Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; В гостях у астролога; Дыхательные практики; Гороскоп; Цигун и Йога Эзотерика

Кирилл Сухомлинов
Медики, изменившие мир

Per Apollinem medicum et Aesculapium, Hygiamque

et Panaceam juro, deos deasque omnes testes citans, mepte

viribus et judicio meo hos jusjurandum et hanc stipulationem

plene praestaturum.

Ilium nempe parentum meorum loco habitumm spondeo,

qui me artem istam docuit, eique alimenta impertirurum,

et quibuscunque opus habuerit, suppeditaturum.

Victus etiam rationem pro virili et ingenio meo aegris

salutarem praescripturum a pemiciosa vero et improba

eosdem prohibiturum. Nullius praeterea precibus adductus,

mortiferum medicamentum cuique propinabo, neque huius

rei consilium dabo. Casie et sancte colam et artem meam.

Quaecumque vero in vita hominum sive medicinam factitans,

sive non, vel videro, vel audivero, quae in vulgus efferre

non decet, ea reticebo non secus atque аrсanа fidei meae

commissa.

Quod si igitur hocce jusjurandum fideliter servem, neque

violem, contingat et prospero successu tarn in vita, quam

in arte mea fruar et gloriam immortalem gentium consequar.

Sine autem id transgrediar et pejerem contraria hisce mihi

eveniam.

Клятва Гиппократа

Гиппократ

ок. 460 г. до н. э. – ок. 370 г. до н. э.

Асклепиад Вифинский

ок. 124 или 129 г. до н. э. – ок. 40 г. до н. э.

Педаний Диоскорид

около 40 г. н. э. – около 90 г. н. э.

Авл Корнелий Цельс

ок. 25 г. до н. э. – ок. 50 г. н. э.

Гален

129 г. или 131 г. – ок. 200 г. или ок. 210 г.

Абу Бакр Мухаммад Ибн Закария Ар-Рази

ок. 865 г. до н. э. – ок. 925 г. до н. э.

Авиценна

980–1037

Парацельс

1493–1541

Андреас Везалий

1514–1564

Амбруаз Паре

между 1510–1517–1590

Уильям Гарвей

1578–1657

Марчелло Мальпиги

1628–1694

Альбрехт фон Галлер

1708–1777

Эдвард Дженнер

1749–1823

Рене Теофиль Гиацинт Лаэннек

1781–1826

Николай Иванович Пирогов

1810–1881

Джеймс Янг Симпсон

1811–1870

Джон Сноу

1813–1858

Шарль Эдуар Броун-Секар

1817–1894

Игнац Филипп Земмельвейс

1818–1865

Уильям Томас Грин Мортон

1819–1868

Рудольф Людвиг Карл Вирхов

1821–1902

Луи Пастер

1822–1895

Джозеф Листер

1827–1912

Христиан АльбертТеодор Бильрот

1829–1894

Иван Михайлович Сеченов

1829–1905

Сергей Петрович Боткин

1832–1889

Николай Васильевич Склифосовский

1836–1904

Эрнст Фон Бергман

1836–1907

Генрих Герман Роберт Кох

1843–1910

Илья Ильич Мечников

1818–1865

Владимир Федорович Снегирев

1847–1916

Нил Федорович Филатов

1847–1902

Иван Петрович Павлов

1849–1936

Пауль Эрлих

1854–1915

Эмиль Адольф Фон Беринг

1854–1917

Владимир Михайлович Бехтерев

1857–1927

Александр Васильевич Вишневский

1874–1948

Фердинанд Зауэрбрух

1875–1951

Владимир Петрович Филатов

1875–1956

Николай Нилович Бурденко

1876–1946

Александр Флеминг

1881–1955

Фредерик Грант Бантинг

1891–1941

Герхард Йоханнес Пауль Домагк

1895–1964

Владимир Александрович Неговский

1909–2003

Владимир Петрович Демихов

1916–1998

Медики, изменившие мир

Латинское изречение «Aliis inserviendo consumor», в переводе на русский означающее «Светя другим, сгораю сам», стало девизом врачей всего мира и ни в коей мере не является преувеличением, ведь тем врачам, которые совершали эпохальные открытия в области медицины, зачастую приходилось сгорать, светя другим, куда быстрее, но и, несомненно, ярче.

Борьба за свою жизнь – это безусловный рефлекс человека.

Тем интереснее тот факт, что первым врачом мы по праву можем назвать того, кто впервые в истории не пожалел своих сил, а может быть, и жизни, чтобы избавить другого человека от страданий, порожденных его болезнью. Конечно же, имя того героя неизвестно, но его доброе дело продолжили многие и многие поколения таких же неравнодушных и самоотверженных людей, чье призвание требовало мудрости и чуткости, наблюдательности и решимости, ответственности и стойкости. Людей, которым во все времена противостояли не только косность и предрассудки, но порой и зависть и злоба. Так, на долю великих Авиценны и Парацельса выпали долгие скитания и преследования со стороны сильных мира сего. Научные работы, над которыми основоположник микроскопии Мальпиги трудился годами, сгорели в пламени разожженного недругами пожара. Родоначальника асептики и антисептики, «спасителя матерей» Земмельвейса, коллеги, не желавшие принять простые истины, упрятали в психиатрическую лечебницу… Но гонители и недоброжелатели не учли того, что справедливость торжествует во всех без исключения случаях. Пусть для этого должны были пройти годы, десятилетия, а иногда и века – великому делу во благо жизни и здоровья людей не суждено погибнуть в вихре времени.

Сегодня нам сложно представить, что не так давно – всего несколько столетий назад – не были известны не только природа болезней в общем, но и то, какие именно части организма поражал тот или иной недуг в частности. Непростительно долго человек боялся изучать самого себя, а с хворями справлялся дедовскими способами – с помощью житейского опыта, накопленного поколениями… Что же сподвигло тех, кому посвящена эта книга, изменить ход истории? Имена некоторых из них знакомы нам с детства – Гиппократ, Авиценна, Пирогов, Боткин, Рентген, Склифосовский, Павлов. О ком-то из знаменитых врачей мы знаем меньше, о ком-то – больше, но наверняка каждый из нас знаком с плодами их великих трудов.

Книга, которую вы держите в руках, полна замечательных и невыдуманных историй о людях, благодаря которым человечество полно чаяний и планов на годы вперед, растит детей, веря в их безоблачное будущее, и надеется на долгую жизнь родных и близких. В этих историях переплетены восторг научного свершения и жертвенность, обычные человеческие радость и печаль, сомнения, любовь, преданность и вера в дело, которому наши герои посвятили свои жизни. Легендарные медики, изменившие наш несовершенный, но такой прекрасный мир и сделавшие его еще более счастливым, ждут встречи с вами.

Гиппократ

ок. 460 г. до н. э. – ок. 370 г. до н. э.

Человечество в течение многих тысячелетий накапливало опыт борьбы с недугами. Великие цивилизации прошлого с незапамятных времен, используя целебные свойства растений, лечили раны и некоторые заболевания. И был среди ученых тот, чей вклад в науку признан представителями всех без исключения научных школ древности самым значимым. Речь, бесспорно, о Гиппократе – родоначальнике медицинской науки, получившем от благодарных потомков почетный титул отца медицины.

Вклад в медицинскую науку:

• Родоначальник медицинской науки

• Основоположник медицинской этики

• Основоположник гуморальной теории

Вклад в развитие медицины:

• Общая медицина

• Медицинская этика и деонтология

• Хирургия и травматология

• Терапия и диетология

• Психология

Наследник Асклепия

В Древней Греции существовало несколько врачебных школ: в Кирене, Кротоне, на Родосе, позднее в Книде и на Косе. Это были закрытые религиозные сообщества, различавшиеся в первую очередь философскими воззрениями на мир и природу человеческих заболеваний. К примеру, о Кротонской школе в Южной Италии известно благодаря выдающемуся философу Алкмеону Кротонскому, жившему за полвека до Гиппократа и прославившемуся в том числе первыми анатомическими исследованиями. Однако даже этот светлый ум был уверен в том, что человеческое познание ограниченно и знание доступно в полной мере лишь богам.

Врачебная школа на острове Кос, расположенном в юго-восточной части Эгейского моря, по сути, была представлена династией, которая вела свою историю от самого бога врачевания Асклепия. В этой династии 17-м потомком считался Гераклит – отец Гиппократа. Мать Гиппократа, Фенарета, по преданию, относила себя к роду Геракла и также была связана с медициной: она, как повитуха, помогала при родоразрешении.

На Косе располагался величественный храм бога Асклепия, который одновременно служил и лечебницей. У древних греков было принято в благодарность за исцеление оставлять на стенах храмов Асклепия так называемые обетные таблицы, в которых описывались не только болезнь и факт выздоровления, но и подчас методы врачевания. Благодаря этим записям, кстати, Гиппократ, отправившийся по напутствию отца в долгое путешествие за знаниями и опытом других врачевателей, как и многие врачи-асклепиады Античной Греции, и овладевал наукой о недугах и способах борьбы с ними.

Гиппократ впервые заявил о том, что болезни возникают не как наказание богов, а вследствие вполне объективных причин

Гиппократов сборник

К сожалению, не сохранилось ни одной прижизненной биографии Гиппократа. Первая из них вышла после его смерти лишь спустя пять веков и была написана римским врачом Сораном Эфесским. Множество легенд о Гиппократе, часто противоречащих друг другу, можно встретить и у других авторов. Поэтому судить о том, кем был отец медицины, мы можем только по письменным трудам, известным как «Гиппократов сборник», или «Гиппократов корпус». Книга содержит около 70 произведений, часто неполных и дублирующих друг друга. Историки до сих пор спорят на тему авторства Гиппократа некоторых из них. Тем не менее ряд значительных достижений и сам ход научной мысли в этих трактатах определенно можно отнести к наследию родоначальника медицинской науки.

Гиппократ впервые заявил о том, что болезни возникают не как наказание богов, а вследствие вполне объективных причин. Тем самым он разделил религию и медицину, что явилось по тем временам революционным шагом. Несмотря на то что Гиппократ говорил, что врач – это тот же философ, в основе деятельности Косской школы лежала не столько философия, сколько наблюдение за больными, изучение опыта и врачебное мастерство.

В противовес принятому другими врачебными школами принципу, по которому при каждой болезни полагалось определенное стандартное лечение, подход к больному, по Гиппократу, должен был быть индивидуальным. Врач обязан собирать анамнез – сведения о больном, рассказанные им самим.

Гиппократ первым сформулировал этический кодекс врача, квинтэссенцией которого стала бессмертная клятва Гиппократа, произносимая молодыми врачами по всему свету и в наше время

Гиппократ первым сформулировал этический кодекс врача, квинтэссенцией которого стала бессмертная клятва Гиппократа, произносимая молодыми врачами по всему свету и в наше время. Им было выдвинуто четыре основных правила врачевания: не вредить больному, противоположное лечить противоположным, помогать природе, щадить больного.

Гиппократ обнаружил, что каждая болезнь имеет определенные стадии, в зависимости от протекания которых можно прогнозировать ее исход и корректировать проводимое лечение. Также он заложил основы обследования больного, которые требовали, по его словам, знания, слуха, обоняния, осязания, языка, рассуждения.

В трудах Гиппократа впервые описывается ряд простых хирургических вмешательств, а также методы помощи при травмах и переломах, применяемые и поныне (шапочка Гиппократа, спиральная и ромбовидная повязки и пр.). Для лечения заболеваний позвоночника им было создано приспособление, известное как гиппократово ложе, – прообраз тракционного стола в ортопедии. Перу ученого, кроме того, приписывают несколько сочинений по акушерству и гинекологии.

Гиппократ разделял заболевания на две группы. Болезни первой группы, по его классификации, вызваны неблагоприятными факторами внешней среды: климатом, почвой, средой обитания. Ко второй группе он относил недуги, связанные с жизнедеятельностью самого человека, его возрастом, питанием и т. д. Гиппократом заложены основы диетологии, отмечена важность соблюдения правильного режима при различных заболеваниях и состояниях. В лечебной практике им применено более 250 лекарственных средств, часть из которых используется в современной терапии. Помимо них, отец медицины отводил немалую роль в борьбе с болезнями кровопусканию, массажу, ваннам, применял банки, растирания и компрессы. Итогом множества путешествий Гиппократа явился трактат «О воздухах, водах и местностях», в котором автор подробным образом проиллюстрировал влияние климата на здоровье и национальные типы отдельных народов (в том числе народов, населявших юг России, например скифов).

По крылатому выражению Гиппократа, «медицина – благороднейшая из всех наук». Потому Сборник содержит немало требований к облику и личным качествам врача, который должен быть жадным до знаний, дисциплинированным, серьезным (излишне веселый врач не вызывает уважения), опрятным и чутким к страданиям больного.

Гиппократ отмечал, что одних лишь врачебных навыков для успешного лечения недостаточно: «Жизнь коротка, искусство (т. е. наука) вечно, случай скоропреходящ, опыт обманчив, суждение трудно. Поэтому не только сам врач должен делать все, что необходимо, но и больной, и окружающие, и все внешние обстоятельства должны способствовать врачу в его деятельности». Великий врач нещадно обличал «магов, очистителей, шарлатанов и обманщиков, которые прикидываются имеющими благочестия более всех других и больше всех других смыслящими», и предостерегал обращаться к ним за исцелением.

В соответствии с предвосхитившим психосоматический подход учением Гиппократа медицинскому воздействию при болезни подлежат и тело, и душа. Им первым сформулирована гуморальная теория (от лат. humor – «жидкость»). Согласно ей, основу человеческого тела составляют четыре жидкости, или «сока»: кровь, черная желчь, желтая желчь и слизь (флегма). Нарушение баланса между этими жидкостями является причиной болезней. На основании этой теории Гиппократ выделяет четыре типа темперамента: сангвинический, меланхолический, холерический и флегматический, связывая их со сторонами света (восток, запад, север и юг), временами года, возрастом, предрасположенностью к конкретным заболеваниям и даже с политическим строем.

В лечебной практике им применено более 250 лекарственных средств, часть из которых используется в современной терапии

С именем Гиппократа связано и первое в истории упоминание о проведении психиатрической экспертизы. Согласно одной из легенд, жители города Абдеры пригласили прославленного врача к отцу атомистической теории философу Демокриту для обследования состояния его психики, настолько странным им казалось поведение мыслителя, окончательно ушедшего в свои думы. Однако после обстоятельной беседы с Демокритом Гиппократ отметил, что тот является умнейшим из известных ему людей, и в дальнейшем между двумя великими имела место философская переписка.

Гиппократ прожил и по нынешним меркам долгую жизнь – около 90 лет, оставив большое число последователей. Косская врачебная школа благодаря ему вышла на первое место среди античных медицинских школ. Оба сына и зять Гиппократа продолжили дело великого врача. Предположительно, им принадлежит часть произведений, включенных в «Гиппократов сборник», который был переведен на латинский, арабский и сирийский языки и стал впоследствии одним из основных учебников по медицине для средневековых Европы и Востока. Клятва Гиппократа неоднократно претерпевала изменения, но тем не менее сохранила основные этические принципы, на которых базируется вся современная медицина.

Подход к больному, по Гиппократу, должен был быть индивидуальным. Врач обязан собирать анамнез – сведения о больном, рассказанные им самим

Асклепиад Вифинский

ок. 124 или 129 г. до н. э. – ок. 40 г. до н. э.

Развитие любой науки – это последовательное постижение обществом как законов мироздания, так и законов природы. И медицина здесь не является исключением. Более того, история ее развития являет собой пример гармоничного движения в этом направлении, ведь только комплексный подход и творческое начало позволяют врачу широко взглянуть на проблему, уделить внимание деталям и, таким образом, помочь больному выздороветь. Без грубого вмешательства в природу человека подвигать больного к исцелению – такого принципа придерживался в своей профессиональной деятельности легендарный римский врач Асклепиад Вифинский, завещавший потомкам сохранять гармонию духа и тела.

Вклад в медицинскую науку:

• Пионер физиотерапии

• Пионер лечебной физкультуры

• Пионер психотерапии

Вклад в развитие медицины:

• Физиотерапия и лечебная физкультура

• Психотерапия

• Гигиена

• Диетология

• Курортология и бальнеотерапия

Греки – врачи римлян

Вплоть до II века до н. э. Древний Рим не знал профессиональной медицины. Болезни, как правило, лечили дома народными средствами и заговорами или в общественных банях – термах. На фоне передового на тот момент санитарного законодательства и развитой системы санитарно-технических и гигиенических сооружений (акведуки, термы, площадки и помещения для физических упражнений), врачебное дело как профессия практически отсутствовало. Здравоохранением управляли эдилы – санитарные чиновники, далекие от каких-либо воззрений на природу человека и его недуги. Первыми врачами римлян стали пленные греки в статусе рабов. Иметь у себя такого раба было престижно, но иной раз хозяева отпускали их на волю, чтобы затем собирать проценты с их профессионального заработка (при этом бывший хозяин и его домочадцы продолжали пользоваться услугами врачевателя абсолютно бесплатно). Римское общество же к бывшим рабам относилось с высокомерным презрением, и профессия врача была далеко не самой уважаемой. Вообще к греческой медицине римляне до определенной поры относились как к некоей экзотике. Несмотря на то что ей год от года пользовались все более активно, обращение к врачу-греку было скорее проявлением блажи пациента, нежели осознанной необходимостью.

Позиция Эпикура, провозгласившего, что следует жить «разумно и приятно», Асклепиадом была преобразована в принцип «лечить безопасно, быстро и приятно»

Известно, что в 219 году до н. э. из Пелопоннеса в Рим прибыл врач по имени Архагат. Незнакомые с профессиональной медициной римляне по достоинству оценили познания грека в целебных снадобьях, предоставив ему римское гражданство, дом и государственное обеспечение. Но едва дело дошло до нехитрых хирургических операций и прижиганий, за Архагатом тут же закрепилась слава живодера, и со стороны еще недавно обширной клиентуры последовало полное разочарование. Коллеги и соплеменники Архагата, окрыленные его былым успехом, напротив, верно оценили возросший у римлян интерес к лечению и принялись бойко предлагать жителям Вечного города свои услуги. Несмотря на имевшиеся предубеждения к чужестранцам, римляне все охотнее оставляли в лечебницах греков свои сбережения. При императорском дворце огромное число врачей (как вольноотпущенников, так и специально купленных рабов) было поделено на десятки (декурии), и каждая декурия отвечала за здоровье той или иной категории придворных чиновников. Немало врачевателей становились обладателями большого состояния, что вызывало у менее удачливых коллег равно как и зависть, так и желание добиться тех же материальных высот.

На волне популярности греческой медицины, около 90 г. до н. э., в Риме впервые появляется уроженец города Пруза в Вифинии (Малая Азия) врач Асклепиад. До того он обучался медицине, риторике и философии в Афинах, имел врачебную практику и прослыл сторонником атомистической теории Демокрита. Позиция Эпикура, провозгласившего, что следует жить «разумно и приятно», Асклепиадом была преобразована в принцип «лечить безопасно, быстро и приятно» (tuto, celeriter et incunde curare). Такой подход вызвал доверие у горожан, опасающихся врачей-живодеров вроде Архагата. К тому же в Риме всегда высоко ценили искусство изысканной речи, и Акслепиад, «превосходящий красноречием прочих медиков» по свидетельству историка Плиния, приобрел немало поклонников и высоких покровителей, среди которых были учитель Цицерона оратор Марк Антоний и выдающийся политик и юрист Квинт Муций Сцевола.

От простого – к исцелению

В медицине в то время господствовала сформулированная Гиппократом гуморальная теория – учение о том, что жизнедеятельность организма напрямую зависит от соотношения четырех жизненных соков: крови, желтой желчи, слизи и черной желчи. Внук Аристотеля, греческий врач Эразистрат, учеником которого (эразистратором) считался Асклепиад, отдавал преимущество твердым частицам. Асклепиад, в свою очередь, и признавал гуморальную теорию, и развил философское наследие Эразистрата и Демокрита. Он считал, что тело человека состоит из множества мельчайших частиц – атомов, или корпускул, которые находятся в непрерывном движении. Они изначально образуются в легких из воздуха и в желудке из пищи, а затем с кровью поступают в ткани, постоянно их обновляя. Ткани имеют мельчайшие поры, по которым движутся корпускулы. Отсутствие движения корпускул, закупорка пор – это и есть причины всех болезней. Поэтому для сохранения здоровья Асклепиад советует больше двигаться, путешествовать, заниматься физическими упражнениями на свежем воздухе, соблюдать гигиену. Это, по его мнению, заставит поры тканей расшириться, а корпускулы двигаться активнее. Следуя стоикам, провозгласившим, что «всего лучше жить согласно природе» (naturae convenienter vivere), Асклепиад пытается избегать медикаментов, очистительных процедур, кровопусканий и других врачебных вмешательств. Им он противопоставляет диету, изменение образа жизни и места жительства пациента, массаж, гимнастику, холодные ванны. Тем не менее в медицинских кругах Европы и Востока вплоть до XVI века Асклепиад был известен во многом благодаря трактату «О лекарственных средствах», в котором он описал практически все известные на тот момент лечебные составы. Также ему приписывают эпизод первого применения трахеотомии (рассечения трахеи) для спасения задыхающегося от крупа ребенка, что позволяет судить о разносторонности профессиональных навыков врача.

Ему приписывают эпизод первого применения трахеотомии для спасения задыхающегося от крупа ребенка

Асклепиад уверен в том, что соблюдающему правильный образ жизни, активно двигающемуся человеку не понадобится врач. Он, как и Гиппократ, считает основой терапии индивидуальный и творческий подход к каждому больному. Асклепиад поразительно изобретателен в выборе методов лечения. Лихорадку он предлагает лечить воздействием света и лишением больного сна, полагая, что сама лихорадка и есть лучшее средство от лихорадки. Парализованных больных он рекомендует постоянно перемещать на носилках или коврах, чтобы не допустить застоя корпускул и таким образом победить болезнь. Правильно употребляемые чистая вода и вино, по мнению Асклепиада, действуют гораздо эффективнее любых снадобий. Не утруждая себя долгим теоретизированием, он отдает предпочтение практике и врачебной интуиции. Одним из обязательных условий излечения Асклепиад считает позитивный настрой пациента – «приятное настроение», поэтому в обязанности врача вменяется создание благоприятной обстановки, отвлечение больного от болезненных ощущений, что по своей сути означает один из первых известных историкам опытов осознанного применения психотерапии в лечении внутренних болезней.

Одним из обязательных условий излечения Асклепиад считает позитивный настрой пациента – «приятное настроение», поэтому в обязанности врача вменяется создание благоприятной обстановки

Широко распространенное мнение о том, что для выздоровления необходимо, чтобы болезнь прошла все фазы, Асклепиад резко отвергал. Он был убежден, что при правильном лечении ход болезни можно оборвать на любом этапе ее развития.

Методическая школа

Асклепиад считается основоположником методической врачебной школы, пропагандировавшей «простой путь» в лечении. Его ученики и последователи также оставили значимый след в истории. Темисон, возглавив школу методиков, продолжил дело учителя и подробно описал проказу, бешенство, ревматизм. Антонию Музе римским сенатом в благодарность за исцеление от смертельной болезни императора Октавиана Августа с помощью ванн и припарок был установлен памятник. Врач и философ Авл Корнелий Цельс составил энциклопедию, в которой во многом опирался на воззрения Асклепиада. Соран Эфесский на практике первым применил дифференциальный диагноз, внес особый вклад в дерматологию и гинекологию. Представители методической школы близко подошли к пониманию жизненного тонуса, как показателя состояния организма. Они считали, что первопричиной болезней является изменение в пропорции жидких и твердых корпускул, из которых состоит организм человека.

Если преобладают твердые корпускулы – возникает патологическое напряжение, приводящее к определенному виду заболеваний, если же равновесие смещается в сторону жидких корпускул – наступает расслабление – причина болезней иного рода.

Не утруждая себя долгим теоретизированием, он отдает предпочтение практике и врачебной интуиции

Выдающиеся достижения врачей закономерно изменили положение медиков в римском обществе. В 46 году до н. э. Юлий Цезарь издал эдикт, согласно которому и приезжие врачи, и те жители Вечного города, которые обучались медицине, независимо от сословия получали почетное право римского гражданства – высший социальный и юридический статус.

Простой и щадящий подход Асклепиада к лечению, вероятно, в наше время может показаться наивным, да и его современники, склонные к радикальным методам, порой открыто называли знаменитого врача шарлатаном. Однако факт: имеются достоверные свидетельства, что Асклепиад сам следовал выработанной им системе и дожил до глубокой старости, сохраняя бодрость тела и ясность ума. И не какой-либо фатальный недуг, а лишь трагическая случайность оборвала жизнь великого врачевателя.

Педаний Диоскорид

около 40 г. н. э. – около 90 г. н. э.

Горные тропы, степи и топи, пески и леса – Римская империя ширилась. Когда у ног императора весь мир, имеет ли значение, что за травинки под сандалиями легионера? Солдат не должен знать усталости и хвори, ибо в руке его – меч, от которого трепещут целые народы. Ну разве не чудаком является тот, кто в долгих походах славного легиона вместо амуниции или бочонка ретийского вина тащит с собой странные книги с сушеными листочками, а на привалах рисует не чернооких чужеземных дев, а чахлые придорожные цветки? Звали такого чудака Диоскорид ом, и все – от наемников-варваров до центурионов – возносили славу богам за его золотые руки.

Вклад в медицинскую науку:

• Первая классификация лекарственных растений и средств, основатель фармакогнозии

• Один из основателей медицинской ботаники и этноботаники

• Описание технологий получения лекарственных препаратов

• Автор термина «анестезия»

Вклад в развитие медицины:

• Общая медицина

• Фармакология, фармакогнозия, фармацевтика

• Диетология

• Анестезиология

Путь солдата

В октябре 54 года н. э. место безвременно скончавшегося римского императора Клавдия занял его пасынок – плебей по крови и племянник безумного Калигулы Луций Домиций, вошедший в историю под именем Нерон. Покойный Клавдий, отравившийся, по официальной версии, грибами, слыл покровителем наук. Его имя упоминается в числе авторов нескольких, увы, ныне утерянных ученых трудов. Клавдий сумел тем не менее сосредоточить в своих руках власть над империей и в короткие сроки значительно расширить ее границы за счет удачных военных операций. Его 16-летний преемник, чье имя навсегда стало синонимом кровожадного и бессовестного тирана, наоборот, практически не вел завоевательных войн и ограничился пятилетней кампанией против Парфянского царства и укреплением установленных предшественниками границ. В отличие от греков римляне к тому времени активно привлекали врачей к государственной службе, и в римской армии был развит институт военных врачей, которые сопровождали войска во всех походах. Одним из первых таких врачей в хрониках упоминается Педаний Диоскорид – грек, уроженец города Аназарба в Киликии (ныне это юг Турции). Судя по всему, образование Диоскорид получил в Тарсе, столице Киликии, на родине апостола Павла, – в городе, построенном еще ассирийцами. В Тарсе находилась знаменитая медицинская школа, выпускником которой, как считается, был и евангелист Лука. Возможно, Диоскорид затем совершенствовал свои знания в Александрии, где в знаменитой библиотеке имел доступ к хранящимся там иллюстрированным гербариям, собранным древними натуралистами.

С древних времен лечебные снадобья во всем мире составляли из местной растительности, причем изучение флоры шло опытным путем и бывало так, что полезные свойства растений выявлялись совершенно случайно

В 69 году н. э., после смерти Нерона и дележа верховной власти между претендентами на нее, при поддержке нескольких легионов римским императором был провозглашен Флавий Веспасиан. Получив в наследство разоренную казну и раздираемое междоусобицей государство, полководец ввел режим жесткой экономии, пополняя бюджет любыми способами. Чего стоит его знаменитая фраза «Деньги не пахнут»! Когда же противник оказался поверженным и наступила долгожданная победа в Иудейской войне, Веспасиан поменял свою агрессивную внешнюю политику и реформировал армию. Теперь легионы призваны были обеспечивать порядок и охранять власть Рима на огромной территории. Диоскорид же все это время служил военным врачом: как говорил сам медик, он прожил жизнь солдата. Маршрут подразделения, которое сопровождал Диоскорид, восстановить по историческим документам, к сожалению, теперь не представляется возможным, однако научные труды знаменитого врача косвенно свидетельствуют о том, что путь врача пролегал по Малой Азии, Греции, Италии, Провансу и другим частям раскинувшейся на полмира Римской империи.

От траволечения к фармакогнозии

С древних времен лечебные снадобья во всем мире составляли из местной растительности, причем изучение флоры шло опытным путем и бывало так, что полезные свойства растений выявлялись совершенно случайно. По мере развития древних цивилизаций: Шумера, Египта, Индии, Китая – травники обменивались знаниями с чужеземцами и открывали для себя новые лекарственные средства. Греческие врачеватели, переняв накопленный веками опыт, включили его в основы зародившейся в Элладе научной медицины. В «Гиппократовом корпусе» насчитывается около 230 лекарственных растений. Вскоре после Гиппократа, на рубеже IV–III веков до н. э., греческий философ и натуралист, ученик Аристотеля Теофраст в своих книгах описал уже около 500 видов растений и определил основы их физиологии, из-за чего и был впоследствии назван отцом ботаники. Он первым высказал мысль, что растения получили полезные свойства не для помощи человеку, а по законам целесообразности, установленным самой природой.

Быт военного врача, как и солдата, не был легким. Римских легионеров, наводящих трепет на врагов, нередко одолевали недуги. Что уж говорить о боевых действиях, когда десяткам, а то и сотням раненых требовалась срочная медицинская помощь. Во времена Диоскорида была кощунственна сама мысль о том, что Рим способен доверить абы кому заботу о здоровье солдата – источнике могущества империи. К медикам, от санитара до штабного хирурга, предъявлялись высочайшие требования. Но Диоскорид вошел в историю не за достижение профессиональных высот, коих он тоже достиг, а благодаря своему не вполне характерному для военного медика увлечению. Куда бы ни направляла воля императора легион, врач посвящал все свое свободное время изучению и коллекционированию лекарственных растений, произрастающих в местах пребывания войска. Диоскорида всегда интересовало, какие средства – растительные, животные, минеральные – применяют местные жители для лечения болезней и травм. Талантливый врачеватель был, несомненно, хорошо знаком с трудами Теофраста и других ученых прошлого, изучивших и описавших лечебные травы и препараты. Но, как истинный исследователь, Диоскорид, склонный подвергать сомнению опыт предшественников, лично проверял действие практически каждого интересующего его медикамента на себе или на больных и раненых солдатах.

Диоскорид группирует растения по их лечебному воздействию – принципу, лежащему в основе созданной только через полторы тысячи лет фармакопеи

Так, в период с 60-го по 70-й год н. э. Диоскорид написал прославившую его научную работу De materia medica («О лекарственных веществах»). Накопленные в походах колоссальный опыт и наблюдения ученого отражены в пяти томах, содержащих описание около 600 лекарственных растений, шоо медицинских препаратов и 4700 способах их использования. Труд был посвящен учителю Диоскорида – врачу Арею из Тарса. Каждая глава отведена описанию отдельного препарата, в ней изложены его вид, свойства, способ приготовления и показания к применению. Большую часть книги занимает информация о лекарственных растениях, в том числе указываются места их произрастания. De materia medica – это первый труд по фармакогнозии (от греч. pharmakon – «лекарство» и gnosis – «изучение»), науке, изучающей лекарственные растения и сырье растительного и животного происхождения, используемые в медицине.

Диоскориду принадлежит и первое разделение растений на четыре группы по использованию их человеком: благовонные, пищевые, медицинские и винодельные

Материя медика

В De materia medica Диоскорид приводит названия растений и их синонимы, которыми человечество пользуется до сих пор. Исследователи обнаружили среди этих наименований слова не только с греческими и латинскими, но и с дакийскими, славянскими и армянскими корнями. Это означает, что Диоскорид хорошо ориентировался в лечебной практике, принятой у народов, населявших империю и сопредельные с ней государства. Ареалы произрастания описанных ученым растений простираются на множество районов Европы и Азии. Так, Диоскорид опосредованно стал прародителем возникшей на рубеже XX века новой науки – этноботаники, изучающей роль флоры в жизни и культуре отдельных народов.

Диоскориду принадлежит и первое разделение растений на четыре группы по использованию их человеком: благовонные, пищевые, медицинские и винодельные. Медицинские растения в свою очередь подразделяются на подгруппы: разогревающие, вяжущие, смягчающие, сушащие, охлаждающие, сгущающие, расслабляющие, питательные. Диоскорид группирует растения по их лечебному воздействию – принципу, лежащему в основе созданной только через полторы тысячи лет фармакопеи.

В труде Диоскорида отведено место и растениям, составляющим обычный пищевой рацион: овощам и фруктам. В книге описаны примеры их действия на организм при ряде заболеваний. De materia medica содержит подробные сведения о процессах возгонки, перегонки и других методиках приготовления лекарственных препаратов. Кроме того, Диоскорид является автором термина «анестезия» – он использует его при описании наркотикоподобного действия настойки из корня мандрагоры.

Известно, что автор снабдил книгу собственными рисунками с натуры, которые, будучи неоднократно скопированными, через несколько веков стали, к сожалению, достаточно далеки от реальности. Оригинал De materia medica доселе не сохранился. Самой ранней из найденных его копий является небольшой фрагмент текста V–VI веков, хранящийся в Неаполитанской библиотеке. Наиболее известен так называемый «Венский Диоскорид» VI века – манускрипт, созданный в Константинополе для дочери цезаря Флавия Онициуса и украшенный более чем 400 великолепными миниатюрами, по причине чего он внесен в реестр наследия ЮНЕСКО. В отличие от произведений других античных авторов De materia medica не постигло временное забвение: на протяжении последующих веков книга копировалась, дополнялась, переводилась на другие языки. Средневековая Европа впервые ознакомилась с трудом Диоскорида в арабском переводе. Вплоть до XVI века книга De materia medica была единственным источником знаний по ботанике и фармакологии для ученых Запада и Востока.

Диоскорид является автором термина «анестезия» – он использует его при описании наркотикоподобного действия настойки из корня мандрагоры

В современном мире фармацевты синтезируют сложнейшие вещества, создают препараты, работающие на генетическом и молекулярном уровне, но нельзя забывать, что все начиналось с рукописи, созданной тысячелетия назад в походах одного римского легиона, славного ныне лишь тем, что в нем служил замечательный хирург Педаний Диоскорид.

Авл Корнелий Цельс

ок. 25 г. до н. э. – ок. 50 г. н. э.

Ни император Тиберий, ни его современник римский философ и ученый Авл Корнелий Цельс не предполагали, что живут на стыке смены эпох. И если первый был прославлен благодаря своему титулу еще при жизни, то второй – лишь спустя сотни и сотни лет, когда имя ученого многие поколения медиков станут произносить с особым пиететом.

Вклад в медицинскую науку:

• Систематизация знаний античной медицины

• Описание ряда хирургических операций и манипуляций

• Создание основ медицинской терминологии

• Определение признаков воспаления

• Описание строения глаза

• Классификация душевных расстройств

Вклад в развитие медицины:

• Общая медицина

• Хирургия

• Патологическая физиология

• Психиатрия

• Офтальмология

Портрет неизвестного

Из всех признанных основоположников медицины о Цельсе меньше всего сохранилось достоверной информации. Его биография и в наше время вызывает ожесточенные споры историков. По предположениям некоторых из них, Цельс происходил из рода богатых патрициев: он родился то ли в Риме, то ли в Вероне. Несомненно то, что это был человек недюжинного ума, блестяще образованный, прекрасно владеющий языком, легко ориентирующийся в вопросах истории, литературы и многих религиозных течениях. Интересно, что в конце XV века о Цельсе как о реально существовавшем ученом было известно в основном по книге Contra Celsum («Против Цельса»), написанной ярым оппонентом врача и философа богословом Оригеном Александрийским, который жил на два столетия позже Цельса. Сам ученый в своем трактате «Правдивое слово» показал себя непримиримым и последовательным критиком зарождающегося христианства, сформировавшим свои философские взгляды под влиянием античных мыслителей: Платона, Гераклита, Пифагора. Ему в целом претило суеверие и площадное чародейство: имеются косвенные свидетельства того, что он много путешествовал по Египту, Сирии и Палестине и разоблачал шарлатанов, выдающих себя за магов и целителей.

Известностью и почетом в научных кругах Цельс обязан, однако, не только антихристианскому трактату и критике на него Оригена. На протяжении многих столетий научное бессмертие ученому обеспечивал его объемный труд – книга, озаглавленная автором как Artes («Искусства»). Сохранилась лишь часть этой уникальной энциклопедии, включившей в себя все современные на тот момент знания по военному делу и риторике, сельскому хозяйству и философии, юриспруденции и медицине. В 1443 году восемь из 2 о трактатов «Искусств» из раздела «О врачебном деле» были найдены в монастыре будущим Папой Римским и основателем Ватиканской библиотеки Томмазо Парентучелли. В те времена Европа уже вовсю грезила великими перспективами книгопечатания. В 1478 году найденные труды Цельса были изданы во Флоренции как пособие для изучающих медицину, благодаря чему книги сохранились и до нашего времени.

В своих трудах ученый переосмысливает взгляды античных врачей, а также излагает свои собственные воззрения по вопросам диагностики и лечения самых разнообразных недугов

Остается лишь восхищаться, насколько неистовым было стремление к наукам у человека, происхождение которого предполагало праздную и сытую жизнь! Медицинское образование, как полагает ряд историков, Цельс получил в Риме либо у греческих врачей Мегета, Трифона и Эвелписта, либо в основанной Августом медицинской школе (Schola medicorum). Молодой патриций не брезговал практиковать в римском валетудинарии – больнице для лечения рабов. По одному из преданий, он даже был знаком с легендарным Спартаком.

Латинский Гиппократ

В 1443 году восемь из 20 трактатов «Искусств» из раздела «О врачебном деле» были найдены в монастыре будущим Папой Римским и основателем Ватиканской библиотеки Томмазо Парентучелли.

Медицинский раздел «Искусств» написан для широкого круга читателей. Цельс обходится без излишней научной терминологии и пользуется понятным, но от этого не менее выразительным языком. Современники не поскупились оценить по заслугам литературный дар автора, назвав Цельса Цицероном от медицины и латинским Гиппократом. В своих трудах ученый переосмысливает взгляды античных врачей, прежде всего Гиппократа и Асклепиада Вифинского, а также излагает свои собственные воззрения по вопросам диагностики и лечения самых разнообразных недугов. Основой медицины Цельс считает практический опыт, он мудро замечает, что «медицина возникла не после теоретического обоснования, но теория была найдена после возникновения практической медицины».

Способы врачевания Цельс разделяет на общие, применяемые при большинстве болезней, и частные – при определенных заболеваниях. Он впервые обращает внимание на то, что лихорадка возникает тогда, когда организм должен избавиться от вредных веществ, вызывающих болезнь. Предложенное Цельсом описание малярии поражает своей детальностью и точностью.

Патриций по происхождению Цельс тем не менее выступает против безделья как причины заболеваний, он говорит: «Праздность расслабляет тело, а труд укрепляет его; первое приносит преждевременную старость, второе – продолжительную молодость». По мнению ученого, «следует вести разнообразный образ жизни: жить то в деревне, то в городе и чаще бывать на лоне природы… как можно чаще заниматься физическими упражнениями».

Он впервые обращает внимание на то, что лихорадка возникает тогда, когда организм должен избавиться от вредных веществ, вызывающих болезнь

Особую роль ученый отводит хирургии, заявляя, что «ее результат среди всех отделов медицины самый очевидный». Наряду с тампонадой и прижиганием, он во время операции при кровотечении предлагает применять перевязку сосудов, или лигатуру, что найдет широкое применение на практике спустя века. Цельс описал десятки хирургических вмешательств и манипуляций, как-то: пластические операции при травмах лица, операции при грыжах, свищах, гангрене, опухолях кожи, камнях мочевого пузыря (литотомия), методы лечения при вывихах, переломах, ранах, его перу принадлежат и акушерские пособия. Простота и точность, с которыми ученый описал диагностическую тактику врача при подозрении на перелом костей черепа, ранениях сердца, печени, легких, спинного мозга, способна восхитить и нашего современника. С именем Цельса связаны первые шаги медицины в области полостной хирургии – попытки оперативного лечения проникающих ранений живота. Истинного хирурга Цельс видит таким: «Хирургу следует быть молодым или недалеким от молодости; рука его должна быть опытной и твердой, никогда не дрожащей; он должен уметь одинаково пользоваться и правой, и левой рукой; его взгляд должен быть точен и проницателен; сердце – недоступным страху и состраданию; имея главной целью излечение больного, не давая смутить себя криками, не показывая больше поспешности, чем того требует случай, и не рассекая менее, чем следует, он должен вести операцию так, как если бы жалобы пациента до него не доходили».

В классику медицины навечно вошла крылатая фраза, или «тетрада Цельса», указывающая на четыре признака воспаления: rubor («покраснение»), tumor («отек»), calor («жар»), dolor («боль»).

В 1478 году найденные труды Цельса были изданы во Флоренции как пособие для изучающих медицину; благодаря чему книги сохранились и до нашего времени.

Из анатомических исследований Цельса отдельно следует отметить описание радужной оболочки глаза, цилиарного тела, передней и задней камер. На основании этого открытия ученый впервые разделил слепоту на необратимую (при глаукоме) и обратимую (при катаракте). Кроме того, Цельс описал операцию низдавления катаракты, при которой помутневший хрусталик глаза перемещается вниз и назад в стекловидное тело. Эта манипуляция применялась врачами вплоть до середины XVII века.

В третьей из восьми книг по медицине Цельс проводит классификацию душевных расстройств и впервые использует слова insania (пер. с греч. «паранойя») и delirium (термин, обозначающий безумие). Ученый обстоятельно изучает проявления психических недугов и рекомендует методы для лечения душевной болезни, отличные от тех, что применялись в эпоху, когда душевнобольные не считались полноправными членами общества. Цельс предлагает применять для их лечения гимнастику, диету, массаж, ванны, коррекцию образа жизни – в противовес широко практиковавшимся насильственным методам. По сути, эта часть медицинского раздела «Искусств» может считаться первым полноценным научным трудом по психиатрии. Перу Цельса принадлежит первое описание синдрома каталепсии («болезнь Цельса»), характерного для ряда психических заболеваний, при котором больной способен длительно сохранять приданную ему позу.

Наряду с тампонадой и прижиганием, он во время операции при кровотечении предлагает применять перевязку сосудов, или лигатуру, что найдет широкое применение на практике спустя века

Цельс является одним из основоположников медицинской терминологии. Стремясь к точности и изяществу изложения своих мыслей, а также отдавая дань греческим отцам медицины, он зачастую применяет и родную ему латынь, и латинизированные заимствования из греческого языка, что заложило традиции использования специальной медицинской терминологии, сохраняющиеся и по сей день. Тем не менее для искушенного в риторике Цельса слово – это лишь способ поделиться с читателем своими наблюдениями, опытом, размышлениями. В подтверждение этому можно привести одно из самых известных высказываний Цицерона от медицины, ставшее афоризмом: «Болезни лечатся не красноречием, а лекарствами».

Гален

129 г. или 131 г. – ок. 200 г. или ок. 210 г.

Собрание трудов Галена, благодаря охвату им практически всех существующих на тот момент разделов медицины, являлось на протяжении 15 столетий базовой системой знаний для врачевателей. В Риме еще при жизни ученого чеканились монеты с его профилем, а средневековые авторы именовали Галена не иначе как божественный. Не придерживаясь догм какой-либо одной из существующих врачебных школ, Гален шел своей дорогой, на опыте проверяя теории предшественников, – и стал первым, кому удалось свести в единую науку разрозненные в области врачевания знания античного мира.

Вклад в медицинскую науку:

• Создание системы медицинских знаний

• Описание анатомии и физиологии опорно-двигательного аппарата, сердечно-сосудистой, нервной, дыхательной и других систем

• Создание первой в истории теории кровообращения

Вклад в развитие медицины:

• Общая медицина

• Анатомия

• Физиология

• Фармакология и фармацевтика

• Хирургия

• Неврология

• Гигиена

Архиатр императора

За два с половиной века до нашей эры царская династия Атталидов основала в городе Пергам, расположенном на побережье Малой Азии (ныне это территория Турции), одно из богатейших в античном мире хранилище книг, по числу рукописей уступавшее только Александрийской библиотеке. По легенде, цари Египта настолько испугались соперничества Пергама и Александрии, что под страхом сурового наказания запретили вывоз за пределы Египта производимого в долине Нила папируса – аналога бумаги в древности. Но мудрецы Пергама нашли свой вариант решения проблемы: они усовершенствовали старый персидский метод обработки сыромятной кожи скота и создали пергамент – более долговечный и прочный по сравнению с папирусом материал для письма, названный по имени города происхождения и служивший человечеству вплоть до развития книгопечатания.

Страсть к изучению строения человеческого тела окончательно овладевает Галеном. Он скрупулезно изучает труды врачей прошлого, чьи имена подчас известны теперь только благодаря цитатам в работах Галена

Три столетия спустя, в 130 году н. э., в Пергаме на свет появился великий ученый, известный под именем Гален. В эпоху Возрождения его называли Клавдием Галеном, однако тогда, судя по всему, имела место неверная расшифровка аббревиатуры Cl., означавшей «клариссимус» («славнейший») – один из титулов в римском сенаторском сословии или равном ему ранге. Отцом Галена был выдающийся пергамский зодчий и математик Никон, немалое состояние которого и позволило его сыну получить великолепное образование. Юный Гален обучался у виднейших пергамских ученых, в совершенстве владел помимо греческого латинским, эфиопским и персидским языками и готовился посвятить свою жизнь философии. Однако судьбу его предрешил вещий сон, который вдохновил юношу на изучение врачебного искусства. В возрасте 21 года он, получив богатое наследство после смерти отца, решает отправиться в длительное путешествие с целью познать все тайны медицинской науки. В Смирне Гален изучает анатомию, в Коринфе – аптекарское дело. Далее его путь лежит в Александрию, где его учителем становится прославленный врач и анатом Гераклион. В египетской Александрии, сохранившей древние традиции обработки тел после смерти, не существовало строгого запрета на вскрытие трупов, потому еще с III века до н. э. там накопился огромный пласт анатомических исследований. Гален проверяет на практике книжные истины, сам проводит анатомические исследования, попутно оттачивая хирургическое мастерство. По истечении шести лет умудренный опытом врач возвращается в родной Пергам и становится хирургом в школе гладиаторов. Там Гален имеет дело с тяжелыми травмами, ранениями, кровотечениями, что неизменно сопутствуют жестокому ремеслу. Им он противопоставляет свою легкую руку и исключительные познания в анатомии, незнание которой хирургами им отныне расценивается как позор.

В 164 году н. э. Гален покидает родину и переезжает в Рим. В Вечном городе он читает лекции по анатомии и медицине и, практикуя как врач, обзаводится многочисленной клиентурой. Гален – неутомимый труженик, он оказывает помощь как первым лицам империи, так и простым горожанам и их рабам. Излечение известного мыслителя Эвдема приносит ему небывалую славу, о нем узнает император-философ Марк Аврелий, назначивший Галена в 169 году н. э. придворным архиатром – личным врачом императора и его сына Коммода.

В 169 году император-философ Марк Аврелий назначает Галена придворным архиатром – личным врачом императора и его сына Коммода.

Живосечение (вивисекция) являлось непременной частью лекций Галена, имевших оглушительный успех в римских медицинских кругах, несмотря на трения между ученым и сторонниками догматической медицины. В Риме, как и в Греции, вскрытие человеческих останков было запрещено. Гален был вынужден изучать анатомию по большей части на животных, проводя параллели со строением человеческого тела. Это в ряде случаев приводит к ошибочным суждениям, но важность и объем открытий, совершенных Галеном, несоизмеримо важнее допущенных ученым неточностей.

Энциклопедист от медицины

Гален является автором около 300 научных трудов, в которых он не только обобщил знания, накопленные античной наукой, но и отразил поистине революционные результаты своих исследований. Его руке принадлежат как медицинские, так и философские, математические и юридические трактаты. До нашего времени сохранилось лишь около сотни его работ. Галену довелось перенести тяжелый удар судьбы: в 191 году н. э. в храме Мира в Риме, где проходили его лекции, возник сильный пожар, уничтоживший в том числе часть рукописей великого врача, хранившихся в храмовой библиотеке.

Гален является автором около 300 научных трудов, в которых он не только обобщил знания, накопленные античной наукой, но и отразил революционные результаты своих исследований

При жизни и в первые годы после смерти Галена его работы не пользовались особой популярностью. Вероятно, причинами этого были ожесточенная перепалка ученого с господствовавшими медицинскими школами, а также утомлявшее читателей детальное изложение огромного объема информации, что было не свойственно научной литературе той эпохи.

Из десятков дошедших до нас работ Галена следует выделить основные: анатомо-физиологическое сочинение «О назначении частей человеческого тела», 16-томник «Об анатомии», трактаты «Терапевтические методы» и «О составе лекарств». Помимо этого, благодаря комментариям Галена, ныне читателям доступны некоторые утраченные в оригинале части знаменитого «Гиппократова корпуса».

Галеном впервые подробно описаны кости скелета человека, суставы и связки, дана их классификация, отчасти применяемая и по сей день. В анатомических трудах ученого содержится описание около 300 мышц, однако некоторые из них были приписаны им человеческому телу ошибочно.

В 191 году н. э. в храме Мира в Риме, где проходили лекции Галена, возник сильный пожар, уничтоживший в том числе часть рукописей великого врача, хранившихся в храмовой библиотеке.

Выводы Галена относительно строения сердечно-сосудистой системы содержат характерные для той эпохи заблуждения. Тем не менее ученым выдвинута первая в истории физиологии теория кровообращения, которой наука придерживалась вплоть до XVII столетия. Гален впервые указал на различия строения стенок вен и артерий и доказал, что артерии переносят не воздух, как до того считалось, а кровь. Ученый описал анатомическое строение сердца и его венечные сосуды. Крупная мозговая вена до сих пор носит имя Галена. Описывая аппарат дыхания, ученый включил в него гортань, строение которой он, восхищаясь, сравнил с флейтой, а также трахею, бронхи, легкие и легочные сосуды, левый желудочек сердца. Галену принадлежит термин «перистальтическое движение» в отношении деятельности кишечника. Опытным путем он открыл и механизм действия клапана устья мочеточника, предупреждающего обратный ток мочи из мочевого пузыря.

Изучение строения нервной системы и ее функций – особая заслуга ученого. Экспериментально он доказывает, что мозг, а не сердце, как полагал Аристотель, является центром чувствительной способности организма и мыслительной деятельности. Гален дал описание семи из 12 пар черепно-мозговых и 58 спинномозговых нервов, указал их физиологическое значение. Им установлено, что при перерезке передних корешков спинного мозга нарушается двигательная активность, тогда как при перерезании задних нарушается чувствительность. Гален утверждает, что «без нерва нет ни одной части тела, ни одного движения, называемого произвольным, ни единого чувства», и разделяет нервы на три группы: первая – нервы, исходящие из органов чувств, вторая – нервы, направляющиеся к мышцам и участвующие в движениях, и третья – нервы, направляющиеся к внутренним органам (вегетативная нервная система). Гален описывает строение органов чувств: слуха, вкуса, обоняния, а органу зрения посвящает отдельную книгу В ней он впервые обосновывает теорию зрения, исходя из принципов геометрии.

Ученым выдвинута первая в истории физиологии теория кровообращения, которой наука придерживалась вплоть до XVII столетия и открытия Гарвеем основ сердечно-сосудистой деятельности

Гален первым пишет о том, что задача медицины – это не только лечение, но и предупреждение болезни. Для понимания причины болезни и нахождения пути к исцелению необходимо обладать знаниями о здоровом человеке, его анатомии и нормальной физиологии. Он выделяет гигиастику как отдельную науку о профилактике болезни путем коррекции образа жизни пациента, в связи с чем Галена считают одним из основоположников медицинской гигиены и профилактики.

Экспериментально он доказывает, что мозг, а не сердце, как полагал Аристотель, является центром чувствительной способности организма и мыслительной деятельности

Гален развивает учение Гиппократа о четырех «соках» и вводит в лексикон понятие «темперамент» (дословно: «смешивать в надлежащем отношении»). Характеристики основных психических типов – сангвиника, холерика, флегматика, меланхолика – он дополняет описанием влияния темперамента на здоровье. К примеру, по мнению Галена, женщины-сангвиники менее подвержены риску онкологических заболеваний, чем женщины-меланхолики.

Гален посвящает п книг аптекарскому делу. Если до этого некоторые растения воспринимались как лекарства сами по себе, то Гален предположил, что они могут содержать как полезные (в фармакологии известные как активные вещества), так и балластные, а в ряде случаев и вредные для организма составляющие. Таким образом, Гален впервые ставит перед аптекарями задачу по выделению активных веществ. В фармацевтике существует группа так называемых галеновых препаратов (термин введен Парацельсом в XVI веке), которые получены, как правило, из растительного сырья путем вытяжки – способом, описанным Галеном. В его трактате «О составе лекарств» содержится ряд сложнейших рецептур, одновременно включающих до 6о ингредиентов.

Не имеющие аналогов энциклопедические знания Галена выстроены им в единую цельную теорию медицины. В течение полутора тысяч лет врачи воспринимали его труды как абсолютную истину, а попытки внести в них свои коррективы приравнивались к святотатству. Немногие, разве что такие гениальные умы, как Авиценна, решались на критику в отношении непререкаемого авторитета Галена. Необходимость в пересмотре взглядов великого медика появилась много позже и во многом благодаря методу, который сам Гален впервые в медицинской практике и положил в основу исследований, – методу научного эксперимента.

Абу Бакр Мухаммад Ибн Закария Ар-Рази

ок. 865 г. до н. э. – ок. 925 г. до н. э.

Находясь в самом центре средневекового мира, Арабский Восток в течение нескольких веков собирал воедино, хранил и развивал наследие греческой, римской, индийской и китайской медицины. Мудрость, известную искусным врачам времен халифатов, западноевропейская медицинская школа познала лишь многие десятилетия спустя.

Вклад в медицинскую науку:

• Один из основоположников медицины

• Первое описание оспы и кори

• Введение в практику прививок от оспы

• Введение в практику заполнения истории болезни

Вклад в развитие медицины:

• Основы общей медицины

• Инфекционные болезни и эпидемиология

• Хирургия

• Химия и фармакология

Арабский Гален

В 20-е годы IX века сын легендарного гаруна аль-Рашида Халиф аль-Мамун в Багдаде основал Дом мудрости – научно-религиозную академию, в составе которой имелись обширная библиотека, а также одна из лучших по тем временам обсерватория. Выдающийся правитель считал, что управлять государством невозможно без поддержки ученых мужей. Из всех областей халифата в Багдад стекались лучшие умы в области философии, астрономии, медицины, математики, алхимии. С древних языков на арабский переводились труды античных ученых, в том числе основоположников медицины: Гиппократа, Галена, Диоскорида.

Примерно в 865 году н. э. в крупнейшем городе Ирана Рее на свет появился ученый, имя которого спустя годы будут с уважением произносить врачи далеко за пределами халифата, – Абу Бакр Мухаммад ибн Закария Ap-Рази. О его детстве и юности достоверных данных практически не осталось. Известно, что он усердно изучал философию, алхимию, метафизику и поэзию. Некоторые средневековые авторы утверждают, что Ap-Рази был золотых дел мастером и, как все алхимики, одержимо занимался поисками философского камня. В этом историки видят истоки его особого интереса к химии, которой он посвятил более 20 своих научных трудов. Основной причиной того, что, будучи уже зрелым человеком (старше 30 лет), Ap-Рази приступает к изучению медицины, ряд биографов называет намерение ученого вылечить поврежденные в результате многочисленных химических опытов глаза. Ap-Рази отправляется в Багдад, где овладевает основами медицинского искусства. Через несколько лет ему, к тому времени прозванному арабским Галеном, было доверено руководство клиникой в Багдаде, а затем и в родном его городе – Рее. У Ap-Рази был свой оригинальный способ определения наиболее подходящего места для постройки больницы: в разных частях города он развешивал куски мяса, после чего в течение нескольких дней наблюдал, где оно дольше не подвергается разложению. Это место ученый и считал наилучшим.

При багдадской больнице функционировала школа врачей, которой также руководил Ap-Рази. Он был убежден в том, что врачу необходимо постоянно проверять теоретические знания на практике, поскольку в медицинских сочинениях описания болезней не всегда могут быть верными. Для этого Ap-Рази предложил коллегам вести историю болезни пациента и сверять свои записи с данными, отраженными в научной литературе. Кроме того, Ap-Рази особое место отводил специализации врача – так, широко известно его изречение о том, что «один врач не может лечить все болезни».

Одним из первых высказав предположение об инфекционной природе ряда болезней, он подробно описывает оспу и корь и отмечает невосприимчивость к повторному заражению этими заболеваниями пациентов, переболевших ими однажды. В связи с этим Ар-Рази вводит в широкую практику прививание жидкостью из пузырьков больных легкой формой оспы. Несмотря на то что в ряде случаев эта процедура приводила к неблагоприятным последствиям, вплоть до летального исхода, в условиях эпидемий она все же помогала снизить общую смертность от оспы.

Ар-Рази известен и как искусный хирург. Он изобретает инструмент для извлечения инородных тел из глотки, одним из первых применяет в хирургии рассасывающиеся со временем нити из бараньих кишок (кетгут) и вату при перевязках. Впервые в истории химии им предложена классификация веществ, в соответствии с которой Ар-Рази делит их на землистые (минеральные), растительные и животные, а также описывает многие химические операции (фильтрование, дистилляция, коагуляция и пр.).

Ар-Рази убежден в том, что все вещи состоят из атомов, и пишет о сферической природе Земли и небесных тел. Он считает себя последователем Платона, а у религиозных деятелей числится еретиком и вольнодумцем, и не случайно. Он пропагандирует отказ от слепого следования авторитетам, борьбу с предрассудками и верит в нескончаемый прогресс человечества.

Некоторые средневековые авторы утверждают, что Ар-Рази был золотых дел мастером и, как все алхимики, одержимо занимался поисками философского камня

Всего Ар-Рази написал около 200 научных трудов в различных областях знаний: в философии, медицине, алхимии, физике и астрономии. Среди наиболее интересных его работ по медицине – трактат «Об оспе и кори»,

«Всеобъемлющая книга по медицине» и «Медицинская книга, посвященная Мансуру» – 10 томов врачебных наблюдений, перемежающихся увлекательными рассказами и мудрыми поучениями.

По легенде, однажды эмир Мансур, правитель Хорасана, которому Ар-Рази посвятил свою книгу, велел ученому продемонстрировать опыты, которые тот описал в одной из своих книг по химии. Когда же Ар-Рази отказался, рассерженный эмир приказал слуге бить старика автора злополучной книгой по голове, пока та не рассыплется на страницы. Это ли явилось причиной того, что ученый вскоре потерял зрение, или все-таки виной тому были частые опыты с едкими веществами, установить, видимо, так и не удастся. Тем не менее слепой, но не потерявший ясность суждений Ар-Рази пусть уже с чужой помощью, но продолжал работу над своими книгами до конца жизни.

Труды Ар-Рази по медицине, попав в арабскую Испанию, впоследствии были переведены на латинский язык и долгое время служили учебниками на медицинских факультетах университетов Западной Европы.

Авиценна, или Абу Али Хусейн Ибн Абдаллах Ибн Сина

980-1037

За пять веков до Декарта он сказал: «Я мыслю – следовательно, существую». Ему покорились десятки научных дисциплин, перед ним отступали страшные болезни. Природа наделила его мужеством сказочного героя в преодолении крутых поворотов судьбы. Служение науке позволило ему не склонить голову перед всесильными преследователями, быть независимым от богатства и славы высоких покровителей. «И солнце, и бури-все выдержит смело/высокое слово и доброе дело», – этими словами самого Ибн Сины можно описать удивительную жизнь великого мыслителя.

Вклад в медицинскую науку:

• Создание первой энциклопедии медицины

• Описание язвы желудка, сахарного диабета и ряда других болезней

• Обоснование необходимости испытания лекарственных препаратов

• Определение функции сетчатки глаза

Вклад в развитие медицины:

• Общая медицина

• Фармакология и фармацевтика

• Терапия

• Инфекционные болезни

• Офтальмология

• Лечебная физкультура и курортология

• Этика и деонтология

• Психотерапия

• Педиатрия

Сын мытаря и звезды

Когда сборщик налогов из Хармайсана по имени Абдаллах ибн Хасан наконец получил долгожданную должность в самой Бухаре – столице процветающего Саманидского государства, вся его большая семья стала готовиться к отъезду из маленького городка Афшана, где Абдаллах нашел свое счастье с любимой женой Ситарой, чье имя означало «звезда», и где родился их первенец – Хусейн, известный на Востоке под именем Ибн Сина, а на Западе – как Авиценна, великий врач, поэт, философ, ученый.

В Бухаре Абдаллах, знающий и много размышляющий над вопросами мироздания, собирался дать своим детям хорошее образование, ведь муллы, учившие их в раннем возрасте, много знаний дать не могли. Старший из детей, Хусейн, уже с пяти лет проявил небывалую тягу к учению и обнаружил исключительную память: к го годам он наизусть знал почти весь Коран. И хотя в бухарской школе Хусейн был младшим, его знания по математике, законоведению и богословию высоко оценивались учителями, а ученики постарше не считали зазорным обращаться к нему по самым разным вопросам.

Как-то отцу Хусейна стало известно, что в Бухаре гостит видный ученый ан-Натили. Абдаллах пригласил его поселиться в своем доме, а заодно и преподавать детям светские науки. Натили остался в семье чиновника, а у Хусейна появилась возможность в любое время задавать учителю вопросы, сначала простые, а затем все более сложные. Спустя какое-то время мальчишка уже пытался оспаривать доводы Натили, обсуждая с учителем взгляды Птолемея, Аристотеля и Евклида. Когда Натили уехал, в руки Хусейна, которому к тому времени исполнилось 15 лет, попала знаменитая аристотелевская «Метафизика». Ибн Сина пишет в своей автобиографии, что ему никак не удавалось понять смысл книги, хотя, неоднократно перечитывая ее, он выучил в ней уже каждую строчку. И вот однажды торговец в книжной лавке, хорошо знавший Хусейна, предложил тому почти за бесценок приобрести комментарии к «Метафизике» известного восточного мыслителя Абу Насра Фараби. Когда Хусейн дошел до последней строки этой рукописи, система мироздания, какой ее видел Аристотель, открылась перед юношей во всем своем поражающем воображение великолепии.

С 998 года Авиценна был приближенным ко дворам нескольких правителей, при которых занимал должности врача.

С той поры Хусейн истово увлекся естественными науками. Труды античных медиков: Гиппократа, Галена, Ap-Рази, Ибн Аббаса – утвердили его в желании стать врачом. Молодой человек понимает, что изучение медицины невозможно без практического опыта, без непосредственного общения с больными, и поступает в ученики к известному в Бухаре хакиму (лекарю) Камари. «Как можно лечить больного, когда мы не знаем не только того, что происходит в организме во время болезни, но даже внутреннего строения нормального человеческого тела!» – восклицает в своих записках Ибн Сина. Они с Камари тайно занимаются анатомированием человеческих трупов, несмотря на то, что за это им грозит предельно суровое наказание. Когда Хусейн приступает к самостоятельной практике, он лечит бесплатно и не гнушается помогать беднякам. Более того, с обездоленными он готов поделиться и едой, и теми деньгами, что богачи ему вручают насильно в дар за излечение.

Ученый скиталец

Как-то раз Камари поведал ученику о своем отчаянии. Никто из врачей, включая самого Камари, оказался не в силах ни вылечить повелителя, ни даже распознать болезнь, от которой занемог бухарский эмир. Хусейн предложил учителю свою помощь, но ему требовалось осмотреть больного. Придворных лекарей привело в неописуемое негодование то, что Камари осмелился просить эмира допустить в свои покои 17-летнего мальчишку. Однако правитель не возражал, и Хусейн смог, осмотрев эмира, назначить лечение, после которого болезнь отступила. Тогда правитель Бухары пообещал выполнить любое желание своего спасителя. Юноше не нужны были ни роскошные дома, ни многочисленные рабы, ни богатые караваны – он мечтал об одном: о доступе в дворцовую библиотеку Саманидов. Удивленный эмир не посмел отказать Хусейну и в придачу назначил его придворным лекарем, которого отныне все стали величать достопочтенным Ибн Синой.

Ибн Сине принадлежат отдельные трактаты о лечебных препаратах при сердечных, желудочных и зубных заболеваниях

С тех пор Ибн Сина все свое свободное время проводил за чтением уникальных рукописей из книгохранилища эмира. Он изучал труды по медицине, математике, астрономии, физике, механике, не забывая и о врачебной практике. Но каким бы исключительным ни был врачебный талант Ибн Сины, эмир через пару лет скончался, а Бухару захватили тюрки. Торжествующие кочевники безжалостно сожгли дворцовую библиотеку. В попытке сберечь хотя бы часть бесценных знаний, почерпнутых им в древних рукописях, Ибн Сина вознамерился изложить их в книге, которую назвал «Собранное».

После смерти отца семья Ибн Сины решает покинуть неспокойную Бухару. Выбор пал на Ургенч – столицу Хорезмийского государства. Правитель Хорезма Мамун слыл покровителем наук. При его дворце был создан аналог академии – «маджлиси улама», или собрание ученых. Многие из них так же, как и 20-летний Ибн Сина, бежали из захваченных городов Малой Азии и находили в Ургенче почет и возможность продолжать научную деятельность. Мамун привлекает Ибн Сину к работе над законодательством Хорезма. Попутно ученый заканчивает работу над медицинским справочником, начатым еще в Бухаре, и приступает к написанию большой философской энциклопедии «Книга исцеления». У знаменитого врача появляются первые ученики. Он присматривается к каждому из них. В зависимости от личных качеств кому-то он позволяет врачевать, кому-то заниматься составлением лекарств, кому-то и вовсе оставляет лишь подсобную работу.

К концу первого десятилетия XI века к югу от Хорезма год от года крепло и расширялось Газневидское государство. Султан Махмуд Газневи, сын простого воина-гуляма, во что бы то ни стало стремился утвердиться в глазах своих куда более высокородных соседей. В ультимативной форме он требует от Мамуна признать его, Махмуда, своим покровителем и в подтверждение этого прислать в Газну хорезмийских ученых, в том числе и Ибн Сину. Великий врач, будучи наслышан о безжалостном и фанатичном нраве султана, понимает, что служение Махмуду означает его гибель как ученого. В юн году он тайно покидает Хорезм и пешком идет через пустыню. Его спутник умирает от жажды, а Ибн Сина с трудом добирается до северного Ирана. Разъяренный султан Махмуд рассылает всюду портреты Ибн Сины с требованием найти врачевателя и непременно доставить к нему.

Ибн Сина инкогнито останавливается в Джурджане. Несмотря на полуголодное существование, он день и ночь посвящает написанию научных работ. Но и отказать страждущим во врачебной помощи Ибн Сина не может. Постепенно город наполняется слухами о замечательном враче. До нашего времени сохранилась легенда о юноше, который находился на пороге смерти и которого с десяток врачей безуспешно пытались лечить. Ибн Сина, осмотрев пациента, не нашел

у того, к своему удивлению, ни одного признака телесной болезни. Тогда он расспросил его близких о начале и течении заболевания, после чего озвучил родителям несчастного лишь один верный способ спасти сына: женить его на соседской девушке. Причиной недуга юноши оказалась его тайная любовь. Стоит ли говорить о том, что за считаные дни пациент поправился, а имя Ибн Сины зазвучало в устах горожан еще громче? Правитель Джурджана просит врача остаться при его дворе. Ибн Сина собирает вокруг себя новых учеников, среди которых оказывается Джузджани, впоследствии друг и спутник ученого, сопровождавший его до конца дней и дописавший его биографию. Там же, в Джурджане, Ибн Сина приступает к главному труду своей жизни – книге «Канон медицинской науки».

Ибн Сина впервые указал на существование побочных эффектов лекарств и взаимодействие применяемых одновременно препаратов

Но остаться в городе надолго великому врачу не удается. Он вынужден вновь бежать от султана Махмуда, узнавшего о местонахождении Ибн Сины. После года скитаний на пороге своего 40-летия врач, сопровождаемый верным Джузджани, оказывается на западе Ирана, в Хамадане.

Шейх-ур-раис

Шамс, эмир Хама дана, на протяжении нескольких лет страдал нестерпимыми желудочными болями, потому ему часто было не до государственных дел. Этим не прочь был воспользоваться его казначей Тадж, который не без корысти распоряжался казенными финансами. Ибн Сина, о прибытии которого доложили эмиру, был незамедлительно вызван во дворец. Ему сулились любые блага за излечение правителя, но для Ибн Сины статус больного не имел значения – он принялся за лечение. Когда эмиру стало лучше, он решил назначить Ибн Сину своим визирем. Врач согласился, но при условии, что он будет посвящен во все тонкости государственного управления. Привыкший доходить до сути во всем,

Из более чем 400 трудов Ибн Сины сохранилось около трех сотен: книги по медицине, философии, химии, астрономии, механике, филологии и многим другим дисциплинам

Ибн Сина обнаруживает чудовищное казнокрадство. Вороватые военачальники и казначей этого не смогли простить врачу. Организовав беспорядки в войсках, они добиваются у эмира заключения Ибн Сины под стражу. Врач проводит в тюрьме полтора месяца, после чего, будучи освобожден при участии своих друзей и почитателей, скрывается в доме знакомого торговца. Спустя некоторое время место скончавшегося в походе эмира занимает его малолетний наследник, и власть в Хамадане, по сути, переходит к Таджу. Казначею доносят о том, что правитель соседнего Исфахана пригласил Ибн Сину перебраться к нему. Врача заточают в крепость. По воле рока уже через четыре месяца в этой же крепости вынуждена будет прятаться вся хамаданская верхушка, позорно проигравшая военную кампанию против Исфахана. Тадж попросит Ибн Сину ходатайствовать перед правителем Исфахана о заключении мира, обещая взамен свободу и безбедную жизнь.

После освобождения Ибн Сина поселяется в своем разграбленном войсками доме, чтобы вновь собрать своих учеников, заниматься врачеванием и продолжать научные исследования. Изучая воздействие постоянного нервного возбуждения на состояние организма, Ибн Сина покупает на рынке двух одинаковых барашков, одного из которых поселяет перед клеткой с приобретенным у охотника волком, а другого – в глубине сада, вдалеке от хищника. Бедное животное, круглое сутки ощущающее на себе голодный взгляд зверя, теряет вес и чуть ли не гибнет на глазах в отличие от своего спокойно жующего траву собрата. Так и Ибн Сина, и его близкие, решив не искушать судьбу вновь, переодеваются бродячими суфиями и покидают Хамадан.

В Исфахане Ибн Сину встретили как султана, устлав его дорогу ко дворцу правителя дорогими коврами. 43-летнего врача именуют теперь «шейх-ур-раис» – главой мудрецов. Он ближайший советник эмира Ала ад-Давла. Дни его проходят в лекциях для молодежи, работе над незаконченными трудами, приеме пациентов, которые порой преодолевают длинный путь, только бы Ибн Сина вылечил их. По его проектам строятся городские медресе и «дом излечения», или больница.

Когда Ибн Сине было уже за пятьдесят и давний преследователь Ибн Сины султан Махмуд к тому времени скончался, Газна снова нанесла удар великому ученому. Газнийское войско разграбило Исфахан, и при этом была уничтожена часть трудов Ибн Сины. Со многих из них, к счастью, были сняты десятки копий, но «Книга справедливости», увы, была безвозвратно утрачена.

В 2011 году испанский писатель Эсекъелъ Теодоро опубликовал роман «Рукопись Авиценны» (El Manuscrito de Avicena), который воссоздает некоторые моменты из жизни персидского врача.

К 57 годам врач уже с трудом может сопровождать своего господина в походе на Хамадан, из которого когда-то бежал. Мучимый сильными болями, он отдает последние распоряжения: отпустить рабов, раздать свое имущество беднякам. «Мы умираем в полном сознании и с собой уносим лишь одно – сознание того, что мы ничего не узнали», – говорит Ибн Сина своему другу Джузджани.

Люди не могли поверить в смерть человека, который с такой, казалось бы, легкостью лечил любые недуги. Родилась красивая легенда, что перед смертью он составил 40 снадобий, чтобы вернуться к жизни. И только дрожащие от волнения руки ученика, не донесшие к губам учителя сороковую склянку, помешали Ибн Сине встать со смертного одра.

Наследие Авиценны

Из более чем 400 трудов Ибн Сины сохранилось около трех сотен: книги по медицине, философии, химии, астрономии, механике, филологии и многим другим дисциплинам. Он оставил о себе память и как поэт, и как музыкант: теория музыки, созданная много позже итальянцами, во многом базируется на книгах Ибн Сины, ему же приписывают изобретение популярного на Востоке смычкового инструмента – гиджака. Уже как врач Ибн Сина описывал влияние музыки на организм человека и ее целебные свойства. Им же подвергнута сомнению состоятельность алхимии как науки.

Но, несомненно, в первую очередь заслуги Ибн Сины лежат в области медицины. Главный труд его жизни – всеобъемлющая энциклопедия «Канон медицинской науки» – состоит из пяти книг. В первой автор излагает теорию и философию медицины, аспекты анатомии и физиологии человека, причины возникновения болезней; во второй книге описаны около 800 простых лекарственных средств, их получение и назначение; третья книга в 22 частях – о болезнях отдельных органов и частей тела; четвертую книгу Ибн Сина посвящает общим болезням: лихорадкам, язвам, ожогам, переломам, опухолям, заразным болезням, отравлениям; пятая является аналогом фармакопеи и содержит описание сложных лекарств – порошков, таблеток, пилюль, пластырей. Всего в «Каноне» присутствует описание более 2600 лечебных препаратов. Канон в XII веке был переведен на латинский язык и после изобретения книгопечатания стал одной из первых печатных книг в Европе, а затем и в Азии. В «Каноне» Ибн Сина впервые предположил, что ряд болезней разносится по воде и воздуху мельчайшими существами, разделил холеру и чуму и описал проказу. Вопреки религиозным представлениям ученый указал на то, что интеллект человека сосредоточен не в душе, а в головном мозге.

Ибн Сине принадлежат отдельные трактаты о лечебных препаратах при сердечных, желудочных и зубных заболеваниях. При этом ученый обращает внимание на индивидуальную восприимчивость пациентов к терапии.

«Врач должен обладать глазами сокола, руками девушки, мудростью змеи и сердцем льва», – говорил Ибн Сина, являя собой живой пример любви к человеку и служения идеалам науки

Им разработана система испытания медикаментов путем наблюдения за больным и постановки опытов. Ибн Сина впервые указал на существование побочных эффектов лекарств и взаимодействие применяемых одновременно препаратов. Ибн Сина пишет труды о лечебной физкультуре, предупреждении и исправлении врачебных ошибок, желудочных и кишечных коликах. Великий врач первым разделил плеврит и пневмонию, описал язву желудка и диабет, определил симптомы менингита, открыл «истинные» мышцы глаза и доказал роль сетчатки в зрительном восприятии.

Залогом здоровья ученый считал уравновешивание семи факторов: «i) уравновешенность натуры, 2) выбор пищи, з) очистка от излишков, 4) сохранение телосложения, 5) улучшение того, что вдыхается через нос, 6) приспособление одежды, 7) уравновешенность физического и душевного движения». Ибн Сина настаивал на профилактике заболеваний с детского возраста, в чем явился провозвестником педиатрии.

Будучи требовательным к себе и своим ученикам, он описал, каким он видит настоящего врача: добрым, бескорыстным, честным, немногословным, внушающим доверие и симпатию. «Врач должен обладать глазами сокола, руками девушки, мудростью змеи и сердцем льва», – говорил Ибн Сина, являя собой живой пример любви к человеку и служения идеалам науки.

Парацельс (Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст Фон Гогенгейм)

1493–1541

Эта история не про статных рыцарей, хотя ее герой – потомок славного рыцарского рода. Она и не про прекрасных дам: увечье, полученное в детстве, наложило отпечаток наличную жизнь персонажа. Нет в этой истории и добрых друзей – в ней, наоборот, много о недоброжелателях и предательстве. Недаром в словах героя звучит чудовищное одиночество: «Я не нравился никому, кроме своих больных». Герой этой истории – неопрятный, некрасивый, для многих неприятный В общении человек – полная противоположность каноническому образу врача. Как же случилось, что он стал одной из самых светлых фигур эпохи Возрождения? Парацельс так никому и не позволил разгадать загадку своей такой жестокой, но удивительной судьбы.

Вклад в медицинскую науку:

• Реформатор медицины и фармацевтики

• Родоначальник медицинской химии

• Родоначальник гомеопатии

Вклад в развитие медицины:

• Общая медицина

• Фармакология и фармацевтика

• Биохимия

• Хирургия

• Гомеопатия

• Бальнеология

• Профессиональная патология

Отцовская наука

История жизни Парацельса – это отсутствие гармонии с самого ее начала. Вильгельм Бомбаст, потомок древнего рода Гогенгеймов, родственник гроссмейстера ордена иоаннитов, в 1492 году женился на простой девушке Элизе Охснер – сестре-хозяйке лечебницы Бенедиктинского аббатства в деревушке Айнзидельн под Цюрихом. Необычного в этом ничего, впрочем, не было: Вильгельм, несмотря на знатное происхождение, был человеком небогатым и зарабатывал себе на жизнь, врачуя в той самой лечебнице. Через год у супружеской пары родился ребенок. Единственный их сын появился на свет очень слабым и неказистым. Тощий, с большой головой и горбатой спиной – Божие наказание, не иначе. Отец назвал мальчика Теофрастом в честь античного врачевателя, ученика Аристотеля. Мать Тео, суровая и малограмотная женщина, вела хозяйство, и сын с раннего детства помогал ей в этом в меру своих сил. Но что мог противопоставить он, тщедушный шестилетний пастушок, пьяному громиле-дезертиру, который, злобно насмехаясь над уродством мальчика, в запале нанес ему непоправимое увечье, навсегда лишившее его надежды иметь семью? Наверное, тогда первый раз Теофраст и ощутил, что чуткое сердце способно вылечить самую ужасную боль. Он через всю свою жизнь пронесет любовь и благодарность к отцу, который научил его, изуродованного и слабого, быть сильным даже в самые тяжелые дни. С той поры и навсегда Вильгельм Бомбаст стал единственным авторитетом для сына.

Он через всю свою жизнь пронесет любовь и благодарность к отцу, который научил его, изуродованного и слабого, быть сильным даже в самые тяжелые дни

Мать ушла в мир иной, когда Тео было го лет, и отец с сыном перебрались в австрийский город Виллах. Вместе с ними переехала и объемная библиотека, бережно собранная доктором Гогенгеймом. В Виллахе Вильгельм решил передать сыну свои профессиональные навыки, и тот с упоением погрузился в трактаты основоположников медицины и светил алхимии. К16 годам Тео уже вполне освоил отцовскую науку, и Вильгельм благословил сына на продолжение учебы вне родных стен, в университете Феррары. Немного позже Теофраст пройдет обучение у знаменитых алхимиков – аббата Иоганна Тритемия и Зигмунда Фуггера. С 1517 года Теофраст путешествует по Германии, Франции, Испании, Англии, Голландии и другим странам Европы. Он служит военным врачом в нескольких странах, затем продолжает свой путь на восток: в Польшу, Литву, Россию. По слухам, во время этого путешествия Теофраст был пленен татарами, а получив милость хана, сопровождал его сына в Стамбул. В Стамбуле же якобы легендарный алхимик Соломон Трисмозин передал Теофрасту секрет получения философского камня. Высказываются также предположения о посещении молодым ученым Индии и изучении им там восточной философии и оккультизма. Но как бы то ни было, не требует доказательств то, что во время своих странствий будущий великий врач живо интересовался способами лечения разнообразных болезней не столько у коллег с академическим образованием, сколько у повитух, знахарей, травников, банщиков и цирюльников.

Половину 1531 года ученый проводит в Санкт-Галлене, где спасает от тяжелого недуга местного бургомистра. За это время ему удается написать два трактата – «Парамирум» и «О невидимых болезнях».

Ниспровергая авторитеты

Неизвестно, когда именно Теофраст взял себе звучный псевдоним Парацельс (в переводе – «равный Цельсу», основоположнику медицинской науки), однако это имя предельно точно выражает вызов, брошенный Теофрастом официальной медицине, которая на тот момент являлась косной наукой, практически не изменившейся со времен Галена и Авиценны, не терпящей никаких новаций и крепко связанной религиозными догмами.

К 32 годам умудренный знаниями и опытом Парацельс возвращается в Германию. Его неуживчивый характер мешает ему обзавестись постоянным пристанищем: в Зальцбурге он в пух и прах ссорится с уважаемым проповедником, затем возмущенный неблагодарностью спасенного им от смерти маркграфа Филиппа I со скандалом покидает Баден-Баден. Наконец, в 1526 году Парацельс оседает в Страсбурге, где успешно занимается врачебной практикой. В следующем году Парацельса по рекомендации известного книгоиздателя Иоганна Фробена, кстати, пациента доктора, приглашают на должность городского врача Базеля. При содействии еще одного его пациента, «князя гуманистов» Эразма Роттердамского, Парацельса назначают профессором физики, медицины и хирургии в Базельском университете. Лекции Парацельса собирают аншлаги и становятся кошмаром для некоторых его ученых коллег, считавших верхом неприличия, что этот бог весть откуда взявшийся выскочка вознамерился делиться знаниями с аудиторией не на традиционной латыни, а на обычном немецком языке!

Лекции Парацельса, настолько непохожие на принятые повсеместно бесконечные цитирования античных врачей, собирают аншлаги и становятся кошмаром для некоторых его ученых коллег

Но это, по их мнению, полбеды: Парацельс проповедует крамольные мысли о том, что «истинного врача делают не книги и не душные лектории, а лишь практический опыт». Оказывается, опыт травников и повитух он ставит выше заветов отцов медицины! В ночь св. Иоанна Парацельс в подтверждение своих слов кидает в праздничный костер медицинские учебники, заявляя, что его башмаки понимают в лечении больше, чем «древние мокротники» Гиппократ, Гален и Авиценна. К коллегам, приверженным античной медицине, Парацельс также относится без пиетета и в спорах, заводясь, часто именует их «лупоглазыми баранами». Завистники распускают слухи о том, что Парацельс – это никакой не врач, а самозванец и чернокнижник и его поразительные успехи в лечении болезней связаны с магией, что в рукояти старого родового меча, который он носит с собой, спрятаны философский камень и волшебный порошок из сушеной жабы. Злобный шепот за спиной мало заботит Парацельса, и, как городской врач, он решает взять под надзор аптечное дело.

В 1534 году Парацельс помог остановить вспышку средневековой чумы, применив меры, которые сейчас называются вакцинацией.

В то время не существовало общепринятых стандартов при изготовлении лекарств. Четкое понятие дозировки отсутствовало, а составные части препаратов отмерялись чуть ли не на глаз. Парацельс намерился инспектировать аптекарей и проверять продаваемые ими снадобья. Более того, он был полон решимости разорвать порочную схему обогащения, дабы «ни один аптекарь с докторами общения не имел, даров от них не получал и в дележ с ними не вступал». Такие реформы одиозного городского врача сулили колоссальные убытки аптекарскому сословию. Слава Парацельса, однако, среди пациентов и студенчества так велика, что не позволяет его врагам слишком легко расправиться с неудобным ученым. В попытке одолеть нечестивца они находят предателя в среде его учеников.

Он был полон решимости разорвать порочную схему обогащения, дабы «ни один аптекарь с докторами общения не имел, даров от них не получал и в дележ с ними не вступал»

Многие набивались к Парацельсу в обучение, движимые надеждой получить секрет создания философского камня. Большая часть из них через какое-то время теряла интерес к учению и разочарованная возвращалась к своим привычным занятиям. Иоганн Опорин, в будущем известный издатель и книготорговец, считался ближайшим последователем Парацельса и в течение трех лет был его ассистентом и секретарем. Так случилось, что один из самых ярых недоброжелателей Парацельса каноник Корнелиус сильно занемог и вынужден был обратиться к своему противнику, суля за излечение огромную сумму. Парацельсом никогда не владела жажда обогащения, но, когда выздоровевший каноник отсчитал ему жалкие шесть гульденов, врач впал в негодование и подал на пациента в суд, который в иске, впрочем, отказал. Тогда разъяренный Парацельс пишет в магистрат письмо, в котором последними словами поносит городскую власть. Немного остыв, он решает переписать послание в более спокойном тоне, но прежнее письмо находит Иоганн Опорин и, сопроводив его обвинениями учителя в ереси, тайно передает в магистрат. В результате, спасаясь от преследования оскорбленных властей, в июле 1528 года Парацельс спешно покидает Базель, взяв с собой только самое необходимое.

Везде чужой

В конце 1528 года Парацельс добирается до города Кольмар. Но дольше полугода задержаться в нем в силу своей неуживчивости ученому не удается. Тогда он уезжает к родственникам в Эслинген. Слава мага, владеющего алхимическими секретами, возбуждает нездоровый интерес горожан, но, когда становится ясно, что целью экспериментатора является отнюдь не получение золота или эликсира бессмертия, его фактически выставляют из дома. В 1530 году Парацельс прибывает в Нюрнберг. Страшащиеся конкуренции местные медики тут же распускают о нем слухи как о мошеннике и проходимце. Тогда он во всеуслышание просит дать ему возможность без какого-либо вознаграждения излечить самых безнадежных больных в городе – и блестяще справляется с задачей. Цензорная коллегия выдает Парацельсу разрешение на печатание четырех трудов. Но, к несчастью, ученый вновь переходит дорогу влиятельным шарлатанам. В одной из публикуемых работ он в свойственной ему грубоватой манере развенчивает модный метод лечения сифилиса с помощью гваякового дерева. Узнав об этом, поставщики этого экзотического и дорогого растения заставляют власти приостановить печатание книг Парацельса. К протестам и жалобам автора цензоры остались глухи, чем вынудили его снова собираться в дорогу.

В 1536 году заканчивается действие запрета на публикации его трудов, в Аугсбурге выходит его «Большая хирургия».

Половину 1531 года ученый проводит в Санкт-Галлене, где спасает от тяжелого недуга местного бургомистра. За это время ему удается написать два трактата: «Парамирум» и «О невидимых болезнях». С 1532 по 1534 год Парацельс странствует по горным деревням и лечит крестьян. «Оборванный и загорелый дочерна», он добирается до Инсбрука, где намеревается заняться врачебной практикой, но власти отказывают ученому. Парацельсу не остается ничего, кроме как продолжить скитания. В Штерцинге бушует чума, врач спешит туда, и ему удается справиться с эпидемией. Однако благодарности за это ученый не получает: слишком тяжел тянущийся за ним шлейф еретика и нарушителя спокойствия.

Вооружившись девизом, что «задача химии заключается не в изготовлении золота, а в приготовлении лекарств», Парацельс сблизил две науки – химию и медицину

Но вот уже, кажется, злоключения Парацельса остались позади: в 1536 году заканчивается действие запрета на публикации его трудов, в Аугсбурге выходит его «Большая хирургия», все вокруг восхищены тем, как он недавно поставил на ноги безнадежно больного маршала Богемии. О Парацельсе теперь принято говорить не иначе, как о выдающемся медике. Его дважды удостаивает аудиенции сам король Фердинанд. Наконец он, измотанный скитаниями, но обретший уважение и почет, находит приют в Зальцбурге, где ему покровительствует архиепископ и пфальцграф рейнский. Но долгожданный светлый период будет недолгим: здесь же, в Зальцбурге, великому ученому вскоре суждено будет окончить свои дни в крохотном номере гостиницы «Белая лошадь». Парацельсу было 48 лет.

В 1589 году в Базеле вышло в свет самое полное собрание сочинений ученого в го частях.

Три века спустя, во время эпидемии холеры, могила Парацельса стала местом паломничества бежавших от гибели людей. Случайно или нет, но страшная болезнь обошла Зальцбург и прилегающие к нему области стороной.

Равный Цельсу

Так чем же, кроме беспощадной битвы с консерваторами от науки, Парацельс заслужил одно из центральных мест в пантеоне гениев медицины? Всего известно девять сочинений ученого на медицинскую тему, три из которых изданы при его жизни.

От Парацельса ведет начало наука ятрохимия (от греч. «ятро» – «врач»), просуществовавшая вплоть до середины XVIII века и развития фармацевтики. Вооружившись девизом, что «задача химии заключается не в изготовлении золота, а в приготовлении лекарств», Парацельс сблизил две науки – химию и медицину. В его время химии как отдельной дисциплины не существовало, а основы теории о химических явлениях преподавались в университетах в рамках курса философии, и практические опыты были прерогативой алхимиков и аптекарей. Парацельс считал, что болезни являются следствием нарушения химических процессов в организме. По мнению ученого, все тела состоят из трех основных начал: ртути, серы и соли. Избыток серы, к примеру, является причиной лихорадки, избыток ртути – паралича, а избыток соли приводит к водянке. Это пока еще примитивное моделирование жизнедеятельности впервые создало предпосылки для зарождения биохимии. Парацельс изучал воздействие минеральных веществ и соединений на человека, на их основе создал ряд лекарственных средств, например препараты цинка и сурьмы. Производные от ртути ученый использовал в лечении распространенного в Европе на тот момент сифилиса. К сожалению, рецепты «золотой тинктуры» и некоторых других созданных легендарным врачом лекарств со смертью Парацельса были утеряны.

Идя вразрез с гуморальной теорией античных авторов, Парацельс считал, что болезни являются следствием нарушения химических процессов в организме

Ученый провел немало времени в рудниках, изучая добычу минералов. Он впервые описал профессиональную болезнь горняков, которая до того считалась проклятием подземных духов, – силикоз. Парацельсу принадлежит описание получения спиртовых настоек и экстрактов лекарственных растений. Ученый в духе своего времени придерживался теории «сигнатуры», согласно которой форма растения способна указывать, для лечения какого органа оно предназначено. Удивительно, но в ряде случаев эта теория позволяла находить действенные лекарственные средства. Развитие учения о дозировке – это тоже заслуга Парацельса. Ему принадлежит крылатое выражение «Все есть яд и ничто не лишает ядовитости. Одна только доза делает яд незаметным», взятое на вооружение фармацевтами и гомеопатами. Парацельс первым призвал создавать в аптеках химические лаборатории и пользоваться весами, термометрами и другим химическим оборудованием.

Парацельса интересовали лечебные свойства минеральных источников – водам Вильдбада, Баден-Бадена ученый посвятил отдельное свое сочинение. В трактате «Большая хирургия» Парацельс изложил прогрессивные методы лечения ран, раневых инфекций и язв. В своей практике при операциях он в качестве обезболивающего средства активно применял настойку опия и первым обратил внимание на то, что базедова болезнь связана с качеством питьевой воды. Перу Парацельса принадлежит книга «О женских болезнях», в которой ученый соединяет знания и опыт классической и народной медицины. В эпоху, когда инквизиция была еще сильной, Парацельс не побоялся заявить, что сумасшествие – недуг, а не одержимость дьяволом и душевнобольные требуют заботы и лечения.

Парацельс первым призвал создавать в аптеках химические лаборатории и пользоваться весами, термометрами и другим химическим оборудованием

Нередко Парацельса называли Лютером в медицине. Не совершив каких-либо грандиозных открытий, вмиг изменивших развитие этой области знания, ученый при этом открыл новый взгляд на медицину как на науку живую, способную изменяться год от года, строящуюся на экспериментах, опыте и чуткости к больному. Невыдержанный, резкий, склонный к эпатажу, врач на деле не стремился ни к славе, ни к власти. «Грубый человек», как сам Парацельс пишет о себе, «выросший в сосновых лесах и получивший в наследство их иголки», ученый обладал неспокойным, но добрым сердцем. Даже врагам он ни разу не отказал в помощи. Весь его яростный пыл, порой для кого-то неуместный и оскорбительный, был прежде всего направлен на защиту человека, борющегося со своим недугом, человека, куда более слабого и беззащитного, чем был когда-то уродливый малыш Тео. «Лучшие из наших известных врачей, – писал Парацельс, – те, кто приносит наименьший вред. К несчастью, одни отравляют больных ртутью, другие залечивают их слабительным или кровопусканием до смерти. Некоторые заучились до такой степени, что лишились напрочь здравого смысла, других более заботит собственная выгода, нежели здоровье больных. Лекарь должен понимать причины болезни. Врачу следует быть слугою природы, а не врагом ее: ему надлежит вести и направлять ее в борьбе за жизнь».

Андреас Везалий

1514–1564

Процессы изменения устоявшихся взглядов на устройство мироздания во все времена проходили в обществе негладко, а путь тех, кто решался подвергнуть сомнению незыблемые постулаты и традиции, оказывался трудным, опасным и нередко трагичным. В 1543 году почти одновременно увидели свет две книги, каждая из которых в своей области научного знания произвела настоящую революцию. Одну – «об обращении небесных тел» – написал астроном Николай Коперник, вторую – «о строении человеческого тела» – анатом Андреас Везалий.

Вклад в медицинскую науку:

• Основоположник современной анатомии

Вклад в развитие медицины:

• Анатомия

• Физиология

• Хирургия

Расхититель могил

Андреасу Везалию на роду было написано стать врачом. Прадед и дед его были придворными медиками и одновременно учеными, составившими комментарии к классическим трудам Авиценны и Рази. Отец, продолжая династию, служил врачом и аптекарем при дворе императоров Священной Римской империи Максимилиана I и Карла V.

31 декабря 1514 года в Брюсселе супруга родила ему сына, которому дали имя Андреас. Мальчик воспитывался и рос во врачебной среде. Его отец, возвратившись со службы или из очередной военной кампании, по вечерам собирал своих друзей-врачей и охотно рассказывал им занимательные истории о пациентах и жизни императорского двора. Для маленького Андреаса поначалу многое в этих рассказах было непонятным, но мудреные врачебные термины, вплетенные в захватывающие сюжеты, прибавляли историям манящей таинственности. Когда отец уходил в очередной победоносный поход с императором, воспитанием сына занималась мать – Изабель Краббе. Видя растущий интерес мальчика к медицине, она разрешала ему листать труды великих врачей из домашней библиотеки и, бывало, зачитывала из них избранные места по просьбе юного Андреаса. Мальчик на удивление быстро запоминал имена и термины. Еще ребенком он нашел себе не вполне обычное занятие: находя тела погибших животных – собак, мышей, птиц, он, подражая авторам старинных трактатов, изучал по ним строение и расположение внутренних органов. Окончив школу и колледж, Андреас в 16 лет поступил в Лувенский университет, где усиленно изучал греческий, латинский и арабский языки. Позднее это помогло ему в изучении толстых фолиантов, что пылились на книжных полках в родовом гнезде.

Студентам необходима была исследовательская деятельность, и материал для нее они зачастую раздобывали на парижском Кладбище Невинных, роясь в могилах

После получения степени магистра, в 1533 году, Андреас по совету друга отца врача Николая Флорена отправляется изучать медицину в Парижский университет. Медицинская школа этого учебного заведения была чуть ли не самой консервативной в Европе. Занятия по анатомии состояли из заунывного зачитывания трудов Галена, сопровождаемого небрежным препарированием трупов нанятыми для этого цирюльниками. Такая учеба, кроме зевоты, у студентов не вызывала ничего, посему среди них быстро сформировалась небольшая группа крайне недовольных таким преподаванием молодых людей, которые предпочли самообразование. Естественно, студентам необходима была исследовательская деятельность, и материал для нее они зачастую раздобывали на парижском Кладбище Невинных, роясь в могилах. Нередко во время «этих раскопок» на студентов нападали местные бродячие собаки. Андреасу, как предводителю шайки расхитителей могил, иногда удавалось умаслить сторожа кладбища и получить в свое распоряжение более или менее пригодный для изучения труп.

В 1533 году Андреас по совету друга отца врача Николая Флорена отправляется изучать медицину в Парижский университет.

В университете светилом анатомии считался профессор Яков Сильвий, блестящий лектор, автор ряда не слишком заметных анатомических трудов. Первым широко внедрив вскрытие трупов в практику обучения, он ни разу не посмел усомниться в анатомических постулатах Галена, сформулированных за 13 веков до этого. Любое выявленное несоответствие догмам Сильвий воспринимал лишь как некую индивидуальную аномалию. Истово интересующийся анатомией, Андреас закономерно стал любимцем профессора. Сильвий через некоторое время доверил ему препарирование трупов на демонстрационных занятиях. Овладев анатомированием, в 20-летнем возрасте Везалий делает свое первое открытие: доказывает, что нижняя челюсть состоит из одной, а не из двух костей, как учил Гален. Перед сокурсниками он может на спор с завязанными глазами определить любую кость человеческого скелета на ощупь.

В Парижском университете Андреас провел три года, за которые его критический взгляд на галеновскую анатомию только укрепился. Когда в 1536 году воинственный император и король Испании Карл V вторгся во Францию, о продолжении научной работы в Париже пришлось забыть, и Андреас вернулся в Лувен.

Истово интересующийся анатомией, Андреас закономерно стал любимцем профессора Якова Сильвия

Там Везалий стал инициатором первых публичных анатомических лекций, сопровождаемых вскрытием мертвого тела. По городу ползут слухи, что Везалий тайно покупает трупы висельников. Как и предполагалось, со стороны местного духовенства нарастают подозрение и неприязнь к врачу. Тем временем ученый пишет свою первую научную работу – комментарии к книге античного ученого Рази, за что получает звание бакалавра медицины. Не боясь отстаивать свою точку зрения, Везалий вступает в спор с профессурой Лувенского университета по вопросу кровопускания. Дискуссия незаметно перерастает в серьезный конфликт, что заставляет Везалия задуматься об отъезде.

Отверженный профессор

Везалий выбирает город, где бы он смог продолжить анатомические опыты, не опасаясь за свою свободу и жизнь, и в 1537 году переезжает в венецианскую Падую. В Падуанском университете он удостаивается звания доктора медицины и в 23 года становится профессором кафедры хирургии и анатомии. Здесь Везалий в корне меняет методику преподавания: отныне сам лектор проводит анатомирование и демонстрирует студентам предмет изучения. Для плодотворной педагогической деятельности ему необходим учебный материал, который не содержал бы ошибок, допущенных Галеном. В 1538 году при содействии художника Стефана Калькара, своего друга и ученика Тициана, Везалий издает шесть анатомических таблиц. Они стали первым в истории иллюстрированным учебником по анатомии. Следующие четыре года Везалий посвятит работе над бессмертным трудом «О строении человеческого тела». Книга была издана в 1543 году в Базеле в типографии бывшего ученика Парацельса книгоиздателя Иоганна Опорина и представляла собой внушительного объема семитомник, снабженный п большими гравюрами и 250 иллюстрациями Калькара. Художник не захотел подходить к работе чисто технически и изобразил анатомированные тела в патетических позах на фоне прекрасных пейзажей, что в дополнение ко всему производило сильное эстетическое впечатление. Для студентов, которых мог отпугнуть грандиозный объем труда, Везалий подготовил сокращенное издание, озаглавленное «Эпитоме» («извлечение», «конспект»).

В 1538 году Везалий издает шесть анатомических таблиц. Они стали первым в истории иллюстрированным учебником по анатомии.

Несмотря на искреннее преклонение перед наследием Галена, Везалий подвергает сомнению анатомические постулаты античного ученого. Если великий римлянин формировал представления о строении человеческого организма во многом на основании вскрытий трупов животных, то Везалий ориентировался исключительно на собственный опыт препарирования человеческих тел, что и позволило ему выявить у Галена более 200 ошибок, на которые в трактате было указано со всей прямотой. И это фактически означало полное опровержение вековых догм в медицине.

Везалий, несомненно, ожидал, что его труд всколыхнет тихое болотце, в которое за века стагнации превратилась медицинская наука, но такого шквала упреков и ненависти в свой адрес он предвидеть не мог даже в страшном сне. Его бывший парижский наставник, профессор Сильвий, тут же выступил с обличающим памфлетом «Защита против клеветы на анатомические работы Гиппократа и Галена со стороны некоего безумца», в котором призвал императора сурово наказать «чудовище, отравляющее Европу своим дыханием». Если беспримерная злоба старого анатома могла быть объяснена его завистью к опередившему его 29-летнему ученику, то большинство светил медицины охотно встало под знамена негодующего Сильвия, потому как учение Галена изначально было для них единственно верным и не подлежащим критике. Ситуация усугублялась тем, что анатомия Галена полностью соответствовала религиозной доктрине, а Везалий, к примеру, обнаружил, что у мужчин и женщин, оказывается, имеется одинаковое число ребер и никакой таинственной косточки, из которой перед Страшным судом воскреснет тело, в организме нет и в помине. Публикация книги и резонанс, вызванный памфлетом Сильвия, мгновенно поставили Везалия в ряд еретиков и изгоев. Ученый мужественно и сдержанно отбивал очередные атаки критиков и вызывал Сильвия на научный поединок у анатомируемого трупа, но тот не изъявил встречного желания. От Везалия отвернулась даже часть учеников, еще вчера как один боготворивших своего профессора. Один из их, Реальдо Коломбо, не только фантастически быстро переменил свое мнение о профессоре, в исследованиях которого зачастую был его правой рукой, но и стал одним из активнейших его хулителей. Расчет Коломбо оказался верным – через год он возглавит кафедру анатомии и хирургии.

Овладев анатомированием, в 20-летнем возрасте Везалий делает свое первое открытие: доказывает, что нижняя челюсть состоит из одной, а не из двух костей, как учил Гален

А как был счастлив Везалий, когда написание его книги подходило к концу! Как не терпелось ему поделиться своими открытиями с собратьями по врачебному искусству! Теперь же, сломленный и оклеветанный, он в порыве отчаяния сжигает свои рукописи и обреченно откликается на первое предложение уехать из Падуи, когда император Карл V позовет его в Брюссель. В душе Везалия еще теплится малая искорка надежды, что, находясь под защитой монарха, ему будет легче продолжить свои исследования и удастся избежать травли со стороны недоброжелателей. Так, Андреас становится четвертым в роду придворным врачом правителей Священной Римской империи.

Везалий в корне меняет методику преподавания: отныне сам лектор проводит анатомирование и демонстрирует студентам предмет изучения

При дворе императора

Везалий прикладывает все усилия, чтобы жизнь при дворе не стала для него золотой клеткой. Поначалу он сгоряча решает забыть о научной работе, но вскоре его мысли вновь поглощены завершением начатого труда: он планирует дополнить и исправить свой трактат «О строении человеческого тела». В 1555 году ученому удается выпустить новое издание книги. Однако в начале 1556 года Карл V отрекается от престола в пользу своего сына Филиппа и уединяется в монастыре, где вскоре умирает. При Филиппе II наступает золотой век инквизиции: набожный король любит лично присутствовать на аутодафе. От всевидящего ока борцов с ересью нет укрытия даже в императорском дворце. «Я не мог прикоснуться рукой даже к сухому черепу, и тем менее возможности я имел производить вскрытия», – сетует в своем письме Везалий. В дни вынужденного отказа от исследований врачебный талант ученого раскрывается наиболее полно. Приглашенный к тяжело раненному на турнире королю Франции Генриху II, он, используя собственный метод диагностики, выявляет у него тяжелейшую черепно-мозго-вую травму и предрекает скорую гибель монарха. Затем спасает сына Филиппа II Карлоса, поставив точный диагноз и проведя ему неотложную операцию. Но, как бы ни было велико его признание как клинициста, Везалий не перестает мечтать о возвращении к анатомической практике. Он пытается использовать любую возможность продолжить исследования, и одна из таких попыток становится фатальной. По договоренности с близкими некоего скончавшегося от неизвестной болезни испанского дворянина Везалий проводит диагностическое вскрытие тела и обнаруживает в нем слабые признаки жизни, когда уже поздно все исправить. Ошарашенные свидетели немедленно сообщают инквизиции о том, что врач Везалий анатомировал живого пациента. Это грозит ученому неминуемой смертью на костре, но вмешательство короля, не забывшего об исцелении сына, спасло Везалия от казни. Ученого во искупление грехов обязали совершить паломничество в Иерусалим к Гробу Господню. Проездом Везалий посещает Венецию, где неожиданно получает предложение вернуться на кафедру в Падуанский университет. Окрыленный перспективой возобновить преподавание и научную работу, он отправляется в Палестину, мечтая скорее возвратиться обратно. Но в конце 1564 года по пути из святых мест у берегов Греции жестокий шторм настигает корабль с ученым и разбивает судно о скалы. Обессиленного Везалия выбрасывает на берег острова Занте (ныне это остров Закинф). Это был последний удар судьбы, от которого ученому оправиться уже не удалось. Скоропостижная болезнь уносит жизнь великого врача за пару месяцев до его 50-летия.

В 1543 году Везалий издает бессмертный труд «О строении человеческого тела» – внушительного объема семитомник, снабженный н большими гравюрами и 250 иллюстрациями Калькара.

Как бы ни старались после смерти Везалия его враги стереть память об открытиях, совершенных ученым, его правота была позднее многократно доказана исследованиями других анатомов. Вся современная анатомическая наука построена на фундаменте, которым стал труд Везалия «О строении человеческого тела». Помимо детального описания строения человеческого организма, Везалий систематизировал анатомическую терминологию и ввел в нее новые слова, как то: митральный клапан (по сходству с головным убором священника – митрой), альвеола, хоана и другие. Большое внимание ученый уделил аспектам взаимного расположения органов, что через несколько столетий оформится в отдельную науку – топографическую анатомию.

Публикация книги и резонанс, вызванный памфлетом Сильвия, мгновенно поставили Везалия в ряд еретиков и изгоев

Теперь уже неизвестно, сколько открытий Везалия в других областях медицины было утеряно в погибших в огне рукописях, но факт, что ему принадлежат первое описание проведения искусственной вентиляции легких через установленную в трахею тростниковую трубку и описание фибрилляции сердца после прекращения манипуляции. Ученый одним из первых открыл и описал аневризму, гидроцефалию, развитие паховой грыжи.

Опытным путем на животных ученый определил, что дыхание плода осуществляется через материнскую кровь, протекающую по пуповине. Опыты Везалия с животными, описанные в 7-й книге трактата «О строении человеческого тела», по мнению современных ученых, положили начало экспериментальной физиологии. Великий врач первым заявил, что «анатомия – основа и начало всего искусства врачевания». С тех пор и по нынешнее время тысячи будущих врачей начинают свой путь в медицине с бессонных ночей над учебниками по дисциплине, основы которой были заложены почти пять сотен лет назад великим Андреасом Везалием.

Вся современная анатомическая наука построена на фундаменте, которым стал труд Везалия «О строении человеческого тела»

Амбруаз Паре

между 1510 и 1517– 1590

Седой хирург в недоумении стоял перед королем: «Вы звали меня, Ваше Величество?» Уголки губ короля Карла холодно скользнули вверх, а тоска в его глазах придала ЯНТАРНОМУ взгляду неприятный мрачный оттенок. «Глупо отнимать жизнь у еретика, который может спасти жизнь стольким католикам, – чуть слышно процедил монарх и неожиданно резким движением втолкнул хирурга в темную гардеробную. – И, ради Бога, молчите, Паре!» В замке дважды повернулся ключ, что в этот раз спасло жизнь самому хирургу.

Вклад в медицинскую науку:

• Лечение огнестрельных и др. ранений

• Перевязка сосудов при операциях

• Создание ряда оперативных и акушерских пособий

• Изобретение ортопедических аппаратов и протезов

• Первое научное руководство по судебной медицине

Вклад в развитие медицины:

• Общая хирургия

• Военно-полевая хирургия

• Травматология и ортопедия

• Стоматология

• Судебная медицина

• Акушерство

Лавальский цирюльник

На берегу реки Майенн стоит небольшой городок Лаваль. Медленные, спокойные воды реки и добродушный характер горожан, их природная неспешность находятся в гармонии друг с другом. Мастер Виоло, местный цирюльник, знает почти всех жителей по именам. Кто-то спешит к нему для свежего бритья, хотя прежде всего это и отличный повод поделиться новостями. А случается, что посылают за Виоло, когда кому-то из соседей совсем худо. Врачи ведь не утруждают себя кровопусканиями, прижиганиями и вскрытием гнойников: не для того они учились в университетах – и вся эта неблагородная работа ложится на плечи цирюльников да банщиков. Особо преуспевшие в этом ремесле именуются хирургами. До настоящих врачей им, конечно, далеко, но их хирургия – это тоже ремесло нужное и людьми уважаемое.

К Виоло как-то привели для обучения соседского мальчика, отец которого – мелкий ремесленник из Бур-Эрсана – тешил себя надеждой, что парень, овладев мастерством цирюльника, сможет-таки выбиться в люди. Мастер не был строг с угрюмым, но настырным учеником, а тот больший интерес проявлял к ланцету, а не к бритве. Скоро учитель вполне мог положиться на своего Амбруаза и отправлял его одного на помощь местному лекарю.

Медицинской службы как таковой в те времена во французской армии не существовало. Методы лечения ран вызывали у солдат скорее желание погибнуть в бою, нежели получить ранение

Однажды Амбруаз упросил одного врача, который безуспешно лечил богатого горожанина от мочевых камней, разрешить ему присутствовать при операции. Пациенту ее должен был провести знаменитый медик Кало, специально приглашенный из Парижа. Когда операция была закончена, юноша утвердился в мысли, чему он хочет посвятить свою жизнь.

В 1533 году Амбруаз отправляется в Париж, где поступает на службу подмастерьем цирюльника в старейший городской госпиталь «Отель-Дьё». Попутно он в течение трех лет проходит обучение в школе хирургов и посещает анатомические лекции Якова Сильвия, в то время наставника молодого Везалия. Окончив учебу, Паре нанимается цирюльником-хирургом в действующую армию, воюющую с Габсбургами в Италии, и отправляется на передовую.

На войне как на войне

Медицинской службы как таковой в те времена во французской армии не существовало. Старшие офицеры пользовались услугами личных врачей, а младшие офицеры и солдаты вынуждены были прибегать к помощи наемных цирюльников, уровень знаний которых зачастую оставлял желать лучшего. Да и методы лечения ран вызывали у солдат скорее желание погибнуть в бою, нежели получить ранение. Дело в том, что с начала XV века, со времени распространения огнестрельного оружия, считалось, что раненный пулей или осколком ядра солдат может погибнуть от отравления пороховой сажей, и поэтому для предотвращения осложнения в свежую рану через воронку нужно залить кипящее бузинное масло. Поэтому перед полевыми лазаретами и палатками цирюльников постоянно дымились котелки с этим адским снадобьем, при взгляде на которое у любого, даже самого бесстрашного воина, холодело внутри.

В 1533 году Амбруаз отправляется в Париж, где поступает на службу подмастерьем цирюльника в старейший городской госпиталь «Отель-Дьё».

В тот самый день 1537 года, когда полк Монтежана, к которому был приквартирован Паре, прочувствовал всю мощь атаки войск императора Карла V, до глубокой ночи с поля боя все несли и несли стонущих и окровавленных солдат. Уже за полночь обессилевший Паре обнаруживает, что у него не осталось ни капли масла, чтобы обработать оставшихся раненых. Преодолев минутную панику, он решает, что раз нет возможности спасти несчастных, то можно попытаться хотя бы облегчить им страдания. Паре берет остатки розового масла, соединяет их со скипидаром и яичным желтком – так же, как он делал при изготовлении бальзама для лечения обычных ран, – и накладывает раненым чистые повязки с полученным лекарством. Под утро с неспокойным сердцем Паре отправляется подремать хотя бы пару часов. С рассветом, готовый к худшему, он спешит в лазарет, и изумлению его нет предела: раны под повязками с бальзамом выглядят намного лучше, чем ошпаренные маслом. Солдаты, поступившие в лазарет засветло, в полный голос стонут от боли, а мучения их перевязанных товарищей, напротив, в разы слабее.

С рассветом готовый к худшему он спешит в лазарет, и изумлению его нет предела: раны под повязками с бальзамом выглядят намного лучше, чем ошпаренные маслом

Со временем у большинства из них обработанные бальзамом раны быстро зажили, и привычные для огнестрельных ран нагноение и гангрена их благополучно миновали.

Паре решает по мере возможности отказаться от бузинного масла, тем более что накапливаемый им опыт по наложению на раны мазевых повязок только подтверждает его правоту.

В 1545 году на основании своих наблюдений Паре создает трактат «Метод лечения ран», в котором решительно отвергает применение кипящего масла и опровергает расхожее мнение об отравлении пороховой сажей при огнестрельных ранениях. Осложнения раневого процесса, считает он, вызваны главным образом травматическим воздействием пули или осколка на ткани организма. Выход книги взбудоражил медицинское сообщество. Многие авторитетные врачи и хирурги были донельзя возмущены критикой сложившихся веками методов лечения. Особое раздражение у ревнителей традиций вызвал язык, на котором был написан «Метод»: не владеющий латынью Паре изложил свои взгляды так, как считал наиболее удобным и понятным – на разговорном французском. Как и в случае с Парацельсом в Германии, это трактовалось как посягательство на священные устои медицинской науки. Однако хирург парировал тем, что сам Гиппократ писал на родном языке. А кроме того, врачи-практики и полевые хирурги отнеслись к труду Паре с должным вниманием. Так или иначе, но постепенно бузинное масло при ранениях стало использоваться все реже.

Нить Паре

«Лечение не должно быть причиной новых страданий. Лечебный фактор должен не только устранять основное заболевание, но и облегчать страдание, вызванное им, а не увеличивать его», – доказывал Паре, и в этом его следует считать провозвестником противошоковой терапии. Увы, многие бытовавшие тогда методы врачевания не отличались милосердием и были сравнимы по жестокости с обработкой раны кипящим маслом, как, например, при остановке кровотечений во время операций или при ампутациях конечностей. Небольшие кровотечения врачи издревле умели останавливать при помощи тампонады – прижимания места кровотечения куском ткани или губкой. Но если при операции был задет средний или крупный сосуд, тампонада оказывалась бесполезной. В этом случае использовалось два метода – перетягивание жгутом и прижигание сосуда. При наложении жгута кровотечение останавливалось, как правило, только до момента его снятия. Попытки оставить жгут на длительное время в большинстве случаев вызывали омертвение ткани, лишенной кровоснабжения. Метод прижигания сосудов в целом выглядел более эффективным. Поначалу для этого использовались раскаленные ножи, затем были изобретены специальные инструменты. В наше время этот способ трансформировался в электрокоагуляцию сосудов, к которой зачастую прибегают хирурги во время операций. Но во времена Паре действенной анестезии еще не существовало, ведь нельзя же и вправду считать полноценным обезболиванием удар деревянным молотком по голове, пережатие сонных артерий или заморозку оперируемой конечности! Сам Паре однажды предложит с целью снижения чувствительности пережимать нервы, но этот подход не получит распространения по причине своей малой результативности. В условиях недоступности анестезии любая травматичная манипуляция грозила пациенту гибелью от болевого шока. А самым бесчеловечным из методов остановки кровотечения было погружение культи ампутированной конечности в чан с кипящей смолой – неудивительно, что во время такого «лечения» в живых оставались единицы.

«Лечение не должно быть причиной новых страданий. Лечебный фактор должен не только устранять основное заболевание, но и облегчать страдание, вызванное им, а не увеличивать его», – доказывал Паре

В начале первого тысячелетия еще Цельс предлагал использовать лигирование (от лат. лигатура – «нить»), то есть перевязку кровоточащих сосудов. Тогда этот метод по ряду причин не прижился. На его основе Паре изобрел простой и гениальный способ предупреждения массивного кровотечения при ампутациях. Для этого требовалось хорошее знание анатомии: несколько выше места ампутации хирург производил разрез и обнажал крупные сосуды, которые затем перевязывал предварительно прокипяченной крепкой шелковой нитью. Таким образом, при операции кровоточили только мелкие сосуды, и с этим можно было справиться, перевязав их в самой ране. Эта методика, применяемая и по сей день, получила название «нить Паре». Но и она поначалу была встречена в штыки: профессура медицинского факультета Сорбонны не могла смириться с очередной новацией хирурга. Паре не отличался горячностью или завышенными амбициями, потому критикам метода так и не удалось втянуть его в громкие пререкания. На выпады недоброжелателей он ответил иронично и кратко: «Я всего лишь перевязываю, исцеляет Бог».

В 1545 году на основании своих наблюдений Паре создает трактат «Метод лечения ран», в котором решительно отвергает применение кипящего масла и опровергает расхожее мнение об отравлении пороховой сажей при огнестрельных ранениях.

Под сенью королевской лилии

Признание пришло к Паре довольно быстро – уж очень яркими и явными были его достижения. Члены высшего сословного общества хирургов «Братство святых Косьмы и Дамиана» с почестями приняли его в свои ряды. Кроме того, у французов имелась веская причина считать Паре легендарной личностью и национальным героем. Во время очередной итальянской кампании он попадает в плен к Эммануилу Филиберту, герцогу Савойскому, воюющему на стороне Габсбургов. Полководец предлагает хирургу стать главным врачом его войска. Паре категорично отказывается и за свою несговорчивость приговаривается к повешению.

Признание пришло к Паре довольно быстро – уж очень яркими и явными были его достижения. Члены высшего сословного общества хирургов «Братство святых Косьмы и Дамиана» с почестями приняли его в свои ряды

Но с помощью тайных почитателей ему удается бежать чуть ли не по дороге на виселицу. Париж встретил храброго патриота Паре ликованием. Затем произошел другой случай, описанный Александром Дюма в романе «Две Дианы», а именно исцеление герцога де Гиза, кумира французских католиков. Незадачливому герцогу при сдаче Кале по нелепой случайности пробивают копьем голову, при этом острие оружия застревает в ране. Когда личные врачи де Гиза уже ждали его предсмертного вздоха, Паре, примчавшийся в палатку герцога, немедля схватил первый инструмент, который был под рукой, – кузнечные щипцы, уперся коленом в грудь раненому и осторожно вытащил наконечник из раны. Такое обращение с вельможей, конечно же, хирургу простили, а выжившего де Гиза за уродливый шрам с тех пор прозвали Меченым.

Им предложены хирургические методы лечения стоматологических дефектов: волчьей пасти и заячьей губы. В трактате Opera chirurgica Паре впервые поднял вопросы, касающиеся судебной медицины и проведения медицинской экспертизы

А вот в другом случае из практики Паре, связанном с ударом человека копьем, все закончилось куда более печально: гибелью раненого. Случилось это в июле 1559 года. В честь подписания мирного соглашения, положившего конец Итальянским войнам, король Франции Генрих II, лейб-медиком которого к тому времени был Паре, устроил рыцарский турнир. Во время поединка с графом Монтгомери копье графа сломалось о панцирь короля и осколки древка, вонзившись в глаз Генриха, вошли в глубь черепа. Их извлечение грозило монарху немедленной гибелью, поэтому Паре не мог решиться на это. Но он также понимал, что оставление осколков в черепе рано или поздно приведет к воспалению мозговых оболочек, что сделает боль Генриха невыносимой. Действительно, на протяжении нескольких дней во всех уголках дворца были слышны душераздирающие крики несчастного. И Паре решает пригласить на консультацию уже ставшего известным анатома Везалия, но и тот оказывается бессильным что-либо изменить. Ему удается лишь выявить признаки прогрессирующего менингита, от которого монарх, как и прогнозировал Везалий, вскоре умирает. А Паре остается лейб-хирургом и акушером королевского двора и в правление юного Франциска II, и в правление спасшего впоследствии ему жизнь Карла IX.

В должности придворного хирурга Паре не прекращает научно-практической деятельности. На новые открытия подвигает его даже перелом собственной ноги. Им предложены способы иммобилизации поврежденных конечностей с помощью шин собственной конструкции. Паре разрабатывает ряд сложных ортопедических аппаратов и протезов, обувь при плоскостопии, корсеты для лечения травм и искривлений позвоночника. Хирург детально описывает переломы шейки бедра и их оперативное лечение, впервые проводит операцию резекции локтевого сустава с сохранением конечности, доказывает необходимость проведения ампутации в пределах здоровых тканей для профилактики послеоперационных осложнений.

В 1840–1841 годы в Париже выйдет наиболее полное собрание сочинений Амбруаза Паре, его труды не потеряют актуальности и через 300 лет, и позже.

Еще в годы практики в «Отель-Дьё» Паре получил богатый опыт работы в акушерском отделении. Неправильное положение плода при родах в большинстве случаев заканчивалось смертью ребенка, а нередко и матери. Паре принадлежит описание техники поворота на ножку плода, сходной с применявшимся в древности методом акушерского пособия, им же введены правила элементарной асептики при родовспоможении.

Свои книги хирург продолжает писать на обычном и понятном широкому кругу читателей французском языке, снабжая текст увлекательными историями из врачебной практики и армейской жизни. Паре интересуют казуистические случаи в хирургии и врожденные пороки, которым он посвящает иллюстрированную книгу «О монстрах». Им предложены хирургические методы лечения стоматологических дефектов: волчьей пасти и заячьей губы. В трактате Opera chirurgica Паре впервые поднял вопросы, касающиеся судебной медицины и проведения медицинской экспертизы.

22 августа 1572 года наемный убийца ранил в руку предводителя гугенотов адмирала Колиньи, что положило начало цепи трагичных событий, кульминацией которых стала Варфоломеевская ночь – массовое истребление протестантов католиками. Гугенот Паре оперирует адмирала-единоверца, ампутирует палец и извлекает пулю. Вечером 24 августа за лейб-хирургом экстренно присылают гонца из Лувра. Паре спешит во дворец, полагая, что у короля начался очередной приступ, ведь Карл IX давно страдал чахоткой. Но взволнованный король запирает его в своей гардеробной и тем самым спасает от гибели от рук религиозных фанатиков. Авторитет Паре, как выдающегося медика, и его близость к королевским особам и в дальнейшем уберегут его от расправы. Тем временем Карлу с каждым годом становится все хуже, и в 1574 году он умирает. По официальным результатам вскрытия, которое проводит Паре, – от чахотки, а по слухам – от яда, подсыпанного собственной матерью, Екатериной Медичи. При новом короле, Генрихе III, Паре, как и прежде, осыпан почестями и служит при дворе вплоть до своей кончины. После смерти великого хирурга Генрих прикажет поставить ему великолепный памятник. Как и хотел Паре, королевским указом во французской армии отныне будет учреждена медицинская служба.

После смерти великого хирурга Генрих прикажет поставить ему великолепный памятник. Как и хотел Паре, королевским указом во французской армии отныне будет учреждена медицинская служба

В 1840–1841 годы в Париже выйдет наиболее полное собрание сочинений Амбруаза Паре, его труды не потеряют актуальности и через 300 лет, и позже. К этому времени хирургия уже не будет уделом цирюльников, а станет одной из наиболее искусных и престижных врачебных специальностей.

Уильям Гарвей

1578–1657

Еще менее пяти веков назад большинство ученых были уверены в том, что центром кровообращения является печень, что вены и артерии не сообщаются друг с другом, а кровь вырабатывается в организме и им же усваивается. Эти воззрения, цементируемые консервативными авторитетами и закаленные кострами инквизиции, просуществовали бы, наверное, еще долго, если бы один студент из Англии не решил проверить их математически. Хотя в юности Уильям Гарвей и не был расчетлив в семейных торговых делах, он, став врачом, произвел одно простенькое даже для школяра, но важное для всего человечества вычисление. Полученный результат поколебал фундамент медицинской науки и дал начало новому осмыслению физиологии человека.

Вклад в медицинскую науку:

• Основоположник современной теории кровообращения

• Основоположник теории эпигенеза – зародышевого развития

Вклад в развитие медицины:

• Анатомия и физиология

• Общая медицина

• Кардиология и ангиология

• Акушерство и эмбриология

Через Ла-Манш и обратно

Томас Гарвей, торговец из Фолкстона (графство Кент), был ярким примером того, кому благоволит Бог. Дела у него постоянно шли в гору, в любви и согласии с супругой они растили го ребятишек, как на подбор смышленых и веселых. Когда Томас Гарвей узнал, что его старший, Уильям, не горит желанием продолжить отцовское дело, а выбирает учебу в университете, он, само собой, расстроился. Но ненадолго, ведь и в самом деле, ну какой из Уилла преемник?! Ни торговаться, ни извлечь выгоду из постоянно скачущих цен на товары он никогда не умел. С го лет парень зубрил латынь в Кентерберийской королевской школе, заслужил стипендию архиепископа и теперь, в 16 лет, собрался поступать в Кембридж. Томас согласился с выбором сына: в конце концов у того есть еще шесть братьев, кто-то да поможет отцу в делах.

С 10 лет парень зубрил латынь в Кентерберийской королевской школе, заслужил стипендию архиепископа и теперь, в 16 лет, собрался поступать в Кембридж

В Кембридже на тот момент существовала неплохая теоретическая школа. Уильям изучал натурфилософию, логику и медицину – настолько, насколько ее можно было изучить по учебникам врачей прошлых веков. И в этих теоретических и зачастую отвлеченных рассуждениях ему чудовищно не хватало практических знаний. В Кембридже анатомические вскрытия тел казненных преступников в соответствии с королевским указом проводились только 2 раза в год. Практику можно было получить либо во Франции, либо в Италии. Слава Падуанского университета гремела со времен Везалия: это был источник новшеств в медицинской науке. Отучившись в Кембридже около трех лет и получив степень бакалавра, Уильям в 1598 году отбывает в итальянскую Падую. В университете наставником Гарвея становится знаменитый профессор Фабрицио – один из реформаторов анатомии, которому принадлежали первые исследования развития зародыша в яйце птиц и открытие венозных клапанов. Фабрицио находился в двух шагах от открытия, прославившего его ученика. Он выявил, что в венах имеются клапаны, открытые по направлению к сердцу. Далее констатации этого факта ученый, правда, не пошел: еще сильно было догматическое давление галеновской анатомии. А Гарвея, на тот момент старосты группы английских студентов, открытие учителя заставило задуматься: каково же предназначение тех самых клапанов? Он провел эксперимент, перетянув руку чуть выше локтя жгутом, и отметил, что при этом быстро набухли вены предплечья. Затем Гарвей повторил этот опыт на собаке, и, надрезав ее конечность ниже жгута, Уильям увидел, как из раны медленно капает густая и темная венозная кровь, хотя при надрезе вены выше жгута кровь из раны не текла. Получалось, что кровоток в вене идет от конечности, а не к ней, как учила традиционная наука. Первый шаг к великому открытию был, таким образом, сделан.

В 1602 году Гарвей получает степень доктора в Падуанском университете и возвращается в Англию, где подтверждает диплом в Кембридже.

В 1602 году Гарвей получает степень доктора в Падуанском университете и возвращается в Англию, где подтверждает диплом в Кембридже. Для получения лицензии на врачебную деятельность и вступления в лондонскую Коллегию врачей ему необходимо было трижды сдать экзамены. В 1603 году он настолько успешно выдерживает первое испытание, что в 1604-м получает право приступить к врачебной практике, а в 1607 году, блестяще сдав последний экзамен, становится действительным членом Коллегии врачей. Гарвей надеется получить место доктора в самом престижном медицинском заведении Лондона – госпитале Св. Варфоломея. Свое прошение он подкрепляет рекомендательными письмами президента Коллегии доктора Аткинсона и самого короля Якова I. Наконец, в октябре 1609 года Гарвея официально зачисляют в штат госпиталя. В обязанности врача входят посещение больницы дважды в неделю, осмотр и назначение лечения больным.

В Кембридже анатомические вскрытия тел казненных преступников в соответствии с королевским указом проводились только 2 раза в год

В остальное время доктор имеет возможность принимать пациентов в частном порядке, проводить вскрытия и продолжать свои исследования. Довольно скоро Гарвей приобретает широкую популярность у лондонских пациентов – от простых горожан до придворных особ. Так, благодаря рекомендации его друга лорда-канцлера и философа Фрэнсиса Бэкона он становится врачом его королевского величества Якова I, а затем и Карла I.

Арифметика сердца

С 1615 года Гарвей в ранге профессора возглавляет кафедры анатомии и хирургии в Коллегии. Известно, что в 1616 году на одной из лекций он впервые излагает слушателям основные аспекты открытой им теории кровообращения. Однако с публикацией своих идей он решает повременить. Осторожность его оправданна: подобные идеи способны в корне изменить существующие взгляды на физиологию вообще. И горький опыт его предшественников только подтверждает эти опасения.

С 1615 года Гарвей в ранге профессора возглавляет кафедры анатомии и хирургии в Коллегии врачей.

Школа Гиппократа и Галена, полторы тысячи лет господствующая в медицине, объясняла функции кровеносной системы с позиций больше умозрительных, нежели опирающихся на опыт и наблюдения. Гален первым доказал, что по артериям движется кровь, а не воздух, как полагали до него. Но он считал, что артерии и вены – это две разные системы сосудов, слепо заканчивающиеся в органах и тканях. По венам течет кровь, образующаяся в печени из питательных веществ, по артериям – кровь, обогащенная в сердце «жизненным духом» – пневмой, и эти две жидкости имеют абсолютно разную природу Теория Галена считалась единственно верной, и любые отхождения от нее попадали в раздел ересей. Когда Везалий (1514–1564) обнаружил отсутствие сообщения между правым и левым желудочками, то был подвергнут жесточайшим нападкам со стороны научного сообщества. Идеи Андреаса Чезальпино (1519–1603), указавшего на то, что центром кровеносной системы является сердце, а не печень, а артерии и вены могут быть связаны между собой, также были восприняты в штыки. Наиболее трагически сложилась судьба испанского ученого Мигеля Сервета (1509–1553), открывшего легочное кровообращение и сожженного инквизицией на костре вместе со своей книгой за святотатство.

Лишь в 1628 году Гарвей решается опубликовать результаты своих исследований – небольшую книгу «Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных». Она печатается не на его родине, в Англии, а во Франкфурте. В книге впервые описана деятельность кровеносной системы в современном нам понимании, за исключением мелких деталей, в том числе стадии сокращения сердечной мышцы – систолы и диастолы, а также функции клапанов сердца. Гарвеем открыты большой и малый круги кровообращения: по малому кругу кровь из правого желудочка по легочной артерии направляется в легкие, затем по легочной вене в левое предсердие, после чего по большому кругу из левого желудочка она выбрасывается в аорту, по артериям поступает в ткани и в результате возвращается по венам в правое предсердие. Увы, не имея микроскопа, ученый не мог обнаружить в питаемых артериями тканях систему капилляров, проходя через которую артериальная кровь превращается в венозную, – ее позже обнаружит Марчелло Мальпиги, последователь Гарвея. И газовый состав воздуха в те времена был науке неизвестен, потому смысл прохождения крови через малый круг Гарвей видел в охлаждении крови и некоем неопределенном изменении ее качества.

«Только узкие умы могут думать, что все искусства и науки переданы нам древними в таком совершенном и законченном состоянии, что для прилежания и искусства других тут нечего делать…»

Что же подтолкнуло ученого к открытию непрерывного движения – циркуляции крови? Обычные математические расчеты. Он подсчитал, что если сердце человека сокращается примерно 72 раза в минуту, выбрасывая в аорту около 6о граммов крови, то в течение часа через сердце проходит уже около 250 килограммов – в разы больше веса самого человека. Если кровеносные сосуды слепо заканчиваются в тканях, откуда же берется и куда потом исчезает такое количество крови? Если система кровообращения замкнута и по сосудам движется один и тот же объем крови, то противоречие в расчетах пропадает, и более ранние открытия – наличие венозных клапанов, природа сердцебиения и прочие факты – в целом укладываются в стройную и аргументированную теорию.

В 1628 году Гарвей решается опубликовать результаты своих исследований – небольшую книгу «Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных».

Гарвея больше не пугает то, что ему пришлось перечеркнуть научные догмы. «Только узкие умы могут думать, что все искусства и науки переданы нам древними в таком совершенном и законченном состоянии, что для прилежания и искусства других тут нечего делать. Вся масса наших знаний ничто в сравнении с тем, что остается для нас неизвестным; не следует до такой степени подчиняться традициям и учениям кого бы то ни было, чтоб терять свободу и не верить собственным глазам, клясться словами наставников древности и отвергать очевидную истину», – пишет он. Жребий был брошен, и реакция ученого сообщества не заставила себя долго ждать. Одни оппоненты возмущенно восклицали: «Если отцы медицины не знали о циркуляции крови, как они тогда могли успешно лечить болезни?» Другие, как, например, «царь анатомов» Риолан, упражнялись в острословии: открывший циркуляцию крови Гарвей ими то и дело именовался circulatior, что означало «шарлатан». Осмеянный великим Мольером в пьесе «Мнимый больной» врач Гюи Патен, прославившийся любовью к кровопусканиям и клизмам, картинно ужасался: «Я даже не знаю, поверят ли наши потомки в возможность такого безумия!» Казалось, злобным выпадам не будет конца. Но вскоре у Гарвея появились и авторитетные защитники. Видный философ и ученый Декарт встал на его сторону. Ведущие практикующие анатомы Европы подали голос в защиту новой теории. Недругам оставалось лишь признать свою неправоту, но они выбрали более изощренный путь – решили доказать, что на самом деле идея Гарвея не нова и ценности не представляет. Тут они использовали любые предлоги, в том числе надуманные.

Гален первым доказал, что по артериям движется кровь, а не воздухкак полагали до него. Но он считал, что артерии и вены – это две разные системы сосудов, слепо заканчивающиеся в органах и тканях

Критики Гарвея рылись в пыльных архивах, тревожа память любого, кто каким-либо образом упоминал о кровообращении, – от древних китайцев и царя Соломона до Франсуа Рабле и сожженного на костре Сервета. Но, несмотря на усердие, все их попытки оказались напрасными.

Королевская яичница

В должности придворного лекаря Гарвей еще более рьяно занимается наукой. Король Карл I, интеллектуал и меценат, предоставил ему охотничьи угодья в Виндзоре и Хэмптон-корте для проведения опытов на обитающих там ланях и куропатках. Когда же в 1633 году королевский двор переехал в Эдинбург, ученый получает шанс продолжить изучение развития зародыша в яйце в месте гнездовий бакланов на шотландском острове Басс-Рок. Интерес к эмбриогенезу у Гарвея возник еще в Падуанском университете под влиянием трудов профессора Фабрицио. В 1636 году в составе свиты лорда Аронделя, направленного послом в Германию, Гарвей, по словам биографа ученого, «постоянно делал экскурсии по лесам для наблюдения над замечательными деревьями, растениями, почвами и, случалось, был близок к гибели, так что милорд посланник не на шутку ссорился с ним из-за угрожавшей ему опасности не только от диких зверей, но и от грабителей».

В 1651 году издается фундаментальный труд Гарвея «Исследования о зарождении животных», в котором автор впервые формулирует теорию эпигенеза – учения о зародышевом развитии.

В 1642 году Англию сотрясает революция. Гарвей спешно покидает свое пристанище, сопровождая изгнанника Карла в Оксфорд. В это время толпа врывается в дом ученого в Лондоне, круша все, что попадается ей под руку. В пламени пожара погибают бесценные рукописи – результаты многих лет работы Гарвея по анатомии и эмбриологии. У ученого есть неполные четыре года, чтобы на базе оксфордского Мертон-колледжа попытаться продолжить исследования. В 1646 году войска Кромвеля берут штурмом Оксфорд и пленяют Карла. Гарвей возвращается в Лондон, где, несмотря на его близость к свергнутому и впоследствии казненному монарху, ему не чинят препятствий в профессиональной деятельности. На свои средства он строит для Коллегии врачей отдельный дом под библиотеку и музей с залом для проведения научных собраний.

Одни оппоненты возмущенно восклицали: «Если отцы медицины не знали о циркуляции крови, как они тогда могли успешно лечить болезни?»

Гарвей больше времени теперь посвящает изучению эмбриологии. Его кухарки жалуются, что он изводит на опыты такое количество яиц, яичницей из которых можно было бы накормить все население Англии и Шотландии, вместе взятое. Итогом исследований становится изданный в 1651 году фундаментальный труд Гарвея «Исследования о зарождении животных», в котором автор впервые формулирует теорию эпигенеза – учения о зародышевом развитии. На обложке книги начертано: Omne vivum ex ovo («Все живое из яйца») – фраза, впоследствии ставшая девизом эмбриологов. Ученый предположил, что все живые организмы развиваются по аналогии с зародышем птицы. Основы теории самозарождения ряда животных, еще бытовавшей в научном мире, были серьезно поколеблены. Стадии развития эмбриона млекопитающего будут открыты только спустя два века, тогда предположения Гарвея во многом подтвердятся.

Старость ученый встретил, окруженный заслуженным почетом и славой. Его книга о зарождении животных была встречена более чем доброжелательно. В выстроенном им здании Коллегия врачей еще при жизни ученого установила его статую и провозгласила Гарвея своим президентом. Однако он отказался от почетного звания, сославшись на преклонный возраст.

Великий ученый окончил свой путь на пороге 80-летия в окружении близких и родных. До последних дней Гарвей сохранял ясность ума: его неоднократно заставали и с книгой по медицине, и решающим хитроумные математические задачи. Как всегда, рядом непременно остывала чашка любимого кофе, а за окнами усадьбы Кокайнхауз, приобретенной для ученого преуспевшим в делах братом, июньский ветер играл листьями молодого вяза.

Марчелло Мальпиги

1628–1694

До сих пор неясно, кто на самом деле является изобретателем микроскопа. голландский мастер по изготовлению очков Захарий Янсен в начале XVII века убеждал общество, что прибор создали его отец и он сам. Известно также, что Галилео Галилей в 1624 году представил основателю Академии деи Линчеи принцу Фредерику микроскоп собственной конструкции, созданный им в 1609 году. Друг Галилея, врач и ученый Джованни Фабер, предложил автору назвать изобретение по аналогии с телескопом – микроскопом. Но, какими бы очевидными ни были преимущества прибора, ученые на протяжении долгого времени не спешили использовать его в своих научных изысканиях. И только когда в 1675 году Левенгук с помощью собственного микроскопа с 300-кратным увеличением впервые детально описал микромир в капле воды, оптический прибор занял достойное место в арсенале ученых. Правда, до этого микроскопы имели значительно более низкое разрешение и еще ряд оптических недостатков, что осложняло проведение полноценных исследований с их помощью. Тем значимее открытия, сделанные Марчелло Мальпиги при помощи микроскопа, имеющего всего лишь 180-kpathoe увеличение.

Вклад в медицинскую науку:

• Основоположник микроскопической анатомии

• Открытие капиллярного кровообращения

Вклад в развитие медицины:

• Анатомия, гистология и физиология

• Общая медицина

• Нефрология

• Эмбриология

• Ботаника и зоология

• Медицинская техника

Старший сын

Марчелло родился 10 марта 1628 года в семье небогатого дворянина Марка Антония Мальпиги в Кревалькоре, недалеко от Болоньи. В то время Болонья относилась к Папской области – государству в Центральной Италии, находящемуся под юрисдикцией Ватикана. Марчелло был первым ребенком в семье, и с раннего детства в нем проявились способности ярко фантазировать и при этом рассуждать логически. Судя по всему, в этом была немалая заслуга его матери – Марии Кремонини. В детстве она играла с сыном в сказки, придумывая их начало, а продолжение должен был сочинить Марчелло. Со временем в семье появились еще четыре сына и три дочери, но родители не скрывали, что Марчелло был их любимчиком. Когда первенцу было 12 лет, отец отвел мальчика в школу, где вчерашний проказник не по годам серьезно отнесся к изучению латыни, математики, философии и других наук. И всего через пять лет многочисленная и дружная семья Мальпиги была на седьмом небе от счастья и гордости, потому что Марчелло приняли в Болонский университет!

Существовать в условиях ежеминутного ожидания едкого словца, гадких сплетен и закулисных интриг для выросшего в обстановке любви и дружелюбия Мальпиги было невыносимо

Болонью не случайно именовали ученой: Болонский университет, основанный еще в 1088 году, слыл старейшим в Европе. Его выпускниками были Данте, Бокаччо, Петрарка, Эразм Роттердамский, Коперник, Дюрер и многие другие великие личности. Учебное заведение славилось на всю Европу своими оригинальными традициями. К примеру, преподавателей на определенный срок выбирала ассоциация студентов, потому бездарности здесь не задерживались. Профессорам запрещалось одновременно преподавать в Болонье и другом университете. Одно время ректором заведения был философ и астроном Юрий Дрогобыч (Котермак), родом из Руси. При приеме в университет оценивались только знания: ни знатное положение, ни национальность в расчет не принимались. И совершенно удивительным было то, что здесь некоторые кафедры возглавляли женщины, многие из которых вписали в историю университета славные страницы. Наука и только она ставилась здесь во главу угла. Вот пример яркой иллюстрации тому: во времена торжества инквизиции Люцин ди Луцци первым не побоялся обучать студентов анатомии на трупах! И это в государстве, управляемом церковью! Впрочем, для пущей предосторожности анатомический стол был снабжен хитроумным механизмом, позволяющим быстро спрятать труп в пол аудитории в случае неожиданного визита охотников за святотатцами.

В Болонском университете Марчелло поначалу занимался изучением философии. Его наставником был Франческо Натали – одаренный преподаватель, влюбленный в учение Аристотеля. Марчелло открывает для себя мировоззрение античного мыслителя на природу и человека и при этом чувствует, как растет в нем тяга к естественным наукам. Но, увы, через несколько лет дальнейшее обучение Марчелло оказывается под серьезной угрозой. Он и его семья переживают страшную трагедию: скоропостижно умирает отец, за несколько недель от безутешного горя сгорают мать и затем бабушка. В 21 год Марчелло остается в семье Мальпиги за старшего. Отныне он в ответе за подрастающих братьев и сестер. Марчелло возвращается в осиротевший дом и приступает к решению финансовых и хозяйственных вопросов, что не успели довершить родители. На его счастье, вскоре большую часть забот берет на себя родной дядя – брат отца, и, таким образом, у Марчелло вновь появляется возможность продолжить учебу в университете.

В 1653 году Марчелло защищает докторскую диссертацию и спустя неполных три года уже читает в Болонском университете лекции по медицине и фармакологии.

Повлиял ли на выбор дальнейшего пути ученого несправедливо скорый уход из жизни близких и любимых ему людей? Вполне вероятно. Вернувшись на студенческую скамью, Марчелло решает посвятить себя изучению медицины под руководством клинициста Андреаса Мариани и анатома Бартоломео Массари. Эти замечательные болонские профессора создали научный студенческий кружок и назвали его анатомическим хором. Что интересно, право голоса в кружке имели и ученики, в обязанность которых входило самостоятельно проводить исследования и по их результатам готовить научные доклады, так что слово «хор» в названии использовано не случайно. Овладев необходимым объемом знаний, в 1653 году Марчелло защищает докторскую диссертацию и спустя неполных три года уже читает в Болонском университете лекции по медицине и фармакологии. Яркий и эрудированный молодой ученый не мог не нажить завистников и врагов в консервативной академической среде.

Разгадка вопроса, который так и не был разрешен Гарвеем, открывшим круги кровообращения, но не знавшим, где артериальная кровь становится венозной, обнаружилась по ту сторону микроскопа у Мальпиги

Возглавил армию недоброжелателей профессор теоретической медицины Монтальбани, ретроград и противник любой новой мысли.

Этот преподаватель известен тем, что понуждал своих студентов приносить придуманную им присягу с такими словами: «Никогда не допущу, чтобы при мне опровергали или уничтожали Аристотеля, Галена, Гиппократа и других и их принципы и выводы». Существовать в условиях ежеминутного ожидания едкого словца, гадких сплетен и закулисных интриг для выросшего в обстановке любви и дружелюбия Мальпиги было невыносимо. В конце 1656 года он покидает Болонью, чтобы по приглашению герцога Тосканского Фердинанда II возглавить в Пизанском университете новую кафедру теоретической медицины. Там Марчелло заводит тесную дружбу с таким же жадным до знаний профессором математики Альфонсо Борелли, который готов ему предоставить в собственном доме место для проведения публичных анатомических вскрытий животных. Этими демонстрациями живо интересуются сам герцог Тосканский и принц Леопольд (последний нередко присутствует на вскрытиях и, вдохновившись исследованиями анатомов, вскоре основывает Экспериментальную академию, оставившую заметный след в медицинской науке).

В конце 1656 года он покидает Болонью, чтобы по приглашению герцога Тосканского Фердинанда II возглавить в Пизанском университете новую кафедру теоретической медицины.

Сквозь линзы микроскопа

Пройдет полвека, прежде чем Шекспир напишет свои известные строки про междоусобные бои двух равно уважаемых семей – кланов Монтекки и Капулетти. Похожая история произошла и в Кревалькоре – между семьями Мальпиги и Сбаралья. Причиной раздора стал спор по земельным вопросам, переросший позже в открытую бойню. Сам Мальпиги, находясь в Пизе, на тот момент только приступил к фундаментальным исследованиям и написанию первых своих трудов о кровеносной, выделительной и пищеварительной системах. И ему приходилось срываться с места и ездить в Кревалькоре, дабы заниматься тяжбами с недобрыми соседями. Конфликт достиг своего апогея, когда в один из вечеров 1659 года брат Марчелло, Бартоломео, решил подстеречь на улице доктора Томмазо Сбаралью и поговорить с ним по-мужски. Перебранка закончилась тем, что оскорбленный Бартоломео нанес врагу смертельное ранение стилетом и был приговорен судом к казни. Марчелло сбился с ног, добиваясь аудиенции у власть имущих и знатных горожан, и в конце концов выпросил помилование для несчастного брата, виселицу которому заменили на полтора года тюрьмы. Чтобы быть ближе к семье в эти черные дни и защитить близких от мести озверевших от горя Сбаральи, Мальпиги упросил Фердинанда разрешить ему вернуться в Болонью.

Он становится первым медиком, поставившим себе целью изучение строения живого организма с помощью микроскопа и выработавшим систематику и методологию микроскопического исследования

В альма-матер он с головой уходит в научную работу. Ему не терпится пристальнее рассмотреть различные органы и ткани. В исследованиях ученого отныне постоянно присутствует хоть и слабенький (всего 180-кратный), но микроскоп, и Мальпиги надеется на свой острый глаз и развитые еще в детстве фантазию и логику. Однажды, рассматривая в микроскоп легкое препарированной лягушки, ученый замечает, что оно состоит из мелких пузырьков, покрытых пленкой, и в этой пленке проглядывается сеть мельчайших кровеносных сосудов, соединяющая мелкие артерии и вены. Разгадка вопроса, который так и не был разрешен Гарвеем, открывшим круги кровообращения, но не знавшим, где артериальная кровь становится венозной, обнаружилась по ту сторону микроскопа у Мальпиги. В 1661 году ученый публикует статью о своем открытии в престижном журнале Лондонского королевского общества и, как бы ни злобствовал его давний противник профессор Монтальбани, находит поддержку у большей части коллег и соратников, в том числе у своего любимого учителя профессора Мариани. К сожалению, времени разделить с наставником радость научной победы Мальпиги досталось слишком мало: в 1662 году Мариани скоропостижно умирает, и Марчелло, удрученный и опустошенный потерей, принимает предложение возглавить кафедру медицины в университете Мессины. Там он четыре года занимается изучением растений, их анатомией и физиологией, все более виртуозно применяя микроскоп.

В 1666 году ученый вновь возвращается на кафедру Болонского университета. Его имя к тому времени известно далеко за границами родины, и спустя год Мальпиги соглашается на предложение вести регулярную переписку с Лондонским королевским обществом, полноправным членом которого становится в 1669-м. Английские ученые дали высокую оценку подробной монографии об анатомии шелковичного червя, написанной по предложению Королевского общества, и торжественно разместили портрет Мальпиги на почетном месте в одном из залов в Лондоне.

В 1669 году Мальпиги становится полноправным членом Лондонского королевского общества.

В своих изысканиях для лучшей визуализации ученый применяет особые методы обработки исследуемого материала: кипячение, мацерацию, обработку специальными веществами. Он становится первым медиком, поставившим себе целью изучение строения живого организма с помощью микроскопа и выработавшим систематику и методологию микроскопического исследования. Мальпиги поражен объемом открытий, которые он с помощью микроскопа может совершать чуть ли не ежедневно. Благодаря этому прибору он обнаруживает почечные канальцы и формулирует первые представления о мочеобразовании. Открытые им структуры впоследствии называют мальпигиевыми тельцами в почках и селезенке, ростковым мальпигиевым слоем в коже, мальпигиевыми сосудами у насекомых. Ученый доказывает, что на языке есть три вида вкусовых сосочков и что слизистая оболочка кишечника имеет трубчатые углубления – крипты. В 1672 году с помощью микроскопа Мальпиги дополняет наблюдения Гарвея о развитии зародыша в яйце курицы. С 1675 по 1679 год ученый работает над двухтомником «Анатомия растений», в котором описывает растительные волокна и излагает свою теорию о восходящих и нисходящих токах сока. В предисловии к этому труду ставшему на многие десятилетия одним из главных учебников ботаники, автор пишет о том, что «только познавая простое, можно изучить и более сложное». Почти за два века до открытия механизма дыхания у живых организмов Мальпиги выявил тот факт, что для прорастания семян необходим воздух. Последователи великого ученого в ботанике увековечили его имя в названиях семейства двудольных свободно-лепестковых растений (Malpighiaceae) и вечнозеленого тропического кустарника мальпигии. Микроскопия с подачи Мальпиги становится привычным методом исследования в анатомии, биологии и медицине.

Ученый доказывает, что на языке есть три вида вкусовых сосочков и что слизистая оболочка кишечника имеет трубчатые углубления – крипты

Охота на профессора

В 1672 году с помощью микроскопа Мальпиги дополняет наблюдения Гарвея о развитии зародыша в яйце курицы.

В 1684 году на средства от издания своих трудов Мальпиги приобретает виллу в окрестностях Болоньи – в Кортичелли. По странному стечению обстоятельств во время его пребывания там внезапный пожар уничтожает дом в Болонье. В огне погибают уникальные рукописи, препараты, микроскопы. Через пять лет ученого настигает новый удар судьбы. На этот раз у беды конкретное лицо. Группа завистников, возглавляемая старым профессором Монтальбани, вступает в сговор с семейством Сбаралья, все еще лелеющим надежду на отмщение семье Мальпиги, и подкупает шайку негодяев, которая варварски громит и пытается поджечь виллу ученого. На утро, когда еще не развеялась гарь, оглушенный несчастьем Мальпиги долго перебирал в пальцах разбросанные всюду осколки банок, выпотрошенные книги и гербарии, изувеченные приборы. «За что?» – не понимал пожилой ученый. Ему стало казаться, что против него ополчился весь мир: измученная душа Мальпиги просила успокоения. Он отказался от чтения лекций и в 1691 году принял предложение переехать в Рим, стать личным врачом папы Иннокентия XII и преподавать медицину в Папском колледже. Но вдалеке от родного дома его самого начинают одолевать хвори. В июле 1694 года у Мальпиги случился первый инсульт. Ученый пытается бороться с болезнью и предпринимает попытку вновь заняться научной работой. Но умирает его любимая жена, и жизнь для ученого утрачивает смысл. 29 ноября у ученого случается второй инсульт, и жить Мальпиги остается не более суток. Но даже парализованный, с нарушенной речью, в свои последние часы он настойчиво диктует помощнику текст научной статьи об анатомии орлиного уха.

Со времен Мальпиги нисколько не уменьшается ценность и важность внимательного взгляда исследователя, его способность анализировать и интерпретировать полученные факты

Болонья по достоинству оценила заслуги великого ученого: в память о нем отчеканена медаль с профилем Мальпиги, в университете установлена его статуя – по иронии судьбы рядом со статуей его кровного врага, доктора Сбаральи.

Ученый Мальпиги убедил своих коллег в необходимости развивать микроскопические исследования. В конце XVII века голландец Кристиан Гюйгенс изобретает двухлинзовую систему окуляров, а его соотечественник Антони ван Левенгук обнаружит одноклеточные организмы и откроет наличие эритроцитов в крови. Оптические системы день ото дня станут все сложнее, проникнут на самые глубокие уровни строения тел и разрешения микроскопов будут измеряться уже в нанометрах. Но со времен Мальпиги нисколько не уменьшается ценность и важность внимательного взгляда исследователя, его способность анализировать и интерпретировать полученные факты.

В 1691 году принял предложение переехать в Рим, стать личным врачом папы ИннокентияXII и преподавать медицину в Папском колледже.

Альбрехт фон Галлер

1708–1777

Из всех наук медицина – самая «живая». Ей необходимо постоянно развиваться, находить ответы на новые, ежедневно возникающие вопросы. Если подвиг античного медика, как правило, состоял в решении чисто анатомических вопросов, то средневековая наука должна была разобраться, как же работает чудесный механизм под названием «человеческое тело». Знания эти на тот момент были фрагментарными и разрозненными, эксперимент не занял еще главенствующего места в научной медицине. Потомкам Гиппократа удалось сделать новый шаг с появлением физиологии – науки о функциях и взаимодействии органов и систем. Родоначальником ее выступил швейцарский анатом, физиолог, естествоиспытатель, а кроме того, и поэт Альбрехт фон Галлер, неординарная личность, обладающая даром замечать чуть больше и мыслить чуть более свободно, нежели современники.

Вклад в медицинскую науку:

• Основоположник научной физиологии

• Описание механизма дыхания и возникновения голоса

• Открытие понятий возбудимости и чувствительности

• Открытие явления «автоматизм сердечной мышцы»

Вклад в развитие медицины:

• Физиология и патофизиология

• Анатомия

• Неврология

• Эмбриология

• Ботаника

Вундеркинд из Берна

Книги стали лучшими друзьями Альбрехта, когда малышу едва исполнилось четыре года. Мать его умерла, и отец решил показать малышу буквы из текста, дабы занять своего слабого рахитичного ребенка, к тому же поздно начавшего ходить. Альбрехта заинтересовали маленькие черные закорючки, и очень скоро рассматривание букв стало для него любимым занятием: мальчик проводил над толстенными фолиантами долгие часы, подперев пухлые щеки, изредка вскидывая брови и смешно шевеля губами.

Старинный род, к которому принадлежала семья Галлеров, был занесен в книгу о 360 самых знатных родах. Отец Альбрехта и трех его братьев был адвокатом большого совета Бернской республики, человеком высокообразованным, благочестивым, но весьма требовательным. Так, он всячески добивался того, чтобы его дети не столько гордились своим аристократическим происхождением, сколько внутренне соответствовали патрицианской фамилии. И здесь Альбрехту не было равных в семье, где он считался гордостью: в пять лет он овладел письмом, в девять – свободно складывал стихи на древних языках: латыни, греческом, еврейском, прочитывал на древнегреческом Библию от корки до корки, а в двенадцать – самостоятельно составил грамматику халдейского языка. Книги он, что называется, глотал целиком. Из 200 бережно собираемых выписок из биографий великих людей у Альбрехта получилась неплохая коллекция. Ставя себе в пример выдающихся исторических персонажей: ученых, политиков, поэтов, мальчик сам рано взялся за перо. Ему равно удавались стихи и романы, переводы и математические статьи, которые он писал больше для себя, нежели в надежде обрести славу.

Галлер вводит в обиход термин «физиология». Эту науку, изучающую функции органов и жизнедеятельность всего человеческого тела, он именует еще и «живой анатомией»

В 13 лет Альбрехт после скоропостижной кончины отца остался круглым сиротой. Мачеха увозит его к своим родственникам в живописный городок Биль, где он поступает в гимназию. Здесь литературный дар пробуждается в Альбрехте еще с большей силой: в 15 лет он до глубины души потряс близких тем, что сочинил эпическую поэму об истории Швейцарского союза объемом 4 тыс. стихов. В то же время он близко знакомится с другом семьи врачом Иоганном Нейхаузом, который с таким увлечением рассказывает Альбрехту о врачевании, лекарственных растениях и анатомии, что поневоле пробуждает у впечатлительного подростка интерес к медицине. Нейхауз советует Альбрехту поступать на медицинский факультет Тюбингенского университета, и 24 марта 1723 года Галлер становится студентом. Он снимает комнату у профессора анатомии и ботаники Иогана-Георга Дювернуа, впоследствии члена Петербургской академии наук и исследователя останков сибирских мамонтов. 25 марта 1725 года Галлер пишет в дневнике: «Постепенно я убедился, что здесь мне нет смысла учиться. Некоторые профессора имеют мало знаний, а другие не имеют способностей их передать». Альбрехт переводится в Лейденский университет в Голландии к знаменитому профессору Герману Бургаве, искусному врачу, основавшему при кафедре практической медицины больницу, в которой 2 раза в неделю он демонстрирует студентам больных и методы лечения их заболеваний. Пытливый юноша заслуженно становится любимым учеником профессора. Его привлекают энциклопедический кругозор Бургаве, умение учителя совмещать клинические данные со знаниями по анатомии, фармакологии, химии. Пройдя курс обучения, в 1727 году 19-летний Галлер становится доктором медицины. В письменной рекомендации молодому врачу Бургаве предсказывает: «Он будет великим ученым-медиком Европы».

24 марта 1723 года Галлер становится студентом медицинского факультета Тюбингенского университета, который вскоре покидает, поскольку не видит смысла дальнейшего обучения из-за очень низкого уровня преподавания.

Традиционно выпускники университетов после получения диплома отправлялись повышать квалификацию в другие учебные заведения. Так поступает и Галлер: путь его лежит в Англию, в Кембридж, затем во Францию, в Париж. В 1728 году он возвращается в Швейцарию и оседает в Базеле, где приступает к врачебной практике и, стремясь расширить кругозор, посещает лекции по высшей математике и физике известного профессора Иоганна Бернулли. Несмотря на свою высокую профессиональную востребованность, Галлер видит себя больше теоретиком и естествоиспытателем, нежели практическим врачом. Как-то он даже пошутил, что пациент начинает его интересовать только «после смерти, когда можно осуществить секцию его тела». Вероятно, ему недостает общительности и открытости, без которых практическому врачу приходится весьма трудно. Его больше привлекает мир собственных мыслей и ощущений. В 1729 году Галлер публикует поэму «Альпы», принесшую ему известность как незаурядному поэту. Занимаясь изучением альпийской ботаники, ученый был потрясен величием и красотой Альп. В поэме он восхищается ими и в таком же романтическом ключе описывает быт и труд крестьян, противопоставляя их жадной и безжалостной цивилизации городов.

Молодой профессор мгновенно становится известен как замечательный лектор, что привлекает в университет толпы новых студентов из многих уголков Европы

В 1731 году Альбрехт обзаводится семьей и через три года вместе с ней переселяется в родной Берн, где читает лекции по анатомии и возглавляет муниципальную больницу. Размышляя о жизни, в 1734 году Галлер пишет философскую поэму «О происхождении зла», которая впоследствии была переведена на многие языки, в том числе Николаем Карамзиным на русский язык в 1786 году

Геттинген

В 1747 году в трактате De Respiratione Experimenta Anatomica Галлер впервые описывает механизм дыхания и возникновения голоса в гортани, который положен в основу и современного понимания этих процессов.

В 1736 ГОДУ УЧЕНЫЙ ПОЛУЧАЕТ ПРИГЛАШЕНИЕ В ТОЛЬКО ЧТО ОТКРЫВШИЙСЯ Геттингенский университет имени Георга Августа. В пути семью Галлеров настигает горе: трагически погибает его жена Марианна. Если в детстве справиться с потерей ему помогли книги, то теперь Альбрехт с головой погружается в работу. Он преподает на кафедрах анатомии, физиологии, хирургии, ботаники и химии. Молодой профессор мгновенно становится известен как замечательный лектор, что привлекает в университет толпы новых студентов из многих уголков Европы. Став фактически флагманом науки в Геттингене, Галлер основывает анатомический театр, ботанический сад, родильный дом для простых горожан, газету научных сообщений. Это наиболее плодотворный период его жизни, но в личной жизни его вновь преследуют несчастья: вторая жена Альбрехта Элизабета умирает при родах в 1740 году.

Как уже опытный литератор, Галлер отлично владеет словом. Теперь у него достаточно материала для написания первых крупных научных трудов. С 1739 по 1743 год он публикует комментарии к трактату «Установления медицины» своего наставника Бургаве. В 1742-м выходит его книга, посвященная ботанике швейцарской флоры, где ученым предложена новая систематика растений по строению плода и внешнему виду.

Став одним из известнейших ученых Европы, Галлер не испытывает недостатка в покровителях королевской крови. Германским императором ученому пожаловано дворянство

В 1747 году в трактате De Respiratione Experimenta Anatomica он впервые описывает механизм дыхания и возникновения голоса в гортани, который положен в основу и современного понимания этих процессов. Галлер установил, что расширение легких при вдохе происходит во время расширения грудной клетки непроизвольно. На тот момент состав воздуха науке не был известен, тем не менее ученый высказывает предположение, что в этот момент в кровь поступают некие важные для жизнедеятельности вещества.

Галлер вводит в обиход термин «физиология». Эту науку, изучающую функции органов и жизнедеятельность всего человеческого тела, он именует еще и «живой анатомией». Без эксперимента, по мнению ученого, физиология существовать не может. В 1747 году публикуется учебник Галлера «Основы физиологии человека», в котором автор подкрепил имеющиеся знания по данному предмету результатами собственных исследований.

Став одним из известнейших ученых Европы, Галлер не испытывает недостатка в покровителях королевской крови. Германским императором ученому пожаловано дворянство. А в 1748 году после посещения Геттингена король Англии Георг II назначает Галлера своим лейб-медиком и советником. В 1751 году Галлер основывает Королевское научное общество, которое избирает его своим пожизненным президентом. Ученый много путешествует, его лекции собирают полные залы в Оксфорде и Берлине, Петербурге и Утрехте. Научные общества и академии нескольких стран почитают за честь избрать его своим почетным членом.

Возвращение домой

Заслуги Галлера и его авторитет в научном мире настолько высоки, что не могут не вызвать раздражения со стороны посредственных коллег. Вокруг него сгущается атмосфера неприятия, недруги пытаются распространить в университете мнение, что иностранцу нечего делать в Геттингене. В 1753 году Галлер внезапно оставляет Геттинген и возвращается с третьей женой Софией и детьми в Берн, чтобы плотно заняться изданием своих научных и литературных трудов. Через год им подготовлены к публикации несколько книг по анатомии внутренних органов, кровеносных сосудов и головного мозга.

Галлер доказал, что сокращение мышечных волокон происходит благодаря наличию у них особого свойства – раздражимости, то есть способности реагировать на механические и химические стимулы

С 1757 по 1766 год издается энциклопедический труд Галлера «Элементы физиологии человеческого тела» в восьми томах. В этой книге автор собрал наиболее современные на тот момент сведения об анатомии и деятельности органов и систем человеческого организма. Галлер путем эксперимента доказал, что сокращение мышечных волокон происходит благодаря наличию у них особого свойства – раздражимости, то есть способности реагировать на механические и химические стимулы. Природа этого свойства определяет функции двигательной мускулатуры, сердечных сокращений, пищеварительной системы и т. д. При этом Галлером особо было указано на то, что сердечная деятельность в отличие от деятельности скелетных мышц не зависит от сознания. Позже это явление назовут автоматизмом сердечной мышцы.

Другим важным качеством тканей Галлер считал чувствительность. Опыты с перерезкой нервных стволов дали ученому право утверждать, что чувствительность зависит от деятельности периферической нервной системы, поскольку нервы способны воспринимать стимулы от внешних раздражителей и передавать их в ткани. Различия темпераментов Галлер связывал с функциональными особенностями сосудов и нервов.

В 1729 году Галлер публикует поэму «Альпы», принесшую ему известность как незаурядному поэту.

Помимо этого, Галлером доказано, что желчь участвует в расщеплении жиров и вырабатывается не в желчном пузыре, как полагали до этого, а в печени. Экспериментируя с желчными камнями, в том числе пробуя их на вкус, Галлер разделяет их на два вида: большие из «безвкусного желтоватого вещества, которое плавится при подогревании, как сургуч, и способно гореть», и мелкие, темные, вплоть до черного цвета. Уже позднее другими учеными, имеющими возможность изучить химический состав камней, будет установлено, что холестериновые и пигментные желчные камни действительно различны и по своему составу, и по механизму образования.

Также в середине 1760-х годов увидели свет еще несколько трудов Галлера: «Анатомические рисунки» и три тома, посвященные эмбриологии и врожденным патологиям у животных. Галлер не оставляет без своего внимания и литературное поприще. Из-под его пера в тот период вышли три морально-исторических романа. Ученый известен и активной общественной деятельностью: он организует медицинскую полицию, занимающуюся охраной общественного здоровья, занимается вопросами земледелия, основывает в Берне соляные промыслы.

Опыты с перерезкой нервных стволов дали ученому право утверждать, что чувствительность зависит от деятельности периферической нервной системы

Галлер был человеком поистине энциклопедических знаний. Среди 740 его книг и статей имеются работы не только по медицине, но и по геологии, ботанике, философии, истории. Большую часть свободного времени ученый отводил чтению. Он прекрасно ориентировался в научном наследии своих предшественников и современников. Например, в фундаментальном труде «Библиотека медика-практика» Галлером изложены сведения о 11700 известных врачах и 200 анонимных авторах, имевших труды в области медицины. Он охотно писал рецензии и на научные труды, и на художественные произведения.

В последние годы жизни Галлер, несмотря на уважение и высокий статус в обществе и спокойную семейную жизнь в окружении п детей и 20 внуков, мучился депрессиями и внезапными приступами паники. Скорее всего, это болезненное состояние было вызвано частыми приемами опия. Физическая боль, которая становилась все более жестокой, отступала только при приеме этого снадобья. Затем возникла нестерпимая боль в суставах. Галлер полагал, что это подагра, и снова без опия было не обойтись. Понимая, что победить зависимость он не в силах, Галлер то и дело говорил, что следует вообще запретить опий, но сам он вновь и вновь принимал настойку в огромных дозах.

12 декабря 1777 года его мучения прекратились навсегда. «Он уже не бьется», – только и успел произнести Альбрехт, чувствуя, как прекратился пульс. Сейчас уже неизвестно, почему родные решили спешно уничтожить дневники Галлера и его письма за 1748–1774 годы. Громадная библиотека в 25 тыс. томов и сотня рукописей были проданы супругой ученого императору Австрии, а затем переданы им в университеты Павии, Падуи и Милана. Наряду с анатомией физиология вскоре стала одной из основ медицинской науки и положила начало биохимии, патологической физиологии и другим дисциплинам, изучающим жизненные процессы в организме человека.

Эдвард Дженнер

1749–1823

Натуральная оспа стала первым заболеванием, которое удалось искоренить во всем мире посредством вакцинации. Об этом в мае 1980 года объявила Всемирная организация здравоохранения, знаменуя таким образом победу над смертельной инфекцией, в течение тысячелетий уносившей жизни населения целых городов и стран. Сегодня последние экземпляры вируса надежно хранятся в лабораториях России, в ГНЦ вирусологии и биотехнологии «Вектор» в Новосибирске, и США, в Центре инфекционных болезней в Атланте. Современным людям, с детства знакомым с вакцинацией, сложно представить, что долгое время врачи были бессильны в борьбе с этой высокозаразной инфекцией, пока провинциальный врач Эдвард Дженнер в мае 1796 года не прикоснулся ланцетом к плечу соседского мальчишки.

Вклад в медицинскую науку:

• Родоначальник вакцинации

• Автор первой вакцины от натуральной оспы

Вклад в развитие медицины:

• Инфекционные болезни

• Иммунология

• Микробиология

• Фармацевтика

• Педиатрия

Лики черной смерти

Натуральная (черная) оспа была давним врагом человечества. Еще в египетских папирусах и древних китайских летописях подробно описаны катастрофические эпидемии, возникавшие то и дело в Азии и Африке. Европу губительная напасть до поры обходила стороной. Первые упоминания об оспе в Европе относятся ко времени нашествия сарацинов в VI веке. Тотальные эпидемии стали возникать в эпоху крестовых походов по мере возвращения из Палестины воинов христовых, принесших с собой помимо боевой славы еще и смертельный вирус. В XVI–XVIII веках оспа свирепствовала уже по всему Старому Западу, выкашивая до полутора миллионов человек в год – и бедняков, и королей.

Вирус оспы можно считать первым бактериологическим оружием. Испанские конкистадоры подбрасывали вещи умерших от оспы доверчивым индейцам, падким на все необычное и яркое. За считаные месяцы аборигены вымирали племенами, а порой и целыми народами, потому завоевание Нового Света обходилось коварным европейцам куда меньшей кровью, чем могло бы.

Опустошительное шествие по России оспа начала в 1610 году с Сибири, сократив ее население наполовину, а в 1730 году добралась и до династии Романовых: Петр II, расцеловавшись на Рождество с князем Григорием Долгоруким, в семье которого свирепствовала оспа, по сути, сам подписал себе смертный приговор.

В XVI–XVIII веках оспа свирепствовала уже по всему Старому Западу, выкашивая до полутора миллионов человек в год – и бедняков, и королей.

Люди с незапамятных времен искали методы борьбы со страшным заболеванием. Самые первые из известных письменных источников об оспе уже содержат свидетельства о том, что человек не может заразиться оспой дважды, если в первый раз болезнь отступит. Исходя из этого, во время эпидемий на Востоке с древних времен практиковалась процедура заражения здорового человека от больного легкой формой инфекции – оспопрививание, или, как ее стали называть на Западе, вариоляция (от variola – «оспа»). В широкую практику этот метод ввел знаменитый врач Ар-Рази. Для этого у больного забиралось содержимое оспенных пузырьков, которое иногда в целях дополнительного ослабления высушивалось, а затем вводилось здоровому человеку в ноздри, ранку или путем укола. После этого у привитого, в случае если течение болезни будет легким, появлялся шанс быть защищенным от оспы на всю оставшуюся жизнь.

14 мая 1796 года состоялся эксперимент, вошедший в историю мировой медицины и увековечивший наряду с именем Дженнера имя восьмилетнего мальчика – Джеймса Фиппса.

Известная писательница и путешественница, жена британского посла в Османской империи Мэри Монтегю, узнав в Константинополе в 1717 году об этом способе предупреждения оспы, решается на вариоляцию себе и своим детям. И в разгар эпидемии болезнь обходит семью посла стороной. В 1721 году по возвращении в Англию леди Монтегю сообщает о чудодейственной процедуре лондонским медикам, и те проводят испытание прививки на семи осужденных на смерть преступниках. Так вариоляция начинает активно внедряться среди европейцев. Известно, что в 1768 году российская императрица Екатерина II пожелала сделать прививку себе и наследнику – будущему Павлу I. Для этого из Англии был специально приглашен известный врач, а крестьянскому мальчику, от которого был взят материал, пожаловано дворянство. Но, несмотря на свою эффективность, процедура была достаточно опасной. Смертность среди привитых составляла до 2 %, у части из них болезнь принимала тяжелые формы, и по выздоровлении эти люди на всю жизнь оставались обезображенными или лишенными зрения или слуха. Нередко и сама вариоляция становилась причиной возникновения оспенных эпидемий.

Провинциальный экспериментатор

Именно ему взамен привычной вариоляции Дженнер втер в крохотные надрезы на плече содержимое пузырьков с руки молодой доярки, заболевшей пару дней назад коровьей оспой.

Самые первые из известных письменных источников об оспе уже содержат свидетельства о том, что человек не может заразиться оспой дважды, если в первый раз болезнь отступит

Эдвард Дженнер был третьим сыном викария из Беркли, графство Глостершир, Англия. Окончив приходскую школу, он с 12 лет обучался ремеслу хирурга и в 20-летнем возрасте отправился в Лондон изучать медицину к известному ученому и естествоиспытателю Джону Хантеру, основателю знаменитой научной медицинской школы. Прилежный Эдвард числился в ряду успешных студентов, но о научной карьере не помышлял и планировал заняться врачебной практикой. Как бы повернулась судьба человечества, если бы Дженнер не был настолько последователен в своих стремлениях? К примеру, в 23 года он блестяще подготовил выставку, посвященную кругосветному плаванию Джеймса Кука, и великий путешественник предложил ему присоединиться к его следующей экспедиции. Однако Эдвард выбирает врачебное поприще и при этом не пытается по окончании учебы остаться в каком-либо престижном лондонском госпитале, как многие его сокурсники, а уезжает на родину, в Глостершир, где становится обычным сельским врачом. В свободное время ему нравится бродить по лесам, наблюдать за жизнью животных и птиц, собирать минералы и составлять на основе своих наблюдений весьма интересные научные записки.

Как и во многих других уголках Англии, в Глостершире периодически возникают эпидемии черной оспы. Дженнер никак не может забыть слова одной из своих прежних пациенток. Однажды на приеме она горячо доказывала, что любая эпидемия этой заразы ей нипочем, потому как сама она доярка и уже, слава Богу, пару лет, как переболела коровьей оспой. Поначалу врач был озадачен таким заявлением. Коровья оспа была профессиональной болезнью пастухов и доярок, проявлялась у человека высыпаниями на руках – в месте контакта с больным животным (как правило, с покрытым оспенными пузырьками выменем). Во всех случаях заболевание протекало легко, и организм справлялся с ним за несколько дней. Какая может быть связь между коровьей и натуральной оспой? Дженнер выяснил, что и в самом деле существует поверье, что после перенесенной коровьей оспы черная оспа к человеку не пристает. Врач к тому времени имел неоднократный опыт проведения вариоляции и не мог не отметить, что у людей, перенесших коровью оспу, в отличие от остальных пациентов реакции на прививку не наблюдалось никакой, даже самой слабой.

В июне 1798 года ученый в частном издательстве на собственные средства издает на 75 листах брошюру; озаглавленную «Исследование причин и действия коровьей оспы».

Из всего этого напрашивался единственный вывод: чтобы уберечь человека от натуральной оспы, достаточно его заразить куда менее опасной оспой – коровьей. Многие годы Дженнер вынашивает идею проверить свою догадку опытным путем. От прививки самому себе пришлось отказаться, потому что в детстве Эдвард предположительно сам перенес вариоляцию. Как бы то ни было, 14 мая 1796 года состоялся эксперимент, вошедший в историю мировой медицины и увековечивший наряду с именем Дженнера имя восьмилетнего мальчика – Джеймса Фиппса. Именно ему взамен привычной вариоляции Дженнер втер в крохотные надрезы на плече содержимое пузырьков с руки молодой доярки, заболевшей пару дней назад коровьей оспой. Как и ожидалось, через неделю вокруг ранок появилось специфическое воспаление, на девятые сутки мальчика слегка лихорадило, но через ш дней после прививки Джеймс был абсолютно здоров.

У людей, перенесших коровью оспу, в отличие от остальных пациентов реакции на прививку не наблюдалось никакой, даже самой слабой

Летом того же года в Глостершире обнаружилось несколько вспышек натуральной оспы, i июля Дженнер решает провести Джеймсу настоящую вариоляцию: ввести ему содержимое пузырьков больного черной оспой. Если он ошибся в предположениях, то мальчик рискует умереть или стать инвалидом. Трое суток доктор практически не отходит от юного пациента. Но, к счастью, ни малейшего признака болезни так и не проявилось. Непоседа Джеймс явно тяготился своим вынужденным бездельем и был несказанно рад, когда доктор разрешил ему вернуться к детским играм и шалостям. Однако Дженнер все еще не торопится праздновать триумф. Через несколько месяцев Джеймсу вновь была проведена прививка натуральной оспы – и снова никаких признаков болезни обнаружено не было. Через пять лет после третьей прививки Дженнер будет наблюдать у подростка ту же картину Через несколько лет после всеобщего признания его заслуг ученый на часть своей премии выстроит Джеймсу Фиппсу дом и собственноручно разобьет палисадник с розами в благодарность за участие в опасном эксперименте.

В 1801 году парламент награждает Дженнера за особые заслуги премией в го тыс., а через несколько лет в 20 тыс. фунтов стерлингов, что составляло по тем временам баснословную сумму.

В течение двух лет Дженнер проводит испытания еще на нескольких добровольцах. Помимо дополнительного подтверждения действенности прививки коровьей оспы, ученым будет выявлено, что введение материала, взятого от ранее привитого человека и от больного животного, одинаково эффективно. Это во многом упростило получение необходимого количества прививочных доз вне зависимости от эпидемической обстановки.

Спасительная вакцина

По аналогии со словом «вариоляция» Дженнер называет изобретенный им метод вакцинацией (от «вариола вакцина» – «оспа коровья»). В 1798 году ученый излагает результаты своих исследований в брошюре на 75 листах, озаглавленной «Исследование причин и действия коровьей оспы». Королевское общество, куда Дженнер в надежде на публикацию направляет свою работу, возвращает автору рукопись со снисходительным советом «не компрометировать своей научной репутации подобными статьями». Тогда, в июне того же года, Дженнер издает брошюру в частном издательстве на собственные средства. Поскольку никогда ранее болезни животных искусственно не переносились на человека, в обществе мгновенно вспыхнула полемика. Один известный лондонский врач так выразил имевшие место у обывателей страхи по поводу вакцинации: «Зачем понадобилось это смешение звериных болезней с человеческими болезнями? Не просматривается ли в этом желание создать новую разновидность вроде минотавра, кентавра и тому подобного?» Газеты ежедневно тиражировали карикатуры с персонажами, превращающимися под действием вакцины в коров. Под этими рисунками авторитетные профессора-комментаторы разносили в пух и прах провинциального «коровизатора» Дженнера. Созданные повсеместно многочисленные противовакционные комитеты разбрасывали там и сям запугивающие горожан листовки. Духовенство грозило ученому всевозможными карами за посягательство на божественное мироустройство и предостерегало паству от богопротивного деяния. Медицинское сообщество Глостершира чуть было не исключило Дженнера из своих рядов за антинаучную деятельность.

Духовенство грозило ученому всевозможными карами за посягательство на божественное мироустройство и предостерегало паству от богопротивного деяния

Тем не менее эпидемии оспы продолжали возникать с прежней частотой. В течение двух лет после первой публикации книги Дженнера вакциной от оспы было привито около 100 тыс. человек, и то, что их избежала печальная участь других больных оспой, красноречивее всего говорило о правоте ученого. Для разрешения не успевших утихнуть споров английский парламент учредил комиссию, которая подтвердила эффективность открытия Дженнера и значительное преимущество вакцинации перед вариоляцией. По велению видных военачальников – герцога Йоркского и герцога Кларенса, будущего «короля-моряка» Вильгельма IV, вакцинация стала обязательной в английской армии и на флоте. В 1800 году Дженнера удостаивают аудиенциями королева Шарлотта, принц Уэльский и сам английский король Георг III. Через год образ ученого украшает памятную золотую медаль, отчеканенную королевским монетным двором по представлению Лондонского медицинского общества. Дженнер далек от корыстных целей и не требует гонорара за свое открытие. Он, как и прежде, движим одной идеей: популяризировать вакцинацию и тем самым спасти как можно больше жизней. В 1801 году парламент награждает Дженнера за особые заслуги премией в 10 тыс., а через несколько лет в 20 тыс. фунтов стерлингов, что составляло по тем временам баснословную сумму.

В 1802 году в Лондоне учреждено Дженнеровское общество, в 1808-м – Институт оспопрививания (Дженнеровский институт), которым ученый руководит до последних своих дней.

Новую методику с энтузиазмом перенимают врачи по всей Европе и даже в Америке. В 1803 году Наполеон Бонапарт обязывает ввести поголовную вакцинацию от оспы во французских войсках. Президент США Джефферсон личным примером пропагандирует новый метод профилактики оспы среди населения Североамериканского континента, вакцинируя себя и свою семью.

Английский парламент учредил комиссию, которая подтвердила эффективность открытия Дженнера и значительное преимущество вакцинации перед вариоляцией

В России вакцинация впервые проведена еще в 1801 году профессором Е. О. Мухиным, первым наставником великого Пирогова. Известный врач ввел вакцину, полученную лично от Дженнера, воспитаннику Московского воспитательного дома Антону Петрову, который впоследствии получил фамилию Вакцинов. Вскоре императрица Мария Федоровна, покровительствующая научным и лечебным медицинским учреждениям, прислала Дженнеру свой перстень с благодарственным письмом.

В 1802 году в Лондоне учреждено Дженнеровское общество, в 1808-м – Институт оспопрививания (Дженнеровский институт), которым ученый руководит до последних своих дней. Дженнера награждают званием почетного гражданина Лондона. Бывшему провинциальному врачу в 1813 году в Оксфорде торжественно присуждается степень доктора медицины. Многие научные общества Европы считают за честь избрать Дженнера своим почетным членом.

Французский ученый Луи Пастер, более полувека спустя развивший идеи Дженнера, перенес название «вакцинация» и на другие профилактические прививки, несмотря на то что коровы в получении материала для них не использовались. Он писал: «Я придал слову ’’вакцинация" более широкое значение в надежде, что наука осветит его как выражение признательности к заслугам и неизмеримой пользе, принесенной одним из величайших людей Англии – Эдвардом Дженнером».

В 1803 году Наполеон Бонапарт обязывает ввести поголовную вакцинацию от оспы во французских войсках.

Памятники Эдварду Дженнеру установлены во многих частях света – от Америки до Японии. Скульптура работы Монтеверди, установленная в Булонском лесу Парижа, изображает ученого, аккуратно делающего надрез на плече маленького Джеймса Фиппса. Главный же памятник стоит в Кенсингтонском саду в Лондоне – при его открытии в 1853 году из уст принца Альберта прозвучали такие слова: «Ни один врач не спас жизнь такому значительному числу людей, как этот человек».

Рене Теофиль Гиацинт Лаэннек

1781–1826

«Дышите, не дышите» – сегодня не только взрослые, но и дети знают, что с помощью волшебной трубки под названием «стетоскоп» можно поставить диагноз, услышав, как работают сердце и легкие человека. Но не все знают, что автором этого необходимого любому врачу инструмента является французский доктор Рене Лаэннек, который изобрел стетоскоп, наблюдая… за игрой детей.

Вклад в медицинскую науку:

• Изобретатель стетоскопа, основоположник аускультации

• Первое клиническое и патологоанатомическое описание туберкулеза, болезней легких, цирроза печени

• Классификация аускультативных признаков заболеваний легких

Вклад в развитие медицины:

• Общая диагностика внутренних болезней

• Пульмонология и фтизиатрия

• Кардиология

• Патологическая анатомия

Маленький бретонец

Как-то в 1801 году в одну из парижских клиник пришел невысокий худощавый юноша с тонкими чертами лица. Звали его Рене Лаэннек. В свои неполные 20 лет этот молодой человек уже имел неплохой опыт в медицине.

Пятилетним он пережил смерть матери от чахотки. Отец не имел особого желания заниматься воспитанием как Рене, так и остальных своих чад и отдал их на попечение своему брату священнику, доктору Сорбонны.

Через несколько лет другой дядюшка Рене, известный врач и ректор Нантского университета Гийом Лаэннек, заметив острый ум мальчика и любовь к учебе, решает дать ему хорошее образование. Овладев в колледже знаниями классической школы и несколькими языками, Рене с 14 лет занялся изучением медицины в стенах нантского госпиталя.

В стране в то время бушует революция. Перед домом, где живет Рене, то и дело раздается удар гильотины. Покуда французы убивают друг друга во имя великих идей, молодой человек проводит первые вскрытия, чередуя занятия медициной игрой на флейте, поэзией и токарным делом. Через несколько лет, когда в 1799 году генерал Бонапарт возвращается в Париж и разгоняет ненавидимую народом директорию, 18-летний Лаэннек уже имеет степень хирурга и служит полковым врачом.

Из-под его пера выходит первый научный труд о перитонитах, за ним следуют статьи об анатомии оболочек головного мозга и циррозе печени

Вернувшись из очередной военной экспедиции, Рене в 1801 году покидает службу и пешком за го дней добирается до Парижа, где поступает в медицинскую школу. Там его замечает выдающийся врач, впоследствии лейб-медик Наполеона, Жан Корвизар, которого по праву считали непревзойденным мастером в обследовании больного. Корвизар дал вторую жизнь незаслуженно забытому методу перкуссии – простукиванию, поставив его в один ряд с проводимыми в обязательном порядке осмотром и пальпацией (прощупыванием) пациента. Аускультация (выслушивание) сердца и легких на тот момент проводилась врачами без каких-либо приспособлений – ухом, и, поскольку многие звуки при этом были слабо или вовсе неразличимы, метод давал мало информации для диагностики.

В 1804 году Лаэннек защищает диссертацию по теме «Учение Гиппократа и практическая медицина».

В Париже Лаэннеку нередко приходится недоедать и мерзнуть из-за невозможности купить хотя бы немного дров для камина. В те годы каждый третий парижанин умирал от чахотки. Многие врачи, знакомые Лаэннека, заражались этим недугом и погибали. Однако ни тяготы жизни, ни риск неизлечимо заболеть не могли остановить ученого. Он до ночи просиживает в секционной, где с помощью лупы изучает патологическую анатомию на трупах. И, как результат, уже через год из-под его пера выходит первый научный труд о перитонитах, за ним следуют статьи об анатомии оболочек головного мозга и циррозе печени (по автору, впервые описавшему это заболевание, оно до недавнего времени так и именовалось – «цирроз Лаэннека»). В 1804 году Лаэннек защищает диссертацию по теме «Учение Гиппократа и практическая медицина». Популярность его как врача растет год от года и в кругах столичной элиты, и у простых парижан. В 1814 году Лаэннек утвержден в должности главного редактора «Медицинского журнала», а через два года последовало его назначение главным врачом госпиталя Неккера.

Рождение стетоскопа

Как-то в сентябре 1816 года Лаэннек стал случайным свидетелем занимательной игры детей в саду. Один из них прикладывал ухо к концу деревянной балки, а второй царапал ее булавкой с противоположной стороны. Оказалось, звук отлично передавался по всей длине дерева и при этом даже усиливался. И вот несколько дней спустя Лаэннек озадаченно стоял перед молодой, но весьма тучной пациенткой, страдавшей сердечными болями. Ни пальпация, ни перкуссия не позволяли выявить причину недомогания. Прислоняться ухом к груди незамужней барышни даже врачу по тем временам было довольно неприлично. И тут в памяти Лаэннека возник образ играющих с деревянной балкой детей. Доктор скрутил несколько листов бумаги в рулон, прислонил его одним концом к груди пациентки, другим – к своему уху и с удивлением отметил, насколько громче и четче звучат тоны сердца, проводимые бумажным цилиндром! Ему не терпелось поделиться своим открытием, и уже вскорости он с гордостью демонстрировал студентам туго скрученный и перевязанный ниткой блокнот и его удивительные свойства при выслушивании больных.

Доктор скрутил несколько листов бумаги в рулон, прислонил его одним концом к груди пациентки, другим – к своему уху и с удивлением отметил, насколько громче и четче звучат тоны сердца

Разумеется, недолговечный материал, который был применен для нового инструмента, не мог удовлетворить его создателя. Лаэннек экспериментирует с кожей, металлом, стеклом, даже распиливает гобой своего кузена, но в итоге останавливается на ореховом дереве. Здесь и пригодились его навыки в токарном деле. Изобретенный и собственноручно выточенный им инструмент – деревянную трубку 12 1,5 дюйма – он поначалу называет Le Cylindre («цилиндр»).

В феврале 1818 года Лаэннек представляет свое изобретение – стетоскоп и полученные с его помощью результаты Медицинской академии.

Лаэннек, помимо всего прочего, был неплохим музыкантом, обладающим тонким слухом и поэтическим воображением. Увлеченный своим открытием, он чуть ли не сутки напролет выслушивал пациентов, тщательно документируя свои наблюдения и сопоставляя их с патологоанатомическими данными. Выявляя особенности каждого заболевания, Лаэннек описывал услышанные им звуки, поэтично используя яркие и запоминающиеся метафоры – «амфорическое дыхание», «шум раздувающихся мехов», «симптом кошачьего мурлыканья» и прочее. Эти названия оказались настолько точны, что и по сей день в ходу у клиницистов. Лаэннек разделил хрипы в легких на сухие и влажные, указал точные проекции на грудной стенке, где следует искать патологические звуки. Не менее ответственно ученый подошел к выбору имени для своего инструмента. Из немалого числа вариантов он выбирает слово «стетоскоп» (от греческих «стето» – грудь и «скоп» – осматривать).

В феврале 1818 года Лаэннек представляет свое изобретение и полученные с его помощью результаты Медицинской академии. Многие коллеги с энтузиазмом восприняли новый метод диагностики. Однако были и те, кто язвительно подшучивал над изобретателем, в газетах то и дело публиковались карикатуры на Лаеннека и его стетоскоп, корифеи французской медицины вступали с ученым в беспощадные споры. Тем не менее в 1819 году большим тиражом выходит первое издание книги Лаэннека «О непрямой аускультации и болезнях легких и сердца», каждый экземпляр которого по настоянию автора был снабжен стетоскопом.

Лаэннек экспериментирует с кожей, металлом, стеклом, даже распиливает гобой своего кузена, но в итоге останавливается на ореховом дереве

Лаэннека не покидает интерес к патологической анатомии. Сопоставив клинические и патологоанатомические данные, в своем труде он впервые детально описал клинику и анатомию туберкулеза, установил его специфичность и ввел в обиход современное название этого заболевания (от «туберкул» – бугорок). Кроме того, его авторству принадлежат описание и сопоставление с клиническими проявлениями четырех стадий пневмонии, эмфиземы, бронхоэктатической болезни и других болезней легких, а также звуковой картины сердечной деятельности.

Главное наследство

В 1822 году Лаэннек становится членом Коллегии врачей Франции, в 1823-м – профессором кафедры клинической медицины в больнице Шаритэ, в 1825-м – членом Медицинской академии Франции и Парижского медицинского факультета. Тем не менее при жизни достойного признания заслуг Лаэннека на родине так и не произошло. Ему было отказано в премии Академии наук, он не успел создать своей клинической школы, добиться понимания со стороны именитых коллег, что обернулось под конец его пути тяжелыми переживаниями.

В 1819 году большим тиражом выходит первое издание книги Лаэннека «О непрямой аускультации и болезнях легких и сердца», каждый экземпляр которого по настоянию автора был снабжен стетоскопом.

Судьба отмерила ученому всего лишь 45 лет жизни. Лаэннек, как и многие врачи того времени, вряд ли когда-либо серьезно задумывался о собственной безопасности при работе с пациентами, в том числе в секционной. На периодические недомогания он привычно не обращал внимания. В апреле 1826 года Лаэннек сдает в типографию рукопись второго издания своей книги.

Лаэннек разделяет хрипы в легких на сухие и влажные, указывает точные проекции на грудной стенке, где следует искать патологические звуки

Почувствовав ухудшение своего состояния, он просит своего племянника-врача прослушать его легкие с помощью стетоскопа.

И тот обнаруживает в них явные признаки туберкулеза, которые так детально описал сам Лаэннек. До открытия возбудителя болезни – палочки Коха – оставалось еще более полувека. До того, как люди найдут первое лекарство от страшного заболевания, пройдет более 100 лет. Летом 1826 года великий ученый-медик Рене Лаэннек в последний раз уехал в родную Бретань, оставив на память племяннику свою книгу об аускультации и стетоскоп со словами: «Это мое главное наследство».

Николай Иванович Пирогов

1810–1881

В саркофаге православного храма, расположенного вблизи Винницы, в течение более 130 лет покоится гениальный хирург, ученый и просветитель Николай Иванович Пирогов. Жизнь, которую он щедро дарил всем – от нищего крестьянина до царедворца, от простого солдата до итальянского революционера, словно остается в его чудесным образом нетленном теле.

Вклад в медицинскую науку:

• Основоположник военно-полевой хирургии

• Основоположник топографической анатомии

• Впервые использовал эфирный наркоз в полевых условиях

• Изобретатель гипсовой повязки

• Один из создателей института медицинских сестер

• Родоначальник медицинской сортировки

Вклад в развитие медицины:

• Общая, военно-полевая и пластическая хирургия

• Травматология

• Топографическая и патологическая анатомия

• Анестезиология

• Организация медицины

Детские годы

Николай Иванович Пирогов родился 13 ноября 1810 года в Москве в семье военного чиновника. Коля рано научился читать, и с тех пор лучшими подарками для него были книги, которые отец приносил с книжной ярмарки. Под впечатлением от посещений домашнего врача мальчик с ранних лет увлеченно играл в «лекаря», то и дело выслушивая домочадцев игрушечной трубкой и назначая «пациентам» лечение.

В большой семье Пироговых образование ценилось высоко. Как только Коле минуло 11 лет, его отдали в лучший московский частный пансион. Однако через два года семью Пироговых постигло несчастье: с казенными деньгами исчез помощник отца Коли, поэтому часть имущества семьи пришлось пустить с молотка, чтобы возместить пропажу. Обучение пришлось прервать, и тогда домашний врач семьи Пироговых, профессор Ефрем Осипович Мухин, посоветовал Коле поступить в Московский университет. Так, приписав себе недостающие два года, в сентябре 1824 года 14-летний Николай Пирогов становится студентом.

Пироговские университеты

Николай год отучился в университете, и тут случилась трагедия: умирает его отец. Семья Пироговых была вынуждена продать свое родовое гнездо вместе с оставшимся имуществом. Несмотря на крайнюю нужду, мать и сестры не разрешают Николаю в ущерб учебе зарабатывать деньги уроками. Это удручает его, как и недостаточное, на взгляд Пирогова, количество практических занятий в университете. Не желая быть обузой для семьи, 24 мая 1828 года он успешно сдает лекарский экзамен, проходит испытание при Академии наук в Петербурге и в числе лучших выпускников отбывает на продолжение обучения в Дерпт (Юрьев, ныне Тарту).

Мальчик с ранних лет увлеченно играл в «лекаря», то и дело выслушивая домочадцев игрушечной трубкой и назначая «пациентам» лечение

Дерптский профессорский университет должен был стать для выпускников, желающих продолжить обучение, первым этапом подготовки к профессуре. Здесь Пирогов вместо положенных двух лет пробыл пять, проходя обучение под руководством профессора хирургии И. Ф. Мойера. Совмещая учебу с работой в прозекторской, Николай увлекается анатомией, которая, как ни странно, на тот момент была мало связана с хирургией как научная дисциплина. В Дерпте Пирогов получил долгожданную возможность не только изучать хирургическую анатомию на трупах и животных, но и провести несколько операций на живых людях.

В 1832 году 22-летний Николай Иванович Пирогов защищает докторскую диссертацию, которую публикуют солидные научные издания и которая вызывает живой интерес не только в русских, но и в западноевропейских медицинских кругах.

В сентябре 1824 года 14-летний Николай Пирогов, приписав себе недостающие два года, становится студентом Московского университета.

В мае 1833 года Пирогов, как «профессорский кандидат», отправляется в Германию для работы в клиниках и лабораториях Берлина и Геттингена. Там его поражает тот факт, что, владея искусной хирургической техникой, немецкие коллеги крайне мало внимания уделяют анатомии и у них весьма расплывчато понятие о взаимном расположении у человека органов и сосудов. Помимо совершенствования познаний в хирургической анатомии, Николай Иванович упорно овладевает искусством быстрых операций. Медицина в то время еще не знала обезболивающих средств, и облегчение страданий больного становится одной из основных целей, которые ставит перед собой начинающий ученый.

В мае 1835 года Пирогов принимает решение вернуться в Москву, надеясь занять профессорскую кафедру. В дороге, однако, он заболевает сыпным тифом и попадает в военный госпиталь Риги, решая остаться там до полного выздоровления. Здесь Николай Иванович проводит незадачливому цирюльнику, случайно отрезавшему себе нос бритвой, операцию ринопластики, не имеющую аналогов на тот момент, и становится популярным среди местных жителей.

Помимо совершенствования познаний в хирургической анатомии, Николай Иванович упорно овладевает искусством быстрых операций

Продолжив в сентябре того же года путь домой, Пирогов во время визита в Дерпт к своему учителю, профессору Мойеру, узнает, что московская кафедра уже занята его сокурсником с более высокими связями, и он соглашается остаться в городе во главе Дерптской университетской хирургической клиники, где блестяще проводит ряд сложнейших операций. Профессор Мойер решает передать Пирогову кафедру в Дерпте, но, поскольку по правилам университета этнический русский не может ее возглавить, Николай Иванович отправляется в Петербург, чтобы заручиться согласием министра.

После завершения бюрократической волокиты в столице 26-летний Николай Иванович Пирогов в апреле 1836 года читает свою первую лекцию в качестве профессора кафедры Дерптского университета. За пять лет профессорства в Дерпте он активно практикует, пишет крупные научные работы, наиболее известная из которых – «Хирургическая анатомия артериальных стволов и фасций», актуальна и по сей день.

24 мая 1828 года Пирогов успешно сдает лекарский экзамен, проходит испытание при Академии наук в Петербурге и в числе лучших выпускников отбывает на продолжение обучения в Дерпт (Юрьев, ныне Тарту).

В 1841 году уже снискавший европейскую известность молодой профессор был приглашен в столицу на кафедру Медико-хирургической академии, на базе которой он создает первую в стране клинику госпитальной хирургии и первый в мире анатомический институт, несмотря на жесткое противодействие со стороны консервативной части профессуры и чиновников от медицины. Простые люди именуют Пирогова не иначе как «чудесный доктор». Он бесплатно консультирует пациентов любых сословий, посещает больницы и лечебницы, инспектирует военные госпитали.

Огонь и лед

Намереваясь решить вопрос обезболивания при хирургических операциях, Пирогов регулярно проводит опыты с эфиром на животных, экспериментирует на себе самом, совершенствует свой прибор для наркоза.

В это время Россия ведет ожесточенную войну на Кавказе, и в июле 1847 года Пирогов по собственной инициативе отправляется на театр военных действий под аул Салты и там первым из военных хирургов проводит около 100 операций под эфирным наркозом в полевых условиях, тем самым кардинально снижая смертность, в том числе от болевого шока. Там же Николай Иванович впервые при сложных переломах вместо привычного лубка применяет изобретенную им фиксирующую крахмальную повязку.

В 1848 году, вскоре после возвращения Пирогова в Петербург, в столице начинается эпидемия холеры. Ученый лично проводит десятки вскрытий и подробно изучает изменения внутренних органов при холере. На основании полученных Пироговым данных издается атлас «Патологическая анатомия азиатской холеры».

В 1850 году Николай Иванович приступает к работе над одним из своих выдающихся трудов – атласом «Топографическая анатомия распилов через замороженные трупы». Открытием этого метода, который автор назвал «ледяной анатомией», мир обязан наблюдательности Пирогова. По свидетельству современника, однажды в мясном ряду Николай Иванович обратил внимание на рассеченные поперек замороженные свиные туши. Так он понял, каким образом можно сохранить форму и расположение внутренних органов для последующего изучения. С 1851 по 1859 год Пирогов сам проводит анатомические распилы замороженных человеческих тел и по результатам исследований публикует четыре тома атласа, содержащие 970 подробнейших рисунков. Благодаря топографической анатомии Пирогова хирурги отныне получили возможность четко ориентироваться в оперируемой ими области человеческого тела.

Медицина в то время еще не знала обезболивающих средств, и облегчение страданий больного становится одной из основных целей, которые ставит перед собой начинающий ученый

В 1851 году на лекции в Медико-хирургической академии Пирогов впервые продемонстрировал новый метод костно-пластической операции при ампутации голени на уровне лодыжки – остеопластику, позволяющую сохранять опорную функцию конечности. Эта методика и в настоящее время известна как операция Пирогова.

В 1832 году 22-летний Н.И. Пирогов защищает докторскую диссертацию, которую публикуют солидные научные издания и которая вызывает живой интерес не только в русских, но и в западноевропейских медицинских кругах.

В 1853 году началась Крымская война. К тому времени принципиальность Пирогова в профессиональных вопросах, успех его научных изысканий породили зависть и недоброжелательство среди коллег по академии. Устав от бесконечных интриг и чувствуя необходимость своего присутствия в районе боевых действий, Пирогов подает прошение о командировании его в Крым и наконец после долгих согласований в ноябре 1854 года прибывает в Севастополь. У Николая Ивановича имеется поручение великой княгини Елены Павловны создать первую общину сестер милосердия – Крестовоздвиженскую. Вопреки козням и скабрезным шуткам со стороны госпитального начальства, первые сестры милосердия берут на себя большую часть ухода за ранеными и больными, нередко демонстрируя случаи истинного героизма и высокого служения.

В заведомо неудачной войне русская армия несет колоссальные потери, число раненых не позволяет своевременно оказывать необходимую помощь каждому из них. Тогда Пирогов решает проводить сортировку раненых по степени тяжести уже на первом перевязочном пункте. В результате срочная помощь оказывается в первую очередь пациентам с наиболее тяжелыми ранениями.

Николай Иванович впервые при сложных переломах вместо привычного лубка применяет изобретенную им фиксирующую крахмальную повязку

Кроме того, в крымскую кампанию Николай Иванович широко использует разработанный им незадолго до этого метод фиксации поврежденной конечности с применением гипсовой повязки, тем самым уберегая от ампутации сотни, а то и тысячи солдат и офицеров. Сам хирург работает практически круглосуточно на пунктах сортировки – «складочных местах», в госпиталях и, конечно, в операционной: под эфирным наркозом в крымскую кампанию проводятся уже тысячи операций.

В июле 1847 года Пирогов по собственной инициативе отправляется на театр военных действий под аул Салты и там первым из военных хирургов проводит около 100 операций под эфирным наркозом в полевых условиях, тем самым кардинально снижая смертность, в том числе от болевого шока.

Несмотря на героическое сопротивление, Севастополь пал, 30 марта 1856 года был подписан позорный для России мир с Турцией. Пирогов покидает Крым в конце 1855 года. Незадолго до своего отъезда профессор принимает в Симферополе направленного на лечение простого учителя гимназии, которому, по прогнозам лечащего врача, осталось жить всего пару месяцев. Осмотрев больного, Николай Иванович обнаруживает, что диагноз был установлен неверно, и назначает необходимое тому лечение, которое вскоре поставит на ноги пациента – будущего великого ученого Д. И. Менделеева.

В опале

Пирогов возвращается в Петербург. Власть не желает слышать от хирурга о проблемах русской армии, интриги коллег набирают новую силу, и Николай Иванович принимает решение покинуть Медико-хирургическую академию и посвятить себя просветительской деятельности. Император назначает Николая Ивановича попечителем Одесского, а затем Киевского учебных округов. У Пирогова имеется свой взгляд на реформирование системы образования, он надеется реализовать свои идеи в министерстве, но излишне инициативного профессора в мае 1862 года направляют подальше от столицы – в течение четырех лет курировать выпускников, готовящихся к профессуре за границей, таких же, каким был он сам 30 лет назад. В качестве места своей деятельности Пирогов выбирает Гейдельберг, в котором расположен один из старейших университетов Европы.

Знаменитый, в том числе благодаря своей гражданской позиции, профессор Пирогов легко завоевывает любовь и доверие молодых «профессорских кандидатов», один из которых вскоре просит осмотреть в итальянской Специи раненого Джузеппе Гарибальди. Отказавшись от собранных студентами денег на поездку, Пирогов отправляется к знаменитому итальянцу и, осмотрев его, удаляет никем ранее не замеченную пулю, вызвавшую осложнение ранения.

В 1864 году в Гейдельберге Пирогов начинает писать свой классический труд «Начала общей военно-полевой хирургии», ставший настольной книгой всех военных хирургов, в том числе и наших современников.

Простые люди именуют Пирогова «чудесным доктором». Он бесплатно консультирует пациентов любых сословий, посещает больницы и лечебницы, инспектирует военные госпитали

Министр образования намерен предложить Пирогову инспекцию всех медицинских факультетов страны после возвращения того из-за границы. Однако в апреле 1866 года происходит покушение на Александра II, и новое правительство освобождает Николая Ивановича, замеченного в контактах с политически активной молодежью и их героем Гарибальди, от всех государственных должностей без права на пенсию. Пирогов отправляется в приобретенное им в 1859 году имение Вишня Подольской губернии, где занимается частной врачебной практикой.

В 1850 году Николай Иванович приступает к работе над одним из своих выдающихся трудов – атласом «Топографическая анатомия распилов через замороженные трупы».

О Пирогове власть вспомнила лишь в 1870 году, когда вспыхнула Франко-прусская война. С подачи Российского общества попечения о больных и раненых воинах (позже – Общество Красного Креста) Военно-медицинское ведомство просит опального профессора проинспектировать места боевых действий. После пяти недель поездки по фронтовым лазаретам профессор возвращается, делает исчерпывающий доклад на заседании общества и вновь едет в Вишню.

Через семь лет, в апреле 1877 года, выходит в свет Манифест о русско-турецкой войне. И в очередной раз Пирогова просят прибыть на фронт. Уже пожилой профессор едет в Болгарию, где с октября по конец 1877 года занимается организацией медицинской помощи в лазаретах и больницах более чем в 20 населенных пунктах. Полученный опыт ученый отразил в своем новом труде «Военно-врачебное дело».

5 ноября 1879 года Николай Иванович сделал первую запись в «Дневнике старого врача». В нем Пирогов планировал сохранить свои воспоминания и размышления о смысле жизни и профессии.

В мае 1881 года в течение нескольких дней Москва пышно празднует 50-ю годовщину научной деятельности великого врача. Периодика не скупится на статьи, от всех европейских ученых обществ и университетов прибыли представители с адресами и дипломами на звание почетного доктора. Несмотря на ухудшение самочувствия, в последний день юбилея Пирогов, по словам друзей, «сделался бодрым и светлым».

Пирогов регулярно проводит опыты с эфиром на животных, экспериментирует на себе самом, совершенствует свой прибор для наркоза

А в сентябре Николай Иванович слег окончательно, однако продолжал писать свой дневник вплоть до того момента, пока перо не выпало из его рук. Скончался чудесный доктор 23 ноября 1881 года по старому стилю в своем имении. Его тело было забальзамировано по ныне утраченной рецептуре и сохранено для потомков в саркофаге православного храма села Вишня, позже переименованного в Пирогово.

Джеймс Янг Симпсон

1811–1870

С незапамятных времен женщины рожают в муках. Религии называли это платой за грехопадение, атеисты – последствием того, что человек встал на две ноги, но так или иначе женщина во время родов страдала всегда. Если при операциях пациенты испытывали боль по воле хирурга, то причина родовой боли зависит не от врача и кроется где-то в области законов природы. Следует ли считать справедливым то, что наука ищет способы облегчения страданий оперируемых больных, а муки рожающих женщин – нет? Пока богословы и ученые ломали копья, однозначный ответ на этот вопрос дал выдающийся шотландский акушер Джеймс Симпсон.

Вклад в медицинскую науку:

• Родоначальник акушерского наркоза

• Введение в практику хлороформного наркоза

• Один из основоположников акушерства

Вклад в развитие медицины:

• Акушерство

• Анестезиология

• Хирургия

• Медицинская химия

• Эндокринология

Сын булочника

В июне 1811 года в семье Дэвида Симпсона, булочника из шотландского городка Батгейта, что под Эдинбургом, случилось пополнение. Малыш появился на свет в срок крепеньким и ладным. Шестеро его братьев теперь стали драться не просто так, озорства ради, а за право нянчиться с младшим Симпсоном, который был наречен Джеймсом. Старшей среди детей была в семье сестра, которая и взяла на себя львиную долю заботы о младшем брате. Симпсоны жили небогато, скорее даже бедно, но младшие с молоком матери впитали, что лучше жить дружно и по совести, чем посвятить жизнь стяжанию богатства. Для шотландца доброе имя важнее всего, и оно не бывает добрым без славных дел. Чтобы в руках было хорошее дело, да еще и достаток приносящее, в семье Симпсонов знали, что надо учиться. Вот и Джеймс на радость родителям в раннем возрасте выучился начальным навыкам, которые позволили уже в четыре года посещать местную школу. Когда ему исполнилось девять, на семью Симпсонов обрушилось горе: умерла Мэри, любимая мать и жена. Поскольку Дэвид был вынужден денно и нощно трудиться, дети распределили между собой домашние дела. Упрямый и решительный, Джеймс был готов выполнить любую работу, но старшие охлаждали его пыл, усаживая каждый раз за книги, которые удалось заполучить специально для его обучения. Джеймс видел, скольким жертвуют родные ради того, чтобы он мог получить хорошее образование, и все свои силы отдал учебе, да и учиться ему по-настоящему нравилось.

Джеймс видел, скольким жертвуют родные ради того, чтобы он мог получить хорошее образование, и все свои силы отдал учебе, да и учиться ему по-настоящему нравилось

Усилия дружной семьи дали свои результаты: в 14 лет Джеймс стал студентом гуманитарных классов Эдинбургского университета, а через два года приступил к изучению медицины. Одним из его преподавателей стал «самый быстрый нож в Вест-Энде» – выдающийся хирург Роберт Листон. Во времена, когда наркоз еще не применялся, ценилась быстрота во время операции, потому что только так можно было избежать болевого шока у пациента. Листон мог ампутировать ногу за две с половиной минуты. Говоря по совести, в погоне за временем возникало и немало осложнений и даже было так, что Листон чуть было однажды не отрезал пальцы своим ассистентам. Огромного роста, с горящими глазами и окровавленным ножом, который он зажимал зубами, когда работал пилой, хирург больше походил на легендарного воина Уильяма Уоллеса, нежели на профессора медицины. Ужасающее великолепие хирургии без наркоза, в котором сплелись виртуозная врачебная техника, адская боль и истошные вопли пациента, произвело неизгладимое впечатление на молодого Симпсона.

В 1830 году, получив лицензию на врачебную деятельность, Джеймс два года отработал сельским врачом, после чего вернулся в Эдинбург и получил степень доктора медицины.

В 1830 году, получив лицензию на врачебную деятельность, Джеймс два года отработал сельским врачом, после чего вернулся в Эдинбург и получил степень доктора медицины. Традиционно в Шотландии роды принимали акушерки-повитухи, но Симпсон оказался непоколебим в своем выборе: он не видит себя никем другим, кроме как врачом-акушером. Пациентки – будущие матери – были без ума от обаятельного и чуткого доктора, а коллеги поражались его беспримерному трудолюбию, стройности мысли и жажде новых знаний. В 27 лет ему доверили читать лекции по акушерству в университете. Пройдет всего несколько лет, и молодой лектор, великолепно владеющий словом и материалом, обладающий поразительной памятью и пересыпающий свои выступления яркими образами и занимательными историями, без особого труда завладеет умами студентов.

Накопив достаточно средств, Джеймс сможет позволить себе приобрести собственный дом. В нижнем этаже он оборудует несколько комнат для занятий частной медицинской практикой. Но хозяйки в доме по-прежнему нет: Симпсон настолько занят работой и исследованиями, что не считает себя готовым создать семью. Его возлюбленная, кузина из Ливерпуля Джесси Гриндлей, была уже готова потерять или надежду, или терпение, потому что нелегко оказалось делить любимого человека с работой, притом связанной еще и с другими женщинами. Но в 1839 году судьба к девушке оказалась благосклонной: Симпсон позвал ее под венец, пусть и под влиянием обстоятельств.

Медовый месяц профессора

В Эдинбургском университете после смерти профессора Гамильтона освободилось место главы старейшей и авторитетнейшей во всей Британии кафедры акушерства. На эту вакансию оказалось подано свыше 60 заявок. Джеймс был не только самым младшим из претендентов, но и, увы, неженатым. А по правилам, неукоснительно соблюдаемым в университете, возглавить кафедру мог только семейный человек. Симпсон пишет Джесси письмо, где честно признается в причине внезапности своего предложения о замужестве. Девушка воспользовалась счастливой возможностью, и молодые обвенчались за несколько дней до заседания выборной комиссии.

Ужасающее великолепие хирургии без наркоза, в котором сплелись виртуозная врачебная техника, адская боль и истошные вопли пациента, произвело неизгладимое впечатление на молодого Симпсона

К этому времени Симпсон был уже невероятно популярен в Эдинбурге. Жены торговцев и чиновников не только судачили о магнетизме замечательного доктора, но и прожужжали о нем все уши мужьям, входящим в Городской совет, имевший веское слово при принятии решения о назначении главы кафедры. С некоторого времени слава о чудесном враче-акушере облетела чуть ли не весь мир. В Эдинбург, к Симпсону, началось форменное паломничество со всех уголков не только Шотландии и Англии, но и всей Европы, Америки и даже Азии. Доход от сдачи жилья пациентам Симпсона, по самым скромным оценкам, ежегодно составлял до 8 тысяч фунтов стерлингов – сумасшедшая по тем временам цифра. Но университетская профессура кривила нос: только недавно оперившийся сын булочника – и глава кафедры? Им больше нравился в этой роли солидный доктор Эвори Кеннеди из Дублина. Исход голосования отразил яростные споры и метания комиссии – 17 голосов против 16 в пользу Симпсона.

В 1841 году Симпсона избрали президентом Эдинбургского акушерского общества и потом на протяжении следующих 17 лет регулярно переизбирали на этот пост.

При новом профессоре Эдинбург превратился в самый известный в Европе научный центр акушерства. Симпсон прекрасно помнил по именам не только всех своих пациенток, но и их мужей и детишек, которым он помог появиться на свет. Будучи очень состоятельным человеком, он тем не менее всегда находил время для помощи малоимущим. Излишне говорить, какие чувства испытывали жители Эдинбурга к Симпсону, ставшему для них действительно родным человеком. В 1841 году Симпсона избрали президентом Эдинбургского акушерского общества и потом на протяжении следующих 17 лет регулярно переизбирали на этот пост.

Хлороформ

Хлороформ, или трихлорметан, был впервые получен опытным путем в 1831 году как растворитель для каучука Самуэлем Гутри. Его точную формулу в 1834 году установил химик Дюма, который и дал веществу название «хлороформ» (от лат. acidum formicum – «муравьиная кислота» – из-за образования ее из хлороформа). В медицине раствор хлороформа в низкой концентрации использовался, в частности, для лечения астмы, но назначение его для анестезии еще предстояло определить.

Традиционно в Шотландии роды принимали акушерки-повитухи, но Симпсон оказался непоколебим в своем выборе: он не видит себя никем другим, кроме как врачом-акушером

В 1846 году Симпсон с воодушевлением воспринимает весть об открытии эфирного наркоза Мортоном и Джексоном. Акушер впервые применил его в своей практике 19 января 1847 года. У одной пациентки роды протекали очень болезненно: виной тому было строение таза, при этом плод находился в неправильном положении и требовался его поворот. Эфир не только облегчил страдания женщины, но и помог акушеру быстро и без осложнений провести манипуляцию. В дальнейшем Симпсон детально изучил действие эфира и опубликовал в медицинских изданиях конкретные советы по его применению при акушерских пособиях. При этом врач остался не вполне удовлетворен свойствами наркотизирующего вещества: тяжелый запах, медленное начало действия, непредсказуемость эффекта не позволяли использовать эфир широко и безоглядно. Симпсон провел ряд опытов с другими веществами, такими как йодоформ, бензин, ацетон. Его приятель по Эдинбургскому университету, химик Уолди, предлагает ему попробовать хлороформ, который на тот момент как раз являлся предметом его исследований. Когда Симпсон получил посылку с веществом, он довольно скептически оценил возможность его применения: жидкость казалась довольно густой и не особо летучей, поэтому бутыль была отправлена в шкаф до лучших времен.

19 января 1847 года Симпсон впервые применил в своей практике эфирный наркоз Мортона и Джексона.

Вечером 4 ноября 1847 года, когда в доме Симпсона собрались его коллеги доктора Дункан и Кит, Симпсон решает наконец опробовать действие пылящейся в шкафу бутыли. Жидкость была разлита по трем стаканам, и товарищи принялись вдыхать ее пары, намереваясь по ходу действия делиться собственными ощущениями. Вместо этого у них резко наступили веселящая легкость и расслабление, а затем, как Симпсон написал впоследствии Уолди, все трое «оказались под столом через минуту или две».

В Эдинбург, к Симпсону, началось форменное паломничество со всех уголков не только Шотландии и Англии, но и всей Европы, Америки и даже Азии

Пораженный эффектом, Джеймс, не откладывая, решил применить хлороформ при родах и остался доволен результатом: вещество во всех случаях действовало быстрее и продолжительнее эфира, а также не вызывало посленаркозной депрессии. Уже го ноября Симпсон выступает с докладом на заседании Эдинбургского медико-хирургического общества и демонстрирует результаты своего открытия. К этому времени число женщин, благополучно разрешившихся от бремени под воздействием хлороформа, исчисляется десятками. Рожденной под хлороформным наркозом дочери одного из коллег Симпсона благодарные родители дают имя Анестезия.

21 ноября в медицинском журнале выходит статья Симпсона «О новом анестетике, более эффективном, чем серный эфир». Врачи с энтузиазмом вводят в практику хлороформный наркоз. Однако с конца января 1848 года начинают приходить первые сообщения об имеющих место летальных исходах при применении хлороформа, и эйфория среди медиков утихает.

Хроника тернистого пути

В оппозицию акушерскому наркозу встала церковь. Руководствуясь ветхозаветным «в муках ты будешь рожать детей своих», она готова была причислить Симпсона, активно пропагандирующего анестезию, к еретикам. Потеряв в 1844 году сына, а в 1847-м дочь, Симпсон все больше обращается к религии. Он считает себя достаточно подкованным в богословии, чтобы вступить с клерикалами в спор. Врач публикует статью «Ответы на религиозные возражения» и выставляет противникам железный аргумент: Бог сам является первым наркотизатором. Иначе зачем ему надо было усыплять Адама, чтобы вынуть ребро, из которого была создана Ева? Мнения богословов разделились: часть увидели в этом кощунство и еще яростнее продолжили схватку с Симпсоном. Прогрессивные же богословы отнеслись к вопросу уменьшения боли при родах если не с симпатией, то с пониманием. Авторитетный религиозный деятель Шотландии Томас Чалмерс на вопрос об отношении церкви к анестезии ответил: «Если найдется хотя бы пара завалящих богословов, которые всерьез выступят с отрицательным мнением по данному вопросу, я советую их не услышать». Другой богослов, Чарльз Кингсли из Оксфорда, прямо заявил: «Я не могу без смеха воспринимать известный предрассудок, будто родовые муки даются как наказание за грехопадение».

21 ноября 1847 года в медицинском журнале выходит статья Симпсона «О новом анестетике, более эффективном, чем серный эфир».

Особо некрасивым было участие в нападках на Симпсона его коллеги Генри Бигелоу, который в свое время присутствовал при первой демонстрации эфирного наркоза Мортоном, а затем лично привез эфир хирургу Листону. Весьма вероятно, причина такой нелюбви скрывалась в ревности сторонника эфирного наркоза к популяризации Симпсоном хлороформа. Симпсон, как настоящий шотландец, горячо отстаивал свое мнение. В письме химику Уолди он пишет: «Доктор П. имеет намерение просветить ваше медицинское сообщество об “этичности” применения. Мне не терпится примчаться и поколотить его». До кулаков дело, впрочем, не дошло. Все разговоры о моральной стороне использования наркоза Симпсон считает пустыми и аморальными: «Есть ли у практикующего врача какой-либо принцип человечности для оправдания неприменения хлороформа?» Неоценимую поддержку Симпсону оказал знаменитый врач Джон Сноу, проведший обезболивание родов королеве Виктории, после чего Ее Величество стала убежденной сторонницей анестезии. Королевскому слову перечить никто не мог, и акушерский наркоз вошел в практику, а Джеймс Симпсон стал одним из отцов современного акушерства.

Пораженный эффектом, Джеймс решил применить хлороформ при родах и остался доволен результатом: вещество во всех случаях действовало быстрее и продолжительнее эфира, а также не вызывало посленаркозной депрессии

Джеймс Симпсон является автором методики поворота плода на ножку при узком тазе, способа ушивания шейки матки, метода овариотомии, усовершенствования акушерских щипцов, маточного зонда и других инструментов, применяемых при родовспоможении. Им впервые отмечена важность контроля сердцебиения плода как профилактики его смертности в родах. Прежде всего Симпсон был практиком, потому оставил не так много монографий, как его ученые коллеги. Однако его перу принадлежит множество интересных статей, в том числе о заболеваниях плаценты и патологии беременности. Он описал синдром Шиена (послеродовая эндокринологическая патология) и гермафродитизм. Симпсон впервые применил инструмент – предшественник современного вакуум-экстракто-ра – для извлечения плода. Одним из первых он изучил медицинские проблемы с точки зрения статистики, в том числе материнской смертности и мертворождения. Для профилактики госпитальной инфекции он предложил «павильонную» схему организации родильных отделений и операционных.

Симпсон был разносторонней личностью – к примеру, всерьез увлекался археологией и антиквариатом и оставил три тома своих наблюдений по этому вопросу. Признание нашло его при жизни. В 1852 году он становится президентом Королевского общества Эдинбурга, в 1853-м – почетным иностранным членом Французской медицинской академии, которая через четыре года вручит ему золотую медаль и премию Мотийона «за наилучшие достижения на благо человека». Наконец, сыну булочника из Батгейта будет пожалован титул рыцаря, и сэра Симпсона примут в почетные члены многочисленных академий и медицинских сообществ мира.

В 1852 году он становится президентом Королевского общества Эдинбурга, б 1853-м – почетным иностранным членом Французской медицинской академии, которая через четыре года вручит ему золотую медаль и премию Мотийона «за наилучшие достижения на благо человека».

Великий шотландец ушел из жизни 6 мая 1870 года и обрел покой на родине, в Эдинбурге, рядом со своими родными, несмотря на предложение властей похоронить его в Вестминстерском аббатстве, как подобало его рыцарскому званию и заслугам. Свыше 8о тыс. человек пришло проводить его в последний путь. Дорога от его дома на Куин-стрит до Уорристоунского кладбища была усеяна живыми цветами. Впоследствии в Эдинбурге был создан мемориальный госпиталь имени Симпсона. Не сосчитать, сколько раз в его стенах раздавался первый крик младенца. Хочется верить, что у этих малышей жизнь была долгой и счастливой, потому что в первые минуты своей жизни им довелось ощутить тепло рук сэра Джеймса Янга Симпсона.

Руководствуясь ветхозаветным «в муках ты будешь рожать детей своих», церковь готова была причислить Симпсона, активно пропагандирующего анестезию, к еретикам

Джон Сноу

1813–1858

Боль – это сигнал живого организма. Она сообщает об опасности, предупреждает, что со здоровьем не все в порядке. Но для врача, особенно хирурга, это порой и серьезное препятствие на пути помощи больному, ведь, каким бы высокопрофессиональным доктор ни был, он не может уговорами заставить нервные рецепторы «молчать» во время лечебной процедуры, а значит, у пациента возможен и болевой шок. Зато врач может сделать так, что боли тот и не почувствует, и это даст возможность врачу произвести необходимые манипуляции. Знания, как эффективно и без нанесения вреда здоровью пациента справиться с болью, вобрала в себя научная дисциплина анестезиология, а весомый вклад в ее развитие внес доктор Джон Сноу.

Вклад в медицинскую науку:

• Родоначальник научной анестезиологии

• Родоначальник эпидемиологии

Вклад в развитие медицины:

• Анестезиология

• Хирургия

• Эпидемиология и инфекционные болезни

• Акушерство

• Медицинская химия

Вверх против течения

По реке Оуз, главной транспортной артерии Йорка – столицы северной Англии, глухо ворча, шли огромные баржи. Дом семьи складского рабочего Уильяма Сноу выходил окнами на реку, и ребятишки Сноу, бывало, на спор загадывали, сколько суден пройдет вниз по течению, а сколько вверх. Старшего из детей звали Джон. Он уже ходил в начальную школу, находившуюся на той же Норт-стрит – вечно подтопляемой из-за реки улице, где проживала городская беднота. Глава семьи, Уильям, несмотря на свое незавидное положение, не унывал. Он верил, что Бог воздает человеку по его трудам. Вся большая семья Сноу по выходным неизменно посещала собор Всех Святых, чтобы поблагодарить Создателя за маленькие житейские радости и попросить милости на будущие времена. Уильям очень рассчитывал на то, что его новая работа – развозить товары по магазинам Йорка на конке – даст ему достаточно средств, чтобы поставить на ноги, а главное, выучить свою детвору. Потому, как только появилась возможность отдать старшего сына в престижную частную школу, старший Сноу без сожаления раскупорил свою кубышку. Сам Джон хорошо понимал, как нелегко достались деньги его отцу, и старался учиться прилежно. Чуть ли не единственный ученик в школе из низшей рабочей среды, он показывал неплохие результаты в естествознании, математике, латинском и греческом языках.

Сноу проводит опыты на животных и самом себе и в результате изобретает первый ингалятор для наркоза с возможностью дозированной подачи лечебного вещества

Трудолюбие и деловая хватка Уильяма наконец принесли свои плоды: он смог приобрести новый дом в окрестностях Куин-стрит, а позднее еще склад и небольшой участок пахотной земли – залог будущего неплохого наследства. Но пока до благоденствия далеко: в семье Сноу уже девять детишек. На университетское образование для Джона средств не остается. Потому, дабы не терять время и совершенствоваться в науке, в 1827 году 14-летний Джон покидает Йорк, перебирается в Лонгбентон под Ньюкаслом и поступает учеником к хирургу Уильяму Хардкастлу. Доктор Хардкастл – друг дяди Джона, известного путешественника Чарльза Эмпсона, недавно вернувшегося из Южной Америки и с радостью узнавшего о поразительных успехах племянника и его желании стать врачом.

В 1838 году им успешно выдержаны испытания на вступление в Королевскую коллегию хирургов Англии и Общество аптекарей.

Пациентами Хардкастла были люди разных сословий, и Джон с ходу окунулся в медицинскую практику. Здесь юноша убеждается в том, что людские слабости, такие как обжорство, пьянство, лень, зачастую становятся первопричинами болезней. И Джон решает начать с себя и на восемь лет отказывается от мясной пищи. Потом он выберет путь убежденного трезвенника и будет регулярно заниматься плаванием и гимнастикой.

В 1831 году наставник отправляет его на помощь городским врачам в Ньюкасл, где бушует эпидемия холеры. Впервые столкнувшись с этой страшной болезнью, 18-летний Сноу вступает с ней в ожесточенную схватку. С 1833 по 1836 год Джон набирается опыта еще у нескольких врачей, после чего возвращается в Йорк и принимает участие в создании городского общества трезвости.

Все мировое хирургическое сообщество с нетерпением ждало дня, когда стало бы возможным проведение операций безболезненно для больного

Дядюшка Чарльз к этому времени стал одним из самых уважаемых членов высшего общества Бата – крупного курортного города в графстве Сомерсет. Он дружен с Шарлем Луи Наполеоном – будущим императором Франции Наполеоном III. Отправившись ненадолго погостить у Наполеона, Чарльз берет с собой племянника. Это первое, но, как окажется позднее, не последнее знакомство сына рабочего с особами королевской крови.

Вернувшись из Франции в октябре 1836 года, Чарльз Эмпсон способствует поступлению Джона в знаменитую Хантеровскую медицинскую школу в Лондоне, основанную в 1769 году выдающимися шотландскими анатомами и хирургами братьями Хантер. Отучившись в ней год, Сноу проходит хирургическую практику в Вестминстерской больнице, где вольным слушателем посещает собрания местного медицинского общества.

Отныне Сноу может работать врачом общей практики, изготавливать лекарства и выступать с докладами в Вестминстерском медицинском обществе. Тогда впервые проявляется многогранность его научного таланта: он активно выступает перед коллегами с сообщениями на темы механизма дыхания, анемии, алкоголизма и др. В Хантеровской школе Джона заинтересовали дополнительные лекции по акушерству, и, будучи еще студентом университета, Сноу в 1841 году делает доклад на тему «Асфиксия и оживление новорожденных», который вызывает активное обсуждение ученых коллег.

Однако цель Джона – получить полное медицинское образование, и вновь роль волшебника, исполняющего мечты целеустремленного племянника, берет на себя Чарльз Эмпсон. Его стараниями в 1843 году студент Лондонского университета Джон Сноу получает степень бакалавра, а в 1844-м – доктора медицины. Справедливости ради, надо отметить, что в этом есть и значительная часть заслуг и самого Сноу.

Истоки анестезиологии

В 1200 году Раймонд Люллиус открыл сладкий купорос, в 1540 году Парацельсом были выявлены его обезболивающие свойства.

А в 1730 году благодаря немецкому химику Фробениусу это вещество за свою способность умиротворять и усыплять получило название «эфир», что значит «небесный». Эти качества эфира врачи пытались использовать с середины XVIII века, к примеру при лечении невралгии и чахотки.

В 1838 году Сноу успешно выдерживает испытания на вступление в Королевскую коллегию хирургов Англии и Общество аптекарей.

Робкие попытки проводить операции под воздействием паров эфира предпринимались с первой половины XIX века. Американские дантисты Кроуфорд Лонг в 1842-м и Уильям Мортон в 1844 году впервые стали применять эфир при удалении корней зубов и в других стоматологических манипуляциях. Учитель Мортона, доктор Хорас Уэллс, в 1844 году потерпел позорное фиаско при публичной демонстрации обезболивания закисью азота, не смог восстановить профессиональную репутацию и покончил жизнь самоубийством. Потому Мортон, в 1846 году впервые применив при содействии друга, химика Джексона, пары эфира при челюстной операции, серьезно сомневался, стоит ли обнародовать свою методику. Тем не менее в ноябре того же года открытие было опубликовано, но это насмерть рассорило Мортона и Джексона, борющихся за первенство в авторстве.

Уже в конце 1846 года хирурги-стоматологи в Европе с энтузиазмом берут на вооружение метод Мортона-Джексона. Сноу, как никто, понимает, какие перспективы сулит открытие эфирного наркоза для хирургии в целом, и ставит перед собой задачу изучить вопросы дозирования анестетика и методики его подачи. Он проводит опыты на животных и самом себе и в результате изобретает… первый ингалятор для наркоза с возможностью дозированной подачи лечебного вещества. С огромным успехом в операционной больнице Св. Георгия проходит публичная демонстрация Сноу возможностей ингалятора. Профессор хирургии Лондонского университетского колледжа Роберт Листон поручает Джону во всей столице курировать вопросы применения эфира при операциях, а также готовить медицинские кадры для наркозного дела – первых профессиональных анестезиологов. В 1847 году выходит первая в истории книга по анестезиологии – «Об ингаляции эфира», ее автором является Джон Сноу.

Привычная техника хлороформного наркоза на тот момент состояла в нанесении его на салфетку наложенную на лицо пациента, и не предполагала точной дозировки вещества

Все мировое хирургическое сообщество с нетерпением ждало дня, когда стало бы возможным проведение операций безболезненно для больного. Тем не менее по мере накопления хирургами опыта в применении наркоза выявляются и неизбежные недостатки эфира, что приводит к необходимости поиска альтернативных анестетиков: хлороформа, дихлорэтана, амилена и множества других веществ, вплоть до паров бензина. Сноу все это время находится в авангарде изыскателей. К примеру, им хорошо изучен и применен при 238 операциях газообразный анестетик амилен. Однако после двух смертельных случаев ученый решает отказаться от его использования, и амилен теряет свое практическое значение в анестезиологии.

В 1831 году химик Самуэль Гутри из Харбора в ходе опытов получает хлороформ. В широкую практику хлороформный наркоз ввел шотландский акушер и хирург Джеймс Янг Симпсон, впервые, кстати, применивший эфир при обезболивании родов и выпустивший в ноябре 1847 года научную статью об опыте применения этого анестетика. Сноу внимательно изучает эту информацию и приступает к собственным исследованиям. Хлороформ – совсем не безвредное вещество: небольшое превышение его концентрации во вдыхаемом воздухе может привести к смерти пациента. Привычная техника хлороформного наркоза на тот момент состояла в нанесении его на салфетку, наложенную на лицо пациента, и не предполагала точной дозировки вещества. Сноу изобретает для хлороформа ингалятор с дозатором, а его книга о применении этого и других анестезирующих веществ увидит свет уже после смерти ученого.

В 1841 году Сноу делает доклад на тему «Асфиксия и оживление новорожденных», который вызывает активное обсуждение ученых коллег.

Королевский наркоз

Англиканская церковь поначалу была настроена крайне враждебно к обезболиванию родов, руководствуясь библейским «в муках ты будешь рожать детей своих». Напрасно тот же Симпсон в споре с клириками апеллировал к Святому Писанию, говоря, что Бог был первым наркотизатором, усыпив Адама перед изъятием у него ребра. Каков был бы исход этого противостояния, если бы снова не опосредованная помощь доброго гения Джона Сноу – дядюшки Чарльза? Дело в том, что Чарльз Эмпсон был вхож в высшие круги и тесно знаком с Наполеоном III, и это так или иначе повлияло на круг общения его племянника. Джона Сноу неоднократно приглашали ко двору королевы Виктории для врачебных консультаций, в особенности после того, как он попал в элиту английских медиков, получив в 1850 году лицензию Лондонской королевской коллегии врачей.

Сноу настаивал на том, что обезболивание в родах необходимо, но роженица должна быть в сознании и в состоянии следовать рекомендации акушера

Сноу настаивал на том, что обезболивание в родах необходимо, но роженица должна быть в сознании и в состоянии следовать рекомендациям акушера. При этом, по убеждению ученого, наркозом должен заниматься не сам акушер, а отдельный специалист. Принц Альберт, муж королевы Виктории, всерьез заинтересовался вопросами анестезии и в 1848 году при рождении принцессы Луизы и в 1850 году при рождении принца Артура приглашал Сноу присутствовать в качестве консультанта на случай возникновения осложнений. Тогда анестезия не понадобилась, а прибегнуть к ней пришлось через три года: в ночь на 7 апреля 1853 года, когда у Ее Величества начались восьмые роды. Сноу спешно доставляют во дворец, и принц Альберт не скрывает своего беспокойства: боли у супруги в этот раз были сильнее, чем во время предыдущих родов, и королева никак не может разрешиться от бремени. Сноу убеждает Альберта согласиться на непродолжительную ингаляцию хлороформа роженице.

В 1843 году студент Лондонского университета Джон Сноу получает степень бакалавра, а в 1844-м – доктора медицины.

В результате проведенного обезболивания королева перенесла роды благополучно и подарила мужу принца Леопольда. Виктория оценила действие анестезии и в 1857 году, будучи беременной в девятый раз, заранее попросила Сноу дать ей при родах хлороформ, чтобы произвести на свет принцессу Беатрис без какой-либо выраженной боли. Перед авторитетом венценосной многодетной матери церковь вынуждена была снять свои претензии к наркотизаторам. В обществе анестезию при родах тут же прозвали «королевским наркозом», и все находящиеся на сносях аристократки непременно желали рожать «как королева», вдыхая пары хлороформа – по словам самой Виктории, «чрезвычайно успокаивающего, умиротворяющего и даже приятного средства».

Джона Сноу неоднократно приглашали ко двору королевы Виктории для врачебных консультаций, в особенности после того, как он попал в элиту английских медиков

Смертоносная колонка

Со времени эпидемии холеры в Ньюкасте 1831 года, когда Джон Сноу делал свои первые шаги в медицине, минуло 18 лет. В 1849 году ученый публикует памфлет «О способе заражения холерой». В противовес сложившемуся мнению, что холера передается воздушно-капельным путем, Сноу приводит доказательства того, что «холерный яд» (роль микробов науке еще была не известна) проникает через пищеварительную систему. Логика проста: болезни, передающиеся через воздух, проявляют себя вначале лихорадкой и ознобом, а холера с самого начала поражает желудочно-кишечный тракт, и основным источником заражения, по мнению Сноу, является вода.

Вспышки холеры были нередки в Лондоне, но эпидемия 1854 года вошла в историю как одна из самых страшных. Сноу с самого начала эпидемии изучает закономерности распространения холеры. Он обнаруживает, что в зависимости от поставщика воды – чистой или загрязненной отходами жизнедеятельности – число случаев заболевания в том или ином районе отличается в 15 раз. В первую неделю сентября 1854 года скорость распространения холеры становится чудовищной: за день регистрируется до полутора сотен новых случаев, погибает более сотни людей. В Сохо за несколько дней инфекция уносит более боо человек.

В 1847 году выходит первая в истории книга по анестезиологии – «Об ингаляции эфира», ее автором является Джон Сноу.

Перед Сноу лежит карта Лондона, на которой он отмечает вспышки болезни. Внимание ученого привлекает водозаборная колонка в Сохо, расположенная на пересечении Кембридж-стрит и Броад-стрит – в месте наибольшего количества смертельных случаев. Сноу отправляется туда и расспрашивает жителей, откуда у них принято набирать воду. Попутно выясняется, что в домах, находящихся в смежных районах, в которых произошли летальные случаи, также использовалась вода из колонки на Броад-стрит. Фабрика, где производились детонаторы, еще больше усилила подозрения Сноу: 18 смертей, при этом канистры для воды рабочими наполнялись на злосчастной колонке. Островком благополучия оказался местный пивной заводик. Из разговора с управляющим выяснилось, что рабочие, получающие бесплатное пиво, воды вообще не потребляют.

Оставшимися к тому времени в живых овладела паника. Люди бросали дома и с минимумом вещей покидали Сохо, превратившийся в гигантский склеп. 7 сентября в опустевшем районе собрался приходской совет. Его члены обсуждали неутешительные прогнозы и терялись в догадках, каким образом противостоять распространению болезни. Джон Сноу вошел в зал незамеченным и сел в последнем ряду, дожидаясь, когда закончит речь очередной докладчик. Затем он вежливо попросил слова у членов совета и развернул перед ними карту Лондона с нанесенными на нее черными точками, сливающимися в зловещее пятно в районе Броад-стрит. Не дольше чем через полчаса приходским советом было принято решение демонтировать рычаг на подозрительной колонке. Когда через несколько дней эпидемия резко пошла на убыль, даже самые отъявленные скептики признали правоту врача.

Когда через несколько дней эпидемия резко пошла наубылъ, даже самые отъявленные скептики признали правоту врача

В 1856 году работа Сноу о причинах распространения холеры – фактически первый труд по эпидемиологии – получила в Париже престижную премию, а почти полтора века спустя, в 1992 году, в Лондоне, в районе Сохо, на улице Броадвик-стрит (бывшая Брод-стрит) в память о выдающемся враче, спасшем столицу Англии от холеры, была установлена точная копия водоколонки-убийцы с демонтированным рычагом. Рядом (в этом, видимо, есть доля английского юмора) расположился традиционный паб имени Джона Сноу – почетного секретаря Лондонского общества трезвости.

Шарль Эдуар Броун-Секар

1817–1894

У литературных героев, как правило, есть свои прототипы. обычно это люди, живущие с автором в одно время. В 1925 году почти одновременно в Москве было написано два произведения, ставших культовыми для нескольких поколений: «Голова профессора Доуэля» Александра Беляева и «Собачье сердце» Михаила Булгакова. Истории в этих книгах описаны нереальные – о том, чего до сих пор на свете не происходило. Удивительно, но одним из прототипов и героя романа Беляева, и героя повести Булгакова стал человек, живший почти за полвека до этого! Поражает и то, что Булгаков изменил профессии врача и стал писателем, а Шарль Броун-Секар, ставший прототипом для героев двух этих произведений, оставил, наоборот, литературу и стал врачом, чтобы попытаться решить вопросы из области фантастики, как считалось долгие десятилетия.

Вклад в медицинскую науку:

• Один из основоположников неврологии

• Провозвестник эндокринологии и реаниматологии

• Родоначальник гормональной терапии

• Автор первых опытов по омоложению

Вклад в развитие медицины:

• Физиология

• Неврология

• Эндокринология

• Реаниматология

• Фармакология

• Гериатрия

Прощание с раем

В одном из райских уголков планеты – на острове Св. Маврикия в южной части Индийского океана, к востоку от Мадагаскара, в Порт-Луи, что стоит на пересечении богатых торговых путей с Востока на Запад, – 8 апреля 1817 года появился на свет мальчик. Отцом его был капитан Броун, американец, а матерью – француженка Секар. Сына назвали Шарлем Эдуаром, и по имевшей место традиции он получил двойную фамилию – Броун-Секар. Остров Маврикия уже несколько лет как был уступлен Францией Британии. И всю свою долгую жизнь знаменитому медику суждено будет связать с тремя странами – Францией, Англией и Северо-Американскими Соединенными Штатами.

Тропические океанские ветра обладают волшебным свойством пробуждать в юных душах романтический настрой, буйное воображение и тягу к поэзии. Взрослея и получая образование под опекой матери, Шарль уверенно овладевал искусством слога и слова. Когда он был в подростковом возрасте, из-под его пера рекой текли стихи, пьесы и даже романы. В сочинительстве Шарль видел свое будущее. Но, чтобы помогать матери кормить семью, юному Броун-Секару приходилось заниматься и более прозаичными делами: с 15 лет он работал приказчиком в крупном магазине недалеко от порта.

Ученый проводит опыты по перерезанию спинного мозга в различных отделах с целью обнаружения двигательных и чувствительных центров

В 20 лет Шарль с матерью покинул Маврикий и перебрался в Париж. Блеск столицы Франции и близость литературных кругов – крупных писателей, владеющих сердцами людей всего мира, – ослепили молодого человека. Здесь он решил непременно реализовать свой талант, недаром же светское общество оставшегося за тремя морями Порт-Луи, пусть провинциальное и, как вся колониальная аристократия, ленивое, по достоинству ценило слог начинающего литератора! Какими же восторженными должны быть отзывы утонченных парижан, знающих толк в хорошей литературе!

В 1840 году Броун-Секар защищает докторскую диссертацию и приступает к научно-практической деятельности.

Шарль узнает, что в библиотеке парижского Арсенала служит его тезка – Шарль Нодье, знаменитый писатель, насмешник и фантазер. Сведя с ним знакомство, Броун-Секар буквально заваливает его кипой своих произведений. Стареющий Нодье не понаслышке знаком с тяготами, сопровождающими жизнь писателя. На его по-прежнему искрометной иронии ныне лежит тень скептицизма усталого от житейской суеты человека. Оставаться в стороне от неосторожных попыток юноши положить свою жизнь на алтарь, по сути, никому не нужного искусства мэтр считает недостойным. Мягко и ненавязчиво, дабы не задеть самолюбия Шарля, он отговаривает его от литературных притязаний.

Медицина во все времена привлекала творческие натуры, и зачастую сами врачи имели заметные достижения в искусстве: музыке, живописи, литературе. Отказавшись от карьеры писателя, Шарль решает посвятить себя врачеванию. Учеба требует немалых средств, и молодой человек посчитал себя не вправе перекладывать эту ношу на плечи матери, потому в свободное время он перебивается случайными заработками. В 1840 году Шарль наконец защищает докторскую диссертацию и приступает к научно-практической деятельности. Предметом его исследований становится экспериментальная физиология, в частности физиология нервной системы. В 1848 году наряду с другими выдающимися исследователями-медиками – Шарлем Робеном и Клодом Бернаром – Броун-Секар стоит у истоков создания Биологического общества, в рамках которого экспериментаторы имеют возможность обмениваться своими идеями и результатами научных опытов.

Пересекая Ла-Манш и Атлантику

В 1848 году Франция живет надеждой на скорые перемены. В феврале революция сбрасывает с трона Луи-Филиппа I, а в ноябре как президент Республики к власти приходит племянник Наполеона I – Луи-Наполеон Бонапарт. За три последующих года расчетливый политик тщательно вычищает из армии и государственного аппарата людей, в лояльности которых сомневается, и 2 декабря 1851 года, в годовщину победы Наполеона I под Аустерлицем, распускает Законодательное собрание, ликвидирует Республику и устанавливает авторитарный полицейский режим. На следующий год он объявляет себя императором Второй Французской империи Наполеоном III. Над приверженцами Республики, к которым относится и Броун-Секар, нависает вполне реальная угроза попасть в жерло репрессий.

Заболевание, при котором нарушаются функции ряда сегментов спинного мозга, симптомы которого определены ученым, в медицине получило название «синдром Броун-Секара»

Ученый вынужден покинуть родину и в течение нескольких лет менять место жительства.

В Соединенных Штатах ему приходится зарабатывать на жизнь преподаванием французского языка – до тех пор, пока коллеги не поспособствовали его назначению преподавателем физиологии. Тогда же появляется на свет первая заметная работа Броун-Секара – «Экспериментальные исследования в физиологии и патологии», ученый проводит опыты по перерезанию спинного мозга в различных отделах с целью обнаружения двигательных и чувствительных центров. Ученому выпадает возможность поработать еще и практическим врачом – вынужденные скитания приводят его в Лондон, где ему удается устроиться врачом-невропатологом в госпиталь для парализованных больных. Заболевание, при котором нарушаются функции ряда сегментов спинного мозга, симптомы которого определены ученым, в медицине получило название «синдром Броун-Секара».

В 1853 году начинается Крымская война. Честолюбивый Наполеон III вступает в нее, будучи уязвлен тем, что российский император Николай I косвенно отказался признать его равным, обратившись к правителю Франции «дорогой друг» вместо «дорогой брат», положенного по протоколу обращения к особе королевской крови. В 1855 году Броун-Секар решает вернуться в воюющую Францию, где вскоре издает «Лекции о физиологии и патологии центральной нервной системы». Броун-Секар параллельно с английским ученым

В 1856 году Броун-Секар проводит опыт по удалению надпочечников у подопытных морских свинок.

Томасом Аддисоном изучает деятельность надпочечников. В 1856 году он проводит опыт по удалению надпочечников у подопытных морских свинок. Ученый отмечает, что двусторонняя адреналэктомия влечет неминуемую и скорую гибель животных, в то время как свинки с одной удаленной железой выживают, а оставшийся надпочечник всегда увеличивается в размерах. Броун-Секар предположил, что надпочечники являются источником некоего вещества, поддерживающего жизнедеятельность организма, при этом гипертрофированный единственный надпочечник компенсирует деятельность удаленной второй железы. Этим открытием ученый внес свой вклад в возникновение науки о железах внутренней секреции – эндокринологии.

Один из его экспериментов шокирует впечатлительную часть общества: ученому удается ненадолго оживить отсеченную голову собаки за счет нагнетания в ее сосуды артериальной крови

В 1857 году Броун-Секар публикует свою работу об эпилепсии, а через год основывает научный журнал о вопросах физиологии. Один из его экспериментов шокирует впечатлительную часть общества: ученому удается ненадолго оживить отсеченную голову собаки за счет нагнетания в ее сосуды артериальной крови. Через 6о лет этот опыт будет взят за основу советским профессором Сергеем Брюхоненко при разработке модели первого аппарата искусственного кровообращения – «автожектора» и вдохновит Александра Беляева на создание романа «Голова профессора Доуэля», в предисловии к которому автор почтит память великого француза.

В 1857 году Броун-Секар публикует свою работу об эпилепсии, а через год основывает научный журнал о вопросах физиологии.

Авторитет и известность Броун-Секара были известны по обе стороны Атлантики. Он избирался членом Королевского общества в Англии, а в 1864 году обосновался в Бостоне и в качестве профессора Гарвардского университета читал в нем лекции по физиологии, в том числе о деятельности нервной системы. Смерть жены в 1867 году заставляет ученого вернуться в Париж. Через два года его назначают профессором нейрологии медицинского факультета

Парижского университета. Изучение регуляции жизнедеятельности приводит Броун-Секара к выводу о существовании внутренней секреции: «Каждая ткань и вообще каждая отдельная клетка отделяет продукты, которые изливаются в кровь и через нее влияют на другие клетки; таким путем устанавливается общение между всеми клетками организма, помимо нервной системы».

В 1870 году Наполеон III самонадеянно влезает еще в одну военную авантюру – начинается Франко-прусская война. Броун-Секар отправляется в Америку и Англию, где читает лекции, гонорары за которые ученый перечисляет в пользу раненых на полях сражений. В мае 1871 года Франция терпит поражение, но только через несколько лет у ученого появляется причина окончательно вернуться в Париж.

В поисках вечной молодости

В 1878 году уходит из жизни Клод Бернар – коллега и соратник Броун-Секара по Биологическому обществу, автор учения о гомеостазе и теории сахарного мочеизнурения и, помимо всего прочего, как некогда Шарль, одаренный литератор. Броун-Секар, наиболее выдающийся французский ученый, наследует место профессора кафедры экспериментальной физиологии в престижном Коллеж де Франс.

Когда начинается Франко-прусская война, Броун-Секар отправляется в Америку и Англию, где читает лекции, гонорары за которые ученый перечисляет в пользу раненых на полях сражений

В 1886 году Броун-Секара избирают членом Национальной академии наук, число его научных трудов приближается к 500. У ученого с новой силой просыпается интерес к исследованию половых желез и желез внутренней секреции, функции которых оставались пока неизвестными. В 1893 году он в очередной раз подтверждает предположение о наличии веществ, регулирующих жизнедеятельность, выявив в ходе опытов, что введение вытяжки из надпочечника может отсрочить смерть животного, перенесшего двустороннюю адреналэктомию.

В 1886 году Броун-Секара избирают членом Национальной академии наук, число его научных трудов приближается к 500.

За 40 лет до Броун-Секара немецкий физиолог Арнольд Бертольд, профессор университета в Геттингене, провел первые опыты по пересадке семенников кастрированным петухам и отметил замедление процесса потери ими половых признаков – величины гребня и способности петь. A i июня 1889 года на трибуну Парижского биологического общества поднялся 72-летний профессор Броун-Секар и начал свой доклад, казалось бы, издалека: «Я прежде отличался довольно значительной физической силой, но за последние 10–12 лет значительно одряхлел». Коллеги недоуменно переглянулись: на вид ученый был не по годам бодр и полон жизни. Взяв паузу, профессор, оглядел аудиторию. В его поблескивавших из-под седых бровей глазах читалось лукавство. Не отвлекаясь на детали, он поведал достопочтенному собранию, как впрыскивал себе под кожу водный раствор вытяжки из семенников морской свинки. Техника получения препарата с точки зрения современных биотехнологий была совсем примитивной – ученый брал железы животных и, добавляя дистиллированную воду, растирал их в лабораторной ступке. Полученная суспензия пропускалась через обычный бумажный или фарфоровый фильтр. Инъекция отфильтрованной жидкости была весьма болезненной, но уже через три дня ученый почувствовал прилив сил: он мог подолгу работать стоя, чуть ли не бегать вверх по лестнице, заметно улучшились пищеварение и умственная деятельность. К идее использовать для возвращения жизненной энергии препарат именно половых желез Броун-Секара подтолкнул тот общеизвестный факт, что старение сопровождается угасанием сексуальной функции. Еще в конце 1860-х годов он предпринимал попытки стимулировать физиологические процессы у животных введением в кровь семенной жидкости, однако вследствие этого они скоропостижно погибали. Предположение, что железы выделяют некие особые вещества, привела ученого к мысли взять для эксперимента сами семенники – так медицинская наука сделала первые шаги в сторону гормонотерапии.

Почти до самой смерти он все еще пытался усовершенствовать свой эликсир молодости, проверяя его эффективность на самом себе

Воплощение вековой мечты человечества, казалось, было уже не за горами. Разные народы тысячелетиями передавали из поколения в поколение легенды о молодильных яблоках или крови сказочных чудовищ, останавливающих время. Средневековые трактаты пестрели причудливыми рецептами составления снадобий молодости. Алхимики верили, что свойством дарить бессмертие обладал искомый ими философский камень. Сильные мира сего нередко шли на чудовищные преступления, используя для продления уходящей молодости кровь младенцев и девственниц, но все равно старели и умирали. Как и его реальные коллеги в начале XX века, профессор Преображенский из повести М. А. Булгакова не испытывал недостатка в клиентуре, готовой на пересадку половых желез, дабы сбросить пару десятков лет. XXI век не стал исключением: рынок омолаживающих процедур растет космическими темпами, терапия стволовыми клетками не так давно пережила настоящий бум. Но, увы, обмануть природу человеку пока не удается. Так же канул в Лету и метод Броун-Секара. Почти до самой смерти он все еще пытался усовершенствовать свой эликсир молодости, проверяя его эффективность на самом себе. У аптекарей, выведавших рецептуру бойко шла торговля «жидкостью Броун-Секара», или, как его стали потом называть, «сперматином». Но в 1894 году ученый резко прекратил свои эксперименты: самочувствие его день ото дня становилось все хуже, бесконтрольная терапия препаратами половых желез не прошла бесследно, и возрастные недуги проявлялись все явственнее. Шарль тяжело переживал смерть третьей жены и через несколько месяцев угас сам, оставив так и не решенной загадку вечной молодости.

Игнац Филипп Земмельвейс

1818–1865

В кромешной темноте на полу крохотной палаты полулежал спеленатый смирительной рубашкой немолодой мужчина. Холод стены, в которую он уперся облысевшим лбом, нисколько не облегчал муки от изматывающего жара, охватившего и без того ноющее от побоев и ледяных обливаний тело. Мог бы кто узнать в нем знаменитого профессора Земмельвейса, за которого молились сотни женщин в Вене и Пеште? Их дети не были лишены, как многие другие, особого, ни с чем не сравнимого счастья: видеть глаза своих матерей, самые красивые глаза во всем свете. Эту возможность им подарил человек, ныне жалко и беспомощно скрючившийся в углу палаты для буйных пациентов дома скорби в Лазаретгассе.

Вклад в медицинскую науку:

• Родоначальник асептики и антисептики

• Основоположник инфекционной теории послеродового сепсиса

Вклад в развитие медицины:

• Общая медицина

• Акушерство

• Хирургия

• Санитарная гигиена

• Эпидемиология и инфекционные болезни

• Медицинская химия

Главный выбор

Игнац Земмельвейс родился в венгерском Пеште в семье коммерсанта. По окончании начальной школы и католической гимназии он поступил в Пештский университет на факультет философии. Однако отцу Игнаца, человеку предприимчивому и расчетливому, философия казалась делом непрактичным, и потому через два года он уговорил сына отправиться в Вену для обучения в школе права. Юриспруденция навевала на Игнаца тоску, и он все чаще вспоминал, как в Пеште его влекла та часть философии, что была ближе к естествознанию. Туманные предпочтения со временем оформились в желание изучать медицину. Игнац возвращается в Пештский университет и поступает в высшую медицинскую школу при нем. Отец препятствий не чинил: врачебное ремесло-то всегда было востребовано. Но уровень преподавания медицины в альма-матер оставлял желать лучшего, а становиться посредственным врачом Игнац не желал. Оставалось одно – вновь перебираться в Вену и поступать на медицинский факультет Венского университета, где собрались выдающиеся медики – Рокитанский, Гебра, Шкода, учиться у которых почиталось за высокую честь.

К женщине, которой уготована была роль выносить и произвести на свет дитя, Земмельвейс испытывал истинное благоговение, потому в выборе специальности он не сомневался нисколько

Игнац с юности демонстрировал силу своего характера, в котором бескомпромиссная принципиальность уживалась с романтическим взглядом на мир. В акте рождения человека Игнацу виделась величайшая загадка природы, и это при том, что он в доскональности изучил физиологию беременности и механизм прохождения родов. К женщине, которой уготована была роль выносить и произвести на свет дитя, Земмельвейс испытывал истинное благоговение, потому в выборе специальности он не сомневался нисколько. По прошествии обучения, в 26 лет, ему было присвоено звание магистра акушерства и гинекологии, и после этого он еще два года совершенствовал свои знания на практике в Первой акушерской клинике.

При госпитале Венского университета числилось две акушерские клиники, обе были бесплатными и предназначались для практического обучения медиков, поэтому большую часть пациенток в них представляли женщины из беднейших слоев населения. Первая клиника под руководством профессора Клейна обучала студентов и молодых врачей, а директор второй клиники профессор Бартш и его коллеги преподавали медицинскую науку акушеркам. Земмельвейс обратился к профессору Клейну с просьбой зачислить его на место ассистента и около года терпеливо ждал назначения.

Проклятие матерей

Попасть на роды в акушерскую клинику – тогда для женщины не было ничего страшнее этого. Будущие матери предпочитали рожать где угодно, только не в больнице. Причиной тому была повальная эпидемия родильной горячки (послеродового сепсиса). В большинстве больниц она уносила жизни в среднем трети матерей – молодых здоровых женщин, родивших здоровых детей. В 1850 году в Праге от этой эпидемии скончалось более половины рожениц! По статистике, это заболевание среди смертельных стояло в Европе на первом месте.

В 1850 году в Праге от эпидемии родильной горячки скончалось более половины рожениц! По статистике, это заболевание среди смертельных стояло в Европе на первом месте.

Не поддавалось объяснению то, что родильная горячка поражала прежде всего пациенток акушерских клиник, а не тех, кто рожал дома или где-то в общественном месте. Было принято считать, что это эпидемическое заболевание, возникающее под воздействием многих и зачастую необъяснимых факторов – от атмосферного влияния до местоположения лечебных учреждений. Микробиологии на тот момент еще не существовало, и выявить возбудителя инфекции врачам не представлялось возможным. Клинические же проявления болезни и результаты вскрытия однозначно говорили о картине заражения крови – сепсисе.

По смертности от родильной горячки клиника Клейна в 40-х годах XIX века держала печальную пальму первенства среди родильных домов Европы. Можно представить себе ужас молодого и впечатлительного Игнаца Земмельвейса, столкнувшегося с повальной смертью молодых матерей и равнодушной беспомощностью врачей. Внутренне он дает себе рыцарский обет во что бы то ни стало докопаться до истины и выйти из схватки с гибельным недугом победителем.

Руки акушера

Земмельвейс в первую очередь обратил внимание на то, что уровень смертности от родильной горячки в клинике Клейна был многократно выше, чем в клинике Бартша. Молодой врач начинает поиски причины такой разницы с постепенного исключения любых факторов, которые хоть как-то могут повлиять на развитие эпидемии. Первыми в немилость Земмельвейса попали священники, которым он запретил приходить в палаты к роженицам. Затем, узнав, что в клинике Бартша женщинам чаще предлагают рожать на боку, врач старается принимать роды таким образом. Но число смертей от родильной горячки в Первой клинике от этого не уменьшилось.

В большинстве больниц горячка уносила жизни в среднем трети матерей – молодых здоровых женщин, родивших здоровых детей

Разницу в смертности между клиниками пытались объяснить и другие врачи. Теории выдвигались одна нелепее другой. Одни считали, что всему виной дурная слава клиники Клейна и женщины сами себя настраивают на печальный исход родов. Другие говорили о том, что в клинике Бартша роды принимают женщины и там роженицы находятся в более комфортных условиях, нежели пациентки Первой клиники, рожающие в присутствии студентов-мужчин.

Обучение в двух клиниках различалось еще и тем, что акушерки не практиковались на трупах, в то время как студенты, ожидая вызова к роженицам, почти все время проводили в прозекторской, непосредственно примыкавшей к родильному корпусу Современному человеку это может показаться дикостью, но после занятий на трупах тщательно мыть руки в то время было делом необязательным – достаточно было сполоснуть их или вытереть о носовой платок. Статистика явно указывала на то, что с введением в перечень учебных дисциплин патологической анатомии смертность от родильной горячки в Первой клинике резко взмыла вверх – аж в 5 раз! Когда же по вердикту очередной комиссии число допускаемых к роженицам студентов, подозреваемых в грубом отношении к пациенткам, было уменьшено вдвое, произошло семикратное снижение смертности от родильной горячки!

В мае 1847 года Земмельвейс впервые предлагает акушерам перед обследованием пациенток и родами обрабатывать руки и инструменты раствором хлорной извести, которая в то время применялась для обеззараживания наряду с карболовой кислотой.

В 1847 году трагически погибает друг Земмельвейса профессор судебной медицины Якуб Колетшка, случайно порезавший себе палец во время вскрытия трупа умершей от родильной горячки. Симптомы стремительно развившейся болезни и последующие результаты вскрытия были поразительно схожи с картиной родильной горячки. Земмельвейс позже вспоминал: «Мысли о болезни и смерти Колетшки стали преследовать меня и днем, и ночью. Из этого сумбура мыслей начала постепенно выкристаллизовываться уверенность в том, что смерть Колетшки и смерть многих сотен женщин, сведенных в могилу родильной горячкой, имеют одну и ту же причину… Заболевание и смерть Колетшки были вызваны трупными веществами, занесенными в кровеносные сосуды… И здесь передо мной неизбежно возник вопрос: а разве не может быть, что женщины, погибшие от этой же болезни, заболевали именно при попадании трупных веществ в сосуды? Ответ напрашивался сам собой; разумеется, да, ибо профессора, ассистенты и студенты немало времени проводили в морге за вскрытием трупов и трупный запах, очень долго сохраняющийся на руках, свидетельствует о том, что обычное мытье рук водой с мылом еще не удаляет всех трупных частичек».

Можно представить себе ужас молодого и впечатлительного Игнаца Земмельвейса, столкнувшегося с повальной смертью молодых матерей и равнодушной беспомощностью врачей

В мае 1847 года Земмельвейс впервые предлагает акушерам перед обследованием пациенток и родами обрабатывать руки и инструменты раствором хлорной извести, которая в то время применялась для обеззараживания наряду с карболовой кислотой. После экспериментального введения этого метода в практику смертность в клинике уже в первые недели снизилась в несколько раз. Руководство клиники поначалу отнеслось к новшеству снисходительно, ведь и до того многие пытались бороться с родильной горячкой куда более экстравагантными методами.

В 1849 году руководство акушерской клиники отказывается продлить с Земмельвейсом контракт с формулировкой за «вызывающую деятельность».

Но, как только Земмельвейс сообщил о том, что он планирует опубликовать результаты своего опыта, директор Первой клиники Клейн тут же заявил врачу, что любую публикацию он воспримет как донос.

Участь изгоя

Открытие Земмельвейса выглядело абсолютной крамолой.

Занятия на трупах небезосновательно считались залогом мастерства врача. Теперь же некий 29-летний акушер объявляет прозекторскую источником всех бед. Даже не прозекторскую, а руки акушера! Он пренебрегает корпоративным братством и фактически кидает в лицо коллегам обвинения не то что в неаккуратности – в убийстве! Земмельвейс не мог недооценить опасность ситуации и попытался, насколько возможно, сгладить острые углы. Он не спешит с публикацией своего открытия, а вместо этого деликатно рассылает мировым светилам от медицины частные письма. Те не обращают на них никакого внимания. Но это не останавливает Земмельвейса, и он упрямо продолжает свои наблюдения. Раз за разом он получает подтверждения своей догадки. В обстановке неприятия со стороны коллег он не имеет права ошибаться. Потому трагический случай, единственный с момента внедрения метода Земмельвейса, чуть было не поверг ученого в состояние паники. В течение нескольких дней он потерял 12 из 13 своих пациенток, несмотря на то что все санитарные процедуры были выполнены им безукоризненно.

Современному человеку это может показаться дикостью, но после занятий на трупах тщательно мыть руки в то время было делом необязательным – достаточно было сполоснуть их или вытереть о носовой платок

Пытаясь найти объяснение, Земмельвейс вспоминает, что один из своих обходов он начал с женщины с огромным фурункулом и, исследовав его, перешел к осмотру других пациенток, не обработав после этого рук. Женщина с фурункулом, единственная, и выжила. С этого момента ученый ужесточает требования к обработке рук – теперь их необходимо мыть перед осмотром каждой женщины.

В 1849 году руководство акушерской клиники отказывается продлить с Земмельвейсом контракт с формулировкой за «вызывающую деятельность». Тем не менее на заседании Общества венских врачей лекции Земмельвейса о родильной горячке вызывают повышенный интерес у практикующих коллег. Однако в вышедших после этого медицинских изданиях не нашлось места положительным комментариям к докладу ученого. Научное сообщество упорно не хотело признать правоту молодого врача, не обремененного степенями и званиями.

В 1850 году после долгих хождений по инстанциям Земмельвейс получает звание приват-доцента. Министерством образования было установлено, что приват-доцент может преподавать акушерство только на манекене – в глазах Земмельвейса это выглядит как злая насмешка. Уставший от бесконечной травли, врач возвращается в родной Пешт, где в 1851 году становится директором акушерской клиники в госпитале Св. Роха. Теперь у него есть возможность применить свою теорию на практике, не опасаясь гонений со стороны начальства. Через несколько месяцев смертность от родильной горячки в клинике опускается до рекордных 0,84 %.

В 1851 году становится директором акушерской клиники в госпитале Св. Роха в родном Пеште. Теперь у него есть возможность применить свою теорию на практикене опасаясь гонений со стороны начальства. Через несколько месяцев смертность от родильной горячки в клинике опускается до рекордных 0,84 %.

Венгерские власти во многом поддержали идеи Земмельвейса. В акушерские клиники была направлена специальная директива о необходимости профилактики родильной горячки по предложенному доктором способу. В 1855 году ученый становится профессором Пештского университета и его метод успешно применяется в университетской акушерской клинике. В 1861 году публикуется его книга «Этиология, сущность и профилактика родильной горячки». Однако большинство именитых медиков восприняло этот труд если не нарочито равнодушно, то с небывало резкой критикой. На предложения Земмельвейса оплатить за свой счет и провести семинары по профилактике родильной горячки коллеги отвечают ему по большей части ледяным молчанием. Находящийся на грани срыва Земмельвейс публикует пять открытых писем, где прямо ставит в вину медицинским светилам гибель тысяч женщин: «Кто виноват в том, что через пятнадцать лет после появления теории предупреждения родильной лихорадки рожающие женщины продолжают умирать? Не кто иной, как профессора акушерства». Он угрожает объявить во всеуслышание, что главная угроза исходит от немытых рук акушеров. Приняв вызов, видные медики выступают единым фронтом, несмотря на то что правота Земмельвейса подтверждена и другими врачами. Один из ярых противников ученого, немецкий врач Густав Михаэлис, кончает жизнь самоубийством, когда, решив доказать опытным путем несостоятельность теории Земмельвейса, получает результат, прямо противоположный ожидаемому. Менее совестливые коллеги иной раз даже шли на подтасовку статистических данных только ради того, чтобы осадить выскочку из Пешта. Акушеры Праги, в руках которых погибало до половины всех рожениц, превзошли в злословии все разумные пределы. Среди самых ожесточенных гонителей Земмельвейса, к сожалению, были и великие ученые – например, Рудольф Вирхов, который на Общегерманской конференции врачей и ученых-натуралистов нанес Земмельвейсу сокрушительный удар.

Научное сообщество упорно не хотело признать правоту молодого врача, не обремененного степенями и званиями

Мир для Игнаца рухнул: в нем правили слепцы. Эти самодовольные, до бровей укутанные в мантии традиционных концепций книгочеи заставляли людей, призванных дарить жизнь, быть палачами. Их недальновидность и чванство обрекали на смерть ежедневно десятки женщин. Ученый был готов к тому, что его имя будет поругано и забыто. Пусть! Ему не нужны ни слава, ни почести, лишь бы другие акушеры видели, откуда приходит смерть, и не давали ей шанса…

В 1855 году ученый становится профессором Пештского университета и его метод успешно применяется в университетской акушерской клинике.

За спиной Земмельвейса уже в голос говорят о том, что он не в себе. Угрюмый, вспыльчивый, готовый видеть врага в каждом, он еще немного и наверняка кого-нибудь убьет или покалечит. По заключению профессора Балосса его решают незамедлительно поместить в сумасшедший дом. 30 июля 1865 года Земмельвейсу предлагают по служебной надобности посетить психиатрическую лечебницу в Лазаретгассе, недалеко от Вены. Несмотря на плохое самочувствие (врач отметил у себя настораживающие симптомы вскоре после того, как порезался на операции), Земмельвейс соглашается.

Один из ярых противников ученого, немецкий врач, кончает жизнь самоубийством, когда, решив доказать опытным путем несостоятельность теории Земмельвейса, получает обратный результат

Когда за ним захлопнулась тяжелая дверь палаты, он осознал, что попал в ловушку, из которой ему никогда не выбраться. Его убеждали, что скоро он будет свободен, назначали обливания холодной водой и горы слабительных препаратов, как это было принято в психиатрии того времени. Истощенный, измученный таким «лечением» и нарастающей лихорадкой, Земмельвейс пытался бежать и был жестоко избит санитарами. 13 августа 1865 года его бездыханное тело было обнаружено дежурным персоналом в углу темной палаты для буйных. Ни коллеги, ни родственники не пришли проводить профессора в последний путь.

Метод Земмельвейса не канул в Лету после его смерти. Нашлось немало акушеров, которые поверили в эффективность профилактики родовой горячки, тайно от начальства внедрили идеи ученого на практике и пришли к поразительным результатам. Английский врач Джозеф Листер через 18 лет после открытия Земмельвейса предложит свой метод антисептической обработки карболовой кислотой, и ему наконец удастся убедить научные круги в важности обеззараживания рук и инструментария врачей. В дальнейшем правила асептики и антисептики станут для медиков одной из основ профессии.

В 1891 году останки великого врача, положившего начало борьбе с больничной инфекцией, Игнаца Земмельвейса были перенесены в Будапешт. В 1906 году состоялось торжественное открытие памятника, установленного на пожертвования врачей со всего света. Уважение и признательность его авторы выразили в короткой надписи на постаменте: «Спасителю матерей».

Уильям Томас Грин Мортон

1819–1868

Ученик Рембрандта, голландский художник XVII века Ян Викторе оставил после себя ряд замечательных полотен. Интересно, что во многих его картинах есть сюжет про пациента, которому удаляют зуб. Не известно, отражал ли художник в своих полотнах собственный опыт расставания с зубами или он был только впечатлительным наблюдателем процесса, но на картинах гениально отражены переживания несчастных, попавших в руки к лекарю или цирюльнику. Вероятно также, что в нас генетически, с самых древних времен, заложен страх перед зубной болью, по сравнению с которой меркнут многие другие страдания. И неудивительно, что авторство в изобретении лекарственного обезболивания (анестезии) принадлежит именно дантисту.

Вклад в медицинскую науку:

• Первое применение эфирного наркоза

Вклад в развитие медицины:

• Анестезиология

• Стоматология

• Хирургия

• Медицинская химия

Бостонские дантисты

В 1844 году на публичной лекции в Хартфорде (штат Коннектикут, США) химик Колтон демонстрировал свойства закиси азота – веселящего газа. От добровольцев, желающих порезвиться, не было отбоя. Пробираясь к сцене, они то и дело задевали серьезного мужчину с густыми бакенбардами, расположившегося у прохода и не сводящего глаз с лектора и его экспоната – мешка с газом. Надышавшись закисью азота, молодые люди начинали громко смеяться, приплясывать, разговаривать и раскачивались, словно пьяные. Один из них неловко упал и серьезно повредил ногу, но при этом продолжал хохотать и гримасничать, будто не замечал боли.

Авторитетный хирург, главный врач Бостонского госпиталя Джон Уоррен приглашает Уэллса продемонстрировать обезболивание на встрече городского медицинского общества

Когда представление закончилось, в комнату, где Колтон собирал реквизит, постучали. На пороге стоял тот серьезный мужчина с бакенбардами. «Хорас Уэллс, дантист», – вежливо представился он и, на секунду замявшись, попросил у химика продать ему пару мешков с газом для научных целей. Уэллс сообщил, что его интересует, как газ влияет на чувствительность, а он, будучи дантистом, ежедневно имеет дело с болью. Колтон не усомнился в том, что закись азота нужна гостю не для того, чтобы смешить гостей, ведь перед ним стоял, как было видно из всего, человек строгих правил и, что еще больше привлекло химика, склонный к науке. И Колтон решился на продажу реквизита: в конце концов, полвека назад англичанин Дэви именно тогда, когда у него самого разболелся зуб, и обнаружил, что закись азота способна утолять боль.

На следующий день в кабинете Уэллса состоялся эксперимент по применению закиси азота в медицинских целях. В нем помимо Уэллса участвовал и его давний друг – дантист Риггс, которому предстояло на фоне действия веселящего газа удалить приятелю подпорченный кариесом зуб. «Как самочувствие?» – после процедуры поинтересовался Риггс у сидящего в кресле Уэллса. Тот, покосившись на лежащий в лотке пожелтевший зуб, ответил: «Так, кольнуло что-то, но, знаешь, боли – никакой!» Сердце Уэллса восторженно стучало, и отнюдь не по причине вдыхания веселящего газа.

В 1842 году Уильям окончил Балтиморский стоматологический колледж.

Уэллс провел еще 15 удалений зубов под действием закиси азота, и все прошли без выраженной боли. Он спешит сообщить о своем открытии на медицинском факультете Бостонского университета. Авторитетный хирург, главный врач Бостонского госпиталя Джон Уоррен приглашает Уэллса продемонстрировать обезболивание на встрече городского медицинского общества. И вот настает заветный момент. Поднося мундштук мешка с газом ко рту пациента, Уэллс предвкушает оглушительную славу, которая вот-вот снизойдет на него, заурядного провинциального дантиста. Пациент открыл рот пошире, как просил врач, закрыл глаза, и Уэллс намертво зажал зуб инструментом. Тот звук, который он услышал через пару секунд, звучал в его памяти дольше и громче, чем последовавшие за этим смешки и реплики из зала. Распахнувший перед ним свою пасть парень противно, по-бабьи взвизгнул.

Среди находившихся в зале был и выпускник Гарвардской медицинской школы Уильям Мортон. Когда его соседи вскакивали с мест с криками «Позор!», «Обман!», он испытывал огорчение, жалость, растерянность – все что угодно, кроме злорадства. Ведь Хорас Уэллс некогда был его учителем и компаньоном – совладельцем мелкой стоматологической клиники. В 1842 году они пытались открыть новое дело в Бостоне – устанавливать пациентам протезы конструкции самого Мортона. Однако процедура обработки корней зубов перед протезированием была очень болезненной, и новый метод не прижился. Вскоре распался и деловой союз двух дантистов.

Его отец мечтал, чтобы сын стал врачом, и всячески поощрял его игры в доктора даже тогда, когда чадо чуть не отравило самодельной «микстурой» собственную сестру

Уильям Мортон был родом из Чарлтона (штат Массачусетс). Его отец, владелец лавки и небольшой фермы, мечтал, чтобы сын стал врачом, и всячески поощрял его игры в доктора даже тогда, когда чадо чуть не отравило самодельной «микстурой» собственную сестру. В 1842 году Уильям окончил Балтиморский стоматологический колледж. И хотя лишать сограждан больных зубов было делом доходным, тщеславному Мортону оно казалось слишком мелким. Потому, возможно, он и изобретает оригинальную конструкцию зубного протеза и вскоре знакомится с Уэллсом, опытным дантистом, также помышляющим о быстрой славе. Дела у учрежденной ими клиники на лад так и не пошли, и в 1843 году пути компаньонов расходятся. Отныне методы обезболивания при стоматологических манипуляциях каждому из них предстоит искать самостоятельно. Но фиаско Уэллса в 1844 году надолго выбивает того из седла, а Мортон вынужден искать другие анестезирующие вещества помимо закиси азота.

Почему важно слушать учителя

Ученый Чарльз Джексон был по образованию врачом, но большую часть времени посвящал изучению химии и минералогии, которые он преподавал в Гарвардской медицинской школе. Предметом его интереса с некоторого времени был эфир, обезболивающие и усыпляющие свойства которого описали еще Парацельс и Фарадей.

«Знакомство» Джексона с эфиром произошло случайно – он использовал пары эфира как составную часть противоядия, когда во время очередного опыта отравился парами хлора. Под действием эфира боль в обожженном горле стихла и наступило приятное расслабление. На следующий день Чарльз обложился книгами, в которых были описаны эфир и его свойства, и принялся делать выписки из них.

30 сентября 1846 года Мортон впервые опробовал пары эфира на своем пациенте Эбене Фросте, чудовищно боявшемся боли при удалении зуба.

У Джексона не было возможности проводить испытания на пациентах, потому что врачебную практику он забросил без сожаления. Как-то в разговоре ему между делом пришлось поведать о чудесных свойствах эфира своему другу и ученику по Гарвардской медицинской школе дантисту Уильяму Мортону, молодому, но весьма деловитому и целеустремленному. И в голове у того сразу же возник привлекательный план: а не есть ли эфир то самое вещество, которое он до сих пор тщетно искал для обезболивания? Проверку своего предположения Мортон решил не откладывать в долгий ящик.

Поначалу Мортон проводит испытания на своих собаках. В первый раз дело закончилось тем, что питомцы, пришедшие в беспокойство от непривычного состояния, опрокинули бутылку с жидкостью на пол. Спустя некоторое время мать Уильяма, зашедшая проведать сына, увидела его мирно посапывающим на полу рядом с тряпкой, которой он вытирал образовавшуюся лужу. Для продолжения опытов Мортон через несколько дней изобрел простейший ингалятор в виде непромокаемого мешка. С его помощью удалось так глубоко усыпить собак, что те теряли болевую реакцию.

Он изобретает оригинальную конструкцию зубного протеза и вскоре знакомится с Уэллсом, опытным дантистом, также помышляющим о быстрой славе

Джексон по-прежнему дружески делится с Мортоном новыми выявленными им данными о свойствах эфира и способах его применения. Тогда Уильям решается на проведение опыта на себе самом. Вот как он описывает это в мемуарах: «Я приобрел эфир фирмы Барнетта, взял бутылку с трубкой, заперся в комнате, уселся в операционное кресло и начал вдыхать пары. Эфир оказался настолько крепким, что я чуть было не задохнулся. Однако желаемый эффект не наступил. Тогда я намочил носовой платок и поднес его к носу. Я взглянул на часы и вскоре потерял сознание. Очнувшись, я почувствовал себя словно в сказочном мире. Все части тела будто онемели. Я отрекся бы от мира, если бы кто пришел в эту минуту и разбудил меня. В следующий момент я верил, что, видимо, умру в этом состоянии, а мир встретит известие об этой моей глупости лишь с ироническим сочувствием. Наконец, я почувствовал легкое щекотание в фаланге третьего пальца, после чего попытался дотронуться до него большим пальцем, но не смог. При второй попытке мне удалось это сделать, но палец казался совершенно онемевшим. Мало-помалу я смог поднять руку и ущипнуть ногу, причем убедился, что почти не чувствую этого. Попытавшись подняться со стула, я вновь упал на него. Лишь постепенно я опять обрел контроль над частями тела, а с ним и полное сознание. Я тотчас же взглянул на часы и обнаружил, что в течение семи-восьми минут был лишен восприимчивости».

В голове у Мортона сразу же возник привлекательный план: а не есть ли эфир то самое вещество, которое он до сих пор тщетно искал для обезболивания?

В дневнике Мортона дата 30 сентября 1846 года была обведена кружком: это был день, когда он впервые опробовал пары эфира на своем пациенте Эбене Фросте, чудовищно боявшемся боли при удалении зуба. А 16 октября в Бостонском госпитале состоялась операция, вошедшая в историю медицины. Хирургом был Джон Уоррен, два года назад предоставивший Уэллсу возможность продемонстрировать действие закиси азота, а пациентом – Гилберт Эббот, молодой человек, имевший крупную сосудистую опухоль под нижней челюстью. Перед началом операции Мортон дал пациенту подышать парами эфира.

16 октября 1846 года в Бостонском госпитале состоялась операция с применением эфирного наркоза, вошедшая в историю медицины

Когда операция закончилась, Уоррен обернулся к аудитории, состоявшей из профессуры и ведущих докторов госпиталя, и, поджав в улыбке губы, произнес: «Господа, это не обман!» Врачебная комиссия чуть было не замучила расспросами проснувшегося Эббота, ошеломленного суетой и гвалтом вокруг, но ему в самом деле поведать было нечего: он не чувствовал во время операции ровным счетом ничего.

Борьба за пьедестал

9 ноября 1846 года на заседании Бостонского медицинского общества Уоррен зачитал доклад «Нечувствительность во время хирургических операций, произведенная ингаляцией», положив начало всемирному внедрению эфирного наркоза.

До Европы весть о революционном методе обезболивания дошла за считаные недели. В конце декабря, через четыре дня после публикации в Лондонской медицинской газете сообщения о применении эфира, была произведена под наркозом ампутация бедра по поводу осложнений гнойного поражения коленного сустава. Ее выполнил выдающийся шотландский хирург Роберт Листон – непререкаемый авторитет в медицинских кругах. После этого с эфирным обезболиванием стали проводиться десятки операций и родов. В России первым эфирный наркоз применил Ф. И. Иноземцев: в феврале 1847 года он удалил у пациентки пораженную раком молочную железу. Ровно через неделю эфир на операции впервые применил великий Н. И. Пирогов, которому уже летом 1847 года выпадет спасать сотни русских солдат на Кавказе с помощью этого чудесного вещества.

Вышедший из операционной Бостонского госпиталя знаменитостью, Мортон решает запатентовать свой метод. Но и Джексон, что ранее держался в стороне, боясь неудачи, также стал претендовать на часть славы, доставшейся расторопному ученику. Отношения между ними рухнули в одночасье. Оба демонстративно отказались высчитывать долю, полагающуюся каждому за совершение открытия. Парижская академия наук наградила Джексона знаком Почетного легиона. Бостонское же общество врачей признало автором Мортона. В медицинских кругах имя Мортона, давшего первый наркоз, звучало куда чаще и громче, нежели Джексона, ограничившегося теоретическими разработками. Патент был выдан на два имени, но это так и не примирило бывших друзей и соратников.

9 ноября 1846 года на заседании Бостонского медицинского общества Уоррен зачитал доклад «Нечувствительность во время хирургических операций, произведенная ингаляцией», положив начало всемирному внедрению эфирного наркоза.

Пытался претендовать на лавры первооткрывателя наркоза и врач из Джорджии Кроуфорд Лонг. Еще в марте 1842 года он впервые провел небольшую операцию, дав пациенту вдохнуть пары эфира вместо привычного виски. Но заявить тогда о новом методе обезболивания Лонг не посчитал нужным, потому его попытки оспорить первенство Мортона в 1849 году ни к чему не привели.

Для бедняги Хораса Уэллса открытие, совершенное его учеником, стало последним ударом по самолюбию и вновь напомнило об испытанном позоре с закисью азота. Нервы его были расшатаны донельзя.

В январе 1848 года в приступе очередной депрессии он сводит счеты с жизнью.

Сиюминутный успех, почести, богатство – не те категории, которыми измеряется вес открытий, изменяющих мир. В этом обновленном мире становится меньше боли и страданий – значит, он меняется к лучшему

Патент на эфирный наркоз не принес счастья и его обладателям. Постоянная борьба за право считаться первым в прямом смысле слова свела в 1873 году Джексона с ума, и он окончил свои дни в сумасшедшем доме. Уильям Мортон напрасно надеялся на получение крупных дивидендов от своего изобретения: никто не собирался ему их выплачивать, несмотря на то что эфир стал применяться хирургами повсеместно. Мортон скоропостижно скончался на нью-йоркской улице в 1868 году, получив всемирную славу, но так и не обретя сколько-нибудь значимого материального достатка.

История примирила всех, кто так или иначе был связан с совершением открытия, подарившего миллионам людей надежду на выздоровление без боли. Благодарные потомки оценили вклад каждого из них. На памятнике Уэллса на кладбище в Нью-Йорке написано: «Гораций Хорас Уэллс, изобретатель анестезии». В Джефферсоне под изваянием Кроуфорда Лонга можно прочитать: «Первый изобретатель обезболивания». В мемориальном музее в Плимуте выставлено кресло с сопроводительной надписью: «Сидя в этом кресле, доктор Чарльз Джексон открыл анестезию эфиром». На пьедестале памятника Мортону высечено: «До него хирургия во все времена была мучением, а отныне наука властвует над болью». Впрочем, так ли это важно, кому на самом деле принадлежит первенство? Сиюминутный успех, почести, богатство – не те категории, которыми измеряется вес открытий, изменяющих мир. В этом обновленном мире становится меньше боли и страданий – значит, он меняется к лучшему.

Рудольф Людвиг Карл Вирхов

1821–1902

На вступительном экзамене в институт 17-летний Рудольф Вирхов выбрал тему сочинения «Жизнь, исполненная труда и борьбы, есть не иго, но благословение».

Неужели уже тогда молодой человек предчувствовал, что судьба его сложится непросто? Как бы то ни было, но ему, упрямому, настойчивому, честному, ищущему, в период крушения монархий и образования новых империй пришлось сражаться – не за собственное благополучие и теплое место под солнцем, а за обездоленных и угнетаемых. Именно в этом видел свой моральный долг и предназначение великий ученый и общественный деятель Рудольф Вирхов, именно этому он посвятил всю свою жизнь.

Вклад в медицинскую науку:

• Один из основоположников патологической анатомии

• Автор учения о клеточной патологии

• Автор идеи общественного здравоохранения

Вклад в развитие медицины:

• Общая медицина

• Патологическая анатомия

• Патологическая физиология

• Гистология и цитология

• Организация здравоохранения

• Санитарная гигиена

• Медицинское образование

На разных языках

Преподаватель греческого языка кеслинской гимназии Грибен был и расстроен, и зол. Его попытка насолить выпускнику Вирхову с треском провалилась. Грибен был единственным, кто выступил против выдачи юноше аттестата зрелости. На вопросы недоумевающих коллег учитель отвечал невпопад – что-то про нравственную незрелость, хотя его нелюбовь к Вирхову объяснялась просто. Еще до поступления в гимназию Рудольф занимался классическими языками с проповедником в родном Шифельбейне (прусская Померания). Торговые дела его отца шли вполне сносно, и тот мог себе позволить нанять сыну домашнего учителя. Преподаватель сразу отмел заучивание языковых правил и занимался с учеником переводами с греческого и наоборот – на греческий. Так Рудольф развил в себе врожденную грамотность, а еще и овладел несколькими языками. Одним из них была латынь. Директор кеслинской гимназии Отто Мюллер слыл большим знатоком латинской литературы, что обеспечило Рудольфу его благосклонность. Потому кляузы Грибена на неудовлетворительное поведение Вирхова руководитель учебного заведения автоматически отправлял в корзину. Зубрежка нудных правил, которой придерживался Грибен, была неприемлема для Рудольфа, да и бесполезна, и юнец всем своим видом показывал, как ему скучно на уроках греческого, хотя к выполнению им заданий, по сути, придраться было невозможно. Это бесило Грибена еще больше.

Незадолго до конфликта Вирхова с министерством Вюрцбургский университет в Баварии приглашает уже завоевавшего авторитет ученого возглавить кафедру патологической анатомии

За время обучения в гимназии Рудольф самостоятельно выучил еще итальянский язык и иврит и почувствовал в себе влечение к истории и медицине. Поэтому загодя подал заявление о зачислении в Медико-хирургический институт Фридриха-Вильгельма в Берлине. Воспитанники находились на полуказарменном положении и поневоле имели большую возможность заниматься дополнительно, нежели их университетские сверстники. В институте располагалась обширнейшая медицинская библиотека и в качестве репетиторов для студентов работали специально приглашенные действующие врачи. Высокий уровень обучения, природная склонность Вирхова к знаниям, его старательность в учебе, граничащая с самоотверженностью, сделали свое дело: 21 октября 1843 года 22-летний Рудольф блестяще защитил диссертацию на тему «Воспаление роговицы» и стал доктором медицины.

В стенах Шарите

Медико-хирургический институт ежегодно направлял на стажировку в качестве младших ординаторов в престижный берлинский госпиталь Шарите 30 выпускников. Как раз по окончании Вирховым учебы в институте в Шарите открылась новая вакансия научного ассистента, в обязанности которого входили исследования и научный анализ, необходимые в сложных клинических случаях для установления диагноза. Начальник института Гримм через Военномедицинское управление предлагает для замещения новой вакансии одного из лучших выпускников – Вирхова. Новым назначением недоволен лишь Шенлейн, бывший преподаватель Рудольфа, имевший в Шарите свою отдельную клинику. Неудовольствие профессора вызвало то, что Военно-медицинское управление, за которым в данной ситуации оставалось последнее слово, буквально поставило его перед фактом назначения. В отместку Шенлейн демонстративно заявил об отсутствии у его клиники какой бы то ни было необходимости в научном ассистенте.

21 октября 1843 года 22-летний Рудольф блестяще защитил диссертацию на тему «Воспаление роговицы» и стал доктором медицины.

Вступив в должность, Вирхов дополнительно исполняет обязанности ассистента прозектора Шарите, профессора Фрорипа, предпочитая клинической практике патологическую анатомию. Профессор Фрорип с удовольствием делится своими знаниями с ассистентом и курирует написание им первых научных статей: о флебите и свертываемости крови. В 1846 году Фрорип оставляет должность и рекомендует назначить на нее Вирхова. На это согласна вся профессура Шарите – но за исключением того же профессора Шенлейна, которому не дает покоя давняя обида.

Он впервые ввел демонстрационные курсы для студентов, где на свежих препаратах можно было изучать конкретные клинические случаи

В конце концов все же, после долгого и эмоционального разговора с Фрорипом, он соглашается с назначением, а через некоторое время профессор станет приходить на вскрытия, проводимые Вирховым, а потом и спрашивать совета у молодого прозектора. Когда годы спустя отношения между ними станут и вовсе по-дружески теплыми, Шенлейн с гордостью будет вспоминать, что великий Вирхов когда-то был «его прозектором».

С 1846 года Вирхов начал читать курс лекций по практической патологической анатомии и через год был принят в ученую корпорацию медицинского факультета Берлинского университета. В 1847 году совместно со своим другом, видным ученым Рейнхардтом, он основывает научный журнал «Архив патологической анатомии и физиологии и клинической медицины», известный впоследствии как Вирховский архив, в котором за все время существования издания будут опубликованы сотни работ ученого.

Защитник бедноты

В 1848 году в прусской провинции Верхняя Силезия вспыхнула эпидемия тифа. 18 февраля Министерство народного просвещения командирует прозектора Шарите доцента Вирхова в эпицентр катастрофы, с тем чтобы он подверг ситуацию тщательному научному анализу и представил результаты командировки медицинскому сообществу

Увиденное поражает Вирхова до глубины души. Нищета, голод, необразованность населения Силезии – вот что, считает Вирхов, страшнее самой болезни и во многом ее причина. 15 марта на заседании Общества научной медицины подробный доклад Вирхова произвел эффект взрыва бомбы. Ученый не ограничился статистикой и описанием клинической и патологоанатомической картины заболевания – он честно и безжалостно обвинил власти в том, что люди в Верхней Силезии брошены на произвол судьбы с самого своего рождения, а их жизнь, ввиду отсутствия элементарной опеки со стороны государства, – это лишь существование, недостойное человека. Выводы Вирхова сводились к необходимости кардинального переформирования государственного управления.

С 1846 года Вирхов начал читать курс лекций по практической патологической анатомии и через год был принят в ученую корпорацию медицинского факультета Берлинского университета.

Слова молодого ученого звучат на фоне разгорающейся в Европе и Германии революции. Профессор призывает научное сообщество озаботиться положением бедняков. По его словам, «врачи – естественные защитники бедных, и социальный вопрос попадает в значительной степени в их юрисдикцию». Вирхов говорит о необходимости формирования системы «общественного здравоохранения», в компетенцию которого помимо медицины входили бы забота о стариках, детях, инвалидах, вопросы общественной гигиены и обеспечения должного уровня жизни, в частности жилья и питания. При содействии друга Вирхова – Леубушера – в июле 1848 года выходит первый номер еженедельного журнала «Медицинская реформа», на страницах которого ученый пропагандирует свои идеи.

Ученый описал клеточное строение многих органов и тканей, в частности соединительной ткани. Вирхову же принадлежит известное емкое выражение, что «болезнь – это жизнь, но в измененныхусловиях»

Но, как водится, время революционной романтики быстро сменили годы реакции. Воспользовавшись предвыборной ситуацией, министерство образования в мае 1849 года обвинило Вирхова в незаконной агитации в стенах Шарите и отстранило от должности научного ассистента. Ученый решает оставить заодно и место прозектора. В июне в прощальной статье последнего номера «Медицинской реформы» он с нескрываемым сожалением пишет: «Мы слишком много верили в силу разума перед грубым насилием, культуры – перед пушками; мы осознали наши заблуждения».

В Вюрцбурге

Незадолго до конфликта Вирхова с министерством Вюрцбургский университет в Баварии приглашает уже завоевавшего авторитет ученого возглавить кафедру патологической анатомии. Понимая, что в Берлине его реноме как неудобного для власти человека может только навредить работе, Вирхов соглашается на предложение. В Вюрцбурге, далеком от политических баталий, профессор все свои силы отдает преподаванию и исследованиям. Он впервые ввел демонстрационные курсы для студентов, где на свежих препаратах можно было изучать конкретные клинические случаи. Рассматривая патологические изменения во всем организме, будущие врачи делились предположениями о диагнозе, характере заболевания и причине смерти. Вирхов учит студентов «видеть и мыслить микроскопически» – оценивать патологические изменения на уровне тканей.

Вюрцбургский период оказался плодотворным для Вирхова в плане написания им научных работ по патологической анатомии и антропологии: ученый исследует вопросы распространения кретинизма в баварских провинциях. В это же время под редакцией Вирхова выходит «Руководство к частной терапии» – великолепный труд, охватывающий все существующие на тот момент отделы терапии и ставший на многие годы научным пособием для врачей всего мира.

В июле 1848 года вышел первый номер еженедельного журнала «Медицинская реформа», на страницах которого ученый пропагандировал свои идеи.

Правительство Баварии включает Вирхова в комиссию по изучению причин разразившейся в Шпессарте голодной эпидемии. Доклад ученого оказался не столь резким, как его выступление в Берлине по Силезии, но тем не менее ученый вновь утверждает, что «образование, благосостояние и свобода – единственные гарантии длительного здоровья народа».

Клетка от клетки

Спустя семь лет ученому суждено вернуться в Берлин: в 1856 году в университете создана кафедра патологической анатомии, и к тому времени в этом разделе медицины позиция Вирхова стала недосягаемой. Сменилось и руководство министерства образования, потому ничто не мешает ученому продолжить работу на старом новом месте. Вирхов возвращается с обязательным условием: создание на базе госпиталя Шарите Института патологии. Впоследствии при новом институте будет открыт знаменитый патологоанатомический музей, число препаратов в котором через 30 лет достигнет 17 тыс. штук.

В 1891 году Вирхов удостоен звания «Почетный житель Берлина», а 15 октября 1892 года ученый становится ректором Берлинского университета.

В 1858 году Вирхов впервые заявляет, что им найдено – ни много ни мало – «связное объяснение тех опытных данных, на которых следует в настоящее время построить биологическое учение и из которых следует вывести патологическую теорию». Речь идет об учении о целлюлярной (клеточной) патологии, суть которой заключается в том, что патологические процессы, протекающие в организме, изначально обусловлены изменениями, происходящими в «строительном материале» тела – в клетках. Эта идея – часть общей клеточной теории, также сформулированной Вирховым. Организм представляется ученому «совокупностью живых клеток, организованных подобно государству». Перефразируя родоначальника эмбриологической теории Гарвея, утверждавшего, что все живое произошло из яйца (omne vivum ex ovo), Вирхов выводит новый биологический закон: клетка происходит только от клетки (omnis cellula е cellula). Несмотря на ошибочное предположение ученого о физиологической самостоятельности каждой клетки, книга «Целлюлярная патология» произвела революцию в физиологии и медицине. В опубликованных на эту тему лекциях Вирхов предлагает новый взгляд на ряд конкретных патологических процессов: опухолей, воспалений, в том числе туберкулезного, регенерации. Им введены в обиход такие термины, как «лейкемия», «эмболия», «амилоидное перерождение», предложена классификация опухолевых процессов, разработана методология проведения вскрытия. Ученый описал клеточное строение многих органов и тканей, в частности соединительной ткани. Вирхову же принадлежит известное емкое выражение, что «болезнь – это та же жизнь, но в измененных условиях».

Прогрессист

В конце XIX века имя Вирхова с благоговением произносили врачи всего мира, его авторитет для них был непререкаемым. Учиться у него съезжались специалисты со всего света. В 1856 году Лондонское королевское общество выбрало ученого своим почетным членом, в 1859 году Вирхов становится членом-корреспондентом Парижской, а в 1881-м – Петербургской академий наук. В России Вирхов неоднократно читал лекции и состоял почетным членом Русского хирургического общества.

Будучи членом прусского ландтага (земельного собрания) с 1861 года, Вирхов вплотную занимался реализацией своих идей в области «общественного здравоохранения» и санитарной гигиены. Он изучал проблемы отведения сточных вод, постройки больниц и школ, сбора медицинской статистики. В 1862 году, заняв кресло в палате депутатов (сейме), Вирхов первым делом требует взять под контроль сейма бюджет ввиду бездарного распоряжения государственными средствами со стороны министерств. В течение трех последующих лет он самый яркий представитель оппозиции в противостоянии сейма и правительства. Свою политическую позицию он описывает так: «Как естествоиспытатель я не могу быть никем, кроме республиканца. Республика – единственный строй, где могут быть реализованы законы природы и природа человека». Вирхов и его соратники называют себя прогрессистами – сторонниками прогресса.

Будучи членом прусского ландтага с 1861 года, Вирхов вплотную занимался реализацией своих идей в области «общественного здравоохранения» и санитарной гигиены

В 1862 году министром-председателем правительства Пруссии становится Отто фон Бисмарк, и через два года страна вступает в эпоху войн за объединение Германии. Несмотря на свое неприятие политических шагов властей, Вирхов создает Берлинское общество помощи германским действующим армиям. Во время Австро-прусской войны под эгидой общества он сам работает в лазаретах, во франкопрусскую кампанию организует и сопровождает военно-санитарный поезд во Францию и обратно.

По окончании Франко-прусской войны и после создания Германской империи Вирхов на некоторое время оставляет политику. «Я не гожусь теперь в представители страны, – обосновывает он свое решение. – При существующем ее настроении мне нечего делать в парламенте».

В конце XIX века имя Вирхова с благоговением произносили врачи всего мира, его авторитет для них был непререкаемым. Учиться у него съезжались специалисты со всего света

Пока воздух сотрясают победные марши, он вновь погружается в науку. В 1874 году Вирхова с почестями принимают в Берлинскую академию наук. Однако в 1880 году он решает вернуться в политическую жизнь: ученого избирают в рейхстаг представителем от Берлина.

Там он по-прежнему выступает лидером про-грессистской партии, которая затем преобразуется в «партию свободомыслящих». Его активная позиция и приверженность идеалам вызывают уважение даже у политических соперников. В 1891 году Вирхов удостоен звания «Почетный житель Берлина», а 15 октября 1892 года ученый становится ректором Берлинского университета.

Интересов Вирхова хватило бы на несколько жизней. При этом каждым делом он занимается серьезно, вникая в суть, и с невероятным пылом. Он участвует в раскопках Трои Шлиманом и пишет работы о бронзовом веке, курганах и древних постройках. Они пропитаны духом преклонения перед наследием предков и любовью к родной земле. В течение многих лет Вирховым проводились антропологические исследования (в особенности в области изучения строения черепа – краниологии). Неутомимым профессором учреждены Немецкое антропологическое общество, Берлинское общество антропологии, этнологии и древней истории, Германский музей одежд и домашней утвари, а также этнологический журнал. Перу Вирхова принадлежит ряд педагогических трудов, в том числе о медицинском образовании.

Рядом с госпиталем Шарите в Берлине установлен необычный памятник Рудольфу Вирхову. Скульптор Фриц Климш изобразил не самого ученого, а две сошедшиеся в смертельной схватке фигуры. Принято считать, что они символизируют здоровье и болезнь. Но жизнь великого ученого позволяет увидеть в этом символе и то, чему он отдал не меньше сил, чем медицине, – борьбу с несправедливостью, необразованностью, нищетой.

Луи Пастер

1822–1895

Если дела человека, использовавшего предоставленный ему шанс, становятся достоянием истории, это событие нередко сопровождается мифами и легендами, сочиненными благодарным окружением. Так, согласно одной из них, посланник некоего господина явился к химику Луи Пастеру в его лабораторию на улице Ульм в Париже, чтобы передать тому вызов на дуэль за якобы нанесенное вельможе оскорбление. Спокойно выслушав посетителя, Пастер поставил перед ним две колбы из своего арсенала, после чего задумчиво произнес: «Ну что ж, в этом случае я имею право выбрать оружие. В одной из этих колб – возбудитель оспы, в другой – обычная вода. Если тот, кто вас послал, готов выпить одну из этих жидкостей, я выпью вторую». Лицо незваного гостя от возмущения налилось кровью, усы хищно встопорщились. Невнятно проклокотав что-то сквозь зубы, сей же час мужчина выскочил вон. С того дня незадачливого секунданта, как и того, что так жаждал схватки с пожилым, наполовину парализованным ученым, Пастер больше никогда не видел. И слава Богу, ведь склянкам на столе Пастера предстояло спасти не только его собственную жизнь, а значительно больше!

Вклад в медицинскую науку:

• Основоположник микробиологии и иммунологии

• Основоположник вакцинации

• Родоначальник стереохимии

Вклад в развитие медицины:

• Микробиология

• Инфекционные болезни

• Иммунология

• Эпидемиология и санитарная гигиена

• Медицинская химия и фармакология

Нежданное сватовство

Ректор Страсбургского университета Лоран был озадачен не на шутку, когда однажды утром получил письмо от адъюнкт-профессора химии Луи Пастера, который не проработал в университете еще и года, а уже прислал приватное послание. Вскрывая его, Лоран предполагал, что в нем наверняка содержится просьба о прибавке жалования или предложение о корректировке учебного плана: такие письма приносили ректору с поразительным постоянством.

Но в этот раз интуиция Лорана подвела. 26-летний профессор просил в письме руки дочери ректора – Мари. Ситуация была бы более или менее понятной, если бы кандидата в женихи связывали с мадемуазель Лоран хоть какие-либо отношения. Но приславший письмо Пастер видел Мари лишь однажды – при официальном визите в дом

ректора. Тем не менее текст письма был, как и полагается в подобных случаях, преисполнен волнения и отражал, судя по всему, искреннее и сильное чувство. Руки Мари добивались многие, и ее отец научился с ходу отличать влюбленность от расчетливости. Луи честно писал, что состоянием он не обладает, однако имеет отменное здоровье и доброе сердце. Над простодушной строчкой «Во мне нет ничего, что могло бы понравиться молодой девушке, но, насколько я припоминаю, все, кто узнавал меня ближе, очень меня любили» Лоран громогласно хохотал до тех пор, пока к нему в кабинет испуганно не заглянула служанка. Тогда, для вида насупив брови, ректор продолжил чтение. В будущем молодой человек видел себя ученым, химиком, если его планам суждено сбыться.

Изучение болезней вина и пива, вызванных маслянокислым брожением, позволило ученому открыть особый вид микробов, которые не нуждались в кислороде, – анаэробов

Предки Луи были из крепостных. Прадед получил вольную за четыре луидора и стал основателем династии кожевников. Луи был первым из Пастеров, кто закончил колледж и Высшую нормальную школу. Взвесив все за и против, ректор Лоран обстоятельно обсудил вопрос замужества с дочерью и, только когда удостоверился в том, что Мари не против стать мадам Пастер, дал свое согласие на брак. К счастью, здесь предчувствие Лорана не обмануло: Луи и Мари обрели семейное счастье на долгие годы.

Истина в вине

В Страсбурге Пастер продолжал изучать винные кислоты. К тому времени он уже закончил свою первую научную работу, где описал оптическую активность винной кислоты, полученной при брожении. Сравнивая ее кристаллы с кристаллами кислоты, полученной путем химического синтеза, ученый обнаружил, что по строению они зеркально отражают друг друга. Это открытие позволило Пастеру предположить различие не только в видимой структуре изомеров одного и того же вещества, но и в строении их молекул. Химические свойства и усвояемость организмом вещества, как заметил Пастер, также зависели от того, каким изомером это вещество представлено. Это был первый шаг к рождению стереохимии – науки о пространственном строении молекул, которая позже во многом пересечется с биохимией и фармацевтикой.

В 1873 году Луи Пастера избирают членом Парижской академии.

В 1854 году был создан Лилльский университет, где Пастеру предложили место декана факультета естественных наук. Среди виноделов Северной Франции мгновенно распространился слух о том, что в университете появился крупный специалист по винным кислотам. Интерес к персоне Пастера был обусловлен тем, что многие годы бичом винокурен являлись так называемые болезни вина – порча продуктов виноделия. Одному из промышленников, Биго, удалось-таки в конце 1856 года уговорить Пастера заняться изучением причин порчи свекольного сока, спирт из которого применялся для придания вину крепости. Мари Пастер в те годы в каждом письме своему батюшке сетовала, что мужа почти не видит, ибо тот дни и ночи проводит на спиртовом заводе «по уши в свекольном соке».

В виноделии процесс брожения рассматривался как цепь химических реакций, в котором микроорганизмы, в частности пивные дрожжи, выступали лишь в качестве катализатора. Вооружившись стареньким микроскопом, Пастер обнаружил, что в емкостях с испорченным продуктом содержатся посторонние бактерии и вместо спиртового происходит молочнокислое брожение. В течение нескольких лет им были собраны доказательства того, что для получения при брожении спирта или глицерина, янтарной или молочной кислот необходимо присутствие различных микроорганизмов и, более того, данный процесс является следствием жизнедеятельности этих мельчайших живых существ.

Свои опыты, призванные опровергнуть данные Пуше, Пастер начал с изобретения знаменитого сосуда с длинным, узким и волнообразно изогнутым горлышком – колбы Пастера

С того времени химик Пастер увлекся исследованием микроорганизмов. Изучение болезней вина и пива, вызванных маслянокислым брожением, позволило ученому открыть особый вид микробов, которые не нуждались в кислороде, – анаэробов. Пастер собственноручно оборудовал первую микробиологическую лабораторию, в которой проводил свои исследования. Им было установлено, что чистота эксперимента зависит от чистоты высеваемой культуры. Для этого требовалась, прежде всего, стерильная среда, и ученый применял ее нагревание до 100 градусов по Цельсию и выше. Однако кипячение в ряде случаев губительно сказывалось на свойствах среды.

В 1874 году основоположник хирургической антисептики хирург Листер признается в письме Пастеру в том, что своими собственными достижениями он целиком и полностью обязан исследованиям самого Пастера.

Тогда Пастер выявил, что в ряде случаев достаточно ее длительного одноразового нагревания до 6о градусов. Этот широко используемый поныне метод получил название «пастеризация» и позволил уничтожать вегетативные формы бактерий, сохраняя качественные свойства среды. Метод чистых культур, разработанный Пастером, лег в основу микробиологии.

Жизнь в колбе

Со времен Древнего мира было принято считать, что ряд живых существ зарождается из неживой материи. Труды Эмпедокла и Аристотеля превратили бытовые поверья в подобие научной теории, которой предстояло просуществовать века. Средневековый голландский ученый ван Гельмонт, к примеру, предлагал свой способ зарождения мышей из грязного белья и пшеницы, а его современники-богословы, в том числе Фома Аквинский, учили, что паразиты и другие «вредные» для человека животные всякий раз появляются на свет при непосредственном участии самого дьявола.

В эпоху Возрождения алхимики усиленно занимались поисками рецептуры создания гомункулуса – искусственно созданного человека. Впервые же поколебать основы теории самозарождения решился в середине XVII века врач из Тосканы Франческо Реди. В ту пору повсеместно считалось, что мухи, в частности, появляются из гниющего мяса. Реди в качестве эксперимента предложил положить в два глиняных горшка два одинаковых куска мяса и один из горшков накрыть тонкой тканью. Через некоторое время в горшке, что был открыт, обнаружились личинки, а во втором жизнь так и не зародилась: мухи не имели возможности пробраться через ткань и отложить яйца. Но этот опыт, как и более поздние попытки других ученых, заставил усомниться лишь немногих. Теория самозарождения при всей своей нелепости оказалась поразительно живучей: в середине XIX века она распространилась и на микроорганизмы, или, как было принято их тогда называть, зародыши.

Термин, до того использовавшийся лишь в юриспруденции – «иммунитет», Пастер предложил для того, чтобы обозначить отсутствие возникновения заболевания после прививки

Став в 1857 году профессором парижской Высшей нормальной школы, Пастер с начала 1860-х годов вступает в спор с биологом Пуше, утверждающим, что собственными глазами наблюдал появление зародышей в полностью изолированной среде. Свои опыты, призванные опровергнуть данные Пуше, Пастер начал с изобретения знаменитого сосуда с длинным, узким и волнообразно изогнутым горлышком – колбы Пастера. Ученый обоснованно рассчитывал на то, что микроорганизмы вместе с пылью должны осесть на стенках горлышка, не проникнув в саму колбу, где находился питательный бульон. Только после резкого поворота сосуда, при котором содержимое горлышка смывалось внутрь, через некоторое время в бульоне обнаруживались признаки роста бактерий.

В 1881 году с помощью метода аттенуации Луи Пастер разрабатывает вакцину против сибирской язвы.

Пуше, кроме всего прочего, заявлял, что воздух сам по себе плодороден, оттого в нем и появляются зародыши. Дабы доказать обратное, Пастер поднимается по склону горы Монтанвер на высоту 2 тыс. метров, где 20 сентября 1860 года вскрывает и тут же запаивает 20 колб со стерильным бульоном. Членам Парижской академии наук спустя некоторое время был предоставлен неопровержимый аргумент – 19 сосудов со все еще прозрачным содержимым. Чистый воздух Альп, заключенный в колбы, при всей своей живительности был не в силах произвести на свет даже крошечное существо. За этот блестящий опыт Пастеру в 1862 году была присуждена премия Парижской академии. Выступая в Сорбонне перед коллегами 8 апреля 1864 года, Пастер забил последний гвоздь в гроб теории самозарождения, закончив свою речь словами: «В настоящее время мы не имеем никаких оснований утверждать, что микроскопические существа появляются на свет… без участия родителей, сходных с ними».

Приручение микробов

В последующие несколько лет Пастер занят изучением болезни, поражающей яйца и гусениц тутового шелкопряда. Тем временем судьба не щадит ученого: за короткий срок он теряет трех своих дочерей. Единственный смысл жизни теперь для него – в продолжении исследований. Пастер трудится круглые сутки, без сна и отдыха, и наконец ему удается выявить инфекционную природу напасти, поставившей под удар производство шелка, и разработать метод контроля личинок шелкопряда. Как было позже подсчитано, экономический эффект открытия Пастера составил только для Франции более i млрд. франков.

Пастер выдвигает идею, согласно которой ткани и соки организма при определенных условиях становятся питательной средой для болезнетворных микроорганизмов, вследствие чего возникает инфекционное заболевание

Подводя итог своей работе, 19 октября 1868 года ученый читает в академии объемный доклад о профилактике болезней шелковичных червей. Во время выступления Пастер пытается пересилить чудовищную боль, несколько часов пульсирующую в его висках.

С неимоверным трудом он завершает выступление, и заметившие неладное коллеги спешно отправляют ученого домой. К 10 часам вечера у Пастера развивается обширный инсульт.

6 июля 1885 года антирабическая вакцина была успешно опробована на человеке и спасла жизнь девятилетнему Жозефу Мейстеру, укушенному бешеной собакой.

Семья ученого и все научное сообщество готовились к худшему. Но, к счастью, смерть в этот раз обошла Луи стороной. Несколько лет потребовалось ему для реабилитации, однако левые рука и нога на всю жизнь остались обездвиженными. Поразив большую часть мозга, недуг тем не менее пощадил ясность и остроту ума великого ученого. В 1873 году Пастера избирают членом Парижской академии. Отныне предмет его научных изысканий – инфекция как проявление жизнедеятельности микроорганизмов. Пастер выдвигает идею, согласно которой ткани и соки организма при определенных условиях становятся питательной средой для болезнетворных микроорганизмов, вследствие чего возникает инфекционное заболевание. Результаты этих исследований становятся широко известными. В 1874 году основоположник хирургической антисептики хирург Листер признается в письме Пастеру в том, что своими собственными достижениями он целиком и полностью обязан исследованиям самого Пастера.

Летом 1880 года в рамках очередного эксперимента Пастер ввел подопытным цыплятам культуру возбудителя куриной холеры, открытого им незадолго до этого. Но в этот раз у птенцов болезнь проявилась лишь слабо выраженными симптомами. Причиной «непригодности» прививки Пастер посчитал то, что материал несколько месяцев хранился в термостате. Спустя какое-то время Пастер повторил прививку, используя свеже-полученный инфекционный материал. Как и ожидалось, часть птиц погибла. Но ученый с удивлением обнаружил, что среди погибших цыплят не оказалось ни одного «неудачно» привитого ранее. Все до единого из них выжили, мало того – признаки заболевания у них не проявились вовсе. Так, значит, возможно предупредить болезнь, намеренно введя ее ослабленного возбудителя в организм?! Теперь Пастеру стала понятна причина научного успеха Эдварда Дженнера, в 1796 году впервые поставившего пациенту прививку коровьей оспы с целью избежать развития у того смертельной натуральной оспы. Увы, на тот момент медики не имели представления о существовании микробов – возбудителей заболеваний, и Дженнер действовал почти вслепую. Ему же принадлежит авторство термина «вакцинация» (vacca – лат. «корова»). Отдавая дань предшественнику, Пастер называет также вакцинацией открытую им методику профилактики инфекции. Метод ослабления патогенных микроорганизмов путем их культивирования в термостате получает название аттенуации (at-tenuare – лат. «уменьшать»). Термин, до того использовавшийся лишь в юриспруденции – «иммунитет», Пастер предложил для того, чтобы обозначить отсутствие возникновения заболевания после прививки.

Страшное заболевание, породившее холодящие кровь легенды об оборотнях и вурдалаках, отступило, а медицина взяла на вооружение пастеровскую вакцину

В 1881 году с помощью метода аттенуации Пастер разрабатывает вакцину против сибирской язвы. Агрономическое общество предложило ему провести публичную демонстрацию своего открытия. Недалеко от Парижа, на ферме Пуйи-ле-Фор, ученый вводит вакцину половине из подопытных овец и коров, а через несколько дней производит заражение всех предоставленных для опыта животных сибирской язвой. Спустя пару дней погибают все невакцинированные особи, а у получивших прививку животных болезнь протекает в легкой форме. Этого факта фермерам оказалось достаточно, чтобы выстроиться в очередь за чудесной вакциной. За первые го лет массовой вакцинации смертность от сибирской язвы среди мелкого и крупного рогатого скота снизилась до i%.

Параллельно Пастер работает над выявлением возбудителя бешенства. Но тут его попытки оказываются тщетными: вирус, имеющий крайне малые размеры, в микроскоп разглядеть невозможно. Вырастить культуру, полученную из слюны больных животных, на привычном мясном бульоне также не удается, но это не останавливает Пастера. Если инфекция поражает мозг – значит, возбудителя следует культивировать на его живых клетках. От кролика к кролику Пастер прививает пораженную ткань, пока течение болезни не становится катастрофически ярким и быстрым, и это означает, что концентрация возбудителя в клетках достигает предельного уровня. Теперь необходимо понять, как его ослабить. И такой способ Пастер вместе со своим учеником Эмилем Ру вскоре находят: мозг кролика следует высушить в парах едкого калия. Превратившийся в порошок препарат мозга с возбудителем бешенства вводили животным, после чего к ним подсаживали бешеных особей – и, несмотря на укусы, привитые выживали.

На собранные по всему миру средства в 1888 году в Париже был создан институт по борьбе с бешенством и другими инфекционными заболеваниями, директором которого стал Луи Пастер. Впоследствии этот институт назовут именем великого ученого.

6 июля 1885 года антирабическая вакцина была успешно опробована на человеке и спасла жизнь девятилетнему Жозефу Мейстеру, укушенному бешеной собакой. Страшное заболевание, породившее холодящие кровь легенды об оборотнях и вурдалаках, отступило, а медицина взяла на вооружение пастеровскую вакцину. Уже через год были открыты первые антирабические станции, в том числе профессором И. И. Мечниковым в России.

На собранные по всему миру средства в 1888 году в Париже был создан институт по борьбе с бешенством и другими инфекционными заболеваниями, директором которого стал Луи Пастер. Впоследствии этот институт назовут именем великого ученого. Незадолго до смерти Пастера по всему миру пройдут пышные торжества в его честь. А десятилетия спустя человечество победит многие страшные болезни, ученые смогут увидеть мельчайшие микроорганизмы и научатся обезвреживать их, применение пастеризации поможет победить голод, и люди, говорящие на разных языках, назовут именем Пастера улицы своих городов в знак веры и надежды в борьбе со страхом и унынием.

Джозеф Листер

1827–1912

«Потерпи, будет щипать», – говорит обычно мама, если малыш приходит домой с разбитыми коленками. Щиплет сильно, но приходится терпеть, ведь даже ребенок знает: чтобы победить вредных микробов, рану надо обработать, иначе станет хуже, и мама все делает правильно. Интересно, что полтора века назад не все взрослые понимали, зачем нужны вещества, которые позже стали называться антисептиками. Взрослых учить сложнее, для этого нужны особый талант, силы и терпение – всеми этими качествами в полной мере обладал выдающийся врач – хирург Джозеф Листер.

Вклад в медицинскую науку:

• Основоположник хирургической антисептики

• Реформатор хирургии

Вклад в развитие медицины:

• Общая медицина

• Общая и гнойная хирургия

• Санитарная гигиена

• Микробиология

• Эпидемиология и инфекционные болезни

• Медицинская химия

Листер, сын Листера

Джозеф был четвертым ребенком в семье торговца вином Джона Джексона Листера и школьной учительницы Изабеллы, урожденной Гаррис. Семья принадлежала к секте квакеров – религиозному направлению, отводившему важную роль внутреннему развитию человека. Многогранность интересов коммерсанта Листера как нельзя лучше иллюстрировала то, что он смог реализовать искру Божию – свои природные таланты вне зависимости от того, чем зарабатывал на хлеб. Джексон не имел академического образования, но был истинным интеллектуалом, владел несколькими языками и оставил свой след в науке в виде изобретения ахроматических линз для микроскопа, за что был принят в ряды Королевского научного общества.

Немудрено, что некоторые из его детей так или иначе связали свою жизнь с наукой. Особые, дружеские отношения сложились у Джексона с Джозефом, который всякий раз, затаив дыхание, наблюдал, как отец экспериментировал с микроскопом или чертил на бумаге замысловатые схемы и формулы. Нескольких взглядов мальчишки в окуляр хватило, чтобы без ума влюбиться в естествознание. Уже в школе Джозеф начал изучать анатомию и физиологию, писал сочинения о строении человека и животных и вскоре твердо заявил о своем намерении стать хирургом. Отец все же больше желал видеть сына исследователем: хирургия в те времена не была престижной профессией и скорее имела статус ремесла, нежели научной дисциплины. Но к 17 годам Джозеф своего решения не переменил, и Джексон благоразумно смирился с выбором сына, узрев в этом часть Божьего промысла.

Уже в школе Джозеф начал изучать анатомию и физиологию, писал сочинения о строении человека и животных и вскоре твердо заявил о своем намерении стать хирургом

Джозеф поступил в Лондонский университетский колледж – единственное учебное заведение, куда принимали сектантов. В 20 лет он приступил к изучению практической медицины. Техника проведения операций произвела на него незабываемое впечатление: в эти годы в хирургии появились новые возможности, связанные с развитием анестезии. Однако Листера не меньше занимала физиология, интерес к которой ему привил его учитель – Уильям Шарлей, один из первых преподавателей этой дисциплины в Англии.

В 1852 году, получив звание бакалавра, Листер по совету Шарпея отправляется в Эдинбургский госпиталь под крыло выдающегося хирурга Джеймса Сайма.

В 1852 году, получив звание бакалавра, Листер по совету Шарпея отправляется в Эдинбургский госпиталь под крыло выдающегося хирурга Джеймса Сайма. Того сразу же привлекло в Листере не столько хорошее теоретическое образование, сколько незаурядное клиническое мышление. Развить практические навыки в условиях госпиталя не составило труда: по количеству хирургических коек Эдинбург втрое опережал Лондон. В конце 1852 года Листер занял место штатного ассистента и приступил к самостоятельной хирургической практике. Параллельно он занимался научными исследованиями. В этом ему неоценимо помогли навыки работы с микроскопом, полученные еще в юности от отца. Первая работа Листера была посвящена открытию мышц, расширяющих и сужающих зрачок. В последующих трудах он рассматривает вопросы строения и функций мышц кожи, лимфатических сосудов, гладких мышечных волокон и нервов.

В 1855 году, во время Крымской кампании, погиб ближайший преемник Сайма – профессор Маккензи, и Листеру предложили вместо него читать курс лекций по хирургии. Джозеф творчески подошел к изложению материала и произвел громадное впечатление на слушателей тем, насколько легко он ориентировался в вопросах как хирургии, так и физиологии и анатомии.

Техника проведения операций произвела на него незабываемое впечатление: в эти годы в хирургии появились новые возможности, связанные с развитием анестезии

С Саймом Листера к тому времени связывала искренняя дружба, более того, в апреле 1856 года Джозеф женился на его дочери Агнес.

В 1857 году на заседании Лондонского королевского общества Листер представил доклад «О ранних стадиях воспаления», что стало первой попыткой системного анализа патологии воспаления.

В 1860 году по рекомендации Сайма Листеру поручается руководство кафедрой хирургии в Глазго, где через год он продолжает практическую деятельность в качестве главного хирурга Королевского госпиталя.

В 1861 году в Лондоне выходит в свет энциклопедия «Система хирургии». В ней Листеру, единственному ученому не из Лондона, принадлежит авторство двух статей: «Об ампутациях», в которой автор излагает новаторские методы формирования культи, остановки кровотечения и послеоперационного лечения, и «Об анестезирующих средствах».

Борьба вслепую

Современник Листера акушер Джеймс Симпсон с горькой иронией писал: «Человек, который ложится на операционный стол в наших хирургических госпиталях, подвергается большей опасности смерти, чем английский солдат на полях Ватерлоо». Этими словами Симпсон отнюдь не ставил под сомнение квалификацию английских и шотландских хирургов – он по большей части имел в виду госпитальные инфекции, уносившие жизни до половины всех оперируемых больных: пиемию, септицемию, госпитальную гангрену и рожистое воспаление. Королевский госпиталь Глазго считался одним из лидеров в печальной статистике. Если применение наркоза кардинально сократило число летальных исходов во время операций и позволило хирургам проводить более сложные манипуляции, то до открытия анестезии число гнойных осложнений в послеоперационном периоде как было высоким, таким оставалось и после того. Врачи упорно отказывались признавать тот факт, что возникновение инфекции в большинстве случаев обусловлено банальной нечистоплотностью со стороны самого персонала больниц. Доказывающие обратное становились врагами всего медицинского сообщества: трагическая судьба венгерского акушера Игнаца Земмельвейса в этом смысле наиболее показательна. Причинами эпидемий госпитальных инфекций чаще всего назывались наличие в испорченном воздухе неких зловредных миазмов или влияние неблагоприятных условий местности. Так, в Нюрнберге в целях борьбы с катастрофическим числом гнойных осложнений была до основания снесена городская больница.

В конце 1852 года Листер занял место штатного ассистента и приступил к самостоятельной хирургической практике.

Роль микробов научным сообществом всерьез не рассматривалась. Чистота в операционных и хирургических отделениях поддерживалась на самом примитивном уровне и зачастую ограничивалась лишь мытьем инструментов и рук хирурга обычным мылом. Заяви кто о необходимости смены одежды врачей перед операцией или карантине инфицированных больных – его тут же подняли бы на смех.

Первая работа Листера была посвящена открытию мышц, расширяющих и сужающих зрачок. В последующих трудах он рассматривает вопросы строения и функций мышц кожи, лимфатических сосудов, гладких мышечных волокон и нервов

Мысль медиков была направлена не на поиски истинной причины развития осложнений, а на борьбу вслепую со всем, что, по мнению отдельных ученых, могло повлиять на исход раневого процесса. При этом слово «антисептика» уже присутствовало в лексиконе врачей. Дословно оно обозначало «борьбу с гниением». С этой целью применялись многочисленные виды повязок, герметизация ран, которая зачастую только ухудшала процесс, мешая оттоку раневого содержимого, а также припарки и орошения. Опытным путем были выявлены антисептические свойства бензойной смолы, спирта, соединений хлора, раствора йода, но и они применялись наугад и бессистемно.

Карболка

Столкнувшись с повальной смертностью оперированных больных и провальными попытками противостоять госпитальным инфекциям со стороны коллег, Листер почти отчаялся что-либо изменить. В сердцах он однажды даже написал отцу, что желает сменить специальность.

В 1857 году на заседании Лондонского королевского общества Листер представил доклад «О ранних стадиях воспаления», что стало первой попыткой системного анализа патологии воспаления.

В начале 1860-х годов друг Листера, профессор химии Андерсон, рассказал хирургу о работах Пастера, касающихся роли микробов в процессах брожения и гниения. Как ни странно, этими трудами поначалу интересовались только химики, а врачи не усматривали в них ничего, что могло бы быть применено во врачебной практике. Листер намеревался использовать идеи Пастера в лечении гнойного процесса у хирургических больных. Пастер в своих опытах доказал, что в герметично закрытом сосуде разложения ткани не происходит, и Листер рассматривал кожу пациента как аналог сосуда. Получалось, таким образом, что для профилактики нагноения следовало герметизировать операционную рану. Чтобы исключить попадание в нее микробов из воздуха, герметизацию следовало провести с помощью антисептических средств. Друг-химик обратил внимание Листера на вещество, которое применялось для обеззараживания воды, – карболовую кислоту. В 1865 году Листер впервые при открытом переломе бедра наложил на рану герметичную повязку с карболкой. Рана зажила без осложнений, однако обнаружилось, что карболовая кислота в чистом виде вызывает сильное раздражение. Дабы уменьшить побочные явления, хирург экспериментировал с возможными растворителями для карболки и в итоге остановился на льняном масле.

Врачи упорно отказывались признавать тот факт, что возникновение инфекции в большинстве случаев обусловлено банальной нечистоплотностью со стороны самого персонала больниц

К середине 1865 года у Листера было уже п случаев использования антисептической повязки, о чем он подробно сообщил в медицинском журнале «Ланцет». В августе 1867 года на заседании Британского врачебного общества в Дублине Листер выступил с докладом «Об основах антисептики в хирургической практике», и в течение девяти месяцев после внедрения антисептической системы в Королевском госпитале Глазго не было зафиксировано ни одного случая госпитальной инфекции! Листер восторженно писал отцу: «Хирургия изменилась до неузнаваемости».

В 1865 году Листер впервые при открытом переломе бедра наложил на рану герметичную повязку с карболкой.

Очевидно, что изменение подхода к хирургическому лечению неизбежно должно было вызвать реакцию со стороны консервативных медицинских кругов, для которых эффективность новаторства – ничто по сравнению со священной коровой вековых традиций. Не разобравшись в сути предложенного Листером метода, критически настроенные коллеги принялись на все лады склонять название «карболка», окрестив новый метод лечением замазкой. Листер парировал, что на карболовой кислоте свет клином не сошелся и с тем же успехом можно использовать для обеззараживания раны, к примеру, хлористый цинк. Важно то, что данный подход базируется на учении Пастера о брожении и гниении, опыты которого Листер повторил собственноручно в домашней лаборатории. Но скептики заранее отметали любые аргументы. Верных последователей хирург нашел в лице студентов и молодых врачей, не успевших заразиться слепым благоговением перед традициями. Во многом благодаря их поддержке Листер становится в 1869 году преемником Сайма, после того как тот отходит от дел после инсульта и сам желает передать руководство Эдинбургской клиникой любимому зятю и ближайшему соратнику.

Вода, что точит камень

В Эдинбурге Листера посещает мысль о создании пульверизатора для антисептика, с помощью которого можно было бы обеззараживать воздух в операционной. Сконструированная им машина получилась массивной и требовала наличия отдельного ассистента, распыляющего пары карболки. Злые языки окрестили ее «ослиной машиной». Со временем стало ясно, что такое распыление не приносит ощутимого результата и вредно действует на персонал. В 1887 году сам Листер признает неэффективность своего изобретения.

Чистота в операционных и хирургических отделениях поддерживалась на самом примитивном уровне и зачастую ограничивалась лишь мытьем инструментов и рук хирурга обычным мылом

Листер предлагает заменить герметизирующие рану наклейки из пластыря марлевыми повязками, которые, с одной стороны, предупреждают проникновение в рану болезнетворных бактерий, а с другой – не мешают оттоку раневого отделяемого. Для более успешного выведения экссудата из раны Листер использовал усовершенствованные им дренажные трубки с косо срезанными концами. Еще одним важным нововведением Листера в хирургическую практику стала обработка антисептическим раствором шовного материала – шелка и кетгута.

В 1877 году освобождается место профессора кафедры хирургии в Лондонском королевском колледже. Листер не раз испытывал на себе пренебрежение столичных медицинских кругов по отношению к провинциальным медикам. Основные его научные оппоненты принадлежали к лондонской школе, которая все еще игнорировала и теорию Пастера, и методику Листера. Предложение возглавить пусть уступающую по престижности Эдинбургу, но все же столичную кафедру Листер воспринял как вызов судьбы и уникальный шанс одержать победу над критиками. Он переехал в Лондон и уже через несколько месяцев выступил перед врачебным сообществом с докладом «О сущности брожения».

1879 год для метода Листера стал переломным. В Корке, а затем в госпитале Св. Варфоломея в Лондоне на собраниях английских врачей прошли длительные и горячие дебаты по проблемам антисептики. Листер противостоял сплоченной армии хирургов старой школы, и, несмотря на их авторитет и численное преимущество, им так и не удалось уличить коллегу-новатора в неправоте. На континенте же, в особенности в Германии, ведущие врачи с энтузиазмом взяли на вооружение идеи Листера. Берлинский хирург Эрнст Бергман развил их и впоследствии доказал, что для решения проблемы госпитальных инфекций нужны не столько антисептика (борьба с инфекционным процессом), сколько асептика – профилактические мероприятия, включающие обработку инструментария, рук хирурга и операционного поля. В Амстердаме на VI Международном конгрессе врачей в том же 1879 году европейские коллеги встретили Листера бурными и продолжительными овациями.

В августе 1867 года на заседании Британского врачебного общества в Дублине Листер выступил, с докладом «Об основах антисептики в хирургической практике», и в течение девяти месяцев после внедрения антисептической системы в Королевском госпитале Глазго не было зафиксировано ни одного случая госпитальной инфекции!

В 1891 году в Лондоне под руководством Листера был основан Британский институт предупредительной медицины (с 1903 года – Листеровский институт) – аналог Института Пастера. В 1892 году, согласно уставу Королевского колледжа, 65-летний профессор оставил руководство кафедрой и практическую работу, тем не менее продолжая находиться в эпицентре научной и общественной жизни. В следующем году Листера избирают председателем Королевского хирургического общества, еще через четыре года следует его назначение в Палату лордов. В 1909 году большим тиражом вышло многотомное полное собрание сочинений ученого. Будучи уже в очень преклонном возрасте, последние годы Листер решает провести в деревне. Тело выдающегося британца по праву было упокоено в усыпальнице Вестминстерского аббатства.

Еще одним важным нововведением Листера в хирургическую практику стала обработка антисептическим раствором шовного материала – шелка и кетгута

Труды Листера произвели в хирургии не меньший переворот, нежели открытие наркоза. Риск проведения операций заметно снизился, потому врачи более решительно стали применять оперативные методы при лечении заболеваний, которые до того лечились консервативно и часто безуспешно. Обратив внимание врачей любых специальностей на необходимость выявления и борьбы с патогенными микроорганизмами, вдохновленный теорией Пастера, Листер положил начало новой эпохе во всей медицинской науке, которая год от года вооружала врачей все более новыми и совершенными методами борьбы с невидимым врагом.

Христиан Альберт Теодор Бильрот

1829–1894

Не всем дано счастье познать свое жизненное предназначение. Персонаж пьесы Чехова доктор Астров недаром говорил по этому поводу: «Одному Богу известно, в чем наше призвание». В медицине тем более случайные люди не задерживаются, а вот таланты одаренных раскрываются во всей широте, причем иногда и в областях, казалось бы, напрямую не связанных с врачеванием. Теодору Бильроту, к примеру, не суждено было написать бессмертных симфоний, хотя он и был одаренным музыкантом, зато его достижения в медицине заявляют о себе громко и величественно, а весь мир благоговеет, услышав имя авторитетного и выдающегося хирурга.

Вклад в медицинскую науку:

• Основоположник абдоминальной хирургии

• Автор системы медицинской отчетности

• Один из родоначальников хирургической асептики

• Создатель хирургической школы

Вклад в развитие медицины:

• Общая медицина

• Общая и полостная хирургия

• Санитарная гигиена

• Инфекционные болезни и микробиология

• Медицинская статистика

• Медицинская педагогика

Увертюра на заданную тему

Тонкие детские пальцы резво бегали с клавиши на клавишу черного пианино, украшенного изысканной резьбой, на завитках которой из-под потертого лака кое-где проглядывало старое потемневшее дерево. Добродушный и застенчивый немецкий парнишка Теодор Бильрот был заядлым мечтателем. Он красочно представлял себе и далекие страны с разлитым в воздухе ароматом диковинных растений, и роскошное убранство дворцов и замков героев далекого прошлого, о которых парнишка узнавал из книг домашней библиотеки. А еще он любил стихи, которые декламировал родным нараспев, с мелодичной интонацией, будто пропевал ноты. Теодор рано потерял отца, служившего пастором в небольшой церкви в Бергене. Пение скрипки казалось ему воем северного ветра, а звуки фортепиано – ревом волн, разбивавшихся о берега острова Рюген, где семья жила до того, как перебраться к деду Теодора, бургомистру Грайфсвальда. Университет здесь создали в далеком 1456 году, и большая часть жителей Грайфсвальда так или иначе была с ним связана.

В хирургической клинике Бильрот вводит систему отчетности, в которой учитываются как положительные, так и отрицательные результаты, что доселе не было принято в медицинских учреждениях

В городской гимназии за рассеянность и кажущееся равнодушие к наукам Теодора считали тугодумом. Да и в самом деле, его сердцем владела одна лишь музыка, и никем другим, кроме как профессиональным музыкантом, он себя в будущем не видел, а потому очень болезненно воспринял непонимание со стороны близких, когда рассказал им о своих планах. Родные пытались объяснить юноше, что при таком выборе его ждут нестабильные и невысокие заработки, а возможно, и участь иждивенца. А так как быть обузой Теодор не желал, ему пришлось смириться и заняться науками, тем более дядюшка Бильрота, профессор университета, нанял племяннику репетиторов, которые буквально вытрясли из парня душу, пока его знания не достигли нужного для получения дальнейшего образования уровня.

В 1853 году Бильрота приняли на работу ассистентом Лангенбека в Клинику Шарите одну из самых престижных и известных в Европе, где он читал лекции студентам.

Теодор поступил на медицинский факультет Грайфсвальдского университета. Его наставниками стали замечательные преподаватели, одним из которых был известный хирург профессор Баум. Им удалось пробудить в юноше искренний интерес к медицине, и Теодор в скором времени вошел в число лучших студентов факультета. После того как в 1849 году профессор Баум перевелся в Геттингенский университет, Теодор последовал за ним, а затем отправился в Берлин, где вплоть до получения степени доктора медицины обучался в университете под началом известного хирурга Бернгардта Лангенбека. В 1853 году Бильрота приняли на работу ассистентом Лангенбека в Клинику Шарите – одну из самых престижных и известных в Европе, где он читал лекции студентам. Вместе с этим он в качестве приват-доцента самостоятельно занимался патологоанатомическими исследованиями. Им, в частности, были описаны трабекулы селезенки, строение железистых полипов. Работы Бильрота высоко оценил светило европейской медицины Рудольф Вирхов. При его содействии Бильроту было сделано предложение возглавить кафедру патологической анатомии в родном Грейфсвальде, но врач отказался, поскольку твердо решил посвятить себя практической хирургии.

Генеральная уборка

В конце 1859 года Бильрот принимает предложение возглавить кафедру Цюрихского университета в Швейцарии. В 1863 году он издает учебник «Общая хирургическая патология и терапия», впоследствии выдержавший 15 изданий и ставший основополагающим трудом для нескольких поколений хирургов. В хирургической клинике Бильрот вводит систему отчетности, в которой учитываются как положительные, так и отрицательные результаты, что доселе не было принято в медицинских учреждениях. По мнению Бильрота, «неудачи нужно признавать немедленно и публично, ошибки нельзя замалчивать, важнее знать об одной неудачной операции, чем о дюжине удачных». Такое новшество позволило получать достоверные статистические данные о заболеваемости, смертности и эффективности проводимого лечения.

В 1867 году Бильрот переезжает в один из ведущих медицинских центров Европы – в Вену. Это связано с его назначением на должность профессора хирургии в Венском университете. Во Второй хирургической клинике Венского госпиталя, главой которой он являлся затем в течение 27 лет, Бильрот достигает самых выдающихся результатов своей деятельности.

С антисанитарией в клиниках, в том числе и в Венском госпитале, боролись многие выдающиеся доктора, в том числе и Земмельвейс, подвергавшийся жесточайшей обструкции со стороны коллег. Последствия внутрибольничных инфекций из-за несоблюдения простых правил были катастрофичными, смертность пациентов от послеоперационных инфекций составляла до половины хирургических больных.

По мнению Бильрота, «неудачи нужно признавать немедленно и публично, ошибки нельзя замалчивать, важнее знать об одной неудачной операции, чем о дюжине удачных»

Листер первым поднял вопрос антисептики в хирургии и добился того, что врачи сделали выводы из теории Пастера о роли микроорганизмов в процессе гниения и научились обрабатывать раны, руки и инструментарий.

Бильрот, обладая полнотой власти в клинике, волевым решением ввел ежедневную уборку палат. Во время еженедельной генеральной уборки больных выводили или выносили в коридор, а помещения проветривали, вычищали каждый уголок, каждый сантиметр мебели и всего, что находилось в палате. Операционные и в особенности хирургические столы тщательно промывались после каждой операции. Грязный сюртук хирурга, который воспринимался как показатель опыта врача, по распоряжению Бильрота был заменен на белый китель – прообраз медицинского халата. Хирурги перед операциями теперь истово обрабатывали руки хлорной известью, как завещал за несколько десятилетий до этого Земмельвейс. Позже Бильрот будет использовать для обработки рук хлорид ртути – сулему.

Виртуоз скальпеля

Величайшие открытия XIX века в медицине – применение наркоза, антисептика, топографическая анатомия Пирогова – способствовали необыкновенному взлету хирургии. Для оперативного лечения открылись многие области человеческого тела, ранее недоступные для скальпеля. В 1872 году Бильрот впервые провел операцию на пищеводе, выполнив его резекцию в шейном отделе. Через год он осуществил резекцию гортани и удаление предстательной железы. Хирург брался за вмешательства любой сложности, предварительно отрабатывая их на животных и трупах. При этом он не боялся признавать свои ошибки и неудачи. По словам Бильрота, «только слабые духом, хвастливые болтуны и утомленные жизнью боятся открыто высказаться о совершенных ими ошибках, а кто чувствует в себе силу сделать лучше, тот не испытывает страха перед сознанием своей ошибки». Бильрот искусно выполняет операции на языке, матке, печени.

Грязный сюртук хирурга, который воспринимался как показатель опыта врача, по распоряжению Бильрота был заменен на белый китель – прообраз медицинского халата

В 1847 году Пирогов впервые провел удаление зоба, что многие сочли безрассудством. Причиной этого были особенности строения и расположения щитовидной железы, поэтому еще на протяжении нескольких десятилетий после русского хирурга лишь единицы врачей решались на подобное вмешательство. Бильрот – один из них, на операции ему ассистировал его ученик – выдающийся швейцарский хирург Кохер.

29 января 1881 года Бильрот первым успешно выполнил резекцию желудка при раке по собственной, невероятно сложной по тем временам методике, которая и поныне носит его имя (известны две ее модификации: «Бильрот-I» и усовершенствованная впоследствии автором «Бильрот-II»). Этому предшествовало несколько лет, проведенных в секционной и виварии. Операция положила начало развитию абдоминальной хирургии, врачи во многих клиниках стали проводить операции на желудке, кишечнике, печени, желчном пузыре и других органах брюшной полости. Любому хирургу даже вскользь знакомому с биографией великого врача, известен хирургический зажим, без которого не обходится практически ни одна операция – его так и называют по имени изобретателя: «бильрот».

При этом великий хирург настаивал на том, что молодые врачи должны иметь возможность как можно раньше получать опыт оперативного лечения. Бильрот сам создал великолепную хирургическую школу, из которой вышли такие талантливые личности, как Кохер, Микулич, Мерфи, Гуссенбауэр и многие-многие другие прославленные хирурги. В 1885 году Бильрот писал: «Я предоставляю операции на гортани, желудке, кишечнике своим ассистентам и не вижу в этом ничего особенного. Я воспитал учеников, которые эти операции так же хорошо делают, как и описывают… Традиция в моей клинике столь сильна, что самый молодой ассистент так же хорошо делает операции, как я сам». Однажды к Бильроту обратился его друг, который спрашивал совета, стоит ли его сыну заняться хирургией. Бильрот ответил, что хирургия – это грозный властелин, одинаково щедрый на роскошные награды и суровые взыскания, головокружение от успеха и отчаяние от безысходности при встрече с неизлечимым недугом, и в любом случае скорых материальных благ ожидать не стоит, а спокойного существования хирургу не достичь до конца своего профессионального пути. Бильрот яростно протестовал против распространенного взгляда на хирургию как на ремесло, требующее чисто технического мастерства. В 1876 году мысли великого хирурга относительно подготовки молодых врачей нашли отражение в работе «Об обучении и изучении медицинских наук в немецких университетах».

В 1863 году Бильрот издаёт учебник «Общая хирургическая патология и терапия», впоследствии выдержавший 15 изданий и ставший основополагающим трудом для нескольких поколений хирургов.

Студенты и молодые врачи боготворили своего учителя. Когда в 1882 году он отказался вернуться в берлинскую Клинику Шарите по приглашению Лангенбека, венские студенты, ликуя, устроили факельное шествие по улицам города. Бильрот считался среди студентов самым добрым экзаменатором во всем университете. Он всегда старался разрядить обстановку и заставить студента свободно поразмыслить, тогда сразу становилось ясно, есть ли у экзаменуемого врачебный талант. К ассистентам на операции Бильрот всегда относился по-отечески покровительственно, не допуская грубых высказываний, – наоборот, он не упускал случая похвалить и приободрить помощника. Чувствуя доверие со стороны великого хирурга, молодые врачи готовы были на многое, чтобы не подвести учителя оплошностью или неаккуратностью. Многие уже состоявшиеся хирурги почитали за честь пройти практику в Венском госпитале. «В Вену – к Бильроту!» – было, по свидетельству современников, их девизом.

Любому хирургу известен хирургический зажим, без которого не обходится практически ни одна операция – его так и называют по имени изобретателя: «бильрот»

Бильрот приезжал и в Россию: он оперировал поэта Н. А. Некрасова и консультировал неизлечимо больного Н. И. Пирогова, которого признавал своим учителем.

В 1872 году Бильрот впервые провел операцию на пищеводе, выполнив его резекцию в шейном отделе.

Неоконченная соната

Знаменитый врач не ограничивался одной лишь хирургической практикой и чтением лекций. Как истинный новатор, он всегда старался найти время и силы для исследований и написания научных трудов. Его авторству принадлежит более 160 работ. Помимо книг, касающихся чисто хирургии, он создал труды по вопросам патологической анатомии и физиологии. Бильрот изучил роль микроорганизмов при гнойных процессах. В течение шести лет он собирал материал для книги Coccobacteria septica, и, по свидетельству знаменитого микробиолога Р. Коха, эта книга оказала на него колоссальное влияние. Несколько работ Бильрота посвящены заболеваниям молочной железы, ожогам и отморожениям, сосудистым аневризмам. Особо стоит отметить его труд «Домашний и госпитальный уход», в котором автор уделяет немало внимания вопросам реабилитации после операций, гигиене и общему уходу за больными.

Следует отметить то, что, выбрав стезю врача, Бильрот всю жизнь оставался верен любви своей юности – музыке. Если выдавалась свободная минута, он всегда садился за фортепиано или брал в руки скрипку. Близким другом Бильрота был гениальный Иоганнес Брамс (они познакомились, как только Бильрот переехал в Вену) – до публикации своих произведений композитор обязательно показывал их другу. Два первых струнных квартета Opus 51 Брамса посвящены великому хирургу. Музыка была для Бильрота словно параллельной жизнью, в ней он менялся и сам. Если как врач и наставник он был невозмутим и благожелателен, то, выступая в роли музыкального критика, остер на язык. Если в науке он стремился к новому, то вместе с Брамсом и другими музыкантами Бильрот входил в коалицию музыкальных консерваторов, которые в ходе так называемой «войны романтиков» нещадно критиковали новаторства «новой немецкой школы» в лице композиторов Вагнера и Листа. Но, как человек честный и справедливый, Бильрот все же признавал, что соперники – бесспорно талантливые музыканты.

Как истинный новатор, он всегда старался найти время и силы для исследований и написания научных трудов. Его авторству принадлежит более 160 работ

Его юбилеи не обходились без музыки, в веселом действе принимал участие не только весь университет, но и приглашенные коллеги, даже те, которым медведь наступил на ухо. Уже после смерти хирурга его друг, критик Ганслик, опубликовал до поры не известное эссе Бильрота «Кто такой музыкально одаренный человек?». В нем автор попытался научно обосновать склонность к музыке и описать методику выявления музыкального таланта. «Это одно из поверхностных суждений нашего времени, – писал Бильрот в своем письме, – видеть в науке и искусстве две противоположности… воображение – мать обоих». Умер великий врач также за фортепиано: он разучивал на нем итальянские народные песни. Сердце Бильрота остановилось в Опатии (Хорватия), где знаменитый врач восстанавливал силы после сердечного приступа.

29 января 1881 года Бильрот первым успешно выполнил резекцию желудка при раке по собственной, невероятно сложной по тем временам методике, которая и поныне носит его имя (известны две ее модификации: «Бильрот-I» и усовершенствованная впоследствии автором «Бильрот-II»).

В Вене собрались лучшие представители медицины и искусства, они скорбели вместе со студентами, бывшими пациентами и обычными горожанами. Тысячи людей провожали в последний путь яркую, одаренную личность, великого современника, выдающегося врача, отзывчивого и доброго человека, чье тело под великолепную печальную музыку везла украшенная изысканным узором черная колесница с впряженными в нее восемью вороными конями.

Иван Михайлович Сеченов

1829–1905

Вплоть до конца XIX века считалось, что психика человека не подлежит изучению и преступно даже пытаться установить связь между ней и физическими и химическими процессами, происходящими в головном мозге. Психология на тот момент была прерогативой священников, для которых любая материалистическая теория зачастую звучала как посягательство на религиозные истины и устои общества. Но объяснить необъяснимое, как оказалось, вовсе не означает нарушить гармонию, а это всего лишь попытка подтвердить или опровергнуть величие законов, по которым существует мир.

Вклад в медицинскую науку:

• Отец русской физиологии

• Основоположник физиологии центральной нервной деятельности

• Основоположник медицинской психологии

• Один из инициаторов медицинского образования для женщин

Вклад в развитие медицины:

• Физиология

• Неврология и медицинская психология

• Психиатрия и наркология

• Токсикология

• Профессиональная медицина и санитарная гигиена

Несостоявшийся инженер

Оставив службу в Преображенском гвардейском полку в чине секунд-майора, дворянин Михаил Алексеевич Сеченов поселился в своем небольшом поместье Симбирской губернии – в селе Теплый Стан. Томным и недалеким дочерям местных помещиков он предпочел свою крепостную девушку – Анисью. Близкие отношения между хозяином и прислугой не были редкостью, но Михаила с Анисьей связывало искреннее и сильное чувство. Девушка была не только нежной и кроткой, но и обладала незаурядным умом, к тому же при содействии Михаила получила начальное образование в местном монастыре. Можно ли было мечтать о лучшей матери для своих детей? Анисья получила вольную и стала Михаилу законной женой.

Вместе они произвели на свет восемь ребятишек, младшим из которых был Иван – будущий великий ученый. Старшие дети обучались в гимназии, лицее и пансионе, а Ваня рос вместе с двумя сестрами. Мальчик обожал свою няню, Настасью Яковлевну, большую мастерицу рассказывать сказки. Увы, семья рано потеряла кормильца, и до 14 лет Ваню обучала на дому гувернантка. Кем стать, он определялся долго, пока старший брат, приехавший в родной дом, не поведал Ване, как почетна и выгодна служба инженера. Поскольку никакие другие таланты до той поры так и не проявились, младший Сеченов решил поступать в Главное инженерное училище в Санкт-Петербурге.

По его мнению, врачевание было чуть ли не единственной профессией, которая служит не власти, не богатству, не каким-то конкретным людям, а всему человечеству в целом

Несколько месяцев Иван прожил в семье петербургского инженера, который за небольшую плату взялся подготовить юношу к поступлению. Но учителем инженер был никудышным, и большую часть времени Сеченову приходилось заниматься зубрежкой в одиночестве. Зато экзамен был им без особого труда сдан, и 15 августа 1843 года под своды мрачного Михайловского замка впервые вступил кондуктор (младший ученик) Иван Сеченов. Учиться юноше нравилось, особенно легко ему давалась физика. За успехи в учебе его наградили ефрейторскими нашивками, которых он, впрочем, быстро лишился за безобидную шутку над особо нелюбимым учениками преподавателем.

В 1850 году Сеченов зачислен вольным слушателем на медицинский факультет Московского университета.

В училище царил дух муштры и доносительства. Правдолюбивый Сеченов уже тогда показал силу своего характера, когда за дело прищучил своего соученика, хотя тот был сыном самого генерала Ламновского – начальника училища. И генерал затаил обиду. В 1848 году Сеченов, как один из лучших учеников, должен был сдать экзамен и перейти в старший класс в чине подпоручика. Но генерал срезал его на последнем испытании, и по недобору баллов Сеченов отправился прапорщиком в Киевский саперный батальон. По прошествии двух лет Иван понял, что военная служба ему не в радость, и «по домашним обстоятельствам» вышел в отставку Будучи другом семьи киевского врача, Сеченов тогда стал задумываться о медицинской карьере. По его мнению, врачевание было чуть ли не единственной профессией, которая служит не власти, не богатству, не каким-то конкретным людям, а всему человечеству в целом. С таким настроением будущая мировая знаменитость отправился домой спросить совета у матери, а та с радостью поддержала стремление сына к науке. Теперь можно было ехать в Москву

Зарождение русской физиологии

В 1850 году Сеченов был зачислен вольным слушателем на медицинский факультет Московского университета. Преподавание медицины в университете оставляло желать лучшего: большинство лекций представляло собой скучное зачитывание выдержек из трудов знаменитых ученых, систематика в диагностике и лечении болезней практически отсутствовала. И Сеченов со временем совершенно охладел к врачеванию. «Виной моей измены медицине, – как он вспоминал позже, – было то, что я не нашел в ней того, чего ожидал: вместо теорий голый эмпиризм… Болезни по их загадочности не возбуждали во мне ни малейшего интереса, так как ключа к пониманию их смысла не было».

На кафедре физиологии, в двух небольших комнатах, служивших некогда для химических опытов, Сеченов организует одну из первых отечественных физиологических лабораторий

При этом он увлеченно слушает лекции профессоров Глебова и Полунина по физиологии, а свободное время посвящает гуманитарным наукам: философии, культурологии, психологии, истории, посещая выступления профессоров Грановского и Кудрявцева.

В 1856 году Сеченов успешно сдает экзамены, получает степень лекаря с отличием и отправляется за границу для продолжения обучения у ведущих физиологов того времени.

Благодаря новым знакомствам в студенческой среде, Сеченов попадает в литературный кружок, возглавляемый поэтом Аполлоном Григорьевым. Несмотря на повсеместное ужесточение режима Николаем I, молодые фрондеры проводят время в беседах о сущности свободы и грандиозных попойках. После одного из таких кутежей Сеченов окончательно утверждается в своем отвращении к алкоголю, что позже повлияет на выбор одной из тем его научных исследований.

Когда Иван перешел на 4-й курс, умерла его мать. Каждому из ее детей теперь следовало сделать выбор: получить наследство в материальной форме (дом, земля) или деньгами. Иван решил сдержать свое обещание матери и получить хорошее образование, все причитающиеся ему средства собираясь потратить на учебу. В 1856 году Сеченов успешно сдает экзамены, получает степень лекаря с отличием и отправляется за границу для продолжения обучения у ведущих физиологов того времени: Мюллера, Дюбуа-Реймона, Гоппе-Зейлера, Вебера, Гельмгольца, Людвига и других. Некоторые из них свысока посматривали на молодых ученых из России, но Иван со временем пробуждает в европейских светилах интерес к своей персоне, а затем и уважение, как к перспективному исследователю. За время пребывания за границей Сеченова связывают тесные дружеские отношения с врачом С. П. Боткиным, художником Ивановым, химиком Менделеевым. В Германии им подготовлена докторская диссертация на тему «Материалы для будущей физиологии алкогольного опьянения», которую он впоследствии защитил 5 марта 1860 года в Петербургской медико-хирургической академии.

Сеченов, Боткин и профессор анатомии Грубер с энтузиазмом поддержали идею дать представительницам прекрасного пола возможность получить медицинское образование

Вице-президентом Медико-хирургической академии в те годы являлся бывший преподаватель Сеченова, выдающийся физиолог профессор И. Т. Глебов. Он предложил молодому ученому остаться адъюнкт-профессором на кафедре физиологии, где в двух небольших комнатах, служивших некогда для химических опытов, Сеченов организует одну из первых отечественных физиологических лабораторий. Ученый продолжает проводить опыты по электрофизиологии, начатые им еще у Дюбуа-Реймона, основоположника науки об электрических процессах в организме. Лекции Сеченова по этой теме вызывают повышенный интерес у медицинского сообщества, и «Военно-медицинский журнал» решает опубликовать их в нескольких номерах. За эту работу Сеченов в 1863 году был удостоен Демидовской премии Петербургской академии наук. Помимо опытов по электрофизиологии, токсикологии и фармацевтики, он изучает механизм газообмена в крови. Еще во время опытов по влиянию алкоголя ученый усовершенствовал прибор, с помощью которого производилось количественное определение газов крови, – абсорбциометр («кровяной насос»). После его доработки Сеченовым значительно увеличивались возможности исследований.

Потрясая основы

В 1861 году Сеченов на конференции Медико-хирургической академии избран экстраординарным профессором. На его лекциях по физиологии все чаще стали замечать молодых женщин – вольных слушательниц. Сеченов, Боткин и профессор анатомии Грубер с энтузиазмом поддержали идею дать представительницам прекрасного пола возможность получить медицинское образование. Грубер с восхищением отмечал, что такого стремления женщин к знаниям, как в России, он не видел ни в одной из просвещенных европейских стран. У Сеченова в сердце всегда был яркий пример – его мать, боготворившая науку и в свое время поддержавшая сына в выборе стези ученого.

В 1861 году Сеченов на конференции Медико-хирургической академии избран экстраординарным профессором.

В конце 1861 года «Медицинский вестник» опубликовал лекции Сеченова под заголовком «О растительных актах в животной жизни», в которой впервые рассматривались вопросы саморегуляции жизненных процессов. Ими, к примеру, являются изменение кровотока при смене положения тела, изменении температуры окружающей среды. Идеи, высказанные Сеченовым, найдут свое продолжение в концепции гомеостаза – поддержания постоянства внутренней среды, сформулированной в начале XX века физиологом У. Кенноном.

Исследования Сеченова позволили ему в 1879 году объяснить трагический случай с гибелью от удушья пилотов французского воздушного шара «Зенит» и тем самым положить начало авиационной медицине

В 1861 году царем Александром II были начаты реформы, отменено крепостное право, однако среди образованной части общества росло ожидание еще более глубоких перемен. Осенью в Петербурге распространяется скандальная нелегальная прокламация «Великорус» с требованиями гражданских свобод. За этим последовали аресты всех, кого могли уличить в причастности к ее созданию, в том числе близких знакомых Сеченова. Закрываются печатные издания, революционеры и бунтующие студенты обвиняются в массовых пожарах в Петербурге, что усиливает среди обывателей негативное отношение к любому инакомыслящему. Сеченов, к тому моменту уже вхожий в прогрессивные круги и знакомый с Н. Г. Чернышевским, удручен такой обстановкой и решает на время уехать из страны. 10 марта 1862 года он подает прошение о направлении его в научную командировку, куда его позже и отправляют. В Париже в лаборатории физиолога и основоположника эндокринологии Клода Бернара он проводит ряд опытов по физиологии нервных процессов. Результатом становится вышедшая в конце 1862 года работа Сеченова «Физиологическое изучение об угнетающих механизмах головного мозга на рефлекторную деятельность спинного мозга». В ней Сеченов утверждает, что в головном мозге имеются нервные центры, отвечающие за торможение рефлексов («сеченовский центр»), и для иллюстрации явления торможения рефлексов силой воли описывает отвлекающие действия, как-то мысли при боли или при желании чихнуть.

В 1863 году Сеченов вернулся в Петербург и приступил к написанию своего самого известного труда о рефлексах головного мозга. «Все акты сознательной и бессознательной жизни по способу своего происхождения суть рефлексы, – утверждает автор. – Все бесконечное разнообразие внешних проявлений мозговой деятельности сводится окончательно к одному лишь явлению – мышечному движению». Психическая деятельность, по мнению Сеченова, представляет собой процесс рефлекторной деятельности головного мозга, а мысль есть не что иное, как последствие внешнего возбуждения.

В конце 1862 года выходит работа Сеченова «Физиологическое изучение об угнетающих механизмах головного мозга на рефлекторную деятельность спинного мозга».

В это же время Сеченов знакомится с поэтом Н. А. Некрасовым – редактором журнала «Современник», основанного еще Пушкиным. Это издание занимается публикацией не только литературных, но и политических, исторических и научных статей, имеющих большое общественное значение. Работу Сеченова под названием «Попытка ввести физиологические основы в психические процессы» журнал «Современник» готов опубликовать в очередном, ю-м номере за 1863 год, но по «рекомендации» министра внутренних дел по делам книгопечатания публикацию в общественном журнале запрещают, ибо она «направлена к отрицанию нравственных основ общества, к потрясению догмата о бессмертии души и вообще религиозных начал». Труд Сеченова публикует специализированный «Медицинский вестник» под измененным названием «Рефлексы головного мозга». Экземпляры журнала были моментально раскуплены, и теория Сеченова мгновенно стала предметом самого широкого обсуждения. В 1865 году ввиду зловредного содержания и «проповеди распущенности» напечатанные отдельной книгой «Рефлексы головного мозга» подверглись аресту, который был снят только спустя полтора года после долгих судебных тяжб автора с властями. На предложение воспользоваться услугами адвоката «главный теоретик в нигилистическом кружке», как его называли в донесениях, Сеченов отвечал: «Я возьму с собой в суд лягушку и проделаю перед судьями все мои опыты, пускай тогда прокурор опровергает меня».

Сеченов мечтает о том, что с помощью знаний о физиологии мозга удастся со временем создать «людей-рыцарей», которые не способны на безнравственные поступки

Реальность мысли

К концу 1860-х годов Сеченовым опубликовано еще несколько книг: «Физиология нервной системы» и «Физиология органов чувств». Ученый в 1867–1868 годах занимается научными исследованиями в Австрии, в лаборатории своего друга профессора Роллета. Ему суждено совершить открытие явления суммации и следа в нервных центрах. Выходит в свет работа ученого «Об электрическом и химическом раздражении спинномозговых нервов лягушки», завершен перевод книги Дарвина «Происхождение видов» под редакцией Сеченова, который опубликован в России в 1871–1972 годах. Ученицы Сеченова – Мария Бокова, ставшая впоследствии женой ученого, и Надежда Суслова – с успехом защищают в Цюрихе докторские диссертации, написанные под руководством Ивана Михайловича.

В 1870 году Сеченов покидает Медико-хирургическую академию в знак протеста против отказа в назначении выдающегося ученого И. И. Мечникова профессором зоологии.

В 1870 году Сеченов покидает Медико-хирургическую академию в знак протеста против отказа в назначении выдающегося ученого И. И. Мечникова профессором зоологии и в 1871 году перебирается в Одессу, где руководит кафедрой физиологии Новороссийского университета. Здесь ученый возвращается к исследованиям газообмена в крови при помощи своей модели абсорбциометра. Он первым предположил, что в эритроцитах углекислый газ не только растворяется и присутствует в виде бикарбоната, но и образует химическое соединение углекислоты с гемоглобином (карбоксигемоглобин). Исследования Сеченовым влияния атмосферного давления на газообмен позволили ему в 1879 году объяснить трагический случай с гибелью от удушья пилотов французского воздушного шара «Зенит» и тем самым положить начало авиационной медицине.

Идеи Сеченова перевернули взгляд на физиологию нервной системы, в частности на психические процессы, как на что-то, неподвластное изучению

Сеченов обращается к вопросам психологии: на вышедшую в 1871 году книгу историка и правоведа Кавелина «Задачи психологии», которая предполагалась как критика «Рефлексов», ученый пишет статью «Кому и как разрабатывать психологию». В ней он говорит о том, что «даже духовная жизнь, насколько она может быть предметом научных исследований, есть явление земное» и необходимо изучать психические процессы методами физиологии. Позднее на эту же тему выйдут другие работы Сеченова: «Элементы мысли», «Впечатление и действительность», «О предметном мышлении с физиологической точки зрения», «Учение о несвободе воли с практической стороны». Сеченов мечтает о том, что с помощью знаний о физиологии мозга удастся со временем создать «людей-рыцарей», которые не способны на безнравственные поступки. Он уверен в том, что «только при развитом мной воззрении на действия человека в последнем возможна высочайшая из добродетелей человеческих – всепрощающая любовь, то есть полное нисхождение к своему ближнему».

К сожалению, в Новороссийском университете продолжать исследования было крайне тяжело: не хватало оборудования и реактивов. Отсутствие медицинского факультета препятствовало Сеченову в создании своей исследовательской научной школы. Поэтому ученый в 1876 году с радостью принимает назначение сверхштатным ординарным профессором физиологии Санкт-Петербургского университета.

В сентябре 1878 года начались первые лекции на Бестужевских высших женских курсах, имевших статус университетского образования, – в их создании Сеченов принимал самое деятельное участие и читал там курс физиологии.

В 1888 году в жизни Сеченова происходят два важных события: он венчается со своей давней любовью Марией Боковой, и в это же время создается отдельная физиологическая лаборатория при Петербургском университете. Но атмосферы товарищества между Сеченовым и руководством университета не складывается – ему отказано в звании заслуженного профессора. В 1889 году Сеченов покидает Петербург и становится приват-доцентом Московского университета. Он избран президентом I Международного психологического конгресса 1889 года в Париже. В 1891 году Сеченов возглавил в Университете кафедру физиологии, где преподавал до 1901 года. В том же 1891 году на основе его лекций опубликована книга «Физиология нервных центров», в которой обобщены и описаны все виды нервной деятельности – от простейших рефлексов до психических реакций, дано руководство по экспериментальной психологии.

В сентябре 1878 года начинаются первые лекции на Бестужевских высших женских курсах, имевших статус университетского образования, – в их создании Сеченов принимал самое деятельное участие и читал там курс физиологии.

В 1894 году Сеченовым на основании физиологических критериев установлена рекомендуемая длина рабочего дня (шесть – максимум восемь часов), в 1901 году физиологии труда посвящен «Очерк рабочих движений человека». Иван Михайлович научно обосновал тот факт, что работоспособность восстанавливается быстрее в условиях активного отдыха или переключения с одного вида деятельности на другой («эффект Сеченова»). До февраля 1904 года Сеченов несколько месяцев читает лекции по физиологии в Пречистенских классах для рабочих, пока ученому-материалисту не было отказано в преподавании. Императорская академия наук избрала Сеченова почетным членом за год до его кончины, и то только под влиянием научной общественности.

Императорская академия наук избрала Сеченова почетным членом за год до его кончины, и то только под влиянием научной общественности

Идеи Сеченова перевернули взгляд на физиологию нервной системы, в частности на психические процессы, как на что-то, неподвластное изучению. Они затронули не только область медицины, но и, к примеру, предвосхитили создание «русского психологического театра». Драматург А. Н. Островский, еще до Станиславского, написал первую статью по этой теме, которая так и называлась: «Актеры по Сеченову». В знаменитой книге Чернышевского «Что делать?» Иван Михайлович, как принято считать, предстает прототипом доктора Кирсанова, а его жена, Мария Бокова, – прототипом Веры Павловны. Еще один гений отечественной физиологии, естествоиспытатель К. А. Тимирязев писал о Сеченове: «Ни один русский ученый не имел такого широкого и благотворного влияния на русскую науку и развитие научного духа в нашем обществе». Он же вспоминал, что последними словами, которые он услышал от Ивана Михайловича за две недели до его смерти, были «работать, работать, работать», и, по словам Тимирязева, «то был завет могучего поколения, сходящего со сцены, грядущим». Сегодня именем И. М. Сеченова назван Первый медицинский институт (ныне Первый Московский государственный медицинский университет), наследник родного для великого ученого медицинского факультета Московского университета и колыбель русской физиологической школы.

В 1891 году публикуется книга «Физиология нервных центров», в которой обобщены и описаны все виды нервной деятельности – от простейших рефлексов до психических реакций, дано руководство по экспериментальной психологии.

Сергей Петрович Боткин

1832–1889

Говорят, что дерево познается по плодам, а человек по делам своим. Сергей Петрович Боткин в одном из писем другу сетовал на то, что в сутках не 40 часов.

На написание научных трудов великому ученому часто не хватало времени, зато все, что было отпущено ему жизнью: время, неординарный ум, силы, тепло чуткого сердца, он без остатка отдавал больным и своим многочисленным ученикам. В благодатную почву сеял Боткин свои знания: большинство его учеников стали известными врачами и передали эстафету уже своим последователям. Так сформировалась русская клиническая школа, внимательная к больному, неутомимая в экспериментах, открытая новым перспективным идеям, направленным на избавление человека от недуга. И одним из основателей оной можно по праву считать Сергея Петровича Боткина.

Вклад в медицинскую науку:

• Основоположник теории нервизма

• Основоположник русской клинической школы

• Родоначальник лабораторного дела и клинической фармакологии

• Один из инициаторов медицинского образования для женщин

• Реформатор системы отечественного здравоохранения

Вклад в развитие медицины:

• Общая медицина

• Физиология

• Терапия и неврология

• Инфекционные болезни и санитарная гигиена

• Лабораторное дело

• Военная медицина

• Клиническая фармакология

• Организация здравоохранения

• Медицинское образование

Плод древа Боткиных

Прадед Сергея Петровича был крестьянином. Переселившись из Псковской губернии в Москву, он, занимаясь торговыми делами, мало-помалу нажил неплохой капитал. Отец знаменитого врача принадлежал уже к купеческой гильдии и числился крупным торговцем чаем. От двух браков у него было девять сыновей и пять дочерей. Пятеро сыновей Петра Кононовича стали заметными личностями: медик Сергей, коллекционер Дмитрий, художник Михаил, путешественник Николай и, несомненно, старший сын Василий, известный литератор, критик и переводчик, соратник Белинского, Некрасова, Герцена и Огарева.

Когда родился Сергей, отец его был уже в солидных летах, и воспитанием мальчика занимался в основном брат Василий, который был старше Сергея на 20 лет. До 15 лет будущий знаменитый врач обучался у домашних учителей, после чего по инициативе Василия был направлен в частный пансион Эннеса – одно из лучших учебных заведений столицы. Своей блестящей репутацией пансион обязан особому подходу его основателя к подбору учителей. На эти места он приглашал молодых ученых, недавно окончивших Московский университет, полных сил и не успевших растратить юношеского энтузиазма, которым они впоследствии заражали своих учеников. Молодой Боткин, рано обнаруживший логический склад ума, увлекся математикой, которую преподавал Ю. К. Давидов – будущий глава университетской кафедры математики.

Пребывание в Берлине ознаменовалось началом многолетней дружбы двух выдающихся русских медиков: Боткина и Сеченова, также прибывшего на обучение в Германию

Три года провел Сергей в пансионе, собираясь продолжить обучение в Московском университете в качестве будущего математика, но указ Николая I перечеркнул планы юноши. Тревожась по поводу роста революционных настроений в Европе и России, царь посчитал, что учебные заведения выпускают слишком много людей с высшим образованием и это повышает риск распространения в обществе вольнодумства. Доступ в университеты для недворян был ограничен. Исключением из общего правила стал медицинский факультет – вероятно, потому, что огромной империи требовалось много врачей, а посвящать себя профессии, требующей колоссальной самоотдачи, отпрыски из аристократических семей не очень-то и хотели. У менее родовитых молодых людей выбора не было – так и Сергей Петрович Боткин в 1850 году был зачислен в ряды студентов-медиков Московского университета.

Медицинский факультет

Большинство преподавателей медицинского факультета относилось к своим обязанностям весьма формально. Лекции читались по существовавшим долгие годы записям, практические занятия проходили только по анатомии, новые течения или открытия в медицине игнорировались. Преподаватели-клиницисты зачастую больше времени посвящали практической работе, нежели занятиям со студентами. Как вспоминал впоследствии Боткин, «будущность наша уничтожалась нашей школой, которая, преподнося нам знание в форме катехизисных истин, не возбуждала в нас той пытливости, которая обусловливает дальнейшее развитие». Преподавателей, умевших заинтересовать студентов, можно было перечесть по пальцам. Самым эксцентричным, но до безумия влюбленным в свое дело был профессор хирургии Иноземцев. Он так переживал за свой предмет, что нередко прямо у постели больного набрасывался на нерадивого студента с криками: «Ротозей! Ворона!». Тем не менее студенты в нем души не чаяли, настолько интересными были его занятия. С аншлагами проходили и лекции профессора кафедры сравнительной анатомии и физиологии И. Т. Глебова, которому позднее предстоит сыграть важную роль в жизни Боткина.

В 1850 году С. П. Боткин был зачислен в ряды студентов-меди-ков Московского университета.

Когда Сергей учился на 5-м курсе, к его младшей сестре посватался адъюнкт-профессор Пикулин, талантливый молодой клиницист, недавно вернувшийся со стажировки за границей. На почве медицины он и молодой Боткин быстро сошлись, и Сергей перенял от новоявленного родственника множество знаний и практических умений, которые мгновенно выдвинули его в лучшие ученики факультета. Сокурсники то и дело обращались к Сергею в случае затруднений в диагностике болезней курируемых ими пациентов. Боткин виртуозно овладел методиками аускультации (выслушивания) и перкуссии (выстукивания) и охотно помогал своим товарищам, не только не выказывая ни капли высокомерия, но с большим удовольствием участвуя в решении сложных клинических вопросов.

Сергей Петрович к каждому пациенту относился с искренней теплотой, внимательно выслушивал, тщательно осматривал и этим подавал пример своим ученикам

В 1855 году Боткин собрался претендовать сразу на степень доктора без положенных до того лекарских экзаменов. Это был рискованный шаг, поскольку московская профессура к этаким самонадеянным студентам относилась с нескрываемым предубеждением. Самым суровым экзаменатором считался профессор Глебов, он справедливо считал, что «как бы способен и прилежен студент ни был, ему только что в пору управиться с основательным знакомством обязательных учебников и лекций и решительно нет времени расширять свои сведения чтением более специальных медицинских сочинений и трактатов». На экзамене Боткин продемонстрировал исключительно высокий уровень подготовки, но Глебов все-таки порекомендовал ему явиться на переэкзаменовку в августе, дополнительно подготовившись. Проведя лето за учебниками, Боткин в итоге успешно сдал последний докторский экзамен.

В сентябре 1860 года С. П. Боткин защитил диссертацию в Медико-хирургической академии и принял должность адъюнкт-профессора в академической клинике.

Своя война и чужая наука

По окончании университета в качестве ординатора Симферопольского госпиталя Боткин отправился в театр военных действий под начало Н. И. Пирогова. Крымская война обернулась для России катастрофой, войска терпели поражение за поражением. С тыла армию обескровливала ненасытная свора чиновников, разворовывающая все, что попадалось им по пути. Дабы хоть как-то улучшить положение раненых солдат, Пирогов и его соратники вынуждены были заниматься вещами, далекими от врачевания. Боткин писал: «Дело было нелегкое в те времена и в том слое общества, который относился к казенной собственности как к общественному именинному пирогу, предлагаемому на съедение… По распоряжению Пирогова мы принимали на кухне мясо по весу, запечатывали котлы так, чтобы нельзя было вытащить из него объемистого содержимого, – тем не менее все-таки наш бульон не удавался». В Симферополе Боткин убедился, что хирургия – это не его призвание. Он страдал сильной близорукостью и, увы, оказался неспособным выполнять тонкие хирургические манипуляции.

«Не должно лечить болезни по одному только ее имени, не должно лечить и самой болезни, для которой часто мы и названия не находим… а должно лечить самого больного»

После возвращения в декабре 1855 года в Москву Боткин решил продолжить обучение за границей, благо реформы Александра II значительно упростили получение заграничных паспортов, и под самый Новый год выехал в Германию. Там Сергей Петрович прошел стажировку в Вюрцбурге у реформатора медицины Рудольфа Вирхова. Когда в 1856 году Вирхова пригласили возглавить кафедру в Берлине, Боткин последовал за ним и познакомился с выдающимися учеными-медиками – Гоппе-Зейлером и Траубе. Помимо всего прочего, Сергей Петрович практически с нуля осваивает технику микроскопии – в Московском университете этому студентов не обучали. Пребывание в Берлине ознаменовалось началом многолетней дружбы двух выдающихся русских медиков – Боткина и Сеченова, также прибывшего на обучение в Германию. В конце 1858 года Сергей Петрович переезжает в Вену, где работает в клинике Оппольцера и посещает лекции физиолога Людвига. В авторитетном «Вирховском архиве» публикуется первая крупная работа Боткина, касающаяся исследования крови. В культурной столице Европы – Вене – Сергей Петрович решает обручиться со своей возлюбленной, дочерью небогатого чиновника Анастасией Александровной Крыловой, которую специально для этого приглашает с матерью из Москвы.

В 1861 году при клинике была открыта амбулатория, где 2 раза в неделю молодые врачи и студенты самостоятельно проводили предварительное обследование пациентов и демонстрировали Боткину полученные при этом результаты.

В конце 1859 года назначенный на должность вице-президента Петербургской медико-хирургической академии профессор Глебов вознамерился освежить ее ряды молодыми талантливыми учеными. Среди приглашенных им были Боткин и Сеченов. Боткин принял приглашение, но с условием отсрочки решения до сентября 1860 года, поскольку он намеревался пройти стажировку в Париже и закончить докторскую диссертацию.

В сентябре 1860 года Сергей Петрович возвращается на родину, защищает диссертацию в Медико-хирургической академии и принимает должность адъюнкт-профессора в академической клинике. На следующий год после выхода в отставку заведующего клиникой Боткин становится ординарным профессором.

Клиническая школа

В качестве руководителя клиники Боткин коренным образом изменил ее. В противоположность принятому у немецких коллег отстраненному отношению к больному Сергей Петрович к каждому пациенту относился с искренней теплотой, внимательно выслушивал, тщательно осматривал и этим подавал пример своим ученикам. Его лекции были простыми и понятными, излагаемые в них проблемы рассматривались как с клинической стороны, так и с точки зрения анатомии, физиологии, патологической анатомии.

Боткиным при клинике впервые в истории была организована полноценная лаборатория

Боткин придерживался правила, высказанного М. Я. Мудровым: «Не должно лечить болезни по одному только ее имени, не должно лечить и самой болезни, для которой часто мы и названия не находим… а должно лечить самого больного». Индивидуальный подход – основное отличие русской клинической школы от алгоритмического подхода к лечению, свойственного западной медицине. Главные задачи медицины Боткин видел в «индивидуализации каждого случая, основанной на осязательных научных данных» и «предупреждении болезни, лечении болезни развившейся и, наконец, облегчении страданий больного человека».

В 1874 году С. П. Боткин организовал школу фельдшериц, а 1876 году – женские врачебные курсы.

Боткиным при клинике впервые в истории медицины была организована полноценная лаборатория (с 1878 года руководство над ней перешло к И. П. Павлову). В ней проводились клинические анализы и исследования, в том числе опыты по применению лекарственных средств и воспроизведению патологических процессов на животных. Сергей Петрович давал каждому ученику, изъявившему желание заниматься исследованиями, отдельную тему. Так Боткин стал родоначальником лабораторного дела и клинической фармакологии. Он также внес качественные изменения в систему медицинского клинического образования, привнеся в него экспериментально-практический метод обучения. С этой же целью в 1861 году при клинике была открыта амбулатория, где 2 раза в неделю молодые врачи и студенты самостоятельно проводили предварительное обследование пациентов и демонстрировали Боткину полученные при этом результаты.

Принципы Боткина

Выдающийся физиолог И. М. Сеченов, друг Боткина, высказал мысль, что «все акты сознательной и бессознательной жизни по способу происхождения суть рефлексы». Боткин же предположил, что по аналогии с психическими процессами любой физиологический и патологический процесс представляет собой рефлекторную цепочку. Соответственно, в организме, предположительно, имеются нервные центры, управляющие этими процессами. Причина возникновения болезни кроется в нарушении деятельности регуляторных аппаратов, поддерживающих ту или иную функцию организма. В частности, о заболеваниях сердца Боткин писал: «Ни нарушения общего питания, ни усиленный труд, ни форсированные утомительные переходы сами по себе не в состоянии вызвать расстройства компенсации, если регуляторные нервные аппараты работают хорошо». Внутренние болезни, по мнению Боткина, могут возникать и под воздействием психических факторов, быть обусловленными нарушениями психики (психосоматические болезни).

В учении Боткина, названном теорией нервизма, нервная система является главенствующей в организме и определяет его целостность. Любой местный патологический процесс влияет на организм в целом. И, наоборот, нарушение функции какого-либо отдельного органа может быть проявлением заболевания других органов и систем. Так, Боткин фактически опроверг «целлюлярную теорию» Вирхова, в соответствии с которой организм – это совокупность клеток, имеющих физиологическую самостоятельность. Боткин согласился с Вирховым в том, что «болезнь не есть нечто особенное, самостоятельное – она представляет обычные явления жизни при условиях, невыгодных организму, который или умирает, или в силу своей приспособляющейся способности <…> достигает… более или менее полного выздоровления, или же остается больным, сохраняя иногда способность передавать болезнь или расположение к ней своему потомству, что и обусловливает наследственность болезней». В качестве пускового механизма при заболевании Боткин выделяет прежде всего факторы влияния внешней среды: «Понятие о болезни неразрывно связано с ее причиной, которая исключительно всегда обусловливается внешней средой, действующей или непосредственно на заболевший организм, или через его ближайших или отдаленных родителей».

В учении Боткина, названном теорией нервизма, нервная система является главенствующей в организме и определяет его целостность

Помимо теории нервизма Боткину принадлежит и ряд других открытий. Он предположил инфекционный характер «катаральной желтухи» – вирусного гепатита (болезнь Боткина), описал клинические проявления нефроптоза («блуждающей почки»), ревматизма, заболеваний сердца и легких, стадий развития и клиники ряда инфекционных болезней, выявил влияние патологии селезенки, привратника желудка и 12-перстной кишки на развитие анемии.

В 1866 году во время эпидемии холеры Боткин инициировал создание эпидемиологического общества, в рамках которого предполагал изучать особенности возникновения и течения эпидемий инфекционных заболеваний.

Сердце, не знавшее покоя

В 1866 году во время эпидемии холеры Боткин инициировал создание эпидемиологического общества, в рамках которого предполагал изучать особенности возникновения и течения эпидемий инфекционных заболеваний.

Сергей Петрович был активным сторонником высшего, в частности медицинского, образования женщин. В 1874 году им организована школа фельдшериц, а 1876 году – женские врачебные курсы. Первая женщина, получившая в России докторский диплом, В. А. Кашеварова-Руднева по окончании Медико-хирургической академии была принята Боткиным в его клинику ассистентом.

В 1880 году в Петербурге открылась первая в России бесплатная больница – Александровская барачная больница (ныне инфекционная больница им. С. П. Боткина), построенная по настоянию знаменитого врача, ставшего затем ее попечителем (в народе она получила название «боткинские бараки»). При этой больнице была организована первая санитарная карета – прообраз скорой помощи.

Боткин использовал любую возможность повлиять на состояние отечественной медицины. Несмотря на полное отсутствие интереса к политике, каждый предлагаемый ему властями пост воспринимался Боткиным как призыв к созидательной деятельности. В 1866 году он стал членом медицинского совета Министерства внутренних дел, в 1878-м – председателем Общества русских врачей имени Пирогова, в 1881-м – гласным Городской думы, заместителем председателя комиссии общественного здоровья, членом главного управления Общества попечения о раненых и больных воинах, в 1886-м – попечителем всех городских лечебных учреждений Петербурга. В 1877 году после начала Русско-турецкой войны Боткин отправился на Балканы, где в течение семи месяцев инспектировал госпитали и лазареты, консультировал военных врачей. Боткин создал школьный санитарный надзор и систему думских (бесплатных) врачей, внес вклад в реформирование аптечного дела и организацию военно-медицинской службы.

Боткин прежде всего был практиком, поэтому после него осталось не так много печатных трудов. Его «Курс клиники внутренних болезней» вышел в трех выпусках. Помимо него, как наиболее примечательное, из печатного наследия Боткина следует выделить п томов сборника «Архив клиники внутренних болезней» и его опубликованные «Клинические лекции».

Боткин – первый русский лейб-медик императорской семьи: с 1870 года его заботам была вверена измученная болезнью легких императрица Мария Александровна. К сожалению, все усилия доктора были напрасны, и это вызывало шквал нападок на него со стороны недругов и завистников. Вынужденное прошение Боткина об отставке Александр II не принял, и врач оставался рядом с императрицей вплоть до ее смерти, сопровождая ее в поездках в европейские клиники (в одной из таких поездок скоропостижно умирает его первая жена). Подобную верность продемонстрирует и сын Боткина Евгений, который добровольно останется с семьей Николая II в Екатеринбургской ссылке и разделит с ней мученическую гибель.

Боткин создал школьный санитарный надзор и систему думских врачей, внес вклад в реформирование аптечного дела и организацию военно-медицинской службы

Пять дней в неделю по вечерам Боткин вел прием у себя в доме у Пяти углов. На лестнице и в передней к тому времени собиралась огромная и разнообразная толпа. Похожий на пчелиный гул мгновенно прекращался, только в дверях появлялась знакомая каждому фигура, и доктор прищуренным добродушным взглядом окидывал каждого страждущего его внимания. Получившие консультацию знаменитого врача провинциалы по возвращении домой передавали рецепты своим землякам, которым тяжело было добраться до Петербурга. Так, в народе широко разошлись рецепты «боткинских капель», «боткинского порошка» и даже «боткинского кваса». Ни разу в жизни не видевшие врача люди заочно относились к Сергею Петровичу с огромным доверием и уважением.

В минуты, когда, казалось, сил уже не оставалось, Боткин отдыхал… за игрой на виолончели. «Это моя освежающая ванна», – говорил он. Сергей Петрович и в 50 лет продолжал брать уроки у профессора консерватории, который, ввиду предельной занятости Боткина, приходил к нему аж в двенадцатом часу ночи. Обычно по воскресеньям они вместе с двумя знакомыми музыкантами давали для близких Боткина домашние концерты. Тогда, подслеповато наклонившись к пюпитру, Сергей Петрович сиял и казался необыкновенно воодушевленным. Даже отправляясь на отдых, Сергей Петрович Боткин вез с собой пару виолончелей, из-за чего однажды в Франценсбаде встречающие перепутали его с гастролирующим музыкантом.

По субботам У Боткиных собирался весь медицинский, научный и культурный цвет Петербурга. Радушный хозяин искренне проявлял живой интерес ко всему, чем делились его гости. Медицинские темы на этих журфиксах поднимались нечасто, и дружеское общение, по воспоминаниям многих присутствующих, служило наилучшим отдыхом после трудовой недели. Нетрудно представить, что постоянные гости старались не пропускать ни одного такого вечера.

В 1880 году в Петербурге открылась первая в России бесплатная больница – Александровская барачная больница. При этой больнице была организована первая санитарная карета – прообраз скорой помощи.

Отзывчивое сердце Боткина со временем все тяжелее переносило сумасшедший темп жизни. В июле 1886 года скоропостижно умирает его пятилетний сын от второй жены – Екатерины Алексеевны, урожденной княжны Оболенской, к которому Сергей Петрович был очень привязан. Родительское горе сломило его настолько, что за считаные дни, по словам близких, он состарился на десяток лет. С той поры стенокардия проявляла себя все чаще. Тем не менее в промежутках между приступами Боткин истово искал возможности для активной деятельности. За несколько месяцев до кончины в Ментоне на Лазурном Берегу Франции ему передали специальный стетоскоп для самовыслушивания. На протяжении минуты с лишним Боткин напряженно слушал собственные сердечные тоны, после чего тихо бросил: «А шумок довольно резкий» – и поспешил отдать прибор обратно.

Пять дней в неделю по вечерам Боткин вел прием у себя в доме у Пяти углов. Провинциалы по возвращении домой передавали рецепты своим землякам, которым тяжело было добраться до Петербурга

Предчувствуя скорый уход, он все больше времени проводил с родными, стал спокойным и задумчивым. А приступы становились все более мучительными, и 24 декабря 1889 года с первыми лучами солнца, упавшими на знаменитые ментонские сады, уставшее сердце Сергея Петровича Боткина обрело вечный покой.

Николай Васильевич Склифосовский

1836–1904

Иногда, присутствуя на первой операции, студенты-медики из-за сильного волнения, неопытности или переизбытка чувств падают в обморок. Опытные хирурги знают, что это не является проявлением слабости будущего врача – скорее наоборот: такой студент близко к сердцу принимает страдания больного и осознает, насколько велики серьезность и ответственность доктора при даже самой простой манипуляции скальпелем. Из таких студентов, как показывает жизнь, зачастую получаются замечательные хирурги. Вот и Николая Склифосовского тоже пришлось выводить на воздух, когда он, будучи студентом медицинского факультета, почувствовал себя дурно, наблюдая за первой операцией. Впрочем, это был единственный эпизод, когда будущий великий хирург, прошедший несколько войн и выполнивший тысячи операций, буквально на несколько минут потерял самообладание.

Вклад в медицинскую науку:

• Основоположник военно-полевой хирургии

• Основоположник челюстно-лицевой хирургии

• Новатор в области хирургии и медицинского образования в России

Вклад в развитие медицины:

• Общая хирургия

• Военно-полевая медицина

• Стоматология и челюстно-лицевая хирургия

• Травматология

• Гинекология

• Медицинское образование

Приютская доля

В 1836 году в городе Дубоссары Херсонской губернии, в здании на Почтовой улице, открылась городская больница, которую подарил городу боярин Катарджи, представитель древнего молдавского рода. А на одном из мелких хуторов в нескольких верстах от Дубоссар в этом же году в семье письмоводителя карантинной конторы Василия Павловича Склифосовского родился девятый ребенок – Николай. Те годы выдались неурожайными, да еще в губернии властвовали частые эпидемии, в очаг которых иной раз начальство отправляло по служебной надобности и отца семейства. Больше половины родившихся детей тогда погибало в младенчестве. И хотя жалованья мелкого чиновника еле-еле хватало, чтобы его семья могла сводить концы с концами, Склифосовские прижили еще троих детишек. Когда же над семьей нависла реальная угроза смертельного голода, Василий Павлович с женой принимают страшное, но единственно верное для спасения жизни детей решение: отдать нескольких из них на попечение государства. Колю отправляют в одесский дом для сирот, и маленький мальчик теряет связь с родителями на всю оставшуюся жизнь, рано познав науку выживания в одиночку.

Николая увлекает учеба, в особенности легко ему даются естественные науки, латынь, греческий язык, литература и история. В 1854 году он оканчивает с серебряной медалью 2-ю Одесскую мужскую гимназию. К тому времени Николай твердо решил стать врачом, и его, как одного из лучших учеников гимназии, Одесский приказ общественного призрения направляет в Москву для поступления в университет на медицинский факультет на казенных основаниях. Все экзаменационные дисциплины, за исключением физики и зоологии, Николай сдает на отлично и становится студентом.

Склифосовский стал инициатором создания хирургических «летучих команд», способных мобильно перемещаться в места наибольшего скопления раненых и оказывать им своевременную помощь

Азы хирургии в университете преподают ярчайшие врачи того времени: один из пионеров эфирного наркоза в России Ф. И. Иноземцев, профессортеоретическойхирургииВ. А. Басов и другие. Склифосовский запоем читает труды Н. И. Пирогова, который незадолго до того описал основы топографической анатомии, кардинально расширившей возможности хирургии. В ней Николай видит свое призвание. В 1859 году он в виде исключения и за особые успехи в учебе допущен до докторских экзаменов без лекарских испытаний. После их блестящей сдачи Склифосовскому необходимо искать средства к существованию. Все студенческие годы он был вынужден жить чуть ли не впроголодь: стипендию из Одессы ему перечисляли с большим опозданием, а последний перевод Николай так и не получил, и деньги на дорогу пришлось просить у руководства университета. Путь его лежит в Одессу через Дубоссары. В больнице на Почтовой улице Дубоссар, той самой, что была основана в год его рождения, в это время заболел врач, и руководство лечебницы упросило Склифосовского заменить его на две недели. Здесь, на Почтовой, выдающийся врач и приобрел свой первый профессиональный опыт.

В 1859 году Склифосовский в виде исключения и за особые успехи в учебе допущен до докторских экзаменов без лекарских испытаний.

Одесский эскулап

По прибытии в Одессу Склифосовский был назначен на должность ординатора, а затем и заведующего хирургическим отделением городской больницы. В операционной он совершенствует свои навыки, и недостатка в пациентах не испытывает: хорошего врача одесситы видят за версту. На основании опыта, полученного при проведенных им самостоятельно овариотомий (операций по удалению яичника), молодой врач разрабатывает тему будущей докторской диссертации – «О кровяной околоматочной опухоли», которую защищает в 1863 году в Харьковском университете.

Молодым докторам медицины полагалась стажировка за границей. Стоимость ее была для Склифосовского непомерно высокой. Пока Николай ломал голову, как бы собрать необходимую сумму, в 1866 году между Пруссией и Австрийской империей вспыхнула война. Светило европейской медицины профессор Вирхов на время боевых действий возглавил прусскую военно-санитарную службу. Ему и написал письмо Склифосовский, прося зачислить его на должность ассистента в военный госпиталь. Война длилась всего семь недель. Склифосовский был награжден за участие в сражении при Садове железным крестом и получил возможность остаться в Европе, чтобы продолжить стажировку у Вирхова и Лангенбека в Германии, а затем и у Нелатона и Кламарта во Франции и у Симпсона в Шотландии.

Он первым в мире применил антисептический метод в полевых условиях, оценил роль гипсовой повязки при ранениях с повреждением костей

По возвращении в Одессу Склифосовский получил чин надворного советника и в 1869 году по распоряжению новороссийского и бессарабского генерал-губернатора был назначен на должность старшего врача городской больницы. В эти годы он публикует ряд научных статей в специализированных изданиях, что привлекает к нему внимание как к перспективному ученому. В 1870 году руководство Киевского университета приглашает его экстраординарным профессором кафедры хирургии и сверхштатным ординатором Киевского военного госпиталя. Власти Одессы не желали отпускать замечательного врача, суля ему значительное повышение жалованья и другие блага. Но, несмотря на это, Склифосовский решает переехать в Киев вместе с семьей: молодой супругой и тремя детьми.

В 1870 году руководство Киевского университета приглашает Склифосовского экстраординарным профессором кафедры хирургии и сверхштатным ординатором Киевского военного госпиталя.

Генерал от медицины

В Киеве от тифа в возрасте 24 лет умирает жена хирурга. Он тяжело переживает утрату: известный врач, ежедневно спасающий чужих ему людей, оказался бессилен перед смертельной болезнью самого близкого человека. В конце 1870 года Склифосовский вместе с коллегами добровольно отбывает в качестве полкового врача на Франкопрусскую войну, оставив трех своих детей на попечение гувернантки – молодой, высокообразованной женщины Софьи Александровны, великолепной пианистки. Николай Васильевич много оперирует, известно, что Рудольф Вирхов берет его с собой для сопровождения первого в истории военно-санитарного поезда во Францию. Вернувшись в Киев, Склифосовский обнаруживает, что в доме царят счастье и порядок: гувернантка фактически заменила его сыновьям и дочери мать. Вскоре Софья Александровна станет законной женой Склифосовского, его верной помощницей и родит ему еще четырех детей.

За мужество и безупречную организацию хирургической помощи на войне Склифосовскому были пожалованы чин генерала и орден Св. Владимира 3-й степени с мечами

В 1871 году Склифосовский с семьей переезжает в Петербург, где ему предложена кафедра хирургической патологии в Медико-хирургической академии и заведование 2-м хирургическим отделением клинического военного госпиталя. В этот период он публикует свои научные работы в области челюстно-лицевой хирургии, оперативной гинекологии, по удалению зоба и операциям на коленном суставе.

В 1876 году во время войны Сербии и Черногории с Турцией Склифосовский четыре месяца проводит в военных лазаретах под эгидой Красного Креста. После того как Россия для защиты единоверцев объявляет войну Турции, великий хирург отправляется добровольцем на Балканы и по нескольку суток подряд не выходит из операционных под Плевной и на Шипке. Позже будет подсчитано, что через руки хирурга за то время прошло более 10 тыс. раненых. Несмотря на постоянные обстрелы и невыносимые бытовые условия, Склифосовский не только с честью выполнял свой врачебный долг, но и всячески пытался вселить в коллег и пациентов оптимизм и силу духа. Софья Александровна не оставила мужа и, насколько могла, помогала ему в качестве сестры милосердия.

В конце 1870 года Склифосовский вместе с коллегами добровольно отбывает в качестве полкового врача на Франко-прусскую войну

Военный опыт был отражен Склифосовским в изданных в 1877–1878 годах работах «Перевозка раненых на войне» и «Наше госпитальное дело на войне». Н. И. Пирогов, основоположник военно-полевой хирургии, инспектировавший лазареты и госпитали на Балканах, высочайшим образом оценил работу своего последователя. Склифосовский стал инициатором создания хирургических «летучих команд», способных мобильно перемещаться в места наибольшего скопления раненых и оказывать им своевременную помощь. Он первым в мире применил антисептический метод в полевых условиях, оценил роль гипсовой повязки при ранениях с повреждением костей и обратил внимание на преимущества железнодорожного транспорта при эвакуации тяжелораненых. Идея сортировки раненых, высказанная еще Пироговым, была Склифосовским разработана и усовершенствована. Николай Васильевич предложил разделение раненых по степени тяжести с установлением сроков эвакуации каждой из категорий. Для предупреждения вспышек госпитальной инфекции, по мнению Склифосовского, необходимо было рассредоточение раненых в военных госпиталях. За мужество и безупречную организацию хирургической помощи на войне Склифосовскому были пожалованы чин генерала и орден Св. Владимира 3-й степени с мечами.

Снова в Москве

К началу 1880-х годов клиника хирургии Московского университета на фоне бурного развития мировой хирургической науки представляла собой весьма отсталое учреждение. В 1880 году совет университета попросил знаменитого хирурга возглавить кафедру факультетской хирургии и клинику при ней. Склифософский, еще в свою бытность студентом много думавший о том, как можно усовершенствовать хирургическое образование, с энтузиазмом соглашается. По приезде его ждет еще одна новая должность – декан медицинского факультета.

В Москве в полной мере раскрываются таланты Склифосовского как хирурга, ученого, организатора и педагога. Одним из первых в России он активно внедряет разработанную Листером антисептику, а затем и асептику в хирургическую практику. В 1885 году на первом съезде Пироговского общества, одним из учредителей которого он являлся, Склифосовский выступил с докладом «Об успехах хирургии под влиянием противогнилостного метода». В ходе жаркой дискуссии, ссылаясь на свой гигантский опыт, в том числе в полевых условиях, он фактически переломил мнение медицинской общественности в пользу применения антисептики в повседневной практике.

В 1876 году во время войны Сербии и Черногории с Турцией Склифосовский четыре месяца проводит в военных лазаретах под эгидой Красного Креста.

Как действующий хирург, Склифосовский владел множеством разнообразных оперативных методов, которые постоянно совершенствовал. Одним из первых в России он выполнил наложение желудочного свища, удаление желчного пузыря, операции при эхинококкозе печени, удаление зоба. Склифосовский с одинаковой виртуозностью оперировал на гортани, мочевом пузыре, яичниках и матке. Ему принадлежит разработка методики, получившей название «замок Склифосовского» – надежный способ соединения костных отломков.

Особое место в его практике занимали операции на черепе, например при мозговых грыжах. Всего Склифосовскому принадлежит 114 научных работ в области хирургии.

Значительный вклад Склифосовский внес в челюстно-лицевую хирургию и стоматологию. Им выполнены и описаны методики резекции нижней и верхней челюстей, оперативного лечения анкилозов нижней челюсти, врожденных аномалий твердого неба, при этом впервые применено местное обезболивание раствором кокаина. Склифосовским сконструирован аппарат, поддерживающий наркоз при челюстных операциях, предложен метод ортопедической реабилитации пациентов, перенесших операции на челюстно-лицевой области. Стоматологию, по мнению Склифосовского, следовало выделить в отдельную дисциплину. По его настоянию в высших учебных медицинских заведениях впоследствии были созданы самостоятельные клинические доцентуры по зубным болезням.

В Москве по инициативе Склифосовского был построен клинический городок медицинского факультета на Девичьем поле, ныне принадлежащий наследнику факультета – Первому Московскому медицинскому университету. Московское купечество охотно пожертвовало на строительство свои средства по призыву известного и авторитетного врача. Здания были спроектированы академиком Быковским с учетом всех современных на тот момент требований к строительству медицинских учреждений, с привлечением опытных консультантов, таких как выдающийся гигиенист Ф. Ф. Эрисман.

Дети Склифосовского

Неполные 14 лет Склифосовский руководил московской хирургической клиникой, пока в 1893 году не принял приглашение возглавить Клинический институт великой княгини Елены Павловны (Институт усовершенствования врачей, ныне Санкт-Петербургская медицинская академия последипломного образования). К тому времени это был ученый с мировым именем, и теперь появилась возможность поднять уровень российских врачей до общемирового. Склифосовский не пожалел сил на внедрение в Институте всех последних достижений медицинской науки – там, в частности, появился первый в России рентгеновский кабинет. В Еленинский институт стали стекаться врачи со всей России, а простые земские врачи получили возможность быть в курсе новостей мировой науки. Склифосовский участвовал в организации XII Международного конгресса врачей в 1897 году, на котором получил высочайшую оценку от почетного гостя – самого Рудольфа Вирхова. Николай Васильевич не жалел собственных средств на издание специализированных хирургических журналов, и для многих врачей они были единственным источником актуальной информации. В 1900 году профессор выступил инициатором и председателем на первом съезде русских хирургов, где прошло его чествование по случаю 40-летия научной деятельности.

Одним из первых в России он активно внедрял разработанную Листером антисептику, а затем и асептику в хирургическую практику

Все эти годы рука об руку с ним шла его любимая супруга – Софья Александровна. В их доме часто собирался весь цвет русской культуры: Чайковский, А. К. Толстой, Бородин, Верещагин. У Склифосовского учился доктор Чехов. Увы, семейное счастье Склифосовских не было безоблачным, Николай Васильевич и Софья Александровна пережили страшные удары судьбы. Один из их сыновей, Борис, умер еще в младенчестве, другого – Константина – они потеряли, когда тому было 17 лет, из-за туберкулеза почек. Старший, Владимир, во время учебы в Петербургском университете увлекся политикой и попал в террористическую организацию. В 1890 году ему было поручено убить полтавского губернатора Катеринича. Расчет организаторов был на то, что Владимир сможет подобраться к нему ближе, поскольку Катеринич был вхож в семью Николая Васильевича (у Склифосовских на Полтавщине было небольшое имение – Яковцы). Не найдя в себе сил убить отцовского друга и боясь презрения со стороны подпольщиков, Владимир свел счеты с жизнью.

Склифосовский участвует в организации XII Международного конгресса врачей в 1897 году, на котором получает высочайшую оценку от почетного гостя – самого Рудольфа Вирхова.

В 1901 году после перенесенного инсульта Склифосовский ушел на покой и удалился к себе в имение, где построил школу для крестьянских детей, занимался садоводством, периодически принимал пациентов у себя дома и в земской больнице. Николай Васильевич умер скоропостижно, через три года после перенесенного инсульта, промозглой ноябрьской ночью 1904 года. Вскоре его семья получила еще одно скорбное известие: сын Склифосовского Николай погиб во время боевых действий в ходе Русско-японской войны. В Гражданскую войну потерялись следы еще одного сына великого хирурга – Александра. Дочь Склифосовского Ольга сразу после революции навсегда уехала за границу. Вторая дочь, Тамара, и Софья Александровна, как «близкие генерала», в 1919 году были зверски убиты в своем доме революционной солдатней.

Ему принадлежит разработка методики, получившей название «замок Склифосовского» – надежный способ соединения костных отломков

Пироговское общество было упразднено: власть не смогла простить им резолюцию 1917 года, в которой врачи осудили Октябрьскую революцию. Но память о великом враче она тронуть не рискнула: слишком высок был среди коллег и простых людей нравственный авторитет Склифосовского. А благодарность за совершенное добро гораздо долговечнее любых правителей.

Эрнст фон Бергман

1836–1907

Конец XIX века – время триумфа немецкой хирургии. Лангенбек, Бильрот, Эсмарх и другие замечательные врачи-хирурги снискали Германии особую славу, хотя земля, объединенная в единую империю рукой Железного канцлера из разрозненных областей Центральной Европы, оказалась богатой на таланты во многих других областях медицины. Случилось так, что одного из великих хирургов-немцев отдала Германии Россия. Глупость ли чиновников, зависть ли соперников – что было тому причиной, что подданный российского престола Эрнст Бергман вынужден был покинуть Родину, – теперь уже не столь важно. Главное другое: профессор Бергман принес людям всей планеты громадную пользу. Обращаясь к коллегам с трибуны Берлинского хирургического конгресса в 1896 году, он призывал: «Оставайтесь людьми!», своей собственной судьбой утверждая важность и ценность этого постулата.

Вклад в медицинскую науку:

• Основоположник асептики

• Первое использование антисептики в полевых условиях

• Один из основоположников нейрохирургии и военно-полевой хирургии

Вклад в развитие медицины:

• Общая медицина

• Общая хирургия

• Нейрохирургия

• Военно-полевая хирургия и травматология

• Санитарная гигиена

Студент Дерпта

В 1849 году Николай I издал указ, в соответствии с которым поступать на факультеты университетов могли только лучшие выпускники казенных гимназий – дети из потомственных дворянских родов. Для остальных доступ был открыт лишь на медицинские факультеты. Этот характерный для николаевской политики порядок подарил миру ряд имен, золотыми буквами вписанных в историю медицины, и это при том, что до поступления в университет эти молодые люди порой даже не помышляли о врачевании.

Одним из таких новичков на медицинском факультете Дерптского университета (ныне это Тартуский университет) в 1854 году был Эрнст фон Бергман. Он родился в Риге, в семье лютеранского пастора.

Отец дал ему начальное образование и затем отдал в частную гимназию в Бирненру. Эрнст собирался поступать на филологический факультет, но ввиду известных обстоятельств стал студентом-медиком.

В военных лазаретах Бергман сталкивается с тяжелейшими ранениями и травмами, из которых наиболее плохо исследованными и тяжело поддающимися лечению на тот момент были черепно-мозговые

Совсем скоро изучение медицины стало для Бергмана увлекательным занятием, а карьера хирурга – заветным желанием. Хирургия в те годы была на подъеме, совершенствовалась техника проведения операций, из ремесла эта отрасль медицины превратилась в научную дисциплину. В 1859 году Бергман успешно окончил обучение в университете и был принят на должность ассистента университетской хирургической клиники под руководством Георга Адельманна. В 1864 году ему было присвоено звание приват-доцента, а затем и штатного доцента кафедры хирургии.

У линии фронта

Бисмарк взялся объединить германские земли «железом и кровью». В 1864 году прусские солдаты заняли Шлезвиг-Гольштейн, и через два года донельзя ухудшившиеся отношения с Австрией подтолкнули Пруссию к очередной военной кампании. В 1866 году, через несколько месяцев после женитьбы на дочери профессора Адельманна Хильдегарде, Бергман, как военный хирург и ассистент профессора Вагнера, отправляется в Богемию, на театр военных действий. К счастью, война с Австрией закончилась довольно скоро, и Бергман, целый и невредимый, смог вернуться в клинику и продолжить работу. Однако вскоре в его семью приходит горе: умирает его молодая жена, и в жизни Бергмана остаются книги, хирургия, преподавание на кафедре.

В 1859 году Бергман принят на должность ассистента университетской хирургической клиники под руководством Георга Адельманна.

В 1867 году в петербургском военно-медицинском журнале Бергман опубликовал первую свою заметную работу, озаглавленную как «Военно-медицинские афоризмы». В ней в сжатой и доступной форме были изложены основные аспекты военно-полевой медицины тех лет: сортировка раненых, лечение огнестрельных и иных ран и травм, организация медицинской помощи на поле боя и в палаточных госпиталях.

Франко-прусская война, разразившаяся в 1870 году, нарушает планы хирурга отправиться в Амстердам для научного обмена опытом, и Бергман вновь спешит в прифронтовые госпитали Пруссии на помощь раненым. Война, по меткому выражению Пирогова, – это травматическая эпидемия. В военных лазаретах Карлсруэ, Мангейма, Бельфора и Парижа Бергман столкнулся с тяжелейшими ранениями и травмами, из которых наиболее плохо исследованными и тяжело поддающимися лечению были на тот момент черепно-мозговые. В начале 1871 года войска Наполеона III были разбиты, Бисмарк и Вильгельм I объявили о создании единого германского государства. Бергман вернулся в Дерптский университет, где занял должность главы хирургической кафедры и где предполагал в своей врачебной практике использовать военный опыт лечения ран.

В 1873 году он направляет своего ассистента Рейера в Эдинбург к знаменитому Листеру, автору нового метода борьбы с раневыми инфекциями с помощью наложения повязок с раствором карболовой кислоты и пульверизатора. По возвращении ассистента Бергман опробует метод Листера в своей клинике, и полученные результаты окончательно убеждают хирурга и его коллег в эффективности и перспективности антисептики.

Россия, придерживавшаяся нейтралитета во время кампаний Бисмарка, в 1877 году вступает в кровопролитную войну с Турцией за освобождение Балкан и Закавказья. Для Бергмана это означает возвращение в русские военно-полевые госпитали в качестве хирурга-консультанта. Он сопровождает Дунайскую армию во время переправы через Дунай, в битвах под Плевной, в Горном Дубняке и Телише. В это же время судьба сводит его с Н. И. Пироговым, инспектирующим военные госпитали и лазареты.

Бергман опробует метод Листера в своей клинике, и полученные результаты окончательно убеждают хирурга и его коллег в эффективности и перспективности антисептики

Плечом к плечу с Бергманом самоотверженно трудятся первые сестры милосердия Крестовоздвиженской общины, созданной Пироговым. Антисептический метод Листера, впервые примененный в полевых условиях Бергманом и одновременно на Кавказе Рейером, прекрасно зарекомендовал себя и во время Русско-турецкой войны, в том числе при осаде Карса, где был опробован более чем на 400 раненых.

В 1864 году Бергману присвоено звание приват-доцента, а затем и штатного доцента кафедры хирургии.

До той поры скептически относившийся к антисептике Пирогов высоко оценил результаты лечения Бергманом раненых с помощью повязки с раствором карболовой кислоты и предсказал этому методу большое будущее. Боль, лишения и жертвы русской армии и ее союзников были не напрасны – в 1878 году Осман-Паша признал свое поражение: победа осталась за Россией.

Вдалеке от родины

Вернувшись в Дерпт, Бергман планирует выставить свою кандидатуру на освободившееся место главы хирургической кафедры в Санкт-Петербургской военно-медицинской академии. Казалось

бы, его опыта и авторитета достаточно, чтобы решение комиссии было положительным. Но у казенных лиц, от которых зависит назначение, обнаруживается новое поветрие. В научных кругах давно уже зреет недовольство засильем немцев в академическом руководстве, в особенности в медицине. Для недалеких чиновников это сигнал для начала очередной кампанейщины. Немцу Бергману не то что не достается петербургская кафедра, но и положение его в Дерптском университете в 1878 году становится весьма шатким.

Первым делом в должности главы хирургической клиники Берлинского университета Бергман вводит в разряд обязательных к применению антисептический метод

Примерно в то же самое время хирург получает предложение из Германии возглавить вместо покойного профессора Лингарта кафедру хирургии в Вюрцбургском университете. Решение далось Бергману нелегко, но иного пути продолжить свою деятельность у него, увы, не было.

В Вюрцбурге известного хирурга приняли с распростертыми объятиями и предоставили все возможности для научной работы и хирургической практики в качестве руководителя университетской клиники. В том же 1878 году Бергман публикует свой первый зарубежный труд «Лечение огнестрельных ранений коленного сустава в полевых условиях», в котором предлагает использовать в лечении антисептическую повязку и фиксацию сустава с помощью гипса.

В 1867 году в петербургском военно-медицинском журнале Бергман публикует первую свою заметную работу, озаглавленную как «Военно-медицинские афоризмы».

В 1882 году освободилось место профессора кафедры хирургии в Берлинском университете. Выдающийся хирург Бернгард фон Ланге бек, снискавший славу Берлину как одному из центров хирургической науки, по причине достижения преклонного возраста решает отойти от дел. Рассматривается несколько кандидатов на это место. Бильрот, возглавляющий кафедру в Вене, отказывается. И, выбирая из оставшихся, научная коллегия решает отдать предпочтение профессору Бергману.

Столичный профессор

Первым делом в должности главы хирургической клиники Берлинского университета Бергман вводит в разряд обязательных к применению антисептический метод. В 1883 году выходит его книга «Учение о повреждениях головы» – первое классическое руководство по нейрохирургии. В ней даны описания всех известных видов черепно-мозговых травм: родовая травма, переломы свода и основания черепа, огнестрельные ранения черепа и др. Много места в книге занимает описание методов лечения травм и их осложнений: менингита, внутричерепных гематом, посттравматических абсцессов головного мозга, а также инструментов, применяемых при оперативном лечении: трепанов, пилок и пр. В 1884 году Бергмана торжественно принимают в ряды Немецкого общества хирургов, которое он сам впоследствии возглавил и при его поддержке основал «Журнал медицинского образования». В 1889 году публикуется второй объемный труд Бергмана в области нейрохирургии – «Хирургическое лечение болезней головного мозга», в котором отражен весь накопленный хирургом опыт лечения, в том числе опухолей мозга, которые требовали чрезвычайно сложных и опасных для жизни пациента вмешательств.

Бергман представляет медицинскому сообществу новую методику обработки хирургического инструментария, перевязочного и шовного материала с помощью паровой стерилизации

Бергман объективно оценивает плюсы и минусы внедренной им в клинике методики антисептики. Пульверизатор, с помощью которого Листер предложил обрабатывать воздух в операционной, – громоздкая машина, распыляемые пары карболовой кислоты едки и мешают хирургам работать. Нередки и осложнения от воздействия карболки на ткани – раздражения и воспаления. Бергман пришел к выводу, что «не перевязочный материал и не способ наложения повязки составляют главную силу антисептики, а чистота или обеззараживание раны до сшивания ее краев обеспечивает успех безгнилостного течения операционной раны». В 1885 году вместе со своим учеником Шиммельбушем Бергман впервые представляет медицинскому сообществу новую методику обработки хирургического инструментария, перевязочного и шовного материала с помощью паровой стерилизации – автоклавиров ания. Этот новый способ, до гениальности простой, по аналогии со словом «антисептика» назван асептикой, что в переводе с лат. означает «без гниения». Бергман оправданно считал, что именно за асептикой – не борьбой с микробами, а предупреждением попадания их в рану– будущее. Статистика послеоперационных осложнений, число которых резко сократилось при введении нового метода, лишний раз подтвердила это предположение ученого. На прошедшем в 1890 году X Международном конгрессе врачей в Берлине Бергман и Шиммельбуш обнародовали накопленные данные о применении асептики. В дальнейшем металлические коробки для автоклавирования, усовершенствованные учеником Бергмана, получили название «биксы Шиммельбуша».

В 1878 году Бергман публикует свой первый зарубежный труд «Лечение огнестрельных ранений коленного сустава в полевых условиях», в котором предлагает использовать влечении антисептическую повязку и фиксацию сустава с помощью гипса.

Русский немец

Великий хирург оказался, к сожалению, более востребованным за рубежами своего Отечества. Современники восторженно отзывались о его великолепной хирургической технике и широте научного кругозора. В конце 1880-х годов Бергман входит в число лечащих врачей прусского кронпринца Фридриха, который только на три месяца становится кайзером Германии, будучи неизлечимо больным раком гортани. Наложенная учеником Бергмана придворным врачом Фридрихом фон Браманном трахеостомия лишь ненадолго продлила жизнь 56-летнего императора. Разнообразные истории, попадавшие то и дело в газеты, только увеличивали ореол легендарности вокруг хирурга – как, к примеру, рассказ о том, что профессор Бергман удачно пришил студенту отрубленный на дуэли нос, пролежавший в кармане несчастного почти три часа. В 1898 году Бергман оперировал коленную чашечку знаменитого барона Маннергейма, будущего героя Финляндии, тогда еще русского офицера. В 1906 году услугами пожилого профессора воспользовался турецкий султан, пригласив доктора для консультации по поводу болезни своей любимой дочери. Газеты сообщили, что благодарным правителем Бергману был назначен гонорар в 5000 турецких лир и в дополнение к этому пожаловано звание почетного профессора константинопольской Медицинской академии и больницы Гомидиэ. На родине в качестве признания заслуг и авторитета врача за год до своей смерти Бергман был назначен членом верхней палаты Рейхстага.

По свидетельствам коллег, несмотря на огромную загруженность, профессор всякий раз «выслушивал пациента любезно и терпеливо»

По свидетельствам коллег, несмотря на огромную загруженность, профессор всякий раз «выслушивал пациента любезно и терпеливо». Русские врачи, приезжавшие на практику в Берлин, отмечали, что соотечественников Бергман всегда встречал с неизменным радушием и обязательно интересовался происходящим в России. В 1891 году в Поволжье разразился сильнейший неурожай, который усугубился эпидемиями тифа и холеры, и тогда Бергман лично собрал громадную денежную сумму и направил ее нуждающимся. Будучи избран почетным членом Русского хирургического общества имени Н. И. Пирогова, он отдал дань великому русскому врачу, с которым имел честь встретиться еще во время Русско-турецкой войны: «Николая Ивановича Пирогова я считаю за одного из величайших хирургов нашего столетия, и таковым я всегда его представляю своим слушателям». Успехи немецкой хирургии Бергман видел в том, что она «построена на фундаменте, заложенном великими хирургами Французской академии, и что она базируется на анатомических работах русского Николая Пирогова и на антисептическом способе англичанина Джозефа Листера». В 1901 году Военно-медицинская академия в Санкт-Петербурге учредила почетную стипендию имени профессора Бергмана для особо отличившихся студентов из Прибалтики.

В качестве признания заслуг и авторитета врача за год до своей смерти Бергман был назначен членом верхней палаты Рейхстага

Великий врач скончался весной 1907 года в Висбадене, лишь на несколько месяцев перешагнув 70-летний рубеж. Воспитанные им ученики приумножили славу немецкой и мировой медицинской науки. Асептика наряду с антисептикой стала основой основ не только хирургии, но и всей медицины в целом.

Генрих Герман Роберт Кох

1843–1910

Иногда бывает непросто поверить в то, что мечты действительно сбываются. Но человек так устроен, что даже тогда, когда нет, казалось бы, ни единого шанса на исполнение заветного желания, он все равно надеется на лучшее. Роберт Кох пронес свою мечту через всю жизнь. Может быть, именно она и давала ему силы и вдохновение совершать открытия, повлиявшие на ход человеческой истории и на миллионы конкретных жизней? А, может быть, то, что она сбылась, было наградой за долготерпение ученого, его беззаветный труд и неустанные поиски истины? Пусть над этим поломают головы потомки. Коху же под силу оказалось решить те загадки, над которыми бились его коллеги на протяжении нескольких веков.

Вклад в медицинскую науку:

• Основоположник микробиологии

• Первооткрыватель возбудителей сибирской язвы, холеры и туберкулеза

• Первооткрыватель туберкулина

• Исследователь тропических инфекций

Вклад в развитие медицины:

• Микробиология

• Инфекционные болезни

• Фтизиатрия

• Иммунология

• Эпидемиология

• Фармацевтика и биотехнологии

Мечта под увеличительным стеклом

Третий сын горного советника Роберт с детства любил играть с лупой и рассматривать в нее все вокруг. Ему казалось безумно интересным все, что отражалось в старенькой потертой линзе. И еще мальчик любил мечтать и с упоением представлял себе далекую неизвестную жизнь: океанские волны, ласкающие белый песок тропических побережий; причудливые строения туземцев, утопающие в тени гигантских экзотических растений; гордые парусники, скользящие по залитой лунным светом воде теплых морей. Он в своих мыслях уносился вслед за белоснежными птицами туда, в таинственные страны, где все совсем не так, как в его родном Клаустале – маленьком немецком городке, затерянном в горах.

Роберт рано научился читать – в 4 года, и уже в 5 лет он пошел в начальную школу. Среди 13 своих сестер и братьев он казался как будто не от мира сего: поначалу собирал какие-то булыжники, потом марки, мог подолгу наблюдать за курами, отчего получил от матери прозвище Куриный Мастер. А еще он любил разглядывать в лупу, выменянную у брата, крылышки мух, червяков и прочую мелкую мерзость, и это очень расстраивало его мать, Матильду Кох. Одна была у нее радость, что хоть подружку сын себе выбрал приличную – Эмми Фратц, младшую дочь ганноверского генерала-суперинтенданта. Глядя на то, как Роберт с Эмми носятся с сачками за бабочками, Матильда представляла, что они через полтора десятка лет наденут свадебные наряды и ее сын навсегда оставит свои глупые фантазии. Как было бы хорошо, если бы он стал коммерсантом… А Роберт взахлеб рассказывал подружке о дальних странах, в которые так мечтал попасть, демонстрировал внутренности вскрытых им лично дохлых лягушек и гербарии в пухлых папках. Девочка внимала этим рассказам, но скорее с подобающей вежливостью.

За студенческую работу по анатомии уже через год после поступления на медицинский факультет Роберт получил первую премию

Однажды к Кохам приехал брат Матильды Эдуард, который к увлечениям племянника отнесся с должным вниманием. Идея родителей о том, что Роберту предназначено стать коммерсантом, была им с ходу и безжалостно развенчана. И он предложил в качестве будущего для Роберта подумать о преподавании естествознания. Хорошие учителя – это большая редкость, и они уж точно не обречены на прозябание в нищете. Родителей веские аргументы Эдуарда убедили, и в 1851 году Роберт был зачислен в гимназию. К началу занятий дядя прислал племяннику чудесный подарок – аппарат для дагерротипирования.

23 апреля 1862 года Роберт Кох поступил. на факультет естествознания Геттингенского университета, а через два года перевелся на медицинский.

В гимназии Роберт быстро попал в число лучших учеников, в особенности он преуспевал по физике и математике. Иностранные языки он изучал специально, потому как мечта колесить по миру его не оставляла ни на день. Тогда же в первый раз ему пришла мысль заняться медициной: с одной стороны, потому что это часть естествознания, а с другой – можно было наняться корабельным врачом на какой-нибудь корабль и отправиться в путешествие.

23 апреля 1862 года Роберт Кох поступил на факультет естествознания Геттингенского университета, а через два года перевелся на медицинский. За студенческую работу по анатомии Роберт уже через год получил первую премию, после чего случилось знаменательное событие: студент Кох был назначен ассистентом профессора Краузе. И без того нелюдимый Роберт тут же стал объектом завистливых выпадов со стороны более богатых и знатных сокурсников. Но это не остановило упорного молодого человека, и он продолжил свои первые научные исследования, причем опыты по образованию в организме янтарной кислоты ставил на себе самом. 13 января 1866 года Роберт успешно сдал докторский экзамен и получил диплом с отличием.

Суета сует

Настало время устраивать ему собственную жизнь. Во время поездки к дядюшке Эдуарду Роберт случайно встретил свою подругу детства Эмми, которая также гостила у родственников. Она заметно повзрослела, стала привлекательной, и сообразно своему происхождению, расчетливой особой. На вдохновенные речи Роберта о замужестве и потрясающих перспективах отправиться вдвоем путешествовать по свету она отвечала, что первым делом следует занять свое место в жизни, а потом уже думать о семье, что, по ее мнению, не предполагает сумасшедших приключений, которыми все еще по-мальчишески бредит ее жених.

После получения диплома Кох уезжает в Берлин учиться у великого Вирхова. Там же он пытается устроиться корабельным врачом, но, увы, безуспешно. Роберт продолжает поиски хоть какого-либо более или менее приличного врачебного места. В это же время в Гамбурге вспыхивает эпидемия холеры, и Коху удается поработать в противоэпидемической службе. Но постоянное место работы Роберт получил только в конце 1866 года и то по протекции дяди – в больнице для душевнобольных поселка Лангегаген. Кое-как обустроившись, летом 1867 года Кох наконец женится на Эмми.

В 1878 году в работе по лечению раневых инфекций Кох формулирует три условия установления возбудителя того или иного заболевания («триада Коха»).

Жизнь в новых условиях удручала девушку из обеспеченной семьи. Роберт, чтобы хоть как-то улучшить материальное положение, выбивается из сил, сутки проводя в дороге и объезжая пациентов близлежащих деревень. При этом его душит нестерпимое чувство вины за то, что он не в силах не только обеспечить запросы требовательной супруги, но и помочь своим родителям, оказавшимся на грани нищеты после увольнения с работы отца. В 1868 году у Роберта и Эмми рождается дочь Гертруда. На следующий год Кох получает место городского врача в Раквице, куда он перебирается вместе с семьей. Стабильный доход дается ему ценой бессонных ночей и лавинообразно нарастающей усталости. В редкие свободные минуты Кох мечтает о научной деятельности, но его все больше и больше затягивает рутина.

В 1870 году Роберту наконец удается вырваться из заколдованного круга, и он добровольно отправляется врачом на Франко-прусскую войну. В военно-полевом лазарете в Сен-Прива Коху приходится столкнуться не только с ранениями и травмами, но и с повальными инфекциями. По возвращении Роберт в 1871 году решает попытать счастья и устроиться санитарным врачом в Вольштейне, что позволяло бы ему заняться научными исследованиями. Эмми дарит мужу на его 28-летие новый микроскоп. Вдохновленный этим потрясающим подарком и тем, что назначение на должность утверждено, Кох в марте 1872 года отбывает с семьей в город, в котором ему будет суждено сделать величайшее открытие.

Самородок с микроскопом

Теперь по роду своих занятий Кох может подолгу просиживать за микроскопом. Однажды вечером 1876 года, вернувшись из деревни, где свирепствовала сибирская язва, врач принялся изучать каплю крови погибшей овцы и обнаружил в ней некие странные элементы, которые отсутствовали в крови здоровых животных.

Подозревая, что эти микроорганизмы могут быть возбудителями сибирской язвы, Кох решает провести ряд экспериментов на мышах, которых ему охотно продает хозяин местной таверны, собирая грызунов по расставленным всюду мышеловкам.

Для получения чистой культуры для исследования Кох применяет разработанный им самим метод висячей капли, впоследствии широко используемый в микробиологии

Так как у ученого нет даже самого простого оборудования, инъекции мышам Кох делает самодельной острой палочкой. Питательную среду для роста микроорганизмов он подбирает сам, а вместо термостата использует масляную лампу. Для получения чистой культуры для исследования он применяет разработанный им самим метод висячей капли, впоследствии широко используемый в микробиологии. У всех подопытных животных, которым Кох вводит культуру выявленных им бацилл, наблюдается одна и та же патологоанатомическая картина сибирской язвы. Таким образом, ученый впервые в истории доказывает, что определенное инфекционное заболевание вызывается определенным видом микроорганизмов. В случайно забытом на несколько дней препарате он обнаруживает еще одну форму исследуемых им микробов – споры, которые бациллы образуют при неблагоприятных для них условиях.

Результаты своих исследований Кох отправляет в Бреславский университет профессору Кону. Профессура недоумевает, каким образом провинциальный врач на самодельном оборудовании смог выполнить такую сложную работу и совершить выдающееся открытие. Его приглашают для выступления перед учеными, в мае 1876 года Кох публикует научную статью, затем его правоту подтверждает сам доктор Пастер.

Ученый впервые в истории доказывает, что определенное инфекционное заболевание вызывается определенным видом микроорганизмов

Теперь у Коха имеется фотоаппарат, с помощью которого он может фиксировать результаты микроскопии, и он разрабатывает методы окраски препаратов, чтобы лучше их визуализировать. В 1878 году в работе по лечению раневых инфекций Кох формулирует три условия установления возбудителя того или иного заболевания («триада Коха»). Первое: определенный микроб выявляется при определенной болезни и отсутствует при других инфекциях. Второе: микроб должен быть получен в чистой культуре. Третье: заражение этой культурой должно вызывать изучаемое заболевание.

«Фамилия» для микроба

В 1880 году бреславские профессора выхлопотали для Коха место советника в Королевском управлении здравоохранения в Берлине. Роберт одержим идеей выявить возбудителей еще нескольких инфекционных болезней.

Многие века трепет и ужас на человечество наводила болезнь, невесть откуда берущаяся и губящая людей во цвете лет, – туберкулез (потом Кох назовет ее «слезами нищеты, выплаканными внутрь»). Ученый ставит перед собой амбициозную задачу: найти микроорганизм, который виновен в возникновении грозного недуга. Это задача не из легких. Для выявления возбудителя было необходимо, чтобы культуры микроорганизмов в питательной среде не смешивались. В используемых в рутинной практике жидких бульонах способны размножаться многие микроорганизмы, в том числе попавшие туда из воздуха, а получить среду, пригодную для роста только одного, да и то неизвестного вида микробов, больше напоминает блуждание в потемках. Но удивительно, насколько все в нашей жизни решает его величество случай. Однажды ученый обнаружил в своей лаборатории забытую кем-то вареную картофелину, на которой ровными кружками разрослись колонии бактерий – каждая своего вида и цвета. Кох вместе с учениками провел ряд опытов и получил в итоге требуемый для продолжения исследования субстрат на основе желатина – первую в истории твердую питательную среду. Использование твердых сред впервые было описано Кохом в работе «Методы изучения патогенных организмов» в 1881 году.

Но это было только началом титанического труда. Ведущее медицинское учреждение Германии – берлинский госпиталь Шарите никогда не испытывал недостатка в больных с различными формами туберкулеза. Чуть ли не ежедневно Кох приносит в свою лабораторию новые и новые образцы их крови, мокроты, тканей из секционной. До поздней ночи он проводит за микроскопом – но все безрезультатно: возбудителя туберкулеза не удается обнаружить. Ученым движет азарт охотника, он ни разу не задумывается о том, что изучаемый материал может быть смертельно опасен для него самого.

Объявив о своем открытии на заседании научного общества, Кох в считаные дни становится знаменитым на весь мир. Обнаруженную им бактерию повсеместно стали называть палочкой Коха

Каждое утро Кох просыпается с надеждой, что именно этот день вознаградит его за самозабвенный труд. И, казалось бы, вот она – удача: ученому удается получить препараты от скончавшегося больного скоротечной распространенной формой туберкулеза. Характер болезни говорил о том, что концентрация специфических микробов в организме пациента предельно высока. Но, рассматривая в микроскоп сам туберкулезный бугорок, Кох так и не смог разглядеть загадочного врага.

Значит, следовало в корне изменить методику исследования. Если микроб незаметен в тканях, то наверняка существует краситель, который способен проникать сквозь его клеточную стенку. Тогда Кох начинает экспериментировать с красителями отдельно и в многообразных их сочетаниях. И вот в 271-м препарате, окрашенном метиленовой синькой с калийным щелоком и везувином – красителем для отделки кожи, Кох наконец может различить мелкие палочкообразные организмы. Не веря своим глазам, ученый повторяет процедуру окраски и микрокопирования на других образцах. Сомнений больше нет – микроб-убийца обнаружен!

Оказалось, что туберкулезная палочка обладает не только неприметностью, но и достаточно требовательна к условиям обитания. Культивировать ее вне живого организма было не так уж просто. Но и это не смогло остановить Коха – вскоре им была изобретена особая питательная среда на основе сыворотки крови, в которой колонии микроба росли с немыслимой даже для самого исследователя скоростью.

В 1883 году для изучения вспышки холеры Кох во главе немецкой экспедиции отправляется в Египет, а затем в Индию.

Каким бы грандиозным ни был душевный подъем ученого после достижения долгожданной цели, обнародовать результаты своего исследования Кох не спешит. Значение открытия слишком велико, чтобы позволить даже самому небольшому риску поставить его под сомнение. На алтарь науки следует принести очередные, бог даст – на этот раз последние, жертвы. В соответствии со своим третьим постулатом Кох с помощью пульверизатора заражает запертых в контейнере подопытных животных полученной в лабораторных условиях туберкулезной культурой и экспериментально доказывает путь заражения этим заболеванием. 24 марта 1882 года Кох объявил о своем открытии на заседании научного общества и в считаные дни стал знаменитым на весь мир. Обнаруженную им бактерию повсеместно стали называть не иначе как «палочка Коха».

Зигзаги судьбы

Даже в науке соперничество принимает порой не самые логичные формы. Достижения Коха задели за живое Пастера, а Кох, поднявшийся в своей карьере до главного советника по борьбе с инфекциями и ощутивший вкус славы, стремился во что бы то ни стало превзойти славу великого француза. Между двумя выдающимися учеными началась долгая бессмысленная перепалка в печати и на научных съездах, не имеющая под собой с точки зрения науки каких-либо существенных противоречий.

Вскоре им была изобретена особая питательная среда на основе сыворотки крови, в которой колонии микроба росли с немыслимой даже для самого исследователя скоростью

В 1883 году для изучения вспышки холеры Кох во главе немецкой экспедиции отправляется в Египет, а затем в Индию. Ученый намерен выявить возбудителя страшной болезни и в июле 1884 года заявляет об открытии холерного вибриона. Благодаря этому были определены этиология холеры, места и условия обитания ее возбудителя и, соответственно, выработаны меры по борьбе с ним.

В 1885 году Кох назначен профессором Берлинского университета и директором нового Института гигиены. В его лабораторию начинается настоящее паломничество со всех уголков планеты: молодые ученые и убеленные сединами профессора стремятся попасть сюда для получения бесценного опыта. И Кох решается снискать себе еще большую славу – за счет изобретения лекарства от туберкулеза. 4 августа 1890 года на международном медицинском конгрессе в Берлине он спешит продемонстрировать как возможную панацею от чахотки туберкулин – вещество, выделяемое микобактерией туберкулеза. Доверие к ученому безгранично, и потому врачи повсеместно берут туберкулин на вооружение. Однако ажиотаж вокруг спасительного лекарства вскоре сходит на нет по причине отсутствия всякого эффекта препарата в лечении заболеваний, за исключением разве что волчанки. Кроме того, на туберкулин у больных чахоткой наблюдалась выраженная аллергическая реакция, зафиксированы были и летальные исходы. Надежда на то, что удалось найти лекарство от туберкулеза, растаяла, и авторитету Коха был нанесен ощутимый удар.

В июле 1884 года Роберт Кох заявляет об открытии холерного вибриона.

После фиаско ученый продолжает возглавлять учрежденный в 1891 году Институт инфекционных болезней в Берлине, впоследствии названный его именем. Но жизнь Роберта теряет былые краски. Выходит замуж любимая дочь Гертруда, и пропадает последняя нить, связывавшая ученого с женой, никогда не разделявшей его мечтаний и стремлений. Его развод породил множество сплетен и кривотолков. Но, как бы то ни было, в жизни Коха появляется Хедвига Фрейберг – молодая ученица художника Густава Грефа. Она младше Роберта на 30 лет, но, как никто, понимает его. В 1893 году они вступают в законный брак.

Перешагнув 50-летний рубеж, Кох реализует мечту всей своей жизни: в 1896 году он отправляется в далекие путешествия, и сопровождает его верная и любящая женщина. На их пути лежат Африка, где свирепствует чума рогатого скота (от нее Кох создаст профилактическую сыворотку), Индия, вымирающая от бубонной чумы, Ява и Новая Гвинея, страдающие от малярии. Хедвига с энтузиазмом помогает Роберту в его исследованиях коварных экзотических инфекций. В Европу супруги возвращаются лишь ненадолго. Но и здесь Кох не перестает работать: делает доклады о тропических инфекциях и вновь пытается публиковать материалы о злосчастном туберкулине, но уже с более объективных позиций. В будущем туберкулин все же найдет свое применение и будет использоваться для диагностики туберкулеза в качестве реакции, впервые описанной Шарлем Манту в 1908 году

Используя открытие Коха, ученые Пастеровского института получили вакцину БЦЖ, которая сокрушила тысячелетнюю власть чахотки над людским родом

1 октября 1904 года ученый передает руководство Институтом инфекционных болезней своему ближайшему ученику – Гаффки. В декабре 1905 года Коху присуждается Нобелевская премия за исследования и открытия, касающиеся лечения туберкулеза, а через год – орден Почета. Коху присвоены звания почетного профессора крупнейших академий наук, университетов и научных обществ.

Весной 1906 года Роберт и Хедвига вновь уезжают – теперь на полтора года в Африку, где царствует сонная болезнь. В эту последнюю свою научную экспедицию Кох тщательно исследует возбудителя смертельной инфекции – трипаносому и переносящую ее муху цеце, а также довольно успешно применяет методы лечения сонной болезни с помощью препарата мышьяка атоксила. Словно герой приключенческого романа, он на Черном континенте охотится на крокодилов – носителей трипаносомоза и почитается у затерянных африканских племен чуть ли не божеством.

По возвращении в Берлин Хедвига настаивает на том, чтобы муж хоть немного отдохнул, и в 1908 году чета Кох отправляется в свободное путешествие, во время которого Роберт навещает в Америке родственников, ученика – японского профессора Китазато, участвует в международном конгрессе, посвященном туберкулезу, в Вашингтоне.

В декабре 1905 года Коху присуждается Нобелевская премия за исследования и открытия, касающиеся лечения туберкулеза, а через год – орден Почета.

В апреле 1910 года после доклада об эпидемиологии туберкулеза в Академии наук в Берлине у Коха случается первый инфаркт. Как только состояние ученого немного улучшилось, Хедвига увезла мужа на лечение в Баден-Баден, где 27 мая великий Роберт Кох тихо скончался во сне на террасе санатория доктора Денглера. По его завещанию тело кремировали, а урну с прахом замуровали в стену Института инфекционных болезней в Берлине.

История примирила Коха и Пастера. В 1921 году Альбер Кальмет и Шарль Герен, ученые Пастеровского института, используя открытие Коха, получили вакцину БЦЖ, которая сокрушила тысячелетнюю власть чахотки над людским родом. Медики узнали врага в «лицо», и новые их поколения получили в свои руки грозное оружие в борьбе за жизнь пациентов.

Илья Ильич Мечников

1818–1865

Даже убежденные противники теории Дарвина признают, что все живое в мире взаимосвязано. Книгу «Происхождение видов» 17-летний Илья Мечников привез из первой своей зарубежной поездки. Изучая строение простых существ, молодой зоолог открыл одно из самых важных свойств организма – его способность сопротивляться негативному внешнему воздействию силами собственных клеток. Он обнаружил целую армию невидимых невооруженному глазу солдат, готовых атаковать «неприятеля».

Вклад в медицинскую науку:

• Первооткрыватель фагоцитоза и внутриклеточного пищеварения

• Основоположник иммунологии

• Один из основоположников эмбриологии

• Один из основоположников геронтологии

• Организатор первой российской бактериологической станции

Вклад в развитие медицины:

• Физиология

• Иммунология

• Микробиология

• Эмбриология

• Геронтология

• Инфекционные болезни и эпидемиология

• Диетология

• Биотехнологии и фармацевтика

• Биология и эволюционная теория

Мистер Ртуть

У Петра Великого в детстве в наставниках числился некий Спотарь Милешту, малороссийский вельможа, некогда лишенный носа за мятеж против одного из молдавских князей и выучившийся наукам и языкам в самом Константинополе. Племянник Спотаря, Юрий Степанович, стараниями ушлого дядьки также был приближен ко двору возмужавшим Петром и впоследствии получил земли в Малороссии и должность мечника – солидное судейское звание. Сын его уже носил фамилию Мечников – фамилию, которая на протяжении веков прославит несколько поколений потомков.

Гвардейский офицер Илья Иванович Мечников взял в жены Эмилию Львовну Невахович – дочь видного литератора и финансиста Льва Неваховича. Илья Иванович, будучи на момент женитьбы молодым человеком, был не чужд гусарства, поэтому приданое жены быстро истратил за карточным столом и в многодневных кутежах. Дабы спасти семью от краха, Эмилия уговорила супруга переехать в семейное поместье Мечниковых – Панасовку в деревне Ивановка (ныне это Мечниково) Харьковской губернии. Там в 1845 году и родился их пятый ребенок – Илья.

На втором курсе он, к удивлению университетского начальства, официально попросил исключить его из студентов и зачислить вольным слушателем

Мальчик рос беспокойным, чувствительным и вспыльчивым. Близкие называли его Мистер Ртуть, потому что мальчик дни напролет носился по дому, все его интересовало, во всем он хотел разобраться: как готовится обед, как делается вышивка, почему журавли летают, а куры нет. Только музыка могла успокоить Илюшу, и, как только кто-то начинал музицировать на рояле, он, обняв худые коленки руками, сидел тише мыши в старом кресле. Будучи младшим, Илья с малолетства пытался встрять в игры старших братьев, которые чаще гнали его прочь или обыгрывали в пух и прах в незамысловатых забавах.

Когда Илюше исполнилось 8 лет, к его брату Леве стал ходить репетитор – студент-медик Ходунов. Младший брат не отходил от учителя брата ни на шаг, сидел рядом во время занятий, помогал собирать гербарии. Такое рвение к естествознанию тронуло Ходунова, и он с удовольствием делился знаниями и с Ильей. А через какое-то время Илюша стал сам «читать лекции» по ботанике братьям, за что те получали от него по две копейки.

В 1867 году Мечников стал доцентом одесского Новороссийского университета, а через год защитил докторскую диссертацию по эмбриологии рыб и ракообразных в Санкт-Петербургском университете.

В 11 лет Илья заодно с братом Колей поступил в харьковскую гимназию. Учиться ему нравилось, и уже в конце первого года фамилию Мечников можно было найти на «золотой доске». Через пару-тройку лет в руки Ильи попадают сочинения ученых-материалистов

Бюхнера, Бокля, Молешота, Фейербаха. Тогда в душе младшего Мечникова вновь вспыхивает неистовое желание докопаться до истины, как устроен мир. В свободное время он бегает в Харьковский университет, где в качестве вольного слушателя присутствует на лекциях по анатомии, физиологии и геологии. В его планах – отправиться после окончания гимназии учиться в Германию. Для этого надо было получить золотую медаль. И Илья за несколько месяцев до аттестации решительно засел за книги, выполнив таким образом главное условие для поездки. С огромным трудом ему удалось уговорить родителей отпустить его за границу. Но, как оказалось, это было зря: он приехал в Вюрцбург в межсезонье, и потому был вынужден вернуться на родину ни с чем – разве что привез с собой книгу Чарльза Дарвина «Происхождение видов», которая позже и определила направление научного поиска ученого.

По законам эволюции

Вернувшись домой, Мечников в 1862 году поступил в Харьковский университет. С первого курса он занялся научными исследованиями и даже написал критические замечания на книгу западного светила – знаменитого берлинского физиолога Кюне. Когда эта публикация попала в руки самого Кюне, она заставила пожилого профессора изрядно позлиться.

Беспокойный характер сопровождал Мечникова всю жизнь. Ему уже самому не терпелось быстрее окончить университет и вновь попытаться уехать на обучение в Европу. На втором курсе он, к удивлению университетского начальства, официально попросил исключить его из студентов и зачислить вольным слушателем. А к концу того же учебного года Мечников получил у ректора разрешение сдать выпускные экзамены экстерном. Как назло, в дни экзаменов в Харькове открылся оперный сезон, и меломан Илья посчитал для себя невозможным пропустить хоть один спектакль. Тем не менее экзамены 19-летний выпускник сдал с отличием, мало того – совет университета направил в министерство образования прошение о направлении Мечникова в Германию на стажировку по зоологии за казенный счет.

Совет университета направил в министерство образования прошение о направлении Мечникова в Германию на стажировку по зоологии за казенный счет

Три года Мечников провел за границей. За это время он открыл явление гетерогении – чередования различных половых поколений у круглых червей-паразитов и в соавторстве с зоологом Александром Ковалевским подготовил работу по эмбриологии беспозвоночных, принесшую авторам престижную премию Бэра. В своем труде молодые ученые доказали схожесть зародышевых листков у высших и низших животных, что положило начало эволюционной эмбриологии.

В 1867 году Мечников стал доцентом одесского Новороссийского университета, а через год защитил докторскую диссертацию по эмбриологии рыб и ракообразных в Санкт-Петербургском университете. С 1870 года на протяжении 12 лет Илья Ильич служил ординарным профессором в Новороссийском университете. Его жена, Людмила Федорович, страдала туберкулезом и в 1873 году умерла на руках Ильи Ильича. Находясь в глубочайшей депрессии, Мечников решил свести счеты с жизнью, но не рассчитал дозу морфия, и, к счастью, его удалось спасти. Через два года потухшее сердце Ильи Ильича вновь наполняют чувства – к юной Ольге Белокопытовой, которой он преподавал зоологию. Вскоре она стала его женой и верным другом до конца его жизни.

В 1879 году Мечниковым разработан первый отечественный биологический метод защиты сельскохозяйственных растений от вредителей.

В университете Мечников занят изучением происхождения многоклеточных животных. В 1879 году им разработан первый отечественный биологический метод защиты сельскохозяйственных растений от вредителей (заражение хлебного жука и свекловичного долгоносика патогенным грибком). В 1881 году во время эпидемии возвратного тифа, когда заболевает Ольга и состояние ее становится все хуже и хуже, Илья Ильич вводит себе зараженный тифом материал. Был ли это действительно научный эксперимент или очередной суицидальный поступок, так и осталось тайной, но, к счастью, чета Мечниковых выздоровела. Правда, в университете с одесской профессурой, поддерживающей реакционные реформы правительства 1881 года, у ученого отношения не сложились, и осенью 1882 года он вместе женой уехал на Сицилию, в Мессину.

В соавторстве с зоологом Александром Ковалевским Мечников подготовил работу по эмбриологии беспозвоночных, принесшую авторам престижную премию Бэра

Рождение фагоцитарной теории

Еще в середине 1860-х годов Мечников заинтересовался поиском доказательств существования внутриклеточного пищеварения. При введении личинкам морской звезды красителя кармина обнаружилось, что некоторые клетки окрашивались, то есть поглощали инородное вещество. Тогда Мечникова посетила мысль, что подобные клетки должны служить в организме противодействием вредным «деятелям». Эти же клетки, как было выявлено в ходе опытов, скапливались вокруг воткнутых в личинку заноз. Маленьких «часовых» ученый назвал фагоцитами (от греческого phagos – «пожиратель»).

В 1883 году на съезде естествоиспытателей и врачей в Одессе в докладе «О целебных силах организма» Мечников впервые обнародовал основные положения своей будущей фагоцитарной теории иммунитета.

На съезде естествоиспытателей и врачей в Одессе в 1883 году в докладе «О целебных силах организма» Мечников впервые обнародовал основные положения своей будущей фагоцитарной теории иммунитета. К тому времени о том, что лейкоциты, подобно фагоцитам морской звезды, способны поглощать чужеродные агенты, было уже известно, но считалось, что с помощью этого процесса инородные вещества распространяются по организму Мечников же обнаружил, что лейкоциты выполняют санитарную функцию и в отношении веществ и микроорганизмов, попавших извне, и в отношении отмерших клеток самого организма. Согласно открытию Мечникова, «болезнь должна рассматриваться как борьба между патогенными агентами, поступившими извне микробами, и фагоцитами самого организма. Излечение будет означать победу фагоцитов, а воспалительная реакция будет признаком их действия, достаточного для предотвращения атаки микробов». Мечников разделил фагоциты на микрофаги (нейтрофилы) и макрофаги (моноциты) и выявил, что даже погибшие фагоциты способны бороться с «врагами», а при их разрушении выделяются особые вещества – цитазы. Только спустя полвека биохимик де Дюв обнаружит в клетке мельчайшие структуры, содержащие эти ферменты – лизосомы. Со времени рождения фагоцитарной теории «до этого зоолог», как писал о себе Мечников, он «сразу сделался патологом». Началась острая полемика между ученым и сторонниками гуморальной теории, согласно которой организм борется с инородными веществами путем выработки специальных веществ. Если Мечников признавал существование антитоксинов и антител, то его противники долгое время отказывались признавать аргументы ученого относительно наличия помимо гуморального еще и клеточного иммунитета.

В стремлении к правильной жизни

В 1886 году Илья Ильич возглавил открывшуюся в Одессе первую российскую бактериологическую станцию – аналог французской пастеровской лаборатории. Н.Ф. Гамалея, помощник Мечникова, отправился во Францию к самому Пастеру, который одобрил создание станции и направил русским коллегам несколько зараженных бешенством животных для производства антирабической вакцины. Мечников добился первоклассного оснащения лаборатории, ездил для обмена опытом к Пастеру и Коху, проводил эксперименты с возбудителями бешенства, куриной холеры, сибирской язвы, рожистого воспаления и возвратного тифа. Станция, помимо антирабической, стала заниматься производством и других вакцин. Но с вакциной от сибирской язвы случилась неприятность, которая сыграла роль катализатора в последующем решении Мечникова в корне изменить свою жизнь. Один из помощников ученого нарушил технологический цикл производства вакцины, не провел пробных тестов, и из 4 тысяч овец, привитых некачественным препаратом, выжило только 20 %. Скотовладелец при содействии прессы раздул нешуточный скандал, и, несмотря на имеющийся положительный опыт, прививки от сибирской язвы были запрещены на всей территории России.

Согласно открытию Мечникова, «болезнь должна рассматриваться как борьба между патогенными агентами, поступившими извне микробами, и фагоцитами самого организма»

Хотя этот скандал и не повредил репутации Мечникова (он в эти дни находился у себя в имении), ученый принял решение покинуть Россию. В 1887 году он переезжает в Германию, а через год соглашается на предложение возглавить лабораторию в Институте Пастера. За более чем четверть века, проведенную под крышей знаменитого учреждения, Мечниковым окончательно сформирована фагоцитарная теория (в 1901 году вышла классическая работа «Невосприимчивость в инфекционных болезнях»), сформулировано учение о воспалении как о защитно-приспособительной реакции организма, опубликован ряд работ по вопросам микробиологии и эпидемиологии холеры, чумы, туберкулеза и брюшного тифа, предложен метод химиотерапии сифилиса. В 1905 году Мечников по праву стал заместителем директора прославленного института.

В 1886 году Илья Ильич возглавил открывшуюся в Одессе первую российскую бактериологическую станцию – аналог франг^узской пастеровской лаборатории.

Во французский период деятельности Мечников также формулирует теорию «ортобиоза» – «правильной жизни, основанной на изучении человеческой природы и на установлении средств к исправлению ее дисгармоний». Ученый предполагал, что человеку природой отпущен куда более продолжительный век, но неправильные условия жизни сокращают ее срок. Свои мысли Мечников изложил в работах «Этюды о природе человека» (1904 г.), «Этюды оптимизма» (1907 г.) и позднее в философском своем труде «Сорок лет искания рационального мировоззрения» (1913 г.). Целью предлагаемых ученым мероприятий являлось достижение «полного и счастливого цикла жизни, заканчивающегося спокойной естественной смертью». Среди методов продления жизни назывались диета, гигиена, нормализация режима труда и отдыха. Так, по мнению Мечникова, токсины кишечной флоры отравляют организм, толстый кишечник – это атавизм, рассадник гнилостных бактерий, пагубно влияющих на жизнедеятельность организма. В качестве защиты организма от токсинов Илья Ильич предложил использовать продукты, содержащие молочнокислые бактерии. Особенно эффективен, по его мнению, йогурт, содержащий болгарскую молочнокислую палочку, открытую Стаменом Григоровым, и впоследствии названный мечниковской простоквашей. Ей была посвящена вышедшая в 1908 году статья Мечникова «Несколько слов о кислом молоке». В этой работе рассмотрены вопросы старения и высказана гипотеза о том, что высоким процентом долгожителей Болгария, где на тот момент было 0,4 % старше 100 лет от всего населения, обязана своему традиционному «кисело мляко» (йогурту).

Ученого отныне интересуют вопросы возникновения заболеваний, воспалений, роль микроорганизмов в этих процессах

Солнце заходит на западе

Россия гордилась Мечниковым, и, несмотря на то что ему пришлось жить вдалеке от Родины, он всегда оставался русским ученым, был в курсе происходящего в российской общественной и научной жизни, вел переписку с Сеченовым, Павловым, Тимирязевым, Менделеевым и другими выдающимися русскими учеными. В мае 1909 года после получения совместно с П. Эрлихом Нобелевской премии по физиологии и медицине за открытия в области иммунитета Илья Ильич посетил своего давнего оппонента – Л. Н. Толстого в Ясной Поляне. Несмотря на значительные разногласия в философских взглядах двух великих соотечественников, они тепло и дружески побеседовали. А на прощание писатель рассмеялся: «Простоквашу вашу я пью и обещаю прожить до 100 лет».

В мае 1909 года И. И. Мечников совместно с П. Эрлихом получил Нобелевскую премию по физиологии и медицине за открытия в области иммунитета.

В 1911 году Мечников возглавил сразу две научные экспедиции в Калмыкию: французскую – по изучению туберкулеза и русскую – по изучению чумы. Результаты обеих привнесли много нового в эпидемиологию этих болезней. В 1913 году на предложение возглавить российский Институт экспериментальной медицины 68-летний ученый вынужден был ответить отказом: здоровье его, несмотря на следование системе ортобиоза, год от года ухудшалось. Вскоре у Ильи Ильича случился первый инфаркт. Он тяжело переживал начало Первой мировой войны, в рукописи своей книги о великих ученых Листере, Пастере и Кохе он тогда писал: «Следует надеяться, что эта беспримерная бойня надолго отобьет охоту воевать и драться и вызовет в непродолжительном времени потребность более разумной работы». В последние свои дни Мечников уже чувствовал, что время его на исходе, но беспокоился только о том, что его крестники из-за траура могут не попасть на «Манон Леско» в оперу, – он до конца своих дней боготворил музыку.

В качестве защиты организма от токсинов Илья Ильич предложил использовать продукты, содержащие молочнокислые бактерии

15 июля 1916 года очередной инфаркт подвел черту под жизнью выдающегося ученого. Согласно завещанию Мечникова, гранитная урна с его прахом установлена в библиотеке Института Пастера в Париже. В сумеречном зале крематория не было ни речей, ни венков, как пожелал ученый. Убежденный материалист, он не верил в загробную жизнь, а свои надежды возлагал только лишь на науку, «которая одна может вывести человечество на истинную дорогу».

Владимир Федорович Снегирев

1847–1916

«Если кто и победит пушки и сдаст их в архивы и арсеналы, это будет не кто иной, как женщина», – утверждал во время Первой мировой войны известный доктор Владимир Федорович Снегирев, посвятивший свою жизнь сохранению женского здоровья. Он свято верил в то, что природой женщине уготована особая роль, что болезни не имеют права мешать ей реализовывать свое высокое призвание стать матерью. И завещал своим последователям всячески охранять женщину от бед и всецело помогать ей.

Вклад в медицинскую науку:

• Родоначальник русской гинекологической школы

• Один из основоположников оперативной гинекологии

• Пионер лучевой терапии в России

• Автор метода вапоризации в хирургии

Вклад в развитие медицины:

• Гинекология и акушерство

• Общая хирургия

• Онкология

• Лучевая терапия

• Физиотерапия

С корабля на студенческую скамью

В ДОМЕ НА Житной УЛИЦЕ, НЕДАЛЕКО ОТ КАЛУЖСКОЙ ЗАСТАВЫ, жила семья Снегиревых – одна из ветвей старинного московского рода. Глава семьи служил секретарем сиротского суда. Так вышло, что он не выбрал академическую стезю, как это в свое время сделали его дед, профессор естественного, политического и народного права, или дядя, талантливый этнограф, филолог и историк. Недолгий век выпал Федору Снегиреву: в 1852 году он умер от холеры и оставил супругу с пятью детьми на руках. Через четыре года скоропостижно скончалась и она. Старшая дочь Снегиревых вышла замуж и покинула Москву, а судьбой остальных ребятишек-сироток занялась дальняя родственница. Сердобольная женщина, она много сил отдала тому, чтобы ее воспитанники получили образование. Несмотря на ограниченность в средствах, ей удалось пристроить их в учебные заведения на казенные места. В отделе малолетних Московского воспитательного дома оказался и Володя – будущий великий врач, оттуда его направили на обучение в 1-ю Московскую гимназию. Смерть его опекунши, однако, лишила мальчика надежды продолжить учебу. Как только поступило негласное распоряжение зачислить сынка некоей влиятельной особы на занимаемое Снегиревым казенное место, мальчика с глаз долой перевели в Кронштадтское штурманское училище, где в основном учились дети низших военных чинов.

Волевой характер, острый ум и удивительное качество запоминать текст целыми страницами помогли ему получить аттестат зрелости и поступить на медицинский факультет Московского университета

Учеба в штурманском училище была нелегким испытанием для каждого из его воспитанников: на суровые армейские наказания здесь не скупились. Но муштра только закалила характер Снегирева, и он стал одним из первых учеников. Но снова опекунский совет ничтоже сумняшеся распорядился его судьбой: в 1864 году, не дожидаясь завершения обучения, было принято решение о направлении Снегирева в качестве матроса в «морскую кампанию» на фрегат «Смелый». Во время очередной побывки в Москве, куда Владимир приехал проведать своих родных, он встретил и гимназических одноклассников, которые к тому времени уже стали студентами Московского университета.

По окончании университета летом 1870 года Снегирев получил диплом «лекаря с отличием» и должность сверхштатного ординатора Яузской больницы для рабочих.

Рассказы друзей возбудили в Снегиреве яростное желание тоже пойти учиться. Но не так просто было добиться увольнения с военной службы. И все же в 1865 году ему это удается, и Владимир садится за учебники: он решает стать врачом. К тому времени у него сформировались волевой характер, острый ум и удивительное качество запоминать текст целыми страницами. Все это помогает ему получить аттестат зрелости и поступить на медицинский факультет Московского университета.

В Московском университете

На первом курсе Снегирев увлекся анатомией и химией, а со второго курса предметом его интереса стала гистология. Профессор гистологии А. И. Бабухин, ставший на многие годы старшим товарищем и другом Снегирева, был педагогом от Бога, основавшим на базе университетской кафедры отечественную школу гистологии. Он с первых занятий подключал студентов к научным исследованиям, воспитывал в них врачебное мышление и наблюдательность. Знакомство с ним развило в Снегиреве умение рассуждать клинически и не бояться искать ответы на, казалось бы, нерешаемые вопросы.

На тот момент гинекология не считалась отдельной медицинской специальностью. Женские болезни читались курсом по пять-семь лекций

Уже на третьем курсе Владимир приступает к изучению клинических дисциплин. Колоссальное впечатление на Снегирева произвели занятия с выдающимся терапевтом – профессором Г. А. Захарьиным, одним из основоположников русской терапевтической школы. Метод опроса больного, созданный Захарьиным, Снегирев впоследствии разовьет и адаптирует для гинекологической практики.

На пятом курсе Снегирев уже знает, что посвятит себя лечению женских болезней. Одна из первых показательных гинекологических операций, на которых удается присутствовать студенту, надолго осталась в его памяти.

Профессор оперативной хирургии Новицкий собирался удалить яичник с огромной кистой, спаянной с брюшиной. Операция длилась необыкновенно долго, потому что никак не удавалось отделить пораженный орган от окружающих тканей. Растерянность и усталость врачей передались и наблюдающим операцию студентам. Тогда впервые Снегирев почувствовал, насколько тяжелыми и неприятными могут быть ощущение бессилия хирурга и его неуверенность в исходе операции.

По окончании университета летом 1870 года Снегирев получил диплом «лекаря с отличием» и должность сверхштатного ординатора Яузской больницы для рабочих, по совместительству приняв на себя обязанности больничного прозектора. В конце 1870 года у Владимира Федоровича началась и акушерская практика в качестве сверхштатного врача родовспомогательного отделения при Московском воспитательном доме.

В 1884 году опубликовано первое отечественное руководство по гинекологии – фундаментальный труд В. Ф. Снегирева «Маточные кровотечения».

Для докторской диссертации Снегирев выбрал сложную и малоизученную тему позадиматочных кровоизлияний. В своей работе Владимир Федорович смело подверг критике имеющиеся на тот момент медицинские источники, разработал оригинальные методики диагностики и оперативного лечения при кровотечении, в том числе при внематочной беременности. 19 декабря 1873 года состоялась блестящая защита этой научной работы, и Снегирев получил степень доктора медицины и возможность годичной стажировки в Германии, Англии и Франции за счет университета. После возвращения Снегирева на Родину медицинский факультет предложил ему недавно учрежденную должность доцента по женским болезням.

На тот момент гинекология не считалась отдельной медицинской специальностью. Женские болезни читались курсом по пять-семь лекций, и внимания оперативным методам их лечения уделялось крайне мало. Уже в первой своей лекции Снегирев заявил о необходимости организации отдельных гинекологических отделений. Это предложение не оставляет без внимания его учитель Захарьин и предоставляет молодому доценту четыре койки в своей терапевтической клинике на Рождественке для больных женщин.

Труд во благо женщины

В 1884 году опубликовано первое отечественное руководство по гинекологии – фундаментальный труд В.Ф. Снегирева «Маточные кровотечения». Этот труд, названный коллегами «энциклопедией гинекологии», автор посвятил земскому врачу – «труженику, которого до сих пор мало ценят». В том же году Снегиреву было присвоено звание экстраординарного профессора. Но нескольких коек на Рождественке катастрофически не хватало для продолжения полноценной работы. В 1886 году по настоянию Снегирева открылось первое профильное гинекологическое отделение в Басманной больнице, при котором была оборудована операционная. Вскоре после этого в нескольких других больницах также появляются аналогичные подразделения.

Уже через год в Старо-Екатерининской больнице, консультантом которой является Снегирев, больше половины произведенных операций проводилось в гинекологическом отделении. Уже тогда смертность после овариотомий (операция по удалению яичника), выполненных Снегиревым, была в несколько раз ниже, чем у его знаменитых западных коллег. При этом хирург великолепно справлялся со сложными клиническими случаями, считавшимися некоторыми маститыми хирургами изначально неоперабельными.

В 1884 году Снегиреву присвоено звание экстраординарного профессора.

У выдающегося врача было достаточно и завистников, и недругов. Как и любой хирург, Снегирев, к сожалению, терял некоторых своих пациенток. Каждый такой случай его противники пытались представить как факт несостоятельности Снегирева как врача. Доходило и вовсе до недостойных поступков. Известна история о том, как Снегирев, несмотря на высокий риск, взялся оперировать княжну Шаховскую. Случай был тяжелый, и, несмотря на все попытки спасти жизнь женщины, пациентка скончалась. Свое горе ее близкие решили выместить на враче, но объясниться с ним и даже выслушать его соболезнования не пожелали, а вместо этого устроили скандал в клинике и в конце концов на надгробном памятнике несчастной женщины после даты смерти велели приписать: «Скончалась от операции д-ра Снегирева». (Это надгробие до сих пор можно увидеть в некрополе Донского монастыря как памятник людской неблагодарности самоотверженному хирургу)

В 1887 году Снегиревым было инициировано создание Московского акушерско-гинекологического общества. На первом его заседании Владимир Федорович выступил за объединение акушерства и гинекологии в одну отдельную науку – науку о женщине. По мнению Снегирева, эта наука должна была изучать четыре функции женского организма: менструальную, выделительную, сексуальную и родовую. Владимир Федорович искренне считал, что человечество в целом и медицина в частности в неоплатном долгу перед женщиной, которую он называет «колыбелью всего человечества», «корнем и основой народа». Гинекологические патологии Снегирев учит воспринимать как нарушение здоровья всего женского организма, а не только половой системы. «Он говорил о больной женщине, а не о болезни», – вспоминал один из его учеников.

Женская клиника на Девичьем поле

Как-то Тимофей Морозов, владелец Никольской мануфактуры, предложил Снегиреву построить частную клинику. Однако врач не только отказался от такого великолепного подарка, сулившего ему безбедное существование и независимость, но и убедил благотворителя пожертвовать свои средства на постройку женской клиники для Московского университета. Так, в 1889 году с подачи Снегирева открылась первая в России клиника гинекологии. При ее планировке были соблюдены самые передовые нормы санитарии, клиника располагала амбулаторией со смотровыми залами, несколькими операционными, просторными палатами, лабораторией, библиотекой.

Уже через год в Старо-Екатерининской больнице, консультантом которой является Снегирев, больше половины произведенных операций проводилось в гинекологическом отделении

В стенах клиники хирургический талант Снегирева получил еще большую реализацию. Коллеги поражались быстроте и точности проводимых хирургом операций. Владимир Федорович обоснованно считал, что каждая минута, проведенная женщиной под наркозом, обходится для ее здоровья слишком дорого. Бывало, что врачи из других городов привозили своих больных к Снегиреву специально, чтобы получить возможность ассистировать ему на операции. За весь период своей деятельности Снегирев выполнил более 2 тыс. операций. Им разработаны и осуществлены методы хирургического лечения фибромиом, кист яичников, аномалий развития половых органов, а также способ удаления фибром («ретроперитонеальный метод Снегирева»), методика формирования искусственного влагалища из прямой кишки, модификация кольпопексии – фиксирования стенок влагалища при его опущении. Снегирев усовершенствовал этапы гинекологических операций, как, например, перевязку маточной артерии, приемы профилактики интраоперационного повреждения мочеточника, мочевого пузыря и прямой кишки. Хирургическая практика Снегирева не была ограничена только лишь гинекологией. Он успешно провел и описал ряд полостных операций, как-то, гастротомию при сужении пищевода, операции при кистозе почек, гидронефроцистонеостомию и другие.

В 1886 году по настоянию Снегирева открылось первое профильное гинекологическое отделение в Басманной больнице, при котором была оборудована операционная.

Владимир Федорович помимо оперативной гинекологии занимался вопросами бесплодия, эрозий шейки матки, воспалительных заболеваний и нарушений развития половых органов. Один из симптомов определения беременности на малых сроках – уплотнение и уменьшение матки при ее механическом раздражении рукой – известен как симптом Снегирева. Врачом описана методика определения так называемой ложной беременности. Снегирев отмечает важность применения при заболеваниях женской половой сферы, в том числе в послеоперационном периоде, массажа, гимнастики, солнечных ванн, нормализации условий жизни и труда женщины. Владимир Федорович первым в России применил физиотерапевтическое лечение токами – электротерапию и предложил проводить профилактические гинекологические осмотры женщин старше 30 лет. Уходу за пациентками, перенесшими операцию, Снегирев посвящает немалую часть в своих научных работах. От этого этапа зависит успех или неудача хирурга. И недаром рядом с портретами выдающихся врачей клиники Снегирев даст указание повесить портрет простой нянечки, выходившей сотни прооперированных пациенток.

Владимир Федорович искренне считал, что человечество в целом и медицина в частности в неоплатном долгу перед женщиной

В 1894 году Владимир Федорович опубликовал капитальный труд по применению выпаривания (вапоризации) как кровоостанавливающего средства. Метод построен на свойстве белков тканей, сворачивающихся под действием высокой температуры, образовывать в сосудах плотные тромбы. Для такой обработки Снегиревым изобретен особый аппарат. Вапоризация нашла свое применение не только при маточных кровотечениях, но и при операциях на печени, селезенке и других паренхиматозных органах. Десятилетия спустя на смену вапоризации пришла электрокоагуляция.

Родоначальник русской гинекологии

В течение двух лет Снегирев пытался реализовать свою идею создания при Московском университете Института повышения квалификации врачей-гинекологов, который бы со временем преобразовался в институт усовершенствования врачей по всем специальностям. Замыслы были воистину масштабные: создание лабораторного комплекса, библиотек, общежития, обучение помимо профильных дисциплин еще и иностранным языкам и другим необходимым общеобразовательным предметам. На деле реализовать удалось далеко не все. Но все же весной 1896 года напротив Гинекологической клиники открылось здание нового института, директором которого стал Снегирев. Слушателями института были преимущественно земские врачи. С 1913 года в нем открылось одно из первых рентгеновских и радиологических отделений.

В 1887 году Снегиревым инициировано создание Московского акушерско-гинекологического общества.

В 1903 году прошел первый российский съезд акушеров-гинеко-логов, который начался с речи Снегирева. «Нет ни одного раздела в гинекологии, где бы русское имя не занимало почетного места», – с гордостью заявил он. На международных конгрессах выступления Снегирева неизменно вызывали овации, которые он относил на счет побед русской медицины. Владимир Федорович активно выступал за женское образование в России и помогал состояться в профессии первым женщинам-гинекологам.

Будучи заядлым рыбаком, Снегирев много времени проводил на своей даче под Алексиным на живописном берегу Оки. Нои здесь врачебный талант не мог себя не проявить. Снегирев занялся перестройкой алексинской земской больницы. В результате этого в ней появились новые палаты, была оборудована операционная, затем удалось построить новые барачные корпуса. Постепенно в Алексин стали часто приезжать соратники и ученики Снегирева – так впервые земская больница стала, по сути, филиалом университетской клиники. В ней проводились операции любой категории сложности. Для студентов практика в Алексине стала незаменимой частью обучения, благодаря которой усваивались навыки в максимально приближенных к деятельности обычного врача условиях.

1 мая 1908 года в Петербурге состоялось первое заседание Общества борьбы против раковых заболеваний, и Снегирев был избран его почетным председателем. А в 1913 году в Москве самим Снегиревым было образовано Раковое общество. Внедряя альтернативные методы лечения, Владимир Федорович организовал в Гинекологической клинике радиологическое отделение и на лично собранные средства приобрел радиоактивные вещества и новое оборудование для рентгенотерапии.

Владимир Федорович был деятелен и активен вплоть до декабря 1916 года, когда заболел воспалением легких. Он мужественно боролся с недугом и, как только позволило состояние, уехал на дачу. И все же 19 декабря его не стало. Похоронен Снегирев в Москве, рядом со своим учителем – профессором Бабухиным на кладбище Даниловского монастыря.

Нил Федорович Филатов

1847–1902

Дети знают, где можно встретить великанов. В сказках! И великаны эти будут обязательно добрыми, потому что они большие и сильные, все могут и защищают слабых. Но иногда великаны приходят к людям, и тогда бывает много чудес здесь, на земле. Возможно, именно так рассуждали маленькие пациенты доктора Филатова, рослого, сильного мужчины с густой бородой и добрыми карими глазами, который знал как и умел защищать малышей от совсем не сказочных чудовищ – болезней. Стоило только позвать доктора, как он сразу спешил на помощь. Но почти никто не знал, сколько сил отнимают у доброго великана такие нужные и вполне реальные чудеса.

Вклад в медицинскую науку:

• Основоположник русской педиатрической школы

• Пионер в применении сыворотки против дифтерии у детей

• Описал ряд детских инфекций и других болезней

• Автор первых отечественных руководств по педиатрии

Вклад в развитие медицины:

• Педиатрия

• Инфекционные болезни и эпидемиология

• Иммунология

• Диетология

Из жизни среднерусских помещиков

Император Павел Петрович был разъярен. «Какая это, к лешему, гвардия, если гвардеец спит на посту, да еще и в халате?!» – срываясь на визг, кричал он на начальника охраны Михайловского замка. Выхватив из подрагивающей руки офицера приказ о досрочной отставке гвардейца Михаила Федоровича Филатова, коего он так досадно уличил прошлой ночью в нарушении караульной дисциплины, самодержец брякнул бумагу на стол и мелким почерком зло приписал: «В отставку, в халате, без пенсии». Так, в 1800 году 36-летний Михаил Федорович получил возможность стать простым помещиком. Он был вполне недурен собой и, вскружив голову юной Лизоньке – дочери генерала Нила Ермолова, весьма выгодно женился, получив в собственность южную половину села Теплый Стан в Симбирской губернии. Народив девятерых детей, Михаил Федорович сосредоточился на приусадебном хозяйстве, где возился с пчелами и возделывал сад. Носу на улицу без надобности не показывал, в церковь не ходил и прослыл под старость бирюком. В таком состоянии духа и дожил он аж до 93 лет.

Не исключено, что на выбор братьев повлиял пример И. М. Сеченова – тоже уроженца Теплого Стана, которого старшие Филатовы почитали выдающейся личностью

Его второй сын Федор пошел по стопам отца: дослужился в гвардейском полку до ротмистра, а когда в 1845 году женился на Анне Абрамовне Шаховой, от отцовских щедрот получил во владение село Михайловка в Саранском уезде Пензенской губернии да в придачу верхний этаж дома в Теплом Стане. После этого Федор разобрал подаренный этаж по бревнышкам и перевез в Михайловку, где воссоздал себе на фундаменте вполне недурное родовое гнездо.

У Федора Михайловича и Анны Абрамовны со временем родилось семеро сыновей, пятеро из которых впоследствии стали врачами. Федор Михайлович вел, как и его отец, размеренную жизнь помещика средней руки: ездил на охоту, посещал свой конезавод, а остальное время проводил, потчуя гостей или сидя на террасе с длинной трубкой в зубах. Анна Абрамовна была женщиной с норовом, но на сибаритские наклонности мужа закрывала глаза и самолично властвовала над хозяйством.

В 1864 году Нил окончил Дворянский институт с серебряной медалью и вместе с братом Абрамом, будущим известным акушером-гинекологом, поступил на медицинский факультет Московского университета.

Своих мальчиков, когда тем исполнялось 12 лет, родители отправляли в Пензу для обучения в Дворянском институте. Так же поступили и с Нилом, третьим сыном, в 1859 году. Ему было до слез грустно расставаться с Августом Ивановичем – пожилым гувернером, который обучил его языкам и, кроме того, научил тонко чувствовать искусство, а также крепостным Морозовым, преподававшим детям математику. В институте, который, по сути, был школой для местных дворян, все отличалось от неторопливой и благостной домашней обстановки: жесткий режим, суровые, вплоть до телесных, наказания за малейший проступок и бесконечная, изматывающая зубрежка. Учителя, старавшиеся, несмотря на царившие в институте порядки, передать любовь к своему предмету, были наперечет. В их ряду, к примеру, находился и молодой математик И.Н. Ульянов, будущий отец вождя мирового пролетариата.

Похождения братьев Филатовых

В 1864 году Нил окончил Дворянский институт с серебряной медалью и вместе с братом Абрамом, будущим известным акушером-гинекологом, поступил на медицинский факультет Московского университета. Не исключено, что на выбор братьев повлиял пример И. М. Сеченова – тоже уроженца Теплого Стана. Братья Филатовы не особенно располагали деньгами, чтобы рассчитывать на комфортные бытовые условия в Москве, поэтому поначалу им пришлось ютиться в съемной комнатушке у портного, в которой зимой на стенах выступал иней. А через год братья перебрались к врачу Запольскому, заразившему Нила любовью к театру. А еще через год Филатовых, которых в Москве вместе с приехавшими родными и двоюродными братьями стало уже восемь, приютила тетка – сестра отца, Наталья Михайловна.

В своих работах Филатов, кроме всего прочего, обратил внимание на важность рационального питания детей, в частности грудного вскармливания как основы здоровья ребенка

В университете Нила считали тихим, скромным, а порой и нелюдимым, поэтому немногочисленные его друзья немало удивлялись, когда в кругу семьи видели его острословом и весельчаком. Нил Филатов старался чаще бывать в терапевтической клинике, которой руководил выдающийся врач Г. А. Захарьин: молодому человеку был близок доверительный и чуткий подход профессора к больным. В 1866 году Захарьин выделяет несколько коек под детскую клинику, и Филатов становится учеником ее создателя – отца отечественной педиатрии доцента Н. А. Тольского.

Детские книги большого доктора

В 1869 году, окончив университет, Филатов занял место земского врача в Саранском уезде, через год сдал докторские экзамены и вскоре женился на дочери соседа-помещика Юлии Николаевне Смирновой. Но насладиться семейной жизнью в полной мере ему было не суждено: жизнь земского врача – это работа чуть ли не круглыми сутками. «Вообразите, я один на весь уезд. По географии на моих руках находится 58 тысяч человек, не считая жен и детей, а последние-то главным образом и находятся на моих руках», – делится Филатов в письме другу. Тем не менее постепенно ему удается скопить денег на стажировку, и в 1872 году Нил Федорович отбыл за границу, в клиники Вены, Праги и Гейдельберга. В них он изучает педиатрию, терапию, отоларингологию, дерматологию, гистологию и патологическую анатомию.

В 1866 году Захарьин выделяет несколько коек под детскую клинику; и Филатов становится учеником ее создателя – отца отечественной педиатрии доцента Н.А. Тольского.

По возвращении в 1874 году Филатов устраивается ординатором в детскую больницу на Бронной, затем переехавшую на Садовую-Кудринскую (ныне это детская городская клиническая больница № 13 им. Н. Ф. Филатова), в которой главным врачом служит Тольский, утвержденный к тому времени экстраординарным профессором университетской кафедры акушерства, детских и женских болезней.

31 мая 1876 года Филатов блестяще защитил докторскую диссертацию на тему «К вопросу об отношении бронхита к острой катаральной пневмонии» и в следующем году был назначен на должность приват-доцента на кафедре акушерства, детских и женских болезней. В качестве преподавателя он приступил к чтению студентам курса детских болезней. Этот курс читался всего-то один час в неделю и предполагал свободное посещение, но с приходом Филатова стал очень популярным среди слушателей. Филатов демонстрировал и разбирал конкретные клинические случаи, излагал материал, с одной стороны, доступно, а с другой – в самом современном и полном объеме. К тому времени вышли в свет две его крупные работы: «Диспепсия и грипп у детей» и «О некоторых предрассудках при воспитании детей». Выпущенная в 1881 году монография Филатова «Клинические лекции о распознавании и лечении катаров кишок у детей» еще при жизни автора 4 раза переиздавалась и была переведена на несколько языков. В своих работах Филатов, кроме всего прочего, обратил внимание на важность рационального питания детей, в частности грудного вскармливания как основы здоровья ребенка.

Результаты эпидемиологического исследования дифтерии были обнародованы в том же году на международном конгрессе бактериологов в Будапеште

В 1885 году были изданы его «Лекции об острых инфекционных болезнях у детей», в них тщательному анализу подвергнуты наиболее распространенные детские инфекции, такие как корь, дифтерия и скарлатина. В 1889 году увидел свет «Краткий учебник детских болезней», переиздаваемый вплоть до 1920-х годов.

31 мая 1876 года Филатов блестяще защитил докторскую диссертацию на тему «К вопросу об отношении бронхита к острой катаральной пневмонии» и в следующем году был назначен на должность приват-доцента на кафедре акушерства, детских и женских болезней.

Несколько изданий с 1890 по 1898 год претерпел и один из самых заметных трудов Филатова – «Семиотика и диагностика детских болезней с приложением терапевтического указателя». В нем, в том числе впервые были описаны такие малоизученные на тот момент болезни, как скарлатинозная краснуха (четвертая болезнь), железистая лихорадка (инфекционный мононуклеоз), маскированная малярия грудных детей, затяжные и безлихорадочные формы гриппа, формы ветряной оспы. В 1900 и 1902 годах великий врач выпустил два тома «Клинических лекций», в которых Филатов продемонстрировал прекрасное владение русским языком: чтение их поистине увлекательно, симптоматика и клиника описаны с такой потрясающей реалистичностью, что читатель будто смотрит на больного ребенка глазами врача. Эти книги стали первыми отечественными руководствами по детским болезням и неоднократно издавались в других странах.

Профессор с курицей под мышкой

В 1891 ГОДУ, НЕ ДОЖИВ ТРЕХ МЕСЯЦЕВ ДО ОТКРЫТИЯ новой клиники детских болезней на Девичьем поле, умирает профессор Тольский. Руководство кафедрой и клиникой принимает на себя его ближайший ученик – Филатов.

Надо отметить, что из пятерых детей Нила Федоровича двое умерли в раннем возрасте от дифтерии. В 1894 году он вместе с Г. Н. Габричевским впервые в России применил для лечения дифтерии разработанную ими сыворотку. Результаты эпидемиологического исследования дифтерии были обнародованы в том же году на международном конгрессе бактериологов в Будапеште.

Филатову принадлежит описание специфических изменений слизистой оболочки рта как первого признака кори («пятна Вельского – Филатова – Коплика»). Им изучен патогенез безальбу-минурийных водянок у детей.

Большую роль Филатов отводил правильному сбору анамнеза и порядку осмотра больного ребенка. «Приступая к осмотру… ребенка, врач должен прежде всего подумать о том, чтобы сразу не напугать своего пациента… Всегда лучше, войдя в комнату больного, до поры до времени не обращать на него никакого внимания и, занявшись пока анамнезом, дать ему возможность присмотреться к новому человеку…» – писал Филатов. За уважительное и доброе отношение к маленьким пациентам Нила Федоровича прозвали Друг детей. Он с равным усердием лечил и потомков аристократических семей, и детей бедняков. Среди его пациентов были и дети Л. Н. Толстого. Бывало, что врачи сомневались, хватит ли у родителей наблюдаемых ими детей денег на консультацию Филатова, и пытались получить ее устно и заочно. В сложных случаях профессор все равно выезжал к пациентам и не требовал за это гонорара.

Филатов демонстрировал и разбирал конкретные клинические случаи, излагал материал, с одной стороны, доступно, а с другой – в самом современном и полном объеме

По Москве годами ходили истории о добросердечии детского доктора. Например, такая, в которой один почтовый чиновник привел в амбулаторию клиники свою дочь, на тот момент серьезно заболевшую. Она была для него единственным родным человеком: жена чиновника не так давно умерла от чахотки. Отец вернулся домой подавленным, потому что лечение требовало больших денег, которых достать не было ни единой возможности. Где-то через полчаса раздался стук в дверь, и ошеломленный родитель увидел на пороге профессора Филатова – тот проследил путь чиновника до дома. Мужчина упал ему в ноги и зарыдал. Профессор поднял его, обнял, поддержал искренним сочувствием, после чего осмотрел девочку и, не прощаясь, вышел. Вернулся же уже под вечер со свертком, полным лекарств. Так, вдвоем с отцом они и сидели у постели девочки до утра. На утро же малышке стало лучше, а доктор оставил чиновнику денег на еду и лекарства и строго-настрого приказал молчать о случившемся. Благодарный отец рассказал эту историю только на похоронах Нила Федоровича.

Выпущенная в 1881 году монография Филатова «Клинические лекции о распознавании и лечении катаров кишок у детей» еще при жизни автора 4 раза переиздавалась и была переведена на несколько языков.

Было и такое, когда коллеги замечали, что профессор без явной причины меняет свой привычный маршрут до клиники и идет в мясную лавку на Смоленском рынке, там покупает курицу, а затем направляется в Арбатский переулок, где проживала бедная семья его маленького пациента. Хорошее питание, гигиена и духовный климат в семье Филатов считал обязательными условиями эффективного лечения детей. А о своих добрых делах доктор предпочитал не распространяться.

Добрый великан

И. М. Сеченов когда-то назвал Филатова лучшим из московских профессоров. Навещая родственников в Теплом Стане, Нил Федорович неизменно консультировал своих земляков, а в 1888 году на выделенных его дядей землях учредил больницу.

Хорошее питание, гигиена и духовный климат в семье Филатов считал обязательными условиями эффективного лечения детей. А о своих добрых делах доктор предпочитал не распространяться

Филатов был человеком впечатлительным и увлекающимся. Он обожал театр, и заядлые театралы нередко видели высокого статного брюнета с окладистой бородой на громких театральных событиях Москвы. А еще он страстно любил играть в шахматы. Как-то раз, возвращаясь из клиники, он увидел маленького гимназиста, который сам с собой играл в шахматы. Доктор решил развлечь мальчугана, предложив ему партию. И это обернулось для Филатова… громким скандалом. Еще бы, через несколько дней после той встречи у супруги доктора лопнуло терпение, и она потребовала объясниться, почему

Нил Федорович каждый вечер изволит приходить домой к полуночи. Как оказалось, в тот первый раз гимназист влегкую закатил Нилу Федоровичу мат. На следующий день старый да малый сговорились, что профессор отыграется. Но случилось все наоборот – снова чистый мат. Несколько дней кряду Филатов безуспешно пытался победить смышленого гимназиста, которого звали Саша Алехин, – будущему чемпиону мира на тот момент не было и ш лет.

В 1889 году увидел свет «Краткий учебник детских болезней», переиздаваемый вплоть до 1920-х годов.

А весной 1893 года клиники на Девичьем поле решил посетить Александр III с супругой. Выдающийся офтальмолог и племянник Нила Федоровича В. П. Филатов с улыбкой вспоминал, как дядюшка, загодя одетый в парадный мундир, прохаживался по больничному двору, ожидая приезда Их Величеств. На площадке перед входом нарезали круги на новеньких велосипедах его сыновья. И тут огромному Нилу Федоровичу взбрело в голову показать детям, как надо кататься на велосипеде, чего он, откровенно говоря, делать совсем не умел. Итогом недолгого катания стало столкновение доктора с березой, да такое, что на солидном носу профессора образовалась мощная ссадина. Протокольное мероприятие было под угрозой. Но помогли связи в Малом театре – приехал знакомый гример и привел нос Филатова в относительный порядок. Визит царственной четы прошел великолепно, разве что взгляды Александра Александровича и Марии Федоровны подозрительно часто останавливались на носу знаменитого врача.

За уважительное и доброе отношение к маленьким пациентам Нила Федоровича прозвали Друг детей. Он с равным усердием лечил и потомков аристократических семей, и детей бедняков

Во всем, чем бы ни занялся Филатов, он себя не жалел. В 1892 году он основал Общество детских врачей, а в 1897-м руководил педиатрической секцией XII Международного врачебного конгресса. Был скор на подъем, если требовалась консультация в другом городе. Так, 17 января 1902 года из поездки в Нижний Новгород Нил Федорович вернулся крайне утомленным, но как ни в чем не бывало на следующий день с утра был в клинике, проводил обход, консультировал. Ничто не предвещало трагического финала, но через два дня доктор потерял сознание, у него отнялась левая половина тела: произошло кровоизлияние в мозг. Коллеги делали все, что могли. В какой-то момент казалось, что болезнь отступила: к парализованной стороне постепенно начала возвращаться чувствительность, да и состояние больного улучшилось. Но через неделю случился повторный инсульт, ставший роковым, который и унес жизнь выдающегося педиатра, не отметившего на тот момент и 55 лет.

Иван Петрович Павлов

1849–1936

На Аптекарском острове в Санкт-Петербурге в глубине сада стоит памятник – не полководцу, не поэту, не ученому мужу, а простой собаке. За несколько месяцев до своей кончины Иван Петрович Павлов настоял на том, чтобы в парке Института экспериментальной медицины была установлена именно такая скульптура, хотя вначале предполагалось соорудить ее в виде фонтана. На камне начертаны слова великого ученого: «Пусть собака, помощник и друг человека с доисторических времен, приносится в жертву науке, но наше достоинство обязывает нас, чтобы это происходило непременно и всегда без ненужного мучительства». Этим великий российский ученый выразил свою безграничную благодарность верным четвероногим соратникам.

Вклад в медицинскую науку:

• Основоположник физиологии пищеварения

• Основоположник физиологии высшей нервной деятельности

• Родоначальник «хронического» метода физиологического исследования

Вклад в развитие медицины:

• Физиология

• Гастроэнтерология и терапия

• Неврология

• Хирургия

• Медицинская психология и психиатрия

• Фармакология

Сын священника

Рязанские яблони в ту осень плодоносили щедро. Аромат свежих плодов щекотал нос и пробуждал непреодолимое желание хрустнуть налитым бочком и ощутить, как пенящийся кисловато-сладкий сок пощипывает язык и наполняет все существо простым и благодатным ликованием. Отец Петр, 26-летний священник Николо-Высоковской церкви, погладил по плечу свою супругу Варвару Ивановну, задремавшую у колыбели: «Поспи, родная, я сам послежу за Ванечкой». Подсев поближе, чтобы можно было вдоволь налюбоваться первенцем, священник еле слышно напевал ему что-то баюкающее. Младенец потянул крохотным носиком, чмокнул и продолжил свое главное занятие – сон, во время которого, по народному поверью, прибывают силы. Вот и Ванечка набирался их, чтобы позже, через много лет совершить великие научные открытия.

Ваня подрос и стал отцу с матерью первым помощником и в саду, и в огороде, и по дому, и в воспитании младших братьев и сестер.

В школу пошел он поздно: виной тому стал несчастный случай. Раскладывая яблоки, Ваня упал с высокого помоста и сильно ударился головой о каменный пол. Пару недель родители делали все, чтобы мальчик выздоровел, но он все равно почти ничего не ел, плохо спал, осунулся, стал вялым и рассеянным. Тогда Ваню забрал к себе его крестный – игумен Троицкого монастыря, которому удалось выходить мальчика с помощью гимнастики, правильного питания и строгого режима дня. В 1860 году окрепший и бодрый Ваня вернулся в Рязань и осенью поступил сразу во второй класс Рязанского духовного училища, а через четыре года продолжил обучение в духовной семинарии.

Павлова не поняли коллеги, когда он первым предложил при проведении опытов на животных использовать наркоз и антисептику – то, что применялось при операциях на людях

Семинаристы по большей части были пытливы и жадны до новых знаний. Среди них мгновенно распространялись труды Добролюбова, Писарева и других современных мыслителей. Научные взгляды этих авторов пробудили в Павлове желание посвятить себя естествознанию. Иван запоем читал литературу по физиологии, и яркие образы книги английского ученого Джорджа Льюиса «Физиология обыденной жизни» сильно разжигали его воображение. Окончательно перевернули мировоззрение юноши сеченовские «Рефлексы головного мозга» – благодаря им Павлов в 1869 году отказался от духовной карьеры и решил поступать в Петербургский университет. Поначалу Иван был зачислен на юридическое отделение (для семинаристов действовало ограничение в выборе специальностей), но скоро добился перевода на естественное отделение физико-математического факультета, правда, с потерей стипендии. Питаться будущему ученому на первых порах приходилось бесплатным хлебом из студенческой столовой с намазанной на него бесплатной горчицей. Но наперекор лишениям Иван стал одним из лучших студентов: на третьем курсе он стал получать вместо обычной стипендии императорскую – 300 рублей в год. В это же время он познакомился с юной Серафимой Карчевской, мечтающей о карьере учительницы, их знакомство переросло в близкую дружбу, а затем и в нежную любовь, которая не угасла и после отъезда девушки в провинцию для работы в школе.

В 1876 году И. П. Павлов, не оставляя учебу, становится ассистентом профессора кафедры физиологии ветеринарного отделения К. Н. Устимовича.

Первые опыты

В университете павлов буквально влюбляется в фнзиологию, которую преподавал И.Ф. Цион. В лаборатории профессора Ф.В. Овсянникова Павлов проводит свои первые физиологические исследования. В 1874 году результаты этих опытов были впервые представлены на заседании Санкт-Петербургского общества естествоиспытателей. Работы Павлова и его сокурсников по физиологии нервов поджелудочной железы удостоились даже золотой медали университета. Но Иван, увлекшись научной работой, не успел сдать выпускные экзамены и остался на второй год на последнем курсе университета. В 1875 году он наконец получил диплом и степень кандидата естественных наук и, следуя за профессором Ционом, назначенным на кафедру физиологии Медикохирургической академии, поступил на третий курс академии. После вынужденного ухода Циона со своего поста принципиальный и прямолинейный Павлов отказался от места ассистента кафедры при новом ее руководителе – И. Р. Тарханове, в порядочности которого, по некоторым данным, молодой ученый открыто сомневался.

Павлов старался максимально возможно уменьшить объем требуемого для исследования вмешательства и после успешных экспериментов нередко восстанавливал анатомическое строение животного

В 1876 году Иван Петрович, не оставляя учебу, становится ассистентом профессора кафедры физиологии ветеринарного отделения К. Н. Устимовича. Здесь Павлов в течение трех лет занимается изучением физиологии кровообращения и почек и потом несколько недель стажируется в Бреславском университете.

В конце 1878 года ветеринарное отделение упраздняется, и Павлов остается без работы, не успевая подготовиться к выпускным экзаменам в академии. К счастью, о перспективном молодом ученом был наслышан С. П. Боткин, который пригласил Павлова руководить лабораторией при своей клинике. Через год Павлов сдает экзамены и получает диплом лекаря. В маленькой лаборатории Иван Петрович неустанно экспериментирует на животных и исследует актуальные вопросы фармакологии и физиологии кровообращения. Он исследует «тройной нервный контроль» сердечно-сосудистой системы: функциональный (отвечает за деятельность органа), сосудистый (регулирует его кровоснабжение) и трофический (определяет процессы обмена веществ и регенерации ткани органа). Результаты опытов потом найдут отражение в докторской диссертации «О центробежных нервах сердца», за которую ученому в 1883 году вручат золотую медаль.

В 1883 году И. П. Павлову вручат золотую медаль за докторскую диссертацию «О центробежных нервах сердца».

Пора испытаний

В 1881 году Иван Петрович вопреки намерению родителей женить его на богатой невесте предлагает руку и сердце возлюбленной – Серафиме Карчевской. Молодая семья крайне ограничена в средствах, поэтому Павлов старается заработать преподаванием, откладывая, правда, часть заработка на продолжение опытов. Период неустроенности и безденежья супруги переносят стойко, Серафима Васильевна понимает и всячески поддерживает своего отчаявшегося мужа. Когда в 1883 году умирает их первенец, только любовь и взаимовыручка дают Павловым силы выстоять после удара судьбы.

Летом 1884 года супруги отправляются в Германию, где в течение двух лет Павлов проходит стажировку у светил физиологии Гейденгайна и Людвига. По возвращении ему долго не удается получить должность при академии, потому что на кафедре Боткина заняты все вакансии. Прямолинейный и упорный в том, что касается науки, Иван Петрович, тем не менее стесняется просить место на других кафедрах, и только благодаря настойчивости друзей ему удается устроиться на кафедру к профессору Монассеину и тем самым получить возможность продолжить работу в академической лаборатории.

Исследования пищеварения, которые провел Павлов, в корне изменили научный взгляд на физиологию желудочно-кишечного тракта

В 1889 году после ухода Сеченова Павлов безрезультатно претендует на должность руководителя кафедры физиологии Петербургского университета. Томский университет предлагает ему возглавить кафедру фармакологии, а Варшавский университет, надеясь заполучить Павлова себе, присуждает ему престижную премию имени Хайнецкого. Иван Петрович, однако, предпочитает остаться в Петербурге: Военно-медицинская (ранее Медико-хирургическая) академия весной 1890 года утверждает его на место профессора фармакологии, а годом позже в Институте экспериментальной медицины ему предлагают заведовать физиологическим отделом. В 1895 году должность профессора кафедры физиологии Военно-медицинской академии покидает Тарханов, и Павлов заслуженно занимает его место.

Эксперимент без жестокости

Иван Петрович с детства любил собак и вивисекцию воспринимал как тяжелую необходимость. Он писал: «Когда я приступаю к опыту, связанному в конце с гибелью животного, я испытываю тяжелое чувство сожаления, что прерываю ликующую жизнь, что являюсь палачом живого существа. Но переношу это в интересах истины, для пользы людям».

Павлова не поняли коллеги, когда он первым предложил при проведении опытов на животных использовать наркоз и антисептику – то, что применялось при операциях на людях. Ученый обоснованно считал, что у страдающего животного рефлексы неадекватные, а значит, и изучение физиологии бессмысленно. Павлов старался максимально уменьшить объем требуемого для исследования вмешательства и после успешных экспериментов нередко восстанавливал анатомическое строение животного. На этом базировался его так называемый хронический метод, существующий в противовес острому, при котором функции того или иного органа изучаются на умирающем животном.

В 1904 году Павлов первым из русских ученых был награжден Нобелевской премией за работы в области физиологии пищеварения.

Законы пищеварения

Исследования пищеварения, которые провел Павлов, в корне изменили научный взгляд на физиологию желудочно-кишечного тракта. Ученый установил связь между выделением слюны в зависимости от поступающей в рот пищи, ее вида и качества. Ранее считалось, что выработка желудочного сока является ответом на попадание пищи в желудок. Павлов опроверг это мнение.

Ученый и его соратники изучили взаимодействие основных нервных процессов – возбуждения и торможения и связь этих процессов с деятельностью коры головного мозга

Знаменитый опыт с мнимым кормлением состоял в том, что пищевод собаки перерезался в шейной части и выводился наружу. Во время кормления пища выпадала, но тем не менее желудочная секреция, как и при обычном поглощении пищи, увеличивалась, что подтверждалось обильно вытекающим по желудочной фистуле соком. Рефлекторную природу желудочной секреции Павлов доказал, продемонстрировав, что при перерезке ветвей блуждающего нерва увеличения выработки сока при «мнимом кормлении» не происходило.

Регуляцию пищеварения через рефлекторный механизм удалось дополнительно исследовать во время опытов с «маленьким желудком». В желудке собаки были сформированы две изолированные камеры с общими кровоснабжением и иннервацией: в большую попадала пища, а из другой, меньшей, наружу выводилась фистула. При кормлении из «маленького желудка» по фистуле выделялся чистый желудочный сок, химические свойства которого теперь можно было изучать, изменяя характер поступающей пищи. Благодаря этому эксперименту удалось выявить фазы секреции желудочного сока.

В 1907 году Павлова избрали академиком Российской академии наук, и тогда же он возглавил физиологическую лабораторию при ней.

В ходе экспериментов Павлов исследовал моторную функцию желудка и открыл, что отделы и органы системы пищеварения (слюнные и дуоденальные железы, желудок, поджелудочная железа и печень) вырабатывают каждый определенное вещество и в том объеме и соотношении, в которых они необходимы для расщепления того или иного вида пищи. Результаты своих опытов ученый описал в «Лекциях о работе главных пищеварительных желез», ставших мировым научным бестселлером. За работы в области физиологии пищеварения Павлов первым из русских ученых был награжден в 1904 году Нобелевской премией.

От пищеварения к психике

Исследования физиологии пищеварения подтолкнули Ивана Петровича к изучению высшей нервной деятельности. Изначально он предположил, что активация пищеварительной секреции происходит под влиянием психики. За этим последовали опыты с раздражителями, когда перед кормлением собаки на протяжении нескольких дней зажигали лампочку, и у животного на ее включение постепенно сформировался рефлекс с усилением слюноотделения и желудочной секреции независимо от того, следовало ли за включением лампы кормление или нет. Если же при включении лампочки давался болезненный раздражитель (например разряд тока), то вскоре на этот сигнал собака начинала вести себя беспокойно. Так были сформулированы понятия безусловного (врожденного) и условного (возникающего по мере получения опыта) рефлексов – основы науки о поведении. Было выявлено, что в формировании условных рефлексов участвует кора головного мозга. В ней Павлов обнаружил центр торможения, исследовал виды внешнего и внутреннего торможения, его охранительную роль. Ученый и его соратники изучили взаимодействие основных нервных процессов – возбуждения и торможения и связь этих процессов с аналитической и синтетической деятельностью коры головного мозга.

Павлов сформулировал учение о двух сигнальных системах: первой, связанной с сенсорными раздражителями, и второй, отвечающей за абстрактное мышление, речь и письмо

По аналогии с четырьмя классическими (гиппократовскими) видами темперамента Павлов выделил четыре типа нервной системы – в зависимости от силы свойственных каждому из них нервных процессов: сильный-уравновешенный-подвижный (сангвиник), сильный-уравновешенный-инертный (флегматик), сильный-неуравновешенный (холерик), слабый (меланхолик).

В 1921 году за «исключительные научные заслуги академика И. П. Павлова, имеющие огромное значение для трудящихся всего мира» Ленин декретом поручает «в кратчайший срок создать наиболее благоприятные условия для обеспечения научной работы академика Павлова и его сотрудников».

Павлов сформулировал учение о двух сигнальных системах: первой, связанной с сенсорными раздражителями, и второй, отвечающей за абстрактное мышление, речь и письмо. С учетом преобладания той или иной сигнальной системы Павлов предложил различать три типа характера: мыслительный (преобладание второй системы), художественный (преобладание первой системы) и средний (без преобладания какой-либо из систем).

Свидетель Большого эксперимента

В 1907 году Павлова избрали академиком Российской академии наук, и тогда же он возглавил физиологическую лабораторию при ней. Для проведения опытов по физиологии нервной деятельности по инициативе ученого было построено лабораторное здание с «башнями молчания» – изолированными от внешних раздражителей помещениями.

Павлову суждено было пережить великие потрясения: революцию, Гражданскую войну, голод. Оставаясь истинным патриотом, он отказался покидать Родину в тяжелое дня нее время, даже несмотря на щедрые посулы западных правительств. Удивительно, но его бескомпромиссная прямолинейность не стоила ему, как многим его коллегам, жизни. В 1921 году Ленин декретом поручает «в кратчайший срок создать наиболее благоприятные условия для обеспечения научной работы академика Павлова и его сотрудников». Невзирая на привилегированное положение, Иван Петрович продолжал бесстрашно выступать против насилия и преследования новыми властями ряда ученых.

В 1925 году лаборатория Академии наук получила статус Физиологического института, а в 1926 году в Колтушах, под Ленинградом, открылась Биологическая станция, которую стали называть «столицей условных рефлексов». Павлов был награжден званиями академика и почетного члена более чем 120 научных обществ, академий и университетов. Однажды в 1928 году во время чтения лекции в Кембридже Иван Петрович так увлекся, что забыл про переводчика. Не знающий русского языка зал в течение часа в благоговейном молчании выслушал как всегда эмоциональное выступление великого ученого и в конце взорвался несмолкающими овациями.

Павлов был награжден званиями академика и почетного члена более чем 120 научных обществ, академий и университетов

В 1935 году XV Всемирный конгресс физиологов избрал Павлова «старейшиной физиологов мира» – такой чести не удостаивался больше ни один ученый. Герберт Уэллс назвал его «звездой, которая освещает мир, проливая свет на еще не изведанные пути». В последние го лет жизни Иван Петрович часто простужался. В конце февраля 1936 года во время поездки в Колтуши у него началось воспаление легких. К Павлову срочно были вызваны ведущие петербургские терапевты, но все их усилия оказались напрасными: великий физиолог сгорел за несколько дней.

Теперь именем Павлова названы несколько институтов и больниц, улицы и площади на родине и за рубежом и даже открытый еще в 1923 году астероид и лунный кратер. В память об ученом созданы десятки памятников, и на многих из них он изображен рядом с собакой – безымянным другом, нередко отдававшим свою жизнь ради здоровья миллионов живущих и еще не рожденных людей.

Пауль Эрлих

1854–1915

Нобелевская премия 1908 года по медицине примирила Мечникова и Эрлиха, двух великих исследователей, авторов противоборствующих научных лагерей – приверженцев фагоцитарной теории и теории боковых цепей. Учение каждого из основоположников иммунологии было признано верным, и фундамент новой науки они закладывали сообща. Пауль Эрлих является также основоположником научной химиотерапии. Исследуя способность клеток связывать инородные вещества, он считал крайне важной разработку «рациональных путей синтеза лекарств».

Вклад в медицинскую науку:

• Основоположник иммунологии (создатель теории боковых цепей)

• Основоположник научной химиотерапии

Вклад в развитие медицины:

• Иммунология

• Химиотерапия

• Микробиология

• Гистология

• Гематология

• Физиология

• Инфекционные болезни и венерология

• Онкология

• Фармацевтика

Долгожданный наследник

У крепкого бородача Измара Эрлиха, владельца постоялого двора с трактиром и винокурней в Штерлене (Силезия), и его благоверной Розы Вейгерт было три дочери. Отец Измара, дедушка Хайман, будучи видным городским интеллектуалом и преуспевающим торговцем, с превеликой радостью возился с внучками и даже позволял им кататься, как с горки, со своего большого живота. И в то же время из-под лохматых бровей старика так и сквозило, что Измар непростительно подвел семью, не произведя на свет наследника уважаемого рода. Трактирщик грустил, тайком опустошая бутылки терпкого вина из вместительного погреба, и просил у Бога сына.

Измару случилось порадовать своего отца аккурат к семидесятилетию Хаймана, весной 1854 года. Рождение маленького Пауля семья праздновала как грандиозное событие: в честь этого была заколота пара барашков и откупорены самые старые бочки с вином – многочисленные друзья и родственники пировали несколько дней кряду

Маленький Пауль обладал буйным и непредсказуемым характером и, как и Измар, тоже побаивался своего отца. Мальчик безумно любил проводить время у деда, у которого была громадная по провинциальным меркам библиотека. Старик Хайман, поклонник Гумбольдта, читал лекции по ботанике и физике в городских учебных заведениях. Пауль каждый раз вставал на цыпочки и по-гусиному вытягивал шею, чтобы рассмотреть, что было написано на потертых корешках, которые казались мальчику величественными существами, строго глядящими с книжных полок. Читать Пауль научился рано и довольно легко: дед оказался первоклассным педагогом. Когда пришло время, наследник Эрлихов шести лет от роду поступил в начальную школу и стал одним из лучших ее учеников.

Он не на шутку увлекался гистохимией и много времени посвящал своему любимому занятию – экспериментам с красителями

Когда Паулю исполнилось десять, семья переехала в Бреслау, и мальчик продолжил обучение в гимназии Св. Марии Магдалены. Основными предметами в ней были древние и иностранные языки. На почве интереса к преподаваемым здесь также естественным наукам Пауль сдружился с одноклассником Альбертом, сыном главного общественного врача Бреслау – Морица Нейссера, который в будущем станет знаменитым бактериологом, первооткрывателем возбудителей проказы и гонореи. Учителя и одноклассники запомнили Пауля тихим и скромным подростком, немного рассеянным и доброжелательным в общении с окружающими. Пауль любил ставить опыты. Особенно его увлекали те, в которых использовались краски. Дело в том, что большим авторитетом для Пауля был его старший двоюродный брат

В 1885 году опубликован первый труд Эрлиха «Потребность организма в кислороде», в котором рассматриваются окислительно-восстановительные процессы.

Карл Вейгерт, на тот момент перспективный молодой патолог. Тесное общение кузенов повлияло на выбор Паулем карьеры врача. В дни каникул он пытался самостоятельно проводить опыты и, бывало, получал нагоняй от родителей, когда реактивы и красители портили мебель и одежду домочадцев.

Первые наброски

По окончании гимназии Эрлих поступил в Бреславский университет, откуда через семестр решил перевестись в университет Страсбурга, где попал в число учеников Генриха Вальдеера, видного анатома, гистолога и химика Адольфа Байера, создателя аспирина. Вскрытию трупов и изучению болезней на пациентах Пауль предпочел работу в лаборатории с микроскопом. Он не на шутку увлекался гистохимией и много времени посвящал своему любимому занятию – экспериментам с красителями. Этим опытам он отдавал все свободное время и позднее, когда учился в университетах Бреслау, Фрейбурга и Лейпцига. Тогда-то Эрлиха впервые посетила мысль, что именно в красителях следует искать средства против бактерий. Ведь если красители накапливаются определенными бактериями и при этом не окрашивают ткани, то должны быть вещества, способные убивать микробы без вреда организму Эта теория впоследствии получила название теории «магической пули» – оружия, точно бьющего в цель. Кроме того, Эрлих, еще будучи студентом и занимаясь микроскопическими исследованиями, описал лаброциты (тучные клетки) – иммунные клетки соединительной ткани, роль которых будет открыта намного позже.

Эрлих, еще будучи студентом и занимаясь микроскопическими исследованиями, описал лаброциты – иммунные клетки соединительной ткани, роль которых будет открыта намного позже

В 1878 году Эрлих получил диплом в Лейпцигском университете и устроился на работу ассистентом в берлинскую клинику Шарите. Через два года он познакомился с вновь назначенным советником Королевского управления здравоохранения Робертом Кохом. Тот был одержим поиском возбудителя туберкулеза, но ему в окрашивании препаратов не хватало знаний. Эрлих помогает ему с методикой окраски, и в 1882 году Кох совершает свое бессмертное открытие. Когда на заседании научного общества впервые заявили об обнаружении возбудителя туберкулеза, Пауль был раздосадован до предела: ему ранее удавалось увидеть этот микроорганизм, но он и представить себе не мог, что именно тот вызывает страшную болезнь. «Это было самое захватывающее переживание в моей научной жизни», – признался Эрлих в своих воспоминаниях.

В 1883 году Пауль обретает семейное счастье с 18-летней Хедвигой Пинкус – дочерью силезского текстильного фабриканта, которая впоследствии родит ученому двух дочерей. В 1885 году будет опубликован первый труд Эрлиха «Потребность организма в кислороде», в котором рассматриваются окислительно-восстановительные процессы. Процессы дыхания в тканях ученый также исследовал с помощью изученных им анилиновых красителей. В своей книге Эрлих впервые коснулся ряда аспектов, положивших со временем начало теории боковых цепей, за которую ученый будет удостоен Нобелевской премии. Он первым подошел к вопросам физиологии клетки с точки зрения химии.

В 1891 году выходит работа Эрлиха «Экспериментальные исследования иммунитета».

Эксперименты с палочкой Коха не прошли для ученого бесследно. В 1888 году у Эрлиха выявили туберкулез. Ученый был вынужден оставить работу и вместе с семьей отправиться на лечение в Египет. Два года он проводит в Северной Африке, но полного излечения так и не наступает, хотя развитие патологического процесса удалось приостановить.

Теория боковых цепей

Когда Пауль вернулся в Берлин, Кох предложил ему место в новом Институте инфекционных болезней. В 1891 году выходит работа Эрлиха «Экспериментальные исследования иммунитета». В ней впервые изложены основы теории гуморального иммунитета (боковых цепей) – образования в организме специфических антител к инородным веществам и микроорганизмам и их взаимодействие по принципу «замок-ключ». Эрлих разработал методику определения активности антитоксических сывороток и установил, что у млекопитающих антитела могут передаваться с материнским молоком, которое обеспечивает пассивный иммунитет у потомства. В это же время ученый приступил к поиску способных бороться с возбудителями инфекции химических веществ путем фиксации их по типу красителя.

Ученый пытается разработать методики, которые позволили бы избежать ошибок при применении вакцин и сывороток, постоянно возникающих при практически слепом их использовании

В 1896 году в Штеглице, недалеко от Берлина, Эрлих организовал собственную лабораторию, получившую, несмотря на скромные размеры, солидное название Института по изучению сывороток. Здесь ученый пытается разработать методики, которые позволили бы избежать ошибок при применении вакцин и сывороток, постоянно возникающих, к сожалению, при практически слепом их использовании. В 1899 году при поддержке городских властей институт переезжает во Франкфурт-на-Майне и получает название Института экспериментальной терапии (сейчас он носит имя Эрлиха). В эти годы теория боковых цепей приобретает законченный вид: в соответствии с ней клетки обладают рецепторами (боковыми цепями), способными взаимодействовать с инородным веществом. В обычных условиях эти рецепторы выполняют какую-либо физиологическую роль (например питание клеток), но при попадании в организм определенного антигена они вследствие химической реакции связываются с ним. Поскольку свою роль связанные рецепторы выполнить уже не в состоянии, то появляются новые рецепторы, которые в свою очередь также способны взаимодействовать с данным антигеном. Их образуется в избытке, и они начинают самостоятельно циркулировать в качестве антител в крови, при необходимости связывая инородные молекулы. Так, по мнению Эрлиха, возникает иммунитет. Ученый полагал, что клетки обладают рецепторами к любому существующему антигену. За разработку этой теории в 1908 году Эрлих совместно с разработчиком теории фагоцитоза И. И. Мечниковым был удостоен Нобелевской премии, хотя сам Эрлих долго не признавал теорию своего коллеги состоятельной.

В 1896 году в Штеглице Эрлих организовал собственную лабораторию, получившую солидное название Института по изучению сывороток.

Работы по изучению иммунитета и связанные с этим исследования крови позволили Эрлиху сделать другие важные открытия: им выявлены типы клеток эритроцитарного ряда, базофилы, эозинофилы, обнаружен гематоэнцефалический барьер, открыты явления пароксизмальной гемоглобинурии и внутрисосудистого гемолиза, изучена роль костного мозга в кроветворении.

Магические пули

В конце 1890-х годов Эрлих впервые успешно применил метиленовый синий для лечения малярии, а в 1904 году совместно со своим ассистентом Сахаширо Хата занялся проблемой лечения трипаносомоза – инфекции, поражающей несколько видов животных и человека (такой, как сонная болезнь, распространенная в Африке). В поиске вещества, способного инактивировать микроб, ученый безрезультатно использовал около 500 красителей. Наконец он обратил внимание на атоксил – препарат мышьяка, способный уничтожать трипаносом. Еще в 1901 году в своем институте Эрлих создал отдел по изучению злокачественных опухолей, в котором в том числе изучалось действие атоксила и других химических препаратов на опухолевый процесс у животных. Роберт Кох, с которым активно делился своими размышлениями Эрлих, отправляется в Африку, где с успехом применяет атоксил при сонной болезни. Однако ученые столкнулись с двумя проблемами – токсичностью препарата (несмотря на его название «атоксил» – «нетоксичный») и быстрым приобретением трипаносомами невосприимчивости к его менее токсичным аналогам, которые Эрлих с коллегами пытаются синтезировать в своей лаборатории. Наконец препарат под № 418 (трипанорт, Байер-205, германии) достигает необходимого эффекта, успешно побеждая трипаносомы и не нанося выраженного вреда пациенту.

Теория боковых цепей приобретает законченный вид: в соответствии с ней клетки обладают рецепторами, способными взаимодействовать с инородным веществом

Оценивая увиденное, Эрлих обратил внимание на то, что открытая в 1906 году бледная спирохета (возбудитель сифилиса) морфологически схожа с трипаносомой. Ученый посчитал, что это может дать наводку при поиске лекарства от сифилиса, которое следует искать среди препаратов мышьяка. К сожалению, большинство известных соединений этого вещества являлись крайне токсичными (недаром его с незапамятных времен успешно применяли для изготовления ядов, в том числе для особ королевской крови). Эрлих и его коллеги испробовали на животных свыше 600 препаратов, пока в конце концов соединение под № 606 не удовлетворило потребностям исследователей. Ученые выявили, что губительными для спирохеты являются арсениты – препараты трехвалентного мышьяка, которые при этом негативно воздействуют на клетки организма.

В конце 1890-х годов Эрлих впервые успешно применил метиленовый синий для лечения малярии.

Тогда Эрлих предложил использовать те соединения мышьяка, которые при окислении в организме превращаются в губительные для возбудителя сифилиса, но менее токсичные для клеток арсеноксиды, а именно арсенобензолы. Открытый группой Эрлиха «препарат боб» – арсфенамин – был назван «сальварсан», что в дословном переводе означало «спасительный мышьяк». Это была воистину «магическая пуля»: после введения сальварсана в крови подопытных животных на следующие сутки не обнаруживалось ни одного возбудителя, и он не вызывал каких-либо выраженных побочных эффектов. Открытие сальварсана произошло в августе 1909 года, а в 1910 году, после случаев успешного применения его на людях, результаты исследования были опубликованы в работе «Экспериментальная химиотерапия спириллеза» и обнародованы на научном конгрессе в Кенигсберге.

Ученые выявили, что губительными для спирохеты являются арсениты – препараты трехвалентного мышьяка, которые при этом негативно воздействуют на клетки организма

Князь науки

Общество рукоплескало победителю болезни, с которой медики не могли справиться многие столетия. Открытие сальварсана стало началом нового направления в медицине – научной химиотерапии. Эрлих продолжил опыты и в 1912 году предложил еще менее токсичный препарат – неосальварсан («препарат 914») – Он лучше, нежели сальварсан, растворялся в воде, что упрощало его введение и усвоение организмом.

В конце декабря 1910 года кайзер Германии Вильгельм II присвоил Эрлиху титул действительного тайного советника, в печати ученого стали величать «князем науки», а улица Зандхофштрассе во Франкфурте была переименована в улицу профессора Пауля Эрлиха.

В 1908 году Эрлих совместно с разработчиком теории фагоцитоза И. И. Мечниковым был удостоен Нобелевской премии по физиологии и медицине за работы в области иммунологии.

Однако среди ученых вокруг сальварсана и его аналогов разрасталась настоящая битва. Проблема сифилиса выходила за рамки чисто медицинской, поэтому многие не преминули попенять Эрлиху на наличие побочных эффектов при применении сальварсана. Помимо аргументированной критики находились и огульные хулители этой теории, не стеснявшиеся намекнуть на иудейское происхождение Эрлиха и буквально притянуть за уши факты смертельных исходов после введения сальварсана, на деле в большей части являвшиеся закономерным исходом терминальной стадии сифилиса. В одной из франкфуртских газет вышла статья, претендующая на статус сенсационной, в которой Эрлих напрямую обвинялся в шарлатанстве и насильственных опытах на проститутках. К счастью, последовавший за публикацией судебный процесс оправдал ученого, а редактора газеты осудили на год тюремного заключения за клевету. Неутихающие страсти вокруг сальварсана в германском обществе привели к тому, что в марте 1914 года в рейхстаге прошли дебаты по проблеме применения препарата. Несколько остудила пыл обсуждения Первая мировая война. Одноклассник Эрлиха, выдающийся ученый Альберт Нейссер, писал Паулю: «Эта ужасная война имела хотя бы ту пользу, что способствовала прекращению борьбы за сальварсан».

Увлеченность Эрлиха наукой с первого взгляда могла казаться во многом странной. В быту, как вспоминали его коллеги, Пауль был крайне неприспособленным и нетребовательным человеком. Если его посещала какая-либо интересная мысль, он вполне мог сделать записи не только на любом обрывке бумаги, но и на манжете и даже на подошве обуви. Книги Эрлих читал в огромных масштабах – наискосок, страница за страницей, он любил детективы и переписывался с Конан-Дойлем. По утрам горничная, подавая ученому кофе, часто спотыкалась о горы литературы, разложенной стопками прямо на полу. К своему рабочему столу Эрлих не подпускал никого: нередко поверх кипы бумаг и препаратов он оставлял устрашающую записку: «Ничего не трогать, опасно – токсичные образцы».

Открытие сальварсана стало началом нового направления в медицине – научной химиотерапии

В 1914 году Эрлих перенес первый инсульт, однако, чуть восстановившись, вновь приступил к работе. Летом 1915 года он отправился на известный немецкий курорт Бад-Хомбург, чтобы подлечиться. Но 20 августа в результате повторного апоплексического удара мир потерял великого ученого. Когда в Германии к власти пришли нацисты, его имя попытались предать забвению, и Хедвига Эрлих была вынуждена эмигрировать в Америку. Во время Второй мировой войны Франкфурт-на-Майне был наполовину стерт с лица земли авиацией союзников, но Институт экспериментальной терапии уцелел, и в конце 1945 года на нем вновь появилось имя его основателя Пауля Эрлиха.

Эмиль Адольф фон Беринг

1854–1917

До начала XX века медицина была бессильна в борьбе с дифтерией, ежегодно уносившей тысячи детских жизней. Появление в 1891 году сыворотки, получившей имя ее изобретателя, чудесным образом совпало с Рождеством и спасло от верной гибели сотни маленьких берлинцев. Но все же успехом в борьбе с болезнью на первых порах это можно было считать лишь частичным, потому что создателю сыворотки Эмилю Берингу предстояло еще разработать стандарты по ее введению и продумать, как наладить ее производство в необходимых масштабах.

Вклад в медицинскую науку:

• Родоначальник сывороточной терапии

• Автор противодифтерийной и противостолбнячной сыворотки

Вклад в развитие медицины:

• Иммунология

• Инфекционные болезни

• Микробиология

• Биотехнологии и фармацевтика

Эмиль из Хансдорфа

Эмиля Беринга многие считали любимым учеником знаменитого бактериолога Роберта Коха, первооткрывателя туберкулезной палочки. Подтянутый и аккуратный внешне, остроумный и при этом сдержанный на язык, Эмиль олицетворял собой образ как идеального немца, так и идеального научного соратника. Возможно, на педанта Беринга так подействовала армия, но нельзя исключать и силу его характера, проявившуюся в нем еще с детства.

Август Георг Беринг, отец Эмиля, служил учителем в маленьком Хансдорфе, что в Западной Пруссии. Его первая жена умерла, оставив мужа с четырьмя детьми. Одному управляться с домашними делами и зарабатывать на жизнь ребятишкам старшему Берингу было крайне тяжело, и он решил жениться во второй раз – на Августине Цех. Вместе с Августиной Беринг произвел на свет еще восьмерых детей, старшим из них был Эмиль. Многодетная семья жила небогато, зато с ранних лет каждый ребенок в ней чувствовал свою ответственность за близких. Отец настаивал на том, чтобы дети непременно получили приличное образование, – в роду Берингов многие нашли себя в теологии или преподавании. В 11-летнем возрасте и Эмиль встал на путь научного познания мира, поступив в гимназию.

Больше всего мальчика занимали естественные науки, а наиболее желанной ему виделась профессия врача

Больше всего в гимназии мальчика занимали естественные науки, а наиболее желанной ему виделась профессия врача, потому что в ней можно было бы реализовать и склонное к анализу мышление, и воспитанное родителями трудолюбие, и чуткость сердца. Однако, когда учеба подошла к завершению, Эмиль не решился обсудить возможность врачебной карьеры с близкими: медицинское образование стоило недешево, а становиться обузой для семьи он не хотел. В конце концов идея продолжить семейную традицию ему тоже показалась не такой уж плохой, и он по предложению отца поступил в Кенигсбергский университет на теологический факультет.

Мечта о врачебной карьере, однако, не покидала молодого Беринга, и как-то он поделился ею с одним из преподавателей. Тот порекомендовал ему подумать о поступлении в берлинский Медико-хирургический институт Фридриха-Вильгельма. Это учебное заведение выпускало военных врачей, и его в свое время окончил выдающийся ученый, патолог и антрополог Вирхов. При этом если выпускник брал на себя обязательство в течение нескольких лет после учебы отслужить военным хирургом в действующей армии, то он автоматически освобождался от платы за обучение. Карьера военного врача не пугала Эмиля: он был достаточно выносливым и дисциплинированным молодым человеком. Так, в 1874 году

В 1874 году Эмиль Беринг был зачислен в Медико-хирургический институт, через четыре года он его окончил, а еще через два года успешно сдал государственный экзамен и получил диплом врача.

Эмиль Беринг был зачислен в Медико-хирургический институт, через четыре года он его окончил, а еще через два года успешно сдал государственный экзамен и получил диплом врача.

Честная служба

После стажировки в знаменитом берлинском госпитале Шарите Беринг в качестве ассистента хирурга отправился в Позен (ныне Познань) в расквартированный там кавалерийский полк. Несколько лет он также служил батальонным врачом в Волау и Винциге. Казарменная жизнь не тяготила Эмиля, и он находил время для изучения научно-медицинских вопросов.

В германской армии медицинской службе уделялось повышенное внимание, вот и склонность к науке батальонного врача не осталась вне поля зрения его начальства

В Позене его заинтересовало использование дезинфицирующих средств для лечения инфекционных заболеваний в полевых условиях. Он обратил внимание на йодоформ – наружное средство, применяемое при обработке ран и популярное благодаря тому, что не вызывало раздражения и воспаления тканей в отличие от йода. Этот препарат хорошо справлялся с раневой инфекцией, и Беринг сделал предположение, что его эффективность как антисептика связана с тем, что он нейтрализует токсические продукты жизнедеятельности бактерий.

В германской армии медицинской службе уделялось повышенное внимание, вот и склонность к науке батальонного врача не осталась вне поля зрения его начальства. В 1887 году Беринга направили для учебы в Боннский фармакологический институт, где ему предстояло изучить экспериментальные методы фармакологии, которые можно было бы применить в целях профилактики эпидемий в войсках. Так в 1888 году капитан Беринг впервые вступил под своды Института гигиены, руководимого Робертом Кохом, и после демобилизации в 1889 году был удостоен чести стать ассистентом выдающегося бактериолога.

Подарок на Рождество

В далекие времена дифтерию называли «петлей удавленника» или «смертельной язвой глотки». Эта инфекция в основном поражает детей и проявляется высокой температурой, недомоганием и воспалением слизистых оболочек рта и носоглотки с образованием на них характерной пленки (название болезни происходит от греческого diphthera – «пленка»). Смертельную опасность представляет токсин, вырабатываемый дифтерийной палочкой: он способен поражать сердце, почки и нервную систему. До появления противодифтерийной сыворотки эти осложнения приводили к летальным исходам в 70-100 % случаев заболевания.

В 1890 году Беринг обнаружил, что кровь привитых лабораторных животных остается интактной по отношению к токсическому веществу, вырабатываемому бактериями столбняка.

Возбудитель дифтерии впервые был обнаружен в 1883 году в пленке, снятой с глотки больного ребенка, немецким бактериологом и патологоанатомом Эдвином Клебсом. В 1884 году его соотечественник, Фридрих Леффлер, выделил чистую культуру возбудителя, впоследствии получившую название дифтерийной палочки Клебса – Леффлера. В конце 1880-х годов дифтерией заинтересовался сам основатель микробиологии Луи Пастер. К этой работе он привлек своего ученика – Пьера Поля Эмиля Ру. Тот, доказав, что причиной возникновения миокардитов, параличей и нефритов при дифтерии является дифтерийный токсин, смог получить его в чистом виде.

С 1889 года проблемой дифтерии прицельно занялась лаборатория Коха, в которой в то время трудились будущие светила мировой науки Пауль Эрлих, японский ученый Шибасабуро Китазато и Эмиль Беринг. Попутно они изучали и еще одно смертельное заболевание – столбняк. Ученые выяснили, что при дифтерии и столбняке в крови заболевшего наблюдается сравнительно небольшое число микроорганизмов, но при этом организм поражен системно, а не только в местах инфицирования, и поражающим действием обладают крайне ядовитые бактериальные токсины. Чтобы победить болезнь, требуется нейтрализовать этот токсин. И судя по тому, что в ряде случаев имело место самостоятельное излечение от инфекции, организм обладает собственными силами противостоять токсинам.

В 1890 году Беринг обнаружил, что кровь привитых лабораторных животных остается интактной по отношению к токсическому веществу, вырабатываемому бактериями столбняка, то есть в сыворотке крови таких животных имеются антитоксины к бактериальному яду. Наблюдая за проявлениями дифтерии, Беринг и Китазато пришли к выводу, а потом и доказали, что инъекции сыворотки, содержащей антитоксин, защищают предварительно зараженных дифтерией лабораторных животных от действия дифтерийного токсина. Этот метод получил название сывороточной терапии, а позднее и пассивной иммунизации, или введения готовых антител. Вдохновившись полученными результатами, Беринг заявил, что «возможность излечения тяжело протекающих болезней не может уже более отрицаться».

Беринг и Китазато пришли к выводу а потом и доказали, что инъекции сыворотки, содержащей антитоксин, защищают предварительно зараженных дифтерией лабораторных животных от действия дифтерийного токсина

Первая инъекция противодифтерийной сыворотки была сделана больному ребенку в рождественские праздники – 26 декабря 1891 года. Потом последовали прививки другим детям, и, к счастью, для многих это стало залогом скорого излечения больных. Дозировка, правда, не являлась стандартизированной, и в этом Беринг видел основную причину нескольких неудачных случаев применения сыворотки. Медлить было нельзя: на кону стояли тысячи детских жизней. Еще один ученик Коха, основоположник иммунологии Пауль Эрлих, взялся усовершенствовать методику Беринга и произвел необходимые расчеты.

Еще одной проблемой стало то, что в необходимом для массовой иммунизации количестве сыворотку получить удалось не сразу, ведь для ее приготовления поначалу использовалось далеко не самое крупное животное – морская свинка. Вопрос был решен, когда сыворотку стали получать от зараженных ослабленной дифтерийной палочкой лошадей.

26 декабря 1891 года больному ребенку была сделана первая инъекция противодифтерийной сыворотки.

В 1894 году очищенная по методу Эрлиха противодифтерийная сыворотка Беринга была введена уже 220 детям, и все они выздоровели. Благодаря своей работе по спасению от страшной болезни маленьких пациентов,

Беринг высказал предположение, что заражение туберкулезом происходит в детском возрасте, а проявиться болезнь может спустя многие годы

Беринг в 1901 году стал первым ученым, удостоенным Нобелевской премии по физиологии и медицине. Во время награждения было отмечено, что сывороточная терапия «открыла новые пути в медицинской науке и дала в руки врачей победоносное оружие против болезни и смерти». Отдавая дань своим предшественникам, Беринг в ответной речи сообщил, что «без предварительной работы Леффлера и Ру не было бы сывороточной терапии дифтерии». Интересно, что до 1892 года, пока компания Hoechst не занялась финансированием исследований, Беринг все опыты оплачивал из собственного кармана.

Болезненный разрыв

Эмиля Беринга считают одним из любимых учеников первооткрывателя туберкулезной палочки – знаменитого бактериолога Роберта Коха. Тем трагичнее разрыв, произошедший между ними позднее. А случилось вот что: Беринг, будучи настоящим офицером, всегда соблюдал субординацию, но в то же время он был ученым, и поиск истины для него иногда становился важнее непререкаемых авторитетов. В то время, пока Эмиль завоевывал признание на научном поприще и получал заслуженные награды, его учитель Кох, под руководством которого Беринг продолжил работу в учрежденном в 1891 году Институте инфекционных болезней, переживал первые неудачи в поиске лекарства от туберкулеза. Любую критику, да и просто любое мнение, расходящееся с его собственным, Кох воспринимал крайне болезненно. А если дело касалось туберкулеза, то ученый в своем возмущении мог и вовсе выйти из себя. Занявшись поиском туберкулезного антитоксина, Беринг высказал предположение, что заражение туберкулезом происходит в детском возрасте, а проявиться болезнь может спустя многие годы. Это предположение противоречило позиции Коха и стало началом в охлаждении отношений между учителем и его доселе любимым учеником.

В 1894 году очищенная по методу Эрлиха противодифтерийная сыворотка Беринга была введена уже 220 детям, и все они выздоровели.

Второй конфликт между учеными возник из-за разногласий по проблеме туберкулеза животных. Кох утверждал, что молоко и мясо зараженных туберкулезом коров и коз для человека неопасно. Беринг же настаивал на обратном, предлагая собственную методику вакцинирования животных от туберкулеза. Кох такой самонадеянности стерпеть уже не мог, и между учителем и учеником разверзлась непреодолимая пропасть.

В 1894 году Беринг покинул Институт Коха и перешел в Университет Галле-Виттенберг, а в 1895 году – в Марбургский университет, где позднее основал Институт экспериментальной терапии. К этому времени у него имелось неплохое состояние: производство антидифте-рийных сывороток приносило ощутимый доход. В возрасте 42 лет он женится на Эльзе Спинола, дочери директора берлинского госпиталя Шарите. Медовый месяц молодожены проводят на Капри, где Беринг на живописном берегу приобрел виллу «Спинола» (впоследствии, в 1909–1911 годах, на ней гостил Максим Горький). У Эмиля и Эльзы родилось шестеро сыновей, крестными троих из них стали выдающиеся ученые – Леффлер, Мечников и Ру.

Железный крест

Беринг продолжает усердно работать в лаборатории. Он трудится, по его же словам, «как демон», днем и ночью. Это приводит к жесточайшей депрессии, от которой ученый лечится в течение трех лет начиная с 1907 года. К 1913 году Берингом создана противостолбнячная сыворотка, в следующем году им разработана технология ее получения в промышленных масштабах и при Институте Беринга открывается компания по производству сывороток. В том же 1914 году начинается Первая мировая война, во время которой Германия столкнулась с чудовищными потерями на полях сражений, и любая возможность сберечь жизнь солдата воспринималась как спасительная. Каждое, даже незначительное, ранение могло стать причиной столбняка – болезни, при которой летальность на тот момент приближалась к 90-100 %. Столбнячный токсин по своей силе уступает только ботулиническому и вызывает тяжелейшие поражения нервной системы и мучительную смерть. Противостолбнячная сыворотка Беринга спасла жизнь тысячам немецких солдат и офицеров, за эти заслуги ученый был награжден Железным крестом, что для человека, не принимавшего участие в сражениях, было исключением.

Вдохновившись полученными результатами, Беринг заявил, что «возможность излечения тяжело протекающих болезней не может уже более отрицаться»

В 1914 году Германия отметила 60-летний юбилей сразу двух своих выдающихся ученых – Беринга и Эрлиха, некогда близких друзей и научных соратников. Однако уже почти два десятка лет, как отношения между ними были холодными и неприязненными. Тому имеется множество причин: и разрыв с их общим учителем Кохом, и разногласия в вопросах финансирования и производства сывороток. Даже пышные чествования, на которых имена ученых звучали вместе, оказались не способны вернуть былую дружбу: журнал Berliner Illustrirte Zeitung в праздничном номере вынужден был напечатать смонтированную фотографию, на которой Беринг и Эрлих изображены рядом.

В 1901 году Беринг стал первым ученым, удостоенным Нобелевской премии по физиологии и медицине благодаря своей работе по спасению от страшной болезни маленьких пациентов.

Последние месяцы своей жизни Беринг провел почти обездвиженным: на месте тяжелого перелома бедра образовался ложный сустав, и передвигаться ученый мог с большим трудом. К счастью, рядом с ним были близкие, общество окружило ученого почетом и вниманием. Когда-то простой деревенский мальчишка, а ныне почетный член множества академий наук, лауреат нескольких премий, кавалер нескольких орденов, в том числе Почетного легиона, почетный гражданин Марбурга, теперь перед своей фамилией он носил дворянское «фон». Невозможность продолжать интенсивную работу, которой он занимался в течение всей своей жизни, губительно сказывалась на его душевном настрое и физическом состоянии. Он таял на глазах, будучи не в силах противостоять невидимому простым глазом миру, с которым сражался в полковых лазаретах и лабораториях Берлина и Марбурга, – скоротечная пневмония в марте 1917 года буквально в считаные дни унесла жизнь замечательного ученого.

Противостолбнячная сыворотка Беринга спасла жизнь тысячам немецких солдат и офицеров, за эти заслуги ученый был награжден Железным крестом

Владимир Михайлович Бехтерев

1857–1927

«Нет, – весь я не умру» – так образно, словами великого Александра Сергеевича Пушкина, можно описать извечную, иногда подсознательную надежду человека на то, что личность с физической смертью не перестает существовать, а продолжает развитие в другом качестве. Владимир Михайлович Бехтерев также считал, что не может исчезнуть бесследно то колоссальное количество энергии, которое сопровождает любой психический процесс, происходящий в самом загадочном органе человека, – головном мозге, а потому ответы на вопросы о смерти и бессмертии может дать только наука.

Вклад в медицинскую науку:

• Основоположник современной нейрофизиологии

• Один из основоположников психиатрии, психотерапии, психологии

• Автор открытий в области анатомии и физиологии головного мозга

• Описание анкилозирующего спондилита (болезнь Бехтерева)

Вклад в развитие медицины:

• Нейрофизиология

• Неврология

• Психиатрия и психология

• Наркология

• Психотерапия

• Нейрохирургия

• Рефлексотерапия

• Медицинская техника

Из детских воспоминаний

«Мое раннее детство протекало частью в условиях сельской жизни наиболее глухих мест Вятской губернии, например в полурусском, полувотятском селе Унинском Глазовского уезда…» – Владимир Михайлович провел толстым концом перьевой ручки вдоль длинного пышного уса и откинулся на спинку кресла. Его пронзительный взгляд, хорошо известный многим по фотографиям, сначала затуманился, потом посветлел – это густые морщинки в уголках глаз стали более глубокими, теплыми. В виде ярких картинок, вначале размытых, но с каждым мгновением все более и более четких, перед Бехтеревым прошло его счастливое детство. Вот он, младший из трех братьев, бежит за отцом, тот поворачивает голову, лица отца почти не различить, но оно обязательно должно быть веселым, добрым…

Володе не исполнилось и девяти лет, когда Михаил Павлович, становой пристав, умер: через год после переезда в Вятку сгорел в считаные недели от чахотки. Мать, Мария Михайловна, дочь титулярного советника, получившая хорошее образование в пансионе, кое-как перебивалась сдачей комнат…

В самом начале своей клинической деятельности молодой врач поставил перед собой задачу разобраться в предмете, который было принято старательно обходить стороной

А вот будто с памяти сдернуло легкую завесь: сердце наполнилось детскими воспоминаниями о «живом уголке» – комнате в Унинском с настоящим деревом посередине, на ветвях которого щебетали и вили гнезда юркие птички. Не там ли маленький Володя проникся искренней любовью к природе, научился наблюдать за ней и размышлять над ее устройством? Где они теперь, его детские гербарии и коллекции сушеных насекомых?

В 10 лет у Бехтерева началась монотонная гимназическая жизнь. Разве что книги по естествознанию Писарева, Добролюбова и других авторов скрашивали рутину. В четвертом классе Володя, вдохновившись темой школьного сочинения «Человек – царь природы», исписал целую тетрадь своими соображениями по поводу теории Дарвина. Учитель-словесник, тот еще ретроград, читая работу своего ученика, лишь покрякивал и в конце концов оценил творение на «тройку» с двумя минусами. К концу седьмого класса Володя был скорее троечником, лишь по физике и закону Божиему у него были твердые четверки. Новая реформа школы добавила к гимназическому обучению еще один класс, но Бехтерев по примеру троих своих друзей, которые надумали поступать в Петербургскую медико-хирургическую академию, принимавшую в студенты на прежних основаниях, решил поехать в столицу

Покорение Петербурга

В Петербурге студенчество было одержимо революционными идеями. Провинциала Бехтерева стремительно засосало в круговорот событий и страстей настолько, что нервы его не выдержали, и он на месяц оказался в клинике нервных болезней профессора Балинского с тяжелой неврастенией. На4-м курсе лекции профессора Мержеевского, заменившего ушедшего по выслуге лет Балинского, укрепили Бехтерева в выборе специальности. Его бесконечно увлекла психиатрия. В академии в то время это была единая клиническая дисциплина и лекции по ней читал организатор первой в России кафедры душевных болезней профессор психиатр И. М. Балинский, которого позже сменил один из основоположников отечественной неврологии профессор Мержеевский. Под руководством последнего Бехтереву по окончании академии предстоит готовить свою докторскую диссертацию и защищать ее.

Он проделал гигантскую работу, благодаря которой в Петербурге появился центр неврологии и психиатрии, ничем не уступающий, а во многом и превосходящий зарубежные аналоги

А пока, весной и летом 1877 года, Владимир Бехтерев с однокурсниками в составе летучего санитарного отряда отправляется на Русско-турецкую войну, откуда активно пишет в столичный «Северный вестник» о сражениях на Балканах в своих заметках под псевдонимом Санитар.

В 1878 году Бехтерев досрочно и весьма успешно сдает в академии выпускные экзамены и остается для дальнейшего совершенствования в профессорском институте при академии, приступая к подготовке докторской диссертации.

Уже в самом начале своей клинической деятельности молодой врач поставил перед собой задачу разобраться в предмете, который было принято старательно обходить стороной. Дело в том, что процессы, связанные с анатомией и физиологией мозга, тогда отличались невнятным описанием, или, как говорили древние, их «строение темно, функции еще темнее» (Rextura obscura, functiones obscurissimae).

В 1879 году происходит знаменательное событие в личной жизни Бехтерева: он женится на давней своей возлюбленной Наталье Петровне Базилевской, дочери одного из квартирантов его матери. Появление семьи (через год у пары родился первенец, которому, увы, суждено будет умереть младенцем) обязывало его зарабатывать дополнительно врачебной практикой.

В 1885 году 28-летний ученый приступил к обязанностям главы кафедры и руководителя клиники на базе вновь организованной в Казани окружной психиатрической лечебницы.

Тем не менее Владимир Михайлович по-прежнему много занимается научной деятельностью: он становится действительным членом Петербургского общества психиатров, а в 1881-м, после блестящей защиты диссертации на тему «Опыт клинического исследования температуры тела при некоторых формах душевных заболеваний», и приват-доцентом. В 1883 году Общество русских врачей наградило Владимира Михайловича серебряной медалью за статью «О вынужденных и насильственных движениях при разрушении некоторых частей центральной нервной системы», он был принят в ряды Итальянского общества психиатров.

Бехтерев часто вспоминал эпизод, когда ему единственный раз в жизни пришлось нарушить клятву Гиппократа, разгласив врачебную тайну. Как-то один из высокопоставленных пациентов поведал ему, что «священная дружина» (тайная организация, созданная монархистами после убийства Александра II) планирует убить в Париже предводителя анархистов – беглого князя Кропоткина. Врач поспешил через своих знакомых уведомить князя о заговоре. Узнав, что информация пришла от Бехтерева, Кропоткин, поверив ей, избежал покушения. Годами позже, оказавшись в одном вагоне со знаменитым профессором, Кропоткин горячо благодарил доктора за то, что тот когда-то спас ему жизнь.

В Казанском университете

В 1884 году Бехтерева, как перспективного ученого, отправили на два года на стажировку за границу. С большим интересом он посетил лекции Вестфаля, Менделя, Дюбуа-Раймона – ведущих ученых, исследующих нервную систему. В Лейпциге Бехтерев учился у основоположника нейроморфологии Пауля Флексига и родоначальника экспериментальной психологии Вильгельма Вундта, в парижском Сальпетриере у Шарко познакомился с техникой гипноза, в Вене изучил методы анатома и психиатра Мейнерта. Современные знания Владимир Михайлович впитывал, как губка, потому известие о своем назначении профессором кафедры психиатрии Казанского университета воспринял с прохладцей: это нарушало его дальнейшие планы по стажировке. Выставив условия по созданию при кафедре специальной клиники и лаборатории, Бехтерев надеялся, что Министерство образования сочтет их за непозволительную наглость и пересмотрит его кандидатуру, однако, к удивлению ученого, все его требования были приняты.

Одним из первых психиатров он отвел важнейшую роль изучению морфологии и анатомии нервной системы

В 1885 году 28-летний ученый приступил к обязанностям главы кафедры и руководителя клиники на базе вновь организованной в Казани окружной психиатрической лечебницы. Университетская лаборатория, под которую был заложен солидный бюджет, стала первой в России психофизиологической лабораторией, где изучались строение и функции мозга. Через несколько месяцев работы Бехтерев первым описал клеточное скопление, входящее в состав вестибулярной системы. Одним из первых психиатров он отвел важнейшую роль изучению морфологии и анатомии нервной системы. Немецкий профессор Ф. Копш однажды сказал, что «анатомию мозга прекрасно знают только двое – Бог и Бехтерев». Владимир Михайлович открыл и описал проводящие пути спинного и головного мозга, установил связь участков коры больших полушарий и внутренних органов.

По инициативе Бехтерева в Казани было создано научное общество невропатологов и психиатров, а также под его редакцией учрежден журнал «Неврологический вестник», который выходил вплоть до 1918 года.

В 1896 году Бехтеревым был учрежден журнал «Обозрение психиатрии, неврологии и экспериментальной психологии».

Симптоматика многих неврологических заболеваний, выделение новых нозологий, таких, как, например, сифилитический множественный склероз, хореическая падучая и острая мозжечковая атаксия алкоголиков, и описание конкретных клинических случаев были изложены Владимиром Михайловичем в двухтомнике «Нервные болезни в отдельных наблюдениях». Научно-клиническая деятельность Бехтерева между тем не ограничивалась психиатрией и неврологией: в петербургском журнале «Врач» в 1892 году вышла его статья «Одеревенелость позвоночника с искривлением его как особая форма заболевания», в которой автор первым описал анкилозирующий спондилит, известный теперь как болезнь Бехтерева.

В Казани ученый впервые стал использовать методику гипноза. Его гипнотические способности действовали и на студенческую аудиторию, среди которой многократно был замечен «интеллигентный булочник», случайно однажды зашедший предложить свой товар, Алексей Пешков – будущий писатель Максим Горький. Впоследствии он расскажет о своих впечатлениях от лекций Бехтерева в книге «Мои университеты».

Возвращение в альма-матер

В 1893 ГОДУ КАФЕДРУ ДУШЕВНЫХ И НЕРВНЫХ болезней Петербургской военно-медицинской (бывшей медико-хирургической) академии оставил И. П. Мержеевский. Руководство академии выразило желание видеть на этом посту Бехтерева. Владимиру Михайловичу же было жаль расставаться с казанской кафедрой и клиникой, в работу которых он вложил так много душевных сил. Но перспектива использовать в своих исследованиях возможности одного из лучших учебных заведений страны и Европы оказалась убедительным доводом, и Бехтерев принял предложение.

Он проделал гигантскую работу, благодаря которой в Петербурге появился центр неврологии и психиатрии, ничем не уступающий, а во многом и превосходящий зарубежные аналоги. При Клиническом военном госпитале была выстроена новая психиатрическая клиника с отдельными помещениями под лабораторию. Бехтерев создал в ней анатомическую, физиологическую, объективно-психологическую и гипнологическую лаборатории и кабинеты. В 1897 году была построена клиника нервных болезней, в проектировании которой Бехтерев принимал активное участие и в которой впервые в Европе открыто нейрохирургическое отделение, с кабинетами электротерапии, механотерапии, гимнастики и массажа, гидротерапии, а также рентгенологических исследований – и это через месяц после опубликования Рентгеном своего открытия.

Немецкий профессор Ф. Копш однажды сказал, что «анатомию мозга прекрасно знают только двое – Бог и Бехтерев»

В 1903 году Бехтерев выступил с инициативой создания Психоневрологического института, в котором неврологические и психологические аспекты жизнедеятельности человека можно было бы изучать комплексно, а также проводить обучение студентов. В 1907 году эта идея реализовалась, и в 1911 году за Невской заставой по проекту архитектора Мельцера были выстроены здания института, в котором были открыты педагогический, юридический и медицинский факультеты (в 1916 году академическая часть была преобразована в Частный Петроградский университет).

В 1897 году на базе Петропавловской больницы открылся Санкт-Петербургский женский медицинский институт, в нем Бехтерев с первых месяцев его существования преподавал неврологию и психиатрию.

Владимир Михайлович активно участвовал и в общественной деятельности: работал в медицинском совете при Министерстве внутренних дел, военно-медицинском совете при военном министре и совете дома призрения душевнобольных. В 1896 году им был учрежден журнал «Обозрение психиатрии, неврологии и экспериментальной психологии».

В 1899 году Бехтерева избрали академиком Военно-медицинской академии и наградили золотой медалью Российской академии наук, через год он был удостоен премии Бэра за монографию «Проводящие пути спинного и головного мозга» и избран председателем Русского общества нормальной и патологической психологии.

Тайны мозга

С 1903 по 1907 год было опубликовано семь томов фундаментального труда Бехтерева «Основы учения о функциях мозга», вобравшего в себя результаты многолетних исследований. Российский физиолог И. П. Павлов называл эту работу «энциклопедией о мозге». В книге описаны выявленные Бехтеревым анатомические особенности и физиологическая роль таких частей нервной системы, как четверохолмия, зрительные бугры, преддверные ветви слухового нерва, нижние и верхние оливы. Ученый открыл анатомо-физиологическую природу ориентации в пространстве и сохранения равновесия, регуляции деятельности внутренних органов и движения.

В 1897 году была построена клиника нервных болезней, в проектировании которой Бехтерев принимал активное участие.

От изучения анатомии и физиологии в конце 1890-х годов Владимир Михайлович обратился к проблемам психологии. Область, в которой он начал работу, названа им «объективной психологией» (как альтернатива «субъективной психологии»), и она призвана изучать психические явления путем их наблюдения, объективной оценки и регистрации. Объективная психология, позже переименованная Бехтеревым в «рефлексологию», основана на фундаменте, заложенном И. М. Сеченовым и разработками И. П. Павлова в области рефлексов. Одноименная книга Бехтерева вышла в трех томах в 1907–1910 годах. Ученый открыл и описал ряд рефлексов: физиологических (лопаточно-плечевой, рефлекс большого веретена, выдыхательный) и патологических (тыльно-стопный рефлекс Менделя – Бехтерева, запястно-пальцевой рефлекс, рефлекс Бехтерева – Якобсона), то есть возникающих при поражениях центральной нервной системы. Для регистрации рефлексов Бехтерев предложил использовать специальные приборы: альгезиметр (измерение болевой чувствительности), барэстезиометр (измерение чувства давления), миоэстезиометр (измерение мышечной чувствительности). Ученый также разработал методы оценки нервно-психического развития у детей, описал психопатии и циркулярный психоз, виды и патогенез галлюцинаций, навязчивых состояний, психического автоматизма. Для лечения психических заболеваний и состояний Бехтерев использовал не только медикаменты (микстура Бехтерева), но и психотерапию, в том числе коллективную, а также гипноз.

Владимир Михайлович открыл и описал проводящие пути спинного и головного мозга, установил связь участков коры больших полушарий и внутренних органов

Безумные годы

В 1905–1906 годах Бехтерев исполняет обязанности начальника Военно-медицинской академии, но, устав от чудовищного бюрократизма, отнимающего чрезвычайно много сил и времени, от руководства академией он решает отказаться.

В 1911 году он публикует свою монографию «Гипноз, внушение и гипнотерапия и их лечебное значение». Одной из важнейших проблем психического здоровья ученый считает алкоголизм – в 1912 году в Психоневрологическом институте был выделен отдельный институт по изучению алкоголизма, через год преобразованный в международный научный центр. Алкоголизм Бехтерев связывал прежде всего с социальными причинами и открыто говорил, что правительство спаивает народ, капитализм – основа бедственного положения многих людей и, как следствие, развития психических заболеваний, а противопоставить алкоголизму можно только здоровый труд. Активная гражданская позиция Бехтерева шла бок о бок с научными исследованиями: например, им хорошо была изучена роль внушения в общественной жизни, воздействия на психику в политических целях.

В 1913 году Бехтерев выступил экспертом в громком «деле Бейлиса». Он провел судебную психолого-психиатрическую экспертизу, доказав невиновность обвиняемого в ритуальном убийстве, что шло вразрез с мнением, выгодным определенным кругам. Вскоре после этого министр просвещения Кассо отказал Бехтереву в продлении его полномочий руководителя кафедр в Военно-медицинской академии и Женском институте, а также директора Психоневрологического института, в котором Владимир Михайлович остался лишь научным руководителем.

Для регистрации рефлексов Бехтерев предложил использовать специальные приборы: альгезиметр, барэстезиометр и миоэстезиометр

В годы Первой мировой войны по инициативе Бехтерева в Психоневрологическом институте начал работать военный госпиталь, первоклассное нейрохирургическое отделение которого сыграло неоценимую роль в спасении раненых.

Будучи приверженцем левых взглядов, Владимир Михайлович с энтузиазмом воспринял Октябрьскую революцию и уже с декабря 1917 года начал работать в научно-медицинском отделе Наркомпроса. Нарком просвещения Луначарский при всем уважении к заслугам ученого поначалу относился к нему весьма холодно. Полный энтузиазма Бехтерев не обращал на это внимания: ему удалось добиться передачи Психоневрологическому институту здания Мраморного дворца, некогда принадлежащего Великому князю Константину, а в мае 1918 года – открытия Института по изучению мозга и психической деятельности, который ученый возглавлял до самой смерти.

В 1897 году на базе Петропавловской больницы открылся Санкт-Петербургский женский медицинский институт.

С 1921 года совместно с лабораторией зоопсихологии дрессировщика В. Л. Дурова Бехтерев ставил опыты по внушению мыслей животным. Рисунки младшей и любимой дочери Владимира Михайловича Машеньки также послужили источником научного вдохновения для ученого: на протяжении нескольких лет он собирал их, анализировал и на основе этого написал статью «Первоначальная эволюция детского рисунка в объективном изучении».

После кончины супруги, Натальи Петровны, в 1926 году Бехтерев женится на Берте Яковлевне Гуржи, молоденькой сотруднице комиссии улучшения быта ученых, племяннице тогда еще заместителя председателя ОГПУ Генриха Ягоды.

22 декабря 1927 года ученый выступил на проходящем в Москве I Всесоюзном съезде невропатологов и психиатров с докладом о коллективной гипнотерапии алкоголизма и наркомании, а на следующий день после консультации в лечебно-санитарном управлении Кремля осматривал лаборатории Института психоневропрофилактики. Берта Яковлевна торопила мужа скорее закончить осмотр: надо было спешить в Большой театр на «Лебединое озеро».

Ученый открыл и описал ряд рефлексов: физиологических и патологических, то есть возникающих при поражениях центральной нервной системы

В антракте спектакля Владимир Михайлович решил побаловать себя мороженым – съел сразу две порции. Вернувшись в дом профессора Московского университета Благоволина, в котором супруги остановились, Бехтерев внезапно почувствовал себя плохо и к утру скоропостижно скончался. Официальной причиной смерти было названо пищевое отравление.

Странная смерть великого ученого и последующая поспешная кремация его тела породили массу домыслов, однако ни одна из версий преднамеренного отравления не подтвердилась. Предположение о том, что Бехтерева убили по приказу Сталина, которого ученый во время консультации в Кремле якобы назвал параноиком, до сих пор остается таковой. Мозг ученого после вскрытия был направлен на хранение в Институт мозга. В 1937 году во время «большой чистки» была расстреляна Берта Яковлевна. Урна с прахом Бехтерева вначале хранилась в зале Института мозга, затем неоднократно перевозилась и, наконец, в 1970 году была захоронена на Литераторских мостках Волкова кладбища в Ленинграде.

Дело Владимира Михайловича продолжила его внучка – выдающийся нейрофизиолог Наталья Петровна Бехтерева и ее сын – ныне директор Института мозга человека РАН Святослав Всеволодович Медведев.

Александр Васильевич Вишневский

1874–1948

«Будьте почтительны к машине, которую создала природа. Она одна лишь умеет ее чинить. Природа – кузнец, хирург – только ее подмастерье. Наше дело следить за тем, чтобы ничто не мешало ей восстанавливать то, что разрушено» – это слова Александра Васильевича Вишневского. Благодаря изобретенному им методу местной анестезии миллионы больных получили надежду на исцеление, а хирурги – возможность проводить оперативные вмешательства с полноценным обезболиванием, более безопасным, чем общий наркоз.

Вклад в медицинскую науку:

• Создатель хирургической школы

• Автор метода инфильтрационной анестезии

• Создатель лечебной мази

Вклад в развитие медицины:

• Общая хирургия

• Анестезиология

• Нейрохирургия

• Военно-полевая хирургия

• Фармацевтика

Казанская школа

В 1804 году император Александр I подписал Утвердительную грамоту и Устав Казанского университета, открыв, таким образом, на тот момент самое восточное учебное заведение в России. Университет оставался таким до 1888 года, когда высшее учебное заведение было открыто в Томске. А пока в Казань приезжали выпускники школ и гимназий из Сибири, с Поволжья, Урала и Кавказа. В 1894 году по окончании Астраханской гимназии направился в Казанский университет и Саша Вишневский, уроженец дагестанского села Новоалександровка (ныне Нижний Чирюрт, теперь там находится дом-музей знаменитого врача). Отец его служил в чине штабс-капитана пехотного полка Кавказской армии под началом великого князя Михаила Николаевича – наместника его императорского Величества на Кавказе, а мать, Елена Антоновна, происходила из семьи священника.

Насколько соответствовала действительности характеристика, данная Саше его гимназическим преподавателем Фуксом, сейчас сказать сложно, однако в ней в дополнение к отметке о хороших способностях есть и такие комментарии: «имеет болезненное состояние», «отсутствует возможность заниматься усидчиво», «сонливость и неподвижность». Притом что в дальнейшем Вишневский демонстрировал рвение к знаниям и исключительную сообразительность, можно предположить, что его пассивность на гимназических занятиях была обусловлена скорее посредственностью педагогов, нежели самого ученика.

В 20 лет Александра приняли в ряды студентов медицинского факультета Императорского Казанского университета. Средств к существованию ему, как и другим студентам, часто не хватало, поэтому он давал частные уроки, которые приносили хоть скудный, но доход. На третьем курсе Вишневский был даже освобожден от платы за обучение «по крайней бедности». Но, несмотря на тяготы жизни, в 1899 году он получил диплом лекаря с отличием и к тому времени имел твердую уверенность в выборе профессионального пути: Александр решил посвятить себя хирургии. Первые шаги по специальности будущий знаменитый хирург делал в поселковой больнице деревни Крутинка, что под Омском, а также в Александровской больнице Казани, где около года работал сверхштатным ординатором хирургического отделения. В 1900 году Вишневский был зачислен на должность сверхштатного прозектора кафедры оперативной хирургии с топографической анатомией Казанского университета, а через год – прозектором кафедры нормальной анатомии. Докторскую диссертацию на тему «О периферической иннервации прямой кишки» Вишневский подготовил в лаборатории выдающегося физиолога Н.А. Миславского. После успешной защиты научной работы молодой доктор был назначен приват-доцентом кафедры топографической анатомии, а в 1905 году направлен за границу для стажировки.

Операции были сделаны с таким мастерством, что профессор Даркшевич не преминул отметить, что «очевидно, в приват-доценте Вишневском мы имеем оператора, опытного в мозговой хирургии»

В Германии, Франции и Швейцарии Вишневский изучал опыт ведущих хирургов и исследователей. В 1908 году его повторная поездка за рубеж ознаменовалась встречей со знаменитым соотечественником И. И. Мечниковым, работающим в Институте Пастера. Под его руководством Вишневский выполнил две научные работы. В клиниках таких светил медицины, как Дуаен и Госсе, Александр Васильевич овладел нейрохирургическими методами.

В 1900 году Вишневский был зачислен на должность сверхштатного прозектора кафедры оперативной хирургии с топографической анатомией Казанского университета, а через год – прозектором кафедры нормальной анатомии.

После возвращения в Казань в 1910 году Вишневский приступил к чтению курса общей хирургической патологии и терапии студентам университета. Параллельно он являлся хирургом-консультантом в университетской Клинике нервных болезней профессора Даркшевича. В ее стенах Вишневский выполнил свыше 20 пункций желудочков мозга, 14 остеопластических краниотомий и 2 операции невролиза плечевого сплетения. Операции были сделаны с таким мастерством, что профессор Даркшевич не преминул отметить, что «очевидно, в приват-доценте Вишневском мы имеем оператора, опытного в мозговой хирургии».

Еще работая сельским врачом, он заинтересовался местной анестезией и при защите докторской диссертации описал ее роль в сельской практике

В 1911 году Александра Васильевича назначили экстраординарным профессором кафедры хирургической патологии, а в 1914-м – заведующим кафедрой госпитальной хирургии Казанского университета. В годы Первой мировой войны Вишневский руководит госпиталем казанского отдела Всероссийского земского союза, работает врачом-консультантом госпиталей Казанского биржевого и купеческого общества и лазарета Казанского учебного округа, читает лекции на курсах по подготовке персонала к уходу за больными и ранеными.

После революции Вишневский продолжает активную врачебную, педагогическую и общественную деятельность. В 1918 году он назначен старшим врачом Областной казанской больницы. Александр Васильевич входит в губернский комитет по борьбе с эпидемиями, возникающими на фоне разрухи и голода, на медицинском факультете Вишневский вводит отдельный курс инфекционных болезней.

В 1911 году Александра Васильевича назначили экстраординарным профессором кафедры хирургической патологии, а в 1914-м – заведующим кафедрой госпитальной хирургии Казанского университета.

В 1926 году ученый возглавил университетскую кафедру факультетской хирургии и факультетскую хирургическую клинику – под его руководством она становится одним из крупнейших центров хирургии в стране. Самим Вишневским за время работы в ней опубликовано около 40 научных работ. Спектр интересов ученого простирался на многие области хирургии: нейрохирургию, хирургию желчных путей и мочевой системы, грудной полости, военно-полевую и гнойную хирургию.

Шприц сменяет нож

Вишневский был неутомимым врачом-практиком, смелым экспериментатором и широко образованным ученым. Еще работая сельским врачом, он заинтересовался местной анестезией и при защите докторской диссертации описал ее роль в сельской практике, когда нередко приходилось осуществлять хирургические вмешательства в условиях, приближенных к полевым.

Прошел без четверти век, когда впервые был использован эфирный наркоз, затем открыты анестезирующие свойства хлороформа и закиси азота. За это время накопилось немало вопросов к применению общего обезболивания. В первую очередь обращали на себя внимание токсичность и непредсказуемость наркоза. Нередкими были смертельные случаи, и хирурги постоянно стояли перед непростым выбором между необходимостью обезболивания во время операции и риском потерять больного из-за применения наркоза. С развитием методов местной анестезии многие врачи отнеслись к ним как к перспективной альтернативе общему наркозу.

Нередкими были смертельные случаи, и хирурги стояли перед выбором между необходимостью обезболивания во время операции и риском потерять больного из-за применения наркоза

В 1859 году немецкому ученому Ниманну удалось выделить из листьев коки алкалоид кокаин – первое вещество, используемое в местной анестезии. Русский ученый В. К. Анреп во время стажировки в лаборатории фармакологического института Вюрцбурга в 1879 году впервые описал местное анестезирующее действие кокаина и впервые применил его подкожно для обезболивания. Через шесть лет американский хирург Холстед, изобретатель хирургических перчаток, используя кокаинизацию надглазничного нерва, впервые выполнил серьезную операцию – удалил супраорбитальную лимфому.

Вишневский предложил метод инфильтрационной анестезии раствором новокаина – производного кокаина. Дело в том, что новокаин не обладал токсичностью и в организме распадался на безвредные соединения. Согласно методу Вишневского, для обезболивания в тканях нужно создать «ползучий инфильтрат», то есть под оболочки тканей, где расположены нервные окончания, ввести раствор, угнетающий местную болевую чувствительность, – по меткому выражению сторонников местной анестезии, «незачем выключать свет во всем городе, если нужно потушить его в одном доме».

Операция с применением «ползучего инфильтрата» начиналась с создания в месте рассечения кожи так называемой лимонной корочки путем внутрикожного введения новокаина. Затем по мере проникновения в более глубокие ткани уколами обезболивались подкожная клетчатка, апоневроз, брюшина или плевра – в зависимости от анатомической области вмешательства. В ходе такой операции, по выражению Вишневского, постоянно «нож сменяется шприцем». При этом инфильтрация новокаином в ряде случаев помогает дополнительно выделить ткани, на которых выполняется операция, а также кровеносные сосуды и нервные стволы, что облегчает ориентирование и манипуляции хирурга в ране. Фактически противопоказанием к применению метода «ползущего инфильтрата» является лишь непереносимость новокаина. Теоретически под местной анестезией возможно выполнение вмешательства практически любой степени сложности.

В 1926 году ученый возглавил университетскую кафедру факультетской хирургии и факультетскую хирургическую клинику – под его руководством она становится одним из крупнейших центров хирургии в стране.

В практике нередко применяется сочетание местной и общей анестезии. Однако нельзя не отметить и того факта, что пациент при местном обезболивании находится в ясном сознании, что может осложнить ход операции ввиду излишне эмоционального восприятия происходящего больным.

В 1929 году Вишневский впервые продемонстрировал свой метод обезболивания за границей – в Соединенных Штатах Америки, после чего он стал широко известен в мировых медицинских кругах. Детально методика была изложена в монографии «Местное обезболивание по методу ползучего инфильтрата», опубликованной в 1932 году. По мнению Вишневского, метод ползучего инфильтрата наиболее точно отвечает требованию «не повредить человеческого тела в стороне от места операции, в особенности когда дело касается жизненно важных органов». Опыт применения этого метода показал еще и благоприятное воздействие раствора новокаина на ткани, в особенности в очаге воспаления. В результате осмысления этого факта Вишневский разработал концепцию о роли воздействия нервной системы на воспалительный процесс и в практику как часть комплексного лечения многих патологических процессов, в том числе при различного рода воспалениях, травматическом шоке и гнойных процессах, ученый внедрил и новокаиновые блокады – эффективный и, что важно в условиях сельской и полевой медицины, простой и малозатратный способ.

Опыт применения этого метода показал еще и благоприятное воздействие раствора новокаина на ткани, в особенности в очаге воспаления

Методом «ползучего инфильтрата» сам его автор владел виртуозно. Однако попытка, предпринятая им в 1938 году по удалению легкого под местной анестезией, оказалась, к сожалению, неудачной. Только в 1940-х годах аналогичные операции были успешно проведены последователями Вишневского. Его сын, выдающийся хирург А. А. Вишневский, в 1953 году провел первую операцию на сердце при митральном стенозе с применением метода, разработанного его великим отцом. Во время Великой Отечественной войны местная анестезия позволила врачам проводить операции, казалось бы, в самых неприспособленных для этого условиях прифронтовой зоны, когда каждая минута промедления могла стоить раненому жизни. В настоящее время наряду с инфильтративной анестезией усовершенствованные методы местного обезболивания, в том числе спинальная и эпидуральная анестезия, основанные на концепции Вишневского, также весьма широко используются в повседневной медицинской практике.

В 1927 году Вишневский предложил для лечения ран масляно-бальзамическую повязку; известную теперь как мазь Вишневского.

Жизнь, отданная хирургии

В 1927 году Вишневский предложил для лечения ран масляно-бальзамическую повязку, известную теперь как мазь Вишневского. В ее состав вошли березовый деготь (улучшает кровообращение), ксероформ (оказывает антисептическое действие) и касторовое масло (смягчает и улучшает трофику тканей). Поначалу вместо березового дегтя применялся перуанский бальзам, но из-за дороговизны его пришлось заменить. Мазь Вишневского спасла немало жизней и в мирное, и в военное время.

Ученый внедрил и новокаиновые блокады – эффективный и, что важно в условиях сельской и полевой медицины, простой и малозатратный способ

В 1934 году Вишневскому было присвоено почетное звание заслуженного деятеля науки, а в конце того же года знаменитый хирург переехал в Москву: здесь ему предложили должность заведующего хирургической клиникой Центрального института для усовершенствования врачей и Всесоюзного института экспериментальной медицины. Совместно с профессором Б. Э. Лимбергом он дорабатывает методику инфильтрационной анестезии при операциях на легких, желудке и пищеводе и передает свой опыт проходящим стажировку в институте врачам.

В конце 1941 года клиника ВИЭМ была эвакуирована в Казань, где стала работать как военный госпиталь, принимая особо тяжелых раненых. Вишневский, несмотря на преклонный возраст, полностью посвящает себя работе, оперирует и учит военных хирургов.

В 1929 году Вишневский впервые продемонстрировал свой метод обезболивания за границей – в Соединенных Штатах Америки, после чего он стал широко известен в мировых медицинских кругах.

Благодаря внедренным им методам удается спасти тысячи жизней советских солдат и офицеров. Самозабвенный труд хирурга отмечен государством: в 1942 году Александр Васильевич удостоен звания лауреата Государственной премии СССР, в 1943-м награжден орденом Трудового Красного Знамени, а в 1944 году – орденом Ленина. Его сын, профессор А. А. Вишневский, с первых дней был на фронте, занимая должность главного хирурга Брянского, а затем Волховского, Карельского, Резервного и 1-го Дальневосточного фронтов.

В 1947 году на базе клиники ВИЭМ был создан Институт экспериментальной и клинической хирургии (теперь институт носит имя Вишневского). И в этом же году ученого избрали действительным членом Академии медицинских наук СССР.

До конца жизни Александр Васильевич все свое время отдавал любимой работе. Как-то он даже посетовал: «Я почти не читал занимательных книг, хирургия опустошила меня. О, до чего она жадная! Ни для общественных наук, ни для искусства у меня не оставалось свободной минуты!» Вечером 12 ноября 1948 года состоялось очередное заседание Московского хирургического общества. Во время выступления Александр Васильевич почувствовал нарастающую резкую боль в груди. Коллеги пытались спасти Вишневского в течение нескольких часов. Но сердце ученого остановилось.

Хирургическая школа, созданная Вишневским, воспитала немало крупных хирургов, путь отца продолжил и Александр Александрович Вишневский, главный хирург Министерства обороны СССР, академик, великолепный хирург. В Институте хирургии им. А. В. Вишневского и по сей день проводятся самые сложные оперативные вмешательства и научные исследования, применяются новейшие разработки практически во всех областях хирургии. В 1967 году статус Всесоюзного ожогового центра получило одно из первых ожоговых отделений, созданное А. В. Вишневским в 1947 году.

Во время Великой Отечественной войны местная анестезия позволила врачам проводить операции, казалось бы, в самых неприспособленных для этого условиях прифронтовой зоны

На базе Института Вишневского функционируют Московское общество хирургов, Российское общество эндоскопических хирургов, Российское общество ангиологов и сосудистых хирургов, проводятся международные симпозиумы и конференции.

Фердинанд Зауэрбрух

1875–1951

Одна из особенностей профессии врача – оставаться в любых жизненных ситуациях верным своему делу и моральным принципам. Фердинанду Зауэрбруху выпало жить в страшное для человечества время. Верный своему врачебному долгу, он лечил и Гитлера, и того, кто мечтал фюрера уничтожить. И даже звание генерала гитлеровской армии не способно бросить тень на имя основоположника одного из сложнейших разделов хирургии.

Вклад в медицинскую науку:

• Основоположник торакальной хирургии

• Один из родоначальников кардиохирургии

• Автор первого функционального протеза кисти

Вклад в развитие медицины:

• Торакальная хирургия

• Фтизиатрия

• Кардиохирургия

• Ортопедия и протезирование

• Медицинская техника

Падение Берлина

Отзвуки канонады, кровь, огонь и ненависть, которая буквально ощущалась в воздухе, – искалеченный Берлин забирал в небытие сотни солдат немецкой и вражеских армий. Глухие раскаты рвущихся снарядов доносились до сотрудников прославленной клиники Шарите даже сквозь стены бункера, расположенного под Рейхстагом… Что выпадет на долю тех, кто спрятался глубоко под землей, – медикам Шарите и их пациентам? И не про них ли писал апостол: «Живые будут завидовать мертвым»?

Кто бы мог подумать, что посредственный ученик, невысокие оценки которому ставились зачастую из чувства снисхождения, со временем станет интеллектуалом и корифеем мировой медицины?

В полумраке импровизированной предоперационной поблескивали похожие на иллюминаторы стекла знаменитых круглых очков профессора Зауэрбруха, а в глазах его не угадывалось ни былой проницательности, ни страха, ни боли – лишь абсолютная и пугающая пустота. Профессор медленно стянул с себя хирургический халат – операция окончена. Последний акт германской трагедии подходит к концу. Фердинанд Зауэрбрух, главный хирург германской армии, более не желал быть ее действующим лицом, он ждал скорейшего финала, и уже не важно, что случится после. Уже утром 2 мая профессор вместе с оставшимися в живых коллегами сдастся бойцам Красной армии и вдохнет прогорклый воздух готового к капитуляции Берлина, а советский военный медик, знавший профессора до войны, с трудом узнает в согбенном старике в форме генерала некогда блестящего и подтянутого Зауэрбруха. Казалось, от великого хирурга, как и от величественной столицы рейха, осталась лишь тень.

Ученик Микулича

Фердинанд не помнил своего отца: Зауэрбрух-старший умер, когда мальчику было 2 года, и не оставил семье никаких сбережений. Если бы не помощь деда, владельца сапожной мастерской, неизвестно, что ждало бы Фердинанда с матерью. Дед не только взял на себя ответственность и содержал попавших в беду родных, но и уделял немало времени воспитанию Зауэрбруха-младшего. Когда тот подрос, дед похлопотал о принятии мальчика в реальную гимназию.

В 1903 году Зауэрбрух был принят в качестве ассистента в клинику одного из отцов немецкой хирургии – Иоганна Микулича-Радецкого, ученика Теодора Бильрота.

Однако учился Фердинанд в гимназии неважно. Но кто бы мог подумать, что посредственный ученик, невысокие оценки которому ставились зачастую из чувства снисхождения, со временем станет интеллектуалом и корифеем мировой медицины? С горем пополам получив среднее образование, Фердинанд тем не менее поступает в Венский университет, а затем продолжает обучение в университете Марбурга. Любовь к медицине (в особенности к хирургии), растущая по мере освоения науки, породила в молодом человеке не свойственное ему ранее усердие, и к 1901 году – моменту получения диплома – Зауэрбрух был уже весьма перспективным специалистом. Выпускник начал свой профессиональный путь в церковном госпитале, затем в хирургическом отделении больницы в Эрфурте, а после этого некоторое время изучал патологическую анатомию в Берлине.

В 1903 году произошло знаменательное событие, благодаря которому Зауэрбруху впоследствии удалось сполна реализовать свой хирургический потенциал: он был принят в качестве ассистента в клинику одного из отцов немецкой хирургии – Иоганна Микулича-Радецкого, ученика Теодора Бильрота. Эта клиника, расположенная в Бреслау, по праву считалась кузницей хирургических кадров высочайшей квалификации. Однако счастливый билет Зауэрбрух вытянул неслучайно: некогда он сдружился с сыном Микулича.

Зауэрбрух предложил искусственно снижать внутриплевральное давление, для этого им при поддержке Микулича была сконструирована специальная камера-операционная, в которой поддерживалось пониженное давление

Хирургия органов грудной полости (торакальная хирургия) в то время была одной из наименее освоенных врачебных специализаций. Сложность подобных операций состоит в том, что при их выполнении в плевральную полость неизбежно попадает воздух – возникает пневмоторакс, легкое сжимается, средостение смещается, и из-за раздражения рецепторов плевры возникает плевропульмональный шок. В большинстве случаев операции на грудной полости заканчивались летальным исходом. Сам Микулич однажды раздосадованно сказал: «Как много гибнет людей от туберкулеза легких, а мы все еще не умеем оперировать на грудной клетке!» Для Зауэрбруха слова учителя прозвучали как вызов, и он поставил перед собой цель решить проблему пневмоторакса.

В январе 1904 года на хирургическом конгрессе в Берлине Зауэрбрух представил доклад «Обустранении вредного влияния пневмоторакса при внутригрудных операциях».

Зауэрбрух предложил искусственно снижать внутриплевральное давление, для этого им при поддержке Микулича была сконструирована специальная камера-операционная, в которой поддерживалось пониженное давление. Первые эксперименты в ней проводились на собаках. Голова животного располагалась вне камеры, внутри же, помимо операционного стола, было место для двух хирургов. В таких условиях в ряде случаев удавалось успешно провести резекцию легкого, пищевода, операции на средостении. Получив обнадеживающие результаты в эксперименте, Зауэрбрух, Микулич и их коллега Вилли Аншультц приступили к операциям на людях. Но на первом этапе их ждало разочарование – Зауэрбрух даже был готов покинуть клинику из-за неудачных исходов оперативных вмешательств, но вскоре ошибки были учтены, и первой успешной операцией было удаление опухоли средостения.

Рождение торакальной хирургии

В январе 1904 года на хирургическом конгрессе в Берлине Зауэрбрух представляет доклад «Об устранении вредного влияния пневмоторакса при внутригрудных операциях», который произвел настоящий фурор среди коллег Фердинанда. Благодаря камере-опера-ционной хирурги получили возможность широко вскрывать грудную полость, чтобы получить полноценный доступ к оперируемой области. Так началась эпоха торакальной хирургии, а в Бреслау из многих стран мира стали приезжать врачи для изучения и овладения методикой торакальных операций, ставших в клинике Микулича рутинными.

В 1905 году из жизни ушел прославленный Микулич. Зауэрбрух к этому времени защитил диссертацию по своей экспериментальной работе. Как нередко бывает, уход выдающегося руководителя порождает склоки, борьбу за сферы влияния и опустевшее место. Не стала исключением и бреславская клиника. Зауэрбрух не был искушенным игроком в подковерных войнах и принял решение покинуть поле боя. Он перебрался в Грейфсвальд, затем, в 1907 году – в Марбург, где изучал метаболизм у животных с соединенными системами кровообращения (прообраз искусственного кровообращения). Здесь же у Зауэрбруха впервые возник интерес к хирургическому лечению туберкулеза легких.

Благодаря камере-операционной хирурги получили возможность широко вскрывать грудную полость, чтобы получить полноценный доступ к оперируемой области.

Так началась эпоха торакальной хирургии

Осенью 1910 года Зауэрбрух переезжает в швейцарский Цюрих, чтобы занять место главы кафедры хирургии и руководителя университетской клиники. Этот период Зауэрбрух позднее назовет самым счастливым в своей жизни. Здесь он изобретает хирургический инструментарий для операций на грудной полости, совершенствует камеру-операционную (появилась возможность изменять уровень давления в ней) и приступает к плодотворной хирургической деятельности. Не обошел Зауэрбрух и вопросы обезболивания: в качестве наркотизирующего вещества он применил смесь паров эфира с кислородом под повышенным давлением, что обеспечило большую эффективность при проведении операций. В 1911 году выходит в свет знаменитая книга Зауэрбруха «Техника торакальной хирургии», богато иллюстрированная, во многом актуальная и по сей день. В этом же году Нью-Йорк рукоплещет знаменитому хирургу, продемонстрировавшему свою методику во время научной поездки.

Первая война

Многие десятилетия больные туберкулезом связывали свои надежды со Швейцарией. Воздух Альп считался живительным для больных опасным недугом. К Зауэрбруху из курортного Давоса приезжают десятки пациентов, хирургическое лечение для которых – порой единственный шанс сохранить жизнь. Слава о том, как блистательно профессор выполняет резекции пораженных участков легких, разносится далеко за пределы Цюриха.

В 1911 году вышла в свет знаменитая книга Зауэрбруха «Техника торакальной хирургии», богато иллюстрированная, во многом актуальная и по сей день.

Зауэрбруха приглашают к участию в международных хирургических конгрессах: в Париж, Вену, Лейден, Лондон. Но начинается Первая мировая война, и научные диспуты уступают место суровой врачебной практике. Все ведущие медицинские центры превращаются в госпитали: на поле боя применяется новое оружие с еще более ужасающими поражающими компонентами, и полевые госпитали не выдерживают наплыва раненых. Зауэрбрух становится консультантом 15-го корпуса германской армии. Колоссальное количество ранений с потерями конечностей наводит хирурга на мысль о создании протеза кисти, который позволил бы сохранить часть функций утерянной конечности. Совместно с ведущими инженерами-механиками он изобрел протез, ставший известным как «рука Зауэрбруха». Для того чтобы пациент мог управлять пальцами искусственной руки, профессор разработал методику хирургической подготовки тканей культи плеча с формированием так называемого канала Зауэрбруха. В Цюрихе незамедлительно было налажено производство таких протезов, и многие инвалиды получили возможность самостоятельно держать в руках предметы и даже писать.

Однажды в 1916 году на одной из лекций в Цюрихском университете Зауэрбрух увидел, что у рыжеватого слушателя, по-видимому, русского, постоянно сидевшего в первом ряду и усердно конспектировавшего, сильно раздута щека. После лекции профессор подошел к нему и посоветовал срочно обратиться к стоматологу. Однако на следующий день студент вновь сидел в первом ряду, и теперь его флюс достиг угрожающих размеров. Профессор попросил студента остаться после лекции и поинтересовался, почему тот проигнорировал его совет. Смутившись, молодой человек сказал, что у него нет средств на прием стоматолога. Тогда Зауэрбрух отвел его в перевязочную и сам удалил пораженный зуб. Через несколько дней слушатель, здоровый и радостный, после лекции подошел к профессору и горячо поблагодарил его. Совсем скоро Зауэрбрух узнает, кому он помог: его случайным пациентом оказался будущий вождь революции Владимир Ульянов, в то время проживавший в Цюрихе вместе с женой Надеждой Крупской.

В качестве наркотизирующего вещества Зауэрбрух применил смесь паров эфира с кислородом под повышенным давлением, что обеспечило большую эффективность при проведении операций

В 1918 году Зауэрбрух переехал в Мюнхен, где продолжил развивать операционную технику: отработал методики вмешательств на «панцирном» сердце (обызвествление сердечной оболочки при хроническом перикардите), а также на пищеводе и легких, в том числе при злокачественных процессах. Зауэрбрухом в этот период заложены основы торакопластики (резекции ребер при хирургическом лечении болезней органов грудной полости, в т. ч. туберкулеза легких). Помимо нового инструментария, им предложены методики укладки пациента на операционный стол и послеоперационные повязки-пелоты, указано на необходимость резекции первого ребра и задних отрезков ребер, выполнение резекций под надкостницей.

Молодой художник Герман Отто Хайер с 17 лет страдал туберкулезом легких, а в 1917 году в возрасте 24 лет на войне потерял правую руку На следующий год, уже утративший желание жить, он попал в клинику Мюнхена к Зауэрбруху, где ему выполнили торакопластику и установили протез руки. Это настолько вдохновило Хайера, что он заново научился рисовать левой рукой, да так успешно, что на следующий год его приняли в Мюнхенскую академию искусств. В 1922 году он написал великолепную и удивительно реалистичную картину «Торакопластика», на которой изображен подаривший ему надежду Зауэрбрух за операционным столом.

В 1918 году Зауэрбрух переехал в Мюнхен, где продолжил, развивать операционную технику: отработал методики вмешательств на «панцирном» сердце, а также на пищеводе и легких, в том числе при злокачественных процессах.

Профессор сам был не чужд искусству Он с детства великолепно играл на скрипке и говорил о музыке как о второй страсти всей его жизни после хирургии. Ему даже доводилось дирижировать оркестром, приглашенным на торжество медицинского сообщества.

Великий врач в Третьем рейхе

В 1927 году Зауэрбруха пригласили в Берлин на должность главного хирурга госпиталя Шарите – самой известной и уважаемой клиники Германии. Здесь профессор занимается хирургическим лечением туберкулеза, травм груди, заболеваний пищевода, опухолей органов грудной полости. В 1931 году он проводит уникальную, первую в истории удачную операцию по поводу аневризмы сердца. Под авторством Зауэрбруха выходят капитальные руководства по торакальной хирургии. А студенты Берлинского университета боятся его как огня. В их среде мгновенно разнеслась история, как суровый профессор, не желая терять времени, экзаменовал молодого человека прямо в своем автомобиле. Студент «плавал» в теме, поэтому в пятидесяти километрах от Берлина терпение профессора лопнуло, и он высадил своего спутника на сельской дороге со словами: «Вы провалились!»

В Шарите Зауэрбрух первым в мире применил бригадный метод проведения операций (в Советском Союзе активным пропагандистом этого метода, когда каждый из хирургов отвечает за свой этап оперативного вмешательства, был знаменитый офтальмолог Святослав Федоров).

В 1931 году Зауэрбрух провел уникальную, первую в истории удачную операцию по поводу аневризмы сердца.

Пациентами Зауэрбруха были первые лица Германии: он лечил президента Гинденбурга и удалил опухоль гортани Гитлеру. Как и многие немцы, надежды на светлое будущее после Первой мировой войны профессор связывал с приходом к власти НСДАП. 11 ноября 1933 года он в числе 960 германских профессоров подписал письмо «К врачам мира», в котором содержался призыв поддержать национал-социалистов. Тем не менее вступать в НСДАП он не собирался. В связи с этим произошел казус при присуждении Зауэрбруху в 1934 году одной из первых Национальных премий рейха за достижения в науке и искусстве. Согласно Положению о премии, ею награждались только члены партии нацистов. То, что Зауэрбрух беспартийный, выяснилось, когда документы на награждение были поданы. С профессором беседовали и Геббельс, и Геринг, и сам Гитлер, убеждая его вступить в НСДАП. Но профессор наотрез отказался. Делать было нечего – и фюрер отдал указание наградить беспартийного Зауэрбруха в виде исключения.

Несмотря на то что Зауэрбрух был обласкан властью – получил от Геринга должность государственного советника, в 1942 году назначен главным хирургом вермахта в чине генерал-полковника (единственный беспартийный генерал в рейхе), а в 1944 году награжден Рыцарским крестом с мечами, – к идеям нацизма быстро охладел. Будучи включенным в 1937 году в Исследовательский совет рейха, который поддерживал эксперименты на узниках концлагерей, Зауэрбрух активно выступал против эвтаназии. Хирург очень дорожил своей работой, которая для него значила больше всего в жизни, поэтому публично свое несогласие с политикой властей старался не выражать.

Колоссальное количество ранений с потерями конечностей навело хирурга на мысль о создании протеза кисти, который позволил бы сохранить часть функций утерянной конечности

Но тем не менее увольнять своего помощника – выдающегося хирурга Рудольфа Ниссена, на чем настаивали власти, – отказался. Рискуя навлечь на себя гнев нацистов,

Зауэрбрух пришел на похороны друга – художника Макса Либермана, автора знаменитого портрета ученого. На предложение Гитлера отправиться к своему пациенту – турецкому султану с просьбой закрыть черноморские проливы для судов союзников профессор послал в Турцию вместо себя своего помощника, которому грозило преследование за еврейское происхождение, чтобы тот смог навсегда покинуть Германию. Зауэрбрух закрыл глаза на то, что врачами Шарите была создана группа сопротивления нацизму Europaische Union (они были раскрыты и казнены 8 мая 1944 года в тюрьме Бранденбург-Герден). Свою виллу на Ванзее хирург предоставил для собраний участников движения Сопротивления. Его пациентом был Клаус фон Штауффенберг, спланировавший в 1944 году покушение на Гитлера («план Валькирия»). После провала покушения Зауэрбруха арестовало гестапо, но его авторитет и связи позволили избежать репрессий.

В 1942 году Зауэрбрух был назначен главным хирургом вермахта в чине генерал-полковника (единственный беспартийный генерал в рейхе).

О человеческой харизме Зауэрбруха, которая, вероятно, также защищала хирурга от злой судьбы, говорит и история его посещения ставки Гитлера «Волчье логово» под Винницей в 1942 году. Зауэрбрух в ту пору был на грани опалы и, прибыв в ставку с большим опозданием, готовился к худшему. В кабинет, где он ожидал Гитлера, первой прибежала любимая овчарка фюрера, крайне злобно относившаяся к чужакам. Но удивительно – она тут же подбежала к Зауэрбруху и мирно улеглась у его ног. Прибывший фюрер поначалу оторопел, а затем закричал: «Что вы сделали с моей собакой?» Кто знает, может быть, поведение животного и заставило Гитлера отказаться от идеи наказать профессора?

Это была его жизнь

В мае 1945 года клиника Шарите была переведена в бункер под Рейхстагом. Там Зауэрбрух продолжал оперировать и осматривать больных, пока не был вынужден сдаться солдатам Красной армии. Его привели к коменданту Берлина, у которого, к счастью, находился А. А. Вишневский, главный хирург армии. Узнав знаменитого врача, посещавшего в довоенные годы Советский Союз, тот решил принять участие в его судьбе.

Берлину грозила эпидемия: не работали водопровод и канализация. Вишневский упросил коменданта назначить Зауэрбруха руководителем санитарной службы советского сектора оккупированного Берлина

Берлину грозила эпидемия: не работали водопровод и канализация. Вишневский упросил коменданта назначить Зауэрбруха руководителем санитарной службы советского сектора оккупированного Берлина. Но вскоре союзники, узнав, что бывший гитлеровский генерал получил должность, направили гневную ноту протеста, где указывали на договоренности о денацификации государственных служащих Германии. Первая нота была отправлена комендантом в корзину. Но союзники упорствовали и направили ноту повторно. Тогда Зауэрбруха сняли с должности, но, вновь по ходатайству Вишневского, восстановили главным хирургом Шарите.

Новые власти с недоверием относились к бывшему высокопоставленному медику рейха и учредили специальную комиссию по расследованию его деятельности во время правления Гитлера. Комиссию возглавил Пауль Розенштейн, бывший главный врач Еврейского госпиталя в Берлине. К чести проверяющих, они пришли к заключению, что Зауэрбрух никогда не состоял в НСДАП и не участвовал в нацистских преступлениях.

После окончания войны Зауэрбруха стало подводить здоровье, выполнять сложные операции как прежде, он уже не мог. Этим не преминули воспользоваться новые власти ГДР – с подачи конкурентов профессора они инициировали новое разбирательство его прошлого, в результате которого выдающегося хирурга отстранили от дел и лишили всех званий и наград. Уйдя на покой за год до своей смерти, Зауэрбрух закончил книгу воспоминаний, которую озаглавил Das war mein Leben – «Это была моя жизнь», в которой честно и с потрясающей художественной точностью описал свой нелегкий, но славный путь. Фердинанд Зауэрбрух умер в Берлине в 1951 году на следующий день после своего 76-летия.

Владимир Петрович Филатов

1875–1956

По меркам истории не так давно слепота считалась карой человека, одним из самых жестоких наказаний его. Только представьте на минуту, что вы находитесь в темноте, в которой невозможно различить краски жизни, и будто веет опасностью со всех сторон, и тревога заполняет тело. Для утратившего зрение человека от прежней жизни остается только малая ее часть – ни впечатлений, ни образов, ни самой простой ориентировки в пространстве. Исцеление слепых издревле считалось чудом. И люди не ошибались, веря в то, что подарить несчастным свет может только светлый человек. «Все средства науки – для излечения больного.

Никогда не опускать рук и бороться до конца» – так считал выдающийся офтальмолог Владимир Петрович Филатов. Лицо врача было первым, что видели многие его излеченные пациенты, до того обреченные на жизнь во тьме.

Вклад в медицинскую науку:

• Основатель офтальмологической школы

• Родоначальник метода пересадки роговицы

• Автор метода пересадки кожи («филатовский стебель»)

• Родоначальник тканевой терапии, учения о биогенных стимуляторах

Вклад в развитие медицины:

• Офтальмология

• Трансплантология

• Пластическая хирургия

• Травматология

• Общая медицина и терапия

• Фармакология и фармацевтика

Письма на Пролетарский бульвар

Одесский почтамт на Садовой, по сути, мало чем отличался от других почтовых отделений крупных советских городов. По размерам и архитектуре он был вполне сопоставим с московским. Главным отличием одесской почты являлось лишь то, что на ней (как и следовало того ожидать!) работали одесситы. А одесситов невозможно удивить, тем более если речь идет всего-то об адресе на конверте. Не было ни дня, чтобы на почтамт не попало письмо с примерно такой надписью: «Одесса, поликлиника у Черного моря» или «Одесса, главному фельдшеру по глазам». Может быть, в каком-то другом городе это и вызвало бы замешательство, но одесские почтальоны прекрасно знали, куда следует отнести очередное послание: знаменитый черноморский город стал еще более знаменитым с тех пор, как на Пролетарском (бывшем Французском) бульваре открылся Украинский институт экспериментальной офтальмологии. Этот институт приобрел широкую известность, потому что им руководил и проводил в его стенах чудесные операции, возвращающие людям зрение, прославленный профессор Филатов. Местные молодые материалисты ни в какую метафизику не верили, но перед монументальностью личности выдающегося врача благоговели не меньше, чем одесские старожилы, которые были уверены, что Филатов черпает духовные силы для исцеления своих пациентов в храме Адриана и Наталии на Французском бульваре, куда доктор частенько приходил на службы. Кстати, у населения Одессы была чрезвычайно популярна песенка, в которой есть такие слова: «И если вам в драке вынут глаз, так глаз обратно вставит вам Филатов». Филатов не просто стал одним из персонажей городского фольклора, недостатка в коих в Одессе отродясь не наблюдалось, но и превратился в определенном смысле в символ города. Если бы какой-либо заезжий умник вздумал в разговоре с жителем Южной Пальмиры заметить, что Владимир Петрович на самом деле не является коренным одесситом, шансы попасть в знаменитую клинику у него, по-видимому, были бы крайне высоки. И поделом.

Не было ни дня, чтобы на почтамт не попало письмо с примерно такой надписью: «Одесса, поликлиника у Черного моря» или «Одесса, главному фельдшеру по глазам»

Но, если строго придерживаться фактов, придется признать, что знаменитый врач в действительности родился не в Одессе. Он появился на свет в семейном дворянском поместье Филатовых – в селе Михайловка Пензенской губернии. Пятеро из семи братьев Филатовых, включая Петра Федоровича – отца Владимира Петровича, стали врачами, самым же известным из них был Нил Федорович, выдающийся педиатр, возглавивший кафедру детских болезней в Московском университете. Петр Федорович, также окончивший медицинский факультет в Москве, с 1882 года трудился в Симбирской земской больнице (его семья к тому времени переехала в Симбирск), был хирургом и специализировался на глазных болезнях. Поступивший в классическую мужскую гимназию Володя не переставал в душе восхищаться своим отцом. Юноша видел, как Филатов-старший вечерами приходил домой без сил, иной раз озадаченный, а если операция прошла успешно, искрящийся радостью. Несмотря на усталость, Петр Федорович всегда находил доброе слово для своих близких: воспитание и интеллигентность, как и умение поддерживать теплоту в семейных отношениях, было в роду у Филатовых. Пациенты легко доверяли душевному и внимательному Петру Федоровичу свои горести и буквально молились на него. Имея перед глазами такой пример, Володя задолго до окончания гимназии сделал свой профессиональный выбор. Получив аттестат зрелости, он отправился к дяде, Нилу Федоровичу, в Москву, где достойно и без какой-либо помощи со стороны знаменитого родственника выдержал вступительные испытания и в 1892 году был зачислен на медицинский факультет Московского университета.

В 1897 году Филатов окончил университет и занял должность ординатора в университетской клинике глазных болезней у профессора А. А. Крюкова – автора первого отечественного учебника по глазным болезням.

Каждый должен видеть солнце

По примеру родителя Владимир выбрал своей специальностью офтальмологию. На каникулах он вместе с отцом вел прием больных и ассистировал ему при оперативных вмешательствах. Володя с детства был очень впечатлительным: это проявилось в том числе в исключительном поэтическом и изобразительном даре. А в дальнейшем его чуткость к пациентам стала поистине легендарной – даже безнадежных больных он старался утешить: «Но ведь наука идет вперед». Впервые соприкоснувшись в земской больнице со страданиями людей, лишенных зрения,

Этот институт приобрел широкую известность, потому что им руководил и проводил в его стенах чудесные операции, возвращающие людям зрение, прославленный профессор Филатов

Владимир всякий раз искренне и глубоко сопереживал несчастным. Это заставляло его еще более усердно овладевать знаниями и приобретать необходимый врачебный опыт. Еще на заре своего пути он сам сформулировал девиз, которому следовал в течение всей своей жизни: «Каждый человек должен видеть солнце».

Самой распространенной причиной потери зрения в то время было помутнение передней части наружной оболочки глаза – роговицы, в обиходе известное как бельмо. Наиболее часто при его лечении тогда применялась оптическая иридэктомия – операция, при которой вне области поражения путем иссечения радужки формировался искусственный зрачок. Эта операция была возможна только во время начальной стадии заболевания. Когда же роговица поражена полностью, шансов на успешное лечение не было, а человек неизбежно оставался слепым. Филатов, будучи еще студентом, предположил, что наиболее эффективной в этих случаях стала бы операция пересадки роговицы, или кератопластика. Немецкий врач Артур Гиппель в 1886 году впервые провел эту операцию с помощью изобретенного им трепана, но широкого практического применения метод так и не получил, потому что большинство попыток были неудачными: донорская роговица не приживалась или впоследствии мутнела. Закономерно, что интерес Филатова к кератопластике многие его старшие коллеги не разделяли.

В 1913 году Филатов предложил новый способ измерения внутриглазного давления – важного для диагностики офтальмологических патологий исследования, известного как эластотонометрия.

В 1897 году Филатов окончил университет и занял должность ординатора в университетской клинике глазных болезней у профессора А. А. Крюкова – автора первого отечественного учебника по глазным болезням. Здесь, а с 1899 года в Московской глазной больнице под руководством профессора Ложечникова, молодой доктор совершенствовал свою оперативную технику: Филатов всегда был убежден, что офтальмолог, не владеющий хирургическими навыками, не может считаться полноценным специалистом.

В Южной Пальмире

В 1903 году в Одессе, в Новороссийском университете, открылась одна из первых российских кафедр офтальмологии, и первую лекцию на тему «О слепоте в России» прочитал профессор С. С. Головин. При кафедре имелась клиника глазных болезней, в нее и был приглашен Филатов на должность ординатора. Владимир Петрович воспринял предложение оставить Москву с облегчением: свежая душевная рана не желала затягиваться (незадолго до этого в младенчестве умер его первый сынишка, после чего от Филатова ушла жена). С переездом появлялась возможность построить жизнь заново.

По примеру родителя Владимир выбрал своей специальностью офтальмологию. На каникулах он вместе с отцом вел прием больных и ассистировал ему при оперативных вмешательствах

В 1906 году Филатов стал ассистентом Головина и приступил к написанию докторской диссертации «Учение о клеточных ядах в офтальмологии», которую он посвятил отцу – своему первому учителю. В этой незаурядной работе, блестяще защищенной им в 1908 году, в частности, были затронуты предполагаемые причины неудач при пересадке роговицы. Через год Владимир Петрович вступил в должность приват-доцента, а после отъезда Головина в Москву, в 1911 году, Филатова утвердили заведующим кафедрой офтальмологии Новороссийского университета и руководителем Клиники глазных болезней. Одесское офтальмологическое общество избрало его своим председателем.

В 1914 году Филатов предложил революционную методику пластики: метод стебельчатого мигрирующего лоскута («филатовский стебель»).

28 февраля 1912 года Филатов решился на первую попытку пересадки роговицы. Несмотря на безукоризненное проведение операции, она, к сожалению, закончилась неудачей: пересаженная роговица помутнела. Но Владимир Петрович не отчаялся: разработанный им метод кератопластики имел все шансы на успех. Кроме того, он был достаточно простым, что в перспективе давало возможность ввести его в широкую практику.

В 1913 году Филатов предложил новый способ измерения внутриглазного давления – важного для диагностики офтальмологических патологий исследования, известного как эластотонометрия.

Его чуткость к пациентам стала поистине легендарной – даже безнадежных больных он старался утешить: «Но ведь наука идет вперед»

Травмы глаз, с которыми ежедневно приходится сталкиваться офтальмологам, зачастую сопровождаются увечьями лица, приводящими к обезображиванию пациента. Особенно актуальной эта проблема встала с началом Первой мировой войны, когда ранения, термические и химические ожоги лица солдат и офицеров стали массовым явлением. Имевшиеся на тот момент методы пластической хирургии не всегда приводили к нужному результату, и в 1914 году Филатов предложил революционную методику пластики: метод стебельчатого мигрирующего лоскута («филатовский стебель»), суть которого заключалась в постепенной пересадке кожи с одного участка на другой при сохранении кровоснабжения. С помощью «филатовского стебля» хирургам удавалось восстановить целые органы (например нос), незаменимой эта операция показала себя при ожогах и туберкулезе кожи. Она применяется в ходе реконструктивного лечения и в наше время.

Пора надежд и испытаний

Тяготы времен революции и гражданской войны Филатов переживает вместе со своими соотечественниками. Глазная клиника продолжает функционировать, несмотря на периодическое отсутствие самого необходимого для лечения. Владимир Петрович, как и прежде, проводит операции и неустанно ищет способы усовершенствовать свою методику пересадки роговицы. Впоследствии вместе с А. П. Марцинковским Филатов разрабатывает специальный операционный инструментарий для кератопластики (набор Филатова – Марцинковского). Прошли годы, пока наконец врач не достиг своей заветной цели: первая успешная пересадка роговицы была произведена Филатовым 6 мая 1931 года. Для кератопластики была взята роговица трупа. При ее хранении использовался лед, и Филатов отметил, что после охлаждения роговица прижилась намного лучше. Это позволило впервые предположить, что в умирающих замороженных тканях обменные процессы активизируются, и со временем это открытие дало толчок к рождению отдельного направления в медицине – тканевой терапии. Первые пересадки кожи и слизистой, подвергнутых заморозке, были предприняты Филатовым еще в 1930-х годах.

6 мая 1931 года Филатовым была произведена первая успешная пересадка роговицы.

В 1931 году при глазной клинике по инициативе Филатова открываются первый глаукоматозный диспансер и станция экстренной глазной помощи. В клинику к Владимиру Петровичу приезжают пациенты со всех уголков страны, ведь для многих из них лечение в Одессе было единственной надеждой на возвращение зрения. Когда становится очевидным, что клиника не может принять всех нуждающихся в лечении, 4 апреля 1936 года правительство СССР выпускает постановление за № 632, которым учреждается Украинский институт экспериментальной офтальмологии, директором которого назначается Филатов. Поначалу институт располагался в одном из зданий Второй клинической больницы, а в 1939 году получил два новых трехэтажных здания на Пролетарском бульваре.

Надежды на обретение личного счастья в Одессе для Филатова не оправдались: его вторая супруга, актриса местного театра, через полтора года после рождения сына Сережи бросила семью и уехала с очередным поклонником в Киев. Ни Владимир Петрович, ни Сережа никогда больше не видели эту женщину. Однако порядочность Филатова и в этой ситуации поражала: он считал в порядке вещей периодически оказывать неверной жене финансовую поддержку в течение многих лет. Впору было смириться с тем, что мир не создал

женщины, способной дать хотя бы каплю утешения душе самоотверженного врача. Но вот в клинику после окончания гражданской войны пришла работать Варвара Васильевна Скородинская. И хотя она была младше Филатова почти на 20 лет, через некоторое время ее с Владимиром Петровичем стали связывать нежные отношения. В силу определенных причин они официально стали мужем и женой только в 1948 году, а венчание пары прошло в древнем армянском Эчмиадзине. Варвара Васильевна стала первой женщиной в жизни Филатова, которая не только беззаветно любила Владимира Петровича, но и в самой полной мере разделила его любовь к медицине, став верной его помощницей и соратницей.

Еще на заре своего пути он сам сформулировал девиз, которому следовал в течение всей своей жизни: «Каждый человек должен видеть солнце»

В любой ситуации Филатов оставался человеком высоких моральных качеств. Так было и в конце 1930-х годов. Он бесстрашно использовал свой авторитет для помощи коллегам, попавшим в опалу у власти. Филатов спас от репрессий ученика Николая Вавилова – генетика

Александра Малиновского и предоставил ему возможность заниматься медициной в своем институте. Позже он возьмет под свое крыло сына выдающегося хирурга В.Ф. Войно-Ясенецкого (архиепископа Луки), объявленного врагом народа. Владимир Петрович однажды сам попал в НКВД по доносу о якобы участии в подготовке вооруженного восстания. Абсурдность обвинений настолько поразила врача, что он согласился подписать признание, лишь бы быстрее все закончилось. Судя по всему, только помощь кого-то из его высокопоставленных пациентов (в их числе был и сам Сталин) уберегла Филатова от трагической развязки, и дело было закрыто.

После того как началась Великая Отечественная война, Филатов и его коллеги эвакуировались в Пятигорск, а затем в Ташкент. В эвакогоспиталь поступало огромное число раненых с повреждением глаз и лица. Врачи трудились сутками, практически без перерывов. Филатов по природе был неисправимым оптимистом (ему принадлежала крылатая фраза «Пессимизм у постели больного бесполезен»). Так и исход войны, похоже, у него не вызывал сомнений. В 1942 году, когда страна несла огромные потери, а армия была вынуждена оставлять рубеж за рубежом, Филатов в редкие минуты, свободные от работы, вместо того чтобы отдыхать, составлял план научных исследований и писал письма с ходатайством о продолжении деятельности своего института на базе эвакогоспиталя.

Филатов всегда был убежден, что офтальмолог, не владеющий хирургическими навыками, не может считаться полноценным специалистом

В конце сентября 1944 года Владимир Петрович с соратниками вернулся в разрушенную Одессу. Здание института сильно пострадало в ходе боев, но буквально за год силами энтузиастов, руководимых Филатовым, удалось восстановить полноценную научную и врачебную работу. В 1946 году вышел в свет первый номер «Офтальмологического журнала», главным редактором которого стал Филатов, к тому времени действительный член основанной в 1944 году Академии медицинских наук СССР.

Сила угасающей жизни

В 1948 году была опубликована книга Филатова «Тканевая терапия», в которой автор изложил аспекты лечения консервированными тканями животного или растительного происхождения или экстрактами из них. Этот метод основывался на теории, согласно которой в ткани, помещенной в неблагоприятные условия (например холод для животных или отсутствие света для растительных тканей), происходит активация биохимических процессов, в результате чего образуются особые органические вещества (по словам Филатова, «последний резерв угасающей жизни») – биогенные стимуляторы. Эти вещества способны активировать жизнедеятельность ткани, способствовать ее регенерации и повышать сопротивляемость организма в целом. Для тканевой терапии чаще всего используются экстракты алоэ, женьшеня, элеутерококка, лимонника китайского, стекловидное тело глаза, мед и прополис, препарат из рыбьего жира и персикового масла (екорофталмол), мумие, препараты из лиманных грязей – ФиБС, пелоидодистиллят, пелоидин и другие.

В 1931 году при глазной клинике по инициативе Филатова открылся первый глаукоматозный диспансер и станция экстренной глазной помощи. В клинику к Владимиру Петровичу приезжают пациенты со всех уголков страны.

Тканевая терапия и в наше время успешно применяется в медицине и ветеринарии. Несмотря на то что механизм действия биогенных стимуляторов до конца не изучен, официально доказана их эффективность при хронических заболеваниях, инфекциях различной природы и во время восстановительного периода. Консервирование тканей с целью их подготовки к пересадке также активно используется в трансплантологии.

Врач, дарящий свет

Владимир Петрович был искренне верующим человеком. Филатов не побоялся выступить в безбожные 1920-е годы на публичном суде в защиту священника Ионы Атаманского, почитаемого в народе проповедника и целителя, который был канонизирован в 1996 году Имеются сведения, что полученную в 1944 году Сталинскую премию он разделил, направив половину в детские дома, а оставшееся передав на нужды одесского Свято-Димитриевского кладбищенского храма. В письме архиепископу Луке он писал: «Я нередко задумываюсь над вопросом о том, почему жизнь моя так продлена. Вероятно, мне нужно еще поработать на земле либо по науке, либо над самим собой. Думаю, что, скорее, последнее. Но это для меня труднее, чем наука».

Он говорил, что центром внимания у медика всегда должен быть больной: «Представьте себя или своих близких на его месте. Что бы вы выбрали для них, то же возьмите на вооружение и для больного»

Аристократ духа, Филатов старался воспитать у своих учеников высокое отношение к врачебному долгу Он говорил, что центром внимания у медика всегда должен быть больной: «Представьте себя или своих близких на его месте. Что бы вы выбрали для них, то же возьмите на вооружение и для больного». Своим ученикам он посвятил такое стихотворение:

Учитесь силы отдавать

Самоотверженно науке,

Так, чтобы зрение возвращать

Могли умело Ваши руки,

Чтоб был велик труда размах,

Не исчезало вдохновенье,

Чтоб скальпель в опытных руках

Нес людям счастье и Прозренье.

А еще Филатов писал картины. Его полотна выставлялись в Одессе рядом с картинами Васнецова и других знаменитых художников. Свои этюды он любил писать в живописнейшем месте – Аркадии, на берегу моря, каждая его работа словно лучится радостью и любовью к жизни. Картины Владимир Петрович подписывал незамысловатым псевдонимом «Воталиф» («Филатов» наоборот) и говорил, что если бы не стал врачом, то уж точно пошел бы в художники.

В 1946 году вышел в свет первый номер «Офтальмологического журнала», главным редактором которого стал Филатов, к тому времени действительный член основанной в 1944 году Академии медицинских наук СССР.

На съезде офтальмологов в 1956 году, незадолго до смерти, Филатов выступил с докладом в честь 20-летия Института глазных болезней. 81-летний академик подвел итоги своей жизни, как обычно легко перемежая научные факты остроумными комментариями. Оптимизм и тонкое чувство юмора сопровождали Владимира Петровича до последней минуты. Когда его время было уже на исходе, он иронично заметил: «Готовьтесь, теперь мой бронзовый бюст установят в музее атеизма». Великий врач чувствовал приближение финала, но не страшился этого: за его плечами была долгая и удивительная жизнь, полная преодоления невзгод и ошеломляющих побед, рядом находились любящие близкие, талантливые ученики. Осмысливая прожитое, перед самым уходом Владимир Петрович написал одно из самых проникновенных своих стихотворений:

Прощай, Земля! Настало время

Мне изменить привычный путь!

И тела тягостное бремя

С души измученно стряхнуть.

Не помяну тебя я лихом,

Ты мне давала много раз

Дни проводить в приюте тихом

Под голос грома, в бури час.

Знавал я миги вдохновенья,

За истину победный бой,

Порой – молитву умиленья

И творчества порыв святой…

Николай Нилович Бурденко

1876–1946

Врач – одна из самых мирных профессий, от которой тем не менее многое зависит в условиях военных действий. Казалось бы, парадокс? Но нет: бравый солдат, минуту назад поднимавшийся в атаку, а теперь плачущий от боли, – суровое испытание даже для стальных нервов. Истинную цену военным победам знают, наверное, только военные врачи. Они – последняя надежда солдата в час, когда кажется, что даже высшие силы отказали в помощи. люди в халатах поверх гимнастерок ведут свою войну с жадной до солдатских жизней смертью. Как было бы хорошо, чтобы в их судьбе войны не было вовсе! Но лучшим из военных врачей выпало их слишком много. Николаю Ниловичу Бурденко, отцу современной военно-полевой медицины и нейрохирургии, – четыре.

Вклад в медицинскую науку:

• Один из основоположников военно-полевой медицины

• Родоначальник отечественной нейрохирургии

Вклад в развитие медицины:

• Военно-полевая медицина

• Общая хирургия

• Нейрохирургия

• Онкология

• Травматология

Отцовское письмо

В конверте лежали четыре почтовые марки. На сложенном листе отцовским почерком было выведено: «Это тебе на письмо. Сообщи, если будешь умирать с голоду». В Томске уже наступили первые холода, а в Каменке, что в Нижнеломовском уезде Пензенской губернии, деревья еще не сбросили свои золотые с багрянцем листья. На берегу Атмиса все так же по вечерам сидели детские товарищи Николая, жгли костры, ловили ленивую по осени рыбеху.

Из Николая не вышло пастыря душ человеческих, рано родители радовались. Будучи сыном крепостного, его отец, Нил Карпыч, жил с навязчивой идеей вывести сына в люди. Сам же он служил приказчиком, в которые выбился из простых писарей – тоже достижение. Коля рос упрямым и башковитым. В пять лет сам пришел в сельскую школу учиться. Учитель, конечно же, отправил его восвояси. Но мальчуган стал появляться у дверей школы снова и снова, и директору ничего не оставалось, как зачислить настырного ребенка в ученики.

Окончив школу, Николай в 1886 году по настоянию родителей отправился в Пензу: поступать в духовное училище. Усердие его было высоко отмечено преподавателями, и в 1891 году Николай продолжил обучение на следующей ступени к карьере духовного лица – в Пензенской семинарии. Оставался еще один шаг, и мечте семьи

Бурденко суждено было бы осуществиться: Николай получил направление в Санкт-Петербургскую духовную академию и успешно выдержал вступительные испытания. Что было потом, так и осталось загадкой, а Николай Нилович впоследствии не распространялся на эту тему. Однако i сентября 1897 года медицинский факультет Томского императорского университета открыл свои двери перед Николаем Бурденко, потратившим на дальнюю дорогу почти все свои сбережения. Судя по всему, желание стать врачом было у него настолько сильным, что Николай не отступил даже перед ограничением для семинаристов при поступлении в светские, тем более столичные, институты. Он, не раздумывая, отправился в далекий Томск, где условия зачисления были более мягкими.

На сложенном листе отцовским почерком было выведено: «Это тебе на письмо. Сообщи, если будешь умирать с голоду»

Теперь перед Николаем Бурденко лежало письмо не столько рассерженного, сколько донельзя расстроенного отца. Им более не суждено будет увидеться никогда. Суровый и беспрекословный тон родителя еще более подвигнул Николая сжечь все мосты, связывавшие его с пензенским прошлым, и начать новую, во многом опасную и тяжелую жизнь врача.

Перспективный бунтарь

Средства пришлось экономить, тратя их в основном на учебу. Отец был прав: Николаю довелось узнать и голод, от которого он буквально падал в обморок (его рацион составляли чай да сухари), и холод (на житье он устроился в крохотной баньке). Но ни разу Николай не прибегнул к тому, чтобы использовать те четыре марки, что были вложены в письмо отца. Отощавший, голодный, но от того еще более остервенело поглощающий знания, Бурденко становится одним из лучших студентов. Он надеется поправить свое бедственное положение и обращается с прошением освободить его от платы за лекции, но ему отказывают. Обучение же в университете стоило крупных денег: 90 рублей в год плюс з рубля за пользование трупами в секционной, при том что на 50 рублей в то время можно было купить дойную корову. Сэкономить даже три «трупных» рубля Бурденко не желает: его увлекла анатомия, и к началу третьего курса он получил место помощника прозектора. Кафедру госпитальной хирургии в Томске в те годы возглавлял выдающийся врач Эраст Гаврилович Салищев, почти что земляк Николая (профессор был родом из-под Тамбова). Его виртуозное владение операционной техникой, по воспоминаниям жены Николая Ниловича, и вдохновило Бурденко на выбор врачебной специальности.

В 1906 году Н. Н. Бурденко блестяще сдает экзамены и получает диплом лекаря с отличием.

Мятежная романтика революции будоражила молодые сердца. Сколько судеб было поломано в самом их начале в поисках справедливой жизни и в ожидании перемен! В жернова истории чуть было не попал и Бурденко. Его и многих его товарищей за участие в первой томской забастовке студентов исключают из Томского университета. В какой-то момент показалось, что все перенесенные тяготы и неимоверные усилия по их преодолению были напрасны, и покаянную головушку ждала родная Каменка, отчий дом. Николай представил, каким торжествующим будет взгляд отца, отворяющего перед ним дверь… Бурденко подает прошение о восстановлении в университете, при этом ему приходится изображать искреннее раскаяние в совершенных поступках. К счастью, профессуре, не желающей ставить крест на перспективном студенте, удается убедить начальство в удовлетворении просьбы бывшего бунтаря. Но волнения в рядах студентов не утихают, и в 1901 году Бурденко вновь попадает в число неблагонадежных. От греха подальше Николай решает воспользоваться возможностью перевестись на медицинский факультет Юрьевского (ранее – Дерптского) университета (ныне Тарту, Эстония).

Бурденко часами засиживался над книгами Пирогова, и они еще больше укрепили его в намерении стать хирургом

В городе Юрьеве с глубоким почтением относились к медикам, ведь здесь семь десятков лет назад, перед приездом Бурденко, порог Дерптского университета переступил тезка Бурденко – Николай Иванович Пирогов, впоследствии возглавивший университетскую кафедру хирургии. С огромным почтением в Юрьеве относились и к его имени, и к его трудам. Благоговение перед наследием великого хирурга передалось и Бурденко. Он часами засиживался над книгами Пирогова, и они еще больше укрепили его в намерении стать хирургом.

В 1910 году в журнале «Русский врач» опубликована первая работа Н.Н. Бурденко по нейрохирургии «К вопросу о пластической операции на корешках спинного мозга».

На сопках Маньчжурии

Работа во время эпидемии тифа в Херсонской губернии в составе санитарного отряда дает Николаю необходимые практические навыки и немного поправляет его материальное положение. В Юрьеве ему предложили стать помощником ассистента кафедры хирургии, и он с энтузиазмом соглашается.

Вероломное нападение японского флота на русскую эскадру близ Порт-Артура в ночь на 27 января 1904 года стало началом кровопролитной Русско-японской войны. Бурденко отправляется добровольцем в Маньчжурию, где исполняет обязанности помощника врача. Он бесстрашно трудится на передовой, оказывает помощь раненым не только на перевязочных пунктах и в лазаретах, но и в окопах под градом неприятельских пуль. В июне 1904 года в бою под Вафангоу Николай получает ружейное ранение в руку, к счастью, неопасное. Его героизм на поле боя будет отмечен Георгиевским крестом.

Одновременно с беспримерным подвигом русских солдат Бурденко наблюдает ужасающую бесчеловечность со стороны властей. Организация медицинской помощи была не просто плохой – она, по сути, отсутствовала, будто системы военно-полевой медицины, разработанной еще Пироговым, не существовало вовсе. На передовой обнаружился дефицит всего самого необходимого: медикаментов, перевязочного материала, транспорта. Раненые сутками лежали под открытым небом, дожидаясь эвакуации, и мало кто доживал до прибытия подводы. Бурденко позже напишет: «Под Мукденом потеряно 25 тыс. раненых, потому что на всю армию была всего 1 тыс. повозок».

Он бесстрашно трудился на передовой, оказывал помощь раненым не только на перевязочных пунктах и в лазаретах, но и в окопах под градом неприятельских пуль

В декабре 1904 года Бурденко вернулся в Юрьев и начал подготовку к выпускным экзаменам, совмещая ее с работой в хирургическом отделении рижской городской больницы. В 1906 году он блестяще сдает экзамены и получает диплом лекаря с отличием. Практическую хирургическую деятельность Николай Нилович продолжает в Пензенской земской больнице, однако образование нельзя было считать полным без защиты докторской диссертации. Выбор темы пал на изучение функции печени павловским методом экспериментальной физиологии. По результатам проведенных исследований в марте 1909 года Бурденко защищает докторскую диссертацию «Материалы к вопросу о последствиях перевязки воротной вены».

В марте 1917 года приказом Временного правительства Бурденко назначен исполняющим обязанности главного военно-санитарного инспектора

По сложившейся традиции Николай Нилович, получив степень доктора медицины, летом 1909 года отправился на годовую стажировку за границу – в Германию и Швейцарию и по возвращении занял место приват-доцента, а затем экстраординарного профессора кафедры хирургии Юрьевского университета. В 1910 году в журнале «Русский врач» опубликована его первая работа по нейрохирургии «К вопросу о пластической операции на корешках спинного мозга». На X съезде хирургов Бурденко делает доклад об интратрахеальном наркозе кислородэфиром. В 1911 году в Петербурге выходит еще одна статья Бурденко «О последствиях гастроэнтеростомии».

В огне Первой мировой

1 августа 1914 года Германия объявила войну России, ПЯТЬЮ днями позже к Германии присоединилась Австро-Венгрия, и в войну вступили другие европейские государства. Первая мировая война поражала не только числом участвовавших в ней стран, но и тем, что во время нее впервые были широко применены все современные средства уничтожения: артиллерия, авиация, бронемашины, отравляющие вещества. Ежедневно в сражениях гибли и получали ранения десятки тысяч человек. Бурденко с самого начала военной кампании находится на фронте и в сентябре 1914 года в качестве консультанта медицинской части Северо-Западного фронта принимает участие в наступлении на Восточную Пруссию и в Варшавско-Ивангородской операции. Николай Нилович сутками оказывает раненым первую медицинскую помощь, работая в операционной.

Со времени Русско-японской войны в организации медицинской помощи практически ничего не изменилось, и положение армии становилось от того еще более катастрофичным: в строй возвращалось не более 50 % от получивших ранения солдат и командиров. Бурденко лично организовал эвакуацию более 25 тыс. раненых и усовершенствовал методы их сортировки. В частности, в лазаретах были организованы специальные отделения для раненых в живот, грудь и голову. В Жирардове и Риге Николай Нилович создал, к примеру, первые нейрохирургические госпитали, пациентами которых стали около 4 тыс. бойцов, и впервые применил открытый метод лечения черепномозговых ранений.

Николай Нилович организовал экстренную помощь раненым силами передовых хирургических отрядов в полевых условиях

Смертность среди раненых в живот была крайне высокой во многом потому, что таких пострадавших было принято эвакуировать в находящиеся далеко от линии фронта госпитали. Бурденко решает изменить этот подход и организовывает экстренную помощь раненым силами передовых хирургических отрядов в полевых условиях.

Как хирург и ученый, он исследовал вопросы профилактики и лечения шока, раневых инфекций, анестезии, переливания крови, хирургических методов лечения туберкулеза, патогенеза язвенной болезни

В 1915 году Николай Нилович становится хирургом-консультантом 2-й армии, а в следующем году – хирургом-консультантом рижских госпиталей. В марте 1917 года приказом Временного правительства Бурденко был назначен исполняющим обязанности главного военно-санитарного инспектора, а в мае того же года на совещании губернских, областных, фронтовых и армейских врачебно-санитарных представителей он резко критикует существующее медицинское обеспечение войск. Понимая, что преодолеть косность и равнодушие чиновников к положению дел не представляется возможным, Николай Нилович решительно отказывается от должности и возвращается в действующую армию. Через два месяца Бурденко получает серьезную контузию, что вынуждает его вернуться в Юрьевский университет, где его избирают заведующим кафедрой хирургии. Во время оккупации Юрьева немцами Николаю Ниловичу Бурденко, единственному из всей профессуры, предложено остаться на своей должности. Но тот отвечает отказом и в июне 1918 года вместе с остальными коллегами по университету эвакуируется в Воронеж.

Годы мирного труда

С первых дней возобновления деятельности Юрьевского университета в Воронеже Бурденко активно включается в научную и практическую работу. Он организует военные госпитали для красноармейцев, курсы по военно-полевой хирургии для студентов, школу медицинских сестер. В память о своем великом предшественнике Николай Нилович в 1920 году учредил Медицинское общество имени Н. И. Пирогова и был избран почетным его председателем. Как хирург и ученый, он исследует вопросы профилактики и лечения шока, раневых инфекций, анестезии, переливания крови, хирургических методов лечения туберкулеза, патогенеза язвенной болезни.

В 1923 году Бурденко переехал в Москву, чтобы возглавить кафедру топографической анатомии и оперативной хирургии медицинского факультета Московского университета. Через год, став директором факультетской хирургической клиники, он организовал в ней профильное нейрохирургическое отделение. В 1929 году по инициативе Бурденко на факультете открылась кафедра военно-полевой хирургии.

В 1930 году медицинский факультет был преобразован в 1-й Московский медицинский институт имени И. М. Сеченова, а годом ранее Бурденко по совместительству принял руководство нейрохирургической клиникой при Рентгеновском институте Наркомздрава. В 1932 году на ее базе возник Центральный нейрохирургический институт – первый в истории медицины (ныне это Институт нейрохирургии им. Н.Н. Бурденко). Учрежденный при новом институте Всесоюзный нейрохирургический совет всячески способствовал расширению сети нейрохирургических отделений по всей стране, а с 1935 года начал проводить всесоюзные съезды нейрохирургов.

В память о своем великом предшественнике Николай Нилович в 1920 году учредил Медицинское общество имени Н И. Пирогова и был избран почетным его председателем.

Бурденко использовал свой уникальный опыт организации медицинской помощи в военных условиях и составил первое в этой области отечественное руководство – «Положение о военно-санитарной службе Красной армии».

Наиболее ярко врачебный талант Бурденко проявился в нейрохирургии в 1930-х годах. Николай Нилович разработал и упростил методики проведения операций на головном и спинном мозге, что позволило сделать их более массовыми. Больным с опухолями головного мозга, считавшимися до того неоперабельными, Бурденко дает надежду на исцеление. В 1941 году за работы по хирургии центральной и периферической нервной системы Бурденко будет удостоен Сталинской премии.

Врачи со всего мира считают за честь стажироваться у Н. Н. Бурденко и овладевать под его руководством навыками проведения нейрохирургических операций. Стремительно теряющий из-за старой контузии слух врач на слова восхищения своей работоспособностью шутливо отвечает: «Тот, кто работает, всегда молод. Иногда мне кажется: может быть, труд вырабатывает особые гормоны, повышающие жизненный импульс?»

Больным с опухолями головного мозга, считавшимися до того неоперабельными, Бурденко дал надежду на исцеление

Однажды, закончив многочасовую операцию, Николай Нилович вышел в предоперационную и крикнул сестре: «Кохер и шарик!» Сестра подала хирургу требуемый зажим.

Тот мгновенно запустил его себе в рот и одним рывком вырвал зуб. Заложив в ранку шарик, Бурденко рассмотрел со всех сторон извлеченный зуб и удовлетворенно произнес: «Так вот кто пять часов меня мучил, негодяй!» Оказалось, что все время, пока длилась операция, хирург испытывал жуткую зубную боль, но никак не показал этого.

Его последняя война

Еще в 1936 году на вручении ему ордена Ленина Бурденко признался: «Я провел всю свою жизнь среди бойцов. Несмотря на свою гражданскую одежду я в душе боец». Судьба вновь решила испытать бойцовские качества хирурга в 1939–1940 годах на Финской войне, где Бурденко, уже академик, занимался организацией медицинской помощи, и в годы Великой Отечественной, когда Николай Нилович был назначен главным хирургом Красной армии. Он лично проводил десятки операций в госпиталях и медсанбатах, инспектировал военно-медицинскую инфраструктуру. При переправе через Неву в 1941 году сам врач был контужен, а в конце сентября при осмотре прибывшего в Москву санитарного поезда у Николая Ниловича случился инсульт. Как только появилась возможность двигаться, Бурденко вновь активно включился в работу. В 1942 году он был назначен членом комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков, которая проводила экспертизу по Катынскому расстрелу.

В 1941 году за работы по хирургии центральной и периферической нервной системы Н.Н. Бурденко удостоен Сталинской премии.

В 1942 году хирург предложил способ профилактики гнойных осложнений после ранения черепа путем введения белого стрептоцида в сонную артерию – наиболее коротким путем к мозгу. По результатам применения первых антибиотиков Бурденко опубликовал «Письма хирургам фронтов о пенициллине». В 1944 году он разработал руководство по профилактике и лечению шока. В июне 1944 года по инициативе Бурденко была учреждена Академия наук СССР.

По ту сторону фронта главным хирургом немецкой армии был знаменитый Фердинанд Зауэрбрух, основоположник торакальной хирургии. Ирония судьбы заключалась в том, что Зауэрбрух был давним другом Бурденко: они познакомились во время посещения Николаем

Ниловичем германских клиник, немецкий коллега также приезжал к Бурденко в Институт нейрохирургии. В апреле 1945 года из вражеского бункера русские солдаты вывели одетого в генеральскую форму изможденного человека. Один из учеников Бурденко признал в нем профессора, когда-то остававшегося переночевать на диване директора Института нейрохирургии. Врач рассказал Николаю Ниловичу о случайной встрече. «Какой талантище пропал! Мог бы служить человечеству, а служил Гитлеру», – ответил Бурденко и велел передать ему несколько банок консервов и ветчины (тогда это был шикарный подарок). Когда немец взял в руки присланный другом пакет, его плечи затряслись и он, не сдерживая себя, тихо заплакал.

По результатам применения первых антибиотиков Бурденко опубликовал «Письма хирургам фронтов о пенициллине»

В июле 1945 года у Бурденко случился второй инсульт, в 1946-м – третий. За месяц до его смерти в Москве открылся XXV Всесоюзный съезд хирургов, который избрал Николая Ниловича своим почетным председателем. Зачитать свой доклад об огнестрельных ранениях, написанный на больничной койке, великий хирург самостоятельно не смог – доверил ученику. А немногим позже, 11 ноября 1946 года, Николая Ниловича Бурденко не стало.

Закончилась самая страшная в истории человечества война. Бойцы возвращались домой. Разоренной Родине требовались миллионы их крепких рук, светлых голов и горячих сердец. Сколько их, спасенных военными врачами, на своих плечах за считаные годы поднимут страну, создадут ядерный щит, освоят космос! Скольким из них скажут слова благодарности последующие поколения живущих на этой земле. Это, наверное, и есть лучшее признание подвига врача, разделявшего судьбу солдата и оберегавшего его от жестокой, но рано ликующей в пламени войны смерти.

В июне 1944 года по инициативе Бурденко учреждена Академия наук СССР.

Александр Флеминг

1881–1955

Открытие совершается тогда, когда для этого наступает время, то есть в нужный срок и в нужном месте. Не остановись Ньютон под легендарной яблоней, трудно сказать, сколько бы лет или десятилетий потребовалось, чтобы признать существование всемирного тяготения! Будь Александр Флеминг аккуратнее, а погода в Лондоне иной, страшно представить, сколько жизней человечество потеряло бы в борьбе с инфекциями, пока не наступила эпоха антибиотиков! Истории, подобные этим, подтверждают, что случайное – не случайно.

Вклад в медицинскую науку:

• Открытие лизоцима

• Открытие первого антибиотика – пенициллина

Вклад в развитие медицины:

• Общая медицина

• Инфекционные болезни

• Микробиология

• Иммунология

• Фармацевтика и биотехнологии

Научные перспективы водного поло

Александр Флеминг родился 6 августа 1881 года в маленьком местечке Лохфилде, что в графстве Эйршир в Шотландии. Он был седьмым ребенком в семье, четверо старших, правда, родились в первом браке отца. Глава большого семейства, Хью, был фермером, на момент рождения Александра ему исполнилось 65 лет. Вторая жена Хью, Грейс Мортон, родилась тоже в семье фермера и была вдвое младше своего супруга. Когда Александру исполнилось семь, а в семье Флемингов росло восемь детишек, глава семейства скончался. И поскольку старшие дети уже подросли и могли помочь матери управляться с фермой, место главы семьи негласно занял старший из них – Томас. Александр с удовольствием исполнял поручения, которые давал ему старший брат. Конечно, в свои юные годы он умел немногое, и, по сути, от него требовалось лишь прилежно заниматься в школе, что находилась в соседнем Дарвеле. Вот и учился юный Флеминг старательно сначала в школе, потом в Килмарнокской академии, а потом и в Лондоне, куда в 13 лет он переехал к старшим братьям, один из которых к тому времени стал врачом-офтальмологом. Быть лишним ртом у родственников Александр не собирался, а потому попросил найти ему приличную работенку. Вскоре ему удалось устроиться мелким клерком в офис доставки, в свободное же от работы время он приноровился посещать в качестве вольного слушателя лекции в Политехническом институте на Риджент-стрит.

Став членом Королевского колледжа хирургов, Флеминг увлекся научными экспериментами Райта и был счастлив, когда ему представилась возможность присоединиться к команде именитого профессора

В 1899 году Великобритания начала Англо-бурскую войну, и на кону стоял немалый куш – золото– и алмазоносные районы Южной Африки. В ходе той войны буры (африканеры) впервые применили снайперскую тактику, что отучило англичан прикуривать троим от одной спички, а британцы первыми в истории создали концентрационные лагеря, в которых погибли десятки тысяч мирных жителей. В самой Великобритании власти и пресса преподносили происходящее под соусом благого дела, воспитывая общество в духе патриотизма. 19-летнего Александра, как и многих его сверстников, вдохновили романтические рассказы о сражениях в далеких странах, и он в 1900 году вступил в Лондонский шотландский полк. Однако уже к середине года африканские республики под натиском фельдмаршала Робертса капитулировали и надобность в новобранцах отпала.

Во время службы Александр тем не менее успел мастерски овладеть двумя навыками: стрельбой и игрой в водное поло. Если первое ему не пригодилось, то ватерпол сыграл в его жизни важную роль.

7 марта 1929 года Флемингу удалось выделить вещество, которое ученый назвал пенициллином.

В 1901 году Александр получил часть наследства одного из родственников – 250 фунтов стерлингов, неплохие деньги, которые можно было использовать с выгодой. По примеру старшего брата Александр решает оставить полк и поступать в медицинскую школу В Лондоне таких школ было 12, а дом, где жил Флеминг, находился равноудаленно от трех из них. Выбор пал на школу при Сент-Мери – госпитале Св. Марии, потому что Александру во время службы пришлось однажды играть в водное поло против первоклассной команды этого учебного заведения. В Сент-Мери он скоро продемонстрировал немалые успехи, в основном в хирургии, за что удостоился стипендии.

В 1902 году в школу пришел работать новый профессор патологии – Алмрот Райт. Он был известен как создатель вакцины от брюшного тифа, метода диагностики бруцеллеза и методики подсчета бактерий в жидких взвесях, а также как исследователь процесса стимуляции фагоцитоза в иммунологии. Флеминг, блестяще сдав в 1906 году выпускные экзамены и став членом Королевского колледжа хирургов, не на шутку увлекся научными экспериментами Райта и был счастлив, когда ему представилась возможность присоединиться к команде именитого профессора.

Война с людьми, война с микробами

В 1908 году Александр защитил степень магистра в Лондонском университете. В своей врачебной практике он одним из первых применил сальварсан – первый химиопрепарат для лечения сифилиса, открытый Паулем Эрлихом (лаборатория Райта проводила его тестирование). Автор сальварсана называл его «магической пулей», подразумевая, что препарат целенаправленно воздействует на конкретного возбудителя. Увы, но у сальварсана был и ряд серьезных побочных эффектов, но Флеминг верил, что с помощью науки удастся создать еще более эффективное лекарство, которое сможет уничтожать болезнетворные микробы без нанесения вреда организму

В августе 1914 года в ответ на вторжение Германии в Бельгию Великобритания вступила в Первую мировую войну Флеминг участвовал в военной кампании во Франции в качестве капитана медицинского корпуса, в то же время продолжая исследования в военной лаборатории в Булони под руководством профессора Райта. Основной задачей, поставленной перед группой ученых, была борьба с раневыми инфекциями.

В своей врачебной практике он одним из первых применил сальварсан – первый химиопрепарат для лечения сифилиса, открытый Паулем Эрлихом

Флеминг, выступая в 1915 году с докладом, в основу которого легли проведенные исследования, рассказал о разнообразии флоры, вызывающей гнойные процессы в огнестрельных и осколочных ранах. Он также сообщил, что привычные антисептики, которыми обрабатывали раны, (карболовая и хлорноватистая кислоты, йод, хлорамин и т. д.) оказались, во-первых, малоэффективными против вызывавшей нагноение флоры, так как уничтожали не все микробы, попавшие в рану, а во-вторых, разрушающими лейкоциты, что угнетало физиологические механизмы противодействия инфекции.

23 декабря 1915 года Александр сочетался браком с Сарой Марион Мак-Элрой, старшей медицинской сестрой лондонской клиники. Через девять лет она родит ему сына Роберта, тоже будущего врача, и вплоть до самой своей смерти будет всячески поддерживать Флеминга в его начинаниях.

В 1938 году оксфордские ученые – английский бактериолог Ховард Флори и биохимик Эрнст Чейн заинтересовались работами Флеминга, ставшего известным благодаря открытию лизоцима.

Какой толк бывает от насморка

Климат британской столицы располагает не только к сплину, но и к такой обыденной вещи, как насморк. Простужаются все – от простых угольщиков до особ королевской крови. Производство носовых платков и торговля ими в таких условиях становятся определенно прибыльными. Да и настоящий ученый сможет извлечь из этого выгоду. Как, собственно, и сделал Флеминг, поставивший собственный насморк на службу науке.

Случилось, что в 1922 году Флеминг несильно простудился – пострадал только нос ученого. Во время болезни ему пришла в голову мысль: почему бы не попытаться выделить возбудителя этой незначительной, но весьма неприятной хвори. Флеминг стал ежедневно высеивать содержимое носа в чашки Петри. На пятый день ученый обнаружил мелкие бактериальные колонии, оказавшиеся грамположительными кокками. После того как колонии разрослись, ученый, к тому времени уже практически выздоровевший, добавил к суспензии из свежей культуры каплю носовой слизи – и, к его удивлению, уже через пару минут взвесь стала прозрачной: микробы растворились. О странном эффекте Флеминг рассказал своему руководителю Райту, тот сразу же занялся исследованием легко растворимых бактерий и открыл новый вид – Micrococcus lysodeicticus (микрококки растворимые). Флеминга же заинтересовала сама произошедшая реакция, и он предположил, что в носовой слизи присутствует вещество, способное противостоять бактериям. Выделить его удалось без особого труда: фермент получил название «лизоцим». К сожалению, универсальными антисептическими свойствами он не обладал и действовал в основном на неспецифическую флору, при этом возбудители серьезных заболеваний, как правило, на него не реагировали.

Неделями на столе скапливались десятки чашек, заполненных питательными жидкостями, на которых росли колонии всевозможных бактерий разнообразных форм и расцветок

Свойство ферментов избирательно повреждать клеточные стенки бактерий обнаружил еще в 1909 году П. Л. Лащенко в опытах с куриным белком, также содержащим лизоцим. Этот фермент был впоследствии обнаружен также и в слезной жидкости, слюне, грудном молоке, слизистой оболочке желудочно-кишечного тракта – в местах, где он обеспечивал антибактериальный барьер. Широкого распространения как антисептик, ввиду слабого своего действия, лизоцим не получил, однако в пищевой промышленности он в наше время успешно используется как природный консервант под названием «пищевая добавка Е1105».

Почему полезно не мыть посуду

В 1941 году появились первые данные об успешном испытании пенициллина при лечении инфекций у человека.

В лаборатории Флеминга постоянно царил творческий беспорядок. Но так казалось только непосвященному. Ученому же в такой обстановке было проще работать: он прекрасно ориентировался в якобы хаотично расставленных по всему периметру рабочего пространства чашках Петри, пробирках, банках с реактивами и красителями. Если в какой-то чашке эксперимент шел не так, как было задумано, Флеминг быстро забывал про нее и не удосуживался утилизировать содержимое и вымыть лабораторную посуду, до тех пор пока она не понадобится для нового опыта. Неделями на столе скапливались десятки чашек, заполненных питательными жидкостями, на которых росли колонии всевозможных бактерий разнообразных форм и расцветок.

Флеминг заметил, что «бульон, на котором разрослась плесень, приобрел отчетливо выраженную способность подавлять рост микроорганизмов, а также бактерицидные и бактериологические свойства»

Однажды, в начале сентября 1928 года, Флеминг вернулся в лабораторию после почти месячного пребывания на отдыхе с семьей. В углу помещения скопились чашки с культурой стафилококков. Ученый, прежде чем вымыть посуду, захотел взглянуть, произросло ли в них что интересное. И в одной из чашек он заметил разросшиеся плесневые грибы Penicillium notatum, причем в месте роста плесени колонии бактерий погибли. Этот вид плесневых грибов, вероятно, был занесен из соседней лаборатории, где проводились исследования по влиянию плесени на течение бронхиальной астмы. Для роста плесени требовалась прохладная и сырая атмосфера, и как раз тогда в Лондон нагрянуло нежданное похолодание.

Надо отметить, что рекомендации по лечению гнойных заболеваний с помощью плесени сохранены еще в трудах Авиценны и Парацельса. В 1870-х годах на свойства плесени подавлять рост бактерий обратили внимание русские ученые – клиницист Вячеслав Манассеин и дерматолог Алексей Полотебнов, но дальше констатации этого факта их исследования, увы, не пошли. Заслуга Флеминга заключалась в том, что свой опыт он довел до логического конца. Коллега Флеминга Мелвин Прайс позже говорил: «Многие, обнаружив какое-нибудь явление, чувствуют, что оно может быть значительным, но лишь удивляются и вскоре забывают о нем. Флеминг был не таков. Помню другой случай, когда я еще работал с ним. Мне никак не удавалось получить одну культуру, а он уговаривал меня, что надо извлекать пользу из неудач и ошибок. Это характерно для его отношения к жизни».

Флеминг заметил, что «бульон, на котором разрослась плесень, приобрел отчетливо выраженную способность подавлять рост микроорганизмов, а также бактерицидные и бактериологические свойства». Настойчивость исследователя была вознаграждена: 7 марта 1929 года Флемингу удалось выделить вещество, которое производилось Penicillium notatum и имело описанные свойства. Недолго думая, ученый назвал это вещество пенициллином. Было выявлено, что пенициллин – «эффективная антибактериальная субстанция… оказывающая выраженное действие на пиогенные кокки… и палочки дифтерийной группы… Пенициллин даже в огромных дозах не токсичен для животных». Флеминг сделал смелое предположение, что пенициллин «окажется эффективным антисептиком при наружной обработке участков, пораженных чувствительными к пенициллину микробами, или при его введении внутрь».

С июня 1943-го по март 1944 года производство пенициллина росло космическими темпами – с о,4 до 40 млрд единиц в год.

Увы, Флемингу не хватало знаний в области химии, чтобы получить пенициллин в чистом виде, пригодном для введения внутрь.

Статья об открытии пенициллина вышла в Британском журнале экспериментальной патологии в 1929 году и особой сенсации не произвела, поскольку сам Флеминг поначалу рассматривал новое вещество лишь как местный антисептик или вещество для подавления роста культур в лабораторных исследованиях. К примеру, первый опыт применения пенициллина как лекарства был проведен на ассистенте Флеминга Стюарте Греддоке, который страдал гайморитом: ему в гайморову пазуху было введено небольшое количество выделенного Флемингом вещества, и вскоре Греддок почувствовал значительное улучшение.

Флеминг подсказал коллегам, что, вероятно, следует продолжить опыты с грибком Penicillium chrisogenum, который рос быстрее, нежели Penicillium notatum

На протяжении п лет Флеминг пытался создать методику быстрого получения пенициллина, но безрезультатно. Коллеги, к которым Флеминг обращался за помощью, оставались равнодушными к этим попыткам. К примеру, профессор фармакологии Г. Берри позже жалел о том, что не помог Флемингу: «К сожалению, и я всю жизнь в этом раскаиваюсь, я не сделал этой попытки и не понимал, почему он придает этому такое большое значение. Очень хорошо помню наш с ним разговор. Он был совершенно убежден, что его открытие ждет большое будущее. Я помню, как он тогда предсказал, что, если получить это вещество в чистом виде, его можно будет вводить в организм человека».

Союзник пенициллин

За исключительные заслуги в 1944 году Флеминг был посвящен Его Величеством королем Георгом VI в рыцари и получил титул сэра.

В 1938 году оксфордские ученые – английский бактериолог Ховард Флори и биохимик Эрнст Чейн (кстати, потомок выходцев из России) – заинтересовались работами Флеминга, ставшего известным благодаря открытию лизоцима. Получив грант Рокфеллера в размере $ 5 тыс., они разработали методику получения пенициллина в чистом виде с помощью лиофилизации – выпаривания посредством низких температур, с которым им помог конструктор Норман Хитли. Прошла серия опытов на животных, предварительно зараженных патогенными микроорганизмами, и результаты оказались ошеломляющими. В Оксфорд примчался сам Флеминг, что немало удивило Чейна, считавшего, что ученого уже нет на свете. Первооткрывателя пенициллина никто раньше не видел таким взволнованным, а сам он честно признался: «Вот с такими химиками я и мечтал работать в 1929 году». Флеминг подсказал коллегам, что, вероятно, следует продолжить опыты с грибком Penicillium chrisogenum, который рос быстрее, нежели Penicillium notatum, и поделился с Чейном предположением, что некоторые бактерии могут продуцировать вещество, разрушающее пенициллин (позже Чейн выявил у грамотрицательной кишечной палочки фермент пенициллиназу).

Менее чем за год технология получения пенициллина была усовершенствована, удалось построить первый завод

В 1941 году появились первые данные об успешном испытании пенициллина при лечении инфекций у человека. В Европе шла Вторая мировая война, и лекарство появилось как нельзя кстати. Однако наладить производство в Англии, стоявшей на пороге возможной оккупации, было рискованной затеей. Поэтому разработчики обратились за поддержкой к председателю научно-исследовательского медицинского совета США Альфреду Ричардсу, который оперативно рассмотрел технологию и добился согласия на финансирование производства от президента Штатов Рузвельта. Менее чем за год технология получения пенициллина была усовершенствована, удалось построить первый завод. Все работы были строго засекречены, в США и Канаде открылись еще несколько заводов. Американским правительством была поставлена амбициозная задача: обеспечить каждого раненого лекарством в необходимом объеме. С июня 1943-го по март 1944 года производство пенициллина росло космическими темпами – с 0,4 до 40 млрд. единиц в год. А в 1945 году пенициллин поступил в широкую продажу в американских аптеках.

Пенициллин поставлялся и в СССР по ленд-лизу В 1942 году первые отечественные образцы пенициллина были получены микробиологами 3. В. Ермольевой и Т. И. Балезиной. Лекарство удалось выделить в результате опытов со штаммом плесневого гриба Penicillium crustosum, и препарат получил первоначальное название «пенициллин-крустозин». Ермольева стояла и у истоков его промышленного производства, но добиться необходимого объема ей не удалось, и в 1945 году директором НИИ эпидемиологии и гигиены Красной армии Николаем Копыловым был запущен технологический цикл производства пенициллина по американской лицензии.

В 1945 году Флемингу Флори и Чейну была присуждена Нобелевская премия по физиологии и медицине.

Сэр Рыцарь

За исключительные заслуги в 1944 году Флеминг был посвящен Его Величеством королем Георгом VI в рыцари и получил титул сэра. В 1945 году Флемингу, Флори и Чейну была присуждена Нобелевская премия по физиологии и медицине. Скромный по натуре, Флеминг испытывал неловкость по поводу чествования его как гениального ученого и парировал: «Меня обвиняют в том, что я изобрел пенициллин. Но ни один человек не мог его изобрести, потому что это вещество создано природой. Я не изобретал пенициллин, я всего лишь обратил на него внимание людей и дал ему название».

Флеминг был обладателем 25 почетных научных степеней, 18 престижных премий, 26 медалей и 13 правительственных наград

Ученый продолжал работать в лаборатории госпиталя Святой Марии, с 1928-го по 1946 год занимал должность профессора микробиологии Лондонского университета, в 1947-м возглавил институт при Сен-Мери, с 1951 по 1954 год он исполнял обязанности ректора Эдинбургского университета. Имеются данные о том, что с 1930-х годов Флеминг являлся членом масонской ложи и дослужился до тридцатой степени посвящения.

Флеминг был обладателем 25 почетных научных степеней, 18 престижных премий, 26 медалей и 13 правительственных наград. 89 академий и научных обществ по всему миру делегировали ученому почетное членство. Флеминг же очень дорожил званием почетного гражданина Дарвела – города его детства: он не раз с доброй иронией вспоминал, как на церемонии награждения огромное количество людей уверяли репортеров, что учились вместе с ним в школе.

В 1949 году умерла жена Флеминга, Сара. Ученый очень тяжело переживал потерю, его здоровье заметно пошатнулось. За три года до смерти ученый заключил брак со своей молодой коллегой по Сен-Мери и бывшей его студенткой Амалией Котсури-Вурекас. Прах сэра Александра Флеминга, скончавшегося от сердечного приступа 11 марта 1955 года, был торжественно захоронен в соборе Св. Павла в Лондоне – усыпальнице известнейших людей Британии. Лаборатория в Сен-Мери, в которой был открыт пенициллин, стала мемориальным музеем Флеминга.

По некоторым данным, открытие пенициллина позволило спасти в общей сложности около 200 млн. жизней и положить начало исследованиям, в ходе которых были открыты новые антибиотики

В честь ученого были установлены памятники, названы улицы и институты в нескольких странах. Например, в Мадриде такой памятник был сооружен на средства матадоров, не понаслышке знающих, что такое раневая инфекция. По некоторым данным, открытие пенициллина позволило спасти в общей сложности около 200 млн. жизней и положить начало исследованиям, в ходе которых были открыты новые антибиотики, призванные сражаться и побеждать губительные инфекции и заболевания.

Фредерик Грант Бантинг

1891–1941

14 ноября все человечество ежегодно, начиная с 2006 года, отмечает Всемирный день борьбы с сахарным диабетом. Борьба эта не утихает ни на минуту: по одну сторону – врачи и сотни миллионов пациентов, по другую – непредсказуемая и опасная болезнь. О полной победе над ней говорить пока еще рано. Но начало этому уже положено выдающимися людьми и учеными, которые нашли оружие, обеспечившее перевес в жестокой схватке. И первый среди них – Фредерик Бантинг. Именно в его день рождения ООН и учредила всемирный день борьбы с этим заболеванием.

Вклад в медицинскую науку:

• Открытие инсулина

• Родоначальник инсулинотерапии при сахарном диабете

Вклад в развитие медицины:

• Эндокринология

• Физиология

• Психиатрия

• Фармацевтика и биотехнологии

• Медицинская техника

История «сладкой смерти»

С сахарным диабетом медицина знакома испокон веков.

Первое описание симптомов заболевания – неутолимая жажда, обильное выделение мочи и последующее образование трофических язв – можно найти еще в древнеиндийских трактатах легендарного врача Сушруты, который заметил, что моча таких больных на вкус схожа с медом и привлекает муравьев. Во II веке до нашей эры появилось и само название болезни – «диабет»: это слово впервые упоминается у греческого врача Аретеуса. В переводе оно означает «прохожу через», то есть жидкость в больших объемах быстро проходит, по мнению врача, через тело больного. В X веке Авиценна очень точно описал диабет и его осложнения в бессмертном «Каноне медицинской науки». В русском переводе несколько веков заболевание также справедливо называлось мочеизнурением. Диабет считался одной из самых странных болезней и в большинстве случаев приводил к мучительной смерти. Способы справиться с ним врачи искали веками. Аретеус, к примеру, применял для лечения своих пациентов диету с сырой айвой, розовым маслом и овсяной кашей. Его коллеги пытались справиться с диабетом с помощью вина, поездок на лошадях и других экстравагантных, с точки зрения современного человека, методов.

В далеком детстве одним из самых сильных потрясений для Бантинга стала смерть друга от сахарного диабета, он поставил перед собой цель разобраться в причинах этого заболевания и найти средство его лечения

В 1675 году в Англии вышел второй том книги замечательного врача и физиолога Томаса Уиллиса «Рациональная фармацевтика», в которой впервые диабет был разделен на сахарный и несахарный.

Лабораторной диагностики в тот момент еще не существовало, и многие врачи, как и в античные времена, для установки диагноза не брезговали пробовать мочу больных на вкус. При сахарном диабете моча имела явный сладкий привкус, и Уиллис к названию «диабет» в данном случае прибавил латинское слово mellitus («сладкий»). При несахарном диабете, имевшем схожие симптомы, но вызванном почечными или гормональными нарушениями, моча была insipidus («безвкусной»). Век спустя, в 1776 году, Мэтью Добсон, соотечественник Уиллиса, доказал, что сладкий вкус мочи больных сахарным диабетом обусловлен высоким содержанием в ней глюкозы.

Все попытки получения гормона заканчивались неудачей, поскольку инсулин легко разрушался пищеварительными ферментами

Первые опыты с удалением поджелудочной железы провел родоначальник эндокринологии французский ученый Клод Бернар (1813–1878), ему принадлежит и первая теория сахарного диабета. Работая в лаборатории Вирхова, студент Пауль Лангерганс в 1869 году описал скопления клеток в поджелудочной железе (островки Лангерганса), на их эндокринную роль впервые указала одна из первых русских женщин-врачей К. П. Улезко-Строганова в 1883 году В 1889 году в Страсбурге ученые Меринг и Минковский доказали, что удаление поджелудочной железы приводит к диабету Русский исследователь Л.В. Соболев в 1910 году во время опытов в лаборатории И.П. Павлова обнаружил, что перевязка выводного протока поджелудочной железы у собак приводит к атрофии экзокринных клеток, участвующих в пищеварении, в то время как островки Лангерганса продолжают функционировать.

На основании этого был сделан вывод, что «функцией панкреатических островков является регуляция углеводного обмена в организме. Гибель панкреатических островков и выпадение этой функции вызывает болезненное состояние – сахарное мочеизнурение». В 1910 году Эдвард Альберт Шарпей-Шефер предположил, что диабет вызывается дефицитом вещества, которое вырабатывают клетки Лангерганса, и назвал этот гипотетический гормон инсулином (от латинского insula – «остров»). И через п лет инсулин наконец был обнаружен группой исследователей во главе с Фредериком Бантингом.

Закладка фундамента

Неподалеку от Аллистона, что в канадской провинции Онтарио, в семье фермера Уильяма Томпсона Бантинга и его жены Маргарет, урожденной Грант, родился пятый ребенок – Фредерик. В детстве он, как и многие дети фермеров, посещал местную школу, любил рисовать и заниматься спортом. Родители мечтали, чтобы Фредерик стал священником, и в 1912 году послушный сын без труда поступил на богословский факультет Торонтского университета. Никто и предположить не мог, что в глубине души Фредерик лелеял надежду стать врачом, потому близкие крайне удивились, получив известие о том, что, не доучившись и одного курса на факультете богословия, Бантинг-младший перевелся в университетскую медицинскую школу.

В 1914 году началась Первая мировая война, тревожные известия о колоссальных потерях долетели и до Северной Америки. В 1915 году Фредерик решает записаться добровольцем в медицинский корпус канадской армии. Офицерам удалось убедить его доучиться последний год, но и после окончания медицинской школы в 1916 году молодой бакалавр медицины добился командирования на фронт уже в качестве военного хирурга.

Бантинг участвовал в судьбоносных сражениях в Англии и Франции, в октябре 1918 года во время битвы при Камбре он получил тяжелое ранение в правое предплечье, которое грозило ему ампутацией и завершением толком не начавшейся карьеры хирурга. К счастью, врачам госпиталя удалось избежать калечащей операции и сохранить Фредерику руку Во время длительного лечения в лондонском военном госпитале у Бантинга появилась возможность изучить множество книг по медицине. И так как в далеком детстве одним из самых сильных потрясений для Бантинга стала смерть друга от сахарного диабета, он поставил перед собой цель разобраться в причинах этого заболевания и найти средство его лечения.

В 1675 году в Англии вышел второй том книги врача и физиолога Томаса Уиллиса «Рациональная фармацевтика», в которой впервые диабет был разделен на сахарный и несахарный

За проявленное в боях мужество (даже будучи ранен, он оказывал солдатам помощь) Бантинг был награжден военным крестом. В 1919 году он вернулся в Торонто и почти два года проработал здесь хирургом в детской больнице. В 1920 году доктор предпринял попытку открыть в городе Лондоне, неподалеку от Торонто, частную хирургическую практику. Однако предприятие оказалось совсем неприбыльным: своей клиентуры у Бантинга не было, а переманить чужих пациентов молодому врачу было не по силам. К счастью, в Лондоне располагалась медицинская школа Университета Западного Онтарио, и Бантингу удалось устроиться туда ассистентом профессора и преподавателем ортопедии.

Четверо из Торонто

В октябре 1920 году Бантингу попалась на глаза статья об атрофии экзокринных клеток поджелудочной железы при блокаде ее выводного протока. После этого у ученого родилась идея: что если таким образом получить препарат клеток Лангерганса и выделить из него инсулин? До того все попытки получения гормона заканчивались неудачей, поскольку инсулин легко разрушался пищеварительными ферментами.

Бантинг предложил использовать для производства инсулина поджелудочные железы еще не родившихся телят, у которых инсулин уже вырабатывался, а пищеварительные ферменты пока еще нет

В Торонтском университете большим специалистом по диабету считался шотландский профессор Джон Маклеод, к нему и отправился Бантинг с просьбой предоставить лабораторию для проведения опыта. Профессор снисходительно выслушал коллегу, но с плохо скрываемой иронией отказал. Бантинг, впрочем, был настойчив и самостоятельно доработал план эксперимента, периодически нанося визиты Маклеоду и рассказывая ему о новых предложениях. Наконец профессор сдался и позволил настырному молодому ученому провести исследование в период своего отъезда в Шотландию. В распоряжение Бантинга поступили го собак и лаборант – студент 5-го курса 22-летний Чарльз Бест, весьма подкованный и смышленый. В мае 1921 года эта маленькая группа экспериментаторов приступила к научной работе. По прошествии нескольких недель у животных, перенесших перевязку выводного протока поджелудочной железы, был получен и соответствующим образом обработан необходимый препарат клеток Лангерганса. 27 июля 1921 года он был введен собаке, у которой была удалена поджелудочная железа и, как следствие, в крови зашкаливало содержание сахара. Контрольные анализы крови после инъекции показали выраженное снижение уровня глюкозы, общее состояние животного заметно улучшилось. Однако через некоторое время содержание сахара вновь возросло до критических цифр, и, не получившая очередной дозы инсулина, собака умерла. Повторные опыты показали, что с помощью инсулина можно поддерживать жизнедеятельность животного с удаленной поджелудочной железой в течение 18 дней.

В 1923 году за открытие инсулина Фредерику Бантингу и Джону Маклеоду была присуждена Нобелевская премия.

Бантинг и Бест сообщили о своем открытии на заседании клуба «Физиологического журнала» Торонтского университета, а в декабре – в Нью-Хейвене перед Американским обществом физиологов. Однако чистота препарата оставляла желать лучшего, а для проведения дальнейших исследований, в том числе на человеке, требовался очищенный инсулин в достаточных объемах. Профессор Маклеод, вдохновленный результатами своих подопечных, попросил помощи у биохимика Джеймса Коллипа. Бантинг же предложил использовать для производства инсулина поджелудочные железы еще не родившихся телят, у которых инсулин уже вырабатывался, а пищеварительные ферменты пока еще нет. Вскоре Коллипу удалось получить инсулин высокой степени очистки, действие которого можно было испытывать на людях.

Как истинный ученый, Бантинг никогда не гнался за прибылью: права на инсулин он за условную цену в i $ передал Торонтскому университету

Первые спасенные

С началом 1922 года торонтская четверка – Бантинг, Бест, Маклеод и Коллип – приступила к клиническим испытаниям инсулина на человеке. Для начала они проверили безопасность препарата на себе. И уже п января первая инъекция была сделана в Торонтской детской больнице 14-летнему Леонарду Томпсону, страдавшему тяжелой формой сахарного диабета. Первое введение вызвало аллергическую реакцию, поэтому временно пришлось прекратить процедуры. За это время Коллип провел дополнительную очистку препарата, и 23 января его очередная доза уже не вызвала негативных последствий. Было зафиксировано, что уровень глюкозы крови после инъекции снижался до приемлемых цифр и у больного значительно улучшалось самочувствие. Новость об успешном лечении диабета появилась во всех газетах, но ученые настоятельно просили журналистов отмечать, что введение инсулина не может излечить диабет полностью, а только способно нормализовать состояние больного на некоторое время.

В 1934 году Великобритания пожаловала Фредерику Бантингу титул рыцаря и орден Британской империи II степени.

Джо Джилькрист, однокурсник Бантинга, также страдал сахарным диабетом. Он стал пациентом своего друга, который, оценивая анализы крови и мочи, подобрал ему индивидуальную дозировку и периодичность введения препарата.

В Северной Дакоте жила девочка по имени Женева. Однажды осенью 1921 года ее мать, Жозефину Штикельбергер, работавшую врачом в местной больнице, насторожило то, что ее 10-летняя дочь за обедом пьет слишком много воды – стакан за стаканом. Анализы оказались неутешительными: у Женевы имелся сахарный диабет. Мать тщетно пыталась вылечить любимое дитя с помощью диеты, но состояние девочки с каждым месяцем ухудшалось. Летом 1922 года миссис Штикельбергер узнала об успешном применении Бантингом инсулина, но ее письмо в Торонто, к сожалению, не дошло до адресата. Тогда она правдами и неправдами разыскала телефон ученого, и тот сразу же согласился помочь. В поезде девочка впала в кому: уровень сахара повысился до критического. По рации к перрону была вызвана карета скорой помощи. В вагон, как только поезд прибыл в Торонто, вбежал молодой человек с небольшим саквояжем и представился матери Фредериком Бантингом – он уже знал о тяжелом состоянии пациентки. Не медля ни минуты, он достал из саквояжа стерильный шприц и ввел девочке необходимую дозу инсулина. Вскоре Женева вышла из комы, а через некоторое время уже ничто не напоминало о том, что ребенок несколько часов назад был при смерти. Увы, вернувшись домой, семья Штикельбергер столкнулась с отсутствием достаточного количества инсулина: девочке требовались регулярные инъекции, а в свободную продажу на тот момент даже в Канаде инсулин только-только поступил. Пришлось приложить неимоверные усилия, чтобы достать препарат, и со временем доктор Штикельбергер обучила дочь саму определять время инъекции и дозировку. Женева прожила долгую жизнь – 72 года, из которых 61 она сама систематически вводила себе инсулин.

В 1978 году калифорнийской биотехнологической компанией Genentech с помощью метода генной инженерии был впервые получен синтетический человеческий инсулин.

Бантинг хотел отказаться от Нобелевской премии, если в числе лауреатов не будет его верного соратника – Беста, не имевшего, к сожалению, на тот момент научной степени

Высокий взлет

В 1922 году Бантинг блестяще защитил в Торонтском университете докторскую диссертацию. В 1923 году за открытие инсулина ему и Маклеоду была присуждена Нобелевская премия. Бантинг хотел отказаться от нее, если в числе лауреатов не будет его верного соратника – Беста, не имевшего, к сожалению, на тот момент научной степени. Коллеги из Нобелевского комитета с трудом убедили ученого смягчить свою позицию. Не желая мириться с несправедливостью, Бантинг половину полученных от премии денег отдал Бесту и впоследствии всячески способствовал тому, чтобы о вкладе его молодого товарища в открытие инсулина узнали самые широкие круги. По примеру Бантинга и профессор Маклеод половину причитающейся ему премии публично передал химику Коллипу.

Канадский парламент учредил для Бантинга пожизненную степендию в размере 7,5 тыс. долларов, часть этих средств ученый направил на организацию в Торонтском университете отделения медицинских исследований Бантинга и Беста.

Бантинг, как истинный ученый, никогда не гнался за прибылью: права на инсулин он за условную цену в i доллар передал Торонтскому университету. С конца 1922 года инсулин появился в открытой продаже, и год от года объемы его производства росли в геометрической прогрессии.

Джон Маклеод в 1928 году уехал в Шотландию руководить кафедрой физиологии университета Абердина и в 1932 году совершил очередное открытие: установил связь парасимпатической нервной системы и процесса глюконеогенеза в печени. Скончался Маклеод в Абердине в 1935 году.

В 2007 году открытие инсулина было названо первым из величайших научных достижений канадских ученых.

В 1928 году Бантинг унаследовал кафедру Маклеода, а в 1930 году стал директором открытого в Торонто научно-исследовательского института, получившего его имя и занимавшегося актуальными вопросами медицины: изучением рака, сердечно-сосудистых заболеваний, силикоза. В 1934 году Великобритания пожаловала ученому титул рыцаря и орден Британской империи II степени. В 1935 году в качестве почетного участника XV Международного конгресса физиологов он посетил Советский Союз. В личной жизни у Фредерика не все сложилось. Брак с первой женой, Марион Робертсон, в котором у них родился сын, распался через восемь лет, в 1932 году. В 1939 году Бантинг женился повторно – на Генриетте Белл.

В конце 1930-х годов Бантинга заинтересовали физиологические аспекты авиационной медицины. Увы, интерес к авиации через несколько лет определит трагическую участь ученого. Вскоре после начала Второй мировой войны, в 1940 году, Бантинг, как и в молодые годы, решил стать добровольцем. Он был зачислен на службу в канадские военно-воздушные силы в качестве офицера связи: доставлять важные донесения из Англии в Канаду и обратно. В качестве руководителя 1-го клинического исследовательского подразделения в феврале 1941 года Бантинг при очередном трансатлантическом перелете испытывал новый противоперегрузочный костюм, изобретенный Вилбуром Франксом. Над островом Ньюфаундленд самолет Бантинга потерпел катастрофу. Район падения был труднодоступным, и спасатели не смогли прибыть к месту трагедии оперативно. От полученных в результате катастрофы тяжелых травм выдающийся ученый и настоящий патриот своей страны Фредерик Бантинг скончался до прихода спасательной экспедиции.

Будущее инсулина

В 1936 году выдающийся английский ученый сэр Гарольд Персиваль Химсворт впервые разделил сахарный диабет на два типа – с абсолютной (I тип) и относительной (II тип) инсулиновой недостаточностью. Изучением инсулина занимались многие замечательные ученые, например лауреат Нобелевской премии по химии 1955 года Винсент дю Виньо. С 1945 года структуре инсулина были посвящены работы английского биохимика Фредерика Сингера. В 1954 году ему удалось расшифровать последовательность аминокислот в молекуле гормона, за что ученый был удостоен в 1958 году Нобелевской премии. Оказалось, что неблагоприятные реакции на введение животного инсулина были обусловлены отличием в строении молекул: от человеческого свиной инсулин отличается одной аминокислотой, а коровий – тремя.

В 1978 году калифорнийской биотехнологической компанией Genentech с помощью метода генной инженерии был впервые получен синтетический человеческий инсулин, что стало началом в разработке и производстве различных препаратов инсулина, имитирующих нормальные физиологические реакции, – от ультракороткого до длительного и комбинированного действия. Таким образом, появилась возможность индивидуального подбора терапии сахарного диабета в каждом клиническом случае. И сейчас активно ведутся разработки более простых по сравнению с инъекциями способов введения инсулина. Повсеместное распространение получили шприц-ручки, проводятся клинические испытания интраназальных и пероральных препаратов.

Важным аспектом применения инсулина является расчет дозировки, поскольку его передозировка может, наоборот, снизить концентрацию глюкозы в крови до критического состояния, вплоть до смертельного исхода. В этой связи стоит упомянуть об истории создания глюкометров – приборов для измерения сахара крови. Поначалу фармацевтическая промышленность выпустила в продажу тест-полоски, однако их точность была недостаточной. В 1971 году компания Ames разработала первый глюкометр, который с большой натяжкой можно было назвать портативным: он весил более i кг и предназначался только для врачей. С помощью этого прибора, приобретенного у знакомого терапевта, инженер-электрик Ричард Бернстайн, с детства страдавший диабетом, смог самостоятельно скорректировать дозы инсулина и даже улучшить состояние своих глаз и ног, пораженных в результате осложненного заболевания. В 45-летнем возрасте он поступил в медицинский университет и выпустил ряд статей, вдохновивших эндокринолога Майкла Миллера на создание в 1985 году первого персонального глюкометра Glucoscan. В наше время модели глюкометров постоянно совершенствуются: они становятся более миниатюрными и удобными.

Инсулин также нашел применение и в психиатрии: в лечении шизофрении применяется инсулинокоматозная терапия, впервые предложенная в 1933 году американским психиатром Манфредом Сакелем. Эта методика предполагает искусственное (путем снижения уровня глюкозы в крови) введение пациента с тяжелым психозом в кому.

Для 200 млн человек, страдающих сахарным диабетом в наше время, открытие Бантинга означает очень важную вещь: этот диагноз больше не является приговором

Фредерик Бантинг по праву стал одним из героев Канады. В 2007 году открытие инсулина было названо первым из величайших научных достижений канадских ученых. В память о великом медике в Торонто был учрежден исследовательский фонд и организованы мемориальные чтения его имени. Для 200 млн человек, страдающих сахарным диабетом в наше время, открытие Бантинга означает очень важную вещь: этот диагноз больше не является приговором.

Герхард Йоханнес Пауль Домагк

1895–1964

Как и все маленькие девочки, Хильдегард Домагк в детстве часто представляла себя сказочной принцессой. В огромном замке, таком, как рисуют в книжках, будто бы жила-была семья: папа-король (к тому же еще и волшебник – в его шкафу стояли ряды флаконов с таинственными жидкостями), прекрасная мама-королева, три юных принца-озорника и сама маленькая принцесса. Однажды жизнь оказалась в чем-то похожей на сказку, и принцесса даже уколола пальчик. Только в реальности ни один принц не смог бы ее разбудить от вечного сна, которым грозил ей злосчастный укол, если бы ее папа, Герхард Домагк, не решился дать девочке только что изобретенный им и еще не опробованный препарат под названием «пронтозил».

Вклад в медицинскую науку:

• Открытие пронтозила – первого сульфаниламида

Вклад в развитие медицины:

• Общая медицина

• Инфекционные болезни

• Микробиология

• Фармацевтика и биотехнологии

• Фтизиатрия

В поисках нового

В одном их пригородов немецкого Бранденбурга в семье Пауля и Марты Домагк 30 октября 1895 года родился сын Герхард. По образованию учитель, Пауль работал помощником директора начальной школы в Зоммерфельде, поэтому место для Герхарда в этом учебном заведении было припасено заранее. Уже во время обучения в средней школе мальчик проникся интересом к естественным наукам. При этом он горячо любил литературу и искусство. Во многом это было заслугой учителя немецкого языка Ганса Зухольда, который, будучи сам неординарным и творческим человеком, не боялся обсуждать со своими учениками серьезные произведения немецкой литературы порой с новых и неожиданных позиций.

В 1914 году Домагк поступил на медицинский факультет Кильского университета, но с началом Первой мировой войны прервал учебу и отправился добровольцем в гренадерский полк. Во Фландрии Герхард был ранен и отправлен в госпиталь. Уже во время выздоровления он окончил курсы военных санитаров, после чего был направлен на Восточный фронт. Условия на фронте кардинально отличались от тех, какими они подавались в правительственной прессе. Армия в прямом смысле слова гнила: вышколенная германская медицинская служба не могла справиться с колоссальным числом септических осложнений после ранений. Для Герхарда, попавшего в самое пекло войны, это стало настоящим потрясением. Позже он вспоминал: «Эти ужасные впечатления продолжали преследовать меня на протяжении всей моей жизни и заставили меня размышлять о том, какие меры я мог бы предпринять против бактерий, ужасных врагов человеческого рода, убивающих так коварно и безжалостно. Я тогда поклялся, что в случае возвращения домой буду работать не покладая рук для решения этой проблемы. Я понял, что означает быть врачом и чего эта профессия требует от человека».

Ученый рассказал об увеличении легочного эндотелия в ответ на внутривенное введение инактивированных стафилококков, вызывающих анафилаксию

В ноябре 1918 года Домагк вернулся в Кильский университет и продолжил учебу. За три года в клинике Шитенхельма он подготовил и защитил докторскую диссертацию на тему «Образование креатинина в организме человека после нагрузки». После получения ученой степени Домагк был назначен на должность ассистента в одном из отделов университета, где он изучал естественные механизмы защиты от инфекций. В 1923 году Домагка пригласили на должность ассистента в Институт патологии при Университете Грейфсвальда. Здесь он в ходе проведенных опытов впервые обнаружил явление фагоцитоза у купферовских клеток печени. На тот момент Домагк не был знаком с трудами Мечникова, описавшего фагоцитоз до него. Когда же Герхард узнал об открытии русского ученого, он ничуть не расстроился. Позже ученый вспоминал: «Моя уверенность в себе только возросла. Я подумал: если ты обнаружил то, что заметили до тебя, то обязательно обнаружишь и кое-что новое». Домагк продолжил изучение фагоцитоза и влияние на него различных веществ, введенных в кровь, а также воздействие рентгеновских лучей на опухолевые клетки. Директор института Уолтер Гросс с интересом следил за работами молодого ассистента и всячески способствовал публикации их результатов в научной прессе. В 1924 году в «Вирховском архиве» была опубликована первая большая статья Домагка «Значение ретикулоэндотелиальной системы для предотвращения развития болезней».

В 1914 году Домагк поступил на медицинский факультет Кильского университета, но с началом Первой мировой войны прервал учебу и отправился добровольцем в гренадерский полк.

Возлюбленной Герхарда была его коллега – Гертруда Стрюбе, она работала в Базеле и имела неплохие профессиональные перспективы. Когда в 1925 году Домагк сделал ей предложение руки и сердца, она, не раздумывая, согласилась и оставила Базель. К этому времени Домагк вслед за Гроссом перешел в Мюнстерский университет и получил там должность приват-доцента, а с 1928 года – профессора общей патологии и патологической анатомии. В Мюнстере ученый описал патологоанатомическую картину при анафилактическом шоке – в частности, рассказал об увеличении легочного эндотелия в ответ на внутривенное введение инактивированных стафилококков, вызывающих анафилаксию. При этом ученый выявил, что инфузия раствора хлорида кальция способна увеличивать проницаемость клеточных мембран и устранять возникшую реакцию.

Опыты показали, что препарат эффективен даже при таких сложных для лечения инфекционных болезнях, как цереброспинальный менингит и пневмония

Папин порошок

В 1910 году Пауль Эрлих опубликовал результаты своего открытия – первого химиотерапевтического препарата сальварсан, который довольно успешно и повсеместно применялся в лечении сифилиса. Открытию сальварсана предшествовали поиски Эрлихом лекарства среди красителей. Ученый полагал, что, поскольку красители, используемые для микроскопии, имеют свойство окрашивать исключительно микроорганизмы, почти не затрагивая окружающих тканей, то «магическую пулю» – лекарство, воздействующее только на возбудителя болезни, – следует искать именно среди этой группы веществ.

Крупнейший германский химический концерн «И. Г. Фарбениндустри» оценил финансовую привлекательность исследований, направленных на поиск антибактериальных препаратов среди красителей, производством которых, собственно, и занимался, и в 1927 году предложил Домагку возглавить экспериментальную научно-исследовательскую лабораторию патологии и бактериологии, созданную при концерне в Вупперталь-Эльберфельде.

В 1924 году в «Вирховском архиве» была опубликована первая большая статья Домагка «Значение ретикулоэндотелиальной системы для предотвращения развития болезней».

Для исследований Домагк выбрал азокрасители, которые применялись для изменения цвета кожи, ткани, бумаги и имели свойство окрашивать лишь некоторые элементы тканей, практически не накапливаясь в других. Исследования проводились ученым на лабораторных животных, зараженных патогенными микроорганизмами. В 1932 году ученый наконец обнаружил, что красный азокраситель для окрашивания кожи под названием «пронтозил» (его синтезировали немецкие химики Фриц Митч и Йозеф Кларер) с сульфонамидным радикалом обладает активностью против гемолитического стрептококка. При повторных опытах были получены данные, что пронтозил эффективен и против многих других микробов.

При повторных опытах были получены данные, что пронтозил эффективен и против многих других микробов

Когда исследования подходили к фазе подтверждения результатов при тестировании препарата на человеке, в семье Домагка произошел трагический случай. Любимица Герхарда, его единственная дочь Хильдегард во время урока шитья глубоко уколола палец. Поначалу хотели при обработке раны обойтись привычными антисептиками. Но через сутки палец опух, в руке появились сильные боли и стала нарастать лихорадка. Домагка охватила паника: от сепсиса умер его отец, и Герхард видел, что такая же опасная симптоматика наблюдается у Хильдегард. В лучшем случае ребенку грозила ампутация конечности, и медлить было нельзя. Единственной возможностью спасти жизнь дочери оставался неопробованный пронтозил: эффективных препаратов, способных бороться с распространенной гнойной инфекцией, в арсенале врачей тогда не было. По пути в лабораторию Домагка раздирали мучительные сомнения: с одной стороны, он был уверен, что пронтозил должен помочь, подтверждением чему были многократные успешные опыты на мышах, но, с другой стороны, неизвестно, какие последствия может повлечь прием препарата у человека, какая в данном случае необходима дозировка. В лаборатории Домагк тщательно отвесил порошок с тем расчетом, чтобы его хватило для девочки, и разложил несколько доз по пакетикам. Хильдегард не пришлось уговаривать принять лекарство: в горячке она только слабо раскрыла потрескавшиеся губы и, чуть поморщившись, дала засыпать себе в рот горьковатый красный порошок, после чего сразу же заснула. Отец с матерью не отходили от дочери всю ночь, но она спокойно проспала больше, чем обычно. Наутро температура снизилась, и Домагк попросил Хильдегард принять еще один пакетик с лекарством. В течение дня не было ни одного приступа лихорадки. Если накануне сердце отца бешено колотилось от страха, что пронтозил не поможет, сейчас же оно билось с не меньшей силой, ликуя от радости. Пронтозил работал, спасая его ненаглядную доченьку! На следующий день у девочки появился аппетит, а через несколько дней она выздоровела.

Сульфаниламидный бум

В феврале 1935 года в «Немецком медицинском еженедельнике» Домагк опубликовал окончательные результаты испытания пронтозила – красного стрептоцида. Опыты показали, что препарат эффективен даже при таких сложных для лечения инфекционных болезнях, как цереброспинальный менингит и пневмония. Компания «И. Г. Фарбениндустри» незамедлительно запатентовала новое чудесное средство, получив на него монопольные права.

В феврале 1935 года в «Немецком медицинском еженедельнике» Домагк опубликовал окончательные результаты испытания пронтозила – красного стрептоцида.

Молодой итальянский ученый Бове, ассистент Пастеровского института в Париже, выявил, что в организме пронтозил распадается, в результате чего образуется сульфаниламид – белый стрептоцид, который химики научились синтезировать еще в 1908 году Поскольку запатентован был пронтозил, но не сульфаниламид, появилось множество (более тысячи) препаратов-конкурен-тов пронтозила, и все они были объединены в группу сульфаниламидов. Действие этих препаратов основано на подавлении роста бактерий за счет нарушения усвоения необходимой им для роста парааминобензойной кислоты. Неспособные к росту и размножению микроорганизмы быстро разрушаются лейкоцитами крови. С созданием препаратов сульфаниламидного ряда, более эффективных по сравнению с пронтозилом, стал возможен коренной перелом в лечении многих заболеваний инфекционной природы, дававших высокий процент летальности. И в настоящее время препараты сульфаниламидного ряда не теряют своей актуальности.

С созданием препаратов сульфаниламидного ряда стал возможен коренной перелом в лечении многих заболеваний инфекционной природы, дававших высокий процент летальности

В 1937 году американская компания Massengill презентовала новый препарат – так называемый сульфаниламидный эликсир для детей. Сульфаниламиды по своей природе плохо растворяются в воде или этиловом спирте, поэтому в качестве растворителя в данном случае использовался этиленгликоль. Для придания препарату привлекательных свойств в формулу, кроме того, были включены вкусовые добавки. Поскольку Massengill спешила сорвать жирный куш во время сульфаниламидного бума, создатели посчитали излишним проводить клинические исследования медикамента. Уже в первые недели после начала продаж стали поступать тревожные сообщения: от тяжелых поражений печени и почек, вызванных приемом нового лекарства, погибло девять человек, восемь из которых – дети. Препарат изъяли из продажи, но, увы, 107 человек, для которых он был приобретен ранее, спасти не удалось. Химик Уоткинс из Massengill, составивший формулу эликсира, покончил с собой, узнав о трагедии. По результатам расследования инцидента правительством США был экстренно принят Акт о пищевых продуктах, лекарствах и косметических средствах, жестко регламентирующий требования к безопасности, в том числе медикаментов.

В 1939 году научное и врачебное сообщество с энтузиазмом поддержало решение Нобелевского комитета присудить премию по физиологии и медицине Домагку «за открытие антибактериального эффекта пронтозила».

От сульфаниламидов врачи тем не менее отказываться не собирались: проверенные препараты великолепно себя зарекомендовали и достаточно легко переносились пациентами. Одно из лекарств этого ряда спасло жизнь и племяннику самого президента СШАФ.Д. Рузвельта, что в определенной степени повлияло на репутацию этих антибактериальных средств.

Запретная премия

Научное и врачебное сообщество в 1939 году с энтузиазмом поддержало решение Нобелевского комитета присудить премию по физиологии и медицине Домагку «за открытие антибактериального эффекта пронтозила». За три года до того по инициативе Альберта Эйнштейна и Томаса Манна, вынужденных покинуть Германию после прихода к власти Гитлера, Нобелевская премия мира была присуждена известному узнику концлагеря – демократу и пацифисту, непримиримому врагу нацизма, писателю Карлу фон Осецкому. В ответ на это правительство Германии заявило, что ни один немецкий ученый впредь не получит Нобелевскую премию, пока Норвегия не отменит решения о присуждении премии Осецкому Норвежские власти сослались на невозможность повлиять на выбор неправительственной организации, коей был норвежский Нобелевский комитет, выносящий решение по награждению премией мира. Во время оккупации Норвегии в 1940 году все оставшиеся члены норвежского Нобелевского комитета будут репрессированы, а пока нацисты заставляли немецких ученых отказываться от высокой награды.

Домагком обнаружена также эффективность первых противотуберкулезных препаратов: тиосемикарбазона и гидразида изоникотиновой кислоты

В 1939 году Осецкого уже не было в живых (он умер от туберкулеза), но указ Гитлера от 27 января 1937 года о запрете получения немецкими учеными Нобелевской премии все еще действовал. Решение о награждении Домагка вызвало повышенный интерес к нему со стороны гестапо. Ученый был арестован и провел в застенках неделю, где вынужденно официально отказался от премии. Ученый вернулся в свой дом, перевернутый полицией сверху донизу, и не досчитался нескольких уникальных книг в своей библиотеке, пропали также иностранные газеты со статьями о нем.

В 1940-х годах Домагк занимался изучением туберкулеза, в 1946 году вышла статья ученого о туберкулостатическом эффекте сульфатиа-зола и сульфатиодиазола. Домагком обнаружена также эффективность первых противотуберкулезных препаратов: тиосемикарбазона и гидразида изоникотиновой кислоты.

В 1947 году в Стокгольме Домагк получил Нобелевскую премию, хотя инее полном объеме: ему были вручены золотая медаль и диплом лауреата.

Нобелевскую премию Домагк все же получил, хотя и не в полном объеме: в 1947 году в Стокгольме ему были вручены золотая медаль и диплом лауреата, но премиальные деньги, от которых ученого заставили отказаться в 1939 году, в связи с истечением срока выплаты были возвращены в резервный фонд Нобелевского комитета.

В конце жизни Домагк пытался найти вещество, которое было бы способно разрушать клетки злокачественных опухолей по аналогии с антибактериальными средствами. Но отпущенного ему на жизнь времени не хватило: Герхард Домагк скончался 24 апреля 1964 года в Бургберге, близ курортного Кенигсфельда, на юге Германии.

Владимир Александрович Неговский

1909–2003

В изданной в Италии в 1974 году книге «Великие имена XX века: медики» среди имен выдающихся врачей столетия есть и имя Владимира Неговского. В ней он назван Padre della Rianimazione, или «отец реаниматологии». Возвращение умершего к жизни (по-латыни это – реанимация) во все времена считалось чем-то сверхъестественным. Так было до тех пор, пока на пути смерти не встала новая наука.

Вклад в медицинскую науку:

• Основоположник реаниматологии

• Родоначальник комплексного метода реанимации – метода Неговского

• Первооткрыватель постреанимационной болезни и способов ее лечения

Вклад в развитие медицины:

• Реаниматология и интенсивная терапия

• Анестезиология

• Хирургия

• Патофизиология

• Медицинская промышленность и др.

Мальчик и смерть

Отец и мать Владимира Неговского были учителями. Жила семья в Козельске – небольшом городке под Черниговом на Украине. Помимо Володи в семье было еще восемь детей, и на учительское жалованье поднять каждого из них на ноги было непросто. Помогало обширное домашнее хозяйство, которым в свободное от преподавания время управляла мать, Варвара Семеновна. Дети с малых лет старались помогать родителям, и Володя каждое лето подрабатывал тем, что пас соседских коров.

Когда у Владимира был обнаружен туберкулез костей, мальчик больше года провел в больнице и перенес несколько операций на голени. Случалось, что у его соседей по палате иссякали силы бороться с недугом, и тогда, вопреки стараниям врачей, они уходили из жизни. Это вызывало не столько отчаяние, сколько яростный протест в Володиной душе. Он страстно мечтал о том, что когда-нибудь люди перестанут умирать и больницам больше никогда не понадобятся патологоанатомические отделения.

Неговский вместе со своими единомышленниками – молодыми учеными проводит ряд опытов и добивается значительных результатов

В 1928 году у выпускника школы Владимира Неговского не было ни капли сомнения в том, какую профессию выбрать. Ни ставшие уже привычными костыли, ни далекий путь в огромную, незнакомую Москву не остановили его. Поначалу ему пришлось ночевать между колоннами тогда еще не разрушенного храма Христа Спасителя, а питаться хлебом и помидорами. Но он достойно выдержал и эти испытания, и экзамены в вуз и был зачислен на медицинский факультет 2-го Московского государственного университета (позднее 2-й медицинский институт). В то время на факультете преподавали такие неординарные личности, как профессор Ф. А. Андреев, еще до революции проводивший опыты по оживлению собак, и академик А. А. Богомолец, видный патофизиолог, изучавший защитные силы организма и методы их активизации. Работы этих ученых укрепили Неговского в стремлении найти методы оживления человеческого организма.

В поиске своей стези

Через год после окончания института, в 1934 году, Неговский, поработав практическим врачом, занял должность младшего научного сотрудника лаборатории патологической физиологии Института переливания крови. Лабораторией руководил профессор С. С. Брюхоненко, создатель одного из первых аппаратов искусственного кровообращения – автожектора. При помощи этого устройства он проводил свои легендарные опыты по оживлению собак и даже отдельных собачьих голов, производившие на комиссию Наркомздрава неизгладимое впечатление. Но, как правило, после подобных опытов животные быстро погибали.

В 1942 году Неговский защищает кандидатскую диссертацию, в которой особое место отводится важности раннего восстановления мозговых центров, регулирующих деятельность сосудистой и дыхательной систем.

В 1935 году лаборатория Брюхоненко была реорганизована в НИИ экспериментальной физиологии и терапии. Неговский вместе со своими единомышленниками – молодыми учеными проводит ряд опытов и добивается значительных результатов не только в оживлении, но и в последующем выживании лабораторных животных. Осенью 1936 года Неговский, понимая, что его изыскания требуют определенной самостоятельности, пишет письмо председателю Совнаркома СССР с просьбой организовать для него отдельную лабораторию. Наркомздрав удовлетворяет просьбу, учреждая на базе Института нейрохирургии «лабораторию специального назначения по проблеме “восстановления жизненных процессов при явлениях, сходных со смертью”». Получив творческую свободу, Неговский и его соратники продолжают поиск способов оживления подопытных животных и добиваются первых заметных результатов. В ходе экспериментов ими было, в том числе, доказано, что переливаемую при реанимации кровь необходимо предварительно насыщать кислородом, а мероприятия по восстановлению сердечной деятельности следует сочетать с одновременным проведением манипуляций по восстановлению дыхания.

В годы Великой Отечественной войны лаборатория Неговского продолжает свои исследования. Владимир Александрович убежден, что результаты, полученные в ходе научных изысканий, крайне важны для помощи раненым бойцам. Ученый работает на износ, до голодных отеков. В 1942 году Неговский защищает кандидатскую диссертацию, в которой особое место отводится важности раннего восстановления мозговых центров, регулирующих деятельность сосудистой и дыхательной систем. На основе этих исследований позднее были разработаны первые модели отечественных аппаратов для проведения искусственного дыхания. А уже через год Неговский становится доктором наук. Он впервые обосновывает понятия агонии и смерти, которую, в свою очередь, разделяет на клиническую – обратимую и биологическую – необратимую, наступающую после смерти мозга, и доказывает важность проведения реанимационных мероприятий после остановки сердца и прекращения дыхания.

Он впервые обосновывает понятия агонии и смерти и доказывает важность проведения реанимационных мероприятий после остановки сердца и прекращения дыхания

Из-за последствий перенесенной в детстве болезни Неговскому упорно отказывают в направлении на фронт. Осенью судьбоносного для страны 1943 года Владимир Александрович тем не менее создает фронтовую реанимационную бригаду, которой, несмотря на скудное ее оснащение, удается спасти десятки безнадежных, казалось бы, и умирающих раненых. Весть о врачах-оживителях мгновенно разносится по фронтовым госпиталям и медсанбатам. Организуются конференции, коллеги стараются перенять опыт Неговского и применить его на своих участках. После Великой Победы, в июле 1945 года, за исключительные заслуги всем врачам бригады были вручены ордена Красной Звезды.

Первые шаги реаниматологии

В 1952 году Владимир Александрович и его ближайшие соратники были удостоены звания лауреатов Сталинской премии за «разработку методов восстановления жизненных функций организма». А 5 марта 1953 года помощь потребовалась самому Сталину. Профессора Неговского вызывают к умирающему вождю, однако в этот раз даже он оказывается бессилен.

В июле 1945 года за исключительные заслуги всем врачам фронтовой реанимационной бригады В. А. Неговского были вручены ордена Красной Звезды.

Продолжая работу, Неговский сводит воедино знания и опыт в нескольких областях медицинской науки: биохимии, физиологии, хирургии, кардиологии. По сути, он стал первым ученым, который комплексно подошел к детальному изучению физиологии смерти. В конце 1950-х годов под его руководством проходят первые клинические испытания дефибриллятора конструкции Н. Л. Гурвича – прибора для электрической стимуляции сердечного ритма. Также подтверждены эффективность и безопасность прямого массажа сердца, проанализирован опыт использования отечественных аппаратов искусственной вентиляции легких, которых к началу 1960-х было создано уже более 10 моделей.

При участии и контроле профессора Неговского в клиниках по всей стране создаются мобильные реанимационные бригады, открываются специализированные реанимационные

В 1961 году на Международном конгрессе травматологов в Будапеште Неговский на весь мир заявляет о рождении новой науки – реаниматологии. В 1964 году в больнице им. С. П. Боткина было организовано первое реанимационное отделение общего профиля и Московский выездной реанимационный центр. При участии и контроле профессора Неговского в клиниках по всей стране создаются мобильные реанимационные бригады, открываются специализированные реанимационные блоки. Вначале, как правило, они представляли собой отдельные палаты при хирургических отделениях. А с 1968 года больницы получают возможность создавать в своей структуре самостоятельные реанимационные отделения.

По некоторым данным, в 1960-х годах сенат США, признав первенство советской науки в области реаниматологии, официально предложил

Неговскому и его сподвижникам эмигрировать в США. Американцы готовы были принять любые условия профессора, но Владимир Александрович, не задумываясь, им отказал.

Отец реаниматологии

В 1952 году Владимир Александрович и его ближайшие соратники были удостоены звания лауреатов Сталинской премии за «разработку методов восстановления жизненных функций организма».

В 1969 году Неговский избран членом-корреспондентом, а в 1975 году – академиком Академии медицинских наук СССР.

В 1979 году выходит первое издание его монографии «Постреанимационная болезнь». Само понятие постреанимационной болезни, впервые описанной Неговским, включает в себя нарушения, происходящие в организме, пережившем терминальное состояние. Такие нарушения подчас бывают тяжелыми и необратимыми. Открытие этого явления позволило врачам вырабатывать индивидуальную тактику лечения каждого больного, которому оказывались реанимационные мероприятия, с целью предупреждения возникновения подобных нарушений.

20 июня 1985 года созданная Неговским за полвека до того лаборатория наконец обрела статус Института общей реаниматологии. Владимир Александрович стал его директором, но он не мыслил себя вне клиники. Даже будучи в преклонном возрасте, он еженедельно проводил обход в отделении реанимации Боткинской больницы и разбирал с врачами конкретные клинические случаи.

Появление реаниматологии значительно расширило возможности хирургии, потому что за состоянием пациента, перенесшего сложную и травматичную операцию, в течение первых нескольких суток стали наблюдать и врачи-реаниматологи. Тем самым снизился риск послеоперационной смертности, и хирурги теперь смело шли на оперативное вмешательство даже в тяжелейших ситуациях. В основе принципов действия любой современной аппаратуры, применяемой в отделениях реанимации, лежат результаты, впервые полученные группой ученых-энтузиастов во главе с Неговским.

В основе принципов действия любой современной аппаратуры, применяемой в отделениях реанимации, лежат результаты, впервые полученные группой ученых-энтузиастов во главе с Неговским

Пожалуй, в мире нет ни одной монографии по реаниматологии, которая не ссылалась бы на труды этого ученого. На них учились (и открыто признавались в том) все крупнейшие мировые авторитеты в этой области. Книги «Основы реаниматологии» и «Очерки по реаниматологии» Неговского – это не только основа основ новой науки, это еще и свод высоких этических правил для врача, берущего на себя ответственность за жизнь пациента.

Владимир Петрович Демихов

1916–1998

Нет пророка в отечестве своем. Многие величайшие медики, изменившие мир, – увы! – на себе испытали, что означает это евангельское выражение. В конце 1950-х – начале 1960-х годов в Советском Союзе повсеместно звучало бравурное «Догоним и перегоним Америку!». В этой гонке СССР первым вышел в космос, но руководителям государства, как ни странно, не было дела до открытий, которые по своей значимости могли бы составить конкуренцию запуску первого спутника. В крохотной лаборатории хирург Владимир Демихов разработал основы науки, обещавшей человечеству фактически бессмертие. Выдающиеся врачи, чьи имена ныне известны всему миру, – Барнард и Дебейки, почитали за честь считаться учениками Демихова, человека трагической судьбы, но отчаянного экспериментатора.

Вклад в медицинскую науку:

• Родоначальник и основоположник трансплантологии

Вклад в развитие медицины:

• Трансплантология

• Сердечно-сосудистая хирургия и ангиология

• Реаниматология

• Медицинская техника

Живодер

В пропахшем сыростью и опилками темном углу сарая надрывно ревел крутолобый мальчонка. Его левое ухо, как и то, что располагается чуть ниже спины, пылало огнем. Мамка-мамка, такая добрая, такая заботливая! Никогда Володька не видал ее такой. «Ты не сын мне! – кричала она каким-то совсем незнакомым голосом. – Ты – живодер!» Володька, как говорится, доигрался, и теперь ему стало жалко безмозглого щенка. Но каким же еще способом можно было посмотреть, как у того внутри бьется сердце – у щенка-то? Глупый ты, Володька: думал, посмотришь, а потом все само собой заживет, вот и стащил папкину бритву… А теперь сиди и утирай слезы.

Пороть его до этого случая было некому: поначалу мал был, потом батя, Петр Яковлевич, пропал в гражданскую. Многие пропадали, половину станицы Ярыжинской, что в Новониколаевском уезде Донской волости как метлой вымело. Кто воевать пошел, кто прямо тут, в станице, полег. Крестьянам в гражданскую хуже всего: грабят кому ни попадя, а чуть слово поперек, хоть рой сам яму да закапывайся. Вот и остались на руках Домники Александровны Демиховой трое ребятишек. Она не жаловалась, недаром ее крестили во имя святой мученицы, претерпевшей гонения за веру христианскую. Помощи ниоткуда не ждала, тянула сама вдовью долю, как могла. Силу свою, упорство, как будет видно, и детям своим передала: все выучились в институтах, вышли в люди.

На 3-м курсе отличник Демихов продал на толкучке свой единственный костюм и приобрел серебряные пластины, чтобы смастерить электромеханическую модель сердца

Володька поначалу пошел в слесарное, руки у него с малолетства были золотые – матери в помощь. Но, став учеником слесаря на Сталинградском тракторном заводе, рабочую стезю внезапно бросил. Поелику овладело им желание разобраться в сердечной механике (еще в слесарном он как-то выточил натуральную копию сердца по картинке). В 18 лет парень поехал поступать в медицинский. Но попытка не удалась, и он подал документы на отделение физиологии биофака Воронежского университета – там приняли. На 3-м курсе отличник Демихов продал на толкучке свой единственный костюм и приобрел серебряные пластины, чтобы смастерить электромеханическую модель сердца. Собака, которой он вживил его, жила с искусственным сердцем целых 2 часа! А на дворе стоял 1938 год.

Закаленный в пламени войны

По рекомендации С. С. Брюхоненко – автора первого аппарата искусственного кровообращения, автожектора, – для продолжения обучения Демихов перевелся в МГУ. В Москве выдающийся физиолог X. С. Коштоянц, в лаборатории которого работает будущий ученый, прочит молодому человеку большое будущее. По окончании университета в 1940 году Демихов написал свою первую научную работу: он разработал методики трансплантации сердца и легких и уже заимел опыт пересадки сердца в паховую область. Но все планы разом перечеркнула война, и будущий светила отправился на фронт.

Поскольку по образованию Владимир Петрович не был врачом, работать военным хирургом ему не дозволили. Тогда он окончил подготовительные курсы и стал патологоанатомом. В этом качестве Демихов прошел всю войну, закончив ее в Маньчжурии в звании старшего лейтенанта медицинской службы и исполняющего обязанности главного патологоанатома 11-й Гвардейской армии.

В 1940 году Демихов написал свою первую научную работу: он разработал методики трансплантации сердца и легких.

В годы Великой Отечественной впервые пересеклись пути двух выдающихся хирургов: Демихова и будущего министра здравоохранения – академика Б. В. Петровского. Молодого и амбициозного Петровского болезненно задевали постоянные комментарии «непрофессионала» по медицинским вопросам, и в будущем неприязнь министра сыграет злую роль в судьбе Демихова.

Когда отгремели последние залпы Великой Отечественной, Владимир Петрович получил возможность вернуться в Москву – о предоставлении ему должности ассистента кафедры патофизиологии в Пушномеховом институте в Балашихе похлопотал академик Коштоянц. Там Демихов приступил к опытам по пересадке сердца на животных. В 1946 ему удается пересадить в грудную полость собаке дополнительное сердце, после чего она проживет целых два часа. Ввиду анатомических особенностей замена сердца на донорское оказалась очень рискованной затеей: необходимо сшить большое количество сосудов, а сделать это за короткое время, пока не наступила смерть мозга, без аппаратной поддержки чрезвычайно сложно. Потому через несколько месяцев Демихов решается заменить весь сердечно-легочный комплекс на донорский, благо количество сшиваемых сосудов позволяет уложиться в требуемое время – прооперированное животное прожило шесть суток.

В Минздраве разразилась форменная истерика, когда там узнали, что Вишневский предоставил Демихову возможность проводить опыты по пересадке органов на животных

Узнав о талантливом ученом, знаменитый хирург А. В. Вишневский в июне 1947 года пригласил Демихова на должность научного сотрудника в свой институт. Это стало большой удачей: Александр Васильевич, как ярый сторонник экспериментальной медицины, мгновенно загорался новыми и интересными научными идеями. Кроме того, авторитет Вишневского вкупе с его крутым нравом был надежным щитом от нападок недоброжелателей. А их у Демихова, к сожалению, хватало с лихвой. В Минздраве разразилась форменная истерика, когда там узнали, что Вишневский предоставил Демихову возможность проводить опыты по пересадке органов на животных. Большие начальники потрясали кулаками, требовали закрыть маленькую лабораторию, занимающуюся «антинаучными и аморальными опытами», и грозили самому экспериментатору уголовным преследованием. Великий Вишневский отбивал постоянные атаки кабинетных медиков, грозившие молодому ученому непоправимыми бедами.

В 1946 Демихову удается пересадить в грудную полость собаке дополнительное сердце, после чего она проживет целых два часа.

В 1948 году сам Александр Васильевич участвует в эксперименте: он и Демихов осуществляют у собаки пересадку почки на заднюю брыжеечную артерию. Однако размер кровеносного сосуда для полноценного кровоснабжения органа оказался недостаточным и эксперимент был прекращен. В том же году Демихов приступил к опытам по трансплантации печени – первым в истории медицины.

Приоткрывая завесу будущего

В 1948 году скончался А. В. Вишневский, добрый гений Демихова, и лаборатория по пересадке органов в Институте хирургии вскоре была закрыта. Ученый пытается продолжить исследования на базе кафедры оперативной хирургии в Первом Московском медицинском институте.

1951 год для Владимира Петровича стал временем грандиозных побед. Он создал пневматический протез сердца. Роль пневмопривода в нем выполнял обычный старенький пылесос. На выездной сессии Академии медицинских наук в Рязани Демихов провел показательную пересадку сердца и легких собаке Дамке, которая уже на второй день вполне прилично себя чувствовала, ходила, с аппетитом ела и пила воду Она прожила бы и дольше семи дней, что само по себе уже было огромным достижением, однако в ходе операции серьезно пострадала гортань, и собака, увы, умерла.

В том же 1951 году Демихов и его помощники А. Фатин и В. Горяйнов предложили способ сохранения изолированных органов в течение нескольких часов для последующей трансплантации. При поддержании постоянной температуры окружающей среды (38–39 °C) и искусственной вентиляции легких можно было часами поддерживать функционирование комплекса органов, включавшего в себя сердце, легкие, желудочно-кишечный тракт, печень и почки с сохранением их крово– и лимфообращения.

В 1948 году В. П. Демихов приступил. к опытам по трансплантации печени – первым в истории медицины.

И наконец, в 1951 году ученый осуществил прорыв: провел замену сердца на донорское без аппарата искусственного кровообращения двухступенчатым методом.

В 1952 году Демихов разработал метод прямого соединения внутренней грудной артерии с коронарной, дабы улучшить кровоснабжение сердечной мышцы (маммарно-коронарный анастомоз, маммарно-коронарное шунтирование). Спустя десятилетие, в 1964 году, этот метод будет применен у человека ленинградским хирургом В. И. Колесовым, поэтому впоследствии операция получит это имя, а не Демихова. Оперированные же Владимиром Петровичем собаки жили более двух лет, а одна из них, которой анастомоз был наложен в 1953 году, дожила даже до 1960 года!

В 1954 году Владимир Петрович пересадил голову щенка с передними конечностями на тело немецкой овчарки. Цветной документальный фильм об этом, показанный широкой аудитории в 1956 году на Международной выставке СССР в США, поверг в шок и отечественных, и западных коллег: химера пила молоко и кусалась обеими головами, сохраняя при этом характер каждого животного. Опыт был поставлен не просто ради эксперимента: Демихов серьезно разрабатывал методику сохранения жизни и личности человека в экстремальном состоянии – к примеру, при несовместимых с жизнью повреждениях некоторых жизненно важных органов (помимо головного мозга) путем «подсадки» уцелевшей части организма к другому человеку Несмотря на всю кажущуюся и доселе фантастичность замысла, хирург считал подобный метод вполне осуществимым и перспективным для дальнейшей разработки.

На выездной сессии Академии медицинских наук в Рязани Демихов провел показательную пересадку сердца и легких собаке, которая уже на второй день вполне прилично себя чувствовала, ходила, с аппетитом ела и пила воду

На тот момент проблема иммунологической несовместимости находилась в стадии научного обсуждения, потому не могла быть всесторонне рассмотрена и учтена смелым экспериментатором. Тем не менее результаты опытов Демихова были поразительными: собаки с двумя головами жили до шести дней!

Хирург и система

В 1956 году собака Борзая с пересаженным Демиховым вторым сердцем в течение почти двух месяцев своей жизни после операции становится мировой знаменитостью – многочисленные гости из разных стран приезжают в Москву только затем, чтобы увидеть ее. А в 1958 году Демихов сам выезжает за границу в качестве делегата конгресса по проблемам трансплантологии в Мюнхене. Вышестоящие «органы» настоятельно рекомендуют ученому не выступать с докладом, а быть обычным участником мероприятия: сидеть в зале, в крайнем случае ограничиться частными беседами. Однако, несмотря на всю серьезность предупреждения, Демихов не удержался от возможности продемонстрировать коллегам результаты своих экспериментов, что стало сенсацией и просочилось в зарубежную прессу На конгрессе Владимир Петрович неосторожно заявил о своем намерении провести пересадку сердца у человека, и тут на ученого посыпались предложения продолжить работу на Западе. Демихов стойко отвечал, что таких условий, какие созданы ему в СССР, нигде в мире ему никто не сможет предоставить, но, несмотря на эти патриотичные заявления, ученого под надуманным предлогом вызвали в советское посольство и чуть ли не тайком вывезли на Родину. Для выдающегося экспериментатора граница закрылась на целых 30 лет. К счастью, от неминуемого преследования за якобы «разглашение государственной тайны» Владимира Петровича спасло заступничество С. М. Штеменко – его двоюродного брата, прославленного генерала, бывшего начальника Главного разведывательного управления Генштаба.

В 1951 году В. П. Демихов создал пневматический протез сердца.

Со всех сторон света на стажировку к Демихову рвутся иностранные коллеги. Для большинства попасть в московскую лабораторию стало не только трудной, но порой и неразрешимой задачей. Не рассчитывал на это и молодой врач из Южной Африки – «страны оголтелого апартеида» – Кристиан Барнард. Исчерпав все возможности посетить СССР по научной линии, весной 1959 года он приезжает в Москву в качестве туриста и получает возможность присутствовать, а в следующий свой приезд и ассистировать на операциях Демихова. Через восемь лет Барнард совершит первую трансплантацию сердца человеку и первым, кому он позвонит, чтобы поделиться радостью, будет советский ученый Демихов, которого Кристиан во всеуслышание назовет своим учителем. А на тот момент в небольшой книге Демихова о пересадке жизненно важных органов, вышедшей в 1958 году, редакция советского издания боязливо внесла в предисловие такую оговорку: «Оптимизм В. П. Демихова в отношении возможности пересадок сердца у человека разделяется далеко не всеми учеными».

Через восемь лет Барнард совершит первую трансплантацию сердца человеку и первым, кому он позвонит, чтобы поделиться радостью, будет советский ученый Демихов, которого Кристиан во всеуслышание назовет своим учителем

В 1960 году у Демихова была готова диссертационная работа «Пересадка жизненно важных органов в эксперименте». Выйдя позднее в качестве монографии, она стала первым в истории руководством по трансплантологии. Но Демихов искал не славы, а признания состоятельности предлагаемых им методик. Для этого и нужна была защита диссертации. Казалось бы, проще простого – включить в число авторов отечественных светил хирургии, близких к власти, и проблем не возникло бы. Но младший научный сотрудник Демихов, к тому же беспартийный, был упрям и честен, что вряд ли могло считаться преимуществом для руководящей части научно-медицинского истеблишмента. Кончилось тем, что профессор В. В. Кованов, ректор Первого Московского медицинского института, в числе других оставивший надежду быть включенным в число соавторов научной работы, инициирует отказ в принятии диссертации Демихова к защите с резолюцией «как не представляющей научной ценности». Заведующий кафедрой госпитальной хирургии академик Петровский, фронтовой коллега Демихова, стоит в первых рядах его противников. Владимир Петрович фактически выброшен на улицу, но вскоре он находит приют в НИИ скорой помощи имени Склифосовского.

Подвалы Склифа

В подвале НИИ Склифосовского, прямо над коптящей котельной, где в одном помещении площадью 15 кв. м. стояли два деревянных операционных стола и жили подопытные животные, а из аппаратуры были только старый кардиограф и самодельный аппарат искусственной вентиляции легких, Демихов продолжил свои уникальные опыты мирового масштаба. Его монография, изрядно отцензурированная, была переведена на несколько языков и издана немалыми тиражами за рубежом.

В 1951 году ученый осуществил прорыв: провел замену сердца на донорское без аппарата искусственного кровообращения двухступенчатым методом, впоследствии используемым при операциях на человеке.

В 1962 году Демихов пересадил второе сердце собаке Гришке. Она быстро шла на поправку и громким лаем отваживала от лаборатории непрошеных гостей. Но на 141-й день после операции издохла – как говорили, после удара неизвестным посетителем. Пять месяцев с пересаженным сердцем – это достижение Демихова стало в ряд с событиями мирового порядка. Все признавали заслугу, кроме некоторых чиновников от Минздрава.

В 1963 году у Владимира Петровича появляется надежда на получение ученой степени: его диссертация принята к защите биологическим советом Московского государственного университета. В заветный день в зале МГУ не оставалось ни одного свободного места, многие стояли в проходах. Не обошлось и без неуклюжих попыток сорвать защиту, которые предпринимались противниками Демихова, к счастью безуспешно. По окончании доклада соискателя выступающий оппонентом Владимира Петровича выдающийся хирург профессор П. И. Андросов признал, что работа Демихова стоит шести не то что кандидатских, а докторских диссертаций. Ученый совет единогласно выступил за присуждение Владимиру Петровичу ученой степени. С места поднялись и демонстративно потянулись к выходу недруги хирурга. Посовещавшись некоторое время, ученый совет принял небывалое решение: в этот же день присудить Демихову степень доктора биологических наук.

Пять месяцев с пересаженным сердцем – это достижение Демихова стало в ряд с событиями мирового порядка

В подвал Склифа ежедневно прибывали делегации со всех частей света. Повторно приезжал Кристиан Барнард, благоговеющий перед советским хирургом, лабораторию посетил и знаменитый в будущем кардиохирург Майкл Дебейки, который позже напишет: «Я хирург благодаря двум людям – маме и Демихову». Приезжали засвидетельствовать свое почтение Владимиру Петровичу и люди, далекие от медицины, например вдова Теодора Рузвельта Элеонора, различные общественные делегации и официальные лица. Лейципгский и Ганноверский университеты присвоили Демихову звание почетного доктора, Научное королевское общество Швеции приняло советского ученого в свои ряды.

Но со стороны именитых соотечественников следовали лишь нападки. На предложение о создании службы трансплантации почек в 1963 году Академия медицинских наук ответила отказом. Демихов к тому времени привык к роли изгоя и продолжал работать над еще более фантастичными работами. К примеру, он предложил и испытал метод сохранения органных комплексов путем подключения к кровеносной системе другого животного. Эти комплексы находились в полиуретановых термостатах и сохраняли свою жизнеспособность до семи суток, при этом к одному подопытному животному можно было подключить до пяти таких комплексов. Это стало первым прообразом банка живых органов. Тогда же Демихов обратил внимание на то, что лучшие результаты получены при экспериментах, в которых использовались свиньи.

В 1960 году у Демихова была готова диссертационная работа «Пересадка жизненно важных органов в эксперименте», ставшая первым в истории руководством по трансплантологии.

Однако на заседании научной секции трансплантологов в Москве в 1965 году попытка демонстрации фильма об опытах по сохранению органов привела к скандалу К тому времени академик Петровский уже занимал пост министра и самостоятельно разрабатывал тему пересадки почек. Его антипатии к Демихову подогревались услужливыми подчиненными, нетерпимыми к «выскочкам». Ими было зачитано некое коллективное письмо «от общественности» с требованием закрыть лабораторию, а ее руководителя лишить всех званий за антинаучную и аморальную деятельность. По свидетельству ученика Демихова М. М. Разгулова, тот «сидел, окаменев, с белым лицом и то и дело ронял карандаш. Пытался его поднять. И… не мог удержать». Тогда слово взяла профессор Второго Медицинского института Т. А. Григорьева и, прямо глядя в лицо высокой коллегии, назвала происходящее «гнусным судилищем». И сплотившимся на защиту Демихова его сторонникам удалось-таки выбить для ученого возможность выступить на секции с докладом.

Участь опередившего время

К 1967 году в мире уже научились проводить трансплантацию почки, а Барнард впервые пересадил пациенту сердце, и тот прожил 18 дней. Но в Советском Союзе с подачи министра здравоохранения тема трансплантологии имела высокий шанс стать запретной. Медики ломали копья над проблемой заключения «смерти мозга». В 1968 году сын А. В. Вишневского главный хирург Советской армии А. А. Вишневский полуподпольно произвел пересадку сердца человеку – пациентка прожила чуть более суток. В 1969 году все же был создан НИИ трансплантологии во главе с В. И. Шумаковым, но Демихов остался за бортом. В 1971 и 1974 годах профессор Г. М. Соловьев и академик В. И. Бураковский ценой неимоверных усилий добились разрешения на трансплантацию сердца – увы, операции оказались неудачными. Монографию «Пересадка сердца» под редакцией Бураковского удалось издать лишь в i тыс. экземпляров и то не в Москве, а в Грузии, по ходатайству выдающегося кардиохирурга Л. А. Бокерия.

В 1987 году В. И. Шумаков провел первую в СССР удачную пересадку сердца.

Причиной тому, вероятно, была высокая оценка авторами роли Демихова, которую они посчитали необходимым отразить в своей работе.

На его могиле установлен простой памятник, на котором высечены слова основоположника трансплантологии:

«Я стремился в своих экспериментах сделать все для человека»

Но что сам Демихов? Даже у таких мужественных людей, как Владимир Петрович, есть запас прочности. В 1968 году неимоверное нервное напряжение, нараставшее по мере жестокости гонений и злословия, спровоцировало у хирурга инсульт. Оправившись от него, Демихов стал терять память и профессиональные навыки. Как сказал о нем Л. А. Бокерия: «Он намного опередил свое время, но время догнало его и растоптало». Жил Владимир Петрович с женой и дочерью, как и прежде, на окраине Москвы в маленькой квартирке, в которой некогда выхаживал оперированных собак.

Лишь в 1987 году В. И. Шумаков проведет первую в СССР удачную пересадку сердца. В 1988 году группа ученых получит за разработку метода трансплантации сердца Государственную премию. В списке окажется и В. П. Демихов, который к тому времени был уже старым и больным человеком. Позднее ученого наградят орденом «За заслуги перед Отечеством» III степени и назначат почетным директором Центра репродукции человека – и то только по настойчивому ходатайству одного из учеников. О нем настолько забыли руководители страны и здравоохранения, что на просьбу Майкла Дебейки, приехавшего в Москву на консультацию президента Ельцина, о встрече с Демиховым у чиновников не нашлось даже что ответить.

Умер Владимир Петрович 22 ноября 1998 года. На его могиле на Ваганьковском кладбище установлен простой памятник, на котором высечены слова основоположника трансплантологии: «Я стремился в своих экспериментах сделать все для человека».

Оглавление

Медики, изменившие мир

Гиппократ

  Наследник Асклепия

  Гиппократов сборник

Асклепиад Вифинский

  Греки – врачи римлян

  От простого – к исцелению

  Методическая школа

Педаний Диоскорид

  Путь солдата

  От траволечения к фармакогнозии

  Материя медика

Авл Корнелий Цельс

  Портрет неизвестного

  Латинский Гиппократ

Гален

  Архиатр императора

  Энциклопедист от медицины

Абу Бакр Мухаммад Ибн Закария Ар-Рази

  Арабский Гален

Авиценна, или Абу Али Хусейн Ибн Абдаллах Ибн Сина

  Сын мытаря и звезды

  Ученый скиталец

  Шейх-ур-раис

  Наследие Авиценны

Парацельс (Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст Фон Гогенгейм)

  Отцовская наука

  Ниспровергая авторитеты

  Везде чужой

  Равный Цельсу

Андреас Везалий

  Расхититель могил

  Отверженный профессор

  При дворе императора

Амбруаз Паре

  Лавальский цирюльник

  На войне как на войне

  Нить Паре

  Под сенью королевской лилии

Уильям Гарвей

  Через Ла-Манш и обратно

  Арифметика сердца

  Королевская яичница

Марчелло Мальпиги

  Старший сын

  Сквозь линзы микроскопа

  Охота на профессора

Альбрехт фон Галлер

  Вундеркинд из Берна

  Геттинген

  Возвращение домой

Эдвард Дженнер

  Лики черной смерти

  Провинциальный экспериментатор

  Спасительная вакцина

Рене Теофиль Гиацинт Лаэннек

  Маленький бретонец

  Рождение стетоскопа

  Главное наследство

Николай Иванович Пирогов

  Детские годы

  Пироговские университеты

  Огонь и лед

  В опале

Джеймс Янг Симпсон

  Сын булочника

  Медовый месяц профессора

  Хлороформ

  Хроника тернистого пути

Джон Сноу

  Вверх против течения

  Истоки анестезиологии

  Королевский наркоз

  Смертоносная колонка

Шарль Эдуар Броун-Секар

  Прощание с раем

  Пересекая Ла-Манш и Атлантику

  В поисках вечной молодости

Игнац Филипп Земмельвейс

  Главный выбор

  Проклятие матерей

  Руки акушера

  Участь изгоя

Уильям Томас Грин Мортон

  Бостонские дантисты

  Почему важно слушать учителя

  Борьба за пьедестал

Рудольф Людвиг Карл Вирхов

  На разных языках

  В стенах Шарите

  Защитник бедноты

  В Вюрцбурге

  Клетка от клетки

  Прогрессист

Луи Пастер

  Нежданное сватовство

  Истина в вине

  Жизнь в колбе

  Приручение микробов

Джозеф Листер

  Листер, сын Листера

  Борьба вслепую

  Карболка

  Вода, что точит камень

Христиан Альберт Теодор Бильрот

  Увертюра на заданную тему

  Генеральная уборка

  Виртуоз скальпеля

  Неоконченная соната

Иван Михайлович Сеченов

  Несостоявшийся инженер

  Зарождение русской физиологии

  Потрясая основы

  Реальность мысли

Сергей Петрович Боткин

  Плод древа Боткиных

  Медицинский факультет

  Своя война и чужая наука

  Клиническая школа

  Принципы Боткина

  Сердце, не знавшее покоя

Николай Васильевич Склифосовский

  Приютская доля

  Одесский эскулап

  Генерал от медицины

  Снова в Москве

  Дети Склифосовского

Эрнст фон Бергман

  Студент Дерпта

  У линии фронта

  Вдалеке от родины

  Столичный профессор

  Русский немец

Генрих Герман Роберт Кох

  Мечта под увеличительным стеклом

  Суета сует

  Самородок с микроскопом

  «Фамилия» для микроба

  Зигзаги судьбы

Илья Ильич Мечников

  Мистер Ртуть

  По законам эволюции

  Рождение фагоцитарной теории

  В стремлении к правильной жизни

  Солнце заходит на западе

Владимир Федорович Снегирев

  С корабля на студенческую скамью

  В Московском университете

  Труд во благо женщины

  Женская клиника на Девичьем поле

  Родоначальник русской гинекологии

Нил Федорович Филатов

  Из жизни среднерусских помещиков

  Похождения братьев Филатовых

  Детские книги большого доктора

  Профессор с курицей под мышкой

  Добрый великан

Иван Петрович Павлов

  Сын священника

  Первые опыты

  Пора испытаний

  Эксперимент без жестокости

  Законы пищеварения

  От пищеварения к психике

  Свидетель Большого эксперимента

Пауль Эрлих

  Долгожданный наследник

  Первые наброски

  Теория боковых цепей

  Магические пули

  Князь науки

Эмиль Адольф фон Беринг

  Эмиль из Хансдорфа

  Честная служба

  Подарок на Рождество

  Болезненный разрыв

  Железный крест

Владимир Михайлович Бехтерев

  Из детских воспоминаний

  Покорение Петербурга

  В Казанском университете

  Возвращение в альма-матер

  Тайны мозга

  Безумные годы

Александр Васильевич Вишневский

  Казанская школа

  Шприц сменяет нож

  Жизнь, отданная хирургии

Фердинанд Зауэрбрух

  Падение Берлина

  Ученик Микулича

  Рождение торакальной хирургии

  Первая война

  Великий врач в Третьем рейхе

  Это была его жизнь

Владимир Петрович Филатов

  Письма на Пролетарский бульвар

  Каждый должен видеть солнце

  В Южной Пальмире

  Пора надежд и испытаний

  Сила угасающей жизни

  Врач, дарящий свет

Николай Нилович Бурденко

  Отцовское письмо

  Перспективный бунтарь

  На сопках Маньчжурии

  В огне Первой мировой

  Годы мирного труда

  Его последняя война

Александр Флеминг

  Научные перспективы водного поло

  Война с людьми, война с микробами

  Какой толк бывает от насморка

  Почему полезно не мыть посуду

  Союзник пенициллин

  Сэр Рыцарь

Фредерик Грант Бантинг

  История «сладкой смерти»

  Закладка фундамента

  Четверо из Торонто

  Первые спасенные

  Высокий взлет

  Будущее инсулина

Герхард Йоханнес Пауль Домагк

  В поисках нового

  Папин порошок

  Сульфаниламидный бум

  Запретная премия

Владимир Александрович Неговский

  Мальчик и смерть

  В поиске своей стези

  Первые шаги реаниматологии

  Отец реаниматологии

Владимир Петрович Демихов

  Живодер

  Закаленный в пламени войны

  Приоткрывая завесу будущего

  Хирург и система

  Подвалы Склифа

  Участь опередившего время

• Реклама на сайте

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - читать книги бесплатно