Психология (doc)

Предисловие автора

ББК 88
Д40

К столетию «Принципов психологии» У. Джемса

Джеме У.

Д40 Психология/Под ред. Л. А. Петровской. — М.: Педагогика, 1991.—368 с. (Классики мировой психологии).
ISBN 5-7155-0402-3

В ряду основателей психологической науки заметная роль принадлежит американскому философу и психологу Уильяму Джемсу (1842—1910). В основу настоящего издания положена книга «Психология», вышедшая в 1922 г. Многие из развитых Джемсом представлений не просто составляют часть истории психологии, но подчас помогают понять ее настоящее, глубже исследовать, например, природу личности, ее самосознание.

Для психологов и читателей, интересующихся проблемами психологии.

ISBN 5-7155-0402-3

ББК 88

Научное издание

Джеме Уильям
ПСИХОЛОГИЯ

Зав. редакцией
Г. С. Прокопенко
Редактор С. Д. Кракова

Художественный редактор
Е. В. Гаврилин

Художник серии
В. В. Истомин

Технические редакторы
С. Н. Жданова,
Т. Е. Морозова

Корректор Л. И. Сорнсва

И Б № 1568

Сдано в набор 18.12.90. Подписано в печать 27.05.91. Формат
84Х108'/з2, Бумага кн.-журн. Печать высокая. Гарнитура литературная. Усл. печ. л. 19,32. Уч.-изд.л. 20,75+0,02 форз. Усл. кр.-отт.19.9. Тираж 50 000 экз. Зак. 833.
Цена 3 руб.

Издательство «Педагогика» Академии педагогических наук СССР и
Государственного комитета СССР по печати,. 11.9034, Москва, Смоленский б-р., Д. 4.Набрано и сматрицировано в типографии издательства Татарского
рескома КПСС. г. Казань, 420066, ул. Декабристов, Д. 2.

Отпечатано с матриц во Владимирской типографии Госкомпечати
СССР. 600000, г. Владимир, Октябрьский проспект, д. 7.

Вступление

Уильям Джеме (1842—1910) —яркая фигура в истории американской и мировой психологии. Он — первый профессор психологии в Гарвардском университете, создатель первой американской психологической лаборатории (1875), его перу принадлежат знаменитые «Принципы психологии» в двух томах (1890). Предлагаемое читателю издание воспроизводит сокращенный вариант
этого труда, который был подготовлен самим Джемсом как учебник по психологии в 1892 г. *

В 1990 г. исполнилось 100 лет со времени выхода фундаментальной книги Джемса. Однако можно с уверенностью сказать, что сегодня она представляет для нас не только исторический интерес. Чем же примечателен этот труд? Для ответа на поставленный вопрос обратимся, в частности, к суждениям психологов—современников Джемса.

«...Джемc прежде всего повлиял на современную психологию необычайным мастерством в описании отдельных групп психических фактов, во всей их жизненности и непосредственности, помимо всяких теорий и искусственных построений... У многих после появления «Принципов психологии» Джемса точно спала какая-то повязка с глаз, и мы, так сказать, лицом к лицу встретились с этой непосредственной психической жизнью» — так характеризует влияние книги Джемса Н. Н. Ланге (Психический мир. М., 1914. С. 52—53). «Изложения
душевного движения в психологических учебниках носили слишком академический, слишком условный характер, а Джемс предложил нам сырой материал, привел нас к источнику действительного переживания» — таково суждение Э. Титченера (цит. по: Выготский Л. С. 1 В основу настоящей книги положен,с некоторыми ограничениями и редакционными уточнениями, текст переведенного на русский язык издания 1922 г.

Собр. соч.; В 6 т. Т. 6. М., 1984. С. 96), перекликающееся с вышеприведенным мнением.

Среди основателей науки психологии Джемсу действительно принадлежит особое место. Он не является основоположником психологической школы или системы. По сути, им обозначен целый ряд устремленных в будущее линий продуктивного развития новой, формировавшейся области. «Не прорабатывая деталей, Джемс
наметил четко обрисованный широкий план, показывающий другим, в каких направлениях двигаться и как делать первые шаги» — так пишет о вкладе Джемса
автор одной из известных книг по истории психологии (Thomson R. The Pelican History of Psychology. L„ 1968.P. 127).

Оценивая состояние современной ему психологии, Джемс полагал, что научной психологии пока не существует. Эта область пребывает в ожидании своего Галилея, который преобразует ее в науку. Свою задачу сам Джемс видел в том, чтобы, следуя в основном аналитическому методу непосредственного самонаблюдения, изучать «первичные данные» — душевные явления в их
целостности и связи с обусловливающими их физиологическими процессами.

Метод самонаблюдения обращен автором и к естественно складывающемуся личному опыту, и к специально организуемым ситуациям (как, например, в случае с «веселящим газом»). Во многом благодаря этому книга насыщена богатыми данными «его блестящего самонаблюдения» (слова Л. С. Выготского), непосредственным, «живым» психологическим материалом, в известном смысле «узнаваемым» читателем и близким ему. В отечественной психологии после некоторого периода забвения ныне оживляется интерес к возможностям метода самонаблюдения, и в этом отношении книга Джемса представляет собой классическое учебное пособие.

Вряд ли стоит предварять восприятие предлагаемой работы Джемса наставлениями; что в ней заслуживает внимания, читатель решит сам. Хотелось бы поделиться некоторыми личными впечатлениями от этой фундаментальной и во многих отношениях самобытной книги. Джемс исходит из предпосылки существования независимого от сознания материального мира, однако не
предполагает, будто внутренний мир представляет собой «известного рода дубликат» внешнего мира в нашем сознании. Книга в каком-то смысле беспрецедентна в представлении феноменологии душевной жизни —
ее богатства, своеобразия, сложности. Здесь множество «психических обертонов», тонкостей анализа внутреннего опыта. Многие данные и представления, которыми
оперировал Джеме 100 лет назад, естественно, устарели, но сохраняется ее значение как известного образца самого стиля, манеры работы с психологическим материалом, во всяком случае на этапе его первоначального освоения.

Для психологии Джемса характерен своего рода энциклопедизм: в его поле зрения оказывается широкий спектр явлений человеческой психики — от функционирования мозга до медиумизма и религиозного экстаза.
Причем на всех уровнях подход отличается гармонией научной глубины, ясности здравого смысла, философской широты. Возможно, и с этим связан отмечаемый многими читателями (не только специалистами-психологами) эффект чтения книг Джемса с неизменным интересом и удовольствием.

Наряду с уже названными «Принципами психологии»
(в двухтомном и сокращенном вариантах) к психоло-
гическим работам Джемса относятся «Беседы с учите-
лями о психологии» (1899) и «О многообразии религи-
озного опыта» (1902). В книгах Джемса найдут для
себя интересные материалы и те, кто составляет экспе-
риментально-лабораторную модель психологии, и те,
кто тяготеет к гуманитарной психологической традиции.
В этом отношении его панорамный подход оказался как
бы открыт будущему.

В богатом многообразии идей и данных предлагае-
мой книги Джемса есть и такие, которые вошли в клас-
сический фонд мировой психологии, есть и претерпев-
шие изменения к настоящему времени, а есть просто
устаревшие. К последним можно, например, отнести
многие естественнонаучные представления, которыми
оперирует Джемс, в том числе из области физиологии
высшей нервной деятельности. (Кстати, именно поэтому
при переиздании опущены главы с III по IX.)

Современная психология во многом по-иному в срав-
нении с Джемсом (но не единообразно!) понимает при-
роду инстинкта, воли. Этот перечень легко продолжить.
Однако в большинстве случаев в психологии Джемса в
едином комплексе представлений сочетаются одновре-
менно инвариантное, изменчивое и устаревшее. Это весь-

-7

мл характерно для истории науки, и это, з частности,
можно увидеть на примере теории эмоций Джемса, его
представлений о личности, сознании и т. п. Даже в слу-
чае существенного расхождения с Джемсом в интерпре-
тации истоков, природы психических явлений мы тем
не менее находим у этого автора много интересного и
полезного — в их описании, понимании функций, напри-
мер в обучении и воспитании.

В целом позицию Джемса отличает психолого-педа-
гогический оптимизм, вера в большие возможности во-
спитания и самовоспитания. В его психологических ра-
ботах рефреном звучит тезис: «Наша судьба находится
в наших собственных руках... Ад, ожидающий нас з
загробной жизни, о котором нам говорят богословы,—
пишет Джеме,— не хуже того ада, который мы сами
создаем себе на этом свете, воспитывая свой характер
в ложном направлении» (Беседы с учителями о психо-
логии. Пг., 1919. С. 49—50).

Определяя характер теоретической ориентации
Джемса, его подход обычно соотносят с функционализ-
мом в американской психологии. В анализе этого на-
правления отмечают его акцент на практицизм, культ
действия и личного достижения успеха, стремление ис-
кать эффективные способы адаптации человека к ме-
няющейся среде (см.: Ярошевский М. Г. История пси-
хологии. М., 1976). Эти тенденции связывают, с одной
стороны, с особенностями практики американской со-
циальной жизни, а с другой—с влиянием складываю-
щейся 4'илософской традиции прагматизма. Джеме дает
оригинальную интерпретацию сознания. Он пишет
о потоке сознания, мысли или субъективной жизни, под-
черкивая динамизм, процессуальный характер душевных
явлений, рассматривая их как постоянно сменяющие
друг друга неповторяемые состояния. То, что при по-
верхностном взгляде кажется повторением, в действи-
тельности меняющийся ряд уникальных мыслей. Если
психология структуралистов представляла сознание как
сумму отдельных элементов, своего рода душевных дис-
кретных атомов, то для Джемса «первичным фактом»
выступает поток сознания как непрерывная динамичная
целостность. Членить ее — то же, что «резать ножница-
ми воду».

Другая важная характеристика сознания — его се-
лективность: в нем всегда имеет место отбор одних со-
стояний и отклонение других. Джеме обращается к ос-
новным, по его мнению, определяющим прицесса-м вы-
бора — вниманию и привычке; он уделяет много места
процессу категоризации информации, поступающей из
внешнего мира. Для этих разделов книги как раз ха-
рактерно соединение как бы устремленных в будущее
тенденций и в то же время устаревших к настоящему
сведений и представлений. Идеи Джемса о природе
сознания, памяти, внимания отчасти можно обнаружить,
например, в арсенале современной когнитивной психо-
логии, в созвучном аспекте на новом эксперименталь-
ном уровне обратившейся к этим проблемам.

В главе, посвященной личности. Джеме выступает
как сторонник ее широкого определения: не только че-
рез ее структуры и связи между структурными элемен-
тами. В этом отношении традиции нашей отечественной
психологии в подходе к личности созвучны взглядам
Джемса. Вот что пишет об этом, например, С. Л. Ру-
бинштейн: «...У. Джеме отмечал, что личность человека
составляет общая сумма всего того, что он может на-
звать своим. Иначе говоря: человек есть то, что он
имеет... В известном смысле и мы можем, конечно, ска-
зать, что трудно провести грань между тем, что человек
называет самим собой, и кое-чем из того, что он счита-
ет своим. То, что человек считает своим, в значительной
мере определяет и то, чем он сам является. Но только
это положение приобретает у нас иной и в некотором
отношении противоположный смысл. Своим человек
считает не столько те вещи, которые он себе присвоил,
сколько то дело, которому он себя отдал, то обществен-
ное целое, в которое он себя включил» (Основы обшей
психологии. Т. II. М., 1989. С. 243).

Развитые Джемсом положения о личности в целом
оказали большое влияние на становление многих обла-
стей дальнейших персонологических исследований, на-
пример самосознания, самооценки, уровня притязаний
и пр.

Одна из ярких и широкоизвестных страниц психо-
логии Джемса — его теория эмоций. Эта теория была
разработана в одно время независимо друг от друга
двумя исследователями—У. Джемсом в 1884 г. и
Н. Н. Ланге в 1885 г.— и вошла о историю психологии
под названием теории Джемса—Ланге. Вот ее краткая
классическая формулировка, данная Джемсом: «...Мы
опечалены, потому что плачем; приведены в ярость, по-
тому что бьем другого; боимся, потому что дрожим...»

Л. С. Выготский в историко-психологическом исследова-
нии «Учение об эмоциях» подчеркивает парадоксаль-
ность этой теории по сравнению с классической. Пара-
докс в том, «что она выдвинула в качестве причины
эмоций то, что прежде считалось ее следствием» (т. 6.
С. 103). Органические изменения в ней рассматрива-
ются как прямая причина, источник и самое существо
эмоционального процесса. Кстати, с этим тезисом свя-
зан развернутый вариант названия теории — «органи-
ческая теория эмоций».

Мы остановимся кратко на основных моментах об-
стоятельного анализа Выготским теории Джемса—Ланге,
поскольку, по существу, они весьма показательны и со-
временны, хотя относятся к началу 30-х гг. нашего века.
Внеся небольшие поправки, связанные с временем, от-
деляющим нас от возникновения этой теории, сегодня
можно повторить слова Выготского в ее адрес: создан-
ная более века назад теория дожила до наших дней,
«несмотря на разрушительную критику, которой она
подверглась с разных сторон» (там же. С. 95). Порож-
денная ею дискуссия продолжается до настоящего вре-
мени, причем сама теория стала «тем образцом,— от-
мечают многие современные исследователи,— на кото-
рый равнялись авторы в разработке альтернативных
представлений» (Вилюнас В. К. Психология эмоцио-
нальных явлений. М., 1976. С. 11).

Останавливаясь на вопросе о том, что обеспечило
теории Джемса—Ланге долгое «исключительное господ-
ство», Выготский отмечает два обстоятельства. Первое
связано с характером ее представления, в котором на-
ходит отражение общая манера изложения «душевного
движения» у Джемса. Эта теория, пожалуй, единствен-
ная, которая с полной логической последовательностью,
доходящей до парадоксальности, удовлетворительно
разрешает вопрос о природе эмоций с такой видимой
простотой, с такой убедительностью, с таким обилием
повседневно подтверждающихся, доступных каждому
фактических доказательств, что невольно создается
иллюзия ее истинности и неопровержимости. Второе
обстоятельство, по мнению Выготского, состоит в сле-
дующем: «...Эта теория при объяснении эмоций выдви-
гает на первый план их органическую основу и потому
импонирует как строго физиологическая, объективная и
даже единственно материалистическая концепция эмо-
ций и чувствований. Здесь снова возникает удивитель-

яая иллюзия, которая продолжает существовать с по-
разительным упорством, несмотря на то что сам Джеме
позаботился о том, чтобы с самого начала разъяснить
свою теорию как теорию, не обязательно связанную с
материализмом» (т. 6. С, 96).

С точки зрения Выготского, уязвимость рассматри-
ваемой теории связана прежде всего с тем, что она
сформулирована, «опираясь на повседневное наблюде-
ние, интроспективный анализ и чисто спекулятивные
построения» (там же. С. 102). Проведенный им углуб-
ленный анализ теории «с точки зрения ее 4'актической
состоятельности» обнаружил, что она «не выдерживает
критики фактов при первой же попытке ее эксперимен-
тального исследования» (там же. С. 113). Выготский
также обращает внимание, что не достигнута основная
цель устремлений этой теории — «преодоление интел-
лектуализма в учении об аффектах, нахождение того
специфического признака, который отличает эмоцио-
нальное состояние от чисто познавательных, интеллекту-
альных состояний сознания» (там же. С. 154—155).

Многие исследователи Джемса обычно отмечают про-
тиворечивость его теоретических представлений. И это
справедливо; причем сам Джеме считал, что состояние
психологии его времени не располагало к полной опре-
деленности и однозначности. Например, Выготский от-
мечает «шатание Джемса в окончательном изложении
собственной теории», рассматривая это как свидетель-
ство «внутренней ограниченности и противоречивости
классической формулировки его гипотезы...» (там же.
С. 154). Однако, определяя важную грань значения
подхода Джемса и Ланге, Выготский писал: «Их гипо-
теза уже по одному тому исторически оправдала себя,
что породила ряд исследований и тем толкнула науч-
ную мысль на открытие не известных до того явлений
действительности, которые сами уже предопределили
направление для движения теоретической мысли» (там
же. С. 132).

Мы не имеем возможности останавливаться здесь на
современных достижениях активно развивающейся об-
ласти психологического исследования эмоций. Подчерк-
нем лишь, что актуальной остается задача, сформули-
рованная Выготским более полувека назад: «Мы вста-
ли перед необходимостью создать новую теорию для
новых фактов, противопоставить ее старой теории и
включить в нее все то истинное и выдержавшее факти-

ческую проверку, что заключалось в гипотезе Джемса
и Ланге» (там же).

Анализируя современное состояние этой области,
можно присоединиться к приведенному высказыванию.
Отметим лишь, что своеобразное «подкрепление» рас-
сматриваемая теория эмоций получает в сфере широкой
современной практики психокоррекционной работы. Мы
имеем в виду тенденцию корригировать нарушенные ду-
шевные состояния посредством работы, в частности с
конкретными их внешними, в том числе органическими,
проявлениями. Можно упомянуть и соответствующие
эффекты из области современной психофармакологии.

В своем Предисловии переводчика к «Психологии»
Джемса на русском языке И. И. Лапшин замечает, что
Джсмс-психолог и Джемс-философ представляют две
почти совершенно самостоятельные личности. Пожалуй,
это справедливое замечание. Хотя Джеме не избегает
обращений к философским проблемам в своих психо-
логических работах, философское творчество — это уже
другие годы и другие страницы его жизни. В истории
философии Джеме не менее известная и значительная
фигура, чем в истории психологии. Он один из родона-
чальников философской системы прагматизма. Собст-
венно философский период его деятельности следует за
психологическим и связан с выходом таких его извест-
ных философских работ, как «Философские концепции
и практические результаты» (1898), «Прагматизм»
(1907), «Значение истины» (1909) и др. Несомненно
взаимное влияние этих двух периодов жизни и деятель-
ности Джемса. С одной стороны, в его психологии
можно обнаружить следы становления будущей фило-
софской системы взглядов, а с другой — в философии,
возможно, показательно само обращение к теории по-
знания, проблемам истины, субъективистский крен в их
осмыслении.

Джеме неоднократно в своей «Психологии» отмеже-
вывается от философии материализма и прямо пишет:

«Моя точка зрения не может быть названа материа-
листической». Тем не менее нельзя сказать, что автор
вовсе порывает с материализмом. По крайней мере, как
уже отмечалось, он исходит из признания независимого
от сознания существования материального мира. Душа
же предстает у него как субстанция, в определенном
смысле обособленная от материального мнра. Далеко
не всегда автору удается расчленить психологические

[Ьакты и метафизику, как этого ему хотелось бы: «Но
° качестве психологов нам нет никакой надобности вда-
уаться в метафизику. Психология имеет дело только с
геми или другими состояниями сознания. Доказывать
существование души — дело метафизики или богосло-
вия, но для психологии такая гипотеза субстанциального
единства является излишней». Во многих конкретных
вопросах позиция Джемса действительно оказывается
не материалистической. Показательна в этом отноше-
нии, например, глава, посвященная воле. Как замечает
Л. С. Выготский, Джеме «должен был сделать, правда
самый незначительный, как и подобает прагматисту,
заем духовной энергии у божественного fiat — да бу-
дет,— которым сотворен мир и без помощи которого
Джеме не видел возможности научно объяснить воле-
вой акт» (т. 3. С. 66).

Большой интерес представляет и опыт Джемса по
трансляции психологических знаний учителю, описан-
ный в его книге «Беседы с учителями о психологии»,
которую можно рассматривать как одно из первых по-
собий по практической психологии. Сведения о «здании
нашего духа» — вот что, по мнению Джемса, в первую
очередь может дать психология учителю. «Моим глав-
ным желанием было заставить учителей понять духов-
ную жизнь ученика, как некоторое активное единство,
каким он сам ее чувствует, и, если возможно, сочув-
ственно воспроизвести ее в воображении»,—так опре-
деляет Джеме свою задачу, речь идет не только о раз-
витии объектного видения ученика, т. е. о видении как
бы извне, со стороны, но и о необходимости учителю
компетентного взгляда изнутри — с позиции самого уче-
ника.

Подытоживая сказанное, хотелось бы порадоваться
вместе с читателем подарку, который мы получаем бла-
годаря переизданию этой книги, приуроченному к сто-
летней годовщине со времени ее первого выхода.

Л. А. Петровская,
доктор психологических наук

Предисловие автора

Настоящая книга представляет сокращение моего боль-
шого труда «Основания психологии». Готовя ее к печа-
ти, я имел в виду дать учебник психологии, годный для
классного употребления. Для этого я выпустил из мое-
го большого труда целые главы, другие написал зано-
во. Я выпустил историческую и полемическую части,
мета4)изические рассуждения, места чисто философско-
го характера, большую часть цитат и ссылок на другие
книги и все не относящиеся прямо к делу подробности,
предоставляя преподавателю психологии самому поль-
зоваться этим материалом по мере надобности. Зная,
как плохо знакома с физиологией большая часть уча-
щейся молодежи, я счел нужным посвятить несколько
глав описанию органов чувств и мозга '. Полагаю, что
сделанные сокращения в критической части труда и
более упрощенный и догматический способ изложения
способствовали большей ясности в развитии моей об-
щей точки зрения на психологию как на естественную
науку. Около ²/5 книги написаны вновь или основатель-
но переработаны; остальное скомпилировано из моего
большого труда. Жалею, что не удалось добавить главы
«О наслаждении и страдании», «Об эстетическом чув-
стве» и «О нравственном чувстве». Может быть, мне
удастся восполнить этот пробел в следующем издании,
если в нем когда-нибудь представится надобность.

Пользуюсь этим предисловием, чтобы сделать не-
сколько замечаний по поводу изложения «Оснований
психологии». Огромное большинство критиков отнес-
лись ко мне так снисходительно, что мне остается толь-
ко сердечно благодарить их. Но все они сходились в од-
ном общем упреке: по их мнению, изложение мое бес-
порядочно, последовательность глав слишком искус-
ственна. «Этот недостаток извинителен,— прибавляли

' В настоящем издании эти главы (III— IX) опущены.— Примеч.
ред.

они,— так как данное сочинение состоит по большей ча-
сти из собрания журнальных статей; поэтому оно не
может отличаться такой систематичностью, какой мож-
но требовать от цельного, специально написанного тру-
да». По-моему, упрек несправедлив; оправдание, приве-
денное выше, также неосновательно. Порядок изложе-
ния, без сомнения, несколько нестроен, недаром боль-
шинству критиков этот недостаток бросился в глаза. Но
сказать, что в книге нет общего плана, мне кажется,
нел11зя; я преднамеренно держался порядка, наиболее
удобного в педагогическом отношении; я начинал с
конкретных душевных состояний, непосредственно из-
вестных всякому человеку, переходил к так называемым
элементам, с которыми мы знакомимся позднее путем
абстракции. Обратный порядок изложения, при котором
постепенно конструируют сложные состояния сознания
из элементарных психических единиц, дает возможность
придать изложению более изящную форму и разделить
всю книгу на ясно разграниченные части. Но эти ' пре-
имущества изложения нередко приобретаются путем
искажения действительных фактов. Я готов допустить,
что мой синтетический порядок изложения устанавли-
вался мною, так сказать, на ощупь. Но я поступал так
по соображениям, которые вынуждали меня призна-
вать подобный образ действия педагогически необходи-
мым. Вообще наперекор моим критикам я склонен ду-
мать, что упрек в «несистематичности» изложения в
данном случае не есть упрек по существу, ибо мы по-
лучаем живое понимание душевных явлений, удерживая
наше внимание возможно дольше на конкретных состоя-
ниях сознания во всей их цельности, между тем как
анализ психических элементов есть, так сказать, анализ
post mortem (посмертный). В последнем случае мы
имеем дело не с жизненными явлениями, а с искусствен-
ными абстракциями '.

* В настоящей книге я уделил так много места подробному
описанию ощущения, что, следуя установившемуся обычаю, поме-
щаю эти главы в начале книги, хотя вовсе не убежден, что такой
порядок изложения самый лучший. Теперь, когда менять порядок
глав уже поздно, я чувствую, что главы «Ощущение движения»,
«Инстинкт» и «Эмоция» должны ради целей преподавания немед-
ленно следовать за главой «Привычка»; глава же «Мышление» дол-
жна быть помеш.ена гораздо раньше, пожалуй, тотчас вслед за
главой «Личность». Советую преподавателям психологии придержи-
ваться именно такого порядка, невзирая на то что глава «Мыш-
ление», если переставить ее на новое место, потребует легкой пере-
работки.

Оставляя в стороне вопрос, правы ли мои критики в
первом упреке или нет, я должен сказать, что они не-
правы во взгляде на отношение моих журнальных ста-
тей к предлагаемой книге. За единственным исключе-
нием, все главы моих «Оснований психологии» были
написаны первоначально специально для книги; только
впоследствии, не предвидя окончания работы, я напе-
чатал некоторые из этих глав в журналах. Без сомне-
ния, я не сумел распорядиться как следует моим мате-
риалом, но было бы несправедливо упрекать меня в том,
что при составлении «Оснований психологии» я не при-
ложил всех возможных усилий для наиболее добросо-
вестного выполнения моего труда,

Глава L Введение

Определение психологии лучше всего дал Ладда — как
науки, занимающейся описанием и истолкованием., ...со.:.,
стоянии сознания. Под состояниями сознания здесь
"разумеются такие явления, как ощущения, желания., эмо-
ции, познавательные процессы, суждения,'решения, хо-
тения и т. п. В состав истолкования этих явлений дол-
жно, конечно, входить изучение как тех причин и ус-
ловий, при которых они возникают, так и действий, не-
посредственно ими вызываемых, поскольку те и другие
могут быть констатированы.

В предлагаемом сочинении психологию должно из-
лагать как естественную науку. Это замечание требует
пояснения. Большинство мыслителей полагают, что, по
существу, есть только одна наука о всех объектах по-
знания и что пока не познано всё, ничто не может быть
познано вполне. Если бы такая наука когда-нибудь воз-
никла, то это была бы философия. Па самом деле такая
нэука возникнет еще очень не скоро; вместо нее мы
имеем в различных областях массу начатков знания,
обособленных друг от друга ради практического удоб-
ства до того времени, пока с дальнейшим ростом зна-
ния они не сольются в единый кодекс истины. Эти вре-
менные начатки знания мы называем «науками» во
множественном числе. Ради экономии времени в рабо-
те каждая из этих наук ограничивается произвольно
избранными проблемами знания, игнорируя все осталь-
ные.

Таким путем каждая наука принимает на веру из-
вестные данные, предоставляя другим отделам филосо-
фии подвергать критике их истинность и значение. Так,
все естественные науки верят в абсолютно не завися-
щее от познающего ума существование мира материи,
невзирая на то что более глубокий философский анализ
этого вопроса ведет к идеализму. Механика приписы-
вает материи обладание массой, проявление силы, оп-
ределяя данные понятия чисто феноменальным образом

2 -833

КакьссЕяя сбластг
ййб^г^аха

и не смущаясь теми иррационалыюстями, которые мож-
но вскрыть в этих понятиях при дальнейшем анализе.
Подобным образом движение принимается в механике
за нечто абсолютно не зависящее от познающего объ-
екта, несмотря на затруднения, к которым приводитта<
кое утверждение. Подобным же некритическим путем в
физике допускается существование атомов, действия на
расстоянии и т. д.; химия берет на веру все данные фи-
зики, а физиология — все данные химии. Психология,
как естественная наука, рассматривает явления с такой
же односторонней и временно-условной точки зрения.
Сверх реальности материального мира со всеми его
свойствами, реальности, принимаемой на веру другими
естественными науками, психология постулирует допол-
нительные, по преимуществу ей принадлежащие данные,
предоставляя другим, более разработанным, отделам
философии констатировать их реальность и оценивать
их конечное значение. Эти данные следующие: 1) мыс-
ли и чувства, и решительно всё, что может служить на<
званием для изменчивых состояний сознания; 2) позна-
ние других явлений при посредстве этих состояний" со-
знания. К таким явлениям относят материальные объ-
екты и события и другие состояния познающего духа,
Материальные объекты могут быть близки или далеки
по пространству и времени, состояния духа могут при-
надлежать не одному только психологу-исследователю,
но и другим лицам или самому исследователю, но в
различное время.

Как одно нечто может познавать другое — это со-
ставляет проблему так называемой теории познания.
Каким образом такая вещь, как состояние духа, вооб-
ще может существовать — это составляет предмет ра-
циональной (названной так в отличие от эмпириче-
ской) психологии. Полная истина о состояниях созна-
ния станет известна только тогда, когда и теория
знания, и рациональная психология скажут свое пос-
леднее слово. Тем временем о них можно собрать массу
условных истин, которые неизбежно войдут в состав
более широкой истины, когда для этого наступит срок.

Такой временный свод положений о состояниях
сознания и о познавании, которым эти состояния созна-
ния пользуются, и есть то, что я разумею под психоло-
гией как естественной наукой. Каковы бы ни были ко-
нечные выводы теории о свойствах духа, материи и
познания, при моем понимании психологии ее факты и

законы сохранят все свое значение. Если критические
умы найдут такую естественноисторическую точку зре-
ния произвольно суживающей взгляд на вещи, то они
не должны ставить это в упрек книге, рассматривающей
явления именно с такой точки зрения: скорее, им сле-
дует дополнить односторонние взгляды более глубоким
анализом мысли. Неполные отчеты часто практически
необходимы. Для того чтобы в данном случае поднять-
ся над уровнем обычных научных предпосылок, нужно
было бы дать не один том, а целую полку томов, что
значительно превышает силы автора.

Прибавим к этому, что предметом настоящей книги
будет только человеческий интеллект. Несмотря на то,
что психическая жизнь низших животных не без успеха
исследовалась в последнее время, из-за недостатка ме-
ста не станем ее здесь анализировать и только иногда
будем ссылаться на ее проявления, именно в тех слу-
чаях, когда она будет проливать свет на наше исследо-
вание.

Психические явления нельзя изучать независимо от
физических условий познаваемого мира. Великая ошиб-
ка старинной рациональной психологии заключалась в
том, что душа представлялась абсолютно духовным су-
ществом, одаренным некоторыми исключительно ему
принадлежащими духовными способностями, с помощью
которых объяснялись различные процессы припомина-
ния, суждения, воображения, хотения и т. д. почти без
всякого отношения к тому миру, в котором эти способ-
ности проявляют свою деятельность. Но более сведущая
в этом вопросе современная наука рассматривает наши
внутренние способности как бы заранее приноровлен-
ными к свойствам того мира, в котором мы живем; я
хочу сказать, так приноровленными, чтобы обеспечить
нам безопасность а счастье в окружающей обстановке.
Наши способности к образованию новых привы-к-к
к запоминанию последовательных серий явлений, к от-
влечению общих свойств от вещей, к ассоциированию
с каждым явлением его обычных следствий представля-
ются для нас как раз руководящим началом в этом
мире, и постоянном, и изменчивом в то же время; рав-
ным образом наши эмоции и инстинкты также приспособ-
лены к свойствам именно данного мира. По большей
части, если известное явление важно для нашего благо-
получия, оно с. первого же раза возбуждает в нас жи-
вой интерес. Опасные явления вызывают в нас инстинк-

гивпый страх, ядовитые вещи—отвращение, а предме
ты первой потребности привлекают нас к себе. Короч
говоря, мир и ум развивались одновременно и поэтом:

в некоторых отношениях как бы приспособились друг '•'
другу. Различные виды взаимодействия между мирое
вым порядком и закономерностью душевных явленийу
в силу которых могла произойти с течением времещк
эта существующая в настоящее время гармония отно-
шений, служили предметом многих исследований «,
точки зрения теории эволюции, которые хотя еще ни
привели к каким-нибудь окончательным результатам-
однако обогатили этот вопрос новыми идеями и освети-;

ли ряд новых проблем. ?

Главным результатом этого нового воззрения была
все более и более укрепляющееся убеждение, что раз-
витие душевной жизни есть явление по преимуществу
телеологического характера, т. е. что различные виды
наших чувств и способы мышления достигли теперешне-
го состояния благодаря своей полезности для регули-
рования наших воздействий на внешний мир.

В конце концов немного формул в новейшей психо-
логии оказало более услуг, чем спенсеровское положе-
ние, что сущность душевной и телесной жизни заклю-
чается в одном и том же, именно в «приспособлении
внутренних отношений к внешним». Низшие животные
н дети приспосабливаются к находящимся непосред-
ственно перед ними объектам опыта. При более высокой
степени умственного развития приспособление распро-
страняется на более отдаленные в пространстве и вре-
мени объекты и сопровождается все более и более
сложными и точными процессами мысли.

Первичные и основные проявления душевноч жизни
суть действия, клонящиеся к самосохранению. Па вто-
ром плане в душевной жизни играют роль многие дру-
гие случайные явления, которые при дурном приспособ-
лении могут привести их обладателя к гибели. Психоло-
гия в самом широком смысле этого слова должна
изучать все проявления душевной деятельности — бес-
полезные и вредные, наряду с благоприятствующими
приспособлению. Но изучение вредоносных явлений ду-
шевной жизни, составляющее предмет психиатрии -—
науки о душевных болезнях,—и изучение безразличных
(для приспособления) явлений душевной жизни, состав-
ляющее содержание эстетики, не отражены в предла-
гаемой книге,

Все душевные явления (независимо от их полезно-
сти) сопровождаются телесными процессами. Они

приводят к едва заметным переменам в дыхании, крово-
обращении, общей сокращаемости мышц, в деятельно-
сти желез и сосудов даже в тех случаях, когда не
вызывают никаких заметных движений в мышцах, за-
ведующих произвольными движениями. Не только из-
вестные душевные состояния, как, например, волнения,
но все вообще психические явления, даже чисто мысли-
тельные процессы и чувствования, по вызываемым ими
результатам суть двигатели. При дальнейшем изложе-
нии мы выясним это подробнее. Пока примем данное
положение за один из основных фактов той науки, в
область которой мы вступаем.

Выше мы сказали, что следует изучать условия, оп-
ределяющие состояния сознания. Таким непосредствен-
ным условием служат известные процессы в мозговых
полушариях. Это положение подкрепляется таким мно-
жеством патологических фактов и до такой степени
руководит физиологами в самом основании огромного
большинства их суждений, что для человека, знако-
мого с физиологией, является почти аксиомой. Впрочем,
дать сжатое и неопровержимое доказательство без-
условной зависимости психических процессов от пере-
мен, происходящих в нервном веществе, было бы труд-
но. Что известная степень постоянной общей зависимо-
сти душевных явлений от телесных существует—этого
нельзя отвергать. Достаточно обратить внимание на то.
как быстро может быть уничтожено (поскольку мы мо-
жем судить) сознание ударом по голове, обильным
кровотечением, эпилептическим припадком., приемом
большой дозы алкоголя, опиума, эфира или закиси азо-
та (NgO); или достаточно указать на то, как легко ка-
чественно изменить состояние сознания приемом мень-
шей дозы одного из этих веществ или вызовом лихорад-
ки, для того чтобы увидеть, в какой степени наш луу
зависит от случайных состояний тела Маленькой задер-
жки в желчном протоке, приема слабительного, чашки
крепкого кофе в известную минуту достаточно, чтобы
временно совершенно изменить взгляды человека на
жизнь.

Состояния нашего духа и наши решения более за-
висят от нашего кровообращения, чем от логических
оснований. Будет ли человек р известном случае тру-
сом или героем — зависит от временного состояния его

нервов. Во многих случаях помешательства (хотя от-
нюдь не во всех) были найдены заметные изменения
мозговой ткани. Разрушение соответствующих участков
мозговых полушарий вызывает потери памяти и двига-
тельной способности вполне определенных порядков.
Принимая в соображение указанные гракты в совокуп-
ности, мы невольно готовы допустить простым и ради-
кальным положение: все душевные процессы являются
безусловно функцией мозговой деятельности, изменяясь
параллельно последней и относясь к ней как действие к
причине.

Это соображение служит рабочей (регулятивной)
1ипотезой всей физиологической психологии последних
лет и будет играть роль такой же гипотезы в настоя-
щем сочинении. Взятая в такой абсолютной форме, она,
может быть, утверждает слишком многое, заключая и
себе истину лишь отчасти. Но единственный способ удо-
стовериться в ее несостоятельности заключается в ее
серьезном приложении ко всякому случаю, какой толь-
ко попадется. Разработка гипотезы во всей ее широте
во многих случаях является единственным средством
доказать ее несостоятельность. Я, впрочем, готов ут-
верждать без малейшего колебания с самого начала,
что единообразие в соотношениях психических и мозго-
вых процессов составляет закон природы. Детальное
истолкование этого закона всего лучше покажет, где
трудно и где легко обнаружить его проявления,

Некоторым читателям предлагаемая гипотеза пока-
жется самым неосновательным предвзятым материализ-
мом. В известном смысле это, конечно, материализм:

гипотеза наша подчиняет высшее произволу низшего.
Но хотя мы и утверждаем, что реализация мысли есть
результат механических законов (ибо, согласно другой
руководящей гипотезе, именно физиологической, законы
мозговой деятельности по существу суть механические
законы), мы нимало не объясняем природы мысли, уста-
навливая зависимость между физическим и психиче-
ским, и в последнем смысле наше предположение не
есть материализм. Те авторы, которые безусловно на-
стаивают на зависимости наших мыслей от нашего
мозга как на неоспоримом факте, нередко являются
наиболее настойчивыми сторонниками того мнения, что
атот факт необъясним и что коренная сущность созна-
ния никогда не может быть рациональным образом
выведена из каких-либо материальных причин.

Без сомнения, нужно поработать нескольким поко-
лениям психологов, чтобы установить с надлежащей
точностью гипотезу о зависимости душевных явлений
от телесных. До того времени книги, постулирующие
ее, будут опираться до некоторой степени на пробле-
матический принцип. Но изучающий психологию дол-
жен помнить, что в науках постоянно практикуются
подобные рискованные приемы и они обыкновенно про-
грессируют зигзагом от одной абсолютной формулы к
другой, которая исправляет первую чрезмерным укло-
нением в противоположную сторону. В настоящее вре-
мя психология двигается в материалистическом направ-
лении, и в интересах ее конечных успехов ей должна
быть предоставлена полная свобода двигаться в этом
направлении даже теми, которые уверены, что она ни-
когда не достигнет конечной цели, не возвратившись
вспять. В одном только нельзя сомневаться: именно в
том, что, слившись с философией в ее целом, психоло-
гические формулы получат совершенно иное значение
сравнительно с тем, какое они имели так долго, изуча-
ясь с точки зрения абстрактной и страдающей неполно-
той естественной науки, как бы ни было необходимым и
неизбежным изучение психических явлений с такой вре-
менно-условной точки зрения.

Подразделения психологии. Итак, нам предстоит
изучить по мере возможности состояния в их соотно-
шении с вероятными нервными условиями. В настоящее
время окончательно выяснено, что нервная система
есть не что иное, как машина, воспринимающая внеш-
ние воздействия и целесообразно реагирующая на них
для сохранения особи и ее рода. Это не требует разъ-
яснений для читателя, знакомого хотя бы самым по-
верхностным образом с физиологией.

Анатомически нервная система подразделяется на
три главных отдела: 1) нервы, приносящие токи, цен-
тростремительные; 2) органы центрального распреде-
ления токов; 3) нервы, относящие токи, центробеж-
ные.

Что касается функций, то мы имеем ощущение, цен-
тральное действие и движение. Психологически мы мо-
жем соответствующим образом подразделить сферу на-
шего анализа согласно аналогичной схеме и последова-
тельно рассматривать три основных сознательных про-
цесса и их условия. Первый класс составляют ощуще-
ния; второй — церебрация, или умственные процессы;

третий — стремления к действию. При подобном делении
неизбежно возникает некоторая неясность, но для такой
книги, как наша, это деление практически удобно, и по-
тому мы будем придерживаться его, невзирая на воз-
ражения, которые можно выдвинуть против него.

Глава II. Об ощущении вообще

Центростремительные нервные токи суть единственные
нормальные агенты, действующие на мозг. Нервные
центры человека окружены многими плотными оболоч-
ками, которые предохраняют эти центры от непосред-
ственного влияния сил внешней природы. Волосы, тол-
стая черепная кожа, череп и по крайней мере две моз-
говые оболочки, из которых одна твердая, облекают го-
ловной мозг; кроме того, этот орган, как и спинной
мозг, погружен в серозную жидкость, в которой он как
бы плавает. При таких условиях на мозг могут влиять
только следующие факторы: 1) крайне слабые, тупые
механические толчки; 2) изменение притока крови, ка-
чественное и количественное; 3) нервные токи, пробе-
гающие по так называемым приносящим, или центро-
стремительным, путям. Механические толчки обыкно-
венно не оказывают никакого действия на мозг; эффек-
ты, вызываемые переменами в кровообращении, обык-
новенно бывают преходящи; наоборот, нервные токи
производят результаты органического свойства как в
момент их прибытия, так и позднее, оставляя незамег-
ные следы в мозговом веществе, которые, как мы пола-
гаем, остаются более или менее' постоянными свой-
ствами его структуры, видоизменяя его деятельность на
все будущее время.

Каждый приносящий нерв идет от определенной ча«
сти периферии и раздражается и возбуждается к внут-
ренней деятельности особой внешней силой. Обыкно-
венно нерв известной природы нечувствителен к воз-
действиям несоответствующего порядка. Например, зри-
тельные нервы невосприимчивы к колебаниям воздуш-
ных волн, кожные — к световым волнам эфира. Языч-
ный нерв не возбуждается ароматическими благово-
ниями, жар не оказывает действия на слуховой нерв.
Каждая категория нервов выбирает из колебаний ок-
ружающей среды только те, которые соответствуют

исключительно ей. В результате наши ощущения обра-
зуют прерывистые ряды, отделенные друг от друга
громадными промежутками. Нет никаких оснований
предполагать, что порядок колебаний во внешнем мире
представляет такую же прерывистую серию, как и
порядок наших ощущений. Между самым быстрым слы-
шимым движением воздушных волн (самое большое
40 тыс. колебаний в 1 с) и самым медленным движе-
нием тепловых волн (быть может, несколько биллио-
нов колебаний в 1 с) природа должна была где-нибудь
осуществить бесчисленное множество посредующих
звеньев, для восприятия которых мы не имеем соответ-
ствующих нервов. Весьма возможно, что процесс, про-
исходящий в нервных волокнах самых различных нер-
вов, тождествен или по крайней мере сходен. Это так
называемый ток, но в сетчатке ток пускается в ход од-
ним порядком внешних колебаний, а в ухе — другим
порядком. Это обусловлено различием концевых аппа-
ратов, которыми снабжены многие центростремительные
нервы.

Совершенно так же, как мы вооружаемся ложкой,
чтобы зачерпнуть суп, и вилкой, чтобы взять говядину,
нервные волокна вооружаются одним концевым аппа-
ратом для восприятия воздушных волн, другим — для
восприятия волн эфира. Концевой аппарат всегда со-
стоит из видоизмененных эпителиальных клеток, пред-
ставляя с нервными волокнами одно целое. Само нерв-
ное волокно непосредственно возбуждается внешним
агентом, который сначала воздействует на концевой ап-
парат;. Волокна зрительного нерва не получают впечат-
ления непосредственно от солнечных лучей; можно ка-
саться льдом кожного нервного ствола, не вызывая ощу-
щения холода ¹. Нервы — простые проводники; конце-
вые аппараты — многочисленные несовершенные теле-
фоны, в которые внешний мир говорит и из которых
каждый воспринимает только часть сказанного; мозго-
вые клетки у центральных концов нервных волокон
представляют такое же число телефонных станций: че-
рез них ум воспринимает обращенные к нему издалека
речи.

' Испытуемый, впрочем, может при этом испытывать боль; не-
обходимо допустить, что всевозможные нервные волокна, равно
как и концевые аппараты, до известной степени способны возбуж-
даться с помощью механического и электрического раздражителей.

Специфические энергии различных частей мозга.

Анатомы достаточно точно проследили путь, по которым
чувствительные нервные волокна направляются после
входа в центральные части вплоть до их окончания в
сером веществе мозговых извилин '. Ниже мы увидим,
что сознательные процессы, сопровождающие раздраже-
ние этого серого вещества, изменяются в зависимости
от того, какой участок серой массы мы будем раздра-
жать. Они являются зрительными восприятиями при
раздражении затылочных долей и слуховыми — при
раздражении верхней части височных долей. Каждый
участок мозговой коры отвечает на раздражение, при-
носимое ему его центростремительными нервами таким
способом, с которым, по-видимому, постоянно связан
известный специфический род ощущений. Это то, что
было названо законом специфических энергий в нервной
системе. Разумеется, мы не можем даже гадательным
образом объяснить основание этого закона. Психологи
(Льюис, Вундт, Розенталь, Гольдшейдер и другие) мно-
го спорили о том, зависит ли качественное различие
ощущений только от раздражаемого места в коре или
от свойств тока, проводимого нервом. Без сомнения, из-
вестный вид внешней силы, постоянно воздействующий
на концевой аппарат, постепенно его видоизменяет; из-
вестный род возбуждения, полученный от концевого ап-
парата, видоизменяет нервное волокно, и известный род
тока сообщается этим видоизмененным волокном в кор-
тикальный центр и видоизменяет этот центр. В свою
очередь видоизменение изменяет получающееся в ре-
зультате психическое состояние, хотя никто не опре-
делит, как это делается и почему. Но эти взаимодей-
ствующие видоизменения должны происходить крайне
медленно, и, поскольку дело идет о взрослом индивиде,
можно с уверенностью сказать, что место, раздражае-
мое в коре, более чем что-либо другое определяет ка-
чество ощущения, которое оно будет испытывать. Бу-
дем ли мы давить на сетчатку, колоть, резать, щипать
или раздражать электричеством живой зрительный
нерв, испытуемый всегда будет ощущать потоки света,

' Так, зрительные нервные волокна направляются к затылочным
долям, обонятельные — к нижней части височных долей, слуховые
прежде всего направляются к мозжечку, а оттуда, по всей верояг-
носта, к верхней части височной доли. Анатомические термины,
употребляемые нами в этой главе, будут объяснены ниже. Корой
называется серая поверхность мозговых извилин (cortex),

так как конечный результат наших экспериментов -—
раздражение затылочной доли коры.

Таким образом, наши обычные способы ощущать
внешние объекты зависят от того, с какими частями
мозга связаны определенные концевые аппараты, на
которые падает внешнее раздражение. Мы видим сол-
нечное сияние и огонь потому только, что единственный
концевой аппарат, способный воспринимать колебания
эфирных волн, излучаемых этими предметами, возбуж-
дает те именно нервные волокна, которые ведут к зри-
тельным центрам. Если бы мы могли произвести обмен
во внутренних отношениях мозговых элементов, то
внешний мир предстал бы перед нами в совершенно
новом свете. Если бы можно было, например, срастить
внешний конец зрительного нерва с ухом, а внешний
'юнец слухового нерва с глазом, то мы слышали бы
молнию и видели гром,'~мьГ~видели~~^ы симфонию и
слышали движение "палочки дириж^а^. Подобные гипо-
тезы могут служить хорошей школой для не посвящен-
ных в идеалистическую философию.

Отличия ощущения от восприятия. Строго говоря,
нельзя определить, что такое ощущение; в обыденной
жизни сознания ощущения, как их обыкновенно назы-
вают, и восприятия незаметно переходят одни в другие.
Мы можем только сказать, что под ощущением мы ра-
зумеем первичные элементы сознания. Они суть непос-
редственно сознательные результаты проникновения
нервных токов в мозг, прежде чем последние успели
вызвать ассоциации или воспоминания, почерпнутые из
более раннего опыта. Но, очевидно, такие непосред-
ственные ощущения можно испытывать лишь в самые
ранние дни сознательной жизни. Для взрослых же с
развитой памятью и приобретенным запасом ассоциа-
ций они совершенно невозможны. До получения впечат-
ления через органы чувств мозг погружен в глубокий
сон и сознание в сущности отсутствует. Даже первую
неделю после рождения дети проводят почти в непре-
рывном сне. Нужен весьма значительный импульс со
стороны органов чувств, чтобы прервать эту дремоту.
В мозгу новорожденного этот импульс вызывает абсо-
лютно чистое ощущение. Но опыт оставляет едва замет-
ные следы в мозговом веществе, и последующие впечат-
ления, пересылаемые органами чувств, вызывают в моз-
гу реакцию, в которой пробужденный след предшест-
вующего впечатления играет свою роль. В результате

получается новый вид ощущения и высшая ступень по-
знавания. Идеи о предмете смешиваются с простым со-
знаванпем его наличности для ощущений; мы называем
его, классифицируем, сравниваем с другими, составля-
ем о нем суждения, и таким путем осложнение воз-
можного материала сознания, который может быть до-
ставлен усиливающимся потоком внешних впечатлений,
все более и более возрастает до конца жизни. Вообще
более высокого порядка сознавание объектов я назы-
вается восприятием, нерасчлененное же (неясное) со-
знавание их наличности составляет ощущение, посколь-
ку мы таковое вообще можем иметь. В те минуты, ког-
да наше внимание совершенно рассеяно, мы, по-видимо-
му, способны до некоторой степени впадать в поток бес-
связных ощущений.

В ощущениях есть способность к познаванию. Иначе
говоря, ощущение в чистом виде есть абстракция; в
опыте само по себе оно редко реализуется, и объект,
воспринимаемый чистым ощущением, есть объект аб-
страктный: он не может существовать совершенно обо-
собленным. Чувственные качества суть объекты ощуще-
ния. Ощущения глаза сознают цвета объектов, ощуще-
ния уха — звуки, ощущения кожи — тяжесть, остроту,
тепло и холод. От всех органов нашею тела могут про-
бегать нервные токи, сообщающие нам о качестве боли
н до некоторой степени о качестве удовольствия.

Ощущения липкости, шероховатости и т. д. возник-
ли, как полагают, из взаимодействия осязательных и
мышечных ощущений. В то же время геометрические
характеристики предметов — их размер, величина, рас-
стояние между ними и т, д. (поскольку мы их отожде-
ствляем и различаем) большинством психологов при-
знаются невозможными без припоминания прежних
опытов; познание этих свойств, по мнению ученых, пре-
вышает силы чистого, непосредственного ощущения.

Познавание чего-нибудь и познание о чем-нибудь.
С такой точки зрения ощущение отличается от восприя-
тия только крайней простотой своего объекта или содер-
жания. Объект ощущения, будучи простым качеством, за-
метно однороден, его функция, таким образом, сводит-
ся к простому познаванию факта, кажущегося однород-
ным. Функция же восприятия есть уже некоторое по-
знание о факте. Но в последнем случае мы все время
должны знать, что за факт мы имеем в виду, и рязно-
образный материал этих «что» нам доставляют ощуще-

28'

ния. В самом раннем периоде жизни наши мысли бы-
вают почти исключительно конкретного характера. Они
сообщают нам массу «что», «то», «это». По словам
Кондильяка, видя в первый раз свет, мы сами «состав-
ляем» этот свет скорее, чем видим его. Но все чаще
позднейшее зрительное познание опирается на опыт. Ес-
ли бы тотчас после него мы вдруг ослепли, наши све-
дения об этом не утратили бы существенных черт, пока
мы сохраняли бы об этом воспоминание. В школах для
слепых сообщается столько же сведений о свете, как и
в других школах. Изучаются и отражение, и преломле-
ние, и спектр, и гипотеза эфира и т. п. Но самый луч-
ший воспитанник такого заведения (слепорожденный)
имеет в знании пробелы, которых нет у самого невеже-
ственного зрячего ребенка. Зрячий никогда не объяснит
слепому, что такое свет вообще, и потеря известной
сферы ощущений не вознаграждается никакой школь-
ной выучкой. Все это до того очевидно, что мы видим
ощущение «постулируемым» в качестве опытного эле-
мента даже теми философами, которые всего менее
склонны придавать ему большое значение и ценить до-
ставляемое им знание.

Отличие ощущений от продуктов воображения. И
ощущение, и восприятие при всем различии между ни-
ми сходны в том, что их объекты воспринимаются ярко,
живо, предстоят воочию. Наоборот, объекты только мыс-
лимые, припоминаемые или воображаемые относитель-
но бледны и лишены той колоритности, того свойства
реальной наличности, которым обладают объекты ощу-
щения. Процессы в мозговой коре, с которыми связаны
ощущения, зависят от центростремительных токов, при-
текающих от периферии; для получения ощущения
нужно, чтобы внешний объект подействовал в качестве
раздражителя на глаз, ухо и т. д. Те же процессы в
мозговой коре, с которыми связаны простые воспроиз-
веденные представления, по всей вероятности, зависят
от нервных токов, притекающих от других мозговых из-
вилин. Таким образом, можно думать, что нервные токи,
идущие от периферии, при нормальных условиях вызы-
вают род деятельности мозга, который не могут выз-
вать токи, идущие от других извилин мозга. С этим ро-
дом деятельности, представляющим, быть может, более
глубокую степень дезинтеграции, по-видимому, связаны
качества живости и объективной реальности восприни-
маемого сознанием предмета.

Объективность предметов ощущения. Всякая вещь
или качество ощущается во внешнем пространстве. Не-
возможно представить блеск или цвет иначе, как про-
тяженным и находящимся вне нашего тела. Звуки так-
же слышны в пространстве, прикосновение происходит
на поверхности тела, боль чувствуется непременно в
каком-нибудь органе. В психологии было распростране-
но мнение, будто чувствительные качества воспринима-
ются первоначально в самом уме, а затем уже проекти-
руются из него интеллектуальным или сверхчувстви-
тельным актом ума. В пользу этого мнения нельзя при-
вести никаких оснований. Единственные факты, которые
могли бы, вероятно, свидетельствовать в его пользу,
объясняются, как мы увидим ниже, гораздо лучше иным
путем. Первое ощущение, получаемое ребенком, уже
есть для него внешний мир. •<...>. В смутном пробуж-
дении к сознанию чего-то «вот этого» (или чего-нибудь
такого, для чего даже термин «это» слишком определен-
ный и познание чего лучше охарактеризовать простым
междометием «во!») ребенок встречает объект, в кото-
ром (хотя бы это было простое ощущение) уже заклю-
чаются все «категории рассудка», В воспринимаемом
предмете есть объективный внешний характер, субстан-
циональность, причинность в том же смысле слова, в
каком эти категории заключены в любом объекте или
системе объектов для более взрослого человека. Юное
существо радостно встречает свой мир, и чудо позна-
ния возникает разом, по словам Вольтера, и в низшем
ощущении ребенка, и в величайших замыслах Ныото-
нова мозга.

Физиологическим условием первого чувственного
опыта, вероятно, служит одновременно стечение -множе-
ства нервных токов от разных периферических органов,
но множественность органических условий не мешает
сознанию быть единым. Ниже мы увидим, что сознание
может быть единым, несмотря на наличность многих
объектов познания сразу и на зависимость от одновре-
менной деятельности многочисленных органов. Объект,
доставляемый сознанием ребенка многочисленными при-
носящими токами, сливается в одну пеструю, шумную
хаотическую смесь. Эта смесь составляет мир ребенка.
Для большинства из нас мир является такой же смесью,
потенциальным образом разложимой и подлежащей
разложению на части, но на самом деле еще не разло-
женной. Он всецело есть нечто, занимающее простран-

ство. Поскольку он является для нас не проаг 'тлл.по-
ванным и не разложенным на части, можно скяз,';гь, что
мы познаем его чувственным образом; но как тол1?ко
мы различили в нем составные элементы и начинаем
сознавать отношения между ними, наше знание ста-
новятся восприятием и даже отвлечением и как тако-
вое не будет рассматриваться нами в настоящей
главе.

Интенсивность ощущений. Свет может быть так
тускл, что не рассеет заметным образом мрака, звук—
так глух, что не слышен, прикосновение—так слабо,
что мы не почувствуем его. Другими словами, нужно
определенной величины раздражение, чтобы вызвать
сколько-нибудь заметное ощущение. Это фехнеровский
закон порога: раздражение должно перейти известную
конечную границу, прежде чем объект станет доступен
сознанию. Раздражение, чуть-чуть превышающее порог,
называется minimum visible, audible etc. (едва разли-
чимое). Если мы начиная от порога будем постепенно
увеличивать раздражение, то и ощущение будет возрас-
тать, хотя и медленнее, пока, наконец, не дойдет до
высшей точки, за которой его интенсивность уже не
возрастает, несмотря ни на какое увеличение раздра-
жения. Обыкновенно уже раньше достижения высшей
точки к специфическому характеру ощущения начина-
ет примешиваться боль. Это можно ясно наблюдать при
сильном давлении, большом жаре или холоде, ярком
свете и громком звуке; с меньшей определенностью -
при вкусовых и обонятельных ощущениях только вслед-
ствие того, что здесь труднее увеличивать раздражение.
Но все последние ощущения, даже самые неприятные
при значительной интенсивности, в самой слабой сте-
пени скорее приятны, чем неприятны. Чуть-чуть горь-
коватый вкус или легкий запах гнили могут предстап-
лять по крайней мере что-то интересное.

Закон Вебера. Я сказал, что интенсивность ощуще-
ния возрастает медленнее, чем вызывающее его раздра-
жение. Если бы не было вовсе порога и если бы каждый
равный прирост раздражения вызывал равный прирост
в интенсивности ощущения, то простая прямая линия,
а не кривая могла служить графическим изображением
отношений между этими двумя величинами. Пусть го-
рчзотальная линия (рис. 1) служит шкалой для интен-
сивности раздражения: при 0 пусть всякая игтепсчв-
^1: ^:сть Раздражения отсутствует, при /^единице и т. д.