Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; В гостях у астролога; Дыхательные практики; Гороскоп; Цигун и Йога Эзотерика

Ольга Мехти
Монарх и Узник

Эссе

Часть первая
Черная роза — эмблема печали

Монарх

Механизм этого прожекта закрутил Петр Первый, когда вернулся из-за границы. Вернулся совсем другим, весьма охочим до перемен, и не только на российской земле. Прорубая окно в просвещенную Европу, стал подумывать еще и об окне на Индийский субконтинент. Да нет, о большой двери. Морем до Индии трудно добраться. А вот путь через Азию к Индии для новой России был бы удобен. Царь Петр понимал, что без Хивы, перевалочной станции на индийском маршруте, не обойтись. А тут случай хороший представился. Из степей Мангышлака до Невы добрался Ходжанепес — турк мен из тех, которые уже давно жили вдали от исконных земель и привыкли пользоваться русским покровительством. Ходок открыл царю секрет, что злые хивинцы имеют богатые запасы песочного золота, а от русских скрывают, изменили даже русло Амударьи. Царь тут же вспомнил: лет тринадцать назад хивинский посол передавал просьбу хана принять в русское подданство. И придумал царь снарядить посольство к хивинскому хану. Начальником выбрал близкого человека из Кабарды, капитана лейб-гвардии Преображенского полка князя Александра Бековича-Черкасского. По высочайшему повелению на седьмой неделе после Пасхи этот потомок ордынцев поднял собранный под Гурьевом отряд в три тысячи всадников, скорее похожий на большой караван, и под прикрытием солдат пополз по ковыльной степи медленно и с опаской. Но хивинского хана успели настроить против русского посла с армией. Как рассказывал выживший участник похода, знатные хивинские люди целовали Коран, что с русскими ничего не случится, но князя и его людей обезоружили и связали. Головы российских посланцев, как и положено, выставили у ворот Хивы. Известно, что перед началом движения в Хиву посланец Петра высадил некоторую часть казаков на Каспийском полуострове.

От первопроходцев, сподвижников Петра Первого, в России осталась поговорка «Погиб, как Бекович», а у прикаспийских рыбаков до сих пор «бекович» — синоним слова «маяк». Сохранился постамент «Роза ветров» на расплескавшемся поселке Гызылсу, братская могила, захоронение косточек, оставшихся от большого отряда русских аргонавтов, ушедших, как и те древние греки, в дальние страны за золотым руном. И вы б опечалились, навестив заброшенный памятник отважным казакам под лихими морскими ветрами. Нет уже шаров-глобусов с орлами на углах решеток, а одна из них заплатана ржавой кроватной спинкой. У знаменитой «Розы ветров» из четырех букв, очень точно означающих стороны света, осталось только три, отпадет скоро и следующая, да, если я не ошибаюсь, якорь или якоря здесь раньше были другие, литые. Надписи еле читаются: «Въ пустыне дикой Васъ, братья, мы нашли, и теплою молитвою Вашъ прахъ почли…», «Красноводский отрядъ сподвижникамъ Петра I». Цифр на датах осталось мало: «1719 г.», «1872 г.», «…20… (замазано)», «19… (замазано)». Возможно, России не нужен памятник, она действительно хочет забыть его, отдать на волю стихиям? Но я опять спорила, и опять сама с собой: ведь это важная зарубина в турк менской истории, а значит, в истории Евразии. Без памятника сотрется и память.

Очередная попытка силой оружия проложить путь в Индию случилась в самом начале XIX века. По предложению Павла I удар по английским интересам в Индии планировалось нанести силами совместного французско-русского войска, которое должно было переправиться в Астрабад на южном берегу Каспия и оттуда через Персию двинуться на покорение Индии. Военный проект отдал концы после убийства императора. Наполеон был уверен, что за этим убийством стояли англичане. Могло быть и такое. Продолжалась захватывающая «холодная» война двух империй. Британия боялась российского вторжения в Индию — главный оплот ее богатства, понимала, что если русские одержат верх, то они завоюют и мировое гос подство, как завещал неистовый царь Петр. В Петербурге действительно военная тема всплывала постоянно, и потому, когда Британия, установив фактический контроль над Афганистаном, уже с аппетитом смотрела на соседние земли Закаспия, Россия заторопилась в Азию.

Советские историки, камуфлировали такую поспешность вторжения русских на азиатские земли «добровольностью» вхождения туркменских племен в состав Российской державы. Они напридумывали с три короба о благородных интересах империи, наводя глянец на прошлые грехи. Русский царь, дескать, хотел искренне помочь некоторым экономически слабым туркменским племенам. Просили лишь самые беспомощные. Про них рассказал очевидец Э. О’Донован. Правдой это было или только легендой британского шпиона, кто теперь скажет, но, может, это был действительно наш брат, вездесущий журналист, который рассказывал о себе так: направлялся в Тибет, но по дороге узнал о предстоящей экспедиции русских войск в страну туркмен, неизвестную европейцам, и увлекся. В путевых заметках он раскрыл панораму жизни туркмен конца XIX столетия. Журналист зафиксировал, как российский генерал И. П. Лазарев сходил на берег. «Генерал был встречен несколькими десятками старейшинйомудов. Выстроившись на оконечности пирса, они предложили ему лепешку хлеба, тарелку соли и большую свежую рыбу. Тем временем пушки в маленьком редуте, примыкающем к лагерю, палили салют… Генерал произнес короткую и выразительную речь, сказав, что прибыл как друг, и тут же выразил надежду, что каспийцы не будут возражать против марша через их земли, и более или менее смутно намекнул, что настоящая цель экспедиции касается пункта, лежащего далеко за пределами их границ». Это из его книги «Путешествия и приключения к востоку от Каспия в 1879-80-81 годах, включая пятимесячное пребывание среди текинцев Мерва». (В двух томах. Лондон 1882. Перевод с английского Б. Каменковича.) Воспроизводили сцену на берегу Каспия не раз многие туркменские живописцы ради похвалы из Москвы, да что кривить душой: вся наша многонациональная республика жила в ожидании очередной похвалы, а если получали оплеухи, на которые были щедры секретари ЦК КП СССР, то тогда местные секретари срочно ехали или летели к ним с чемоданчиком денег и пахучими дынями «вахарман».

В конце 60-х позапрошлого века империя опять сосредоточила огромные войска на берегу Каспия. Все так же сильно была натянута пружина давнего петровского прожекта. У русских на этот раз все пошло как по маслу. Построили УФРА — укрепленный форт русской армии. Потом на берегу тихой бухты соорудили толстостенную «бастилию» с вмурованными в первый этаж амбразурами для пушек. Это первое российское укрепление на Каспии потом за ненадобностью превратили в аптеку, а сейчас там исторический музей, но без малейшего запаха реальной истории русской эпохи, хотя ее памятники прямо за окнами. Приказные избы солдаты сооружали из бревен, сплавленных по Волге из центра России. Не сразу, постепенно жители прикаспийской земли, которые были не в состоянии сами защитить за себя от натиска соседей-персов (йомуды, гоклены), встали под российскую крышу. Был образован Закаспийский военный отдел. В отличие от Америки, захватчики не загнали туземцев в резервацию. Однако «белые» стали хозяевами их земли. Любая монархическая держава стремится захватывать, как спрут, все больше и больше чужих земель, порабощая местное население. Даже если там соленая вода, непригодная для питья, цинга, мириады мух днем, комары и москиты ночью, страшная жара, ветра, продувающие раскаленную долину. Иностранный журналист как раз был там и все наблюдал: «Раз я слышал, как пехотный офицер кричал одному из своих товарищей-новобранцев: «Лучше бы меня десять раз сослали в Сибирь, чем служить здесь». Действительно, если бы не имелись в виду какие-то иные цели, трудно представить себе, зачем тратить так расточительно жизнь и золото для обеспечения владения столь отвратительным диким местом».

Хива вслед за Кокандом и Бухарой покорилась России. Хивинский хан признал себя «покорным слугой» русского царя, освободил невольников и уступил земли на правом берегу Амударьи — Россия отомстила за князя. «Все?!» Но этого мало, надо было по Петрову плану идти вперед. Мешали туркмены из племени теке, те, которые не привыкли просить о помощи. Отчаянные рубаки, конечно же, могли своей независимостью пошатнуть имперскую власть, только недавно установленную в азиатском регионе. Именно в этом одна из истинных причин военного усердия русских по избавлению от «несносных» текинцев. Военные провели разведку местности, дошли до Бами, а это в самой глубине ахалских степей, поняли, что русским с оружием там совсем не рады, и опять вернулись к морю в Чекишляр и Чат, базу операций экспедиционного корпуса, призванного под ружье против ахалцев.

Советские защитники колонизации наворотили в своих опусах совсем неудобоваримое для здоровых мозгов. Вот, например, писали, что у русских тогда было исключительно только одно желание — умиротворить наш край. Даже такое: империя отозвалась на зов персов, которые, бедные, не могли сами справиться с текинцами-аламанщиками. Да, в те времена и хивинцы, и бухарцы, и сами персы жили разбоем и продажей людей в рабство. Персы, конечно, хотели бы разорить текинцев, войной на них ходили, но еле ноги унесли. Известно, свою независимость турк мены сами отстаивали. В 1855 году они наголову разбили армию хивинского хана. Потом, объединившись вокруг Нурберды-хана и Махмуд-ишана, они нанесли поражение иранцам в Гаррыгала, а когда Говшут-хан обратился за помощью к разным туркменским племенам, все вместе собрались около Мерва и вновь разбили иранцев. С той поры вольные дети степей уверовали, что они непобедимы.

Была еще одна интрига, которая подпитывала остроту ненависти российских армейцев. Не в пример советским идеологам, имперские офицеры знали и не скрывали, что туркмены и турки едины в этногенезе, и даже сравнивали: «У нынешних турок есть за Кас пием бедные родичи, которых называют туркменами. Между турками и туркменами большая разница: турки народ мирный, добрый; туркмены народ воинственный, склонный к грабежам и разбоям; турки давно живут как народ оседлый; между туркменами еще много живут кочевниками, которые со своими стадами переходят с места на место, укрываясь от дождя в кибитках». Так было писано в сборнике «Завоевание Туркестана», изданном в 1902 году участником войны К. К. Абаза. Мысли вслух. Может быть, стремление непременно завоевать текинцев — это еще и продолжение политики самодержавия против Османской империи.

Были и сопутствующие причины появления русских в тех краях. Как писали 1870 году «Туркестанские ведомости», а это голос Российской империи в Ташкенте: «… Русская торговля, имея в своем исключительном распоряжении единственно удобный и дешевый путь в Среднюю Азию через Красноводск, находится в более благоприятном расположении…» В тон и сообщение очевидца О’Донована. Сообразительный иностранец сразу понял: «Кроме открытия коммерческого маршрута в Хиву и другие области Центральной Азии, экспедиция имела другую важную цель, а именно — способствовать внедрению российских бумажных денег как международной валюты… Предполагалось, в результате успешного исхода экспедиции, силой ввести здесь бумажный русский рубль». У империи все получилось. В Красноводске закрепились сначала русские, а на запах их денег быстро появились персы, армяне, татары. Они строили не только добротные дома, но и пристани, с которых товар по подземным путям доставлялся прямо в огромные лабазы, ледники для скоропортящегося товара. Рынок быстро набирал обороты. Вывозились в огромных количествах соль, лисий мех, знаменитые ахалтекинцы, визига, рыба, икра. 1873 году империя поделила с Британией сферы влияния, и по заключенному соглашению исконная территория расселения и кочевок туркмен вошла в состав сферы интересов и влияния России. Империя начала межеваться с Персией. Земли Туркменсахры (туркменской степи) — вольницы с городами Гурген, Бендер-Туркмен, Гумбет — отошли Ирану, и на бугре Актепе поставили первый пограничный столб. Даже когда почти вся планета ощетинилась частоколом меж странами, многие народы Азии избегали жестко фиксированных границ, что связано с их кочевым образом жизни и неприятием всяких регламентирующих установок. У туркмен сохранилась сакральная память о далеком прошлом, когда континент был для всех единой землей. Азиаты-то жили под честное слово. Здесь моя земля и здесь… тоже моя, а во-о-н там — твоя. И все помнили, куда указывал сердар.

Генерал-майор Н. П. Ломакин торопился, опасаясь, что вместо него командовать войсками назначат другого генерала, а потому пренебрег необходимой подготовкой. Выслушав молебен и напутственные слова батюшки: «Мы идем на святое дело…» — отряды первой военной экспедиции двинулись на восток от Каспия, на берегу которого уже братья Нобель добывали нефть. Уходили в беспредельную степь, где не было плодородной земли, не было, как уже выяснилось, и золота, обещанного Ходжанепесом, а о туркменском газе тогда никто не ведал. Но все знали, что идут не напрасно. Солдаты в холщовых рубашках, в голубых походных брюках из миткаля, в кепи с накидкой на плечи. Они налегке шагали быстро — сто шагов в минуту. Сначала было хорошо идти. Верблюды еще были сильны, вьюки пригнаны ловко, не было пыльной вьюги. «Соловей, соловей, пташечка, канареечка жалобно поет. Раз! Два! Горе — не беда…» Ночами уставшие животные щипали скудную траву, а служивые на бивуаке, как обычно, разжигали несколько костров для приготовления неизменного чая, без которого ни один человек, будь то местный житель или пришелец русский, не выдержит путешествия в пустыне. А потом, расположившись под открытом небом, даже генерал Ломакин — на куске войлока, наслаждались вечерним бризом и тишиной, ощущая необъятность просторов новой земли, которую, они, конечно же, постараются сделать своей. Оптимизм питали результаты другой, и тоже направленной царем Петром, экспедиции. Прииртышье и Алтай стали владениями России. От колодца к колодцу, от них, как от станций, отсчитывался путь в этих краях, войска стремились к Ахалу, к раздолью племени теке. Но путь, который ныне поезд проходит за несколько часов, армия прошагала за три месяца. Началась жара, трудно доставалась вода, да и то такого качества, которую мог вынести только организм жителя пустыни, притом обозленные ахалцы постоянно партизанили.

На моем веку уже сколько раз правители заставляли своих воинов браться за оружие только потому, что другие люди хотели жить по-иному, чем они. Точно так, как было и тогда, в то далекое время. Туркмены не сразу бросились в бой. После распада Сельджукского государства — великого прошлого туркмен, каждое племя кочевников само управляло своими делами. Но спорные вопросы, особенно в трудные времена, привыкли решать на маслахате — совете старейшин. На этот раз причина была очень важная. Русские идут с запада, чтобы захватить Ахал! В Геок-Тепе собрались влиятельные текинские ханы. Отважный воин, политик с ясной головой и лихой аламанщик, то есть участник набегов с целью грабежа и захвата пленников, Дыкмасердар нервно хлестал камчой свою ногу в старом сапоге, он сильно переживал оттого, что большинство старейшин ратовали за сопротивление.

Войска с ходу попытались взять штурмом стены «Голубой крепости», возведенные под руководством Бердымурад-хана за то время, пока русские к ней пешком добирались. Его отец Нурберды-хан успел привести воинов из Мерва, где тоже жили текинцы. Пришли, объединившись, джигиты других племен. Однако вооружение защитников было несопоставимым. Против батареи конно-казачьей артиллерии, ракетной сотни, артиллерийской бригады, батареи горных орудий туркмены выставили пушку, стреляющую каменными ядрами, которую они захватили в бою с персами. Однако защитники не только не дрогнули на стенах, но и сделали вылазку, чтобы окружить штурмующих. И тогда в русских рядах началась паника. Раздались крики «назад!». Из-за паники имперские войска кинулись прямо на свои же орудия. Когда же дело дошло до рукопашной, царские войска дрогнули и отступили, наутро начали отходить опять к Гизыл арвату.

А текинцы у подножия Денгильдепе похоронили своих воинов. В могилы воткнули повязанные тряпицами палки, по которым они, мусульмане, уверены, что души батыров добрались до райского пристанища. Погибли в этом бою лучшие: Кара-батыр, прославленный своей силой, и Амангельды-гонебек, который был еще и знаменитым бахши-музыкантом, Халмамед-аталык, уважаемый человек, исполнял и посольскую миссию при хивинском хане, смелый Оразмамед-хан и Бердымурад-хан — старший сын Нурберды-хана. Тогда тот вождь текинцев поклялся, что ни одного русского не оставит живым. А кто бы таким непрошеным гостям хлеб-соль подносил? Дыкма-сердар без особого избрания, как-то само собой стал во главе свободолюбивого племени. Русские генералы уверяли императора, что текинцам был внушен страх и теперь они будут вести себя тихо и быстро покорятся. Но джигиты, наоборот, почувствовали свою силу, подняли голову. Текинцы стали появляться в Хиве и Бухаре, хвастали победой и показывали трофейное оружие. Хивинскому хану поднесли несколько ружей и пистолеты: «Берите, у нас много будет». На всех базарах толковали, что если русские вторично нападут, то текинцы непременно их победят и всех освободят. Но вот в чем штука: джигиты сами не понимали, в чем сила и могущество русских. Они думали, что в царстве «Ак падишаха», то есть Белого падишаха, всегда снежная зима и потому русские пробиваются все дальше и дальше на юг к ним, где тепл о.

От неудачи первой экспедиции царь и военные верхи России были в негодовании. Против текинцев направили генерал-адъютанта М. Д. Скобелева. Говорили, что героя, любимца всех славянских народов и важную фигуру на российском военном поле, отослали подальше от трона. Нестыковочка! Поручил-то решать российские проблемы в Закаспии лично сам император. Идея Петра, пожелавшего захватить субконтинент, захватила и Александра II, хотя Индия уже стала британской и англичане начали уже от Инда строить железную дорогу. Ферзя, к которому император относился настороженно, даже с подозрением, и в которого поверил только после Плевны, Шипки, Шейнова, ставил ради многих стратегических целей. Государь был озабочен последствиями ломакинского поражения, желал быстрее восстановить международный авторитет российской армии, помешать английскому вторжению на «их» территорию, при этом расширить пределы, завершить хозяйственные дела, так необходимые для восстановления сил державы. И еще понравился план стратега Скобелева, который предлагал быстро завоевать текинцев, а не идти к цели миролюбиво, медленно, целых четыре года закрепляясь на освоенной территории, как предлагали другие.

Да, освободителя славян любили за Дунаем, но в Средней Азии помнили, как Михаил Скобелев подверг Наманган жестокой бомбардировке, попросту сжег его. Затем с отрядом в 2800 человек двинулся на Андижан, обстрелял город из пушек, около 20 тысяч человек погибли под завалами зданий. Сжег, убивал не братьев-славян, а каких-то непонятных азиатов. Российская империя всегда основывалась в своих военных захватах на этнической исключительности русских. Грустно, все знаменитые сражения нашей цивилизации, по сути, есть столкновение двух противоположных мировоззрений, мировоззрений Запада и Востока. В каждую эпоху возникает подобный конфликт. Так было на азиатской земле и во второй половине XIX века. Подзабыли, что многие преимущества европейцев — это только результат временного отставания азиатских стран. Цивилизация зародилась на Востоке и оттуда распространилась на Запад, и почему не представить себе, что она может вернуться в свою колыбель…

Непременно хочу отметить, что жестокая расправа с мирным населением Азии все же возмущала некоторых сослуживцев генерала-палача.

Многие историки пишут, что Скобелев слишком крупная фигура для такого плевого дела, как придавить горстку «халатников». Не скажите так о текинцах. Им смелым и лихим наездникам не было равных соперников во всей Азии. Текинцы равноправные, равносильные, сросшиеся с крупами их быстрых, подобных ветру лошадей, обладали кентаврской силой и признавали только свои заповедные конные приемы. За их скакунов платили золотом, равным их весу, а серебром подковывали. И до сих пор меж правителей мира нет ценнее подарка, чем ахалтекинец, выращенный, конечно же, в предгорьях Копетдага. Скобелев в ультиматуме, посланном текинцам, требовал покорности, выдачи всех старинных грамот текинского племени и… племенных жеребцов.

Скобелев профессионал, но это был первый поход под непосредственным его руководством, и генерал, чтобы оправдать царское внимание к его персоне, должен был выложиться и любым способом оправдать доверие. Конечно, он не считал войну с текинским племенем легким делом. Он помнил, как перед хивинским походом напали текинцы на отряд, где он был еще капитаном, и один из них в суматохе успел накинуть на его шею аркан. Плохо ему пришлось бы, если бы казак меткой пулей не положил смельчака на месте. На ахалских текинцев, которых было чуть более 40 тысяч семейств, Скобелев наступал с опытной, хорошо обученной и вооруженной армией. Рассказали мне аксакалы из горных аулов, что генерал уверял созванных «депутатов» — их дедов в том, что русские желают только провести на туркменских землях железную дорогу к Индии и не применят военных действий, если все туркмены согласятся перейти под юрисдикцию Российской империи. Разговоры были только разговорами, это сразу понял вдумчивый О’Донован: «Накопление огромных запасов, а также строительство железной дороги к театру военных действий, которое, насколько я знал, шло полным ходом, убеждали меня, что у Скобелева куда более серьезные намерения, нежели просто захватить Геок Тепе, а потом вернуться. Для такого плана запасов, как я знал, было уже достаточно, но русские продолжали увеличивать их изо всех сил. Строительство железной дороги, дошедшей уже до Бами, имеет огромное значение для успеха продвижения армии вглубь текинской территории, и было бы смешно думать, что оно ведется лишь в коммерческих целях. Все эти обстоятельства убедили меня, что русские намерены надолго закрепиться на ахалтекинских землях после взятия Геок-Тепе. Русские, захватив как Геок-Тепе, так и Аскабад, никогда их уже не отдадут». (Орфография переводчика.) Российские солдаты, и особенно офицеры, безусловно, хотели войны. Как иначе они могли выдвинуться в этой глуши? Только одним способом — проявить доблесть в бою, заработать «егория». Поход в Азию оказался «крестовым», раздавали много георгиевских крестов, много крестов деревянных оставили на той земле… Скобелев обменялся с начальником морской части капитаном второго ранга С. О. Макаровым георгиевскими крестами — такой был ритуал братания. С этим крестом адмирал Макаров погибнет в 1904 году на Дальнем Востоке.

Действительно, командующий войсками второй экспедиции и не думал о шансе на свободу для текинцев, с первого дня на туркменской земле начав тщательную подготовку к предстоящим военным действиям. Он поставил целью, чтобы на каждую тысячу его солдат приходилось 10–12 орудий. Ему это удалось. Даже у текинцев учился ходить по пустыне, как это умеют они, без ориентиров, мимо известных всем источников воды, чтобы напасть, откуда не ждали. Он стремился знать в деталях, как лучшим способом вести траншейные и минные работы, пробивать бреши в глинобитных стенах. Снабжение войск провиантом и обмундированием было предусмотрено по высшему разряду. Непременно чтобы у каждого были сосуды с водой, обтянутые войлоком, и новинка — консервы. Все скапливалось на складах Бами, исходной позиции наступ ления.

Текинцы уже успели поднять до нужной высоты стены своей глиняной крепости, хотя та так и не стала мощным форпостом, а лишь двойными стенами, внутрь которых джигиты накидали грунт и утоптали его своими же ногами. Русские называли такие крепости горшками. В таком «горшке» к сражению с армией Скобелева собрались текинцы с семьями, домашними животными, со всем своим скарбом, обживая землянки и наспех сделанные кибитки. К бою готовили все ту же допотопную пушку. Очень мало было огнестрельного оружия, даже считая 600 берданок, захваченных у русских в прошлом штурме, потому они взяли и дедовские кремневые хирли. Вооружались даже ножницами для стрижки овец, саблями, лопатами, граблями. Умудрились укатить у русских горное орудие, но воспользоваться они, неграмотные в новой военной технике, не смогли. Захватили наводчика, но тот отказался обагрить пальцы кровью русских воинов и умер в муках от пыток, на которые азиаты были ох как способны. Прямо сказать, текинцы сами себя поставили в ловушку, практичнее было бы укрыть женщин, детей, стариков в песках, куда даже при желании русские отряды не сунулись бы, не зная местности. Но практичность и борьба за свободу не сочетались у туркмен. По своей природе они вообще не любили продолжительно и упорно воевать. Они не имели навыков сидения и выжидания, привыкли воевать по-иному. Предпочитали набеги, неожиданные и успешные вылазки. Почему же они изменили своим привычкам? Непоколебимую уверенность в победе питал успех 1879 года. Не надеялись на помощь других племен, ведь крепость потом покинули даже мервские единоплеменники. В этом случае трудно кого-то винить, ведь старшины племен отказались воевать, утверждая, что связаны ранним договором о ненападении. Такие они, туркмены: дали слово — значит, надо его держать. Скученная и тревожная жизнь в крепости тяготила. Туркмены, однако, очень большие оптимисты, были уверены, что Аллах придет им на помощь! Запасы хлеба, муки истощились. Манны небесной не ожидалось. Но, видно, у Всемогущего были совсем другие планы…

На третий день Рождества русские увидели, что в крепости собрался большой маслахат. Дыкма-сердар теперь клялся Аллахом, что истребит всех русских.

Пришельцы больше всего боялись, что текинцы покинут каким-нибудь образом крепость, ведь тогда экспедиция потеряла бы смысл: русским пришлось бы долго гоняться по пескам за неуловимыми всадниками. 20 декабря Скобелев взял Янгикалу, а через день палаточный город вырос под стенами Геок-Тепе. Скобелев хотел больше и больше знать о положении в крепости, требовал использовать лазутчиков. Текинцы же были неподкупны, так что сведения разведывательного свойства удавалось получать только от персов и курдов, смертельно ненавидевших текинцев.

Покинуть крепость уже стало невозможно. Было понятно, что сопротивление бесполезно, но было огромное желание еще раз посрамить ненавистную Россию. Все люди рождаются свободными, но не все готовы с таким непоколебимым упорством отстаивать свою независимость. Даже если за нее придется заплатить собственной жизнью. Однако перед штурмом текинцы еще раз собрались на маслахат. Молодежь оголила сабли и кричала: «Будем драться!» — но многие аксакалы уже хотели мира, однако Дыкма-сердар с сожалением сказал, что поздно что-либо менять, и русским передали, что мириться не будут.

Скобелев рассчитывал брать противника тем, чего у того нет, — дисциплиной и скорострельным оружием, гибким боевым порядком, дружными меткими залпами. Тысячи персов и курдов собрались в Фирюзе и, как стервятники над полем битвы, ждали часа, когда можно будет поживиться. Пошел дождь, но он не разогнал войска ахалтекинского отряда, собравшиеся вместе на молитву. Текинцы палили из крепости, но на это уже не обращали внимания. Молились горячо, понимая, что настало приближение того момента, когда решится их судьба. Отступать уже было нельзя.

После двадцатидневной осады в вырытых для безопасности траншеях 12 января 1881 года русская армия пошла на штурм крепости. Интересно, специально ли приурочили, но именно в этот день была годовщина знаменитого указа Павла I выступать Донскому войску… на Индию. Командующий отдал приказ текинцев в плен не брать, а убивать «без пощады», но сам надел белую парадную форму, он был уверен, что в белом его не убьют. Солдаты надели чистые рубахи. Священник заранее был в траурном. Кубанские казаки в черном, как иначе отличаться от текинского джигита, чтобы невзначай не рубануть своего. Проезжая на коне вдоль шеренг, командующий предупредил, что отступления не будет, хотя всем было известно, что в тылу давно обустроены места на этот случай.

Солдаты саперных и пехотных частей, выбиваясь из сил, провели протяженную минную галерею под крепостную стену. Аксакалы в крепости тогда заметили, что у одной из стен вянет трава, но, наивные, решили, что русские делают лазы. Однако некоторые стали копать навстречу и обнаружили несколько мешочков с порохом, а всего было заложено больше 70 пудов пороха. И все же сердары решили выставить в том месте несколько сотен самых храбрых батыров, готовых для рукопашной. Через три часа после начала битвы минеры соединили проволоки. Земля дрогнула. Глухой подземный гул. Черная густая масса камней, земли и пыли высоко поднялась над стеной и с грохотом рухнула на землю. (Меньше чем через век и в сердце Ашхабада произойдет подобный взрыв. Но об этом дальше…) Пыль еще не улеглась, когда колонна Куропаткина поднялась в атаку. Первыми пали те сотни храбрецов. Рукопашной в начале боя, как планировалось текинцами, не получилось. На обвале русские установили три горных орудия и картечницу, которыми открыли огонь внутри крепости по холму, покрытому людьми. Но текинцы быстро оправились и встретили штурмующих залпами. Среди них началось замешательство. Но лишь на минуту. Скобелев, зорко следивший за происходящим, тут же выслал две роты ширванцев из своего резерва. Это и решило исход битвы. Текинцы защищались упорно, даже их женщины. В мемуарах описан случай, как во время обхода крепости с восточной стороны вместо текинца солдаты схватили молодую девушку, стрелявшую из трех лежавших перед ней пистолетов. Храбро дрались текинцы сами за себя и против всех. «Через час после пополудни» холм Денгильтепе был занят русскими войсками, крепость пала. Взвился императорский штандарт. Русские воины кричали «ура!». Победителям предстала никому уже не нужная разрушенная крепость, залитая кровью.

Сколько лет, сколько средств, сколько жизней заложено в этот штурм!

А это из «Энциклопедического словаря «Историко-культурное наследие Туркменистана»: «Как только текинцы стали отступать двумя большими отрядами в сторону песков, генерал лично принял участие в погоне. Во главе отряда казаков и драгун он преследовал их на протяжении 15 км до наступления темноты. Пехота двигалась позади и прошла 10 км, уничтожая отставших джигитов. В это время в самой крепости, по свидетельству одного из участников штурма, «производилась очистка: масса текинцев, скрывшихся в кибитках, была разыскана и истреблена до последнего».

Все тот же иностранец-журналист видел происходящее около Денгильдепе своими глазами, правда, с отдаленного холма, так как, будучи в статусе английского обозревателя, не рисковал ближе подойти к передовым российским частям, он писал: «Штурм русских приходился по направлению южной стены укреплений, и, после явно отчаянного сопротивления, стало очевидно, что они добились там успеха. Толпа всадников беспорядочно высыпалась с противоположной стороны города и быстро разлилась по долине. Сразу же после этого проследовала масса разношерстных беженцев: жители покидали город». Крепость, переполненную защитниками, иностранец почему-то назвал городом. Хотя чем не город, ведь, по подсчету генерала Скобелева, в крепости разместилось 15 тысяч кибиток.

В продолжение свидетельство от очевидца К. К. Абаза: «Прижатые к северной стороне, расстреливаемые с холма, видя надвигавшиеся на них все новые части, текинцы наконец не выдержали и обратились в бегство через широкие северные ворота… Тогда сам Скобелев, во главе двух эскадронов драгун из Полтавской губернии, провели их через крепость и пустился в погоню; рубили и гнали верст 15».

В день святой Татьяны отряды казаков и драгун преследовали тех, кто искал спасения в степи. Победители мстили за первое поражение и потери товарищей в ходе осады. До самой ночи слышны были из крепости одиночные выстрелы, которыми добивали жителей. Очевидцы сообщали, в иных кибитках валялось до 15 тел «неприятеля». Вся территория крепости была залита кровью и завалена трупами мужчин, женщин, детей, среди них мальчики — не спасли девичьи платья, в которые их переодели перед схваткой. Скобелев разрешил своим солдатам три дня брать в кибитках все, что им понравится, за исключением продовольствия и фуража. Самой большой популярностью у солдат пользовались ковры превосходной ручной работы.

В такие ковры заворачивали тела убитых офицеров и хоронили в траншее около Великокняжеской калы под звуки штурмовых маршей, похоронные не играли — щадили раненых в лазарете.

А на следующий день, 13 марта, ярко светило солнце, было до 14 градусов тепла, настроение было хорошее, по воспоминаниям участника битвы В. Шаховского. Скобелев назначил парад внутри крепости, уральцы даже успели принарядиться щеголями, чем заслужили похвалу генерала. Отслужили молебен за победу и панихиду. Души погибших отпели, чтобы полетели быстрее к небесному Вседержителю. Все! Остались только воспоминания да слезы в далекой деревушке, где их напрасно ждали солдатки. Может быть, даже в деревушке моей бабушки? Это была не единственная резня в истории, не первая и не последняя. Страшно…

Захватом крепости Геок-Тепе завершилось полное присоединение этих земель к Российской империи, которая, как подсчитали новые владельцы туркменских степей, песков и гор, увеличилась на «28 тысяч квадратных верст». Победа над текинцами поправила положение русских в Средней Азии, укрепила международный авторитет России и самого царя, укрепила русский рубль. Закончились также затраты на дорогостоящие приготовления для борьбы с Англией.

Ахалцев называли чеченцами пустыни, но текинские ханы все же не последовали примеру имама Шамиля и не сдались в почетный плен. У них свое понятие доблести. Текинцы бились насмерть, проиграли последнюю битву, но проиграли с почетом. Даже завоеватели относились к подвигу геоктепинцев с огромным уважением. Сопротивление в честном бою, после которого никогда не зазорно и так естественно было джигитам покориться. Кто после этого мог сказать, что текинцы трусы? А это важное для туркмена. Уцелевшие после штурма старшины и Дыкма-сердар, который в бою потерял своего сына, а сам был ранен пулею навылет в грудь, присягнули на подданство России. После этого была организована поездка «депутации» текинцев в Петербург, как сообщала петербургская газета «Вечернее время» от 15 мая 1881 года, «для представления императору Александру III и для ознакомления с русской столицей». В той статье было также написано: «Ничего зверского в выражениях этих лиц мы не нашли»…

Не ошибся русский император в своем ставленнике. Камердинер спорол с погон Скобелева звездочки, лишние для звания полного генерала. Освободитель славян и покоритель азиатцев, покончив с Геок-Тепе, направил свои мысли в сторону Мерва и Герата, но кто-то добился, чтобы его отряд расформировали, и потому амбициозный генерал, объявив экспедицию завершенной, сдал командование и в апреле отбыл через Красноводск в Россию. Более ничего знаменательного не было в жизни военачальника, которого в России многие сравнивали с Суворовым, Кутузовым. Генерал думал и о войне с Германией, но не успел проявить себя, так как пережил убитых при Геок-Тепе лишь на полтора года. Скончался в весьма неприглядном виде в московской гостинице в возрасте 39 лет. Император одному из строящихся на Каспийском море судов дал имя «Генерал Скобелев». За 10 дней до смерти Скобелева умер от тяжелых ран другой участник того трагического события, отважный воин Дыкма-сердар, в ашхабадском госпитале Крымского полка, расположенного на улице, которая впоследствии так и стала называться Крымской…

Российские войска после взятия Геок-Тепе быстро заняли туркменское поселение Асхабад — 1100 кибиток. Из песков возвращали беженцев. Прибывший пятитысячный отряд тут же приступил к строительству нового города, точнее, военного поселения на окраине Российской империи, а еще точнее, буферную зону для охраны центра страны от южных соседей. Каждое подобное продвижение русских войск по Азии волновало британских политиков — им казалось, Россия так и не остановится, пока не дойдет до Индии. Положение обострилось, когда русские нацелились на Мерв — последний независимый туркменский город и богатый оазис на полпути между Геок-Тепе и Гератом. Эдмонд О’Донован прибыл туда раньше с намерением информировать британскую общественность о дальнейших взаимоотношениях русских и текинцев. Он хорошо знал обстановку: «Момент для текинцев был критический. Они понимали, что пора решать, с кем дальше делить свою судьбу — с Англией или с Россией, чьи войска, наверное, встретятся в скором времени друг с другом где-то неподалеку от Мерва. Неприязнь к России тлела давно и разгорелась до наивысшей точки после геоктепинского дела. Хотя Токме Сердар показал своим поведением, что русские куда ближе Мерву, чем англичане, текинцы предпочитали полагаться на британские силы».

Видимо, поэтому тактика покорения ахальцев активно менялась. В конце 1883 года в Мерве появился купец, он же офицер-дагестанец, он же российский подданный Алиханов-Аварский и тут же энергично принялся склонять одно влиятельное лицо за другим на сторону своего императора. Когда же через год подготовительная работа была проделана, а к городу невзначай приблизился русский отряд, он просто вышел на центральную площадь и предложил жителям добровольно признать верховную власть русского царя. Тамошние текинцы-мервли, то есть мервские, на маслахате опять спорили, но все же решили не идти путем Ахала. Принесли прошение царю о принятии в русское подданство и, по получении на то «высочайшего согласия», торжественно присягнули на Коране, обещали оставить грабежи и разбои. Генерал А. В. Комаров поздравил новых подданных державы и от имени государя объявил прощение за старые провинности. Было организовано Пендинское приставство. Мерв со всей его историей и архитектурой за годы российской оккупации превратился в заурядный маленький скучный гарнизонный городок с магазинами, торгующими дешевыми российскими товарами, а для развлечений, кроме танцев, только верховые прогулки к руинам древнего Мерва. Тому самому, который был когда-то подобен Вавилону и Афинам по красоте и могуществу, но блистал в истории человечества гораздо дольше. Вот так!

Тогда, в осажденной крепости Геок-Тепе, ходили слухи, что командующий русскими войсками отправит текинцев в Сибирь, а они, наоборот, получили полное прощение от царя и стали полковниками, майорами. Как известно, после разгрома крепости Геок-Тепе Скобелев предложил всем туркменским джигитам перейти на службу России. Конечно, русские знали древний военный устав джигитов, их незыблемые традиции: как только позовет сердар, всадник должен явиться на собственном коне, с собственным оружием и служить в конном войске. Честные, от слова «честь», текинцы выполняли свои воинские племенные обязанности и этим положили основание туркменским дивизионам. Русские офицеры, которые встречались с туркменскими джигитами, оценивали их высоко. Поручик Л. Г. Корнилов великолепно знал туркменский язык и не раз ходил с местными в разведку на территорию Афганистана, участвовал в разработке оперативных мер на случай войны с Великобританией. С его именем связана слава и трагедия Текинского конного полка, который с самого начала участвовал в Первой мировой войне. Потом верховный главнокомандующий Корнилов забрал с фронта текинцев для охраны ставки в Могилеве. Текинцы стояли на площади перед Зимним дворцом, где совещалось Временное правительство России. В. И. Чапаев тоже отобрал несколько десятков текинцев в свою дивизию. Отношения туркмен с русскими воинами еще раз доказали, что в смуглых телах дерзких всадников бились большие и добрые сердца, хотя, конечно, странно говорить так о тех, которые могли своей кривой саблей срубить с лету голову врага, а потом в устрашение и назидание насадить ее на палку. Кровожадными разбойниками текинцы становились только тогда, когда они объявляли врагу газават. И к этому добавлю, что у местных джигитов, если любовь — то навеки, если преданность — то не жалея своей жизни. Туркмен, дав слово, никогда не нарушит его, хотя бы это стоило ему жизни или свободы. Бывшие враги России в мундирах царской армии, делающие карьеру на царской службе, — вот она, завершенность завоеваний России. Свободолюбивые туркмены были окончательно приручены. А в советское время чувства открытых и несколько наивных детей степей и песков воспринимали раболепством и жестоко пользовались этим, унижали… Скажу только одно: добиться от государства разрешения иметь в собственном владении ахалтекинца туркменские «кентавры» смогли только в годы пере стройки.

На мирное расширение русских пределов в Пендинском приставстве Британия смотрела как на потенциальную угрозу своему господству в Индии, и это, как и ожидалось, привело к бою в 1885 году. Мургабский отряд Комарова наголову разбил афганцев. Англичане отмечали необычайную смелость туркменских всадников, еще недавно дравшихся против Скобелева за Геок-Тепе. Афганцы под прицельным огнем бежали к реке Кушке и бросались с крутых берегов в воду. На другой день после разгрома наемных афганцев представители других туркменских племен — эрсаринцев, сарыков и салорцев — подали просьбу принять их в русское подданство.

После полюбовного разрешения дипломатами спорных вопросов была установлена государственная граница, которая действует до сих пор. В 1895-м совместная комиссия окончательно прочертила новые границы империй — теперь без объявления войны их было уже не изменить. А имперские владения русских обогатились отвоеванным клочком афганской земли, на которой впоследствии была построена крепость Кушка.

Кушке выпала роль быть самой южной точкой Российской империи, а потом — Страны Советов, да и пословица тогда утверждала, что «дальше Кушки не пошлют». Но в год олимпийского мишки послали советских ребят дальше Кушки, они вернулись «афганцами», но только не все и не вскоре, а через долгие девять лет. Первых, закончивших никому не нужную войну, начали ждать с ночи, а темнота все пугала съехавших в Кушку со всего мира корреспондентов, матерей, невест, пугала то дальней канонадой, то выстрелами, то слухами, что где-то подорвался БТР и есть раненые. С утра вяли цветы, сохли булочки для домашнего солдатского завтрака. Они появились после полудня — усталые, пыльные, голодные. Обнимались, целовались, плакали, а русские женщины в камеры твердили: «Дай бог, чтобы это была последняя война». Не оправдались их надежды. Зато Туркменистан уже не получал гробы с чеченской войны.

Накануне Первой мировой войны царь Николай II решил поставить четыре креста на самых крайних точках империи. В 1913 году один был установлен в Кушке. По сей день на вершине холма стоит десятиметровое каменное изваяние, на одной стороне которого — той, что в сторону Афганистана, — укреплен кованый меч. Рассказывают, что в основании внутри креста когда-то была часовня. Южный крест. Это всего лишь исторический памятник. Теперь Кушка — форпост независимого Туркменского государства.

Представители царя взялись за хозяйствование на новой земле очень серьезно. За имперскими войсками тянулись рельсы военной железной дороги, впервые в мире проложенной через сыпучие барханы. Ашхабад стал станцией Среднеазиатской железной дороги, частью великой системы железных дорог СССР. Магистраль существует и поныне, как и заложенная русскими инженерами под руководством генерала М. Н. Анненкова наука о железнодорожном строительстве в условиях движущихся песков. Но мечта о золотом пути в Индию пока не воплотилась в жизнь. Тот же Анненков предложил самый кратчайший путь между Парижем и Ширкануром через Варшаву, Москву, Баку и далее через Михайловский залив Каспия и по туркменской и афганской территориям. Путь рассчитан был на 11–12 дней. Известны и другие российские проекты рельсового пути до Индии, но все они оказались дорогостоящими. Потом царской мечте помешали воплотиться воцарившиеся Советы? Совсем нет. Есть сведения, что коммунисты тоже были настроены по-царски и не менее решительно — все силы бросить на Бухару, затем на Персию, а потом на Индию.

Уже буквально через год в ауле Кеши открыли школу садоводства, из лесничеств России прислали около 4 тысяч саженцев сосны эльдарской. Хвойные оказались удачными для озеленения города. Русскую торговлю интересовал хлопок для развития российской текстильной промышленности — стали развивать хлопководство, ковры — начали собирать ковровщиц в артели и пропагандировать вертикальные станки, шелк — при ашхабадской школе-питомнике создали шелководческую станцию, получали высокого качества грену и бесплатно раздавали частным хозяйствам. Многие десятилетия развивался в стране этот промысел, о котором помнят только уже не нужные никому скрюченные великаны-туты по обочинам сельских дорог.

Когда-то в аулах эти деревья охраняли, берегли. Срезали весной ветки и листьями кормили прожорливых гусениц шелкопряда, чтобы они через положенный срок превратились в белоснежные коконы. Туркменский шелк!.. Моя знакомая русская старушка часто вспоминала: «Представляете, я была в светлом летнем пальто из натурального туркменского (!) шелка, во французской шляпке. Боже, как я тогда была невероятно хороша!» Где ныне они, прекрасные легкие шелковые ткани, которые производила местная чарджоуская фабрика? Оказывается, чем самим кормить грену и потом самим коконы мотать, теперь легче покупать дорогущий шелк у хитрых китайцев. Газовых-то денег много.

Боевой, как говорят, пропахший порохом генерал-губернатор А. Н. Куропаткин, который получил орден Святого Георгия за убийство текинцев, в мирное время проявил себя как способный администратор. При нем в Закаспийской области с кочевым населением, с зачатками торговли и промышленности, не имевшей дорог, поднялась экономика городов и селений. Все это осталось на турк менской земле. Военный чиновник почувствовал себя настоящим хозяином и потому делал свое дело от души. Такого престижа у него уже больше не было — провал в Японской войне связывали именно с ним, главнокомандующим. В августе 1916 года Куропаткин, уже генерал-губернатор Туркестана, подписал приказ о наборе туркменских джигитов, как «туземных» рабочих, на тыловые работы фронта. В грустной старости он признавался, что полюбил туркмен. Рождалась симпатия к коренным жителям у многих из тех, кто сначала приезжал в роли колонизаторов, даже в пробковых колониальных шлемах, а потом привязывался всем сердцем к этой суровой земле, ее людям и оставался здесь навсегда. Азия что-то творит с чужеземцами. Привораживает?

В холмах под Асхабадом генерал-губернатор Комаров искал скифское золото. Светское общество того времени было уверено, что ничего путного так и не нашел, какие-то черепки, бусины. Как они ошибались! Боевой генерал был незаурядным археологом. Коллекции Комарова стали фундаментом для первого музея в Асхабаде. Начало археологии и этнографии Туркменистана положили русские военные, люди образованные, имеющие понятия об истории, ценности артефактов. Потом советские российские ученые также открывали удивительные страницы туркменской истории. Даже сейчас, когда нет финансирования, они приезжают из России на скудные командировочные, чтобы на шатающихся трехъярусных мостках со скребком в руках проторчать еще дополнительно и свой отпуск.

Азиатам были завезены правовые рамки по российскому образцу, но администрация учила туркменский и персидский языки, а также местное право — адат. Классический принцип колонизаторов «разделяй и властвуй» русские правители практически не использовали. К тому же власти позаботились о том, чтобы крупные родовые подразделения туркмен совпали с подразделениями на волости, а родовые вожди были выбраны в волостное управление. Русские, понятно, пошли в этом вопросе на компромисс с текинцами. Конечно, иного не могло и быть. Уничтожить старинный уклад жизни бывших кочевников пока не под силу никакому правительству. Ни русскому, ни советскому, ни нынешнему туркменскому. В 1924 году объединили туркменские племена в одно государство, но по сей день страна делится на 24 племени, самое многочисленное — теке. Отношения в родоплеменной системе до сих пор определяют внутреннюю политику страны. Когда после распада СССР стране грозила межплеменная война, ее спас жесткий кулак Туркмен-баши. Но почему, военные и политики во все времена, воплощая свои цели во имя своего народа, непременно жертвуют этим же народом? До сих пор, встречаясь, туркмены сразу же осведомляются, из какого рода новый знакомец, о племени даже не спрашивают, итак по внешности видно. И вот такие они разные, но все зовутся туркменами, живут в мире, упорно сохраняя каждый свои родовые привычки, нормы этикета и одежду, как ни стремятся новые чиновники от культуры все нивелировать… по образцам только текинского племени.

Об Ахалской военной экспедиции еще долго напоминали могилы с крестами в туркменских селениях, почетный караул в Геок-Тепе, хотя земля-то была залита больше кровью туркмен, чем русских. Издавали книги с портретами «победителей» — участников баталий, их имена давали улицам и площадям. Служивые гордились георгиевскими крестами и звонкими желтыми медалями, да часто затягивали грустные песни про степи текинские… Тем не менее, раны земли и людских сердец все же затянулись. Да, начальник штаба экспедиции Н. И. Гродеков писал в 1879 году, что «туркмены — это черное пятно на земном шаре, это стыд человечества, которое их терпит», но в Асхабаде русские военные совсем скоро местных ханов и беков уже не называли разбойниками, напротив, находили их очаровательными, поощряли их свободолюбие. Тот же Скобелев в предписании советовал: «С возвращающимся населением обращайтесь честно, где выгодно, даже великодушно… При всем том, как бы небосклон ни представлялся безнадежно радужным, тем крепче держите камень за пазухой. Помните князя Бековича-Черкасского. Осторожность, осторожность, осторожность». Осторожничали. Из журнала военных действий за февраль 1881 года эпизод об отношении к туземному населению: «9 февраля бомбардир 3-й подвижной батареи Титов в нетрезвом виде ворвался в кибитку текинцев, причем убил одного текинца и ранил женщину.

Приказом от 10 февраля был собран полевой военный суд, который приговорил вышеозначенного бомбардира к расстрелу. Приказом от 11 февраля приговор суда был приведен в исполнение…» Страсти, конечно, кипели еще долго.

На архивных фото женской гимназии, уничтоженной несколько лет назад, увидела знакомые деревья-патриархи еще юными тонкими саженцами. Когда эти деревья были молодыми, Ашхабад уже был центром интеллектуальной жизни края: общественная библиотека, музей, четыре клуба с театральными сценами, там отмечали Гоголевские и Пушкинские дни, слушали русскую оперную труппу, Шаляпина, посещали спектакли с участием Комиссаржевской, спорили о новых пьесах Чехова и Горького, обсуждали творчество Льва Толстого и туркменских поэтов Кемине, Молланепеса, Махтумкули. Но эта культурная жизнь, не надо забывать, была не для туземцев.

В городе, где еще многие годы утро начиналось военной побудкой, появились и мирные названия улиц: Базарная, Кирпичная, Фонтанная, Типографская, Огородный переулок, даже Пивной и Докторский, где жили семьи военных врачей. Город стал центром Закаспийской области, но в отличие от Ташкента или Самарканда, например, не имел ярко выраженных примет «восточного» города. Так, большое поселение русского типа, если б не караваны верблюдов, взбивающие уличную пыль. На Куропаткинском проспекте керосиновые фонари заменили электрическими. Как-то прочитала в архивной газете, что в гостинице «Московские нумера», той, что была на углу Ставропольской (Кербабаева), по утрам даже огораживали тротуар, чтобы шаги под окнами не тревожили почивающих господ. На углу Мервской и Торговой открыли тогда единственную в Средней Азии мраморную баню, судя по рекламе тоже позапрошлого столетия. Все самое роскошное, считалось тогда, могло быть только в Париже. И потому город жители величали «закаспийским Парижем». Париж Парижем, но для азиатских гостей к началу века в городе было 40 караван-сараев. Формировалась новая культура со всеми несомненными плюсами и минусами. Опять же, все это было не для ту земцев.

С армией шли священники, поощряя воинский дух. Но в отличие от западных колонизаторов и миссионеров империя не навязывала местному населению своих взглядов и традиций. Культивировались нормы веротерпимости. Более того, был издан циркуляр, в котором признавалось необходимым преподавание Корана в русских государственных школах параллельно с православным законом, правда, несведущие в законах развития человечества, они были уверены, что скоро надобность в исламе отпадет сама собой.

На Воскресенской площади строился православный собор, около железной дороги — костел, на Куропаткинском проспекте приверженцы новой религии бахаи начали возводить храм. Опыт сосуществования представителей разных конфессий показал, что религиозные различия сами по себе не являются источниками конфликтов между народами при условии, если основная задача общества направлена на созидание. Хотя в Ашхабаде в то время произошел и очень печальный случай. О нем непременно будет дальше.

Христианство в Азии активно поддерживали процветающие русские богачи. Это по их заказу архитектором В. Щусевым и художником М. Нестеровым был построен и расписан храм в Байрам-Али. Все-таки тогда капиталисты были гораздо щедрее, настоящие меценаты. Самым церковным городом епархии был, конечно, Ашхабад, где построили 22 храма. Каменные ступени истерли сапоги русских солдат и офицеров, по долгу службы оказавшихся вдали от дома среди непонятных им и чужих людей. Только под сводами христианской церкви русские воины и переселенцы по-настоящему, чувствовали себя дома.

Когда в Туркестане возникли пять советских республик, ими продолжали управлять из той же России. Однако веротерпимость недолго украшала Советы. Началась государственная кампания против иностранцев. Аресты. Депортации. Ссылки. В Ашхабаде тогда закрыли украшавшие город своей архитектурой многие молитвенные дома и храмы. Потом почти все уничтожила стихия землетрясения. Скромная по виду, но вместе с тем величественная, как старый генерал в солдатской форме, церковь Таманского полка, только она к девяностым годам прошлого века досталась православным Ашхабада, церковь, верно прослужившая Российской империи храмом, а в советской эпохе — складом.

Время от времени Евразия сотрясается от великих переселений народов. Причины разные, они исследуются учеными. Одна из них — колонизация захваченных империей азиатских земель. Как только царские представители укрепили новые границы империи казаками, так встала важной и другая цель — снабжение армии продовольствием. И потому в начале девяностых годов позапрошлого века люди из России, спасаясь от голода, устремились в Красноводск. Приезжали морем и спешили на извозчиках к железнодорожному вокзалу. Построен Бенуа — не тем, всем известным, но из этой же обрусевшей талантливой семьи. Сотворил действительно настоящее архитектурное чудо. Бело-розовое! Ехали переселенцы отовсюду. Первые поселки создавались в горах, там без полива на богарных землях выращивали зерно для фуража. В поселках близ городов специализировались на овощах и плодах, где-то активно занимались животноводством, снабжали армию молоком. За семь лет возникло десять поселков, а потом их стало тридцать три. В начале XX века в Закаспий двинулись уже несметные массы народа. Такому потоку голодных стали уже искать препоны. И нашли. Удивили пассажиров требованием показывать на вокзале паспорта. Власти Красноводска, похоже, первыми изобрели это правило. А пароходы привозили все новых и новых россиян из Самарской, Тамбовской и Пензенской областей.

Ашхабад и другие города заполонили переселенцы из Ирана, Закавказья, благо работы всем хватало. Многие из тех, кто пришел вместе с имперскими войсками, выйдя на пенсию, остались до конца жизни в теплом Ашхабаде: военные врачи, инженеры, железнодорожники. Потом бежали сюда в годы коллективизации. Много приехало из Самары, их так и называли «самарскими», они селились в Ашхабаде на необжитых местах за кладбищем. Потом их стали называть «хит ровскими».

Ашхабад, как и Ташкент, выполнил свою гуманитарную миссию: дал приют многим «неблагонадежным», сосланным «на край света», то есть люди были спасены. Моя приятельница рассказывала, что в их сельской школе на севере Туркменистана преподавал русский язык и русскую литературу ссыльный профессор из Ленинграда. В Ашхабаде жил и работал Б. Л. Смирнов. По своему воспитанию, образу жизни и стилю работы Борис Леонидович принадлежал к лучшему поколению русских врачей. С Гражданской войны он, военврач, пробирался в Киев к отцу. На одной из станций в развалах книг наткнулся на санскритско-русский словарь. С этой потрепанной книжкой он попал в ссылку в Туркмению и уже не расставался с ней никогда. Потом ему разрешили жить в Ашхабаде. Он лечил, оперировал, создал новую в наших краях клинику, а по вечерам переводил. Ведические сказания Индии переводил на русский язык ашхабадский нейрохирург. В общении с такими «врагами народа» и воспитывалась тогда туркменская интеллигенция. Интересно, при английском владычестве быст ро ли состоялась бы туркменская культура?

До землетрясения готовил историков в Туркменском госуниверситете ссыльный И. Н. Бороздин, крупный ученый — медиевист, который в свое время преподавал С ергею Есенину. В Воронежском госуниверситете доцент Бороздина еще недавно читала курс «Литература народов СССР», в котором очень интересен для наших преподавателей полновесный раздел по туркменской литературе. Хоть бери сейчас и переводи на туркменский язык. Лучше пока никто не напишет. Полина Андреевна часто вспоминает, как шумел камыш в «ее» ауле, как хорошо были видны горы из окна их ашхабадской квартиры, каким вкусным был туркменский виноград, какой чудесной была жизнь с Ильей Николаевичем в Ашхабаде. Я греюсь у костра ее любви, в который она так красиво подбрасывает и подбрасывает свои ярко горящие пламенные воспоминания. И после этого я слышу от россиян: «Не пускать черненьких!» Да, забываются…

В январе 1942 года в Ашхабаде начались занятия на всех факультетах МГУ и других эвакуированных вузов. Старожилы Ашхабада еще помнят студента физмата, исхудавшего, в старом пальто и в галошах на веревочках, которого обогрели на туркменской земле в один из многих трудных периодов его жизни, человека, ставшего умом, честью и совестью советской эпохи. Стоит отметить, что неординарность молчаливого московского студента Андрея Сахарова отмечали уже в то время. Во время эвакуации у нас жили и работали известные писатели, среди них мой любимый Юрий Олеша. На Ашхабадской киностудии Марк Донской экранизировал роман Николая Островского «Как закалялась сталь». Близость с русской интеллигенцией стала дрожжами для подъема творческого духа местных преподавателей, артистов, художников. Это были истинные плюсы российского влияния.

А еще я помню множество безногих калек на деревянных каталках, одноногих и одноруких женщин в кокетливых шляпках и с орденами на шелковых платьях. Еще долго после вой ны ехали селиться в «края, где растут апельсины», очень молчаливые и болезненные люди с наколками. Апельсины до сих пор не растут на туркменской земле, но здесь «политические» и «неполитические» могли забыть сибирские лагеря и действительно отогреться под солнцем. Две соседки пару дней плакали от счастья, когда появился пешком с вокзала их брат в грязном ватнике. Ему купили костюм и шляпу. Они водили брата по городу и всем показывали свое счастье. Потом сестры опять плакали и говорили о туберкулезе, потом плакали на похоронах, выпросив у соседей новогоднюю елку для венков. Я по дороге в школу всегда обходила их «времянку», боялась увидеть в низенькое окно висящие на стене под простынею костюм и шляпу ссыльного.

Отдельный слой переселенцев — это выпускники училищ и вузов РСФСР. Русские и туркмены вместе сформировали городскую и сельскую интеллигенцию. Маму, голубоглазую девушку, прислали из российского педучилища на самый юг Страны Советов. Отработав положенные годы не только учительницей, но и директором школы, она уже хотела уехать с подругами на Дальний Восток. Не представляла, что Провидение уже приготовило ей иную судьбу…

Я родилась после землетрясения. Родилась в смешанной русско-персидской семье. Туркмен видела редко, на базарах и на маминой работе, да и то только в качестве технического персонала — уборщиц. У меня в раннем детстве не было друзей из туркмен. Помню первого туркмена — он, сирота, пришел 1 сентября в пижаме. Все русские мамы засуетились, стали собирать деньги ему на школьную форму. Папа не раз водил меня в туркменскую школу, где преподавал, он знакомил со своими учениками. Но мы были очень разными, дети из разных миров. У нас были разные игры.

Они играли в свадьбу. Я даже не все понимала в сценарии. Зачем тарелку наполняли белыми цветочками с деревьев и потом брали тремя пальцами, запихивали в рот и смачно жевали? Сейчас поняла, дети подражали взрослым и руками, так у них было положено, ели свадебный «плов». Хорошо, дождалась наконец случая, чтобы рассказать о моем первом выпускном, самом замечательном празднике в мои семь лет. Какой волшебной была школьная комната в разно цветных фонариках из бумаги, какими вкусными самодельные конфеты в фантиках, какими красивыми были наши мамы: и русские, и туркменки, и армянки, сделавшие все это своими руками и с большой любовью. Они были очень счастливыми и красивыми, хотя почти все, сейчас понимаю, были не очень молоды. Постарели, поседели, когда потеряли своих первенцев в ночь необузданной стихии. Мы были их последней попыткой вновь обрести материнское счастье. Выживание после землетрясения сдружило. Все стали местными…

О царском времени в Закаспии мы знали только по прежним названиям улиц. Козелковская улица, Лемкуловская, Скобелевская площадь, поселок Ванновского. Русские фамилии будоражили, как «Прощание славянки», которую всегда играл духовой оркестр на демонстрациях. Я помню, даже злилась на родителей, которым все было недосуг свозить меня в Геок-Тепе. Там же музей о русских, которые основали Ашхабад! И меньше часа на автобусе! Маргеланская, Андижанская, Кокандская, Хивинская, Бухарская — азиатская география улиц моего детства. Мама говорила, это русские так назвали. Но почему не Московская, не Воронежская? «В честь завоеванных городов…» И нас тоже завоевали?! «Тебе рано об этом знать!» Зато старая русская соседка с восторгом рассказала, что наша Свобода раньше была Куропаткинским проспектом — в честь начальника русского отряда. Он сражался вместе с «белым генералом» Скобелевым, чтобы принести нам цивилизацию. Мои любимые русские! Они убивали! Мне уже было не до «Славянки».

Однако сама Россия, российское еще долго было чем-то далеким, но прекрасно-манящим. Там жили мои русские бабушка и дедушка. Из деревни они присылали валенки, совсем не нужные нам на берегу пустыни Каракумы, но их катал дед, других подарков у них не было. Еще в большом бязевом мешке почтовой посылки были сушеный «вишник» с панского сада (о, тот загадочный панский сад!) и в старой грелке мед, чудно пахнущий духами. Мама говорила, что он лесной. «Мама, а что такое лес?!» Еще не было телевидения, но были красочные учебники. До сих пор помню про лето «…и в большом колхозном поле собирали колоски». Только в 15 лет я увидела и лес, и русское поле, и колоски, которые вылетали из комбайна моего дяди и кололи лицо и руки. А когда пошли ночевать к бабушке, я расплакалась. Где дом маминого детства, та сказочная избушка в панском саду на берегу речки? Панский сад, может быть, когда-то и был достоин восхищения, но его посадили давно, еще солдатки, когда их мужья бились с «турками», кого имели в виду российские родные, точно не знаю, ведь так в деревне до сих пор называют и туркмен. Потом сад рос совсем без пригляда, колхозникам на такую блажь не было времени. А избушка, может быть, и сказочная, но она для другого персонажа, для Бабы Яги. Печь-развалюха, узкие деревянные лавки да зеркальце, засиженное мухами и затыканное со всех сторон желтыми фотками каких-то усатых дядек в военной форме. Детей и меня положили на глиняном полу, обмазанном к нашему приезду кизяками, на каких-то вонючих овчинах. Взрослые на печке. Ни тебе ашхабадских ковров, ни тебе мягких диванов, ни распахнутых настежь окон. В сундучке, на котором спал дед, свернувшись в три погибели, хранились сокровища. Ситцевые платки да два-три кумачовых отреза, которые в конце тридцатых годов высылала им моя мама, тогда директор школы, с самого юга страны. Бабушка хранила добро всю войну — женить парней сгодится, да так и осталось все нетронутым. В тряпичном мешочке хранили горсть медалей и орденов. Еще в сундуке был «германский рипсовый» полушалок — коровы стоил. В церкви прилюдно пан накинул его на плечи моей юной бабушке — красавице и лучшей певунье в селе. Трудно было во все это поверить. Она грузная еле-еле передвигалась с клюкой и все просила: «Внученька, а внученька, надень, родненькая, юбочку подли-и-ньше». Спину надорвала на колхозных «буряках», петь уже была стара, однако была по-прежнему всеми любима. При фрицах в той же хате ночами она тайком варила самогон для партизанского госпиталя, хлебы пекла да варежки вязала. Другие боялись, а она, как рассказывала, еще в первую мировую войну маленькой девочкой вдоволь «набоялась». Дождется снегопада, ночью зароет у дуба бутыль с целительной жидкостью, а потом на том же месте партизаны мешок сахара оставят… Одна справлялась. Радовалась, что девки, это мама и тетя, в глубоком тылу, а по парням мучилась. Дедушка и дядья воевали далеко, на разных фронтах, известий о себе не давали, а про одного до сих пор так ничего и неизвестно. Даже младшенький, шестнадцати еле дождавшись, уехал на фронт — успел, пока немцы не пришли в село. А бабушка бежала и бежала вслед за поездом и кричала во все горло: «Ваня-а-а-тка!» — да потом как грохнется, еле ее откачали — так рассказывала тетка, которую в деревне звали Полячка. Мой сородич польскую девушку с Первой войны привез. А другой — на Финской руку потерял. По биографиям моих русских родственников можно военную историю изучать.

В Ашхабад, казалось, прилетела на машине времени, опередив российскую деревню примерно на век, и искренне удивлялась, а зачем русские генералы так стремились обустроить чужой край, если свои-то жили гораздо хуже? У меня копились сложные вопросы, особенно когда начали широко праздновать столетие «добровольного вхождения в состав России».

Прочитала, что русские называли туркмен «халатниками». Обиделась. Я-то до сих пор помню, как живописны были сельские туркмены в домотканых халатах и в кудрявых, будто специально завитых, барашковых папахах. В полдень они вытаскивали откуда-то маленькие коврики или кусочки кошмы и, оставшись в тюбетейке, которая была под папахой (а слово-то кавказское), прилюдно мыли ноги и руки водой из железного кувшинчика-кумгана, потом несколько раз ловко сгибались и шептали что-то про себя на непонятном языке. «Они склоняются в сторону священной Мекки», — пояснил отец, но запретил так пристально смотреть, чтобы не мешать им молиться.

Среди многих минусов политики царской империи был главный — туземцы, как тогда называли туркмен, были людьми иного сорта. При русском владычестве туркмены начали переходить на оседлый способ жизни. Но коренное население жило в основном вне пределов города, в центр приезжали из аулов лишь торговать на знаменитый текинский базар. Впрочем, так продолжалось долгие годы и при советской, читай — московской власти. Помню даже я, как селяне торговали молоком. Две оцинкованные емкости по бокам в хурджунах, а хозяйка в национальном халате, надетом рукавом на голову, увенчанную бориком (это нечто похожее на головной убор египетской царицы Нефертити), оседлав ослика, пятками в бока направляла уставшее или ленивое животное. Этих туркменок мы называли «дайза», то есть тетушка. Они же русских женщин называли «сестра». А были еще «кизимки», то есть девочки. Помню одну такую, в красном платьишке с голой шеей и стареньком пальто с чужого плеча, а на голове — чудная шапочка с торчавшей металлической пикой, и все было обмотано красным «бумажным» платком. Очень рано утром, почти в темноте, она тихонечко стучала в нашу калитку, снимала тяжеленный бидон из-за плеч и наливала молоко железной кружкой-меркой в мамин графин. Я запоминала, что «сюйт» — это молоко, а вот новое слово «аул», узнала, привезли русские солдаты с Кавказа, местные называют село «оба». Входили в обиход и другие слова: караван, арык, шашлык, саман, саксаул. Однажды девочка пришла из аула очень холодной зимой, а руки-то в кровоточащих цыпках. Мама запричитала, смазала маленькие ее пальчики маслом, перевязала новенькими тряпочками от платья, которое шила мне. Нашла вязаные перчатки. Я тогда очень жалела «кизимку» и детским умишком не понимала, почему так следует жить: русским в городе, а туркменам в селе. Но до сих пор геополитика мира во многом определяется именно таким противостоянием «цивилизации» Европы «варварству» Азии, а государственные мужи прежде великой державы и сегодня говорят о «неблагодарном присутствии азиатов в ойкумене современного мира».

Диффузия еще активнее нас смешала в шестидесятые. Шли даже слухи, что скоро отменят национальности. А мы их уже перестали различать. У меня появились закадычные подруги-туркменки. Мы все носили одинаковые джинсы, все взахлеб читали столичные журналы «Москва» и «Дружба народов», а потом «Иностранку» и передавали друг другу затертые «самиздаты», слушали вместе пластинки «Битлз». Но для Москвы мы по-прежнему считались отсталой провинцией. Даже всесторонне образованные мои первые учителя на ЦТ искренне удивлялись правильному русскому языку провинциалки, а сами путали в титрах азиатские республики — Туркменистан и Таджикистан.

После землетрясения восполнили численность населения те, кто приехал восстанавливать Ашхабад. Они обжили холмистую окраину города Гажу. Но некоторые, не влезая в исконно «персидский залив», как назывался старый район иранских переселенцев, все же умудрились уместиться в самом центре у «Текинки» маленькой улочкой глинобитных времянок, как раз на том месте, где сейчас автостоянка. Эти русские переселенцы жили бедно и очень обособленно. Для их детей «Текинка» была вотчиной, где нередко удавалось не только поживиться тем, что плохо лежит на прилавках, но и честно подзаработать. Рядом в автопарке девочки мыли салоны, а вечерами считали — переводили в рубли килограммы медной выручки водителей. Однокопеечными водители расплачивались. Текинские друзья были щедрыми, угощали на эти копейки текинскими чебуреками с зеленым луком, очень вкусными, их пекли умелые армянские женщины. Жизнью считаются моменты хорошего настроения, а хорошее настроение иногда бывает даже из-за таких мелочей, как зеленый лук в чебуреках, и потому сейчас, вспоминая об этих «текинских» днях юности, у меня опять становится хорошо на душе. В Асхабаде было два базара: для русских — Русский, для местных — Текинский. Сегодня в Ашхабаде на Русский базар, где цены кусаются, ходят за продуктами только туркмены и иностранцы, а на «Текинку» — люди победней, в основном русские. Возвращаясь в Ашхабад, я каждый раз спрашиваю: как там «Текинка», не разрушили? Это уже памятное место в истории города.

В девятом классе я опять столкнулась с откликом вой ны. У нас среди учебного года появилась крутобокая и краснощекая русская девочка с длинной черной косой и туркменской фамилией. Ее мама после фронта осталась в госпитале, там выходила контуженого офицера-туркмена, он полюбил русскую сестричку. Смешанные браки. Это еще одна страница в русско-туркменских отношениях. Всем казалось это правильным, даже наука подсобила, объявив, что чужая кровь облагораживает местных жителей. И мы верили. Было время, когда каждый выдвиженец из туркмен должен был иметь русскую жену, чтобы она его «окультуривала», это было, так сказать, входным билетом в советскую элиту. Впрочем, и сегодня туркменские юноши берут в жены русских девушек, но это по любви. А можно сказать и по-другому: русские девушки выбирают в мужья местных «амиго». Но теперь власти не очень приветствуют такие браки. Сын моей знакомой, талантливый парень, текинский красавец и богатырь, но имеющий в паспорте фамилию русского отца, так и не смог поступить в туркменский вуз. Сказали, меняйте фамилию… Но что она, политика, там, где правит любовь.

В «смешанном» браке родились дети первого Президента Туркменистана. Я дружила с детьми из туркменско-русских семей. Их самих, и детей, и внуков ожидала такая же печальная судьба, как и обычных русских переселенцев. Они по-прежнему носят туркменские фамилии и европейскую одежду, игнорируя негласный высочайший приказ отделам кадров — на фото для документов всем девушкам и дамам быть только в бархате с вышивкой и непременно в желтом платке. Русские туркмены доживают свой век на очень скудную пенсию и безмерно счастливы, если удалось хоть одному внуку дать высшее образование. Русская дочь одного «циковского» долго жила продажей галстуков из папиной большой коллекции, раньше-то все дарили мужчинам галстуки, а тем, кто на должности, так только импортные. Но и галстуки у нее уже закончились…

Возвращение…

Во мне, полукровке, только пятьдесят процентов русской крови, но она в детстве бурлила на все сто, когда дело касалось русской истории на моей родной земле. Завораживали рассказы о русском поселке Гермаб в горах, где течет теплая речка, а по весне пышно цветут вишневые сады, посаженные русскими, которые пришли с имперскими войсками и остались. В советское время поселок на границе с Ираном закрыли. Гермабцы заколотили окна и двери своих добротных домов и по приказу перебрались в долину в Геок-Тепе. Там они вновь построили дома, посадили сады. Остались от гермабских русских блекло-желтые фотоснимки в уже пожухлых паспарту с вензелями владельцев фотоателье. На одном даже сохранился адрес такого заведения — «Асхабад. Куропаткинский пр., угол Комаровской, д. Исхановой». Туда как-то зашла молодая поселянка, дочь казака. Фотограф картинно разложил складки ее пышной юбки, чтобы приоткрыть кокетливые ботинки на тугой шнуровке, положил ее пухлую ручку в кружевах на полированный подлокотник бархатного креслица с изогнутыми львиными лапами. И вот она уже больше века с напряженным вниманием ждет, когда вылетит птичка из черного глаза аппа рата. Уже работая в СМИ, с большим трудом, но получила пропуск в погранзону, дождалась оказии — компании охотоведов и лесоводов — и отправилась в путь с надеждой увидеть дома тех людей с выцветших фото. Ах, как я была тогда молода! И безрассудна настолько, что не могла себе позволить показаться среди неизвестных мне ученых в старых сапогах. Конечно, я надела новые итальянские, только что купленные мамой на ашхабадской толкучке по неимоверно высокой цене. Они были голубыми. Как раз по весне, говорила я себе, и этим утопила без труда остатки своей разумности. В горном поселке я осмотрела руины церкви и других каменных построек. Мне показали, где была гимназия, а где — училище. Я вдоволь настучалась в мощные двери толстокаменных домов, потрогала все сохранившиеся кружевные наличники. Старалась до сумерек успеть налюбоваться родниками, разлившимися в озеро, дающее начало многим рукавам Секизяба — речки, которая многие века орошает земли в горах и на подгорной равнине, в Геок-Тепе уже бежит по трубам. И в это время пошел снег. Неожиданный, весенний. Было тепло, но снежинки-пушинки быстро запорошили волосы. Не скоро холод почувствовали мои ноги. Высокие голенища еще держались на ногах, а кожаные подошвы отклеились и собирались уплыть… Так в чулках я дотопала по заснеженной земле до старинного здания, где жили работники лесного кордона. Сутки лежала с высокой температурой и в бреду ненавидела докрасна раскаленную буржуйку, около которой меня уложили заботливые спутники. Проснулась от неожиданной прохлады. Рука сжимала яблоко. Открыв глаза, с восторгом увидела огромное керамическое блюдо, на его плоском дне в снегу утопали краснобокие яблочки. Наутро я, уже вполне здоровая (молодость творит чудеса), прощалась с теплой компанией и в старых солдатских сапогах возвращалась в Ашхабад. Попутчики рассказали мне, что вчерашние яблоки из сада губернаторской дачи. Еще родят старые деревья. И даже колесная дорога сохранилась.

В девяностых названия уже бывших русских поселков вокруг Ашхабада я вспоминала с потомками россиян, тех, кто приехал обживать туркменские земли, да и не самые лучшие земли, а неудобь, горные участки, и своим трудом превратил их в богатые колхозы. От туркмен не отделялись, а жили дружно, перенимая друг у друга лучшее. Они основали Комаровку, Янгоб, Рербергский, Романовский, Нефтоновку, Ванновский — поселок, за который переживали, наверное, все добрые и искренне любящие страну люди, потому что дома с садами, и огородами, дома дачников и местных курдов, обсерватория пошли под бульдозеры, которые расчищали территорию для президентской дачи. А на вершине каждой горы поставили автоматчиков. Теперь Фирюза, эта форточка прохлады и ночной неги в знойные дни, сохранилась лишь в наших лучших снах, в книгах российских очеркистов да в воспоминаниях тех, кто приезжал туда отдыхать, а в декабре плавать в бассейне с синей водой и желтыми листьями чинар, собирать ежевику в горах и на их склонах оставлять автографы. А были еще Самсоновка, Обручевка, Михайловка, Дмитриевка, Верхняя Скобелевка и Нижняя Скобелевка. Там жили русские, украинцы, они полюбили туркменскую землю, считали ее родной. Дети «колонистов» создавали сегодняшний день Туркменистана, они учили и лечили туркмен, вместе развивали науку и культуру, но теперь вынуждены уезжать.

В Алексеевке я была лет 20 назад. Мне все было удивительным: и глиняные хатки, чуть ли не крытые соломой, голубые ставенки и пунцовые мальвы. На выложенных из камня и обмазанных глиной уступочках у ворот сидели и лузгали семечки потомки переселенцев из Харьковской губернии — ну прямо декорации для фильма «Вечера на хуторе близ Диканьки», только на летнюю тему. Интересно, что всегда на новом месте переселенцы стараются не потерять своих бытовых традиций, а наоборот, прилагают максимум сил для их сохранения. Сейчас почти все «алексеевские» покинули свою родную землю… Помню и немецких «колонистов» в поселке близ пограничного Серахса. Молодуха, кажется по фамилии Дорцвейлер, в чистейшем доме с выскобленными полами и белоснежными занавесками на окнах, а это, представьте, среди туркменской степи с пыльными бурями, открывала передо мной обитый железом сундук, чтобы показать восхитительно тонкое кружевное приданое ее бабушки. Наверное, в 90-е годы, когда рухнул железный занавес, и эти Дорцвейлеры, продав коров и свои домики, увезли с собой на историческую родину и сундуки, и занавески, и… туркменский язык, который будет их согревать памятью о дружной жизни с туркменами, курдами, белуджами и русскими. Повод рассказать и об ашхабадских подругах-учительницах моей деревенской мамы. Одна, из очень древнего дворянского рода, родилась в Европе, а в Баку до сих пор в сохранности их фамильные дома, но она всегда была предельно скромна, незавидно одета и неслово охотлива настолько, что на мои просьбы прояснить некоторые моменты тех исторических дней отвечала всегда: «А зачем это нужно, зачем тревожить тени прошлого?» В советское время приходилось молчать о своем аристократическом происхождении и другой учительнице. Она, хоть до глубокой старости носила пышную прическу барыни и восхищалась, правда только среди своих, родственниками — русскими офицерами, о судьбе которых не имела никаких известий, а каждое лето проводила в российских православных монастырях, она тоже привыкла держать рот за замком. Очень печально. Но их всех выдавали такт, манеры, то, что было привнесено с детства и не исчезло даже в условиях советского нивелирования личности. Я знавала в Ашхабаде многих милых старушек дворянских корней, которых повороты судьбы оставили в Ашхабаде. И со всех старалась брать пример. Ах, это невозможное сослагательное наклонение, но, сложись судьба туркмен иначе, в Ашхабаде доживали бы свою жизнь чопорные старушки— англичанки. Да, но тогда бы не было меня…

Сейчас в Туркменистане почти нет интеллигентных дам в шляпках, которые прежде собирались на художественных выставках, брали классиков в библиотеках и заполняли маленький зал Русского театра. Кстати, Пушкинский театр, это место, куда с удовольствием идут зрители всех национальностей, теперь ютится в бывшем клубе шелкомотальной фабрики, а на концерты в беломраморные дворцы зрителей насильно сгоняют. Уже мало и русских бабулек в ситцевых платочках, которые на Пасху заполняли церковь. Они давно уехали «умирать на родине». Хотя где теперь их родина? Они ведь не члены правительства, которых туркменские коллеги провожали в аэропорту с цветами и напускной грустью. У тех давно была готова квартира в Москве да еще особняк в пригороде. Простым туркменским русским удавалось купить жилье лишь в захолустье.

По сути, их никто насильно не выгонял. Наоборот, турк мены относятся к русским очень сочувственно, о пожилых людях заботятся, их уважают, опекают. Мне ни разу не приходилось наблюдать иного. В автобусе молодые парни и девушки поднимаются мгновенно, если увидят любого постарше их, они не смотрят на национальность. Такое мусульманское воспитание. А русское слово «бабуля» у туркменской молодежи самое любимое, так обращаются (о ужас!) даже к сорокалетним русским женщинам. Но русские уезжают, конечно, не только чтобы умереть, а чтобы жить, как им кажется, в европейских условиях, чтобы дети получили достойное образование на русском языке — причин важных было много. Как выкорчевывают «русские», то есть лиственные породы деревьев, так же методично выкорчевывают память о русских, армянах, грузинах, с кем так сроднились турк мены за долгие годы. В прессе и по телевидению величают только деятелей с туркменскими фамилиями. Русские теперь на самых незначительных ролях. Мне могут возразить, припоминая какие-то положительные факты, но я говорю сейчас о векторе местной политики. Действительно, выдают туркменские паспорта нетуркменам, и при этом их не заставляют писать диктанты на государственном языке, уверена, что до этого не дойдут. Тем не менее потомки первых русских переселенцев, старожилы Ашхабада, Мары, Красноводска, Чарджоу, Керки, вынуждены возвращаться в Россию. Самолеты увозят туркменских русских. А миграционная служба предлагает переселенцам из Туркменистана те же области, откуда перебрались в Закаспий их предки, — Самарскую, Тамбовскую и Пензенскую. Российский круг завершается… Русские, очень нужные, несомненно, и сейчас Туркменистану, уезжают и уезжают. Остаются без присмотра кладбища почти во всех туркменских городах и поселках, кладбища русских воинов, кладбища мирных горожан и поселян. Нельзя забывать, что это могилы тех людей, кто открывал туркменскую дверь в новый мир, во взаимное благополучие. Теперь обе стороны пытаются зачем-то громко захлопнуть эту дверь. Россияне возмущаются: «Понаехали!» И еще раз хочу уточнить, что туркмены, наверное, единственные азиаты, которые не ищут работу в России. Прежде всего потому, что не так легко преодолеть туркменские визовые преграды, а второе, в стране не прекращается строительный бум, требующий много рабочей силы. Мраморной плиткой облицованы все здания. Опять же, для Книги Гиннесса, но против экологии, и мало кому по нраву. На «газдоллары» стали наряжать Ашхабад. Белый город оживляют «танцующие» струи бесчисленных фонтанов, украшают ожерелья тысяч фонарей. Во всем чувствуется пафос богатеющей страны, привыкающей все делать с размахом, со швырянием денег на непонятные побрякушки. Но, наверное, стоит закрыть глаза на многие несуразности вкуса богатеев и лучше обратить внимание на другое. Например, отметить, что пока другие страны воевали, оспаривая свои национальные интересы, в Туркменистане прилагали максимум усилий для преображения страны. Жители моего дома выбрасывают старые кошмы, раскупают запасы строительных рынков и мебельных магазинов. «Евроремонт» сейчас на повестке дня всей страны. Откидываю еще одну костяшку на счет Туркменистана, вспоминая с болью пустые глазницы замороженных строек в других городах других стран. Кризис заставил лучшие строительные фирмы мира бороться за туркменские заказы. Однако в современном Ашхабаде крушат все «колониальные» строения. Сохранилась канцелярия начальника Закаспийской области, а потом дом Союза туркменских писателей, сейчас в нем обосновались дипломаты Украины. Живы в центре старого города несколько кирпичных построек дореволюционного квартала. Жестокое землетрясение? Да, и к тому же необузданное желание властей избавиться от прошлого — и советского, и русского, и туркменского — снесли же в самом центре туркменскую «горку», холмик от старинной крепости и русскую «горку» в первом парке, где при «колонизаторах», а потом и при Советах играл духовой оркестр. Избавлялись от прошлого, как говорится, на корню. Но корни-то остались, хотя это только лишь корни мощных, в три обхвата, деревьев в центре старого города. Еще год-другой, и кто вспомнит былой облик города, кстати, очень уютного и зеленого, — разве что ностальгирующие старожилы да архивные фото. Забудем эту часть своей истории, потомки забудут что-то важное в будущем. Тогда чистая река памяти помутнеет.

…Первая и последняя квартира, которую я получила, оказалась в доме, заселенном семьями рабочих из разных аулов, то есть представителями многих туркменских племен. Мои подруги удивлялись, как я без хорошего знания языка с ними общаюсь. И зачем общаюсь? Но только тогда я начала узнавать настоящую жизнь туркмен. Оказывается, и сельские хорошо говорили по-русски. Я все же где-то тоже русофилка, если удивлялась, что туркменки живут теми же заботами, как и мы, переживают за детей и страдают от измен мужей. Я узнавала их обычаи, традиции, кулинарные рецепты, стала различать племена по колыбельным, какими усыпляли малышей. Я писала им письма. Тогда казалось, что начальник, даже туркмен, скорее поймет смысл просьбы, если она на русском языке. Наверное, так и было, в девяностые, когда круто взялись наводить порядки, мои письма от имени матерей и отцов за детей, посаженных «ни за что», имели положительный резонанс. Сейчас же я прошу соседей написать мне письмо чиновнику, ведь теперь принимают бумаги только на туркменском.

Зато теперь, проезжая по улицам Ашхабада, гости удивляются обилию свадебных салонов и детских магазинов. Растет население. Скажу, совсем не преувеличивая, что в конце почти каждой недели кто-то из соседей выдает замуж дочь или женит сына, — дети выросли. Так же регулярно причаливают к подъездам авто, украшенные мягкими игрушками, которые вместо аиста приво зят новорожденных малышей. Бабушки тут же начинают печь в масле традиционные пишме — кусочки теста и раздавать соседям, устраивают праздник-той, зовут соседей в ресторан, не различая национальностей. Вот так и живем в радости от соседских взаимоотношений и в нерадости от правительственных решений по «улучшению» нашей жизни, зачастую очень дурно влияющих на настроение жителей, и тоже, невзирая на национальности.

В пору работы в СМИ я начала знакомиться с туркменским селом вплотную. И опять появилось уже забытое детское чувство жалости к туркменкам, не знающим иной жизни, кроме изматывающей работы. Потом, со временем, после перестройки, все изменилось. Сейчас в Туркменистане почти матриархат. Даже на автобусной остановке запахло французскими духами. Туркменки оделись в роскошные бархатные платья, в туфли на высоких каблуках. В девяностых годах, когда манекенщицы из Ашхабда впервые показались на подиумах Парижа, европейцы взрывали аплодисментами залы, поражаясь их грациозности и особой царственности. Туркменки похожи и на итальянок и на француженок, на изящных японок и миниатюрных китаянок, и даже на шоколадных африканок. Массагеты, дахи, парфяне, маргианцы, аланы, асы, огузы, персы, арабы — это далеко не полный перечень слагаемых, из которых в историческом процессе переплавки возник туркменский народ. Потом нашим «королевам» добираться до работы на автобусе стало очень-очень неприлично. Они сели за рули роскошных авто. Но больше всего изменились туркменские мужчины. Смельчаки и дерзкие храбрецы, мускулистые богатыри с широкими плечами, как описывали заезжие иностранцы и восхищались их воинскими доблестями, а в мирные дни, это тоже отмечали все, джигиты больше отлеживались в тени своих кибиток, попивая чаек и наблюдая, как жены проворно справляются с хозяйством. Мне же приходилось видеть туркменских мужчин и в поту на хлопковом поле или за станком на заводе, и за ватманом в конструкторском бюро. Сегодня же с удивлением вижу их секретарями в ведомствах и министерствах и в прочих присутственных местах. Сидячие должности кассиров и прочих заняли джигиты. Даже дамское белье «джигиты» показывают… Объясняют это тем, что туркменской женщине неприлично сидеть на виду у всех. Ну что ж, если из уважения, то можно сказать только одно, что профессия действительно накладывает отпечаток на человека. Джигиты, давно отученные от лошади, теперь на «лексусах» стали даже… несколько женственными. На текинском базаре сегодня торговые ряды мужского парфюма гораздо длиннее и богаче, чем для дамских штучек. Впрочем, происходит что-то непонятное и пугающее с мужским населением всей планеты. Неужели настоящие джигиты останутся только в воспоминаниях давних путешественников…

А местных русских уже не берут на госслужбу. Как-то ко мне на остановке подбежал школьник и протянул деньги, попросив билет. Когда поняла в чем дело, я истошно завопила (про себя). Я с сумкой, похожей на кондукторскую, через плечо, конечно, для малыша могла быть только продавцом проездных билетов! Кстати, и эту последнюю «русскую» работу недавно отменили, но русскоязычных женщин еще ценят в салонах красоты, а мужчин, их головы и руки — в автосервисе. Да и Бог не оставил русскоязычных жителей без помощи. Иностранные компании не различают национальностей, они смотрят не на одежки, а на ум и приглашают на работу достойных. Но это не решение проблемы русских. Наверное, было задумано, что Российская школа, на открытие нового здания которой приезжал Путин, будет работать в интересах русского населения. Получилось совсем не так. Эта школа теперь в основном для очень богатых туркмен.

…Господи, а каким уютным и дружным наш был наш многонациональный ашхабадский город-дом! Подобные чувства во всех имевших когда-то счастье жить в прежнем Ашхабаде. У меня эти чувства уже давно спрятаны, как яйцо за твердой скорлупой. Но появляется хоть малейший повод, и лопается скорлупа, и уже «нет удержу» воспоминаниям. На пасху моя мама с русскими соседками, тоже присланными Россией поднимать здесь культуру, пекли всякие ватрушки и крендельки в огромной деревенской печи. Я только теперь понимаю силу их ностальгии! А мы, малышня, бегали раздавать угощение по соседям. Летом же в саду старая персиянка стелила на земле ковер. Скромно у края присаживалась туркменка, то и дело вставая, чтобы услужить, помочь расположиться ссыльной полячке, русским, армянкам. Пили чай, трясли с дерева на клеенку сладкий-пресладкий тут-шелковицу на домашнее варенье, вели разговоры. О чем? Конечно, о нас, ребятишках, которые бегали рядом, наслаждаясь неосознанным тогда счастьем детства. Давно уже на месте наших домов-времянок обширная зеленая зона, но кажется, что там еще живет то самое тутовое дерево, которое помнит мою маму.

Денгильдепе

Мне надо было многое понять. Я поехала туда, куда звала моя русская суть.

Сияло зимнее солнце и грело все вокруг, как тогда, когда хоронили убитых при захвате крепости. От глиняной цитадели, залитой кровью защитников, остались руины, поросшие одичавшей виноградной лозой. С первыми глотками свежего воздуха перестройки смелые представители туркменской общественности приехали сюда и разогрели застывшие, как жир, мозги земляков совместной молитвой за души всех убиенных в текинской крепости. Потом уже государство в октябре 1995 го да возвело грандиозную геок-тепинскую мечеть имени Сапармурата-хаджи рядом с минным обвалом стены, около того места, где захоронили тела нескольких тысяч защитников. Оно и сейчас темнее, чем земля вокруг. Может, там, в глине стен, исклеванных пулями, сохранились еще и снаряды, которыми имперские вой ска осыпали защитников. Кульминационный момент боя — подрыв стены крепости — изображен на диораме музея геок-тепинского сражения. Он рядом и также весь в мраморе и позолоте. Но я смотрела только на вит рины, в которых экспонаты были очевидцами и участниками тех далеких событий. Представлено подлинное вооружение. Штурмовики в свое время подсчитали, что на каждого защитника крепости было сделано не менее 12 выстрелов. Пули тоже выставили в музее. Они до сих пор стреляют… в сердца посетителей, но вызывая не жажду мщения, а огромное желание, чтобы люди поверили в возможность жить во всеобщем мире. В вит ринах — военная форма солдат русской армии и экипировка воинов-геоктепинцев. Завершает экспозицию галерея живописных портретов руководителей обороны крепости. Это Дыкма-сердар, Мамметназар-оглы, Магтымгулы-хан, Гурбанмурат-ишан, Гарагул-сердар, Овезгулы-сердар, Гулы-сердар, Овез-бай и другие мужественные воины.

На табличке в музее прочла: погибло около 20 000 текинцев, мне пояснили, что посчитали не только воинов, но и погибших женщин и детей. Погибло 369 русских воинов.

Сильные впечатления и от посещения главного места памяти — кладбища. Оно не мраморно-парадное. Обустроено на народные деньги. То самое пространство крепости, где тогда скучились кибитки вооруженных текинцев с семьями в ожидании нападения. Сейчас это безмолвная, волнистая от могилок земля. С местными яшули я постояла на совершении молитвы, которой они просили прощения за то, что потревожили спокойствие спящих вечным сном. Мои спутники — мудрые люди, они совсем не такие, как советский академик Росляков, обосновавший теорию «добровольного» вхождения Туркменистана в состав России, хотя местная интеллигенция и тогда возмущалась, называла это предательством. Остановились у простенького, без архитектурных затей, мазара Гурбанмурада-ишана. Он требовал сопротивления пришельцам, говорил, независимость родины стоит крови! Другие, столь же почитаемые народом люди, например Гочмурад-ахун, умоляли прекратить кровавые стычки, выпустить женщин и детей и драться с завоевателями так, как они привыкли, внезапно нападая, жаля своими пулями…

Несколько шагов подъема, и мы уже на Денгильдепе, название которого осталось во всех, по крайней мере российских, учебниках по военному делу, но его даже холмиком назвать нельзя — бугор, у подножья которого могилы сердаров, погибших в первую битву при Геок-Тепе. Но именно на этой «пупочке» несколько лет, не щадя ни своих, ни чужих, империя желала во что бы то ни стало поднять свой штандарт. Мы оказались на самой чувствительной точке туркменской земли. Здесь ее раны по меркам истории еще очень свежи. И здесь не надо особого воображения, все, куда ни кинешь взгляд, просвечивает тяжелыми картинами кровавой бойни. Яшули присели на корточки и закрыли глаза. Скоро поднялись. Сказали, что нельзя здесь быть долго. Пронзает сильная боль, а боль — она делает сердца жестокими. Там я почувствовала себя еще и туркменкой. На сколько процентов? Не считала…

Мои яшули-геоктепинцы сказали, что сейчас туркмены не допустили бы войны, потому что стали другими. Поведали, что почетные захоронения русских воинов в Геок-Тепе теперь расчистили, превратили в автостоянку. Мои собеседники, простые текинцы, говорили, что память о погибших священна, нельзя пинать могилы! А могилы были во многих местах. Сохранился лишь памятник на месте захоронений умерших в госпитале.

Почему-то представления о чести, о священном различаются в разных слоях общества. Те, кто повыше, рушат все, что помнит о войне, запрещают рассказывать правду о сражениях, печатать уже давно написанные книги-исследования. Боятся обидеть россиян? Но принудительное молчание работает не на истину, не на общее благо, не на правдивую историю, а рождает легенды, весьма далекие от правды, из которых нельзя извлечь уроков, так нужных нашему вечно воюющему миру. Ведь уже через лет десять после геок-тепинского сражения местная русскоязычная газета эту трагедию посчитала не главной, а лишь второй после Татьяниного дня причиной, по которой нужно не забывать дату в календаре — 12 января. А равнина, на которой имперские воины рубили спасающихся текинцев, еще белела их черепами. Британский обозреватель «Дейли ньюс», которого я часто цитирую, лишь бегло коснулся военных операций русских в Геок-Тепе. Да и наблюдал он за сражением с холмов на расстоянии, избегая встречи с передовыми отрядами генерала Скобелева. Для истории остались хотя и объемные, но односторонние мемуары участников-очевидцев. Произведения же местных авторов, конечно же, романтически окрашены, как и всегда предания старины. Я в той же когорте, я не профессиональный исследователь… Эссе написано по военным мемуарам с российской стороны, где для описания защитников родной земли применялись выражения «шайки», «скопища», «банды», «коварные набеги», «трусливые наскоки», а ситуации значительно смягчены. О реалиях рассказывали потомки.

День поминовения 12 января посвящен светлой памяти всех погибших в геок-тепинском сражении: и туркмен, и русских. Знать, помнить и простить. Мои спутники — простые люди, но они знают правила, по которым следует жить хорошим людям. Уроки геок-тепинской истории очень многозначны и поучительны. Там я впервые осознала неотвратимость той страшной битвы: на Денгильдепе хронический и очень болезненный гнойник запутанных и крайне затянувшихся русско-азиатских отношений наконец прорвался, раскрылся и истек.

Там случилось не просто сражение. Там был взрыв чувств, настоянных на обиде, мщении, глубочайшем отчаянии тех, кто отстаивал свою независимость. То был взрыв эмоций ядерной силы у тех, кто воевал во славу русского оружия, чтобы расширить пределы державы, их давно копившегося желания наказать дерзких, неподвластных, необузданных, не понимающих, что все же придется подчиниться сильнейшим. Какие бы ни были истоки обоюдной ненависти, Денгильдепе — это точка самого высокого напряжения, накала этой страсти, апогей длиннющей евразийской трагедии. А потом, как результат, последовал катарсис — облегчающее, очищающее и облагораживающее воздействие на человека различных факторов, даже такого кровавого поединка, посредством сильного эмоционального потрясения, и дальше… облегчение, душевная разрядка, просветление, возвышение и другие метаморфозы…Действительно, потом все начало меняться.

Россия вышла к рубежам, к которым с юга устремлялись англичане. Война в Азии ради дальних, но так и несбывшихся целей выбила из сил российскую армию, которая потеряла наконец петровский пыл к дальнейшим завоеваниям. После Денгильдепе армейские генералы своей главной задачей поставили соблюдение спокойствия на сопредельной территории, договоров о мире и ненападении. Началась подготовка мирной конференции, которая состоялась в 1899 году в Гааге. Иначе, кто его знает, может быть, империя поглотила бы еще и полуостров Индостан. Потом был беспросветный проигрыш Российской империей войны с Японией 1904–1905 годов. Александр III продолжил жестокую политику репрессий. Царствование Николая II кровавой волной захлестнуло империю, воинствующий пролетариат уничтожил знать, изгнал интеллигенцию, казнил царя вместе с семьей и свитой — покончил с династией Романовых.

Разрушительные походы Македонского с целью объединить мир под одним царем до сих пор находят восторженных поклонников. Воспоют ли когда-нибудь походы Скобелева?…

Часть вторая
Черная роза — эмблема любви

Узник крепости Акко

Ученые уже нащупали закономерность, что духовная матрица планеты перезагружается каждую эпоху. Это регулярное явление связано с силой Творца всего сущего на земле, с приходом в наш мир явителей Его воли, Посланников. История нашей цивилизации подтвердила, что учения каждого из Посланников были импульсом развития общества, и пружиной, стянувшей все эпохи. И сегодня уже, наверное, лишне объяснять, что любая вера является лишь частью единой находящейся в развитии непреходящей религии Божьей. Творец вечен. Он не имеет ни начала, ни конца. Такая безбрежная длительность не может быть ограничена каким-либо Посланником, например пророком Мухаммадом. На этом что, закончится созидательный план Творца по развитию человечества!? Надо сказать, что в стремлении завершить череду преемственности Посланников Бога последователи Моисея до сих пор утверждают, что только иудаизм есть конечная религия на земле. А христиане утверждают, что в Библии невозможно найти подтверждение прихода другого Посланника вслед за Христом, который бы явился кульминационным моментом раскрытия Божественной истины. Люди так и не научились извлекать уроки из прошлых ошибок. Многим еще предстоит преодолеть стереотипные представления о пророках и увидеть в них не просто абстрактный идеал, а живых, борющихся, страдающих людей, на которых Бог возложил великую и сверхтрудную миссию.

Итак. За три тысячелетия до Рождества Христова Творец передал свои послания Кришне, и мир силой этой духовной энергии начал свое преображение. В начале второго тысячелетия дохристовой эры, когда отношение к идолам вновь стало нетерпимым, Бог заключил с Авраамом вечный Завет, тем самым положив начало новому этапу в духовном развитии человечества. Обживались новые земли, появлялись новые народы и государства. В конце второго тысячелетия до Рождества Христова Господь передал Моисею скрижали с законами, которые подняли цивилизацию на новый этап развития. В середине первого тысячелетия до Рождества Христова началась новая заря развития человечества. Пришествие Заратуштры сопровождалось новым притоком духовной энергии в человеческое общество. В середине первого тысячелетия дохристовой эры Посланник Будда пришел в мир с идеей ускорения развития сознания людей. Первый век нашей эры — начало христовой эры. Иисус в праздник Исхода представился в миссии Спасителя, предлагая своим ученикам вкусить хлеба и вина: «Сия чаша есть новый Завет…» Европа первой поднялась на энергии новой религии и только потом Россия… Первый день месяца рамазан 622 года — начало исламской веры. Как сообщает Коран, сила Бога снизошла на Мухаммада, и мир, черпая силы в новом Божьем откровении, получил следующий толчок в своем развитии.

23 мая 1844 года начинает свой отсчет вера бахаи. Новая мировая религия родилась в Персии, но она так же отличается от ислама, как христианство от иудаизма. Знатоки Библии убедительно подтверждают, что именно 1844 год помечен для исполнения второго пришествия на землю Христа, который уверял учеников, что Он вернется, «как тать ночью», то есть тайком, как вор ночью. Христос призывал людей бодрствовать, чтобы увидеть его приход. Христос пророчествовал: «А входящий дверью есть пастырь овцам…» Баб означает «врата». Титул Баб принял появившийся в нашем мире, а точнее в персидском Ширазе, Сийид Али Мухаммад. Облеченный Божественной милостью, объявил в ночь с 22 на 23 мая 1844 года, что он не только основатель независимой религии, но также Предвестник нового и более великого Посланника Бога, который возвестит эпоху мира для всего человечества.

Баб открыто провозгласил начало нового духовного пути и нового миропорядка. Священники и аристократия Ирана знали о пророчестве Мухаммада, которое гласило, что, если явится юноша из бану Хашим (клан Пророка, из которого был и Баб) и призовет к новой Книге и новым законам, то верующие должны будут поспешить к нему и принять его дело, но произошло обратное. За пропаганду инакомыслия Баб был арестован шиитами, страстно ждущих Спасителя. Вспомним, Христос тоже был арестован жаждущими Спасителя. Много параллелей между всеми Посланниками Бога. Схема их жизни на Земле это, по сути, постоянно чередующиеся страдания, невзгоды и триумфы, победы.

Тернистый земной путь божественных натур на земле — это еще одно проявление милости Господа к нам. Страдания слуг Господа нужны для того, чтобы косвенно напомнить нам о нашей несовместимости с мертвой материей. «Уделом избранников божиих всегда были и будут напасти и гонения. Мы должны видеть в них скрытое благо, ибо благодаря им их вера будет развиваться, очищаться и крепнуть», — так говорится в Писаниях религии бахаи.

Баб подвергнут тюремному заключению и после шести лет страданий в 1850 году был публично казнен на площади перед казармами крепости Тебриз. Христа распинала римская когорта, то есть 250 воинов. Баба расстреливали 3 когорты, то есть 750 солдат. После первого залпа, когда рассеялся дым, казненного на месте не оказалось. Вскоре нашли его в камере, спокойно диктующего своему секретарю. Расстреливать Баба пришлось второй раз. На казни присутствовали многие представители иностранных государств, которые оставили свои записи о произошедшем. Утром русский консул в Тебризе осмотрел место казни, и по его распоряжению художник сделал зарисовки, которые были отправлены в архивы Санкт-Петербурга. Как и распятие Христа на Голгофе отмечено затмением, так и после казни Баба появились черные тучи и сотрясалась земля.

Дело Баба воспламенило Мирзу Хусейна Али. Такое имя было при рождении у последователя пророка Баба, получившего впоследствии широкую известность под именем Бахаулла. За преданность «крамольному» Бабу и распространение его идей Бахауллу кинули в зловонную яму-тюрьму Сийах-Чаль. Аристократ из рода правивших династий Персии, владевший огромными поместьями, он уже не имел своего крова — дом в Нуре снесли и стерли с лица земли, дом отца в Тегеране разграбили. Его любили, им восхищались, за него с радостью шли на казнь. Его ненавидели, его боялись те, кто стоял у монаршей и религиозной власти. Противодействие было подобно «маслу, питающему пламя светильника». Россия в лице своего посла в Тегеране князя Д. И. Долгорукого ходатайствовала о его освобождении, но Бахаулла, хотя его спина согнулась под бременем оков, шея распухла, здоровье было подорвано, подчинился указу шаха о высылке в Багдад. В Послании русскому царю Бахаулла обращается к Александру II в частности со следующими словами: «…Господь твой воистину все знающ, всемудр. В то время, когда лежал я в цепях [и] оковах в тегеранской темнице, один из твоих посланников протянул мне руку помощи. Посему определил для тебя Бог положение, которое непостижимо ни чьим знанием, кроме как знанием Его Самого. Остерегись променять возвышенное состояние сие». (Цитируется по неопубликованному официальному русскому переводу книги Бахауллы «Послание к сыну волка».)

Бахаулла с семьей покинул родную страну. В Ирак их сопровождали отряды конной охраны от Персии и от России. Царские люди, облеченные полномочиями, помогали не человеку знатного происхождения, они чувствовали в том, за кого боролись, силу неоднозначную, могучую. «О царь России! Склони свой слух к гласу Бога», — призывал Александра II Бахаулла, но не внял царь увещеванию. Россия жила по-старому. Царь думал о наживе, продолжал захватническую войну в Центральной Азии. Царские воины вновь высадились на Каспии. А в это время духовная матрица планеты стала уже перезагружаться для настроя на всеобщий мир — действительно, вне границ милосердие Бога.

В 1863 году в Багдад пришел фирман турецкого султана о пересылке Бахауллы дальше, в Константинополь. Был апрель. Изгнанник прощался с бирюзовой гладью древнего Тигра, по берегам которого любил совершать прогулки. Там рождались потоки его вдохновения. Там были явлены Сокровенные слова. В течение многих лет списки этого творения тщательно скрывали от многочисленных врагов веры. Их переписывали и пересылали друзьям в другие города. Иракские друзья были опечалены отъездом Бахауллы, взявшим на себя после казни Баба ношу главы разрастающейся общины баби. Они стремились увидеться, хотели подольше побыть с гонимым. И тогда на время ожидания каравана для ссыльных многие переселились на остров в сад Наджибие, названный позже садом Ризван, что означает «Рай». Уже был разгар весны, уже готовы были раскрыться бутоны роз. Черная роза — эмблема любви. Каждый день на рассвете садовники срезали розы с кустов и складывали посреди благословенного шатра. Все эти розы Бахаулла собственноручно раздавал покидавшим Его, с тем чтобы цветы были доставлены его друзь ям в городе. Тогда были самые радостные и знаменательные дни в духовной истории.

21 апреля 1863 года Бахаулла известил единомышленников, собравшихся в саду Ризван, о своем озарении, ниспосланном свыше, говорить устами Бога, объявил, что он и есть тот, приход которого в мир предсказал Баб. С этого дня Бахаулла перестал быть проповедником учения Баба, и родилась новая независимая религия, главные принципы которой: единство мира, единство наций, единство науки и религии.

Бахаулла открыто объявил себя Посланником Божьим на земле древнего Вавилона, как и ожидалась пророчествами Священных писаний о втором пришествии Христа. Бахаулла свою миссию видел в том, чтобы известить мир «об окончании младенчества и детства рода человеческого, когда утвердится обещанное Иисусом Христом Царство Небесное и будет мир на планете».

Караван со ссыльными последовал далее в Константинополь. Туда же, согласно предсказанию должен прибыть и Христос во втором возращении на землю. Потом «еретик» был сослан в Адрианополь, где пробыл пять лет. Там он писал послания Римскому Папе (Пию IX), персидскому шаху (Насир ад-Дину), русскому царю (Александру II), немецкому кайзеру (Вильгельму I — королю Пруссии, впоследствии германскому императору), австрийскому императору (Францу-Иосифу), английской королеве (Виктории), императору Франции (Наполеону III), турецкому султану (Абдул Азизу). Бахаулла в послании к шаху Насир ад-Дину подтверждает: «…Сие не от меня, а от того, кто всемогущ и всеведущ. И повелел Он мне возвысить глас мой между небом и землей…» А русскому царю были такие слова: «Воистину, слышали мы то, о чем молил ты Господа твоего, втайне с Ним общаясь. Посему повеяло дуновение нежной заботы моей, и вздымилось море моей милости, и ответили мы тебе по истине». Бахаулла обращался к тем, которые обладали реальной властью над своими подданными и паствой, и потому на них ложилась основная тяжесть ответственности за прегрешения, содеянные людьми, чьи судьбы они вершили. Это было предупреждение монархам предупреждение о будущих войнах, но властители мира не изволили услышать. И ввергли мир в пучину долгих войн. Обещанное Божие наказание сочли не заслуживающим внимания и рассыпались в прах империи, низвергнуты монархии. Всесильный русский царь Александр II, которого Бахаулла трижды предупреждал в обращенной лично к нему скрижали, пережил несколько покушений, но в конце концов пал от руки убийцы.

Выбор нового духовного пути зависит от правителей. Более тысячи лет назад Русь крестил Владимир, незадолго до этого сам крещенный в баптистерии при церкви византийской колонии Херсонес на побережье Черного моря. По разным причинам отринул тогда Владимир и иудаизм с ветхими уже законами, отверг и современный ему ислам с законами, переданными миру именно на то состояние человечества, более высокой ступени развития духовной цивилизации, чем христианство. Кто знает, чем была бы сейчас Россия, если б монарх тогда, более тысячи лет назад, послушался опытных и дальновидных советников. Еще раз, через века, у другого российского монарха была возможность откликнуться на новое откровение Творца, переданное через Бахауллу, но и этот монарх не внял… А вот Л. Н. Толстой весьма заинтересовался верой бахаи. В переписке и дневниках писателя на протяжении последних шестнадцати лет жизни встречаются высказывания: «Мы тратим наши жизни в попытках отомкнуть тайну мироздания, а в турецкой тюрьме в Акко, в Палестине, был Узник, Бахаулла, который имел ключ». «…Очень глубокая. Я не знаю другой веры, которая была бы такой глубокой…»

Бахаулла действительно был приговорен к пожизненному заключению в крепости-тюрьме Акко в Палестине, на самом краю Оттоманской империи. На протяжении всего пути иностранные дипломаты и историки информировали правительства своих стран о вынужденных странствиях изгнанника. Путь к последней ссылке был долгим. К Ханаанской земле Бахаулла и его большая семья плыли не по своей воле. Маршрут выбирал не изгнанник. Но все также указывало на исполнение библейских пророчеств.

31 августа 1868 года к порту Акко причалило судно. Появился Узник, уже известный многим в мире как Бахаулла. Его боялось не только персидское, но и оттоманское правительство. Фирман султана о строгом режиме заключенных читали публично в главной мечети города. В ссылку с утесненным приехали многие его последователи. Историк Набиль Азам разделил с Бахауллой все тяготы тюремного заточения в Акко, там писал историческое повествование о событиях героической эпохи, когда новая религия утверждалась на крови мучеников и святых. Бахаи совершали долгий путь из Персии пешком, чтобы только через решетку в бойнице старой тюремной крепости увидеть платок Учителя. Но тюремные застенки не смогли скрыть Бахауллу от мира. Его слово быстро распространялось, поскольку не было плодом знаний и учений, но явилось эманацией священного духа. Многие люди Акко со временем тоже были привлечены мудростью и любовью этой выдающейся личности.

Бахаулла верил в Россию, ее будущее. Но монарх не следовал духу своего времени, хотя уже явно чувствовалась необходимость демократических реформ. Не внял, потому что не желал слышать: «Не грабьте их, дабы возводить свои дворцы…» Русский монарх не желал знать Божьего гласа, переданного через Бахауллу: «Сколь велико блаженство, что ожидает царя, поднявшегося на помощь делу Моему в царствии Моем, того, кто отречется ото всего, кроме Меня!.. Всякому надлежит славить имя его, чтить сан его и помогать ему, дабы отпер он врата городов ключами имени Моего… Таковой царь есть истинное око человечества, сияющее украшение на челе творения, источник благословений для всего мира».

Через два года Узника крепости Акко освобождают из тюремного заключения. Он получает разрешение поселиться вблизи от крепости в небольшом строении, известном теперь как Дом Аббуда. Там Бахаулла явил человечеству тома наставлений, включая Наисвятую Книгу — Китаб-и-Агдас. Там, в Акко, на Сионе земном, через Бахауллу, Пророка последних дней, был ниспослан человечеству новый Закон.

Бахаулла в ссылке неоднократно посещал склоны горы Кармель. Вспомним и то, что, по библейским предсказаниям, гора Кармель, тот самый «виноградник Господа», убежище Илии, должна стать местом дальнейших событий духовной жизни человечества. Шатер Бахауллы был неподалеку от известного монастыря кармелитов. На горе Кармель Бахаулла указал место, где должна быть возведена в дальнейшем достойная гробница и захоронены останки Баба, его Предтечи. Миссия Бахауллы началась на Востоке, как предсказывали Иезекииль и Христос. Она началась в Персии, как предсказано Даниилом. Она началась в Тегеране, как предрек Баб. Приход Бахауллы в точности соответствовал также пророчествам Исайи, Иеремии, Михея, Заратуштры, Будды.

Меняется эра нашей истории, меняется качество людей. Мы становимся другими. Осмотритесь вокруг себя. Выпестовывается нравственно новый человек, которого уже волнует не только собственный мир, но проблемы планеты. И таких землян становится все больше и больше.

Храм

…В конце XIX века в Асхабад шли из Ирана приверженцы новой религии. На родине их преследовали. Они страдали. Страдали так, как страдали апостолы Христа, как мухаджеры Мухаммада — первые переселенцы из Мекки в Медину. Но зато у бахаи был точный адрес, куда следовало идти. Глава веры бахаи, хотя был в ссылке на задворках Оттоманской империи, в Акко, знал обо всем в мире. Он указал ехать в Россию, в Ишк (так многие иранцы до сих пор называют Ашхабад). Он предсказал, что эта земля будет очагом спокойствия, ее обойдут стороной военные конфликты. Переселенцы шли в одиночку и группами, ехали на арбах по дороге, которую предложил им Бахаулла. Преодолевали пустыню, горы. Солнце палило, ветер иссекал щеки… Горный переход заканчивался на таможне Баджгеран. Только за пределами Ирана бахаи впервые почувствовали себя защищенными. Переселенцы находили себе место для проживания в пограничных Кушке и поселке Тахта-Базар, а потом и в городах по линии только что пущенной русскими Закаспийской железной дороги: в Мары, Чарджоу, Ташкенте, Самарканде. Бахаи селились и создавали общины в Баку, Ереване, Тифлисе и в центре России. Большинство же иранцев осело в Асхабаде. Так как царское правительство России развернуло обширное строительство в этом городе, у вновь прибывших бахаи не было никаких проблем с поиском хорошо оплачиваемой работы. На базаре в мастерских иранские умельцы чинили текинские ковры, шили из кожи, изготавливали металлическую посуду, лудили ее, держали магазины сладостей и мануфактуры, ларьки на базарах. Дела шли хорошо в велосипедных мастерских. Ценились тогда английские веломашины известных фирм «Геркулес» и «Три ружья». Там работал мой дядя. Переселенцы обрели материальное благосостояние. Некоторые бахаи стали уважаемыми купцами и коммерсантами с большим капиталом, другие владели обширными землями. Религиозная община бахаи стала одной из важнейших духовных и социальных сил в городе, а вскоре и одним из центров ученой мысли мира бахаи. Офицер А. Г. Туманский, тогда лишь выпускник Санкт-Петербургских восточных курсов, сам вызвался в Ашхабад, чтобы практиковаться в персидском. Он дослужился до чина генерал-майора, но стал известен как востоковед, крупный исследователь веры бахаи. Именно он в 1899 году нашел, перевел на русский язык и опубликовал «Китаб-и-Агдас», книгу Бахауллы, в которой содержатся основные законы новой духовной эпохи человечества. В статье «Два последних бабидских откровения» он так описал свои первые впечатления: «Приехав в Асхабад 29 июня 1890 г., я с легкостью познакомился с самыми интересными из бабидов. Благодаря своему достойному образу жизни они приняты русскими как нельзя лучше. Поэтому знакомство с ними не представило ни малейшей трудности».

Бывает же так: взгляд, цвет или запах вызывают такой молниеносный шквал воспоминаний, что внезапно отворяются дали совсем-совсем забытого. Я потерла в руках фиолетовую метелку с чудом сохранившегося багряника из когда-то роскошного сада Машрикуль-Азкара, как мое сознание тут же осветилось картинами далекого ашхабадского детства. Вспомнила, мы любили через ажурные ворота разглядывать величественные руины этого храма. Я знала тогда об этом памятнике духовной истории, к сожалению, очень немногое, только то, что там, как рассказал отец, работал простым садовником мой дед, которого видела только на единственном фото, бережно хранимом в нашем семейном альбоме. Но, к сожалению, и сейчас не все знают об этом храме и событиях, связанных с ним…

Земля, где сейчас сквер Махтумкули, когда-то принадлежала богатому человеку по имени Азам. В конце XIX века к владельцу земель из Ирана прибыли представители новой религии бахаи, они и купили участок в 17 тысяч кв. метров, ограниченный четырьмя улицами. Так и осталось в памяти бахаи всего мира: Асхабад — это «земля Азама», то есть «святая земля». Именно это место для строительства храма выбрал Бахаулла, Узник крепости Акко. Бахаи начали строить Машрикуль-Азкар — «Место вознесения восхвалений Богу». Проект был подготовлен совместными усилиями иранских архитекторов-бахаи. Технические чертежи для строителей составил российский военный архитектор М. А. Волков. Все хозяйственные дела были поручены уроженцу Йезда хаджи-мирзе Мухаммаду Таги Афнану. О торжестве закладки первого камня в подробностях сообщила местная газета. Сохранился и общий снимок церемонии. Среди строителей храма начальник Закаспийской области Деан Иванович Суботич: боевой русский генерал оказался заботливым попечителем области. Машрикуль-Азкар — он как правильный многоугольник из девяти сторон (по числу девяти мировых религий нашей цивилизации). Двухэтажная лоджия окаймляла пятиэтажную ротонду. Большие врата с портиком, окруженным башнями, и купол, доминирующий над всей композицией. Кирпичные стены храма были покрыты твердой и прочной штукатуркой, а этажные перекрытия были бетонными и поддерживались железными или стальными балками. Строители знали о сейсмичности зоны и действительно стремились сделать каркас прочным. А вот стенам ротонды от пола до верхней части купола, наоборот, придали легкость и воздушность. На архивных фото хорошо виден этот изысканный персидский декор над «луковичными» проемами. Храм был окружен пышным садом. Розовые кусты обрамляли все девять хвойных аллей, расходившихся от храма лучами, цветники между ними были декорированы тутами-шелковицами. Зелень отражалась в бассейнах. По аллеям ходили павлины. На архивном фото видно, как бородатые черноволосые каменщики стоят на лесах будущего храма. А, наверное, где-то за кадром, горожане, переселенцы откуда-нибудь из-под Пензы или Тамбова, наблюдают за иноверцами непривычного облика: как бы не подняли эти иранцы купол выше их храмов. Но бахаи всегда соблюдали распоряжения городских властей, как и это — не выделяться, чтобы не принижать других. Так культивировались нормы веротерпимости. Хотя все же в 1889 году на ашхабадском базаре группа фанатиков-шиитов злодейски убила одного бахаи. Власти сразу арестовали участников злонамеренного убийства и привлекли их к ответу. Вопреки всеобщему ожиданию с ходатайством о смягчении приговора осужденным обратились к властям сами бахаи. Казнь была заменена каторжными работами в Сибири. Это милосердие к своим врагам получило высокую оценку генерала Комарова. В ходе судебного процесса, широко освещавшегося прессой, представителями Российской империи был признан независимый от мусульманства характер новой религии бахаи. «Эта помощь Светозарной Державы, это проявление правды и справедливости, Бог даст, сотрет тиранство и насилие мира».

В сквере, где когда-то стоял храм бахаи, и теперь по осени падают листья старых садовых деревьев, они оставляют на тротуарах такие же кружевные тени, как, наверное, и французские зонтики начала прошлого века. Ашхабадские дамы тогда любили гулять по Куропаткинскому проспекту к парку офицерского собрания. Они заходили по пути посмотреть строящийся восточный храм. С дамами раскланивались вежливые и галантные иранцы-бахаи, которые уже тогда стали определять особый ритм многонационального города. Некоторые из более зажиточных бахаи даже были постоянными членами городского общественного собрания и активно участвовали в культурной жизни города. Состояли, к примеру, членами комиссии по сооружению памятника Александру Пушкину.

К 1921 году было полностью закончено строительство храма бахаи. Роскошные резные двери открылись всем независимо от цвета кожи и вероисповедания, ведь, как говорят бахаи, все мы — плоды одного дерева. Опять нежданно заглянула в прошлое и опять ушла в нереальную реальность. На архивном фото вижу, как на полу, на скамейках и стоя собраны дети разных национальностей. В их кругу — учитель, своим благообразным видом схожий с чеховским интеллектуалом. В худом ушастом мальчугане я узнала своего отца. В нашем семейном альбоме сохранились фотографии, на которых мой отец, уже учитель такого же представительного вида, тоже сидит среди своих смуглых учеников. Его обширные познания в восточных языках и истории были заложены в общине. Бахаи добились грамотности всех своих членов. При храме бахаи были дом паломников, ясли, детский сад, две школы, библиотека и салон для собраний. Путешественники замечали, что часто можно видеть в руках бахаи книги европейских писателей. В Ашхабаде три дцатых годов было уже более 4 тысяч бахаи, в других странах мира было всего лишь с сотню представителей новой религии. Приветствием «Алла-у-Абха!» (то есть «Бог Всеславный!») единоверцы обменивались с раннего утра, когда шли в Машрикуль-Азкар на молитву.

Веротерпимость недолго украшала Советы. Началась государственная кампания против иностранцев. Аресты. Депортации. Ссылки. По всему обширнейшему государству от севера до юга и от востока до запада в три часа пополуночи началась государственная кампания против иностранцев. Никто не избег этой беды. В Ашхабаде тогда закрыли все молитвенные дома и храмы. Это пламя свирепствовало затем на протяжении многих лет, и причины его коренились в беспечности людей и упадке религии, как и было предсказано Бахауллой: «Истинно говорю я: чем больше упадок религии, тем прискорбнее своеволие нечестивцев. В итоге сие неизбежно приведет к хаосу и смуте». Почти всех ашхабадцев иранского происхождения пропустили через тюрьмы. Заключенных было много, но каждую ночь привозили все новых и новых. К февралю 1938 года все члены местного Духовного собрания Ашхабада и еще около пятисот бахаи были арестованы, литература и документы конфискованы. Солдаты НКВД окружили со всех сторон сад Машрикуль-Азк'aра, где в это время находились только несколько женщин, среди них Согра-ханум, хранительница большого ключа, которым она каждый день в четыре часа утра открывала главные двери на утреннюю молитву. За ключом-то и пришли тогда представители НКВД. Они унесли ключ, предварительно обстучав все стены храма и других зданий, забрав в мешках книги из богатой библиотеки, запретили бахаи собираться на молитвы. Печальные обстоятельства закрытия храма. Внимание! История с книгами из храма через полвека получила удивительное продолжение. Мы вспомним об этом далее. А тогда события развивались следующим образом. За использование построенных ими же храма и других помещений бахаи платили государству арендную плату. Классы бахаи были превращены в городскую трудовую советскую школу имени 5-летия ТССР. Очевидцы вспоминали, как машина с заключенными бахаи, которых везли в тюрьму, а потом в Сибирь, когда проходила мимо Машрикуль-Азк'aра, вдруг затормозила из-за неисправности. Так отверженным были подарены минуты прощания с храмом. Вот эта улица, вот это место. Подойду постою, помяну прошедшие дни.

Когда начались беспощадные преследования всех религиозных обществ, «Место восхвалений Богу» превратили в светское учреждение. Там разместил свои экспозиции Государственный музей изобразительных искусств Туркменской ССР. Ашхабадская община бахаи была долго под запретом. Подпольной деятельности не было и не могло быть — по законам бахаи нельзя воспрепятствовать запретам государства.

В начале прошлого века в Ашхабаде распалась большая иранская семья. Дедушку и бабушку, которые приехали одними из первых в Ашхабад, насильно выслали с их детьми обратно в Иран. Мой отец остался в Ашхабаде, молодой, он получил советский паспорт и разрешение учиться. В учительском институте познакомился с русской студенткой, уже имевшей большой опыт работы в туркменской школе директором. Других родственников отправили в сибирскую ссылку, когда же те возвратились в Ашхабад, их тут же отправили тоже в Иран. Как рассказывали родители, они сумели им хоть что-то передать с собой. Этим «что-то» была единственная ценность нашей семьи — швейная машина…

В 1948 году землетрясение разрушило город, обвалились и лоджии Машрикуль-Азкара, но крепкие стены удержали зеленый купол первого в мире храма б ахаи.

Не было позволено перевезти руины и восстановить на новом месте ашхабадский Машрикуль-Азкар. Тогда делийский Машрикуль-Азкар перенял его миссию, лепестками прекрасного мраморного храма Лотос объединив всех бахаи Азии для распространения веры о прекрасном будущем человечества. История повторяется. Но повторяется в новом качестве, ведь цивилизация развивается по спирали. В других местах планеты на других континентах построены и строят новые и новые Машрикуль-Азкары. И все чаще их теперь называют храмами всех религий.

А в 1963 году, подложив под фундамент тротил, уже люди взорвали то, что пощадила злая стихия 1948 года: стены храмовой ротонды, которая тянула к небу уцелевший зеленый купол. Я хорошо помню этот день. Мы, юные души, только что впервые услышали группу «Битлз». Музыка растворилась в нас, разорвав тусклую пелену безвременья, раздвинула границы нашего провинциального мира. Но взрыв по указке из Москвы унизил и вновь до безысходности сжал новый яркий мир. Все чувствовали, как дрогнула земля. Купол долго висел в воздухе. Звук от его падения был сильнее, чем от взрыва. Вверх пополз гриб пыли… Не стоит плакать над руинами, так увещевают бахаи. Храм выполнил положенную ему роль, он по-прежнему в сердцах людей. Святое место не застроили каким-либо казенным зданием. Там, где-то в земле, до сих пор лежит зарытая на церемонии начала возведения храма капсула с запиской на русском и персидском языках. Бахаи всего мира посылают свои молитвы на «землю Азама», туркменскую землю, где подтверждается пророчество: Всевышний действительно хранит нас от всяких бед и напастей извне, дарит нам терпение и спокойствие. И само место, где возвышался Машрикуль-Азкар, до сих пор имеет магическую силу, это знают многие горожане и стремятся туда для медитаций и молитв. В сквере всегда люди. Проходят поэтические праздники, концерты. Это место омывает особая энергия радости и любви. Ничего в мире не исчезает бесследно. От святыни новой веры, которая уже пробила ростки и дала всходы во всем мире, советская власть предпочитала не оставить и камня. Но идеи зодчих храма оставили следы… в архитектуре Ашхабада. Персидские мотивы в «луковичной» форме окон и в орнаментах фасадов еще можно увидеть в домах старой постройки, а ярче всего, как архитектурный перифраз, в заметном произведении зодчих советской эпохи — в арочной колоннаде академического комплекса.

Как-то в Санкт-Петербурге, в зале израильского представительства меня поразил красочный постер на стене — карта их государства, пронзенная высоким строением с прекрасным куполом. Не поверила своим глазам. При чем тут гробница Баба? Это совсем не иудейская святыня! Разобралась только, когда узнала, что сады в Хайфе у подножия горы Кармель, известные как «бахайские», а также все святыни веры бахаи, решением ЮНЕСКО включены в Список мирового культурного наследия. Корни религии бахаи в Иране, но святыни сохранились на Земле обетованной. Гора Кармель, у которой закончился длинный путь пересылок Бахауллы, свидетель дальнейшей части духовной истории цивилизации — истории веры бахаи. На горе Кармель, «винограднике Божием», сейчас Всемирный центр бахаи в виде арки, как ковчег спасения человечества. Кармель — священная гора в религиях иудеев, христиан, мусульман и бахаи! Как ясно сказано у Исайи: «Возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется страна необитаемая, и расцветет, как нарцисс…» Гора Кармель ночью от вершины до самого низа залита морем огней. Действительно, земля, некогда пустынная и бесплодная, пышно расцвела прекрасными парками — «висячими садами бахаи». Тропинки, усыпанные красным и белым камнем, вьются меж изящных газонов и экзотических кустарников. Воздух напоен тонким ароматом жасмина, гиацинтов и роз. Нескончаем поток людей со всех стран мира. Человечество можно сравнить с этим огромным садом, где растет множество цветов самой различной формы, аромата. Очарование сада-человечества заключается именно в этом разнообразии… Это из философии бахаи.

«Птицы людского мышления вырвались из сетей предрассудков, завесы разорваны и сняты с тех тайн, что прежде властвовали над людьми…» Действительно, время неожиданных социальных и экономических озарений наступило с началом эры бахаи, новой эпохи человечества, которая простирается с момента провозглашения Бабом его миссии и до момента прихода в мир следующего за Бахауллой Посланника, который будет ниспослан на землю через тысячу лет. Отметим, что прогрессивные лидеры многих стран также связывают будущее человечества с установлением нового мирового порядка, который будет охватывать весь мир, будет свободен от известных недостатков существующего порядка и сможет эффективно сочетать лучшее из того, что было наработано человечеством. Уже началось… Это создание ООН, ЮНЕСКО, ОБСЕ, различных международных организаций и даже транснациональных корпораций, тенденция к единой международной валюте и стремление людей иметь кроме национального еще и общий язык для взаимопонимания. Неразумных очень пугает даже слово «глобализация». Действительно, только материальное братство не удалит разногласий среди человечества. Только духовный союз уничтожит самые основания войны, провозгласит единство людей, сохранив их национальную индивидуальность. Это содружество будет основано на духовности, справедливости, любви и братстве. Будет положен конец соперничеству наций, ненависти и вражде, останутся в прошлом религиозные распри. Все это есть цель Божественного плана на эпоху, которая уже началась. А лидеры многих государств до сих пор в потемках ищут свою национальную идею…

Человеческое не может быть превыше Божественного. Единство мира не может быть установлено насильно, оно не будет введено какой-либо могущественной группой сверху. Оно будет постепенно развиваться по мере того, как люди будут осознавать, что «земля — единая страна и все люди — ее граждане». Но человеку мало любить родину и гордиться своим патриотизмом, важно любить весь мир, всю землю, как нам говорят Посланники, которые приходят не ради одного народа, а ради всего мира. Чувство любви ко всем, кто населяет эту нашу землю, поистине Божественное. Когда понимаешь это, тогда история человечества становится твоей личной историей. Патриотизм в узком понятии не самое главное в эпоху, когда нации становятся все более взаимосвязанными и взаимозависимыми, чего не было еще в недавнем прошлом. В новых условиях жизни настоятельно звучит призыв к более широкому пониманию патриотизма — как вселенской любви, которая не исключает, а включает в себя любовь к родине. Ведь родина — это то, без чего не можешь жить.

Уже после смерти отца, когда в Ашхабаде возродилась община, я наконец узнала, что уже приведен в исполнение новый план Бога, по которому «все люди сотворены для продвижения вечно развивающейся цивилизации». Я тоже стала бахаи. Я благодарна учителю, он открыл мне любовь Создателя и всех Посланников, помог воспринять прошлое человечества как начало моей жизни и каждый следующий день ощущать как вершину всего содеянного на земле, осознавая наш мир во всей его полноте и многогранности. Я говорю о Хасане Пишру. Пожалуй, самое трудное в нашей жизни — это познать, кто ты, зачем пришел в этот мир, какая твоя миссия на земле. И поражает, удивляет точность, когда случается меткое попадание. Тогда жизнь наполняется особым смыслом — живем для того, чтобы готовить душу к дальнейшей жизни в иных мирах. Иранский коммунист, испытавший на родине все тяготы политической дискриминации, ученый-энциклопедист, переводчик, поэт, он в Ашхабаде после долгой карантинной изоляции с трудом получил работу в государственной библиотеке. Новичку поручили для начала разобрать непонятные восточные книги в мешках. Читая персидские тексты, атеист наткнулся на творения Бахауллы. Иранский коммунист стал ашхабадским бахаи, учителем тех, кто сгруппировался вокруг него. Силой Божественного провидения священные книги оказались в нужном месте, в нужное время, в руках нужного человека. Изучение произведений Бахауллы не могло привести к иному результату. Сейчас трудно уточнить, откуда появились книги бахаи в мешках в подземном хранилище госбиблиотеки. Возможно, их принесли из подвалов КГБ, восприемника НКВД, арестовавшего книги в Машрикуль-Азкаре в то далекое печальное утро. Действительно, неисповедимы пути Создателя!

Когда в Иране вновь усилилась дискриминация против представителей новой религии, было решено для общего блага многим бахаи, в том числе бывшим ашхабадцам, переселяться. Искрами большого костра рассыпались они по миру и зажгли огонь веры. Моя кузина везде, где бы ни жила — в Мешхеде, Тегеране, Лос-Анджелесе, — везде была учителем подростковых классов бахаи, воспитывая новое поколение по принципам Божественной цивилизации. Талантливых, энергичных и духовно возвышенных людей запоминают надолго. Семья другой кузины «пионерами веры» приехала на Амазонку. Сегодня в мире насчитывается примерно около 8 миллионов бахаи, точной цифры установить нельзя, ведь идет непрерывный рост общин. Однако последователи веры бахаи сталкиваются с теми же препятствиями, теми же трудностями, что и первые, гонимые, приверженцы учения Христа и первые последователи Мухаммада. Но я об этом долго ничего не знала. Я слышала от отца лишь немного о его детстве в глиняном домике при храме бахаи, где мой дед был садовником. Но помню, отец каждый раз вздрагивал, когда кто-то рядом из незнакомых начинал заговаривать с ним на персидском. Я не понимала такого страха. Позднее я поняла, что машина репрессий и на нашей семье оставила следы. Отцу после пребывания в тюрьме и пыток и через 20 лет казалось, что посреди ночи «уполномоченные» в кожаных куртках внезапно придут в наш дом, погрузят нас в грузовик и депортируют в ближайший иранский город. Родителей постоянно вызывали в КГБ, они боялись даже говорить с нами об Иране, о родственниках. Так защищали своих детей многие ашхабадские бахаи.

Мехтиабад

Я всегда знала, что там, за горами, вершины которых я вижу каждое утро из своего окна, живут мои родные… Мне надо было многое понять — я поехала в Иран…

Я становлюсь иранкой всегда, когда вспоминаю восторженные рассказы отца о Йезде. Этот почти сказочный для меня город искала еще на ученической карте и ненавидела жирную красную границу, отделявшую папин город от меня. Только через 75 лет после изгнания из Ашхабада жителей персидского происхождения мне удалось-таки попасть в Йезд. В поездке меня сопровождало Божественное сопутствие, которое иные почему-то называют мистикой. Во-первых, в иранском консульстве быстро, без проволочек, выдали визу. Во-вторых, быстро нашлись друзья моих друзей, которые приветливо встретили в перевалочном для меня пункте, в Мешхеде. Однако им я заявила, что славный город Мешхед осмотрю потом, а завтра сразу в Йезд. Это очень далеко — так меня попробовали оставить хоть немного передохнуть. Как это — далеко!? В начале прошлого века тысячи иранцев ехали в наш город. Наверное, все же не так далеко? Новые друзья посмотрели на меня с сомнением, потом, расстелив карту на столе, показали, что между Ашхабадом и Йездом огромная Соляная пустыня. Я поняла свою давнюю ошибку и ошибку ученической карты. В-третьих, иранские друзья добыли новый номер телефона моих родственников и смогли дозвониться им. Наутро я села в ночной автобус и отправилась в путь, навестить тех, кого никогда не видела.

Йезд в самом сердце Ирана, а я гуляла в самом сердце этого древнего города. Его благополучно миновало монгольское нашествие. Провидение сохранило здесь островок зороастризма, даже когда на смену этой религии пришло, как и положено по идее развития духовной цивилизации, новое откровение Творца — ислам. Сохранившаяся община сегодня скорее лишь яркий и красочный, почти музейный экспонат духовной истории. Осталось не более 5 с половиной тысяч горожан, продолжающих соблюдать принципы и культы учения Заратуштры. Когда-нибудь и от христианства и ислама останутся лишь такие заповедные островки. Никуда не денешься — таков исторический путь развития всех мировых религий. Яркое процветание заканчивается постепенным угасанием.

Святыня зороастрийцев — храм Аташкеде. Он отстроен заново, но не из глины, как прежний, а уже из жженого кирпича. Я почти прилипла к стеклу, разделяющему музейную и сакральную часть храма, чтобы разглядеть, как вечно голодный Агни в огромной металлической чаше жадно поглощает стволы больших ореховых деревьев. Огонь этого древнего культа зажгли от пламени горного святилища, которому уже минимум два с половиной тысячелетия. Фасад Аташкеде удивительно четко, как в зеркале, отражается в воде культового бассейна. Иранцы все строят с непревзойденным вкусом! Над входом в храм прикрепили барельеф древнейшего символа, принятого многими ранними религиями, а потом и зороастрийцами. Это — фаравахр, крылатый диск с верхней частью тела человека. «Башни молчания», на которых оставляли покойников на вершинах специальных башен на растерзание птицам, закрыли только лет тридцать назад. Воздух Йезда напоминает о близости Соляной пустыни, которую, кстати, я преодолевала в автобусе 18 часов. Хорошо, что ночью. Днем жару даже кондиционер не выдерживает. Вода в городе только из кяризов. Она идет по подземным каналам с отдаленных гор в городские бассейны под глиняными полусферами, увенчанными четырехгранными вентиляционными башнями — бадгирами, они захватывают потоки ветра и направляют охлаждать воду. Такие причудливые строения придают старому городу колоритный, может, даже некий космический вид.

Интересно, в Ашхабаде есть башня, очень похожая на бадгир, она на здании фабрики, построенной в три дцатые годы. Высокий четырехгранник украшают часы, которые до сих пор показывают время, когда они остановились, — это время начала Ашхабадского землетрясения. Ведь только эти высотки — башня с часами и купол храма бахаи — не развалились. Я думаю, что построить башню-бадгир было идеей иранского архитектора. Придет время, откроют архивы, и тогда мы все узнаем доподлинно. Однако и сейчас знаем, что Йезд и Ашхабад строили иранские мастера. В Йезде я ходила по улицам начала прошлого века, которые видела на старых фото Ашхабада. Как на прежней ашхабадской Базарной улице, сплошные торговые ряды, и лабазные двери «гармошкой» закрывают торговцы Йезда на ночь тоже бульдожьими замками, как на фото старой «Текинки». Тротуары политы водой, усатый важный цирюльник сидел у порога маленькой парикмахерской с газетой в руках, рядом лавочки медной посуды, кондитерские магазины с лакомствами.

Мой девяностолетний дядя был моим переводчиком и гидом. Русский помнит еще с Ашхабада, где семья до насильственной высылки имела свой дом на улице Некрасова. Английский выучил, когда работал в Иране с иностранной компанией. Имел в Йезде велосипедную мастерскую, такую, как в Ашхабаде. Однако денег смог наскрести только на участок в бедном квартале зороастрийцев, чтобы построить на нем свой глиняный домик. Хотя лично меня это жилище очень радовало. Ведь кто еще из современных исследователей имел такую же возможность пожить среди последователей Заратуштры. Я подмела двор, хотела и полить, но дядя сказал, что воду надо экономить для душа. Пошла дальше наводить порядок и в углу у сарая увидела уже ржавую, но (вот это да!) ту самую ашхабадскую «зингер» — подарок моих родителей. При шахском режиме тетя Салтанат шила на ней наряды для иранок, тогда все стремились одеваться по европейской моде. Сейчас жена ее внука тоже работает в сфере моды, но в ее магазине торгуют лишь черными одеяниями для мусульманок. Интересно, в Иране настолько уважают швейную машину этой фирмы, что на одном из перекрестков Мешхеда ей поставили памятник.

Иран помог мне в полной мере осознать страдания и ужас положения бахаи при советской власти, понять, почему мой отец молчал о корнях семьи, скрывал истинную роль своих родителей в героическую эпоху истории новой религии. В Йезде ходили по гостям, многое вспоминали. Я там восстанавливала все недосказанное отцом. Знакомые дяди принесли фото тех лет, на котором в Йезде были засняты вместе эмигранты, то есть высланные ашхабадцы. Вот они, дедушки и бабушки, не увиденные нами, ашхабадскими внуками. Знаменательно, в шиитской стране сидели на скамьях вместе мужчины и женщины с открытыми лицами, как положено у бахаи. Я сразу узнала дедушку. Совсем уже старый, такой же, как на нашей семейной фотографии. Сумрачное лицо, характерные складки у рта, печальные глаза. Рассказали, что в ашхабадской тюрьме перед высылкой в Иран его сильно били по щекам, а он смеялся и говорил тюремщикам, что ему не больно, а хорошо и сладко. Показали еще одно фото. Спасибо я, конечно, сказала, но такое фото есть в моем архиве — снимок с памятного торжественного мероприятия закладки первого камня храма. Но почему родственники выделили рамкой на групповом фото только двоих? Один в чалме, в руках оцинкованное ведерко с раствором. Узнала. То был доверенное лицо бахаи — хаджи мирза Мухаммад Таги Афнан, тот самый, который приехал из Йезда, чтобы возглавить строительство Машрикуль-Азкара. А рядом неизвестный: крупный, сильный молодой в длинном черном пальто. В руках котомка с камнем. «Краеугольным»? Для закладки в фундамент? Слышу от родственников, что это и есть мой дедушка. Почему же тогда он, простой садовник, как мне всегда рассказывал отец, стоит рядом с такой великой личностью да еще во время торжественной фотосъемки? Опять узнала неожиданное, оказывается, иранский дедушка возглавлял группу строителей ашхабадского храма. Мои же вопросы продолжались. Трудно было понять, почему мой дедушка внезапно сменил свой религиозный путь, почему по призыву нового Посланника Бога Бахауллы одним из первых бросил недвижимость, работу и ушел в неизвестную землю? Мое незнание истории семьи удивило иранских родственников. Оказалось, что дедушка уже родился в семье бахаи. За религиозную деятельность его отца жестоко преследовали шииты. Сумели схватить в селе Мехтиабад. Мы с родственниками приехали туда вечером. Развалины дома, где скрывался прадед от преследователей. Сардоба, водохранилище, тутовое дерево в несколько обхватов — свидетели тех скорбных событий.

А наутро поехали на старинный рынок медников. Была пятница — выходной день в Иране, я могла без опаски ходить с фотоаппаратом по пустым коридорам крытого базара. На моих фотоснимках — стертые ступени, по которым моего прадеда, крепко связанного веревками, вели на базарную площадь. Там перед огромной толпой убили его, человека, который тоже, как и палачи, верил в единого Творца, но мечтал о новом мире без границ и войн, о равенстве людей всех наций. Потом, опять же в назидание, волокли убитого на площадь перед мечетью. Людей заставляли смотреть на убитого, уверяя, что так поступят со всяким, кто свернет с пути ислама. К сожалению, такое происходит всегда при смене духовных эпох. В языческом Риме страдали мученики за Христову веру, в Аравии идолопоклонники убивали приверженцев Мухаммада. Насилие — оно, как масло, только разжигает пламя веры. Власти хотели отвратить горожан от новой веры, но случилось неожиданное: сотни жителей Йезда одновременно стали приверженцами Бахауллы. Известный своими добродетелями житель Йезда, бывший мусульманин, но принявший новую веру Бахаи, хаджи мирза Мухаммад Таги Афнан пригласил в свой дом на торжественный обед представителей древней общины зороастрийцев и рассказал о пророке Бахаулле. Как и все последователи мировых религий, зороастрийцы верили в возвращение Спасителя. Гости в духовном лидере бахаи признали обещанного Шаха Бахрама, который инициирует обещанные их Писанием изменения в жизни, начало эпохи благоденствия. Многие поехали строить Ашхабад и храм Машрикуль-Азкар, а там, обживаясь, разводили свои любимые черные розы и сладкий виноград. Иранцы строили добротные особняки, зачастую по своим традициям — с парадными на улицу. Много таких «иранских» домов с садами и виноградниками, бассейнами и розовыми беседками во внутренних двориках возродили и после разрушившего город землетрясения. Но теперь эти несколько кварталов, прозванных в народе «персидским заливом», мешают расширяющемуся строительству района, как уверяют городские власти.

Побывали мы и в семье Лор. Они тоже бахаи зороастрийских корней. Не успели мы сделать двух шагов по крытому двору, как женщины уже несли нам на маленьком подносе стаканы с холодной подслащенной водой. Удивили их лица. Внешне черты такие же, как у всех иранских зардошти, но выражение новое — радостное, просветленное настолько, как будто огонь внутри. Насчет огня. В их доме нашелся-таки маленький «семейный» аташкаде. Металлическая вазочка на ножке, миниатюрный прообраз огромной вазы, где пылает храмовый огонь. Впрочем, металлическая вазочка-аташкеде, или иначе афринаган, или аташгах, формой напомнила керосиновую лампу. А почему бы и нет. Даже когда при новой идее меняется содержание, форма зачастую еще долго остается прежней. Показали нишу для культового огня. Сейчас афринаган в семье бахаи зажигают лишь изредка, да и только чтобы целебным дымом очистить жилище. Присмотрелась к чаше и поразилась: так там наш, туркменский юзарлык, растение от ста болезней, которое, впрочем, известно во всем мире как рута. Удивило и то, как сложное архитектурное пространство старого дома с культовыми закутками хозяева удачно использовали для современного красивого и удобного жилища. Вот оно, реальное воплощение сознания бахаи, не зашоренное культовыми предрассудками. Я познакомилась и с Вахидом Кудратом. Его дедушка и бабушка, тоже минуя ислам, сразу стали приверженцами новой открывшейся им веры, за это Вахид уже успел отсидеть семь лет в шиитской тюрьме. А сейчас он рисует по памяти галерею портретов сокамерников, тех, кто в наше, кажется, просвещенное время отдал свои жизни за поиски Божественной истины. Я, полукровка, ощутила тогда на все сто процентов и свою персидскую кровь.

В Иране репрессии к бахаи продолжаются. Сотрудники государственной службы безопасности врываются в дома и забирают бахаи с собой. Облавы хорошо скоординированы и ясно свидетельствуют о стремлении руководства страны снова нанести удар и запугать иранскую общину. Как повторяются события, как повторяются методы и приемы запугивания бахаи в деспотических государствах! Тем не менее, рассказывают очевидцы, когда власти, держащие в тюрьме бахаи, не позволили ему похоронить умершую жену, то в ответ на этот беспредел к иноверцам пришли пять тысяч иранцев, чтобы проводить в последний путь землячку. В последнее время появились новости, что мусульманская молодежь Ирана стремится попасть на сайты бахаи, чтобы самим узнать правду о гонимой в их стране религии, вывешивают на улицах лозунги с полюбившимися изречениями Бахауллы: «Смотри на человека как на рудник, полный бесценных самоцветов. Только образование может извлечь сии сокровища и помочь человечеству обратить их себе на пользу». Выдающиеся иранцы, авторитетные люди всего мира постоянно призывают к свободе приверженцев веры бахаи, невинно заточенных в тюрьмах Ирана. Недавно в Ашхабаде познакомилась с выпускником тегеранского вуза и очень удивилась, когда узнала, что там на лекциях по теологии уделяли время изучению принципов религии бахаи. Конечно, такое позитивное отношение во многом зависело от мироощущения их талантливого и смелого преподавателя, а не от прогрессивных изменений в образовательной политике этой страны. Однако шаги уже делаются…

Вахид — архитектор, болеющий душой за сохранение исторического облика родного Йезда. Он водил меня по старым кварталам. Под толстым слоем пыли деревянные двери, узорчатые металлические решетки, фрагменты цветных оконных и дверных витражей, прекрасной работы сундуки, другая мебель из хорошего дерева, разбросанные на полу фото, помятые самовары и даже каменные жернова — все это оставлено зардошти, наспех уехавшими в веротерпимую Индию. Там они называются «парси», процветают в коммерции и, как могут, сохраняют угасающие культы своей древней религии.

В этом квартале полуразрушенных домов мы встретили бахаи, тоже из зороастрийцев. Он инвалид и одинок. Однако длинный коридор полуразрушенного дома заканчивается прекрасным балконом с видом на оживленную часть города. Там, сложив у бордюра костыли, старик проводит все время. Сверху, с балкона, он первым заметил нас. И весенний иранский ветер понес по улицам «Алла-у-Абха!», что означает: «Бог всеславен!» Конечно, это приветствие запрещено в Иране. Наверное, и в Ашхабаде было под запретом, когда мой тихий и законопослушный отец так здоровался с друзьями, а я, еще ребенок, тогда думала, что это обычное ашхабадское приветствие.

В доме иранского дяди я часто поднималась по глиняным ступенькам на прогретую солнцем крышу. Вспоминала детство, отца, свои давние мечты увидеть иранских родных. Я почувствовала себя маленькой девочкой и губами пыталась отрывать изумрудные градины с огромной кисти старинного сорта «халили». Отец выращивал в Ашхабаде виноград именно этого очень раннего сорта за нежный вкус. А может, в память о благословенном и любимом Иране, в котором он сам так никогда и не побывал.

Послесловие

Я, конечно, видела много прекрасных мест. Но сколько бы ни путешествовала, куда только ни закидывала меня судьба, вновь стремлюсь к ашхабадскому дому, понимая, что только здесь можно обдумать пережитое, набраться сил для нового пути. И теперь только осознаю: отнимите у меня эту сухую потрескавшуюся землю, эти барханы, эти горы, которые, стряхивая покрывало облаков, здороваются со мной через запыленное окно; отнимите шафрановый шар солнца, который, не смущаясь, ранним утром заглядывает ко мне в спальню; отнимите перекаленный, но самый целебный для моих легких воздух — и тогда от меня не останется ничего примечательного. Меня замучает ностальгия. Она высушит душу, испепелит сердце. Я из тех туркменских русских, которые не покинули землю, где родились. Гуляя вечерами под ярким светом неоновых фонарей по тщательно выдраенным тротуарам нового туркменского города, я ностальгически вспоминаю город моего детства. Тот, без сияния золотых куполов, без прямых проспектов и беломраморных дворцов. Я, как старая ашхабадская кошка, тоскую по прежним беленым домам. Тогда улицы, хоть и пыльные, но тенистые, были не только средой обитания, но и степенью родства, исторической памятью. До сих пор же помню соседей, как близких родственников. Мои улицы уже давно переименованы. Но мы, уже старожилы, называем их почему-то как прежде: Маргеланская, Кокандская, Андижанская… Только теперь на этих улицах я падчерица. В молодости было наоборот: всякий раз, приезжая из Москвы, после посещения ее музеев и выставок, я так мучилась от скудости интеллектуальной жизни моего города, так страдала от тусклости именно этих улиц. В старом Ашхабаде прошла главная часть моей жизни, прелесть которой ощутила только сейчас. Но я знаю, что «мой» город не исчез. Он остался в думах, фото, стихах и песнях друзей, давно разъехавшихся по миру. Он остался в наших душах и греет своей «остаточной энергией». Это понятие из арсенала и физиков, и религиозных философов.

Раскрыть историю преемственности религий нашей цивилизации помогло прошлое моей родины. Туркменская земля: печать вечности и величия… Предвзятых, то есть тех, которые знают об этой стране только из одиозных СМИ, охватывают сомнения в правильности моих суждений. Однако же я не перестаю собирать информацию о древности туркменской земли и удивительные пророчества о ее будущем, нанизывая все добытое на нить духовного развития человеческого сообщества. Уверена, что Туркменистан — это тот котел, в котором сегодня варится история будущего. Да, конечно, ныне страна где-то в хвосте каравана; когда же она пойдет по новому маршруту, указанному Творцом, она непременно окажется среди первых.

12 декабря 1995 года мировое сообщество признало независимый Туркменистан в качестве нового нейтрального государства, представители 185 стран единогласно проголосовали за специальную резолюцию, в которой Генеральная Ассамблея ООН признала и поддержала объявленный Туркменистаном статус постоянного нейтралитета. Зачем это нужно? Еще пригодится. Хотя, конечно, сегодня эти важные политические статусы страны больше похожи на дорогие фамильные бриллианты, которые не носят, но они греют душу уже тем, что лежат дома и в несгораемом шкафу. Туркменистан не относится ни к одному государству как к своему противнику, не принимает участия в военных блоках и союзах, не делает иных шагов, которые могут привести к войне или военному конфликту. Прислушайтесь, именно так Бахаулла говорил о мерах коллективной безопасности будущего планетарного содружества народов: «О сонм повелителей! Если примиритесь вы между собой, то не потребуется вам много солдат и бое припасов, а лишь то количество, которым оберегаете вы ваши страны и города. Страшитесь пренебречь тем, чем назидали мы вам от Знающего, Верного». Похоже, что Туркменистан, сам еще не осознавая того, начал идти по новому пути, который указал землянам Всевышний. Страна сделала выбор в пользу независимости без истерик, обвинений и продолжает нормальное сотрудничество, не вступая в союзы, а Америка даже не заикается о том, чтобы разместить свои ракеты и базы на туркменской территории. Так же оценивают позицию нейтрального Туркменистана и лидеры многих стран. По мнению политиков, Туркменистан благодаря своему геополитическому положению должен рассматриваться как ключевое связующее звено между Европой и Азией. Это обстоятельство открывает широкие возможности для успешного диалога. Это порог на пути Запад-Восток.

Заглянем в завтра. Придут другие президенты, будем надеяться, еще справедливее и лучше. На земле будут еще страшные потрясения и беспримерные бедствия, но Бахаулла уверяет нас, «…что эти бесплодные споры, эти разорительные войны вскоре уйдут в небытие и воцарится Величайший Мир». Буквально лет сто назад единение мира воспринималось многими людьми как утопия. Нам теперь совершенно естественна концепция единства человечества. Наши гены помнят сакральное единство «золотого века» древних жителей земли. Время идет быстро, и мир, хоть и медленно, но неуклонно движется к ясному пониманию главной идеи всех мировых религий, что мир — единый сосуд, его разбили, но его можно склеить. Человечество обязано перейти от враждебности групп, народов, религий к содружеству, единому миру под началом Творца. «Все мы — ветви одного дерева!» Эта основополагающая идея учения Бахауллы, Посланника Всевышнего, конечно, не нова. Она утверждается во всех священных Писаниях, переданных Творцом на Землю, но в его учении она, как заключительный органный аккорд великой мессы, омывает сердце высокой радостью смысла всего происходившего и происходящего на Земле. Эта цель труднодостижима без сознательного и одухотворенного участия большинства человечества в делах и жизни сообщества. Духовная информация, «распечатанная» Бахауллой для новой эпохи, без труда улавливается чутко настроенными «приемниками» современников. Такая эволюция развития человечества включена в бесконечный план Творца.

Создание миролюбивой цивилизации невозможно без участия женщин в каждой области человеческой деятельности. Иисус рассматривал женщин как равных. Мухаммад делал то же самое, а достоинство мусульманских женщин умалялось уже в более поздних поколениях. В учении бахаи говорится, что, когда повсюду в мире женщине будет предоставлено более высокое положение в обществе, стабильность и нравственность изменятся к лучшему. Энергия этого Божественного посыла уже проявлена в мире. Во многих странах перестраивают систему образования с упором на девушек, все чаще и чаще правителями или царствующими особами становятся женщины, за признание равенства прав женщин и мужчин, можно сказать, единогласно проголосовало большинство жителей Земли. Заметим и то, что ООН в своих целях по развитию человечества на тысячелетие большое внимание уделяет образованию девочек. Важно отметить, что за последнее время уравновесились права мужчин и женщин в Туркменистане. Внешний почет, которым ныне окружены представительницы прекрасного пола, удивляет даже европейских защитников прав, и с каждым днем уменьшается разница между их абстрактным признанием и воплощением в жизнь.

Те, которые «разбойники, жестокие, с саблей спят», как круто они развернулись в мире и как поменяли лицо. Все народы Евразии, даже спокойные на первый взгляд литовцы и латыши, не говоря уже о буйных по характеру чеченцах, хватались не раз за оружие в годы перестроечного бума, все, кроме туркмен. Так и предсказывал Бахаулла. А может, древний народ сейчас меняет свой код, чтобы продолжить историю воина без ружья? Впрочем, скоро на родину вернутся новые туркмены — выпускники европейских вузов, куда их послали родители за полноценным образованием. Обязательно кто-нибудь из них вернется. Туркмены в редких случаях покидают родину. Молодые принесут новые знания, новый стиль жизни, новое понимание будущего страны…

…И опять путь россиян к Индии, я имею в виду воздушный путь, проходит через Туркменистан. Мы летим вместе. В иллюминаторе снижающегося самолета уже виден городской фонтан, увенчанный грандиозной конной скульптурой, а потом, спускаясь по трапу и любуясь красивым аэровокзалом, чужеземцы желают непременно осмотреть и наш город. Умоляют каких-то начальников в синей форме. Запрет! Несколько часов до следующего самолета в Дели они просидят в зале ожидания. Транзит — дело тонкое! Попасть в Туркменистан иностранцам сейчас действительно сложновато. Туркмены, потеряв когда-то свободу, теперь тоже стали другими. Да, они стали осторожнее, порой, к сожалению, даже — сверхосторожнее.

Ашхабад

Оглавление

Часть первая Черная роза — эмблема печали

  Монарх

  Возвращение…

  Денгильдепе

Часть вторая Черная роза — эмблема любви

  Узник крепости Акко

  Храм

  Мехтиабад

Послесловие

• Реклама на сайте

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - читать книги бесплатно