Клевета на Победу

Дмитрий Верхотуров
Клевета на Победу. Как оболгали Красную Армию-освободительницу

В коллаже на обложке использованы фотографии: jojoo64 / Istockphoto / Thinkstock / Fotobank.ru; Hemera Technologies / PhotoObjects.net / Thinkstock / Fotobank.ru

* * *

Введение

Красную Армию не раз и не два пытались опорочить, представить ее в совершенно неприглядном виде. Сейчас уже нелегко сказать, когда это началось, наверное, еще во время Гражданской войны. Во всяком случае, разнообразная клевета, распространяемая недругами, сопровождала Красную Армию в течение почти всей ее славной истории.

Армии других стран тоже получали ту или иную репутацию, истинную или мнимую. Некоторые армии считались сбродом трусов и мародеров, некоторые армии превозносились и воспевались, иногда за дело, но чаще благодаря усилиям военной пропаганды. Красная Армия отличалась тем, что, несмотря на блестящие победы на поле боя, стойкость и мужество солдат и офицеров, ей очень часто пытались сделать самую негативную репутацию, представить ее армией грабителей и насильников. Если образчики военной пропаганды, разжигавшей ненависть к врагу, в отношении других армий постепенно становились достоянием военной истории, то вот военная пропаганда против Красной Армии не только не умирала, но ее и в наши дни стараются сделать чуть ли не общепризнанными «фактами». Во всяком случае, на каждый юбилей или годовщину победы в Великой Отечественной войне в печати появлялась новая порция подобных мифов, переводились на русский язык новые книги западных ревизионистов, рисовавших освободительную миссию Красной Армии в самых мрачных красках. По всей видимости, на 70-летний юбилей Победы в 2015 году будет то же самое, и на эти попытки опорочить освободительный поход Красной Армии в Европу надо дать сокрушающий ответ.

Самый известный миф о Красной Армии – это, бесспорно, миф о массовых изнасилованиях во время Великой Отечественной войны, которые якобы происходили на территории Германии. Подобные обвинения в изобилии распространялись геббельсовской пропагандой в последние месяцы войны. Таким образом нацисты намеревались мобилизовать немцев на оборону Рейха, рушащегося под напором советских войск, повысить боевой дух немецких войск, а также запугать гражданское население. Однако и после войны эти обвинения только ширились и множились. Эта тема оказалась очень востребованной на Западе в связи с начавшейся холодной войной. Во всяком случае, именно тогда появились первые книги и брошюры, где живописались ужасы советской оккупации Германии и массовые изнасилования. Первую брошюру «Изнасилование женщин завоеванной Европы» издал в 1946 году американский автор Остин Эпп.

После крушения Советского Союза и социалистического блока, на фоне «евроинтеграции» и вступления в НАТО стран Восточной Европы, тема о «преступлениях Красной Армии» снова ожила и вызвала целый каскад публикаций, книг и фильмов. Среди наиболее известных работ нужно назвать книгу Энтони Бивора «Падение Берлина. 1945», которая вышла на английском языке в 2002 году, а в русском переводе в 2004 году. В этом же ряду книга известного ревизиониста, директора Исследовательского центра военной истории Бундесвера Иоахима Гофмана «Сталинская война на уничтожение: Планирование, осуществление, документы», вышедшая в Германии в 1995 году, а в русском переводе – в 2006 году. Гофман известен также другими своими работами, в которых доказывал, что якобы Сталин готовил нападение на Германию, а Гитлер лишь совершил превентивный удар. Этот автор почти всю жизнь потратил на то, чтобы доказать «преступления коммунизма» и оправдать гитлеровцев, и тема о массовых изнасилованиях в конце войны прекрасно вписывалась в эту его линию.

В России эта тема стала особенно популярной на 60-летие победы, в 2005 году. Тут же нашлись желающие бросить комок грязи в Красную Армию. Они утверждали, что якобы советское командование приказывало войскам грабить и насиловать, приводили примеры из книги того же Гофмана о случаях в Метгетене и Неммерсдорфе. Западные историки утверждали, что якобы солдаты и офицеры Красной Армии в последние месяцы войны убили в Германии 120 тысяч человек гражданского населения, якобы еще 200 тысяч погибли в неких «советских лагерях». Почти каждый год выходит еще одна такая книга, и вот в 2013 году появился перевод книги Лоу Кита «Жестокий континент».

Всю ту мерзость, которую теперь пишут про Красную Армию, даже не хочется цитировать. Но одну цитату все же придется привести, очень уж она показательная. Некий Вадим Деружинский (такой у него был ник-нейм) на форуме «Аналитической газеты «Секретные исследования», после длинных цитат из книги Иоахима Гофмана безапелляционно заявил: «Подведем итог. Половые преступления Советской армии в массовом размахе начались с первого дня войны – поэтому Советская Армия с 22 июня 1941 года являлась армией сексуальных маньяков, отрезающих гениталии у своих жертв»^[1]. Вот так, «армия сексуальных маньяков».

Конечно, подобные абсурдные обвинения, чаще всего изливавшиеся под очередную годовщину победы в войне, вызвали жесткую отповедь. Появился ряд работ, в которых ясно показывалось, что подавляющее большинство описанных в западной литературе случаев изнасилований является фальсификацией. По данным ОБД «Мемориал», на основе архивных документов военных трибуналов фронтов, воевавших в Европе, видно, что преступления красноармейцев против населения, в которые зачислялись убийства, грабежи и изнасилования, вовсе не были массовыми. С декабря 1944 года по май 1945 года военные трибуналы трех Белорусских фронтов, четырех Украинских фронтов и 37-й отдельной армии, то есть всех советских войск, действовавших в Европе, вынесли 6490 приговоров, из которых было 319 приговоров по преступлениям против населения. Это 4,9 % от всех приговоров по преступлениям военнослужащих. 58,1 % осужденных были приговорены к 10 годам лишения свободы, 13 % – к 8 годам лишения свободы, 9,2 % – к высшей мере наказания.

Это очень немного, если учесть, что в освободительном походе в Европе участвовало 7 млн солдат и офицеров Красной Армии^[2]. Они освободили 10 стран с населением 113 млн человек^[3]. Из них около 18 млн человек приходилось на население оккупированной советскими войсками территории Германии. Сравнение статистики совершенных военнослужащими преступлений против населения с этими общими данными самым наглядным образом показывает, что эти преступления были единичными эксцессами. Ревизионисты никогда не приводят этих цифр, полностью опровергающих все, что они пытаются утверждать.

Вообще, обвинения в адрес Красной Армии полностью противоречат как сохранившимся документам, приказам командования, которое требовало от войск тактичного отношения к гражданскому населению, уважения к их правам и образу жизни, требовало не захватывать их имущество и собственность. Существуют многочисленные донесения политотделов армий и фронтов, воспоминания ветеранов Красной Армии, жителей стран Восточной Европы, и все они говорят одно: население освобожденных стран встретило Красную Армию радостно и восторженно, как своих освободителей от неволи и рабства, всеми силами помогало красноармейцам, часто даже с немалым риском для жизни. Красная Армия сделала очень многое не только для освобождения, но для послевоенного устройства жизни мирного населения. Все это мы рассмотрим в последующих главах.

Все обвинения Красной Армии в якобы совершенных массовых преступлениях основываются, во-первых, на геббельсовской пропаганде, а во-вторых, на систематическом извращении истории последних месяцев войны. Нетрудно заметить, что вся грязь и клевета на красноармейцев льется на фоне полного забвения и хода боевых действий в европейских странах, и действий Красной Армии, и приказов советского командования, и реальной деятельности тылов Красной Армии по помощи местному населению. Все они, и Бивор, и Гофман, и их ярые сторонники в России стараются сделать вид, что якобы у Красной Армии не было никаких других целей и занятий, кроме как насиловать и убивать местное население. Что, конечно, есть полный абсурд.

Этот абсурд, впрочем, имеет и практическое значение. Вбив в головы широкого круга читателей тезис о «зверствах Красной Армии», гораздо легче и проще перейти к обливанию грязью и других страниц истории Советской Армии, например войну в Афганистане. Читатель, уже подготовленный и согласный с тем, что якобы красноармейцы только и делали, что грабили и насиловали, гораздо легче примет новую порцию клеветы. Шаг за шагом, соглашаясь со все новой и новой клеветой, такой читатель перестанет рассматривать свою армию как защитника и будет готов радостно принять… какую-то другую, оккупационную армию. На фоне того потока лжи и клеветы про Красную Армию любая другая армия будет ему казаться образцом моральности и чистоты помыслов. Таким образом, это практическое воспитание коллаборационизма.

В настоящей работе наряду с разбором наиболее известных примеров «зверств Красной Армии», приводимых в сочинениях западных ревизионистов, зачем-то переводимых на русский язык, будет применен несколько другой подход, чем просто ответы на выпады. Надо показать весь освободительный поход Красной Армии в Европу в целом, как единый исторический процесс. Сочинители клеветы всегда и всюду используют один и тот же стандартный метод – найти или выдумать какой-то факт и подать его в совершенном отрыве от общего контекста событий, хода боевых действий, движения фронтов, послевоенного восстановления. Стало быть, их нужно бить демонстрацией как раз этого общего контекста событий освободительного похода Красной Армии в 1944-1945 годах. Пусть она будет нарисована широкими мазками, но зато она наглядно покажет, насколько россказни ревизионистов о «зверствах Красной Армии» оторваны от действительности, что это злонамеренная выдумка, поверить в которую может только совсем глупый и ничего не знающий об истории войны человек.

Часть первая. Вымысел и правда

Глава 1. Плач бывших эсэсовцев

История Второй мировой войны имеет просто необозримую литературу на разных языках, причем с каждым годом о ней пишут все больше и больше. Это и неудивительно, поскольку, в отличие от мирных лет, военные годы были очень плотно насыщены событиями, имеющими всеобщую значимость. В другое время мало кто бы знал названия городков и населенных пунктов, однако ожесточенные сражения, решающие судьбы армий, фронтов, целых стран и даже всей войны в целом, сделали их всемирно известными. Прохоровка, Эль-Аламейн, Крюково, Секешфехервар и многие, многие другие.

Событий и фактов, связанных с этими событиями, – масса. Просто поток информации, какую тему, связанную с войной, ни возьми. Биографии военачальников – сотнями, танки и бронетехника – десятками типов и сотнями случаев боевого применения, боевые действия армий, групп армий, фронтов – тоже десятками. И по каждой такой теме можно написать отдельную, весьма пухлую книгу.

Потому когда тема заходит о «зверствах Красной Армии» или там о якобы имевших место грабежах или изнасилованиях, то у любого сколько-нибудь знакомого с историей войны человека возникает ожидание, что будут приводиться сотни и тысячи таких случаев. Если это было повсеместно распространено, а Красная Армия, вступившая в европейские страны, была весьма многочисленна, то должны быть рассмотрены тысячи и тысячи таких случаев.

Однако во всей ревизионистской литературе с утверждениями о «массовых зверствах» соседствуют описания лишь очень немногочисленных случаев этих самых, якобы имевших место зверств, где-то десяток или полтора десятка. Уже это весьма подозрительно. При этом три случая «зверств» путешествуют по страницам почти всех ревизионистских работ: Неммерсдорф, Метгетен и потопление транспорта «Вильгельм Густлофф». Поскольку они больше всего на слуху, их-то мы и разберем в самом начале.

Неммерсдорф

Обратимся к наиболее часто упоминаемым случаям «зверств Красной Армии» – Метгетену и Неммерсдорфу. Без них не обходится ни одна работа, ни одна книга, ни одна статья, в которой Красную Армию мажут грязью. К счастью, уже сделаны весьма подробные разборы этих случаев, например, в сборнике «Великая оболганная война-2. Нам не в чем каяться!» вышла статья И. Петрова «Неммерсдорф: Между правдой и пропагандой», в которой сделано исследование обстоятельств этого случая, и автор по итогам своего исследования пришел к весьма интересным выводам. Однако его выводы стоит дополнить некоторой дополнительной информацией, которая позволит лучше понять, что произошло и как работала немецкая военная пропаганда во время боев в Восточной Пруссии.

Восточная Пруссия была первой коренной территорией Рейха, на которую вступили советские войска. Важно подчеркнуть, что это была именно коренная территория Германии, бывшая в ее составе до 1939 года, тогда как многие районы Польши, где чуть позднее также разворачивались бои, были присоединены к Рейху по результатам войны с Польшей в 1939 году, то есть были аннексированными территориями, где оставалось многочисленное польское население. Вступление Красной Армии в Восточную Пруссию – цитадель прусского милитаризма, имело для нацистов большое символическое значение. С этого момента для них война шла уже не за приобретение земель и не удержание захваченного, а за оборону собственной территории.

Командующий обороной Кёнигсберга и последний командир Первого военного округа в Восточной Пруссии генерал от инфантерии Отто Ляш после войны оставил воспоминания, в которых довольно подробно описал атмосферу осажденного города в последние месяцы боев и во время штурма самого города.

Восточной Пруссией распоряжался гауляйтер Эрих Кох, которого Ляш вспоминает самым недобрым словом, характеризуя его как упертого национал-социалиста, обладавшего к тому же большим влиянием на военное командование. Его назначили также рейсхкомиссаром обороны и начальником войск фольксштурма. Кох добился смещения двух предшественников Ляша на посту, посчитав тех недостаточно убежденными национал-социалистами. Вся деятельность гауляйтера была пронизана духом удержания Восточной Пруссии любой ценой. По этой причине его отношения с командующим группой армий «Центр» генерал-полковником Георгом Хансом Рейнхардтом были очень натянутыми. Понимая, что ему придется иметь дело с Кохом, Ляш воспринял свое назначение без особого энтузиазма.

С середины июля 1944 года в Восточной Пруссии стали спешно строить укрепления. Советское командование считало этот район хорошо укрепленным, хотя у Ляша было другое мнение, и он считал оборону Кёнигсберга слабой и неподготовленной, а возможности для подготовки обороны упущенными. Ляш с острой неприязнью описывает, как партийные руководители занимались строительством оборонительных рубежей, делая это вопреки мнению военных^[4].

Именно Кох создал все условия для массовых жертв среди мирного населения в ходе боев, категорически запретив заблаговременную эвакуацию многочисленного мирного населения, которого в Восточной Пруссии насчитывалось около 500 тысяч человек. Военные требовали эвакуации, понимая, что массы мирных граждан с повозками и имуществом в ходе боевых действий запрудят дороги и будут сильно мешать войскам. Его опасения полностью сбылись, эвакуация населения проводилась спешно, буквально на виду у Красной Армии. Часто беженцы шли по дорогам вперемешку с солдатами и танками, заполняли дороги, попадали под обстрелы и бомбежки. Зато немецкое командование озаботилось тем, чтобы вывезти саркофаги с прахом фельдмаршала фон Гинденбурга и его супруги с Танненбергского мемориала и отправить их в Германию. Факт, наглядно показывающий, о чем нацисты заботились больше всего и что судьба мирного населения их не особо беспокоила. Помимо праха фельдмаршала, нацистские функционеры больше всего заботились о личной безопасности и при приближении Красной Армии к Кёнигсбергу, да и другим городам Восточной Пруссии, немедленно бежали, бросая население на произвол судьбы.

Так что нужно подчеркнуть, именно гауляйтер Эрих Кох первым несет ответственность за гибель гражданского населения в Восточной Пруссии, поскольку запретил его заблаговременную эвакуацию.

В октябре 1944 года, когда и произошел случай в Неммерсдорфе, шли упорные бои на востоке Восточной Пруссии. 5-я и 28-я советские армии штурмовали город Шталлупонен (ныне Ясная Поляна). Это был правый фланг 3-го Белорусского фронта, который должен был взять город Гумбиннен (ныне Гусев) и вышибить дверь к Кёнигсбергу.

Западнее Гумбиннена находится город Инстенбург, в районе которого сливались вместе реки Ангеррап, Писса и Инстер, и дальше река Прегель текла почти точно на запад к Кёнигсбергу. Таким образом, к главному городу Восточной Пруссии можно было идти по правому берегу Прегеля или по левому. Первый путь запирался двумя крупными узлами немецкой обороны: Гумбинненом и Инстенбургом, а второй путь на левобережье Прегеля перекрывался рекой Ангеррап, которая текла с юга на север, а потом резко поворачивала на запад. Южнее Гумбиннена была переправа с капитальным мостом через Ангеррап, сразу за которой находился этот самый Неммерсдорф. Это было единственное место, удобное для переправы войск, и место, таким образом, имело стратегическое значение.

Наступавший на левом фланге 2-й гвардейский танковый корпус генерал-полковника А.С. Бурдейного прорвался южнее Гумбиннена. Командующий 11-й гвардейской армией генерал-полковник К.Н. Галицкий приказал танковому корпусу наступать с юга на Гумбиннен, а одной бригаде (25-й танковой бригаде) было приказано рваться на запад, перейти Ангеррап и захватить плацдарм за рекой. В ночь с 20 на 21 октября 1944 года бригада совершила рывок и неожиданно для противника вышла к Неммерсдорфу^[5]. Рано утром 21 октября бой шел уже на подступах к узлу обороны, укрепленному двумя линиями окопов, противотанковым рвом и дотами. Мост оказался целым, и примерно в 6 часов утра, подавив немецкую артиллерию и самоходки, советские солдаты ворвались в Неммерсдорф.

Почему немцы не взорвали капитальный, железобетонный мост через Ангеррап? По очень простой причине. В ночь перед прорывом через него шли беженцы, вперемежку с отступавшими немецкими войсками. Эвакуация самого Неммерсдорфа началась практически одновременно с наступлением советских танков. Днем 20 октября местный помещик, глава совета землевладельцев Фриц Феллер на своей машине удрал буквально на виду у советских танков, приехал в Гумбиннен и получил от начальника округа разрешение начать эвакуацию рано утром следующего дня. Феллер оказался весьма распорядительным, нарушил приказ начальства и стал отправлять беженцев уже ночью. Потому сформированный им обоз беженцев успел покинуть поселок до прихода советских войск. Другим же не так повезло. Многие очевидцы рассказывали, что они бежали из поселка в самый последний момент, слыша за спиной выстрелы, взрывы гранат и крики «Ура!».

Советские войска захватили несколько обозов беженцев, не успевших перейти Ангеррап, после обыска на предмет оружия, боеприпасов и раций, отправили их из района боевых действий^[6]. Но тем беженцам, которые оказались около моста, по всей видимости, не повезло. Они попали в самый эпицентр боя. Марианна Штумпенхорст рассказывала, что видела, по обеим сторонам моста лежали убитые и умирающие беженцы, в основном женщины. Несмотря на ее уверения, что эти женщины были изнасилованы, поверить в это нет никакой возможности. Во-первых, потому, что она и другие очевидцы наблюдали эту картину с приличного расстояния. Во-вторых, бой за мост только что кончился. Наиболее вероятно, что погибшие гражданские стали случайными жертвами этого боя. Во всяком случае, у советских солдат было чем заняться в этот момент – надо было захватить поселок, очистить его от противника и закрепить свой успех.

Даже из рассказов жителей Неммерсдорфа, приведенных в немецких же газетах, видно, что практически всех мирных жителей после обыска и краткого допроса советские солдаты отпустили. По словам Марго Гримм, расстреляли ее мужа, который был бургомистром Неммерсдорфа.

Во второй половине дня 21 октября 1944 года немецкая авиация стала бомбить Неммерсдорф, начался артиллерийский обстрел, а ночью произошла целая серия немецких контратак. В шесть утра 22 октября – новая контратака, уже с танками и при поддержке артиллерии, которая была отбита. В 8.30 утра – новая атака при поддержке 20 танков. Младший сержант Сабир Ахтямов, воевавший в составе 25-й танковой бригады, вспоминал, что этот утренний бой был очень напряженным, схватка с немецкими танками началась в 150-200 метрах от окопов, один танк был подбит прямо на бруствере. Для штурмующего Неммерсдорф 16-го немецкого авиадесантного полка этот бой был очень кровопролитным. В течение почти всего дня шли бои, немецкие атаки с танками, артиллерией и авиацией.

Поскольку в этот момент немцы перешли в наступление от Гумбиннена на юг, создалась угроза окружения 25-й танковой бригады, и ночью 23 октября она получила приказ на отход, который, впрочем, оказался отходом с боем. В ходе ночного боя мост через Ангеррап был взорван, один танк перевернулся и упал на остатки устоя (есть даже фотография этого взорванного моста, приведенная И. Петровым), на захваченном немцами берегу осталось несколько советских танков.

Потом немецких солдат и местных жителей опрашивали о том, что они видели в поселке сразу после боя, и их ответы не рисуют какой-то определенной картины. Часть говорит о том, что поселок был сильно разрушен, дома разграблены, а другая часть говорит, что разрушений было мало, а местный житель Август Эшманн даже нашел в своем доме бутылку шампанского и тысячу марок, которые забыл во время бегства. Даже по поводу расовой принадлежности убитых советских солдат мнения разошлись: некоторые утверждали, что почти все они был азиатами, а другие, что убитые были русскими.

В принципе даже из этих отрывочных описаний видно, что беженцы и мирные жители Неммерсдорфа и прилегающих поселков, по сути дела, оказались на линии огня, между советскими и немецкими подразделениями, которые 21-22 октября 1944 года вели ожесточенные бои за обладание этим поселком. Стоит отметить, что в бою участвовали танки, артиллерия и самолеты, также бой утром и ночью шел в условиях плохой видимости, очевидцы упоминают густой туман. Уже это – достаточная причина для гибели оказавшегося в зоне боев мирного населения. Взрывы снарядов и бомб, осколки и шальные пули, конечно, не различали мирных и военных. Местное население расплачивалось кровью за упертый национал-социализм Эриха Коха.

Далее, из описания боев видно, что у советских солдат было немало забот в занятом Неммерсдорфе. Им надо было в относительно спокойные часы после взятия подготовить оборону, а потом все их внимание было поглощено отражением атак немцев и отходом. Обвинители же Красной Армии, вслед за немецкими пропагандистами, совершенно не замечают всех этих обстоятельств и совершенно не упоминают этого ожесточенного многочасового боя. Если их почитать, так можно подумать, что ничего особенного в Неммерсдорфе не происходило.

Исследование И. Петрова доказало, что немцы раздули эту историю с помощью подлога. Всего в Неммерсдорфе было обнаружено 26 погибших мирных жителей, большая часть из числа беженцев из других населенных пунктов. В Туттельне – 7 погибших, близ усадьбы Тайххоф – 13 погибших. В 8 остальных осмотренных немцами населенных пунктах убитых гражданских лиц не было^[7]. При том что в поселке проживало около 500 человек, то есть подавляющая часть мирного населения сумела спастись.

Далее, сравнение предварительного и окончательного рапорта майора Генштаба Хинрихса показало, что они сильно отличаются друг от друга и в подсчете жертв, и в описании «зверств». Окончательный рапорт был составлен 26 октября 1944 года, в тот же день он попал к министру пропаганды Йозефу Геббельсу, а уже на следующий день главная нацистская газета «Фелькишер Беобахтер» живописала «зверства большевиков». По газетам ряда европейских стран прокатилась волна публикаций, статьи появились во всех немецких изданиях, отпечатаны многочисленные фронтовые газеты и листовки с описанием «зверств» и призывами мстить за Неммерсдорф. Герман Грасс писал, что именно после этой истории среди немцев возник страх перед Красной Армией, рассеявшийся только после взятия Берлина.

Потом, в поздних, уже послевоенных рассказах количество жертв только увеличивалось, а описания «зверств» становились только красочнее. Например, боец фольксштурма Карл Потрек в 1953 году описывал такие подробности, которых не было даже в «Фелькишер Беобахтер». Его воспоминания стали самыми цитируемыми во всей литературной эпопее вокруг «преступлений Красной Армии».

Уже в наши дни известный писатель Бернхардт Фиш собрал ряд воспоминаний солдат, бывших в Неммерсдорфе сразу после боев. Их описания резко противоречат уже сложившейся было картине. Так, солдат Харри Тюрк вспоминает, что он видел мертвых гражданских на куче навоза, в тело пожилого мужчины были воткнуты вилы. Он описывает также женщину, прибитую гвоздями к дверям сарая. На дороге между мостом и поселком было место, где Тюрк увидел множество сломанных телег и мертвых лошадей, разбросанные вещи, место, где обоз беженцев попал под обстрел. Он и бывший фельдфебель Хельмут Хоффман отрицали один из главных выводов рапортов майора Хинрихса, что погибшие были убиты выстрелами с близкого расстояния или заколоты штыками. Это, по мнению немецкой пропаганды, свидетельствовало о зверствах красноармейцев по отношению к мирному населению. По мнению же очевидцев, опрошенных Фишем, раны на трупах говорили о выстрелах издалека или осколках^[8]. И. Петров отмечает, что современные ревизионисты старательно не замечают этих свидетельств.

Харри Тюрк изрядно смазал версию о «зверствах» тем, что указал, что погибших хоронили быстро, поскольку тела уже стали разлагаться. Прибывший 25 октября майор Хинрихс приказал достать тела из могилы и сфотографировал их для своего предварительного отчета. Тут И. Иванов указывает, что именно в этот момент произошла фальсификация. На фотографиях из Неммерсдорфа трупы полуобнаженные, с сорванным нижним бельем, что должно было показать на изнасилование, но трудно предположить, что фольксштурмисты похоронили их прямо в таком виде. Таким образом, вся версия об изнасилованиях строится на манипуляции с трупами, проведенной майором Хинрихсом и его помощниками, так сказать, для пущей наглядности^[9].

Итак, подлог. Для чего это нужно было немцам, что они с такой поспешностью и в таком масштабе раздули пропагандистскую кампанию? Была очень простая и ясная причина – нацисты хотели оборонять Рейх любой ценой и для этого возбуждали страх и ненависть к советским солдатам среди немцев, военных и гражданских. В Германии шла повальная мобилизация в фольксштурм, и нацисты собирались поездить на теме защиты родных от «зверств большевиков». Неммерсдорф был стратегически важным пунктом, и, видимо, Эрих Кох рассчитывал, что после этой пропагандистской кампании немецкие солдаты будут более устойчивы в обороне и не позволят советским войскам ворваться на левобережье Прегеля. Частично этой цели нацисты добились: Неммерсдорф был второй раз взят только в январе 1945 года, уже во время общего наступления в Восточной Пруссии.

Собственно, этих двух фактов: упорный бой в Неммерсдорфе 21-22 октября 1944 года и последующий подлог с фотографиями – достаточно, чтобы отвергнуть версию о зверствах. Мирные жители и беженцы в основном стали случайными жертвами боя.

Во всей этой истории остался такой момент, который нужно упомянуть. Дело в том, что в этом районе было много немецких крестьянских хозяйств и усадеб, в которых работали иностранные рабочие, главным образом поляки. Эти люди были пригнаны на работу насильно и жили на положении рабов. Нередко немецкие хозяева покупали их на специальных рынках, относились к ним как к скотине, избивали и иногда даже убивали. Но когда к границам Восточной Пруссии подошла Красная Армия, этих самых немецких хозяев обуяли страх и предчувствие расплаты.

В это время отношения между хозяевами и рабами складывались по-разному. Бывало, что эти рабочие укрывали своих бывших хозяев и помогали им. Так, например, супругу расстрелянного бургомистра Неммерсдорфа полячки, работавшие в ее усадьбе, переодели в старое платье, велели не говорить по-немецки и выдали перед советскими солдатами за полячку. Многие из тех немцев, которые смогли покинуть Восточную Пруссию, вспоминают о таких случаях, произошедших лично с ними или с их знакомыми. Что же, между хозяевами и их рабами бывали вполне человеческие отношения, и это спасло им жизнь. Но не всем так повезло. Заслышав грохот советских пушек и танков, во многих случаях рабы беспощадно расправились со своими хозяевами за все унижения и издевательства. По всей видимости, Харри Тюрк видел жертв именно такой расправы: поваленного на кучу навоза и заколотого вилами мужчину, прибитую гвоздями к дверям сарая женщину. Вероятнее всего, это дело рук их бывших рабов, очень похоже, во всяком случае.

Метгетен

Другой случай «зверств», в Метгетене, не получил столь же широкого освещения и детального разбора, но тоже почти всегда упоминается в обвинениях в адрес Красной Армии. Об этом случае говорится следующее. 29 января 1945 года Метгетен был захвачен частями Красной Армии, 19 февраля 1945 года был отбит обратно немцами. После этого, 27 февраля 1945 года, капитан штаба коменданта крепости Герман Зоммер обнаружил в самом поселке и в гравийном карьере около него трупы женщин и детей, а также два захоронения, в которых было около 3 тысяч трупов.

Об этом случае осталось мало документов, поскольку, по словам самого Зоммера, они хранились в штабе крепости, который был 2 апреля 1945 года уничтожен прямым попаданием снаряда. Остался только альбом из 26 фотографий, который после войны оказался в Библиотеке Конгресса США и теперь доступен для исследователей. Рассказы Зоммера и этот фотоальбом – единственные источники, на которые ссылаются ревизионисты, как на примеры «зверств красноармейцев» в Метгетене.

Но и в этом случае, как в примере Неммерсдорфа, опускаются важные детали, полностью меняющие всю картину. Метгетен также был стратегически важным пунктом, поскольку через него проходила автомобильная и железная дорога из Кёнигсберга на Пиллау – главный морской порт Восточной Пруссии. Для гарнизона крепости в январе – феврале 1945 года эта дорога была единственной, по которой они могли получить помощь, а для гражданского населения единственным шансом на спасение. Правда, после того, как 30 января 1945 года подводная лодка С-13 под командованием А.И. Маринеско пустила ко дну лайнер «Вильгельм Густлофф», беженцы стали опасаться эвакуации в Германию по морю.

Но этим значение Метгетена вовсе не исчерпывалось. В этом поселке были расположены военные предприятия: Presswerke GmbH (производство винтовочных патронов), артиллерийский завод Ostlandwerke и кирпичный завод, принадлежавший заместителю Коха, генералу пожарной службы Альфреду Фидлеру. Каждый завод имел лагерь, в котором находились военнопленные, использовавшиеся на работах. Всего в Метгетене находилось более 1500 военнопленных. Также в Метгетене находились: штаб рейхскомиссара обороны Первого военного округа, то есть самого Коха, и штаб командира айнзацгруппы В, полиции безопасности и службы безопасности абшнита Норд-Ост оберфюрера СС Хорста Бёме. Как видим, это был вовсе не «тихий курортный городок», в который ворвалась Красная Армия, а стратегически важный для немцев населенный пункт.

Первоначально этот очень важный для обороны Кёнигсберга поселок не оборонялся, и, как пишет в своих мемуарах Отто Ляш, советские части заняли его внезапно и почти без сопротивления: «Но в ночь с 29 на 30 января противник, не встретив сопротивления, бесшумно проник сначала в имение, а потом и в окруженный садами пригород Метгетен, застав его ничего не подозревавших жителей спящими. Расположенному там полицейскому посту не удалось разбудить жителей»^[10]. Прорыв войск 39-й армии под командованием генерал-лейтенанта И.И. Людникова к побережью залива Фришес-Гафф оказался настолько быстрым и внезапным, что были захвачены несколько населенных пунктов, из которых не успели уйти мирные жители.

Есть воспоминание об этом и с советской стороны. Владимир Тарский в своих записях «От Кёнигсберга до Чойбалсана» описал момент вступления в Метгетен: «Как только мы вошли в Метгетен, Чемирис приказал мне взять двух разведчиков и расположиться на втором этаже двухэтажного дома, стоящего метрах в двухстах за спиной нашей пехоты. Задача была наблюдать за передним краем и при изменении обстановки сообщать на батарею. С разведчиком Новиковым и радистом Шаминым мы выбрали удобную комнату, развернули стереотрубу и по очереди вели наблюдение в сторону Кёнигсберга. В доме еще оставалась большая немецкая семья: отец, мать и трое детей. На время нашего наблюдения я предложил им перейти в соседний дом. Немцев военных мы не опасались, так как перед нами довольно плотно располагалась своя пехота. Вдвоем с Новиковым мы стали тщательно осматривать дом и обнаружили мешок муки. В подвале неожиданно нарвались на безоружного эсэсовского унтер-офицера. Связались по радио с Чемирисом. Он приказал: «Пусть кто-нибудь из вас отведет его в штаб полка и возвращается на наблюдательный пункт». Новиков увел его, а мы с Шаминым решили испечь оладьи. Замешали муку водой, оказалось очень густо. Тогда взяли детскую ванночку и довели тесто до кондиции. Кстати, нашли сахарную пудру и соду. Развели огонь в печке угольными брикетами и стали печь. Видимо, на дымок, поднявшийся от нашей печки, с немецкой стороны прилетело несколько мин, и мы загасили огонь. Возвратился Новиков и, захлебываясь, начал рассказывать о том, что творится в Метгетене. Во-первых, на железнодорожной станции захватили несколько вагонов с ценными трофеями. Среди этих трофеев был вагон, наполненный «ромеровскими» часами, «цейсовскими» стереотрубами и артиллерийскими биноклями. Наши оставшиеся ребята приложили руки к этим трофеям. Впоследствии часы пришлось отдать по начальству, стереотрубы, кроме двух, я сдал в артснабжение как трофеи, а бинокли я припрятал, и они сослужили нам великую службу в Монголии, но об этом – в свое время»^[11].

Тарский тогда служил в 47-й отдельной истребительной противотанковой артиллерийской бригаде. Он описал, похоже, самый первый день боев к северу от Кёнигсберга, после чего его бригаду перебросили на другой участок фронта. Вступление советских войск в Метгетен в самом начале действительно не встречало сопротивления.

Впрочем, все было далеко не так легко, как может показаться. Подробное описание этих боев на западе Земландского полуострова было составлено к.и.н. Владимиром Беспаловым и Василием Савчуком, опубликовавшими его на форуме «Подземелья Кёнигсберга». Они использовали весь круг доступных источников, опубликованных и архивных, советских и немецких, из которых встает картина жестокой схватки за обладание Земландским полуостровом и подходом к Кёнигсбергу, одним из эпицентров которого стал Метгетен.

Сразу же после того, как советские бойцы вошли в Метгетен, трем танкам 89-й танковой бригады пришлось вступить в бой с бронепоездом, подошедшим из Пиллау. Танкисты сумели заблокировать движение бронепоезда, разворотив перед ним пути, но потеряли все три танка, подбитых орудиями бронепоезда, и вынуждены были отступить. 30 и 31 января 1945 года немцы предприняли ряд контратак при поддержке самоходок как со стороны Пиллау, так и со стороны Кёнигсберга. Это был клин, выходящий к морскому каналу, который немцы пытались срубить с двух сторон. Советские войска быстро окопались и стали успешно отражать атаки. От дальнейших попыток срубить этот клин, запирающий сообщение Кёнигсберга с Пиллау, отвлекли только события, связанные с прорывом советских войск к морю.

Советская 39-я армия, охватившая Кёнигсберг с севера, продолжила рывок на запад по Земландскому полуострову и 2 февраля вышла к побережью Балтийского моря в районе Пальмникена. Немецкие войска на полуострове были разрезаны на две части: первая в районе Пиллау южнее прорыва, а вторая – в районе Кранца, севернее прорыва. Рывок этот был очень рискованным, поскольку 39-я армия имела на правом фланге Кёнигсберг с его многочисленным гарнизоном и 9-й немецкий армейский корпус в районе Пиллау, правда сильно потрепанный боями, а на левом фланге по длинной Куршской косе из района Мемеля (ныне Клайпеда) в район Кранца выходил 28-й немецкий армейский корпус под командованием генерала от инфантерии Ханса Гольника, численностью около 20 тысяч человек.

Советское командование пошло на такой риск, поскольку существовала вероятность соединения немецких 28-го и 9-го армейских корпусов и их отхода по косе Фрише-Нерунг в Германию. Именно для недопущения этого и был предпринят рискованный прорыв к морю. Однако немецкое командование решило оборонять Пиллау, и это сыграло свою роль в судьбе немецкого гражданского населения, оставшегося в этом районе. На прорвавшиеся к морю советские части немцы навалились с двух сторон.

И в этом случае ревизионисты обвиняют красноармейцев в неких «зверствах». Иоахим Гофман обвиняет 91-ю гвардейскую стрелковую дивизию, прорвавшуюся к морю, в убийствах и изнасилованиях гражданского населения в Тиренберге. Подход тот же самый, что и в случае с Неммерсдорфом: ни единого слова о том, как советские войска оказались в этом районе, какие там шли бои, да и вообще Гофман предусмотрительно не уточняет, где был этот самый Тиренберг, видимо, чтобы не возникало у его сторонников лишних вопросов.

К тому же были и другие интересные факты, о которых Гофман также предпочел умолчать. Ночью с 26 на 27 января 1945 года в Пальмникен эсэсовцы пригнали колонну евреев из концлагерей в Восточной Пруссии. Это был настоящий Todesmarsch – «марш смерти». Эсэсовцы подгоняли колонну выстрелами, убивая тех, кто не мог идти. Трупы оставались на обочине. В дороге они убили от 2 до 2,5 тысячи евреев, причем иногда прямо в населенных пунктах на глазах у местного населения. Оставшихся евреев, около 3 тысяч человек, пригнанных к берегу моря между Пальмникеном и Зоргенау, эсэсовцы расстреляли 1 февраля 1945 года. Чудом выжило лишь несколько человек. Советские войска опоздали буквально на несколько часов. Позднее на этом участке берега было найдено около 300 трупов.

Сразу же после выхода к морю 91-й гвардейской стрелковой дивизии на нее обрушились атаки частей 9-го немецкого армейского корпуса, с применением самоходок и танков «Тигр». Немецкие войска поддерживал огнем линкор «Адмирал Шеер» и другие корабли. Тиренберг, через который проходила горловина прорыва, быстро превратился в укрепрайон, удерживаемый советскими частями для недопущения окружения дивизии.

Этот населенный пункт был взят немцами только 7 февраля 1945 года после крайне ожесточенных боев 5-7 февраля. 91-я дивизия оказалась в окружении и получила приказ на прорыв к своим. 8-10 февраля части дивизии ценой серьезных потерь смогли пробиться в юго-восточном направлении к своим войскам, занимавшим позиции севернее Кёнигсберга.

После того как 91-я гвардейская стрелковая дивизия вырвалась из котла и ее прорыв к морю был ликвидирован, немецкое командование снова взялось за Метгетен. Командующий обороной Кёнигсберга генерал Ляш вознамерился разблокировать дорогу на Пиллау. Для его штурма была собрана крупная группировка, в которую вошли части, собранные отовсюду, где возможно, сформированные из находящихся в городе солдат и офицеров из разных частей, снятых с южного фланга крепости, где также шли упорные бои с наседавшими советскими войсками. В этой группе было до 100 единиц бронетехники, в том числе тяжелые танки «Тигр» и «Королевский тигр».

19 февраля 1945 года в 5 утра немецкие части начали артподготовку и через 40 минут пошли в наступление. Когда немцы приблизились к обороне, подготовленной на окраине Метгетена, они попали под удар фугасных огнеметов ФОГ-2. Внезапные струи пламени и сосредоточенный огонь обороняющихся сорвал немецкую атаку, пехота бежала. Та же участь постигла и немецкие танки. Головная «Пантера» была подожжена фугасным огнеметом, а остальные попали под огонь противотанковой артиллерии и повернули назад.

Следом немцы провели массированную атаку в направлении кирпичного завода, несколько севернее от направления первоначальной атаки. Превосходство в бронетехнике, огонь почти неуязвимых для советских орудий тяжелых танков позволили немцам прорвать оборону у кирпичного завода и ворваться в Метгетен, где развернулось ожесточенное уличное сражение. Немецкие танки вскоре ворвались на советские позиции, утюжили гусеницами ячейки, дзоты и блиндажи, давили орудия. После полудня 19 февраля многочасовой упорный бой за Метгетен окончательно склонился в пользу немцев. Об ожесточенности этого боя говорит то, что на поле боя немцы нашли знамя 945-го стрелкового полка 262-й стрелковой дивизии. Правда, и немцам пришлось уплатить немалую цену за этот прорыв – около 30 танков и самоходок, большие потери в живой силе.

Удары вдоль шоссе и железной дороги, соединяющей Кёнигсберг и Пиллау, наносились с двух сторон, он города и от поселка Фишхаузен в западной части залива. В течение боев 19-21 февраля 1945 года немцам удалось оттеснить советские войска к северу от дорог и восстановить сообщение. При этом железная дорога оставалась в зоне видимости и обстреливалась советской артиллерией. Немцы сразу же стали создавать линию обороны: рыть траншеи, оборудовать опорные пункты. По данным командования 1-го Прибалтийского фронта, за эти три дня сражения за Метгетен и дороги на Пиллау немцы потеряли около 8,3 тысячи человек, 86 танков и самоходок, 76 орудий и другое вооружение. Генерал Ляш пишет об этих кровопролитных боях с большим воодушевлением, правда, подчеркивает, что это было последнее наступление немецких войск в Восточной Пруссии.

Из этого достаточно сухого описания боев за Метгетен, составленного Владимиром Беспаловым и Василием Савчуком, даже сейчас, 70 лет спустя, отчетливо слышен рев моторов и лязг гусениц десятков танков, грохот орудийных выстрелов и разрывов, треск выстрелов. Метгетен вовсе не был, как можно себе представить по книгам и статьям ревизионистов, тихим городком, в котором красноармейцы гонялись за немками. Это был район ожесточенного сражения. Судя по всему, мирное население, так же как и большинство военнопленных из лагерей, не успели покинуть зону боевых действий, и многие из них стали случайными жертвами боя по время немецких контратак 30-31 января 1945 года. Бежать им особо было некуда. Дороги на запад к Пиллау и на восток к Кёнигсбергу были перерезаны, на юг был лес Коббельбуде, отводной канал и побережье, к тому же лес был занят советскими войсками. На север простиралась заснеженная равнина, которая прекрасно простреливалась и тоже была занята советскими войсками, особенно высота 40,2, господствовавшая над Метгетеном. По этой равнине было добрых километров десять до ближайшего жилья и дороги. Зимой неготовому к эвакуации населению трудно было рассчитывать на то, что получится куда-то уйти. Советское командование было занято напряженными боями, и ему было явно не до эвакуации гражданских лиц из зоны боевых действий. В общем, судя по всему, много мирных жителей осталось в Метгетене вплоть до того жестокого боя 19 февраля 1945 года, где они попали в перестрелку советских артиллеристов с немецкими «Королевскими тиграми».

По тем сведениям, которые есть, можно сделать вывод, что немцы в Метгетене побили своих во время контратак 30-31 января 1945 года и во время штурма 19 февраля. Поселок обстреливался из орудий и минометов, и, как следует из рассказа Владимира Тарского, немцы били из минометов по любому дымку и не дали им полакомиться оладьями. Это очень красноречивая деталь. Сам Тарский привел ее мимоходом. Для него, бывшего уже опытным солдатом и несколько раз раненным, это был привычный эпизод войны. Хлопнули мины, разведчики попрятались. Гражданское же население, только 29 января узнавшее, что такое настоящая война, явно было к этому не готово, и многие из них были убиты разрывами и осколками. Даже в фотоальбоме капитана Зоммера есть фотографии, это подтверждающие.

Что же до тех фотографий из альбома, на которых запечатлены полураздетые трупы на кроватях, то они сразу вызывают сомнения. Во-первых, они выглядят как очень свежие, хотя Зоммер уверял, что фотографировал их спустя неделю после боев. Во-вторых, практически не видно следов крови, из чего следует, что их вряд ли застрелили прямо в этих кроватях. И вообще, это вполне может быть чистая декорация, вовсе не обязательно сделанная в Метгетене. Эти фотографии могли быть сделаны в любом другом населенном пункте или даже в самом Кёнигсберге. На эту мысль наводит тот факт, что Зоммер упоминает массовые захоронения в гравийном карьере (он располагался примерно в 4 км к северу от поселка, и к нему вела узкоколейная железная дорога), но в альбоме фотографий этих нет. Почему? Скорее всего, потому, что капитан Зоммер эти могилы лично не осматривал, поскольку эта территория, очевидно, приходилась на нейтралку между советскими и немецкими позициями, и описывал их с чьих-то слов. Да и сам Метгетен к тому моменту был уже узлом обороны. Вряд ли немецкие солдаты в холодный и сырой февраль 1945 года стали бы целую неделю держать трупы в домах, дожидаясь, пока это к ним прикатит офицер из штаба со своим фотоаппаратом. Любое помещение, пригодное для жилья или обороны, было тут же занято. Не говоря уже о том, что после многочасового боя советской артиллерии с немецкими танками в поселке еще надо было поискать более или менее не тронутый дом. Потому капитану Зоммеру явно пришлось, так сказать, для пущей убедительности прибегнуть к постановочным съемкам.

Хотя автор фотоальбома уверяет, что командующий создал комиссию для расследования, тем не менее генерал Ляш в своих мемуарах ни слова не говорит ни о такой комиссии, ни о каких-либо зверствах в Метгетене. Далее, Герман Зоммер утверждал, что он являлся начальником по делам военнопленных, тогда как Ляш в мемуарах указывал, что в Восточной Пруссии военнопленные входили в компетенцию начальника СС и полиции. Если Зоммер не приписал себе чужих полномочий, то выходит, что он был подчиненным рейсхфюрера СС Генриха Гиммлера. Тогда понятно, почему генерал Ляш ничего об этом не пишет – это была не его инициатива, а этим делом занимались эсэсовцы. И тогда становится понятно, каким ветром этого капитана занесло в Метгетен, в чем была цель его поездки на передний край немецкой обороны. Скорее всего, его интересовала вовсе не судьба гражданских лиц, а инспекция оборонных предприятий и лагерей военнопленных при них. Поскольку инспектировать особо было уже нечего, Зоммер решил не возвращаться с пустыми руками и поработал на военную пропаганду.

Вот такая получается подоплека «зверств большевиков». Бывшие эсэсовцы проливают слезы по поводу гибели мирных немцев, совершенно не вспоминая, как незадолго до этого сами истребили несколько тысяч евреев. Ну что, кто-то еще будет призывать присоединиться к плачу этих отборных душегубов? Что же до гибели мирных жителей, то согласимся, что артиллерийский обстрел, бой с бронепоездом и «Королевскими тиграми» – более чем уважительная причина для этого. Истинный виновник этого – не кто иной, как гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох.

Морские истории

В списке «зверств большевиков», конечно, упоминается потопление теплохода «Вильгельм Густлофф» 30 января 1945 года. Это настолько широко известное событие, что о нем еще раз говорить просто излишне. На борту корабля, по оценкам одного из спасшихся Хайнца Шёна, находилось 10 582 человека, из них погибли 9343 человека. По всей видимости, эти оценки – плод более чем полувекового исследования – являются наиболее точными.

Капитана подлодки С-13 Александра Маринеско многие считают военным преступником, объясняя это тем, что на судне были многочисленные беженцы. Но не будем забывать, что у советских подводников был приказ бороться с немецкими конвоями на Балтике. Далее, сам «Вильгельм Густлофф» на момент потопления был военным судном, плавучей казармой Кригсмарине, был окрашен в серый, защитный цвет и никаких признаков госпитального или нейтрального судна не имел, да и вышел в море под охраной миноносца «L"owe». По всем признакам, это был военный транспорт. На его борту находились военнослужащие.

Интересно то, что в связи с этим не вспоминается тот факт, что 7 ноября 1941 года немецкий торпедоносец He-111 из состава 1-й эскадрильи авиагруппы I/KG28, пустил ко дну советский теплоход «Армения», на борту которого находилось, по разным оценкам, от 4,5 до 7 тысяч человек, гражданских беженцев, раненых и военных. Из них выжило всего восемь человек. Но тут говорят, что «Армения» якобы была «законной целью», поскольку ее сопровождали вооруженные катера, два истребителя, на борту были военнослужащие и были установлены зенитки^[12]. Как интересно иной раз поворачивают исторические события: потопление «Армении» – это, получается, атака законной цели, а потопление «Вильгельма Густлоффа», шедшего под охраной, бывшего военным судном, имевшим на борту военнослужащих и зенитные орудия, – это, получается, военное преступление. Понятно, что это не более чем яркий признак двойного стандарта и истолкования одинаковых событий совершенно разным образом.

Если же подходить с одинаковой меркой, то очевидно, что «Вильгельм Густлофф» был военным транспортом. В эту же категорию входит также теплоход «Генерал фон Штойбен», потопленный С-13 в том же самом походе 10 февраля 1945 года. На его борту находилось более 4000 тысяч человек, в том числе 2680 раненых, судно имело на борту зенитные орудия и шло под охраной миноносца и тральщика. О его защитной окраске обычно ничего не говорится (мол, было это госпитальное судно), но Маринеско был уверен, что он выстрелил торпеды по крейсеру «Эмден». По размерам корабли были схожи («Генерал фон Штойбен» имел длину 168 метров, крейсер «Эмден» – 155 метров), оба судна имели по две трубы и по две мачты, схожий силуэт. При определенном ракурсе ночью оба корабля действительно можно было спутать. И этот факт говорит также о том, что «Генерал фон Штойбен» не имел никаких признаков и опознавательных знаков госпитального судна. Следовательно, его можно было атаковать и топить. К тому же, как вспоминает рулевой-сигнальщик С-13 Геннадий Зеленцов, ходивший в тот самый поход, после попадания двух торпед на судне раздалось пять мощных взрывов. По всей видимости, на этом т. н. «госпитальном судне» был еще груз боеприпасов.

Также можно назвать норвежское грузовое судно «Гойя», которое немцы сначала использовали как условную мишень, а в конце войны переделали в транспорт. Подводная лодка Л-3 торпедировала и потопила это судно 16 апреля 1945 года. Погибло около 6900 человек. И в этом случае судно было транспортом в составе ВМФ, имело камуфляжную, деформирующую окраску, на его борту были военнослужащие, в том числе танкисты. Шло оно в конвое в сопровождении двух тральщиков. Тоже законная цель для атаки.

Но когда начинается плач бывших эсэсовцев по невинно погибшим в морской пучине беженцам, это означает, что плач этот скрывает какую-то мрачную, отвратительную историю. Как в Тиренберге, в котором якобы «зверствовали красноармейцы», а на самом деле эсэсовцы истребляли евреев. Так и здесь 3 мая 1945 года, перед самой капитуляцией Германии, английская авиация подожгла и потопила лайнер «Кап Аркона», стоявший в Любеке. В отличие от предыдущих примеров, пассажирами этого лайнера были узники концлагерей: Штуттгофа, Нойенгамме и Миттельбау-Дора. Это были непростые концлагеря. Штуттгоф располагался к востоку от Данцига, являлся центром целой системы из 39 лагерей и был известен экспериментами по изготовлению мыла из трупов людей. Лагерь Миттельбау-Дора обслуживал самый крупный подземный завод по производству ракет V-2. Лагерь Нойенгамме был самым крупным концлагерем на северо-западе Германии, и перед падением Рейха там скопилось много заключенных из других лагерей.

Грузить узников на корабли «Кап Аркона», «Дойчланд», «Тильбек» и «Атен» приказал гауляйтер Гамбурга Карл Кауфманн. Как он объяснял потом в трибунале по военным преступлениям, это делалось, чтобы отправить заключенных в Швецию. Однако шеф гамбургского гестапо Георг-Хеннин фон Базельвиц-Бэр заявил, что предполагалось вывести корабли в море и затопить их вместе с узниками. От этих трудов душегубов избавила британская авиация, 198-я эскадра Королевских ВВС, получившая приказ уничтожить скопление судов в гавани Любека. Британцы считали, что эсэсовцы готовят бегство в Норвегию, пока еще не занятую союзниками. «Атен» перед самой атакой ушел в Нойштадт за еще одной партией узников, а остальные три корабля были потоплены. Лайнер «Дойчланд» перевернулся и затонул, грузовое судно «Тильбек», получив в правый борт 32 ракеты, завалилось набок и пошло ко дну. Лайнер «Кап Аркона» тоже опрокинулся, но с него успели спрыгнуть в воду много узников. Подошедшие немецкие траулеры спасали только эсэсовцев и членов команды судна. Заключенных же расстреливали в воде. Из 4500 узников, погруженных на борт лайнера «Кап Аркона», спаслось только 350 человек. Отвратительная история, одним словом. Отвратительная именно бесчеловечной жестокостью и грубым попранием морских обычаев.

На фоне вот такого как-то сразу меркнут все плачи бывших эсэсовцев по поводу гибели «Вильгельма Густлоффа». Они-то сами вовсе не собирались уважать права «расово неполноценных» людей и давать им шанс на спасение.

Разбор вот этих, наиболее часто упоминаемых случаев, в которых якобы были «зверства» Красной Армии, не только показывает наличие фальсификации, но и демонстрирует, что сама по себе эта тема преследует цели реабилитации нацизма. Таким образом реабилитаторы нацистов стараются спрятать, скрыть от внимания многочисленные преступления, совершенные гитлеровцами в самые последние месяцы войны.

Глава 2. Освободительная миссия Красной Армии

Но все же книга не об этом. Много чести – писать опровержения на выдумки ревизионистов, реабилитирующих германский нацизм. Да и рассмотренных примеров уже достаточно, чтобы понять, что мы там не найдем ничего, кроме вранья, фальсификаций и перепевов геббельсовской пропаганды.

Книга эта об освободительной миссии Красной Армии, а также о том, что было сделано уже после войны для помощи и устройства жизни населения стран Восточной Европы, которые в наибольшей степени пострадали от войны. Красная Армия не только освободила эти 113 млн человек, но и сделала очень крупный вклад в организацию послевоенной жизни, ликвидацию последствий войны, таких как неразорвавшиеся снаряды и мины, восстановление экономики. Именно поэтому мы с полным правом можем назвать Красную Армию армией добра. Везде, где появлялся советский солдат, жизнь для местного населения быстро становилась несравненно лучше, чем раньше.

Союзнический долг

Каким образом Красная Армия оказалась в Европе? В исторической памяти осталась наиболее простая, доступная самым широким массам трактовка: «Добить зверя в его логове!» Так объясняли существо дела красноармейцам. Это было чистой правдой. После всего того, что гитлеровцы сотворили на оккупированных территориях, не могло и речи быть о каком-то перемирии или там «почетном мире». Эта война могла закончиться только в Берлине.

Этот лозунг не был лишь элементом военной пропаганды или спонтанной инициативой масс. Он основывался на политической позиции Советского Союза.

Цели войны наиболее ясно сформулировал президент США Франклин Д. Рузвельт во время Касабланкской конференции 14-24 января 1942 года, предположивший, что эта война должна закончиться безоговорочной капитуляцией Германии. Однако понимание того, что война с Германией будет войной на уничтожение гитлеровского режима, было закреплено и в более ранних документах. Так, по соглашению между правительствами СССР и Великобритании о совместных действиях в войне против Германии от 12 июля 1941 года говорилось, что стороны не будут вести переговоров, заключать перемирия или мирного договора, кроме как с обоюдного согласия.

В Атлантической хартии, подписанной 14 августа 1941 года США и Великобританией, говорилось об «окончательной ликвидации нацистской тирании», из чего следовало, что Гитлера не рассматривают как субъекта возможных мирных переговоров. 1 января 1942 года рядом стран, в том числе СССР, США и Великобританией, была подписана Декларация Объединных Наций, в которой подписавшиеся страны присоединялись к принципам Атлантической хартии и заявляли: «…полная победа над их врагами необходима для защиты жизни, свободы, независимости и религиозной свободы и для сохранения человеческих прав и справедливости как в их собственных странах, так и в других странах и что они теперь заняты общей борьбой против диких и зверских сил, стремящихся покорить мир». В этой декларации также было обязательство не заключать сепаратного мира или перемирия с врагами.

Таким образом, война до безоговорочной капитуляции Германии уже была целью всех стран антигитлеровской коалиции. Рузвельт лишь придал этому устремлению чеканную формулировку, ставшую всеобщим лозунгом.

С точки зрения всех этих подписанных Советским Союзом соглашений с союзниками по антигитлеровской коалиции, Красная Армия должна была не только освободить оккупированную врагом территорию СССР, но и перейти границу, преследовать немецкие и союзные им войска, вплоть до полного их разгрома и капитуляции. В Декларации Тегеранской конференции от 1 декабря 1943 года говорилось: «Наше наступление будет беспощадным и нарастающим».

Итак, переход Красной Армии в европейские страны, оккупированные гитлеровцами, или союзные Германии был союзническим долгом Советского Союза.

В наши дни иногда можно встретить рассуждения, что якобы Красная Армия должна была выгнать врага и остановиться на границе СССР. 25 июня 2005 года на радио «Эхо Москвы» даже провели голосование по этому вопросу. Встречаются даже варианты альтернативной истории, в которой Советский Союз ограничился освобождением только своей территории. Однако сама по себе такая постановка вопроса фальсификаторская, поскольку в реальности такой альтернативы не было и не могло быть.

Во-первых, это было бы изменой союзническому долгу. Ограничившись освобождением только своей территории, СССР нарушил бы взятые на себя союзнические обязательства о войне до полной победы над Германией. Это нанесло бы удар колоссальной силы по политическим позициям Советского Союза во всем мире в тот момент, когда все покоренные народы смотрели на Красную Армию как на единственную возможность своего освобождения.

Во-вторых, освобождение только своей территории вовсе не означало бы конца войны. Германия вовсе не собиралась в 1944 году складывать оружия и прекращать войну. Напротив, германская военная промышленность достигла в 1944 году своего пика, усиленно велись работы над разработкой и производством новых видов оружия, среди которых можно назвать баллистические ракеты, реактивные самолеты и ядерную бомбу. Даже небольшая передышка была Германии крайне выгодной, поскольку позволяла бы в кратчайшие сроки переформировать и перевооружить армию этим самым новейшим оружием. Вне всякого сомнения, после передышки гитлеровцы снова перешли бы в наступление.

В-третьих, немцы взяли в начале войны большое количество пленных и угнали на работу 5,2 млн советских граждан. Остановиться на границе означало бы бросить всех этих людей в гитлеровском рабстве, обречь их на неминуемое уничтожение. И армии невозможно было бы объяснить после всего того, что гитлеровцы совершили на оккупированной советской территории, почему нельзя пойти и добить зверя в его берлоге. Такое решение поставило бы армию на грань мятежа.

Таким образом, в этом случае Советский Союз ничего не приобретал, но очень многое терял. Такое решение могло привести лишь к поражению в войне, что было вполне понятно и очевидно.

Освободительная программа Советского Союза

Красная Армия не могла остановиться на границе – это было бы грубым нарушением союзнического долга и угрозой поражения в войне. Потому после коренного перелома в войне и наступления на запад Красная Армия стала готовиться к переходу границы СССР и боевым действиям на территории других стран, на которых находились немецкие войска. В духе этой задачи выдерживались все приказы Верховного главнокомандования. Например, в приказе от 1 мая 1944 года говорилось: «Наши задачи не могут ограничиваться изгнанием вражеских войск из пределов нашей Родины… Преследуя же врага, мы должны вызволить из немецкой неволи наших братьев поляков, чехословаков и другие союзные с нами народы Западной Европы, находящиеся под пятой гитлеровской Германии»^[13].

Теперь, 70 лет спустя после Победы, ревизионисты стараются представить дело так, будто бы вступление Красной Армии в пределы европейских стран было «советской оккупацией». При этом, конечно, не приводится ни одного документа, ни одного факта в подтверждение подобных заявлений. Понятно почему. Все имеющиеся документы говорят о том, что цели Советского Союза в боевых действиях в европейских странах были предельно далекими от их оккупации.

Еще в Атлантической хартии, принципы которой СССР поддержал, говорилось, что союзные державы придерживаются следующей позиции:

1. Не стремятся к территориальным или иным приобретениям.

2. Выражают желание не быть свидетелями территориальных изменений, которые не соответствуют свободно выраженным пожеланиям заинтересованных народов.

3. Уважают право всех народов избирать форму правления, при которой они будут жить, и они желают видеть суверенные права и самоуправление восстановленными для тех, кто был насильственно лишен их.

Эти три принципа были наиболее важными в военное время. В других принципах Атлантической хартии говорилось о свободном доступе к торговле и к сырьевым ресурсам, о сотрудничестве в экономической области, установлении мира на основах гарантий безопасности, о свободном мореплавании, об отказе от применения силы. Эти принципы должны были быть реализованы уже после войны.

Сталин полностью поддерживал такой подход. В своей речи на торжественном заседании Московского совета депутатов трудящихся 6 ноября 1943 года он заявил:

«Вместе с нашими союзниками мы должны будем:

1) освободить народы Европы от фашистских захватчиков и оказать им содействие в воссоздании своих национальных государств, расчлененных фашистскими поработителями, – народы Франции, Бельгии, Югославии, Чехословакии, Польши, Греции и других государств, находящихся под немецким игом, вновь должны стать свободными и самостоятельными;

2) предоставить освобожденным народам Европы полное право и свободу самим решать вопрос об их государственном устройстве;

3) принять меры к тому, чтобы все фашистские преступники, виновники нынешней войны и страданий народов, в какой бы стране они ни скрывались, понесли суровое наказание и возмездие за все совершенные ими злодеяния;

4) установить такой порядок в Европе, который бы полностью исключал возможность новой агрессии со стороны Германии;

5) создать длительное экономическое, политическое и культурное сотрудничество народов Европы, основанное на взаимном доверии и взаимной помощи в целях восстановления разрушенного немцами хозяйства и культуры…»^[14]

Вот такая была политическая программа Советского Союза в его освободительной миссии в Европе. Эта программа была реализована, несмотря на огромные трудности военного и послевоенного времени.

В дальнейшем будет хорошо видно на разных примерах, что СССР в целом и командование Красной Армии в частности придерживались этой политической программы везде, где приходилось воевать и куда вступали красноармейские части. Эта политика проводилась единообразно и централизованно, в соответствии с приказами Верховного главнокомандования. В нее входили не только боевые действия против немецких и союзных им войск, но и поддержка любых антигитлеровских сил, партизанских отрядов и армий, которым переправлялись оружие и боеприпасы, направлялись советники и специалисты. В нее входило создание системы военных комендатур в тыловых районах и налаживание взаимоотношений военных комендантов с местными органами власти. В нее также входило совместное с местными органами власти решение многочисленных хозяйственных вопросов, куда входили задачи от разминирования и быстрейшего восстановления транспорта до неотложной продовольственной помощи, организации посевной кампании и издания газет для местного населения. Применительно к каждой конкретной стране конкретный список этих задач несколько менялся, но общая линия была неизменной: разгром вражеских войск, организация размещения и службы частей Красной Армии на освобожденных территориях и помощь местному населению.

Красная Армия не была оккупационной армией

В книгах ревизионистов, пытающихся обосновать тезис, что якобы Красная Армия в европейских странах была захватнической армией, об этих документах, обозначающих позицию Советского Союза, ни слова не говорится. Эти документы полностью разрушают всю их концепцию, и потому Виктор Суворов, Иоахим Хоффман и другие подвергают их тотальному замалчиванию.

Если же им предъявить эти документы, то они скажут что-нибудь в духе: «Ну, это всего лишь заявления, а на деле было другое». Только ведь есть и другие факты, свидетельствующие о том, что Красная Армия не была оккупантом.

В две освобожденные европейские страны Красная Армия вошла по соглашению с правительствами этих стран. Чехословакия 15 марта 1939 года была лишена независимости и превращена в германский протекторат, Гитлер назначил рейхспротектора Константина фон Нейрата, а все управляющие органы протектората были укомплектованы немцами. Второй президент Чехословакии Эдвард Бенеш выехал в Великобританию, где создал правительство страны в изгнании. Это правительство 18 июля 1941 года подписало соглашение с СССР, а 27 сентября 1941 года – военное соглашение, согласно которому на советской территории началось формирование чехословацких частей. 1-й отдельный чехословацкий батальон под командованием полковника Людвига Свободы был сформирован в конце 1942 года и вскоре принял участие в боях^[15]. 8 мая 1944 года правительство Чехословакии подписало с Советским Союзом соглашение о вступлении войск^[16].

Соглашение о помощи Красной Армии в освобождении Норвегии было подписано между правительствами СССР и правительством Норвегии в изгнании в Лондоне 16 мая 1944 года. Освобождение Северной Норвегии началось во время Петсамо-Киркенесской операции 7 октября – 25 ноября 1944 года.

Отношения с другими европейскими странами были сложнее. В Югославии было несколько противоборствующих сил, Национальный комитет освобождения Югославии по главе с генеральным секретарем Компартии Югославии Иосипом Броз Тито сумел образовать временное правительство Демократической Федеративной Югославии только 7 марта 1945 года, уже после взятия Белграда советскими войсками. Однако с мая 1944 года советское командование снабжало оружием, боеприпасами и продовольствием Народно-освободительную армию Югославии (НОАЮ), имелся постоянный контакт с Тито. Белград и другие югославские города войска 3-го Украинского фронта брали во взаимодействии с силами НОАЮ.

Польское правительство в изгнании сначала поддерживало отношения с СССР и даже заключило с ним военное соглашение от 14 августа 1941 года, на основе которого была сформирована польская армия генерала Андерса, но после Катыньской истории разорвало отношения 25 апреля 1943 года.

Впрочем, деятельность польского эмигрантского правительства в Лондоне, которое мало что в Польше могло сделать, уже не имела особого значения. Основные боевые операции против немцев вела Армия людова, возникшая на территории Польши и лондонскому правительству не подчинявшаяся. В мае 1943 года Союз польских патриотов в СССР обратился в Государственный комитет обороны с просьбой о формировании польской армии, которая была удовлетворена. СССР поддерживал связь с другим польским правительством – созданной 1 января 1944 года Крайовой Радой Народовой, которая 21 июля 1944 года создала в г. Хелм (один из первых городов Польши, освобожденный Красной Армией) Польский Комитет национального освобождения. Впоследствии Советский Союз признавал польской властью только этот комитет, и в этом духе были отданы распоряжения войскам.

Вступление советских войск в Польшу было оформлено Заявлением Наркомата иностранных дел СССР от 26 июля 1944 года, в котором говорилось: «Советские войска вступили в пределы Польши, преисполненные одной решимостью – разгромить вражеские германские армии и помочь польскому народу в деле его свобождения от ига немецких захватчиков и восстановления независимой, сильной и демократической Польши. Советское правительство заявляет, что оно рассматривает военные действия Красной Армии на территории Польши как действия на территории суверенного, дружественного, союзного государства»^[17]. Политические цели были изложены более чем прозрачно.

Как только в Польше была отвоевана более или менее достаточная территория, начался процесс восстановления польской государственности и польских вооруженных сил. В июле 1944 года по декрету Крайовой Рады Народовой партизанская Армия людова и польские части, сформированные в СССР, объединились в Войско Польское^[18].

Румыния, Венгрия и Болгария были союзниками Германии и находились с СССР в состоянии войны. Потому при вступлении Красной Армии в эти страны советское правительство делало стандартное заявление о целях вступления советских войск в эти страны, а командование фронтов выпускало обращение к населению эти стран. В этих заявлениях и воззваниях говорилось о том, что приход Красной Армии вызван военной необходимостью, главная цель – преследование и разгром немецких и союзных им войск. Также подчеркивалось, что Советский Союз не ставит целью приобретение территорий, изменения социального или политического строя.

Особо оговаривался вопрос имущества населения. В первом таком воззвании Военного совета 2-го Украинского фронта к населению Румынии от 14 апреля 1944 года говорилось: «Частная собственность граждан остается неприкосновенной и находится под охраной советских военных властей. Все местные органы власти и гражданского самоуправления, существовавшие до прихода Красной Армии, сохраняются»^[19]. В последующем этот пункт, касающийся имущества, повторялся во всех без исключения воззваниях, выпущенных военными советами фронтов в связи с вступлением на территорию того или иного европейского государства, союзного Германии.

Совсем неудивительно, что во всех статьях и книгах ревизионистов, на все лады расписывавших якобы «повальный грабеж», проводимый Красной Армией в европейских странах, ни слова не говорится об этих документах, не упоминается даже сам факт их существования. Это маленькое умолчание сильно облегчает им жизнь. В противном случае им бы пришлось изобретать сложные и шаткие теории о том, что будто красноармейцы не подчинялись командованию и не исполняли эти приказы.

Итак, заявления советского правительства и советского командования не оставляют ни малейших сомнений в том, что Красная Армия преследовала в Европе только цели разгрома немецких войск и их союзников, принуждения их к безоговорочной капитуляции. У нее не было никаких оккупационных целей, о чем заявлялось сразу после перехода войсками границы. Красная Армия не ликвидировала органы местной власти и местного самоуправления, власть военных комендатур распространялась только на советских военнослужащих. В этом было разительное отличие от гитлеровского порядка, который был выраженно оккупационным и в котором военное командование распоряжалось всем, жизнью и смертью населения оккупированной территории, грабило его по своему усмотрению.

Правда, в статусе европейских государств было одно отличие. Страны, не бывшие союзниками Германии, такие как Польша, Чехословакия и Норвегия, сносились с СССР и союзниками напрямую, обычно через посольства в Москве или Лондоне. Но союзники Германии: Финляндия, Румыния, Болгария и Венгрия, выходя из войны, подписывали с союзниками договор о перемирии и дальше все вопросы, включая контроль над армией, решались через Союзную контрольную комиссию (СКК), создаваемую для контроля за выполнением условий перемирия. Комиссию в Румынии возглавлял маршал Р.Я. Малиновский, в Финляндии – генерал-полковник А.А. Жданов, в Болгарии – маршал Ф.И. Толбухин, в Венгрии – маршал К.Е. Ворошилов.

В этой политике было два исключения. В Германии советские войска, как и войска союзников, официально считались оккупационными, а территория Германии, занятая советскими войсками, называлась «Советской оккупационной зоной» (Die Sowjetische Besatzungszone – SBZ по-немецки). Но и там Советская военная администрация Германии (СВАГ, или Die Sowjetische Milit"aradministration Deutschlands – SMAD по-немецки) быстро создала органы местного самоуправления. Главы этих органов в первые месяцы после завершения войны назначались советской военной администрацией, а потом этот порядок был отменен в пользу проведения выборов.

Такой же оккупационный порядок был установлен и в Австрии, которая была разделена на союзные зоны соглашением от 9 июля 1945 года. Но и здесь советское командование быстро пошло по пути формирования местного правительства, которое 27 апреля 1945 года возглавил австрийский социалист Карл Реннер. Это было сделано без согласования с союзниками и вызвало разногласия между советскими и западными представителями. Впрочем, в октябре 1945 года вопрос о правительстве был решен, и его признали. В сентябре 1945 года был учрежден Союзнический совет, который вплоть до 15 мая 1955 года, когда была принята декларация о независимости Австрии, выполнял контрольные функции, в частности утверждал законы. После обретения независимости Австрия 26 октября 1955 года провозгласила постоянный нейтралитет, который соблюдается и в настоящее время.

Статус Австрии в итоге оказался чем-то средним между оккупационным статусом Германии и статусом бывших союзников Гитлера, находившихся под надзором Союзных контрольных комиссий. Эта система сформировалась в силу того, что СССР считал Австрию первой страной, пострадавшей от немецких нацистов, и выступал за восстановление австрийской независимости. Правда, при этом подчеркивалось, что австрийцев, активно сотрудничавших с гитлеровским режимом, это не освобождает от ответственности за все совершенные ими преступления. Этот двойственный статус страны в глазах союзников и привел к формированию этого особого послевоенного положения в Австрии.

Таким образом, положение было вовсе не столь однозначным и прямолинейным, как многие его пытаются нарисовать. В подавляющем большинстве случаев Красная Армия не была оккупационной армией, что подкреплялось заявлениями правительства, тесным сотрудничеством с органами местной власти (тогда как один из главных признаков оккупации состоит в том, что военные власти упраздняют местные органы власти), а также межправительственными соглашениями. Лишь в Германии и в Австрии советские войска (как и все союзнические войска тоже: американские, британские и французские) имели статус оккупационных войск. Однако советская военная администрация быстро начала фактический отход от этого положения, прилагая усилия к формированию местных органов власти, к восстановлению народного хозяйства и нормальной жизни населения, что мы еще подробно рассмотрим ниже.

В принципе уже это является достаточно веским ответом на все обвинения в адрес Красной Армии. Уже из политической программы Советского правительства, приказов Верховного главнокомандующего, заявлений командующих фронтами ясно видно, что Красная Армия в Европе не была захватнической армией, а красноармейцы не были грабителями и насильниками. И эти приказы исполнялись. Все же даже самые отпетые ревизионисты не доходят до утверждений, что якобы красноармейцы массово не выполняли приказов и делали что хотели. Стало быть, придется им признавать, что «сталинскую войну на уничтожение» Йоахим Гофман просто выдумал, что преступления красноармейцев против мирного населения европейских стран были отдельными эксцессами. А раз так, то весь их обличительный пафос тут же испаряется без следа.

Но, несмотря на то что повалить утверждения о якобы имевших место преступлениях Красной Армии в европейских странах оказывается не столь сложно, тем не менее не оставим ревизионистам ни единого шанса и рассмотрим то, что делала Красная Армия для освобождения Европы в целом.

Некоторая систематизация фактов

Но для начала потребуется небольшое теоретическое вступление. Дело в том, что в имеющейся исторической литературе процесс освобождения европейских стран Красной Армией описан хотя и достаточно подробно, но без системы. Все смешано: действия фронтов и армий, описания боевых действий, элементы международной политики, отдельные героические случаи – такая россыпь фактов представлена почти во всех книгах.

Это при том, что описываемые события происходили на обширной территории, охватывающей несколько европейских государств, в очень короткий промежуток времени (все освобождение Европы от гитлеровцев заняло полных девять месяцев – с начала августа 1944 года до начала мая 1945 года), события эти часто были одновременными и взаимообусловленными. Так что охватить единым взором исторический процесс освобождения Европы войсками Красной Армии оказывается крайне затруднительно.

Для того чтобы облегчить восприятие этих фактов, требуется ввести систему, основанную на хронологическиом и причинно-следственном принципах. Такая система позволит изложить ход освободительной миссии Красной Армии цельно и последовательно. Хотя в нашей работе, конечно, будут использоваться только основные факты, читатель сможет, пользуясь нашей системой, поставить любой известный ему факт в общую последовательность событий, выяснить место и роль этого факта. Это очень полезно для разоблачения разного рода выдумок, как это было видно в первой главе на примере Неммерсдорфа и Метгетена.

Итак, мы будем использовать такую систематизацию, состоящую из трех основных этапов.

Первый этап. Освободительная миссия Красной Армии не началась, конечно же, сразу после перехода советско-польской или советско-румынской границы в 1944 году. Борьба за освобождение Европы началась задолго до этого и была связана с созданием национальных воинских формирований на советской территории, которые стали потом ядрами армий освобожденных государств, развитием мощного партизанского движения, сыгравшего большую роль в освобождении европейских стран, а также с деятельностью тыловых органов Красной Армии на освобожденной советской территории, в ходе которой накапливался опыт помощи местному населению. Этот этап охватывает период примерно с лета 1943 года по лето 1944 года.

Второй этап. Собственно бои за освобождение европейских стран. В этом нас интересуют, конечно, не эпизоды боев, а военно-политическая ситуация, складывавшаяся в связи с продвижением советских войск на запад. Перед Красной Армией было три категории государств в Европе, в отношении которых проводилась кардинально разная политика. К первой категории относились друзья, то есть оккупированные немцами страны. Они рассматривались как дружественные, сразу же после изгнания оккупантов в них должна была быть восстановлена государственность. Ко второй категории относились враги, то есть страны – союзники Германии. В отношении их ставилась задача как можно быстрее вывести их из войны, по возможности обратить на свою сторону или, по крайней мере, обеспечить дальнейший нейтралитет. К третьей категории относилось само «логово зверя», то есть Германия и Австрия, которое Красной Армии предстояло оккупировать, и там намечались самые большие социально-политические изменения, связанные с ликвидацией нацистского политического режима. Этот период охватывает девять месяцев освобождения Европы, с августа 1944 по май 1945 года.

Третий этап. С завершением боев предстояло провести большую хозяйственную работу, включавшую в себя продовольственное снабжение мирного населения, восстановление транспорта и промышленности, возвращение военнопленных и угнанных в Германию советских граждан, а также граждан других государств и многое другое, что нужно было незамедлительно сделать. Красной Армии в этой работе отводилось весьма важное место. Помимо участия красноармйецев в этой работе нужно будет также затронуть вообще политику хозяйственной помощи со стороны СССР освобожденным европейским странам в самые трудные послевоенные годы. Нельзя ведь отделить Красную Армию от Советского государства; военные органы и советские представительства выполняли одну и ту же волю Советского правительства. Этот этап охватывает в основном 1945-1947 годы, вплоть до вывода советских войск из европейских стран, но в Германии он продлился до 1949 года, когда произошел раскол страны с образованием ФРГ и ГДР.

Таким образом, мы сможем проследить как зарождение освободительной миссии Красной Армии еще во время сражений на советской территории, так и ее результаты, выразившиеся в послевоенном устройстве освобожденной Европы. Это и будет лучшим ответом ревизионистам, потому что именно в таком контексте будет лучше понятна вся дикость и абсурдность их утверждений.

Часть вторая. Провозвестники освобождения

Глава 3. Начало борьбы за Европу

Вторая мировая война была войной коалиций. С одной стороны Объединенные Нации (это официальное название военного блока, более известного как антигитлеровская коалиция), а с другой стороны страны Оси во главе с Германией. В вооруженную борьбу были втянуты миллионные армии, людские ресурсы использовались с огромным напряжением. Например, Германия начала войну с призывным контингентом в примерно в 7-7,5 млн человек, а всего за время войны в армию было призвано 21,1 млн человек. Зримое воплощение огромного напряжения в людских ресурсах – немецкий «фольксштурм», сформированный с 18 октября 1944 года из всего мужского населения от 16 до 60 лет, не состоящего на военной службе. Впрочем, и в СССР мобилизационный контингент, перед войной составлявший 20 млн человек, использовался в максимальной степени. Уже в конце 1941 года было мобилизовано в армию 14 млн человек. Постановлением ГКО от 17 сентября 1941 года было введено всеобщее военное обучение граждан от 19 до 50 лет. В созданной системе Всевобуча было обучено 6,5 млн человек. Всего за время войны в армию было мобилизовано 29,5 млн человек, а всего в войне участвовало 34,5 млн человек.

Это обстоятельство порождало стремление обеих воюющих сторон использовать в ходе войны все доступные людские ресурсы: привлечение войск союзников, иностранных добровольцев, не исключая создания формирований из числа военнопленных.

Сегодня наиболее известны формирования, созданные немцами, им посвящено много книг и публикаций. Действительно, в Германии в огромных количествах создавались разного рода национальные формирования, включая семь Восточных легионов в составе Вермахта, 28 национальных дивизий в составе Ваффен-СС, 202 отдельные вспомогательные роты в Вермахте, не считая полицейских формирований на оккупированной территории и многочисленных «хиви» (от нем. Hilfswillige – добровольный помощник), учет которых не велся с достаточной точностью. В этих формированиях служили представители практически всех европейских народов и значительной части народов СССР, главным образом добровольцы и военнопленные.

Когда говорят о национальных формированиях в составе Красной Армии, то обычно вспоминают латышские, литовские и эстонские дивизии, частично сформированные из солдат и офицеров армий этих прибалтийских государств. Однако в Красной Армии были и другие формирования, составленные гражданами европейских государств: Чехословакии, Польши, Румынии. Их формирование началось в 1943 году, и они сыграли значительную роль в освобождении европейских стран.

Рассматривая эти формирования, нужно подчеркнуть, что у противоборствующих сторон был кардинально разный подход к ним. Немцы старались формировать в первую очередь вспомогательные части, чтобы освободить немецких военнослужащих от выполнения хозяйственных работ, охранных функций, борьбы с партизанами и карательных акций. Национальные формирования в Вермахте и в Ваффен-СС не считались надежными и стойкими частями, потому на фронт их старались не посылать. То же самое можно сказать и об армиях немецких союзников: румынах, венграх, итальянцах и словаках. В мемуарах немецких генералов часто встречаются жалобы на нестойкость союзников, а генерал-полковник Йоханнес Фрисснер, проигравший в августе 1944 года сражение в Румынии, сделал даже попытку свалить всю вину за поражение на предательство румынских войск. Только в самом конце войны, когда особого выбора уже не было, немцы стали привлекать национальные формирования к боям на фронте.

Советский подход был принципиально иной. Формировались такие национальные воинские части и соединения, которые могли бы принимать участие в сражениях на фронте наравне с Красной Армией. Они изначально не считались второсортными войсками, формировались по штатам гвардейских стрелковых дивизий, и не было никаких жалоб на то, что они проявляли низкую боеспособность или нестойкость. И уж конечно, никто не валил на них вину в случае неудач.

Помимо этого, национальные формирования создавались в расчете на последующее освобождение европейских стран, в качестве ядра будущих вооруженных сил для этих стран. Советское руководство было уверено, что этот момент обязательно наступит. 18 декабря 1942 года Советское правительство приняло декларацию «О независимости Албании»^[20]. Поводом для этого заявления стало создание в сентябре 1942 года Национально-освободительного фронта Албании для изгнания итальянцев, оккупировавших страну и ликвидировавших ее государственность. Советский Союз сразу же поддержал нового союзника в борьбе с гитлеровцами и их сателлитами.

В этом заявлении говорилось: «В связи с поступившими запросами об отношении Советского правительства к Албании Народный Комиссариат Иностранных Дел разъясняет, что Советский Союз, относящийся с полным сочувствием к мужественной освободительной борьбе албанских патриотов против итальянских оккупантов, не признает никаких притязаний итальянского империализма на албанскую территорию и желает видеть Албанию освобожденной от ига фашистских захватчиков и независимость ее – восстановленной. Советское правительство уверено, что борьба албанского народа за свою независимость сольется с освободительной борьбой других угнетаемых итало-германскими оккупантами балканских народов, которые в союзе со всеми свободолюбивыми странами изгонят захватчиков со своей земли. Вопрос о будущем государственном строе Албании является ее внутренним делом и должен быть решен самим албанским народом»^[21].

В это время до коренного перелома в войне было еще далеко. За полгода до этого Красная Армия потерпела серию тяжелых поражений в Крыму, на Украине и Кавказе. Шли бои за Кавказский хребет, на подступах к Ленинграду, шла упорная оборона Сталинграда и битва вступала в свою решающую стадию. И тем не менее советское руководство уже тогда было уверено, что скоро наступит момент освобождения европейских стран от захватчиков. Правда, в конце 1942 года помочь чем-то реальным, например оружием, албанским партизанам было невозможно, связи с ними не было.

Две польские армии

После крушения Польши в 1939 году на советской территории оказалось большое количество бывших польских граждан, как военнопленных, так и выселенных из присоединенных к СССР территорий поляков. По сведениям НКВД, их насчитывалось 381,2 тысячи человек, в том числе 26,1 тысячи военнопленных, 132,4 тысячи осадников и лесников (как правило, это были бывшие солдаты), 170 тысяч беженцев и 46,5 тысячи осужденных и подследственных. Сейчас ревизионисты всегда подчеркивают, что будто бы почти всех их расстреляли, а депортированные жители бывших польских территорий, как пишет Виктор Суворов, «больше не увидели родного неба». Это не так, многие из них как раз увидели родное небо, будучи одетыми в польские шинели. Поляков было столь много, что на советской территории в ходе войны были созданы целых две польские армии.

Первая попытка такого рода была предпринята в 1940 году. 2 ноября 1940 года Л.П. Берия предложил сформировать из польских военнопленных дивизию, которая могла бы принять участие в войне с Германией, ставшей к тому моменту неизбежной. Чекисты подобрали группу из 24 польских офицеров, в которую входил, в частности, полковник Зыгмунт Берлинг. На момент войны в 1939 году он был в отставке, но был арестован в Вильно и находился сначала в Старобельском, а потом в Грязовецком лагере. Часть офицеров отказалась подчиняться польскому правительству в изгнании. Однако до нападения Германии польскую дивизию сформировать не успели.

Начало войны резко изменило ситуацию и склонило большую часть польских офицеров к тому, что надо выступить на стороне Красной Армии. 22 июня 1941 года Берлинг и другие офицеры написали письмо, в котором просили дать им возможность сражаться. Советское правительство 30 июля 1941 года заключило соглашение с польским правительством в изгнании о восстановлении отношений, 14 августа было заключено военное соглашение, согласно которому армия считалась армией Польши, она должна была отправиться на фронт после достижения боевой готовности, а после войны вернуться в Польшу. После этого работа по формированию польских частей закрутилась. 12 августа 1941 года была объявлена амнистия всем польским гражданам, военнопленные вышли из лагерей, в числе них был и Берлинг.

Командующим армией с 6 августа 1941 года был генерал Владислав Андерс, а решением всех вопросов занималась смешанная советско-польская комиссия.

Поляки предложили сформировать крупную армию. Первоначальные планы исходили из 30 тысяч человек, а впоследствии, после визита главы польского правительства В. Сикорского в Москву, численность будущего польского войска поднялась до 96 тысяч человек. В глубоких тыловых районах СССР, в основном на Южном Урале, в Казахстане, Узбекистане и Таджикистане в феврале 1942 года было создано шесть польских пехотных дивизий, танковая бригада и военная школа подхорунжих в составе 73,4 тысячи человек^[22].

СССР предоставил польскому правительству беспроцентный кредит в размере 300 млн рублей на подготовку польской армии, бесплатно предоставил вооружение (40 орудий, 135 минометов, 270 станковых и ручных пулеметов, 8451 винтовку, 1022 пистолета и револьвера). Польская армия получила обмундирование британского образца, польские знаки различия.

Помимо этого советским органам пришлось решать и хозяйственные вопросы. Освобожденные из лагерей военнопленные и заключенные были истощены, военные лагеря в Тоцком (Оренбургская область) и Татищеве (Саратовская область) испытывали нехватку жилья и топлива. Кроме того, к месту формирования стекалось желающее вступить в польскую армию и гражданское население, которое нужно было накормить. Вступавшим в армию советское правительство выделило единовременное денежное пособие, а в связи с тем, что британское обмундирование и снаряжение явно не годилось для русской зимы, выделило также зимнее обмундирование и обувь. В общем, становлению польской армии помогали, чем могли, несмотря на то, что в то время с формированием новых частей Красной Армии были большие проблемы, им тоже не хватало продовольствия, обмундирования и вооружения.

Однако отношения с польским правительством в изгнании были далеко не однозначными. Оно противилось посылке армии Андерса на советско-германский фронт и с сентября 1941 года требовало ее переброски в Иран. В общем, к марту 1942 года отношения охладились до такой степени, что в марте этого года в Иран эвакуировались 31,4 тысячи солдат и офицеров и 12,4 тысячи гражданских лиц. Советское правительство расценило это как отказ польского правительства от исполнения взятых по договорам обязательств, однако не препятствовало эвакуации. К моменту ее завершения 1 сентября 1942 года СССР покинула почти вся армия Андерса – 75,4 тысячи военнослужащих и 37,7 тысячи гражданских лиц^[23]. Все усилия по формированию польской армии практически пошли насмарку.

Однако история польских формирований на этом не закончилась. 25 апреля 1943 года польское правительство в изгнании разорвало отношения с Советским Союзом. В известной степени это развязало руки советскому правительству, которое теперь взяло дело целиком в свои руки. В СССР еще оставались многочисленные польские граждане, пригодные для призыва в армию, а небольшая группа польских офицеров отказалась ехать в Иран.

Возник и политический вопрос. Сикорский, по сути дела, сыграл на руку немцам, добившись того, чтобы армия Андерса не приняла участия в боях на советско-германском фронте. Мало того что Красная Армия не получила помощи, так еще сама польская армия в Иране быстро сократилась. Уже в июле 1943 года в ней осталось 48 тысяч человек. Дела на Ближнем Востоке для нее не было, немцы здесь были разгромлены еще в конце 1941 года, и эта немалая сила два года войны провела в бездействии и попала на фронт в Италии только в январе 1944 года, как раз к началу знаменитого штурма укреплений в районе Монте-Кассино. Вывести целую армию на два года из войны – это серьезная помощь Гитлеру.

Понятно, что в дальнейшем поддерживать отношения с таким правительством было бессмысленно. После такого удара в спину в СССР встал вопрос о создании польской политической организации, которая бы представляла интересы польских граждан, оказавшихся на советской территории, а в перспективе и всей Польши. Тем более что в самой Польше с января 1942 года началось вооруженное сопротивление немцам, воссозданная в подполье Польская рабочая партия создала первый отряд партизанской Армии людовой в Томашувских лесах.

1 марта 1943 года оставшиеся в СССР поляки создали «Союз польских патриотов», который и внес инициативу о формировании второй польской армии^[24]. Государственный Комитет Обороны быстро рассмотрел эту просьбу и постановил 6 мая 1943 года сформировать 1-ю польскую пехотную дивизию им. Т. Костюшко, командующим которой стал Зыгмунт Берлинг.

Одновременно «Союз польских патриотов» стал формировать что-то вроде государства в изгнании. В июне 1943 года на первом съезде Союза было создано Главное управление – руководящий орган организации, была принята декларация, в которой главным пунктом был лозунг борьбы за национальное и социальное возрождение Польши, создание народно-демократического и дружественного СССР государства, вооруженная борьба с гитлеровцами. Они считали, что самый короткий путь в Польшу пролегает через сражение с гитлеровцами на фронте.

Союз повел большую организаторскую работу в сфере образования: создал более 200 польских школ, 56 детских домов, в которых училось 25 тысяч польских детей. Издавались польская литература и газеты. Это все имело огромное значение, поскольку в оккупированной Польше польский язык был запрещен, а литература и издание на нем массово уничтожались немецкими оккупантами.

Союз превратился в мощную, разветвленную организацию, в которой было 98 областных правлений, охватывающую всех польских граждан. Все трудоспособные поляки были отправлены на работу в промышленность. Так, польские нефтяники работали на нефтепромыслах в узбекском Андижане, шахтеры – в шахтах Караганды, рабочие-машиностроители и инженеры работали на оборонных заводах Урала. Они собрали 4 млн рублей на строительство танковой колонны «Мститель Катыня»^[25]. Конечно, Союз всеми силами помогал формированию польской армии.

Теперь польская дивизия формировалась быстро, без волокиты. 14 мая 1943 года в военном лагере под Рязанью началось формирование, а уже 15 июля, в годовщину Грюнвальдской битвы, дивизия приняла присягу и вошла в подчинение Западного фронта. К этому моменту в дивизии было 14,3 тысячи солдат и офицеров. Вооружение и боевая техника были советские, обмундирование и знаки различия – польские. Дивизия разворачивалась по штатам советской стрелковой дивизии с силами усиления. Стали также формироваться танковый полк и 1-я отдельная польская истребительная эскадрилья. Иными словами, создавалась не какая-то вспомогательная часть, а полноценная гвардейская стрелковая дивизия.

Определенная проблема была в офицерских кадрах, которых был значительный некомплект. Из этой проблемы вышли следующим образом. В дивизию было откомандировано 325 советских офицеров, также 920 курсантов были отправлены на учебу в советские военные училища: Рязанское пехотное, 3-е Ленинградское артиллерийское, Рыбинское танковое.

Приток желающих вступить в польскую армию оказался весьма высок, и уже 10 августа 1943 года ГКО по просьбе «Союза польских патриотов» принял решение о создании 1-го польского армейского корпуса под командованием все того же Берлинга. В его состав к концу 1943 года вошли три пехотные дивизии: 1-я пехотная дивизия им. Т. Костюшко, 2-я пехотная дивизия им. Яна Генрика Домбровского, 3-я пехотная дивизия им. Ромуальда Траугутта, а также 1-я танковая бригада им. Героев Вестерплятте, артиллерийская бригада, 1-й истребительный авиаполк «Варшава» и другие части, включая 1-й отдельный женский пехотный батальон им. Эмилии Плятер^[26].

Вообще традиция называть национальные формирования именами героев национально-освободительного движения распространилась потом практически на все подобные формирования, созданные в СССР. Эта мера не только показывала уважение к национальным чувствам, но и поднимала боевой дух бойцов.

1 сентября 1943 года 1-я польская пехотная дивизия выехала на фронт, где в октябре в составе 33-й армии приняла участие в сражениях. Здесь они должны были имитировать массированное наступление в интересах 10-й гвардейской армии, чтобы не дать немцам перебросить подкрепления на главное направление советского удара. Польским командирам об этом не сказали^[27]. Это была битва за Днепр, прорыв «Восточного вала», на котором немцы собирались остановить наступление Красной Армии. Польским солдатам противостояла заранее подготовленная оборона, удерживаемая 39-м немецким танковым корпусом, около 20 тысяч солдат. 12-13 октября произошла битва у Ленино (Могилевская область, БССР). В этом двухдневном сражении поляки прорвали немецкую линию обороны, взяли две линии окопов, господствующие высоты, деревни Трегубово и Ползухи и вечером 13 октября были сменены 164-й советской стрелковой дивизией. Польская дивизия потеряла около 3 тысяч человек убитыми, ранеными и пропавшими, 27 % своего личного состава. Хотя полный прорыв занимаемого немцами рубежа не состоялся, первая битва польской армии была признана успешной.

Обычный эпизод большой войны. Много было таких деревенек и речушек, за которые шли упорные бои. Но для польской армии это была особая битва. Впервые со времени крушения Польши польские солдаты снова сражались с врагом. Атмосферу этой битвы прекрасно передает польский фильм «Do krwi ostatniej». Сражение под Ленино в Польской Народной Республике было Днем Народного Войска Польского. В нынешней же Польше эту страницу истории стараются вырвать. Праздник был отменен, а 1-я Варшавская механизированная дивизия, наследница той самой 1-й польской пехотной дивизии, была расформирована 1 сентября 2011 года.

Сражение под Ленино было далеко не последним сражением польской армии. Последующая ее история была уже тесно связана с освобождением Польши и созданием летом 1944 года Войска Польского.

Чехословацкий батальон

Формирование чехословацкой армии обошлось без подобных политических коллизий, однако первоначально осуществлялось в очень небольших масштабах. Это объясняется тем, что после оккупации Чехословакии немецкими войсками в 1939 году армия была распущена и основная часть ее бывших солдат и офицеров либо превратилась в гражданское население немецких протекторатов Богемии и Моравии, либо вступила в созданные немцами войска. Однако среди них были и те, кто не смирился с немецкой оккупацией страны, и они бежали за границу.

В Польше оказалось большинство бывших чехословацких военных, около 4 тысяч человек, которые с апреля по сентябрь 1939 года пытались создать новую армию для борьбы с гитлеровцами. Среди них был человек, сыгравший потом очень значимую роль – подполковник Людвик Свобода, горячий приверженец вооруженной борьбы с немецкими оккупантами. В Польше был сформирован Чехословацкий легион из 800 человек под командованием генерал-лейтенанта Лева Прхала (Свобода был его помощником) и Чехословацкая разведывательная эскадрилья. Большая часть Чехословацкого легиона, около 550 человек, была взята в плен войсками Красной Армии в сентябре 1939 года. Остальные смогли бежать во Францию или во французские владения на Ближнем Востоке. Впрочем, плененных легионеров в 1939-1941 годах почти всех передали французским властям. В июне 1941 года в лагере для интернированных под Суздалем осталось всего 157 человек.

Также около 1200 человек из состава бывшей чехословацкой армии оказалось во Франции. В сентябре 1939 года из них стали формировать 1-ю Чехословацкую дивизию под командованием генерала Рудольфа Виста, в которой было 11,4 тысячи человек. Они потерпели поражение в мае 1940 года вместе с французскими и английскими войсками на континенте, и примерно 5 тысяч человек из разных чехословацких частей были эвакуированы в Великобританию.

В общем, начало войны для чехословаков было исключительно неудачным. Их собственная армия была без боя распущена, а разные легионы, дивизии и другие формирования в составе иностранных армий терпели поражение за поражением.

Нападение Германии на СССР изменило отношение и к чехословакам. 18 июля 1941 года СССР подписал соглашение с правительством Чехословакии в изгнании, сформированным Чехословацким национальным комитетом во главе с бывшим президентом страны Эдвардом Бенешем, о совместных действиях против Германии. 27 сентября последовало военное соглашение, предусматривающее формирование частей на советской территории. Однако практически формирование первой чехословацкой части сдвинулось с места только в феврале 1942 года. 3 февраля 1942 года ГКО объявил амнистию гражданам Чехословакии, и в военных лагерях под Бузулуком вместе с польской армией Андерса стал формироваться 1-й чехословацкий батальон под командованием подполковника Свободы.

Формирование шло медленно и трудно в силу того, что граждан Чехословакии, равно как и чехов или словаков, в СССР было очень мало. Батальон пополнялся также русинами, бывшими гражданами Чехословакии и знавшими язык. К январю 1943 года в батальоне было 974 человека, половину из которых составляли русины. Батальон был экипирован обмундированием британского образца с чехословацкими знаками различия, вооружен советским оружием.

1-й чехословацкий батальон стал первым иностранным формированием, которое приняло участие в сражениях на фронте. В марте 1943 года батальон передали в подчинение 62-й гвардейской стрелковой дивизии из состава 3-й танковой армии^[28]. Им предстояли тяжелые бои, Красная Армия только что освободила Харьков и должна была отразить немецкие попытки захватить его снова. Чехословаки попали в самое пекло. Первое боевое задание, данное этому батальону, стало знаменитым – оборона села Соколово к югу от Харькова. Здесь чехословаки схватились с отборными гитлеровскими частями из состава 3-й танковой дивизии СС «Тотенкопф». В сражении 6-11 марта 1943 года, особенно во время самого острого момента 8-9 марта, чехословаки показали себя с самой хорошей стороны и нанесли немцам серьезный урон: было убито около 300-400 человек, подбито 19 танков и 6 бронеавтомобилей. Потери батальона составили 86 человек убитыми, 114 ранеными и 20 попавшими в плен. И об этом сражении был снят советско-чехословацкий фильм «Соколово».

После этой битвы чехословацкий батальон отвели в тыл и в мае 1943 года на его основе сформировали 1-ю Чехословацкую отдельную пехотную бригаду численностью 3500 человек. Конечно, столько чехов и словаков в СССР найти было нельзя, потому основу бригады составили все же русины, а потом и карпатские украинцы. После переформирования, 24 октября 1943 года, бригада перешла в оперативное подчинение 38-й армии 1-го Украинского фронта, участвовала в боях за Киев в ноябре 1943 года и в освобождении городов правобережной Украины. В отличие от польского формирования чехословацкая бригада активно участвовала в боях на советской территории.

Румыны и югославы

В 1943 году советское руководство впервые прибегло к формированию целого соединения из числа военнопленных. Ими оказались румыны, пожелавшие выступить на стороне Красной Армии. 2 февраля 1943 года группа румынских военнопленных обратилась к Советскому правительству с просьбой предоставить им возможность сражаться против Германии^[29].

Румыния была союзником Германии, и румынские армии сыграли довольно значительную роль в сражениях на Украине, за Одессу и за Крым в 1941-1942 годах, и за эту помощь немцы щедро поделились территорией между Днестром и Южным Бугом, от Могилева на севере до Черного моря на юге. На этой территории была образована провинция Транснистрия. Земли, трофеи, награбленное имущество – все это первоначально привлекало румынских солдат и офицеров к войне. Но потом война повернулась к ним другой стороной. Под Сталинградом под удары операции «Уран» попали 3-я и 4-я румынские армии общей численностью 218 тысяч человек. Всего за два дня боев с 19 по 21 ноября 1942 года 3-я румынская армия была разбита и перестала оказывать сопротивление. Немцы называли положение, в которое угодили их союзники, «кровавой мясорубкой». Это были лучшие румынские войска, и они за очень короткое время понесли 80 % потерь личного состава, убитыми, ранеными и пленными. Под станицей Распопинская были окружены три румынские дивизии из состава 3-й армии, которые впоследствии сдались в плен, более 29 тысяч человек.

Сталинград стал для Румынии оглушающим ударом. Боеспособность войск резко упала, многие солдаты и офицеры стали считать войну проигранной. Резко возросло дезертирство, на фронте отмечались случаи сдачи Красной Армии целых румынских подразделений. Это подтолкнуло многих из них, оказавшихся в плену, присоединиться к антигитлеровской борьбе. Впрочем, то же самое было и в самой Румынии. В июне 1943 года возник Антигитлеровский патриотический фронт, в который вошли: Компартия Румынии, «Фронт земледельцев», «Союз патриотов» и еще ряд организаций^[30]. В ноябре 1943 года тайная полиция Сигуранца сообщала, что рабочие с интересом следят за событиями на фронте и большинство из них радуются поражению немецких войск.

Итак, румынские военнопленные стали склоняться к идее присоединения к Красной Армии. Конечно, это не было полностью спонтанным решением солдатских масс, а оно было подготовлено. Румынские коммунисты, оказавшиеся на территории СССР во время войны, быстро присоединились к агитационной работе среди военнопленных. Уже в январе 1942 года была проведена первая конференция представителей румынских военнопленных, а с февраля 1942 года стала выходить газета «Грайул Либер» («Свободное слово») под редакцией Думитру Петреску. Однако до поражения под Сталинградом агитация среди военнопленных не была достаточно эффективной. Сталинград все изменил. Поражение двух лучших румынских армий было столь скоротечным и сокрушительным, а потери были столь высоки, что к этому пропагандистам оставалось добавить только одно – в этом виноват режим Антонеску, благодаря которому Румыния ввязалась в эту злополучную войну.

Как итог, 2 февраля 1943 года рапорты с просьбами послать их на фронт для борьбы с немцами подали 2700 солдат и 43 офицера из числа румынских военнопленных^[31]. Из этих добровольцев можно было сформировать уже вполне приличное соединение.

Почему же к формированию не приступили немедленно? Скорее всего потому, что мнение румын в плену и так склонялось к переходу на сторону Красной Армии, по мере продвижения фронта на запад в плену оказывалось все больше румынских солдат и офицеров, и возникала перспектива сформировать крупное соединение. Также скорее всего было решено провести более тщательную политработу среди добровольцев во избежание возможной нестойкости и перехода к противнику. В сентябре 1943 года состоялась вторая конференция румынских военнопленных, а потом и совещание представителей лагерей. Только после этого, 4 октября 1943 года, ГКО принял решение о формировании 1-й добровольческой румынской дивизии им. Тудора Владимиреску.

В остальном дивизия формировалась так же, как и остальные иностранные формирования. За основу был взят штат советской гвардейской стрелковой дивизии. Вооружение было советским, форма была румынского образца, пошитая из английского сукна с эмблемой «ТВ». В дивизии под командованием полковника Николае Камбря (бывший командир 5-й румынской пехотной дивизии) было около 9000 солдат и офицеров. На ряд должностей были откомандированы 159 офицеров из Красной Армии.

В силу того, что формирование и обучение румынской дивизии пришлось на конец 1943 – начало 1944 года, когда фронт продвинулся далеко на запад и возникла перспектива скорого освобождения Румынии, она не принимала участия в боях на советской территории. Только в августе 1944 года, уже после того, как советские войска вступили на территорию Румынии, 1-я добровольческая румынская дивизия была передана в оперативное подчинение 2-му Украинскому фронту и 29 августа 1944 года в первый раз вступила в бой южнее города Васлуй на востоке Румынии.

Осенью 1943 года также началось формирование 1-й югославской пехотной бригады, насчитывавшей 1946 человек^[32]. Основу этой бригады составили хорваты и словенцы, воевавшие на стороне немецких войск и взятые в плен, а также эмигранты и беженцы из Югославии, перешедшие на советскую территорию. Таких было мало, и потому формирование сравнительно немногочисленной бригады сильно затянулось. Только 23 июня 1944 года бригада была передана в оперативное подчинение 2-го Украинского фронта. Югославская бригада редко упоминается потому, что она не принимала участия в боях на советской территории и даже на территории Румынии. В этом не было особой необходимости, поскольку немецкие и румынские войска в Румынии потерпели сокрушительное поражение, что открыло Красной Армии и ее союзной югославской бригаде путь в саму Югославию. 6 октября 1944 года бригада вступила на территорию своей страны и приказом Верховного главнокомандующего НОАЮ Иосипа Броз Тито была подчинена командованию 23-й сербской ударной дивизии 14-го корпуса НОАЮ. После этого, в конце октября 1944 года, бригада приняла участие в ожесточенных боях против 7-й горной дивизии СС «Принц Ойген» и других немецких войск, отступавших из Греции.

Таким образом, Красная Армия подготовила бригаду на усиление Народно-освободительной армии Югославии, и передала ее югославской армии, как только для этого сложились подходящие условия.

Итак, борьба за освобождение Европы началась вовсе не с пересечения советской границы, а задолго до этого. Это был целый комплекс мер, включавший в себя признание правительств оккупированных стран в изгнании, предоставление убежища беженцам, формирование из их числа воинских частей с несением всех соответствующих материальных и финансовых расходов. Все это делалось в то время, когда и так все силы напрягались в борьбе с немецким натиском. В принципе в 1942 году траты и снабжение той же польской армии могло рассматриваться как отвлечение сил от усиления фронта, вооружение можно было передать на формирование собственных частей Красной Армии. Однако Советское правительство было убеждено, что впереди будет освобождение европейских стран, и деятельно к этому готовилось.

Формирование национальных частей полностью соответствовало политической линии Советского Союза. Освобождаемые оккупированные страны должны были сразу восстановить свой суверенитет и государственность, важным элементом которого были вооруженные силы. Советское руководство приняло решение заранее сформировать костяк этих будущих национальных армий освобожденных европейских стран, чтобы они сразу получили сильную, хорошо вооруженную и обученную армию.

Помимо всего прочего, вступление этих польских, чехословацких, румынских и югославских частей на территорию своих стран вместе с Красной Армией подчеркивало, что Красная Армия является именно освободительной армией, помогающей народам освободиться от захватчиков.

Глава 4. Партизаны

Освобождение европейских стран нельзя представлять однобоко и связывать его только и исключительно с Красной Армией, которая пришла и освободила. Безусловно, красноармейцы сыграли главную и решающую роль в разгроме немецких и союзных им войск. Но это не все. В освободительном походе Красной Армии в Европу была характернейшая черта – впереди красноармейцев шли партизаны.

Партизан обычно представляют как «народных мстителей» из местного населения, поднявшихся на борьбу с немецкими захватчиками. Безусловно, это чистая правда, основу партизан составляли как раз местные жители оккупированных территорий. Но заострять внимание только лишь на этом, чем грешат многие работы по истории партизанского движения, было бы чрезмерным упрощением ситуации. У партизанского движения было еще несколько граней. Во-первых, партизаны действовали во взаимодействии с Красной Армией. Речь тут не только о знаменитой «рельсовой войне» или других подобных операциях. В последний год войны партизанское движение стало заметно более профессиональным в своем деле. Теперь боевые действия не ограничивались нападениями на гарнизоны, дороги и мосты, партизаны очищали от врага обширные территории с восстановлением Советской власти и ее органов, целенаправленно разрушали транспортные коммуникации в тылу врага, а также собирали разведывательную информацию в интересах армейского командования. Часто партизаны воевали в ближнем тылу противника совместно с частями Красной Армии. Это был настоящий «второй фронт», открытый в тылу противника.

Дабы еще раз подчеркнуть тотальную неправоту ревизионистов, надо подчеркнуть, что у немцев не было ничего подобного за линией фронта. Более того, неоднократные попытки немцев по засылке в советский тыл диверсионных групп, поднятия антисоветских восстаний раз за разом проваливались. Никто им на помощь не пришел. Впрочем, и на своей территории нацистам не удалось создать чего-то похожего на белорусских партизан. История приснопамятного «Вервольфа», нацистского подполья, – это история жалкого и быстротечного провала.

Во-вторых, партизанское движение имело и экономическую составляющую, и на завершающем этапе освобождения, пришедшемся на весну 1944 года, партизаны стали много внимания уделять организации посевной кампании и вообще помощи гражданскому населению, которое сильнейшим образом бедствовало после нескольких лет систематического гитлеровского грабежа.

В-третьих, советские партизаны в своей деятельности не ограничивались только советской территорией. В 1944 году была оказана большая помощь партизанам в европейских странах: Польше, Румынии, Венгрии, Чехословакии. Советские партизаны готовили кадры, помогали с вооружением и взрывчаткой и сами переходили на сопредельную территорию или засылали так называемые организационные отряды. Все это, конечно, делалось целенаправленно и согласованно с командованием Красной Армии, в результате чего практически все партизаны в приграничных с СССР странах оказались вовлечены в активную помощь Красной Армии. Самым крупным выступлением такого рода было Словацкое восстание. Помимо этого стоит упомянуть такое широко распространенное явление, как помощь местного населения в европейских странах красноармейским частям прямо в ходе боев и выполнении боевых заданий.

В эту непосредственную помощь не включались только югославские и албанские партизаны, потому что они действовали глубоко в немецком тылу, вдалеке от линии фронта. Однако советское командование поддерживало с ними постоянный контакт через специальные военные миссии, помогало им поставками вооружения, боеприпасов и другого необходимого партизанам имущества. Так что и они содействовали победам Красной Армии, расшатывали немецкий тыл, отвлекали на себя подкрепления и наносили врагу существенный урон.

Таким образом, партизаны были своего рода связующей ниточкой между Красной Армией и местным населением в оккупированных, а также союзных Германии странах. Партизанское движение аккумулировало народное сопротивление, протест против гитлеровцев, оформляло и направляло его в русло достижения общей победы. Если не учитывать партизан, то трудно будет понять причины массовых симпатий со стороны местного населения к Красной Армии, как только ее части появлялись в каком-либо городе или населенном пункте.

Неудивительно, что ревизионисты всех цветов и оттенков тему партизанского движения на советской территории и в европейских странах просто замалчивают, стараются ее не касаться. Сами факты появления партизан в европейских странах, их тесных связей с советскими партизанами и взаимодействия с Красной Армией до основания разрушают все их теории и выдумки. Массовое партизанское движение, поддерживавшее Красную Армию, ясно показывает, на чьей стороне были симпатии населения, поскольку без его поддержки никакое партизанское движение, конечно, существовать не может.

Партизаны – крупная сила

Перед вступлением Красной Армии на территорию Румынии и Польши, то есть в начале 1944 года, партизанское движение представляло собой очень значительную силу. По данным отчета оперативного отдела Центрального штаба партизанского движения от 23 февраля 1944 года, действовало 1156 партизанских отрядов, в которых воевало 187,5 тысячи человек. При этом часть партизанских сил: 55 бригад, 47 отрядов и 15 групп, общей численностью 57 тысяч человек, – в январе 1944 года уже соединилась с Красной Армией^[33].

С апреля 1943 года по январь 1944 года партизаны нанесли очень существенный урон врагу. По общей сводке штаба, они устроили крушение 7411 эшелонов, уничтожили 6214 паровозов, 61,2 тысячи платформ, вагонов и цистерн. Взорвано 434 железнодорожных и 3532 автомобильных моста, что означало, что на оккупированной врагом территории трудно было найти мост, который партизаны не атаковали. Крупнейшие и важнейшие мосты взрывались по нескольку раз. В 1943 году прошла знаменитая «рельсовая война», которая понизила пропускную способность железных дорог на 30-40 %.

От действий партизан немцы понесли потери: 303,9 тысячи убитых, 79,1 тысячи раненых, 4,3 тысячи взятыми в плен. Партизаны также истребили 9,2 тысячи полицаев, а 8,8 тысячи полицаев и бойцов всевозможных немецких формирований перешли на сторону партизан.

Весной – летом 1943 года партизанская борьба разворачивалась уже не только в «партизанских краях» Белоруссии и Украины, а распространилась в Литве, Латвии, Эстонии, Молдавии. 7 июля 1943 года заполярные партизаны из отрядов «Большевик Заполярья» и «Советский Мурман» совершили, по-видимому, первую акцию за пределами советской территории – атаковали дорогу, автомобили и офицерскую гостиницу на шоссе Петсамо – Рованиеми, которое проходило по территории Финляндии^[34].

В начале 1944 года назрела потребность в реорганизации партизанского движения. Оккупированная немцами территория, на которой могли действовать партизаны, постоянно сокращалась в результате наступления Красной Армии, Большая часть партизанских отрядов в самом ближайшем будущем должны были соединиться с Красной Армией. В этом случае партизанский отряд, как правило, распускался. Годные к военной службе партизаны вступали в армию, а остальные возвращались в свои деревни.

Кроме того, в 1943 году были сформированы штабы партизанского движения, управляемые ЦК Компартии Украины и Белоруссии. Они ранее подчинялись Центральному штабу, но 17 апреля 1943 года Украинский штаб партизанского движения получил самостоятельность. Этим штабам было разрешено иметь постоянных представителей при штабах фронтов для координации действий Красной Армии и партизан. Впоследствии управление партизанами строилось именно по этой схеме.

13 января 1944 года постановлением ГКО Центральный штаб партизанского движения был расформирован, а управление партизанами было передано на уровень Центральных комитетов Компартий Украины, Белоруссии, Эстонии, Латвии, Литвы, Молдавии, Карело-Финской ССР, Крымской АССР и обкомам Калининской и Ленинградской областей, часть территории которых еще была оккупирована врагом. Правда, это не означало, что Центральный штаб тут же прекратил работу. Он еще должен был проделать огромную работу по подведению итогов, передаче дел, оформлению большого количества документов и справок, а также выдать партизанам денежное довольствие за много месяцев.

После этой реорганизации Украинский штаб партизанского движения приобрел большое значение. Дело в том, что Западная Украина граничила сразу с Румынией, Венгрией и Польшей. В 50 км к западу от границы начиналась территория Словакии, отделенной немцами от оккупированной и превращенной в немецкий протекторат Чехии. Украина, таким образом, превратилась в перекресток, через который можно было поддерживать партизанское движение по всей Восточной Европе и на Балканах.

Поддержка польских партизан

Приоритетным делом была поддержка польского партизанского движения. На оккупированной немцами территории к тому моменту действовала Армия людова, объединявшая 80 отрядов под командованием генерала М. Роля-Жимерского. В них воевали 40 тысяч партизан, среди которых было 8-10 тысяч советских граждан: военнопленных, бежавших из немецких концлагерей^[35]. Поляки высоко оценили такой источник пополнения своих отрядов, поскольку бежавшие из плена красноармейцы были обученными и опытным бойцами, среди них было много офицеров. Одним из первых отрядов, сформированных из советских военнопленных, стал отряд «Васька-грузин», возникший в 1942 году в районе Томашува, под командованием В.Т. Манджавидзе. По инициативе Польской рабочей партии в Армии людовой были даже созданы специальные комитеты помощи советским военнопленным, которые готовили побеги и помогали узникам добраться до партизан.

Первый контакт между советскими и польскими партизанами произошел в сентябре 1943 года, когда соединение А.Ф. Федорова установило контакт с подразделениями Армии людовой в Люблинском воеводстве. Советские партизаны помогли полякам оборудовать секретные аэродромы, и вскоре было отправлено 9 самолетов с грузом оружия, боеприпасов и взрывчатки для польских отрядов^[36].

В начале 1944 года начались рейды советских партизан по Польше. Этот элемент партизанской тактики, когда отряды двигались по оккупированной территории, приобрел большое значение с самых первых пор развития партизанского движения. Уже в 1941-1942 годах отряды совершали крупные рейды, среди которых можно назвать знаменитый рейд двух соединений под командованием С.А. Ковпака и А.Н. Сабурова из брянских лесов на Правобережную Украину. Весной 1943 года соединение М.И. Наумова совершило 2400-км рейд по Украине.

В рейдах партизаны не только нападали на вражеские гарнизоны, железнодорожные станции, взрывали мосты, но и помогали местным жителям создавать партизанские отряды, обучали для них бойцов, делились оружием и запасами. Каждый рейд приводил к подъему партизанской активности в тех районах, через которые прошло рейдирующее соединение. Также, конечно, каждый такой рейд воодушевлял население и приводил оккупантов и их пособников в ужас. Летом и осенью 1943 года партизанские рейды дошли до советской границы: знаменитый карпатский рейд соединения Ковпака и рейды соединений Ф.Ф. Тараненко, В.Е. Самутина и Ф.Ф. Капусты в Брестскую и Белостокскую области СССР.

К этому моменту украинские и белорусские партизанские отряды включали в себя тысячи поляков. По общей оценке, их было около 7 тысяч человек^[37]. Создавались даже чисто польские по составу отряды. Это позволяло перенести боевые действия на территорию Польши и дезорганизовать глубокий тыл противника. Весной – летом 1943 года польские партизаны объединялись в самостоятельные отряды, укреплялись командными кадрами и опытными бойцами из других партизанских соединений.

Зимой 1944 года в Польшу вступили сразу несколько крупных партизанских соединений. Например, соединение П.П. Вершигоры совершило долгий рейд по нескольким воеводствам. Всего в Польшу перешло 7 соединений и 26 отдельных отрядов, общей численностью около 20 тысяч человек^[38]. Настало время выводить и польские отряды, сформированные на советской территории. В этом деле огромную роль сыграл Украинский штаб партизанского движения, возглавлявшийся генерал-лейтенантом Т.А. Строкачем, а также партийные органы Украины, ответственные за помощь в формировании и снабжении партизан.

Первый секретарь ЦК КП(б)У Н.С. Хрущев принялся за работу. Первым делом, по постановлению от 15 марта 1944 года на Украине было сформировано две польские партизанские бригады: 1-я партизанская бригада им. Костюшко и 2-я партизанская бригада «Грюнвальд»^[39]. В этих бригадах было 15 отрядов общей численностью 1875 партизан^[40]. Вскоре обе бригады перешли в Польшу, и 8 апреля 1944 года Украинский штаб партизанского движения передал их Польскому штабу партизанского движения, который создавался в это же время в Ровно. Инициатива создания этого штаба принадлежала «Союзу польских патриотов», а начальником штаба стал заместитель командующего Армией людовой генерал-майор А. Завадский.

Летом 1944 года партизанская активность в Польше стала по-настоящему массовой. На немецкий тыл обрушились тысячи ударов в разных местах. За шесть месяцев боев за освобождение Польши, с августа 1944 по февраль 1945 года партизаны провели 22 тысячи нападений, из которых половина пришлась на нападения на гитлеровскую гражданскую и полицейскую администрацию. 1500 атак последовало на железные дороги и станции, 1500 – на линии связи, а также на другие важные тыловые объекты^[41]. Немцы вынуждены были бросать крупные силы против партизанских соединений, отвлекая их с фронта. В решающий момент наступления Красной Армии в Белоруссии и Западной Украине немцы попытались ликвидировать крупное партизанское соединение в районе Люблина, в котором было 3 тысячи польских и 1800 советских партизан. Везде в Польше перед наступающими советскими войсками действовали партизаны, хотя прифронтовой район был насыщен войсками и карательными подразделениями.

Потому, когда говорим об освобождении Польши и быстром наступлении Красной Армии, нельзя забывать и об этом партизанском вкладе в победу, поскольку шатающийся под ударами партизан тыл сильнейшим образом понижал боеспособность немецкой армии. Сильные удары польские партизаны и подпольщики нанесли по военной промышленности на территории генерал-губернаторства, в особенности в Силезии. Также партизаны сорвали попытку немцев завлечь польское население в войну против Красной Армии. Все это было очень существенным вкладом в разгром немецких войск в Польше.

Партизанское движение в глубине немецкого тыла

Но с партизанским движением в других странах получилось несколько сложнее. В отличие от Польши там не было уже масштабного партизанского движения. Его приходилось создавать с нуля, с очень низкого уровня. Это означало, что на месте у партизан будет нехватка оружия, взрывчатки и специалистов. В принципе в распоряжении Украинского штаба имелись партизаны-специалисты, имевшие большой опыт боевых действий в тылу врага. Но вставал вопрос о знании местного языка. Партизаны сильны в первую очередь связями и поддержкой среди местного населения, а для этого партизаны должны знать язык населения тех мест, где воюют. Потому украинских партизан можно было использовать в весьма ограниченных масштабах, главным образом на территории оккупированной Венгрией Карпатской Украины.

13 апреля 1944 года ЦК КП(б)У выпустил постановление о подготовке организаторов и специалистов по минно-взрывному делу для действий в Венгрии, Румынии и Чехословакии. На курсы было набрано 150 румын, 100 венгров и 50 чехов или словаков^[42]. Подготовка этих специалистов решала проблему создания партизанского движения в этих странах. Организаторы становились командирами отрядов и соединений, набирали и обучали местных жителей основам партизанских действий.

17 июня 1944 года по просьбе Центрального комитета Компартии Чехословакии началось формирование партизанского движения в Карпатской Украине и Словакии. Было сформировано и переброшено через линию фронта 10 организаторских отрядов по 15-20 человек в каждом. В них были не только подготовленные из числа чехов или словаков специалисты, но и опытные партизаны, которые на первых порах составляли основу боевой силы отряда. Всего за несколько месяцев эти организаторские отряды создали мощное движение. По данным Украинского штаба партизанского движения, на 6 сентября 1944 года в Словакии действовало 42 отряда общей численностью 4600 человек. Под воздействием заранее подготовленных «дрожжей» партизанское движение поднималось, как хлебное тесто. Например, ночью 25 июля 1944 года недалеко от Ружомберка высадился отряд из 11 человек под командованием старшего лейтенанта П.А. Величко. К октябрю 1944 года эта группа создала 1-ю Словацкую партизанскую бригаду им. М.Р. Штефаника, в которой было 1434 человека, в том числе 220 французов и 325 советских граждан, бежавших из плена. Это не считая советских партизан, которые в июле 1944 года перешли к рейдам по территории Чехословакии.

Переход чехословацких партизан к активным действиям и нападениям на немцев всколыхнул ненависть населения страны к захватчикам. Чехословаки с самого момента расчленения и оккупации их страны с надеждой смотрели на Советский Союз, подпольно слушали московские радиопередачи, тщательно следили за событиями на фронте, насколько это можно было сделать в условиях тотальной геббельсовской пропаганды. Приближение фронта к границам Чехословакии и появление многочисленных партизан вызвали вспышку. К концу сентября 1944 года в Чехословакии действовали 21 партизанская бригада и 13 отрядов общей численностью в 17 тысяч человек^[43]. В начале Словацкого национального восстания, когда словацкая армия повернула оружие против своих бывших союзников, партизаны объединились с солдатами и создали крупный освобожденный район, который немцы вынуждены были штурмовать.

В Румынии и Венгрии ситуация была, конечно, намного сложнее. В этих странах не было такого же настроя, как в Чехии и Словакии, и потому там поднять партизанское движение было неизмеримо труднее. Хотя в Румынии население было недовольно правительством Иона Антонеску, склонялось к тому, что война проиграна. В стране появились в большом количестве дезертиры, которые укрывались в горных и лесистых районах. Однако значительного партизанского движения в Румынии, по всей видимости, создать не удалось. Трудности, очевидно, были объективными. В Румынии скапливалась огромная немецкая войсковая группировка, строилась мощная оборонительная линия, немцы тщательно охраняли дороги и перевалы через Трансильванские Альпы. Однако с июня 1943 года в Румынии был создан Патриотический антигитлеровский фронт, объединявший несколько партий во главе с румынскими коммунистами. Представители фронта вели подпольную агитацию в войсках, добились в ней немалых успехов, распропагандировав даже часть командования румынской армии, и создали условия для свержения власти Антонеску в августе 1944 года.

Партизанское движение проникало глубоко в немецкий тыл, например в Венгрию. На венгерской территории, по данным Украинского штаба партизанского движения, в сентябре 1944 года действовали одна партизанская бригада и 8 отрядов общей численностью 1000 человек. Наиболее известным из них был смешанный венгерско-словацкий отряд под командованием Ш. Ногради, насчитывавший 450 человек. Хотя венгерские партизаны были сравнительно немногочисленными, тем не менее они наносили чувствительные удары, а самое главное, вызвали целую волну скрытого саботажа, срывавшего подготовку Венгрии к обороне.

К этому стоит еще добавить движение Сопротивления в Болгарии, появившееся усилиями болгарских коммунистов в марте 1941 года, сразу же после присоединения Болгарии в Тройственному пакту. В августе 1941 года болгарские коммунисты были даже готовы поднять восстание и связывались по этому поводу с Москвой. Однако тогда Сталин дал указание восстания не поднимать: немцы были очень сильны, а Советский Союз не мог оказать существенной помощи^[44]. Восстание было бы обречено на неминуемый разгром. Болгарские коммунисты перешли к партизанской и подпольной деятельности. О размахе этого движения можно судить по тому, что с июня 1941 по июнь 1942 года было арестовано 42 тысячи человек. К концу войны в рядах болгарских партизан было 18,3 тысячи бойцов, 12,3 тысячи членов боевых групп и около 200 тысяч добровольных помощников.

Однако к началу 1944 года мощь болгарского партизанского движения оказалась такова, что были созданы специальные подразделения жандармерии и вооруженные формирования сторонников прогерманского режима «Обществена сила»^[45]. На август 1944 года были запланированы крупные антипартизанские дйствия. Однако после впечатляющего разгрома немецких и румынских войск в конце августа 1944 года и объявления войны Болгарии эти операции были прекращены. Болгарские партизаны подготовили общее восстание 6-8 сентября 1944 года, которое охватило Софию и большую часть страны.

Немцы перед схваткой за европейские страны оказались в очень непростой ситуации. С одной стороны, немецкие войска громила и гнала на запад Красная Армия. Само по себе это движение говорило жителям оккупированных стран, что освобождение уже не за горами, побуждало их к более активному сопротивлению. С другой стороны, почти по всех европейских странах, захваченных немцами, или в союзных им странах в 1944 году были крупные организованные антигитлеровские силы, либо уже вовлеченные в вооруженную борьбу, либо готовые поднять восстание, как только для этого сложатся условия.

Таким образом, если учесть партизанское движение в странах Восточной Европы, которое поддерживалось Советским Союзом, то вся картина завершения войны предстает совершенно в другом свете. Поражение гитлеровцев было неминуемо, ибо удержать какие-то рубежи в условиях, когда в тылу действуют многочисленные партизаны и готовятся антифашистские восстания, было совершенно невозможно.

Разумеется, обо всем этом ревизионисты предпочитают хранить тотальное молчание. В их книгах не найдешь ни одного упоминания о польских, словацких, чешских, венгерских, болгарских партизанах. Проще ведь делать вид, что ничего этого будто бы не было, иначе пришлось бы отвечать на непростые вопросы. Вроде того, что это было за «коммунистическое рабство», за которое сражались народы всей Восточной Европы? Или, к примеру, если Красная Армия была «грабь-армией», как некоторые утверждают, то почему столько народу в покоренной гитлеровцами Европе ждало ее прихода и деятельно этому помогало? На эти вопросы они не ответят.

Значение партизанского движения в европейских странах было велико не только в плане нанесения ударов по гитлеровцам и дезорганизации их тыла. Важно было то, что именно партизаны первыми пробили огромную брешь в антисоветских предрассудках, имевших широкое распространение в европейских странах до войны и активно насаждавшихся гитлеровской пропагандой. Среди партизан было много советских граждан, в особенности красноармейцев, как бежавших из плена, так и пришедших в составе советских партизанских отрядов. На их примере население восточноевропейских стран могло убедиться в брехливости геббельсовской пропаганды и выработать убеждение в том, что Красная Армия придет и освободит их.

Хозяйственные заботы

Партизаны первыми столкнулись с последствиями гитлеровского оккупационного режима. В числе их задач был также сбор сведений о немецкой политике на оккупированных территориях, о чем штабы партизанских отрядов и вышестоящие штабы регулярно составляли и отправляли руководству обстоятельные записки. Партизаны не могли не обращать на это внимание не только в силу того, что этого требовали директивы командования, но и потому, что оккупационная политика приводила в их отряды многочисленное пополнение, усиливала поддержку, да и вообще, местное население искало помощи и защиты прежде всего у партизан.

Как известно, немцы рассчитывали на тотальный грабеж оккупированных советских территорий. Перед нападением на СССР был сделан расчет на то, что Германия сможет вывозить ежегодно 11 млн тонн зерна, 400 тысяч тонн растительного масла, 200 тысяч тонн сахара, корма и другие продукты^[46]. Это не считая того, что части Вермахта должны были обеспечиваться продовольствием за счет заготовок на оккупированной территории, весьма значительных по объемам.

Такой подход обрекал местное население на голод, что гитлеровцы планировали совершенно сознательно. «Собственное потребление русских… должно быть снижено до таких размеров, чтобы мы могли иметь необходимые излишки для экспорта», – говорилось в директивах министра продовольствия и сельского хозяйства Германии Герберта фон Бакке «Папка окружного сельскохозяйственного фюрера», утвержденных 1 июня 1941 года^[47].

Немцы полностью выполнили свои директивы, и результаты этой оккупационной политики отразились в партизанских отчетах. Сведения там – устрашающие, несмотря на суховатый стиль этих отчетов. Например, секретарь Смоленского обкома ВКП(б) в феврале 1943 года писал, что область частично освобождена советскими войсками, под немцами остались 14 районов частично и 33 района полностью. Из 1800 тысяч человек предвоенного населения области, около 1 млн было эвакуировано, а 400 тысяч погибло или было угнано в плен. Осталось не более 400 тысяч человек, 22 % от предвоенной численности. Гитлеровцы полностью разграбили хозяйство, целиком изъяли у населения мелкий скот и птицу, 80-90 % поголовья крупнорогатого скота. Весь урожай 1942 года был объявлен собственностью германской армии^[48]. Множество деревень было сожжено дотла.

По мере приближения Красной Армии положение в оккупированных районах только усугублялось. Немцы и их пособники усилили грабеж населения, отнимая у него последнее, что осталось. Например, обком ВКП(б) Калининской области писал в июне 1944 года: «Положение людей очень тяжелое – продовольствия нет, скот и лошади уничтжены, сев не производится совершенно, огороды пустуют. Среди населения большая смертность от голода и эпидемии тифа. Немцы совместно с полицейскими ежедневно совершают грабительские набеги, отбирают последний хлеб, картофель, одежду и обувь»^[49].

Представители Ленинградского обкома ВКП(б) застали в освобожденном Пскове и прилегающих районах (которые тогда относились к Ленинградской области) картину полного разрушения: «Полностью разрушены все промышленные предприятия Пскова, в том числе две электростанции, два хлебозавода, заводы «Красный металлист», «Выдвиженец», ремонтно-механический, лесозавод, льночесальная и шпагатная фабрики. Все оборудование предприятий вывезено в Германию»^[50]. В Псковском районе из 40 тысяч человек предвоенного населения осталось 18,5 тысячи человек, и аналогичное положение было и в других районах.

На партизан в этих условиях ложилась дополнительная тяжелая задача. Им следовало не только бить врага и разрушать его транспортные коммуникации, но и защищать население от угона в Германию, не допускать сожжения деревень, уничтожения запасов продовольствия. Партизанское движение изначально было тесно связано с хозяйственными вопросами, поскольку, как правило, руководство партизанскими отрядами осуществляли секретари местных парторганизаций, председатели местных исполкомов, председатели или члены правления колхозов, которые до войны занимались именно хозяйством.

Весной 1944 года, когда перспектива полного освобождения оккупированных районов была уже очень близка, на партизан также легла задача организации весеннего сева. Было понятно, что немцы постараются не оставить при отходе продовольствия, и без посевов население, и так сильно пострадавшее от оккупации, будет обречено на голод. В апреле 1944 года первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии Пономаренко отправил письмо секретарям подпольных обкомов и командирам партизанских отрядов, в которых призывал в возможно более широких масштабах проводить посевную кампанию на еще оккупированных территориях. Пономаренко требовал выделить для сельхозработ лошадей, а из невооруженных партизан создать группы для помощи местному населению. Если будет необходимо, то организовать прикрытие полей специальными вооруженными заставами.

Дело для многих партизан было неновое. Во многих районах подобный партизанский сев проводился в 1943 году, особенно в освобожденных районах, где даже существовали колхозы. Например, в Братском партизанском краю на западе Калининской области, уже весной 1943 года прошел сев зерновых. Урожай должен был пойти партизанам, и сдача хлеба засчитывалась в счет обязательных поставок государству. Уборка урожая 1943 года превратилась в целое сражение за хлеб – немцы попытались сорвать уборочную серией карательных операций. Натиск был отражен, урожай был собран, в том числе силами партизанских отрядов. Сразу же начался сев озимых культур. Осенью 1943 года колхозники одного только Идрицкого района Калининской области, входившего в тот же самый партизанский край, засеяли 3500 гектаров озимой ржи, 220 гектаров из которых засеяли сами партизаны.

Необходимость прибегать к подобным чрезвычайным мерам, к тому же весьма и весьма рискованным, лишний раз подчеркивает, насколько основательно гитлеровцы разграбили оккупированные территории.

Сразу же после освобождения те же самые партийные органы, которые еще недавно руководили партизанским движением, должны были немедленно предпринять меры по восстановлению хозяйства. Эта работа тесно сплеталась и с партизанской активностью, поскольку часть отрядов была оставлена в тыловых районах для очистки их от групп немецких солдат и отрядов гитлеровских пособников. В том же Псковском районе Ленинградской области такая работа началась незамедлительно после освобождения Пскова 23 июля 1944 года. Уже к началу сентября, то есть всего через пять-шесть недель, в районе было восстановлено 26 сельсоветов и 96 колхозов, учтено 1,5 тысячи гектаров яровых посевов, 8,8 тысячи гектаров озимых посевов зерновых. В самом Пскове уже восстановили мосты через реку Великую, городскую баню, хлебопекарню, больницу, телефонную сеть.

Это был интересный опыт хозяйственной работы прямо в зоне боевых действий, в прифронтовой полосе, который впоследствии был применен Красной Армией и в европейских странах. Также донесения партизан, по всей видимости, показали советскому руководству, что положение в освобожденных территориях, как советских, так и европейских, будет, скорее всего, очень тяжелым и к этому надо готовиться заблаговременно, в том числе и тыловым красноармейским органам.

Часть третья. Враги

Глава 5. Румыния: четырехдневный разгром

Первой страной, на территорию которой вступила Красная Армия, стала Румыния. Этому событию предшествовала победоносная наступательная Уманско-Ботошанская операция 5 марта – 17 апреля 1944 года. 2-й Украинский фронт под командованием Маршала Советского Союза И.В. Конева, в составе которого были 7 общевойсковых, 3 танковых и одна воздушная армия, общей численностью 691 тысяча человек, 670 танков и самоходных орудий, 8890 орудий и минометов, в первый же день операции прорвал фронт противника. В прорыв пошли 2-я и 5-я гвардейские танковые армии. Потом в бой была брошена 6-я танковая армия. Впервые за время войны фронт наступал сразу тремя танковыми армиями, поставленными на направление главного удара.

Наступающие советские войска с ходу брали города, форсировали крупные реки: Южный Буг, Днестр и Прут. 26 марта 1944 года части Красной Армии вышли к румынской границе на участке протяженностью 85 км севернее молдавского города Унген. Бои перешли на румынскую территорию.

Советское правительство 2 апреля 1944 года сделало заявление о вступлении на территорию Румынии, в котором подчеркивалось, что советские войска преследуют отступающего противника: «Советское правительство доводит до сведения, что наступающие части Красной Армии, преследуя германские армии и союзные с ними румынские войска, перешли на нескольких участках реку Прут и вступили на румынскую территорию. Верховным главнокомандованием Красной Армии дан приказ советским наступающим частям преследовать врага вплоть до его разгрома и капитуляции»^[51]. Вскоре после этого заявления, 7 апреля 1944 года, Красная Армия взяла первый крупный румынский город – Ботошани, расположенный на северо-востоке Румынии.

Для немцев это был разгром. Из 22 дивизий 8-й и 6-й немецких армий, входящих в группу армий «Юг», 10 дивизий были разгромлены и потеряли от 50 до 75 % личного состава, почти все тяжелое вооружение и технику. Разбитые немецкие войска бежали в Румынию, попутно грабя местное население. Крестьяне села Фынтынешти Ботошанского уезда потом рассказали, что делали немцы в союзной им стране: «Немцы явились из-за Прута пешком. Они пришли с распухшими ногами, измученные, изорванные, многие шли с Украины босиком. Но отсюда они уехали в наших повозках, на наших лошадях, в нашем белье… Они пустили нас по миру за одну ночь»^[52]. Между немецкими и румынскими солдатами участились ссоры и драки, вплоть до применения оружия. Командующий 3-й румынской армией генерал Петру Думитреску приказал сообщать ему лично о таких инцидентах не реже, чем раз в сутки. Отношения между союзниками и раньше были не особенно дружелюбными, поражение резко их обострило. При отступлении немецкие части старались первыми пройти переправы, из-за чего происходили вооруженные стычки с румынами. При отступлении за Днестр 25-й румынский пехотный полк столкнулся с немецкими частями. Чтобы проскочить переправу, немцы стали стрелять по своим союзникам. Тогда командир полка приказал своим солдатам отойти немного в сторону, занять позиции и открыть огонь по союзникам по всем правилам. Бой этот окончился в пользу немцев, поскольку им на помощь пришли танки^[53].

Поражение стоило генерал-фельдмаршалу Эриху фон Манштейну поста. 31 марта он был снят с командования группы армий «Юг» и отправлен в отставку. Хотя в румынской армии не было громких отставок, тем не менее последствия Уманско-Ботошанской операции были куда серьзнее. Румыния чуть более чем за месяц утратила все, что приобрела в ходе войне – провинцию Транснистрия. Между немцами и румынами росло и крепло взаимное недоверие, немецкие офицеры проникались мыслью, что румынские войска ненадежные и могут их предать. Хотя, впрочем, война не была закончена. Немецкое командование, прекрасно понимая, что прорыв Красной Армии дальше на запад может лишить их румынской нефти и вообще привести к утрате всех Балкан, стали создавать в Румынии мощную систему укреплений. Главная линия обороны «Траян» имела три линии дотов, выстроенных в шахматном порядке, с промежутками по 200-400 метров по фронту и 50-100 метров в глубину. Доты вооружались пулеметами, противотанковыми пушками, 105-мм и 150-мм пушками, вокруг них строились окопы и проволочные заграждения^[54]. Всего было построено 1700 дотов, и эта линия обороны прикрывала 80-км проход между Карпатами и Дунаем, более известный как «Фокшанские ворота» – наиболее удобный путь наступления в глубь Румынии. Общая глубина обороны на Ясском направлении составляла 80 км^[55].

Советским войскам противостояла группа армий «Южная Украина» под командованием генерал-полковника Йоханнеса Фриснера, в которой были 6-я и 8-я немецкие армии, 17-й немецкий армейский корпус, 3-я и 4-я румынские армии, всего 25 немецких и 22 румынские дивизии общей численностью 900 тысяч человек при 7600 орудиях и минометах, 400 танков и самоходных орудий.

Новое явление: несоветский тыл

Советские войска после завершения Уманско-Ботошанской операции выдержали оперативную паузу. Дальнейшему продвижению войск мешали отставшие тылы, слабая пропускная способность дорог, потери и усталость войск. Стремительное наступление по Западной Украине шло в условиях распутицы, в грязи вязли танки, грузовики и орудия, так что солдаты вынуждены были нести снаряды и патроны на себе.

Появилась и новая задача. Поскольку советские войска действовали на территории иностранного государства, требовалось их ориентировать по поводу отношения к местному населению. 10 апреля 1944 года ГКО выпустил постановление, в котором подчеркивалось, что Красная Армия не преследует никаких иных целей, «кроме цели разгрома вражеских германских армий и уничтожения господства гитлеровской Германии в порабощенных ею странах»^[56]. Это означало, что советское командование не рассматривает население страны, в которую вступили советские войска, как врага и не намеревается устанавливать там оккупационный режим. 14 апреля 1944 года Военный совет 2-го Украинского фронта выпустил воззвание к румынскому населению^[57]. В нем говорилось: «Частная собственность граждан остается неприкосновенной и находится под охраной советских военных властей. Все местные органы власти и гражданского самоуправления, существовавшие до прихода Красной Армии, сохраняются». В таком же духе были даны директивы войскам: «К румынскому гражданскому населению относиться с советским достоинством, не допускать никаких самочинных и произвольных действий»^[58].

Если сравнивать поведение Красной Армии и Вермахта на занятых иностранных территориях, то сразу видно разительное различие. Немцы вели себя как оккупанты, систематически грабившие и терроризировавшие местное население. Красноармейцы же не относились к мирному населению тех стран, куда армия вступала, как к врагам, даже если вступали на территорию гитлеровского союзника. Это было обусловлено несколькими факторами. Во-первых, Красная Армия воспитывалась в духе интернационализма. В 1944 году, перед вступлением в европейские страны, бойцам и командирам разъяснялось, что основная масса населения европейских стран сильно пострадала от немецких оккупантов и их пособников, задача Красной Армии состоит в их освобождении. Во-вторых, в 1944 году возникла и оформилась идеологическая концепция советского народа, в силу которой каждый красноармеец был представителем всего Советского Союза и всех населяющих его народов. Поэтому командование требовало от солдат и офицеров «советского достоинства». В-третьих, от самочинных действий в отношении местного населения красноармейцев постарались отучить еще на своей территории. Некоторое время это было проблемой, поскольку бывали случаи, когда солдаты чувствовали себя хозяевами и наносили ущерб и без того пострадавшему от войны населению. Например, войска 61-й армии, входившей в состав 2-го Белорусского фронта и воевавшей в Белоруссии, разбирали на дрова и стройматериал жилые и хозяйственные постройки, забирали фураж, скот и птицу. Командование армии несколько месяцев боролось с мародерством. Начальник тыла 61-й армии издал несколько приказов, в которых категорически запретил разборку жилых домов и построек, потребовав докладывать лично о каждом факте разборки жилых домов. Также было издано требование проверить все поголовье скота и лошадей, и весь незаконно приобретенный скот вернуть владельцам^[59].

Нет никаких оснований представлять Красную Армию в виде «грабь-армии». Как раз документы говорят о систематической борьбе с мародерством во всех его формах еще до вступления на территорию европейских стран. Собственно, не для того освобождали, чтобы еще раз ограбить.

Решительная борьба с проявлениями мародерства тесно переплеталась с оказанием помощи местному населению, сильно пострадавшему от немецкой оккупации. Например, 3-я ударная армия 2-го Прибалтийского фронта, которая с марта по июль 1944 года находилась в обороне в районе Невеля, занималась помощью населению БССР. 13 марта 1944 года вышло постановление Военного совета этой армии об оказании конкретной помощи в посевной кампании: «Особенно важно не упустить весенний период, чтобы полностью и в срок провести весеннюю посевную кампанию, используя возможности и источники, ибо каждый добавочный гектар засеянной земли увеличивает пищевые ресурсы страны и укрепляет колхозы». Вот так был поставлен вопрос. Армия пойдет вперед, а засеянные поля останутся и обеспечат население зерном.

Весь свободный личный состав и лошади, которые не были заняты на передовой, были отправлены на сельхозработы. На различные армейские тыловые органы были возложены определенные планы по ремонту техники, сельхозинвентаря (например, было изготовлено и отремонтировано более 500 плугов), передачи инструментов, конской упряжи, запчастей. Дорожный отдел должен был вспахать 100 гектаров пашни, а трофейный отдел – вспахать и засеять 150 гектаров. 18-й армейский запасной стрелковый полк занимался также ремонтом и строительством жилых домов, школ, мостов^[60].

Иными словами, Красную Армию еще в боях на советской территории приучали не брать у населения, а, наоборот, отдавать. Конечно, красноармейцы помогали местному населению и в порядке личной, низовой инициативы, во время стоянок, отдыха. Когда они видели выжженные дотла деревни, оборванных и голодных женщин, стариков и детей, встречающих на обочинах дорог армейские колонны, они не могли им не сочувствовать и использовали всякую возможность для посильной помощи. Советский солдат в этом смысле в корне отличался от немецкого. Однако, и это важно подчеркнуть, такого же мнения было и командование. Оно приказывало помогать местному населению, используя для этого относительно спокойные моменты и стояние в обороне, чем воспитывало именно освободительную армию. В целом к началу освобождения европейских стран советские солдаты и офицеры в массе своей разделяли убеждение, что их долг помочь освобожденному населению.

Конечно, со вступлением на территорию Румынии, забот у тылов только добавилось. Помимо своих прямых обязанностей по снабжению войск, им теперь предстояло выстраивать отношения с местными властями и местным населением. Здесь были свои многочисленные трудности, начиная от нехватки военнослужащих, знающих соответствующие языки, до учета капиталистических отношений, наличия частной собственности и торговли. В частности, тыловым органам пришлось серьезно заниматься финансами.

В занятых населенных пунктах создавались военные комендатуры, в функции которых входили и взаимоотношения с местными органами власти, в том числе связанные со снабжением советских войск. Как правило, для них закупалось продовольствие и некоторые промышленные товары широкого потребления по существующим ценам. В Румынии советское командование было вынуждено силами военных комендатур создать такие местные органы власти, поскольку прежние чиновники бежали вместе с отступающими войсками, и впервые прибегло к выпуску военных денег для расчета с местным населением.

Вообще предполагалось, что с переходом советской границы Красная Армия не будет использовать советские рубли. Денежное довольствие начислялось на специальные расчетные книжки, а часть его выдавалась на руки в местной валюте. Однако быстрое продвижение советских войск не позволило вовремя ввести эту систему, да и иностранной валюты было немного. Потому на территории Румынии, занятой частями Красной Армии, наряду с леями в обращении появились советские рубли, которые местное население охотно принимало. Вскоре советское командование выпустило военные леи, которые ходили наряду с рублями с апреля по сентябрь 1944 года. Впоследствии, уже после завершения боев в Румынии, советское командование целиком выкупило имеющиеся у населения рубли и военные леи на национальную валюту^[61].

То, что Красная Армия в апреле 1944 года заняла сравнительно небольшую часть северо-восточной Румынии, было весьма позитивным фактором. Тыловые органы получили возможность лучше изучить новую для них обстановку несоветского тыла, подготовиться к решению возникающих проблем и даже в чем-то поэкспериментировать.

Четырехдневный разгром

Война продолжалась, 2-й и 3-й Украинские фронты готовились к наступательной операции – Ясско-Кишиневской, которой было суждено резко изменить весь характер войны в Юго-Восточной Европе и на Балканах.

Немцы спешно строили укрепления, рассчитывая удержать Красную Армию в северо-восточной Румынии. Укрепления строили и войска 2-го Украинского фронта. За три месяца оперативной паузы была проведена колоссальная строительная программа: выкопано 7200 км траншей и ходов сообщений, построено 50 тысяч блиндажей, оборудовано 6700 командных пунктов, наведены десятки переправ, многие из которых были подводными и не вскрывались воздушной разведкой противника^[62].

Но фронты не собирались обороняться. Эти укрепления предназначались для того, чтобы сконцентрировать силы на двух направлениях, в районе Ясс и в районе Тирасполя. Удары должны были прийтись на фланги, которые занимали румынские войска (4-я румынская армия – на северном фланге, 3-я – на южном). На этих флангах фронты сосредоточили по 240 орудий калибром 76 мм и выше и 30-50 танков на километр прорыва. Причем участки прорыва были разделены между собой расстоянием 200 км по фронту. Это не позволяло немцам перебрасывать подкрепления и сосредоточить силы для контрудара. Укрепления прикрывали фланги наступающих сил двух фронтов.

Немцы повторили ту же самую ошибку, что в Сталинградской битве, поставив на фланги союзные войска, которые сами же считали ненадежными, которые были хуже вооружены и экипированы, нежели немецкие. С учетом недовольства войной в Румынии и напряженных отношений между союзниками, дезертирства и даже торговли среди румынских солдат советскими листовками-пропусками в плен, это была очень серьезная ошибка генерала Фриснера, которая предопределила его скоротечное поражение. Так что он напрасно всю вину за свое поражение пытался свалить на предательство румын.

Однако нужно отметить, что в румынской армии накануне решающей битвы зрел заговор. 14 июня 1944 года был образован Военный комитет в составе генерала резерва Г. Михаила, корпусного генерала К. Василиу-Рышкану и начальника штаба Бухарестского гарнизона, полковника Д. Дэмэчану. У них было около 7 тысяч сторонников в войсках и 50 ударных групп численностью около 300 человек^[63]. Но это не сыграло в поражении группы армий «Южная Украина» практически никакой роли, поскольку заговорщики понимали, что не могут открыто выступить против многочисленных и хорошо вооруженных немецких войск в Румынии и что надо дождаться, пока Красная Армия их разобьет.

Рано утром 20 августа 1944 года с хорошо знакомого немцам рева реактивных установок началась мощная артподготовка. С этим же ревом вступали в артподготовку артиллеристы, которые не имели связи со своими командирами. Солнечный день быстро превратился в сумрачный от пороховой гари и пыли. В 7.40 войска под прикрытием двойного огневого вала пошли в атаку. По узлам обороны наносила удары штурмовая авиация. Артиллерийский удар смял и разрушил вражескую оборону. Очевидец событий описывал прорыв так: «Когда мы двинулись вперед, то на глубину примерно десять километров местность была черной. Оборона противника практически была уничтожена. Вражеские траншеи, вырытые в полный рост, превратились в мелкие канавы глубиной не более чем по колено. Блиндажи были разрушены. Иногда попадались чудом уцелевшие блиндажи, но находившиеся в них солдаты противника были мертвы, хотя не видно было следов ранений. Смерть наступала от высокого давления воздуха после разрывов снарядов и удушья»^[64].

Атака удалась. На северном фланге с ходу были прорваны первая и вторая полосы обороны. Уже вечером 20 августа 1944 года в прорыв вошла 6-я танковая армия. В течение 21 августа 1944 года была прорвана третья линия обороны на хребте Маре и в районе города Тыргу-Фрумос. Прорыв был 65 км по фронту и 40 км в глубину. На южном фланге наступавшие советские войска расчленили боевой порядок противника, оторвали 3-ю румынскую армию от 6-й немецкой армии, прижали ее к морю.

24 августа кольцо вокруг Кишиневской группировки было замкнуто. В нем оказалось 18 немецких дивизий. Всего за четыре дня боев почти миллионная группировка немецко-румынских войск была разбита, окружена и частью обращена в бегство. Немецкие войска, успевшие перейти Прут, в беспорядке отступали в западную часть Румынии, в Карпаты и дальше в Венгрию. Это было самое тяжелое поражение немецких войск со времени Сталинграда. В плен попало 208 тысяч солдат и офицеров, в том числе 25 генералов, уничтожено 490 и захвачено 390 танков, уничтожено 1500 и захвачено 2000 орудий, уничтожено 15 тысяч и захвачено 18 тысяч автомобилей. Немцы были вынуждены потопить весь свой флот на Черном море и Дунае – 70 единиц, включая подводные лодки, транспорты и баржи^[65].

Для Румынии это был конец войны на стороне Германии. Поражение заставило заговорщиков действовать. Первоначально они запланировали выступление на 26 августа, но события разворачивались очень быстро, и вечером 23 августа 1944 года Ион Антонеску, прибывший для доклада к королю Михаю I о положении на фронте, был арестован и отрешен от власти. Антигитлеровский патриотический фронт и король уже договорились о смене правительства. Вместо арестованного Антонеску король назначил на пост премьер-министра генерала Константина Сэнэтеску, а боевые группы и сторонники заговорщиков захватили государственные учреждения, телеграфную и телефонную станции, отключили связь с Германией.

Собственно, война уже была проиграна, и дальше не имело никакого практического смысла держаться за союз с Германией. Тут не надо забывать, что именно Германия в 1940 году принудила Румынию к очень значительным территориальным уступкам. Северная Трансильвания была передана Венгрии. Венгерская граница входила клином на территорию Румынии, почти разделяя страну на две части. Были нарушены транспортные и экономические связи, потеряна значительная часть промышленности. Немцы пообещали румынам компенсировать уступки новыми территориями на востоке и действительно передали им Транснистрию. Однако после поражения весной – летом 1944 года ничего у Румынии от этого не осталось. Красная Армия за три дня проломила оборонительную линию «Траян», ворвавшись в центральную часть Румынии, две лучшие армии были блокированы: 4-я армия на севере в предгорьях Карпат, а 3-я армия прижата к Черному морю. Возможности для дальнейшего сопротивления уже не было.

Союзники еще 13 мая 1944 года предложили румынскому правительству порвать с Германией. В качестве веского аргумента приводилось то, что будет обеспечен возврат Северной Трансильвании. Эта тема поднималась не только на высоком политическом уровне, но и в повседневной пропаганде. Генерал Фриснер в своих мемуарах вспоминает о том, что в дни подготовки к решающей битве радио союзников каждый день обещало румынам возврат переданной Венгрии территории. Поражение в войне сделало переход на сторону антигитлеровской коалиции делом безальтернативным: Германия уже не могла ни оборонять Румынию, ни компенсировать ей территориальные потери, а полное поражение и захват всей территории страны Красной Армией был делом весьма недалекого будущего.

Так что, в сущности, смещение Антонеску 23 августа 1944 года – это признание поражения Румынии в войне.

Новое командование румынских вооруженных сил отдало приказ армиям с 24 августа 1944 года прекратить сопротивление Красной Армии, выйти из подчинения немецкого командования, а при попытке разоружения со стороны немцев оказывать им сопротивление. Не до всех командиров и частей дошел этот приказ, так что еще несколько дней некоторые румынские части вели бои с частями Красной Армии. Но это уже не меняло положения.

Зато практически сразу румыны стали воевать с немцами. Уже 24 августа 1944 года немецкая авиация по личному приказу Гитлера совершила налет и бомбардировку Бухареста. Немецкий гарнизон в столице был блокирован верными новому правительству румынскими частями, начались вооруженные стычки, поскольку немецкое командование предприняло попытку подавить выступление. В этот же день новое правительство Румынии объявило войну Германии. Ситуация развивалась так быстро и динамично, что союзникам не пришлось дожидаться, пока румынское правительство изменит ориентацию и вступит в войну с Германией. Советское правительство 25 августа 1944 года сделало специальное заявление, что если румынские войска вступят в борьбу с немецкой армией, то они не будут разоружены. Это склонило симпатии военных на советскую сторону, и вскоре после этого заявления некоторые части румынской армии перешли на сторону Красной Армии.

Уже 29-30 августа 1944 года части Красной Армии и румынской армии сражались вместе в районе Плоешти, где нефтепромыслы и нефтеперерабатывающие заводы охраняли около 25 тысяч немецких солдат. Совместными действиями советских 6-й танковой армии, 5-го гвардейского танкового корпуса, 3-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, а также румынских 18-й дивизии и 5-го территориального корпуса немцы были разбиты, и центр нефтедобычи перешел в руки Красной Армии^[66].

В Бухаресте и вокруг столицы шли бои румын с немцами. С 24 по 29 августа 1944 года румынские войска потеряли 8,5 тысячи человек ранеными и убитыми, но уничтожили около 5 тысяч немецких солдат и взяли в плен около 7 тысяч, включая семь генералов. 29 августа бои кончились, через Бухарест прошла 46-я армия, двигавшаяся в Джурджу. 31 августа в столицу Румынии вступили части советской 53-й армии и 1-й румынской добровольческой дивизии им. Тудора Владимирэску.

Румынский патриотический подъем

Вскоре после вступления советских войск в Бухарест прибыли представители союзного командования, которые учредили Союзную контрольную комиссию под председательством Маршала Советского Союза Р.Я. Малиновского. По условиям перемирия Румыния обязалась выполнить следующие условия:

– разоружить и интернировать немецкие и венгерские войска на своей территории;

– передать союзникам в качестве военных трофеев вражеское вооружение и имущество;

– освободить советских и союзных военнопленных и интернированных лиц;

– вернуть имущество, вывезенное из СССР, и возместить товарами нанесенный Советскому Союзу ущерб в размере 300 млн долларов^[67].

Советские требования были весьма умеренными, поскольку была затребована компенсация в размере пятой части от всего ущерба, оцениваемого в 1,5 млрд долларов, нанесенного румынскими войсками на советской территории.

Советское руководство больше интересовало немедленное вовлечение Румынии в войну против Германии. Хотя румынская армия потерпела поражение и понесла тяжелые потери, оставшиеся части и соединения могли быстро, в считаные дни, составить весомое пополнение частям Красной Армии на фронте. По условиям перемирия Румыния обязалась выставить на войну не менее 12 дивизий, но фактически 7 сентября 1944 года в оперативное подчинение 2-го Украинского фронта перешла 4-я румынская армия в составе 11 дивизий и 1-я армия в составе 5 дивизий.

Можно представить себе скоротечность событий в Румынии. Всего две с половиной недели прошло от начала Ясско-Кишиневской операции и до того момента, когда румынские войска были подчинены советскому командованию. За это время румыны сменили командование, союзников и цели войны. Теперь война для них стала не захватнической, а освободительной, за возврат Северной Трансильвании.

Конечно, подобный переворот создал для румынских солдат и офицеров немалые трудности, связанные и с политической позицией (не так-то просто в столь короткий срок перейти от войны против коммунистов к войне за коммунистов), и со снабжением армии, и с управлением войсками. Румынская армия была весьма плохо вооружена. В 20 румынских дивизиях, отправленных в сентябре 1944 года на фронт, было 138 тысяч человек, но при этом только 611 орудий, 1809 минометов и 10 танков^[68]. Имелся некомплект стрелкового оружия. Так, в 4-м румынском армейском корпусе, оперативно подчиненном 75-му стрелковому корпусу 46-й армии, было 30 % положенной по штату артиллерии, а 25 % его личного состава не было вооружено.

Румыны, как правило, были оснащены вооружением немецкого образца, и время от времени советское командование помогало румынским частям из трофейных запасов. Также румынское командование попросило прислать советские уставы, поскольку своих уставов армия не имела, а воевала по немецким уставам.

Все эти трудности существенно понижали боеспособность румынских частей. Но вот в отличие от немцев советское командование никогда не жаловалось на то, что румыны якобы были плохими солдатами и ненадежными войсками. Несмотря на нехватку оружия, они показали себя в бою храбрыми и стойкими солдатами. Уже 23 сентября 1944 года командующий 53-й армией, вместе с которой воевала 1-я румынская армия, отметил в своем приказе боевые достижения румынских войск. Причем надо отметить, что это была далеко не лучшая часть прежней румынской армии, далеко не самая обученная и опытная. Лучшая ее часть полегла в степях под Сталинградом, в Крыму и под Одессой.

В чем же была разница? Разница была в характере войны. До сентября 1944 года румынские солдаты, набранные из крестьян, чья нищета поражала даже повидавших всякого людей, воевали за интересы правящей верхушки, которая свой народ ни во что не ставила. Потому и воевали без особого энтузиазма. Старались отличиться некоторые идейные сторонники Антонеску вроде «железногвардейцев», да еще некоторые солдаты и унтер-офицеры надеялись на трофеи и на землю за Днестром. Теперь же речь шла об освобождении части Румынии от оккупантов.

Патриотический подъем был весьма и весьма ощутим. Румыния к концу сентября 1944 года выставила на фронт 28 дивизий, гораздо больше, чем обязалась вначале. Румынские части отчаянно сражались против прекрасно вооруженных и превосходящих их числом немецких и венгерских войск. Например, 4-я румынская армия в начале сентября обороняла важные карпатские перевалы – Предял и Брашов, через которые немцы хотели отступить в Венгрию. 9-я румынская кавалерийская дивизия с 6 по 20 сентября бороняла город Тимишоара на западе Румынии. Этот город находился на дороге, по которой немецкие войска выходили из Югославии в Венгрию.

В сражении за Трансильванию иногда принимали участие простые крестьяне. Жители села Салва, уезда Нэсэуд, разоружили стоявших в селе немцев, захватили пулеметы, минометы и противотанковые пушки и открыли из них огонь по немецкой колонне, двигавшейся к их селу. Немцы отступили, решив, что деревня уже захвачена советскими войсками^[69].

Сражение за Румынию было кровопролитным. Красная Армия потеряла в боях 286 тысяч человек, в том числе 69 тысяч человек убитыми, а румынские войска – 58,3 тысячи убитыми и ранеными^[70]. Степень ожесточенности боев показывают потери техники. Красная Армия потеряла 2249 танков и самоходных орудий, 2083 орудия и миномета, 528 самолетов. 25 октября 1944 года вся Румыния была освобождена.

Неудавшийся путч

Однако, после того как война переместилась на территорию Венгрии, пыл румынского командования стал заметно угасать. Если солдаты и офицеры румынской армии по-прежнему сражались хорошо и нареканий не вызывали, то вот Верховное командование стало чинить препятствия.

Тут надо подчеркнуть, что немцы старались всеми силами разложить румын и снова перетянуть их на свою сторону. Велись пропагандистские передачи, десятками тысяч забрасывались агенты, диверсанты и шпионы, которые старались задействовать тех, кто еще симпатизировал Германии. За остаток 1944 года органы военной контрразведки задержали 13,3 тысячи человек^[71].

Завершение освобождения Румынии и постоянная немецкая агитация изменили политическую обстановку в стране. 7 декабря 1944 года, король назначил премьер-министром генерала Николае Рэдеску, который до этого с сентября 1944 года занимал пост начальника Генерального штаба румынской армии. Рэдеску был до войны главой организации «Крестовый поход Румынизма», отколовшейся от «Железной гвардии», был антикоммунистом по мировоззрению. Очевидно, его назначение было вызвано тем, что политическое руководство Румынии сочло, что с освобождением страны сотрудничество с союзниками, и коммунистами в первую очередь, должно быть сведено к минимуму. Также этим назначением приближенные короля старались подавить рост влияния Компартии Румынии, которая в ноябре 1944 года начала чистку армии и низовых административных органов от фашистов и сторонников Германии. Делалось это так. В Галаце 28 октября 1944 года коммунисты собрали большую демонстрацию. Местная администрация в панике бежала, а коммунисты назначили новую администрацию. Начинание нашло широкий отклик, и уже к концу ноября в половине уездов Румынии местная власть сменилась.

Рэдеску стал готовиться к путчу и препятствовать участию румынской армии в войне с Германией. На фронт просто перестали отправлять пополнения. В частях из-за потерь рос некомплект личного состава, который достиг к 1 января 1945 года 51,8 тысячи человек, или 30 % всей численности войск, а к 10 февраля – 88,4 тысячи человек. На фронте было 120 тысяч солдат и офицеров.

Зато в одном Бухаресте Рэдеску сосредоточил 40 тысяч солдат и еще 12-15 тысяч человек в вооруженных командах. В столице находился 2-й танковый полк, в котором было 100 танков, тогда как на фронте имелось всего 8 исправных танков. Всего в тылу было 320 тысяч солдат и офицеров, которые намеренно не отправлялись на фронт.

Накапливалось оружие, чтобы можно было вооружить сторонников путча. Винтовки получил пожарный корпус, а ряд тыловых частей получили оружия и боеприпасов много сверх потребностей. Так, 4-й авторемонтный батальон, находившийся в Бухаресте, имел 732 человека личного состава, но при этом у него было 3216 винтовок, 15 ручных пулеметов, 6 минометов, 1016 пистолетов, 229,5 тысячи патронов. Более того, на ряде домов устанавливались пулеметные точки.

Коммунисты и их сторонники требовали отставки Рэдеску. 24 февраля 1945 года в Бухаресте, Брашове, Каракале и других городах прошли массовые демонстрации. Особенно многочисленной она была в столице – вышло 600 тысяч человек. По демонстрантам был открыт огонь. Момент был острым. Представители Союзной контрольной комиссии потребовали немедленного прекращения расстрелов демонстраций.

Из-за быстрого вмешательства союзников Рэдеску не решился на немедленный путч. Кроме того, его же собственная армия отказалась ему подчиняться. После прибытия в Бухарест заместителя наркома иностранных дел СССР А.Я. Вышинского 27 февраля Союзная контрольная комиссия выдвинула ультиматум с требованиями немедленного снятия огневых точек с домов, прекращения мобилизации без согласования с комиссией, а также разоружения части бухарестского гарнизона. Эти условия были выполнены.

Правительство Рэдеску пало. 6 марта 1945 года король Михай I назначил новое правительство во главе с доктором Петру Гроза. Несмотря на то что новый премьер-министр был помещиком и имел буржуазный вид, тем не менее он возглавлял крупнейшую крестьянскую организацию «Союз земледельцев» и симпатизировал коммунистическим идеям. За антифашистскую деятельность в 1942-1944 годах сидел в тюрьме.

При нем дела сразу сдвинулись с мертвой точки. На фронт незамедлительно пошло пополнение. С 6 по 28 марта 1945 года было отправлено 37 тысяч человек, что резко снизило некомплект личного состава^[72]. Вопрос о дальнейшем участии румынской армии в боях отпал. Теперь румынская армия воевала наравне с Красной Армией и принимала участие в боях в Венгрии и Чехословакии. В пополнении фронтовых частей ему помог и ГКО. В апреле 1945 года была сформирована 2-я румынская добровольческая пехотная дивизия им. Хория, Клошки и Кришана, в которой было 20 тысяч человек. На их вооружение было передано 10,5 тысячи винтовок и карабинов, 4,9 тысячи автоматов, 1220 пулеметов, 540 орудий и минометов^[73]. На формирование двух румынских дивизий было направлено имущества на сумму 12,2 млн рублей, а в апреле – мае румынским войскам было передано имущество на сумму 41,8 млн рублей^[74].

Это, пожалуй, одно из наиболее удивительных событий во всей Второй мировой войне, когда армия целой страны за считаные недели превратилась из захватнической в освободительную. Об этом ревизионисты, выискивающие «преступления Красной Армии», предпочитают совершенно умолчать, словно бы Румынии вообще в этой войне не было. Но дело даже не только в изменении политической позиции, такое в истории Румынии случалось не раз. Наиболее интересно то, что румынская армия, став освободительной, быстро избавилась от клейма «второсортной армии», которым ее наградили немцы. Румынские солдаты и офицеры воевали наравне с красноармейцами в самых жестоких боях и не вызывали упреков. Во всей обширной литературе нельзя найти ни одного случая, когда бы освободительную румынскую армию называли нестойкой и ненадежной, хотя она воевала с некомплектом личного состава, весьма плохо вооруженная и с нехваткой боеприпасов.

Вот этот интересный факт ярко освещает влияние, которое Красная Армия оказывала на освобожденные европейские страны. Румыны воспряли духом. Например, об отношении к красноармейцам мирного населения говорит тот факт, что за сентябрь – декабрь 1944 года в Румынии, по данным советских военных комендатур, было совершено 47 преступлений против советских военнослужащих^[75]. При этом один только 2-й Украинский фронт в ходе Бухарестско-Арадской операции имел 681,5 тысячи человек. Это показывает, что Красная Армия в Румынии после свержения Антонеску не встретила к себе враждебного отношения. Совершенно не встретила. Кто еще будет после этого сочинять сказки о «армии насильников»?

Хозяйственная помощь

Красная Армия, помимо разгрома немецких и венгерских войск, освобождения всей территории Румынии, провернула огромную работу по восстановлению нормальной жизни. В Бухаресте сильных боев не было, и потому уже 5 сентября 1944 года начальник политотдела 53-й армии полковник Г. Мартынов сообщал: «В городе восстановилась нормальная жизнь. Улицы полны народа. Работают учреждения, магазины, столовые, рестораны. Выходят газеты. Нормально работают все культурно-бытовые предприятия и учреждения, водопроводная и электрическая сеть, трамваи…»^[76]

В одном из бухарестских театров при большом стечении народа состоялся концерт красноармейской художественной самодеятельности. Политуправление 2-го Украинского фронта издавало и распространяло 13 раз в месяц тиражом 30 тысяч экземпляров газету «Грайул ноу» («Новый голос»). Советские газеты пользовались огромной популярностью, поскольку в них печатали сведения о мировом положении, о ходе войны, о союзнических соглашениях, о которых раньше практически ничего не говорилось. Конечно, огромное впечатление на румын произвели длинные колонны советских танков, самоходок, пушек, грузовиков и автомобилей – зримое выражение мощи Красной Армии.

Но зато в тех районах, где развернулись основные бои, Красная Армия проделала огромный объем работы. Командование 40-й армии 25 октября 1944 года сообщило Военному совету 2-го Украинского фронта после освобождения города Сату-Маре на самом северо-западе Румынии, что саперы армии восстановили 658 мостов, построили 1414 км дорог в горах, расчистили 1300 км дорог, сняли 31 тысячу фугасов, расчистили 9396 лесных завалов^[77].

Экономическое положение в Румынии было крайне тяжелым. Война в корне подорвала хозяйство страны. Неотложные нужды восстановления заставили советское командование направить не участвовавшие в боях части Красной Армии на хозяйственные работы.

Первым делом – сев. Осенью 1944 года красноармейцы обработали 19 тысяч гектаров под озимые культуры. Весной 1945 года в Румынии началась земельная реформа и передел земли. 20 марта 1945 года Петру Гроза подписал закон о реформе, в соответствии с которым у помещиков было конфисковано 1,4 млн гектаров земли, из которых 1,1 млн гектаров было распределено между 918 тысячами хозяйств безземельных и малоземельных крестьян. Остальная земля была обращена в государственную собственность^[78]. Советское командование выделило зерно и картофель для посева.

Но урожай в тот год был очень плохим из-за засухи. Румыния собрала всего 1,3 млн тонн зерновых при среднегодовом урожае в 3-4 млн тонн^[79]. Мелкое крестьянское хозяйство имело серьезные проблемы с агротехникой, потому часть посевов просто не всходила. Эта проблема была очень серьезной. В 1949 году, уже в ходе выполнения первого годового плана, пришлось засеять 1,1 млн гектаров сверх плана из-за того, что часть озимых и яровых посевов не взошла^[80].

В 1945 году у румынских крестьян не было возможности для таких трудовых подвигов. Потому советское командование выделило 150 тысяч тонн пшеницы и 150 тысяч тонн кукурузы, что позволило избежать голода. Вплоть до самого момента проведения коллективизации в 1949 году в Румынии не хватало продовольствия, и Советский Союз оказывал помощь: в 1946 году – 100 тысяч тонн, в 1947 году – 80 тысяч тонн зерна. Большую часть из этих зерновых займов Румыния не вернула.

Огромный вклад был сделан в восстановление промышленности и транспорта. После войны Плоешти превратился в груду развалин, его бомбила и советская, и американская авиация. В сентябре 1944 года на промыслах с большим трудом добывали около 1200 тонн нефти. С участием советских специалистов нефтепромыслы стали восстанавливаться, и в мае 1945 года добыча выросла до 4680 тонн^[81]. Этого было мало, но начало было положено. Нефтепродукты были нужны и Красной Армии, и румынскому хозяйству. 8 мая 1945 года между СССР и Румынией было заключено соглашение об экономическом сотрудничестве, в котором важное место уделялось восстановлению нефтедобычи. Советский Союз предоставлял новейшее оборудование и технологии для геологоразведки, обучал румынских нефтяников, геологов и геофизиков.

17 июля 1945 года Румыния и СССР заключили соглашение об организации акционерного общества «Совромпетроль», которое занялось восстановлением и эксплуатацией нефтепромыслов. Дело сразу пошло в гору, и в 1945 году, по итогам года, было добыто 4,6 млн тонн нефти. Правда, в последующие годы добыча сокращалась: в 1946 году – 4,2 млн тонн, в 1947 году – 3,8 млн тонн^[82]. Однако в это время советские геологи искали новые месторождения и бурили более 100 геологических структур. В 1949 году были открыты новые месторождения в районе Тырговиште и Мойнешти.

Немецкая армия бросила в Румынии огромное количество всякого имущества. Оно считалось трофейным и было советской собственностью. Однако на практике часть этого трофейного имущества, которое не могло использоваться в СССР, оставлялось и передавалось местным властям. Так, из этих трофеев Румынии было передано 23 торговых судна, 115 паровозов, 23 тысячи вагонов, 2 тысячи автомобилей и 2 тысячи тракторов^[83]. За счет этой советской щедрости Румыния смогла быстро восстановить транспорт и существенно поднять механизацию в сельском хозяйстве. Две тысячи тракторов – это очень много. Для сравнения, в 1949 году в 102 машинно-тракторных станциях в Румынии насчитывалось 4850 тракторов и еще 2390 тракторов в государственных хозяйствах^[84].

Без этой неотложной хозяйственной помощи, которую начала оказывать Красная Армия сразу же после завершения боев, Румынию ожидали бы голод и длительное разорение.

Вообще Советский Союз необычайно мягко отнесся к Румынии, несмотря на то что эта страна вступила в войну на стороне Германии, оккупировала часть советской территории, нанесла значительный ущерб и так далее и так далее. После свержения прогерманского правительства румынская армия воевала в одном строю с Красной Армией, Румынии была оказана разнообразная неотложная хозяйственная помощь. Даже репарационные платежи, первоначально установленные в размере одной пятой от реальной суммы ущерба, не были особенно тяжелы, а в 1945 году были вполовину сокращены из-за засухи и тяжелого хозяйственного положения. Лозунг о том, что Красная Армия не воюет с народом, в Румынии был выполнен точно и полностью.

Глава 6. Болгария: война без единого выстрела

Мы привыкли представлять себе Вторую мировую войну как войну ожесточенную, наполненную грохотом орудийных выстрелов и лязгом танков. Собственно, почти вся она такая и была. Однако в этой большой войне был эпизод, когда выстрелов не было. Красная Армия воевала с Болгарией без единого выстрела.

Болгария вступила во Вторую мировую войну на стороне Германии, главным образом исходя из стремления добиться реванша за поражение во Второй Балканской войне 1912-1913 годов, когда Болгария лишилась ряда территорий. Германия вооружала болгарскую армию, поставляя ей, в частности, вооружение, захваченное в Чехословакии. По итогам того же самого Венского арбитража, по которому Венгрия получила от Румынии Северную Трансильванию, Болгарии досталась Добруджа.

В конце 1940 года Болгария на стороне Германии и Италии приняла участие во вторжении в Грецию, предоставив свою территорию и порты для размещения немецких войск и военного флота. Хотя болгарский царь Борис III колебался, прогермански настроенное правительство во главе с премьер-министром Богданом Филовым развернуло активную деятельность по присоединию к Тройственному пакту и размещению немецких войск в Болгарии. После подписания документов о присоединии Болгарии к Тройственному пакту 1 марта 1941 года Болгария стала немецким плацдармом для войны против Югославии и Греции. 19-20 апреля 1941 года болгарские войска оккупировали часть Македонии и Северной Греции, а также вместе с итальянскими войсками часть Албании.

С нападением Германии на СССР немцы не раз требовали от болгарского правительства посылки частей на фронт. Царь уклонился от этого требования, опасаясь роста прорусских настроений в войсках, и потому болгарские войска в сражениях на Восточном фронте не участвовали, но были задействованы в качестве оккупационных войск в Югославии и Греции, высвободив немецкие дивизии. 13 декабря 1941 года Болгария объявила войну США и Великобритании.

Болгарское правительство не зря колебалось по поводу более активного участия в войне на стороне Германии, поскольку в стране были сильны просоветские настроения, была сильная и пользовавшаяся влиянием среди местного населения Компартия, и уже летом 1941 года в Болгарии возникло мощное антигитлеровское движение, которое в июне 1942 года создало Отечественный фронт во главе с лидером болгарских коммунистов Георгием Димитровым. У антифашистов еще в июне 1941 года появились партизанские отряды, быстро подчиненные единому командованию. В ноябре 1941 года была создана Центральная военная комиссия во главе с полковником Цвятко Радойновым, а политическое руководство осуществляло Политбюро Болгарской рабочей партии. В марте 1943 года партизанские отряды были объединены в Народно-освободительную повстанческую армию (НОПА). Центральная военная комиссия была реорганизована в Главный штаб, территория Болгарии была разделена на 12 оперативных зон. Болгарские партизаны отличались высокой степенью организации: летом 1944 года у них было 9 партизанских бригад, 35 батальонов и отрядов, 2 четы и несколько боевых групп, общей численностью около 9 тысяч человек. Против них действовало около 100 тысяч солдат болгарской армии и полицейских, но они достигали только локальных успехов.

Болгарская НОПА взаимодействовала с югославскими партизанами – НОАЮ и греческими партизанами – Народно-освободительной армией Греции. Таким образом, балканские партизаны, практически не имея поддержки извне, открыли второй фронт против гитлеровцев на Балканах.

Царь Борис III после того, как Германия потерпела ряд поражений от Красной Армии, попытался выйти из войны и порвать союз с Германией, но скоропостижно умер 28 августа 1943 года. Власть захватил Регентский совет, составленный принцем Кириллом, премьер-министром Филовым и генералом Николой Миховым, который стал править от имени шестилетнего сына умершего царя Симеона и проводил прогерманскую политику. Регентский совет назначил нового премьер-министра Добри Божилова.

После победоносного наступления и выхода Красной Армии на территорию Румынии СССР 18 мая 1944 года потребовал от Болгарии прекращения военной помощи Германии^[85]. Требование выполнено не было. Однако положение Болгарии ухудшалось, и это вызвало шатания в правящих кругах Болгарии. Они стали искать способа выпутаться из войны с минимальными потерями. Поражения немецкой армии наглядно показывали им, что со вступлением Красной Армии в Болгарию слабая болгарская армия попадет между ней и партизанами и будет раздавлена. Божилов ушел в отставку.

Вместо него 1 июня 1944 года премьер-министром стал Иван Багрянов. Это правительство отчаянно маневрировало, пытаясь найти соглашение с антигитлеровской коалицией, с растущей внутренней оппозицией, то есть пыталось устоять в тех условиях, когда требовалось сделать решительный выбор. 12 августа 1944 года СССР второй раз потребовал от Болгарии прекращения оказания помощи немецким войскам.

Некоторое время болгарское правительство уклонялось от ответа. Но 20 августа 1944 года началась Ясско-Кишиневская операция и впечатляющий четырехдневный разгром немецко-румынских войск. Когда положение стало ясным, 26 августа Багрянов объявил о полном нейтралитете Болгарии и потребовал от Германии вывода войск. Немцы, которые весьма бесцеремонно относились к своим союзникам, не обратили на провозглашение нейтралитета никакого внимания. Отступавшие из Румынии немецкие войска прошли в Югославию, в болгарских портах скапливались немецкие суда. Немцы принялись топить в портах свой военный флот. С 26 по 30 августа было затоплено 74 военных корабля, в том числе 7 подводных лодок, 32 миноносца, 26 десантных барж и 4 крупных военных транспорта. Всему этому болгарская армия не препятствовала.

Правительство Багрянова вело переговоры о перемирии с представителями антигитлеровской коалиции, но от болгар требовали определиться наконец, на чьей они стороне. 30 августа советское правительство потребовало отказаться от нейтралитета и выступить на стороне антигитлеровской коалиции^[86]. Переговоры не получились. Багрянов ушел в отставку, и 2 сентября 1944 года премьер-министром стал Константин Муравиев. Правительство объявило политическую амнистию, отправило в отставку регента Богдана Филова и даже 5 сентября решилось на объявление войны Германии. Но министр обороны генерал Иван Маринов настоял на том, чтобы отложить объявление об этом решении на 72 часа.

Советское правительство все это уже не устраивало, и в ноте от 5 сентября 1944 года оно объявило, что находится в состоянии войны с Болгарией.

Марш Красной Армии

Безусловно, и речи не было о том, чтобы пытаться отражать натиск Красной Армии. Болгарская армия была весьма многочисленной, в ней было 510,2 тысячи человек, но при этом плохо вооруженной. В армии имелось 347,6 тысячи винтовок и карабинов, 4,7 тысячи тяжелых и 8,9 тысячи легких пулеметов, 3,2 тысячи орудий, 135 танков и 566 самолетов^[87]. Таким образом, треть армии не имела даже стрелкового оружия. Помимо этого, большая часть сил болгарской армии находилась в Югославии и Греции, против Красной Армии могли выступить лишь 4 дивизии и 2 бригады.

В составе 3-го Украинского фронта на момент войны с Болгарией было 3 общевойсковые армии, в которых было 28 дивизий и одна воздушная армия, а также части фронтового подчинения: 31-й гвардейский стрелковый корпус, 9-я артиллерийская дивизия прорыва, 4-й гвардейский механизированный корпус, ряд отдельных танковых, артиллерийских и мотоциклетных полков и даже три отдельных дивизиона бронепоездов. Общая численность – 258 тысяч человек, 5,5 тысячи орудий, 508 танков и САУ, 1026 самолетов.

Красная Армия имела полное превосходство. Уже этого было достаточно, чтобы быстро сломить сопротивление болгарской армии. Кроме этого, в Болгарии действовало около 30 тысяч партизан НОПА. В большинстве частей болгарской армии действовали комитеты Отечественного фронта, которые пропагандировали солдат и офицеров не участвовать в боях с Красной Армией.

Штаб 3-го Украинского фронта, учитывая сложившуюся в Болгарии ситуацию, принял необычное для войны решение: начать наступление без артподготовки, в походных колоннах. Цель наступления – захват портов Бургас и Варна, тогда как в Софию должны были вступить части НОПА. Утром 7 сентября 1944 года с самолетов были сброшены листовки с обращением командующего фронтом, Маршала Советского Союза Ф.И. Толбухина, в котором говорилось: «Красная Армия не имеет намерения воевать с болгарским народом и его армией, так как она считает болгарский народ братским народом… Красная Армия добивается того, чтобы немецкие солдаты и офицеры, нашедшие приют в Болгарии, немедленно были интернированы и переданы советским войскам как военнопленные»^[88].

В 11.00 советские войска перешли болгарскую границу и начали продвижение в глубь страны. Действительность превзошла ожидания. Первоначально предполагалось, что болгарская армия не будет оказывать сопротивления, а на деле вступающим красноармейским частям был оказан самый восторженный прием. Болгарские части слагали оружие, местное население выходило встречать советские колонны с цветами и угощением. Политбюро Болгарской рабочей партии обратилось к населению: «Выходите на улицы и площади и встречайте витязей армии, которая несет свободу болгарскому народу. Ее путь нужно покрыть цветами!»^[89]

Действительно, путь войск 3-го Украинского фронта был усыпан цветами, а наступавшие части занимались проведением митингов. 37-я армия только 8 сентября 1944 года провела 27 массовых митингов, в которых участвовали 80 тысяч человек. Политотдел 37-й армии сообщал: «Население Болгарии с большой радостью и ликованием встречало части Красной Армии. Из бесед с населением городов Варна и Добрич видно, что большинство ожидало прихода частей Красной Армии. Население считает, что война Германией уже проиграна»^[90]. В этот день войска дошли до порта Варна. Начальник порта, капитан 2-го ранга Миларов доложил советскому командованию о находящихся в порту судах.

8 сентября 1944 года болгарское правительство объявило о войне с Германией, так что Болгария одновременно была в состоянии войны как с Германией, так и с союзниками антигитлеровской коалиции, вплоть до подписания с СССР, США и Великобританией соглашения о перемирии 28 октября 1944 года.

Впрочем, нельзя сказать, что марш Красной Армии в Болгарии был совсем без трудностей. Стояла жара, 38-40 градусов, а войска двигались на большие расстояния. Механизированные соединения делали по 120 км в день, пехотные – по 45 км. Часто ломалась техника, но на помощь тут же приходили местные жители. Начальник политотдела 57-й армии, полковник Г. Цинев докладывал, что отмечалось много фактов, когда болгары предлагали свой транспорт для перевозки солдат или имущества до следующей стоянки. Сломавшиеся мотоциклы разведывательных подразделений болгарские крестьяне тащили упряжками лошадей или волов. К исходу 9 сентября части 3-го Украинского фронта вступили в более чем 700 болгарских населенных пунктов и везде находили самый теплый прием. Болгары угощали красноармейцев, старались им во всем помочь, размещали на отдых, давали проводников.

Эта странная война без единого выстрела кончилась в 22.00 9 сентября 1944 года. Советские войска по приказу Ставки Верховного главнокомандования прекратили боевые действия. К этому моменту Отечественный фронт уже сверг прежнее правительство и сформировал свое, во главе с Кимоном Георгиевым. Георгиев сразу же отправил просьбу о перемирии.

Болгарская армия тоже стала освободительной

Ревизионисты не преминули бросить комок грязи и в эту войну с Болгарией без единого выстрела. Владимир Бешанов в своей книге «1944 год – «победный», почему-то назвал вступление Красной Армии в Болгарию «оккупацией»^[91]. Он не пожелал заметить восторженную встречу, которую болгарское население оказало частям Красной Армии, отразившуюся во всех без исключения изданиях по истории войны. Есть множество фотографий этих встреч, ликующих толп, среди которых двигались советские танки, автомобили и солдаты. Прогерманское болгарское правительство вело интенсивную пропаганду, повторяя вслед за Геббельсом, что якобы у Красной Армии не осталось ни танков, ни пушек. Войска 3-го Украинского фронта показали, что это не так. Болгары были, конечно, поражены красноармейской мощью. Ну а прогерманская пропагандистская литература еще до прихода Красной Армии, как сообщал политотдел 57-й армии, использовалась болгарскими крестьянами в качестве обоев^[92]. Характерный штрих, демонстрирующий, как рядовые болгары ко всему этому относились.

Бешанов не только назвал болгарский поход «оккупацией», но и дальше последовал обычному приему фальсификаторов, выбросив из рассмотрения все то, что было после завершения этого победного марша. А после этого были весьма интересные события.

Дело в том, что немцы сразу же после свержения прогерманского правительства изготовились для вторжения в Болгарию. Была окружена и разоружена 15-я болгарская дивизия в районе города Метола, в Македонии, и 10-11 сентября 1944 года они начали наступление и захватили город Видин, вблизи болгарско-югославской границы. Это была обычная немецкая практика: если союзник выходил из войны, то его территория подвергалась оккупации. Но с Болгарией такой номер не прошел.

Новое болгарское правительство ввиду того, что собственных сил НОПА было явно недостаточно для отражения немецкого натиска, обратилось с просьбой создать Софийскую группу в составе 34-го стрелкового и 4-го гвардейского механизированного корпусов, 5-й гвардейской мотострелковой бригады, 2-й истребительно-противотанковой артиллерийской и 96-й танковой бригад, полков гвардейских минометов, ПВО и мотоциклетного. Также в Софию была переброшена авиация: 288-я истребительная авиадивизия и 306-я штурмовая авиадивизия из состава 17-й воздушной армии^[93]. 16 сентября 1944 года советские войска вступили в Софию, а с 18 сентября болгарская армия была оперативно подчинена командованию 3-го Украинского фронта.

Правительство Отечественного фронта 10 сентября объявило о создании Болгарской Народной Армии (БНА), в которую были включены 30 тысяч бойцов НОПА и 40 тысяч добровольцев, и 19 сентября начало мобилизацию остального населения. На формирование БНА были обращены только что разоруженные части прежней болгарской армии. Разоруженная 9 сентября 4-я дивизионная противовоздушная эскадра 12 сентября была снова вооружена и вскоре отправлена на фронт^[94].

Болгарские войска в Югославии перешли к боевым действиям. 28 сентября 1944 года 2-я болгарская армия начала наступление на города Лесковац и Ниш, а в середине октября части Красной Армии, БНА и НОАЮ разгромили в районе города Ниш 7-ю горную дивизию СС «Принц Ойген». 15 октября 4-я болгарская армия перешла в наступление в Македонии, разгромила 22-ю немецкую пехотную дивизию и заняла город Скопле. 22 октября 1944 года 2-я болгарская армия совместно с бригадой НОАЮ начала наступление на Косово Поле и Приштину. Особо отметим, что эти бои шли еще до подписания соглашения о перемирии между Болгарией и СССР. Кроме того, часть болгарской армии вместе с 37-й советской армией была размещена на границе с Турцией, и это заставило турецкое правительство отказаться от вторжения в Болгарию, хотя для этого уже была сосредоточена армейская группировка в составе 20 пехотных и одной мотомеханизированной дивизий, 3 кавалерийских и одной бронебригады^[95].

Какая это интересная получается «оккупация», в которой войска якобы «оккупированной» страны принимают активное участие в боях на стороне «оккупировавшей» армии! Понятно, что все эти факты для Бешанова были как кость в горле, и он предпочел их замолчать.

В отличие от Румынии в Болгарии не было попыток прогерманского путча, поскольку все активные сторонники немецких нацистов сбежали в Югославию к своим покровителям. Из них немцы создали Болгарскую противотанковую бригаду войск СС численностью 700 человек. Отечественный фронт Болгарии разворачивал создание БНА, в которую вливались части, выведенные из Греции, а также вновь сформированные из добровольцев и мобилизованных. Всего в БНА за оставшиеся месяцы войны было набрано 250 тысяч человек. Мобилизация сдерживалась острой нехваткой вооружения и боеприпасов. Раньше болгарская армия снабжалась немецким вооружением и не могла быстро перейти на советское вооружение. Потому после подписания соглашения о перемирии ГКО выделил болгарской армии боеприпасы из захваченных трофеев: 50 млн винтовочных и 50 млн 9-мм патронов, 300 тысяч 81-мм мин, 100 тысяч винтовочных гранат, 800 тысяч выстрелов к 20-мм зенитной пушке, 1 млн выстрелов к 37-мм противотанковой пушке «Шкода», 500 тысяч выстрелов к 50-мм противотанковой пушке «Рейнметалл», 250 тысяч выстрелов к 75-мм пушке «Рейнметалл», 140 тысяч выстрелов к 105-мм пушке и другие боеприпасы^[96].

Эти поставки позволили болгарской армии принять активное участие в сражениях на территории Югославии.

В дальнейшем болгарская армия принимала активное участие в сражениях в Венгрии. В это время она перевооружалась советским вооружением. До конца войны в БНА было передано 18,8 тысячи винтовок, 10,5 тысячи пистолетов-пулеметов, 2040 пулеметов, 310 минометов, 363 орудия, 9,4 млн винтпатронов, 58,8 млн пистолетных патронов, 151 тысячу гранат, 1,5 млн снарядов^[97]. В апреле 1945 года БНА получила 344 самолета, в том числе 120 Як-9, 120 Ил-2, 96 Пе-2 со всем необходимым оборудованием и снаряжением. Болгарских летчиков обучали 23 советских инструктора. Болгарская армия получала от Красной Армии продовольствие и бензин.

Болгарские солдаты и офицеры, которых немцы считали второсортными войсками, вместе с Красной Армией быстро изменили свое лицо. Советская военная миссия в Болгарии отмечала в своем письме Сталину 5 марта 1945 года: «Болгарская армия сравнительно быстро изжила кризис, связанный с изменением политической и военной обстановки, и твердо пошла в ногу с Красной Армией. В настоящее время на болгарскую армию нужно смотреть больше, чем как на союзника Красной Армии»^[98]. Боевые достижения БНА трижды отмечались в приказах Верховного главнокомандующего (всего за войну были издано 373 таких приказа), 360 болгарских солдат и офицеров были награждены советскими орденами. Таким образом, в Красной Армии никто не жаловался на то, что болгарские солдаты не умеют или не хотят воевать.

Помощь и благодарность

Как и в Румынии, Красная Армия в Болгарии и Югославии оказывала большую помощь в восстановлении народного хозяйства этих стран. Конечно, положение Болгарии было заметно лучше, поскольку боев практически не было, сражения затронули только небольшую часть вдоль границы с Югославией.

Однако и здесь были трудности, не хватало горючего. В октябре 1944 года 3-й Украинский фронт выделил 1000 тонн керосина и смазочных масел для проведения озимого сева^[99]. Болгарский торговый флот также нуждался в топливе. В январе 1945 года болгарскому торговому флоту командованием 3-го Украинского фронта было выделено 1600 тонн газолина, 300 тонн мазута, 100 тонн бензина, 24 тонны нефти и 24 тонны дизель-моторного масла^[100].

В конце 1944 года перед командованием Красной Армии стояла более важная задача – доставить зерно для продовольственного снабжения освобожденных городов Югославии, в особенности Белграда, в котором немцы практически не оставили продовольствия. Эта задача была решена силами тыловых органов 3-го Украинского фронта. 25 сентября 1944 года ГКО принял решение о поставке 50 тысяч тонн зерна. 13,4 тысячи тонн зерна были погружены в баржи в советских портах Измаил и Рени, которые потом поднимались по Дунаю до Белграда. Также для снабжения югославских городов использовалось захваченное у противника продовольствие – 25,7 тысячи тонн зерна. 22 декабря 1944 года начальник тыла 3-го Украинского фронта отчитался о проделанной работе и сообщил, что было отгружено 53 тысячи тонн зернопродуктов, в том числе 5 тысяч тонн муки^[101]. Видимо, несколько тысяч тонн зерна и муки доставили также из Болгарии.

Однако в апреле – мае 1945 года советские войска провели в Болгарии широкую посевную кампанию. Война практически кончилась, и это позволило командованию направить большие силы на помощь болгарским крестьянам в Софийской, Старозагородской и Варненской областях. Красноармейцы весной 1945 года вспахали 150 тысяч гектаров и засеяли 45,4 тысячи гектаров земли в единоличных и кооперативных хозяйствах, передали во временное пользование 42 трактора, более 200 лошадей, сельскохозяйственный инвентарь, предоставили горючее и посевной материал^[102]. Это была весьма существенная помощь. Однако и Болгарию в 1945 году поразила сильная засуха, так что в декабре 1945 года СССР, несмотря на собственные сильные продовольственные затруднения, поставил Болгарии 30 тысяч тонн кукурузы и 20 тысяч тонн пшеницы, а в начале 1946 года – еще 40 тысяч тонн зерна.

Помимо продовольствия, СССР поставил до конца 1945 года Болгарии большое количество промышленного сырья и товаров: 104,3 тысячи тонн нефтепродуктов, 45 тысяч тонн стальпроката, 11,8 тысячи тонн химического сырья, 22 тысячи тонн медикаментов и другую продукцию^[103]. Если кто-то говорит об «оккупации» Болгарии, то тот должен вспомнить, что настоящие оккупанты – немецкие войска полей не пахали и не засевали, продовольствие и промышленную продукцию захватывали и вывозили. Красная Армия поступала в точности наоборот.

Советские войска покинули Болгарию 14 декабря 1947 года. После этого в Болгарии было составлено благодарственное письмо на имя председателя Совета министров СССР, под которым было собрано 1,8 млн подписей. Если вслед за Бешановым считать, что Красная Армия «оккупировала» Болгарию, то надо признать, что эта «оккупация» так понравилась «оккупированным», что они собрали множество подписей под благодарственным письмом.

Глава 7. Венгрия: принудительный союзник Гитлера

Что известно о сражениях в Венгрии? Если брать не специалистов по военной истории, знающих наизусть все операции и основные факты о них, а широкий круг читателей, то не так и много. Страна, в которой города носят неудобопроизносимые названия (появилась даже фронтовая шутка, что город Секешфехервар проще два раза взять, чем один раз назвать), тяжелые бои за Будапешт. Могут еще вспомнить немецкое контрнаступление у озера Балатон.

Однако это весьма однобокое представление об участии Венгрии в войне. Из всех гитлеровских союзников, с которыми сражалась Красная Армия в Европе, Венгрия занимала особое место хотя бы потому, что это был единственный союзник Германии, которого немцы до самого последнего момента принуждали к войне.

Маленький хищник

Из всех союзников Гитлера Венгрия обладала просто необычайным стремлением к территориальным захватам и еще до нападения на СССР успела поживиться территорией сразу в трех соседних странах. В ноябре 1938 года, после ликвидации Чехословакии, первый Венский арбитраж передал Венгрии часть территории Словакии и Закарпатскую Украину, территории площадью 11,9 тысячи кв. км, на которых проживало около 1 млн человек, из которых 86 % были венграми. Эти территории были известны как «Верхняя Венгрия» и до 1921 года входили в ее состав.

Захват этих территорий шел вооруженным путем. 14-17 марта 1939 года венгры оккупировали Закарпатскую Украину. На этой территории шла борьба между провенгерскими и прогерманскими лидерами, в которой победила прогерманская фракция, возглавляемая министром иностранных дел автономной земли Карпатская Украина Августином Волошиным, который соглашался на передачу территорий, населенных венграми, но был против присоединения к ней.

Вокруг этой небольшой территории в конце 1938 – начале 1939 года сложился интересный политический пасьянс, в котором Германия и Италия поначалу удерживали Венгрию от оккупации, а Польша, наоборот, поддерживала венгерские планы. Но с провозглашением независимости Словакии 14 марта 1939 года, что официально оформило распад Чехословакии, венгры начали действовать. Одновременно немцы захватили территорию Чехии, объявленной Гитлером немецким протекторатом Богемия и Моравия. Венгерские войска, сосредоточенные у границы, стали продвигаться в глубь Закарпатской Украины. 15 марта 1939 года Волошин провозгласил независимость Закарпатской Украины и обратился за помощью к Гитлеру, но получил указание не оказывать сопротивления венгерским войскам.

Сопротивление наспех созданной «Карпатской сечи» – отрядов самообороны было довольно быстро сломлено, хотя за города Хуст и Севлюш шли тяжелые бои. 18 марта 1939 года вся Закарпатская Украина была занята венгерскими войсками. Венгры сразу же установили жесткий оккупационный режим и до конца мая 1939 года угнали на работу 59,3 тысячи человек.

23 марта 1939 года венгерская армия напала на Словакию из Закарпатской Украины. Словацкая армия потерпела поражение и начала отступать. 26 марта по требованию Германии было подписано перемирие, по которому Венгрии отошла небольшая территория на самом востоке Словакии.

Затем, в сентябре 1940 года, второй Венский арбитраж передал Венгрии уже упомянутую Северную Трансильванию площадью 43,4 тысячи кв. км, на которой проживало 2,5 млн человек.

Наконец, Венгрия поживилась территорией Югославии в апреле 1941 года. Совместно с немецкими войсками, вторгшимися в Югославию, 3-я венгерская армия оккупировала Воеводину, северная часть которой вскоре была присоединена к Венгрии.

В общем, в начале войны Венгрия была своего рода мелким хищником, нацеленным на то, чтобы оторвать куски территории у более слабых соседей. Германия в общем и целом поддерживала такую политику Венгрии, поскольку для этого были весьма веские военно-хозяйственные причины. Во-первых, Венгрия обладала большими запасами бокситов, расположенными в горах Баконь и Вертеш, севернее озера Балатон. Сырье для производства алюминия имело хорошее качество и для Германии представляло большую ценность. Добыча бокситов началась в 1925 году, а к 1933 году составила 540 тысяч тонн^[104]. В этом году в городе Мошонмадьяроваре был построен глиноземный завод, а с 1937 года в Чепеле (один из пригородов Будапешта), работал алюминиевый завод^[105]. До момента оккупации Франции в мае 1940 года венгерские бокситы были главным источником сырья для производства алюминия в Германии. В 1941 году добыча бокситов возросла до 823 тысяч тонн. За время войны в Германию ушло 4,5 млн тонн венгерских бокситов.

Летом 1941 года в Венгрии был построен Дунайский авиационный завод, который стал выпускать самолеты для Германии. В 1943 году выпуск составил 640 истребителей, 273 бомбардировщика и 156 транспортных самолетов.

Помимо этого в Венгрии добывалась марганцевая руда – важнейший компонент для производства легированных сталей. В 1941 году Венгрия добывала 70,5 тысячи тонн марганца. Добывался и поставлялся в Германию магнезит – огнеупор, применявшийся в футеровке сталеплавильных печей. Также Венгрия была поставщиком нефти, добыча которой началась в 1937 году. К 1941 году ее добыча выросла до 423 тысяч тонн.

Но только лишь сырьем участие венгерской промышленности в вооружении германского Рейха не ограничивалось. Венгрия обладала неплохим комплексом металлургических и машиностроительных предприятий и в 1941 году производила 442 тысячи тонн чугуна и 781 тысячу тонн стали. Венгерское машиностроение также имело весьма неплохой уровень развития и могло самостоятельно производить танки. В 1939 году началось производство танков «Толди», лицензию на производство которых Венгрия приобрела в Швеции. Первые танки этого типа поучаствовали в оккупации Трансильвании и во вторжении в Югославию и в Советский Союз. В сентябре 1940 года четыре крупнейших венгерских машиностроительных предприятия начали освоение производства танков «Туран», созданных на основе чехословацкого танка Т-21, несколько образцов которых было захвачено в Словакии. До лета 1944 года было выпущено до 459 танков «Туран» всех модификаций. В 1943-1944 годах на основе шасси танка было выпущено 66 самоходных артиллерийских установок «Зриньи». Машиностроительный завод M'AVAG, помимо профильной продукции – паровозов и дизельных локомотивов, также производил артиллерийские орудия.

В общем, венгерское машиностроение работало на войну. Венгерские предприятия в конце 1940 года стали выполнять заказы для немецкой армии, в частности в производстве винтовок и пистолетов. До 60 % мощностей их работало на выполнение заказов Вермахта.

Военно-экономическое значение Венгрии для Германии было вполне очевидно и достаточно велико. Потому неудивительно, что Гитлер выполнял пожелания своих союзников по части территориальных приобретений, даже если дело касалось тех стран, которые втягивались в орбиту германского влияния, как Румыния или Словакия.

Принуждение к войне

Однако, при всей агрессивности, венгерское руководство, впрочем, достаточно отчетливо понимало, что для большой войны у Венгрии нет ни мобилизационного потенциала, ни достаточных ресурсов. В 1941 году в стране было 9,3 млн человек населения, и призывной контингент составлял около 800 тысяч человек. Летом 1941 года в армии было 216 тысяч человек, то есть почти треть всего призывного контингента. В отличие от Германии, которая замещала немцев на производстве военнопленными и рабами, согнанными с оккупированных территорий, Венгрия не могла прибегать к этому способу в значительных масштабах. Далее, Венгрия зависела от ввоза нефти и угля, собственной добычи топлива было недостаточно для работы промышленности.

В силу этих причин венгерское руководство старалось по возможности уклониться от участия в войне, тем более что гитлеровские планы нападения на Советский Союз не обещали Венгрии каких-то существенных территориальных приобретений. Венгрия объявила войну СССР 27 июня 1941 года, после загадочной бомбардировки города Кошши (Кошице). До сих пор нет определенности в том, что тогда произошло, и высказываются версии, что это была немецкая или румынская провокация с целью втянуть Венгрию в войну с Советским Союзом.

Венгерские войска в составе «Карпатской группы», в составе двух бригад и одного механизированного корпуса, участвовали в боях на Карпатской Украине, в частности, в сражении за Умань и окружении войск 6-й и 12-й советских армий. Правда, воевать на советской территории для венгров было тяжело. В ноябре 1941 года механизированный корпус «Карпатской группы» был выведен из-под Донецка обратно в Венгрию. Поскольку он потерял 80 % своей техники, корпус был расформирован.

Весной 1942 года, после мобилизации, венгры отправили на Восточный фронт 2-ю венгерскую армию, численностью около 200 тысяч человек под командованием генерал-полковника Густава Яни. В составе армии была также бронетанковая бригада, вооруженная чехословацкими 38(t), немецкими Pz-III и Pz-IV, а также собственными танками «Толди». С июня по декабрь 1942 года венгерская армия вела оборонительные бои в районе Воронежа, в которых несла тяжелые потери. Венгерские солдаты в своих письмах и дневниках жаловались на мощный огонь советской артиллерии и на опустошительные атаки партизан, для которых венгерские гарнизоны стали излюбленной мишенью. Эти удары расшатывали дух венгерской армии, в которой увеличивалось дезертирство, столкновения с немецкими солдатами и даже продажа партизанам своего оружия с патронами, только чтобы не воевать.

А потом началось советское наступление под Сталинградом. Удар Красной Армии обратил венгерскую армию в бегство, которое командующий армией в своем приказе от 13 января 1943 года назвал «малодушным, бездумным и трусливым бегством». Венгры потеряли около 30 тысяч убитыми и замерзшими, 27,5 тысячи человек попали в плен. Отношения между венграми и немцами достигли высочайшего напряжения; немецкое командование даже выпустило приказ, предписывающий обращаться с венграми как с военнопленными, а немецкие солдаты грабили и разоружали венгерских солдат. После этого венгры стали сдаваться в плен целыми подразделениями.

По дороге бегства венгерской армией было брошено все тяжелое вооружение. Командующий армией был снят с поста, отдан под трибунал и расстрелян. После отзыва 2-й венгерской армии обратно в Венгрию, на Восточном фронте оставались только 8-й корпус в Белоруссии и 7-й корпус на Украине, которые должны были охранять коммуникации и бороться с партизанами. В Венгрии эти войска мрачно называли «Мертвой армией».

Сталинградское поражение надломило Венгрию так же, как Румынию. Уже после не слишком удачного похода к Донецку осенью 1941 года венгерские дипломаты стали прощупывать ходы к соглашению с Великобританией и США на предмет сепаратного мира и даже выступления против Германии, на условиях того, что Венгрии оставят все приобретенные ею территории. После сталинградского поражения и волны слухов, наводнивших страну, эти попытки только усилились, и теперь премьер-министр Миклош Каллаи стал вести переговоры о заключении перемирия. Это привело Гитлера к решению оккупировать Венгрию. 12 марта 1944 года немецкие войска оккупировали Венгрию в рамках операции «Маргарете». Хорти формально остался во главе государства, но в Венгрии уже распоряжались немцы. Немцы собирались также провести операцию «Маргарете-II» по оккупации Румынии и принуждению ее к войне в случае, если румынское правительство пожелает из нее выйти. Однако эта операция не была проведена из-за скоротечного четырехдневного разгрома немецко-румынских войск в августе 1944 года. В тех условиях было уже не до всяких операций, спасти хотя бы отступающие из Румынии войска.

Немцы изготовились к обороне Венгрии до самой последней возможности. Тут были и политические, и военно-хозяйственные расчеты. Венгрия была источником алюминия и бокситов, нефти и продовольствия, а кроме этого через территорию Венгрии можно было выйти в Австрию. Острие удара Красной Армии могло пройти от Будапешта на Дьор, Братиславу, Вену. Это уже территория Рейха. Если наступать дальше на запад от Вены на Линц, к границам собственно Германии, то советские войска могли бы оказаться в Мюнхене и Нюрнберге. Потому немцы возлагали на оборону Венгрии большие надежды. Надо сказать, что эти упорные бои не позволили Красной Армии пройти в Южную Германию, и эта часть Германии была оккупирована американскими и британскими войсками.

К тому моменту, когда в сентябре 1944 года советские войска перешли румынско-венгерскую границу, Хорти был уже настоящим заложником в руках немцев. 15 октября 1944 года он попытался было заключить перемирие с Советским Союзом, но эсэсовское подразделение похитило и взяло его младшего сына Миклоша Хорти в заложники и бросили его в концлагерь Маутхаузен, а потом в Дахау. Видимо, отец был сильно привязан к своим сыновьям, что согласился на требования немцев продолжать войну и передать власть идейному фашисту Ференцу Салаши.

Кровавое поражение

Битва за Венгрию была жестокой и кровавой. В ней участвовали 2,5 млн солдат и офицеров Красной Армии, 140 тысяч из которых погибли. Вместе с советскими войсками в Венгрии сражались две румынские армии, одна болгарская армия, а также части НОАЮ. Они тоже понесли более чем ощутимые потери. Например, румынские войска, которых во время боев в Венгрии насчитывалось 175 тысяч человек, потеряли убитыми, ранеными и пропавшими 24 тысячи человек^[106].

Венгрию, по сути, брали в клещи. В Западной Украине в июле – августе 1944 года 1-й Украинский фронт под командованием Маршала Советского Союза И.С. Конева провел Львовско-Сандомирскую операцию по прорыву немецкой обороны и выходу в Южную Польшу, чтобы взять важный промышленный район Верхней Силезии. В этих сражениях на стороне немцев воевала 1-я венгерская армия. После того как прорыв в Южную Польшу состоялся, советские части стали штурмовать Карпаты.

2-й Украинский фронт под командованием Маршала Советского Союза Р.Я. Малиновского после освобождения Румынии, начал Дебреценскую операцию по разгрому немецкой группы армий «Юг», подчиненных ей венгерских войск и созданию выгодного плацдарма для наступления на Будапешт.

Именно в ходе этих сражений в венгерском военном командовании произошел раскол. Часть высших офицеров решила, что с них хватит этой неудачной войны. 16 октября 1944 года командующий 1-й венгерской армией генерал-лейтенант Бела Миклош перешел на сторону Красной Армии. Его армия к этому времени уже убедилась в том, что натиск советских войск им не остановить. Она участвовала в сражении за Тыргу-Фрумос в Румынии в конце августа 1944 года и была отброшена с занимаемых позиций. Потом поражение в боях за Западную Украину против войск 1-го Украинского фронта. В августе 1944 года были сражения против войск 4-го Украинского фронта под командованием генерала армии И.Е. Петрова, наступавшего в Карпатах. Венгерская армия, занимая выгодные оборонительные рубежи, не смогла остановить и это наступление. Наконец, в сентябре – октябре 1944 года была Восточно-Карпатская операция, проведенная силами 1-го и 4-го Украинских фронтов. Здесь бои шли уже на территории Венгрии, точнее, на оккупированных ею территориях Закарпатской Украины.

Несколько месяцев постоянных поражений и отступлений побудили венгерского командующего перейти на сторону Красной Армии. Он очень пригодился, поскольку был на тот момент наиболее высокопоставленным венгерским представителем. 21-22 декабря 1944 года в освобожденном Красной Армией Дебрецене было сформировано коалиционное Временное правительство Венгрии, которое и возглавил Бела Миклош. В его заявлении говорилось: «Нельзя безучастно смотреть, как русская армия одна освобождает нашу родину от немецкого ига. Мы по-настоящему заслужим права на свободу, на независимость лишь тогда, когда и сами активно всеми силами примем участие в собственном освобождении: встанем на священную борьбу с немецкими угнетателями за освобождение нашей родины!» В это правительство вошли представители от венгерских коммунистов, от других партий и беспартийные. Оно уже 28 декабря 1944 года объявило войну Германии, а 20 января 1945 года подписало перемирие с СССР и западными союзниками по антигитлеровской коалиции.

Итак, мало того, что венгры воевали по принуждению немцев, с конца 1944 года добавился еще элемент гражданской войны. В Венгрии в эти несколько месяцев было два правительства: одно во главе с Ференцем Салаши, другое во главе с Бела Миклошем. Правда, у салашистов уже не было особых шансов. 2-я венгерская армия была полностью разгромлена, немецко-венгерский гарнизон Будапешта был полностью окружен, и на следующий день после объявления войны Германии Временным правительством Венгрии, 29 декабря 1944 года, советское командование выдвинуло окруженным войскам ультиматум о сдаче. Войскам обещали в случае сдачи сохранение формы, знаков отличия, имущества, питание и медицинскую помощь раненым и больным. Венгерским солдатам обещали роспуск по домам после регистрации и допроса^[107]. Парламентеров с ультиматумом немцы расстреляли из пулеметов.

Стремление немцев оборонять во что бы то ни стало Будапешт было связано с тем, что город был частью оборонительной линии, пролегающей по Дунаю, который пересекает всю Венгрию с севера на юг, прикрывающей доступ к Братиславе и Вене, а также некоторые ключевые промышленные объекты, например, глиноземный завод в Мошонмадьяроваре, находившийся вблизи стыка венгерской, австрийской и словацкой границ. Будапешт был замком, закрывающим доступ на правобережье Дуная.

В ноябре 1944 года войска 2-го Украинского фронта подходили к внешнему оборонительному кольцу Будапешта – рубежу «Атилла», но войти в него не смогли. В начале декабря 1944 года Будапешт был охвачен с севера, а с юга войска 3-го Украинского фронта, которому была подчинения болгарская армия, при поддержке Дунайской военной флотилии форсировали Дунай и вышли к южным окраинам Будапешта. 57-я армия 3-го Украинского фронта прорвалась к южной оконечности озера Балатон, поставив под угрозу город Надьканижа, в котором находились нефтеперерабатывающие предприятия. После небольшой передышки и подготовки, 20-29 декабря 1944 года, советские войска осуществили операцию на окружение Будапешта.

Будапешт обороняло около 190 тысяч немецких и венгерских войск под командованием обергруппенфюрера СС Карла Пфеффера-Вильденбруха. Правда, командование немецкой группы армий «Юг» определяло численность защитников города в 50 тысяч немецких и 45 тысяч венгерских солдат. Венгерское командование определяло свои силы примерно в 55 тысяч человек по размеру котлового довольствия. Помимо немцев и венгров, тут был целый фашистский интернационал. В Венгрию отступили все потрепанные и разбитые национальные эсэсовские части с Восточного фронта и с Балкан. Тут были сербы, словаки, румыны, финны, шведы, испанцы, датчане, норвежцы, французы, хорваты, албанцы и даже поляки, украинцы и русские. Подобным сбродом была укомплектована 22-я кавалерийская дивизия СС «Мария-Терезия».

В начале осады у гарнизона осталось всего 450 тонн боеприпасов, 120 кубометров горючего и 300 тысяч пайков продовольствия. Некоторое облегчение положения составил забой на мясо 25 тысяч лошадей и также приличные запасы моркови^[108]. Уже с 29 декабря 1944 года припасы доставлялись в Будапешт самолетами и планерами. Контейнеры с грузами иногда относило ветром на советские позиции, контейнеры с продовольствием собирало и разворовывало местное население, несмотря на угрозы расстрела. Иногда в контейнерах сбрасывали Железные кресты, а Рыцарский крест для командующего обороной города сбрасывали три раза.

Несмотря на отчаянное положение, немцы обороняли каждый дом и квартал в тщетной надежде дождаться операции по деблокированию Будапешта. Продвижение советских и румынских войск в глубь города давалось с большим трудом и было сопряжено с высокими потерями. Восточную часть города – Пешт оборонял не только рубеж «Атилла», но и семь оборонительных рубежей, которые шли почти параллельно и упирались в Дунай.

Это были жестокие бои посреди руин домов, бушующих пожаров, гор трупов и мусора. Много раз бой переходил в рукопашные схватки, как, например, схватка румынских солдат из 7-го армейского корпуса за казармы Франца-Иосифа на бульваре Хунгария, в которой некоторые румынские роты потеряли весь офицерский и унтер-офицерский состав^[109].

Достаточно привести только один факт, что батарея 743-го зенитно-артиллерийского полка 5-й зенитно-артиллерийской дивизии из состава 7-й гвардейской армии под командованием старшего лейтенанта Эдуарда Ананяна всего за 13 дней боев в Пеште отразила 27 атак противника, уничтожила 36 пулеметных точек, 20 снайперов, 40 домов с огневыми точками, подавила огонь четырех артиллерийских батарей, взяла в плен 41 солдата и офицера противника и даже захватила 88-мм зенитное орудие. Бой шел на расстоянии 300-400 метров, прямой наводкой, под градом пуль и осколков. Сам Ананян получил 17 осколочных ранений во время прорыва к Дунаю 18 января 1945 года. Остатки немецких и венгерских войск отступали в Буду – западную часть города по Цепному мосту и мосту Эржебеты. Перед предмостными площадями, в узких улочках шел жестокий бой в ярком свете от горящих домов. Мосты ночью были взорваны вместе с отступавшими солдатами и гражданскими беженцами.

В это же время шло сражение в западной части города – Буде, в особенности за господствующие высоты: гору Шаш-Хедь в южной части Буды, с которой открывалась панорама всего города. Потом, когда бои в Пеште уже прекратились, начался решительный и упорный штурм центральной части Буды, горы Геллерт, Замковой горы, на которых оборонялись остатки гарнизона. Они сдались 12 февраля 1945 года. В этот день над Будапештом воцарилась полная тишина, необычная и странная после нескольких недель сражений, не стихавших ни на минуту.

После взятия Будапешта состоялось знаменитое сражение в районе озера Балатон, в котором сошлись крупные группировки. С немецкой стороны было 431 тысяча человек, около 6 тысяч орудий, 877 танков и 850 самолетов. С советской стороны силы насчитывали около 400 тысяч человек, 6800 орудий, 400 танков и 700 самолетов. На стороне немцев сражалась 3-я венгерская армия, а на стороне Красной Армии также 1-я болгарская и 3-я югославская армии. Этот немецкий удар должен был отбросить союзные войска за Дунай.

Немцы применили свою излюбленную еще с начала войны тактику: массированное танковое наступление, маневры по фронту в поисках слабых мест в обороне. Новым было то, что немцы использовали тяжелые танки, в том числе «Королевские тигры», а также вели танковое наступление ночью, используя приборы ночного видения. Советское командование противопоставляло этому наступлению эшелонированную оборону и маневры самоходных артиллерийских установок, которые бросались в место прорыва. Войска 3-го Украинского фронта создали мощную оборону глубиной 25-50 км, а на решающих участках плотность артиллерии доходила до 150-170 орудий на километр.

Несмотря на все усилия и прорыв первых двух линий обороны, 20 января в прорыве у Дунапентеле немцам даже удалось на короткое время расчленить войска фронта. Немцы потерпели поражение и 15 марта 1945 года начали отступление. В этой битве они потеряли около 40 тысяч человек убитыми и ранеными, а самое главное, большую часть танков – около 500. Тяжелые потери понесла 6-я танковая армия СС. Немецкие и оставшиеся под их командованием венгерские войска под натиском Красной Армии откатывались на запад, в Австрию.

Кто на самом деле грабил в Будапеште?

Сейчас некоторые европейские историки, как, например, венгерский исследователь доктор Кристиан Унгвари, написавший подробную работу о боях за Будапешт, любят рассуждать о «социальной стороне» войны, под чем обычно понимается живописание всякого рода «зверств Красной Армии». В его книге «Осада Будапешта. 100 дней Второй мировой войны» по мере приближения к описанию сражений за сам город повествование плавно переходит на столь хорошо обкатанные в западной литературе обвинения в адрес красноармейцев: «освобождение от часов», изнасилования, мародерство.

Между тем в его весьма насыщенной фактами книге есть много чего интересного, что опровергает подобный взгляд. Автор, хотя и следует укоренившемуся в современной западной литературе взгляду на Красную Армию, как на орду дикарей, все же был приверженцем изложения фактов и вынужден признавать весьма и весьма многое, что представляло Красную Армию в выгодном свете.

Как и в уже рассмотренных случаях Неммерсдорфа и Метгетена, все условия для жертв среди местного населения создали немцы и их венгерские приспешники. Например, Унгвари пишет, что представитель Гитлера в Венгрии Эдмунд Веезенмайер думал только об обороне Вены и собирался принести венгров в жертву. Он говорил: пусть Будапешт «уничтожат десять раз, лишь бы была обеспечена оборона Вены»^[110]. Оборона Будапешта, против которой возражали многие военные, как немецкие, так и венгерские, делалась для того, чтобы советские войска не добрались до Вены и не вступили на территорию Рейха. 23 ноября 1944 года Гитлер отдал приказ оборонять каждый дом в Будапеште, не считаясь с потерями гражданского населения и материальным ущербом.

Также в этой книге есть немало фактов, свидетельствующих о том, что эвакуации населения из Будапешта практически не производилось. Первые советские подразделения появились в западном пригороде Будапешта – Будакеси на Рождество, 25 декабря 1944 года. Гражданское население никто ни о чем не предупреждал, и дело доходило до внезапных встреч. Например, как пишет доктор Унгвари, пассажиры фуникулера на Швабском холме с удивлением увидели на станции группу советских автоматчиков в маскхалатах. Это была разведгруппа под командованием старшего лейтенанта А.И. Козлова. Разведчики даже сели в фуникулер, прежде чем пассажиры разглядели советскую форму. «Началась паника, кто-то рванул за ручку ручного тормоза, и в этот момент советские солдаты попрыгали с поезда, предварительно освободив нескольких пассажиров от наручных часов», – пишет Унгвари^[111].

Конечно, тут исследователь предпочел вписать пару слов о «мародерстве красноармейцев», но сам по себе эпизод говорит совершенно об обратном. Население Будапешта никто не собирался эвакуировать. Было Рождество, люди пошли за покупками, за елками. Абзацем выше Унгвари упоминает весьма характерный эпизод, когда в рождественский вечер 8-я кавалерийская дивизия СС пыталась перейти в Буду: «И все же передислокация осуществлялась довольно медленно, так как ей препятствовали транспортные пробки и толпы горожан, спешивших за рождественскими покупками». Несколькими часами позднее беженцы забили все проспекты и улицы западной части Будапешта, спасаясь из западных пригородов. Попытки населения вырваться из города пресекались специальными фильтрационными пунктами, выставленными на дорогах.

Факты того, что ни немцы, ни фашистское правительство Салаши не планировало и ничего не сделало для эвакуации мирного населения, доктор Унгвари приводит много раз по разным поводам. В Венгрии они оставили все население Будапешта вместе с прибывшими в город беженцами из восточных районов страны на убой, на погибель под бомбежками и обстрелами. Немецкое командование беспокоилось только о возможности бунта в городе, для чего стянуло в Будапешт подразделения для борьбы с предполагаемым восстанием, а командующим гарнизоном был назначен Пфеффер-Вильденбрух, который был не военным, а крупным полицейским чином. Еще эсэсовцы делились с венгерскими фашистами опытом подавления восстания в Варшаве.

При этом руководство «Скрещенных стрел» сбежало из города еще в декабре 1944 года, до полного окружения города частями Красной Армии. Оставшиеся в городе салашистские боевики занимались убийствами евреев и терроризировали мирное население.

Детали осады венгерской столицы, изложенные в книге доктора Унгвари, позволяют также разобраться с одним из наиболее часто выдвигаемых в адрес Красной Армии обвинений в мародерствах и грабежах. По страницам западной литературы шествуют описания случаев, когда красноармейцы отбирали часы у военнопленных и гражданского населения, написанные словно под копирку. Между тем венгерский исследователь, много работавший с широким кругом источников, приводит немало фактов того, что повальный грабеж Будапешта осуществили именно немцы. Он признает, что немцы грубо игнорировали нужды гражданского населения, реквизировали по нужде и без нужды их имущество, взрывали здания^[112]. Немецкие солдаты не только присваивали все, что им понравится, но и ломали и портили все, что было оставлено жителями столицы в квартирах. У евреев, которых салашисты принялись уничтожать еще в начале осады, отнималось продовольствие, а потом склад с кошерными продуктами присвоил командир штурмового батальона венгерских фашистов Ласло Ваннай.

Унгвари приводит интересный факт, что командир немецкой 13-й танковой дивизии генерал-полковник Герхард Шмидхубер украл персидский ковер из королевского замка в Гёдёллё^[113]. Зачем ему понадобился этот ковер – так и осталось тайной. Сам Шмидхубер погиб в конце осады во время прорыва остатков немецких и венгерских войск из Буды на запад.

Чем плачевнее становилось положение окруженных, тем сильнее падала дисциплина и тем большие масштабы приобретал грабеж. Венгерский генерал-полковник Иван Хинди писал 30 января 1945 года: «Стало невозможно бороться с участившимися случаями реквизиции и грабежей, которые совершают многие немецкие подразделения в тылу»^[114]. Немецкое командование изначально очень пренебрежительно относилось к венграм и не обсуждало с ними свои действия, а по мере ухудшения положения немцы вообще перестали считаться с венграми: они просто гнали их вперед перед собой, угрожая оружием. Если уж венгерские солдаты не могли ничего поделать с бесчинствами немецких солдат, то что же могло сделать гражданское население?

Как венгерское население относилось к Красной Армии и ее наступлению по венгерской территории? По-разному. Кто-то приветствовал, кто-то боялся. Многие встречали настороженно, но потом меняли свое отношение. Так, население знаменитого города Токай на северо-востоке Венгрии, взятого советскими войсками еще во время Дебреценской операции, вскоре предложило советской военной комендатуре принимать вино для Красной Армии. Как сообщал Военный совет 40-й армии 2-го Украинского фронта, когда начался немецкий обстрел города, местное население стало собираться у советской комендатуры, заявив, что оно будет уходить вместе с русскими, если немцы вступят в город^[115]. Среди гражданского населения находились помощники Красной Армии. Например, как пишет доктор Унгвари, во время занятия острова Сентендре, в излучине Дуная у города Ваца, где советские войска без боя взяли в плен более 5 тысяч немецких и венгерских солдат, местная жительница Изабелла Борош перерезала провода, не позволив взорвать заминированный мост через Дунай у Тахи. На острове было много мельниц, которые тут же получили указание от советского командования возобновить помол муки.

Во время боев в Будапеште население пряталось в подвалах и старалось не высовываться. Град осколков от снарядов и бомб настигал всякого, кто осмеливался выбраться из убежища. Улицы были усеяны трупами убитых. Но у будапештцев часто не было выбора, подача воды прекратилась, и приходилось рисковать жизнью за ведро воды. Когда к убежищам приближались советские солдаты, то они, как писал венгерский командующий Хинди, давали людям воду и сигареты. Генерал-полковник Хинди особо отмечает, что советские солдаты не стреляли в гражданских.

Но также бывали и противники. Во время боев за Будапешт значительная часть гражданских лиц, не говоря уже о салашистах, присоединилась к венгерским или немецким подразделениям. В книге доктора Унгвари упоминается, что в венгерской армии в это время формировались штрафные подразделения, а также в батальоны набирались заключенные, отпущенные из тюрем. Далеко не все из них сдались советским войскам.

Сложной была обстановка в городе и после завершения боев. В Будапеште было много банд грабителей и мародеров, которые терроризировали жителей. Дело дошло даже до того, что у советского коменданта города генерал-лейтенанта И.Т. Замерцева однажды угнали автомобиль^[116]. Наведение элементарного порядка потребовало немало сил и времени.

Мадьярские части в Красной Армии

В отличие от Болгарии и Румынии, которые потерпели поражение сразу и целиком, всей страной, и потому их войска целиком перешли на сторону Красной Армии, в Венгрии солдаты и офицеры переходили по частям, группами и поодиночке, в силу дезертирства или плена. Немецкое командование боялось массового дезертирства и потому ставило за ненадежными частями заслон из эсэсовцев с пулеметами.

Впрочем, это не особо помогало. С 22 ноября по 4 декабря 1944 года из состава 10-й и 12-й венгерских дивизий дезертировало 1200 человек. Боеспособность оставшихся венгерских войск была очень низкой, солдаты уклонялись от боя. Кроме того, иной раз отмечались случаи прямого саботажа. Так, доктор Унгвари в своей книге приводит факт, что вскоре после окружения Будапешта квартирмейстер 1-го венгерского армейского корпуса капитан Дезе Немет специально перебросил венгерские военные склады в те районы, где их захватила Красная Армия, лишив будапештский гарнизон значительных запасов продовольствия и боеприпасов.

Поэтому венгерские части, воевавшие на стороне Красной Армии, были сравнительно немногочисленными. Хотя Временное правительство Венгрии по условиям подписанного перемирия с союзниками обязалось выставить на фронт не менее 8 дивизий, в апреле 1945 года оно смогло собрать и отправить на фронт только 1-ю и 6-ю дивизии, в которых было по 10,5 тысячи человек. Командование 2-го Украинского фронта передало для вооружения из трофейного немецкого и венгерского оружия 12,5 тысячи винтовок, 813 пулеметов, 149 минометов, 57 орудий. Они приняли участие в боях в Австрии и разоружении отдельных немецких и венгерских подразделений в Австрийских Альпах. До этого момента на стороне Красной Армии воевали только немногочисленные добровольческие подразделения, набранные из перебежчиков и пленных.

Поначалу советское командование опасалось посылать венгерских солдат на фронт и в декабре 1944 года сформировало из пленных и перебежчиков отряд венгерских железнодорожных войск под командованием капитана Габора Дьёндьёши, в котором было 4,8 тысячи человек. Отряд был подчинен 27-й железнодорожной бригаде. В апреле 1945 года на помощь советским мостовым и восстановительным железнодорожным батальонам, которые вели восстановление мостов и путей в районе Будапешта и вслед за наступающими в Австрию советскими войсками, сформировали еще четыре венгерских железнодорожных батальона^[117].

После подписания соглашения о перемирии с Временным правительством Венгрии дела с формированием венгерских подразделений пошли живее. В 320-й стрелковой дивизии из пленных и перебежчиков был сформирован 1-й добровольческий мадьярский отряд под командованием обер-лейтенанта Вереба, который в начале февраля 1945 года воевал в столице и выполнил поставленную перед ним задачу, захватив пять кварталов.

В начале марта 1945 года 10-я венгерская дивизия окончательно распалась. На сторону Красной Армии перешла часть 6-го пехотного полка этой дивизии во главе с командиром, подполковником Оскаром Варихази. Это был старый красноармеец. Он еще в 1919 году служил в Венгерской Красной Армии. По сути, это был не полк, а батальон численностью в 300 человек, но с ним Варихази принял активное участие в боях и ликвидации окруженных немецких частей. Во время завершающих боев в Будапеште советское комадование разрешило ему сформировать Будайский добровольческий полк, и он вырос до 2,5 тысячи человек. Эти мадьярские добровольцы носили венгерскую форму, на которую повязывали красные ленточки, оторванные от парашютов красного шелка, которые были привязаны к немецким контейнерам, сбрасываемым с самолетов.

По данным штаба 2-го Украинского фронта, в марте 1945 года отдельные венгерские роты были созданы в 317-й и 180-й стрелковых дивизиях, в 83-й морской стрелковой бригаде и других соединениях. 83-я бригада имела две роты под командованием капитана Имре Немета и капитана Иштвана Поганя. Иногда действия мадьярских рот были весьма результативными. Так, рота под командованием капитана Эрнё Немешвари, приданная 317-й стрелковой дивизии, в боях взяла в плен 300 венгерских и 40 немецких солдат, имея в своем составе 105 человек^[118]. Всего в боях участвовало 18 отдельных мадьярских рот. Они вместе с частями 320-й советской стрелковой дивизии и 83-й морской стрелковой бригады участвовали в штурме цидатели на горе Геллерт и Крепостной горы – господствующих над городом высот. Во время штурма 12-13 февраля 1945 года мадьяры отличились в боях, и над воротами Королевского дворца был поднят их флаг. После завершения боев в столице эти части разоружили и отправили на формирование венгерских дивизий, так, например, Будайский полк вошел в состав 1-й венгерской дивизии.

Однако надобность в формировании венгерских частей отпала. 4 апреля 1945 года территория Венгрии была полностью освобождена, а сопротивление противника в Австрии было уже фактически сломлено. Потому вскоре после завершения боевых действий эти мадьярские роты и части были демобилизованы и распущены.

Восстановительные работы

Итог боев за Венгрию был устрашающим. Страна была разрушена. По общим оценкам, ущерб от войны составил 21,9 млрд пенгё в ценах 1938 года, что в пять раз превышало годовой национальный доход. Было уничтожено 45 % всего национального имущества. В том числе 21 % сельскохозяйственного инвентаря, 44 % поголовья крупнорогатого скота, 78 % поголовья свиней, 38 % шахт и предприятий^[119]. Было повреждено 3602 предприятия, их производительные мощности упали на 45 %, много машин и оборудования было уничтожено или вывезено в Австрию^[120].

Огромные разрушения понес транспорт. Было уничтожено 1704 из 8373 мостов, имевшихся до войны; их восстановление затянулось до 1950 года. Немцы угнали в Австрию 48,8 тысячи вагонов из 68,3 тысячи единиц подвижного состава, которым располагали венгерские железные дороги. 66 % паровозов было или уничтожено, или угнано. Из 7600 км железных дорог только 4500 км были пригодны для движения. Немцы также угнали 86 % грузового автотранспорта. Из 50 дунайских пассажирских теплоходов осталось пять, из них три было повреждено. Из 50 буксиров остался один, из 252 барж осталось 10. Речной транспорт фактически был парализован^[121].

По всей Венгрии было разрушено 18 % жилья. Но в Будапеште было разрушено или сильно повреждено 80 % квартир. Некоторые районы города были так сильно разрушены, что коренные будапештцы не могли узнать хорошо знакомых мест, не могли найти улиц. В центре Буды были кварталы, где люди ходили не по улицам, а по крышам домов. Дорого же заплатила Венгрия за любовь Миклоша Хорти к своему сыну!

Такие масштабные разрушения нельзя было восстановить в короткое время. Венгерское государство было разрушено и дезорганизовано, а Временное правительство Венгрии не обладало для организации восстановительной работы достаточными силами и необходимым аппаратом. Снова практически вся забота легла на плечи Красной Армии, хотя перед советскими войсками стояла приоритетная задача преследования немецких и венгерских войск, да и ожесточенные бои еще не закончились.

В книге доктора Унгвари говорится о восстановлении мирной жизни города, но это сделано так, чтобы совершенно не упоминать участие в ней Красной Армии. Мол, и продовольственное снабжение, и разборка завалов шли как-то сами собой. Хотя обычно эта работа делалась либо красноармейцами, либо местным населением под их руководством. Советские саперы проводили разминирование улиц и домов, снимали заряды, собирали и обезвреживали неразорвавшиеся боеприпасы. Их было так много, что и сейчас, спустя 70 лет после войны, в Будапеште находят снаряды, оставшиеся после боев.

С 13 февраля 1945 года началась организация продовольственного снабжения города. Временным правительством Венгрии был назначен правительственный комиссар по государственным поставкам Золтан Ваш. Однако, как следует из опыта Красной Армии по освобождению других европейских городов, в частности Берлина, на первых порах продовольствие и транспорт для его перевозки по указанию Военного совета фронта давали части Красной Армии. Унгвари предпочел об этом совершенно умолчать.

Между тем Красная Армия отпускала много продовольствия. Так, 7 марта 1945 года ГКО выпустил постановление о продовольственном снабжении города. По этому решению жителям города отпускалось 15 тысяч тонн зерна, 2 тысячи тонн сахара и 3 тысячи тонн мяса. Однако в силу серьезных транспортных затруднений из-за разрушенных дорог и мостов, перевозок в интересах фронта, ведущего ожесточенные бои на западе Венгрии, 3-й Украинский фронт сумел на 4 мая 1945 года выделить 6 тысяч тонн зерна, 530 тонн сахара и 2,2 тысячи тонн мяса^[122]. Часть потребностей, очевидно, покрывалась трофейными запасами. Весной 1945 года в городе были открыты общественные столовые, обеспечивающие пищей 50 тысяч человек, а к 1 июня во всем городе была введена карточная система.

Восстановление города началось еще до прекращения боев в Буде. В Пеште 8 февраля 1945 года была восстановлена первая трамвайная линия. 20 февраля был восстановлен первый автобусный маршрут. Восстанавливались системы водопровода, канализации, с улиц убирали завалы, горы накопившегося за недели осады мусора, трупы. Уже весной 1945 года частично была восстановлена система электроснабжения, подачи газа. Специальные команды по указанию советского коменданта Будапешта нашли и поймали льва, сбежавшего из разрушенного зоопарка, который прятался в тоннелях метро.

Сложной задачей было восстановление взорванных мостов. Командование 3-го Украинского фронта выбрало для первоочередного восстановления Южный железнодорожный мост. На решение этой задачи были брошены 11-я и 12-я железнодорожные бригады, 16-й и 22-й мостовые батальоны и 2-й восстановительный батальон, под командованием полковника Б.И. Павлова.

Было решено соорудить временный мост, но и это была трудная задача. Восстановление началось 24 февраля 1945 года, после уничтожения дотов на правом берегу, когда на Дунае начались ледоход и половодье. Для забивки свай взяли трубы с трубопрокатного завода на Чепеле, а для работ соорудили канатную переправу: в 140 метрах выше моста через реку перебросили толстый стальной трос, по которому тянули паром, собранный из трофейных понтонов. С его помощью перевозили плавучие копры, сваи и материалы. Пролетные конструкции изготовили венгерские рабочие завода M'AVAG. 24 марта 1945 года мост был восстановлен, и на следующий день пропустил 100 воинских эшелонов в сторону фронта. Восстановительные работы были выполнены за 30 дней вместо 45 дней, отпущенных приказом командующего фронтом.

Будапештские мосты восстанавливали уже после войны. Сразу после завершения боев советские саперы установили на Цепном мосту временные пролеты. На восстановление старейшего Цепного моста, построенного графом Иштваном Сечени, будапештцы собрали крупные пожертвования, и мост был открыт 20 ноября 1949 года, в день его столетнего юбилея.

В разрушенной стране работы хватало. Временное правительство Венгрии в целях скорейшего восстановления сельского хозяйства, провело земельную реформу. В последний день сражений у озера Балатон, 15 марта 1945 года, Временное правительство Венгрии провозгласило земельную реформу, в ходе которой земля перераспределялась от крупных землевладельцев к мелким. Земли фашистских руководителей и военных преступников отчуждались без какого-либо выкупа. Крупные имения, площадью свыше 1 тысячи хольдов (свыше 500 га) отчуждались за выкуп для раздела. Также отчуждались излишки земли в хозяйствах площадью свыше 100 хольдов (50 га). В декрете о земельной реформе подчеркивалось, что площадь земельного надела не должна превышать той площади, которую семья может обработать своим трудом.

Земельная реформа прошла очень быстро, в сжатые сроки. Уже к началу мая 1945 года было перераспределено свыше 5 млн хольдов земли (2,5 млн га)^[123]. Землю получили 650 тысяч крестьян, в том числе 110 тысяч батраков, 261 тысяча сельхозрабочих и 214 тысяч владельцев карликовых участков.

Перераспределение земли совершалось так быстро, чтобы можно было успеть к началу посевной кампании. Начальник тыла 3-го Украинского фронта, который управлял захваченными нефтеперерабатывающими заводами в Венгрии, отпустил венгерскому правительству 3,4 тысячи тонн керосина для обеспечения весеннего сева. Красная Армия также помогла техникой, транспортом, инвентарем, посевным материалом. Но в современной Венгрии об этом не хотят помнить.

Нынешние венгерские историки поддерживают запущенную немецкими ревизионистами тему про «зверства Красной Армии» для того, чтобы не смотреть правде в глаза – венгерские фашисты были трусами и подонками. Они ввязались в войну на стороне Гитлера ради сохранения захваченных у слабых соседей территорий, а когда пришла пора расплачиваться, сдали свою страну немцам на разрушение и разграбление, а своих сограждан обрекли на погибель от голода, бомбежек и сражений. Их лидер Миклош Хорти много и выспренне говорил о Венгрии и ее величии, но в решающий момент жизнь его младшего сына оказалась ему дороже всей Венгрии и всех венгров. Конечно, признавать такое – это большой урон для национального самолюбия. Вот и цепляются венгерские историки за геббельсовскую пропаганду, за россказни о «противостоянии диким ордам с Востока», лишь бы не признавать этой правды.

Красная Армия и ее союзники освободили Венгрию не только от немецких захватчиков, но и от тех, кто был готов проливать и проливал кровь венгров, как воду.

Часть четвертая. Друзья

Глава 8. Чехословакия: захват гитлеровского арсенала

В три европейские страны Красная Армия вступила не как на вражескую территорию, а как в дружественные страны, чьи земли захватил враг. Это были Чехословакия, Норвегия и Польша. С одной стороны, для Красной Армии воевать в этих странах было легче, поскольку местное население ждало своих освободителей и помогало красноармейцам. Но, с другой стороны, бои в Польше и Чехословакии были продолжительными и ожесточенными, поскольку немцы всеми силами старались их удержать. Особенно упорно немцы обороняли Чехословакию, и у них были веские причины для такого упорства. Эта оккупированная страна была одним из наиболее важных индустриальных районов в Центральной Европе, которая поставляла топливо, сырье и готовую военную продукцию. По этой причине полное освобождение Чехословакии произошло только в самом конце войны, уже после падения Берлина.

Гитлеровский арсенал

Чехословакия, разделенная Гитлером на протекторат Богемию и Моравию, занимавшие территорию Чехии, и независимое государство Словакию, бывшую союзником Германии, с самого начала оккупации стала важным элементом германской военной промышленности. По общим оценкам, производственные мощности Чехословакии составляли 12 % от промышленности всего Третьего рейха^[124]. Основная часть промышленности контролировалась немецкими концернами. Доля немецкого капитала в промышленности Словакии выросла с 8 % в 1938 году до 62 % в 1945 году, а в Чехии до войны было 8 % немецкого капитала в промышленности, а в конце – 84 %.

Чехословацкая промышленность еще до войны производила большой объем продукции, около 60 % которой шло на экспорт. Чехословакия добывала 39 млн тонн угля, в том числе 16,5 млн тонн каменного. В районе Моравской Остравы и Карвина добывался прекрасный коксующийся уголь, из которого производилось около 3 млн тонн кокса в год, из них до 900 тысяч тонн кокса шло на экспорт. Собственные ресурсы железной и марганцевой руды и угля позволили Чехословакии развить мощную металлургическую промышленность, которая до войны производила около 1,6 млн тонн чугуна, 2,2 млн тонн стали^[125]. Примерно половина металлургической продукции производилась в Моравской Остраве, в чешской части Силезии, – 750 тысяч тонн чугуна, 800 тысяч тонн стали и 720 тысяч тонн проката, а также 200 тысяч тонн поковок и труб^[126].

На основе собственного металлургического сырья развивались металлообработка, машиностроение и, в частности, военное производство. Многие оружейные заводы имели полный цикл производства, от выплавки чугуна и стали до выпуска готовой продукции. Чехословакия была до войны настоящим арсеналом Восточной Европы и поставляла вооружение в Польшу и Румынию.

Немцы очень активно использовали мощности чехословацкой промышленности для вооружения Вермахта. С начала оккупации Чехословакии в стране была закрыта вся невоенная промышленность. Чешские заводы выпускали танки, артиллерийские орудия, грузовые автомобили и тягачи, авиадвигатели и самолеты, стрелковое вооружение и боеприпасы. К примеру, чешские заводы выпустили для Германии 1461 танк типа 38(t), а потом перешли на выпуск САУ «Хетцер», спроектированной на шасси этого танка. Таких самоходок, весьма удачных по конструкции, было произведено 4146 штук. Кроме того, на чешских заводах восстанавливались и переделывались в самоходки подбитые танки. Помимо танков собственной конструкции чешские заводы выпускали корпуса и башни танков, которые отправлялись в Германию.

В начале 1944 года чешские заводы ежемесячно выпускали около 30 тысяч винтовок, 3 тысячи пулеметов, 10,8 тысячи автоматов, 92 тяжелых и 120 зенитных орудий, 625 тысяч снарядов и около 100 танков и самоходок^[127]. По мере того как фронт приближался к границам Германии, военно-хозяйственное значение Чехословакии для Рейха только возрастало. Это был крупный промышленный район, который имел собственную рудно-сырьевую базу и который почти не испытывал ударов союзной авиации. Чешские заводы позволяли немецкому командованию перевооружать разбитые армии, побросавшие при отступлении колоссальное количество вооружения и техники.

В Словакии и Чехии спешно строились оборонительные рубежи, оборонительные обводы городов и населенных пунктов, сооружались доты, создавались заграждения. Немцы рассчитывали, что укрепления на выгодных рубежах в горно-лесистой местности позволят если не остановить Красную Армию, то, по крайней мере, сдержать ее наступление. Гитлер требовал от своих генералов жесткой обороны, запрещал отходы войск в тщетной надежде переломить ход войны в свою пользу.

В истории освобождения Чехословакии, впрочем, есть занятный момент. Подавляющая часть населения этой страны до самого последнего момента, пока уже к стенам городов и заводов не подошли части Красной Армии, работали на немцев и производили для них горы оружия. Восставать они стали только в последние дни войны, когда крах Германии был уже очевиден. Однако потом в Чехословакии очень не любили и не любят вспоминать об этом позорном периоде своей истории, до такой степени, что в их собственной литературе практически нет публикаций о том, что происходило в стране при немецкой оккупации, как работали и что производили заводы. В других странах такого не было. Например, в Польше вышло немало работ, в том числе написанных сразу после войны, о периоде немецкой оккупации. Для поляков это время было страшным и мрачным, но это было время героической борьбы, потому об этом охотно писали. А вот чехи и словаки подчинялись гитлеровцам и после войны постарались исключить это из своей национальной памяти.

Неудавшееся Словацкое восстание

В освобождении Чехословакии далеко не последнюю роль сыграла география этой страны. Путь Красной Армии преграждали горные цепи: Восточные и Западные Карпаты, прикрывающие с севера путь в Словакию, а также Судетские горы, прикрывающие путь на Прагу. В проходе между Карпатами и Судетами, как раз в районе Моравской Остравы, немцы подготовили сильную оборону. Чехословакию выгоднее было брать с юга, через долину рек Дуная и Моравы, которые выводили к Братиславе, Брно и Праге. Но этот путь целиком перекрывался Венгрией и сильной немецкой обороной по Дунаю и в районе Будапешта. Венгерская столица имела ключевое значение, поскольку она, словно замок, запирала путь в Чехословакию и Австрию.

По поводу наступления в Карпатах позиция Сталина и Ставки Верховного главнокомандования несколько раз менялась. Летом 1944 года наступление через Карпатские перевалы считалось неплохим вариантом на тот случай, если не получится прорвать сильную немецкую оборону в Румынии. Тогда удар через Карпаты выводил советские войска в тыл крупной группировке немецких и союзных им войск. 30 июля 1944 года был создан 4-й Украинский фронт, который получил задачу готовить наступление в Карпатах^[128].

Однако успешный прорыв в Румынии и скоротечный разгром немецких и венгерских войск в августе 1944 года переменили взгляды, и карпатская операция была отложена. Расчет теперь делался на фланговые удары из Польши и Венгрии, а также на стратегическое наступление на Берлинском направлении. Потому, после прорыва 1-го Украинского фронта в Польше и 2-го Украинского фронта в Румынии и Венгрии, советско-германский фронт выгнулся дугой, обходя Карпаты. Фланговые удары все равно не оставили бы обороняющимся в Карпатах немецким и венгерским войскам особых шансов и принудили бы их к отступлению, или они бы угодили в окружение. Для расшатывания фронта на территорию Словакии забрасывались партизанские отряды, и летом 1944 года в карпатских горах действовали уже два крупных партизанских соединения, в которых воевали около 3 тысяч советских и 15 тысяч чехословацких партизан.

Однако в эти планы вмешались определенные обстоятельства. Словацкая армия не хотела воевать против Красной Армии. В марте 1944 года в командовании словацкой армии созрел заговор, организатором которого был бригадный генерал Ян Голиан, назначенный в январе 1944 года командующим словацкой армией.

План восстания предусматривал следующее: словацкая армия поворачивает оружие против немцев, берет территорию Словакии под контроль, а через Дукельский перевал в Восточных Карпатах (в северной части Словакии) в страну вступает Красная Армия. План был сорван практически случайно. Президент Словацкой республики Йозеф Тисо обратился к немцам за помощью в борьбе с партизанами, поскольку его собственная армия стала ненадежной и отказывалась принимать участие в контрпартизанских операциях. 27 августа 1944 года немецкие войска начали оккупацию Словакии. Это ускорило развитие событий, 27 августа партизаны захватили город Ружомберок, располагавшийся на перекрестке дорог из Восточной в Западную Словакию и из Польши на юг Словакии. Выступления начались и в других городах Центральной Словакии. 29 августа 1944 года Голиан отдал приказ о начале восстания.

Начало восстания было определенно неудачным. Немцы сумели разоружить большую часть словацких частей, а в особенности Восточнословацкий корпус численностью 24 тысячи человек, который размещался в районе города Прешов и который по плану восстания должен был захватить Дукельский перевал. Немцы заняли и заблокировали этот ключевой перевал, не дав восставшим соединиться с Красной Армией. Это предопределило поражение Словацкого восстания.

Эта неудача была политически мотивирована. Руководство восстания разработало его план, не предусмотрев взаимодействия с партизанами, а также без взаимодействия с Красной Армией. Военный центр Словацкого восстания, и в этом его поддерживало правительство Чехословакии в изгнании, не хотел переходить на сторону Красной Армии и считал, что может освободить Словакию своими силами и установить власть без коммунистов. Но это им не удалось сделать. Первые же неудачи расшатали веру словацких командиров в успех восстания. Так, заместитель командующего словацким корпусом полковник В. Тальский перелетел со всеми самолетами в тыл Красной Армии, лишив восстание воздушной поддержки.

После разоружения Восточнословацкого корпуса словацкие солдаты бежали и присоединялись к партизанам мелкими группами. К 5 сентября 1944 года, после проведения мобилизации, у восставших было около 60 тысяч солдат и 18 тысяч партизан. Им удалось захватить часть арсеналов: 46 тысяч винтовок, 4 тысячи автоматов, 2,7 тысячи пулеметов, 200 орудий, 24 легких танка, 3 бронепоезда и 34 самолета. Под их контролем была центральная часть Словакии, командование восставших находилось в Банска-Быстрице. 31 августа руководство восстания обратилось к Советскому Союзу за помощью, а 1 сентября 1944 года Словацкий национальный совет объявил о низложении Тисо и взятии власти в свои руки. Впрочем, с этим заявлением совет явно поторопился.

В свете этих событий пришлось начинать новую наступательную операцию и пытаться с ходу брать сложный гористо-лесистый район Восточных Карпат, где была заблаговременно создана сильная оборона. Подходы к перевалу, польские города Кросно и Дукля были превращены в настоящие укрепрайоны. Кросно опоясывали траншеи, в самом городе были сооружены баррикады, каменные дома были приспособлены под огневые точки. Оборона имела глубину в 40-50 км, вплоть до реки Ондава, уже в Словакии. Укрепления занимали 10 немецких, 8 венгерских дивизий и две венгерские горнострелковые бригады общей численностью около 300 тысяч человек, 3250 орудий, 100 танков и штурмовых орудий, 450 самолетов.

По первоначальному плану операции, войска 38-й армии должны были прорвать эту оборону и в течение пяти суток пройти 95 км до города Прешов. Такие темпы наступления диктовались обстановкой – словацкие повстанцы не могли долго ждать, немцы стали теснить их со всех сторон.

38-я армия 1-го Украинского фронта и 1-й Чехословацкий армейский корпус начали наступление 8 сентября 1944 года, но с ходу взять его не смогли. В районе перевала развернулись бои, в особенности ожесточенные бои за Кросно. Немцы стягивали силы и наносили фланговые контрудары. Прямо в ходе боя командующий 1-м Украинским фронтом И.С. Конев сменил командование 1-м Чехословацким армейским корпусом, отстранив от командования бригадного генерала Я. Кратохвила, не организовавшего управление корпусом в момент его ввода в бой, и назначил командиром корпуса бригадного генерала Л. Свободу.

Немцы усиливали оборону, перебрасывая на перевал части, ранее задействованные в боях против словацких повстанцев, и даже соединения, выведенные из Польши и Венгрии. К 19 сентября в боях против наступавшей 38-й армии принимали участие пять немецких пехотных и три танковые дивизии. Немецкие войска пятились, цепляясь за удобные для обороны позиции, но не упускали ни одного случая для контрудара и 13 сентября 1944 года смогли даже окружить части 1-го гвардейского кавалерийского корпуса, прорвавшегося в глубь обороны.

Только после усиления наступления двумя танковыми корпусами удалось 20 сентября взять Дуклу и выйти к Карпатам. Но немцы вовсе не собирались сдавать Дуклинский перевал. Он был взят только 6 октября силами 1-го Чехословацкого армейского корпуса, 67-го советского стрелкового и 31-го советского танкового корпусов. Через перевал проходила граница. Чехословацкие солдаты нашли старый пограничный столб, повесили на него новый герб и вывесили советский и чехословацкий флаги. В ЧССР взятие Дуклинского перевала праздновалось как День создания Чехословацкой народной армии.

Впрочем, и взятие перевала мало что дало. Немецкие и венгерские войска обороняли позиции и за ним. Испортилась погода, шли дожди, стояли густые туманы, видимость была не более 50 метров. 38-я армия продвинулась на 50 км и перешла к обороне, не позволяя немцам снимать войска с этого участка фронта. Прорыв дался большими потерями: 13,5 тысячи красноармейцев и 2,5 тысячи чехословаков убитыми. Цель наступления – соединение с силами словацкого восстания – не была достигнута.

После того, как наступление Красной Армии выдохлось, немцы взялись за повстанцев и стали наступать на них со всех сторон. Пока в их руках были Банска-Быстрица и военный аэродром «Три дуба», там базировалась часть авиации 1-го чехословацкого армейского корпуса, и оттуда вывозили раненых. 27 октября была захвачена Банска-Быстрица. С падением своей столицы повстанцы были вытеснены в горы и перешли к партизанским действиям. Советская авиация поддерживала их сбросом оружия и боеприпасов; им было отправлено 2050 винтовок, 460 пулеметов, 1702 автомата, 120 противотанковых ружей, 3,7 млн патронов^[129]. В ночь на 24 ноября партизаны прорвали немецкий фронт, захватили доты и окопы. Через образовавшуюся брешь они вывезли раненых и вывели гражданское население, присоединившееся к партизанам.

Восстание потерпело поражение. 3 ноября 1944 года были захвачены в плен его руководители. Освобождение всей Словакии и возможность наступления с севера в долину Дуная остались нереализованными. Пока что Красная Армия занимала сравнительно небольшую часть Словакии, которая полностью лишилась своих продовольственных запасов. В октябре – ноябре части 38-й армии раздали местному населению около 4 тысяч тонн хлеба, многие солдаты отдавали свои пайки. 19 октября генерал Свобода обратился к Сталину с просьбой о продовольственной помощи населению освобожденной части Словакии. По решению ГКО, 1-му Украинскому фронту было отпущено 500 тонн муки, впоследствии переданной словакам^[130].

Трудное наступление

Хотя цели наступления в Восточно-Карпатской операции не были достигнуты, тем не менее опыт взятия Дуклинского перевала оказался для советских войск очень ценным. Оказалось, что воевать в горах и брать укрепленные позиции могут и части, не имеющие горных частей и специального горного снаряжения. Массированно применяя танки, артиллерию и минометы, можно пробить даже сильную оборону, а рейды конницы по горным тропам позволяют добиваться отхода противника с выгодных позиций. Немцы отошли с Дуклинского перевала, когда обозначилась угроза окружения оборонявших его войск.

В общем, командование Красной Армии почувствовало вкус к наступлению в горной местности. В ноябре 1944 года, после взятия Восточной Словакии, 38-я армия и 1-й армейский чехословацкий корпус были переданы в состав 4-го Украинского фронта, которому предстояло наступать дальше, в глубь Словакии. Перед этим наступлением генерал Свобода пополнил свой армейский корпус, мобилизовав в освобожденной части Словакии 12 тысяч человек^[131]. Инженерные войска фронта строили и восстанавливали дороги и мосты, готовясь к новому наступлению.

Во время боев в Чехословакии фронты помогали друг другу в рамках общего наступления на советско-германском фронте. Например, 1-й Украинский фронт во время наступления на Дуклинский перевал заставил немцев и венгров перебросить часть сил в Словакию, что позволило 2-му Украинскому фронту прорвать Дунайский рубеж и охватить Будапешт. Во время этих боев была целиком захвачена железная дорога Львов – Ужгород – Чоп – Мишкольц, которая позволила напрямую снабжать 2-й и 4-й Украинские фронты^[132]. Немного позднее эта железная дорога позволила подготовить наступление на Вену, Братиславу и Брно.

Пока 2-й Украинский фронт штурмовал венгерскую столицу и отражал немецкое контрнаступление в районе озера Балатон, между собой взаимодействовали 1-й и 4-й Украинские фронты. Первый из них начал 12 января 1945 года Висло-Одерскую операцию по прорыву через Силезию к границам Германии, 13 и 14 января начали наступление в Восточной Пруссии 2-й и 3-й Белорусские фронты. Одновременное наступление сразу нескольких фронтов заставляло немцев перебрасывать свои силы с одного участка фронта на другой, что создавало и для других фронтов выгодные условия для наступления. Так, действия 1-го Украинского фронта создали угрозу взятия Кракова, и немцы перебросили туда часть сил из Словакии.

Этим воспользовался 4-й Украинский фронт, начавший наступление 12 января 1945 года. Но после отвода части немецких войск к Кракову оборона в Словакии ослабла и была прорвана. До 18 февраля 1945 года, когда советские войска вновь уперлись в сильный оборонительный рубеж, была освобождена примерно половина Словакии. Части 4-го Украинского фронта не дошли до Ружомберока и Банска-Быстрицы примерно 30 км. Наибольший успех был достигнут на правом фланге фронта, где был осуществлен прорыв практически до самой Моравской Остравы, взят Краков.

Этот прорыв позволил занять выгодную позицию для наступления в Чехию. Весь район от Моравской Остравы до Ратибора был превращен в сильный укрепленный район, прикрываемый с востока тремя оборонительными рубежами, в каждом из которых было по четыре линии обороны, опиравшиеся на доты. Большие доты имели по два скорострельных 37-мм орудия, два спаренных и четыре одиночных пулемета. В каждом таком доте мог разместиться гарнизон из 80-100 человек. Большие доты прикрывались малыми дотами, вооруженными двумя станковыми пулеметами. Линии дотов были усилены полевыми укреплениями, огневыми точками, траншеями и заграждениями. С севера, со стороны Германии, город прикрывала только одна линия обороны от Троппау до Остравы. Здесь немцы использовали старые чехословацкие укрепления и усилили их. Прорвать такую оборону было очень трудно.

10 марта 1945 года началась Моравско-Остравская наступательная операция по взятию этого сильного укрепленного района. Первоначально командующий фронтом генерал армии И.Е. Петров пытался брать его в лоб, но потерпел неудачу. Немцы вскрыли подготовку к наступлению и стали контратаковать. С 12 по 15 марта войска фронта отразили 39 контратак. 17 марта наступление выдохлось. Командующий 38-й армией генерал-полковник К.С. Москаленко предложил нанести удар в обход Остравы с севера.

Однако и этот удар оказался не слишком удачным. Немцы перебрасывали новые дивизии. Командующий фронтом отдал приказ 18-й армии, которая по первоначальному плану должна была обороняться на взятых рубежах в Словакии, о наступлении, чтобы отвлечь часть немецких сил от Остравы. Несмотря на определенные успехи, и это наступление не привело к взятию важного промышленного района. Все же укрепления были сильными, а немцы для защиты единственного оставшегося у них на тот момент угольного бассейна (Рейнский был уже взят союзными войсками, а Силезский – войсками 1-го Украинского фронта) сосредоточили крупную группировку – 22 дивизии, в том числе 5 танковых.

После паузы, 15 апреля, наступление возобновилось, и 17 апреля части 4-го Украинского фронта вышли к линии дотов. Это оказался крепкий орешек. Мощные бетонные сооружения выдерживали прямые попадания снарядов из 152-мм гаубиц. Для разрушения дотов вся артиллерия выводилась для ведения огня прямой наводкой, в войсках были созданы специальные штурмовые группы, помощь в штурме оказывали чехословацкие офицеры, которые до войны служили в этом укрепрайоне. Продвижение шло медленно. 22 апреля был взят Троппау, и только 29 апреля советские войска вышли к окраинам Остравы. Утром 30 апреля 1945 года начался решающий штурм Моравской Остравы, которая была взята в тот же день.

Наступление 2-го Украинского фронта, который 25 марта 1945 года начал Братиславско-Брновскую наступательную операцию, шло намного лучше. 7-я гвардейская армия вышла 1 апреля к Братиславе и 4 апреля взяла хорошо укрепленный город.

Немцы попытались использовать для обороны реку Мораву. 5-7 апреля части 2-го Украинского фронта форсировали реку, начались тяжелые бои за плацдармы и прорыв немецкой обороны. После жестоких боев, не стихавших днем и ночью, 22 апреля советские войска вышли к Брно и охватили его. В решающем штурме 26 апреля Брно был взят.

В этих боях было освобождено три области Словакии и три области Моравии с общим населением в 4,3 млн человек. Местное население восторженно встречало Красную Армию, и участники боев вспоминают, что после уличных боев и взятия Моравской Остравы и Брно на улицы вышли толпы чехов в праздничной одежде, с цветами, национальными флагами и угощением.

Однако нужно подчеркнуть, что это означало – чешское население почти не принимало участия в освободительных боях и очень мало помогало красноармейцам, предпочитая пассивно дожидаться окончания боев. Перед фронтом наступавших советских войск в исключительно тяжелых условиях действовали партизаны, главным образом чехословацкие коммунисты и переброшенные в Чехословакию советские партизаны. Их была буквально горстка – 7700 человек в марте 1945 года. По подсчетам чехословацких историков, численность партизан была несколько большей – 13 тысяч человек^[133]. Им приходилось воевать против численно превосходящего и вездесущего врага; немецкая группировка в Чехии насчитывала около 1 млн человек. Партизаны несли потери, некоторые партизанские соединения приходилось формировать в ходе боев заново. Но эта горстка сделала большую работу: с сентября 1944 года по середину мая 1945 года ими было уничтожено 50 тысяч солдат противника, взорвано 269 эшелонов, уничтожено 129 танков и 1000 автомобилей, взорвано 20 складов, 95 железнодорожных и 83 шоссейных моста, уничтожено 26 самолетов^[134].

Если бы чешское население активнее участвовало в партизанском движении, то ущерб оккупантам был бы куда большим. Для сравнения, в Белоруссии, в которой перед войной было 2,9 млн человек населения, численность партизанских отрядов достигла 153 тысяч человек, не было места, где бы немцы и их пособники не подвергались партизанским атакам, и имелись весьма обширные освобожденные районы. Партизаны успешно действовали в Югославии, Болгарии и Албании. Так что чешское население в сопротивлении оккупантам было весьма пассивным.

После поражения в Моравии в Чехословакии у немцев осталась только Прага, которую обороняла группа армий «Центр» под командованием генерал-фельдмаршала Фердинанда Шёрнера численностью около миллиона человек. Незадолго до своего самоубийства Гитлер отдал приказ оборонять Прагу, превратив ее во второй Берлин. Но шансов у них уже не было. Против них выступила группировка общей численностью более 2 млн человек, 30,5 тысячи орудий и 2000 танков, в которой было 139,5 тысячи человек румынских войск, 69,5 тысячи польских войск, а также чехословацкий армейский корпус численностью 48,8 тысячи человек^[135]. Остальные 1 млн 770 тысяч человек были представлены Красной Армией.

Этот пример показывает, что без советской помощи у европейских стран, захваченных гитлеровской Германией, совершенно не было шансов самостоятельно завоевать для себя свободу. Даже в самом конце войны в составе сил коалиции, воевавшей против Германии на советско-германском фронте, преобладала Красная Армия.

Разгром этой немецкой группировки в Чехии был скоротечным. В начале мая она попала в полуокружение восточнее города Оломоуц. 5 мая 1945 года в 12.30 в Праге началось восстание. Незадолго до его начала чешское правительство протектората передало власть Чешскому национальному совету под руководством доктора Альберта Пражака. Восставшие заняли ключевые объекты города, за ночь возвели 1600 баррикад и разоружили некоторые немецкие подразделения. Численность восставших достигла 30 тысяч человек. И в этом случае большая часть чешского населения пассивно ждала исхода сражения за город.

В Праге начались уличные бои. Командующий группой армий «Центр» 6 мая приказал подавить восстание, которое заблокировало ему пути отхода на запад. Он хотел сдаться американцам, и потому все сражение за Прагу для немцев было сражением за возможность бегства от Красной Армии на запад.

Немцы быстро захватили большую часть Праги, однако столкнулись с тем, что на сторону чешского восстания перешла 1-я дивизия РОА. Власовцы выбили немцев из западной части Праги. Однако Чешский национальный совет отказался от их помощи, и власовцы ушли к западной границе Чехословакии. Немцы снова захватили большую часть города и прорвались в его центральную часть. 8 мая большая часть немецких сил начала отступление в американскую зону, в Праге осталось около 6 тысяч немецких солдат, прикрывавших отход. 9 мая в Прагу вошли части 3-й и 4-й гвардейских танковых армий 1-го Украинского фронта, после чего отступление немецких частей превратилось в бегство. Остатки эсэсовцев были уничтожены 11 мая у деревни Сливице.

В общем, освобождение Чехословакии было трудным делом, наступавшие войска вынуждены были брать многочисленные укрепленные рубежи, в том числе линии долговременной обороны. В ходе этих освободительных наступлений Красная Армия понесла потери в 140 тысяч человек убитыми.

Расправа над немцами

Вступив в Чехословакию, Красная Армия всюду находила восторженный прием. Жители крупных городов и небольших населенных пунктов выходили навстречу красноармейским колоннам с приветствиями и цветами. В отличие от Румынии и Венгрии, в Чехословакии был гораздо ниже языковой барьер, что создавало лучшие условия для общения между красноармейцами и местными жителями.

В общем, отношения были хорошими. Этому немало способствовало два обстоятельства. Во-первых, Сталин еще в декабре 1944 года направил в войска директиву, в которой разъяснялось, что Чехословакия является союзной страной, и советским войскам категорически запрещалось проводить конфискацию автомобилей, лошадей, скота и другого имущества, вести самостоятельные заготовки продовольствия. Войска должны были приобретать все необходимое через местные органы власти, организуемые в освобожденных районах представителями чехословацкого правительства, или же через командование чехословацких повстанческих частей^[136].

В Чехословакии полнее, чем где бы то ни было, был реализован общий принцип отношения к союзникам: советское командование не вмешивалось в дела местной администрации, занимаясь только военными и тыловыми вопросами, касающимися частей Красной Армии.

Так же как и в других освобожденных странах, советское командование помогало населению городов продовольствием. 26 мая 1945 года по решению ГКО было отпущено продовольствие для Праги – 8800 тонн зерна и 600 тонн соли, а также продовольствие для городов Брно, Моравска Острава и Братислава. Чехословацкому правительству были временно предоставлены в пользование 100 грузовых автомобилей с горючим для развоза продовольствия. Эта помощь была оказана потому, что немцы перед отступлением систематически разоряли оставляемые города и населенные пункты. Чехословакия в ходе боев потеряла 41,6 тысячи легковых автомобилей – 49 % довоенного парка, 17,2 тысячи грузовиков – 63,5 % парка, и потому чехословацкое правительство испытывало острую нужду в автотранспорте^[137].

Помимо продовольственных запасов, начальник тыла Красной Армии отдал распоряжение Военному совету 2-го Украинского фронта 18 мая 1945 года о выделении на нужды весеннего сева 500 тонн ячменя, 430 тонн овса и 107 тонн кукурузы, а также 500 тонн отрубей для подкормки скота^[138].

Сразу же после окончания боев началось восстановление разрушенного хозяйства. Особенно сильно пострадал железнодорожный транспорт: было уничтожено 52 % локомотивов, 68,3 % пассажирских и 74,5 % товарных вагонов. Было взорвано 1520 мостов, 38 туннелей, уничтожено 75 % станционных построек^[139]. Их восстановлением незамедлительно занялись советские саперы и советские железнодорожные бригады. Летом 1945 года чехословацкому правительству советское командование передало 40 тысяч товарных вагонов, что восполнило более половины утраченного парка, 2 тысячи цистерн и 245 паровозов, захваченных в качестве трофеев^[140].

Помимо этого чехословакам передавалось много захваченных немецких предприятий. Все заводы и фабрики, принадлежавшие немецким концернам, считались трофеями Красной Армии. Всего было захвачено 365 немецких фирм. По соглашению от 7 июля 1945 года, в числе советских трофеев осталась только 31 фирма, в состав которых входило 57 заводов. Впоследствии и они были переданы чехословацкому правительству.

На заводы возвращались рабочие, началось восстановление важнейших угольных шахт и металлургических заводов. Так, Тржинецкий металлургический завод близ Остравы возобновил выплавку чугуна уже 9 мая 1945 года. В июле 1945 года была восстановлена сталелитейная мастерская завода «Шкода» в городе Плзень, разрушенного американскими бомбардировками^[141]. Хозяйственное положение было тяжелым, но не катастрофическим. Советский Союз начал с лета 1945 года поставки в Чехословакию железной и марганцевой руды, хлопка и другого промышленного сырья, а также заказал на чешских заводах для экспорта в СССР 100 тысяч тонн стальпроката, 500 вагонов советской колеи, 10 тысяч электромоторов и 25 тысяч трансформаторов, а также другую промышленную продукцию^[142]. Бывший гитлеровский арсенал быстро переходил на производство гражданской промышленной продукции и уже в 1946 году выпускал автомобили, трактора, мотоциклы, станки, электротехническое оборудование, вагоны и экскаваторы. Уже в 1948 году, по завершении двухлетнего плана, выпуск промышленной продукции достиг довоенного уровня.

Во-вторых, лучезарным отношениям чехословацкого населения к красноармейцам также способствовало то, что приход Красной Армии дал им возможность жестоко поквитаться с оккупантами. В Чехословакии осталось немало немцев: судетских немцев, немецких переселенцев, присланных онемечивать протекторат, представителей администрации, солдат и офицеров Вермахта, СС и немецких формирований. Бежать им уже было некуда, чехи и словаки бросились им мстить. Расправы над немцами начались уже во время боев в Праге и продолжились после окончания боев. Немцев ловили, разоружали, убивали и истязали самым жестоким и изощренным способом.

Президент Чехословакии Эдвард Бенеш еще в 1943 году стал строить планы этнической чистки страны от немецкого населения, поскольку считал, что во избежание повторения Мюнхенского соглашения в Чехословакии не должно остаться немецкого меньшинства, а тем более районов его компактного проживания. После освобождения страны этот план немедленно бы приведен в действие. 2 августа 1945 года Бенеш лишил немцев чехословацкого гражданства.

По воспоминаниям Маршала Советского Союза И.С. Конева, уже 10 мая 1945 года из Праги в Дрезден шли длинные колонны немецких пленных из группировки генерала Шёрнера, а также изгнанные судетские немцы. Политотдел 4-й танковой армии 18 мая составил донесение об отношении чехословацкого населения к пленным немцам, которое запечатлело многие подробности истязаний и убийств. «Злоба и ненависть к немцам настолько велика, что нередко нашим офицерам и бойцам приходится сдерживать чехословацкое население от самочинных расправ над гитлеровцами», – подводило итог наблюдаемым фактам это донесение.

В отношении немцев были установлены жесткие дискриминационные меры, вплоть до запрета говорить на немецком языке в общественных местах, иметь радио и телефон, ходить по тротуарам. Хотя Эдвард Бенеш в октябре 1945 года призывал проводить выселение немцев без насилия, тем не менее его призыв услышан не был. Немцев убивали во множестве без особой утайки. Сохранилось немало фотографий убитых и повешенных. На некоторых трупах была нарисована свастика. Во многих случаях чехословацкие солдаты проводили массовые расстрелы немцев. Например, в ночь на 19 июня 1945 года солдаты чехословацкой армии в городе Пржеров расстреляли 265 немцев, ехавших в поезде в советскую оккупационную зону в Германии. По подсчетам землячества судетских немцев, за все время депортации погибло около 165 тысяч человек, и судьба еще 225 тысяч человек не была выяснена. По другим сведениям, погибли 18,8 тысячи человек.

Депортация немцев была поставлена на широкую ногу. В течение нескольких недель в правительстве Чехословакии был сформирован целый аппарат, занимавшийся этими делами. Всего к 1950 году из Чехословакии было изгнано 3,5 млн человек, в основном в американскую оккупационную зону в Германии. Чехословацкие власти также конфисковали всю немецкую собственность на сумму 34,9 млрд рейхсмарок в ценах 1938 года (это примерно половина годового национального дохода Германии в то время), выселяемому населению разрешалось брать не более 50 кг вещей. Остальное имущество было либо разграблено, либо распределено среди чехословацкого населения.

Так что у советской политики в освобожденных странах Европы был и свой изъян, который сильнее всего чувствовался в Чехословакии и Польше. Снисходительное отношение к союзникам и невмешательство в их внутренние дела не позволяли советскому командованию и военным комендатурам предотвратить акции насилия в отношении мирного немецкого населения.

Характерно то, что в заявлениях всякого рода «правдоискателей» по поводу «зверств Красной Армии» совершенно не упоминаются такие случаи на территории Чехословакии. Это, впрочем, неудивительно. Немногочисленные проступки красноармейцев померкли по сравнению с тем валом насилия, истязаний и убийств немцев, которое подняли чехословацкое население, армия и власти. Всю войну производившие для Гитлера горы оружия и пассивно дожидавшиеся исхода боев, чехи и словаки вымещали свою злобу и ненависть на тех, кто не мог им ответить.

Глава 9. Северная Норвегия: освобождение под «Интернационал»

Эта глава будет короткой, но упомянуть освободительный поход Красной Армии в Северную Норвегию необходимо. Он показывает, что менялись театры военных действий, но общий подход Красной Армии к освобождению оккупированных немцами территорий не менялся.

Норвегия, как известно, была оккупирована в апреле 1940 года. Однако довольно редко говорится о том, почему Гитлер принял решение вторгнуться в эту страну. Для захвата и оккупации Норвегии были не только военно-стратегические причины, сами по себе очень важные. Норвегия позволяла немцам поставить под полный контроль выход из Балтийского в Северное море, что вывело Кригсмарине на просторы Северной Атлантики и открыло возможности для начала свирепой подводной войны на морских коммуникациях Великобритании. В норвежских фьордах базировался надводный немецкий флот, который постоянно угрожал союзным конвоям, идущим через Баренцево море в Советский Союз. Здесь же базировались подводные лодки и бомбардировщики, сыгравшие решающую роль в нападениях на союзные конвои, в частности, в разгроме конвоя PQ-17.

Были еще военно-хозяйственные причины. Немецко-фашистская статистика быстро подсчитала выгоды от оккупации Норвегии. Во-первых, Норвегия имела крупный флот общим тоннажем 4,8 млн брт, из которых 2,4 млн брт приходилось на танкеры. Норвежский флот был самым молодым в мире, суда сроком службы менее 15 лет составляли 62,8 % его состава^[143]. Захваченные суда пополнили немецкий военно-транспортный флот, который понес изрядные потери в норвежской кампании и в последующей битве за Англию. Во-вторых, Норвегия обладала большим рыболовным флотом – 86 тысяч единиц, в том числе 14 тысяч с мотором. В 1937 году Норвегия экспортировала 257 тысяч тонн морепродуктов. Немцы использовали норвежскую рыбу для снабжения армии и особенно флота. В-третьих, и это самое главное, Норвегия обладала прекрасно развитой электроэнергетикой, с установленной мощностью 1,3 млн квт·ч, и производила 9,6 млрд кВт·ч электроэнергии в 1937 году^[144]. Поскольку население, живущее в основном своими традиционными промыслами, много энергии не потребляло, 50 % вырабатываемой электроэнергии шло в электрометаллургию и электрохимию.

Небольшая страна производила огромное количество ценнейшей продукции: 39,5 тысячи тонн карбида кальция, 37 тысяч тонн цианамида, 9,6 тысячи тонн концентрированной соляной кислоты, а также 145 тысяч тонн ферросплавов, 41 тысячу тонн цинка, 36 тысяч тонн химически чистого железа, 23 тысячи тонн алюминия, 8,3 тысячи тонн меди и 6,7 тысячи тонн никеля^[145]. Военно-хозяйственную добычу Германии, захваченную в Норвегии, нельзя было измерить только рейсхмарками. Норвежская электрометаллургия и электрохимия открывала Гитлеру дорогу для дальнейших захватов.

Потому в созданный рейхскомиссариат Норвегия Гитлер назначил обергруппенфюрера СА Йозефа Тербовена. Это был не просто высокопоставленный нацист. Он был одним из самых фанатичных приверженцев Гитлера, фюрер даже присутствовал на его свадьбе в июне 1934 года. Тербовен носил золотой партийный значок и отличился во время «Ночи длинных ножей». Он должен был выжать из Норвегии все, что нужно было Рейху для захватнической войны.

Красная Армия вдохновляла норвежцев

Сопротивление нацистам началось уже в августе 1940 года. Но все же Норвегия – это не Белоруссия. Партизанам негде было укрыться, было трудно с продовольствием, оружием и боеприпасами. Жестокий и решительный рейхскомиссар проводил масштабные акции против норвежского сопротивления. Но все же сопротивление, во главе которого были норвежские коммунисты, нарастало. Характерная особенность этого движения – преобладание невоенных форм: забастовок, неповиновения, издания и распространения нелегальных изданий (их выпускалось более 300 наименований, в 1943 году общий тираж их достигал 300 тысяч экземпляров), сбор сведений для британской и советской разведок, а также бегство в Швецию или в Великобританию. В Швеции стали формироваться отряды норвежской военной полиции.

Духа норвежцам прибавило сопротивление Красной Армии немецкому наступлению. Подпольные газеты живописали ход битвы за Сталинград. Они восхищались защитниками заводов «Красная баррикада» и «Красный Октябрь».

Впоследствии норвежские партизаны перешли к диверсиям. В сентябре 1942 года была взорвана электростанция в Гломфьорде, снабжавшая энергией алюминиевый завод. Группа коммуниста Асбьёрна Сунне терроризировала фашистов в Осло и окрестностях столицы. Наконец, 23 февраля 1943 года группа норвежских коммандос, подготовленных британцами, под командованием Й. Рённеберга осуществила самую знаменитую диверсию – взорвала завод по производству тяжелой воды в Веморке. Это был сильный удар по немецкой программе изготовления ядерной бомбы. Судя по некоторым сведениям, немцы очень рассчитывали на ядерную бомбу и даже подготовили в Норвегии специальную эскадрилью дальней авиации для нанесения удара по Нью-Йорку. Но этим планам не суждено было сбыться.

Удары наносились по военным заводам, портам, кораблям с военными грузами, учреждениям оккупационного режима. Кроме этого, норвежские партизаны и подпольщики помогали советским военнопленным, помогали им бежать и переправляли в партизанские отряды. В партизанском отряде в районе Драммена был даже «русский взвод».

На севере Норвегии, в провинции Финнмарк, сопротивление было сразу связано с советским командованием. Большая группа норвежских коммунистов бежала на лодках в Мурманск. После нападения Германии их обучили и стали забрасывать на оккупированную территорию для ведения разведки. В этой группе были уроженцы почти со всего Финнмарка. В конце сентября 1941 года подводная лодка забросила первую группу разведчиков.

Место было самое неподходящее для разведки: голые скалы и тундра. Немцы их искали, подсылали своих агентов, которые выдавали себя за членов сопротивления, преследовали, старались окружить и уничтожить. Разведчикам требовалось мужество и хладнокровие, и это расположило к ним норвежцев. Местные жители стали им помогать и выполнять их поручения.

По их сообщениям авиация и подводные лодки Северного флота наносили свои удары. Осенью 1942 года по сообщениям разведгрупп авиация Северного флота накрыла немецкие аэродромы и гарнизоны в восточном Финнмарке, что вызвало воодушевление у местных жителей. Особое внимание уделялось портам и фьордам, где базировались немецкие корабли. Вдоль побережья шла морская линия снабжения. Разведчики наводили на вражеские транспорты подводные лодки.

Эта сравнительно немногочисленная группа разведчиков оказала Северному флоту неоценимую помощь в разведке портов и фьордов. По их данным было потоплено около 80 судов противника.

Встреча с пением «Интернационала»

7 октября 1944 года Карельский фронт и Северный флот начали Петсамо-Киркинесскую операцию, целью которой был разгром 19-го немецкого горно-егерского корпуса, захват добычи никелевой руды в Петсамо, а также освобождение Северной Норвегии. В ходе этой операции войска Карельского фронта за два дня прорвали заранее подготовленную, эшелонированную оборону, высадили ряд десантов и к 25 октября взяли Киркинес. Немцы стали отступать из Северной Норвегии. Этот освободительный поход был и довольно кратким по времени, и потребовал сравнительно небольших жертв. Красная Армия в Северной Норвегии потеряла 2100 человек убитыми – не сравнить с другими освободительными походами, в которых число убитых достигало десятков тысяч человек.

Норвежцы встретили красноармейцев восторженно, как освободителей. Начальник политотдела 14-й отдельной армии сообщал, что население в поселке Бьёрнватн (располагался на берегу Варангер-фьорда, в 10 км к югу от Киркинеса) встретило подразделение советских разведчиков пением норвежского гимна и советского гимна – «Интернационала»^[146].

Норвежцев можно понять – немцы перед своим уходом уничтожали все, что только могли. Дороги, мосты и причалы взрывались или минировались, дома сжигались. Было уничтожено почти все продовольствие. Так, в Альте – городке на западе Финнмарка, на берегу Альта-фьорда, где в 1942 году стоял немецкий линкор «Тирпиц», немцы перед уходом зарезали весь скот: 1500 голов крупного и 3000 голов мелкого скота. Кроме этого, немцы подожгли большие кучи угля по всему Финнмарку, чтобы лишить жителей топлива. Сгорело около 60 % всех запасов угля. Без помощи Красной Армии жители провинции обрекались на голодную и холодную зимовку.

Командование Карельского фронта, выгнав немцев из Финнмарка, встало перед необходимостью оказать местному населению самую неотложную помощь. Начальник тыла фронта выделил 37,5 тонны хлеба и сухарей, 21 тонну муки, 25 тонн овощей, 8,5 тонны сахара, 10,7 тонны мяса – в общем, все, что можно было быстро завезти автотранспортом или кораблями в голодающую провинцию^[147]. Все найденные трофейные склады продовольствия в западной части Финнмарка, а также в Вардё и Вадсё, были переданы на обеспечение местного населения. Хотя это были трофеи Красной Армии, продовольствие было нужнее норвежцам.

Советские саперы проделали огромную работу, сняв 15 тысяч мин, восстановили 200 км разрушенных дорог и построили по просьбе норвежцев мост через реку Патсо-Йоки. Были восстановлены причалы и потушены горящие кучи угля. Поскольку немцы сожгли много жилых домов, советские части не занимали ни одного дома или строения, принадлежащего норвежцам, войска располагались в палатках. Часть доставшихся немецких бараков также были переданы местным властям для размещения населения, нуждающегося в жилье.

Советские войска стояли в Финнмарке недолго. Уже в начале ноября 1944 года в Мурманск прибыл норвежский отряд численностью 234 человека. Вместе с персоналом норвежской военной миссии численность норвежских сил составила около 500 человек. Этот отряд был оперативно подчинен командованию 114-й стрелковой дивизии 14-й отдельной армии. После полного освобождения Норвегии начался вывод советских войск из Финнмарка, завершившийся 16 сентября 1945 года.

Как видим, подход Красной Армии к освобождению заполярной норвежской провинции ничем не отличался от освобождения других европейских стран. Красноармейцы не только выгнали захватчиков, но и помогли местному населению избежать угрозы голода и холода в наступившей зиме. Норвежцам Финнмарка не на кого было тогда надеяться, кроме как на Красную Армию, и потому они ее встретили пением гимнов.

Глава 10. Польша: территориальные приобретения

Если остальные европейские страны по результатам Второй мировой войны изменились сравнительно немного, то вот Польша изменилась очень значительно. В большинстве случаев изменения границ были не столь значительными и связанными с тем, что захватчиков заставили вернуть земли, некогда отнятые у соседей. Но вот с Польшей произошло нечто удивительное: вся страна на европейской карте заметно сдвинулась на запад по сравнению с довоенным положением. Это произошло в результате решения советского руководства, которое закрепило за собой Западную Белоруссию и Западную Украину, но компенсировало Польше территориальные потери за счет поверженной Германии.

Далее, в странах антигитлеровской коалиции в основном у власти остались те же самые правительства, которые начинали войну. Политические перемены произошли в странах, начавших войну на стороне Германии: там свергли прогерманские правительства и руководителей. Но Польша и тут оказалась исключением из общего правила. Во время войны в ней появилось два правительства: польское правительство в изгнании (Rzad RP na uchod'zstwie) и Польский комитет национального освобождения – ПКНО (Polski Komitet Wyzwolenia Narodowego). Первое из них обосновалось после оккупации Польши в 1939 году в Лондоне, поначалу сотрудничало с Советским Союзом, но в 1943 году разорвало отношения. Поразительно, что это правительство в изгнании существовало до 1990 года, когда последний президент Польши в изгнании Рышард Качоровский передал президентские регалии президенту Польши Леху Валенсе.

У обоих правительств были вооруженные силы: у польского правительства в изгнании – Армия Крайова, у ПКНО – Армия людова и польские военные формирования, воевавшие вместе с Красной Армией. Оба правительства боролись за освобождение Польши от немецкой оккупации, но отношения между ними складывались самые недружественные и часто доходящие до вооруженных стычек. В конечном счете в ходе войны победило то правительство Польши, которое поддерживалось Красной Армией, – Польский комитет национального освобождения, учредивший в начале 1945 года Временное правительство Польши. На их стороне была мощная вооруженная сила Красной Армии, собственных отрядов и польских формирований, экономическая и политическая поддержка.

Территориальные вопросы

В начале Второй мировой войны Польша в очередной раз в своей истории выступила в качестве делимого. Больше всего известен и наиболее часто поминается ревизионистами «раздел» Польши между Германией и СССР в сентябре 1939 года, хотя фактически никакого раздела Польши тогда не было. Советскому Союзу вернулись территории, захваченные Польшей в ходе советско-польской войны в 1919-1920 годах. Это были непольские земли, населенные белорусами, украинцами, литовцами и евреями, которые были уступлены Польше в тяжелейших условиях Гражданской войны.

Но это не значит, что в 1939 году не было раздела Польши. Такой раздел был, и немцы провели его на захваченной ими территории. Из 389,4 тысячи кв. км бывшей польской территории немцам досталось менее половины – 188,1 тысячи кв. км, или 48 %. В немецко-фашистской литературе эта часть бывшей Польши без особого камуфляжа именовалась «областью интересов Германии» (Deutsches Interessengebiet). Но на этой территории проживало две трети населения бывшей Польши – 20,2 млн человек. На территории же, отошедшей к СССР, которая имела 201,5 тысячи кв. км площади, проживало 11,9 млн человек.

Немцы эту свою «область интересов» поделили на три части. 91,9 тысячи кв. км было присоединено к территории Рейха, северо-западные районы бывшей Польши, где проживало много немецкого населения. 586 кв. км немцы отдали Словакии. Остаток – 95,6 тысячи кв. км был оформлен в виде недогосударства – Генерал-губернаторства^[148].

Generalgouvernement, или Генерал-губернаторство – это официальное немецкое название этой части оккупированной польской территории с августа 1940 года. Это было достаточно странное образование, имевшее формальную автономию, вплоть до эмиссии злотого, но вся администрация была немецкой во главе с губернатором Гансом Франком, действовали немецкие законы, официальным языком также был немецкий. Поляки не имели германского гражданства и были официально поражены в правах, а польская собственность была в «опекунстве» у крупных немецких концернов, то есть, попросту говоря, захвачена. Гитлер прибег к столь странной форме организации управления на захваченной территории, а не образовал рейхскомиссариат, очевидно, потому, что планировалось поляков в Генерал-губернаторстве частью уничтожить, частью онемечить и впоследствии присоединить эти земли к Рейху. Но, поскольку у Красной Армии были другие взгляды на национальную принадлежность польских территорий, присоединение Генерал-губернаторства к Рейху так и не состоялось.

Но политика онемечивания проводилась. Так, немцы отбирали и вывозили в Германию маленьких детей, которых воспитывали как немцев, всего было вывезено 200 тысяч детей, большая часть из которых обратно не вернулась^[149]. Также в Генерал-губернаторстве расселялись немецкие колонисты, которым предоставляли земли и дома, отобранные у поляков. Однако онемечивание шло очень по-разному на территориях, присоединенных в Рейху, и в Генерал-губернаторстве. Эту разницу заметили красноармейцы в ходе освобождения Польши. Пока бои шли в восточных районах страны, входивших в Генерал-губернаторство, население радостно встречало Красную Армию, охотно проводило митинги и собрания. Очень многие сохранили флаги и гербы Польши, которые тут же вывешивались на зданиях. В той части Польши, которую гитлеровцы включили в Рейх, польское население относилось к Красной Армии недоверчиво и настороженно, не проявляло энтузиазма, а сохранение национального флага было редкостью^[150]. Прогерманские настроения Западной Польши были проблемой и для нового польского правительства, но эту проблему решили в жесткой, свойственной военной поре манере.

Польские патриоты, как сторонники, так и противники лондонского эмигрантского правительства, вступив в войну на стороне СССР, столкнулись с серьезной территориальной проблемой. Ставить вопрос о Западной Белоруссии и Западной Украине было бессмысленно. Польские лидеры постепенно пришли к решению – компенсировать закрепление за СССР восточных кресов (Западной Белоруссии и Западной Украины) приобретениями за счет Германии. Получалось, что 187 тысяч кв. км на востоке обменивались на 112 тысяч кв. км на западе.

Вообще идея приращения Польши за счет Германии появилась еще до Второй мировой войны, в рамках полемики по поводу колониальной политики. Многие в Польше считали нереальными планы приобретения колоний на Мадагаскаре или в Аргентине, но считали, что нужно вернуть «пястовы рубежи», то есть ту территорию, которая входила в Польское королевство при Пястах, в X веке. Этой идеи придерживалась Национальная партия (Stronnictwo Narodowe). Еще до войны высказывались претензии на Нижнюю Силезию, и даже выходили работы, доказывающие, что это польская территория, населенная поляками^[151].

Во время войны позиции разных польских лидеров и союзников по антигитлеровской коалиции по поводу послевоенной территории Польши несколько раз менялись. Когда в октябре 1941 года в газете польского правительства в изгнании появились требования передать Польше Восточную Пруссию, Померанию, Силезию вплоть до рек Одер и Нейссе, эти планы советский посол назвал «мегаломанией». Однако к концу войны это стало решением, разделяемым всеми союзниками. Сталин определенно высказался за проведение западной польской границы по Одеру на Тегеранской конференции в декабре 1943 года. К моменту Потсдамской конференции в 1945 году союзники согласились с тем, что послевоенные польские границы должны проходить на востоке по «линии Керзона», а на западе – по рекам Одеру и Нейссе.

Если по поводу западной границы Польши удалось добиться общего мнения, то вот по поводу восточной границы Польши мнения так и не сошлись. Польское правительство в изгнании считало, что должно вернуться к советско-польской границе по состоянию на август 1939 года, и даже попыталось в 1944 году это осуществить в рамках плана «Буря». У ПКНО никаких вопросов по восточной границе не было.

Передача Польше западных территорий рассматривалась не только в качестве компенсации за восточные кресы. Передаваемые территории были несравненно ценнее с хозяйственной точки зрения: обработанные земли, развитая транспортная система, густая сеть населенных пунктов с капитальными зданиями, тяжелая промышленность и большой угольный бассейн, наконец – протяженный участок балтийского побережья. Все это не шло ни в какое сравнение с лесами и болотами Западной Белоруссии, сельскохозяйственными районами Западной Украины. Потому новая граница рассматривалась также как компенсация за немецкую оккупацию Польши. Даже с учетом потерь от разрушений поляки оставались с неплохим прибытком.

Правда, это территориальное решение породило ряд проблем и побочных эффектов, о которых будет сказано ниже.

Новое правительство на краю Польши

Летом 1944 года подготовка ко вступлению на территорию Польши шла полным ходом. Фронты готовились к мощным наступательным операциям, 1-я польская армия была передана в оперативное подчинение 1-го Белорусского фронта и к 15 мая 1944 года переведена к район Киверец.

22 июня 1944 года началась наступательная операция «Багратион», в которой были разгромлены немецкие войска в Белоруссии и Литве. Бои подошли к границе Польши. Во время наступления 1-го Белорусского фронта 8-я гвардейская и 47-я армии вышли 20 июля 1944 года к Бугу, по которому проходила советская граница, и форсировали его. Под Брестом были окружены три немецкие дивизии. По директиве Ставки Верховного главнокомандования от 21 июля 1944 года, 2-я танковая армия развивала наступление на Люблин. После охвата города 22 июля начался штурм Люблина. Штурмующим его советским войскам помогали бойцы Армии крайовой, поднявшей в городе восстание. Но все равно сражения были ожесточенными, был ранен командующий 2-й танковой армией генерал-полковник танковых войск С.И. Богданов. Город был взят 25 июля, а в пригороде Люблина советские войска освободили концлагерь Майданек.

Наступление на Люблин диктовалось не только военными целями скорейшего прорыва к Висле и к Варшаве, но и политическими целями. Польскому комитету национального освобождения нужна была столица на польской территории. Он был учрежден Крайовой Радой Народовой 21 июля 1944 года в первом же освобожденном Красной Армией польском городе – Хелме, который располагался в 25 км от границы. На следующий день ПКНО опубликовал в Хелме Манифест национального освобождения, который провозгласил Крайову Раду Народову единственным законным органом власти, отменил действие Конституции Польши 1935 года и восстановил действие Конституции 1921 года, пообещал скорейшее проведение земельной реформы и других самых неотложных мер.

Оформление нового польского правительства шло быстро. Уже 26 июля 1944 года СССР и ПКНО подписали соглашение, которое признавало в Польше только власть Польского комитета национального освобождения. В соответствии с этим соглашением Красная Армия не вмешивалась в местные административные дела – это было прерогативой местных органов власти, которые создавались силами ПКНО на всей освобожденной территории Польши.

В тот же день Наркомат иностранных дел СССР сделал заявление по поводу вступления в Польшу: «Советские войска вступили в пределы Польши, преисполненные одной решимостью – разгромить вражеские германские армии и помочь польскому народу в деле его освобождения от ига немецких захватчиков и восстановления независимой, сильной и демократической Польши. Советское правительство заявляет, что оно рассматривает военные действия Красной Армии на территории Польши как действия на территории суверенного, дружественного, союзного государства»^[152].

Первым делом было образование польской армии. В конце июля 1944 года Крайова Рада Народова приняла декрет об объединении Армии людовой и 1-й польской армии в Войско Польское. 15 августа 1944 года на освобожденной территории началась мобилизация пригодных к военной службе. При этом Армия Крайова, подчинявшаяся польскому правительству в изгнании, не воспринималась как союзная, хотя ее подразделения оказали помощь Красной Армии при взятии Львова и Люблина. Бойцам Армии Крайовой предлагалось вступить в Войско Польское. Кто отказывался, тех разоружали и интернировали^[153]. Подразделения этой армии, в которой насчитывалось 35 тысяч человек, перешли к партизанским действиям против нового польского правительства. Эта борьба потребовала от ПКНО весьма существенных жертв, в боях с «аковцами» погибло около 15 тысяч человек^[154]. Армия Крайова была распущена 15 января 1945 года, поскольку к этому времени вся территория Польши была освобождена и надобность в армии отпала, но часть «аковцев» перешла на нелегальное положение и продолжила вооруженную борьбу против правительства Народной Польши.

Дальше были разрешены имущественные вопросы. 9 августа 1944 года Сталин подписал приказ о том, что считать трофеями: «На территории Польши, т. е. западнее линии Керзона, трофеями считать: принадлежащее войсковым частям противника вооружение, боеприпасы, всю военную технику, военно-интендантское и военно-техническое имущество, гсм всех видов, автотранспортные и специальные машины, войсковые продсклады и прочее имущество»^[155]. Приказ проводил четкую линию: все, что принадлежало немецким и союзным им войскам, может быть захвачено и использовано советскими частями как трофеи. Все остальное – это собственность или населения, или польского государства, которая неприкосновенна. Красная Армия обязывалась приказом Сталина при захвате складов с имуществом, награбленным у польского населения, охранять их и передавать польским органам власти.

Что могло входить в такое имущество? Например, огромные склады одежды и обуви, найденные красноармейцами в освобожденных концлагерях. Эти склады были настолько огромными, что поражали воображение и служили зримой иллюстрацией немецкой политики уничтожения людей. В Освенциме было найдено шесть складов, в которых находилось колоссальное количество одежды – 1,2 млн комплектов верхней и нижней одежды, огромное количество личных вещей, обуви, а также 7 тонн женских волос, состриженных с узниц концлагеря^[156]. В ноябре 1944 года ПКНО принял решение превратить концлагерь Майданек в музейный комплекс, и там оставили в нетронутом виде вещевые склады, в частности, склад обуви, оставшейся от убитых узников. Так же делалось и в других концлагерях, которые превращались в музеи памяти.

Однако часто речь шла о более существенном имуществе: недвижимости, сельскохозяйственных и промышленных предприятиях. По мере освобождения территории тыловые службы фронта занимались учетом и передачей этого имущества. Здесь также соблюдался тот же самый принцип: польская собственность сразу передавалась польским властям. Правда, часто передавать было особо нечего. Немцы старались вывозить все оборудование, запасы сырья и продукцию. К примеру, было демонтировано и вывезено 70-90 % оборудования электростанций и около 80 % оборудования машиностроительного завода Stalowa Wola^[157].

Предприятия, построенные немцами, становились трофеями Красной Армии и использовались для ее нужд. В Польше таких предприятий было много, поскольку Генерал-губернаторство несколько лет было тылом целого Восточного фронта, и строительство тут всяких военных объектов шло весьма и весьма интенсивно. Первоначально они захватывались советскими войсками, охранялись и часто использовались для нужд фронта. Однако 18 марта 1945 года Военный совет 1-го Белорусского фронта передал польским властям захваченные предприятия. В Познанском воеводстве – 1043 мелких предприятия, в том числе 194 мельницы, 164 хлебопекарни, 81 масломолокозавод, 39 боен, 34 электростанции, 35 лесопильных и 42 кирпичных заводов. Эти предприятия были остро необходимы для восстановления хозяйства и нормализации жизни населения. В Лодзинском, Варшавском и Поморском воеводствах было передано 296 предприятий. Помимо этого, 1-й Белорусский фронт передал польским властям 1290 крупных немецких сельскохозяйственных хозяйств – фольварков. В них было 4,9 тысячи лошадей, 2,2 тысячи волов, 308 тракторов, были запасы семян зерновых и картофеля^[158]. В этих хозяйствах можно было немедленно приступать к севу.

Для слабого нового польского правительства Красная Армия была во всем опорой: в вооружении и снабжении Войска Польского, в решении хозяйственных вопросов и даже в информировании населения. Издание газет в конце 1944 – начале 1945 года легло на плечи политуправлений фронтов, вступивших в Польшу. Каждый фронт имел свою польскую газету: 1-й Белорусский – «Wolno'sc», выходящую 26 раз в месяц тиражом в 30 тысяч экземпляров; 1-й Украинский фронт – «Nowe Zycie», 13 раз в месяц тиражом 20 тысяч экземпляров; 2-й Белорусский фронт – «Wolna Polska», 13 раз в месяц тиражом 20 тысяч экземпляров^[159].

Распространение газет было налажено через систему советских военных комендатур, возникших по всей освобожденной территории Польши. Самолетами газеты доставлялись в уездные комендатуры, а оттуда связные доставляли их в гминные военные комендатуры, в которых комендант распределял газеты по деревням. Газет остро не хватало, потребность в них примерно вдвое превышала выпускаемый тираж. Для решения проблемы ставили т. н. газетные витрины – застекленные стенды, в которых вывешивались свежие выпуски. Из них поляки узнавали о ходе войны, о событиях в мире, в них были напечатаны, например, материалы о Тегеранской конференции.

Эпопея Варшавского восстания

Быстрый рывок 2-й танковой армии к Варшаве в июле 1944 года имел и свои негативные стороны. Войска 1-го Белорусского фронта растянулись, их тылы и авиация отстали. Немцы провели контрудары и заставили фронт с 31 июля перейти к обороне. 2-й танковая армия была контратакована у восточного варшавского предместья – Праги и вынуждена была отойти. Попытки прорыва к реке Нарев и захвату плацдарма на его правом берегу привели к окружению 3-го танкового корпуса, тяжелые потери понес 8-й гвардейский танковый корпус, участвовавший в деблокаде окруженных советских танкистов к северо-востоку от Варшавы, на правом берегу Вислы.

Командование 1-го Белорусского фронта рассчитывало захватить мосты через Вислу, образовать выгодные плацдармы и охватить Варшаву. Взятие Варшавы обеспечило бы 1-й Белорусский фронт крупным железнодорожным узлом и мостами через Вислу. Плацдармы удалось создать. Наиболее крупным и важным был Сандомирский плацдарм, захваченный 29 июля войсками 1-го Украинского фронта. Его расширили до 120 км по фронту и 50 км в глубину, но с 29 августа 1944 года фронт перешел к обороне. Требовалось накопление сил и запасов для нового стратегического наступления. Немцы тоже отказались от попыток ликвидировать плацдарм и занялись укреплением обороны на Сандомирско-Силезском направлении, прикрывавшем важный промышленный район. Была создана колоссальная по размаху оборонительная система, включавшая от 5 до 7 линий обороны глубиной 300-450 км.

У 1-го Белорусского фронта тоже были плацдармы на левом берегу Вислы – Магнушевский, который имел 44 км по фронту и 15 км в глубину, и Пулавский, который имел 30 км по фронту и 10 км в глубину. Но у фронта не было сил для дальнейшего наступления, напротив, в августе пришлось отражать немецкие контрудары, пытавшиеся «срубить» эти плацдармы.

Вот здесь надо сказать несколько слов по поводу Варшавского восстания. Очень часто высказывается мнение, что якобы Сталин не хотел прийти на помощь варшавским повстанцам, чтобы в Польше укрепилось только правительство ПКНО просоветской ориентации. Но это не более чем клевета.

Хотя советское правительство считало восстание в Варшаве безрассудной авантюрой и даже заявило 16 августа 1944 года по этому поводу: «…варшавская акция представляет безрассудную, ужасную авантюру, стоящую населению больших жервтв. Этого не было бы, если бы советское командование было информировано до начала варшавской акции и если бы поляки поддерживали с последним контакт»^[160], тем не менее восставших поддерживали, чем могли. После того, как было создано объединенное командование сил Армии людовой, Армии Крайовой и Корпуса безопасности, действовавших в Варшаве, 1-й Белорусский фронт с 13 сентября по 1 октября произвел 4821 самолето-вылет на сброс грузов, бомбардировку и штурмовку, разведку. Было сброшено большое количество оружия: 45-мм пушка, 1478 автоматов, 156 50-мм минометов, 505 противотанковых ружей, 530 винтовок, 660 карабинов, а также большое количество боеприпасов: 37,2 тысячи 50-мм мин, 57,6 тысячи патронов к противотанковым ружьям, 1,3 млн винтовочных, 1,3 млн пистолетных патронов, 260 тысяч патронов «Маузер», 312 тысяч патронов «Парабеллум», 18,4 тысячи ручных гранат, 18,2 тысячи немецких ручных гранат, 131 тонна продовольствия^[161]. Не сказать, что было отправлено мало оружия и боеприпасов. Боеприпасов было достаточно для оснащения целой дивизии и примерно такое же количество оружия и боеприпасов было отправлено словацким повстанцам. Примерно столько же оружия и боеприпасов было сброшено британскими и американскими самолетами.

Однако, во-вторых, руководители восстания вовсе не собирались принимать помощь от Красной Армии. Еще в конце 1943 года польское правительство в изгнании разработало план «Буря», который предусматривал, что Армия Крайова будет атаковать отступающие немецкие части и освобождать населенные пункты до вступления в них Красной Армии и создавать в них органы власти, подчиняющиеся правительству в изгнании. Хотя столица не входила в эти планы, в начале июля 1944 года командование Армии Крайовой включило Варшаву в план операции «Буря». Весь их замысел состоял в том, чтобы захватить город за 12 часов до вступления в него частей Красной Армии. Польскому правительству в изгнании тоже нужен был город в Польше, где они смогли бы провозгласить свою власть. У ПКНО уже был Хелм, а эмигранты захотели сразу Варшаву и 24 июля даже сделали заявление о «нарушении польского суверенитета» и «советской оккупации». В расчете на успех, накануне начала восстания, 30 июля, в Москву прилетел премьер-министр правительства Польши в изгнании Станислав Миколайчик, чтобы торговаться о признании своего правительства.

Их представления о ходе войны были совершенно ошибочными. Они явно недооценили способность немцев к контрударам и обороне и совершенно не предусмотрели вариант, что советские войска будут остановлены у предместий Варшавы и им придется не «атаковать арьергарды противника», то есть бить бегущих, а схватиться с эсэсовцами в уличных боях один на один. Они рассчитывали, что немцы побегут, «советы» их тут же признают, и им останется только продиктовать свои условия. Излишне говорить, что реальность оказалась очень далекой от их представлений.

Впрочем, даже плохо подготовленное, слабо вооруженное и увязшее в тяжелых боях с эсэсовскими частями Варшавское восстание могло быть успешным. Город разделен на две части Вислой, на правом, восточном берегу были советские части, дошедшие 14 сентября до предместий Варшавы. Если бы восставшие постарались захватить побольше объектов в восточной части города и мосты через Вислу или подходы к ним, то было бы возможным соединение их с частями Красной Армии. Это резко изменило бы положение дел. Однако в силу своего стремления захватить Варшаву своими силами командование Армии Крайовой развернуло восстание только в западной части города, на левом берегу Вислы. От Красной Армии их отрезала Висла. Это политически мотивированное решение с первого дня восстания поставило их в очень тяжелое положение и предопределило их поражение.

В-третьих, прорыв Красной Армии к Варшаве был весьма вероятным, во всяком случае, немецкое командование действовало исходя из этого предположения. Через пять дней после начала восстания, 5 августа, немцы бросили в контрудар на Мангушевский плацдарм две танковые и пехотную дивизию, а также авиацию. Контратакован был и Пулавский плацдарм. До 14 августа за плацдармы шли ожесточенные, кровопролитные сражения.

О том, что готовилось наступление на Варшаву, говорит и тот факт, что на Мангушевский плацдарм была переведена 1-я танковая бригада 1-й армии Войска Польского – основная ударная сила польской армии. Однако немецкий натиск был настолько сильным, что советские войска перешли к обороне, и 15 августа польские танкисты были выведены с плацдарма. Наконец можно упомянуть десантную операцию 1-й армии Войска Польского 15-23 сентября, которая обошлась потерями 3,7 тысячи человек убитыми и ранеными, и закончилась неудачей. Практически все время, пока шло восстание, Красная Армия и Войско Польское пытались оказать помощь восстанию, пытались пробиться на левый берег Вислы, несли большие потери. А теперь сторонники польского эмигрантского правительства еще имеют наглость обвинять Красную Армию в том, что она якобы не пожелала прийти на помощь.

Вообще, именно друзья и союзники в ходе освобождения Европы доставили советскому командованию больше всего проблем. Это с врагами все прошло без сучка и задоринки. Румын хорошо ударили, и после этого они поняли, на чьей стороне правда, болгары сдались без единого выстрела, а венгры хотели бы сдаться, но немцы заставили их воевать силой.

К союзникам нельзя было применять силу, и потому союзники эти ударялись в своевольство. Эмигрантские правительства Чехословакии и Польши старались выгнать немцев своими силами, без взаимодействия с Красной Армией, не желая подчиняться коммунистам. Потому они устраивали восстания в неподходящее время и в неподходящих обстоятельствах, когда им было трудно оказать помощь. На переговорах со Станиславом Масариком в Москве Сталин сказал, что если бы план восстания согласовывался со Ставкой Верховного главнокомандования, то оно бы посоветовало отложить его. Для достижения успеха надо было начинать восстания вместе с наступлением Красной Армии, то есть в конце 1944 или в начале 1945 года. Это привело бы к более быстрому освобождению с гораздо меньшими потерями.

Поражение Словацкого и Варшавского восстаний дорого обошлось правительствам этих стран в изгнании. Обильное кровопускание, которое устроили немцы при подавлении восстаний, подорвало авторитет руководителей, засевших в Лондоне. Инициатива перешла на сторону коммунистов, всецело опиравшихся на Красную Армию.

Рывок к Одеру

Осенью 1944 года началась подготовка к решающему наступлению по всему советско-германскому фронту, от Балтийского моря до границ Югославии. Благодаря карпатским операциям, пусть и не слишком успешным, протяженность фронта сократилась с 4400 км до 2200 км, улучшились транспортные условия. К рубежу наступления подтягивались маршевые пополнения, орудия, танки, снаряды. Оно должно было решить судьбу германского Рейха.

Немцы прекрасно понимали, что это относительное затишье на фронте не сулит им ничего хорошего. В 1944 году их войска уже потерпели несколько сокрушительных поражений с бегством и огромными потерями. Потому немецкая армия готовилась к последним боям. Это была все еще очень могучая армия, в которой на 1 января 1945 года было 5,3 млн человек, 40,3 тысячи орудий и минометов, 5,9 тысячи танков, 3,5 тысячи самолетов. Это примерно столько же, сколько Германия выставила для нападения на СССР летом 1941 года.

В последние месяцы войны немцы прилагали огромные усилия для усиления армии. Так, с сентября 1944 года по январь 1945 года численность артиллерии увеличилась на 7 тысяч стволов, танковые войска выросли на 1,6 тысячи танков, авиация – на 1,5 тысячи самолетов. Военная промышленность, размещенная в восточной части Рейха, работала на пределе сил, все произведенное тут же передавалось в войска, тем более что плечо военных перевозок теперь сократилось до минимума.

Кроме нового вооружения, немецкое командование рассчитывало на оборону. Вообще, на левом берегу Вислы в конце 1944 года была создана, пожалуй, крупнейшая за всю войну оборона. Немцы перекопали траншеями Польшу от Балтики до Судетских гор, вокруг крупных городов были созданы укрепленные районы. Расчет делался на то, что укрепления позволят компенсировать меньшую численность немецких войск, противостоявших советским войскам в Польше.

Противник был все еще очень силен. «Так что Вермахт не развалился сам по себе, а его приходилось систематически разбивать, добираясь до центра фашистской власти», – подчеркивал историк из ГДР М. Менгер^[162]. Гитлер, требуя от своих генералов упорной обороны, старался выиграть время в надежде на возникновение противоречий между союзниками по антигитлеровской коалиции, чтобы заключить сепаратный мир с Великобританией и США и выступить с ними заодно против Советского Союза. Его надежды пошли прахом.

Красная Армия тоже была многочисленной, прекрасно вооруженной и получившей большой опыт стратегических наступлений и прорывов долговременной обороны. Общая диспозиция к началу 1945 года была такой. На правом фланге 1-й Прибалтийский, 2-й Белорусский и 3-й Белорусский фронты изготовились штурмовать Восточную Пруссию. 1-й Белорусский фронт стоял в Польше на Висле, в центре построения, и готовился нанести удар на Берлин. 1-й Украинский фронт стоял в южной части Польши и готовился наступать в Силезию. 4-й Украинский фронт готовился к наступлению в Западных Карпатах. 2-й Украинский фронт окружил и штурмовал Будапешт и готовился наступать на Братиславу и далее в Чехию. 3-й Украинский фронт, проделавший до этого путь через Румынию, Болгарию и Югославию, поддерживал 2-й Украинский фронт в осаде Будапешта и готовился наступать в Австрию, на Вену.

Мы выше рассматривали уже бои в Венгрии и Чехословакии, прошедшие в последние четыре месяца войны, и действия фронтов всего левого фланга советско-германского фронта. Но главный и решающий удар в этом январском наступлении 1945 года нанесли 1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты. Они сокрушили основную часть немецкой армии, ворвались на территорию Рейха и вышли к Одеру – последнему крупному водному рубежу перед Берлином.

Немцам оборона не помогла. На Сандомирском плацдарме, с которого 1-й Украинский фронт наступал на Силезию, было сосредоточено 11,9 тысячи орудий и 1434 танка, на километр фронта приходилось до 230 орудий и минометов. Наступление 12 января 1945 года началось с атаки пехоты, захватившей первую траншею и во многих местах вторую траншею. В завязавшемся бою была вскрыта система немецкой обороны и ведения огня, и в 10 утра советская артиллерия всеми тысячами стволов обрушила свой удар на немецкие позиции. За 1 час 47 минут артиллерийского обстрела немецкая оборона была перемешана с землей, траншеи, блиндажи, огневые точки были полностью разрушены. Управление войсками полностью потеряно. Пошедшие вперед советские солдаты захватывали в плен обезумевших от страха немецких солдат. Главная линия обороны была прорвана на глубину 15-20 км, в прорыв были введены 3-я гвардейская и 4-я танковые армии, которые ринулись в глубь немецкого построения и за четыре дня боев прошли 80-100 км на запад. К 18 января прорыв увеличился до 250 км по фронту, и в немецкой обороне образовалась огромная брешь, закрыть которую им было нечем.

Так же успешно начал наступление с Пулавского и Мангушевского плацдармов 1-й Белорусский фронт. За первый день наступления 14 января немецкая оборона была прорвана на всю тактическую глубину. К утру 16 января продвижение составило 25-40 км, но при этом наступающие советские войска раздробили немецкий фронт на отдельные узлы сопротивления. На следующий день прорыв увеличился до 120 км по фронту и до 60 км в глубину.

16 января 47-я армия с севера и 61-я армия с юго-востока переправились через Вислу и стали окружать Варшаву. 2-я гвардейская танковая армия, уже прославившаяся в июле 1944 года рывком к Варшаве, осуществила прорыв в северо-западном направлении, вышла на реку Бзура и перерезала пути отступления немецким войскам. Оборонять польскую столицу немцам теперь не было никакого смысла. 9-я немецкая армия ночью на 17 января, нарушив приказ Гитлера, бросилась в бегство. Утром 17 января 1-я армия Войска Польского при поддержке 47-й и 61-й армий ворвалась в Варшаву, в которой началось избиение не успевших удрать немецких солдат. К полудню 17 января столица Польши была окончательно взята.

В общем, вместо прочной обороны у немцев вышло бегство. Оба фронта перешли к преследованию противника днем и ночью. Обороняющиеся гарнизоны обходились, сопротивляющиеся части противника добивались специально выделенными частями. В среднем танковые армии проходили по 40-45 км в день, а в отдельные дни и до 70 км, пехота и артиллерия – до 30 км в день. Уже 19 января 3-я гвардейская танковая армия пересекла старую польско-германскую границу у Бреслау, а 21 января танки 4-й танковой армии вышли к Одеру. С 1 по 3 февраля 1945 года войска 1-го Украинского фронта форсировали эту реку, прорвали долговременный оборонительный рубеж на реке Нейссе и создали Одерский плацдарм шириной 85 км по фронту и глубиной до 30 км.

Быстро продвигался вперед и 1-й Белорусский фронт. После ликвидации окруженных под Варшавой немецких войск 19 января был занят Лодзь с его текстильной промышленностью, оставшейся совершенно неповрежденной, а к 23 января, прорвавшись еще на 130 км к северо-западу, был захвачен Бромберг (Быдгощ), прорван рубеж обороны и окружена немецкая группировка под Позеном (Познанью) численностью 62 тысячи человек. К 3 февраля был захвачен весь правый берег Одера, за исключением предмостного укрепления у Кюстрина, удерживаемого немецкими войсками.

Как уже говорилось, польское население встречало Красную Армию как освободителей. Со своей стороны, советское командование предписывало военным комендантам сотрудничать с органами ПКНО по всем вопросам, касающимся местного населения, не допускать конфискации имущества гражданских лиц. Также комендантам было предписано особо следить за тем, чтобы войска не занимали костелы, церкви и молитвенные дома, не располагались на территории костелов и кладбищ^[163]. Категорически запрещалось препятствовать отправлению служб и обрядов. Потому отношения между советскими войсками и католическим клиром сложились дружелюбные, несмотря на понятную разницу в мировоззрении, а это располагало и население к Красной Армии.

Кроме уважения к костелам, советское командование особо позаботилось об образовании. 24 августа 1944 года начальник штаба 1-го Белорусского фронта М.С. Малинин предписал войскам до 1 сентября освободить все школьные помещения и вернуть весь взятый там инвентарь, чтобы на освобожденной территории польские власти смогли начать первый после нескольких лет оккупации учебный год^[164]. Польские дети пошли учиться в польские школы на своем родном языке.

Польское население не только приветствовало красноармейцев, но и самым активным образом помогало им. Например, поляки со своим инструментом и лошадьми участвовали в восстановлении дорог и мостов, в строительстве укреплений, в частности на Сандомирском плацдарме. Аэродром в Люблине был восстановлен при участии местных жителей, которых явилось намного больше, чем просило советское командование у польских органов власти.

Поляки участвовали и в боях, помогая красноармейцам. Они указывали советским солдатам выставленные немцами минные поля и даже сами обезвреживали мины. Жительница села Вельке Анна Рутковская была награждена медалью «За боевые заслуги» за то, что она не только выяснила места минирования, но и сама обезвредила 32 мины^[165]. Командиру 56-й танковой бригады 3-й танковой армии З.К. Слюсаренко местные жители показали неглубокий брод через Вислу. При штурме Позена 1800 поляков из числа местных жителей помогали на саперных работах и в разгрузке транспорта, а 110 человек приняли участие в боях в составе штурмовых групп. Поляки даже выполняли очень рискованную работу – проникали в немецкий тыл и распространяли там листовки.

Вся западная часть Польши была освобождена во время этого сокрушительного и победоносного наступления всего за две недели. В тылу Красной Армии еще оставались отдельные обороняющиеся гарнизоны вроде Бреслау, но они уже никакой стратегической роли не играли. Они лишь демонстрировали фанатичное упорство и выполняли приказы Гитлера обороняться любой ценой, хотя война была уже, в сущности, проиграна.

Воевали и восстанавливали вместе

Итак, уже в феврале 1945 года практически вся территория довоенной Польши была освобождена и была также захвачена та часть территории Германии, которую предполагалось передать Польше. Оставались пока еще отдельные районы, занятые немецкими войсками, отдельные обороняющиеся гарнизоны вроде Бреслау, но они уже не влияли на обстановку в целом. Их разгром и пленение были лишь вопросом времени.

Следом за наступающими фронтами шли группы представителей ПКНО, которые создавали в освобожденных районах Польши новые органы власти. В ноябре 1944 года руководство Польской рабочей партии (ПРП) создало специальный орган – Союз западной Польши под руководством генерального секретаря Юзефа Дубиела^[166]. Эта организация должна была создавать органы гражданской администрации в освобожденных районах западнее Вислы. После начала победоносного наступления, в январе 1945 года, руководство этого Союза формировало группы активистов, которые выезжали вслед за Красной Армией. Иногда это делалось очень быстро. Например, советские войска освободили город Катовице в Силезии 28 января 1945 года, и уже в тот же день из Кракова туда выехала целая автомобильная колонна с польскими работниками под командованием генерала Завадского. Они прибыли в пустой город, обосновались в одном из брошенных особняков, повесили над входом польский флаг и принялись создавать местную администрацию^[167]. Так делалось и в других освобожденных городах.

Хозяйство Польши после окончания боев было очень сильно разорено. Было уничтожено 38 % основных фондов, общий ущерб составил 258 млрд злотых по довоенному курсу^[168]. Многие города, и особенно Варшава, лежали в руинах. Разрушено было 162 тысячи жилых домов в городах и 353,8 тысячи домов в селах, 14 тысяч предприятий. Было взорвано или уничтожено 38 % протяженности железных дорог и 46 % мостов^[169]. Требовалось незамедлительно приступить к разрешению самых неотложных хозяйственных вопросов.

Ситуация в Польше довольно сильно отличалась от ситуации в других освобожденных странах сразу несколькими чертами. Во-первых, разрушения и ущерб, по общей оценке очень большой, тем не менее были неравномерными. Некоторые воеводства Польши, где шли интенсивные бои, были сильно разрушены, тогда как другие воеводства и города не потерпели существенного ущерба в силу того, что были захвачены быстро и немцы не успели там ничего разрушить и вывезти. В числе этих трофеев были такие важные индустриальные города, как Лодзь, доставшийся вместе со всей его текстильной промышленностью, имевшей все оборудование, запасы сырья на два месяца и рабочих, и Краков, который советские войска сумели захватить практически не разрушенным. Освобождение Кракова было ювелирной военной операцией, было истинным подвигом. Немцы собирались стереть этот исторический польский город с лица земли, заминировали там много зданий и памятников истории. Однако советские разведчики и саперы не дали немцам привести заряды в действие. Саперы работали сутки, не покладая рук, чтобы найти и обезвредить их. Перед штурмом города советские войска захватили господствующие высоты, в частности холм Костюшко, на которых артиллерийские наблюдатели корректировали огонь артиллерии так, чтобы он не задел памятников истории и архитектуры Кракова^[170]. Неравномерность разрушений хозяйства позволила приступить к восстановлению еще до того, как завершились бои за освобождение Польши.

Во-вторых, восстановительные работы подчинялись военным задачам и снабжению Красной Армии и Войска Польского. Война еще не кончилась, наступающим войскам требовалось продовольствие и снаряжение. ПКНО, несмотря на развал хозяйства, своим декретом 23 октября 1944 года ввел натуральные поставки продовольствия и фуража. Большая часть заготовленной продукции шла Красной Армии. Вот некоторые сведения об этих заготовках (тысяч тонн)^[171]:

На нужды Красной Армии также переключались и другие уцелевшие предприятия. Так, лодзинские текстильные фабрики сразу же после освобождения начали производство военной формы и в апреле 1945 года выпустили для Красной Армии и Войска Польского 37,5 тысячи комплектов обмундирования, 81,3 тысячи простыней и 13,9 тысячи наволочек для госпиталей. Угольные шахты в Силезии и Домбровском бассейне в феврале – мае 1945 года отправили Красной Армии 600 тысяч тонн угля.

Впрочем, не нужно воспринимать эти поставки как налог на польское правительство. ПКНО и сам прекрасно понимал, что чем быстрее будет наступать Красная Армия, тем ближе будет конец войны. Каждый день войны имел для них свою цену – 1800 погибших поляков. Потому делалось все, чтобы ускорить советское наступление, в частности сократить завоз необходимых грузов из Советского Союза и использовать местные ресурсы. Действительно, поставки ПКНО и огромные трофеи, захваченные за Вислой, позволили двум фронтам наступать без подвоза продовольствия и фуража из Советского Союза.

Красная Армия, со своей стороны, делала огромный вклад в восстановление польского хозяйства. Первым делом – дороги и мосты. Там, где прошла Красная Армия, все дороги и мосты восстанавливались и приводились в порядок. Местные власти, таким образом, избавлялись от очень трудоемкой работы по восстановлению дорожной сети. Советские железнодорожные войска восстановили в полосе наступления двух фронтов 200 мостов, 4 тысячи железных дорог и 12 тысяч км линий связи.

Красная Армия также оказывала неотложную помощь населению наиболее постадавших районов. Так, в августе 1944 года ПКНО получил от тыла 1-го Белорусского фронта 50 тонн муки, 16,7 тонны мяса, 45 тонн овощей. В ноябре 1944 года было отпущено дополнительно 72 тонны хлеба. После взятия предместья Варшавы – Праги фронт передал его жителям 7,5 тонны муки и 5 тонн хлеба, а 26 сентября 1944 года Сталин подписал постановление ГКО о выделении 10 тысяч тонн муки.

Вроде бы и немного, но это было готовое к употреблению продовольствие, и оно спасало городское население от голода. В деревнях собирался урожай, кроме того, запасливые крестьяне попрятали в лесах и оврагах скот. Они могли пережить тяжелые времена. В городах же немцы вывозили или уничтожали все запасы продовольствия, обрекая их жителей на голод. Потому 1-й Украинский и 1-й Белорусский фронты буквально кормили население взятых ими городов. Во время зимнего наступления только 1-й Белорусский фронт передал для городского населения 2,5 тысячи тонн ржи, 151 тонну пшеницы, 385 тонн ячменя, 275 тонн муки, 276 тонн мяса, 4,5 тысячи тонн картофеля и 7,2 тысячи тонн сахара. Населению городов Лодзь, Познань и Быдгощ из трофейных запасов было передано 5,8 тысячи тонн муки, 11,3 тысячи тонн картофеля, 330 тонн мяса, 180 тонн сахара и другое продовольствие^[172]. Тыловые службы фронтов предоставляли также автотранспорт для развоза продовольствия. Без этой помощи городскому населению пришлось бы туго.

Помимо этого, в самый трудный момент начала деятельности новой польской власти, в октябре 1944 года, когда экономические возможности ПКНО были крайне ограниченны, ГКО предоставил ему дополнительную помощь: 45 тысяч тонн угля, 6 тысяч тонн керосина и 2 тысячи тонн нефтепродуктов, 25 тысяч тонн муки, 2 тысячи тонн мыла, 6 тысяч тонн соли, 600 тысяч катушек ниток. Поставку этих грузов возложили на начальника тыла Красной Армии. К концу декабря 1944 года большая часть этой помощи была отгружена польским властям, за исключением только муки, которой было передано 11,5 тысячи тонн, и нефтепродуктов – 2 тысячи тонн^[173].

Это был еще один примечательный момент – тесное сотрудничество и большая слаженность между Красной Армией и польскими властями в восстановительных работах. В Польше это сотрудничество приняло особенно большие масштабы и затронуло все сферы польского хозяйства.

Как мы уже видели, советское командование испытывало особую страсть к сельскохозяйственным работам. Фронты еще во время боев на советской территории имели свои подсобные хозяйства, посевы и скот и в значительной степени обеспечивали свои потребности собственными заготовками. Эта мера не только повышала мобильность войск, но и снижала поставки продовольствия в армию, что облегчало положение остального населения Советского Союза. Этот же подход применялся советским командованием и в освобожденных европейских странах как для самозаготовок, так и для помощи местному населению. В Польше военные сельхозработы приняли особенно большой размах – фронты снабжались местными продовольственными ресурсами.

Военный совет 1-го Украинского фронта озаботился сельхозработами в марте 1945 года. Был составлен план уборки силами красноармейцев 100 тысяч гектаров бесхозных озимых посевов, оставшихся от немцев, использования брошенного немецким населением скота. Вступая в поселки и деревни, красноармейцы слышали рев некормленых и недоеных коров. Начальники тыла обоих фронтов даже прибегли к такой мере: они просили советских граждан, которые были освобождены от гитлеровской неволи, но еще не были отправлены на родину, ухаживать за брошенным скотом и тем самым спасли его от массового падежа^[174]. Молоко от этих трофейных коров шло на нужды Красной Армии, многочисленных госпиталей и передавалось польским властям для детей. Тыловые службы собирали бесхозный скот, в частности, 1-й Украинский фронт имел 13,5 тысячи молочных коров и 13 тысяч свиней, семена зерновых и картофеля, инвентарь и сельхозмашины. На лето 1945 года фронт запланировал масштабный посев овощей и картофеля, а также заготовку сена в расчете до нового урожая^[175].

Сев, впрочем, велся не только для нужд армии, но и в качестве помощи местному населению. В этом Красная Армия придерживалась принципа, что война войной, а хлеб нужно посеять в срок. Весной 1945 года Красная Армия выделила для сева 15 тысяч тонн семенного зерна и 100 тракторов, а красноармейцы засеяли 7,5 млн га пахотной земли. Уборка этих посевов велась уже силами крестьян, но в западных, только что присоединенных к Польше территориях приехавшие летом 1945 года польские крестьяне убрали 987 тысяч гектаров, а красноармейцы – 1 млн гектаров^[176].

Красноармейцы самым активным образом участвовали в восстановительных работах. Большая работа была проведена по восстановлению Варшавы. Город после восстания и январского штурма был разрушен на 90 %. Некоторое время ПКНО даже обсуждал вопрос о переносе столицы Польши в Краков, но все же было решено восстановить столицу. Сразу после окончания боев советские саперы начали разминирование руин и обезвредили более 2 млн мин, зарядов, неразорвавшихся боеприпасов. Сама по себе это была колоссальная и очень опасная работа. 14 февраля 1945 года была создана Администрация восстановления столицы по главе с Яноймом Захватовичем. В нее входило более 1400 специалистов, которые разработали план восстановления исторического центра Варшавы. С конца февраля по август 1945 года было расчищено более 700 тысяч кубометров руин на главных улицах и в наименее пострадавших от боев кварталах.

Советский Союз помогал в восстановлении разрушенной столицы. По просьбе президента Крайовой Рады Народовой Б. Берута в Варшаву было направлено 500 грузовиков и 110 бетономешалок, а 3 марта 1945 года прибыла советская делегация, занявшаяся восстановлением городской инфраструктуры, водопровода и электростанции. Варшаве в феврале было также выделено 60 тысяч тонн муки.

Части Красной Армии принимали участие и в других срочных восстановительных работах. Например, в мае 1945 года был очищен от затонувших судов порт Гдыня, восстановлены портовая электростанция и водопровод, отремонтировано 10 портальных кранов, что позволило начать работу этого важнейшего для польского хозяйства порта^[177].

Это было время, когда красноармейцы и поляки воевали вместе и восстанавливали разрушенное вместе. Польская земля была обильно полита кровью солдат Красной Армии. Бои были жестокими и кровопролитными. В боях за Польшу участвовали 3,2 млн солдат и офицеров Красной Армии, из которых 477,2 тысячи человек погибли, а 1,6 млн получили ранения. Красная Армия спасла поляков от тотального истребления, от онемечивания. В том, что сейчас поляки говорят и пишут по-польски, есть огромная заслуга Красной Армии.

По идее в Польше должны помнить и чтить эту помощь в самый трудный и мрачный момент польской истории, уважать принесенные ради освобождения жертвы и труды. Однако сейчас там главная тема – это «катыньский расстрел», а под крики об этом убираются памятники погибшим советским солдатам. Так, в Катовице такой памятник разобрали 14 мая 2014 года.

Этническая чистка бывшей Восточной Германии

В советские времена, когда в Польской Народной Республике очень чтили Красную Армию и память об освобождении страны от немецких захватчиков, было принято не упоминать о некоторых негативных сторонах вроде массовой депортации немецкого населения с присоединенных к Польше территорий. В самой Польше, конечно, об этом были публикации, а вот в советской литературе эту тему предпочитали обходить стороной. Подобный подход вряд ли можно назвать правильным. Решение о присоединении земель по Одеру и Нейссе к Польше, продиктованное политическими соображениями и выполненное прямо по ходу боев, принесло ряд серьезных трудностей, которые потом пришлось решать Советской военной администрации в Германии и которые очень сильно повлияли на экономическое развитие ГДР. Эти моменты, конечно, нужно было знать и проанализировать.

Но из уважения к советско-польской дружбе об изгнании немцев не вспоминали. Теперь советско-польская дружба давно стала достоянием истории, и нас ничего не удерживает от того, чтобы внимательно обратиться к этой мрачной странице истории. Впрочем, тут есть не только желание ответить на польские нападки по поводу Катыни, базирующиеся на геббельсовской пропаганде. Эта история также показывает, что насилие и жестокость к немецкому населению проявляла вовсе не Красная Армия.

Первым делом надо подчеркнуть важный факт, который мало кем осознается. Обычно говорится, что Германию поделили на две части. Первая часть – это советская оккупационная зона, на которой потом возникла Германская Демократическая Республика. Вторая часть – территория западных оккупационных зон, где возникла Федеративная Республика Германия. Однако это не так. Германия по итогам войны была поделена на три части. Исследование немецкого статистика Бруно Гляйце, при Гитлере служившего в Имперской службе статистики, показывает это самым наглядным образом.

Если взять границы Германии 1937 года, то на территорию западных оккупационных зон (Westdeutschland), приходится 52,7 % территории довоенной Германии. Территория советской оккупационной зоны (Mitteldeutschland) – 22,8 %. Территория по Одеру Нейссе и большая часть Восточной Пруссии, отошедшая Польше (Ostdeutschland), – 24,3 %^[178]. Итак, выходит, что ГДР занимала всего чуть менее четверти территории довоенной Германии и действительно представляла собой «среднюю Германию». А вся восточная часть довоенной Германии, став польской территорией, просто выпала из рассмотрения.

Как уже говорилось, для польского правительства приобретение западных территорий было значительно выгоднее, чем удержание за собой восточных территорий, окончательно отошедших СССР. Хозяйство в бывшей Восточной Германии было развито гораздо лучше, чем в Западной Белоруссии и Западной Украине. Скажем, даже в сельском хозяйстве это были куда более продуктивные территории. Скажем, товарное производство зерна в бывшей Восточной Германии перед войной составляло 945 тысяч тонн при общем производстве 3,2 млн тонн, а товарное производство картофеля составляло 4,1 млн тонн из общего объема 14,6 млн тонн^[179]. Бывшая Восточная Польша давала всего лишь 32 тысячи тонн товарного зерна и 330 тысяч тонн товарного картофеля.

В бывшей Восточной Германии добывалось горнорудной продукции на 492 млн злотых и выпускалось промышленной продукции на 4,6 млрд злотых, тогда как в бывшей Восточной Польше продукция горнодобычи составляла 81,5 млн злотых, а продукция промышленности – 0,7 млрд злотых.

Польское правительство получило также очень существенную компенсацию имуществом, оставшимся на присоединенных к Польше территориях. Это имущество оценивалось немецкими экономистами в 158 млрд злотых. Даже с учетом уничтожения части этого имущества в ходе боев, тем не менее оно покрывало около половины общего экономического ущерба, понесенного Польшей в ходе войны.

Наконец, в бывшей Восточной Германии была развитая дорожная сеть: 12 тысяч км железных и 39,3 тысячи км дорог с твердым покрытием. Советские железнодорожные войска исправили основные повреждения и разрушения на железных дорогах, а также передали Польше 1987 паровозов. Таким образом, польские железные дороги после войны стали более протяженными и лучше оснащенными, чем до нее.

Красная Армия захватила в Польше большое количество трофеев, принадлежащих немецкой армии и немецким военным концернам. По итогам советско-польского соглашения от 26 марта 1945 года, полякам было передано очень и очень многое. В число переданного вошли все речные суда и баржи, захваченные на реках Одер и Варта, на каналах, а также 5236 предприятий. В мае 1945 года польскому правительству передали крупнейшие силезские предприятия: металлургические заводы «Юлия» и «Забже», авторемонтные предприятия. Также советское командование отдало полякам запасы цветных металлов на сумму в 1 млрд злотых.

Нижняя Силезия много чего добавила польскому промышленному комплексу: 20 % электроэнергетики, 10 % химической промышленности, 14 % электротехнической промышленности, 25 % цветной металлургии^[180].

Это была неслыханная щедрость Советского Союза. В принципе мы имели полное право сами использовать эти трофеи для восстановления собственного разрушенного хозяйства: разобрать и вывезти до последнего винтика немецкие предприятия, вывезти с них сырье и материалы. СССР в тот момент переживал очень трудный период послевоенного восстановления и тоже нуждался во всем. Однако эти трофеи было решено передать союзникам, да вот только поляки так и не оценили этой щедрости советского руководства.

В конце войны на территории бывшей Восточной Германии проживало около 8,5 млн человек, из которых 1,2 млн человека были поляками по национальности. Сюда проводилась массовая эвакуация населения из западных районов Германии, подвергавшихся бомбардировкам. Эвакуированные увеличили население восточных районов Германии. Так, в 1939 году в немецкой Силезии проживали 3 млн человек, тогда как во время войны сюда были эвакуированы 475 тысяч человек. Бреслау, в котором до войны проживали 625 тысяч человек, под конец войны вмещал около миллиона человек^[181].

Польское правительство сформулировало свою политику не оставляющим сомнений образом. Их целью было провести этническую чистку – изгнать всех немцев из присоединенных к Польше территорий. В газете Польской рабочей партии «Glos Ludu» от 27 января 1945 года был провозглашен лозунг: «Нет места для немцев в Польше»^[182].

В принципе Потсдамские соглашения закрепляли решение о выселении немецкого населения из Польши, Чехословакии и Венгрии в Германию. Это можно было сделать постепенно, применительно к имеющимся хозяйственным возможностям по перевозке и расселению миллионов беженцев, обеспечению их средствами к существованию. Но поляки торопились захватить новые территории и как можно скорее их ополячить любыми доступными способами.

В польской литературе встречаются довольно неуклюжие попытки оправдать массовое выселение немецкого населения. Так, утверждается, что основная часть немецкого населения – около 5 млн человек, покинули Восточную Германию в первые месяцы 1945 года^[183]. Мол, поляки тут ни при чем. И вообще, как пишут польские авторы, выселение немцев легло тяжким бременем на слабую послевоенную экономику.

В принципе определенная правда тут есть. Примерно половина немецкого гражданского населения сумела покинуть территорию Восточной Германии. Скажем, в Нижней Силезии из 3,5 млн. человек немецкого населения на конец войны смогло эвакуироваться до конца боевых действий около 1,5 млн человек. Во всяком случае, на конец войны немецкое население Нижней Силезии насчитывало примерно 1,7 млн человек. Но это не должно закрывать другой факт, который является уже бесспорным, – остальную часть поляки выселили сами. Скажем, из Нижней Силезии уже в 1945 году были выселены 449 тысяч человек немецкого населения. В 1946 году – 1,1 млн человек, а в 1947 году – 217 тысяч человек^[184]. Всего из бывшей Восточной Германии поляками было выселено не менее 3,3 млн человек немецкого населения.

Выселение сопровождалось тотальным грабежом и издевательствами. В Померании все это началось в июле 1945 года: «Однажды утром въехали верхом польские солдаты. За некоторое время до этого польская милиция появилась в деревнях. Они грабили настолько дико, что даже русские, которые теперь остепенились, останавливали их здесь и там. Всем немцам приказали выйти в деревенский сквер. Тех, кто медлил, выгоняли лошадиными кнутами. Нас поместили в узкий загон, и там мы стояли на июльской жаре до ночи»^[185]. Выселяемым разрешалось брать не более 50 кг вещей, пару сумок, узлов или чемоданов. Сохранились фотографии длинных очередей немцев с ручной кладью, которые ожидали погрузки в поезда.

Огромное количество брошенного имущества, земли, домов возбудили среди поляков всеохватывающую жажду поживы. Польское правительство призывало сограждан идти на запад и заселять присоединенные к Польше территории, но, в общем, этого делать даже не требовалось. Уже в апреле 1945 года Центральный Комитет ПРП констатировал, что переселение на запад приняло массовый характер. Было создано Государственное ведомство по делам репатриации, которое помогало транспортом и подъемными деньгами. Но основной расчет был на грабеж немцев: «Практически поселенцы, приезжающие в города, захватывали квартиры, объекты и имущество самостоятельно»^[186]. В польской литературе даже отмечается, что были «псевдоосадники», то есть лица, которые заявляли о себе как о переселенцах, пользовались помощью и транспортом государственного ведомства, но истинной их целью был грабеж немецкого населения^[187].

В декабре 1945 года в Нижней Силезии было уже 611 тысяч поляков, из них 551 тысяча вселилась после окончания боев, и число их прирастало. В 1946 году было вселено 1,3 млн, а в 1947 году – 1,5 млн поляков. Только общее население региона так и не выросло до довоенного уровня. Переселенцы переходили с места на место, бросали выделенные им земельные наделы, возвращались в свои родные места, не говоря уже о тех, кто приехал в Нижнюю Силезию пограбить и вовсе не собирался здесь оставаться. В конце 1940-х годов население региона колебалось около 1,4 млн человек, и только в 1963 году поднялось до 1,9 млн человек. То же самое можно сказать и про всю бывшую Восточную Германию. В 1948 году на этих территориях проживали 5,7 млн человек, или 67 % довоенной численности, поляков было 5,6 млн человек. Немцев на новой польской территории после масштабной этнической чистки осталось не более 100 тысяч человек.

Теперь поляки считают, что могут других учить нравственности, особенно Россию. Но тут можно спросить: а чем выселение немцев из Польши и ополячивание присоединенных территорий в принципе отличалось от гитлеровской политики онемечивания Польши?

В общем и целом союзники – чехословаки и поляки, осуществили после войны крупномасштабную этническую чистку, ограбив и изгнав со своей территории 10,8 млн немцев. Причем надо подчеркнуть, что эти немцы изгонялись в Германию, разрушенную войной, где для них не было ни жилья, ни работы, ни средств к существованию. Их устройство превратилось в одну из самых сложных проблем послевоенной Германии, что Западной, что Восточной.

То, что советское правительство позволило чехословакам и полякам такое сделать, было большой политической и хозяйственной ошибкой. Во-первых, в этом вопросе мы нарушили собственный же принцип, что война ведется с гитлеровским режимом, а не с немецким народом. Во-вторых, переселение все же следовало проводить постепенно, по мере обеспечения жильем и работой, по мере восстановления нормального хозяйства. Возможно, что советскому правительству следовало взять немецкое население Польши и Чехословакии под свою опеку на время их временного проживания и постепенного переселения в Германию. В-третьих, немецкие рабочие могли бы внести куда более существенный вклад в восстановление сильно разрушенных промышленных районов, если бы там задержались на несколько лет. Поляки же, изгнав немцев, не смогли использовать всех возможностей промышленности Нижней Силезии просто из-за нехватки рабочих рук.

Правда, нужно отметить, что в советской оккупационной зоне Германии, куда устремилась значительная часть потока беженцев и выселяемых, именно на Красную Армию и Советскую военную администрацию (СВАГ) легла основная забота по приему и устройству беженцев. Им удалось в значительной степени компенсировать шоковый эффект скоротечной этнической чистки в Польше и Чехословакии. СВАГ тогда полностью руководила хозяйством советской оккупационной зоны, и от ее решений зависело в том числе обустройство многочисленных беженцев.

Только в современной разоблачительной литературе ничего об этом не говорится, ни о массовом выселении немцев чехословаками и поляками, ни о том, что СВАГ занималась их приемом и устройством. Поскольку Германия теперь верховодит в Евросоюзе, Чехия и Польша выступают с ней заодно, то и в работах ревизионистов проливаются крокодиловы слезы по поводу несчастной судьбы немцев, выселенных только и исключительно из небольшой части Восточной Пруссии, доставшейся Советскому Союзу. В действительности, это была лишь небольшая часть того огромного потока немцев, которых после войны выгнали в Германию.

Часть пятая. Логово зверя

Глава 11. Клеветнические измышления

«Тысячелетний» Рейх доживал свои последние недели. Положение на Восточном фронте было совершенно безнадежным. Фронт на самом важном участке, прикрывающем Берлин, рухнул. Советские танки рвались на запад, города и их гарнизоны попадали в окружение. Гитлер продолжал требовать от своих войск обороны и контрударов в тщетной попытке если не остановить, то хотя бы задержать натиск Красной Армии. Он готов был пожертвовать всеми и каждым в этом своем фанатичном упорстве. Множество немцев, как солдат, так и мирных жителей, расплатились жизнями за упрямство своего фюрера.

Именно про этот период войны ревизионисты распространяют больше всего клеветнических рассказов, в которых стараются представить Красную Армию ордой грабителей и мародеров. С одной стороны, именно за этот период проще всего набрать свидетельств очевидцев о всевозможных случаях, бросающих тень на Красную Армию. Эти рассказы можно не только найти, но и сфальсифицировать, благо это был самый темный период за всю войну, когда немецкие административные органы и связанный с ними документооборот рухнул, архивы во множестве погибли, свидетелей осталось мало. Нехватка материалов иногда настолько значительна, что трудно бывает точно сказать, что именно происходило в том или ином населенном пункте или городе. Картина, созданная на основе сохранившихся документов и воспоминаний, получается очень приблизительной. Документы Красной Армии, мало того что они практически никогда не используются западными историками, также не являются исчерпывающим источником, поскольку в это время войска наступали очень быстро, и командиры часто не имели времени на составление донесений. В таких условиях, особенно при том, что ревизионисты совершенно исключают русскоязычные документы и литературу из рассмотрения, можно придумать любой «случай», насколько позволяет фантазия, и построить на этом свои выводы. Несколько повторений в книгах, и выдумка превращается в «признанный» факт.

С другой стороны, ревизионисты явно имеют цель не только оклеветать Красную Армию и сделать ее виноватой стороной, но и обелить нацистов, которые сотворили в конце войны множество преступлений. Об этих преступлениях всякого рода фюреров и ляйтеров местного и имперского масштабов в сочинениях ревизионистов не найти и полслова. Делается попытка провести подмену понятий, им нужно, чтобы массовый читатель понимал под словом «преступления в конце войны» именно Красную Армию, а ни в коем случае не нацистов.

Потому нужно рассмотреть эту клевету с точки зрения объективных фактов и уже рассмотренного выше опыта Красной Армии в освобождении других европейских стран. Тогда станет понятно, что россказни Гофмана, Лоу и других ревизионистов есть не более чем клеветнические измышления.

Брошенные на погибель

В первой главе мы уже рассматривали несколько примеров того, как немецкое военное командование и нацистские руководители отвергали саму идею о заблаговременной эвакуации гражданского населения, а потом, при появлении советских танков, просто бросали беженцев на произвол судьбы. Так было не только в Восточной Пруссии, а по всей Восточной Германии. Это была общая политика гитлеровского руководства, рассчитывавшего на «тотальную войну» и массовое вступление гражданского населения в фольксштурм. Потом это оборачивалось бегством под обстрелами и бомбежкой, бессмысленными жертвами.

Если сравнить советскую эвакуацию населения и промышленности в 1941 году и немецкую в 1945 году, то видна очень большая разница. Немцы не проявили такой же организованности и распорядительности. К примеру, было более чем достаточно времени, чтобы эвакуировать войска и население из Восточной Пруссии, бои за которую начались в сентябре 1944 года. Сухопутная дорога была перерезана только в начале марта 1945 года, и за эти пять месяцев можно было вывезти все гражданское население, промышленные предприятия, организованно отвести войска. То же самое можно было сделать и на всей территории к западу от Вислы, в наступлении Красной Армии была пауза в четыре месяца. За это время можно было вывезти население, заводы и фабрики, запасы сырья, топлива и продукцию. Но этого сделано не было.

Причины, в общем, лежат на поверхности. Во-первых, Гитлер до самого последнего момента верил в то, что его армия сможет перейти в наступление и отбросить Красную Армию. По этой причине он приказывал держать крупную группировку в Прибалтике, хотя многие генералы требовали от Гитлера ее заблаговременного отвода. В итоге в решающий момент советского наступления в январе 1945 года у него не оказалось резервов на то, чтобы заткнуть прорыв Красной Армии за Вислу.

Во-вторых, Гитлер уповал на прочную оборону, укрепления и всякого рода «цитадели», хотя опыт войны показывал, что Красная Армия, начиная с наступления под Курском, пробивала и прорывала любые оборонительные линии, валы, брала все эти цитадели с громкими названиями.

Гитлер, конечно, крепко ошибался в оценке обстановки в конце войны, и эти его ошибки приводили только к грандиозным поражениям, облегчали наступление Красной Армии и приближали конец его государства. Но дело было не только в этих ошибках Гитлера. Важнейшей причиной поражения гитлеровской армии в 1945 году было то, что эта армия оставалась до самого последнего момента захватнической и грабительской армией. И нацистское руководство тоже было с менталитетом захватчиков и грабителей. Они изначально были настроены на легкую войну со слабым противником, с «недочеловеками», захваты и нажива были для них высшей ценностью. Из этого вытекала, во-первых, сильнейшая недооценка противника. Геббельсовская пропаганда конца войны представляла Красную Армию как орду дикарей и азиатов, хотя в действительности Красная Армия была уже прекрасно вооруженной и оснащенной, слаженной и приобретшей большой опыт войны военной машиной, бившей «юберменшей» везде, где появлялась. Во-вторых, когда ситуация становилась критической, нацистское и военное руководство думало главным образом о своем спасении, бросая солдат и гражданское население на произвол судьбы. Есть много случаев, когда первыми бежали именно те нацисты, которые совсем незадолго до этого убежденно говорили об упорной обороне и неизбежной победе в войне.

Таким образом, гитлеровская верхушка в конце войны оказалась пленником собственной же идеологии, и потому оборона у нее не получилась.

Наконец, был еще третий, немаловажный фактор. Для гитлеровцев все вокруг были врагами. Мы это видели на примере румын, болгар, венгров, которых немцы грабили и заставляли воевать, а потом валили на них вину за свое поражение. В самом конце войны врагами для гитлеровцев стали и немцы, и отношение к ним стало такое же. Гитлер и его единомышленники не руководствовались идеей спасения немецкой нации от уничтожения, а напротив, бросали рядовых немцев в пламя войны. В 1945 году с национал-социализма окончательно сползла всякая маскирующая риторика, и полностью обнажилось его нутро, настоящая суть. Многие очевидцы описывали, как военная полиция и отряды СС вешали гроздьями на деревьях тех, кого они заподозрили в уклонении от войны, с табличками «Я – дезертир»^[188]. В немецком фильме «Der Untergang», снятом по воспоминаниям личной секретарши Гитлера Юнге Траудль, тоже прекрасно отображено, как нацисты в последние дни сражения за Берлин хватали и вешали тех, кого заподозрили в нелояльности. Закоренелые убийцы использовали последние дни, чтобы еще кого-нибудь повесить, неважно кого. Немцы должны благодарить красноармейцев за то, что они постреляли подобных любителей виселиц.

В литературе описывается, пожалуй, единственный случай, когда партийное руководство планировало и осуществляло заблаговременную эвакуацию гражданского населения. Этим занимался гауляйтер и имперский комиссар обороны Данцига и Западной Пруссии Альберт Фостер, несмотря на категорический отказ гауляйтера Восточной Пруссии Эриха Коха даже обсуждать эвакуацию, а также приказ Мартина Бормана об остановке эвакуации. Ему удалось эвакуировать из Мариенвердера около 1 млн человек. Туда бежало население Восточной Пруссии, в день в Мариенвердер прибывало 70-80 тысяч человек, которые стремились уйти за Вислу. Майор Рудольф Йенек описывал дорогу из Данцига на Грауденц на Висле: «В долине Вислы и к Эльбингу и к Мариенбургу колонны восточных пруссаков стояли буквально колесо к колесу. Можно было едва видеть их лица. Многие из них натянули на голову картофельные мешки с отверстиями для глаз… За Мариенвердером дороги были столь переполнены, что какое-то время мы пробовали продвигаться по полевым дорогам. Но даже там колонны беженцев блокировали путь. Люди, волокущие за собой фантастические транспортные средства – неописуемая призрачная процессия, – укутывались так, что можно было видеть только их глаза, полные страдания и безысходности, тихой покорности и безмолвного стенания»^[189]. Через реки Вислу и Ногату шли тысячи повозок, лошади скользили по льду, падали и ломали ноги. Большая часть этих беженцев смогла добраться до Одера или была вывезена из портов морскими судами и баржами.

1 марта 1945 года советские войска, наступавшие на Кольберг, прорвались к Балтийскому морю и окончательно отрезали Восточную Пруссию. В Грауденце было блокировано около 10 тысяч солдат и фольксштурмистов и около 45 тысяч человек гражданского населения. Гарнизон получил приказ на оборону, хотя у его гарнизона было очень мало боеприпасов, продовольствия, одно зенитное и одно полевое орудие. До 3 марта, пока не вскрылась Висла, осажденные наблюдали, как через реку идут бесконечные колонны советских войск, танков и грузовиков.

Город тем не менее оборонялся. Советская артиллерия обстреливала его непрерывно, прерываясь только на пропагандистские передачи, в которых члены комитета «Свободная Германия» уговаривали гарнизон сдаться. Бои шли за каждый дом, гражданское население отступало вместе с войсками, переходя из одного здания в другое. Наконец, 6 марта 1945 года, когда боеприпасы кончились, а гарнизон поредел до 4 тысяч человек вместе с 2,5 тысячи раненых, генерал-майор Фрике послал парламентеров и просил советское командование о милосердии, объяснив, что ему запрещено говорить о сдаче.

В Данциге и Гдыне было в тот момент около 1,5 млн беженцев и 100 тысяч раненых. 15 марта 1945 года советские войска начали приступ к этим портам и 22 марта прорвались между ними к морю. Беженцы отступали вперемешку с войсками, попадали под обстрелы артиллерии и самолетов. «По обе стороны шоссе от города до гавани лежали трупы – не только людей, которые умерли от голода или истощения, но теперь также и тех, что попал под пулеметы русских самолетов. Фургоны стояли там с мертвыми лошадьми в упряжи, и здесь и там женщина или ребенок еще сидели в фургоне, тоже уже мертвые»^[190]. Командующий танковым корпусом «Великая Германия», а потом и армией «Восточная Пруссия» генерал танковых войск Дитрих фон Заукен оборонялся только для того, чтобы сдержать натиск советских войск и вывезти побольше беженцев и раненых. Погрузка на суда в порту шла до 24 марта, а с 26 марта на берегу около Оксхёфта скопилось около 8 тысяч солдат и несколько десятков тысяч беженцев. Солдаты и беженцы лежали вместе на позициях в дюнах и лесу. С 26 марта по 1 апреля 1945 года командующий, проигнорировав приказы об обороне, вывез оставшихся на полуостров Хела и оставил позиции.

Беженцам в Данциге и Гдыне еще крупно повезло. В остальных случаях эвакуация либо вообще не начиналась, либо начиналась с большим опозданием. В Кёнигсберге эвакуация не объявлялась, партийные чиновники заказали целый поезд и попытались 22 января 1945 года тайно удрать из города. Эрих Кох не стал бежать по железной дороге, а бежал на ледоколе «Восточная Пруссия» сначала в Копенгаген, а потом во Фленсбург. 5 мая 1945 года он потребовал от рейхспрезидента Карла Дёница подводную лодку, чтобы удрать в Южную Америку. Получив категорический отказ, Кох сделал себе подложные документы и спрятался под чужим именем в британской оккупационной зоне.

Однако железнодорожные служащие в Кёнигсберге не стали хранить тайну бегства партийных чиновников. Поползли слухи об эвакуации. В панике население бросилось на вокзал и пыталось сесть в поезда. Некоторым удалось выехать, но уже на следующий день советские войска блокировали сообщение, и часть поездов вернулась обратно в город.

В Торне – крупном городе на Висле к югу от Данцига эвакуация также не объявлялась. Партийные функционеры провозгласили, что победа Германии в войне неизбежна, после чего удрали из города. Торн был окружен 24 января 1945 года, и задача вывода оставшихся гражданских и войск легла на плечи генерал-лейтенанта Отто-Иоахима Людеке. 2-7 февраля 1945 года три колонны вышли из Торна и соединились с немецкими войсками. Однако этот марш привел к огромным потерям. Из 32 тысяч солдат и гражданских лиц дошли только около 19 тысяч человек^[191].

Во многих случаях эвакуация проводилась очень поздно. К примеру, более чем миллионное население Бреслау начали эвакуировать по приказу гауляйтера Карла Ханке только с 20 января 1945 года, когда советские танки уже наступали по Силезии к Одеру. Эта эвакуация проводилась жестко, с полным пренебрежением к нуждам населения. Из северных и восточных окраин города, готовящегося к обороне, население выгоняли насильно. Железнодорожного транспорта не хватало, да и он был занят эвакуацией многочисленных учреждений, потому населению приказали построиться в колонны и идти пешком в Дрезден. Это был настоящий «марш смерти», множество беженцев: стариков, женщин и маленьких детей – замерзли насмерть.

Однако в Бреслау и после этого оставалось около 250 тысяч человек гражданского населения, и еще прибывали жители окрестных сельских районов. Им предстояло изведать жестокую осаду и штурм Бреслау, продолжавшиеся до 6 мая 1945 года. Часть беженцев из Бреслау, которая сумела добраться до Дрездена, погибла во время знаменитого налета американской авиации 13-14 февраля 1945 года.

Когда ревизионисты заводят речь о «зверствах Красной Армии» по отношению к мирному населению, они, по сути, пытаются оправдать нацистов, бросивших массы рядовых немцев на произвол судьбы и на убой, на гибель в боях, чтобы только удрать самим.

Todesmarsch

Тот же Йоахим Гофман в своей книге на нескольких десятках страниц убеждает читателя в «зверствах Красной Армии», опираясь на многословный пересказ кровожадных призывов Ильи Эренбурга. Что же, он прославился своей агитацией и своим лозунгом «Убей немца!». Вот из этого ревизионисты, все, как на подбор, делают вывод, что Красная Армия якобы ворвалась в Германию убивать всех немцев без разбора. Гофман лишь наиболее педантичный и многословный сторонник этого мифа.

Полное несоответствие этого обвинения действительности настолько очевидно, что даже опровергать его не нужно. Красная Армия, как говорил Сталин, воевала с гитлеровским режимом, а не с немецким народом. Этому есть множество подтверждений, некоторые из которых будут приведены ниже. Что же до призывов Эренбурга, то тут нужно отметить такое немаловажное обстоятельство. Вплоть до сентября 1944 года, а на других участках фронта и до марта 1945 года все немцы, которых могли встретить красноармейцы, были одеты в «фельдграу» – немецкую военную форму. Таким образом, для солдат и офицеров, вплоть до вступления на территорию Германии, понятие «немец» было равнозначно понятию «немецкий солдат», если не хуже: «эсэсовец» или «каратель». Это отождествление фронтовики принесли домой, и в русском языке даже появилось выражение «фрицы», обозначающее как раз немецких солдат Вермахта. Потому Эренбург вполне мог призывать «Убей немца!», и этот призыв войсками понимался правильно.

Но когда советские войска вступили на территорию Германии, тут же войскам было разъяснено, что цель войны состоит в свержении гитлеровского режима. В обращении к войскам Военного совета 1-го Белорусского фронта в связи со вступлением в Германию 22 апреля 1945 года говорилось: «Наш закон таков – воин Красной Армии никогда не уподобится фашистским людоедам, никогда не уронит достоинства советского гражданина»^[192].

Однако зададимся вопросом: зачем ревизионистам, которые все до одного считают себя объективными историками и исследователями, прибегать к такому хлипкому и ненадежному аргументу, как ссылки на Эренбурга? Дело не только в том, что фактически подтвердить «зверства Красной Армии» весьма и весьма затруднительно, но и в том, что есть тема, которую эти самые ревизионисты очень не хотят обсуждать и от которой желают отвести внимание.

Название темы вынесено в название подраздела. Todesmarsch по-немецки означает «марш смерти». Это понятие используется главным образом применительно ко Второй мировой войне и обозначает принудительный пеший переход, во время которого погибает много людей от истощения, голода, жестокости конвоиров. Первыми такие марши организовали, по всей видимости, японцы: Батаанский марш смерти на Филиппинах в 1942 году и марши смерти на Борнео в 1945 году. Но немецкие «марши смерти» многократно превзошли все, что было до этого, и из немецкого языка пришло само название.

Перед наступлением Красной Армии нацисты выводили узников многочисленных концлагерей и пешком гнали их за десятки километров до другого лагеря. Конечно, для многих из них этот путь был не по силам, истощенные люди падали и умирали. Эсэсовцы добивали упавших, преследовали и убивали тех узников, кто пытался спастись, а также расстрелами подгоняли колонну. В начале 1945 года в немецких концлагерях содержалось 714,2 тысячи заключенных, примерно треть из которых, около 240 тысяч человек, погибли во время «маршей смерти». По неполным данным, нацисты организовали 52 таких марша.

Самые известные из них были связаны с эвакуацией самых крупных концлагерей. 18 января 1945 года 60 тысяч узников Освенцима выгнали из лагеря и погнали за 56 км в город Лослау (Водзислав-Шлёнски), на границе с Чехией, откуда их поездами вывезли в концлагеря в Германии. В ходе этого марша погибло около 15 тысяч узников. В среднем 267 человек на каждый километр. Как это еще назвать, как не Todesmarsch?

Мы уже упоминали в первой главе «марш смерти», начавшийся 31 января 1945 года из Кёнигсберга в Пальмникен, в котором из более чем 3 тысяч узников выжило лишь 15 человек. 25 марта 1945 года начался «марш смерти» из концлагеря Штуттгоф, к востоку от Данцига. Узников прогнали до берега Балтики, потом до Лауенбурга, к западу от Данцига, а затем вернули обратно в лагерь. Из 50 тысяч отправленных в «марш смерти» узников около 25 тысяч человек погибло и было расстреляно.

В самые последние дни войны эсэсовцы выгоняли в «марши смерти» узников концлагерей на территории Германии: 7 апреля – Бухенвальд, 21 апреля – Заксенхаузен, 26 апреля – Дахау. Это уже была не эвакуация, эвакуировать узников уже было некуда. Это было убийство ради убийства. Из концлагеря Заксенхаузен выгнали 68 тысяч узников, в том числе женщин и детей. На следующий день эсэсовцы стали убивать одного за другим, трупы лежали слева и справа от дороги, в придорожных кюветах. Специальные команды прочесывали кусты и леса вдоль дороги, чтобы найти и убить тех заключенных, кто сумел отстать от колонны и спрятаться. В этом «марше смерти» погибли 9,5-10 тысяч человек^[193]. Потом узников освободила американская армия.

В освобожденных концлагерях советские солдаты и офицеры видели апокалиптические картины массового уничтожения людей: горы и штабеля трупов, ямы и траншеи, еще дымящиеся исполинские костры, в которых сжигали тела убитых, груды золы, огромные склады вещей, обуви, личных вещей узников. 27 января 1945 года части 60-й армии 1-го Украинского фронта освободили Освенцим и концентрационные лагеря вокруг него. В них оставались только те узники, которые не могли идти и были брошены немцами на погибель. Командующий 60-й армией генерал-полковник Г.Н. Курочкин распорядился незамедлительно развернуть два походных госпиталя, чтобы спасти оставшихся в лагерях.

Так что разговоры о «зверствах Красной Армии» имеют цель также замазать и затушевать реально совершенные, массовые зверства нацистов в отношении узников концлагерей. Ревизионисты, должно быть, полагают, что чем громче они будут кричать про «зверства» красноармейцев и про мифические изнасилования, тем быстрее забудут об этих нацистских «маршах смерти» и почти четверти миллиона их реальных жертв.

Трофеи и «барахольство»

Еще один тезис, выдвигаемый ревизионистами, состоит в том, что Красная Армия чуть ли не поголовно состояла из мародеров, которые будто бы бросились грабить мирное население, как только до этого дорвались. Тут упоминаются истории с наручными часами, разрешение красноармейцам отправлять посылки на родину, ну и, конечно, расследование злоупотреблений генералитета, «Трофейное» или «Генеральское дело» 1946-1948 годов.

Понятно, что дело тут выворачивается таким образом, чтобы создать впечатление у читателя, будто бы в мародерстве участвовала вся Красная Армия. Мол, если воровал Маршал Советского Союза Г.К. Жуков, то что о других-то говорить? Однако даже если говорить о генералитете Красной Армии, то это явление затрагивало ничтожное меньшинство высших военачальников. По «Трофейному делу» было арестовано 11 человек, трое из которых были приговорены к расстрелу, а четверо – к лишению свободы. Итого, виновными были признаны семь высших командиров.

При этом в 1944 году в Красной Армии было 2952 генерала, и еще в Наркомате ВМФ, НКВД и НКГБ служило 495 генералов и адмиралов. Итого, весь высший командный состав состоял из 3447 человек. Среди них было 12 Маршалов Советского Союза. Надо ли после этого говорить, что утверждение о том, что якобы советский генералитет поголовно мародерствовал, это наглая и беспардонная ложь?

Спустимся с генеральских высот к рядовым солдатам. Обвинение их в мародерстве также является грубой ложью сразу по нескольким причинам. Во-первых, в Красной Армии существовали весьма строгие правила насчет мародерства, в которое попадало любое самовольное изъятие какого-либо имущества у гражданских лиц, даже если оно предназначалось для выполнения боевой задачи. Выше мы рассматривали примеры, что мародерством, к примеру, считалась разборка жилых домов колхозников для сооружения блиндажей. Красная Армия подчинялась простому принципу: не трожь то, что местные жители не дают сами.

Во-вторых, как следует из многочисленных фронтовых воспоминаний, солдаты брали то, что им было нужно в первую очередь и что не тяжело нести. Все же в конце войны войска наступали настолько быстро, что марши по 30-35 км вовсе не считались чем-то необычным. Конечно, для солдата, нагруженного оружием, патронами, пайком, делающего в день многокилометровые марши, не было возможности что-то еще прихватить с собой. Кто в это не верит, может сам поставить эксперимент: взять полную выкладку и отмахать за день 30 километров пешком. Потому наиболее массовыми трофеями у советских солдат были вещи, нужные им самим на войне: часы, ножи, бритвы, бинокли, иногда брали немецкие пистолеты и ракетницы. В основном их брали с убитых вражеских солдат или в захваченных блиндажах.

В-третьих, ревизионисты ни слова не говорят о том, что Красной Армии совершенно не было никакой необходимости грабить гражданское население по очень простой причине. В конце войны трофеи захватывались колоссальные и разнообразные: сотни танков и самолетов, тысячи орудий и автомобилей, десятки армейских складов, эшелонов, набитых самым разным добром, заводы и фабрики, фольварки и многое другое. К тому же немецкие беженцы бросали свои дома со всем имуществом, по пути выбрасывали свои чемоданы и узлы, чтобы легче было бежать. Дороги Германии были местами буквально усеяны этим бесхозным имуществом, на обочинах лежали кучи чемоданов и горы всякого барахла, и это описывают многие очевидцы. В крупных городах, особенно в Берлине, были захвачены склады и магазины.

Выше уже говорилось о том, что 1-й Белорусский и 1-й Украинский фронты во время наступления в Польше захватили столько трофейных складов, что обеспечили себя продовольствием на несколько месяцев вперед. Начальник тыла 1-го Украинского фронта докладывал о трофеях, которые трудно было подсчитать, и просил прислать дополнительный штат для формирования новых фронтовых складов.

Именно в силу обретения огромного количества трофеев ГКО 1 декабря 1944 года разрешил солдатам и офицерам Красной Армии отправлять вещевые посылки на родину. И это вовсе не означало, что этим приказом Сталин разрешил мародерство. Весь процесс был тщательно организован и регламентирован. Раз в месяц рядовым и сержантам разрешалось посылать 5 кг стоимостью до 1000 рублей, офицерам – 10 кг стоимостью до 2000 рублей и генералам – до 16 кг стоимостью до 3000 рублей. Для приема и отправки посылок были созданы специальные отделы и сформированы специальные военно-почтовые поезда, которые из европейских стран шли в Ригу, Минск и Киев. Посылки разрешалось отправлять только военнослужащим, отлично несущим службу, с письменного разрешения командира части. Посылка предъявлялась на военно-почтовой станции в открытом виде, после осмотра зашивалась или забивалась, после чего оформлялась ее пересылка.

В донесении политуправления 1-го Украинского фронта есть интересные детали по поводу отправки посылок. С 1 января по 15 февраля 1945 года фронт отправил 135,9 тысячи посылок, в том числе 68 тысяч посылок от бойцов переднего края. При том что в составе фронта во время Сандомирско-Силезской наступательной операции было не менее 1 млн человек, видно, что посылки отправляло около 13-15 % личного состава, то есть меньшинство. Достаточно часто посылки отправлялись с разрешения командира родственникам погибших или раненых солдат и офицеров.

Сбор и отправка посылок проводились организованно, под контролем представителей политотдела. Бойцы передовой отправляли посылки в полках и батальонах, куда приезжали представители военно-почтовых станций. Вещи брались со складов частей или соединений, куда трофейные отделы сдавали все найденное и собранное имущество. Сначала формирование посылок шло на усмотрение интендантов и самих солдат, но потом этот процесс также был регламентирован. 16 марта 1945 года Военный совет 1-го Белорусского фронта принял постановление об упорядочивании выдачи вещей, в котором приводился список того, что мог получить солдат или офицер. В него входило: 1 кг сахара, 200 грамм мыла, 3-5 предметов широкого потребления (носки, чулки, перчатки, носовые платки, женская или детская одежда, гребни, расчески, бритвы и лезвия, зубные щетки, одеколон, пуговицы, бумага, карандаши). На эти нужды было выдано 1650 тонн трофейного сахара, а начальник трофейного управления должен был подобрать вещи и выдать их на склады интенданта фронта. То же самое сделал и 1-й Украинский фронт.

Это был, так сказать, типовой список. Также отправлялась, к примеру, обувь, отрезы тканей, швейные принадлежности, особенно иголки, ставшие за войну ценностью, тетради, перья и так далее. Посылалось то, что было нужнее всего в быту. Политуправления фронтов отмечали, что многие солдаты отправляют на родину только вещи с советскими фабричными клеймами, то есть возвращают награбленное гитлеровцами.

Как видим, отправка посылок была организована таким образом, чтобы исключить даже отдаленный намек на мародерство. Источник вещей для посылок – интендантские склады, на которые поступало трофейное и бесхозное имущество.

Конечно, в этом деле были и злоупотребления, прозванные «барахольством». У этого явления было и официальное название – разбазаривание трофеев. Под этим понималась незаконная выдача со складов трофейного имущества, отправка сверх установленного лимита либо расхищение посылок. Весьма заметные масштабы имели хищение и спекуляция продовольствием, например, за первое полугодие 1944 года военная прокуратура конфисковала у осужденных за хищения имущества с военных складов 70 тонн муки и хлебопродуктов, 22 тонны мяса и рыбы, 33 тонны бензина, 4,6 млн рублей. В документах время от времени встречаются упоминания о проведенных расследованиях и наказанных за преступления, а очевидцы рассказывают о проведении целых операций по перехвату «барахольщиков». Есть документы, в которых говорится о расследованиях расхищения вещевых посылок. Виновные в этом получали приговоры к лишению свободы.

Таким образом, «барахольство» – это вовсе не мародерство. «Барахольщик» не грабил гражданское население освобожденных стран, а расхищал трофейное имущество на складах, сплошь и рядом используя свое служебное положение и доступ к этому имуществу. Судя по тому, какое это занятие получило название, красноармейцы относились к любителям имущества с большим презрением.

После Красной Армии не было «жестокого континента»

Чтобы закончить уже с темой мародерства и изнасилований, надо сказать, что ревизионисты в попытках представить Красную Армию ордой грабителей и насильников, больше давят на эмоции, чем на документы и факты. Вот, например, один из таких западных ревизионистов Кит Лоу так начинает свою книгу «Жестокий континент. Европа после Второй мировой войны»: «Представьте себе мир без общественных институтов. Это мир, где границы между странами как бы исчезли, и остался один бесконечный ландшафт, по которому бродят люди в поисках уже не существующих сообществ себе подобных. Никаких правительств в государственном масштабе и даже на местах. Нет школ и университетов, библиотек и архивов, отсутствует доступ к любой информации. Исчезли кинотеатры, театры и, естественно, никакого телевидения. Радио работает время от времени, но сигнал далекий, да и вещание почти всегда на иностранном языке. Много недель никто не видел ни одной газеты. Не функционируют железные и автодороги, телефон, телеграф, почтовые отделения. Словом, никаких средств связи, исключение составляет информация, передающаяся из уст в уста.

Упразднены банки, в которых, собственно, нет никакого смысла, поскольку деньги потеряли свою ценность. Нет магазинов, ибо нечего продавать. Существовавшие ранее огромные предприятия уничтожены или демонтированы, как и большинство других зданий. Из орудий труда только то, что можно откопать среди обломков камня. Нет продовольствия.

Закон и порядок практически не существуют, потому что нет полиции и судов. В некоторых районах, похоже, стерлись границы понимания того, что хорошо и что плохо. Люди берут себе все, что хотят, не обращая внимания на то, кому это принадлежит, кроме того, само понятие «собственность» почти совсем не работает. Все принадлежит только тем, кто достаточно силен, чтобы удержать это «все» у себя, и тем, кто в состоянии это охранять ценой жизни. Мужчины с оружием в руках бродят по улицам и забирают все, что захотят, угрожая каждому, кто встает у них на пути. Женщины всех сословий и возрастов продают себя за еду и защиту. Ни стыда. Ни морали. Только выживание»^[194].

С первого взгляда нельзя не согласиться с таким красочным описанием бардака и развала в послевоенной Европе, где всем заправляют вооруженные люди и их полный произвол. Но эта картина, нарисованная Китом Лоу, не имеет к реальности никакого отношения. В предыдущих главах уже приводилось немало примеров того, как Красная Армия создавала в освобожденных районах местные власти, экономику, прессу, делилась продовольствием и медикаментами, участвовала в восстановительных работах. Западные историки, даже сторонники тщательной работы с источниками, как уже цитированный венгерский историк Кристиан Унгвари, практически ничего не знают о том, что предпринимало советское командование в освобожденных странах, как был устроен и организован тыл Красной Армии, и потому обычно пишут всякий бред про «депортацию в Сибирь» и прочие высосанные из пальца ужасы.

Между тем, и это следует из уже рассмотренного опыта Красной Армии, никакого «жестокого континента» на освобожденной советскими войсками территории не было и не могло быть. Как только район покидали бойцы передовой, тут сразу же возникала власть: сначала советский военный комендант, потом органы местного самоуправления. В течение нескольких дней возникали все принадлежности организованной жизни: милиция, финансовые органы, открывалась торговля, начинал работать транспорт, кинотеатры, учреждения. Так было везде, где проходила Красная Армия, не исключая и городов, разрушенных на 90 %, как Варшава. В Варшаве и других польских городах власть появлялась в тот же день, когда их освобождали, а в Берлине советский военный комендант и первый магистрат был назначен еще до окончания боев за город.

Военная комендатура первым делом принимала меры к тому, чтобы не допустить брожения по городу вооруженных людей – в первом приказе советского военного коменданта обычно оглашалось требование к жителям сдать в ближайшие сутки или двое оружие, боеприпасы и военное снаряжение. Комендантские патрули наводили порядок на улицах, движение автотранспорта регулировалось военно-дорожной службой, кроме того, в освобожденных городах и районах работал СМЕРШ, очищавший тыл от вражеских агентов и диверсантов. Следом создавалась система перевозок, распределения продуктов среди населения и предпринимались другие необходимые меры.

Когда западные союзники явились в Берлин, чтобы занять предназначенные им оккупационные зоны, они обнаружили, что в Берлине советской комендатурой уже создана местная власть, политические партии, профсоюзы, работает торговля, финансовая система, организовано снабжение населения продовольствием, вплоть до выдачи кофе и молока для детей, созданы радиостанции и газеты на немецком языке, в том числе ежедневная газета Tagliche Rundschau^[195]. Союзникам это очень не понравилось, поскольку они рассчитывали взять Берлин под свой контроль и использовать свою власть в германской столице в своих политических интересах. Проведенная советской комендатурой работа лишила их этой возможности.

Так что период безвластия, когда и могли происходить какие-то инциденты, связанные с преступлениями в отношении мирного населения, был в полосе наступления Красной Армии очень коротким, в самом худшем случае несколько дней, если были тяжелые бои. Потом появлялась военная и гражданская власть, которая устраняла всякие условия для подобных инцидентов. Потому-то преступлений красноармейцев против гражданского населения в освобожденных странах было так мало.

Красной Армии сплошь и рядом приписывали преступления, совершенные пока еще неподконтрольными массами людей: репатриантами, возвращающимися в разные страны Европы, дезертирами из немецкой армии и всяких немецких национальных формирований, беженцами. Это касается и грабежей, и изнасилований. В донесениях политуправлений фронтов и армий приводятся сведения о раскрытии таких ложных обвинений. В первые недели после прекращения боев брожения масс людей представляли собой большую проблему, но и они постепенно брались под контроль, и обстановка входила в нормальное русло.

Таким образом, мы можем сказать, что сама организация тыла Красной Армии, военных комендатур и тыловых органов, принципы взаимоотношений с местным населением и местными органами власти, подкрепленные многочисленными приказами, совершенно ликвидировали условия для любого возможного насилия со стороны красноармейцев в отношении местного населения. Эта система была отработана еще в сражениях на советской территории, и к моменту вступления в Германию была обкатана и усовершенствована в других освобожденных европейских странах. Главное в ней состоит в том, что советское командование старалось не допустить образования на фронте и в тылу безвластия, даже на короткое время, и это было главным способом не допустить преступлений против гражданского населения.

Глава 12. «Если бы Геббельс был жив…»

В начале мая 1945 года основные бои в Германии окончились. Берлин был взят, нацистский режим был уничтожен. Войска стран антигитлеровской коалиции разоружали оставшиеся гитлеровские войска. Кое-где еще шли бои с отдельными группами гитлеровцев, которые пытались пробиться через позиции советских войск в западные оккупационные зоны.

Это время было названо немецкими коммунистами «нулевым часом». Прежний режим рухнул, его чиновники и функционеры разбежались. Новая власть, новое общество и новое хозяйство создавались из разрозненных обломков силами людей, которые еще вчера никак не участвовали в управлении, не имели опыта. К созидательной работе активно подключались члены подпольных антифашистских организаций, коммунисты и антифашисты, вернувшиеся из концлагерей. Действительно, первые майские дни 1945 года были для Германии началом нового отсчета времени.

Чем Красная Армия занималась в Берлине после завершения боев? Вопреки душещипательным рассказам ревизионистов Красная Армия, так же как и во всех остальных освобожденных странах Европы, занялась восстановлением города. К этому моменту уже был накоплен определенный опыт, и восстановительные работы развернулись быстро и решительно.

Красная Армия захватила и восстановила Берлин

Политическое значение Берлина для советского руководства было совершенно очевидно. Потому организация послевоенного управления Берлина началась еще до завершения боев. Командующий 1-м Белорусским фронтом Маршал Советского Союза Г.К. Жуков еще 24 апреля 1945 года назначил генерал-полковника Н.Э. Берзарина военным комендантом города. Еще даже не начались бои за Рейхстаг, как в германской столице уже был советский военный комендант.

Как раз в разгар сражения за центральный квартал Берлина, 30 апреля 1945 года, в Штраусберг, в 35 км восточнее Берлина, прибыла группа немецких коммунистов во главе с Вальтером Ульбрихтом, которые незадолго до этого самолетом прилетели из Москвы. На месте они должны были сразу включиться в организаторскую работу. Требовалось срочно воссоздать Компартию Германии, создать местные органы самоуправления, подобрать для них квалифицированных работников из числа антифашистов и лиц, не сотрудничавших с гитлеровцами^[196].

Подготовка к этому была проведена задолго до взятия Берлина. Самый молодой член этой группы коммунистов Вольфганг Леонхард вспоминает, что Политбюро Компартии Германии, находившееся в Москве, еще 6 февраля 1944 года создало Рабочую комиссию по послевоенному восстановлению Германии, своего рода прообраз правительства. Вильгельм Пик, Вальтер Ульбрихт и Петер Флорин занимались общими политическими вопросами, Герман Матерн – профсоюзами, Рудольф Херрнштадт – советско-германскими отношениями, Антон Акерманн – вопросами хозяйства, Эдвин Хёрнле – вопросами сельского хозяйства, Альфред Курелла – интеллигенцией^[197]. Таким образом, в Берлин они прибыли уже с более или менее готовым планом послевоенного преобразования Германии. 2 мая 1945 года немецкие коммунисты приступили к работе, и не только в Берлине, но и в Дрездене и провинции Мекленбург. Но пока новые органы самоуправления были еще очень слабы, основная работа по приведению Берлина в относительный порядок легла на плечи Красной Армии.

Комендант Берлина генерал-полковник Н.Э. Берзарин приказал 2 мая 1945 года обеспечить охрану всех лечебных и научно-медицинских учреждений, в обязательном порядке выявить и госпитализировать всех больных инфекционными болезнями, обеспечить лечебные учреждения необходимым продовольствием, водой и топливом, а также организовать очистку города от трупов людей и животных и от нечистот^[198]. В Берлине было собрано и захоронено 5165 трупов людей и более чем 2 тысячи трупов лошадей. Для разрешения самых неотложных задач здравоохранения была задействована вся система медицинских и лечебных учреждений города: 92 больницы, 4 детские больницы, 10 роддомов, 146 аптек, 6 станций «Скорой помощи» и все оставшиеся в городе врачи.

Второй важнейшей задачей было продовольственное снабжение населения города, которого, по приблизительным данным, насчитывалось около 3 млн человек. 4 мая Берзарин приказал в течение 24 часов взять на учет все имеющиеся запасы продовольствия. Все продовольственные магазины и хлебопекарни должны были возобновить работу. Судя по всему, за основу была взята существовавшая система карточного распределения продовольствия, введенная еще до начала войны. Население было приписано к определенным магазинам, где имело право получать продовольствие. Комендант города временно сохранил старые нормы и распорядился выдавать продовольствие не более чем на 5-7 дней.

Вскоре для берлинского населения были установлены новые нормы продовольственного снабжения. 11 мая 1945 года Военный совет 1-го Белорусского фронта принял постановление о нормах продовольственного снабжения гражданского населения Берлина. В соответствии с указанием ГКО, каждый житель Берлина получал 400-450 граммов хлеба, 50 граммов крупы, 60 граммов мяса, 15 граммов жиров, 20 граммов сахара, 50 граммов натурального кофе и 20 граммов чая в день. Хлеб выдавался каждый день или за два дня, а остальные продукты выдавались за неделю^[199].

Публикация этих продовольственных норм вызвала смятение среди берлинцев. Они радовались тому, что советские нормы продовольственного снабжения были выше, чем при Гитлере. Но у них был вопрос где советские оккупационные власти достанут натуральный кофе, давно исчезнувший с прилавков магазинов. Кофе в самом деле появился, и его взяли с трофейных военных складов.

Население Берлина впервые за долгое время переживало счастливые моменты своей жизни. Война кончилась, появились хлеб и продукты, вода и электричество, работа и привычные для берлинцев трамвай и метро. Член Военного совета 5-й ударной армии генерал-лейтенант Боков докладывал командованию 1-го Белорусского фронта 15 мая 1945 года: «Многие берлинцы в беседах подчеркивают, что за год радостные события начались только в последние недели, и, как ни парадоксально, связаны они с приходом в Берлин Красной Армии…»^[200] На следующий день вышел приказ коменданта города открыть частную торговлю и не препятствовать ей. В этот момент многие берлинцы вспоминали геббельсовскую пропаганду, обещавшую, что с приходом Красной Армии будут всякие ужасы, и выражали большое сожаление, что Геббельс застрелился и не может сам наблюдать послевоенное восстановление силами красноармейцев.

Три фронта, вступивших в Германию: 1-й и 2-й Белорусские и 1-й Украинский, должны были обеспечить выдачу этого продовольствия в течение пяти месяцев, то есть до нового урожая. Для этого требовалось иметь для Берлина 105 тысяч тонн зерна, 18 тысяч тонн мяса, 4,5 тысячи тонн жиров, 6 тысяч тонн сахара. Таких запасов в наличии не было, но это не было особенной проблемой. Главное, иметь необходимый запас продовольствия для первой выдачи, а там уже будет организован сбор и подвоз продовольствия с оставшихся от немецкой армии складов и со складов фронта. С 15 мая по 15 июня 1945 года для первой выдачи продуктов по нормам в распоряжение фронтов переходили из трофейных и фронтовых запасов 41 тысяча тонн муки, 5,5 тысячи тонн крупы, 6,5 тысячи тонн мяса, 5 тысяч тонн жиров, 4 тысячи тонн соли. Кроме того, в Берлин должно было быть свезено из окрестных районов 20 тысяч тонн картофеля. 57-й Краснознаменный автополк обеспечивал развоз всего этого продовольствия по берлинским магазинам для выдачи населению^[201].

31 мая 1945 года Военный совет 1-го Белорусского фронта решил истинно стратегическую задачу – снабжение свежим молоком берлинских детей. Тыловые органы фронта собрали 5 тысяч дойных коров, доставшихся в качестве трофеев, перегнали их в Берлин и сдали местному самоуправлению. Кроме того, с собственных хозяйств фронта, который имел большое дойное стадо, в сутки направлялось 70 тысяч литров молока. Для их развоза по Берлину было выделено 25 автомобилей «ЗИС-5»^[202].

В конце июня 1945 года задача продовольственного снабжения населения Берлина была решена. Начальник тыла Группы советских оккупационных войск в Германии доложил наркому снабжения СССР А.И. Микояну, что в германской столице введена карточная система, выдано населению 2,8 млн продовольственных карточек, которые обеспечены продовольствием от 30 до 55 сутодач. Калорийность среднего суточного пайка в советской оккупационной зоне составляла 1500 калорий, тогда как в западных оккупационных зонах она колебалась от 1000 до 1250 калорий^[203]. В первые послевоенные месяцы в советской зоне жилось несравненно сытнее, чем в западных зонах. Впрочем, это было не только проявлением великодушия, но и необходимостью. В Берлине, в котором 45 % домов было разрушено целиком, а 35 % – серьезно повреждено, требовалось много рабочих рук для проведения восстановительных работ.

Так же началось восстановление разрушенного городского хозяйства. Первым делом разминирование. Затем восстановление самой необходимой городской инфраструктуры: электроснабжения, водопровода, канализации. Самые неотложные работы делались еще до завершения боев. В ходе битвы за Берлин система энергоснабжения столицы была полностью разрушена. Однако в захваченных секторах Берлина уже 28 апреля 1945 года начались восстановительные работы. В ночь на 11 мая 1945 года была запущена в работу первая после войны восстановленная электростанция мощностью 53 МВт^[204]. До 20 мая была восстановлена кабельная сеть, обеспечивающая передачу электроэнергии во все округа Большого Берлина. Одновременно с этим восстанавливались уличные фонари, подключались к энергоснабжению жилые здания и учреждения.

До 5 июня 1945 года в Берлине была в основном исправлена водопроводная сеть, которая обеспечила подачу 250 тысяч кубометров воды в сутки. Вода появилась в банях и прачечных, на железнодорожной станции, а также в 50 тысячах домов. В июне вода и канализация имелись в 85 тысячах берлинских зданий.

Первостепенной задачей было также восстановление трамвайных линий и метро. Был выработан план по восстановлению 200 км трамвайных линий из 625 км имевшихся до войны, а также трех линий метро^[205]. По отчету начальника тыла Группы советских оккупационных войск в Германии, на 20 июня 1945 года было восстановлено 39,2 км метро, открыто 52 станции, а также восстановлено 65,4 км на восьми трамвайных линиях^[206].

В общем, мирная жизнь в сильно разрушенном боями городе налаживалась очень быстро. Как уже говорилось, прибывшие в свои оккупационные зоны Большого Берлина союзники застали уже полностью организованное городское хозяйство. Точно такая же работа проводилась и в других крупных городах, взятых в конце войны Красной Армией. Продовольственное снабжение населения и восстановительные работы велись летом 1945 года также в Вене и Дрездене.

СВАГ – временное военное правительство

Если бы Красная Армия только лишь восстановила Берлин после ожесточенных и разрушительных боев, то этого было бы достаточно, чтобы покрыть ее неувядаемой славой. Однако реальный вклад Красной Армии в послевоенное восстановление Германии был куда большим. По существу, советское командование создало в своей оккупационной зоне новое германское государство и его хозяйство.

Это решение было продиктовано особыми условиями, которые сложились на территории оккупированной союзными войсками Германии. Во-первых, не было возможности опереться на старый правительственный аппарат, как в остальных европейских странах, поскольку гитлеровские чиновники частью разбежались, частью были отстранены от работы, и, во всяком случае, доверия к ним не было. Новые кадры вовсе не обладали достаточным опытом работы, особенно в условиях грандиозной послевоенной разрухи. Красная Армия же могла быстро предоставить специалистов, офицеров тыла, которые как раз имели большой опыт хозяйствования в чрезвычайных, военных условиях.

Во-вторых, как уже говорилось, произошел раздел Германии, и советская оккупационная зона включала в себя чуть менее четверти довоенной территории страны. Отпал важный промышленный и сырьевой район Нижней Силезии, а связи с западными экономическими районами, в первую очередь Рурским районом, откуда поступали каменный уголь и металл, резко ослабли. В любом случае советское командование рассчитывало на свои силы и намеревалось максимально использовать ресурсы подконтрольной территории для послевоенного восстановления.

В-третьих, практически сразу же после окончания войны обозначились политические трения между союзниками, которые потом только возрастали и уже в 1948 году привели к распаду Союзной контрольной комиссии по Германии. Чтобы эти разногласия и нараставшая напряженность не влияли на восстановительный процесс, был создан орган, обладающий значительной автономией от Союзной контрольной комиссии. 9 июня 1945 года постановлением СНК СССР была создана Советская военная администрация Германии (СВАГ) под руководством Г.К. Жукова.

По существу, это было временное военное правительство Германии. В его структуру входило 20 отделов, включая военные, административные и хозяйственные. Также у СВАГ было пять управлений провинций и управление Берлина, которым подчинялись советские военные комендатуры. Его приказы имели обязательную силу, все законы и решения, принимаемые немецкими органами власти, должны были получить утверждение приказом СВАГ. Этот своеобразный орган существовал до 10 октября 1949 года, до момента образования Германской Демократической Республики, после чего был преобразован в Советскую контрольную комиссию в Германии, действовавшую до 27 мая 1953 года. Окончательно суверенитет ГДР был установлен в 1955 году.

Обычно историю экономических решений СВАГ начинают с репараций и демонтажа немецких предприятий, часто для того, чтобы подчеркнуть, что деятельность советской оккупационной администрации якобы носила грабительский характер, якобы вывозились огромные трофеи, имущество, целые заводы.

Действительно, СВАГ занималась демонтажем, который до момента завершения его в июле 1948 года захватил 3474 предприятия. Правда, на тот момент в советской оккупационной зоне действовало более 17 тысяч крупных и средних предприятий, а также более 40 тысяч мелких предприятий. Так что демонтаж захватил лишь небольшую часть промышленного комплекса советской оккупационной зоны Германии.

Первоочередным для СВАГ был запуск немецкого хозяйства, претерпевшего очень большие разрушения. Для восстановления требовалось большое количество стройматериалов, металла, машин и оборудования, различной продукции, а это надо было еще произвести. К тому же советское руководство склонялось к тому, что репарации с Германии лучше получать не демонтированным оборудованием, которое может быть старым и изношенным, а готовой промышленной продукцией, остро необходимой для восстановления масштабных разрушений на территории СССР. Новые грузовики, экскаваторы, краны, железнодорожные вагоны, двигатели, турбины – вот чем стали брать репарационные платежи. А для выпуска всего этого нужны были работающие заводы.

С работающими предприятиями были определенные трудности. Разрушенная промышленность кое-где еще работала, и в первые месяцы после свержения нацистского режима, по самым приблизительным оценкам, производство составляло 10-20 % от уровня 1936 года^[207]. Многие заводы были разрушены или повреждены бомбардировками, испытывали нехватку топлива и сырья, не имели подключения к энергоснабжению.

Большой урон претерпел и транспорт. На железных дорогах советской оккупационной зоны было разрушено 1869 км веток, или 13,8 %, взорвано 19,5 % железнодорожных мостов, уничтожено около 15-20 % станционных сооружений, связи и сигнализации. Осталось только 28 % от довоенного количества товарных вагонов, которые были пригодны для перевозок, 44 % паровозов и 41 % пассажирских вагонов^[208].

Как только были более или менее завершены первоочередные работы в Берлине, Советская военная администрация взялась за хозяйство в масштабах всей оккупационной зоны. По приказу СВАГ от 21 июля 1945 года началась работа по составлению «Проекта плана производства на IV квартал 1945 года для предприятий и провинций»^[209]. Для выполнения этой задачи, приказом от 27 июля 1945 года был создан немецкий экономический аппарат: 11 центральных управлений, выполнявших функции министерств. Правда, в этот момент они еще не имели всех министерских полномочий, подчинялись соответствующим отделам СВАГ и были, по сути, немецким вспомогательным персоналом. Но при этом были уже заложены основы будущего правительства ГДР. Практически все руководители, крупные государственные и хозяйственные деятели Восточной Германии вышли из этих центральных управлений, созданных приказом СВАГ.

Составление плана началось совместно советскими офицерами и немецкими специалистами. Немцы добывали и обрабатывали необходимые статистические материалы, а советские офицеры учили немцев методике хозяйственного планирования, контролировали и исправляли их работу. Многие немецкие плановики в ГДР в 1950-х годах подчеркивали, что всему, что они умеют в планировании, они научились у экономических офицеров СВАГ.

29 июля 1945 года вышел приказ СВАГ, который обязывал всех владельцев частных предприятий возобновить работу всех предприятий, которые по своему состоянию могли быть пущены в ход, не позднее чем до 15 августа^[210]. Примерно с этого момента под демонтаж стали преимущественно отдаваться предприятия или сугубо военного назначения, или такие, которые было трудно восстановить. СССР отказался, в общей сложности, от демонтажа 3800 предприятий.

Одновременно велась работа по налаживанию управления промышленными предприятиями. Значительная часть предприятий, особенно самые крупные и важные: угольные шахты и разрезы, электростанции, металлургические и химические заводы, машиностроительные заводы принадлежали немецким концернам, представители которых теперь сбежали, бросив свою собственность на произвол судьбы.

Судьбу этих важнейших для экономики советской оккупационной зоны Германии СВАГ решил следующим образом. В ноябре 1945 года Жуков заявил, что Советский Союз оставляет крупнейшие и важнейшие предприятия под своим флагом. Поскольку эти крупнейшие машиностроительные и химические предприятия производили военную продукцию, то по идее, согласно Потсдамским соглашениям, они должны были быть демонтированными. Но это соглашение западные союзники не выполнили сразу же. В западных оккупационных зонах крупнейшие предприятия быстро перешли в «опекунства», в которых видную роль играли прежние собственники. Советское руководство также решило оставить эти крупнейшие предприятия, преобразовав их в «Советские акционерные общества», реконструировать и перепрофилировать на выпуск невоенной продукции.

На эти заводы назначались представители СВАГ, присылались советские руководящие кадры. Работа этих заводов реорганизовывалась так же, как было принято на крупнейших предприятиях в Советском Союзе. Для немецкого персонала это была целая школа советского планирования и организации производства. Потом она стала основой для всего дальнейшего развития тяжелой индустрии в ГДР.

Большая часть предприятий, брошенных своими владельцами или принадлежавших нацистским преступникам, согласно приказу СВАГ, была объявлена народной собственностью. Всего в советской оккупационной зоне секвестру подверглось 6763 крупнейших предприятия, в частности в провинции Саксония было секвестировано 2233 предприятия. Для управления этой собственностью создавались государственные предприятия. В сентябре 1945 года было основано «Государственное акционерное общество Тюрингии». В Саксонии, где таких предприятий было больше всего, отраслевые отделы провинциального управления создавали акционерные общества, в которые сводились народные предприятия одной отрасли промышленности. Например, каменноугольные шахты были организованы в «Акционерное общество угольных шахт Саксонии». Так же была организована и буроугольная промышленность и другие отрасли^[211]. Всего в Саксонии было создано 65 подобных отраслевых организаций. Это было явное советское влияние – сгруппировать предприятия по отраслевому принципу, чтобы ими было легче управлять.

Правда, в ноябре 1946 года, по приказу СВАГ, угольные предприятия Саксонии в силу их исключительной важности для топливоснабжения всей территории советской оккупационной зоны были переподчинены Немецкому центральному управлению топливной промышленности^[212].

Результаты этой бурной деятельности появились очень быстро, несмотря на тяжелое положение, нехватку транспорта и топлива. В IV квартале 1945 года в советской оккупационной зоне функционировало уже 13,6 тысячи предприятий^[213]. Производство удалось поднять до уровня 25 % от уровня 1936 года.

Первое перспективное планирование

В 1946 году СВАГ стала для немецкого хозяйства чем-то вроде вышестоящей плановой инстанции. Осенью этого года в Советской военной администрации были подготовлены контрольные цифры, в которых учитывался планируемый объем производства, объемы топлива и основных материалов на будущий год. На основе этого общего наброска плана составлялся уже детальный годовой план для всей промышленности^[214].

Для более быстрого развития немецкого хозяйства требовалось разрешить самую сложную проблему – топливную. Советская оккупационная зона лишилась основных источников топлива: каменного угля из Рура, который теперь оказался в западной оккупационной зоне, и каменного угля из Силезии, отошедшего к Польше. Руководство могло располагать только теми ресурсами, которые имелись на территории советской оккупационной зоны: небольшие угольные месторождения в Саксонии и крупные месторождения бурого угля Центральной Германии, которые теперь располагались на юге советской оккупационной зоны.

Здесь еще до войны возникла крупная промышленность, основанная на добыче бурого угля, его переработке в угольные брикеты, газ, химическую продукцию, выработке тепловой и электрической энергии. На две провинции Саксонию и Саксонию-Ангальт приходилось 70 % энергетических мощностей. Избыток электроэнергии позволял развивать электрометаллургию и выплавку цветных металлов, химическую переработку калийных и натриевых солей, с производством широкой гаммы химической продукции. Если запасы каменного угля в двух бассейнах Цвиккау и Эльсниц были небольшими, всего 76 млн тонн, то вот запасы прекрасного, смолистого бурого угля в бассейнах Цейс-Вейсенфельс и Мёйзельвиц-Альтербург насчитывали 27,2 млрд тонн, почти все из них были пригодны для карьерной разработки^[215].

Правда, добывать этот уголь было нелегко. Для производства одной тонны буроугольных брикетов требовалось удалить 15 кубических метров вкрышной породы, поднять на 50 метров и вывезти в отвал на расстояние 7 км. При общем объеме добычи в 30 млн тонн угля объем вскрыши достигал 100 млн кубических метров^[216]. Такая добыча могла опираться только на высокомеханизированные предприятия, где выемка породы и угля производится мощными экскаваторами, перемещается транспортерами и вагонами.

Угольная промышленность, даже те ее предприятия, которые мало или совсем не пострадали от боев, испытывали большие трудности. Оборудование и машины в них не обновлялись с 1936 года, отсутствовали запчасти. Ремонтировать экскаваторы, транспортеры, вагоны, локомотивы и другие машины с каждым днем становилось все труднее. Отсутствие запчастей для ремонта техники грозило остановить добычу угля и оставить все хозяйство советской оккупационной зоны Германии без топлива.

Для решения этих проблем Немецкое центральное управление топливной промышленности под руководством Густава Соботтки в конце 1947 года составило «Генеральный план восстановления угольной промышленности на 1948-1950 годы»^[217]. В нем были рассмотрены возможности восстановления и наращивания добычи угля, а также выработки брикетов, электроэнергии и химической продукции. В плане подсчитывались потребности в машиностроительной продукции, которой надо было обеспечить угольную промышленность.

Рассмотрев этот план, руководство СЕПГ предложило не ограничиваться только угольной промышленностью. Этот план влиял на все без исключения отрасли хозяйства, поскольку он определял самую возможность работы любого предприятия – поставки угля. Раз так, то можно и нужно планировать все хозяйство советской оккупационной зоны, начиная с «угольного конца». С этим подходом согласились представители СВАГ.

Этот план фактически стал основой для двухлетнего плана развития хозяйства советской оккупационной зоны Германии на 1949-1950 годы. В мае 1948 года проект двухлетнего плана обсуждался в управлениях провинциями, 21 июля 1948 года – на специальном заседании Немецкой экономической комиссии. После окончательной доработки план был представлен в сентябре 1948 года на заседании хозяйственной комиссии Народного Совета Германии, а 1 ноября 1948 года был утвержден приказом СВАГ. У этого плана были амбициозные цели: ликвидировать дефицит угля, чугуна и стали в советской оккупационной зоне, увеличить добычу угля до 123 млн тонн в 1950 году, или до 121,5 % от уровня 1936 года, поднять выработку электроэнергии с 14 до 16 млрд кВт·ч, завершить восстановление имеющихся металлургических заводов и увеличить выплавку чугуна и стали.

Это был первый перспективный план в истории хозяйства ГДР, составленный при активном участии и одобрении СВАГ. Последующие планы составлялись планово-хозяйственными органами ГДР уже на самостоятельной основе. Но значение этого, первого плана было исключительно велико. Он положил начало специфической экономики Германской Демократической Республики, которая целиком и полностью базировалась на добыче и переработке бурого угля – единственное в своем роде экономическое явление в мире.

Школы, учебники, беженцы и многое другое

Деятельность СВАГ включала множество направлений и затрагивала все без исключения стороны жизни населения советской оккупационной зоны Германии. Например, по приказу СВАГ от 25 августа 1945 года с 1 октября были начаты занятия в школах. В этот день открылась тысяча школ, в которых обучалось 2,3 млн школьников, многие из которых еще несколько месяцев назад были фольксштурмистами и должны были остановить советские танки. Красная Армия вернула немецких подростков за школьные парты.

Начало нового учебного года потребовало целой кампании. В новые школы нельзя было принести старые, нацистские учебники и приглашать старых, подготовленных нацистами учителей. Потому осенью 1945 года на издание новых школьных учебников было истрачено 60 % имевшейся в советской оккупационной зоне бумаги. На краткосрочные курсы было отобрано около 40 тысяч человек для замещения старых учительских кадров, а в 1946-1947 годах было подготовлено 43 тысячи школьных учителей^[218]. Также 15 октября 1945 года открылся Университет им. Фридриха Шиллера в Йене. Велась работа по восстановлению и открытию других университетов.

Огромная работа была проведена по устройству беженцев, поступавших из бывшей Восточной Германии, переданной Польше, и из Чехословакии. Приток беженцев в советскую оккупационную зону ощущался сразу же после завершения боев. Уже в конце 1945 года среди населения советской зоны 17,1 % составляли беженцы из бывшей Восточной Германии. По мере того как поляки усиливали выселение, доля беженцев непрерывно росла. Летом 1946 года она выросла до 19,8 %, а в 1949 году составляла 25 % всего населения советской оккупационной зоны. В земле Мекленбург, ближайшей к новой польско-германской границе, в 1949 году беженцы составляли 46,5 % всего населения^[219]. В Берлине 15 % населения составляли беженцы. Уже в октябре 1946 года в советской оккупационной зоне проживали 18,4 млн человек, что было на 3,4 млн человек больше, чем в 1939 году^[220].

Это имело серьезные экономические последствия. Во-первых, этих дополнительных людей надо было кормить. Во-вторых, для них требовалось жилье, которого и так остро не хватало. В-третьих, им нужна была работа. Впрочем, последний момент был даже и позитивным, поскольку избыток рабочих рук позволял быстрее вести восстановительные работы.

Для решения проблемы беженцев в конце мая 1945 года было создано Центральное управление по делам переселенцев, которое возглавил Йозеф Шаффлер. Сначала оно было самостоятельным ведомством, а впоследствии было присоединено к Управлению внутренних дел. В декабре 1945 года в Шверине была даже создана Центральная поисковая картотека, которая помогала беженцам искать родственников и воссоединять семьи^[221].

Осенью 1945 года в советской оккупационной зоне по приказу СВАГ началась земельная реформа, в ходе которой земельная собственность нацистов и военных преступников была конфискована и разделена среди безземельных крестьян и неземледельческого населения. Земельная реформа стала одним из наиболее важных способов устройства переселенцев, в основной своей массе являвшихся крестьянским населением из Восточной и Западной Пруссии, Померании и Нижней Силезии. Таким переселенцам сразу давали крупный надел, в среднем 8,4 гектара, и к 1 июля 1949 года 90,4 тысячи семейств переселенцев получили землю^[222]. Вскоре после распределения земли началось массовое жилищное строительство, создание коллективных хозяйств, наделение скотом и техникой.

Влияние СВАГ было везде и всюду, от тяжелой промышленности и железных дорог до общественных организаций и выпуска газет. Ее вклад в формирование послевоенной ГДР был исключительно высоким, и в целом ряде моментов определяющим. СВАГ напрямую переносила в новую, антифашистскую Германию советский опыт, в первую очередь хозяйственный и социальный. В литературе по истории ГДР, написанной восточногерманскими авторами, очень часто подчеркивалась высокая роль СВАГ и советских офицеров, без которых «четвертушка» довоенной Германии не смогла бы быстро оправиться после разрушительной и опустошительной войны. В книгах же, выпущенных в ФРГ, что в те времена, что сейчас, напротив, роль СВАГ обычно подавалась в самом негативном свете. С точки зрения западногерманских авторов, ГДР была «неправильной» Германией, которая не имела права существовать и не должна была существовать. Эти нападки не прекратились и по сей день, хотя ГДР не существует почти четверть века, и объединение Германии состоялось на условиях Боннского правительства.

Советская военная администрация представляла собой неразрывную часть Красной Армии, возглавлялась и комплектовалась офицерами, она управляла военными комендатурами и расквартированными в Германии советскими войсками. Ни в одной другой освобожденной стране Европы Красная Армия не сделала столь много для восстановления мирной, послевоенной жизни, как в Германии. По существу, силами Красной Армии была создана совершенно новая страна на обломках поверженного гитлеровского Рейха.

Заключение

После обзора освободительной миссии Красной Армии в Европе в конце Второй мировой войны осталось только сформулировать главный вывод. Армия, которая делится с местным населением освобожденных стран продовольствием, ведет восстановительные работы, пашет и сеет, в принципе не может быть армией грабителей и насильников.

Именно для иллюстрации этого тезиса в каждой главе приводились примеры того, как части, соединения и фронты Красной Армии распределяли продовольствие, восстанавливали дороги и мосты, пахали и сеяли. Можно согласиться с тем, что это довольно занудный способ доказательства. Но только так можно показать и доказать, что такое поведение Красной Армии не было случайным и локальным явлением, а наблюдалось повсеместно.

Повсеместность этой помощи со стороны Красной Армии местному населению освобожденных стран, от Северной Норвегии до Болгарии, как раз и доказывает абсолютную ложность утверждений ревизионистов о якобы имевших место «зверствах». Это не говоря о том, что сами по себе упоминаемые «зверства» оказываются при внимательном рассмотрении основанными на геббельсовской военной пропаганде, на грубом искажении происходивших событий, а также оказываются связанными с попытками замазать реально совершенные немецкими нацистами масштабные преступления.

Конечно, война – жестокое дело. Особенно это справедливо в отношении Второй мировой войны. Но мы в силу стремления рядового красноармейца и советского командования помочь в меру сил и возможности местному населению освобожденных стран имеем полное право назвать Красную Армию – Армией добра. Там, где она проходила, наступал мир, жизнь быстро возрождалась и становилась лучше довоенной. Вплоть до того, что Красная Армия, по существу, создала новую страну – Германскую Демократическую Республику, подчеркнуто миролюбивую, с главным лозунгом борьбы за мир и подчеркнуто антифашистскую.

Так что у нас есть полное право гордиться Красной Армией и ее освободительным походом в Европу.

Примечания

1

http://forum.secret-r.net/viewtopic.php?f=1&t=1328

Дмитрий Верхотуров Клевета на Победу. Как оболгали Красную Армию-освободительницу