Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; Дыхательные практики; Гороскоп; Цигун и Йога Эзотерика

Альфред Бёрн Битва при Креси. История Столетней войны с 1337 по 1360 год

Охраняется Законом РФ об авторском праве. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

Предисловие

Столетняя война, несмотря на свое название^[1], не была единой, а состояла из четырех войн, или этапов. Первый этап – Эдуард III вторгся во Францию; второй – из Франции почти полностью изгнаны англичане; на третьем сражался Генрих V; в результате четвертого Англия потеряла все французские территории, за исключением Кале.

В этой книге описана первая война, длившаяся с 1337-го по 1360 г. и кончившаяся заключением мира в Бретиньи. Эта война не имела названия, и мне пришлось придумать свое; я остановился на таком, как Война Креси, – оно, по крайней мере, самодостаточно, как и следует любому историческому наименованию: «Креси», само слово, как никакое другое, ассоциируется в общественном сознании с великой войной Эдуарда III во Франции.

Эта война, пусть не выделенная в исторической литературе, имеет все основания занять в ней подобающее место. Только потому, что историки описывали ее с позиций будущего, она оказалась поглощенной той войной, что произошла за ней. Последовавший короткий мир прервался исключительно из-за преждевременной и неожиданной смерти французского короля. Продолжался он девять лет – недолго, но дольше, чем интервал между Войной за австрийское наследство и Семилетней войной.

Остается фактом, что Война Креси имеет свою индивидуальность, последовательность, непрерывность и основную тему, – она-то и дает нам право рассматривать ее как нечто единое. Эта основная тема – продолжавшаяся в течение двадцати одного года борьба за то, чтобы раз и навсегда искоренить первопричину прочной вражды между Англией и Францией, а именно отказ английского короля присягать за свои французские владения. Именно этой целью и в хорошие и в плохие времена руководствовался в своей политике Эдуард III, именно эту цель преследовал – и достиг ее – мир в Бретиньи, состоявшийся лишь благодаря самой непрерывной и успешной войне, в которой Англия когда-либо принимала участие.

Англия – молодая, недавно сформировавшаяся нация – не слишком еще окрепла. Главным результатом этой войны и стало укрепление английской нации, а гордость и национальное самосознание ее жителей настолько после нее утвердились, что уже намного позже Жан Фруассар писал: везде, где бы ни встречал он англичан, видел полные гордости лица. Не вдаюсь в обсуждение, положительно или нет отразилось это в итоге на нашем народе; скажу лишь, что уже одно укрепление английской нации – важный результат войны и, если даже нет других оснований выделять Войну Креси из Столетней войны, этого, на мой взгляд, достаточно, чтобы ее не забыть.

Есть и другие причины: для военных и интересующихся военной историей война эта представляет дополнительный интерес, поскольку военное искусство за время ее сделало существенный шаг вперед. На протяжении Столетней войны продолжалось извечное соревнование между пехотой и кавалерией, метательным и личным оружием и появился третий род войск – артиллерия. Тем более удивительно, что ни один военный, француз или англичанин, до настоящего времени не написал историю этой войны. Немногие, очень немногие сражения описывались военными историками, стратегия же практически всегда опускалась гражданскими. Эти ученые мужи только и делали, что спорили друг с другом о недостатке стратегических способностей у Эдуарда III, и вынесли ему приговор очень суровый: «Хороший тактик, он не понимал стратегии». Поскольку я пользовался викторианскими отчетами^[2] об этой кампании (фактически за прошлую половину столетия ничего об этой войне не написано), то и сам готов был согласиться с таким нелестным для Эдуарда III приговором. Но, глубже изучив предмет, убедился, что способности английского короля недооценены незаслуженно, – мастерство в стратегии он блестяще продемонстрировал в своей последней и очень критикуемой кампании 1359 года.

Так я пришел к выводу, что война Эдуарда III давно нуждается в своем исследователе. Этому королю в исторической литературе уделено почему-то на удивление мало места. Историки не могут простить ему не только подписание мира в Бретиньи, но и потерю рассудка в конце жизни. Но что, собственно, это меняет? С другими великими мужами Англии случалось то же самое, например с Малборо. Но какое отношение это имеет к событиям, случившимся тридцатью годами ранее? Конечно, судить Эдуарда III с позиций викторианской этики очень удобно – критериями тут служат, конечно, его характер и поведение. Своими современниками он оценен по достоинству: все встречавшиеся с ним и знавшие его говорили о нем как о великом и талантливом человеке. Противники его по праву писали о нем как о наиболее мудром военном на всем белом свете. Одна из целей этой книги – оправдать и дать современную оценку одному из самых великих королей в нашей истории.

Нельзя изучить эту войну без осознания того факта, что Англией в то время управляли могущественные люди – сильные духом и к тому же прирожденные лидеры. Лучше всех сказал о них поэт Генли:

Такое племя людей могучих

Одно встречается на десять...

И все же эти великие имена забыты (даже Шекспир никогда не написал «Жизни короля Эдуарда III»). Поэтому давайте сразу назовем их здесь: Генрих Ланкастер, Нортхемптон, Уорвик, Оксфорд, Солсбери, Стаффорд, лорд Бартоломью, сэр Томас Дагуорт, сэр Уильям Бентли, сэр Джеймс Одли, сэр Роберт Ноллис, сэр Джон Чандос и Черный принц. Только два последних теперь широко известны, хотя никогда еще в истории Англии не принимало участия в сражениях столь доблестное войско. Когда лучшего из них, Генриха Ланкастера, хоронили в коллегиальной церкви в Лестере (его могила до наших дней не сохранилась), даже король приехал отдать ему почести – смерть его рассматривалась как национальное бедствие.

Столетняя война в целом для англичан – книга за семью печатями: никто из английских профессиональных историков, не говоря уже о военных, о войне или об отдельном ее периоде – за исключением битв при Креси, Пуатье и Азенкуре, – практически ничего не написал, несмотря на то что эта война занимает огромное место в нашей истории. С французской стороны тоже никто эту тему не поднимал. Правда, недавно во Франции вышла в свет книга Эдуара Перуа, однотомная история войны под названием «Столетняя война», – труд по-своему блестящий, особенно учитывая, в какое время он написан; но автор не военный, и война дается главным образом в ее политическом аспекте. Все же именно появление в 1946 году в Париже этой книги вдохновило меня заняться изучением Столетней войны с военной точки зрения.

* * *

Реконструкция истории всегда носит в значительной степени предположительный характер, – к военной истории это относится более, чем к любой другой отрасли исторической науки. Поэтому необходимо ясное понимание: какое бы событие ни описывалось в этой книге, тут непременно присутствует элемент предположения: «кажется, что», «по всей вероятности», «очевиден тот факт, что» и т. п. Когда меня одолевали сомнения и трудности относительно какой-то проблемы, я обращался к тесту, который назвал «Неотъемлемой военной вероятностью», и то, что он выдавал, использовал в своей книге. Все военные историки до некоторой степени делают то же (потому что им приходится это делать), но не все в том признаются.

Книга рассчитана на широкий круг читателей, и я не стал перегружать ее пространными примечаниями и ссылками и своими рассуждениями по спорным вопросам^[3].

Для тех, кто желает разобраться в вопросах посложнее, в конце каждой главы есть приложения, где читатель найдет использованные автором основные источники и его точку зрения по поводу спорных деталей. Тот, кто прочитает книгу как простой и доступный рассказ, приложение опустит.

Политические аспекты освещены ограниченно – необходимый минимум, в первую очередь, чтобы оставить больше места для описания военных действий. Это не означает, что полностью опущена политическая подоплека войны, например, мы непременно упомянем о нехватке денег по окончании военных действий, но при этом не станем объяснять причины этой нехватки или рассказывать о методах, направленных на ее искоренение; конечно же речь пойдет о силе армий, но не о том, как они пополнялись (об этом коротко в прил. к гл. 1).

За помощь в освещении политической стороны темы благодарю профессора Лайонела Батлера из Оксфорда и м-ра Робина Джеффса из оксфордского Тринити-колледжа: внимательно прочитав рукопись, они указали на неточности и ошибки и предупредили о возможных западнях. За изложение военных событий не имею чести – по причине, указанной выше, – кого-либо благодарить.

Альфред Г. Бёрн

Глава 1 ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Семена Столетней войны посеяны еще в 1152 году, когда Генрих Плантагенет, граф Анжу, женился на Элеоноре, бывшей жене Людовика VII Французского и наследнице герцогства Аквитания^[4]. Два года спустя Генрих взошел на английский и нормандский престолы, таким образом завладев всей Западной Францией от Ла-Манша до Пиренеев. Господин всей этой обширной области, доброй половины Франции, он, несмотря на это, номинальный вассал короля французского – положение неестественное: король остается вассалом другого короля^[5].

Что еще хуже, очень часто вассал сильнее своего сюзерена. Неудивительно поэтому, что в течение последующих трехсот лет все английские короли воевали со своими французскими оппонентами.

Ситуация осложнялась и тем, что в 1259 году Парижский договор, установив многочисленные нормы и приняв новые постановления, вновь подтвердил вассальный статус английских доминионов во Франции^[6]. Ни один король Франции не смирился с тем, что другой король занимает огромную часть земли Франции, и ни один король Англии – с тем, что должен присягать другому монарху, которого расценивает как равного себе. Все усугубилось, когда обе королевские династии породнились^[7]. Парижский договор породил так много неразберихи и конфликтов, что некоторые историки окрестили последующие восемьдесят лет Первой Столетней войной.

Эдуард III в 1327 году, в возрасте 14 лет, занял трон своего несчастного отца, Эдуарда II^[8]. Рожденный матерью-француженкой, печально известной Изабеллой, он был воспитан в атмосфере традиционной вражды к Франции; ему постоянно рассказывали истории о французской дерзости и предательстве, и он сильно страдал от того, что ему приходится унижаться, отдавая дань почтения противнику. Семена войны укрепились прочно, – почти чудо, если бы на протяжении его правления удалось сохранить мир. Других причин, кроме раздоров из-за герцогства Аквитанского, кажется, и не стоит приводить, чтобы объяснить конфликт, продлившийся более ста лет.

Но войны редко начинаются по какой-то одной причине. Как и многие события в жизни, они результат нескольких причин или факторов. В данном случае причин, второстепенных или предрасполагающих, по крайней мере три: торговля шерстью с Фландрией, отношения между Францией и Шотландией и наследование французского трона.

Графство Фландрия, занимавшее (приблизительно) области между морем и Нижней Шельдой, – феодальное владение французской короны. Графу Фландрии полагалось присягать королю Франции за свои владения, точно так же, как английскому королю – за свои французские, но, в отличие от Эдуарда, он в дружественных отношениях со своим сюзереном. Фламандские купцы и низшие классы благоприятно расположены к Англии, так как между этими двумя странами установились тесные торговые связи. Английские овцы обеспечили шерстью ткацкие фабрики Фландрии; без этой шерсти ремесленники Фландрии голодали бы, как и ланкаширские сукноделы во время американской Гражданской войны, когда американский хлопок был для них недоступен. Большие ткацкие города давно поняли, что их истинные интересы требуют союза с Англией, и обратились к Эдуарду с просьбой помочь им избавиться от требований и грубого обращения с ними их графа и сюзерена. С этого начиналась долгая эра тесного союза и дружбы между Англией и Нидерландами.

Отношения между Англией и Шотландией, неблагоприятные в течение полувека, обречены оставаться таковыми еще ближайшие сто лет.

Молодой Эдуард в начале своего правления имел одну цель: вновь обрести господство над всей Шотландией, установленное его дедом, Эдуардом I, и дать острову Великобритания единственное правительство. Когда он вторгся в Шотландию – полный успех, казалось, не за горами, – французский король Филипп VI дважды своей дипломатией вмешался в его дела и тайно помогал северной стране всеми возможными средствами. Так и у английского короля, и у его парламента возникло глубокое чувство подозрения и недоверия к французскому королю и стала стремительно расти уверенность, что война между двумя странами неизбежна. Подозревали они Филиппа не совсем обоснованно, но это, кажется, меньше всего волновало английского короля, – предпосылки для начала войны появились.

Третьей предрасполагающей причиной войны стал спор о наследовании французской короны после смерти в 1328 году последнего из Капетингов – Карла IV. Когда в 1314 году Филипп IV Красивый умер, остался его младший брат, Карл Валуа, три сына и одна дочь. Каждый из сыновей последовательно носил корону, но ни один не имел мужского потомства. По смерти третьего из них французские бароны выбрали на трон старшего сына Карла Валуа, Филиппа, лишив, таким образом, короны Изабеллу, сестру последнего короля из династии Капетингов^[9].

Совершенно ясно, почему Изабелла должна лишиться короны: во-первых, в истории уже существовали два прецедента^[10], а во-вторых, женщина никогда до того не становилась правительницей Франции. Но Изабелла имела сына, который приходился племянником последним Капетингам, а племянник все-таки роднее, чем кузен^[11].

Хотя сын Изабеллы жил в Англии, некоторые французы считали его единственным законным наследником французской короны. Так почему же он был лишен французского трона? Ответ на этот вопрос для многих французов очевиден: сын Изабеллы рожден и вырос за границей, а кроме того, он еще и английский король Эдуард III, – это легко объясняет выбор баронами Филиппа. Решение вполне естественное – в Англии в то время видели только соперницу, точно так же, как англичане видели соперника в Филиппе II Испанском, когда он сделался королем Английским, женившись на Марии Тюдор.

Воцарение Филиппа VI все вначале восприняли как законное, даже Эдуард III отправился во Францию присягать новому французскому королю, признав его, таким образом, своим сюзереном. Правда, присягал он иначе, чем его предшественники, что и стало позже предметом спора, но нет никаких свидетельств, что он в то время жаждал французского трона, – Шотландия гораздо ближе его сердцу. Даже когда он в конечном счете порвал отношения с Францией, то официально не выдвинул требования получить французскую корону. Война началась за два года до того, как он официально ее объявил, и то только из-за просьбы фламандцев, которых он давно пытался склонить к союзу против Франции.

Итак, звучащее во многих исторических книгах утверждение, что Эдуард III начал войну из-за французской короны, не совсем корректно. Неразбериху в этот вопрос добавил и Салический закон^[12].

Многие утверждают, что этот закон не дал Изабелле или ее сыну занять французский трон. Правда, однако, заключается в том, что закон этот даже не упоминался в то время французскими юристами и впервые всплыл на поверхность более чем тридцать лет спустя. Единственное законное основание отказать Эдуарду III в праве на французский трон – что он иностранец.

В любом случае это мудрое решение. Наследование короны женщинами всегда в европейской истории оборачивалось трагедией. Мы знаем, насколько пагубные последствия повлек за собой брак Элеоноры Аквитанской с Генрихом Плантагенетом; неудачным оказался и брак другой французской принцессы, Изабеллы, с Эдуардом П.

* * *

Хотя династических разногласий вполне хватало для начала войны, Первой Столетней войны, один из главных мотивов, к ней побудивших и ее ускоривших, – то, что Аквитания являлась феодальным владением французской короны. А если припомнить и другие разногласия между Англией и Францией (о них упомянуто выше), станет очевидно, что война стала не только естественна, но фактически неизбежна.

* * *

Перейдем теперь от основных причин конфликта к событиям, ставшим поворотным пунктом во взаимоотношениях двух стран. Первой нарушила равновесие Франция. Весной 1336 года, когда Эдуард, казалось, выиграл войну с Шотландией, Филипп приказал своему флоту выйти из Средиземного моря и войти в демонстративных целях в порты Нормандии. И Эдуард, и его парламент расценили это как угрозу вторжения в Англию, что с их стороны вполне обоснованно, так как другое объяснение действиям французского короля трудно найти. И тогда они, посчитав, что война рано или поздно обязательно начнется, решили к ней приготовиться. На войну выделили необходимые средства, в Гасконь послали деньги и военное снаряжение, к южному побережью Англии выдвинули войска и военно-морской флот.

После этого уже для всех стало очевидно, что столкновение неизбежно, и лишь папа римский Бенедикт XII пытался его предотвратить. Англичане не верили Бенедикту, для них он прежде всего француз, а уж потом папа римский, хотя они не имели оснований утверждать, что папа преследует корыстные интересы^[13].

Теперь, когда война не за горами, обе стороны начали искать себе союзников в предстоящей борьбе. Первой нашла союзника Англия, и появился он совершенно для нее неожиданно. Роберт Артуа^[14], лишенный во Франции прав на свое графство, в конце 1336 года попросил убежища у английского короля. Получив оное, стал настойчиво убеждать Эдуарда III требовать французскую корону, обещая ему свою личную поддержку в войне с ненавидимым им сюзереном.

Прежде чем мы начнем рассказывать, как Эдуард искал себе союзников, давайте рассмотрим Нидерланды, поскольку естественно, что именно с этой страной связывал он в первую очередь свои главные планы. На территории современного государства Бельгия, в то время не единого, находилось три провинции: Фландрия, Брабант и Геннегау (Эно). Фландрия, – как мы уже видели, феодальное владение Франции, – занимала побережье от устья Шельды к Дюнкерку; южная ее граница тянулась по Шельде почти до Камбре; Брабант простирался от Антверпена до Монса и Намюра; Геннегау формировал своего рода буферное государство между Брабантом и Францией; Брабант, Геннегау – провинции Германской империи. Граница французских владений, как и сегодня, достигала Турне и шла далее вдоль Верхней Шельды (в современном французском языке – Эско). Графство Артуа, как и поныне, располагалось вокруг своей столицы Арраса.

Естественно (об этом уже говорилось), что первое государство, к которому обратился английский король с предложением союза, – Нидерланды: оно самое близкое территориально, имеет с Англией общие интересы; между двумя странами давно существуют тесные дружественные и торговые отношения, а через жену, Филиппу Геннегаускую, у Эдуарда III там множество родственных связей. Для Англии Нидерланды имели прежде всего стратегическое значение: оттуда легче всего вторгнуться во Францию. Гасконь, английское владение, хотя и на территории противника, очень далека от берегов туманного Альбиона. Требовались недели, чтобы доставить туда войска или военное снаряжение, а Нидерландов английские суда благодаря преобладающему западному ветру достигали самое большее за несколько дней. Кроме того, дорога до Парижа, французской столицы, намного короче из Нидерландов, чем из Гаскони. Эдуард ясно видел (как и герцог Малборо четырьмя столетиями спустя), что угроза столице из Нидерландов – самый эффективный способ вести войну с Францией. Эдуард защищал Гасконь на равнинах Фландрии, как Питт четыре столетия спустя «захватил Канаду на равнинах Германии».

Из трех провинций, составляющих Нидерланды, наиболее приемлема в качестве союзника Фландрия. Ближе всего от Британии, по морю ее можно беспрепятственно достичь; к тому же традиционный друг Англии и имеет с ней общие коммерческие и торговые интересы. Если бы вопрос об участии в войне против Франции решали члены городских парламентов, то непременно согласились бы. Но, к сожалению, граф Фландрии Людовик Невер – француз, и, хотя ему крайне несимпатичен Филипп VI, он все же побаивается его и не осмеливается рискнуть на открытое восстание против своего сюзерена. Именно поэтому Фландрия и не удовлетворила просьбы Эдуарда о союзе, на что английский король ответил прекращением поставок английской шерсти в фламандские города. Фландрия отказалась от союза с Англией – выиграли другие части Нидерландов, особенно Брабант и голландские области. Потеряли, отказавшись от союза, Ипр и Гент – приобрели Брюссель и Амстердам. Благодаря в основном своим щедрым пожалованиям Эдуард создал внушительный союз, включающий Брабант, Геннегау и множество городов и округов. В противовес этому король Франции – кроме союза с Шотландией – имел лишь немногих союзников в лице своих вассалов, да и из них не все рвались сражаться за своего сюзерена.

Кроме того, герцогство Бретань испытывало огромное желание присоединиться к Англии, а император Людовик Баварский, женатый на невестке короля, летом 1337 года подписал с Эдуардом наступательный и оборонительный союз.

Филипп 24 мая 1337 года предпринял решительный шаг: торжественно конфисковал все территории своего английского вассала. Именно с этой даты, считает один современный французский историк^[15], следует отсчитывать начало войны. Решив сразу же взять быка за рога и не дать противнику опомниться, французские войска, располагавшиеся на границе, вторглись в Гасконь, а французский флот напал на остров Джерси, после чего отправился с этой же целью к Портсмуту и южному побережью. Война началась!

Эдуард III ответил на действия французов в октябре, обратившись к Филиппу в послании просто по имени и подписавшись: «Король Франции». Он заявил, что и раньше был истинным властелином французских земель, хотя и не провозглашал своих прав на престол – почти два года не требовал французской короны.

Английский король всегда подкреплял свои слова делом: в ноябре он послал небольшую экспедицию во главе с сэром Уолтером Мэнни^[16] (соотечественником своей жены – королевы) совершить набег на фламандский остров Кадзанд. Это предприятие кончилось успешно, в значительной степени благодаря действиям лучников – под их заградительным огнем удалось высадиться пехоте. У англичан тогда главную роль играло такое формирование (позже получит повсеместное распространение): тяжеловооруженные воины выстраиваются в линию, а по бокам, подобно двум бастионам, их окаймляют лучники^[17].

В течение всего этого времени папа римский стремился предотвратить конфликт, но не доверял никакой из сторон. Все, чего он успел добиться, – отсрочить начало войны на шесть месяцев; летом 1338 года снова начались военно-морские действия в Ла-Манше и французский флот снова заявил о себе на южном побережье Гемпшира, сжег Портсмут и некоторые другие города.

Тем временем Эдуард продолжал готовиться к высадке на континент. В путь он отправился из Оруэлла 12 июля 1338 года, вместе со значительным флотом и армией, на своем флагманском судне «Кристофер», о котором мы в дальнейшем еще не раз услышим.

ГОД 1338-Й

Когда Эдуард III Английский 22 июля 1338 года торжественно высадился в Антверпене, его первая задача состояла в том, чтобы закрепить свой великий союз против Франции. До того времени он не имел никакого практического опыта сотрудничества с союзниками. Чтобы добиться желаемого, 26-летнему королю пришлось напрячь все силы, набраться терпения и показать все свои таланты. Но его союзники не слишком желали идти на поводу у своего нового гостя; несколько месяцев колебались и медлили, отчего никаких действий со стороны Эдуарда и не предпринималось.

Кроме подчинения Нидерландов своей политике, Эдуарду предстояло встретиться с императором. Людовик Баварский, император Священной Римской империи (некоторое время называлась просто Германской империей или даже Германией), прибыл в Кобленц, расположенный на Среднем Рейне и находящийся в 160 милях от Антверпена. После тщательных приготовлений король Англии отправился с огромной свитой и достиг Кельна 23 августа. Здесь его приняли с восторгом, который еще более усилился, когда он внес щедрый вклад в строительство большого нового собора, тогда еще только начинавшего строиться. Из Кельна переехал в Бонн, где его снова восторженно встречали; отсюда водным путем добрался до Кобленца, приветствуемый толпой везде, куда ни заезжал. Такого приема не удостаивались даже немецкие императоры; скажем с уверенностью: то, как его встречали в Германии, говорило ему: в начатом деле его непременно ждет успех.

Когда король 31 августа достиг Кобленца, казалось, что все население собралось встретить его. Кортеж императора, еще больший и более великолепный, чем у короля, включал всех имперских князей. Несколько дней обе стороны готовились; встреча двух глав государств состоялась на рынке, где для них подготовили два трона; император восседал с короной, державой и скипетром. Рынок заполнила огромная толпа; среди нее – свыше 17 тысяч знатных господ Западной Европы со своей свитой, – никто не вспомнил бы подобной сцены, с ее роскошью и великолепием. Император начал слушания, объявив, что Филипп Валуа лишается защиты империи из-за своего вероломства. Затем даровал английскому королю золотой жезл, символизирующий назначение его викарием империи, или вице-правителем Западной Европы. После этого Эдуард объявил, что Филипп узурпировал французскую корону, которая по справедливости принадлежит ему. Внушительная церемония прошла без единой помехи, и на следующий день знать империи присягнула Эдуарду III как своему правителю на последующие семь лет. Все договоренности между союзниками достигнуты, – по старинной английской поговорке: «все веселы, как свадебный колокольчик».

Сезон для начала кампании в этом году уже упущен, и потому Эдуард попросил князей помочь ему на следующий год, в июле, возвратить Камбре, который по праву принадлежит империи^[18]. Со стороны правителя это мудрое решение, поскольку не обязывает его вторгаться во Францию, что удовлетворяло и многих князей. Поэтому Эдуард вернулся в Антверпен, где, к всеобщему удивлению, провел зиму, вместо того чтобы возвратиться домой. Подводя итог его годичному пребыванию на континенте, скажем уверенно, что он создал великий союз, если его можно так назвать, почти такой же мощный, как знаменитый Великий союз герцога Малборо. Хотя в июле определенно поздно начинать военную кампанию, в успехе никто не сомневался. Перед тем как перейти к описанию первой кампании Эдуарда в Нидерландах, кратко оценим силы и характер соперников.

СИЛЫ СТОРОН

Количество и качество союзников той или иной стороны время от времени менялось; тем не менее можно с уверенностью говорить о характерных чертах противников, так как в течение войны они, не считая союзников, практически не изменились.

Население Англии составляло 3 – 4 миллиона; Франции – более 10 миллионов. Таким образом, получается, что французские вооруженные силы численно превосходят английские в три-четыре раза. Но на деле это обстояло не так, и причиной тому два обстоятельства. Английские методы вербовки намного лучше развиты, чем французские; к тому же Англия время от времени имела под своими знаменами валлийские и ирландские войска. Под французским командованием сражалась только небольшая часть ирландцев, и то не самая лучшая.

Говоря о количестве солдат, участвующих в больших сражениях, надо учитывать, что можно довольно точно дать оценку относительно англичан, но не французов, которые не записывали в официальных документах точных цифр. Мы описываем здесь прежде всего военную историю и потому не затрагиваем формирования и устройства армий, а рассматриваем в первую очередь, как эти армии сражались. Однако в приложении к этой главе вкратце изложим сущность вопроса. По устройству армии Эдуарда можно понять, что представляли собой армии в его эпоху.

Старая английская армия, унаследованная Эдуардом, состояла из двух частей: феодального войска и национального ополчения. При феодальном строе обязанность баронов – поставлять королю определенное количество вооруженных солдат^[19]. Но упадок феодализма, начавшийся в царствование Эдуарда III, привел к тому, что старое феодальное войско постепенно заменилось профессиональными солдатами, получавшими за службу денежное вознаграждение.

В национальное ополчение специальные уполномоченные набирали в каждом графстве здоровых мужчин от 16 до 60 лет. Состояло оно из легкой кавалерии, или конных копьеносцев (позднее представителей этого рода войск называли драгунами), и пехотинцев, которые подразделялись на лучников и копьеносцев (позже алебардщиков). Кроме того, в английскую армию брали иностранных наемников и валлийских копьеносцев (длинными луками пользовались в то время исключительно англичане).

Французская система набора и организации армии почти такая же, как у англичан: ядро армии состояло из феодального войска, а остальную часть формировало национальное ополчение с очень разношерстным составом – набор проводился очень неопределенно. Вообще говоря, французские рыцари обычно рассчитывали выигрывать сражения без помощи простолюдинов.

Но феодальные отряды обязаны сражаться за пределами своих владений только в течение сорока дней. Чтобы побудить их остаться при армии на более длительный срок, им необходимо платить, но королевское казначейство обычно почти пустое, а число рыцарей, которым выделялись средства, очень ограниченно. И все же французская армия всегда превосходила по численности своего английского противника. Как и англичане, французы иногда принимали на службу наемников – в большинстве случаев генуэзских арбалетчиков.

ВООРУЖЕНИЕ И СНАРЯЖЕНИЕ

Вооружение и снаряжение в этих двух армиях практически одинаковы. Рыцари и кавалерия вооружены копьем, мечом, кинжалом, иногда булавой; в основном носили кольчугу, но постепенно в течение Столетней войны сменили ее на латы; боевые доспехи дополнялись шлемом, щитом и шпорами. Общепринято в то время каждому рыцарю держать при себе нескольких вооруженных слуг, обычно трех: двух лучников и одного меченосца, вместе составлявших «копье». Таким образом, когда упоминается о количестве участвовавших в битвах копий, нужно увеличить его примерно в четыре раза.

Английский лучник, и конный, и пеший, всегда носил с собой большой лук, меч и обычно кинжал. Из длинного лука можно в минуту произвести шесть выстрелов, стрельба эффективна на расстоянии 250 ярдов, а вообще предел досягаемости этого оружия приблизительно 350 ярдов^[20].

Французские лучники вооружены арбалетом. Оружие это более мощное, чем большой лук, но имеет по сравнению с ним один очень важный недостаток: чтобы зарядить и выстрелить, арбалетчик затрачивает в четыре раза больше времени, чем лучник. Кроме того, из арбалета сложнее попасть в цель и у него малая дальность стрельбы.

Хотя обе армии устроены и вооружены практически одинаково, они резко отличались по своей эффективности. Опыт французских вооруженных сил ограничен случайными столкновениями со своими вассалами, особенно в Гаскони; английская армия ко времени начала боевых действий помнила еще свои успехи в шотландских кампаниях. Эти успехи навсегда вычеркнули из памяти позор Баннокберна^[21] и стали в один ряд с победами Эдуарда I, – не зря его назвали Сокрушителем Ск'oтов. Эдуард III добавил ко всем этим преимуществам английской армии контрактную систему, пополнив свои вооруженные силы профессиональными солдатами, прекрасно обученными и дисциплинированными. Ничего подобного на континенте в то время не существовало, – ситуация схожа с той, когда британские экспедиционные силы высадились во Франции в 1914 году.

Что касается третьего рода войск – артиллерии, – нет ни одного достоверного свидетельства, что он находился на английских судах во время сражения при Слейсе в 1340 году; очень сомнительно и что Эдуард имел его во время путешествия во Фландрию. Французы в 1340 году, при осаде Турне, использовали пушки; однако первым настоящим участием артиллерии в сражении можно назвать битву при Креси, состоявшуюся шестью годами позднее. До того дня этот род войск отсутствовал.

О флотах скажем лишь главное. Каждая страна имела небольшое ядро королевских военных кораблей, – точное число нам по сей день неизвестно. Б'oльшая часть флота собрана простой реквизицией судов, по нескольку от каждого порта. Эдуард III, одержимый идеей создать великий флот, чтобы подавить действия противника, даже отправился в далекий порт Байонна требовать необходимые ему суда. Французы имели, кроме того, большое число галер, все время поступавших из Средиземноморья.

Война на море находилась, однако, в зачаточной стадии развития, единственной ее целью было приблизить войну на суше.

Приложение АРМИЯ ЭДУАРДА III

ФОРМИРОВАНИЕ АРМИИ

Со времени нормандского завоевания до начала правления Эдуарда I средневековая армия состояла из двух частей: национального ополчения («фирд») и феодального войска. В первое призывался каждый здоровый мужчина в возрасте от 16 до 60 лет; военным снаряжением обеспечивал себя за свой счет^[22]. Феодальное войско появилось при Вильгельме I, после того как он раздал земли своим баронам – в обмен они обязаны служить ему со своими вассалами и слугами, – такие земли назывались феодальными владениями короны, или феодами. Главные арендаторы могли пожаловать свои земельные лены другим субарендаторам; те, таким образом, служили прежде всего своему феодалу, а уж затем королю. Размер военных контингентов, которые предоставлял каждый лорд, различен. Впоследствии арендаторам вместо военной службы разрешили при определенных условиях платить в королевскую казну «скутагий»^[23].

Такова вкратце военная система в начале правления Эдуарда I. Шестьдесят пять лет спустя, когда внук его начал первую кампанию Столетней войны, ситуация сложилась совсем иная. Армия уже состояла из сверхсрочных профессиональных добровольцев и базировалась на контрактной системе, введенной самим Эдуардом III. Объяснением этого поразительного изменения послужил кризис феодальной системы, которая давала сбои, в первую очередь сказывавшиеся на армии. Причины упадка феодализма кроются прежде всего в экономике, но армия в этом кризисе играет отнюдь не последнюю роль. Одна из главных предпосылок поражения феодальной системы – она уже не снабжает короля необходимым количеством солдат; вот пример: в 1277 году на королевское требование явиться на службу ответили только 375 рыцарей из общего количества (рассчитано д-ром Дж.Э. Моррисом)^[24] 7 тысяч. Таким образом, реально на службе у короля находилось в 18 раз меньше солдат, чем полагалось по закону.

Эдуард I, когда пришел к власти, сразу принял меры, чтобы ослабить этот недостаток феодальной системы, начав выплачивать жалованье за службу (но только коннице). «Ключом успеха стали систематические выплаты. Наемный эскадрон во главе с профессиональным капитаном действовал намного эффективнее, чем недисциплинированное феодальное войско». Самый первый случай использования военных контрактов относится к 1277 году. Такие контракты заключались и позже, но в основном устные; как нам известно, такая система просуществовала до 1338 года. Первая трещина в старой феодальной системе появилась, и Эдуард III расширил ее, но постепенно. В своей первой кампании против шотландцев он полагался главным образом на завербованное национальное ополчение. Под его началом встало на борьбу с неприятелем почти все население; но результаты оказались настолько неутешительными, что он обратился к вербовке солдат посредством контракта (что использовал еще его дедушка). В своем военном реформировании он пошел, однако, дальше, чем его предшественник: утвердил систему письменного контракта и постепенно ввел ее повсеместно во всей армии, пока б'oльшая и самая важная ее часть не стала состоять из контрактных военных. Учитывая это новшество, А.-Э. Принс пишет: «В истории средневековой английской армии нет знаменательнее события, чем установление контрактной системы набора солдат»^[25].

При этой системе командующий заключал контракт с королем, чтобы сформировать определенный отряд для военной службы. В контракте указывались точный размер и состав войска; размер оплаты; место сбора; территория, где проходит служба; обязательства и привилегии («ригадз»), на которые имеют право военнослужащие. В таком отряде обычно имелись все рода войск: тяжелая кавалерия, конные и пешие лучники, конные копьеносцы, пешие копьеносцы и даже минеры, оружейники, военные врачи, священники и переводчики. (Система эта, без сомнения, снова взята в оборот в XVIII веке, когда полковник заключал контракт с королем, обязуясь сформировать полк для службы его величеству.) Сроки службы различные; традиционно служили сорок дней, но случалось, что этот срок продлевался до года. В исключительных случаях и этот срок продлевался. Например, срок службы в армии, с которой Черный принц вошел в Гасконь в 1355 году, зависел от «воли короля» – не так уж плохо, учитывая, что солдаты имели мало возможностей вернуться домой из такой дали к заранее установленной дате. Контрактная система имела и другие преимущества: из профессиональных войск удобно формировать гарнизоны для королевских замков; кроме того, благодаря такой вербовке легко заполучить любое число иностранных наемников.

Войска формировались обычно капитанами; право на это им за определенную долю отдавали полковники, таким образом, получалось, что младшие по званию офицеры становились субарендаторами. Результат этой системы – появление профессиональной армии. О происшедших изменениях наиболее ярко отозвался Карл Стивенсон: «Английская армия... определенно перестала быть феодальной. Скорее всего, это уже наемная армия, – и знатный всадник, и йомен-лучник покорно служат за королевское жалованье».

ОПОЛЧЕНИЕ

Национальное ополчение формировалось следующим образом. Королю необходимо мобилизовать население; он подписывает указания для шерифов округов: необходима такая-то квота по набору ополчения. После этого распределение квот – графы делят их между своими округами и большими городами. Самим набором в ополчение руководят специальные уполномоченные, назначаемые в соответствии с королевской грамотой, – обычно один человек на графство. Они рассылались с инструкциями набирать «самых сильных и самых энергичных мужчин». С того дня, как набранные солдаты отправлялись в поход, им начинали платить жалованье^[26]. С каждым годом росло число контрактников, уменьшалось – солдат, завербованных против их желания. Проф. А.-Э. Принс прав: «Войско, сформированное по контрактной системе, вытеснило то, что образовано путем феодального рекрутского набора, и стало основой армий периода Столетней войны»^[27].

ОРГАНИЗАЦИЯ И ВООРУЖЕНИЕ

Каждый представитель знати^[28], начиная с короля, имел при себе военную свиту. Эта свита делилась на две категории: тяжеловооруженные всадники (иногда просто называемые кавалерией, хотя в правление Эдуарда III они почти неизменно сражались спешившись) и конные лучники. В королевском войске существовала своя иерархия: наибольшими правами обладали графы (к ним причисляем и принца Уэльского и герцога Ланкастерского); затем следовали баннереты; третью группу составляли рыцари-бакалавры (названные так, чтобы отличить их от рыцарей-баннеретов). Именоваться баннеретом не означало степени знатности – термин использовался лишь в качестве военного и указывал, что офицер имеет право нести свое знамя (прямоугольное)^[29]; рыцарей-бакалавров также причисляли к этому классу. Бакалавр нес, в отличие от баннерета, небольшой флажок (треугольный). Рядовые тяжеловооруженные всадники – это оруженосцы: в большинстве случаев младшие сыновья знатных людей или претенденты на рыцарское звание.

Но тяжеловооруженными всадниками называли не только офицеров. Поэтому рыцарь всегда тяжеловооруженный всадник, но тяжеловооруженный всадник не обязательно рыцарь. Как упоминалось выше, в армии служили еще и конные лучники. Надо отдать должное королю Эдуарду – это он создал такой корпус. До его правления существовало только два вида кавалерийских частей: тяжеловооруженные всадники и хобилары, или конная пехота. Технически различие между конными копийщиками и тяжеловооруженной кавалерией в том, что лошади первых ничем не защищены, а лошади тяжелой кавалерии «покрыты» – на них надевали кольчугу либо кожаное покрывало. Обычно легкая кавалерия вооружена копьями; они оказались очень полезными в горах Шотландии, при преследовании подвижных жителей – тяжелая кавалерия их не достигала. Дж.Э. Моррис заявляет, что конные лучники впервые появились в 1337 году^[30]. А.-Э. Принс, однако, показал, что эту дату можно отодвинуть на три года.

Число конных лучников увеличивалось, легкой кавалерии – уменьшалось; к концу Столетней войны этот род войск уже не играл существенной роли; та же участь постигла и пеших лучников.

Соотношение числа конных лучников и тяжеловооруженной кавалерии постоянно менялось. Номинально одного баннерета сопровождает один лучник и один тяжеловооруженный всадник, но, естественно, это условие не всегда соответствовало действительности. Даже в последней королевской кампании, 1359 года, – после двадцати одного года войны все в армии устоялось, – нельзя установить точную пропорцию этих родов войск. Некоторым аспектам этого вопроса в дальнейшем мы еще уделим внимание. Так, отряд принца Уэльского состоял из 7 баннеретов, получавших 4 шиллинга в день; 136 рыцарей – 2; 143 оруженосцев – 1; 900 конных лучников с жалованьем 6 пенсов в день. Отряд Ланкастера состоял из 6 баннеретов, 90 рыцарей, 486 тяжеловооруженных всадников и 423 лучников^[31]. Эти цифры показывают размер оплаты труда военных в то время, – оплата уже стандартизирована, а соотношения числа лучников и тяжеловооруженных всадников стандартизация не затронула. Из этих цифр видно также, что баннереты свиты принца руководили в среднем 210 солдатами, а свиты Ланкастера – лишь 130. Не указано число валлийских рекрутов – оно неизвестно. По званию и предназначению баннерета можно сравнить с командиром батальона в современной армии. Надо отметить также, что баннереты составляли главный военный штаб и входили в личную свиту короля; из этих баннеретов состоял и штаб армии.

Каждый рыцарь обладал тремя или четырьмя лошадьми, из них две боевые; имел одного-двух пажей, которые чистили и полировали его доспехи, помогали снимать их и подсаживали на коня^[32]. Паж, кроме того, ухаживал за лошадьми своего господина, исполнял обязанности грума.

ПЕХОТА

До настоящего времени мы имели дело с кавалерией; перейдем теперь к другому роду войск. В эпоху Средневековья появились конные лучники, которых можно считать, таким образом, конной пехотой (как и хобиларов), но пехотинцами мы именуем только лучников и пеших копьеносцев. Состояли они преимущественно из «солдат, завербованных Военной комиссией» – способом, описанным выше (см. работы проф. А.-Э. Принса). Остальную часть пехоты составляли иностранные наемники: ирландцы, гасконцы и другие (хотя вероятно, что многие гасконцы были добровольцами и к ним не следует применять термин «наемник»).

Пешие лучники, за исключением того, что получали меньше жалованья (2 пенса в сутки), почти ничем во время сражения не отличались от своих конных собратьев по оружию, и лишь отсутствие доспехов (за исключением стального шлема) говорило об их неравноправном положении по сравнению с конными лучниками.

Пешие копьеносцы набирались в основном из валлийцев. Большой лук изобретен в Уэльсе, но очень скоро этим оружием стали пользоваться чеширские стрелки, а затем и лучники других округов. Фактически все лучники в армии Эдуарда – англичане.

Размер жалованья в армии время от времени менялся, но жалованье пеших лучников оставалось неизменным – 2 пенса в сутки, – точно так же, как в более поздние века оплата пехотинцев – 1 шиллинг. Пока феодализм находился в зените, графы считали оскорбительным для себя принимать от короля любую плату за службу, но к началу Столетней войны уже не только графы, но даже принц Уэльский согласились получать жалованье^[33].

Солдат, регулярно получающий плату за службу, естественно, более дисциплинирован, чем тот, кто эту плату не получает. Этот фактор сыграл важную роль в сплочении английской армии.

ТАКТИЧЕСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ

Хроники и документы одинаково скудны на информацию о том, как организовывалось войско во время военных действий: что являлось тактической единицей; как она развертывалась; как строились войска во время марша; маршировали ли солдаты; какие офицеры запаса (как назвали бы мы их теперь) состояли при армии; какова система пикетов и аванпостов. На эти и подобные вопросы мы не ответим с уверенностью по нескольким причинам. Хроникеры, в основном монахи, в своих отдаленных монастырях лишенные непосредственного видения войны, основывали свои рассказы на воспоминаниях старых солдат^[34]. Поэтому их записи об армии, мягко говоря, неточны и информация о составе и организации армии, так нас интересующая, крайне скудна. Однако из этих хроник мы знаем, что из тяжеловооруженных всадников формировались отряды «констеблей» и солдаты формировали отряды в 1000, 100 и 20 человек, которые можно сравнить с батальонами, ротами и взводами современных армий. На этом сведения в хрониках об организации армии исчерпываются. Без сомнения, и организация, и подготовка армии при каждом новом командующем изменялись. Сильный человек, стоящий во главе небольшого отряда, такой, например, как сэр Томас Дагуорт в Бретани, превращал свой отряд в спаянное, хорошо организованное войско.

СНАРЯЖЕНИЕ

Лучшее свидетельство об оружии и доспехах того времени – это, на наш взгляд, изображения рыцарей, которые мы видим в церквах по всей нашей стране. Возможно, самый яркий образ рыцаря в доспехах в период правления Эдуарда III – Черный принц в Кентерберийском соборе. То время в истории доспехов переходное: эпоха кольчуги заканчивалась, на смену ей приходили латы. Доспехи принца, изображенного в соборе, состоят из лат, за исключением латного воротника, вместо него надета шейная кольчуга; но обычные рыцари все еще продолжали носить кольчугу, а среди оруженосцев лат почти никто не имел. Поверх нагрудника или кольчуги носили широкий плащ, украшенный рыцарским гербом. Помимо эстетической стороны, тут и практические преимущества: например, в случае внезапного нападения или засады рыцарь быстро надевал плащ, что означало немедленный сбор его людей – они автоматически собирались вокруг своего господина.

Интересно также, что, поскольку прочность доспехов увеличилась, потребность в дополнительной защите уменьшилась, следовательно, уменьшался размер щита, пока в конечном счете он совсем не исчез. С другой стороны, до отмены шпор еще далеко и они, в отличие от щита, не только не уменьшались, но с введением колесика для шпор, напротив, увеличились. Лучники, как пешие, так и конные, носили стальной шлем и нагрудник или кольчугу; копьеносцы – то же, что лучники, за исключением нагрудника.

В то время только появлялись нормы, касавшиеся военного обмундирования. Например, валлийским новобранцам, сформированным для ведения войны в Бретани, приказали иметь одинаковую униформу. Другим местным властям предписывалось одевать завербованных солдат в одну одежду.

ОРУЖИЕ И ЕГО ПРИМЕНЕНИЕ

Тяжеловооруженные всадники несли мечи, копья и кинжалы. Копье – наследие конных атак; оно служило превосходным оружием. Использовалось и пехотой, но мы не имеем сведений, применялось ли ею в больших сражениях Столетней войны. Меч – основное оружие рыцарей армии Эдуарда: копье громоздко, его нельзя применять в схватке, даже место меча часто занимал кинжал. Рыцари почти на всех изображениях вооружены кинжалами. Когда начиналась битва, рыцари спешивались и отдавали своих лошадей оруженосцам; те отводили их в тыл, где находился обоз^[35], – им предстояло охранять его, пока длится сражение. Тем временем тяжеловооруженные всадники выстраивались в линию двумя маршалами; после этого, если враг еще стоял неподвижно, разрешалось выйти из строя и начать атаку. Обычно каждая дивизия^[36] армии (всего их три) располагалась в линию, защищенную по флангам лучниками. В редких случаях, когда начиналось преследование противника, оруженосцам разрешалось, после того как они помогали своим рыцарям сесть на коня, сопровождать их в бою. Как и тяжеловооруженные всадники, лучники в начале битвы спешивались. Мы видели, чт'o происходило, когда начиналась битва, с лошадьми тяжеловооруженных всадников; точных сведений о судьбе коней лучников нет, – возможно, кто-то из лучников уводил их в тыл. Лучники формировались в «herces», или выпуклые клинья, которые в узкой части разделялись тяжеловооруженными всадниками, а в широкой, наоборот, соединялись. Результатом такого построения стало то, что между частями войска создавался непроходимый барьер, все фланги также защищал огонь лучников. В графическом построении оно выглядит так:

Очевидное преимущество такого построения – фронт тяжеловооруженных всадников защищен лучниками. У каждого лучника по два колчана, в каждом колчане по 24 стрелы. Поставка дополнительных стрел осложнялась по многим причинам; если у лучников заканчивались боеприпасы, им оставалось три перспективы: ждать прибытия стрел; подбирать стрелы, выпущенные противником; принять участие в сражении со своим мечом. Битва при Пуатье хорошо иллюстрирует те эпизоды, когда лучники следовали второму примеру; при Азенкуре – третьему. Не так обремененные доспехами, как тяжеловооруженные всадники, лучники более ловки и потому успешнее действовали в рукопашном бою. К тому же это люди очень сильные – ведь им приходилось справляться с большим луком.

Какую-то часть легкой кавалерии, не участвовавшей непосредственно в сражении, Эдуард использовал, назначая из нее курьеров, разведчиков и ординарцев, а также как необходимый резерв. Б'oльшая часть резерва составлялась из копьеносцев; задача их довольно бесславная – «очищать» после сражения поле битвы, – валлийцы нашли для этого очень удобными свои длинные ножи. В битве при Креси некоторые не выдержали, вышли из строя и приняли участие в сражении.

ПОСТАВКИ И ТРАНСПОРТ

К сожалению, мы располагаем крайне незначительными сведениями о поставках и транспорте при всей их важности. Проф. А.-Э. Принс (в написанной им замечательной по-своему главе об армии и флоте под заголовком «Механизм снабжения») в книге «Английское военное правительство» ограничивается лаконичным замечанием, что армия жила главным образом (исключая начало кампании) за счет страны, в которой воевала; затем он описывает правительственные меры по заготовке припасов для снабжения армии, находящейся за границей. Эти административные меры интересны нам, но не слишком, поскольку ничуть не объясняют, как происходили военные действия, а они прежде всего важны для нашего исследования. Ограничимся поэтому выводом, что лицо, официально ответственное за сбор и поставку продовольствия, известно нам как получатель и хранитель королевских запасов.

Что касается оружия и боеприпасов, они хранились в лондонском Тауэре, главном арсенале страны, где содержалась, как мы знаем, и вся существовавшая в то время в стране артиллерия. Все это находилось под присмотром секретаря тайного гардероба. Именно из записей этого должностного лица почерпнем мы почти всю имеющуюся информацию о раннем периоде истории артиллерии в Англии.

* * *

О методах транспортировки во время боевых действий Принс, к сожалению, ничего не сообщает. Да и мало кто может тут помочь. А знать мы хотели бы, например, тип телег и повозок^[37]; соотношение припасов в ранцах и на транспорте; количество и характер пересекаемых дорог; скорость, с которой передвигался транспорт, и состояние его.

Какой-то свет на все это проливает случай, происшедший во время кампании в Пуатье. Английские военные отряды, отходя, на одном участке оставили дорогу и решили продвигаться в глубь страны, чтобы сократить путь, а телеги отправили дальше по дороге: ясный признак, что в Пуатье, во всяком случае, транспортные средства передвигались по дорогам. Не приходится сомневаться, что так же поступали и в других кампаниях.

Привязанные к дорогам обозы, кроме того, оказывались скованными в зимний период, когда дороги непроходимы, – движение транспорта останавливалось. Особенно это характерно для кампании 1359 года, которая началась в ноябре и продолжалась без перерыва до следующего апреля. Эта кампания дает нам некоторые интересные факты о составе обоза – данные о том, чт'o перевозилось на транспорте: полевые кузницы, подковы, ручные мельницы, рыбацкие лодки, собаки (60 пар) и т. п.; огромный обоз состоял, по разным данным, из телег числом от 1 тысячи до 6 тысяч.

Но кампания 1359 года – исключение; в предыдущих король никогда не покидал родной страны, и длительность их всегда была ограниченной. А по ходу этой, довольно продолжительной, армия углубилась в сердце Франции. Однако, если сравнивать длительность пребывания на территории чужой страны армии Эдуарда III и других армий, окажется, что она не так уж велика, – например, в Пиренейской войне 1804 – 1814 годов французская армия намного дольше присутствовала за пределами своей страны. Удивительно в этой кампании еще и то, что она не прекратилась и с наступлением зимы (это характерно для более поздних времен); однако самое необычное для того времени – это поставки и транспортные меры. Только однажды армия Эдуарда III нуждалась в продовольствии – в кампании при осаде Кале. А во время первой своей кампании, во Фландрии, король предложил делить с союзниками хлеб, который вез в обозе для собственных войск; хлеб всегда основной вид продовольствия, когда идут боевые действия. Всем известны хлебные телеги Малборо^[38], – хлебные повозки Эдуарда III имеют право стать такими же знаменитыми.

Надо сказать также, что продовольствие поставлялось в основном с той территории, на которой находилась армия, но обычно такого плохого качества и в столь малом количестве, что король сразу предпринял шаги, чтобы полностью исключить эту зависимость. Подведем итог: результат различных мер и усилий Эдуарда III (указаны выше) – английская армия, пока длилась война во Франции, стала наиболее мощной и профессионально подготовленной армией того времени; неудивительно, что все французские короли не очень-то рвались сразиться со своим английским противником.

Глава 2 КАМПАНИИ 1339-ГО И 1340 ГОДОВ

Король Эдуард остановился у Вилвурда, в 6 милях к северу от Брюсселя, ожидая подхода всех остальных сил, но настал июль, а союзники так и не появились. Проходила неделя за неделей, а ситуация все не менялась; в войсках началось брожение, и лишь король сохранял спокойствие, постоянно отправляя союзникам послания с призывами и упреками. Только в сентябре, когда Вилвурда достиг курфюрст Бранденбургский, сын императора, начались боевые действия.

Точно не установить, сколько англичан привел с собой Эдуард, но, несомненно, не менее 4 тысяч. Союзники, а количество их постоянно менялось, всегда по численности превосходили англичан, – общая масса союзников никогда не достигала 20 тысяч (для тех времен огромная цифра). Король Англии в соответствии с рыцарским этикетом отправил вызов «на поединок» Филиппу VI в Париж, доставил его епископ Линкольнский.

В ответ французский король собрал армию еще более внушительную по размерам, чем английская, и приказал ей собраться у Сен-Кантена, в 25 милях южнее Камбре. Там к нему присоединились еще три монарха: слепой король Богемии, короли Наварры и Шотландии.

Самая короткая дорога для союзников лежала через Монс и Валансьен. Сэр Уолтер Мэнни возглавлял авангард, который первый раз столкнулся с противником у городка Монтань, в 10 милях севернее Камбре. Город он атаковал успешно, но замок ему захватить не удалось. Отойдя, напал на Тюн, несколькими милями южнее; фортуна всецело на его стороне: на этот раз уже не только город, но и замок сдался победителю. В этом сражении отличился и молодой оруженосец Джон Чандос; еще во многих сражениях двум храбрым мужчинам придется сражаться вместе. Сэр Уолтер Мэнни – «главный слуга» короля, как лорд Кадоган для герцога Малборо (хотя не стоит слишком доверять некоторым замечаниям об этом человеке Фруассара, поскольку оба – выходцы из Геннегау). Английская армия, продвигаясь в глубь страны, исправно платила за постой, но немцы оказались «неисправными плательщиками».

Камбре английские войска достигли 20 сентября, сразу потребовав от него сдаться. Храбрый епископ, управлявший городом, ответил на британское требование отказом – осада города стала неизбежной. Не дожидаясь «артобстрела», Эдуард решил начать штурм. Одновременно англичане и их союзники ринулись на штурм трех городских ворот, но в отчаянной атаке союзники так и не сломили сопротивление осажденных. Фруассар утверждал в первом издании своих хроник (единственном, переведенном на английский), что защитники имели какую-то артиллерию, но не сообщил подробностей, а в амьенском и римском изданиях об этом вообще ничего не сказано. Со своей стороны считаю, что артиллерия вряд ли присутствовала в Камбре.

Неудачная осада изменила планы Эдуарда: он решил больше не тратить впустую силы, занимаясь длительной осадой, и приказал своей армии продвигаться в глубь Франции, разоряя по пути владения противника. Остановимся на минутку в описании дальнейших действий английского короля, чтобы проиллюстрировать один любопытный инцидент, который покажет нам, с какими трудностями приходилось сталкиваться Эдуарду. Граф Уильям Геннегауский, брат королевы Филиппы и, стало быть, шурин Эдуарда, выступив в поход, торжественно заявил, что не может войти во Францию, поскольку это означает объявление войны его дяде – королю Франции. Удивительно, что ему разрешили не участвовать во вторжении и даже не обвинили в предательстве; но еще более – тремя днями спустя он предложил свои услуги другому королю. Такого лицемерия не ожидал даже Филипп и в гневе прогнал предателя. Герцог Брабантский, крайне осторожный, появился позднее, дезертирство графа Геннегау не сильно повлияло на состав союзных сил.

В соответствии с новым планом армия 26 сентября прекратила осаду Камбре и в тот же самый день вошла на территорию Франции 7 милями юго-западнее Маркуэна (город играл заметную роль во время сражения при Камбре, 1917 г.). Продвинувшись на 10 миль в глубь страны, король установил свою главную квартиру в аббатстве Святого Мартина, у Ле-Като. Здесь он пребывал две недели, пока его армия разоряла и сжигала окрестности, в надежде, что французскому королю придется прийти на защиту своих подданных и своей собственности.

А где находился тем временем Филипп VI? Когда союзники подошли к Камбре, он располагался в своем замке в Компьени. Неприятель приближался, и он решил вернуться в Перонн через Нуайон и Нель. Проходя через последний, видел, как на востоке пылают деревни – работа экспедиции во главе с графами Солсбери и Дерби. Продвигаясь в глубь Франции через долину Уазы, подошли почти к воротам Лана, сжигая все на своем пути, в том числе и Мо, где в 1914 году блестяще проявила себя отступающая из-под Монса кавалерия. Другие английские отряды поджигали деревни, лежащие на западе, вплоть до Сен-Кантена и в пределах видимости Перонна^[39].

Конечно, нам трудно понять, какой военной цели можно достигнуть этими мерами, но очевидно следующее: во-первых, в то время не только грабеж, но и поджог враждебной территории – дело обычное; во-вторых, Эдуард к этому сроку считал, что знает противника; цель его – сразиться с конкурентом, пока его огромная армия, на чье содержание он тратил так много своих сил, времени и денег, находится на нужном ему военном уровне. Филипп, как он знал, не склонен воевать, но страдания его подданных вынудят его принять сражение. Но Эдуард ошибся в оценке противника: Филипп, достигнув Перонна, где сосредоточилась его главная армия, вместо того чтобы немедленно вступить в схватку с неприятелем, спокойно ожидал подхода своих отставших частей и наступления англичан. Таким образом, перед нами открывается занимательная картина: два соперничающих короля на расстоянии 12 миль друг от друга ожидают атаки со стороны противника.

После двухнедельной стоянки в аббатстве Святого Мартина Эдуард, побуждаемый бездействием Филиппа, решает изменить стратегию: переходит в провинцию Тьераш (современный департамент Эна), рассчитывая, что таким образом вынудит противника сняться с места и последовать за ним. Внезапная остановка приведет в таком случае к столь желанной для него битве. Такой маневр имел еще дополнительное преимущество: союзники двигались параллельно и у границы между Францией и Геннегау, так что могли при необходимости свободно ее пересечь.

В соответствии с этим планом английская армия 16 октября повернула на восток. Отойдя на несколько миль и оставив Сен-Кантен правее, английские войска перешли Уазу возле Мон-Ориньи. Здесь английского короля ожидал сюрприз: союзники, и так не отличавшиеся усердием, объявили ему, что должны вернуться домой! Армия, заявили они, уже достаточно сделала для него; сезон давно кончился, а их запасы почти истощены, и потому им пора уйти на зимние квартиры.

Эдуард, должно быть, испытал те же чувства, что Христофор Колумб, когда его команда потребовала возвращения домой еще не достигнув Америки. Для молодого короля настал момент показать всем силу характера. Он убеждал, спорил, умолял и, наконец, пошел на компромисс. Если есть нужда в амуниции и продовольствии, он снабдит их из собственных запасов; даже уничтожит весь обоз (по размерам не уступавший обозу монархов XVIII века), чтобы посадить всю их армию на лошадей. Но в ответ на это союзники попросили дать им время обсудить детали его предложения. А вернувшись, сообщили, что остаются при своем решении, больше им нечего обсуждать с Эдуардом.

Эдуард, без сомнения, провел беспокойную ночь, но следующим утром ситуация неожиданно была спасена. В лагерь прибыл посыльный от французов – привез предложение французского короля. Согласно показаниям двух французских летописцев, Филипп не мог сносить «недовольства и ропота» в свой адрес со стороны армии и несчастных жителей и наконец решился действовать. Немедленным следствием стало передвижение его армии к Сен-Кантену, откуда недавно отошла на восток армия противника. События последующих дней трудно описать, поскольку о них существует масса свидетельств. Особенно много споров вызывают даты, но общая ситуация довольно ясна.

Придя в Сен-Кантен, Филипп отправил английскому королю свое сообщение. Имея оригинал или копию этого послания, мы более точно определили бы последовательность тех далеких событий и поняли бы их. Но к сожалению, документ, интересующий нас, не сохранился. Единственное свидетельство послания – письмо Эдуарда сыну, в котором содержится суть французского требования, и запись в хронике Найтона, которая практически повторяет письмо. В названных источниках говорится, что английский король должен «найти поле благоприятное для генерального сражения, где нет ни леса, ни болота, ни реки». Это свидетельство принято большинством историков, но точнее всего сообщение Хемингберга, цитирующего письмо по-латыни. Увы, старая латинская грамматика сложна и понять текст очень трудно, но из него ясно одно: английскому королю в любом случае пришлось бы сразиться. Возможно, Филипп специально оставил свое письмо неясным – пусть Эдуард расценит его смысл по-своему.

Сообщение неожиданно для английского монарха возымело действие на союзников. Как только до них дошло французское послание, их воинский дух возродился: они объявили, что желают остаться и принять участие в сражении. Но все решили на время не останавливаться и продолжить свой марш еще на 24 мили на восток, чтобы окончательно заманить французскую армию. Марш возобновили, и вечером 21 октября нашли подходящее место для сражения.

Позицию для своих войск Эдуард установил у Ла-Фламанжери, в 3 милях севернее Ла-Капелля и в 30 милях восточнее Камбре. Небольшая речка, протекавшая с востока на запад, захватывала только север деревни, – вероятнее всего, английские войска располагались на горном хребте лицом к югу. Французская армия шла за противником по пятам и остановилась на привал в ту же ночь, 21 октября, что и неприятель, – в Бюронфоссе, в 4 милях западнее Ла-Капелля. Дорога на Ла-Фламанжери проходила через Ла-Капелль и, таким образом, приводила французов к позициям противника с юга. Эдуард, узнав о приближении неприятеля, 22 октября отправил к французскому королю герольда с предложением сразиться на следующий день, – король предложение принял.

Назавтра, ранним утром, английская армия, приготовившись к сражению, расположилась следующим образом: в линию выстроились три «армии», или дивизии, четвертая в резерве; передовая дивизия, английская, тыл прикрывают брабантцы. Слева направо командиры частей располагались так: Дерби^[40], Суффолк, Нортхемптон, Солсбери, Пемброк.

Роберт Артуа и сэр Уолтер Мэнни также участвовали в этом сражении, но, скорее всего, командовали незначительными отрядами. Вероятно, английские лучники располагались на флангах, прикрывая с обеих сторон тяжеловооруженных всадников, которые, как и вся армия, к началу битвы спешились. Это военное построение – копия того, которое Эдуард за шесть лет до того удачно применил при Хелидон-Хилл, и похоже на примененное Уолтером Мэнни в сражении при Кадзанде.

Король сам занимался построением войск, и, надо сказать, умело – союзники восхищались его способностями. Когда солдаты заняли нужные позиции, он еще раз объехал всю армию, после этого наконец спешился и стал с нетерпением ждать подхода противника. В официальном сообщении, адресованном парламенту, король сообщал, что его армия состоит из «более чем 15 тысяч солдат и неисчислимого количества простолюдинов». Вот и понимайте как знаете! Эжен Депрэ, который наиболее детально изучил эту кампанию, даже не стал оценивать силы противников.

Французская армия, как и английская, состояла из трех дивизий, выстроенных в линию. Вероятнее всего, она превосходила неприятеля по численности и занимала очень большую территорию. При армии находились все шесть главных вассалов короля: герцоги Бретанский, Бурбон, Нормандский, Бургундский, Лотарингский и Афинский. Кроме того, присутствовали три короля (Шотландский, Наваррский и Богемский) и 36 графов, включая Дугласа Шотландского.

Потребовалось несколько часов, чтобы подошли все французские части. Обе армии собрались в полном составе, но сражение не начиналось. Противники готовы ринуться в бой, однако не знают, кому первому начать атаку. Вероятно, Эдуард, исходя из вызова французского короля, ожидал ее от противника, но Филипп не торопился.

Внезапно по рядам английской армии пронесся крик. Во вражеском стане в ответ последовали шум и волнение: «Нас атакуют англичане!» Это один французский вассал посвящал в рыцари нескольких своих оруженосцев – обычная процедура в канун битвы. Но англичане не двигались, крик утих, – два зайца, скакавшие вдоль английских позиций, очень скоро нашли свой конец. А несчастных, которых в тот день произвели в рыцари, стали по прошествии времени называть рыцарями ордена Зайца.

Тем временем Филипп горячо спорил со своими военачальниками. Мнения командиров разделились: одни считали, что следует атаковать, другие советовали оставаться на своих позициях; аргументы обеих сторон заслуживали внимания, но странно – никто не отметил, что англичане занимают крайне удобную позицию. Наконец королю сообщили: астролог его, Роберт Сицилийский, увидел в гороскопе, что король будет побежден, если нападет первым. Это положило конец раздумьям Филиппа, – сражение решили не начинать^[41], нелепый день кончился; к концу его немецкие князья решили: надо возвращаться домой. Союзники сели на коней и отправились на ночлег. Пройдя 10 миль на север, остановились у Авена: там армия сделала ночной привал, а Эдуард послал оттуда сообщение врагу, что желает сразиться завтра, на этом месте. На следующий день он стал ждать неприятеля, но французская армия так и не появлялась – фактически она уже возвратилась домой. «Наши союзники больше не желали оставаться», – объяснял английский король сыну, и английской армии пришлось вернуться в Брюссель, а позже вообще в Антверпен^[42].

Таким образом, кампания, к которой так долго готовились и потратили на нее так много английских денег, окончилась полным фиаско. Многочисленные отчеты об этой кампании составляют о ней представление как о странной и озадачивающей. Но в ней нет ничего непонятного. Союзники Эдуарда колебались, не желая больше участвовать в его делах; с одной стороны, они боялись мощи Франции, с другой – жаждали английского золота. В течение всей кампании их раздирали эти два противоречия; когда они получили все причитавшееся им золото и основной мотив службы исчез, единственное, что стало волновать их, – как бы побыстрее оставить своего соратника, поскольку страх перед французским королем нарастал с каждой минутой. Следовательно, чтобы поскорее уйти, им требовалось найти какое-то оправдание своему поступку. Эдуард, надо сказать, столь же бессилен в искусстве управлять своими союзниками, сколь герцог Малборо четыреста лет спустя, к тому же Эдуарду, скорее всего, не хватало терпения и такта (чем так искусно умел пользоваться Уинстон Черчилль).

В конце кампании король написал длинное письмо сыну; нам оно особенно полезно, так как несет ту информацию, что отсутствует в официальных военных бюллетенях: король время от времени все-таки располагал сведениями о противнике. Сделаем некоторые извлечения из этого уникального письма, которое может считаться первым военным донесением в английской истории.

Достигнув Маркуэна, «мы услышали, что противник, преследуя нас, идет к Перонну, через Нойон (то есть двигается южнее)... В понедельник к нам прибыл посыльный от короля Франции и сказал, что он... даст сражение королю Англии на следующий день... Вечером (после достижения Ла-Фламанжери) пойманы три шпиона, которые сообщили, что Филипп находится в полутора лигах от нас и в субботу будет сражаться. В субботу мы пришли на поле за четверть часа до рассвета и заняли свои позиции там, где должно состояться сражение. Рано утром схвачены несколько вражеских разведчиков; они объявили, что их авангард уже построился и идет навстречу нам. Эти новости настолько укрепили верность наших союзников, которые до того действовали несколько вяло, что такого желания сражаться мы не наблюдали даже у наших солдат. Тем временем один из наших разведчиков, немецкий рыцарь, захваченный неприятелем, открыл противнику все наше построение. После этого противник отозвал свой авангард, приказал стать лагерем, рыть рвы вокруг него и рубить большие деревья, чтобы предотвратить наш неожиданный подход. Весь день до вечера мы прождали пешими в боевом порядке, пока ближе к вечеру нашим союзникам не стало очевидно, что мы ждали достаточно долго. Вечером мы оседлали лошадей и отправились к Авену; противнику сказали, что будем ждать его там все воскресенье. В понедельник утром мы узнали, что лорд Филипп отошел. Поэтому наши союзники не могли больше с нами оставаться».

Первая кампания Столетней войны кончилась для нас разочарованием. Кроме того, в нерегулярной борьбе в Гаскони французы начинали побеждать. Но Эдуард III, естественно разочарованный неудавшимся походом, не отчаивался. Он проявил упорство и силу характера, необычные для столь молодого короля. Первое, что он сделал по прибытии в Антверпен, перед тем как распустил армию на зимовку, – созвал рейхстаг, или конференцию знати, чтобы вместе с ним выработать план кампании на следующий год. В течение последующих двух месяцев занимался важными политическими и дипломатическими переговорами, которые решали судьбу предстоящей кампании.

КАМПАНИЯ 1340 ГОДА

Фландрия в течение предыдущей кампании придерживалась нейтралитета. Граф Фландрии был предан своему сюзерену – королю Франции, но жители не одобряли такой политики и всем сердцем ненавидели своего западного соседа. Оппозицию возглавлял Якоб ван Артевельде^[43], торговый магнат из Гента. Предоставив ссуду Эдуарду, он тем самым повлиял на его решение отменить ограничения на импорт шерсти в страну, чем приобрел популярность у населения. К зиме 1339 года он стал фактическим правителем страны, а граф бежал во Францию.

Дорога для заключения англо-фламандского союза теперь открыта. Но существовала небольшая проблема: подними Фландрия оружие против короля Франции, своего законного правителя, – и она тем самым подвергнет себя крупным церковным взысканиям. Но Артевельде нашел ответ на этот сложный вопрос, дав осознать Эдуарду, что, если тот выступит с официальной претензией на французский трон, для фламандцев это станет подтверждением, что именно он их повелитель, и потому они должны сражаться за него, а не за французского самозванца. Все, что необходимо сделать Эдуарду, – возвратить захваченные города Лилль, Дуэ, Турне и Бетюн.

Все эти события как нельзя лучше служили целям Эдуарда, и в январе 1340 года он торжественно вошел в Гент; там 24 января на торговой площади при огромном скоплении населения его объявили королем Франции, и к тому же три города, Гент, Брюгге и Ипр, принесли ему присягу верности. Чтобы показать всем серьезность своих намерений, он заказал для себя новую большую государственную печать с изображением французских лилий и английских леопардов^[44].

Когда все вопросы на континенте оказались решенными, он сел на корабль и отправился в Англию – согласовывать новые военные поставки и усиление союза с парламентом. Но, к удивлению для себя самого, доводы его имели мало успеха.

Тем временем в Нидерландах вспыхнула небольшая война. Филипп отправил свою армию отомстить Геннегау за участие в предыдущей кампании против него: послал сына своего Иоанна, герцога Нормандского, приказав разорить Геннегау, так чтобы город никогда не оправился. Иоанн, выполняя волю отца, многое на своем пути разрушил, пока не дошел до Кенуа, – там этому вандализму пришел конец: под стенами его остановили выстрелы небольших орудий.

Фландрия также вовлеклась в конфликт, и Якоб Артевельде с армией отправился из Гента на помощь соседям; позже к нему присоединился небольшой воинский контингент графов Суффолка и Солсбери. На пути к Валансьену, у Лилля, на этих графов было совершено нападение, которое кончилось их пленением и торжественным привозом в Париж. После этого к своей армии присоединился Филипп, – казалось, неминуемо скорое столкновение между двумя противниками, очевидно, севернее Камбре. Но, как в предыдущем году, оно не состоялось. На сей раз причина отказа от сражения – новости о большой военно-морской победе английского короля и высадке его с большой армией во Фландрии. Получив эти новости, Филипп начал действовать, чего и ожидали от него: вернулся обратно в Аррас, где часть своей армии расформировал, а другую распределил по соседним гарнизонам.

СРАЖЕНИЕ ПРИ СЛЕЙСЕ

Вернемся теперь на несколько недель назад и посмотрим, как происходило это военно-морское сражение. Надо помнить, что в начальный период войны французский флот держал контроль над Каналом и потому существовала реальная возможность вторжения на Британские острова. До 1339 года эта опасность сохранилась, и, когда Эдуард вернулся в Англию, первое, чему он решил уделить внимание, – усиление своих берегов. Постепенно собирал большой флот; французы делали то же самое. Оба флота состояли в основном из генуэзских и нормандских судов. Согласно сведениям Эдуарда, в июне противник, ожидавший его возвращения во Фландрию в гавани Слейс, располагал 190 военными судами^[45].

Эта позиция французами выбрана не случайно: флот их свободно перехватывал или перекрывал коммуникации английскому, если тот направится в Антверпен или другой порт Фландрии.

Тем временем Эдуард собирал свою новую армию в Суффолке, а свой флот – в Оруэлле, у Ипсвича. В последний момент, когда он уже почти сел на корабль, из Лондона прибыл архиепископ Кентерберийский с просьбой отсрочить отплытие, поскольку французский флот поджидает его и риск попасть к нему в руки слишком велик. Адмиралы поддержали архиепископа, но король проявил непреклонность. «Вы и архиепископ, – взорвался он, – согласились с этой ложью, чтобы предотвратить мое путешествие. Я отправлюсь в путь без вас: кто боится того, чего нет, пусть остается дома». Но в итоге все равно задержался в порту на несколько суток, ожидая прибытия северной эскадры. Весь огромный английский флот снялся 22 июня с якоря, поднял паруса и поплыл в сторону Фландрии.

Невозможно точно оценить силу флота или армии, но, видимо, английский флот по размеру уступал французскому. Фруассар говорит, что английская армия состояла из 4 тысяч тяжеловооруженных всадников и 12 тысяч лучников – цифра на этот раз вряд ли так уж преувеличена^[46]. Король лично командовал флотом, имея при себе штурманом опытного вояку Джона Краба, покинувшего шотландскую службу из-за плохого жалованья. Главные адмиралы: сэр Роберт Морли, графы Хантингдон и Нортхемптон и вездесущий Уолтер Мэнни (напомним, что адмирал и генерал – термины почти синонимичные в те времена и даже намного позднее).

Спустя несколько дней после сражения король написал другое замечательное письмо сыну, – его можно считать первым военно-морским донесением, как письмо, написанное после кампании у Камбре, считается вообще первым военным донесением. Другие и более поздние сообщения о сражении при Слейсе столь противоречивы и непонятны, что их приходится игнорировать, а потому судим об этой битве только по королевскому письму. Итак, после выступления: «Мы плыли весь день и ночь и в пятницу, около часу пополудни, подошли к побережью Фландрии, у Бланкенберга^[47], где заметили флот неприятеля, скопившийся в порту Слейс. Видя, что отлив не дает нам приблизиться к нему, всю ночь пролежали в дрейфе. В субботу, в День святого Джона (24 июня. – А. Б.), вскоре после часу пополудни, при сильном приливе (фактически в 11.23 утра. – А. Б.), именем Бога и уверенные в своей справедливости, мы вступили в упомянутый порт наших врагов; собрали свои суда в очень сильный боевой порядок и доблестно защищались весь день и следующую ночь...»

«Боевой порядок» действительно очень мощный: суда располагались в четыре линии, и все, кроме находившихся в тылу, были связаны между собой канатами и цепями так, что получились четыре гигантские платформы^[48]. Поскольку готовилось сражение сухопутных войск, место битвы должно было находиться поближе к суше. Первое необходимое условие сражения – поле битвы. Возможно, теперь место, где происходило сражение, представляет собой сушу. Уже много веков, как порт поглощен землей, на месте его песчаная равнина.

В английском флоте каждое судно с тяжеловооруженными всадниками окружено по бокам судами с лучниками, как и в битве при Креси, только на этот раз солдаты сражались в открытом море. Суда в те дни использовались просто как транспортные средства для перевозки армии, как лошади – для перевозки конной пехоты, поэтому участие судов в сражении не предполагалось. Судьбу битвы решали солдаты. Единственное оружие, которым обладали французские корабли, – камни, солдаты кидали их на английские палубы.

После чего (пусть это не удивляет читателя) битва приняла форму сухопутного сражения. Англичане, подойдя поближе, начали атаку: рыцари взбирались (без лошадей) на борта французских судов и вступали в рукопашную схватку.

Очень скоро, неожиданно даже для себя, англичане взяли верх. Королевское флагманское судно «Кристофер», гордость флота, в прошлом году захваченное во фламандской бухте, французы специально поставили на передней линии, чтобы посильнее унизить неприятеля. Англичане, естественно, как только началась битва, устремились к этому кораблю и захватили его. Возвратили себе и второе большое судно – «Эдуард». Быстро укомплектовав эти военные корабли английскими командами, снова послали их в битву, теперь уже под английским флагом.

У англичан отборная армия: на борту судов – сливки рыцарства и знати страны. Лучники, вооруженные длинными луками, имели «пристрелянные цели», каждая стрела находила жертву в плотных рядах солдат на французских палубах, а мощные и опытные тяжеловооруженные рыцари продолжали резню, шаг за шагом отбрасывая противников в направлении моря, пока все они не оказались в воде; захватывающее, наверно, зрелище. Даже во Франции история этого сражения стала легендарной. Шут Филиппа, услышав о нем, спросил своего господина: «Знаете, ваше величество, почему англичане – трусы? В отличие от французов не осмеливаются прыгать в море».

Эскадре в количестве 24 судов, находящейся в тылу французского флота, удалось под прикрытием наступившей ночи спастись; все остальные корабли захвачены. Легко сосчитать французские потери – реальные и в официальном отчете Филиппа: цифры совпадают (190 судов). Что касается потерь личного состава, тут есть некоторые несоответствия. Утверждение Эдуарда, что он захватил отступающих французов, на наш взгляд, вымысел, – заявление его о 30 тысячах потерь, скорее всего, преувеличение. Больше мы ничего не можем сообщить^[49].

Прошло несколько дней, как англичане находились на месте сражения и в Брюгге; 10 июля Эдуард III вступил в Гент, приветствуемый бюргерами как великий победитель. Лестно слышать такое, но еще отраднее другое приветствие – от жены Филиппы, она подарила ему сына: Джон родился, когда король был в Англии, и назван по обычаям того времени именем своего места рождения – Гентским; предки наши произносили это слово как Гонт, и нам он известен как Джон Гонтский.

Великая победа Эдуарда, поднявшая его авторитет, привела и к тому, что отовсюду начали стекаться его вассалы, чтобы выказать почтение господину. А он не терял времени зря, используя ситуацию, чтобы улучшить свое положение. Созвал 18 июля в Вилвурде рейхстаг и заключил на нем союз между Англией и тремя ее союзниками: Брабантом, Геннегау и Фландрией. Рейхстаг, по сути, превратился в военный совет, принявший планы военных действий на следующую кампанию. Посещало этот военный совет так много людей, что обсуждавшееся на нем стало известно всем. Приняли очень простой план. В то время как Роберт Артуа поведет свою армию фламандцев против Сент-Омера, главный удар, в направлении Турне, нанесет сам Эдуард III. Король убедил свое правительство, что за него пойдут сражаться 100 тысяч фламандцев, – вероятно, преднамеренное преувеличение, так пожелали английские друзья. Фактически он стал первым английским командующим, который имел под своим руководством армию, состоящую из разных наций и говорящую на различных языках, – в большинстве солдаты получали деньги за службу от английского правительства.

Расположенный в середине Бельгии, Турне неоднократно фигурирует в нашей военной истории, и почва его обильно орошена английской кровью. Герцог Малборо захватил город после блестящей осады, а наша армия в течение двух лет совершала около него марши. Сорок лет спустя герцог Камберленд, с другой союзнической армией, совершил марш, чтобы снять с него осаду, и провел впечатляющее сражение под его стенами, при Фонтенуа. В 1793 году герцог Йорк несколько раз располагал тут свой штаб, а кроме того, между ним и Лиллем произошло в тот период еще три сражения. В войне 1914 – 1918 годов Турне захвачен 55-й английской дивизией за два дня до окончания войны; наконец, во Второй мировой войне освобожден 3 сентября 1944 года нашей гвардейской танковой дивизией. Во время Столетней войны и намного позднее Турне – главный город на северо-восточной границе Франции, важнее по значению, чем даже Лилль, с укреплениями почти неприступными. Во времена Генриха VIII население его, как сообщает кардинал Уолси, составляло 80 тысяч, при Эдуарде III, скорее всего, такое же (хотя цифра Уолси, вероятно, завышена).

Слишком хорошо известный всем план, составленный в Вилвурде, достиг ушей короля Франции, и Филипп VI быстро отреагировал, послав на помощь гарнизону крупное подкрепление из своих лучших войск под командованием графа Рауля, коннетабля^[50] Франции.

Он также снабдил крепость, говоря словами Фруассара, «l'artillerie, engines, espingalls et kanons». Здесь мы сталкиваемся с трудностью. В Средние века, когда появлялось новое изобретение, требовалось какое-то время, чтобы оно получило свое название, и обычно для его обозначения использовалось какое-нибудь старое слово. Таким образом, «engine» может означать «орудие» или просто «средневековое осадное орудие», типа баллисты, требюше, мангонеля^[51] и т. д.; «l'artillery» – «снаряжение лучников»; «kanon», однако, имеет только одно значение – «рибодекин» (Фруассар объясняет это слово так: «Оружие, состоящее из трех или четырех пушек, связанных вместе»). Теперь из других источников мы знаем: рибодекин использовался и англичанами, и фламандцами; итак, артиллерия применялась в этой известной осаде обеими сторонами. Вернемся непосредственно к осаде.

ВЫЗОВ НА ПОЕДИНОК

После заключения соглашений в Вилвурде Эдуард III отправил союзников по их столицам – собирать армии для предстоящей кампании. Решили собраться 22 июля. Король, с английской армией, совершил марш вдоль Шельды через Оденард (позже прославившийся в нашей истории; см. карту 1). После стычки при Эспере (в 10 милях севернее Турне) 22 июля в соответствии с планом он достиг Шина (в 3 милях северо-западнее цели) и отсюда послал знаменитое письмо королю Франции, в котором предложил ему альтернативу: сразиться с ним лично; во главе 100 солдат; сразиться во главе всей армии. Обратился к нему в письме, именуя его Филиппом Валуа, а не королем Франции; Филипп сначала сделал вид, что не получил никакого письма – к нему неправильно обратились. В конечном итоге согласился на личный поединок при условии: его победа – он владеет Англией, точно так же, как Францией. Ответ, конечно эквивалентный отказу, вероятно, не удивил английского короля. Нам, однако, не следует относиться к этому с иронией. Король Эдуард, воплощение рыцарства, решил действовать в соответствии со своими принципами.

Тем временем к английскому королю подходили союзники, а обороняющийся город принимал последние меры по своей защите. Огромное количество продовольствия собрано в городе; ворота (иные блокированы полностью) и стены усилены; поперек реки, на входе и выходе ее из города, поставлены боны^[52]. Орудия, или то, что мы называем «engines», размещены главным образом на разных воротах. Из старых укреплений в городе до наших дней сохранились две башни Марвиса и городской мост^[53]. Четыре национальных контингента, из которых состояла союзническая армия, занимали следующие позиции: англичане – напротив ворот Святого Мартина, на юго-западе; фламандцы – напротив ворот Святого Фонтена, на северо-западе; брабантцы – напротив ворот Марвиса, на северо-востоке; геннегаугцы – напротив Валансьенских ворот, на юго-востоке.

Карта 1. Кампании 1339 – 1340 гг.

Таким образом, город полностью окружен, а чтобы соединить действия различных контингентов, через реку переброшены понтонные мосты. Осада началась 31 июля – в полную силу и с замечательной пунктуальностью.

В то время как английский король занимался методической осадой города, его французский коллега, казалось, бездельничал в Аррасе, в 40 милях юго-западнее. В действительности он собирал там армию для освобождения Турне, но не спешил действовать: союзническая армия, считал он, слишком велика по сравнению с его собственной, слишком рискованно нападать на нее, а Турне еще долго продержится и без его помощи – город хорошо защищен и имеет все для длительной осады^[54].

Союзники использовали свои превосходящие силы совсем в иных целях, чем от них требовал Эдуард. Оставив незначительное количество солдат для осады, они в большинстве своем принялись грабить прилегающую территорию. Секлин, южнее Лилля, захвачен, разграблен и сожжен; та же участь постигла и Орши, лежащий южнее; с Сент-Аманом случилось то же самое. Французы оказались бессильны предотвратить этот разбой. Поскольку неприятель осаждал Турне, гарнизон изгнал всех фламандцев, англичан и брабантцев. Иначе поступили только с «бесполезными ртами» (выражение это появилось во время известной осады замка Гайяр^[55]). С большим великодушием Эдуард дал три дня на эту эвакуацию, – гуманность все-таки присутствовала в средневековых войнах.

План Эдуарда по осаде города имел отчетливо современный привкус. Вместо того чтобы сразу начать штурм, он решил захватить крепость малой кровью, предоставляя больше действовать не пехоте, а «артиллерии» (включаю сюда и механическое оружие, и то, в котором применялся порох): пусть наносит повреждения в стенах и воротах, а жителей «смягчает» бомбардировкой и голодом. Таким образом, осада в значительной степени производилась «артиллерией». Исходя из различий в определении термина «артиллерия» в прошлом и настоящем, а также отличия его от термина «орудие», мы не различаем их в последующем повествовании, – кроме случаев, когда речь идет о рибодекинах (они-то, бесспорно, орудия).

Осадную артиллерию сконцентрировали против различных ворот, каждым национальным контингентом бомбардировался свой собственный сектор. Сведения о множестве обстоятельств этой осады сохранились только в местном архиве.

* * *

Три «орудия» задействованы против ворот Марвиса, но с их помощью не удалось проделать в воротах значительную брешь. Стены двух башен (существующих и сегодня) очень массивны и сильны, – возможно, поэтому снаряды причинили им лишь незначительный ущерб; то же относится и к другим воротам. Англичане использовали два таких орудия против ворот Кокерель, а фламандцы неосмотрительно поместили свою «артиллерию» в лагере собственного командующего, известного нам уже Якоба Артевельде. В это же время состоялась и первая «артиллерийская дуэль»; у нас есть отчет о ней. Французы внутри ворот Святого Фонтена поместили свои «орудия», но их разрушил обстрел фламандских. Фламандцы починили их и снова ввели в дело, но ненадолго – вскоре их опять разрушили: французы, очевидно, умели хорошо прицеливаться. Чтобы не отставать от противников, англичане включились в это соревнование и вскоре уничтожили французские орудия на Марше-о-Ваш.

Противостояние тем временем продолжалось. Рибодекины, противопехотное оружие, использовались иначе, чем простые орудия. Чтобы поразить оборонявшихся, которые находились на стенах, требовался навесной или, по крайней мере, горизонтальный огонь. Рибодекины надо, следовательно, поднять какими-то средствами на равную с вершинами стен высоту. Для этого построили деревянные башни и на них установили эти орудия. Какое повреждение они сделали, нам неизвестно, но известно, что в конце осады башни демонтировали, а лес, из которого они построены, продали жителям. После этого рибодекины спустили вниз по Шельде в Гент.

В течение месяца осады, чтобы уменьшить артиллерийский огонь, осажденные предприняли ряд вылазок. Фламандцы 26 августа в свою очередь попытались прорваться к крепости; попробовали с нескольких своих лодок разбить бон, поставленный поперек реки в их секторе, но помешало течение, и их попытка окончилась неудачей. Есть даже свидетельства, что французы предприняли неожиданную вылазку на фламандские суда и состоялось небольшое морское сражение. Два дня спустя французы взяли инициативу в свои руки и предприняли наступление на английские позиции. Эту атаку не только отразили, но она вообще чуть не стала последней, так как англичане чуть не ворвались в город на плечах преследуемых противников.

К этому времени продовольствие в городе стало заканчиваться, и гарнизон тайно послал сообщение французскому королю с просьбой о помощи. Призыв не остался неуслышанным. Филипп VI к этому времени собрал армию в Аррасе и выступил, чтобы помочь своему осажденному городу.

На полпути между Турне и Лиллем течет река Марк, всего 15 футов в ширину, но очень болотистая и глубокая – ее почти никогда нельзя перейти вброд. Через нее существовало два моста – в Бувине и Пон-а-Трезине. Король Эдуард занял территорию вдоль реки между этими двумя мостами, что будут впоследствии называть «оборонительной линией». (Через четыреста лет армия герцога Малборо совершила марш и сразилась возле этого места, а еще позднее, в 1794 году, территория эта стала ареной битвы герцога Йорка.) Французский король, найдя оба моста занятыми врагом, разбил свой лагерь на полпути между ними. Это произошло 7 сентября; таким образом, уже шесть недель гарнизон Турне осажден, и с каждым днем его положение становится все ужаснее, просьбы о помощи – настоятельнее. Однако Филипп не предпринимает никаких действий: не желая штурмовать переправу через реку, практически предоставляет Турне своей участи.

Но не только французский монарх испытывает трудности; у английского короля проблем не меньше, чем у его противника. Когда вместе собирается большое количество союзников, между ними очень часто возникают споры и трения, и разнородная армия Эдуарда не исключение. Брабантцы, не имея общей границы с Францией, не имели особых интересов на ее территории, как другие союзники, – некоторые из них требовали возвращения домой.

Однажды король Эдуард, обсуждая в своей палатке с Артевельде и герцогом Брабантским общие проблемы, стал свидетелем ужасной сцены. Артевельде заметил герцогу, что брабантцам пора напасть на город – ведь это делают другие союзники. Брабантский рыцарь в ответ резко возразил: держи язык за зубами и возвращайся в Гент варить свое пиво – он явно намекал на плебейское происхождение вождя фламандцев. Тот в бешенстве выхватил меч и угрожающе затряс им. Испугавшись, герцог Брабантский выбежал из палатки, намереваясь вскочить на лошадь, помчаться к своей армии и увести ее. Эдуард спас положение: он вышел сразу вслед за герцогом и успел подхватить под уздцы его лошадь; ему понадобилось все красноречие, чтобы успокоить оскорбленного брабантца. Доводы его оказались столь убедительными, что в конце концов герцог согласился помириться с Артевельде. Чтобы окончательно все урегулировать, Эдуард устроил большой банкет: пригласил всех военачальников и так рассадил гостей, что герцог Брабантский и Якоб Артевельде оказались сидящими рядом. Английский король, должно быть, обладал даром убеждения, как Малборо и герцог Йорк, – им тоже приходилось иметь дело с вспыльчивыми союзниками и всячески убеждать их не ссориться.

В союзной армии опять наступил мир, – казалось, конец осады не за горами. Гарнизон погибал от голода, а французский король ничего не мог сделать. Подобно Массене, стоящему перед линиями Торреса Ведраса, он каждый день всматривался в даль – туда, где линия Марке, – и с каждым днем это становилось ему все тяжелее. Но неожиданно для него пришла помощь, откуда ее никто не ждал, – от женщины и аббатисы, сестры Филиппа – Жанны де Валуа; мать графа Геннегау и Филиппы, она и теща Эдуарда. Эта славная женщина, оставив свое аббатство Фонтенелль, прибыла во французский лагерь и уговорила Филиппа начать переговоры о перемирии. Затем переправилась через реку, направилась в неприятельский лагерь и обратилась к английскому королю с тем же предложением. Брабантцы, узнав об этом, настаивали, чтобы король принял ее условия, а Эдуард не имел денег – нечем их успокоить – и созвал совет, на котором рассмотрели предложение леди Жанны. Все союзники высказались в пользу перемирия, король и Артевельде – против. Дело слишком серьезное, тут не проигнорируешь мнение союзников, и в конечном счете Эдуарду против своего желания пришлось согласиться на переговоры; повлияли тут, вероятно, и денежные затруднения. Состоялась встреча противников, и 25 сентября было заключено перемирие на год – перемирие в Эсплечине.

По этому перемирию каждый союзник Эдуарда что-нибудь приобретал, но сам король не получал ничего – все осталось как до войны, в подвешенном состоянии. Вторая кампания кончилась так же неудачно, как и первая, – разочарование полное. Главная вина за такой печальный итог лежит в основном не на плохих союзниках Эдуарда, а на английском правительстве, которое не отправило ему, несмотря на неоднократные просьбы, ни субсидий, ни подкреплений. Плати он союзникам, – скорее всего, держал бы их в боевом порядке. В это он верил, и это, вероятно, правда. Гнев разрывал сердце, и он при первой возможности вернулся домой (такой возможности не представлялось два месяца). Неожиданно для всех, в бешенстве прибыл он в Тауэр; в течение двадцати четырех часов уволил всех министров и назначил новых. Но это уже не могло изменить ужасающую ситуацию. В начале 1341 года император отменил назначение Эдуарда викарием Священной Римской империи, и великий союз канул в Лету. Первый раунд большой войны на море выигран, но на земле все действия оказались тщетными, – король Англии должен начинать все заново.

Глава 3 БРЕТАНЬ И СРАЖЕНИЕ ПРИ МОРЛЕ. 1341-1342 ГОДЫ

После возвращения в Англию Эдуард III в течение года занимался домашними и шотландскими делами. Предпринял короткую кампанию к северу от реки Твид, где шотландцы постепенно начали возвращать свои территории, потерянные в более ранних кампаниях. Тем временем в Бретани произошел любопытный случай, который впоследствии окажет огромное влияние на развитие Столетней войны. В апреле 1341 года умер герцог Иоанн III Бретонский, не оставив после себя наследника. Его отец, герцог Артур II, имел второго сына, Ги, который умер молодым, но оставил дочь – Иоанну. Вторая жена герцога Артура, Иоланда, – вдова Александра II Шотландского, от нее он имел сына – Иоанна. Таким образом, на бретонский трон претендовали сразу двое – Иоанна де Пантьевр и Иоанн де Монфор. Так возникла война в Бретани, которая продлилась целых двадцать четыре года^[56]. В эту войну вовлеклись также Англия и Франция, а кроме того, множество известных английских военных и проконсулов (так мы будем их называть), и во время нее произошло несколько замечательных сражений. (Впрочем, о солдатах и о сражениях этой войны давно позабыли.)

Спор из-за наследства начался с того, что Иоанна вышла замуж за Карла, графа Блуаского, племянника французского короля. Иоанна потребовала для своего мужа короны и обратилась к Филиппу VI с просьбой одобрить ее притязания на трон Бретани. Французский монарх только и ждал этого момента, – конечно, по своим причинам. Если на трон сядет его собственный племянник, он, скорее всего, останется преданным своему сюзерену, в отличие от Иоанна, больше связанного с английским королевством. Рассуждая точно как его противник, Эдуард одобрил Иоанна. Карл Блуаский основывал притязания жены на корону на том факте, что она самая близкая родственница покойного герцога, в то время как Иоанн де Монфор ссылался на Салический закон, по которому наследование переходило исключительно по мужской линии – он как раз ее представитель. Таким образом, получилось, что французский король поддержал тех, кто игнорировал салическое право, на основании которого он носил корону, а английский король – принципы, отклоненные им по отношению к французской короне. Ирония этой ситуации не забыта историками.

Но изначально ни Англия, ни Франция не втянуты в военное противостояние. Первым начал войну Иоанн: вступил в Нант, где его хорошо приняли граждане, и в течение короткой, двухмесячной кампании подчинил себе б'oльшую часть страны. Затем отправился в Англию, где заручился обещанием помощи английского короля в обмен на признание им Эдуарда своим сюзереном и французским королем.

Тем временем Карл Блуаский собирал армию в Анжере; с ней он в ноябре 1341 года подошел к Нанту. Этот граф, человек набожный, вел праведный образ жизни; помещал в свою обувь гальку и носил власяницу, кишащую паразитами. Эта одежда, наверно, сильно его раздражала: захватив солдат из армии Иоанна, предпринявших неудачную вылазку из Нанта, святой человек казнил 31 из них и бросил их головы в город при помощи катапульт. Жители, опасающиеся за судьбу своих родственников, попавших в плен, быстро пошли на переговоры. Блуаский вступил в город, а графа Иоанна захватили и отправили в Париж, где посадили в темницу Лувра на целых четыре года. Карл в свою очередь при поддержке королевского сына Иоанна, герцога Нормандского, подчинил себе большую часть территории Бретани.

Для партии Монфора все казалось потерянным; ситуацию спасла одна графиня – героическая женщина Иоанна Фландрская; она приняла энергичные меры и на какое-то время даже добилась успеха. Но армия графа Блуаского с каждым днем захватывала все новые территории и в конечном итоге осадила Иоанну в замке Эннебу – город в устье Блаве, между Ваном и Кемпером^[57].

Осажденная графиня, естественно, обратилась с просьбой о помощи к Эдуарду. Английского короля упрашивать не пришлось: сразу по прибытии известия из Франции он отдал приказ сэру Уолтеру Мэнни снаряжать экспедицию. В марте 1342 года Мэнни отплыл к Эннебу, но его путешествие затянулось (это покажется невероятным) на шестьдесят дней. В мае, как ожидали защитники, он в городе не появился, и руководительница обороны с каждым днем отчаивалась все сильнее. Фруассар в известном отрывке описывает драматический эпизод: графиня, стоя на крыше башни и с тревогой всматриваясь в горизонт, заметила мерцающие белые паруса – английский флот медленно заходил в устье реки.

Прибывшая армия без труда сняла блокаду с осажденного города, – голодный гарнизон встретил ее с нескрываемой радостью. В честь англичан – они появились в ту же ночь – дали торжественный обед, несмотря на то что «great engine» (сдвоенная катапульта) продолжала швырять снаряды в город. Это разозлило сэра Уолтера Мэнни, и он заявил во время обеда, что завтра захватит эту катапульту. На следующее утро английские солдаты, предприняв вылазку, прогнали осаждающих, завладели катапультой и разрубили ее на куски.

Карта 2. Бретань

Таково начало деяний сэра Уолтера Мэнни и его отважного отряда, – подробно мы их не рассматриваем, об этом уже рассказал до нас Фруассар; не забудем, однако, что к его заявлениям, не подтвержденным другими источниками, надо подходить осторожно. Результат действий Мэнни: осада с Эннебу, как и с Оре (в 20 милях восточнее), снята, а Луис де ла Серда, опытный испанский генерал, находящийся на службе у графа Блуаского, наголову разбит со своей армией у Кимперле (в 12 милях западнее).

Оставим теперь в стороне деяния сэра Уолтера Мэнни и Карла Блуаского на юге Бретани и перейдем к описанию более серьезных событий, происходивших в Англии, – она снова готовилась вступить в войну.

На стратегию предстоящей войны повлияли географический и этнологический факторы. Бретань – полуостров; Верхняя Бретань – центральная зона, простирающаяся от восточной границы Франции через Рен к Понтиви. На этой территории говорили по-французски, и на ней уже много веков проживала истинная французская знать; естественно, что Верхняя Бретань поддерживала французского племянника. Северная часть Бретани, Пантьевр, также находилась под французским влиянием: Иоанна, графиня Блуаская, – дочь Ги Пантьевра. Таким образом, территория лояльная Монфору ограничена югом и западом (через соперничающие территории, почти не менявшиеся в течение всей войны, проходила демаркационная линия). Следовательно, вознамерься английская армия сразиться с французской на бретонской земле, ей пришлось бы совершить долгий морской переход вокруг мыса Финистер, а французам, чтобы сорвать их планы, – всего лишь перерезать их военные коммуникации; к тому же французы быстро и свободно передвигались по суше. Два главных города-ключа охраняли их передвижения: Нант и Рен. Они и стали главной целью англичан (как для герцога Веллингтона главными городами по пути из Португалии в Испанию – Бадахос и Сьюдад-Родриго).

Эти факторы давали Франции большое преимущество. Война имела сходство с той, что шла в Италии в 1944 году между Англией и Германией: немцы быстро перебрасывали свои армии по суше, а англичане совершали для этого длинные и опасные морские путешествия.

Во времена паруса стратегическое препятствие всю войну тяжело сказывалось на действиях англичан, особенно в Гаскони, – это мы всегда имеем в виду, когда описываем данную кампанию, и больше к проблеме не возвращаемся.

В июле 1342 года Эдуард III назначил графа Нортхемптона (мы уже встречали его во время войны во Фландрии) своим заместителем в Бретани, его помощниками – графов Дерби и Оксфорда, а Роберта Артуа – «начальником штаба»^[58]. Все эти четыре военачальника, не новички в военном деле, в полной мере проявили свои таланты в кампании во Фландрии.

14 августа 1342 года флот из 260 судов, на которых находилось около 3 тысяч солдат, отправился в сторону Бреста и прибыл туда четыре дня спустя. Карл Блуаский, заняв уже почти все области, принялся осаждать этот порт, и английской армии пришлось из-за этого высаживаться на берег не в самом городе, а за его пределами. Но как только противник увидел, что приближается армия Нортхемптона, с нескрываемой радостью встречаемого жителями, как граф Блуаский сразу снял осаду и отошел назад к Генгану, 40 милями восточнее, оставив таким образом страну и открыв ее для захватчиков. В западной Бретани, всецело настроенной промонфорски, нашлись бретонцы, изъявившие желание присоединиться к английской армии. Беспрепятственно продвигаясь, герцог Нортхемптон 3 сентября подошел к Морле и попытался взять его штурмом. Осада продолжалась весь день, окончилась неудачно, и Нортхемптон решил перейти к регулярной осаде. Несмотря на активные действия, шансы на успех у английского командующего малы – город сильно укреплен и хорошо снабжен.

Тем временем Карл Блуаский в Генгане энергично сколачивал вокруг себя армию и собирал местное ополчение, пока его войско не достигло поистине огромных для того времени размеров. Скупой на цифры французский историк Бретани А. де ла Бордери оценивает его численность в 30 тысяч – практически нереально. Но даже если она составляла не больше 15 тысяч, все равно превосходила английскую армию более чем в четыре раза. С этой большой и довольно неуправляемой армией Карл Блуаский, пытаясь облегчить осаду, выступил к Морле. Его маршрут лежал через Ланмер, обширную деревню 7 милями северо-восточнее Морле. В День святого архангела Михаила граф Нортхемптон получил новости о наступлении противника. План его действий очевиден: он, естественно, не собирался ждать, когда его окружат с одной стороны город, а с другой – неприятельская армия, и потому, получив эти известия, сразу прекратил осаду и той же ночью выступил к Ланмеру^[59].

К рассвету англичане достигли назначенного места. Позиция их шла вдоль дороги, начинаясь от пологого склона, и тянулась на 300 ярдов до обрыва; затем дорога поднималась по склону и через 500 ярдов исчезала из поля зрения; тыл прикрывался лесом; шпиль (новый) церкви Ланмера виднелся на горизонте. Если упомянутый лес действительно тот, рядом с которым располагалась английская армия, он поистине великий – по своей важной роли в предстоящем сражении.

СРАЖЕНИЕ ПРИ МОРЛЕ (30 СЕНТЯБРЯ 1342 ГОДА)

Английская армия заняла позицию перед этим лесом, в линию по обеим сторонам от дороги, примерно 600 ярдов в длину. Позиция, когда лес оставался в тылу армии, очень часто использовалась английскими войсками в те дни: при таком расположении их нельзя эффективно атаковать с флангов кавалерией, а кроме того, ничто не угрожает обозу^[60]. В нескольких сотнях ярдов перед своей позицией, на линии, отмеченной на схеме домом, выкопали траншею и покрыли ее травой и другой растительностью, соорудив таким образом «западню» для всадников неприятеля. Прошло лишь тридцать лет с даты сражения при Баннокберне, и английские солдаты еще не забыли урок, преподанный им шотландцами. Спешившиеся тяжеловооруженные всадники заняли центр линии, а лучников поместили на флангах. Очевидно, утром французская армия, а точнее конные части, находилась на расстоянии лиги от позиций англичан, в Ланмере, дожидаясь подхода своих пеших частей. Можно считать поэтому, что части эти прибыли к месту битвы только на следующее утро. Это, по крайней мере, объясняет, почему французы не начинали атаку до трех часов пополудни. Сражение при Морле имело четыре схожие черты с тем, что состоялось тринадцать лет спустя при Пуатье. Нетрудно предположить, что Черный принц, помня об этом сражении, точно так же построил свои войска при Пуатье.

Карта 3. Сражение при Морле

Граф Блуаский расположил свою армию тремя огромными колоннами, одна за другой, на значительном расстоянии друг от друга. Головная состояла из нерегулярных войск, – возможно, местного ополчения; все воины пешие. Когда они добрались до предела досягаемости английских стрел, лучники разогнали колонну, прежде чем она вошла в непосредственное соприкосновение с тяжеловооруженными рыцарями противника. Противоборство быстро кончилось – бретонцы стремительно побежали с холма.

Карла смутила эта внезапная неудача, и он решил посовещаться со своими командирами относительно следующих действий. В конечном счете решили провести кавалерийскую атаку силами второй колонны. Этого-то и ждал Нортхемптон – уже подготовился отразить нападение; хитрость его сработала превосходно. Французские всадники, не предупрежденные относительно скрытых траншей нерегулярными войсками – те и сами не сумели их достичь вследствие своего скорого отступления, – ни о чем не подозревая, стремительно мчались на неприятеля. Доскакав до определенного места, люди и лошади стали сотнями проваливаться в рвы; лучники открыли по ним огонь, внося дополнительное замешательство в их ряды; атака задохнулась. Около 200 всадников все-таки сумели не встретиться со рвом – миновали ужасную ловушку. Но на них обрушились подоспевшие резервы, и они оказались полностью окруженными, в результате всем пришлось сдаться, включая командира Жоффруа де Шарни.

Вторая атака кончилась для французов так же неудачно, как первая: опять длительная пауза, атакующая сторона зализывает раны и консультируется, что делать дальше.

Нортхемптон с нетерпением ждет общего отступления, но его все нет. Две колонны, каждая больше его собственной крошечной армии, уже побеждены, на противоположном горном хребте неподвижно стоит третья, тоже намного больше численностью, чем его войска. К этому времени лучники испытывают недостаток стрел – у каждого не более 36; тогда они решают спуститься и подобрать уже выпущенные стрелы (как их преемники при Пуатье). Но неприятельская колонна уже начала наступление; увидев это, англичане упали духом; рвы разбиты или заполнены трупами и больше не защищают. Кроме того, есть свидетельства, что третья французская колонна намного шире английской и угрожает флангам. Герцог (возможно, по совету Роберта Артуа, – о действиях его во время сражения мы ничего не знаем) выбрал новый маневр; не отступи он, не помешает противнику себя окружить. Вот и сделал как никто до него – стал отходить назад к лесу, менее чем в 100 ярдах от него, в боевом порядке (теперь мы его называем «ежом») и занял оборону на краю леса, прикрыв все подходы к нему. Без сомнения, он имел в виду эту возможность, когда выбирал позицию непосредственно перед лесом. В лес его войска отступали в полном порядке, им удалось забрать с собой даже пленных.

Информация о последующих событиях скудна и противоречива. Очевидно лишь, что англичане сберегли свой «огонь», сохранив скудные боеприпасы, а французы несколько раз пытались атаковать и неизменно терпели неудачу, так и не проникнув в глубь леса; кое-кто даже попал в плен.

Наступила долгожданная для англичан пауза, – вспомнили балладу о Равене:

Испанский флот, с разбитыми бортами,

нас окружал со всех сторон,

Но, опасаясь наших жал, к нам снова подойти

так и не смел он.

Карл не знал, что делать; многие из его войск уже бежали с поля боя, включая генуэзских арбалетчиков; английские позиции все еще целы и невредимы, – кажется, ничто им не угрожает. Наступила ночь; Карл решил прекратить сражение: отказался от освобождения Морле и распорядился трубить отступление. Войска постепенно оставляют поле битвы и отходят к Ланмеру.

Нортхемптона, как и Карла, одолевали сомнения. Продовольствие кончается, войска его (согласно одному летописцу) уже голодают. Французы разбиты, наступление их на Морле остановлено. К ночи главная задача достигнута; теперь надо снова возвратиться назад и продолжить осаду Морле. Собрав свое небольшое войско, он начал отступать (неподалеку стояли французы) и вскоре снова подошел к Морле. Оба отступления происходили приблизительно одновременно, – любопытная картина: две армии расходятся друг от друга, будто по взаимному согласию.

После битвы две армии ушли с поля боя почти невредимыми; но английская армия достигла своих целей, хотя по численности в четыре раза уступала противнику, а французская нет, поскольку отступила. О ней услышат позднее на юге, когда она возобновит осаду Эннебу.

* * *

Сражение при Морле стало первым генеральным в истории Столетней войны и произвело глубокое впечатление на современников. Ле Бейкер написал (приблизительно восемнадцать лет спустя), что такой отчаянной борьбы не было ни в битве при Хелидон-Хилл, ни при Креси или Пейтье^[61]. С точки зрения военного искусства сражение вызывает огромный интерес. Тактика англичан, очевидно, основана на опыте, приобретенном в ходе битв при Баннокберне и Хелидон-Хилл. Тяжеловооруженные всадники сражались в пешем строю; траншея, заменив отсутствующее болото, служила препятствием; оборонительную позицию выбрали на горном холме; мощь огня лучников равно использовалась в обеих битвах; наконец, действия лучников и латников согласованы в отражении конной атаки неприятеля.

Неудивительно, что сражение при Морле стало образцом для первой большой победы Эдуарда, как и для всех других крупных сражений Столетней войны, за исключением последнего.

Приложение МЕСТО СРАЖЕНИЯ ПРИ МОРЛЕ

На первый взгляд недостаток информации относительно места сражения ограничивает наши возможности в описании этой битвы; но кое-что еще расскажем про это замечательное сражение. Единственный безупречный источник тут – написанное два дня спустя письмо начальника генуэзских арбалетчиков Карло Гримальди (к концу дня он, естественно, покинул поле боя): он определенно заявляет, что сражение состоялось между Ланмером и Морле (как следовало ожидать). Ланмер лежит на дороге от Генгана к Морле. От Морле Ланмер находится на расстоянии 7 миль. Нортхемптон едва ли отошел от Морле по направлению к Ланмеру более чем на 7 миль, даже если Карл Блуаский позволил ему дойти до самого Ланмера: желал, отразив нападение, осадить первым. С другой стороны, вряд ли он выбрал позицию рядом с Морле (гарнизон грозил в любую минуту ударить ему в тыл), вероятнее всего, в 3 милях от города. Генуэзский военачальник заявляет еще, что вечером французская армия отступила к Ланмеру и сражение произойдет невдалеке от деревни, примерно в миле от нее. Значит, битва состоялась примерно между 3-й и 5-й милями от Морле.

Рассмотрим позицию английской армии в этом сражении. Почти всегда англичане занимали горный хребет, или холм, или преобладающую возвышенность, с обозримым спуском, с тем чтобы просматривать всю прилегающую территорию и не допустить незаметного приближения противника и обхода с флангов. Такая оборонительная позиция перекрывала дорогу, по которой предстояло подойти противнику. Рассмотрев карту, делаем вывод, что от Морле поднимается склон и тянется полдороги до Ланмера, открывая обзор в сторону Морле, но не в противоположном направлении. Приблизительно в 4 милях от Морле рельеф на протяжении мили становится ровным; затем на расстоянии 2 миль от Ланмера резко опускается и поднимается снова только через милю, формируя впадину, о которой мы уже упоминали. Априори сражение произошло здесь.

Пойдем дальше; мы знаем, что в тылу у английской армии находился довольно большой лес. Отчеты о том сражении говорят: плато в те времена лесистое, как и поныне. Только натолкнувшись на это описание в хронике Найтона (как он сообщает, англичане всю ночь продвигались к позициям), мне удалось точнее установить местность. Сообщение это свидетельствует, что войска прошли несколько миль и находились недалеко от Ланмера. Итак, все указывает: истинная позиция – как раз там. Сейчас на этом месте маленькое кафе; добираемся до него на автобусе из Морле к Ланмеру – выходим на остановке в 3 километрах от последнего и сразу оказываемся окруженными лесом. Проходим 1000 ярдов вперед – и мы на той самой позиции, позади нас лес. Если догадка моя верна, это тот самый лес, что сыграл такую важную роль в сражении. Английская позиция, скорее всего, в 50 ярдах перед ним, а траншея – примерно в 100 ярдах далее, вдоль высокорослого кустарника.

Глава 4 БРЕТАНЬ. 1342-1347 ГОДЫ

Задолго до отправки экспедиции Нортхемптона король решил лично участвовать в предстоящей кампании в Бретани; армия герцога лишь авангард – она займет плацдарм и в случае необходимости сразится с неприятелем^[62]. Нортхемптону даны необходимые указания: как только высадится на берег, сразу посылает суда обратно в Англию, где они заберут главные силы во главе с королем. Корабли придут в Сандвич, где собираются основные силы. Эдуард прибыл в Сандвич как раз в тот день, когда, по его расчетам, там окажется флот; двенадцатилетнего сына он назначил правителем королевства на время своего отсутствия.

Сандвича он достиг 4 октября: флот еще не пришел, и о судьбе его ничего не известно. Напрасно прождав две недели, он изменил свои планы и направился к Портсмуту. В этом порту взял сколько нужно судов, посадил на них свою армию и 23 октября отплыл к Бресту. Согласно Адаму Мюримату, современнику тех событий, под командованием короля в рейс отправилось никак не меньше 400 кораблей с 6 тысячами тяжеловооруженных всадников и 12 тысячами лучников. Цифры, очевидно, округлены и почти наверняка преувеличены, но насколько – сказать невозможно. Конечно, 400 судов в состоянии переправить на континент такое количество солдат, но сомнительно, что король за это короткое время собрал в Портсмуте столько кораблей.

Английская армия 27 октября благополучно высадилась на берег в Бресте; к своему удивлению, англичане обнаружили, что за три недели после сражения при Морле на континенте произошло еще несколько значительных битв. Вторая осада Эннебу Карлом Блуаским оказалась столь же неудачной, как и первая, хотя на этот раз он использовал против крепости 18 больших «орудий»; после первой осады стены усилили, и «артиллерия» не повредила их. Через десять дней Карл, сытый по горло бесплодной осадой, отправился в Нант, на зимние квартиры.

Во времена Средневековья существовали свои традиции ведения военных действий, но английские короли почему-то всегда шли вразрез с ними. Эдуард приехал в Бретань сражаться, а не пересиживать зиму, – осаду Морле немедленно возобновили, и вскоре с помощью ее жителей крепость пала. Роберт Артуа в то же время придумал смелый план осады Нанта, крупнейшего города Бретани и столицы графа Блуаского. Собрав небольшую армию, числом менее 5 тысяч, он обогнул побережье, намереваясь высадиться на берег рядом с Нантом, но по пути столкнулся с французским флотом – пришлось отступить. Ничуть не расстроенный своей неудачей, он высадился неподалеку Вана, второго города Бретани, и начал его осаду. В ходе Столетней войны произошло несколько сот осад, но осада Вана Робертом Артуа и его небольшим отрядом английских тяжеловооруженных всадников и лучников резко отличается от них всех.

Город Ван небольшой, ограничен гористым полуостровом, выступающим на юг в виде аппендикса; в городе трое ворот; они и поныне существуют, как и большая часть крепостной стены, и потому нетрудно представить и описать те события. После нескольких дней подготовки Артуа ранним утром приступил к осаде. В предпринятом штурме усматриваются какие-то черты, свойственные современности. Лучники («артиллерия» того периода) направили свой огонь главным образом на вершины зубчатых стен. Обстрел оказался настолько мощным и точным, что (согласно Фруассару) вскоре все стены были очищены и ни один неприятельский солдат не решался на них показаться. Прикрытые этой стрельбой, тяжеловооруженные всадники начали осаду. Атаку, сразу напоровшуюся на жестокое сопротивление, отразили на всех направлениях. Не упав духом после первой неудачи, Артуа раз за разом посылал свои войска в атаку; но вот уже землю окутал сумрак, а крепость так и не захвачена. Настала ночь, а с ней тишина, жители улеглись спать, надеясь, что до рассвета нападение не возобновится. Но они не учли одного: их город осаждает Артуа.

Внезапно среди ночи раздался страшный грохот: зазвучали трубы, барабаны, а на двое ворот обрушился огонь главных сил атакующих. Среди криков и стонов напротив двоих ворот раздались два мощных взрыва, осветившие ночную мглу. Все защитники, разбуженные взрывами, помчались к пунктам, где, скорее всего, ожидалось нападение неприятеля. Но вот удивительно: за стенами города ни одного вражеского солдата, и неожиданность – англичане уже в самом городе! Случилось это так: защитники, оставив стены и обороняя только двое ворот, не подумали предотвратить вылазку английских солдат, а те под покровом ночи по лестницам незаметно перебрались через крепостные стены. Проникнув в город, сразу отправились к воротам, сзади напали на обороняющихся, разогнали их и открыли ворота для остальных отрядов, ждущих снаружи. Благодаря блестящей хитрости Роберта Ван взяли фактически без потерь. Французский гарнизон, включая Оливье де Клиссона, губернатора города, бежал в Нант. Триумф Роберта Артуа полный, – даже графиня де Монфор прибыла из Эннебу поздравить победителей.

Но Роберт Артуа и его английский отряд недолго наслаждались триумфом. Оливье де Клиссон постепенно собрал свои войска, присоединив к ним подкрепления графа Блуаского, и менее чем через две недели после поражения вновь появился под стенами Вана с армией, значительно превосходившей небольшое войско Артуа. Де Клиссон жаждал мести, но его противник снова предпринял неожиданный шаг. Вместо того чтобы запереться в городе и послать в Эннебу за помощью, он, оставив в крепости небольшой гарнизон, смело выступил с остатком своей армии в направлении неприятеля с намерением непременно дать ему бой. Столкновение произошло невдалеке от города. Силы противников оказались слишком неравны, и Артуа пришлось отступить обратно к Вану, – Клиссон преследовал его по пятам. Подойдя к крепости, Артуа неожиданно для себя обнаружил, что ворота закрыты, а гарнизона вообще не видно. Оказывается, что в его отсутствие жители города, настроенные в пользу графа Блуаского, воспользовавшись тем, что главные силы покинули свое расположение, напали на гарнизон и изгнали его из города. Англичанам, очутившимся между двумя противниками, значительно уступавшим им в численности, оставалось уповать на Бога. Но Артуа предпринял единственно возможное в той ситуации: стал пробиваться к Эннебу, находящемуся на расстоянии 25 миль от Вана. Отступление удалось, армия была спасена, но командир ее заплатил за это своей жизнью: несколько дней спустя, в конце октября, этот храбрый француз, служивший Англии, один из самых талантливых командиров Столетней войны, скончался от потери крови в результате ранений. Эдуард III, ступив 30 октября 1342 года на землю Бреста, узнал: огромная часть Бретани отвоевана для Монфоров, но один из главных, благодаря которому все это стало возможным, – его правая рука погиб.

Начало ноября – необычное время года, чтобы начинать кампанию, особенно в те времена. Карл поступил как и принято: с наступлением зимы отправился на квартиры, но английский король действовал не по стандартам. Подобно Нортхемптону и Артуа, не стал устраивать свою армию на зимние квартиры, а составил план кампании (один французский историк назвал его «простым и совершенным»). Эффективна осада города лишь ограниченным числом войск. Когда, как часто случалось, город осаждает большая армия (например, как при осаде Турне и Камбре), принцип «экономии силы» не действует. Английский король решил не повторять своих ошибок. Три самых важных бретонских города все еще в руках врага, – Эдуард решил, что нападет на все три одновременно. Но прежде необходимо очистить себе путь к этим городам. Б'oльшая часть Бретани, кроме Эннебу, занята гарнизонами графа Блуаского – в первую очередь надо очистить страну от этих гарнизонов; самый быстрый способ тут – наступать широким фронтом, что немедленно и начал делать Эдуард. Отправившись 8 ноября из Бреста, он с главными силами совершил марш к Карне, находящемуся 50 милями восточнее; тот сразу сдался, и Эдуард разместил здесь свою резиденцию; армию разделил на две части: северная колонна, под командованием Нортхемптона, пусть продвигается на восток к Рену и захватит его; южная, под его личным командованием, продвигаясь на юг, ударит по побережью, а затем по Вану, а часть ее осадит Нант. План, конечно, честолюбивый и дерзкий, но, не будь он таковым, нет надежды на успех.

Обе армии 11 ноября выступили к указанным целям. Северная без особого сопротивления захватила Понтиви, Плоэрмель и Редон; южная совершила марш от Эннебу к Вану и сразу его осадила. Теперь в соответствии со своим планом король отправил небольшой отряд, во главе с графами Норфолком и Уорвиком, осадить Нант, – оттуда за несколько дней до их прибытия бежал Карл Блуаский. Примечательно, что Эдуард нашел в пути время написать письмо домой: в нем содержались инструкции относительно торжественных похорон его друга и подданного Роберта Артуа – они состоятся в монастыре доминиканцев в Лондоне.

Войскам, проходящим через страну, строго запрещено грабить и поджигать: эта страна, по его мнению, принадлежит ему и жителей ее надо рассматривать как друзей. Да такая политика и выгодна: англичане не тратят силы на посторонние занятия.

Ван осажден 25 ноября, Нант – в конце месяца, а Рен – только неделю спустя, поскольку Нортхемптону пришлось идти окружной дорогой, через Редон. Причина очевидна: необходимость как можно дольше держать эти две колонны в пределах взаимной досягаемости; они никогда не отдалялись друг от друга более чем на 30 миль, наступая параллельно.

Когда началась осада Рена, Нортхемптон послал часть своих войск в другие населенные пункты. Уорвика направили к Динану, сильно укрепленному городу; Уорвик ограничился поджогом окрестностей и вернулся обратно к Рену.

Карл Блуаский, удивленный и встревоженный, естественно, быстрым наступлением английской армии в такое время года, все же не осмелился выступить против Эдуарда, хотя его войска, вероятно, имели численное преимущество. Вместо этого он отошел от Нанта и обратился за помощью к своему сюзерену и дяде. Филипп VI не только удовлетворил просьбу племянника и выделил для этого большую армию, находящуюся в 50 милях к северо-востоку от Нанта, в Анже, но и лично прибыл, чтобы ее возглавить. Таким образом, по прошествии двух лет короли Франции и Англии снова оказались лицом к лицу.

Французская армия, вместе с отрядами Карла Блуаского, была очень большой, но, скорее всего, меньше 50 тысяч, как сообщают некоторые летописцы (цифру эту одобрил и Бордери); к тому же в несколько раз превосходила по численности английскую. Эдуард сделал то, что ему в тех обстоятельствах оставалось, – снял осаду Нанта и Рена и сконцентрировал свою армию на сильной позиции перед Ваном. Осаду этого города он не имел намерения оставить, хотя бы из уважения к памяти Роберта Артуа, получившего смертельную рану вне его стен. Велась осада всеми возможными средствами: катапультами, таранами, подкопами и... хитростью.

Тем временем в путь отправилось огромное франко-бретонское ополчение. Но вместо того чтобы сразу идти к Вану, находящемуся на западе, герцог Нормандский совершил марш на северо-запад, к Рену, и прибыл туда к Рождеству. Затем направился на юго-запад, к Вану, но остановился на полпути, у Плоэрмеля, где к его армии присоединился французский король. Эту любопытную остановку можно объяснить, только предположив, что она сделана по приказу короля. Ситуация внезапно стала критической: англичане окружены с одной стороны гарнизоном Вана, с другой – объединенной франко-бретонской армией. Повторялось Морле, но Эдуард принял другое решение, чем Нортхемптон: не стал снимать осаду и укрепился на своей позиции, полагая, что противник не сумеет его согнать. Время для английского короля настало тяжелое, пришлось спешно отправлять послания в Англию с просьбой о подкреплении.

Но произошло то, чего никто не ожидал, как часто в этой экстраординарной войне. Французская армия, находящаяся у Плоэрмеля, на расстоянии 25 миль от англичан, в течение двух недель, кроме небольших вылазок, ничего не предпринимала. Английская армия в то же время готовилась напасть на город. Но неожиданно для всех на арене появились два кардинала, посланные папой римским Клементом VI, и в очень короткое время заключили между противниками перемирие Малетруа. По этому перемирию, сроком на три года (если за это время не заключат мир), обе стороны владеют тем, что уже захватили, но франко-бретонцы отступают от Ванна, и он становится «нейтральным». Итак, французский король со своей армией отступает, а вскоре после этого основная часть английской армии отправляется домой. Эдуард, несмотря на это, несколько недель с остатками своей армии находился рядом с Ваном – подозревал, что Филипп внезапно начнет военные действия. Таким образом, первая английская кампания в Бретани неожиданно для всех кончилась.

На первый взгляд, эта кампания завершилась так же неудачно, как первые две во Фландрии, но, по сути, английское вмешательство спасло партию Монфоров от неминуемого поражения. Теперь в их руках половина страны – юг и запад, – и, хотя север и восток под контролем графа Блуаского, многие из тех, кто ранее поддерживал его, дрогнули и перешли к Монфорам, в том числе влиятельный Оливье де Клиссон.

Возможно, перемирие спасло английскую армию, хотя де Бордери считает, что, напади французы, это кончилось бы для них «первым Креси». Что касается Филиппа VI, его военная репутация, которую пошатнули еще первые две кампании, теперь вообще перестала существовать. Трижды стоя лицом к лицу с небольшой английской армией, он трижды уклонялся от сражения, а ведь мог одним ударом кончить борьбу за французский трон. Возможно, собирая силы, счел, что противника легко разбить, и не слишком торопился действовать; когда же наконец приготовился наступать, время оказалось упущенным и он не решился атаковать превосходящую английскую армию.

22 февраля 1343 года король Эдуард вместе с упрямой графиней Фландрской отплыл в Англию; через десять дней, после ужасного шторма, унесшего его корабль почти к побережью Испании, благополучно прибыл и высадился в Веймуте, а графиня отправилась в Эксетер. По убеждению Эдуарда, шторм навлекли колдуны Филиппа и спасло его лишь вмешательство Всевышнего; в знак благодарности он отправился паломником в Валтхемское, Кентерберийское и Глостерское аббатства.

СЭР ТОМАС ДАГУОРТ

В последующие два года английские рыцари заняты одними турнирами; в большинстве их активно участвовал и сам король. Это время – зенит рыцарства: возродились встречи рыцарей Круглого стола, для него построили Круглую башню в Виндзоре. Но пока англичане развлекались в пирушках, война в Бретани из-за неоднократных нарушений Филиппом VI перемирия снова стала неизбежной. Французский король незаконно арестовал и казнил часть знатных бретонцев^[63]; англичане в ответ заняли Ван. В мае 1345 года несчастный Иоанн де Монфор бежал из Франции в Англию, где присягнул Эдуарду как королю Франции. В следующем месяце де Монфор и граф Нортхемптон наняли суда для экспедиции в Бретань. На сей раз правой рукой Нортхемптона стал другой известный военный – сэр Томас Дагуорт; примерно 10 июня они вместе со своей большой армией высадились в Бресте.

Не теряя ни минуты, сэр Томас Дагуорт немедленно отправляется со своим отрядом в глубь Верхней Бретани; за семь дней он прошел 100 миль. Невдалеке от Плоэрмеля встретился при деревне Кадоре с французской армией и разбил ее. Развивая свой успех, почти достиг Рена, захватив много мест в окрестностях. Стратегическая цель его в Верхней Бретани – расширить влияние партии Монфоров на юге, где граф Блуаский постоянно совершал набеги и захватил Кемпер. Иоанн де Монфор предпринял попытку его возвратить, но осада затянулась, и Карл сумел за это время сам подойти к городу. Это произвело на Иоанна де Монфора, графа Ричмонда (таков его полный титул) столь тяжелое впечатление, что он вскоре умер; графиня Иоанна сошла с ума; сыну их молодому Иоанну, он в Англии, всего шесть лет. Дела Бретани хуже некуда; но английского короля (это мы уже видели выше) не так просто обескуражить – опять он взял ситуацию в свои руки. Так противостояние между Англией и Францией вновь переместилось на бретонскую почву; несмотря на зиму, военные действия стали неизбежны.

Следующий шаг предпринял Нортхемптон. Отправившись 29 ноября из Каре в кромешной тьме, он совершил марш с такой скоростью, что к рассвету 30 ноября оставил позади 25 миль, подошел к Генгану и потребовал сдачи. Но город не думал сдаваться, и Нортхемптон, не имея орудий для осады, без штурма двинулся дальше. В путь отправился в тот же день, пройдя 20 миль на север, и, прежде чем наступили сумерки, уже оказался напротив Рош-Дерьена. Таким образом, менее чем за двадцать четыре часа зимой покрыл расстояние 45 миль. Очевидно, что вся его армия состояла из кавалерии. Рош-Дерьен сдался после трехдневной осады, а Трегьер, 5 милями севернее, вообще сдался без сопротивления. Англичане впервые заполучили территорию, на которую можно опереться, – до того ею всецело владел Карл Блуаский. Кроме того, в Трегьере гавань для англичан самая большая ценность. Ланьон, в 12 милях западнее, тоже имел выход к морю, – он захвачен в начале следующего года (1346). Карл Блуаский не оказал достойного сопротивления противнику, и наступление англичан продолжалось. Дагуорта отправили с его отрядом на север и в глубь страны – освободить тамошние города, включая Плоэрмель. Карл Блуаский после этого собрал, наконец, свою армию, чтобы сразиться с этим инициативным и неуловимым англичанином, и 9 июня 1346 года сумел заманить его в Сен-Поль-де-Леон, северо-западнее Морле.

Французская армия, как обычно, превосходила по численности английскую. Первое нападение неприятеля отразили, но силы слишком не равны – на каждый английский фланг враг ударял с трех сторон. Однако случилось чудо: английская армия проявила такую выдержку и непоколебимость, что поток выпущенных ею стрел произвел «настоящую резню» – французы окончательно побеждены и обращены в бегство. Так снова продемонстрирована мощь английского большого лука; победа Дагуорта оказалась как раз ко времени, повысив боевой дух английских лучников к следующему сражению – при Креси. К сожалению, мы не знаем всех деталей этой замечательной битвы. В отчете о сражении при Морле действия лучников отдельно не упомянуты, и потому победу Дагуорта при Сен-Поль-де-Леоне можно считать первым сражением в Бретани, когда действия лучников специально отмечены в официальном сообщении. Эта удивительная победа вызвала огромный резонанс в Европе; французский рыцарь сто лет спустя писал так: «...английский Ахиллес покрыл себя славой, сразившись с горсткой солдат против целой армии Карла Блуаского».

Такова первая из многочисленных побед в этом «чудесном году», или «году побед» (строго говоря, все остальные произойдут в течение двух лет), в четырех различных и отдаленных, но одновременных кампаниях на территории от юга Франции до севера Англии.

Эдуард между тем покончил с турнирами, по крайней мере на время. Поражение Франции в 1345 году стало преобладающей целью его жизни; экспедиция Нортхемптона в Бретань – лишь часть более широкого плана короля относительно завоевания Франции. Одновременно с этой экспедицией он отправил другую, во главе с графом Дерби, в Гасконь, а сам устремился во Фландрию – укреплять союз и обсуждать планы с преданным Артевельде.

Король задумал огромный план нападения на Францию из Фландрии на северо-востоке, из Бретани на северо-западе и из Гаскони на юго-западе. Первое направление удара отпало сразу, не успев воплотиться в жизнь, – в день разговора с Артевельде тот убит. О гасконском нападении речь в следующей главе. Действуя в Бретани, Дагуорт отвлек французские силы от жизненно важной для англичан Нормандии.

* * *

Граф Карл Блуаский несколько месяцев оправлялся от тяжелого поражения, нанесенного сэром Томасом Дагуортом. Тем временем английский победитель обращался с пантьеврскими владениями как с неприятельской территорией, «заставив войну платить саму за себя», – проводил безжалостные поборы с населения. Но не использовал практику бессмысленных поджогов, так часто применявшихся в кампании во Фландрии (главные обидчики населения в той кампании не английские солдаты, а генненгауские). Но с каждым днем жители все активнее сопротивлялись захватчикам и даже обратились к Карлу с просьбой освободить их от непрошеных гостей. Карл жаждал мести за свое оскорбительное поражение, но выступил против англичан только в следующем году (1347): боялся начинать наступление, пока не соберет значительные силы; следовательно, в то время еще не осмелился возвратить Рош-Дерьен. Сражение при Креси спасло этот город.

К маю 1347 года армия его готова – 20 мая он появился перед стенами обреченного Рош-Дерьена со всеми необходимыми средствами для всеобъемлющей осады.

СРАЖЕНИЕ ПРИ РОШ-ДЕРЬЕНЕ (20 ИЮНЯ 1347 ГОДА)

Небольшой город Рош-Дерьен расположен на живописной скале (отсюда и его название^[64]). Западная сторона города, шириной 30 футов, почти отвесно уходит к реке Жоди; на севере и востоке склон не очень крутой, но на юге к нему примыкает лесистое плато. Другими словами, город на холме вытягивается в виде аппендикса на север.

Карта 4. Рош-Дерьен

Маленький по размеру, он окружен крепостной стеной; внутри ее – замок, куда попадаешь только по мосту через реку. Армия Карла Блуаского состояла из бретонцев, французов, норманнов и людей других национальностей. Карл решил проводить правильную осаду; прежде всего разбил огромный лагерь, основательно его укрепил и расчистил территорию вокруг от деревьев, чтобы обеспечить хорошую видимость для «поля боя». Лагерь выстроили подобно городу – с улицами, зданиями, даже рынком. Благодаря ландшафту местности располагался он южнее города. Кроме того, граф Блуаский разместил специальный отряд в старом земляном укреплении под названием Черный Замок (о нем в приложении), в 500 ярдах западнее моста, рядом с рекой. Миссия отряда – принять меры против неизбежного нападения Дагуорта: рано или поздно оно произойдет. Гарнизон Черного Замка имел строгие инструкции: ни при каких обстоятельствах не покидать своего расположения без специальных личных приказаний графа.

И вот все приготовления завершены – началась осада. Сценарий ее обычный: к крепости подтянуты «орудия», их «огонь» проделает брешь в стенах. У Карла 9 таких «орудий», каждое значительного размера, а одно настолько огромно, что стреляет камнями весом 300 фунтов^[65]. Один из таких снарядов упал на дом, где находились губернатор Ричард Тотхем и его жена, – половина дома оказалась разрушена. Истинная леди, как и некоторые другие жители, чьи нервы после такого обстрела пошатнулись, сразу стала умолять мужа сдать крепость. Но Тотхем, несмотря ни на что, держался, хотя со дня осады прошло три недели, а о подкреплениях так ничего и не слышно.

Почему сэр Томас Дагуорт столь долго не приходил на помощь осажденному городу, для нас тайна. Вряд ли из-за того, что ему требовалось собрать достаточно большую армию: та, что он в конечном счете повел, не так уж велика – всего-навсего 300 тяжеловооруженных всадников и 400 лучников. Даже если к этому количеству прибавить несколько сот вооруженных слуг рыцарей, общее число не превысит тысячи, в то время как численность армии, с которой предстояло скрестить мечи, в несколько раз больше; Дагуорт, очевидно, знал это – у него было время, чтобы получить достоверную информацию, – и можно только удивляться дерзости попытки, что он собирался предпринять, даже если учитывать репутацию и моральное превосходство английской армии.

Сэр Томас Дагуорт, собрав небольшую армию в Каре, своей штаб-квартире, немедленно отправился в путь. Рош-Дерьен – в 45 милях северо-восточнее Каре; в 9 милях от его ставки – деревня Бегар. Вся армия (вероятнее всего, она передвигалась верхом) прибыла туда той же ночью и остановилась в большом монастыре. Обитатели его (мы информированы об этом из французских источников) хорошо встретили англичан, и после ужина Дагуорт даже посетил церковное богослужение в часовне.

Затем отдал необходимые распоряжения, исходя из сомнительной информации, полученной от служащих монастыря (большинство монахов сбежали). Существовала только одна дорога к осажденному городу – вдоль западного берега реки Жоди. Английская армия пойдет этой дорогой, рассчитывал Карл. Но Дагуорт решил рискнуть и пойти вдоль восточного берега, через лес, без карты и под покровом ночи, надеясь прибыть к городу еще до рассвета. Какая надежда! Лагерь застигнут врасплох; беспомощный противник подвергается обыкновенной резне. Дальновидный Дагуорт рассчитывал на неизбежное замешательство во вражеских рядах – в сложившейся ситуации это ему необходимо. Схватка обычно зависела от поединка между противниками. Но в темноте ни одна из сторон не уверена точно, где друзья, а где враги. Поэтому сэр Томас Дагуорт придумал для своих солдат особый, секретный сигнал, или пароль. Действовало это изобретение так: если во время схватки боец не знает наверняка, кто перед ним, – спрашивает его о сигнале: отвечают низким голосом – свой, а громким – такого надо сразу убить^[66].

Почему сигнал различается по громкости звучания – очевидно: французы могли услышать его в ходе битвы и сами использовать, чтобы обмануть противников.

Около полуночи английская армия отправилась в путь. Благодаря некоторым экстраординарным средствам (Фруассар говорит, что армию сопровождали три проводника – весьма вероятно) колонна безошибочно и без неприятностей прибыла «вовремя и к назначенной цели» (напротив Блуаского лагеря): за «четверть часа до рассвета». Французы не выставляли на ночь часовых – лагерь практически никто не охранял. Англичане вышли из леса и, прошагав немного по открытой местности, вступили в лагерь. Появление их – полная неожиданность, – большинство французов спали, все рыцари без доспехов. Сражаться в темноте с внезапно напавшим противником, который сразу стал рубить палатки и шатры, очень трудно. Происходившее не поддается описанию, даже если знать все детали, а их никто – ни в то время, ни позже – не зафиксировал. Английские солдаты пытались деморализовать противника самой стремительностью нападения, подавить его способность сопротивляться. Но вскоре соблазн разрушать взял верх, и продвижение в глубь позиций неприятеля прекратилось. Согласно версии Фруассара, первым делом громили палатки (об этом уже упомянуто выше). Произошла задержка, которая позволила французам, располагавшимся на другом конце лагеря, собраться с силами и перейти в контрнаступление; оно отражено. Второе наступление французов тоже кончилось для них неудачно. Все еще темно, но кое-кто из французов сделал и зажег факелы, – теперь можно оценить ситуацию и что-то предпринять. В конечном итоге, хотя мрак все еще окутывал поле битвы, последовало третье контрнаступление, на этот раз намного мощнее и организованнее. Горстка англичан оказалась окруженной в несколько раз превосходящей армией – все повернулось теперь против них.

В схватке Дагуорт ранен и захвачен в плен. Но англичане, узнав об этом, контратаковали и отбили своего командира у противника. С приходом к французам новых сил и с наступлением рассвета, когда узнали истинное количество англичан, положение отряда Дагуорта стало очень тяжелым. Неожиданно для всех к англичанам подоспела подмога. Сражение проходило на плато, приблизительно в 500 ярдах от города. Всю ночь гарнизон слышал – поблизости раздается грохот, но никто не осмеливался покинуть свои места, не зная точно, что происходит. С наступлением рассвета ситуация прояснилась – решили действовать. Конечно, оставлять крепость без защиты очень опасно, но без их помощи отряд Дагуорта погибнет. Оставив костяк гарнизона, на случай если противник внезапно атакует крепость со стороны реки, Тотхем с небольшим отрядом вышел из города и ударил противнику в спину. В этой атаке участвовали всего-навсего несколько сот человек, но и этого количества оказалось достаточно. Вместе с армией Дагуорта Тотхем окружил французов; постепенно те начали отступать, потом вообще бежали с поля боя.

Тем временем французские войска, осаждавшие город на противоположном берегу реки, бездействовали. Некоторые историки в поисках козла отпущения обвинили их в этой бездеятельности, – по моему мнению, незаслуженно: они не только выполняли приказ никуда без особого распоряжения не двигаться, но делали в тот момент наиболее правильное. Лагерь их располагался примерно в миле от места сражения, отделенный от него рекой. Шум они слышали, но не знали и даже не предполагали, что на их войска совершено нападение. Всего лишь ложный удар, думали французы, с целью выманить их от реки, а тогда действительно нападет Дагуорт со своей армией. Когда поняли, чт'o произошло на самом деле, оказалось уже слишком поздно. Мост через реку один, и ведет он в город. Чтобы помочь своим, надо подняться вверх по течению, перейти вброд реку, а затем взобраться на крутой берег. Предпринимать это нет смысла.

Английская армия победила французскую, численно превосходившую ее в несколько раз, в значительной степени из-за преимущества нападающей стороны, способной концентрировать силу против определенного пункта, – обороняющаяся, пытаясь защищаться на всех пунктах, расточает силы.

Огромное число французов было убито и захвачено в плен; остальные бежали. А что случилось с французским командующим? Карл Блуаский в прямом смысле слова бился за свою жизнь; застигнутый врасплох в своей палатке (согласно Фруассару), он сумел выбраться из нее, но, очевидно, без доспехов. Весь израненный, продолжал сражаться; наконец, побежденный в одной из схваток, взят в плен. Его заключали в многочисленные замки в Бретани, он предпринимал неоднократные побеги, потом отправлен в Англию. В пути его сопровождали 8 гитаристов, – возможно, музыка и пение помогали справиться с морской болезнью. По прибытии в Лондон его поместили в Тауэр, рядом с королем Шотландии, недавно посаженным туда после поражения при Невилл-Кросс^[67].

Эта ошеломляющая победа принесла значительные результаты. Соотношение сил кардинально изменилось: незадолго до того партия Монфоров потеряла лидера; теперь такая же судьба постигла партию Блуаского, а соперники их обрели нового вождя в лице своего сюзерена, английского короля Эдуарда III. Первый удар из трех, которые наметил нанести английский король по Франции, превзошел все ожидания.

ЭПИЛОГ

Имела эта победа и страшные последствия. После своего триумфа Дагуорт вернулся в Англию, и побежденная сторона в своих интересах воспользовалась его отсутствием и обратилась за помощью к французскому королю. Филипп одобрил просьбу и послал армию, чтобы отбить город и захватить его. Нападение стало для жителей полной неожиданностью; после трехдневной осады генуэзцы сделали подкоп – в стене образовалась брешь, через нее в город сразу устремился неприятель. Все жители, включая женщин и детей, были умерщвлены. Английский гарнизон, около 250 человек, сдался при условии, что его не тронут, вышел из города невооруженным, в сопровождении двух французских рыцарей. Но когда они достигли Шатонефа, на них напали городские мясники и плотники и, несмотря на усилия французского эскорта, всех перебили. Звучит почти невероятно, но так говорят достоверные французские источники.

Приложение

ПОЛЕ БИТВЫ ПРИ РОШ-ДЕРЬЕНЕ

Относительно места, где располагался лагерь Карла Блуаского, у нас нет сомнений. На юге от города есть лишь одна широкая равнина. Видимо, тут и разбили лагерь, – частично подтверждает текст «Больших французских хроник», где сообщается, что он находился на противоположной от Черного Замка стороне города. По моему разумению, северный край лагеря был на расстоянии 300 ярдов от города. Придорожная святыня, часовня Нотр-Дам де Пите, на той же линии. Верхний, южный край – на несколько сот ярдов южнее. Местность в этом районе лесистая – как раз соответствует сообщениям, что англичане, выйдя из леса, начали атаку со склона в направлении севера.

Черный Замок, как предполагается, построен графом Нортхемптоном при осаде города в предыдущем году. Но это невозможно: осада продолжалась всего несколько дней, а чтобы соорудить его (он сохранился до наших дней), солдатам потребовалось бы в то время работать, как минимум, шесть месяцев. Стоит сравнить это укрепление, например, с земляным сооружением, построенным Жаном Бюро напротив Кастильона за четыре дня до осады города. Его и сейчас можно увидеть – всего лишь небольшая земляная насыпь. А Черный Замок занимает территорию 500 ярдов, в окружности высота его вала 18 футов^[68]. Так что это сооружение, безусловно, построено раньше XIV столетия (хотя де ла Бордери и не прав, называя его творением римлян).

ЧИСЛЕННОСТЬ СИЛ

Нет никаких оснований сомневаться в названной Дагуортом численности английской армии, на удивление небольшой – «приблизительно 300 тяжеловооруженных всадников и 400 лучников». Эту цифру он указал в сообщении о битве, отправленном сразу по ее окончании и опубликованном в Англии и Бресте; преуменьши Дагуорт намеренно цифру – правдивость сообщения тут же подвергли бы сомнению. Де ла Бордери не приводит никаких доказательств и свидетельств того, что (его мнение) англичане имели 2 – 2,5 тысячи воинов.

Что касается французской армии, оценки ее численности резко расходятся. Дагуорт не располагал точными сведениями ни когда писал свой отчет, ни позже. Даже сам Карл Блуаский не знал достоверно, сколько солдат под его знаменами. Пока шла война, появлялись разные сведения. Дагуорт сообщает: у противника 1800 тяжеловооруженных всадников, 600 лучников, 2 тысячи арбалетчиков и неизвестное число «ополченцев» (вероятно, бретонских пехотинцев); Найтон говорит о 25 тысячах; Фруассар – о 1600 всадниках и 12 тысячах пехотинцев (так указывает и Лаконто в своей «Истории Бретани»). Цифры, без сомнения, завышены, но очевидно, что французская армия по количеству очень большая. Карл довольно долго собирал свое войско; это подтверждают «Большие французские хроники»: состояло оно из «большого числа людей, как французов, так и бретонцев, а также людей других национальностей». Но и сократи мы эту цифру, численность французов намного выше, чем их противников.

СЭР ТОМАС ДАГУОРТ И ГРАФ БЛУАСКИЙ

Де ла Бордери пересказал такую историю: «Дагуорт, решив после успеха приободрить себя видом побежденного Карла Блуаского, нашел его всего в крови (семнадцать ран), лежащим на пуховой перине, поддерживаемой милосердными руками, и совершил подлость – вытащил из-под него перину и бросил его на солому». Это «истинная правда», утверждает он и говорит далее о «трусливом и одиозно грубом поведении Дагуорта».

Решив выяснить, насколько правдива эта история, я обратился к мнению Бордери об этом храбром воине, высказанному в «Мемуарах по истории Бретани». Рассказ содержится в отчете, составленном Жоржем де Ленаном в период подготовки к канонизации Карла Блуаского. Цитата в оригинале на латинском; в переводе она звучит так: «На кровати лежал толстый матрас. Дагуорт... вытянул из-под него этот матрас, желая оскорбить побежденного, – лорд Карл оказался на соломе, покрытой только льняной тканью».

Заметим: де ла Бордери приукрасил свою историю по сравнению с Фруассаром, а ведь ему, серьезному историку, следовало изложить все иначе.

Попробуем сами разобраться в этих свидетельствах. Доктор Ленан, личный врач Карла Блуаского на протяжении двадцати лет, говорит, что не захвачен вместе со своим господином; если это неправда, он ее скрыл бы. То есть это в лучшем случае слух. Вообще-то весь его рассказ о своем господине сводится к преклонению перед его отвагой. К таким свидетельствам следует относиться с осторожностью (как, например, и к тем, что приводят очевидцы относительно реабилитации Жанны д'Арк). А еще этот врач виновен в искажении истины и в другом случае. Стало быть, его показания следует сравнивать с теми, что оставили его современники, или доверять им, но лишь если уже знаем, что это правда.

Итак, все сказанное выше о нашем герое – явная выдумка. Дагуорт воспитан в Эдвардской рыцарской школе. Во время битвы рыцари поступали иной раз и с большей грубостью и жестокостью, но, как только сражение заканчивалось, всегда соблюдали строгие правила рыцарства и учтивости в отношениях между собой. Сослуживец Дагуорта, граф Дерби незадолго до того установил новую манеру поведения в Гаскони, приглашая к себе на ужин побежденных противников. Пример этот так популярен и распространен среди рыцарей, что в ночь после сражения при Пуатье ему последовал Черный принц. Последующее поведение Дагуорта также опровергает свидетельства хронистов: он разрешил оставить при Карле его друзей и позволял жене навещать его.

Серьезный историк отнесется к этой истории, по крайней мере, как к «недоказанной». Пусть какой-то негодяй и поступил так жестоко с Карлом, – имени его Ленан, вероятно, не знал и вставил в свой рассказ имя хорошо ему известное – Дагуорт.

В большинстве своих высказываний де ла Бордери проявлял осторожность (правда, к цифрам относился слишком доверчиво); в этом случае, позволяя себе столь безапелляционное суждение о достопочтенном рыцаре, он, скорее всего, думал о его национальной принадлежности.

Глава 5 ВОЙНА В ГАСКОНИ. 1345-1347 ГОДЫ

Первый агрессивный акт в Гаскони^[69] – захват Пенна, на реке Ло, в 30 милях к северо-востоку от Ажена, – ускорил вспышку войны; но в течение семи последующих лет в провинции не произошло ничего значительного. Французский командующий граф де Лиль ограничился нерешительным ответом на сопротивление, исходившее из Пенна, спустился вниз по Ло и Гаронне к Сен-Макеру (в 10 милях от Ла-Реоли), а затем вниз по Дордоне к Либурну, где и остановился. Либурн – на расстоянии 25 миль от Бордо, столицы Гаскони, и примерно в 50 милях от Сен-Макера. Фактически все, что осталось от старого английского доминиона на юге Франции, – узкая прибрежная полоса от Бордо до Байонны, затем она на 100 миль шла на юг. Установить точную границу между воюющими сторонами в течение всей войны практически невозможно, поскольку она постоянно изменялась, и даже тогда никто с уверенностью не сказал бы, где территория противника, а где своя. Вся провинция наводнена замками и крепостями (хотя эти крепости в строгом смысле слова лишь четырехугольные башни – такие же стояли на границе Англии и Шотландии). Эти крепости очень часто переходили из рук в руки, и установить, кому они в данное время принадлежат, очень трудно: и настоящий владелец, и тот, кто временно владеет, признают их своей территорией. Таким образом, война приняла форму борьбы за крепости; стояли они в основном вдоль двух больших рек, Гаронны и Дордони, и военные действия ограничивались борьбой за овладение этими реками.

Карта 5. Кампании Дерби в Гаскони

Французы на раннем этапе войны одерживали победы на всех участках, но огромное количество гасконских баронов оставались преданными английской короне, инстинктивно чувствуя, что Англия всегда им поможет. В 1344 году их просьбы о помощи достигли Эдуарда III, и он не оставил их без внимания, тем более что наступление в этой провинции уже входило в его план нанесения крупных трех ударов по Франции, рассмотренный нами в предыдущей главе. Король стал немедленно снаряжать экспедицию; во главе ее он поставил графа Дерби, уже отличившегося в кампаниях во Фландрии. Теперь самое время сказать кое-что об этом замечательном человеке – несправедливо «забытом герое» Англии. Генрих Ланкастер, или Гросмонт, как его иногда называли в честь места рождения, – первый сын графа Ланкастера. Со дня раннего возмужания до самой смерти, спустя сорок лет, Генрих почти непрерывно участвовал в войне или в дипломатических миссиях; последнюю треть жизни он правая рука своего сюзерена в обеих этих областях. Имя его сделалось почти легендарным на всей территории Европы: он сражался не только на континенте и в Средиземноморье, но и в крестовых походах и «домашних войнах» в Шотландии, Фландрии, Бретани, Гаскони и на море. Сейчас он нам менее известен по той причине, что Фруассар проявил склонность приписывать все достижения в войне не ему, а его подчиненному, сэру Уолтеру Мэнни, – как земляк, тот составлял протекцию Фруассару. А в свое время граф Дерби настолько известен, что, когда он в 1352 году решил посетить папу римского в Авиньоне, приветствовать его вышло все население города и наводнило все улицы – графу с большим трудом удалось пробиться к своему духовному господину.

Именно этому человеку английский король поручил нанести удар по югу Франции. Графу 46 лет, как Веллингтону и Бонапарту при Ватерлоо, он в расцвете сил. Армия, с которой он отбыл на континент, – это приблизительно 500 всадников и 2 тысячи лучников. Эдуард сумел отправить от своих берегов две экспедиции, одну в Бретань, другую в Гасконь, – свидетельство, что война на континенте – основной вопрос внешней политики Англии. Главные подчиненные у Дерби – граф Оксфорд и Пемброк, лорд Стаффорд и конечно же сэр Уолтер Мэнни.

Экспедиции, готовой к началу весны, до конца мая не давали отправиться из Саутгемптона ветры, дующие в другом направлении. Проделав длительный путь, армия 6 июня высадилась в Байонне, где по приказу Дерби пробыла семь дней, восстанавливая силы; особенно нуждались в отдыхе лошади после длительного морского путешествия. Затем армия совершила стремительный марш к Бордо; население при виде английских солдат вышло на улицы – приветствовать своих защитников. Граф Дерби (так мы называем его на протяжении всей кампании, хотя в ходе ее, после смерти отца, он стал герцогом Ланкастерским) получил свободу действий; в военных вопросах он действовал как считал целесообразным, а в гражданских получил назначение «представителя короля», а вскоре по прибытии – «заместителя короля». Таким образом, в руках его оказалась огромная власть и ответственность, – четырнадцать дней, проведенных в Бордо, для него, наверно, самые напряженные в жизни.

Тем временем граф де Лиль, все еще командовавший французскими силами, узнав о прибытии английского графа, созвал военный совет, чтобы выработать план предстоящей кампании. План одобрили такой: занять Бержерак, на Дордони, в 70 милях восточнее Бордо, и укрепить его со всех сторон. Граф Дерби разгадал план французов и решил первым захватить город – не позволить им сделать его неприступным. Для этой цели он собрал свою армию в Либурне, который французы не сумели захватить. Сопровождаемый флотом небольших судов, переправился вверх по реке, через небольшой городок Кастильон (позже стал очень известным), и отсюда по южному берегу дошел до Бержерака. Город этот, на северном берегу реки, соединяется мостом с предместьями на южном берегу, занятыми неприятелем; чтобы захватить мост, первым делом надо изгнать его с занимаемой позиции. Когда граф де Лиль увидел англичан, он отправил местное ополчение, поддержанное некоторым количеством кавалерии, встретить противника, прежде чем тот подойдет к предместью. Дерби ответил на этот ход неприятеля тем, что приказал своим лучникам остановиться и открыть «огонь» по атакующей колонне. Град английских стрел оказал такое воздействие на неопытных французских новобранцев, что почти сразу после начала атаки вся ватага рванула обратно к своим позициям, то есть к пригороду. В результате они настолько наводнили мост через реку, окружающую предместье, что не дали своим всадникам вовремя вступить в схватку. Чтобы вконец подавить сопротивление противника, Дерби направил в атаку кавалерию. (Само собой разумеется, Фруассар на первый план в этой атаке ставит Уолтера Мэнни, – тот, по его словам, так увлекся, что пробился в самую гущу неприятеля и чуть не попал в плен.) Победа полная, – французские всадники еле спаслись бегством в город; вход в него сразу после их спасения закрыли тяжелой решеткой. Ликующие англичане провели ночь в предместье, где нашли достаточно вина и съестных припасов – можно кормить армию целый месяц и даже больше.

На следующее утро атаку возобновили, но безуспешно. Граф понял, что фронтальной атакой ничего не добиться; чтобы охватить город со всех сторон, следует переправиться через реку; материала для постройки моста нет. Он дождался прибытия флота, посадил часть всадников и лучников и отправил к северному берегу. Чтобы флот эффективно атаковал, место для штурма выбрали у той стены, что ближе всего подходила к реке. И вот суда заполнены лучниками; как только брешь пробили, они направили в нее такой силы «огонь», что защитники не решались ее заделать. Английские лучники позже включились в дуэль с генуэзскими арбалетчиками – в самом городе. После этой стремительной атаки противника граф де Лиль понял: город уже не отстоять, надо немедленно спасать свою жизнь. Под покровом ночи он вместе с большинством тяжеловооруженных всадников выехал из города с той стороны, что не осаждена, и достиг Ла-Реоли, в 40 милях южнее. На следующее утро, когда жители, к своему удивлению, обнаружили, что их французские защитники сбежали, им пришлось вступить в переговоры. С английской стороны в них участвовали граф Оксфорд и Пемброк; в результате 26 августа ворота открыли и английская армия вступила в город.

Хорошее начало кампании: Бержерак – важный город, занимает значительное стратегическое положение, через него проходят (и в наши дни) главные дороги провинции. Кто владеет этим городом – автоматически блокирует проход через речную долину.

После остановки на несколько дней в Бержераке граф Дерби продолжал наступление, поднявшись сначала вверх по реке к Лалинду, в 12 милях севернее, и захватив попутно множество мелких сел, а затем остановился у Периге, столицы Перигора^[70]. Убедившись, что эта древняя римская крепость сильно укреплена, он отошел на 9 миль восточнее, к замку и деревушке Оберош, и начал серьезно готовиться к осаде, но гарнизон, узнав об этих приготовлениях, посчитал за лучшее сдаться на милость победителя. Наступила осень, – Дерби, как заместителю короля, надо отправляться в Бордо. В Обероше оставили гарнизон, а граф с остальной армией и с добычей отбыл в столицу Гиени. Первая кампания графа Дерби кончилась; результаты ее: большая часть графств Перигор и Ажен возвращена английской короне.

ВТОРАЯ КАМПАНИЯ ДЕРБИ

В то время как победоносная английская армия возвращалась в Бордо, проигравшая французская под руководством де Лиля восстанавливалась в Ла-Реоли. Как только она снова оказалась готова к ведению боевых действий и построены осадные орудия, де Лиль осадил Оберош. Фруассар рассказывает нам фантастическую повесть (повторенную многими историками): посыльный, отправленный сэром Фрэнком Холлом, губернатором крепости, с просьбой о помощи, захвачен осаждающими войсками; его посадили в большое «орудие» и отправили таким способом обратно в замок, где он и приземлился, скорее мертвый, чем живой. В действительности послание Холла Дерби получил и сразу отреагировал на тревожные сведения: начал действовать: молниеносно собрал в Либурне небольшую армию из 400 всадников и 800 лучников и приказал графу Пемброку (тот находился в другом месте, где – точно не установлено) немедленно присоединиться к нему. Пемброк не сумел, однако, подойти, и Дерби, прождав двадцать четыре часа, направился один к Оберошу, надеясь, что граф встретит его в пути. Дойдя до Бержерака, Пемброк к главным силам так и не примкнул; пришлось командующему опять наступать одному, теперь уже двигаясь не прямой дорогой, а лесными тропинками. Таким способом он достиг Обероша, всего в 2 милях от его стоянки, не возбудив ни малейшего подозрения у противника.

Замок Оберош расположен живописно: в скалистой местности, окруженный небольшой речкой Овезер, – приблизительно в 9 милях восточнее Периге, в одной из наиболее изолированных и малоизвестных долин Гаскони. Расположение его по многим параметрам напоминает Шато-Гайяр. Каждый «выступающий форт» имеет с одной стороны отвесную стену, а с другой – чуть меньшую по крутизне; каждый форт выходил к реке, а местность, где он располагался, ниже по уровню, чем примыкающий к нему массив. Долина на этом участке очень сужается, замок доминирует над ней и плотно закрывает все проходы через нее – как пробка бутылку. Стратегическая важность этой крепости для всех очевидна.

Прилегающая к замку территория по прошествии шестисот лет после сражения, по всей вероятности, изменилась, но не так уж сильно. Небольшая долина окаймлена лугом; склоны по обе стороны (как и сейчас) покрыты густым лесом; как показано на карте, ширина луга к западу от реки 220 ярдов. Здесь, в долине, де Лиль разместил свой главный лагерь, а меньшую часть – в более узкой части долины, на севере замка. Небольшая деревня Оберош находится у подножия замка, у слияния этих двух долин. Как схематически показано на карте, река Овезер вблизи этой местности изгибается, – англичанам, подходящим с юго-запада, необходимо пересечь ее по крайней мере в двух местах.

СРАЖЕНИЕ ПРИ ОБЕРОШЕ (21 ОКТЯБРЯ 1345 ГОДА)

Вечером 20 октября 1345 года крошечная английская армия тихо стала биваком, ожидая подхода Пемброка, которому отправили известие о новом месте расположения главных сил. Наступил рассвет 21 октября – признаков приближения Пемброка так и нет. Чтобы не дать себя обнаружить раньше времени, издали строгий приказ соблюдать тишину и осторожность. Фуражирование запрещено – лошади пасутся рядом с биваками. Все продовольствие для солдат специально привезено на вьючных лошадях.

Наступило утро, а подкрепление так и не подошло; в лагере преобладало беспокойство. Англичане знали, что во много раз уступают противнику в численности: у них не более 1200 человек, у французов – более 9 – 10 тысяч; реально у неприятеля только 7 тысяч, но соотношение между противниками один к шести. Оставаться на месте и ждать подкреплений, которые вообще могут не подойти, больше нельзя; продовольствие, привезенное с собой, почти на исходе, а заготовлять фураж – так их непременно обнаружат. Оставить это рискованное предприятие и отступить, бросив Фрэнка Холла и его гарнизон на неминуемую гибель, – этот шаг, несомненно, подорвет боевой дух английских войск, не потерпевших еще ни одного поражения начиная со своей высадки. Раздираемый сомнениями, Дерби созвал военный совет. Рассмотрев положение дел, совет разделился на два лагеря, у каждого своя позиция. В конце концов Дерби объявил свое решение: не ждать больше прибытия Пемброка и всеми своими силами начать атаку. (Фруассар в первом издании приписывал принятие решения сэру Уолтеру Мэнни, начальнику штаба Дерби; но в более поздних изданиях об этом не сообщил. К сожалению, только первое издание переведено на английский язык.)

Карта 6. Сражение при Обероше (1)

Решив атаковать, граф Дерби, лично пройдя пешком через лес, провел разведку: свободно наблюдал за противником, располагавшимся всего в нескольких сотнях ярдов от опушки леса, и притом его не обнаружили. Когда он достиг необходимой точки обзора, перед ним открылась живописная картина: под открытым небом, между лесом и рекой, – многочисленные ряды французских палаток и шатров. Все тихо, наступил полдень, а дым от костров подымается над палатками: враг готовит ужин.

Дерби размышлял, как наиболее эффективно использовать в своих интересах сложившуюся благоприятную ситуацию. Атаковать, конечно, из глубины леса, но подойти прямо к противнику нельзя – от леса рельеф резко наклонный. Приблизительно в 300 ярдах к югу от лагеря он ровный, по этому маршруту всадники свободно могут приблизиться к неприятелю. Кроме того, в то время, вероятно, через лес к лугу вела тропинка – как раз в нужном для англичан месте. Достичь этого пункта, не будучи обнаруженными, – и лагерь окружен с тыла. В это же время лучники, спешившись, неслышно идут к опушке леса и, достигнув ее, поддерживают «огнем» атаку кавалерии – неплохой план, как использовать «огонь и движение». Заняв позицию, лучники стреляют по противнику не только до подхода кавалерии, но и позже, когда конница вступит в лагерь, переключив свой «огонь» на левый фланг.

Возвратясь из разведки, Дерби отдал подчиненным необходимые распоряжения. Дело рискованное и зависит всецело от неожиданности и стремительности атаки, а потому все приказы выполняются точно и вовремя. Фруассар определенно заявляет: так оно и делалось. Но вот все распоряжения отданы, приготовления окончены, – англичане осторожно выступают и тайно занимают свои позиции. Сигнал к началу атаки дает лично граф Дерби; получив его, лучники под боевой клич «Дерби! Гиень!» разворачивают знамена. Услышав его, кавалерия выскакивает из леса и бросается в атаку. Волнующий, должно быть, для всех момент: все только и ждут сигнала командира, а дым от неприятельских костров вздымается к небу – так близко, что англичане различают запахи готовящейся пищи. Неприятель, занятый мирным, рутинным делом, все еще ни о чем не подозревает.

«Дерби! Гиень!» – сигнал дан. Лучники, развернув знамена, открывают по противнику ураганный огонь; кавалерия под свой военный клич выскакивает из леса и мчится галопом, неправильной линией; проскакав 200 – 300 ярдов, врезается во французский лагерь. Появление англичан такая же для французов неожиданность, как и для их друзей при Рош-Дерьене (возможно, тот пример и вдохновил Дерби принять свой план). В лагере французов замешательство, вроде того, что возникает в муравейнике, когда с верхушки его снимают камень. Французские офицеры, в большинстве своем ужинавшие в палатках, в ужасе выбегают наружу, пытаются надеть доспехи, а на них с одной стороны обрушивается ураган стрел, а с другой – приближается лавина всадников. Потери французов после первой атаки лучников на тесные ряды неприятеля огромны – Мюримат оценивает их более чем в тысячу, хотя эта цифра взята с потолка и, без сомнения, преувеличена. Поскольку английские всадники вторглись на территорию лагеря и стали на пути «огня» лучников, им пришлось на какое-то время прекратить стрельбу. Немногим французским офицерам удалось вступить в битву в доспехах и развернуть свои знамена на окраинах лагеря, указывая своим солдатам пункт сбора. Но так в лагере появилось новое скопление французских солдат – еще одна мишень для английских лучников: не медля ни минуты те опять открыли огонь по противнику.

Карта 7. Сражение при Обероше (2)

Как долго продолжалось побоище, точно не знает никто, – при таких обстоятельствах враги обычно теряют ощущение времени. Но прежде чем сражение прекратилось, к нему присоединился новый участник: в тот день не только французские рыцари тщетно пытались надеть доспехи, – то же происходило и невдалеке, в самом замке. Сэр Фрэнк Холл, как и горожане, стал свидетелем битвы, развернувшейся перед крепостью; раздумывал он недолго – нужно поскорее присоединиться к своим со всеми всадниками. Пристальное внимание французского отряда, который блокировал выход из замка, было обращено на события, происходившие у него в тылу, и потому всадникам Холла не стоило большого труда спокойно выйти из города и ударить по неприятелю со своей стороны. Перед этим гарнизонные лучники уже открыли огонь и таким образом присоединились к битве, хотя, возможно, расстояние до французов оказалось слишком большим и их стрелы не долетали до цели или достигали лишь окраин лагеря. Нападение Холла со своей кавалерией стало для противника «последней каплей», – их дух был сломлен. Даже подобие сопротивления рухнуло; каждый француз, имевший силы, бежал с поля битвы, а радостные англичане заняли оставленные ими позиции. Французы, находящиеся на севере замка, не приняли эффективного участия в сражении, и их поспешное бегство только прибавило лавров и трофеев победителю. (Это бездействие французов подробнее обсуждается в приложении.)

И победа, и поражение полные. Хотя ни одна из сторон не признает отчеты о потерях другой, нет оснований сомневаться, что в течение того дня загублен цвет рыцарства на юге Франции: воины погибли, ранены, взяты в плен. Многие французские командиры захвачены, включая и самого графа де Лиля.

В тот вечер большой души человек лорд Дерби, предвосхитив поступок Черного принца, совершенный одиннадцать лет спустя, пригласил к себе в замок на обед пленных генералов. Во время трапезы к графу присоединился запоздавший граф Пемброк. Он объяснил, что, когда приближался к назначенному месту, встретил посыльных, которые сообщили ему, что битва уже началась, и потому поспешил на помощь. Но, прибыв, обнаружил, к своему удивлению, что все уже кончено. Дерби, в веселом настроении, приветствовал брата с усмешкой. «Вы прибыли как раз вовремя, чтобы помочь нам закончить с олениной!» – воскликнул он.

Результаты сражения при Обероше значительны и удивляют, если принять в расчет, как мало английских солдат приняли участие в битве. Французы в результате этого поражения немедленно оставили осаду трех городов – раньше надеялись их взять; кампанию, к которой подготовился герцог Нормандский, отсрочили на шесть месяцев, связь его на юге с герцогом Бурбонским прервана. Захват Обероша рассматривался графом де Лилем как прелюдия к общей кампании по возвращению территории, недавно захваченной графом Дерби. Внезапное нападение его на значительно превосходящие силы противника поразительно по смелости; французский историк нашего времени назвал эту атаку «ужасным шоком».

В психологическом плане результаты также огромны; хотя сражение при Обероше одно из самых незначительных по количеству участвовавших в нем солдат, оно принесло англичанам в Гаскони моральное превосходство, установленное также в Бретани победой при Морле и девять месяцев спустя в Пикардии разгромом французов при Креси. Впредь, почти до конца войны, которая завершится только сто лет спустя, французская армия не решалась сразиться с английской, если имела возможность с честью избежать этого.

Граф Дерби пробыл в Обероше только два дня – предстояло сделать еще много, – чтобы перевести дыхание после битвы. Его войскам требовался отдых, раненым – уход; следовало подготовиться к транспортировке пленных в Бордо, реорганизовать армию после подхода контингента Пемброка и, кроме того, составить новый план действий после столь славной победы. Должен ли был Дерби возвращаться в Бордо со своими военнопленными? «Генерал-губернатора» (назовем его так) ждало в городе много насущных дел. Кроме того, он оставил столицу, не закончив там многих дел. Фруассар предположил, что граф действительно вернулся в Бордо, и изложил эти тезисы в своем труде; но он не прав. Дерби не стал возвращаться и решил ковать железо, пока горячо – пока противник не опомнился от поражения. В каком направлении ударить? Герцоги Бурбонский и Нормандский от него на значительном расстоянии. Герцог Нормандский услышал о бедствии при Обероше в пути, двигаясь на юг из Лиможа, и, находясь всего в нескольких лигах от места сражения, не поспешил на помощь, отомстить за поражение, а отступил назад к Лиможу – перед крошечным отрядом англичан.

Дерби решил заняться возвращением утраченной территории и замков. Но в каком направлении начать наступление? К Бордо идут две долины: одна – вдоль Гаронны, другая – вдоль Дордони. Через последнюю после недавней победы пройти невозможно. Противнику остается только долина Гаронны – на территории ее все еще под французским контролем две важные и сильные крепости. Ла-Реоль, в 65 милях юго-западнее Обероша, бывшая французская штаб-квартира, и Эгийон, на таком же расстоянии от Обероша, южнее. Дерби решил разделить свою армию на две части: одна, во главе с Пемброком и лордом Стаффордом, атакует Эгийон; другая, под его личным командованием, осадит Ла-Реоль.

Пемброк и Стаффорд первым делом атаковали и захватили Монсегюр, несколькими милями севернее Эгийона, затем подошли к Эгийону и осадили его. Тем временем Дерби на пути к Ла-Реоли; 26 октября он приступил к осаде города, самого, наверно, знаменитого и важного в Гаскони, за исключением столицы провинции, на протяжении всего господства англичан. Не в последнюю очередь он обязан этой важной ролью своему местоположению – на вершине скалы, что позволяло просматривать долину Гаронны. Крепостные стены слишком крепки, чтобы их штурмовать, а замок на юго-западной стороне считался почти неприступным и неуязвимым из-за толщины укреплений и того факта, что был выдолблен прямо в скале, что исключало подкоп.

Граф Дерби, несомненно, знал о его силе: замок этот – излюбленная резиденция английских королей и принцев; правда, он все время переходил из рук в руки, но это происходило скорее из-за сдачи города самим гарнизоном, которому надоедало голодать, или предательства, а не потому, что его брали штурмом. Английский командующий подошел к делу со всей серьезностью. Ла-Реоль – это не Бержерак, куда можно свободно войти без помощи осадных орудий; чтобы начать осаду, первым делом надо построить осадные машины. Катапульты устроены сравнительно просто, но для осады их недостаточно; Дерби построил также два огромных beffrois (используя французский технический термин), подвижные башни, такие высокие, что они выше городских стен. В движение они приводились вручную, и их подкатывали прямо к стенам для тарана; после этого лучники, располагавшиеся на башнях, очищали верх стен, по которым передвигались защитники крепостей. Следующими действовали минеры: проделывали в основании стены брешь с помощью подкопов или долбили стену топорами, ломами и другими приспособлениями.

Пока к бою готовились эти две осадные башни, солдаты заполняли ров в местах, отобранных для нападения, чтобы сровнять эти участки с дорогой, по которой башни отправятся. Затем их подтаскивали прямо к стенам, на расстоянии нескольких сот ярдов друг от друга, и лучники расстреливали защитников, а минеры без помех делали между башнями подкопы. Жители, увидев все это, решили сдаться на милость победителя. Не последнюю роль в их решении сыграло то, что французы владели этой территорией только двадцать один год и симпатии гасконцев оказались скорее на стороне англичан, чем их противников.

Командующий гарнизоном Агу де Бо, однако, не гасконец – он и его войска прибыли из далекого Прованса, и сдаваться он отказывался. Вместо этого, после того как город уже сдали противнику, отошел в замок, где выдерживал осаду около десяти недель. Точно мы знаем об этой осаде лишь, что кончилась она в начале нового, 1346 года. Согласно Фруассару, замок пал следующим образом. Англичане, захватив город, начали стрелять из своих катапульт камнями по стенам и двум башням замка. Но эти выстрелы не причиняли массивным стенам практически никакого вреда. (Одна из башен так основательно построена, что в ней до сих пор живут.) Тогда атакующие попробовали сделать брешь в стенах, что также кончилось неудачей, – замок, как мы знаем, вырублен прямо в скале, а эра пороха еще не наступила. Однако осада затянулась, гарнизон стал беспокоиться – ведь если штурм окажется удачным, их всех перебьют; все возможное сделано, честь их не очернена трусостью – им следует сдаться. Агу согласился с доводами подчиненных, спустился с вершины замка на самый первый этаж (согласно Фруассару), высунул голову в окно и спросил у осаждающих, не желает ли лорд Дерби начать переговоры. У входа в башню появились граф и сэр Уолтер Мэнни, между ними и французским командиром последовала замечательная беседа.

А г у. Господа, вы знаете, что король Франции послал меня в этот город и замок, чтобы я сделал все возможное для их обороны. Знаете, что я уже оправдал свое назначение и хотел бы дальше сопротивляться; но нельзя вечно оставаться в том месте, которое вам очень нравится. Вот я и подумал: а что, если вы позволите мне отступить отсюда вместе с товарищами?

Г р а ф Д е р б и. Сэр Агу, вы не сделаете этого. Мы знаем, вы очень обеспокоены, что мы захватим вашу резиденцию в любой момент, когда захотим, и замок ваш держится сейчас только на подпорках. (Ссылаясь на минирование.) Безоговорочная сдача – и вам разрешат выйти.

С э р А г у, однако, не отступил от своих слов, но стал более вкрадчив; вскоре Дерби отошел на некоторое расстояние от замка и решил посовещаться с Мэнни. После обсуждения Дерби подошел снова и обратился к французскому командующему: «Сэр Агу, мы счастливы всегда вести переговоры с любым иностранным рыцарем как с братом по оружию; если вы и ваши подчиненные и правда покинете замок, вы должны оставить там все, кроме оружия и лошадей».

С э р А г у радостно согласился на это предложение и покинул замок со своей армией и шестью оставшимися лошадьми. Французы попросили англичан продать им лошадей, но те, как говорят, назначили слишком большую цену. Таким образом, Дерби, блефуя, захватил самую сильную крепость на Гаронне даже не осадив ее.

* * *

Осада Эгийона еще короче. Точная дата сдачи неизвестна, – скорее всего, до 10 декабря; есть признаки, что она, возможно, захвачена благодаря действиям тех, кого мы сегодня называем «пятой колонной». Однако не исключено, что лорд Дерби защитил эти два оплота, закрыв подход к Бордо для враждебной армии, или, наоборот, обезопасив эти две дороги, открыл путь к дальнейшим успехам в Аженуа и Креси^[71].

Граф Дерби не стал прекращать наступления; похоже, что он не объединил армию и продолжал наступать двумя колоннами: одна продвигалась вверх по Ло, другая – вверх по Гаронне, захватывая или подчиняя последовательно все города до границ Креси.

* * *

Первые две свои кампании Дерби провел так удачно, насколько вообще возможно. Возвратил большую часть захваченной территории, разбил лучшую армию, какую французы против него выставили, и высоко поднял боевой дух англичан. И все это достигнуто с небольшой армией и с незначительными потерями.

Ни Фруассар, ни любой другой летописец не сообщают деталей последней кампании; свидетельства о ней содержатся в местных документах, собранных Бертранди, – подтверждаются они и тремя английскими хрониками: около 50 городов и крепостей попали в английские руки. (Любопытно, однако, что Ажен, вверх по Гаронне, в 15 милях от Эгийона, скорее всего, остался у французов.)

Действия и намерения Иоанна, герцога Нормандского, в течение этих первых кампаний Дерби совершенно неясны. «Большие французские хроники» утверждают, что в ходе кампании он в отчаянии возвратился в Париж, где ему совсем не обрадовался отец, король Франции, и откуда ему пришлось после недолгого пребывания опять возвратиться на юг. Вряд ли эта история из французского источника выдумана (как часто говорят историки), но факт, что Филипп, несмотря на свою неудовлетворенность действиями сына, оставил его командующим огромной армией, с которой ему предстояло отвоевывать потерянную территорию.

Армия эта собиралась несколько месяцев по всей Франции. К Иоанну присоединились герцог Бургундский и герцог Бурбонский, королевский наместник в Ажене. Лебель называет численность армии – 100 тысяч. Фруассар вслепую повторяет эту нелепую цифру (в первой редакции; позже – 60 тысяч; сразу скажем, что цифра 100 тысяч до сих пор признается большинством историков). Трезвый, осторожный Роберт Эйвесбери считает: французы имели 12 тысяч всадников, а общая численность доходила до 40 тысяч, среди них – огромное количество генуэзских арбалетчиков и осадных машин (данные подтверждаются французскими источниками). Все эти цифры указывают, что французская армия для того времени собралась очень большая – примерная ее численность около 20 тысяч. Есть также достоверные свидетельства, что в Каоре для осады Эгийона построили 24 орудия и по крайней мере 5 из них захвачены в ходе ее осады.

Летописцы расходятся также в вопросе, где находилось место сбора армии. Согласно одному отчету, – в Орлеане, откуда она начала наступление на юг, к Эгийону, попутно завоевывая различные города, включая и Ангулем, до того, похоже, захваченный Дерби. Однако, скорее всего, это место – Тулуза, в 80 милях юго-восточнее Эгийона, и армия, отправившись отсюда, без помех достигла Ажена (5 апреля 1346 года). Здесь герцог попробовал завербовать местное ополчение, но его перехитрил губернатор города. Несколько дней спустя армия направилась к Эгийону, очевидно приближаясь к нему с юга.

Эгийон – небольшой городок, с уменьшающимся каждый год населением, красиво расположенный в месте слияния Гаронны и Ло, самых значительных рек в регионе. Замок находится на берегу Ло, невдалеке от Гаронны. Герцог Нормандский справедливо оценил стратегическую важность замка и поэтому не зря выбрал его главной целью. Город охранялся гарнизоном под руководством лорда Стаффорда; помогали ему сэр Уолтер Мэнни и, по некоторым свидетельствам, граф Пемброк. Стаффорд, предвидя подход неприятеля, заготовил в городе запасы провизии и военного снаряжения; таким образом, он не застигнут врасплох противником, встретил осаду во всеоружии. Французы со своей стороны, со своей слишком большой армией, постоянно испытывали недостаток продовольствия. Вскоре после прихода французов прилегающие области оказались полностью опустошенными, и не в последнюю очередь из-за нехватки еды началось повальное дезертирство.

Последовавшая осада стала одной из самых знаменитых в XIV веке, – Фруассар красочно ее описал. Французская армия заняла позицию на южном берегу Гаронны, вдалеке от города и замка. Это описание мною заимствовано у Фруассара; впрочем, трудно понять, почему французы решили наступать не по северному берегу. Ни одного моста через реку поблизости, первая задача – его построить. Дважды англичане совершали вылазку и разрушали мост, но, несмотря на это, в конце концов его возвели. Герцог Нормандский, располагая такими огромными силами, разделил их на четыре части, или «смены»; одна из них всегда бомбардировала, атаковала, угрожала осажденному городу. Англичане, однако, отражали каждое нападение, делали постоянные вылазки, что, видимо, помогло им пополнить свои запасы. В одной смелой вылазке они разрушили две пришедшие из Тулузы баржи, наполненные продовольствием. После этой потери Иоанн ждал из Тулузы восемь больших катапульт вместе с четырьмя судами, специально построенными, чтобы эти осадные машины по возможности подвести к стенам. (В следующем веке эти суда назовут бомбардами, а еще через век – мониторами.) А тогда гарнизон встретил их шквальным «огнем» из своих собственных четырех катапульт; одна из машин нападавших оказалась поврежденной, и атаку прекратили. Этим примером иллюстрируется только один из многочисленных случаев того, что мы называем теперь «контрбатарейной работой» – уничтожением артиллерии противника. Дни шли, но ничто не подавило боевой дух и решительность гарнизона; Иоанн остановил штурм и блокирование замка и поытался взять его измором, что и советовал ему с самого начала Филипп VI. Чтобы исключить любую возможность связи с крепостью Ла-Реоль, он разместил вниз по течению один из своих отрядов.

Все это время Эдуард III готовил большую экспедицию для снятия блокады с Эгийона. Английская экспедиция, сев 11 июля на суда, отправилась в путь с острова Уайт, но не направилась сразу к Бордо, а высадилась в Нормандии и вскоре наводнила всю провинцию. Ситуация внезапно поменялась; лучшее и самое крупное войско Филиппа далеко на юге, увязло в бесконечной осаде; пришлось королю сожалеть о своем неразумном приказе, о том, что послал сына в далекую Гиень. Получив тревожные новости, он тут же отправил войскам приказ возвращаться назад. Узнав о высадке Эдуарда во Франции, Иоанн тотчас запросил англичан о перемирии. Но Дерби, уже осведомленный о прибытии своего короля, на предложение французов ответил высокомерным отказом. Теперь им оставалось только снять осаду и отходить на север. За шесть дней до сражения при Креси, 20 августа, огромная армия герцога Нормандского спешно прекратила осаду и совершила марш далеко на север, оставив на своих позициях палатки и большое количество припасов. В результате отхода французов англичане не потеряли ни одного пункта, которым владели до наступления неприятеля.

Пока продолжалась осада, граф Дерби установил свой штаб в Ла-Реоли. Здесь он собирал запасы продовольствия и оружия и по крайней мере однажды, а именно 16 июня, преуспел в попытке прорвать блокаду и доставить подкрепления и продовольствие в осажденную крепость. Позже, когда блокаду города усилили, помочь осажденным стало невозможно.

За неделю до снятия осады Дерби перебрался на север, к Бержераку, где получил и сразу отклонил предложение о перемирии, – о нем уже упоминалось. А вскоре после этого получил известие, что французы прекратили осаду Эгийона.

Результаты успешной обороны Эгийона лишь немного менее значительны, чем победы при Обероше. Всей Франции известно, что король предпринимает все возможные попытки столкнуть англичан в море. Но храбрые защитники Эгийона, гасконские жители и английские солдаты, приняли на себя главный удар и благодаря своему мужеству отбили его. Герцог Нормандский, самый, наверно, неудачливый французский генерал, провалил всю кампанию. Располагая такой огромной армией, французы могли намного успешнее провести блокаду Эгийона и к тому же наступать на других участках незанятыми осадой силами. «Горстка войск, – по словам одного французского историка, – выдержала все усилия целой великой армии»; другой французский историк заявляет, что «оборона Эгийона покрыла славой сэра Уолтера Мэнни и графа Пемброка».

Когда новости о снятии осады с Эгийона достигли графа Дерби, он с небольшим отрядом находился в Бержераке и потому немедленно помчался в Эгийон, 40 милями южнее. Однако решил двигаться не прямой дорогой, а через Вильреаль, что на 25 миль юго-восточнее, – его он по пути захватил. Вероятно, надеялся тем самым отрезать отступление отдельных частей французской армии, отходивших на север; но об этом мы ничего не знаем. Достиг он Вильреаля 27 августа, через семь дней после отъезда отсюда герцога Нормандского, и на следующий день подошел к Эгийону, – как можно легко вообразить, его с нескрываемой радостью встретил ликующий гарнизон. Здесь Дерби оставался пять дней; за этот срок ему многое удалось сделать: восстановить укрепления, пополнить запасы, переправить больных и раненых, отослать отряды для преследования отступающего противника и восстановления власти в захваченных герцогом Иоанном городах.

ТРЕТЬЯ КАМПАНИЯ ДЕРБИ

Генрих Ланкастер, как стали теперь называть графа Дерби, не имел намерений просто так отпускать от себя противника: кампания англичан на севере Франции в разгаре, – следует постоянно тревожить врага на юге, чтобы задержать его здесь насколько возможно; наступление развивать на всех возможных направлениях, пусть для него не хватает солдат. Граф решил предпринять три кампании: две основные, в направлении Эгийона, с тем чтобы продолжить английские завоевания в Аженуа и Базадуа; третья, под его личным руководством, – в Пуату и Сентонже. Образовал три армии и, что самое существенное, передал командование над ними, за исключением своей, не англичанам, а гасконцам, хорошо знакомым с местностью (ко всему прочему старой английской провинцией Аквитанией) и к тому же вассалам Эдуарда. Задача их: восстановить английскую власть над потерянными территориями не силой оружия, а скорее мирными способами. С графом в Пуату направилась очень небольшая армия: при ней, как сообщает сам Дерби, только тысяча всадников. Невероятно, но граф не взял с собой лучников, – говоря о «тяжеловооруженных всадниках», он, видимо, подразумевал «копье»; это меняет ситуацию: в таком случае на каждого всадника приходится еще по одному-два лучника. Фруассар называет цифры 1200 всадников и 2 тысячи лучников (что, как нам кажется, недалеко от истины); упоминает также о 3 тысячах пехотинцев, – о них сообщает и сам Дерби в связи с последним сражением кампании при Сен-Жан-д'Анжели. Возможно, эта пехота и существовала, но двигалась не вместе с основной армией, а вслед, догоняя ее при крупных остановках в городах. Фруассар (в римском издании) также упоминает, что лучники использовались при захвате Пуатье.

Дерби находился в Ла-Реоли с 4 по 12 сентября, готовясь к третьей, последней кампании. В то же время две другие армии отправились в противоположных направлениях. Движение армий в разные стороны задумывалось специально, поскольку предполагалось, что Иоанну придется рассредоточивать силы. Его французский противник, несмотря ни на что, держал вместе целую армию перед Эгийоном. Принцип экономии сил подразумевает, что для данной задачи используется минимальное количество войск и они так распределяются, чтобы достичь максимального эффекта. Судя по результатам, правильного распределения достиг только Дерби. Летописцы очень мало говорили о действиях на юге и востоке, но известно, что для этих армий все кончилось хорошо – английские войска проникли далеко в глубь провинции Креси и почти к стенам Тулузы; ужас охватил даже берега Средиземноморья.

Собственную кампанию Генриха мы рассмотрим подробнее, не обращаясь к свидетельствам Фруассара, ненадежным и часто недостоверным, – к счастью, мы располагаем отчетом, написанным Дерби к концу кампании (точность его несомненна).

Пуату, со столицей Пуатье, не принадлежала англичанам, с тех пор как ее потерял Генрих III, но Сентонж на севере Жиронды имел более пеструю историю и мог, как ожидалось, снова вернуться в английские руки. И небольшая армия Дерби, полная надежд, 12 сентября выступила в поход. Пройдя 9 миль на север, она остановилась на ночевку в Советере. Следующие восемь дней продолжала двигаться прямой дорогой к Шатонефу, на Шаранте, на расстоянии 75 миль, и прибыла к нему 20 сентября. Жители закрыли перед ней ворота; город на северной стороне реки, непроходимой вброд (единственный мост поврежден), чувствовал себя в полной безопасности. Но Дерби не собирался отступать; солдаты быстро починили мост, и на следующий день вся армия переправилась через него и приступила к штурму; но вдруг пришли неожиданные для Дерби новости. Прежде чем продолжить повествование, вернемся немного назад.

Во время снятия осады с Эгийона сэр Уолтер Мэнни умолял своего господина, английского короля, о разрешении присоединиться к нему в Нормандии. Поведение средневековых рыцарей, похоже, никогда не перестанет нас удивлять. Этот отважный рыцарь – он часто спутывал все карты французам и постоянно мешал им – получил от них не только для себя, но и для своей свиты охранную грамоту, позволяющую свободно пересекать территорию Франции. Получив это свидетельство, он сразу отправился в путь, – после этого мы о нем долго ничего не слышали. Когда Дерби собрался напасть на Шатонеф, ему привезли сообщение: сэр Уолтер Мэнни и его спутники, несмотря на охранную грамоту, схвачены и заключены в тюрьму Сен-Жан-д'Анжели. Мэнни и двум его товарищам «великими усилиями» удалось бежать, но все остальные томятся в плену. Услышь Фруассар об этом приключении своего героя, какую историю он сочинил бы про эти его «великие усилия»! Сен-Жан в 40 милях северо-западнее Шатонефа, который вот-вот начнут штурмовать; но неожиданными новостями спутаны все карты. Дерби сразу принял решение: все отправляются вызволять из неволи товарищей сэра Уолтера Мэнни. Приказ об осаде отменен; в тот же день армия совершила марш к Сен-Жану, – прибыли на следующее утро и приступили к штурму. «Мы подошли прямо к городу и осадили его; взяли силой, спасибо Всевышнему, и освободили людей из тюрьмы», – писал граф лаконичным военным языком.

Возможно, Дерби намеревался отомстить городу за такое предательство, но, поняв, очевидно, что это ошибка кого-то одного, а не целого города, покидая его, обошелся с ним снисходительно, как и подобает государственному деятелю. Приведем опять-таки его собственные слова: «И мы оставались там восемь дней и укрепили город, а они, жители города, дали присягу и стали англичанами, обязавшись, пока длится война, за свой счет выставить 200 тяжеловооруженных всадников и 600 пехотинцев для гарнизона упомянутого города...»

Вот как комментирует этот эпизод французский историк Анри Бертранди: «Этот поступок, кажется мне, наиболее благородный среди всех совершенных Дерби и Уолтером Мэнни. Не знаю ничего более прекрасного во время войны в Гиени. Нельзя защитить Англию более поразительно, эффективно, справедливо и счастливо. Поступок Дерби – акт честного человека, храброго солдата и опытного дипломата».

Генрих Ланкастер провел в Сен-Жан-д'Анжели девять дней, занимаясь скорее дипломатическими, чем чисто военными делами. Стали появляться плоды его действий; в последний день сентября он вышел в поход, устремив взор к Пуатье. Столица Пуату в 70 милях к северо-востоку, на пути его армии немного препятствий, и три дня спустя он прибыл в Лузиньян; Дерби назвал его «сильным городом», но взял его Ланкастер за очень короткое время и на следующее утро, 4 октября, продолжил наступление. Достигнув города слишком рано для атаки, Дерби спросил у гарнизона, не хочет ли тот сдаться без осады, на что немедленно получил отказ. После этого оставалось только начать штурм, который и последовал незамедлительно. К сожалению, первая попытка окончилась для англичан неудачей, и Дерби решил подготовиться ко второй более основательно.

Город Пуатье, давший название трем известным сражениям, расположен на имеющем форму полумесяца холме, в излучине реки Клен, которая окаймляет его с востока. Таким образом, самый легкий подход к нему находился на противоположной от англичан стороне, на западе, и, вероятно, потому они туда и переправились. (Если они подошли с юго-востока, то, должно быть, пересекли нагорье, на котором почти десять лет спустя другой английской армии предстояло повторить победу при Креси.)

Дерби действовал с удивительной скоростью; в тот день его войска совершили уже 15-мильный марш и потерпели неудачу в первой попытке захватить сильный, окруженный стеной город. Можно предположить, что командующий проведет остающиеся дневные часы в разведке и приготовлениях к нападению на следующий день. Но это не входило в планы Генриха Ланкастера: разведка, планирование и приготовления; выполнение всего этого включено в программу оставшихся часов. Разведка показала, что в защите имеется три слабых пункта; Дерби решил напасть на все три одновременно. Разделив свою незначительную армию на три части (маловероятно, что его пехота подошла к тому времени), он приказал начать атаку против намеченных целей. Сигнал отдан – под прикрытием «огня» лучников кавалерия помчалась на штурм; в тот день он увенчался для англичан успехом. Французские командиры сумели убежать (вероятно, по реке), но б'oльшая часть гарнизона окружена внутри города. Исходя из традиций того времени, городу, отказавшемуся сдаться, не приходилось надеяться ни на какую пощаду; Дерби в своем отчете пишет: «Все, кто в городе, захвачены или убиты». Фруассар утверждает, что «люди графа закололи мечами всех: мужчин, женщин и маленьких детей». Французские историки одобрили и повторили это утверждение Фруассара, но это неправда – такие поступки чужды природе Дерби. С самого прибытия в эту страну он всегда поступал с жителями по-доброму; даже когда Сен-Жан-д'Анжели нанес ему обиду, он не стал расправляться с его обитателями. Кроме того, сам Фруассар заявляет, что граф запретил сжигать церкви и здания «под страхом смерти». Но, как часто бывает, грабеж, обычно сопровождающий упоение победой, приводит иной раз к непреднамеренным убийствам жителей, которые сопротивляются разбою победителей. (Последующий анализ утверждения Фруассара читатель найдет в приложении к этой главе.) Но есть документальные доказательства, что Дерби, несомненно, строго обошелся со столицей Пуату, которую расценивал как фактически иностранное государство, поскольку она давно не принадлежала англичанам; что касается Сен-Жан-д'Анжели, то он находился в Сентонже, который незадолго до того признал английского короля своим сюзереном.

Армия 13 октября покинула Пуатье и направилась в обратный путь. Главные силы возвратились в Сен-Жан-д'Анжели, а небольшие отряды следующие две недели подчиняли или осаждали города по всему Сентонжу. Скорее всего, города, о которых упоминает Фруассар в связи с наступлением на Пуатье, захвачены в эти две недели. Тем временем Генрих сделал своей штаб-квартирой понравившийся ему Сен-Жан-д'Анжели. Его дипломатия и выдержка принесли богатые плоды: по прибытии в Сентонж его встречали как народного героя. Будучи в превосходном настроении, он развлекался по-королевски, отнюдь не забывая о местных леди, приглашавшихся на его банкеты. Естественно, он доволен тем, что назвал «belle chevauchue»; историки неправильно перевели это выражение как «набег»; нет, это больше, чем простой набег, – это экспедиция.

Под аплодисменты восторженных народных масс граф 30 октября вернулся в Бордо; после короткого пребывания передал свои полномочия королевского наместника и отбыл в Англию. Высадился на родной земле 1 января 1347 года; прибыл в Лондон 14 января и в тот же день посетил короля Давида Шотландского, захваченного в сражении при Невилл-Кросс и заключенного в Тауэр. Генрих Ланкастерский из тех, кто не позволял себе расслабляться даже дома.

* * *

Всего за четырнадцать месяцев крошечная английская армия, которая высадилась в Байонне в июне 1345 года, приняла участие в трех кампаниях под руководством Генриха Ланкастера, и не только изгнала французов из большинства старых доминионов, управлявшихся анжуйскими королями, но и заставила уважать английское оружие на территории вплоть до берегов Средиземноморья.

Первая кампания, на Дордони, сняла угрозу Бордо со стороны Парижа и возвратила большую часть Перигора; вторая, на Гаронне, спасла столицу от удара со стороны Тулузы и возвратила почти полностью земли Аженуа и Креси, а также проникла в Лангедок, почти к самой Тулузе; третья с минимальными затратами возвратила Сентонж и подчинила б'oльшую часть Пуату. Никакого сопротивления во Франции не ожидалось, на мгновение на земле наступил мир.

Перед тем как окончить рассказ о войне в Гаскони, скажем заключительное слово о прославленном англичанине, с горсткой войск так заметно изменившем судьбу своей страны в Юго-Западной Франции. Граф д'Эрби (как назвал его один француз) и правда сделал в своей жизни очень много, как в военном плане, так и в дипломатическом, и не зря стал правой рукой короля, его «мастером на все руки»... в самой знаменитой кампании в Гаскони. Несмотря на недостаток сообщений о нем, ясно одно: Генрих Гросмонт, граф Дерби, герцог Ланкастер, – рыцарь без страха и упрека. В те дни на земле боролись титаны, и Дерби принадлежит к сильнейшим из них. Но «официальное определение», данное соотечественником, сочтут, возможно, ошибочным и предвзятым. Что ж, дадим слово беспристрастному французскому историку, как никто другой изучившему кампании Дерби, – это, конечно, Анри Бертранди. Достойно оценив таланты противника, он пишет в последнем параграфе заключительной главы своих очерков: «Эти кампании закрепили за Дерби нерушимую славу. Прославленный англичанин проявил все качества, в полноте присущие только великим людям». Воин этот заслужил почести во всем мире – кроме собственной страны.

Приложение ПОЛЕ БИТВЫ ПРИ ОБЕРОШЕ

Об этом сражении, наиболее важном во всей войне в Гаскони до заключительной битвы при Кастильоне, известно так мало, что рассказать о нем следует в первую очередь. Место, где оно произошло, долгое время оставалось не определенным, – даже сэр Джеймс Рамсей, чья репутация не вызывает сомнений, установил его неправильно. Истину впервые указал французский монах в 1742 году; догадку его в 1865 году подтвердили исследования Бертранди, директора Архива в Бордо. К сожалению, его исследования в этой области никогда не переводились на английский язык; они есть в Фруассаровых «Хрониках», где расположены таким образом, что их легко просмотреть. Далее мы еще не раз вернемся к Бертранди.

МЕСТО СРАЖЕНИЯ

Оказалось не так просто установить, где приблизительно находится место битвы, и добраться до него. В 1865 году Бертранди посетил и описал Оберош. Как видно, немногие англичане посетили его с конца Столетней войны. В Гаскони существует несколько мест, носящих название Оберош. В 1863 году французский историк Гаскони Анри Рибадье считал, что сражение произошло в Кадро, расположенном на Гаронне. Пять лет спустя Бертранди опроверг его догадку и установил другое место – у Оберош-ан-Перигор. Кто сомневается в его предположении, пусть посетит это место – сразу найдет сходство с описанием Фруассара.

Оберош, пожалуй, один из самых труднодоступных и малоизвестных пунктов в Южной Франции. Местность, где он располагается, покрыта болотами, скудно населена, и здесь не так много дорог, ведущих к месту сражения. Чтобы нарисовать карту битвы, придется посетить это место; доберусь на такси из Периге, решил я. Но оказалось, что таксист не знал его, хотя оно всего в 9 милях от города.

Местность, где расположен замок, поражает своим видом; к ней примыкают два прямых отрезка долины. У подножия скалы, на которой стоит замок, прилепилось несколько домов. От замка, кроме часовни, ничего не осталось, к тому же тут густые заросли, – трудно представить, как все это выглядело. Но естественная мощь места очевидна, и сразу становится понятным беспокойство графа де Лиля, желавшего возвратить замок.

ЛА-РЕОЛЬ

Ни один город в Гаскони не связан так с английским нашествием, как Ла-Реоль. Шесть английских королей один за другим посещали его. Генрих II разрушил главную башню, известную как Две Сестры; Ричард Львиное Сердце часто жил там и восстановил стены, – часть их сохранилась до наших дней, как и дом, где, как по традиции считается, он останавливался. Предполагается, что он сделал этот замок местом встречи для контингентов, сопровождавших его в знаменитом Крестовом походе, хотя этот вопрос до сих пор обсуждается. Иоанн затем предоставил замку коммерческие права; Симон де Монфор был однажды его комендантом, как и Ричард Корнуол, германский король; Генрих III дважды осаждал и однажды взял. Принц Эдуард (позже Эдуард I) прибыл сюда, чтобы принять от баронов, своих вассалов, присягу верности; его сын, граф Кентский, занял Ла-Реоль, но в конечном итоге проиграл Карлу Прекрасному, королю Франции. На протяжении трехсот лет он переходил из рук в руки, от англичан к французам, иногда мирно, но чаще путем насилия, – всего не менее 16 раз. Все вышесказанное убедительно доказывает ценность для королей и воинов стратегической позиции замка, располагавшегося на очень важной дороге с юго-востока к Бордо. Река сейчас не подходит к подножию крепости, но, без сомнения, в те времена протекала рядом. Стены (они существуют и поныне) в большей части периметра очень крепкие.

ФРУАССАР ОБ ОСАДЕ ЛА-РЕОЛИ

Вы читали здесь частые предупреждения о предвзятости и неточности заявлений Фруассара, и вас, наверно, очень удивит, что теперь я сошлюсь на его описание осады Ла-Реоли. Дело в том, что Фруассар посещал это место, когда ездил по Гаскони. Разумеется, он приукрасил свой рассказ, но, если отбросить вымысел, перед нами предстанет истинная картина. Что касается хронологии войны в Гаскони, Фруассар сделал очень много ошибок. Впервые это доказал Бертранди: в 1870 году он выявил ошибки, одобренные Анри Рибадье в своем труде «Кампании графа Дерби», – он один попытался наиболее детально разобрать в нем эту кампанию. К сожалению, очень трудно раздобыть экземпляр этой книги. Она опубликована в редком французском издании «Акты Академии изящных искусств» (1863). Автор впоследствии признал, что допустил ошибку в хронологии, заимствовав ее полностью у Фруассара. Примечательно также, что этот историк очень поверхностно исследовал все кампании Дерби в своей последующей работе – «Завоевание Гиени». Но для студента изучение его «Кампаний...» обязательно.

ФРУАССАР И ПУАТЬЕ

Мы уже упоминали о неправдоподобном утверждении Фруассара – все женщины и дети умерщвлены – и обсудили его. Остановимся теперь на этом подробнее.

1. Есть документальные свидетельства, что Фруассар, мягко говоря, преувеличил количество французов, выкупленных у англичан.

2. Слова «каждый мужчина, женщина и ребенок» слишком легко слетели с безответственного языка летописца. Он обвинил в том же (только в более художественной форме) Черного принца во время разграбления Лиможа. С тех пор каждый исследователь бездумно повторяет допущенную им ошибку, – Фруассар, например, более художник, чем историк, и для него красочность картины важнее правдоподобности^[72].

3. В единственном обнаруженном мной местном французском отчете, написанном в то время, об убийствах не упоминается вообще, лишь о расхищении церковной собственности. Отчет этот содержится в малоизвестной «Хронике Майезе»: «В году 1346, 4 октября, захвачен город Пуатье, а замок Лузиньян – в предыдущий день, графом Генрихом Ланкастером, поверенным английского короля. В течение девяти дней вместе со всей своей армией он разорил и захватил много имущества и забрал с собой церковную утварь».

Основные доказательства неправоты Фруассара даются, однако, в его собственном сочинении. И в римском, и в сокращенном изданиях он опустил предложение, где говорилось, что казнены все женщины и дети; в римском издании: «...совершено «великое убийство»; в сокращенном: заимствовано у Лебеля утверждение, что много женщин изнасилованы. Лебель добавляет: граф Дерби очень этим обеспокоен, но поделать ничего не мог, – вполне достоверно. Проблема в том, что оба английских перевода сделаны до обнаружения амьенского, римского и сокращенного изданий и ни одно из них не переводилось на английский язык. Опубликовано только оригинальное издание Омана «Искусство войны в Средневековье», второе так и осталось в рукописи.

КАМПАНИИ ДЕРБИ (библиографическое примечание)

Кампания графа Дерби в Гаскони изучена английскими историками много хуже, чем любая другая, да и все до сих пор практически не исследованы. Интересующимся полезно узнать о литературе, посвященной теме.

Источники, как видно из предыдущих глав, очень скудны. Эрудированный ученый Анри Бертранди в поисках истины глубоко устремился в своем исследовании: «густая и отдаленная тьма» окутывает здесь дорогу, пишет он. «Французские хроники» почти не освещают этот период войны; в «Больших французских хрониках», например, этим событиям посвящена одна страница, а в «Хронике Ричарда Леско», «Нормандской хронике» и «Хронографии» они лишь кратко изложены. Английские хроники сообщают немного больше, особенно Роберт Эйвесбери (Бертранди, кстати, ссылался на «простые, но точные лаконизмы Роберта Эйвесбери»). Полезны, но в меньшей степени сведения в хрониках Найтона, Мюримата и Уолсингема. Вышеупомянутые источники необходимо всегда дополнять документами, в основном местными, которые собраны двумя бенедиктинскими монахами, Вассете и Дювиком, в их «Истории Лангедока» (1742).

На основе вышеупомянутых источников можно построить план войны в Гаскони, но детали ее для нас практически недоступны. Чтобы извлечь их, придется использовать Фруассара (основывавшего свои «Хроники» на трудах Жана Лебеля).

К счастью, мы располагаем замечательным исследованием Анри Бертранди и уже ссылались на него в предыдущей главе. Познакомимся ближе с работой этого эрудита и большого ученого, – она очень любопытна. Издана в 1870 году, под вводящим в заблуждение названием «Очерк о «Хрониках» Фруассара»: написана в форме шести писем, адресованных Леону Лакабэйну, «моему дорогому дяде и очень хорошему учителю». Освещают они главным образом книгу Анри Рибадье «Кампании графа Дерби», и в итоге развеивают ее притязания называться подлинно исторической. К сожалению, книга месье Рибадье – единственная работа, посвященная специально войне в Гаскони. Рибадье пытался доказать, что Фруассар не заслужил критики и подозрений и его хронология войны в Гаскони точнее даже, чем отчет о ней графа Дерби. И все же книга Рибадье содержит некоторые полезные примечания и в ней описаны многие места.

Еще одна неоценимая для нас книга, под неожиданным названием «Разорение церквей... во Франции во время Столетней войны» написана отцом Анри Денифле и издана в 1889 году. Содержит много точных фактов, на ее основе можно составить хронологическую и топографическую структуру войны (это касается не только кампании в Гаскони, но и всей войны).

На этом литература о кампаниях Дерби исчерпывается. Перечень и мал, и не содержит ни одной работы, написанной англичанином или хотя бы переведенной на английский язык. Лучшее издание Фруассара – Симеона Люса, ценное еще примечаниями. Кстати, основано также на исследованиях Бертранди и в какой-то степени заменяет его работу, если она отсутствует (копия ее есть в Библиотеке Британского музея).

Глава 6 КАМПАНИЯ КРЕСИ. 1346 ГОД

Всю зиму 1345-го и весну 1346 года Эдуард готовился к вторжению в Северную Францию. План его кампании состоял, говоря сегодняшним языком, в стратегической комбинации на внешних линиях; другими словами, три армии, действующие на трех отдаленных друг от друга пунктах, стремятся действовать ближе к центру, соответственно с севера, северо-запада и юго-запада. Не следует понимать это буквально: им не дано указаний наступать с трех сторон в направлении центра – Парижа; но угроза такого действия существовала; подобное распределение армий рассчитано на то, чтобы вывести из равновесия французского короля: одна из трех армий приближается к Парижу – к ней приковано основное внимание противника, а две другие действуют на своих направлениях почти беспрепятственно.

Но планы Эдуарда идут еще дальше: привлечена четвертая армия – англо-фламандская. Небольшая по численности, она продвигается на юго-запад одновременно с королем, а он к этому времени высаживается где-то на северном побережье Франции. Эти две армии по мере наступления на столицу неприятеля приближаются друг к другу и, прежде чем главная французская армия их атакует, объединяют свои силы.

Этот план по природе своей весьма честолюбив для войны в любые времена, но особенно для средневековой армии – она ведь не передвигается с большой скоростью, а если задействованы морские операции, этот план тем более сомнителен. Даже в наполеоновские времена на такую стратегию смотрели искоса, пока она не показала свою эффективность против корсиканца в Лейпцигской кампании 1813 года. Где собирался действовать Эдуард и чего он ожидал от своих планов – вопрос, на который мы никогда не получим ответа: английский король очень скрытен в словах и письмах, касающихся военных операций. Как раз перед кампанией 1340 года во Фландрии он приказывает задерживать всех иностранцев, пытающихся покинуть страну, пока сам не вернется. В данном случае его цель – Гасконь: он в первую очередь поможет графу Дерби, а попутно освободит Эгийон. Однажды он, возможно, намеревался действовать на юге, а если это так, мы опять сталкиваемся с очаровательным, но неразрешимым предположением – когда и почему он передумал. 6 апреля 1346 года он приказал войскам собраться в Портсмуте «для службы везде, куда бы он их ни повел»; но 6 мая сообщает церковным властям в Лондоне, что отправляется в Гасконь. Сделано это, очевидно, специально, с расчетом, что информация достигнет неприятеля. После того в соборе состоялась служба – молились об успехе экспедиции. Мы рассказали о планах, касающихся действий в Бретани и Гаскони; последуем теперь за армией короля.

Карта 8. Кампания Креси, 1346 г.

В течение многих месяцев, предшествующих вторжению, продолжались постоянно прерываемые переговоры с Францией (при посредстве папы римского) о продолжении перемирия. Эдуард на этих переговорах едва сдерживался, и время от времени его поведение (как ни неприятно это для нас звучит) напоминало поведение... Адольфа Гитлера. Но в то время как король Англии не проявлял серьезности и использовал время, чтобы увеличить свои вооруженные силы, король Франции, слишком серьезный, делал то же. Кроме снаряжения большой армии, под командованием старшего сына, которую Филипп послал в Гасконь, он принимал различные меры, чтобы укрепить свои позиции на севере, в особенности собрать огромный флот в Ла-Манше. Делалось это для наступательных или защитных целей, никогда, похоже, не станет ясным. Вероятно, французский король рассматривал обе возможности. Что касается моральных принципов, то подготовка к войне под прикрытием заверений о мире – почти обычное явление повсюду на протяжении всей нашей истории. Агрессор всегда, очевидно, сделает все возможное, чтобы предотвратить усиление своего потенциального противника, который заботится о себе наравне с ним самим. Звучит казуистично, но, по крайней мере, свидетельствует, что Эдуард не хуже обычного командующего армией, собирающегося вторгнуться в другую страну.

К началу апреля Эдуард собрал в Портсмуте и Саутгемптоне армию, вдвое превышающую по численности любую, когда-либо пересекавшую Канал, – приблизительно 15 тысяч; из них только 2 тысячи – тяжеловооруженные всадники, отборные войска. Сокращенное издание Фруассара осторожно сообщает, что король взял с собой «лучших» лучников (подробнее об этом – в приложении). Чтобы транспортировать эту армию, набрали флот из более чем 700 судов, собравшихся у Спитхеда и Портсмута, – все пространство тут сплошь покрылось палатками и шатрами: здесь французы вряд ли появились бы, в отличие, например, от Дувра или Маргита.

Весь май и июнь с юго-запада дули противные ветры и флот никак не мог покинуть стоянку. Ветер, казалось, переменился 5 июля, и великая армада вышла в море, но неожиданно налетевшая буря вынудила ее возвратиться. Бросили якорь у острова Святой Елены, молились Богу о ниспослании попутного ветра. Ждать пришлось почти неделю, удивительно, если бы боевой дух злосчастного войска, оказавшегося на много дней взаперти, как моллюски в раковинах, не пострадал.

Эдуард 11 июля снова отдал флоту приказ сниматься с якоря и следовать в открытое море; достигнув его, разрешалось распечатать приказы относительно места следования. Когда земля скрылась за горизонтом, приказы объявили: к всеобщему удивлению, местом назначения в них значилась не Гасконь, а Нормандия, приземление на полуострове Котантен, у Сен-Вааст-ла-Хог, в 18 милях к востоку от Шербура. Естествен вопрос, почему Эдуард выбрал именно это место. Ответ обычно такой: король просто последовал совету Годфруа д'Аркура, французского барона, высланного из своего родового поместья Сен-Совер-ле-Викомт. Жаждущий мести, д'Аркур без колебаний переходил к врагам короля и согласился служить под английскими знаменами в Нормандии. Измена, казалось бы, но стоит помнить, что инстинкт национализма не так развит в те дни и Эдуард многими расценивался как законный король Франции – ведь Нормандия в течение двенадцати столетий английское владение. Д'Аркур, знающий территорию на всем протяжении Котантена, просто ценный гид, ничего более. Кроме того, множество принадлежащих к аристократии жителей Котантена согласились притязания английского короля считать законными. Плюс к этому Котантен ближе всего к острову Уайт, и почти все суда, плывущие во Францию, пытаются подойти к этому полуострову, в особенности во время летних штормов. Возможно, однако, Эдуард, выбирая Котантен как место высадки, имел и другие, более глубокие стратегические причины. Шербур и Гент на одинаковом расстоянии от Парижа; Гент стал главной базой, откуда «три города» – Гент, Брюгге и Ипр – начинали свою операцию. Две линии, Шербур – Париж и Гент – Шербур, образуют прямой угол. Таким образом, если Париж – главная цель, Филиппу VI приходится иметь дело с двумя противниками, далеко стоящими друг от друга, но равно отдаленными от него. Сближаясь, они непременно соединятся у Парижа – ему трудно так распределить свои силы, чтобы успешно противостоять каждому.

Что касается французов, Филипп незадолго до этих событий достиг известного дипломатического успеха: на время заманил на свою сторону увертливого герцога Брабантского и на всю кампанию – Иоанна Геннегауского. Последний как союзник французского короля принимал участие в сражении при Креси. Не волнуясь за исход борьбы во Фландрии, Филипп решил сконцентрировать основные силы своей армии для борьбы против английского нападения. Войска его передвигались очень медленно, он пытался помешать высадке англичан с помощью флота, специально для того собранного в Ла-Манше, но совершил роковую ошибку, рассеяв суда по побережью, так что им не удавалось больше эффективно оборонять французский берег. Как заметил Фридрих Великий (так считали и Наполеон, и Уинстон Черчилль) , «пытаетесь везде защищаться – везде будете слабы». Французский флот и был всюду слаб – действовал крайне неэффективно, позволив англичанам без всяких помех высадиться на свою землю. Тем временем французская армия собиралась в окрестностях Парижа; сведения об этом, однако, крайне скудны.

НАЧАЛО КАМПАНИИ

Английская экспедиционная армия пересекла Канал настолько быстро и беспрецедентно, что французские суда не подошли в нужный момент, – уже на следующий день после отплытия, 12 июля, королевский флот встал в гавань Сен-Вааста. Первое, что сделал Эдуард, ступив на землю, – посвятил своего сына, принца Уэльского, и нескольких его товарищей в рыцари. На то существовали свои причины: принцу предстояло командовать авангардом; 16 лет – обычный возраст, когда принцу поручали командование армией. Помимо королевского принца, при армии находились граф Уорвик (маршал), Нортхемптон (констебль^[73]) и сэр Ричард Телбот; большинство баронов Англии, достигших военного возраста и не задействованных на других театрах войны, также находились при армии.

Эдуард решил на первом этапе отправиться к Руану – самая короткая дорога к Фландрии, поскольку Руан – самый ближний город на Сене, через который есть мост. Кроме того, маршрут пролегает вблизи моря – флот обеспечит подвоз средств. Наконец, путь этот подходит к самому Парижу.

В то время как штаб армии 13 июля установлен на расстоянии трех с половиной миль в глубь страны, в Марселине, армия и снаряжение выгружались в порту. Потратив чуть более пяти дней на организацию (период достаточно короткий), армия 18 июля 1346 года отправляется в свое рискованное предприятие, а флот следует параллельно ей, вдоль побережья. Пройдя той же ночью 9 миль на юго-запад, она достигает Валона и занимает его без сопротивления. На следующий день после длительного 16-мильного марша войска подходят к Сен-Ком-дю-Мону, в 3 милях от Карантана, захваченного на следующий день. Жители разобрали мост через Дув, недалеко от города, но не учли, что при армии Эдуарда есть опытные люди, которые быстро его починят. Армия 21 июля выходит в путь к Сен-Ло; дорога очень трудна: предстоит преодолеть 15 миль по болотистой низменности и перейти реку Вир. Мост через реку, в 4 милях от города, у Понт-Эбера, разрушен. Король приказывает армии остановиться, а своим солдатам – починить мост. Работая непрерывно всю ночь, сделали мост проходимым к рассвету. Похоже, Эдуард все предусмотрел и захватил с собой специальное оборудование для ремонта мостов. Сен-Ло достигли на следующий день – 22 июля.

Котантен теперь позади, а дорога на восток, на Кан, длиной 26 миль, открыта. Сопротивление незначительно, – армия без трудностей совершала свой марш; единственное, что мешало ей, – собственное ее поведение. Англичане проходили через старое родовое имение нормандских королей; вся Нижняя Нормандия, по которой прошла английская армия, разорена грабежами и поджогами. Какого же военного преимущества думал добиться Эдуард такими средствами? Ответ один: все происходило вопреки его приказам. Конечно, в каком-то смысле он смотрел сквозь пальцы на мародерство: это отвечало правилу времени – армия живет за счет страны, где находится; так поступали все армии, даже много столетий спустя. Король не одобрял, однако, преднамеренного разбоя и поджогов; Майкл Нортбург, писавший домой несколько дней спустя, сообщал в своем письме, что «большая часть города (Карантана. – А. Б.) сожжена вопреки желанию короля». Беззаконные действия и перегибы частично объясняются, по мнению Джеймса Макиннона, «дикостью уэльских и ирландских наемников – им чужды каноны рыцарства». Но есть, вероятно, и другое объяснение широко распространенных и явно бессмысленных поджогов. Английские солдаты в значительном числе прибыли с южного побережья, где недавно французские моряки совершили множество поджогов, – например, пострадали Портсмут и Саутгемптон. Англичане всего лишь осуществляли акт мести. Повлияло и то, что армия наступала широким фронтом и высшее командование не могло эффективно управлять ее действиями. Иногда, правда, случалось, что король использовал поджоги в военных целях; так, с удовольствием писал архиепископу Йоркскому, что флот его разорил и сжег все вдоль береговой линии – каждое судно на своем пути. Похоже, тут и месть, и соображения безопасности: французы, лишенные судов, не повторят набегов на гемпширское побережье.

Больше мы не уделяем внимания поджогам и разбоям, – описывая их, летописцы чаще всего не разбирались, что происходило на самом деле. Приходится признать, что стране причинен значительный ущерб: жители, узнав о бесчинствах англичан, в страхе бежали из своих домов, и после этого грабежи еще распространились – ведь им никто не сопротивлялся.

Оставив Сен-Ло, армия продолжала наступление фронтом шириной несколько километров; король двигался впереди, вместе с главными силами; правое крыло вел Годфруа д'Аркур, а левое – граф Уорвик. Главные силы 23 июля достигли Сет-Вана, в миле к юго-западу от Комона, в 14 милях юго-восточнее Сен-Ло; левое крыло наступало по прямой дороге к Кану, то есть прямо на восток к Комолену. На следующий день армия прошла только 5,5 мили и подошла к Тортевалю. Еще 8,5 мили преодолела 25 июля и достигла Фонтене. Почему армия эти два дня двигалась с такой малой скоростью – неясно. Возможно, отставал флот или Эдуард ожидал подхода французского короля и его армии. Если так, то он ошибался: Филипп был далеко. Фонтене всего в 10 милях от Кана, и Эдуард тем же вечером отправил туда священника с посланием для горожан: сдадитесь без сопротивления – вашей жизни и собственности ничто не угрожает. Предложение англичан высокомерно отклонено епископом города Байе, ненавидевшим англичан. Получив послание короля, он, чтобы воодушевить жителей, разорвал письмо и бросил злосчастного священника в тюрьму. Вызов брошен, но воинственный епископ предоставил защищать город графу д'Э и казначею графу Танкарвилю, а сам вместе со 100 всадниками и 200 генуэзскими лучниками заперся в замке.

Не получив никакого ответа на свое мирное предложение, Эдуард на следующее утро, 26 июля, возобновил наступление, сгруппировав силы и разделив их на авангард, главную армию (со снаряжением) и арьергард.

ЗАХВАТ КАНА

Старый город Кан, где так много английских построек и чья история непосредственно связана с Вильгельмом Завоевателем, был (и остается) расположенным необычным образом. В месте пересечения рек Одон и Орн последняя делится на два рукава, образующие остров. Северный рукав делит город на две части: старый город, на севере, и новый, на юге, непосредственно на острове, названный в честь церкви, на нем расположенной, островом Сен-Жан; замок – на северной стороне старого города. Ни старый, ни новый город не укреплены, но тот, что находится на острове, обладает естественной преградой в виде реки; кроме того, три моста Кана – Сен-Пьер, Бошери на севере и Милле на юге – защищены укрепленными воротами. Замок, в значительной степени построенный Вильгельмом I и Генрихом I, с рвом, вырытым по бокам стен, делает осаду без применения осадных машин бесполезной. В нескольких сотнях ярдов по обеим сторонам от старого города располагаются два монастыря: на восточной стороне – женский, на западной – мужской. Самый слабый сектор в Кане – старый город: за исключением северной стороны, где замок, и южной, где протекает река, он практически беззащитен. Эдуард резонно решает сконцентрировать все силы для первой атаки – против старого города, а штурм замка оставить на потом. Исходя из этого плана, авангард прежде всего овладел женским монастырем. Все остальные части, развернутые в три колонны, окружат старый город с северной и западной сторон. Армия занимает свои позиции, и король приказывает войскам отдохнуть и поесть после 10-мильного марша. Преимущество перевозки продовольственных и иных запасов вместе с главными силами становится очевидным: не надо ждать подхода продовольственных отрядов, следующих обычно за армией на значительном расстоянии. Вот все солдаты накормлены – времени около девяти часов. Тем временем жители старого города переселились в новый, а некоторые обитатели обоих городов бежали из Кана. Штурм теперь не только неизбежен, но необходим, и король на него идет.

Карта 9. Кан в 1346 г.

Главный удар направлен против двух мостов, Сен-Пьер и Бошери, находящихся на расстоянии 200 ярдов друг от друга. Уорвик нападает на Бошери, поддержанный контингентами Нортхемптона и Ричарда Телбота. Но на этом участке сильная оборона, и они мало чего добиваются. На другом мосту сопротивление неприятеля сломлено, и англичане входят в город. В то же самое время остальные отряды атакующих находят брод на реке, переправляются и вступают в город. Нормандцы, защищающие мост Сен-Пьер, увидев неожиданно появившихся англичан в своем тылу, спешно отступают. Это позволяет отряду Уорвика войти в город и захватить оставшиеся ворота, вместе с их защитниками – графами д'Э и Танкарвилем. (С помощью подобного маневра мост Сен-Пьер захвачен снова семьдесят четыре года спустя – Генрихом V.) В это же время отрядами, не вошедшими в город, взяты французские суда – на них переправились через реку. Вскоре весь гарнизон бежал, и англичане полностью заняли город.

За время, пока происходил этот штурм, гарнизон замка, находившийся в 300 ярдах от места событий, не предпринял ни одной атаки, чтобы помочь горожанам, и даже не нанес ни одного отвлекающего удара для их спасения. Обороняющие замок идеально расположены для этой цели, – можно только предполагать, что Эдуард, ожидая таких действий, принял контрмеры, но нам, к сожалению, ничего о том не известно, поскольку письменных свидетельств не сохранилось.

Флот англичан также сыграл большую роль в захвате Кана. Армия, как описано выше, совершала марш на восток по направлению к городу, а флот не отставал от нее и, идя вдоль побережья Нормандии, сжигал и разорял все на своем пути. Достигнув устья Орна, где стоял город Уистреам, флот направился вверх по реке к Кану и достиг его примерно в одно время с армией. Возможно, одновременное прибытие преднамеренно, но вообще-то такую синхронность действий сухопутных и морских сил запланировать и выполнить сложно (что доказала еще сто пятьдесят лет до того попытка короля Иоанна освободить Шато-Гайяр). Прибытие флота, случайное или нет, очень помогло: 30 французских судов, стоящих в порту или возле него, поочередно захвачены совместными усилиями английских моряков и пехотинцев. Кроме того, военнопленные, добыча и раненые (в том числе граф Хантингдон) отправлены на этих судах домой^[74]. Все они возвратились в Англию на специально выделенных кораблях. Военнопленными оказались те, кто спасся и предложил за себя выкуп: в те времена жителей, отказавшихся сдаваться при штурме, не щадили. Мародерство тоже не обошло Кан стороной – оно в традициях времени и особенно потрясало своим размахом, когда жители побежденного города бежали из него: в тот день погибло около 2500 французов.

Армия оставалась в Кане пять дней. Эту остановку не столь легко объяснить или оправдать, как остановку в Сен-Ваасте. Конечно, она необходима, чтобы восстановить свои ряды, отправить больных, раненых, военнопленных и добычу; найдено изобличающее Филиппа VI письмо: в 1338 году он предписывал горожанам готовиться к вторжению в Англию. Да и армии требовался некоторый отдых – после длительного морского путешествия она за девять дней совершила 82-мильный марш. В то время как основные силы отдыхали, англичанам сдался город Байе, до того обойденный^[75].

НАСТУПЛЕНИЕ НА ПАРИЖ

К 31 июля все готово, чтобы продолжать наступление. Двигаясь с постоянной скоростью на восток, армия в тот же день, пройдя 8 миль, приблизилась к Троарну и к 1 августа, после 10-мильного перехода, достигла Рюмения, а 2 августа, покрыв почти такое же расстояние, подошла к Лизье. Продолжай армия двигаться в том же направлении, она вскоре пересекла бы Сену на полпути между Руаном и Парижем. Направление ее движения в то время всецело зависело от контрдействий французской армии и от наступления фламандских союзников; рассмотрим действия этих двух армий.

Филипп знал, конечно, о вторжении англичан, но не предполагал, где оно произойдет, и потому самым разумным счел оставить армию в центре, в Париже. Весть о вторжении он получил в замке Бекосо и немедленно решил вернуться в столицу. На второй день английского наступления, 19 июля, достиг Венсенна; три дня спустя направился в собор Сен-Дени за священной Орифламмой, с тем чтобы она сопровождала армию в походе против захватчиков^[76]. Французский король, очевидно, предполагал, что союзники будут наступать на Руан, столицу Нормандии, и направился именно туда. Со своей армией (о численности ее у нас нет никаких сведений) он достиг Руана 2 августа, в тот же день англичане вошли в Лизье. Теперь противников разделяло расстояние 40 миль; французы занимали стратегическую позицию, расположившись в линию между двумя противниками и владея главной переправой через Сену, шириной примерно 300 ярдов. Даже сейчас трудно критиковать стратегию Филиппа: он правильно рассчитал маршрут Эдуарда и действовал соответственно.

А что же в это время предпринимали фламандцы? Чтобы ответить на этот вопрос, возвратимся к событиям 24 июня. В тот день в Генте состоялась встреча «трех городов», Гента, Брюгге и Ипра; на ней приняли решение присоединиться к союзу с Англией и действовать где она прикажет. Исходя из стратегической задачи, Эдуард направил к союзникам небольшую экспедицию – 600 тяжеловооруженных всадников и 600 лучников – под командованием сэра Хью Гастингса, Джона Молинеукса и Джона Малтраверса. Этот отряд, на 20 судах, высадился 16 июля во Фландрии и присоединился к фламандской армии в Генте. Объединенную армию возглавил граф Фландрии Генрих. В то время как Эдуард совершал марш к Лизье, фламандская армия 2 августа, вероятно, вышла навстречу ей из Ипра. План Эдуарда предусматривал, как мы помним, объединение этих двух армий, до того как превосходящий по численности противник приблизится к одной из них. Но Ипр в 190 милях от Лизье, и на пути союзной армии две огромные реки – Сена и Сомма. Самый короткий путь для фламандской армии – через Аррас и Амьен; продвигайся обе армии в одинаковом темпе, там они и встретятся. Объединившись, союзная армия с большой надеждой на успех обратит силы против главных французских. Этот честолюбивый план вполне осуществим. Главная трудность для союзных армий, конечно, поддержание связи; из сообщений следует, что армии имели информацию о продвижении друг друга, но, скорее всего, данные, получавшиеся ими, приблизительны и неточны – ведь связь осуществлялась морским путем.

Английская армия, как уже упоминалось, достигла Лизье 2 августа; там она осталась еще на сутки, а к Эдуарду приехали два кардинала, посланные папой римским, с тем чтобы заключить мир. От них, скорее всего, английский король и узнал о местонахождении французской армии. Переговоры не увенчались успехом, и Эдуард 4 августа продолжил свое наступление, покрыл 16 миль и той же ночью достиг Ле-Тей-Ноллана. На следующий день армия прошла еще больше – 19 миль; маршрут пролегал через Бриенн, той же ночью достигли Нейбурга.

В воскресенье 6 августа главные силы остановились, а разведку под командованием Годфруа д'Аркура направили к Руану, в 23 милях к северо-востоку. Французский король назначил ответственным за оборону Руана графа д'Аркура, старшего брата предателя Годфруа. Граф прорыл рвы в южных предместьях города и послал вперед для разведки небольшой отряд, вступивший в бой с отрядом Годфруа. Тот, получив нужные сведения, отошел назад к главным силам. Если Эдуард когда-либо и желал пересечь Сену в Руане (что маловероятно), теперь он понял, что это невозможно. Оставалась одна дорога – пересечь реку вверх по течению, между Руаном и Парижем. Его предыдущее наступление предполагало именно это. Однако вместо того, чтобы продолжать идти прямо и выйти к реке возле Гайона, Эдуард 7 августа резко повернул налево и после 11 -мильного марша достиг реки у Эльбефа. Совершив этот удивительный марш, он оказался на расстоянии всего 12 миль от главной французской армии, но рассчитывал на стремительность – пересечет реку незаметно и без трудностей. Однако как раз это ему и не удалось – мост разрушен, – и 8 августа ему пришлось еще продвинуться вверх по течению в поисках места для новой переправы. Пон-де-Ларш – первый пункт на пути, где можно пересечь Сену, но и там едва ли это удалось: город, где находится мост, окружен стеной и основательно укреплен (и семьдесят лет спустя Генрих V считал его неприступным). Река Эр соединялась с Сеной к востоку от Пон-де-Ларша; миновав 9 миль, армия подошла к Сене возле Лери. Согласно «Большим французским хроникам», Эдуард, проходя Пон-де-Ларш, получил от Филиппа вызов на личный поединок и послал ответ: он сразится с ним под стенами Парижа. Чего хотели добиться этим оба короля, трудно сказать; причина, побудившая Филиппа к вызову, скорее всего, психологическая: за семь лет до того он отклонил вызов Эдуарда, – верно, его мучила совесть, а вдобавок, не исключено, до него доходили едкие насмешки двора, – надо «смыть с себя пятно позора». Если так, Эдуард явно понял это; завоевав на континенте репутацию храброго воина, он имел мало шансов остаться в живых, сразись с ним Филипп. Дуэли по обоюдному желанию не состоялось; ответив на вызов предложением сразиться у стен Парижа, Эдуард, скорее всего, намеревался ввести противника в заблуждение: пересечет Сену в другом месте – не пойдет в сторону французской столицы, а если его ответ побудит Филиппа поспешить назад к Парижу – тем лучше.

Английская армия 9 августа совершила долгий, 18-мильный марш вдоль реки, к предместьям Вернона, – искала переправу, обошла Лувр (разграбив его) и миновала Гайон (замок, который захватила); все мосты оказались или разрушены, или защищены. Французская армия, знавшая о движении противника и наблюдавшая за ним с линии холмов на северном берегу реки, двигалась параллельно англичанам, несколько миль – той дорогой, которой за сто пятьдесят лет до того войска короля Иоанна шли на освобождение Шато-Гайяра, но, вероятно, так и не сумела переправиться у Ле-Андели. Вернон так защищен, что нет смысла штурмовать его: в такой момент рисковать жизнью англичан очень опасно, и армия разбила свои биваки южнее города. День 10 августа провела точно так же, как предыдущий, – на марше, с той лишь разницей, что он вдвое короче. Наступившую ночь войска провели в Френезе, внутри излучины реки Мезон; 11 августа покинули стоянку и совершили 13-мильный марш через Мант к Эпону, – подошли к другой излучине Сены. Уорвик и Нортхемптон попытались пересечь реку посередине этой излучины, но опять неудачно. Тогда решили продвигаться к Эквиллю, в 5 милях от нее. Непродолжительность этого марша, вероятно, объясняется задержкой из-за операции при Мелане: пока эта проблема не решена, остальная часть армии едва ли продвинется дальше возможного пункта переправы.

Пройдя 6,5 мили, армия 13 августа подошла к Пуаси, – мост здесь разрушен, но с противоположной стороны слабо охраняется. Филипп со своей главной армией вернулся в Париж. Удался ли обман Эдуарда? Английский король молниеносно воспользовался ситуацией: его солдаты пересекли реку на лодках, изгнали с моста охрану, и плотники и минеры стали его ремонтировать; работали день и ночь – ведь от этого зависит судьба армии и собственная жизнь. Не ограничившись этим мостом, Эдуард, как говорят, приказал построить поблизости еще несколько (хотя «Acta Bellicosa», подробно излагая действия англичан в той кампании, не упоминает об этом); бездеятельность французов трудно понять. В действительности 14 августа значительные силы приблизились к мосту, и некоторое время там продолжалась жестокая схватка, но Нортхемптон сумел отбить натиск врага, перейдя через деревянную балку, поддерживаемую двумя столбами длиной 60 футов и шириной 1 фут, и убив при этом 500 человек.

Мост чинили три дня, и за это время произошло два важных события. Первое – английский король послал принца Эдуарда к юго-западным предместьям Парижа с поручением сжечь все близлежащие деревни, что тот и сделал, включая Сен-Клу, – это окончательно запутало неприятеля. В результате этих действий Филипп не знал, что же ему предпринимать; постоянно перемещался из одной части города в другую – из Сен-Жермен-де-Пре на запад, из Сен-Дени на север, из Энтони на юг, – но никак не мог найти истинного местоположения главных английских сил, а они стояли у Пуаси. Второе событие – Филипп отправил Эдуарду письмо с предложением сразиться, но на этот раз не им между собой, а армиям, на взаимно выгодной местности. Но желал ли Филипп этой битвы? Эдуард помнил, что случилось после подобного вызова во Фландрии, и, естественно, сомневался в искренности этого предложения. Похоже, он последовал примеру Филиппа – с презрением отнесся к посланию противника, – но, видимо, не дал немедленного ответа и пересек вместо этого отстроенный мост. Тем временем парижане с каждым днем все больше ожесточались против французской армии: в несколько раз превосходит по численности английскую, а ничего не предпринимает против нее, отдыхает, а городские предместья пылают. Вероятнее всего, второе письмо Филипп написал Эдуарду под нажимом общественного мнения, – фактически чтобы «спасти репутацию» французского короля.

А где находилась тем временем союзная фламандская армия? Вероятнее всего, 2 августа под командованием графа Генриха Фландрского она отправилась, как упоминалось выше, из Ипра (хотя летописец Ли Мюси не говорит так определенно). Армия наступала через Байель (так знакомый нашим войскам в войне 1914 – 1918 годов) к реке Лис. После столкновений с неприятелем у Эстера, Мервилля и Сен-Венана (взятого и сожженного союзниками в отместку за то, что французы повесили одного англичанина) достигла 14 августа Бетюна и осадила его; английская армия уже стояла у Пуаси. Вряд ли Эдуард располагал достоверной информацией о движении фламандской армии, но, несомненно, общее представление о том, в каком направлении она наступает, имел. Бетюн на расстоянии 125 миль от Пуаси; обе армии, идя навстречу друг другу и проходя в день по 10 миль, через неделю непременно встретились бы. Амьен на полпути между ними, и при благоприятных условиях они соединились бы вблизи этого города. Но вероятнее всего такое развитие событий: английская армия двигалась быстрее и пересекла Сомму еще до встречи с фламандцами, то есть, достигнув Амьена, скорее всего укрепленного, англичанам пришлось бы еще ждать союзников; то же самое касалось переправы через Аббевиль, в 28 милях северо-западнее. Поэтому Эдуард решил переправиться в местности между этими пунктами, где имелось по меньшей мере три моста через непроходимую вброд Сомму.

НАСТУПЛЕНИЕ К СОММЕ

В день Успения Богородицы, 15 августа, все военные действия по приказу Эдуарда прекратились, но на следующий день английская армия пересекла построенный мост. Подразделение принца Эдуарда, возможно, оказалось на другом берегу уже предыдущим вечером; армия шла маршем на север быстро и по прямой дороге – удивительно для того времени. Англичане покрыли не менее 68 миль по прямой, отклоняясь от нее не более чем на 1,5 мили. Насколько мне известно, этот марш не имеет аналогов в военной истории. Как Эдуард сумел вести армию таким прямым путем, не располагая картами, останется, видимо, тайной: после того как армия продолжила наступление к северу от Сены, д'Аркур больше не мог быть гидом. Эдуард не только совершил марш быстро, но и усыпил бдительность неприятеля, не ответив на вызов Филиппа до конца первого суточного перехода, в Гризи, – 16 миль к северу от Пуаси и столько же от Сен-Дени.

Письмо Эдуарда написано с сарказмом, почти в шутливой форме, – его с натяжкой можно назвать учтивым. «Большие французские хроники» клеймят поведение английского короля как обманчивое – таким оно и было. Один из принципов военного искусства – обман противника, но монах аббатства Сен-Дени, конечно, несведущ в этих принципах. Эдуард обманул Филиппа и выиграл этим по крайней мере один суточный переход в гонке к Сомме. Успех его оказался больше, чем он ожидал, поскольку Филипп не стал сразу его преследовать. Когда до него дошло письмо Эдуарда (возможно, 17 августа), он находился с главной армией в Энтони, на юге Парижа, каждый день ожидая нападения. Получив сведения о реальных действиях англичан, той же ночью отправился к Сен-Дени и только 18 августа начал марш к Сомме.

Итак, Эдуарду удалось обмануть Филиппа; он имел два дня в запасе и к тому же двигался очень быстро, покрывая за первые пять дней в среднем по 14,5 мили. На этот раз грабежей и поджогов немного, – большая скорость не позволяла уделять время таким вещам, и войска удовлетворялись тем, что попадалось по дороге. Маршрут англичан пролегал в 2 милях западнее Бове; принц Уэльский пожелал его осадить, но отец его это запретил. Единственный город на их пути – Пуа. Несмотря на приказ короля, большой отряд 20 августа принялся штурмовать город, используя осадные лестницы. В тот момент главное для короля не сражения, а скорость. Позже действиям авангарда успешно противостоял контингент короля Богемии. Король этот – шлем его покрывали перья, – прекрасный военный, часто и успешно боролся против англичан. Эдуард 21 августа замедлил марш и прошел всего 6 миль, – по его подсчетам, он оторвался от неприятеля, теперь можно с облегчением вздохнуть и без спешки войти в этот день в Эрен. Это место идеально расположено для его цели: побыстрее переправиться через Сомму, – оно расположено на полпути между Амьеном и Аббевилем, в 5 милях к северу от реки, а дороги, исходящие из него, ведут к Пикиньи, Лонгпре, Лонгу и Пон-Реми, где также есть мосты через реку. Точность, с какой Эдуард преодолел 67 миль из Пуаси к этому городу, просто изумляет. Король Эдуард должен, кажется, быть вполне доволен сложившейся ситуацией.

Но король Филипп с армией той же ночью уже на Сомме – в Амьене! Как он сумел так быстро подойти? Историки, и французские и английские, оставили без внимания этот поистине замечательный марш французского короля – самый замечательный военный подвиг мало разбирающегося в военном деле монарха. Факты говорят сами за себя: Сен-Дени он покинул 18 августа; уже 20 августа он в Амьене. Расстояние между этими городами 73 мили, то есть он проходил по 24 мили в день. Амьен, несомненно, то место, куда следовало двигаться, и он заранее приказал собрать ополчение к северу от Соммы, чтобы оно встретило его в этом городе. Его маршрут почти столь же прямой, как и у его противника: он наступал через Клермон и достиг его 18 августа, пройдя в этот день 35 миль. Для объяснения такой феноменальной скорости существует три версии. Первая: он, конечно, не выступил в поход лично ранее 18 августа, но заранее отправил часть своей армии. Вторая: сам он достиг Амьена 20 августа, а б'oльшая часть его армии, возможно, подошла позже. Третья: не достиг Амьена 20 августа, – в документах значится, что он в тот день «около» Амьена, у Нанти, то есть фактически в 9 милях к юго-западу от Амьена. Составим на карте схему движения обеих армий: французы – в Клермоне, англичане – в 4 милях к северу от Бове, в 18 милях северо-западнее противника; французы достигли Нанти – англичане в Кампе, противников разделяет теперь всего 10 миль, а до Соммы каждой армии 8 миль. Но на следующий день французы – в Амьене, расположенном поперек реки, а английская армия – в 5 милях от реки, в Эрене. Психологическая победа на этот раз за французами, но воспользовались ли они ею?

Стратегическая ситуация становилась все напряженнее. Расстояние между англичанами и фламандской армией сократилось до 55 миль; при благоприятных обстоятельствах они могли соединиться через два дня. Но ситуация как раз неблагоприятная: на пути огромное препятствие – река Сомма, с широкой болотистой долиной и многочисленными каналами, которые основательно защищены французскими войсками. Главная цель Эдуарда в тот момент: найти пригодное место для переправы; для решения этой задачи утром 22 августа на разведку отправлен отряд под командованием графа Уорвика; он подошел прямо к реке у Лонгпре, где оказался сильно укрепленный мост. Тогда отряд направился вниз по реке к мосту у Лонга – то же самое. Пройдя еще 4 мили к Пон-Реми, Уорвик столкнулся с отрядом короля Богемии. Возвратившись, сообщил, что ни в одном из предполагаемых пунктов переправиться нельзя. Подобное сообщение пришло и из Пикиньи, на полпути из Лонгпре в Амьен. Ситуация внезапно стала для английской армии критической: обувь сносилась, хлеба не хватает, войска питаются фруктами, зрелыми и незрелыми, что растут вдоль дороги (как во время французского отступления из-под Монса в 1914 году). Потеряно много лошадей, и рыцарям приходится ехать по ухабистым дорогам на лошадях, захваченных в ходе наступления. Армия, вне пределов досягаемости флота, не имеет информации о положении фламандцев. В то же время к французской армии в Амьен отовсюду стекаются подкрепления, доведя численность ее до подавляющего превосходства. Презираемый как военный соперник, Филипп перехитрил противника. Фруассар пишет: Эдуард III в тот момент охвачен беспокойством, – это утверждение лишь его догадка; тот же Нортхемптон отмечает, что английский король нисколько не тревожится, но и не желает рисковать, давая здесь сражение, решится на него только в крайнем случае. Он в проигрышной ситуации (как адмирал Джеллико в 1916 году) и может проиграть войну в один день; в случае поражения у его армии мало шансов вернуться в Англию.

Эдуард той же ночью, поразмыслив, пришел к выводу, что пересечь реку между Амьеном и Аббевилем теперь не удастся, – решение довольно разумное. Действие, им предпринятое, поистину удивительно. На следующее утро, 23 августа, он совершил 8-мильный марш со всей своей армией на запад, в противоположном от реки направлении, и взял штурмом город Уазмон. Когда в 10 часов утра арьергард собирался оставить старые квартиры в Эрене, неожиданно прибыли новости: французская армия вышла из Амьена – Филипп вновь пересек реку! Квартирмейстеры энергично взялись за работу, но, очевидно, им не хватило времени, чтобы все упаковать и забрать с собой; французы, войдя два часа спустя в город, обнаружили явные признаки поспешного отъезда.

Но почему Эдуард совершил марш в таком неожиданном направлении и тратил впустую время, штурмуя Уазмон? Так лиса, на которую охотятся, внезапно увидев куриный насест, останавливается полакомиться. Ключ в его последующих действиях: повернув направо почти под прямым углом, он совершил марш прямо к Ашо, в 8 милях северо-западнее, где и остановился на ночь. Таким маневром он убил двух зайцев: во-первых, «ложным» ходом ввел в заблуждение французского короля, считавшего теперь, что англичане не станут пересекать реку; во-вторых, уменьшил опасность быть замеченным гарнизоном Аббевиля, который непременно обнаружил бы его, пойди он прямой дорогой к Ашо.

Преуспел он в своей хитрости или нет, на тот момент не так важно; главное, что беспокоило Эдуарда, – его неблагоприятная позиция. Вот он и решил, что в любом случае необходимо как можно быстрее пересечь Сомму, переправиться между Аббевилем и морем, – это показалось ему реальным; единственное, чего он не знал, – где именно ее пересечь: у него нет никаких сведений об этой местности. Река ниже по течению за Аббевилем, где король собирался ее пересечь, расширялась в русле почти до 2 миль. Преданный дАркур не в состоянии ничем помочь – армия действует за пределами его родины. Исходя из всего этого, король сделал единственно возможное: той же ночью вызвал к себе всех захваченных в тот день и обещал щедрую награду любому, кто сообщит достоверные сведения о возможных пунктах переправы ниже Аббевиля. Соблазненный этим посулом, некий Гобен Агаш (при упоминании его имени французов до сих пор разбирает злость) заявил, что есть брод у Бланштака – Белое Пятно, – где во время отлива уровень воды по колено; переправа идет от Сейневилля на южном берегу до места примерно в миле к северо-западу от Порта на северном берегу, длина ее 2 тысячи ярдов. Эдуард доверился этим сведениям и отдал приказания относительно завтрашней переправы. Тем временем Филипп остановился на ночь в Эрене, отправив один отряд на разведку к Аббевилю.

БЛАНШТАК

На рассвете 24 августа английская армия отправилась в свое отчаянное предприятие, двигаясь одной колонной. Уорвик вел авангард, состоящий в основном из лучников и сопровождаемый отрядом кавалерии; затем следовал обоз, а прикрывал армию лично король с арьергардом. Когда французский король узнал, в каком направлении движутся англичане, он пустился в погоню, но шансов догнать имел мало. До Ашо 14 миль, а самая короткая дорога до Бланштака почти 18 миль. Филипп, однако, отправил на северный берег, к переправе, отряд из 500 всадников и по крайней мере 3 тысяч пехотинцев, включая генуэзских арбалетчиков, под командованием Годемара дю Фе; к этим войскам могли еще прийти подкрепления из Аббевиля, в 5 милях оттуда. Король все еще надеялся, что помешает англичанам спастись.

Английская армия прошла 6 миль в полутьме летнего рассвета, передвигаясь очень быстро; отдельные отряды, как сообщают, достигли брода на рассвете. Едва ли это так; в любом случае не было причин слишком спешить, – отлив начался только ранним утром, и требовалось по крайней мере четыре часа, чтобы перейти реку вброд. За это время вся армия сосредоточилась на южном берегу, напротив переправы, – арьергард охранял английское отступление. Только около 10 часов утра первый английский солдат вошел в воду. Скорее всего, первым пересек реку отряд лучников под командованием Хью Деспенсера. Перейти вброд реку шириной 1,5 мили – это беспрецедентно, и солдаты не встретили никакого сопротивления, пока до берега не осталось несколько сот ярдов. Когда они почти достигли противоположного берега, их встретил огонь генуэзских арбалетчиков; какое-то время они не могли ему противостоять и в результате понесли значительные потери. Английские лучники, несмотря на град летевших в их сторону стрел, упорно продвигались вперед и наконец достигли точки, откуда начали эффективную контратаку. Через несколько минут стрелы падали уже не только в воду, но и на берег – началась «артиллерийская дуэль». Небольшая переправа достаточно широка – в ряд могут выстроиться 11 человек, а остальные стреляют через голову стоящих перед ними. Английский «огонь» эффективнее: генуэзская стрельба с каждой минутой менее интенсивна. Атака неприятеля стихает, кавалерии под командованием Уорвика дан сигнал напасть на противника. Английские лучники становятся по краям брода, чтобы проехали всадники, и они с шумом медленно пробиваются к противоположному берегу. Несколько французских всадников вошли в воду, чтобы помешать противнику выйти на берег, в результате небольшая кавалерийская схватка – в таких условиях к ней не готовы ни кони, ни люди.

Бой продолжался недолго (большинство летописцев уделили ему мало внимания); французы отступили, а Хью Деспенсер вывел своих рыцарей из воды на берег, – лучники прикрывали их наступление точным «заградительным» огнем.

Войска Годемара дю Фе понесли существенные потери и, спасаясь, бежали в Аббевиль. Нортхемптон и Реджиналд Кобхэм, переправившись со своими отрядами через реку, преследовали неприятеля до самого Аббевиля.

Англичане в тот день победили по всем статьям. Согласно одному отчету, французы потеряли не менее 2 тысяч человек, но весьма возможно, что эта цифра завышена. Из-за их стремительного бегства Годемара дю Фе позже обвинили в предательстве – без всяких оснований.

В то время как Нортхемптон мчался направо, к Аббевилю, Хью Деспенсер – налево, напав на Ноелль, в 2,5 мили вниз по устью, и далее прошел в том же направлении еще 5 миль, до Кротуа. Быстро осадил город, сжег большое количество судов, стоявших неподалеку, и с триумфом возвратился к главной армии.

Обратимся теперь опять к Бланштаку; когда в реку, которая стала намного глубже, вошли последние английские транспортные средства, переправы достиг авангард французской армии под руководством короля Богемии. В результате ожесточенной схватки французы захватили часть обоза и группу солдат, но основная доля драгоценного груза со стрелами, под которыми лежали странного вида железные трубы, им не досталась. Пока все это происходило, «хвост» арьергарда оказался в реке; уровень ее после прилива поднялся, и после боя преследовать неприятеля уже не стоило. Да возможно, Филипп и не пытался, хорошо помня судьбу армии фараона, пересекавшей Красное море. В любом случае авангард французских войск ничего не сделал бы, разве что захватил нескольких отставших, – преследовать через брод слишком опасно. Отозвав свои передовые части, Филипп вернулся на ночь в Аббевиль; столь близкая добыча снова бежала.

Англичане совершили невозможное – сами не верили в свой невероятный успех: все обстоятельства складывались против них. Рассмотрим, что им мешало. О намеченных действиях знал противник, – значит, нет убежища или защиты; препятствовала река, – в воде по пояс, они отличная мишень для генуэзских арбалетчиков; неудобно справляться с луками, пострадавшими от воды, с ослабленными тетивами; кавалерия бессильна эффективно действовать – кони спотыкались в мутной воде, а там, где глубина увеличивалась, уходили под воду; итак, англичане, выходя на берег в полном беспорядке, не могли оказать достойного сопротивления сильному отряду пехоты. Троих англичан хватило, чтобы задержать целую датскую армию в Малдоне; 3 тысяч французов оказалось недостаточно, чтобы помешать англичанам переправиться у Бланштака. Ричард Уинкли, который пересек реку, писал домой: «Событие потрясающее для тех, кто стал его свидетелем». В нашей военной истории немного примеров, когда армия, не имея практически никаких шансов на успех, выигрывает сражение.

Английская армия, перейдя 24 августа Сомму, оказалась в безопасности – никакое препятствие не отделяло ее от фламандских союзников. А где же находилась их армия? По неприятному совпадению в момент, когда войска Эдуарда успешно пересекали воды Соммы, войска Генриха Фландрского прекратили осаду Бетюна и возвращались к Мервиллю.

О том, как это произошло, мы знаем мало; ясно примерно следующее. Генрих Фландрский 14 августа (как сказано выше) осадил Бетюн, эффективно защищавшийся Годфруа д'Анкеном. Этот командующий 22 августа, узнав, что фламандцы, которые также осаждают Лиллер (на расстоянии 10 миль к северо-западу), испытывают трудности, а в Брюгге между военными и гражданскими постоянно идет спор, решил предпринять вылазку – и не ошибся в своем решении, попытка увенчалась успехом: у неприятеля сожжено большое количество палаток, а сам он вернулся в город почти без потерь. Эта весть привела в такое уныние фламандцев, которые не знали к тому же об успешном продвижении к ним англичан, что 24 августа они оставили свои позиции и отступили на линию реки Лис.

Эдуард, конечно, не знал об этом неблагоприятном повороте событий, но появились три новых фактора, побудившие его одобрить битву со старым соперником. Во-первых, теперь он может, проиграв, отступить: дружественная Фландрия позади, и, пока он не позволяет Филиппу обойти себя, тыл англичан в безопасности. Во-вторых, он находится в Понтье, родовом имении своей бабушки, эту землю считает своей собственной и в любом случае не откажется от нее без борьбы. В-третьих, успех его армии, пересекшей Сомму перед лицом неприятеля, в тот религиозный век означал чудо; бог войны, очевидно, на его стороне, дело его оправдано в глазах Всевышнего, и тот не позволит ему проиграть. Боевой дух войск повысился, а вера в своего командира достигла апогея; с такими войсками можно «идти куда хотел и делать что хотел»; Филипп хочет битвы – он ее получит.

Английская армия расположилась той же ночью в неизвестном для нас месте, в лесу около Креси, который охватывал широкую полосу земли к северу от Соммы. Французская армия, унылая и утомленная после длительного марша, разбила биваки у брода, на следующий день, 25 августа, во второй раз вернулась в Аббевиль, где и провела наступившую ночь. В тот же день англичане подошли к краю леса, в 9 милях к северо-востоку от Бланштака, в поисках подходящего поля для битвы, и приостановились, все еще в лесу, на берегу небольшой реки Мейе; за рекой – деревня Креси-ан-Понтье^[77].

Приложение

МАРШРУТ АНГЛИЙСКОЙ АРМИИ

Некоторые читатели вправе удивиться, с какой точностью описан маршрут Эдуарда. Но, чтобы его составить, всегда хватало материала. Монд Томпсон первым собрал в одно целое разрозненные отчеты. Хроника Джеффри ле Бейкера, написанная через несколько лет после этих событий, послужила основой, а детали и свидетельства очевидцев получены им из двух других источников; первый – «Журнал королевской кухни». Автор этого источника, очевидно, кто-то из прислуги, человек малограмотный, записывал все названия мест так, как их слышал там, где останавливалась на ночь королевская кухня. Названия городов и поселков записаны в большинстве случаев произвольно, многие звучат для нас смешно; отметим, однако, сравнивая этот документ со вторым источником (рукописью «Клеопатра», D. Ф. 170, и рукописью из «Собрания Кристи», ее Монд Томпсон не использовал), что этот автор всегда с точностью описывает передвижения короля.

Последующие историки, кажется, доверяют расстояниям маршей, указанным Мондом Томпсоном. Моим расчетам они не соответствуют, поскольку почти во всех случаях завышают расстояние, прокладывая маршрут по карте, и занижают не прокладывая, – последнее, по-моему, преднамеренно. Невозможны, конечно, совершенно точные измерения, но существует закономерность: расстояния переходов обычно несколько длиннее, чем когда их прокладывают по карте. Поэтому, указывая протяженность маршей, я практически всегда в среднем увеличивал цифры, приведенные Мондом Томпсоном, почти на 2 мили.

Единственный современный историк (насколько я знаю), полностью не принимающий схему движения английской армии, составленную Мондом Томпсоном, – Хилари Беллок: она отрицает двухдневную остановку в Эрене и переносит ее в Ашо, с 21 – 23 августа. Это совершенно противоречит военной вероятности, поскольку король желал пересечь Сомму между Амьеном и Аббевилем и вряд ли пошел маршем мимо этого участка реки, прежде чем попытался ее пересечь. Кроме того, и автор рукописи «Cotinian», и ле Бейкер соглашаются, что король два дня пребывал в Эрене, а с французской стороны это подтверждается «Хронографией».

ЧИСЛЕННОСТЬ АНГЛИЙСКОЙ АРМИИ

Бессмысленно приводить цифры, данные летописцами: современный метод – опускать их и доверять только письменным источникам того времени, вроде тех, где содержались списки военнослужащих, которым следует выплачивать жалованье. Уинкли, писавший спустя несколько дней после сражения при Креси, указал, что в нем принимало участие 17 тысяч человек, а учитывая потери со времени высадки во Франции, численность армии доходила примерно до 19 тысяч.

Генерал Вротесли, написавший свой труд в 1898 году, после осторожного исследования определил общее количество как 19 428, чем подтверждается расчет Уинкли; эта цифра подвергнута разрушительной критике со стороны большинства исследователей, среди которых Дж.Э. Моррис, сэр Джеймс Рамсей и генерал Келер. Они утверждают, что цифру Вротесли, касающуюся валлийских отрядов, следует сократить на 3500, и даже без учета других выполненных ими исчислений количество английской армии приближается к 16 тысячам. Рамсей дает свою цифру – 10 100, – исходя из общего числа тех, кто указан в отчете о кампании, и тех, кому полагалось жалованье при осаде. Первая указанная им цифра – 10 123, а последняя – 31 294. Он уверен, что списки для выплаты жалованья оставались неизменны на всем протяжении кампании начиная с высадки, и далее говорит, что только одна треть этого числа участвовала в сражении при Креси. Но А.-Э. Принс пишет, что Рамсей не имеет никаких оснований это утверждать.

На наш взгляд, чтобы оценить численность армии, недостаточно владеть информацией о количестве солдат, получающих жалованье. Дж.Э. Моррис показал, что некоторые солдаты не числились в этих списках, и в качестве примера приводит ошибку Вротесли, который неправильно указал численность как 600, а она составляла 1800, только из-за того, что основывал свои расчеты как раз на этих данных. Поэтому рассчитать точно количество английской армии невозможно. Сам Моррис больше склоняется к цифре 14 тысяч: 4 тысячи кавалерии и 10 тысяч пехотинцев.

Помня об этой цифре и о приведенной Вротесли (исправленной) – 16 500, – попробуем вычислить, сколько судов потребовалось, чтобы переправить эту армию. Данные варьируются очень значительно; и, на мой взгляд, самое безопасное взять наименьшую цифру – 700 судов. Учитывая некомбатантов^[78], лошадей и военные запасы, на каждое судно можно посадить не более 20 – 25 военнослужащих. Если на судах размещалось по 20 солдат, то общее количество армии 14 тысяч, по 25 – 17 тысяч; как раз эти цифры упомянули Моррис и Вротесли соответственно. Соглашаюсь с их выводами, но округляю в своем исследовании цифру до 15 тысяч, что не очень отличается от цифры, данной Уинкли (для Креси), чей труд служит наиболее надежным источником.

ПОВЕДЕНИЕ АНГЛИЙСКОЙ АРМИИ

Приведенный далее отрывок заимствован мною из «Acta Bellicosa» («Собрание Кристи», рукопись № 270), переведен моим другом и пропущен большинством биографов, плохо относившихся к Эдуарду. Приказ, о котором пойдет речь, издан королем, когда он стоял в Валоне.

Итак: «Самый умеренный король англичан, часто проявлявший милосердие к несчастному населению этой страны, выпустил приказ по армии: никто не должен поджигать города или поместья, грабить церкви и святые места, причинять вред пожилым людям, детям и женщинам в его французском королевстве, причинять вред любому человеку, если он не угрожал жизни или здоровью». И далее: «Любой, кто приведет мне виновного в этих преступлениях, получит награду – 40 золотых».

Глава 7 СРАЖЕНИЕ ПРИ КРЕСИ

Когда 26 августа 1346 года английский король решил занять позицию на горном хребте у Креси, он не сказал бы с уверенностью, что французский король примет вызов и нападет на него. Для сомнений были реальные основания: Филипп VI так часто колебался в прошлом – он мог опять не решиться на сражение. Эдуард III в своем «надменном и ироническом письме» от 16 июля презрительно заметил, что Филипп имел вполне достаточную возможность напасть на него в течение трех дней его остановки в Пуаси, но он не сделал этого, а лишь разрушил мост и занял оборонительную позицию позади Сены. Подозрение Эдуарда, возможно, усилила пассивность его противника 25 августа. Вместо того чтобы преследовать английскую армию, французский король, якобы желая присутствовать на празднике в Сен-Дени, остановился у Аббевиля. Истинная это причина его остановки или просто отговорка, а на самом деле ему требовалось время для подхода отставших частей (версия, предложенная одним летописцем), – неизвестно. Однако в тот же день он действительно усилил охрану мостов через реку. Почему же тогда Эдуард так уверен, что его завтра атакуют? Объяснение, вероятно, такое: по каким-то неизвестным нам каналам связи он получил информацию (о ней мы также ничего не знаем), что свое преследование противник непременно продолжит на следующий день. Возможно, ее доставила разведка – она действовала в заграничной стране, надо сказать, очень хорошо. Но в любом случае загадка, как долго он остался бы в Креси, если бы 26 августа его не атаковали.

День 25 августа Эдуард, очевидно, потратил на разведку; армия стояла в лесу при Креси, наслаждаясь заслуженным отдыхом: за тридцать два дня она прошла 335 миль, то есть более чем по 10 миль в день. Позицию для битвы выбрали на горном хребте к северо-востоку от Креси, сформированном небольшой долиной (известной как Ла-Вале-о-Клер), которая на востоке защищена возвышенностью и небольшой рекой Мейе, текущей с юго-востока, южнее Креси. Вале-о-Клер пролегает в миле от центра деревни, длина долины 2 тысячи ярдов, с юга на север до деревни Вадикур она образует плато. Горный хребет, сформированный таким образом между Креси и Вадикуром, без учета двух деревень, имеет в длину 2 тысячи ярдов. Левая часть долины очень узкая, а правая составляет в ширину около 100 футов.

Эдуард решил занять позицию на этом горном хребте. На самом высоком месте горы, в 700 ярдах от центра Креси, – ветряная мельница; в нескольких сотнях ярдов позади горного хребта – небольшой лес Буа-де-Креси-Гранж; на правом фланге – крутой склон, левый почти ровный. Правый фланг защищен от кавалерийских атак неприятеля деревней и рекой (тогда более широкой, чем теперь), а левый слабый, почти не защищен – его прикрывает только небольшая деревня Вадикур.

АНГЛИЙСКАЯ ПОЗИЦИЯ

Англичане потеряли со времени высадки около 10 процентов солдат, – ко времени сражения их осталось 12 – 13 тысяч. Фронт в 2 тысячи ярдов, очевидно, слишком велик для такой армии, – вероятно, войска располагались не сплошной линией, а отдельными отрядами и между двумя флангами и двумя деревнями существовали небольшие бреши в защите, сокращая таким образом линию обороны до 1700 ярдов. Даже это расстояние кажется довольно широким для средневековой армии, но изучение особенностей ландшафта полностью развеивает наши сомнения. Впереди холма три насыпи, или raidillons^[79], как их называют жители, длиной 350 ярдов, – в древности там, скорее всего, что-то выращивали. Ссылок на эту насыпь в хрониках нет, что удивительно, – ведь во время сражения они, очевидно, уже существовали; единственное, что оправдывает их отсутствие в сочинениях летописцев, – мы не располагаем ни одним отчетом очевидца. Эти насыпи – основательное препятствие для французских всадников, и этим объясняется, почему они действовали не очень эффективно в том сражении; вот англичане и удерживали более широкий фронт, распределив своих солдат в зависимости от позиции. Насыпи, без сомнения, сформировали удобную границу между двумя флангами, которые удерживали линию фронта.

На правом фланге в соответствии с традицией располагался авангард армии, под командованием Черного принца. Его главные подчиненные – граф Уорвик и граф Оксфорд. К тому же король назначил в свиту своего сына Годфруа д'Аркура и поручил сопровождать его везде как «опекуну», не давая попасть ни в какие неприятности. По всему склону, почти 300 ярдов от дна долины, размещалась вся армия, причем правый фланг – на меньшей насыпи. (Об этом нужно помнить: на карте 10 это не отмечено.) Арьергард на левом фланге, под руководством опытного военачальника графа Нортхемптона, занявшего позиции немного выше правого фланга. Оставшиеся войска, под личным руководством короля, в резерве, располагаясь по центру, несколько позади оборонительной линии. Обоз у Буа-де-Креси; окруженный со всех сторон телегами и повозками, он имел, исходя из соображений безопасности, только один вход. Внутри обоза находились лошади: король решил принять сражение спешившись, скорее всего по совету Нортхемптона, выигравшего таким способом сражение при Морле несколькими годами ранее. В пешем строю англичане уже сражались – при Фалкирке, Хелидон-Хилл и Дуплин-Муре. Король выбрал в качестве наблюдательного поста ветряную мельницу: она хоть и не в центре, но позволяет обозревать все английские позиции и французское наступление.

Но вот рекогносцировка закончена, все отряды осторожно, без спешки занимают свои позиции. Споры в основном по поводу построения английской армии, в особенности о значении слова «herce» – формирование, в которое строились лучники (о чем нам сообщил Фруассар). «Herce» означает «борона», – этому строю ученые дают два объяснения. Одни утверждают: каждый лучник – зубец бороны, располагаются зубцы в шахматном порядке, на расстоянии 4 – 8 ярдов друг от друга; таким образом, каждый беспрепятственно стреляет через голову стоящих впереди. Другие убеждены, что это слово означает «клин», то есть лучники располагаются вдоль линии полыми или заполненными клиньями, впереди позиции всадников, подобно бастиону, окаймляющему стены замка. Это обеспечивает двойное преимущество: нападающие всадники обычно начинают битву, когда их лучники прекращают стрельбу, и потому, приближаясь, сражаются и с конным противником, и с лучниками; значит, неприятельская кавалерия, вступая непосредственно на чужую позицию, подвергается, кроме атаки кавалерии, еще и обстрелу с флангов.

Решительно одобряю последнее объяснение – с военной точки зрения оно наиболее вероятно. Строй пехотинцев в виде клина, используемый против кавалерии, применялся еще саксонцами против англичан короля Артура при Маунт-Бадоне; подобие той же идеи – у Веллингтона при Ватерлоо: он разбил атаку французской кавалерии при помощи нескольких каре, под их перекрестным огнем ей пришлось отступить.

Единственное, что нам неизвестно об этих «herces», – сколько их сформировано и полые они или заполненные. Очевидно, что каждый фланг имеет по бокам клин, то есть в итоге четыре копья, заполненные внутри и построенные в виде бороны. Промежуток между авангардом и арьергардом, на котором находились насыпи, прикрыт огнем внутренних клиньев с обоих флангов. Кто-то из валлийских копьеносцев, возможно, занимал эти насыпи.

Каждый солдат точно знал, какую позицию занять после смотра. Лучники вырыли в земле небольшие углубления и вложили в них запас стрел – ведь за несколько минут каждый лучник расстреливал от 24 до 48 стрел из колчана.

Когда все заняли свои позиции, провели смотр войск, – пожалуй, один из наиболее важных в нашей истории, ведь от него во многом зависело, будет ли завтра английский король носить корону. Эдуард объезжал войска на белой лошади, невооруженный, но с коротким белым флагштоком в руке, и опытным взглядом пристально рассматривал каждого своего солдата, иногда останавливаясь, чтобы произнести несколько ободряющих слов под одобрительные аплодисменты всей армии. (До этого каждый отряд получил приказы относительно диспозиции на время сражения.)

Возможно, около полудня осмотр кончился, а враг так и не показался на горизонте. Тем временем в тылу повара готовили обед; король отдал распоряжение: пусть солдаты поедят и передохн'yт. При звуке трубы каждый немедленно возвращается на свое место. Лучники оставили свои луки и стрелы на позиции, чтобы, возвращаясь с обеда, долго не искать прежнее место; всадники положили шлемы.

Подали обед; солдаты разбились на небольшие группы и обсуждали, делая ставки, – появится ли Филипп в этот день^[80]. Время идет, наступает вечер (16.00), а нет никаких признаков приближения французской армии. Небо покрылось облаками, и лучники, опасаясь дождя, спрятали драгоценные тетивы, – сняли и поместили в шлемы. Буря, однако, скоро прошла, но французы не появлялись^[81].

ФРАНЦУЗСКАЯ АРМИЯ

А что делала тем временем французская армия? Филипп (его разведка действовала очень плохо) предполагал, что англичане удалились к Кротуа, – дым оттуда заметен со стен Аббевиля. Если это так, он удержит англичан запертыми между Соммой и морем, как уже пытался сделать 24 августа, только на этот раз на правом берегу реки. Поэтому вскоре после рассвета он отдал своей неуправляемой армии приказ, – продвигаясь по правому берегу реки, достичь Кротуа. Его передовые части достигли Ноелля, обнаружили ошибку, сообщили королю и сразу получили приказ резко повернуть вправо; тыловые части не прошли слишком много, их задача: идти к Эсдену дорогой северо-восточнее города^[82].

Старая дорога к Эсдену еще прямее, чем сегодня, и проходила через Канши и Маршевиль, оставляя Фонтене и Эстре неподалеку, правее. Любой марш, длинный или короткий, когда-нибудь кончается; англичане уже решили: сегодня никакого сражения не произойдет, – и тут передовой отряд французов, подойдя к долине Мейе, появился на горизонте. Обычно считается, что армия совершала марш одной колонной. Будь это так, передовые отряды достигли бы поля сражения, прежде чем арьергард вышел из Аббевиля, что маловероятно. К тому же сомнительно, что вся армия шла через Эсден. Филипп, как мы знаем из хроник, укрепил «мосты», а не «мост» через Сомму, – без сомнения, с целью продолжить наступление, насколько возможно, широким фронтом, укорачивая, таким образом, длину основной колонны. Армия шла не единой колонной, – стало быть, из каждой деревни в треугольнике Аббевиль – Ноелль – Фонтене могли наблюдать, как проходили в тот день отдельные французские отряды.

ЧИСЛЕННОСТЬ ФРАНЦУЗСКОЙ АРМИИ

Пришло время сказать о силе и составе французской армии. О ее количестве нельзя сообщить ничего конкретного – сведения во французских источниках отсутствуют, остается предполагать и догадываться. Принимая во внимание все уже нам известное о французской армии, последующее окажется, вероятно, недалеко от истины.

Французскую армию, сражавшуюся при Креси, представляли три рода войск. Первый – то, что можно назвать регулярным контингентом; он состоял из личного королевского отряда и генуэзских наемников под командованием генуэзца Оттона Дориана; этот контингент обычно оценивается в 6 тысяч. Он играл важную роль в удерживании англичан в течение десяти дней, предшествующих сражению при Креси, и понес тяжелые потери от английских лучников. Кроме того, за Филиппа сражались знатные иностранцы, каждый во главе собственного войска. Среди них – старый, слепой король Богемии^[83], много лет живший при французском дворе, – он участвовал в битве со своим сыном Карлом, германским королем и его люксембургским контингентом; перебежчик граф Иоанн Геннегау, шурин английского короля; Иаков I, король Майорки; герцог Савойский и многочисленные немецкие наемники. Полная численность этих войск составляла тысячи. Наконец, в распоряжении французов находились отряды местного ополчения, ответившие на призыв Филиппа о мобилизации. Даже зная их общее количество, не определить, сколько именно человек подошло к полю битвы: пока продолжалось сражение, с юга подходили отставшие части, и оценить количество их под командованием Филиппа в определенный момент невозможно (как, например, число местных ополченцев, сражавшихся за Гаролда в битве при Гастингсе^[84]). Английские летописцы приводят совершенно нереальную цифру – 100 тысяч. Единственное, что не вызывает сомнения в этих свидетельствах, – французы действительно во много раз численно превосходили англичан, но не настолько. Со своей стороны считаю, что неприятельский контингент перед сражением – около 40 тысяч – в три раза был больше английского^[85].

ФРАНЦУЗСКОЕ НАСТУПЛЕНИЕ

Около 16 часов французская армия начала спускаться со склона в долину реки Мейе. Без сомнения, противника очень скоро заметили с наблюдательного поста, установленного на верхнем этаже ветряной мельницы. Оттуда новости, скорее всего, сообщили королю – он был в своей палатке, где-то между горным хребтом и лесом Креси. Эдуард, решив лично проверить, действительно ли приближается враг, помчался вперед. Убедившись в достоверности сведений, дан сигнал: зазвучали трубы, группы стали быстро расходиться, рыцари – надевать доспехи, снятые на привале, и вскоре все заняли свои места. Наконец появилась французская армия.

Но прошел почти час, пока вся армия противника выстроилась на поле битвы. Пока французы приближались, англичане пристально наблюдали за их движением, и то, что они видели, внушало им уверенность. Почему – мы поймем, когда вернемся к французской колонне, если ее можно назвать колонной.

Как уже упоминалось, дисциплины среди французской армии на марше не наблюдалось. И так не слишком управляемая армия с изменением маршрута становилась вовсе неуправляемой: одни отряды преграждали дорогу другим, смешивались, не давали прохода соплеменникам, и все это происходило на глазах беспомощного Филиппа. Его армия вышла из повиновения задолго до того, как разбита противником. Яркое доказательство этого беспорядка можно найти в хрониках, где говорится о формировании французской армии. Количество «отрядов», или «дивизий», – от трех до двенадцати; это говорит о том, что они никогда не были постоянными, а следовательно, организованными. На расстоянии 3 миль от английских позиций Филиппа ждал сюрприз: разведка (она подводила его всю кампанию) не сообщила ему никаких сведений о расположении противника, и в тот день он даже не собирался дать бой. Первое, что предпринял, – собрал военный совет; обсуждался один вопрос: принять вызов или подождать до следующего дня. Большинство офицеров высказались за то, чтобы отсрочить сражение до следующего утра: войска на марше утомились, голодны, дезорганизованы и, возможно, удручены своим блужданием; кроме того, свежие контингенты, как известно, в пути, – задержка на несколько часов позволит им соединиться. Эту точку зрения разделял и король: он всегда уклонялся от бесповоротного решения. Ставка – его корона, а возможно, и свобода! Всем отрядам приказали немедленно остановиться. Но приказам повиновались не все: импульсивные французские рыцари, зная о своем численном превосходстве и в высшей степени уверенные в своих силах – они одержат крупную победу, – игнорировали приказ и устремились в атаку, не обращая внимания на тех, кто стоял перед ними. Таким образом, генуэзцам, которые находились впереди всадников, хотели они того или нет, пришлось двинуться в сторону английских позиций, чтобы не попасть под удар своих союзников.

На карте мы увидим, что французские отряды на подступах к английским позициям расходились двумя колоннами. Чтобы выйти прямо на неприятеля, располагавшегося у ветряной мельницы, арбалетчики развернулись почти на 40 градусов. Большому отряду, почти 6 тысяч, да еще подталкиваемому французскими всадниками, чтобы изменить направление на такой угол, требовалось такое военное тактическое умение, каким не обладали даже опытные генуэзцы. Несмотря на все усилия, линия их наступления разорвалась и на протяжении мили до долины Клер командиру приходилось по меньшей мере три раза останавливать их, чтобы собрать в строй.

СРАЖЕНИЕ

Тем временем англичане, занявшие позиции, уверенные в своих силах, наблюдали за приближением неприятеля в мрачной тишине. Все готово, ничто не упущено; английские лучники уже могли стрелять, но ждали, пока неприятель достигнет наиболее удобного для них места. Генуэзцы медленно пересекли долину и стали подниматься по склону к неприятельским позициям. Приближаясь, по традиции сделали несколько выстрелов из арбалетов, но основная масса стрел не долетела до английских позиций. Только когда до французов и их союзников осталось 150 ярдов, ответили англичане. Прозвучала команда – и как будто наступила ночь: все небо покрылось английскими стрелами, летящими в сторону противника. Эта атака нарушила сплоченную линию генуэзцев. Ряды арбалетчиков поколебались и в итоге дрогнули; по ним к тому же выпустили огромные железные и каменные ядра – паника, испуганные лошади... Это и было «секретное оружие» Эдуарда, те таинственные трубы, что так долго лежали на дне телег, – первое орудие, примененное в открытом сражении^[86]. Обстрел «артиллерии» стал последней каплей: генуэзцы дрогнули и побежали.

Какие-то знатные французские рыцари, под командованием графа д'Алансона, брата короля, поспешили включиться в битву – в беспорядке ринулись сквозь ряды отступавших союзников. Импульсивный граф приказал своим всадникам скакать прямо на них и, подкрепляя слова делом, сам врезался на коне в середину, обвиняя генуэзцев в предательстве. В результате часть их, оказавшись между двух огней, открыла огонь по своим же союзникам. Конница д'Алансона, безжалостно проехав через генуэзцев и подавив часть их, наконец-то вступила в сражение с англичанами.

Карта 10. Битва при Креси

Тем временем французские отряды, располагавшиеся в тылу, развернулись в линию и начали наступление. Столкнувшись с отходящими товарищами, повернули вправо и подошли к позициям Нортхемптона; после этого вступили в жестокую схватку тяжеловооруженные французские всадники, с трудом взобравшись на холм под непрерывным градом английских стрел.

К этому моменту погибло уже много солдат Филиппа, но оставшиеся в живых всадники с типичной французской горячностью нападали на пеших английских рыцарей (вспомним сражение при Гастингсе, третий период: конные французские рыцари безуспешно попытались проникнуть через «непроходимую стену» бесстрашных, твердых духом саксонских крестьян). Французам никак не удавалось достигнуть цели; лошади, несмотря на огромные шпоры наездников, отказывались подчиняться – прорываться сквозь человеческую стену, в то время как с флангов их расстреливали английские лучники. Потери быстро росли, но всякий раз, когда один солдат падал, на его место становился другой – бескрайняя французская армия... Давление на английские позиции с каждой минутой увеличивалось, особенно на правом фланге. Годфруа д'Аркур, беспокоясь за своего подопечного, принял меры: во-первых, отправился к ближайшему отряду на левом фланге Нортхемптона (командовал граф Арандел) и попросил его ударить сбоку по французским частям, атакующим его позиции. Арандел, посчитав просьбу обоснованной, согласился помочь принцу. Во-вторых, д'Аркур послал королю просьбу о подкреплении. Когда его посыльный достиг короля, у командного поста на ветряной мельнице, началось контрнаступление Арандела. Король это оценил – посчитал, что еще не настал момент пускать в ход драгоценный резерв. «Пусть мальчик сам заработает себе шпоры», – лаконично заметил он посыльному^[87]. Тот отправился к своему командиру с этим нелюбезным сообщением. Тем временем контрнаступление на правом фланге, где сражался принц, ослабло; посыльный, прибыв на свои позиции, нашел командира и его войско посреди массы мертвых французов, спокойно ожидавшими новой атаки неприятеля. Но слова короля на всю жизнь остались в памяти у посыльного, и годы спустя он пересказал их иностранному священнику, интересовавшемуся информацией о великом сражении, – рассказ его увековечен в «Хрониках» Фруассара. Но будем точны: король все же послал сыну подкрепление, вероятно под командованием воинственного епископа Дарема и скорее символическое, чем реальное, – всего 20 рыцарей. Сражение против позиций принца оказалось наиболее ожесточенным: по свидетельству короля, там погибло не менее 1,5 тысячи французских рыцарей.

Над полем битвы «зашло солнце и появились звезды», а сражение, несмотря на это, продолжалось при сиянии луны. Всюду происходило то же самое; французские рыцари решительно атаковали английские позиции, волна за волной, пока не кончились силы. Но, несмотря на численное превосходство французов и яростное наступление, позиции неприятеля так и остались за ним. Линия за линией «отступающие оставляли на поле убитых – и своих и чужих».

Бог сражений, было ль когда-нибудь в мире

Сраженье подобное этому?

Говорят, в тот день состоялось пятнадцать атак на английские позиции, но не непрерывных, во всех сражениях есть паузы различной продолжительности. Во время этих пауз английские лучники спускались вниз по склону и собирали свои стрелы, главным образом вынимая их из убитых (точно так же, как десять лет спустя, при Пуатье). Ближе к полуночи сражение начало стихать, тишину на поле боя нарушали лишь стоны раненых.

Английская армия, утомленная резней, насытившаяся победой, устроилась на ночлег прямо на своих позициях даже не поужинав. Король выпустил строгие и разумные приказы: не пытаться в этот день преследовать неприятеля при таких необычных обстоятельствах. Приказы были исполнены, хотя соблазн не подчиниться им существовал.

С наступлением ночи французская армия стала незаметно отступать с места сражения; каждый солдат уходил своей дорогой: команд к концу дня отдавать практически некому, слишком много погибло командиров. Французский король пожелал броситься в середину сражения – никто не мог назвать Валуа трусом, – но граф Иоанн Геннегауский крепко взял за уздцы его лошадь и увел с поля сражения (триста лет спустя граф Корнворт неохотно уведет Карла Английского с поля битвы, на котором тот потерпел свое самое большое поражение^[88]). Оба монарха, вероятно, всю жизнь сожалели, что пережили битву; обе битвы проиграны полностью. «Печальная битва» (как говорят о ней «Большие французские хроники») подошла к концу.

Французский король уехал с поля ( или его увели) в сопровождении небольшой свиты преданных слуг и около полуночи достиг замка Лабройе, на расстоянии 3 миль на северо-восток от места сражения^[89]. После некоторых трудностей его пустили в замок и он получил ночлег. О последующих его действиях летописцы и комментаторы сообщили очень немногое, но эти скупые сведения очень важны для нас. На рассвете следующего дня он снова отправился в путь, но не в Аббевиль, где мог собрать остатки своей армии, а к Амьену, в 43 милях в тылу, сделав по пути остановку в Дулене на обед. В Амьене он встретил четырех своих союзников: Карла Богемского, Иоанна Геннегау, графа Намюра и нового графа Фландрии Людовика. Все они сообщили, что войска их разбежались, и после вежливого объяснения удалились по домам. Для них война кончилась, великому союзу наступил конец; самый влиятельный монарх в Западной Европе, несколько часов назад возглавлявший самую могущественную армию, оказался покинутым всеми. В сражении он потерял своего брата графа Алансона, своего шурина Иоанна Богемского и племянника графа Блуа (старшего брата Карла Блуа). Кроме того, ряды его генералов значительно поредели. Армия лишилась всех своих лидеров. Цвет французского рыцарства, как сообщают «Большие французские хроники», остался лежать на поле битвы^[90].

Король был потрясен: впустую потерял несколько дней, просидев в Амьене; единственное, что он сделал, – попросил трехдневного перемирия, чтобы захоронить мертвых и казнить нескольких генуэзцев, подозреваемых в измене. После этого решил отправиться к замку Понт-Сен-Максенс, в изолированном месте на краю большого леса Аллат, в 35 милях к северу от Парижа. Прибыв туда 8 сентября, оставался в уединении еще часть октября, предоставив армии и стране самим заботиться о себе, – Филипп Валуа, говоря современным языком, опустил руки.

* * *

Тем временем герцог Иоанн Нормандский, ускорив марш, шел на север в сопровождении отряда кавалерии. Вернувшись в Париж (8 октября), он стал расспрашивать о судьбе отца и в конечном итоге, отправившись на север, через лес, нашел короля. Встреча отца и сына, должно быть, была очень трогательна: отец, Филипп, потерял армию, а десятью годами позже сын, Иоанн, потеряет и армию, и свободу. Герцог убедил короля возвратиться с ним в Париж.

* * *

Вернемся теперь к Креси. В воскресенье 27 августа, когда настал рассвет, поле битвы покрывал густой туман, как будто сама природа хотела скрыть шрамы, оставленные войной. Бесполезно посылать разведку на поиски отступавшего неприятеля, но некоторые меры следовало принять. Долина была устлана мертвыми телами, английский король обратился к монахам близлежащего аббатства Креси-Гранж с просьбой позаботиться о раненых, а также отправил сэра Реджиналда Кобхэма с писарями подсчитать количество мертвых рыцарей и тяжеловооруженных всадников (простолюдинов редко включали в отчеты о потерях). Писари тщательно исполнили поставленную перед ними задачу. Рыцарей и тяжеловооруженных всадников погибло 1542; пожалуй, это единственные достоверные данные о французских потерях; число потерь среди простолюдинов – 10 тысяч – очень приблизительно. Конечно, эта цифра преувеличена, но она соответствует всего-навсего трем зазубринам на английских луках^[91].

Точные французские потери мы вряд ли когда-нибудь установим; но пусть неизвестно общее количество потерь, ясно одно: великая французская армия прекратила свое существование. Генуэзцы, не получив никакого жалованья по причине гибели начальства, покинули армию и вернулись домой, в далекую Италию (откуда новости о поражении распространились по всей Европе). Остальные разошлись по домам, – как наши солдаты после поражения в Войне Алой и Белой розы. Английские потери на удивление малочисленны (хотя и не настолько, как свидетельствует один летописец, – что только два рыцаря убиты).

Король Богемии похоронен с особыми почестями; Эдуард присутствовал в траурном облачении, как и принц Уэльский^[92].

Прежде чем писари закончили свою ужасную работу, туман рассеялся и Нортхемптона и Варвика отправили в погоню за врагом, если тот еще существовал. А это оказалось так: на некотором расстоянии, не очень далеком от места сражения, они увидели, что к ним приближается неприятельский отряд, и стали готовиться к схватке. Далее перед нами предстает редкий пример того военного противоречия, которое в большей мере, чем сейчас, превалировало в боевых операциях. Этот корпус состоял из ополченцев Руана и Бовези, спешивших принять участие в сражении. Вряд ли они не сознавали, что сражение уже произошло, – очевидно, встретили бежавших с поля боя союзников и потому, возможно, из-за туманной погоды приняли приближающийся отряд за французов. Приближаясь к предполагаемому союзнику без всяких предосторожностей, вскоре поняли свою ошибку; английские лучники немедленно открыли ураганный огонь по противнику, а затем тяжеловооруженные всадники гнали французов несколько километров и, как говорят, уничтожили «несколько тысяч»^[93].

ПРИЧИНА ПОБЕДЫ

Как объяснить удивительный и шокирующий на первый взгляд результат сражения при Креси? Обычно, анализируя результаты сражения, приводят несколько факторов, сыгравших в ходе его ту или иную роль. Совместив все факторы и взвесив все «за» и «против», получим истинную картину. Как мне кажется, на результат сражения повлиял только один фактор, и он важнее всех остальных, – качество двух армий. На одной стороне – армия обученная, дисциплинированная, хорошо вооруженная и уверенная в себе; она сражалась изо всех сил – ведь за спиной у нее только море и отступать в случае поражения некуда. На другой – солдаты в значительной степени необученные, в спешке собранные в разных странах; говорят на нескольких языках, не знают своих союзников и не доверяют им; ни сплоченности, ни порядка, ни уважения к командирам. Для такой армии естественно распасться после первого же столкновения с сильным противником, что в итоге и произошло. Нет никаких оснований искать другие причины или оправдания французского бедствия в «печальной битве при Креси»^[94].

Приложение

ЧИСЛЕННОСТЬ ФРАНЦУЗОВ В СРАЖЕНИИ ПРИ КРЕСИ

Последнее слово в этом вопросе, но, будем надеяться, не заключительное, предоставим историку Фердинанду Лоту, автору работы «Военное искусство и армии в эпоху Средневековья» (1946). Отметив, что английская армия состояла из менее чем 9 тысяч человек, он пишет: «Все говорит о том, что французская армия была малочисленнее, чем английская».

Что подтолкнуло его прийти к этому поразительному заключению, неизвестно. Ведь все письменные свидетельства и сочинения с тех времен и до наших дней говорят совсем обратное. Лот утверждает, что к этому выводу его подтолкнули два фактора. Во-первых, письмо Эдуарда, содержащее такие данные: французская армия состоит из «более чем 12 тысяч тяжеловооруженных всадников, из них 8 тысяч – дворяне, рыцари и оруженосцы». Итак, численность французской армии 12 тысяч; получается, что генуэзцев, пехотинцев, ополчения и союзников при Филиппе всего 4 тысячи – в два раза меньше, чем его дворян. Эдуард – опытный солдат, – когда он говорит «тяжеловооруженные всадники», он их и имеет в виду. Потому и духовник его Уинкли дает ту же цифру – 12 тысяч тяжеловооруженных всадников.

Даже не исследуя далее этот вопрос, придем к выводу, что, исходя из цифр, данных Лотом, французская армия по численности превосходила английскую (12 тысяч французов и «менее чем 9 тысяч англичан»). Почему тогда, по Лоту же, французов меньше чем 9 тысяч? Филипп отправил б'oльшую часть войск с герцогом Нормандским в Гасконь. «Поэтому Филипп выставил против Эдуарда III только наспех собранное ополчение. В то время феодальные контингента собирались очень медленно, и вероятнее всего, что французскому королю не удалось собрать серьезные силы за короткое время между высадкой 12 июля противника в Сен-Ваасте и сражением».

Рассмотрим это заявление. Приближение огромной английской экспедиционной армии, несомненно, замечено французскими судами, охранявшими все побережье Франции. Чтобы сообщить о приближении противника в Гарфлер^[95], требовалось от двух до трех дней; новости оттуда обычно достигали Парижа за неделю. Мы знаем точно, что Филипп, скорее всего, услышал о высадке англичан уже к 19 июля, поскольку вернулся из своей резиденции в столицу и в этот день, вероятно, объявил то, что Фердинанд Лот назвал «мобилизацией». Прошла она так быстро, что уже десять дней спустя Филипп собрал многочисленную армию и решил непременно сразиться с противником. На протяжении последующих четырех недель сражение так и не состоялось, и с каждым днем к армии присоединялись все новые отряды, особенно в Амьене; английская армия, напротив, постоянно уменьшалась из-за военных потерь и болезней. Значит, даже без учета письменных свидетельств (а их достоверность не вызывает сомнений) французская армия к 26 августа априори многочисленнее английской; да и, будь французов и впрямь меньше, ни один французский летописец не умолчал бы об этом, что сразу уменьшило бы горечь поражения и оправдало ужасные потери! К потерям «наспех собранного ополчения» приходится добавить 1542 человека, рыцарей и тяжеловооруженных всадников, павших на поле боя, и еще – многочисленных союзников и наемников. Кроме того, погибших генуэзцев не причислишь к «наспех собранному ополчению». Лот считает: «все» указывает – французы слабее и малочисленнее противника. По моему убеждению, «ничто» не указывает на это.

ПОРАЖЕНИЕ ГЕНУЭЗЦЕВ

Французские источники объясняют разгром генуэзцев по-разному: дождь намочил тетивы; стрелы, в отличие от английских, не долетали до противника; часть стрел и доспехов осталась в обозе, в тылу.

Все эти оправдания надуманны, не стоит принимать их в расчет. Дождь «падал на праведных и неправедных», трудно представить, что опытных генуэзцев он захватил врасплох, а английских лучников – нет. То же касается недолета стрел; все вряд ли заняли бы невыгодные для стрельбы позиции, чтобы стрелы не поражали англичан, и пусть большой лук имел больший диапазон дальности стрельбы, чем арбалет. Факт, что англичане поражали противников не за счет преимущества в дальности, а с наиболее эффективного расстояния. Высказывалось мнение, что они легко экипированы, но и английские лучники не носили доспехов; без сомнения, то, что им недоступны запасы стрел, находящиеся в тылу, не оправдывает поражение – их разбили еще до того, как их колчаны оказались опустошенными; в любом случае, если стрелы не долетают до противника, не важно, сколько их в наличии и почему нет новых, так что вторым оправданием исключается третье.

Главная причина поражения – слабость боевого духа, поколебленного недавними столкновениями с английскими лучниками, особенно при Бланштаке, и неожиданной встречей с «новым оружием» – артиллерией, – примененным англичанами.

СРАЖЕНИЕ

За последние несколько лет местные власти построили на месте битвы фабрику по переработке свеклы – в долине Клер, где впервые вступили в бой и впоследствии разбиты генуэзцы. В конце прошлого столетия на этом месте замечались следы одного из крупных захоронений. Фабрика ужасно портит панораму поля боя, открывающуюся с холма, где стояла ветряная мельница. Сама она снесена «французами-патриотами» в 1898 году – в отместку, как говорят, за Фашоду^[96]. Фундамент разрушенной мельницы сохранился, но недавно это место выбрали для установки резервуара с водой, – быть может, результат еще одного «патриотического порыва».

Кроме этих «вторжений», местность осталась практически без изменений, – стоя на том месте, где была ветряная мельница, легко проследить, как происходило сражение. Еще в 1844 году замечалось два захоронения, появившиеся сразу после битвы: одно – там, где сейчас фабрика, а другое – выше долины, где ров отходит в сторону, к Вадикуру на севере. Это свидетельствует: левый фланг английских позиций очень страдал от атак неприятеля. Старая дорога, идущая от Маршевиля, – по ней наступала французская армия, – почти исчезла, но местные жители до сих пор называют ее дорогой Армии.

Французские источники подчеркивают, что англичане при помощи траншей, насыпей, баррикад из телег и повозок создали сильно укрепленную оборонительную линию. Единственное свидетельство, подтверждающее это, приводит ле Бейкер – говорит о каких-то вырытых «отверстиях», или ямах. Видимо, это углубления в земле, вырытые лучниками для хранения стрел, – так они делали при Баннокберне и Морле. Существуй на пути французских тяжеловооруженных всадников какое-то серьезное препятствие, мы, несомненно, о нем что-нибудь да услышали бы – ведь конница в сражении обязательно с ним столкнулась бы. Да и французы непременно использовали бы этот факт, объясняя свое поражение. Английский обоз, несомненно, располагался в тылу – нет оснований в этом сомневаться.

Местность, где произошла битва, никогда не наносилась на карту; только в период войны 1939 – 1945 годов англичане составили схему сражения (очень неточную) в масштабе 1:20 000. Из современных карт лучшие те, что составлены Рамсеем (они есть в его книге «Происхождение Ланкастеров»), но полностью с данной им диспозицией не соглашусь. Карта Беллока была бы более полезна, чем предыдущая, но в ней использован неправильный масштаб (наполовину не соответствует действительности) .

ПОВЕДЕНИЕ ФИЛИППА VI

Не так уж много деталей сражения столь же трудно восстановить, как поведение в ходе его французского короля. Действия его объясняют по-разному: слишком импульсивный, с горя и от ненависти к англичанам приказал на них напасть; его так удивило присутствие англичан, что он изо всех сил пытался удержать свою армию от сражения; пока оно шло, пребывал далеко в тылу, и о ходе его спрашивал у Иоанна Геннегауского – тот в гуще битвы, под ним убиты две лошади, а однажды он выбит из седла Эдуардом; в конце сражения пытался попасть на передовые позиции, но ему силой помешали. Как видно, все эти истории противоречат одна другой и большинство их – результат намеренной пропаганды (сообщали, например, что кем-то из рыцарей захвачен принц Уэльский, спасся только благодаря бегству). Легко понять, почему такие истории получают распространение.

Поведение французского короля после битвы требует комментариев. «Большие французские хроники» заявляют, что он возвратился в Париж; по-моему, нам не стоит отклонять историю, рассказанную летописцем, известным как Буржуа из Валансьена, – «Валансьенскую хронику», изданную Леттенховом. Летописец далек от приверженности одной из сторон, и труд его, судя по содержанию, не направлен против французов. Филипп настолько подавлен своим поражением, что на несколько недель фактически выпустил из рук контроль над государством.

ИСПОЛЬЗОВАНИЕ АРТИЛЛЕРИИ ПРИ КРЕСИ

Долгое время историки спорили, использовали ли англичане при Креси артиллерию. В 1942 году М. Пауль Шапелинк зачитал перед одним из обществ Аббевиля доклад (с выводами его общество согласилось), высказавшись: по его мнению, орудия англичанами не использовались^[97]. Та же точка зрения выражена в одном из выпусков «Санди таймс». Рассмотрим аргументы «за» и «против» присутствия орудий и попробуем прийти к выводу, можно ли выяснить истину и поставить точку в этом вопросе. Сначала перечислю объяснения в пользу их присутствия, затем – говорящие об обратном.

Аргументы «за» можно сгруппировать так: 1) подтвержденные документально; 2) наиболее вероятные; 3) свидетельства раскопок.

Существует пять подтвержденных документально свидетельств того времени, очевидно независимых друг от друга. Приведем сначала отрывки из двух наиболее объективных.

Джованни Виллани: «Английские орудия метали железные ядра посредством огня... Они издавали звук, подобный раскату грома, и причиняли много вреда людям и лошадям... Генуэзцы непрерывно поражались лучниками и артиллеристами... В конце сражения вся равнина в результате обстрела – тут и стрелы, и орудийные ядра – покрылась телами людей».

«История Пистолези»: «Английские рыцари, предводительствуемые принцем Уэльским и располагавшие большим количеством бомбард, атаковали французов».

Виллани, как и автор «Истории Пистолези», вероятно, умерли от «черной смерти»^[98] в 1348 году, спустя два года после сражения, так что оба свидетельства абсолютно современны событиям. Оба писателя пользовались непогрешимой репутацией. Откуда же они получили сведения для своих записей? Практически нет сомнений – от бежавших с поля боя генуэзцев: возвращаясь домой в Италию, они первыми сообщили о сражении. Почти во всех историях, рассказанных беглецами, много преувеличений, и они явно носят оправдательный характер: генуэзцы, стараясь обелить свое поражение, гипертрофировали роль «нового оружия». С другой стороны, вряд ли они выдумали его – лишь немногие вообще о нем слышали. Между двумя вышеупомянутыми свидетельствами нет ничего общего. «История Пистолези» по ошибке утверждает: английские рыцари наступали с принцем Уэльским. Это говорит о том, что автор получил неверную информацию; различие в описании обоих показывает: они пользовались разными свидетельствами, но, несмотря на это, оба утверждали: англичане применяли при Креси орудия. Подведем итог: даже по прошествии двух лет после битвы по Италии ходили слухи о присутствии на поле боя артиллерии.

Теперь идем далее.

«Большие французские хроники» (или хроника святого Дени): «Таким образом, король со всеми своими людьми отправился на встречу англичанам; те выстрелили из трех орудий – генуэзские арбалетчики, они на передней линии, обратились в бегство».

«Большие французские хроники» – лучшее французское свидетельство: автор, монах Дени, когда их писал, тесно соприкасался с французским двором.

Уильям де Нанжи: «Тогда англичане начали стрелять по нашим людям; выстрелили из трех орудий, да так, что арбалетчики были уничтожены».

Вначале я расценивал этот эпизод просто как копию из «Больших французских хроник» и решил его не использовать, но в дальнейшем, тщательно изучив этот документ, обнаружил, что в нем и в хронике святого Дени совпадают только три слова, а именно «выстрелили тремя орудиями». По общему признанию, это ключевые слова и указывают они на большую вероятность, что оба пассажа основаны на одном источнике; но использование этих слов не говорит о том, что документы составлялись одним и тем же лицом или один – копия другого. Не утверждаю, что источников два, и не по этой причине привел два документа, – просто думаю, что два независимых друг от друга летописца в одно время услышали о применении англичанами орудий. С другой стороны, отчет, содержащийся в «Больших французских хрониках», подтвержден другим современным им писателем, Огюстом Молинье, непревзойденным французским экспертом того периода, чей труд Джин де Венетт назвал «хроникой высшего порядка».

«Хроники» Фруассара (Амьенская рукопись): «И англичане стояли на месте и выстрелили из нескольких пушек, которые были у них, чтобы смутить генуэзцев». Эта версия «Хроник» Фруассара появилась только в 1839 году в Амьене; до этого считалось, что он ничего не знал о применении англичанами артиллерии, поскольку не упоминал об этом в своем первом издании. Объяснения выдвигались различные; ситуация усугублена тем, что Леттенхов (а за ним, к сожалению, и сэр Чарлз Оман) неправильно установил, что амьенская редакция вышла ранее, чем первое издание. Только спустя несколько лет эту ошибку исправил Симеон Люс в своем издании Фруассара. Обычное молчание Фруассара об использовании англичанами артиллерии объясняется его тесной связью с английским двором: упоминание о новом оружии отобрало бы часть лавров у рыцарей и лучников. Может быть, и так, но есть другая версия, а именно что Фруассар не знал ничего об орудиях и услышал о них, только когда издавал свою вторую редакцию.

«Сокращенная хроника» Фруассара.

Под конец жизни Фруассар решил издать сжатую, сокращенную версию своих «Хроник», она известна как «Abrugues». По странному стечению обстоятельств она почти не рассматривалась исследователями, а вот Люс предположил, что, принимая в расчет новые факты, которые в ней содержатся, можно считать ее совершенно новым трудом. В новом издании мы читаем об орудиях при Креси следующее: «Англичане имели с собой две бомбарды и сделали из них два или три выстрела по генуэзцам; те впали в панику, услышав их рев».

Этот пассаж более точен, чем амьенская версия, к которой он не имеет никакого отношения. Должно быть, Фруассар в промежутке между подготовкой этих двух изданий нашел еще один источник информации. К тому же многое в этом издании сходится с информацией, данной в «Больших французских хрониках».

Подведем итог: у нас есть шесть свидетельств (основанных по крайней мере на пяти различных источниках), которые подтверждают тот факт, что англичане имели при Креси орудия. Добавим еще, что, если спросить, почему в римском издании «Хроник» нет ни одного упоминания об орудиях, самое простое объяснение: Фруассар, работая над амьенским изданием, забыл включить в него отрывок из оригинального издания. Новая информация, в «Сокращенной хронике», вероятно, дошла до него уже после того, как он составил римскую версию.

Таковы аргументы «за», подтвержденные документально.

Приведем теперь аргументы наиболее вероятные. С тех пор как Эдуард III пострадал от неприятельской артиллерии при осаде Турне, он лично начал проявлять внимание к этому роду войск и всячески пытался пополнять его. Мною получены от О.Ф.Г. Хогга документальные свидетельства, что уже в 1339 году Эдуард III приказал захватить во Францию «пушки». Профессор Таут писал, что английский король повелел создать орудия для экспедиции 1346 года во Франции; правда, нет ни одного факта в пользу того, что они применялись в тот период, но нет и оснований считать, что он оставил их в Англии. Возможно, до нас просто не дошло ни одного инвентарного списка предметов, доставлявшихся на корабли.

Если орудия привезены во Францию, но не достигли Креси, что же с ними случилось? Предполагалось, что их захватили во время пересечения реки при Бланштаке, как и некоторые телеги из обоза. Но это не объясняет, как тогда отряду принца удалось пересечь брод^[99].

* * *

После победы при Креси почти первое, что сделал Эдуард III, – отправил в Англию послание с просьбой доставить ему в Кале все имеющиеся в Тауэре орудия. Очевидно, что он дал ход этому посланию только после того, как убедился, что орудия приносят очевидную пользу; стало быть, вполне понятно, почему он так настойчиво просил новых пушек.

Благодаря свидетельствам раскопок мы имеем еще целый ряд аргументов «за».

Две газеты, «Курьер Соммы» и «Аббевильцы», в 1850 году, в течение одной недели сентября, сообщили, что на месте сражения при Креси обнаружено совершенно проржавевшее железное пушечное ядро весом 560 граммов (около 1,25 фунта), имеющее диаметр 24 сантиметра (калибр приблизительно 79 миллиметров, или 3 дюйма). Вскоре после того, как это пушечное ядро нашел фермер М. Довержен, его выставили на всеобщее обозрение в кафе М. Лежена, на улице Отель-де-Вилль в Аббевиле. Дом Лежена разрушен бомбой в мае 1940 года, и от пушечного ядра не осталось никаких следов.

Вышеупомянутые детали настолько точны, что нет сомнений: в 1850 году найдено именно пушечное ядро. Кроме того, ядро в то время, наиболее вероятно, изготовлялось калибром от 2 до 4 дюймов. Вдобавок факты подтверждают заявление Виллани: во время сражения стреляли железными ядрами. Таким образом, ядро, найденное на поле битвы и совпадающее по всем параметрам со свидетельствами того времени, непременно связано с самим сражением. Газета «Аббевильцы» высказалась определенно: ядро, без сомнения, использовано в сражении 1346 года. Да и найдено оно, согласно словам секретаря мэрии Креси, в той области, где генуэзцы напали на отряд Черного принца. Единственное, что вносило сомнение, – не выпущено ли это ядро во времена более позднего сражения, происшедшего на этом месте. Чтобы прояснить это, мне пришлось проследить всю историю Креси; мною обнаружено в «Истории Аббевиля» Ф.Л. Лоандра (1844) свидетельство того, что в окрестностях этой деревни в 1625 году произошла битва Тридцатилетней войны, но незначительная, – в отчетах о ней не упоминается об использовании артиллерии. Эта битва, видимо, ограничена самой деревней, находившейся в 1346 году на самом крае сражения той войны. М. Риду, бывший мэр Креси (и местный историк), подтверждает: после 1346 года на месте сражения не произошло ни одной битвы.

Этим свидетельства раскопок не исчерпываются. В разное время в период с 1800-го по 1850 год рабочими фермы найдено по крайней мере четыре других пушечных ядра, – их собрала мадам Дежарден, прабабушка М. Дежардена (живет сейчас в замке Фройелль, в 3 милях южнее места сражения). Нашли их в районе между долиной Клер и памятником королю Богемии, стоящим приблизительно на расстоянии 1 мили далее на юг. В то время не сделано никакого отчета об этих находках. Единственное возможное предположение – эти четыре ядра найдены невдалеке от ядра 1850 года и, возможно, впоследствии установлены рядом с памятником королю Богемии как единственное вещественное свидетельство происшедшей битвы.

Эти ядра в июле 1950 года мною осмотрены и сфотографированы. Два из них каменные, а два железные; первые калибром 92 миллиметра (3,6 дюйма), два других – 82 миллиметра (3,23 дюйма); ядро, найденное в 1850 году, калибра 79 миллиметров. Но, надо полагать, в те далекие времена ядра калибром 79 и 82 миллиметра, возможно, выпущены из одного орудия. Вероятно, ядра калибром 92 миллиметра выпущены из орудия несколько большего; не исключено, впрочем, что тогда производились пушки одного калибра: даже во время Пиренейской войны (1804 – 1814) из одних и тех же пушек стреляли ядрами различных калибров.

Таким образом, благодаря раскопкам в самой долине или невдалеке от нее найдены за последние сто пятьдесят лет пять ядер, три железных и два каменных, что неоспоримо свидетельствует: в сражении при Креси 1346 года англичанами применена артиллерия.

Среди аргументов против присутствия артиллерии во время сражения выделяется один, который и заслуживает, на наш взгляд, наибольшего внимания и изучения: ни один английский летописец не упомянул об использовании орудий во время битвы. Этот аргумент до открытия Амьенской рукописи поддерживался молчанием Фруассара. Майкл Нортбург и Ричард Уинкли, наверно, упомянули бы о применении орудий, но оба они люди гражданские и, по мнению Монда Томпсона (одного из главных экспертов в этом вопросе), «вероятнее всего, наблюдали за сражением из тыла». А так как битва происходила на противоположном склоне холма (за ним находился тыл), вряд ли они видели, что происходило на поле битвы. Кроме того, оба эти свидетеля пребывали с обозом, на расстоянии полумили или более от места действия – оттуда уж точно ничего не увидишь. Скорее всего, они записали о сражении то, что сообщили его участники. Но в таком случае они не слышали и выстрелов из орудий? Нет, оказывается, могли слышать. Известно, что почти все, кто описывает средневековое сражение, подчеркивают: над полем битвы всегда стоит сильный шум: крики солдат, бряцание оружия и т. п. Исайя говорит: «Любая битва сопровождается беспорядочным шумом». Среди такого шума разобрать непродолжительные выстрелы артиллерии трудно. Едва слышный выстрел из «простых» труб вряд ли производит много шума – он слышен в передних линиях, а не в тылу. Наши свидетели находились на расстоянии более полумили от непосредственного места действия, к тому же от самих пушек их отделял горный хребет. Значит, они могли и не слышать выстрелов, а даже если и услышали, не знали о присутствии орудий, не ассоциировали этот шум с новым оружием.

Но как это – не знали о присутствии орудий? Да очень просто: орудия-то, должно быть, очень маленькие – всего-навсего простые трубы, примерно 6 футов длиной, каждое лежит в деревянном ящике. Везли их, скорее всего, на дне телег, покрывали сверху брезентом или слоем оружия. До нужного момента им назначалось остаться неизвестными для основной массы войск, – Эдуард, конечно, не желал использовать свое «секретное оружие» до решительного сражения.

Пусть эти свидетели знали о присутствии орудий, – тогда их молчание объясняется двояко. В их коротких письмах домой деталям сражений уделялось мало места. Уинкли в своем письме посвятил сражению 33 слова: «Враг, желая захватить короля, двинулся вперед. В тяжелой и продолжительной битве враг дважды отражен; когда он пошел в атаку третий раз, она была отбита. Огромная масса людей сражалась не отступая, со страшным напряжением». Далее он перечисляет потери.

Нортбург еще лаконичнее – у него 15 слов: «Сражение тяжелое и продолжительное; враг дрался хорошо, но все равно его победили, а король бежал».

Ни в том, ни в другом отчете не сообщается, отметим, ни одной детали сражения; не упоминается даже о роковой роли лучников. Исходя из этого, можно утверждать, что Эдуард III не использовал в битве лучников – ни один не упомянут. Уж если роль, сыгранную в сражении лучниками, посчитали не столь важной, тем более действия орудий оставлены без внимания.

Есть и другое объяснение, почему молчали эти свидетели. Пусть английская победа в наименьшей степени обязана использованию нового оружия, оно не нанесло никакого вреда неприятелю, – естественно, этот факт попытаются замолчать; к тому же применение артиллерийского огня противоречило рыцарским принципам; Эдуард III, ярый их проводник, непременно скрыл бы этот факт, – возможно, приказал не упоминать об этом в письмах. Немцы, например, никогда не хвастали своей победой во втором сражении на Ипре, когда применили «новое оружие» – газ; об этом нет ни одного свидетельства. Если бы могли, они, несомненно, сохранили бы этот факт в секрете.

Тот же мотив, скорее всего, побудил молчать и летописцев, если они были осведомлены о присутствии орудий. Но были ли они осведомлены? Чтобы узнать это, рассмотрим вкратце четыре отчета летописца, повествующие о сражении при Креси.

Обратимся сначала к Джефри ле Бейкеру, чей отчет о сражении самый большой по размеру (исключая, конечно, фламандца Фруассара). Фактически сражение описано по-латыни в 50 строках. Джефри – церковнослужитель, жил в Оксфордшире. Для своего сочинения взял за основу хронику Мюримата, добавив несколько деталей, которые, вероятно, получил не от самих очевидцев, а от тех, кому они это сообщали, то есть из третьих рук. Так как два очевидца, Нортбург и Уинкли, не желали упоминать новое оружие, естественно, что другие очевидцы также не отваживались упоминать о нем в Англии. Именно этим объясняем молчание о пушках в сочинении Джефри.

Следующая хроника – Роберта Эйвесбери, церковного законоведа, который переписал письмо Нортбурга и только добавил в него полдюжины собственных строк. Третий хронист, Адам Мюримат, – священник церкви Святого Павла. Как и предыдущий, он главным образом переписал письмо Уинкли и перевел Нортбурга с французского на латинский (существенный признак того, что французский язык очень быстро исчезал в Англии). Наконец, последний автор – Генри Найтон, священник из Лестера; его отчет о сражении, как и письма очевидцев, очень короток: он упоминает о трех французских атаках и о ранении французского короля стрелой в лицо. Из всех пяти летописцев лишь он упоминает о действиях лучников.

Этих четырех летописцев можно объединить по принципу, что все они получили информацию из вторых или третьих рук и не сказали о действиях лучников, сыгравших главную роль в сражении.

Итак, наши летописцы, вероятно, не знали о присутствии орудий в сражении при Креси, а если и знали, то предпочли не сообщать об этом в своих хрониках.

ПОДВЕДЕНИЕ ИТОГОВ

Мы документально показали, что орудия при Креси присутствовали, – это подтверждается главным образом раскопками и военной вероятностью. Все эти свидетельства, вместе взятые, и слабость аргументов «против» говорят (это и мнение историка полковника Генри Хайма): «...присутствие наших пушек при Креси – один из наиболее достоверных фактов Столетней войны».

НЕКОТОРЫЕ ТАКТИЧЕСКИЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Главная тактика английской армии в этом сражении – то, что все ее солдаты сражались спешившись и на всем протяжении позиций лучники и тяжеловооруженные всадники поддерживали действия друг друга. Французы со своей стороны сконцентрировали свои метательные отряды, то есть генуэзских лучников, в одном месте, атаковав только один фланг неприятеля. Причина, вероятно, в том, что генуэзцы отказались сражаться под командованием французов и действовали только на одном участке – под руководством своих командиров. Результатом разрозненных атак, как мы уже видели, стал полный разгром французов и их союзников.

Это сражение по своим результатам исключительное – обороняющаяся сторона редко добивалась таких успехов. Как это объяснить? Несомненно, решающее поражение французы нанесли себе сами. Это произошло в значительной степени из-за отчаянной, легкомысленной храбрости французских рыцарей: не испугавшись ужасной судьбы, с каждой минутой настигавшей их товарищей, они продолжали вести неравный бой – пал цвет французского рыцарства. Кроме того, английский король не считал сражение со своей стороны оборонительным, специально берег большую часть армии в резерве под своим собственным руководством. Конечно, беспокоился о судьбе сына и, видимо, подобно Гаролду при Гастингсе планировал контратаковать неприятеля, как только тот выдохнется; но этого до конца дня не произошло, и Эдуард разумно не пустил в ход свой резерв.

Французского короля часто критиковали за то, что он не предпринял фланговой атаки против наиболее сильной английской позиции. Но войска его состояли из кавалерии, а напасть на английские позиции через любую из деревень на лошадях невозможно. Без сомнения, широкий рейд правее Вадикура и последующий удар в тыл англичанам, скорее всего, повлияли бы на исход битвы; но такие маневры в те времена еще не применялись в генеральных сражениях; к тому же для французских рыцарей уничижительно уклониться от прямой лобовой атаки против численно меньшего противника. (Впервые фланговую атаку, произведенную армией, применила при Сент-Олбане женщина^[100].)

Глава 8 ОСАДА КАЛЕ

Эдуард III, должно быть, до конца не понял всю важность своей победы 26 августа 1346 года. Великая французская армия прекратила свое существование – стерта в порошок, развеяна ветром. Английскому королю нужно решить, что делать дальше.

У него три возможности: в соответствии со своим первоначальным планом соединиться с фламандцами; напасть на Кале; атаковать французскую столицу. После победы при Креси соединение сил с фламандцами отпало, по крайней мере на время, поскольку ни одной из союзных армий ничто теперь не угрожало. Кроме того, к этому времени он, вероятно, уже узнал, что союзники сняли осаду с Бетюна и вернулись к своим базам. Кале, с другой стороны, представлял для англичан очень соблазнительную цель. Английская армия постоянно нуждалась в военных поставках: обувь и подковы изношены; транспортным средствам требуется ремонт, и прежде всего необходимы драгоценные луки и стрелы. Все это можно доставить из Англии, но море и бороздящий по нему французский флот практически исключают такую возможность; Сен-Вааст и Кан далеко позади, а Гарфлер и устье Сены во вражеских руках, как и Булонь и устье Соммы; лишь небольшой порт Кротуа обеспечивает английской армии связь с родиной. Захват Кале – на восточном фланге его прикрывают фламандцы – не только обеспечил бы англичан устойчивой базой для будущих операций, но и предоставил бы в их распоряжение самый короткий морской маршрут между армией и Англией, что особенно важно во времена паруса. Если Францию предстоит завоевать, то Кале – рано или поздно захватить, и чем быстрее этот порт попадет в руки англичан, тем легче им победить противника. Третья возможность – наступление на Париж – также имеет свои преимущества. Она игнорировалась большинством исследователей того времени главным образом потому, что они не знали точно, каковы численность и диспозиция французских войск. И это не удивительно: страна на краю хаоса, и в французских источниках этому периоду посвящено совсем мало места.

Таким образом, нам трудно, а английскому королю вообще, скорее всего, невозможно «оценить военную обстановку» после битвы при Креси. В значительной степени мы только теряемся в догадках, но можно сделать два вполне обоснованных предположения: Эдуард сразу после сражения не подозревал о своем успехе и не знал численности и положения армии герцога Нормандского, хотя, должно быть, предполагал, что тот к нему приближается. Это и сыграло главную роль в отказе короля от наступления на Париж. Его армия, как мы видели, остро нуждалась в военных поставках; продолжай она наступление, это только усугубит ситуацию: придется непременно брать столицу, сильно укрепленную и защищенную; Эдуард, не обладая осадными орудиями, обречет себя на длительную осаду. Важно и то, что уже 1 сентября, спустя пять дней после Креси, он послал приказ: все орудия, находящиеся в Тауэре, доставить к нему; однако, пока они поступят в его распоряжение, пройдет не одна неделя. Время, в течение которого англичане осаждают Париж, позволяет Филиппу собрать новую армию. Нам известно, что он действительно сумел собрать большую армию, прежде чем закончить осаду Кале; то же он способен был сделать в случае со своей столицей. Положение английской армии, отрезанной от своих баз и окруженной врагами, становится в таком случае отчаянным. Но, с другой стороны, целый ряд факторов благоприятствовал английской армии. Рассмотрим для начала размер армии, с которой наступал герцог Нормандский. На первый взгляд он возвращался из Гаскони со всей своей армией, но это не так. Во-первых, герцог оставил в Гаскони несколько гарнизонов. Мы имеем также сведения, что в Лиможе он узнал о Креси и 8 сентября уже был в Париже. Новости о сражении при Креси достигли Лиможа не ранее 1 сентября; значит, он не мог отправиться к Парижу, которого достиг за семь дней, раньше 2 сентября. Расстояние, которое ему необходимо покрыть, составляло 220 миль, то есть надо проходить по 30 миль в день. Этот темп не в силах поддерживать пехотинцы, и герцогу приходилось двигаться только с кавалерией. О том же говорит и Буржуа из Валансьена: Иоанн двигался к Парижу «с сильным отрядом всадников». Встретившись с отцом в лесном убежище, он не стал уговаривать его идти с новыми силами на север, чтобы предотвратить осаду Кале, которому угрожала английская армия; напротив, оба спокойно возвратились в Париж и в течение шести месяцев не предприняли никаких действий, чтобы облегчить участь Кале. Все это хорошее доказательство, что герцог Нормандский вернулся лишь с частью своей армии, видимо, она не так уж велика, вот он и не счел возможным атаковать неприятеля.

Как видно, англичане, наступая на Париж и осадив его, столкнулись бы не с очень большими трудностями, а нехватка запасов не столь сильно влияла бы до того момента, пока они не встретились с французами.

Все вышесказанное вынуждает нас не согласиться с тем, что осада Парижа длительна и не закончится, пока Филипп не соберет армию и не отрежет англичан от их баз. На наше суждение о длительности осады Кале во многом повлиял тот факт, что в итоге она действительно затянулась, а позднее ту же судьбу разделили Руан и Орлеан. А мог ли Париж сдаться? Жители его уже знали, какая судьба постигла горожан Кана за то, что те ответили отказом на предложение Эдуарда сдаться; к тому же они видели, как английский король практически без помех завоевал Нормандию, дважды ускользнул из ловушки, расставленной Филиппом, и нанес сокрушительное поражение во много раз превосходящим войскам. Парижане негодовали на действия своего короля, когда английская армия появилась у их стен; Филипп, несмотря на то что превосходил противника по численности, уклонялся от битвы, пока не был вынужден с ним столкнуться, после чего, разбитый в пух и прах, спрятался в лесу, боясь показаться возмущенным и озлобленным на него жителям столицы. Национальное чувство не развито в Западной Европе в XIV столетии, и французов мало интересовало, сколько французской крови течет в жилах претендента на французский трон; в любом случае Эдуард наполовину француз, и многие считали, что претензии на трон основательнее у него, чем у его противника. Итак, можно допустить: практически вероятно, что ворота Парижа свободно открылись для Эдуарда и его приняли там как короля.

Продолжи Эдуард свое наступление на Париж и подави бессмысленные поджоги, которые совершала его армия в Нормандии, Столетняя война, полагаю, кончилась бы после одной-единственной кампании. Без сомнения, вторая война в конечном счете произошла бы, но в военном отношении Эдуард уже на следующий день захватил бы французскую корону, которой так добивался.

НАСТУПЛЕНИЕ К КАЛЕ

Эдуард III 28 августа решил: Кале станет его следующей целью. В тот же день английская армия снялась с позиций и направилась в путь. Пройдя через Монтрей, Этапль, предместья Булони и Виссана, она, вероятно, 4 октября достигла Кале^[101].

Командующий гарнизоном, смелый француз по имени Жан де Вьенн, закрыл перед англичанами ворота, и началась осада.

Предместья Кале с тех дней очень изменились. Карта, составленная в конце английской оккупации, показывает, что город окружала заболоченная местность. Рядом протекала небольшая речка Ам – проходила на расстоянии 1800 ярдов от западных стен, затем поворачивала направо и впадала в море, омывающее город с севера^[102]. Последний участок реки формировал городскую гавань, обеспечивавшую безопасную якорную стоянку большому количеству судов. На востоке города тянулась до Гравлина линия низких песчаных дюн; на западе другая, более высокая линия дюн начиналась приблизительно в 3 тысячах ярдов от стен и заканчивалась у моря, около мыса Гри-Не.

Двойная стена и двойной ров окаймляли город, где находилась цитадель и несколько угловых башен. Король Эдуард не знает точно, сколько человек охраняют город, но для него не секрет, что крепость сильно защищена, и взять ее одним штурмом, скорее всего, не удастся^[103]. При этом он не желает проводить длительную бомбардировку и слишком разрушать стены – ведь для него это впредь не просто английское владение, но часть Англии. Все орудия из Тауэра по приказу Эдуарду доставлены; не осадные орудия (катапульты): их невозможно использовать, так как болотистая местность не позволяет их устойчиво устанавливать. Эдуард решил поэтому провести длительную осаду – на измор – и для этой цели расположился со своей армией на западной стороне города; левый фланг упирался в море, союзники-фламандцы расположились на дюнах на востоке, а отдельные отряды охраняли подходы к городу с юга, где болота. Таким образом, сравнительно легко блокировать город с береговой части – ведь он почти на всем протяжении окружен болотами, – но очень трудно предотвращать вход судов в гавань Кале с моря. Мы не знаем точного соотношения сил французского и английского флотов в Канале, – вероятнее всего, англичане не господствовали на море в районе Кале. Нормандские суда свободно могли – что они и делали – входить в гавань с нужными поставками, продлевая осаду. Другая причина продления осады – в самом начале де Вьенн выслал из города 1700 человек (согласно Фруассару): стариков, женщин и детей; они ничем не в силах помочь в защите города, но им нужна еда, – touches inutiles (лишние рты). Де Вьенн, выслав ненужных жителей, лишь последовал обычному в то время примеру. Возможно, он поступил так, услышав, что за сто пятьдесят лет до него, во время известной осады Шато-Гайяра, английский командующий применил ту же меру, а Филипп-Август, осаждавший эту крепость, не позволил горожанам пройти через свою армию, обрекая их на жалкое существование за пределами замка. Эдуард, однако, не взял пример с Филиппа-Августа – не только позволил высылаемым пройти через свои линии, но и обеспечил их пищей. Не исключено, что он сделал это ради политических целей, а не по доброте душевной: станет Кале английским городом, а французские жители уже хорошо расположены к английскому присутствию в нем. Однако неизбежный результат высылки жителей из города – остается меньше ртов, претендующих на продовольствие, осада продлевается. Эдуард вскоре понял это, и, когда де Вьенн в конце осады попытался повторить свой маневр и выслал еще 500 жителей, английский король отказал им в том, чтобы пройти через его позиции, – произошел еще один трагический случай с «бесполезными ртами».

Осада предполагалась длительная, правда, если бы французский король не попытался ее снять, а таких признаков не наблюдалось, и Эдуард приступил к методичной осаде. Осада Кале – характерный пример, с какой тщательностью Эдуард воплощал в жизнь свои планы. Наступила осень, зима не за горами; чтобы сохранить здоровье своих солдат, Эдуарду следовало разместить их на зимние квартиры не в брезентовых палатках, а где-нибудь в ином месте. Для этих целей между рекой Ам, городскими стенами и морем построили деревянный город. Новый городок представлял собой хороший пример градостроительства, – все дороги вели к его центру, где располагалась большая рыночная площадь^[104]. Городу даже давали название – Нувилль, или Новый Город. Король назначил два дня в неделю, когда жителям окрестных деревень разрешалось привозить свои товары на продажу, – мудрое решение со всех сторон.

АРМИЯ ФЛАМАНДЦЕВ

Пришло время сказать о том, как действовали фламандцы; последний раз мы упоминали о них, когда говорили, что они оставили осаду Бетюна и отошли к Эру. После этого мы не располагаем надежной информацией об их движении и, что самое важное, не знаем того, чт'o друг о друге знали обе союзные армии и как они связывались между собой. Очевидно, между ними вскоре установилась тесная связь, – под командованием Эдуарда при осаде Кале почти сразу появились фламандские отряды, а англо-фламандские банды действовали совместно в глубине страны. Итак, первая цель Эдуарда – соединение с фламандской армией – выполнена и, что самое главное, задержка эта мало повлияла на сражение при Креси.

Но будущее союза с фламандцами выглядело туманным на всем протяжении зимы и ранней весны 1347 года, – оба короля, и английский, и французский, постоянно оказывали знаки почтения новому, юному графу Фландрскому. Напомним, что старый граф убит при Креси, а его сыну Луи всего 15 лет. Рожденный француженкой, он, естественно, склоняется к союзу с Францией, но подданные его больше склонны к сотрудничеству с англичанами. И Англия и Франция стремились дать ему в жены подобранных ими невест, надеясь таким образом подчинить своей политике. Эдуард предлагал ему руку своей дочери Изабеллы, а Филипп – дочери герцога Брабантского, выступившего теперь в открытую на стороне французов. Молодой граф, должно быть, чувствовал себя польщенным – два могущественных короля пытаются его женить. Сначала он объявил, что готов жениться на дочери герцога Брабантского, но фламандское правительство фактически принудило его согласиться на английский брак. На встрече в Берге с королем и королевой Англии в марте 1347 года Луи подписал соглашение о браке с Изабеллой. Радость английского двора не знала предела, но длилась она недолго. Фактически пленный в руках собственных подданных, мальчик сумел усыпить бдительность охранников и бежать – точно как принц Эдуард накануне сражения при Эвесхеме. Луи бежал во Францию и больше не желал слышать об английском браке.

После этого Филипп Валуа обратился к фламандскому правительству и попробовал его подкупить, предлагая объединиться с ним в союз, – в таком случае он вернет Лилль, Сен-Венан, Лиллер и другие города. Но фламандцы остались преданными своим английским союзникам.

Кроме этих дипломатических шагов, Филипп VI, кажется, проявлял мало интереса к войне с Англией – не предпринял никаких действий по снятию осады с Кале.

ВТОРЖЕНИЕ ШОТЛАНДЦЕВ В АНГЛИЮ

Тем временем осада затянулась; на протяжении ее происходили многочисленные битвы, совершалось множество боевых подвигов, – обо всем этом нам очень мало известно: даже Фруассар, со своим безграничным воображением, не оставил тут практически никаких свидетельств. Англичане даже совершали набеги на соседние города – Сент-Омер, Булонь, – но лишенные военного значения. Намного более существенные действия в первые месяцы осады имели место в Англии и Шотландии, а именно вторжение в Англию Давида П. Мы его не рассматриваем, скажем лишь, как оно повлияло на дальнейшую политику Эдуарда. Казалось бы, английский монарх, рассчитывая, что осада Кале продлится долго, и узнав о неприятностях на родине, поспешит в Англию, чтобы противостоять вторжению, а при Кале оставит опытного, испытанного Нортхемптона. Но Эдуард так не поступил, а остался в Нувилле и принялся с еще большим усердием вести осаду. Удивительное решение – ведь английский король не был в своей столице больше трех месяцев, а Филипп вообще прекратил действовать, хотя Англии угрожала смертельная опасность. Почему Эдуард не хотел покидать Францию? Ответ напрашивается сам собой: скорее всего, правильно оценил военную ситуацию на севере Англии, понимал, что его отъезд на родину приведет к упадку боевого духа армии, осаждающей Кале, и решил рискнуть – остаться со своими войсками. Говоря современным языком, Эдуард расценил ситуацию правильно.

ФРАНЦУЗСКАЯ МОБИЛИЗАЦИЯ

25 марта 1347 года Филипп Валуа наконец пробудился от спячки: в этот день он созвал в Париже совет, на котором присутствовали главные политические и духовные лидеры страны, – он попросил у них поддержки для облегчения осады Кале. Поддержку обещали: наберут новое ополчение, оно присоединится к королю в Аррасе 20 мая^[105].

Неожиданно для самого короля его вассалы очень быстро ответили на просьбу и выставили свои контингенты на защиту, как и его союзники Геннегау и Брабант. Но, к сожалению для него, эти контингенты крайне медленно добирались до назначенного места сбора – только к середине июля он выступил в поход. Никогда еще под французскими знаменами не собиралась такая огромная армия: один летописец сообщает, что численность ее нереальна – 200 тысяч. Мы не имеем достоверных свидетельств о численности французов, но очевидно, что она по всем параметрам превышала армию, сопровождавшую Филиппа при Креси. Даже если мы посчитаем, что численность французской армии превышала 50 тысяч, эта цифра, на наш взгляд, не так уж завышена: население Франции в несколько раз больше, чем Англии. Однако это плохо уравновешенная армия, – большинство генуэзцев после Креси вернулись домой. Утомленные войной, не получая жалованья, обвиненные в предательстве, неудивительно, что они «не горели желанием сражаться». В армии не хватало пехотинцев, поскольку Филипп с презрением относился к этому роду войск, несмотря на свой опыт при Креси.

В то время как медленно собиралась новая французская армия, вблизи Кале происходили важные события. В апреле огромный конвой, приблизительно 300 судов, прорвал блокаду и не только вошел в порт без потерь, но и удалился в полном порядке на глазах у английской армии, беспомощно наблюдавшей за наглым противником. Возможно, французские суда держались центра фарватера, куда не долетали ядра английских орудий. Что в этот момент делал английский флот, неизвестно.

Естественно, Эдуарда разозлил этот оскорбительный инцидент; он понял, что, если прорыв произойдет еще раз, гарнизон Кале не возьмешь измором, и сразу принял меры, с тем чтобы не допустить в будущем этого инцидента. Построил форт (назвал Рисбенк) на отмели между морем и гаванью, возвышавшийся над Голле (так назывался вход в гавань), и установил на нем самое мощное оружие, которое имел. (Рисбенк оставался оборонительным укреплением на протяжении всей английской оккупации.) Соорудил, вдоль побережья до самого Виссана, волнорезы и дамбы на большой глубине, чтобы помешать отдельным небольшим судам, что подбирались к берегу, используя прилив, входить в гавань, а главное, увеличил размер флота – это позволит сомкнуть кольцо блокады вокруг Кале^[106]. Время от времени он отправлял на корабли часть своих самых опытных офицеров, таких, как Нортхемптон, Пемброк, Телбот, чтобы те не давали расслабляться командующему флотом сэру Джону де Монт Гомери (как писали здесь его имя). Вызвал также из Англии подкрепления, – среди них прибыл и Генрих Ланкастер, сразу сделавший несколько успешных рейдов.

Любопытный военно-морской инцидент произошел 25 июня. Часть английского флота, во главе с Нортхемптоном и Пемброком на борту^[107], курсировала вдоль устья Соммы. Французский флот в составе 44 судов, который шел с поставками для Кале, попробовал прорваться мимо англичан. Но английский флот атаковал и рассеял противника; ни один французский корабль не достиг Кале, а многие захвачены. Одно судно, в частности, выброшено на берег; капитан, как заметили англичане, прикрепил бумагу к топору и выбросил его за борт, прежде чем приблизился неприятель. Место, где был этот инцидент, запомнили и, когда наступил отлив, топор отыскали – на нем все еще прикреплена бумага; вот так находка! Не что иное как письмо Жана де Вьенна королю Филиппу: «Гарнизон в отчаянном положении, умоляю помочь, прежде чем окажется слишком поздно. Съедено все: собаки, кошки, лошади, больше мы не продержимся, а то начнем есть друг друга».

Письмо сразу послали Эдуарду, а тот, с жестокой иронией, отправил его адресату. Уже это свидетельствует, насколько английский король был уверен в силах своих и своей армии.

* * *

Во главе армии, которая в июле отправилась освобождать Кале, почти все ее старые лидеры; при ней два королевских сына – герцоги Нормандский и Орлеанский; Бургундский и Бурбон, граф де Фуа, Людовик Савойский и Иоанн Геннегауский. Армия в боевом порядке выступила в поход и направилась через Эсден к Теруанну. Филипп намеревался подойти к Кале с востока, от Гравлина. Такой маневр существенно обезопасил бы продвижение французов, но фламандцы не разрешили ему пройти через свою территорию, пришлось ему наступать с запада. Удивительно, что Филипп подчинился требованиям фламандцев – ведь он шел во главе 50-тысячного войска. Но, зная его характер, не стоит удивляться ни его действиям, ни бездействиям. Несмотря на отказ фламандцев, марш возобновлен, и 27 июля французская армия расположилась лагерем на дюнах, на юге небольшой рыбацкой деревни Сангат, в 5 милях к западу от стен Кале.

Башня наблюдения на вершине дюн (достигающих здесь высоты 300 футов) одним мощным ударом захвачена, но на этом победы французов кончились. Филипп занял крайне невыгодную позицию: левый фланг упирается в море, а там выстроился в линию английский военный флот; правый фланг окружен болотами, перед ним протекает река Ам – через нее только один мост, ведущий в Нейе, усиленно защищенный графом Ланкастером. Филипп, поняв, какое неудачное место занял, решил после нескольких дней раздумий избежать сражения, но так, чтобы это не повредило его престижу. С этой целью, потратив три дня на бесплодные переговоры^[108], применил уже испытанный способ – предложил противнику сразиться на специально выбранном месте^[109]. Эдуард, зная, с кем имеет дело, быстро принял вызов, но за этим, как всегда, ничего не последовало. В то время как шли переговоры, в которых участвовали и кардиналы, посланные папой римским, Филипп втайне готовился к отступлению. В ночь с 1 на 2 августа, за день до предполагаемой битвы, вся французская армия снялась с позиций и в тишине начала отступление. Однако существуют свидетельства, что отступление сопровождалось паникой; причины мы не знаем, – возможно, какие-то суеверия, вызванные небесными явлениями. Безотносительно причины факт остается фактом: армия сожгла свои палатки, оставила огромное количество продовольствия и складов на месте и отступила в таком беспорядке, что англичане под командованием неуловимого Генриха Ланкастера захватили множество складов и пленных да еще на протяжении нескольких миль беспокоили отступающих французов. Снова, второй раз в течение одного года, огромная французская армия позорно отступала.

ПАДЕНИЕ КАЛЕ

Теперь обратим снова свой взор на несчастных защитников Кале. Гарнизон со своих наблюдательных башен наверняка видел, что к городу подошла французская армия, но связаться с ней не мог; наладить связь со своими спасителями можно только каким-то необычным способом. Придумали следующее: в первую же ночь, когда подошли французы, на самой высокой башне города зажегся маяк; на следующую ночь маяк зажгли опять, но горел он намного слабее, а в третью ночь войска Филиппа различили лишь вспышку, что символизировало безнадежное положение гарнизона.

Но, несмотря ни на что, гарнизон не терял надежды; защитники Кале со своих стен видели, как огромная армия Филиппа расположилась, заняв несколько акров, вокруг города, и считали, что вскоре она непременно даст англичанам бой! Но надежду на скорую деблокаду утром 2 августа пришлось похоронить. Несчастный гарнизон в этот день заметил, что на месте стоянки французской армии у Сангата ее больше нет и в окрестностях заметны только английские солдаты. Все поняли: Филипп покинул свой доблестный город Кале.

Судьба Кале решена, и никто не сомневался в том, чт'o нужно делать. На сдачу Кале, если осада продолжится, де Вьенн намекал еще в письме королю – пришло время выполнить намеченное.

История сдачи – один из самых известных эпизодов Столетней войны; этим мы обязаны Фруассару, красочно ее описавшему. Но он и Лебель не единственные, кто сообщил нам об обстоятельствах сдачи. Безусловно, английский король желает принять осаду в унизительной форме: шесть главных горожан во главе с де Вьенном принесут королю ключи от города и замка – пешком, с непокрытой головой, с петлей на шее. Лебель заявляет (а Фруассар приукрашивает его слова): король казнил бы их, если бы не заступничество его жены, королевы Филиппы. Возможно, это именно так, и большинство историков согласились с этим объяснением; трудно понять одно: чего хотел добиться таким способом Эдуард, ведь жители города станут его подданными. Как мы знаем, он целеустремленный монарх, дальновидный, проницательный политик, и все его действия, это ясно, направлены к единственной цели: утвердить свою власть во Франции. Отнюдь не жестокий по природе, позже он часто общался с де Вьенном – военнопленным Англии^[110]. Рамсей, вероятно, прав, описывая сцену сдачи как «торжественное театрализованное представление». Эдуард вознамерился произвести впечатление не только на жителей Кале, но и на все другие города, продемонстрировав им свою мощь и судьбу, что постигнет города, которые откажутся ему сдаться.

Сразу после сдачи английский король послал в город продовольствие для голодающего населения; после этого из города выгнали всех, кто не выказал преданной поддержки новому господину. Кале впредь станет английским городом, и король не позволит себе иметь там людей, чья приверженность ему вызывает сомнения; кроме того, он требует выделить место для поселения в городе англичан. Вскоре с французами заключено перемирие; продлится оно до 24 июня следующего, 1348 года. По истечении двух месяцев – Эдуард следил за приведением в порядок городских укреплений и установлением новой администрации – он отплыл в Англию, где не был пятнадцать месяцев, и достиг ее 12 октября.

НЕВИЛЛ-КРОСС

Мы уже упоминали, что в отсутствие Эдуарда в Англию вторглась шотландская армия. Это вторжение в строгом смысле слова не принадлежит к Столетней войне, но стратегически ее затронуло, поскольку Шотландия – союзница Франции, а король Давид вторгся в Англию по просьбе Филиппа Валуа. Поэтому необходимо хотя бы вкратце рассмотреть это событие. В начале октября 1346 года Давид II во главе большой армии пересек границу Камберленда и достиг Дарема, разоряя по пути местность, по которой проходил, а также сжег знаменитое Ланеркостское аббатство. Он надеялся легко продвинуться до самого юга острова – ведь английской армии нет, она за границей. Но Эдуард никогда не доверял своему северному соседу, предвидел его нападение и подготовился к нему, перед тем как покинуть родину. Вербуя армию для вторжения во Францию, Эдуард преднамеренно запретил вербовать солдат к северу от Хамбера^[111].

Обычно территорию Англии защищал от шотландского вторжения архиепископ Даремский, но он, как мы видели, сражался вместе со своим королем во Франции; обязанности его возложены на архиепископа Йоркского; тот быстро собрал армию и сразился с шотландцами при Невилл-Кросс, прямо за стенами Дарема. Шотландцы начали атаку 17 октября 1346 года и потерпели сокрушительное поражение. Короля Давида взяли в плен и заключили в Тауэр; скоро компанию ему составил Карл Блуаский. Нам не стоит жалеть этого монарха; профессор Таут так сказал о нем: «Подыгрывая французам, король Давид проводил политику, которая беспокоила Англию и привела к опустошению Шотландии, начиная с Невилл-Кросс до Флоддена. Такое развитие событий неизбежно для двух независимых и враждебных друг другу государств, существующих на одном небольшом острове».

«Возмездие» не заставило себя долго ждать. В качестве наказания английский король решил покорить северное королевство, несмотря на то что 30 тысяч английских солдат сражались за пределами Англии – в Северной Франции, Бретани и Гаскони. И не ошибся в расчетах: пока осаждал Кале, в Шотландию весной 1347 года отправлены две армии: восточная, под командованием графа Перси, и западная, под руководством Балиоля, нового шотландского короля, назначенного самим Эдуардом. Эти армии быстро вторглись в страну, но Перси по каким-то причинам не попытался взять Эдинбург, а вместо этого, вероятно по договоренности с Балиолем, присоединился к его силам, разорившим территорию, через которую прошли. Вся Южная Шотландия признала королем Балиоля. Правление его оказалось недолгим, но, несмотря на это, угроза шотландского вторжения снята; Эдуард направил все усилия своей страны на осаду Кале, и благодаря этому ему удалось собрать под своими знаменами армию численностью 30 тысяч.

ВЫДАЮЩИЙСЯ ГОД

Перемирие с Францией подписано; рассмотрим теперь, чего удалось достичь Англии за этот период. Английский король после длительного отсутствия возвратился в свою столицу, – его шумно приветствовали толпы народа. Несмотря на тяжелое налогообложение и работу всех жителей на войну, страна процветала и, что более важно, добилась ряда значительных побед. Годы 1346 – 1347-й можно назвать annus mirabilis^[112] – годом побед. Башня Лондона битком набита королями и знатными заключенными из Гаскони, Бретани, Понтье и Шотландии.

На четырех различных и отдаленных друг от друга театрах боевых действий почти одновременно достигнуты существенные победы. Первую одержал граф Дерби – в июне 1345 года, при Обероше. Затем в течение пяти месяцев 1346 года последовали победы в четырех различных кампаниях: Эгийон, победа Дагуорта при Сен-Поль-де-Леоне, Креси и Невилл-Кросс; в 1347 году захвачен Кале и разбит Карл Блуаский при Рош-Дерьене. Ко всему этому добавилось завоевание Пуату Генрихом Ланкастером. Где бы английские солдаты ни воевали в то время, везде добивались победы. За удивительно короткое время они завоевали эту репутацию – победителей – и показали себя во всех случаях неодолимыми противниками. Удивительно и то, что жители Кале вскоре отвернулись от союза с Валуа и проявили преданность Плантагенетам – во главе их стоял человек, которого за несколько месяцев до того Эдуард собирался повесить на мосту Сен-Пьер^[113].

Как объяснить эти замечательные успехи? Причины английских побед заключены в стратегии и тактике войны. Рассмотрим сначала тактику; надо признать, что тактические приемы Эдуард III позаимствовал у своего деда. Эдуард I понял, что сотрудничество лучников и тяжеловооруженных всадников – кавалерии и пехоты – позволяет добиваться значительного преимущества над соперником. Молодой Эдуард развил этот принцип: при Дуплин-Муре он использован его протеже Балиолем, а при Хелидон-Хилл король лично применил построение своего деда, ставшее к этому времени обычным для армии. Урок хорошо усвоили помощники Эдуарда: Нортхемптон – при Морле, Дерби – при Обероше. Сражение при Креси подтвердило еще раз преимущество новой английской тактики. Разумеется, никакая тактика не поможет, если не отработана и не применена до этого на практике. Англичане хорошо готовы к ведению войны и применению нового строя; их тяжеловооруженные рыцари – цвет страны, а английские лучники постоянно упражнялись и совершенствовались в своем ремесле^[114]. Французские летописцы с редким единодушием подчеркивают навык и мастерство английских стрельцов, которые смертельно поражали противников в прямом и переносном смысле. Эдуард не только включил в арсенал новую тактику, но и умел блестяще ее воплощать руками своих профессиональных солдат.

В стратегическом плане действия английского короля оцениваются большинством историков очень низко: вся его стратегия, по их мнению, заключалась в бессмысленных, бесполезных рейдах. Но Эдуард – наиболее целеустремленный из монархов того времени, и тому, как мы видели, есть много подтверждений. Осада Кале – по преимуществу стратегический проект; и наиболее важная ее особенность в том, что Эдуард, как змея, держащая в зубах добычу, ни на минуту не прекращал ее, держал, жертвуя всем ради своей цели. Что самое главное, он не случайно выбрал основной целью захват Кале. Ведь этот порт, ставший в итоге постоянной английской базой, – в том месте Ла-Манша, где он сужается больше всего: захватив Кале, англичане получат в свои руки укрепленное место для высадки армии, станут контролировать воды Канала и приобретут торговый путь связи с континентом. (В наши дни эту роль выполняет подземный туннель между Англией и Францией.)

Одна из главных причин, почему Эдуарда стали критиковать за его действия, – на взгляд специалистов, он не принимал мер по блокированию порта до последних дней осады. Блокада в те дни паруса – как и позже, в дни пара, – дело очень сложное (что подтверждается и неудачной трехлетней осадой Остенде^[115] испанцами). Все же факт остается фактом: Эдуард в конечном счете нашел средства, чтобы полностью блокировать порт, и не стоит обвинять его, что он не блокировал его намного ранее.

Но это еще не все; с другой стороны, его стратегия весьма успешна, а именно концепция концентрического нападения на Францию благодаря господству на море. В значительной степени в результате этой стратегии ни одна из двух французских армий не достигла своей цели. Армии герцога Иоанна Нормандского предстояло раз и навсегда изгнать англичан из Гаскони – герцог, двинувшись прямой дорогой, вытолкнул бы крошечную английскую армию в море; вместо этого он осадил крошечный городок, а повернув на север, лишь захватил Эгийон, но не предотвратил Креси. Благодаря такому свободному перемещению армий Эдуард полностью расстроил планы противника и добился своих целей.

Контраст между стратегическим мастерством Эдуарда и Филиппа, как видно, очень заметен. Последний на протяжении своей кампании не показал последовательной военной стратегии – медлил, колебался, боялся, и вполне обоснованно называть его Филипп Неумелый.

Приложение ЛАНДШАФТ

Ни один историк, насколько мне известно, не попытался указать точное местонахождение английской армии при осаде Кале. Обычно все специалисты неточно указывают – «на западе города». Сейчас вся местность на западе от города заболочена^[116] – это сходится с фактом, что англичане, как известно, не могли установить катапульты на занимаемой местности. Но что же, английская армия целый год просидела на болоте? Наиболее конкретно положение англичан описано в анонимной работе под названием «Осада Кале» (1739): английский лагерь располагался между рекой Ам, морем и городом.

Самая старая печатная карта, мною обнаруженная, датируется 1555 годом и показывает: река текла в направлении, описанном выше.

Существует и еще более ранняя карта, 1547 года (Британский музей, отдел хранения рукописей), но, к сожалению, она не показывает, в каком направлении текла река. Если так, как показано выше, и впадала в городскую гавань, английский лагерь, должно быть, раскинулся на болоте. Но на севере, между болотом и морем, существовала твердая почва, что вынуждает нас признать: именно там находилась английская армия, а если не так – это противоречит военной вероятности. Возможно, однако, река Ам не впадала во время осады в гавань; на севере Нейе, в дюнах, есть впадины, которые могли быть раньше старым руслом реки. Тогда, несомненно, английский лагерь был между рекой, городом и морем. Эта гипотеза подтверждается и фразой в письме Эдуарда к архиепископу Кентерберийскому: французский король расположился «напротив болота» (то есть не на болоте, а на твердой земле). Он был на дюнах в Сангате, это мы знаем, стало быть, единственно возможное место для английского лагеря – на дюнах между городом и морем; не исключено, что позиция его простиралась при этом далеко на юг, к мосту Нейе, в западной части города. Именно там, на дюнах, и находилась, я считаю, английская армия.

Глава 9 МЕЖДУ КРЕСИ И ПУАТЬЕ

Перемирие 1347 года и «черная смерть» (бубонная чума), разразившаяся в 1348 году, как ожидали, закончит противостояние; действительно, за три года оно стало менее ожесточенным. И все же неверно то, что заявляют многие историки: борьба в это время утихла, между Креси и Пуатье не произошло ничего существенного. Противостояние нисколько не стало слабее, а военные действия этого периода представляют для историков большой интерес. Перемирие выражалось лишь в том, что короли лично не возглавляли свои армии. Кроме того, «черная смерть» имела прямое отношение к войне – она повлияла больше на Англию, чем на континент, – почти половина населения ее, как говорят, погибла в течение этих ужасных трех лет (хотя, вероятнее всего, эта цифра преувеличена). Чума еще увеличила разницу в численности между англичанами и французами и очень затруднила пополнение английских гарнизонов во Франции. Новобранцев стали набирать из всех частей страны: Ирландии, Бретани, Гаскони, Фландрии, а также из Италии и тогдашней Германии, но не из Шотландии: Англия и Шотландия, выросшие из одной ветви англов, все время оставались непримиримыми врагами.

«Черная смерть» поражала в основном простых людей, но унесла она и младшую дочь английского короля, и королеву Французскую^[117].

Филипп Валуа ровно через месяц после смерти первой жены женился на молодой девушке, 18 лет, но прожил после этого лишь несколько месяцев, не успев насладиться новой супругой, – 22 августа 1350 года умер. На французский престол вступил его старший сын, Иоанн II Добрый^[118].

В Пикардии, Бретани и Гаскони боевые действия так и не прекратились. В Гаскони англичане постоянно расширяли свои завоевания, а летом 1349 года неутомимый герцог Ланкастер (Генрих Ланкастер) нанес ураганный «удар» – назовем это так – по воротам Тулузы. Он не сумел вынудить французов сразиться с ним и отошел назад, разорив по дороге всю территорию, через которую прошел. В результате своего похода захватил более 40 городов и деревень (многие впоследствии возвращены французами).

Тем же летом состоялось знаменитое сражение в Пуату, в местечке под названием Люналонж. Союзники англичан – гасконцы, под командованием де Бюша, вскоре ставшего очень знаменитым, а французов возглавлял Жан де Лиль. Союзники, как обычно, сражались в пешем строю, оставив лошадей в тылу. Де Лиль решил на этот раз использовать построение англичан в своих целях и приказал одному своему отряду зайти в тыл к противнику и захватить лошадей, что вскоре и выполнено. После этого французы атаковали английские позиции, но неудачно, и их постигла та же судьба, что их предшественников при Креси. К тому же теперь захвачен и их командир. Как заявил профессор Таут, «сражение представляет для нас интерес в том смысле, что французы попытались найти слабые стороны в новой английской системе». Хотя французы и проиграли сражение, они своими действиями принудили англичан возвратиться домой, поскольку те лишились лошадей, необходимых для дальнейшего наступления.

Тем временем вокруг Кале продолжались постоянные стычки; французы непрерывно искали возможности и средства восстановить свою власть над тем, что французский историк правильно назвал Северным Гибралтаром, а англичане пытались расширить свою территорию вокруг порта, надеясь обезопасить таким образом Кале и расширить источники пополнения запасов. В итоге французские усилия в следующем году, казалось, завершились успехом. Итальянец, по имени Америго, ставший губернатором гарнизона Кале, подкуплен Жоффруа де Шарни, французским губернатором Сент-Омера, желавшим, чтобы тот открыл ему ворота. Однако Америго посчитал за лучшее сообщить об этом английскому королю. Эдуарда очень обрадовали эти новости: это давало ему шанс пережить захватывающее приключение и к тому же уличить французского монарха в двуличии: ведь он нарушал своими действиями перемирие, им самим заключенное, – позор в век рыцарства. Английский король приказал Америго, возвратясь в Кале, продолжать плести заговор и в назначенный день открыть ворота замка для французских войск. Но вскоре решил сыграть в предстоящем событии активную роль: в сильный шторм пересек Канал и вместе со своим старшим сыном и Уолтером Мэнни прибыл в Кале^[119]; достигнув его, Эдуард принял необходимые меры...

В последнюю ночь 1349 года одни из ворот, как условлено, оказались открытыми, и через них часть французов вошла в крепость; главные силы остались за пределами крепостных стен. Казалось, все английские солдаты спят; вдруг по сигналу ложная стена во внутреннем дворе, построенная по приказу Эдуарда, упала – неожиданно появившаяся английская армия мгновенно обезоружила французов. В тот же момент караульный, находившийся на вершине башни главных ворот, швырнул огромный камень вниз, на уже опускавшийся разводной мост, и разрушил его. Де Шарни и его главные силы, отрезанные от крепости, не могли оказать поддержку своим солдатам, – им оставалось беспомощно наблюдать за их пленением. Но на этом все не кончилось: король подготовил два отряда, один под собственным руководством (одевшись как простой рыцарь) и второй – принца Уэльского. Одновременно выйдя из города, король из восточных ворот, а принц из западных, отряды внезапно атаковали де Шарни с двух сторон. Нападение прекрасно организовано, хотя его довольно сложно осуществить в условиях темной ночи. Французы разбиты, а Жоффруа де Шарни захвачен.

В соответствии с достоверными свидетельствами (не имею в виду «живописные романы» Фруассара) Эдуард скрестил мечи с Юстасом де Рибомоном и в итоге захватил его. Той же ночью опять проявился рыцарский характер Эдуарда: де Шарни пленен, но не наказан за то, что нарушил перемирие. После сражения король пригласил де Шарни и других заключенных на обед и даже отдал дань уважения храбрости де Рибомона (впоследствии вообще его освободил).

СРАЖЕНИЕ ПРИ ВИНЧЕЛСИ

В 1350 году наш интерес больше касается действий на море. Англия и Франция формально участвовали в войне; флоты Испании и Генуи неофициально планировали к ней присоединиться. Англию и Францию разделяла узкая полоса водного пространства, – от безопасности ее во многом зависела судьба боевых действий на континенте. Перекрой французы Канал – и английские армии, воевавшие во Франции, обречены на гибель. Лучше всего об этом знал Эдуард: с первых дней войны стал собирать мощный флот. Но, как мы уже видели, охватить все морское пространство нельзя, чем и пользовались кастильские и генуэзские галеры – открыто сражались с английскими судами; угрожали даже вторгнуться в Англию (без сомнения, неосновательная затея). С другой стороны, из-за их действий подвергались опасности английские силы в Бретани и даже в Кале. В конечном счете король Эдуард решил, что настало время положить конец действиям наглых моряков.

Узнав, что большой кастильский флот стоит в портах Фландрии, он решил перехватывать его на обратном пути. Собрал для этой цели флот в Сандвиче и отправился туда лично вместе с Черным принцем и со своим вторым сыном, Джоном Гонтским, 10 лет. Элита страны вскоре присоединилась к нему – Уильям Бохем Нортхемптон, Генрих Ланкастер и, конечно, Уолтер Мэнни; кроме того, Уорвик, Арандел, Солсбери, Хантингдон, сэр Реджиналд Кобхэм и молодой Джон Чандос. Испанским флотом командовал дон Карлос де ла Серда, – его отважного брата мы уже встречали в Бретани в 1342 году. Английский флот, состоявший из 50 судов, включая небольшие пинасы, 28 августа отправился в море, узнав, что испанский флот вышел из Слейса. Хотя неприятельский флот насчитывал 44 судна, он был намного более мощным, чем английский, и его корабли во много раз превосходили английские (как и двести лет спустя, во время похода Великой армады^[120]). Но на этом сравнение заканчивается: через двести лет участь битвы зависела от артиллерийского огня, а в 1350 году пушки, недавно появившиеся на судах, еще не могли причинить никакого вреда, и единственным способом победить было превращение морского сражения в подобие сухопутного. Вот почему, как только на горизонте показались неприятельские корабли, тяжеловооруженные воины стали надевать свои доспехи.

Король Эдуард вместе с десятилетним сыном находился на флагманском судне «Томас»; принц плыл на другом судне с другой стороны; в конце концов, ему уже 21 год и его можно считать взрослым мужчиной^[121].

И отец и сын пребывали в хорошем расположении духа, несмотря на то что предстояло сразиться с превосходящими силами противника. Молодого Джона Чандоса сопровождал менестрель, который пел перед своим господином военную балладу. До сражения оставалось еще достаточно времени; ветер дул восточный, и испанский флот долго не появлялся. В 16.00 29 августа два флота обнаружили друг друга. К этому времени английский флот остановился: потерял ветер и находился в 40 милях от Данджнесса. Большие суда не могли ходить в то время против ветра; представим, как в течение двадцати четырех часов английский флот лавировал в самом узком месте Па-де-Кале, поджидая противника... Когда подошли испанцы, английский адмирал лорд Морли так выстроил свой флот, что его суда не могли оторваться от противника, – столкновение стало неизбежным.

Если бы английские суда повернули и пошли по ветру, враг прошел бы мимо них на очень большой скорости; единственно возможный метод – идти на противника параллельным курсом, предварительно убрав некоторые паруса, а то проскочишь. Чтобы произвести этот маневр, требовался опытный, умелый моряк; шкипер «Томаса» не обладал этими качествами и подошел к самому близкому испанскому судну на слишком большой скорости и под очень острым углом. В итоге произошло непредвиденное: «Томас» на всех парах налетел на превосходящий его во много раз вражеский корабль и после столкновения с ним, получив течь, отскочил. Согласно одному свидетельству, судно потеряло даже мачту. Это кажется маловероятным – ведь судно оставалось на плаву и шкипер все еще управлял им; испанский корабль после этого взят на абордаж. Сначала английские лучники подавили стрельбу испанцев камнями, а затем тяжеловооруженные воины перелезли через неприятельский борт и вступили в рукопашную схватку, повторив тактику, примененную десятилетием ранее, при Слейсе. Вскоре все английские суда последовали примеру «Томаса» – Слейс по своему характеру и, самое главное, по результатам повторен снова. Благодаря своему опыту – хотя все шансы на победу на стороне испанцев – английские солдаты полностью разбили неприятеля. Судно за судном захватывались англичанами; когда на 17 из них, не менее, поднялись английские штандарты, их снова отправили в бой, уже на другой стороне. Эдуард тоже поднял свой штандарт на одном из неприятельских судов: «Томас» из-за пробоины стал погружаться под воду и вскоре затонул. Тем временем принц Уэльский оказался в такой же ситуации: его судно тоже получило пробоину и начало тонуть, но, в отличие от отца, принц не захватил неприятельского судна. К счастью, Генрих Ланкастер, не занятый в тот момент непосредственной схваткой, подошел к испанскому кораблю, стоящему рядом с принцем Уэльским, и захватил неприятельское судно с другого борта. В самый последний момент, перед тем как корабль принца ушел на дно, ему удалось пересесть на захваченный испанский корабль.

Сражение происходило, а оба флота продолжали плыть – дул попутный ветер – и вскоре достигли Винчелси, – небольшая гавань и прилегающие утесы полностью усеяны местным населением, приветствовавшим победителей. В прошлом Винчелси часто подвергался морскому разбою, и жители его были счастливы, что справедливость восстановлена и враг получил по заслугам.

Испанские разбойники отныне очистили Ла-Манш – безопасная связь с армиями в Гаскони и Бретани восстановлена.

БРЕТАНЬ

В должность вице-короля Бретани вошел новый человек: храбрый рыцарь Томас Дагуорт попал в засаду вблизи Оре и убит бретонцем по имени Рауль де Каур. Вице-король Пуату, он постоянно ссорился с Дагуортом, и его подкупил и склонил на свою сторону французский король. Эдуард, не доверявший бретонцу, решил освободить его от должности, но опоздал – тот успел убить его надежного генерала. После убийства Дагуорта пост занял сэр Уильям Бентли, еще один замечательный английский военачальник; как раз пришло время о нем рассказать.

Сэру Уильяму Бентли ко времени вступления в новую должность уже 47 лет. До своего назначения он успел отличиться в войнах во Фландрии. Прибыв в 1342 году в Бретань, стал начальником гарнизона Плоэрмеля, в 26 милях к северу от Вана. Отсюда атаковал предместья Энезина; затем получил новое назначение – главнокомандующего. Эта победа вызвала, как говорят, восхищение у его врагов. Человек твердого и своенравного характера, он дважды вызывал недовольство у своего господина, открыто выступив против него. Но Эдуард ценил военные таланты Бентли и прощал ему многое; когда Дагуорт погиб, английский король без колебаний отдал ему пост.

В этой книге, как уже говорилось, мы не рассматриваем гражданские дела; скажем лишь, что в отсутствие совершеннолетнего наследника из дома Монфоров Эдуард все больше становился хозяином герцогства Бретань. Намеревался он сохранить власть за собой или полностью передать Иоанну Монфору, когда тот достигнет совершеннолетия, неизвестно; ясно одно: в любом случае против того и другого яростно настроена бретонская знать, составлявшая, как мы знаем, главную опору партии Блуаского. Кроме того, Эдуард конфисковал землю этой знати и передал своим офицерам. Это, вероятно, не беспокоило простых людей, дело в другом: политика короля требовала, кроме того, обеспечения армии за счет завоеванной территории, что как раз очень раздражало все население. Вполне возможно, французы действовали точно так же, но это не аргумент для тех, кто страдал от тягот войны, и тех, кто ее оплачивал.

Все это объясняет, почему состоялась битва Тридцати, изображенная в знаменитой бретонской балладе. Не представляющая для нас никакого военного интереса, баллада – важная иллюстрация военных манер в век рыцарства. Битва произошла между 30 бретонцами из партии Блуаского и 30 английскими рыцарями (с английской стороны участвовало всего 20 англичан, остальные бретонцы и немцы). Относительно причины схватки многие свидетельства расходятся. Французские писатели утверждают, что она произошла потому, что раздражали требования Бентли; английские – из-за убийства Дагуорта. Французская версия, скорее всего, правильна – битва произошла 27 марта 1351 года, спустя более чем шесть месяцев после убийства Дагуорта. Независимо от подлинной ее причины она произошла на полдороге между Плоэрмелем и Жосслином, в 7 милях западнее его. После окончания схватки стали известны два английских рыцаря – Хью Келвли и Роберт Ноллис, оба чеширские. Битва представляла собой ряд поединков, продолжавшихся на удивление долго, с перерывом на восстановление сил в середине боя. В конечном счете с английской стороны погибло 9 человек, и победа осталась за франко-бретонцами.

БИТВА ПРИ СЕНТЕ

Спустя одиннадцать дней после битвы Тридцати произошло еще одно сражение, но более традиционного характера. Весной 1351 года новый французский король решил вернуть провинцию Пуату. Эта новость вскоре достигла ушей английского короля, и он немедленно принял контрмеры. После того как из Бордо уехал Генрих Ланкастер, способных военачальников в Гаскони не осталось. Новое наступление французов требовало послать туда опытного офицера; выбор Эдуарда пал на сэра Джона Бошана, брата графа Уорвика и губернатора Кале. Как всегда, король сделал правильный выбор; Бошан поспешил в Бордо и, так как Иоанн II медленно готовился к вторжению, успел достичь его и сделать нужные приготовления, до того как французские войска приблизились к Гаскони. С момента его прибытия в Бордо почти каждый день прибывали один за другим гонцы из северных городков и поселков – просили помощи и защиты от французов. Наступающей армией противника командовали два французских маршала – Ги де Нель и Арно д'Одрегем. Медленно продвигаясь, французы вынудили английский гарнизон отступить и осадили Сен-Жан-д'Анжели. Сэр Джон Бошан, узнав об этом, вышел из Бордо и направился навстречу неприятелю – на север. В начале апреля он в провинции Сентонж и вступает в город Тайбур, между Сен-Жан-д'Анжели и Сентом. Согласно одному источнику, к сэру Уильяму Бентли присоединилась у побережья еще одна английская армия, и вместе они достигли Тейбура, – маловероятно: Роберт Эйвесбери, несомненно, упомянул бы об этом.

Французы, осаждавшие Сент, узнав о приближении англичан, вышли им навстречу и натолкнулись на них у Сен-Жорж-ла-Валада. Англичане, как принято, встали в пешую линию, оставив лошадей в тылу. Французы, наблюдая за построением англичан, сделали то же, но на флангах оставили кавалерию. Бошан послал за подкреплениями в Тайбур и Фоннэ-сюр-Шарант, а Нель так медленно строил свою армию, что английские подкрепления успели к сражению. Мы мало знаем о ходе его, но ясно, что французы, атаковав, понесли жестокие потери: 600 человек убиты или ранены, остальные бежали к Сенту. Среди пленных – 2 маршала, 140 оруженосцев и рыцарей. Ги де Нель вскоре выкуплен за большую сумму королем Иоанном и снова возглавил армию, сражающуюся против англичан.

Потери сравнительно небольшие, и сражение практически не повлияло на ситуацию. Единственное, что в этой битве для нас интересно, – французы начали перенимать английскую тактику, выстраивая свои войска в пешую линию.

УКРЕПЛЕНИЕ КАЛЕ

Обратимся опять к событиям на севере. В мае 1351 года вездесущий и мужественный Генрих Ланкастер, недавно ставший герцогом (второй по знатности титул после принца Уэльского), высадился в Кале, чтобы присоединиться к крестовому походу в Пруссии. Как заявил Рамсей, «вступив во Францию, он почувствовал – надо что-то сделать». Это «что-то сделать» состояло в попытке взять сильно укрепленный город Булонь. Ему удалось занять только нижний город, вдоль реки и гавани, но не верхний город – штурмовые лестницы у него слишком коротки. Удовлетворился большим набегом до Сент-Омера, а затем направился на восток, чтобы принять участие в крестовом походе^[122].

Сэр Джон Бошан, спешно возвращаясь к Кале, встретил французскую армию под командованием графа де Боже в Ардре, на полпути между Сент-Омером и Кале. Снова французы выстроились в пешую линию, как и англичане, но на этот раз, в отличие от предыдущего сражения, победили и даже захватили Богдана. К сожалению, детали сражения нам неизвестны.

В течение этого периода англичане постепенно распространяли свое влияние и силу, укрепляясь в Кале. Известный пример – захват в январе или феврале следующего года Гина, в 8 милях южнее Кале.

ОПЯТЬ БРЕТАНЬ

В том же году в Бретани произошли не менее важные события. Вскоре после битвы при Сенте сэр Уильям Бентли вернулся в Бретань (если он ее вообще покидал) и возвратил сильный замок Фужер, осажденный молодым бретонцем Бертраном дю Гекленом^[123]. Вновь появившиеся сведения о предстоящей кампании французского короля вынудили Бентли по возвращении Бретани отправиться в Англию за новыми подкреплениями. Эдуард охотно предоставил бы их, но страна все еще не отошла от «черной смерти», и приходилось рассчитывать только на половину новобранцев, которых предполагалось собрать для новых военных действий. Пришлось Бентли возвращаться в Бретань (в начале 1352 года) с горсткой тяжеловооруженных всадников и лучников, не самого высокого к тому же порядка.

Тем временем французы окружили Фужер. Ноллис оказался в крайне тяжелом положении, и Бентли отправился к нему на выручку. Подход англичан полностью изменил ситуацию: они не только вынудили отступить осаждающие французские войска, но и уничтожили башни, построенные вокруг замка. Перед решающим наступлением противника у англичан оставалось несколько месяцев в запасе, и они, не теряя времени, стали принимать меры по защите Бретани.

Король Иоанн тоже готовился – со всей Франции собирал новобранцев. К августу все приготовления кончились, и Ги де Нель, несмотря на свое поражение и пленение в предыдущем году, снова возглавил армию, получив новый, звучный титул генерал-губернатора Бретани. Несколько баронов и рыцарей Бретани служили под его командованием; вероятно (хотя это нельзя доказать), и молодой Бертран дю Геклен находился при нем.

В начале августа маршал де Нель переходит французскую границу и направляется к Рену; конечная цель – захват Бреста; план его кампании полностью противоположен кампании Эдуарда, предпринятой за десять лет до того. Оставив вдалеке от себя Фужер, де Нель практически без трудностей, двигаясь по прямой дороге, достиг и почти без сопротивления захватил Рен. Попытайся Бентли защитить все участки – разобьют по частям. Понимая это, он сконцентрировал свою армию в одном месте, возле Плоэрмеля, в 36 милях к юго-западу от Рена и в нескольких милях от Бреста на севере. Достигнув Плоэрмеля, Бентли узнает – Рен захвачен неприятелем, что может отрезать его от Бреста. При таких обстоятельствах есть два пути: либо спешно отходить к Бресту, либо идти навстречу неприятелю и остановить его наступление. Бентли выбирает второе, хотя противник численно во много раз его превосходит.

Небольшая англо-бретонская армия 14 августа выступает в путь. Командиры в основном бретонцы, но сэр Уильям Бентли имеет при себе, кроме них, Роберта Ноллиса. Маршрут английской армии пролегает через маленький город Морон, в 12 милях к северу от Плоэрмеля; дорога на Брест в 10 милях от него. Но случается непредвиденное: то ли Бентли неправильно рассчитал время, необходимое, чтобы подойти к противнику (маловероятно), то ли французы оставили Рен раньше, чем сообщили об этом англичанам, но, когда Бентли подошел к Морону, французская армия достигла Монфора, в 12 милях к северо-востоку от Морона, – де Нель мог беспрепятственно наступать на Брест. Но он решил иначе – сразиться с англичанами – и отправился на юг, оставив в стороне Брестскую дорогу. К полудню 14 августа обе армии стояли у Морона; столкновение стало неизбежным.

СРАЖЕНИЕ ПРИ МОРОНЕ. 14 АВГУСТА 1352 ГОДА

Небольшой городок Морон, на невысоком горном хребте, возвышается приблизительно на 150 футов над долиной, огибающей его с востока на юг. Долина омывается одним из рукавов реки Ивель. Горная возвышенность восточнее города, в 120 ярдах от речки. Самая высокая часть холма поднимается над долиной на 300 ярдов. На всем протяжении речки рельеф равнинный, но на северо-востоке, где она подходит к холму, резко поднимается вверх.

Узкая полоса деревьев опоясывает вершину холма. Территория вокруг открытая, лишена преград, канав или леса. Сейчас к этому горному хребту ведут от Рена две дороги; правее холма до прошлого столетия стоял замок Брамбили; сейчас на его месте товарный склад железной дороги, проходящей вдоль холма, между ним и ручьем. Во времена сражения территория эта была сплошь покрыта травой; из предместий города, с вершины холма можно беспрепятственно наблюдать за прилегающими территориями – на востоке и северо-востоке.

Карта 11. Сражение при Мороне

Представим – Уильям Бентли, стоя на вершине холма, наблюдает: к северо-востоку от него поднимается пыль, это наступает колонна противника. (Армия французов, как мы знаем, во много раз превосходила английскую.) Бентли решает дать бой и применяет для своих войск строй в пешую линию (ставший теперь традиционным для англичан). Позиция, выбранная английским командующим, конечно, не идеальна (как вообще любая позиция), но имеет свои преимущества. Противник наступает без каких-либо помех (не считать же таковыми крошечный ручей на пути армии); неровный рельеф и густая растительность впереди английских позиций лишь замедлят наступление (так и произошло бы, если бы французы спешились, как обычно). Слабость позиции англичан в том, что она слишком широка для небольшого (3 тысячи) отряда; занята территория шириной 500 ярдов (а позиция требовала занять даже 600 ярдов). Выход, казалось бы, такой: либо загнуть фланги назад, либо поместить центр позиции выше, чем фланги. Но можно сделать совершенно иное (что, вероятно, Бентли и сделал) – поместить центр на полпути между поясом деревьев и ручьем; правое крыло опирается на замок Брамбили, левое – в подножие долины у дороги на Рен, – оборонительная линия растянута, таким образом, на 700 ярдов (см. карту 11).

Как только французская армия заняла свои позиции, для обеих сторон стало очевидно, что французы значительно превосходят противников в численности (насколько – точно мы не знаем). Ги де Нель развернул свою армию перед английским строем, на противоположной стороне небольшой долины. После этого послал к старому противнику герольда с предложением отойти, обещая не преследовать, если он покинет страну. Гордый Бентли ответил презрительным отказом – сражение неизбежно.

Англичане располагались на своей позиции в ряд, через 4 ярда друг от друга; людей для резерва у Бентли не осталось. Как при Азенкуре, вся армия встала в одну линию; построение – как во всех сражениях ранее: тяжеловооруженные воины посередине, лучники на флангах, вероятно в форме клиньев (так и при Креси). Центральная линия – на холме, приблизительно в 200 ярдах перед деревьями. Были или нет фланги (полагаю, что были), лучники из-за особенностей местности не охватывали огнем весь фронт. Англичане, мы это видим, заняли крайне невыгодную позицию.

АТАКА

В тот жаркий летний день, пока шли переговоры, английские солдаты слышали гул множества пчел, собирающих мед с цветов – они росли на позициях.

В полдень Ги де Нель отдал войскам приказ построиться. Удивительно, что, несмотря на недавнее поражение, он выстроил армию точно так же – в пеший строй, – оставив лишь небольшой конный резерв. Единственное отличие от предыдущего построения: вместо двух кавалерийских отрядов, по одному на каждом фланге, один, на левом фланге, под командованием графа Анже, – 700 кавалеристов. На правом фланге не поставил кавалерию потому, что (об этом сказано выше) местность здесь очень крутая и тяжеловооруженным всадникам трудно действовать.

Наступил вечер; около 16.00 все готово – французы пошли в наступление. Атака началась практически одновременно всеми флангами. Кавалерия Анже, на левом фланге, естественно, напала на лучников правого крыла. Холм здесь точно такой же, как при Креси, но, в отличие от того сражения, французам удалось прорваться, английские лучники отступили, а группа их, не менее тридцати, вообще бежала с поля боя. Последствие – тяжеловооруженные воины не получали больше прикрытия со стороны своего левого фланга и начали отступать, пока не достигли пояса деревьев. Это двойное отступление сулило полный разгром англичанам – положение безвыходное; спасли их два обстоятельства. Первое: лучники на левом фланге, на крутом холме, не атакованные, вели успешную, точную стрельбу – противник, понеся тяжелые потери, отступил, и вскоре холм очистился; тем самым возникла угроза правому флангу наступающей в центре колонны. Второе: пояс деревьев составил естественную преграду, на передней ее линии стали английские латники. К тому же деревья преградили путь французской кавалерии, которая преследовала лучников. Это решающий момент сражения для всей английской армии и ее «страшно израненного» командующего (согласно ле Бейкеру).

Несмотря на свои раны, Бентли все кричал: «Сражайтесь! Сражайтесь!» – и лучники левого фланга со свойственной им отвагой стали еще ожесточеннее стрелять по правому флангу центральной колонны французов. Воодушевленные успехом, английские латники в центре отбросили с холма вниз утомленных французов. Скопившись в низине, те становились легкой мишенью для английских лучников, безжалостно расстреливавших их, практически беспомощных. Хуже всего пришлось правому крылу французов: не в силах взобраться на самый крутой склон, подходивший к английскому левому флангу, изнуренные доспехами (многие их побросали из-за невыносимой жары и раскалявшего металл солнца), воины почти не двигались и потому понесли ужасные потери.

Вскоре вся французская армия побежала со своих позиций, – лишь один отряд Анже сумел отступить в порядке. Главным силам повезло меньше: командующий Ги де Нель погиб, большинство его знатных подчиненных либо убиты, либо взяты в плен. Очень немногим рыцарям удалось спастись (что и отразилось в отчете Бентли, написанном им после сражения), среди них – Рауль де Каур, устроивший засаду на Томаса Дагуорта.

Победа англичан оказалась полной, поражение французов – сокрушительным. Французская армия полностью прекратила свое существование, точно так же, как при Филиппе после Креси; 2 тысячи человек, как сообщалось, остались навеки лежать на поле битвы. Не менее 89 рыцарей недавно образованного ордена Звезды убиты, – созданный как противник ордену Подвязки, он нашел здесь скорый и бесславный конец. Победа произвела неизгладимое впечатление на Францию, результаты ее поистине впечатляющи. В течение последующих двенадцати лет французы не предпринимали никаких попыток вмешаться в правление англичан в Бретани. Но, несмотря на это, о сражении почти забыли; французский историк Бретани А. де ла Бордери сказал очень точно: «Наши историки вообще игнорировали важность этого дня; ни один не сказал о нем сколько следовало, хотя источников о сражении и недостает».

КОММЕНТАРИИ ПО ПОВОДУ СРАЖЕНИЯ

Кроме результатов, сражение при Мороне важно еще и тем, что в нем опять отчетливо продемонстрировано противостояние английских лучников и французских латников – особенность всей Столетней войны. С первого взгляда поражение английских лучников на правом фланге озадачивает некоторых и вызывает вопрос: оправдано ли мнение о господстве, им приписываемом? Ответить можно по-разному. Во-первых, на войне нет ничего надежного – никаких установленных правил, которые позволяют заранее вычислить результат сражения, даже владея информацией о численности сторон; ведь исход боя часто зависит от двух неосязаемых, незаметных и неизмеримых факторов – того, что барон Жомини назвал противоречиями войны (проще – элементы удачи); есть и моральный фактор, – практически незаметный, он иной раз решает все. Следовательно, единственное очевидное противоречие объясняется тем, что общие правила ничего не доказывают.

В нашем случае боевой дух английских лучников, вероятно, не столь высок, как у их собратьев при Креси. Бентли собирал свою армию отовсюду, и его солдаты далеко не отборные, как при Креси; возможно, многих ослабила «черная смерть». С другой стороны, всадники Анже, возможно, элита французской армии (к сожалению, мы не имеем тут достоверных сведений).

Не принимая в расчет эти неизвестные факторы, скажем, что ответственны за результат сражения ландшафт и тактика, примененная Анже. Почему де Нель задействовал только один кавалерийский отряд, а при Сенте их было два? Ответ только такой: местность не позволяла использовать два отряда. На своем правом фланге он не мог атаковать неприятеля в конном строю – склоны холма на этом участке очень крутые. Но опыт, возможно, подсказал ему, что правый фланг английских лучников можно обойти. Такие обходы применялись редко, но не скажешь, что они неизвестны во времена Средневековья (пример мы еще раз увидим через четыре года). Склон холма, где стояли английские лучники, наиболее пологий в окрестностях замка Брамбили. Если Анже наступал так, как указано на карте 11, он имел благоприятные условия для кавалерийской атаки, после того как пересек ручей; далее, приблизившись к лучникам, он эффективно действовал бы против них: половина из них не могла открыть по нему огонь, так как поле обстрела им преграждали свои же (но это лишь в случае, если английские лучники построены как при Креси). На такую атаку указывает очевидность этого маневра, а также то, что после наступления французов группа английских лучников отступила. Через день после сражения суровый Бентли казнил 30 своих лучников за то, что те бежали со своих позиций. Тридцать, однако, не такая уж большая цифра, а Бентли, страшно израненный, не в состоянии трезво оценить действия подчиненных.

Что касается противоположного фланга, там ситуация сложилась еще более примечательная. Лучники почти без помех поражали противников, хотя рядом с ними, на правом фланге, находились французские кавалеристы. Думаю, это также помогает объяснить, почему внезапно изменилось положение в центральной позиции: предположим, часть лучников, подавивших огнем противника, вместо того чтобы преследовать его вниз с холма, атаковали наступавших французов в центре, ударив им во фланг; это в итоге и повлияло на исход сражения, – то же сделали лучники Генриха Ланкастера при Азенкуре и солдаты Кромвеля при Нейсби.

Итак, Морон можно рассматривать как некое переходное сражение между Креси и Пуатье. Оно подтвердило господство лучников в фронтальной атаке и повлияло на применение при Пуатье обходного маневра. Сражение при Мороне важно для нас и с исторической, и с военной точки зрения, – оно неправомерно игнорировалось большинством историков и военных.

ЭПИЛОГ

Сэр Уильям Бентли не из последних среди военных деятелей, прославившихся на полях Столетней войны в Бретани. Вскоре он в третий раз храбро выступил против своего суверена. Карл Блуаский, томившийся все это время в Тауэре, обещал Эдуарду огромный выкуп за себя; по зрелом размышлении английский король решил предоставить ему свободу на крайне снисходительных условиях: его признают герцогом Бретанским и он получит несколько укрепленных крепостей. Получив эти сведения, сэр Уильям Бентли отреагировал на них настолько резко, что, приехав домой, немедленно показался королю. После свидания с ним Бентли заключен в Тауэр, где просидел почти два года – довольно грубый метод правосудия со стороны короля. Но комендантом Тауэра – его старый сослуживец и шурин сэр Джон Бошан, и пребывание в тюрьме не стало для него столь уж суровым. Соглашение с Карлом Блуаским, однако, в конечном счете проваливалось, он вернулся из Бретани, куда был отпущен под честное слово, и сдался еще раз – такова была в те времена сила рыцарского слова. Король Эдуард со временем признал свою ошибку, и Бентли снова оказался в фаворе у английского монарха. Возвратившись в Бретань, где Эдуард предоставил ему многочисленные имения, включая замок Плоэрмель, Бентли снова занялся государственными делами, но, так и не оправившись от многочисленных ран, умер летом 1359 года. В течение нескольких месяцев ушли из жизни два других знаменитых наместника Бретани – Уильям Бохан, граф Нортхемптон; Томас Холланд, граф Кент. Бретань поистине «рождала породу храбрых мужчин».

ПОЛЕ БИТВЫ

На первый взгляд свидетельства, помогающие установить место сражения, очень скудны. Мы знаем, что англичане совершили марш от Плоэрмеля к Морону, а французы – из Рена туда же; что сражение произошло у Морона, на это указал Дом Г. Морис в своих «Доказательствах...», основанных на «Хронике» Фруассара: «...в год 1352-й состоялось сражение при Мороне, при замке Брамбили; победили англичане». Эти факты в полной мере не помогут нам установить место, где происходила битва; но, совместив название местности, где сэр Бентли впервые услышал о приближении врага (на возвышенности Морона), с военной вероятностью, мы довольно уверенно определим позицию сражения. Если англичане располагались там, где мы описали, эта позиция как нельзя лучше соответствует известным фактам, кажется естественной и единственно возможной. При таком раскладе весь ход событий становится вполне понятным, особенно успех французской кавалерии на южном фланге и английских лучников на северном. Хотя замок Брамбили давно исчез (вероятно, в ходе строительства железной дороги), местоположение его известно и, кажется, подтверждает гипотезу, построенную на военной вероятности, – английская позиция находилась на холме восточнее города.

Единственный памятник на поле битвы – мемориал – установлен трем американским солдатам, погибшим здесь 3 августа 1944 года.

Глава 10 «ВЕЛИКОЕ ШЕВОШЕ»^[124] ЧЕРНОГО ПРИНЦА

Спустя три года после сражения при Мороне война (или скорее «перемирие») ослабла на всех театрах. Длительные переговоры об установлении мира, проводимые под эгидой нового папы римского Иннокентия VI в его дворце в Авиньоне, в начале 1355 года зашли в тупик; обе страны начали готовиться к новой открытой войне.

План кампании, одобренный Эдуардом III, похож на тот, что осуществлен им в 1346 году: тройное нападение на Францию – с северо-востока, северо-запада и юго-запада. С юго-запада Гасконь атакует принц Уэльский, чьи действия рассматриваются в настоящей главе; с северо-востока ударом руководит лично король, его действия опираются на Кале; с северо-запада наступлением командует герцог Генрих Ланкастер – действует в Нормандии.

Упомянем сразу о последней кампании. В то время как Генрих Ланкастер вел переговоры в Авиньоне, он встретился с Карлом Злым, королем Наварры^[125]. Этот монарх один из претендентов на французскую корону, недавно женился на дочери короля Иоанна. Но вскоре, поссорившись с тестем, прибыл в Авиньон и предложил Ланкастеру вместе участвовать в кампании против Франции в Нормандии, где имел крупные владения.

Когда следующей весной началась война и Карлу Злому пришлось принять участие в Нормандской кампании, ему следовало по плану подойти к Шербуру для соединения с англичанами. Но когда Ланкастер после досадных задержек вышел из Англии, Карл Злой, не сообщая о своем намерении, отступил и к тому же помирился с французским королем. Таким образом, кампания в Нормандии закончилась не успев начаться.

ЭДУАРД III В ПИКАРДИИ

«Прямой путь не всегда самый короткий». Войска, предназначенные для действий в Нормандии, теперь стали доступны для участия в Пикардийской кампании, – для нее Эдуард накапливал значительную армию. После урегулирования дел с Шотландией на границе все, казалось, стихло; граф Перси и епископ Даремский отправились со своими войсками на юг, где присоединились к континентальной экспедиции. Третий отряд, присоединившийся к Эдуарду, – наемники из Фландрии и других мест. Эдуард взял с собой своего любимого генерала Генриха Ланкастера; кроме того, с ним были графы Нортхемптон, Стаффорд, Марш и сэр Уолтер Мэнни.

Из-за различных задержек, всегда сопутствующих таким амбициозным операциям, английская армия не собралась до 26 октября. Снова Эдуарду удалось сосредоточить на континенте под своим руководством огромную армию, возможно столь же многочисленную, как при Креси. Но французский король тоже не сидел сложа руки; расположившись со своими войсками между Амьеном и Сент-Омером, он стал ждать подхода неприятеля. Мы не знаем, сколько солдат имел Иоанн, но обоснованно предполагаем – больше, чем Эдуард. После недельной организации своего разнородного войска Эдуард выступил в поход – 2 ноября, в очень неподходящее для начала кампании время. В поисках врага английский король отправился вначале к Сент-Омеру; пришел туда 4 ноября, но осаждать город не стал. Продвигаясь на юг, к Бланжи, встречен около него посланником короля Иоанна, находившегося в то время в Амьене.

Эдуард отправил посланника обратно с сообщением, что готов принять битву и ждет три дня на своем месте. Иоанн не пожелал ответить на предложение Эдуарда, а вместо этого укрылся в Амьене, оставив страну на разорение английской армии. На этом этапе борьбы он полностью повторял действия отца и, кажется, не имел ни малейшего желания сразиться с английским королем. Поняв, что сражения не произойдет, Эдуард решил возвратиться в Кале и достиг его через Булонь 11 ноября. Так кончилась самая короткая и загадочная кампания Эдуарда.

Не стоит тратить время на предположения, чт'o послужило причиной отказа Эдуарда от своих первоначальных планов; ясно одно: скорее всего, в Бланжи до него дошли новости, сильно изменившие всю ситуацию, о природе которых речь впереди.

Французская армия преследовала противника медленно, и французский король предложил Эдуарду сразиться только 17 ноября. После этого короли стали обмениваться странными, запутанными посланиями – старый прием, неоднократно применявшийся Эдуардом и Филиппом. О причине этого вот что предположил Джеймс Рамсей: «Ни тот ни другой король не имел серьезного намерения сражаться». Если действия говорят отчетливее, чем слова, это всецело объясняет поступки Иоанна. Что касается Эдуарда, он отказался от сражения, как уже сказано, из-за новостей или слухов, полученных им в Бланжи: шотландцы осадили замок Бервик, на границе, – уже в Кале он располагал достоверной информацией об этом.

Эдуард действовал незамедлительно: заплатил своим наемникам, приказал отправить в Кале необходимые суда и вскоре со всей армией отплыл в Англию. Почему Эдуард отреагировал на действия шотландцев так решительно, в отличие от того, как поступил десять лет назад, когда те подошли к Дарему? Ответ очень прост: на этот раз граница с Шотландией совершенно беззащитна. «Опрометчиво доверившись перемирию, заключенному с Дугласом», Перси, как мы видели, приказали направиться со своими войсками во Францию, – неприкрытая шотландская граница стала лакомым куском.

Возможно, новости, достигшие Кале, преувеличены, этого мы, к сожалению, не знаем, но ясно, что Северная Англия в опасности и действия, предпринятые Эдуардом, в той ситуации единственно возможные.

ШОТЛАНДСКАЯ КАМПАНИЯ

Чтобы объяснить непосредственно события, вернемся к весне 1355 года. В то время как король Англии готовился к вторжению, его французский оппонент занимался не менее серьезными делами. Одно из его предприятий – Шотландия, как и раньше, тревожила Англию на севере. К концу года он послал предложение регенту Уильяму Дугласу: перейдет в наступление – получит для этого деньги и людей. Дуглас согласился, но Перси в тот момент не ушел на юг, и регенту вскоре пришлось подписать вышеупомянутое перемирие. Но как только Перси и король покинули пределы Англии, шотландцы, подстегнутые королем Иоанном, напали на Бервик.

Разъяренный Эдуард, когда шотландцы прекратили наступление, получил возможность подготовить удар возмездия. Английская армия, сконцентрированная в Дареме, вскоре начала наступление. Сэра Уолтера Мэнни король отправил вперед, чтобы освободить гарнизон замка, все еще осажденный. В разгар зимы английская армия перешла границу. Несколько дней спустя шотландцы отступили от Бервика, а регент стал умолять о мире.

Но предлагать мир слишком поздно – Эдуард крепко «держал неприятеля в зубах». Неожиданный поворот событий: теперь казалось вероятным ослабить хватку английского короля. Балиоль, выглядевший в глазах Эдуарда номинальным и законным королем Шотландии, прибыл к английскому королю, достигшему Роксбурга, и отдал ему королевство Шотландию с пожизненными субсидиями. Дуглас в ответ попросил о десятидневном перемирии под предлогом, что ему требуется время проконсультироваться со своим правительством. Эдуард предоставил перемирие, но, обнаружив, что тот не выполнил обещание добросовестно, продолжил наступление. Не встречая никакого сопротивления, английский король, под знаменами Англии и Шотландии наступая на север, сжигал территорию, через которую двигался. В итоге Эдуард без трудностей вошел в Эдинбург. Здесь он ждал, что его признают шотландским королем, но из-за диких и бессмысленных поджогов и опустошений, которые так разозлили народ, его чаяния остались неудовлетворенными. Поняв тщетность своих попыток, английский король поступил так же, как недавно в Пикардии, – внезапно вернулся в Англию и распустил в основном свою армию^[126].

Сэр Джеймс Рамсей подводит итог этой непоучительной кампании: «Это вторжение, наверно, одно из самых ужасных, которое когда-либо переживала Шотландия. На многие дни ужасы сожженного Кенделя впечатались в национальное сознание, за что Шотландия должна снова благодарить французский союз».

Две из трех кампаний Эдуарда за 1355 год потерпели крах. Нам осталось рассмотреть третью – Черного принца в Гаскони, – очень отличавшуюся от первых двух.

«ВЕЛИКОЕ ШЕВОШЕ»

В течение двух лет граф Жан д'Арманьяк, наместник французского короля в Лангедоке (южная область Франции), постепенно отвоевывал территорию, захваченную графом Дерби. Гасконцы попросили помощи у Англии, и в ответ на это якобы послана экспедиция Черного принца. Но были на то и другие причины, стратегического характера. Мало того что необходимо восстановить пошатнувшийся английский престиж в Гаскони и наказать д'Арманьяка – он захватил людей и земли, следовало еще произвести диверсию на юге, чтобы облегчить действия английских войск на севере, как при Креси. Тогда армия герцога Нормандского не добилась успеха ни на одном направлении. Предстоящая карательная экспедиция в Лангедоке помогла бы общему военному усилию. Это одна из самых богатых частей Франции, и французский король постоянно брал из нее военные ресурсы, деньги и людей. Разорить эту область – и французская мощь уменьшится. Вот почему на экспедицию возлагались большие надежды.

После обычной задержки, в основном из-за неблагоприятных ветров, Черный принц 9 сентября 1355 года отправился из Плимута с войском численностью 3500. К 20 сентября высадился в Бордо, приезд его всех воодушевил. Он назначен не только командующим армией, но и королевским наместником в герцогстве, наделенным самыми широкими полномочиями.

Приняв полномочия, он созвал военный совет и пригласил участвовать в нем гасконских лордов. По-видимому, они взяли на себя инициативу в подготовке плана кампании и принц не возражал против их предложения. Гасконцы желали отомстить Жану д'Арманьяку, в то время находившемуся, вероятно, на зимних квартирах. Но это не удержало нетерпеливого молодого принца (ему 25), впервые единолично возглавившего армию. Из двух способов принудить д'Арманьяка сразиться первый – прямо идти к нему; второй, если он не захочет сразиться, – разорять страну, пока тому не придется ее защищать. В итоге приняли план, предусматривающий обе возможности. Армия готова сразиться с любой армией противника, как только та подойдет, в то же время систематически разоряет территорию неприятеля, через которую двигается. Черный принц надеялся пройти через Лангедок от начала до конца, от моря до моря^[127].

К предстоящему походу тщательно готовились. Например, маршрут пролегал невдалеке от предгорья Пиренеев, где необходимо пересечь множество рек, а мосты через них неприятель мог уничтожить; Черный принц приказал построить и взять с собой разборные мосты, чтобы не зависеть от обстоятельств.

К 5 октября 1355 года все приготовления сделаны – армия выступила в поход. Численность ее 5 тысяч – главным образом англичане и некоторое количество гасконцев. Наступая вначале неторопливо – воинам требовалось какое-то время, чтобы войти в ритм, – она 11 октября достигла границы у Аруя. Армия все еще шла, не вступая в столкновения с противником, но теперь выстроившись в боевой порядок; авангардом командовали граф Уорвик и прославившийся при Бланштаке Реджиналд Кобхэм; главными силами – лично принц; помогали ему англичане Оксфорд и Бургерш; гасконцами командовали Капталь де Бюш (Жан де Грейи) и сэр д'Албре. Арьергард возглавляли два графа: Солсбери и Суффолк.

Как только англичане перешли на неприятельскую территорию, началось ее опустошение. По приказу разрушали склады и здания (церкви и монастыри пощадили) и уничтожали посевы. Легче всего тут поджог, – как говорят, особое рвение проявляли гасконцы. Оправдания, которые мы пытались найти для поджогов в Нормандии, в этой кампании не нужны: цели совсем иные, поджоги – один из главных способов победить. К тому же Лангедок – государство иностранное, его постигла ужасная судьба, что всегда обрушивалась в Средние века на страну, когда на ее территорию вступала иноземная армия.

Карта 12. «Великое шевоше»

Так или иначе, солдаты только выполняли приказы и свидетельств о жестокости, примененной против жителей, мы имеем не много. Современный биограф Черного принца многословно говорит о убийствах «мужчин, женщин и детей» – фраза, заимствованная из беспечного сочинения священника из Шене. Такой произвол, имей он место, непременно нашел бы отражение в работе отца Денифле «Разорение церквей...», но об этом нет ни одной записи, в основном упомянуты поджоги религиозных зданий. Это противоречило общей политике Черного принца, – по крайней мере в одном случае он напрасно пробовал спасти такое здание от огня. Скорее всего, такие поджоги происходили случайно, когда пожар выходил из-под контроля. Религиозные здания нельзя защитить, как мы хорошо знаем на примере Англии: однажды случайно загорелся дом, где спал сам принц.

Выше сказано, что большое рвение в поджогах проявляли гасконцы – пытались отомстить; но и английские солдаты, без сомнения, получали от них удовольствие: костер внушал им уверенность в непобедимости. Погода стоит хорошая, страна прекрасна и богата, б'oльшая часть жителей оставила свои дома и имущество – можно практически без опасности для жизни разграблять Гасконь. В начале марта убили графа де Лиля – это произошло в ссоре. Больше ссориться д'Арманьяк не желал ни с кем и потому позаботился, чтобы армия его держалась подальше от неприятеля. Короче, англичане, должно быть, наслаждались тем же, чем и армия Шермана, «совершавшая марш через Джорджию» в 1865 году.

Миновав 100 миль на юг (см. карту 12), армия повернула на восток и одолела в этом направлении еще 80 миль, почти достигнув Тулузы, столицы Лангедока. Черный принц не собирался тратить силы и время на осаду сильно укрепленного города и решил обойти его с юга. Чтобы продвинуться этим маршрутом, надо пересечь две больших реки – Гаронну и Арьеж; мосты оказались разрушенными. К удивлению жителей противоположного от англичан берега, те нашли брод и переправились через реку^[128].

Когда проходили мимо Тулузы (что узнали позже, у пленных), д'Арманьяк укрывался в этом городе (подобно Иоанну, укрывшемуся в Амьене при подходе отца Черного принца). Бездеятельность наместника французского короля на юге так рассердила жителей, что они стали угрожать его жизни и в конечном счете принудили к действиям. Тем временем, так как противостояния англо-гасконской армии не оказывалось, она беспрепятственно продвигалась на восток. Через пять дней пути и одного дня остановки достигла замечательного города Каркасона, – при виде его даже сейчас кажется, что попадаешь в Средневековье. Верхний город, окруженный стеной, – на холме, а нижний – у его основания (как и сейчас). После небольшого сопротивления в нижнем городе население укрылось в верхнем. Граждане попробовали избежать разрушения нижнего города, предложив большой выкуп; принц надменно ответил, что отец его не нуждается в золоте и он присутствует здесь для восстановления справедливости. Нижний город он поджег, и ему пришлось отступить, – стены верхнего города практически неприступны, к тому же нет орудий, чтобы их разрушить. Армия провела три дня в Каркасоне и 2 ноября, переправившись через южный берег реки Оды, отправилась к Нарбону, в 30 милях восточнее; достигла его 8 ноября. Английская армия теперь всего в 10 милях от Средиземного моря – вся Южная Франция трепещет от страха. Некоторые английские разведывательные отряды дошли до Безьера, в 30 милях северо-восточнее; Монпелье, он еще дальше, в 60 милях, стал готовиться к обороне, даже папа римский в Авиньоне, на расстоянии 100 миль, заперся в своем укрепленном дворце и отправил к принцу посольство с просьбой о мире. Принц Эдуард, заставив посланников ждать два дня, послал их назад с сообщением – пусть святой отец обратится к королю Англии (новости о высадке его в Кале только что достигли армии), показав хороший пример «перекладывания ответственности».

Тем временем Нарбон неожиданно для Черного принца оказал сильное сопротивление. Город практически взят, остается одна цитадель, захватить ее практически невозможно. Не решив еще, что делать, принц получил важные новости: к нему приближаются две неприятельские армии. ДАрманьяк наконец-то решился действовать (или был принужден); вторую армию возглавлял Жак де Бурбон; он в Лиможе собирал подкрепления для д'Арманьяка и теперь шел на соединение с ним. Согласно Фруассару, они намеревались окружить англичанина между Гаронной и Пиренеями, – летописец, скорее всего, прав. Правда, мы знаем очень немного о двух французских армиях, их движении и планах и о силе ополчения, подошедшего к Нарбону из Монпелье.

Принц Уэльский созвал военный совет, чтобы рассмотреть новую ситуацию, – на нем, наверно, много спорили. Оставаться у Нарбона и осаждать его, на что понадобится несколько дней, в то время как к нему приближаются три французские армии, глупо; отступать – англичан вытеснят к морю. С другой стороны, быстрое наступление, прежде чем дАрманьяк объединится с Бурбоном, имеет очевидные преимущества. На совете решили отойти от Нарбона и атаковать д'Арманьяка; 10 ноября армия начала отступление. Но принц не пошел на запад, к Тулузе, откуда, как предполагалось, движется лиможская армия, а совершил марш на север, покрыл 8 миль и приостановился в Обьяне, где и пересек Оду. Этот шаг английского командующего очень нас озадачивает. Без сомнения, нам не ясны поступки Черного принца: мы мало знаем о движении французских армий, которые для нас то появляются на время, то снова, как призраки, исчезают. Недостаток информации, кажется, не волнует историков, а вот меня – очень. Не зная фактов о местонахождении противников, невозможно оценивать стратегию или способности Черного принца. Север, возможно, выбран, как предполагает Рамсей, чтобы сбить с толку французов; ведь принц думал не уклоняться от них, а сражаться, и потому, более вероятно, сын Эдуарда отправился на север, предполагая, что там д'Арманьяк соединится с Бурбоном (а возможно, и с контингентом из Монпелье). Однако очевидно, что при наступлении англичан французы отступили назад к Тулузе и на следующий день те последовали за ними. Французы опережали противников на один суточный переход: ночью принц занял место, которое Жан занимал предыдущей ночью. Преследование по холмистой стране затруднительно: жара не прекращается, воды не хватает, даже лошадям иногда дают пить вино (что приводит к довольно смешным последствиям).

Но французы слишком быстро отрывались; пройдя 23 мили за два дня, англичане совершили еще один внезапный поворот, на сей раз на юг. Ода повторно пересечена, и англичане продолжали идти на юг. Снова мы теряемся в догадках относительно этого поступка англичан. Возможно, они пошли на юг, потому что не желали идти через страну, уже до того ими опустошенную; южная территория осталась нетронутой, и Черный принц не мог не довести до конца свою политику опустошения. Оставив правее себя Каркасон, английская армия пересекла Гаронну, воспользовавшись еще одним бродом, в 20 милях южнее Тулузы. В ходе этого марша принца добродушно встретил молодой Гастон де Фуа, позже сыгравший важную роль в войне.

Когда английская армия благополучно миновала Тулузу, д'Арманьяк решил выйти из города и как будто преследовать англичан. Принц Эдуард хотел встретить его и послал разведывательный отряд во главе с Джоном Чандосом, Джеймсом Одли и лордом Бургершем. К тому времени, когда они вошли в соприкосновение с противником, решимость Жана сразиться с англичанами исчезла и он решил вернуться к Тулузе. Чандос и его небольшая армия стали смело нападать на отступающий арьергард и в итоге возвратились с 200 пленными.

Принц Эдуард после этого повернул еще раз, теперь на север, в надежде перехватить неуловимого неприятеля. Но события приняли неожиданный оборот: на следующий день, 21 ноября, французская армия снова показалась, но теперь не у Тулузы, а на западе, на реке Сав, рядом с которой проходили как раз англичане. Французы пересекли реку между этими двумя армиями и разрушили мосты. Теперь переправиться через реку нельзя, надо искать переправу ниже по долине. Обнаружили ее в Ореде на следующий день, после чего армия продвинулась до Жимона. Д'Арманьяк двигался теперь параллельной дорогой, не предпринимая никаких попыток скрыться. В течение дня французы, однако, настигнуты и жестоко разбиты. Но главные их силы продолжали движение вперед и приблизились к сильно защищенному Жимону той же ночью. Эдуард расположился поблизости, на южной стороне, ожидая сражения на следующее утро. Перед рассветом он построил свою армию в боевой порядок; но вот настало утро, а «птица улетела»: объединенная армия, д'Арманьяка и Бурбона, во много раз превосходившая его по численности, ночью отошла к Тулузе.

* * *

После этого английская армия направилась в обратный путь; 2 декабря утомленные войска вступили в дружественную Ла-Реоль – город, который стал свидетелем отъезда Ричарда Львиное Сердце в знаменитый Крестовый поход и возвращения Черного принца из «великого шевоше». После остановки в Ла-Реоли на один-два дня армия возобновила марш и 9 декабря вернулась в Бордо, из которого выступила в поход девять недель и пять дней назад.

Весь город радовался, когда после длительного отсутствия сюда возвратилась англо-гасконская армия, с огромным обозом добычи и длинной колонной пленных. Принц Уэльский имел все основания гордиться собой: ему всего 25, а он уже прославился как командующий армией. Начинал он имея честолюбивый план и достиг всего, к чему стремился: уменьшил влияние французов в регионе; восстановил престиж англичан и уничтожил всю опасность для границ Аквитании; его главные силы совершили марш 675 миль (как я вычислил), такой же, как от Лондона на север до Оркнейских островов, проходя в среднем 14 миль в день при наступлении и почти 17 миль – возвращаясь обратно, и все это практически без потерь и жертв. Тысячи несчастных жителей потеряли свои дома и урожай, но не жизни; поведение армии, видимо, очень достойно – армии противников оскорблены в глазах народных масс. «Шевоше» стало хорошим предзнаменованием.

* * *

Наступало Рождество, и армия во главе с командиром с нетерпением ждала в Бордо праздников – отдыха от тяжелого похода. Но надежды не оправдались: не думавший об отдыхе, молодой принц, уже строгий и безжалостный, отослал отряды под командованием своих главных офицеров, чтобы усилить слабые места и расширить границу на всех направлениях. Это продолжалось в течение зимы и весны; к маю 1356 года более 50 городов и замков возвращены английской короне.

Глава 11 «ШЕВОШЕ» ЛАНКАСТЕРА В НОРМАНДИИ

История не оставила нам информации, как Эдуард III отнесся к результатам кампании 1355 года и что планировал на следующий год, но естественно, что разочарование ходом войны присутствовало. Лангедокская экспедиция неожиданно для короля завершилась полным успехом, но произошла она слишком далеко, чтобы произвести впечатляющий эффект на севере. Там все шло не так, как надо: экспедиции закончились фиаско, а король Наварры помирился со своим французским повелителем.

Но события в человеческой жизни непредсказуемы, – удача, шанс играют иногда решающую роль. Непредвиденный шанс выпал английскому королю весной 1356 года – Карл Наваррский снова вышел из подчинения королю французскому. Произошло это так. Увеличилось налогообложение, и волнения в нормандских владениях наваррского короля стали необузданными, да и сам Карл Злой их поощрял. Слухи об этом достигли короля Иоанна, и он внезапно появился в Руане на пиру, который давал его старший сын Карл, недавно получивший титул герцога Нормандского. Гостем на этом пиру был и король Наварры. История повествует: Иоанн появился в зале во главе 30 вооруженных солдат, схватил Карла Наваррского за воротник и воскликнул: «Гнусный предатель! Вы недостойны сидеть за столом моего сына! Душой отца своего клянусь – не буду ни есть ни пить, пока вы живы!» Однако Иоанн не сдержал слова: в отличие от д'Аркура, которого обезглавили, короля Наваррского заключили в тюрьму в Париже.

Последствия не заставили себя ждать. Филипп, младший брат арестованного монарха, объявил войну Иоанну и обратился к Эдуарду III за помощью. Ничто, возможно, так не отвечало желанию английского короля; просьба достигла его 28 мая, когда он снаряжал небольшую экспедицию в Бретань для герцога Ланкастера, которому предназначалось стать новым королевским наместником в этом герцогстве. Молодому герцогу Монфору – он уже возмужал – следовало сопровождать экспедицию и, возможно, принять участие в правительстве герцогства. Получив новости, Эдуард быстро все переменил – направил экспедицию в другую провинцию, в Нормандию. Генрих Ланкастер посадил свои войска на корабль в Саутгемптоне 4 июня и 18 июня высадился в Ла-Оге. Здесь он встречен в соответствии с договоренностью силами Филиппа Наваррского; к ним вскоре присоединился «знаменитый Роберт Ноллис» (как называет его Фруассар), или «ужасный Роберт» (как говорит о нем один французский историк).

Впереди нас ждет одно из самых знаменитых «шевоше» Генриха за всю его жизнь, – он с нетерпением ожидал его начала. Нам, к счастью, известны почти все необходимые факты об этой экспедиции благодаря официальному сообщению, составленному одним из штабных офицеров через три дня по возвращении на базу: точный состав и силу армии, приказы, марши и их длительность.

Вначале – о самой армии: герцог прибыл из Англии с 500 латниками и 800 лучниками; Роберт Ноллис – из Бретани с 300 латниками и 500 лучниками; Филипп Наваррский присоединился к ним со 100 тяжеловооруженными нормандскими всадниками. Общее количество соединенной армии доходит, таким образом, до 900 тяжеловооруженных воинов и 1300 лучников; впереди главных сил шел еще небольшой авангард. Общая численность не превышала 2500 – небольшая армия, чтобы достичь намеченного английским королем: освободить и снабдить продовольствием три наваррских города, осажденные французскими войсками, – Эвре, Понт-Одемер и Бретей; все три на расстоянии более чем 130 миль от Ла-Ога. Фактически все солдаты в английской армии имели лошадей, но обоз сопровождали пешие солдаты.

Посмотрим теперь на планы французов. К сожалению, французские записи и хроники недостаточны и мы очень мало знаем о движении французского короля, еще меньше – о численности армии. Что касается его действий: он немедленно ответил на вызов англичан, послав отряды осадить главные наваррские города в Нормандии (уже указанные), а после этого начал собирать армию и лично ее возглавил. Очевидно, что армия немалая: «Большие французские хроники» говорят – очень большое скопление тяжеловооруженных всадников и пехотинцев. При армии – королевский сын герцог Нормандский, его брат герцог Орлеанский и большинство знатных воинов Франции.

Официальное английское сообщение: численность французской армии – 8 тысяч тяжеловооруженных всадников и 40 тысяч других солдат. Симеон Люс одобрил (без всяких поправок) эту цифру, но я нахожу ее неприемлемой. Английский штабной офицер не мог через три дня по возвращении экспедиции посчитать численность французской армии, – вероятно, написал цифру, сообщенную ему одним из пленных. Конечно, цифра 48 тысяч не так уж нереальна, и все же французская армия не была столь большой. Но даже если уменьшить эту цифру на четверть, все равно численность французской армии в несколько раз выше, чем английской, – возможно, даже в десять раз.

Когда кампания началась, французский король был в Дре, в 25 милях к востоку от Бретея и на таком же расстоянии от Эвре. Этот город уже сдался, так что захватить Ланкастеру осталось только Понт-Одемер и Бретей. Чтобы выполнить это, герцогу необходимо продвинуться в глубь Бретани, взяв с собой молодого Монфора, в то время, скорее всего, находившегося на базе. База английской армии – в аббатстве Монтебур, в 7 милях к юго-востоку от Валона. Роберт Ноллис также оставлен здесь (что несколько удивительно).

Экспедиция отправилась в путь 22 июня, спустя четыре дня после высадки. (Движение английской армии см. на карте 13.)

Карта 13. «Шевоше» Ланкастера

В первый же день армия достигла Карантана, пройдя 16 миль; там сделана остановка на один день, чтобы привести в порядок некоторые вещи. На следующий день войска прошли рядом с Сен-Ло, который защищен французским гарнизоном. Генрих Ланкастер, не желал задерживать себя посторонними осадами и пытался как можно скорее достичь цели, поэтому быстро обошел Сен-Ло с севера, чтобы не столкнуться с гарнизоном. В тот же вечер приблизился к Ториньи, пройдя 30 миль. Армия приостановилась 25 июня, но следующие четыре дня проходила в среднем по 21 мили и за первые три дня после остановки почти по прямой дошла до Лизье (это напоминает один из маршей Эдуарда в Нормандии, проделанный десять лет назад). Как и в том случае, к походу приложил руку опытный Годфруа д'Аркур – снова помогал англичанам ориентироваться на незнакомой территории: он главный землевладелец на Котантене, – его замок Сен-Совер-ле-Виконт^[129], в центре Котантена, возвышается почти над всем полуостровом. В планы английской армии входило также избежать соприкосновения с Каном.

Приближаясь к Лизье, следовало совершить небольшой обход на север, чтобы пересечь болотистую долину реки Див. Мост в Корбоне защищен французским постом; завидев англичан, те сразу оставили его – бежали, к удивлению штабного офицера, писавшего после, что этот участок «защищен сильнее всех в том районе».

От Лизье армия 29 июня направилась прямой дорогой к Понт-Одемеру, на расстоянии 23 миль. Подойдя к этому населенному пункту и не встретив никакого сопротивления, англичане вступили в него – и не обнаружили противника. Дело в том, что отряд Корбона, бежавший в Понт-Одемер, сообщил гарнизону: силы противника очень велики; тот в полном составе ночью покинул город, оставив там все «метательные машины, артиллерию, арбалеты, щиты и другое снаряжение». Беглецы, отступая, встретили сильное подкрепление – из Руана шла помощь; после рассказов гарнизона посланные тоже решили не вступать в бой с англичанами и вернулись в свою ставку. Генрих снабдил город продовольствием, отдал необходимые приказы, а также оставил 50 тяжеловооруженных всадников и 50 лучников для дополнительной защиты города, ослабив свои и так скудные силы. На следующие два дня он остался в городе, «чтобы засыпать подкопы, – враг сделал их очень умело, и они подходили к стенам на расстояние почти 4 фута». Можно предположить, что для этого не требовались солдаты и работу выполнили горожане, – значит, причина остановки Генриха в городе другая и мы ее не знаем.

Половину своей задачи Генрих выполнил, а признаков, что подходит армия французского короля или ее части, так и не видно. Поэтому 2 июля марш возобновлен; покрыв 16 миль, армия у знаменитого аббатства Бек (два известных английских архиепископа, Ансельм и Ланфранк, – выходцы оттуда). Здесь она радушно принята, – правда, основной части пришлось расположиться лагерем снаружи, под открытым небом, но в разгар лета это значения не имеет. После 23-мильного перехода англичане 3 июля подошли к французскому городу Коншу и одноименному замку, сразу атакованному, захваченному и подожженному. Как мы знаем из сообщений штабного офицера, армия провела всю ночь в городе, что позволяет предположить: сопротивление французов сломлено.

Новостей о приближении короля Иоанна так и не поступало, но ясно, что он не очень далеко. Следующий день, 4 июля, стал поистине богатым на события. Английская армия, пройдя на юг 10 миль, приблизилась к своей второй цели, Бретею, – и снова никаких помех со стороны гарнизона. Здесь тоже французы оставили осаду, услышав об английской армии, и она опять вошла в город, не потеряв ни одного солдата. Генрих нашел тут обилие съестных припасов – хватит гарнизону на целый год.

Генрих Ланкастер достиг своей цели и даже ее перевыполнил, но чувствовал – надо сделать «что-то большее»: жить не мог без приключений; решил захватить обнесенный рвом и стеной замок и город Верней, его некоторые считали столицей Нормандии. Этот почтенный город все еще казался на первый взгляд сильно укрепленным и надежно защищенным башней Генриха I (не случайно ее назвали Серой башней), столь же мрачной, как ее строитель; осада могла затянуться на очень долгий период.

Снабжение в Бретее займет все утро, а армии до Вернея надо пройти еще 8 миль. В течение дня, однако, англичане появились перед его стенами и предложили сдаться. Но ворота так и не открылись – решили начать штурм. Все, что мы знаем об атаке, – она оказалась успешной, возможно благодаря метательным орудиям, захваченным в Одемере; это они помогли разбить неприступные стены стоящих на пути англичан городов. Скорее всего, именно этим объясняется быстрая сдача Конша и Вернея^[130]. Городские стены сразу захвачены и разрушены, но башня замка, основательно укрепленная, пала только через два дня в 6 часов утра. Пока шла осада, много солдат ранили, но никто не погиб.

К этому времени крошечная английская армия прошла через всю Нижнюю Нормандию, освободила два важных города и взяла два других штурмом, а армия противника так и не появилась. Дальше идти нельзя: всего в 20 милях от Вернея – Дре, где в первый день английского наступления находилась главная французская армия. Где же она теперь и что делает? Этот вопрос больше всего интересует и беспокоит Генриха; дав своей утомленной армии один день на отдых, 7 июля он выступает в обратный путь. Прямой маршрут проходит через Легль, в 14 милях на западе; туда герцог и направился. Вначале марш, как всегда, спокоен; но вот головные отряды достигают города – и сразу сообщение, что французская армия напала на арьергард. Около Тубефа, в 4 милях юго-восточнее Легля, она, шедшая в направлении Бретея, врезалась в отступающих англичан.

Король Иоанн наконец добрался до своего непредсказуемого и неуловимого противника. Теперь у него появился шанс сокрушить этого взломщика спокойствия в Нормандии. И как же он приступил к наказанию противника? Ситуация, как и во времена его отца, не изменилась: вместо того чтобы действовать, он обратился к словам – остановил свою армию и послал к английской армии двух герольдов с вызовом на сражение. Голиаф бросил вызов Давиду. Такой жест французского короля едва ли захватил врасплох английского герцога, знавшего о его прошлых поступках. Генрих, готовый к этому, составил для французского короля ловкий ответ. Его штабной офицер, очевидно, настолько доволен формулировкой, что приводит ее полностью: «...после чего мой господин дал ответ, что прибыл сюда, чтобы выполнить кое-какие дела, которые ему, благодарение Всевышнему, по силам; а возвращаясь назад, где у него тоже дела, в случае, если упомянутый король Франции Иоанн пожелает тревожить его на обратном марше, готов сразиться с ним». Ответа на этот ответ не последовало.

Мрак уже окутал небо, а две армии все еще стояли напротив друг друга. Вдруг через французские ряды прошел слух: вечером герцог Ланкастер собирается напасть на их позиции. Почти паника охватила французов, – спешно они приготовили оружие и стали ждать схватки. Но английского нападения в тот день так и не последовало. Несмотря на это, все понимали, что завтра, 9 июля, столкновения точно не избежать. Начало следующего дня: во французском лагере звучат трубы, разворачивают знамена, маршалы строят армию в боевой порядок. Англичане видны на далеком расстоянии, – не предпринимают никаких действий, не посылают к французам герольда с сообщением о том, чт'o намерены делать; странно... Проходит какое-то время; англичане почему-то все менее заметны, и вот их вообще нельзя увидеть... Французы высылают вперед патрули; те возвращаются и сообщают: Легль пуст, английская армия исчезла...

Английский командующий не имел ни малейшего намерения сразиться с огромной французской армией, хотя и написал совсем иное в ответе герольдам, – он содержал обман, но не был откровенной ложью, в нем скрывался элемент правды. Сделать все вовремя и правильно – и можно уйти от противника; план прост (как все военные планы): небольшой отряд солдат развернут по всему фронту, пусть его видит противник до следующего утра, пока вся остальная армия отступает; отряд последует за ней, когда она отойдет на значительное расстояние с максимально возможной скоростью. Ночью главные английские силы, дисциплинированные и обученные, в полной тишине, под наблюдением Ланкастера начали отступление, – армия «стремительно и тихо таяла».

Когда французы обнаружили уловку, противники ушли уже очень далеко и были на подступах к Аржантену – преследование бесполезно. Автор «Больших французских хроник», пытаясь оправдать просчет своего короля, привел абсурдную историю: мол, какой-то неизвестный человек сообщил королю, когда тот впервые обнаружил англичан, что впереди лес и напасть невозможно. Правду открыто сказал Симеон Люс: «Король Франции, вместо того чтобы напасть на англичан, послал герольдов, чтобы предложить бой герцогу Ланкастеру, а он воспользовался этим, чтобы убежать»^[131]. Иоанн не усвоил уроки Филиппа: фактически ранние Валуа ничем не отличались от Бурбонов – ничему не учились и никого не прощали.

Аржантена^[132] достигли тем же вечером, – англичане покрыли расстояние 35 миль; армия прошла фактически не один марш, а два – ночной и дневной. Но, несмотря на это, результат впечатляет: в ходе «шевоше» захвачено более 2 тысяч лошадей – достаточно, чтобы усадить всю армию, обоз и пленников. Причем, вероятно, немало лошадей захвачено в Аржантене, – расстояние, пройденное за следующий день, внезапно увеличилось до потрясающей цифры, 52 мили, что по сравнению с предыдущим рекордом, 35 миль, кажется невероятным. Ланкастер, возможно, полагал, что его еще преследуют, но после Ториньи, достигнутого 10 июля, замедлил темп; задержка вызвана пересечением реки Вир при Сен-Фромоне. Начиная с отступления мост укреплен, около него устроена засада, но что-то пошло не так; в официальном сообщении говорится: «60 латников и других солдат сидели в засаде, чтобы напасть на наших, но наши 15 латников сразились с ними и убили их всех – поистине чудо».

Вскоре дела пошли еще лучше: на следующий день армия достигла Карантана, то есть своей территории, а еще через день приблизилась к Монтебуру. Роберт Ноллис, которого оставили отвечать за основной лагерь, узнав о подходе своих товарищей, выехал встречать их. В путь он отправился только с 7 вооруженными солдатами и в дороге натолкнулся на засаду из 120 французов. «И упомянутый Роберт, и упомянутые 7 латников убили всех, кроме троих, предложивших за себя выкуп». Несомненно, не зря он получил прозвище Ужасный Роберт.

Армия, по моему подсчету, покрыла за двадцать два дня, совершив 15 маршей, расстояние 330 миль, проходя в среднем 22 мили в день. Подводя итог кампании, приведем слова Роланда Делашенеля из его «Истории Карла V»: «Полный успех королевского предприятия: солдаты Ланкастера захватили или защитили несколько крепостей, вернули много военнопленных, захватили 2 тысячи лошадей противника, огромную добычу и не понесли практически никаких потерь».

В результате этой экспедиции Филипп Наваррский отправился в Англию и присягнул Эдуарду III за его нормандские владения. Союз между двумя странами скреплен печатью, и на протяжении нескольких лет наваррцы-нормандцы сражались плечом к плечу с англичанами.

Достижения Генриха Ланкастера говорят сами за себя, в отличие от действий Иоанна, – их из-за недостатка письменных источников мы не всегда можем восстановить. Чтобы оценить эти действия, попытаемся заполнить пробелы между 22 июня, когда он в Дре, и 8 июля – появился у Легля; полагаю, это можно сделать с достаточной степенью достоверности.

Предположим, что не Дре, а Руан – место концентрации французской армии, и все станет намного яснее. Дре не крупный город, и в источниках не говорится, что главная французская армия находилась или собиралась концентрироваться там, хотя большинство писавших, кажется, соглашаются с этим. Естественно, такое место – Руан. Этот город имел очевидные административные и географические преимущества, и именно в таких городах Иоанн и его отец обычно назначали сбор армии, например в Амьене, Аррасе, Шартре, Рене и т. д. Кроме того, Руан по стратегическим соображениям лучше всего подходил для целей Иоанна: располагался рядом с сердцем наваррских владений, на равном расстоянии от Понт-Одемера и Бретея. Представим, что Иоанн покинул Дре и отправился в Руан 23 июня или немного позже. Он достигает Руана 25 июня и следующие четыре дня занимается организацией армии, поскольку постоянно один за другим прибывают новые контингенты. В течение ночи 29 июня в город приходит гарнизон захваченного Понт-Одемера; пытаясь оправдать свое отступление, прибывшие сильно преувеличивают численность английской армии. Иоанн отнесся к их сообщениям серьезно, не понимая, что истории, которые рассказываются беглецами с поля битвы, всегда приукрашены и к ним следует относиться с осторожностью. С оглядкой, неторопливо он наступает к Понт-Одемеру со всей армией, не понимая, что его противник всего лишь небольшая армия. Через два дня, вечером 2 июля, он прибывает в Понт-Одемер и узнает, что англичане утром ушли на юг. После этого начинается преследование, о котором говорят «Большие французские хроники»: по стопам неприятеля Иоанн 5 июля достигает предместья Бретея (через полтора дня после англичан) и располагается в Конде, в 3 милях восточнее.

Теперь французский король отделен от английского всего 10 милями; Генрих намерен оставаться еще два дня в Вернее, и его вполне можно принудить к битве. Но по непонятным причинам он в эти жизненно важные дни пребывал в Конде. Нам это очевидно по любопытной фразе в сообщении герольда: «Вышеупомянутый король хорошо знал, что мой господин расположился в ожидании так близко от него, в Вернее». Это замечание подразумевает, что обе стороны расположились в ожидании. Мы знаем, почему так сделал Генрих; единственная причина для Иоанна заключается, возможно, в том, что, увидев противника, он вспомнил свой горький опыт в Гаскони и желания сразиться у него поубавилось, решил ждать, когда подойдут все отставшие войска. Следовательно, оставался в Конде два дня, 6 и 7 июля, а утром 8 июля, когда собирался к Вернею, до него дошли новости: англичане уже продвинулись далеко к Леглю. В спешном порядке он попытался догнать англичан и для этого срезал угол – прошел вдоль речной долины и в результате настиг арьергард Ланкастера у Тубефа. Остальное мы знаем.

Французский король не стал преследовать неприятеля, а вместо этого отправился снова осаждать Бретей. Здесь его встретила неожиданность: крепость не собиралась сдаваться, и ему пришлось использовать все возможные методы, чтобы ее захватить. Огромную подвижную башню построили для этих целей, – она возвышалась над стенами и позволяла солдатам почти без трудностей на них взбираться. Но, когда приблизилась, по ней из города открыли огонь, и она сгорела^[133]. Этот эпизод вместе с упоминанием об артиллерии в Понт-Одемере – свидетельство того, насколько распространилось применение этого вида оружия начиная с осады Турне, происходившей за шестнадцать лет до того. Контингенты шотландских войск присоединились здесь к французской армии под командованием лорда Уильяма Дугласа, которому король Иоанн платил за это жалованье. В середине августа тревожащие новости получены с юга. Юный сын английского короля снова напомнил о себе: сообщалось, что он начал марш в направлении Парижа. Необходимо прекратить осаду Бретея и быстро возвращаться в столицу.

Приложение ДЛИНА ФРАНЦУЗСКОЙ ЛИГИ

Штабной офицер в своем сообщении дает интересную информацию: французская лига в 2 раза длиннее английской. Он не говорит, какой она длины, но приводит длину большинства суточных переходов, так что ее можно приблизительно вычислить. Точно измерить переходы всегда очень сложно – ведь они в большинстве случаев делались не по прямой, изобиловали поворотами и сторонними дорогами. По моим подсчетам, лига равнялась приблизительно 3 милям (современным). Месье Делашенель вычислил лигу как 4200 метров (2,5 мили), но он, очевидно, измерял каждый переход по прямой, то есть наносил на карту мили; штабной офицер, не имея, скорее всего, никакой карты, судил о расстоянии по фактически пройденной дороге. Длина лиги всегда составляла проблему для военных историков (хотя они обычно уклоняются от этой трудности – просто используют слово «лига», не определяя ее размера).

Глава 12 ПУАТЬЕ

Король Франции преждевременно снял осаду Бретея – получил сообщение, что Черный принц направляется к Парижу. Сообщение, по сути, верное: принц Уэльский и его армия шли не на французскую столицу, а к ней. Это часть другого плана, – обширные стратегические планы так любил строить Эдуард III, что и отличает его войну^[134].

Для чего тогда Черный принц шел к столице? Английский король решил повторить план кампании Креси, так хорошо сработавший. По этому плану необходимо нанести по Франции два, а то и три одновременных удара в направлении Луары, где, как надеялся английский монарх, должны соединиться армии, выполняющие эти удары. Но ничего не сделано, чтобы синхронизировать эти планы: опыт показывал, что такое обстоятельство, как постоянно меняющаяся погода на море, делало такие планы нереальными. Вот и возлагали всю ответственность за выполнение плана на каждого командующего, а это подразумевало, что больших надежд на успех питать не стоит. Зато, выполняя главную задачу, часто достигали второстепенных целей: разоряли неприятельскую территорию, уничтожали врага на поле битвы.

Первая часть плана – королевское вторжение через Кале, – как мы видели, сразу провалилась (если вообще к нему серьезно подходили), а вторую – вторжение из Бретани через Нормандию – Генрих Ланкастер отсрочил действиями в Нормандии. Но в середине июля Генрих перешел в Бретань – через несколько недель этот неутомимый солдат снова в боевой обстановке, совершает марш к Нижней Луаре. Наступление его проходит через южную Нормандию, где он захватывает сильный замок Домфрон и несколько других замков на границе Мэна. Отсюда идет на юг, к Анже, надеясь пересечь Луару к югу от этого города и присоединиться к силам своего племянника, принца Уэльского.

Третья армия все еще в Гаскони, под командованием Черного принца. В течение весны 1356 года он расширил и защитил свой доминион; задача его облегчена поддержкой и участием гасконской знати (в предыдущей экспедиции она пыталась оставаться в стороне), сражавшейся вместе со своей свитой. Теперь ничто не препятствует английскому успеху. Когда принц вышел 6 июля из Бордо, его армия почти в два раза превышала ту, с которой он высадился в Аквитании. Остановившись в Ла-Реоли, принц решил положить конец участившимся в последнее время набегам д'Арманьяка: отделил примерно половину своих войск, почти все гасконцы, для защиты границ, пока отсутствует главная армия. Фактически действия д'Арманьяка носили оборонительный характер, но для принца это не так важно: отойдя на 200 миль от своих баз, он полностью уверен в их безопасности.

К началу августа все готово, и англо-гасконская армия, численностью приблизительно 6 тысяч, выступила в свое второе знаменитое «шевоше». Для своего рейда принц использовал слово «шевоше» не случайно; оно очень широко по значению (французский словарный запас в те дни не так огромен) и обозначает три явления: во-первых, армия проходит огнем и мечом по вражеской территории и демонстрирует, что неприятель фактически вовсе не ее владелец; во-вторых, встречает и уничтожает армию неприятеля; в-третьих, к ней присоединяется английский король, или Ланкастер, или они оба где-нибудь на линии реки Луары. (Карта 14 поможет разобраться в том, как двигался принц.)

Армия 4 августа прошла через Бержерак и легким шагом, примерно по 10 миль в день, – через Периге, Брантом, Рошешуар (оставив Лимож правее себя), Люсак (где нашел позднее свою смерть Джон Чандос), Шатору и Исуден. Путь через эти города выбран потому, что армия направлялась к Буржу, где, как предполагалось, находился граф Пуатье, сын французского короля. Но, как оказалось, в Бурже его не было, и армия продолжила свой путь, оставив этот город правее себя. В Вьерзоне начиналась граница французских владений (заканчивалась территория Аквитании), и Черный принц начал систематически разорять земли французского короля. Однако в Верхнем Лангедоке эти разрушения ограничились (как отмечает отец Денифле, чья реконструкция маршрута принца одобрена всеми) несколькими религиозными зданиями.

На следующий день, 29 августа, впервые встречены французские патрули, посланные приближающейся армией короля Иоанна. Патрулям пришлось отойти назад, к замку Роморантен, где их и осадили англичане. Главный замок пал на следующий день, но башня держалась еще три дня. В конечном счете ее подожгли^[135] и захватили.

Кое-какие сведения получены от захваченных французов: король приближается, один из его сыновей – в Туре. Черный принц решил идти сразу в направлении Тура, совершив марш на запад вдоль правого берега реки Шер, в 40 милях от Луары, которой достиг у Амбуаза (17 миль от Тура). Французский принц, видимо, надеялся, что отец невдалеке, на северном берегу реки; конечная его цель как раз и состояла в том, чтобы присоединиться к нему; но перейти реку ему никак не удавалось – все мосты разрушены или крепко защищены, а сама река очень бурная, непроходимая вброд. Черный принц, остановившись в замке Монлуа, у реки, сконцентрировал все свое внимание на Туре. Авангард его армии, подойдя к стенам, обнаружил, что построены новые оборонительные сооружения и город защищен многочисленным и бдительным гарнизоном. При отсутствии осадных орудий, ввиду подхода французской армии попытка захватить город бесполезна; Черный принц вынужден ждать неподалеку в надежде, что принц Валуа выйдет и сразится с ним. Четыре дня английская армия ничего не делала – отдыхала и ждала. В принципе передышка необходима: войска прошли за тридцать два дня примерно 320 миль, в среднем по 10 миль в день, включая остановки. А те отряды, которые занимались грабежами и разорением территории, покрыли, конечно, еще большее расстояние.

Но перспектива мрачная: широкая река непроходима, отовсюду приближается неприятель, с каждым днем все труднее заготовлять фураж, главная французская армия в пределах досягаемости, и хуже всего, что нет никаких новостей о местонахождении короля Англии или герцога Ланкастера. Очевидно, армия Черного принца не надеялась наступать дальше, пока одна или вторая северная армия не достигнет ее, а это теперь маловероятно. Тем временем обоз с награбленным стал очень богатым и растянутым; отряды врага, как сообщалось, пересекли реку выше и ниже Тура, а герцог Нормандский, если он действительно в Туре, не имеет, очевидно, ни малейшего намерения выйти из города и сразиться с англичанами. Так не разумнее ли обратиться лицом к дому?

Понятно, что в те критические, беспокойные дни молодой принц долго размышлял, что предпринять. К 10 сентября он наконец решился; войскам отданы приказы: на следующий день выйти к Монбазану, в 12 милях южнее Тура. Принц выбрал именно это направление, возможно, потому, что он желал присоединиться к войскам герцога Ланкастера, что весьма обоснованно (об этом далее).

ДЕЙСТВИЯ ФРАНЦУЗОВ

Пришло время проследить действия французской армии. Мы оставили короля Иоанна в середине августа: он прекратил кампанию в Нормандии и вернулся к Парижу, чтобы предпринять шаги по отражению все возрастающей опасности с юга. К сожалению, французские хроники об этом периоде скудны и неопределенны; все, что мы знаем наверняка, – король приказал, чтобы большая армия сконцентрировалась в Шартре, куда он сам направился, прибыв не позже 28 августа. Его старая армия, должно быть, сформировала ядро новой. Операции в Нормандии фактически прекратились с переходом английской армии в Бретань. Новая армия, как никогда, пополнилась обширными ополчениями со всех частей страны, за исключением Лангедока, и по численности, возможно, превосходила любую, которую когда-либо имели французские короли.

Во второй половине августа французские отряды спешили к Шартру, в то время как англо-гасконская армия неторопливо двигалась через сердце страны. В первые дни сентября король Иоанн отправляется к Луаре, получив сведения, что к ней приближается Черный принц. Армия его не полностью сконцентрирована, и сомнительно, была ли она вообще, – есть факты, что, когда он пересекал Луару в Блуа, 6 сентября, какие-то его отряды пересекали ее в Орлеане, Менге, Туре и даже Сомюре, – в последнем случае это, скорее всего, бретонские и нормандские контингенты; таким образом, армия рассредоточена на фронте ПО миль. Если король считал, что неприятельская армия находится где-нибудь в центре этой линии, такое рассредоточение войск либо чрезвычайно опрометчивый акт, либо стратегическая операция, то есть отряды действовали синхронно и скоординированно. Но синхронизация в те времена вряд ли возможна. Не исключено, однако, что Иоанн пересек реку у Блуа 10 сентября и на следующий день достиг Амбуаза, пройдя 21 милю.

Следующие десять дней, несомненно, самый спорный промежуток времени во всей Столетней войне; чтобы читатель легче ориентировался в движении двух армий, здесь помещена карта 15. Источники в основном лишь озадачивают и противоречат друг другу; поэтому, пытаясь восстановить маршрут движения и проследить последовательность событий, я опирался главным образом на военную вероятность. Известный немецкий военный историк Дельбрюк начал исследовать источники сражения, но в отчаянии отказался от этой задачи, посчитав ее невыполнимой (Жан Фруассар сказал бы: очень жаль).

Есть две главные проблемы: подготовка к битве и ход самого сражения при Пуатье. Первую можно разбить на несколько подпунктов: какова истинная цель Иоанна, когда он обходил фланги английской армии, и стремился ли Черный принц скрестить с ним мечи или пытался этого избежать? Для удобства изложим сначала точно установленные факты, а затем исследуем проблемы подробно.

Установленные факты: в понедельник 12 сентября французы остановились у Амбуаза, англичане – в Монбазане. Во вторник англичане подошли к Ла-Э (30 миль), французы – к Лошу (24 мили). В среду англичане совершили марш к Шательро (17 миль), французы – к Ла-Э (16 миль). В четверг англичане приостановились, а французы совершили марш к Шовиньи (33 мили). В пятницу англичане продолжали стоянку; французы приостановились тоже^[136]. В субботу 17 сентября англичане отправились к Шаботри, в 4 милях юго-восточнее Пуатье (18 миль); по дороге столкнулись с авангардом французов.

Как объяснить эти марши и остановки? Две школы противостоят друг другу в этом вопросе, – для удобства назовем их английской и французской (это ни в коем случае не точные определения). Французская школа утверждает, что в течение этих дней Черный принц постоянно отступал от короля Иоанна, а тот благодаря первоклассному фланговому маневру обошел противника и был в состоянии отрезать его от путей к отступлению. Эти критики подчеркивают: принц, услышав в Шательро, что неприятель идет за ним по стопам и находится в данный момент в Шовиньи, поспешил отступить, оставив даже свой драгоценный обоз, то есть изо всех сил пытался ускользнуть из ловушки. Английская школа, напротив, говорит, что Черный принц не собирался ускользать от врага, а наоборот, искал с ним сражения, чем и объясняется его марш 17 сентября от Шовиньи к Пуатье. Большинство летописцев поддерживают французскую школу, и только трое – английскую; но эти три хроники самые достоверные источники, которые мы имеем. Кроме того, до отца Денифле, написавшего свою работу «Разорение церквей...» в 1899 году, два из этих источников (что кажется невероятным) неизвестны французским историкам, так что их приверженность французской школе очевидна и понятна. Эти источники – два письма, написанные принцем 20 и 22 октября, – мэру Лондона и епископу Уорстера соответственно. Есть также «Хроника» Джефри ле Бейкера де Суинброка. Оба источника утверждают, что принц искал битвы с французским королем и его марш от Луары к Пуатье как раз маневр для этого, а не отступление. Отец Денифле также одобрил эту теорию, но, как ни странно, за ним не последовали остальные французские историки. Профессор Таут и сэр Джеймс Рамсей – главные представители английской школы, хотя биографы Черного принца в общем стоят на стороне французской школы.

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Теперь подготовлена почва, чтобы тщательно рассмотреть намерения противников. Постоянно буду ссылаться на «Историю Карла V» Роланда Делашенеля: в целом она содержит самое детальное, полное и хорошо документированное печатное исследование; кроме того, точка зрения профессора Делашенеля в общем одобрена последующими французскими писателями, начиная с издания этой работы (1909) и до появления работы профессора Фердинанда Лота «Военное искусство и армии во времена Средневековья» (1946).

Перейдем непосредственно к рассмотрению событий, происшедших с понедельника 12 сентября, когда английская армия приостановилась в Монбазане, а французская – в Амбуазе, в 20 милях к северо-востоку от нее. В тот день, как всегда, в английском лагере появились два кардинала с просьбой прекратить военное противостояние. Принц Эдуард, занятый множеством дел, хотя и недолюбливал кардиналов, вежливо принял их и объяснил, что не уполномочен договариваться о перемирии и им следует обратиться с этим предложением к его отцу – королю. В тот же день или 11 сентября он получил сообщение от своего «дорогого родственника» Генриха Ланкастера; преданный Ланкастер старался выполнять его инструкции. Мы располагаем лишь немногими деталями, но ясно, что он достиг реки Луары в Ле-Пон-дю-Се к югу от Анже, где также остановился. Дорого можно дать за информацию, которую получил принц; разумно предположить такое: Генрих попытался пересечь реку, но ему это не удалось. Соединись они действительно, где именно это произошло бы? На полпути между двумя армиями – Сомюр, он во вражеских руках, Ланкастеру надо искать другое место соединения. Это вынуждает его идти через Монтрей (дюжина миль к югу от Сомюра); продолжая идти этим путем, он встречает Черного принца на дороге или у Шательро. Возможно, именно это предложение и содержалось в письме принца. Свой марш он возобновил на следующий день, через Ла-Э к Шательро, и прибыл туда 14 сентября. Тем временем потерял контакт с французской армией; может быть, она остановилась в Ла-Э, в его тылу, – всего в 17 милях от него? Он тут же послал людей, чтобы выяснить это: сразиться с противником намеревался только после соединения сил с Ланкастером, но не желал терять его из виду. Еще 5 сентября предупредил свои войска: «подготовить доспехи» к предстоящему сражению, вот и остановился на следующий день, 15 сентября, в Шательро. Но почему и на следующий день остался на этой позиции? Это озадачило всех комментаторов и озаботило некоторых. Он все еще не знал местонахождения противника и, возможно, мог позволить себе остаться на прежнем месте еще один день. С другой стороны, если ждал новостей от Ланкастера, то чем дольше оставался бы на одном месте, в Шательро, тем скорее получил бы их. Неудивительно, что в течение двух дней никуда не отступал, но вечером второго дня, получив последние новости о французской армии, не мог больше оставаться на месте, если желал встретиться с противником. В противном случае тот в его отсутствие разорит Гасконь в отместку за опустошения Черного принца.

Карта 14. Кампании Пуатье

В последних донесениях об Иоанне сообщалось, что он остановился в Шовиньи. Принц решил, что непосредственное место назначения французского короля – Пуатье, где сильный французский гарнизон; Иоанн может даже укрыться там, как в прошлом году в Амьене. Следует отрезать его от дороги в Пуатье или даже захватить, заняв позицию на дороге, через которую он пройдет! Наиболее вероятное и единственно возможное место для этого – на таком расстоянии, что его незаметно ни со стороны Шовиньи, ни со стен Пуатье. Это Шаботри – до него почти 30 миль. Освободившись от обоза, перейдя реку Клен и идя всю ночь и утро, можно к началу следующего дня достичь дороги из Шовиньи. Приказы немедленно отданы; обоз пересек мост через реку в течение ночи, и на рассвете 17 сентября марш начался. Обоз оставили следовать позади; авангард, пройдя вниз по Римской дороге к Пуатье около 12 миль, свернул с нее и пошел в направлении предполагаемого неприятеля.

Захватывающая гонка – все положено на алтарь достижения главной цели. Ко времени, когда английский авангард достиг дороги Шовиньи – Пуатье, подошел французский арьергард, сразу вступил в бой с английскими латниками и потерпел поражение. В плен захвачено множество французов, включая и двух графов. Но король Иоанн избежал западни – он уже в безопасности в Пуатье. Английская армия стала испытывать нехватку продовольствия и воды, особенно воды; принц решил никуда не идти, подождать, пока подойдет обоз. Ночь англичане провели в лесу, у небольшой деревни Шаботри.

Вот так восстановил я мотивы Черного принца, основанные на тех его действиях, что известны, и на собственных его заявлениях^[137].

Относительно того, желал ли принц столкновения с королем Иоанном, Фердинанд Лот считает, что его действия и слова противоречат друг другу. Рассмотрим это; критическая дата тех событий – вечер пятницы: принц узнает, что противник в Шовиньи. Желая избежать столкновения с французским королем, вряд ли останется он два дня в пределах досягаемости. Скорее отправит обоз к Бордо и начнет туда отступать. Противник исчез; на второй день французы все еще не показываются; испугался ли принц? Два дня назад они у Ла-Э; а где теперь – не знает никто. В пятницу вечером, узнав, что король Иоанн достиг Шовиньи, в 20 милях от него, разве стал принц искать путь к спасению? Очевидно, что французский король присоединится к силам гарнизона Пуатье; значит, дорога Шовиньи – Пуатье, вероятно, во вражеских руках. Разве эта линия отступления не самая худшая? Не лучше ли идти на юго-восток, к Люсаку, а затем возвращаться домой той же дорогой, которой пришел; еще вернее – идти на юго-запад, оставив Пуатье левее себя, между собой и французской армией. Ответить на все вопросы можно, лишь согласившись, что Черный принц и его опытные генералы ненормальны. Ничего этого он и не сделал, так что, видимо, когда говорил мэру Лондона, что желает скрестить мечи с королем Иоанном, это была правда.

Карта 15. От Луары к Пуатье

МОТИВЫ КОРОЛЯ ИОАННА

Рассмотрим теперь мотивы и полководческое искусство французского короля. На первый взгляд его марш к Шовиньи кажется естественным – он хочет обойти англичан и отрезать им отступление к Бордо. Но что-то и смущает, возникают вопросы. На каких основаниях он вычислял в Ла-Э, что обгонит англичан и выйдет им в тыл? Чтобы отрезать им пути к отступлению у Шаботри, его армии следует пройти более 45 миль через Шовиньи; английской армии, мы только что видели, – всего 30 миль. Как мог предсказать, что англичане два дня простоят в Шательро? Кроме того, английские войска – пусть они в худших условиях, ведь участвуют в кампании уже более шести недель, – привыкли к постоянным длительным маршам. Даже с двумя остановками англичане, как мы видели, почти выиграли гонку. Это первое, что трудно объяснить, как и то, в чем состояло «замечательное военное искусство» французского короля (слова одного современного биографа Черного принца).

Затем, по общему признанию, король сделал быстрый и неожиданный марш к Шовиньи; но, если скорость для него важнее всего, почему он остался в Шовиньи и на следующий день? Есть два возможных объяснения. Первое: король утром в пятницу решил, что продолжать наступление у него не хватает сил и надо ждать подхода главных частей. Это, конечно, касалось пехоты – за четыре дня прошла 63 мили и, скорее всего, отстала от кавалерии. Второе: чем скорее наступал момент схватки с грозной, непобедимой английской армией, тем меньше король ее желал. Иоанн ни в коем случае не трус: истинный Валуа, он храбро сражался при Пуатье, но в прошлом его что-то указывает на нежелание прибегать к «последнему аргументу», по мере того как время для этого приближается.

Есть, однако, совершенно противоположное мнение о том, что подтолкнуло Иоанна совершить фланговый марш. Быть может, совершая обход, он не имел агрессивного намерения, а просто собирался занять Пуатье прежде, чем англичане подойдут к нему первыми или вообще его остановят. Кстати, в пользу данной версии говорит много фактов. Для начала вернемся к событиям 10 сентября, когда французская армия пересекала Луару на 12-мильном фронте. Как удалось королю собрать разрозненные, находившиеся на далеком расстоянии друг от друга отряды на южном берегу реки? Взглянем на карту: английская армия – между ним и сомюрскими и турскими контингентами. Едва ли он ожидал, что они проскочат незамеченными между бдительными англичанами за последующие четыре дня. Значит, если эти войска должны принять участие в сражении при Пуатье, им следует идти к этому городу прямой дорогой, не пытаясь соединиться с ним и сопровождать его к Шовиньи. Он приказал бы им идти не в Шартр, а в Пуатье, где собраны бретанские и нормандские отряды (а мы знаем, что он имел во время сражения оба этих подразделения). Если все это так, его марш к Шовиньи объясняется следующим образом: он предназначался не для того, чтобы окружить и задержать отступление английской армии, а держать ее подальше от Пуатье, где стягивались французские силы. В пользу этого предположения говорит и тот факт, что безотносительно к его намерениям именно так и случилось. Французская армия в те критические десять дней распространилась на огромной территории, с минимальным управлением и связью между отдельными частями. Пример: спустя несколько часов после того, как англичане вышли из Шательро, в субботу утром, французский отряд подошел к этому городу по тому же мосту, в том же направлении (этот факт, кажется, озадачивает Делашенеля). Есть одно возражение: король желал первым войти в Пуатье, так зачем ему совершать широкий круг через Шовиньи, когда можно сократить угол через Пломартен и идти прямой дорогой, тогда он уже в четверг в Пуатье.

Пусть ни одно из рассмотренных выше предположений не верно; обратимся тогда к точке зрения, высказанной одним французом: прибыв в Шовиньи, король какое-то время колебался, прежде чем решил что-то предпринять. Французские летописцы не помогут нам тут – не оставили никаких записей по поводу намерений короля; вопрос так и остается неразрешенным. По моему мнению, Иоанн своим обходным маршем пытался избавиться, уклониться от английской армии, пока полностью не собрал собственную в Пуатье. В пользу этой версии говорит, очевидно, и письмо принца мэру Лондона: «Король Иоанн направлялся со своей армией к Шовиньи, чтобы пройти к Пуатье; мы решили встретить его на дороге, по которой он намеревался вступить в Пуатье...» Черный принц делает определенное заявление относительно намерений короля. Не сказал ли ему об этом Иоанн, когда попал в плен!

ВОСКРЕСЕНЬЕ 18 СЕНТЯБРЯ

Второй камень преткновения – само сражение при Пуатье. Был ли Черный принц атакован на позициях или во время отступления? Французская школа высказывается в пользу последнего, английская – наоборот. Как и раньше, чтобы выяснить правду, рассмотрим сначала, как развивались события, предшествующие сражению. Утром в воскресенье 18 сентября английские всадники отправились искать водопой для лошадей к реке Муасон, возле Нуайе, в 4 милях южнее Шаботри, в то время как маршалы стали изучать местность для расположения позиций рядом с рекой, в направлении Пуатье, в 8 милях от города.

Возглавлял отряд Уорвик, следом шел отряд принца, в тылу – Оксфорд. У Нуайе через реку перекинут узкий каменный мост. Пока два отряда набирали воду на северном берегу, контингент Уорвика перешел мост и расположился на южном.

Отряд Оксфорда, скорее всего, вышел к воде в Шаботри и рядом с ним, а затем двинулся к своей позиции. Там к нему после водопоя присоединились два других отряда; отряд принца вернулся по дороге, по которой шел к реке, а части Уорвика пересекли реку в 600 ярдах западнее от него (см. карту) и направились на левый фланг английской позиции.

Тем временем два упрямых кардинала снова появились на арене. Обычно считается, что они провели день «в переходах между двумя армиями», но это едва ли правильно. Они прибыли из французского лагеря к Эдуарду; тот выслушал их слезные уговоры насчет примирения учтиво и терпеливо. В конечном счете согласился провести на нейтральной территории конференцию с участием делегатов обеих армий. Обсуждения проходили почти весь день, но окончились безрезультатно. Условия, предложенные королем Иоанном, слишком оскорбительны для принца; он не согласился с ними и опять, сославшись на то, что не уполномочен заключать перемирие, ответил: с этим предложением следует обращаться к его отцу. После этого (говорит один источник) небо окутал мрак и обе стороны устроились ночевать на своих доспехах, в пределах досягаемости полета стрелы, выставив на ночь необходимые дозоры.

Ночью англичане провели военный совет: что предпринять, если король Иоанн отважится на следующий день на атаку. У них три возможности. Во-первых, перейти в наступление самим. Но это не входит в английские традиции; кроме того, ясно, что французская армия обладает большим численным превосходством, так что успеха ждать не приходится. Во-вторых, остаться на позициях; но противник, также оставшись на месте, постоянно наращивал бы силы, а принц – нет. В-третьих, отступать к Бордо. Такое движение рано или поздно все равно предстоит – больше не остается надежд на соединение с одной из двух английских армий севернее Луары. Не выгоднее ли спокойно, без спешки вывести с позиций обоз и добычу? На совете решили последовать третьему плану, если французский король на следующее утро не проявит никаких признаков нападения. Принц, однако, предпринял те же шаги, что и перед отходом из Шательро: переправил обоз с добычей через мост в Нуайе в течение ночи.

ПОНЕДЕЛЬНИК 19 СЕНТЯБРЯ

Рано утром кардинал Перигора снова навестил принца (вероятно, поместившего свою палатку на вершине горного хребта, откуда отлично просматривались французские позиции, находящиеся на расстоянии 1500 ярдов). Его острый глаз обнаружил постоянные перемещения во вражеском тылу: французы, очевидно, использовали неофициальное перемирие, чтобы подтянуть подкрепление и собрать отставших после поспешного марша. Его собственная армия построена и готова к действию. Любая дальнейшая задержка только в интересах французского короля. После этого принц, как говорят, обвинив кардинала в отстаивании интересов короля Иоанна, не пожелал его больше слушать и перемирию был положен конец – кости брошены. Принц обратился к своим войскам: он решил начать битву. Примечательно, что большую роль английский командующий отвел боевому духу, приказав своим командирам довести его речь до сведения каждого солдата.

* * *

Что касается событий до рассвета понедельника, их одинаково описывают обе школы, после этого они расходятся. Английская считает, что никакого отступления перед сражением не было и что вся английская армия оставалась на позициях, ожидая битвы, когда французы начали наступление. Французская утверждает, что на момент атаки отступление было, отряд Уорвика уже пересек реку, находился на ее южном берегу вместе с обозом и направлялся к Бордо. Роланд Делашенель, которого можно считать одним из представителей французской школы, утверждал, что, когда отряд Уорвика достиг южного берега реки, остальная армия также снялась с позиций и шла в направлении Ге-де-л'Омма.

Это расхождение в точках зрения – результат известного отрывка из поэмы герольда о Чандосе: «Французские книги говорят (как и один отчет), что граф Солсбери... разбил [французских] маршалов... прежде чем авангард успел повернуть и возвратиться к этому месту – в тот момент он находился за рекой». (Герольд предварительно указал, что Уорвик командовал авангардом.)

Написанная приблизительно в то же время, то есть спустя тридцать лет после сражения, «Анонимная хроника» заявляет, что отряд Уорвика пересек небольшую, узкую дамбу, но позже, когда французский авангард приблизился к английским позициям, «Уорвик и его люди, перейдя болото, нашли хороший брод», напали и разбили французский авангард, после чего Солсбери с арьергардом пришел на помощь Уорвику и французы были побеждены.

Наконец, ле Бейкер рассказал: принц обратился ко всей армии, а затем повернулся к лучникам и произнес перед ними подготовленную речь. При этом он взглянул вверх и заметил холм; ле Бейкер продолжает: «Между нами и холмом широкая, глубокая долина и болото, питалось оно потоком. В довольно узком броде отряд принца пересек этот поток, с повозками, и занял холм». Затем ле Бейкер описывает позицию, занимаемую двумя другими отрядами; один их фланг опирался на болото.

Три вышеупомянутых источника согласны в одном: какое-то время перед сражением часть английской армии находилась на противоположной стороне долины, вдалеке от позиций. Это убедило французскую школу, что история, переданная герольдом, верна – английская армия отступала, когда французы напали на нее. Что касается меня, я, сторонник традиционной, английской школы, решил подробней исследовать эти источники.

Для начала обратимся к ле Бейкеру, как наиболее надежному из них. Хотя он не находился непосредственно на месте сражения, но получил сведения, должно быть, от нескольких очевидцев – один не дал бы такого полного, последовательного, детального отчета. Но автор не разделяет свои источники, они сливаются в один – плавный рассказ опытного историка. Посмотрим, удастся ли разложить на составные части рассказанную им историю. По моему мнению, она основана по крайней мере на двух рассказах очевидцев, одного из отряда принца, а другого – Уорвика. Первый, скорее всего, присутствовал, когда принц произносил свою речь (вероятно, он лучник). Пламенная речь произвела на него сильное впечатление, – и история сражения начинается именно с этого. Второй пересек реку с Уорвиком и остановился на другой ее стороне, напоить лошадей и перекусить. Отсюда, как хорошо помнит, он смотрел через долину на холм – на него ему в скором времени пришлось забраться и занять позицию. Об этом он и сказал своему слушателю и затем детально описал позицию: один фланг опирается на заболоченную местность и т. д. Ле Бейкер, без сомнения, слышал рассказ второго свидетеля, но, не имея ни карты, ни фотографии местности, не мог ясно изобразить картину ландшафта. Старался объединить эти два свидетельства, но его хронология стала в итоге самой слабой частью рассказа (как всегда и бывает при попытках объяснить ход сражения или какой-то захватывающий эпизод, основываясь на рассказах свидетелей). Таким образом, пытаясь соединить различные истории в один рассказ, он исказил смысл происходящего. С точки зрения военной вероятности возможно ли, что принц решил объявить своим войскам о сражении на этих позициях прежде, чем решил остаться на них, или даже перед тем, как разведал эту местность? Таким образом, мы должны отнести эту речь на время после, а не до сцены в долине. Речь, видимо, произнесена на позициях, занятых войсками, или в воскресенье вечером, или (более вероятно) в понедельник утром.

Таким образом, ле Бейкер не подтверждает истории герольда. В «Анонимной хронике» рассказ звучит совсем иначе. Единственное, что подтверждает эта хроника из рассказа герольда, – перед самым сражением отряд Уорвика находился на другой стороне реки. В других отношениях она противоречит рассказу герольда: отряд Уорвика начал боевые действия не после Солсбери, а раньше его. Согласно этой хронике, хотя Уорвик и находился на южном берегу реки, он вовремя возвратился, чтобы атаковать французский авангард; другими словами, принял участие в сражении в самом начале. Это сходится с заявлениями других летописцев, а также с английской школой. Кстати, отрывок из «Анонимной хроники» полон очевидных ошибок^[138]; только одно первоначальное утверждение в ней «звучит вероятно»: некоторые повозки, покидавшие в течение ночи лагерь по мосту в Нуайе, создали на нем пробку (ведь тогда не было военных полицейских).

Эпизод, однако, показывает, что принц подготовился к возможному отступлению: переправил обоз с добычей через реку в течение ночи, так же внезапно, как мудро сделал это в Шательро за несколько ночей до того.

Проанализируем теперь утверждения представителей французской школы, сделавшей выводы на основе заявления герольда. Как это объяснить? Во-первых, надо учитывать, что поэт в поисках подходящей рифмы для своих строк подбирал иногда слова, полностью менявшие смысл предложения. Так, слово «riviure» использовано для рифмы к слову «piure»^[139], безотносительно к размеру речного потока.

Но кроме этого, откуда герольд получил информацию? Во-первых, уже известно, что состоялся разговор об отступлении и приготовления сделаны. Очевидно, что, говоря о таких приготовлениях, он ссылался на Фруассара, упомянувшего, будто французские маршалы спорили о том, что они видят – отступление или маневр. Теперь, зная все вышеперечисленное, согласимся, что английская армия действительно пересекла реку и находилась на южном берегу (чтобы напоить лошадей). Но, учитывая все, почему герольд стал утверждать, что Уорвик отступал, когда началось сражение? Об этом говорит сам герольд (странно, что на это не обратили внимания большинство исследователей). Дважды при описании сражения он сообщает, что получил эту информацию из «французской книги», а история об отступлении отряда Уорвика как раз один из таких случаев. Значит, это французский источник, теперь для нас потерянный, он не может быть надежным в описании того, как располагались позиции англичан «по другую сторону холма». С полной уверенностью припишем этот источник патриотичному французу, человеку с большим воображением, – стремясь пролить свет на мрак того печального дня, он выдумал английское «отступление». Такая книга вряд ли попала бы в руки герольда до смерти его господина Джона Чандоса; предположим поэтому, что герольд составил историю сражения на основании свидетельств своего господина, участвовавшего в битве. А возможно, идея поэмы пришла ему на ум после смерти его суверена – поздно расспросить его. Как часто, к сожалению, людей не спрашивают об их жизни, пока они живы!

Исследуем далее теорию французской школы, которую отстаивал Роланд Делашенель в своей работе «История Карла V»; Д. Турно-Омон одобрил эту работу в «Le Grande Goule», изданной в 1935 году (в ответ на мою статью, опубликованную в том же сборнике).

Теория месье Делашенеля: сражение имело место в излучине реки Муасон, на поле Александра, где английская армия атакована во время «марша» на юг; английский правый фланг – возле Бёрнона, а левый приближался к Ге-де-л'Омму. Другими словами, англичане располагались лицом к западу, а французы – к востоку. Делашенель назвал это неожиданное место, потому что в одной рукописи XVI века прочитал, что именно на поле Александра погибли некоторые французские солдаты. Профессор Лот показал, однако, что этот отрывок неправильно переведен из более ранней рукописи, XIV века, а следует его перевести так: «Несколько хороших и верных друзей короля присутствовали и не присутствовали в этой баталии». Слово «баталия» означало «батальон» или просто «солдат», но никак не «сражение». Кроме недостатка письменных доказательств, теория Делашенеля противоречит военной вероятности по шести пунктам.

1. Чтобы достичь этой позиции, французскому королю надо совершить фланговый марш на виду у английской армии, выстроившись слева от нее и изменив направление своего фронта почти на 90 градусов. Маневр крайне опасный и трудный для плохо обученной средневековой армии, тем более на местности лесистой и холмистой.

2. Французская армия образует линию лицом к востоку, причем основная ее часть стоит на узком холме, слишком крутом, чтобы на него взобрались всадники, – позиция далеко не идеальная, особенно для армии, которая полагалась в значительной степени на свою кавалерию.

3. Южная половина армии ограничена узкой излучиной реки, шириной 250 ярдов. В случае, если войска терпят поражение, – они загнаны в болотистый овраг.

4. Такая позиция не имеет никакой глубины; невозможно оставить какой-либо резерв за центральной линией; вряд ли войска шли бы на сближение с неприятелем тремя или четырьмя колоннами (о чем мы имеем достоверные сведения).

5. Пусть наступление французской армии замечено Черным принцем и в его планы входит отступление, – он выбрал бы не дорогу на Ге-де-л'Омм, а более естественную – через Нуайе.

6. Принцы Валуа, которые бежали с поля боя в конце сражения, не могли отступать на восток в сторону к Шаботри (как в действительности и произошло), – попали бы прямо в руки врага.

Даже если бы король Иоанн всерьез предложил занять такую позицию, его отговорили бы опытные генералы; стал бы упорствовать и предпринял этот маневр – он окончился бы неудачей. Безотносительно к возможным местам сражения поле битвы не могло находиться там, где указал Делашенель.

* * *

Короче говоря, его концепция совершенно не соответствует военной вероятности; трудно поверить, что профессор Делашенель когда-нибудь посещал место битвы.

АНГЛИЙСКАЯ ПОЗИЦИЯ

Английскую позицию определить легко – она располагалась вдоль живой изгороди (известной преграды, упомянутой тремя из хроникеров), на северо-западе, центр в 500 ярдах к югу от фермы Ла-Кардинери; часть живой изгороди (кустарника) все еще существует. Кустарник пересекал две дороги, из Пуатье в Нуайе и в Ге-де-л'Омм, образуя два прохода. Дорога в Нуайе осталась открытой, а в Ге-де-л'Омм забаррикадирована телегами и хворостом. Нижний, левый конец преграды опирался на болотистую местность в небольшой низине (как отмечено на карте), которая идет до реки Муасон. Правый фланг (или верхняя позиция) опирался на открытую местность на вершине холма, усилен изгородью из фургонов и окружен рвом^[140]. В самой высокой точке горного хребта, на краю леса, росли два высоких дерева, – здесь, вероятно, находился командный пункт Черного принца. Отсюда открывается прекрасный вид на позиции и параллельный холм, примерно в 800 ярдах за деревьями (я назвал его Северным холмом), – на нем расположились впоследствии французские войска.

Численность английской армии приблизительно 6 тысяч, а французской – более 20 тысяч. Английская армия заняла свою позицию вдоль или около живой изгороди, отряд Солсбери находился на правом фланге, Уорвика – на левом; принц остался с резервом в тылу! Лучники построены как и при Креси, то есть на двух флангах между отрядами тяжеловооруженных латников, в форме клиньев. (Как обычно, спешены, но принц сохранил небольшой отряд кавалерии в тылу.)

Французская армия разделена на четыре отряда. В авангарде два небольших контингента тяжеловооруженных всадников, приблизительно по 250 человек в каждом, под командой двух маршалов – Клермона и Одрегема. За ним – отряд герцога Нормандского; затем – дядя, герцог Орлеанский; последним подразделением командовал лично король. Все части, кроме первого отряда, спешены: оставили лошадей в Пуатье и для удобства на марше срезали длинные мыски сапог, сняли шпоры и укоротили копья до 5 футов.

Карта 16. Сражение при Пуатье

СРАЖЕНИЕ

Перемирие кончилось приблизительно в 7.30 утра в понедельник 19 сентября. Французы не показали никаких признаков наступления, и принц (как мы знаем, в течение ночи он обсуждал желательность отступления) начал готовиться отступать. Первым отойдет обоз, нагруженный личными вещами и палатками (повозки с добычей уже покинули к этому времени позиции). Принц отдал приказ, и обоз в сопровождении эскорта двинулся. Движение англичан заметил французский авангард, и оно получило различные интерпретации. После споров, действительно ли англичане отступают, два французских маршала с авангардом начали атаку^[141]. Наступали разными дорогами; почему – на это дает ответ ландшафт; рассмотрим ситуацию. Французские лошади тяжелые, ими трудно управлять; путь их пролегал через виноградник – большое для них препятствие; пересекая его, наступающая линия разбивалась на отдельные небольшие колонны, каждая следовала за «своим лидером». Мы знаем, что к английским позициям шли две дороги, невдалеке от палисада расходившиеся в разных направлениях. Колонна Клермона наступала по дороге к Нуайе, а колонна Одрегема – на Ге-де-л'Омм; таким образом, две французские колонны расположились напротив двух проходов в палисаде. Дорога Одрегема покрыта баррикадами и крепко укреплена; следовательно, он не имел никаких шансов на успех и вскоре был пленен (вероятно, перескочив преграду и не поддержанный сильным отрядом); Клермон действовал эффективнее: его дорога не так сильно защищена, и он, пройдя через брешь в кустарнике, успешно ударил на правый фланг, где безуспешно пытались пробиться части Одрегема. Только благодаря своему быстрому маневру Солсбери удалось отбить атаку Клермона. Быстро поняв опасность ситуации, он выдвинул свои части прямо к палисаду, ликвидировав в нем брешь и предотвратив атаку с тыла на отряд Уорвика.

Тем временем английские лучники выполнили на левом фланге замечательный маневр. Как только французская кавалерия стала приближаться, б'oльшая часть их переместилась левее своих позиций, в заболоченную местность, – здесь они практически защищены от действий вражеских всадников, по которым открыли фланговый огонь. В неприметном отрывке из ле Бейкера описано, как кавалерия атаковала лучников, надеясь защитить латами себя и в то же время шедшую за ними пехоту. Английские стрелы, попадая во французские доспехи, отскакивали от них, и Оксфорд приказал лучникам стрелять не во всадников – они защищены, – а в незащищенных лошадей; потому лучники и переместились в болото и применили новую тактику; атака оказалась успешной, французское нападение отражено. Однако на другом участке битвы (вероятно, в центре) борьба имела очень жестокий характер, – часть неприятельской кавалерии сумела прорваться через преграду^[142]. В английских рядах дисциплина, всякое преследование запрещено и объявлено, что отбит только авангард французов.

Колонна дофина наступала теперь пешком^[143], лошадей оставили в тылу (об этом уже упоминалось). Английские тяжеловооруженные всадники также спешились, однако они держали лошадей под рукой и не сняли шпор.

Отступление авангарда, конечно, не воодушевило наступающий следом отряд дофина. Вряд ли помогла наступлению и встреча с бесившимися лошадьми, врезающимися в стройные ряды французов^[144]. Но колонна наступала бесстрашно, несмотря на то что лучники открыли по ней ураганный огонь, а дорогу преградили тесные ряды английских латников. На данный стадии кустарник вообще выпадает из поля зрения; есть два возможных объяснения: или он к этому моменту вытоптан и уже не препятствие для пехоты французов, или англичане выступили намного вперед кустарника и начали рукопашную схватку. У лучников очень быстро кончился запас стрел, – главная роль в разгроме колонны дофина принадлежит латникам. В этой схватке принц укрепил отряд Уорвика большей частью своего собственного отряда, но, соблюдая осторожность, предусмотрительно оставил рядом с собой небольшой отряд кавалерии (позже очень удачно его использовал).

Бесполезно вычислять, сколько времени продолжалась схватка; судя по тому, как утомлены английские солдаты, – довольно долго. Сведений о том, что происходило на этом участке сражения, сохранилось много, и тут для нас нет трудностей. Когда дофин стал наконец отступать, побежденный, но в боевом порядке, англичане с облегчением вздохнули: сражение закончено. Очевидно, что два оставшихся у французов отряда пребывали до этого момента вне поля зрения, располагаясь позади Северного холма. Наступившее затишье англичане сразу использовали, чтобы пополнить боеприпасы, заменить сломанные копья, собрать выпущенные стрелы, позаботиться о раненых. Воду, без сомнения, набирали в реке, – все, наверно, испытывали сильную жажду, особенно тяжеловооруженные воины. Англичанам повезло еще в том, что во время паузы отряд герцога Орлеанского не атаковал их позиции. Что точно произошло, неясно, – скорее всего, отряд в панике бежал к Шовиньи^[145]. Герцога Орлеанского, конечно, безжалостно обвинили в бегстве; не забудем, однако, что, хотя он и приходился дядей дофину, ему всего 21 год. Кроме того, беглецы двух побежденных отрядов прошли через его ряды, а такие люди не склонны недооценивать численность и ударную силу противников.

АТАКА КОРОЛЯ

После всего, что произошло, у короля Франции остался только его собственный отряд. Иоанну предстояло принять важное решение: напасть или пресечь свои потери и отступить, пока есть время. Отступление, безусловно, более благоразумно, но в те времена руководствовались скорее рыцарской честью, чем стратегией, – Иоанн приказал своему отряду начать атаку.

Все указывает на тот факт, что, пока шла схватка, в которой принимал участие дофин, колонна короля находилась далеко в тылу^[146]. Это любопытное местоположение отряда французского короля – одна из загадок сражения. Безотносительно причины, несомненно, самая серьезная ошибка, совершенная французским королем в сражении (почти всегда игнорировалась комментаторами).

Французские части на далеком расстоянии от английских позиций; наступали они медленно – ведь рыцари продвигались пешком. Но вот французская колонна взошла на холм и расположилась вдоль всего Северного холма – ей предстало потрясающее зрелище: поредевшие, изнеможенные английские ряды.

Это самая большая из трех французских колонн, она превосходила неприятеля по численности, к тому же солдаты более свежие.

* * *

Английские летописцы с поразительной откровенностью писали, какое устрашающее действие произвело на англо-гасконцев неожиданное появление огромной, сильной колонны. Некоторые историки расценили поражение отряда Иоанна как неизбежность, как нечто предопределенное. На наш взгляд, это совершенно неверно. Во-первых, армия принца чрезвычайно измождена, – об этом почти никогда не сообщали; кроме того, истощена продолжительной борьбой, что не могло не сказаться на ее боевом духе.

«Большая численность неприятеля напугала наших солдат», – сказал ле Бейкер. «Панегирик» подтвердил: «...многие из наших солдат испугались, что вовсе не удивительно». Ле Бейкер добавляет интересную деталь: в тот момент многие раненые начали оставлять место битвы (без сомнения, по традиции в сопровождении нераненых товарищей!). Другие ворчали, что принц оставил больше половины своей армии позади, чтобы защитить Гасконь. Неудивительно, что принц Эдуард обратился за помощью к небесам! Храбрость, отвага Черного принца хорошо отражена в истории ле Бейкера – он приводит такой эпизод: кто-то из свиты принца говорит: «Увы, мы побеждены!», на что Эдуард язвительно отвечает: «Вы лжец, как вы можете утверждать, что мы побеждены, пока я жив?!»

Это критический момент в его карьере. Рассмотрим его положение. Он не мог в то время знать о бегстве отряда герцога Орлеанского, скрытого Северным холмом, – считал, что впереди него почти все главные силы французов. Следовало ли ему ввиду ослабления боевых порядков удовлетвориться ударом, нанесенным дофину, и отступить; принять сражение на своих оборонительных позициях; самому перейти в наступление?

Весьма неожиданно, что из этих трех вариантов он выбрал третий; вероятно, тут повлияли два соображения.

1. Он уже отметил для себя, что его оборонительная позиция эффективнее против конных частей, чем пеших, боровшихся более результативно. Поэтому, ожидая французов за тем, что осталось от кустарника, не получишь никакой выгоды.

2. Перелом в сражении может наступить благодаря моральному, а не численному превосходству армии. Его солдаты испытывали усталость, которая так часто наступает к концу битвы, когда физические и моральные силы почти на исходе. Останься он неподвижно стоять на своих позициях и ждать нападения, боевой дух его войск едва ли повысился бы – в отличие от противника. Лучше отважиться и атаковать французов своей кавалерией, – быть может, она сломит пешую армию и победит. Французы наступали по открытой дороге, пешим строем, лучников у них очень мало – крайне невыгодная позиция для отражения конной атаки. Возможно, именно к этому убеждению пришел сын Эдуарда III и это повлияло на его решение, что в итоге поставило в ряд самых великих полководцев^[147].

Следует отметить, что английское нападение совершено не одной лобовой атакой, общепринятой в те дни. Вместе с лобовой атакой принц ударил во фланг противника своим резервом; командовал им гасконский военачальник Капталь де Бюш. Отряд этот не так уж велик, но местность, где он действовал, прекрасно для того подходила. От точки 138 (см. карту 16) почва во всех направлениях мягко склонялась; таким образом, от северного края леса Нуайе можно незамеченным подойти к Северному холму, сделав небольшой обход на восток (сейчас на том месте железнодорожная станция). Именно такой маневр и поручили исполнить Капталю. Для успеха атаки желательно, чтобы два отряда напали одновременно, но не так уж страшно, если бы синхронизации и не достигли, – в те времена фронтальная атака обычно предшествовала фланговой.

Изучив местность и идентифицировав названия мест, я установил, что финальная схватка произошла в низине, невдалеке от Ла-Кардинери.

Зрелище, должно быть, поразительное: английские тяжеловооруженные всадники натянули стремена (как двадцатью тремя годами ранее, при Хелидон-Хилл) и помчались вниз со склона прямо на приближающуюся колонну пеших французов. В последовавшем гомеровском противостоянии отличились французские арбалетчики. В середине сражения послышался знакомый английский боевой клич «Святой Георгий!», и справа во фланг французов на всем скаку ударился отряд английской кавалерии – Капталь де Бюш со своим отважным отрядом. Результат этого внезапного нападения вовсе не соответствовал количеству участвовавших в нем. Да, это, как видно, стало решающим фактором – последняя соломинка часто определяет судьбу.

Борьба оказалась длительной, но крепкие английские всадники ярд за ярдом приближали развязку, все дальше отбрасывая противника (так было и на палубах французских судов при Слейсе, и на испанских кораблях при Винчелси); вместе с ними – конные лучники: израсходовав все стрелы, они побросали луки, вынули мечи и вступили в рукопашную схватку. Огромная французская колонна, атакованная с двух сторон, постепенно стала разваливаться на части и отступать, а затем вообще побежала с поля битвы, потеряв своего короля – его захватили в плен англичане. Всемирно известному захвату посвящено, естественно, такое большое внимание, что последующее замечательное английское преследование французов до стен Пуатье вообще пропускалось большинством хроникеров. А ведь это еще одна из особенностей, необычных черт сражения. Преследователи, без сомнения, вышли из-под контроля, как обычно бывает, и принц, не имея никаких средств их остановить, ограничился подъемом своего штандарта на вершине холма, обозначив тем самым пункт сбора (что посоветовал ему Джон Чандос).

Там, среди мертвых и умирающих, Черный принц разбил свою палатку, а когда опустилась тьма, сел ужинать, пригласив французского короля как своего гостя.

Потери французской знати поразительны: почти 2 тысячи рыцарей и тяжеловооруженных всадников захвачены в плен; более чем 2 тысячи остались лежать на поле битвы. О жертвах среди пехоты никаких отчетов не сохранилось. Вырыли большую яму, чтобы похоронить мертвых (интересно бы узнать точное место). Что касается англичан, то у них жертвы невелики, но среди них – храбрый лорд Одли: вечером его нашли полумертвым на поле битвы и сразу отнесли на щите в палатку принца Уэльского; прервав свой ужин с королем Иоанном, принц перевязал раны одного из самых верных старших офицеров.

На следующий день англо-гасконская армия возобновила свой обратный марш и спустя несколько дней с триумфом вступила в Бордо, – англо-бретонская армия шла обратно по своим следам в Бретани. Генри Гросмонт, Дерби и Ланкастер потерпели неудачу в первый и последний раз за свою военную карьеру.

ПРИЧИНЫ ПОБЕДЫ

Неудивительно, что французские комментаторы глубоко обдумали проблему – как англичане, вопреки всем препятствиям, добились победы в этом сражении, добавив ее к тем, что одержали на протяжении шестнадцати лет войны. Симеон Люс в примечаниях к своему изданию Фруассара пишет: «Бесспорное военное превосходство англичан в XIV веке заключалось прежде всего в ловкости, хорошем оружии и большом числе лучников по сравнению с другими частями». Профессор Делашенель начал в таком же роде, но заключил совсем по-другому: «Качеством английской армии в значительной степени восполнялось ее незначительное количество. Военное превосходство англичан установилось в первых столкновениях Столетней войны и поддерживалось на всем протяжении XIV столетия. Дю Геклен тоже признавал это – никогда не шел на риск сражаться против них». Но Делашенель находит и другие причины, чтобы объяснить это превосходство. Вообще он приписывает успех англичан превосходной организации, порядку вербовки и обучению. Ни один из этих авторов не объясняет, по моему мнению, победу англичан какой-то одной причиной. Но даже признав тот факт, что сражения и войны выигрываются благодаря не одному-единственному фактору, а нескольким, почти всегда можно выбрать один как преобладающий. В нашем случае, полагаю, это боевой дух – таинственное качество, что побуждает человека упорно сражаться дольше, чем его противник. Армия или нация добывает победу несколькими средствами; боевой дух войск поднимается, и достигается вторая победа; это, в свою очередь, еще усиливает боевой дух и т. д. – пока не вмешается какой-то сильный противоположный фактор, армия постоянно увеличивает свою мощь. Английская армия, начав битвы Столетней войны, обладала крепким боевым духом, рожденным недавними успехами в войне против шотландцев, начиная с побед Эдуарда I. И дух этот рос день ото дня, как, например, дух Великой армии Наполеона четыреста пятьдесят лет спустя или британской 8-й армии после победы при Аламейне^[148]. Ко времени Пуатье английский боевой дух находился в зените.

ТАКТИКА

Следует теперь сказать слово о тактике – как командующие управляли своими войсками во время сражения. Что касается принца Уэльского, не нахожу недостатков в его поступках во время сражения. Единственная действительно трудная проблема – насколько молодой принц лично управлял ситуацией в сражении и в какой степени действовал по советам других. Совершенно очевидно, что он любил держать военный совет перед принятием любого важного решения, что естественно для Средневековья и более поздних времен; даже герцог Малборо придерживался этой практики. Что касается совета, данного кем-то определенным, единственное упомянутое имя – сэр Джон Чандос. Одно время я считал, что этот известный рыцарь был начальником штаба, но это сомнительно. Сэр Джон Чандос время от времени находился вдалеке от главных сил, а однажды расстояние это составляло целых 25 миль; в такие времена он мало чем мог помочь своему господину. Граф Уорвик, вероятно, самый опытный солдат в армии и среди офицеров, и его позиция располагалась ближе всего к Черному принцу; но мы ничего определенного не слышали об этом довольно незаметном командующем. Итак, интересующий нас вопрос нельзя решить из-за нехватки информации; но разумно предположить, что принц полностью полагался на своих советников на ранней стадии, в первой кампании, и независим от них уже к дню Пуатье – стал таким же главнокомандующим, как его отец при Креси.

Битва при Пуатье вначале во всем похожа на сражение при Креси, но следует установить два важных различия между ними: господство тяжеловооруженных всадников и успех кавалерии в битве против спешенных войск на заключительной стадии. В этих двух отношениях Пуатье – возвращение к предыдущему столетию. Что касается короля Франции, мы не обладаем ни одним отчетом свидетеля с французской стороны и исходим из имеющихся фактов, а они не говорят нам, что французской армией командовал один человек. Действительно, у противника, кажется, три, в сущности, армии, если не четыре; два маршала с конными отрядами действовали по собственной инициативе в начале сражения. Эти армии сражались практически в разных битвах. Это разъединение сил обусловливает самую слабую сторону французской тактики; ответствен за нее король: пока шло сражение, он б'oльшую часть времени пребывал в глубоком тылу. Решение сразиться спешившись принял, как говорят, по совету иностранца, сэра Уильяма Дугласа, – единственное решение, о котором мы знаем. Насколько можно судить, сражение не стало бы тяжелее для французской армии, если бы ею не руководил вообще ни один командующий.

Неудачливый французский король на Бордоской дороге попал в плен, – что ж, он сходит с наших страниц. Что можно сказать о нем? Иоанн Добрый, Джон Добрый Малый – человек безупречной чести; за свою военную карьеру сталкивался лишь с разочарованиями, поражениями и бедствиями. Самый неудачливый командующий XIV столетия, он сравнился в этом только со своим отцом. Какие-то лидеры рождены для этого, некоторые ими становятся. Иоанн ни рожден, ни стал им, – французской нации не повезло с военной точки зрения при первых двух королях из династии Валуа.

Приложение ЧИСЛЕННОСТЬ

АНГЛИЙСКАЯ АРМИЯ

Установлена численность армии, вступившей в Гасконь в 1355 году, – 2600. К этой цифре нужно добавить численность солдат, уже служащих в этой стране, плюс подкрепление, полученное в 1356 году. Из общего количества вычтем потери, причиненные смертью, болезнью и т. д., и войска, оставленные охранять Гасконь (к сожалению, тут ни одна цифра неизвестна). Другая неизвестная для нас цифра – численность гасконцев, воевавших вместе с армией. Есть указания, что большое их количество присоединилось к войскам принца в 1346 году, после успешной кампании прошедшего года. Армия, с которой Черный принц вышел из Бордо в июле 1356 года, оценена высокой цифрой – 12 тысяч. Но б'oльшая часть этого войска, почти все гасконцы, как мы видели, оставлена для наблюдения за границами, отражать атаки Арманьяка. Таким образом, наша первоначальная цифра, 2600, не может нам ничем помочь, за исключением разве что некоего ориентира в последующих исчислениях. Общее количество, очевидно, очень небольшое. Оценки, даваемые в хрониках, отличаются незначительно и в большинстве случаев указывают цифру 7 тысяч. Не вижу никакой причины не одобрить цифру, данную Бургершем, который имел возможность знать факты: он говорит о 3 тысячах тяжеловооруженных всадников, 2 тысячах лучников и тысяче пеших солдат, доводя общую численность английской армии до 6 тысяч. Единственный, кто указал, что у нас намного меньше солдат, – Рамсей: он предложил цифру 3500, предположив, что гасконцев в армии было меньше тысячи.

ФРАНЦУЗСКАЯ АРМИЯ

Как всегда, с численностью французской армии ситуация обстоит еще сложнее – она варьируется от 11 тысяч до 60 тысяч. При отсутствии надежных источников я оцениваю эту проблему на основе четырех различных аспектов.

1. Есть очевидное свидетельство, что появление отряда французского короля на поле битвы встревожило англичан – их поразила огромная численность его. Значит, она намного превышала численность всей английской армии, возможно даже вдвое. Если у англичан было 6 тысяч, отряд короля состоял по крайней мере из 10 тысяч. Другие два подразделения намного меньше, чем у короля. Отставшие солдаты и позже присоединившиеся к битве собраны в тылу, под командованием того же короля. Кроме того, некоторые храбрые солдаты из отряда герцога Орлеанского присоединились к королю, – можем посчитать: общее количество французов составляло приблизительно 20 тысяч, исключая 500 конных солдат у маршалов.

2. Король Иоанн имел большую армию в Нормандии, – Ковилль в «Истории Лависса» определил ее численность в 50 тысяч. Мы можем сократить ее до 20 тысяч, но едва ли меньше. Поскольку никакие действия не велись, когда Иоанн уехал в Шартр, он, возможно, взял немалую часть этой армии с собой. К этой армии он добавил ополчение, собранное со всех частей Франции, – об этом говорят почти все хроники. По крайней мере еще 5 тысяч, должно быть, присоединились к его армии, доведя ее общее количество до более чем 20 тысяч.

3. Бургерш заявляет, что французы имели 8 тысяч тяжеловооруженных всадников, 3 тысячи пехотинцев – всего 11 тысяч. Цифры эти он, должно быть, получил от французских заключенных (которые, конечно по очевидным мотивам, пытались сократить свою численность), но ни Бургерш, ни кто-либо еще из англичан не видел всю французскую армию, так как отряд герцога Орлеанского никогда не появлялся перед ними. Но если бы Бургершу сообщили какую-то официальную французскую цифру, она была бы лишь отражением численности постоянного войска, с которым король участвовал в кампаниях (теперь мы называем это регулярными войсками). Численность ополчения не могли сообщить – ее никто не знал, ведь ополчение прибывало даже в день сражения; после него король стал военнопленным и вся внутренняя организация армии перестала существовать (а с ней и отчеты о численности). Однако разумно предположить, что ополчение по общему количеству не превышало регулярные части. Таким образом, французская армия состояла примерно из 20 тысяч солдат.

4. Сообщено, что французов убито около 2500 и 2 тысячи захвачено. Предположим, на двух раненых приходится один убитый; к этой цифре добавим захваченных в плен, – общее количество приблизительно 8500. В таких тяжелых сражениях, как это, потери могут составить почти 50 процентов воюющих сторон – это 17 тысяч. Добавим приблизительно 5 тысяч из отряда герцога Орлеанского, – он, возможно, вообще не потерял людей. Итак, общая численность французов чуть более 20 тысяч.

До недавнего времени все летописцы и историки соглашались, что французская армия численно превосходила английскую. Но в 1946 году профессор Фердинанд Лот в своей работе «Военное искусство» попытался показать, что французов меньше, чем англичан, или скорее, что он в этом «сомневается». Профессор попытался показать, что французы не превосходили по численности англичан при Креси, Азенкуре или Вернее, или, по крайней мере, бросить тень сомнения на этот вопрос; желательно рассмотреть его исследование «как последнее слово» в этом вопросе, резко отличающееся от традиционной точки зрения.

Король Иоанн, как он утверждал, не мог иметь большой армии, так как не сумел опрокинуть английские позиции из-за недостатка солдат; слабый аргумент, особенно учитывая, что в средневековом сражении, где лобовая атака – две армии располагаются напротив друг друга – почти неизбежна. Но Лот базирует свой главный аргумент на цифрах, указанных Жаном Лебелем, иностранцем, писавшим свою хронику в сотнях миль от места событий, и часто не особенно надежным автором. Рассмотрим все же приведенную им численность, чтобы опровергнуть ее. Лебель приводит очень незначительную цифру, говоря о французской кавалерии, но добавляет: «Король имел в своем отряде все остатки тяжеловооруженных всадников и пехоты, а их так много, что зрелище было впечатляющее». Лот принял первое утверждение, поддерживающее его точку зрения, но отклонил второе, объясняя это так: «Без сомнения, Иоанн пожертвовал всем, чтобы не дать англо-гасконской армии отступить к Бордо, и не стал утруждать себя пехотой, чтобы она не замедлила его марш...»

Как мы видели выше, нет оснований считать, что Иоанн пытался в пятницу или субботу отрезать англичанам дорогу к отступлению, но, даже если согласиться с этим аргументом, французский король самую плодотворную часть дня провел в Шовиньи, а следующие два дня – в Пуатье (что позволило ему собрать там отставшую пехоту), прежде чем сражение началось. Лот также заявляет (взяв это утверждение у Германа Лампа и не проверив его), что «нет никаких свидетельств присутствия арбалетчиков... в отчетах о сражении». Это не так: ле Бейкер пишет об «угрожающем отряде арбалетчиков» – из-за их стрел небо покрылось мраком.

В заключение профессор утверждает: согласно «Большим французским хроникам» две армии равны. На самом же деле в них написано следующее: «Хотя король Франции имел так же много людей, как и принц...», о чем Делашенель сказал, что это утверждение сделано «очень искусно, слишком искусно», чтобы быть правдой. Но Лот ухватился за него и использовал эту фразу в своих целях.

Используя неосновательные утверждения и пользуясь сомнительными методами, этот историк пытался изменить прежде общепринятую точку зрения.

КУСТАРНИК

Мы подошли к тому, чтобы рассмотреть расположение английских позиций. Комментаторы соглашаются, что они располагались где-то севернее леса Нуайе и рядом с Мопертюи (Ла-Кардинери). Можем ли мы точнее определить это место, обнаружить, где находился кустарник и «знаменитая брешь» в нем? Давайте попытаемся.

На основании военной вероятности мы, естественно, ищем позицию на холме, расположенном недалеко от Пуатье и перекрывающем дорогу или дороги, по которым можно отступать в Бордо. Сейчас дорога, по которой армия могла отступать, проходит западнее Ла-Кардинери и идет к Ге-де-л'Омму. Мопертюи – в те времена деревня или село – соединялась с Нуайе дорогой, где пересекалась с рекой. Мопертюи лежит на прямой линии от аббатства до Пуатье – еще один аргумент в пользу существования этой дороги. Естественно, что она пролегает возле существующей и становится второй линией отступления. Таким образом, мы имеем две дороги (обе все еще существуют), перекрытые английскими позициями. Все отчеты о сражении сходятся в том, что это была сильная естественная позиция. Глядя на местность сегодня, определим, что английская армия могла выбрать для позиций только два места. Первое – на холме в 400 ярдах к северо-западу от Ла-Кардинери (я назвал его Северным холмом). Второе – в 400 ярдах к югу от Ла-Кардинери. Между ними пролегала долина (я назвал ее низиной), которая подходила к долине Муасона южнее Ле-Борд и углублялась по мере спуска к реке.

Рассмотрим, чем поможет нам изучение указанных мест и открытие остатков сражения. Это хорошо изложено в издании Фруассара под редакцией Леттенхова.

Поле битвы. «Между Ле-Борд и Мопертюи». Бабине указывает, что оно находилось южнее железнодорожного моста, к западу от Мопертюи; в этом районе нашли сломанные мечи и другое боевое снаряжение.

Местонахождение англичан. «На холме в 500 метрах от Мопертюи».

Место водопоя. «Далее на...»; вероятно, в начале низины, где в небольшом пруду англичане поили лошадей.

В добавление к этому рядом с Мопертюи найдена серебряная монета Эдуарда III; невдалеке от того же места обнаружен карбункул – драгоценный камень французского короля.

Наконец, во времена Леттенхова «каждый все еще видел остатки инженерных сооружений, построенных англичанами» там же. Совокупный эффект всех этих идентификаций опрокидывает любые предположения; вывод неизбежен: сражение произошло в непосредственной близости от Ла-Кардинери.

Итак, становится понятно, что сражение проходило в основном впереди кустарника; естественно, схватка с отрядом короля происходила за ним. Следовательно, остатки сражения следует искать впереди палисада, что указывает: кустарник, скорее всего, был немного южнее Ла-Кардинери, то есть во втором месте, которое я предположил.

Есть и другие соображения, указывающие, что позиции находились в том же месте, – это касается утверждений ле Бейкера. Он описал невозделанный холм, огражденный кустарником и канавой; за кустарником – пашня, виноградник и частично вспаханная земля. Первая и третья колонны располагались позади кустарника, один конец его выходил к болотистой местности. По направлению к другому концу кустарника, невдалеке от болота, – большая брешь. Позиция, указанная мною к югу от Мопертюи, точно соответствует этому описанию, если предположить, что болото и есть моя низина. Сомнительны тут слова «широкая, глубокая долина». Это утверждение подходит для долины Муасона, но не для низины при Мопертюи. По моему мнению, однако, болото действительно и есть низина. Хотя низина углубляется по мере приближения к долине Муасона у Ле-Борд, она столь же глубока, как и сама долина. Летописец – сам он не присутствовал на месте сражения – заимствовал свой рассказ из свидетельств очевидцев и, не исключено, спутал главную долину с болотом. Даже это предположение не абсолютно верно. Ле Бейкер, говоря о «широкой, глубокой долине и болоте», возможно, посчитал, как и я, что долина – это долина Муасона, а болота – это низина. Но откуда тогда вытекал ручей? Теперь нет никакого ручья, но вероятно, что до того, как проводились дренажные работы, он здесь протекал – ведь в начале долины находился «резервуар». Решить этот вопрос может и альтернативное утверждение. Оба рассказчика говорили о болоте, или топи, и ле Бейкер неправильно предположил, что они говорили об одном и том же болоте, в то время как существовало их два – одно в долине Муасона, другое в низине.

Приняв мое предположение, установим местоположение кустарника довольно точно. Обращен он на северо-запад, левый край опирался на болото в низине, правый край – на возвышенности возле точки 138 (см. карту 16).

Г.В. Джордж говорит, что «теперь не существует никакого протяженного кустарника к востоку от леса Нуайе», но он есть к северо-западу от него. «Кустарники и канавы легко исчезают в плодородной почве», продолжает он, и, конечно, тот, кто посещает поле почти через шестьсот лет, едва найдет и идентифицирует знаменитый кустарник, но там обнаруживаются значительные части старой преграды, точно соответствующие ожиданиям. Местами кустарник исчез и заменен проволокой и новыми насаждениями; но линия, по которой он проходил, прослеживается и сейчас по тому следу, что идет параллельно новым кустарникам (сейчас это канава, которая, как мы знаем, проходила вдоль кустарника). И кустарник, и след начинаются левее дороги на Ге-де-л'Омм и на протяжении 500 ярдов идут на северо-восток, пересекая дорогу на Нуайе в 300 ярдах юго-восточнее Ла-Кардинери. Сейчас левее дороги на Ге-де-л'Омм нет никаких признаков кустарника; но если он существовал в этом районе, пройдем еще 200 ярдов вниз, к низине. Предположив, что он находился именно здесь, – где искать «знаменитую брешь»? Очевидно, там, где дорога переходила через кустарник. Сейчас мы знаем, что через него пролегали две дороги или тропинки, любая из них, возможно, и была брешью. Однако это не отвечает утверждению ле Бейкера, что брешь «удалена на значительное расстояние от болота». Исходя из этого, дорога на Ге-де-л'Омм нам не подходит, – остается дорога на Нуайе. Нижний проход в кустарнике, как мы знаем, забаррикадирован^[149], верхний открыт. Это нам известно из записей ле Бейкера – Уорвик стоял возле нижней бреши, а Солсбери держался на расстоянии «полета камня» от своей бреши.

Теперь мы видим, как указанная нами местность сходится с разведывательным сообщением маршала Рибомона как раз перед сражением. По его данным, английская позиция начинается от нынешнего железнодорожного моста. Местность между позициями, сообщал он, покрыта виноградником и частично вспаханной землей. (Полностью сходится с заявлением ле Бейкера.) Виноградник обычно растет на южном склоне, – вероятно, почва на этой стороне низины действительно была покрыта им, а вдалеке – пашня, перед кустарником, а впереди него – кустарник, через который шла дорога^[150]. Правее его (английский левый фланг) – «небольшая гора», на которой Уорвик видел нескольких лошадей. Это Бёрнон, где земля опускалась с трех сторон и местность со стороны французов казалась холмом («гора» на самом деле небольшой холм). Левее – небольшая равнина, – очевидно, плоская вершина холма возле точки 138. Она укреплена, и на ней выстроено что-то вроде лагеря, окруженного повозками, для защиты этого фланга, наиболее уязвимого из двух. Без сомнения, этот фланг соприкасался с краем леса Нуайе.

Таким образом, сообщение Рибомона полностью сходится с нашим определением местности, где находился кустарник. Это подтверждается и другими хроникерами, верно и с точки зрения военной вероятности. Короче говоря, полагаю, все еще различимые остатки кустарника и есть тот знаменитый кустарник Пуатье.

РЕЧЬ ЧЕРНОГО ПРИНЦА

Выше упоминалось, что принц Уэльский большую роль отводил поддержанию боевого духа армии. В связи с этим ле Бейкер подробно сообщал о двух речах принца перед сражением: первая обращена ко всей армии, вторая – к лучникам. В соответствии с нормами своего века летописец использует прямую речь. Очевидно, речь принца передана не буквально, но считаю, она не заслуживает того, чтобы игнорироваться историками. Ле Бейкер не писал панегирика, как герольд, – он трезвый историк; насколько известно, ни разу преднамеренно не исказил правды. Почему тогда многие не соглашаются, что ле Бейкер получил из разных источников сведения о том, что сказал принц и какое воздействие оказали его слова на английских солдат? Нет сомнений, что он действительно обращался к своей армии. Виллани, Фруассар и «Панегирик» все свидетельствуют об этом факте, а последний источник почти полностью сходится в описании с ле Бейкером. Кроме того, у Виллани есть два отрывка, почти полностью копирующие заявление ле Бейкера. Фруассар добавляет интересную деталь: принц приказал передать свои слова через командиров всем солдатам. Очевидно, не мог обратиться ко всей армии лично; тот факт, что он посчитал обязательным, чтобы его слова дошли до каждого, показывает: возлагал большие надежды на свою речь. Кто усомнится, что она внесла вклад в замечательную победу, что последовала за ней? По праву ее можно признать столь же знаменитой, как речь, вложенная Шекспиром в уста Генриха V накануне Азенкура.

Глава 13 ПОСЛЕДНЯЯ КАМПАНИЯ ЭДУАРДА

23 марта 1357 года в Бордо подписано двухлетнее перемирие. Но для несчастной, разоренной Франции мир так и не наступил. Фактически последующие два года стали одними из самых ужасных в ее истории. Это произошло по нескольким причинам. Война в Бретани продолжалась, как и прежде; Наваррская война также не прекращалась; расформированные части, известные позже как «свободные компании»^[151], бродили по всей Франции, осаждали замки, разоряли и грабили, и не существовало ни сильной центральной власти, ни армии, чтобы положить конец разбою^[152]; Франция, лишенная короля, при слабом правительстве дофина – мальчика погрузилась в хаос; крестьяне противостояли знати, поля оставались невозделанными, королевские приказы бездействовали.

Наваррская война продолжалась в значительной степени благодаря английским солдатам. В июне 1347 года король Наваррский (не зря названный Злым за свое предательство по отношению к королям Франции и Англии) получил свободу и Наваррская война вспыхнула снова; в конечном счете почти вся Нижняя Нормандия – от Шербура до Сены – контролировалась бандами наваррских и английских солдат. Но с точки зрения военного интереса за эти два года произошло только одно событие – осада Рена; к ней мы и перейдем.

ОСАДА РЕНА

В заключение своей кампании в Нормандии герцог Ланкастер совершил марш в Бретань, чтобы занять свой пост королевского наместника; тут он сразу понял, чтобы полностью заполучить герцогство и твердо поставить его под контроль англичан и Монфоров, необходимо захватить его столицу Рен и графство Нант^[153].

Но вскоре в Бретань прибыл Карл Блуаский, отпущенный из плена после оплаты большей части выкупа; он высадился в Трегьере и отправился в свою резиденцию в Генган. Этого нельзя допустить, – Генрих Ланкастер пошел ему навстречу. Карл, предупрежденный об опасности, укрылся в Нанте, а Генрих овладел Генганом и возвратил Рош-Дерьен.

Не успело это случиться, как Генрих узнал о приближении с юга Черного принца. О его стремительном марше на соединение со своим родственником мы уже говорили. Эта ненужная попытка не доведена до конца. Ланкастер вернулся той же дорогой с обычной скоростью, покрыв 100 миль за несколько дней, и 3 октября осадил Рен.

Задача для небольшой англо-бретонской армии непосильная – стены очень высокие, а Ланкастер не обладал ни одним осадным орудием. В некотором отношении ситуация напоминала осаду Кале. В обоих случаях лобовая атака нереальна; блокада и измор населения города – единственный способ захватить Рен, но это требует длительного времени. Кале продержался в течение более десяти месяцев; мог ли Генрих Ланкастер справиться со своей задачей быстрее? Решив попробовать, он (согласно французской героической поэме, доверять которой стоит не больше, чем поэме герольда Чандоса) поклялся, что не откажется от осады, пока не возьмет город.

В течение осенних месяцев осада или, скорее, блокада приняла обычный вид всех блокад. Но затем на сцене появился юный лидер бретонцев по имени Бертран дю Геклен. Этот молодой бретонец выделялся как своим уродством, так и военным талантом. Поначалу он не пытался войти в город и ограничился нападением на англичан извне.

Это продолжалось до середины зимы, когда дофин Карл, герцог Нормандский и регент Франции, послал два отряда на помощь осажденному городу. Первый, ночью напавший на англичан, полностью разбит, а его командующий и еще 400 солдат взяты в плен. Командир второго отряда решил действовать более осторожно и остановился в городе Динане, в 30 милях севернее. Оттуда он беспокоил осаждающие войска до такой степени, что Ланкастер, не прекратив осаждать Рен, решил захватить и Динан, которому случайно удалось избежать захвата Эдуардом III пятнадцать лет назад. Тем временем дю Геклен решил принять более активное участие в защите Рена; если верить поэме, он вошел в него с помощью хитрости. Солдат гарнизона вышел из города и сдался англичанам как дезертир. Допрошенный Ланкастером, сообщил, что армия по деблокированию города приближается с востока и прибудет ночью. Герцог проглотил приманку и выступил в поход с мощным отрядом – встретить приближающуюся армию. В его отсутствие Бертран дю Геклен сумел той же ночью незаметно войти в город, взяв запасы продовольствия. Было это или нет, но войти в Рен дю Геклену удалось, и этим он сильно укрепил его.

С наступлением весны осада стала более энергичной. Во-первых, принялись минировать стены – процесс очень медленный даже в лучшие времена, а особенно в те дни примитивной войны. Техника подкопов и контрподкопов не изменилась, однако, в течение столетий, и французы, удачно ставя контрмины, прекратили эту работу англичан. Второй метод (единственно возможный, так как англичане не обладали осадными орудиями) заключался в применении передвижных башен. Такие башни, как мы уже видели, применялись при Ла-Реоли, и их постигла точно такая же судьба: однажды защитники вышли из города и сожгли башню.

После этого осада опять впала в рутинное состояние. В Бордо 23 марта подписано перемирие между Англией и Францией; на конференции присутствовали и представители Бретани. Информацию об этом отправили Ланкастеру, но он, предвосхитив поступок Нельсона, «не прислушался к зову трубы мира» (скажем так) и продолжал осаду еще два месяца. В июне получил третий приказ прекратить осаду и после этого начал вести переговоры с гарнизоном о сдаче, не сообщив, что в любом случае вынужден прекратить осаду. Город к этому времени стал очень страдать от голода и «согласился заплатить за прекращение осады 100 тысяч крон». Осада кончилась 5 июля 1357 года, через девять месяцев (меньше по сравнению с осадой Кале, которая продолжалась более десяти месяцев). Перед отъездом герцог Ланкастер вступил в город с 10 рыцарями, несущими его знамя, – он поместил его на одном из городских ворот. Бертран дю Геклен вышел ему навстречу и предложил выпить. Герцог осушил бокал и уехал. После отъезда его знамя, конечно, сняли и бросили в городскую канаву.

За этот военный успех ухватились французы, и известие о нем распространилось по всей стране, – несомненно, некоторое утешение за недавний разгром при Пуатье. Но реальное его значение в том, что на свет вышел Бертран дю Геклен, потенциальный «спаситель Франции».

Отношения между английским королем и Генрихом Ланкастером, который ослушался, стали несколько прохладнее. Эдуард разрешил герцогу вернуться домой, только когда тот уладил некоторые дела в следующем, 1358 году. После этого перемирие стало соблюдаться и в Бретани.

В Англии теперь, в отличие от Франции, несмотря на «черную смерть», наступили мир и процветание. Король к своему удовольствию спокойно участвовал в схватках и турнирах, а его военнопленный – король (с ним обращались по-королевски) получил почти полную свободу и тоже проводил время не без удовольствия.

Эдуард III искренне желал мира и использовал в своих интересах новую просьбу римского папы – достигнуть соглашения с королем Иоанном. Вместе они подписали соглашение (назовем его Первым лондонским договором), по которому старое герцогство Аквитания возвращается английской короне, – король больше не обязан присягать королю Франции за владение им. Взамен Эдуард согласился отказаться от притязаний на французскую корону.

Король Иоанн должен к тому же за свое возвращение домой заплатить огромный выкуп. К сожалению, не сохранилось записей об этих условиях; суть их установлена «ученым доминиканцем» отцом Денифле и уточнена Роландом Делашенелем.

* * *

Важно знать условия этого договора, чтобы понять мотивы следующей кампании Эдуарда III. Первый лондонский договор обречен на провал; парламент, кажется, выступил против него, явно настроенный более агрессивно, чем король; Карл Наваррский также имел к нему претензии. Два короля решили попытаться заключить между собой соглашение еще раз; в марте 1359 года при активном посредничестве папы римского они подписали Второй лондонский договор, более благоприятный для англичан: в соответствии с ним Англии возвращалось старое Анжуйское владение^[154].

Но против этого договора, несмотря на внутренние потрясения во Франции, резко выступило французское правительство. Эта его неуступчивость (так посчитал Эдуард) разъярила английского короля. Мирные переговоры ни к чему не приведут, единственный способ уладить вопрос раз и навсегда – окончательно победить врага: надо вторгнуться во Францию еще раз.

Вспомним, что он вторгался во Францию пять раз и каждый раз считал, что этот последний. Это не могло продолжаться бесконечно, хотя продолжалось уже двадцать один год. Больше Эдуард не желал допускать ошибок и решил на сей раз окончательно установить «благородный мир» или умереть, пытаясь его заключить. Он окончательно решил поступить именно так и объявил об этом в своей речи, обращенной к армии: не вернется в Англию, пока не заключит мир.

Достаточно благоразумный человек, он определил, какой мир следует заключить. Есть два пути: оптимально – захватить корону Франции; заставить принять одно из двух лондонских соглашений. Чтобы на этот раз предприятие кончилось успехом, к нему придется хорошо подготовиться – потратить на это по крайней мере несколько месяцев; кампания должна начаться осенью или даже зимой. Но эта перспектива не испугала и не удержала железного английского короля. К кампании готовились тщательно; многие примеры этой подготовки можно найти в «Фоедере» Римера, но, естественно, не все. Мы видели еще в 1346 году, как дальновидно и предусмотрительно поступил король, готовясь к кампании в Креси. Но теперь его задача намного сложнее и трудно осуществима: кампания должна проходить не параллельно «морскому побережью», которое могло связать ее с Англией, а вдалеке от него, – ему необходимо было сжечь свои корабли почти в буквальном смысле; возможно, на многие месяцы он окажется вне пределов досягаемости, без связи с Англией и, следовательно, зависит от военных складов и оружия, боеприпасов, оборудования, продовольствия, одежды и палаток – в значительной степени тех, какие имел при себе. Франция после этого становилась пустыней. Некоторые примеры его предвидения поучительны: на складах – переносные кузницы, подковы, ручные мельницы молоть «зерно для человека и лошади», большое количество переносных рыбацких лодок, – вдруг кампания затянется до Великого поста, а рыба из дома недоступна. Удивительно, но нет никаких свидетельств, что в этой кампании участвовали орудия.

Для транспортировки этих грузов построено и перевезено через Кале огромное количество повозок (от 1 тысячи до 6 тысяч), в каждую впряжены четыре лошади. Никогда еще Европа не видела такого обоза – и не увидела до Людовика XIV, чьи телеги загромоздят все европейские дороги.

Кроме того, что король готовил все необходимое для большой армии, которой предстоит длительная кампания, он составил план самой кампании на несколько месяцев вперед – очень необычно для XIV века, тогда этим вещам уделяли не так уж много внимания. Мы знаем об этом потому, что разведывательная служба французского правительства хорошо работала и сумела раздобыть этот план. Он прост, как все военные планы на начальных стадиях: английский король намеревался идти к Реймсу в надежде быть коронованным и помазанным на французское царство в этом святом городе; а если потерпит неудачу в этом, по крайней мере, побудит регента прибыть на помощь своей святыне и таким образом сразиться с ним. План и расчетлив, – архиепископ Реймский уже вызывал подозрение: возможно, он удовлетворит требования Эдуарда.

Эдуард надеялся развернуть кампанию до начала августа, чтобы иметь в своем распоряжении два благоприятных для военных действий месяца; но из-за обычных и неизбежных помех и задержек, в основном из-за нехватки кораблей, только в начале октября авангард армии высадился в Кале. Ценность этого порта как «пистолета, направленного в сторону Парижа» (так можно его назвать) вполне ясна. Король, должно быть, очень доволен, что не сдался и довел до конца осаду Кале. Мало того что этот город – удобная база для военных складов, полезных для кампании, – он еще и дом английских торговцев и его можно быстро превратить в арсенал. Он доступен также для иностранных добровольцев и потенциальных наемников, – много их стекалось в город в конце лета, так как король не пытался скрыть подготовку к своей экспедиции и поощрял добровольцев.

Фламандцы, жители Геннегау, брабантцы, немцы прибыли в город на постой; их слишком много; они чувствуют себя как дома и уничтожают его съестные припасы и выпивку, ожидая неделю за неделей присоединения к английской армии, а она все никак не появляется. Следует что-то сделать, чтобы справиться с этой потенциальной угрозой: немедленно отправить кого-то, изменить ситуацию, прежде чем она выйдет из-под контроля. Несложно угадать, на кого пал выбор.

Генрих Ланкастер 1 октября высадился в Кале со своим войском (2400 человек) и сразу приступил к обузданию непослушной банды иностранцев. Объяснил им: король с главными силами армии не прибудет в течение ближайших двух недель и даже позже. Тем временем в городе стала чувствоваться нехватка продовольствия; кроме того, нет денег, чтобы платить войскам. И Генрих решил раздобыть все необходимое в небольшом «шевоше», в глубь Франции. Отрядам наемников предстояло выбрать между его предложением и бесцельным прозябанием в Кале. Приманку проглотили – небольшая армия сформирована, и герцог Ланкастер отправляется, чтобы совершить (назовем это так) набег.

Оставив Сент-Омер и Бетюн левее себя, он подошел к монастырю Сен-Элуа, на холме в нескольких милях к северу от Арраса; здесь остановился на четыре дня. Продвигаясь далее на юг, приблизился к Сомме возле Брея, – здесь сильно укрепленный замок не давал пересечь реку. После неудачной попытки взять крепость – солдаты штурмовали замок по шею в ледяной воде – Генрих приказал повернуть вправо. Через 4 мили армии удалось благополучно пересечь реку по неразрушенному мосту у Серизи.

Армия достигла Амьена и остановилась на расстоянии дюжины миль от него. В городе сразу поднялся переполох; но Амьену повезло – атаки так и не последовало; на следующий день, 1 ноября, получили сообщение от короля Эдуарда: он высадился в Кале 28 октября; герцогу Ланкастеру сразу по получении письма следует возвращаться. Посыльный Эдуарда, надо полагать, очень проворен – за три дня доставил письмо герцогу, преодолев около сотни миль. Армия в полном порядке возвратилась к Кале, – туда и мы устремим свои взоры.

Перед тем как покинуть Англию, король, предвидя, что оставляет страну без защиты – французы могут совершить набег или даже вторгнуться, – выпустил подробные постановления: что следует делать, если это произойдет (в детали не вдаемся). Вероятно, именно поэтому, а также из-за сбора кораблей произошла задержка кампании. Утверждение Уолсингема – собрано не менее 1100 судов, – скорее всего, преувеличение: такой флот способен перевезти армию численностью более 30 тысяч. Король переправил свою армию так же, как это сделали в 1944 году, высадившись в Нормандии: господствуя в Па-де-Кале, отправил свои отряды по частям. Вот еще одно преимущество, полученное как результат владения Кале: войска переправляются постепенно и в неограниченном количестве (если есть время). Герцог Ланкастер взял с собой часть своих отрядов и, возможно, часть сил Черного принца, – не исключено, что к этому времени и он пересек пролив. Огромный обоз нужно доставить в страну; это также требует немало времени и множества судов.

РЕЙМСКАЯ КАМПАНИЯ

28 октября 1359 года ранним утром король Эдуард III отправился в шестую, и последнюю, свою кампанию. Благодаря сильному попутному ветру он высадился в Кале в тот же день. Последовало семь дней напряженной штабной работы, – пришлось организовывать и собирать армию; 4 ноября, когда летучий отряд Ланкастера вернулся, армия оказалась готова выступить в поход.

Армия, выступившая из Кале в «отчаянной» попытке закончить войну в течение одной зимней кампании, по всем параметрам самая большая, которая когда-либо покидала Кале или собиралась это сделать, до первой кампании Генриха VIII в 1513 году. В ее составе не менее 15 тысяч солдат, не считая нескольких тысяч некомбатантов. Назовем всех главных командиров этой армии, мы хорошо их знаем: Черный принц, сопровождаемый братьями графом Ричмондом (Джон Гонтский)^[155] и Лайонелом Кларенским герцогом Ланкастером; графы Уорвик, Нортхемптон, Марш, Солсбери и Стаффорд; лорд Бургерш; сэр Реджиналд Кобхэм, сэр Джон Чандос, сэр Джеймс Одли и, конечно, сэр Уолтер Мэнни. Какая замечательная плеяда! Один рядовой солдат также заслуживает, чтобы его упомянули, хотя военная его карьера бесславна – взят в плен: его звали Джефри Чосер^[156].

Место назначения армии, как мы уже видели, – Реймс. Кроме очевидной причины, а именно помазания Эдуарда Плантагенета на французский трон, были и другие соображения, если помазание не осуществится. Экспедиция, которую никто не пытался скрыть, имела угрожающий характер; предполагалось, что регент Франции выступит против нее, если найдет на это силы. Ничто не отвечает планам Эдуарда лучше, чем сражение с французским противником. Теперь более чем когда-либо он уверен в результате. А если регент не сделает никакой попытки защитить священный город или прибыть ему на помощь, вся Франция поймет правду ситуации: регент бессилен в своем собственном доминионе. Его подданные увидят: страна погружена в хаос и разрушения, английский претендент на корону проходит везде, где хочет, и делает что хочет, не обращая внимания на мальчика-регента (Рамсей назвал его «болезненным, робким девятнадцатилетнем парнем») и бессильное правительство. В течение двадцати лет огнем и мечом полуфранцуз Эдуард Плантагенет доказывал свои права на трон на основании того, что его мать – француженка, и все эти годы Франция страдала и деградировала. Разве не реально, что ради мира французы уступили бы неоспоримой логике событий и признали непобедимого Эдуарда своим королем? Итак, Эдуард не случайно решил идти именно этим маршрутом – к Реймсу.

Карта 17. Реймская кампания

Стратегия Эдуарда III в этой кампании требует тщательного изучения. Как в своих кампаниях в Бретани и Нормандии, он решил наступать широким фронтом, параллельными колоннами, каждое их движение вперед тщательно запланировано. Наступают в пределах досягаемости соседей и по возможности покрывают широкий участок страны насколько возможно. В этих целях сформированы три отряда: принца Уэльского, герцога Ланкастера и один под командованием самого короля. Мы знаем достаточно о маршрутах этих трех армий, чтобы сделать некоторые выводы. К счастью, один солдат, принимавший участие в кампании (не Чосер), позже написал о них. Звали его сэр Томас Грей, а его хронику назвали «Scalacronica». Исходя из нее, проложим маршрут колонны принца (в которой служил Грей) с некоторой уверенностью и точностью. По другим источникам проложим маршрут короля; путь центральной колонны, следовательно, легко проследить (см. карту 17).

Маршрут правой колонны следующий: Монтрей, Эсден, Дулен, Альбер, Нель, Ам, затем налево к Ла-Фер и Лаону, к Шато-Порсьену и Ретелю, в 25 милях к северо-востоку от Реймса.

Маршрут левой колонны проходил через населенные пункты Сент-Омер, Эр, Лилль, Бетюн, Аррас, Бометц (на полпути между Бапомом и Камбре), затем вдоль последующей линии Гинденбурга – Эпеи и Белингис к Сен-Кантену; отсюда – через страну, менее знакомую английским солдатам (хотя известную многим из армии Эдуарда, воевавшей с ним в 1339 году), к общей встрече у Краона.

Центральная колонна, должно быть, прошла рядом, если не по полю Азенкура, потом через Сен-Поль, Ашо, Тьепваль, Перонн (не пересекая Сомму), отсюда к Верману и через то, что теперь – канал Сен-Крозат (по полю битвы 1914 года); к Серизи и далее к месту сбора. От Азенкура до Перонна эта колонна, сама того не ведая, шла по маршруту (только в обратном направлении) армии Генриха V – к его бессмертному полю Азенкура.

Осторожно и тщательно проложив маршрут этих армий, обнаружим два поразительных факта, которые подтвердят, что марши были тщательно проложены заранее. Первый: как только фланговые колонны отклонились от отправной точки на расстояние 20 миль, они держались этого расстояния, двигаясь почти параллельно друг другу до Сен-Кантена. Второй: если нарисовать прямую линию от Кале до Реймса, она пройдет точно через Сен-Кантен; маршрут, по которому шел отряд короля, ни разу не отклонялся от этой прямой линии более чем на 5 миль. Вряд ли это совпадение, – в пользу нашего предположения говорит и факт, что до того король уже совершал марш по прямой, наступая между Сеной и Соммой, по Нижней Нормандии, а герцог Ланкастер – в Нормандской кампании. Эти четыре случая заставляют нас признать, что английский король, должно быть, владел некоторой примитивной формой карты, хотя об этом нигде и не упоминается^[157]. (Моя карта предназначена, чтобы помочь проследить эти пункты.)

Когда видишь этот тщательно разработанный маршрут наступления тремя параллельными колоннами, на ум приходит Ульмская кампания Наполеона. Быть может, Эдуард, как Наполеон, разложив на полу карту, нащупывал по ней с помощью примитивного циркуля маршрут своего знаменитого «шевоше».

У герцога Ланкастера всего несколько часов, чтобы сменить подковы лошадям, реорганизовать и восстановить утомленное войско: только что оно за три дня совершило марш длиной почти 100 миль, обоз все еще в пути. Еще надо отсортировать и расформировать тех немцев, которые не станут служить в предстоящей кампании без платы. Скорее всего, наступление отложили по крайней мере на день, чтобы выполнить эту задачу, и поравнялся он с остальными колоннами через несколько дней за счет быстрого марша. Это, видимо, нетрудно для него – англичане наступали неторопливо, покрывая по 6 миль в день (включая остановки). Не считая остановок, армия могла пройти в день не более 10 миль. Трудно управлять обозом, нет необходимости в быстром марше – этим тоже можно объяснить такое передвижение. Фруассар с помпой выставил напоказ великолепное наступление англичан из Кале; на самом деле вскоре, когда полил холодный осенний дождь, а местного корма почти не было и король запретил всякие разрушения и разграбления, марш сделался утомительным и трудным. Запрещение разорять территорию – отрадное новшество: в ту эпоху войн наступление армии сопровождалось обычно разграблениями и уничтожениями, и английская армия до настоящего времени, конечно, делала то же. Но теперь (позднее чем можно бы) Эдуард понял: хочет стать господином страны, через которую совершает марш, – надо сохранить хорошие отношения с ее жителями. Фактически его наступление можно рассматривать не как военную экспедицию, а как политическую процессию с военным эскортом: король направляется к месту своего коронования, и его просто сопровождает крупная коронационная процессия.

Несмотря на бедствия во время марша, дисциплина в войсках высокая. «Самоволки» запрещены, и для грабежей и разрушений мало возможностей. Колонна короля вначале совершает марш почти по недавнему маршруту голодных немцев Ланкастера. Солдаты на посте, а яйца и пиво скуплены (или украдены) до них. Да и радость от военных побед у них отнята: французы каждый раз уклонялись от сражений, укрывались в крепостях, – штурмовать их Эдуард строго запрещал. Совершенно ясно, что Эдуард решил сделать свой марш насколько можно мирным – пока французский регент не захочет сразиться с ним.

Англичане прошли 80 миль и достигли района между Камбре и Альбером (эта местность очень хорошо знакома нашим войскам, воевавшим здесь в 1914 – 1918 годах). Корма здесь достаточно, и армия остановилась на четыре дня; дождь не прекращался.

После остановки марш согласно плану возобновили, и под стенами Сен-Кантена (туда не вошли) лорд Бургерш столкнулся с несколькими французскими рыцарями, которые предприняли вылазку из города. После этого движение продолжили: колонна короля шла тем же, прямым маршрутом, а две другие колонны стали сходиться. Местом встречи всех трех отрядов была выбрана местность чуть восточнее Краона. Здесь 29 ноября армия объединилась и состоялось два военных совета; обменялись мнениями, обсудили ситуацию, затем приняли необходимые меры. Отряд принца удерживает северный сектор, герцог – восток, король – юг. Отряды разошлись по своим позициям, король продолжил наступление на юг^[158].

Не слышно ни о каком движении регента, хотя он имел вполне достаточно времени, чтобы укрепить город или выступить во главе национальной армии Франции и сразиться с захватчиками за его стенами. Однако возможность эта все еще учитывалась и марш 1 декабря возобновлен, но на этот раз стороны поменялись маршрутами. Принц и герцог прошли через Шато-Порсьен около 30 миль, король проделал путь чуть меньше. Как только колонны подошли к городу, англичане увидели две высокие башни городского кафедрального собора.

На Эдуарда Виндзора это, должно быть, произвело впечатление – впервые он увидел то, о чем мечтал многие месяцы – «город его мечтаний». Суждено ли этим мечтаниям после двадцати одного года усилий наконец осуществиться? Испытывал ли он те же чувства и то же волнение, что его предок Ричард Львиное Сердце, когда впервые увидел Святой город Палестины? История не оставила нам свидетельств; до нас не дошло ни одного письменного источника, где упоминалось бы о чувствах английского короля в ту кульминационную в его жизни минуту.

ОСАДА РЕЙМСА

Прибыв в окрестности Реймса 4 декабря, после 170-мильного марша, король Эдуард произвел рекогносцировку и установил многочисленные штабы. Свой собственный штаб – в аббатстве Сен-Баль, почти в 10 милях южнее города; штаб принца – в 5 милях севернее города, а герцог – в Бримоне, на востоке. Расстояния эти кажутся на удивление большими, и объяснить их можно так: во-первых, королю для его многочисленной свиты требовалось много помещений, а крупное аббатство вдалеке от города; во-вторых, Эдуард не намеревался активно осаждать город – тогда потребуется его личное присутствие. Он рассчитывал захватить Реймс пассивной осадой, то есть за счет жителей: поймут, что помощи ждать неоткуда, и сами принесут ему ключи от города. Чтобы подчеркнуть – осада будет проходить именно так, – Эдуард строго приказал к жителям относиться как к друзьям; войска слепо повиновались, ведь слово Эдуарда обладало огромной силой. Найтон пишет: «...войска вели себя как на своей земле».

Но все это ни к чему не привело; король не знал, что регент или его правительство, зная об опасности для Реймса и планах Эдуарда, предприняли шаги, чтобы усилить защиту города и оружием, и людьми, и выпустили строгие инструкции: в случае осады городу держаться – ему придут на помощь. Жители во главе с архиепископом и графом Порсьеном ответили на этот призыв храбрым согласием. Ворота закрыли, послание с просьбой о помощи тайно направили в Париж^[159].

Так, без изменений тянулось до Рождества. Осаждающие расквартированы в основном в соседних деревнях, – уже там, наверно, познали, как английские солдаты его празднуют. Приспособились ли жители к новым отношениям с противником, как их соотечественники пять с половиной столетий спустя?

Рождество пришло и ушло, а положение англичан так и не стало лучше. Погода отвратительная, – страдали больше всех лошади, главным образом располагавшиеся под открытым небом. Неподвижная осада – явление почти неизвестное в средневековой войне – продолжалась до середины зимы. Хижин и жилых помещений не хватало (не так было при осаде Кале); если армия собирается продолжать стоянку в 200 милях от побережья, надо немедленно что-то предпринять. Напасть на город и взять его штурмом – это, наверно, постоянно приходило на ум Эдуарду и соблазняло его, но он не поддавался этому соблазну. Взять Реймс штурмом без больших разрушений и жертв он, очевидно, мог, но как справиться с бесчинствами своих войск, когда те войдут в город, – а ведь это сильно осложнит освящение его архиепископом Реймским (не может же он освятить себя сам)^[160]. Затруднительное положение, которое, кажется, упустили из виду историки.

В те беспокойные недели утомительного ожидания одно становится с каждым днем очевиднее – необходимо привлечь для действий войска. Незанятость в боевой обстановке приводит к недисциплинированности. О каких-либо действиях противника на парижском направлении не слышно; кажется, безопасно послать небольшие экспедиции в отдаленные районы – пусть отряды совершают там рейды сугубо в своих секторах. По крайней мере четыре такие экспедиции посланы. К северо-востоку от Осташа д'Обершикур захватил Аттиньи на Эне; на восток отправились Ланкастер, Чандос и Одли – прошли через обширную территорию и приблизились к сильно укрепленному замку Серии, у Сен-Менегульда. Замок окружен двумя рвами, по крайней мере один из них наполнен водой. Генрих, скакавший на лошади, подъехав к нему, спешился, чтобы произвести рекогносцировку. Передовые отряды, заметившие это, поступили так же; если верить Найтону, они настолько вышли из-под контроля, что немедленно с криком помчались в атаку, пересекли два рва, взобрались на стены и захватили город; затем помчались к замку. Гарнизон, очевидно застигнутый врасплох – атака внезапна и дерзка, – благоразумно сдался. Такая атака во вкусе Генриха Ланкастера, но трудно понять, каких военных целей хотел он ею добиться. Скорее всего, эти нападения совершались во многом из-за необузданного честолюбия герцога. На следующий день он захватил еще один укрепленный стеной город, а затем и другие. Эти победы объяснялись, быть может, тем, что крепости сдавались под напором английской славы, – так в XVIII столетии в Южной Индии слава английских войск Клайва и Стрингера Лоуренса заставляла падать, как шары в боулинге, почти неприступные крепости.

Приведем полный список набегов: на северо-западе Кормиси штурмовали граф Марш^[161], лорд Бургерш и Джон Гонтский; действовавший на западе отряд подошел к стенам Парижа. Возможно, этот рейд следует расценивать не как грабительский набег, а как разведывательную операцию, направленную на то, чтобы выяснить положение и намерения регента. Но в таком случае отряд действовал очень любопытно. Уолсингем пишет: англичане произвели такой шум в предместьях, что гарнизон города решил – нападение на Париж неизбежно.

К БУРГУНДИИ И ПАРИЖУ

К 10 января 1360 года все налетчики вернулись в свои лагеря, а королю Эдуарду предстояло принять важное решение. Отряды, действовавшие возле Парижа, убедили его, что регент не выйдет из своего неприступного убежища; при этом и гарнизон Реймса не показывал никаких признаков, что намерен сдаться.

Реймс, в изобилии снабженный запасами продовольствия и оружия, мог выдержать длительную осаду, как Кале. В этом затруднительном положении у короля два выхода: взять город штурмом или оставить осаду и заняться чем-то еще. На первое Эдуард все никак не решался. Поведение его восхищает, хотя с чисто военной точки зрения и удивляет: располагая большой и эффективной армией, имея опытных офицеров, умеющих штурмовать крепости, не опасаясь теперь за свои тылы, он, вероятнее всего, взял бы город, но, без сомнения, заплатил бы за это высокую цену. Неизвестно почему король отказался от штурма, – то ли не желал больших жертв, то ли просто оставался преданным своему устремлению: пусть освящение его произойдет в результате переговоров. Зная его твердость и силу воли, сочтем более достоверным второй мотив.

Военная политика французов, при тех обстоятельствах наилучшая, для Эдуарда представляла сложную проблему^[162]. Стало необходимо разработать новую политику. Принципы ее, вероятно, созрели в его уме в прошлом месяце, если не раньше (не забудем рыболовные суда Великого поста); теперь Эдуард решил воплотить их в жизнь. Если угроза Реймсу не заставит регента выступить на его защиту или начать переговоры, нужно угрожать самой столице. Но прежде чем воплощать этот план в жизнь, следует предпринять предварительные шаги по охране продвижения английской армии – ведь она вдалеке от дома и окружена потенциальными врагами. Самая большая потенциальная опасность – Бургундия; герцог ее – сильнейший вассал Франции, и его следует считать врагом, хоть он и не принимает активного участия в войне уже много лет. Итак, решено – идти в Бургундию.

Ближайшая граница Бургундии в 100 милях южнее Реймса; Париж на расстоянии почти 150 миль к северо-западу от нее. Чтобы достичь Бургундии, надо пройти через Шампань с севера на юг. Эдуард III отправляется в свое новое предприятие 11 января 1360 года. Совершая марш в том же порядке, тремя колоннами, каждая со своим авангардом, армия оставила Шалон правее себя и пересекла Марну у Поиньи около 26 января. Двигаясь на юг, король безосновательно разорил Бар-сюр-Об, а затем повернул на запад. Оставив неосажденным небольшой город Труа (стал всемирно известным через шестьдесят лет^[163]), пересек Сену у Понта и Мери и вошел в Бургундию. Молодой герцог собрал свою армию у Монтреаля, но никуда не двигался – боялся столкнуться с огромной английской армией. Вот она и перемещалась по его стране как хотела. Захватила многочисленные города, среди них Тоннер, – там нашли и выпили запас долгожданного бургундского вина. Приказы, запрещавшие опустошения и грабежи, стали мертвым законом, или теперь их вообще не существовало.

По всей видимости, это определенная политика, цель ее – заставить герцога подчиниться. Но, несмотря на все старания Эдуарда, ничего не происходило, а сам он, казалось, не спешил обострять ситуацию. Наступил февраль и Великий пост; сезон военных действий кончился. Рыбная ловля уступила место схваткам; всем набожным рыцарям позволили проводить время по своему усмотрению, а рядовым, как говорят, приказали заботиться о себе самим. Охота и соколиная охота, однако, разрешены; король поселился в Гийоне, в 40 милях к западу от Дижона, и занялся развлечениями. Захвачен ли окруженный стеной город, разграблен ли монастырь, – в целом Великий пост соблюдался. В этот период произошли некоторые изменения среди высшего офицерского состава. Граф Марш умер (причины нам неизвестны); большинство немецких рыцарей разъехались по своим не очень отдаленным домам в Лотарингии; их место более чем заполнено рыцарями «свободных компаний»: они действовали в той части Франции прошедшие двенадцать месяцев и теперь поступили на регулярную службу в королевскую армию. Сэр Роберт Ноллис, должно быть, один из них, а кроме него, еще много других. Некоторые гасконские лорды, включая Капталя де Бюша, прославившегося при Пуатье, желая служить под знаменем Черного принца, пересекли окольными путями, через Бове, всю Францию и присоединились к нему в Бургундии. Из-за внутренних потрясений в стране, действий «свободных компаний» и разорения территории английской армией вся северная Бургундия оказалась в жалком состоянии, и герцог решился направить своих посланников просить о мире. Эдуард, конечно, мог потребовать всего, чего хотел. По заключенному перемирию Бургундия останется нейтральной в войне между Эдуардом и регентом и заплатит большую контрибуцию. Эти оскорбительные условия подписаны 10 марта, а пять дней спустя английская армия повернулась в направлении Парижа.

Все текло согласно плану: Великий пост почти прошел, наступила весна, а с ней появилась трава – корм для лошадей; пожелай регент сражаться за корону отца, ему дали бы эту возможность.

В середине марта армия повернула на запад, к графству Ниверне (столица – Невер). Это графство быстро решило проблему вторжения, последовав примеру Бургундии. Вся опасность со стороны тыла и фланга исчезла; Эдуард направился на север и, пройдя по долинам рек Кюрю и Йонны^[164], достиг Парижа.

В это время в Англии произошел один эпизод, который оказал воздействие на кампанию во Франции. Наступление – лучшая форма обороны; некоторые советники регента знали об этом. Видя, что английский король взял с собой на континент очень большую армию, они предположили, что Англия лишилась защитников и английский король достигнет своей страны лишь через несколько дней. Но они недооценили Эдуарда и забыли об истории, случившейся четырнадцать лет назад. Когда в 1346 году шотландцы вторглись в Англию, Эдуард доверил ее защиту тем, кого не взял с собой на континент. То же самое случилось и теперь. Дальновидный монарх сделал то, что оказалось вполне достаточным для защиты королевства: в марте 153 французских корабля внезапно появились в Райе. Саму высадку нельзя было предотвратить, как и ужасные злодеяния, совершенные французскими войсками в Винчелси (возможно, в отместку за разорение их родины). Но в течение двадцати четырех часов английские отряды согласно плану подошли к месту высадки и после жестокой схватки, нанеся противнику тяжелые потери, вынудили французов вернуться на свои суда.

Результат хорош, но рассказы о французских злодеяниях, достигшие короля и английскую армию (без сомнения, преувеличенные), настолько разозлили и возмутили их, что король ускорил марш к Парижу и возобновил политику опустошений^[165].

На Страстной неделе, во вторник 31 марта, армия остановилась в 20 милях южнее Парижа, между Корбеем и Лонжеме; королевская штаб-квартира установлена у Шантелопа, невдалеке от Арпажона, где и оставалась, пока не кончилась Пасха. Дым от пожаров в Лонжеме видели со стен Парижа, что вызвало панику во всех предместьях города; напуганные жители потоком (слишком знакомым нам по недавним войнам) стекались в город в поисках убежища. В Лонжеме состоялась мирная конференция (подробнее о ней позже), но она окончилась неудачей.

Во вторник Пасхальной недели наступление возобновлено; армия остановилась на линии возвышенностей в нескольких милях к юго-западу от города, между Иси и Божираром; король поселился в Монтруже. Уолтер Мэнни во главе своего отряда подошел к стенам Парижа и своими насмешками пытался разгневать гарнизон, побуждая его выйти из города. Кроме того, вся английская армия развернута в линию и выдвинута к столице, чтобы тем самым вызвать противника на бой. Эдуард имел основания полагать, что вызов примут. Фруассар говорит о посланных герольдах, а Найтон сообщает, что договоренность с регентом принять участие в битве как будто достигнута, но не выполнена. Несмотря на желание сражаться, французы ничего не предпринимали. Строгие приказы, запрещавшие действовать, изданы, и им повиновался гарнизон – охотно или нет, не важно. Однако 10 апреля депутация с предложением мира вышла из города. Конференция, на которой присутствовали папские легаты, состоялась в аббатстве Клюни, на Орлеанской дороге, но она ни к чему не привела. Произошедшее после конференции, должно быть, удивило французов: сорок восемь часов спустя английские войска выстроились в линию и подошли к городским стенам. Снова гарнизон не сдвинулся с места. Прошло несколько часов, и английская армия исчезла – она уже на пути в Шартр. Демонстрация оказалась просто прикрытием, – опытный арьергард некоторое время оставался на виду у жителей. Английский король сделал еще один удивительный шаг.

* * *

Эдуард III не оставил нам записей о том, какие мотивы и причины побуждали его к таким поступкам в той запутанной кампании (они многочисленны), – мы вынуждены ограничиваться догадками. В большинстве случаев, а в этом особенно, приходится делать заключения в значительной степени на основе логики последующих событий. Изложим эти события вкратце, а затем возвратимся к причинам, по которым король оставил «город своих мечтаний», прежде чем одна из сторон ударила по противнику.

В воскресенье 12 апреля 1360 года начался отход в направлении юго-запада, точнее, Шартра. Французы не пытались следовать за противником. В понедельник англичан настиг ужасный ураган, – на землю падали градины размером с голубиные яйца, несколько солдат и лошадей ими убиты. Согласно «Лондонской хронике» день этот стал известен как «черный понедельник»^[166]. Англичане прошли мимо Шартра и вступили в край Бонваля и Шатодена, в 20 милях от первого. Можно предположить, что французское правительство и население Парижа вздохнули с облегчением – грозный противник отступает – и, наверно, пропели в честь этого «Те Deum» в соборе Парижской Богоматери. Их очень удивили действия англичан. Опасность, кажется, прошла; регент послал эмиссаров – догнать отступающую армию и просить ее о мире. Догнали у Шатодена и попросили возобновить переговоры, прерванные 10 апреля. Английский король согласился, и в течение восьми дней мирный договор, основанный на условиях, предложенных Эдуардом в Первом лондонском договоре, составили и подписали.

Вот краткое содержание этой экстраординарной истории. Для нас она представляет двойную проблему: во-первых, почему англичане внезапно отступили (если это отступление) и, во-вторых, почему французы решили заключить союз с отступающим противником, притом на его условиях. Осажденная армия иногда соглашается на условия противника, но это происходит либо в результате голода, либо из-за угрозы штурма или фактического нападения (не знаю ни одного подобного случая на протяжении всего Средневековья).

МИР В БРЕТИНЬИ

Рассмотрим для начала английские объяснения. Генри Найтон никак не объясняет отход англичан; Грей в «Scalacronica» утверждает: цель отступления – найти фураж для лошадей, его не хватает за стенами Парижа. По Фруассару, король намеревался через долину Луары пройти в Бретань – там отдохнуть и восстановить силы армии до конца лета, а затем возвратиться и осадить Париж. Основано ли это утверждение Фруассара снова на догадках? Очевидное предположение: английская армия шла в этом направлении, а все благоразумные командующие всегда имеют два или больше плана развития кампании на случай, если все пойдет не так, как надо, – Эдуард, вероятно, рассматривал и такой план. Но трудно поверить, что он намеревался последовать этим путем, начав унылое отступление, когда мог окончательно разбить противника, войска его уже предвкушали победу, и им пришлось бы разочароваться в своих надеждах. Так что проблема отступления становится тем сложнее, чем ближе мы подходим к тому, чтобы ее объяснить.

Другое утверждение Фруассара может привести нас к истине, а именно что герцог Ланкастер, всегда искавший боя и приключений, внезапно стал склоняться в пользу мира. Генрих Ланкастер – английский глава на двух неудавшихся мирных конференциях, 3 апреля (Страстная пятница) и 10 апреля. Не существует ни одной записи об обсуждениях на тех конференциях, но разумно предположить, что они сузили противоречия между двумя партиями и позволили сторонам увидеть, на каких вопросах другая сторона остается непреклонной. После этого Генрих Ланкастер стал persona grata для французов, которые искренне восхищались этим лихим солдатом и настоящим рыцарем. По-видимому, на этих конференциях он о чем-то договорился с французскими делегатами и в ходе второй конференции французский глава Роберт Файн отвел Генриха в сторону и сказал ему кое-что «не для печати»: самолюбие мешает регенту принять любые условия в обстоятельствах угрозы его свободе со стороны армии, стоящей за воротами его столицы; но если английская армия отойдет от города, регент, возможно, примет английские условия, по крайней мере на тех основаниях, что закреплены Первым лондонским договором. Чтобы «сохранить лицо» для французов, необходимо сохранить это в тайне, и Ланкастер, возвратившись, должен убедить в том короля. Без сомнения, английских лидеров посвятили в эту тайну, взяв обещание молчать, – не исключено, что Ланкастер, который был особенно близок с королем, возвратясь с мирной конференции, убедил короля заключить мир. Это вовремя дошло до ушей Фруассара, и он затем приписал известные слова Ланкастеру.

Вышеупомянутое решение, конечно, предположительно, как любое решение, ввиду недостатка фактов; но, пожалуй, оно одно объясняет действия обеих сторон в этом вопросе. На это указывает по крайней мере и один безусловный факт: как только англичане «отступили» от Парижа, мир, которого они так желали, был им предложен.

Если это предположение и есть правда, то оно свидетельствует: не зря французские летописцы и историки называли Эдуарда проницательным дипломатом как при дворе, так и на поле битвы.

* * *

Французские делегаты 27 апреля достигли Шартра^[167]. Король находился в Сури, в 5 милях к востоку от этого города, и назначил для переговоров деревушку Бретиньи – между деревней, где он пребывал, и городом.

1 мая 1360 года историческая конференция начала свою работу; присутствовали 16 французских и 22 английских делегата. На наш взгляд, полезно перечислить имена главных представителей на конференции. Глава англичан – герцог Ланкастер; ему помогали графы Нортхемптон, Уорвик, Солсбери, Стаффорд, сэр Реджиналд Кобхэм, сэр Джон Чандос, сэр Фрэнк Холл (прославившийся при Обероше), Капталь де Бюш и, естественно, сэр Уолтер Мэнни. Французские делегаты, наверно, с превеликим любопытством смотрели на этих людей, чьи имена знал, пожалуй, каждый француз.

Французов возглавлял, скорее всего, священник епископ Бове; многие делегаты тоже были представителями церкви; представлены и гражданские жители. О том, что обсуждалось, мы, к сожалению, не имеем ни одного письменного источника; главные вопросы согласованы, видимо, очень быстро – понадобилось всего два дня. Это подтверждает мою гипотезу, что они решены уже в ходе двух предыдущих конференций, хотя и коротких. Условия мира в Бретиньи несколько менее тяжелы для Франции по сравнению с условиями Первого лондонского договора. К английским территориям на континенте прибавляется графство Руэрг (размером с английское графство Кент). Выкуп за короля Иоанна уменьшен на четверть, вероятно, потому, что Эдуард признал – страна не в состоянии выплатить первоначальную сумму, особенно теперь, когда доходы от Руэрга потеряны для Франции.

Таким образом, Эдуард, подписав Первый договор, который он рассматривал как «благородный мир»^[168], и заключив на основе его мир в Бретиньи, мог сказать, что он сдержал свое слово не покидать Францию, пока не заключит достойный его мир.

Следующие пять дней посвящены прорабатыванию и составлению многочисленных и сложных деталей – еще один пример быстрой работы. Смысл этих деталей относится к теме этой книги; отметим лишь, что составлены они каждой из сторон с большой осторожностью, чтобы свести до минимума споры и конфликты, которые могли возникнуть в результате различных интерпретаций.

Главный результат мира – старый английский доминион Аквитания возвратился под корону Англии, но с тем существенным различием, что на сей раз французский король больше не являлся ее сюзереном и навечно отказывался претендовать на то. Таким образом, основной пункт разногласий между двумя странами, касавшийся присяги английского короля за свои французские владения, отпадал. С этого момента между двумя странами устанавливается постоянный мир. Эдуард отказывается от притязаний на французский трон, а Иоанн освобождается за огромный выкуп. Кале и Понтье уступлены Англии^[169].

Карта 18. Франция после подписания мирного договора в Бретиньи, 1360 г.

Большое значение отводилось клятве и подписанию мира^[170]. Король Иоанн в плену и не может его подписать, а значит, и Эдуард, – мир в Бретиньи должны подписать французский регент и принц Уэльский.

Оставив графа Уорвика защитником в Нормандии, а герцога Ланкастера во главе армии, с поручением привести ее домой через Кале, король в сопровождении сыновей сразу отправился домой. Сев на корабль 28 мая в Онфлере, он в тот же день высадился в Рю; не теряя ни мгновения, сел на лошадь и помчался в Лондон. Так он достиг Вестминстера на следующее утро, в 9 часов, немного более чем через двадцать четыре часа после отъезда из Франции; встретил и обнял Иоанна Валуа, воскликнув: «Вы и я должны благодарить Бога за хорошее соглашение!» Эдуард подружился с Иоанном, и, пока оба короля живы, едва ли что-то могло снова ввергнуть их страны в войну.

Обе страны теперь спокойно вздохнули. В церквах пели «Те Deum»: корни антагонизма и разногласий уничтожены, семена мира между двумя великими странами посеяны. В небе сияло голубое небо, но вдалеке заметно небольшое облако^[171].

Приложение

ЧИСЛЕННОСТЬ АРМИИ ЭДУАРДА III

Все летописцы соглашаются, что английская армия весьма внушительна по размеру. Возможно, это подтверждается и тем фактом, что на этот раз Эдуард решил раз и навсегда покончить с войной. Виллани говорит о численности английской армии 100 тысяч, – истинного числа он не знал, но хотел показать, что армия очень велика. Лебель, писавший ненамного позже событий, дал определенные цифры для двух отрядов, – эти сведения послужат нам отправными точками в исчислении (пусть он их, скорее всего, преувеличил). Общее количество солдат в отрядах короля и принца 18 500. Фруассар указывает ту же цифру в своем первом издании, но в Амьенском и сокращенном изданиях урезает ее на 2500, приведя численность армии 16 тысяч. Эта цифра не включает отряд герцога Ланкастера, поэтому общая численность английской армии не может быть меньше 20 тысяч.

Дофин в письме, датированном 11 октября, заявляет, что в тот момент 12 тысяч солдат высадились в Кале. Но это нам не помогает, – мы не знаем, какая часть армии высадилась и обладал ли дофин точными данными. Однако, если отряды Ланкастера и Черного принца к тому времени высажены, то общее количество 20 тысяч человек недалеко от истины.

В названных цифрах не учтены иностранные добровольцы, в конечном счете совершавшие марш под английскими знаменами. Найтон заявляет, что Уолтер Мэнни собрал 1500 из них в Кале; мы не знаем, однако, сколько из них приняли условия короля, то есть им не стоило ожидать платы и следовало рассчитывать только на добычу. Стало быть, число их, вероятно, незначительно.

Король не беспокоился об их присутствии, – этот факт придает правдивость его заявлению, что у него достаточно большая армия для его цели.

Все, вместе взятое, говорит о том, что армия, по крайней мере по численности, равна той, что воевала при Креси, и значительно превосходила ее по количеству некомбатантов – их, должно быть, несколько тысяч. Следовательно, численность людей, вооруженных и невооруженных, которые отправились из Кале в последнюю экспедицию Эдуарда III, возможно, превышало 20 тысяч.

Согласно «Феодере» Римера, в Англии и Уэльсе набрано 3474 пехотинца, но в этом источнике не исключена ошибка. Рамсей, однако, предполагает, что эта цифра верна, и на основании ее вычисляет общее количество армии – 6 тысяч. Даже в этом случае он не принимает во внимание иностранных солдат, или английские войска, находящиеся уже в Кале или других частях Франции.

Кроме того, вероятно, что «знаменитая компания» сэра Роберта Ноллиса, приблизительно 3 тысячи человек, присоединилась к войскам в центре Франции, где до того действовала. Делашенель заявляет что цифра 20 тысяч, «вероятно, завышена». Фердинанд Лот, еще один апостол школы по занижению численности, следует за Рамсеем.

СТРАТЕГИЯ ЭДУАРДА III

На протяжении кампании стратегия английского короля постоянно менялась. Вначале он собирал союзников, но вскоре понял, что доверять им нельзя. Тогда он решил возобновить свои действия на внешних линиях, что можно было осуществлять, господствуя на море.

Но отсутствие связи между его армиями привело к столь многим ошибкам, – а тут еще нет уверенности в союзниках, – что он решился вернуться к прежней стратегии – концентрации сил. В конечном счете новая военная политика английского короля оказалась удачной и обеспечила ему полную победу.

Послесловие

В предисловии (возможно, оно пропущено многими читателями) сказано, что главная особенность войны Креси – личность Эдуарда III, центральной фигуры войны. Вокруг этого выдающегося человека все события Столетней войны вращались подобно танцовщицам вокруг майского дерева^[172] или сходились на нем как на магните. Что войну удалось выиграть – это почти полностью заслуга одного человека – английского короля. Короли, правители и генералы Франции приходили и уходили, пока длилась война, но не английский командующий. Двадцать два года – столько же, сколько длились Наполеоновские войны, – война Эдуарда преследовала одну главную цель: освобождение английской короны от вассалитета по отношению к Франции и тем самым завершение многовекового конфликта.

Не меняется командующий – не меняются и главные его подчиненные. Таким образом, эту войну характеризует еще и та уникальная особенность, что на всем ее протяжении под английскими знаменами сражались одни и те же командиры. В свою первую кампанию Эдуард взял с собой Генриха Дерби, Уорвика, Нортхемптона, Суффолка, Реджиналда Кобхэма, Уолтера Мэнни и молодого сэра Джона Чандоса. В свою последнюю кампанию, двадцать один год спустя, – тех же подчиненных, из новых появились лишь принц Уэльский и лорд Бургерш. Король, бесспорно, в высокой степени обладал талантом отбора лидеров; весьма замечательно, что, в отличие от маршалов Наполеона, генералы Эдуарда не ссорились и не враждовали между собой; у нас нет ни одного свидетельства личной вражды или ревности между ними: все слиты в настоящую «команду братьев», объединившихся для службы своему господину и королю. Именно этой спаянностью высшего английского командования и объясняются многие и многие английские победы. Подобного мне больше не встречалось в военной истории.

Эти суровые и храбрые профессиональные солдаты, с разными характерами, не были бы так верны, послушны и преданы слабому королю: сыновья знати, они не привыкли пресмыкаться и заискивать; родители их в свое время совсем по-другому обошлись с его отцом – Эдуардом П. Из этого следует, что король Эдуард обладал яркой индивидуальностью, которая вкупе с его военным талантом, мастерством в войне вселяла в них уверенность и заставляла слепо ему повиноваться. Такое отношение к королю и командующему, видимо, распространялось и на обычных солдат. Есть вера в своего командира – растет боевой дух войск, а без него ни одна армия не достигнет больших целей. Это, в свою очередь, воздействует на дисциплину, – она постоянно улучшалась и пришла к наивысшей точке в последней кампании (нарушения дисциплины почти отсутствовали). Армия благодаря постоянным действиям получила неоценимый боевой опыт, постоянно хорошо вооружена, управлялась дальновидным командующим. Без сомнения, ко времени подписания мира в Бретиньи английский солдат – лучший в мире. Это основная причина, почему такая маленькая страна, как Англия, нанесла поражение государству, в несколько раз ее превышающему по размерам. Из этого следует, что и английская армия тогда – лучшая в мире и стала таковой благодаря своему королю.

В военном смысле Англии при этом короле повезло. Победила ли она с точки зрения морали – нас в этой книге не интересует. Замечу лишь, что историки чересчур легко судили английского короля, понося его поступки. Но стоит задаться вопросом: а можно ли осуждать его с современной точки зрения? Эдуард III – человек своего времени, дитя своего поколения, и, надо сказать, очень удачливое и счастливое. Кроме того, он человек истинно верующий (хотя и в несколько узком понимании этого слова), – для него не простая формальность, что, прежде чем начинать свои кампании, он участвовал в службах вместе с двумя архиепископами. Большинство человеческих поступков – результат двух или более порывов или мотивов, и действия Эдуарда в борьбе с королем Франции не исключение. На него, конечно, влияли и жажда власти, и жажда приключений; но доминирующий мотив борьбы для него, полагаю, – одно (об этом говорилось выше): он делал то, что необходимо; в остальное углубляться не стану.

Выиграла ли Англия от войны материально, ответить легко, но этой теме тоже не место в моей книге; ограничусь двумя замечаниями. Первое: пока война шла, внутреннее состояние страны было, по крайней мере, столь же мирным и безмятежным, как в любой период нашей средневековой истории; к концу войны, несмотря на разрушительные последствия «черной смерти», благосостояние страны быстро увеличивалось, как будто за войну сполна заплачено и время получать выгоды. Второе: ряд побед за границей оказал свое воздействие – сердца тех, кто принадлежал к этой чрезвычайно молодой нации, наполнились национальным самосознанием и гордостью; подписание мира в Бретиньи и введение английского языка в парламентских слушаниях не простое совпадение. Война Креси очень многое изменила в мире.

Примечания

1

Оно вошло в оборот только в XIX в.: такое наименование историки дали военно-политическому конфликту между Францией и Англией на протяжении XFV – XV вв.

(обратно)

2

То есть сочинениями, написанными о войне в период правления королевы Виктории (1837 – 1901), последней представительницы Ганноверской династии.

(обратно)

3

В подстрочных примечаниях толкуется лишь наиболее, на мой взгляд, важное. (Здесь и далее цифрами обозначены примечания автора.)

(обратно)

4

Аквитания, или Гиень (в Англии ее называли Гасконью), – область в юго-западной части Франции; начиналась севернее нижнего течения Дордони и доходила на юге до Пиренеев; с запада на восток простиралась от побережья Бискайского залива до среднего течения Гаронны. Бёрн не совсем верно говорит, что семена войны Англия посеяла приобретением Аквитании; кроме этой территории, она уже владела на континенте обширными областями: Нормандией, Анжу, Туренью и Меном. Скорее всего, это произошло потому, что в 1066 г. Англию покорил Вильгельм Завоеватель. Заняв английский престол, он остался и герцогом Нормандским. Именно с этого момента начинается длительный конфликт между Францией, стремившейся вытеснить с континента своего северного соседа, и Англией, которая желала распространить свое влияние на все большую территорию на том же континенте.

(обратно)

5

Английским королям за свои континентальные владения приходилось присягать французским королям, поскольку, как герцоги Нормандские, они были их вассалами.

(обратно)

6

По этому договору к Англии перешел ряд стратегически важных областей (Лимузен, Перигор, Креси), присоединяющихся к английской Гаскони; кроме того, английскому королю выплачивалась значительная денежная сумма на содержание небольшой армии. Но взамен Англия теряла все свои номинальные права на Нормандию, Анжу, Мен, Турень и Пуату (области, потерянные ею еще в начале XIII в., но номинально остававшиеся под ее управлением). А еще английские короли за свои юго-западные владения (Аквитанию) приносили королю Франции оммаж (признание сюзеренитета), поскольку по договору становились герцогами Аквитанскими и пэрами Франции, а значит, вассалами французской короны.

(обратно)

7

В 1314 г. дочь французского короля Филиппа IV Красивого вышла замуж за английского короля Эдуарда II; их сын – Эдуард III.

(обратно)

8

Жена Эдуарда Изабелла, Французская Волчица, опираясь на помощь большинства баронов, епископов и даже братьев короля, произвела переворот и посадила на трон своего сына. Эдуард II, заключенный в замок Беркли, после восьми месяцев ужасных пыток скончался в 1327 г.

(обратно)

9

После Филиппа FV последовательно царствовали его сыновья: Людовик X (1314-1316), Филипп V (1316-1322), Карл IV (1322-1328).

(обратно)

10

После смерти Людовика X и Филиппа V их дочери претендовали на французский престол, но им отказали.

(обратно)

11

«Племянник последних королей и их родственник в третьей степени Эдуард III роднее им, чем граф Валуа, который приходился им только двоюродным братом и, следовательно, родственником в четвертой степени» (Перуа Э. Столетняя война. 1945. С. 54).

(обратно)

12

Салический закон, или Салическая правда, – свод законов обычного права, записанный германцами в V – VI вв. Согласно ему наследование земли шло только по мужской линии.

(обратно)

13

В период с 1305-го по 1378 г. резиденция пап римских – город Авиньон (юго-восток Франции). В истории этот период получил название Авиньонское пленение пап, поскольку во многом папам приходилось действовать по указке французских королей.

(обратно)

14

Роберт III (1287 – 1343) – сын Филиппа Артуа и внук Роберта II Артуа; граф Бомон ле Роже, сеньор Конша (с 1309 г.); женат на Жанне Валуа, дочери Карла Валуа; пэр Франции с 1328 г. Подозреваемый в покушении на убийство короля Филиппа Валуа, лишен своего графства и изгнан из него в 1332 г. После этого находился при дворе английского монарха Эдуарда III, которого, стараясь сделать все возможное для разжигания войны против Франции, уговорил принять титул короля Французского. Посланный в Бретань во главе 10-тысячного войска, в 1342 г. безуспешно атаковал Сент-Омер, в следующем году овладел городом Ванн, но разбит Жаком Бурбоном и тяжело ранен. Вернувшись в Лондон, вскоре умер.

(обратно)

15

А именно Эдуард Перуа (в своей «Столетней войне»).

(обратно)

16

Уолтер де Мэнни (? – 1372) – один из лучших командиров Эдуарда III. Уроженец Хайнота (Голландия); прибыл в Англию с королевой Филиппой. Впервые проявил себя в боях с Шотландией; принимал участие в бое при Слейсе (1340); послан в Бретань (1342) на помощь графине де Монфор – для борьбы против Карла Блуаского. Принимал участие в осаде Кале (1346 – 1347), осаде Бервика (1355), в последней крупной кампании Эдуарда III во Франции (1359 – 1360). Одно из главных лиц на переговорах по заключению мира в Бретиньи (1360); кавалер ордена Подвязки (1359); член парламента (1345).

(обратно)

17

Фламандский гарнизон острова Кадзанд (Зеландия, в устье Шельды) остался верен своему сюзерену, графу Фландрскому, союзнику Филиппа VI; англичане – около 500 латников и 2 тысячи лучников – атаковали его с моря. Командовали атакой граф Дерби, граф Суффолк (Роберт де Уффорд) и сэр Уолтер Мэнни. У фламандцев было около 5 тысяч человек; ими командовал бастард Ги Фландрский, брат графа Людовика Фландрского. Фламандцы выстроились на дамбах и песчаных пляжах вдоль берега, но их вытеснили оттуда английские лучники, прикрывавшие высадку кораблей. Затем Дерби построил в линию своих тяжеловооруженных воинов, а по бокам установил лучников. Английские лучники, стрелявшие намного эффективнее фламандцев, которые пользовались арбалетами, понесли серьезные потери еще до рукопашной схватки. Сопротивление защитников было сломлено, и фламандцы обратились в бегство, преследуемые по улицам и домам города победителями. Последних защитников пришлось выкуривать из церкви, где они укрылись. Как сообщают, фламандцы потеряли якобы более 3 – 4 тысяч погибшими, включая всех своих командиров (Ги Фландрский попал в плен) и еще примерно 26 рыцарей и оруженосцев. Но в стратегическом плане эта стычка не имела никакого значения, поскольку, разграбив город, англичане вернулись в Англию.

(обратно)

18

Камбре, не представляющий интереса для английского короля, важен для его союзника – Священной Римской империи. Город формально входил в состав Германской империи, но его правитель – епископ давно придерживался профранцузской ориентации и в 1337 г. после секретных переговоров продал свои владения французскому королю Филиппу VI Валуа. Это вызвало ярость германского императора, вступившего в союз с Эдуардом III.

(обратно)

19

Французы также имели подобное феодальное войско, теоретически каждый рыцарь должен служить; на практике получалось, что не более одной десятой вассалов находилось под знаменами французского короля.

(обратно)

20

Ярд – английская мера длины (равна 0,9144 м).

(обратно)

21

В 1314 г. шотландцы наголову разгромили английскую армию при Баннокберне; в сражении погибла или взята в плен почти вся английская армия.

(обратно)

22

Согласно Винчестерскому статуту 1285 г. (последнее переизд. в 1442 г.), каждый свободный человек в Англии в возрасте от 15 до 60 лет обеспечивал себя оружием согласно стоимости своих земель и движимого имущества. С 40 фунтов дохода он нес службу в качестве рыцаря; с 20 фунтов – как тяжеловооруженный всадник (носил латы). Имевший доход 15 фунтов служил всадником в кольчуге – легкая кавалерия (конная пехота), или хобилар; имевший доход 10 фунтов – пехотинец; 2 – 5 фунтов – лучник. Тот, кто имел доход менее 2 фунтов, служил с оружием, которое мог достать. Во второй половине XIV в., в условиях длительной Столетней войны, к военной службе стали все больше привлекаться и зависимые крестьяне – вилланы.

(обратно)

23

В 1159 г. введена щитовая подать «скутагий» взамен военной службы вассалов.

(обратно)

24

См.: Валлийские войны Эдуарда I. С. 41, 45.

(обратно)

25

См.: Моррис В.-А. (ред.), Виллар Д.-Ф. Работа английского правительства в 1327 – 1336 гг. 1940. С. 352. Далее: Моррис В.-А., Виллар Д.-Ф.

(обратно)

26

До правления Эдуарда III ополченцам первые сорок дней службы жалованья не платили.

(обратно)

27

Еще несколько слов об ополчении. Уже в 1320-х гг. парламент высказался против набора его для службы за пределами Англии. Сопротивление англичан проявлялось в массовом дезертирстве из набранного войска еще до начала военных действий. Статут 1344 г. утвердил, чт'o латники, хобилары и лучники получают, отправляясь за пределы родины. Набор войск за местный счет или на средства графств запрещен в 1348 г. Первые наборы ополчений (1338) и лучников (1339) в графствах для службы во Франции не предусматривали выплаты жалованья до места погрузки на суда (кроме валлийцев). В 1340 г. ополчениям для Франции в одном случае обещали жалованье после высадки, но в другом – с момента отплытия. В 1345 г. лондонские лучники и чеширские ополченцы, вооруженные и оплаченные городом или графством, шли в Сандвич за счет короля. Эдуард III впоследствии разрешил практику заместителей (находить воина, но не служить самому). Это касалось прежде всего больных, старых и признанных негодными и, несомненно, больше отвечало условиям войн на континенте. В апреле 1338 г. клирикам предстояло найти латников, хобиларов и лучников (в соответствии с расценкой их земель) для защиты острова Уайт. Таким образом, к осаде Кале в 1346 г. численность ополчения, воевавшего во Франции, дошла до более 20 тысяч. После смерти Эдуарда III ополчения городов и графств окончательно вернулись к своей вспомогательной, локальной роли. При Ланкастерах городские ополчения использовались преимущественно для обороны страны.

(обратно)

28

Как и некоторые рыцари; например, свита Джона Чандоса в 1359 г. состояла из 7 рыцарей, 54 оруженосцев и 34 лучников.

(обратно)

29

См.: Моррис В.-А. С. 337.

(обратно)

30

См.: Королевское историческое о-во. Вып. 3, 4, 7. С. 94.

(обратно)

31

См.: Таут Т.-Ф. Главы из административной истории. Т. 4. С. 144, примеч. 3, с изм., внес. А.-Э. Принсом (см.: Принс А.-Э. Контрактная система. С. 308, примеч. 2.

(обратно)

32

Сцена в фильме «Генрих V», где рыцаря подсаживают на коня с помощью каких-то приспособлений, вряд ли достоверна.

(обратно)

33

Жалованье принца Уэльского равнялось 1 фунту в сутки.

(обратно)

34

Фруассар и Лебедь, которые служили под командованием Эдуарда во время Шотландской кампании, – исключение.

(обратно)

35

Точно так же конюхи с началом сражения уводили лошадей, перевозивших артиллерию, в более поздние времена.

(обратно)

36

Существует много латинских и старофранцузских слов, означающих это формирование; переводим как «дивизия».

(обратно)

37

Для кампании 1359 г. король приказал построить повозки специальных типов.

(обратно)

38

Они все еще существуют и используются австрийцами под названием «малбрукс».

(обратно)

39

В 1794 г. австрийские захватчики наперекор уговорам герцога Йоркского сожгли эти деревни. Знаменитая линия Гинденбурга в 1917 г. как раз проходила через центр этой разоренной области.

(обратно)

40

Дерби – урожденный Генри Гросмонт (1300 – 1361), граф Дерби (1337), граф Линкольн (1349), герцог Ланкастер (1351); кавалер ордена Подвязки; единственный сын Генриха Ланкастера. Его дочь, Бланка, замужем за сыном Эдуарда III, Джоном; их сын впоследствии стал первым английским королем из династии Ланкастеров – Генрихом IV. В 1336 г. воевал в Шотландии, получил звание генерал-капитана королевских сил в Шотландии с экстраординарными полномочиями. В мае 1337 г. победил во Фландрии (вместе с сэром Уолтером Мэнни) в сражении при Кадзанде; июле 1339-го – участвовал в первой английской кампании во Франции, осаждал Камбре; 1340-м – принимал участие в сражении при Слейсе; 1341-м – воевал в Шотландии; 1342-м – в Бретани, участвовал в осаде Вана; 1345-м – сражался в Аквитании; 1347-м – осаждал вместе с королем Кале; 1352-м – сражался в Пруссии вместе с крестоносцами; в 1356 – 1360 гг. участвовал в своей последней кампании во Франции.

(обратно)

41

Кроме этой причины, «Большие французские хроники» приводят еще ряд мотивов, побудивших Филиппа отказаться от битвы: «...во-первых, потому, что была суббота; во-вторых, ни они, ни их кони не пили и не ели; в-третьих, и кони, и войско проскакали пять лье не напившись и не поев; в-четвертых, было препятствие – один проход между ними и их врагами».

(обратно)

42

Бёрн не совсем прав, что Эдуарду пришлось покинуть пределы Франции только по причине измены союзников. Кроме того, у него не хватало провизии для армии, а французская армия, которая занимала очень сильную оборонительную позицию, к тому же численно превосходила английскую.

(обратно)

43

Артевельде – знаменитый фландрский народный вождь, сын богатого гентского суконщика Иогана ван Артевельде, находившегося в родстве со знатью. В то время как граф Людвиг II Фландрский, склонявшийся вместе с дворянством на сторону Франции, продолжал после битвы при Касселе (23 авг. 1328 г.) действовать вразрез с интересами могущественных и богатых фландрских городов, симпатизировавших Англии, Артевельде, достигший к тому времени благодаря своему богатству и ораторскому таланту большого влияния в Генте, стал во главе народной партии и смело выразил свое порицание политике графа и дворянства. Он достиг такого значения, что отважился в обход графа заключить с англичанами союз, главным образом в интересах торговых отношений. Высадка англичан на Кадзанде и перевес, полученный ими 10 ноября 1336 г. над приверженцами графа, снова оживили народное недовольство против французской партии, и Артевельде воспользовался этим, чтобы склонить на свою сторону Брюгге, Иперн и сделаться фактическим вожаком и повелителем во Фландрии. Союз с Англией утвердили, назначенных графом чиновников устранили, а самому графу пришлось покинуть страну. Артевельде употреблял все средства, чтобы, с одной стороны, содействовать победе Эдуарда III над Францией, а с другой – сделать невозможным примирение графа со своими прежними подданными. Но слишком сильная приверженность его Англии возбудила неудовольствие народной партии: говорили, что он намерен подарить Фландрию принцу Уэльскому, и во время народного восстания 24 июля 1345 г. он был убит.

(обратно)

44

Леопарды – изначально эмблема Плантагенетов, а лилии – Капетингов.

(обратно)

45

Слейс – главная гавань Брюгге, в XIV в. средоточие мировой торговли (за исключением Средиземного моря). Гавань эта очень обширна и достаточно глубока для самых больших кораблей; вся торговля Англии с континентом осуществлялась через Слейс, потому Эдуард III так заинтересован в обладании им. Между тем 10 июня, когда он решил отправиться к нему с частью своего флота из Оруэлла (недалеко от Гарвича, графство Эссекс), то получил неожиданное известие, что французы предупредили его и с большим флотом вошли в Слейс.

(обратно)

46

Англичане имели 250 судов, французы – 400; из них, впрочем, надо принимать в расчет лишь 190 наиболее крупных, большей частью генуэзских и испанских кораблей; 19 кораблей, в том числе бывшие английские суда «Кристофер» и другие, особенно крупных размеров.

(обратно)

47

Бланкенберг располагался на расстоянии 10 морских миль от Слейса.

(обратно)

48

Французский флот разделялся на три эскадры, под командованием адмирала Гуго Кирье, казначея Никола Бегюше и генуэзца Барбаверы. Кирье, практически незнакомый с военно-морским делом, получил это назначение только благодаря тому, что осенью 1338 г. сумел захватить несколько английских кораблей, и среди них – «Кристофер», стоявший на якоре в устье Шельды, у о. Валхерен. Бегюше, бывший сборщик налогов, прославился тем, что в марте того же года совершил набег на Плимут. Барбавера, командовавший галерным флотом, – профессиональный военный моряк. Численность французской армии, располагавшейся на судах, доходила, по имевшимся сведениям, до 35 тысяч, но и этого вследствие чрезмерной экономии Бегюше оказалось недостаточно. Между командирами эскадр происходили постоянные раздоры. Барбавера требовал, чтобы флот вышел в открытое море, но этот, несомненно, правильный совет опытного в морской войне генуэзца не встретил сочувствия у французов; они стянули весь флот в устье Западной Шельды, чтобы дать бой в узком фарватере, на якоре, и здесь выстроили его в четыре линии, причем в первой стояли самые крупные корабли, скрепленные между собой цепями. В тылу стоял Барбавера со своими галерами в четыре линии, а на них посажены лучники (генуэзские арбалетчики), имевшиеся и на «Кристофере»; у французов, по-видимому, лучников не было.

(обратно)

49

Спаслись лишь галеры Барбаверы, которые не зависели от ветра и потому на веслах быстро оторвались от преследующих их англичан. Соратникам Барбаверы повезло много меньше: оба руководителя французских эскадр взяты в плен в первые часы боя, когда англичанам удалось захватить «Кристофер»; тяжело раненный Кирье убит на месте, а Бегюше повешен на мачте флагманского корабля Эдуарда «Томас» – за жестокости, совершенные во время разбойничьих набегов на берега туманного Альбиона. Эта казнь и захват англичанами французского флагмана «Святой Георгий» подорвали боевой дух французов. У англичан не погиб ни один боевой корабль (кроме одного транспорта); потерю личного состава английские источники указывают совершенно ничтожную, а французские говорят, что противник потерял около 4 тысяч человек.

(обратно)

50

Во Франции до XVII в. одно из высших должностных лиц – главнокомандующий армией.

(обратно)

51

Баллиста, мангонель и требюше – метательные машины, стреляющие камнями. Первые две действовали за счет энергии скручивания канатов, а последняя приводилась в действие противовесом или мускульной силой людей. «Espingalls» («эспингаль», или «спрингальд») – одна из самых распространенных метательных машин Средневековья; обычно стрела с железными болтами длиной 70 – 80 см и весом около 1,4 кг. «Рибодекин» – орудие, состоящее из нескольких небольших стволов, скрепленных вместе, так что они стреляли одновременно. Располагались эти стволы на двухколесных повозках, из-за чего их иногда называли «повозками войны». Чтобы противник не поразил тех, кто стрелял из орудий, повозку часто прикрывали щитом, который поднимали только перед выстрелом. Иногда впереди повозки прикрепляли копья, не дававшие неприятелю приблизиться к орудию. Диаметр ствола у рибодекина мал, орудие нельзя применять как осадное орудие, – использовали его исключительно против живой силы неприятеля. Кроме того, с его помощью можно эффективно защищать ворота или бреши в стене.

(обратно)

52

Бон – заграждение из бревен и т. п.

(обратно)

53

Турне представлял собой очень мощную по тем временам крепость. При строительстве (начато в 1295 г.) учтены все последние фортификационные достижения. Стены тянулись на 4,5 км и имели 74 башни, удобные для размещения в них спрингалдов и тяжелых арбалетов.

(обратно)

54

Турне охраняли 5800 воинов, из них две трети тяжеловооруженных и треть пиренейских пехотинцев.

(обратно)

55

Крепость Шато-Гайяр («дерзкий замок») построена в конце XII в. в Нормандии, под личным руководством Ричарда I Львиное Сердце. Одно из самых мощных укреплений в то время: замок опоясывала тройная стена, ров и множество других защитных сооружений.

(обратно)

56

Бёрн не указал, что Иоанн III не оставил после себя наследника и не пожелал или не успел назначить такового. Перед самой смертью он попытался завещать Бретань французскому королю, но ярый протест бретонских баронов помешал ему. Иоанн III скончался 30 апреля 1341 г. в Кане, так и не сделав выбор между братом и мужем племянницы. Поскольку бретонское феодальное право и феодальное право Франции противоречили друг другу в вопросе права наследования, Бретань на долгие годы была ввергнута в династическую войну (1341-1364).

(обратно)

57

Лориент, знаменитая база немецких подводных лодок во Второй мировой войне, располагалась чуть ниже устья реки.

(обратно)

58

Роберт Артуа произвел впечатление на короля своими военными способностями; Эдуард взял его с собой в Англию и держал при дворе. Относительно его участия в этой кампании историки расходятся во мнениях. Нортхемптон, как представитель короля в Бретани, был, по всей вероятности, главнокомандующим.

(обратно)

59

Насколько я знаю, еще никем не предпринималась попытка обнаружить точное место битвы. Обычно говорили, что сражение произошло в Морле или рядом с ним. О самом сражении, несмотря на его огромное военное значение, почти никто из английских историков, за исключением профессора Таута (он посвятил ему статью в журнале «Английское историческое обозрение», 1906), не упоминал. Причина, возможно, в том, что до сих пор место, где произошла битва, остается неизвестным. Я назову, конечно, предположительное место битвы в приложении к этой главе; читатель найдет обоснование, почему выбрано именно оно.

(обратно)

60

Нортхемптон командовал армией и четыре года спустя, при Креси. Сходство позиций говорит, что боевой порядок, примененный в последней битве, построен, возможно, благодаря его советам.

(обратно)

61

Так произносил Черный принц название города Пуатье (пример, насколько отличается от сегодняшней фонетика тех времен).

(обратно)

62

Точно так же в 1799 г. генерал Аберкромб послан со своим авангардом, чтобы захватить Гельдер, где к нему впоследствии присоединились главные силы герцога Йоркского.

(обратно)

63

Филипп VI, воспользовавшись перемирием, вызвал своих главных бретонских противников в Париж помериться силами на турнирах. Там их схватили королевские слуги, и около пятнадцати из них (в том числе Оливье де Клиссон) были обезглавлены на публичном месте. Голову Клиссона отослали в Нант – в назидание бретонцам, не желающим покоряться королю Франции.

(обратно)

64

Рош – скала (фр).

(обратно)

65

Фунт – английская мера веса (453,6 г).

(обратно)

66

Точно такой же приказ отдал герцог Монмут своим солдатам в сражении при Седгмуре.

(обратно)

67

Шотландский король Давид II; потерпел поражение при Невилл-Кросс, вторгшись в Англию как союзник французского короля. В Тауэре провел одиннадцать лет; выкуплен за сумму, которая легла тяжелым налоговым бременем на всю Шотландию.

(обратно)

68

Около 460 м в окружности и 5,5 м в высоту.

(обратно)

69

Б'oльшая часть боевых действий проходила в Гиени, к северу от Гаскони; в «Хрониках» эти два слова почти синонимичны, и, так как местных жителей считали гасконцами, Гиень стали называть Гасконью.

(обратно)

70

Перигор, графство в Юго-Западной Франции, в провинции Гиень, делилось на Верхний Перигор, с главным городом Периге, и Нижний Перигор, с главным городом Сарлат. Название Перигор происходит от древних жителей этой страны – кельтского племени петрокориев. С X в. страна управлялась графами Перигорскими. Генриху II Плантагенету графство досталось как приданое его жены Элеоноры.

(обратно)

71

В этом отношении его действия сравнимы с действиями герцога Веллингтона: тот захватил два неприступных бастиона, Бадахос и Сьюдад-Родриго, перед своим вторжением в Испанию.

(обратно)

72

См.: Разграбление Лиможа. 1906; см. также: Бёрн А.-Х. Разграбление Лиможа. 1949.

(обратно)

73

В Средние века констебль – член королевского совета; имел широкие судебные полномочия и обладал высшей военной властью (после короля).

(обратно)

74

Всего в Англию отправлено около 300 пленников, – их распределили по многочисленным замкам. Некоторых быстро выкупили, но большинство провели в плену много лет. Эдуард III не хотел, чтобы его пленники в короткий срок вернулись во вражескую армию. Графа д'Э уступили Филиппу в 1347 г. за 80 тыс. флоринов и отпустили во Францию только в 1350 г. под обещание собрать выкуп. Однако вскоре граф во Франции казнен, – выкуп, видимо, так и не уплачен. Танкарвиль пребывал в плену до конца 1348 г.; заложил несколько имений одному нормандскому аббатству, и оно уступило свои земли в Англии стоимостью 6 тысяч фунтов стерлингов английскому королю, а тот внес выкуп принцу Уэльскому, считавшемуся владельцем пленника.

(обратно)

75

Часть флота добровольно отплыла в Англию, – отсюда предположение, что Эдуард намеревался оставить армию и вернуться домой. На самом деле, и вернись он, кампания продолжалась бы.

(обратно)

76

Орифламма – штандарт французских королей (первоначально служил запрестольной хоругвью в соборе Сен-Дени), главнейшая воинская хоругвь королевских французских войск. Впервые взята из Сен-Дени Филиппом I; находилась в войсках до 1415 г., появилась в последний раз во время сражения при Азенкуре.

(обратно)

77

Во Франции несколько городов названы Креси, точно так же, как и Монсом. Гобен Агаш прибыл из Монс-ан-Вимо.

(обратно)

78

То есть людей, которые сопровождали армию, но не принимали непосредственного участия в сражениях, – это рабочие, медицинские работники, священники, повара.

(обратно)

79

Буквально: крутые тропинки (фр).

(обратно)

80

При Азенкуре французские лучники заключали что-то вроде пари, сколько врагов каждый из них подстрелит; возможно, что и при Креси происходило то же самое.

(обратно)

81

Жюль Виар в своей книге подверг сомнению бурю; по моему мнению, очень много свидетельствует о ней. С другой стороны, соглашусь с утверждением Виара, что генуэзцы, чтобы их тетивы не промокли, не стреляли; в этом случае легко оправдать их поражение.

(обратно)

82

Единственное объяснение, почему они направились такой длинной дорогой, – через Ноелль тянулась дорога к Креси под названием Le Chemin de l'Armue (дорога Армии); но тогда неясно, почему они появились на поле сражения так поздно. Ноелль в 6 милях от Аббевиля и в 7 милях от Креси, а от Аббевиля пройти надо всего 10 миль.

(обратно)

83

Иоанн, король Богемский, граф Люксембургский (1296 – 1346), сын императора Священной Римской империи Генриха VII. Обожал турниры, был храбр, благороден и безрассуден; б'oльшую часть времени проводил при французском дворе. К 50 годам ослеп, однако, несмотря на это, принял участие в битве при Креси – привязал свою лошадь между лошадьми своих рыцарей и бросился в бой, в результате погиб.

(обратно)

84

Битва при Гастингсе – решающее сражение (14 октября 1066 г.) между армией Вильгельма Завоевателя и англосаксами под командованием короля Гаролда; кончилось полным его поражением и завоеванием Англии.

(обратно)

85

Новейшие исследования показали, что со стороны французов непосредственно участвовало в битве 20 – 25 тысяч человек, включая 12 тысяч тяжеловооруженных всадников и 6 тысяч наемных генуэзских арбалетчиков.

(обратно)

86

Подтверждение, что пушки присутствовали при Креси, см. в приложении.

(обратно)

87

Намек: принцу всего 16 лет, а он уже рыцарь (в рыцари посвящали обычно в 21 год), – пусть оправдает высокое звание.

(обратно)

88

Имеется в виду Карл I Стюарт: проиграв в 1645 г. парламентской армии решительную битву при Нейсби, он бежал из Англии в Шотландию, которая в итоге выдала его парламенту.

(обратно)

89

Необычное направление, чтобы отступить, выбрал король, – напрямик через свой правый фланг, вместо того чтобы отходить назад с основной частью армии. Интересно, сделано ли это намеренно.

(обратно)

90

Всего погибло 11 французских графов и герцогов; кроме упомянутых графа Алансона, Иоанна Богемского и графа Блуа – герцог Лотарингский (женатый на племяннице короля), Луи де Невер (граф Фландрский), графы д'Омаль, де Сальм, де Бламон, д'Аркур (глава клана, в который входил изменник Годфруа д'Аркур), де Сансер, д'Оксер, Сен-Поль.

(обратно)

91

При Азенкуре английские лучники делали на своих луках зарубки после каждого убитого противника.

(обратно)

92

Традиционно считается, что король пал посреди дороги между Креси и Фонтене, и потому на этом месте стоит крест. В годовщину 600-летия сражения на поле битвы приехала небольшая группа чехов, – они провели службу рядом с крестом в честь своего почитаемого монарха.

(обратно)

93

Фруассар пишет, что в тот день убито в четыре раза больше людей, чем в предыдущий; погибли архиепископ Руана и великий приор Франции. Впрочем, приводимая им цифра, более 7 тысяч убитых, для одного ополчения Руана и Бовези неправдоподобна. Современные историки оценивают численность ополчения примерно в 2 тысячи.

(обратно)

94

Фердинанд Лот считал, что главная причина поражения французов: «несогласованность их действий».

(обратно)

95

Гарфлер – приморский город во Франции (департамент Нижней Сены), близ Сены, на реке Лезаре.

(обратно)

96

Фашода – город на Белом Ниле; в конце XIX в. принадлежал Египту, находившемуся под влиянием Англии. Франция в конце 1897 г. решила присоединить к себе этот город и таким образом укрепиться на Верхнем Ниле. В июле 1898 г. из Французского Конго отправлена небольшая экспедиция (8 офицеров, 120 солдат) под началом майора Маршана, которая почти без всякого сопротивления заняла Фашоду. Англичане обратились к Франции с запросом, на каком основании она овладела Фашодой, – ведь Англия несколько раз заявляла о своем решении не допускать утверждения на Ниле какой бы то ни было европейской державы. После непродолжительных дипломатических переговоров – английское правительство недвусмысленно дало понять, что сочтет удержание Фашоды французами casus belli (объявлением войны), – Франция поспешила ее очистить (ноябрь 1898 г.). Эпизод этот вызвал сильное раздражение Франции – в обществе и в печати; многие заговорили о необходимости союза с Германией против Англии.

(обратно)

97

Недавно я встречался с руководителями этого общества, и они сказали мне, что не имеют определенного мнения по интересующему меня вопросу.

(обратно)

98

«Черная смерть» – эпидемия чумы в Европе в 1348 – 1349 гг.

(обратно)

99

Некоторые каменные и железные ядра находились как раз в этом отряде.

(обратно)

100

Имя этой женщины – Маргарита Анжуйская, жена Генриха VI; в 1461 г. во втором сражении при Сент-Олбане она разбила великого Делателя Королей графа Ричарда Уорвика.

(обратно)

101

Три источника сообщают, что армия достигла Кале 4 октября, один – 3-го и один – 2 октября.

(обратно)

102

Об особенностях ландшафта см. в приложении.

(обратно)

103

В городе в то время жило около 5 тысяч человек.

(обратно)

104

Кардинал Уолси двести лет спустя, похоже, последовал примеру Эдуарда при знаменитой осаде Турне.

(обратно)

105

Обычно место встречи указывали неправильно – Амьен.

(обратно)

106

При осаде Кале (1347) Эдуарду удалось собрать около 740 судов из Англии, Испании, Ирландии, Нидерландов и около 15 тысяч моряков.

(обратно)

107

Почти все историки заявляют, что английским флотом командовали эти два графа (в хронике не указывается). Вероятнее всего, отношения между этими военачальниками сложились деликатные.

(обратно)

108

Английских специальных уполномоченных на переговорах – Ланкастера, Нортхемптона, Бургерша, Кобхэма и Мэнни – можно считать пятью главными генералами английской армии.

(обратно)

109

Оценка выдающегося французского историка Симеона Люса, вероятно, единственно правильная: «Кажется, Эдуард отнесся к вызову столь же несерьезно, сколь его послал Филипп; без сомнения, французский король предложил сражение, только чтобы скрыть свое отступление или, по крайней мере, оправдать его».

(обратно)

110

Один французский историк говорит, что король «заваливал его подарками». Профессор Таут соглашается, что «с защитниками победитель обошелся великодушно, восхищаясь их храбростью и стойкостью».

(обратно)

111

Хамбер – эстуарий рек Трент и Уз.

(обратно)

112

Выдающимся годом (лат.).

(обратно)

113

Многие историки подвергают сомнению тот факт, что начальник гарнизона согласился надеть на себя петлю.

(обратно)

114

На многих могильных камнях деревенских церквей до сих пор видны отметины в тех местах, где лучники после службы затачивали стрелы, готовясь к ежедневной практике в стрельбе.

(обратно)

115

Остенде – город в бельгийской провинции (западная Фландрия).

(обратно)

116

Местность, где располагался Нувилль, в настоящее время застроена, и провести там раскопки вряд ли удастся.

(обратно)

117

Иоанна и Жанна Бургундская.

(обратно)

118

Под властью этого «доброго» короля Франция лишилась 1/3 своих земель и пережила серьезные внутренние потрясения.

(обратно)

119

Почти всегда, когда Эдуард пересекал Канал, он попадал в ужасный шторм.

(обратно)

120

В 1588 г. огромный испанский флот, из 130 больших и 30 меньших военных кораблей, с 19 295 солдатами десантного войска, 8460 матросами, 2088 рабами и 2630 пушками, под началом несведущего в морском деле герцога Медина-Сидония и вице-адмирала Мартинеса де Рекальдо, направился в сторону Англии с тем, чтобы сразиться с Елизаветой Английской, завоевать подаренную ей папой Сикстом V Англию и отомстить за смерть Марии Стюарт. По пути испанский флот попал в бурю; последовало сражение с англичанами; Рекальдо удалось привести обратно в Испанию лишь несколько сильно поврежденных кораблей, вдобавок уже в самой гавани случайно сгорело два судна. Только к концу сентября герцог Медина-Сидония вошел в гавань Сант-Андер. Армада лишилась в море 75 больших кораблей и 10 185 человек; любая значительная семья в Испании оплакивала потерю близких. С уничтожением флота кончилось и могущество Испании.

(обратно)

121

Экипаж «Томаса» состоял из 100 человек – очень много для того времени. Восемь других кораблей имели экипаж 30 – 80 человек.

(обратно)

122

По прибытии в Пруссию арестован, но в конечном счете получил свободу.

(обратно)

123

Геклен Бертран дю – знаменитый французский полководец, коннетабль Франции и Кастилии. Родился в семье мелкого бретонского рыцаря (ок. 1320); рос в Бретани (замок Мотт-Броон); не получил никакого образования – не умел ни читать, ни писать. Первоначально служил Карлу Блуаскому в войне за Бретань: возглавлял небольшой отряд (50 – 60 человек), ведущий партизанскую войну с англичанами. В 1356 – 1357 гг. командовал обороной Ренна против англичан.

Перейдя на службу к Карлу V, в 1364 г. одержал блестящую победу над Карлом Злым (Наваррским) при Кошереле и стал после этого королевским наместником в Нормандии. В том же году, командуя авангардом при Оре, захвачен в плен (в той самой битве, в которой убит Карл Блуаский). Для выкупа его потребовалось 100 тысяч ливров; сумма эта доставлена королем, папой и другими государями. Получив свободу, отправился в Испанию, на помощь Генриху, графу Трастамаре, против брата его, Петра Жестокого, короля Кастилии, с армией, набранной из необузданных вольных отрядов. Одержал сначала целый ряд побед, но в 1367 г. разбит при Наваретте Черным принцем и снова взят в плен. Выкупленный, продолжал борьбу и своей победой при Монтиеле (1369) доставил Генриху корону Кастилии. Теснимый англичанами, Карл V отозвал Геклена во Францию. Получив звание коннетабля, тот разбил англичан при Понваллене, выгнал из Пуату, овладел Пуатье, Ла-Рошелью и в течение десяти лет отнял у англичан почти все их владения во Франции, оставив им только Бордо, Байонну, Шербур и Кале. Умер в 1380 г. в Лангедоке; вся Франция оплакивала смерть «доброго коннетабля».

(обратно)

124

«Шевоше» (Chevauchue) переводится большинством английских историков как «набег»; буквально означает – «поездка», «шествие всадников»; позже под этим словом стали понимать марш или экспедицию всей армии, то же подразумеваем и мы. Попытка английского командующего разбить на юге французскую армию рейдом не является; скорее всего, для обозначения его действий подойдет термин «экспедиция».

(обратно)

125

Карл Злой, граф д'Эвре – король Наварры (1323 – 1387; род. 1322); сын Филиппа Эвре и Иоанны, дочери короля Людовика X Французского; в 1349 г. унаследовал от матери Наварру. Получил прозвище Злой за то, что, приехав как-то в Наварру, в ответ на жалобы знати приказал кое-кого повесить. Наследия своего во Франции, Эвре и других областей, ему от Иоанна Доброго получить не удалось; тем не менее он женился на его дочери Иоанне (1352). Вся его жизнь ушла на борьбу с французским правительством. В 1356 г. Иоанн под ничтожным предлогом заключил его в темницу и отнял только что уступленные ему в Нормандии земли. Освобожден после битвы при Пуатье и пленения Иоанна II Доброго. Во время Парижского восстания вступил в союз с Этьеном Марселем и парижской знатью. В период Жакерии возглавил феодальный лагерь противников тех, кто восстал. Предложив восставшим переговоры, вероломно захватил их вождя Гильома Каля; затем, в июне 1358 г., во главе войска рыцарей Наварры, Пикардии и Нормандии расправился с Жакерией. Союзник англичан в Столетней войне. В 1364 г. предъявил претензии на Бургундию, но разбит дю Гекленом в бою при Кошереле. В 1378 г. обвинен Карлом V в покушении на убийство и снова потерял свои французские владения.

(обратно)

126

Не хватало и припасов: корабли его не смогли встретиться у Данбара.

(обратно)

127

Лангедок тянулся через всю Южную Францию – от Атлантики до Средиземноморья.

(обратно)

128

В том году сезон выдался настолько сухим, что вода в реке упала до самой низкой отметки за двадцать девять лет.

(обратно)

129

Впоследствии перешел во владение сэра Джона Чандоса; осада его стала одной из самых знаменитых за время Столетней войны.

(обратно)

130

Армия прошла через поле битвы у Вернея; в сражении победил герцог Бедфорд, и французы назвали его «вторым Азенкуром», только в этом случае за стенами города.

(обратно)

131

Делашенель писал: Иоанн «показал во всей красе рыцарскую наивность».

(обратно)

132

Герцог, должно быть, переночевал в грозном замке, где Генрих II за двести лет до этого задал роковой вопрос: «Кто избавит меня от этого буйного священника?» (Имеется в виду Фома Бекет – епископ Кентерберийский; он долгое время боролся с Генрихом II Плантагенетом за освобождение церковных чинов от подсудности светской власти. Эта борьба для Фомы кончилась трагически: 29 декабря 1170 г. он убит. Однажды у короля неосторожно вырвалось: почему никто из трусливых придворных не избавит его от беспокойного попа? И вот четыре рыцаря убили Бекета на ступенях алтаря в соборном храме. Но это преступление обошлось королю очень дорого: чтобы не навлечь на себя грозившего ему папского отлучения, он униженно вымаливал себе прощение у гроба убитого. Убийцы поехали в Рим и, выдержав там церковное покаяние, предприняли путешествие в Иерусалим, чтобы отмолить свой грех. Два года спустя Бекет причислен к лику святых как мученик за веру; народ прославлял его как жертву сопротивления чужеземной власти.)

(обратно)

133

Во время известной осады Остенде в 1601 г., итальянец Спинола построил подобную башню, которую назвал Помпеи, – чудо в те дни. Когда ее пустили в ход, англичане открыли огонь по колесам и разрушили одно из них, в результате она не могла больше двигаться. История повторилась.

(обратно)

134

Большинство историков, и английских и французских, не находят признаков стратегии в одной из кампаний короля; вероятно, поэтому документальных свидетельств ее немного. Но действия убедительнее слов, а действия Эдуарда III, описанные на наших страницах (и те, что еще будут описаны), указывают на тот факт, что английский король знал стратегию и его по праву можно назвать отцом английской стратегии.

(обратно)

135

Без сомнения, греческим огнем, – у меня не вызывают доверия сообщения, что использовались орудия. В таком случае «Eulogium» («Панегирик»), где говорится о применении во время осады стрел, несомненно, упомянул бы об этом факте. Нет и подтверждений, что орудия вообще присутствовали во время кампании.

(обратно)

136

Имеются в виду главные силы. Французский король, вероятно, отправился с авангардом к Пуатье, хотя заявление, что он провел ночь 16 сентября в Шаботри, кажется маловероятным.

(обратно)

137

Утверждение его, что он намерен скрестить мечи с королем Иоанном, подвергалось сомнению большинством историков, но беспристрастный и честный историк отец Денифле, хотя и настроенный против принца за его опустошения, считает это утверждение верным.

(обратно)

138

Рассказ хроникера об осаде Роморантена профессор Галбрейт, редактировавший его произведение, назвал «умышленным искажением правды».

(обратно)

139

Riviure (фр.) река, впадающая в другую реку, или поток; piure (фр.) – камень.

(обратно)

140

Остатки этого рва все еще видны в XVII в.; фотография с воздуха помогла бы определить местоположение позиций. В 1946 г. я попытался сделать такую фотографию, но она не прояснила ситуации.

(обратно)

141

Как при сражении на Эне, когда движение транспорта в тылу у немцев посчитали началом общего отступления. Мы приняли на веру сообщение герольда, но, возможно, заявление Виллани, что дым от горящих повозок ускорил сражение, единственно правильное.

(обратно)

142

В «Хронике Нормандии XIV века» сказано, что проделано «несколько брешей».

(обратно)

143

Короля Иоанна обвиняли, что он спешил б'oльшую часть своей армии; но он сделал это обдуманно. Как мы видели, этот строй не нов во французской армии.

(обратно)

144

Похожее столкновение, при Азенкуре, привело к очень тяжелым последствиям.

(обратно)

145

Рамсей заявляет, что отряд этот сражался и был разбит, полностью отвергая мнение Виллани: «...в страхе бежал, не нанеся удара или не получив его от противника».

(обратно)

146

В «Хронике Нормандии...» об этом четко написано; о том же говорит Виллани: «Колонна дофина разбита и рассеяна, до того как об этом узнал король».

(обратно)

147

Рамсей совершенно прав: «...эта смелая атака на большой отряд короля – одно из самых замечательных предприятий в военной истории».

(обратно)

148

Эль-Аламейн, населенный пункт в Египте, западнее Александрии. Во время Второй мировой войны 8-я английская армия Монтгомери нанесла поражение итало-германским войскам, что стало переломным моментом в ходе войны в Северной Африке.

(обратно)

149

Иллюстрация в экземпляре Фруассара, находящемся в Библиотеке Арсенала в Париже, показывает: проход забаррикадирован кольями, которые связаны ветками виноградной лозы, – очень необходимая предосторожность.

(обратно)

150

Нет оснований для легенды, что эта дорога проходила между двумя высокими насыпями; по крайней мере, ей нельзя доверять больше, чем легенде о подобной дороге из Оэна в Ватерлоо. Сейчас нет признаков, что когда-то эта дорога проходила здесь. Дорога между двумя насыпями имеет тенденцию со временем становиться глубже, а не мельче. Не может через нее проходить и двойной ряд кустарника.

(обратно)

151

В сущности, просто банды.

(обратно)

152

Наиболее знаменит из этих командующих сэр Роберт Ноллис, чья «компания» состояла из 3 тысяч человек. Он помог королю Наварры, а затем действовал в центре Франции, южнее Парижа, и никто не смел выступить против него. В «компании» входили представители всех народов, но англичане все же преобладали.

(обратно)

153

Военный историк Бретани Ла Бордери отдает должное Генриху Ланкастеру: «Блистательный принц прославился своим рыцарским поведением; пользовался благородством происхождения и репутацией, почти не уступавшей королевскому авторитету. Такой генерал не мог ограничить себя серией мелких столкновений и засад – обычным делом войны в Бретани после сражения при Мороне». Следующее предложение трудно адекватно перевести на английский – дадим его по-французски: «Grand homme de guerre, il voulut faire la grande guerre». («Великий солдат, он не мог без великой войны».)

(обратно)

154

Англия по этому договору получала почти половину Франции: провинции Анжу, Мен, Пуату, Турень, Нормандию, Понтье и др. К тому же ей отходили Кале и некоторые острова у берегов Фландрии.

(обратно)

155

Женился на дочери герцога Ланкастера, основав тем самым Ланкастерскую династию.

(обратно)

156

Чосер Джефри (13407 – 1400) – самый знаменитый поэт английского Средневековья, «отец английской поэзии», создатель литературного английского языка. В 1359 г. принимал участие в походе против Франции и взят в плен. Король выкупил его за 16 фунтов и по возвращении в Англию сделал своим камердинером, а впоследствии и оруженосцем.

(обратно)

157

Эдуард I имел карту Англии, на основе которой составлена карта Гауга (1325), поэтому нет оснований считать, что не могло быть карты Северной Франции.

(обратно)

158

Ни одного письменного доказательства этого нет, но вывод столь же ясен, сколь неясна причина.

(обратно)

159

Согласно «Хронике первых четырех Валуа», англичане попытались взять город штурмом; это заявление следует отклонить.

(обратно)

160

Освящение, а не фактическое коронование – необходимая часть церемонии; король может сам возложить на себя корону (как это сделал Наполеон), но едва ли – помазать себя на царство.

(обратно)

161

Умер вскоре после этих событий.

(обратно)

162

Эдуард Перуа отдает должное плану девятнадцатилетнего дофина. «Наученный опытом и под влиянием своей миролюбивой натуры он решил сдаться. Эту умную стратегию позже припишут дю Геклену, но она полностью принадлежала дофину».

(обратно)

163

В 1420 г. в Труа заключен мирный договор, согласно которому Генрих V Английский объявлялся регентом Франции и наследником французского короля Карла VI.

(обратно)

164

Через небольшой город Краван, – рядом с ним произошла шестьдесят три года спустя замечательная победа англичан.

(обратно)

165

Делашенель заявил, что новости из Винчелси повлияли на стратегию Эдуарда, который до того момента находился в неуверенности, что делать дальше. Но Делашенель, похоже, не понимает, даже не подозревает, как глубока стратегия английского короля в его последнюю кампанию. Набег на Винчелси отражен 16 марта; четыре дня спустя, прежде чем новости достигли его, король возобновил наступление на французскую столицу.

(обратно)

166

Фруассар заявляет: король и армия напуганы ураганом, Эдуард вынужден заключить мир; согласно Уолсингему, непогода не произвела на армию сколь-либо большого значения. Делашенель также полностью отрицает рассказ Фруассара: Эдуард не тот человек, чтобы его остановил какой-то ливень.

(обратно)

167

Возможно, Черный принц останавливался там на постой: в списках о пожалованиях на строительство башни городского собора значится и его имя.

(обратно)

168

Официально это еще не мир, поскольку он должен быть ратифицирован осенью в Кале – согласно отдельному Соглашению о Кале.

(обратно)

169

Англии уступлены: Гиень, Понтье, Пуату, Сентонж, Ангумуа, Лимузен, Перигор, Ажен, Креси, Руэрг, Бигорр. Но в условиях мира не решен старый вопрос – о Бретани. Два короля решили разделить герцогство между претендентами. Северную Бретань решено отдать Карлу Блуаскому, три южные епархии – юному Иоанну де Монфору. Однако заинтересованные бретонские стороны (в частности, Иоанна де Пантьевр) не желали даже обсуждать раздел своей страны. События стремительно нарастают с 1362 г. – с момента возвращения из Англии в Бретань молодого Иоанна де Монфора, будущего Иоанна IV. Теперь исход Войны за наследство зависит от результата битвы между претендентами. 29 сентября 1364 г. Иоанн де Монфор приводит английскую армию, состоящую из 2 тысяч солдат и 1 тысячи лучников, к городу Орей, где и происходит решающее сражение. Карл Блуаский убит, дю Геклен пленен. Претендент остается только один, и конфликт завершается. По договору в Гуеранде (1365) к власти приходит представитель дома Монфоров Иоанн IV.

(обратно)

170

Статьи мира процитированы в ходе диспута об островах Канала в 1954 г.

(обратно)

171

Автор не прав, утверждая, что корни антагонизма и разногласий уничтожены. Мир в Бретиньи – временная уступка англичанам. Главное противоречие не в претензиях английских королей на французскую корону, а в английских владениях во Франции. Французы вряд ли смирились бы с потерей огромной территории, уступленной Англии по миру в Бретиньи. Война между Англией и Францией продолжалась еще долгих девяносто лет и завершилась только с полным поражением первой.

(обратно)

172

Украшенный цветами столб, вокруг которого танцуют в Англии 1 мая.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Глава 1 . ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

  ГОД 1338-Й

  СИЛЫ СТОРОН

  ВООРУЖЕНИЕ И СНАРЯЖЕНИЕ

  Приложение . АРМИЯ ЭДУАРДА III

    ФОРМИРОВАНИЕ АРМИИ

    ОПОЛЧЕНИЕ

    ОРГАНИЗАЦИЯ И ВООРУЖЕНИЕ

    ПЕХОТА

    ТАКТИЧЕСКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ

    СНАРЯЖЕНИЕ

    ОРУЖИЕ И ЕГО ПРИМЕНЕНИЕ

    ПОСТАВКИ И ТРАНСПОРТ

Глава 2 . КАМПАНИИ 1339-ГО И 1340 ГОДОВ

  КАМПАНИЯ 1340 ГОДА

  СРАЖЕНИЕ ПРИ СЛЕЙСЕ

  ВЫЗОВ НА ПОЕДИНОК

Глава 3 . БРЕТАНЬ И СРАЖЕНИЕ ПРИ МОРЛЕ. 1341-1342 ГОДЫ

  СРАЖЕНИЕ ПРИ МОРЛЕ (30 СЕНТЯБРЯ 1342 ГОДА)

  Приложение . МЕСТО СРАЖЕНИЯ ПРИ МОРЛЕ

Глава 4 . БРЕТАНЬ. 1342-1347 ГОДЫ

  СЭР ТОМАС ДАГУОРТ

  СРАЖЕНИЕ ПРИ РОШ-ДЕРЬЕНЕ (20 ИЮНЯ 1347 ГОДА)

  ЭПИЛОГ

  Приложение

    ПОЛЕ БИТВЫ ПРИ РОШ-ДЕРЬЕНЕ

    ЧИСЛЕННОСТЬ СИЛ

    СЭР ТОМАС ДАГУОРТ И ГРАФ БЛУАСКИЙ

Глава 5 . ВОЙНА В ГАСКОНИ. 1345-1347 ГОДЫ

  ВТОРАЯ КАМПАНИЯ ДЕРБИ

  СРАЖЕНИЕ ПРИ ОБЕРОШЕ (21 ОКТЯБРЯ 1345 ГОДА)

  ТРЕТЬЯ КАМПАНИЯ ДЕРБИ

  Приложение . ПОЛЕ БИТВЫ ПРИ ОБЕРОШЕ

    МЕСТО СРАЖЕНИЯ

    ЛА-РЕОЛЬ

    ФРУАССАР ОБ ОСАДЕ ЛА-РЕОЛИ

    ФРУАССАР И ПУАТЬЕ

  КАМПАНИИ ДЕРБИ . (библиографическое примечание)

Глава 6 . КАМПАНИЯ КРЕСИ. 1346 ГОД

  НАЧАЛО КАМПАНИИ

  ЗАХВАТ КАНА

  НАСТУПЛЕНИЕ НА ПАРИЖ

  НАСТУПЛЕНИЕ К СОММЕ

  БЛАНШТАК

  Приложение

    МАРШРУТ АНГЛИЙСКОЙ АРМИИ

    ЧИСЛЕННОСТЬ АНГЛИЙСКОЙ АРМИИ

    ПОВЕДЕНИЕ АНГЛИЙСКОЙ АРМИИ

Глава 7 . СРАЖЕНИЕ ПРИ КРЕСИ

  АНГЛИЙСКАЯ ПОЗИЦИЯ

  ФРАНЦУЗСКАЯ АРМИЯ

  ЧИСЛЕННОСТЬ ФРАНЦУЗСКОЙ АРМИИ

  ФРАНЦУЗСКОЕ НАСТУПЛЕНИЕ

  СРАЖЕНИЕ

  ПРИЧИНА ПОБЕДЫ

  Приложение

    ЧИСЛЕННОСТЬ ФРАНЦУЗОВ В СРАЖЕНИИ ПРИ КРЕСИ

    ПОРАЖЕНИЕ ГЕНУЭЗЦЕВ

    СРАЖЕНИЕ

    ПОВЕДЕНИЕ ФИЛИППА VI

    ИСПОЛЬЗОВАНИЕ АРТИЛЛЕРИИ ПРИ КРЕСИ

    ПОДВЕДЕНИЕ ИТОГОВ

    НЕКОТОРЫЕ ТАКТИЧЕСКИЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Глава 8 . ОСАДА КАЛЕ

  НАСТУПЛЕНИЕ К КАЛЕ

  АРМИЯ ФЛАМАНДЦЕВ

  ВТОРЖЕНИЕ ШОТЛАНДЦЕВ В АНГЛИЮ

  ФРАНЦУЗСКАЯ МОБИЛИЗАЦИЯ

  ПАДЕНИЕ КАЛЕ

  НЕВИЛЛ-КРОСС

  ВЫДАЮЩИЙСЯ ГОД

  Приложение . ЛАНДШАФТ

Глава 9 . МЕЖДУ КРЕСИ И ПУАТЬЕ

  СРАЖЕНИЕ ПРИ ВИНЧЕЛСИ

  БРЕТАНЬ

  БИТВА ПРИ СЕНТЕ

  УКРЕПЛЕНИЕ КАЛЕ

  ОПЯТЬ БРЕТАНЬ

  СРАЖЕНИЕ ПРИ МОРОНЕ. 14 АВГУСТА 1352 ГОДА

  АТАКА

  КОММЕНТАРИИ ПО ПОВОДУ СРАЖЕНИЯ

  ЭПИЛОГ

    ПОЛЕ БИТВЫ

Глава 10 . «ВЕЛИКОЕ ШЕВОШЕ»[124] ЧЕРНОГО ПРИНЦА

  ЭДУАРД III В ПИКАРДИИ

  ШОТЛАНДСКАЯ КАМПАНИЯ

  «ВЕЛИКОЕ ШЕВОШЕ»

Глава 11 . «ШЕВОШЕ» ЛАНКАСТЕРА В НОРМАНДИИ

  Приложение . ДЛИНА ФРАНЦУЗСКОЙ ЛИГИ

Глава 12 . ПУАТЬЕ

  ДЕЙСТВИЯ ФРАНЦУЗОВ

  ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

  МОТИВЫ КОРОЛЯ ИОАННА

  ВОСКРЕСЕНЬЕ 18 СЕНТЯБРЯ

  ПОНЕДЕЛЬНИК 19 СЕНТЯБРЯ

  АНГЛИЙСКАЯ ПОЗИЦИЯ

  СРАЖЕНИЕ

  АТАКА КОРОЛЯ

  ПРИЧИНЫ ПОБЕДЫ

  ТАКТИКА

  Приложение . ЧИСЛЕННОСТЬ

    АНГЛИЙСКАЯ АРМИЯ

    ФРАНЦУЗСКАЯ АРМИЯ

  КУСТАРНИК

  РЕЧЬ ЧЕРНОГО ПРИНЦА

Глава 13 . ПОСЛЕДНЯЯ КАМПАНИЯ ЭДУАРДА

  ОСАДА РЕНА

  РЕЙМСКАЯ КАМПАНИЯ

  ОСАДА РЕЙМСА

  К БУРГУНДИИ И ПАРИЖУ

  МИР В БРЕТИНЬИ

  Приложение

    ЧИСЛЕННОСТЬ АРМИИ ЭДУАРДА III

    СТРАТЕГИЯ ЭДУАРДА III

Послесловие . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - читать книги бесплатно