Варяги. Славяне. Русские

Евгений Кутузов
Варяги. Славяне. Русские

Посвящаю памяти студенческой группы 11/41,

воспитавшей из меня историка

Андюсев Борис

Ануфриева

Татьяна

Брюханова

Ирина

Волкова Валентина

Высотина Ольга

Галенковский Сергей

Герасимов Виктор

Коротеев Николай

Кривулина Тамара

Кутузов Евгений

Лалетина Вера

Левкова Любовь

Лужецкий Александр

Макарова Нина

Маркова Татьяна

Морозова Ольга

Мошкарева Наталья

Николаева Вера

Обмолин Василий

Перевозкина Татьяна

Седельников Валерий

Снопков Валерий

Чащина Татьяна

Шипулина Галина

Шлыкова Елена

Щербачева Евгения

Юрданов Геннадий

От автора

Проблема «откуда есть пошла Русская земля» впервые письменно была поставлена более тысячи лет назад — в конце X века. Тем не менее она и сейчас еще не разрешена, несмотря на усилия историков разной величины. Теории, гипотезы, концепции выдвинуты в несчетном количестве. Собран огромный фактический материал. Но недоумение историков по этому вопросу как было, так и осталось. Причин для этого две: фактов не хватает, несмотря на вековые плодотворные поиски; имеющиеся факты сильно противоречат друг другу. Никому пока не удалось создать концепцию, в которую бы непротиворечиво уместился весь накопленный исторический материал.

Можно было бы сохранять оптимизм, если бы фактологическая база продолжала обогащаться. Тогда имелась бы надежда, что рано или поздно количественный фактологический рост даст новое теоретическое качество. Но, кажется, возможности исторических дисциплин здесь почти исчерпаны. Последние письменные сведения найдены в первой половине XX в. Фундаментальные археологические труды по этой тематике вышли к 70-м годам XX в. На мой взгляд, далеко не исчерпаны возможности исторической лингвистики. Но проблема в том, что нет историков, профессионально разбирающихся в языкознании, а языковеды невежественны по части истории. Для успешного прорыва на этом направлении нужно ждать появления историка, который будет основательно ориентироваться в механизме языковых процессов. Пока же констатирую, что историки прошедшего века свое дело сделали: на базе собранного фактического материала от разных исторических дисциплин в 70 — 80-х гг. вышло много исторических трудов, в том числе и капитального характера, с попытками осмыслить накопленный материал и дать вариант ответа на вопрос, поставленный в начале.

Большой прогресс исторической науки в XX в. налицо. Но проблема происхождения и начала Руси не решена, противоречия не устранены, что и было признано исследователями отечественной истории.

И еще констатирую: за последнюю треть прошедшего века и начало века нынешнего по вопросу начала Руси не добавилось никаких существенных фактов. В последующих статьях и монографиях «перелопачиваются» одни и те же сведения, добытые к 70-м годам XX в. Концептуальная работа, как уже сказано, не увенчалась успехом. Вопрос зашел в тупик и был оставлен на обочине исторической науки, тем более что в 90-е годы появилась необходимость переосмыслить многое в, казалось бы, хорошо известной и более близкой истории.

Свято место, как водится, пусто не осталось. Его заполнили всякого рода теоретики «Гиперборейской Руси», «арийских славяно-россов» и т. д. Важная научная тема была опущена до уровня бульварного чтива, и ныне на ней активно пасутся разного рода шарлатаны и демагоги.

Поскольку в обозримом будущем серьезной прибавки фактического материала ждать не приходится, то решение вопроса о происхождении и начале Руси требует либо отказа от поиска решения вообще, либо смены методики поиска. Предпочтительнее — второе. Попробуем метод, широко применяемый в точных науках, — изменение граничных данных исследуемого объекта, процесса, явления. В гуманитарных науках он тоже применяется, но редко и стихийно.

Проиллюстрирую простым примером. Перед нами ковер, орнамент которого сильно попорчен. Необходимо выяснить, как выглядел некий автономный фрагмент этого орнамента. Сохранившихся элементов фрагмента явно не хватает для однозначного восстановления его узора. Можно перебирать варианты решения, дискутировать, какой вариант более обоснован. А можно расширить границы поиска, взять на ковре заведомо больший, желательно опять же автономный фрагмент орнамента и проанализировать его структуру в поисках закономерностей, позволяющих судить о структуре неясного фрагмента как о частном в контексте общего.

Если и в этом случае решения не находится, так как больший фрагмент тоже плохо сохранился, мы опять расширяем зону исследования, изучаем с той же целью еще больший фрагмент.

Занимаясь в течение десятилетий вопросом происхождения и начала Руси, автор этих строк в какой-то момент понял, что данных для решения вопроса в рамках истории Руси явно недостаточно. Пришлось расширить границы поиска и обратиться к вопросу происхождения и эволюции славянства, для которого вопрос происхождения Руси и русских будет частным случаем.

Довольно скоро выяснилось, что славянский фрагмент «орнамента» на ковре всемирной истории сохранился так плохо, что восстановить его, оставаясь в его же рамках, невозможно. Версии противоречат друг другу, фактических данных (сохранившихся элементов орнамента) не хватает.

Пришлось расширить рамки рассмотрения до еще большего фрагмента и посмотреть на славянскую тему на индоевропейском фоне, опять искать повторяющиеся мотивы «орнамента», логическое завершение оборванных нитей. Это усложнило поиск: в поле зрения попали десятки миллионов квадратных километров территории, десятки археологических культур, тысячи лет времени, сотни звучащих и молчаливых исторических свидетельств. Поскольку на пространстве нашего «ковра» пострадали разные места, то при внимательном рассмотрении на сильно попорченном полотне стали просчитываться контуры всего рисунка, неясные фрагменты стали все лучше и лучше читаться, взаимно дополняя друг друга. Так родилась тема данной работы. [1 — См.: Кутузов Е.Н. Индоевропейцы, славяне, русские. Казань, 2009. 600 с.]

Разумеется, и раньше вопрос начала Руси рассматривался в контексте истории славян, славянский феномен рассматривался в контексте индоевропейского, но, кажется, еще никто не пытался последовательно разобрать тему в таком ракурсе: большая индоевропейская картина, на которой много человеческих фигур, среди них — славянская группа фигур, а в ней — русская фигура. И все это нужно видеть одновременно. Картина сильно попорчена в разных местах. Но, уловив замысел, манеру письма художника, попорченные места можно восстановить, если не все, то значительную часть. Мы получаем дополнительную информацию исторического характера за счет выявления логики общего и частного. Появляется возможность выдвинуть непротиворечивую версию событий и ответить если не на все спорные вопросы, то на многие из них.

Таким путем двигалась мысль автора данной работы. Само же исследование построено противоположным образом: от общей картины — к ее фрагменту, далее — к части фрагмента. То есть сначала рассматривается индоевропейский вопрос, потом славянский, наконец, вопрос Руси и русских. Отсюда и название книги.

Здесь не поставлена задача исследовать каждый неясный вопрос во всей его полноте.

Это невозможно ввиду необъятности темы. Привлечен только тот фактический материал, который необходим. Рассматриваются те концепции и гипотезы, которые нужны. Не рассматривается библиография темы. По мере возможности сделано так, чтобы факты, идеи, версии работали на результат, а не свидетельствовали в пользу широкой осведомленности автора.

Хотелось бы выразить признательность историкам, лингвистам, фольклористам, антропологам прошедшего века, без работ которых не появилось бы данное исследование. Их фамилии дает список литературы в конце. Это оговорено потому, что в дальнейшем многие из них будут деликатно или жестоко критиковаться, даже если их имена и не упомянуты при этом, только историки поймут, кто имеется в виду. Но именно они создали ту постройку, с вершины которой автор, встав на цыпочки, увидел наконец край истины.

Почему никто из них не написал подобную работу? До начала 70-х годов ее вообще невозможно было написать, так как не было необходимого фактического материала (оформленного в статьях и монографиях). Когда же он появился, должно было пройти время, необходимое для его осмысления. На это ушли 70 — 80-е годы. То есть исследование, подобное этому, теоретически могло быть написано не ранее, чем на рубеже 80 — 90-х гг. Задержка не слишком велика, к тому же 90-е годы мало благоприятствовали серьезной аналитической работе о временах весьма отдаленных. Во всяком случае, автор выражает ушедшим и действующим историкам благодарность за то, что они дали возможность именно ему написать это исследование, как говорится, «стоя на плечах гигантов».

Наконец, еще одно замечание. Как было сказано, почти все стоящие факты и идеи по нашей теме введены в оборот около трети века назад и многократно использовались во многих научных трудах. Часть из них стали почти хрестоматийными, и их можно использовать без ссылок. Это резко сокращает библиографию, и может сложиться впечатление, что научная база исследования недостаточно широка. На возможный вопрос знающего историка: «Почему не использована вон та хорошая (капитальная) работа по теме?» — отвечу, что кое-какая литература не упомянута просто потому, что та же информация есть в другой книге. Например, многотомную «Историю СССР» в 60-е годы создавали многие серьезные историки, авторы блестящих статей и монографий. Если они толково изложили суть своей работы в первом томе «Истории СССР», то не всегда имеет смысл добираться до их статей и монографий. Серьезным ученым надо верить в таких случаях. Я это понял из многих проверок. Но и не обязательно делать много ссылок при этом и раздувать библиографию.

И последнее. Писать ли эту работу для специалистов, долженствующих иметь специальные знания и, стало быть, не нуждающихся в том, чтобы им напоминали то, что они и так должны знать, или же рассчитывать также на публику непрофессиональную, но интересующуюся историей? Выбор сделан в пользу второго варианта, поэтому порою сообщаются чисто справочные сведения, которые профессионалы могут пропустить, напоминается о том, что писалось ранее, повторяется цитата. Реалии нашего времени показывают: невежество широких масс населения по части истории — поистине сила демоническая.

Предисловие

Ностратическая языковая общность сложилась на востоке Малой Азии в районе Чатал-Гуюк. Население этого района первым освоило земледелие, чем обеспечило себе «фору» по сравнению с соседями. Результатом перехода к земледелию около 8 тыс. лет назад был мощный демографический взрыв, вызвавший расселение больших масс людей на сопредельные территории.

Расселение вызвало распад ностратического языка на диалекты, превратившиеся в самостоятельные языки: индоевропейский, семито-хамитский, иберо-кавказский, уральский, тюркский, дравидийский, тунгусо-маньчжурский. Индоевропейский язык сложился на территории нынешнего Курдистана 6 тыс. лет назад.

Семито-хамиты заселили Ближний Восток и Северную Африку, дравиды — юг Ирана (Элам) и Индию, иберо-кавказцы заселили Малую Азию, Южную и, частично, Центральную Европу, часть Кавказа. Индоевропейцы продвинулись на Армянское нагорье, заняли западный берег Каспийского моря, вышли в низовья Волги. На Кавказе индоевропейцы чересполосно обитали с иберо-кавказцами. Уральцы заняли Среднюю Азию.

Степи на юге Восточной Европы были очень слабо заселены. Индоевропейцы первыми приручили лошадь и освоили верховую езду. Междуречье Волги и Яика стало районом активного коневодства древнейших индоевропейцев. Себя они называли арья, что значит «говорящие».

В IV тыс. до н. э. индоевропейцы из междуречья Волги и Яика начали активную экспансию на запад, заняв степи до Днестра — Дуная, частично потеснив трипольцев, говоривших на иберо-кавказском языке. На востоке, в районе Яика, границу прочно держали предки уральцев, оставивших кельтиминарскую культуру. Индоевропейцы в степной полосе Восточной Европы образовали древнеямную (ямную) культуру (культурно-историческую общность).

Примерно в XXIV в. до и. э. древнеямная культура внезапно исчезает во всей степи, кроме своей прародины в междуречье Волги и Яика. Предположительно, ее носители вымерли в результате страшной эпидемии. Лошади, потерявшие хозяев, превратились в позднейших тарпанов.

Часть древнеямников, возможно, спасаясь от эпидемии, сменили ландшафт обитания, — бежали в лесную зону, где примерно на стыке границ современной России, Белоруссии, Украины образовали среднеднепровскую культуру (XXIV–XVI вв. до и. э.). Поздний ее этап называют сосницкой культурой. Это были предки народа, известного впоследствии под названием невры.

Так образовались два независимых друг от друга очага индоевропейского языка. Язык обитателей междуречья Волги и Яика стал предком индоиранских языков. Язык населения среднеднепровской культуры стал предком европейских языков группы сатем: славянских, балтских, иллирийских. В данной работе предложено эти языки условно называть «Европа-сатем». Индоиранские языки, как известно, тоже входят в группу сатем.

Индоевропейцы, жившие на Кавказе, избежали участи древнеямников. Под влиянием иберо-кавказских языков и в силу собственной эволюции язык индоевропейцев, живших в Северной Осетии, приобрел черты, сделавшие его праязыком для языков группы кентум.

Когда степь от Волги до Дуная обезлюдела, индоевропейцы, жившие на Верхнем Тереке в Северной Осетии, под давлением демографической ситуации вышли в степь и быстро заселили междуречье Волги и Дона. Себя переселенцы называли асы — «змеи». От них и вся территория получила название Асия (Азия). Скандинавы эпохи викингов еще помнили, что на Дону находится «Асгард» — город богов асов.

Из Асии волны переселенцев хлынули на соседние степные территории. В основном — на запад, но отдельные группы асов проникли даже на исконную землю арьев в междуречье Волги и Яика. На запад экспансия была стремительной. Через 200 лет после выхода из Дарьяльского ущелья потомки кавказских выходцев появились в районе Одессы. При этом они ассимилировали, изгнали, истребили начавшее восстанавливаться древнеямное население. Бежавшие на Средний Днепр древнеямники положили начало легенде, зафиксированной Геродотом, об огромном количестве змей, порожденных родной землей, и бегстве с нее по этой причине. Новые насельники степей создали культуру, названную археологами катакомбной. На Правобережье Днепра волна мигрирующих катакомбников смела или интегрировала поздних трипольцев, оставивших памятники усатовской культуры.

Продвигаясь еще дальше на запад, катакомбники пересекли реку Днестр, являющуюся с древности и до сего дня геополитической границей региона Восточная Европа с регионами Западная Европа и Балканы. Для археологов они стали менее заметны, так как в другом геополитическом пространстве пришельцы сильно изменили свою материальную культуру, причем произошло это довольно быстро — за два-три поколения. Одна волна катакомбников ушла в Западную Европу, другая — на Балканы. На Балканском полуострове они, в свою очередь, разделились на два потока (около 2000 г. до н. э.). Одна волна пошла на юг полуострова и стала предками древних греков (ионийцев и ахейцев), другая волна через проливы ушла в Малую Азию, где образовала группу хетто-лувийских языков, тоже около 2000 г. до и. э. Стремительность расселения катакомбников дает основания предположить, что расселялись они по земле, опустошенной эпидемией, где население не успело восстановить свою численность.

Продвигаясь на восток Малой Азии, потомки катакомбников (предки хетто-лувийцев) достигли территории древнейшей индоевропейской прародины. Здесь они встретили древнейшее индоевропейское население, говорившее на языке группы сатем. Впоследствии ими на древней прародине индоевропейцев было образовано государство Митанни. На территории нынешних Армении и Азербайджана существовали родственные митаннийскому языки группы сатем. Со временем все они, кроме армянского, исчезли. Армянский язык восходит к индоевропейскому праязыку, не имеет родственников и является третьим очагом языков группы сатем. В Северной Месопотамии (Харран), в Северном Ханаане (Галилея) индоевропейцы жили чересполосно с древними семитами.

Около 1800 г. до н. э. пришедшие с запада потомки катакомбников основали первое индоевропейское государство — Хеттскую державу. Восточнее в это же время шло формирование другого индоевропейского государства — Митанни. В XVI в. до и. э. древнейшие эллины основали третье индоевропейское государство — державу Миноса.

Потомки катакомбников, ушедших в Западную Европу, основали там унетицкую, позднее тшинецкую культуры, далее продвинулись в Восточную Прибалтику, там они известны археологам под названием «культура боевых топоров». Оттуда они проникли в Юго-Западную Финляндию, далее, через Аландские острова, — в Швецию, заняли юг Скандинавии. Языки населения унетицкой и тшинецкой культур исчезли еще в бронзовом веке, в Восточной Прибалтике аистии долго сохраняли язык культуры боевых топоров, пока не были ассимилированы финно-уграми и балтами. В Юго-Западной Финляндии индоевропейские пришельцы называли себя словом, производным от корня «сам» — «человек»/«мужчина». Отсюда название страны — Суоми — и название народа — саамы. Единственное место, где сохранился язык потомков унетицкой и тшинецкой культур, — Скандинавия. В дальнейшем из языка скандинавских индоевропейцев возникли германские языки.

Вернемся к потомкам древнеямников, сохранившихся в междуречье Волги и Яика. Их памятники начала бронзового века относят к полтавкинской культуре. В XVIII в. до н. э. у них произошла культурная мутация, сформировалась активная и агрессивная срубная культура. На северных ее рубежах, где-то в Челябинской области, возник еще один активный культурный очаг, его создатели — предки угров, финнов, самодийцев. Население обоих очагов жило чересполосно, поэтому древнейшие уральцы усвоили в свои языки много индоевропейской лексики, а также некоторые религиозно-мифологические представления индоевропейцев вошли в религию и мифологию угров, финнов, самодийцев.

Из родного междуречья (Волги и Яика) носители срубной культуры начали активно наступать на запад и на восток. На востоке они достигли Минусинской котловины. От Яика до верховьев Енисея возникла андроновская культура. Одновременно шло движение в южном направлении, в Среднюю Азию. Там пришельцы зафиксированы в памятниках тазабагьябской культуры. Одряхлевшая кельтиминарская культура исчезла. Из Средней Азии индоевропейское население двинулось в Афганистан, Иран, Северную Индию. Пришельцы назвали себя древним этнонимом — арья. В XV в. до н. э. произошло арийское завоевание Индии. В XI–X вв. до н. э. арья стали господствовать на территории нынешнего Ирана. Но еще несколько веков пришлые индоевропейцы в Иране жили чересполосно с прежним населением, родственным эламитам. Так возникла обширная индоиранская ветвь языков.

Другой поток из междуречья Волги и Яика двинулся на запад. Примерно в течение трех столетий потомки древнеямников, ставшие срубниками, упорно теснили катакомбников, занимая земли, которые считали принадлежащими их предкам. Постепенно между Волгой и Днепром оформилась территория срубной культуры. Есть основания полагать, что между срубниками и катакомбниками отношения были неприязненные. Значит, мирная ассимиляция была исключением, доминировало желание истребить или изгнать. Где-то около 1500 г. до н. э. срубники ворвались в Крым и заняли его степную часть. Катакомбники отступили на крайний юг Крыма и закрепились по линии Крымских гор (Крымского Тавра). Их потомки образовали народ — тавров, откуда древнее название Крыма — Таврия. В XV в. до н. э. срубники в ходе наступления достигли Днепра и в его устье перешли на правую сторону. После этого экспансия на запад срубников резко остановилась. Предположительно, катакомбники, сделав выводы из трехвековых неудач, объединили племена между Днепром и Карпатами, в одной битве или в ряде побоищ доказали срубникам бесперспективность дальнейшей экспансии, и между двумя противостоящими силами было заключено что-то вроде «вечного мира». Видимо, обе стороны на мирной «конференции» поклялись своими богами вечно уважать границу по Днепру.

С XV в. до н. э. для археологов катакомбная культура исчезает, они перестают пользоваться этим термином, словно она бесследно канула. Но катакомбники остались на Правобережье Днепра и во многих других местах. И они имели потомков. Учитывая, что катакомбники говорили на языках группы кентум, для удобства изложения в дальнейшем будет использоваться термин «кентумиты». Этим термином в данной работе обозначаются языковые потомки носителей катакомбной культуры начиная с XV в. до н. э.

События, связанные с экспансией срубной культуры, имели весьма значительные последствия для всех окружающих регионов. Рассмотрим их по очереди. Если уподобить срубников поршню, а катакомбников сжимаемому газу, то историко-этнические процессы в степях Восточной Европы имели сходство с физическими процессами. Катакомбников этот «поршень», во-первых, отбрасывал к окраинам степного ареала, во-вторых, гнал впереди себя, прочь из ареала, на запад. Часть катакомбников уцелела, «прижавшись спиной» к горам Кавказа за рекой Гипанис (Кубань). Другие уцелели, «прижавшись спиной» к восточному берегу Черного моря. Они стали предками меотов и синдов. Катакомбники, оттесненные на север, ушли в лесостепь. Они «прижались спиной» к Лесу. По всему поясу восточноевропейской лесостепи сформировались этносы, говорящие на родственных языках группы кентум. Этот пояс из этносов отделил Лес от Степи, поэтому никакого контакта между индоиранцами срубной культуры и населением Леса не было, вопреки общепринятому ныне в истории и языкознании мнению. Эти кентумитские этносы обитали в лесостепи очень долго, постепенно размываясь. Видимо, последние кентумитские языки исчезли в Восточной Европе в XIII в., после Батыева нашествия.

Кентумиты, оттесненные за Днепр, оставили памятники сабатиновской культуры. В Западном Поднепровье сложилась ситуация перенаселенности, и избыточное население устремилось прочь из Восточной Европы, вытесняя чуждые, а иногда и родственные племена. Часть его устремилась на Балканы. С этим связано переселение некоторых народов с Балкан, через пролив, в Малую Азию (мисийцы), дорийское нашествие на Ахейскую Грецию, экспансия «народов моря». Другая волна избыточного населения ушла на Запад, в Паннонию и далее. С этим переселением связано возникновение курганной культуры в Западной Европе. Кентумитская волна проникла в Северную Италию, откуда около XI в. до н. э. произошло заселение кентумитами большей ее части. Так возникли италики, в том числе латины. Другие, из Северной Италии ушли еще дальше на запад, в Юго-Восточную Францию, где стали предками кельтов. Италийские и кельтские языки имели заметное сходство между собой, что во времена Римской империи облегчало романизацию населения Галлии.

Примерно в это же время из Испании в Западную Европу шла встречная экспансия культуры колоколовидных кубков, ее носители говорили на иберо-кавказских языках. Они достигли Британии, Ирландии, а также Германии, Чехии, Польши, здесь они местами жили чересполосно с индоевропейцами. Победа осталась за индоевропейскими языками. Севернее Альп, в Западной Европе, все еще обитало много племен, потомков неолитического неиндоевропейского населения.

Вернемся в Восточную Европу. Когда шла экспансия срубников на запад — в степи, в лесной зоне «зеркальным отражением» шла на запад экспансия носителей финских языков. Их языковые родственники — угры и самодийцы — заселили регионы Урала и Западной Сибири. В ходе экспансии на запад протофинские племена оставили памятники дьяковской культуры в лесной зоне Европейской России. Носители финских языков достигли Балтийского моря в XII в. до н. э. Движение по Лесу шло медленнее, чем через Степь.

Движение дьяковцев на запад столкнулось со встречным движением на восток племен индоевропейского происхождения. Это были носители фатьяновской культуры — потомки носителей среднеднепровской культуры. В начале бронзового века среднеднепровцы начали экспансию в трех направлениях. Они не пошли на юг, в степь, где их языковые родственники — срубники — сражались с катакомбниками за землю предков. На северном направлении среднеднепровские мигранты заселили Белоруссию, часть Восточной Прибалтики, Псковскую область, достигли на севере реки Невы. Продвигаясь на запад, они поглотили на Западной Украине местное древнее население с развитым культом камня, далее, на запад, они ассимилировали население унетицкой и тшинецкой культур. На базе такого синтеза возникла мощная и яркая лужицкая культура (культура полей погребальных урн). Ее носители говорили на языке Европа-сатем. Экспансия на восток, в нынешнюю Центральную Россию, была менее удачной. Впервые носители индоевропейского языка проникли в Подмосковье и далее — на Среднее Поволжье. Они оставили памятники фатьяновской культуры, судя по которым отношения с окружающим населением у них были враждебные. В течение нескольких веков фатьяновцы жили в центре Восточной Европы и в Поволжье, потом исчезли. Видимо, частично были истреблены, частично слились с финским населением.

Вернемся к носителям срубной культуры. Лишенные возможности вести далее экспансию на запад, они испытывали возрастающее внутреннее демографическое давление. С их стороны усилился натиск на кентумитов, отступивших на север, в лесостепь. Особенно сильным такое давление было в Поволжье. Сюда ушли потомки катакомбного населения из наиболее ранних насельников опустевшей степи. Им не с кем было смешиваться на новом месте, и в их облике сохранились специфические кавказские антропологические черты. Но срубники не оставили в покое ушедших на север кавказоидов. Где-то с XIII в. до н. э. срубники стали так сильно давить с юга, что изгнанникам пришлось уйти еще дальше на север — на территорию нынешних Чувашии, Татарстана, Марийской республики. С их приходом связано появление в Среднем Поволжье абашевской культуры. Срубники продолжали давить с юга, в конце концов абашевцы ушли в район реки Вятки. Дальнейшая их судьба неизвестна, скорее всего, они постепенно слились с предками удмуртов и других племен финского языка.

Интереснее судьба тех, кто не захотел покинуть лесостепь, ставшую для кентумитов за века привычной зоной обитания. Под давлением срубников эти кентумиты, как паста из тюбика, устремились на восток в пределах полосы лесостепи, видимо, в те времена слабозаселенной. Теснимые кентумиты заняли лесостепь Башкирии, Урала, Западной Сибири. С этим расселением связана так называемая «тайна бронзовой цепи Евразии», протянувшейся от Бородинского клада в Молдавии — до стоянки Самусь в Томской области. Вопреки расхожему мнению, вдоль всей линии сеймино-турбинских находок обитали близкородственные по языку племена.

Дальнейшая судьба сибирских кентумитов реконструируется следующим образом. Из Томской области они проникли в Минусинскую котловину, где составили один из компонентов карасукской культуры и сыграли значительную роль в этногенезе кетов. Затем они проникли в Забайкалье и нынешнюю Монголию, где в языке и культуре оставили следы своего пребывания. Наконец, они попали в Центральную Азию, где сыграли ведущую роль в этногенезе ранних скифов. Впоследствии они стали известны под именем тохаров и оставили письменные памятники своего языка, так озадачившего ученых историков и лингвистов в начале ХХ в. своей принадлежностью к языкам группы кентум.

Памятники тохарского языка относятся к VI–VII вв. После этого тохары-индоевропейцы исчезают, но примерно на том же месте в VI–VII вв. впервые фиксируется этноним «татары». Логично предположить, что название тюркского этноса «татары» происходит от этнонима «тохары».

В конце бронзового века носители срубной культуры все же форсируют Днепр. Особенно много памятников поздней срубной культуры на Правобережье найдено на рели днепровской излучины. Между XI–IX вв. до н. э. срубная культура неизвестно куда исчезает. Нет никаких археологических памятников этого времени, которые позволили хотя бы примерно определить, какие процессы происходили в Степи в это время. В археологическом плане мы имеем «белое пятно» продолжительностью около трех столетий. Наиболее вероятное объяснение: степь между Волгой и Днепром была поражена невиданной силы засухой. Население покинуло эти места или вымерло. После исчезновения срубников их место заняли киммерийцы, непонятно когда и откуда пришедшие. В свою очередь, их в Степи сменили пришедшие из Заволжья скифы. Киммерийцы покинули восточноевропейскую степь, рассеялись по Западной Европе, часть ушла в Восточную Прибалтику и сопредельные земли, где на древний змеиный культ они наложили свой культ коня. Спустя более чем 1,5 тыс. лет это наложение отразилось в легенде о смерти Вещего Олега от змеи, выползшей из конского черепа.

Возникшая в Центральной Европе культура полей погребальных урн (лужицкая культура) вела экспансию на запад и на юг. На западе «брызги» этой культуры обнаруживаются в Германии, Франции, Испании. На юге ее носители перешли реку Дунай, что означало уход в другой геополитический регион, а с этим всегда связано сильное изменение материальной культуры и «ускользание» по археологическим критериям от родства с лужицкой культурой. Носители лужицкой культуры, ушедшие за Дунай, стали предками иллирийцев. Одни из них продвинулись на Динарское нагорье и южнее, другие в XII в. до н. э. поселились в Италии. Но уже в XI в. до н. э. в Италию пришли из Паннонии предки италийцев (потомки носителей курганной культуры). Иллирийцы Италии были частью ассимилированы, частью оттеснены на юго-восток полуострова. В таком виде ситуацию застают античные ученые, а современные историки выдвинули неверную и ничем не обоснованную гипотезу о переселении иллирийцев в Италию с севера Балканского полуострова морским путем.

В общей массе переселяющихся в Италию потомков населения лужицкой культуры было и племя венетов. Они поселились и на северных, и на южных склонах Альп. В таких случаях история двух частей одного народа начинает идти по-разному, и они постепенно превращаются в разные народы с разной судьбой, если нет сильных факторов, препятствующих такому естественному процессу. Земли южных венетов стали «проходным двором» для предков италиков и кельтов. Свой язык южные венеты не потеряли, но он настолько модифицировался, что уже античные ученые затруднялись определить его родство с другими языками, современные лингвисты не в силах определить, относится ли язык венетов к группе сатем или к группе кентум. Венеты, жившие между северным склоном Альп и Дунаем, попали в состав римской провинции Норик и были сильно романизированы. Венеты, жившие от северного берега Дуная до гребня Богемского массива, сохранили самобытность. Когда лужицкая культура уступила место поморской, а затем пшеворской и зарубинецкой культурам, венеты в этом регионе сохранились как реликт лужицкой культуры.

В энеолите и бронзовом веке у индоевропейцев центральное место в религиозных представлениях играли змеиные культы. С ними связан огромный пласт тем в мифологии, в сказках, в этнонимии, в антропонимии. В современной фольклористике по части змеиных культов лучше других разработана тема змееборчества, хотя понимание ее истоков и логики развития отсутствует. На рубеже бронзового и железного веков змеиные культы стали трансформироваться в птичьи культы, а у более передовых народов произошла дальнейшая их трансформация в антропоморфные культы.

В раннем железном веке, где-то в VII–VI вв. до н. э., во всей Европе (и не только в Европе) наступило сильное похолодание, которое длилось несколько столетий. Увеличение количества снега и льда в Восточной Европе вызвало изменение гидрологических характеристик ее территории. Изменение и перераспределение объемов влаги на Русской равнине привело к тому, что некоторые речные притоки несли больше воды, чем реки, в которые они впадали. Поэтому в античное время понятие «река» и «ее приток» не всегда совпадало с современным представлением о реке и притоках. Некоторые нынешние притоки считались основными реками, а основная река — притоком. В Центральной России существовало большое озеро, ныне исчезнувшее, но оставившее обильные торфяники. Похолодание имело катастрофические последствия для индоевропейского населения Финляндии. Оно пережило регресс и вернулось в каменный век. Резко ухудшились условия жизни в Скандинавии. Деградировала высокая скандинавская земледельческая культура бронзового века. Видимо, тогда и возник топоним Скандинавия — «скудный остров». Далекие потомки носителей культуры боевых топоров, по языку прагерманцы, вынуждены были переселяться на юг — в Данию, а оттуда — на южное побережье Балтики. Это произошло около 600 г. до н. э. Так на континенте появились первые германцы. Прагерманский язык распался на скандинавский и континентальный диалекты. От ютландского перешейка древние германцы расходились на три стороны: на восток, на запад, на юг. Возникли восточногерманский, западногерманский, южногерманский диалекты, выделяемые современной лингвистикой.

Примерно в это же время началась активная экспансия кельтов из Юго-Восточной Франции. Кельтское море затопило Западную Европу, достигло Причерноморья и Малой Азии. В раннем железном веке индоевропейские языки победили в Западной Европе, за исключением большей части Пиренейского полуострова, области Этрурия в Италии, видимо, кое-какое неиндоевропейское население сохранилось в Ирландии. Кельты и скифы-кентумиты в Западном Причерноморье легко смешивались между собой, так как имели похожие языки и помнили о древнем родстве.

В клинописных надписях Персеполя, примерно V в. до н. э., сообщается о народе гун в Причерноморье. Позднее в скандинавских сагах Причерноморье будет называться Гуналанд. Объяснения этому наука не дает, так же как и присутствию гуннов в Приднепровье во второй половине II в. н. э. В данной работе предлагается версия, что гуны — общее название скифо-кентумитских народов между Днепром и Прикарпатьем. Гунны-тюрки, пришедшие из глубин Азии и поселившиеся первоначально между Волгой и Яиком во II в. н. э., были отюрченными потомками азиатских скифов-кентумитов, сохранившими древний этноним.

Во времена Геродота только часть скифов вела кочевой образ жизни. Большая часть европейских скифов была оседлой. Вопреки общепринятому мнению, скифы говорили не на иранских языках, а на языках группы кентум, близкородственных языкам кельтов, латинскому и греческому языкам. Кочевые скифы, пришедшие из Азии, тоже говорили на языке группы кентум, их можно считать ветвью тохарских народов. Понятие «скифская культура» имеет не больший смысл, чем, например, понятие «западноевропейская культура».

Сарматы, захватившие Северное Причерноморье во II в. до н. э., не ликвидировали скифо-кентумитское население на Правобережье Днепра, т. к. гуны здесь сохранились до гуннского времени, а скифы-росомоны, — по крайней мере до VI в. н. э. Тем не менее сарматы дошли до Паннонии. Значит, они жили чересполосно со скифами-кентумитами.

Прародина балтов — Кашубская возвышенность на севере Польши. В результате местной мутации лужицкой культуры там возникла в X–VIII вв. до н. э. агрессивная поморская культура. Ко II в. до н. э. лужицкая культура почти везде исчезла, «съеденная» поморской. Последняя быстро распалась на две родственные культуры: пшеворскую (запад) и зарубинецкую (восток). Разлом прошел по геополитической границе между Западной и Восточной Европой.

Прародина славян имела небольшую площадь: Северная Австрия (земли севернее Дуная), горы Южной Чехии (Шумава и Чешский Лес). Западная граница — верхнее течение реки Влтавы, восточная граница — река Морава. В начале н. э. эти земли входили в состав государства Норик, имевшего свою письменность. Впоследствии этой письменностью праславяне и славяне пользовались много веков и называли ее глаголицей.

На территорию славянской прародины переселилось много иллирийцев и кельтов. Поэтому венетов Норика нельзя считать прямыми предками славян. Словене — следует перевести как «венеязычные», т. е. они сами подчеркивали многоэтничность своего происхождения даже в самоназвании.

В праславянский период (I–V вв. н. э.) праславяне жили в своих горах отдельными племенами. Социальных структур типа союзов племен они не знали. Поэтому современники называли их «споры» — «рассеянные».

В праславянский период шел медленный, малозаметный процесс ассимиляции праславянами кельтского народа бойев на территории нынешней Чехии. Граница праславянских поселений медленно сдвигалась на север. После смерти Аттилы в 455 г. Паннония сильно запустела. Праславяне жили на западной ее границе в горах в условиях большой демографической плотности. Они стихийно ринулись на плодородные опустевшие земли, повышение жизненного уровня вызвало у них резкий рост народонаселения. К концу V в. новый этнос заметили и стали о нем писать. Закончился праславянский период истории, начался славянский.

В VI в. в Европе бушевала «Юстинианова» чума. На многих территориях она выкосила большую часть населения, остатки его бежали в другие земли. Славян эпидемия задела слабо, прирост населения у них был высокий, в результате славяне заселили в VI–VII вв. огромные территории. Балты вымерли почти все. Славяне помнили о своем родстве с балтами, опустевшие земли они занимали как принадлежавшие их предкам. Высокий прирост обеспечил в VII–VIII вв. восстановление численности населения на вымерших землях, но заселял их уже другой этнос — славяне. Одновременно шел стремительный процесс образования славянских союзов племен. Но долго племенными союзами славяне не жили. Уже в IX в. начался процесс образования славянских государств и формирование славянских этносов. На тех землях, где славяне продолжали жить отдельными племенами, не образуя племенных союзов, они сохранили самоназвания от «словене» (словенцы, словаки, словене). Где-то в VIII–IX вв. славяне забыли о своем родстве с балтами.

С VI в. славяне оказались в трех разных геополитических регионах: Западная Европа, Восточная Европа, Юго-Восточная Европа (Балканы). Уже писатели того времени отметили три группы славян: венеды, анты, склавины. Расселение славян шло главным образом из Паннонии, поэтому в коллективной славянской памяти сохранилась Паннония как место расселения. Но сохранилась память и о прародине — Норике.

В Восточную Европу славяне проникали двумя потоками. Один поток двигался из Польши, через Белоруссию, севернее Полесья. Другой поток шел из Паннонии, через Карпаты, южнее Полесья. Потоки переселенцев сомкнулись на Верхнем Днепре.

Во II в. в Причерноморье переселились готы. Возглавив местных скифов-кентумитов (гунов), они создали примитивное государство, оставившее черняховскую культуру. Готы приняли христианство по арианскому образцу и создали свою письменность. Славян в Восточной Европе еще не было.

В IV в. пришедшие из Азии гунны-тюрки разбили алан и вышли к Днепру. Видимо, они и скифы-гуны пришли к выводу о взаимном родстве. Скифы-гуны вступили в союз с гуннами, и совместно они создали гуннскую державу. От скифов-гунов происходят, в основном, гуннские имена и отдельные известные слова гуннского языка, сходные с кельтскими.

После падения гуннской державы в Поднепровье возвысился народ росомонов, имеющий скифо-кентумитское происхождение. Именно о них писал Псевдо-Захарий как о людях, которых не могут носить кони. Начиная с VI в. Восточная Европа стремительно славянизировалась. Пользуясь слабой организованностью славян, росомоны совершали на них грабительские походы на судах. При этом росомоны сами постепенно славянизировались, как и живущие в Поднепровье лесные готы-тервинги. От готов в язык восточных славян перешел ряд слов, в том числе слово «варяг» («вар» — «ягдт» — «охотник за товаром»), которое у славян с течением времени стало означать «сборщик дани, привозящий товары на продажу», после того как грабительские набеги постепенно сменялись взиманием дани. В ходе ославянивания готов славянизировалась их письменность. Постепенно сложились «русские письмена». На их основе Кирилл и Мефодий создали кириллицу. В IX–X вв. на Руси было две письменности: древняя глаголица, которой пользовались язычники; кириллица, которой, в основном, пользовались христиане. Особенностью Руси было то, что христиане и язычники в течение веков жили в одном обществе.

В Поднепровье и на соседних землях обитало несколько этносов, имевших в названии корень «рус»/«рос»/«роуш». Мусульманские авторы знали три руси. Сколоты — «белые поляне», видимо, использовали корень «рус»/«рос» как кальку к названию «сколот» («сакколо-лот»). Корень «рус»/«рос» часто встречается в названиях восточнославянских племен (у озера Ильмень, в Белоруссии, на Карпатах). Этнос с названием рус имелся и на Северном Кавказе. Поэтому этноним на основе корня «рус»/«рос» легко принимался как общее название формирующегося восточнославянского общества, сложившегося в этнос. Термины «страна сакалиб» и «страна Рос» — взаимозаменяемые синонимы. И то, и другое означает «Белая/Светлая страна».

В Начальную летопись наряду с истинными фактами вошли переработанные легенды и мифы, не имеющие фактической основы, например легенда об основании Киева князем Кием и его братьями, смерть Вещего Олега от коня и змеи. «Сказание о призвании варягов» было неверно интерпретировано уже автором Начальной летописи, историки начиная с XVIII в. добавили своих домыслов, чем страшно запутали вопрос о начале русской истории.

Часть I. Славяне

Поиски и заблуждения

Наблюдая мозаику на протяжении четырех тысяч лет сменяющих друг друга языков и этносов, автор все время искал истоки происхождения славян. Исследование подошло к рубежу нашей эры, но каких-либо следов славянства хотя бы в зародыше не обнаружено. Зато можно сделать уверенный вывод о принципиальной ошибочности поиска истоков славянства не только в энеолите, но и в бронзовом веке. И даже в раннем железном веке славянство как обособленная этническая система отсутствовало. Также получено относительно четкое представление: как, по каким законам, в какой последовательности шло развитие индоевропейской языковой системы. Еще раз подчеркну, что выражения типа «вычленение таких-то языков из первичной индоевропейской общности» считаю абсолютно ненаучными, т. к. они предполагают, что индоевропейская языковая общность существовала тысячелетия как системная целостность, из которой время от времени, как яйца из курицы, выпадали те или иные языки: индоиранские, хетто-лувийские, германские, италийские и т. д. Если же принять такую схему, то неизбежно надо ответить на вопрос: когда же эта индоевропейская общность окончательно исчезла, поскольку в наше время ее не существует. И, скажем, во времена Геродота она тоже не существовала. Первичная индоевропейская общность распалась 6 тысяч лет назад. Все! В дальнейшем существовали только родственные друг другу, постепенно становящиеся чужими, отдельные языки. С которыми происходил точно такой же процесс.

Начиная с 2000 г. до н. э. в распоряжении науки появляются постепенно письменные свидетельства о развитии индоевропейской этноязыковой системы, сначала ближневосточных, потом античных авторов. О славянах никто из них ничего не сообщает. Это важный аргумент для сомнения в их существовании в столь давние времена. Но с непостижимым упорством большое число исследователей игнорируют очевидный факт и ищут дату «вычленения праславянского языка из первичной индоевропейской общности» как можно дальше в глубине веков и ищут славянскую прародину, как можно большую по размерам, тем самым превращая античных ученых в идиотов, не видящих слона у себя под боком. Нет ни одного доказательства, ни прямого, ни косвенного, к гипотезе об огромной территории славянской прародины и о глубокой древности славянского племени. За доказательства выдаются предположения. Например, тезис: тшинецко-комаровская культура — праславянская. А почему? Где доказательства? Теоретически можно доказать двумя путями. Либо, идя от несомненно славянской археологической культуры вглубь времен, каждый раз доказывать преемственность между собой для всей цепочки промежуточных археологических культур. Либо, взяв за отправную точку вычленение индоевропейской языковой общности из ностратической, построить общую модель ее динамичного роста, развития, членения и внутри этой общности протянуть нить от индоевропейцев к славянам. Первый путь испробовало множество исследователей. Он привлекает кажущейся простотой, но коварно заводит всех, кто пойдет по нему, в хаос неопределенности. Если возьмем первую бесспорно славянскую роменско-боршевскую культуру и сделаем шаг назад в глубь веков, то перед нами предстанут черняховская, зарубинецкая, пшеворская культуры. Неопределенность начинается уже здесь: одни исследователи категорически отвергают их славянский характер, другие отстаивают их славянскую идентичность. Стало быть, уже здесь во главу угла ставятся предположения. Еще на шаг дальше — в наше поле зрения попадают милоградская, поморская культуры. Их славянская идентичность вызывает еще большие споры. Еще дальше вглубь: чернолесская, белогрудовская, лужицкая культуры — ситуация та же самая. Таким образом, предположения в качестве фундамента имеют опять же предположения — очень ненадежный способ отыскать истину. Если двигаться вверх по течению реки от устья в поисках истока, скорее всего заблудишься и попадешь в один из притоков.

Второй путь — здесь удобнее провести сравнение с шахматной игрой. Представим ситуацию: шахматного мастера подвели к доске на которой начали разыгрывать миттельшпиль и попросили оценить партию. Для этого ему надо знать предыдущие ходы, т. е. историю партии. Ни один шахматный знаток не будет проводить обратной интерполяции. Он использует свое знание исходного положения фигур и по их нынешнему расположению попытается понять, из какого дебюта развился данный миттельшпиль, затем определит вариант дебюта. После чего даст анализ ситуации и прогноз.

Факты развития индоевропейской этноязыковой системы — как ходы в шахматной игре. Если взять достаточное количество исходных фактов, осторожно использовать логику, метод исключения, сравнение с подобным, согласовать все это с островками документальных свидетельств, то появляется возможность без разрывов и допущений проследить среди всяческих разветвлений искомую нить этноисторического процесса. В предыдущей части проведен анализ «индоевропейского дебюта», который привел к «славянскому миттельшпилю».

В свое время известный славист П.И. Шафарик, пытаясь объяснить странное молчание античных авторов о славянах, выдвинул странную версию, которую до сих пор с серьезным видом повторяют многие ученые-слависты. Например, В.П. Кобычев: «…П.И. Шафарик, который писал, что в глазах греческих и римских писателей первых веков средневековые славяне выглядели старым, хорошо известным, по его выражению, «домашним народом», который ниоткуда не пришел, но всегда жил где-то поблизости от их земли» [90, с. 142].

Вот яркий пример «дурной диалектики», с помощью которой объясняется все что угодно: о далеких народах не пишут, потому что не знают, о соседних народах — потому что и так знают. Кельты, фракийцы, германцы были для античных авторов самыми что ни на есть соседскими народами, но о них остались многочисленные сведения. С соседями всегда поддерживают дипломатические, торговые, личные отношения, а это не может хотя бы мимоходом не отразиться в исторических и прочих документах. Фракийцы ходили с Александром Македонским громить персидскую державу, у скифов греки покупали зерно, римлянам приходилось воевать с кельтами. Скиф Анахарсис считался одним из семи древнегреческих мудрецов, а Римской империей одно время управлял император Филипп Араб. А что же славяне? Почему умалчивали о славянах античные географы, которые имели цель описать все известные земли и народы? Например, Страбон. Клавдий Птолемей жил во II в. н. э. в Александрии. Его называют великим астрономом, хотя на самом деле он был астрологом и в астрономии разбирался по этой причине. Одна из книг его «Тетрабиблоса» («Четырехкнижия») посвящена мунданной астрологии, т. е. соотнесению стран и народов со знаками зодиака. В такой работе требовалось назвать все известные страны и народы. Разве можно сомневаться, что ни Птолемей, ни другие античные писатели ничего не слышали и не знали о славянах?

Приводят такой аргумент, что в античное время славяне фигурировали под другими именами. Но почему все-таки, несмотря на то, что порой возникает недоумение у исследователей — к кому причислить то или иное названное античными авторами племя: к кельтам, к германцам, к дако-фракийцам, к иллирийцам, к балтам, к сарматам, — сам факт наличия на территории Европы этих народов не ставится под сомнение, и, во всяком случае, всегда можно указать племена, бесспорно являющиеся кельтскими, германскими, фракийскими, иллирийскими, балтскими и т. д. И даже более или менее точно определить их локализацию на карте. Согласимся, что только славяне в этом смысле представляют собой исключение.

Праславян в бронзовом и раннем железном веке не было. И ничего тут нет удивительного — каждый народ, язык, этническая общность когда-то отсутствовали, а в какой-то период времени появились. Некоторые, вынырнув из пучины истории, снова в ней бесследно растворились, как, например, фракийцы или хетты, от других остались только реликты, несмотря на былое величие в древности, например от сарматов, кельтов. Разве славяне не должны были сначала отсутствовать, потом вынырнуть из пучин истории. Так уж сложилось, что они остались до сего дня.

Насилие над историей с целью удревнения того или иного народа или языка имеет место не только относительно славян. Выше я цитировал А.А. Монгайта относительно проблем германского этногенеза. Почему бы эту здравую мысль не приложить к славянам? Только с учетом, что протославянская этноязыковая общность сложилась позднее германской, ведь о германцах античные авторы сообщают.

Мысль эта не нова. Еще М.В. Ломоносов в «Замечаниях на диссертацию Г.-Ф. Миллера «Происхождение имени и народа Российского» с возмущением писал: «Господин Миллер… предполагает, что славяне около Днепра и Волхова поселились больше четырехсот лет после рождества Христова…» [108, с. 200].

Хотя Миллер о древности происхождения славян ничего не говорит, а говорит только о позднем появлении славян в Восточной Европе. Но, разумеется, М.В. Ломоносов имел основания заподозрить Миллера, что последний считает славян молодым этносом.

В XX в. наиболее заметным отечественным историком, защищавшим тезис о сравнительно позднем появлении славян в Восточной Европе, был И.И. Ляпушкин. Он считал, что славяне в Поднепровье появились с запада или с юга, из поречья Дуная, а произошло это около VI в. и. э. То есть приход славян на Днепр Ляпушкин по сравнению с Миллером омолаживает на столетие [109]. Ломоносова, умевшего швыряться тяжелыми академическими стульями, не него не нашлось.

Для выявления других странностей в трактовке славянской предыстории, для примера, вновь обратимся к позиции одного из корифеев отечественной исторической науки XX в. — В.В. Мавродина. Как уже ранее отмечалось, в одной работе он выступает против «гиперавтохтонности» славян в Восточной Европе [111], в другой же говорит нечто обратное. Вот две цитаты из одной и той же его работы относительно древности славянского языка: «…За многотысячелетнюю историю общеславянского языка и выделившихся из него славянских языков они то сближались, то расходились с другими индоевропейскими языками» [112, с. 26]; «…Мы должны будем признать, что достоверно принадлежавшие славянам памятники, более древние, нежели VI в., пока точно не установлены» (там же, с. 35).

Легко заметить, что приведенные тезисы противоречат друг другу. Если не известны следы славянства более древние, нежели от VI в., то откуда известно, что «общеславянский язык и выделившиеся из него славянские языки» имеют «многотысячелетнюю историю»? И к тому же «сближались и расходились с другими индоевропейскими языками»? И что автор понимает под «схождением» и «расхождением»? Как я уже ранее говорил, если расхождению языков исторический материал дает подтверждение, то «схождение» остается целиком на совести тех, кто этот термин использует, забывая привести примеры таких «схождений». Крайне неудачна фраза «…общеславянского языка и выделившихся из него славянских языков…». Если из какого-то языка выделился язык, то на самом деле мы имеем распад одного языка на два родственных. А приведенная цитата снова вызывает в памяти сравнение с праязыком-курицей, несущей выделившиеся языки-яйца. И когда же эта курица наконец попала в суп истории?

Вернемся к «многотысячелетней истории славянского языка и выделившихся из него славянских языков». Истории не известно ни одного случая, чтобы живой язык за тысячи лет не менялся. А поскольку в любом языке есть диалекты, значит, всегда будет тенденция к превращению их в самостоятельные языки. Если же язык распался на самостоятельные языки, как, например, праславянский — на отдельные славянские, то за тысячи лет они разойдутся так, что только научный анализ позволит определить их родство между собой. Поскольку родство славянских языков легко определяется на бытовом уровне, то не может быть и речи о многотысячелетней истории отдельных славянских языков. Языкознание давно уже рассчитало, что распад единого праславянского языка начался в VI в. и. э. Обратим для начала внимание на совпадение двух дат: когда историческая лингвистика фиксирует начало распада праславянского языка и образование отдельных славянских языков, археологи фиксируют первую безоговорочно славянскую археологическую культуру. Несомненно, VI в. занимает особое место в славянском этногенезе, и я к нему еще вернусь.

В истории вопроса славяногенеза приходится с огорчением констатировать, что слишком многие историки игнорируют древний принцип «без гнева и пристрастия». Как это происходит — цитирую: «Литература о славянской прародине огромна, и рассмотреть ее невозможно даже в специальной работе. Принципиальное значение может иметь оценка двух подходов и представлений: один, идущий от П. Шафарика (1795–1861), именуемый иногда «романтическим», — взгляд на славян как народ, издревле занимавший обширную территорию, другой — предположение о существовании небольшой прародины, из которой происходит расселение в разных направлениях. Именно второй вариант породил множество концепций, причем не обошлось и без влияния локальных патриотических настроений. О.Н. Трубачев напомнил мудрые слова Брюкнера, который давно ощутил методологическую неудовлетворенность постулата ограниченной прародины: «Не делай другому того, что неприятно тебе самому. Немецкие ученые охотно утопили бы всех славян в болотах Припяти, а славянские — всех немцев в Долларте (устье р. Эмс. — О.Т.); совершенно напрасный труд, они там не уместятся; лучше бросить это дело и не жалеть света Божьего ни для одних, ни для других» [101, с. 113].

Поскольку А.Г. Кузьмин цитирует О.Н. Трубачева и Брюкнера с явным одобрением, значит, согласен с такой позицией. Того, кто занимается наукой, должна интересовать истина. И ничего больше! Если ты больше озабочен вопросами национальной и политической толерантности, то историю следует бросить и податься в политические публицисты. Я же со своей стороны не могу понять, чем плохо иметь предков, вышедших, допустим, из болот Полесья на широкую историческую арену. Чьи предки где поместятся, а где нет — предмет исторической демографии, а не психологических комплексов на тему «я тебя уважаю — и ты меня уважай»!

(обратно)

О терминах «склавин» и «сакалиба»

Еще одной непреложной истиной считается, что слова «склавин» и «сакалиба» значат то же самое, что и «славянин». Первое из них — «склавин» — широко применялось в Европе в Раннем Средневековье, в поздней латыни sklavus — «раб», в современном немецком языке оно сохранилось доныне в форме «склав» — «раб». В свое время расистски настроенные германские историки истолковали этот факт в том смысле, что еще древние германцы смотрели на славян как на народ, годный только в качестве рабов для высшей германской расы. Самое забавное, что никакого другого вразумительного объяснения никто из них не дал. В самом деле: почему и по-латыни, и по-немецки слова «раб» и «славянин» звучат одинаково?

Единственный камень преткновения в идентификации понятий «славянин» и «склавин» — звук к, совершенно против всяких законов лингвистики затесавшийся в слове «склавин» между сил. Самое первое упоминание славян в форме «склавинос» относится к 525 г. Кроме того, слово встречалось в форме «склавин», «склавен», «склав», «склавус». В арабском языке раннего средневековья употребляли другое слово, где согласный звук к «переехал» во второй слог: «сакалиб», «сакалиба».

Версии, при помощи которых пытались объяснить такие формы написания, смотрите у В.П. Кобычева [90, с10; с.121–122].

Стоит обратить внимание, что «склавин» и «сакалиб» звучат не очень похоже друг на друга. Для того, чтобы считать эти слова родственными, не обойтись без предположений о перестановке и выпадении звуков, о переходе звука в — в б и звука и — в а. Оба слова явно неславянские по происхождению, значит, если считать их самоназванием славян, то они — заимствованные, как справедливо указывает В.П. Кобычев. Но на каком основании утверждается, что эти термины — суть самоназвание славян, что античные и арабские авторы от самих славян услышали их. Известно много случаев, когда окружающие народы называли соседний народ именем, которым он сам не пользовался. Похоже, исследователей просто завораживает определенное сходство слов «склавин» и «сакалаб» со словом «славянин».

В 30-х гг. академик Н.Я. Марр высказывал мнение, что «племенное название «славянин» и «склав» происходят от древнего имени скифов — «сколоты». Эта версия была популярна в советской науке до начала 50-х гг., когда учение Н.Я. Марра о языке было отвергнуто советской лингвистикой» [90, с. 10]. При этом Марра отвергли всего целиком, хотя по частным вопросам у него встречаются остроумные догадки.

Сразу определюсь: Н.Я. Марр был неправ, возводя этимологию слова «славянин» — к «сколот». Но происхождение слов «склавин» и «сакалиба» со словом «сколот» — связано.

Ошибка исследователей, еще раз подчеркну, в том, что слово «славяне» считалось тождественным словам «склавины» и «сакалибы» с учетом иноязычных искажений. Это совершенно неверно.

Термин «сколоты» выше истолкован как «белые поляне» — корни «сак» (поле/степь) и «лот» (белый/светлый). Сравним его для начала со словом «сакалаба»/«сакалиба». Здесь сходство улавливается проще всего — в «сакалаба» просматриваются искаженные на арабской почве те же самые корни: «сака» — «либа»/«лаба». Но «сколоты» — название очень древнее, восходящее еще к дославянскому времени. Народы Востока, видимо, с древних времен называли так население Восточной Европы. В Средней Азии еще в XIX в. российского монарха называли «белый царь».

В таком случае под термином «сакалаб»/«сакалиба» скрывается значение «обитатель Восточной Европы, проживающий севернее Кавказских гор и Черного моря, до тех пределов к северу, о которых известно». «Сакалаб»/«сакалиба» могло означать восточного славянина, но также могло означать алана, гунна, гота, даже мадьяра. В.В. Мавродин цитирует ибн Фадлана: «Булгар — город славян, болгарский хан — царь славян» [112, с. 112]. Он в недоумении, ведь мы прекрасно знаем, что волжские булгары — тюрки. На самом деле здесь неверный перевод одного слова. Надо читать: «Булгар — город сакалиба, болгарский хан — царь сакалиба». То есть булгары здесь названы восточноевропейцами, что, в общем, верно, за исключением того, что булгарский хан — царь не всех сакалиба. В средневековых Иране и Турции вполне могли написать: «Лондон — город франков, английский король — правитель франкский». В настоящее время «страну сакалиба» называют «Россия». И по значению корней, и по локализации места «Россия» — калька с «страна сакалиба». Поэтому все сообщения восточных авторов о делах в Восточной Европе надо пересмотреть. Если там присутствует термин «сакалиба»/«сакалаба», следует определить, кого имеет в виду автор источника, а не записывать всех «сакалиба» чохом в славяне. Например, известно, что в процессе образования Арабского халифата арабские войска на «Славянской реке» взяли в плен 20 тыс. «славян», причем под «Славянской рекой» предполагается Дон. Река, пожалуй, что и Дон, но арабские пленники, несомненно, были аланами, булгарами, уграми, может быть, готами. Восточно-европейцы впоследствии достигали больших чинов в халифате, как, например, Сареб-ал-Сакалаба, Абдалла бен Габиба ал-Сакалаби. Полем деятельности различных сакалибов был весь бассейн Средиземного моря: Италия, Северная Африка, Испания [90, с. 7–8]. Всех их принято считать славянами, что также ошибочно. В недавно вышедшей монографии весьма убедительно доказывается, что термин «сакалиба» в странах Востока не всегда означал этническую принадлежность. В разные века, в разных странах он имел различное значение [123, с. 7 — 21]. Переход значений слов — явление нередкое. Например, на Псковщине слово «литвин» означает «хулиган», «разбойник», а слова «швейцар», «швейцарец» тоже не всегда означают национальность.

Теперь обратимся к термину «склавин»/«склавен», который применялся уже в Европе. С учетом разбора предыдущего слова его можно разложить на три корня: «сак» — из которого выпал краткий звук а, из-за чего он превратился в малопонятное ск, по поводу которого сломали немало перьев лингвисты и историки, корень «лат» с выпавшим т, вместе с которым получается уже знакомый ранее этноним «сакалот», корень «вен»/«вин», присутствующий в названиях многих народов, от Индостана — до полуострова Бретань. Термин «склавин» скорее всего сарматский по происхождению, сами сарматы, по-видимому, говорили «сакалотвены», то есть здесь «сколоты» слиты с «венетами» в одно слово, не все звуки которого ясно улавливали носители греческого и латинского языков.

Этимология термина «сколот», а точнее «саколот», подробно разбиралась ранее, теперь остановлюсь еще раз на корне «вен»/«вин» (термин «венеты» — бином, о нем позднее).

Значение корня «вен»/«вин» определено уже давно и совершенно правильно, а вот смысл, который он несет в этнонимах, определен неправильно, что породило путаницу у многих исследователей.

В начале данной работы мною помещен популярный очерк о бытовании терминов, связанных с названиями цветов, в языках первобытных народов, поэтому повторяться не буду. Поскольку слова, сходные по звучанию и происхождению, с корнем «вен»/«вин» во многих индоевропейских языках имеют смысловые связи со словом «вода» [90, с. 125], то был сделан вывод, что этнонимы с таким корнем означают «житель влажной страны». Но насколько такая версия соответствует законам образования этнонимов? Люди всегда, если была возможность, старались селиться у воды, но этнонимов типа «водичи» или «реченцы» неизвестно, что неудивительно, так как этноним образуется для того, чтобы отличить свой коллектив от других. Могут быть «болотичи», «озериты», «поморяне», если в их земле много болот, озер или они обитают у морского побережья, но какую этнонимическую нагрузку может нести информация о том, что то или иное племя (народ) живет у воды?

Логично предположить, что в своем старшем значении корень «вен»/«вин» был связан с понятием «белый»/«светлый», а в процессе функционирования некоторых индоевропейских языков в них он приобрел значение «цвета воды», «водянистый». От этого корня произошли бытующие ныне интернациональные термины «вена» и «венозный», «виньетка», а также название планеты — Венера. В языке кимвров уже в историческое время gwini означало «белый», «сходный с цветом воды», да и немецкое Winter — «зима» — скорее происходит не от «мокрое время года», как указывает В.П. Кобычев, а от «белое время года», также немецкое Wind — «ветер» имеет одно смысловое поле со значением «светлый». Видимо, отсюда северогерманское имя Г вин — мужской аналог имени Света. А.Г.Кузьмин предлагает в этот же ряд ирландское find — «белый», «светлый» [101, с. 99]. Также скорее к понятию «светлый», нежели к понятию «мокрый» следует отнести готское Vinia — «луг». Очевидно, в кельтских и италийских начальный звук корня произноситься как ф, отсюда уже рассмотренные ранее интернациональные термины «финал» и «финиш».

В балтских языках, по крайней мере в литовском языке, начальный звук произносился как г. Если исходить из этого, легко решается загадка этимологии слова «янтарь». По-литовски он — «гинтарас». Нелепо звучит гипотеза, что восточные балты могли заимствовать это слово у славян. Исследования праславянского языка однозначно показывают — праславяне никогда не жили у моря, а балты жили у моря с древнейших времен, собирали янтарь, которым снабжали всю Европу. Балтское (или литовское) тин — аналог иноязычных фин и вин. Попытки этимологизации слова «янтарь» — яркий пример того, как языковедам не хватает знаний по истории для поисков истины в своей сфере науки.

Но вернемся к слову «склавины», в котором обнаружены три корня: «сак» — «степь»/«поле», «лат» — «белый», «вин» — «светлый». Создатели такого сложного слова, видимо, уже не знали, что у них получилась тавтология, слово «сакалот» они воспринимали как цельное, как этноним, к которому они прибавили корень «вин». Такие случаи бывают. В качестве примера возьмем слово «Белоруссия». Это бином, причем второй корень «рус» стал восприниматься только как этноним, но память о том, что здесь «страна белых» осталась, в результате — такое странное сочетание, которое, однако, без лингвистического анализа странным не кажется.

Исходя из вышесказанного, трудно предположить, что термин «склавины» создали постантичные грамотеи, исказившие непонятным образом слово «славяне». Склавинами называли в VI в. население Паннонии, а оно было очень смешанным, с доминированием славян. Соседи имели потребность в едином названии для всей этой интернациональной массы, так как в это время славяне перешли к активным военно-грабительским действиям, прежде всего против Византии. Политического единства славяне не имели, термин «славянин» не стал еще их устойчивым наименованием. Термин же «сколоты» могли занести в Паннонию либо сарматы, либо разноплеменная гуннская общность. К нему присоединили корень «вин» — возможно, это сделали славяне, и термин стал обозначением степного населения Среднего Подунавья. Как в Восточной Европе за термином «сакалиб» мог скрываться и славянин, так же точно за термином «склавин» мог тоже скрываться славянин. Но не обязательно. Это мог быть также сармат, гунн, германец. Паннония никогда не была чисто славянской территорией, когда в конце IX в. мадьяры обрели родину, они застали в Паннонии также немцев-гепидов. Степную часть своей страны венгры и сейчас называют Алфельд. Очевидно, название осталось от гепидов («ал» — «фельд»), корень «фелд» имеет параллели в других германских языках, например, африканские буры свою степь называют вельд. Значение корня ал известно. Следовательно, «Алфельд» переводится — «Белая (светлая) степь». Опять получилось название, неоднократно здесь упоминаемое, — германская калька для «саколот», «склавин», что косвенно подтверждает правильность этимологии слова «склавины».

Выскажу предположение — почему в поздней латыни и в немецком языке «склав» означало «раб». В V в. распалась империя гуннов, центр которой был в Паннонии. Исторический опыт показывает, что распад крупных империй, как правило, сопровождается длительными междоусобными войнами, пока не наступит новое равновесие и ситуация не стабилизируется. Распад гуннской державы в этом смысле исключением не был. Многочисленные войны в те времена всегда сопровождались захватом большого количества пленных, которых превращали в рабов. Большинство пленников-рабов, очевидно, продавались за пределы бывшей гуннской державы, в том числе на Запад. В таком случае Паннония — этот степной клин в сердце Западной Европы — должна была стать перевалочным пунктом торговли рабами на Запад, через налаженные торговые пути. Славяне в VI в. совершали набеги на Византию, при этом тоже приводили рабов на продажу. Таким образом, многие западноевропейские народы солидный процент рабов в течение длительного времени получали из «страны склавинов», на бытовом уровне таких рабов называли «склав(и)», хотя по происхождению они были из десятков различных этносов. Подобные явления существуют и в наше время. Так, на Западе существует понятие «русская мафия», хотя русских в ней немного. Нетрудно представить себе, что при определенных условиях случится так, что слово «рашен» заменит слово «мафиози». Нечто подобное произошло на Псковщине со словом «литвин».

Подчеркну еще раз: в XIX в. историки совершили крупную ошибку, решив, что «склавин» и «сакалаб» означают славян. Поэтому они механически записывали в славянскую историю все, что под этими терминами сообщалось в дошедших документах. На самом деле под этими названиями скрывались представители разных этносов, иногда в том числе и славяне. Я отдаю себе отчет: признать ошибкой то, что считалось непреложной истиной полтора столетия, для многих будет тяжело и даже невозможно. Версии со стажем имеют тенденцию становиться прочнее камня. Но только убрав эти каменные завалы, можно идти вперед.

Индоевропейцы из небольшого народа выросли до языковой общности громадных размеров; в ходе расселения по Евразии одни и те же племенные названия «уносились» переселенцами весьма далеко от родных мест, изменялись в произношении, искажались. Из этого следуют два вывода. Первый: нет ничего удивительного, если похожие названия окажутся у совсем непохожих друг на друга этносов (готы, еты, юты, хаты, геты, хетты, массагеты, тиссагеты, авхаты и др.). Второй: похожие названия у этносов, живущих на приличных расстояниях друг от друга, вовсе не означают, что между этими этносами существует близкое родство. Этот вывод относится и к этносам, имеющим в названии корень «вен»/«вин». То, что во многих местах Европы был известен этноним, похожий на «венеты», одних исследователей повергает в недоумение, другие пытаются построить концепцию переселения одного народа в самые разные места и стороны [90, с. 14–26; 101, с. 89- 103]. Получается невероятная путаница, к тому же подобные версии основаны на таком количестве допущений и на таком полном отсутствии хотя бы косвенных доказательств, что вместо науки получается вера. Но почему одни венеты (или народ с похожим названием) не могут быть кельтами, другие иллирийцами, третьи фракийцами, четвертые балтами, пятые протославянами? Корень, родственный «вен»/«вин», присутствует в этнонимах также некоторых азиатских народов. В этом вопросе историкам не обойтись без квалифицированной помощи языковедов.

Этимология слова «венеты»/«винеты»

Теперь можно заняться анализом слова «венеты»/«винеты» включающего корень «вен»/«вин». Как уже сказано, это бином, состоит из двух корней: «вен»/«вин» и «еты». Первый корень имеет смысл «белый»/«светлый». Что же означает формант «еты» — это суффикс или самостоятельный корень? Если считать суффиксом, то возникает затруднение: с каким языком (языками), с какой грамматикой связан он, какой смысл привносит?

Есть версия заслуживающая внимания. Когда-то в до-индоевропейское время обширные районы Европы заселяли носители иберо-кавказских языков. А в современном грузинском языке формант ети активно используется для названий территорий: Кахети, Сванети, Имерети. Таким же способом образовано название Осетия, Россия по-грузински — Русети. Может быть, перед нами остатки европейской иберо-кавказской лексики?

Версия остроумная, и сбрасывать ее со счетов нельзя. Но есть аргументы против нее. Во-первых, не совсем ясно происхождение этого форманта в грузинском языке. И можно ли назвать его исконно иберо-кавказским? Во-вторых, территория, где иберо-кавказцы в Европе задержались дольше всего, — Пиренейский полуостров, не дает нам в области топонимии и этнонимии примеров названий с ети. Баскский язык тоже не дает аргументов в пользу такой версии. Но в тех случаях в Европе, когда есть формант еты, речь идет о названии народов, а не о названии территорий. Есть в Центральной Европе горы Судеты, но название это явно от народа Судеты, жившего в тех краях в начале н. э.

Последнее наблюдение позволяет выдвинуть версию, что еты — на самом деле индоевропейское слово, потерявшее в самом начале звук г, или х, или же звук, средний между ними. Получается знакомое слово «геты»/«хетты» — «народ», «этнос».

Скорее всего, начальный выпавший звук произносился так, как принято в нынешнем украинском, а в древности — в латинском языке, т. е. звук, средний между г и х. В этом случае он оглушался предыдущим звонким н, постепенно пропадал из слова, которое начало восприниматься и носителями этнонима, и их соседями как одно цельное слово. Эпимон «вен(г)хетты» превратился в «венеты». В связи с этим получает объяснение один странный факт, который настолько озадачивает историков, что только некоторые упоминают его в работах о происхождении славян. Суть в том, что византийский историк начала VII в. Феофилакт Симокатта утверждает, «что геты — это древнейшее наименование славян» [168, с. 186]. Действительно, в слове «венеты» присутствует усеченное на первый звук слово «геты». Узнать факт, приводимый Симокаттой, византийцы заведомо могли только от самих славян, следовательно, около 600 г. славяне еще помнили о сложном составе слова «венеты». Иногда они говорили о себе «вене». Но ни в одном славянском языке слово «геты» в значении «народ» не сохранилось.

Возможно, корень «гот»/«гет» очень древний и в индоевропейском языке из ностратического языка. Дериваты корня активно использовались в языках как группы сатем, так и группы кентум, не только в этнонимах, но и в других словах. Несомненно, корень «гот»/«гет»… в различных формах, с искажениями широко использовался в европейской этнонимии, в частности у общих предков балтов и славян.

Мореплаватель Питей, о котором было ранее упомянуто, обнаружил на побережье Балтийского моря народ, чье название он передает как гуттоны. Уже давно высказана версия, что названия польских городов Гдыня, Гданьск, а также название русского города Гдов связаны с этим этнонимом. Сюда же добавим упомянутый ранее факт, что белорусов их соседи-балты до сих пор называют «гуды». Вне всякого сомнения, этноним «гут»/«гуд» в раннем железном веке и в первых веках н. э. был широко представлен на южном и юго-восточном берегах Балтики, а также в других землях, заселенных протобалтами. Также исследователи давно обратили внимание на сходство звучания «гут»/«гуд» и «гот». На основании этого сходства была выдвинута версия, которая и сейчас пользуется популярностью, что готы-германцы вовсе не вышли из Скандинавии и, конкретно, с острова Готланд, а место их прародины — Южная Прибалтика (где, кстати, немецкие археологи помещают прародину германцев). Действительно, удобная версия, не требующая широкого исторического и археологического кругозора: прародина германцев — на территории нынешней Германии, готы — германцы, следовательно, они отсюда же, а распространение в Южной и Юго-Восточной Прибалтике и на сопредельных территориях этнонимов с корнем «гут»/«гуд» — косвенное подтверждение версии. Тогда придется объявить некомпетентным историка Иордана, чьи сведения не укладываются в эту стройную версию. А ведь его от переселения готов отделяли четыре века. Если готы за такой срок столь основательно забыли и запутали основополагающие факты своей истории, придумали скандинавскую прародину и морское путешествие, то надо признать: у целого народа случилось что-то ненормальное с памятью и психикой. Если бы сейчас в русских преданиях повествовалось бы о появлении русских в Восточной Европе во времена Ивана Грозного, то о русской памяти следовало бы сказать то же самое. До такого не додумался даже Фоменко со товарищи. Как говорится — маразм крепчал!

Целиком согласен, что корень «гут»/«гуд» находится в родстве с «гот»/«гет», добавил бы — а также с «хат»/«хетт». В Южной Прибалтике этнонимы с таким корнем могли остаться со времен тшинецкой культуры, которая, по развернутой здесь схеме, была протогерманской. Потом ее носителей ассимилировали носители лужицкой культуры, при этом пришельцы переняли местную этнонимию, слегка ее исказив. Я полагаю, что этнонимы с корнем «гуд»/«гут» в эпоху лужицкой культуры и позднее имели распространение не только на берегах Балтики, но и в глубине материка, в частности в Карпатах. На Украине карпатских горцев и сейчас называют гуцулами. Мне не встречались попытки его истолкования. Предлагаю версию.

«Гуцул» — искаженное слегка за века слово-бином, первоначально звучало как «гудцул». Если забыть о сложном составе слова, то звук д в середине легко выпадает в произношении (как в слове «солнце», звук л в середине выпадает, поэтому у младших школьников бывают проблемы с его правильным написанием). Корень «гуд» когда-то имел значение просто «народ», впоследствии этот смысл забылся, и «гуд» стало просто этнонимом, так называли дославянских предков белорусов. Второй корень «цул» происходит от индоевропейского корня kel (в русском языке превратившимся в «чел» — откуда слово «человек» (из двух корней); в новгородских берестяных грамотах писали «цоловек» — проявлялось восточнобалтийское цеканье). Дословный перевод слова «гуцул» — «человек из народа гудов». Это дославянский термин, ославяненные потомки гудов сохранили старое название, но слово «гуцул» уже считали единым словом.

Автор, набравшись нахальства, предлагает еще одну любопытную версию, связанную с видоизменениями данного корня.

Когда в своей работе «Индоевропейцы, славяне, русские» (Казань, 2009) я разбирал происхождение и значение корня «гат»/«гот»/«гет», то сделал вывод, что старшее значение, возможно, еще ностратическое — «изделие или конструкция из соединенных деревянных частей». Древние люди путем образного мышления осуществили перенос смысла на понятие человеческого коллектива. Как в известной притче про веник, который отец велел детям сломать. После этого развитие смысла слова с последующими видоизменениями пошло по трем независимым направлениям. На первом направлении слово активно использовалось для обозначения предметов из дерева, сделанных руками человека, состоящих из соединенных однородных частей. Другое направление — жилые и нежилые постройки, в том числе каменные. Третье направление пошло по линии: «человеческий коллектив» — «племя» — «народ» — «этноним». Размышляя об эволюции корня, я пришел к выводу, что сфера человеческой деятельности, где слова с такой корневой основой могли использоваться, поистине необъятна, даже если взять только производство изделий из дерева. И должны быть слова, этимология которых не разгадана, но она восходит к этому древнему корню. Мое внимание привлекло гнездо слов с корнем «суд». В русском языке это слова «судно», «сосуд», «суд», «судачить» и др. П.Я. Черных затруднился с их надежной этимологией, но сообщил, что в некоторых славянских языках слово «суд» означает «бочка». Но ведь бочка как раз относится к категории предметов, состоящих из скрепленных между собой однородных деревянных частей. Да и слово «судно» в русском языке всегда используется для обозначения крупного плавсредства, а для однодеревок-долбленок используют слово «лодка» или диалектное «бат». Крупные же суда всегда состоят из многих соединенных деревянных частей. Здесь явно просматривается единое семантическое поле. Может быть, в древности слово «сосуд» означало деревянную емкость для жидкостей, сделанную из соединенных деревянных частей? В этом ее отличие от емкостей, обозначаемых словами «горшок», «чаша».

Таким образом, из предложенной версии вытекает: корень «суд» — дериват корня «гуд» (а значит, и «гат»/«гот»/«гет»…). Приняв ее, мы получаем надежную этимологию целого гнезда славянских слов. Но это еще не все.

Далее, внимание привлекут слова «суд», «судачить» и древнеславянское имя Судислав. Здесь также виден корень «суд», но смысл перечисленных слов тяготеет к понятию «человеческий коллектив». Это уже другая линия развития значения корня «гат»/«гот»/«гет»… В первобытном обществе суд совершался на общем собрании всех полноправных членов коллектива, то есть народа. К тому же в былые времена значение слова «суд» было шире, чем в наше время. Еще сравнительно недавно сходка жителей деревни для решения общих дел тоже называлась «суд». Отсюда, очевидно, в русском языке слова «рассуждать», «судить-рядить», «досужий». Если слово «рассуждать» в наше время применимо и к монологу одиночки, и к беседе двух человек, то «судачить», «досужий» по смыслу все таки тяготеет к понятию общения больших коллективов людей.

Исходя из вышесказанного, легко теперь этимологизировать имя Судислав. Оно означает «славный среди народа».

К этому же корневому гнезду следует отнести слова «судьба», «суженый», «осуждать» и др. Но особый интерес вызывают родственные слова «государь», «государство». П.Я. Черных для этих слов тоже не находит убедительной этимологии. Корень «суд» в обоих словах присутствует. Для государства суд — важнейшая внутренняя функция, а государь всегда несет функцию высшего судьи. Но что в таком случае означает формант «го» перед корнем суд? Приставкой он быть не может, в русском языке такой приставки нет и не было. Остается предположить, что перед нами опять бином, а формант «го» — усеченный, видоизмененный, но когда-то самостоятельный корень.

Кого судит государь? Всех, кто под ним — народ. А одно из значений слова «народ» в древних индоевропейских языках — «гата»/«гота»/«гета»… Может, первоначально слово звучало — «готсударь»?

Тогда перед нами редкий случай, когда слово, пройдя через века и тысячелетия, разделившись на множество произношений и смыслов, встречает само себя, и эти уже два слова, не узнанные друг другом, соединяются в новое слово уже как разные. Можно это назвать «брак дальних родственников». Одно из слов несло значение «народ», другое — «суд», следовательно, «готсударь» — «судья народа», т. е. высший посредник. После «обкатки» в языке нового слова оно за века трансформировалось в нынешний монолит.

Была в истории языка еще одна встреча этих же слов в других условиях, с образованием другого бинома, последствия этой встречи сейчас видны на географической карте. В Центральной Европе в первые века н. э. обитал народ, называвшийся Судеты. Впоследствии он исчез, но остались горы Судеты, ныне отделяющие чехов от немцев.

Сопоставим два этнонима: «венеты» и «Судеты». Легко заметить, что оба они, во-первых, биномы, во-вторых, второй корень у них одинаков. С учетом сделанного выше анализа, этноним «Судеты» следует перевести как «народ-народ». Одно слово стало этнонимом, другое означало «народ»/«люди». Получился новый этноним, воспринимаемый нераздельно.

Привлекает внимание, что и венеты, и Судеты проживали на территории, когда-то занятой племенами лужицкой культуры. Можно сделать вывод, что слово «(г)еты» в диалектах носителей лужицкой культуры широко употреблялось в значении «народ» и активно использовалось для образования этнонимов. Этнонимы «гуд», «гут», «суд» — одно слово в разных диалектах и, вероятно, осознавались носителями лужицкой культуры как адекватные друг другу. Данные этнонимы, особенно с начальным «г», в рамках лужицкой культуры имели наибольшее распространение, что отразилось и в топонимии, и в исторических свидетельствах: гуттоны Питея, Гданьск и Гдыня в Польше, Гдов в Псковской области, гуды в Белоруссии, гуцулы в Карпатах, Судеты в Чехии. Этноним «венеты» тоже имел значительное распространение в рамках лужицкой культуры: венеты были на берегу Балтийского моря, в Восточных Альпах. Птолемей пишет о «Венедских горах» в которых принято усматривать Карпаты, о венетах на Висле. Венеды упоминаются также в Певтингеровых таблицах-дорожниках, составленных в III в. н. э.

[90, с. 16]. В Западной Европе венеты известны в таких местах, где славяне никогда не бывали. Сейчас невозможно установить, разнесли ли по Европе этноним носители лужицкой культуры, отдельные следы которых фиксируются даже в Испании, то ли похожее слово бытовало в различных индоевропейских языках с древнейших времен. Но не вызывает сомнения, что во всех языках «венеты»/«венеды» следует этимологизировать как «белый/светлый народ».

Происхождение термина «славяне»

На ранних этапах своей истории славяне были известны под несколькими названиями: венеты, венеды, венды, вене, геты, иногда к ним относилось наименование «склавины», наконец, за всем народом закрепилось название «славяне»/«словене». За исключением слова «геты», все остальные наименования содержат корень «вен»/«вин», что позволяет с достаточной уверенностью заявить: этнонимы с этим корнем были исконными для тех человеческих коллективов языка группы сатем, из которых сформировались протославяне. Хочу еще раз обратить внимание на такую особенность славян, что у них существует общий этноним. И русский, и поляк, и чех, и серб могут сказать о себе: «мы — славяне», но немцы, англичане, шведы, голландцы, фризы не могут сказать: «мы — германцы». Понятие «германские народы» — чисто книжное, произошло от названия соседями группы родственных племен в Центральной Европе. Народного традиционного названия для всех германоязычных этносов не существует. То же самое можно сказать относительно кельтов, романских народов. Балтов иногда называют летто-литовцами просто потому, что нет такого безусловно общего термина, применимого и к литовцам, и к латышам, и к относительно недавно исчезнувшим пруссам. В этом отношении славяне выпадают из общей историко-этнической картины Европы. Такая отличительная черта указывает, что процесс славянского этногенеза шел иначе, нежели у балтов, германцев, романцев, кельтов. Это подсказка, помогающая реконструировать процесс образования праславянской и славянской общности.

Для реконструкции этногенетической картины в данном случае позволительно использовать метод аналогии. Вопрос: а есть ли другие случаи в мировой истории, когда родственные по языку народы кроме своего этнического названия знали бы еще одно, таксономически более высокого уровня, выделяющее группу родственных народов среди других по языку этносов?

Есть такие примеры. Например, тюрки и арабы. Полной аналогии с ними не будет, якут, например, едва ли вспомнит, что он не только якут, но и тюрок, если у него нет соответствующего образования, но ведь и живут они оторванно от основной массы тюркоязычных народов. Тем не менее понятие «тюркские народы», «тюркские языки» в течение многих веков было присуще и простому народу, и ученому люду. Подобная же ситуация с арабскими народами и языками: есть арабские народы и языки, есть неарабские — это понимание присутствует на бытовом уровне у иракцев, сирийцев, ливанцев…

Бросается в глаза одно сходство в исторической судьбе тюрок, арабов, славян. Все они до некоторого времени пребывали в полной безвестности, затем достаточно стремительно распространились из первоначального небольшого региона-прародины на огромную территорию, ассимилировали местное население, после чего следовал распад языка и формирование отдельных этносов, причем родство языков ощущается и поныне. Лучше всего этот процесс прослеживается на арабском материале.

Исходя из этого, следует предположить, что первоначально славяне представляли собой сравнительно небольшой этнос, занимали небольшую территорию, имели самоназвание и за относительно короткий срок у них произошло стремительное расселение на большие площади. За два-три века площадь, занятая славянами, увеличилась в десятки или даже в сотни раз. Из-за такого рассеяния начался распад языка, а из первоначально небольшого по численности этноса образовалась огромная масса человеческого материала, которая начала консолидироваться в отдельные этносы. Но память об общем этническом прошлом у вновь образовавшихся этносов осталась, сохранилась и память об общем этнониме.

Такая схема развития объясняет не только наличие общего этнонима, но и многие другие неясные места славянской предыстории. Процесс образования германской, романской, кельтской, балтской языковых общностей протекал иначе.

Итак, предложена предварительная схема образования славянской языковой общности. Понятно, что она вызывает возражение и недоуменные вопросы. Ответы на них будут даны при рассмотрении темы славянской прародины. А сейчас следует выяснить происхождение этнонима «славяне».

Вариантов, объясняющих происхождение термина, предложено несколько, но так как в этой работе во главу угла поставлен корень «вен»/«вин», то рассматривать имеет смысл только одну версию, предложенную Б.А. Рыбаковым впервые в 1958 г., впоследствии неоднократно повторенную им в последующих работах. В термине «словене» он увидел сложное слово, состоящее из двух частей: ело и вене, Объяснение он предложил такое: «люди (из земли) венедов» или «происходящие от корня венедов» [90, с. 12]. В дальнейшем Б.А. Рыбаков уточнил, что первый корень надо понимать как «слы» — в значении «слывущие» (венами). В основном смысл перевода не меняется.

Полагаю, что Б.А.Рыбаков был близок к истине, но первую часть термина перевел неверно. Приведу два возражения. Во-первых, если бы первая часть термина происходила от «слыть», то должна была существовать форма звучания этнонима — слывене. Однако она нигде ни разу не зафиксирована. Известны только варианты «словене» и «славяне», причем первый из них следует считать древнейшим и первоначальным. «Славяне» следует рассматривать как произошедшее от акающего диалекта. Во-вторых, очень странно, почему в процессе расселения славяне должны были называть себя «выходцами из земли венедов» или «слывущими венедами». Достаточно назвать себя «вене» или «венет», и без излишних уточнений будет ясно, кто они такие. Не могли пользоваться таким термином славяне, оставшиеся в пределах прародины, даже в том случае, если все переселенцы перешли на «слывущие венедами». Все славянство в таком случае должно было разделиться на «венетов» и «слывущих», а такого явления не наблюдается. Когда, расселяясь, расширяли свой ареал тюрки и арабы, никто из них не назвал себя ни «выходцами», ни «слывущими». То же самое можно сказать о расселении русских в Сибири, испанцев и англичан в Америке, германцев — в Римской империи.

И тем не менее факт, что переселенцы с протославянской прародины на заселяемых землях не всегда удовлетворялись объяснением, что они «вене» или «венеты», а считали необходимым добавлять уточнение в виде слова, дошедшего до нас в форме «ело». Мало того, несмотря на то, что славян называли и венеты, и вене, победил в конечном итоге термин словене, причем в среде самих носителей этнонима. Эта странность может дать нить к раскрытию тайны событий, не попавших в анналы истории.

Полагаю, что начальное «ело» в термине — от «слово». Словене в таком случае — «люди языка вене». По аналогии с современным термином «русскоязычные», вольный перевод — «венеязычные».

Термин «русскоязычные» напоминает, что ныне в нашей стране есть «русские», а есть «русскоязычные», и это не одно и то же.

Для наглядности — мысленный эксперимент. Представим себе, что где-то в далеких краях волей случая возникла колония из граждан СССР, в которую входят русские, украинцы, армяне, грузины, казахи, татары, и т. д. Совместное проживание приведет в течение поколений к консолидации их в новую общность, с тенденцией превращения в самостоятельный этнос. Объединял бы их всех русский язык как средство межнационального общения. Если через три поколения спросить членов этой общности «кто вы?» — некоторые назовут себя русскими, но далеко не все. Многие задумаются, пожмут плечами и скажут о себе, что они «русскоязычные». Сам этот термин в этнонимы не годится, но если его поколениями «обкатывать» в языке, то почему бы и нет. Разумеется, этническое самоназвание может возникнуть и другим путем.

Такой гипотетический случай хорошо объясняет и загадку происхождения термина «словене», и наличие параллельных терминов «вене», «венеты», «венеды». Следует сделать вывод, что первоначальный протославянский человеческий материал был весьма пестрым в этническом отношении, в качестве средства межэтнического общения этот человеческий конгломерат использовал язык народа вене (венетов). Первоначальная этническая пестрота была так велика, а количество собственно венетов в этой массе было так относительно невелико, что большинство потомков этого первичного этнического субстрата не смогли идентифицировать себя с венетами как с предками. Они предпочли называться словене, т. е. — «люди венетского языка».

Такая версия прекрасно объясняет еще одну странность славянского этногенеза — почему о славянах ничего не упомянуто у античных авторов. Когда новый этнос слагается из разнородного человеческого материала существующих этносов, то процесс этот занимает несколько веков и протекает малозаметно. Античные ученые по этой причине его просмотрели, в результате их наследники в Раннем Средневековье столкнулись с уже сформированным этносом.

Прародина славян

Для дальнейшего анализа тайн и загадок славянского этногенеза пришло время точно определить местоположение славянской прародины. Определение следует сделать по двум параметрам: географическому и хронологическому. И по тому, и по другому параметру определиться следует совершенно конкретно, избегая наукообразных заклинаний типа: «На обширных пространствах такого-то региона в результате сложного и многостороннего взаимодействия разнообразных этнических общностей происходили известные процессы этнического разделения и консолидации, межэтнические и межъязыковые процессы привели в результате… и т. д.». Таких глубокомысленных формулировок много в научной литературе.

Историю вопроса и предложенные ранее версии прародины славян я здесь разбирать не буду, чтобы не делать заново уже проделанную другими работу. Интересующихся отсылаю к книге В.П. Кобычева «В поисках прародины славян», где эти вопросы изложены толково, хотя сам автор остается в недоумении: ни одна из предложенных версий не выдерживает серьезной критики. Но у нас в предшествующих главах заложен серьезный фундамент для нахождения версии, которая выдержит серьезную критику.

Все-таки, в порядке исключения, бегло рассмотрю наиболее популярную, наиболее активно пропагандируемую во второй половине XX в. версию славянской прародины. Наиболее долго, упорно и последовательно она излагается в монографиях Б.А. Рыбакова. В одной из своих фундаментальных монографий он дает карту прародины славян от устья Одера на западе до верховьев Сейма на востоке [154, с. 11]. Получается длинная и широкая полоса, занимающая значительную часть Западной Европы и далеко уходящая в Восточную Европу. Огромная по площади прародина, к тому же расположенная в двух геополитических зонах. В другой монографии на основе работы Б.В. Горнунга (она разбиралась ранее), с которой, очевидно, Б.А. Рыбаков целиком согласен, сначала говорится, что древнейшие индоевропейцы возникли в бассейне Среднего и Нижнего Дуная и на Балканском полуострове. Когда это происходило, Б.А. Рыбаков прямо не говорит, но в V тыс. до н. э. индоевропейцы, по его мнению, уже были. В данной работе, если читатель помнит, за начало индоевропейской языковой общности взята условная дата 4000 г. до н. э., а до этого была ностратическая языковая общность и, разумеется, не в тех местах. Фраза: «На протяжении почти тысячи лет (с середины V тыс.) наблюдается расселение индоевропейских земледельцев в северном направлении», — удревняет историю индоевропейской общности по крайней мере на 500 лет. Племена линейноленточной керамики объявлены индоевропейцами. Трипольцы — тоже индоевропейцы. Почему? Какие доказательства? Таковых не приводится.

На следующей странице описывается ситуация IV тыс. до н. э.: к тому времени лингвисты уже определенно говорят о «языковых предках славян». Здесь трипольская культура объявлена не только индоевропейской, но и протославянской (протогерманцев, протокельтов, протороманцев, протохеттов, протоиндийцев, протоиранцев еще не было, а протославяне, оказывается, уже были). Отмечается связь славянских языков с хеттским, армянским и индийским, а также с дако-мизийским (не фракийским) [155, с. 147–148] (а разве язык даков известен или есть словарь фракийского языка?).

Затем Б.А. Рыбаков описывает «золотое время энеолита», когда праславяне делали очередные успешные шаги по пути прогресса, и наступает бронзовый век, в котором праславяне в качестве старожилов, очевидно, чувствуют себя комфортно. Вот что им сказано о праславянах в бронзовом веке: «Когда положение стабилизировалось в середине II тыс. до н. э., то обозначились устойчивые археологические общности, иногда довольно значительные по объему. То обстоятельство, что лингвисты, исходя из своих языковедческих примет, относят именно к этому времени обособление праславянского массива от остальных индоевропейских пранародов, позволяет сблизить лингвистические данные с археологическими. Лингвисты сами сделали это, остановив свое внимание на тшинецко-комаровской культуре XV–XII вв. до и. э. как удовлетворяющей всем лингвистическим соображениям» [155, с. 151] (какие молодцы эти соображающие лингвисты!).

Неудобно, но придется еще раз напомнить, что в середине II тыс. до н. э. никакой праиндоевропейской общности не существовало давным-давно. Были племена и народы, говорившие на языках группы кентум и языках группы сатем и жившие весьма непохожей друг на друга жизнью. И от каких «остальных индоевропейских пранародов» могли обособиться праславяне, если в это время индоевропейцы расселялись от Центральной Европы до Центральной Индии и среди этой огромной человеческой массы существовали вполне сложившиеся не пранароды, а уже народы, например хетты, митаннийцы, ахейцы.

Далее. Праславянский язык, еще раз повторю, не мог отделиться от индоевропейского языкового ствола, которого в бронзовом веке уже просто не существовало. Были ветви индоевропейского языкового древа, которые в свою очередь давали побеги новых языков. В том числе среди языков группы сатем выделился язык балто-славяно-иллирийский. Один из диалектов этой ветви стал в свое время праславянским языком. И произошло разделение протобалтского и протославянского языков менее трех тысяч лет назад.

Далее. Если «языковые предки славян» появились в IV тыс. до н. э., то почему «обособление» произошло на 2000 лет позже? В каком составе находился «праславянский язык» этот огромный промежуток времени, за который близкие диалекты одного языка превращаются в самостоятельные, малопонятные друг другу языки?

Далее. Если лингвисты остановили внимание на тшинецко-комаровской культуре как удовлетворяющей их соображениям, то бог с ними — они в археологии понимают не больше, чем автор этих строк в языке суахили. Но если лингвисты не терпят вмешательства историков в свою епархию, то как историки позволяют себе полуподобострастно приветствовать полуграмотное вторжение лингвистов в свою сферу?

Далее. Так не бывает, что с бронзового века существуют различные археологические культуры, а к VI в. н. э. «выдают» единый этнос с единым языком. Различные археологические культуры — разные линии развития, сформируются разные этносы, в лучшем случае отдаленно родственные. Чтобы на их месте образовался единый этнос, одна из культур должна поглотить, ассимилировать остальные (чего не было).

Теперь относительно границ славянской прародины от устья Одера до верховьев Сейма. Площадь эта довольно большая и включает в себя разные природные ландшафты. Если праславяне занимали эту территорию с бронзового века, то за столь продолжительное время они должны были хотя бы эпизодически владеть берегами Балтики и проживать там. Но давно отмечено, что терминология, связанная с морскими реалиями, в праславянском языке отсутствует. Это, кстати, важный аргумент в пользу того, что ни лужицкая, ни поморская, ни произошедшая от нее пшеворская культуры не имели славянской или протославянской идентичности.

Если, несмотря ни на что, все же допустить, что на означенной территории жили праславяне, то надо дать ответ: как они за тысячи лет сумели сохранить культурное, а самое главное — языковое единство? Поясняю. На этой огромной территории проживало много племен (допустим, праславянских). Обычно у каждого племени свой диалект. Племена отделялись друг от друга реками, высокими горами (напоминаю, что Карпаты проходят через самую середину очерченной территории), вовлекались в разные исторические коллизии: свои — на Западе, свои — на Востоке, существовали в рамках различных археологических культур, тем не менее каким-то непонятным чудом сохранили единый язык до VI в. н. э. С этого времени он начинает распадаться, хотя перед этим тысячи лет сохранял единство. А ведь за эти тысячелетия имело место огромное прогрессивное развитие, которое связи укрепляет. Что же такое случилось в VI в., что праязык славянский начал распадаться не только на вновь осваиваемых территориях, но и на той территории, которую предложено считать прародиной? Перед этим сохранялся по крайней мере 2000 лет, несмотря на все исторические, политические, этнические и даже климатические перипетии. Этот срок (2000 лет) значительно больше того, который отделяет нас, ныне живущих, от общеславянской языковой общности (около 1500 лет). А как отличаются друг от друга современные славянские языки!

Любой диалект имеет тенденцию к превращению в самостоятельный язык, и только совместные культурные, экономические, политические переживания сохраняют единый язык для больших территорий. Такие переживания даже в наше время не выходят за пределы регионов: североамериканский язык уже имеет отличия от английского языка, латиноамериканские языки — от испанского. О роли геополитических границ в исторических и этнических процессах писалось в начале работы со ссылкой на факты. Напоминаю, что между Западной и Восточной Европой примерно по линии бывшей границы СССР проходит геополитическая граница между двумя регионами с разной историей, культурой, ментальностью. Эта граница существовала и в древности. Когда носители сосницкой культуры продвинулись на запад, их потомки превратились в носителей лужицкой культуры, непохожей на сосницкую. Наоборот, когда носители поморской культуры «съели» лужицкую и продвинулись на восток, их потомки стали носителями восточноевропейской зарубинецкой культуры. Причем потомки поморцев образовали две культуры: пшеворскую и зарубинецкую, а граница между ними прошла по геополитическому рубежу. Позднее там же прошла граница между западными и восточными славянами.

Мне же предлагается поверить, что геополитическая граница, рассекающая пополам территорию «прародины», не мешала сохранению славянского единства в течение двух тысячелетий, а потом вдруг «вспомнила» о своих обязанностях.

Относительно тшинецко-комаровской культуры. Нет никаких доказательств ее протославянского характера, за исключением того, что через два тысячелетия история находит славян на той же территории. Если на одной и той же территории с интервалом в пару тысяч лет существуют археологические культуры, то некоторая преемственность между ними в материальной культуре может найтись, но это вовсе не говорит об этнической преемственности той и другой. Нужны доказательства. Если нет прямых, то сойдут и косвенные, но нельзя строить гипотезы на фундаменте домыслов. В предыдущей части уже шла речь о тшинецкоко-маровской культуре. Там я привел косвенные доказательства того, что носители этой культуры говорили на языке группы кентум и, скорее всего, являлись родственниками прагерманцев. Впоследствии их ассимилировали пришельцы с востока, которые говорили на языке группы сатем и создали лужицкую культуру. На этот счет тоже были приведены косвенные доказательства, поскольку прямых нет и быть не может. Если кто не согласен — есть основа для спора. Но какая может быть почва для дискуссии, если версия выдвигается по принципу «мне так кажется»?

И, наконец, последнее, по поводу означенной «прародины». Еще раз спрошу: почему ни один античный автор не упомянул о такой крупной этноязыковой общности даже тогда, когда знания античных ученых простерлись до Скандинавии.

Большую путаницу в вопрос о праславянах, а стало быть и о славянской прародине внесли лингвисты. Здесь мне придется кое в чем повториться, даже в цитатах. Вот один из крупнейших лингвистов-славистов второй половины XX в. Ф.П. Филин. Он автор двух капитальных монографий: одна — о происхождении славянского языка, вторая — о происхождении восточнославянских языков. Поскольку фундаментальные тезисы в обеих монографиях совпадают, возьмем вторую из них, ибо она вышла на 10 лет позже (1972 г.).

В отличие от многих своих коллег он отрицает гипотезу о германо-славяно-балтском языковом единстве, хотя на абсурдность такой гипотезы не указывает [175, с. 16]. Также он утверждает: «Нет ни одной археологической культуры, которую все археологи единодушно определили бы как праславянскую» (с. 23). Далее он отмечает, что язык протославянский сохранялся, пока не произошло широкого расселения славян (с. 28–29). В самом начале работы он пишет: «Сравнительно-историческое исследование славянских языков позволяет реконструировать древний общеславянский язык как реальную лингвистическую единицу, существовавшую в течение многих веков и прекратившую свое существование примерно в VI–VII вв. н. э.» (с. 6). Специалист подтверждает, что распад праславянского языка начался в VI в. н. э. Это хорошо!

В отличие от некоторых историков с высокими званиями он знает, что некогда существовала балто-славянская языковая общность (с. 14), то есть праславянский язык отделился не от давно не существующего «индоевропейского ствола» (с. 14). Но говорит об этом несколько странно.

«Как известно, балто-славянская языковая общность истолковывается по-разному. Одни ученые склонны объяснять ее как наследство балто-славянского праязыка, другие считают ее результатом вторичного схождения и контактирования» (с. 14).

Что такое «схождение языков»? Каков его механизм, результат, что вообще понимается под этим термином? Хоть бы какой-нибудь пример из истории привел насчет схождения языков Ф.П. Филин. Но он не приводит, а продолжает: «Итак, общеславянский язык во второй половине I тыс. до н. э. имел безусловные схождения с древнебалтийскими диалектами…» (с. 16).

Из этого тезиса следует, что во второй половине I тыс. до н. э. общеславянский или праславянский язык уже существовал и даже начал «сходиться» с балтскими… почему-то диалектами, а не языками. В результате все остается во тьме: было ли балто-славянское языковое единство, а если было, то когда произошло разделение, а если произошло, то почему далее произошло «схождение», а также почему «схождение» не закончилось слиянием языков? Вообще, на протяжении монографии Ф.П. Филин несколько раз говорит об общеславянском языке во второй половине I тыс. до н. э. Следует ли понимать так, что общеславянский язык возник в конце бронзового века? Тогда лингвисту тот же вопрос, что и историку: каким чудом сохранилось языковое единство в течение тысячелетий у общности, расселенной в разных геополитических зонах?

Напрашиваются печальные выводы о качестве проделанной в прошлые времена работы. Если такое пишут наиболее крупные специалисты в истории и лингвистике… И все-таки, других источников для поиска истины нет. Придется воспользоваться тем, что есть в научных наработках, хотя бы для сбора фактического материала и первичных выводов.

То, что балтские и славянские языки явно обнаруживают очень древнее родство, поняли еще в XVIII в. М.В. Ломоносов вообще считал балтов ветвью славянства [108, с. 232]. Языкознание XIX в. отнесло балтские языки к группе сатем (ранее предложено для данной работы условное название «Европа-сатем»), определив как отдельную ветвь индоевропейских языков, но признавали отдаленное родство между балтскими и славянскими языками. Хотя были и противники такого мнения. Самый знаменитый среди них — И. А. Бодуэн де Куртенэ. Свою позицию он обосновывал тем, что славяне ассимилировали огромное число балтов в процессе расселения, при этом в славянские языки вошло множество балтизмов. На современном этапе вопрос этот считается не решенным до конца. Сторонники славяно-балтской общности упирают на морфологическую близость славянских и балтских языков. Их противники указывают на существенно различный лексический состав языков в отношении таких понятий, «которые должны восходить как раз ко времени отделения их от индоевропейского праязыка» [101, с. 110]. Вот противники и попались. Сколько можно говорить: не было давным-давно индоевропейского праязыка, когда возник балто-славянский язык, — были родственные между собой языки-потомки, которые членились в свою очередь. А Бодуэну де Куртенэ я бы возразил, что носители многих славянских языков, например южные славяне, не контактировали с баллами. Мало балтизмов в чешском языке. Но никому в голову не приходило проводить границу между славянскими языками по принципу: ассимилировали ли их носители балтов или нет. Совершенно очевидно, что был в древности балто-славянский праязык, который исчез, но из диалектов которого возникли протобалтский и протославянский языки. Если отрицать его наличие, то надо выбросить из науки теорию «языкового древа», а она — никуда не денешься — кроме внутренней логичности хорошо подтверждается фактами истории.

Также в работах задевающих тему славянской прародины принято упоминать о такой версии, как «Польша — славянская прародина». Создатели и сторонники этой версии — польские историки и археологи, они же в основном эту версию поддерживают и развивают, за пределами же Польши она не слишком популярна. Противники «польской прародины» ссылаются на то, что, по данным палеолингвистики, праславяне не жили на берегу моря, т. к. терминология, связанная с морскими реалиями, у славян заимствована или позднего происхождения. Прочие аргументы крутятся вокруг вопросов о языковой и этнической идентичности лужицкой, поморской, пшеворской культур. Польские исследователи, защищая свою версию, декларируют многоязычность и многоэтничность лужицкой культуры. Т. Лер-Сплавинский, к примеру, считал, что только лужицкая культура бассейна Одры и Вислы дала начало славянам, остальные ее территории дали начало кельтам и иллирийцам [107].

Приведу еще один аргумент против славянской прародины в Польше. Если праславяне сформировались бы на территории Польши, то польский язык был бы наиболее «славянским» из всех славянских языков, он включал бы в себя меньше, чем другие славянские языки, древних заимствований. Что на этот счет можно сказать о польском языке?

В этой связи представляет интерес работа Ю.А. Лаучюте «Словарь балтизмов в славянских языках». Автор словаря обнаруживает в польском языке огромное число балтизмов. Она пишет: «Так, наибольшее количество балтизмов наблюдается в белорусском языке, несколько меньше — в польском… затем — в русском, украинском, и единичные слова — в чешском и кашубском» [106, с. 6]. Следует отметить, что сама она считает балтизмы в польском языке результатом заимствования из литовского и кашубского языков. Но здесь с ней ни в коем случае нельзя согласиться по двум основаниям.

Первое. Про белорусов есть твердое и обоснованное мнение, что они представляют собой фактически ославяненных балтов. И в их языке количество балтизмов наибольшее.

В польском языке балтизмов «несколько меньше», чем в белорусском, но в этом отношении он твердо занимает второе место, далеко опережая по балтизмам все другие славянские языки, например украинский и русский. Между тем ни у кого из исследователей нет сомнений, что балтский субстрат сыграл известную роль в этногенезе и русских, и украинцев. Ведь еще в XII в. в Подмосковье на реке Протве жил балтский народ голядь, впоследствии ассимилированный. Можно ли при таких данных допустить, что формирование польского этноса произошло без включения балтского субстрата?

Второе. Согласно указанному словарю, среди польских балтизмов — огромное число терминов, отражающих бытовую хозяйственную лексику, связанную с крестьянским земледельческим трудом, с домашним хозяйством земледельцев лесной полосы. Славяне — исконные земледельцы, зачем им заимствовать у соседей с более низкой культурой земледелия такие термины, как «клуня» — «овин», «пуня» — «сарай для хранения соломы», «парсюк» — «поросенок», «курпы» — «берестяные или пеньковые лапти», «пелька» — «прорубь», «свиран» — «амбар», даже «пирст» — «палец» [106, с. 12, 13, 16, 19, 20, 22, 28].

И многие другие бытовые термины.

И еще одно соображение относительно версии «Польша — прародина славян»: если бы на территории Польши славяне были автохтонами, каким образом в XIII в. в Польше могла быть записана легенда о Паннонии как прародине славянства?

Так где же все-таки прародина славян? В.П. Кобычев, исследовав различные варианты по этому вопросу, приходит к неутешительному выводу: «…Мы поставили себя в крайне тяжелое положение в вопросе о происхождении славян. На этнической карте Восточной Европы для них буквально не осталось свободного места» [90, с. 33].

А ведь откуда-то появились они и за исторически короткий срок затопили пол-Европы своим многолюдством, так что Европу даже одно время называли Энетия [90, с. 23]. Впрочем, в факте прихода славян в места нынешнего их обитания со стороны кое у кого тоже есть сомнения. Так, A.F. Кузьмин в примечаниях, давая оценку работам О.Н. Трубачева, пишет: «Интересна мысль автора о том, что «нужно правильно интерпретировать сам факт отсутствия памяти прихода славян издалека». Автор видит в этом свидетельство устойчивой привязанности славян к определенной (довольно обширной) территории [101, с. 376].

Действительно, если народ пришел на свою новую родину издалека, то он может очень долго — тысячи лет — помнить о древней прародине. Скандинавы помнили о стране в междуречье Волги и Дона более чем через три тысячи лет после исхода, кельтские сказания повествуют об исходе из Причерноморья предков кельтов в эпоху курганной культуры, т. е. около 3,5 тыс. лет назад, индоиранцы тоже спустя тысячелетия помнили некоторые реалии обитания в междуречье Волги и Яика.

По мнению О.Н. Трубачева, такая память у славян отсутствует.

А как же польская легенда, недавно упомянутая, о Пане, жившем в Паннонии, у которого было три сына: Лех, Рус (Мех) и Чех, которые ушли от отца и основали в новых землях народы ляхов, русов, чехов? Да ведь и в «Повести временных лет» не говорится об извечном пребывании славян на занятой ими тогда территории в бассейне Днепра и Волхова. Процитирую широко известные строки: «По мнозех же времянех сели суть Словени по Дунаеви, где есть ныне Угорьска земля и Болгарьска. И от тех Словен разидошася по земле и прозвашася имены своими, кто седше на каком месте.

Якоже пришедше седоша по реце именем Морава и прозъвашася Морава, а друзии Чеси нарекошася; Словен же ови прешедше седоша на Висле и прозъвашася Ляхове, а от тех Ляхов прозъвашася Поляне: Ляхове, друзии Лутичи ини Мазовшане, ини Поморяне.

А се — ти же Словене: Хорвата Белин и Серьб и Хорутане.

Такоже и ти Словене, пришедше, седоша по Днепру и нарекошася Поляне, а друзии Древляне (зане Седова в Лесах), а друзии седоша межу Припетию и Двиною и нарекошася Дреговичи» (далее говорится о полочанах, словенах новгородских и северянах; в конце упомянуты радимичи и вятичи).

Не буду спорить — О.Н. Трубачев, без сомнения, неизмеримо больше меня разбирается в старославянском и древнерусском языках. Но все же, полагаю, не обязательно иметь докторскую степень по филологии, чтобы понять: в этом отрывке говорится именно о переселении славян с прародины на новые земли, обретении ими этнонимов в прямой связи с новым местообитанием и даже сообщаются кое-какие детали расселения, сохранившиеся в памяти славянства к началу русского летописания.

Насколько внимательно читали этот отрывок те исследователи, которые отстаивают гипотезу огромной славянской прародины — от устья Одера до верховьев Сейма, включающую в себя не только реки и горы, но и геополитические границы? Разве из текста не ясно, что практически на всей территории очерченной ими «прародины», славяне — пришельцы? Или объявить летописцев, создававших по частям «Повесть временных лет» с 996 г. по 1113 г., собирателями сомнительных баек и слухов?

От VI в, когда началось стремительное расселение славян по Европе, когда начался распад праславянского языка, Нестора отделяло около пяти веков, если учесть, что как личность он сформировался в XI в., тогда же приобрел знания по истории. Составителя Начального свода конца X в. от VI в. отделяли четыреста лет. Согласимся, что если народ на какой-то территории автохтон, он не будет выдумывать мифов о недавнем пришествии предков на данную землю. Но если предки пришли откуда-то и поселились на данной земле, то срок в четыре-пять столетий слишком мал для того, чтобы воспоминание об этом событии изгладилось из народной памяти. Если ранние русские летописцы утверждают, что их предки-славяне пришли извне на нынешнюю родину, то это, несомненно, правда. В противном случае летописцев просто осмеяли бы. Даже в XVII в. в Новгороде кое-что помнили о пришествии славян на русскую землю, о чем была написана любопытная повесть, речь о которой впереди.

Вернусь к отрывку из «Повести временных лет». Не знаю, обращал ли кто внимание на некоторые детали, приведенные в нем, мне в научных публикациях читать об этом не приходилось.

Во-первых, фраза «…Сели суть Словени по Дунаеви, где есть ныне Угорьска земля и Болгарьска». Болгария здесь упомянута, вероятно, в связи с соседствующим рассказом о славянской письменности. Но «Угорьска земля» — это Паннония. Таким образом, польское и русское предания указывают на одну и ту же территорию, откуда произошло расселение славян.

Во-вторых, еще интереснее то, что на Дунай, в Паннонию, славяне тоже пришли, а до того «по мнозех времянех» обитали где-то в другом месте. Значит, Паннония — не прародина славян, а место первого переселения, по крайней мере из сохранившихся в памяти.

В-третьих, в отрывке славянские народы перечисляются в определенном порядке. Сначала моравы и чехи, потом ляхи, за ними другие западнославянские народы.

Перечисление народов идет от берегов Дуная на север — к Балтийскому морю.

Далее упоминаются хорваты белые — наиболее западное из восточнославянских племен, жившее в Карпатах, и южные славяне: сербы и хорутане. Возможно, здесь отразилось смутное воспоминание о том, что белые хорваты возникли в ту же эпоху, когда началось активное движение славян на Балканы и образование первых южнославянских народов.

Далее перечисляются племена Восточной Европы. Древляне названы после полян, хотя проживали западнее, но это, видимо, связано с особой ролью полян в глазах летописца. Потом названы дреговичи. Отдельным информационным блоком даются сведения о полочанах, словенах новгородских и северянах.

Полесье, как уже говорилось, является субгеополитической границей, даже сейчас отделяющей Украину от Белоруссии. Первый блок племен (полочане, словене новгородские) обитал севернее Полесья. С северянами вопрос особый.

Если и здесь порядок перечисления племен связан с хронологией и динамикой их расселения, то можно высказать гипотезу о двух колонизационных потоках славян в Восточную Европу. Один поток — от Среднего Дуная, на Карпаты, на Днепр и вверх по Днепру и его притокам. Другой поток — из нынешней Польши на восток, севернее Полесья, к верховьям Волги и на Новгородчину, растекаясь ручейками по обширному пространству Восточной Европы, расширяющемуся на восток наподобие воронки. На пути этого потока сначала оказались Валдайские высоты, которые переселенцы, вероятно, сначала называли просто Увалы, при дальнейшем движении на восток с отклонением к северу следующая гряда получила название Северные Увалы, а предыдущие какое-то время, видимо, назывались Южные Увалы, пока верх не взяло древнее название — Валдай. Название Северные Увалы сохранилось до нашего времени, а Южных Увалов — нет.

То, что северяне названы вместе с полочанами и новгородскими словенами, — аргумент в пользу того, что их предки попали в Восточную Европу, пройдя севернее Полесья, а уже оттуда спустились на крайний юго-восток восточнославянского массива. Есть довольно старая гипотеза про северян, что свое название они получили потому, что в места своего проживания попали с севера. То, что северяне могли прийти с севера, может быть, и правда, но этноним северяне имеет другое происхождение.

Последними из славянских племен названы радимичи и вятичи. Но ведь они и пришли в Восточную Европу последними, как полагают, в VIII в. Тем более есть основания считать — порядок перечисления славянских народов и племенных союзов не случаен, а отражает существовавшую в X–XI вв. народную память не только о самом факте расселения славян, но и о порядке расселения, с хронологией по принципу «сначала — потом».

С таким видом народной хронологии автору этих строк приходилось встречаться. В 1975 г. мне довелось быть историком-консультантом в историко-этнографической экспедиции в зоне затопления Богучанской ГЭС на Ангаре. Беседы со стариками в возрасте 80 лет и старше дали интересные представления о таком предмете, как народная историческая память. Большинство сел и деревень в тех местах возникли в XVII в.

Старики помнили не только это. Они помнили, что до русских в тех местах жили «евонки» (эвенки), которые потом ушли на север, помнили, что первые деревни возникли на островах (в Кежемском районе на Ангаре много крупных островов). Они не помнили точные даты возникновения того или иного населенного пункта, но хорошо ориентировались, какая деревня возникла раньше, какая позже. Помнили фамилии первых поселенцев — основателей деревень, помнили кое-какие факты, связанные с процессом расселения русских в Приангарье. А ведь речь шла о событиях, давность которых 300 и более лет. Первых русских летописцев от событий VI в. отделяло несколько большее время — примерно четыре-пять веков, но ведь процесс массового проникновения славян в Восточную Европу, расселение и формирование славянских союзов племен — событие куда более масштабное, нежели основание приангарской деревушки. У меня нет сомнения, что в X–XI вв. в Киевской Руси помнили не только о факте прихода славянских предков на территорию страны, но и многие важные детали, связанные со славянским расселением. Будь летописцы дотошнее в расспросах, они могли бы оставить нам несравненно более полную картину ранней славянской истории.

Мысль о том, что славяне по территории будущей Руси расселялись двумя потоками, не нова. Нечто подобное можно найти у В.В. Мавродина: «Не вызывает сомнений расселение славян в лесной полосе Восточной Европы в двух направлениях: с юга на север, северо-восток и восток и с запада на восток, следом чего являются западнославянские и западнобалтийские связи кривичей и ильменских славян» [112, с. 74]. Но разница между нашей версией и мавродинской есть. В.В. Мавродин полагает продвигающихся с юга славян автохтонами Восточной Европы и не считает, что перед этим их предки пришли из-за Карпат. Прародиной славян он считает «области Полесья, междуречье Западного Буга и Днепра, с севера на юг простирающегося от Припяти до лесостепной полосы» [112, с. 30]. Но если принять такую версию, то каким же образом возник второй поток, в рамках которого славяне двигались с запада на восток? Версии и гипотезы надо додумывать до конца.

Итак, никто из исследователей, чьими трудами здесь мы воспользовались, на вопрос о прародине славян не дал ответа вовсе или дал такой, который невозможно принять. Остается заняться поисками самостоятельно. Для начала надо провести смотр накопленного потенциала: что установлено, а что может помочь в поисках.

1. Поскольку праславянский язык принадлежит к группе сатем, то искать языковых предков славян следует по следам лужицкой культуры (культуры полей погребальных урн), так как нами установлено: только ее население, не будучи индоиранцами, говорило на языке Европа-сатем).

2. Не имеет смысла искать прародину славян южнее Дуная, по крайней мере в его нижнем и среднем течении. Население лужицкой культуры, которое уходило южнее Дуная, со временем стало предками иллирийцев. Среди иллирийцев были венеты, но это не славяне.

3. Праславяне никак не могут быть связаны ни с культурой лицевых урн (поморской культурой), ни с возникшими на ее базе пшеворской и зарубинецкой культурами. Доказывать этот тезис я не буду, так как вполне согласен с авторами, доказывающими их протобалтский и балтский характер. Интересующихся этими доказательствами отправляю к давно написанным работам, например: [90]; [157]. Противоположную точку зрения особенно активно отстаивал П.Н. Третьяков [168; 169]. Пытается стоять на нейтральной позиции A.F. Кузьмин [101]. Он, кстати, в своей работе излагает перипетии спора.

4. После отделения иллирийской ветви языков лужицкая культура севернее Дуная явилась языковым предшественником балтских и славянских языков, поэтому она не балтская и не славянская, а протобалтославянская. Согласно данным исторической лингвистики, отделение протославянского языка от протобалтского произошло менее трех тысяч лет назад, т. е. на рубеже между бронзовым и железным веком. Археология зафиксировала на севере ареала лужицкой культуры культурную мутацию около X в. до н. э., приведшую к образованию новой поморской культуры. Около VIII в. до н. э. поморская культура начала наступать на юг и поглотила почти всю родственную ей культуру полей погребальных урн (лужицкую культуру). С запада ее частично поглотила галштадтская, а затем латенская культура. Ко II в. до н. э. лужицкая культура исчезает. В свете всего вышеизложенного не может быть сомнений, что поморская культура — протобалтская, а ее распространение хронологически совпадает с отделением друг от друга славянского и балтского языков.

Вывод: протославянский язык сформировался на территории лужицкой культуры, не поглощенной поморской культурой и устоявшей под натиском латенской культуры, хотя, быть может, и подвергшейся латенскому влиянию.

А была ли такая территория? Была! Практически все, кто пишет о судьбе культуры полей погребальных урн, формулируют оговорку: «Поморская культура поглотила ПОЧТИ всю территорию культуры полей погребальных урн». В частности, памятники поморской культуры не фиксируются на берегах Дуная, а также в Паннонии. Иными словами, вдоль северного берега Дуная идет полоса земли шириной кое-где в сотни километров, где была культура полей погребальных урн и куда не проникла поморская культура. Все ли лужицкое население исчезло на всех территориях (исчезло, имеется в виду, в языковом смысле)? Ответа не дает самый знающий археолог.

5. Гипотеза обширной славянской прародины не выдерживает никакой критики и трещит по швам при первом же соприкосновении с фактами. Ее отбрасываю безоговорочно. Гипотеза малой прародины удовлетворяет всем условиям и всем фактам. Можно возразить, что малая прародина легко стирается с лица земли при больших подвижках населения. Это так, но, вот ведь, уцелели баски в Пиренейских горах, несмотря на все исторические катаклизмы. Если славянская прародина — достаточно глухой и малодоступный участок земли, то там реликтовое население могло сохраняться тысячелетиями. А нам такого срока не надо. Лужицкая культура исчезла ко II в. до н. э., начиная с этого времени уцелевший реликт ее отправился в самостоятельное историческое «плавание», а уже в VI в. славян знает вся Европа как многочисленный и бурно расширяющийся народ. То есть малая славянская прародина существовала максимум шесть-семь столетий. В указанный промежуток времени, то есть со II в. до и. э. по VI в. н. э., только передвижения кельтов могли стереть с лица земли протославянский язык. Но к началу н. э. кельты уже находились в стадии прогрессирующего ослабления.

6. Паннония ни в коем случае не может быть славянской прародиной, по нескольким причинам. Во-первых, Паннония считалась римской провинцией, и варвары, если хотели там поселиться, спрашивали у Рима на то разрешение. Будь среди этих варваров славяне или венеты, они попали бы в римские хроники. Во-вторых, в Паннонии в рассматриваемое время проживали кельты, фракийцы, сарматы, потом гунны, народы активные и воинственные. Оседлым земледельцам опасно было бы жить среди них, особенно среди гуннов. В исторической памяти славян нет ничего про гуннов, а ведь в Паннонии располагался центр державы Аттилы. Вот после смерти Аттилы и распада гуннской державы славяне могли поселиться в Паннонии. Оставались считаные годы до падения Римской империи, спрашивать в Риме разрешение на поселение было не обязательно. Да ведь историки и находят славян в Паннонии в VI в. н. э. Как уже отмечалось ранее, среди склавинов было немалое число славян.

7. Территория славянской прародины, будучи изолированной, одновременно была зоной активных этнических контактов, где перемешивались этнические группы различного происхождения. Языком межэтнического общения для них служил язык хозяев, то есть — венетов. Когда произошла консолидация разноязычных групп в новый этнос, его представители называли себя вене, венеты, славяне, т. е. «венеязычные». Важный штрих — славянская прародина не входила в состав Римской империи.

8. В качестве предварительной гипотезы выскажу предположение, что прародина славян имела горный рельеф. Во-первых, в горах легче сохранить свою этническую идентичность. Во-вторых, в горах легче остаться неизвестными античной науке. В-третьих, нельзя сбрасывать со счетов сообщение Маврикия в «Стратегиконе»: «Имея большую помощь в лесах, они направляются к ним, так как среди теснин они умеют отлично сражаться» [90, с. 73]. По сообщению этого же автора, славяне имели на вооружении одни лишь короткие копья-дротики и в редких случаях плетеные щиты-заслоны, которые из-за их тяжести и громоздкости почти невозможно было передвигать с места на место. Неизвестна была славянам той поры и верховая езда [90, с. 39–42].

Трудно себе представить, чтобы славяне, где бы ни находилась их прародина, обходились без луков и стрел. Тем не менее сообщения Маврикия Стратега позволяют предположить, что первоначально славяне учились воевать среди гор, поросших лесом. С двумя короткими копьями-дротиками («сулица» — по-древнерусски) и вышеописанными плетеными щитами сражаться на открытых пространствах Паннонии невозможно. Отсутствие навыков верховой езды вкупе с неумением сражаться на коне — тоже признак горного жителя. В горах лошади по большей части используются как вьючные животные, а конный воинский строй вообще невозможно себе представить.

Эта вроде бы мелкая деталь «с головой» выдает славянскую прародину. Военная культура — часть общей культуры этноса. А культура этноса обычно инертна и консервативна. Если этнос попал в другие условия жизни, то должны пройти поколения, прежде чем материальная, духовная и поведенческая составляющие культуры начнут соответствовать этим новым условиям, а отдельные рудименты культуры от уже исчезнувшего образа жизни сохраняются века, тысячелетия и даже переходят к другим, совсем чуждым культурам-потомкам. Военная же культура относится к тем культурным составляющим этноса, которые должны меняться в первую очередь, если меняется образ жизни. Иначе этнос не выживет. Воевать «с шашкой — на танки» — занятие бессмысленное.

Поэтому сообщения Маврикия Стратега о военной культуре славян ясно указывают, что славяне были выходцами из мест, весьма непохожих на те, в которых они жили при нем.

И эта перемена в их судьбе произошла недавно. Старая военная культурная традиция еще не успела уйти в прошлое. Еще в V в. славяне должны были жить в исходных условиях прародины. Маврикий Стратег описывает ситуацию на середину VI в. А уже в 584 г. историк Иоанн Эфесский, описывая нашествие славян на Византию, отмечает: «Они научились вести войну лучше, чем римляне, [и это] люди простые, которые [еще недавно] не осмеливались показаться из лесов и степей и не знали, что такое оружие, кроме двух или трех дротиков» [90, с. 75–76].

История повторяется: в конце XX в. чеченцы для нужд войны освоили компьютер, спутниковую связь и «шайтан-трубу» — реактивный гранатомет.

Я хотел бы обратить внимание на тот факт, что ни про кельтов, ни про германцев, ни про сарматов византийцы не сообщают, что в ходе столкновений с империей этим народам пришлось менять свою военную культуру. О предыдущей истории этих народов мы знаем достаточно, чтобы сказать: у них не было в этом необходимости. А сторонникам обширной славянской прародины я предлагаю еще один контраргумент: при помощи пары дротиков и неуклюжего плетеного щита огромных размеров защитить от злобного агрессора такую огромную территорию, какую они очерчивают для праславян, — невозможно. Никоим образом!

Проведенный анализ предельно сузил диапазон поисков славянской прародины.

Искомая территория должна иметь скромные размеры, располагаться вблизи Дуная, рельеф — горы, поросшие лесом. Русло Дуная омывает две горные системы: Альпы и Карпаты. В начале XX в. популярной была гипотеза о карпатской прародине славян. Она не оставлена до сих пор. Главный ее недостаток — отсутствие и археологических, и письменных свидетельств на эту тему. Между тем про Среднее и Нижнее Подунавье, в том числе о живших в тех местах народах, античные авторы сообщили немало. Пожалуй, единственный аргумент в пользу карпатской прародины — наличие в районе Восточных Карпат в начале нашей эры народа со странным названием костобоки — звучит похоже на славянское название. И все. Куда делся этот народ — неизвестно. В славянской этнонимии, исторической памяти, легендах, фольклоре костобоки никак не отражены. Да ведь и название «корейцы» созвучно со словом «кора». И название норвежской столицы наводит на определенные ассоциации.

Л.H. Гумилев тоже считал славянскую прародину малой по размеру и размещал ее в Восточной Венгрии, т. е. в районе Карпат. Как я понимаю, причина именно такой локализации с его стороны — необходимость поместить славянскую прародину на оси проведенной им полосы пассионарного толчка от Южной Скандинавии до Эфиопии. Но ведь активность славян определенно зафиксирована только спустя пять столетий после означенного толчка. Тут вопиющее противоречие с его теорией.

Что же отражается в исторической памяти славян об этнических истоках их общности? Еще в V в. славяне обитали на своей исторической прародине. К концу тысячелетия, когда славяне организовались в государства, обзавелись своим летописанием и вообще письменной и книжной традицией, от этого времени их отделяло около пяти столетий. Слишком маленький срок, чтобы фундаментальные факты ранней славянской истории изгладились из массовой устной памяти. Впору еще раз посетовать на древнейших летописцев, плохо понимавших, что будет интересовать нас — их потомков — через тысячу лет.

Но кое-что из коллективной славянской памяти летописи до нас донесли. Напомню про высказанное ранее предположение, что, описывая процесс расселения славян по Европе, летописец следовал устной памяти и упомянул славянские племена и народы в порядке хронологии их расселения и формирования. Тогда же была упомянута нами польская легенда, согласно которой славяне пришли из Паннонии. Хотя, строго говоря, легенда повествует о расселении славян из Паннонии, а как они в этой стране оказались — об этом не сказано ничего. В «Повести временных лет» тоже говорится о Паннонии, хотя там она не называется: «По мнозех же времянех сели суть словени по Дунаеви, где есть ныне Угорьска земля… И от тех словен разидошася по земле…». Здесь информация гораздо более ценная, нежели в польской легенде. Во-первых, подтверждается, что славяне расселялись именно из Паннонии, даже уточнено, что там «ныне Угорьска земля», во-вторых, прямо сказано, что Паннония не есть прародина, славяне там поселились «по мнозех времянех».

А что можно сказать об этих «мнозех времянех»? В «Повести временных лет» сохранилась информация и об этом темном периоде, во вводной части: «Бысть язык словенеск, от племени Афетова, нарцы (вариант: норицы) еже суть словене».

В.П. Кобычев кроме этой фразы поминает еще три случая когда нарцы (норицы) упоминаются в связи со славянами. «Второе упоминание о нарцах содержится в «Толковой палее», в которой против наименования отдельных народов стоят пояснения: «авер — иже суть обези», «руми, иже зовуться греци». Также и «норицы, иже суть словени».

Третье столь же краткое и сходное по характеру указание, но с несколько суженным значением, находится в одной чешской рукописи XII в., известной под названием «Части языкам» и представляющей собой перечень народов с обозначением их тотемных гербов, как то: «фряг есть лев», «алеман — орель», «немец — сврака», «чех — норец» и т. д.

Наконец, еще одно, четвертое по счету и наиболее раннее по времени, известие о нарцах на берегу Дуная мы находим в эпитафии Мартину (аббату Думийскому), приложенной к сочинению Авита — галльского поэта и политического деятеля бургундов и франков второй половины VI в. В эпитафии говорится, что святой Мартин приобщил к христианству множество диких и варварских народов и в том числе алеманнов, саксов, тюрингов, паннонцев, ругов, склавов, наров (Nara), сарматов, даков…» [90, с. 27–28].

В.П. Кобычев соглашается с мнением, что склавы и нары — один народ и надо читать «склавус-нара». Я с этим не согласен, хотя бы уже потому, что «склавус» жили в Паннонии, а страна Норик примыкала к ней с запада. Вполне естественно соседние народы в списке помещать рядом, и не нужно от себя домысливать связок между словами.

Последняя информация, проливающая хоть какой-то свет на предысторию славян, находится опять же в «Повести временных лет». Во-первых, в сказании о славянской грамоте еще раз подтверждено, что славяне когда-то жили в Паннонии: «…Словени, иже седяху по Дунаеви, их же прияшаугри…». Во-вторых, в «Повести…» есть любопытная фраза: «.. Ту бо есть Илюрик, его же доходил апостол Павел; ту бо беша словене первое… от него же языка и мы есмо…».

Все! Больше никаких письменных свидетельств, позволяющих судить о предыстории славян, нет. Интересно, что русские летописцы и книжники по вопросу происхождения славян дали не менее 90 % всей имеющейся информации. Остальная информация исходит из Польши и Чехии, и опираясь только на нее вопрос нельзя решить в принципе.

Теперь следует проанализировать имеющуюся информацию. Во-первых, на неискушенный взгляд кажется, что в «Повести временных лет» по нужному вопросу сплошная путаница. В одном месте говорится, что славяне жили в Паннонии (Угорская земля), в другом месте сказано, что славяне первоначально назывались «норицы», что переводит взгляд исследователей на римскую провинцию Норик в Альпах, в третьем месте говорится, что славяне сначала то ли жили в «Илюрике» (Иллирии), то ли первые славяне вышли оттуда. Здесь запутались и профессионалы-историки, поэтому они либо подвергают сомнению достоверность русских летописных сообщений, либо конструируют сомнительные гипотезы и концепции. В данной работе можно разложить все по полкам только потому, что перед этим найдена и прослежена общая модель развития индоевропейской языковой общности. Поэтому нам известны некоторые никому до этого не известные факты и подсказки. Напомню аналогию, сделанную вначале: сильно попорченное индоевропейское полотно, на нем славянская группа фигур, тоже попорченная, а в группе находится русская фигура. В существенных вещах индоевропейское полотно реконструировано, естественно, теперь нам легче по сравнению с другими разобраться с испорченной поверхностью славянской группы на полотне.

Касательно «Повести временных лет» есть одна вещь, которую хорошо знают историки-профессионалы и не всегда знают просто интересующиеся историей: Нестор не был первым и единственным автором «Повести…». Летопись писалась и до него, самый ранний летописный свод, как предполагается, составлен в 996 г. В состав «Повести…» кроме чисто летописных записей включено «Сказание о грамоте славянской», написанное как отдельная работа. Разные авторы сообщали разные известные им факты по предыстории славян, а поскольку редакционная работа в те времена была не на высоте, к счастью для нас, разноречивые тексты не были подвергнуты правке и остались в тексте «Повести…», создавая видимость хаоса.

Мысль о том, что в текст «Повести…» вставлено «Сказание о грамоте славянской», высказал А. А. Шахматов. Разбирая этот вопрос, Б. А. Рыбаков хоть и не стал категорически на сторону Шахматова, тем не менее в свою реконструкцию «Повести временных лет» не включил строки, где сказано про «Илюрик» [152, с. 134–139]. Тем самым он признает, что было отдельное от летописи произведение, в котором указывалась Иллирия в связи с происхождением славян. Возможно, в Киевской Руси существовали письменные источники, в которых славяне производились из Паннонии, такие, где сообщалось, что норицы — древнейшее название славян, также отдельно существовало «Сказание о грамоте славянской», где сообщалось про «Илюрик», откуда первые славяне.

А теперь посмотрим, как соотносятся древние названия стран с современными.

1. «Повесть временных лет» — Паннония, Норик. Ныне — Венгрия, Австрия.

2. «Сказание о грамоте славянской» — Иллирия. Ныне — Югославия (бывшая).

3. Легенда о Лехе, Русе, Чехе — Паннония.

Итак: Югославия, Венгрия, Австрия. До развала Югославии все три страны граничили друг с другом. Вывод такой: мы имеем три независимых источника, сообщающих о прародине славян, и все три независимо друг от друга указывают примерно одно и то же место на карте, где следует искать славянскую прародину. Поставим ножку циркуля в точку, где сходились границы бывшей Югославии, Венгрии, Австрии, и проведем круг радиусом 200 км. Могут ли быть сомнения, что в пределы этого круга хотя бы частично должна попасть территория славянской прародины?

Паннонию в качестве славянской прародины, как ранее установлено, можно исключить, В эту страну славяне пришли из своей прародины. С Иллирией сложнее, почему память восточных славян зафиксировала связь этой страны с прародиной, придется разбираться, но на роль прародины она не годится, потому что со II в. до н. э. входила в состав Римской империи. Наличие в Иллирии протославян, без сомнения, было бы зафиксировано в античных источниках, а у славян сохранилась бы память о пребывании в составе империи. К тому же в таком случае протославяне были бы наверняка хорошо знакомы с христианством, вообще сохранили бы заметные следы романизации.

Остается Норик — территория нынешней Австрии. Здесь подходящий рельеф — горы, покрытые лесом, река Дунай, есть болотистые местности, озера. Причем тут болота и озера? О них сообщает Иордан.

Наступило время обратиться к знаменитому отрывку из труда готского историка «О происхождении и деяниях гетов». Этот отрывок цитировался в трудах по славянству десятки раз и до сих пор вызывает недоумение и споры.

«У левого их (Карпат) склона, спускающегося к северу, начиная от места рождения реки Вистулы на безмерных пространствах расположилось многолюдное племя венетов. Хотя их наименования теперь меняются соответственно различным родам и местностям, все же преимущественно они называются склавенами и антами. Склавены живут от города Новиетуна и озера, именуемого Мурсианским, до Данастра, а на север до Висклы; вместо городов у них болота и леса…» [75, с. 67].

Мурсианское озеро — до сего дня камень преткновения для тех, кто пытается разобраться в приведенных географических ориентирах. В другом месте Иордан снова его упоминает: «Скифия погранична с землей Германии вплоть до того места, где рождается река Истр и простирается Мурсианское озеро, она [Скифия] тянется до рек Тиры, Данастра и Вагосолы, а также великого того Данапра и до горы Тавра». Далее на восток Иордан продолжает Скифию до китайцев [75, с. 66]. Очевидно, «Скифия» для него равнозначна нынешнему понятию Великая Евразийская Степь, которая заканчивается на западе в предгорьях Альп в нынешней Венгрии. Следовательно, во времена Иордана вполне допустимо было написать, что Скифия граничит с Германией, тем более если такие германские народы, как гепиды и готы, обитали тогда непосредственно в «Скифии».

Без подробных комментариев разобраться в работе Иордана ныне невозможно, поэтому после его текста даются обширные комментарии. Их сделала Е.Ч. Скржинская в издании 1960 г. В 2000 г. вышло новое издание работы Иордана, в котором повторены ее же комментарии. С этим изданием работал я, а предшественники — с изданием 1960 г. К чему это уточнение? Сначала обратимся к комментариям.

«Новиетун. Невиодун в пределах Верхней Паннонии, расположенный на правом берегу реки Савы (собственно, на берегу ее высохшего старого русла), ниже города Эмоны (ныне Любляна), на римской дороге от Дуная к Аквилеи и в Италию» [75, с. 209].

Здесь все нормально, продолжим знакомство с разъяснениями по древней географии.

«В представлении людей VI в., которое, по-видимому, отразил Иордан (30, 33, 35), западный предел расселения склавенов (по признаку Мурсианского озера (30 и 35), где — как первое племя с запада сидят гепиды (33) и с городом Новиетуном (35)).

О месте, с которого Дунай меняет свое имя, сообщили Страбон, Птолемей и Плиний. У Страбона говорится, что Данубием называется та часть реки, которая заканчивается «катарактами», ниже их, вплоть до Понта, река носит имя Истр. Под «катарактами» Страбон подразумевал, вероятнее всего, Железные Ворота на Дунае, т. е. теснины около города Турну-Северина. Птолемей местом начала Истра считал город Аксиуполь на правом берегу нижнего Дуная, где река поворачивает резко на север и течет параллельно черноморскому побережью, ограничивая Добруджу с западной стороны. Наиболее интересно сообщение Плиния, по словам которого Дунай «получает название Истра, едва только начинает омывать берега Иллирика». По его определению, Иллирик имеет восточной границей р. Дрину, правый приток Савы, впадающий в нее выше города Митровицы (Сирмия). Но представление об Иллирике всегда было неотчетливым, и его восточная граница могла заходить и далее (к востоку р. Дрины: например, Тацит причислял к Иллирику и Верхнюю Мезию, а позднее в записях Приска упомянут как иллирийский город Винимакий, лежащий ниже впадения Моравы в Дунай). Т. о., по Плинию, Дунай начинал омывать берега Иллирика приблизительно в районе городов Сирмия, Сингидуна, Винимакия, в местах, расположенных недалеко от впадения в Дунай его крупных правых притоков — Дравы, Савы, Моравы. Тут же жили гепиды, связываемые Иорданом с Тиссой, Прокопием — с Сирмией и Сингидуном.

По тексту Иордана где-то здесь (конечно, тоже приблизительно) должно было находиться Мурсианское озеро. Крепко утвердилось мнение, что озеро в центре Паннонии (ныне оз. Балатон) именовалось у древних авторов Pelso или Peiso» [75, с. 211–212].

Прошу прощения за длинную цитату, но это необходимо настоятельно, для анализа не качества работы Страбона, Плиния и Иордана, а качества работы комментаторов, а также тех, кто пользовался комментариями.

Кратко обозначу суть проблемы. Мне надо найти Мурсианское озеро, которое вместе с г. Новиетуном обозначает западную границу расселения склавенов. Мне известно, что озеро находится там, где река Дунай меняет свое название, превращаясь в реку Истр, с каковым названием и остается до самого впадения в Понт. Плиний сообщает, что река Дунай становится Истром, когда начинает протекать по территории Иллирии.

Теперь вспомним школьную географию. Река Дунай берет начало в горах Шварцвальда в Южной Германии и, отклоняясь то к югу, то к северу, течет с запада на восток. Повторяю: с запада на восток!

Далее вопрос: если река течет с запада на восток, а на ее пути окажется территория некой страны, с какой стороны света река вольется в пределы страны? Конкретные примеры: Австрия и Венгрия. С какой стороны Дунай вливается в эти страны: с запада или с востока?

Разумеется, с запада вливается, а с востока покидает пределы страны. Или по крайней мере значительно восточнее, чем вливается. С какой стороны Дунай в таком случае должен втекать на территорию Иллирии? Нет сомнения — тоже с западной стороны. Но, сообщив о том, что Дунай «начинает омывать берега Иллирика», комментатор тут же начинает искать восточную границу Иллирика, чтобы по ней уже сориентироваться насчет местонахождения Мурсианского озера. Уважаемые читатели, вы здесь улавливаете железную логику?

Когда в процессе написания этой работы мне довелось изучить и текст, и комментарии, знакомство это погрузило меня в тяжкие раздумья. Я не имею чести знать Е.Ч. Скржинскую, не знаю, какую школу она кончала, но предполагаю, во всяком случае — похожую на ту, какую заканчивал ваш покорный слуга. А в этой школе очень основательно учили отличать восток от запада. Причем не только мальчиков, но и девочек тоже. Прекрасный пол на ниве истории заслуживает уважения, поэтому я не думаю, что здесь виновата Е.Ч. Скржинская. Скорее всего, она не сама составила комментарии, а перевела их с какого-нибудь западноевропейского языка, а кто-то по недоразумению поставил ее не переводчиком, а автором. Составил же комментарии какой-нибудь остепененный неуч с оксфордским дипломом, знающий великосветские манеры, умеющий считать на пальцах, но безнадежно путающий восток с западом. Тяжелы последствия засилья позитивизма в западной науке!

Из-за такого «комментария» вся работа по локализации праславян на карте Европы зашла в тупик на десятилетия, может, и на сто лет. Самое непостижимое здесь для меня то, что с 1960 г., когда вышло предыдущее издание работы Иордана, в течение более сорока лет наверняка сотни специалистов читали вышеприведенный «комментарий», и никто не заметил, что запад перепутан с востоком.

А комментарии надо исправить. Этакое позорище для российской науки!

И это еще не все. Я намерен реабилитировать Страбона, которому приписывают то, что он никогда не утверждал. В вышеприведенном комментарии утверждается (правда, предположительно), что Страбон границу между Дунаем и Истром обозначил в месте нахождения Железных Ворот.

Краткая справка. Железными Воротами называют участок Дуная на границе Румынии и бывшей Югославии, где скалы сжимают русло реки до ширины 150 м, поэтому там очень быстрое течение и судоходство ныне осуществляется по обводному каналу, а в древности суда перетаскивали волоком по суше. Древние римляне это место называли Клиссуры. Скорее всего, слово фракийское, очевидно, родственно латинскому clusa — «запор», «форт», «укрепление». Слово с родственным корнем имеется и во французском языке: klisser — означает «оплетать снаружи бутыли с вином каким-либо материалом». Есть родственные корни и в германских языках. Например, в английском языке слово «клинч» означает «зажим в ходе спортивной борьбы». Есть немецкое слово «клемма», проникшее в русский язык и означающее «зажим». Сюда же надо отнести русские слова «клещи» и «клеть». Все названные слова восходят к индоевропейскому корню kleu — «сжимать», «теснить», «ограничивать» [174, т. II, с. 249]. Понятно, что слово Клиссуры следует перевести примерно как «Теснины».

В комментариях к Иордану, которые сейчас рассматриваются, высказано предположение, что Железные Ворота Страбон называл «катаракты» и «ниже их, вплоть до Понта, река носит имя Истр». Какие имеются основания для версии «катаракты» — Железные Ворота, неясно. Но чтобы перевести слово «катаракты» с латинского языка, необязательно даже заглядывать в латинско-русский словарь. Достаточно открыть «Словарь иностранных слов». Есть такая глазная болезнь — катаракта. Зрение при ней как через слой падающей воды, отсюда и название болезни, которое переводится — «водопад».

Поскольку водопады у Железных Ворот отсутствуют, надо полагать, Страбон «катарактами» называл места на Дунае, лежащие выше столицы Австрии — Вены, где Дунай имеет характеристики горной реки. Там есть места, для которых термин «водопады» вполне годится.

Если, проделав подобные рассуждения, бросить взгляд на карту, то легко убедиться, что разница между Страбоном и Плинием в определении границы между Дунаем и Истром становится очень небольшой. Страбон точкой отсчета берет чисто географический признак, Плиний — этнополитический. Неподалеку от этих мест в наше время существует полуостров Истрия, вдающийся в Адриатическое море. Это название — память об иллирийском племени истров. Название племени, конечно же, связано с названием реки, на берегах которой проживало племя. А это еще одно доказательство, что название Истр употреблялось значительно западнее впадения в нынешний Дунай его крупных притоков: Дравы, Савы, Моравы (относительно последней реки комментатору следовало бы сделать оговорку, что имеется в виду Морава, впадающая в Дунай с юга, так как не все знают, что в Дунай неподалеку друг от друга впадают две Моравы).

В свете вышесказанного под всеми спорами и сомнениями по поводу идентификации озера Балатон как Мурсианского озера можно подвести черту. Суть этих споров и дискуссий такова: Балатон ни по каким признакам не подходит в качестве кандидата на роль озера, названного Иорданом Мурсианским. Но если не Балатон, то никакого другого озера просто нет поблизости от границы между Истром и Дунаем, границы, которую проводили горе-искатели в области исторической географии.

Искать нужное озеро следует несколько западнее Балатона. И здесь имеется единственный подходящий кандидат — озеро на границе Венгрии и Австрии, которое ныне называется Нейзидлер-Зе. Само его германское название, в котором присутствует слово «новый», говорит о том, что появилось оно не ранее появления германцев на территории Восточной Австрии, а произошло это около XII в. [2 — Точной даты германизации славян в Восточной Австрии назвать невозможно — это длительный процесс. XII в. — начало процесса усиленной германизации.]. Название «Мурсианское» подходит к этому озеру, потому что его берега сильно заболочены, а корень мар/мур в индоевропейских языках часто означает «болото». Кроме того, поблизости от озера протекает река с названием Мур (Мура). Неподалеку река Морава впадает в Дунай.

Вывод из всего предыдущего анализа: западная граница расселения склавенов должна быть сдвинута существенно на запад, в предгорье Альп, к территории Австрии, древнего Норика, где, по сведениям «Повести временных лет», располагалась прародина славян.

Иными словами, граница расселения склавинов (т. е., как уже ранее определено, — «степных венетов») проходила примерно там, где заканчивалась Великая Степь и где ныне западный предел расселения венгров — народа, пришедшего в Центральную Европу из этой Великой Степи. Во времена Иордана земля эта была известна под названием Скифия.

Имеет ли западная граница расселения склавинов какое-то отношение к славянской прародине? Центральноевропейская окраина Великой Степи не подходит в этом качестве по природным условиям, а также в силу того, что, как говорилось, в Паннонии праславяне были бы обязательно замечены античной наукой. Самая предпочтительная версия в данном случае такова: Паннония — территория, с которой происходило широкое расселение славян на окружающие земли, но в Паннонию праславяне пришли со своей подлинной прародины. Эта славянская прародина должна была находиться за пределами границ Римской империи, на Дунае, в горнолесистой местности, в стороне от римских торговых путей. К тому же римляне, поскольку ничего не знали о будущем величии этого племени, не выделяли его из среды родственных племен, считали частью другой племенной общности.

Обращусь опять к приему «гипотетического историка». Представим себе этого историка, живущего через тысячу лет и пытающегося по отрывочным и случайным фактам понять, откуда взялось такое грандиозное политическое образование, как Россия — от Балтики, до Тихого океана, откуда взялись русские (великороссы) и как они соотносятся со славянами и русами.

Допустим, он знает исходное место, откуда пошел рост державы, — междуречье Верхней Волги и Оки. Там жило племя вятичей. Это славянское племя пришло в Восточную Европу последним из славянских племен — только в VIII в. Есть сведения, что оно входило в состав государства Русь. Что далее случилось с вятичами — неясно, но потом на их земле обнаруживаются то ли русские, то ли великороссы, которые активно расширяют этнические пределы, интегрируя в свой состав окружающие земли. Для нахождения исторической истины нужно, во-первых, знать определенный минимум фактов, во-вторых, правильно их систематизировать и интерпретировать. И ни в коем случае не изобретать никаких «циркумповолжских» теорий. Такая теория, разумеется, объяснит все что угодно, но и все оставит непонятным. Как в известном бородатом анекдоте про картину, на которой «война в Крыму, все в дыму, ничего не видно».

Теперь я снова несколько отвлекусь от поисков славянской прародины на время. Мы подошли к ней достаточно близко. Видно, что неподалеку от тех мест, которые попали в сферу нашего внимания, на северном берегу Адриатического моря в античное время жило загадочное племя венетов. Ранее о них уже заходила речь, теперь продолжим разговор, кое в чем придется повториться. Праславяне тоже часто именовались венетами или венедами, нелишне разобраться, что это за народ, имеет ли какое-либо отношение к славянам. Вопрос этот в исторической науке уже звучал, общая итоговая оценка такая: италийские венеты к славянам отношения не имеют.

Между двумя Пуническими войнами венеты были покорены римлянами и постепенно романизировались. При этом они усвоили латинский алфавит и оставили множество надписей, дошедших до нашего времени. Поэтому есть возможность судить о венетском языке. Тем не менее венетский язык не классифицирован. Причина в том, что большинство надписей на нем слишком краткие, слова часто повторяются (например, в надгробных надписях), поэтому данные по языку остаются слишком скудными. Нет возможности с полной уверенностью даже определить, относится ли венетский язык к группе кентум или к группе сатем. В последнее время чаша весов склонилась в пользу языка группы кентум. Такой тезис проводится в пятитомнике «История Европы», причем выражен он такой неясной фразой, словно писал не историк, а политик: «…Иллирийцы, двинувшиеся в конце II тыс. из Придунайских районов к югу — на Балканы и затем в Италию, где среди иллирийцев известны племена яподов, япусков, япигов, давнов, певкетов, пелигнов. Долгое время к ним присоединяли мессапов и венетов, которых теперь считают носителями самостоятельных индоевропейских языков, причем венетский — близким к латинскому» [78, т. I, с. 175].

Тем, кто не понял, в чем странность этой фразы, объясняю. В языкознании «самостоятельными», или «изолированными», языками принято называть языки, не имеющие родственников среди других языков. Например, албанский и греческий языки — все их родственники умерли, и они ныне языки-одиночки, есть только «двоюродные» и «троюродные» братья.

В таком случае как понимать фразу, что венетский язык — «самостоятельный индоевропейский язык» и «близок к латинскому»? Два положения, противоречащие друг другу. Если венетский язык схож с латинским, то его логично отнести к италийским языкам. Если он самостоятельный, то не может быть похож на латинский, как албанский, к примеру, не похож на русский, хотя и тот, и другой относятся к языкам группы сатем. Автор приведенной цитаты либо неряшливо выразился, либо в языкознании смыслит меньше, чем школьник, прочитавший «Слово о словах» JI. Успенского.

Обращусь к автору, чью компетенцию под сомнение не ставлю. Вот что у него можно найти: «Часто встречающееся в научной литературе отнесение венетского языка к «иллирийским» наталкивается на ряд трудностей: с единственным, несомненно, «иллирийским» языком, который нам сколько-нибудь известен, — с мессапским — венетский не обнаруживает тех специфических общих «инноваций», которые необходимы для отнесения языка к той или иной «ветви»: некоторую близость к северо-западным Балканам мы находим у венетов только в области личных имен (венетский больше всего схож с латинским)…

При нынешнем состоянии наших знаний правильнее всего ограничиться утверждением, что перед нами индоевропейский язык, имеющий общие черты и с италийской, и иллирийской группами и являющийся, быть может, остатком какой-либо не сохранившейся «ветви»» [170, с. 56].

Итак, И.М.Тронский тоже считает, что венетский больше всего схож с латинским, но, как серьезный ученый, он осторожен и делает оговорку в связи с малым количеством лингвистического материала по этому вопросу. Так или иначе, он отмечает необычность венетского языка. С одной стороны — схожесть с латинским, с другой — явные черты чуждости двух языков. Тронский ставит знак вопроса и остается в недоумении. По поводу странности венетского языка можно предложить версию, опираясь на предыдущие выводы о динамике и последовательности расселения носителей индоевропейскоих языков в Западной Европе.

Венеты пришли на север Адриатики в волне расселения протоиллирийских племен в XIII–XII в. до н. э. Соответственно, язык они имели протоиллирийский и стали бы иллирийцами, если бы не последующие события. Через 100–200 лет после поселения венетов у Адриатического моря большая масса племен, носителей курганной культуры, из Восточной Европы проникла в Паннонию, а оттуда в Северную Италию. Далее, один поток кентумитов двинулся на юг, колонизуя Апеннинский полуостров, вытесняя на юг поселившихся там ранее иллирийцев, отчего античная наука и застала их на юге Италии, — эти кентумиты стали предками италийцев. Другая волна кентумитов через Северную Италию ушла дальше на запад и проникла в Юго-Восточную Францию. Они стали предками кельтов. Легко увидеть, что вся эта масса кентумъязычных народов в ходе миграции должна была пройти сквозь земли адриатических венетов. Несколько их поколений жили в условиях теснейшего контакта с кентумъязычными мигрантами.

Просто чудо, что венеты в этих условиях сохранили свой исконный язык. Часть из них язык сменила и включилась в движение на запад. Возможно, от них и произошли венеты Арморики и Бельгии, ставшие кельтами и по языку, и по культуре. Но язык оставшихся венетов должен был подвергнуться сильнейшему воздействию языков пришельцев. При таком плотном контакте заимствуется не только лексика, но и грамматические формы. Таким вот образом язык адриатических венетов приобрел, с одной стороны, сходство с италийскими языками, с другой стороны, сохранил многое от первоначального языка, имевшего родство с протоиллирийским языком. После включения области венетов в состав Рима, влияние латинского языка усиливалось, вторая волна кентумитского воздействия постепенно делала венетский язык все более похожим на латинский язык, пока не произошла полная романизация венетов. В высшем венетском обществе могла быть даже мода делать надмогильные надписи на латинский манер, как сейчас русский язык модно засорять англоязычной лексикой, зачастую в ущерб смыслу. Двести лет назад такая же мода существовала относительно французского языка. «Дамских мод журнал» — такая фраза создает впечатление, что русский язык очень схож с французским. Простонародный венетский язык и язык надписей, которые делались преимущественно в высших кругах общества, не обязательно совпадали.

Из данной версии следует предположение, что язык адриатических венетов был в основе языком группы сатем, но подвергшимся очень сильному воздействию праиталийской, пракельтской, а позднее латинской лексики, что и породило неопределенность выводов о его принадлежности. Однозначно можно утверждать следующее: если бы венетский язык был близок латинскому языку, античные ученые не могли бы этого не заметить. И они без колебаний причислили бы венетов к италикам. Ведь не возникло ни у кого из них сомнений, к кому причислить язык осков или умбров. А венетов к италикам современники не причисляли. Вопрос же о причислении венетов к иллирийцам порождал у них большие сомнения. Сомнения означают, что основания для них были. Может быть, венеты адриатические и происхождение имели несколько отличное по сравнению с иллирийцами?

Это возможно, если они пришли на север Адриатики не с востока, с основной массой иллирийцев, а с севера, перевалив через Альпы. Севернее Альп протекает Дунай, а на его берегах проживали носители культуры полей погребальных урн. Если венеты из их среды попали в Италию северным маршрутом, то они изначально могли иметь диалект, отличный от протоиллирийского, хотя языки были родственными. Предположение подтверждается тем, что севернее Альп (или на северных склонах Альп) тоже жили венеты, по данным археологии, занимая значительное пространство. Вот какие об этом есть сведения. «В области севернее Альп культура раннего железа связывается с племенами ретов, иллирийцев, а также с венетами. В восточном Тироле и на юго-западе Каринтии известна высокоразвитая культура венетов. Ее центр находился на северо-востоке Италии, где с венетами связана культура эсте VI–V вв.

В Словении существовала культура, близкая по характеру к культуре венетов» [78, т. I, с. 209].

Подчеркну еще раз, чтобы заострить внимание: венеты адриатические — только часть венетов, к северу и северо-востоку от них тоже жили венеты, имевшие сходную материальную культуру. Культурный центр венетов находился на северо-востоке Италии, но ведь именно эти италийские венеты были завоеваны Римом и подверглись романизации. Правомерно задать вопрос: а какова судьба всех остальных, периферийных венетов, особенно тех, что жили по северным склонам Альп, на территории нынешней Австрии, а также далее, за Дунаем?

История ставила такие эксперименты, когда один народ расселялся по двум противоположным склонам горного хребта. Горный хребет всегда — либо геополитическая граница, либо субгеополитическая. С течением времени растет обособление, обе части народа превращаются в отдельные народы. Наглядный пример на сегодняшний день — осетины. Это народ, живущий на северном и южном склонах главного кавказского хребта. На сегодняшний день имеется Северная и Южная Осетия, историко-политическая судьба которых различна. Любому путешественнику проехавшему обе Осетии, бросается в глаза различие между населением обеих Осетий. Различаются не только этнографические особенности, но даже внешность населения.

Если древняя Венетия была расположена на двух склонах Альп, исторические и этнографические судьбы ее населения должны были складываться по-разному. Часть Венетии по южному склону Альп до Адриатики сначала стала «проходным» двором» для праиталиков и для пракельтов, затем попала в сферу влияния Рима и была романизирована. Что же касается венетов по северному склону Альп и дунайского побережья, то они должны были с течением времени приобретать все больше отличий в хозяйственном, культурном укладах жизни, в языке по сравнению с южными родичами. Кроме того, они должны были сохранить венетский язык. Позднее венеты, живущие южнее Дуная, попали в состав римской провинции Норик, а живущие севернее Дуная серьезного римского влияния так и не испытали. Именно эти венеты сыграли особую роль в славянском этногенезе. Этот тезис подтверждается данными антропологии. Из четырех антропологических типов, известных позднее у славян, один явно тяготеет к альпийскому типу, встречается на территории Австрии и Чехословакии [90, с. 67]. А.Г. Кузьмин тоже констатирует: «Славян от балтов отличает прежде всего наличие в их составе центральноевропейского расового типа…» [101, с. 116]. Но, похоже, вопрос этот еще мало исследован.

Несомненный интерес представляют сведения о том, что североальпийские венеты какое-то время проживали в рамках собственного государственного образования еще до того, как вошли в состав Римской империи.

«В I в. до н. э. в альпийских землях образовалось царство Норик, как оно именуется латинскими авторами. Иллирийское племя нориков объединило под своей властью несколько кельтских, иллирийских племен и племя венетов. Царство Норик достигло большого хозяйственного подъема. Норик чеканил собственную золотую монету. Употреблялось венетское и иллирийское алфавитное письмо.

…Здесь около 100 г. до н. э. возникло римское поселение Магдалененберге (современный Цольфельд), где обосновались римские торговцы, положившие начало установлению римского господства в областях севернее Альп» [78, т. I, с. 505].

К сожалению очертить точные границы этого государства невозможно. А такие сведения, особенно о северной границе, были бы очень интересны. Заходила ли граница севернее Дуная? Возникает мысль, что Норик, упоминаемый в «Повести временных лет», — не римская провинция Норик (как уже говорилось, не похоже, что протославяне проживали в рамках Римской империи), а отдаленное воспоминание об этом самом государстве в альпийских землях, которое называлось Норик и в состав которого входили венеты. Те венеты, которые не подверглись влиянию поморский культуры и не вошли в состав возникшей позднее пшеворской культуры.

Другой вопрос: где проживали эти венеты, входившие в состав государства Норик? Древнеримская провинция Норик, находившаяся между верхним течением Дравы и Дуная, имела основным населением кельтское племя таврисков. Завоевана римлянами и превращена в провинцию в 16–15 гг. до н. э., после чего, в эпоху ранней империи, Норик подвергся быстрой романизации. Из этих фактов следует вывод, что венеты, входившие в состав Норика, проживали по северному берегу Дуная, если не все, то большая часть. О проживании венетов южнее Дуная говорит название римской пограничной крепости Виндабона (совр. Вена) и название города Винер-Нештадт в Австрии.

Отдельный, очень интересный вопрос касается сообщения о существовании в государстве Норик венетской письменности, к тому же алфавитной. Алфавитная письменность в раннегосударственном образовании — несомненно, влияние античной культуры. Но кто создал эту письменность? Была ли она создана на базе греческого, или латинского алфавита, или имела оригинальное происхождение? Какова судьба этой письменности? К вопросу о венетской письменности я еще вернусь, а сейчас закончу поиск славянской прародины.

Согласно предыдущим рассуждениям, славянская прародина должна находиться севернее римской провинции Норик. Дунай в своем верхнем течении отделял ее от земель Римской империи.

Если бросить взгляд на этническую карту Европы I–II вв. н. э., то между верхним течением Влтавы и нижним течением Моравы вдоль русла Дуная по северному его берегу обнаруживается в Центральной Европе сравнительно небольшой участок земли на котором не указан никакой народ, никакое племя. По соседству с пустующим на карте местом указаны проживающими бойи, квады, вольки [3 — Имеется в виду карта из приложения к первому тому пятитомника «История Европы».]. Кельтское племя бойев в начале и. э. проживало на территории нынешней Чехии, поэтому северная граница славянской прародины должна быть проведена частично по гребню гор Шумава и далее на восток, по так называемому Богемскому массиву на юге Чехии.

Итак, очерчу полностью территорию бывшей славянской прародины. Южная граница — Дунай (в пределах нынешней Австрии), северная граница — горы Шумава и Богемский массив, западная граница — примерно по линии от Дуная до верховьев Влтавы, в том месте, где ее русло круто поворачивает на север, восточная граница — примерно устье Моравы, там, где проходила северо-западная граница Паннонии.

Очерченная граница невелика, но, в принципе, не меньше места занимал в те времена в Европе крупный племенной союз. Например, те же квады или вольки. На современной политической карте эта территория займет Северную Австрию (левый берег Дуная) и крайнюю южную часть современной Чехии. Таким образом, получаем ответ на недоуменное замечание Ф.И. Филина о славянской топонимии. «Если основываться только на топонимических данных, то получится, что для славян вообще нигде не найдется места, поскольку нет областей с несомненной сплошной славянской гидронимией (как это уже давно отмечалось разными исследователями)» [175, с. 21].

Такое место могло бы существовать при одном условии: если бы на территории славянской прародины и сейчас проживали бы славяне. Но это условие отсутствует. В Северной Австрии победил германский язык. Есть еще Южная Чехия. Но это очень небольшой район, к тому же пограничный с кельтами и германцами. Топонимия и здесь может быть смешанной. Тем не менее Южная Чехия на сегодняшний день самая славянская земля из всех обширных территорий, заселенных славянами. Следовательно, славянская топонимика здесь должна быть выражена сильнее, чем где бы то ни было. К сожалению, мне не удалось найти ни одной работы по чешской и словацкой топонимике. Этимология названия Шумава у В.А. Никонова отсутствует. Можно предложить толкование «Шумящие воды». По горам всегда проходит водораздел, и со склонов Шумавы на север и на юг стекает много горных речушек, которые шумят на водопадах, в теснинах, в порожистых местах.

Место, предложенное в качестве славянской прародины, удовлетворяет всем условиям, выдвинутым ранее. В древности эта территория входила в зону культуры полей погребальных урн (лужицкой культуры) и не была затронута влиянием поморской и пшеворской культур. Расположена она на Дунае, на северном берегу. Имеет скромные размеры, несопоставимые с теми необозримыми пространствами, которые славянам отводят на современных исторических картах. Место это находится рядом с Паннонией, Иллирией, Нориком и никогда не было под римским владычеством. По характеру расположения никогда не привлекало внимания античных ученых, купцов, политиков. Рельеф страны горный и лесистый. Обитали там с древнейших времен венеты. Территория эта была зоной активных этнических контактов, о чем далее.

В русской народной поэзии сохранилась память о некоей далекой стране, которую называют «Веденецкая земля». М. Фасмер считает, что здесь имеется в виду Венеция [174, т. I, с. 287]. Правда, он не объясняет, ни каким образом русское простонародье с Венецией познакомилось, ни по какой причине сохранило название города в своем фольклоре. Скорее, здесь память о древней прародине.

В ходе дальнейшего изложения я намерен привести дополнительные доказательства локализации славянской прародины именно в указанном месте.

Протославяне

Теперь можно дать более полный ответ на вопрос: почему античная наука молчит о славянах? Объяснение исходное уже предложено: славян тогда не было. Но венеты же были — возразят оппоненты.

Совершенно верно! Венеты были, и античные ученые оставили о них свидетельства. Например, Тацит, живший в! в. н. э., сообщает, что «венеты совершают «разбойничьи набеги» на огромном пространстве от феннов до сарматов» [112, с. 45]. Из этого сообщения со всей определенностью следует, что венетами/венедами Тацит называет тех, кого ранее в этой работе я называл балтославянской неразделенной общностью. Античные ученые ничего не знали о великом будущем, которое суждено части венетов, живших за Альпами на Верхнем Дунае. Этих венетов они никак не выделяли из остальной массы балтославян. Несмотря на то, что во времена Тацита существовали уже пшеворская и зарубинецкая культуры и уже произошло расщепление единой общности на протобалтов и протославян, разница между ними и в языке, и в этнографических особенностях, с точки зрения античных ученых, была слишком мала, чтобы проводить разграничительную черту. Вся эта огромная человеческая масса представлялась им скопищем варваров, говорящих на похожих диалектах одного языка. Различия в материальной культуре, во-первых, ускользали от их взгляда, так как о варварском мире севернее Дуная они не имели детального представления; во-вторых, такие различия им не казались существенными. Варваров они классифицировали по упрощенной схеме: одних причисляли к сарматам, других — к германцам. Где уж тут различать варваров, говорящих на венетских диалектах. Предположим, Тациту военный или купец скажут, что у венетов, живущих в горах севернее Виндабоны, язык и обычаи хоть и похожи на языки и обычаи прочих венетов, но имеют также и серьезные отличия. Сочтет ли он важной такую информацию? Тацит всех балтославян называл венетами, потому что так назывались те из них, кто проживал у границ империи. Он не знал, что дальше на север и северо-восток среди варваров, сходных с венетами, распространены такие этнонимы, как гуды, гуты, гуттоны, гудцулы, Судеты. В данном случае им слово «венеты» употреблялось в том же смысле, что и слово «галлы» применительно к кельтам. Так же средневековые русские называли «обдорами» коренные народы Сибири.

Этнические процессы совершаются медленно и, на взгляд современников, трудноразличимы. Выгода нашего положения по сравнению с античными учеными в том, что мы можем взглянуть с дальней дистанции на давно закончившийся процесс, невыгода в том, что нам не хватает фактов — современники не догадались зафиксировать, многое придется реконструировать, зная, в общем, как такие процессы совершаются.

В рассматриваемом случае общая схема будет такая: праславяне сформировались на территории очерченной выше прародины от смешения разных этнических элементов, язык венедов послужил объединяющим элементом, отчего и возникло название «словене», что примерно можно перевести как «венеязычные». Судя по последующим событиям, этнос был активный, а условия проживания в горной местности всегда создают демографические проблемы. Расширяться молодой этнос мог только к северу, в остальных направлениях этому мешала огромная Римская империя. Значит, в течение веков славянская граница медленно ползла на север, на территорию Чехии и Словакии, постепенно поглощая кельтское племя бойев — когда-то сильное и воинственное, но в начале н. э. потерявшее и то, и другое качество. В V в. праславяне оккупировали Паннонию, очевидно, после того как гунны покинули историческую сцену. С этого времени именно Паннония стала главным плацдармом экспансии нового активного этноса теперь уже в трех направлениях: на север, на восток, на юг. Новый этнос заметили, он вышел на широкую арену истории. Внутри славянского этноса осталась надолго память о Паннонии как месте, откуда вышли славянские племена. Стало быть, верхняя хронологическая граница окончания праславянского периода — вторая половина V в. н. э.

С этого момента начинается славянский период истории, который закончился с прекращением внешней экспансии и с образованием славянских государств — примерно в IX в.

Сначала следует рассмотреть праславянский этап истории. От V в. вглубь — где истоки того процесса, который «выдал» как конечный результат на арену истории нового активного ее творца? То есть нужно найти хронологические рамки праславянского периода.

Для аналитических умозаключений здесь есть две опоры. Первая, размытая и малоопределенная, — заключение исторической лингвистики, что разделение балто-славянского языка на протобалтский и протославянский произошло около трех тысяч лет назад. Вторая опора — политическая история Центральной Европы в связи с экспансией Римской империи на рубеже н. э. Конкретных фактов она дает немного, но все же есть возможность оценить: что могло произойти в интересующем нас месте, а что ни в коем случае не могло произойти.

Сопоставление даты, данной лингвистами, с археологическим материалом позволяет связать разделение протославян и протобалтов с экспансией поморской культуры в VIII–II вв. до н. э. В ходе экспансии поморская культура поглотила родственную ей культуру полей погребальных урн (лужицкую культуру). Еще будучи составной частью культуры полей погребальных урн, носители поморской культуры на севере Польши, несомненно, имели свой диалект. Я этот тезис не доказываю, а постулирую, потому что иначе и быть не могло. Но дальше начинаются неясности: распространялся ли вместе с новой культурой новый диалект? В какие отношения он вступал с родственными диалектами поглощаемой культуры? Влиял ли он как-нибудь на диалекты тех родственных племен, которые остались вне рамок поморской, а затем пшеворской и зарубинецкой культур? Увы! Одно неизвестное нельзя объяснить при помощи другого. Поэтому, исходя из того, как подобные процессы шли в случаях нам более-менее известных, осторожно сделаю предварительный вывод: исчезновение культуры полей погребальных урн и формирование на ее территории новых культур сопровождалось распадом языковой общности с тенденцией превращения некоторых диалектов в самостоятельные языки. В таком случае к началу н. э. разница между языком населения пшеворской культуры и придунайско-альпийских венетов (сохранившихся как реликтовый фрагмент исчезнувшей культуры) была примерно такой же, как между современным русским и украинским языками. Неудивительно, что античным ученым времен Тацита все эти варвары казались единой общностью.

Но судьба придунайско-альпийских венетов уже пошла по другому руслу Сначала они подверглись влиянию галынтатской, а затем латенской культуры. Затем вошли в состав царства Норик и даже обзавелись своей письменностью. В 113 г. до н. э. произошло вторжение кимвров в земли нориков и разгром ими римлян у Нореи. В 16–15 гг. до н. э. римляне завоевали большую часть государства нориков и образовали на этой территории римскую провинцию Норик. Северная граница ее прошла по Дунаю, венеты севернее Дуная, живущие на южных склонах Богемского массива, остались вне пределов римского владычества. В начале I в. н. э. эти венеты вошли в состав маркоманской державы Маробада. Перед этим в соседней римской провинции Иллирик произошло крупное восстание в 6 — 9 гг. н. э. Непосредственный повод — набор местных жителей в армию для войны с маркоманами. Этот факт нам интересен вот чем: после поражения восстания повстанцы, не попавшие в руки правосудия, бегут за пределы страны. По понятным причинам такой факт редко фиксируется историческими хрониками, разве что из-за этого возникают внешнеполитические осложнения. В данном случае бежать уцелевшие повстанцы могли только в одно место — на северный берег Дуная, в горные края задунайских венетов. Эти соображения приведены вот для какой цели.

Как уже ранее упоминалось, в «Повести временных лет» фигурирует «Илюрик» как место, откуда произошли славяне. Если принять вышеизложенную версию прародины славян, то появляется неясность — почему сохранилась память об Иллирии в связи с темой происхождения славян? Вспомним анализ термина «славяне», сделанный выше, он истолкован как «венеговорящие», то есть само название народа говорит о том, что называющие себя так — не просто потомки венетов, они образовались от смешения большого количества этнических элементов, и венетский язык для них был языком межнационального общения. Память об «Илюрике» в связи со славянской прародиной могла сохраниться по двум причинам. Во-первых, в связи с тем, что царство Норик основали иллирийцы, они же в нем были доминирующим этносом. Во-вторых, иллирийцы, бежавшие от римской кары в 9 г. н. э., не только увеличили пестроту этнического состава населения севернее Дуная, но и способствовали становлению понятия «венеязычные» (т. е. «славяне»), а также передали своим потомкам память об «Илюрике» как древней прародине. В сказке «Иван-царевич и Серый Волк» фигурирует царь по имени Далмат. Область Далмация существует в наше время в составе Хорватии, именно там, где была древняя Иллирия.

Все перечисленные события отделены от первых русских летописей сроком около тысячи лет. Какова была глубина памяти восточных славян о событиях большой давности? Как уже ранее говорилось, в памяти индийцев и иранцев сохранилась память о древней прародине в низовьях Волги, скандинавы в эпоху викингов помнили про Асию и Асгард на Дону, кельты в сказаниях помнят о Северном Причерноморье как о древней прародине. А от асов на Дону до эпохи викингов прошло 3 тыс. лет!

Вернемся еще раз к тем строкам «Повести…», где говорится о происхождении славян. После фразы «нарцы (норцы, норицы) еже суть словене» сказано: «По мнозех же времянех сели суть словени по Дунаеви…». Из данного отрывка следуют выводы:

1) самое древнее название народа, от которого произошли славяне, — нарцы;

2) эти нарцы жили не на Дунае, а в каком-то другом месте, достаточно удаленном от Дуная;

3) вдали от Дуная они жили много веков, на Дунай попали «по мнозех времянех», очевидно, продвинувшись туда с этой древнейшей Нарции (Норции).

Все три вывода полностью соответствуют схеме ранее изложенных дославянских этноисторических процессов:

1) носители древнеямной культуры в XXIV в. до н. э. образовали в лесной зоне среднеднепровскую культуру, впоследствии трансформировавшуюся в сосницкую культуру;

2) в местах дислокации этих культур существует большое количество топонимов с корнем «нур»/«нер»/«нар», а в русских летописях данная территория именуется «Землей Нурской» [90, с. 29];

3) поэтому можно предположить, что самоназвание носителей среднеднепровской и сосницкой культур было норцы/нерцы/нурцы (произношение варьировалось во времени и пространстве), во времена Геродота там располагалась страна Неврида, в которой жили невры;

4) именно это население, продвинувшись на запад, образовало на обширных пространствах Европы культуру полей погребальных урн, в том числе на берегах Дуная;

5) носители культуры полей погребальных урн попали на берега Дуная около XIII в. до н. э., примерно через 11 веков после возникновения среднеднепровской культуры, действительно «по мнозех времянех».

Получившаяся схема полностью совпадает с летописным рассказом. Норцы на Среднем Днепре были предками балтов, славян, иллирийцев. Одно из иллирийских племен сохранило на новом месте древнее этническое название, именно они образовали царство Норик, в которое вошли и венеты, жившие севернее Дуная. Народное предание к эпохе Киевской Руси уже не различало первый и второй Норик, они слились воедино, как в русских былинах слились в одно лицо Владимир Красно Солнышко с Владимиром Мономахом, великого князя Ивана Васильевича народная память смешала с его внуком Иваном Васильевичем Грозным.

Этнические процессы часто приводят к отрыву отдельных племен от родственного человеческого массива. Такие племена меняют язык, культуру, порой уходят далеко от родных мест и уносят старый этноним. Иногда похожие этнонимы всплывают среди народов, чуждых друг другу Так возник финно-угорский народ норома, плативший дань Руси, и кельтское племя нервиев на территории Галлии. Этнонимы — вещь весьма подвижная, нет необходимости громоздить сложные логические схемы для объяснения подобных фактов.

Следовательно, в эпоху начального летописания народная память восточных славян сохранила отдельные факты этнического прошлого, уходящие в дославянскую эпоху в глубину до трех тысяч лет. Ни западные, ни южные славяне, ни балты, ни албанцы — потомки иллирийцев — не донесли до нашего времени таких отдаленных воспоминаний.

«Повесть временных лет» сообщает еще один факт, вызывающий недоумение и споры у исследователей. В части, называемой Начальной летописью, сказано: «Волохом бо нашедшем на словени на Дунайския, и седшем в них и насилящем им…». Смысл фразы таков: когда славяне жили на Дунае, пришли в их земли враги, называемые «волохи», поселились в ней и насилие творили над славянами. Вот как эту фразу комментирует В.П. Кобычев: «Упомянутые летописные волохи остаются научной проблемой до сегодняшнего дня. Некоторые видят в них римлян времен императора Траяна, разгромивших и подчинивших Дакию в начале II в. н. э. Академик А.А. Шахматов считал, что волохи — это франки Карла Великого, В. Панов и В.Д. Королюк склоняются к тому, что под волохами следует понимать как римлян, так и местное романизированное население… Профессор СП. Толстов высказал мысль, что под летописными волохами следует подразумевать кельтские племена, которые в VI–IV вв. до н. э. широко расселились по всей Европе» [90, с. 70].

Нет исторических фактов, которые однозначно объясняли бы эту фразу. Поэтому предложить бесспорную версию невозможно. Я склоняюсь к тому, что здесь имели место несколько в чем-то схожих фактов, которые в течение веков слились в единое воспоминание, как это произошло с Нориком.

В самом деле, если славяне образовались от слияния самых разных этнических элементов, то ведь эти элементы не по доброй воле собрались в горно-лесистой стране, где рельеф не дает большого количества свободных угодий для хозяйственной деятельности. Сам В.П. Кобычев склоняется к последней из перечисленных им версий — что летописные волохи — это кельты, но ведь нам ничего не известно о том, как реально складывались взаимоотношения кельтов и праславян, а применительно к VI–IV вв. до н. э. о протославянах вообще нет смысла говорить. Есть по крайней мере три исторических факта, которые в памяти будущих славян могли слиться в один.

Около 60 г. до н. э. царь даков Буребиста разгромил бойев и опустошил Паннонию. Большая часть бойев покинула разоренную землю [126, с. 247].

Румыния — родина даков, в составе Румынии есть область Валахия, соседи могли даков называть валахами. Что касается бойев, то они бежали из Паннонии в нынешнюю Чехию, которую еще недавно часто называли Богемией. Бойи были в числе первых неславянских народов, подвергшихся ославяниванию. Приобретя новую этническую идентичность, их потомки должны были сохранить память о катастрофе, постигшей их предков. В этом случае заселение славянами Паннонии спустя столетия они должны были воспринимать с большим энтузиазмом, как восстановление исторической справедливости. Такая память об изгнании и возвращении должна была сохраниться надолго.

Другой факт может быть связан с уже упомянутым иллирийским восстанием 6 — 9 гг. н. э. Предположительно, часть повстанцев после разгрома бежали на север, за Дунай, поэтому в памяти славян «Илюрик» сохранился как связанный со славянской прародиной. Если учесть, что древних римлян тоже часто называли волохами, в частности поляки до сих пор их так называют, то налицо еще один факт насилия творимого «волохами» и изгнания славянских предков с родной земли.

Третий факт связан непосредственно с задунайскими венетами. В отношениях с варварами, обитавшими по дунайской границе империи, римляне придерживались следующего правила. При заключении мирного договора с этими племенами римляне включали в него запрет варварам селиться в приграничной полосе вдоль левого берега Дуная (шириной от 8 до 15 км), пасти здесь свой скот и обрабатывать землю [78, т. I, с. 610]. Для задунайских венетов такой запрет, вне всякого сомнения, был очень болезненным — в гористой местности всегда нехватка угодий, а полоса земли вдоль Дуная представляла большую ценность для земледелия и скотоводства. Вдобавок это было унизительно — чужаки запрещали пользоваться родной землей. Воспринималось как изгнание с берегов Дуная.

Эти три факта, слившись в один в памяти потомков, были донесены в устном предании до ушей первых русских летописцев в виде рассказа о «волохах», которые творили насилие над предками славян, прогоняли их с родины и с реки Дунай.

Ранее уже высказывалась мысль, что современникам невозможно оценить и понять значение этнических процессов, происходящих на их глазах. Во-первых, они слишком медленны, во-вторых, в них слишком велик фактор неопределенности: начавшийся процесс может идти в направлении, заданном исходными факторами, может совершить неожиданный зигзаг, может прерваться. Протославянский этнический процесс не прервался и не ушел в сторону, он завершился образованием нового активного этноса. А в законченном этническом процессе всегда просматриваются более или менее отчетливо хронологические рамки. Каковы же критерии для хронологических рамок протославянского процесса?

Самостоятельная линия развития задунайских венетов началась после образования римской провинции Норик в 16–15 гг. до н. э. До этой даты они находились в тесном контакте со своими южными соплеменниками и входили даже с ними в одно государство. После образования провинции Норик ее население подверглось быстрой романизации, в том числе и проживающие в провинции венеты. Вместе с романизацией они становились чужими задунайским венетам. На западе и на севере задунайские венеты граничили с кельтами, с германцами. На востоке находилась Паннония — тоже римская провинция, в которой доминировали сарматские племена. Может быть, на ограниченном участке границы имело место соприкосновение с племенами пшеворской культуры. Эти воспринимались как родственники, но в отличие от античных ученых венеты видели и заметную разницу между собой и пшеворцами. Языки у тех и других были разные, хотя и очень похожие. Материальная культура различалась существенно. К тому же страна задунайских венетов заполнялась этническими осколками со всех окружающих земель, это всегда сопровождается расшатыванием этнических стереотипов. Превращение венетов в «венеговорящих» неизбежно должно было стимулировать процесс, который сейчас называют маргинализацией населения. Но об этом позднее. А сейчас я сделаю вывод: протославянский период завершился, когда славян заметили окружающие народы как особую этническую общность и они активно включились в исторический процесс. Это произошло в конце V в. н. э. Стало быть, хронологические рамки протославянского периода: примерно с 15 г. до н. э. по конец V в. н. э. Срок большой, за это время многое могло измениться, но… история пошла так, как она пошла.

Протославянский период истории темный, фактов крайне мало, многое, как выше сказано, придется реконструировать гипотетически или по косвенным данным. Судьба задунайских венетов имеет некоторую аналогию с судьбой славян-черногорцев, которые в течение четырех веков жили запертые в своих горах, имея вокруг враждебное окружение. Надо полагать, некоторые социально-экономические, политические, этнические процессы у тех и других шли сходным образом. Но венеты имели возможность вести медленную экспансию на север.

Снова напомню: свободных угодий в горных условиях не бывает, их не хватает даже для коренного населения, а в страну задунайских венетов время от времени прибывали беглецы и переселенцы. Жизнь в материальном смысле, очевидно, была очень скудной, это порождает суровые нравы, что приемлемо, но также вызывает рознь и борьбу за угодья. Столкновения между соседями были частыми и острыми. К тому же обыденная жизнь, связанная с борьбой за материальное существование в горах, очень скучна, поэтому активные и энергичные члены венетского общества легко ссорились, тратили свой запал на кровную месть. Но если появлялся общий внешний враг, взаимные обиды легко забывались, и горцы переключались с уничтожения своих ближних на уничтожение врагов. Примерно такой была модель черногорского общества долгое время. В венетском обществе за 500 лет такой же стереотип должен был прочно отложиться в менталитете и мироощущении. В некоторой степени этим можно объяснить недостаточную уживчивость славян друг с другом, политическую нестабильность ранних славянских государств, склонность к сепаратизму. В значительной степени поэтому славяне потеряли Паннонию, подчинились кочевникам-болгарам хана Аспаруха, без заметного сопротивления подпали под власть византийцев на Балканском полуострове, не смогли дать надлежащего отпора немецкой агрессии на Эльбе и Лабе. Да и Киевская Русь была достаточно аморфным политическим образованием, все время имела тенденцию к распаду, в конце концов легко и быстро распалась.

Скудные условия материальной жизни всегда стимулируют высокую рождаемость, эти же скудные условия порождают высокую детскую (и не только детскую) смертность. Таким образом, особи потенциально слабые, больные, неэнергичные, несообразительные, трусливые имели пониженные шансы выжить и оставить потомство. А все перечисленные человеческие качества зависят не только от воспитания, в чем-то они передаются на генном уровне. Как все это отразилось на изменении качества человеческого материала за 500 лет? Этот вопрос впереди.

Демографические проблемы порождали у протославян стремление выселиться за пределы родных мест. Отдельная личность или небольшая группа могли уйти за Дунай и поискать свое место в рамках древнеримского общества. Кто-то шел в воины-наемники, а кто-то предпочитал зависимое существование в качестве клиента скудному бытию на родине. Для прочих была возможна экспансия в северном направлении. Горный массив Шумава частично, надо полагать, с самого начала входил в состав славянской прародины, а находящийся северо-западнее горный массив Чешский Лес, скорее всего, был колонизован в праславянский период. Откуда такое предположение?

Оно из самого факта названия гор. Почему горы в индоевропейских языках часто называют «лес» — этот вопрос уже разбирался. А почему именно Чешский Лес (т. е. горы)?

Слово «чех» состоит в родстве со словами «четник», «чета», на древнерусском языке «чета» означало «отряд», «толпа», «полчище», «сообщники», старославянское «съчетати» означает «сочетать», «соединять». Вероятно, родственно латинскому cathem — «отряд», «толпа» [174, т. 4, «чета»]. Стоит отметить в русском языке такие слова, как «чехарда», «чох». Первое означает «беспорядок», второе — «дурной путаный сон», «бред». [4 — Русское слово «чехарда», видимо, бином: «чех-арда» («арта») — «коллектив (общество) живущих не по общепринятому закону».]

Видимо, у протославян слово «чеха» означало «сборище случайных людей, образовавших отряд и не подчиняющихся существующим нормам жизни». Смысл примерно тот же самый, что и у термина «гата»/«гота» у других индоевропейских народов. В условиях протославянского быта такие четы, или чехи, должны были возникать постоянно. Энергичная молодежь, жаждущая добычи и приключений, объединялась в отряды, ходила воевать и грабить соседей. Вспомним еще раз, что писал о венетах Тацит. В первобытном обществе при перенаселенности территории был и такой способ материального обеспечения. Членов таких лихих отрядов мало кто жалел: придут с добычей — хорошо, погибнут на чужбине — тоже неплохо — меньше ртов, меньше конфликтов внутри протославянского общества.

Но иной раз в чехи люди объединялись для того, чтобы поселиться за пределами родной земли. Чтобы занять участок земли, совместно трудиться, защищаться от врагов. Если членам чехи удавалось поселиться на новом месте, то за несколько поколений такой коллектив прорастал внутри себя структурами родоплеменного общества и превращался в новое племя.

Горный массив к северо-западу от Шумавы был, очевидно, малонаселенным, и за него никто особенно не воевал. По вершинам горных хребтов обычно проходят границы, между границами же племенных территорий проходили полосы нейтральной «ничейной» земли, где никто не жил. В условиях земельной тесноты протославянская молодежь, не имеющая перспектив на родине, уходила в дикие горы и там основывала новые деревни, пахала землю, пасла скот и, лишенная поддержки соплеменников, самостоятельно защищала заселенную территорию. Мне думается, именно тогда в протославянском языке возникли слова «храбр» и «храбрец». Они имеют тот же корень, что и слово «хребет», и первоначально означали удальца, поселившегося в горах на вершине хребта и отстаивавшего с оружием в руках свое право на место под солнцем (этимология слова «храбрец», предложенная М. Фасмером и П.Я. Черных, меня не удовлетворяет, впрочем их — тоже).

С течением времени весь горный массив оказался покрыт поселениями, в которых проживали потомки этих отчаянных сорвиголов, по понятиям их соплеменников — живших не по обычаям предков, а по обычаю круговой поруки. Члены таких поселений назывались «чехами» а заселенный ими горный массив стали называть «Чешский Лес».

Со временем прямой смысл названия забылся, слово «чех» превратилось в славянский этноним и стало обозначать славянский народ в центре Европы. Тогда же слово «чеха», «чох» стало обозначать «беспорядок», «путаница».

Разумеется, заселение Чешского Леса не решило демографических проблем протославян. От вершин Шумавы и Чешского Леса поселки протославян медленно наступали к северу, незаметно ославянивая будущие Чехию и Моравию. Можно предположить, что граница между славянами и кельтами в Чехии значительное время проходила по реке Влтаве. На эту мысль наводит название реки. Оно двусложное, второй корень «ава» весьма широко распространен в названиях рек как Восточной, так и Западной Европы: Морава, Драва, Сава, *censored*Ba, Полтава, Москава (р. Москва), Волхава (р. Волхов) и др. Выше делался анализ форманта «ава», он может означать либо «вода», «река», либо притяжательный суффикс, в русском языке принявший форму «ов», «ово» (Тамбов, Иваново). Первый формант представляет собой сочетание трех согласных — «влт». Для чешского языка такое скопление согласных звуков без гласных между ними весьма характерно, например г. Брно, г. Тршебич, г. Стшибро. Родственные топонимические образования имеются в других языках, в них содержится больше гласных звуков (см. у В.А. Никонова «Берн» и «Брно»: смысловое поле обоих названий тяготеет к смыслу «грязь», «ил», «глина», «болотистое место»), В сочетании звуков «влт» по законам чешского языка, видимо, тоже выпали гласные звуки. В таком случае, первоначально название реки могло звучать Велетава — «река велетов». Напомню, что велеты — одно из названий кельтов. В русском языке слово «велет» тоже сохранилось, здесь оно означает великана из сказочного фольклора. Скорее всего, в праславянский период слово «велет» имело значение «кельт».

В отличие от Польши Чехия непосредственно граничит с древней Паннонией на большом участке, но чехи в своей исторической памяти намного хуже поляков сохранили память о Паннонии как месте, откуда славяне расселились по свету. Неудивительно. Из всех славянских народов, существующих ныне, чехи (с моравами) единственные, чье поселение на нынешнем месте обитания с Паннонией никак не связано или связано слабо. Чехию заселяли главным образом выходцы из непосредственной славянской прародины, а крайний юг и юго-запад Чехии, видимо, следует отнести к славянской прародине.

Кроме кельтов, протославяне имели соседями и германцев. В связи с этим стоит вспомнить, что германцев на различных славянских языках называют немцы. Существует две основные версии происхождения этого названия. Первая, наиболее часто упоминаемая, выводит происхождение слова из славянского «немой». Дескать, славянам был непонятен язык германцев, поэтому они их назвали «неговорящими», «немыми», отсюда — немец. Вторая версия слово «немцы» производит от названия германского племени неметов, которые обитали рядом с Чехией.

Первая версия имеет серьезный логический недостаток: славяне сталкивались со многими чужими народами, имевшими языки, несхожие со славянским языком. Но почему же они только германцев считали чужаками, говорящими на непонятном языке? Почему они никогда не применяли термин «немой» по отношению к кельтам, к сарматам, к романизированному населению Римской империи? Особенно трудно поверить, что славяне (или протославяне) считали германцев «немыми» только потому, что язык у них несхож со славянским. В условиях первобытнообщинного строя, когда люди отдельными племенами соседствовали друг с другом, языковая дробность человеческих коллективов была много больше нынешней. Иноязычные соседи в те времена были более обычным делом, нежели во времена нынешние. Среди «своих» всегда были люди, знавшие язык соседей — без этого невозможна ни торговля, ни политика. Сторонники «немой» версии приводят в пример единственное доказательство — сообщение древнерусского источника: «Югра же людие есть язык немъ» (см. у М. Фасмера к слову «немец»). Во-первых, слово «нем» в данной фразе вовсе не означает, что русские люди считали этот народ «немым». Здесь явно имеется в виду, что язык их неизвестен русским, но само наличие языка под сомнение не ставится. Во-вторых, народ не назван «немцами», наоборот, употреблен для обозначения конкретный термин «югра». Так что этот пример для доказательства не годится. На протяжении ранней истории протославяне и славяне плотно соседствовали с германцами, зачастую жили чересполосно, ассимилировали друг друга и, очевидно, достаточно ориентировались в языках друг друга. А в более позднем русском языке иноязычного чужестранца могли назвать «нерусь», и никакой этнической маркировки в это слово не вкладывали.

Вторая версия смущает исследователей тем, что неметы — не слишком большое германское племя и обитали только с чехами по соседству. Как же остальные славянские народы с этим термином познакомились? Такой вопрос вызовет недоумение только у тех, кто априори считает славянскую прародину территорией солидных размеров. Если же принять предложенную здесь теорию малой прародины, с указанной ее локализацией, то версия «немцы» — от «неметы» не только получает удовлетворительное объяснение, но и сама служит еще одним косвенным доказательством ее правоты. Как две детали орнамента не только логично сочетаются, не только дополняют друг друга, но и хорошо вписываются в контекст общего орнаментального рисунка.

Протославяне и сами по себе были общностью смешанной, состояли из разных этнических компонентов, в протославянский язык вошли слова из германских, кельтских языков, из народной латыни. Для примера обратимся к известному атрибуту русских сказок. Я имею в виду меч-кладенец. Что означает такая характеристика: не просто меч, а «кладенец».

В латинском языке меч назывался «гладиус» (откуда — «гладиатор»). По мнению И.М. Тройского, слово это попало в латинский язык из кельтского языка [170, с. 125]. Учитывая легкую заменяемость «г» на «к» при переходе слов из языка в язык, очевидно, что слова «кладенец» и «гладио» состоят в родстве. Неясно, из кельтского или латинского языков слово попало в праславянский, а затем в русский язык или оно в праславянском исконное. Но этимологизировать его можно.

Слово «сталь» в русский язык попало из немецкого языка где-то в петровскую эпоху. Еще В.И. Даль отмечает другое название сплава железа с углеродом — «уклад». В чешском языке есть слово «кладиво», означающее кузнечный молот, такое же слово в том же значении фиксирует М. Фасмер в русском языке. Поскольку молот — инструмент для ковки, надо полагать, происхождение слова «кладиво» связано со словом «колотить». Медь и бронзу в древности плавили и отливали в форму, железо и сталь плавить научились относительно недавно — в XIV в. Более двух тысяч лет изделия из железа получали только ковкой. В таком случае русское слово «уклад» могло получиться, например, из слова «колотиво».

Меч-кладенец — в реальности просто стальной меч. Его фольклорная атрибуция, таким образом, восходит примерно к VIII в. до н. э. или несколько ранее. В сказках меч-кладенец всегда в единственном числе, он бесценный, им владеет герой-богатырь или царь, то есть люди избранные, меч обладает сказочной эффективностью при уничтожении врагов. Обрисованная ситуация отражает конец бронзового века, когда наряду с бронзовыми мечами появились, пока еще в штучных количествах, мечи из нового материала — значительно более твердого и эффективного в сражениях. Первоначально новое оружие появилось у высшего слоя общества. Сходство кельтского и латинского названий меча с названием сказочного русского меча-кладенца — еще одно косвенное доказательство, что протославяне контактировали либо с древними римлянами, либо с кельтами, либо с теми и другими.

Из латинского языка легче заимствовались термины, связанные с пограничными реалиями. Так М. Фасмер, анализируя слово «паланка» — «укрепление с частоколом», отмечает, что данное слово кроме русского языка известно еще в украинском, сербохорватском, польском в том же значении. Он его производит из итальянского palanka — «частокол».

Источником итальянского слова является народнолатинское palanka. Наличие слова в языке и восточных, и южных, и западных славян — признак его наличия в праславянском языке. Укрепления в виде земляного вала с частоколом — обычная вещь на границе Римской империи с варварами.

Остановлюсь еще на одном заимствовании из латинского языка в праславянском языке, просто потому, что меня удивила беспомощность языковедов-профессионалов в этимологизации этого слова. Речь пойдет о слове «тревога», присутствующем во всех славянских языках, а стало быть, восходящем к праславянской эпохе. П.Я. Черных капитулирует в попытке объяснить это слово, приводя, впрочем, версию, в которую сам не особенно верит. Предыдущие попытки объяснения еще менее успешны. Между тем этимологическое объяснение лежит на поверхности, не нужно зарываться в специальную литературу — опять же, достаточно «Словаря иностранных слов». В основе слова «тревога» лежат два латинских корня: «тер» — «страх» (отсюда современное слово «террор») и «воке» — «звук» (отсюда, «вокал», «вокалист», название музыкального прибора «терменвокс»). В первом корне произошла метатеза, что весьма обычно при заимствовании, во втором корне звук «к» перешел в «г», что тоже заурядное явление. Слово тревога, следовательно, заимствовано из языка древних римлян и означает «сигнал опасности». Заимствовать такое слово можно было при наличии активных контактов с вооруженными силами Римской империи. Иногда юноши-венеты уходили служить в римских войсках и возвращались на родину, иногда римские воины, вступив в конфликт с законом, бежали за Дунай к северным варварам. В балтских языках такого слова нет. Это еще одно косвенное доказательство того, что праславянский язык формировался по соседству с границами Римской империи, а не между Днепром и Одером.

Есть и другие наблюдения о связи праславянского языка с латинским.

«Славянский язык, как известно, является одним из самых архаичных. А. Мейе объяснил это тем, что «славяне в течение долгого времени оставались в стороне от средиземноморского мира». Но, как показал О.Н. Трубачев, в славянской и италийской ремесленной терминологии имеются бесспорные соответствия, причем в балтских языках эти параллели отсутствуют» [101, с. 117]. Все как со словом «тревога».

Есть еще одно важное доказательство, что славяне — этнос молодой и что первоначальный их состав был смешанный. Речь пойдет о славянской мифологии.

Перед началом рассмотрения этой темы предлагаю принять два тезиса.

1) Чем более длительную историю имеет этнос, тем богаче его мифология, тем детальнее разработаны мифологические образы и события, конкретизированы функции богов и других мифологических персонажей, их взаимоотношения с людьми и между собой, их иерархия, обычно присутствуют законченные космогонические представления, мифы о сотворении мира и человека, часто (но не обязательно) имеется эпос.

2) Если древний этнос распадается на несколько отдельных этносов, то их мифология, теология, эпос начинают развиваться независимо, но в течение веков и даже тысячелетий сходство мифологического материала легко обнаруживается (примеры: индийская и иранская мифологии; мифология скандинавов и континентальных германцев).

Исходя из этих тезисов, рассмотрим основные черты славянской мифологии.

Можно ли сказать, что общеславянская мифология очень богата, что в ней присутствует устойчивый пантеон богов с четкой иерархией, с распределенными функциями, а также все остальное связанное с первым тезисом?

Можно ли сказать, что представления о богах, героях, сверхъестественных персонажах, космогонические представления у разных славянских этносов обнаруживают большое сходство между собой?

Анализ удобно проводить по уровням мифологии. Любую мифологическую систему можно разделить на три уровня: высшая мифология, средняя, низшая.

Высший уровень включает в себя мифы о главных богах, их функциях, сотворении мира и человека, философию взгляда на мир.

Средний уровень включает в себя мифы о низших богах, примыкающих к богам сверхъестественных существах и силах, богах и полубогах «местного разлива», о культурных героях, богатырях-победителях, царях-основателях и пр.

В низший уровень входят мифы о добрых и злых духах, всякая оккультная мелочь, связанная с бытом, трудовыми функциями, болезнями, свадьбами, похоронами, с конкретной привязкой к какому-либо месту или без нее. Это: домовые, овинники, лешие, русалки, упыри, кикиморы, волшебные птицы, звери и т. д.

Высший уровень мифологии был доступен не каждому члену первобытного коллектива. Его познание требовало незаурядных умственных способностей, общего развития. Хранителями высшей мифологии были жрецы, вожди, скальды, гусляры и т. д., их можно назвать интеллигенцией первобытного общества. Простонародье о высшей мифологии, как правило, знало мало, да и не особенно интересовалось философскими и космогоническими вопросами. Зато оно прекрасно разбиралось в низшей мифологии, так как эти знания были тесно связаны с кругом повседневных дел и с образом жизни.

Отчасти простонародье разбиралось в средней мифологии, именно поэтому многие мифы сохранились до нашего времени в сказках.

Теперь вернусь к поставленным чуть выше вопросам и попытаюсь дать ответ.

Общеславянская космогония и теогония отсутствуют вообще. И не только общеславянская. Никаких вариантов на сей счет нет ни у одного славянского народа. У восточных славян есть уже упомянутый ранее миф о черте, в виде утки ныряющем за грунтом, но это миф не славянский, в вариантах он имеется у многих восточноевропейских народов.

Общеславянский пантеон богов тоже отсутствует [5 — Любопытна на этот счет концепция статьи «Славянская мифология» в энциклопедии «Мифы народов мира» (т. 2). На с. 450 сказано: «Знания о полном составе праславянских богов высшего уровня весьма ограниченны, хотя есть основания полагать, что они составляли уже пантеон». Далее, на с. 453–454 сказано: «Возможно, что вся совокупность мифологических персонажей высшего уровня у балтийских славян не была объединена в пантеон (в отличие от восточных славян)». Очень похоже на «плюрализм в одной голове».]. Оппоненты скажут, что были все-таки боги, известные у всех славян. Назовут имена: Перун, Велес, Дажбог, Сварог… Во-первых, отсутствуют сведения, что эти боги известны у всех славянских народов. У поляков не известен ни один из перечисленных богов, у чехов можно говорить о наличии Перуна и Велеса. У балтийских славян, о мифологии которых, об их языческих представлениях, кстати, сохранилось больше всего сведений, не известен ни один из перечисленных богов, разве что четверг у них назывался «Перунов день», что предполагает наличие у них Перуна, но в каком качестве — неизвестно. Есть серьезные основания говорить о наличии у южных славян Перуна и Велеса, поскольку эти названия часто встречаются в топонимии, да в сербской сказке присутствует царь Дабог, что трактуют как отдаленную память о Дажбоге.

Самый известный контраргумент по поводу приведенных фактов: христианство искоренило из памяти славян языческие верования, поэтому мы так мало знаем о них. Но ведь христианство искореняло языческие верования у всех народов. Причем католичество в этом направлении гораздо активнее и последовательнее действовало, нежели православие, а у германских и кельтских народов к тому же такое искоренение началось несколькими веками раньше, чем у славян. Тем не менее и о германском, и о кельтском язычестве мы имеем лучшее представление, нежели о славянском. Балтская мифология, несмотря на то, что от балтов уже в Раннем Средневековье остались «рожки да ножки», демонстрирует нам несравненно большую стройность, системность, иерархичность, нежели славянская. Славянская коллективная память либо сохранила очень мало сведений о славянском язычестве, либо здесь было нечего сохранять. Ссылки на деятельность христианской церкви несостоятельны. Полабские славяне были христианизированы только в XII в. Что же касается Киевской Руси, то на ее территории еще в XII в. сохранялись земли и даже города, где, по археологическим данным, наличествовало язычество в фактически нетронутом виде. Вятичи только в XIV в. оставили языческий обычай погребения. «Слово о полку Игореве», насквозь пронизанное языческой поэтикой и идеологией, в течение веков переписывалось в христианских монастырях и благодаря этому дошло до нашего времени. Наконец, у языческой мифологии есть такое надежное убежище, как сказка. Церковь никогда не мешала дедушкам и бабушкам рассказывать сказки внукам, да и не могла это сделать в силу интимности данного процесса. И благодаря сказкам до нас дошли многие элементы древней мифологии, но считать ее славянской можно, если только очень хотеть этого.

Задам простой вопрос: у германцев верховный языческий бог назывался Вотан (Один) — как назывался верховный языческий бог славян? Ответов несколько, что равноценно отсутствию ответа. Вспомним названия древнерусских языческих богов: Перун, Волос, Сварог, Стрибог, Дажбог, Семаргл, Макошь… Был еще бог Род, изображавшийся в виде фаллоса, какое он имел отношение к другим богам — неясно. А каким богам поклонялись в землях западных славян? Яровит, Руевит, Поревит, Поренут, Свентовид, Белобог, Чернобог. А каковы их функции и иерархия?

Наверное, на этом можно закрыть тему общеславянского пантеона.

Славянского мифа о сотворении мира, как отмечалось выше, — нет. Мифа о сотворении человека — нет. А что можно сказать о таком важнейшем в любой религиозной системе элементе, как посмертная судьба человека и устройство загробного мира? Почти ничего не известно. Нет у славян аналогов Вальхаллы или Аида. При попытке понять не общеславянские, но хотя бы восточнославянские религиозные представления возникает ощущение наличия множества разбитых кусочков и фрагментов, в лучшем случае обнаружим попытку из этих кусочков создать отдельные элементы новой цельной картины. Но процесс далек от завершения. Если бы в распоряжении славянского язычества было время, хотя бы несколько веков, разбитые кусочки и фрагменты рассортировались бы, сплавились, обогатились бы новыми элементами и сложились бы в более-менее цельную картину (языческая религия никогда не бывает целиком законченной и определенной, в отличие от монотеистической). Но христианство не дало славянским языческим представлениям оформиться в религиозно-мифологические системы. Бесполезно искать четкое распределение функций богов — для самих восточных славян тут было много неопределенного и неясного. Надо полагать, такая спорность, неопределенность сыграла некоторую роль в неудаче языческой религиозной реформы Владимира. Беспорядок на небе несовместим с порядком на земле.

Что касается общеславянского мифологического фольклора, то здесь ситуация хуже, чем с религиозной мифологией. Его просто нет вообще. Нет не только чего-нибудь похожего на «Зигфрида» континентальных германцев (Сигурда у скандинавов), на «Эдду», но и на сагу о Гойделе Зеленом у ирландцев. У восточных славян есть такой великолепный фольклорный материал, как былины. Некоторые мотивы в них восходят к глубокой древности — к индоиранской мифологии, к днепровским неврам, к скифам. Тем не менее к общеславянской мифологии былины не имеют никакого отношения, да и по хронологической глубине они — явление довольно позднее. Былины — творение восточнославянских русов, локализация их прочно привязана к Восточной Европе, а хронология — время Киевской Руси и предшествующий период. Ни один из былинных героев не известен ни у западных, ни у южных славян. У западных славян есть такие генеалогические герои, как Лех, Рус, Чех, их отец Пан, есть мифологический персонаж Крак, с которым связана история возникновения г. Кракова. В чешском фольклоре есть Кркнош. У южных славян (у сербов) есть эпос о Вуке Огненном Змее, который некоторыми чертами перекликается с образом восточнославянского князя-оборотня Всеслава.

Итак, о богатырях, героях, культурных и генеалогических предках у славян общей мифологии нет, есть только локальная, возникшая довольно поздно, накануне христианизации, хотя и включающая в себя элементы древних, иногда еще индоевропейских мифологических представлений.

Если же обратиться к низшей мифологии, то здесь, напротив, обнаруживается больше всего черт славянского единства. Можно вспомнить навиев, русалок, леших и других добрых и злых сущностей, очень похожих друг на друга и зачастую называемых одинаково. Русской Бабе-яге соответствует Еже-баба у западных славян. Во время песенных обрядов проводов зимы и встречи весны у болгар, например, исполнялись песни, даже текстуально совпадающие с восточнославянскими [125, т. II, с. 453].

Теперь попробуем изложенный материал подвергнуть логическому осмыслению. В первобытном обществе тоже была своя интеллигенция: жрецы, вожди, умелые певцы-музыканты и т. д. Именно они были главными носителями высшей и средней мифологии, ибо такое знание сопряжено не только с запоминанием больших объемов информации, но и с умением ее философского осмысления и увязывания с имеющимися естественнонаучными знаниями. Наглядный пример можно найти в «Калевале». Заносчивый Еукахайнен, пытаясь соревноваться с Вяйнямейненом в мудрости, выпаливает большое количество не связанных друг с другом фактов из области «бытового естествознания», а последний, в свою очередь, предлагает ему: «Ты скажи вещей начало, глубину деяний вечных!» — чисто философский вопрос [86, с. 33]. Ранее приводился другой пример из этого же произведения, где герои рассуждают о сущности железа. Здесь воедино сплетены и философский, и научный, и художественный взгляды на мир и жизнь.

Рядовые члены рода и племени не испытывали большого интереса ни к запоминанию значительных объемов информации, ни к ее философскому осмыслению. Поэтому они имели слабые представления и о начале мира, и о начале богов, и о начале человека, о взаимоотношениях богов друг с другом и с человеком. Их позиция была тривиальна: «Мудрые люди знают, они объяснят мне, что делать». Зато эти же люди прекрасно ориентировались в области низшей мифологии — там, где домовые, лешие, кикиморы, навии, лихоманки-трясучки, Лихо одноглазое, водяной, русалка, оборотень, неупокоенный мертвяк и т. д. Ибо в их глазах, как уже говорилось, все это было связано с повседневной жизненной практикой. Отчасти рядовые члены рода и племени ориентировались в средней мифологии, из которой обильно черпался материал для сказок и песен, поскольку без духовной пищи человек и тогда не мог жить.

А теперь представим себе, что произошла маргинализация первобытной общины. То есть возникли человеческие коллективы, в которых большой процент членов составляют чужаки, волею судьбы оторванные от своего рода-племени, в том числе от своей родоплеменной «интеллигенции», не слышащие с детства святоотеческих преданий и использующие язык задунайских венетов, чтобы понимать друг друга. Информация о злых или добрых духах на новой родине их, разумеется, заинтересует. А сведения о том, какой из венетских богов выше другого или как боги создали народ венетов — едва ли.

Они и про своих богов и про свой народ об этом мало чего знают. А как соотнести своих богов с венетскими?

И вот такой коллектив людей, оторванных от этнических и культурных корней, сплоченных только общей судьбой, выселяется куда-то за пределы славянской прародины. В основном это молодежь, этническое мировоззрение у них мало развито, ментальная матрица не имеет системы, она разбита и состоит из случайных кусочков. На старом месте жительства они, по понятиям первобытного общества, были малообразованны и дурно воспитаны, а на новом месте жительства и вовсе некому учить и воспитывать поселенцев, а также их многочисленное потомство, которое через одно-два поколения собьется в новую чету, или чеху, и отправится еще дальше искать землю и удачу. Стремительный численный рост, стремительное территориальное расширение в качестве оборотной стороны имеют разбитое мировоззрение и миросозерцание коллектива, определенный хаос в сознании. Через поколения и века ситуация постепенно выправляется: формируется единое этническое самосознание, налаживается духовная жизнь, формируется новая цельная ментальная матрица. Но славяне к тому времени заняли слишком большую территорию, начался распад праславянского языка, и духовные процессы, в том числе религиозные и мифологические, происходили не на общеславянском поле, а в локальных рамках, в которых закладывались контуры будущих этносов. Самые полные и самые схожие представления новые поколения ранних славян получали в области низшей мифологии, самые слабые знания от предков были получены в области высшей мифологии. Именно такую духовную ситуацию в славянской среде застало христианство.

Таким образом, структура славянской мифологии косвенно подтверждает выводы, ранее здесь сделанные:

1) славяне — молодой этнос, возникший в первых веках н. э.;

2) славяне возникли из смешения различных этнических компонентов, оторвавшихся от своих этнических массивов, язык венетов использовался как средство взаимопонимания, откуда и самоназвание — «славяне», т. е. «венеязычные», «венеговорящие».

В завершение темы о славянском язычестве и мифологии хотелось бы высказать суждение о двух языческих славянских богах: Велесе и Дажбоге. Есть основания полагать, что задунайские венеты знали по крайней мере этих двух богов.

Сущность Велеса была уже ранее подвергнута анализу. Это бог очень древний, восходящий как минимум к бронзовому веку. Следы знакомства с ним обнаруживаются и у восточных, и у западных, и у южных славян, а также у балтов. Очевидно, он был знаком еще населению культуры полей погребальных урн. К раннеславянской эпохе, видимо, было забыто о сущности Велеса, и по сходству имени со словом «волос» он начал превращаться в скотьего бога. Но процесс не успел завершиться до прихода христианства.

Теперь обратимся к имени Дажбог. Как и имя Велес, оно состоит из двух частей. Второй корень — «бог» — никаких споров не вызывает. Первую часть пытаются объяснить из «дать» и «давать», смысл имени раскрывается как «податель благ» [125, т. I, с. 482; 174, т. II]. Как пищу для размышления предлагаю другую версию. В русском языке есть такие слова, как «дождь», «дожидаться», «даже», «дюжий», «дюжина». Возможно, сюда следует добавить слово «дож» — глава государства в Венецианской республике.

И в словаре П.Я. Черных, и в словаре М. Фасмера есть слова «дюжий» и «дюжина». У обоих слово «дюжина» трактуется как заимствованное из французского. С этим категорически нельзя согласиться. Слово «дюжий» в разных произношениях есть во ВСЕХ славянских языках, а значит, слово это — праславянское. Слово «дюжий» обоим языковедам неясно. П.Я. Черных для его объяснения прибегает к «индоевропейской базе», М.Фасмер не дает никакого объяснения. Совершенно очевидна связь между «дюжий» и «дюжина», причем второе слово производное от первого. Смысл слова «дюжина» — «усиленная/увеличенная десятка». В древности кроме десятичного был и двенадцатеричный счет, остатки которого прослеживаются в германских языках. Кроме того, со словом «дюжий» явно связаны слова «недуг», «недужить». Для них П.Я. Черных предлагает смысловые параллели: «давить», «жать», «попадать», но ведь эти слова не имеют никакого отношения к смысловому полю слова «дюжий».

Начну со слова «даже». Это усилительная частица, она усиливает значение слова при котором состоит. Но ведь такая функция явно перекликается по смыслу с «дюжий» и «дюжина». Если приложить эти соображения к имени Дажбог, то корень «Даж» может означать усиление слова «бог», а имя целиком следует трактовать как «сверхбог», «бог над богами», то есть высший бог венетов, ставших протославянами. Слово «дождь», очевидно, сначала имело форму «дождать» — «данный Дажбогом», эпитет, очевидно, земледельческий (для объяснения слова «дождь» П.Я. Черных тоже прибегает к «индоевропейской базе», а М. Фасмер производит его этимологию из значения «плохая погода» и сам же недоумевает: дождь для земледельца благо, а не что-то плохое; объяснения слову он так и не дает).

Слово «дождаться» — производное от слова «дождь» и означает то, что земледелец с нетерпением ждал с неба, Можно допустить, что Дажбог — не имя изначально, а один из эпитетов высшего бога.

Но почему он именно бог венетов, а не другого этноса, обломки которого вошли в состав протославян? По этому поводу есть соображение. Слово дож могло использоваться не только для небесного титула, но и для земного. И тут уместно вспомнить название должности главы Венецианской республики — «дож». Считается, что этот термин происходит от латинского слова «дукс» — «вождь». Доказательств, правда, не приводит никто. Венеция располагается на территории адриатических венетов, имевших родство с венетами заальпийскими. Когда-то слово «даж» могло быть общевенетским, у адриатических венетов оно со временем стало обозначать титул высшего государственного лица в форме «дож».

Если допустить, что в диалектах праязыка Европа-сатем звук «д» перешел в «б» в слове даж/дож, то получится баж/ бож. Тогда можно дать логичное объяснение одной из загадок, имеющей отношение к истории нашей страны. По Иордану, вождь антов Бож воевал с готами, попал в плен и вместе с семьюдесятью старейшинами был готами распят. А.А. Шахматов первым сопоставил это сообщение с упоминанием «времени Бусова» в «Слове о полку Игореве». Действительно, похоже, речь идет об одном и том же событии, но Бож и Бус по звучанию различаются заметно. Почему бы не предположить, что бож — титул вождя стоящего во главе межплеменного союза и значение у слова — «высший», «главный», как и венецианский титул дож, а Бус — имя этого верховного вождя. В настоящее время «бус» — «мелкий, продолжительный дождь, туман», а также «мучная пыль на мельнице» [174, т. I, с. 250], а «бусый» — «темно-серый», «пепельный» [174, т. I, с. 252]. В IV в. н. э., во «времена Бусовы», слово «бус» вполне могло прилагаться к волку, как сейчас к этому же слову параллельно используется термин «серый». У невров волк, как мы помним, играл большую роль в культовых и фольклорных представлениях.

Отмечу такую деталь: бож Бус не был славянином, протославяне в это время еще не покинули свою прародину. Скорее всего, он был восточным балтом. Следовательно, антом он тоже не был. Иордан перенес в прошлое этноним, бытовавший в его время. Так же как эллинов античного времени мы называем греками.

Вернемся к Дажбогу. Если он заведовал небесной влагой, то его можно считать верховным богом, пришедшим на смену водно-хтоническому Велесу/Волосу. Выше был сформулирован вывод, что когда земледелие оторвалось от поймы реки и стало зависеть от влаги с неба, то бог — податель дождя в глазах земледельцев закономерно вышел на первый план. Если позволительно использовать такие термины, то Велес — «отработанный бог», хотя и не исчезнувший, а Дажбог — новый верховный бог, пришедший ему на смену в железном веке.

На этом закончу с протославянской эпохой.

Славяне

Протославянский период сменяется собственно славянским. Его хронологические рубежи нами определены выше. Нижняя граница — конец V в. н. э., когда славянство было замечено как субъект истории. С верхней границей есть некоторая неясность, она зависит от избранных критериев, ее можно проводить по разным хронологическим рубежам. По логике автора этих строк, ее удобнее всего проводить там, где широко расселившийся славянский этнос перестает ощущать себя единым народом и отчетливо вырисовывается процесс формирования отдельных славянских этносов. Таковой процесс долог и постепенен. Полного забвения представления «мы — славяне» не произошло и поныне. Процесс образования славянских государств тоже постепенный и длительный. Взвесив все обстоятельства, следует признать такой верхней границей IX в. Именно этот век был переломным в процессе образования славянских государств и формирования в их рамках отдельных славянских этносов. Начиная с этого времени термин «славяне» приобретает то же значение, какое мы вкладываем в понятия «германцы», «романцы», «кельты». Следовательно, общеславянский период длился около четырех столетий. Слишком мало времени для формирования достаточно толстого слоя общеславянского культурного «чернозема».

Славянский период начинается с того времени, когда протославяне овладели Паннонией, использовав ее затем как плацдарм для последующей экспансии. Когда и при каких обстоятельствах это произошло?

Хронологические рамки легко вычисляются, исходя из контекста истории. В конце V в. славяне документально зафиксированы в Паннонии. В VI в. их называли склавинами (сами себя они так, очевидно, не называли никогда). Ранее сделан вывод — склавины в Паннонии были многоэтничным конгломератом, но не может быть сомнения, что славяне в нем доминировали среди других этносов и языков. Итак, в конце V в. славяне в Паннонии не только были, но и доминировали. Когда же они ее успели заселить?

Этого заселения не могло быть в период существования римских провинций Верхняя и Нижняя Паннония. Этот кусок истории Паннонии известен достаточно хорошо. Известно, кто проживал на ее территории. Если какое-то варварское племя хотело поселиться в римских владениях, оно испрашивало разрешение у императорской власти и поселялось на условиях договора. Ни славян, ни протославян в Паннонии в это время не было.

На рубеже IV–V вв. Паннония была захвачена гуннами и превращена в центр гуннской державы. Переселение протославян в Паннонию в это время тем более исключается.

Другая ситуация складывается в середине V в. В 453 г. умирает грозный Аттила. В 455 г. его империя взрывается изнутри и распадается на части. Население Паннонии резко сокращается. Во-первых, ее покидают гунны, они уходят на восток, в степи Причерноморья, откуда пришли их предки. Во-вторых, поскольку Паннония была центром огромной державы, значительная часть ее населения была задействована в обслуживании структур этой хоть и примитивной, варварской, но все же империи. Огромная военная добыча, огромная дань стекались в центр этой империи. Так бывало всегда — немало доставалось тем, кто жил поблизости от центральной власти. За три поколения выработались определенные привычки и традиции службы. И когда бывшая «имперская элита» уходила управлять своим осколком гуннской державы, многие насельники страны не из гуннов уходили с привычными повелителями к новым центрам власти. Второй тезис предположителен, а первый тезис подтверждается Иорданом: «Готы же, увидев, что гепиды отстаивают для себя гуннские земли, а племя гуннов занимает свои давние места, предпочли испросить земли у Римской империи, чем с опасностью для себя захватывать чужие, и получили Паннонию…» [75, с. 111–112].

Из сообщения явствует, что гунны покинули Паннонию и то, что там появились обширные незаселенные пространства, иначе чем объяснить то, что имперская власть предложила готам эту провинцию для заселения. Только тогда, после 455 г. протославяне могли использовать свой шанс. И судя по тому, что через два поколения они в Паннонии доминировали, действовали протославяне активно. Активнее готов и гепидов.

Представьте себе ситуацию. Обширные плодородные земли по Среднему Дунаю лежат пустыми. На запад и северо-запад от них, в горной местности, хроническая перенаселенность в течение нескольких веков, скудная жизнь, борьба за каждый клочок земли. И всегда сопровождающая такую ситуацию высокая рождаемость — 3 — 3,5 % в год. Легко подсчитать, что при ежегодном приросте в 3 %, население удваивается каждые 25 лет, при ежегодном приросте в 3,5 % удвоение происходит каждые 20 лет. Ситуация смягчается очень высокой детской смертностью и гибелью большого количества молодежи в междоусобицах и внешних разбойничьих набегах, уходом в империю на службу, отчасти — продвижением на север и в горные неудобицы Чешского Леса. Какова будет реакция населения такого общества на появление по соседству пустых земель?

Они начнут стихийно заселять опустевшие земли. Насчет того, что нужно спросить разрешение римских властей на эту акцию, они «не смысляху», ввиду провинциальной дикости, связанной с полуизолированным существованием в горах. Когда масштабы переселения стали очевидны, помешать было некому, ибо в 476 г. Римская империя прекратила свое существование.

Освоение новых земель повышало уровень жизни протославян, а значит, заметно снижало детскую смертность. Также резко снизилось количество внутренних конфликтов в протославянском обществе, направило в другую сторону разбойничьи шайки молодежи, прекратился уход на службу в Империю. Численность протославянского населения в такой ситуации стала реально удваиваться каждые 20–25 лет. Исходная численность протославян к середине V в. нам неизвестна. Можно прикинуть, весьма примерно, территорию, которой они владели, количество людей, которое могло на ней прокормиться. Едва ли протославян было меньше 100 тысяч человек, едва ли больше 200 тысяч человек. К 500 году в результате демографического взрыва их численность могла возрасти примерно в четыре раза, следовательно, славян (уже не протославян) стало 400–800 тысяч человек. Возьмем среднюю цифру — 600 тысяч человек. По понятиям того времени — крупный этнос, который невозможно не заметить. Заселял он на середину тысячелетия Северную Австрию, Южную Чехию, Паннонию.

На новое место жительства славяне перенесли те формы социальной организации, которые имели на прародине. А там они жили отдельными племенами, не зная такой общности, как союз племен. Если бы союзы племен существовали на славянской прародине, таковые обязательно бы заметили и отметили античные авторы. При заселении Паннонии славяне тоже образовали бы племенные союзы, и соседям не пришлось бы создавать специальных терминов для обозначения нового народа. Современники в VI в. пишут о славянах (склавинах) как о некоей сплошной массе, без внутриэтнических названий и без имен властителей. Среди славян только начинают выделяться популярные вожди и военачальники. «…Когда герулы были побеждены в бою лангобардами и должны были уйти из места жительства отцов, то одни из них… поселились в странах Иллирии, остальные же не пожелали переходить через реку Истр, но обосновались на самом краю обитаемой земли. Предводительствуемые многими вождями царской крови, они прежде всего прошли подряд через все славянские племена…» (Прокопий Кесарийский. Война с готами. II. 2. 15). Если бы у славян были такие крупные общественные единицы, как союз племен, историк назвал бы некоторые, «подряд через все славянские племена» говорит о наличии у славян только множества мелких племен. На эту особенность социальной организации славян указывает также «История Югославии»: «Древнейшее славянское название вождя: влодыко, челник (от «чело»), начелник.

Подчеркивая отсутствие согласия между славянскими племенами, эти писатели [Прокопий, Менандр, Псевдо-Маврикий] вместе с тем рассказывают о совещаниях, происходивших между вождями славянских племен. Известно также о союзах племен, создававшихся главным образом для военных целей» [84, с. 28–29].

Итак, в VI в. славяне жили отдельными племенами, возможно, во многих случаях сборным, неродственным коллективом, который мог превратиться как в родовую, так и в территориальную общину. К этому вопросу еще придется вернуться.

При высоких темпах роста населения очевидно, что уже в начале VI в. славянам становилось тесно в новых пределах. Но теперь их было много, и они имели больше возможностей обижать своих соседей и бороться за место под солнцем. Расширяться на запад, в горы, не представляло большого интереса. Расширяться на север можно только ограниченно, так как там живут западные балты, которых славяне считали своей родней. Ранее я отмечал, что при прочих равных условиях варвары стараются своих не трогать. Остается расширение на юг и на восток. На юге Византийская империя, в ней большие богатства, туда прибыльно ходить с целью грабежа, но поселиться можно только с разрешения властей, да и свободных мест немного. Остается только двигаться на восток, через Карпаты, в причерноморскую лесостепь. При этом утеснялись чужаки: сарматы, дако-фракийцы, кельты и др.

Из всех версий этимологии слова «Карпаты» предпочтительнее всех мне кажется та, что связывает его с названием славянского племени «хорваты». Славяне-хорваты (белые хорваты) жили в Карпатах. Не верится, что здесь имеет место случайная схожесть названий.

Полагаю, что слово хорват состоит из двух корней: «хор» — «гора» и «ват» («ватра»). В некоторых славянских языках слово «ватра» до сих пор означает «огонь» (укр., сербохорват., чешек., польск.). Похоже, в праславянском языке было три слова, означающие «огонь» в разных качествах.

Первое — собственно «огонь» — означало этот предмет в бытовом смысле. Второе — «рог»/«рож» — означало огонь, горящий в культовых местах и вообще связанный с религиозным культом. Отсюда — Сварог — имя языческого бога — следует перевести как «священный огонь». Третье — «ватра» — означало огонь небесный, то есть солнце, зарю. С ним связано происхождение слов «завтра» и «утро» («вутро»), надежной этимологии которых не берутся дать ни М. Фасмер, ни П.Я. Черных. Сюда же надо отнести слово «ватрушка», этимология которого тоже вызывает у обоих авторов затруднения. Круглая по форме ватрушка могла быть у язычников культовым, жертвенным изделием, посвященным Солнцу. С принятием христианства слово «ватра» в некоторых славянских языках исчезло, в других опустилось до уровня бытового обозначения огня, в таком качестве и сохранилось.

Для славян, заселивших Паннонию, горы на востоке были местом, откуда приходили утренняя заря и новый день. Они могли их называть Хорваты — «Рассветные горы». В дальнейшем так стал называться народ славянской идентичности, сложившийся в тех горах.

Если предположить, что темпы роста славянского населения в VI в. оставались примерно такими же, как и в конце V в. (а они, скорее всего, менялись незначительно), то к середине VI в. численность славян стала около 2,5 млн человек. Если даже эту цифру несколько уменьшить, все равно для VI в. численность приличная (около 100 млн человек — во всем мире). Такое количество населения не могло поместиться в границах 500 года, и волны славянских переселенцев, перевалив Карпаты, должны были достичь Среднего Поднепровья.

На Среднем Днепре с древнейших времен встречались человеческие потоки разной этнической принадлежности. Не был в этом смысле исключением и VI в. В зоне днепровской лесостепи встречались балты, сарматы, остатки скифов, готы, тюрки, может быть, даже угры. Еще не закончилась борьба за раздел гуннского наследства, время было тревожное.

Теперь следует разобраться, кто же такие анты, о которых много писали в VI в. и очень много в веке XX. Кто они такие, откуда взялись, куда делись с началом VII в.?

Прежде чем ответить на эти вопросы, хотелось бы обратить внимание на странный факт, имевший место в VI в. при описании славян современниками. Почему-то до сих пор никто не обратил на него внимание. Суть вот в чем. Когда источники того времени описывают германцев, кельтов, балтов и др., всегда дается название союза племен: готы, гепиды, лангобарды, бойи, галинды, Судеты и т. д. При этом часто не называется их этническая принадлежность, что в наше время порождает неясности и споры о принадлежности тех или иных варваров к кельтам, германцам, к балтам и т. д. Славяне и здесь странное исключение. Как уже отмечалось ранее — ни в одном письменном источнике не фигурирует ни один славянский союз племен. Славяне VI в. предстают перед современниками некоей аморфной массой без этнических (субэтнических) названий. Единственное, что видят глаза стороннего наблюдателя, это деление безымянной аморфной массы славян на три части: склавинов, венедов, антов. Иордан делил всех славян на две части: «.. На безмерных пространствах расположилось многолюдное племя венетов. Хотя их наименования теперь меняются соответственно различным родам и местностям, все же преимущественно они называются склавенами и антами» [75, с. 67]. Перед нами яркий образец неустойчивости терминологии при наименовании молодого этноса. Кто-то делит их на три части, а Иордан термин «венеты» считает общим для этноса, а антов и склавенов — подразделениями его. Очевидно, что все три термина не являются названиями ни племени, ни союза племен, ни названием этноса. Разве что термин венеты у Иордана годится в качестве этнического определителя.

Правильнее всего все три термина было бы назвать территориально-геополитическим обозначением больших групп родственных человеческих коллективов. Анты в конце концов стали восточными славянами (хотя и не только анты, как будет видно в дальнейшем), венеды (венеты) — западными славянами, склавины — обитатели Среднедунайской степи — исчезли, хотя часть их стала южными славянами. Во многих работах по истории ранних славян дискутируется вопрос: куда подевались анты? Почему после 602 г. название это напрочь исчезло из письменных источников? При этом игнорируется, что названия «венеды» и «склавины» тоже исчезли из письменного употребления, может быть, несколько попозже. Очевидно, что все эти названия, временные и суррогатные, употреблялись для того, чтобы хоть как-то различать аморфную массу варваров, не консолидированную в крупные коллективы — в союзы племен или этносы. Следовательно, славяне в VI в. жили довольно мелкими коллективами. То есть племя или сборный коллектив: чета или чеха. Численность их была, очевидно, от нескольких сот до двух-трех тысяч человек. Таким образом, в VI в. славяне имели отсталую социально-политическую организацию, что еще раз напоминает — в праславянский период они жили в горах и в местах довольно захолустных.

Пришло время обратиться к одной из самых загадочных фраз у Прокопия Кесарийского, о том, что некогда у склавенов и антов было одинаковое имя: «…И те и другие исстари назывались «спорами», потому, думаю, что жили рассеянно там и сям…» [143, III. 14.29.30]. Историк правильно истолковал слово «споры» — «рассеянные» (вспомним острова Спорады в Эгейском море и противоположное им название — Киклады), но туманно понял его смысл. К эпохе развитого железного века почти все население Западной Европы проживало в составе либо этносов, либо союзов племен, поэтому народ, проживающий мелкими племенами, был для них в диковинку, что и отразилось в названии «споры». Для объяснения этого странного термина — споры — была придумана неуклюжая версия, производящая его от слова «плуг» на иранских языках — «плужники», «пахари» (тадж. «сипор» — «грубый деревянный плуг»). Исходя из этого толкования, паралатов пытаются называть «спаралаты» [90, с. 23]. Но никто не сказал ничего вразумительного на тему: что общего между паралатами и праславянами. В VII–VIII вв., выйдя на широкую арену истории, славяне быстро начали консолидироваться в союзы племен, а последние затем — в этносы. Уже в IX в. славяне в подавляющей части известны под названиями союзов племен и под этническими названиями. У большинства славян период исторического бытия в форме союзов племен был коротким — максимум два-три века, затем произошел переход в этническую форму бытия. Этим славяне тоже отличались от других «языцев» вокруг себя, у которых союзы племен существовали многие века до формирования этносов. В некоторых случаях славянские этносы возникли минуя стадию союзов племен — на основе непосредственной консолидации малых коллективов (племен и чет) — прямо в этнос. По этой причине у таких этносов в качестве названия утвердился вариант общего этнонима — словене: словенцы, словаки, словене новгородские, если территория и численность консолидированных коллективов заведомо превышала рамки, обычные для союзов племен. [6 — Б.А. Рыбаков считает, что славяне называли себя словенцами, словаками, словенами в тех местах, где у них было тесное соседство с неславянскими этносами. Версия эта сомнительна, так как не только все славянские этносы имели неславянских соседей, но и большая часть славянских племенных союзов — тоже. Восточные славяне в Поднепровье тесно контактировали с неславянскими соседями, но этнические названия с корнем «словен» там неизвестны.]

Теперь вернемся к антам. Как уже сказано, в Поднепровье, в лесостепи, в VI в. была смесь различных этносов. Одни обитали там с доскифских времен, другие пришли вместе с гуннами. И вот начиная с VI в. в эти края, сначала тоненькими струйками, потом ручейками начал проникать славянский элемент. Это усложнило этническую картину, но постепенно, по мере роста славянского населения, славянский язык начал доминировать и превратился в язык межнационального общения. Одновременно начала складываться археологическая культура славянского облика, которую фиксируют современные археологи и недоумевают: где же предшествующие славянские древности? Только у немногих археологов, вроде И.И. Ляпушкина, хватило здравого смысла сделать правильный вывод, что и само появление славян в Поднепровье связано с роменско-боршевской культурой, возникшей в VI в. н. э. [109, с. 349–355]. Близкую дату в XVIII в. называл Г.-Ф. Миллер, он считал, что славяне в Восточной Европе появились около 400 года н. э.

Итак, в лесостепной зоне Восточной Европы сложилась ситуация, часто случающаяся в истории, — многоэтничное общество с доминирующим языком межнационального общения. Со временем оно все больше славянизировалось. Внешние наблюдатели воспринимали такое общество как некое единство и должны были членов его как-то называть. Роль такого собирательного названия и выполнял термин «анты».

Слово это давно уже этимологизировано совершенно правильно: анты — «окраинные жители», т. е. «украинцы», от индоиранского слова «ант» — «конец». Но слово это не только индоиранское. Очень похоже это слово звучит и в других индоевропейских языках. В русском языке было родственное слово «кон», теперь осталось только выражение «поставить на кон» и уменьшительное «конец». Также этот корень остался в словах «закон», «князь» («конязь»). Этот же корень входит в состав многих интернациональных терминов, в них он более похож на иранское слово «ант»: «кант», «контур», «континент», «кантон» (второй корень «тон» родственен русскому «тын») и др. В этот же ряд можно поставить Франш-Конте — область в центре Франции. Поэтому вполне возможно, что слово ант в Приднепровье происходит не из иранского, а из кентумитского языка, например из языка сколотов.

По какому же признаку современники выделяли среди венетов — антов? Иордан, несомненно, не сам придумал двучленное деление. Здесь я опять обращусь к рассуждениям о последствиях пересечения частью этноса геополитической границы. В этом случае происходит разрыв этнических связей, и часть этноса довольно скоро превращается в новый этнос, даже при сохранении на время единого языка. Еще раз напомню, что в геополитическом плане Европа как часть света делится на три зоны: Западная, Восточная, Юго-Восточная. Границы восточноевропейского геополитического региона на западе проходят примерно в тех местах, где проходила граница СССР (включая и переходную территорию между Западом и Востоком — Западная Украина, Западная Белоруссия, Прибалтика, а между Востоком и Юго-Востоком переходная зона — Молдавия). Славяне из Паннонии в своем движении на восток, перейдя Карпаты, пересекли геополитическую границу между Западом и Востоком и исторически быстро стали восприниматься сторонними наблюдателями как люди, отличные от славян, оставшихся на западе. В том же VI в. славяне стали поселяться южнее Дуная, и здесь возникла третья ветвь славян — южные славяне. Ранняя история славян очень наглядно демонстрирует, что деление Европы на три геополитические зоны — объективная реальность.

Отвечу на последний вопрос: почему после похода авар против антов в 602 г. название «анты» исчезло со страниц всех письменных источников. После аварского погрома часть населения погибла, часть попала в плен к аварам и была продана в рабство, часть бежала в леса на север. Социальные институты, державшие структуру антского общества, рухнули, население лесостепи катастрофически уменьшилось, а приток славянского элемента из-за Карпат продолжался. Да и местные уцелевшие славяне, очевидно, имели заметно более высокую рождаемость, нежели представители других этносов. Когда «улеглась пыль» от аварского погрома, оказалось, что на территории лесостепи от Карпат до Днепра и частично на север в леса проживают славяне, среди которых есть отдельные вкрапления других этносов: балтов, готов, скифов, сарматов и др. В то же время у славян активно шел процесс формирования союзов племен. Термин «анты» потерял смысл. Вместо антов появились северяне, поляне, древляне, волыняне. Но это уже начало русской истории, о чем будет далее.

Бросим снова взгляд на Паннонию, которую теперь можно назвать славянской прародиной № 2. В VI в. имела место экспансия славян не только на восток и на юг, но и на север. В середине VI в. Иордан зафиксировал такую ситуацию: «У левого их (Карпат) склона, спускающегося к северу, начиная от места рождения реки Вистулы на безмерных пространствах расположилось многолюдное племя венетов» [75, с. 67].

Итак, по свидетельству готского историка, к середине VI в. северная граница расселения славян соприкасалась с истоками Вислы и проходила в районе Северных Карпат. Иными словами, территория Чехии, Моравии, Словакии к этому времени была славянизирована, началась славянизация юга Польши. Чехию и Моравию до славян, очевидно, населяли главным образом кельты, ибо в чешском языке, как уже говорилось, крайне слабы следы балтского влияния. Дальше на север жили родственные славянам племена западных балтов — носителей пшеворской культуры. Здесь получается нестыковка с официальной хронологией. Принято считать, что пшеворская культура прекратила свое существование в V в. (по мнению польских историков, хронологические рамки пшеворской культуры даже II в. до и. э. — конец IV в. и. э.) [104, с. 108–114]. Самые ранние следы безусловно славянской археологической культуры датируются VI в. Но тогда нестыковка получается и в официальной польской хронологии. Между пшеворской культурой и ранними славянами получается «люфт» в полтора-два столетия. При любых условиях территория в центре Европы не может пустовать столь продолжительный срок.

Имеющийся в научной литературе фактический материал по этому вопросу обнаруживает большие неясности и путаницу. Польские археологи считают, что славянская керамика пражско-корчаковского облика имеет большое сходство с глиняной посудой пшеворской культуры. Весьма распространена точка зрения (не только у поляков), что пшеворская культура является славянской [157, с. 18–19]. Это противоречит не только концепции, здесь излагаемой (что было бы нормально), но и Иордану, который очень определенно говорит о северной границе расселения славян. Иордан, в отличие от скромного автора этих строк, современник того, о чем пишет, к тому же хорошо образованный. Если бы еще за сто лет до Иордана славяне жили на территории нынешней Польши, нет сомнения, что историк северной границей расселения славян указал бы берег Балтийского моря. Что лично меня удивляет: В.В. Седов в работе, на которую я только что сослался, всерьез относится к версии славянской идентичности пшеворской культуры и на этой же странице (с. 19) цитирует вышеприведенные строки из Иордана.

Следовательно, я останавливаюсь на версии, что пшеворская культура исчезла не в V в., а в VI в. Новая культура ранних славян впитала некоторые элементы предшествующей культуры родственного славянам народа, и это породило ложную версию полной преемственности. Иордан и Прокопий Кесарийский дают нам «срез ситуации» с распространением славян на середину VI в. Исходя из того, что нам известно о последующем процессе их распространения, можно реконструировать следующую модель.

Во второй половине VI в. поток славянских переселенцев двинулся на север из Паннонии, Чехии, Моравии. Перевалив Бескиды, поток заполнил равнины Польши. Далее получилось некое подобие с законами физики: когда поток ударяется в стенку, он растекается в две стороны вдоль стены. В данном случае для человеческого потока такой стеной послужил южный берег Балтийского моря. «Ударившись» в него, славянские волны потекли на запад и на восток. Топонимический след этого потока с юга остался до наших дней на севере Польши. Есть на польском побережье недалеко друг от друга два портовых города: Гданьск и Гдыня. Названия явно родственные, вызывающие в памяти древних гудов, проживавших в тех местах. Южнее Гданьска, примерно на 50 км, находится город Старгард-Гданьсков. Иными словами, есть старый Гданьск в глубине суши, вне всякого сомнения, основанный первым, есть просто Гданьск, фактически «Новый», основанный, разумеется, позднее, на берегу моря. Основатели того и другого города двигались, конечно же, с юга на север.

Славянская волна, которая потекла в западном направлении, как известно, отдельными «брызгами» достигла Британии. Волна на восток прошла Белоруссию, попала на Верхний Днепр, откуда веером растеклась по Русской равнине: на Псковщину, Новгородчину, на Валдай и Верхнее Поволжье. Где-то на Среднем Днепре этот славянский поток встретился с южным славянским потоком, идущим через Карпаты на Днепр и вверх по Днепру и его притокам. Таким образом, на территории будущего Древнерусского государства славянская колонизация шла двумя потоками: южным и северным, разделяло эти потоки нынешнее белорусское Полесье. Те славяне, что пришли в Восточную Европу севернее Полесья, имеют в своих племенных названиях на конце «ич»: кривичи, дреговичи, вятичи, радимичи. Словене новгородские, как уже говорилось, объединились уже на новом месте жительства и назвались именем, общим для всех славян. Славяне, пришедшие в Восточную Европу южнее Полесья, имели в своих наименованиях формант «ане»/«яне»: поляне, древляне, волыняне, северяне. Эта особенность восточнославянской этнонимики замечена давно, также давно догадались, что она связана с процессом славянского расселения. Как уже отмечалось, два потока заметил В.В. Мавродин.

Классифицировать названия восточнославянских племен можно и по другому принципу. Оставим пока в стороне уличей и тиверцев, о которых будет особый разговор. Остальные названия распределим так: есть три славянских союза племен, названия которых никак не связаны ни с местообитанием их владельцев, ни с другими реалиями Восточной Европы. Это: вятичи, радимичи, северяне. Рассмотрим другие названия. Поляне — перевод на славянский язык местного названия «сколоты» («саккололот» — «белые поляне»); «древляне» — связано с местообитанием в лесах; «волыняне» — имеют местообитания «на валах»; «дреговичи» — имеют местообитания в болотистой местности («дрягва» — «болото»); «кривичи» — от Криве (балтский мифологический персонаж). Все эти названия так или иначе связаны с реалиями Восточной Европы и, следовательно, не были занесены славянами с запада, а родились уже после поселения славян на своих местах. Следовательно, они отсутствовали у славян в период их западного местообитания. Возьмем, к примеру, вятичей. Они пришли на свое местообитание последними, уже в VIII в., в виде союза племен, имевшего свое название, которое они и сохранили в последующие века. Если бы предки полян, древлян, дреговичей, кривичей в период проживания в Западной Европе имели свой союз племен, они бы, подобно вятичам, в Восточную Европу пришли в виде союза племен и сохранили бы название такого союза до летописной поры. Отсюда вывод: в VI–VII вв. славяне колонизовали Восточную Европу мелкими коллективами: родами, племенами или, скорее, четами, то есть дружиной, образовавшейся из случайных лиц, ищущих места для поселения. Численность таких коллективов единомышленников составляла, вероятно, несколько десятков человек, реже — несколько сотен. На новом месте поселенцы быстро умножали свою численность, объединялись с другими поселенцами и образовывали союз племен, который и получал название на местной почве. Это еще одно косвенное подтверждение того, что союз племен как форма организации возник у славян поздно. То, что у славян названия племенных союзов возникли после того, как они пришли и поселились на новом месте, говорит и цитированный выше отрывок из «Повести временных лет»: «…Седоша по Днепру и нарекошася Поляне, а друзии Древляне (зане седоша в лесех)…».

Так как вятичи и радимичи пришли позже всех, об их приходе сохранилась более основательная память, зафиксированы названия союзов племен, возникших еще на Западе. Остается неясным вопрос происхождения названия «северяне». Первые летописцы об этом уже ничего не знали. В рамках версии, которая здесь рассматривается, приемлемо следующее соображение: предки северян пришли в Северскую землю достаточно давно, памяти об этом не сохранилось, конкретных фактов в связи с приходом — тоже, следовательно, они не могли прийти в виде союза племен, следовательно, термин северяне не занесен с Запада, а произошел по схеме, похожей на возникновение термина «кривичи», — мелкие славянские коллективы наводнили днепровское левобережье и ассимилировали какое-то местное население с этнонимом «север». Дальше заниматься этимологией слова «северяне» я сейчас не буду, чтобы не уходить в сторону, но позднее, к нему придется вернуться.

У сторонников обширной славянской прародины остается последний серьезный аргумент против предложенной модели славянской колонизации с малой исходной прародины.

Если принять вышеизложенную версию прародины славян и процесса расселения славянского этноса, то получается, что процесс этот происходил необычайно быстро. Быстро, по крайней мере, начиная с середины VI в. Так, по археологическим данным известно, что первые поселения славян в Новгородско-Псковской земле относятся к первой половине VII в. Вот что об этом пишет В.В. Седов: «Таким образом, первые длинные курганы были сооружены в VI в. В VI–VII вв. ареал их ограничивался Псковской землей и смежными с ней областями, в бассейне верхней Ловати» [157, с. 52].

Очень важное и очень интересное наблюдение археологов. Получается, что в Новогородско-Псковской земле первые славянские насельники появились уже через два поколения после того «среза ситуации», что нам оставили Иордан и Прокопий Кесарийский. Следовательно, за период между примерно 550 и 600 гг. поток славянской колонизации должен был пройти такие стадии: от верховьев Вислы заселить Центральную Польшу, затем направиться на восток севернее Полесья и заселить Белоруссию, после чего с востока Белоруссии, где есть озеро Ловоть, из которого вытекает река Ловать, проникнуть в Новгородско-Псковскую землю, по крайней мере на некоторые ее территории. Действительно, колонизация получается необычайно стремительная. К тому же, вспомним, автор этой работы выше в разных местах выдвигал два тезиса. Первый: варвары при заселении новых земель стараются обижать чужаков, а не своих. Второй: балты и славяне в VI в. должны были помнить о своем родстве. А ведь именно балты заселяли обширные земли, подвергшиеся славянской колонизации. Согласен — объяснение здесь требуется. Можно добавить и такое соображение: балты жили союзами племен, если и не все, то в значительной степени, а славяне — отдельными родами, племенами, четами, значит, военное решение вопроса земли для славян исключалось, вопреки тому, как видит колонизацию славянами Восточной Европы П.Н. Третьяков [169, с. 38].

Сначала зададимся вопросом: в какой ситуации возможно такое стремительное расселение пришельцев на новой территории? Другой вопрос, связанный с первым: есть ли достаточно близкие примеры подобного же расселения?

Начну со второго вопроса. Пример такой есть, и по удивительному совпадению он относится тоже к VI в. Я имею в виду заселение Британии германскими племенами англов, саксов, ютов, даже славянский элемент в каком-то количестве проник в это время в Британию. Сначала некоторые факты и хронология. Около 410 г. римляне вывели свои войска из Британии, предоставив ее своей судьбе. После этого на Британию начались нападения извне, разорявшие страну. Не в силах справиться с такой напастью самостоятельно, вожди бриттов стали использовать для обороны саксов в качестве воинов-наемников с 449 г. Пришельцы в качестве платы за помощь добились передачи себе небольшой части страны на юго-востоке острова, где возникло их первое государственное образование — Кент. Потом германцам этого показалось мало, и началась длительная борьба между бриттами и пришельцами. Она шла с переменным успехом, в ней отличился один из вождей бриттов — Артур, вошедший позднее в фольклор как «король Артур». После его смерти, по одним данным, в 537 г., по другим — в 542 г. [31, с. 124; с. 220], последовал перелом в борьбе в пользу пришельцев, и уже в начале VII в. англо-саксы организовали в Британии семь королевств.

Посмотрим на карту Британии и сравним размеры Кента со всей страной. Оценим масштабы расселения англо-саксов за два-три поколения. А ведь им приходилось жестоко воевать с аборигенами.

В сочинении Гальфрида Монмутского «История бриттов» много вымысла, но этим страдают все древние исторические сочинения. То, что он пишет о событиях V–VI вв., в главных фактах можно признать верным. Например, в историчности Артура никто не сомневается. То, что англо-саксы появились в Британии в V в., а в VI в. завоевали ее, тоже никто не отрицает. Можно посчитать истинным и другой факт, сообщаемый историком: «…Среди бриттов… возникли раздоры, и, охваченные отвратительной рознью, они принимаются разорять свою богатую родину. К этому прибавилось еще одно бедствие, так как ужасный, неслыханный голод напал на безрассудный народ, и все области так оскудели, что не стало никакой пищи для поддержания жизни, кроме дичины, добытой охотою. Вслед за голодом налетело моровое поветрие, которое в короткое время унесло столько народу, что живым было невмочь погребать мертвецов. Из-за этого жалкие остатки населения острова, собравшись толпами и покидая Британию, с громкими воплями устремлялись, уповая на паруса, в заморские страны…

Британия одиннадцать лет подряд была опустошаема страшными бедствиями и, если не считать малого числа бриттов, бежавших в Валлию и пощаженных смертью, вселяла ужас в исконных своих обитателей, да и для саксов, умиравших без счета и непрерывно, времена также наступили тяжелые. Остатки их, когда гибельное поветрие прекратилось, последовав своему давнему обыкновению, сообщили в Германию соплеменникам, что коренных жителей на острове не осталось и что завладеть им нетрудно, если они прибудут, намереваясь на нем поселиться. Когда об этом узнал упомянутый нечестивый народ, собравшиеся в несчетном числе мужчины и женщины отплыли в Британию и, высадившись в Нортанумбрии, заселили все опустевшие области, от Альбании вплоть до Корнубии. Ведь нигде не было местного населения — кроме кучки выживших бриттов, ютившихся в дебрях валлийских лесов, — которое могло бы им хоть сколько-нибудь воспротивиться. С этой поры островная держава бриттов перестала существовать, и на острове стали властвовать англы» [31, с. 135–136].

Если мы обратимся к всемирной истории, то узнаем, что именно в VI в. во многих странах мира свирепствовала страшная «Юстинианова» чума, которая по одним расчетам унесла жизни 50 млн человек, а Большая медицинская энциклопедия называет даже цифру в 100 млн человек.

В 543 г. чума пришла в Константинополь, красочное описание этого события оставил Прокопий Кесарийский в своей «Тайной истории». Еще ранее (после 536/537 гг.) она посетила Рим. «С началом летнего солнцеворота на жителей города напала вместе с голодом и чума» [143, с. 174]. Примерно в эти же годы чума вполне могла достичь и Британии. Вспомним две предположительные даты смерти «короля Артура» и согласимся, что эпидемия должна была прийти в страну действительно вскоре после его кончины.

«Юстинианова» чума началась с Нижнего Египта и свирепствовала с 531 по 580 г., то ослабевая, то усиливаясь. Если о ее последствиях в странах цивилизованных сохранились кое-какие сведения, то о результатах посещения ею варварской периферии сохранились только случайные отрывочные факты, никем не собранные и не систематизированные. Вспомним цитированные ранее строки Прокопия Кесарийского про герулов, ушедших на север. Цитирование тогда было остановлено, сейчас я его продолжу. Герулы, переселяясь на «самый край обитаемой земли, — …прошли подряд через все славянские племена, а затем, пройдя через огромную пустынную область…». Резонный вопрос: откуда в центре Европы взялась не просто пустынная, но огромная пустынная область? Когда она возникла? Кто на ней ранее жил? Куда делось население? Кто заселил эту территорию?

Так как герулы, пройдя сквозь славян, достигли страны вар нов (вероятно, варинов, проживавших на южном берегу Балтики) [101, с. 238], то на вопрос, кто ее населял, можно ответить: балты, может быть, какое-то количество германцев и кельтов. Располагалась эта пустынная область, вероятнее всего, на территории Польши и будущих полабских славян. На вопрос, кто заселил эту территорию, можно ответить: несомненно, славяне, которые тогда были бурно растущим этносом. Ведь пустынная территория примыкала к их землям и располагалась к северу от них, то есть по одному из направлений славянской экспансии. На первый вопрос, откуда взялась пустынная область, можно предложить три ответа: население эмигрировало; население перебито; население вымерло. Полагаю, что первые два варианта можно отбросить без объяснений и обоснований. Остается третий вариант — территория опустошена чумой VI в. Какое-то, очень редкое население там, разумеется, сохранилось. Несомненно, были и территории, покинутые остатками населения полностью.

Версия глобальной эпидемии уже рассматривалась в связи с загадкой исчезновения древнеямной культуры и появления на ее месте генетически с ней не связанной катакомбной культуры. В том случае важным фактом, указывающим на отсутствие преемственности культур, был разный антропологический тип населения предшествующей и последующей культур. Если признать версию о массовом вымирании балтов в результате «Юстиниановой» чумы, то последствия должны сказаться на антропологическом составе населения, вновь заселившего опустевшие земли. Какой бы опустошительной эпидемия ни была, кое-где балтское население должно было сохраниться, хотя бы островками или в разреженном виде. Наряду с этим должны были остаться земли, совершенно обезлюдевшие на много дней пути, поскольку балты занимали в Европе огромные территории. Значит, славянские насельники в одном случае заметно смешивались с балтами, ассимилируя последних, в другом случае у славян будет малозначительная балтская примесь, в третьем случае славянство должно было сохранить исходный антропологический тип, близкий к типу славянства Центральной Европы.

С антропологическим материалом существуют серьезные проблемы, так как и балты, и славяне практиковали трупосожжение. Но, учитывая, что антропологический тип населения в конкретной местности с веками меняется крайне медленно, антропологи изучили материалы из ранних христианских могильников, когда повсеместно погребальный обряд сменился на трупоположение. Получились интересные результаты. В антропологическом строении восточного славянства эпохи Раннего Средневековья выделяются четыре основных типа. Второй и третий типы носят черты смешения с предшествующим населением Восточной Европы (балтами, скифами, финно-уграми). Для наших целей особенно интересны первый и четвертый типы. Вот что о них сказано: «Для юго-западной части территории восточнославянского расселения характерен мезокранный, относительно широколицый антропологический тип… Ближайшие аналогии этим сериям черепов выявляются среди краниологических материалов из средневековых славянских погребений Польши и Чехословакии. Происхождение мезокранного широколицего антропологического типа славян пока не выяснено. В восточноевропейских материалах предшествующего времени какие-либо генетические корни этого типа не обнаруживаются…

Четвертый антропологический тип восточного славянства характеризуется мезо- или суббрахикранией, низким или низкосредним, сравнительно узким лицом. Черепа, принадлежащие к этому типу, происходят из курганов и могильников Северо-Западной Руси. Суббрахикранный узколицый антропологический тип славян не связан с антропологическим строением прибалтийско-финского населения, жившего в Новогородско-Псковской земле в древности, и поэтому его формирование не может быть объяснено субстратным воздействием. Ближайшие аналогии черепам раннесредневековых славян Новгородской и Псковской земель обнаруживаются в северо-западной части общего славянского ареала — в землях балтийских славян. Это склоняет к мысли о переселении предков словен новгородских и кривичей откуда-то из региона, входящего в бассейны Одры и Вислы» [157, с. 7 — 8].

Из приведенных отрывков следует вывод, мимо которого автор цитируемой работы прошел: предки славян первого и четвертого антропологических типов поселились на пустой или почти пустой территории, т. к. сохранили антропологический облик, который имели в Западной Европе. Даже если объявить славян завоевателями, истреблявшими туземцев, трудно представить себе, чтобы они уничтожали и женщин тоже. А ведь это 50 % генетического материала. В белорусском антропологическом материале балтская примесь прослеживается явно. А первые насельники Новогородско-Псковской земли должны были миновать Белоруссию.

К тому же есть надежные археологические данные, указывающие на мирное совместное проживание балтов и славян. В этой же работе В.В. Седов пишет: «Интересно, что на первых порах славяне, оседавшие на территории днепровских балтов, не создавали собственных поселений, а подселялись к местным обитателям. Как правило, они пользовались тушемлинско-банцеровской и колочинской глиняной посудой» [157, с. 40]. Эту же особенность раннего славянского расселения отметил Б.А. Рыбаков [154, с. 162].

А ведь это поистине удивительный факт. Все имеющиеся историко-этнографические материалы свидетельствуют: в первобытном обществе ни одно племя, ни в какой части мира, не позволяло пришлым чужакам жить в родовых поселках по своему обычаю. Особо уважаемым гостям, вроде Миклухо-Маклая или P.Л. Стивенсона, позволялось жить особой жизнью, но за пределами поселения, и их не считали членами племени. Для проживания же в рамках родового поселка непременным условием было соблюдение пришельцем всех обычаев, ритуалов, образа жизни, члена племени.

Здесь же имеет место факт, что полторы тысячи лет назад археологически прослеживается присутствие в родовых балтских поселках чужаков, имеющих свой образ жизни. Такое могло произойти только в одном случае — если присутствие чужаков было меньшим злом для аборигенов, нежели их отсутствие. А это, в свою очередь, могло быть вызвано тем, что родовые и племенные структуры балтов понесли такие страшные человеческие потери, что само существование родов и племен стояло под вопросом. Просто некому было производить продовольствие, орудия труда, защищать коллектив от внешних угроз. В таком случае приход славян был действительно наименьшим злом — ведь славяне и по языку, и по обычаям в VI–VII вв. еще имели заметное сходство с балтами. В то же время (в VI–VII вв.) на землях будущего восточного славянства меняется культура земледелия. До этого земледельцы выжигали лес и кидали зерна прямо в золу, без вспашки. Видимо, эта форма земледелия была присуща балтам. Просо было главным продуктом их сельскохозяйственного производства, и, очевидно, от балтов у восточных славян обычай на свадьбе осыпать молодых зернами проса. Вместо примитивного вида земледелия появилась вспашка земли и новые зерновые культуры, в частности рожь, пшеница. Это уже было славянское земледелие.

Здесь я позволю себе еще одно личное отступление от темы. Когда я сформулировал вывод о массовом вымирании балтского населения и прихода славян на их место, мне пришло в голову, что этот вывод можно проверить. А именно: если мои предположения верны, то польские земли в VI в. представляли собой пустыню, если не все целиком, то в значительной части. А значит, в археологическом плане в VI в. Польша представляет собой «белое пятно», должно иметь место необъяснимое, резкое уменьшение количества находок, если не на всей, то на значительной части территории страны. Поскольку мои знания о польской археологии оставляют желать лучшего, обнаружение факта такого «пятна» будет равноценно предсказанию. Я взял монографию Ю.В. Кухаренко «Археология Польши» и просмотрел раздел по Раннему Средневековью. Представьте себе мое удовольствие, когда я обнаружил то, что искал. Правда, изложено это так завуалированно, что обнаружить суть можно, если только знать направление поиска. Предлагаю ознакомиться с серией цитат из упомянутой монографии, а также с моими комментариями (в скобках).

«Венедские племена, естественно, также были подхвачены волной передвижений, и многие из них ушли на юг через карпатские перевалы. Количество населения в районах к северу от Карпат резко уменьшается и становится весьма пестрым в этническом отношении. Причем в V в. н. э. собственно венедские памятники, т. е. памятники, возникшие на пшеворской или оксывской основе и являющиеся их дальнейшим развитием, представлены немногими пунктами… Позднепшеворские глиняные сосуды, в том числе и сосуды, сделанные на гончарном круге, найдены вместе, т. е. в одних комплектах с лепными сосудами, близкими к пражскому типу форм» [104, с. 121].

(Все-таки конец пшеворской культуры следует искать не в V в., а в VI в. Польские археологи где-то потеряли столетие. Археологически явно прослеживается резкое уменьшение количества населения на нынешних польских землях, очень мало становится археологических памятников. Если население ушло на юг, как утверждается, то, во-первых, каковы мотивы, во-вторых, если ушла такая огромная масса, то где следы их пребывания южнее Польши? Германцы в эту же эпоху переселялись много, но у них не было таких обширных запустевших территорий в Германии.

Глиняная посуда лепилась на гончарном круге, и вдруг ее стали лепить от руки и в другой культурной традиции. Откуда такой регресс в гончарном деле? Разве не очевидно, что старое население исчезло и пришли новые насельники? Очень похоже на ту картину, что мы видим в Восточной Европе, — славяне живут вперемешку в одном селении с прежним населением.).

«В археологическом отношении северная область менее изучена, чем южная. Может быть, именно поэтому до сих пор нам неизвестны там славянские памятники начала Средневековья (мой вопрос: а какие неславянские известны?), хотя пребывание там славян в это время засвидетельствовано письменными источниками (Феофилакт Симокатта). Единственный памятник, который в какой-то мере подтверждает сведения письменных источников, это известный клад вещей из с. Толищек Ленборского повята, зарытый в землю где-то на рубеже VI–VII вв., а скорее всего даже в начале VII в. н. э. Иная картина наблюдается на территории южной, лучше изученной области страны. Здесь в самом начале Средневековья мы находим памятники так называемого пражского типа — самые ранние памятники, славянская принадлежность которых доказана археологическим путем» [104, с. 124].

(Если называть вещи своими именами, то для VI в. Центральная и Северная Польша пусты в археологическом отношении. Ссылки на хорошую изученность юга и плохую севера — странны и нелепы. В середине VI в. славяне заселили верховья Вислы, во второй половине VI в. они, естественно, в заметном количестве населяли юг Польши. Севернее даже около 600 г. население еще было очень разреженным.)

«Шелиги, по-видимому, самое раннее по возникновению укрепленное славянское поселение на территории Польши.

В конце VI в., а главным образом в VII в. н. э., небольшие укрепленные поселения-городища появляются и в других районах южной части страны» [104, с. 125].

(Опять активную человеческую деятельность археологи фиксируют только на юге Польши. В конце VI в. население юга Польши настолько увеличилось, что начались конфликты между общинами. Результат — появление укрепленных городищ. В более северных местах городища еще не требовались. В Шелигах большая часть вещей — VII в. Видимо, в конце VI в. оно только возникло.)

«Несколько позже, чем в центральных и южных районах страны, в VII в., а главным образом в VIII в. н. э., славянские поселения, в том числе и небольшие круглые города, появляются также и на севере Польши…

В VIII–IX вв. на всей территории Польши появляются более крупные городища…» [104, с. 126].

(При помощи словесной эквилибристики маскируется факт «белого пятна» в польской археологии. Тем не менее видна ясная картина постепенного роста населения в VII–VIII вв., уже славянского, по всей территории страны, восстановление демографической ситуации к IX в.).

Массовое вымирание балтского населения обезлюдило огромные территории в Восточной и Центральной Европе и сделало славянскую экспансию делом быстрым и несложным. Эта версия хорошо объясняет стремительность появления славян в Псковской и Новгородской земле — уже в начале VII в. — и особенности антропологического облика восточнославянских поселенцев. Потомки новгородских словен сохранили память об этих событиях до XVII в.

В XVII в. в Новгороде была создана летописная повесть на основе как книжных источников, так и местных преданий. Называется она «О истории, что о начале Русской земли и создании Новгорода и откуда происходит род словенских князей, а в иных хронографах эта повесть не обретается». Начальные страницы этой любопытной повести цитирует Б.А. Рыбаков в своей монографии «Язычество Древней Руси» (с. 259), где рассказывается о культе Ящера у новгородцев, мне же интереснее показалась следующая страница повести.

«По малом же времени пришел на землю Словенскую праведный гнев Божий, умерли бесчисленно во всех городах и весях, так что некому и погребать мертвых. Оставшиеся же люди из-за запустения бежали из городов в дальние страны: одни на Белые воды, что ныне зовется Белоозеро, другие на озере Тинном, и назвались весь, другие же снова на Дунай к прежним родам своим в старожитные страны вернулись. Великий же Словенск и Руса опустели до конца на много лет, так что дикие звери обитали и плодились в них.

По некотором же времени опять пришли с Дуная словене, взяли скифов и болгар с собой и начали снова грады те населять. И пришли на них угры белые, и разбили их до конца, и привели Словенскую землю в конечное запустение. Через многое же время того запустения услышали скифские жители, беглецы словенские о земле прадедов своих, что лежит пуста и никем не бережена, и о том пожалели весьма и начали мыслить, как бы им унаследовать землю отцов своих, и снова пошли с Дуная множество их бес числа, с ними же скифы и болгары и иностранцы пошли на землю Словенскую и Русскую, и сели снова у озера Илмеря, и обновили град на новом месте, от старого Словенска по Волхову поприще и больше, и назвали Новгород Великий, и поставили старейшину-князя от рода своего именем Гостомысл.

Также и Русу поставили на старом месте, и иные грады многие обновили, и разошлись каждый с родом своим по широте земли: одни сели в полях и назвались поляне, то есть поляки, другие же мазовшане, те же жмутяне, те бужане, по реке Бугу, те дреговичи, те кривичи, то есть смоляне, те чудь, иные же меря, то есть ростовцы, иные древляне, иные морава, сербы, болгары. Иные же северяне, иные лопь, иные же мордва, иные мурома, а иные же различными именами прозвались» [25, с. 310–311].

Неудивительно, что рассказ этот не останавливал внимания исследователей. Изложение в повести оставляет впечатление неправдоподобия и сумбурности — «семь верст — до небес, и все лесом». Факты перепутаны, перемешаны, переставлены. Тем не менее отталкивание по большей части идет от реальных событий. Упоминается грандиозная эпидемия, от которой вымерло так много народу, что многие местности запустели, а на территории городов (городищ?) обитали дикие звери. Остатки населения, видимо, реально бежали на юг «к скифам», с беглецами можно археологически связать так называемые колочинские древности. По прошествии же времени славяне узнали о пустой земле и решили ее заселить. С ними пошли «скифы и болгары и иностранцы». Это, вероятно, глухое воспоминание о смешанном первоначальном составе славянства, о Паннонии, в которой обитали «скифы». Под «иностранцами», возможно, следует понимать кельтов и германцев, смешавшихся со славянами. Запустевшая земля названа «землей прадедов», потому что перед заселением славяне еще помнили о своей общей с балтами и иллирийцами прародине — «Нурской земле».

Из анализа приведенного отрывка можно сделать очень интересный вывод: в те времена, когда был мор, и в последующие времена заселения славянами опустевших земель балты не ощущались славянами как отдельный народ. Славяне помнили тогда еще о едином своем с балтами корне, поэтому мор в повести описан как пришедший на «землю Словенскую», а опустевшая земля воспринимается как «земля прадедов», на которую славяне имеют все права наследства. Скорее всего, в VI–VII вв. славяне считали себя и балтов одним народом. Представление об этом единстве начало, вероятно, исчезать где-то в VIII в., когда опустевшие земли были заселены, численный рост пришельцев сопровождался формированием славянских союзов племен и началом формирования этносов. Славяне соседями своими видели в массе славян же, поэтому балты начали восприниматься как соседи, принадлежащие к другим — неславянским — народам. Тем более что балтов осталось немного, и далеко не все славяне с ними граничили. Окончательно о родстве было забыто в IX в. с обеих сторон. Но и в XVIII в. М.В. Ломоносов причислял балтов к славянам, в XIX в. Н.М. Карамзин балтов называл латышами, и, по его мнению, происходили они от славян, готов и финнов [87, с. 44], даже в середине XIX в. А.С. Хомяков причислял пруссов к славянам [182, с. 113].

Продолжим анализ приведенного отрывка новгородской повести. Отмечу хронологическую путаницу: начало славянской колонизации Новгородско-Псковской земли совмещено с основанием Новгорода и с правлением Гостомысла. Еще одна путаница связана с забвением реального хода событий в деталях. Согласно повести, славяне дважды населяли опустевшую землю: в первый раз их изгнали «угры белые». Скорее всего, здесь мы имеем отдаленное эхо воспоминаний о том, что предки славян (в том числе кельты-бойи) были изгнаны из места своего поселения и впоследствии туда вернулись (в Паннонию). Но, повторю, реальные детали событий забылись, народом, изгнавшим славян, выступают венгры (угры), которые пришли в Паннонию на много веков позднее. Часть славян, не желавших жить под венграми, покинула Паннонию и ушла в славянские земли (есть археологические подтверждения [30, с. 386–390]) — отсюда осталась память об изгнании славян «уграми белыми». С течением веков этот факт присоединился к истории славянской колонизации, и получилась громоздкая версия о двух пришествиях славян на «землю прадедов».

Наконец, последний абзац сказания, где даются самые странные сведения, т. е. при перечислении славянских племен в числе прочих названы «жмутяне» (жмудь, жемайты) — западные литовцы, а также «чудь», «меря», «лопь», «мордва», «мурома» — народы финские.

По этому поводу следует вспомнить общеизвестный факт, что в Восточной Европе индоевропейцы и финно-угры жили чересполосно во многих местах, в том числе на территории Новогородско-Псковской земли, и эта ситуация существовала с бронзового века, т. е. в течение тысячелетий. При этом, вне всякого сомнения, происходила индоевропеизация финно-угров и противоположный процесс превращения индоевропейцев в финно-угров, не говоря уж о практике обычных межплеменных семейно-брачных отношений. В зонах этнических контактов у балтов издавна должны были бытовать представления, что финно-угры не чужой им народ. От остатков балтского населения такие представления могли попасть и к славянам. Это — во-первых. Во-вторых, вспомним, что остатки населения, спасаясь от мора, бежали из родных мест. Бежали они не только на юг — на Дунай, и повесть прямо указывает, что бегство было «на Белые воды», на «озеро Тинное». В связи с этим вспомним то, что ранее здесь нами выявлено о локализации Беловодья на Валдайской возвышенности, и о местообитании балтского народа голядь — они вполне могли быть в значительной степени потомками беглецов-балтов от опустошительной чумы. Сведения о таком бегстве новгородские книжники спустя века приняли за бегство на известное им Белоозеро, т. к. Беловодье (Авалон, Альбанское озеро и др.) отошло в область мифов и легенд.

Давно доказано, что названия финно-угорских народов: мордва, мурома, мари, удмурты, — индоевропейского происхождения. О названии народа весь версия приводилась выше.

Но откуда такое название — чудь?

«…Можно высказать предположение, что название древнего племени чудь (по крайней мере в Заволочье — чухари, чукча, чуча) связано с обозначением глухаря в саамских и некоторых других языках территории Севера» [4, с. 199]. С такой версией согласиться нельзя, ибо придется признать, что сначала русские познакомились с чудью, а потом, от значительно более северных соседей, усвоили название. Так не бывает. Как минимум в таком случае было бы еще одно название для этого народа. И откуда в русский язык проникли, если исходить из вышеприведенной версии, производные от «чудь» слова: «чухарь», «чухна» — в значении «отсталый, дикий, бестолковый человек»? От себя добавлю к приведенному списку такие полужаргонные слова: «чухан», «расчухать», «чухнуть». Все это следы очень широкого контакта древнерусского населения с чудью, которая находилась на гораздо более низком уровне культурного развития по сравнению с пришлым славянским населением.

Я полагаю, что слово «чудь» — искаженное индоевропейское название. Снова вспомним, что белорусов и сейчас называют гуды. Это название, как сказано выше, несомненно, родственно слову «суды» («Судеты»). Звуки «с» и «ч» — легко перейдут друг в друга при иноязычной передаче. В таком случае чудь — искаженное балтское суд («шуд»?), и можно предположить, что финно-угорская чудь — балты, сменившие свой язык на язык соседей.

Такое объяснение можно предложить для странного перечня народов, якобы родственных славянам, в новгородской повести. Когда-то они говорили на языках, родственных балто-славянскому. Только включение в список народа лопь вызывает недоумение. Может быть, ошибка. [7 — А может быть, и не ошибка. В I тыс. н. э. лапландцы (лопь) заселяли почти всю Финляндию. Какие-то группы балтов в VI в. вполне могли бежать на север и смешаться с «лопью».]

Есть еще один источник, из которого можно извлечь доказательства того, что именно чума подкосила историческое бытие балтов и расчистила место для выхода славян на широкую арену истории. Я имею в виду древнерусский фольклор.

Святогор — пожалуй, самый загадочный персонаж русского былинного эпоса. До недавнего времени считалось, что у этого образа нет никаких соответствий в мифологиях других народов. Потом некие слабые параллели вроде бы обнаружились в иранском эпосе. Е.С. Галкина указывает на параллели между образом Святогора и нартским эпосом Северного Кавказа [30, с. 391–392]. Но все выявленное касается второстепенных черт Святогора и связанного с ним фольклорного круга. Он изолирован от других героев былинного эпоса, не совершает никаких подвигов, несмотря на огромную мощь — Илью Муромца он сажает в карман. В этом своем деянии Святогор перекликается с героями нартского эпоса и великанами-онарами марийской мифологии. Он пассивен, в его образе наличествует кричащее противоречие: огромная мощь и неспособность ее проявить. Это как бы спящий или дремлющий богатырь. Он лежит на земле или на горе (иногда — сам как гора). Святогор неподвижен в отличие от других богатырей, привязан к Святым горам, противопоставленным в былинах Святой Руси [125, т. II, с. 421].

Совпадение имени былинного богатыря и его местообитания дает ключ к разгадке этого таинственного образа. Выше уже установлено, что Святые горы (Светлые, Белые, Русские) суть не что иное, как Валдайская возвышенность, которая в течение тысячелетий была самым сакральным местом Восточной Европы, в качестве таковом отраженная во многих индоевропейских мифологиях, так как, повторю, предки всех ныне существующих индоевропейских народов, за исключением армян, были связаны с этим регионом Евразии. Со времен бронзового века Валдай были местом расселения индоевропейцев, говорящих на языках, которые мы уговорились называть Европа-сатем. Это страна, которую можно назвать первоначальной Галеей, это место обитания Галатеи, место, где Fеракл встретил Ехидну, это Беловодье, Альбанское озеро, исток четырех рек, текущих на четыре стороны света, гора Меру, гора Хара Березати, вероятное место рождения Аполлона у гипербореев, Рифейские горы, место, где, по представлениям древних индоевропейцев, находился вход в подземный мир. Это мир, принадлежащий Велесу/Волосу — Змею Горынычу, отсюда на берега Черного моря приходил ветер Борей, возможно, это и скандинавская Вальхалла. Святогорье и Святогорский монастырь на юго-востоке Псковской области — отдаленная память о той древней эпохе, когда Валдай были центром мира индоевропейцев.

В конце концов, по прихоти истории, Валдай оказались частью территории расселения балтов. Святогора следует считать былинной персонификацией балтов как культурноисторической общности, подобно тому, как Идолище Поганое в былинах олицетворяет половцев.

Для начала объясню загадку странной пассивности и дремотности Святогора. Археолог П.Н. Третьяков в своей монографии с некоторым удивлением отмечает у балтов сильно выраженную застойность жизни: балтский археологический материал из разных слоев разделенных тысячелетием практически идентичен, новые поколения скрупулезно воспроизводили достижения далеких предков, не пытаясь внести что-то свое, новое [169, с. 32]. При этом балты были многолюдной общностью, занимавшей огромную территорию. Малочисленному, но динамичному славянскому этносу родственный балтский этнос должен был казаться таким, каким выглядел Святогор в глазах Ильи Муромца: огромным, мощным, но не способным ни на какие серьезные деяния, спящим или пассивным. Земля не хочет его носить, и судьба его — уйти в землю, исчезнуть с лица ее, оставив мир для энергичного, умного Ильи Муромца, который в данном случае в своем образе олицетворяет славянство, занимающее место балтов.

Рассмотрим сцену смерти Святогора. (Есть разные варианты былины, расходящиеся в деталях. А детали эти важны. Я беру за основу былину «Илья Муромец и Святогор». Гильфердинг. № 273.) Богатыри увидели белый каменный гроб посреди чистого поля.

Илья лег в него, да не впору он ему пришелся. Святогор лег в гроб — уютно и приятно показалось ему в нем. Тут сама крышка гроба закрылась. Илья Муромец бьет палицей, крышку гроба пытается разбить, да только после каждого удара на гробе новый железный обруч появляется. Понял Святогор, что смерть его пришла, предложил Илье взять себе часть Святогоровой силы с дуновением своим. Илья отказался и поступил совершенно правильно, ибо дуновение Святогора несло смерть. Потом пошла из Святогора кровавая пена, и он скончался. Некоторые варианты былины упоминают, что если бы Илья Муромец лизнул эту пену, то тоже бы умер.

Чумные бациллы, как известно, передаются от больных здоровым либо через физический контакт, либо по воздуху. Чума бывает бубонная и легочная, причем легочная хорошо передается по воздуху. Именно дуновение Святогора несло угрозу жизни Ильи Муромцу. Следует ли из этого, что в былине описываются проявления легочной чумы? Посмотрим медицинскую литературу, например Большую медицинскую энциклопедию (чума).

«Мокрота вначале студенистая, стекловидная, затем становится кровавой, обычно имеет жидкую консистенцию… Присоединяются другие геморрагические явления — кровавая рвота, высыпания на коже» (Первично-легочная чума) [21, т. 7, с. 354].

Итак, заметный симптом легочной чумы — кровавая пена, исходящая от больного. Но ведь именно кровавая пена исходила от Святогора перед смертью. Разумеется, она тоже угрожает чумной заразой, в особенности если кому-то пришла бы в голову странная идея лизнуть ее.

Диагноз налицо! Былину о смерти Святогора можно зачислить в свод доказательств того факта, что балты были почти полностью истреблены легочной формой чумы и их место заняли родственные им славяне, получившие от балтов часть их силы, т. е. ассимилировавшие оставшееся разреженное балтское население и усвоившие некоторые элементы их культуры.

Наконец, еще одно, правда, косвенное доказательство того, что на территории славянского расселения была когда-то сильная эпидемия, дает нам «Повесть временных лет». Я имею в виду историю о том, как обры «примучили дулебов» и чем это кончилось.

У меня давно вызывали недоумение некоторые детали этого рассказа. Во-первых, дулебы жили на Волыни, т. е. на возвышенных местах, поросших лесом, а авары были конными степняками. Аварам куда проще было «примучить» северян, полян, древлян, но об этом не сохранилось никаких преданий, зато на полтысячи лет сохранилась память об угнетении и унижении народа, до которого степнякам и добраться-то было трудно. Во-вторых, для степняков всадничество, т. е. передвижение верхом на коне, — вопрос чести. С какой стати они должны были пересаживаться в телегу, даже если ее везли дулебские «женки». Аварии в глазах своих соплеменников в такой ситуации выглядел бы непрестижно. Во всяком случае, других подобных случаев в истории степных народов неизвестно. В-третьих, передвигаться таким способом в горах, вдали от родной степи, просто опасно: можно бесследно сгинуть в ближайшей пропасти, если нет эскорта из своих всадников. В-четвертых, выражение «погибоша аки обри» предполагает, что авары с исторической сцены исчезли внезапно и все (или почти все). Но это не так, авары в VII в. действовали активно, сражались с франками Карла Великого и ушли из истории постепенно. В-пятых, смущало употребление в летописи слова «погибоша». Если бы авары потерпели поражение от какого-то народа, были бы завоеваны, вырезаны поголовно (а этого не было), летописец употребил бы «побиша», «порезаша», «убиваху» и т. д. Авары, по словам летописца, «помроша», т. е. «вымерли все». По какой причине они вымерли?

Большую часть сомнений помогла разрешить остроумная догадка А.Г. Кузьмина. Он обратил внимание, что в списке племен Птолемея упомянуты аварины (обарины), в районе истоков Вислы, т. е. по соседству с дулебами. Слово obar по-кельтски означает «тщеславие». А у летописцев обрины названы «гордые умом». Видимо, летописец перепутал известных ему аваров с неизвестными аваринами [101, с. 144].

А.Г. Кузьмин никак не развивает далее свою догадку, а в контексте данной работы она приносит некоторое количество новой информации.

Аварины (обарины), вне всякого сомнения, имели кельтскую идентичность. Дулебы отнюдь не были славянами, как принято считать. Они были балтами. Этноним «дулебы» (дудлебы), очевидно, означал «любители дудок» или «лобызатели дудок». Стоит вспомнить, что слово «волынка» — «духовой музыкальный инструмент» — происходит от слова «Волынь» — названия местообитания летописных дулебов (дудлебов). Становится понятным, почему в словаре В.И. Даля (и у М. Фасмера) слово «дулеб» зафиксировано в значении «дурак», «простофиля».

Рисуется примерно такая картина. Обитал на Волыни народ (союз племен) балтского происхождения, который не слишком усердствовал в боевых искусствах даже для защиты родной земли, зато большим уважением у них пользовались мастера игры на волынке или на трембите («на дудке»). Поэтому имя им было дулебы (дудлебы) — племя с таким названием известно и в Чехии. Соседний кельтский народ (союз племен), название которого можно перевести как «гордичи» или «гордятичи», а по-кельтски обарины, покорил народ горных музыкантов. Победители подвергли покоренных дулебов унижениям, которые удивили видавших виды современников, но унижения покорно сносились завоеванными. Это вызвало насмешки и презрение, по окрестным землям ходили анекдоты о том, что творится в земле дулебов, один из анекдотов дошел до древнерусского летописца. Слово «дулеб» стало нарицательным (как чухна), означая весьма неуважаемую личность, и в этом качестве дожило до нашего времени. Видимо, этому способствовало то, что в звучании его для русского уха слышалось одновременно «дуб» и «нелепый».

Кончилась эта история пришествием чумы, скосившей и угнетателей, и угнетенных. Остатки и тех, и других были ассимилированы славянами, образовавшими в бывшей земле дулебов сильный племенной союз волынян. Фраза в «Повести временных лет»: «Бог потребил я, и помроша вей…», а также фраза «погибоша аки Обри» — дают еще одно косвенное свидетельство в пользу того, что на Северных Карпатах во второй половине I тыс. н. э. (примерно), была смертоносная эпидемия.

Русское устное предание сообщает, что жила когда-то на земле «чудь белоглазая». Жила — да вся в землю ушла. Со словом «чудь» мы разобрались. А почему «белоглазая»? А потому же, почему кельты за много веков Галас — «Змеиные горы/ холмы» превратили в Стеклянные горы («глас» или «гляс» — «стекло»). На самом деле — «чудь Змеиных гор», они же «Белые горы». В нынешней интерпретации — «чудь Валдайская». А почему ушла в землю? Вымерла от страшной эпидемии в VI в., оставив землю по наследству восточным славянам.

История в аспекте медицины

Влияние медико-биологического фактора на ход исторических событий не слишком часто привлекает внимание историков, нам же здесь без него не обойтись. Выше был сделан вывод, что на протяжении ста лет история два раза предоставляла славянам шанс резко увеличить и расширить масштабы своего присутствия в мире. Оба раза этим шансом они воспользовались. Первый шанс был связан со смертью Аттилы, распадом гуннской империи и резким сокращением населения в Паннонии. Как только этот шанс был использован в полной мере, сразу же появился второй: огромное количество земли по соседству со славянами опустело в результате эпидемии чумы. Этот шанс тоже был использован с большой эффективностью, и за три столетия славяне стали крупнейшей этнической единицей Европы. При рассмотрении славянской экспансии в основном здесь держалось в поле зрения движение славян на север и на восток, но ведь и на западе славянские поселения доходили до Мюнхена, а на многих западных землях славяне чересполосно жили с германцами. Немецкая историческая память не сохранила никаких сведений о славянской агрессии на запад и захвате ими германских земель. А ведь земли нынешней Германии в VI–VII вв. уже находились в поле зрения людей, умевших читать и писать по-латыни, многие земли были христианизированы. Если бы славянская агрессия имела место, то она бы попала в хроники какого-нибудь монаха-грамотея. В германском эпосе присутствует Аттила, но не нашлось места для славян, появившихся на арене истории позже. Из этого следует, что славянская колонизация германских земель была мирной, славяне заселяли пустые земли, а значит, по германцам «Юстинианова» чума тоже нанесла сильный удар, хотя и более слабый, чем по балтам.

Тут невольно останавливаешься перед естественным вопросом: если чума такой страшной косой прошлась по Европе, почему она не скосила также и славянскую популяцию, а как бы нарочно оставила народ для заселения опустошенной территории? Если бы славяне понесли от чумы такие же чудовищные потери, как и другие народы Европы, они оказались бы с ними в равном положении и не успели бы заселить столь обширные территории, так как аборигенное население успело бы восстановиться или пришли бы издалека другие насельники на опустевшие земли. Такой вопрос выходит за рамки истории и понуждает обратиться к теоретической медицине. Это хотя бы частично переводит его из чисто медицинской сферы в сферу историко-философскую, что упрощает задачу для автора, мало что смыслящего в практической медицине.

Сначала зададимся вопросом: а были ли другие народы, которые эпидемия так же странно обошла, как и славян? По крайней мере один такой пример есть — это саксы, которые к началу эпидемии занимали в Британии только территорию графства Кент, а после эпидемии быстро овладели всей страной. Да, согласно Гальфриду Монмутскому, немало саксов стало жертвой мора, но в отличие от бриттов они не покинули Британию и пригласили себе в помощь с родины новых саксов и других германцев. Стало быть, у саксов было кому переселяться. При этом в самой Германии Саксония сохранилась, в VIII в. саксы упорно боролись с Карлом Великим, а в IX в. выступили инициаторами создания германского королевства. Саксонская династия была первой королевской династией Германии.

Можно ли на основании этих фактов сделать вывод, что есть народы, весьма подверженные действию эпидемий, а есть народы, слабо им подверженные? Если так поставить вопрос о конкретных человеческих особях, то ответ будет, бесспорно, положительным. Любое повествование о страшных эпидемиях включает рассказы о людях, которые пренебрегали защитными мерами, но которых зараза обходила как заколдованных. Насколько такая ситуация применима к целой человеческой популяции в размере этноса?

Изоляции от соседей ни саксы, ни славяне не имели. К началу эпидемии и те, и другие с соседями контактировали плотно. Если даже допустить, что славянская прародина имела относительную изоляцию, то ведь к началу эпидемии основная масса славян проживала в Паннонии.

Рассмотрим предположение: паннонских славян чума скосила, но они имели столь высокую рождаемость, что быстрее всех восстановили свою численность. Во-первых, это не подтверждается фактами: Паннония в VI в. не была в запустении, наоборот, с ее территории масса славян во времена Юстиниана нападала на Византию. Во-вторых, если бы славянам пришлось сначала восстанавливать свою численность, невероятно было бы появление первых славянских поселений в Новогородско-Псковской земле уже в начале VII в.

Таким образом, в нашем распоряжении остается одна версия, что существуют народы, легко поражаемые эпидемиями, и народы, мало к ним восприимчивые. Можно привести факты из отечественной истории, подтверждающие такой вывод. Чума 1348 г., опустошившая Западную Европу, в начале 50-х годов пришла на Русь через Прибалтику. Последствия ее прихода были трагичны, однако совершенно несравнимы с западными масштабами. В 1666 г. в Западной Европе вновь свирепствовала чума, при этом Россия не была ею затронута вовсе. Этот феномен объясняют успехом политики изоляции страны, проводимой правительством. Отчасти это верно, но если мы учтем протяженность русских сухопутных границ, состояние пограничной службы в то время, а также то, что достаточно одному зараженному звериными тропами бежать через границу, и эпидемия вспыхнет в целой местности, то придется признать, что кроме изоляции действовали и другие, неведомые факторы. В конце концов, разве западноевропейские правительства не пытались тоже временно проводить политику изоляции своих стран? А ведь у них границы были покороче. А Англия — вообще на острове.

Иммунитет этноса — понятие абстрактное, он складывается из личных иммунитетов всех членов этнического коллектива. Мне представляется уместным здесь для иллюстрации вспомнить школьный опыт с электропроводимостью воды: через дистиллированную воду электрический ток не проходит, но если каплями добавлять в воду кислоту, то по цепи пойдет сначала слабый, потом все более сильный ток, и лампочка в цепи будет светиться все ярче.

Точно так же, если этнос состоит в основном из здоровых особей с сильным иммунитетом, эпидемия отреагирует на него подобно тому, как электрический ток на дистиллированную воду с малым количеством кислоты. «Проводимость» эпидемии резко падает, а этнос понесет незначительные потери, или вообще эпидемия его минует.

В связи с этой темой меня заинтересовала теория «исторической эпидемиологии» — так ее можно назвать. Кто ее автор, мне неизвестно, познакомился я с ней в изложении к.б.н. М. Супотницкого [163]. Она представляет интерес для истории, я изложу ее так, как понял.

Болезнь, именуемая СПИД, существовала всегда, просто люди раньше не догадывались о ее существовании. Вылечить СПИД теоретически невозможно, так как он интегрируется с геномом человека. Смертность от СПИДа — 100 %. Почему же он в таком случае не истребил все население земного шара?

Все дело в хитром механизме биосферы. Все эпидемические болезни можно разделить на болезни с длинным инкубационным периодом — 2 — 3 года (например — проказа), с коротким инкубационным периодом — полгода (например — туберкулез), со сверхкоротким инкубационным периодом — несколько дней (например — чума, оспа). СПИД — болезнь сверхдлинного инкубационного периода, он разрушает организм десятилетиями. Коварство вируса СПИДа в том, что, во-первых, его проявления маскируются, во-вторых, прежде чем СПИД прикончит человеческую особь, она успевает обзавестись потомством, которое уже с рождения заражено этой инфекцией.

СПИД, не торопясь, разрушает организм, с каждым поколением растет число его носителей. Но, разрушая организм, СПИД уничтожает иммунную систему человека и тем самым открывает ворота в организм человека другим инфекциям, способным убить организм быстрее, чем СПИД. Внезапно в обществе вспыхивает эпидемия проказы, которую до этого не знали веками. Но эта болезнь с длинным инкубационным периодом, проявления ее очень заметны, общество успевает принять меры по изоляции больных, потомства они не оставляют и умирают, унося с собой в могилу кроме проказы и вирусы СПИДа, обрывая тем самым цепочку передачи его через поколения.

С проказой люди в конце концов справляются, но они не знают, что вирус СПИДа продолжает распространяться и в пространстве, и в цепи поколений. Проблема в том, что люди никогда не умирают непосредственно от СПИДа, раньше, чем он прикончит организм, человек умирает от другой болезни, даже от простуды, если иммунитет сильно разрушен. Через некоторое время после исчезновения проказы в обществе начинается эпидемия, например, туберкулеза — болезни с коротким инкубационным периодом. Больные СПИДом умирают от туберкулеза, но это не останавливает его распространение в пространстве и в поколениях, а только замедляет шествие. И тогда приходят эпидемии со сверхкоротким инкубационным периодом, например чума или оспа. К этому времени человеческие популяции, зараженные СПИДом, можно сравнить с дистиллированной водой, в которую накапано довольно много кислоты. «Проводимость» эпидемии перешагивает критическую черту, и она проходит через страны и народы, оставляя за собой горы трупов. При этом происходит великое очищение человеческих популяций. Эпидемия поражает людей со слабым иммунитетом, но вместе с ними гибнет вирус СПИДа. Как если бы электрический ток разрушал в воде кислоту, обеспечивавшую его проводимость. Биологи это называют «элиминирование генотипов особей, склонных к заражению». Больные СПИДом остаются в популяциях в ничтожном количестве, в изолированных коллективах, и с этих плацдармов СПИД снова начинает свое медленное вековое наступление. Цикл повторяется. Таков медико-исторический взгляд на процесс.

Если принять изложенную теорию, то из нее следует вывод, что могут существовать человеческие коллективы, весьма уязвимые к эпидемиям, и коллективы, слабо подверженные им. Каким же образом возникают вторые? Для этого требуется несколько условий.

Коллектив должен быть изолирован (относительно) от других коллективов в течение нескольких веков. Желательно наличие у такого коллектива скудного и простого образа жизни. Иными словами, члены коллектива должны жить достаточно близко от грани голодной смерти, тоже в течение нескольких веков. Такое общество всегда отличается очень высокой рождаемостью и очень высокой смертностью. В основном детской смертностью, но и взрослой тоже. Выживают и оставляют потомство только биологически сильные особи, а слабые генотипы элиминируются. В рамках разброса генов у людей усиливается роль чисто биологического отбора. Через некоторое время это сказывается и на «социальном генотипе». В обществе усиливается жесткость и безжалостность, формируется мировоззрение и идеология, не приемлющие в коллективе глупцов, лентяев, слабаков, трусов, больных, имеющих психические проблемы. Их удел: умереть, не оставив потомства, или уйти в другие человеческие популяции. В таких условиях за несколько веков формируется человеческий материал более высокого качества, нежели у цивилизованных или более комфортно живущих соседей. Этот процесс имеет и оборотную сторону. Жизнь в рамках такого общества, где все «расписано», — очень монотонна и скучна, а все возрастающее количество активных человеческих особей будет искать возможности самореализации. С одной стороны, это приведет к оттоку активных личностей (которых Л.H. Гумилев называет «пассионариями») за пределы популяции, с другой стороны, оставшиеся будут инициировать внутренние междоусобицы. Со временем межклановые столкновения станут бичом такого общества. Пока не появится возможность направить энергию людей на внешние объекты. Часто это связано с появлением харизматического лидера: религиозного, военного, политического. Или соседи на свою беду вовлекут этот народ в свои внутренние свары, или по соседству появляются земли, годные для заселения. [8 — Существуют ученые-медики отрицающие существование СПИДа. Не берусь судить, кто прав в этом споре. Но если в конце концов окажется, что правы те, кто наличие СПИДа отрицает, изложенная теория все равно будет «рабочей», но в таком случае в нее надо будет внести коррективы.]

Таков был набор условий, сопровождающих формирование праславянского общества: довольно изолированное существование между Дунаем и Богемским массивом, гористый рельеф ограничивал возможности землепользования, нельзя было использовать земли на берегу Дуная, население увеличивалось, а ресурсов не хватало. И такая ситуация продолжалась почти пять столетий.

Последствия заселения свободных земель таковы: резкий подъем уровня жизни; рождаемость еще много поколений будет высокой; прекращается отток активных особей за пределы популяции; резко сокращается детская смертность и смертность от межклановых распрей. Результат — демографический взрыв огромной силы. Еще через несколько поколений в Европу пришла пандемия чумы, но в среде славян она собрала скудный урожай, зато очень сильно выкосила их соседей. Размножившееся славянство получило возможность заселить новые огромные опустевшие площади на Балканах (Византия), в Центральной и Восточной Европе. При этом исчезли условия, сделавшие протославян славянами. Началось их стремительное движение к цивилизации и вместе с тем ухудшение качества человеческого материала. Процесс медленный, вековой.

Восточноевропейцы о страшной чуме VI в. быстро забыли. В Западной Европе о ней помнили по крайней мере до середины XX в.

Смотрит луна на поляны лесные

И на руины собора сквозные.

В мертвом аббатстве два желтых скелета

Бродят в недвижности лунного света:

Дама и рыцарь, склонившийся к даме

(Череп безносый и череп безглазый):

«Это сближает нас — то, что мы с вами

Оба скончались от Черной Заразы.

Я из десятого века — решаюсь

Полюбопытствовать: вы из какого?»

И отвечает она, оскаляясь:

«Ах, как вы молоды! Я из шестого».

Бунин И. А. Франция. 1947 г.

О славянской этнонимии

Ранее были предложены версии происхождения названия славянских народов чехов и хорватов. Большинство других названий славянских народов этимологизируются без особых проблем, и я не буду на них останавливаться. Но два названия, на мой взгляд, заслуживают специального рассмотрения. Первое из них — сербы, происхождение которого остается загадкой по сей день. Второе — поляки, происхождение которого кажется простым и понятным, но мне представляется, что здесь не все так просто.

Начну со слова «поляки». Со времен начала летописания этимология его дается единственная и бесспорная: «поляки» — значит «поляне», аналогично полянам на Среднем Днепре. Что касается другого окончания, — есть параллель — славянский народ словаки, образовано название от «славяне», как поляки — от «поле».

Правда, этноним словаки впервые зафиксирован только в XV в., а значит, мог возникнуть под влиянием этнонима поляки, когда славянское население Северных Карпат сложилось в этнос и возникла потребность этническое самосознание обозначить специальным термином.

Начнем с того, что вспомним о наличии другого этнонима у крупнейшего западнославянского народа — ляхи. Вариант — лехи, так как сами поляки, по легенде, ведут происхождение от старшего сына Пана по имени Лex. Такое имя и сейчас присутствует в польском ономастиконе. Мне неизвестна какая-либо попытка объяснить его происхождение, даже версии ни одной я не обнаружил. Предлагаю свою.

В первой части данной работы, специальная глава была посвящена анализу древнего индоевропейского корня лат/ лот/лет/лит/лят и других его форм. Напомню, что значение корня — «белый»/«светлый» и в этом значении он широко представлен в балтской этнонимии. Очевидно, у древних балтов, занимавших неизмеримо большие территории, он был распространен по всей площади обитания.

Далее, как установлено выше, Польша вовсе не прародина славян, они там появились только в VI в., а ранее большая часть ее территории была заселена балтами. Напрашивается предположение, что если у балтов Юго-Востока балтийского побережья в этнонимии так активно использовался вышеназванный корень, то и на территории будущей Польши он мог широко использоваться балтами для тех же целей. Видимо, балтским влиянием объясняется такая особенность польского языка, как переход «е» в «я». У привисленских балтов вышеуказанный корень вполне мог звучать «лят»/«ляд»/«ляк». Отсюда очень близко до «лях»/«лех», в особенности, если у древних балтов в языке сохранялось остаточное придыхание (как в русском «бог»).

Подобный же корень в форме ляк легко обнаруживается в термине «поляки». Что касается начального форманта по, — параллель легко обнаруживается, например, в названии Полесье (Белоруссия), Подолия (Украина), Поволжье (Россия). В самой Польше, кстати, есть историческая область Подлясе. Смысл названия с формантом «по» («под») — «земля (территория) под ногами». Следовательно, название Польша в вольном переводе будет означать «страна ляхов», «страна ляшья», а этнонимы «поляки» и «ляхи» оказываются тесно связанными друг с другом, что и обусловило их многовековое совместное бытование. Видимо, в начальные времена польской государственности этимологию названия помнили, поскольку в латинской форме написания страну называли Полония, в то время как поле по-латыни — ager. В бытии польского этноса и государства белый цвет всегда играл особую роль, в одежде, военной форме, цвете знамени… Даже гитлеровский план нападения на Польшу назывался план «Вайс» («Белый» план).

На севере Польши живут кашубы, которых в качестве отдельного народа не выделяют, а считают особой частью польского этноса. Происхождение этого названия неизвестно, если не считать попытки М. Фасмера связать его с общеславянским «шуба». При этом ученый не дал объяснения, ни — откуда впереди формант ка, ни — чем замечательны шубы, носимые в тех краях, если от них даже произошел этноним. Исходя из такой этимологической логики, можно предположить, что шведы — все швецы (портные), бритты — ходили поголовно бритыми, а колумбийцы — все вышли прямиком из колумбария.

Лично я склоняюсь к мысли, что название «кашубы» очень древнее, восходит ко временам культур боевых топоров. Корень «каш» («кас») можно обнаружить и в таких этнонимах, как каспии, костобоки. Сославшись на главу о змеиных культах, я перевожу его — «змеи». Второй корень — «уб», допускает разные толкования, я предлагаю сопоставить его с общеиндоевропейским «аб» — «вода» (Мургаб, Обь — реки; Або (нынешний Турку) — город). Кашубы — «водные змеи» — подходящее название для народа, живущего на берегу Балтийского моря. [9 — От носителей абашевской культуры, говоривших на языке группы кентум, у современных татар Поволжья осталось много имен. Татарское имя Кашап (и фамилия Кашапов), видимо, тоже означает «Водяной Змей», от которого в русском фольклоре произошли и подводный царь, и золотая рыбка, и щука, исполняющая желания.]

Теперь следует разобраться с другим славянским этнонимом: сербы. Здесь совсем иная картина. Название считается неясным, существует несколько версий его происхождения, Но все они сомнительны. Перечислять я их не буду, это хорошо сделал до меня В.П. Кобычев [90, с. 127–128].

Обозначу свою позицию по тем наработкам, какие уже сделаны предшественниками.

Нет сомнения, что лужицкие сорбы и балканские сербы — разные формы одного и того же этнонима. Иными словами, исходный термин-эпимон был известен еще праславянам. Также приемлема мысль о связи слова «серб» с «сябер», «себер», а также с названием восточнославянского племенного союза северяне. Обоснованным мне кажется перебрасывание мостика от северян к кельтскому племенному союзу северов и к Северам — династии римских императоров. Все.

Теперь начну анализ имеющегося материала, с учетом того, что вопрос необычайно сложен и ошибочное толкование весьма вероятно.

Из всех перечисленных слов достоверно известно значение только слова «сябер»/«себер», хотя бы из словаря В.И. Даля. Оно значит нечто среднее между понятиями «друг» и «помощник». В современном русском языке полноценной замены ему нет по смыслу. Но из «друг», «помощник» не могло возникнуть название союза племен или этноса. Эти структуры формировались на идее кровного родства, реального или вымышленного, а не на идее товарищеской помощи. До сих пор в русском языке «сородич» означает «принадлежащий к одному со мной народу». На идее товарищеской взаимопомощи могли формироваться только относительно небольшие человеческие коллективы неродственников, связанных общей судьбой (такие коллективы, как гата, чеха).

Вырисовываются два направления поиска истины. Либо слова «сябер» и «серб» имели общего предка, а этот эпимон имел синтетическое значение, либо в некоторых раннеславянских коллективах первоначальное значение слова было забыто, и ему придали новый смысл.

Вторая версия мне кажется более сомнительной. В первобытных и раннеклассовых обществах четкое различение родовых и дружеских связей носило принципиальный характер, в путаницу здесь трудно поверить. Даже случайные скопления людей разного происхождения через два-три поколения проникались идеей кровного родства членов коллектива. Наличие же похожего и, возможно, родственного корня в кельтской и италийской среде склоняет к мысли, что был какой-то древний индоевропейский корень, который в течение тысячелетий в разных языках дал целый куст слов-родственников, смысл которых расходился порой весьма далеко друг от друга.

Предлагаю версию. В русском языке есть слово «герой», заимствованное из древнегреческого. «Современные этимологии дают различные толкования этого слова, выделяя, впрочем, функцию защиты, покровительства (корень ser-, вариант swer-, wer-, ср. лат. serware — «оберегать», «спасать»), а также сближая с именем богини Геры» [125, т. I, с. 294]. Со словом «Геракл» этот корень тоже сближают.

От сербов и сябров Г ера и Г еракл весьма далеки по звучанию и по смыслу, но корень ser, даже при наличии вариантов, весьма интересен. А значение «оберегать», «спасать» — явно перекликается со значением слова «сябер»/«себер». Невольно возникает вопрос: каково значение уважительного английского «сэр» и французского «сир»? Очевидно, они находятся в родстве с немецким «герр» (herr). На русский язык последнее слово переводят — «господин», но это не совсем верный перевод. Корень этот присутствует в слове германцы и в имени Герман. Здесь значение корня «герр» — что-то вроде «великий воин», т. е. «герой».

В приведенной выше цитате есть отсылка к латинскому слову serware — «оберегать», «спасать». Но оно удивительно похоже на слово «серв» — по-латыни — «раб».

Здесь придется отвлечься. Со студенческих времен меня смущало имя предпоследнего римского царя — Сервий Туллий. По некоторым проговоркам в публикациях я догадался, что и других историков оно смущает. Ну не может быть так, чтобы в раннерабовладельческом обществе царь имел бы имя — Раб! Не занял бы он трона, а если бы занял, то еще загодя сменил бы имя. Потом я сообразил, что имя Сергей и воинское звание сержант связаны со словом «серв». Недоумение возросло: военный чин и рабское состояние — вещи очень разные. А что касается имени Сергей, то в I в. до и. э. жил знатный и очень амбициозный римлянин-патриций — Луций Сергий Катилина. Луций («люций») — «свет», здесь все нормально, но если вторая часть имени связана со словом «раб», получается чепуха. И не могло бы имя Сергей оказаться тогда настолько живучим, что прошло через тысячелетия и завоевало популярность у многих народов. Здесь какая-то явная путаница.

Попробуем истолковать имя по-другому. Туллий — очевидно, родственно хеттскому слову «тулия» — «народное собрание» (в русском языке родственные слова: «тул» — «колчан для стрел»; «туловище», «толпа»). Если Сервий означало «оберегатель», «спасатель», то примерный перевод царского имени — «Спаситель народа». Таким именем царь мог гордиться.

Встает вопрос: serware и serw — родственные слова или здесь случайное созвучие? Я полагаю, что слова родственны, а переход смысла произошел по следующей смысловой цепи: оберегать — стражник — воин-наемник — слуга — раб. Такие переходы возможны, вспомним, что русскому слову «слуга» родственно ирландское «слуаг» — «воин-дружинник». И мы получаем простое и логичное объяснение, почему «сержант» означает воинское звание. К слову «раб» оно имеет очень косвенное отношение.

В ходе анализа мы вышли на понятие «воин-дружинник», а слово «дружина» происходит от «друг». Круг замыкается, мы снова приходим к слову «сябер»/«себер», означающему «друг», «помощник». В Древней Руси любой дружинник был, в сущности, воином-наемником, он устраивался на службу к князю на определенных условиях, если ему переставало нравиться, он мог уйти к другому князю. Не только «воин-наемник», но и «слуга», вполне приложимо к дружиннику.

Подытожу. Корень ser первоначально, по-видимому, обозначал у индоевропейцев — «воин-герой». Позднее во многих языках он стал обозначать воина на службе у царя, князя. Интересно, что у запорожских гетманов личная гвардия-охрана, сформированная не из казаков, называлась сердюки. Стоит подумать над происхождением восточного слова «сераскир» и скандинавского «берсерк» у викингов. Может быть, русские слова «сердитый», «осерчал» современное языкознание неверно связывает со словом «сердце»?

В.П. Кобычев в комментариях приводит любопытный факт: «В чеченском фольклоре сохранились до настоящего времени поговорки: «Что это за сербы?», «Плохие вы сербы» [90, с. 128]. Предки чеченцев тысячелетиями соседствовали с носителями индоевропейских языков.

Поскольку воины на службе объединялись не родовыми узами, формально, дружбой и взаимопомощью, слово получило также значение «друг» и «помощник». Но кроме того, возникла целая поросль других значений: «воин-дружинник», «наемник», «герой».

Северы — династия правителей Римской империи и северы — кельтское племя, его название следует перевести как что-то вроде «могучие/отважные герои». В этот же ряд поставим восточнославянский племенной союз северяне, он располагался на территории бывшего проживания скифов. Видимо, от скифов в украинском ономастиконе имя Северин. В частности, так звали вождя народного восстания против польского владычества в конце XVI в. — Наливайко Северин.

Напрашивается вывод, что и славянский этноним сербы имеет смысл, близкий к значению «герой». Первоначальными структурами будущих сербских этносов были славянские дружины с характером берсерков, вышедшие из Паннонии и завоевавшие себе место под солнцем.

Истоки славянской письменности

Как ранее было сказано, в этой работе затрагивается не весь комплекс вопросов и проблем, связанных с индоевропейцами или с этногенезом славян. Тем не менее я иногда останавливаюсь на вопросах, рассмотрение которых необязательно для поставленных задач. Один из таких необязательных вопросов — генезис славянской письменности. Выше разобраны все существенные вопросы генезиса протославян и ранних славян, при этом мне ни разу не понадобилось выяснять: умели или нет протославяне и ранние славяне читать и писать. В заключительной главе славянской тематики я его все-таки коснусь, потому что я сам славянин, сам пишу и читаю, и в человеческом измерении этот вопрос не только вызывает у меня жгучий интерес, но и попросту интригует.

От библиографии я опять же откажусь, в связи с ее необъятностью, просто перечислю фундаментальные положения, на которых стоит современная наука. Заранее извиняюсь, что провожу резкие линии там, где специалист по вопросу предпочел бы штриховку и полутени.

Славянскую азбуку создал византиец славянского происхождения Константин Философ с помощью брата своего Мефодия в 863 г. на основе греческого алфавита. Сделано это было с практической целью — приобщения славян к христианству византийского толка. В 869 г. Константин (в монашестве Кирилл) умер, а его брат Мефодий продолжил дело брата, внедряя христианство и грамоту среди паннонских и моравских славян. Папский престол в борьбе за влияние на западных славян поддержал Мефодия, дал ему сан архиепископа и некоторое время позволял распространять новый алфавит, названный позднее кириллицей. Укрепив свои позиции в славянских землях, римский папа запретил кириллический алфавит и письменность на славянском языке. Мефодий был отстранен от своих обязанностей и умер в 885 г. Его ученики после смерти учителя, ведя борьбу за его и свое общее дело, в целях конспирации придумали новый алфавит, названный глаголицей. Так у славян появился второй алфавит.

Замечу, что два алфавита для одного языка, к тому же варварского, для IX в. вещь необычайная. В те времена освоение даже одного алфавита было под силу только людям с интеллектуальными способностями выше средних. Такая версия происхождения глаголицы жива до сих пор только из-за отсутствия более вразумительной. Допустим, на глаза немецким католическим церберам попалась рукопись на глаголице. Неужели в этом случае они проявят больший либерализм, нежели если рукопись писана кириллицей? И еще: нигде в Европе в это время не использовали криптографию и шифры (дай бог официальное письмо освоить), а ученики Мефодия, выходит, додумались. Это ставит их на голову выше ирландских монахов, которые в это время на Западе были самыми образованными людьми, не уступая в этом византийцам. Только имена ирландских интеллектуалов той эпохи известны, хотя, замечу, ирландская церковь тоже была соперницей Рима и доставляла ему неприятностей больше, чем византийская. А имена учеников Мефодия канули в Лету.

Но продолжу. Стараниями византийского правительства и учеников Мефодия славянская письменность постепенно распространялась вместе с православным христианством. Так она попала на Русь, видимо, вместе с появлением христианской общины. К середине X в. относится найденный уже давно археологами глиняный сосуд-тара, на котором кириллицей нацарапано слово «горчица» языком того времени. Кажется, более древних кириллических надписей у нас до сих пор не найдено. С принятием христианства на Руси утвердилось кириллическое письмо. Что случилось с глаголицей на русской почве — неизвестно, в некоторых других странах она еще долго использовалась.

Если опустить детали, то в основных чертах официальная историческая картина рисуется так. Мне же здесь некоторые детали придется рассмотреть, чтобы без зазоров сложить более достоверную историческую картину. Начать следует с правильно поставленных вопросов, памятуя о том, что правильно поставленный вопрос дает половину ответа.

Если глаголица — форма криптографии, использовавшаяся противниками католической церкви, то почему ее широко применяли в Болгарии, где католичество не имело влияния?

Глаголица также использовалась на территории Руси. С какой целью? Скрывать что-то от западной церкви?

Если двигаться вглубь истории Руси, то про какое время можно достоверно сказать, что на Руси в это время умели читать и писать? Каким алфавитом при этом пользовались?

Начну с вопроса о минимальной хронологической глубине русской грамотности. Вывод сделаю на основании двух опорных фактов. Из «Повести временных лет» известно, что после военного похода русы заключили договор с греками в письменной форме и произошло это то ли в 907 г., то ли в 911 г. И еще есть сохранившиеся фрагменты киевского летописания 60–70 гг. IX в. [152, с. 116].

Поскольку кириллица появилась в 863 г., теоретически могло быть так, что оба текста были написаны кириллицей. Но для киевского летописания времен Аскольда — Дира получается чересчур быстрое освоение кириллицы. Первые активные попытки распространить кириллицу относятся к 70-м гг. IX в. и имели место в Моравии, от Руси довольно далеко. Не может быть сомнения, что если в 60 — 70-х гг. IX в. в Киеве существовала письменность, то она никак не могла быть кириллической.

Теперь обратимся к договору Руси с Византией. Согласно «Повести временных лет», он был заключен в результате большого победоносного похода русов на берега Босфора в начале X в. Странность состоит в том, что сами византийцы ничего не знают о таком походе в это время, ничего о нем не пишут в своих хронографах.

Обратимся к простому здравому смыслу. Ко временам Вещего Олега за плечами византийцев была 14-вековая культурная традиция хронографии, если считать Геродота «отцом истории». Русы, по-видимому, только учились делать самые примитивные записи событий, до Геродота им еще было далеко. Кому следует больше верить — вопрос риторический.

Византийцы фиксируют удачный поход русов на Константинополь, но в 860 г. Уже высказывалось мнение — именно этот поход, совершенный во времена Аскольда — Дира, более поздние летописцы приписали Вещему Олегу. Придется признать, что это так, но до сих пор нигде не прозвучала мысль — такой факт обрушивает всю картину становления русской письменности. Если поход был на самом деле совершен в 860 г., то и договор заключен примерно в то же время (а Вещий Олег мог его просто возобновить, времени-то прошло полвека). За три года до создания кириллицы! Значит, не кириллицей был написан договор, а какой-то другой азбукой.

Какой именно азбукой был написан договор, предположить можно. Анализируя текст договора Игоря с греками (ок. 944 г.), еще И.И. Срезневский пришел к выводу, что русский текст договора был написан глаголицей [101, с. 354].

Сопоставим. Примерно ко времени заключения договора Игоря с греками относится упомянутый выше кувшин с кириллической надписью. Кириллицу к тому времени знали на Руси вполне достаточно чтобы делать бытовые записи, вроде отметки, что в запечатанном сосуде находится горчица, но важнейший государственный документ написан глаголицей. Следует окончательно сдать в архив версию, что глаголица — средство тайнописи и придумана в конце IX в. И едва ли можно сомневаться, что договор 860 г. был тоже написан глаголицей.

Почему Игорь и его окружение не записали договор кириллицей, ведь специалиста-грамотея нашли бы без труда? Логический ответ только один: Игорь и большинство его войска были язычниками, кириллица для них была письмом христианского меньшинства, а своей, так сказать «национальной и религиозной» письменностью была глаголица. И летописные записи IX в. в Киеве, вне всякого сомнения, писали глаголицей.

Добавлю еще одно соображение. Византийцы — должны были прочитать русский текст договора для проверки аутентичности текстов? Вне всякого сомнения. Значит, они имели своих знатоков глаголицы. А откуда бы они их взяли, если бы глаголица была секретным письмом?

Вот так, исходя из фактов и цепляя вывод за вывод, мы должны добавить еще одно звено: глаголица есть не что иное, как алфавитное письмо славян еще догосударственного периода, стало быть письменность языческих волхвов. То, что глаголица заведомо старше кириллицы, подтверждает также этимологический анализ слова «азбука», сделанный П.Я. Черных [187, т. I, с. 31]. Именно «национальным» славянским происхождением глаголицы объясняется то, что она в течение веков после принятия христианства имела хождение в Болгарии и других славянских странах. Интересный факт приводит А.Г. Кузьмин. В 1248 г. папский Рим снял запрет на глаголическое письмо, и оно обрело «второе дыхание». В XIV в. сам император Карл V (чех по происхождению) увлекся глаголицей и активно поддерживал ее распространение [101, с. 346]. Правда, далее А.Г. Кузьмин добавляет: «Но она все-таки возникала и сохранялась как тайнопись в течение веков». Воистину, демоническая сила у устоявшихся стереотипов науки!

Я отдаю себе отчет, что сделанный здесь вывод звучит для некоторых сумасшедше: славяне при первобытнообщинном строе имели свою письменность! Но факты — вещь упрямая. Ни у кого не вызывает удивление наличие рунической письменности у германцев, огамической письменности у кельтов. А у славян была глаголическая.

Теперь попробуем ответить на вопрос о времени ее возникновения. В свое время, листая этимологические словари М. Фасмера и П.Я. Черных, я обнаружил, что слова, связанные с письмом и чтением, у разных славянских народов имеют сходное звучание и происхождение и, как правило, восходят к протославянским корням. Это слова: «читать», «писать», «буква», «книга». Позднее выяснил, что этот факт замечен давно, самое раннее упоминание на сей счет обнаружил от середины XIX в. у А.С. Хомякова [182, с. 316] (правда, его версия происхождения слова «книга» никуда не годится, хотя корень угадан правильно). Достоин удивления этот заговор молчания вокруг здравой мысли по той только причине, что она ломает некоторые устоявшиеся предубеждения.

Вывод следует сделать такой: поскольку распад славянского праязыка, по данным лингвистики, начался в VI в., стало быть, письменность у славян к этому времени была. Если термины связанные с чтением и письмом этимологически восходят к праславянским корням, значит, письменность к праславянам не была занесена извне, а зародилась внутри их общества. Отрицать этот очевидный вывод невозможно.

Д.В. Громов и А.А. Бычков выпустили хорошую книгу, в которой убедительно доказали, что задолго до принятия христианства русы имели свою письменность, но на достаточно смелые выводы они так и решились, видимо, потому, что серьезные ученые должны избегать серьезных выводов [43].

В поисках истоков славянской письменности мы дошли до VI в., но это еще не предел. Глаголическая письменность (так я буду называть славянскую и праславянскую письменность) не могла возникнуть во время распада праславянского языка и, значит, праславянской общности. Она, следовательно, существовала еще в то время, когда славяне жили на своей прародине между Дунаем и Богемским массивом. Ее истоки следует искать в государстве Норик. Выше я выдвигал версию, что предки славян входили в состав этого государства. Напомню, что венеты в государстве Норик имели свой алфавит, об этом до нас сведения дошли, хотя и осталось неизвестным, как он выглядел. После завоевания римлянами Норика задунайские венеты стали жить самостоятельно и не подверглись романизации. Был ли у задунайских венетов в рамках государства Норик свой племенной союз, распавшийся после падения Норика, или до и после этого события они жили племенами, все равно выпадение из рамок государственности и существование в виде отдельных племен должно было привести к варваризации венетского общества в I–V вв. н. э. Варварская племенная форма общества не требует наличия письменности, даже в рамках племенного союза письменность необязательна, объективная необходимость в ней возникает только с образованием государства (были государства и без письменности).

Это аргумент против того, что праславяне сохранили свою особую венетскую письменность. Но если обратиться к примерам из мировой истории, то легко убедиться, что там, где письменность возникла, она исчезает только с переменой этнического состава населения или с появлением другой, более удобной письменности или письменности, имеющей за собой больший культурный потенциал. В качестве примера можно привести судьбу не только древнеегипетской иероглифики и ближневосточной клинописи, но и историю тюркской, германской руники. Германский рунический алфавит, по мнению западных исследователей, возник под влиянием греческого и римского письма [117, с. 27]. Но ведь германцы долгое время слабо соприкасались с античным миром, в отличие от венетов.

Поразительную живучесть проявила письменность острова Пасхи, хотя объективной необходимости в ней не было, другие обитатели Океании при схожем образе жизни прекрасно без нее обходились. Также напомню приводимый ранее пример с появлением письменности у индейского племени чероки.

Все эти примеры из всемирной истории доказывают, что в рамках первобытнообщинного строя вполне может существовать письменность и даже активно использоваться. Протославяне же, во-первых, получили письменность от предков-венетов, во-вторых, жили в окружении народов, имеющих свою письменность. И у них была своя венедская алфавитная письменность, которую они, скорее всего, уже тогда называли глаголицей.

Если имели письменность, то встает вопрос: на чем писали? Имели ли свои книги? Здесь уместно разобраться в этимологии слова «книга». Ни М. Фасмер, ни П.Я. Черных решения не предлагают. Но если первый из них ограничивается изложением версий и своим несогласием с ними, то второй автор посчитал уместным упомянуть версию, согласно которой слово «книга» в Европу занесли гунны, которые усвоили его от китайцев. И каким-то загадочным способом передали славянам. Такую версию не странно было бы увидеть на страницах бульварного журнала о тайнах и загадках, присутствие же ее в научном издании словаря вызывает удивление.

Слово «книга» в разных вариантах присутствует в большинстве славянских языков, кое-где его вытеснило латинское «либера». В старославянском языке одно из значений слова книга — «письменная доска». В словаре В.И. Даля есть похожее слово — кница. Так называют деревянное изделие, вытесанное из пня с корнем, имеющее дугообразную форму, используют его как распорку для каркаса лодки. Перекличка с понятием «письменная доска» есть, но не слишком близкая.

Даже в наше время плотники и столяры обрезки досок называют «концы». В основе слова «книга», видимо, лежит славянский корень «кон». От него возникли слова: «конец», «закон», «князь» («конязь») и др. Германцы когда-то использовали для письма буковые дощечки, отсюда немецкое Buch — «книга». У славян название дерева бук проглядывает в словах «буква», «буквица». Конечно, протославяне и славяне тоже использовали для письма буковые дощечки. Возможно, дощечка с написанным текстом называлась «конига» (корень «кон» и суффикс иг-ыг-уг, как в словах «выжига», «ханыга», «барыга», «подруга»). В русском языке звук «о» выпал, и получилось современное звучание. Христианизация и победа кириллицы принесла и другой материал для книг. Но археология слова позволяет вскрыть древние смысловые пласты и обнаружить истоки славянской письменной традиции.

На этом пока ставим точку. Разговор о славянской письменности еще не закончен. Он будет продолжен при рассмотрении возникновения русской грамоты.

Будем считать, что с фундаментальными вопросами славянского этногенеза мы разобрались.

Часть II. Русские

Появление славян в Восточной Европе

Вот мы и добрались до вопроса, поставленного в предисловии: «Откуда есть пошла Русская земля»? Теперь он выглядит немного более ясным, чем был вначале. Многие вопросы, связанные с началом русской истории, либо отпали, либо стали значительно понятнее. Теперь мы оставляем за пределами своего внимания западных и южных славян, переносим свое внимание на славян восточных, привлекая общеславянский материал лишь по мере надобности.

Кратко обозначу те исходные позиции, с которых начинаю анализ материала на суженном участке научного поиска.

Территория Древней Руси не имела никакого отношения к славянской прародине. Древнейшая, якобы славянская гидронимия на ее территории на самом деле имеет балто-славянское происхождение. Здесь находилась так называемая «Нурская земля», которая была общей прародиной всех европейских народов, говоривших на языках группы сатем: иллирийцев, балтов, славян. К VI в. н. э. большая часть территории будущей Древней Руси была заселена восточными балтами. На северо-востоке они чересполосно жили с финно-уграми, а на юге — с североиранцами, тюрками. В лесостепной зоне юга кое-где оставались потомки древнего скифского населения, говорившего на языках группы кентум.

Славяне пришли в Восточную Европу с запада двумя потоками. Один поток шел из Паннонии через Восточные Карпаты — на Средний Днепр, далее вверх по Днепру и его притокам. Это проникновение следует датировать первой половиной VI в. На середину VI в. Иордан и Прокопий Кесарийский весьма определенно фиксируют славяноязычие Среднего Поднепровья. Но этнический состав населения был еще пестрым и аморфным, славянский язык, видимо, был языком «межнационального общения». Эту аморфную массу назвали антами, т. е. украинцами. С VII в. в этой массе формировалось сознание славянской идентичности и начали выкристаллизовываться племенные союзы. Термин «анты» потерял смысл и исчез. Вместо антов появились северяне, поляне, древляне, волыняне и т. д.

Другой поток славянской колонизации Восточной Европы шел с территории Польши, сначала в Белоруссию, потом на Верхний Днепр, в Новгородско-Псковскую землю и на Верхнюю Волгу. Это проникновение следует датировать самым концом VI в. и началом VII в. Славяне селились нередко чересполосно с балтами, бывало даже смешанное славяно-балтское население в одной деревне. Постепенно аборигенное население славянизировалось, и на севере будущей Руси сложились кривичи, словене, дреговичи.

Это сугубо этнические названия, а не названия союзов племен. Например, кривичи никогда не были объединены в рамках одного союза племен, а словене — в сущности, северная ветвь кривичей. В VIII в. с земель западных славян пришла последняя волна славянской миграции, причем эти славяне пришли уже организованными в племенные союзы — вятичи и радимичи. В Верхнем Поднепровье два потока славянской колонизации встретились. Разность происхождения привела к определенной отчужденности славян севера и юга Руси. На севере названия племенных союзов имели суффикс ич (за исключением словен, а полочане — часть кривичей), на юге — суффикс ян.

Причиной такой стремительной по историческим меркам колонизации славянами Восточной Европы была эпидемия чумы, выкосившая большую часть населения региона. Из некоторых мест, опустошенных чумой, остатки населения бежали, в результате возникли территории, где людей на много дней пути вообще не было. На этих территориях славянское население сохранило антропологический облик, который их предки имели в Западной Европе. По причине такого стихийного бедствия проникновение славян в Восточную Европу было мирным, мирно прошла ассимиляция остатков балтского населения, воспринимаемого пришельцами-славянами как один с ними народ, проживающий в «Нурской земле» — древней прародине носителей языка Европа-сатем.

Скифский этноним «сколоты» (на самом деле «сакколо-лот») переводится как «белые поляне». Именно на их земле возник славянский племенной союз — поляне. Возможно, что название племенного союза древляне — тоже является всего лишь переводом более древнего балтского названия. Геродот на север от скифов упоминает какой-то Гирканский лес. Но ведь и сейчас по-литовски лес — «гирка». Может быть, до древлян там располагалось балтское племя гиркане — «лесные» (древляне).

Самое спорное из племенных названий восточных славян — северяне, или север, как писали древнерусские летописцы. Вариантов объяснения происхождения названия несколько: от иранского seu — «черный» [157, с. 138]; от принесенного тюрками этнонима «савиры», «сабиры», родственного названию Сибирь (Л.H. Гумилев); от того, что предки северян пришли в Северскую землю с севера. Лично я склоняюсь к тому, что название осталось от скифского народа, говорившего на языке группы кентум. Расшифровка первого корня — «сев» — предложена выше. Второй корень — «вер», возможно, состоит в родстве с немецким Wehr — «защита» («ландвер», «вермахт», «бундесвер»). Оба корня вместе будут означать нечто среднее между «воины-герои» и «воины-защитники».

Название волыняне в объяснении не нуждается, в основе его корень «вал». При вышеизложенной схеме расселения славян в Восточной Европе волыняне вместе с хорватами должны быть самыми ранними славянами-восточноевропейцами. С их территории шла дальнейшая славянская колонизация Поднепровья. Возможно, с такой ролью Волыни связаны «сведения, содержащиеся в сочинении арабского хрониста середины X в. Масуди. Он сообщает, что одно из славянских племен, называемое «валинана» (волыняне), в древности господствовало над другими племенами, но потом между племенами, входящими в этот союз, начались раздоры, союз распался, племена разделились, и каждое племя стало выбирать себе предводителя» [157, с. 93–94]. Но к этому сообщению можно предложить и другую, более интересную версию. Ведь славянская прародина располагалась в горной местности. Значит, тоже на «Волыни», но на другой. Почему бы не предположить, что у праславян было параллельное название для своей страны — Волынь? И в сообщении Масуди отражаются воспоминания славян о прародине, распад их первого политического объединения, существовавшего в рамках государства Норик, после чего предки славян стали жить отдельными племенами, за что их и прозвали споры. Потому что, если отнести сообщение Масуди к волынянам, жившим на восточных склонах Карпат, то, во-первых, нет никаких оснований считать, что до Киевской Руси уже возникало восточнославянское государство с центром на Волыни, во-вторых, совершенно непонятно, почему распался племенной союз, который имел гегемонию над другими племенами, да еще в эпоху бурного образования племенных союзов в славянской среде. Логичнее предположить, что информация Масуди отражает не реалии VII–VIII вв., а времена более ранние.

Поскольку Волынь была «воротами» для потока славян из Паннонии в Восточную Европу, там должны были остаться какие-то следы этого потока. В связи с этим стоит обратить внимание на любопытный топонимический факт. В верховьях Днестра в Львовской области есть город Самбор. А западнее его находится г. Старый Самбор. Ситуация схожая с Гданьском и Старгард-Гданьском в Польше. Еще один Самбор есть в Северной Сербии. Два города Самбора на Волыни показывают направление славянской колонизации из Паннонии в Поднепровье.

Так как оба славянских потока (северный и южный) в Восточную Европу шли на земли либо совсем безлюдные, либо с разреженным населением, славяне-первопоселенцы имели хороший выбор лучших мест. Селиться они должны были первоначально далеко друг от друга. Впоследствии демографический рост и прибытие новых поселенцев должны были постепенно сформировать нормальную для того времени плотность населения. Из этого соображения следует вывод, что в течение некоторого времени археологические остатки должны быть скудными. Между VI и IX вв. должен быть археологический провал, когда количество археологического материала резко уменьшается. Такой факт действительно зафиксирован.

«Археологические памятники VI–VIII вв. очень отрывочны, несистематичны и случайны… Лишь в IX–X вв… наука получает обильный массовый материал…» [152, с. 70]. Академик Б.А.Рыбаков не дает никакого объяснения этому приводимому им факту.

«Бурное славянское расселение в северянской земле относится к VIII в., когда повсеместно и в большом количестве возникают поселения с роменской керамикой» [157, с. 133].

Это уже В.В. Седов. Фактически, он фиксирует демографический взрыв в северянской земле в VIII в., но не объясняет его причину. А ведь немного ранее он пытается доказать, что славяне обитали в северской земле еще до н. э.

Со славянами в Восточной Европе связано появление роменско-боршевской культуры, и это первая славянская археологическая культура, все прочие, бывшие ранее, — неславянские. Уже цитированный здесь археолог И.И. Ляпушкин пришел к такому же выводу. Он считал, что «…древнейшие собственно славянские слои в Киеве датируются временем не ранее VI–VII вв.» [112, с. 56].

Отсюда следует вывод: вся история Восточной Европы приблизительно до второй трети VI в. никак не связана со славянами. Аргументов с моей стороны приведено достаточно, и для экономии места здесь не будет рассматриваться ни проблема этнической принадлежности зарубинецкой культуры (II в. до н. э. — II в. н. э.), ни проблема этнической принадлежности Черняховской культуры (II–V вв. н. э.). Первая имела восточнобалтскую идентичность, вторая состояла из различных этнических элементов, объединенных в составе готской державы. Такие точки зрения давным-давно высказаны в научной литературе, и я согласен с их аргументацией.

Историческая геоморфология Восточной Европы

Не только с человеческим обществом в веках и тысячелетиях происходят изменения, географический ландшафт тоже переживает медленные изменения, и недостаточный учет этого фактора рождает исторические загадки. Историческая наука научилась учитывать опускание суши в районе Черного моря, что вызвало затопление мест нахождения некоторых древнегреческих городов-колоний. Л.H. Гумилев разработал тему периодического увлажнения и усыхания Великой Степи. Учитываются иногда вековые температурные колебания. Пожалуй, все. Но есть и природно-ландшафтные процессы, связанные с появлением и исчезновением рек, озер, болот, не говоря уж о колебаниях их гидрорежима. Иногда это заметно влияет на историю.

Когда растаял в конце палеолита ледяной щит, на его месте осталось великое множество озер и болот. Реки прокладывали русла и уносили воду в океан. Балтийское море имело тогда настолько отличные от нынешних очертания, что для водоема того периода используется название Литториновое море. Чудское озеро соединялось с озером Ильмень, а оба они — с Балтийским морем. Реки Невы не было. Ладожское озеро тоже соединялось с Балтикой. По всей территории лесной зоны Восточной Европы имелось огромное количество озер и болот разной величины. Площадь озер и болот постепенно уменьшалась, но процесс этот не завершился и к нашему времени. Даже при беглом взгляде на карту Восточной Европы к северу от Валдайских высот (Гиперборея древних греков) видно большое количество озер разной величины, а также немалые площади обозначены как заболоченные. Кратко остановлюсь на механизме эволюции озер, болот, рек. Измельченные осадочные породы передвигаются по земной поверхности движением ветра и воды. Пыль всегда есть в воздухе, сухую пыль с места на место переносит ветер. Если она попадет на влажную землю, ее движение остановится, пока земля не высохнет. Но если пыль достигнет постоянно влажного места: реки, озера, болота, моря, — ее движение останавливается на тысячи и миллионы лет. Каждый водоем — ловушка для все новых и новых порций пыли. Пыль, попавшая в озера, опускается на дно и смешивается с илом. В болотах она пропитывает отложения торфа. И озера, и болота постепенно мелеют. Любое озеро «стремится» превратиться в болото, любое болото «стремится» стать сухой почвой. Этому процессу «помогают» реки и ручьи, несущие отложения в озера и моря: песок, глину, полусгнившие частички растений. Этот процесс за тысячи лет сильно высушил поверхность Восточной Европы. Многие озера и болота исчезли, другие сократили свою площадь, большие водоемы разделились на более мелкие, при этом связанные с водоемами реки не могли не изменить своего русла.

Геродот описывает большое озеро в современной Центральной России. Сейчас его нет, не осталось значительных болот, зато в Подмосковье много торфяников, которые время от времени горят. Москву затягивает дымом, и приходится выливать тонну воды на квадратный метр, чтобы погасить подземный пожар. Какова мощность торфяного слоя!

О Полесье в конце XIX в. писал классик отечественной геоморфологии Г.И. Танфильев. «Котловинный характер Полесья, громадные размеры котловины, слоистость развитых в ней песков и отсутствие в них валунов, «блюдца» в песках, строение боровых почв и боровых торфяников, обилие озер в плоских, частью болотистых берегах — все это позволяет нам присоединиться к предположению, высказанному еще Эйхвальдом, что на дне Полесской котловины существовало когда-то озеро, испещренное множеством валунных островов. Впадавшие в него многочисленные реки, родоначальники современных притоков Припяти, отлагали в своих дельтах приносимый ими материал, постепенно увеличивали дельты, выдвигая их в озеро, пока, наконец, северные и южные притоки не встретились в центральных частях озера и не образовали одну общую реку, понесшую воды притоков на восток, к долине Днепра. Первоначальные притоки озера превратились в притоки Припяти, единственной крупной реки, отводящей всю массу воды, выпадающей в большей части котловины и приносимой в нее реками» [164, с. 39–40].

Надо думать, во времена Геродота Полесье было озером, а небольшая река Припять впадала в него с запада. Через пару тысячелетий Полесские болота, в основном, тоже исчезнут, но возникнет угроза торфяных пожаров. Реки Нева и Нарва занесут грунтом Финский залив и сольются в одну реку.

А теперь я хотел бы остановить внимание на озере Ильмень, сыгравшем такую заметную роль в ранней русской истории.

Южнее озера простираются уже упомянутые ранее Ситские болота. Несомненно, это бывшая часть озера Ильмень, занимавшего в древности намного большую площадь. Нынешний Ильмень — жалкий остаток огромного водоема. Валдай когда-то служили берегом этого пресноводного моря.

«Поверхность бассейна озера напоминает огромную чашу — центральная ее часть занята Приильменской низменностью, а по краям располагаются возвышенности.

Приильменская низменность отличается очень плоским рельефом и большой заболоченностью. Реки, текущие по ней, имеют неглубокие долины, озера — низкие берега…. Наиболее понижена ее центральная часть, где расположено озеро Ильмень. Поверхность низменности сложена глинами и суглинками, песками и супесями, большая часть которых образовалась в обширном водоеме, занимавшем эту территорию в прошлом.

Приильменскую низменность опоясывают возвышенности, по которым проходит граница бассейна озера. Высота их достигает 250–300 метров над уровнем моря. С запада и юга бассейн ограничен Лужской, Судомской, Бежаницкой и Вязовской возвышенностями, с севера — Тихвинской грядой, с востока — Валдайской возвышенностью» [65, с. 9]. Слой ила на дне озера до 10 метров (там же, с. 13).

Дельта р. Ловати до сих пор состоит из множества проток и островов (там же, с. 14).

На озере отмечены большие колебания уровня воды. Разность между высшим и нижним уровнями колебаний за годы наблюдений на Ильмене (с 1880 г.) достигает 7,5 м, чего не отмечено ни на одном из других озер нашей страны. Например, у Ладожского озера абсолютная амплитуда колебаний уровня составляет 1,5 метра, у Онежского — около 2 метров. Из-за больших колебаний уровня и плоской формы чаши озера площадь зеркала Ильменя может изменяться более чем в три раза, а объем воды — в 12 раз. Длина озера при среднем положении уровня воды равна 42 км, ширина — 33 км (там же, с. 20).

Первые славяне прибыли в Приильменье, скорее всего, по реке Ловати. Она берет начало в Белоруссии из озера Ловоть. Оба названия, конечно же, одного происхождения, скорее всего, у них впереди выпал звук «и» — озеро Иловодь, т. е «иловатая вода». Озеро расположено среди болот, впадающие речушки несут (и несли) много частичек сфагнума. Полторы тысячи лет назад заболоченность местности была несравненно большей, поэтому мутность воды в озере и в реке бросалась в глаза. Вдобавок Ловать долго течет среди болот, бывших когда-то частью озера, и увеличивает количество переносимого торфа. Видимо, в I тысячелетии вода в озере Ильмень была мутной (отсюда слой ила на дне до 10 м), поэтому озеро славянские первые насельники назвали «Иловатым морем» — Илмерь. Волхов уносил из озера мутную воду, поэтому его вполне могли одно время называть Мутной рекой [154, с. 259]. Река Полнеть и Ловать перед впадением в Ильмень сливаются вместе, на р. Полнеть в 14 км от озера Ильмень стоит город Старая Русса. Почему город основан не на берегу озера? Ответ на этот вопрос зависит от того, где проходил южный берег Ильменя в IX в. Река Ловать образует дельту, это признак реки, несущей много осадочного материала. Насколько Ловать отодвинула к северу берег озера за последние 1200 лет? Возле Старой Руссы бьют из земли соляные источники. Если в Раннем Средневековье вода этих источников стекала в озеро, то вода в нем могла быть солоноватой, хотя бы местами. Тем больше оснований славянским первопоселенцам назвать водоем морем. Если с конца XIX в. регистрировали увеличение поверхности зеркала озера в три раза, то какова была средняя площадь озера в Раннем Средневековье, какова она была в случае заметного увеличения влажности в регионе? В Древней Руси Ильмень называли Словенским морем, и для этого были основания: когда первые славяне увидели Ильмень, он куда больше походил на море, чем нынешний. Современные же историки стихийно считают, что новгородцы IX в. видели Ильмень таким же, как видим его мы. А это имеет значение и при анализе сообщений арабских географов, и при анализе легенды о призвании варягов.

Три имени: русы, росы, роуши

До сих пор у нас существует разница в произношении названия страны и народа. Страну и государство называют Россия, а образовавший ее этнос — русские. В одном случае корень рос, в другом случае — рус. И обе формы употребляют сами русские, что можно считать довольно редким случаем не только в наше время, но и на протяжении мировой истории. Но это не все. Даже в XIII в. русские люди использовали для самоназвания еще и третью форму — роуси. В качестве примера можно посмотреть первую страницу Русской Правды по Синодальному списку от 1288 г. [29, т. III, с. 457]. Звуки «с» и «ш» похожи по звучанию и легко заменяют друг друга. В 861 г. Константин Философ в Крыму видел «роушький письмены», которые дали толчок к созданию кириллицы. Три очень похожих, но все же отличных друг от друга слова. И все три используются народом для самоназвания! Удивительный случай!

Несколько веков историки спорили о происхождении термина рос/рус и выдвинули множество версий. В качестве основных можно выделить четыре: сарматская, готская, норманнская, местная славянская. Я в течение ряда лет размышлял на эту тему и сформулировал наконец мысль, что существовало несколько независимых источников, из которых произошли искомые корни, как в качестве топонимов, так и этнонимов. Историографический поиск выявил, что эта догадка не новация, — впервые ее высказал еще В.А. Брим в сборнике «Россия и Запад» (1923 г.). Но существенного влияния она на поиск истины не оказывала, авторы работ на тему «откуда есть пошла Русская земля» упорно искали один источник происхождения термина Русь, иногда только мельком упоминая В.А. Брима. Но идея пробилась. Наконец, А.Г. Кузьмин безоговорочно доказал, что территорий и племен с названием рос/рус было не менее десятка, и сейчас с этим, кажется, никто не спорит [101, с. 242–293]. Моя собственная позиция по этому вопросу вытекает из того, что ранее было сказано в первой части о том, как индоевропейцы из ограниченного ареала расселились по обширным пространствам Евразии, отражением этого процесса явилось бытование похожих этнонимов, явно восходящих к одному эпимону как в глубинах Азии, так и в Западной Европе. Напомню некоторые из этих корней: гат, лат, пер, гал, рос (и их варианты). Расселение индоевропейцев часто происходило в связи с демографическим взрывом на некоторых территориях, при этом размножившееся племя делилось, отделившаяся часть обретала новую родину, затем следовало новое деление. Этнонимы мигрировали вместе со своими носителями. Поэтому, если бы у предков шведов существовало племя, в названии которого присутствовал бы корень «рос»/«рус», то в этом, во-первых, не было бы ничего удивительного, во-вторых, из этого вовсе не следовало бы, что именно отсюда происходит название народа рус и Русского государства. Как уже ясно из индоевропейской истории, корень «рос»/«рус» входит в число древнейших, используемых в этнонимии весьма активно на протяжении тысячелетий, в результате чего обширная языковая общность в Европе и в Азии оказалась «нашпигована» племенами и этносами с корнем «рос»/«рус», как кекс нашпигован изюмом. Но такова уж судьба этого корня, что до сего времени он сохранился в качестве этнонима только у русских, белорусов, закарпатских русинов и у припамирского народа роуши. Еще он сохранился в именах: Роксана, Рушания, в мужском имени Рустам (Рустем). Зато в прошлом были роушаланы (осталось имя Руслан), росомоны в Приднепровье, *censored*ycки в центре Германии, пруссы — балтский этнос, боруски — тоже в Приднепровье. Сохранилось много топонимов с корнем «рос»/«рус»: Руссильон во Франции, Роскильде в Дании, Рава-Русская в Галиции, Брусса в Малой Азии и много других названий. Сохранился этот корень в некоторых словах индоевропейских языков: «роза» — слово известно во многих языках, «руж» — (франц.) «красный», «рост» — (нем.) «ржавчина», «рот» — (нем.) «красный», «рыжий». Давно уже высказано правильное предположение о связи корня «рос»/«рус» с понятием «светлый» [189, с. 67; 112, с. 133]. Но это только часть истины.

Как я уже писал ранее, понятие «светлый» находится в одном смысловом поле с понятиями «белый», «красный», «лазоревый» и др. Древний человек не сразу оторвал понятие цвета от предметов и явлений, которым данный цвет присущ. Светлым может быть огонь, день, солнце на небе, водная гладь и т. д. Предполагаю, что корень «рос»/«рус» ранее всего обозначал понятие «огонь».

Напомню, что наши древние предки знали огонь в трех ипостасях, причем ритуальный огонь именовался «рог». Этот корень в разных индоевропейских языках по ходу времени трансформировался в «рос», «рус», «рош», «роуш» и др. В разных языках в разные эпохи эти корни имели значение «светлый», «белый», «красный», «лазоревый». У аланов слово «роуш» означало «светло-голубой», «лазоревый» (отсюда в русском фольклоре имя Еруслан Лазаревич), у росов Приднепровья, по-видимому, имя означало «красный», у балтов — «белый».

Теперь повторю приведенное в начале работы рассуждение по общественной психологии. Представим себе, что в каком-то регионе, например в Восточной Европе, встретятся два или три племени, союза племен, этноса, названия которых похожи и при взаимном переводе вызывают похожие ассоциации. Не может быть сомнения, что они проявят повышенный интерес друг к другу, выделят друг друга среди прочих этноколлективов. Древние люди гораздо меньше, чем мы, верили в случайные совпадения, поэтому, встретив этнос или племя с похожим названием, пусть даже иноязычных, они прежде всего искали не случайность, а родство (вспомним, как Иордан считал родичами готов-германцев, гетов-фракийцев и массагетов). А если такое родство обнаружить хочется, то в святоотеческих древних преданиях всегда найдется подходящий миф или легенда. Такое выделение друг друга, рост взаимных симпатий облегчат между «родичами» установление политических, экономических, дружеских, брачных связей. А ведь это шаги в сторону интеграции в единый народ и государство. Вполне представимо, что готы и геты могли слиться в единый народ и название этого народа существовало бы в двух почти одинаковых формах.

В Приднепровье мы видим похожую картину. Встретились роушаланы и росомоны. Тут же рядом на Днепре живут боруски. Таким образом, встретились на одной исторической сцене три племенных союза, названия которых связаны с корнем «рос»/«рус». Можно предположить, что этноним с корнем «рос»/«рус»/«роуш» легко взаимно перенимался.

Севернее, в лесной зоне, у балтов, тоже встречались этнонимы с корнем «рос»/«рус», значение их, как правило, «белый», «светлый». То же самое значение имел корень лат/лет/лит в их языках. Но и корень рус определенно обнаруживается в названии пруссы. Тут же рядом находится Белоруссия, первоначальное славянское население которой представляло собой ославяненных балтов. Дославянская балтская этнонимия Польши, судя по таким названиям, как лях/лех/ляш, тоже во многом была связана с белым цветом. Поскольку в Новогородско-Псковскую землю славяне шли через Польшу и Белоруссию, то они должны были занести корни слов со значением «белый», «светлый», а значит и рос/рус, в этот регион.

«Весьма возможно балтийское происхождение ряда названий с корнем рус-русс в районе Мета — Ильмень — Волхов (озеро Пруса, река Прусыня, озеро Врусское, река Русская и другие от балтского корня — «рус»), имеющих много общего с топонимикой в районе устья Немана» [112, с. 168–169]. Добавлю сюда факты от М.В. Ломоносова, что «Курский (Куршский) залив слыл в старину Русна», он же упоминает «…старое разделение Пруссии на Белую, Верхнюю и Нижнюю…» [108, с. 231].

Правомерно сделать вывод: на севере Восточной Европы обитали свои русы, никак не связанные с разноязыкими русами Поднепровья. Древнерусское государство образовалось на огромной территории, на которой обитало несколько племен (союзов племен), имевших сходное название, но близким происхождением между собой не связанных. Напомню, что гору на Валдайском водоразделе даже иностранцы знали как «Русскую». Никто из различных русов и росов не возражал, чтобы государство называлось «русским», но они очень долго помнили: есть — русские, а есть — другие русские. Непонимание этого простого факта вызывает у исследователей недоумение в лучшем случае, в худшем — направляет их на путь искусственных и ложных версий. Вот наблюдение маститого историка: «Новгородская I летопись знает оба значения (Русь и Русская земля) и иногда причисляет Новгород к Руси, а иногда противопоставляет его Руси (южной)» [152, с. 57]. Недоумение сразу исчезнет, если понять, что в одном случае летописец имеет в виду Русь как страну, в другом — русов Новгородчины, помнящих о своем местном происхождении, вне связи с русами Поднепровья.

По этой же причине произошла путаница в сочинениях древних авторов. И опять уважаемый историк недоумевает. «…Противоречия в источниках о Руси у древних авторов. Русы — варяги и славяне. Русов то называют кочевниками (патриарх Фотий), то говорят о том, что кони их не могут носить (Захария). То русов называют племенами из славян (ибн Хордадбех), то обособляют их от славян и даже противопоставляют их славянам. Русская земля то расширяется до пределов всей Восточной Европы, то сужается до размеров маленького болотистого острова. Из этого списка противоречий нельзя выбрать какое-либо одно положение по своему вкусу: нельзя пытаться примирить противоположные утверждения при помощи компромиссов» [152, с. 55–56].

Во-первых, напомню то, о чем дважды выше сказано: слово «сакалаб»/«сакалиба» употреблялось арабскими авторами в значении «восточноевропеец», а вовсе не «славянин», поэтому под этим термином ибн Хордадбех имел в виду то тюрок, то угров, то алан, то готов, то славян, то даже уцелевших в лесостепи потомков скифов.

Во-вторых, арабские и прочие авторы писали свои труды, опираясь как на самостоятельно добытые сведения, так и на труды предшественников, которые, в свою очередь, опирались на еще более ранние труды. Ситуация в Восточной Европе в I тыс. н. э. менялась серьезным образом несколько раз, многие труды устаревали, но новые поколения географов и историков далеко не всегда об этом знали. Они также не знали, что в Восточной Европе существуют разные русы, следовательно, разные авторы описывали различных русов. Арабо-персидские авторы смешивали эти сведения, поскольку слабо представляли себе реалии «страны сакалибов», и их ничуть не смущало, что «хакан-рус» управляет болотистым островом, а русы этого острова плавают на кораблях. Зато современных историков эти факты очень смущают, и они ищут непротиворечивую версию.

На тему сообщений восточных авторов о русах и сакалибах за последние полтора века написано столько, что во всем этом разобраться и расклассифицировать — отдельный научный подвиг, и я охотно отдаю его любому желающему. Для данной работы существенно другое: истина до сих пор не найдена, а значит, неверна сама стратегия поиска. Мы пойдем другим путем.

От X в. до нас дошли сочинения ибн Русте и Мукаддаси, в которых рассказывается о русах, живущих на лесистом острове размером в три дня пути, население которого — 100 тысяч человек. Земля на этом острове настолько пропитана водой, что проваливается под ногами человека. Русы этого острова живут не за счет ремесла и сельского хозяйства, а за счет военных походов, торговли рабами и мехами, которые вывозятся в «Хазаран» и «Булкар». Военные походы совершаются на славян, причем передвигаются русы на кораблях. Похоронный обряд у этих русов — трупоположение. [10 — Наверняка, у ибн Русте написано не «славяне», а «сакалиба», но в данном случае «сакалиба» все-таки означает славян.]

Почти все авторы, разбиравшие это сообщение, помещали «остров русов» на юге.

Остров этот искали в Добрудже и на Таманском полуострове. А.Г. Кузьмин посчитал, что его надо искать на Балтике, и это либо остров Сааремаа, либо остров Рюген. Отдельные авторы высказывали мысль, что описанное место очень похоже на Полесье, но развивать эту мысль никто не решался, ввиду явного отсутствия в Белоруссии «хакана», «острова», обряда трупоположения и других реалий.

По поводу каждого из перечисленных вариантов локализации «острова русов» можно высказать массу критических замечаний (и очень мало аргументов «за»), само обилие гипотез указывает на то, что истина не найдена. Возьмем такую деталь, как то, что почва на острове проваливается под ногами из-за обилия воды. Согласимся, что такую деталь восточные авторы выдумать никак не могли, ибо в арабских и персидских землях найти подобное место (тем более — остров) крайне трудно, да еще таких размеров. Здесь сообщен достоверный факт, полученный от восточноевропейца. Между тем, ни один из перечисленных вариантов локализации острова не имеет такого важного признака. В Восточной Европе есть и было два места, где указанный признак стоит поискать: Полесье в Белоруссии и междуречье рек Ловати и Полисти, где сейчас стоит город Старая Русса.

Остров на три дня пути — это километров сто. Около 12 веков назад, когда в Полесье было меньше болот и больше озер, подобный остров мог существовать. За истекшее время он приобрел бы большую сухость, и только геоморфологи могли бы обнаружить его бывшее островное состояние. Больше никаких аргументов за Полесье нет.

Прежде чем перейти ко второму варианту, хочу высказать одно соображение. Если существуют обширные территории, где земля проваливается под ногами из-за насыщенности влагой, то с большой вероятностью можно утверждать — где-то неподалеку существуют обширные болота с топями, трясинами и сохранившимися небольшими озерами. А теперь рассмотрим территорию в окрестностях г. Старая Русса.

Когда-то здесь было дно озера Ильмень, затем возникли болота, сквозь которые проложили русла реки Полнеть и Ловать. Возможно, около 12 веков назад они впадали в Ильмень порознь, возможно, уже тогда сливались чуть южнее нынешнего устья. В междуречье грунтовые воды спустились ниже поверхности, болота исчезли, появилась возможность для человеческой деятельности. Так или иначе с трех сторон эта территория граничила с водой. А с южной, четвертой стороны?

Обратим внимание, что даже в наше время все среднее течение Ловати пролегает через сильно заболоченную местность. Река Полнеть и в верхнем, и в среднем течении несет воды через болота. На юг от Старой Руссы, примерно через сто километров, начинаются болота. Между южным берегом Ильменя и заболоченными землями находится несколько возвышенный участок, пригодный для заселения, политическим и экономическим центром которого была Старая Русса. По причинам, которые ранее разбирались, около 12 веков назад заболоченность края была заметно выше. Болотные озера и топи наглухо отгораживали междуреченский возвышенный участок с южной стороны, поэтому и с точки зрения обитателей междуречья, и с точки зрения их соседей, возвышенный участок был самым настоящим островом, и на нем вполне могло разместиться 100 тысяч человек. Называли они себя руссы, так же стал называться возникший на их земле город — Русса (тогда еще не Старая). Ни в Хазарию, ни в Булгар эти руссы не плавали. Сведения об этом острове в мусульманский культурный ареал занесли восточные купцы, торговавшие на юге «страны сакалиба». К какому веку относятся сведения об этом острове, сейчас сказать затруднительно: или к VIII в, или к началу IX в. В X в. сведения об «острове русов» попались на глаза ибн Русте, и он, не испытывая никаких сомнений, присоединил их к другим имевшимся у него сведениям, где тоже говорилось о русах, так как считал, что речь идет об одном и том же народе. Так «островные русы» соединились в один народ с другими русами — теми, которыми управлял «хакан-рус». Титул «хакан» — дериват от скифского «каган», видимо, «хакан» было мусульманским ученым привычнее. Вне всякого сомнения, речь здесь идет о роксаланах (роушаланах) — народе аланского происхождения.

Тогда встает вопрос: к кому относятся сведения о русах, живущих не за счет ремесла и сельского хозяйства, а за счет военных походов, торговли рабами и мехами, о русах, которые передвигаются на кораблях, совершают военные походы на славян? Это явно не аланы, управляемые «хакан-русом», также нет оснований видеть в них русов Южного Приильменья. Значит, надо искать каких-то третьих русов.

Поясню. Русы с «острова», конечно, могли плавать на кораблях, но нет никаких оснований считать их военно-разбойничьим гнездом, людьми, пренебрегающими производительной деятельностью. Везти из Приильменья на продажу к булгарам и хазарам награбленные меха и захваченных рабов мимо ограбленного ими же населения требует как минимум контроля над речными торговыми путями, имеющими очень большую протяженность, а это невозможно без наличия государственной организации на обширных пространствах Восточной Европы. Во-первых, известно, что государства с центром в Руссе никогда не было, во-вторых, если бы было, русам не было бы необходимости совершать военные походы на славян, ибо все необходимое для торговли они получали бы в форме дани.

Необходимо найти русов, которые: а) не считают, что русы и славяне — одно и то же; б) пренебрегают производительным трудом как средством жизнеобеспечения; в) живут за счет военной добычи; г) плавают на кораблях; д) имеют доступ на хазарский и булгарский рынки.

Начну рассуждать издалека. Очевидно, что эти русы не связаны с кочевым миром, ни происхождением, ни имеющейся культурной традицией. Кочевники передвигаются на лошадях, знают ли такую форму передвижения русы, из текста доподлинно не известно, но можно предположить, что если специально подчеркнуто передвижение на кораблях, значит, это отличительный признак. Стало быть, с большой вероятностью можно предположить, что у этих русов нет конных воинских дружин. Отряды воинов грузятся на корабли и, используя густую речную сеть Восточной Европы, проникают с военными целями далеко вглубь Леса, т. к. славяне обитают главным образом в лесу, только в лесу можно взять меха как военный трофей. Из всего сказанного следует еще один вывод: русы, которых мы ищем, не могут обитать в степи, в этой зоне невозможно сформировать культуру кораблестроения, место их обитания как минимум лесостепь. Или лесная зона.

Такие соображения сразу наводят на мысль, что искомые русы имеют отношение к народу, упоминаемому Захарией Ритором, дополненным Псевдо-Захарией, 555 г.: «…Соседний с ними (амазонками) народ hrws («рос» или «рус») — люди, наделенные огромными членами тела: оружия нет у них, и кони не могут их носить из-за их размеров» [152, с. 74].

Народ, живущий по соседству со степными кочевниками, должен уметь сражаться на лошадях, иначе будет проигрывать кочевым соседям. Однако примеры такого рода известны. Китайцы, по утверждению Л.Н. Гумилева, всегда были плохими всадниками, хотя им тысячи лет приходилось воевать с соседями-степняками. Постройку огромной стены вдоль северной границы они сочли более легким делом, нежели освоение конного боя. Сделаю вывод: военная культура росов Захария Ритора сформировалась в условиях оседлой жизни.

К росам, которых не носят кони, я намерен далее вернуться, а пока продолжу анализ русов ибн Русте.

Известен ли мировой истории народ, который занимался бы исключительно военным делом и существовал бы исключительно за счет военной добычи? Таких примеров нет, даже столь воинственные в свое время народы, как спартанцы, монголы, на своей родине производительным трудом занимались. И это легко объяснимо. Народ, упростивший свою внутреннюю организационную структуру исключительно для военно-грабительских целей, неизбежно перестает быть народом (в смысле — этносом). Он становится чисто социальной структурой и превращается в подразделение другого этноса. Если он побеждает, то члены такого этноса превращаются в господствующий класс, если терпит поражение, то его члены занимают разные ступени социальной лестницы. Первый случай известен очень широко (например, маньчжурское завоевание Китая), для второго случая годится аналогия с Запорожской Сечью. Допустима здесь только аналогия, т. к. запорожское казачество в свою эпоху решало задачи, весьма отличные от тех, что решались людьми VI–IX вв.

Запорожцы занимались производительным трудом, но только за пределами Сечи. Все население Слободской Украины называло себя казаками. Но был определенный слой людей, целиком связавший свою судьбу с Сечью, они были членами особой военнополитической организации. Они и были настоящими запорожскими казаками. В отличие, например, от донских, кубанских, гребенских казаков запорожское казачество не сохранилось. При изменении социально-экономических и политических условий верхушка запорожцев влилась в состав российского дворянства, низы стали крепостными или ушли в другие социальные слои.

Поэтому или русы у себя дома производительным трудом занимались, а ибн Русте записал ошибочную информацию, или описанные им русы не были этносом, а были военно-политической группировкой, имеющей некоторую аналогию с запорожскими казаками-сечевиками. Первое предположение мне представляется более вероятным, ибо не могли русы, сидя на плодородных землях, совсем их не распахивать, да и ремеслом они должны были владеть, иначе не построишь кораблей, не вооружишься, не создашь жилища, не обустроишь быт. Нельзя же по всем перечисленным нуждам зависеть от внешних рук! Видимо, чужаков не пускали на землю этих русов, и соседи, близкие и отдаленные, знали их только по внешним проявлениям: военным походам, реализации добычи да по рассказам самих русов. То, что у этого народа имелось свое название — русы, подтверждает, что перед нами коллектив, связанный этнической близостью, трудно понять название «белый», «светлый», «красный» применительно к военно-политическому коллективу.

Складывается такая картина: на границе леса и степи обитал народ рус, у которого в силу исторических причин сложилась сильная военная организация, ее наличие было использовано для того, чтобы значительную часть прибавочного продукта получать военным путем. Так, в начале XIX в. В Южной Африке не самое цивилизованное племя зулу обрело сильную военную организацию и использовало ее для покорения соседей, в том числе и более цивилизованных. Возникло государство, сложился зулусский этнос.

Правомерно провести параллель с русами. Военные походы с целью захвата добычи и рабов не могут совершаться бесконечно. Рано или поздно на смену им приходит взимание дани. А это уже заря государственности.

Во времена ибн Русте, в X в., государство Русь уже существовало, значит, сведения о русах относятся к значительно более раннему времени — к началу IX в. или еще раньше.

Русы ездили торговать к булгарам и хазарам. Это аргумент в пользу того, что жили они где-то на окраине складывающегося восточнославянского мира. Они себя отделяли от славян — это тоже говорит об их окраинном местообитании. Обитай русы внутри славянского массива, они неизбежно уподобились бы славянам, да и соседи их смешивали бы со славянами.

Какой язык был в ходу у этих русов — неизвестно. У них мог быть свой постепенно исчезающий древний язык, а общались они все больше на новом, на славянском языке. Примеры из истории: шотландцы говорят по-английски, но себя англичанами не считают, кое-кто помнит древний гэльский язык; турки-османы долго отделяли себя от малоазиатских турок, несмотря на общность языка и религии; то же самое — казачество Юга России.

Добавим новые детали в складывающуюся картину. Итак, существовал неславянский народ рус. Постепенно в его состав проникало все больше чужаков, главным образом славян, произошла смена языка на славянский, но еще долго эти русы отделяли себя от славян. В конце концов они полностью ославянились. У них возникла мощная по тем временам военная организация, используемая для грабежа соседей и захвата пленников. Эта военная организация сыграла затем большую роль в формировании дружинной системы и основ государственности в будущей Киевской Руси. Аналогия: запорожская военная организация в середине XVII в. выступила с претензией на образование украинского государства, и только непреодолимые обстоятельства заставили их отказаться от этой идеи и пойти под руку московского царя. Но ведь могло случиться и так, что войско Б. Хмельницкого одержало бы победу, тогда возникло бы украинское государство, в котором запорожцы были бы военно-политическим ядром, а высший руководящий слой превратился бы в феодальную знать. Харизма у Б. Хмельницкого была велика, если бы его сын Юрий не оказался ничтожеством, гетманское звание могло бы стать наследственным. Еще раз подчеркну: запорожская история разворачивалась через восемь-девять веков после той эпохи, которая сейчас рассматривается, аналогии могут быть только частичные. Проведенное сопоставление правомерно, оно в русле логики образования государства и правящего класса.

Так есть ли генетическая связь между народом рос Захария и русами ибн Русте?

Обитали те и другие на границе Леса и Степи, но не были конниками. Этнические названия тоже сходны. Полностью согласиться с такой версией мешает слишком большой хронологический разрыв между теми и другими. Если Захарий описывает ситуацию середины VI в., когда славяне только появились в Восточной Европе, а мусульманской культурной традиции вообще еще не было, то у ибн Русте и других арабо-персидских ученых явно выведена ситуация между 800-м и 850 годом, т. е. почти через три столетия после Захария. Это слишком большой срок, в особенности если учесть, что именно в эти три столетия в Восточной Европе исчез целый ряд этносов и вместо них утвердился новый молодой славянский этнос. Не следует проводить прямую связь между теми и другими русами. Правильнее будет предположить, что русы Захария были в числе предков русов, описанных ибн Русте. От них же мог быть заимствован термин рус в качестве этнонима.

Следует также подумать об этнической принадлежности росомонов, о которых сообщает Иордан. Мне известны две версии на этот счет. Согласно одной, росомоны — готское племя, формант «мон» в названии родственен немецкому «манн» — «народ», «люди». Другую версию предложил Б. А. Рыбаков: росомоны — «рос» и «мойне». «Мойне» — по-осетински «мужи», т. е. те же «люди». В этом случае росомонов следует отнести к сарматам. [11 — Я просмотрел русско-осетинский словарь (26 тыс. слов), но слова «мойне» не обнаружил. Откуда взял его Б. А. Рыбаков, — непонятно. В словаре есть слово «мой» — в значении «супруг».]

По первой версии приведу такое возражение. Иордан упоминает о росомонах в очень негативном смысле и явно не считает их готами. В противном случае, будучи сам готом, хоть и византийского воспитания, он как-нибудь дал бы понять, что росомоны — предатели дела готов. Ведь он не преминул назвать предателями германцев-гепидов, хотя они готами не были. Нет, росомоны — не готы.

Против сарматской принадлежности росомонов, опять же, можно сослаться на Иордана. Анализ его труда показывает: он явно умел отличать сармато-алан от других народов, что неудивительно — готы и аланы были соседями, союзниками. Мне представляется маловероятным, чтобы Иордан не знал ничего о происхождении росомонов. Это позволяет предположить, что росомоны — уцелевший реликт кентумъ-язычного скифского населения Восточной Европы. Языком они отличались и от готов, и от сарматов, и от славян, и от балтов, зато их язык имел сходство с кельтскими языками. Но едва ли Иордан что-нибудь понимал в кельтских языках, да и слышать язык росомонов ему, скорее всего, не приходилось.

Между росомонами Иордана (IV в.) и росами Захария (VI в.) — два столетия. Есть ли связь между теми и другими? Данных для однозначного ответа недостаточно, тем не менее рискну предположить, что между ними есть генетическая связь. Более-менее определенно можно сказать только то, что в I тыс. н. э. в лесостепном Приднепровье было племя (народ) неславянского происхождения, в названии которого корень «рос»/«рус» имелся. И это племя (народ) к IX в. совершенно ославянилось, но еще долго помнило о своем неславянском происхождении.

Анализ сообщения ибн Русте приводит к выводу, что он в одном отрывке смешал три разных народа с очень похожими названиями, имеющими корень «рос»/«рус»/«роуш». Но ведь о трех видах русов есть и другие сообщения.

В «Книге пределов мира» написанной неизвестным персидским автором в 983 г. по материалам работ VIII–IX вв., названы три центра русов.

«Куяба — город Рус, ближайший к странам ислама. Этот город, расположенный в приятной местности, является резиденцией царя. Там выделываются разнообразные меха и ценные мечи.

Слаба — приятный город, из которого в мирное время они ездят торговать в землю Булгар.

Уртаб — город, где убивают иностранцев, когда они попадают туда. Там изготавливают очень ценные клинки и мечи, которые можно согнуть пополам, и они снова распрямляются сами» [81, с. 484–485].

О Русском каганате в Подонье

Эта глава целиком посвящена рассмотрению монографии Е.С. Галкиной «Тайны русского каганата», вышедшей в 2002 г. [12 — См. также: Галкина Е.С. Русский каганат без хазар и норманнов. М.: Алгоритм, 2012.]

Авторская концепция вкратце такова. Во второй половине VIII в. в Подонье возникло государство, основанное роушаланами (роксоланами). Государство активно расширяло свои границы, облагало данью окрестные племена и народы. Интересы этого «русского» государства пересеклись с интересами Хазарского каганата, и между ними вспыхнула борьба. В конце концов хазары сумели направить на русов-алан кочевых венгров, и около 839 г. «Русский каганат» в Подонье рухнул. Знаменитое по «Вертинским анналам» посольство русов, кружным путем возвращавшееся на родину из Византии и оказавшееся в государстве франков, — посольство каганата русов.

Меня Е.С. Галкина убедила в том, что такой каганат существовал. Во главе его стоял правитель, называвшийся каган. Государство имело столицу — сейчас это Верхнесалтовское городище на Северском Донце. По обоим берегам Северского Донца вокруг крепости находятся остатки огромного поселения. В могильниках, прилегающих к городищу, покоятся более 100 тыс. человек [30, с. 203]. Это бесспорное доказательство наличия крупного по тем временам города. И государство, и город, не могли остаться незамеченными арабо-персидскими путешественниками и купцами.

Анализируя арабо-персидские сведения, автор вполне обоснованно проводит северную границу знаний ученых Востока о землях Восточной Европы — главным образом степь и лесостепь [30, с. 78–80]. Для меня нет сомнений, что один из трех вышеназванных центров русов является столицей «Русского каганата».

Позволю себе отвлечься на личные воспоминания. В конце 70-х гг., ликвидируя прорехи в познании мировой культуры, я познакомился с поэмой Низами «Искандер-наме». Есть там глава о войне Искандера с русами. На его пути встало русское войско вместе с воинами народов, входящих в состав Русского государства.

Краснолицые русы сверкали. Они

Так сверкали, как магов сверкают огни.

Справа были хазары, буртасов же слева

Ясно слышались возгласы, полные гнева.

Были с крыльев исуйцы: предвестьем беды

Замыкали все войско аланов ряды.

Посреди встали русы; сурова их дума:

Им, как видно, не любо владычество Рума!

Эти строфы вызвали у меня недоумение. Хазарию русы в X в. разгромили, но ее территория в состав Руси никогда не входила, хазарских воинов в составе русского войска никогда не было. О буртасах я знал меньше, но, во всяком случае, не сомневался, что в состав Руси они не входили и тоже не воевали в составе русского войска. Про исуйцев я не знал ничего, сейчас предполагаю, что в поэме так названы ясы (осетины), с которыми воевал Мстислав Храбрый. Про алан я знал, что они действовали во времена до Киевской Руси, в состав Руси не входили. Ни один из названных Низами народов не имел отношения, ни к Руси, ни к ее войску. Учитывая, что поэт жил и творил в Азербайджане, рядом с Хазарией, такое незнание выглядело странным.

Недоумение сохранялось, пока я не познакомился с работой Е.С. Галкиной. Стало ясно: Низами в поэме использовал реалии Русского каганата. Аланы, буртасы, исуйцы к нему имели или могли иметь отношение, что же касается хазар, то в составе Русского каганата были земли, которые Хазария считала своими.

Князь Игорь в «Слове о полку Игоревом» идет искать «синего Дона», «напиться шеломом из Дона». Может, здесь давнее эхо памяти о Донской Руси? Черниговская земля, частью которой было Новгород-Северское княжество, всегда имело особо тесные связи со Степью, поэтому там прочнее были воспоминания о давнем Русском каганате.

В состав Русского каганата входили некоторые восточнославянские земли. Этому есть косвенные доказательства, некоторые Е.С. Галкина приводит. После падения каганата, по ее мнению, логичным было бы отступление части уцелевшей элиты роушалан на запад, в славянские земли. Но, недоумевает она, никаких следов этого в культуре славян-русов незаметно. Полагаю, что следы проникновения алан в восточнославянское общество она не разглядела по той же причине, по какой герой басни И.А. Крылова не разглядел слона — слишком крупный объект для того, кто, наклонившись, рассматривает детали.

Каково происхождение имени Руслан (Еруслан)? Разве это не искаженное «роушалан»? А прозвище Еруслана — Лазаревич — прямо перекликается с переводом этнонима «роушаланы» на русский язык: «небесно-лазоревые», «цвета неба».

Титул кагана применялся в отношении правителей Руси еще в XI в. Считается, что это последствие хазарского влияния, но в свете факта существования Русского каганата логичнее истоки традиции искать в нем. Даже в «Слове о полку Игореве» княгиня Ольга названа «каганя».

Жителей Черниговщины соседи издавна называли «каганцами». Происхождение прозвища неизвестно [136, с. 5]. Можно предложить объяснение: поскольку Черниговщина была больше других земель Руси связана со Степью и Подоньем, то и влияние Русского каганата в свое время там было сильнее, чем в прочих славянских землях. Соседи привыкли называть черниговцев подданными кагана, отсюда и прозвище.

А откуда в русском языке слово «каганец»? Это осветительный прибор, представляющий из себя плошку с маслом или жиром, в котором плавает горящий фитиль. Славянам — лесным жителям — удобнее было пользоваться свечой или лучиной, а там, где мало или совсем нет леса (у кочевников), удобнее именно плошка с жиром и с фитилем. Как сообщает Е.С. Галкина: «Яркие признаки оседлого населения появились в бассейне Северского Донца, Оскола и Дона лишь на рубеже VII–VIII вв.» [30, с. 275]. Естественно, роушаланы сохранили много от степной кочевой культуры. Слово «каганец» М. Фасмер внес в свой словарь, но происхождения его — не знает.

Есть в русском языке слова «персидского» (т. е. иранского) происхождения, которые невозможно заимствовать от кочевников-иранцев, но также непонятно, как они могли попасть на Русь из Персии. Например, слово «кирпич». На латинском языке — «тегула». В большинстве европейских языков, в том числе в славянских, название его — производное от латинского. В турецком языке — тоже из латинского. Слово «кирпич» знают только русские и украинцы. Поскольку начало каменного строительства на Руси связано с византийцами, логично было бы русским иметь это слово на латинской основе. П.Я. Черных дает слову «кирпич» персидское происхождение. В Русском каганате каменное строительство было очень развито. Скорее всего, слово оттуда.

Русское слово «гиря», согласно словарю П.Я. Черных, происходит от персидского гирен — «тяжесть». Опять же, странно, что соответствующий термин на Русь попал не от византийцев, с которыми поддерживались самые активные экономические связи. В осетинском языке «гир» — «гиря». Непонятно, слово из русского языка, или свое, древнее.

Давно уже обращено внимание, что термины, связанные с шахматной игрой, в русском языке тоже персидские. Здесь, конечно, могло быть прямое заимствование из Персии. Но, хочу обратить внимание, что в русских былинах шахматно-шашечная доска называется «тавлея». Каково происхождение слова?

Сделаю небольшое отступление. Когда мною был сформулирован вывод, что скифы говорили на языках группы кентум, дальнейшие рассуждения были таковы.

Скифов поглотили ираноязычные сарматы. В таком случае в сарматский язык должно было попасть много слов, имеющих генетическую связь со словами греческого, латинского языков, также языков германских, романских, кельтских. Наследник сарматских языков — осетинский язык. Его причисляют к иранским языкам, но отмечают заметные особенности [1, с. 493]. В осетинском языке должно быть много слов, родственных вышеуказанным европейским языкам. Поскольку я знал, что искать, то примеры нашел без труда, причем количество слов кентумитского происхождения было так велико, что у меня закралось сомнение: правильно ли осетинский язык причислять к иранским языкам? Все это тема отдельной работы, я приведу только несколько характерных примеров:

«арс» — «медведь» (греч. «арктос», лат. ursus — «медведь»);

«арт» — «огонь» (лат. ard — «жар», ср. с франц. «артиллерия»);

«бара» — «весовой» (греч. «баро» — «тяжесть»);

«дантаг» — «зуб» (лат. dens — «зуб»);

«дих» — 1) «часть; 2) «поделенный на части» (греч. «диха» — «на две части», ср. «дихотомия»);

«домын» — 1) «требовать»; 2) «воспитывать», «укрощать»; 3) «изнурять»; 4) «донимать», «упрекать» (лат. dominantis — «господствующий»);

«какола» — 1) «ругань», «брань»; 2) «зло», «дурное обхождение» (греч. «какое» — «дурной»);

«къодах» — 1) «пень» 2) «колода», «чурка», «обрубок» (лат. caudex — «чурбан»);

«нау» — «корабль» (лат. nautilus — «кораблик»);

«низ» — «болезнь» (лат. nos — «болезнь»; греч. «носос» — «болезнь»);

«ном» — «имя» (лат. nomen — «имя»);

«раг» — 1) «спина»; 2) «хребет» (греч. «рахи» — «спинной хребет»; сравн. «рахит»);

«ран» — «место», «положение», «расположение» (нем., франц. Rang — «ряд»; «степень»; «чин»);

«табка» — «навес», «кровля», «полка» (лат. tabula — «доска»).

Я высказываю предположение, что древнерусское слово «тавлея» состоит в родстве с латинским словом «табула» и осетинским «табка», а шахматную игру занесли на Русь аланы-русы.

Аланы Русского каганата внесли вклад также в былинное творчество Киевской Руси. Изначально аланской была былина, уже разбираемая ранее, — «Михайло Потык». Предлагаю снова взглянуть на нее, но уже под другим углом зрения.

Каково происхождение прозвища «Потык»? Б.А. Рыбаков, привлекая вятское диалектное потка — «птица», предлагает этимологию — «Птах». Если уж зашла речь о русских диалектах, то почему бы не вспомнить, что на южнорусском говоре «потка» — «женский половой орган». У вятских и у вологодцев «потка» — действительно «птица», но маленькая — «птаха». Для былинного богатыря прозвище обидное.

Я предполагаю, что прозвище Потык произошло в результате встречи и контаминации двух слов из разных языков. В древнерусском языке слово пот имело не только современный смысл, но и «труд», «подвиг», «мучение» [187, т. II, с. 61]. От него в таком случае вполне могло быть производное «потек» или «потик», в значении «самоотверженный служака». Это слово встретилось с иранским «патыр» — «богатырь», в результате контаминации возникло «Потык». Значение — «герой государственной службы».

В былине хоть и действуют известные богатыри (Илья Муромец, Добрыня Никитич), но нет князя Владимира Красно Солнышко, что (тут я согласен с Б.А. Рыбаковым) указывает на ее древность. Зато фигурирует некий неясный царь Вахрамей Вахрамеев. Для понимания имени и образа есть только одна параллель — иранское имя Бахрам.

Начинается былина с того, что Илья Муромец раздает задания богатырям: ехать в дальние края, «корить языки там неверные, прибавлять земельки святорусские».

В этих строках былина выдает свою изначально нерусскую сущность. История Киевской Руси, как и позднейшая русская история, не дает основания для поэтического воспевания такой идеи; в состав Руси входили славянские земли, а все прочие «языцы» составляли ничтожно малую часть ее населения, к тому же их никто не «корил», т. е. не покорял. Согласимся, что русскому устному творчеству свойственна тема защиты родной земли от врага, но тема завоевания чужих земель и провозглашения таких земель русскими — не представлена и никак не поэтизируется. Данная былина — исключение. Зато для Русского каганата, образованного потомками кочевников-алан, такая идея вполне к месту.

Михайло Потык тоже получает задание:

А ты-то едь еще, Михайлушка,

Ко тыи ко корбы ко темный,

Ко тыи ко грязи ко черный,

Кори ты там языки все неверные,

Прибавляй земельки святорусские.

«Корбы темные» — чащи лесные, куда и свет с трудом пробивается. К тому же там сырость и грязь. В былинном повторе эти особенности дальней стороны, куда поехал Михайло, повторяются много раз. Такое отношение к лесному ландшафту — в стиле восприятия степняка или жителя лесостепи, привыкшего к светлому простору и сухой твердой земле. Опять же, если главный герой — русский и славянин, то почему для него лесной край — места отдаленные и населяют их люди чужого языка? В эпоху сложения былин лесную зону населяли главным образом славяне и сравнительно с ними незначительное количество балтов и финно-угров. Тут былинному богатырю не развернуться. Скорее всего, перед нами перекроенное на манер русской былины роушаланское фольклорное произведение, в котором воспевались отважные воины — служители кагана, отправляющиеся в далекие лесные края и облагающие данью чуждых им лесных жителей — славян.

А теперь вспомним еще раз странный уговор, заключенный между Михайлой и Марьей Белой Лебедью после бракосочетания: если один из супругов умрет, то второй будет похоронен вместе с покойником заживо. У славян-язычников такого обычая не было. Ибн Фадлан в 922 г. оставил подробное описание похорон знатного руса-славянина. Женщину, отправляющуюся с покойником в загробный мир, умерщвляли, и потом все сжигалось. Зато в Русском каганате существовал обычай хоронить жену вместе с мужем заживо [30, с. 294]. Если же учесть, что у алан были заметные пережитки матриархата, то следует предположить: иногда наоборот — мужа заживо погребали с мертвой женой, особенно если у нее социальное происхождение выше. Марья в былине, кстати, царская дочь, а Михайло Потык — государственный служащий. Существуют варианты былины с другим концом: Михайло Потык умирает, а Марью погребают вместе с ним заживо.

Есть в былине еще один колоритный след, указывающий на ее аланское происхождение. Два сюжетных момента в ней противоречат друг другу, что также свидетельствует о ее переделке. В начале былины Михайло Потык едет к царю Вахрамею Вахрамееву за данью в пользу Руси и Киева. В середине былины он снова попадает к царю Вахрамею, предлагает: «Поиграем-ка во доски мы шахматны, в дороги тавлеи золоченые». Михайло выиграл у царя сорок возов золотой казны и говорит:

Да ах ты, царь Вахрамей Вахрамеевич!

Теперечку еще было нунечку

Дань из города из Киева спросилася:

Тебе-то ведь нунь она назад пойдет,

Как эта бессчетна золота казна,

А за двенадцать год — за прошлые что годы,

что за нунешний,

Назад-то ведь тут дань поворотилася.

Из этих слов Михайлы следует, что Киев много лет платит дань царю Вахрамею, а не наоборот. Полагаю, что Вахрамей (Бахрам) был реальной исторической личностью, каганом аланского государства, которое собирало дань с некоторых восточнославянских земель.

Когда и с каких славянских земель собирал дань Русский каганат? Видимо, раньше других стали платить дань черниговские земли, не зря же черниговцев тысячу лет после этого называли «каганцами». Но не только они. Стоит заново проанализировать сюжет из «Повести временных лет» о «хазарский дани». «…Притесняли полян древляне и иные окрестные люди. И нашли их хозары сидящими на горах в лесах и сказали: «Платите нам дань». Поляне, посовещавшись, дали от дыма по мечу, и отнесли их хазары к своему князю и к старейшинам, и сказали им «Вот новую дань нашли мы»».

Восточные славяне государства еще не имеют — поляне, ставшие ядром Киевской Руси, живут отдельным племенным союзом, к тому же поляне не слишком сильны — их многие обижают. Бесспорно, описывается время до середины IX в. Могли тогда хазары собирать дань с Полянской земли? Во-первых, Хазария стала проявлять внешнеполитическую активность позднее — после победы иудаизма в среде хазарской элиты. Во-вторых, хазар от славян отделяли аланы Русского каганата. Могли ли аланы допустить, чтобы хазары, каким-то непонятным образом обойдя аланские земли, начали формировать даннические отношения с племенами, в сущности, у алан с тыла? Ни в коей мере!

Дань на полян наложили аланы, уже организованные в государство. Автор Начальной летописи располагал сведениями, что «каганские люди собирали дань с полян, а те дали ее мечами». О Русском каганате ему не было ничего известно, но, поскольку дань собирали «каганские люди», он не усомнился, что речь идет о хазарах. О хазарском иге на Руси он писать не хотел, из-за этого целые десятилетия русской истории остались пустыми. В истории же с данью мечами был выигрышный момент, тешивший его национальное самолюбие: поляне дали такую дань, которая испугала самих завоевателей, поэтому данный эпизод он забвению не предал. Наверное, перед глазами летописца была какая-то старинная запись, и он ее переписал дословно. Почему получателями дани выступают князь и старейшины, а не каган? Аланы ли, хазары ли брали дань — все равно верховное лицо — каган. Очевидно, запись была сделана тогда, когда слово «каган» еще плохо было усвоено восточнославянскими грамотеями.

Каждый народ давал дань теми вещами, которыми была богата его земля.

Следовательно, земля полян была богата мечами. Невольно вспоминается запись о стране русов в «Пределах мира»: «Куйяба… Из него вывозят различные меха и ценные мечи». Не мечи ли это, взятые в качестве дани? «Вывозят» — значит, не производят. А где производят? «Уртаб… Там производят очень ценные клинки для мечей и мечи, которые можно согнуть вдвое, но как только отводится рука, они принимают прежнюю форму».

Все это очень неопределенно и предположительно. Но если догадка имеет резон, то в летописи смешаны воедино два разных факта: один — о взимании дани с полян вообще, другой — о получении каганатом в качестве дани мечей многократно. Следует сделать вывод, что г. Уртаб находился на земле, входящей в состав Полянского племенного союза.

Загадка Артании

Продолжу соображения о трех группах Руси, про которых сказано в «Худуд-Алам», у ал-Идриси, аль-Балхи, аль-Истархи, ибн Хаукаля, а также в «Книге пределов мира», написанной в X в. персидским географом. Версии об их локализации изложены в большом количестве работ, их рассмотрение ввиду обширности материала опущено.

Абсолютно нельзя согласиться с теми авторами, которые эти центры размещают у западных славян или на побережье Балтийского моря. Поскольку рассматриваемые сведения восходят к IX в. и ранее, сторонникам этих версий следует объясниться: каким образом арабские и персидские ученые получили сведения о местах, про которые даже европейцы имели смутное представление. И как с такой локализацией увязать, например, сообщение, что «Куяба — город Рус, ближайший к странам ислама». Ошибка восточных авторов в данном случае исключается.

«Слаба», или «ас-Славия», не может быть Новгородом или его предшественником. Во-первых, Новгород возник достаточно поздно, во-вторых, в новгородской земле нет никаких городов, название которых как-то перекликалось бы со «Славия», в-третьих, Новгородская земля находилась слишком далеко от взоров мусульманских путешественников IX в. Видимо, сообщение про «остров русов», где земля проваливается под ногами от избытка влаги, — случайно дошедшая информация. Наконец, в-четвертых, у ибн Хаукаля сказано: «…Самая высшая из них, называют ас-Славия, и царь их в городе Салау». Непонятно, из каких соображений он мог бы назвать Новгородчину IX в. «самой высшей» (т. е. главной территорией). Кроме того, в Новгородчине до Рюрика не было ни царей, ни князей, там правил старейшина (Гостомысл).

Есть еще версия, что «Славия» и город «Салау» есть не что иное, как Переяславль и Переяславская земля. В этих названиях корень «слав» присутствует, но, насколько известно, Переяславль был форпостом Киевской земли и никогда не играл самостоятельной роли до образования Переяславского княжества. В договоре Руси с Византией он назван после Киева третьим городом, своего «царя» не имел. Все эти соображения заставляют предположить, что здесь у восточных авторов очередная путаница, как в случае с «островом русов», которым управляет «хакан-рус».

Давайте разберемся. В IX в. среди всех восточнославянских земель, в том числе среди тех, которые могли попасть в поле зрения восточных ученых, была только одна, про которую можно сказать, что там был «царь» и она первенствовала над другими землями славянскими. Это Среднее Поднепровье и земля полян с городом, ставшим известным под названием Киев. Других кандидатур, удовлетворяющих всем заявленным признакам, просто нет. Есть два варианта решения: либо признать сообщения восточных авторов про ас-Славию чистым вымыслом, либо искать вариант объяснения, почему Киев и Киевщину упомянули под таким названием, да еще после того, как предварительно рассказали про город Куябу.

Для однозначного ответа информации слишком мало. У Киева было другое, более древнее название — Самбатас. Можно ли предположить, что «Салау» — искаженное Самбатас? Тут должны высказаться языковеды, а для меня подобное сопоставление выглядит рискованным. Можно выдвинуть и такое предположение: восточным авторам слово «поляне» было мало известно, ославяненное население Среднего Поднепровья еще не привыкло называть себя ни полянами, ни русью, а чаще называлось славянами, как это было в ряде других мест славянского расселения. В таком случае Киевщину восточные путешественники могли знать как «страну славян», т. е. «ас-Славию», а Киев называть «Славянским городом». В арабских текстах того времени часто путали понятия «город» и «страна» [152, с. 331] в связи с особенностями арабской грамматики. Усугубить ошибку могли и сами славяне. Выше я приводил пример: «място» — по-польски «город», а в русском языке слово «место» — «сравнительно небольшая ограниченная территория».

Если в IX в. соответствующие понятия у восточных славян четко не разделились, иностранцам, даже знающим славянский язык, было легко запутаться. Достаточно одному автору, компилирующему записи двух разных путешественников, не понять, что «Славия» — страна, а не город, как последующие переписчики через несколько поколений перепишут себе эту ошибку как истину, дошедшую из прошлого.

Третий центр Руси у восточных авторов: Артания, Арсания, Арта. Мне представляется, что Арсанию надо выделить из этого ряда. При всем сходстве звучания название это имеет другое происхождение. Здесь следует вспомнить один из крупнейших сарматских племенных союзов — аорсы. Особенно активное участие в исторических событиях в Северном Причерноморье они приняли со II в. до н. э. по II в. н. э. По мнению М. Фасмера, слово «аорсы» происходит из древнеиранского «ауруша» — «белый». С таким толкованием можно согласиться. Таким образом, в Северном Причерноморье мы видим еще один народ, название которого является параллелью названию «рус»/«рос». И если происходило смешение сарматов с балтами и славянами, то тем легче было этнониму «рус»/«рос» утвердиться в качестве компромиссного названия при формировании новой этнической общности. Арсания — вне всякого сомнения, память об аорсах — и сохранилось название только потому, что восточные географы путали его с очень похожим словом Артания, которое, однако, имеет совсем другое происхождение.

Для дальнейшего анализа у нас остается два названия: Артания и Арта. Для разгадки значения следует поискать похожие корни в индоевропейских языках, в том числе в русском. Слово «арта» широко известно в иранских языках (см. выше). Арта-Вахишта — одно из понятий учения Заратуштры, смысл его «Наилучшее Суждение», «Правильное Суждение», «Правосудие», «Правда». В Древнем Иране этот термин также имел и более общее значение — «всеобщий порядок», «справедливость для всех», «благое правление». То есть значение термина было близко к понятию «государство». Слово это было известно и североиранским кочевникам, от которых оно, вероятно, перешло к тюркам, когда тюркские этносы интегрировали в свой состав ираноязычных кочевников в качестве субстрата. У тюрок ордой называлось объединение не по родственному признаку, а на основе общей судьбы. Позже ордой могло называться объединение родов и племен, если оно охватывало достаточно большую территорию и включало много родоплеменных единиц. Отсюда один шаг до значения «государство». Словом орда стали называть «войско», «ставку хана», потом объединения полугосударственного и государственного типа: Золотая Орда, Синяя Орда, Белая Орда. Слово это известно и народам, говорящим на языках группы кентум. Например, в немецком языке «орднунг» — «порядок». Слово орден (рыцарский, монашеский) широко использовалось в западноевропейских языках. Такое сходство значений для похоже звучащих слов не может быть случайным, поэтому, вопреки мнению П.Я. Черных, я не верю в то, что слово «орда» по происхождению тюркское. Сравним в латинском языке со словом ordo — «ряд», «порядок», «строй». Исходный эпимон надо искать в праиндоевропейском языке.

В русском языке есть также несколько слов, явно родственных иранскому «арта» и латинскому «ордо». Эти слова принято считать либо заимствованными, либо им дается весьма натянутая этимология. Придется и тут возражать авторитетам отечественного языкознания. Слова эти: «артель», «артачиться», «ртачиться», «арт».

Слово «арт» есть в словаре В.И. Даля (при слове «артист») как пермское диалектное, со значением «толк», «лад», «смысл», «умение». Бесспорно тяготение к смысловому полю иранского «арта», латинского «ордо», немецкого «орднунг», общеевропейского «орден». Считать, что пермяки заимствовали это слово с Запада или с Востока, нет никаких оснований.

Слово «артель» считают заимствованным и М. Фасмер, и П.Я. Черных, и Н.М. Шанский. Все трое не испытывают уверенности в правильности своей этимологии. Предлагается две версии его происхождения. Одна из них производит слово «артель» от тюркского «артил», но, кажется, только Н.М. Шанский предпочитает эту версию, а П.Я. Черных ее обоснованно критикует. Другая версия выводит слово из итальянского arteri — «ремесленник». За неимением лучшего П.Я. Черных вслед за М. Фасмером соглашается с такой этимологией, хотя и недоумевает — как могло это слово из итальянского проникнуть в русский уже в XVI–XVII вв. Он совершенно прав — такое никак не может быть, ибо в те отдаленные времена не только народ (использующий слово в обиходе), но и элита России почти не контактировали с Италией. Можно легко объяснить, как попали в русский язык такие итальянские слова, как: «газета», «кавалькада», «парапет», «сольфеджио» — но совершенно невозможно придумать сколько-нибудь правдоподобную версию попадания в русский язык из итальянского слова «артель», не только в Средневековье, но даже в XVIII–XIX вв. Надо еще учесть, что слово это известно и в других славянских языках, например в чешском и польском. К тому же значение «ремесленник» весьма далеко по смыслу от значения слова «артель» в русском языке. [13 — Но сравните итальянское artieri — «ремесленник» — с пермским диалектным «арт» в значении «умение».]

Ни один из перечисленных авторов не обратил внимания на то, как трактует происхождение слова «артель» В.И. Даль. Его догадка абсолютно верная — он сопоставляет «артель» с древнерусским словом «рота».

«Артель… и рота… одно и то же древнее слово, от ротиться, обетовать, клясться, присягать; товарищество за круговой порукой, братство, где все за одного, один за всех; дружина, соглас, община, общество, товарищество, братство…» (В.И. Даль).

М. Фасмер в своем словаре слово «рота» помещает со значением «присяга», «клятва», приводит родственные слова из древнеиндийского и авестийского со значением «правда». Очевидно, доказательств достаточно: «артель» и «рота» и по звучанию, и по смыслу надо сблизить с тем кругом индоевропейских слов, который назван выше.

Слово «артачиться». Опять же, не вдаваясь в подробное рассмотрение точек зрения по истории слова, отмечу господствующую версию: все упомянутые здесь языковеды обращают внимание на то, что в русском языке это слово существует и в форме «ртачиться». Отсюда вывод: поскольку лошадей усмиряют при помощи удил во рту, значит, слово произошло от лошадиного поведения, требующего применения удил во рту. Поэтому «ртачиться» — первоначальная форма, а «артачиться» — более поздняя, возникшая примерно по тем же правилам, как от «умник» — «вумник». Ради справедливости, отмечу, что П.Я. Черных и тут выражает недоумение: «…Когда говорят, что лошадь «артачится», то имеют в виду не столько то, что она кусает удила и т. п., сколько то, что она брыкается, бьет задними ногами и т. п.» [187, т. I, с. 53].

Согласен, сомнения языковеда обоснованны. Выскажу свою точку зрения. Ранее здесь разбиралась тема росов, а также то, что по некоторым параметрам росское общество можно сопоставить с Запорожской Сечью. Вопрос: можно ли к Запорожской Сечи приложить название Арта? Вполне можно, ибо она объединяла людей разного происхождения по принципу общей судьбы, на основе товарищества и равенства, принципа «один за всех — все за одного». Этот же принцип действовал в воинских дружинных коллективах. Самоназвание воинского коллектива — «дружина» — уже говорит об этом. Напомню, что у В.И. Даля одно из значений слова «артель» — «дружина».

Видимо, здесь и кроется загадка происхождения названия Артания (Арта).

Представим себе, что где-то в Приднепровской лесостепи, где перемешаны лесные и степные ландшафты, также перемешаны и люди различного этнического происхождения, возникает устойчивый, организованный коллектив людей, в котором смешались реликты скифского населения, сарматы, готы, славяне, а организационные структуры такого типа подобны тем, что были у «людей длинной воли» в Монголии XII в. или в коллективе, образовавшемся вокруг Ромула в VIII в. до н. э. и поселившемся на холмах возле Тибра.

От каждого этноса было что-то привнесено в жизнь такого коллектива: от славян — язык, от балтов — производственно-культурные навыки и религиозные воззрения, от готов — культура военного дела, культура государственности и другое, о чем предстоит сказать далее, от сарматов — социально-политическая терминология и опять же идея государственности. Административное деление в таком коллективе совпадало с военным, как у ранних римлян, ранних монголов, как у запорожцев. Если запорожцы делились на курени, то «артанийцы» могли, например, делиться на полки. Откуда-то взялся ведь на Руси обычай слово «полк» употреблять как синоним слова «войско», а слово полководец до сих пор в русском языке означает не командира полка, а крупного военачальника. Также есть слова «исполчиться», «ополчение».

В условиях разложения родоплеменных отношений и появления большого количества изгоев такой коллектив постоянно пополнялся выходцами из окрестных этносов. Как уже неоднократно отмечалось, название «росы»/«русы» годилось для многих из них, так как было калькой с названий многих этносов, обитавших в I тыс. н. э. в Восточной Европе: алан, роксолан, аорсов, росомонов, сколотов, борусков, росов и русов балтского и славянского происхождения. Славянский язык стал языком «межнационального общения» не только потому, что славянский элемент изначально сыграл большую роль в сложении Артании, но и из-за постоянного притока туда нового славянского элемента.

«Пашен Русь не имеет и питается лишь тем, что добывает в земле Славян» (ибн Русте). Зато у них много городов, они драчливы, храбры, воинственны. Русы постоянно воюют и совершают нападения на славян, захватывают их в плен и порабощают, а также добывают в земле славян все необходимое для жизни, очевидно, собирая дань. Все их имущество добыто мечом, многие славяне, для того чтобы спастись от нападения русов, складывающихся в дружины по 100–200 человек, приходят к русам служить, «чтобы этой службой приобрести для себя безопасность» (Гардизи)» [110, с. 178].

Видимо, восточные авторы в данных отрывках употребляли термин «сакалиба», а не «славяне», но в данном случае ошибки нет — сообщается о тех сакалиба, которые славяне. «Много городов», очевидно, надо понимать не как наличие многих центров ремесла и торговли, а как наличие большого количества укреплений, за стенами которых жили члены отдельных дружин со своими вождями, постепенно превращающимися в знать. Очень похоже, что в сообщении характеризуется то самое объединение русов, которое называется Артания (Арта). Страна представляла из себя что-то вроде военного лагеря. Поэтому и чужаков в нее не пускают, чтобы информация разведывательного характера не просочилась в стан потенциального врага. Поскольку много посторонних, особенно славян, приходило в Артанию, чтобы стать членами дружин, следует уточнить, что русы убивали не всех чужаков, очевидно, а только тех, кого подозревали в наличии других целей проникновения.

Географ Баварский указывает на ruzzi, которых он помещает где-то между уличами и хазарами. Анонимный персидский автор X в. тоже говорит о русах, живущих у Черного моря [110, с. 185–186]. По совокупности всех данных страну Артания надо локализовать там, где Б.А. Рыбаков и другие авторы помещают «Русь в узком смысле слова», т. е. территорию южнее Киева — Переяславля.

В русском языке есть слово «исполин» — «гигант», «великан», «богатырь». Слово это отсутствует в других славянских языках, даже в украинском и белорусском (хотя в украинском более двух веков назад встречалось). П.Я. Черных считает, что оно произошло от названия народа спалы, жившего в Причерноморье, побежденного готами во II в. н. э. При этом он приводит реконструированную праславянскую форму слова, что странно уже хотя бы потому, что большинство славян никогда не обитало в Причерноморье. Можно предложить другую этимологию. В основе лежит слово «поле», а формант «ис» впереди — несколько искаженная приставка «из». Первоначальная форма — «из полин», т. е., человек пришедший из Поля, из Причерноморской степи. Пришел либо с военной целью, либо с целью сбора дани. Среди пришельцев было много мужей, выделяющихся ростом, силой, умением сражаться. Вспомним русов Псевдо-Захария, которых не могли носить кони, ввиду их большой величины. Со временем походы «исполинов» забылись, а слово приобрело нынешнее значение. Надо полагать, «исполины» — тоже обитатели Артании.

Теперь можно завершить этимологию слова «артачиться». Следует пренебречь тем, что в словарях русского языка оно известно с 1847 г. Уже то, что во времена В.И. Даля оно было известно в двух формах («артачиться» и «ртачиться»), а также то, что в разных местностях у этих слов был не совсем одинаковый смысл, говорит о том, что к этому времени словом пользовались достаточно долго. Первоначально его применяли по отношению к людям, которые проявляли строптивость, упрямство, несговорчивость, словом, вели себя как те, кто приходил с юга из Артании с оружием в руках. Старший смысл слова был такой: «Вести себя подобно пришлому воину Артании, изображать из себя воинственную, сильную личность, которой окружающие должны уступать». Позднее слово начали применять по отношению к своенравным лошадям. К тому времени первоначальный смысл слова забылся, и для того, чтобы оно стало более понятным, его звучание переделали в «ртачиться», имея в виду усмирение строптивых лошадей при помощи удил. Эту позднюю, ложную этимологию впоследствии приняли все языковеды начиная с В.И. Даля. Можно также допустить, что обе формы слова существовали одновременно, в таком случае форма «ртачиться» произошла от слова «рота» — синоним слова «дружина» у древних русов. Любопытно, что слово «рота» в значении «войсковая часть» вторично появилось в русском языке в XVII в. Утверждают, что из немецкого языка через польское посредство. Нет ли родственной связи между этими одинаково звучащими, с похожим смыслом, древнерусским и немецким словом? Выше я проводил параллели между Артанией и Запорожской Сечью. Но, похоже, ими не исчерпывается сходство между этими двумя явлениями.

«(Русы) носят широкие шаровары, на каждые из которых уходит сто локтей материи. Надевая такие шаровары, собирают их в сборку у колен, к которым затем и привязывают» (ибн Русте).

«Они шьют шаровары приблизительно из 100 гязов хлопка, которые надевают и заворачивают выше колена» («Пределы мира»).

У меня эти сообщения вызывают некоторую ассоциацию. В 1983 г. я был в Днепропетровском краеведческом музее, на стенде там экспонировались настоящие запорожские шаровары красного цвета и очень объемные. Экскурсовод объяснил, что настоящими считались только те шаровары, в которые входило «сорок гарбузов». Странная перекличка воинской моды через огромный промежуток времени!

Еще одной отличительной чертой запорожца была длинная прядь волос спереди — оселедец. М. Фасмер истолковывает его как «селедка». В украинском языке «оселедец» в нынешнее время означает «сельдь» (см. П.Я. Черных, «сельдь»). Но откуда запорожцы, допустим, в XVII в. могли знать о селедке, не водившейся в Черном море? И назвать так, в сущности, полупрезрительно, знак своей принадлежности к казачеству, то, чем гордились! Полагаю, здесь произошла замена смысла, как со словом «артачиться». Такую же «запорожскую» прядь волос на голове носил Святослав в X в. И у него была — «селедка»? Скорее, у великого князя это был знак высокого положения и воинского достоинства. Возможно, этот волосяной «хохол», — обычай Артании.

Слово «оселедец» я предложил бы этимологизировать так: «ос» («ас») — «змей» и «лет» — «белый». Первоначально — «ослетец» («аслетец») — «Белый Змеек». В связи с этим снова вспоминаются «сыны Белого Дракона» из древней воинской песни у Вальтера Скотта и витязи змеиного происхождения, выходящие из морской пучины, — у Пушкина. Вообще, длинные волосы на голове были признаком знатного, даже царского происхождения у многих народов догосударственной и раннегосударственной эпохи.

Возникновение Киева: правда и вымысел

История г. Киева вплоть до середины IX в. полна таких тайн и неясностей, что кажется, никогда не разобраться в этом причудливом переплетении легенд и реальных фактов. Необъятна историческая литература по теме основания Киева, время от времени появляются новые публикации с попытками хоть как-то примирить кричащие противоречия. С похожей ситуацией столкнулись еще первые летописцы земли русской, и в «Повести временных лет» отразилось наличие разных точек зрения по поводу древнейшей киевской истории. Никто не может четко сказать, когда Киев возник, кто его основал, как он раньше назывался, кто в нем правил до середины IX в.

Согласно древнейшей, и сейчас еще не оставленной, версии, признается историчность трех братьев: Кия, Щека, Хорива, ставших основателями Киева. Жили они якобы в VI в., старший брат — Кий — был на службе у византийского императора, добился там больших почестей, вернулся домой и основал город, названный его именем. Имя Кий означает «палица» или «молот», до сих пор в русском языке деревянный столярный молоток называют «киянка», существует и кий — для игры в бильярд. Несколько веков в Киеве правила династия Кия. Аскольд и Дир были последними ее представителями. Но уже в «Повести временных лет» излагается другая точка зрения — что Киев возник в середине IX в., а Кий был не князем, а перевозчиком через Днепр.

В 1980 г. в стране отмечали круглую дату — 1500 лет Киеву. По этому поводу был ряд публикаций, где, с одной стороны, доказывалось, будто Киев возник в конце V в., с другой стороны, доказывалось, что князь Кий жил во времена византийского императора Юстиниана (527–565 гг.). Получалось, что легендарный Кий действовал около середины VI в., т. е. через три поколения после основания Киева. Со времен «юбилея» прошло более четверти века, но никто из участников торжеств не покаялся даже в том, что якобы по принуждению принял участие в исторической фальсификации. Тот, кто помнит предыдущие главы данной работы, знает, что у славян в VI в. не было князей. В свидетельствах современников упоминаются люди, «имеющие большую власть» среди славян, но никакими особыми терминами они не называются. У славян в VI в. были вожди, своими заслугами завоевавшие популярность и влияние, но ни о какой наследственной знати речи быть не может — налицо начальный период ее возникновения. И не более того. Иными словами, если принять вышеизложенную концепцию возникновения и расселения славянства, — ни Кий, ни его братья не могли жить в VI в.

По другим причинам, у иных исследователей возникли сомнения в том, что Кий и его братья жили в VI в. Высказывались предположения, что Кий жил незадолго до середины IX в. [189, с. 128; с. 131]. Археологические факты, имеющиеся в распоряжении науки уже в середине XX в., достаточно определенно говорили о невозможности возникновения Киева в VI в. Вот что пишет П.Н. Третьяков в монографии, вышедшей в 1953 г.: «Целая группа поселений предшествовала г. Киеву. Если летописные братья Кий, Щек и Хорив являлись персонажами легендарными, то рассказ летописца о том, что они сидели каждый на своей «горе», отражал, несомненно, вполне реальную обстановку VIII — начала IX в., когда на месте Киева находилось гнездо поселений, расположенных недалеко одно от другого. Некоторые из них вели свое начало с весьма отдаленного прошлого. На одном из древних киевских городищ, так называемой Киселевке, были встречены остатки жизни не только в антское время, но и раньше, в эпоху племен «полей погребений». В отдаленном прошлом, однако, Киселевка являлась отнюдь не городом, а рядовым поселением, таким же, как и многие сотни других поселений этого времени в Среднем Поднепровье. В VIII в. среди древних киевских поселений выделилось одно, ставшее городом Киевом» [168, с. 274].

Подчеркну основную мысль: даже в VIII в. города Киева по археологическим данным еще не существовало. Только среди гнезда поселений на Днепровских высотах выделилось одно, ставшее впоследствии ядром города. Следовательно, город на месте Киева возник не ранее первой половины IX в. Но поскольку возник он в результате постепенного превращения рядового поселения в город — ни о каком основателе, будь он вождем, или князем, не может быть и речи.

Еще один любопытный факт приводит В.П. Кобычев. Он отмечает «… разительное совпадение микротопонимии чешской Праги (Вышгород, Подоли, Стешесовице) и Киева (Вышгород, Подол, Щекавица)…[90, с. 99]. Уже из этого факта следует вывод, что по крайней мере один из братьев Кия — Щек — чистый вымысел. Почему бы не предположить, что имя другого брата — Хорив — появилось из названия горы Хоривицы, а не наоборот? Если же добавить сюда тот факт, что в Польше есть историческая область Куявия и другие топонимы с корнем «кий»/«куй», то существование старшего брата тоже сомнительно.

Вырисовывается такая картина: Кий и его братья — чисто фольклорные персонажи, в реальности никогда не существовавшие. Но, тогда следует объяснить, откуда взялась легенда про основание города. И еще: каким образом она стала известна армянам?

По второму вопросу факты таковы. В 30-х гг. академик Н.Я. Марр обнаружил армянскую легенду о трех братьях, которых звали Куар, Мелтей, Хореан, проживавших в стране Палунь. На горах они основали город, названный именем старшего брата. Братьев привлекло то, что был в тех местах воздух хороший и прекрасные лесные ловища по соседству. Есть целый ряд совпадений в легенде о Кие и его братьях и в армянской легенде: Кий — Куар, Хореан — Хорив, земля Палунь — страна Полян, город назван именем старшего брата. Также в «Повести временных лет» и в армянской легенде есть дословные совпадения о хорошем воздухе и обильных звериных ловищах на месте основания города.

Вопрос об идентичности легенд стоит разбирательства. Отмечу, что имена средних братьев не совпадают абсолютно: Щек и Мелтей. Далее, Киев возник на высотах, на которых с давних пор существовали земледельческие поселения, причем целое гнездо. Наличие большого количества поселений предполагает наличие большого количества земель, введенных в сельхозоборот. Конечно, это не значит, что воздух в тех краях был пониженного качества, но обильных звериных ловищ на тех высотах точно не могло быть. На полях, выпасах, покосах, зверей бывает меньше обычного, а не наоборот, а на месте человеческих поселений звериных ловищ вообще не бывает.

Б.А. Рыбаков в монографии «Древняя Русь: сказания, былины, летописи» считает, что армяне заимствовали легенду о Кие у славян в VII или в VIII в. Выше приведено достаточно доказательств, что в эти времена Киева еще не существовало. Связь, однако, между армянской легендой и легендой об основании Киева, несомненно, есть. Я полагаю, что эта связь — результат встречи образованного руса и образованного армянина в X–XI вв. Версию можно предложить такую. Некий грамотный и любознательный армянин заинтересовался местоположением страны Палунь и города Куар. Какой-нибудь купец или путешественник в беседе с ним высказал предположение, что в легенде речь идет о земле полян и о г. Киеве. Для окончательного прояснения вопроса этот армянин нашел грамотного руса и познакомил его с легендой. Этот рус, в дополнение ко всему, уловил сходство между именем третьего брата (Хореан) и названием горы Хоривица. После такого совпадения у обоих собеседников не осталось сомнений, что в армянской легенде речь действительно идет об основании Киева. Грамотный рус переписал переведенный текст, снабдил его своими комментариями, увез рукопись на Русь и она некоторое время пролежала в каком-нибудь монастыре, пока не попалась на глаза летописцу, ведущему поиск сведений о давних былых временах. Так в «Повести временных лет» оказались сведения о хорошем воздухе и про обильные звериные ловища на месте основания Киева.

Но это вовсе не значит, что легенда о Кие и его братьях в летописи — целиком армянского происхождения. Несомненно, в Киевской Руси существовали свои предания, в том числе и про начало Киева, с которыми армянская легенда сюжетно перекликалась, что и привлекло к ней внимание древнерусских грамотеев. Легенда о Кие и его братьях — как минимум сплав двух легенд. Можно с большой вероятностью предположить, что исходная туземная составляющая легенды имеет иранское, точнее сарматское, происхождение. Попасть от сарматов к славянам она могла двумя путями.

«Следует учесть, что… славянское население Среднего Поднепровья (в южной его части) в значительной мере было пронизано сарматскими вклиниваниями, что могло содействовать смешению славян с сарматами…» [152, с. 86]. Приднепровские славяне смешивались с сарматами. Стало быть, сарматская мифология могла проникнуть в их среду.

Но более вероятно, что легенда занесена на Русь сарматами Русского каганата — роушаланами, отступившими в славянские пределы после гибели их державы.

Сарматская мифология остается неизвестной, но поскольку сарматы имели иранскую идентичность, то архаические пласты древнеиранской мифологии у них должны быть представлены. К этому древнейшему индоиранскому пласту восходят легенды о первой царской династии Кейянидов. Для нас интерес представляет второй царь этой легендарной династии. В «Авесте» он назван Кави У сан, а в древнеиранской мифологии — Кай Кавус.

«Кай Кавус… в иранской мифологии второй царь из династии Кейянидов, богоборец. Кай Кавус с помощью демонов строит дворцы на горе Албурс и пытается подняться на небо, используя орлов, но орлы сбрасывают его над рекой Амуль в лесу» [125, т. I, с. 610].

Элементы аланского фольклора могли перекочевать в восточнославянский фольклор. Стоит обратить внимание на сходство имен Кай и Кий. И этот Кай ведет строительство дворцов на горе. В славянском же или в балтском языческом фольклоре слово или имя «кий»/«куй»/«кый» было представлено, иначе не объяснить, откуда взялась в Польше область Куявия. Далее мы разберем, что могло означать это слово у славян. Сейчас же констатирую: градостроитель Кий — продукт сармато-славянской мифологии, братьев ему добавили исходя из названий холмов по соседству с первоначальным Киевом, а речка Лыбедь добавила братьям еще и сестру. [14 — По мнению Б.А. Рыбакова, имя Щек и название горы Щекавица происходит от «Щек» — «Змей» (см. «Древняя Русь: сказания, былины, летописи», с. 25). Откуда такая этимология, он не объясняет. Ни у В.И. Даля, ни у А.Г. Преображенского, ни у М. Фасмера, ни у П.Я. Черных такого слова мне обнаружить не удалось. Может, «щек» — от «шак» («сак») — «степняк» (?).]

Кроме легендарно-мифологических источников в формировании образа Кия определенную роль сыграли воспоминания о реальной исторической личности VI в. — Хильбудии, о котором рассказывает Прокопий Кесарийский. Этот Хильбудий по происхождению был антом, имел большой авторитет среди антов, состоял на службе у византийского императора Юстиниана, он же является основателем города Киевец в устье Дуная. Смешать легендарного Кия с реальным Хильбудием могли летописцы, которые пытались разобраться в противоречивой информации о предыстории Киева, исходящей из устной традиции. В те времена не было научной критики источников.

По поводу имени Хильбудий возникает вопрос: а правильно ли его транскрибировал Прокопий Кесарийский? Имя — явный бином. Первый корень мог на самом деле звучать похоже на Кий, если звук «к» произносился с придыханием, а «й» в греческом языке нет, нет и соответствующей буквы. Если историк зафиксировал имя на слух, да еще из вторых-третьих рук, то подлинное звучание имени вполне могло быть Кийбудий или похоже (к их — согласные, легко переходящие друг в друга). Факт основания города Киевец был впоследствии привязан к происхождению Киева на Днепре.

Пора вспомнить, что у города было другое название. Еще в Хв. византийский император Константин Багрянородный знал, что г. Киев называют также Самбатас.

Название это очень загадочное. Профессор Г.Ильинский в своей статье излагает девять версий его происхождения, после чего предлагает свою — десятую версию, тоже весьма сомнительную [74] [15 — Никаких библиографических данных при статье нет. Похоже на авторский оттиск статьи из журнала, с указанием только фамилии автора и названия статьи. По косвенным данным можно предположить, что статья напечатана около 1926 -27 гг. Оттиск статьи в твердом переплете хранится в фондах библиотеки Казанского гос. пед. ун-та.]. Он считает, что поскольку в районе Киева в Днепр впадает Десна, то это место в древности называлось «суводь», откуда и возникло впоследствии Самбатас. Полагаю, никто не возразит, если я воздержусь от обстоятельной критики этой, а также девяти других версий и сразу перейду к своей — одиннадцатой, имеющей больше шансов на правдоподобие.

Для начала обращу внимание на окончание ас, весьма характерное для балтской топонимии (Каунас, Kaп*censored*c, Езнас — в Литве). Основа же легко делится на два корня: «сам-бат».

Корень сам уже рассматривался здесь ранее, когда в поле нашего зрения был бронзовый век. От него происходят множество слов в различных языках и с различным значением: русское «семя» и немецкое «заме», название страны Суоми и мельницы Сампо в «Калевале», название народа самнитов в Италии, самбийцев в Пруссии. От этого же корня происходит имя Само — основателя первого славянского государства, русские слова «сам», «самец», древнеиндийское «самити», современное «саммит». Корень сам связан с понятием жизненной силы, от которой рождается все на свете, поэтому одно из его значений — «сильный, здоровый мужчина», от которого произошли сначала племенные, потом этнические названия.

В первобытных индоевропейских религиях бог плодородия тоже был тесно связан с этой силой или прямо отождествлялся с нею. Славяне не были исключением. В именах некоторых индоевропейских богов тоже просматривается корень «сам»: Самбарис (литовцы), Симург, Сэнмурв (иранцы), Семаргл (восточные славяне).

Корень «бат» — тоже древний индоевропейский корень, от него происходят такие слова, как русское «батог», «ботва», греческое «ботаника», немецкое «бот» — «лодка» (родственно русскому диалектному «бат» — «долбленая лодка-однодеревка) и многие другие слова. Старшее значение — «ствол дерева», потом «ствол дерева, очищенный от веток», затем «бревно», «жердь». [16 — «Батог» — общеславянское, от существительного «бать» (ср. диалектное «бат» — «жердь», «шест», словенское bat — «дубинка», сербохорват, «бат» — «полка» и др.) [190].]

Объединив оба корня, получим Самбат — «Сам, изготовленный из дерева (бревна)», «бревно, из которого сделан Сам». Если исходить из реалий I тыс. н. э., то не может быть сомнений, что имеется в виду идол божества по имени Сам. В таком случае Самбатас — «город, где стоит идол божества по имени Сам», или просто Самовград, Самов. В Сербии есть город Сомбатхей, еще один такой город есть в Венгрии, один из районов Будапешта называется тоже Сомбатхей. Все эти топонимы, несомненно, имеют связь с названием Самбатас. Все названия локализуются на землях, где живут или жили славяне на раннем этапе своей истории.

Теперь необходимо разобраться, что это за божество по имени Сам, почему его не упоминают древние источники? Скорее всего, Сам был не чисто славянским, а балто-славянским богом, обеспечивавшим урожай. Поэтому его имя перекликается с именем литовского бога Самбариса, но Самбарис — бог собранного урожая, а Сам — бог урожая в целом. Полагаю, что его имя дошло до нас в форме Семаргл (Симаргл). Что о нем известно?

«Симаргл… Божество семян, ростков и корней растений» [154, с. 444].

«Сим — языческое божество в Древней Руси, др. — рус. Симъ (Симарьгла, Лаврентьевская летопись под 980 г.). Древнейшая фонетическая форма не установлена. Шахматов — Съмарьгла… Пизани толкует как название божества челяди (Симъ) и хлеба (Рьгл: рожь)» (М. Фасмер. См. «Сим»).

Имя Семаргл принято сопоставлять с иранским Симург — Сэнмурв. Надежная этимология имени до сих пор не предложена. Недоумение у исследователей вызывает то, что в древнерусских источниках Семаргла иногда называют Раклий [125, т. II, с. 424–425]. Название Раклий очень похоже на вторую часть имени бога, выраженную формантом ргл. У М. Фасмера указано, что слово «рожь» в древности звучало Рьглъ (М. Фасмер. См. «Сим»), Отсюда вполне могло произойти Раклий — «ржаной», «урожайник», в смысле «властитель ржи/урожая». Но если имя Семаргл восходит к двум корням — «Сам» и «рожь», то этимология имени — «дающий/рождающий/создающий урожай» (слово «рьглъ» могли использовать в переносном смысле, как слово «жито» — в смысле «урожай»). Современным языком выразить точный смысл слова «Семаргл» затруднительно. Наиболее простое и адекватное истолкование, видимо, будет такое: «Бог — податель урожая». М. Фасмер считает, что «древнейшая фонетическая форма не установлена». Может быть, перечисленные выше топонимы и дают эту древнейшую форму.

Складывается определенная картина. Территория г. Киева была плотно заселена с дославянских времен, население там активно занималось земледелием со времен скифов, поэтому Семаргл, которого также просто называли Сам (Сим), был особенно почитаем в тех местах. На одной из возвышенностей будущего Киева стоял, очевидно, видимый издалека деревянный идол Сама, сделанный из объемного ствола дерева. Этого идола сначала банты, потом славяне называли Самбат, а за селением на возвышенности закрепилось название Самбатас. Когда селения на днепровских высотах слились и образовали город, это название стало его именем.

Можно с большой вероятностью определить — на какой именно возвышенности стоял идол Сама. Есть в Киеве Замковая гора. Никакого другого названия этой возвышенности неизвестно. Слово «замок» в украинский и русский языки пришло с Запада только в XVII в. Сколько-нибудь значительный замок, от которого могло произойти название горы, на ней не стоял. Очевидно, в прошлом ее называли Самковая гора, и только в XVII–XVIII вв. ставшее непонятным название было переосмыслено.

В Польше, в г. Щецине, тоже есть Замковая гора, иначе называемая гора Триглава. «На Замковой горе, как известно из письменных источников, в свое время находилось языческое святилище» [104, с. 138]. Несомненно, в языческие времена она тоже называлась Самковой горой.

Теперь следует вернуться к названию Киев. Из проделанных рассуждений неизбежно вытекает вопрос: если Кия-градооснователя никогда не существовало, откуда же взялось название Киев у города на береговых высотах Среднего Поднепровья? Корень кий в названии города имеется, так же как и окончание ев, означающее принадлежность, причастность, связь с чем-то или с кем-то, обозначенным этим корнем. Напрашивается мысль связать его с именем Кай из древнеиранской мифологии и после этого сделать вывод о сарматском происхождении названия Киева. Все равно остается вопрос о значении слов «Кай» и «Кий».

Пока ничего определенного сказать нельзя. Нужны дополнительные факты, и единственный способ их получить — пройтись по другим индоевропейским языкам, поискать варианты слов, родственных древнеиранскому Кай. Кстати, у иранцев это имя существовало также в форме Кави (отсюда имя царя Кави Виштаспа, которого Геродот называл Киаксар). Также иранцы знали это имя в форме Кей, т. к. целую царскую мифологическую династию (к которой принадлежал и Кай Кавус) называли Кейянидами.

Имя Кави, скорее всего, было известно сарматам, иначе трудно объяснить его наличие в ономастиконе казанских татар, причем в таком же точно звучании (пример — поэт Кави Наджми). Больше в Восточной Европе это имя как будто не встречается, если не считать легендарного Кия. Зато в Западной Европе похожие имена встречаются в большом количестве. У древних италиков было имя Гай (например, Гай Юлий Цезарь), у древних бриттов — Кей (из рыцарей Круглого Стола), Кай (из сказки «Снежная королева»). Имя Гай и сейчас встречается у народов Запада. У литовцев-язычников — Кейстутис.

В русском сказочном и былинном фольклоре встречается, однако, слово, похожее на приведенные. Это слово — «гой» (например, в выражении «гой еси, добрый молодец»). О его значении верно сказал Б.А.Рыбаков.

«В славянских языках «гойный» означает «изобильный», «гоити» — «живить» (отсюда «изгой» — «исключенный из жизни»), «Гоило» — переводится как «фаллос», и поэтому выражение русских былин «гой еси, добрый молодец» означает примерно: viro in plenis potentia. Весь комплекс слов с корнем «гой» связан с понятием жизненности, жизненной силы и того, что является выражением и олицетворением этой силы. В свете этих сопоставлений особый интерес представляет изображение на стеле, найденной близ Ольвии в селе Ново-Васильевка» [154, с. 70] (имеется в виду изображение, предположительно, скифского бога Гойтосира, держащего в руках свой огромный фаллос).

Гойтосир — слово-бином. Второй корень — «сир» — имеет родство со словами, которые разбирались выше, при поиске этимологии слова «серб», словами, произошедшими от древних корней «сер»/«сир». Имя Гойтосир следует перевести как «мощный/могучий/сильный фаллос».

Видимо, здесь и лежит разгадка всех тех имен, которые перечислены выше. Все эти имена следует перевести как «фаллос» (имя Кейстутис, очевидно, понятие «фаллос» в себе тоже содержит). Следует опять напомнить, что идолы древнерусских языческих богов имели фаллоидную форму. Бог Род изображался в виде лингамафалла. А.В. Арциховский в свое время доказал, что княжеские шапки Киевской Руси в рисунках летописей повторяют форму шапки Рода, а шапка Рода повторяет верхушку фаллоса [154, с. 768].

Рассуждаем дальше. Если бог Семаргл был божеством урожая, то его тоже изображали в форме, олицетворяющей жизненную силу, плодородие, рождение. По мировоззрению древнего славянина, он должен быть важнейшей ипостасью бога Рода. Корень «сам» в русском языке лежит в основе слов «самец», «самка». Корень «сам» в данных словах должен означать что-то вроде синонима слов «гой», «гоило». А поскольку Кий/Кый восточным славянам было известно в значении «фаллос» (если считать базовым словом «гой», то оно легко переходит в «кий»/«кый»), то бог Семаргл вполне мог иметь и название Кий/Кый в качестве параллельного имени или торжественного эпитета.

Как уже говорилось, на землях ранней славянской колонизации существуют одинаковые топонимы — Сомбат-хей. В слове этом три корня. А что если правильное написание следовало бы делать через дефис: Сомбат-хей? Формант «хей» должен значить то же самое, что и Кий/Кый у восточных славян, Кей/Кай/Кави — у иранцев и т. д. В измененной огласовке этот термин до сих пор присутствует в русской ненормативной лексике. Еще в старой огласовке этим термином стали называть деревянную палицу, отсюда термин перекочевал в название деревянных ударных инструментов. Так в русском языке возникли слова «кий» и «киянка».

С учетом проведенного анализа можно дать убедительную интерпретацию параллельной версии о Кие из «Повести временных лет».

Согласно этой версии, Кий был перевозчиком через Днепр возле Боричева увоза. Люди, прибывающие в город, говорили, что идут «на увоз — к Кию». Отсюда якобы возникло название Киев. Эта версия вызвала гнев летописца, так как казалась ему принижением князя-градооснователя. Мне же представляется, что здесь летописец невольно, в искаженном виде, доносит до нас истинную ситуацию IX в.

Сначала разберемся с происхождением названия Боричев Увоз. Со словом «увоз» все ясно. На берегу Днепра возле города была пристань, где разгружались прибывающие суда и грузы затем увозились вверх по горе в город. Этимология слова «бор» выше разбиралась, напомню, что старшее его значение — «гора»/«возвышенность». Следовательно, Борич означало то же, что Горич или Горыныч в современной интерпретации. Идол Семаргла (Сама) стоял на Самковой горе, и именно в отношении его применяли уважительное прозвище Борич. Идол имел фаллоидную форму.

Идол Змея-Ящера постепенно менял очертания [17 — См. об этом подробно: Кутузов Е.Н. Индоевропейцы, славяне, русские. Казань, 2009.]. Сохраняя функцию божества плодородия, он постепенно принимал фаллическую форму — символ плодородия в новых языческих религиозных воззрениях. Основным именем божества стало Сам или Кий, наконец, Семаргл, но прозвище «Борич» до конца язычества напоминало о его бытовании в образе Змея-Горыныча.

Дорога к подножию идола начиналась от пристани и шла вверх, поэтому ее называли Боричев увоз. Но, поскольку главными именами идола были Семаргл и Кий, то любой человек, который шел на Самковую гору, должен был идти к пристани и подниматься по Боричеву увозу, а стало быть, идти «на увоз» и двигаться «к Кию». Поэтому в IX в. фраза «на увоз — к Кию» должна была часто звучать в городе и его окрестностях. После принятия христианства фраза эта быстро стала непонятной. Что может быть общего между пристанью и легендарным князем? Разве что он занимался перевозом через Днепр.

Первых летописцев можно простить, ведь и историки последующих времен, вооруженные научными методами анализа, приняли за истину чистый миф и с порога отвергли версию, приоткрывающую хотя бы краешек истины.

Я понимаю, что у многих читателей вызовет неприятие и обиду тот факт, что столица Древнерусского государства носит название, происходящее от слова, которое сейчас считается неприличным. Но 12 веков назад люди совсем иначе смотрели на мир, и это отражалось не только в названиях городов, но и в именах людей. Например, в «Повести временных лет» упомянуты в одном месте шесть имен послов от великого князя: Карл, Фарлаф, Вельмуд… Откуда третье имя? Первая часть состоит в родстве со словами вельможа, великий. Вторая часть и сейчас в разъяснении не нуждается. А ведь в свое время это был очень уважаемый человек. В некоторых летописных сводах это имя изменено на Веремуд. Видимо, уже древних летописцев смущало значение такого имени, и кто-то из них принес в жертву историческую истину ради торжества благонравия.

Восточные славяне вовсе не были исключением по части подобных экзотических имен. Возьмем «Илиаду», песнь вторую:

«Сих устремляли на бой Амфилох и воинственный Фалпий…».

Что означает имя Фалпий? В гинекологии существует термин «фаллопиевы трубы». И термин, и имя связаны значением с древнегреческим словом «фаллос».

С происхождением г. Киева и его названия остаются два неясных вопроса:

Почему г. Самбатас превратился в Киев?

Почему восточные авторы называли город Куйяба?

Объяснить форму «Куйяба» искажением практически невозможно, особенно появление звука «б». Глухое «б» в мягкое «в» иногда переходит (Бабилон — Вавилон), а наоборот — с большим трудом. Восточная форма могла произойти только в том случае, если информаторы слышали название города со звуком «б» от обитателей «страны Сакалиба».

Факты для обоснования какой-либо точки зрения отсутствуют. Придется пользоваться косвенными фактами и искать непротиворечивую версию.

Что нам дает сообщение восточных авторов: «Куйяба — город русов, ближайший к мусульманам»?

Вне всякого сомнения, это не может быть Киев. Какие бы варианты размещения трех центров русов мы ни взяли (за исключением экзотических), Киев не может быть ближайшим центром к странам ислама. А какой из трех центров с наибольшей вероятностью можно представить ближайшим к мусульманам? В нашем распоряжении один вариант — столица «Русского каганата». Придется сделать вывод: столица аланов-русов называлась Куйяба. Это то самое верхнесалтовское городище, о котором рассказывает Е.С. Галкина.

Когда город Куйяба уже существовал, будущий Киев только формировался и назывался Самбатас. Есть еще одно серьезное доказательство в пользу данной версии. В «Деяниях венгров» сообщается: «Вождь Алмош… подчинил себе землю русов, и, забрав их имения на вторую неделю пошли на приступ Киева».

Описана также и долгая осада столицы русов. Хронист XII в., записавший и приукрасивший устные «Деяния венгров», полагал, что этой столицей был Киев. Но в рассказе фигурирует каменная крепостная стена, которой, конечно, в Киеве тогда не было» [30, с. 351].

Между XII и IX вв. — три столетия. Слишком малый срок, чтобы венгры мифологизировали восточноевропейский период своей истории. С другой стороны, точно известно, что г. Киев венгры никогда не штурмовали и земли Киевской Руси не завоевывали. «Повесть временных лет» прямо сообщает, что венгры прошли мимо русско славянских земель на запад. И, конечно же, Е.С.Галкина права — каменных стен город на днепровских кручах в IX в. не имел. Венгры разорили землю алано-русов и взяли штурмом их столицу — г. Куйябу, который каменные стены имел. После гибели каганата часть алано-русов отступила на запад, в земли своих бывших данников, и закрепилась там. Новой столицей они избрали г. Самбатас, а в память о первой столице переименовали его в Куйябу. Они же принесли на берега Днепра легенду, известную нам как легенда о князе Кие — основателе города. Алано-русы быстро растворились в славянской среде, оставив, однако, следы в языке и культуре восточных славян. Восточные славяне же переделали название города в Киев и трансформировали легенду, добавив в нее воспоминания о реальном историческом лице Хильбудии (Кийбудии). К тому же алано-русское название города перекликалось с одним из названий идола Семаргла, в честь которого город назывался Самбатас. И это древнее первоначальное название города помнили еще во второй половине X в. А о роли алано-русов в становлении Древнерусского государства ко временам Начальной летописи было уже забыто. Точнее, не забыто, факты по «Русскому каганату» отнесли к другому каганату и решили забыть.

Готы как фактор начальной истории Руси

В 1973 г. я участвовал в раскопках древнегреческого города Гермонасса на месте нынешней Тамани. Как-то июльским вечером компанией приятелей мы пошли бродить по Тамани. В одном из дворов происходила крымско-татарская свадьба. Мы слышали, что около трети населения Тамани составляют крымские татары. Остановившись, мы с интересом смотрели на происходящее за оградой. Тут на улицу вышли два крымских татарина с бутылкой водки и вежливо предложили нам выпить за молодоженов. Закуски не было, но нас это не смутило. Присев возле забора кто как, мы, по русскому обычаю, отхлебывали через горлышко и передавали бутылку соседу. Потекла беседа с угощавшими, главным образом о тяжелом положении крымо-татарского народа. Меня же больше всего заинтересовала разница во внешнем облике наших собеседников. Один, постарше, темный брюнет с прямыми черными волосами и заметным налетом монголоидности, не вызывал никаких вопросов — его генетические корни явно тянулись к кочевым народам Великой Степи. Другой, помоложе, совсем светлый, со светло-серыми волосами и бровями, с голубыми глазами, явно тяготел к типу, который иногда называют «нордический». Но оба были представителями одного народа, и я исподтишка с любопытством рассматривал и сравнивал обоих. Где-то, не так давно, я уже читал, что готы жили в Крыму до XVI в., и, рассматривая второго, внутренне поражался, как устойчиво могут передаваться вторичные расовые признаки через века. Я и сейчас не сомневаюсь, что видел тогда настоящего гота. Только он сам об этом ничего не знал.

Несмотря на то, что о ранней истории готов существует такой серьезный источник, как труд историка Иордана, гота по происхождению (некоторые историки считают его аланом), византийца по воспитанию, в науке существует несколько гипотез о происхождении и прародине этого германского народа. Выше эта тема рассматривалась.

Во II в. н. э. демографические проблемы заставили часть готов сесть на корабли и переселиться в устье Вислы. Оттуда готы двинулись далее на юг. Сначала вверх по Висле, потом по Западному Бугу до его истоков. Далее они попали в какую-то страну Ойун, богатую водой, а оттуда — в Северное Причерноморье. Страну Ойун все историки идентифицируют с Полесьем, поэтому принято считать, что с Западного Буга готы волоком перебрались в Припять, а оттуда — в Днепр. Хотя сам Иордан утверждает, что готы в Причерноморье попали через Южный Буг. Но где же тогда страна Ойун — «богатая водой»?

Геродот утверждал, что Гипанис (Южный Буг) вытекает из обширного озера. Современные комментаторы пишут, что Геродот ошибался. Истоки Южного Буга — болотистая местность с небольшими озерами. В этом месте я предлагаю вспомнить выводы из главы «Историческая геоморфология Восточной Гвропы», в частности, что каждое озеро «стремится» стать болотом, болото — сухой местностью (если нет противодействующих факторов). Готы попали в верховья Южного Буга через 600 лет после Геродота, за это время большое озеро могло стать полуозером-полуболотом, огромных размеров. В наше время, через 18 веков после переселения готов, там болотистая местность с небольшими озерами. Через тысячу лет там будет сухое пространство.

Можно предположить, что название «Ойун» осталось от носителей комаровской культуры, говоривших на языке группы кентум, имевшем сходство с греческим. Может быть, «Ойун» состоит в родстве с греческим «Океан», и дословный перевод его — «место, богатое водой». Поэтому Иордан прав насчет маршрута готов.

Мое мнение: Иордану следует верить во всех существенных деталях его повествования. И если у какого-нибудь археолога результаты раскопок расходятся с Иорданом, то это проблема компетенции археолога. Одному видному историку и археологу очень хочется Черняховскую культуру отождествить с антами, и он не находит ничего лучшего, как обвинить готского историка в предвзятости.

«Готская гипотеза держится прежде всего на словах Иордана (придворного и весьма льстивого историка готских королей) о так называемой державе Германариха, вождя приазовских готов» [154, с. 29].

Иордан закончил свой труд в 551 г., держава Германариха пала в 375 г. В 488 г. большая часть остготов ушла в Италию по договоренности с императором Зеноном. Иордан родился после всех этих событий, жизнь его протекала через полтора-два столетия после Германариха. Как при этих условиях он мог быть придворным, да еще и льстивым историком готских королей? Надо еще учесть, что Иордан был византийцем готского происхождения, он мог льстить только византийскому василевсу, а остготы и их короли были для него, кроме того, еретиками-арианами.

Но вернемся к истории причерноморских готов. Хотелось бы обратить внимание на один любопытный момент: выселившиеся из Скандинавии готы поселялись на территориях, которые можно назвать германскими прародинами. Одна прародина — территория тшинецкой культуры в Польше (или по крайней мере возле нее), другая — в Северном Причерноморье, где далекие предки германцев обитали в III тыс. до н. э., где скандинавские саги помещали обитель богов — Асгард. Почему бы не предположить, что кроме материальных причин для переселения у готов была и романтическая мечта найти прародину предков, о которой так красиво рассказывают древние предания? Они пришли в район последней прародины на Висле, нашли там народы с корнем гот/гут в названиях, но их язык и культура для готов были чужими. Они решили пойти дальше — туда, где эпические сказания помещали таинственный Асгард. Народы и языки там оказались еще более чуждыми, а про Асгард никто ничего не слышал. Были ли они разочарованы? Возможно.

Используя свои познания в морском деле, готы настроили много боевых кораблей и подвергли в III в. страшному грабежу побережье Черного моря, став головной болью для Римской империи. Ничего удивительного. При резкой перемене среды обитания этносу требуется два-три поколения для адаптации, а кормиться надо каждый день, также кормить женщин и детей. Пик готского могущества приходится на IV в., когда они встали во главе различных причерноморских племен и образовали раннегосударственную структуру. Археологические следы этой межплеменной общности, доросшей до примитивного государства, прослеживаются в черняховский культуре. Здесь опять придется пренебречь большой разноголосицей мнений касательно сущности Черняховской культуры. Многие археологи считают ее славянской, но это не так. В эпоху черняховской культуры (III–IV вв.) славяне были маленьким народом и жили далеко на западе. Не вдаваясь в долгий анализ, я выражаю, в основном, согласие с версией относительно черняховской культуры, предложенной П.Н. Третьяковым в главе «По следам несложившейся народности» [169, с. 43–52]. Центральная мысль у него та, что готы по пути в Причерноморье растеряли свою скандинавскую культуру и пропитались элементами местных культур. Несомненно, это так. Резкая смена местообитания требует смены «культурной одежды», иначе не выжить. П.Н. Третьяков также прав, что готы были меньшинством в сложившемся варварском государстве, но занимали в нем лидирующие позиции. Это бывает нередко. Например, Чака — вождь племени зулу — в начале XIX в. имел 500 воинов, к концу жизни он имел 50 тыс. воинов, а название «зулусы» постепенно распространилось на население, им объединенное, и возник новый этнос.

Обращу внимание на то, на что историки почему-то обращают мало внимания: готское государство было первым подлинно крупным государством в Восточной Европе, многие подвластные ему территории впоследствии стали частью государства Киевская Русь, возникшего через несколько столетий [18 — В IV в. до и. э. в Причерноморье возникло крупное межплеменное объединение скифского царя Атея, но оно осталось объединением, не превратившись в государство. Прочие государственные образования были довольно мелкими (Боспорское царство, скифское царство в Крыму).]. Закономерно встает вопрос о наличии или отсутствии историко-политической преемственности между тем и другим государством.

Учитывая, как мало современная историческая наука уделяет внимания готам при рассмотрении предыстории образования Киевской Руси, правомерно посчитать — такая преемственность ею либо вовсе отрицается, либо считается пренебрежимо малой. Я считаю такую позицию неверной и собираюсь доказать это. Но сначала напомню еще некоторые факты готской истории.

Около 341 г. в Константинополе гот по имени Ульфила (Вульфила) был возведен в сан «епископа готов». После этого он развернул активную миссионерскую деятельность среди своего народа и добился немалых успехов не только у готов, но и у других германских племен. Христианизированный народ должен иметь свою письменность, и Ульфила создал специальный готский алфавит. Он же считается автором перевода большей части Библии на готский язык. Перевод дошел до нашего времени и является древнейшим памятником письменности на германском языке (не считая кратких рунических надписей). Особенно отмечу, что христианство, проповедуемое Ульфилой и усвоенное готами, было арианством. Именно поэтому Иордан считал своих соплеменников еретиками. К арианству готов еще придется вернуться.

В процессе расселения в Причерноморье готы пересекли реку Днестр. Тем самым этнос пересек геополитическую границу и в исторически короткий срок превратился в два этноса: остготов в Причерноморье и вестготов, поселившихся за Днестром. Название «остготы» сохранилось за народом, даже когда он ушел в Италию. Восточноевропейские же остготы постепенно, по признаку ландшафтного проживания разделились на грейтунгов — степняков и тервингов — лесовиков. Но ведь именно земля тервингов стала частью ядра Древнерусского государства, где-то в тех местах располагалась Артания, «Русь в узком смысле» тоже находилась где-то там. И примерно в тех краях обитали загадочные русы, которых не могли носить кони из-за величины их тел.

Военная культура любого народа, как уже выше сказано, является частью его национальной культуры и формируется в тесном взаимодействии с окружающими его условиями среды. Готы, конечно, не были исключением. Какова была их военная культура в Скандинавии?

Несомненно, они умели воевать на кораблях и хорошо владели навыками пешего боя. Конного боя не знали даже норманны в эпоху своих походов, т. е. через шесть-семь столетий. В пехотном бою большое значение имеет наличие доспехов, а для поражения врага, тоже имеющего доспехи, требуется более тяжелое оружие. Вывод: готы, предположительно, знали, что такое тяжелая пехота, и не владели навыками конного боя.

И вот с такой военной культурой готы попадают в степи Северного Причерноморья. А там совсем другая военная культура, кочевники великолепно владеют приемами конного боя, а пехотинцы из них весьма посредственные. Попробуем представить себя на месте готов и решить актуальный вопрос: перенимать ли военные навыки окружающих народов или совершенствовать свои — от предков?

Еще раз напомню: один человек может сменить культурную оболочку за несколько лет, народу на это требуется два-три поколения. Смена военной культуры неизбежно предполагает этап, когда старые умения уже забываются, а новые еще далеки от совершенства. Этнос становится уязвимым и легко может подвергнуться истреблению. К тому же необходимость заниматься морским разбоем. Для этого требуется пехота, морские разбойники на лошадях истории неизвестны.

Тяжеловооруженную конницу в доспехах впервые придумали парфяне. Для этого требуются особые лошади, способные нести большую тяжесть, особая упряжь, например стремена для упора. Постепенно тяжелую конницу завели другие народы. В Западной Европе, например, тяжелая конница появилась в VIII в. Русские в IX–X вв. ее тоже имели, но большая часть воинов передвигалась на кораблях и билась пешими. Хотя вопрос этот специально не исследовался, рискну высказать тезис, что в Причерноморье в III–IV вв. не было условий для появления тяжелой конницы. Кочевники сражались налегке, почти без доспехов. Значит, готы для освоения конного боя должны были освободиться от доспехов, облегчить оружие, сменить щиты (у тяжелой пехоты щит высотой в половину человеческого роста или выше, на коне таким щитом трудно маневрировать — отражая удар, можно щитом травмировать коня), освоить джигитовку. И — не сомкнутый строй воинов, укрывшихся за стеной щитов, выставив из-за них щетину копий, а — конная лава, по приказу мгновенно маневрирующая.

Но на пути освоения легкоконного боя был еще один фактор не в пользу готов. Антропологи установили, что жители севера в среднем крупнее южан — увеличенная масса тела лучше сохраняет тепло, что уменьшает риск простуды [56, с. 6]. Очевидно, и готы массой тела в среднем превосходили окружающих степняков. А значит, даже при выполнении всех вышеназванных условий готская конница была бы менее подвижной, нежели конница потенциального врага. Стоило ли тогда отказываться от своей традиционной военной культуры ради того, чтобы, освоив новую, ни в коем случае не сравняться с соседями? Даже в степи тяжелая пехота имеет свои преимущества перед легкой конницей, особенно в обороне. Кроме того, в степи у кочевников межплеменная рознь. Можно заключить крепкий союз с одними племенами против других. Сочетание тяжелой пехоты с легкой конницей против одной легкой конницы при умелой организации дает очевидные преимущества. Известно, что готы и аланы сформировали такой крепкий союз, что впоследствии вместе дошли до Испании, их даже называли «готаланы».

Исходя из приведенных соображений, готы, вероятно, отказались пересаживаться на коней, а посторонним объясняли, что их тела слишком тяжелы для верховой езды. Эта мысль попала в готский фольклор, а оттуда художественный образ воина, которого конь не держит, попал в русскую былину про Святогора:

Не несла да его до коня доброго

Еще мати не несла да как сыра-земля…

Ибн Русте характеризует русов: «Они храбры и мужественны, и если нападают на другой народ, то не отстают, пока не уничтожат его полностью. Побежденных истребляют или обращают в рабство. Они высокого роста, статные, и смелые при нападениях. Но на коне смелости не проявляют и все свои набеги и походы совершают на кораблях» [30, с. 98].

Военная культура с акцентом на использование судов и неприятие конного боя дают серьезные основания для предположения, что русы Псевдозахария имели какое-то отношение к морскому народу готов, а русы ибн Русте, скорее всего, были потомками русов Псевдозахария. Ни те, ни другие русы не могли быть готами. Поскольку готы составляли меньшинство в созданном ими государстве, то готы-тервинги после падения державы Г ерманариха и гуннского погрома наверняка сильно смешались с местным населением черняховской культуры, жившим в ее северном ареале. В составе готского этноса, по-видимому, не было племени с корнем рос/рус в названии. Росомоны, о которых недоброжелательно писал Иордан, были не готским народом, скорее всего, они были реликтом скифского населения лесостепной полосы. После распада готской державы к ним перешла гегемония в Среднем Поднепровье, и названием «росы» покрывалось все население, входившее в росское объединение, в том числе и готы-тервинги с готским культурным потенциалом: опытом государственности, христианской религией, готской письменностью, умением плавать на кораблях и воевать в пехотном строю. Готский язык в Среднем Поднепровье дожил до X в. Откуда такой тезис? Об этом далее. Готы внесли свой вклад в создание Древнерусского государства.

Время поставить вопрос: а в области духовной культуры проявилось ли в Поднепровье какое-то готское начало или его следы не сохранились? Сохранились.

Ранее здесь рассматривалось наличие в русском фольклоре сюжета, который обобщенно можно назвать «бой Руслана с головой». В основе сюжет этот древнегерманский и восходит к мифу о великане Имире, в восточнославянский фольклор он попал, скорее всего, от готов.

Полагаю, что следы готского фольклора можно обнаружить и в русских былинах.

Автора этих строк, как уже говорилось, с детства занимал вопрос о происхождении имен фольклорных русских персонажей: являются ли эти имена случайным набором звуков или каждое имя когда-то что-то значило? Еще в школе, изучая на уроках литературы былины, я задумался — откуда у Соловья-Разбойника отчество Одихмантьевич? И почему этот отрицательный персонаж назван именем небольшой мирной певчей птицы? Есть еще одна русская былина, где фигурирует соловей, — былина «Соловей Будимирович». По мнению Б.А. Рыбакова («Древняя Русь: сказания, былины, летописи»), она сочинена в XI в. и повествует о сватовстве норвежского короля Гаральда к дочери Ярослава Мудрого. Нет ли и у Соловья-Разбойника какой-нибудь связи с северогерманцами?

А что если отчество Одихмантьевич произошло от слов «Один» и «манн»? То есть, первоначально оно звучало «Одинманнинг» — «человек Одина», в смысле «сохраняющий языческую веру в бога Одина». Б.А. Рыбаков обращает внимание на то, что Соловей-Разбойник с семейством не только живет в лесу дремучем и занимается душегубством, но былина подчеркивает отсталые, архаические формы жизни этого семейства.

Готы-грейтунги проживали ближе к тогдашним центрам мировой цивилизации, и сородичи, проживавшие в лесу, казались им дикими и отсталыми, консервативными и ограниченными. Около IV в. готы приняли христианство, у них появилась книжная культура, а лесные готы продолжали цепляться за языческие верования и архаический уклад жизни. Кроме того, лесной образ жизни создавал удобства для грабежей и разбоев.

В государстве готов тервинги представляли из себя анархический, сепаратистский элемент, они устраивали засады на проезжих путях и по условному сигналу бросались на путников. С ними приходилось вести борьбу, ведь безопасность транспортных коммуникаций — важное условие устойчивости государства. Даже варварского.

Продолжая разговор о готской составляющей русского былинного фольклора, обратим внимание на былину «Ставр Годинович». Внимание привлекает отчество (или прозвище) главного героя. Если у героя былины был реальный прообраз, то Годинович может быть искаженным Еотинович и напоминать о его готских предках. Имя героя — Ставр. Напрашивается параллель к названию г. Ставрополя — «Пользоград» (греч.). Возможно, это скифо-кентумитское имя. Тогда Ставр Годинович — росомоно-готского происхождения.

Если готы были частью разноплеменного человеческого материала, из которого впоследствии «выварилось» ядро Киевской Руси, то в восточнославянский язык обязательно должны были войти готские слова. Такие слова есть, но их наличие объясняют заимствованием от скандинавов-викингов в IX–X вв. Например, слово «якорь». В северогерманских языках это слово звучало akker, akkeri. Но ведь и готский язык имеет скандинавское происхождение. В других славянских языках слово «якорь» отсутствует. Там его называют «котва» [187, т. II, с. 463].

Рассмотрим также слово «ябеда». В Древней Руси слово «ябедник» означало лицо, занимавшее судебную должность. Родственно шведскому ambete, норвежскому embete, в современном немецком языке родственное слово Ant — «служба» (входит в состав слова «почтамт») [187, т. II с. 463]. Слово «варяг» тоже готского происхождения.

Эти слова выбраны для рассмотрения ввиду характерных особенностей, связанных именно с готской культурной галактикой. Слово «якорь» указывает на готов как на умелых судоводителей, слова «ябеда» и «варяг» принадлежат к сфере политикоадминистративной терминологии и, следовательно, указывает на то, что готский опыт государственного бытия был частично задействован при создании государства восточных славян. Ославяненные готы сыграли в этом процессе свою роль. Отсюда следует предварительный вывод: остготское государство IV в. в Причерноморье и Киевская Русь имеют между собой некоторую историческую преемственность. Несравненно менее выраженную преемственность, нежели между Киевской Русью и Московским царством, тем не менее связь есть, и объективный историк не должен ее игнорировать. Готское влияние прослеживается в военной культуре Киевской Руси. BIX–X вв. главной ударной силой русских войск была пехота, либо передвигающаяся пешим маршем, либо плывущая на судах. Конница присутствует, но играет вспомогательную роль: защищает фланги, преследует бегущих, причем зачастую эта конница состоит из степняков-союзников. Поэтому против кочевников в указанное время не совершались глубокие рейды в степь, в отношении беспокойных соседей русские придерживались оборонительной стратегии. Только в XII в. роль конницы резко возросла. Основу дружин стала составлять тяжеловооруженная конница рыцарского типа, и стали возможны далекие походы в степь, наподобие тех, что совершил Владимир Мономах или Новгород-Северский князь Игорь. Надо учесть, что в Западной Европе в VIII–IX вв. пехота как род войск почти исчезла, войско состояло из рыцарской конницы. В степях у кочевников пехоты вообще не было, поэтому Киевская Русь предстает, с точки зрения военной культуры, как некий остров, где в военном деле продолжает доминировать пехота. Византийцы отмечали, что при появлении войска русов казалось, что суда закрывают все море. На судах сидела пехота. Но ведь это прямой слепок с готской военной культуры III–IV вв. Щиты русской пехоты имели величину более половины человеческого роста, они хорошо служили ратникам в пешем бою, но, как говорилось, не годились для конного боя.

А к обычаям росомонов, скорее всего, восходит широкое применение красного цвета в дружинах Киевской Руси. Точнее, не красного, а темно-красного (рдяного). Вообще, когда я представляю себе Киевскую Русь, всегда она рисуется в темно-красных тонах: червленые щиты воинов, красные плащи (корзно) князей, красные штандарты (хоботы) развевающиеся над войсками. Даже князь Владимир, и тот — Красно Солнышко. Традиция красного цвета продержалась очень долго, даже на Куликово поле русские полки вышли под «чермными» (темно-красными) стягами. И такое «красное» восприятие Киевской Руси весьма распространено. Рассматривая исторические художественные полотна, обложки книг на тему истории и культуры Киевской Руси, все время замечаешь в изобразительных решениях большую роль темно-красного цвета.

И, наконец, рассмотрим два наиболее важных вопроса по теме «готы и Древняя Русь»: преемственность христианской традиции и преемственность письменной традиции и алфавита.

Начну с общих рассуждений. Готы приняли христианство в середине IV в. До лесных готов-тервингов новое вероисповедание добиралось, видимо, не меньший срок, чем до вятичей в Киевской Руси, но христианизироваться они должны были еще до возникновения государства у славян. Между VI и IX вв. происходило постепенное ославянивание готов и росомонов, одновременно с этим в новую этническую идентичность готы переносили элементы своей материальной и духовной жизни, вплетая ее в формирующуюся культуру восточного славянства. Поэтому появление первых христиан-славян в Восточной Европе нельзя точно датировать — первыми христианами-славянами были ославяненные готы. Христианская община у восточных славян формировалась медленно и, если можно так выразиться, «естественным путем», в нее входили представители как знати, так и низов. Славяне-язычники с детства привыкали к тому, что в окружающем мире есть некоторое количество христиан и в этом нет ничего особенного — так было при отцах, так было при дедах. Археологические данные и письменные источники говорят о наличии тонкого слоя христиан в восточнославянском обществе IX–X вв., и в отношении их проявлялась полная веротерпимость, они признавались равноправными членами общества. У современных историков порой проскальзывает недоумение: почему принятие Русью христианства так задержалось, если оно так рано проникло вглубь русского общества? В этом смысле история христианизации Руси выглядит, конечно, уникальной. У других народов Европы процесс христианизации проходил по-другому.

Частичная христианизация русов в 60-е гг. IX в. при Константинопольском патриархе Фотии должна быть истолкована как попытка киевской власти того времени произвести политический маневр и опереться на христианскую общину для укрепления своей власти. Характерно, что, когда эта попытка не удалась, никому в голову не пришло предпринимать какие-либо антихристианские акции. Наличие христиан идет от «отчин и дедин», выступать против христиан — выступать против старинного обычая и мироустроения. Вон — в северных землях такие же славяне, как и мы, а Перун у них не в чести, они больше Ящеру поклоняются. Выступить против — Ящер рассердится, «истопоша» твои суда в море-океане или в реке-озере, что ж тут хорошего! Такая религиозная ситуация уже в те времена закладывала в ментальность восточного славянина органическую веротерпимость, и в том числе поэтому Восточная Европа никогда не знала такого явления, как религиозные войны.

Но если первые кадры в христианских общинах Руси имели готское происхождение, от них же происходили первые представители духовенства и переводчики-переписчики первых богослужебных книг в IX–X вв. После принятия Русью христианства именно этот слой образованных людей послужил базой создания русской церковной организации, в том числе христианского книжного дела. А это неизбежно должно оставить след в раннем русском христианстве. Напомню, что готы по вероисповеданию были ариане.

Еще в XIX в. в работах по истории русской церкви было отмечено, что «Повесть временных лет» символ веры приводит не в том виде, как требует ортодоксальное православие, а в чисто арианской формулировке. Арианское написание символа веры в летописании сохранялось до конца XV в. Сначала это посчитали ошибкой переписчиков. Потом возникла эмоциональная дискуссия, которая не угасла и в наши дни. Недоумение остается. Вспомнили, что Рим четыре столетия обвинял Мефодия (брата Кирилла) в приверженности арианству, и выдвинули версию, что причина такой странной «ереси» русских летописей — влияние западнославянской моравской церкви. Аргумент не слишком качественный: будь она арианской и будь ее влияние на русскую церковь заметным, провела бы она арианскую традицию не в летопись, а в богослужебную литературу.

«В послании папы Николая II (1059–1061) церковному собору в Сплите напоминалось: «Говорят, готские письмена были вновь открыты неким еретиком Мефодием, который написал множество измышлений против догматов вселенской веры, за что по Божьему соизволению он внезапно принял смерть» [101, с. 350–352].

Чисто религиозный вопрос, таким образом, переплетается с вопросом происхождения славянской письменности, а именно кириллицы, и их следует рассмотреть вместе. Напомню, что ранее мы рассматривали происхождение глаголицы, и я обещал вернуться к теме славянской письменности.

Сначала разберемся с Мефодием. Его обвиняли в арианстве в течение веков, потом перестали, очевидно, потому, что не было серьезных оснований. Учитывая отношения двух братьев, невозможно допустить, чтобы Мефодий скрывал от брата свои истинные религиозные воззрения. Действовали братья душа в душу, а Кирилла никогда не обвиняли в еретических склонностях ни православные, ни католики. Единственное, что можно отметить у братьев, — это неприятие расхождения западного и восточного христианства и попытки с их стороны найти компромисс между той и другой церковью. BIX в. это было возможно без обвинений в ереси. С какого боку здесь в таком случае арианство, готские письмена применительно к Мефодию?

Непротиворечивая версия, если прибегнуть к исторической логике, будет такая. По мере того как лесные готы ославянивались, тот же самый процесс происходил и с грамотным слоем остготского общества. В готские письменные документы попадало все больше славянских слов, их удельный вес в текстах увеличивался, и где-нибудь в IX в. прежние готские тексты стали чисто славянскими. Таким естественным путем готская азбука превратилась в славянскую. Ее использование ограничивалось рамками христианской общины, а язычники пользовались глаголицей. Так стихийно появились первые христианские книги, написанные на славянском языке, хотя остготы, повторю, еще долго помнили, что они не славяне, хоть и говорят по-славянски. К этому времени готы уже сильно интегрировались с росомонами, назывались росами, от этого этнонима новую появившуюся на славянском языке письменность стали называть «росскими письменами», поскольку называть эту письменность «готской» было бы несколько странно. Неассимилированные готы проживали в Крыму, продолжали пользоваться письменностью на своем языке, алфавит у них полностью совпадал с алфавитом ославяненной письменности. Именно в Крыму была насущная необходимость различать два вида письменности.

В 861 г. с «росскими письменами» в Крыму познакомился Кирилл. Его заинтересовала идея богослужебной письменности на славянском языке. Напомню, что общеславянский язык начал распадаться с VI в., в IX в. не было еще славянских языков, были только диалекты. Поскольку Кирилл сам был славянином по происхождению и хорошо знал славянский язык, да еще был очень образованным человеком, то он сразу разглядел несовершенство «росских письмен». В готском алфавите 27 букв, многие звуки славянской речи выразить с его помощью не удавалось. «Росские» грамотеи этого не замечали по причине слабой образованности и устоявшихся привычек. Как они выходили из положения, когда звук есть, а буквы нет? Так как устоявшихся правил не было, вероятно, каждый выходил по своему разумению. Если исходить из обычной исторической логики, именно этот слой писцов и чтецов создал язык, который мы называем старославянским и о возникновении которого до сих пор нет общепринятой версии.

Кирилл не создал славянский алфавит на пустом месте. Он взял «росские письмена» за основу, добавил буквы для выражения специфических славянских звуков. Так появился алфавит, который мы называем «кириллица». Для будущей христианизации славян это было наиболее логичное действо, ведь умеющего писать «росским письмом» несложно переучить на кириллицу, а совершенно новый алфавит распространить — крайне трудно и долго. В IX в. было мало людей, способных освоить широко известную грамоту, не говоря уж о совершенно новой.

С этой проблемой во всей ее полноте столкнулся Мефодий, который после смерти младшего брата в 869 г. был папой римским Адрианом II посвящен в сан архиепископа Моравии и Паннонии, с разрешением распространения славянских богослужебных книг.

В фактах, связанных с деятельностью Мефодия, есть много неясностей, но их станет значительно меньше, если учесть наличие такого фактора, как связь новорожденной кириллицы с арианством.

Сначала поставим себя на место Мефодия. Сколько у него приходов в Моравии и Паннонии? Точно не известно, но, вероятно, — тысячи. В каждом нужно поставить священника. Это не считая кадров церковного управления. Дело тяжелое, но возможное. Набираешь десятки-сотни слушателей на курсы, читаешь им лекции, знакомишь с Библией, учишь грамоте. По окончании курсов — получение церковного сана, самых толковых оставляешь у себя как помощников или назначаешь епископами. Епископы на местах организуют свои курсы. За несколько лет кадровая проблема вчерне решается.

Но отправление христианского богослужения невозможно без книг. Каждый священник в приходе должен иметь набор молитв: к церковным праздникам, к бракосочетанию, к отпеванию, к крещению, к болезни скотины, к неурожаю, да и «Отче наш» не каждый запомнит сразу и навсегда. Хорошо бы в приходе иметь Псалтырь, Новый Завет, хотя бы для освежения в памяти Нагорной проповеди. Сколько нужно архиепископству книг? Пожалуй, не тысячи — десятки тысяч.

Все было бы проще, если бы богослужение, как полагается у католиков, велось бы на латыни. Архиепископ делает заявку в Рим, а у Рима по всей Западной Европе сеть скрипториев с кадрами опытных переписчиков. Заказ разверстали бы по всей сети, и за несколько лет, параллельно с подготовкой человеческих кадров, новое архиепископство было бы обеспечено требуемой литературой. Но у Мефодия кадры латыни не знают, у него богослужение на славянском языке, а литература — на кириллице.

Наверное, Мефодий сам был хорошим переписчиком. Можно допустить, что он и его брат успели приготовить несколько приемлемых специалистов по написанию кириллических книг. Но сколько книг от имеющихся потребностей они физически могут создать? Капля в море!

Поставить на приход полуграмотного священника — куда ни шло. Со временем можно будет пообтесать, образовать, да и все равно знает он больше, чем прихожане. Но неуча за переписку книг не посадишь — результат легко представить. Для IX в. опытный переписчик — не просто интеллектуал, а повыше. Такие — всегда штучный товар. Готовить хорошего переписчика надо минимум несколько лет. Решение проблемы обеспечения приходов книгами у Мефодия растягивалось на несколько десятилетий.

Без сомнения, в Риме прекрасно понимали вышеизложенную проблему. Поэтому Рим в данном случае легко пошел на компромисс с восточной церковью. Папский престол не сомневался, что либо Мефодий потерпит неудачу и бросит начатое дело, либо обратится в Рим за латинскими книгами. И в том, и в другом случае компромисс оборачивался победой западной церкви: Рим наглядно демонстрировал Константинополю преимущество своих методов христианизации и негодность византийских методов.

Возникает вопрос — почему Константинополь не пришел активно на помощь Мефодию, который в далекой языческой стране вел борьбу за усиление влияния восточной церкви против агрессивного Запада? В том-то и дело, что Константинополь мало чем мог помочь. В Византии было много грамотных и образованных людей, но в кириллической письменности было только два настоящих специалиста: Кирилл и Мефодий. Видимо, братья планировали разделение труда: Кирилл должен был стать архиепископом, а Мефодий в Византии набрал бы группу грамотных славян, которых можно быстро обучить новой азбуке, и организовал бы массовое производство славянских книг. В Риме учли и это, в результате наиболее талантливый из братьев — Кирилл — странно и скоропостижно умер в Риме. Уже тогда подозревали отравление. В свете всего вышеизложенного в этом едва ли можно сомневаться.

Если пренебречь моральными соображениями, которые в политике во внимание не принимаются, то надо признать — Рим сыграл партию просто блестяще, а Константинополь — более чем посредственно.

У Мефодия оставался единственный выход — обратиться за помощью на восток, по ту сторону Карпатских гор. В Русской земле имелась прослойка писцов, умеющих писать «росскими письменами». Во-первых, человек, знающий кириллицу, легко мог читать книги, написанные таким письмом, во-вторых, не столь уж сложно было этих писцов переучить на кириллицу, тем более что новая азбука удобнее старой. И книги из Руси потекли в Моравию и Паннонию, русские переписчики осваивали кириллицу. Но эти книги имели один серьезный недостаток — они христианское вероучение излагали в арианском духе. Так, как оно перешло от предков-готов к славянам-христианам.

С этим приходилось мириться. Мефодий резонно полагал, что варвары-язычники не разбираются в богословских тонкостях, их бы простейшим вещам научить, которые одинаковы во всех христианских ответвлениях, а арианские книги о временем можно изъять или переделать. Но тем самым Мефодий дал Риму новый козырь против Константинополя. И восточная, и западная церковь считали арианство очень серьезной ересью, таким образом, Рим получил возможность обвинять византийца Мефодия в распространении арианства, а Константинополь вынужден был отмежеваться от него, чтобы не выглядеть защитником арианской ереси.

В создавшихся условиях Мефодий не имел шансов на победу своего дела, но какое-то количество квалифицированных писцов он создать успел. И эти ученики Мефодия имели хорошо налаженные связи с русскими христианами, которых они обучили кириллице. Эта особая связь между Моравией и Русью хорошо прослеживается в X в. Есть даже версия, что именно моравские эмигранты при киевском дворе во времена княгини Ольги помешали попыткам Рима христианизировать Русь по западному обряду.

Таким образом, на Руси оказались две азбуки: глаголица для язычников, кириллица для христиан. Договор Руси и Византии 944 г. был написан глаголицей, потому что большая часть участников похода с русской стороны были язычниками. Но историческая перспектива была за кириллицей, которая открывала русскому человеку дверь в мировую культуру. После принятия христианства кириллица на Руси быстро вытеснила глаголицу. Богослужебные книги русские получили правильные, но за летописями такого догляда не было, и летописцы при переписывании текстов летописей механически переносили в новые списки арианский символ веры. Недавние варвары-язычники не придавали большого значения разности формулировок. И так продолжалось, пока в конце XV в. у них не появились свои еретики.

Теперь не осталось ничего непонятного в странной фразе папы Николая II о «еретике Мефодии, открывшем готские письмена». И можно оставить идущий с XIX в. спор об арианском символе веры в русских летописях.

Поскольку сейчас разговор о готах, стоит вспомнить о славянских племенных союзах тиверцев и уличей, которые проживали в IX–X вв. как раз в тех местах, где располагалось государство Германариха и где в основном проживали готы.

Выше здесь были разобраны названия всех славянских племен, трактовка которых вызывает сомнения у многих, в том числе у автора этих строк. Но тогда я не коснулся тиверцев и уличей. Между тем, этимология слова тиверцы остается неизвестной, а с этимологией слова уличи я не согласен.

Уличи жили по Днепру южнее полян. Еще южнее, на побережье Черного моря между устьями Днепра и Днестра проживали тиверцы. В X в. и те, и другие были славянами, но славянами, заметно отличающимися от других восточнославянских племен.

По археологическим данным, у тиверцев, и у уличей не было такого украшения, как височное кольцо. Это хотя и одна археологическая деталь, но чрезвычайно важная. Височные кольца были у всех восточнославянских племенных союзов, вошедших в Киевскую Русь, и у каждого племенного союза они имели настолько характерную форму, что по находкам этих колец удалось точно определить племенные границы расселения полян, древлян, вятичей, радимичей, кривичей, словен, дреговичей и нанести эти границы на карты. Поэтому отсутствие височных колец у тиверцев и уличей — важное указание на особый путь происхождения данных племенных союзов. Тиверцы и уличи жили в отрыве от общего массива восточных славян, заметно южнее, в других природных условиях и, согласно «Повести временных лет», поддерживали союзнические отношения с Киевом, упорно боролись за свою независимость. Это косвенное указание на то, что себя они не считали похожими на других славян. Такие случаи известны в наше время: ирландцы и шотландцы говорят по-английски, но себя англичанами не считают. Несомненно, такие ситуации бывали и в прошлом. Можно предположить, что тиверцы и уличи — ославяненные потомки носителей черняховской культуры. До славянизации у них языком межплеменного общения был, вероятно, готский язык. Если отрицать предложенную гипотезу, то надо объяснить, — откуда взялись славяне на территории, которая ни при какой версии в славянскую прародину не входит.

Общепринятая версия происхождения названия «уличи» такова. В среднем и нижнем течении Днепр образует большой изгиб. Этот изгиб славяне называли Угол и Ерель — что тоже значит «угол». Жившее в этом «углу» славянское население называли «угличи», оно далее преобразовалось в «уличи» [112, с. 80; 157, с. 131].

Во-первых, если в качестве названия используют понятное слово, то его не искажают, напротив, чаще бывает, что непонятное слово перетолковывают на понятный манер. Вспомним анекдотическую версию о происхождении названия «галлы» от слова «петух» или «Волга» от слова «булгарин». Слово «угличи» не могло подвергнуться искажению, как не могли исказиться слова: поляне, древляне.

Во-вторых, совершенно непонятно, откуда взялось отождествление слова Ерель (Орель) с понятием «угол» [19 — В Ипатьевской летописи под 1183 г.: «Ерель, его же Русь зовут Уголь». Видимо, версия целиком основана на этой фразе. Но слово «его же», указывает на «Уголь» как на параллельное, «неофициальное» название, точно так же, как в Западной Руси Карпаты часто называли «Горбы».]. В словаре В.И. Даля при слове «угол» нет никаких синонимов, даже областных диалектных. Зато у него есть слова «орелка» и «рель». Собственно говоря, слово «релка» и сейчас имеется в русском языке, хотя у Ожегова оно почему-то не зафиксировано. Означает оно небольшую возвышенность, гривку на болоте или у реки, возвышающийся мысок у реки. Надо полагать, французское слово «рельеф» находится в родстве с нашей «релью». Почему же русло Днепра похоже на карте на дверной крючок с изгибом в 400 км? Потому что возвышенности Волыни медленно и плавно понижаются на восток, перегораживая русло Днепра, вынуждая его огибать возвышенный участок. Но ведь это же и есть «рель» — невысокий речной мыс. Размеры его велики, поэтому в древности Ерель, Орель было названием целой местности, но народ «ореличи» или «ереличи» нигде не зафиксирован. Надо искать другую этимологию.

Вернемся к предположению, что уличи — ославяненные потомки носителей черняховской культуры и, следовательно, происхождением связаны с готами. В таком случае до ославянивания в их названии вместо суффикса «ич» был германский суффикс «инг». Название племени звучало примерно так: улинги — «происходящие от Уля». Не было ли какого-нибудь героя или божества с таким именем? От подобных имен часто происходят племенные названия, например: Аллоброкс — бог племени аллоброгов, бог Арамо — племени арамиков, богиня Воконтия — племени воконтиев (все — кельты) [125, т. I, с. 634]. Да и у нас кривичи происходят от мифического Криве.

«Улль (др. — исл. Ulle, Ullinn), в скандинавской мифологии один из асов, сын Сив и пасынок Тора. Он прекрасный стрелок из лука и лыжник. В кеннингах (поэтических иносказаниях) он фигурирует как «ас-лучник», «ас — лыжник», «ас щита» (щит называют «ясенем» или «кораблем Улля»), Как бог-лыжник У. неоднократно сопоставлялся и сближался со Скади. У. не имеет своего мифа, но следы культа Улля обнаружены в Швеции и Норвегии. Саксон Грамматик в «Деяниях датчан» упоминает Оллеруса, который якобы царствовал в Византии после изгнания оттуда Одина» [20 — Автор статьи в энциклопедии «Мифы народов мира» (т. 2), похоже, недоумевает по поводу Оллеруса, царствовавшего в Византии. Между тем ответ простой. Это германское предание про римского императора Юлиана Отступника (361–363 гг.). Саксон Грамматик спутал с Римской империей существовавшую в его время Византию. Правил Юлиан вскоре после признания христианства в империи государственной религией («изгнание Одина» — изгнание язычества). До того как стать императором, Юлиан много воевал с германцами, которые обратили внимание на сходство его имени с именем бога Улля (ср. Юлиан — по-русски Ульян). Поскольку Юлиан одерживал победы и имел «божественное» имя, германцы сакрализировали память об этой реально существовавшей личности.] [125, т. II, с. 546].

По предлагаемой версии, название племени звучало первоначально уллинги — «происходящие от Улле», после славянизации произошла замена германского суффикса на славянский, выпал один из сдвоенных «л», и получилось славянское название «уличи», которые долго не отождествляли себя со славянами.

Сложнее этимологизировать слово «тиверцы». Господствующая версия производит его от Тирас — античное название Днестра. Тогда почему бы не произвести его от «траспии» — название скифского народа? Здесь слово «Тирас» тоже задействовано («тир-ас-пи»). Тиверцы соприкасались с Днестром только западным краем, а жили по берегу Черного моря от Днепра до Днестра. Если поставить в конце названия суффикс «-инг», получим — «тиверинги». Германский корень «wer» сразу бросается в глаза (современное немецкое Wehr, присутствует в словах «ландвер», «вермахт», «бундесвер»). Он может в древнегерманских и древнекельтских наречиях носить значение, сходное с понятием «боевые», «могучие», «сильные» и т. п. Стоящий впереди формант «ти» слишком неопределен для этимологизации. Он может быть родственен кельтскому «тир» — «земля (страна)», латинскому «тор» — «бык (тур)». Если принять последний вариант, то вспоминается поэтическая характеристика из «Слова о полку Игореве» — «Яр Буй Тур Всеволод». «Яр-буй-туры» — можно предложить как примерный перевод первоначального «турверинги», превратившегося в славянских тиверцев [21 — Стоило бы рассмотреть возможность родства слова «тиверцы» и названия кельтского племени треверов.]. Но неопределенность здесь слишком велика, и я не настаиваю на такой трактовке.

Наконец, в связи с готами хотел бы предложить этимологию слова «боярин», отличную от той, что дают М. Фасмер и П.Я. Черных. Версия и того, и другого исходит из заимствования славянами в тюркском языке слова bai/boi в значении «знатный, богатый муж». Древняя форма «болярин», по мнению П.Я. Черных, произошла от сближения первоначального «boi-ar-ир-ъ» со словами «болий» и «большой». Получается, что сначала слово подверглось славянскому влиянию, а потом оно же избавилось от последствий этого влияния: боярин — болярин — боярин. С логикой здесь не все безупречно, есть подозрение на искусственную натяжку. Я полагаю, «болярин» — первоначальная форма. И еще: с тюрками восточные славяне не имели в I тыс. настолько глубокого культурного взаимопроникновения, чтобы заимствовать от них социально-политическую терминологию. Слово «каган», временно использовавшееся древними русами, тоже не тюркское, имеет скифо-сарматское происхождение и от них заимствовано самими тюрками.

Недоказуемо, что корень bai/boi именно тюркский, а его индоевропейское происхождение доказуемо вполне. В индоевропейских языках есть похожие между собой корни, образующие слова в рамках смыслового поля «человек, имеющий вес в обществе»: bas (др. — греч. «басилей»), bos (англ. босс), «бас» (русск. «говорить басом»), «баса» (русск. «красота», «нарядность», «осанистость»). Слово «бас» П.Я. Черных считает заимствованным из западноевропейских языков, но поскольку оно есть во всех славянских языках, об этом не может быть и речи. Возможно, сродни ему латинское basto — «несу», «переношу», «терплю». В скифских и сарматских языках могло быть слово bai означающее «сильный, влиятельный человек», откуда оно перешло к тюркам. [22 — Правомерно сопоставить корень «бас»/«бос» с корнем «ас»/«ос» — «змей».]

Моя версия происхождения термина «болярин»/«боярин» такова. Слово это — бином, один корень от алан («бай»), второй от готов («ярл»). Как известно, готы и аланы в Причерноморье вступили в тесный симбиоз. Тогда они взаимно могли заметить, что аланскому «бай» соответствует готское «ярл» (общескандинавский термин, означающий богатого, знатного человека). Поскольку аланы и готы входили в единое государственнополитическое образование, то оба слова они могли слить в одно — «байярл». Примерно так же, как в русском языке возникло слово «князь-кесарь» или «фон-барон». Восточные славяне узнали слово в готской огласовке, с формантом «инг» — «байярлинг». Далее произошла передвижка звука «л» и выпадение «й». Так получилось первоначальное «болярин». Первыми русскими боярами были потомки ославяненных готов, затем термин привился у славян.

Историки-антинорманнисты могут сделать упрек, что автор вместо викингов-культуртрегеров пытается выставить в этой роли других германцев, выходцев, кстати, тоже из Скандинавии. Тем самым он косвенно реабилитирует пресловутую норманнскую теорию происхождения русской государственности. Это не так, хотя бы уже потому, что готы, с которыми имели дело восточные славяне, на новой родине сменили «культурную одежду», смешались с аланами, остатками скифов и вместе с ними создали восточноевропейскую Черняховскую культуру. Впоследствии они полностью ославянились и стали частью древнерусского этноса, наряду с другими — скифскими, сарматскими, балтскими, тюркскими, финно-угорскими компонентами. Они наши предки и в качестве таковых, передали нам, своим потомкам, элементы духовной и материальной культуры. Готы, не ушедшие на Запад и слившиеся с Киевской Русью, — восточноевропейский народ. Замечу, что, когда в середине VI в. в Поднепровье появились славяне, готы имели за плечами около четырех столетий бытия в качестве восточноевропейцев. И у них был резон смотреть на славян как на пришельцев с далекого, варварского, европейского Запада, занявших земли, им ранее не принадлежавшие. И плодящихся с невероятной быстротой.

Варяги и норманнская теория

В 1521 г. в Швеции началось восстание против датского владычества. В 1523 г. вождь восстания, дворянин Густав Ваза, короновался шведским королем, основав династию Ваза. На Севере Европы возникло сильное государство, короли которого испытывали сильные комплексы из-за своего незнатного происхождения. В частности, по мнению Ивана Грозного, королям предосудительно было иметь такую родословную. Он категорически отказывался признать шведского короля равным себе и пенял ему за полумужицкое происхождение. Ситуация в Швеции для него была так же удивительна, как если бы на русский трон сел Васька Грязной или Бориска Годунов.

Для реабилитации своей правящей династии шведские историки подсуетились и в XVII в. создали, опираясь на русские летописи, версию о происхождении русской государственности от пришлых шведских скандинавов. Версия запоздала, так как занявшие трон в России бояре Романовы не тягались в знатности со шведскими королями. Так бы и канула эта версия в Лету, если бы в XVIII в. ее не востребовали для политических целей. С тех пор, вот уже скоро три столетия, идут споры норманнистов и антинорманнистов о начале Руси. Норманнская теория замечательна тем, что с XVIII в. ни одного нового доказательства в ее пользу не представлено, тем не менее ее сторонники под разными соусами повторяют старые и время от времени переходят в наступление даже в отечественной исторической науке. Западные историки в этом вопросе — норманнисты по определению. В свое время, готовясь к написанию этой главы, я просмотрел много работ западных авторов, чтобы уяснить их фактологическую и теоретическую базу. Ни того, ни другого нигде не обнаружил, норманнская теория западными историками излагается без доказательств, как нечто настолько очевидное, что серьезным специалистам здесь и думать не надо. Наконец набрел на монографию одного из крупнейших историков Швеции (так в аннотации) Арбмана X. «Викинги». Он сделал честное признание, что «главный источник о деятельности викингов на Востоке — летописец Нестор — XII в.» [12, с. 149]. Стало ясно, что по этому вопросу западных авторов читать бесполезно, лучше лишний раз почитать русские летописи.

Историю борьбы норманнизма и антинорманнизма излагать не буду, благо она хорошо изложена у А.Г. Кузьмина, у Е.С. Галкиной [101; 30], а также у В.В. Фомина [176, с. 149–163]. Перечислены только использованные мною работы.

Уже разобранный выше материал об истоках русского этногенеза и политогенеза показывает, что перед историками по этому вопросу не только невероятное количество путаницы, но еще и мифы, выдаваемые за исторические факты, например миф о Кие и его братьях. Количество версий, которые можно предложить историкам на суд, неприемлемо велико. Несмотря на почти трехвековой промежуток времени, не сделано даже самое необходимое для начала полноценной научной работы — не отсеян вымысел от, пусть искаженной, правды. Удивительно также то, что вывод этот сделан еще столетие назад, но за этот срок историки, крупные и не очень, даже не предприняли серьезной попытки такую работу сделать. В результате вместо хотя бы частичной постройки мы имеем хаос из сваленных стройматериалов. Основательная их сортировка и начало строительства требуют отдельной крупной работы, по объему не меньше той, что сейчас перед вами. В обоснование сказанного хотел бы свой анализ предварить цитатой.

«Шахматов сумел убедительно обосновать точку зрения, согласно которой «Сказание о призвании варягов» является итогом литературного труда нескольких поколений летописцев, которые, комбинируя сведения из народных преданий и легенд и используя собственные литературные домыслы, создали летописную версию начала российской политической истории. Такой взгляд на «Сказание» исключает саму возможность рассматривать его в качестве, пусть даже искаженного, отчета о действительно произошедших событиях… Версия призвания варягов, используемая сторонниками «гипотезы отождествления», хотя и в каждом отдельном моменте вроде бы не противоречит требованиям обычной логики, в целом плохо укладывается в политическую практику Раннего Средневековья» [176, с. 157].

Опять историкам предлагается выдать самим себе testimonium paupertatis и отказаться от попыток найти истину.

Аналогия такая: представим фразу, в которой каждое отдельное слово понятно и не слишком противоречит грамматике, но в совокупности они образуют почти бессмысленную фразу. Неужели ничего нельзя сделать? Существует методика анализа информации, когда нужно отсеять ложную и частично ложную информацию, выделив истинную. Нужно комбинированно использовать структурный, функциональный, системный анализ, не забывая про обычную логику и здравый смысл.

Например, что нам скажет здравый смысл и логика относительно сообщения «Сказания» о том, что новгородцы разгромили варягов, пытавшихся собирать с них дань, выгнали этих варягов за море и не дали дани (будем пока исходить из предположения, что варяги — скандинавские викинги)? Для ответа на этот вопрос надо для начала, пусть и приблизительно, знать, какими силовыми возможностями располагала каждая из сторон.

Начнем с Новгорода. Основан он был в 50-х гг. IX в. Кем и с какой целью основан? Южнее Новгорода есть город Старая Русса. Если неподалеку друг от друга мы видим два города, причем в названии одного фигурирует слово «старый», а в названии другого «новый», если оба расположены на магистральном пути расселения славян, то есть основания предполагать, что выходцы из первого основали второй. Славяне по реке Ловати пришли из Белоруссии на практически пустое место, основали город, видимо, назвав его именем своего племени — Русса. Когда южный берег Ильменя (Илмеря) был освоен, жители города обратили внимание на стратегически важное место у истоков Волхова. Крепость на этом месте позволяла контролировать торговые пути на север, с севера, в Верхнее Поволжье, Поднепровье и из Поднепровья. Первоначально там возникла торговая фактория, потом поселение. Возможно, его какое-то время называли Новая Русса, но в названии поселения победило название Новый город.

Еще раз оценим удобство его положения. Путь на юг через Ильмень и по Ловати уводил в Белоруссию, где жили родственные кривичи. Путь по Волхову вел к Ладожскому озеру (тогда — озеро Нево) и к Балтике. Мета приводит на Валдайскую возвышенность (скаты Алаунские), а там рядом истоки Волги и Днепра — путь на юг и на юго-восток. На севере, у впадения Волхова в озеро Нево был поставлен еще один стратегически важный пункт — г. Ладога. Перекрестком всех этих транспортно-торговых путей был Новгород. Это обеспечило ему бурное развитие и лидерство над огромным краем.

Каково было политическое лицо Новгорода в 50–60 гг. IX в.? Какая политическая традиция доминировала в его жизни? То есть была ли там монархическая форма правления или какие-то формы представительной власти? Монархический вариант можно сразу отмести, и вот почему.

Во-первых, неизвестно никакое имя основателя города, в том числе и княжеское. Если бы на месте Новгорода народ поселился во главе с каким-нибудь князем, память о нем как об основателе сохранилась бы (как Тур — основатель Турова). Да и название города было бы тогда другим. Новгород — стихийно возникшее название, отражает, скорее, факт саморазвития города из торговой фактории, нежели факт основания города по воле почитаемого лидера.

Во-вторых, монархическая форма правления предполагает какую-то форму наследственности власти, хотя бы и в варварских формах. Но нам известно, что умирает правитель Новгорода Гостомысл — и никому в голову не приходит, что его должен заместить преемник, на которого указывает традиция преемственности власти. Вместо этого в городском обществе начинаются разброд и шатания, что очень опасно для торгового города, в котором сосредоточены большие материальные ценности. В конце концов горожане решили подыскать себе князя. Ни на какую монархическую традицию это не похоже. Зато очень похоже, что все утверждения о родстве Рюрика и Гостомысла через дочь последнего — Умилу- поздние выдумки, с целью приспособить логику событий середины IX в., к временам значительно более поздним.

В-третьих, Гостомысл — личность явно реальная, а не легендарная, в одних летописях называется князем, в других — старейшиной. Кто же он? Имя его совсем не княжеское, а напротив, буднично купеческое. Гость — значит «купец», «торговец». Если родители назвали ребенка «Думающий о торговле», то могли ли они быть сами княжеского происхождения? На успех в каких делах благословляли именем сына? Скорее всего, Гостомысл был самым богатым из новгородских купцов, пользовался всеобщим уважением, имел административный талант.

На основании приведенных соображений подходящей аналогией для Новгорода интересующего нас времени будет г. Мекка начала VII в.

Торговый город Мекка не имел центральной власти. Кварталы города заселялись родственниками, селившимися вместе и рядом. Во главе каждого такого родового квартала стояли старейшины. Они разбирали все спорные вопросы, возникавшие между родовыми кланами, в случае необходимости собирались на совет для решения дел представляющих общегородской интерес. При этом могли присутствовать все члены родовых общин. Для таких общественных нужд был специальный холм на окраине города. Любой из горожан, желающий сообщить что-то важное, мог подняться на холм и криком созвать жителей города на срочное собрание.

Видимо, примерно такова же была внутренняя политическая структура г. Новгорода. В нем были так называемые «концы», население которых имело свою внутреннюю организацию и вождей во главе ее. Было вече, на которое мог прийти каждый горожанин, но, как и в Мекке, рядовые горожане только присутствовали при совещании старейшин «концов», оказывая «своим» моральную поддержку. Если бы вече было таким, как его описали в художественной литературе, это был бы в принципе нерабочий орган.

Но Новгород имел одно важное отличие от Мекки. В нем нашлось авторитетное лицо, лидерство которого признали все «концы» города, — старейшина Гостомысл. Это было большим плюсом, пока он был фактическим руководителем города, и принесло большие минусы, когда его не стало. Легко достигать компромисса и вершить городские дела, когда есть всеми признанный харизматический лидер. В отсутствие его старейшины города совершенно не умели управлять, т. е. находить разумный компромисс и координировать усилия для соблюдения общих интересов. Нового авторитетного лидера не просматривалось, а в городе было, выражаясь современным языком, несколько «мафий», ориентированных на свой внутренний интерес. Естественно, началась самая вульгарная борьба за власть и влияние, так хорошо знакомая по другим странам и эпохам. В этом смысле люди не меняются, ни во времени, ни в пространстве. Земля была богатая, но отсутствие порядка угрожало тем, что посторонние не только завладеют богатствами, но еще и наденут ярмо на хозяев богатств. Вопрос легитимизации власти встал остро, и, собственно говоря, в условиях IX в. был единственный вариант его решения.

Тут я на время прерву анализ новгородской ситуации, чтобы напомнить вопрос, с которого и начался проделанный анализ: каковы были силовые возможности Новгорода на рубеже 50–60 гг. IX в.? Впервые Новгород упомянут в Софийской I летописи под 859 г. Для такого упоминания он должен не только сам быть значительным поселением, но и иметь окружающие земли, тяготеющие к нему как к центру. В условиях, когда все мужское население было вооружено, минимальная численность ополчения, которое мог город выставить, — несколько тысяч человек, едва ли больше десяти тысяч. Полагаю, с этой цифрой спорить никто не будет.

Теперь рассмотрим, каковы были силовые возможности скандинавских викингов около 859 г. Ни один из скандинавских народов государства в это время не имел. Первая попытка создать норвежское государство — 872 г. Датское государство возникло в начале X в., шведское — около 1000 г.

Первые грабительские набеги викингов зафиксированы в 90-х гг. VIII в. Действовали они малочисленными шайками, главным образом, на морском побережье. Вот как об этом пишет историк.

«Походы викингов начались на рубеже VIII и IX в. Они длились на протяжении всего IX в., но прекратились вскоре после 900 г. В начале следующего столетия норманны, расселившиеся в Англии, Франции, Ирландии, переходят к мирной жизни. Новый взрыв норманнской агрессии приходится на конец X — начало XI вв. В Скандинавии в это время окрепла королевская власть. Иным стал и характер походов: вместо разрозненных атак отдельных отрядов происходят организованные нападения больших флотов и армий во главе с конунгами» [47, с. 139].

Итак, на протяжении всего IX в. «разрозненные атаки отдельных отрядов». О малочисленности отрядов викингов говорят и другие исследователи [41, с. 333]. Иначе и быть не могло. Только государственная власть способна организовать войско численностью в несколько тысяч или десятков тысяч человек. Вышеупомянутые отряды насчитывали несколько десятков человек (сколько помещалось на одном боевом судне), иногда могли объединиться два-три боевых драккара, но и в этом случае численность отряда норманнов могла быть 100–200, самое большее 300 человек. Для грабежа морского побережья такой отряд годился, для штурма крупного города в сотнях километров от моря — ни в коем случае. Даже если члены таких отрядов горстями ели сухие мухоморы.

Правда, «История Ирландии» содержит такой факт: в первой половине IX в. викинг Торгильс подчинил всю Ирландию, приплыв с 12 тыс. воинов на 120 судах и соединившись с местными норманнами [79, с. 22–23]. Во-первых, численность войска, скорее всего, преувеличена — вся Норвегия в Раннем Средневековье едва ли имела такую армию (герцог Нормандии Вильгельм в 1066 г. завоевал Англию с дружиной в 5 тыс. человек). Во-вторых, как исключительный случай такое войско (пусть меньшей численности) допустить можно — Норвегия стояла на пороге государственности. Но норвежские викинги на Русь не плавали.

Добраться из Скандинавии до устья Невы не так уж сложно. Далее, вверх по течению Невы 64 км — времени уйдет не меньше двух дней. Потом по озеру Нево (Ладожскому) добраться до устья Волхова и овладеть северным форпостом Новгорода — Ладогой. Потом вверх по Волхову до его истока — неделя сроку. Новгородцы не только узнают о нападении, но и успеют, не торопясь, провести мобилизацию. Впрочем, она не понадобится. Отряд в несколько десятков человек будет истреблен финно-уграми — аборигенами раньше, чем приблизится к Новгороду. Если допустить невероятное: отряд беспрепятственно дошел и пограбил окрестности Новгорода, на обратном пути его обязательно истребят из засады, хотя бы с целью перехвата добычи. Добавлю, что прежде чем идти промышлять к Новгороду, нужно иметь многолетний опыт плавания в тех местах для разведки пути. Плыть вглубь материка по рекам, не зная куда и зачем?! Викинги были дикарями, но не были идиотами.

Рассмотрена возможность всего лишь набега викингов на Новгород в середине IX в. Получился абсурд, но ведь в «Сказании» говорится даже не о набеге. Там сказано, что варяги пришли с целью получить с новгородцев дань, но новгородцы разбили их, выгнали за море и не дали дани.

Поясню. Для того чтобы требовать дань, мало приплыть из-за моря даже на большом количестве драккаров, ибо разбойничий набег и сбор дани — вещи принципиально разные. Для сбора дани с новгородцев надо сначала обложить данью население, более близко живущее к Балтике и к Финскому заливу. Для ежегодного сбора этой дани нужно иметь опорные пункты по всей податной земле, в том числе на границах с новгородскими владениями. Опорные пункты — это крепости с гарнизоном, их деятельность должна координироваться, для этого нужен административный орган высшей власти. Кто-то эту власть должен сформировать, произвести назначения, распорядиться собранной данью. Для этого нужна государственная власть, а государств в Скандинавии в это время, как уже сказано, не было. Мало того: система опорных пунктов для сбора дани — это, фактически, примитивная государственная структура. Нам предлагается поверить, что скандинавы, не имея никакого опыта государственного строительства у себя на родине, создавали обширные и эффективные государства в Восточной Европе с опорой на мелкие разбойничьи шайки. И не осталось, ни летописных, ни археологических данных о таком государстве?! Меня не перестает удивлять: как могли взрослые и неглупые люди в течение веков верить в такую чушь.

Вывод: либо рассказ о попытках варягов собирать с новгородцев дань — чистый вымысел, либо варяги не имеют никакого отношения к скандинавским викингам. Возникает необходимость в точной этимологии слова «варяг».

Но сначала сделаю небольшое отступление. Чтобы понятнее была логика последующего изложения, надо четко определить, в чем состоит разница между разбойничьей шайкой и дружиной.

Разбойничья шайка может превратиться в дружину, дружина может стать разбойничьей шайкой, но это совершенно разные структуры.

Шайка не имеет стабильного состава, она формируется для проведения конкретной грабительской акции (или нескольких), по ее завершении если не распадается, то серьезно меняет личный состав.

В шайке отсутствует стабильность власти и преемственность власти. Даже авторитетного лидера члены шайки могут снять и заменить личностью, никак не связанной с предыдущим руководителем и даже враждебной ему (иллюстрация из художественной литературы: на острове Сокровищ пират Мэри пытался сместить вожака Сильвера и занять его место, а Сильвер должен был терпеть это).

Главарь шайки имеет полную власть во время боевой операции, в мирный период его власть резко уменьшается.

Вывод: разбойничья шайка как социальная структура — абсолютно негодный инструмент для политической деятельности. Очень наглядный материал здесь дает пиратство в Карибском море в XVII в. Размеры шаек иной раз достигали тысяч человек, они брали города, но популярный пиратский лидер Генри Морган стал политической фигурой, только когда порвал с пиратством.

Дружина, в отличие от шайки, имеет относительно стабильный состав, существует долгое время, налицо тенденция к занятию детьми места отцов. Дружину возглавляет князь, конунг, герцог и т. д., сместить которого, как правило, невозможно, есть преемственность власти, проявляющаяся в том, что занять место главы может только либо сын прежнего главы, либо усыновленный, либо близкий соратник. Ситуация «Сильвер — Мери» исключается — недовольные могут покинуть дружину. Власть главы приобретает черты харизмы. Дружина подчиняется своему главе как в военное, так и в мирное время.

С обывательской точки зрения, разница между шайкой и дружиной в том, что главарь шайки не может помешать подчиненным грабить по своему усмотрению, а глава дружины — может.

Вывод: дружина как социальная структура — вполне пригодный инструмент для политической деятельности. Общество, находящееся в стадии, называемой военной демократией, может порождать множество разбойничьих шаек, когда же в процессе эволюции они превращаются в дружины, то вопрос образования государства сразу ставится в повестку дня. В конце IX в. викинги, действующие на Западе, организовались в дружины. Это проявилось в таких акциях, как образование опорных пунктов на побережьях, проникновение по рекам вглубь Западной Европы, осада Парижа в 885–886 гг., других городов. Действовали в тех местах датчане и норвежцы, и, конечно, совсем не случайно именно в это время (в пределах одного-двух поколений) у них возникли государства. В Восточной Европе действовали шведы, у них государство возникло около 1000 г. Если здесь имел место тот же порядок вещей, что и в Дании, Норвегии, то дружины вместо разбойничьих шаек у шведских викингов должны были возникнуть где-то в последней трети X в. Любопытное совпадение: именно в это время на Руси и в Византии появляются достоверно зафиксированные отряды викингов-наемников. К вопросу о появлении этих викингов я еще вернусь, сейчас же отмечу такую вещь: во времена, описываемые «Сказанием…», шведам до государственного бытия оставалось полтора столетия. Разбойничьи шайки викингов у них могли быть, даже наверняка были, но до превращения их в дружины оставалось более ста лет. Значит, были главари шаек, но не было конунгов с родословными. Как объяснялось выше, главарей шаек приглашать на трон бессмысленно по двум причинам: во-первых, за ними не стоит никто, даже члены их шаек; во-вторых, они не умеют выполнять роль политического руководителя. Не говоря уж о том, что они вовсе не авторитетные личности и их мало кто знает. Даже для датчан и норвежцев время подходящих личностей еще не настало.

Теперь следует вернуться вновь к версии о призвании варягов в «Сказании» и продолжить ее рассмотрение с точки зрения соответствия обычной человеческой практике и логике здравого смысла. Мы уже сделали вывод, что в тех условиях, которые сложились в Новгороде после смерти Гостомысла, с учетом реалий IX в., призвание к власти компромиссной фигуры со стороны было наиболее разумным выходом.

Но была еще одна причина, которая делала призвание князя со стороны весьма желательным. Нужно было решать вопрос обороны Новгорода и тяготеющих к нему земель. Чем больше в городе богатств, тем больше желающих этим богатством поживиться. Это истинно не только для Раннего Средневековья. Новгород защищало ополчение, но ополченцы, как правило, уступают воинам-профессионалам. Навербовать последних невозможно, т. к. в IX в. воины-профессионалы были только в дружинах. Каждая дружина одновременно была и школой, где готовились воинские кадры. Каждая дружина имела средний командный состав, который будет подчиняться князю, но не будет подчиняться купцам или равному себе. Князь, способный прокормить дружину, может создать ее на почти пустом месте. А Гостомысл — не мог. Такова особенность раннего Новгорода, возникшего из торговой фактории, населенного разноплеменным вольным людом, а не княжьего города. В конце концов создать свою профессиональную дружину Новгород смог бы, но это заняло бы много времени и, опять же, требовало наличия авторитетной единой власти в городе. Приглашение князя даже с малой дружиной решало и проблему власти, и проблему его защиты.

А теперь, чтобы понять, как реально происходило приглашение князя, обратимся к историческим прецедентам. Сходные черты таких приглашений в разных странах, в разные эпохи позволят все типичные моменты наложить на новгородскую ситуацию 50 -60-х гг. IX в. и выявить степень правдивости «Сказания». В качестве примеров можно рассмотреть приглашения князей в Новгород с 1136 г., приглашения королей на польский престол, на английский трон, приглашения ханов на казанский престол.

Во-первых, кандидата, как правило, никогда не искали далеко от своих мест или даже за морем. Кандидата находили у соседей (Александр Невский в Новгороде, Довмонт во Пскове, Ягайло и Стефан Баторий в Польше). Генриха Валуа поляки в 1572 г. нашли довольно далеко — во Франции, но, во-первых, для поляков Франция — католическая, как и у них, страна, во-вторых, приглашенный сбежал (украв коронные сокровища). Вильгельм Оранский для англичан тоже был соседом. Из России и Крыма приезжали ханы в Казань.

Во-вторых, никогда не приглашали неизвестного. Всегда имели место предварительные переговоры, и послы отправлялись за уже обговоренной кандидатурой, на обговоренных условиях. Никто никогда не отправлял послов в неизвестные края, за неизвестной кандидатурой. Удивительно, если бы нашелся хоть один такой случай.

В-третьих, по такому деликатному вопросу никогда не обращались к врагам. Некоторым исключением служит прецедент с выдвижением кандидатуры Ивана Г розного на польский престол, но надо учесть, что Россия и Речь Посполитая в это время не были в состоянии войны, кандидат в это время не считался русским царем, поляки же рассчитывали через династические права прибрать к рукам Россию, как это получилось с Литвой.

В-четвертых, никогда не бывало такого, чтобы посылали за князем, а вместо одного прибыли целых трое, пусть даже и братья. Будем реалистами: в любом государстве желающих управлять всегда больше, чем вакансий. И вот, вместе с приглашенным князем, который никому не конкурент, прибывают двое его братьев, которым нужно найти место для управления и кормления, причем то, что получше, пристроить их людей. Реальная картина? А.А. Шахматов и В.Е. Яманов совершенно правы: «Сказание…» дает не изложение фактов истории в их взаимосвязи и последовательности, а нечто похожее на литературное сочинение. Но, во-первых, это сочинение не чистый вымысел, а опирается на реальные события, во-вторых, литературные произведения тоже используют как исторический источник, в-третьих, у историков все равно нет иного выхода, кроме как снова и снова анализировать «Сказание…» в поисках исторической истины. Следует исходить из логического допущения, что события в данном случае происходили так же, как и в других подобных случаях.

Фразу, что князя искали «за морем», понимают чаще всего как поиск на той стороне Балтийского моря. Выше приведено достаточно доказательств, что варяги, во всяком случае, не могли приходить со стороны Балтики. А есть ли основания считать, что новгородцы на рубеже 50 — 60-х гг. IX вв. совершали плавания по Балтийскому морю до его западных пределов? Фактов «за», нет никаких, прямых фактов «против» тоже нет, но есть косвенные. Во-первых, ни в каких письменных памятниках не отражены такие плавания, во-вторых, археологический материал тоже не подтверждает факта таких плаваний, в-третьих, Новгород был слишком молодым городом, перед его жителями стояла задача освоения речной сети сопредельных территорий, поэтому маловероятно, чтобы новгородцы уже тогда совершали далекие заморские путешествия.

Славяне, населившие Новгородско-Псковскую землю, на пути с прародины нигде не сталкивались с морскими водоемами. Следовательно, в IX в. слово «море» они использовали не в том смысле, в каком используем его мы или создатели норманнской теории. Эта лингвистическая тема обсуждалась ранее, сейчас же я постулирую, что словом «море» словене называли крупное озеро или обширную заболоченную местность (впоследствии — «марь»), а в современном значении стали его использовать едва ли ранее второй половины X в. «Поехать за море» в летописи, однозначно, — не на тот берег Балтики.

Зато к югу и юго-западу от Новгорода есть подходящие объекты, которые могли новгородцами называться «море». Это озеро Ильмень (Илмерь), площадь которого в IX в. значительно превосходила нынешнюю, и прилегающие с юга к озеру болота по руслу р. Ловати, там, где, предположительно, находился «остров русов» длиной в три дня пути. Далее на юго-запад находилось еще одно «море» с островами, которое мы называем Полесье. При движении славян в новгородскую землю все эти географические объекты ими преодолевались, в IX в. должна была еще быть живой память про эти места, как о земле предков. И если новгородцам понадобился князь, то искать подходящую кандидатуру логично было именно здесь. Скорее всего, под словом «море» в «Сказании…» разумеется озеро Ильмень, древнее название которого — Илмерь — «Илистое море», которое еще и сейчас иногда называют «Славянское море».

Если князя новгородцы искали за этим «морем», то их поиск ничем не отличался от поисков кандидатуры правителя в других приведенных выше примерах. Во-первых, они шли к соседям, в места, которые хорошо знали. Во-вторых, там была родина их предков, а стало быть, князь из тех мест имел дополнительную легитимность. В-третьих, в земле кривичей и южнее уже успели сформироваться (или прийти извне) авторитетные княжеские династии. Не «природная», а пришедшая извне династия могла быть с Поднепровья, от тамошних русов Артании. Соответственно, и отправились новгородские послы либо в район Старой Руссы, либо в Поднепровье.

Теперь следует разобраться с количеством князей, пришедших вместе с посольством в город на княжение. Ясно, что перед отправлением посольство получило четкие инструкции и не могло, грубо превысив свои полномочия, вместо одного князя привести сразу трех. Недаром в «Сказании…» двое из них очень быстро умирают, очевидно, потому, что никак не вписывались в канву последующих событий.

Имя Рюрик часто сопоставляют со словом «рарог» — «сокол». Полностью такую версию исключить нельзя, но, мне представляется, следует обратить внимание на второй формант имени — «рик». Он явно находится в родстве с италийскими, кельтскими, германскими вариантами слова «царь» («реке», «рикс», «рих», «риаг»). Начальный формант «рю» — очевидно, искаженный корень «рус»/«рос»/«роуш». В различных индоевропейских языках родственные ему слова имеют смысл «ясный», «красный», «светлый» («рош»/«раш»/«рос»). Тогда Рюрик — «Светлый царь», а вольный перевод — «Царь — Красно Солнышко». Имя это восточноевропейское, оставшееся от скифов, говоривших на кентумитских наречиях, скорее всего, оно росомонского происхождения. Напомню, что древнейшие летописные записи на Руси делались (кроме глаголицы) «росским письмом», т. е. готской азбукой из 27 букв, и нас не должно удивлять искажение имени, если в нем был шипящий звук. Например, имя звучало Рушрик.

Синеус — вовсе не означает «синие усы». Напомню, что слово «синий» (родственно слову «сиять») долгое время обозначало любой цвет, если поверхность тела блестящая. Синеус — может означать усы, либо черные, либо белые, но с блеском волос. Могли ли родители дать ребенку такое имя? Разумеется, нет. Неизвестно, будут ли у него впоследствии усы, будут ли они блестящими или матовыми. В Японии существовал обычай смены имени по достижении определенного возраста или смены социального положения, но в Восточной Европе такого нигде не наблюдалось. Следовательно, «Синеус» — не имя, а прозвище взрослого человека. И логично предположить, что прозвище относится к Рюрику, поскольку в «Сказании» стоит оно сразу после его имени. [23 — Можно предложить и другую версию происхождения слова Синеус. Формант «ус» — вариант корня «ас»/«ос» — «змей». Тогда это почетный эпитет к имени — «Светлый змей». Вспомним западное имя Финеас и Фениста русских сказок.]

Сложнее с третьим именем — Трувор. Но поскольку второй князь у нас исчез бесследно, слившись с первым, логика и здравый смысл требуют усомниться в существовании и третьего. У кельтов было известно племя треверы, звучит очень похоже. А поскольку предки кельтов имеют происхождение из Северного Причерноморья, то, согласно логике переселения народов [24 — См.: Кутузов Е.Н. Индоевропейцы, славяне, русские. Казань, 2009.], в этих же местах вполне могло обитать племя с похожим названием. Например, в составе народа росомонов. Можно также попытаться сопоставить слово «Трувор» с этнонимом «тиверцы». Иными словами, Трувор не отдельная личность, а тот же самый Рюрик, но обозначает его племенную принадлежность. Современное звучание было бы — Рушрик Труворский.

Из такой реконструкции вытекает, что родословная Рюрика восходит к ославяненным скифам. А это юг Восточной Европы — никак не север. Известный знак Рюриковичей в виде трезубца (иногда двузубца), обозначающего стилизованную фигуру сокола [148, с. 69], подтверждает происхождение династии из скифского мира. Этимология слова «сокол» — «белый полянин», а сколоты (саккололоты) — «Белые Поляне», что позволяет протянуть нить исторической связи от сколотов к росомонам.

Теперь можно заняться этимологией слова «варяг», поскольку сам Рюрик был из тех, кого называли этим словом.

Разбирать и критиковать огромное количество версий на эту тему опять же невозможно, ввиду ее чрезмерной обширности. Есть авторы, которые специально данным вопросом занимались, я же процитирую одного, с которого удобно начать анализ. [Различные авторы видели] «…в варяжской руси норманнов, славян, финнов, литовцев, венгров, хазар, готов, грузин, иранцев, кельтов, евреев, представителей других народов…

Сводчики древнейшей летописи, трудившиеся над нею со второй половины X в. до начала XII в., не касались проблемы этноса и варяжской руси, самым деятельным образом участвующей с середины IX столетия в жизни восточных славян. Для них этой проблемы просто не существовало, поскольку они, на что справедливо указывал И.Е. Забелин, хорошо знали, о ком вели речь, и не считали нужным входить в подробности, в свое время всем известные…» [176, с. 149].

Автор цитаты прав во всем, за исключением одного тезиса: об участии варягов в жизни восточных славян с середины IX в. Правильнее будет сказать, что мы знаем о таком участии с середины IX в., но это не значит, что ранее варягов на территории будущей Киевской Руси не знали. Выше здесь было сказано, что варяги имеют связь с готами, а точнее — с тем государством, которое предшествовало Киевской Руси, Русскому каганату и следы которого мы находим в Черняховской культуре. В этом государстве готы были лидирующим народом, их язык был языком государственного общения в разноплеменном государстве. Слово «варяг» первоначально было социально-политическим термином, потом, как это нередко бывает, оно приобрело несколько разных значений.

Еще в XIX в. в украинском языке слово «варяг» бытовало в значении «сильный, здоровый мужик». В русском языке слово «варяжить» в те же времена означало «торговать вразнос». В словаре В.И. Даля, «варяг» — синоним слов «офеня», «тархан», означает бродячего торговца и скупщика по деревням. Совсем другой смысл слово «варяг» имеет в русской летописи. Разброс значений так велик, что кажется невозможным собрать их в едином смысловом поле.

И все-таки это возможно. Есть такая простая этимология слова «варяг», что не может быть сомнений в ее истинности. Достаточно взять самый обыкновенный немецко-русский словарь, и там без особого труда найдутся два слова: War — «товар» (слова, родственные между собой) и Jagd — «охота» (отсюда в русском языке слово «ягдташ»), «Варягд» — «охотник за товаром». Поразительно, что М. Фасмер, будучи сам немцем, не обратил внимания на такое истолкование, он выводил слово «варяг» из «варанг».

«Варяг» в значении «охотник за товаром» легко попадает в одно смысловое поле со словами «офеня», «тархан». Но точный смысл — «охотник за товаром» — гораздо шире, нежели «купец», «торговец», «скупщик». Им вполне можно назвать человека, который также берет товар насильно или ему товар отдают в виде дани. По сообщению Иордана, готское государство Германариха обложило данью многие восточноевропейские племена. Должны были быть у этого государства служилые люди, которые ездили на места, собирали дань и доставляли ее в указанное место. Эта практика нам хорошо известна в Киевской Руси. Ее называли «полюдье».

Но сбором дани функции этих служащих не ограничивались. Собранный товар — воск, мед, пушнину — далее на судах везли в Византию, там в течение полугода его распродавали, закупали византийские товары, и во время следующего сезона сбора дани привезенный византийский товар распродавался среди данников, которые, таким образом, получали и определенную пользу от визита сборщиков. То, что имело место в Киевской Руси, несомненно имело место уже в государстве Германариха, а впоследствии у тех самых русов, которые не ездили на конях, но плавали на судах отрядами по 100–200 человек для получения дани и для ее реализации. Необходимость в сборщиках дани в районе Поднепровья возникла, таким образом, в IV в. и сохранялась до середины X в., до реформ княгини Ольги, создавшей более цивилизованную налоговую систему в государстве. Служилые люди, выполняющие указанные выше функции, получили готское название «варяги» в государстве Германариха, затем в русской Артании, которая обеспечила преемственность между государством остготов и Киевской Русью. Через Артанию в социально-политический лексикон Киевской Руси вошли слова «ябедник», «варяг». С течением времени оба слова сильно ушли от первоначального значения.

Славяне, платящие дань русам Артании, усвоили слово «варяг» первоначально в его прямом значении: «вооруженные люди, приходящие с юга, собирающие дань и продающие хорошие заморские товары». Становится понятным украинское значение слова «варяг», ведь еще восточные авторы отмечали физическую крепость русов Артании, так же как индейцы Аляски всех русских называли «касяк» (казак). В то же время восточные славяне знали, что те, кого они называют «варяги», имеют другое название — «русь». И эта русь постепенно ославянивалась, пока не стала частью полян. Слово «варяги» стало употребляться в двух смыслах: «дружинники, занятые сбором полюдья» и «потомки готов и росомонов, говорящие по-славянски, но помнящие о своем неславянском происхождении». Лучше всего о своем происхождении помнили представители правящей элиты: князья и бояре (байярлы). В отношении их преимущественно и употреблялся термин «варяг». Эта «русско-варяжская» знать постепенно смешивалась с восточнославянской знатью. Так как именно она — «русско-варяжская» знать — сыграла большую роль в становлении древнерусской государственности, иметь с ней родственные связи было почетно. Поэтому летописец отметил, что все знатные и влиятельные люди в Новгороде происходят от варягов. Находит также объяснение большая языковая пестрота имен в договоре Игоря с греками. Долгое время эти имена принимали за скандинавские, хотя очень малое количество из них этимологизируется из германских корней. Многие имена имеют скифо-росомонское и алано-роушское происхождение.

Исходя из предложенной здесь версии, легко и логично объясняются неясные места из истории, зафиксированной в Бертинских анналах, которую различные историки четверть тысячелетия пытаются интерпретировать.

Кратко напомню. В 839 г. ко двору франкского императора Людовика прибыло посольство от византийского императора Феофила. С посольством прибыло несколько человек народа рос. Это были послы от хакана народа рос, отправленные последним в Византию, которые не могли вернуться на родину, так как путь назад был отрезан ордой свирепых кочевников. Феофил просил Людовика помочь этим людям вернуться домой кружным путем. Но при франкском дворе дознались, что послы по происхождению свеоны (шведы), заподозрили в них шпионов и задержали до выяснения намерений этих людей, известив о подозрениях Константинополь. Что было дальше — неизвестно.

Не были эти послы народа рос шведами. И вообще, шведского духа не было на юге Восточной Европы в те времена. Шведами (свионами) этих людей посчитали франки, поэтому так и записано в анналах. В письменных памятниках есть огромное число случаев, когда один народ называют именем другого: русских путали со скифами, булгар называли татарами, римлян — волохами, венгров — тюрками и т. д. Реально история с посольством выглядела примерно так.

Русский каганат направил посольство в Византию. В состав посольства были включены остготы Артании — подданные русского кагана. Причина включения очевидна — остготы уже пять веков тесно взаимодействовали с византийцами, хорошо знали язык, культуру, религию империи. Остготы-послы еще помнили язык предков (скандинавский), использовали его для бытового общения. На них произвело впечатление, что при дворе Людовика часто звучит немецкая речь, во многом похожая на их родной язык. Двое послов по этому поводу обменялись мнениями на своем родном языке (или кто-то из них заговорил с германоязычным придворным, используя для этого готский язык). Их речь услышал кто-то из придворных, по случайности хорошо знакомый со скандинавскими викингами, которые в это время злодействовали на морских побережьях, доставляя много хлопот государственным органам империи. Будь этот придворный романоязычен, он, скорее всего, решил бы, что слышит какой-то немецкий диалект. Но он был германоязычен и заметил сильное сходство языка послов с языком северных разбойников с моря. Можно себе представить его изумление: страна — где-то далеко на Востоке, а послы из нее говорят языком, похожим на язык свирепых морских разбойников с Севера! А какой географический размах деятельности: Скандинавия — на севере, страна Рус — на востоке, Византия — на юге и юго-востоке, да еще и империя франков! Что должен был подумать озадаченный придворный по этому поводу? Налицо некий масштабный план, крупный заговор, тайные лазутчики при византийском и франкском дворе… Конечно, он поделился своим наблюдением и удивлением с другими придворными, дошло до монарха. И послов задержали. А как же иначе? Вся эта история потому и попала в анналы, что очень уж были озадачены франки такой глобальной, по понятиям IX в., деятельностью норманнов. Для морских разбойников, которые внезапно налетают, грабят, убивают и скрываются в море при появлении крупных вооруженных сил, такая масштабная деятельность нехарактерна. А потому порождает тревогу и желание разобраться.

Ну, и заодно отвечу на вопрос, почему далее в анналах об этой истории больше ни слова. Да просто выяснилось, что, выражаясь современным языком, «дело не стоит выеденного яйца». Послы доказали франкам, что никакие они не шведы, а коренные восточноевропейцы. С тем их и отправили на родину.

В конце X в. первые викинги (очевидно, главным образом шведы) появились в пределах Древнерусского государства. Начало положил Владимир, навербовавший норманнов для борьбы за власть и приведший их впервые на Русь. После этого воины с Севера стали регулярно появляться на Руси, затем в Византии, нанимаясь на военную службу. У шведов при Владимире государство только формировалось, а Русь после реформ княгини Ольги покончила с варварскими раннегосударственными формами и представляла из себя довольно хорошо организованное государство. Неудивительно, что северным варварам Русь казалась весьма цивилизованной страной, и они называли ее в своих сагах Гардарик — «страна городов».

И здесь еще раз в масштабах Руси проигралась ситуация Бертинских анналов. В конце X в. на Руси еще оставались люди помнившие готский язык. Они тоже обратили внимание на сходство языка своих предков с языком северных наемников. Эти последние готы помнили, откуда пришли их предки в Причерноморье. Готский язык в обиходе давно называли «варяжский», отсюда и пошел обычай на Руси называть викингов-наемников «варягами», а море, из-за которого они пришли, — Варяжским морем, скандинавские же земли — «варяжскими землями». Такая терминология распространилась среди русского населения, и современники при употреблении этих терминов, прекрасно понимали, что есть варяги, а есть «варяги».

Позволю себе обратиться к аналогии из нашего времени. Представим себе гипотетических историков тридцатого века, которые о нашем времени знают не больше, чем мы знаем о десятом веке. От нашего времени им известны фразы: «Воины-афганцы успешно борются с преступностью в городе»; «…коммерческие льготы для объединения воинов-афганцев»; «…кандидаты в депутаты от воинов-афганцев объявили…». Одни историки предположат, что выходцы из Афганистана составляли господствующий привилегированный слой в России, т. е. фактически овладели страной. Другие предположат, что власти России нанимали в Афганистане воинов для полицейских функций в стране и за всякие заслуги предоставляли им льготы. Если же найдется историк, который предположит, что были воины-афганцы, а были воины-«афганцы», ему резонно укажут, что примерно в это же время шла война в Чечне, но ее участников никто не называл воинами-«чеченцами». Приведенная аналогия не абсолютно идентична ситуации с варягами, но во многих чертах сходна.

Двойное значение термина «варяг» было привычно русским людям также в первой половине XI в. При его употреблении в нужных случаях вносилось уточнение — какие именно варяги имеются в виду. Это относится и к знаменитой фразе в «Повести временных лет»: «Варяги, еже ныне зовомые русь». Здесь летописец счел нужным уточнить, что он имеет в виду варягов в первоначальном смысле. Фраза подтверждает, что были варяги и другого разряда. Поскольку в Византию наемники из Скандинавии попадали с Руси, слово «варяг» в значении «воин-наемник» попало и туда.

С середины XI в. постепенно исход викингов из Скандинавии сходит на нет. Скандинавы-наемники становились все более редкими гостями в других странах, зато в Византии появились воины-наемники из других стран, например из Англии, их по традиции тоже называли «варягами», что внесло еще большую путаницу в исторические источники. На Руси постепенно забывали, что слово «варяг» имеет два смысла. Летописец Нестор в начале XII в., очевидно, еще помнил об этом, хотя варяги для него были уже историей. Последующие летописцы уже не знали правды о варягах, что могло их иной раз подвигнуть на путаницу. Историки-профессионалы, которые в XVIII в. стали разбирать русские летописи, тем более находились в неведении, что и дало почву для ложных концепций.

Историков XVIII в. извиняет то, что историческая наука в ту пору переживала младенческий период. Сейчас же о норманнской теории происхождения русской государственности можно сказать следующее: она была вполне научной для XVIII в., годилась для научного использования в XIX в., явно устарела в XX в., а в XXI в. ее защитникам место на одной полке с теми, кто пишет про Атлантиду и Гиперборейскую Русь.

Это не значит, что норманнская теория вот-вот исчезнет из научного оборота. Причины ее удивительной живучести не научные, а сугубо политические, по крайней мере в XX в. Нынешний глобализм за завесой словесной трескотни об «общечеловеческих ценностях» маскирует концепцию «золотого миллиарда». Норманнская теория очень удачно подходит для ее идеологического обоснования. По-прежнему будут выделяться гранты, денежные средства на ее поддержание. И всегда найдутся историки-циники, готовые морочить голову обществу, торговать своим научным авторитетом и регалиями ради заграничных подачек. И будут тупо повторять аргументы трехвековой давности. Это было, есть и будет.

У истоков русской государственности

Теперь, когда есть ясность по вопросу происхождения термина «варяг», следует завершить анализ «Сказания о призвании варягов». Одновременно можно высказать суждение о некоторых неясных моментах становления государства Киевская Русь.

По вопросу призвания Рюрика в Новгород реконструируется примерно такая схема.

В Поднепровье, там, где локализуют «Русь в узком смысле», в первой половине IX в. существовала страна Артания (Арта). Ее население представляло собой смесь различных этносов — древних и новых: скифов-росомонов, остготов, сарматов, балтов, славян. Языком межнационального общения стихийно стал славянский язык, который постепенно становился единственным, и это с каждым поколением усиливало у жителей страны славянскую идентичность. Себя они называли «русы» или «поляне», второе название представляет собой перевод на славянский язык скифского этнонима «сколоты» (саккололоты — «белые поляне»). В силу исторических причин общество русов имело военный характер, некоторой аналогией для которого может послужить Запорожская Сечь. Конницы эти русы не имели, зато они прекрасно умели плавать на кораблях, на которых заплывали вглубь славянской территории и занимались грабежом, используя преимущества своей военной организации и разобщенность славянских племен.

Как всегда в таких случаях бывает, обыкновенный грабеж постепенно сменился сбором дани, что было выгодно обеим сторонам. Нападения с целью грабежа сменились нападениями с требованием уплаты дани. А это уже хоть и примитивное, варварское, но государство. Дружинников, приходящих собирать дань, местное славянское население называло «варягами», по причинам, ранее изложенным. Какое-то время Артания входила в состав Русского каганата и собирала дань для кагана, после гибели каганата часть элиты уничтоженного государства отступила в Среднее Поднепровье. Политическая сторона этих событий остается неизвестной.

Большие богатства скапливались в руках высшего и среднего командного состава, который постепенно превращался в князей и бояр. Некоторые князья со своими дружинами начали оседать в обложенных данью славянских землях. Это тоже было выгодно обеим сторонам. Местное население, во-первых, получало гарантию, что следом за одной варяжской дружиной не придет за данью другая. Во-вторых, профессиональная дружина была защитой от нападения соседей. В-третьих, с дружиной можно было угрожать соседям. Местные славянские юноши, кому не нравилось заниматься ремеслом, пасти скот, пахать, шли в княжескую дружину, становились воинами-профессионалами (не то, что племенные ополченцы), тем самым превращаясь в варягов и русь. Князь и дружина же поселением закрепляли за собой территорию «для прокорма». Сбор дани в отличие от грабежа требует повседневного контроля территории, поэтому приходилось жить среди данников.

Были территории, не желавшие давать дань варягам, с оружием в руках они отстаивали свою самостоятельность. Такой была Новгородская земля. Во главе с Гостомыслом новгородцы отбили варяжское нападение с юга, из-за озера Ильмень, и изгнали варягов «за море», т. е. за Ильмень. Но Гостомысл вскоре умер, началась свара новгородских общин в борьбе за власть. Пришло осознание, что, во-первых, нейтральное лицо сможет стабилизировать власть, во-вторых, все понимали, что новое нападение варягов — вопрос времени. Надо срочно обзаводиться своим князем с дружиной, заключив с ними договор.

Кандидатура была намечена, послы поехали «за море», т. е. на юг от озера Ильмень. Трудно сказать, искали они князя на одной из «окняженных» территорий или отправились на «Русь в узком смысле». Второй вариант предпочтительнее, он объясняет, почему «Сказание…» так глухо говорит о месте происхождения Рюрика. Новгородцы стремились оспорить претензии Киева на роль главного города Руси, подчеркнуть свою самостоятельность, а факт приглашения князя с Киевщины в такую задачу никак не укладывался. В «Повести временных лет» есть и другие моменты, косвенно подтверждающие киевское происхождение Рюрика, далее я к ним обращусь.

Такова, в общих чертах, моя версия событий, которые пыталось отразить «Сказание о призвании варягов». Полагаю, что от новгородской версии тысячелетней давности она отличается большим реализмом и логикой.

Вопрос о структуре русско-варяжского общества в первой половине IX в., в частности был ли у них великий князь, глава формирующегося государства, я здесь опущу, поскольку слишком многое придется основывать на догадках. Но попутно отмечу, что были восточнославянские земли, где имелись свои князья, неваряжского происхождения. Например, возьмем описание ибн Русте страны славян, где правит «свиет-малик», «глава глав». Б.А. Рыбаков считает, что это описание страны вятичей, и с ним можно согласиться [152, с. 274]. Вятичи должны были иметь своего «царя», так как пришли в Восточную Европу уже имея союз племен как организационную форму. Такая структура обязательно должна иметь правителя.

Завершая разговор о происхождении Рюрика, выскажу свою точку зрения о том, что якобы Рюрик и его братья происходят из западнославянского племени ободритов (бодричей).

Вполне вероятно существование у ободритов своей легенды про князя Готлейба (Годлава) и его трех сыновей. Но ни в коей мере нельзя принять за истину, что после гибели отца трое сыновей ушли на восток и стали князьями в Новгородской земле. Во-первых, Готлейб (Годлав) был убит в 808 г. — за два поколения до событий «Сказания». Во-вторых, получается, что братьев никто не призывал — сами прибыли. В-третьих, при столь длинном маршруте на восток встают два вопроса. Первый: осознанно шли братья с дружиной или шли куда глаза глядят? Второй: чем они кормили дружину на таком дальнем пути, неужели разбоем? В-четвертых, эти братья от кого-то освободили славян, которыми стали править, — от кого? И если они имели дружину, проявившую блестящие боевые качества после такого долгого маршрута, без тылов, без снабжения, питавшуюся то ли разбоем, то ли христарадничеством, то почему бы им не отстоять родную землю вместо чужой? [25 — Вот как пересказывают легенду историки, склонные относиться к ней серьезно. «В 30-х годах XIX в. в Мекленбурге, расположенном на землях славян-бодричей он (француз К. Манье) записал легенду, что у короля ободритов (бодричей) — реригов Годлава были три сына — Рюрик Миролюбивый, Сивар Победоносный и Трувор Верный, которые, идя на восток, освободили от тирании народ Русии и сели княжить соответственно в Новгороде, Пскове и на Белоозере. По смерти братьев Рюрик присоединил их владения к своему и стал основателем династии» [176, с. 151].]

Весьма странный тезис по этому поводу выдвигает Е.С. Галкина. «Согласно обширным и подробным генеалогиям балтийских славян, Рюрик и его братья принадлежали к очень древнему и именитому роду ободритских королей и князей. Конечно, киевскому княжескому дому конца X–XI вв. после перемещения центра тяжести внешней политики в Европу было выгодно объявить себя потомками известного на Западе рода» [30, с. 378]. Далее, автор развивает тезис, согласно которому Владимир Святославич стеснялся перед лицом европейских монархов тех способов, которыми приходили к власти его предшественники, стремился при помощи русских летописей скрыть от мировой общественности темные страницы русской истории.

Каюсь, «обширные и подробные генеалогии» балтийских славян я не читал. Мало того — сомневаюсь в их существовании. Но достаточно известно, что после поражения славян при Ленчине в 929 г. ободриты попали в зависимость от германских королей. В 983 г. западные славяне восстали, вернули себе независимость и снова обратились к язычеству (ободриты освободились только в 1002 г.). Едва ли западные монархи могли считать славной и знаменитой династию язычников, признающую над собой чужеземную власть.

Далее, на основании каких фактов сделан вывод, что с конца X в. центр тяжести внешней политики Руси был перенесен в Западную Европу? Вообще-то с 997 г. по 1015 г. в русских летописях лакуна. Хочу еще напомнить, что Владимир Киевский путем брака породнился с византийским престолом. Европейские монархи только мечтали о такой чести. Была ли у Владимира причина чувствовать себя «бедным родственником» среди них?

Отдельный вопрос — насколько Владимир мог стесняться тех способов, которыми на Руси приходили к власти. А перед кем он должен был стесняться? Перед византийцами, обычаи которых по части преемственности власти хорошо известны (взять хотя бы Иоанна Цимисхия — современника Владимира)? Перед чешским князем Болеславом II, который в 996 г. истребил весь род Славковичей, претендовавший на власть в Чехии? Перед германцем Оттоном I, в правление которого в гости пригласили 30 славянских князей и во время пира вероломно перебили их? Может быть, перед норвежским конунгом Эйриком, который после смерти отца перебил своих братьев, чтобы в корне пресечь конкуренцию за трон? За такое деяние он удостоился почетного прозвища Эйрик Кровавая Секира. Основатель датского государства Горм не увидел в действиях соседа ничего предосудительного и выдал за него замуж свою дочь. Едва став первой дамой Норвегии, дочь Горма стала укорять супруга, что в управлении государством он проявляет недопустимую мягкость и либерализм… В конце концов страна восстала, и Эйрика свергли. О tempora, о mores!

Ну зачем в историческом исследовании впадать в низкопоклонство перед Западом самого низкого пошиба, описывая времена, когда Запад был, мягко говоря, удален от культурных центров.

Сколько человек читали русские летописи при князе Владимире? Несколько десятков человек — едва ли больше. Западноевропейцы не читали — это точно. Зачем нужно было киевскому князю вводить идеологический контроль над летописанием, заставлять приукрашивать прошлое в надежде лучше выглядеть в глазах Запада? Летописи были для внутреннего и очень ограниченного потребления. У Е.С. Галкиной совершенно ненужное перенесение реалий нашего времени в Раннее Средневековье.

Насколько мне известно, впервые легенда о Рюрике и его братьях как о бодричах прозвучала у В. Чивилихина в его публицистическом романе «Память». Он сослался на книгу 1840 г. издания, обнаруженную им в ГДР, где и приводится эта легенда. Отсутствие у автора навыков историка-профессионала сыграло с ним злую шутку. Он не обратил внимание на окончание легенды, которого в народном фольклорном произведении просто не могло быть. В окончании легенды сказано, что Рюрик основал династию, которая правила в России до 1598 г. Мыслимое ли дело, чтобы такой факт был зафиксирован народным фольклором?! Такое мог написать только немец с университетским образованием, как и названия княжеств, где правили братья: Псковское, Белозерское, Новгородское. Значит, легенда в любом случае не исходная народная историческая память, а подвергшаяся «переработке» в руках грамотея. А скорее всего, легенду создал в первой половине XIX в. образованный немец, помнивший об ободритском прошлом своих предков. Предположить так, в частности, заставляет дата напечатания книги. С конца XVIII в. по первую треть XIX в., в Западной Европе было модно обнаруживать древние песни, легенды, сказания. Такая мода родила большое количество подделок. Вот как характеризовал все это французский историк: «Мифомания присуща не только отдельным индивидуумам, но и целым эпохам. Такими были к концу XVIII в. и начале XIX в. поколения предромантиков и романтиков. Псевдокельтские поэмы, приписанные Оссиану; эпопеи и баллады, сочиненные, как утверждал Чаттертон, на древнеанглийском языке, мнимосредневековые стихи Клотильды де Сюрвиль; бретонские песни, придуманные Вильмарке; якобы переведенные с хорватского песни Мериме; героические чешские песни Краледворской рукописи — всего не перечислить. В течение нескольких десятилетий по всей Европе как бы звучала мощная симфония подделок [114, с. 53–54].

Поделок от той эпохи осталось так много, что сторонники подложности «Слова о полку Игореве» важным аргументом в свою пользу считали время обнаружения рукописи — конец XVIII в. Скорее всего, «ободритская» легенда о Рюрике и его братьях имеет происхождение, сходное с происхождением Краледворский рукописи.

Берусь даже высказать версию о подлинных истоках происхождения легенды. Земля бодричей впоследствии стала Мекленбургским герцогством. В первой половине XIX в. в нем правил великий герцог Мекленбург-Шверинский Фридрих Франц II. Герцогский род восходил к последнему бодричскому князю Никлоту, погибшему в 1160 г., при защите своей земли от германцев-крестоносцев. По каким-то личным мотивам герцог очень гордился предком Никлотом и проявлял интерес к славянской части своей древней родословной. На фронтальном фасаде Шверинского замка, являвшегося родовым дворцом герцогов, была тогда установлена конная статуя последнего славянского бодричского князя Никлота, сохранившаяся до сего времени.

В музее дворца есть картина «Смерть Никлота» написанная в то же время. Нет ничего невероятного в том, что среди мекленбургских историков нашелся некто, пожелавший тоже угодить интересам своего сиятельного монарха.

Аскольд и Дир

Дальнейший анализ спорных вопросов начальной истории Руси требует разобраться с личностями первых известных киевских правителей — Аскольдом (Осколдом) и Диром.

В «Повести временных лет» дается версия, что Аскольд и Дир — суть бояре Рюрика, которые отправились на юг, попали в Киев и стали в нем править. Версия явно придуманная, так как Киеву в случае отсутствия там князя найти себе нового было бы куда проще, нежели Новгороду. Киевляне в летописном рассказе выглядят жалкими дикарями, прозябающими после смерти Кия и его братьев в безвластии и безысходности, с радостью принимающими в правители первых появившихся бояр.

Есть мнение, что Дир и Аскольд правили не одновременно. Например, так считал В.В. Мавродин [110, с. 131]. Он опирается на Масуди: «В своих «Золотых лугах» («Промывальнях золота») Масуди (943–947 гг.) пишет: «Первый из славянских царей есть царь Дира, он имеет обширные города и многие обитаемые страны…». Дир здесь назван царем, а отнюдь не боярином.

Б.А. Рыбаков вообще сомневается в существовании правителя Киева Дира. Вот его мнение: «Первые летописные записи в Киеве… связаны с княжением Осколда». В сноске на той же странице он отмечает: «Имя князя Дира вставлено переписчиками, так как сами записи построены не в двойственном числе, а в единственном» [154, с. 358]. Первые летописные записи, связанные с княжением Осколда, случайно сохранились в Никоновской летописи.

«6372 г. (872 г.) Убиен бысть от Болгар Осколдов сын.

6373 г. (873 г.) Того же лета воеваша Асколд и Дир полочан и много зла створиша.

6375 г. (875 г.) Възвратишася Асколд и Дир от Царяграда в мале дружине и бысть в Киеве плачь велий» [152, с. 116].

В рассуждениях Б.А. Рыбакова есть нестыковка. Если переписчики сознательно вставили второе имя (кстати — зачем?), то они же должны были поставить и двойственное число. И как же быть со свидетельством Масуди? Неужели он тоже придумал «царя Дира»?

Между тем, логичное объяснение лежит на поверхности. Б.А. Рыбаков прав, что переписчики совершили ошибку. Но вовсе не ту, о которой он говорит. Ошибка состоит в том, что оба термина надо отнести к одному и тому же лицу, первоначальные летописцы это знали, последующие, не совсем четко представляя исторические реалии IX в., сочли, что речь идет о двух лицах, так они и записали, забыв изменить единственное число.

Интересно, что похожую точку зрения высказал еще Г.-Ф. Миллер в своей диссертации «Происхождение имени и народа Российского». М.В. Ломоносов в рецензии с неудовольствием писал по этому поводу: «…Из одного сходства имени Дир и Диар, что Оскольд и Дир не двое, но один был князь именем Оскольд, а по чину Диар (то есть по-готски «судья»)» [108, с. 207].

Миллер прав частично: один из терминов означает имя, а второй — титул правителя Киева и подвластных ему земель. Но правильно будет: Дир — имя, а Осколд (Аскольд) — титул киевского владыки. Миллера извиняет то, что он не имел в своем распоряжении свидетельства Масуди.

Этимологизируем имя и титул. Объяснение имени предлагает A.Г. Кузьмин: «…У иллирийцев было употребительно имя Дир. В конечном счете оно может быть и кельтского происхождения. У кельтов оно известно и сейчас (значение — «крепкий», «сильный», «верный», «знатный»)» [101, с. 319]. Такое объяснение возможно, в этом случае, исходя из концепции данной работы, имя следует признать скифо-кентумитским, происходящим от росомонов. Но в расшифровке значения имени можно пойти дальше и глубже. У албанцев, потомков иллирийцев, есть город Дуррес, в древности его название звучало Диррахий. Есть мнение, что это название восходит к древнегреческому «прибой» [135, с. 131]. Но на самом деле древние греки называли город Эпидамн. Вероятнее, название Диррахий все-таки иллирийское, но это не значит, что в других индоевропейских языках не может быть похожего корня с похожим значением. Скорее всего, здесь мы видим индоевропейский корень dheu- «бушевать» (также «кружиться», «вертеться») [187, т. I, с. 275]. Возможна его контаминация с индоевропейским корнем der — «драть», «сдирать», «рвать» [187, т. II, с. 267]. От первого корня произошло русское слово «дурь» (дурак), от второго — «драка», а также греческое «борьба», «бой», «битва» [187, т. II, с. 284]. Слова «бушевать», «драка», «бой», входят в одно семантическое поле. Отсюда же могло произойти близкое по смыслу кельтское «сильный», как в русском от «драка» — «драчливый», от «бой» — «боевой». Имя, похожее звучанием на Дир, поэтому могло быть у многих индоевропейских народов, с различающимся значением, но в смысловом поле понятия «битва», «драка», «задиристость», «неукротимость» и т. д.

Титул Осколд (Аскольд), скорее всего, восходит к скифской эпохе и состоит из трех корней: «ас» — «змей», «коло» и «лот» — «белые поляне». Как следует из предыдущего материала, термин «змей» у многих индоевропейских народов использовался в значении «царь». Видимо, таков был официальный монархический титул у росомонов — «Змей Белых Полян». По какой-то неизвестной нам внутриполитической причине, правитель Киева второй половины IX в. решил искать опору в древней, еще скифской политической традиции. Такие случаи в мировой истории известны, как правило, они связаны с тем, что очень многие подданные сомневаются в легитимности высшей власти [26 — Возможно и другое прочтение титула «аскольд». Если в середине стоит не корень «коло», а дериват от индоевропейского kel — «человек», то возможная этимология — «Змей Белого народа», «Белый Змеечеловек», вольный перевод — «Белый царь». Напомню, что на Востоке еще в XIX в. часто так называли российского монарха.]. Славяне, не понимая смысла титула, превратили его в Осколд, иногда говорили и писали Аскольд. В первоначальных летописных записях, очевидно, было написано АСКОЛДИДИР. Последующие летописцы конечное «и» в слове Асколди принимали за соединительный союз.

Если попытаться словосочетание «Аскольд Дир» перевести на современный русский язык, то в несколько вольном переводе оно будет звучать — «Царь Буянко».

Итак, никакого князя Аскольда не было, был царь Дир, считавший себя преемником росомонских царей. То, что Дир в 60-х годах IX в. попытался сделать христианство государственной религией, тоже косвенно свидетельствует о недостаточной легитимности его власти. Впоследствии княгиня Ольга и ее внук Владимир, имеющий по матери не слишком солидное происхождение, в конце концов для легитимизации тоже оперлись на христианство. Что же делать с сообщением «Повести временных лет», которая для пущей достоверности сообщает места захоронения обоих князей? Одно из этих погребений, несомненно, принадлежало Диру во втором, очевидно, похоронен сын «Аскольда», погибший в 872 г. от рук болгар, — выше цитировалась строчка из Никоновской летописи.

Олег и Игорь

По поводу Аскольда и Дира остались недоуменные вопросы. Например, в одних летописных документах утверждается, что обоих князей убил Олег, в других это деяние приписывается Игорю. Версия о событиях 882 г., изложенная в «Повести временных лет», сомнений не оставляет, организатор убийства — Олег, а Игорю тогда было 2–3 года, поскольку родился он в 879 г. На самом деле, тут просто недоразумение, происходящее от недопонимания особенностей мировосприятия русов Раннего Средневековья. Кем был Олег? Он был воеводой Рюрика, перешедшим по наследству служить его сыну Игорю. И совершенно не важно, сколько Игорю было тогда лет. Олег был его слугой, если угодно, его рукой, его мечом. Поэтому не может быть ничего странного, если современники и потомки считали поход на Киев делом князя Игоря. И если Игорев воевода убил киевского правителя, то это не значит, что он и есть убийца. Он — исполнитель. На подобные вещи у нас существует схожий взгляд. Все мы знаем, что Пугачева казнила императрица Екатерина, а вовсе не палач, исполнивший техническую сторону казни.

Из такого соображения следует вывод, что Олег не был князем, а был всего лишь воеводой, хотя и исполнявшим функции регента.

Загадочной выглядит фраза Олега, сказанная перед убийством «Аскольду и Диру»: «Не князья вы и не княжеского рода, но я княжеского рода», а когда вынесли Игоря, добавил: «Вот он, сын Рюрика». Обратим внимание — Олег причислил себя к княжескому роду, но никаких властных претензий не объявил. Фраза: «Вот он, сын Рюрика», — имела смысл, во-первых, если киевляне прекрасно знали, кто такой Рюрик, во-вторых, если за Игорем стояло право властной преемственности на киевский престол. Это еще одно косвенное подтверждение, что новгородцы князя себе искали на Киевщине. Игорь вернулся занять престол своих предков.

Нечто подобное Олег, несомненно, сказал. Именно поэтому летописцы во избежание противоречий сделали «Аскольда и Дира» боярами Рюрика. Олег знал нечто, связанное с жизнью Рюрика и Дира, что позволяло ему сказать такую фразу, и правоту его слов никто не мог оспорить. Смысл сказанного Олегом таков: «Вот князь, пусть и малолетний, но законный правитель Киевской земли, а Дир — правитель незаконный». Ранее приводились другие косвенные доказательства того, что Дир — узурпатор.

Законность притязаний Игоря на киевский престол могла происходить только из его родословной. В свою очередь, это означает, что такие права были у его отца Рюрика. Неизвестно, кем был отец Рюрика, имел ли он какое-либо отношение к киевскому княжению, но по логике вещей должен был иметь, если признать правильной приведенную цепь рассуждений. В Раннем Средневековье к таким фразам, как сказанные Олегом, относились серьезно и попусту ими не бросались. Да и будь она пустой — не попала бы в летопись. Косвенно все это подтверждает реакция киевлян. Они без возражений приняли власть Игоря и не проявили негативной реакции на коварное, безусловно, убийство Дира. Дальнейшие деяния Олега — приведение в даннические отношения к Киеву нескольких восточнославянских племенных союзов — было бы немыслимым, считай киевляне новую власть узурпаторской.

Каким путем получил власть Дир? Кто был его предшественником на киевском престоле? Каков его конец? Неизвестно.

Вырисовывается такая картина. Киевский престол занимал отец, дядя или старший брат Рюрика. Рюрик уехал княжить в Новгороде, в Киеве же Дир произвел переворот, убил рюрикова родственника, захватил власть и провозгласил себя «Аскольд(и)». Не исключено, что уже тогда этот титул был полузабыт и Дир его восстановил из демагогических соображений — «ратуя за старину». В таком случае понятно, что летописцы последующего времени не догадались о значении слова, приняв его за имя еще одного князя. По законам того времени Рюрик обязан был свергнуть узурпатора и убить его в порядке мести. По какой-то причине он это сделать не смог. После смерти Рюрика та же самая обязанность легла на его сына Игоря. Возглавил поход мести и восстановление легитимности родственник Рюрика Олег. Видимо, он был родственником по боковой линии и своих никаких прав на престол не имел. С точки зрения людей IX в. имело место восстановление справедливости: Дир коварно убил законного киевского князя, самого Дира в отместку коварно убили из засады. Попытки Дира укрепить свою власть опорой на христианскую общину не удались. Христианство в то время имело слишком слабые позиции на Руси, в отличие от времен Ольги и Владимира. Серьезной поддержки ни от византийцев, ни от местных христиан он не получил, зато, конечно, разозлил языческое жречество, которое в событиях государственного переворота 882 г., несомненно, играло роль «пятой колонны».

Теперь рассмотрим фигуру Вещего Олега. Начать следует с этимологии его имени, так как оно долго служило одним из аргументов в пользу теории норманнизма. Имена Олег и Ольга производили от скандинавского Хельг и Хельга, что значит «святой» и «святая». Не так давно скандинавские историки выяснили, что имя Хельг встречается в письменных памятниках не ранее XIII в., в период викингов оно было совсем неизвестно. Сейчас, кажется, доминирует точка зрения, что имя Олег происходит от иранского Халег — «творец», «создатель» [101, с. 319]. Такая версия вероятна. Но так же, как одни и те же варианты этнонима могут быть у разных народов, что уже разбиралось, могут быть и сходно звучащие имена, даже со сходным значением, у разных индоевропейских народов. Иранское происхождение имени Олег возможно, но почему бы в таком случае не предположить тюркское его происхождение от «улуг» — «великий»? Такая версия тоже выдвигалась. Она хороша тем, что позволяет объяснить происхождение высшего монархического титула Киевской Руси — «великий князь». Олег (Улуг) — князь — в таком случае значит просто «великий князь», стало быть Олег будет титулом, а не личным именем.

Тем не менее ни с той, ни с другой версией я согласиться не могу. Главное возражение относительно иранской версии то, что эпитеты «творец», «создатель» означают Бога, невероятно, чтобы человека, пусть даже и облеченного высшей властью, называли эпитетом, относящимся к такому уровню. Что касается тюркской версии происхождения имени, то история Киевской Руси не дает оснований предполагать столь тесные связи между восточными славянами и тюрками, что даже имена для высших лиц государства заимствовались славянами от тюрок. К тому же у тюрок, как будто, таких ни имени, ни титула не наблюдается, у народов, имевших тесную связь с тюрками (к примеру — у дунайских болгар), такое имя отсутствовало. Добавлю, что начальное «у» в именах у русских хорошо сохраняется и охотно замещает другие звуки (Улеб, Ульян, Устин).

Убедительной представляется версия, выдвинутая еще Н.И. Костомаровым, о балтском происхождении имени Олег [90, с. 107; с. 147]. Имя великого литовского князя Ольгердас, несомненно, перекликается с именем Олег. Значение второго корня — «герд» — разбиралось выше, его следует сопоставить с германским herr, английским «сэр» и словами других языков, в русском языке с ним связано слово «герой». Имя, похожее на Олег, до сих пор существует у литовцев, тут я могу сослаться на собственные воспоминания. Мое раннее детство прошло в Литве, у меня был сосед-приятель, которого звали Альгис. Но я прекрасно знал, что Альгис — «взрослое» произношение имени, мне же, как другу и сверстнику, полагалось называть его — Альги. Но ведь в русском языке есть окающие и акающие диалекты, с соответствующим произношением имен (Алена и Олена), также у некоторых балтов Альги вполне могло звучать — Ольги. Отсюда близко и до имени Олег, и до имени былинного — Вольга. Полагаю, что имя Олег имело родственников в других индоевропейских языках. Западноевропейское имя Эльга — несомненно, вариант восточноевропейского имени Ольга. Сюда же следует отнести название реки Эльба. Его производят из индоевропейского корня со значением «белый», «светлый» [135, с. 483]. Это уже разбираемый нами ранее корень «ал», имеющий еще ностратическое происхождение. Имя Олег, с учетом метатезы, следует толковать как «светлый», а Ольга — «светлая» (ср.: Светлана). В таком случае имя со значением «светлый» находится в одном смысловом поле с «творец», «создатель» (Халег), «великий» (Улуг), «святой» (Хельг). Будучи у разных народов именем, титулом, почетным обращением, при встречах языков они могли взаимно влиять друг на друга. Старшее значение терминов — эпитет к титулу монарха, иногда заменявший сам титул. Со временем в некоторых индоевропейских языках соответствующее слово превратилось в имя. [27 — Можно предположить, что имя Олег — скифо-росомонского происхождения. В его составе было два корня: «ол» («ал») — «светлый» и «иг» — «грозный», «великий». Тогда Олег — «Светлогрозный», «Светловеликий». При таком объяснении допущения метатезы не требуется.]

Относительно смерти Вещего Олега, по поводу которой есть три различных версии.

Это дает основания предположить, что по меньшей мере две из них либо относятся к другой личности, либо относятся к переработанному мифу. Скорее всего, истину надо искать посередине, как в истории с Кием и его братьями, где древний миф переплетен с деяниями реальной личности. Весьма похоже, что история про череп коня с сидящей там змеей — тоже сплетение мифа с реальными событиями. Для начала надо отделить одно от другого. К сожалению, фактов здесь слишком мало, придется слишком далеко заходить в область догадок, реконструировать возможный ход истории.

Реальным фактом является существование Олега как исторической личности — регента при малолетнем Игоре, сохранившего большое влияние при взрослом Игоре.

Интересный факт есть в уже привлеченной ранее исторической повести, созданной в Новгороде в XVII в. В главе «О пространстве земли Русской и о княжении князя Гостомысла» сказано:

«И так начала расширяться страна Русская весьма, и общим именем прозвалась от старейшего князя Гостомысла и сына его молодого Словена. Он отошел от отца своего в Чудь, и там поставил град во имя свое на месте, называемом Ходницы, и нарек имя городу Словенск, и княжил в нем три года и умер. Сын же его Избор змеей укушенный умер» [25, с. 312].

Итак, примерно в одном регионе, примерно в одну эпоху мы имеем двух представителей правящего слоя, умерших довольно необычной смертью — от укуса змеи. В последующей русской истории таких случаев не зафиксировано ни одного. Если же обратиться к мировой истории, то, пожалуй, вспоминается только смерть царицы Клеопатры, но тут было самоубийство. Полагаю, что в истории с Олегом и Избором случайное совпадение надо исключить. В таком случае имеются два варианта. Первый: Олегу приписали смерть, приключившуюся с Избором. Второй: и тот, и другой умерли от укуса змеи, но эта смерть не случайная (аварийная), а связана с языческим ритуалом. Но в таком случае на историю со смертью Олега наложился чисто мифологический или легендарный материал.

Вариант первый я отбрасываю: путаница, конечно, возможна, но в данном случае объяснить ее крайне трудно. Зато второй вариант обнаруживает при внимательном рассмотрении многочисленные связи с имеющимися в нашем распоряжении фактами, приводит к далеко идущим выводам.

Начну издалека. Почему Клеопатра избрала такой странный способ самоубийства? История египетских фараонов не дает оснований считать это местным обычаем. Но ведь Клеопатра была не египтянкой, у нее было греко-македонское происхождение. История Эллады и Македонии тоже не дает таких примеров, но ведь нам известны сравнительно поздние исторические времена по этим странам. Если же обратиться к мифологии Древней Греции, то обнаружим наличие темы «укус змеи и смерть царя».

Обратимся к младенческому подвигу Геракла. Он — царский сын, на его постель попадают две змеи, чтобы умертвить ребенка. В мифе змеи попали к ребенку по божественной воле, но если допустить такой случай в реальности, то попали они, конечно, из рук жрецов. Стало быть, здесь ритуал. Есть еще миф о Гипсипиле, которая была нянькой Офелета — сына царя Ликурга. По ее недосмотру ребенка удушила гигантская змея. Здесь змеиного укуса нет, но опять — почему жертвой змеи стал царский сын? Fиас, брат Плеяд (значит, сын Атланта и океаниды Плейоны), погиб на охоте от когтей льва (вариант: от укуса змеи). Надо полагать, вариант со львом появился позднее. Эвридика — возлюбленная Орфея, отправилась в царство Аида после укуса змеи. Представляет интерес также миф о кончине бога Аполлона. Якобы он был похоронен в Дельфах, а в надписи на его могиле сообщалось о том, что бог был растерзан питоном [178, с. 253].

На противоположном крае Европы, в Скандинавии, встречается похожий мифологический сюжет. В «Младшей Эдде» рассказывается о Гуннаре, сыне конунга, который был брошен в ров со змеями, где и нашел свою смерть, именно от укуса змеи [48, с. 37].

Приведенные примеры имеют параллели со смертью Избора, который, будучи сыном правителя, погиб от укуса змеи. Но ведь и Олег в момент укуса змеи был фактическим правителем, по летописной версии. В этом смысле его смерть имеет параллели со смертью Клеопатры и Аполлона.

Данных не так уж много, тем не менее рискну высказать предположение, что перед нами пережиток змеиного культа. С объяснением поможет работа Дж. Фрезера «Золотая ветвь», главы: «Предание смерти божественного властителя» и «Принесение в жертву сына правителя». По Фрезеру, правителей полагалось предавать смерти при первых проявлениях старческой немощи. Я добавлю, что у индоевропейцев при господстве змеиного культа [28 — См.: Кутузов Е.Н. Индоевропейцы, славяне, русские. Казань, 2009.] вполне могла практиковаться такая форма умерщвления, как контакт с ядовитыми змеями. Со временем обычай модернизировался: правитель периодически вступал в контакт с ядовитыми змеями. Если они его не жалили, он получал санкцию на еще один срок царствования. Поскольку тем самым правитель получал дополнительный шанс на жизнь и власть, утвердиться такому обычаю было тем легче. По Фрезеру, от ритуального убийства правителя эволюция шла к полноценной замене — принесению в жертву сына или дочери правителя. Соответственно, жертву тоже приводили в контакт со змеями. Ребенок тоже мог выжить, а мог погибнуть. Пример первый — младенец Геракл, пример второй — младенец Офелет. Смертоносным оказался контакт с ядовитой змеей и для Избора — внука Гостомысла. Возможно, в данном случае перед нами не жертва, а неудачная попытка обрести княжеское достоинство. С позиций змеиного культа имя Избор легко этимологизируется. В нем корни из и бор. Первый корень — дериват от «ас»/«аш» — «змей», второй означает «гора»/«холм». Т. е. опять получаем — «Змей-Горыныч».

В Восточной Европе змеиные культы дожили до эпохи Киевской Руси, а их рудименты есть и в наше время. По археологическим и этнографическим данным, еще в раннем железном веке эти культы доминировали во многих районах Польши, Белоруссии, в Прибалтике и в других местах с повышенной увлажненностью ландшафта. Стало быть, ритуалы, связанные со змеиными культами, особенно прочно отпечатались в быту, духовной жизни, фольклоре населения тех мест.

На ранний железный век в юго-восточной Прибалтике и прилегающих местах приходится расцвет культа коня, что выразилось в появлении большого количества погребений с конем. Отзвуки этого культа дошли до нас в русских сказках о волшебных конях, выходящих из могилы отца, у которой сын несет караул. Получается интересная картина: на территории функционирования архаического змеиного культа сверху наслаивается культ коня, привнесенный, предположительно, киммерийцами. Это не могло не привести к переплетению мифологии и ритуала обоих культов.

Сделаю допущение, которого, к сожалению, доказать не могу: конский культ мог породить еще один обычай проверки правителя на его соответствие своему посту. Правитель на коне всегда прилюдно демонстрирует, насколько уверенно он держится в седле и как справляется с джигитовкой. Успешно справлявшийся доказывал тем самым сохранение физического и умственного потенциала, чем заслуживал право на жизнь и трон. Состарившийся правитель, естественно, должен был уклоняться от верховой езды вообще, чтобы окружение не заметило потери сноровки. Вариант: можно поменять норовистого скакуна на более спокойного, как временную меру. Но для правителя, пытающегося таким способом обмануть подданных и судьбу, вставала необходимость испытания контактом с ядовитыми змеями. Нелегкий выбор. В течение веков правители искали всяческие ухищрения, чтобы спасти свою жизнь и власть. Многократно повторяющаяся реальная ситуация имеет тенденцию превратиться в мифологический сюжет. Контуры этого мифа можно с легкостью обнаружить в сказании о смерти Олега. В нем фигурирует волхв (жрец) — главное лицо в религиозном ритуале, в том числе и в ритуале умерщвления правителя. Он предсказывает смерть от коня, т. е. в нашей версии от ослабления способности управлять конем. Олег отказывается от любимого коня, но в конце концов гибнет от укуса змеи. Надо понимать так, что отказом от верховой езды правитель продлевал свои дни и свою власть, но его попытка обойти древний обычай встречала осуждение в обществе, видимо, этим объясняется то, что в сказании о смерти Олега обнаруживаются следы недоброжелательного к нему отношения.

Имя Олег в Киевской Руси входило в набор имен, которые носили только князья. Выше я высказал предположение, что первоначально это слово было эпитетом или параллельным термином к титулу правителя. Соответственно, в древних сказаниях — баюнах и кощунах, в которых давался обобщенный образ правителя, пытающегося уйти от судьбы, его называли обобщенным термином «олег». Этот же термин использовался в том же смысле и для обозначения первых киевских князей. В X в. термин постепенно превращался в княжеское имя, и текст сказания стал восприниматься как историческое повествование о конкретном правителе по имени Олег. Очевидно, и Рюрика, и Игоря тоже иногда называли «Олегом», а их жен «Ольгами», но самым популярным правителем с таким прозвищем был регент при малолетнем Игоре, сохранивший власть и тогда, когда сын Рюрика стал взрослым. С этой реальной личностью в конце концов и спаялось накрепко сказание о правителе, не ушедшем от своей судьбы. Скорее всего, путаницу внес еще автор Начальной летописи, отсюда в «Повести временных лет» три версии о смерти Вещего Олега, в действительности умершего в начале X в., скорее всего, достаточно тривиальной смертью.

У скандинавов есть легенда о герое-викинге по имени Отт, история смерти которого разительно похожа на смерть Вещего Олега, хотя есть и несовпадения [133]. Можно допустить русское влияние на скандинавскую мифологию, но, скорее всего, легенда занесена в Скандинавию с юга Прибалтики. В Раннем Средневековье археологически прослеживается проникновение в Скандинавию с континента населения, оставившего погребения с конем [101, с. 181].

Первой половине X в. очень не повезло в русском летописании. До 40-х гг. — почти сплошная лакуна в истории. Парадокс, но о предыдущем полустолетии — второй половине IX в. — мы располагаем несопоставимо большими письменными сведениями.

Под 903 г. «Повесть временных лет» сообщает, что Игорь женился на Ольге. Под 907 г. и 911 г. сообщается о походах Олега на Царьград. Под 912 г. (и 922 г.) сообщается о смерти Олега. И все. Следующее сообщение — о неудачном походе Игоря на Царьград в 943 г., когда византийцы греческим огнем сожгли и потопили флот Игоря. Мотивы похода неясны. Недоумение усилится, если вспомнить, что летописание на Руси началось в 70-х гг. IX в., в первой половине X в. составлялись дипломатические договоры довольно сложного содержания, вообще, грамотность была в X в. не слишком большой диковинкой, если торговец мог на глиняном сосуде нацарапать название товара. Неужто при великокняжеском дворе некому было вести хроники, хотя бы краткие? Еще удивительнее провал в сведениях, если учесть, что и без официальных хроник в данном случае можно было обойтись.

Поясню. Начальная летопись, как сейчас общепризнано, составлена в 997 г. Подумаем, какой возраст мог иметь ее автор. Для X в. эта работа представляла исключительную интеллектуальную сложность. Автор ее не мог быть зеленым юнцом или молодым человеком. Он мог быть старым, пожилым, но едва ли моложе 30–40 лет. Два столетия назад такой возраст считался пожилым, в X в., несомненно, тоже. Нижняя граница даты рождения летописца — 20–30 гг. X в., верхняя — 50–60 гг. X в. Гадать бесполезно, хотя есть косвенные указания на то, что автор Начальной летописи родился скорее после середины X в., нежели до середины. Если бы его сознательная жизнь началась в первой половине X в., он имел бы более точные представления о смерти Олега, больше знал бы фактов, связанных с его правлением, знал бы, что термин «олег» раньше не являлся именем. Путаница с этим вопросом заставляет предположить, что родился летописец, скорее, между 950 и 960 гг.

В случае нижней границы даты рождения автор сам был свидетелем большинства событий, о которых в летописи не сообщается, в случае верхней границы его детство и юность прошли среди людей, помнивших по личным впечатлениям то, что происходило в первой половине X в. Возьмем для сравнения поколение, родившееся между 50–60 гг.

XX в. Начало их жизни прошло среди людей, помнивших царское время, революцию, Гражданскую войну, коллективизацию, воевавших в 40-х гг. Все эти события обсуждались на самом бытовом уровне, поэтому о том, что было в первой половине XX в., это поколение узнавало не из книг, не в школе, а просто потому, что было погружено в информацию о тех временах.

То же самое было в жизни автора Начальной летописи. Он не мог не знать о первой половине X в. большого количества сведений, которые вполне годились для летописи и для фиксирования которых он не нуждался в предшествующих летописных источниках. Положим, он мог слегка напутать с хронологией, но достоверность событий, о которых он знал, сомнению не подлежит. Вывод однозначный: летописец сознательно умолчал о событиях первой половины X в., а если учесть, что в византийских хрониках ничего не сообщается о нашествии русов ни в 907 г., ни в 911 г., то можно его заподозрить в сознательной фальсификации. Что останется от первых 42 лет русской истории в X в., если выбросить два Олеговых похода? Дата женитьбы Игоря на Ольге и дата смерти Олега. Даже летописец, живший более тысячи лет назад, должен был понимать, что этого мало.

Выше я уже касался версии, что, дескать, Владимир запрещал вносить в летопись факты, порочащие его предков, дабы лучше выглядеть в глазах цивилизованного Запада. Он не возражал, чтобы в летопись внесли весьма нелицеприятные записи про него самого, некоторые не слишком похвальные сведения о его отце, о весьма жестоких действиях его бабушки Ольги по отношению к древлянам, о вероломном убийстве Дира, а для дедушки Игоря сделал странное исключение, позволив, впрочем, описать провальный поход на Византию и смерть, для великого князя не слишком приличную. А читал ли когда-нибудь Владимир Святославич или кто-то из его окружения Начальную летопись 997 г.?

Сомнений быть не может — летописец по собственной инициативе вычеркнул большой кусок русской истории и положил начало большому белому пятну в последующих текстах «Повести временных лет». Значит, он не хотел об этом писать, ему было тяжело и неприятно включать в летопись сведения об этом периоде, как древним египтянам хотелось вычеркнуть из своей истории правление фараона Эхнатона. Значит, это был черный и позорный период истории страны.

Внутренняя причина неприглядного этапа истории всегда власть — в данном случае великий князь Игорь. Судя по его известным деяниям, он был негодным правителем и в большой степени свел на нет старания предшественников. Видимо, став взрослым, он не проявлял интереса к управлению страной, поэтому государственные заботы приходилось продолжать нести Олегу, его родственнику. Пока Олег был жив, государство держалось, и все понимали, чьими усилиями оно держится. Это обеспечило регенту популярность и почетное прозвище «олег», ставшее именем. Когда же Олега не стало, дела в государстве пошли вразнос. Писать об этом было неприятно. Ситуацией воспользовались хазары, и при Игоре русам пришлось вынести еще и хазарское иго, пришлось терпеть позорные поражения от хазар. В конце своего правления Игорь довел ситуацию в стране до критической точки, и летописец был вынужден рассказать кое-что о его гибели, хотя чести киевскому княжескому дому жалкая смерть монарха не делала.

Княгиня Ольга

По поводу жены Игоря, великой княгини Ольги, есть целый ряд спорных вопросов и поводов для недоумения.

Игорь родился в 879 г., погиб в 944 г. (ошибочная дата — 945 г.), стало быть, прожил 64–65 лет. Для той эпохи возраст весьма преклонный, но ничего удивительного — проживали в те времена люди и больший срок. В 942 г. у него родился сын Святослав — наследник престола. Время для отцовства поздноватое, но в 62–63 года — вещь вполне возможная.

Ольга вышла замуж за Игоря в 903 г. Сколько ей тогда было лет? Согласно Новгородской I летописи, родилась Ольга в 893 г. Значит, она вышла замуж в 9 — 10 лет за жениха в возрасте 23–24 года. В принципе, такое можно допустить, в особенности если к тому были политические соображения. Следовательно, Святослава она родила в 48–49 лет. Приходилось слышать, что изредка такие вещи случаются. Но стоит ли в данном случае полностью доверять летописи? Тем более что перед этим у супружеской пары 39 лет не было детей (может — умерли?). Одно исключение еще можно принять, в два поверить значительно труднее.

Такими вопросами задавались поколения исследователей. Кто-то из них, пожав плечами, переходил к дальнейшему анализу, кто-то обвинял летописцев в путанице. Путаница с Ольгой у летописца действительно есть. Согласно летописи, Ольга побывала в Константинополе, где приняла крещение в 955 г., причем император Константин Багрянородный был настолько очарован гостьей, что хотел на ней жениться. На дикарке, возрастом за 60 лет! На самом деле в Константинополе Ольга была в 946 г., крестилась 21 мая 946 г. [154, с. 376]. Константин Багрянородный родился в 905 г., между ним и Ольгой разница в возрасте около 12 лет. Если Ольга была хороша собой, то мог и очароваться.

Так или иначе, в биографии Ольги много фактов, которые хоть и не противоречат прямо жизненной практике, но находятся награни возможного с невозможным. Тут или летописцы напутали, или современные историки неточно интерпретируют сведения. Или и то, и другое вместе, как мне представляется наиболее вероятным.

Начну с напоминания о том, что в языческой Руси было принято многоженство. Несколько жен имел Святослав, Владимир имел целый гарем, который пришлось распустить с принятием христианства. Хотя сведений об этом нет, но можно смело предположить, что великому князю иметь одну жену было непрестижно. Нет никаких оснований считать, что Игорь был исключением из этого правила. Также сомнительно, чтобы великий князь долго тянул с женитьбой по достижении совершеннолетия. Ему этого просто не позволило бы окружение. Первую жену Игорь должен был получить по достижении 16 лет, самое позднее — 18 лет, т. е. в 895–897 гг. Трудно указать причину, по которой эта акция затянулась бы до 23 — 24-летнего возраста. Если пройтись по всем последующим векам, то увидим, что князей, великих князей, царей женили, как правило, в 16 лет. И это при том, что христианство требует моногамии. Не может быть сомнения, что Ольга, на которой Игорь женился в 903 г., была не первой и не единственной женой Игоря.

В таком случае нет никаких оснований считать, что Ольга 903 г. и Ольга 945 г. — одно и то же лицо. Христианские летописцы либо не поняли, что речь идет о разных Ольгах, либо намеренно заретушировали факт Игорева многоженства, чтобы поднять авторитет Ольги-княгини, которую они возвышали и прославляли. Поэтому Ольга летописная может быть намного моложе, чем следует из вышеприведенных расчетов. Следует также учесть, что в первой половине X в., любую жену великого князя могли назвать «ольгой». Женщины в Киевской Руси позднее, чем мужчины, обзавелись индивидуальными именами.

Также не может быть сомнения, что в момент гибели Игоря Ольга была единственной его женой. Во всей истории, связанной с убийством Игоря и местью Ольги, скрыть наличие других жен не удалось бы. Так, например, почему древляне направили посольство именно к Ольге, если были бы и другие вдовы покойного князя? Почему у состарившегося Игоря Ольга осталась единственной женой — гадать бесполезно, версий можно предложить много. Так или иначе, престарелый князь влюбился в женщину, очевидно, значительно моложе себя, она родила наследника, она оказалась умной, энергичной, честолюбивой. Как уже сказано, Игорь не производит впечатления сильной личности и руководителя. Скорее он оставляет впечатление полного ничтожества. Он не имел организаторских способностей, и за него, пока был жив, управлял Олег. Игорь не имел военных способностей и не одержал ни одной победы, иначе летописцы обязательно сообщили бы о ней. Зато наверняка потерпел множество поражений, поэтому летописи так громко молчат о его правлении. Наконец, ему не хватало простого здравого смысла, иначе сообразил бы, что первую дань можно собрать с малой дружиной, для второй дани нужна большая дружина, а не наоборот. Жизненная практика подсказывает, что люди такого типа на престоле проявляют склонность к пьянству или к извращенным развлечениям. Такие мужья легко подпадают под влияние умных, энергичных жен. Еще выходя замуж за великого князя, Ольга могла испытывать симпатии к христианству, в том числе из-за его отрицательного отношения к полигамии. А познакомиться с христианским обычаем при наличии минимального кругозора на Руси было уже возможно. В момент смерти Игоря Ольге могло быть 20–21 год, когда ей сделал предложение Константин Багрянородный — 31–32 года (если это было в 955 г.), а скончалась она в возрасте около 45 лет.

Отдельно следует рассмотреть неясные аспекты истории о мести Ольги древлянам. Последнюю версию на этот счет предложил А.П. Богданов в «Вопросах истории» [19]. Иные его догадки весьма остроумны, кое-где при выявлении причинно-следственных связей он игнорирует чисто житейскую логику. В том, что Ольга после убийства Игоря оказалась в сложном положении, — он прав, но некоторые тайные пружины ее мотивов не вскрыл. И очень портит его статью ползучий норманнизм, который он пытается протащить по принципу: «нельзя в дверь — так я его в окно». Но разбирать тему «месть Ольги древлянам» удобно, отталкиваясь от его статьи, что я и сделаю.

Игорь убит в конце 944 г., - в конце осени или начале зимы. А.П. Богданов полагает, что о судьбе мужа Ольга ничего не знала до весны следующего года, когда прибыло первое посольство от древлян. Тут нарушена житейская логика. Получается, в Киеве почти полгода ничего не знали ни о великом князе, ни о его дружине, хотя древлянская земля расположена рядом с Киевщиной. Невозможно допустить, что ни один дружинник Игоря не спасся и не добрался до Киева, что в древлянской земле не оказалось ни одного руса, что среди древлян не нашлось ни одного киевского доброхота, что ни один древлянин не приехал на Киевщину, не похвастался, что ни Свенельд, ни Асмунд, ни Ольга не удивились долгому отсутствию вестей и не послали гонцов… Не может быть сомнений, что о трагедии с Игорем в Киеве узнали самое большее через неделю после случившегося. А вот древлянское посольство, да, скорее всего, прибыло к Ольге весной 945 г. Видимо, А.П. Богданов считает невозможным, чтобы через четыре-пять месяцев после получения черной вести в Киеве не предприняли никаких действий по такому нетривиальному случаю. Не только через такой срок — за время, в которое прибыли два посольства, тоже не было ничего предпринято. И далее полная неподвижность, раз дело пришлось брать в свои руки женщине, а не тем, кому положено. Эту странность до сих пор никто не объяснил.

И еще одна странность, которая почему-то нигде не прозвучала, — поведение древлянского князя Мала. Он убил монарха, занимавшего трон по праву рождения, под рукой которого находился. Это же мятеж! На что же он рассчитывал, сватаясь к вдове, следовательно, делая заявку на то, чтобы занять опустевший престол? В том-то и дело, что по реалиям X в. и поведение Киева, и поведение древлянского Мала были строго логичны и даже жестко детерминированы.

Оценим ситуацию в Киеве. После смерти Игоря остались два человека с властными полномочиями и с дружинами для их реализации: Свенельд и Асмунд. Давно известна истина: трое могут быть союзниками, двое — всегда соперники. Чтобы отомстить за Игоря, кому-то надо было возглавить поход. Но кто из пары уступит первенство другому? Если один из двоих и захочет, то его дружина ему не позволит, ибо в этом случае не только глава дружины, но и сами его дружинники отодвигаются на второй план и в получении доли власти, и в получении доли с полюдья. Это первое соображение.

Если бы даже по этому пункту была бы достигнута договоренность, то следовало одному из двоих остаться в Киеве, охранять престол и наследника, а второму отправиться с карательной экспедицией в древлянскую землю. Не годится! Один будет терять воинов, а второй не только сохранит свою дружину, но и возьмет под контроль столицу, малолетнего наследника и уже собранное полюдье. Перед страной и обществом второй будет выглядеть как владыка-регент, а первый — как воевода у него на посылках. Если первый не согласится с ситуацией и с потрепанной, усталой дружиной вернется отстаивать свои права, он увидит закрытые ворота Киева и свежих, отдохнувших дружинников на стенах. Это второе соображение.

Пойти порознь в древлянскую землю обоим, как два самостоятельных центра силы? Ну, во-первых, и бить их будут порознь. Но важнее другое: под чьим контролем в Киеве останется наследник, престол и казна? Где гарантия, что в отсутствие обоих члены одной дружины обманом не возьмут верх над другой и не захватят контроль над Киевом? Где гарантия, что, когда один встретит древлянское ополчение, другой не повернет обратно в Киев? Где гарантия, что один не вступит в тайный сговор с Малом за счет другого? Никаких гарантий! Это третье соображение.

Надо полагать, сам Игорь при жизни намеренно создал два враждебных друг другу центра силы, чтобы самому выступать в роли посредника. Это старый прием слабой власти. Но после его гибели ситуация сложилась патовая. Ни Свенельд, ни Асмунд не могли покинуть столицу или отправить куда-либо дружину. Под угрозой потери всего оба должны были сидеть в столице, караулить друг друга, престол и наследника. Все вышесказанное позволяет отвергнуть версию Л.H. Гумилева, что Игорь пал жертвой тайных интриг Свенельда. Будь так, Асмунд не замедлил бы разыграть такую карту. Да и Свенельду сложившаяся ситуация была невыгодна.

Итак, оба воеводы сидят с дружинами в Киеве. Великий князь остается неотомщенным. Но это не самое худшее. Гораздо хуже то, что информация о сложившейся ситуации медленно распространяется по неокрепшему государству, вызывая размышления у местной племенной знати. Дальнейшие перспективы не ужасны, а катастрофичны. Ну, допустим, просидят дуумвиры в Киеве до осени, не сводя глаз друг с друга. Осенью надо отправляться собирать полюдье — встанут те же проблемы, что и с походом на древлян. И не только. Во-первых, большой вопрос: отдадут ли на местах полагающуюся дань в сложившейся обстановке? Во-вторых, уходить от столицы придется в места куда более отдаленные, нежели древлянская земля. В-третьих, если не проведешь полюдья, дружину нечем будет кормить, и она разбежится. Далее: развал государства, внутренние войны, внешние нашествия… Даже думать страшно.

Вероятно, древлянский князь и его старейшины прекрасно понимали ситуацию. Может быть, спрогнозировали ее еще до убийства Игоря. У них было два варианта действий. Первый: не делать ничего, жить, как будто нет никакого Киева и центральной власти. Вариант неплохой, но опасный. К осени отчаяние могло подтолкнуть Свенельда и Асмунда к каким-нибудь совместным действиям. Один из дуумвиров мог погибнуть, или оба сговорились бы с каким-нибудь влиятельным племенным князем.

А разве у них, у древлян, не сильный, не влиятельный князь? Есть второй вариант: ковать железо пока горячо — предложить свою кандидатуру для превращения дуумвирата снова в триумвират с великим князем в роли посредника. Свенельд, Асмунд, их бояре и дружина крупно при этом проигрывали, но избегали худшего варианта, обрисованного выше. Силы полян-руси объединяются с древлянскими, государство не только сохраняется, но и становится сильнее, только древлянская знать при этом выходит на первое место. План вовсе не глупый.

Относительно древлянского князя Мала. Есть основания подозревать, что Мал — не имя, а титул, равноценный титулу «князь». Во-первых, в логику образования древнерусских имен имя Мал не вписывается. Любой ребенок рождается маленьким, могут ли родители дать сыну такое не слишком почетное имя? А если он вырастет крупным? А если он наследник княжеского престола?

Во-вторых, корень «мал» известен в кельтских языках, и значение его — «князь», «дворянин» [101, с. 281–282]. Так как на языках, родственных кельтским, говорили скифы, термин «мал» они могли использовать как титул главы союза племен. Из скифской среды термин проник в славянский язык. В связи с этим следует поставить вопрос о князе «свиет-малик», которого упоминает ибн Русте, предположительно, у вятичей [152, с. 274]. «Малик» — восточный титул, означающий «князь». Принято считать, что ибн Русте воспользовался термином, привычным для потенциальных читателей (как мы пользуемся термином «царь»). Но, может быть, у вятичей на самом деле, как и у древлян, был титул «мал»? Если это так, то обрели его предки вятичей в бытность на Западе, в Центральной Европе, где до них обитали кельты и где сохранялись кельтские традиции. Летописец, первым записавший рассказ об убийстве Игоря, уже не понимал, что «мал» — вовсе не личное княжеское имя.

Можно допустить, что претензии древлянского князя на киевский престол, как ни странно, имели некоторое легитимное основание. Как получил великокняжескую власть Игорь? Убив своего предшественника Дира. Как получил власть Дир? Есть подозрение, что он тоже убил своего предшественника. Напрашиваются параллели с примерами из «Золотой ветви» Дж. Фрезера о ритуальном цареубийстве. Среди прочих обычаев цареубийства в примитивных обществах имел место и такой: убийца царя автоматически занимал его место. Кроме этнографических материалов, Фрезер ссылается и на исторические свидетельства, в частности, фиксирует наличие такого обычая у славян.

«Когда захваченные в плен Гунн и Ярмерик убили князя и княгиню славян и пустились в бегство, язычники кричали им вдогонку, чтобы они возвратились и правили вместо убитого князя. Такое предложение вполне соответствовало представлениям древних славян о престолонаследии. Однако беглецы не вняли посулам преследователей, сочтя их простой приманкой, и продолжали бегство до тех пор, пока крики язычников не смолкли вдали» [178, с. 265].

Фрезер не дает ссылки на приведенную цитату. Поэтому невозможно понять, идет ли в данном случае речь о славянах или о сакалибах. Славяне все равно не имели своих устойчивых традиций престолонаследия, а значит, перенимали чужие. Так или иначе, обычай короновать цареубийцу имел место в Восточной Европе. BIX в. его еще, вероятно, помнили, поэтому права Игоря на Киев подкреплялись, кроме происхождения, еще и фактом убийства предшественника. Тем более, если на стороне Игоря и Олега стояло языческое жречество, которому не могла нравиться христианизаторская политика Дира. Но к середине X в. от этого обычая веяло такой архаикой, что древлянский князь посчитал нужным подкрепить свои претензии брачным предложением вдове убитого. Ольга все-таки мать наследника престола, с этим киевляне должны считаться, женитьба на ней увеличит легитимность власти ее второго мужа.

На какую реакцию игоревой вдовы рассчитывал древлянский князь? У нее нет другого выхода — считал он. Вспомним обычай похорон знатных русов, хотя бы тот, что описан ибн Фадланом. Вместе с покойником погребали его жену, предварительно умертвив, а в варианте былины о Михайле Потыке жену заживо замуровывали в могиле с мертвым мужем. Если Игорь мертв — полагается выполнить весь погребальный ритуал, связанный с похоронами, в том числе по обычаю поступить с женой покойного. Это невозможно сделать, так как тело Игоря погребено в недосягаемом месте. Но ведь древлянский князь может и отправить тело в Киев. Поэтому едва ли оно было кремировано.

То, что мы знаем об Ольге, заставляет предположить, что ее не прельщали такие перспективы. Учтем и материнские чувства. Сыну нет трех лет, если она «отправится к Игорю», он останется игрушкой и заложником у двух хищников, готовых рвать друг другу глотки в борьбе за власть. Доживет ли он до совершеннолетия? Скорее всего — нет. Поэтому ни древлянский князь, ни его посольства не сомневались в согласии Ольги на брачное предложение. Отсюда с их стороны такая далеко идущая доверчивость. Древляне не учли одного — такие женщины, как Ольга, рождаются раз в тысячелетие.

В отличие от Свенельда и Асмунда Ольга своей дружины не имела. Для дружинников Игоря было бы неслыханным бесчестием пойти под команду женщины. Опираясь на своих слуг, Ольга одно древлянское посольство заживо похоронила в земле, другое — заживо сожгла в бане. Уже давно обращено внимание, что эти Ольгины акции напоминают элементы погребального обряда знатного руса, описанные ибн Фадланом. То есть Ольга прекрасно знала, что полагающийся ритуал похорон ее мужа не соблюден, и демонстрировала готовность выполнить все положенные предписания. Авторитет дуумвиров давал трещину — ведь это им полагалось бы радеть о соблюдении древних устоев.

Далее, неслыханная по смелости акция: Ольга со слугами (очевидно, были выбраны умеющие владеть оружием) едет в древлянскую землю, чтобы совершить тризну по погибшему мужу. Древляне с пониманием относятся к ее визиту, доставляют все нужное для тризны, демонстрируют свою лояльность гостье. Что касается вопроса с их стороны о судьбе членов двух посольств и Ольгиного ответа, то древлянам было ясно, что их люди оставлены в заложниках, чтобы с Ольгой и ее сопровождением ничего не случилось. А уклончивый ответ Ольги — дань дипломатической вежливости.

Своим людям Ольга велела пить поменьше хмельного, а когда древляне по языческому обычаю упились вдрызг, пять тысяч древлян были убиты у могилы Игоря, после чего небольшой отряд с княгиней быстро двинулся на восток и вернулся в Киев. Таким образом, на вражеской территории хитроумная Ольга, согласно похоронному ритуалу, принесла огромные человеческие жертвы на могиле мужа. С точки зрения современников — неслыханный героизм и потрясающее хитроумие. Авторитет Ольги в Киеве подскочил до небывалых высот, авторитет дуумвиров, соответственно, опустился. Наверное, над ними открыто насмехались в Киеве, что, мол, сидят, пьют, наедают брюхо, а баба совершает подвиги, которые следовало бы совершить им. Срамота!

Дальнейшие действия Ольги легко вычисляются. Имея моральное превосходство над Свенельдом и Асмундом, она берет сына и апеллирует к киевлянам и дружинникам Игоря, призывает их сплотиться вокруг наследника престола, пусть и малолетки, и ее, как регентши. Стоять под началом наследника престола, пусть и малолетки, воину не зазорно, а то, что командует его мать, так ведь показала баба, что и двух именитых мужиков за пояс заткнет. Пока великий князь подрастет… Посмотрим!

В таких условиях дуумвирам оставалось только одно: признать Ольгу равной себе, заключить с ней договор, стало быть, восстановить триумвират. Появилась возможность совершить карательный поход в древлянскую землю. Это было нужно для сохранения лица Свенельда с Асмундом. Разумеется, они не могли стать под начало Ольги. Формальным главой карательного войска объявили трехлетнего Святослава. Воеводы по-прежнему не доверяли друг другу и зорко сохраняли контроль над наследником. Малолетку Святослава посадили на коня, с боков плотно стали Свенельд и Асмунд, блюдя свой интерес. Мальчик-князь бросил копье в сторону врага, оно упало рядом на землю, но это неважно — великий князь скомандовал «в атаку», указал врага, теперь его верные воеводы сделают свое дело, Ольгины (Игоревы) воины тоже получили сигнал от князя, а не от женщины. Приличия соблюдены. Древляне наказаны. Сложнейший политический кризис преодолен, правда, благодаря женщине, но, главное, все утряслось. Хвала Перуну!

В свете проделанного анализа можно ответить на недоумение многих историков: почему христиане-летописцы с такой симпатией пишут об Ольгиной мести древлянам, которая сопровождалась такой жуткой жестокостью, долженствующей осуждаться христианами? Во-первых, Ольга спасла государство от развала с последствиями куда более жуткими. Во-вторых, представим себе моральное состояние русских дружинников в 945 г. В течение десятков лет — ни одного светлого пятна, нечем похвалиться. Сплошные поражения, гибель друзей, родных, разорение страны, унизительная дань чужеземцам, дурное управление. Наконец «дошли до ручки» — убит сам великий князь, а за него и не мстят! Как говорится — «приехали»! И на таком беспросветном фоне — вдруг столь блестящее, выдающееся деяние. Ну как тут не возникнуть симпатии, уважению, передаваемым и детям, и внукам, тем более что дальнейшие действия Ольги вызывают еще большее восхищение.

Древляне наказаны, но проблема сбора полюдья остается. Ни Свенельд, ни Асмунд не могут далеко уезжать из Киева по уже известной причине. Без присутствия авторитетных лиц с представителями средней и младшей дружины местные властители и разговаривать не будут. Ольге, пожалуй, дадут, но не может она одна за всех собирать. Да и выглядеть будет так, что это она кормит обоих воевод и их дружины. После наказания древлян принято решение всю дань с полюдья делить на три равные части. Ольге полагается третья часть. Она ее соберет, своих людей и свою дружину (дружину сына) прокормит…

А им как?

Расчет дальнейшего хода событий настолько прост, что появляется искушение отказаться от слов «видимо», «возможно», «вероятно» и т. д. Можно назвать это «силой вещей», можно «железной логикой событий», но история здесь не вариативна. Осенью Ольга собрала свою треть, Свенельд и Асмунд почти ничего не собрали. С голоду ни они, ни их дружины не умерли, определенный резерв был, не зря дружинники Игоря жаловались на зажиточность воинов Свенельда. Но жизнь на широкую ногу пришлось прекратить. У Ольги же все было нормально, она снарядила суда с товарами в Византию. Опять она выиграла, а Свенельд с Асмундом проиграли. Авторитет Ольги растет, скоро обнищавшие дружинники воевод побегут в великокняжескую, фактически в Ольгину дружину. Хорошо бы убрать Ольгу с политической доски. Как? А древний обычай! Муж ее мертв, могила его теперь доступна. Что полагается вдове?

Учитывая Ольгин ум и изворотливость, можно не сомневаться — она пыталась договориться с языческим жречеством. Но те предпочли сторону воевод, во-первых, потому, что возразить, по существу, на требование ритуального умерщвления вдовы на могиле мужа нечего, во-вторых, женское правление было на Руси неслыханным делом, в-третьих, Ольга со своим умом и энергией жрецам внушала подозрение, может, ее уже тогда подозревали в симпатиях к христианству.

Ольга и тут обманула всех. Видя, что тучи сгущаются, она с очередной партией товара отправилась в Константинополь весной 946 г., когда прошел ледоход. Вниз по Днепру караван судов миновал пороги, как обычно, остановился отдохнуть на острове Хортица. Высказываю предположение: этот остров и есть сказочный остров Буян. Мне известно о трех версиях, касающихся этого сказочного географического объекта. Версия первая: о. Буян — элемент мифа, на деле не существовал и не существует. Версия вторая: это остров Березань в Черном море. Версия третья: это остров Руян в Балтийском море (нынешний Рюген). Все три версии и без меня подвергаются сомнению, поэтому я воздержусь от их критики. Выскажу соображения в пользу моей версии. Буян — остров известен только восточным славянам. Фольклорные герои плавают мимо него и через него, с островом связано нечто мистическое, сакральное.

Пороги на Днепре вполне могли иметь параллельное славянское название — «Буяны» (буйствующая вода). Остров Хортица находится сразу за порогами, на нем останавливались, приносили жертвы богам за благополучный проход опасного места. Далее плыли от него и мимо него в далекие экзотические страны. Остров могли связывать с порогами и называть Буян, могли, например, называть Забуянник, со временем название потеряло приставку, суффикс и окончание.

В мае 946 г. Ольга приняла крещение в Константинополе, причем крестным отцом был сам император Константин Багрянородный. Если верить летописи, Ольга и его сумела обмануть с попыткой сватовства. Сватовство Константина Багрянородного и хитрость Ольги в уклонении от брака на самом деле, выражаясь современным языком, «пиар-ход». Разве император, человек умный, автор трактатов, не знал, что, став крестным отцом Ольги, он становится ее родственником? А если запамятовал, что ж, никто из окружения не подсказал?

Вся эта история была предназначена для русских подданных. После возвращения крестившейся Ольги в Киев, что ей вменили бы в вину враги? Измену Родине, отступничество от обычаев отцов-дедов.

Но перед возвращением Ольги в русском обществе становится известной история со сватовством византийского императора и Ольгиным ответом. Что была Византия для русского X в.? Константинополь они называли Царьград. Значит, Византия — «Царь-страна». И Ольга отказалась стать женой императора этой страны, потому что ей дорога Русь! Как после этого убеждать русские умы, что Ольга — предательница? Одновременно убивался второй заяц: все узнавали, что Ольга стала родственницей императора и, значит, под его защитой. «Люди мои погани, и сын мой поган — да бы мя бог соблюл от вьсего зла», — так сказала Ольга в Константинополе. Из этих слов прямо явствует, что Ольге угрожает зло от язычников, а принятие христианства защитит ее от угрозы. Такой же «пиар-ход» слова княгини, что «не я нужна императору, а мое государство». Неужели Константин Багрянородный не знал, что, женившись на Ольге, он Русь к Византии не присоединит? Ситуацию на Руси он знал неплохо, судя, например, по трактату «Об управлении империей».

Принятием крещения Ольга опять спутала карты у своих врагов. Поскольку она перестала быть язычницей, на нее не распространялись языческие законы, она легально могла отвергать попытки похоронить ее рядом с Игорем. Настаивать на этом значило, во-первых, конфронтацию с христианами на Руси, которые со времен Дира стали заметно более влиятельны, во-вторых, поскольку в разных местах Руси почитали разных богов, постольку многие язычники рассматривали христианство, выражаясь по-современному, как одну из традиционных конфессий, обида христианам создавала угрозу для язычников «некиевских конфессий», т. е. многие язычники тоже стали бы на ее сторону. Наконец, в-третьих, языческое умерщвление Ольги было бы вызовом и даже прямым оскорблением византийского императора, который был ее крестным. Воевать он бы не стал, но мог разорвать существующий торговый договор, а этого на Руси не хотел никто. Византия для Руси в X в. была главным торговым партнером.

Можно себе представить злобу убежденных язычников. В 983 г. в Киеве были принесены в жертву у языческого пантеона христиане. Полагаю, что смысл жертвы, кроме всего прочего, был борьбой с уже мертвой Ольгой (как и сейчас хватает желающих воевать с мертвыми вождями). Языческие жрецы демонстрировали свое право ритуально умерщвлять христиан, бросая вызов Ольге, сумевшей избежать похожей участи.

Тогда же, в 946 г., языческой партии пришлось смириться. Ольгу только сильнее изолировали от сына. Асмунд на правах воспитателя постарался сделать Святослава убежденным язычником. Этой цели языческая партия добилась.

Со своим выдающимся умом Ольга не могла не задаться вопросом: почему византийский император не ездит в полюдье, но свою дань (т. е. налог) с населения все равно получает. А можно ли, сидя в Киеве, получить свое, не объезжая территории? Своими идеями она поделилась со Свенельдом и Асмундом, и они согласились позволить ей наладить такую невиданную прежде на Руси систему. И опять они были заложниками ситуации. У обоих просто не было иного выхода. Покидать надолго Киев ни тот, ни другой не могут, уводить от Киева далеко свою дружину — не могут. Есть предложение получать свою треть, не покидая столицы. Кто скажет — «нет»?

В отечественной исторической науке стало общим местом говорить, что восстание древлян вынудило Ольгу упорядочить сбор дани. На самом деле такой реформы настоятельно требовала сложившаяся в Киеве внутриполитическая ситуация. Суть Ольгиной реформы — превращение дани в налог. Для этого нужно было создать так называемую фискальную систему, т. е. государственный налоговый аппарат. Такое нововведение подводило черту под предыдущей формой государства и начинало историю нового, которое можно назвать государством в полном смысле слова.

Существует понятие «протогосударство», «вождество» — социальная организация, в которой в неразвитой форме есть элементы будущей государственности.

Вождество (чифдом) имеет центральную администрацию, наследственную преемственность правителя и знати, социальную стратификацию. Структура эта занимается организацией производства, распределением. Военная функция всегда обращена против соседей. В чифдоме появляются также полукастовые структуры [30, с. 190].

Под такие критерии подпадают племенные княжения вроде древлянского. Киевская Русь до реформ Ольги была союзом или конгломератом таких чифдомов, в ее состав входили и недозрелые чифдомы. Как социально-политическая структура она уже имела свои особенности, например, военная функция обращалась не только за пределы системы, но и внутрь ее. Надо признать, что вопрос о форме и структурах ранней государственности в теоретическом плане еще недостаточно разработан. Например, мало кто отмечает принципиальную разницу государства до Ольги — с государством при Ольге. Налицо качественный скачок.

Для построения на Руси налогового государственного аппарата Ольге пришлось много поездить по огромной территории страны. Надо было переговорить с каждым племенным князем и убедить его согласиться на внедрение в пределах подвластной ему территории административных структур, подчиняющихся непосредственно центру. Далее, нужно было наметить места дислокации таких структур, куда стекался натуральный налог с мест, где велся его учет, хранение, отправка в центр, создание инфраструктуры для каждой точки и для всей административной сети, подбор человеческих кадров для этой сети. Работа громадная и, несомненно, сильно подорвавшая силы княгини-реформаторши. Именно для этой цели ей приходилось брать с собой маленького Святослава — она говорила с племенной знатью от его имени.

Почему местные князья и знать соглашались с Ольгиными предложениями? Это давало очевидную выгоду всей племенной территории. Что такое полюдье, если учесть моральные нормы того времени? Несомненно, оно в ослабленном виде несло черты явления, из которого выросло, — вооруженного набега. Вместе с князем передвигались сотни дружинников — молодых и зрелых мужчин с грубо-утилитарными взглядами на жизнь. Они съедали много продовольствия, выпивали много медовухи, но ведь им еще хотелось поозорничать, похвастаться друг перед другом своей удалью. На пути движения княжеских людей оставались взломанные амбары и подвалы, порушенные борти, пропадал скот, рыдали обесчещенные женщины, находились трупы погибших односельчан. Великий князь, конечно, все это осуждал, кого-то наказывал, но найти правого-виноватого при высокой мобильности дружины было нелегким делом. Приходилось терпеть такие издержки.

Кроме того, количество дани при полюдье было не регламентировано, что открывало хорошие перспективы для наживы тех, кто бессовестней. Вспомним отроков Свенельда, которые одевались богаче, чем великокняжеские дружинники. Значит, воевода и воины радели не только о великокняжеском сборе, себя, родимых, очень даже не забывали.

Ольгина же система по самой своей сути требует четкой регламентации налога, взимаемого с территории, иначе до великокняжеской казны мало что дойдет. Так же четко должны быть оговорены права и обязанности служащих налогового управления. Возможности для злоупотреблений и насилий резко сокращались. К тому же налоговые служащие большую часть времени должны были проживать среди податного населения, а с постоянно окружающими тебя людьми надо поддерживать приемлемые отношения.

Теперь на месте все, от князя до смерда, знали заранее, что из продукта они должны отдать, а что у них останется, вне зависимости от потребностей киевских дружинников в узорчатых портах или в дорогом оружии. Поэтому местная знать приняла реформу, быстро убедилась в ее преимуществах по сравнению с полюдьем, доброжелательность их к Ольге возросла, и она, естественно, стала сильнейшей политической фигурой государства. Свенельд и Асмунд опять в политическом проигрыше: свою треть они получают, есть на что содержать дружину, но ведь все знают — благодаря кому. Можно себе представить, насколько культовой фигурой стала княгиня, если зимние сани, на которых она ездила по стране, оставленные в Пскове в связи с весной, полтораста лет показывали там как реликвию.

Не может быть сомнения, что при укомплектовании людьми налогового аппарата Ольга приоритет отдавала христианам. Тому были две причины. Во-первых, христиане имели более широкий кругозор, лучше знали реалии функционирования государственного аппарата в христианской Византии. Во-вторых, Ольга стала главой христианской «партии» на Руси, христиане были «своими людьми», контроль над финансами страны резко увеличивал их влияние и силу, гарантировал христианскую общину Руси от серьезных репрессий со стороны языческого правительства в будущем. Языческой «партии» и всем врагам Ольги пришлось смириться с ее доминирующим положением в стране, ждать совершеннолетия Святослава, чтобы взять реванш.

Во времена, предшествующие Ольгиным, государственная казана влачила жалкое существование. Большую часть полученных ресурсов великий князь и его люди, выражаясь более поздним термином, «продуванивали». Запасов и резервов страна не имела, а поскольку они — важная составная часть ее могущества, то и страна была слабая, приходилось платить дань хазарам. Свенельд и Асмунд, скорее всего, сохранили практику «продуванивания» своих третей, чтобы хоть так сохранять авторитет у дружины. Непохоже, чтобы Ольга придерживалась подобной же практики. Да и вообще, нелепо представить ее во главе пирующей дружины. В таком случае свою треть она не расходовала до конца. Средства накапливались, и понятие государственной казны приобрело реальные очертания. С одной стороны, у государства появились резервы и запасы, с другой стороны, появилось много дружинников, которых надо было занять делом. Раньше они много времени проводили на княжеских пирах и с князем на полюдье, где опять же пировали и ловили по кустам красных девок. Логично было направить их на окраину государства, откуда приходили хазарские рати и объявились печенеги. Наличие реальной казны позволяло хорошо экипировать дружинников, не с точки зрения красивых портов, а с точки зрения повышения боеспособности. Сведений об этом нет, но логика событий наводит на мысль, что Владимир в создании защитных рубежей на степной границе продолжал дело, начатое бабкой. Служба на степных рубежах — более скучное дело, нежели княжеские пиры, охота, полюдье, но для государства, несомненно, более полезное. Забияки могли оттачивать боевые навыки в схватках с ватагами кочевников, привыкать к полевым условиям жизни. Та дружина, с которой Святослав совершил столько подвигов, полагаю, не им создана (это требует времени). Его деятельность базировалась на прочном фундаменте, созданном его матерью.

Л.H. Гумилев, рассматривая историческую ситуацию после Игоря, отмечает, что Русь перешла на антихазарскую политику, но хазары не повторили набег, как в прежние времена. Он объясняет это внешними и внутренними трудностями каганата [44, с. 206].

Может быть, не меньшую роль сыграло то, что на Руси появилось правительство, сумевшее наконец организовать оборону рубежей.

Теперь вернусь к упомянутой статье А.П. Богданова «Княгиня Ольга», в которой автор пытается протащить норманнизм с черного хода.

Вот его тезисы. История государства на Руси начинается с Ольги. До Ольги фактически государства не было, была договорная лига князей-разбойников, которые платили дань в Киев, а могли и не платить. Рюрик и Олег, может быть, вымышлены. Варяги брали дань на Севере Руси — с Новгородчины. А раз государства не было, а было неизвестно что — то какая разница, скандинавы или нет по происхождению князья-разбойники. А логический вывод из статьи такой (сам автор от него воздержался): ну признайте, что первые русские князья по происхождению скандинавы-норманны, ведь это не имеет никакого значения.

Во-первых, бандиты имеют национальность, вопреки Богданову и иже с ним. Иначе не было бы этнических ОПГ.

А во-вторых, в науке принято свои утверждения хоть чем-то доказывать. Если же вместо фактов предлагается пропаганда, то это argumentum ad hominem — «доказательство, не основанное на объективных данных, а рассчитанное на чувства убеждаемого». В Древнем Риме уже понимали такие вещи.

Святослав. Большое дитя на троне

Время реванша для язычников настало в 958 г., когда Святославу исполнилось 16 лет. В следующем 959 г. неприятная весть пришла с юга — умер император Константин Багрянородный, крестный и защитник Ольги. Как отмечает Б.А. Рыбаков, в 959–960 гг. в стране началась языческая реакция. В 952 г. Ольга строит в Киеве церковь Святой Софии (деревянную). Язычники требуют ее разрушить. Святослав не хочет идти на прямую конфронтацию с матерью и разрушает церковь только после ее смерти — около 970 г. [154, с. 390–391]. С христианством бороться оказалось непросто — слишком глубокие корни оно успело пустить в русском обществе, слишком хорошую рекламу сделала ему Ольга за свое правление. В отличие от некоторых историков, объявляющих Святослава мудрым государственным деятелем, считаю, что заниматься государственными делами он не любил и не умел. Видимо, у него и его окружения хватило ума понять, что, обрушив на христиан слишком сильные репрессии, они сломают государственный фискальный аппарат, дающий такие выгоды центральной власти. Если Святослав и его языческое окружение не умели и не хотели заниматься внутригосударственными делами, этим поневоле занималась Ольга и ее окружение.

Трудами своей матери совершеннолетний Святослав получил в руки эффективную игрушку, с которой можно было вести настоящие войны и одерживать настоящие победы. Его интересовали только война, походы, сражения, победы. Хоть и «совокуписта он вои мнози», но не сам он создал военную машину государства. Хорошо вооруженная, экипированная, дисциплинированная дружина, способная воевать много лучше, нежели во времена его отца, не возникла вдруг, едва он стал взрослым. В те времена, как и в наше время, создание эффективной армии требовало многих лет, упорной работы военных профессионалов и хорошей работы правительства. А вокруг Святослава были люди (или преемники этих людей), которые вместе с его отцом проиграли все сражения, какие только можно. Могли ли они создать совершенную военную машину? Около 22 лет Святослав окунулся в войну и воевал почти непрерывно до самой смерти. Можно представить, каких человеческих и материальных жертв стоила эта цепь войн. А результат? Только бездарно спустил все ресурсы, накопленные матерью.

Не вникая в хронологию деяний Святослава, попробуем оценить их в целом, в политическом и социально-экономическом аспекте. Единственная бесспорно положительная акция — присоединение к Руси земли вятичей в 964 г. Б.А. Рыбаков видит в деяниях Святослава единый замысел — как сабельный удар от Булгарии до Хазарии — Причерноморья — Византии, удар, сбивший замки с торговых путей Руси на юг и восток. Рассмотрим деяния князя с такой позиции.

Главный торговый партнер Руси в X в. — Византия. Туда был наезженный торговый путь по Днепру, был договор, регулирующий торговые отношения. С главным торговым партнером не воюют без крайней надобности. Во-первых, во время войны всякая торговля обрывается, во-вторых, после войны торговый договор надо заключать заново. Будет ли он таким же хорошим, как до войны? А если силой навязать выгодный для себя договор, то другая сторона всегда будет искать повод его нарушить. Самое лучшее в торговом обмене — добрая воля сторон и взаимный интерес. Святослава можно было бы понять, если бы он укреплял свои позиции в устье Днепра, строил заставы в районе порогов для большей безопасности от кочевников, самое большее — контролировал бы устье Дуная, договорившись о взаимных интересах с византийцами. Вместо этого он начал воевать с болгарами, которые ему ничего плохого не сделали, потом поссорился и с болгарами, и с византийцами, втянулся, как несмышленый ребенок, в грязные заговоры и интриги против византийской императорской власти. В конце концов захотел взять Константинополь штурмом, причем известил византийцев, что «идет на вы». Находясь в сотнях километров от границ своего государства, не имея на Балканах ни одного союзника — всех их он сделал врагами — такой замысел, мягко говоря, свидетельствует о недостаточном знании стратегии. Отмечу, что, несмотря на все исторические сложности, Византия в X в. была в числе сильнейших держав мира. Л.H. Гумилев, в частности, считал, что «в 60-х годах X в. самой сильной державой была Византия. Население ее состояло из 20–24 млн храбрых жителей» [44, с. 229]. Даже овладей Святослав на время столицей, удержать ее не было ни единого шанса. Зато попусту были бы израсходованы огромные людские и материальные ресурсы Руси, плюс к этому Византия надолго стала бы смертельным врагом, и ни о каких нормальных торговых и культурных контактах речи бы не шло. Византийцы начали бы платить печенегам, венграм, полякам, кому угодно, лишь бы они почаще нападали на Русь.

В 969 г., за несколько дней до смерти матери, Святослав вдруг выразил желание перенести столицу в г. Переяславец в устье Дуная. Это еще один пример детской фантазии на политические темы. Странно, что находятся историки, приравнивающие эту бредовую идею к созиданию Петром I новой столицы на Неве. Устье Дуная в течение тысячелетий — «проходной двор» для народов, переселяющихся с Востока на Запад и наоборот. Место, продуваемое всеми ветрами истории. От русской земли отделено полосой степей, населенных враждебными кочевниками. На юг, сразу за Дунаем, — тоже враги. На западе — скорее враги, чем друзья. Нужно большое войско, чтобы контролировать столицу и окрестности. Оседлого земледельческого населения, способного прокормить столицу и войско, почти нет. Припасы, оружие, воинов, стало быть, привозить с Руси. Или грабить соседей, и без того недовольных таким соседством. Контролировать внутреннюю ситуацию на Руси из Переяславца невозможно. А Русь быстро почувствует себя колонией, из которой тянут соки на чужбину, найдет способ отделиться. Такая глупость не пришла в голову даже Игорю, что уж говорить про Петра Великого. [29 — Л.H. Гумилев осуждает великого князя Литовского Ягайлу за то, что тот принял католичество сам и сделал католической Литву, в то время, когда 9/10 населения его государства исповедовали православие. Он убедительно доказывает, что с этого начался упадок великого княжества Литовского. Святослав собирался расположить столицу у болгар, которые уже более ста лет исповедовали православие, при этом сам он был язычником-фанатиком и намеревался искоренить христианство на Руси [44, с.238]. Но Святослава он почему-то сравнивает с Петром I и восхищается его мудрым замыслом.]

Теперь рассмотрим более раннюю, волжскую эпопею Святослава. Неужто он сбил замок с торгового пути по Волге? Много ли русских торговых судов стало плавать в страны каспийского региона после 965 г.? Волга — очень большая река. На землях Руси — только ее истоки, там находятся самые глухие и малоразвитые места. Из этих мест организовать торговлю дальше Булгарии невозможно, да и не имеет смысла. Чтобы использовать Волгу как торговый путь, надо ее контролировать. Для этого следует поставить город-крепость в ее устье и еще хотя бы три-четыре значительных города-крепости по ее руслу, вплоть до Булгарии. Булгарию надо либо завоевать, либо иметь с ней крепкую дружбу. Булгарию Святослав погромил, значит, о дружбе речи нет. Завоевать ее трудно, это уразумел Добрыня в 985 г. и объяснил своему племяннику Владимиру. В любом случае булгарам не будут нравиться русские опорные города вниз по Волге. Кормить гарнизоны этих городов будет нечем — разве что булгары согласятся. Своего земледельческого населения по Средней и Нижней Волге нет. Русским торговым путем Волга станет только через 600 лет после Святослава.

А как же разгром Святославом Хазарии в устье Волги? Да, Хазария — враг, когда-то страшный, но к 60-м гг. X в. крайне ослабевший. Святослав добил ослабевшего и одряхлевшего хищника в его логове. С политической точки зрения — результат небольшой. Хазария и так была обречена и долго бы не просуществовала. Возможно, он хотел отомстить за поражения и унижения своего отца, но это уже эмоции, к политике не имеющие отношения. [30 — Л.H.Гумилев в данном вопросе противоречит своей же теории этнических химер. Разгром Хазарии Святославом он считает огромным достижением. Но он сам утверждает, что к тому времени Хазария была в сильном упадке, в том числе из-за подъема уровня Каспия. Согласно его учению, этническая химера не способна к саморазвитию, способна максимум к поддержке стабильного существования. Отсюда логический вывод: этническая химера, пришедшая в упадок, способна только разрушаться, как египетская пирамида или Парфенон, но не возрождаться и не усиливаться. Из его собственной теории вытекает, что Хазария была обречена. Следовательно, для усилившейся Руси не представляла существенной угрозы.]

Итак, мы видим бурную деятельность при небольшом в лучшем случае результате.

Вреда своей деятельностью Святослав принес много. Увлеченный игрой в настоящую войну, он не думал об интересах государства. Для монарха это большой грех. Великого князя справедливо упрекали, что он ходит воевать в чужих землях за непонятные интересы, а свою страну «охабив».

То, что подданные стали делать великому князю упреки в пренебрежении государственными обязанностями, — явление для Руси новое. Можно ли представить себе, чтобы прежним, по выражению историка, князьям-разбойникам предъявляли такие претензии? А ведь Святослав старался походить именно на них.

У людей есть такое свойство — привыкать к некоторым вещам, так, что они начинают казаться естественными. Например, привыкают к тому, что правительство значительную часть времени и сил расходует на то, чтобы дела в стране шли лучше. И еще привыкают к тому, что значительная часть прибавочного продукта, изымаемого властью в виде налога, тратится на их же пользу. За Ольгино время выросло новое поколение, которое знать не хотело, что отец нынешнего великого князя «охабив» свою страну так, что последующие летописцы стеснялись писать о его правлении. Правда, Святослав и прожил менее половины отцовского срока, и страну получил в лучшем состоянии.

Битву при Доростоле в 971 г. Святослав проиграл, хотя византийцы и пощадили его самолюбие, заключив приемлемый мир. Что можно сказать о полководце, который завел свою армию в ситуацию, когда враг имеет возможность ее истребить? Призыв перед битвой: «Да не посрамим земле Руские, но ляжем костьми, мертвии бо срама не имам…», — не слишком достоин восхищения. Это храбрость командира роты-батальона, а не главнокомандующего-стратега. Суворов, помнится, говорил иначе: «Подумаешь, — герой! Трех врагов уничтожил и сам голову сложил. А ты убей в десять раз больше и останься жив».

Император Иоанн Цимисхий не был глупцом, он понимал, что война эта не нужна ни Византии, ни Руси. Так стоит ли губить тысячи своих воинов ради ненужной победы? Он отпустил Святослава с войском домой, даже снабдил продовольствием. Иначе начнут грабить — не помирать же с голоду вместе со своим взрослым мальчиком.

Святослав увел за Дунай около 60 тыс. воинов, продовольствие византийцы выдали на 22 тыс. человек [41, с. 336]. Две трети военного потенциала страны полегло. За что? За то, чтобы Переяславец стал столицей вместо Киева. Если это военно-политическая мудрость, то что такое военно-политический идиотизм?

Отдельного анализа заслуживает история гибели Святослава. Есть версия, идущая от XIX в., что печенегов на Святослава натравили византийцы, так как боялись этого великого героя. Сейчас ее, кажется, никто не защищает, поэтому оставлю ее без комментариев. Вторая версия основана на случайности факта гибели князя от руки печенегов. Третья версия выдвинута Л.H. Гумилевым. Изложу ее своими словами.

При возвращении на Русь в войске Святослава вспыхнула рознь между язычниками и христианами. Язычники упрекали христиан, что своим отступничеством от отцовских богов те прогневили последних, в результате — позорное возвращение домой. Начались убийства христиан, и уцелевшие христиане с воеводой Свенельдом бежали степью в Киев. Их печенеги пропустили. Но, когда весной 972 г. Святослав с верными языческими воинами пошел речным путем, печенеги напали на него у порогов и перебили весь русский отряд [44, с. 237–238]. Наводчиками печенегов, по мнению Л.H. Гумилева, были киевские христиане, державшие фактическую власть в стране. Таким образом, историк обвиняет сына Святослава — князя Ярополка — в отцеубийстве. Впоследствии Ярополк был вероломно убит во время переговоров с Владимиром. Если бы на убитом висел такой грех, Владимир постарался бы его обнародовать, это снимало бы с него собственный грех. А скрыть факт отцеубийства все равно бы не удалось. Это на Руси дело неслыханное.

Сначала процитирую «Повесть временных лет», где излагаются интересующие нас события (перевод Д.С. Лихачева). «Заключив мир с греками, Святослав в лодьях отправился к порогам. И сказал ему воевода отца его Свенельд: «Обойди, князь, пороги на конях, ибо стоят у порогов печенеги». И не послушался его и пошел в лодьях. А переяславцы послали к печенегам сказать: «Вот идет мимо вас на Русь Святослав с небольшой дружиной, забрав у греков много богатства и пленных бес числа». Услышав об этом, печенеги заступили пороги. И пришел Святослав к порогам, и нельзя было их пройти. И остановился зимовать в Белобережье, и не стало у них еды, и был у них великий голод, так что по полугривне платили за конскую голову, и тут перезимовал Святослав.

В год 6480 (972), когда наступила весна, отправился Святослав к порогам. И напал на него Куря, князь печенежский, и убили Святослава, и взяли голову его, и сделали чашу из черепа, оковав его, и пили из него. Свенельд же пришел в Киев к Ярополку».

Л.H. Гумилев совершенно правильно заметил, что продовольствие, те же самые конские головы, русам не у кого было покупать, кроме как у печенегов. Но ему почему-то не пришло в голову, что за несколько месяцев такого общения печенеги должны были прекрасно разобраться, что ни богатств, ни пленников у Святослава нет. К тому же на протяжении зимы до степных кочевий обязательно дошла информация о событиях под Доростолом. И хан Куря (Куряш?), и его воины, повторю, прекрасно знали, что никакой добычи со Святослава и его воинов они не получат. Но тогда какой смысл стеречь великого князя с воинами у порогов? Отряд Святослава, хоть и ослабленный голодной зимовкой, состоял из воинов-профессионалов, умеющих и сражаться, и дорого отдавать свою жизнь. Чтобы объяснить эту несуразицу, Л.H. Гумилев высказал предположение, что Куря был за что-то зол на Святослава и участвовал в киевских внутриполитических интригах. Но у Святослава никогда не было никаких столкновений и конфликтов с печенегами, наоборот, бывали союзнические отношения. И появились печенеги в причерноморских степях недавно, они не успели «врасти» в русские внутриполитические интриги, на это требуются поколения.

Итак, печенеги на добычу не рассчитывали, но почему-то напали, истребили отряд и убили великого князя. Поскольку дело происходило в X в., они прекрасно понимали, что рискуют стать объектом кровной мести, ведь у Святослава есть сыновья, один из них станет великим князем. Ссориться со всей Русью, пусть даже крупной печенежской орде!.. [31 — Л.H. Гумилев сам отмечает, что перед Русью печенеги были слабы. «Печенеги сравнительно с русами были слабы. Их федерация, раскинувшаяся на большой территории, была фактически беззащитна против регулярных войск Византии и против дружин Киевских князей» [44, с. 236].] Какой смысл? Наконец, если они совершили такую глупость, логично было бы тело Святослава сохранить и взять с русов хороший выкуп за него. Вместо этого хан Куря изощренно надругался над телом. Здесь он опять-таки рисковал ненужной конфронтацией с могущественным соседом, ведь для Киева его действия выглядели вызовом. Кстати, а куда же печенеги дели обезглавленное тело Святослава?

Вопросы… Вопросы! Вспомним, по нашим расчетам, автор Начальной летописи в это время как минимум был в мальчишеском возрасте, а может быть, уже и взрослым. А события-то очень важные. Он не мог не быть в курсе толков и обсуждений этой темы в русском обществе. Значит — сознательно скрыл некоторые известные ему факты и версии.

Ясно, во всяком случае, что Куря действовал, во-первых, не по своей инициативе, во-вторых, ему обещали за убийство Святослава такую награду, что имело смысл рискнуть. В-третьих, добавлю от себя, не верится, что хан Куря изготовил себе такую экзотическую чашу по древнему скифскому обычаю и держал ее среди своей утвари. Обжигала бы ему руки сия чаша. Не смирились бы наследники Святослава с таким поруганием. Решиться на подобную акцию мог только тот, кто очень уж ненавидел Святослава и был уверен в своей недосягаемости для Киева. Есть сведения, что на этой чаше была сделана надпись:

«Чужое ища — свое потерял». Печенеги не имели письменности.

Обратим внимание, как в летописном тексте сочетаются единственное и множественное число. «И напал на него Куря (ед. число), князь печенежский, и убили Святослава (мн. число), и взяли голову его (мн. число), и сделали чашу из черепа (мн. число), оковав его, и пили из него» (мн. число).

«Напал на него Куря» — здесь единственный раз — единственное число, хотя Куря не один ведь напал, а со своими воинами. Далее только множественное число, даже там, где сказано «пили из него». Если чаша принадлежала хану — кто еще мог пить из нее? Да и по скифскому обычаю из такой особенной чаши пил только хозяин ее. Похоже, летописец истину знал, но за туманной фразой ее камуфлировал.

Обратимся снова к версии Л.H. Гумилева. Он утверждает, что воевода Свенельд с воинами-христианами ушел на Русь, а со Святославом остались воины-язычники. Сколько могло быть воинов-христиан в дружине Святослава? Наверняка — меньшинство. 10 % — могло быть, 20 % — уже вряд ли. Численность войска, уведенного из-под Доростола, — около 22 тыс. человек. Следовательно, христиан в войске было максимум 2–3 тыс. человек. Даже если предположим, что христиан было вдвое больше, все равно со Святославом должно было остаться немалое по тем временам войско. Прокормить столько людей на зимовке он бы не смог. Печенеги не посмели бы напасть на войско такой численности, даже изнуренное голодом.

Таким образом, версия Л.H. Гумилева разлетается вдребезги. Воевода Свенельд увел с собой большую часть воинов, а значит, и христиан, и язычников.

Со Святославом остался только небольшой отряд — две-три сотни человек. Вызывает недоумение совет Свенельда: «Обойди, князь, пороги на конях, ибо стоят у порогов печенеги», — и отказ Святослава ему последовать — «пошел в лодьях». Куда же он лошадей дел, не повез же их в лодьях? Бросил в устье Днепра боевых коней? Если тут не очередная глупость, то Святослав намеренно всех коней отправил со Свенельдом. Летописец выразился очень неясно, и я могу предложить только одну версию, логически объясняющую все несуразности.

Возвращающееся войско растянулось вдоль русла Днепра. Свенельд шел в авангарде, Святослав с небольшим отрядом возглавлял арьергард. Так распорядился он сам.

Свенельд обратил внимание на скопление печенегов в районе порогов, где суда надо волоком посуху перетаскивать вдоль берега. Ясно, что наибольшую опасность это представляло для арьергарда. Свенельд послал сообщить великому князю, чтобы имеющуюся конницу тот попридержал для прикрытия волока и сам миновал его под прикрытием конницы. Святослав наоборот — отправил конников вперед, а свой отряд попридержал, чтобы он оторвался от основной массы. Когда арьергард подошел к порогам, оказалось, что печенеги отрезали его от остального войска. Появился уважительный повод не возвращаться на Русь и устроиться на зимовку. Причины такого поведения чисто иррациональные. Святославу стыдно было возвращаться в Киев побитой собакой. Он искал повода отсрочить приход. Пройдет время, страсти поутихнут, государство почувствует неудобство от отсутствия монарха. Пришлют делегацию, попросят вернуться. Тогда будет проще. А может, искал смерти, сам себе не желая в этом признаться. И оставил при себе воинов, которых по языческому обычаю все равно полагалось принести в жертву при его погребении.

В летописи сказано, что переяславцы натравили печенегов на Святослава. Непохоже, что здесь чистый вымысел летописца. Но каковы могли быть мотивы у переяславцев?

Напомню, печенегам надо было хороню заплатить. Очевидно, после падения Хазарского каганата в Переяславец на Дунае попало немало выходцев из тех мест. У них был веский повод для ненависти и для мести Святославу. Они имели письменность, помнили древние обычаи Скифии (страны Ашкеназ), имели большие богатства. Стать недосягаемыми для Киева им было легко (вот и здесь множественное число).

Ничуть не удивлюсь, если чаша, сделанная по древнему скифскому обычаю, до сих пор существует.

Через четверть века после гибели Святослава была написана Начальная летопись, в ней летописец поставил вопрос, с которого началась данная работа. Круг замкнулся.

Как создавалось «Слово о полку Игореве»

Дальнейший ход событий русской истории выходит за рамки данного исследования. Тем не менее стоит рассмотреть еще один предмет, представляющий интерес для него.

Добавить эту главу меня заставило следующее обстоятельство. В процессе работы над источниками, я решил освежить в памяти «Слово о полку Игореве», поскольку его текст использовался для решения некоторых вопросов. Я взглянул на поэму под таким углом зрения, под каким ранее не смотрел. Пришлось столкнуться с теми же загадками и вопросами, которые исследователи решают уже более двух столетий. Постепенно сформировалась концепция, которая, на мой взгляд, способна ответить практически на все загадки и сомнения, связанные с поэмой, по крайней мере на те, которые фигурируют в знакомой мне литературе. Поэтому решаюсь представить ее на суд общественности. Ни в коей мере не настаиваю, что ставлю точку в двухвековом споре. Но, может быть, моя концепция в чем-то поможет его, наконец, завершить.

Отмечу особо, что «Слово о полку Игореве» не столько принадлежит истории, сколько литературе, поэтому в данной главе будут использованы не только исторические, но и литературоведческие методы анализа.

Версия излагается обычно так: сначала вопросы, на которые нет ответа, потом факты, далее анализ фактов, выводы, версия.

Поразмыслив, я решил, что здесь удобнее начать с конца. То есть сначала изложение версии, а потом ее защита и обоснование.

«Слово о полку Игореве», вне всякого сомнения, величайшее произведение древнерусской литературы. Но те, кто его исследовал, слишком охотно становились перед ним на колени. В таком случае без гнева на него смотреть можно, а без пристрастия — нельзя.

Суть моей версии такова: у «Слова…» нет автора, а есть только создатель. В чем разница между тем и другим? Автор — творец, создавший произведение от начала до конца.

Даже заимствование чужих строк и образов, если оно оправданно художественно и логически, не противоречит праву автора — на авторство.

А что можно сказать о таком способе создания произведения? Допустим, я беру батальные произведения всех наших великих и известных поэтов за 200 лет, выбираю из них наиболее красочные куски (где-то — страницу, где-то — четверостишие, где-то — строчку-две), подумав, объединяю их в избранном мною порядке, кое-где меняю строчки и слова, кое-где присочиняю для связки строки и строфы. При этом заменяю имена, географические названия, ставлю другие, отвечающие какой-то злободневной для меня теме. Своей авторской подписи я под таким произведением, разумеется, не поставлю.

Теперь, допустим, прошли столетия. Произведения, из которых я делал выборки, канули в пучину времени, а мое создание обнаружили в случайно сохранившейся копии. Все здесь прекрасно: стих, образы, аромат эпохи… Жалко только — неизвестно имя гениального поэта рубежа тысячелетий.

Вот в таком случае следует сказать: создатель произведения, но не автор. Именно таким образом было создано «Слово о полку Игореве» в 1185 г., что я и собираюсь доказать. Создатель «Слова…» был, вопреки мнению некоторых исследователей, слабым знатоком истории, но зато знал наизусть сотни текстов древнерусских песен, исполнявшихся тогда, забытых по прошествии времени. Это сразу указывает на него как на дружинного гусляра, профессионального исполнителя песен на княжеских и дружинных пирах, прочих мероприятиях. Можно согласиться, что он был черниговцем по происхождению, в составе дружины Святослава Всеволодовича (ставшего великим князем) прибыл в Киев и стал киевлянином черниговского происхождения. Сам он был тоже не лишен некоторого поэтического таланта, иначе не смог бы создать поэму.

Как живые организмы биосферы погружены в атмосферу Земли, так каждая эпоха погружена в атмосферу своих песен, которые полностью забываются через одно-два поколения. Чем лучше песня, тем дольше она живет. Что мы помним из XIX в.? «Мой костер в тумане светит», «Вот мчится тройка почтовая», «То не ветер ветку клонит», еще пять-шесть песен можно назвать. Но вот в «Евгении Онегине» у Пушкина читаем: «И запищит она (бог мой!): «Приди в чертог ко мне златой!..»». Или у Достоевского целая компания поет (значит, все знают) — «Гусар стоял, на саблю опираясь». Чернышевский в своем когда-то известном романе «Что делать» считал, что и спустя столетия будут петь песню «Будем жить с тобой по-пански; эти люди нам друзья…». Кто сейчас, кроме узкого круга специалистов, может что-нибудь сказать об этих песнях?

То же самое было и в XII в. Народ не может без песен, и в те времена был свой песенный репертуар, нам неизвестный, но хорошо знакомый широкому кругу певцов и слушателей того времени. Были песни батальные, лирические, величальные, горестные и т. д. Были песни, сочиненные в XII в., в XI в., в X в. и ранее. Самые древние песни имели еще дославянское происхождение: балтские, росомонские, готские, переведенные на русский язык полностью или частично. Фрагменты древних песен вставлялись в новые тексты: где-то заимствовалось удачное словосочетание, где-то — красочный образ. Так лучшие образцы устного поэтического творчества проходили через века, и никто уже не помнил, что истоки песни — дославянские. В мои детские годы еще звучала песня «А мы просо сеяли…». Никто не знал из певцов, что песня дославянская, от балтов [154, с. 159]. То есть сочинена народом, исчезнувшим 14 веков назад, — «чудью белоглазой», ушедшей в землю.

Чем древнее песня, тем больше в ней непонятных слов и фраз. Одни из них искажались и превращались в понятные. Приведу пример с только что указанной песней. В реконструированном варианте первые две строчки звучат так:

А мы просо сеяли, сеяли!

Ой, Дидис Ладо, сеяли, сеяли!

Мы же в детстве вторую строчку слышали: «Ой, дид-ла, да сеяли, сеяли!» Дидис Ладо — «Великая Ладо». Это балтская богиня любви и домашнего очага. Слово же «дид-ла» — непонятно, прослеживалась тенденция его произносить «дед Ладо». Так прекрасная богиня могла превратиться в старика.

Также во все времена были случаи, когда произношение оставлялось правильным, но непонятным. Это никого не смущало.

Примеры эти даны со следующей целью. Существует кабинетная точка зрения, что «всякий поэт, желая быть понятым, должен употреблять такие понятия и образы, которые понятны и доступны современникам. А потому необходимо допустить, что автор «Слова…», упоминая о Трояне, говорил о том, что всем было известно и понятно» [101, с. 202]. Можно назвать такую точку зрения «марсианской», ибо она совершенно оторвана от реальной жизни. Во-первых, всегда были поэты, писавшие «про нечто и туманну даль», т. е. не совсем понятно. Не думаю, что в XII в. сочинители были лучше. Во-вторых, слушателей обычно не смущает непонятное в песне и стихе. Чтобы в этом убедиться, достаточно пойти на современную дискотеку и спросить тусующуюся публику по поводу строк: «В желтом облаке сансары / вертолет страдает старый…» — что они думают о сансаре и вообще о смысле текста. Да они не помнят, чем Гибралтар от Лабрадора отличается!

Еще пример из моего прошлого. В студенческие времена в нашем репертуаре была песня «Баксанская», где есть припев: «Помнишь, товарищ: белые снега / стройный лес, Баксаны, блиндажи врага. / Помнишь гранату и записку в ней / на скалистом гребне, до грядущих дней».

Что такое Баксаны, я представлял смутно. Намек на гранату с запиской был вовсе непонятен, пока лет через шесть-семь не познакомился с историей создания песни. Но — слушал. Сам пел. Нравилось. Утверждаю: в XII в. было то же самое. Когда на княжеском пиру исполнитель пел старинные песни, слушатели вспоминали, как в их детские годы эти же тексты звучали на таких же пирах, а важные, глубокомысленные отцы и деды слушали со вниманием и не удивлялись незнакомым словам, образам, намекам. Ни певец, ни его слушатели не знали, что такое «время Бусово». И кто такой Бус. Готских дев, скорее всего, принимали за какую-то разновидность половецких женщин, а шеломы аварские… Да наверное откуда-нибудь с мусульманского востока. Главное — как лихо Буй Тур Всеволод их рубит. Примерно так же думал и создатель «Слова…». Поэтому у него девы готские хотят отмщения за обиды, нанесенные половецкому хану Шаруканю. Это как если бы хан Кончак желал отмщения за обиды Наполеону. Скорее всего, в первоисточнике девы готские звенели росским (росомонским) золотом и желали отмщения за Германариха.

Теперь выскажу суждение относительно того, что в «Слове…» совершенно отсутствует христианская образность, христианская символика, напротив, все произведение пропитано языческими мотивами. Б.А. Рыбаков по этому поводу выдвинул версию о «языческом ренессансе» на Руси во второй половине XII в. Следует ли понимать, что за сто лет до того русы были более ревностными христианами? А может, от второй половины XII в. до нас дошло больше памятников искусства и есть материал для выводов?

Предлагаю провести мысленный эксперимент. Представим себе, что сейчас, в наше время, русские приняли буддистское вероисповедание. Значит ли это, что писатели тут же начнут писать повести и романы, пронизанные восточным мировоззрением, поэты — сочинять стихи с упоминанием буддийских святых и их деяний, художники — рисовать картины, наполненные смыслом и эстетикой буддизма? Разумеется, нет. Творческие процессы в течение долгого времени будут развиваться по устоявшемуся руслу православно-христианской цивилизации. Просто потому, что ни писатели, ни поэты, ни художники не умеют пользоваться духовным потенциалом буддизма, а культура будет развиваться, стоять на месте она не может. Нужно, чтобы накопился духовный «чернозем» в мировоззрении и мироощущении русского этноса, чтобы возник «русский буддизм», тогда окажется возможным культурный рост народа на буддистской основе. Сколько это потребует времени? Неясно. Но во всяком случае — столетия.

К концу XII столетия русы двести лет жили православными христианами. Для накопления христианского «культурного чернозема» времени прошло слишком мало. Только в XIV в. в основных чертах сформировалась русская христианская культура. Четыре столетия потребовалось для заложения нового культурного фундамента. Все это время приходилось пользоваться языческим культурным потенциалом, и в литературе, и в поэзии, и в живописи, и в архитектуре, и в украшениях. На официальных мероприятиях звучали сотни текстов языческих песен. Потому что христианских песен не было, а жить без песен — нельзя. Языческая символика и антураж «Слова…» языческие не потому, что его создатель вольнодумец, бросающий вызов устоям общества, а потому, что не умел создавать иначе. И никто в его время не умел. Сравним «Слово…» с «Задонщиной». Как ни подражает Софроний Рязанец «Слову…», но сразу заметно, что автор «Задонщины» — человек христианской культуры.

Относительно версии, что во времена «Слова…» было не принято подписывать свои произведения, потому, мол, мы и не знаем имени его создателя. Но известно немало произведений того времени, имена авторов которых мы знаем. Например, Даниил Заточник — младший современник создателя «Слова…». Известны такие не чуждавшиеся пера люди, как Владимир Мономах, Ян Вышатич, монах Нестор, митрополит Илларион, боярин Петр Бориславич… На таком фоне анонимность «Слова…» скорее должна вызывать удивление. Не косвенное ли это доказательство того, что создатель поэмы не считал себя ее автором?

А теперь я обращусь непосредственно к тексту, в поисках доказательств выдвинутой концепции. Текст «Слова…» использован в переводе В.И. Стеллецкого.

Начальные строки поэмы дают первое доказательство:

Не подобает ли нам, братья,

Начать на старинный лад печальную повесть

О походе Игоревом, Игоря Святославича?

Начаться же той песни по былям нашего времени,

а не по замышлению Боянову.

Здесь нет прямого указания, что для поэмы взяты тексты существующих к тому времени песен, но косвенно на это намекается, как часто делается в поэтических произведениях. Слова «начаться на старинный лад» можно понимать в двух смыслах: либо подражание предшествующей поэтической традиции, либо использование старинных песен как материала для построения текста песни на современную тему. И в том, и в другом случае создатель заявляет о несамостоятельности своего произведения. Неясно, где грань между подражанием и прямым использованием строчек, образов, идей, взятых у поэтических предшественников. Слушатель здесь с самого начала предупреждается, что все знакомое, услышанное в «Слове», подается интерпретированным к современным событиям.

Далее упоминается Боян — певец-поэт прошедшего времени. В свое время Пушкин высказал мнение, что в поэме присутствует тонкая ирония автора над Бояном. С мнением великого поэта спорить не принято, но я все же решусь возразить. Дальнейший текст показывает абсолютное уважение и даже восторженное отношение создателя «Слова…» к Бояну. Он даже прямо цитирует его с указанием источника:

О Боян, соловей старого времени!

Кабы ты своею песнью эти битвы воспел,

Так бы песнь про Игоря петь Велесову внуку:

«Не буря соколов занесла чрез поля широкие…»

Любая ирония предполагает хоть в какой-то степени взгляд сверху вниз, она же обязательно должна проявляться в цитировании того, над кем иронизируют. В этих же строках явственно виден взгляд снизу — вверх. Мысль такая: как об этом событии можно сказать подходящими строками из Бояна, ибо мне (т. е. создателю) не по силам выразиться лучше, нежели великий певец-поэт старых времен. Поэтому упоминание имени Бояна в начале запева следует понимать (вместе со смыслом предыдущих строк) как использование материала песен певца для того, чтобы отразить новые события и проблемы. Если первые три строчки начала могут быть взяты с какого-нибудь запева Бояновой песни, то строчки: «Начаться же той песни по былям нашего времени, а не по замышлению Боянову», — скорее всего, сочинены создателем поэмы для информирования слушателей.

Современные авторы работ о «Слове…», пишущие в сугубо комплиментарном духе, часто указывают на гражданскую смелость создателя поэмы. В XII в. он смеет упрекать князей за усобицы, смеет предлагать им программу действий на общее благо страны. Из этого делается вывод, что он сам принадлежал к высшим кругам тогдашнего русского общества — был князем-Рюриковичем или на худой конец киевским боярином. Но если в поэме цитируются фрагменты широко известных в XII в. песен, то слушатели, узнавая знакомые строки и призывы, не будут связывать негатив, касающийся князей, с личностью создателя поэмы. Так поется в старинных песнях, которые слушали из поколения в поколение, и создатель здесь «виновен» только в том, что эти призывы и упреки обращает к конкретным князьям своего времени. Но выступает как охранитель святоотеческих устоев. Не он сочинил такие строки, а всего лишь вставил новые имена в старинный текст:

Ярослав и все внуки Всеславовы.

Долу склоните стяги свои,

Вложите в ножны мечи свои пощербленные —

Вы отбились от дедовой славы!

Вы крамолами своими стали наводить поганых

На землю Русскую…

Пожалуй, это наиболее дерзкие строчки поэмы. В других ее местах чувствуется пиетет к князьям. Но! Предлагаю обратить внимание: князья обвиняются в том, что с них начался процесс наведения поганых на землю Русскую. Хотя князья эпохи «Слова…» реально всего лишь продолжали то, что начали деды и прадеды. Стало быть, здесь использованы строки, сочиненные на рубеже XI–XII вв.

Ярослав Всеволодович Черниговский, младший брат Святослава Киевского, ничем особенным себя не проявил. В княжеских усобицах активного участия не принимал. С половцами не воевал, но и ничего не известно о наведении им на Русь половцев. За что же его так пригвождать к позорному столбу? Такой недоуменный вопрос возник уже давно. В 1950 г. Д.С. Лихачев предположил, что все дело в неверном прочтении текста. Следует читать «Ярославли» — не имя конкретного князя, а как определение всех князей, потомков Ярослава Мудрого [153, с. 86]. Вполне возможно, что это правильная мысль, но в таком случае, опять же, надо предположить, что процитированный фрагмент относится к рубежу XI–XII вв. В конце XII в. выражение «князья-Ярославичи» было слишком неопределенным. Эти строки вполне могли быть сочинены Бояном, время жизни и творчества которого ориентировочно определяются: конец XI — начало XII вв.

Если же никакой конкретный князь конца XII в. приведенный отрывок к себе не относил, то создателю поэмы нечего было опасаться власть имущих. Кто из князей откажется признать, что усобицы и наведение половцев на Русь — дело неблаговидное? Просто каждый, кто в этом участвовал, считал, что его действия вынужденные, а виноваты другие. А если к тому же процитированный отрывок сочинил Боян, то слушали эти слова несколько поколений русов еще до создания поэмы. Не нужно особого гражданского мужества, чтобы осуждать то, что всем обществом издавна и так осуждается.

В связи с этим напрашивается одно соображение. В 20-х гг. XVI в. белорус Николай Гуссовский сочинил поэму «Охота на зубра». Посвящена она, разумеется, охоте, но в конце автор помещает строки, отношения к охоте не имеющие:

Нет у князей ни заботы, ни боли о мире.

Только и знают — острят друг на друга оружье,

В междоусобных боях истощают отчизну [49, с. 70].

Конечно, князья Великого княжества Литовского друг к другу нежных чувств не испытывали, но ведь никаких серьезных феодальных войн в означенное время между ними не было. Полагаю, что фраза о раздорах князей здесь носит ритуальный характер. Поэты в течение веков осуждали усобицы, и писать об этом стало считаться долгом поэтов, поэтому в «Охоте на зубра» поэт посчитал своим долгом посетовать о том, о чем сетовали его предшественники, хотя в ту эпоху серьезных причин для этого не было. Ну, а если в конце XII в. уже от Бояна шла традиция осуждения княжеской розни, то какой же уважающий себя поэт эту тему обойдет, тем более что поводы для осуждения есть, и серьезные.

Теперь перейду к анахронизмам в тексте «Слова…», которые выше уже упоминались. Один из них — «шлемы аварские». Авары появились в Европе в VI в., в 602 г. совершили большой поход против антов, в 626 г. чуть не взяли Константинополь, в последующие времена их каганат медленно приходил в упадок, пока в 808 г. не был окончательно разгромлен Карлом Великим. Но восточноевропейцев это уже не касалось. То есть от исчезновения авар до создания «Слова…» прошло почти 400 лет. Ни в одном комментарии к «Слову…» мне не встретилось объяснения, откуда в него попали «шлемы аварские». Выдвигаю свою версию: в «Слове…» использован фрагмент песни о битве с аварами, сочиненной еще в VII в. и не забытой к XII в. Сочинили песню либо в среде антов, либо в среде росомонов.

Другой анахронизм — «готские красные девы», которые «въспеша на брезе синему морю, звоня рускым златом…». Тут придется поспорить с академиком Б.А. Рыбаковым, который утверждал, что готское население в районе г. Мариуполя было известно и позже XII в., так что упоминание готских дев в поэме правомерно [153, с. 237]. Во-первых, он не указал ни одного источника, где бы говорилось о готах на северном берегу Азовского моря в те времена. Во-вторых, Северное Приазовье находилось во власти половцев, если бы там жили готы-земледельцы, их поселения были бы разграблены и уничтожены кочевниками. Для спасения от кочевников нужны крепости на берегу моря, но таковые в Приазовье неизвестны. И вообще, никто не представил археологических данных о пребывании готов возле Азовского моря в XII в. В-третьих, если допустить «готских дев» в Приазовье в конце XII в., то откуда у них русское золото?

Допустим маловероятное: какие-то готские деревенские поселения по договоренности с неким половецким ханом существовали на условиях уплаты дани продуктами земледелия. Но почему в таком случае готы мечтают об отмщении за половецкого хана Шаруканя, если половцы были их поработителями, с чуждой земледельцам кочевой культурой? И откуда создатель «Слова…» может знать, о чем поют девы готские в каких-то далеких от Руси деревнях в земле половецкой? Нет, это все-таки анахронизм. Готская держава пала в 375 г. под ударом гуннов, т. е. более чем за 800 лет до событий «Слова…», а «времена Бусовы» были еще раньше. Можно представить готских дев, поющих в V–VI вв. о славных временах готского величия, но едва ли позже. Видимо, тогда же была по какому-то случаю сложена в среде росомонов песня, которая впоследствии была переведена на славянский язык и пелась еще в конце XII в. Слушатели, да и исполнители, не понимали, что золото у готских дев не русское, а росомонское, да и готов считали какими-то родственниками половцев. Очень ограниченный круг людей того времени, знакомых с византийской культурой, кое-что знал о готах, а про Буса (Божа) и они не знали.

Еще один анахронизм — тут несколько субъективное мнение автора, но изложу и его.

Еще в школьные годы, слушая чтение поэмы на уроке литературы, я обратил внимание на следующие строки:

Кликом поле преградили дети бесовы,

А храбрые русичи

Преградили щитами червлеными.

(Перевод Л. Тимофеева.)

Художественный образ произвел впечатление. Представлялся ровный строй русских дружинников, уходящая к горизонту стена красных щитов и стоящие за этой стеной воины. Прошли годы, и я узнал, что в дружине Игоря пехоты не было. В степи в наступательной операции против кочевников пехота — бесполезная обуза.

Но когда я представлял конный строй, образ поля, перегороженного красными щитами, пропадал начисто. Во-первых, щиты слишком высоко от земли, а ограда обязательно имеет связь с землей. Во-вторых, щиты не образуют сомкнутого ряда — конники отстоят друг от друга дальше, чем пехотинцы. В-третьих, впереди щитов — конские головы.

Образ степи, перегороженной красными щитами, скорее мог родиться в сознании человека, наблюдающего пехотный строй, готовящийся отразить атаку кочевников. А это соображение уводит нас в те времена, когда в Поднепровье жили росы, которых не могли носить кони. Поэтому с кочевниками они должны были сражаться пешими. Само выражение «перегороженное поле» подразумевает оборонительный бой, а никак не наступательный. Таким образом, строки о поле, перегороженном щитами червлеными, родились еще в дославянскую эпоху, а значит, и звучали сначала не на славянском языке. Яркость образа способствовала тому, что он перешел в славянскую песню, откуда попал в «Слово…».

Еще одно веское доказательство компилятивности «Слова…» — его мозаичность. Об этом, в частности, пишет В.И. Стеллецкий. «Уже во вступлении мы наблюдаем основную особенность композиции «Слова о полку Игореве», здесь нет последовательного изложения событий, произведение состоит из слитых в единое целое строфических отрывков… Изучая пробные зачины, выдаваемые автором за бояновские, мы видим, что это сроки стихотворного склада, которые нельзя иначе оценить, как строки устной народной поэзии» [158, с. 20].

«Композиция «Слова…» прихотлива, мозаична и зависит не от дальнейшего членения его на части, а построена на ином принципе, а именно на принципе вольных строф, объединяющихся в группы или комплексы, посвященные тем или иным темам и подтемам…» [158, с. 22].

В дальнейшем анализе В.И. Стеллецкий признает, что такая структура для литературного произведения необычна, но высказывает мнение, что таковы были нормы и каноны сочинительства в XII в., но другие произведения подобного жанра до нас не дошли, поэтому композиция «Слова…» кажется такой необычной.

Это мнение, а отнюдь не факт. Версия, предложенная выше, гораздо лучше объясняет странную композицию поэмы, т. е. ее составленность как бы из отдельных отрывков и различный стихотворный размер строк поэмы. Русские былины не знают такой композиции. Даже былины большого размера имеют логически более взаимосвязанный текст и единую ритмику. А ведь былины сочинялись конкретными людьми и по канонам того времени, когда возникло «Слово…».

Б.А. Рыбаков пытался странности поэмы объяснить тем, что в дошедшем до нас списке были перепутаны некоторые страницы, а одна вообще утеряна. Исходя из этого, он попытался расположить текст поэмы «правильно» [153, с. 55–67]. Можно согласиться, что у академика структура текста поэмы более логична, нежели у создателя, но ведь создатель работал не с текстом, а слагал его из фрагментов песен, находимых в своей памяти. К тому же на слух. Ему было труднее.

Еще один интересный вопрос: строил ли создатель поэмы свое произведение «на чистом месте», из отдельных поэтических блоков, или у него был «кристалл роста», т. е. песнь или поэма, которая послужила основой произведения, в которую вставлялись новые поэтические фрагменты, в которой видоизменялись имена, действия, реалии времени? Ответ будет утвердительным: была старинная песнь или поэма, перекликающаяся своим содержанием с событиями конца XII в. и теми идеями, которые хотел выразить создатель «Слова…».

Прежде всего, об этом говорит полное название самой поэмы: «Слово о полку Игореве, Игоря, сына Святославова, внука Олегова». Зачем после основного названия следует целая генеалогия основного героя поэмы? На странность в названии обратил внимание В.А. Чивилихин. Эту странность он истолковал так, что поэма написана самим Игорем, князем Новгород-Северским, и слова «.. Игоря, сына Святославова, внука Олегова» — следует читать как авторскую подпись, указывающую на личность сочинителя.

Я предполагаю, что существовала другая песнь или поэма под названием «Слово о полку Игореве» — для конца XII в. произведение старинное, хорошо известное слушателям того времени. В нем повествовалось о походе в степь князя Игоря, о неудаче похода, о несчастьях, обрушившихся на русскую землю вследствие неразумных княжеских действий. Возможно, в этом первоначальном «Слове…» был плач княгини, призыв к единению русской земли, но может быть, что это вставки из других произведений. Когда летом 1185 г. случились на Руси трагические события, у будущего создателя поэмы возникла психологическая ситуация, называемая ныне «дежа вю». Дымные столбы от горящих русских селений там и здесь поднимаются в голубое небо, население бежит и прячется от свалившейся опасности, грозные и страшные вести приходят отовсюду, а воину-гусляру вспоминаются строки старинного текста про Игоря, своими неразумными действиями обрушившего на Русь несчастья. Вспоминались песни Бояна с осуждением княжеского сепаратизма, песни о героических защитниках русской земли. В старинную ткань «Слова…» он вплетал самые яркие и уместные строки, образы из известных ему песен, менял имена, географические названия, приноравливая формирующийся текст к существующей ситуации. Так возникла заготовка поэмы, которая нам теперь известна. Уже потом создатель доработал текст, добавил часть о возвращении Игоря из плена, здесь пришлось для связи кое-что самому сочинить. Ну, а поскольку слушатели знали о первоначальном «Слове о полку Игореве», пришлось во избежание путаницы добавить в названии, что имеется в виду Игорь нынешний, а не тот старинный, про которого сложено первоначальное «Слово…». Именно отсюда вышеуказанная странность в названии поэмы. Первая часть — название, вторая — пояснение, чтобы не путать со старым «Словом…».

Естественно, следует ответить на некоторые вопросы. В какое время создана исходная версия «Слова…»? Какие события в ней отражены? Какой князь Игорь фигурирует в ней главным героем?

Из всех возможных вариантов подходит только один Игорь — муж княгини Ольги, о правлении которого летописи предпочитают не писать. Уже из этого следует, что первоначальное «Слово…» было создано в первой половине X в., - почти за два с половиной столетия до появления второй версии, которую мы и называем «Слово о полку Игореве». Отражались в первоначальном «Слове…» события, о которых летописи промолчали. Это создает трудности событийной привязки, которые, впрочем, частично преодолимы.

Выше, когда разбирались анахронизмы «Слова…», я сознательно упустил один из них, поскольку разобрать его удобнее сейчас. Вот он:

А поганые, с войной и победою рыская по Русской земле,

Дань собирали по векше с двора.

В.И. Стеллецкий в примечаниях к древнерусскому тексту объясняет, что такое «векша» [158, с. 152], но ничего не говорит о временах, когда «поганые» собирали дань на Руси по беличьей шкурке со двора.

Кочевнический набег и сбор дани — вещи весьма различные.

В первом случае: стремительное появление, грабеж, убийства, пленение, уход обратно в степь, пока цела голова и добыча не отнята. Во втором случае «поганым» нужна фискальная служба, учет количества дворов, появление на податных территориях в заранее обусловленное время, сбор, концентрация, вывоз дани. Взаимоотношения Руси с половцами известны достаточно хорошо — летописи к тому времени, слава Богу, писать уже научились. Так вот: не было такого времени, такого случая, когда бы половцы собирали дань на Русской земле. Были половецкие набеги, было участие их в княжеских усобицах… И все.

До прихода половцев в степи господствовали печенеги. Им тоже Русская земля дань не платила. Еще раньше — правление Игоря Старого, о котором известно так мало. Есть серьезные основания полагать, что в это время Русь дань платила. Хазарам.

Стало быть, в правление Игоря Старого хазары «с войной и победами» приходили на Русскую землю, и приходилось им платить дань «по векше со двора». И эти несчастья как-то увязываются с неразумным походом в степь Игоря Новгород-Северского.

Единственное, что в связи с этим приходит на ум, это события 939–940 гг., о которых есть довольно глухие известия. Князь Игорь в 939 г. пошел войной на Хазарию, взял штурмом хазарскую крепость Самкерц на Дону Обратим внимание: в «Слове…» князь Игорь тоже стремится на реку Дон:

Сядем же, братья, на своих борзых коней,

поглядим в дали синего Дона!

Хочу сложить свою голову

либо испить шеломом Дона!

Последствием Игоревой акции был поход на Русь хазарского полководца Песаха, разорение русской земли в 940 г., обложение ее данью. При сборе хазарской дани князь Игорь и был убит древлянами. Для времени Песахова похода подходят строки поэмы:

Тогда на Руси редко пахари покрикивали,

но часто вороны каркали,

мертвечину деля меж собою…

Для вражеского похода такая ситуация больше подходит, нежели для княжеских усобиц. Как ни жестоки княжеские распри, все же бессмысленного массового истребления населения при них не практиковалось. Могли ограбить, угнать в полон.

Итак, между событиями 939–940 гг. и событиями 1185 г. обнаруживается ряд параллелей. В обоих случаях князь по имени Игорь идет в степь воевать с чуждым, враждебным народом. Его цель — река Дон. Первоначальный успех. Поражение при столкновении с главными силами. Вражеское нашествие и жестокое разорение страны. Остается открытым вопрос: было ли в Восточной Европе какое-либо солнечное затмение около 939 г.?

Не только современники, но и последующие поколения русских людей хорошо понимали, что «Слово о полку Игореве» базируется на событиях времен Игоря Старого. В противном случае трудно понять, почему киевский князь Игорь Рюрикович упоминается в нескольких списках «Задонщины» [158, с. 211–212]. Бесспорно, что «Задонщина» создана под огромным влиянием «Слова…». В сущности, Софроний Рязанец проделал с поэмой конца XII в. нечто подобное тому, что создатель «Слова…» проделал с поэмой или песней 40-х гг. X в. Видимо, во время создания «Задонщины», в конце XIV в., еще была на слуху первоначальная версия «Слова о полку Игореве», где фигурировал Игорь, сын Рюрика. Софроний знал и то, и другое произведение, стало быть, наглядно мог представить себе, как из старинного текста можно сделать новое произведение, чтобы откликнуться на громкое событие своего времени, каким была Куликовская битва.

Можно высказать еще некоторые догадки. В конце «Слова…» есть строки:

«Тяжко тебе, голова без плеч,

зло и телу без головы» —

Русской земле — без Игоря!

Что если эти строки отражают ситуацию, сложившуюся на Руси после убийства Игоря древлянами, описанную и проанализированную выше? Смысл здесь такой: правление Игоря было тяжелым и горестным для страны, но когда князя не стало — ситуация сложилась еще хуже, чреватая развалом государства. В данном случае вполне правомерно сопряжение с Игорем всей «Русской земли», а Игорь 1185 г. был князем не слишком большого княжества, а никак не общерусской фигурой. Может быть, эти слова реально были произнесены Ольгой — вдовой Игоря. На эту мысль наводит то, что в предшествующих строках говорится именно о ней. Древнерусский текст звучит так:

Рекъ Боян на ходы на Святьславля,

Песнотворецъ стараго времени —

Ярославля, Ольгова, коганя хоти…

В.И. Стеллецкий здесь видит одно из самых темных мест поэмы. Но высказывает предположение, что здесь речь идет про княгиню Ольгу [158, с. 211]. Термин «каган» как монархический титул имел хождение в Восточной Европе в X–XI вв. Назваться каганом значило объявить себя правителем сильного независимого государства. Если этот титул принесли в Киевскую Русь аланы Русского каганата, ушедшие на запад после его разгрома, то киевские князья могли считать себя законными наследниками титула, преемниками власти роксоланских каганов. «Хоти» на древнерусском языке значит «жена», «любовница». Наша летописная Ольга — жена кагана Игоря. Наверное, и про нее ходили исторические песни в русской среде, и их исполнял Боян как песни старого времени. Заодно он пел про походы Святослава Игоревича, про времена Ярослава — эпоху расцвета Киевской Руси.

И еще одна догадка, имеющая отношение к теме всей данной работы. В самом конце «Слова…» есть еще несколько совершенно непонятных строк:

Девицы поют на Дунае,

Вьются голоса их через море до Киева.

Объяснения по поводу упоминания реки Дунай, предложенные ранее, меня ни в коей мере не устраивают. Что касается упоминания моря, то о нем вообще все молчат. Выдвигаю предположение: это строки из песни еще праславянского периода, когда предки славян жили на своей прародине. Прародина располагалась на реке Дунай, а морем славяне в то время называли озеро, фигурирующее в письменных памятниках VI в. как Мурсианское. Пение девиц, разумеется, не могло слышаться через озеро, это поэтическая гипербола, а вместо Киева в первоисточнике назывался другой объект.

Такова, в общих чертах, моя концепция происхождения «Слова о полку Игореве». Эта великая поэма — творение не одного автора, а нескольких, причем каждый из них широко пользовался песенным материалом своего времени. В этом смысле поэму можно считать творением народа, причем не только восточнославянского, но и других народов Восточной Европы — дославянских, неславянских, слившихся в единое русское море.

Заключение

В 1972 г. в нашей археологической экспедиции работала молодая женщина-антрополог. Возле ее палатки и в самой палатке лежало большое количество человеческих костей, черепов, болтались связки, гирлянды нанизанных косточек. За этот антураж мы прозвали ее Галочка-Людоедочка. Как-то раз Людоедочка исследовала мой череп и сделала вывод, что он принадлежит к северопонтийскому расовому типу. С тех пор, если требуется узнать, как бы выглядел скиф, окажись он в нашем времени, мне достаточно посмотреть в зеркало. Вот он — скифский облик, донесенный через сотни поколений. Я — восточноевропеец, и в эту почву уходит мое генеалогическое древо на немыслимую глубину. Осознание этого факта всегда порождало желание навести хотя бы относительный порядок в древнейшей истории моих предков, особенно когда стало ясно, что без такого порядка невозможно ответить на вопрос «Откуда есть пошла Русская земля?». За последние сто лет не так уж много людей решались браться за исторические труды обобщающего характера. Позитивистская инерция XIX в. давила на сознание историков XX в., давит и сейчас. Когда стало ясно, что количество работ по частным вопросам достигло критического уровня, я решил сам заняться работой обобщающего характера. Задачу я видел в том, чтобы создать общую модель функционирования и развития индоевропейской языковой общности как системы, частным феноменом которой было возникновение и развитие славянской языковой и этнической подсистемы, а еще более частным — возникновение этноса древних русов и русского языка. Меня интересовал древнерусский этнос, потому что сам я русский. Но совершенно неожиданно для меня созданная модель индоевропейской этноязыковой системы начала указывать на то, что я не имел цели выяснить. Стало ясно, почему скандинавские викинги помещали Асгард на Дону. Откуда стеклянные горы в кельтской мифологии. И вообще, сейчас можно точно указать не только прародину германцев, кельтов, италийцев, эллинов, хеттов, балтов, иллирийцев, славян, фракийцев, но и промежуточные «родины» на пути от прародины к окончательному месту обитания. Если созданная теория предсказывает факты, дотоле неизвестные, — это важный критерий ее истинности. Как теория Д.И. Менделеева позволяла предсказывать неоткрытые элементы, так модель индоевропейской этноязыковой системы позволяет «вычислить» много неизвестных фактов индоевропейского прошлого, а также прошлого народов и языков, с ними плотно контактировавших. В данной работе «вычислены» только некоторые из таких фактов.

Кто-то из читателей скажет, что автор и себя, и свою работу ставит в слишком уж эпохальный ряд. Будет очень хорошо, если добросовестные историки предложенную здесь модель проверят на прочность. Умную критику приятно услышать. Но уже имеющийся у автора опыт заставляет в первую очередь ждать «яростные клики беотийцев».

Возвращаясь к русской теме, по итогам предлагаемой работы сделаю вывод: все связанное с русским духом уходит корнями в очень отдаленные времена, в дославянские, скифские и еще более ранние главы восточноевропейской истории. Взять, к примеру, этноним — русские. Было в восточноевропейской истории множество племен и народов, либо имевших в своем названии корень рос/рус, либо называвшихся именами, калькирующими смысл этого корня. Им обозначались цвета: красный, белый, лазоревый (сине-голубой). «Страна сколотов», «страна сакалиба», «страна Рус», — одно и то же название, связанное с перечисленными цветами. Похоже на мистику, но когда в XVII в. возник российский государственный флаг, в нем присутствовали все три перечисленных цвета. Специалисты по геральдике спорят по сию пору о происхождении сочетания этих трех цветов на флаге, впервые официально появившемся при Алексее Михайловиче, но ответа нет. Гораздо понятнее было бы, если бы тогда подняли темно-красный (рдяный) флаг. Этот цвет тесно связан и с Древней Русью, и с названием Русь. И опять же, такой флаг, только не рдяный, а кумачовый, на время опять вынырнул из глубин истории и стал государственным флагом. В чем тут дело — неизвестно. Может, все-таки «коллективное бессознательное» — реальный феномен истории?

Помнится, в первой половине 60-х гг. был на экранах фильм про войну «Трое вышли из леса». В нем звучит песня:

Молодая заря занялась вдали.

Без пути, без дорог люди в битву шли.

И запел кто-то вдруг, словно говоря:

«Слева — друг, справа — друг и любовь моя».

Все цветы соберу для тебя одной:

Белый цвет, алый цвет, сине-голубой…

Перечислены те же самые три цвета. Едва ли поэт, сочиняя текст, думал о цветах флага прошедшей эпохи. Но подсознание и художественная интуиция каким-то образом вывели его именно на эти цвета.

«О, светло-светлая и прекрасно украшенная земля Русская!» — восклицал в XIII в. лирик-публицист в «Слове о погибели Русской земли». И у него в поисках эпитетов в отношении цвета похожий смысловой ряд выстраивается. Тяжелое было время, но прошло почти 800 лет со времени написания этих слов, а воспрянула, не погибла земля Русская. Сейчас времена тоже нелегкие, но и сейчас не погибнет страна русов, росов, роушей, ибо очень уж древние и мощные корни имеет все то, что связано с понятием «Русь», «Россия», «русский».

Список использованной литературы

1. Абаев В.И. Грамматический очерк осетинского языка // Осетинско-русский словарь. — Орджоникидзе: Сев. — Осетин, кн. изд-во, 1962. — С. 488–662.

2. Абдуллаев И.Х., Микаилов К.Ш. К истории дагестанских этнонимов «лезг» и «лак» // Этнография имен. — С. 13–26. — М.: Наука, 971. - 263 с.

3. Агбунов М.В. Загадки Понта Эвксинского (Античная география Северо-Западного Причерноморья). — М.: Мысль, 1985. - 160 с.

4. Агеева Р.А. Об этнониме ЧУДЬ (ЧУХНА, ЧУХАРЬ) // Этнонимы. — М.: Наука, 1970. — С. 194–203.

5. Алексеев А. Дрейфующий континент, или как Восточная Европа «уплыла» от Западной // Наука и жизнь. — 2004. - № 6. — С. 50–57.

6. Алексеев В.П. Антропологические аспекты исследования этногенеза финно-угорских народов // Этногенез финно-угорских народов по данным антропологии. — М.: Наука, 1974. - 160 с. — С. 69–76.

7. Алексеева Т.П. Антропологический состав восточнославянских народов и проблема их происхождения // Этногенез финно-угорских народов по данным антропологии. — М.: Наука, 1974. - 160 с. — С. 69–76.

8. Амфитеатров А.В. Дьявол. — М.: ИЦ МП «ВИК», 1992. - 839 с.

9. Андреев Н.Д. Раннеиндоевропейский праязык. — Л.: Наука, 1986. - 328 с.

10. Антонова К.А, Бонгард-Левин Г.М., Котовский Г.Г. История Индии. — М.: Мысль, 1972. - 608 с.

11. Аполлодор. Мифологическая библиотека. — Л.: Наука, 1972. - 213 с. (Репринтное издание).

12. Арбман X. Викинги / Пер. с англ. — СПб.: Евразия, 2006. - 269 с.

13. Артамонов М.И. История хазар. — СПб.: Изд-во «Лань», 2001. - 688 с.

14. Артамонов М.И. Киммерийцы и скифы (от появления на исторической арене до конца IV в. до н. э.). — Л.: ЛГУ, 1974. - 158 с.

15. Артеменко И.И. Среднеднепровская культура// Сов. археология. — 1963. -№ 2. — С. 12–37.

16. Археология Венгрии. Конец II тыс. до н. э. -1 тыс. н. э. — М.:Наука, 1986. - 350 с.

17. Арцыбашева Т. Н. Славяне — русы — варяги — кто они // Вопр. истории. — 2004. -№ 1.-С. 118–125.

18. Бадер О.Н. Бассейн Оки в эпоху бронзы. — М.: Наука, 1970. - 176 с.

19. Богданов А.П. Княгиня Ольга // Вопр. истории. — 2005. - № 2. — С. 57–72.

20. Бойс М. Зороастрийцы. Верования и обычаи /Пер. с англ. — М.: Наука, 1987. -303 с.

21. Большая медицинская энциклопедия: в 30 т. /АМН СССР. — М.: Сов. энциклопедия. — Т. 27. - 1986. - 576 с.

22. Боси Р. Лапландцы. Охотники за северными оленями / Пер. с англ. — М.: ЗАО «Центрполиграф», 2004. - 175 с.

23. Брюсов А.Я. Об экспансии «культур с боевыми топорами» в конце II тысячелетия до н. э. // Сов. археология. — 1961. - № 3. — С. 14–33.

24. Вартаньян Э.А. Путешествие в слово. — М.: Сов. Россия, 1975. - 192 с.

25. Велесова книга. Славянские веды. — М.: ЭКСМО-Пресс, 2002. - 400 с. (Серия «Антология мудрости»).

26. Видукинд Корвейский. Деяния саксов. — М.: Наука, 1975. - 272 с.

27. Виноградова Л.H. Полесская народная демонология на фоне восточнославянских данных // Восточнославянский этнолингвистический сборник. Исследования и материалы. — М.: Индрик, 2001. - 496 с.

28. Всемирная история: в 24 т. — Т. 2. Бронзовый век. — Минск: Литература, 1996. -512 с.

29. Всемирная история: в 10 т. — М.: Госполитиздат. — Т.1. - 1955. - 747 с; Т.З. -1957.-896 с.

30. Галкина Е.С. Тайны Русского каганата. — М.: Вече, 2002. - 432 с. (Тайны земли русской).

31. Гальфрид Монмутский. История бриттов. Жизнь Мерлина. — М.: Наука, 1984. -286 с. (серия «Литературные памятники»).

32. Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В. Индоевропейский язык и индоевропейцы. Реконструкция и историко-типологический анализ праязыка и прокультуры. 4.1. Структура общеиндоевропейского языка. — Благовещенск: БГК им. И.А. Бодуэна де Куртене, 1998. - 520 с. 4.2. Семантический словарь общеиндоевропейского языка и реконструкция индоевропейской протокультуры. Раздел I. Семантический словарь общеиндоевропейского языка. — Благовещенск: БГК им. И.А. Бодуэна де Куртене, 1998.-420 с.

33. Гамкрелидзе Т.В., Иванов В.В. История происхождения индоевропейских языков // В мире науки. — 1990. - № 5. — С. 66–73.

34. Гарибян А.С. Армянский язык // Индоевропейские языки. Хетто-лувийские языки. Армянский язык. Индоарийские языки. — М.: Гл. ред. Вост. лит-ры, 1976. -344 с. С. 94- 109.

35. Гарни О.Р Хетты. Разрушители Вавилона / Пер. с англ. — М.: ЗАО «Центрполиграф», 2002. - 267 с.

36. Георгиев В.И. Исследования по сравнительно-историческому языкознанию. — М.: Изд-во иностр. лит-ры, 1958. - 317 с.

37. Геродот. История в девяти книгах. — Л.: Наука, 1972. - 600 с.

38. Гиндин Л.А. Язык древнейшего населения юга Балканского полуострова. Фрагмент индоевропейской ономастики. — М.: Наука, 1967. - 199 с.

39. Горнунг Б.В. Из предыстории образования общеславянского языкового единства. — М.: Изд-во АН СССР, 1963.- 143 с.

40. Грантовский Э.А. Ранняя история иранских племен Передней Азии. — М.: Наука, 1970.-395 с.

41. Греков Б.Д. Киевская Русь. — Л.: Госполитиздат, 1953. - 568 с.

42. Грозный Б. Хеттские народы и языки // ВДИ. - 1938. - № 2. — С. 18–33.

43. Громов Д.В., Бычков А.А. Славянская руническая письменность: факты и домыслы. — М.: София, 2005. - 348 с.

44. Гумилев Л.Н. Древняя Русь и Великая Степь. — М.: Мысль, 1993. - 781 с.

45. Гумилев Л.Н. Тысячелетие вокруг Каспия. — М.: ТОО «Мишель и К⁰», 1993. -336 с.

46. Гумилев Л.Н. Этносфера: история людей и история природы. — М.: Экспресс, 1993.-544 с.

47. Гуревич А.Я. Походы викингов. — М.: КДУ, 2005. - 2008 с.

48. Гуревич А.Я. «Эдда» и сага. — М.: Наука, 1979. - 192 с.

49. Гуссовский Н. Песня о зубре // Наш современник. — 2004. - № 12. — С. 54–71.

50. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. — М.: Гос. изд-во иностр. и национальных словарей, 1955. — Т1 — 4.

51. Денисов Р.Я. Антропологический тип и генезис прибалтийских финнов // Этногенез финно-угорских народов по данным антропологии. — М.: Наука, 1974. -160 с.

52. Десницкая А.В. О морфологической структуре албанского языка // Вопр. языкознания. — 1958. -№ 5. — С.11–23.

53. Дитмар А.Б. Рубежи ойкумены. Эволюция представлений античных ученых об обитаемой земле и природной широтной зональности. — М.: Мысль, 1973. - 135 с.

54. Долгопольский А.Б. В поисках далекого родства // Русская речь. — 1967. - № 6. -С. 95- 109.

55. Долгопольский А.Б. Древние корни и древние люди // Русская речь. — 1968. - № 2.-С. 96- 108.

56. Дробижев В.З., Ковальченко И.Д., Муравьев А.В. Историческая география СССР. Учеб. пособие. — М.: Высш. шк., 1973. - 320 с.

57. Дьяконов И.М. Арийцы на Ближнем Востоке: конец мифа // ВДИ. - 1970. - № 4. -С. 39–63.

58. Дьяконов И.М. История Мидии. От древнейших времен до конца IV в. до н. э. — М.-Л.: АН СССР, 1956. - 485 с.

59. Дьяконов И.М. Хетты, фригийцы и армяне // Переднеазиатский сборник. Вопросы хеттологии и хурритологии. — М.: Изд-во вост. лит-ры, 1961. - 605 с.

60. Дьяконов М.М. Очерки истории древнего Ирана. — М.: Изд-во вост. лит-ры, 1961.-444 с.

61. Евтюхова О.Н. К вопросу о погребальном обряде абашевской культуры // Абашевская культура в Среднем Поволжье. — М.: Изд-во АН СССР, 1961. - 226 с, табл. С. 27–42.

62. Евтюхова О.Н. К истории изучения абашевской культуры // Абашевская культура в Среднем Поволжье. — М.: Изд-во АН СССР, 11961. - 226 с, табл. С. 5 — 14.

63. Еремеев Д.Е. К семантике тюркской этнонимики // Этнонимы. — М.: Наука, 970. -270 с.-С. 133–142.

64. Ефименко П.П., Третьяков П.Н. Абашевская культура в Поволжье // Абашевская культура в Среднем Поволжье. — М.: Изд-во АН СССР, 96. - 226 с, табл. — С. 43–96.

65. Жекулин, Нехайчик В.П. Озеро Ильмень. — Л.: Лениздат, 1979. - 56 с.

66. Заморовский В. Тайны хеттов / Пер. со слов. — М.: Глав. ред. восточной литературы изд-ва «Наука», 1968. - 335 с.

67. Заратустра. Учение огня. Гаты и молитвы. — М.: ЭКСМО-Пресс, 2002. - 496 с. (Серия «Антология мудрости»).

68. Златковская Т. Д. К вопросу об этногенезе фракийских племен // Сов этнография. — 1961. - № 6. — С. 82–95.

69. Зыцарь Ю.В. О родстве баскского языка с кавказскими // Вопр. языкознания. -1955,-№ 5.-С. 52–64.

70. Иванов В.В. Очерк истории и культуры хеттов // В кн.: Керам К.В. Узкое ущелье и Черная гора. — М.: Изд-во вост. литры, 1962. - 215 с. — С. 83 — 214.

71. Иванов В.В. Проблема языков CENTUM и SATEM // Вопр. Языкознания. — 1958. - № 4.-С. 12–23.

72. Иванов В.В. Славянские названия металлов и проблемы восстановления ранних этапов истории металлургии у славян // Сов. славяноведение. — 1979. - № 5. — С. 82 — 100.

73. Иллич-Свитыч В.М. Опыт сравнения ностратических языков (семито-хамит., картвел., индоевроп., уральск., дравидийск., алтай.) Введение. Сравнит. Словарь (В — К) — М.: Наука, 1970.-330 с.

74. Ильинский Г. Самбатас Константина Багрянородного. (Без данных. Оттиск статьи).

75. Иордан. О происхождении и деяниях гетов (Getika). — СПб.: Алетейя, 2000. - 512 с.

76. История Афганистана с древнейших времен до наших дней. — М.: Мысль, 1982. - 368 с.

77. История Болгарии: в 2 т. Т. I. — М.: АН СССР, 1954. - 575 с.

78. История Европы: в 5 т. Т. I. Древняя Европа. — М.: Наука, 1988. - 704 с.

79. История Ирландии. — М.: Мысль, 1980. - 390 с.

80. История Польши: в 3 т. Т. I. — М.: АН СССР, 1956. - 706 с.

81. История СССР: в 12 т. Т. I. — М.: Наука, 1966.-719 с.

82. История Сибири: в 5 т. Т. I. Древняя Сибирь. — Л: Наука, 1968. - 454 с.

83. История Чехословакии: в 3 т. Т. I. — М.: АН СССР, 1956. - 415 с.

84. История Югославии: в 2 т. Т. I. — М.: АН СССР, 1963. - 736 с.

85. Какабадзе С.С. О так называемых «хетто-иберийских» языках // Вопр. языкознания. — 1955,-№ 4. -С. 65–72.

86. Калевала. Карельские руны. — М.: Изд-во «Худож. литры», 1956. - 285 с.

87. Карамзин Н.М. Предания веков. Сказания, легенды, рассказы из «Истории государства Российского». — М.: Правда, 1988. - 768 с.

88. Кельмяков В.К. Происхождение и первые упоминания этнонима АР // Этнонимы. — М.: Наука, 1970. - 270 с. — С.189–193.

89. Кеппен Ф. Материалы к вопросу о первоначальной родине и первобытном родстве индоевропейского и финно-угорского племени. — СПб., 1886. - 126 с.

90. Кобычев В.П. В поисках прародины славян. — М.: Наука, 1973. - 167 с.

91. Ковалевская В.Б. Конь и всадник (пути и судьбы). — М.: Наука, 973. - 167 с.

92. Колин Ренфрю. Происхождение индоевропейских языков // В мире науки. — 989. - № 12.-С.72–81.

93. Коломийцев И.П. Тайны Великой Скифии. Записки исторического следопыта. — М.: OJIMA-Пресс, 2005. - 396 с.

94. Королев А.А. Хетто-лувийские языки // Индоевропейские языки. Хетто-лувийские языки. Армянский язык Индоарийские языки. — М.: Глав. ред. вост. лит-ры, 1976 — 344 с. — С. 13–93.

95. Кошеленко Г.А. Родина парфян. — М.: Сов. художник, 1977. - 176 с.

96. Крайнов Д.А. Древнейшая история Волго-Окского междуречья (фатьяновская культура. II тыс. до н. э.). — М.: Наука, 1987. - 568 с.

97. Краткая история Болгарии: С древнейших времен до наших дней. — М.: Наука, 1987. -568 с.

98. Краткая история Румынии. С древнейших времен до наших дней. — М.: Наука, 1972. -568 с.

99. Крупнов Е.И. Древняя история Северного Кавказа. — М.:АН СССР, 1960. - 520 с.

100. Крюков М.В. Об этнической картине мира в древнекитайских письменных памятниках II–I тыс. до н. э. (к проблеме корреляции понятий этническая общность — этноним) // Этнонимы. — М.: Наука, 1970. - 270 с. — С. 34–45.

101. Кузьмин А.Г. Начало Руси. Тайны рождения русского народа. — М.: Вече, 2003. -432 с. (Тайны земли Русской).

102. Куклина И.В. Этногеография Скифии по античным источникам. — Л.: Наука, 1985. -206 с.

103. Курбатов А. А. Аристократия Древней Греции в VIII–VI вв. до н. э. //Вопр. истории. — 2006. -№ 10. -С. 115–123.

104. Кухаренко Ю.В. Археология Польши. — М.: Наука, 1969. - 239 с.

105. Ласло Кантлер. История Венгрии. Тысячелетие в центре Европы. — М.: Изд-во «Весь Мир», 2002. - 656 с.

106. Лаучюте Ю.А. Словарь балтизмов в славянских языках. — Л.: Наука, 1982. - 211 с.

107. Лер-Сплавинский Т. К современному состоянию проблемы происхождения славян // Вопр. языкознания. — 1960. - № 4. — С. 20–30.

108. Ломоносов М.В. Избранная проза. — М.: Сов. Россия, 1986. - 544 с.

109. Ляпушкин И.И. Днепровское лесостепное левобережье в эпоху железа. Археологические разыскания о времени заселения левобережья славянами. — М.-Л.: АН СССР, 1961.-383 с.

110. Мавродин В.В. Образование Древнерусского государства и формирование древнерусской народности. Учебное пособие. — М.: Высш. шк., 1971. - 192 с.

111. Мавродин В.В. О племенных княжениях восточных славян // Исследования по социально-политической истории России. — Л.: Наука, 1971. - 399 с. — С. 44–55.

112. Мавродин В.В. Происхождение русского народа. — Л.: ЛГУ, 1978.- 184 с.

113. Маккуин Дж. Г. Хетты и их современники в Малой Азии / Пер. с англ. — М.: Гл. ред. вост. лит-ры изд-ва «Наука», 1983. - 183 с.

114. Марк Блок. Апология истории, или Ремесло историка. — М.: Наука, 1973. - 232 с. (Памятники исторической мысли).

115. Марр Н.Я. Избранные работы: в 5 т. Т. 5. Этно- и глоттогония Восточной Европы. — М.-Л.: Гос. соц. — экон. изд-во, 1935. - 668 с.

116. Мейнандер К.Ф. Проблема происхождения финно-угров по данным археологии// Этногенез финно-угорских народов по данным антропологии. — М.: Наука, 1974. - 160 с. — С. 18–28.

117. Мелин Я., Юхансон А.В., Хеденборг С. История Швеции / Пер. с швед. — М.: Изд-во «Весь Мир», 2002. - 400 с.

118. Меркулов В. Русское предание, ожившее в сказке Пушкина // Наш современник. -2006.-№ 1.-С. 274–280.

119. Мерперт Н.Я. Абашевские курганы Северной Чувашии (раскопки 1957–1958 гг.) // Абашевская культура в Среднем Поволжье. — М.: АН СССР, 1961. - 226 с, табл. — С. 111–156.

120. Мерперт Н.Я. Древнейшие скотоводы Волжско-Уральского междуречья. — М.: Наука, 1974. - 167 с.

121. Мильяненков Л.А. По ту сторону закона: Энциклопедия преступного мира. — СПб.: Ред. журн. «Дамы и господа», 1992. - 318 с.

122. Мировое древо Иггдрасиль. Сага о Вельсунгах. — М.: Эксмо, 2002. - 232 с. (Серия «Антология мудрости»).

123. Мишин Д.Е. Сакалибы (славяне) в исламском мире в раннее средневековье. — М.: Ин-т востоковедения РАН. Изд-во «Крафт», 2002. - 368 с.

124. Мифологический словарь / М.И.Ботвинник, Б.М.Коган, М.Б.Рабинович, Б.П.Селецкий. — М.: Просвещение, 1985. - 176 с.

125. Мифы народов мира. Энциклопедия в 2 т. — М.: Сов. энциклопедия, 1987. T.I. А — К. -671 с; Т. II. К-Я.-719 с.

126. Монгайт A.Л. Археология Западной Европы. Бронзовый и железный века. — М.: Наука, 1974. - 408 с.

127. Монгайт A.Л. Надпись на камне. — М.: Знание, 1969. - 112 с.

128. Мурзаев Э.М. Очерки топонимики. — М.: Мысль, 1974. - 382 с.

129. Мурзаев Э.М. Словарь народных географических терминов. — М.: Мысль, 984. - 653 с.

130. Нейхардт А.А. Скифский рассказ Геродота в отечественной историографии. — JL: Наука, 1982. - 240 с.

131. Нерознак В.П. Палеобалканские языки. — М.: Наука, 1978. - 232 с.

132. Нефедов С.А. Монгольские завоевания и формирование российской цивилизации // Вопр. истории. — 2006. - № 2. — С. 113–123.

133. Никитин А. Олег. Князь или воевода // Наука и религия. — 1991. - № 6. — С. 32–37.

134. Никитина В.Б. Памятники поморской культуры в Белоруссии и на Украине // Сов. археология. — 1965. -№ 1. — С. 194–205.

135. Никонов В.А. Краткий топонимический словарь. — М.: Мысль, 966. - 509 с.

136. Никонов В.А. Этнонимия // Этнонимы. — М.: Наука, 1970. - 270 с. С. 5 — 33.

137. Новиков Н.В. Образы восточнославянской волшебной сказки. — Л: Наука, 1974. -255 с.

138. Орлова А.С., Львова Э.С. Страницы истории Великой Саванны. — М.: Наука, 1978. -255 с.

139. Орлов М.А. История сношений человека с дьяволом. — М.: Моск. филиал № 17 СП «Интербук», 1991. - 479 с.

140. Пауэлл Т. Кельты. Воины и маги. — М.: ЗАО «Центрполиграф», 2004. - 236 с.

141. Попова Т.Б. Племена катакомбной культуры. Северное Причерноморье во втором тысячелетии до нашей эры. — М.: Госкультпросветиздат, 1955. - 179 с.

142. Поспелов Е.М. О балтийской гипотезе в севернорусской топонимике // Вопр. языкознания. — 1965. -№ 2. — С. 29–38.

143. Прокопий из Кесарии. Война с готами. — М.: АН СССР, 1950. - 516 с.

144. Прокопий Кесарийский. Война с персами. Война с вандалами. Тайная история. — М.: Наука, 1993.-571 с.

145. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. — Л.: ЛГУ, 1986. - 365 с.

146. Пряхин А.Д. Абашевская культурно-историческая общность в советской историографии // Эпоха бронзы Волго-Уральской лесостепи. — Воронеж: ВГУ, 1981.-165 с.-С. 21–55.

147. Райс Т.Т. Скифы. Строители степных пирамид. — М.: ЗАО «Центрполиграф», 2004. - 223 с.

148. Рапов О.М. Знаки Рюриковичей и символ сокола // Сов. археология. — 1968. — № 3. — С. 62–69.

149. Ростовцев М.И. Эллинство и иранство на юге России. — М.: Изд. дом «Книжная находка», 2003. - 160 с.

150. Русская мифология: Энциклопедия. — М.: Эксмо; СПб.: Мидгард, 2005. - 784 с.

151. Рыбаков Б.А. Геродотова Скифия: историко-географический анализ. — М.: Наука, 1979.-247 с.

152. Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества XII–XIII вв. — М.: Наука, 1993. -589 с.

153. Рыбаков Б.А. «Слово о полку Игореве» и его современники. — М.: Наука, 1971. — 295 с.

154. Рыбаков Б.А. Язычество Древней Руси. — М.: Наука, 1988. - 783 с.

155. Рыбаков Б.А Язычество древних славян. — М.: Наука, 1981. - 607 с.

156. Свешников И.К. Культура шаровидных амфор. — М.: Наука, 1983. - 86 с.

157. Седов В.В. Восточные славяне в VI–XIII вв. — М.: Наука, 1982. - 327 с. (Археология СССР).

158. Слово о полку Игореве. Древнерусский текст и переводы. Ред. В.И. Стеллецкий. — М.: Просвещение, 1965. - 264 с.

159. Смирнов А.П. К вопросу о формировании абашевской культуры // Абашевская культура в Среднем Поволжье. — М.: АН СССР, 1961. - 226 с, табл. — С. 15–26.

160. Смирнов А.П. Скифы. — М.: Наука, 1966. - 200 с.

161. Советская историческая энциклопедия: в 17 т. Т. 5. — М.: Сов. энциклопедия, 1964. -959 с.

162. Степи европейской части СССР в скифо-сарматское время. — М.: Наука, 1989. - 464 с. (Археология СССР).

163. Супотницкий С. Вызов природы // Завтра. — 2003. - № 18. — С.5.

164. Танфильев Г.И. Географические работы. — М.: Гос. изд-во геогр. лит-ры, 1953. - 676 с.

165. Татары. — М.: Наука, 2001. - 583 с.

166. Тепляшина Т.Н. Этноним БЕСЕРМЯНЕ // Этнонимы. — М.: Наука, 1970. - 270 с. — С. 177–188.

167. Тереножкин А.И. Основы хронологии предскифского периода / Сов. археология. -1965.-№ 1.-С. 63–85.

168. Третьяков П.Н. Восточнославянские племена. — М.: АН СССР, 1953. - 312 с.

169. Третьяков П.Н. У истоков древнерусской народности. — Л: Наука, 1970. - 56 с.

170. Тронский И.М. Очерки из истории латинского языка. — М.; Л: АН СССР, 953. - 271 с.

171. Трубецкой Н.С. Мысли об индоевропейской проблеме // Вопр. языкознания. — 1958. - № 1.-С. 65–77.

172. Тюменев А.И. К вопросу об этногенезе греческого народа // ВДИ. - № 4. — С. 19–46.

173. Умняков В.И. Тохарская проблема // ВДИ. - 1940. - № 3 — 4. — С. 181–194.

174. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: в 4 т. Т — 4. — М.: Прогресс, 1986-987 гг.

175. Филин Ф.П. Происхождение русского, украинского и белорусского языков: историко-диалектический очерк. — JL: Наука, 1972. - 655 с.

176. Фомин В.В. Южнобалтийское происхождение варяжской руси // Вопр. истории. -2004.-№ 8. — С. 149 — 63.

177. Формозов А.А. Каменный век и энеолит Прикубанья. — М.: Наука, 965. - 160 с.

178. Фрезер Д.Д. Золотая ветвь: Исследование магии и религии / Пер. с англ.. — М.: Политиздат, 1986. - 703 с.

179. Халиков А.Х. Памятники абашевской культуры в Марийской АССР // Абашевская культура в Среднем Поволжье. — М.: АН СССР, / 961. - 226 с, табл. — С. 57 — 226.

180. Халиков А.Х. Происхождение татар Поволжья и Приуралья. — Казань: Таткнигоиздат, 1978. - 226 с.

181. Хендерсон И. Пикты. Таинственные воины древней Шотландии. — М.: ЗАО «Полиграфпром», 2004. - 217 с.

182. Хомяков А.С. «Семирамида» // Работы по историософии. T.I. — М.: Медиум, 1994. -590 с.

183. Цаболов Р.Л. Этимологический словарь курдского языка. Т. I. А — М. — М.: Изд-во «Восточная литература», 2001. - 687 с.

184. Церен Э. Библейские холмы. — М.: Правда, 1986. - 478 с.

185. Чайльд Г. У истоков европейской цивилизации. — М.: Иностр. лит-ра, 1952. - 468 с.

186. Черных Е.Н. Металл — человек — время. — М.: Наука, 1972. - 208 с.

187. Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: в 2 т. — М.: Рус. яз., 2002. — Т. I. - 624 с; Т. II. - 560 с.

188. Чивилихин В.А. Память: Роман-эссе // Собр. соч. в 4 т. Т. 4. Кн. 2. — М.: Современник, 1985. - 701 с.

189. Шайкин А.А. Дискурсы летописной строки // Вопр. истории. — 2001. - № 9. — С. 127–134.

190. Шанский Н.М., Иванов В.В., Шанская Т.В. Краткий этимологический словарь русского языка. — М.: Просвещение, 1971.-541 с.

191. Шарафутдинова И.Н. К вопросу о сабатиновской культуре // Сов. археология. -1968.-№ 3,-С. 16–34.

192. Шилов В.П. Очерки по истории древних племен Нижнего Поволжья. — Л.: Наука, 1975.-208 с.

193. Шмидт РВ. Античное предание о дорийском переселении // ВДИ. - 1938. - № 2. — С. 50–65.

194. Эпоха бронзы лесной полосы СССР. — М.: Наука, 1987. - 471 с. Гл. 7. Некоторые вопросы этнической истории Западной Сибири. — С. 314–317.

195. Этнография: Учебник / Под ред. Ю.В. Бромлея, Г.Е. Маркова. — М.: Высш. шк., 1982.-320 с.

196. Яманов В.Е. Рорик Ютландский и летописный Рюрик // Вопр. истории. — 2002. - № 4.-С. 127–137.

Этимологический словарь

В ходе написания данной работы автор нередко давал свою этимологию некоторых слов и свое значение топонимических названий. Те слова и топонимы, которые «вписались» в темы соответствующих глав, разобраны выше, в основном тексте. Те, которые не «вписались», даны здесь отдельно, как приложение.

Амбар. «Неотапливаемая постройка для хранения зерна, муки». Слово считается заимствованным из иранского («ан-бар») через тюркское посредство. Этимология абсолютно неверная, ибо придется предположить, что исконные земледельцы заимствовали у кочевников термин, относящийся к сугубо земледельческому образу жизни. Это то же самое, как если бы кочевники заимствовали у земледельцев названия всех пород лошадей. Выходит, до знакомства с тюрками, славяне либо не знали амбаров (что невероятно), либо называли их по-другому. И это, более раннее, слово, не оставило следа в языке! Невероятно! Похожее слово есть в сербо-хорватском языке: «хамбар». Есть оно и в болгарском языке, в таком же звучании.

У литовцев-язычников бог собранного урожая носил имя Самбарис. Очень похоже на слово «амбар», тоже связанное с хранением урожая. Здесь явно два корня: сам — «зерно», бор — «брать», «собирать», «сбор». Амбар, видимо, первоначально звучало самбар.

Баба-яга. Персонаж русских сказок, имеет три различные ипостаси (по В.Я. Проппу). Ее образ рассматривался ранее в специальной главе. Там же предложена этимология ее имени, с оговоркой, что далее к этому имени мы вернемся. Дело в том, что приведенный в главе материал позволяет объяснить имя для первой и третьей ипостаси образа. Но вторая ипостась (владычица и повелительница зверей, птиц, рыб) тоже повлияла на конечный вариант ее имени. В эпоху матриархата в первобытных обществах бытовали представления о женском божестве как прародительнице всего мира. Предки индоевропейцев могли называть ее Баба Ига — «Великая женщина» (о корне иг см. «великий»), В дальнейшем три разных образа слились в один, чему способствовало сходство в звучании имен (Яма, Ига, Языга).

Батрак. «Наемный сельскохозяйственный рабочий». Происхождение слова не выяснено (версии см. у П.Я. Черных). Предлагаемая мною версия исходит из первоначального слияния двух корней: бат и раб. Слово бат в древнерусском языке означало «ствол дерева», раб — «работник». Изначально произносилось батраб и означало работника, нанятого для расчистки участка леса под пашню, т. к. произвести столь трудоемкую работу в одиночку было нелегко. В дальнейшем подверглось влиянию других слов, означающих профессию, в частности — бурлак, что и дало нынешнюю форму.

Батя. Полуинтимное название отца. По общепринятой версии, первоначально означало «старший брат», потом приобрело современное значение. Такая путаница маловероятна во времена, когда отношения родства имели особенно большое значение.

Полагаю, что слово состоит в родстве с древним корнем бат — «обработанный ствол дерева». Происхождение этого корня рассматривалось в основном тексте.

В языческие времена вместо икон в домах держали вырезанные из чурок изображения предков, которым поклонялись, оказывали уважение. Такие статуэтки из дерева ласково называли батя. Возможно, подобный термин употреблялся в обращении к деревянному племенному идолу. Т. о. в смысловом отношении термин связан с понятием «предок», затем — «представитель старшего поколения», наконец — «отец». То, что в некоторых славянских языках слово батя означает старшего брата, — результат дальнейшей эволюции смысла.

Бронза. «Металл, сплав меди с оловом или другим металлом». Все этимологии слова по непонятной причине упираются в италийский город Бриндизий, откуда якобы шла большая торговля бронзой. Но, по данным археологии, в бронзовом веке даже Италия получала бронзу с севера. Весьма удивительно, что никто не попытался сопоставить слово бронза со славянскими словами «оборона», «броня».

Великий. «Очень большой», «особо выдающийся». Общепринятая версия: произошло от общеславянского vel-j с присоединением суффикса — ik. Корень вел правильно связывают со словом вал. Выдвигаю версию, что формант «ик» — не суффикс, а второй корень. Корень иг(г) — очень древнее индоевропейское слово, ныне почти исчезнувшее, означало «очень большой», «предельно большой». Он присутствует в названии мирового древа у германцев-скандинавов (Иггдрасиль), в древнегреческом звучании «(г)иг» сохранилось в словах гигант, гегемон, игумен, Гигес. Также корень есть в оставшихся от скифов именах (Игнат, Игорь, Олег), в географических названиях (река Яик, река Ик), вероятно его присутствие в названиях озер Ладога, Онего, где звук и заменился на о и е, в названии сарматского народа языги, в названии сказочного персонажа Баба-яга (см.). Во многих языках произошла замена начального гласного, с образованием корня уг («угрюмый»), аг(а) («агафирсы» — скифский народ; «ага» — большой начальник — слово, сохранившееся у многих народов, впитавших индоевропейский субстрат), ог («огр» — великан-людоед у испанцев, французов). Возможно, этот же корень иг присутствует в словах игра, игреневый, в которых произошла передвижка смысла (см. игра).

Гай. «Участок, островок леса в степной или лесостепной зоне». Этимология слова не выяснена. Полагаю, что первоначально лесной островок в открытом месте назывался гат. Этимологию см. выше в специальной главе. В дальнейшем на изменение звучания повлияло слово рай (см. ниже), т. к. гай и рай связаны антитезой: гай — «поляна леса» на пустыре.

Гусли. «Старинный струнный музыкальный инструмент». Происхождение слова считается невыясненным, хотя и предложен вариант происхождения от слова гудеть.

Такое толкование встречает трудности, и П.Я. Черных пытается вернуться к версии родства слова гусли с финским словом кантеле. На мой взгляд, второе толкование еще более натянуто. Следует вспомнить, что у славян-язычников музыкальное искусство имело тесную связь со змеиным культом (см. выше соответствующую главу). В Новгороде найдены гусли XI в. украшенные изображением Ящера. В первоначальном звучании слово включало в себя два корня: гус и ал. Первый корень — один из вариантов произнесения слова Змей (сюда же следует привлечь слово «гусеница»). Второй корень имеет значение белый/светлый. Истоки искусства гусляров восходят к культу Белого Змея.

Железо. Принято считать родственным слову желвак. Смысловые поля обоих слов соприкасаются очень мало. Промежуточные формы перехода смысла указать невозможно. В балтских языках формы слова похожие, больше нигде родства не видно. Стало быть, слово родилось в эпоху балто-славянского единства (лужицкая культура). Полагаю, что слово имеет два корня: жало (праслав. zedlo) и лезо («лезвие»). Первоначально звучало что-то вроде жало-лезо — «материал для изготовления колющего-режущего».

Игра. «Занятие с целью развлечения или со спортивной целью, подчиненное определенным правилам». Вероятно, когда-то было иггра (корни иг и гора) — «Большая гора» — то же самое, что сейчас детская игра в «Царь горы» (см. главу о змеиных культах). Старшее значение: «Борьба на кургане, насыпанном над царским захоронением», затем «публичное соревнование с демонстрацией силы и ловкости». Отсюда же происходит словосочетание «игреневый конь», т. е. «светло-рыжий, с белесоватой гривой и хвостом». Таких коней приносили в ритуальную жертву на царских похоронах.

Изба. «Деревянный бревенчатый дом». Принято производить от истьба — «истопка», т. е «отапливаемое помещение». Но на Руси зимой отапливались не только те помещения, в которых жили люди, например, стойла для скота тоже отапливались. Скорее всего, в основе слова корень бат — «бревно» (родственные слова: батог, ботва, ботаника). Первоначальное звучание, надо полагать, было примерно такое: избата. Т. е. — «жилище, сделанное «из бревен» (в отличие от землянки).

Кинжал. «Обоюдоострый нож с острым суживающимся концом». Считается заимствованным из тюркских языков. Не рассматривается вариант заимствования слова тюрками и кавказцами от казаков. На севере Европейской России до сих пор сохранилось слово «кинжа» (см. у В.И. Даля) — «металлический клин для топора». Смысловая перекличка налицо. Поскольку праславяне были горцами, кроме дротиков они вполне могли использовать метательные ножи, называемые кинь — жало. Таким образом, в слове два корня: жало и кинуть — оба корня чисто славянские. Кинжал и ныне используют как метательное оружие, хотя сейчас это не главная его функция.

Костер. Этимология слова остается неизвестной (например, П.Я. Черных вообще не включил это слово в свой словарь). Как-то в стороне остается хорошо известный факт: еще во времена В.И. Даля слово костер имело другое значение, чем в современном языке. Словом костер называли деревянную башню, поленицу дров, кучу, груду леса. Крестьяне, расчищая лес под пашню, «жгли костры», т. е. сжигали сваленную в груду срубленную древесину. Вероятно, от этого и родилось нынешнее значение слова. Версию происхождения слова можно выдвинуть исходя из того, что сказано в главе о змееборческих культах, где приводится гипотеза о трехстадийности змеиных культов и змееборчества. Первая стадия там почти не рассматривалась, читатели отсылались к монографии В.Я. Проппа «Исторические корни волшебной сказки». Там есть материалы о ранних змеиных культах в связи с обрядом инициаций. При посвящении мальчика в мужчину из дерева сооружался огромный макет Змея с разинутой пастью, и посвящаемый должен был пройти через «поглощение». Очевидно, этот макет Змея носил название, состоящее из двух корней: кас и тер («Змей» и «земля», т. е. «Земляной Змей»), Когда обряд забылся, любую крупную постройку из бревен стали называть костер. Отсюда романское слово каструм — «город». Из материалов В.Я. Проппа следует, что часто во время инициации макет Змея поджигался, посвящаемые мальчики должны были выбраться, пройдя через испытание. В русском языке сохранилось и архаическое значение термина. В связи с этим смотрите также слово острог.

Медь. «Вязкий и ковкий металл розовато-красного цвета». Убедительной этимологии нет. На санскрите — смида. Несомненно, с этим термином связаны английское и немецкое смит и шмидт — «кузнец». Первоначально человеку попадалась самородная медь. Он обратил внимание, что есть камни, которые не крошатся и не раскалываются, а ведут себя подобно вязким материалам (напр. — дерево). При ударе по этому «камню» на нем образовывался след, как на дереве. До настоящего времени для такого явления в русском языке существуют термины: «метка», «вмятина», «метить» и др. Сравните с немецким Mitte — «середина» (т. е. центр, в который метят). Первобытный человек имел склонность осмыслять новое и неизвестное, сопоставляя его со старым и известным. Возможно, некоторое время самородная медь называлась «метный камень», т. е. «сохраняющий вмятины», «вязкий». Далее словообразование как в словах клеть, плеть, сеть.

Металл. В русском языке слово заимствованное, в западноевропейских языках, в латинском языке также заимствовано. Происходит из греческого языка. П.Я. Черных считает это слово неясным в этимологическом отношении. Полагаю, что в слове слились воедино два корня: мета и ал. Первый корень означает медь (см. выше), второй корень этимологизирован нами со значением «белый»/«светлый». Старшее значение — «белая медь». Стоит отметить, что во многих языках первоначально железо называли «белой медью». Очевидно, предки древних греков словом «металл» первоначально называли железо (позднее — сидерос). У Гомера к железу прилагается эпитет «железо седое».

Острог. «Частокол из заостренных бревен», «здание или поселение за частоколом». Этимология слова остается неизвестной. Старшее его значение перекликается со словом «костер» (см. выше), но здесь мы находим три сросшихся и усеченных корня: ос (ас) — тер — рог (рож), соответственно: «Змей», «земля», «ритуальный огонь». Корни анализировались в основном тексте. Слово родом из второй стадии змеиных культов. В эпоху поклонения змеебогу, владыке подземного царства, капище для него, очевидно, окружали заостренным частоколом, внутри ставили бревенчатую постройку, (иногда) за частоколом горел неугасимо священный огонь. Первоначальное звучание в таком случае — остеррог.

Оселок. «Точило для тонкой заточки стальных лезвий». П.Я. Черных в словаре слово не дает, М. Фасмер пытается найти параллели со словами в значении «острый» в различных индоевропейских языках. Следует обратить внимание, что в чешском языке слово сталь — «очел», в словацком — то же самое, в сербо-хорват. — «челик», в лужиц. — «вочел». Надо полагать, в древнеславянском языке герм ин «очел»/«осел» — один из терминов, означающих «сталь». Словом «оселок»/«очелок» называли точило для стальных инструментов.

Ошкуй (ушкуй). «Ошкуем» называют белого медведя на севере, «ушкуем» — большую деревянную лодку, отсюда «ушкуйники» — новгородские речные грабители в XIV в. Их лодки назывались ушкуями потому, что носовая часть их была украшена фигурой медведя с оскаленной пастью. Фигура медведя на носу лодки — эволюция фигуры водного владыки, имеющего змеиный облик, с оскаленной пастью, — Ящера. В Новгороде Великом змеиный культ существовал до принятия христианства, а пережитки его были сильны в отдаленных местах и столетия спустя. Тем не менее церковные запреты на изображение идолов в конце концов брали верх, не желая рвать до конца с традицией, новгородцы за века видоизменили изображение Ящера в изображение оскаленной медвежьей головы. Название «Ящер» забылось, осталось параллельное название-эпитет «ошкуй» («ушкуй»). Первый корень ош(уш) — видоизмененный ас/аш — «Змей». Второй корень — куй — разбирался в основном тексте, в главе о возникновении г. Киева. Его значение равнозначно древнегреческому «фалл». Эволюция изображений змеиных идолов в фаллоидную форму разбиралась в главе о змеиных культах. Изображение медведя из светлой древесины ассоциировалось с реальным северным белым медведем, в конце концов термин был перенесен на него.

Рай. Несомненно, слово родственно латинскому radius — «луч». Полагаю, что наши первобытные предки, ушедшие из степи в лес (среднеднепровская культура), называли словом «рай» поляны и прогалы в лесу, где было светло, имелось место для поселений и земледелия, где меньше досаждал гнус, где можно было не бояться внезапного нападения, как в густом лесу. Наличие свежего ветра на открытых местах породило родственное слову «рай» слово «реять». На больших полянах хорошо прослушивалось эхо и слышался отдаленный шум леса. В.И. Даль зафиксировал такие значения слова «рай»: «отдаленный гул, раскаты, зык, голк, отгул, отголосок, отдача, раскат звука, отзыв, луна, вторье, эхо; шумный и долгий гул». Покинутая среднеднепровцами степь в их представлении была Большим Раем. Другое название для покинутой родины — Ирей, т. е. «страна арьев» (см. в основном тексте). Таким образом, оба слова по смыслу стали дублировать друг друга, русское простонародье называло христианский рай также «ирей».

Сторож. «Лицо, охраняющее что-то». Известно во всех славянских языках, но анализ происхождения у языковедов дальше праславянского корня не простирается. Вероятно, здесь перед нами два корня: сто(ста) и рож(раж). Первый корень состоит в родстве со словом «стоять» (см. «стоять» у П.Я. Черных). «Рож» («рог», «рош», «раш») — «священный огонь». Старшее значение: «караулящий священный огонь в капище у идола».

Угрюмый. «Суровый на вид», «хмурый». Этимологические объяснения происхождения слова существуют, но слишком натянутые (см. у П.Я. Черных). Слово, скорее всего, скифского происхождения, произошло от слияния корня уг(иг) — «большой», «великий» (см. выше «великий») — и корня, родственного современному немецкому слову Гримм — «ярость». Родственные слова: грим, гримаса. Старшее значение: «очень сильно, грозно гневный».

Уж. «Один из видов змеи». Принято производить слово от индоевропейского корня ang/eng — «изогнутый». На мой взгляд, правильнее было бы поставить слово в ряд со множеством других индоевропейских слов, означающих Змей: «аш»/«ас»/«ош»/ «иш»/«ис»…

Топонимический словарь

Абакан. Река на юге Восточной Сибири, впадает в Енисей в его верховьях. В названии реки правильно выделены два форманта: аба и кан. По поводу второго форманта еще Э.М. Мурзаев заметил, что в Восточной и Юго-Восточной Азии много названий рек, в которых присутствует основа кан в разных вариантах: гаи, цзян, конг, ганг. Также элемент канн встречается в названиях рек Сибири, вероятно, его следует перевести просто «река».

Происхождение форманта аба остается неизвестным, хотя есть река с таким названием — приток р. Томь. Выдвигаю версию, что этот формант не что иное, как и.-е. корень аб — «вода», «река» (Мургаб, Обь). Поскольку юг Восточной Сибири входил в ареал формирования раннескифской культуры, то, очевидно, формант был занесен потомками сеймино-турбинцев, проникших в Минусинскую котловину. К их приходу река носила древнее название «Кан», они его восприняли, добавив свой термин аб — «вода», «река». Получилась разноязычная тавтология: «река Река» — случай в топонимии нередкий.

Беседа. Название нескольких речек и населенных пунктов в старых русских землях, в Белоруссии и на Северо-Западе Украины. Этимологии нет. Выше, в главе, где анализировалось название Бескиды, отмечалось, что в древнерусском языке слово «беседа» среди прочего означало «пограничное место встреч». Беседой называлось пограничное место, где встречались представители соседних племен для обсуждения вопросов, представляющих взаимный интерес. Отсюда Беседа, Беседь — «граница». Название всех таких рек следует перевести — «Пограничная река».

Варшава. Город на реке Висле, столица Польши. Этимологий предложено много, но все сомнительны. До сих пор не обращалось внимания на конечный формант ава, — присутствующий в названиях многих европейских рек и городов: Влтава, Полтава, *censored*Ba, Молдава, Морава и др. Формант вар в начале, вероятно, связан с древним и,-е. корнем, от которого произошли русское слово творить, тварь, а также многие слова в западноевропейских языках («вор»/«вер»/«вар»), имеющие общее смысловое поле «что-то делать», «что-то создавать». В «Авесте» слово вар означает «постройка». Остается звук ш в середине слова. Можно предположить выпадение звука а перед ним. Слово аш во многих языках группы сатем означало Змей. Символом Варшавы является русалка с мечом в руках, что указывает на древний змеиный культ на месте города. Название, очевидно, западнобалтское, первоначально — Вар-аш-ава, что в вольном переводе будет, примерно, «Водный Змей — творец всего сущего». Может быть, было почетным наименованием идола змеиного божества.

Венгрия. Страна на Среднем Дунае. Бесспорной этимологии нет, варианты объяснения см. у В.А. Никонова. Наиболее распространенная трактовка — от тюркского народа оногуры, с которым мадьяры одно время были в союзе. Предлагаю другой вариант. Среди угров Западной Сибири присоединившихся к гуннам, ведущим было племя мадьяр, со временем это название угры стали применять для «внутреннего пользования», для прочих гуннов они были уграми. Для отличия их от других угров появилось название хунгар (хун-угр) — «гуннские угры». Когда угры пришли в Паннонию, они смешались с живущими там славянами, тогда, по «гуннскому образцу», возникло последнее название — венгры (вене + угры). Вследствие такой этнонимической истории страна получила три названия: Мадья-рорсаг (страна мадьяр), Хунгария, Венгрия.

Ладога. Населенные пункты в Ленинградской области (Старая Ладога, Новая Ладога). Также Ладожское озеро. Убедительная этимология отсутствует (см. В.А. Никонов).

Можно предположить, что название озеру дано народом весь в эпоху, когда он говорил еще на индоевропейском языке. Исходные корни лат(лад) и иг — («Лат-иг» — «Большое Белое озеро»), В таком случае надо предположить наличие Малого Белого или просто Белого озера. Таковое действительно есть на юго-восток от Ладоги — Белое озеро, в бывшем ареале расселения народа весь (запад Вологодской области). Первоначально Ладога была основана на берегу Ладожского озера, в устье Волхова. За века береговая линия отодвинулась на север на 12 км. На берегу озера возник другой город. Так возникли Старая и Новая Ладоги (см. также «Нева»).

Лондон. Столица Великобритании. Предложенные этимологии (см. у В.А. Никонова), малоубедительны. Древнее название (Лондиниум) однозначно указывает на наличие кельтского корня dunum — «крепость», «град». Камень преткновения — начальный корень лон. Ему предложено множество толкований, но, кажется, никто не пытался сопоставить его с и.-е. корнем leuk/louk — «светиться». От этого корня произошли русские слова лоно, луна, немецкое Licht — «свет», кельтское landa — «пустошь» и др. Из значения «светиться» легко развивается значение белый/светлый. Название города может этимологизироваться как Белый город, Белград. Остров Британию с древнейших времен связывали с белым цветом, отсюда древние его названия Литания и Альбион. Вполне логично, что первый крупный город в глубине острова назвали Белградом.

Нева. Река, текущая из Ладожского озера в Финский залив. Нево — древнее название Ладожского озера. Гидроним совершенно правильно интерпретирован из местных финских языков: neva — «болото», «трясина». Другое дело, что слово это может быть заимствованным из и.-е. языков. Слово «невь» записано в Ленинградской и Новгородской областях, есть название болота «Невий Мох» (см. В.А. Никонов). Другой этимологии я не предлагаю, но хочу привести некоторые соображения, связанные с происхождением названия реки и озера. Выше, в главе об исторической геоморфологии Восточной Европы, обоснована мысль о том, что в древние времена заболоченность лесной зоны была значительно выше нынешней. Поэтому название р. Невы связано не с ее болотистой дельтой, а с тем, что еще в I тысячелетии ее русло пролегало в сильно заболоченной местности, большое количество уносимых частиц мха отлагалось в устье, отчего и возникла дельта, на которой возник позднее город. О происхождении названия «озеро Нево». В I тыс. н. э. площадь озера была заметно больше нынешней, вода занимала всю нынешнюю низину к югу от современного Ладожского озера. Постепенно речные наносы отодвигали границу озера на север (напомню, что в начале новгородской истории р. Волхов называлась также «река Мутная»), На месте наносов возникали болота, весь южный берег озера представлял из себя сплошное болото. Отсюда и название: озеро Нево — «Болотистое озеро». Здесь и ответ на недоумение: почему Старая Ладога стоит не на берегу озера. Через несколько веков южная граница озера отодвинулась, болота засыпались пылью, возник нынешний южный низменный берег, а город Ладога оказался ныне в 12 км от озера (см. также «Ладога»).

Скандинавия. Полуостров на Севере Европы. Впервые название упомянул Плиний. Второй формант — навия — давно этимологизирован как готское слово «остров». По мнению В.А. Никонова, первый формант скан «вообще не поддается этимологии». Поскольку формант сканд имеет явно индоевропейское происхождение, родственные слова обязательно должны встречаться в других и.-е. языках и иметь схожий смысл. В западноевропейских языках есть слово скандал, откуда оно перешло в русский язык. На Запад слово попало через посредство латинского языка из греческого скандалос — «соблазн», «предмет ужаса и отвращения». Из латинского языка во многие другие языки вошло слово «скандировать», от латинского skandere — «подниматься», «отмечать повышение». В современном английском языке есть слова scant — «скудный», «ограниченный» и scanty — «скудный», «убогий». Русское слово «скудный» явно просится в этот же ряд. Во всех словах просматривается общее смысловое поле. Латинское слово и его смысл указывают на родство со словом скала. Скалистая местность, как правило, малопригодна для хозяйственной деятельности, живущие там испытывают нужду и лишения, что вызывает много негативных чувств, вызывает неприятие, — отсюда мостик к смыслу греческого слова. В древнерусских памятниках письменности слово скандал встречается в значении «ловушка». В связи с этим вспоминается первобытный способ охоты, когда цепь охотников с шумом гонит животных к краю скалы, откуда они падают в пропасть. В связи с этим вырисовывается значение древнего и.-е. корня сканд — «скалистая, лишенная плодородной земли и растительности местность, малопригодная для жизни людей». И поныне в Скандинавии всего несколько процентов земли пригодны для обработки. Стоит вспомнить, что в последние века I тыс. до н. э. в Европе было сильное похолодание, подорвавшее культуру земледелия в Скандинавии. Таким образом, примерная этимология термина Скандинавия будет — «Скудный остров».

Хакасия. Страна на юге Сибири. По названию тюркоязычного народа хакасы. В средневековых китайских источниках — хягас. Поскольку юг Сибири входил в зону первичного скифского этногенеза, стоит рассмотреть возможность скифского происхождения термина (см. соответствующую главу о скифах). Формант ас в конце, можно перевести как Змей/Змеи. Первый формант — хак — находится в родстве с древним и.-е. корнем гиг/иг, означающем большой/великий (см. «великий»). Термин хакас в таком случае следует перевести как Великие Змеи.

Евгений Кутузов Варяги. Славяне. Русские