эфиопы, ни другие народы не будут возражать против их применения.

Несмотря на то что, таким образом, предмет моего исследования ограничен абиссинцами, я нашел для себя трудным освятить его полностью, как бы не схематично, в рамках данного издания. Я, конечно, осознаю, что в труде недостаточно или же не имеется вовсе упоминаний о землевладении и налоговой системе или о теологической доктрине Эфиопской церкви. Каждый претендующий на всеобъемлющее исследование предмета вскоре обнаруживает границы своей компетентности и попадает волей-неволей под влияние собственного вкуса и интересов. Таким образом, оригинальность этой книги заключается в главах, посвященных искусствам, архитектуре, которая стала моим любимым предметом во время пребывания в Эфиопии с 1942-го и по 1949 год.

Несколько слов необходимо сказать о произношении эфиопских слов и географических названий. Я думаю, что в подобного рода книге ничего не будет достигнуто соблюдением какой-либо жесткой системы транслитерации. Мы не имеем достаточно гласных, соответствующих местным языкам, большая проблема возникает при произношении нейтральных гласных первой формы, а также очень коротких гласных (если такие имеются в наличии) шестой формы (см. приложение 1). Ярые сторонники последовательности должны либо использовать специальные фонетические символы и диалектические маркеры – все незнакомые и смущающие читателя-неспециалиста, либо же примириться с какой-либо простой системой, которая может привести к неправильному произношению.

Одно географическое название – в сущности, экстремальный случай – должно проиллюстрировать трудности транслитерации. Название одной важной деревни в Тыграй произносилось по-разному: Агру, Короу, Оукро, Укро, Оуакеро, Оукеро, Оуогро, Зуогоро, Вогхуро, Вогро, Вакро и Викро. Некоторые из этих форм, учитывающие влияние французских и итальянских правил произношения, давали довольно точное приближение к названию объекта, но последние два, несмотря на абсолютно правильную транслитерацию, заключали в себе неправильные первые глаголы. Я, таким образом, предпочитаю Вукро.

Эта книга не является работой эксперта. Но некоторые области Эфиопии исследовались совсем недавно неспециалистами. К счастью, старомодный исследователь-путешественник может до сих пор найти что-нибудь захватывающее и неизвестное в своих скитаниях и доставить ценную информацию, относящуюся к исследованию страны. В этом, пожалуй, заключается вечное очарование Эфиопии.

Глава 1 ЭФИОПИЯ: СТРАНА И НАРОДЫ 

Крыша Африки

Огромное плато Африканского Рога – несомненно, наиболее протяженный горный регион на всем континенте – ныне полностью вписывается в границы Эфиопской империи. Это нагорье дало Эфиопии ее особенный характер и предопределило естественное географическое единство. Границы страны совпадают, как правило, с подножиями холмов нагорья. Правда, что касается востока, это обобщение не столь точно. Здесь иссушенные равнины бассейна Данакиль, лежащие посреди нагорья и Красного моря, также образуют гармонично вписывающуюся часть территории Эфиопии, несмотря на их географическую контрастность. Только на юго-востоке, где завоевания Менелика проникли глубоко в низины, граница не может считаться соответствующей географическим (или этническим) линиям разграничения.

В основном Эфиопская империя представляет собой компактное пространство нагорья, явно контрастирующее с низинами Судана на западе, Кении – на юге и Сомали – на востоке. Простираясь с 3-го по 18° с. ш., Эфиопия пропускает экватор, но попадает полностью в пределы тропиков (несмотря на это, климат в высокогорье умеренный). Наибольшая протяженность страны с севера на юг – более чем 1500 км (около 1000 миль). И с запада на восток протяженность приблизительно та же самая. Площадь государства – приблизительно 1220 тыс. кв. км (470 тыс. кв. миль). Таким образом, она существенно превышает общую площадь Франции, Швейцарии, Испании и Португалии либо же общую площадь Норвегии, Дании, Швеции и Финляндии. Общее население, по большей степени преуменьшенное в прошлом, почти наверняка превышает 22 млн, из чего следует средняя плотность населения, сравнимая с тем, что имеется в Кении, и значительно большая по сравнению с Суданом или Сомали.

Прилагающаяся карта (рис. 1) дает упрощенную картину топографии эфиопского государства внутри его современных границ. Самые высоко расположенные части страны, лежащие на высоте, превышающей 2000 м (6600 футов), на карте затемнены, они занимают большую площадь, разделенную, однако, на две самостоятельные системы долиной Рифт с цепочкой озер. Северное и Западное нагорья образуют основную часть десяти эфиопских провинций, начиная от Эритреи, занимающей самое северное положение, до Гаму-Гофа на юге. Наивысшая точка, расположенная в Семиенских горах, к северо-востоку от озера Тана, поднимается на высоту более 4600 м, здесь иногда случаются сильные снегопады; в этом районе также находится много других горных вершин, превышающих отметку 4000 м (13 000 футов). Почти вся территория этого высокогорья, немного наклоненная к западу, несет свои воды в Нил, в основном в верхний Голубой Нил, вытекающий из озера Тана и текущий далее, образуя большую петлю вокруг старой амхарской провинции Годжам. Только менее значительные реки пробиваются через крутой западный склон, чтобы влиться в Аваш, которая в конце концов сама теряется в Данакильской пустыне на границе с Французским Сомали. Самая южная точка западного высокогорья тоже относится к бассейну долины Рифт. Многие ручьи несут свои воды в семь озер, расположенных в эфиопской части долины, тогда как всего одна большая река – Омо – течет на юг к озеру Рудольф, которое полностью, за исключением самого северного края, находится на территории Кении.

Юг равнины Данакиль и восточная часть нагорья Рифт, уступающих по площади только северной и западной областям, включают в себя большие горные массивы, также иногда достигающие высоты более 4000 м. В эту группу входит северо-западная цепочка холмов, приводящая, подобно каменной дороге, в район Харар. Почти все это высокогорье представляет собой бассейн рек, впадающих в Индийский океан, хотя одна из самых крупных рек – Уаби-Шэбэлле – с некоторых пор не достигает океана, так как ее воды используются на ирригационные нужды.

Самые поразительные географические черты Эфиопии обязаны своим существованием грандиозным сдвигам пластов земной коры, ассоциированных с вулканической активностью, происходившим в третичный период, когда складывались и многие другие основные горные системы мира. Очевидно, что Эфиопский регион постепенно поднимался и приобрел в результате форму купола, центр которого приблизительно совпал с центральной провинцией Шоа. В то же самое время обширно выбрасывалась очень текучая лава (преимущественно базальта), и эти потоки, чья общая толщина достигала местами тысяч метров, и являлись тем материалом, из которых в итоге и сложился типичный ландшафт нагорья. Отдельные потоки лавы также могли значительно изменить местность: один такой поток, например, образовал запруду, что, в свою очередь, привело к появлению озера Тана, другой же отрезал часть океана и создал, таким образом, ныне высохшие соленые озера Северного Данакиля.

В то время как большая часть региона поднималась, другой процесс долговременного давления земной коры сформировал неправильной формы впадину, известную под названием долина Рифт. Она прямо рассекает Эфиопское нагорье и расширяется к северу, включая в себя Данакильскую долину и Красное море. Эфиопский Рифт вблизи Аддис-Абебы проявляет себя не столь явно, и он не столь обрывист – факт, которым не преминули воспользоваться средневековые завоеватели, так же как и те, кто позже построил железную дорогу, идущую к берегу. К югу от столицы Рифт становится хорошо заметной географической структурой около 80 км в ширину и вместе с ее привлекательными озерами в значительной степени определяет разнообразие ландшафта.

Центральные и северные нагорья Эфиопии, родины настоящих абиссинцев, предлагают путешественнику последовательность захватывающих ландшафтов, не имеющих себе равных во всей Африке. Плато, обычно холодное и открытое ветрам, изначально, вне всякого сомнения, было монотонной равниной, постепенно спускающейся к западу и северо-западу. Но процесс эрозии, происходивший на протяжении миллионов лет, минувших со времени третичного периода, вырезал красочные, уходящие сотнями метров в глубину ущелья, неожиданно открывающиеся в волнообразной поверхности высокогорного плато. Его стены могут быть резко обрывистыми или могут спускаться ступенчато, так своеобразные природные «отлоги» чередуются с базальтовыми скалами, и глубокое ущелье, таким образом, представляет целую серию разнообразных климатических зон. Подобным образом и само плато резко спускается по направлению к востоку – к горячим равнинам Данакиля, снижаясь на 2000 м. (Этот гигантский обрыв формирует часть системы долины Рифт таким образом, что благодаря эрозии действительные разломы по большей части проявляются неотчетливо.) В некоторых районах денудация прогрессировала далее так, что там могли существовать лишь очень маленькие деревни исключительно на изолированных недоступных вершинах холмов – классический тип амба, который в роли крепости или тюрьмы сыграл заметную роль в эфиопской истории. Среди подножий холмов симиенских гор имеется большое множество колонн и верхушек скал необычных форм, некоторые из них до сих пор сохраняют плоские вершины, являющиеся остатком изначального плато.

Климат, времена года и растительность

Хотя Эфиопия и лежит в тропиках, только ее окраинные территории имеют действительно тропический климат. Климат же нагорий, столь характерных для этой страны, варьируется в соответствии с высотой от субтропического до умеренного. Тем не менее времена года, типичные для высоких широт, основывающиеся на значительных вариациях температуры на протяжении года, здесь не наблюдаются. Температуры хотя и разнятся чрезвычайно от места к месту в зависимости от высоты над уровнем моря, изменяются незначительно в течение года. Фактором, действительно влияющим и таким образом устанавливающим сезоны в Эфиопии, являются дожди.

Абиссинцы имеют свои собственные названия для трех основных климатических зон, которые могут быть приблизительно определены так:

Топография Эфиопского нагорья столь обрывиста и запутанна, что каждый может спуститься к война дега (нагорье с климатом достаточно теплым для виноделия) и подняться снова к дега, просто пересекая долину; таким образом, на местных рынках можно встретить продукты двух или даже всех трех климатических зон. Сезонное распределение дождей в центральных и северных нагорьях напоминает муссонный режим Индийского субконтинента с дождливыми месяцами, соответствующими северному лету – с позднего июня до раннего сентября, – так как наполненные влагой ветра эфиопского муссона дуют с юго-запада; на юго-восточные нагорья, где эти ветра впервые касаются холмов, обрушиваются сильные дожди, и поэтому самый продолжительный здесь сезон – сезон дождей. И наоборот, по достижении дальнего севера эти ветра уже растрачивают большую часть влаги, и на высокие гористые части страны, такие, как, например, Эритрея, выливается слишком мало дождей, и поэтому здесь более короткий влажный сезон, чем на юге страны. В среднем дожди прекращают идти приблизительно ко времени эфиопского Нового года, приходящегося на ранний сентябрь, и затем следует длинный сухой период, продолжающийся до февраля. Небольшие дожди могут случаться в марте, апреле или мае, но они сильно варьируются от места к месту и от сезона к сезону. Уровень осадков за год в центральных нагорьях приблизительно равняется 1000 мм (37,4 дюйма).

Равнины Данакиля, лежащие на подветренной стороне или «в тени дождя» нагорий, практически не получают влаги во время влажного сезона в нагорьях, хотя потоки Аваша формируют обширные сезонные зеленые луга. Тем не менее небольшой дождь может выпасть в январе или феврале, когда нагорья сухие, в это время года ветра дуют внутрь страны с Красного моря, и облачные массы могут иногда быть видны скопившимися у восточного обрыва.

Эфиопия, с ее большим разбросом высот и вытекающим отсюда разнообразием климата, обладает богатым множеством типов растительности: от немногочисленных пустынных кустарников до самых пышных лесов. В районах на юге и юго-западе обильный ливень (до 2000 мм) и продолжительный сезон дождей вместе с субтропической температурой благоприятствуют росту настоящих влажных джунглей, вмещающих в себя огромное разнообразие деревьев, лиан и эпифитов. Лес – естественное хранилище дикого каучука, а также исконных кустов кофе – продукта столь ценного для эфиопской экспортной торговли.

В центральных и западных нагорьях, где влажный сезон слишком короток для джунглей да и низкая температура также чаще всего является ограничивающим фактором, произрастают более сухие «умеренные» леса. Например, ногоплодник (Podocarpus) растет ниже отметки 2200 м (7000 футов), а можжевельник (Juniperus, «карандашный кедр») соответственно выше этого уровня, хотя области распространения этих двух доминирующих видов могут пересекаться. Оба, как это ни печально, были поставлены под угрозу человеком. Тотальная вырубка можжевельника (местное название – тид) возле Аддис-Абебы чуть не привела к запустению этого города к 1890 году – ситуацию спас только быстрорастущий эвкалипт, привезенный из Австралии. Это дерево изобилует в каждом населенном месте, оно стало важным элементом ландшафта нагорья.

Настоящие абиссинцы чувствуют себя как дома на самых возвышенных и не защищенных от ветра плато – дега, – некоторые из них достигают 3000 м (10 000 футов) и более. Плато сейчас по большей части лишены леса, о чьем былом буйстве можно судить только по прекрасным рощам, окружающим церкви, где вырубать деревья запрещено. Но все же отдельные случайные можжевельники тид, как и случайные коссо (Hagenia Abyssinica) были пощажены. Эти деревья служат не только украшением ландшафта, но и источником глистогонного средства, необходимого для людей, хронически страдающих от ленточных червей. Низкая трава – превалирующая здесь черта ландшафта – прекрасное покрытие для ходьбы и место для пастбища. Представляя некоторое укрытие, эти земли также подходят для устойчивых к прохладной температуре сельскохозяйственных культур, как бобы и ячмень. На еще больших высотах, вплоть до 4000 м, появляется замечательная «афро-альпийская» смесь, состоящая из гигантского вереска, гигантской лобелии и бессмертника и соответствующая причудливой растительности высоких восточноафриканских гор, хотя крестовника (Senecio) там до сих пор не обнаружили.

Переселение народов Африканского Рога

Во многих местах Эфиопии имеются следы обитателей каменного века времен позднего палеолита и ранее, а важная раннепалеолитическая площадка (которую можно отнести к «галечной культуре») исследуется ныне в Малка-Контуре, Шоа. Существующее знание об этих культурах фрагментарно и базируется в основном на спорадических находках каменных инструментов. Эти данные в последние годы пополнились открытием доисторических наскальных росписей и гравюр, в основном сосредоточенных, на сегодняшний день, в двух далеко отстоящих друг от друга регионах – Эритрее и Тыграй на севере и в районе Харара на востоке. Их описал П. Грациози, который обнаружил стилистические параллели этим росписям в неолитическом наскальном искусстве Иберийского полуострова, а также Южной Африки. Обсуждая ранние эритрейские находки, он пришел к выводу, что они – дело рук пастушеского населения, жившего в данном месте еще до прихода горбатого скота и до первого появления семитоговорящих иммигрантов из Южной Аравии – оба эти события были датированы первым тысячелетием до н. э.

До сих пор представлялось невозможным проследить связь между этими доисторическими культурами и народами, пришедшими и оккупировавшими Африканский Рог позднее. Для нашего исследования существенно, что всю данную часть Африки на заре исторического времени заселил народ хамитской языковой семьи. Каким бы ни было их исконное происхождение, хамиты стали безраздельными владельцами большей части севера и востока Африки еще до появления негритянских племен, с которыми они впоследствии и смешались.

Подавляющее большинство населения Эфиопии до сих пор необходимо считать хамитским, и много регионов до сих пор говорят на кушитских языках, как и полагается этой семье народов. Единственная значительная этническая и культурная примесь, о которой необходимо упомянуть, – это иммигранты-семиты из Южной Аравии, либо мирными, либо военными средствами навязавшие свой язык и культурные институты хамитам северных нагорий. Традиции, установленные ими, культура, которую они с собой принесли, и то, как она развивалась и проникала в глубь Эфиопии, – все это и составляет основной предмет данной книги.

Рис. 1. Топографическая карта

Рис. 2. Языковая карта

Карта (см. рис. 1 и рис. 2), показывающая языки и народы Эфиопии, должна быть рассмотрена вместе с картой физического и территориального деления страны на следующей странице. Она представляет распределение основных народов Эфиопии к настоящему моменту, подобную карту было бы невозможно составить для любого другого более раннего периода истории Эфиопии. Необходимо помнить, однако, что распределение этих народов на протяжении многих столетий, описанных в данной книге, претерпевало постоянные изменения, и великая иммиграция Таллас, трансформировавшая всю этническую сцену этого региона, наблюдалась не позднее XV или XVI столетия н. э.

Если вы посмотрите сначала на верхние части обеих карт, то можете увидеть, что северные нагорья являются родиной тех самых хамитов, вобравших в себя семитскую культуру и до сих пор говорящих на семитских или «семитизированных» языках. Оригинальная эфиопская цивилизация появилась в этой местности еще задолго до начала христианской эры с ядром в царском и священном городе Аксум, позже ставшем священным местом эфиопского христианства.

Среди современных языков данной группы наиболее северный – тигре (название не следует путать с названием провинции Тигре, или Тыграй, расположенной гораздо южнее). Носители этого языка по большей части кочевнические племена, населяющие невысокие холмистые земли и настоящие низины Эритреи, а также некоторые прилегающие суданские территории и пустынные острова Дахлак. Большинство из них принадлежат к группе племен бени-амер – хамитов достаточно чистых кровей, считавшихся живыми копиями додинастических египтян (другие племена группы бени-амер говорят на кушитском языке беджа, хотя некоторые небольшие группы являются двуязычными). Почти все говорящие на тигре в настоящее время мусульмане, хотя некоторые проповедовали монофизитское христианство вплоть до XIX столетия. Интересно отметить, что этот особенный язык семитской семьи сейчас не должен быть ассоциирован ни с другими аспектами семитской культуры, ни с христианством.

Тигрейцы и амхарцы, носители двух главных семитских языков Эфиопии, – оседлые земледельцы плато, живущие в регионах нагорий Эритреи, Тыграй, Бегхемдира, Валло, Годжама и Шоа. Именно они разделяют традиции Аксумского царства, и мы еще вернемся к ним в этой и последующих главах. Сейчас же необходимо заметить, что, однако, небольшое число несимитизированных хамитов, остатков основного населения до семитского вторжения, до сих пор живут на плато и до некоторой степени сохраняют свои языки. Это и группы агау, показанные на карте, и самые северные из них – богос или билен в Эритрее, дисперсно расселенные между тигринья и тигреговорящими народами. Далее на юге они попадаются вокруг северного берега озера Тана и в районе Ласта, где династия Агау-Загве правила в XII и XIII столетиях. Другая крупная группа населяет часть амхарской цитадели, провинцию Годжам (отсюда название района – Агаумидир) и простирается на юг до Голубого Нила.

Одна из этих групп поселений заслуживает особого внимания за их чрезвычайно сильные древнееврейские и не относящиеся к христианству традиции. Речь идет о фалаша, живущих около озера Тана (где некоторые из них говорят на диалекте агау) и простирающихся далее на север до Семиенских гор. По мнению Уллендорффа, писавшего в Эфиопах, фалаша являются потомками тех элементов в Аксумском царстве, которые сопротивлялись обращению в христианство. В данном контексте их так называемый иудаизм является лишь отображением тех древнееврейских и иудейских практик и верований, которые были внедрены на части территории Юго-Восточной Аравии в первые постхристианские столетия и впоследствии привнесены в Абиссинию. Они не знают иврита, и их молитвы и писания написаны на геэз. Тем не менее фалаша ранее признавались как евреи – «черные евреи» – из Абиссинии, а сами себя они называют бета Израэль, или «дом Израиля». Для эфиопских императоров, часто травивших их, они были как заноза в теле, так и не подчинившись им.

В Эфиопии и Библии тот же исследователь, опять выступая против тенденции преувеличивать иудейские черты у этого народа, подытоживает суть вопроса следующим образом: фалаша и эфиопы в целом являются наследниками цивилизации, где почитание и имитация Ветхого Завета занимали долгое время центральную позицию.

Хорошо укрепленная и практически непроходимая долина Аббаи, или Толубого Нила, где она пересекает южную границу Тоджама, – одна из точно определенных этнических границ в Эфиопии. Юг реки населяют в основном галла, за исключением запада, где негритянские племена продвинулись с Белого Нила и занимают большую территорию нижней части страны. Мы уже упоминали, что галла – другой хамитский народ – не проживали на эфиопской территории во времена Средневековья, хотя их предки, должно быть, находились на территории нынешнего Сомали, на юге Аденского залива. Этот интересный народ с его высокоразвитой племенной системой организации и характерными институтами перерос свое жизненное пространство и начал мигрировать в юго-западном направлении ближе к концу XV века. В XVI веке, воспользовавшись ситуацией всеобщего хаоса, последовавшего за мусульманскими войнами, галла устремились за южные границы Эфиопии.

В результате этой тотальной миграции и несмотря на яростное сопротивление различных эфиопских монархов, галла оккупировали большую часть плато, достигнув на севере Валлега, Шоа и района Харара. Они также оккупировали (с меньшими сложностями) большие участки средних высот, например район обрыва Валло, где они формируют буферное поселение между амхарцами и данакиль, живущими в пустыне. Некоторые считают, что галла стали, судя по их численности, самым большим единым элементом населения Эфиопии. Как один из основных несимитизированных народов, они показывают наибольший потенциал для интеграции с амхарцами. Подавляющее большинство их отказалось от кочевнического образа жизни. Многие приняли христианство и со времен Менелика достигли высокого положения во всех жизненных сферах, часто являясь военными командирами.

Дальнейшее изучение карты языков покажет, что некоторые другие народы также разделяют северо-запад Эфиопии вместе с галла. Среди них, например, гураге, говорящие на языке родственном семитскому, чье происхождение – загадка. Остаток составляют несимитизированные хамиты, говорящие на языках кушитской семьи, но не столь близкие другим кушитским языкам: они представлены как группа сидама и группа бурджи-гелеба. Дисперсное распределение этих двух языковых групп предполагает, что племена, говорящие на них, рассеялись на куда как больших территориях перед вторжением галла, которые, как известно, вытеснили последних из этих обширных мест. И далее к юго-западным границам государство населено малоизвестными негритянскими племенами, территория которых простирается до Белого Нила и его притоков. Остается сказать несколько слов о кочевнических племенах восточных равнин народа Сомали, ныне протянувшихся на территории Африканского Рога. В данном случае они должны были прибыть на эти территории в сравнительно недавнее время: часть их страны галла заселили всего несколько сот лет назад. Территория Сомали включает не только большое новое государство Сомали, но и значительную часть северо-востока Кении и эфиопский Огаден, в то время как во Французском Сомали они встречают народы данакиль на самой северной окраине их поселения. Это огромное пространство достаточно сухих земель, мало населенное группами кочевников, чей жизненный уклад полностью зависит от верблюдов.

Далее на север данакиль (или афар) вместе с их родственниками сахо занимают большой треугольник пустыни, примыкающий к Красному морю и ограниченный с запада большой стеной обрыва, а с юга нагорьями, простирающимися к Харару. Климатические условия здесь, особенно в северной части Данакиля, хотя и смягчаемые сезонно водами

Аваша, наиболее жаркие и негостеприимные из всех, которые можно встретить в Эфиопии. Кочевники данакиль, известные своей яростью во время конных набегов, удивительны для людей, так как питаются мало чем, кроме молока, живут в маленьких, покрытых куполом шалашах, сделанных из соломы, легко укладывающихся на спину верблюда, когда кочевники переезжают на новые пастбища.

Эти странствующие народы обладают стройным высокорослым телосложением кочевника, имеют мало общих черт с населением нагорий. И тем не менее было бы ошибкой считать, что они не играли никакой роли в эфиопской истории. Совсем наоборот, воинственные по природе и мусульмане по вероисповеданию, они именно те люди, которые под жестким командованием всегда стремились атаковать христиан на плато. Они делали это периодически на протяжении сотен лет до тех пор, пока царство на нагорье не было поставлено на грань вымирания в XVI столетии.

Семитское наследие

Южноарабские пришельцы, принесшие, как уже упоминалось, семитскую культуру в Африку, включают в себя по крайней мере хотя бы один южноарабский диалект. Тем не менее отделение этой новой семитской территории от ее арабских корней, а также значительное влияние местных кушитских наречий вскоре проявилось в эволюции нового местного языка. Он, официальный язык Аксумского царства, известен в данной местности как геэз (приложение 1), а на Западе как эфиопский. Несмотря на его короткую историю как разговорного языка, он был чрезвычайно важен для развития Абиссинской цивилизации, стал, подобно латыни на Западе, классическим языком литературы и церкви и продолжает с тех пор использоваться в этом качестве. Более того, геэз – родоначальник современных языков, происхождение которых описал Уллендорфф следующими словами: «Для того чтобы проследить идею взаимоотношений амхарского, тигриньи и тигре, а также по отношению к геэзу этих языков, мы можем использовать удобную параллель с романскими языками. Если геэз сравнивать с латынью, тигринья занимает место итальянского (потому что они наиболее похожи на родительский язык и на них говорят на его изначальной территории). Тигре в таком случае можно уподобить испанскому, а амхарский – французскому (также потому, что он подвергался наибольшим изменениям)».

Основным фактором, повлиявшим на разделение этих языков, так же как и на разделение геэза, были исконные кушитские языки, особенно агава. На них говорила, без сомнения, значительная часть населения, хотя сейчас они сохранились только в небольших анклавах. Тиграи, так же как и их язык, ближайший к своему древнему предшественнику, должны считаться прямыми наследниками Аксумского царства на территориях, где они сейчас проживают. Амхарцы продвигают эти традиции далее на юго-запад и юг. Именно они стали доминирующей, а также и самой многочисленной группой среди этих двух родственных популяций, и их язык становится теперь lingua franca всей страны. Амхарцы и тиграи вместе – это настоящие абиссинцы. (Термин служит для того, чтобы отличать их от многих других народов, населяющих современную Эфиопию, все из которых, несмотря на их историю и традицию, – эфиопы. Данная книга посвящена именно этим, определенным так абиссинцам, и в особенности уникальной христианской культуре, которая развилась в их царстве начиная с IV столетия и далее.)

Те, кто изучал абиссинцев или жил среди них, знают, что их общество полностью отличается от старой языческой племенной Африки. Действительно, довольно справедливо замечено, что Абиссиния находится в Африке, но не является ее частью. Также можно сказать, что она существует в настоящем, но принадлежит скорее прошлому. С тех пор как европейцы начали путешествовать туда, они стали чувствовать себя перенесенными в своих поездках в другие времена и места – обычно в библейские земли во времена Ветхого Завета.

Подобное впечатление не полностью субъективное. Абиссинцы в действительности считают себя настоящими преемниками Израиля, верят в происхождение их царского дома от царя Соломона и используют табот в их христианском богослужении, который символизирует Ковчег завета. Они почитают Ветхий Завет так же сильно, как и Новый, и включили в свою социальную систему множество Моисеевых заповедей, взятых из Книги Левит и Второзакония. (Примерами могут служить диетические запреты, особенно на свинину; практика обряда обрезания на восьмой день от рождения; концепция ритуальной нечистоты, запрещающей появляться в церкви после сексуальных сношений, и т. д.; практика женитьбы на вдове брата; практика применения телесных наказаний.)

В церкви тоже проявляется еврейское влияние, особенно в соблюдении правила двойной субботы (субботы и воскресенья). Существует и церковный танец абиссинцев, исполняемый дабтарами перед шаботом (подобно тому как этот ритуал мог исполняться левитами перед Ковчегом завета) с барабанным боем sistra и молитвенными посохами. Эта сцена напоминает поколениям живущих о эпизоде из Второй книги Царств, когда Давид и дом Израиля играли перед Господом на всех известных инструментах, плясали пред Всевышним при полном самоотрешении и вносили с криками Ковчег Господень.

Таким образом, не существует никакого сомнения относительно глубокого влияния Ветхого Завета на различные аспекты жизни абиссинцев, здесь чувствуется библейская атмосфера. Несмотря на все это, сам я всегда больше ощущал средневековый характер деревенской жизни абиссинцев, так как старые провинции Эфиопии являлись вплоть до совсем недавнего времени подлинной феодальной страной, и квазифеодальная иерархия, как и иерархия церкви, до сих пор сохраняет свой старый престиж.

Путешествуя по Абиссинии в тесном общении с местными жителями, невольно представляешь себе картину ранней средневековой Европы. Каменные хижины северных провинций с высоко расположенными щелевидными окнами имеют открытые очаги, так что дым, поднимаясь, коптит древесину крыши и наконец вырывается на свободу, просачиваясь сквозь соломенный настил. В подворье с окружающей его высокой стеной и (иногда) даже со сторожевым домиком ночью содержится скот; место надежно защищено от нежелательного проникновения посторонних людей и животных. Торговля осуществляется в основном за счет мены на больших базарах, куда все товары доставляются вьючными животными. Местная аристократия передвигается, согласно обычаям, на мулах, окруженных пешими сопровождающими. На празднествах выступают бродячие менестрели.

Снова, как и в Средние века, мать-церковь проникает во все сферы жизни; священнослужители – незаменимые члены сообщества и пользуются огромным уважением. То же относится и к монахам, абиссинские монастыри всегда были ревностными хранителями не только христианской доктрины, но и местной литературы и искусства. Известные святые места, расположенные по всей стране, являются пристанищем для странников, стекающихся туда отовсюду, а священные манускрипты, подвешенные через плечо, до сих пор пишутся на пергаменте монастырскими писцами.

На что бы ни настраивался ум путешественника в этой древней стране, его ожидания ярких впечатлений будут вознаграждены. Не разочаруются и те, кто интересуется в основном современностью, поскольку этот необычный и симпатичный народ с богатой историей все еще на многое способен. Сейчас Эфиопия стала частью современного мира, призванной в будущем сыграть большую роль в жизни Африки и всего мира.

Глава 2 АБИССИНЦЫ: ИСТОРИЯ 

Ранняя цивилизация

Третья книга Царств и книга Паралипоменон описывают историю царицы Савской, которая, обольстившись славой царя Соломона, отправилась в Иерусалим с огромной свитой и дорогими подарками и «поведала ему все, что было в ее сердце». Царь Соломон со своей стороны «дал царице Савской все, что она желала… И отправилась она обратно в землю свою, она и все слуги ее». И опять же в Евангелии от Матфея повторяется история о том, как Южная царица «пришла с края земли, чтобы послушать мудрость Соломона». Все эти события, вероятно, произошли около 970 года до н. э.

В самой Эфиопии она также известна как царица Савская или как Южная царица (в Новом Завете), но у нее есть местное имя – Македа. Абиссинская Кебра-Нагаст, или книга «Слава царей», в деталях повествует о том, как царицу соблазнил Соломон, от которого она, по возвращении домой, родила сына. И когда принц повзрослел, он сам отправился в Иерусалим и в конце концов вернулся обратно на свою родину, принеся с собой Ковчег завета, который он и его компаньоны украли из Храма. Звали его Менелик I – основатель абиссинского царского дома.

Эта легенда, вера в которую не подлежит никакому сомнению среди абиссинцев, и действительно может содержать некое зерно исторической правдоподобности. Та же самая легенда (с небольшими вариациями) известна среди народов Южной Аравии, привнесших существенный (семитский) элемент в абиссинское культурное наследие. В действительности Шеба, или Себа, – так называлось царство, располагавшееся на территории теперешнего Йемена, откуда позже и иммигрировали предки абиссинцев. Их царица, называемая арабами Билкис, вполне могла совершить путешествие в Иерусалим в ветхозаветные времена.

Абиссинская история в действительности начинается вместе с миграцией этих южноарабских племен к западному берегу Красного моря в первом тысячелетии до н. э. Эти иммигранты не были кочевниками, а напротив, оседлыми земледельцами, ищущими просторы для расширения своего жизненного пространства. Они колонизировали место, которое мы теперь называем северной оконечностью Эфиопского плато. Одна значительная группа – геэз – осела на южных нагорьях Эритреи, наиболее доступных со стороны моря, и их диалект в конце концов приняло большинство местного населения. Другое племя, хабашат, поселилось еще дальше на юг, в Тыграй, и его имя (Абиссиния – его искаженное производное) стало в итоге названием всей страны и ее населения. Здесь они сформировали правящий класс, вместе с аборигенными хамитами, до сих пор представленными разнообразными группами агау.

Вопрос о том, можно ли рассматривать этих иммигрантов как основателей древнего Абиссинского царства, до сих пор является спорным. Их проникновение приняло форму скорее постепенного внедрения, чем вооруженного вторжения. Но, как бы то ни было, имеется предостаточно свидетельств об их политическом и культурном влиянии на территории их новой родины. Как отмечалось выше, их измененный южноарабский язык, сохранивший свое название – геэз, на протяжении всей истории использовался как язык литературы и богослужения, в то время как современные языки тоже произошли от него. Слоговая азбука, служившая его письменной основой (сабейская, или гимаритская, – приложение 1), хотя и забытая позже на ее родине, стала алфавитом, на котором основывается письменное и печатное слово современных абиссинских языков. Еще большее влияние во времена раннего царства, до пришествия христианства, оказало почитание древних южноарабских богов.

Вне всякого сомнения, имеется масса других черт в абиссинском образе жизни – особенно в земледелии, основе их экономики, – происхождение которых может быть прослежено вплоть до тех самых арабских нагорий, откуда и пришли семитские переселенцы. Трудоемкое построение террасированных склонов Йеменских гор и оврагов, со сложной системой ирригации, весьма похоже на теснины и обрывы абиссинского плато. И мало кто может усомниться в том, что плуг – неизвестный в «черной» Африке – был еще одним бесценным даром Абиссинии со стороны этих древних переселенцев.

Симпатичная деревенька Йеха (бывшая Ава), лежащая на севере от дороги Адуа-Адиграт, скорее всего, была центром или, по крайней мере, важным городом преаксумского царства. Ее маленький акрополь увенчан современной, но с древним основанием церковью и еще более древними развалинами храма. Хотя и никакая другая архитектура того периода не может сравниться с этими впечатляющими руинами, недавние раскопки в Йехе и других преаксумских местах (фото 19–26) открыли взору исследователей замечательную скульптуру, великолепный трон и другие предметы церковного обихода. Это также и каменные плиты, алтари и кадила, несущие на себе надписи этого раннего периода (V или IV столетие до н. э.), начертанные «бустрофедоном» – способ письма, в котором строки идут последовательно справа налево и потом слева направо и написание букв (форма их несимметрична) тоже следует надлежащему направлению. В этих надписях практически всегда попадается имя лунного божества – Лмкх (южноарабское слоговое письмо не различает гласных, и, таким образом, имя может быть вокализировано как угодно, например Ал-маках или Илмукух и т. п.). Рядом полумесяц вместе с диском, символизирующие божество, а другие его атрибуты – бык и козел – повторяются в виде рельефов и статуэток.

Предметы повседневного пользования, извлеченные из раскопок в последние годы, могут рассказать многое об этой ранней абиссинской цивилизации, процветавшей до возвышения Аксума. Они включают в себя искусно сделанные разнообразной формы керамические изделия, несколько светильников и множество бронзовых орудий (копья, кинжалы, топоры, зубила и серпы). Среди них также есть любопытные «опознавательные знаки» (рис. 3), служившие, скорее всего, персональными печатями или монограммами: их отпечатки были найдены на керамике, и они могли использоваться как клейма для скота. Ни один из них не похож на другой, ажурные знаки состояли из геометрического или животного узора, часто вместе с несколькими буквами алфавита – вероятно, инициалами их владельца.

Рис. 3. «Опознавательные знаки» с преаксумских площадок. Эти необычно крупные экземпляры имеют размеры 8–11 м

Эти находки выявили наличие достаточно продвинутой культуры, которая, хотя и испытывала на себе сильное влияние Южной Аравии, все же была отличной от всех культур, существовавших там. Уже тогда абиссинцы показали свой особенный талант вбирать в себя, но в то же время и преобразовывать свежие идеи, позаимствованные извне.

Аксумское царство и заря христианства

Преаксумское государство вступило в эпоху упадка в III столетии до н. э., хотя о его обстоятельствах доподлинно ничего не известно. Приблизительно к началу христианской эры начала доминировать новая сила, базирующаяся в других городах и почти независимая от южноарабского влияния. Главным среди новых городов был Аксум, ставший резиденцией абиссинских царей и источником новой цивилизации. Современная Эфиопия – прямая наследница Аксумского царства. Даже когда 1000 лет назад правители переехали в другое место, Аксум, с его сильными христианскими традициями, остался на все времена святым для абиссинцев местом.

Это царство, обреченное в конце концов на крайнюю степень изоляции, было весьма известной силой классических времен. С остальным миром его связывал порт Адулис в заливе Зула – защищенная небольшая бухта Красного моря на юге Массавы. Путь от Аксума до порта занимал восемь дней: сначала надо было пройти через меньшие города высокого плато – Матару, Токонду или Кохаито, после чего следовал впечатляющий спуск на 2500 м (8000 футов) и так далее, до пересечения сухих равнин с самим Красным морем. Пробужденные Птолемеевской экспедицией, исследовавшей эти берега в поиске слонов, греческие мореплаватели открыли этот порт, который наверняка использовался до начала I столетия до н. э. Позднее (в I столетии н. э.) это место с его торговлей описывались в Плавании по Эритрейскому морю – книге, содержащей также первое известное литературное упоминание об Аксуме.

Несмотря на то что архитектура этого порта была чисто аксумской, дуновение греческой культуры достигло Аксума – известно несколько надписей на греческом языке. Множество ранних аксумских монет имели надписи, сделанные греческими буквами, да и сами монеты в целом походили по форме на обращавшиеся в греко-романском мире и явно испытали влияние последних. В обмен на слоновую кость, экспортируемую из Адулиса, иностранные товары, включая средиземноморские амфоры и стеклянные сосуды, попадали в аксумские города. Через Адулис Аксум имел торговые связи, хотя бы и непостоянные, с другими отдаленными странами, в том числе с Персией и Индией.

Военные подвиги царей Аксума увековечены соответствующими надписями, в которых они предстают перед нами великими строителями империи. Так, прославленный монарх Афилас (рис. 4), правивший в III столетии н. э., не только расширил границы своего собственного царства, но еще и пересек Красное море и завоевал юго-западную часть Аравии – родину его семитских предков. Греческая надпись в Адулисе, повествующая об этих событиях, была переписана александрийским купцом Козьмой Индикопловом в его Христианской космографии (начало VI века н. э.) – работе, где приводится описание побережья и городов Красного моря и Индийского океана.

Великий царь IV столетия Эзана оставил после себя большое число письменных свидетельств, первое из которых было написано параллельно на трех языках: греческом, южноарабском и геэз. Но его более поздние надписи – уже исключительно на геэз. Это показывает, что престиж данного языка возрастал, делая использование иностранных языков излишним. Эзана провозглашал себя повелителем Юго-Западной Аравии, хотя его записанные военные походы направлялись против повстанцев в пределах либо же на границах его собственного царства. Последняя его надпись повествует о завоевании нубийского царства Мероэ на берегах верхнего Нила, чье могущество совпало с могуществом Аксума, хотя эти два царства имели между собой мало общего и их контакты были весьма ограниченны.

Рис. 4. Две аксумские монеты, немного увеличенные (из Литтманна). Вверху золотая монета Афиласа (III столетие) с языческим символом диска и полумесяца и греческой надписью; внизу бронзовая монета Армаха (VII столетие) с крестом и надписью на геэзе. Надпись на реверсе: «Да будет радость народам»

Та же самая надпись представляет исключительный интерес, так как Эзана приписывает свой успех в битве не местному божеству «непобедимой Махрем», как было прежде, а «Небесному владыке» и «Владыке земному». Это важное изменение в содержании царской надписи указывает, хотя и с некоторой долей сомнения, на обращение царя в христианскую веру. Быть может, Эзана предусмотрительно полагал, что время для публичного оглашения по всему царству своего перехода в новую веру еще не настало – старые божества все еще сохраняли свой авторитет. Но обращение царя засвидетельствовано монетами, отчеканенными во время его правления: на ранних изображены полумесяц и диск, а на более поздних – уже крест; эти монеты на самом деле были одними из самых ранних во всем мире, несущими на себе этот христианский символ.

Сам процесс обращения описал Руфин, почти современный тому периоду римский историк. И есть все основания полагать, что его рассказ правдив по своей сути. Меропий, христианский философ из Тиры, отправился путешествовать в поисках мудрости, «имея вместе с собой двух маленьких мальчиков, его родственников, которых он обучал гуманитарным предметам». По возвращении из поездки при остановке корабля в одном из портов Красного моря Меропий и вся корабельная команда погибли от рук береговых племен. Далее текст гласит: мальчики были найдены под деревом, готовящими уроки к своим занятиям. Пощаженных милостью варваров, их отвели к царю. Одного из них, Эдезия, он сделал своим виночерпием. Другого, Фруменция, которого он считал мудрым и честным, назначил своим казначеем и секретарем. После этого они стали пользоваться большим почетом и любовью царя.

Фруменций постепенно достиг большого влияния, и, когда царь Элла-Амида безвременно скончался, оставив маленького сына (Эзана), его попросили принять на себя роль регента. В то же время он сделал все, что было в его силах, для распространения христианской религии, уже известной среди иностранных купцов, живущих в стране. Когда молодой Эзана достаточно повзрослел, для того чтобы взять в свои руки бразды правления, оба брата покинули царство; Эдезий возвратился домой в Сирию, где Руфин и услышал всю эту удивительную историю из его собственных уст. Фруменций тем временем отправился в Александрию, чтобы уведомить патриарха о том, что христианское стадо ожидает своего пастыря в далеком царстве Аксум. А Афанасий, позже избранный патриархом, и выбрал самого Фруменция – так как до этого он еще не был священником для возвращения в страну в качестве епископа. Там он и продолжил свою миссию, которая в конце концов была вознаграждена обращением самого царя. Сами абиссинцы называют своего посланника Абба-Салама (Отец мира). Имя их первого христианского правителя Эзаны позабылось в умах большинства, замещенное именами легендарных царей-близнецов Абреха и Ацбеха, но между историей и легендой нет серьезного противостояния.

Результатом рукоположения Фруменция патриархом Александрийским явилась, естественно, зависимость Эфиопской церкви от монофизитской церкви Египта – отношение, так до конца и не разорванное до 1958 года. Таким образом (теоретически) эфиопы приняли решение прежних Вселенских соборов в Никее, Константинополе и Эфесе, а также еретиков, Ария и Нестория, чьи правдоподобные изображения можно встретить в их церквях. Но вместе с армянами они отказались принять постановление собора в Халкидоне (451 г. н. э.), принятое и Западной и Восточной православными церквями.

Впечатляющие материальные достижения аксумитов, особенно в архитектуре, как и возведение монолитов (рис. 31–46), отражены в главе IV. III и IV столетия, по всей видимости, являлись для них эпохой наибольшего процветания и активности, особенно непосредственно перед обращением (340 г. н. э.). Скромное начало новой христианской архитектуры будет заметно лишь спустя два столетия. Вне всякого сомнения, наблюдалась литературная деятельность (хотя ничего от нее и не сохранилось, кроме каменных надписей), так, старая южноарабская письменность была реформирована и существенно улучшена в середине IV столетия, вероятно под руководством Эзаны. Необходимо сказать о введении системы вокализации, позволяющей таким образом модифицировать каждую основную букву шестью различными способами в соответствии с приложимым к ним гласным звуком (см. приложение 1). Это был наиболее важный шаг вперед, и измененный таким образом алфавит, выдержавший испытание временем, до сих пор используется с некоторыми изменениями.

Выдающимся событием в абиссинской христианской истории было прибытие, ближе к концу V столетия, «девяти святых». Считается, что это ученые – сирийские монофизиты, изгнанные из своей родной земли после Собора в Халкедоне, ищущие убежища в стране, чья религиозная вера не противоречила бы их собственной. Именно они привнесли монастырский уклад (следуя правилам святого Пахомия) в Абиссинию. И именно они перевели Священное Писание с греческого на геэз. Они занимают существенное положение в местной агиографии, и некоторые их имена имеют отношение к известным монастырям. Так, например, Абуна За-Микаэль Арагави основал Дэбрэ-Дамо, где недоступная гора была, как говорят, впервые покорена им с помощью гигантской змеи.

Аксумиты были теперь настоящими христианами. Царь Калеб, правивший в VI столетии, и его сын Габра-Маскал описаны в истории как величайшие поборники веры, и останки их предполагаемых могил-часовен можно увидеть на вершинах холмов вблизи Аксума. Арабские владения абиссинцев потерялись, а с ними их контроль над морем. Затем до двора дошли новости о том, что Дху-Навас, иудаизированный царь Гимайара, начал яростно преследовать христиан из Наджрана (сейчас это территория Саудовской Аравии). Растроганный страданиями своих собратьев-христиан, чьи бедствия описаны в абиссинской поэзии более позднего века, Калеб в 524 году н. э. предпринял поход, чтобы оказать им помощь, а переправить войска через Красное море ему помог греческий флот. Успешная кампания привела к временному восстановлению абиссинского правления в Йемене (где было построено несколько церквей) и даже к началу атаки с использованием слонов на Мекку, упоминавшейся в Коране. Однако после захвата персами Аравии, последовавшего практически одновременно с выступлением пророка Мухаммеда, аксумиты оставили все попытки восстановить там свое господство.

В начале VII века царь Аксума Армах (хорошо известный благодаря своим широко распространенным монетам) дал приют нескольким первым последователям Мухаммеда, вызволенным из Мекки, тогда еще прибежища язычников (рис. 4).

Такой акт терпимости и гостеприимства на время избавил Абиссинию от джихада, «священной войны», которая велась против всех, не признававших ислам. С другой стороны, арабы иногда подвергались набегам предположительно абиссинских пиратов в Красном море, грабивших даже Джидду. В конце концов приверженцы Мухаммеда, а особенно кочевники с прибрежных равнин африканской стороны, ранее других обращенные в эту веру, стали представлять постоянную угрозу абиссинскому христианскому царству. Ранние победы ислама стали началом процесса окружения; разрушение Аду-лиса должно было отделить Абиссинию от внешнего мира, как точно это выразил Гиббон: «…окруженные со всех сторон врагами своей религии, эфиопы находились в неведении 1000 лет, забыв о мире, который забыл о них».

Годы заката Аксумского царства напоминают отчасти смутное время в тогдашней Европе, когда империя Каролингов трещала по всем швам и король Альфред воевал с датчанами на юге Англии. Богатства царства разбазаривались. На какое-то время можно было восстановить власть на побережье Красного моря и даже распространить ее на острова Дахлак и отдаленный порт Зейлу в Аденском заливе. Но все это напоминало отблески догорающей свечи. Царство, лишенное в конце концов выхода к морю, приходило в упадок, страдала культура, страна постоянно ослаблялась с севера, подвергаясь набегам кочевников бейя (до сих пор живущих в Эритрее). И самое главное, что народ агау, исконно проживающий на западе и юге территории, восставал против аксумского владычества.

Правление Агау и выдолбленные в скалах церкви

В конце X столетия н. э. грозная правительница Агау по имени Гудит (или Юдифь) привела тысячелетнюю историю Аксумского царства к концу. Она свергла его последнего царя, убила царских наследников (заключенных в Дэбрэ-Дамо) и попыталась искоренить христианскую религию. В абиссинском фольклоре эта полулегендарная фигура запомнилась как величайшая разрушительница церквей, сравнимая только с Ахмадом Великим, жившим шестью столетиями позже.

Этот резкий разрыв с христианской традицией был лишь эпизодическим моментом. Более существенный вклад в историю Гудит внесла тем, что оставила Аксум и перенесла власть значительно южнее – в Агау. На далекую перспективу этот шаг мог казаться необходимым в процессе интеграции Абиссинии, так как местный народ Агау, до этого подчиненный семитской или семитизированной аристократии, теперь возвысился и различия в происхождении или классовой принадлежности между правителями и подчиненными начали исчезать.

Монархи Агау, последовавшие за Гудит, обосновали свои резиденции в Рохе, Ласте, позже названной Лалибэлой, в честь наиболее знаменитых царей этой династии. Там они правили около 300 лет. Их династия известна под именем Загве (хотя правильней было бы ограничить применение этого имени к последним членам семьи после 1137 года). Они контролировали площадь более обширную, чем Аксумское царство, в основном испещренную горами и пересеченную лишь небольшим количеством труднопроходимых дорог. Она, по всей вероятности, охватывала нагорье современной Эритреи и земли Тыграй, расширясь в южном направлении до Ваага, Ласты и Дамот (провинция Валло), а также на запад до озера Тана (Бегхемдир).

Загве с усердием вновь обратились в христианскую религию и предприняли соответствующие попытки для поддержания необходимой связи с Александрийским патриархатом. Столь великими, однако, были трудности путешествия, как и со времен арабских завоеваний, что Абиссиния на продолжительный период времени лишилась Абуны. Более того, исламских правителей Египта необходимо было подкупить дорогими подарками для участия последних в переговорах о новой Абуне, так как последние с подозрением и завистью относились к связям патриарха с отдаленным христианским царством за пределами южных границ Египта. Однако вера египтян в то, что цари Абиссинии могут повернуть потоки Голубого Нила – жизненно важного для их собственной страны, – помогала позитивному развитию взаимоотношений. (Угрозы повернуть Нил были вновь использованы более поздними царями Абиссинии – факт известный итальянскому поэту Ариосто, который ссылается на него в 33-й песне Неистового Роланда.)

Связь с Египтом поддерживалась и иными способами: христиан-коптов, иногда подвергавшихся гонениям, вынуждали искать убежище в других странах. Во времена правления Аль-Хакима, до и после 1000 года, многие из них нашли приют в Абиссинии, и вполне вероятно, что связь абиссинского искусства с коптским искусством Египта (упомянутая в главах VI и VII) явилась результатом этого переселения. Длящаяся столетиями связь с Иерусалимом также берет начало со времен правления Загве – в 1189 году Саладин предоставил часовню Возведения на Крест храма Гроба Господня в распоряжение абиссинцев. Их паломничество в Иерусалим и монашеское поселение там (хотя и постепенно урезанное до крыши часовни) стало важным связующим звеном восточно-христианского мира, а также источником вдохновения в его искусстве.

Для этого удивительного периода абиссинской истории не имеется современных ему записей. Существующие царские списки и хроники были ретроспективно составлены два или три столетия спустя: они полны противоречий и неточностей и в большей своей части легендарны. Один из этих царей запомнился своей беспримерной мудростью и праведностью, а также многими чудесами, случившимися в его жизни. Речь идет о царе Лалибэле (1150–1220), к имени которого данная хроника, а также и местная традиция относит знаменитые выдолбленные в камне церкви в городе, носящем его имя.

Высечение этих церквей, многочисленных как в Тыграй, так и в Ласте, является практически беспримерным событием в истории, показывающим, что Загве достигли того технического совершенства, которому мало что можно противопоставить в абиссинской истории; хотя и все непосредственные записи об этом эпохальном событии утеряны. Необходимо заметить также, что это, по сути, запертое на своей территории царство должно поддерживать, несмотря на все трудности, слабые связи с основным христианским миром и сохранять свою христианскую культуру нетронутой. Династия хорошо служила Абиссинии. Поколения потомков оценили это, так как вопреки тому, что Загве считались – из-за происхождения не от царя Соломона – незаконной династией, Лалибэла всегда почитаем как один из величайших святых в государстве.

Восстановленная династия Соломона в противостоянии с набирающим силу исламом

В хрониках сообщается, что единственный аксумский принц Дилна'ад, не убитый Гудит, скрылся в Шоа, на далеком юге. Около 1268 года Йикуно Амлак, правитель области Десси в Валло, стал царем, придя к власти после Некуэто Ла'аба, последнего из династии Загве. Он догадался провозгласить себя потомком Дилна'ада, получив тем самым поддержку населения, что, в свою очередь, позволило ему одержать победу в сражении с царем Загве. Однако, согласно значительно более поздней версии этой истории, приход Амлака к власти произошел благодаря дипломатическим талантам знаменитого святого и политика Текле-Хайманота, который уговорил Некуэто Ла'аба добровольно отречься от престола ради восстановления древней династии Соломона. В знак благодарности за эту услугу Текле-Хайманота царь согласился (как гласит летопись) передать одну треть всех земель царства в поддержку церкви.

Восстановленная династия продолжала поддерживать связь с Шоа, политическим центром царства – теперь, по существу, амхарского, – вновь сместившимся в южном направлении. Цари XIV и XV столетий Дэбрэ-Берхан выбирали и другие места в этом регионе в качестве своих резиденций – в первый, но ни в коем случае не в последний раз в эфиопской истории. Тем не менее времена были очень неспокойные, и каждый царь не переставал постоянно перемещаться из одной резиденции в другую, скитаясь по стране, дабы восстановить контроль над восставшими провинциями либо же отражать атаки извне. Островками относительной стабильности оставались только большие монастырские центры, так же как и в средневековой Европе служившие постоянной защитой культурного наследия государства.

Во время этих двух столетий выдалбливание скальных церквей продолжалось, хотя основной импульс этого предприятия угас вместе с уходом династии Загве. Вероятно, этому способствовал расцвет настенной живописи, но небольшое количество того, что от нее осталось, не позволяет реально по достоинству оценить ее качество. С другой стороны, это был период великого литературного возрождения: появилось несколько работ как прозаических, так и поэтических. Книги Священного Писания, включая и Евангелия, копировались в больших количествах, и искусство каллиграфии, а также декорирования культивировалось весьма активно (см. главы V и VI).

Амдэ-Цыйон I – основная фигура первой половины XIV столетия. Его аморальное поведение в юные годы заслужило публичное порицание монахов Дэбрэ-Либанос, но тем не менее он стал сильным и ответственным властителем. Его правление запомнилось в основном самыми ранними серьезными конфликтами с постепенно вторгающимися за свои пределы мусульманскими государствами, особенно с Ифатом, чья территория включала в себя весь Восточный Шоа и простиралась до берега Красного моря. Окончательная победа этих военных кампаний во многом определилась личной отвагой царя, восславленной в некоторых сохранившихся боевых песнях. В итоге угроза Эфиопии со стороны исламского мира, была на время предотвращена. За счет мусульман территории несколько расширились, но Харар так и остался великим бастионом их могущества.

В середине XV столетия Зара-Якоб, самозваный Константин Абиссинии, подчинил страну своему контролю. С простодушной жестокостью он преследовал всех язычников и всех христиан, находившихся под влиянием их веры или ритуала. Никогда не стесняясь вмешиваться в церковные дела, он ввел много новых годичных и месячных праздников, возродил соблюдение субботы как второго «шаббата», повелел своим христианским подданным носить кресты и перевел новые церковные книги на геэз. Он и сам являлся автором нескольких книг, расширяющих его предельно суровое понимание христианского порядка. В соответствии с его политикой усиления юга против исторического севера он передал резиденцию и сан этчегхе (главы монастырей) от Святого Стефана на берегу озера Хайк настоятелю монастыря Дэбрэ-Либанос в Шоа. (По-видимому, царь не был напрямую связан с эфиопской делегацией на Ферраро-Флорентийском соборе в 1440–1441 годах: ее уполномочил настоятель абиссинского монастыря в Иерусалиме.)

Как и все цари этого периода, Зара-Якоб был вынужден противостоять набегам различных мусульманских государств на востоке и юге. На протяжении многих веков они населяли негостеприимные равнины, лежащие между нагорьями и побережьем, теперь же они охватили еще и большую часть Южного Шоа и соседние районы на средних высотах – Арусси и Бале. Эти государства представляли постоянную угрозу, у них вошло в привычку приурочивать свои набеги к долгим месяцам Великого поста, когда христиане были ослаблены продолжительным воздержанием. Тем не менее во время правления этого царя территория государства постоянно увеличивалась как за счет мусульманских, так и за счет языческих районов на юге и юго-западе.

Правление Зара-Якоба иллюстрирует все те экстраординарные сложности, бывшие уделом многих абиссинских царей, а также хронические проблемы с престолонаследием. В традициях того времени было держать всех царских принцев, претендующих на трон, в насильственном заключении на одной из хорошо охраняемых амба, или горных седел, с которых новый правитель и доставлялся в случае необходимости. Зара-Якоб – один из тех, кто вырос в подобной царской тюрьме, лишенный всех возможных контактов с простыми людьми и обычной жизнью. Взойдя на престол в 1434 году, не имея никакого опыта в государственных делах, он увидел царство, охваченное заговорами и восстаниями; церковь, расколотую ересями; иностранных врагов, постоянно угрожающих вторжением. В этих обстоятельствах было вряд ли возможным для нового царя показать гибкость, или толерантность, или дипломатический талант, которые являются плодом долгого опыта человеческих взаимоотношений. Столкнувшись лицом к лицу с отчаянной и хаотической ситуацией, он встретил ее с противоречивыми чувствами – суровой определенностью и неумолимой яростью. Под конец жизни, отказываясь от приязни и верности даже своих придворных и семьи, он стал одинокой фигурой, изолированной ото всех подозрением и недоверием. Но, несмотря на все это, имя великого защитника веры – одно из самых памятных в эфиопской истории.

Исламские государства, особенно Адал, который к этому времени поглотил Ифат, в XV столетии стали представлять еще большую угрозу. Иногда они глубоко вторгались в плодородные нагорья, почти полностью находившиеся в руках христиан, и не было ничего удивительного в том, что жители равнин так жаждали их заполучить. Каждый император держал их под постоянным контролем, хотя и были попытки к концу столетия достигнуть соглашения путем переговоров. Подобные мирные инициативы впервые предприняла императрица Елена – дочь приграничного мусульманского вождя в Южном Шоа. Она была одной из жен царя Байеды-Марьяма (1467–1478), пережила мужа и, постепенно набирая влияние, продержалась в течение двух последующих царствований.

В начале XVI столетия все та же самая, правда постаревшая императрица Елена, теперь уже в качестве регента при малолетнем царе Лебна-Денгхели, в конце концов оставила все попытки поддерживать мирные отношения с мусульманами. Она попросила помощи у португальцев, чтобы справиться с ними. В то время португальцы – единственные европейцы на берегах Красного моря – постоянно вели жаркие споры с турками по поводу мусульман. К тому времени португальцы уже заинтересовались и Абиссинией. Уже с XIV века они отождествляли легендарного пресвитера Иоанна с абиссинским императором и считали его потенциальным христианским союзником на востоке: теперь наконец представилась возможность вступить с ним в переговоры. После долгого откладывания, продолжавшегося годами, посольство было отправлено из Гоа и оставалось в стране до 1526 года. Первая встреча с пресвитером Иоанном спустила их с мифических высот на землю, но тем не менее впечатления и приключения миссии, записанные ее капелланом Франсиско Альваресом, представляют собой занимательнейшее чтение.

В 1528 году великий шторм, собиравшийся в тучи в течение столетий, обрушился на Абиссинию. Имам Ахмад ибн Ибрагим аль-Гази, запомнившийся в Абиссинии под прозвищем Левша, вторгся из района Харара и практически полностью уничтожил Абиссинию как христианское государство. Одаренный фанатик сплотил племена кочевников, особенно сомали восточных равнин, в ужасающую военную мощь, зажженную духом джихада. Они оставили за собой следы резни и мародерства, пройдя по всей длине и ширине христианских нагорий. Царь превратился в беженца, жертву, отступающую с горы на гору, и в конце концов безвременно скончался. Разрушительная ярость Грана и его сподвижников, направленная в особенности против церквей и всех объектов, связанных с христианством, стала поистине легендарной. Но все это также являлось и историческим фактом, и именно ему мы обязаны сегодняшней скудостью ранних картин и манускриптов и даже самих церквей – только те, что были выдолблены из скального камня, либо же глубоко спрятанные в пещерах имели некоторый шанс на выживание. Большинство населения для спасения своих жизней приняло ислам, хотя нашлись и многие желающие принять на себя роль мучеников.

Захватчики испытывали мощную поддержку со стороны оттоманских турок, заинтересованных в распространении своего влияния на Аравию и берега Красного моря. Абиссинцы же, со своей стороны, получали моральную и материальную поддержку от маленького, но героического португальского военного корпуса под руководством Кристофера да Гамы, который высадился в 1541 году. И турки и португальцы имели огнестрельное оружие – нечто новое для абиссинцев. Многие месяцы наблюдалось равновесие сил, но абиссинцы наконец взяли верх; Гран был сражен и убит близ озера Тана в 1542 году. Вторжение португальцев нарушило существовавшее равновесие, в хрониках Галавдевоса должным образом оценены подвиги этих «сильных и доблестных воинов, жаждущих войны подобно волкам и сражавшимся за добычу как львы».

Почти никому из них не довелось вернуться на родину. Они пользовались большим почетом, женились на дочерях местной знати и постепенно смешались с местным населением.

Самый страшный кризис в истории Абиссинии миновал, но страна оставалась разграбленной и обессиленной. В точности то же самое можно было сказать и о мусульманских государствах (рис. 5). Ни одна из сторон не могла оказывать сопротивления вторжениям кочевников галла, которые в то время устремились и утвердили себя – и, как оказалось, надолго – на огромных территориях эфиопского плато. Таким образом, после войны с мусульманами последовали войны с галла – изматывающие, бессмысленные и разрушительные для жизни.

Рис. 5. Меч галла в ножнах, длина 90 см

XVI столетие принесло еще большие проблемы, включая прибытие миссионеров Римской католической церкви, чьи подвиги коротко освещены ниже. Другая проблема была опять связана с оттоманскими турками. В 1557 году они захватили Массаву, закрепились у Дебарвы (на плато на юге от Асмэры), а также им удалось взять и осквернить Дэбрэ-Дамо, что не смог сделать в свое время даже сам Гран. Они также вступили в альянс с повстанцем Бахр-Нигашем (эфиопским правителем морского побережья и соседских эритрейских нагорий). Тяжкая ноша легла на Сартсу-Денгхели (1563–1597), последнего из великих царей-воинов Эфиопии до XIX столетия, именно он консолидировал увеличившиеся территории государства перед лицом нашествия галла и возобновленных угроз харара и турок и в конце концов принудил своего вассала Бахр-Нигаша признать свое верховенство. Но огромная империя, утвержденная Эфиопией со времен Зара-Якоба, не могла больше существовать как единое целое, и скорая дезинтеграция была неизбежна.

Что же касается культуры, то последние три четверти XVI столетия отмечались скорее тотальным разрушением, чем какой бы то ни было новой созидательной деятельностью, за исключением, пожалуй, нескольких тихих заводей, где отсутствовало проявление какой-либо творческой активности. Архитектура, находившаяся в упадке, утратила свое раннее предназначение. Но в таких областях, как искусство и литература, традиции оставались живыми, пусть и спящими, для того чтобы вновь проявиться в следующем столетии.

Гондар и влияние Запада

Эфиопская история начиная с XVI столетия лишь слегка затрагивает предмет данной книги. Он не может быть полностью исключен благодаря рассвету искусств гондарского периода, имевших свой неподражаемый местный характер; они упомянуты в главах VI и VII. Но события последних 350 лет должны быть подытожены в нескольких параграфах.

Регион озера Тана, сердца земли Амхара, был давно знаком императорам, которые и сейчас, и тогда временно там проживали. Тем не менее до начала XVII столетия ни один царь не проявлял большего (нежели, чем мимолетный) интереса к этой области как местоположению правительства: только Сусеньяс (1607–1632) первым поселился у Горгоры на северном берегу озера Тана. Его сын Фасилидас Великий (1632–1667) обустроил Гондар, до этого всего лишь деревню, как свою резиденцию. И именно он построил первый из замков-дворцов (огромный по размерам абиссинских стандартов и экзотичный по стилю), из-за которого этот город и прославился. Гондар продолжал оставаться столицей на протяжении конца XVII и, по крайней мере номинально, всего XVIII столетия. Будучи политически периодом упадка, эти столетия тем не менее были культурно насыщенными. Гондар вырос в крупную религиозную метрополию и одновременно в центр религиозного искусства и образования. Живопись и каллиграфия процветали под патронажем церквей, монастырей и двора.

Следуя за успешным вмешательством португальцев против злодейств Грана, иезуитская миссия (также включавшая в себя испанцев и итальянцев), была отправлена в Эфиопию, но с менее счастливыми последствиями. Миссии, вначале остановившейся во Фримоне, близ Адуа, не повезло с епископами, хотя в нее и входили весьма набожные и настойчивые священники. Достоин упоминания среди них испанец Паэз, после многих лет пребывания в Горгоре снискавший себе карьеру, полную удивительных достижений и приключений. Это он обратил Сусеньяса в католическую веру. Но когда царь стал оказывать публичное уважение непопулярному в народе католическому архиепископу и искать способы установления нового обряда, его разъяренные этим люди подняли восстание. Только перед своей смертью Сусеньяс почувствовал себя обязанным восстановить старую религию и отрекся в пользу своего сына. Фасилидас же провел яростную кампанию против заезжих священников и всего того, за что они боролись, даже договорился с турками, контролировавшими берег, и с правителями Йемена о том, что они должны убивать каждого католика, желающего проникнуть в государство. Несмотря на эти меры, католическое присутствие в Эфиопии имело долговременное последствие в одной достаточно неожиданной области – а именно в изобразительном искусстве.

В то время как религиозные дела в Абиссинии находились в состоянии брожения, монархия не получила никакой передышки от ее обычных проблем, осуществлялись бесконечные кампании против язычников у западных границ – непокорных агау из Ласты и Агаумидира, а также галла, которые до сих пор активно вторгались на восток и юг.

В XVIII столетии правление гондарских царей становилось все менее и менее стабильным и эффективным. После того как один из наиболее заметных царей Ясу I (Великий) был убит своим сыном Текле-Хайманотом (его самого убили несколькими годами позже), кредит доверия к царской власти быстро исчерпался. Вскоре начался распад империи, правители провинций отказывались признавать власть царя, и страна и государство стали жертвами интриг и восстаний. В 1689 году Йоаса, последнего гондарского царя, пытавшегося действовать независимо, убил грубый тиран рас Микаэль, правитель Тыграй, который в борьбе отстоял свое право на высшую власть. Джеймс Брюс, бывший в это время в Гондаре, оставил яркую и ужасающую картину садистских сцен, которые подтверждали полный упадок законной власти.

С этого времени монарх стал не более чем игрушкой в руках раса, в тот момент контролировавшего Гондар; новые цари назначались, смещались и вновь назначались, при этом часто использовался резерв принцев царской крови, заточенных в амба Вехени. Заметным последствием творящейся анархии было возрастающее влияние разных знатных лиц галла, включая первого раса Али (Таллака-Али), возвысившегося до правителя Гондара. Страна с основными независимыми частями Тыграй, Амхарой, Годжамом и Шоа оставалась раздробленной вплоть до середины XIX столетия. Гондар продолжал преуспевать в качестве столицы Амхары – области более обширной, чем современная провинция Бегхемдир, – и он до сих пор сохраняет положение основного города северо-запада Эфиопии, играя значительную роль в светской и религиозной жизни государства.

Рис. 6. Тыграйский воин-вождь на коне с типичной абиссинской упряжью, со стременами только для большого пальца и со щитом. Обращает на себя внимание прическа, похожая на львиную гриву (из Бента)

Некоторые выдающиеся правители Эфиопии последнего столетия, которым мы обязаны сохранением и консолидацией этой уникальной африканской империи, могут быть затронуты лишь в нескольких словах, так как время их правления выпадает за рамки, установленные данной книгой. Это и несчастный Касса из Квары, впоследствии император Теодор (умерший в Макдале в 1868 году), он первый, кто размышлял об объединенной Эфиопии. Это и Иоанн VI из царской семьи Тыграй, защищавший свою страну от вторжений как итальянцев, так и египтян (наследников амбиций турок). Его убили в сражении против дервишей на суданской границе в 1889 году.

Могущественная фигура Менелик II – царь Шоа, а впоследствии император (1890–1913) ребенком был узником Теодора, но именно он достиг того, о чем Теодор мог только лишь мечтать. Менелик расширил границы империи до самых отдаленных пределов плато и даже далее. Он расстроил колониальные притязания европейских держав и как с помощью силы, так и тонкой дипломатией осуществил первые шаги по приспособлению древней Эфиопии к тому месту, которое она должна занять в современном мире.

Рас Тафари Маконнен, также из шоанской семьи, стал регентом императрицы Заудиту в 1916-м, царем (негусом) в 1928-м и императором под именем Хайле Селассие I в 1930 году. Он вынужден был вступить в противоборство с еще более сложными и запутанными проблемами, включая крушение итальянской оккупации (1936–1941). На протяжении более чем половины столетия он определял судьбы страны и обеспечивал, несмотря на все трудности, ее устойчивое продвижение наравне со всем миром, который и сам изменился с удивительной быстротой.

Именно этим правителям страна обязана своим теперешним существованием в качестве старейшей независимой христианской державы в мире. Эфиопия может быть в некотором смысле расценена как своего рода анахронизм, но это было бы величайшей трагедией, если бы ее древние традиции и образ жизни полностью исчезли. Рассказ о них приведен в следующей главе.

Глава 3 АБИССИНЦЫ: РЕЛИГИЯ И ОБРАЗ ЖИЗНИ 

Пример старого Шоа

Уже достаточно сказано о том, что религиозная и светская жизнь неразделимы у народов семитской культуры. Это справедливо также и для традиционного образа жизни абиссинцев, так что оба этих предмета исследований слиты в настоящей главе. Я намереваюсь показать, что церковь – основной центр деревенской жизни, в то время как другие важные центры – местный рынок и местные суды – также играют важную роль.

На карте, призванной проиллюстрировать и разъяснить это, в очень большом увеличении изображен участок Шоанского нагорья вокруг небольшого города Дэбрэ-Берхан, находящегося в 120 км к северо-востоку от Аддис-Абебы. Я жил в этом районе на протяжении 15 месяцев в 1946–1948 годах, хорошо знаю это место и имел некоторую возможность, в определенных рамках, разделять жизнь населяющих его людей. Описание этого сообщества позволит дать некоторое стереотипное впечатление об образе жизни, который вели амхарцы с незначительными изменениями от столетия к столетию.

Карта покрывает приблизительно 220 кв. км (85 кв. миль), хотя настоящее исследование простирается чуть дальше на запад (рис. 7). И легенда карты, данная внизу, относится ко всей области. Подобно большинству нагорий, Шоа представляет собой плато, лежащее выше 2800 м (9000 футов), это область с прохладным климатом, за исключением огромных ущелий, разрезающих его по направлению к северу, с их более теплыми и благоприятными условиями.

Рис. 7. Район Дэбрэ-Берхан

Этот открытый ветрам регион вместе с еще более высокой и холодной областью Менз, лежащей далее на севере, принадлежит к историческому сердцу древнего Шоа. Многие знаменитые имена эфиопской истории, начиная с XII столетия, связаны с ним. Зара-Якоб сделал Дэбрэ-Берхан своей временной резиденцией. Племена галла вторглись на территорию плато в XVI столетии, столкнув амхарцев в ущелья и пересеченную местность востока. Главной задачей принцев Шоа в XVIII и начале XIX столетия было восстановление контроля над плато. Из двух царских резиденций старейшая Анкобер лежит в 30 км к востоку от Дэбрэ-Берхан на краю обрыва, в то время как Анголала, основанная около 1830 года, на карте не показана, поскольку чуть-чуть выходит на запад за ее пределы. Древняя тропа, соединяющая эти два места, показана здесь разрезающей местность на части. Великий Мене-лик, сын царя Шоа Хайле Малакота, родился в Анголале, но сейчас от этого места мало что сохранилось. В возрасте 12 лет он, схваченный Теодором, согласился на введение Шоа в состав вновь объединенной Эфиопии и далее был отвезен на север. Позже, в качестве царя Шоа, Менелик использовал Анкобер как временную столицу, позднее возвращенную в Дэбрэ-Берхан. Всегда неугомонный, подобно своим предкам, он основал временный царский лагерь в Личе, ныне заброшенной крепости по направлению к северо-востоку от Дэбрэ-Берхан.

Позднее его огромные южные завоевания потребовали резиденций с более центральным расположением. Сначала он переехал на высокие холмы Энтотто далеко на юго-западе и в конце концов в 1889 году основал на подножии этих холмов Аддис-Абебу.

Мужественные амхарцы, живущие либо на открытых ветрам плато, либо же в более уютных низинах ущелий, – очень гордый и обособленный народ. Их иерархическое сообщество находится в разительном контрасте с негритянскими племенами, населяющими окраинные части Эфиопской империи на западе и на юге, – народами, которых они еще недавно считали годными только для рабства. Абиссинцы чрезвычайно гордятся своей долгой историей, высокой культурой и военной доблестью. Другие африканские (или неафриканские) расы обыкновенно считаются нижестоящими. Тем не менее я нахожу абиссинцев – амхарцев и тигрейцев – чрезвычайно милыми людьми, чья национальная гордость, приверженность к традициям и христианское смирение не могут не потрясти путешественника до глубины души. Это люди великого природного достоинства, подчеркиваемого традиционной шама или тогой – верхней одеждой как мужчин, так и женщин. Их сложный этикет всегда соблюдается при встрече равных друг другу людей, но они никогда не показывают и следа услужливости.

Хотя они часто относятся с некоторым подозрением к незнакомцам, их гостеприимство всегда искренно (и их еда и питье лучшие из тех, что я пробовал в Африке). Необходимо также признать, что их практический и реалистичный взгляд на некоторые жизненные проблемы внушает уважение и дает много пищи для размышления.

Один из аспектов амхарского индивидуализма заключается в том, что они далеко не всегда стремятся жить в деревнях вместе. За исключением самого Дэбрэ-Берхан, на карте на самом деле не имеется других концентрированных поселений. Домашнее хозяйство в этой части страны представляет собой группы построенных из камня хижин с коническими соломенными крышами, широко разбросанных по всем окрестностям. Так как большинство территорий плато становятся болотистыми во время дождей, жилища строятся только на высокой местности – предпочтительно на небольших вторичных плато или на скалистых гребнях гор, характерных для южных и восточных частей рассматриваемого региона. Некоторые из этих фермеров владеют своими землями по праву наследования, другие арендуют землю у церкви или у отсутствующих землевладельцев, платя за ее использование натурой. Некоторые местные главы (чика шум) являются ответственными за состояние дел такого рода в своих районах.

Население страны оказалось куда как более многочисленным, чем я ожидал. Если исключить Дэбрэ-Берхан, оно составило в среднем большое число по африканским стандартам – 58 человек на кв. км (150 чел. на кв. милю). Но его распределение далеко не равномерное: деревня на плато, увиденная со стороны дороги, населена достаточно скудно, значительно большая плотность населения встречается по краям ущелий, а также на обитаемых отрогах самих ущелий. Можно попытаться объяснить это тем, что ущелье имеет значительно менее суровый климат, чем плато, лучше орошается, что позволяет получать множество злаковых культур, но, с другой стороны, имеются свидетельства того, что амхарцы во все большем количестве возвращаются на плато, долгое время занимаемое пришельцами галла.

Высокое плато покрыто низкорослой травой – прекрасное место для выращивания скота, но слишком холодное для большинства злаков. В этих условиях хорошо растут только ячмень и кормовые бобы, но также выращивается пшеница, лен (для получения пищевого масла), в то время как чечевица и турецкий горох могут выжить только в укрытии. Эти стручковые растения лучше растут в более мягком климате ущелий, где в дополнение к ним выращивается тефф (похожий на траву злак, высоко ценимый здесь, из него делают инджера – местный хлеб). Еще ниже в ущельях выращиваются кукуруза и просо (сорго) и некоторые другие теплолюбивые сельскохозяйственные культуры: томаты, красный острый перец, кофе и гешо – куст, чьи листья используются как ферментирующее вещество.

По всей видимости, возделывается не более чем одна пятая часть всей этой сельской местности и еще меньше этого в каждый конкретный период времени, так как истощенная почва остается необработанной многие годы и вновь становится пастбищем. Сельскохозяйственные технологии, используемые здесь, по африканским меркам являются достаточно продвинутыми – плуг находится тут в повсеместном использовании. Применяется террасирование склонов, особенно в ущельях, вода направляется из постоянных источников для нужд сложной ирригационной системы. (Наиболее важные области ирригации – специализирующиеся на выращивании больших урожаев раннего ячменя – показаны на карте (см. рис. 7).

Излишки урожая обыкновенно приносятся на большой субботний базар в Дэбрэ-Берхан. Местными товарами здесь являются все обычные злаки, масло, мед, воск, домашняя птица, яйца, гешо и дрова (последние – в большом дефиците на плато). Глиняная посуда доставляется из ближайших населенных пунктов, великолепные войлочные одеяла и бурнусы – из высокогорного овцеводческого района Менц, расположенного далее на севере. Торговцы с восточных низин привозят хлопок-сырец для прядения и специи для ват (жгучего соуса, употребляемого с инджера). С пустынных соляных копей поставляется соль в твердых брикетах, часто завернутых в сплетенные пальмовые листья, которые используют в качестве денежных знаков. Текстиль и другие импортные товары привозят на грузовиках из Аддис-Абебы или с севера. Этот большой местный рынок не только торговый, но еще и социальный центр всех близлежащих населенных пунктов, где происходит обмен товарами, новостями и сплетнями. Это место, где осуществляется связь между правящей верхушкой и народом, где прежде оглашали царские воззвания, сопровождаемые боем негарита – специального барабана, символа имперской власти.

Если рынок представляет собой центр светской жизни, церкви служат не менее важным целям каждодневного существования любого деревенского христианского сообщества в современной Эфиопии. Возвращаясь опять к наиболее известному мне региону, хочу отметить, что на площади, покрывающей 284 кв. км (102 кв. мили), расположено не менее 19 церквей. Все они, кроме трех, изображены на карте, и видно, что большинство из них лежит на северной части листа, вблизи ущелий. Многие из них занимают господствующие высоты плато, надзирая таким образом за широкими пространствами высокого плато или за изломанными ущельями, но ни одна из них не сравнится с Итегхе-Марьям, расположенной среди ущелий на вершине горного хребта строго на север от Дэбрэ-Берхан, откуда видна замечательная панорама гор.

Церкви напоминают собой огромные круглые шляпы – все крыши, за исключением городских, в традиционной манере покрыты соломой. Здесь поклоняются особо заслуженным святым. Принимая во внимание доминирование в стране культа Девы Марии (Марьям), совсем не удивительно обнаружить здесь семь церквей, посвященных ей; следующими по популярности идут святой Георгий и святой Михаил с тремя церквями, посвященными каждому из них. Другие посвящения представлены только одной церковью: «Завет милосердия», Троица, святой Иоанн Евангелист, архангел Гавриил; в то время как наиболее популярные местные святые Або и Текле-Хайманот имеют по одной церкви.

Обыкновенно число прихожан, обслуживаемых одной церковью, разнится (согласно моим грубым подсчетам) от 600 или 700 и до 1000 и более, но было бы ошибкой думать, что каждая конкретная церковь – место поклонения для ее прихожан. Напротив, на особенных праздниках, связанных с наиболее популярными святыми, люди собираются в церквях, посвященных именно им, хотя иногда они находятся и довольно далеко. Случается так, что они могут посетить пять или шесть различных церквей в течение года. В этой области существуют различные годовые праздники (события большого народного веселья), посвященные Деве Марии, они всегда привлекают большое количество народа, так же как и праздники святого Георгия, святого Михаила, Або и Текле-Хайманота. Весьма поучительно, живя здесь в 1940-х годах, обнаружить, что древняя церковь не утратила ни одной из своих насущных функций в деревенской жизни. Помимо старых, регулярно посещаемых церквей, были и построенные совсем недавно для того, чтобы удовлетворять возрастающие нужды постепенно увеличивающегося населения высокого плато. Как я уже писал однажды, лишившись церкви, социальная структура шоанского села развалилась бы на части и жизнь потеряла бы свое разнообразие и колорит.

Рис. 8. Стулья из Дэбрэ-Дамо, из Меттьюза

Соответствующее описание тыграйского сельского поселения в некоторых отношениях будет отличаться от только что данного. В этой северной провинции, географически совпадающей со старым царством, земля в большинстве случаев находится в общественной собственности. Внешне можно заметить большую разницу – жилища претендуют на большую амбициозность на севере: прямоугольное здание здесь является правилом, и они часто покрыты плоской крышей, особенно в деревнях, расположенных внизу, в тепле. Внутри может быть хорошая мебель, включая, например, стулья оригинального дизайна (рис. 8). Недавнее путешествие в Тыграй показало мне, что церковь управляет там жизненным укладом в не меньшей степени, чем в Шоа, что также справедливо и в отношении распространения монашеского уклада.

Абиссинский годовой цикл

Абиссинский годовой цикл отмечен последовательностью праздников и постов, предписанных церковью и основанных на расчетах древнего календаря, единственного выжившего в современном мире (см. приложение 2). Однако следует помнить, что каждая неделя этого календаря имеет свой ритм. Все среды и пятницы – дни поста, когда до еды и питья нельзя дотрагиваться до полудня, и вся пища до конца дня должна быть строго вегетарианской. Более того, субботы и воскресенья считаются священными днями, когда не разрешается выполнять какую-либо тяжелую работу по дому или на полях (все эти ограничения соблюдаются и при более важных церковных праздниках). Поэтому в году набирается очень много нерабочих дней, а также и дней поста.

Новый год, первый день Маскарама (11 сентября), настает в преддверии сезона сильных дождей, когда все вокруг расцветает. Далее, 17 Маскарама проходит популярный праздник маскаль в честь обретения истинного креста Святой Еленой. Это одновременно и светский и религиозный праздник, хороший повод повеселиться, когда воины распевают хвалебные песни, всадники гарцуют в своей лучшей одежде и когда можно сыграть в конную игру гаке. В преддверии маскаля в каждом городе на открытом пространстве водружается высокий шест (дамара) и позднее в тот же день мужчины и мальчики приносят другие длинные шесты, которые кладут на него и совершают вокруг получившейся пирамиды три торжественных обхода – светских и церковных. К вечеру вся огромная конструкция поджигается. Так как каждая деревушка имеет свой собственный костер маскаль, вся сельская местность к вечеру полна точек мерцающего света, напоминающего каждому англичанину день 5 ноября у себя дома.

В регионе Дэбрэ-Берхан годичный праздник Габ-ра Манфас Киддус пятого дня Тиккимта всегда соблюдается с большим энтузиазмом, в небольшой церквушке Або, живописно расположенной в древесной роще в ущелье, ближайшем к городу, недалеко от его тебел, или святой воды, – водопада в глубинах ущелья. Как принято на каждом из этих праздников, собрания народа проходят по его собственному усмотрению. Но большую часть времени люди стоят вне стен церкви, в то время как священное таинство происходит внутри. Для непосвященного наблюдателя высшей точкой служения является его конец, когда табот, или Ковчег завета, выносится наружу завернутым в цветные ткани, на головах священников. Как только он появляется в воротах, женщины поднимают илиль, длинный и пронзительный крик радости. Вначале табот, окруженный разноцветными балдахинами, остается на месте, в то время как группа певцов (дабтаров) исполняет ритуальный танец, столь любимый абиссинцами. По окончании танца процессия, во главе которой несут табот, медленно против часовой стрелки три раза обходит церковь. Затем табот относят обратно в святилище, церемония заканчивается и собрание расходится.

На протяжении обычно лишенных дождя месяцев – Тиккимт, Хидар, Тахисас и Тир (с октября по январь) земля Шоа постепенно высыхает, за исключением нескольких полосок и лоскутков яркой зелени, выявляющих наличие ирригационной системы. Наступает сезон урожая, и ландшафт пестрит желтыми лоскутами, где происходят обмолот и просеивание сельскохозяйственных культур. В это время года фермеры активно осваивают незасеянные земли для их последующего использования после прихода дождя. Покрытый циновками торф сначала взрыхляется плугом в направлении туда и обратно, после чего складывается в небольшие кучи для сушки и поджигается, так он продолжает тлеть днями и даже неделями. Эта процедура, убивающая зерна, дает пепел, используемый в качестве удобрения для злаков следующего сезона.

Большими религиозными и общественными событиями этого сезона являются годичные праздники – святого Михаила-архангела, приходящийся на 12 Хидара, и Девы Марии, отмечаемый 21-го числа. В эти красные дни календаря никогда не совершается никакой работы, напротив, все направляются в свежевыстиранных шамма к местной церкви Михаила или Марьям. После того как служба закончена, табот надлежащим образом явлен публике, танец дабтаров, сопровождающийся бурей эмоций, завершен, многие задерживаются здесь на долгие часы, чтобы обменяться новостями дня. В это же время попрошайки и бедные учащиеся именем святых вопрошают к щедрости богослужителей. Или же случается, странствующий монах или отшельник, невзирая на немощь возраста, в проникновенных словах призовет каждого вероотступника к покаянию.

Приблизительно через две недели после западного Рождества празднуется абиссинское Рождество. Будучи и не самым важным событием в христианском календаре, это событие весьма привлекательно для молодежи, так у них появляется возможность посоревноваться между деревнями в так называемую гохну – разновидность хоккейной игры, – этим словом называют и сам праздник.

На 11-й день Тира, следующего за Тахисасом, наступает праздник Тимгет, посвященный сразу двум событиям: Богоявлению и Крещению. Вечером накануне этого торжества из каждой церкви выносится табот и проносится со священной процессией, сопровождаемой игрой на трубе и звоном колоколов, к местному ручью или водоему, который традиционно используется для этих обрядов. Здесь в походной палатке таботы находятся всю ночь – напоминание о тех временах, когда эти священные реликвии брали с собой на войну, в надежде на их помощь в одержании победы. Для сопровождающих священнослужителей тоже ставятся палатки, а некоторые особо ревностные жители деревни всю ночь дежурят поблизости, расположившись прямо на жесткой земле и не страшась мороза, вполне вероятного в это холодное время года. С раннего утра следующего дня на место события начинает отовсюду стекаться народ, благословляется вода, освященная Тимгетом, и ею кропят всех и вся в округе, а некоторые граждане даже окунаются в источник. Затем табот на голове священника совершает обратный поход – в церковь, в пути его сопровождают кресты и церковные знамена, впереди, пританцовывая под нарастающий барабанный бой, идут дабтары. По пути следования процессия останавливается на какой-нибудь открытой зеленой полянке; появляются всадники и в знак почтения совершают вокруг табота три круга. Это прелюдия к опасному и увлекательному соревнованию гуков, когда всадники попарно преследуют друг друга, несясь бешеным галопом. Главный наездник держит свой щит на расстоянии вытянутой руки; преследователь пытается перехватить его и, если это ему удается, бросает длинную палку в протянутый щит.

Какой-то период во время месяцев Якатита, Магабита и Миазийи (ранняя весна в Европе) в стране могут наблюдаться легкие дожди, смягчающие излишнюю сухость, наблюдаемую в это время года, но они редко выпадают на нагорье Шоа и еще реже дальше к северу. В благоприятный сезон можно немного заняться земледелием. Это же время года, однако, прежде всего ознаменовано началом Великого поста – самого длительного и строгого в христианской церкви.

Соблюдение поста считается в Эфиопии абсолютно необходимой христианской обязанностью, и дни пасхального поста даже для обыкновенного обывателя составляют почти половину всего года. В это время не только каждую среду и пятницу, как обычно, соблюдается пост с полным воздержанием от еды до середины дня, но в дни Великого поста это ограничение, естественно, касается всех дней недели, в то время как в субботу и воскресенье (также подпадающих под ограничение поста) есть дозволено до полудня. Нарушение поста считается очень серьезной провинностью, которую можно искупить, только понеся соответствующую повинность, даже больной не может отступиться от этого правила, когда речь идет о строгих церковных предписаниях. Читаем у Уолкера (Абиссинцы дома): «Если доктор говорит: «Дайте этому больному человеку молоко с яйцами и добавьте немного алкоголя в его бульон!» И родственник ему отвечает: «Ага! Так оно и будет!» Они никогда не скажут доктору нет, когда говорят с ним. Но потом они посоветуются между собой, и один из них скажет: «Зачем делать это? Если даже он умрет, пусть он умрет хотя бы чистым». А другой ответит: «Если мы дадим ему это питье и он выздоровеет, то все равно получит за это наказание. Какой в этом прок?» Так они и будут советоваться, одни будут предлагать одно, а другие – другое. А если же спросят духовника, то он им ответит: «Этого не должно быть! Не давайте ему пить! Воздерживайтесь! Ну и что с того, что больной умрет, если он соблюдет свою религию и чистоту?»

Когда пост подходит к концу, некоторые люди одновременно воздерживаются и от еды, и от питья в пятницу и субботу перед Пасхой, а раньше были и такие, которые воздерживались целых три дня и верили в то, что в противном случае их пост будет неприемлем для Бога. В субботнюю ночь в некоторых церквях проводится полуночная месса, длящаяся иногда до ранних часов утра, праведные люди всю ночь остаются в церкви, совершая сотни поклонов, на протяжении многих утомительных часов. За некоторое время до рассвета специальным сигналом (это может быть выстрел пушки, в больших поселениях подхваченный выстрелами из винтовок по всему городу) возвещается конец Пасхи. После этого начинается празднование. И в последующие восемь недель, вплоть до Пятидесятницы, пост в среду и в пятницу не соблюдается.

В Эфиопии наиболее известные события Страстной недели надлежащим образом отмечаются с добавлением праздника Сошествия в чистилище (как это описано в апокрифических писаниях), который заставляет абиссинцев напрячь свое воображение и представить сошествие Христа в преисподнюю; сцены дьявола, скованного цепями в его собственном адском владении, – частые мотивы в позднем эфиопском искусстве (рис. 9). Пасха же, как в большинстве христианских церквей, считается главным религиозным праздником года. Так же как пальмовые ветви – или их местный заменитель – передаются друг другу в западных церквях в день Пасхи, в Эфиопии собираются тростники. Они распространяются в городе священниками во время торжественной процессии или передаются в руки пришедшим в церковь. При этом многие из священнослужителей и простых людей удивительно искусно обвязывают их вокруг головы.

Рис. 9. Священнослужители в праздничных одеяниях во время Пасхи с церемониальным крестом и балдахином. Парчовая роба с блестками и длинными висящими полосками кожи может также служить праздничной одеждой мирянина с высоким статусом

Первый день Гинбот (9 мая) – рождение Девы Марии, лидата Марьям – повод для еще одного особого праздника. Люди, живущие вокруг Дэбрэ-Берхан, собираются в этот день на удобных холмиках или скалистых хребтах на своего рода деревенский пикник – событие, приносящее удовольствие как молодежи, так и старикам. После совместной еды и питья старейшины деревни собираются вместе, встают на вершине, повернувшись к востоку, и один за другим проговаривают слова молитв и просьб к «нашей владычице Марии» о благополучии деревни. Позднее в том же самом месяце наступает годичный праздник Текле-Хайманота – незадолго до того времени, когда грозы, а случается, и вихри возвещают приход сезона дождя. На протяжении трех месяцев дождей крестьяне постоянно пребывают в поле. Постоянная грязь и разливающиеся ручьи делают путешествие трудным или даже невозможным, и привычка посещать праздники в отдаленных церквях на это время прерывается. Тем не менее сезон дождя оживляется своим собственным особенным событием – праздником Преображения (Бухее), приходившимся на время двухнедельного поста в память о смерти и успении Девы Марии. Во время этого события щелчки от ударов хлыста, которыми абиссинские мальчишки и молодежь имитируют ночь Преображения, пронизывают влажный и туманный воздух как множество пистолетных выстрелов. Заключительным месяцем года – если вообще столь короткий период времени года может быть назван месяцем – является Пагумен, включающий в себя пять праздничных дней либо же шесть в год Луки. Конец дождей – наступая довольно резко – приходится приблизительно на это время и приветствуется всеобщим облегчением. Далее приходит последний день года, постоянный праздник святого Иоанна, отсюда и родилась фраза «от святого Иоанна до святого Иоанна», означающая «от года до года».

Жизненный цикл

Каждый абиссинский христианин имеет своего духовного отца или исповедника, который обязательно должен быть священником, например из ближайшей церкви; он может хорошо знать семью своего подопечного. Так называемые «духовные дети» часто обращаются за советом к своему духовному отцу и время от времени дарят ему подарки. В трудные минуты жизни он всегда должен быть рядом, а иногда ему действительно приходится исполнять роль исповедника. Если его подопечный виновен в том, что работал в праздничный день, нарушил пост или же недостойно себя вел по отношению к соседу или родственнику, он может наказать его продлением дней поста или же другими изнурительными процедурами, а также денежным взносом в церковь или раздачей милостыни нищим.

К услугам духовного отца первый раз обращаются спустя неделю после рождения младенца, когда отец ребенка просит священника окропить его хижину святой водой. Если новорожденный – мальчик, то церемония очищения совпадает с процедурой обрезания. Исповедник опять же несет ответственность за крещение младенца-мальчика спустя 40, а младенца-девочки спустя 80 дней после рождения, он же и подбирает ребенку крестных родителей для свершения этого обряда. Крещение – весьма запутанная церемония, требующая присутствия нескольких священников и дьякона. Завязывание короткого шейного шнурка (мотеб) – необходимая часть процедуры, так как этот шнурок, на который позднее вешается маленький крест, является символом, отличающим эфиопского христианина от мусульманина, а также от язычника.

После обряда крещения младенцу дается христианское имя, взятое из Синаксариума, в соответствии с определенными днями, хотя младенец обычно бывает известен под своим светским именем, уже выбранным его родителями. Его вторым именем будет имя его отца. Понятие фамилии в Эфиопии неизвестно. После крещения младенцы (часто некоторые из них будут через какое-то время «взращены для христианства») забираются в церковь для конфирмации и причащения в первый и чаще всего в последний раз в своей жизни, поскольку только сами священники или те немногие люди, вступившие в брак «по евхаристии», могут принимать участие в Таинствах в свои взрослые годы.

Имеется несколько различных форм женитьбы. Традиционно брак – это результат переговоров между родителями, которые договорились между собой, причем главный обсуждаемый предмет – свадебный подарок, или «цена за невесту». Потенциальная супружеская пара в этом деле не участвовала и, может быть, даже не видела друг друга до дня свадьбы. Девочки считались готовыми для замужества в 12–13 лет или даже еще моложе; предполагалось, что они будут сопротивляться мужьям во время брачной ночи, и сопротивление обычно подавлялось силой, при этом жениху помогал его лучший друг (мизе). В деревнях такие обычаи сохранились и доныне.

Кажется немного странно, что церковь, так глубоко проникающая практически во все сферы жизни своих прихожан, практически не участвует в таком деле, как женитьба. Обычно она представляет собой гражданский контракт, в основе которого лежит декларация законов, известная как «80 денежных обязательств» (см. главу «Судебная тяжба»), подписанный в присутствии судьи и свидетелей. Однако духовные отцы обоих семейств не отмежевываются от таких свадеб и не выступают против них. Церковная клятва может дополнять эту короткую гражданскую церемонию, и священники являются почетными гостями на праздновании, длящемся порой не один день. Эти гражданские браки могут быть легко расторгнуты, что часто и случается. В этом случае земля, которой владеет та или иная сторона, остается в личном владении того же лица – будь то муж или жена, а дети (а также домашняя утварь) делятся между ними. Равные права мужа и жены в этих обстоятельствах отражают высокий статус женщины в абиссинском обществе.

Очень немногие пары желают постоянного союза, освященного церковью, и сами священники советуют проявлять осторожность в принятии этого не могущего быть отмененным шага, даже если ему предшествовали годы гражданского брака.

Если супруги вместе совершили обряд причащения и стали квораби, ничто, кроме смерти, не может их разлучить; поэтому очень немногие соглашаются на такой обряд… Когда муж и жена по велению сердца намереваются принять Квурбан, они сообщают об этом своему духовнику, предостерегающему их. «Нет, – говорит он, – подождите! Загляните прежде денно и нощно в глубины своей души и решите, возможно ли это!» И так может пройти более года.

Церковный брак, если дело до него дошло, представляет собой очень торжественную церемонию. Хотя супруги должны войти в церковь порознь, каждый через свою дверь, они встречаются внутри и только в этот единственный раз принимают причащение вместе, стоя под одним и тем же шамма, который держит муж. Во всех последующих случаях, когда бы они ни приходили к причастию, они должны стоять отдельно: муж в мужской, а жена в женской части церкви.

Тогда как брак, освященный Квурбаном, редок и очень почетен, то брак, заключенный с помощью «80 денежных обязательств», или саманья, считается обычным и вполне уважаемым. Наряду с этими видами брака существуют и менее уважаемые его формы. Так, например, торговец или солдат берет себе гитир, или жену, по договору с подписанием соответствующего документа в присутствии судьи и свидетелей; такой союз без труда можно расторгнуть, и собственность при этом не подлежит дележу. Еще одна форма брака – «похищение» – также пользуется соответствующим признанием. Не существует запретов, согласно которым мужчина, состоящий в браке саманья, не может нанять себе девушку-служанку (гарад), когда по делам службы он находится далеко от дома, и она может стать его женой или наложницей на определенное время. Но если он заключает брак саманья во второй раз, то его первая жена имеет повод для официального проявления недовольства; если она обратится в суд, то муж может понести наказание.

Помощь церкви, столь мало задействованной в обыкновенных формах матримониальных отношений, может опять понадобиться при смерти и после смерти. Умирающий посылает за своим духовником для того, чтобы получить отпущение грехов. Как только кто-нибудь умирает, женщины из этого или соседнего семейства разражаются продолжительным воплем. В случае, когда это возможно, погребение совершается в тот же день и содержит в себе – если происходит по всей надлежащей форме – долгую серию отпущений. Но если смерть произошла в вечернее время, погребение будет отложено до следующего дня. (Следует отметить, что, если человек умирает вдали от дома, весть о его смерти не должна быть сообщена родственникам вечером, а удержана до следующего утра.)

Далее следует различной продолжительности период траура, отмеченный ношением одежды, окрашенной в какой-либо один цвет – любой, кроме белого, – либо же просто вымазанной грязью. Женщины в это время сбривают свои волосы. В честь покойника произносятся так называемые поминовения (тазкар) для «иссушения слез», которые длятся с различными интервалами вплоть до семи лет. На очень важных и обязательных поминках – на 40-й день после смерти – духовник готовит особую службу, на которой проводится заступничество за душу покойного, а также вновь произносится отпущение. После этого соблюдается строгий пост. Так же как при погребении, родственники делятся едой и питьем со священниками и другими служителями церкви, не забывая при этом бедняков.

Существует один социальный институт, глубоко укорененный у абиссинцев, но не находящий себе соответствия среди других христианских обществ. Это махаббар – религиозное братское сообщество. Большинство махаббар встречаются раз в месяц на одном из текущих месячных праздников, хотя существуют и такие, в которых встречи происходят по прошествии более длинных или более коротких интервалов. Насчитывающие в себе от дюжины и до 30–40 человек, эти братства набирают своих членов с особенной тщательностью «из людей подобающего возраста, не делающих зла, сущность которых прекрасна и тиха, не раздражительных и не поспешных». Председатель общества и его заместитель выбираются по жребию и встречаются в хижинах, принадлежащих разным его членам.

Открытие и закрытие этих собраний знаменуется религиозным церемониалом. Духовник хозяина окропляет хижину святой водой, цитирует молитвы и благословляет еду и питье, «осеняя их крестным знамением». Пришедшие на встречу члены братства падают ниц перед особенной керамической кружкой или потиром, позднее, когда все встают, каждый пьет из нее.

Встречи махаббара являются общественными событиями, на которые часто приглашаются гости, включая иностранцев (женщины могут тоже быть приглашены, но они чаще всего имеют собственные махаббары). Связь между членами братства очень сильна, и они редко когда-либо отказывают в помощи друг другу во времена трудностей или нужды. Говорят, что даже император Менелик не посмел ослушаться мнения братьев из своего махаббара, ведь в противном случае они бы изгнали его из своих рядов.

Церковь и священнослужители

С самых ранних времен и до окончательного разрыва в 1958 году эфиопская церковь была зависима от коптской церкви и Египта, хотя и во многом переросла свою родительницу. Ее единственный епископ, известный под именем Абуна, или Аббатачин (Наш отец), – монах, избираемый патриархом Александрийским из одного из египетских монастырей. После всегда долгого и изнуряющего, а иногда и полного опасностей путешествия он был обязан провести весь остаток своей жизни, почитаемый, но изолированный и одинокий, на земле своей ссылки. Только он один мог освящать табот и посвящать в священнослужители. Во времена, когда опасности путешествия приводили к долгому периоду времени без Абуны, лицо, занимающее его пост, посвящало в духовный сан сотни полуобученных юношей, даже мальчиков, для того чтобы обеспечить определенное количество священнослужителей на будущие годы.

Административной главой церкви, или Эчегхе, контролирующей все монастырские сообщества, с XV столетия являлся настоятель великого шоанского монастыря Дэбрэ-Либанос. За исключением специальных полномочий, закрепленных за Абуной, именно он осуществляет верховное правление над всеми церквями и монастырями империи. Он возглавляет сложную церковную иерархию, в которой выдающееся положение занимают провинциальные сановники, известные под именем лика кахинат (главы священнослужителей). Среди этих местных сановников церкви Небура'ед – церковный глава Аксума и святых мест на севере – занимает особо почетное положение. Каждая значительная церковь или важный монастырь имеют своей главой алака, некоторые из них довольно богаты и живут в достаточной роскоши.

С другой стороны, обыкновенный священник (кес), хотя и пользуется величайшим уважением, живет достаточно скромно, часто как обычный работающий крестьянин. Уже было сказано о том, что христианские сообщества нагорья во многом полагаются на церковь. Священнослужители просто необходимы при тамошнем укладе жизни, и некоторые ранние исследователи весьма сильно ошибались, приписывая последним бездельническое и паразитическое существование. И все же, так как каждая церковь требует минимум двух священников и трех дьяконов, помимо ризничего (габаз), казначея (аггафари), главного певчего (мари гета), они и их подчиненные составляют довольно высокую пропорцию населения, очевидно доходящую до 10 процентов в некоторых областях. Также было приблизительно подсчитано, что земли, находящиеся во владении церкви и используемые на поддержку священнослужителей, составляют около 15 процентов всех обрабатываемых земель государства.

Мальчик, желающий стать священником, идет в церковную школу, где его учителем становится монах, священник или дабтара. Многие из этих учеников не имеют никаких средств к существованию, спят в маленьких травяных хижинах, построенных их собственными руками, и, чтобы прокормиться, выпрашивают милостыню. Обучение начинается с алфавита, а далее следуют Священное Писание, включающее псалмы, Евангелия, Чудеса Девы Марии; все перечисленное изучается с манускриптов, написанных на мертвом языке геэз. В школе также преподаются основы литургии; тексты службы и других церемоний должны отложиться в памяти ученика. В возрасте приблизительно 17 лет молодой человек отправляется к Абуне (ныне всегда находящемуся в Аддис-Абебе), чтобы последний посвятил его в дьяконы.

Если молодой человек все же хочет стать священником (но не желает становиться монахом), он должен взять в жены девушку, согласно установленной гражданской церемонии «80 денежных обязательств», но союз этот еще можно разорвать. Однако по прошествии 40 дней свадьба подтверждается в церкви и с тех пор считается неразрушимой, супруги, надев венец (аклиль), принимают причащение вместе, стоя под одним и тем же шамма, как это уже описывалось ранее.

Спустя несколько лет женатый дьякон и будущий священник вновь отправится в путь, на сей раз чтобы получить свое окончательное посвящение от Абуны, после чего он сможет носить тюрбан священника. Только тогда у него появится право служить в макдасе, святая святых церкви, а также носить табот – священный предмет, чья святость распространяется по всему зданию. В качестве священника он теперь будет знатоком всех особенностей церковного календаря и сложных ритуалов, соответствующих разным событиям (см. приложение 2). Он также будет объектом великого уважения и преданности со стороны населения, большинство из которого будет останавливаться перед ним при любой случайной встрече и целовать его крест. Он также должен принять более строгую церковную дисциплину, соблюдая гораздо больше постов, чем непосвященные, – в общей сложности около 250 дней в году.

Если жена священника умирает, ему запрещено жениться снова, если только он не прекращает священнослужительство и становится дабтара либо же, как иногда случается, он начинает заниматься каким-нибудь светским делом. Обычно же он опять едет к Абуне или к одному из его заместителей за разрешением стать монахом (меноксе); если таковое ему даруется, он получает особенную шапочку монаха – коб. Некоторые монахи, таким образом, набираются из неженатых дьяконов или овдовевших священников, и эти последние все еще могут совершать литургии, так же как и другие священники. Но монашеский статус привлекает и многие другие категории населения; получающий его обретает даже убежище от кредиторов, поскольку монах формально перестает существовать для мирской жизни, то его кредиторы не смогут ничего добиться, даже обратившись в суд. Некоторые старики принимают коб, когда начинают уставать от жизни.

Старый человек, женившийся на многих женщинах, разводясь с ними одна за другой, может сказать: «Ныне с меня довольно, пусть мир будет потерян для меня! Я поворачиваю свое лицо к Богу!» – и будет умолять Комоса сделать его сыном коба, и тот в конце концов благословит его.

Подобным же образом многие старые женщины становятся монахинями и носят монашеский коб: она «полностью отдает себя Богу, отвергает плоть и работает только на благо своей души».

Великие монастыри, подобно своим собратьям в средневековой Европе, являлись центрами искусства и образования на протяжении всей эфиопской христианской истории. Существуют два основных монастырских устава, разделенные доктринальной разницей: Текле-Хайманота и Евостатевоса (Евстафия). Наиболее знаменитые из этих монастырей, пожалуй, Дэбрэ-Дамо на далеком севере (куда можно добраться только по канатной дороге среди скал) и Дэбрэ-Либанос в Шоа. Существуют, однако, и некоторые другие районы, например, Вальдебба в Бегхемдире, острова озера Тана, Темьбьен в Тыграй, знаменитые своими многочисленными монастырями. Большинство из них представляют собой слабо связанные группы индивидов, нежели организованное сообщество, так как каждый монах следует своей собственной духовной дорогой к аскетическому идеалу и очень мало зависит от организационной дисциплины. Некоторые из них вообще не принадлежат к монашескому сообществу. В этом отношении они следуют ранней христианской традиции, оставшейся в стороне от влияния великих монастырских движений Средних веков. В любом случае они пользуются большим уважением людей, которые восторгаются их аскетизмом более, чем всеми другими христианскими добродетелями. Многие из монахов и в действительности подвергают себя столь жестоким постам, которые даже и не снились простому смертному.

Но и для монаха, не принадлежащего к монастырскому сообществу, существует еще один шаг к более суровому отречению от мира – он может стать отшельником или пустынником (батхави). И в последние годы все еще оставались такие отшельники, жившие на малозаселенных вершинах холмов недалеко от Аддис-Абебы. Вероятно, они и до сих пор строят свои маленькие хижины на одиноких лесных полянах или посреди опрокинутых скал северных гор. Другие же поселяются ближе к жилищам людей, обитая, например, в могильных склепах близлежащих церквей. Для пропитания они грызут корни деревьев и едят траву.

Отшельник – это посланник Бога, он может иногда появиться ночью и завопить во весь голос: «Великое горе приходит на вас! Покайтесь!» – и исчезнуть после этого подобно дуновению ветерка. Он может быть узнан по своим нестриженым волосам, косматым и промасленным. Если Бог покажет ему что-нибудь во сне, он громко закричит на сановника, твердя: «Такой-то и такой-то сон я видел! Заботься и давай милостыню бедным и выпусти всех заключенных из тюрьмы!»

Наконец, очень важным и специфически абиссинским классом священнослужителей являются дабтары, или писцы. Левин (в книге «Воск и золото») проанализировал их положение и роль в следующих хорошо подобранных словах: «В согласии со своей характерной снисходительностью к человеческим порокам амхарская культура установила церковное звание дабтара, для которого необходимы специальные знания, но никакой особой святости не требуется. Это призвание, таким образом, выбирается теми, кто не хочет быть связан суровыми правилами, сопутствующими священническому сану, либо же самими священниками, находящими эти правила слишком жесткими для своей жизни, то есть теми из них, кто развелся или женился вновь».

Дабтара, как поясняет эта цитата, не является священником. Формально он даже не назначается на свою службу и не занимает никакой четко определенной позиции в церковной иерархии. Но не в пример многим священникам он образован, знает геэз, так же как и средневековые писцы на Западе знали латынь, и хорошо знаком с Писаниями. Он, например, может быть учителем в одной из церковных школ. Хотя и удаленный от макдаса, дабтара главенствует в кене мехлет, или хоре, так как именно он является знатоком церковного песнопения (зема) и эзотерической поэзии (кене), которая также может исполняться в церкви. Более того, именно дабтара исполняет церковный танец под ритмический аккомпанемент барабанов и систр, без которого ни один праздник не считается завершенным.

Дабтары также являются писцами, иногда профессиональными каллиграфами, дополнительно зарабатывающими копированием древних манускриптов, зная, как приготовить свой собственный пергамент, перья и чернила. Некоторые из них также составляют на продажу публике амулеты и заговоры, вставляя в текст имя их будущего владельца. Эти заговоры представляют собой узкие полоски пергамента, около 2 м длиной, туго скрученные (они носятся в декоративных металлических цилиндрах, специально изготовленных для этой цели) или же сложенные гармошкой в деревянные обложки наподобие маленькой книжки. Эти амулеты, защищающие своего владельца от дурного глаза, слепоты и различных заболеваний, содержат магическо-религиозные молитвы, взывающие к божеству, считаясь христианскими, они явно имеют языческое происхождение. Другие дабтары – опытные знатоки трав, лечащие различные заболевания природными лекарствами. Остальные же составляют себе репутацию предсказателей и колдунов, сообщающихся, как иногда говорят, с силами тьмы.

Дабтары, таким образом, с их большой эрудицией, обширными знаниями и специальными навыками, но не обладающие мистическим и духовным положением священника, – своего рода связующее звено между мирянами и священнослужителями в этом глубоко религиозном обществе. В каких бы магических занятиях они ни подозревались – это высокоуважаемые люди: их разносторонние способности служат как на благо церкви, так и на благо простых людей.

Судебная тяжба

Уже было сказано, что абиссинцы получают удовольствие от правовых споров самих по себе, являющихся, вероятно, приемлемым выходом для их агрессивных инстинктов. Они гордятся своим хорошим знанием судебной процедуры, убедительны в судебных прошениях и красноречивы в выступлениях. Местные суды собираются в практически полностью неформальной обстановке, где-нибудь на открытом месте, очень часто эти заседания происходят по воскресеньям или приходятся на праздники, являя собой центр притяжения или даже развлечения всего деревенского населения, не занятого иными своими делами. Помимо церкви и большого еженедельного рынка, суды представляют собой третью основную сферу общественной активности, особенно в деревенской жизни. Но сама процедура рассмотрения дел весьма удивительна для непосвященного.

На протяжении последних 300 лет книга Фетха Нагаст (законы царей) была принята в Эфиопии законодательным кодексом; на самом деле она и до сих пор часто цитируется. Эти законы практически полностью основываются на римском праве, модифицированном и «вульгаризированном» в Восточной Римской империи во времена столетий после Юстиниана, но эфиопского перевода, вероятно, не сделали вплоть до XVII столетия.

Тем не менее некоторые судебные процедуры, известные среди абиссинцев, должны были иметь своими предшественниками куда как более ранние времена. Так, например, традиционная процедура проведения гражданского процесса несет некоторые черты из древней римской системы II столетия до н. э. Наиболее явная общая их черта – истец в любом деле дает определенную «ставку» деньгами или чем-либо еще, которая будет оставлена суду, если он проигрывает дело. Также обе системы подразумевают сотрудничество сторон, участвующих в деле, и процедура предписывает им возможность в установленном порядке задавать вопросы и давать ответы. Общим для обеих систем также является обеспечение наложения ареста на ответчика – особенно на должника, который в соответствии со старой эфиопской системой права может быть в буквальном смысле слова физически привязан к кредитору.

В подавляющем большинстве дел – споры вокруг земель, ссуд и долгов. В переполненном суде обвиняющий занимает свое место по правую сторону от судьи, а обвиняемый – по левую. Стороны сами готовят своих свидетелей и присяжных заседателей, но судья должен удостовериться в том, чтобы они были приемлемыми для обеих сторон. Обвиняющий обращается к каждому присяжному заседателю и свидетелю со словами: «Вы же меня знаете!» Он может также добавить: «Я доверяю вам! Если вы за него – пропадите! А если за Бога – процветайте!» Обвиняемый же говорит прямо противоположное: «Вы не знаете ничего против меня!» и т. п. Но участники тяжбы, незнакомые с «языком» (то есть с легальной процедурой и фразеологией), могут быть представлены профессиональным адвокатом – мужчиной или женщиной. Опытный обвиняющий часто пытается напугать обвиняемого и произвести впечатление на судью, внося большой залог. «Я даю целого мула-иноходца за то, чтобы ты сделал то-то и то-то!» (Мул-иноходец – ценнейшая ставка для суда.) Обвиняемый же может согласиться и присоединиться: «Давай, давай, вноси же свою ставку!» Но может и почувствовать, что не способен принять вызов, и воскликнуть: «Нет, нет, я так не могу! Понизь для меня ставку». И ставка может быть понижена до «быстрой лошади» или «меда».

Судья выслушивает аргументы обвиняющего и свидетелей. Но особое внимание суда привлекают второстепенные вопросы – споры внутри споров. Одна сторона обвиняет другую в использовании оскорбительного языка или неправильной процедуры. Присяжные могут уладить этот второстепенный вопрос еще до того, как судья подведет итог основному делу. Либо же обвиняемый может стать обвиняющим посреди самого процесса. Должник может закричать: «Я поставлю мед на то, что я дал тебе доллары!» – считая, что его свидетельство победит, так как у кредитора нет меда. И они меняются местами, и обвиняющий стоит справа, пока обвиняемый не крикнет: «Моих свидетелей больше! Уходи! Я буду победителем!» И так обвиняющий может в страхе отойти и стать обвиняемым или же может отказаться и закричать: «Это не заставит меня уйти!» И тогда обвиняемый скажет: «Я поставлю мед на то, что именно это заставляет тебя уйти!» – а обвиняющий ответит: «На то, что судьи скажут мне стоять здесь на этом месте и победить и побить тебя, я ставлю двойную меру меда!»

Многие споры, которые не могут быть разрешены «маленьким» местным судьей, направляются к «большому» судье, или вамбару, и именно этот или еще более высокий суд должен рассматривать особо важные гражданские и криминальные дела. Наказания, определяемые этими судами, варьируют от небольших штрафов, порки (часто совершаемой тут же) до различных сроков тюремного заключения, однако смертные приговоры (совершаемые через повешение) нуждаются в последние времена в подтверждении из Аддис-Абебы. Далее выше суда вам-бара следует суд чилот, или провинциальное собрание, на котором председательствует губернатор с вамбарами и другими начальниками, выступающими в качестве присяжных заседателей. Имеются также и специальные суды в важных центрах для дел, относящихся к юрисдикции нагадров, глав рынков и таможен. Но тем не менее вся структура судов была сильно изменена со времени возвращения императора в 1941 году. Право на апелляцию в суды высшей инстанции или непосредственно к Аффа негусу – императорскому главному правовому сановнику – давно устоявшаяся привилегия подданных. Вамбары и губернаторы всегда были доступны критике, будь то на дороге или у себя дома: их могли остановить озлобленные просители либо же семья или друзья неправедно осужденных; даже сам император считался, согласно традиции, равнодоступным.

Если человек был обижен вамбаром, он мог запастись камнями или деревом, возложенными на его голову, и ждать на дороге или у ворот проезда губернатора. При его приближении он приподнимал свое бремя и кричал: «Абиет, Абиет!» – и губернатор, испросив имя, давал ему бальдараба, или защитника, чтобы тот в нужное время напомнил ему о нем, при этом он добавлял: «Приходи в день собрания чилот» – и отпускал его.

В любом описании абиссинских правовых процедур очень часто можно встретить ссылки на саманья, или «80 денежных обязательств». Этот важный правовой акт, скрепляемый именем суверена, получил свое название от суммы в 80 долларов, так как со времени начала хождения серебряного доллара именно эта сумма считалась «платой за жизнь» и ее же назначали как компенсацию за тяжкое телесное повреждение. Клятва, даваемая при этой процедуре, подкрепляется обязательным присутствием поручителей, или гарантов, которым придется заплатить штраф или даже сесть в тюрьму, если дающий клятву обманет или нарушит соглашение. Поручителей найти гораздо проще, чем кажется на первый взгляд, – родственники всегда преданы своему клану, а если клянущийся еще и принадлежит к махаббару, его собратья просто чувствуют себя обязанными помочь ему или даже в некоторых случаях собрать деньги, чтобы заплатить за него долг или штраф.

Когда в деле отсутствуют свидетели или когда обвиняющий настаивает на том, что сам обвиняемый должен быть своим собственным свидетелем, обращаются к религиозной клятве. Стороны, судимые в соответствии с «80 денежными обязательствами», должны встретиться у дверей церкви в определенное воскресенье до церковной службы. Судья назначает уполномоченного и нескольких присяжных для сопровождения; на месте также должен присутствовать и священник. Свидетельские показания, данные таким образом, производят на судей огромное впечатление – любопытный пример большого влияния церкви, наиболее очевидно проявлявшегося при старых порядках и начинающего теперь ослабевать.

Когда долг признается судом, должник в соответствии с указанным выше правовым актом может расплатиться, но если поручителей у него не находится, то шамма кредитора и должника могут быть связаны вместе одним узлом. В более ранние времена кредитора и должника сковывали одной цепью и отправляли в тюрьму и держали там до тех пор, пока не находился свидетель для первого либо же поручитель для второго. Случалось и так, что должники какое-то время содержались прикованными в доме кредитора (возможно, на голодном пайке, чтобы таким образом надавить на друзей должника и заставить их заплатить долг). Иногда их могли даже отправить на войну, прикованными к слуге. (Должника до сих пор можно иногда узнать по символической цепочке, свисающей с его запястья.)

Интересная черта абиссинской правовой традиции – то, что в принципе любой дееспособный гражданин может привлекаться в качестве судьи по определенным моментам, например когда кредитор встречает своего должника на дороге. Другие члены сообщества добровольно принимают на себя роль миротворцев. Ими являются старейшины (шимогиле), которых иногда можно увидеть столпившимися в месте, отведенном для собраний: они серьезно спорят друг с другом, пытаясь найти способы избежать судебного разбирательства. Пример оскорбленной жены, чей муж женился на другой женщине, по «80 денежным обязательствам» был сообщен одним из информаторов Уолкера как типичный случай. «Старейшины… завершат это дело, рассмотрев его так и эдак, и, если они не смогут это сделать в первый день, они закончат его на следующее утро, стараясь умиротворить стороны и охладить эмоции, тщательно подбирая слова и говоря: «Этот человек не сделал большого зла. Сестра моя, брось это дело!» – и, может быть, этими медовыми словами уговорят ее…»

Для этих стариков это неоплачиваемая работа, так как они не получают за свои усилия даже двух или трех долларов, поскольку Бог создал стариков для того, чтобы быть утешителями и судьями. Поэтому они и берут на себя труд утешать людей, зная, что Бог любит их и вознаградит их.

Для написания этой главы я частично использовал материал, собранный в ранние годы XX столетия Уолкером (все цитаты, за исключением одной, взяты из его книги Абиссинцы дома) и частично из моего собственного ограниченного опыта 1940-х годов, который никогда не находился в противоречии с его опытом. В наши времена быстрых изменений иногда трудно быть уверенным в том, что старые традиции остались нетронутыми до сегодняшнего дня, но тем не менее в своем тексте я обычно использовал настоящее время с уверенностью, что утверждения, сделанные мной, до сих пор остаются справедливыми, по крайней мере в деревенских районах.

Известно, что произошли некоторые радикальные изменения в социальной системе. Появилась, например, целая серия законов, предписанных нынешним императором между 1924-м и 1942 годами, запрещающих рабство. Эти меры должны были подавить – и в действительности сделали это – социальный институт, настолько же древний, как и само государство, попутно делая устаревшим весь кодекс обычного права. И все же общая картина, которую я попытался отразить в этой главе, носит исключительно консервативный характер абиссинского деревенского сообщества. Этот не меняющийся с незапамятных времен образ жизни привлекает к себе множество сторонних наблюдателей, для которых эта страна стала временным или постоянным домом и основная масса которых все еще придерживается древних устоев с неуклонным постоянством.

Глава 4 АРХИТЕКТУРА 

Преаксумские храмы

Самые ранние постройки, значимые остатки которых были найдены в Абиссинии, оказываются очень близки по своей архитектуре южноарабским строениям того же времени, и это совсем неудивительно, так как храмовые здания, скорее всего, были возведены самими южноарабскими колонистами как дань уважения их богам.

Рис. 10. Археологическая карта

Самое впечатляющее из этих ранних строений – хорошо известный храм в Йехе, на северо-востоке от Адуи, сейчас просто деревни, но когда-то главного центра абиссинской цивилизации, существовавшего еще до возвышения Аксума. Его стены, сложенные из великолепного камня без раствора, до сих пор возвышаются над землей, и германская аксумская экспедиция 1906 года смогла опубликовать не только план этого храма, но и имела достаточно материала, чтобы реконструировать это здание. Оно представляет собой массивную четырехугольную селлу с верхним этажом и единственным маленьким окошком на каждой из сторон (рис. 11). Все здание стоит на «ступенчатом» постаменте, стилобате, или подиуме – характерная южноарабская черта, которой эфиопы оставались верны на протяжении многих столетий. Предположительно храм построили в V или IV веке до н. э., то есть в великие времена преаксумской цивилизации, когда южноарабская культура все еще оставалась исключительно важной и доминирующей.

Значительно более скромные основания другого, предположительно более раннего храма были раскопаны Эфиопским археологическим институтом на месте важной преаксумской площадки, названной Хаулти-Мелазо и находящейся к юго-востоку от Аксума. Храм представлял собой небольшую прямоугольную конструкцию с окружающими ее стенами. Его религиозный характер подтверждался многочисленными находками, связанными с ритуальными приношениями, прежде всего грубыми глиняными фигурками скота, в то время как надписи на каменных табличках указывали на посвящение всего этого Альмаках – божеству луны.

Недавние неархитектурные находки из Йехи, Хаулти-Мелазо и других площадок представляют обширный материал, никогда прежде не имевшийся, для реконструкции всей преаксумской цивилизации. Таким образом, это позволяет нам надеяться, что в скором времени мы сможем узнать о социальной системе, при которой возвели и использовали столь великолепное сооружение, как храм в Йехе, и разгадаем большинство его удивительных тайн.

Архитектура Аксумского царства

Между ранними архитектурными чертами, отраженными в храме из Йехи, и высокоспецифичной архитектурой Аксумского царства, начавшего свое возвышение в первые века христианской эры, существует явный разрыв. На нынешнем уровне нашего знания трудно сказать, насколько местными являлись эти новые внедренные технологии постройки, если вообще они были таковыми, и откуда они могли быть заимствованы.

Об аксумской архитектуре мы знаем из ряда источников, которые, если взять их вместе, позволяют представить себе хотя бы неполную воображаемую картину величественных сооружений старого царства, хотя и мало что от них осталось не погребенным под землей. Их планы и основания стали известны полсотни лет назад, благодаря работе германской аксумской экспедиции, исследования которой были квалифицированно и успешно продолжены начиная с 1955 года Эфиопским археологическим институтом.

Великие стелы Аксума, описанные в мельчайших подробностях Кренкером из германской экспедиции, – сооружения из цельного камня, представляющие многоэтажные башни, – все их архитектурные формы, по крайней мере видимые снаружи, были скрупулезно смоделированы. Только один из этих башенных монолитов высотой 21 м, десять этажей, с фальшивой дверью у основания, до сих пор стоит возвышаясь над землей. Составные части более высокого монолита переправили в Рим в 1937 году. Там их возвели итальянцы. Величайший из всех монолитов, развалины которого лежат ныне на земле, был более 33 м (100 футов) в высоту и имел 13 ярусов; это, возможно, самый большой единый каменный блок, когда-либо добытый, вырезанный и поставленный во всем Древнем мире (рис. 12). У подножия каждого монолита имеется большая плоская плита, содержащая в себе неглубокие округлые выемки, очевидно для религиозных приношений.

Рис. 12. Реконструированная верхушка гигантской стелы, Аксум (из Кренкера)

Эти «небоскребы», достигающие своей высшей точки – наконечника в языческих полумесяцах, могут быть датированы не позднее чем началом IV столетия н. э. Вне всякого сомнения, они являются архитектурным идеалом аксумитов в большей степени, чем все остальное в действительности возведенное ими, и можно предположить, что их назначение – служить в качестве мемориалов великим монархам, возможно как мест обитания их духа. Как бы то ни было, они представляют собой историческое свидетельство архитектурных технологий более совершенных, чем любое их изображение.

Но после того, как германская экспедиция открыла в Дэбрэ-Дамо древнюю церковь, где те же самые элементы использовались именно в строительной конструкции, истинное значение каждой детали было выявлено и их архитектурный характер в итоге доказан. Таким образом, великие монолиты вместе с церковью в Дэбрэ-Дамо необычайно помогли в реконструировании ранней аксумской архитектуры.

Каменные троны Аксума, хотя едва ли являющиеся архитектурными монументами, должны быть все же вскользь упомянуты: все они одного основного типа, правда, некоторые из них двойные. Сохранились лишь их массивные основы; они имеют гнезда для вертикальных плит, ни одной из которых не удалось дожить до нашего времени, но тем не менее реконструкция, сделанная Кренкером, представлена на этой странице (рис. 13). Вероятно, эти троны использовались для совершения жертвоприношений или имели мемориальную функцию, но один из них, окруженный четырьмя приземистыми аксумскими колоннами, поддерживавшими крышу или открытый балдахин, использовался в поздних столетиях для коронации абиссинских царей.

Рис. 13. Реконструкция двойного трона, Аксум (из Кренкера)

Все главные сооружения царства Аксум основываются на массивных стилобатах или подиумах, которые в большинстве случаев и являются тем единственным, что сегодня от них сохранилось. Подиум поднимается узкими «шагами» от основания и до уровня первого этажа – черта, являющаяся общей для этих зданий и храма в Йехе, а также некоторых южноарабских сооружений, например для подпорных стен хранилищ и резервуаров в Адене.

Но во времена Аксумского царства другая деталь стала обязательной: сооружения, как это видно на плане, «изрезаны», то есть и подиум, и внешние стены всей части здания выше фундамента попеременно то вдаются внутрь, то выступают наружу – весьма эстетически важное расположение.

Были обнажены подиумы многих важных сооружений, величественных в современные им времена, стоявших в самом Аксуме и в Матаре, на древней дороге, ведущей к берегу. Еще до прихода христианства в первой половине IV столетия все основные здания имели в своем основании квадрат размером до 40 м (рис. 14). Лестницы монументальных пропорций вели к главным входам: два их основных типа проиллюстрированы. Явные свидетельства внутренних лестниц, построенных вокруг центрального квадратного блока, заставили Кренкера предположить, что у зданий имелись верхние этажи – один или более. Он также допускал наличие вершинных башенок, немного возвышавшихся над основным уровнем крыши. Эта архитектурная черта присутствует в миниатюре на сохранившейся до наших времен возведенной церкви – Йемраха-на-Кристос, и на нее же ссылается современный ей свидетель Козьма Индикоплов, писавший о четырехбашенном дворце царей Эфиопии.

Рис. 14. Схематические планы типичных аксумских дворцов (а и б) и церквей, построенных в соответствии с этим типом; дан приблизительный масштаб. Церкви из Адулиса (в), Деюра-Дамо (г), Аксума (д) и Кохаита (е) (по Кренкеру)

Эти впечатляющие сооружения, которые, вероятно, были царскими дворцами или замками аристократии, формировали в некоторых случаях (а возможно, и во всех) узловые точки обширных архитектурных композиций. Они, окруженные рядами зданий помельче, заключающих открытые площадки, могли быть жилищем придворных и слуг (рис. 15). Предположительный внешний вид одного из таких комплексов показан в реконструкции; похожие, но меньшие комплексы были раскопаны Эфиопским археологическим институтом в Матаре и в Адди-Килте, расположенных строго на запад от современного города Аксум.

Рис. 15. Реконструкция дворцового комплекса Та'акха Марьям, в Аксуме. Общая площадь 80x120 м. План центрального блока напоминает предыдущий рисунок (а) (из Кренкера)

Первый этаж этих величественных сооружений представлял собой низкие коридоры с каменными пилястрами или монолитными колоннами, поддерживающими деревянные или каменные притолоки. Эти колонны были иногда квадратными в сечении со скошенными углами, иногда восьмигранными, иногда украшенными элегантными каннелюрами, но никогда не были круглыми. Они имели основание и обычно кубические или же ступенчатые капители, часто соответствовавшие друг другу. Появились и более сложные формы, некоторые из них имели выемки для деревянных колонн. Они даже могут быть найдены лежащими на месте древнего Адулиса, порта на Красном море, служа лишним доказательством того, что архитектура этого приморского города была чисто аксумской.

Рис. 16. Реконструкция комнаты верхнего этажа в аксумском дворце. Стенная конструкция, дверные и оконные рамы, оконная резьба восстановлены по гигантским скульптурным монолитам. Свидетельства о наличии пилястров, деревянных колонн потолка с кессоном взято из Дэбрэ-Дамо; для фриза (расположенного здесь чуть ниже потолка) из выдолбленных в скале церквей

Верхние этажи этих дворцов предположительно построены по методу «камень и древесина», примером которого является описанная ниже архитектура Дэбрэ-Дамо. В любом случае эти технологии должны были быть доступными, так как все их внешние формы тщательно скопированы в многоярусных монолитах Аксума, являющихся современниками дворцов. Внешняя реконструкция, представленная германской экспедицией, предполагает использование этого строительного метода. Я сделал то же самое предположение, пытаясь реконструировать внутреннее помещение приемной комнаты верхнего этажа одного из этих дворцов (рис. 16). Для этой цели, однако, возможно было бы рассматривать архитектуру некоторых выдолбленных в скале церквей в Тыграй, которые, по-видимому, сохраняют архаические черты.

Несмотря на великолепное общее впечатление, эта реконструкция иллюстрирует малочисленность конструктивных и декоративных форм, доступных аксумитам. Их архитектура полностью основана на конструкциях с балочным перекрытием – нет никаких данных об арках, сводах или куполах в этом раннем периоде. Их дверная и оконная конструкции, вновь используемые во фризе, чуть ниже кессона потолка, утратили какую-то долю своей декоративной привлекательности из-за слишком частого повторения. Хотя и существовал в действительности узор в виде миниатюрной арки, изображенной в решетчатых окнах (он появлялся на верхних этажах гигантской стелы), но был практически единственным используемым чисто декоративным мотивом. Несколькими столетиями позже арочные конструкции стали постепенно внедряться в местную архитектуру, да и то только в чисто церковных христианских постройках.

Возведенные церкви

После перехода двора Аксума в христианство в первой половине IV столетия были построены какие-то церкви, однако старейшие из ныне известных церковных оснований, по-видимому, должны быть датируемы не раньше чем VI столетием, и они, хотя все еще несли на себе отчетливые аксумские архитектурные черты (ступенчатый подиум, изрезанный план), теперь имели продолговатую форму (см. рис. 14). Это указывает на влияние ранних христианских базилик, в особенности сирийских. Упрощенная схема базилики стала практически почти неменяющейся основой ранней абиссинской церковной архитектуры. Наиболее достойный внимания сохранившийся представитель этого стиля – монастырская церковь в Дэбрэ-Дамо, добираться до которой нужно влезая по канату на скалы, окружающие ровную вершину амба.

Схема Дэбрэ-Дамо (с традиционными изрезанными стенами) (рис. 17, 18), показаны ее поперечный разрез и перспектива. Со стороны западного портика (более позднего) двойные двери ведут в нартекс с низкой крышей, к северу от которого идет лестница, поднимающаяся вокруг квадратного каменного блока и ведущая к верхней палате. Потолок нартекса, украшенный кессонами, заслуживает особого внимания из-за его восхитительных панелей, несущих рельеф с зоологическим мотивом, имевшимся уже на более раннем сооружении. Двойные двери ведут также в неф, разделенный на четыре пролета, со вновь используемыми монолитными колоннами аксумского типа. На каждой стороне нефа эти колонны поддерживают притолочные балки, по которым идет декоративный фриз, сконструированный в виде ряда миниатюрных декоративных окон, такой же фриз идет и вокруг святилища.

Рис. 17. Поперечное сечение и план монастырского храма в Дэбрэ-Дамо (из Кренкера и Мэттьюза с изменениями)

Рис. 18. Перспектива главной церкви Дэб-рэ-Дамо в том виде, в каком она была в 1906 году и оставалась таковой до 1945 года (из Кренкера) 

Верхние стены нефа, поднимающиеся выше этого фриза, ранее поддерживали довольно сложно сконструированную деревянную крышу неизвестной датировки (ею пришлось пожертвовать во время реставрации 1948 года, и после этого времени крыша стала плоской и, вероятно, напоминает изначальную аксумскую крышу). Боковые приделы храма значительно ниже нефа и увенчиваются верхними этажами. По направлению к востоку неф ведет через «арку святилища» (единственную во всем здании) к макдасу, или святая святых, который увенчивается куполом. Ни арка, ни купол не являются в прямом смысле правильно сконструированными: арка составлена из изогнутых фрагментов дерева с резьбой геометрическими узорами, купол также основывается на каркасе из изогнутой древесины.

Стены вместе с их оконными и дверными рамами представляют собой в точности ту архитектурную структуру, скопированную уже в III или IV столетии н. э. с великих монолитов Аксума. Эта техника кажется специфичной для Эфиопии, хотя в чем-то похожие строительные методы известны в Турции и Пакистане. Д.Х. Меттьюз, которому представился случай разобрать целую стену во время реставрации в Дэбрэ-Дамо, представил сопровождающие рисунки, показывавшие в деталях этот метод конструирования (рис. 19). Сердцевина стены сделана из небольших плоских необработанных камней, замешенных в глинистом строительном растворе; на промежутках приблизительно в 50 см горизонтальные доски встраиваются с внешней и внутренней стороны стен; в уже выстроенной стене эти доски немного углубляются, в то время как каменный ряд кладки (всегда изначально оштукатуренный) выдается наружу. Для придания большей жесткости небольшие поперечные связующие элементы пронизывают стену; вставленные сверху в пазы продольных досок, они свободно выдаются наружу (и некоторые из них пронизывают всю стену, показываясь также и с внутренней стороны), их выступающие концы в литературных источниках обозначаются как «обезьяньи головы».

Рис. 19. Аксумская конструкция стены и оконной рамы, построенная по примеру архитектуры Дэбрэ-Дамо. Два элемента рамы показаны как в фиксированном состоянии, так и в состоянии сборки

На рисунке также показаны блоки, скрывающие стыковые точки горизонтальных досок и создающие, таким образом, иллюзию, что последние являются цельными квадратными в разрезе балками – изобретение, вне всяких сомнений отражающее определенную нехватку древесины. Наконец, рисунок показывает, каким образом рамы окон (а также и дверей) сколачиваются и вставляются в стену. Угловые балки этих рамок пронизывают всю стену, и в их пазы входят продольные стенные доски; таким образом, они служат в качестве дополнительных связующих элементов, усиливающих всю досочную рамку. Их квадратные торцы, выступающие по углам каждой рамки, сохраняются на протяжении столетий, и не только в возведенных церквях, но и в выдолбленных из скал копиях, на которые они оказали свое вдохновляющее воздействие, в конце концов становясь последней чертой убывающего влияния Аксума спустя много лет после того, как их изначальная функция была забыта.

Церкви Дэбрэ-Дамо приписывались различные даты постройки, но ни одна из них не будет точной, так как Дэбрэ-Дамо представляет многие последовательные периоды постройки или перестройки со времен раннего христианства и, возможно, до XV или XVI столетия. По моему личному мнению, большая часть ныне существующего сооружения может быть отнесена к X или XI столетию. Как бы то ни было на самом деле, она остается наиболее совершенной и наиболее архаичной из всех возведенных церквей, до сих пор существующих в Эфиопии, с ее «изрезанным» базиликальным планом, древней технологией возведения, типичными оконными и дверными рамами и фризом (являющимися основным признаком эфиопского стиля), многочисленными притолоками и единственной аркой в почетном месте.

Древний кафедральный собор Святой Марии Сионской в Аксуме, разрушенный в XVI столетии, представлял собой большую базилику с пятью притворами, возможно самую амбициозную среди ранних возведенных церквей. Мы можем предположить, что он напоминал Дэбрэ-Дамо, так как имел множество притолок со всего одной аркой в восточном конце нефа, хотя он, возможно, имел несколько дополнительных арок, например в восточных концах притворов и в западном конце нефа. Также он отличался, что установлено практически точно, внешней колоннадой – чертой, повторяемой в некоторых выдолбленных из скал церквях.

Распределение наиболее важных ранних церквей, как сохранившихся до сих пор, так и недавно разрушенных, показано на карте (рис. 10). Одна из них, еще недавно стоявшая в Асмэре, исчезла около 1920 года. Из других церквей Эритреи Арамо просуществовала до 1940-х, а Дэбрэ-Либанос – приблизительно до 1960 года. Далее на юг новые открытия компенсировали в какой-то мере эти трагические потери: Дэбрэ-Селам вблизи Атсби в Тыграй – прекрасная миниатюрная церквушка, частично выдолбленная в камне, частично возведенная, замурованная в укрытии из скал, посреди живописных песчаных глыб.

Удивительный район Ласта располагает по крайней мере четырьмя подобными церквями, защищенными от стихии большими пещерами. Одна из них – Йемрахана-Кристос (день пути на север от Лалибэлы) – наиболее совершенна и, пожалуй, наиболее удивительна, с ее бросающимися в глаза полосатыми стенами (у которых, однако, отсутствуют «обезьяньи головы»). Ее внутренние помещения, где все притолоки замещены арками, являются наиболее богато декорированными из всех тех, что мы знаем, с искусно сделанной и красивой крышей нефа, куполом над святилищем и изобилием элементов декора, вырезанных и раскрашенных, большинство из которых, видимо, имеет исламское происхождение. Эта церковь имеет очень важное архитектурное значение, так как она – воплощение традиций, сильно повлиявших на выдолбленные в скале церкви Лалибэлы, несмотря на то, предшествовала она им или нет.

К востоку от Лалибэлы, в горном массиве Мекена в пещерах стоят две очаровательные крохотные церквушки, так же как и Джамаду-Марьям, расположенные далее на востоке. Далеко на юго-запад от Ласты, по направлению к Дэбрэ-Табор (Бегхемдир), расположено удивительно изолированное место Бетлехем, где древняя церковь скрыта внутри другой, круглой более поздней церкви с соломенной крышей. Ни одна из них не может быть датирована, но я полагаю, что все они более поздние, чем Йемрахана-Кристос, которая и сама, в свою очередь, на столетие моложе древнего прототипа Дэбрэ-Дамо.

Церкви, выдолбленные в скале

Ныне знаменитые выдолбленные в скале церкви Лалибэлы были впервые открыты внешнему миру Альваресом, капелланом и хроникером португальского посольства 1520-х годов. Хотя некоторые иностранные путешественники проникали в этот недоступный регион на протяжении трех следующих столетий, однако только с 1960 года этот древний город с его достойными внимания монументами стал досягаем для обычного посетителя, даже и в сухой сезон. В то же самое время стало наконец известно, что существует и другая, пожалуй, даже и более значительная концентрация выдолбленных в скале церквей далее на север в провинции Тыграй. И в самом деле, их было обнаружено столь много там в последние годы, что общее число известных в стране выдолбленных в скале церквей по крайнем мере утроилось, и вне всякого сомнения, многие из них еще будут найдены. Достойно замечания, что в большинстве из них до сих пор проводятся службы, и они, очевидно, были хорошо известны местному населению со времен своего появления где-то в Средние века.

Эти скальные церкви, по всей видимости, не имеют собственного стиля, но являются более или менее точными копиями обыкновенных. В соответствии с традицией абиссинцы воспользовались помощью пришельцев – очевидно, христианских беглецов из Египта – в сложной задаче выдалбливания церквей из скалы. Это утверждение может быть правдивым – имеются достоверные признаки коптского влияния в некоторых декоративных деталях ранней абиссинской архитектуры. Но наиболее значимым фактом остается то, что выдолбленные в скале церкви продолжают следовать стилю местных возведенных прототипов, которые сами, в свою очередь, несут в себе явные свидетельства в основном аксумского происхождения.

Церкви высекались из скал на протяжении долгого периода времени, начиная с X и заканчивая XV или даже XVI столетием, после которого войны с мусульманами и галла привели этот процесс к концу. Но период их внедрения и широкой экспансии, по всей видимости, совпадает с правлением царей из династии Агау, уже захвативших власть к концу X столетия и удерживавших ее до 1270 года. Тот факт, что язычники агау имели своим обычаем поклоняться богам в пещерах, возможно, объясняет их склонность к подобной строительной технологии, в то время когда им понадобились церкви.

Рис. 20. Фриз и кессон на потолке западного конца нефа, Ади-Куашо

Среди известных мне скальных церквей только одна кажется сознательной имитацией ранних аксумских церквей; она, должно быть, была первой попыткой высечения их из скалы и может быть датирована X или началом XI столетия. Это мое замечание относится к базилике с тремя пролетами Медхане-Алем (Спаситель мира) недалеко от деревни Ади-Куашо к северу от Вукро в Тыграй. Подобно Дэбрэ-Дамо, ее интерьер полностью притолочный, за исключением единственной арки, ведущей к святилищу (рис. 20). Ее потолки однообразно плоские и украшены рельефами, имитирующими деревянные панели и другие техники возведения крыши. Каждый входящий в церковь с западной стороны проходит между большими прямоугольными колоннами, высеченными из каменной глыбы, в которую помещена церковь (рис. 21). Они формируют собой массивную колоннаду, наподобие той, что можно себе представить у некоторых аксумских церквей. К сожалению, пространство между колоннами оказалось впоследствии заблокированным, но чертеж наверху показывает их первоначальный внешний вид. Колоннада формирует сторону вестибюля или нартекса с потолками, имеющими кессоны, а также аксумский фриз, идущий вдоль стен чуть ниже потолка. Фриз также украшает стены нефа собственно самой церкви, которые поддерживаются большими пилястрами. Эта церковь, принимая во внимание ее совершенно плоские потолки, представляет собой архитектурный период еще более архаичный, чем Дэбрэ-Дамо.

Рис. 21. Западный фасад выдолбленной в скале церкви Спасителя в своем исконном состоянии, Ади-Куашо

Следующий тип церквей, о котором можно упомянуть, представлен тремя образцами в Тыграй: Черкос-Вукро на главной северной дороге, Абреха-Атсбеха, к западу от этой дороги, и Амба-Микаэль, вырезанная из верхушки горы, немного на восток. В отличие от других ранних абиссинских церквей они имели в своей основе сложный, отличный от плана базилики, план «крест в квадрате» и ясно выраженную поперечную ось (рис. 22). Каждая церковь имеет западное крыльцо или вход в коридор. Плечи креста, которые не выделены на плане, достаточно очевидны в самих церквях, так как они поднимаются довольно высоко и могут быть увенчаны длинными цилиндрическими сводами и выделены окружающим их фризом. Срединная точка, или скрещение, имитирует скрещенные балки, покоящиеся на консолях, в то время как купол, который, казалось бы, должен находиться в этой центральной позиции, на самом деле смещен на один пролет дальше на восток (рис. 26). Восточное плечо находит свое окончание в полукуполе. Сохранившиеся до сих пор в Эфиопии возведенные прототипы этих церквей неизвестны. Тем не менее они явно представляют собой упрощенную версию очень раннего крестообразного плана церквей, известного по таким христианским местам, как Гераса (Джераш), Эфес и Салона в Далмации.

Рис. 22. Планы выдолбленных в скале церквей: слева Абреха-Атсбеха, «полуобособленный» крест в квадрате; наверху – Амануэль в Лалибэле, монолит, базиликальный план

Черта, указывающая на раннюю дату этих замечательных скальных работ, – абсолютно правильное использование (параллельно с такими новшествами, как своды и купола) аксумского типа колонн и капителей, поддерживающих притолоки, которые несут, в свою очередь, фризы традиционного типа. Более того, хотя и сложные в плане и технологии, они тем не менее не являются монолитными, только их западная половина высечена полностью из родительской скалы. Я считаю их более ранними, чем Лалибэла, возможно относящимися к XI или XII столетию.

Сама Лалибэла, вместе с ее дюжиной выдолбленных в скалах церквей, была названа так в честь царя из династии Загве, который правил в начале XII столетия и который, в соответствии с очень популярным преданием, создал их сам. Дата является достаточно правдоподобной, хотя время, потраченное на многочисленные высечения, должно было быть значительно больше, чем несколько десятилетий, отведенных легендой, и, скорее всего, работа продолжалась и в XIV столетии. Лалибэла – настоящий лабиринт, где высеченные в скале церкви теснят одна другую и вырастают одна на другой, где некоторые из них стоят свободно, а другие до сих пор остаются скрытыми, где земля наполнена траншеями, криптами и туннельными дорогами.

Четыре наиболее претенциозные церкви из Лалибэлы достигли вершины в дизайне выдолбленных в скале церквей. Они стоят практически свободно и прикреплены к окружающей их скале только своими основаниями. Тесальщики этих монолитных святынь перво-наперво изолировали огромные блоки-скалы, вытесывая вокруг них глубокие траншеи. Затем эти блоки вырезались в формы церкви снаружи и внутри, работа продвигалась сверху вниз. Остается только поражаться техническому мастерству, материальным ресурсам и непрерывному труду, необходимому для столь масштабного предприятия.

Архитектурно эти церкви соответствуют плану базилики с западным нартексом и тройным восточным святилищем. Две из них следуют с большой точностью в деталях традициям Дэбрэ-Дамо, измененным в Йемрахана-Кристос (см. рис. 17, 23). У них то же поперечное сечение, что и у Дэбрэ-Дамо, с верхними этажами над приделами, но теперь уже, как в Йемрахана-Кристос, арки у них заменяют притолоки. Фальшивый цилиндрический свод венчает неф, а фальшивый купол – святилище, фризы в высшей степени традиционны, а двери и окна также следуют древнему аксумскому стилю. Одна из этих церквей – Марьям (Святая Мария), хотя и довольно простая снаружи, внутри содержит сложно декорированный рельеф, геометрические узоры на софитах арок, точно скопированные с деревянных прототипов. Другая церковь – Амануэль (Эммануэль) – даже имитирует древесно-каменную кладку древней строительной технологии, так же как это уже было сделано с монолитами Аксума, хотя здесь пропущены «обезьяньи головы», как в возведенном прототипе Йемрахана-Кристос.

Рис. 23. Поперечные (север – юг) сечения двух монолитных церквей в Лалибэле: наверху – Амануэль (Эммануэль) с тремя приделами и верхним этажом; внизу – Медхане-Алем (Спаситель мира) с пятью приделами и внешней колоннадой, но без верхнего этажа (по Монте де ла Кортэ)

Возвращаемся к Марьям. У нее имеется очень просторный двор, ведущий в своем западном конце к поднимающемуся проходу, формирующему собой потолок нижних выемок грунта, и далее последние разветвляются ниже западного конца двора Марьям. Они включают в себя церковь Святого Михаила и рядом часовню Голгофы, ведущую, в свою очередь, к крипте Троицы. Последние два помещения содержат заключенные в декоративные арки стенные горельефы фигур святых, размеры которых больше натуральных, подтверждающих определенное родство с коптским искусством (рис. 39).

Рядом стоит Медхане-Алем (Спаситель мира) – базилика с пятью приделами, самая большая из всех монолитных церквей, вытянутая на 33,5 м с запада на восток (рис. 23). Ее ряды выстроившихся в длину колонн и массивные круглые арки напоминают в какой-то мере величественные крипты западных кафедральных соборов. Она полностью окружена высокими, свободно стоящими квадратными в сечении столпами, которые, на их вершинах, стыкуются с выступающим свесом крыши. На создание этого перистиля, возможно, повлиял старый собор в Аксуме, о чем уже было сказано выше, а он, в свою очередь, вдохновил на создание некоего подобия в Гхенетта-Марьям – монолитной церкви более поздней датировки в Ласте.

Из пяти монолитных церквей, расположенных в этом районе, необходимо упомянуть о церкви Святого Георгия, стоящей в глубокой яме, так что по приближении наблюдатель первым делом видит ее крышу, украшенную рельефом из греческих крестов. Ее план, единственный среди церквей Лалибэлы, не базиликальный, а принимающий форму креста, и снаружи, и внутри, хотя он и мало похож на церкви типа «крест в квадрате» в Тыграй. Происхождение этого плана является загадкой, но похоже, что он – продукт «новых» влияний и, таким образом, должен быть наиболее поздним среди основных церквей комплекса Лалибэлы.

Ласта и близлежащие районы представляют примеры различных типов выдолбленных в скале церквей, более продвинутых, чем монолитные. Хотя я и не верю в то, что любая из них предшествует шедеврам Лалибэлы, они тем не менее иллюстрируют логическую последовательность в эволюции свободно стоящих скальных церквей (рис. 24). Так, например, Абба-Либанос, вырезанная из основания скалы в самой Лалибэле, не является полностью монолитной, так как сливается с лицевой частью скалы наверху, но тем не менее все четыре ее стороны изолированы, и темный проход окружает ее. Выдолбленная в скале церковь близ Сокота в Вааге (если следовать далее на север) имеет похожий стиль и открытые фасады. Встречаются и такие, которые, следуя стилю крестообразных церквей в Тыграй, выдаются из скалы только на запад и, таким образом, могут быть описаны как «полуобособленные»: Бильбала-Черкос – представитель подобного типа. Другие церкви менее амбициозны, всего лишь с одним обработанным фасадом и остальной частью здания, погруженной в скалу. Третьи же вообще простые внутренние выемки, чье присутствие может быть выявлено снаружи только по нескольким дырам в скальной породе. Примером этого последнего типа, достойного внимания за его исключительную экспозицию стенной росписи, служит Йадибба-Марьям в Даунте, отдаленном уголке на юге Ласты.

Рис. 24. Продольные (запад – восток) сечения двух частично обособленных, выдолбленных в скале церквей: слева – Бильбала-Черкос с тремя обработанными фасадами (ср. рис. 22, а в тексте); справа – Абба-Либанос, Лалибэла, с четырьмя обработанными фасадами, но прикрепленная к скале сверху (по Монте де ла Кортэ)

Лалибэла лежит далеко к югу от исторической родины аксумского стиля, сила этой древней традиции была здесь немного ослаблена, появилась некоторая изощренность, которую ревнитель стилистической чистоты мог бы посчитать архитектурно неправильной. Это может быть проиллюстрировано на примере капителей. В Абба-Либанос, продолжавшей древний вид церквей с притолочным нефом, капитель не чисто аксумская, а особенного, удвоенного типа, неизвестного за пределами Лалибэлы. Подобным же образом в церквях Марьям, Амануэль и Медхане-Алем можно наблюдать новое пристрастие к «капители-консоли». Изначальной практикой было использование консолей или кронштейнов только там, где они действительно были необходимы для того, чтобы поддержать арку или притолоку. Если несколько подобных консолей были необходимы на одном уровне колонны, они выглядели как капитель; но они также могли быть расположены на разных уровнях, не симметрично, тройками (технология, часто используемая в пилястрах – но не в простых колоннах – в романском и готическом стилях) (рис. 25). В этих же церквях Лалибэлы мы находим тем не менее, что капитель, традиционно имевшая бы три консоли (как в Йемрахана-Кристос), имеет четвертую дополнительную консоль, ничего, однако, не поддерживающую. Логика была принесена в жертву симметрии, и теперь эти капители рассматриваются в качестве единого целого, как в большинстве западных архитектурных примеров.

Рис. 25. Конструктивное применение консолей на двух уровнях в выдолбленной в скале церкви в Барке близ Атсби, Тыграй

После того как скальная архитектура в Абиссинии достигла своего пика, очевидно в XII и XIII столетиях, множество других церквей продолжали выдалбливаться из скалы, и ареал распространения этой технологии значительно расширился, как это показано на карте (рис. 10). Подавляющее большинство выдолбленных в скале церквей в Тыграй кажутся мне принадлежащими к этому более позднему периоду, где-то между поздним XIII и XV столетиями, если не позднее. Вероятно, масштабное проникновение этой архитектурной технологии на юг, чему собирается все больше и больше свидетельств, произошло во время того же периода, в его поздней части. Это представляет значительный исторический интерес, так как присутствие в Шоа этих святилищ (даже на юг от Аддис-Абебы) доказывает существование христианских сообществ далеко на юг от старых границ царства в сравнительно недавние времена.

Известные группы выдолбленных в скале церквей позднего периода не представляют особого архитектурного интереса. Только в Тыграй, ближе к изначальному источнику этого стиля, имеются оригинальные поздние разработки. Мы больше не видим здесь усложненного крестообразного плана, описанного ранее, – базилик же здесь множество. Они характеризуются украшением потолка блюдцеобразными куполами и, более чем когда бы то ни было ранее, конструкциями, основанными на древних потолочных технологиях (рис. 26). Наиболее популярные из этих конструкций имитируют способ декорирования, когда квадрат последовательно уменьшался до все меньших квадратов путем диагонального наложения досок по углам квадрата. Арки здесь многочисленны, как и в Ласте, но в некоторых из этих церквей также остаются примитивные притолоки, особенно в западном нартексе или в вестибюле, имеющемся практически в каждой из этих церквей. Некоторые из них имеют фризы старого аксумского типа, который, однако, стал заменяться миниатюрной декоративной аркадой.

Рис. 26. Потолочные рельефы выдолбленных в скале церквей, имеющие своим прототипом потолочные технологии деревянных крыш: слева – из Абреха-Атсбеха, Тыграй, справа – из Сокоты в Вааг, Валло

Среди многих, достойных внимания экземпляров этих поздних церквей три должны быть здесь упомянуты. Вукро-Марьям в районе Амба-Саннайт (юго-восток Адиграта) имеет очень высокий неф с притолоками и фризами и наиболее обширную из известных композицию потолочного рельефа (рис. 27); она была в деталях описана в 1939 году Мордини, доказавшим, что появилась она не позднее чем в начале XIV столетия.

Рис. 27. Потолочные рельефы выдолбленной в скале церкви Вукро-Марьям в Тыграй, вид снизу вверх (из Мордини)

Монастырская церковь Абба-Йоханни – наиболее впечатляющая купольная выемка высоко в скалах, расположенных на запад от Абби-Адди (Тембьен). Дэбрэ-Тсион, вырезанная в верхушке горы из красного песчаника в Геральте (север Макалле), имеет богато украшенные купола, покоящиеся на парусах и производящие впечатление византийского стиля. Имеется свидетельство, позволяющее датировать это сооружение началом XV столетия. Все эти постройки соответствуют стандартам выдолбленных в скале церквей и имеют впечатляющие размеры, достигая в интерьере высоты 9 м (30 футов).

Рис. 28. Монолитные алтари из выдолбленных в скале церквей: вверху — крипта Троицы, Лалибэла; справа — Волигэсо-Иисус, район Тембьен, Тыграй. Высота приблизительно 1,5 м

Многие из этих церквей имеют один или более монолитный алтарь, часто различающийся по форме. Как правило, их нельзя напрямую увидеть из-за недоступности святилища. Далее показан (рис. 28) экземпляр, который мне удалось зарисовать в заброшенной церкви в Тембьене. Для сравнения показан более ранний монолитный алтарь из Лалибэлы, явно скопированный с деревянного переносного прототипа.

Другие церкви – простые и необычные

В процессе описания значительных монументов эфиопской архитектуры я не уделил должного внимания более скромным деревенским церквям, в то время как последних подавляющее большинство и они в действительности составляют часть ландшафта Эфиопии (некоторое представление об их распределении дано на карте Дэбрэ-Дамо) (см. рис. 8).

Круглые церкви с коническими крышами встречаются повсеместно в Шоа, и в основном на христианском юге и западе, и, как и обыкновенные круглые хижины, могут быть сделаны из «плетня и обмазки» или же из камня. Большинство церквей этой формы или ее восьмигранной разновидности в наше время строятся даже на севере. Хотя и столь многочисленны в сегодняшней Эфиопии – по-видимому, эта популярность пришла к ним в последние несколько сотен лет, – круглые церкви не могут быть слишком раннего происхождения.

Типичная деревенская церковь в Тыграй и Эритрее, где древние традиции все еще живы, является прямоугольной и выстроенной исключительно из камня, с плоской крышей, сквозь которую часто возвышается верхушка святилища. Практически всегда на севере имеется набор из двух или трех каменных колокольчиков, или «фонолитов», подвешенных на деревянные рамки вблизи церкви.

Сопутствующий схематический план основания (рис. 29) показывает обыкновенное устройство современных эфиопских церквей. Круглые или прямоугольные, они утратили все следы древнего базиликального плана, несмотря на то что другие детали архаические. Макдас, обыкновенно квадратный и ничем не поддерживающийся, имеет алтарь плитку (табот) или несколько плиток, хранящихся в деревянном алтарном сундуке (манбара табот), эта часть церкви может быть доступна только для священнослужителей. Внутренняя галерея киддист используется причащающимися во время службы. Вторая внешняя галерея (если она есть) или любое другое имеющееся пространство, лежащее в западной части, будет отведено под кене мехлет – место, используемое дабтарами и доступное каждому. За исключением макдаса, святая святых, эти различные части церкви не всегда очень четко определены – в особенности в ранних базиликах. Сам я не слишком убежден в бытующей теории о том, что они отражают трехчастное деление иудейского храма.

Рис. 29. Современные планы прямоугольных и круглых церквей с изолированным святилищем: м = магдас (святая святых); к = киддист; км = кене мехлет

В более труднопроходимых регионах нагорий, особенно в Эритрее, Тыграй и Валло, можно увидеть много других церквей, не являющихся ни круглыми, ни продолговатыми. Они цепляются за скалы или кажутся вклинившимися в пещеры или расщелины среди каменных глыб. Существующие сооружения могут быть, а могут и не быть древними, хотя многие из этих мест вполне могли быть священными местами еще до прихода христианских времен. В некоторых из них внутреннее пространство может быть расширено за счет скального высечения, но их нельзя отнести к типу выдолбленных в скале церквей, и я не пытался показать их на археологической карте. Эти святилища посреди скал незначительные архитектурные памятники, но они достойны внимания за их неожиданные формы и часто за их удивительное местоположение среди гор и ущелий северных нагорий.

Глава 5 ЛИТЕРАТУРА

Как уже ясно из вышесказанного, ранние колонисты из Южной Аравии принесли с собой в Эфиопию не только семитский язык, чуждый для Африки, но также и Сабинскую, или Тимиаритскую, слоговую азбуку, подходящую для этого языка. И этот архаичный, но достаточно удобный алфавит, правда после соответствующих поправок и изменений, жив до сегодняшнего дня, как и три языка, произошедшие от геэз, или эфиопского. Этим и объясняется существование более чем 2000-летней абиссинской литературной традиции – феномен, нигде более в Африке не известный, поскольку все другие языки, и прежде всего египетские, вышли из употребления и забылись задолго до начала новой истории. Следует заметить, что Эфиопия к тому же, благодаря церкви, была еще и довольно грамотной страной.

И все же, несмотря на неподвластную времени ценность для абиссинцев древних письменных документов, эта традиция, к сожалению, прерывается. Из ранних письменных документов, представляющих не только исторический, но и некоторый литературный интерес, всего несколько датируются позже чем IV век и, пожалуй, нет ни одного позже IX века. Вряд ли найдется хоть один уцелевший документ за следующие 400 лет, будь то надпись на камне или рукопись на пергаменте. Некоторая литературная активность, должно быть, наблюдалась во время правления монархии Агау, но их гораздо более занимала архитектура.

Почти с полной уверенностью можно сказать, что самый древний известный манускрипт датируется XIII веком. Все документы написаны на пергаменте, на страницах размечены поля и столбцы, и текст на них процарапан булавкой тонкими линиями. Этими и другими особенностями они очень напоминают западные средневековые манускрипты. Многие из этих ранних книг написаны очень красивым почерком, а некоторые из Евангелий, датируемые XIV веком и далее, содержат иллюстрации, представляющие значительный интерес (см. главу 6). После этого, несмотря на перерыв во время тревожных событий XVI столетия, искусство эфиопских писцов и миниатюристов постоянно поддерживалось благодаря монастырям и королевскому двору. Каллиграфия была особенным предметом гордости абиссинского книжного искусства, достигнув своего второго пика совершенства (и наивысшего) в XVIII столетии, затем она пришла в упадок.

Предметом нашего интереса являются исключительно манускрипты. До конца XIX столетия печатные книги не были широко распространены. Но даже тогда произведенные массовым тиражом книги не смогли внушить того уважения, которым пользовались манускрипты, они до сих пор высоко ценимы и необходимы для священнослужителя. Иногда самые меньшие по размеру книги (особенно отрывки из псалмов) имеют кожаную папку для переноски или даже двойную папку, которая перекидывается через плечо странствующими священниками и дабтарами или монахами-пилигримами (рис. 30).

Рис. 30. Священный манускрипт отшельника с внутренним и внешним кожаным чехлом и плечевым ремнем. Если потянуть за узкий ремешок, книжка сама собой выскакивает. Общая длина – 20 см

Литературная проза абиссинцев в большей своей части состоит из писаний, переведенных с греческих или арабских источников, включая много работ, на Западе считающихся апокрифическими. Она также включает в себя множество агиографической литературы, прославляющей жизни и деяния местных святых, помимо тех, которые широко известны, а также определенное количество теологических трактатов. Снабжались этими религиозными текстами, многие из которых совершенно необходимы для литургического использования во всех абиссинских церквях, по большей части монастырские скриптории, в то время как светская литература, состоящая преимущественно из царских хроник, готовилась при дворе. В дополнение к прозаическим работам существует весьма популярный и более оригинальный жанр, относящийся скорее к духу поэзии. Здесь опять мы можем выделить две составляющие: религиозную – гимны и стихи, использующиеся для церковной службы, и светскую, включающую в себя песни военные и прославляющие великих людей.

Все эти книги написаны на местном языке геэз или переведены на этот язык. Он считался достойным средством для передачи всех литературных композиций, точно так же как продолжал быть языком церковной службы долгое время после того, как перестал быть полностью понятным. До XVII столетия не было даже хроники, составленной на амхарском языке, который постепенно становился наиболее распространенным. Именно по этой единственной причине не могло появиться ничего похожего на популярную литературу. Это стало возможным только в результате социальных изменений и введения печатной прессы в самые последние годы.

Ранние переводы с греческого

Великий ранний исследователь Людольф – первый, кто считал, что эфиопская версия Ветхого Завета была переведена с греческой Септуагинты. Более поздние исследователи подтвердили его правоту. Также принято считать, что Новый Завет тоже был взят из греческого варианта текста, а именно с текста, используемого сирийскими христианами в антиохийском патриархате, и, возможно, сверялся непосредственно с сирийским вариантом. Известно, что сирийские монофиситы прибыли в Эфиопию в качестве беженцев, спасающихся от византийского преследования в V и VI столетиях, среди них находились и девять святых, сыгравших значительную роль в деле сплочения и распространения абиссинского христианства. В составе этих эмигрантов вполне могли находиться ученые люди, посвятившие себя величайшей работе перевода священных писаний. И Ветхий и Новый Заветы были значительно позднее пересмотрены и исправлены, под влиянием христианского арабского текста, принятого коптской церковью, которой абиссинская церковь всегда выражала свою преданность.

Некоторые другие писания, полученные абиссинцами из греческих источников, всегда считались подлинными в Эфиопии, однако, как на Западе, их отвергают как неканонические. Ими являются: Книга Юбилеев, Апокалипсис Ездры, Вознесение Исайи и Книга Еноха (для большинства из которых эфиопский текст – единственный известный из уцелевших). В дополнение к этим имеются жития отцов-пустынников, святого Антония и святого Павла-отшельника, есть также и Правила святого Пахомия – фундаментальный для эфиопского монашества трактат. Среди теологических работ важным является Керлос (святой Кирилл); кроме фрагментов из собственных писаний святых он содержит цитаты из других греческих отцов церкви. Эта работа – полемическая, поддерживающая монофизитские взгляды против ошибок несторианства. Другая книга – Физиологус, переведенная в этот ранний период, – знаменитая работа по естественной истории, призванная скорее наставлять, чем обучать, в ней почти каждое растение или животное становится символом, а каждая история – моралью.

На протяжении пяти или шести столетий, следующих за эрой греческо-эфиопских переводов, абиссинцы, несмотря на политические волнения, продолжали поддерживать, хотя и с перерывами, контакты с их материнской церковью в Египте. Так как в это время коптская литература находилась в периоде своего расцвета, можно было бы полагать, что имеются эфиопские переводы непосредственно с коптского, но доказательств существования хотя бы одного такого текста нет. Факт, что эфиопская литература – хотя полного разрыва с традициями и не наблюдалось – находилась в состоянии стагнации, и как раз в тот период, когда коптская литературная активность была наиболее плодотворной. Когда же, после сотен лет, абиссинцы наконец подготовились вобрать в себя все новые творения их литературы, коптский язык заменили арабским – языком египетских христиан – и все писания стали доступны в арабских вариантах.

Расцвет эфиопской литературы: XIV и XV века

Великое литературное возрождение началось в XIV и продолжилось в XV столетии, благодаря поощрению со стороны двух выдающихся монархов: Амдэ-Цыйона I (1314–1344) и Зара-Якоба (1434–1468). Появилось много новых эфиопских переводов с христианских арабских версий текстов, бывших в употреблении у коптской церкви, а также и несколько оригинальных работ. Этот значительный литературный всплеск включал в себя как прозу, так и поэзию. Среди трудов более ранней литературы следует отметить впечатляющее преобладание религиозных работ, особенно жизней и деяний апостолов, святых и мучеников. Сенодос – книга из канона коптской церкви – также выпущен в это время.

Наиболее значительным из всего был великий Corpus праведных знаний, известный как Синаксариум (сенкесар), – календарь святых с текстами для чтения в церквях на каждый день года. Он обычно имел четыре огромных тома-манускрипта, каждый из которых посвящен трем месяцам года. Хотя это и был первоначально коптский Синаксариум, книга претерпела постепенную «акклиматизацию» в абиссинских скрипториях, они все больше и больше обогащали его житиями и деяниями местных святых, вносили многочисленные примечания к праздникам, специфичным для абиссинской церкви. Книга впервые появилась в своей эфиопской версии ближе к концу XIV столетия; она стала чрезвычайно популярной и стимулировала написание различных книг, посвященных местным святым в следующем столетии.

Примером явно оригинальной композиции позднего XIV столетия мы можем назвать «Книгу чудес неба и земли», показывающую практику религиозного мистицизма, небезызвестного в Абиссинии, хотя, вне всякого сомнения, замыкающегося в пределах немногих редких illuminati. Эта выдающаяся работа описывает откровения ангела, сообщенные автору – монаху Йесхаку (Исаак). Он был подготовлен к этой работе такими пассажами из Писания, как 2-е послание Коринфянам 12, 1–4. Мечтания Йесхаку выражаются в сложном и загадочном символизме, доступном для понимания только посвященным. В отрывке, цитируемом Черулли, мы читаем о «белых птицах – всех женского пола и оплодотворенных солнцем, которые погружаются в глубины океана и там дают жизнь первоначально своему собственному потомству, затем различному числу жемчужин и, наконец, единственной жемчужине невиданной красоты». (Символ жемчужины весьма популярен в восточно-христианской литературе, взявшей его из Физиологуса, но мистическое значение жемчужины в абиссинской трактовке перенесено со Спасителя на Деву Марию.)

Некоторые религиозные работы, включая «Книгу Света» и «Книгу Рождения», приписываются выдающемуся монарху, самому Зара-Якобу, хотя кажется более правдоподобным то, что эти книги написаны священнослужителями двора под царским руководством. Эти книги, полные увещеваний и страшных предостережений, предназначались для усиления авторитета суверена и борьбы с имевшейся в то время тенденцией к ереси и языческим практикам. Они таким образом демонстрируют личное вмешательство царя в церковные дела и интересы. Помимо этого они любопытны как труды, принадлежащие к сравнительно небольшому классу религиозной прозы исконно абиссинского происхождения.

Агиография XV века

В XV столетии впервые увидел свет огромный пласт агиографической литературы, как оригинальной, так и переводной. Некоторые из этих работ, хотя и вдохновленные, без сомнения, действительным почтением к великим местным и заимствованным святым государства, также отражали происходившие конфликты между монастырями и двором или между одним большим монастырским центром и другим. Это было неизбежным потому, что монарх, двор которого перемещался с места на место и который имел приставленного к нему иностранца Абуну, не испытывал особой симпатии к крупным монастырям, так как именно последние были единственными постоянными центрами образования и искусства в стране и настоящим домом эфиопской ортодоксии.

Еще более усложняло дело то, что отдельные императоры не отказывали себе в нарушении некоторых норм, например были замечены в полигамии или в таких публичных проступках, как симония, или вымогательство. Монахи иногда яростно и бесстрашно атаковали подобное поведение. Так, например, Филипп, третий настоятель Дэбрэ-Либанос, осудил неправедные поступки царя Амдэ-Цыйона в словах громкой инвективы. Эти высказывания сохранены и надлежащим образом повторены в Деяниях святого настоятеля, написанных около 1425 года; таким образом он снискал себе местную репутацию святости, в которую его смелые атаки на императора внесли свой весомый вклад. Но монахи Дэбрэ-Либанос считали неправильным то, что слава Филиппа может затмить собой славу основателя монастыря. В соответствии с этим Жизнь и Деяния Текле-Хайманота были составлены позднее. Разные их версии различаются достаточно значительно, так как многочисленные редакторы и копиисты, не раздумывая особенно, добавляли новые чудеса и легенды в изначальный текст, некоторые из них полностью брались из Деяний других святых – чего только не сделаешь, чтобы возвеличить память о своем основателе и небесном заступнике. Эти работы, по-видимому, сочетают в себе жизни двух святых, имеющих одно и то же имя – с одной стороны, раннего аскета, часто изображаемого в произведениях эфиопского искусства, и с другой – важного исторического деятеля, ставшего первым настоятелем Дэбрэ-Либанос около 1260 года.

Растущая популярность деяний Текле-Хайманота встревожила монахов северных монастырей, основанных в значительно более ранние времена самими девятью святыми. Таким образом были составлены биографии этих полулегендарных основателей и, как это полагается, улучшены переписывающими друг у друга писцами, становясь творениями чистой (если не сказать нелепой) фантазии, содержащими в себе лишь далекое эхо древней истины. Они включают в себя жизни Абба-Либанос, Абба-Тарима, Абба-Панталеоне и За-Микаэль Арагави, основателя Дэбрэ-Дамо.

Шоа, в свою очередь, не собирался пребывать в тени северных монастырей, и в позднем XV столетии были составлены вымышленные Жития шоанских святых, предшественников Текле-Хайманота. Один из них – Йоханнес Мисракави (Иоанн Восточный), апостол Менза – исторической области Северного Шоа, другой – Абуна Табра Манфас Киддус («Слуга Святого Духа»), основатель монастыря в Зуквале, и до сих пор существующего в виде маленького монастырского поселения, на краю кратера Зуквалы – вулканической горы, видимой из современной Аддис-Абебы. Он традиционно считался основанным в древности и на протяжении столетий являлся форпостом христианства на тогдашних южных границах царства. Его легендарного основателя – отшельника египетской пустыни – чудесно перенесли вместе со львами и леопардами, его друзьями, на землю Абиссинии. Здесь он окончательно прижился в качестве местного святого, а его имя сократили до популярного Або (образ святого). Легко узнаваемый из-за неизменного присутствия его зверей-компаньонов, постоянно появляется в живописи абиссинских церквей позднего периода, причем почти всегда в сопровождении Текле-Хайманота.

Другим иностранным святым, нашедшим в конце концов новый дом и огромную и по сей день не убывающую популярность в Эфиопии, был святой Георгий. Его Деяния, Чудеса и Восхваления получены от греков и через арабские христианские версии ближе к концу XV столетия переведены на эфиопский. В произведениях искусства он изображается часто неподалеку от упомянутых выше святых, сидящим верхом на белом коне и разящим пикой дракона (рис. 33).

Из всех этих книг, посвященных жизни и чудесам святых, ни одна не является столь характерной для страны и ни одна не иллюстрирует лучше эфиопский гений в восприятии и преобразовании чужеземных новшеств, чем Таамра-Марьям – Чудеса Девы Марии. Черулли, который детально исследовал эту очаровательную работу, прослеживает ее корни в средневековой Европе, где собрания этих чудес составлялись начиная с середины XII столетия и далее такими авторами, как Уильям Измальзбери и Готье де Коинчи. Они были основаны на легендах и чудесах, связанных с некоторыми величайшими европейскими центрами паломничества, как Рим, Толедо, Сантьяго-де-Компостела, Лаон, Шартр, Рокамадур, гора Сент-Мишель. Книга Чудес впервые появилась во Франции и англо-норманнском королевстве, но со временем были сделаны ее переводы практически на каждый европейский разговорный язык, даже в столь далеком уголке, как Исландия. Новые издания, как в стихах, так и в прозе, расширенные и дополненные, в соответствии с местной изобретательностью и местным вкусом, стали, не переставая, появляться вплоть до XIV столетия и продолжали далее вдохновлять поэтов и художников.

С нашей точки зрения, решающим поворотным пунктом в этой литературной саге был перевод Чудес (где-то в XII столетии, предположительно с французской версии текста) на арабский. Этот перевод проник через Палестину в Сирию и к коптам в Египет, собирая все время по дороге новый материал. Потом эту уже разношерстную коллекцию текстов перевели на эфиопский и к самому концу XIV столетия, вне всякого сомнения, она претерпела новые добавления, основанные на реальных местных событиях. Эфиопские версии обычно включают в себя «канон» из 33 официально признаваемых чудес вместе с меняющимся числом – вплоть аж до 283 – дополнительных, родившихся на плодородной почве фантазий следующих друг за другом редакторов.

Начиная с XV столетия и далее Чудеса регулярно читаются в церквях во все многочисленные праздничные дни, посвященные Деве Марии. В доверчивых глазах христианского сообщества они стали считаться равными по значимости и подлинности с самим Евангелием. Многие копии этой книги включают в себя предварительную главу «Завета милосердия», вдохновленную апокрифическими повествованиями Псевдо-Мелито. Она хорошо сюда подходит, так как размышления, следующие за этими Чудесами, непостижимы для разума, если только он не утвержден в непререкаемой вере в «Завет», в котором Христос обещал своей матери: «Каждая душа, воззвавшая к имени Твоему, да не будет осрамлена, и да найдет милосердие и утешение, помощь и уверенность». Дева Мария, следовательно, стала считаться главной среди небесных защитников всех грешных душ. Влияние этой веры видно из эфиопского предопределения судьбы добрых и злых душ, записанных Уолкером в Абиссинцах дома:

«Когда человек умирает, Михаил подхватывает его за правую руку, а дьявол за левую, и так они поднимаются на небеса. Там эти двое спорят перед Господом, как на судебном процессе, и дьявол вскрикнет: «Эта душа моя! Она постоянно совершала грех и зло!» А Михаил отвечает: «Она не твоя, а моя!» – и вместе с Марией воскликнет: «Принеси же весы! Давай взвесим душу!» Возможно, человек ел и пил месяцами с табала и тадика Михаили во славу его или нищий протягивал ему свою руку для милостыни, говоря: «Ради Девы Марии!» А мертвец давал ему серебро. И они могут положить душу на весы, взвешивая ее, и, если хотя бы тень Марии упадет на душу, она будет столь же тяжелой, сколь золото, и чаша опустится. И дьявол удалится, выпуская душу, и она войдет в Ганнат, который есть рай. Но душа того, который делал зло на земле, направляется вместе с дьяволом, который, разжевав ее, бросает в огонь Гахханаб, где забавляется с ней – погружая ее то в огонь, то в ледяную воду, заставляя таким образом ее кожу сжиматься, или заточая ее в совершенной темноте. Ибо останется в памяти тот, кто подает милостыню заключенным и бедным у церковных врат, благоговея и трепеща перед святыней. Ибо скажет он: «Да защитит святыня мою душу, и да исцелит ее, и да не сделает ее как у тех».

Царские хроники и исторические описания

Очевидно, светской литературой XIV и XV столетий являются истории царей Загве, из династии хотя и не ведущей свое происхождение от Соломона и не являющейся семитской, но все же весьма почитаемой эфиопами. Последний из этих царей отрекся от власти или был смещен около 1270 года, но хроники их правлений представляют собой сочинения или же редакции XV столетия. По большей своей части они агиографичны, перенасыщены чудесами, легко переходящими с одного жизнеописания в другое, хотя знаменитый Лалибэла, основатель выдолбленных в скале церквей, захватывает львиную долю.

Начиная с XIV столетия и далее было сохранено множество правдоподобных царских хроник – основных источников всей последующей эфиопской истории. Их литературная и историческая ценность весьма различна. Многие из них записывают только сухую и сжатую цепь событий с постоянными повторениями имеющихся в наличии литературных форм и чрезмерным использованием цитат из Священного Писания. Другие, однако, особенно «Хроника войн Амдэ-Цыйона Первого», заслуживают похвалу исследователей как живые и яркие документы.

Один исторический трактат, или скорее исторический роман, переведенный с арабского в первой четверти XIV столетия, имел экстраординарное значение для всех последующих веков эфиопской истории. Это был Кебра Нагаст, или Слава царей, в котором мы находим рассказ о визите царицы Савской к Соломону, рождении Менелика, их сына, и его последующем визите в Иерусалим, завершившемся похищением Ковчега завета и возвращением вместе с ним в Аксум. Это не было первым появлением в Эфиопии легенды о царице Савской, она должна быть известной абиссинцам на протяжении столетий, но в этом виде история обрела своего рода литературный авторитет и получила детальное историческое описание. С этого времени и впредь уже не было необходимости в подчеркивании семитского происхождения каждого правителя Эфиопии. История, изложенная в Кебра Нагаст, стала национальной сагой всей страны, в которую каждый из ее граждан безоговорочно верит.

Поэзия и песни

В области стиха, как светского, так и религиозного, исследователи нашли свидетельство более мощных и оригинальных форм эстетического выражения. Например, некоторые гимны XIV столетия представляют темы Страстей Господних и истории христианских мучеников, часто в форме куплета или диалога, все еще свободной от стереотипных условностей, связавших более позднюю абиссинскую поэзию. Особенный интерес представляют некоторые стихи, посвященные резне христиан Наджрана, происшедшей в 523 году, – событию большой исторической важности, повлекшему за собой захват Йемена абиссинцами. Восемь столетий спустя этот трагический, но славный эпизод все еще вдохновлял воображение христианского поэта.

Более популярным и, пожалуй, более спонтанным литературным жанром, рождение которого также можно отнести к XIV столетию, являлась военная песня, или шилалло, несомненно исполнявшаяся солдатами во время сражения в честь их боевого начальника в героические времена абиссинской истории. Очевидно, что подобные песни сочинялись не профессиональными literati, а поэтами из народа или же менестрелями, которые тогда, так же как и сейчас, сопровождали свою песню звучанием однострунной скрипки, или масенко. Языком этой песни является не геэз, остававшийся обязательным для всей классической литературы, а народный разговорный язык, такой, как амхарский. Военная песня была популярной на протяжении столетий и на самом деле сохранилась до наших времен в форме песни молодых воинов, исполняемой во время маскаля или других праздников. Среди ранних песен, дошедших до нас, достойным внимания является замечательный панегирик, адресованный царю Исааку (1414–1429), справедливо отмеченный Черулли (его итальянский перевод приведен в Storia d?lia letteratura etiopica) как драгоценный камень эфиопской поэзии.

Позднее, в XV столетии, во время правления Искиндера, или Александра (1478–1494), впервые появилась другая поэтическая форма – кене, по крайней мере в записанном виде. Многие из этих стихов имеют религиозный характер, но, в отличие от обыкновенных гимнов, кене – сложная форма стиха, намеренно скрытая, с жесткой метрической структурой и детально проработанным эпиграмматическим составом. Левин (в работе Воск и золото) пишет: «Более всего эфиопская поэзия восхищает достижением максимума смысла при минимальном количестве слов… Чем более изобретательно компактна и загадочна конструкция стиха, тем больше удовольствия получают поэт и его аудитория».

Кене может варьировать в длине от двух до одиннадцати строк, существует в нескольких признаваемых разновидностях. Наиболее интересный из них, однако сложный для интерпретации, так называемый вариант «Воск и золото», или саменна варк. Это определение взято у традиционного метода литья, которым пользуются абиссинские золотых дел мастера. Так же как драгоценный металл заменяет воск в этой технологии литья, так и поэзия «Воск и золото» представляет два параллельных смысла или, скорее, один, заключающийся во втором. Одно значение внешнее и очевидное – «воск»; другое, более важное, внутреннее и скрытое – «золото». Этот «двойной» образ достигается извлечением максимума из двусмысленности языка, использованием игры слов и завуалированных аллюзий. Сама природа этих стихов делает невозможным их перевод. Даже в самой Эфиопии только посвященные могут по достоинству оценить кене, а иногда и никто, кроме самого автора, не в силах до конца насладиться написанным.

Изначально все эти стихи были написаны на геэз и предназначались для религиозного использования; положенные на музыку, они пелись в церквях во время завершения службы. Но позже в связи со все более возрастающей популярностью они были приспособлены для светской жизни – один кене может быть использован для тайной критики царя и передаваем из уст в уста, другой, изложенный фразами Писания, может скрывать в себе любовную записку. В современные времена амхарский язык доказал свою идеальную приспособленность к этому типу эзотерической поэзии. Он на самом деле стал чрезвычайно популярным среди амхарцев и остается таким и по сей день: возможно, он окажется наиболее характерным проявлением эфиопского литературного гения. До сих пор существуют школы кене при монастырях в Годжаме и других местах.

XVI век и далее

Основная литература, необходимая для церковных нужд Эфиопии, имелась уже к концу XV столетия. Но страшные потрясения XVI века (см. главу 2) принесли с собой совершенно новые реалии, при них увидела свет новая литература. Старая вера в то, что войны с мусульманами и последовавшее вплотную за ними нашествие галла привели к полному окончанию какой бы то ни было культурной активности, оказалась совершенно несостоятельной. Эти события конечно же принесли с собой всеобщую разруху и анархию, обнищание, голод и преждевременную смерть. Тем не менее в самой этой гуще общенародного и личного несчастья нашлись образованные люди, сделавшие новые переводы с арабского и даже с латинского; и богословы тоже не прекращали работ, защищающих от нападок их христианскую веру. В это же самое время велись тщательные записи всех беспрецедентных событий, причем не только самими абиссинцами, чье существование как независимой нации было под угрозой, но и со стороны противника – мусульманскими летописцами.

Один из самых значительных персонажей в абиссинской истории литературы – некий Салик, араб неизвестного происхождения, поселившийся в Эфиопии при правлении Лебна-Денгхели – царя, принявшего в 1520 году португальское посольство. Салик перешел в христианскую веру и стал монахом под именем Ембаком (Хабаккук) и в конце концов возвысился до настоятеля великого монастыря Дэбрэ-Либанос. Это сделало его етчегхе, то есть главой всех монастырей, – положение, которое не занимал ни один иностранец, до него и впоследствии. Ембаком, ставший знаменитым за свою ученость и религиозное рвение, поскольку сам являлся мусульманином, написал апологетическую работу Анкаса Амин (Врата Веры). В ней он анализирует отрывки из Корана, чтобы продемонстрировать всеобщую притягательность Евангелия по сравнению с ограниченным призывом учения Мухаммеда. Также он защищал христианскую концепцию Троицы, вопреки утверждению мусульман (используемому тогда в качестве антихристианской пропаганды), что она равносильна политеизму; также он представляет продуманную защиту религиозных картин и изображений, запрещенных исламом. Ембаком также переводил книжки с арабского языка, включая широко распространенную легенду буддийского происхождения из Индии Баралан и Ееасеф.

Среди других религиозных работ беспокойного XVI столетия можно упомянуть Хайманота Абау (Вера отцов), содержащую отрывки из Афанасия, Кирилла, Амвросия и других отцов церкви: она заменила старого Керлоса (святого Кирилла) и с тех пор была в большом почете. Определенный исторический интерес представляет Метсехафа Кедар (Книга нечистоты), наказывавшая отступников, возвращающихся в христианское стадо. А таких было множество, ибо во время войн с мусульманами для абиссинских христиан переход в ислам – часто единственная альтернатива мученичеству. Также появилась в обращении новая агиографическая работа Деяния святого Себастьяна, очевидно переведенная непосредственно с латинской версии. Присутствие католиков имело ограниченное воздействие на литературу. Приблизительно в середине этого столетия царь Галавдевос, или Клавдиус, для обращения которого в свою веру иезуиты сделали все, что было в их силах, написал свою хорошо известную книгу «Исповедание веры», примечательное изложение эфиопской точки зрения на религию.

Обращая внимание на исторические записи этих тревожных времен, мы обнаруживаем, что абиссинская позиция хорошо представлена в серии царских летописей, написанных на эфиопском языке. И указанная здесь летопись Галавдевоса (1540–1559), сына Лебна-Денгхели, является чрезвычайно важным источником по изучению истории этого времени, рассказывающая о некоторых деталях мусульманского вторжения. Интересно, что современная тому периоду арабская хроника – «История завоеваний Абиссинии», написанная, вероятно, выходцем из Харара, – описывает ту же самую историю, увиденную глазами мусульманских захватчиков, которые все еще были победителями в конфликте. Страдания христианской Эфиопии также записаны в красочных деталях в биографической работе под названием Деяния Текле-Алфа – настоятеля монастыря в Годжаме. И здесь снова мы видим параллельные описания мусульманских хроник, показывающих, насколько трагичной была доля простого населения во время этих долгих войн и по ту и по другую сторону.

Но беды Эфиопии не прекратились и после отбитых мусульманских атак. Истощение и раздробленность народа открыли ворота для новых захватчиков, ищущих жизненного пространства и жаждущих завоеваний. Их превосходящее число было столь же ужасно, сколь и силы Грана. Этими новыми пришельцами были племена галла, проникшие на нагорье с юга и оккупировавшие огромные пространства плато и средние вершины. Это новое несчастье опять-таки имело отзвук в области литературы. Достойная внимания История галла, написанная во второй половине XVI столетия неким Бахреем, священником при дворе Малака-Сагада и писателем, наполнена истинным духом исторического исследования.

Представляется невозможным расширить это обозрение до XVII столетия за исключением двух работ особой важности. Фетха Нагаст (Закон царей) – книга юридических предписаний, основанная на византийском праве, была переведена с арабского и оставалась чрезвычайно влиятельной в Эфиопии вплоть до настоящего времени. Компендиум церковной песни, деггва, также появился в это время и часто сопровождается музыкальной записью в виде миниатюрных значков и символов, написанных поверх линии. Царские летописи поддерживались на протяжении почти каждого правления в XVII, XVIII и далее столетиях (рис. 36). Хотя и некоторые амхарские разговорные слова и идиомы начали просачиваться в них в течение XVIII столетия, все хроники продолжали писаться на эфиопском языке. Амхарский же был утвержден как официальный язык для этих и других целей несчастным императором Теодоросом (1855–1868).

Хотя в этой части я слегка и затронул книги послесредневекового периода или даже современные, но я должен в заключение напомнить, что все они имели форму манускриптов, написанных на пергаменте. Даже при том, что большинство из них, находящихся сейчас в обращении, датированы XVIII, XIX или даже XX столетием, все они имеют древнее оформление и в действительности являются выдающимися памятниками средневекового мастерства, дожившими до наших дней. Работа лучших каллиграфов может быть необыкновенно красивой, и я очень радовался тому, что в своем последнем путешествии в Эфиопию в отдаленных монастырях все еще встречал людей, владеющих этим редким ныне ремеслом.

Глава 6  ЖИВОПИСЬ

Как и другие школы живописи, абиссинская школа – обобщенный продукт местных и иностранных влияний. Но в случае с Абиссинией иностранный элемент имел очень сильное влияние. В их изобразительном искусстве очень мало африканского. Это искусство вплоть до недавнего времени оставалось чисто религиозным, и своими корнями оно обязано тем странам раннего христианского мира, которые принесли в Эфиопию саму христианскую религию.

Из-за географической отдаленности связи этих стран Восточного Средиземноморья и Западной Азии с Абиссинией были незначительными. Таким образом, совсем не удивительно, что образцы, с которых ранние мастера черпали свое вдохновение (в основном, надо полагать, иллюстрированные книги Евангелий), были редки. Однако влияние, оказанное этими немногочисленными книгами, как-то все-таки попавшими в страну, было очень большим. Изоляция Абиссинии продолжалась, и даже в XVII столетии мы наблюдаем повторение того же самого явления: одна-единственная религиозная картина, поразившая воображение местного населения, могла стать образцом для целого ряда более или менее измененных копий.

Другая черта абиссинского изобразительного искусства, как будет далее показано, – постоянная приверженность традиции, в результате чего это искусство стало подлинным образцом архаической музейной композиции. Однако существующий художественный консерватизм не мог удержать местных художников от полного отхода от стиля оригинала. Не мог он также и предотвратить пусть и очень медленно происходящие изменения в самой иконографии. В самых ранних работах мы замечаем тенденции к упрощению традиционной художественной композиции и сведению ее к изображению геометрических эскизов, заполненных статичными, безжизненными фронтальными фигурами. Из всех школ христианского искусства только направление мозарабик, развившееся во время оккупации Испании маврами, имеет поразительно схожие черты (это отметил еще сэр Уоллес Бадж в 1898 году).

Консерватизм и приверженность традициям, присущие эфиопским художникам вплоть до современных времен, не позволяют прервать эту главу на моменте, когда западноевропейское влияние стало набирать силу в начале XVII столетия. Более того, остановка на этом месте означала бы вынужденное исключение из этого обзора большинства из сохранившихся картин, в которых отражены особенности, характерные для искусства страны. Раздел этой главы будет, таким образом, посвящен более поздним тенденциям в этой области.

Орнаментированные Евангелия, XV и XVI века

Евангелия – самые доступные ранние источники абиссинских рисунков, за исключением, возможно, только некоторых фрагментарных настенных росписей. Также, исключая древние надписи, они – наиболее старые известные (и очень красивые) примеры эфиопской каллиграфии. И это притом, что один недавно описанный манускрипт (Евангелия Абба-Гарима) может быть датирован X или XI столетием. Хотя и никак по-другому не проиллюстрированный, он содержит набор Евсебийских канонов в аркадных рамках, заимствование которых через посредничество более поздних армянских вариантов у древнего сирийского искусства доказал Лерой. Так как примечательный набор иллюстраций, следующий за канонами в другом раннем Евангелии, ясно указывал на тот же самый источник, вывод Лероя не оказался неожиданным, и он соответствует историческим данным, поскольку именно сирийское христианство впервые проникло в Абиссинию. С тех самых пор, с XII столетия, Абиссиния поддерживала прерывистые контакты с этой частью мира, а также с дружественной церковью Армении, через абиссинское монашеское поселение в Иерусалиме. Таким образом, можно не сомневаться, что отдельные ранние Евангелия и другие книги, которые абиссинские художники использовали позднее в качестве моделей, привезены из Иерусалима, и некоторые из них были, без сомнения, армянскими.

Имеется четыре или пять иллюстрированных Евангелий XIV столетия, и около 10 книг XV века уже описаны, но продолжают появляться и новые экземпляры. Обычно они начинаются с письма Евсебия (3 страницы), далее следуют его каноны или таблицы соответствия текстов Евангелий (7 страниц), и все эти десять страниц, или, по крайней мере, страницы самих канонов, украшены аркадными рамками. По завершении текста идет концовка, декорированная совсем другой архитектурной композицией – остроконечным tempietto с деревьями и ланью, обыкновенно называемым (вслед за Стржиговским) «Фонтаном жизни». Эта завершающая страница канонов содержит следующую ретроспективную надпись: «Гармония четырех Евангелий».

Далее следует серия картинок – а их может быть вплоть до 18, – иллюстрирующих жизнь Христа. Они могут начинаться с нескольких эпизодов из жизни Девы Марии, и не менее половины их обычно посвящается Страстям Господним. Все эти картинки помещены в начале книги, непосредственно после Евсебийских канонов, но портрет каждого евангелиста изображается на фронтисписе его собственного Евангелия, двое из них иногда изображаются в позе стоя.

Не только каноны, но и вся описанная компоновка, включая расположение и предмет картинок, заимствованы у восточно-христианских прототипов. Наиболее интересным во всем этом является то, что кельтские и каролингские (и прекаролингские) Евангелия подверглись, похоже, восточному влиянию: например, Евангелие Годескалька, написанное по поручению самого Карломана, содержит в себе безупречный «Фонтан жизни», точно так же, как и последующие манускрипты, связанные с именем его единоутробной сестры Ады. Таким образом, в области древнего искусства страны далекого Запада демонстрируют определенное родство с Абиссинией, наиболее удаленным южным островком христианского мира.

Здесь приводятся два рисунка, иллюстрирующие цикл картинок XIV столетия, взятых из Евангелия озера Хайк, ныне хранящегося в Аддис-Абебе (рис. 31, 32); а восемь сюжетов из Евангелий Дэбрэ-Марьям в Эритрее (некоторые из них до сих пор не публиковались) даны на фотографиях в конце книги.

Рис. 31. Рождество и паломничество волхвов, Евангелие, XIV столетие. Вторая фигура рядом с Девой – ее апокрифическая сестра Саломея

Древняя абиссинская тенденция к упрощению сцен до простой геометрической композиции хорошо проиллюстрирована в Рождении, Положении во гроб и Воскресении. Задержание Христа и отречение Петра – примеры крайнего упрощения: количество фигур сведено к минимуму, а петух даже потерял свой насест. Особенный абиссинский элемент в этих ранних циклах – пара ангелов (рис. 32), чьи крылья смыкаются, образуя своего рода балдахин, или же это один-единственный ангел, средство Божьего водительства, как в Бегстве в Египет.

Рис. 32. Крещение из того же манускрипта

С точки зрения восточно-христианской иконографии они представляют большой интерес. Преображение тут с трудом может быть узнано как таковое, поскольку потеряны какие бы то ни было признаки горы, всегда присутствующие в стандартной византийской версии этого сюжета. Следует ли эта композиция какому-нибудь утерянному раннему прообразу или же абиссинцы сами изобрели ее? Распятие столь же удивительно: центральный крест не несет фигуры Христа, но Агнец Божий находится над ним. Эта композиция, должно быть, относится к III столетию, но не точно. Вероятно, оба эти художественных замысла когда-то были известны в других частях христианского Востока, но только в одной Эфиопии дожили до наших дней.

Положение во гроб, хотя и сохранило элементы нормальной византийской версии, сведенной к геометрической абстракции, впечатляюще по своему воздействию на чувства и разум. Вознесение, также неизбежно стилизованное в абиссинском искусстве, изменилось мало, в действительности не было необходимости изменять столь эффектное изображение сюжета, хотя оно менялось (к худшему) в других местных вариантах. Оно практически идентично тому же сюжету, изображенному в сирийских Евангелиях Рабулы VI столетия, – грандиозная композиция, повторенная значительно позднее в армянских вариантах. Самым великолепным из всех абиссинских Евангелий является, вероятно, книга с острова Кебран, что на озере Тана, датированная началом XV столетия. Судя по ее 18 иллюстрациям, изображенным во всю страницу (некоторые были замечательно воспроизведены в книге ЮНЕСКО по искусству), техническое мастерство художника и его чувство цвета показывают величайший прогресс по сравнению с любой известной ныне книгой. В то же самое время этот манускрипт принадлежит к более традиционной школе, чем, например, раннее Евангелие озера Хайк и Дэбрэ-Марьям, и, таким образом, иконографически менее оригинален. Его прототипом были сравнительно позднее Евангелие или другая книга-образец, заключающая в себе стандартизированные художественные традиции византийского мира.

Книжные иллюстрации, картины на досках и фрески, XV и XVI века

В то время как иллюстрированные Евангелия продолжали создаваться в XV столетии, изображения других сюжетов, и не только в книгах, приобрели теперь важное значение. По крайней мере, они кажутся такими важными в ретроспективном взгляде на это время, ибо мало что от него сохранилось. Ранние книги Евангелия отражают абиссинскую зависимость от Сирии и Армении, и мы можем ожидать, что найдется соответствующее свидетельство хорошо известных контактов с коптским Египтом, который направил Абуну в абиссинскую церковь. И в действительности свидетельства подобного коптского влияния в живописи имеются, хотя в точности неизвестны пути его передачи, вероятно, манускрипты не были задействованы при этом.

Сидящие верхом на коне святые (рис. 33), столь характерные для абиссинской живописи, практически наверняка имели коптское происхождение. Фигуры всадников широко распространены в египетском и коптском искусстве. Хорошо известный рельеф XV столетия (сейчас находится в Лувре), изображающий всадника Гора, протыкающего копьем духа зла, представленного в виде крокодила, намекает на возможное происхождение святого Георгия, закалывающего дракона, и других похожих сюжетов, ставших чрезвычайно популярными во времена крестовых походов. Именно Египет также ответствен за характерные цвета, которые стали соответствовать цвету лошадей конкретных святых: конь святого Георгия белый, святого Меркурия – черный, святого Теодора – красный. Этой традиции придерживались в Абиссинии, где святые всадники начали появляться в манускриптах в XV столетии и с тех пор оставались чрезвычайно популярными.

Рис. 33. Двойной диптих с современными картинками, изображающими слева направо святого всадника Галавдевоса, святого Георгия и дракона и Троицу. Общая высота – 28 см

Другим определенно коптским мотивом является фигура с вознесенными вверх руками – раннехристианская поза молитвы. Эти фигуры – оранс – постоянная черта коптских рельефов на мраморе и известняке, включая бесчисленные погребальные стелы, в большинстве своем относящиеся к IV и V столетиям. Этот сюжет также распространился в Абиссиний, вероятно, в древние времена, тем не менее старейшие известные нам орансы появляются в XV столетии в воспроизведении различных сцен Писания (включая ветхозаветные), таких, как, например, трое юношей в огненной печи. Другие иллюстрации этого периода изображают святых и отцов церкви, многие из которых тоже принимают эту позу с воздетыми к небу руками. Эти сцены часто отмечаются примечательной стилизацией черт лица, рук и одежды (рис. 34). Дева Мария также часто представлена как оранс.

Рис. 34. Деталь фигуры Абба-Бисоу, аскета египетской пустыни из копии Гадла Абау, то есть Деяний отцов начала XV столетия (из Плайн)

Определенное число вариаций на тему «Мадонна с Младенцем» имело хождение в Абиссинии между 1400-м и 1600 годами, до того как все они, к сожалению, были вытеснены единственным стандартным вариантом в начале XVII столетия. Некоторых из этих ранних мадонн копты знали, например Дева, кормящая Младенца, или Дева, сидящая на троне с Младенцем на коленях. Был ли коптский Египет посредником в этом деле или не был, однако большинство полотен, изображающих абиссинских мадонн, имеющих при себе часто характерные византийские тронные подушки, определенно заимствовано с восточно-христианских прототипов. Помимо только что упомянутых, мы находим вариации поздневизантийской Одигитрии, где Младенец обнимает свою мать. Другой тип из восточно-христианского мира, известный на ранних стенных росписях в тыграйских выдолбленных в скале церквях, – фронтально изображенная Дева с Иисусом в круглом медальоне на груди. Еще один вариант – изображение Богоматери как царицы небесной, окруженной ангелами.

В дополнение ко всем этим примерам существуют варианты, в которых младенец Иисус держит в руке игрушку в форме веточки, цветка или птицы. Эти черты, вероятно, западноевропейского происхождения (что весьма правдоподобно), так как известно, что несколько итальянских художников и один португальский посетили Абиссинию в этот период, причем один из них в начале XV столетия. Из какого источника бы ни были заимствованы мадонны, вскоре они претерпели «акклиматизацию» и стали по-настоящему абиссинскими, то есть произошло стилистическое изменение, навязанное традициями и вкусами страны или же возможностями самих художников. Но одна новая черта появилась в самой иконографии сюжета – по бокам почти каждой абиссинской Мадонны находятся архангелы Михаил и Гавриил с вынутыми и поднятыми вверх мечами для ее защиты.

Большинство вариантов мадонн, описанных выше, пишутся обнаженными (обычно темперой) на деревянных дощечках, которые в виде диптихов, двойных диптихов и триптихов до сих пор хранятся в сокровищницах некоторых абиссинских церквей. Многие прекрасные экземпляры, датируемые периодом, описываемым в настоящий момент, собраны в коллекции музея Института эфиопских исследований в университете Аддис-Абебы. На них Дева и Младенец очень часто изображены на левом крыле диптиха или на центральной панели триптиха. Среди других часто представленных сюжетов можно назвать Распятие, двенадцать апостолов вместе со святым Павлом, многочисленных святых всадников на лошадях разных расцветок, Троицу, изображенную в виде трех одинаковых стариков (см. рис. 33). (Этот любопытный сюжет, запрещенный на Западе собором в Тренте, но до сих пор популярный в Эфиопии, был также известен в долине Нила, так как появлялся среди фресок XII столетия в христианском районе Фарас.)

Эти рисунки в основном чрезвычайно наивные и по большинству внешних стандартов до смешного неумелые в исполнении. Изображения на них линейные и плоские, без всякой попытки передать иллюзию перспективы и объема. Цветовой спектр жестко ограничен, и полутона достигаются редко. Фигуры почти не имеют узнаваемой анатомии, и их пропорции свободно варьируют для занятия доступного пространства. Тем не менее можно сказать, что этот наиболее изолированный из всех форпост христианства имел хоть какое-то христианское искусство в общепринятом его понимании. Если посмотреть с этой точки зрения, интерес к этим изображениям весьма велик. И более того, они отражали глубокую и абсолютную веру, а их красота западала в память людей, привычных к местным стандартам художественного выражения.

Отдельные стенные росписи XV и XVI столетий до сих пор являются многочисленными в старых абиссинских церквях, включая многие выдолбленные в скале церкви, но люди никогда не ценили ранние работы сами по себе, и подавляющее большинство из них было утрачено. Тем не менее мы уже говорили о двух выдолбленных в скале церквях, содержащих целые композиции стенных декораций, явно датирующихся периодом, предшествовавшим массированным внешним влияниям XVII столетия. Обе церкви представляют незначительный архитектурный интерес, они вдаются в глубь скалы, но практически незаметны снаружи. К одной из них – Йадибба-Марьям в Даунте – можно добраться, совершив пятидневное путешествие на муле на северо-запад от Дессие, поэтому мало кто из чужеземцев ее когда-либо видел. Другая церковь – Абба-Йемата – находится близ Гуха в Геральте на севере от Макалле; для того чтобы добраться до нее, придется совершить действительно захватывающее восхождение на одну из заостренных скал из песчаника, столь частых в этом районе.

Декорация Йадибба-Марьям была спланирована таким образом, чтобы полностью соответствовать размерам церкви. Стены ее разделены (хотя и не столь четко) на верхний и нижний уровни, нижний в основном заполнен фигурами всадников, верхний – рядами святых и патриархов, включая Давида с арфой и Соломона с мечом (многие из этих фигур даны анфас, другие изображены с поворотом лица в три четверти, что является новшеством; злодеи изображены в профиль). Здесь же мы находим каппадокийского мученика Мамаса верхом на довольно-таки комичном льве (рис. 35) (легенда гласит, что он был брошен на растерзание львам при императоре Аурелиане, но в конце концов оседлал одного из них). Наверху стены украшены переплетающимися полосами орнамента. В четырех святилищах эти полосы увенчиваются наиболее эффектной из всей декорацией, внутренняя поверхность купола украшена кругами, в которых изображены ангелы с мечом. В святилищах святого Георгия (сейчас опять используемых для церковной службы и потому, к сожалению, недоступных) эти ангелы также, в свою очередь, окружены четырьмя дополнительными фигурами ангелов с распростертыми пересекающимися крыльями.

Рис. 35. Стенная роспись с изображением святого Мамаса, сидящего верхом на льве из Йадибба-Марьям. XVI столетие (?)

В Гухе разработана композиция очень похожего стиля; фрески в еще лучшем состоянии, их цвета глубже и более разнообразны. Два купола привлекают особое внимание: они окаймлены широкими полосами геометрического орнамента, внутри которых несколько данных в профиль фигур заключены в круг, их головы, увенчанные нимбом или тюрбаном, расположены в центре, в руках они держат книги или кресты. Одна из этих купольных росписей изображает девять апостолов, другая – восемь из девяти святых, полулегендарных основателей абиссинского монастицизма. Заброшенная часовня Абба-Даниэль в Коркоре, недалеко от Гуха, также имеет удивительно эффектный (возможно, современный) орнамент на своем выдолбленном в скале куполе. Там изображены четыре фигуры святых, между ними расположены четыре ангела с распростертыми крыльями, кончики которых касаются кончиков крыльев примыкающих к ним ангелов над головами святых. Книга Герстера Церкви в скале содержит в себе замечательные фотографии, сделанные как в Гухе, так и в Коркоре.

В этих наборах стенных росписей явно отсутствуют многие сюжеты, ставшие популярными с XVII столетия и далее. Таким образом, весьма вероятно, что композиции, описанные выше, были исполнены художниками, еще незнакомыми с этими новыми направлениями за некоторое время до конца XVI столетия.

Позднейшие периоды изобразительного искусства, XVII век и далее

Подавляющее большинство сохранившихся до нашего времени эфиопских картин, будь они в виде украшений к манускриптам, настенной росписи церквей или же в виде диптихов или триптихов, датируются не ранее чем XVII и XVIII веками. В течение этих двух столетий цари правили страной из Гондара, и под их покровительством в этом городе процветала школа искусства. Почерк этой школы и сейчас носит несомненно абиссинский характер, хотя сегодня можно отметить и появление новых черт, относящихся к стилю письма и самого сюжета. Было бы ошибкой описывать эти более поздние картины как «португальские». Какие бы сюжеты ни проникали сюда из Европы, они никогда не были чисто португальскими, да и в любом случае обязательно претерпевали изменения в соответствии с местными вкусами. И художественные традиции, установившиеся в этот период, остаются в силе до сих пор.

Именно в XVII столетии в эфиопское искусство были привнесены новые сюжеты, и очень скоро они проявились в творчестве местных художников. В годы, когда на жизнь страны влияла деятельность иезуитской миссии, появилось много различных книг, картин и гравюр, отображающих сюжеты Писания в совершенно новой для абиссинцев манере. Даже когда католическая доктрина была отвергнута и систематически подвергалась искоренению, а иезуитскую миссию насильно разогнали, некоторые художественные формы, представленные последней, оставались весьма популярными, даже расцвели, как выразился Моннерет, после того как родительское дерево завяло. Тут мы должны упомянуть несколько хорошо изученных примеров.

Моннерет де Виллард доказал, что тип Мадонны с Младенцем, почти повсеместно принятый в Абиссинии в начале XVII столетия, имеет в своей основе известную Мадонну «Святого Луки» из Санта Мария Маджоре в Риме. Эта картина представляет собой итало-византийскую Одигитрию XIII столетия, на которой Святая Дева изображена держащей Младенца левой рукой (совсем не так, как большинство вариантов этого сюжета, принятых в Абиссинии). Абиссинские варианты этого сюжета со Святой Девой, хотя и не способные передать всю духовную насыщенность картины, повторяют каждый жест как Мадонны, так и Младенца, в особенности положение рук. Эта картина стала широко известна благодаря распространяющим ее иезуитам. Тем не менее представляется вероятным, что в то время были известны и более поздние варианты итальянской Мадонны или же эти картины обладали дополнительными чертами, которых не было у оригинала. Так, на многих абиссинских вариантах XVII столетия позади Святой Девы изображены ангелы, придерживающие своими руками бахромчатый занавес, совсем как у некоторых мадонн Дуччио XIV века.

Подобный же случай изучил Черулли в связи с сюжетом «Ессе Homo», или Христос в терновом венце. Версия этого сюжета стала широко распространенной в Абиссинии в XVII столетии и появлялась вновь и вновь в различных художественных произведениях (рис. 48). Прототипом его послужила единственная картина позднеготического происхождения, написанная португальским художником и испытавшая влияние фламандской школы, достигшая Гондара в XVII столетии. (Картина, о которой идет речь, была взята из Магдалы в 1868 году экспедицией Напье и сейчас находится в Англии.)

Недавно Лерой (следуя предположению Бушталя) показал, что целое семейство иллюстраций Евангелия, произведенных в Гондаре в конце того же столетия, были скопированы с германских гравюр, выполненных в традиции Дюрера. Эти сюжеты, вновь выгравированные Темпестой, использовались в качестве иллюстраций к арабским Евангелиям, опубликованным в Риме в 1591 году. Эта книга также достигла Гондара, и некоторые библейские сюжеты были скопированы с нее местными художниками, оставившими нетронутыми исконные композиции, но радикально поменявшими их стиль.

Все эти примеры показывают, что даже в XVII столетии Абиссиния все еще страдала от недостатка художественных моделей и была готова с энтузиазмом подхватить новые идеи (если они приходились по нраву местному вкусу). Художники, хотя и трансформировали сюжеты стилистически (что, без сомнения, являлось бессознательным процессом), копировали свои модели с явно не столь уж необходимым почтением, не смея изменить их основные черты. Именно поэтому такое художественное явление, как местная цветовая гамма, до разочарования редко в абиссинских иллюстрациях. В XVIII столетии появилось больше свободы в творчестве, и некоторые картины, наконец, иллюстрируют-таки жизнь собственной страны: например, два варианта Бегства из Египта, представленные в конце этой книги.

Живопись гондарской школы вне зависимости от материала и красок с первого взгляда отличается от школ более ранних столетий. Контакты с внешним миром повлекли за собой более широкий спектр сюжетов, большее разнообразие в экспрессии, позах и композициях, новую гибкость линии и меньшее ограничение в использовании цветов. Также представляется возможность разграничить раннюю и позднюю гондарскую манеру. Первая в основном базируется на контурном рисунке, во второй фигуры изображаются до некоторой степени «округленными», в то время как сами картины (с присутствующим ярким фоном) часто окаймляются декоративными бордюрами. Эти разнообразные улучшения породили яркий и популярный стиль живописи, хотя и большинство ценителей эфиопского искусства в значительно большей степени предпочитают строгие, но сильные по художественному воздействию произведения более ранних времен.

В то время как эти поздние картины демонстрируют непосредственное влияние Запада, другие, по-видимому, выдают побочный эффект европейского присутствия в Эфиопии. Тогда иезуиты базировались в Гоа, индийском порту, откуда ранние португальские мореплаватели начали исследование района Красного моря. Представляется весьма возможным, что через Гоа народное искусство (или католическое народное искусство) Индии повлияло на некоторые эфиопские скриптории. Моннерет де Виллард впервые высказал эту версию по отношению к серии рисунков, представляющих собой поздние копии Чудес Девы Марии (например, манускрипт леди Мекс, изданный Баджем). Чудеса – часть абиссинского фольклора, и, так как они никогда не были до этого проиллюстрированы, картины представляют особенный интерес. Они имеют необычный «повествовательный» стиль, некоторые сцены беспорядочно смешиваются на единственной иллюстрации, а кое-какие распространенные позы имеют, предположительно, азиатское происхождение.

Хотя новые отступления и характеризуют книжное искусство XVII и XVIII столетий, не следует забывать, что силы традиций все еще живы и, возможно, не менее сильны. И в самом деле, некоторые поздние манускрипты до сих пор еще содержат в себе иллюстрации невероятно архаического характера. Достойным внимания примером является экспонат в Британском музее – большой, почти квадратный том, состоящий из Восьмикнижия, Евангелия и Сенодоса, написанных в конце XVII столетия. Здесь мы находим, например, Преображение и Вознесение чисто византийского типа (взятого конечно же из местных Евангелий, проиллюстрированных за два или три столетия до него), в то время как имеются два варианта Распятия, одно – традиционного восточного и другое – привнесенного западного типа. Интересные примеры архаической стилизации можно увидеть в других манускриптах того времени, а также в скрученных полосках пергамента, найденных Беатрис Плайн в Ласте.

Теперь перейдем к живописной декорации церквей. Мы находим здесь тот же гондарский стиль, знакомый по иллюстрациям манускриптов, хотя и существует несколько цельных композиций, проливающих свет на основной замысел художника. Недавнее исследование, проведенное Штауде, как раз имело дело с подобными композициями. Одна из них принадлежит церкви Абба-Антониос, близ Гондара: подлинные росписи, вывезенные в Париж в 1933 году Марселем Гриолем, сейчас находятся в экспозиции в Музее человека. Другую композицию до сих пор можно увидеть в очаровательной церкви Дэбрэ-Сина, на берегу озера Тана близ Горгоры – круглая церковь с крутой конической соломенной крышей. В обоих случаях квадратное святилище возвышается в центре окружающих его стен, и внешняя часть святилища также полностью покрыта росписями, раскрашенными на холсте, приклеенном к стенам. Невдалеке от Гондара – Дэбрэ-Берхан-Селассие – популярное место для посещения из-за ее привлекательных, но много раз уже отреставрированных стенных росписей того же периода (от позднего XVII до раннего XVIII столетия). Здесь, однако, они по неизбежности расположены иначе: неф (как и во всех церквях) прямоугольный и его четыре внутренние стены расписаны сверху донизу. Эта церковь также имеет в высшей степени декорированный потолок с многочисленными крылатыми головами херувимов – идея взятая, вне всякого сомнения, из Западной Европы.

Для того чтобы увидеть разукрашенные стены церкви типа Дэбрэ-Сина, необходимо обойти кругом крытую внутреннюю галерею монастыря, которая окружает святая святых, в направлении по часовой стрелке, начиная с восточной стены. Типичная тема, представленная здесь, – прелюдия к пришествию Христа. Картины изображают патриархов, пророков и события Ветхого Завета, служившие предзнаменованием событий Нового Завета. Здесь, например, изображен Исаак, приносимый в жертву Авраамом, предзнаменующий жертву Христа. Здесь и Даниил среди львов, и Иона во чреве кита – оба эти сюжета взяты, чтобы символизировать воскрешение Христа. На прилегающей южной стене изображены Посещение Елизаветы, Рождество, Избиение младенцев и Бегство в Египет – то есть Первое пришествие Христа. Рядом изображено также Второе пришествие – Страшный суд, завершающийся сценой закованного в преисподней дьявола. На этой же стене находятся фигуры апостолов (вместе со святым Павлом) и девять святых, представленных здесь как апостолы Эфиопии.

Западная стена – самая важная из всех, поскольку она смотрит на дверь церкви и на ней проиллюстрировано несколько основных доктрин. Над входом в святилище изображен Христос, возлагающий венец на Святую Деву Марию на небесах, – сцена, цель которой показать Завет Милосердия с Богом Отцом над ним. Мадонна с Младенцем и Распятие уравновешивают друг друга по правую и левую стороны врат святилища, как во многих диптихах. Ниже к земле мы находим местных святых – Текле-Хайманот, Абуна Габра Манфаса Киддуса и других, а также святого Георгия, царя святых и настолько любимого покровителя, что ему тоже отведено очень почетное место. Далее по кругу вправо идет северная стена, посвященная большей частью мученикам за веру, включая Стефана Первомученика, святых Петра и Павла. Имеется также декоративный ряд святых воинов-всадников на лошадях разного цвета, закалывающих копьями различных тварей или полулюдей, каждый из которых является воплощением какого-то греха или зла.

Эти прекрасные циклы картин, сравниваемые Штауде с «симфонией в четырех частях», предназначались одновременно для украшения и поучения: и, вне всякого сомнения, они для этого полностью подходили. Они представляют искусство Гондара с самой лучшей стороны. Благодаря труду странствующих художников искусство этой школы распространилось на всю страну, породив если и не много шедевров, то множество привлекательных картин.

Начиная с конца XIX столетия эфиопские художники-ремесленники переключились на писание картин на пергаменте или холсте для частных лиц. Появились и нерелигиозные сюжеты, картины стали отображать целыми сериями батальные сцены, сцены суда, празднеств и народных гуляний, а также извечно популярную легенду о царе Соломоне и царице Савской, содержащую от 24 до 96 эпизодов. Хотя их и с трудом можно назвать произведениями искусства, тем не менее иногда они представляют некоторый исторический и социологический интерес, к тому же они безусловно эффектны как декоративный элемент. Такова уж сила традиции этой древней земли, что даже самые грубые из этих картин, продаваемые на улицах Аддис-Абебы и Асмэры, сохраняют в себе какие-то черты старой Эфиопии.

Глава 7 ДРУГИЕ ВИДЫ ИСКУССТВА 

Музыка и музыкальные инструменты

Абиссинцы приписывают изобретение своей церковной музыки – вместе с ее ритмами, тональностями, ее системой записи и сопровождающим ее танцем – Йареду, святому VI столетия, сохранившемуся в благодарной памяти потомков. Среди эпизодов из жизни Йареда Синаксариум рассказывает следующий: «Однажды, когда святой Йаред пел для царя Габра-Маскала, царь был настолько погружен в слушание его голоса, что от избытка эмоций с силой всадил свое копье в ногу Йареда, из нее брызнула кровь, но святой Йаред даже не почувствовал этого, пока не допел свою песню до конца. И когда царь увидел, что Йаред охвачен ужасом, он выдернул свое копье из его ноги и сказал: «Проси у меня все, что ни пожелаешь, за кровь, которую ты потерял»; и святой Йаред ответил ему: «Отошли меня отсюда, чтобы я мог стать монахом».

Деяния святого Йареда, составленные священником Аксума или Дэбрэ-Дамо, вероятно, в конце XV столетия, содержат следующий пассаж, служащий еще одним напоминанием о всепоглощающей притягательности священной музыки и танца: «Когда священники и дьяконы, наученные святым Йаредом, пели, они делали это до полного истощения, до тех пор, пока пот не струился по их телам, до тех пор, пока их руки и ноги не теряли контроль… до тех пор, пока их голос не становился хриплым, до тех пор, пока их колени не дрожали, их ладони, в которые они били во время пения, не начинали кровоточить».

Деяния завершаются «картинами» святого Йареда, – вероятно, позднейшими вставками, – поэмой, в которой каждая часть его тела прославляется в не менее чем 48 стихах.

В большинстве своем вокальная музыка Абиссинии – как религиозная, так и светская – полна мелодичных пассажей, которые, однако, с трудом воспринимаются ушами европейца, поскольку эти мелодии не соответствуют восьмитональной шкале. Некоторая часть этой музыки считается пентатонной, но дальнейшее ее исследование скорее усложнит, чем упростит картину. Абиссинская музыка имеет очень мало общего, если вообще имеет, с африканской музыкой; ее корни следует искать (как и в других областях искусства) в восточно-христианском мире или даже глубже, в древнееврейских источниках.

Почти все церковные песнопения, помимо псалмов, гимнов деггва и других композиций, исполняются нараспев, и существует множество копий книг, содержащих форму записи музыки, чтобы напомнить певцам о мелодии, соответствующей каждому куску текста. Вопреки тому, что изобретение этой системы записи большинство населения приписывает Йареду, более реалистичным предположением является то, что эта система была внедрена или приобрела свою ныне существующую форму в XVI столетии, как об этом сообщает нам хроника царя Клавдия (1540–1559). Эта система записи пишется над строками текста и состоит как из эфиопских букв, так и из других отметок или значков. Буквы выступают в качестве аббревиатур ключевых слов службы, хорошо известных строк деггва (рис. 36), например восхваления Девы и т. п.; они используются как переносимый символ для мелодий, на которые эти слова или пассажи традиционно накладываются в пении.

Рис. 36. Эфиопская музыкальная запись из требника

Другие отметки или значки помогают певцу правильно интерпретировать саму мелодию, например, они могут обозначать пуазу, понижение голоса или слова, которые надо петь staccato, accelerando, glissando. Хотя и можно провести некоторые параллели с «экофонетической» нотацией Византии или производными от нее системами, использовавшимися коптами и армянами, абиссинская система музыкальной записи – единственная в своем роде, до сих пор использующаяся в наше время.

Следует принять во внимание и другой фактор – два ряда музыкальных символов иногда бывают написаны над строками соответствующего им текста. Это означает, что данный отрывок нужно петь в соответствии с обстоятельствами и временем года в одной из двух взаимоисключающих тональностей (которые, как считает Поун в своей Эфиопской музыке, скорее следует называть «настроениями»). Существует три возможные тональности (придуманные самим святым Йаредом), самая простая и, возможно, самая древняя из которых называется геэз – это название также носит и древний язык страны. Считается, что она подходит к будням и обыденным случаям. А тональность, известная под именем эзел – низкая, медленная и величественная, – предназначается для постов, ночных церковных служб и похорон. Тогда как арарей (на письме следует обозначать красными символами) – легкомысленная и веселая – включает в себя высокие ноты и другие украшения и предназначается для больших праздников.

Из всех музыкальных инструментов только два подлежат использованию в церкви: длинный двухсторонний барабан, кабаро, и тсенатсил, или систр (трещотка) (рис. 37) – необходимые для исполнения литургических танцев. Как полагают, оба эти инструмента пришли из Египта, хотя при сравнении эфиопской и древнеегипетской модели имеются существенные различия. Есть и еще один барабан (негарит, бывший ранее атрибутом власти – особенно верховной), в форме полусферы с одиночным тимпаном из воловьей шкуры, бьют в него изогнутыми палочками, а не рукой. Объявления, оглашаемые на базаре, обычно предварялись боем в этот барабан. Интересно, что и эфиопская государственная официальная газета носит также название Негарит газета. В былые времена негариты носили попарно навьюченными на мула, причем их общее количество зависело от ранга сановника, в чьем караване они находились: в них-то и били, возвещая о его прибытии.

Рис. 37. Абиссинский литургический систр, или трещотка, в сравнении с ранним египетским прототипом, изображенным над ним, взятым со статуи богини с кошачьей головой – Баст

Несколько духовых инструментов также предназначались для церемониального использования. К ним относятся: имбилита, большая примитивная флейта для одной ноты, и малакат, или труба; на каждом из этих инструментов или сразу на обоих можно играть фанфары, возвещая прибытие важных персон. Меньший по размеру и более впечатляющий тип флейты – вашинт – имеет четыре отверстия, так что на нем можно сыграть пять нот (или десять при передувке). Этим музыкальным инструментом все еще пользуются.

Еще более интересны и типичны для страны струнные инструменты, особенно, наверное, однострунный мэсенко – необычный вид скрипки, родственный арабскому ребабу и другим древним инструментам Малой Азии и даже Европы. Квадратный или ромбовидный, диагонально расположенный деревянный корпус остается открытым сверху и снизу, пока его не обернут в коровью шкуру и затем зашьют по бокам. Струны, как и струна смычка, состоят из нескольких пучков конского волоса. Мастерская игра музыканта на этом инструменте пальцами и смычком может извлечь из его единственной струны гораздо больше нот, чем представляется возможным (рис. 38).

Рис. 38. Струнные инструменты: а) масинго, б) бегена, в) крар

Мэсенко чаще всего представляют вместе с азмари или странствующим поэтом-менестрелем, схожими в современном мире с трубадурами и миннезингерами Средневековья. Хотя сегодня их и не часто встретишь, эти самые азмари играли далеко не последнюю роль в абиссинской жизни вплоть до самого недавнего времени, они были приставлены ко дворам важных персон, являлись завсегдатаями рынков и питейных заведений, им всегда были рады на всех народных праздниках и личных торжествах. Они пели песни о любви и войне, а также традиционные баллады, которые очень нравились их слушателям. Они также были знамениты за их легкую скрытую иронию по отношению к власть имущим и другим современным им персонажам. Их отточенное остроумие и мастерство двусмысленности, рискованной или откровенно скандальной, внушало им любовь публики, жаждущей выхода для своих потаенных чувств, поскольку никто не был застрахован, как бы высоко он ни стоял, от иронии или усмешки из уст менестреля. Сейчас они практически исчезли, но память о них жива.

Два других струнных инструмента, на которых обычно играли плектрумом (пластинка, надеваемая на палец при игре на определенных музыкальных инструментах), – лиры Эфиопии – бегена и крар (рис. 38, а и б). Последний считался более благородным инструментом, и знатные юноши должны были уметь на нем играть. Этот сравнительно большой, тщательно сделанный инструмент ставится для игры на землю. Его восемь или десять струн дают ему хороший диапазон нот, но обычно он используется только для серьезной музыки, например для аккомпанирования наиболее прославленным светским или религиозным песням. С другой стороны, шестиструнный крар типичной треугольной формы – популярный инструмент для более легкой музыки, играют на нем держа его в руках. Он часто делается из дешевых материалов, в наше время с корпусом не лучше, чем эмалированная пластинка. Несмотря на их разнообразные формы, это родственные инструменты, и их сходство с лирами древних египтян, евреев и греков очевидно. А твердая вера эфиопов в то, что их бегена произошла от «арфы» Давида, может быть небезосновательной.

Резьба по дереву и камню

Искусство скульптуры, хорошо известное при аксумской цивилизации, после ее заката отмерло. Аксумиты потеряли интерес к этой форме искусства и, что более правдоподобно, находились под впечатлением библейского запрета на «запечатленные» образы. С другой стороны, это искусство всегда могло быть полезным в виде декоративной резьбы по дереву, хотя бы в сочетании с архитектурой, но великолепный резной потолок в Дэбрэ-Дамо является лишь единственным примером подобного рода. Его анималистические мотивы, скорее всего, дохристианские и, вероятно, имеют западноазиатское происхождение: я не верю в то, что они основываются на местной фауне.

В средневековые времена искусство скульптуры из камня приобрело форму выдалбливания целых церквей из скал, но возобновился также и некоторый интерес к декоративной резьбе, сочетающейся с архитектурой. Я уже упоминал в этой главе высокие настенные рельефы святых в Лалибэле. Среди выдолбленных в скале церквей также имеются примеры резных крестов, часто украшающих колонну или пилястру. Важно то, что в обоих этих случаях искусство коптского Египта дает очень близкие параллели, и, хотя коптские примеры принадлежат к гораздо более раннему периоду, поставить под сомнение их связь практически невозможно (рис. 39). Тонкая геометрическая резьба, используемая в арках и на панелях церквей, изначально на дереве, а позднее и скопированная в скальных церквях, также достойна упоминания. И здесь опять мы находим прототипы среди произведений коптского искусства, и вполне может оказаться правильным, что коптские мастера-переселенцы являлись носителями данного влияния, которое позднее приобрело статус установленной традиции в руках местных мастеров-резчиков.

Рис. 39. Коптская (слева) и абиссинская (в центре и справа) резьба по камню: а) фрагмент могильного камня с могилы Алы Доротеуса, Британский музей; б) пилястр-крест из вырубленной в скале церкви Черкос-Вукро, в) фрагмент могильного камня из коптского музея в Каире; г) рельеф храма Голгофы в Лалибэле

Некоторые церковные композиции несут ту же самую традицию, так как они украшены очень похожей или даже идентичной резьбой по дереву. Манбара табот старых абиссинских церквей – подставка для табота, приблизительно соответствующая функции алтаря, может иметь декоративные панели подобного же рода, некоторые из них дожили до наших времен, в то время как сами манбары не сохранились. Также существуют переносные манбары (рис. 40), могущие нести на себе искусно вырезанные геометрические мотивы и очень редко резные фигуры. Они имеют полость, закрываемую дверцей на петлях, в которой могут стоять один или два небольших табота. Один из изображенных здесь исключительно маленького размера, вырезанный из цельного куска дерева и несущий только обыкновенные кресты; сейчас он находится в музее Эшмолин в Оксфорде. Эти переносные алтари использовались при перемещении церквей, когда, например, императоры переезжали из одного места в другое или во время военных действий. (Небольшие сундуки подобной формы могли быть известны и в Египте. Так, в Британском музее имеется «коробочка для сурьмы» – миниатюрная копия алтаря.)

Рис. 40. Деревянные переносные алтари из Лалибэлы: слева – обычного типа, справа – восьминожный, крестообразной формы. Высота приблизительно 50 см (из Биддера)

Сам табот – священная пластина (символизирующая Ковчег завета либо же таблицы Закона, хранящиеся в нем), превращающая обыкновенное здание в церковь, которая считается оскверненной, если кто-нибудь из непосвященных увидит ее. Эти квадратные или вытянутые пластинки могут быть сделаны из камня, но чаще всего они деревянные. Они разнятся в длине от максимума, соответствующего приблизительно 40 см, до минимума в 15 см, причем более короткие одновременно и более толстые и могут стоять, таким образом, вертикально наподобие книги. Часто они несут на себе резные геометрические украшения в виде одного или нескольких выгравированных крестов. Короткие выгравированные надписи содержат посвящения: оба табота посвящены Кидане Мехерет – Завету Милосердия.

Многие церемониальные и ручные кресты сделаны из дерева, и некоторые из них очень красиво украшены резьбой. Их короткое описание дано ниже.

Работа по металлу

Кузнецы даже далекого преаксумского периода демонстрировали в своей работе большое мастерство. Они изготовляли множество бронзовых сосудов, ламп, оружия и инструментов, а также красивые и загадочные «опознавательные знаки», о которых мы уже упоминали, а также некоторые предметы из железа. Золото использовалось аксумитами для производства ювелирных украшений, хотя основной клад золотых изделий, раскопанный в недавнее время (в Матаре), состоял из чужеземных римских и византийских предметов. Золотые монеты печатались и выпускались большинством аксумских царей между III и VIII столетиями н. э., но основная часть монет была бронзовой, и лишь немногие были серебряными. Все эти предметы приоткрывают завесу над ранними цивилизациями этой страны, однако в эту книгу невозможно включить полное описание последних. То же самое можно сказать и о предметах домашнего обихода, таких, как глиняная посуда и стекло. Все, о чем я попытаюсь рассказать здесь, – это некоторые предметы древнего кузнечного мастерства, дожившие и до наших времен.

В области работы по металлу, связанной с церковными нуждами, каждому, разумеется, на ум придут кресты, описанию которых посвящен целый раздел. Тут же, естественно, мы можем рассказать об особенных и красивых бронзовых кадилах (фото 96) с круглой и прямоугольной ладанкой с ажурной ножкой и крышкой, последняя прикреплена таким образом, что, когда вся конструкция поднимается и раскачивается, крышка скользит вверх, поднимаемая четырьмя цепями, на которых подвешивается ладанка. Здесь также показаны два набалдашника «шестов священника» – маквамийя (рис. 41), сделанные в виде костыля, другие же имели вид сферы. В бедных деревенских церквях и монастырях можно увидеть только деревянные набалдашники, вырезанные из местных пород дерева, часто причудливо согнутые и скрученные, но все заканчивающиеся в виде буквы «Т» наверху.

Рис. 41. Набалдашники двух священнических шестов, соответственно железный и латунный. Длина поперечины – 11–12 см

Царские короны считаются священными объектами и должны храниться в церковных сокровищницах. Некоторые из них сохранились в соборе Святой Марии Сионской в Аксуме и по единичным экземплярам во многих других церквях. Мне неизвестна ни одна действительно древняя абиссинская корона: те, о которых речь шла выше, датируются начиная с позднего XVII столетия и далее и сделаны с тонкостью, соответствующей современным предметам, предназначенным для царского использования. Нечто очень похожее на ажурную работу по металлу, используемую в некоторых коронах, можно увидеть в маленьком латунном аналое из Эритреи.

Другие показанные предметы сделаны из серебра с большей или меньшей примесью неблагородных металлов (как большинство серебряных крестов). Серебро никогда не распространялось в Абиссинии в древние времена, и его было также мало при правлении царей из Гондара в XVII и XVIII столетиях. С тех пор основным источником серебра стал доллар Марии-Терезии, всегда датированный 1780 годом и начавший проникать в города Тыграй через порты Красного моря. Спустя несколько лет эта симпатичная монетка оставалась во всеобщем обращении, до того как она перестала быть законным платежным средством в середине 1940-х годов.

Вместе с серебром возродилась и вновь получила признание техника cire perdue. Многие кресты до сих пор делаются этим способом, так же как и более сложные предметы, например серебряные bireles с их сферической основой и длинным узким горлышком, которые должны быть отлиты вокруг цельного ядра. Эти сосуды имеют такую же форму, как и их стеклянные двойники, используемые исключительно для питья тежа – абиссинского меда, или медового вина. На одной из фотографий в конце книги показан пример подобного сосуда вместе с кружкой для питья более привычной формы. Это роскошная копия обыкновенной деревенской чашки, сделанной из глины или рога и используемой для питья воды, молока или талла – местного пива. Другие показанные вместе с этими серебряные предметы – личные печати, некоторые элементы украшения для женских ожерелий, серег, чьи дужки – предмет изящного декорирования.

Нательные или нагрудные кресты

Существует бесконечное множество носимых каждым эфиопским христианином крестов, и они, как и другие местные типы крестов, могут стать объектом плодотворного исследования. Вероятно, подобные кресты носили еще в ранних столетиях абиссинского христианства.

Затем они, кажется, вышли из употребления, до того как царь Зара-Якоб настоял на возрождении этой традиции в XV столетии. Во всяком случае, трудно найти серебряные кресты старше начала XII столетия, когда металл впервые стал общедоступным, и коллекционеры нагрудных крестов не находят действительно древних их примеров. Тем не менее они остаются предметами глубокой внутренней красоты, и их дизайн вдохновляет захватывающий полет фантазии.

Один из наиболее популярных, до сих пор носимых в Эфиопии – крест patte, имеющий орнамент в виде трилистника (либо же без него) или какое-нибудь другое украшение на концах своих плеч (рис. 43а). Этот тип креста впервые появляется в катакомбах, где он предстает нарисованным на стенах или вырезанным из мраморных пластин.

Их сравнение с коптскими крестами из нижнего и верхнего Египта (рис. 42) еще более интересно: они имеют такое же колечко для подвески и несколько практически идентичных форм, так что могут сейчас ходить в Эфиопии и не привлекать к себе при этом особого внимания.

Рис. 42. Коптские подвесные кресты неизвестного происхождения и возраста из коллекции Британского музея (а – в, е, з – к) и Эшмолина, Оксфорд (г, д, ж). Слегка уменьшены

Самые маленькие из этих крестов обыкновенно носились подвешенными на шейный шнурок, и некоторые из них очень привлекательны за счет их трехмерной формы (рис. 43, б и в); крупные обычно вешались на более длинный шнурок или на ожерелье, особенно женщинами. Висящие на петельках кресты, хотя и не были диковинкой для византийцев, в Эфиопии явление совсем недавнего времени. Доказательство тому часть креста, находящаяся над петелькой, часто выполненная в форме короны, пусть даже стилизованной. И петелька и корона свидетельствуют о том, что за последние 100 лет на абиссинскую модель креста повлияли европейские военные и гражданские знаки различия.

Рис. 43. Серебряные нагрудные кресты. Уменьшены

На фотографии в конце книги изображены нагрудные кресты, формы которых, образованные от croix pattee (с расширяющимися плечами креста), находятся в двух верхних рядах, в третьем и четвертом рядах изображены кресты с прямыми плечами, кресты в нижнем ряду очень разнообразны. В обеих основных категориях существует несколько примеров с удлиненной нижней частью креста, как в «латинских», хотя большинство крестов «греческие», то есть равноплечие. Дополнительным элементом в некоторых крестах в обеих категориях является вписанный в центр квадрат (создающий выступы между плечами) либо же наложенный круг. Необходимо заметить, что, хотя строгие прямые плечи не популярны, кресты подобного типа являлись отправной точкой для двух других важных подкатегорий: крестов с орнаментом в виде трилистника и крестов со сложным ажурным узором.

Нетрудно показать развитие более сложных форм крестов из простых – две подобные серии показаны на рисунке на следующей странице (см. рис. 43). А далее мы видим простое двухнитяное кручение или переплетение, подобное тому, что изображается на рельефах VIII и IX столетий в Северной Италии и в других местах, и обязанное своему появлению влиянию Ломбардии.

Этот привлекательный дизайн проник в византийский мир и каким-то образом добрался до Эфиопии. Трехнитяное переплетение – последующая разработка той же самой темы, однако третий пример показывает его элегантную современную вариацию.

Все до сих пор упоминавшиеся кресты отлиты или вырезаны цельным куском, некоторые из них выполнены из целого нерасплавленного доллара Марии-Терезии (рис. 44). Тем не менее существуют также филигранные кресты, в которых серебряная проволока и маленькие шарики спаяны для создания узора; несколько из популярных вариантов проиллюстрированы на рисунке. Некоторые из этих нательных крестов с трудом могут быть узнаны как таковые, среди них имеется и так называемая «звезда Давида»; любопытно, что этот иудейский символ может в данном контексте быть наделен равными правами с крестом.

Рис. 44. Филигранные кресты и справа «звезда Давида». Уменьшены

Ручные кресты священников

Хотя нагрудные кресты и являются наследием времен раннего христианства, то же самое несправедливо для священнических крестов, которые в Абиссинии приобрели форму, практически неизвестную в остальном христианском мире. На нижнем конце вертикальной перекладины креста, за которую его держат, имеется прямоугольная основа, призванная символизировать церковный табот. Каждый священник носит один из подобных крестов с собой и достает его по необходимости, и прохожие должны первым делом дотронуться до этого креста лбом, а затем поцеловать его.

Читателю, возможно, любопытно будет узнать, когда же появился этот необычный вид креста. Это не могло произойти позднее XV столетия, так как кресты были включены в сцены Писания из иллюстрированных манускриптов того периода (рис. 45). Тем не менее очевидно, что в то время абиссинцы еще до конца не отдавали предпочтение нынешнему общепринятому типу священнического креста. Небольшие плоские кресты на длинных перекладинах (до сих пор иногда носимые монахами и монахинями), по-видимому, являлись альтернативным типом, в то время как промежуточный тип, имеющий широкое основание в сочетании с очень длинной перекладиной, также можно встретить в миниатюрах.

Рис. 45. Священнические кресты из ранних манускриптов. Святые, держащие кресты слева направо: святой Тимофей (манускрипт XV столетия Апостольское послание, находится в Аддис-Абебе); архангел Гавриил из Благовещения (XV столетие, Евангелие из Иехйех Гиоргиос); святой Сириакус (начало XVI столетия, из Вифлеема); святой из манускрипта XV столетия в Гунда-Гунде

Эти кресты могут быть сделаны из любого металла или древесины. Кресты, сделанные из более мягких металлов (особенно серебра и его различных сплавов), естественно, предполагают наиболее сложный дизайн. Железные, хотя и тщательно отшлифованные, обычно имеют самые простые, но тем не менее очень элегантные формы, как это можно увидеть на рис. 46. Вместе с латунным крестом и железными крестами, изображенными в конце книги, они представляют собой распространенный и популярный тип крестов. Это более поздний дизайн, связанный в особенности с Гондаром, но предположение о том, что его привнесли португальцы (как думают некоторые писатели), кажется мне ни на чем не основанным.

Рис. 46. Священнические кресты из железа и латуни. Длина – 20–25 см

Стоит отметить, что три основные категории эфиопских крестов разделяют между собой всего несколько художественных замыслов. Форма только одного из проиллюстрированных нагрудных крестов (распространенного гондарского типа, о котором только что шла речь) встречается среди священнических крестов, и немногие из последних могут быть близко сопоставлены с церемониальными крестами. Тем не менее эти две упомянутые группы имеют одну чисто эфиопскую общую черту: их верхние части, склонные терять форму традиционного креста, все более приближаются к форме ромба.

Латунные и серебряные священнические кресты (не в пример более простым железным) зачастую имеют такой ажурный декор, что основной мотив креста становится практически незаметен. Выступающий в виде трилистника орнамент, являющийся завершением плеч креста, переходит далее в скопление вторичных крестиков, в то время как другие диагональные мотивы заполняют пространство между плечами креста. Иногда границы креста украшаются маленькими птичками, символизирующими, очевидно, Святой Дух. Возможно, они были скопированы с птичек, которых часто можно встретить в орнаментальных рамках таблиц канонов ранних абиссинских Евангелий.

Деревянные кресты, как и следует полагать, требуют украшений совсем другого типа: они редко бывают ажурными, но представляют собой весьма подходящий материал для поверхностной резьбы, часто выполняемой с большой тщательностью и мастерством. Судя по всему, они являлись особенностью гондарского региона (Бегхемдир) и прилегающей провинции Годжам, откуда в настоящее время они попадают на рынки Аддис-Абебы на радость иностранным коллекционерам. В некоторых церковных сокровищницах хранятся сравнительно большие по размеру кресты этого типа. Они не используются священниками для будничных целей, а сохраняются (как настоящие кресты для церковных процессий) для особых случаев.

Кресты для церковных процессий

Подавляющее большинство используемых сегодня церемониальных крестов имеют описанную выше специфически абиссинскую форму. Они во многом отошли от обыкновенной формы креста путем усложнения всего дизайна и имеют тенденцию к распространению декора или полному заполнению им углов между плечами креста. Это придает им основную форму наклоненного квадрата или ромба. Они также снабжены металлическими петлями у основания, через них продеваются разноцветные ткани, в которые крест завертывают, когда его не используют. Эти различные черты всегда привлекают к себе внимание, особенно когда абиссинский церемониальный крест находится в каком-нибудь неподходящем для него окружении, например в церкви или в музее на Западе.

Эти уникальные кресты несомненно конечный продукт процесса развития, длившегося, возможно, сотни лет и продолжавшегося в XVII и XVIII столетиях. Далеко не просто сказать, когда этот процесс начался и как он протекал, а иллюстрированные манускрипты XV и начала XVI столетия являются в данном случае ненадежным источником. В них и правда имеются изображения некоторых простых церемониальных крестов, но действительно интересные формы, которые наверняка предшествуют этим манускриптам, в них не представлены совсем. Возможно, иллюстраторы сочли их слишком трудными для изображения и довольствовались более простой стандартной версией.

Эти абиссинские кресты относятся, скорее всего, к Средним векам и в большинстве своем несут некое семейное сходство друг с другом, их называют «крестами Лалибэлы». Хотя и сохранилось множество гораздо более северных экземпляров в Тыграй и Эритрее, они вполне могут быть датированы временем царей Агау, правивших из Лалибэлы на протяжении почти 300 лет (980–1270).

Обычно сделанные из меди, или бронзы, или редко из железа, эти кресты не имеют квадратной или ромбовидной формы, ставшей позже столь популярной, но они тем не менее оригинальны. Их создатели начали разрабатывать простые крестообразные формы, расчленяя монолитность (как это можно увидеть на рис. 47, в и б), выстраивая арочные или угловые рамки вокруг центрального креста или крестов (рис. 47, б) или сочетая оба этих процесса. Большинство ранних крестов имеют петли у своих оснований, которые или могут, или не могут быть в действительности цельной частью самого креста. В соединении с этими петлями или крестом или с обоими мы находим вырезанные или подчеркнутые рельефы головок голубей, символизирующих Святой Дух, как и более поздние и более очевидные птицы на священнических крестах, о которых уже упоминалось выше.

Рис. 47. Ранние бронзовые церемониальные кресты XII–XIII столетий (?) из монастырей Дэбрэ-Либанос, Эритрея (а, б) и Абба Салама, Тыграй (в)

Три других ранних церемониальных креста (все находятся в Музее Института эфиопских исследований) показаны в конце книги. Нижние из них – редкий и красивый образец, иллюстрирующий переход креста от средневековой к современной форме. Он строится на основе вокруг простой крестообразной формы, которая все еще остается основой его рисунка, а в качестве эксперимента появились и диагональные кресты меньшего размера, в некоторых более поздних вариантах полностью заполняющие углы между плечами креста. Выгравированные архаические сюжеты в центральных частях креста предоставляют дополнительное свидетельство того, что этот крест может быть датирован XV или началом XVI столетия.

Виды крестов для церковных процессий, которые сегодня кажутся типичными для Эфиопии, скорее всего, появились в Гондаре между 1600-ми и 1800-ми годами. (Некоторые безосновательно датированы XVI или даже XV веками.) Насколько можно судить, это местное творение, имеющее очень мало иностранного влияния и определенно вносящее значительный вклад в мировую сокровищницу декоративного искусства. Так называемые петли, неизменно имеющиеся на этих крестах, возможно, дают ключ к их датировке. Простые петли, часто прикрепленные по отдельности, предположительно свойственны крестам более раннего периода; более сложные петли, представляющие единый рисунок, соответствуют позднему периоду, они же являются наиболее изящными.

И хотя эти кресты чисто абиссинские, одна присущая им характерная особенность доказывает, сколь велико было тогда влияние Запада. Это обстоятельство, кстати, помогает более точно определить время их изготовления. Влияние, о котором идет речь, можно усмотреть в упрощенном варианте изображения библейских сюжетов, которыми почти всегда, по возможности, заполняли пустое пространство крестов. Иконография почти всех этих сюжетов, вне всякого сомнения, западная (рис. 48), и она не была известна в Абиссинии до XVII столетия. Крест, изображенный выше, содержит три таких сюжета.

Рис. 48. Поздний церемониальный крест (XVII столетие) с гравировкой, имеющей западные мотивы: Распятие (наверху), Ессе Homo (Се Человек) (слева) и Воскресение Христа (справа) (из Скотта)

Рис. 49. Маленький бронзовый церемониальный крест XVI столетия (?), восстановленный по фрагменту, находящемуся во владении автора

Церемониальные кресты – самое подходящее логическое завершение настоящего обзора абиссинского искусства. Всякий раз, когда церковная процессия сопровождается выносом табота, в ней обязательно будут и церемониальные кресты, высоко поднятые на длинных шестах. Сами они тоже должны быть окружены красочными балдахинами (рис. 9) (или же зонтиками, современными их заменителями), что придает еще большую колоритность этому великолепному и незабываемому действу. Мы с полным правом можем заявить, что крест в этой и других своих формах получил больше оригинальных художественных интерпретаций, сопровождавшихся более кропотливым трудом в Эфиопии, нежели в какой-либо другой христианской стране.

Приложение 1 ЭФИОПСКАЯ СЛОГОВАЯ АЗБУКА

Данная таблица, в которой сравниваются семитская и другие азбуки, наглядно демонстрирует тесную зависимость эфиопской слоговой азбуки от южноарабской: полагают, что она, скорее всего, произошла от рукописного варианта последней.

Каждая южноарабская или эфиопская буква представляет собой слог, состоящий из согласного звука, за которым следует гласный, или же просто из одиночного гласного звука. Причем ни в южноарабском, ни в раннем эфиопском языке гласная на письме никак не обозначается. Однако в IV столетии н. э. у абиссинцев появилась система вокализации, зависящая от модификации написания основной буквы.

Ключ

1 Фонетическое значение

Азбуки:

2 Финикийская

3 Южноарабская

4 Эфиопская

5 Древнееврейская

6 Классическая греческая

7 Арабская

Приложение 2 КАЛЕНДАРЬ, РАСЧЕТ ДНЯ ПАСХИ И ДАТИРОВАНИЕ МАНУСКРИПТОВ

КАЛЕНДАРЬ

Календари всего цивилизованного мира основаны на работе древних египетских астрономов, обнаруживших в III или IV тысячелетии до н. э., что солнечный, или сидерический, год длится немногим менее чем 365,25 дня. Однако работа по внедрению этих знаний в приемлемую календарную систему была осуществлена астрономами александрийской школы, эллинистическая наука которых позволила им улучшить более раннюю египетскую астрономию. Именно они внедрили систему с високосным годом, в которой календарный год не расходился с природным, отмеченным сезонами и разливами Нила.

В то время как римляне в эпоху правления Юлия Цезаря заимствовали свой реформированный календарь у александрийской науки и завещали его всему западному миру, копты же по праву наследовали эту науку и развили ее самостоятельно. В свое время копты передали этот календарь вместе с их методом расчета даты Пасхи дочерней церкви в Эфиопии. Таким образом, коптско-эфиопский год имеет некоторые общие черты с западным годом, так как источник происхождения у них один и тот же. Тем не менее годы их календаря имеют разную точку отсчета, первый день года, разделены на разные месяцы, и дополнительный день високосного года приходится на разные даты.

Коптско-египетский календарь придерживается древней египетской системы, в которой год разделяется на 12 месяцев, каждый из которых имеет по 30 дней плюс пять «эпагоменальных» дней в конце года; дополнительный день, предусмотренный для високосного года, становится шестым днем последнего короткого 13-го «месяца». (Nota bene! Смотри слоган в современной эфиопской туристической литературе «Тринадцать месяцев солнечного света!».)

Коптско-египетская хронология в соответствии с «эрой Воплощения» (то есть имеющей в качестве точки отсчета рождение Христа) отстает от западного летосчисления на семь-восемь лет, начиная со времен раннего христианства. (Если вы не знаете ни месяца, ни даты, следуйте такому правилу: чтобы получить соответствующий год западного календаря, добавляйте восемь лет к эфиопской дате.) Тем не менее многие даты указываются в соответствии с совершенно иной системой – «эрой Мира». Отправная точка этой системы летосчисления – условная дата 5500 лет до Рождества Христова, принятая за дату Сотворения мира, устанавливающая начало христианской эры на 5501 год.

Во времена III столетия александрийские астрономы почувствовали необходимость в новой отправной точке для расчета дат, учитывающей периоды лунного месяца, столь важные для определения дня Пасхи. Они приняли 19-годичный лунный цикл, на который впервые обратил внимание афинский ученый Метон в V столетии до н. э. (Это означает, что фазы Луны снова попадают на те же дни месяца после интервала в 19 лет.) Годом, выбранным для начала новой эры, стал 277 год (Египетская эра воплощения), равный европейскому 284 году н. э., и день, выбранный для Нового года, соответствовал 29 августа (по юлианскому календарю). Выбор этих дат не случаен: этот день в данном конкретном году был днем новой луны и воспроизводил астрономические характеристики первого дня Творения, после которого прошло 5776 лет, или ровно 304 лунных цикла по 19 лет.

Эта новая эра, впоследствии известная как эра Диоклетиана (чье правление началось в этот год), или как эра Мучеников, широко использовалась для составления хронологии коптами и абиссинцами, последние, однако, предпочли начать отсчет заново после завершения «Великого цикла», состоящего из 532 лет, после прохождения которого фазы Луны вновь приходились не только на те же дни месяца, но и на те же самые дни недели. Вновь выбранный день Нового года (29 августа по юлианскому календарю; ныне 11 сентября) установился прочно, вне зависимости от системы летосчисления, применявшейся в дальнейшем. Наконец, необходимо отметить, что каждый эфиопский год посвящается одному из четырех евангелистов, в соответствии со следующим циклом: Матфей, Марк, Лука и Иоанн. Год святого Луки – високосный, и дополнительный день добавляется к короткому 13-му месяцу года (Пагумен). Таким образом, есть интервал в менее чем три месяца перед началом западного високосного года.

Следующая таблица показывает длительность эфиопских месяцев по сравнению с западным (григорианским) календарем:

Примечания к таблице:

а) даты в скобках применяются только к дополнительному (интерполированному) дню, добавляемому в конце эфиопского високосного года (года святого Луки), вплоть до дополнительного дня западного високосного года (29 февраля), который следует по прошествии приблизительно пяти с половиной месяцев и таким образом восстанавливает нормальное соответствие;

б) необходимо отметить, что до 1 марта 1900 года все григорианские даты, приведенные в таблице, должны были наступать на один день раньше, до 1 марта 1800 года – на два дня раньше и до 1 марта 1700 года – на три дня раньше. Причина этих изменений соответствия в годах 1700-м, 1800-м и 1900-м в том, что эфиопы не признают григорианской реформы календаря, согласно которой интерполированный день не вводится в последнем году каждого столетия, который в противном случае был бы високосным годом. Тем не менее по этой же самой реформе 2000 год все-таки является високосным годом, так что соответствие, приведенное в этой таблице, будет оставаться верным (если эфиопы в течение этого времени не исправят свой календарь) до 28 февраля 2100 года н. э.

Эфиопы хорошо осведомлены о месяцах года, однако, когда упоминаются события, говорится о прошлом или будущем, они обычно соотносят их не с днями месяца, а связывают их с церковными праздниками, повторяющимися каждый месяц (в определенные дни, как ежегодные праздники). Ниже указаны те из них, к которым обычно прибегают как к исходным датам месяца.

Таким образом, Маскарам Микаэл означает примерно середину месяца Маскарама. Хидар Бала Вальд означает конец месяца Хидара. Когда упоминается время дня или назначаются встречи, важно помнить, что часы отсчитываются от рассвета до заката, следовательно, например, четвертый час дня равен 10 часам утра, а семь часов утра равны часу ночи.

РАСЧЕТ ДНЯ ПАСХИ

Эфиопы признают различные характеристики года, то есть Тентион (день недели первого дня года), Эпакта (фаза Луны на первый день года) и Матк'е (в принципе дата первого новолуния в новом году). Последняя может быть использована для определения даты Пасхи. Сложность состоит в том, что если первое новолуние года придется на день до 15 Маскарама, Матк'е откладывается до того же самого числа следующего месяца, который вовсе не будет новолунием. (Все это делается для того, чтобы Пасха не пришлась слишком рано после равноденствия.)

В определении праздников, не имеющих фиксированной даты, эфиопская церковь вслед за коптской церковью не использует западную процедуру первоначального определения Пасхи и последующего определения праздников, рассчитываемых от этой точки отсчета. Напротив, Матк'е – отправная точка в этой процедуре.

К Матк'е добавляют четыре месяца плюс от двух до восьми дополнительных дней (а именно столько, сколько требуется, чтобы день пришелся на понедельник). Так получается праздник Ниневэ – самый ранний из церковных событий, увязанных по дате с Пасхой.

К дате Ниневэ добавляют 14 дней для получения даты начала Великого поста; два месяца и девять дней для Пасхи; три месяца и 28 дней для Пятидесятницы.

Даты, на которые может прийтись Пасха, варьируют от 26-го Магабита (4 апреля) и до 20-го Миазия (8 мая). В то время как западная Пасха может прийтись на столь раннее время – 22 марта – дата, близко следующая за весенним равноденствием, эфиопская Пасха не может прийтись менее чем за две недели после равноденствия; однако в некоторые годы эфиопская и западная Пасхи совпадают.

ДАТИРОВАНИЕ МАНУСКРИПТОВ

Исследователи, знакомые с каллиграфией, установили критерии, благодаря которым более ранние манускрипты могут отличаться от более поздних. Несмотря на то что изменения в стиле небольшие, датировка, основанная на этих критериях, иногда является важной, будучи единственным доступным методом. Однако многие манускрипты снабжены колофоном в конце текста, в котором писец указывает дату завершения своей работы. Сложность заключается в том, что колофон, написанный предыдущим писцом (возможно, столетиями ранее), иногда дословно перекопируется. И все же, если этот источник ошибки может быть устранен, колофон предоставляет бесценное прямое свидетельство даты написания манускрипта.

К сожалению, интерпретация данной даты может все еще представлять определенные сложности, так как западные системы летосчисления от Рождества Христова используются редко. Как уже упоминалось выше, копты и эфиопы использовали несколько разных эр или астрономических циклов для составления хронологий, включающих в себя:

а) Египетскую эру Мира, начинающуюся с даты, принятой за Творение. (Оно произошло за 5500 лет до рождения Христа в соответствии с египетскими расчетами и равняется 5492 году до н. э. на Западе.) Датировка называется «годы Мира»;

б) Великий лунный цикл, или Великий цикл, состоящий из 532 лет, ведущий свой счет от года Творения. (Первый цикл идентичен пункту я, начало христианской эры приходится на 11-й цикл). Датировка называется «годы Милосердия»;

в) Эра (Египетская) Воплощения, начинающаяся с рождения Христа (даты, основанные на данной хронологии, должны быть скорректированы путем добавления семи или восьми лет для их соответствия с западным календарем);

г) Эра Диоклетиана, или эра Мучеников (начинающаяся в 277 году эры Воплощения, равному 284 году н. э.);

д) Великий лунный цикл, или Великий цикл, состоящий из 532 лет и начинающийся как и в пункте г. Второй цикл начинается в 817 году н. э., третий – в 1349 году н. э.) Датировка называется «годы Милосердия».

В случае с датировкой манускриптов пункт г был основным из использовавшихся в коптском Египте, но пренебрегаемым в Эфиопии – указание на слабый контакт, существовавший между двумя этими государствами во время «золотого века» коптской литературы (с X по XIII столетие). Эфиопы, напротив, предпочитали пункты а, б и д (см. текст выше).

Во время XIV и XV столетий использовались пункты б и д, то есть даты могли даваться в соответствии с любым из двух Великих лунных циклов с разными отправными точками, в обоих случаях называемыми амата мехерет и дающими результаты, разнящиеся на шесть-семь лет. К счастью, обычно к дате приписывался период правления, так что в действительности используемый цикл мог определяться так.

Знаменитый иллюстрированный манускрипт в Национальной библиотеке в Париже, датирован 51 годом Милосердия в период правления царя Байеды-Марьям. Это следует считать 51 годом 13-го Великого Лунного цикла со времени Творения = 1467 году; по эфиопскому расчету = 1475 году н. э.

Евангелие Дэбрэ-Марьям, несколько иллюстраций из которого даны в этой книге, датируется 13-м годом Милосердия в период правления царя Сейфа Ар'ада. Это означает 13-й год третьего Великого лунного цикла эры Мучеников = 1353 году по эфиопскому расчету = 1361 году н. э.

Начиная с XVI столетия и далее датировка постоянно основывается на годах Мира. Например, дата 7234 минус 5500 лет означает 1734 год; по эфиопскому расчету – 1742 год н. э. Часто добавляются даты от «Милосердия» и от «Луны», то есть в соответствии с указанными выше пунктами лунных циклов; так же как и могут добавляться особенности правления, характеристики года (Евангелист, Эпак-та, Тентион, Матк'е), а также месяц и день, в который писец закончил свою работу. В дополнение может быть дан год Воплощения и даже для большей точности и большей же путаницы год Мира в соответствии с византийской хронологией.

Оглавление

Предисловие

Глава 1 . ЭФИОПИЯ: СТРАНА И НАРОДЫ 

  Крыша Африки

  Климат, времена года и растительность

  Переселение народов Африканского Рога

  Семитское наследие

Глава 2 . АБИССИНЦЫ: ИСТОРИЯ 

  Ранняя цивилизация

  Аксумское царство и заря христианства

  Правление Агау и выдолбленные в скалах церкви

  Восстановленная династия Соломона в противостоянии с набирающим силу исламом

  Гондар и влияние Запада

Глава 3 . АБИССИНЦЫ: РЕЛИГИЯ И ОБРАЗ ЖИЗНИ 

  Пример старого Шоа

  Абиссинский годовой цикл

  Жизненный цикл

  Церковь и священнослужители

  Судебная тяжба

Глава 4 . АРХИТЕКТУРА 

  Преаксумские храмы

  Архитектура Аксумского царства

  Возведенные церкви

  Церкви, выдолбленные в скале

  Другие церкви – простые и необычные

Глава 5 . ЛИТЕРАТУРА

  Ранние переводы с греческого

  Расцвет эфиопской литературы: XIV и XV века

  Агиография XV века

  Царские хроники и исторические описания

  Поэзия и песни

  XVI век и далее

Глава 6  . ЖИВОПИСЬ

  Орнаментированные Евангелия, XV и XVI века

  Книжные иллюстрации, картины на досках и фрески, XV и XVI века

  Позднейшие периоды изобразительного искусства, XVII век и далее

Глава 7 . ДРУГИЕ ВИДЫ ИСКУССТВА 

  Музыка и музыкальные инструменты

  Резьба по дереву и камню

  Работа по металлу

  Нательные или нагрудные кресты

  Ручные кресты священников

  Кресты для церковных процессий

Приложение 1 . ЭФИОПСКАЯ СЛОГОВАЯ АЗБУКА

Приложение 2 . КАЛЕНДАРЬ, РАСЧЕТ ДНЯ ПАСХИ И ДАТИРОВАНИЕ МАНУСКРИПТОВ

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - электронные книги бесплатно