Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; В гостях у астролога; Дыхательные практики; Гороскоп; Цигун и Йога Эзотерика

Виктор Георгиевич Маслов
Культура русской речи

Жене моей,

Масловой Зое Васильевне, посвящаю

Введение

Человек есть продукт речевого общения. В процессе расширения сфер и задач речевого общения (мать и дитя – братья и сестры – семья – сверстники – учитель и ученики – школа – друзья по интересам – производственная и общественная деятельность) происходит развитие личности как субъекта общения, становление характера, формируются навыки самовключения в различные системы социальных отношений и сфер общественной производственной деятельности. При этом усваиваются исторически сложившиеся нормы поведения и морально-этические принципы своей семьи, своей социально-этнической группы, своего народа. Интуитивное осознание необходимости соблюдения языковых норм и правил речевого этикета является своего рода фундаментом дальнейшего усвоения общих правил этикета: «Говори так, чтобы тебя поняли. – Отвечай на том же языке, в той же тональности, в которой к тебе обратились. – Поступай по отношению к другим так, как бы ты желал, чтобы они поступили по отношению к тебе. – Умей понять собеседника. – Научись слушать речь собеседника. – Пойми слова и действия другого человека».

Можно без преувеличения сказать, что личностные качества человека в очень значительной мере есть суммарный результат количества и качества речевого общения, качества той речевой среды, в которой он воспитывается, живёт и работает. И не случаен авторитет аксакала и хаджи, за время путешествия впитавшего в себя мудрость исламского Востока. А с каким вниманием слушали на Руси рассказы паломников и странников! Ничто не может заменить непосредственного живого общения с живым собеседником! Подлинная жизнь человека – в общении с другими людьми, в постоянном приобщении к со-знанию, к со-вести, т. е. коллективному знанию, социальному опыту. Не будет этой и так называемой внешней жизни, заглохнет и жизнь внутренняя. Все мы, и каждый из нас, собираем свой пантеон личности, с которым когда-то приходилось общаться.

Лишь посредством речевого общения осуществляется самосохранение и саморазвитие языка, как среды обитания данного народа. Оскудевает речевое общение на данном языке, оскудевает язык, важнейший признак и самое драгоценное достояние данного народа, духовно оскудевает и народ. Язык, на котором не происходит речевого общения, мёртв.

Весь XVIII век и первая половина XIX ознаменованы интенсивным обогащением общерусского языка заимствованной лексикой, усложнением за счёт новых словосочетаний, калькированных с европейских языков. В его структуру включались новые элементы, способствовавшие развитию самого языка. В качестве примера, ограничиваясь системой фонем, укажем на то, что именно в заимствованной лексике материально проявилась корреляция заднеязычных согласных, особенно [г] по мягкости/твёрдости: Гяур, Гёте, Гюго и др. В результате сложилась динамичная, открытая для новых элементов система, которая постоянно обогащается и преобразуется с включением в неё всё новых социальных и национальных коллективов. Эта система спустя длительное время оказалась способной принять на себя функцию межнационального средства общения в новых социальных условиях. Вместе с тем изменялась и социолингвистическая структура языка под влиянием других языков.

Развитие русского языка, особенно в наше время, осуществляется по пути усложнения структуры и упрощения его системы. Так, в русском языке изменились безударные гласные после мягких согласных. Уровень системы требует, чтобы все гласные в этой позиции (после мягких согласных) совпадали в одном гласном, и, как нетрудно заметить, только иканье соответствует системному заданию: [р'и]ка – река, [п'и]так – пятак. Однако наряду с иканьем возможно еканье, ёканье, яканье и т. д. Заметим, что лишь ёканье ограничено территориально.

Иканье – завершающий этап развития тенденции к совпадению всех безударных гласных в одном, еканье – предшествующий ему этап, т. е. сначала было [р'е]ка, [п'е]так. Сегодняшнее иканье сменило еканье буквально на наших глазах – это 30-е и особенно 50-е годы XX века. Еканье как норма произношения уже полвека тому назад стала просторечной. Но в речи сегодняшнего интеллигента, стремящегося различать высокий и низкий стили речи, слово дерзать отличается в произношении от держи. Еканье, как ни странно, автоматически становится элементом высокого стиля.

Наблюдения показывают, что один и тот же факт, рассмотренный с разных точек зрения, требует каждый раз нового толкования. Так, с точки зрения системы языка полноправен один вариант – иканье, с точки зрения стилей – два: иканье, еканье и т. д.

Великую ценность умения хорошо говорить прекрасно осознавали ещё древние. В наше же время оскудение речевой культуры достигло такого уровня, что русский «оратор», как правило, читает свою речь по бумажке.

Носителем литературного языка в обществе всегда является определённая группа писателей и учёных, профессоров и учителей – потомственная интеллигенция, сохраняющая и умножающая литературно-художественные, научные и учебные тексты на данном языке.

РУССКИЙ ЯЗЫК – ЯЗЫК МОЙ

Рассуждая о состоянии и роли какого-нибудь языка, справедливо исходить из принципиального тезиса о том, что все языки имеют безграничные возможности развития и представляют неповторимую и незаменимую ценность для своего народа. Этому не противоречит тот факт, что в каждый данный момент история общества, история мира, отвечая задачам межнационального и международного общения, выдвигает какие-то языки в качестве посредников между различными народами. Посредническая роль предполагает особость и избирательность реализуемых при этом функций. Наиболее принятые для обозначения таких функций понятия – «иностранный язык», «международный язык», «язык межнационального общения» – отражают скорее учебно-педагогическое, отчасти административно-государственное, нежели собственно функциональное их содержание. Строго говоря, за ними не стоит определённый лингвистический смысл.

Функционирование языка обычно понимается двояко: его распространение, бытование на различных территориях и использование его, применение в тех или иных ситуациях общения. Многозначен и термин «функция»: интралингвистически он обозначает «язык в действии», его устройство, а интерлингвистически – его употребление, применение, широко понимаемую стилистику. В социолингвистике функция языка обычно определяется как практическое применение сущности языка, реализация его назначения в системе общественных явлений, специфическое действие языка, обусловленное самой его природой.

Понятие «функционирование языка», тесно увязываясь с функциями, не сводится к их сумме: «…имеется в виду выполнение языком его функций при определённом его состоянии, в определённых областях общественной жизни (средах и сферах употребления), при определённых условиях социально-экономического и культурного развития данного народа» [1].

Функционирование применительно к языковым единицам предполагает актуализацию их потенций для реализации намечаемых в речи целей и включает их взаимодействие с окружающей средой, в которой язык-система выполняет свою функцию [5]. Внутренняя организация языковой системы, обеспечивая функционирование языка как орудия мышления и общения, связана с распределением единиц языка по уровням и разными аспектами взаимосвязанности и взаимодействия уровней. Понять функционирование языка нельзя, не изучая его развития, непосредственно связанного с ролью языка в обществе.

Различие функционирования языка и его развития в ходе использования, применения отличает язык от других знаковых систем. Целесообразным представляется лингвистический и методический анализ интерлингвистического понимания функционирования языка. Собственно, и в интралингвистике сейчас наблюдается «экспансия» – вовлечение в круг рассмотрения всё новых, преимущественно экстралингвистических, объектов: зависимость структур от их контекстов, взаимосвязь лингвистических значений и знаний со значениями и знаниями реальной действительности, т. е. изучение правил построения речи, выявление условий и способов речевой реализации в разной обстановке, характеристика говорящих и т. д. Вообще нынешний этап развития языкознания увязывается с функциональным рассмотрением отношений в языке.

* * *

Функционированию русского языка в смысле его распространения за пределами исконной территории и приобретению им статуса языка межнационального и международного общения способствуют разнообразные собственно лингвистические и экстралингвистические факторы: привлекательность русской мысли и русской культуры, общечеловеческий интерес к России, внутренние качества, богатство и выразительность самого языка и многое другое. Не останавливаясь особо на характеристике этих известных факторов, укажем лишь на такие признаки языков широкого употребления, как глобальность распространения, охват разных географических точек, сознательность принятия, специфика общественных функций.

Конечно, распространение языка и созданной на нём литературы в мире связано с международным авторитетом страны. Качества, делающие язык особенно пригодным для международного общения, проявляются не в грамматической структуре или фонологической доступности, а в его информационной ценности, коммуникативном удобстве. Не безразличны также и собственные достоинства языка: объективно лингвистические и духовно-субъективные – образ, эстетика языка. «Чужой язык, – писал А.С. Пушкин, – распространяется не саблею и пожаром, но собственным обилием и превосходством».

Многие авторитеты, и не только те, для кого русский язык родной, отмечали его самобытность и красоту, богатство словаря, гибкость грамматики, выразительную силу и благозвучность. Лингвистическая сторона, как показывают исследование и опыт изучения таких языков, как английский, немецкий, французский, испанский, итальянский, русский, несомненно, поддерживает распространение и функционирование языка, являясь причиной возникновения широкого интереса к нему. Занятия русским языком в определённой мере расширяют логику мышления и особенно чувство вкуса и красоты.

Однако справедливо и то, что понятие «эстетические ценности» представляет собой категорию весьма относительную и порождённую в большей мере субъективным восприятием и оценкой. Несмотря на субъективизм таких оценок они содействуют созданию положительного образа русского языка и могут использоваться в практической деятельности. Поэтому целесообразны поиски ответов на вопросы, что именно совпадает в понимании «красоты» языка у русских и иностранцев, а что нет, какую роль играет эстетика языка во взаимоотношениях родного и иностранного языков, на чём она базируется и др.

На восприятие другого языка и на оценки его вхождения в «клуб мировых языков» действуют и иные обстоятельства, в том числе представление о его лёгкости/трудности (русский язык, к сожалению, пользуется, во многом несправедливо, репутацией трудного), оснащённость учебного процесса, социально-политические стереотипы и многое другое.

Нынешняя картина бытования русского языка характеризуется продолжающимся, хотя и незначительным, ростом числа изучающих русский язык в развивающихся странах и весьма заметным, особенно после тенденций к спаду в начале 80-х годов, ростом их числа в развитых государствах – США, ФРГ, Испании, Италии и др. Демократические процессы в нашем государстве возбудили интерес к русскому языку в Южной Корее и других странах Тихоокеанского региона.

Положение с русским языком на сегодняшний день внешне выглядит нормально. По данным ООН, им владеет в той или иной мере около полумиллиарда человек.

Функционирование русского языка не только как языка исконных носителей, но и в качестве международного средства обмена информацией за пределами нашей страны, а также как языка межнационального общения на её территории, создаёт сложные, временами трудноразрешимые взаимоотношения. С одной стороны, язык, входящий в число широко используемых для межнационального и международного общения, даёт своим носителям очевидные преимущества. Они в конечном счёте сводимы к тому, что те, кому он родной, принадлежит с детства, оказываются в выгодном положении в межнациональной и международной жизни: им не надо тратить время и силы на его изучение. С другой стороны, очевидна относительность этого тезиса, ибо в клубе наиболее распространённых языков нет монополии одного члена, идут исторические перестановки, и даже британцы и американцы вынуждены учить иностранные языки. Ещё важнее то, что условия жизни и соображения такта в национальных отношениях, интересы их гармонизации заставляют представителей национального языка учить другие, не обязательно межнациональные языки своих партнёров по общежитию. Вопрос чрезвычайно остро стоит, например, с русскими, постоянно проживающими в национальных республиках.

В содержательном отношении оценки русского языка нужно учитывать то, что он информационно ценен и коммуникативен, имеет прагматический акцент, выдвинувший утилитарное значение русского языка вместо традиционно первенствовавших культурно-идеологического и культурного. Это ставит в центр обучения лиц, для которых владение русским языком есть дополнительное качество, помогающее профессии врача, учёного, политика и т. д. Иными словами, преобладает именно важнейшее средство международного языка – комплементарность, дополнительное владение им.

Однако, несмотря на распространение общения на русском языке среди учёных, транспортников, коммерсантов, а не только русистов по профессии и любителей, в целом он как язык-посредник несоразмерно меньше английского и некоторых других иностранных языков распространён в дипломатии, науке, массовой коммуникации и особенно в торговле, производстве, туризме, бытовых сферах международной жизни. Тут важно заметить, что по первородной природе языка именно в личной беседе, разговорном обмене фразами первой необходимости у людей создаётся восприятие данного языка как распространённого. Гораздо меньшее впечатление производят, вероятно, такие явления, как, например, русские аннотации в научных публикациях разных стран. Главное предназначение языка – быть средством общения, орудием не надстроечной, а инструментальной природы, что, разумеется, не отрицает сложности явления в целом: язык – ещё и практическое сознание, средство или форма мышления, хранитель национальной культуры, форма и в то же время её часть. Уходя сегодня от излишней идеологизации, русский язык начинает всё увереннее функционировать именно как средство общения.

* * *

Роль русского языка как средства международного и межнационального общения сказывается на самих внутренних его свойствах, обнаруживая как преимущества, так и издержки. Следствия воздействия на язык его интернациональной функции можно разделить на внешние, социолингвистические и внутренние, собственно лингвистические. Став средством прямых связей с иными культурными мирами и народами, выполняя роль служебную, житейски практичную и необходимую для жизни обширной многоязычной страны или мира, русский язык оказался под перекрёстным влиянием массы иноязычных лиц, пользующихся им и невольно направляющих его развитие, причём часто совсем не в лучшую сторону. Ведь количество и качество состава носителей языка, как давно заметили языковеды, – едва ли не главная пружина культивации или деформации языка. Иноязычные пользователи, т. е. люди иных языков и культур, пользующиеся русским, также участвуют в стимулировании динамики языка, привнося в него свои навыки из родной речи, а иногда и слова, конструкции, образы.

С расширением круга носителей язык количественно и качественно впитывает лингвистические достижения и находки других языков, обогащается, взаимодействуя с ними. Талантливые представители национальных языков и культур, хорошо владеющие русским языком, привносят в него слова и конструкции, выходя к их сути, к их первозданности, обновляя русский язык, возвращая многим русским словам свежесть и новизну. Без национальной языковой стихии мы бы не имели Шевченко и Гоголя, Айтматова и Табидзе. И дело не в национально окрашенных словах, а в демократизации, обновлении и освежении с этой позиции всего строя русского языка. Не вызывает сомнений обогащающая роль целенаправленной и талантливой переводческой деятельности.

Но в динамике развития языка межнационального и международного общения возможны и отрицательные влияния. На язык, его состояние воздействует, в частности, по справедливому замечанию Н.Н. Скатова (Лит. газ., 1989, 23), само неполное, неточное владение им, квалифицируемое нередко в анкете как «читаю и перевожу со словарём» и приводящее, почти неизбежно, к массовому ограничению, упрощению, если не к искажению.

Иначе говоря, комплементарность, дополнительность, служебная, хотя и житейски необходимая функция любого другого, кроме родного, языка непременно ведёт к большим или меньшим издержкам в этом языке. При слабом владении им и общей низкой речевой культуре возможно возникновение своего рода гибрида из изучаемого русского и родного языков.

Параллельно могут развиваться и процессы сверхсильного влияния доминирующего социально и политически языка на язык, который «подавлен» в данном обществе.

Английский язык заплатил за свою роль интернационального средства общения расслоением на языки-варианты. Впрочем, параллель условна, ибо тут речь шла не столько о втором языке и двуязычии, сколько о единственном языке, становящемся для всех родным. Историческая миссия русского языка как средства межнационального и международного общения по сути большая и высшая, чем некоего внутрисоюзного или мирового эсперанто. Будучи дополнительным к родным языкам народов, русский язык не покушается на функции национальных языков, не вторгается в сферы, традиционно обслуживаемые ими. Ключом к пониманию сосуществования родного и других языков, к изучению «разделения труда» между ними в условиях дву– и многоязычия выступает в определённой мере концепция «языковой личности», теории билингвизма и типов двуязычия.

Тут кстати упомянуть и весьма разное отношение носителей языка как родного к полноте и совершенству речи на нём иноязычных людей. Британцы и тем более американцы легко «переносят» чужеродный акцент, вроде бы не замечая его, пока он не искажает коммуникативного акта, не мешает пониманию смысла речи. Французы же, напротив, весьма чувствительны к искажениям своего языка.

Показательно и отношение носителей русского языка к различным речевым проявлениям в условиях национально-русского двуязычия. Русский обычно не «подтягивает» собеседника до своего уровня, старается сам упрощать речь, причём тем решительнее, чем хуже говорит по-русски собеседник. Разумеется, тут в значительной мере вопрос социально-психологический, связанный с воспитанием языковой терпимости как одного из важных составляющих в межнациональных отношениях вообще. Неполное владение тем или иным языком в его интернациональной функции может осложнять межнациональные межличностные отношения, особенно когда накладывается на иные стереотипы и обстоятельства. Поэтому так важны поиски конкретных способов согласования этнических самосознаний через согласие «языковых личностей».

Проблемы «языковой политики», «языкового строительства», «языкового планирования» сопрягаются с функционированием языка в интерлингвистическом смысле слова, с его применением в разных сферах и ситуациях общения, употреблением разными социально-языковыми коллективами, группами, отдельными личностями. Так, любой язык оказывается во власти средств массовой информации с их тотальным клишированием языка. Неизбежность и необходимость своеобразных словесных блоков и штампов для таких средств превращает их в «орудие особого типа речевой культуры».

Но первоначальное значение возвращается словам непросто, по-прежнему наблюдается культивация суконного газетного языка, неоправданное засилие иностранных слов, довольно безразличное отношение к ненормативным ударениям, грамматическим формам. В прессе и на телевидении сохраняется традиция давать понятиям разрущающие смысл определения. Например, социализм в нашей стране был бюрократическим, государственным, авторитарным, деформированным и так далее. Но ведь бюрократический (т. е. не демократический) социализм – это не социализм, это всё равно что горячий лёд или холодный огонь. Представительниц древнейшей профессии называют женщинами группы повышенного риска или почти ласкательно-покровительственно путанами и интердевочками. Продолжается приспособление языка к приукрашиванию негативных сторон жизни, отчего возникают слова и словосочетания договорные цены (хотя никто ни с кем не договаривался), недовложения, товары повышенного спроса, воры в законе, криминогенная (ср. преступная) зона и др.

Особенно легко приживаются, тиражируются нарушения фонетических и грамматических норм. Достаточно вспомнить звучащие с трибуны Государственной Думы резолюция вне'сена, микрофон вклю'чен, на'чать, за'няться и т. д. Распространено пренебрежение управлением: остановлюсь о важном вопросе, как оратор об этом указывает, подчеркнул о том, что; неудачные конструкции с двумя «О»: постановление о сообщении… о мероприятиях и др.

Всё это, свидетельствуя о безразличии к собственному смыслу слов, о небрежении к языку, к речевой культуре, способствует возникновению «обезжиренного и обезвоженного суррогата», который как бы представительствует за русский язык. Оно же порождает у «националов» обращение к своему родному языку как противостоящему этой беде живому началу и одновременно усиливает возможности иноязычного отрицательного влияния, образования того, что белорусы остроумно назвали «трасянкой» (смесь сена и соломы), на которой нередко говорят не только в Белоруссии, но и в других республиках. «В процессе многосторонних общений, – замечает Н.Н. Скатов, – он (русский язык) проходит через тяжкое историческое испытание, как никакой другой отдаёт себя всем, примитивизируется, беднеет» (Лит. газ., 1989, 23).

Преувеличивать негативное влияние, разумеется, не следует, как не следует всегда видеть лишь порчу, загрязнение языка. Однако это влияние может быть существенным, когда попадает в слабую точку системы, где и без того есть колебания, вариативность. Важно ещё, что среди иноязычных носителей немало людей авторитетных, служащих образцом, в их речи даже неправильность может оказаться приемлемой и повторяться через механизм следования моде.

Осмысливая тезис о низкой речевой культуре как признаке духовного обнищания и о том, что только её подъём, внимание к языку обеспечит поступательное развитие, И.П. Друце говорил на I Съезде народных депутатов: «Всё началось с духовного обнищания. Я бы сказал – с духовной деградации. Причём она коснулась не только наших республик, она коснулась в равной степени и России. Русский язык пострадал не менее, чем пострадали наши национальные языки. Каждый культурный человек знает, что между русским языком Чехова и Толстого и нынешним русским языком… приблизительно такая же разница, как между рублём царской чеканки и нынешним бумажным рубликом».

Языки международного и межнационального общения выделяются среди национальных языков спецификой общественных функций (они выполняют функции, национальным языкам не свойственные), связанных с корреляцией признаков «национальное – межнациональное – интернациональное». Проблему национального, специфического и интернационального, всеобщего нельзя не связать с проявлением коммуникативной, конструктивной (функция формулирования и формирования мысли), кумулятивной (язык как инструмент познания действительности) функций языка. Экспрессивная, эстетическая, поэтическая, номинативная, сигнальная, этническая и др. функции прочно увязаны с речью, а не столько с языком, и проявляются ситуативно. Именно в языковой ситуации происходит функциональное развитие языка. Посредническая функция языков вступает в определённые противоречия с предназначением сохранить национальное наследие, этническую культуру.

Межнациональное общение, даже когда его участниками с одной стороны выступают носители языка как родного, снижает национальную специфику, самобытность языка. Так называемая этноопределительная функция оказывается несущественной, даже мешающей, нежелательной. Во втором языке люди крайне редко достигают уровня родного языка, ибо это противоречит нормальному ходу развития личности. Кроме особых случаев, когда, например, нерусский хочет выдать себя за русского, и не требуется, строго говоря, абсолютного владения языком, важно лишь, чтобы речевые особенности, акцент не мешали точной передаче смысла.

Выполнение любым языком «национальных функций» обычно сопровождается ослаблением самобытно-языковой образности, яркости и полноты национальных красок, малой идиоматичностью и повышением универсально-нейтрального начала в языковых конструкциях, композиции, отборе слов. Наиболее наглядно это проявляется в фонетических акцентах, более скрыто, но ещё существеннее – в семантической системе.

Именно на этих языковых измерениях основываются популярные сейчас интралингвистические теории «денационализации», или «этнической нейтральности», в частности, английского языка в функциях средства международного общения.

Освобождая его от политики и идеологии, преодолевая в бывших колониях всё ещё живую окраску колонизаторского языка, эти теории изображают язык только орудием общения, отвергают даже его культурно-этническую обусловленность. В отличие от национального британского, американского и прочих своих вариантов, международный английский язык именно интернационален, в этой роли он отчуждён от всего национального, и главное для него – «понимаемость средств языкового выражения», «распознаваемость коммуникативных сигналов», что и позволяет в условиях современного мира осуществлять межнациональные функции. Интернациональный английский, с позиции этой теории, принадлежит миру, а не тому, кому он родной, и не надо уподобляться американцу или британцу, чтобы им успешно пользоваться.

Общежительность России, её многонациональные связи и взаимодействия, в чём Д.С. Лихачёв справедливо видит важную черту русской истории и национального русского характера, также приводят к ситуации, по-своему драматической: отдавая себя другим, народ и его язык действительно лишаются самобытности. Это явно общее качество всех межнациональных и международных языков в русском языке усугублено ситуацией, связанной в нашей стране с проблемами двуязычия и с положением родных языков. Став межнациональным, русский язык как бы утрачивал свой национально-специфический характер и историческую память, своё национально-культурное своеобразие.

Концепции денационализации языка при выполнении им международных посреднических функций отрицают реалистический взгляд на вещи, но в то же время открыты для критики. Их уязвимость – в определённом пренебрежении национальной спецификой: вряд ли кто-либо стал учить английский, не будь он языком англо-американской цивилизации, или русский язык, не будь он языком богатейшей русской литературы и культуры. Не следует, видимо, путать язык как национальное достояние и неполную его версию в качестве орудия интернационального общения. Это вообще-то один и тот же язык, «денационализацию», «этническую нейтральность» которого, как мы уже сказали, не следует ни преувеличивать, ни игнорировать.

Сказанное, разумеется, не означает какого-либо отказа от лингвострановедения, построенного в значительной мере на эт-ноопределительных особенностях изучаемого языка и необходимого для нормального овладения им. Однако глубина освоения и педагогическая презентация национально-культурного компонента, несомненно, должны быть разумными, отражать истинное положение вещей, возникающее при «внутреннем» и «внешнем» использовании того или иного национального языка, в данном случае русского, в качестве средства международного общения.

С учётом этого можно без особого преувеличения сказать, что «нейтрализация», «этническая нейтральность» связана с процессами интернационализации и контактирования языков, со сферами и ситуациями их применения, со стилистикой языка и функциональными типами речи, по-разному проявляясь в них в процессе функционирования языка.

Так, использование языков с узкопрофессиональными научными и производственными целями характерно для тех групп лиц, которые имеют общие интересы в своих специфических областях знаний, значительно отстоящих от ценностей культуры, выражаемой этим языком. Соучаствуя в хранении и передаче научно-технической информации, национальные языки и языки широкого международного употребления в этом «специальном» использовании создают, по выражению В.В. Виноградова, «зоны общего словесно-понятийного соответствия и соотношения», где национальная специфика, этноопределительная функция выражены весьма слабо. Научный контекст, в частности его терминология, в значительной мере безразличны к экспрессивной, национально-оценочной, коннотативной (дополнительной) и подобным характеристикам языка, столь очевидным, например, в общелитературном употреблении и тем более в языке художественной литературы, поэзии с их ярко выраженным образно-творческим началом.

Терминосистемы противопоставлены лексической системе языка именно на уровне семантики. При этом речь идёт не столько о прямых или косвенных заимствованиях, сколько о выработке возможностей выражения общих смыслов, новых значений за счёт расширения и совершенствования собственно языковой системы, если угодно, о тенденции к универсализации семантики, связанной с развитием научного мышления. Языки науки более интернациональны, отчуждены от какой-либо конкретной культуры и политической системы, и, как следствие, в них отсутствует или слабо проявляется лингвокультурный компонент общей семантики. Одновременно здесь (в ходе переводческой практики, благодаря интенсивному внутреннему совершенствованию самого языка, активным контактам с другими языками, прежде всего с языками широчайшего международного употребления и пр.) развивается максимальная «меж-переводимость». Она как бы «подтягивает» каждый из языков к выражению общих, универсальных смыслов, освобождая по возможности языки науки, их терминосистемы от национально-самобытного контекста, естественно, никогда этого полностью не достигая.

«Чтобы стать термином, слово должно претерпеть существенные изменения в своих характеристиках, ибо терминологическое качество складывается как отрицание или трансформация ряда существенных семасиологических характеристик слова» [13, 89]. Стремясь иметь одно определённое, специально оговариваемое предварительное значение, термины, научный контекст в целом призваны не возбуждать каких-либо влиятельных добавочных ассоциаций, т. е. быть по возможности свободными от лингвострановедческого компонента, обособленными, изолированными, остранёнными в своих значениях и употреблениях, как бы «наднациональными». Общечеловеческое, универсальное призвано играть здесь значительную роль.

Правда, национальное своеобразие типа мышления, как утверждают исследователи, обнаруживается и в этих этнически нейтральных зонах общения. Например, Г. Гачев (Национальные образы мира, М., 1980) считает, что у каждого народа есть особый склад мышления, есть что-то, что побуждает вести рассуждения и даже приходить к научным открытиям особым образом, национальным. Согласно его гипотезе определённые образы и метафоры любого текста, в том числе и естественнонаучного, не случайны, но имеют глубокие национальные корни, отражая через особенности стиля мышления и изложения учёного когнитивные семы деятельности, связанные с научной культурой той или иной страны.

Важно отметить и то, что процессы сближения терминосистем разных литературных языков народов мира тоже не проходят гладко и единообразно. Среди существующих тенденций наиболее чётко выделяются те, которые можно обозначить как сложение, объединение, наложение региональных вариантов интернациональной лексической терминологии. В определённые эпохи в отдельных регионах происходят схожие процессы в развитии терминосистем литературных языков. В этом, несомненно, сказываются общие черты культурно-исторических судеб народов региона, накладывающие свой отпечаток на всемирные процессы интернационализации терминосистем.

Другие контексты (общественно-публицистический, художественный, поэтический и т. д.), иные функциональные стили и типы речи более обусловлены наличием культурно-национального начала, сменой национально-языковых картин мира, способов его видения и восприятия, привязаны к определённой национально-культурной среде – им фактически несвойственна «денационализация», «этническая нейтральность».

Функционирование языка в социокультурной, общественно-политической, художественной сферах общения подтверждает, что сущность любого языка не столько в его системных образованиях (фонетических, лексических, грамматических), а прежде всего в типе языкового мышления, базирующегося на фактах многообразного народного опыта. Этот сконцентрированный опыт передаётся из поколения в поколение вместе со словами и выражениями, пословицами и поговорками, названиями и именами, сказками и притчами – всем языковым (и неязыковым тоже) искусством народа. Отсюда и изучение этой сущности не может ограничиваться лишь рамками языковой системы, даже стилистики и культуры речи, а связывается с национальным сознанием и мышлением. Восприятие и понимание затруднено при общении и обучении целым рядом не только лингвистических, но и экстралингвистических факторов, прежде всего определённым несовпадением социокультурных установок и контекстов, обусловленных особенностями исторического и духовного развития культур разного типа.

Наиболее самобытные, национально своеобразные оттенки лингвострановедческого компонента общей семантики являют собой фразеологизмы, пословицы, поговорки и т. д. Обратим в этой связи внимание на тот факт, что научная, так называемая рациональная информация переводится на другой язык, а применительно к поэзии, словесным каламбурам и фразеологии говорят обычно об адекватной передаче смысла (но не о переводе). Их понимание и тем более преподавание (обучение им) сопряжено с большими трудностями и нуждается в обширных культурно-исторических и этимологических комментариях и справках, что, в свою очередь, предполагает солидные разработки в области исторической лексикологии и лексикографии.

Чем более человек владеет этими комментариями, тем ближе он к постижению сути национального языка.

* * *

Лингвистика последних лет, развивая традиции отечественного языкознания, сосредоточивается на описании внутренней организации системы языка, в частности синтаксической, именно с точки зрения того, как она служит выражению мыслей, общению людей, т. е. с точки зрения коммуникативного назначения языка (А.В. Бондарко, М.В. Всеволодова и др.). Она стремится объяснить, как говорящий и пишущий с помощью весьма абстрактной языковой системы (формального устройства) кодируют необходимые значения, коммуникативно приемлемые высказывания и как слушающие и читающие декодируют эти значения и смыслы.

При функционально-системном описании во главу угла ставится: а) степень релевантности (различение) выделяемых языковых характеристик; б) построение таких семантических классификаций, которые последовательно опираются на номинативные (а не только внутрисистемные) значения, чтобы семантическая функция каждой формы была чётко определена; в) определение взаимоотношений между одно– и разноуровневыми языковыми средствами с точки зрения возможности/невозможности замены форм и конструкций в контексте, т. е. выделение случаев, где возможна только форма А, только форма Б, возможны и та и другая, ибо номинативное значение языковой единицы не всегда тождественно её денотативному (основному) значению, стоящему за конструкцией внеязыковой ситуации. Например, функционально-системное описание для продуктивных видов речевой деятельности (в направлении «от смысла высказывания к форме выражения», по Л.В. Щербе) исходит из мысли, что в выполнении коммуникативных задач участвуют множество разноуровневых языковых средств, образующих единство. В определении границ этого единства при классификации включаемых в него единиц описание, выполненное в учебных целях, конечно, учитывает внутрисистемные связи, непременно опирается на них.

Интерпретация фактов языка, нацеленная на активное владение языком, производится в функционально-речевом аспекте через такие представления языковых средств, которые соответствуют конкретным коммуникативным намерениям, или интенциям: например, возражение, аргументирование, указание, требование или просьба, совет, предостережение, уточнение, дополнение, напоминание и т. д., источник, место, время, факт, деятель, цель, причина, повод, отношение, оценка, результат и т. д. Они являются, как известно, универсальными внеязыковыми категориями, но для их выражения в каждом языке могут наличествовать свои речевые формулы, устойчивые синтаксические построения, закреплённые употреблением. Такой коммуникативно-семантический подход к группировке языковых фактов, являясь дальнейшим развитием принципа функциональности, опирается на значимость данного явления для осуществления акта коммуникации. Коммуникативное же намерение, как определяющее в выборе языковых средств, может выступать единицей организации языкового материала при обучении нормативной грамматике на основе функционально-семантического подхода. При этом разумно отойти от чисто или преимущественно лингвистической основы и перейти на функционально-психологические основы с доминированием речедеятельностных ориентации. Единицы лишь лингвистического анализа – это не то, что нужно в обучении, почему традиционные системные лингвистические описания не смогли существенно облегчить задачу учащихся. Последнее – явно психологический процесс, и роль лингвистики здесь, образно говоря, может быть только совещательной, а не императивной.

Общеизвестно, что «Мир, который нам дан в нашем непосредственном опыте, оставаясь везде одним и тем же, постигается различным образом в различных языках, даже в тех, на которых говорят народы, представляющие собой известное единство с точки зрения культур… Сравнивая детально разные языки, мы разбиваем иллюзию, которой нас приучает знание лишь одного языка, – иллюзию, будто бы существуют незыблемые понятия, которые одинаковы для всех времён и всех народов. В результате получается освобождение мысли из плена слова, из плена языка и придание ей истинной диалектической научности» [16: 69, 316, 317]. Описанное явление может быть прояснено не просто сопоставлением языков, а лишь углублением в самую природу функционирования языка, природу усвоения родного и изучения другого языка.

Несовпадение «картин мира», отражённых в языке, проявляется и в лексике, и в грамматике, и в принципах категоризации. Оно создаёт множество различий в концепции одних и тех же объектов действительности, языки выделяют неоднотипные признаки, пользуются разными «внутренними формами», и семантическое содержание, не говоря уже о материальной форме, даже весьма эквивалентных единиц оказывается несовпадающим. Именно на этом основано чувство избыточности и недостаточности изучаемого языка.

В ономасиологическом плане важно разное «видение мира», отражаемое в выборе языковых форм в разных языках. Так, масса однородных предметов может восприниматься как раздельное множество (листья) и как нерасчленимая совокупность (листва), вследствие чего в разных языках по-разному используются формы числа и собирательности. Одно и то же явление может отображаться как действие-процесс и как результат (Он ушёл отсюда. Его здесь нет), отчего оно может быть обозначено прошедшим или настоящим временем, причём языки имеют тут свои предпочтения. В ономасиологическом аспекте языки различаются и тем, какие элементы описываемой ситуации не включаются в высказывание (русские реже, чем европейцы, эксплицитно указывают на говорящее лицо). Русский словопорядок – от темы к реме, английский же наоборот, отчего необходимо перемещение рематической смысловой группы к началу высказывания и оформление её в виде подлежащего. Английские и русские тексты различаются также способами введения новой информации, самими единицами, связями между ними, отчего необходимы закономерные замены слов, передача глагола иными способами, опущения и избыточные экспликации при переводе.

Сопоставление на уровне языкового мышления, языковых «картин мира», взгляд на изучаемый язык через призму родного освещают закономерные эквиваленты передачи понятий в языках и возможностей компенсации полноты их раскрытия в единицах одного языка иными единицами семантической системы другого языка.

Сложность и многомерность феномена «текст», множественность подходов к нему обусловливают и многообразие дефиниций (определений) этого понятия. Не приводя их, подчеркнём лишь, что современная лингвистика, признав текст основной единицей, в которой организуется языковая коммуникация, отражается конкретная деятельность в данной системе социального общения, рассматривает в качестве специфических черт текста как единицы общения его связность, целостность, структурную оформленность, смысловую автономность, или завершённость, и экстралингвистическую коммуникативную направленность. В работах последнего времени всё чаще обращается внимание на регулярное отражение элементами текста этой направленности. Она прежде всего сопрягается со способами изложения информации, квалифицируемыми как «элементарные способы изложения» или «базовые речевые формы» – «описание, повествование, рассуждение, сообщение» (некоторые исследователи выделяют ещё «доказательство»). В основе «описания» лежит стремление передать впечатления или знания о данных предметах или явлениях, что даёт возможность адресату вообразить изображаемый объект, представить его внешний облик. «Повествование (сообщение)» – это такая форма выражения мысли, при которой определённые события или явления действительности представлены как ряд взаимосвязанных факторов. «Рассуждение» отличается от других форм изложения мысли тем, что основным его назначением является доказательство, методы которого объединяются в правила логики, сопровождаются аргументацией, полемикой.

Тип речевого высказывания понимается как относительно устойчивое, типизированное сочетание отдельных предложений или сверхфразовых единств, обладающее характерными для него структурно-семантическими особенностями и представляющее собой единое тематическое целое. Выделяясь в рамках микротекста, он характеризуется смысловым единством, относительной замкнутостью содержания, связанностью и потому оказывается достаточно автономным относительно более широкого контекста. Каждому элементарному способу изложения, каждой речевой форме присущ свой обобщённый содержательный признак, «абстрактный тип содержания». Речевой форме «описание» соответствует абстрактный тип содержания – предмет, речевой форме «сообщение» («повествование») – событие, речевой форме «рассуждение» – проблема. Они имеют свои подвиды: описание опыта, прибора; доказательство теоремы, гипотезы; рассуждение о выводе формулы, уравнения; повествование о жизни учёного, истории открытия и т. д. Эти целостные словесные произведения с фиксированной структурой, воплощающие коммуникативно-речевые акты, являясь практически основными единицами функционирующей системы речи, представляют собой наиболее обобщённые виды знания, находящие своё выражение в определённых типах структур и выражающие только основные связи между наблюдаемыми явлениями.

Их комбинирование со структурными компонентами текста, коррелирующими с возможными коммуникативными заданиями, создаёт тексты комплексного характера, например объяснения. Так, в тексте-объяснении, заимствованном из научной сферы общения, присутствуют следующие композиционно-смысловые «куски», соотносимые с возможными коммуникативными заданиями: передать представление о классе формы, например, рельефа; охарактеризовать его форму и т. д. В сфере, например, научного общения одни области знания обходятся комплексными текстами преимущественно типа объяснения, другие – типа описания.

Перечисленные композиционно-смысловые части не являются, как видно из их описания, минимальными составляющими текста, каждая из них раскрывает не один, а множество признаков объекта, коммуникации. В описание-характеристику включаются указания на размер, структуру, форму, состав, объём и пр., т. е. не одно, а ряд высказываний.

Высказывание, как одна из главных форм общения, соотносится с речевым актом, который «есть прежде всего определённый фрагмент информации как результат познавательной деятельности человека, служащий каждый раз предметом общения, обмена мыслями». Сам же речевой акт вместе с его структурной организацией включает, естественно, содержание или смысл, которые придают коммуникативную ценность этому акту [12].

Исходной элементарной ячейкой, на которой строится системное содержание коммуникативного акта и которая обеспечивает осмысленность высказывания, является субъектно-предикативная связь, структуры типа, например: что – это что… что называется чем… что получило название чего… что относится (принадлежит) к чему… что делится (разделяется) на что… что похоже на что… что отличается от чего и т. д.

Несмотря на разнообразие наименований и принципов вычленения все перечисленные функциональные единицы текста характеризуются определённой повторяемостью, закреплённостью лексических, структурно-семантических и метрических элементов, а также тем, что в центре каждой из них находится только один признак объекта высказывания. Они же соответствуют конкретным коммуникативным намерениям, являющимся, как следует из приведённых выше примеров, универсальными категориями. Так как содержание, строение и языковое оформление каждого из высказываний, или компонентов текста, зависит от коммуникативного намерения, то компоненты с общими коммуникативными интенциями характеризуются и определённым единообразием их содержания, строения и оформления. Для передачи таких устойчивых смыслов в языке нередко наличествуют закреплённые употреблением преимущественные средства выражения – слова, сцепления слов, сцепления словосочетаний, связи простых и сложных предложений, а также устойчивые синтаксические построения, речевые формулы, клише, которые должны быть исследованы и эксплицированы в описании.

При анализе высказывания в его содержательном аспекте для некоторых целей можно вычленить его денотативный (содержательный) план в виде обычной понятийной схемы – суждения и рассматривать такое семантическое ядро в качестве основы логического смысла выражения.

Подобные функционально-смысловые единицы текста, выступая в качестве определённого содержательного и языкового единства, обнаруживают отношения между целым текстом и составляющими его частями. По мысли В.В. Виноградова, лингвистическое изучение текста и определяется, с одной стороны, «как учение о композиционных типах речи… об их логических отличиях, о приёмах построения разных композиционно-языковых форм, об основных лексических слоях в них и о принципе их сочетания, об их семантике, с другой стороны, как учение о типах словесного оформления замкнутых в себе произведений как особого рода целостных структур» [7, 79].

Выявление и изучение подобных функционально-коммуникативных компонентов текста позволяет, на наш взгляд, отчасти раскрыть механизм создания в тех или иных сферах общения принципиально разных текстовых структур за счёт однородных элементов языка, вскрыть влияние речевых действий конкретной языковой личности на структуру порождаемого (создаваемого) текста. Умения же вычленять и воспроизводить типовые структурно-смысловые компоненты, смысловые комплексы, вроде означенных выше, приближают авторов к текстопорождению. Процесс конструирования, посредством которого производится отбор как содержания, так и языковых средств, адекватных речевой задаче и ситуации общения, и является сущностью процесса мышления. Ведь высказывание, по остроумному замечанию Э. Бенвениста, «и есть приведение языка в действие посредством индивидуального акта его использования». Единицами, которые являются смыслообразующим целым, человек оперирует в процессе смыслового восприятия текстов, сообщения, процесс интерпретации содержания тоже «осуществляется в единицах, имеющих смысловую законченность» [3, 312].

Таким образом, знание эвристик, принципов и правил смысловой и структурной организации различных типов текстов, умение выделить основные составляющие текста – смысловые блоки – и опознать способы связи между ними имеет большое значение в практике составления текста.

ФУНКЦИОНАЛЬНЫЕ СТИЛИ СОВРЕМЕННОГО РУССКОГО ЯЗЫКА

Для конструирования заданного текста необходимо иметь представление о функциональных стилях (типах) русского языка.

Важно помнить, что функциональные стили – это подсистема литературного языка, которая обусловлена как лингвистическими факторами, т. е. совокупностью стилистически значимых языковых средств, так и экстралингвистическими (не языковыми) факторами общения. Языковой стиль характеризуется «совокупностью признаков, часть из которых своеобразно, по-своему, повторяется в других стилях, но определённое сочетание которых отличает один языковой стиль от другого» [8, 68].

Научный стиль

Сферой общественной деятельности, в которой функционирует научный стиль, является наука. Поэтому речевыми жанра, воплощающими этот стиль языка, выступают научные монографии, научные статьи, диссертационные работы, различные жанры учебной и научно-технической литературы, научные доклады, лекции, жанры научно-популярной литературы. Экстралингвистические признаки научного стиля – это точность, абстрактность, логичность и объективность.

Точность предопределяется терминологичностью словарного состава научного стиля: лексикой, функционально-стилевая окраска которой может быть определена как научная. Стремление к точности и потому к терминологичности лексики приводит к тому, что научный стиль не обладает свойством общедоступности. Однако это не означает, что чем непонятнее, тем научнее. Стремление к точности проявляется ещё в одной особенности лексической системы научного стиля: многозначные стилистически нейтральные слова употребляются в научном стиле не во всех своих значениях, которые свойственны им в системе общелитературного языка, а лишь в одном, реже – двух; неупотребительны слова с разговорной и разговорно-просторечной, эмоционально-экспрессивной окраской.

Отбор морфологических форм в научном стиле диктуется, как уже подчёркивалось, абстрактностью, обобщённостью. Чаще всего используется форма 3-го лица. Известно также употребление «мы» авторского в письменных научных текстах, где значение местоимения множественного числа равно значению местоимения единственного числа и отличается лишь стилистической окраской: Мы остановимся столь подробно на этом вопросе потому…

Если сопоставить значения временных глагольных форм, то наиболее абстрактным, обобщённым окажется настоящее вневременное, или настоящее постоянное, которое широко представлено именно в научном стиле: Носовые звуки артикулируются при участии носового резонатора. Кислоты проводят электрический ток. Глагол в научном стиле проявляет тенденцию к десемантизации. Она выражается в том, что научному стилю свойственны глаголы широкой, абстрактной семантики – такие как существовать, иметь, иметься, наблюдаться, появляться, изменять, кончаться, обнаруживать, проявляться и под. Многие глаголы выступают в роли связочных: быть, являться, называться), считаться, заключаться, становиться, обладать, отличать(ся), представляться, представлять (собой). Значительная группа глаголов выступает в роли компонентов глагольно-именных сочетаний, где основная смысловая нагрузка приходится на долю существительного, а на долю глагола выпадает лишь обозначение действия в самом широком смысле и передача грамматических значений: оказывать (влияние, давление, поддержку, сопротивление), производить (расчёты, измерения, операции, наблюдения) и т. д.

Наиболее абстрактной, обобщённой в научном стиле оказывается категория среднего рода. Это объясняется её значением, которое В.В. Виноградов определял так: «…вообще, отвлечённое значение вещной предметности кажется наиболее близким к категории среднего рода. Точно так же обозначения абстрактных понятий, между прочим, действий и продуктов деятельности – и притом особенно в стилях книжной речи, – также заметно тяготеют к категории среднего рода. Но сама эта категория представляется «формальной», как бы фиктивной. Самоё имя среднего рода намекает на негативный характер этой категории: она объединяет слова ни того, ни другого рода, не-мужского и не-женского» [8, 82].

Сравнивая способы познания и отражения действительности в языке, В.Г. Белинский отмечал, насколько они различны в науке и искусстве, и тем самым подчёркивал такую особенность научного изложения, как логичность, доказательность: «Философ говорит силлогизмами, поэт – образами и картинами, а говорят оба одно и то же. Политико-эконом, вооружась статистическими числами, доказывает, действуя на ум своих читателей или слушателей, что положение такого-то класса в обществе много улучшилось или много ухудшилось вследствие таких-то и таких-то причин… Один доказывает, другой – показывает, и оба убеждают, только один – логическими доводами, другой – картинами» [2, 453].

Широко распространены в научном стиле безличные предложения с модальными словами и инфинитивом; с предикативными наречиями на – о; с безличными глаголами или личными в значении безличных, например: Не нужно думать, что пропорции пирамиды Хеопса являются… Может показаться также, что отрывок из хроники более ценен.

Среди двусоставных предложений преобладают такие, в которых сказуемое является составным именным, что обусловлено семантикой научных текстов и тесно связано с морфологическими особенностями научного стиля. При этом в настоящем времени связка может быть нулевой, как и в других стилях, но может быть представлена и глаголами есть и суть, что составляет специфику выражения составного именного сказуемого именно в научном стиле, например: Волевое усилие есть непременное условие успешного запоминания.

Логичность изложения материала в научном стиле вызывает употребление здесь сложных предложений союзного типа, в которых отношения между частями выражаются однозначно, например: Иногда достаточно провести 2–3 занятия, чтобы восстановить плавную речь.

Обращают на себя внимание частые случаи информативной несамостоятельности главной части, которая служит в основном для связи с предшествующим контекстом: Известно, что при горении водорода образуется вода. Употребление вводных слов, которые указывают на последовательность изложения, степень достоверности и источник информации: во-первых, во-вторых, наконец, по-видимому, конечно, как утверждают и т. д.

Порядок слов в научной речи объективный, т. е. такой, при котором соблюдаются три правила расположения слов.

Правило первое: тема (подлежащее), или предмет сообщения, должна предшествовать реме (сказуемому), или информации о теме. Следует заметить, что тема и рема могут быть выражены любыми членами предложения: Рабы были полной собственностью рабовладельцев. Фонемой является минимальная смыслоразличительная единица языка. Звук [м] произносится при опущенной нёбной занавеске.

Правило второе касается нерасчленённых предложений с нулевой темой. Тема обычно лексически не выражена и весь состав можно приравнять к реме. Они строятся по схеме: сказуемое + подлежащее: Возникают непредвиденные трудности. Появляются все признаки разложения феодального строя.

Правило третье: в неактуализированных словосочетаниях согласуемый компонент должен располагаться перед главным, управляемый – после главного, примыкающее наречие на – О – перед глаголом: семантические сдвиги, свидетельствовать о причине, значительно повысились, излишне категорично (категоричный).

Научному стилю русского языка чужда эмоционально-экспрессивная окрашенность. И лексика, и отбор морфологических форм, и характер синтаксических конструкций, и порядок слов, свойственные научному стилю, призваны обеспечить точность, логичность, объективность и абстрактность изложения. Эмоциональная окрашенность речи не способствует достижению этих целей. Экспрессивные средства языка, в частности, эмоционально-экспрессивно окрашенная лексика, образные средства, не свойственны научному стилю.

Официально-деловой стиль

Официально-деловой функциональный стиль русского литературного языка – это его разновидность, функционирующая в сфере административно-правовой, общественной деятельности. Он реализуется в текстах законов, приказов, распоряжений, договоров, актов, различных документов (справок, удостоверений, доверенностей и т. д.), в деловой переписке учреждений. Основная форма его реализации – письменная.

В сфере административно-правовой и административно-хозяйственной деятельности, в судопроизводстве, где имеет место отчётность, документация, речь отмечается двойственной природой: ей свойственны конкретность содержания и абстрактность средств выражения.

Окраской официально-делового стиля обладают лексические и фразеологические единицы языка. Вот некоторые слова и словосочетания устойчивого состава (канцеляризмы): уведомить, уведомление, препроводить, препровождаться, настоящий (в значении 'этот'), истец, протокол, жилищный найм, кассационная жалоба, прокурорский надзор, единовременное пособие и т. д.

Среди этих слов и словосочетаний немало принадлежащих профессиональной (юридической и дипломатической) терминологии: акт, полномочия, взимание, юридическое лицо, отозвать, отзыв, пользоваться иммунитетом, подлежать юрисдикции, аккредитующее государство и т. д.

В официально-деловом стиле из ряда синонимов выбираются такие, которые выражают волю законодателя: разрешить, запретить, воспрещается, обязать, постановить, указать, назначить и под. Это определяет «долженствующе-предписующий» характер речи, выдержанный в официально-деловом стиле.

Многие из слов выступают в антонимических парах: права – обязанности, действие – бездействие, оправдательный – обвинительный, правовой – противоправный и др.

В официально-деловой речи наблюдается самый высокий процент инфинитива, чтобы как можно точнее выразить волю законодателя: Должностные лица обязаны в установленные сроки рассматривать предложения и заявления граждан, давать на них ответы и принимать необходимые меры.

Из спрягаемых форм чаще всего употребляются формы настоящего времени, но с иным, в сравнении с научным стилем, значением. Это значение определяется обычно как настоящее предписание. Глагольная форма обозначает не постоянное или обычное действие, а действие, которое законом предписывается произвести в определённых условиях: Обвиняемому обеспечивается право на защиту.

При назывании лица в официально-деловом стиле употребляются имена существительные, обозначающие лицо по признаку, обусловленному каким-либо действием или отношением, чтобы точно обозначить «роли» участников ситуации: ответчик, квартиросъёмщик, наниматель, читатель, опекун, усыновитель, истец, свидетель и т. д.

Существительные, обозначающие должности и звания, употребляются в форме мужского рода и в том случае, когда они относятся к лицам женского пола: работник милиции Смирнова, ответчик Прошина и др.

Из словообразовательных моделей существительных широко представлены отглагольные образования, в том числе на -ние, иногда с префиксом не-: несоблюдение, непризнание, решение, исполнение.

Из синтаксических конструкций, имеющих окраску официально-делового стиля, отметим словосочетания, включающие сложные отымённые предлоги: в части, по линии, на предмет, во избежание, а также сочетания с предлогом по и предложным падежом, выражающие временное значение: по возвращении, по достижении.

Простые предложения в официально-деловом стиле часто осложняются однородными членами, количество которых может доходить до 8-10 и более, что обусловлено необходимостью исчерпать предмет сообщения, например: В пределах своих полномочий местное самоуправление обеспечивает комплексное экономическое и социальное развитие на своей территории; осуществляет контроль за соблюдением законодательства расположенными на этой территории предприятиями, учреждениями и организациями вышестоящего подчинения; координирует и контролирует их деятельность в области землепользования, охраны природы, строительства, использования трудовых ресурсов, производства товаров народного потребления…

Во многих жанрах официально-деловых текстов широко представлены инфинитивные конструкции со значением долженствования, например: Указанные решения должны быть объявлены для всеобщего сведения.

Синтаксису официально-делового стиля известно «нанизывание родительного падежа», т. е. употребление сложных словосочетаний с несколькими зависимыми компонентами в форме родительного падежа без предлога.

Официально-деловому стилю, как и научному, чужда эмоционально-экспрессивная окрашенность.

Газетно-публицистический стиль

Сфера общественной деятельности, обслуживаемая газет-но-публицистическим стилем, – это сфера политико-идеологических общественных отношений. В газетно-публицистическом стиле выдерживаются ораторские выступления на митингах и собраниях, различные жанры газетных материалов (передовая статья, информация, хроникальная заметка, репортаж и др.), публицистические статьи в периодической печати. Следовательно, газетно-публицистический стиль реализуется и в письменной, и в устной формах.

Основной чертой этого стиля, формирующей его языковую структуру, является сочетание экспрессивности и стандарта. Этот признак обусловлен двойственностью, характерной для публицистики: информационно-содержательная функция газетно-публицистических текстов сочетается с функцией убеждения, эмоционального воздействия.

Специфической чертой газетно-публицистического стиля является то, что информация в сфере общественной деятельности адресуется не узкому кругу специалистов, как, например, в сфере науки, а широким массам, всем носителям языка, здесь необходима быстрота передачи информации. Публицистика вообще, и особенно газетная публицистика, всегда посвящена «злобе дня».

Особый характер имеет и функция убеждения: если в научном стиле говорящий (пишущий) апеллирует лишь к разуму адресата, аргументирует какие-то положения с помощью логических доводов или точных расчётов, то публицист убеждает путём эмоционального воздействия на читателя (слушателя) и поэтому в явной форме выражает своё отношение к сообщаемому. Очень важно также, что это отношение не является сугубо индивидуальным – оно есть выражение мнения определённой социальной группы, класса, партии, адресованное массам.

Итак, необходимость воздействия на массового читателя (слушателя) создаёт такую специфическую особенность газетно-публицистического стиля, как его эмоционально-экспрессивный характер, а требование быстроты передачи информации, притом информации общественно значимой, – такую особенность его, как стандарт.

Среди книжных стилей газетно-публицистический стиль по особенностям языковой системы резко противопоставлен научному и официально-деловому. В нем наличествуют лексико-фразеологические единицы, имеющие двуплановую стилистическую окрашенность: подвижник, застрельщик, пособник, наводнить, оболванивание, мирное сосуществование, марионеточное правительство, люди доброй воли, жёлтая пресса.

Многие слова и фразеологические сочетания приобретают окраску газетно-публицистического стиля, когда они употребляются не в прямом, а в переносном значении: вахта, сигнал, почва, платформа и под.

Многие слова и фразеологические сочетания газетно-публицистического стиля не просто экспрессивны, но имеют и эмоционально-оценочный характер: поборник, инициатива, почин, новаторский, насаждать, военщина, клика, вояж, гонка вооружений и т. д.

В области словообразования газетно-публицистический стиль характеризуется продуктивностью иноязычных по происхождению приставок: а-, анти-, про-, нео-, квази-, ультра-:

антифашистский, неофашистские, пролейбористские, ультралевые. Широко представлены суффиксальные образования со значением лица: укладчик, бетонщик, бульдозерист, заочник, коммунист, социалист, реваншист, экстремист.

Газетно-публицистический стиль часто прибегает к субстантивированным прилагательным среднего рода с отвлечённым значением, которое часто используется в заглавиях: На манеже – новое.

Синтаксис газетно-публицистического стиля характеризуется рядом специфических черт. В этом стиле широко употребительны эмоционально и экспрессивно окрашенные конструкции: восклицательные предложения различного значения, вопросительные предложения, предложения с обращением, риторические вопросы, предложения с именительным темы и т. д. Например:

• Побеждают те, кто идёт вперёд, к расцвету и изобилию: побеждают те, кто ясно видит будущий день истории.

• В эту решительную минуту – выдержит ли, выдюжит ли русская рука?

• Разве Пушкин объяснялся без конца в любви к народу! Нет, он писал для народа.

• Наш современник… какой он? Чем живёт, о чём думает, как работается ему и отдыхается, о чём он мечтает, к чему стремится?

Вторая особенность синтаксиса газетно-публицистического стиля вытекает из первой, из стремления к экспрессии, и состоит в его проницаемости для конструкций с разговорной окраской: эллиптированных предложений, бессоюзных сложных конструкций, предложений, представляющих неполную реализацию схем простого предложения, что часто можно встречать в газетных заголовках: Прогулял – держи ответ; Скоро в школу; У полярников в гостях.

Для газетно-публицистического стиля характерна инверсия различного рода: от ремы к теме – Далеко от Новой Зеландии до основных центров международной; Добрый этому жанру путь!

Свойственны газетной речи стандарт и штамп. Стандарт – это устойчивое в своём составе и воспроизводимое в готовом виде языковое средство, которое не вызывает негативного отношения, так как обладает чёткой семантикой и экономно выражает мысль, способствуя быстроте передачи информации, например: всемерная поддержка, широкий размах, глобальные проблемы, перегрузка отношений и др. Стандартизованными в газетной речи являются многие предложения и даже целые отрезки текста: Переговоры прошли в тёплой, дружественной обстановке; Почин передовиков был подхвачен…

Штамп – это явление иного порядка: это «стёртая», «изношенная языковая единица», т. е. языковое средство, потерявшее оригинальность, свежесть. Например, таким штампом является употребление глагола шагать в газетных текстах: Этажи шагают вверх; Газ шагает на север и др.

Роль экспрессивных элементов выполняют самые различные языковые единицы. Это слова с чуждой функционально-стилевой окраской: По телевизору показывали, например, торжественный обряд погребения в саду лондонского миллионера некоей штуковины вроде паровозного котла с трубой… Роль экспрессивных средств могут выполнять различные фигуры речи и тропы: сравнение, метафора, синекдоха, гипербола и др.: Из металла, сэкономленного на производстве цистерн, предприятие сможет изготавливать в год 240 хранилищ на колёсах.

Следует заметить, что употребление экспрессивных средств в языке газеты не приводит к созданию подлинно художественного образа, как в художественной литературе. В газетной речи их назначение в том, чтобы участвовать в создании схемы: стандарт – экспрессия – стандарт.

Разговорно-обиходный стиль

Разговорно-бытовой стиль обслуживает сферу повседневно-бытового, частного, непринуждённого, неофициального общения. Преимущественная форма реализации – устная.

В языковой системе основными экстралингвистическими чертами разговорно-обиходного стиля являются непринуждённый, неофициальный характер изложения и его эмоционально-экспрессивная окрашенность. Речевым же реализациям этого стиля свойственны неподготовленность, конситуативность, т. е. зависимость от ситуации и контекста, а также большая роль в речевом акте интонации, жестов, мимики.

Для разговорно-обиходного стиля характерно употребление стилистически сниженных вариантов произношения:

1) произношение фонем [а], [о], [э], [и] в первом предударном слоге после мягких согласных как [и^е] или даже как [и]: [п'ит'и], [в'ила], [в-л'ису], [с'ил'-н'эй];

2) произношение гласного [о] в первом предударном слоге заимствованных слов с той же степенью редукции, какая свойственна [о] исконному: [паэт], [накт'урн], [саната], [ка'с'тум], [д'ьназавр];

3) редукция гласного до нуля звука в соседстве с сонорными гласными: [провълка], [з'ьл'наватъй], [сковърду];

4) редукция согласных до нуля звука в соседстве с другими согласными: [пайэска], [токъ], [скокъ].

Лексика разговорно-обиходного стиля очень богата и разнообразна. Она включает большой пласт слов, имеющих нейтральные или книжные синонимы: простыть (простудиться), роспись (подпись), получка (зарплата), батя (отец) и др. Она включает уменьшительные образования, служащие формой выражения разного рода экспрессии (вежливости, дружеской фамильярности, иронии, извинения и т. д.): Работка ничего, не пыльная; Так вот какая у нас обстановочка. Той же цели служат наречия: коротенько, культурненько, ясненько, осторожненько.

Разговорной окраской обладают глагольные образования с суффиксом -ничать: садовничать, слесарничать, саботажничать. Разговорная окраска свойственна существительным с суффиксом -ш(а), обозначающим лицо женского пола по роду занятий, профессии, должности: докторша, майорша, инженерша, билетёрша. Исключительной продуктивностью в разговорно-обиходном стиле обладают образования с суффиксом -к(а): мореходка, попутка, тушёнка, коммуналка, Баумановка. Разговорной окраской обладают существительные с суффиксом -ик-,образованные от прилагательных (реже – от существительных), обозначающих лицо по специальности, условиям труда, заболеваниям и т. д.: глазник, швейник, массовик, вечерник, международник, прикладник, духовник, сердечник.

Только стилистическую роль играет суффикс -к(а), который, соединяясь с существительными, не изменяет их значения, но придаёт им разговорную окраску: известь – извёстка, свеча – свечка, тетрадь – тетрадка, книга – книжка.

Примеры словообразовательных типов с разговорно-просторечной окраской:

• с суффиксами -ньё, -тьё: спаньё, враньё, бритьё, житьё, вытьё, забытьё;

• с суффиксом -от(а): дремота, зевота, икота, ломота, маета, тошнота;

• с суффиксами -ня, -отня: беготня, возня, суетня, резня, толкотня, стряпня, воркотня.

Разговорно-обиходному стилю свойственно употребление эмоционально-экспрессивных характеристических имён лиц, например: газетчик, шпаргалыцик, перестраховщик, проверяльщик и под. Модель на -ун в этой группе имён носит разговорно-просторечный характер: драчун, говорун, брехун, свистун, вертун, брезгун.

От глагольных основ в разговорном стиле образуются эмоционально-экспрессивные характеристические наименования общего рода: с суффиксом -ла, -ло: воротила, воображала, зазывала, надувала, кутила, чудила, зубрила; с суффиксом -(а)ка: писака, читалка, гуляка, задавака, бояка, служака, вояка, ломака. В разговорно-обиходном стиле многие нейтральные прилагательные осложняются различными аффиксами и приобретают наряду с разгворно-просторечной окраской, окраску экспрессивного значения интенсивности признака, например:

с суффиксом -ущ-: худющий, холоднющий, длиннющий;

с суффиксом -енн-: здоровенный, тяжеленный, страшенный;

с суффиксом -аст-, -ист-: языкастый, глазастый, шишкастый, задиристый, хулиганистый, забористый, фигуристый. Разговорную окраску могут иметь морфологические формы в определённом значении; например, ед. число существительных в значении множественности: Помидор в этом году что надо!; некоторые числительные в переносном значении 'много' (десять, тридцать, сто, тысяча, миллион), например: Тут все слова ненужные, по Серёжиному мнению. Во-первых, он их слышал уже сто раз. И он ушёл к тёте Паше. Пусть у неё миллион предрассудков, но она останется с ним и будет любить его.

НОРМЫ ГРАММАТИКИ

После рассмотрения функциональных стилей современного русского языка следует обратиться к нормам грамматики.

Имя существительное. Как известно, родительный падеж имени существительного имеет так называемое количественно-выделительное значение. Формы родительного падежа с этим значением указывают на то целое, из которого берётся лишь часть: ложка мёда, стакан чая, килограмм хлеба и др. Родительный падеж с таким значением могут иметь существительные, которые обозначают вещество, делимое на части по массе, объёму и т. д.

Эти существительные в современном русском языке второго склонения, в родительном падеже единственного числа могут иметь два окончания: -а, -у. Норма делает выбор одного из них. Для выражения количественно-выделительного значения некоторые имена существительные имеют только окончание -у: анис – анису, атлас – атласу, бархат – бархату, бензин – бензину, вазелин – вазелину, виноград – винограду, воск – воску, горох – гороху, дёготь – дёгтю, жир – жиру, изюм – изюму, квас – квасу, керосин – керосину, клей – клею, корм – корму, лак – лаку, лес – лесу, лук – луку, мак – маку, мёд – мёду, мел – мелу, перец – перцу, порох – пороху, пух – пуху, рис – рису, сахар – сахару, ситец – ситцу, спирт – спирту, суп – супу, сыр – сыру, творог – творогу, тёс – тёсу, товар – товару, хрен – хрену, чай – чаю, шёлк – шёлку, яд – яду. Если эти имена существительные используются в тексте в ином значении, то они оформляются с окончанием -а, как обычные существительные мужского рода: мешок гороху, но посев гороха, вкус гороха; ложка мёду, но лечебные свойства мёда; тюбик вазелину, но химический состав вазелина.

Прочно держится окончание -у в некоторых именах существительных, вошедших в состав устойчивых словосочетаний: не зная броду, не суйся в воду; не подавали виду; разговаривали с глазу на глаз; ему и всего-то без году неделя; бежал что есть духу; пирожки с пылу с жару; играет – ни складу ни ладу; поддать пару; сбиться с толку; бить без промаху; без роду без племени; ей не до смеху; не давать спуску; удержу нет никакого; говорить без умолку; смеяться до упаду; прибавить ходу; ни шагу назад; приехать с часу на час; много шуму и др.

Некоторые абстрактные имена существительные, особенно в устойчивых словосочетаниях, употребляются с окончанием -у на месте ожидаемого -а: блеск – блеску, брак – браку, вес – весу, вздор – вздору, визг – визгу, жир – жиру, крик – крику, простор – простору, разговор – разговору, свет – свету, спор – спору, страх – страху, ход – ходу, шум – шуму и др. Если же происходит устранение количественного значения родительного падежа, в особенности при наличии определения к имени существительному, то – у переводится в разряд неустойчивых и, как правило, заменяется окончанием -а: добивался яркого блеска стёкол, товарищи не слушали его несуразного вздора, покупатели искали гусиного жира, городского шума совсем не слышно и т. д.

Предлоги с, из, от, без + родительный падеж поддерживают тенденцию к использованию окончания -у, но не придают ей силу закона, поэтому наблюдаются колебания нормы: выбежал из дому и выбежал из дома; взял без спросу и взял без спроса; шли без шуму и шли без шума.

Окончание -у может появляться и в предложном падеже, но только в тех случаях, когда имена существительные употреблены с предлогами в и на и имеют в высказывании так называемое обстоятельственное значение: Мальчики были (где?) в лесу; Переговаривались (когда? в каких условиях?) на ходу.

Если те же самые слова и с теми же предлогами оказываются в предложении в роли дополнения и отвечают на вопросы на чём? в чём? – они обычно сохраняют своё основное окончание -е: Ездок заметил неровности в беге лошади; Контролёры обнаружили брак в лесе, купленном для стройки.

В описанных условиях склонны к употреблению окончания -у следующие имена существительные: бал – на балу, бег – на бегу, берег – на берегу, бок – на боку, бой – в бою, быт – в быту, ветер – на ветру, вид – на виду, год – в году, долг – в долгу, дым – в дыму, край – в краю, на краю, круг – в кругу, лоб – на лбу, луг – на лугу, лёд – на льду, во льду, мех – в меху, на меху, мозг – в мозгу, мост – на мосту, нос – в носу, плен – в плену, пол – на полу, пост – на посту, пруд – на пруду, в пруду, пух – в пуху, на пуху, ров – во рву, род – в роду, на роду, рот – во рту, снег – в снегу, спирт – в спирту, на спирту, строй – в строю, ток – на току, тыл – в тылу, угол – в углу, на углу, хлев – в хлеву, цвет – в цвету, шкаф – в шкафу, на шкафу и др.

Однако это не значит, что мы всегда хорошо справляемся с выбором одного из двух окончаний -е или -у. В результате возникает вопрос: как же правильно – в цеху или в цехе? Как лучше – в отпуску или в отпуске? На этот конкретный вопрос литературный язык позволяет ответить так: можно в цеху (в разговоре такое окончание предпочтительнее), можно и в цехе; правильно в отпуске (в документе такое окончание лучше), правильно и в отпуску.

Можно или нельзя сказать офицера, инженера, токаря, лекаря, профессоры, докторы? «Хлопоты» возникают из-за окончания -а, сравнительно недавно проникшего в круг форм именительного падежа множественного числа существительных мужского рода. Окончанию -а удалось потеснить своих старых соперников и прочно закрепиться. Победе нового окончания помогло ударение: если оно во всех падежах, кроме именительного, уже было на окончании, это и предрешало победу нового окончания. Приведём перечень слов, в которых старое для них окончание -ы(-и) вытеснено окончанием -а: адрес – адреса, бег – бега, берег – берега, бок – бока, век – века, вечер – вечера, ворох – вороха, глаз – глаза, голос – голоса, город – города, директор – директора, доктор – доктора, дом – дома, жёлоб – желоба, жёрнов – жернова, катер – катера, колокол – колокола, купол – купола, луг – луга, мастер – мастера, номер – номера, округ – округа, ордер – ордера, остров – острова, парус – паруса, паспорт – паспорта, перепел – перепела, профессор – профессора, сторож – сторожа, тетерев – тетерева, череп – черепа, шёлк – шелка.

Норма литературного языка отклоняет такие формы, как месяца, торта, фронта, прииска, офицера, инженера, циркуля, слога, договора, шофера и др. Правильно: аптекари, догово'ры, инженеры, ле'кторы, ме'сяцы, ла'цканы, при'иски, то'кари, то'рты, офицеры, сло'ги, фро'нты, ци'ркули, шофёры и т. д.

Интенсивное наступление окончания -а на формы множественного числа именительного и винительного падежей существительных мужского рода привело к колебаниям нормы и на этом участке языковой морфологической структуры. На сегодняшний день признаются одинаково допустимыми формы с окончанием -ы и с окончанием -а в словах: бухгалтер – бухгалтеры и бухгалтера, волос – волосы и волоса, год – годы и года, инспектор – инспекторы и инспектора, инструктор – инструкторы и инструктора, корректор – корректоры и корректора, крейсер – крейсеры и крейсера, лагерь – лагери и лагеря, омут – омуты и омута, отпуск – отпуски и отпуска, прожектор – прожекторы и прожектора, промысел – промыслы и промысла, редактор – редакторы и редактора, сектор – секторы и сектора, слесарь – слесари и слесаря, тополь – тополи и тополя, хлеб – хлебы и хлеба, цех – цехи и цеха, якорь – якори и якоря.

Ещё один «слабый» участок морфологических норм – формы родительного падежа множественного числа имён существительных второго склонения. Эти формы располагают в настоящее время набором из трёх окончаний: -ов(-ев); -ей и так называемое нулевое: город-ов, бокал-ов, пальц-ев, умельц-ев, шалаш-ей, учител-ей, масел, умений (конечные звуки -ий в этом и подобных словах – это конечные звуки основы, но не окончания!).

Наиболее древнее во втором склонении – окончание нулевое (правда, оно нулевое теперь, в древности был ещё редуцированный гласный – он-то и был окончанием). Окончания -ов (-ев) и -ей – новые, они проникли во второе склонение из исчезнувших склонений – древнего третьего и древнего четвёртого.

Читателю полезно оживить в памяти ряды имён существительных, способных вызвать у него сомнения при выборе окончания для формы существительного в родительном падеже. Например, имена существительные, завершающие свою основу на -ин: грузин, южанин, вологжанин. Эти имена обозначают национальность человека (грузин, армянин), его связь с определённой территорией (южанин, северянин, волжанин), с тем или иным городом (вологжанин, киевлянин, горьковчанин). Они в родительном падеже множественного числа не имеют окончания, кроме того, в этой форме может выпадать суффикс основы -ин-: Вошёл грузин. – Приехало много грузин; Армянин знает русский язык. – Обычаи армян; Южанин говорил с акцентом. – В городе немало южан; Все волжане любят свою Волгу. – В его произношении слышится оканье волжан. Киевляне обычно приветливы. – Украинская щедрость киевлян.

Нулевое окончание имеют и имена существительные среднего рода: вещество – веществ, место – мест (нельзя шестое), болото – болот, плечо – плеч, знание – знаний, дело – дел (нельзя делов), яблоко – яблок (нельзя яблоков), умение – умений и др. Исключения: плечико – плечиков, колесико – колесиков, очко – очков, древко – древков, облако – облаков, дно – доньев, полено – поленьев, шило – шильев, ушко – ушков.

Нулевое окончание имеют некоторые имена существительные мужского рода, которые не удаётся зачислить в ту или иную группу: один аршин – много аршин, один валенок – много валенок, один глаз – много глаз, один гусар – много гусар, один гран – много гран, также драгун, кирасир, партизан, солдат, раз (не разов), погон (не погонов), сапог (не сапогов), чулок (не чулков), но носков (не носок).

Узаконив форму родительного падежа множественного числа – чулок, сапог, валенок, норма не принимает форму носок, несмотря на её большую активность. Слово носок имеет родительный падеж множественного числа в форме носков; также апельсин – апельсинов, баклажан – баклажанов, мандарин – мандаринов, помидор – помидоров, гектар – гектаров, грамм – граммов, килограмм – килограммов.

Под влиянием диалектов, где известная литературная норма не сложилась по тем или иным причинам, в отдельных словах, лишённых единственного числа, разговорная речь даёт нулевое окончание – в то время как литературный язык его не знает: алиментов, консервов, мемуаров, подмостков, последков, прогонов, счетов, финансов.

В других словах по тем же причинам литературная норма отвергает окончание в родительном падеже множественного числа, а разговорная речь нередко это окончание принимает: брызги – брызг (не брызгов), жабры – жабер, именины – именин, каникулы – каникул, колики – колик, макароны – макарон, панталоны – панталон, хлопоты – хлопот, хоромы – хором, цимбалы – цимбал, шаровары – шаровар, шоры – шор.

В словах небольшой группы (они тоже не имеют единственного числа) норма применяет для образования родительного падежа окончание -ей, а разговорная речь нередко эту норму забывает: бредни – бредней, будни – будней, вирши – виршей, грабли – граблей, гусли – гуслей, розвальни – розвальней, россказни – россказней, ходули – ходулей, шашни – шашней, ясли – яслей. Допускается колебание нормы: грабель, ходуль. Ясель – неправильно.

Следующие имена прилагательные, как правило, образуют краткую форму мужского рода на -ен: способный – способен, ущербный – ущербен, дружелюбный – дружелюбен, забавный – забавен, тщеславный – тщеславен, бесправный – бесправен, напевный – напевен, жадный – жаден, складный – складен, парадный – параден, победный – победен, отважный – отважен, праздный – празден, продажный – продажен, отважный – отважен, надёжный – надёжен, возможный – возможен, безотказный – безотказен, любезный – любезен, полезный – полезен, серьёзный – серьёзен, урожайный – урожаен, бескрайний – бескраен, необычайный – необычаен, идейный – идеен. Норма такова: если в полной форме имени прилагательного два звука [н], то в краткой форме мужского рода на конце её должны быть звуки [нен].

Склонение слов оба и полтора. Слово оба изменяется по родам, точнее, имеет одну форму для мужского и среднего рода, вторую – для женского. Нужно говорить оба студента, оба яблока, но обе преподавательницы, студентки. Это различие относится и к косвенным падежам, в их формах: обоих студентов, но обеих преподавательниц; обоим студентам, но обеим преподавательницам; обоими студентами, но обеими преподавательницами; об обоих студентах, но об обеих преподавательницах.

Имя числительное полтора различает формы мужского, среднего и женского рода, правда, только в именительном и винительном падежах; мужской и средний род – полтора, женский род – полторы. Во всех косвенных падежах (кроме винительного, если он равен именительному) это слово, независимо от рода, получает форму полутора. Но по'лтора суток.

О местоимениях. По нормам грамматики местоимение они указывает на многих лиц и не должно применяться для указания на одно лицо, даже очень авторитетное или влиятельное. Вежливость подменяется чинопочитанием, если в литературной речи вместо Антон Иванович ушёл на заседание его секретарь говорит посетителю: «Антон Иванович ушли на заседание», а вместо Он хорошо отдохнул скажет: «Они хорошо отдохнули».

Личные местоимения ты и вы также связаны с выражением человеческих отношений. Вспомним стихотворение А.С. Пушкина «Ты и вы»:

Пустое вы сердечным ты

Она, обмолвясь, заменила

И все счастливые мечты

В душе влюблённой возбудила.

Пред ней задумчиво стою,

Свести очей с неё нет силы;

И говорю ей: как вы милы!

И мыслю: как тебя люблю!

Ты сближает людей, Вы их отдаляет друг от друга, держит на почтительном расстоянии. И в то же время ты может стать выразителем бестактности и грубости, а Вы – внимания и вежливости. Немотивированный обстоятельствами и условиями переход от обращения на Вы к обращению на ты, как и наоборот, нежелателен: ты после Вы может быть воспринято как нетактичность, а Вы после ты – как выражение холодности и отчуждённости.

Ещё замечание о местоимениях. В их кругу есть и слово сколько. Это слово интересно своим употреблением в вопросах о времени. Язык позволяет эти вопросы построить по-разному:

Который час? В котором часу? До которого часа? До какого времени? Как поздно? Как рано? Во сколько времени? Сколько времени? Однако встречающаяся в разговоре вопросительная форма Со скольки? или До скольки? никакого литературного оправдания не имеет.

О глаголах. В некоторых глаголах нет чередования [о] – [а]: обеспокоить – обеспокоивать, обусловить – обусловливать, озаботить озабочивать, опозорить опозоривать, опошлить – опошливать, подытожить – подытоживать, приохотить – приохочивать, разрознить – разрознивать, сморщить – сморщивать, узаконить – узаконивать, уполномочить – уполномочивать, упрочить – упрочивать, ускорить – ускоривать; к ним причисляют ещё: обезболить – обезболивать, отсрочить – отсрочивать, опорочить – опорочивать, приурочить – приурочивать. Однако на сегодняшний день литературная норма разрешает варианты: оспоривать и оспаривать, присваивать и присваивать, удостаивать и удостаивать, успокаивать и успокаивать, усвоивать и усваивать, обусловливать и обуславливать, но только в разговорной речи.

Действительные причастия образуются с помощью суффиксов -ущ-(-ющ-) и -ащ-(-ящ-) в настоящем времени и суффиксов -вш– и -ш– в прошедшем. Но это формы книжные, в разговорной речи малоактивные. Вероятно, именно поэтому в речи людей, не очень искушённых в тонкостях родного языка, возникает довольно распространённая ошибка: отбрасывается в таком причастии возвратный аффикс – ся и получаются «выдающие товарищи» вместо выдающиеся, «встречающие на пути трудности» вместо встречающиеся и т. д.

Нормы согласования и управления нас часто подводят, вернее, мы их часто искажаем, несмотря на их кажущуюся доступность. Вполне грамотного человека может поставить в тупик необходимость согласовать глагол выступить со словосочетанием ряд товарищей. Нужно ли сказать (разумеется, и написать) Ряд товарищей выступили на собрании? Или же – Ряд товарищей выступил на собрании? Как правильно – Часть учеников не справилась с заданием или Часть учеников не справились с заданием?

В случаях согласования со словосочетаниями ряд товарищей, часть учеников, множество людей, масса народу, стая птиц, большинство рабочих, колонна автомашин, поток демонстрантов и т. д. надо предпочесть согласование формальное, т. е. уподобление зависимого слова господствующему имени существительному в словосочетании: Ряд товарищей выступил на собрании (господствующее слово – ряд); Множество людей ушло с митинга (господствующее слово – множество); Стая птиц пролетала на юг (господствующее слово – стая); Большинство рабочих согласилось (господствующее слово – большинство); Колонна автомашин вышла из города (господствующее слово – колонна).

Эта общая закономерность распространяет своё действие и на такие предложения, в которых подлежащее выражено сочетанием количественного существительного (тройка, десяток, дюжина, сотня, тысяча) с существительным предметного значения: Тройка лошадей стояла у ворот; Десяток яиц лежит в корзине; Дюжина пуговиц только что куплена; Сотня солдат вошла в посёлок; Тысяча книг расставлена на полках. Если же господствующее словосочетание построено из слов много, мало, сколько, несколько, немного и родительного падежа имени существительного, то согласование даётся в единственном числе, а в прошедшем времени – и в среднем роде: Много студентов оканчивает (окончило) наш университет; Несколько детей выходит (вышло) на улицу; Немного бумаги лежит на столе.

Несколько иначе поступает норма со словосочетаниями, в которые входят слова около, менее, более, свыше и родительный падеж имени числительного (а при числительном ещё родительный падеж существительного во множественном числе): более пяти человек, свыше двадцати автомашин, менее ста учащихся, около одиннадцати деревьев и др. Как нужно согласовать глагол-сказуемое с такими словосочетаниями в роли подлежащего? Норма колеблется: Более пяти человек придёт (и – придут); Менее ста учащихся занимается (и занимаются) в кружках; Свыше двадцати автомашин стоит (стоят) в ожидании погрузки; Около одиннадцати деревьев растёт (растут) на поляне. В прошедшем времени соответственно – прошло и прошли, занималось и занимались, стояло и стояли, росло и росли. В этом случае колебание нормы закономерно – оно поддерживается структурными особенностями словосочетаний в роли подлежащего.

От описанных случаев отличаются следующие. В позиции подлежащего может стоять словосочетание, состоящее из именительного падежа и творительного с предлогом; причём оба существительных обозначают лиц, действующих совместно: Иван с Сергеем, мама с Таней, Полкан с Барбосом и т. д. Эти сочетания существительных синонимичны сочинительным сочетаниям Иван и Сергей, мама и Таня, Полкан и Барбос. Но глагол-сказуемое при нескольких однородных подлежащих применяется во множественном числе. Во множественном числе используется и глагол-сказуемое при подлежащем, выраженном словосочетаниями: Отец с сыном, мама с Таней и т. д. Поэтому правильно и единственно возможно только: Отец с сыном вышли на прогулку; Полкан с Барбосом, на солнце лёжа, грелись. Если словосочетание «именительный + творительный с предлогом с» не обозначает двух лиц, действующих совместно, и действующим оказывается только одно лицо, а второе – пассивный сопроводитель первого, в этом случае глагол-сказуемое ставится в форме единственного числа: Таня с куклой гуляет в саду; Мама с ребёнком катит детскую коляску; Кошка с мышью играет на поляне и т. д.

Что касается местоимения вежливости Вы, то согласование с ним глаголов и кратких прилагательных обычно: Вы устали; Вы добры и отзывчивы; Вы утомлены. Но если сказуемое при подлежащем личном местоимении Вы выражено именем существительным, полным прилагательным, полным причастием, порядковым числительным, то согласование даётся в единственном числе: Вы очень добрый порядочный человек, отчего же Вы не хотите понять меня, а отсюда – Вы очень добрый и порядочный, отчего же Вы не хотите понять меня? Вы уже давно признанный писатель, а поступаете, как ребёнок. Видимо, слово один, если оно оказывается в позиции сказуемого, не нужно давать в форме множественного числа: Вы опять один? Но: Вы тогда были одни?

При словах общего рода – таких как неряха, умница, плакса, егоза – согласованные с ними слова получают родовой показатель в зависимости от семантики, от реального значения имени существительного. Иными словами: если имя существительное обозначает лиц мужского пола, согласуемое с этим именем слово получает мужской род; если же имя существительное обозначает лиц женского пола, согласование с этим именем получает женский род: наш маленький плакса (о мальчике,) и наша маленькая плакса (о девочке); Вот и приехал твой умница! Вот и приехала твоя умница!

В речи бывает, что имя существительное мужского рода используется для обозначения женских профессий, о чём обычно нас информирует имя собственное: новый директор Нина Степановна Куприянова; известный ботаник Софья Перова; наш общий знакомый инженер Черепанова и т. д.

Причастные обороты (причастие вместе с зависящими от него словами) малоактивны, поэтому у нас не вырабатывается прочных навыков их употребления. Согласование причастия с именем существительным, при котором это причастие стоит в качестве определения, нарушается, и слушатель с недоумением узнаёт, что «Братья пошли к друзьям, пригласившие зайти к ним» (надо: Пошли к друзьям, пригласившим зайти к ним); «Нас восхищает подвиг героя, уничтоживший в одиночку почти взвод врага» (надо: Подвиг героя, уничтожившего); «Школьники послали письмо писателю, живущий в далёком городе» (надо: писателю, живущему).

Нормы управления, оказывается, не все одинаково прочны – некоторые подвергаются искажениям довольно легко и часто. Например:

1. «Об этом указала газета ещё в 1980 году». Нельзя говорить – «указала об этом», нужно – указала на это;

2. «Читатель просит объяснить о роли литературы». Объяснить можно что-то, а не о чём-то;

3. «Награждение большого числа ударников было свидетельством о том, что качество работы на заводе улучшилось».

Сочетание «свидетельство о том» нормой литературного языка исключается, можно и нужно – свидетельство того, что…

4. «Большое внимание он уделил на тесную связь между качеством работы и дисциплинированностью». Нельзя говорить «внимание уделил на что-то», нужно – внимание уделил кому-то или чему-то;

5. «Лектор подробно остановился о разных сторонах проблемы». Остановиться можно на чём-то, а не о чём-то. К тому же, не лучше ли вместо «лектор остановился на» сказать лектор говорил о?

6. «Неоднократно подчёркивалось о том, что прямолинейный подход к предмету обедняет результаты исследования». Нельзя «подчёркивалось о том», можно и нужно – подчёркивалось то;

7. «Нерадивое отношение к сырью повлекло к огромным затратам незапланированных средств». Норма не разрешает «повлекло к затратам», норма требует – повлекло затраты;

8. «Докладчик неоднократно отмечал о том, что успеваемость стала лучше». Нельзя «отмечал о том», можно – отмечал то.

Названия городов, выраженных склоняемым существительным, как правило, согласуются в падеже с определяемым словом, например: в городе Москве, у города Смоленска, в городе Алма-Ате, близ города Венеции, в городе Шуе.

Названия городов на – о иногда не согласуются при наличии сходных в звуковом отношении названий мужского рода: в городе Кирово, в городе Пушкино (соответствующие названия мужского рода согласуются: в городе Кирове, в городе Пушкине).

Обычно не согласуются составные названия: в городе Минеральные Воды, у города Советская Гавань, в городе Новый Орлеан.

Названия сёл, деревень, хуторов обычно согласуются с родовым наимнованием, например: родился в селе Горюхине, в деревню Дюевку, за хутором Сестраковом.

Отступления наблюдаются у тех названий, род и число которых расходятся с грамматическим родом и числом слов деревня, село, например: у деревни Берестечко, за деревней Березники, в деревне Погребец, в селе Углянец. То же при составных названиях: в селе Малые Мытищи.

Как известно, новые факты развития языка должны подчиняться действующим орфографическим правилам. Например: иностранные приставки пост-, супер– не упомянуты в Правилах 1956 г. потому, что тогда их в русском языке не было, и, естественно, возникает вопрос, как писать слова постъядерный, постъельцинский, постъюгославский, суперъяхта, суперъёлка? Правило гласит, что после приставки перед йотированным гласным употребляется буква Ъ, но об этом почему-то часто забывают. Или: как писать сложные слова с первой частью аудио-, видео-, медиа-? Такие слова надо писать слитно, а не через дефис. Новое слово рие(э)лте(о)р пишется четырьмя способами. Какой выбрать в качестве единственно правильного? Предлагается написание риелтор: с буквой О, потому что написание слова в языке-источнике тоже надо учитывать, и с буквой Е. Слова офшор, офлайн рекомендуется писать с одной буквой Ф, потому что другие заимствованные английские слова с начальной частью off пишем с одним Ф (офис, офсет, офсайд и др.). Слова фитнес, топлес следует писать с одним С, как слово бизнес. Слово карате надо писать с буквой Е на конце, как кашне, пюре, шоссе, резюме, безе, кофе, варьете и др. Расширение списка слов с буквой Э в корне после твёрдого согласного не соответствовало бы закономерностям русской орфографии, где в этой позиции очевидно преобладает буква Е, отсюда и закономерность таких написаний, как бренд, дефолт, пейджер, секонд-хенд, хеп-пинг, тренд, тинейджер, хай-тек, хеви-метал и др. Слова рэп, бэк-вокал, фэнтэзи и др. являются исключением.

Однако подобные проблемы возникают не только при выборе написания иноязычных слов. Например, в русской разговорной речи возникло слово телик, образованное от слова телевизор (так же, как мультик от мультфильм, велик от велосипед, видик от видеомагнитофон). В остальных словах этого типа колебаний в написании не наблюдается, и только слово телик пишут двояко – телИк, телЕк. Существуют два уменьшительно-ласкательных суффикса -ек и -ик, правило гласит: если гласный суффикса беглый, то он передаётся в безударном положении буквой Е (кусочек – кусочка), если же не беглый, то буквой И (калачик – калачика). Следовательно, правильнее – телик. Слово мелочОвка иногда пишут мелочЁвка. Данное слово надо писать только с буквой О. Ведь буква Е в словах на -овка(-ёвка) пишется только в отглагольных существительных ночёвка, перекочёвка. В отымённых образованиях, а слово мело-човка образовано от существительного мелочь, надо писать суффикс -овк-. Слова плащовка, речовка образованы иначе, а именно: с суффиксом -к(а) от прилагательных плащевой, речевой. Следовательно, надо писать с буквой О. Слова очОчки (от очки) и очОчко (от очко) надо писать с буквой О. Правило гласит: беглый гласный после шипящего под ударением в глаголах передаётся буквой Е, в именах – буквой О.

НОРМЫ УДАРЕНИЯ И ПРОИЗНОШЕНИЯ

Об ударении в именах существительных

Существительные с неподвижным ударением не должны вызывать затруднений у говорящих, но в их сознании «рядом» находятся и имена с ударением подвижным; возникает взаимовлияние типов ударений, и в речи появляются ошибки – ударение сдвигается с установленного для него нормой места, неподвижное превращается в подвижное.

Так, в разговорной речи мы иногда слышим: арбузы' привезли, начали блюда' разносить, братьев встречал, на той поляне большущие вязы' растут, два ква'ртала уже прошло, краны' надо починить, мага'зины ещё не открыты, в этом озере большие сазаны' водятся и т. д.

Вот небольшой перечень имён существительных с неподвижным ударением на основе, в которых замечается нарушение нормы при употреблении в разговорной речи:

Берёста – берёсты – берёсте – берёсту – берёстой – о берёсте;

Буржу'й – буржу'я – буржу'ю – буржу'я – буржу'ем – о буржу'е, буржу'й, – буржу'ев – буржу'ям – буржу'ев – буржу'ями – о буржу'ях;

Верблю'д – верблю'да – верблю'ду – верблю'да – вер-блю'дом – о верблю'де, верблю'ды – верблю'дое – верблю'дам – верблю'дое – верблю'дами – о верблю'дах;

Вью'га – вью'ги – вью'ге – вью'гу – вью'гой – о вью'ге, вью'ги – вьюг – вью'гам – вью'ги – вью'гами – о вью'гах;

Го'спиталь – го'спиталя – го'спиталю, го'спиталь – го'спиталем – о го'спитале, го'спитали – го'спиталей – госпиталям – го'спитали – го'спиталями – о го'спиталях;

Досу'г – досу'га – досугу – досу'г – досу'гом – о досу'ге;

Змей – зме'я – зме'ю – зме'я – зме'ем – о зме'е, зме'и – зме'ев – зме'ям – зме'ев – змеями – о зме'ях;

Карма'н – карма'на – карма'ну – карма'н – карма'ном – о карма'не, карма'ны – карма'нов – карма'нам – карма'ны – карма'нами – о карма'нах;

Клуб (учреждение) – клу'ба – клу'бу – клуб – клу'бом – о клубе, клу'бы – клу'бов – клу'бам – клу'бы – клу'бами – о клу'бах;

Куб – ку'ба – ку'бу – куб – ку'бом – о ку'бе, ку'бы – ку'бов – ку'бам – ку'бы – ку'бами – о ку'бах;

Пе'сня – пе'сни – пе'сне – пе'сню – песней – о пе'сне, пе'сни – пе'сен – песням – пе'сни – пе'снями – о песнях;

Предме'т – предме'та – предме'ту – предме'т – предметом – о предмете, предметы – предметов – предметам – предметы – предметами – о предметах;

Про'филь – про'филя – про'филю – про'филь – про'филем – о про'филе, про'фили – про'филей – про'филям – про'фили – про'филями – о про'филях;

Созы'в – созы'ва – созы'ву – созы'в – созы'вом – о созы'ве, созы'вы – созы'вов – созы'вам – созы'вы – созы'вами – о созы'вах;

Сре'дство – сре'дств – сре'дству – сре'дство – сре'дством – о сре'дстве, сре'дства – сре'дств – сре'дствам – сре'дства – сре'дствами – о сре'дствах;

Сте'ржень – сте'ржня – сте'ржню – сте'ржень – сте'ржнем – о сте'ржне, сте'ржни – сте'ржней – сте'ржням – сте'ржни – сте'ржнями – о сте'ржнях;

Ту'ча – ту'чи – ту'че – ту'чу – ту'чей – о ту'че, ту'чи – туч – ту'чам – ту'чи – ту'чами – о ту'чах;

Фло'т – фло'та – фло'ту – флот – фло'том – о фло'те, фло'ты – фло'тов (и флото'в) фло'там (и флота'м) фло'ты – фло'тами (и флота'ми) – о фло'тах (и флота'х);

Ци'ркуль – ци'ркуля – ци'ркулю – ци'ркуль – ци'ркулем – о ци'ркуле, ци'ркули – ци'ркулей – ци'ркулям – ци'ркули – ци'рку-лями – о ци'ркулях;

Шофёр – шофёра – шофёру – шофёра – шофёром – о шофёре, шофёры – шофёров – шофёрам – шофёров – шофёрами – о шофёрах;

Я'рус – я'руса – я'русу – я'рус – я'русом – о я'русе, я'русы – я'русов – я'русам – я'русы – я'русами – о я'русах.

В некоторых словах, вошедших в перечень, литературный язык даёт отклонение от общего правила в одной лишь падежной форме: в предложном падеже единственного числа, если эта форма употреблена с предлогом в или предлогом на и имеет окончание -у, ударение передвигается на это окончание: на виду', в плену', в торфу', во рву'.

Есть в современном русском литературном языке немало имён существительных с неподвижным ударением на окончании например: бага'ж – багажа' – багажу' – бага'ж – багажо'м – о багаже'; вол – вола' – волу' – вола' – воло'м – о воле', волы' – воло'в – вола'м – воло'в – вола'ми – о вола'х; графа' – графы' – графе' – графу' – графо'й – о графе', графы' – граф – графа'м – графы' – графа'ми – о графа'х; кожу'х – кожуха' – кожуху' – кожу'х – кожухо'м – о кожухе', кожухи' – кожухо'в – кожуха'ми – кожухи' – кожуха'ми – о кожуха'х; крюк – крюка' – крюку' – крюк – крюком – о крюке', крюки' – крюко'в – крюка'м – крюки' – крюка'ми – о крюка'х; скамья' – скамьи' – скамье' – скамью' – скамьёй – о скамье', скамьи' – скамей – скамья'м – скамьи' – скамья'ми – о скамья'х; ступня' – ступни' – ступне' – ступню' – ступнёй – о ступне', ступни' – ступне'й – ступня'м – ступни' – ступня'ми – о ступня'х; ферзь – ферзя' – ферзю' – ферзь – ферзём – о ферзе', ферзи' – ферзе'й – ферзя'м – ферзи' – ферзя'ми – о ферзя'х; чёлн – челна' – челну' – чёлн – челно'м – о челне', челны' – челно'в – челна'м – челны' – челна'ми – о челна'х; юла' – юлы' – юле' – юлу' – юло'й – о юле', юлы' – юл – юла'м – юлы' – юла'ми – о юла'х.

Кроме имён существительных с неподвижным ударением на основе слова и с неподвижным ударением на окончании слова, наш язык имеет группы имён с перемещаемым ударением – с основы на окончание и с окончания на основу. Различают пять разновидностей подвижного ударения в именах существительных.

1. Ударение с основы в единственном числе перемещается на окончание во множественном числе по образцу: бал – ба'ла – ба'лу, бал – ба'лом – о бале, балы' – бало'в – бала'м – балы' – бала'ми о бала'х; борт – бо'рта – бо'рту – борт – бо'ртом – о бо'рте, борта'– борто'в – борта'м – борта' – борта'ми – о борта'х; бу'фер – буфера – бу'феру – бу'фер – бу'фером – о буфере, буфеpa' – буфера'в – буфера'м – буфера' – буфера'ми – о буфера'х; дире'ктор – дире'ктора – дире'ктору – дире'ктора – дире'ктором – о дире'кторе, директора' – директоро'в – директора'м – директоро'в – директора'ми – о директора'х; до'ктор – до'ктора – до'ктору – до'ктора – до'ктором – о до'кторе, доктора' – доктора'в – доктора'м – докторо'в – доктора'ми – о доктора'х; ла'геръ – ла'геря – ла'герю – ла'геръ – ла'герем – о ла'гере, лагеря' – лагере'й – лагеря'м – лагеря' – лагеря'ми – о лагеря'х; о'рдер – о'рдера – о'рдеру – о'рдер – о'рдером – об о'рдере, ордера' – ордеро'в – ордера'м – ордера' – ордера'ми – об ордера'х; плуг – плу'га – плу'гу – плу'г – плу'гом – о плу'ге, плуги' – плуго'в – плуга'м – плуги' – плуго'в – о плуга'х; ход – хо'да – хо'ду – ход – хо'дом – о хо'де, ходы' – ходо'в – хода'м – ходы' – хода'ми – о хода'х; хор – хо'ра – хо'ру – хор – хо'ром – о хо'ре, хоры' – хоро'в – хора'м – хоры' – хора'ми – о хора'х.

2. Ударение с основы в единственном числе и в именительном (а также винительном, если существительное неодушевлённое) множественного перемещается на окончание в косвенных падежах множественного числа по образцу: го'лубь – го'лубя – го'лубю– го'лубя – го'лубем – о го'лубе; го'луби, но голубе'й – голубя'м – голубе'й голубя'ми – о голубя'х; до'лжность – до'лжности – до'лжности – должность – до'лжностью – о до'лжности, до'лжности, но должностей – должностя'м – должностя'ми о должностях; па'ренъ – па'рня – па'рню – па'рня – па'рнем – о па'рне, па'рни, но парне'й – парня'м – парне'й – парня'ми – о парня'х; ска'терть – ска'терти – ска'терти – ска'терть – ска'тертью – о ска'терти, ска'терти, но скатерте'й – скатертя'м – скатертя'ми – о скатертя'х; це'рковь – церкви – це'ркви, це'рковь – це'рковью – о це'ркви, церкви, но церквей – церква'м – церква'ми – о церква'х; че'твертъ – че'тверти – че'тверти – че'твертъ – че'твертъю – о че'тверти, четверти, но четвертей – четвертя'м – четвертя'ми – о четвертя'х.

3. Ударение с окончания в единственном числе перемещается на основу во множественном числе по образцу: коза' – козы' – козе' – козу' – козо'й – о козе', но ко'зы – коз – ко'зам – коз – ко'зами – о ко'зах; кольцо' – кольца' – кольцу' – кольцо' – кольцо'м – о кольце', ко'льца – колец – ко'льцам – ко'льца – ко'льцами – о ко'льцах; семья' – семьи' – семье' – семью' – семьёй – о семье', се'мьи – семе'й – се'мьям – семьи' – се'мьями – о се'мьях; тюрьма' – тюрьмы' – тюрьме' – тюрьму' – тюрьмо'й – о тюрьме', тю'рьмы – тю'рем – тю'рьмам – тю'рьмы – тю'рьмами – о тю'рьмах.

4. Ударение с окончания в единственном числе перемещается на основу в трёх падежах множественного – именительном, родительном и винительном; дательный, творительный и предложный сохраняют ударение на окончании: волна' – волны' – волне' – волну' – волно'й – о волне', но во'лны – волн – во'лны – волна'м – волна'ми – о волна'х; железа' – железы' – железе' – железу' – железо'й – о железе', железы – желёз, но железа'м – железа'ми – о железа'х; серьга' – серьги' – серьге' – серьгу' – серьго'й – о серьге', се'рьги – серёг, но серьга'м – серьга'ми – о серьга'х; сковорода' – сквовороды' – сквороде' – сковороду' – сковородо'й – о сковороде', ско'вороды – скворо'д, но сковорода'м – сковорода'ми – о сковорода'х.

Эта разновидность подвижного ударения не обладает большой устойчивостью, она колеблется: допустимо и волна'ми и во'лнами, и борозда'ми и бо'роздами, и железа'ми и же'лезами, и волоса'ми и во'лосами.

Кроме того, в именах существительных описываемой группы ударение колеблется и в форме единственного числа винительного падежа. Грамматики и словари нередко признают одинаково правильным бо'розду и борозду', железу и железу', по'лосу и полосу', ско'вороду и сковороду', стро'ку и строку'.

5. Общим признаком, объединяющим имена в эту группу, является перемещение ударения с окончания на основу в винительном падеже единственного числа. Однако множественное число не обнаруживает при этом достаточного единства: в одних именах ударение перемещается как в разновидности четвёртой, в других – оно неподвижно на основе: борода' – бороды' – бороде' – бородо'й – о бороде', но вин. бо'роду, множ. бо'роды – боро'д – борода'м – борода'ми – о борода'х; голова' – головы' – голове' – голово'й – о голове', но вин. го'лову, множ. го'ловы – голо'в – голова'м – голова'ми – о голова'х; земля' – земли' – земле' – землёй – о земле', но вин. землю, множ. земли – землям – землями – о землях, но род. земель; среда' – среды' – среде' – средо'й – о среде', но вин. сре'ду, множ. сре'ды – сред – средам (и среда'м) – средами (и среда'ми) – о сре'дах (и о среда'х); щека' – щеки' – щеке' – щеко'й – о щеке', но вин. щёку, множ. щёки – щёк – щека'ми – о щека'х.

Об ударении в именах прилагательных

Ударение имён прилагательных наименее устойчиво в кратких формах. Мы часто становимся в тупик, не зная, что выбрать – вы пра'вы или вы правы', облака белы или облака белы', дела ва'жны или дела важны'.

Если ударение в краткой форме женского рода падает на окончание, то в остальных кратких формах оно стоит на основе и обычно совпадает с ударением в полной форме: бли'зкий – близка' – бли'зок, бли'зко, бли'зки; бы'стрый – быстра', бы'стр, бы'стро, бы'стры; высо'кий – высока' – высо'к, высо'ко (и высоко'), высо'ки (высоки'); гне'вный – гневна' – гне'вен, гне'вно, гневны'; го'лый – гола', гол, го'ло, го'лы; гре'шный – грешна' – гре'шен, грешно', грешны'; далёкий – далека', далёк, далёко, далеки (и далеко', далеки'); де'рзкий – дерзка', де'рзок, де'рзко, де'рзки.

Колебание ударений допускается и в отдельных формах множественного числа, несмотря на то, что соответствующие краткие формы среднего рода имеют устойчивое ударение: в среднем роде – ви'дно, во множественном числе – ви'дны и видны'; в среднем роде – вредно, во множественном числе – вредны и вредны'; в среднем роде – го'дно, во множественном числе – го'дны и годны', также – кру'пны и крупны', ми'лы и милы', но'вы и новы', ну'жны и нужны'.

В русском литературном языке действует норма: если в краткой форме женского рода ударение падает на окончание, то в сравнительной форме оно оказывается на суффиксе – ее: длинна' – длинне'е, видна' – видне'е, нужна' – нужне'е, полна' – полне'е, светла' – светле'е; если же в краткой форме женского рода ударение стоит на основе, то и в сравнительной степени оно остаётся на основе: краси'ва – краси'вее, лени'ва – лени'вее, лило'ва – лило'вее, насме'шлива – насме'шливее, поко'рна – поко'рнее, приве'тлива – приве'тливее, суро'ва – суро'вее, ужа'сна – ужа'снее, прекра'сна – прекра'снее.

Об ударении в глаголах

Обычно ударение в формах прошедшего времени такое же, как и в инфинитиве: бежа'ть – бежа'л, бежа'ла, бежа'ло, бежа'ли; вду'маться вду'мался, вду'малась, вду'малось, вду'мались; гуля'ть – гуля'л, гуля'ла, гуля'ло, гуля'ли.

Если форма инфинитива очень древняя и кончается на -сти, -чь, ударение во всех формах прошедшего времени падает на окончание (за исключением формы мужского рода, которая не имеет окончания): беречь – берёг – берегла' – берегло' – берегли'; брести' – брёл, брела', брело', брели'; вести' – вёл, вела', вело', вели'; доже'чь – дожёг, дожгла', дожгло', дожгли'; допе'чь – допёк – допекла', допекло', допекли'.

Наименее стойким участком в прошедшем времени оказываются формы немногих очень активных в речи древних русских глаголов. В разговорной речи часто приходится слышать взя'ла (вместо правильного ударения – взяла'), отда'ли (вместо о'тдали), переня'ла (вместо переняла'), отплы'ла (вместо отплыла'), разда'л (вместо ро'здал), поня'л (вместо по'нял), нача'ли (вместо на'чали), проли'ли (вместо про'лили), зада'ли ("вместо за'дали) и т. д.

Однако существуют глаголы, в которых ударение в форме женского рода не передвигается на окончание: бить – бил, би'ли, би'ло; брить – брил, бри'ла, бри'ло, бри'ли; выть – выл, вы'ла, вы'ло, вы'ли; жать – жал, жа'ла, жа'ло, жа'ли; злить – злил, зли'ла, зли'ло, зли'ли; знать – знал, зна'ла, зна'ло, зна'ли и др.

Из общей закономерности исключение составляют только глаголы с приставкой вы-, которая во всех формах глагола всегда перетягивает ударение на себя: брать – брал, брала', но вы'брал, вы'брала; ждать – ждал, ждала', но вы'ждал, вы'ждала и т. д.

Возвратные глаголы, соотносимые с невозвратными глаголами описываемого типа, перемещают ударение в формах прошедшего времени на окончание.

Об ударении в причастиях

Краткие страдательные причастия – налит, открыт, увезён, отдалён, привлечён, отражён и т. д. в разговорной речи употребляются не редко, а ударение в них подвижное, и передвижение ударения, предписываемое нормой, иногда нарушается. Так, мы слышим: Поступившие на базу товары всё ещё не завезены в мага'зины (нужно: не завезены' в магази'ны); В докладе не уделено достаточного внимания работе школы (нужно: уделено'); В этой газетной статье хорошо отражена жизнь села (нужно: отражена'); Наше село отделено от соседнего села небольшой речкой (нужно: отделено'); Лаборатория объединена общей научной задачей (нужно: объединена').

Ударение в кратких формах таких причастий связано с ударением в полных формах по правилу: если в причастии полной формы ударение падает на суффикс -они– (-енн-), то на суффиксе оказывается ударение и в мужском роде краткой формы, а в остальных кратких формах ударение перемещается на окончание: введённый – введён, введена', введено', введены' и т. д.

В современном литературном русском языке действует, хотя и не без колебаний, следующая закономерность: если ударение в личных формах простого будущего времени падает на окончание, то ударение в полных формах страдательного причастия окажется на суффиксе -они-, -енн-: заверши'шь, заверша'т – завершённый; заключишь, заключа'т – заключённый; заживи'шь, заживя'т – заживлённый; покори'шь, покоря'т – покорённый; возбуди'шь – возбудя'т – возбуждённый. Если же ударение в личных формах будущего простого падает на основу, ударение в полном страдательном причастии будет предшествовать суффиксу – они-, -енн-: нато'чишь, нато'чат – нато'ченный; погрузишь, погрузят – погруженный; исто'пишь, исто'пят – исто'пленный; уви'дишь, уви'дят – уви'денный и т. д.

В причастиях с суффиксом -т-, образованных от инфинитивов с суффиксами -ну-, -о-, -и, -е, если эти суффиксы в инфинитиве ударяемые, то ударение в причастиях перемещается на один слог вперёд: перемоло'тъ – перемо'лотый, прополо'тъ – пропо'лотый, загну'тъ – за'гнутый воткну'тый – во'ткнутый, отогну'ть – ото'гнутый, разверну'ть – развёрнутый, тяну'ть – тя'нутый, натяну'ть – натя'нутый и др.

Страдательные причастия глаголов лить – пить имеют суффикс -т– и подвижное, неустойчивое ударение: до'литый и доли'тый, до'лит и доли'т, до'лита и доли'та, до'лито и доли'то, до'литы и долиты'; до'питый и допи'тый, до'пит и допи'т, допита' и допи'та, до'пито и допи'то, до'питы и допи'ты и т. д.

В перечисленных глаголах ударение только такое: звоню', звони'шь, звони'т, звони'м, звони'те, звоня'т; ращу', расти'шь, расти'т, расти'м, расти'те, растя'т; творю', твори'шь, твори'т, твори'м, твори'те, творя'т.

УСВОЕНИЕ ЛИТЕРАТУРНЫХ ПРОИЗНОСИТЕЛЬНЫХ НОРМ

Гласные в безударных слогах

Буквы А, О после согласных (кроме шипящих) в первом предударном слоге (слог, предшествующий ударному) произносятся как [а]: в[а]да', гр[а]за', д[а]ма', ст[а]лы', х[а]жу', пр[а]-шу', ст[а]ю'. В окающих говорах произносят букву О в первом предударном слоге как звук [о]. Нужно следить, чтобы произнесение буквы О в данном положении не сопровождалось лабиализацией (огублением), т. е. чтобы губы не округлялись и не вытягивались вперёд, чтобы раскрытие рта было шире, чем при произнесении О, и спинка языка поднималась невысоко.

Качество звука первого предударного слога по сравнению со звуком [а] ударного несколько короче, т. е. раствор рта чуть меньше, чем при произнесении звука [а] под ударением.

Окающие дети различают О и А как под ударением, так и в первом предударном слоге: дом – д[о]ма', тр[а']вы – тр[а]ва'.

Гласные О, А после согласных (кроме шипящих) в остальных безударных слогах совпадают в одном звуке – нелабиализованном гласном среднего ряда среднего подъёма (значок Ъ), т. е. звуке, среднем между [а] и [ы], при произнесении которого язык занимает среднее положение между гласным звуком [ы] (верхний подъём) и гласным звуком [а] (нижний подъём), иными словами, [ъ] отличается от [ы] более низким подъёмом языка, а от [а] – более высоким. Звук [ъ] получается, когда произносим [ы], но рот раскрываем шире, а спинку языка опускаем: г[ъ]лава', м[ъ]лако', х[ъ]рашо', пр[ъ]хажу', пр[ъ]даю', бо'р[ъ]ду, сто'р[ъ]ж, за'-г[ъ]р[ъ]д[ъ]м, се'н[ъ], ле'т[ъ], н[ъ]-гарё', ст[ъ]ри-ка', з[ъ]-гаро'й и др. Одинаково произносятся лето, сено (им. п.) и лета, сена (род. п.) – ле'т[ъ], се'н[ъ], знало (ср. р.) и знала (ж. р.) – зна'л[ъ]; особо (нареч.) и особа (имя сущ.) – асо'б[ъ].

Произношение [а] в первом предударном слоге после Ж, Ш: в настоящее время в этом положении принято произносить звук [а], а не [ъ], не [ы]: ж[а]ра', ж[а]ро'вня, ш[а]ги', ш[а]га'тъ, ш[а]лу'н, ш[а]пчо'нка, но допускается [ы^э] в некоторых словах: ж[ы^э]ле'тъ, к сож[ы^э]ле'нию, пож[ы^э]ле'й, ж[ы^э]ке'т, ж[ы^э]сми'н, лош[ы^э]де'й.

О, А в начале слова произносится как звук [а] во всех безударных слогах, например, в первом предударном слоге: [а]кно', [а]пте'ка, [а]дна', [а]зёр, [ajpe'x, [а]де'тъ, [а]ле'нъ, [а]тда'тъ; в других предударных слогах: [а]тама'н, [ajdpeca'm, [а]днаго', [a]дино'кий, fajcmpaea', [а]гаро'д, [а]ставля'тъ, fajmanpu', [а]гурцы'.

Гласные Е, Я в предударных слогах произносятся близко к [и], т. е. очень краткий (редуцированный) звук переднего ряда, средний между [и] и [э], обозначаемый [и^э]. Язык при произнесении этого звука поднимается ниже, чем при [и], но выше, чем при [е], например с Е: н'[и^э]су', н'[и^э]си', в'[и^э]дёт, б'[и^э]-лъё, н'[и^э]де'ля. Примеры с Я: п'[и^э]та'к, в'[и^э]жу', в'[и^э]за'тъ, прин'[и^э]ла', т'[и^э]ну', м'[и^э]сни'к, й[и^э]по'нца, й[и^э]зы'к, й[и^э]ви'лся. Так же произносится [а] в предударных слогах после Ч, Ш: ч'[и^э]сы', ч'[и^э]ди'тъ, сч'[и^э]стли'вый, ш'[и^э]ди'тъ, ш'[и^э]ве'лъ.

На месте Е после Ш, Ж, Ц во всех предударных слогах произносится [ъ]: ж[ъ]ле'зо, ж[ъ]лте'тъ, ж[ъ]на', ж[ъ]ниха', ш[ъ]сто'й, ш[ъ]пта'тъ, ш[ъ]рша'вый, ц[ъ]на', ц[ъ]ди'тъ, ц[ъ]лова'ть. Перед мягкими согласными в некоторых словах можно произносить гласный, близкий к [ы] (и): ж[ы]ле'зо, ж[ы]на'.

А, Е после Ш, Ж, Ц в заударных слогах произносятся как [b]: вы'ш[ъ]л, ко'ж[ъ], пря'ж[ъ], пти'ц[ъ], а в некоторых окончаниях после Ш, Ж, Ц произносится близко к [ы], т. е. звуку, среднему между [ы] и [е].

Такой звук произносится в окончании предл. пад. ед. ч. существительных всех родов, дат. пад. ед. ч. ж. р. В сравнительной степени: но'ш[ы^э], на-у'лиц[ы^э], к-стали'ц[ы^э], в-ло'ж[ы^э]; ти'ш[ы^э], то'нъш[ы^э], су'ш[ы^э], бли'ж[ы^э], ху'ж[ы^э].

При произнесении безударных гласных необходимо следить за тем, чтобы не было пропуска безударных гласных, т. е. чтобы они не подвергались редукции: [пър^{_^}во'с] не право'з, [гъл^{_^}ва'] не глава'. Особенно это касается приставки ПЕРЕ-: [п'ър'ъв^{_^} д'и'т'] переводить, а не [п'ьрв^{_^}д'и'т'], [п'ьр'сад'и'т'] – пересадить, а не [п'ърса д'и'т'].

В некоторых случаях с пропуском безударного гласного (при сильной редукции) после согласного развивается гласный перед согласным: [пърдава'т'] – продавать, [къркад'и'л] – крокодил, [кълдава'йъ] – кладовая.

[И] в начале слова

При тесном слиянии в произношении слова (начинающегося с буквы И) с предшествующим словом, оканчивающимся твёрдой согласной, произносится звук [ы]: он-[ы]гра'ет, чело-век-[и]дёт, кот-[ы]-по'вар, брат-[ы]-сестра'. После предлогов: с-[ы]ва'ном, с-[ы]гло'й, в-[ы]збе', в-[ы]нститу'те, к-[ы]ва'ну, к-[ы]нститу'ту.

Такие слова, как Виталию и в Италию, Кире и к Ире произносятся так: в'[и]та'лию и в-[ы]талию, к'[и]ре и к-[ы]ре.

В сложносокращённых словах обл[ы]спалко'м, пед[ы]н-ститу'т, гос[ы]зда'т может быть и так: звук [ы] после твёрдых согласных произносится как [ы], а после предлога К, как [и]: в-[ы]нститу'те, но к-[и]нститу'ту, в-[ы]та'лии, но к-[и]та'лии.

В сочетаниях -АЮ, -ЕЮ, -УЮ личных форм глаголов на месте буквы Ю произносится сочетание [jy]: уме'[jy]т, мо'[jy]т. Однако в шуйских говорах, хотя и редко, наблюдается утрата [j] между гласными с последующей ассимиляцией в некоторых сочетаниях второго гласного первому и далее стяжение двух гласных в один, например: зна'Эт, ду'маЭт, зна'ат, ду'маат и даже знат, ду'мат. Здесь может быть и так: в заударном сочетании -АЮ. После утраты [j] преобразуется в ду'мут, рабо'тут. Для сочетаний -АЮ, -ОЮ, -ЕЮ, -УЮ указанными моментами можно ограничиться, а вот для сочетаний -АЕ, -ЕЕ, -ОЕ, -УЕ особое внимание следует обратить на то, чтобы [j] (в данных сочетаниях [j] выступает в функции полугласного) был нелабиализованным, передним по образованию и высоким по подъёму языка, приближаясь к [и]. Ев этих сочетаниях может произноситься как [jo]: зна'[jо]т, мо'[jо]т, волну'[jо]т. Для отработки литературного произношения в этих формах необходимо тренироваться, произнося их с сочетанием [ju] на месте Е: зна'[ju]т, уме'[ju]т, волну'[ju]т.

В окающих говорах в сочетаниях -АЕ, -АЯ в прилагательных часто не произносят [j] между гласными, в результате ассимиляции и стяжения данные окончания произносятся в один слог: большо' го'ре, больна' мать, пряма' у'лица, в но'ву и'збу, на ста'ру у'лицу. Однако Е в окончании -ОЕ и Я в окончании -АЯ нередко произносят как [jo], [ja]: ста'ро[jо], ста'ро[jа], но'во[jо], но'во[jа]. В этих случаях необходимо обратить внимание на то, чтобы на конце этих слов произносились редуцированные гласные [ъ] или [ь], но не [о], [а].

В окончаниях -ЕГО, -ЕМУ, -ЕМ род., дат., предл. пад. ед. числа муж. и ср. рода прилагательных Е произносится как звук [ъ], т. е. звук переднего ряда верхне-среднего подъёма, иными словами, не [и] и не [е], а что-то среднее: пре'жн'[ъ]ва, си'н'[ь]ва, сре'дн'[ъ]въ, пре'жн'[ъ]му, сре'дн'[ъ]му и т. д.

Е, А после Ш, Ж, Ц в заударных слогах произносятся, как [ъ]: ко'ж[ъ], ко'ж[ъ]м, ко'ж[ъ]ми, в ко'ж[ъ]х; пти'ц[ъ], пти'ц[ъ]м, пти'ц[ъ]ми, пти'ц[ъ]х, плю'ш[ъ]въ, плю'ш[ъ]в[ъ]му, плю'ш[ъ]в[ъ]м, плю'ш[ъ]в[ъ]х.

Звонкие и глухие согласные

Звук [г] произносится как взрывной, при образовании которого задняя часть спинки языка смыкается с мягким нёбом, шум образуется в момент размыкания, взрыва сомкнутых органов речи. В южнорусских говорах произносится звук [г] фрикативный (длительный, щелевой, звонкий [х], как бы [х] с голосом), обозначается этот звук значком [

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - читать книги бесплатно