Акупунктура, Аюрведа Ароматерапия и эфирные масла, Консультации специалистов: Рэйки; Гомеопатия; Народная медицина; Йога; Лекарственные травы; Нетрадиционная медицина; В гостях у астролога; Дыхательные практики; Гороскоп; Цигун и Йога Эзотерика

Артур Самари
Забытое царство Согд

СОГДИАНА, БУХАРА

Шел 676 год. Наступила долгожданная весна. И едва стих радостный праздник Навруз, продолжавшийся всю неделю, как все жители Бухарского оазиса вернулись к своим полям и садам. Земля была главной кормилицей, и от ее урожая зависело благополучие всего края с его городами Пайкендом, Рамитаном, Варданом и величественной Варахшей с царскими дворцами, коей не было равной во всей Согде. О богатом урожае молились в храмах Огня не только земледельцы, но и дихканы – самые богатые землевладельцы тех времен.

В то утро, как бывало не раз, царица Бухары, которую в народе величали Фарангис, выехала из Арка. Правительницу города и всего края сопровождала свита: впереди – конный отряд гулямов, а за ними – высокие царские чины. В их числе был и советник Феруз, облаченный в панцирную кольчугу, из-под которой свисали длинные края шелковой рубашки. Его сапоги с острыми железными концами прочно сидели в серебристых стременах На боку у всадника были прямой меч и кинжал с резной рукояткой, а на голове – овальная шапка, увенчанная голубым сапфиром, с желтой лентой посредине. Вся Бухара шепталась, что он и есть любовник царицы.

Арк находился на возвышенности с неприступными стенами. Царская процессия медленно спускалась по дороге, обрывающейся по обеим сторонам.

Скоро они добрались до площади Регистан1, где недавно проходили народные гуляния с конными состязаниями богатырей, песнями и танцами. В те дни площадь кишела людьми и пестрела палатками торговцев сладостями. А нынче была тишина, нарушаемая лишь голосами сотни богатых дихканов бухарских владений. Их созвала царица.

Они сидели на кирпичном возвышении, суфе, покрытой иранскими коврами и яркими цветастыми курпачами. Место было огорожено желтой тканью, а над головами вельмож был натянут широкий навес из синей парчи. Бухарцы восседали в нарядном одеянии: иони были облачены в халаты с изображениями павлинов, талии стянуты тонкими золотыми поясами с множеством драгоценных камней: красных, синих, желтых. По бокам висели прямые мечи в золотых резных ножнах и кинжалы – символы доблести согдийцев. На головах красовались шапки с драгоценными каменьями или цветными лентами. Несколько тюрков были облачены в узорчатые кафтаны с широкими воротами. Их длинные волосы, заплетенные в пять косичек, спускались до самой поясницы.

Когда царская свита приблизилась к гостям, все поднялись с мест для приветствия. Дихканы выстроились друг против друга. Стоящие в первом ряду зашептались между собой:

– Смотрите, опять с нею этот красавец Феруз.

– Какой он красавец, если нос горбинкой, как у джинна?

Среди них пробежал легкий смешок.

– И что в нем царица нашла? подумаешь, ученый, зато в богатстве с нами не сравнится, да и богатырь не столь важный.

– Царица еще пожалеет, что не захотела стать моей женой, – сказал Кишвар, владетель Рамитана, на вид человек лет пятидесяти, с тонко стриженой бородой.

Два года назад, когда царь Бухары ушел в мир иной, страной начала править его жена Фарангис. Вдова стала опекуном малолетних наследников. Вот тут-то и заспешили к царевне знатные мужи со всего края, предлагая не только сердце, но и защиту от любых врагов. Среди них Кишвар был самым видным господином: правитель города Рамитана, он владел обширными землями с высокими урожаями. Да и обладал немалым войском. Чем не жених, чем не царь всей Бухары?! И все же царица отвергла его, потому что любила Феруза. Но, увы, ее возлюбленный не мог стать правителем: его предки не имели царских кровей, да и не настолько он богат, чтобы важные дихканы подчинились ему. А идти против их воли было опасно. Они могли покинуть бухарский союз или, более того, сговориться между собой и захватить трон.

Еще накануне царица с Ферузом обсудили ход нынешнего собрания. Для врагов правительницы это был удобный случай для нападения. Феруз предлагал ей отказаться от традиционной встречи и перенести ее на более поздний срок. Но царица отказалась: враги могли подумать, что она боится их, а значит, бухарский трон весьма слаб. Тогда Феруз дал другой совет:

– Пусть прибывшие дихканы оставят свои дружины в Шахристане, который имеет крепкие стены. В случае бунта мы быстро закроем городские ворота, и они окажутся в ловушке. Оттуда им не добраться до Арка. Как хорошо, что царская крепость стоит в стороне от города! – и добавил: – Скажи дихканам, чтобы на собрание они явились без мечей и кинжалов. Иначе кто-нибудь из них может заколоть тебя.

– Нет, нет, такое сказать не могу: это заденет их честь. И особенно разозлит Кишвара и его людей.

– В этом ты права. Тогда тебе не следует приближаться к ним. Я возьму с собой метких стрелков, они будут стоять за троном. А подарки пусть вручит наш верховный мобед.

На том и порешили.

Дихканы встречали процессию почтительно. Фарангис сидела на белом коне боком и сама легко вспорхнула вниз – она была дочерью тюркского царя и с детства любила конные скачки. Но в этой стране царица должна была сдерживать свои вольные порывы. Меж тем, двое слуг, одетых во все белое, установили для повелительницы трон из слоновой кости.

На сей раз царица явились в золотистом платье и голубом ситцевом камзоле. Ее волосы касались плеч, легкие локоны окаймляли лицо. Голову царицы украшал венец с розовыми рубинами.

Фарангис поприветствовала гостей легким поклоном головы. Те ответили тем же, с почтением прижав руки к груди. Затем она указала им на суфу и сама опустилась на легкий трон. Ее руки легли на подлокотник, а спина осталась прямой. Придворные, одетые столь же торжественно, сгрудились за троном.

Такие встречи царица устраивала, дабы узнать настроения своих подданных и выяснить положение дел на местах. Правительница известила дихканов, что на границах Согды пока все спокойно. Но Арабский халифат довел свои границы до Вахша (Амударьи), и войска арабов теперь могут напасть на них в любое время. И только единство дикханов Бухары может спасти их от сильного врага.

– А также надо бояться смутьянов внутри страны, – добавила царица. – Тех, кто возжелает захватить престол моего сына, мы будем карать сурово. А теперь поговорим о более приятных делах. И потому я хочу одарить некоторых почтенных мужей дорогими вещами. Эти люди своими богатыми налогами, а также своими богатырями, чокарами укрепляют наши владения. В числе первых нужно назвать имя правителя Рамитана – Кишвара. Я прошу нашего великого мобеда вручить награды.

И старый жрец Абар, в пурпурном хитоне со складками, вышел вперед. За ним шли пять служанок, обтянутые в розовые платья до пят. Они держали пред собой серебряные подносы с белоснежными подушечками, на которых лежали золотые украшения со сверкающими камнями. Самый дорогой подарок был предназначен для главного врага царицы – Кишвара, дабы смягчить его сердце.

Услыхав свое имя, правитель Рамитана слегка смутился. Он подошел к высокому худощавому мобеду и склонил голову. Жрец надел ему на шею золотое ожерелье с тремя рубинами. Затем мобед громко произнес: «Хвала великому Ормузду! Хвала царице Фарангис и нашему краю! Хвала достойному Кишвару!» Дихканы одобрительно захлопали. Впрочем, не все: среди них были те, кто за глаза называли Кишвара жадным, а такой порок у зороастрийцев считался преступлением.

Награжденный был доволен, его лицо засияло. И, поклонившись царице, Кишвар вернулся на прежнее место.

Следующим царица позвала Гудара, стоявшего рядом с Кишваром. Он правил Варахшой, городом в шести фарсангах от Бухары. Гудар тоже был в числе противников царицы и считал, что Фарангис блудница и не может править Бухарой. Однако стоило ему услышать свое имя, как тотчас же он забыл обиду и получил из рук мобеда браслет с зеленым изумрудом. Таких больших камней в его сокровищнице еще не было. Царица знала это. Согдийцы верили, что драгоценные камни лечат своих обладателей и сопутствуют удаче. И чем камень больше, тем сильнее.

Третьим наградили богатого дихкана Кушвада, который метался между царицей и Кишваром. В прежние годы он был лишь купцом, но затем начал скупать земли. Жил в рабаде (пригороде), выстроив за Бухарой огромный замок с высокими стенами. Кишвад получил из рук мобеда браслет с алыми лалами.

Еще десять бухарцев удостоились внимания царицы и получили кто золотые мечи, кто кинжалы, кто золотые украшения редкой красоты. А вручая бирюзовый пояс Виштаму, мобед сказал: «Помни, бюрюза – вечный спутник ангела Бахрама. Именно он дает победу в бою, оберегает нас от разных бедствий. Не зря Бахрам самый верный слуга великого Ормузда».

После торжественной части, когда сердца всех смягчились, можно было говорить о более насущных делах. Царица была довольна и мельком глянула на советника Феруза, который стоял сбоку с тремя визирями. Все шло, как и было задумано.

Фарангис повела речь о делах страны. Царица известила, что за последние месяцы бухарская казна не добрала триста тысяч дирхемов. По этой причине сократились закупки зерна. Такое положение не могло не тревожить ее.

– А если нападут арабы или кочевники? Бухара не продержится и трех месяцев – в городе наступит голод. Ко всему из-за не хватки денег мне пришлось отпустить по домам часть войск, – голос правительницы стал тверже. – Я желаю знать причину неисполнения наших уговоров. Только не говорите, что это из-за арабов: они уже второй год не являются сюда. И ни слова о маловодье в Зеравшане. Воды было в достатке. Помните, если падет Бухара, то враги обложат нас непомерной данью. Некоторые разорятся. Я вижу, вы стали это забывать, коль налоги платите слабо. Что скажет дихкан Хушват, давно не соблюдающий наш уговор? Разве ему не известно, что для зороастрийца большой позор – не сдержать обещанного слова?

Молодой Хушват, облаченный в узорчатый халат, с мечом и кинжалом, спустился с суфы и заговорил. Глаз он не таил и вел себя уверенно:

– О, царица, я верен престолу, как и всей Бухаре, и мечтаю о процветании нашего края. Твоя речь справедлива. Я твой должник, но не по злому умыслу, в этом нет моей вины. Я не скрою, скажу все, как есть, и пусть почтенный Кишвар не будет в обиде. Всему причина – вода. Кишвар владеет верховьем реки и каждый год ширит свои поливные земли, оттого воды не стало хватать. Часть моих земель осталась без влаги, и я не смог засеять их. Мои доходы упали, отсюда и малый налог в твою казну. Если так будет продолжаться, то Кишвар разорит меня. Я прошу у тебя защиты, о, справедливая царица.

Правительница, требуя ответа, обратила взгляд на Кишвара.

– О, царица, – поднялся он с суфы, – мне не понятно, почему этот молодой дихкан говорит такие обидные слова. Я не нарушил закона и волен поступать со своей землей и водой, как мне вздумается. Там я хозяин.

– Верно говоришь, но ты не можешь быть хозяином всей воды. Эта река кормит многих, чьи земли расположены ниже течением.

Кишвар усмехнулся и развел руками:

– Чужого я не трогаю, а беру только то, что имеется на моей земле. Разве я не прав?

Среди дихканов прошелся шумок. Многие были на его стороне.

Царица вновь заговорила:

– Если ты присвоишь себе исток, то река на чужих владениях исчезнет. Поэтому влага должна делиться справедливо.

Среди дихканов раздались одобрительные голоса. Хушват, окрыленный поддержкой, вскочил и громко сказал:

– Кишвар проявляет жадность. Я требую над ним суда!

Стало еще шумнее. Обиженный правитель Рамитана, обнажив меч, кинулся к обидчику. Хишват тоже вынул оружие из ножен. Однако дихканы соскочили с мест и не дали им сойтись в схватке. Феруз кинулся к ним. Все стали успокаивать обиженного Кишвара, пока обе стороны не вернулись на суфу, бросая друг на друга злые взгляды.

Когда наступила тишина, царица снова смогла говорить:

– Я хочу, чтобы вы свою силу и удаль сберегли для боя. А благородному Кишвару не стоит обижаться на слова молодого дихкана. Мы вовсе не считаем его жадным человеком. Он сам подскажет нам, как решить эту дилемму с водой. А теперь, дабы смягчились ваши сердца, насладимся искусством наших музыкантов и танцовщиц.

Артисты в ярких шароварах и коротких кафтанах встали между гостями. Они держали в руках различные инструменты. С ними был певец с белой бородой, с его плеч до земли спускалась накидка. Седые густые брови говорили о благородстве. Сначала заиграла флейта, затем рубаб, далее арфа, и старик-сказатель повел стихотворный сказ о жизни царя Джамшида. Говорил он с чувством, его голос слегка дрожал. Иногда старик взмахивал руками, а когда пел о гибели героев, то глаза его смыкались, и он долго качал головой. От такого рассказа все предались глубокой печали. История о Джамшиде была долгой. Когда старик ушел, то сразу же разнесся нежный голос юноши, который стал исполнять тюркские песни.

А тем временем слуги тихо накрывали дастарханы на суфе, расставляя мясные блюда, фрукты, сладости и кувшины с вином. Двигались они молча, бесшумно, словно их не было. Для царицы и ее приближенных расстелили длинный стол напротив артистов и суфы. В центре села Фарангис, рядом мобед и советник, а далее визири.

Перед трапезой слуги разнесли на серебряных подносах чаши с вином. Не поднимаясь с суфы, царица подняла золотой бокал и произнесла короткую речь:

– За нашу отчизну, за ее силу, за ее справедливость! Да хранит нас великая Анахита и святой Сиявуш!

Когда мужчины приступили к угощению, то вновь заиграли музыканты с двумя барабанщиками, а на середину вышли три танцовщицы в блестящих обтянутых штанах, с открытыми животами, их волосы были распущены по плечам, глаза сильно крашены сурьмой. Поначалу движения девушек были плавными, но ритм барабанов стал нарастать, и тела их тряслись все сильнее. Движение охватывало и бедра красавиц. От столь зажигательного танца глаза пьяных мужей загорелись.

К концу пира дихканы совсем захмелели. А царицу тем временем веселье уже покинуло, и колонна двинулась в Арк.

ФЕРУЗ И ФАРАНГИС

Когда царская процессия миновала ворота, стражники прочно заперли их. Далее они шествовала по каменной дороге, тянущейся вдоль всей крепости. С обеих сторон росли деревья, а за ними виднелись богатые дома придворной знати. На другой стороне дороги возвышался соборный храм с колоннами, внутри которого располагался квадратный алтарь со священным огнем.

Царская свита прошла между двумя круглыми водоемами и остановилась у широкой лестницы дворца. Фарангис со служанками направилась по ступеням вверх, Феруз последовал за ней. Вход охраняли воины в блестящих доспехах: кольчуге, серебряных шлемах, с копьями и железными палицами на плече. Миновав дворцовые колонны, женщины вошли в овальный зал, вдоль стен которого стояли фигуры богов – спутников великого Ормузда. Из зала вели два коридора, в один из которых и направилась царица со служанками. Там находились женские покои.

Проводив царицу, Феруз спустился вниз и с двумя верными воинами ускакал к себе.

Его большой дом находился вблизи ворот Арка. Свое жилище он выстроил недавно, и теперь это было самое красивое строение Бухары, хотя и не велико размером. Поддерживаемый со всех сторон резными столбами, дом был выстроен по его личному замыслу. Следует отметить, Феруз, будучи первым советником царицы, сохранил свою прежнюю должность главного зодчего Бухары.

Резные ворота распахнулись, и советник сошел с коня. Две девочки лет десяти тотчас соскочили с качелей и бросились к отцу. Феруз заключил маленьких красавиц в крепкие объятия.

– Папочка, мы зайдем в дом позже, – сказали они и убежали в сад.

В овальном зале, украшенном барельефами танцующих женщин, сценами охоты на оленей, с легким поклоном его встретила жена. А слуга помог хозяину снять с себя панцирь.

– Ты обедать будешь? Велеть слугам накрыть дастархан?

– Нет, я сыт: сегодня царица провела собрание дихканов. Скажи слугам, пусть принесут кувшин розовой воды. Я желаю отдохнуть в одиночестве.

Супруга проводила Феруза задумчивым взглядом. Она не могла не знать о похождениях мужа, ведь об этом говорит вся Бухара. Без сомнения, ее душе это было неприятно, но разум говорил обратное: гордись, что на твоего мужа обратила внимание сама царица, ведь такое случается лишь в волшебных сказках.

В своей комнате Феруз облачился в узкий голубой халат, который подчеркивал его крепкое телосложение. Зороастрийцы выше всего ценили разум, затем – силу человеческого тела. Потому богатыри и доблестные воины всегда были в почете. Их имена славили в народе: чего стоили легендарный Рустам и его сын Сухроб!

Не только для дихканов или военного люда Фарангис устраивала собрания, где говорила с ними об их нуждах, – в ту пору на площади Регистан собирались почти все сословия. За военными она созывала купцов, а затем ученых мужей, и по обыкновению разговор с ними затягивался до вечера. Не забывала она и о простом народе: мастерах по ганчу, художниках, ваятелях, гончарах, ювелирах, кузнецах и даже пахарях.

До вечера Феруз лежал на тахте с подушкой на боку и читал книгу. С приходом сумерек он поднялся с места. Затем облачился в более нарядный халат, у круглого зеркала смазал лицо жидким благовонием и нанизал на палец два кольца – с алмазом и рубином. Перед уходом взял с мраморного столика книжку со своими стихами.

В царский дворец он вернулся один. У лестницы слуга принял лошадь советника. Феруз направился было в покои царицы, как вдруг услышал за спиной голоса детворы. В зал вбежали два царевича – шести и восьми лет. Младший был сыном Фарангис, а старший рожден от наложницы покойного царя и не имел прав на престол. Оба в блестящих остроконечных шапочках, с накидками на плечах и блестящих сапожках. Царевичи сражались друг с другом на деревянных мечах. Младший был слабее и прятался за колоннами. Но при виде советника дети кинулись к нему с радостью:

– Дядя Феруз, дядя Феруз!

Советник поднял обоих на руки.

– Вы прочтете нам ваши стихи?

– Есть у меня один новый, лишь вчера написал, но боюсь, вы не поймете его смысла. Вы еще слишком малы.

– Пусть не поймем, но все равно интересно слушать, – сказал старший.

Советник усадил детей на скамью и сел между ними. Высокие стены были покрыты красочной росписью. На одной – царевич Сиявуш на коне, шествующем между двумя огнями, оставаясь при этом невредимым. Немного далее была другая картина – на троне царь Афрасиаб ведет беседу с тем же народным героем, образ коего стал святым во всей Согде. Феруз стал читать стихи. Дети слушали с вниманием, потому что рифмы ласкали слух, хотя смысл не доходил до детского ума. Закрыв книгу, Феруз спросил:

– И что вы уяснили из моего стиха?

Заговорил старший, Бижан:

– Вы хотели сказать, что мы все должны любить родину, и тогда враг испугается и не явится сюда.

– Верно, молодец, хотя смысл глубже. Когда станешь старше, тогда поймешь, но для этого нужно много читать. А ты что скажешь? – ласково обратился Феруз к младшему царевичу, будущему правителю Бухары.

Советник глядел на него с любовью: с каждым годом малыш Ташхун все больше походил лицом на него.

В ответ Ташхун пожал плечиками: малыш был расстроен, что не столь умен, как его сводный брат.

– Ничего, не переживай, ты еще мал. – Советник прижал его к своей щеке, и радости его не было предела.

После Феруз сказал:

– Мне пора, но помните: без охраны не смейте ходить даже в сад.

– И там есть дивы? – спросил старший и стал махать своей саблей. – Я их не боюсь, пусть только явятся!

– Дивы – сыны Ахримана, они очень хитры, коварны, и одной силой их не одолеть. Но это не означает, что вы должны бояться их. Помните, как учит нас «Авеста»: победа все равно за добром, но она сама по себе не придет. В этом долг зороастрийца.

Опасения советника были не напрасны. К нему часто поступали сведения, будто часть дихканов затевала заговор против царицы. Им достаточно убить царевича Ташхуна, и царица не сможет управлять страной. Пока она опекун сына, это дает ей право находиться на троне. Есть и другой путь, который могли избрать враги, – убийство самой царицы. Тогда власть перешла бы к правителю Рамитана Кишвару. В этом случае участь Феруза была бы решена в тот же день. В лучшем случае зодчий стал бы изгоем. А сын царицы вряд ли дожил бы до своего взросления. Его отравили бы ядом и пощадили бы только двух дочек Франгис – принцесс. Да и не тронули бы их лишь потому, что в них течет царская кровь. А такие невесты очень ценны, особенно для таких богачей, как Кишвар. Женившись на одной из них, он стал бы правителем Бухарского края по линии царского рода и получил титул бухар-худата.

Советник зашагал по коридору. Прежде чем войти в покои царицы, Феруз тронул колокольчик. Дверь открыла верная служанка лет сорока, с детства выросшая в семье Фарангис.

Покои царицы были не столь велики, как у других царских особ, – Фарангис не питала страсти к роскоши. Стены своей комнаты она попросила украсить изображениями рек, гор и лесов, павлинов, фазанов, соловьев. Вокруг ее спального ложа стояли белоснежные колонны, а между ними была натянута воздушная голубая ткань. Вдоль стен на топазовых подставках красовались китайские вазы.

Царица в легком цветном платье вытянулась на красной шелковой курпаче на кушетке с изогнутыми краями и золочеными ножками. Сжимая в руке кубок красного вина, царица была погружена в раздумья.

Советник склонил голову и спросил:

– Я вижу, моя царица утомилась от шумного собрания?

– Слегка, не более. Я благодарна, что ты все предусмотрел наперед. Ты имеешь дар истинного правителя. Ты столь умен, что способен читать их мысли.

Царица приподнялась и указала рукой на кушетку. Советник сел рядом и подхватил:

– Умение читать мысли пришло ко мне с чтением книг. Обширные знания заставляют людей думать глубоко. И в последние годы я стал все чаще размышлять, что же заставляет людей совершать дурные поступки? Какие мысли бродят в их головах? Как работает разум человека? И тогда мне кое-что открылось.

Фарангис велела служанке подать гостю вина, и та поднесла на подносе кубок, а затем удалилась из покоев госпожи.

Феруз и Фарангис, устроившись на кушетке, пили вино, и глаза влюбленных светились.

– Когда мы одни, я забываю обо всем на свете, это прекрасно, словно сладкий сон, – призналась она.

– Я чувствую то же самое, но думать о покое пока рано. Меня тревожит подлый Кишвар: как бы он не перетянул на свою сторону остальных дихканов. Если ему это удастся, то наши дни сочтены.

– Однако сегодня он успокоился.

– Это лишь на короткое время.

– И все же большинство дихканов верны нам.

– Но судьба изменчива.

– Все предвидеть наперед невозможно. Даже наши звездочеты не способны предсказывать точно, и потому половину из них я прогнал со двора. Вот о чем я подумал во время собрания дихканов: это хорошо, что некоторые стали высказывать недовольства Кишвару. Наши враги оказались в меньшинстве. Пусть между ними сохраняется такая вражда, пока Кишвар не откажется от мыслей о бухарском троне.

– При этом мы должны оставаться в стороне. Не нужно злить его, иначе Кишвар начнет действовать. Его люди и без того распускают в народе слух, что мой сын рожден не от царя. Такие разговоры опасны для нас: они могут вызвать смуту среди темного народа. Мы должны пресечь такую молву.

– Я подумаю, как это сделать.

– Болтунов необходимо заточить в темницу, – отрезала Фарангис. – Это люди Кишвара, он им хорошо платит. А мы молчим.

– Нет, так нельзя. Тогда народ поверит им. Сделаем по-другому: мы заставим этих болтунов говорить обратное, будто Кишвар принудил их разносить эту ложь. Это будет сильным ударом по врагам. Что скажешь, царица?

Лица Фарангис коснулась улыбка, и она стала еще краше. Поцеловав любимого, царица сказала:

– Какой ты умный, тебе здесь нет равных. Не зря я отдала тебе свое сердце. Ты послан мне свыше, самой богиней Анахитой. Когда мой Ташхун станет правителем, мы будем жить вместе, и для этого я выстрою замок, а вокруг – сады с клетками разных птиц и всюду посажу цветы.

– Красивые мечты… И хотя ждать придется долго, все же я готов. Пусть наша любовь будет вечной.

Они допили вино, затем опустили свои кубки на пол и крепко обнялись. После губы влюбленных сошлись в поцелуе.

– А помнишь, наш первый поцелуй? – засмеялась царица звонким голосом.

– Разве такое забудешь…

Регистан– площадь, место сбора горожан

Мобед– зороастрийский жрец

Чокары– гвардейцы дружины дихкана

Ормузд (Ахурамазда)– в религии древних персов божество добра

Анахита– богиня плодородия и любви

Сиявуш– герой персидского эпоса, которого почитали, как святого

Рустам и Сухроб– герои персидского эпоса, которые вошли в «Шахнаме» Фирдоуси

Ахриман– у зороастрийцев темная сила, дьявол

Бухар-худад– титул царей Бухары

ЗОДЧИЙ  

Их любовь зародилась случайно около четырех лет назад. В ту пору бухар-худат был жив, и Феруз служил при нем советником по градостроительству. Как это часто случается, в его дом стекались не только всякого рода зодчие, но и ученые мужи: поэты, философы, писатели и художники. Феруз также покровительствовал артистам и музыкантам. Лучших из них советник приглашал ко двору бухар-худата. Здесь они получали почет и немалое богатство.  Сам советник слыл искусным поэтом и на торжественных пирах нередко читал свои стихи, посвященные родине, богатырским подвигам, честности, дружбе, любви.

Отец Феруза был помощником верховного мобеда Бухары. Родитель мечтал о том, чтобы сын стал жрецом, и потому еще в раннем возрасте научил его чтению Авесты и других книг, которые юноша познал столь глубоко, что мог цитировать их по памяти. Еще Феруз полюбил искусство и увлекся зодчеством. Для обучения сына мастерству градостроительства отец нанял лучших умельцев со всей Бухары. Феруз оказался талантливым учеником. Скоро слух о молодом зодчем долетел до бухар-худата, и тот поручил ему строительство своего загородного дворца в Варахше, а после и в горном ущелье, где повелитель любил охотиться на хангула*. Царь мог пропадать там месяцами, потому Фарангис приходилось браться за государственные дела вместо супруга.

Так, Феруз стал главным зодчим Бухары, воздвигнув ряд строений и в Арке.

Как-то раз в рабочую комнату молодого мастера вошла царица. На ней было легкое розовое платье из китайского шелка и круглая шапочка, расшитая черным жемчугом. В ушах поблескивали серьги с самоцветами. На смуглом лице Фарангис играла легкая улыбка, от чего ее раскосые глаза стали еще уже. Со своей тугой косой, вольно лежавшей на ее плече, она выглядела простолюдинкой.

Феруз был столь увлечен делами, что не заметил ее. С каламом в руке, склонив голову над мраморным столом, где лежал выполненный на коже чертеж трехэтажного строения с плоской крышей, он о чем-то размышлял.

– А тут у тебя забавно, – произнесла Фарангис, заставив зодчего вздрогнуть от неожиданности.

При виде госпожи Феруз слегка смутился – все-таки сама царица пожаловала к нему! Почтительно склонив голову, он приложил правую руку к груди, краем глаза заметив, что царица стала заметно ниже ростом из-за того, что она была в расшитых золотом тапочках. И тут ему вспомнились слухи, гуляющие в народе. Говорили, что царица бывала порой  столь своевольна, что даже осмеливалась ослушиваться мужа-повелителя. Однако бухар-худат был терпелив к супруге: его тесть – тюркский правитель Туруш – обещал беречь Бухару от вторжения кочевников-тюрков. Да и слуги шептались, что царь остыл к Фарангис, позабыв о супружеском ложе. Он находил утешение в объятиях своих наложниц или пропадал на охоте. 

– Прошу извинить, моя госпожа, присаживайтесь. – и зодчий подставил кресло, которое смастерил сам.

– Не беспокойся, я только хочу взглянуть на комнату. Здесь много любопытных рисунков на стенах.

Царица сделала вид, что внимательно их рассматривает.

– По этим рисункам я делаю чертежи зданий, – пояснил строитель.

– Это наш соборный храм, я узнала его. А кому принадлежит этот богато украшенный дом? Даже в Бухаре нет столь роскошных жилищ.

– Это чертеж сделан для дихкана Кишвара, строительство еще не началось. Пока это только замысел. 

– Тогда ясно: он может себе такое позволить. Видимо, своим богатством он желает затмить всех, даже царя. Неужели это лицо Кишвара?! – воскликнула царица, указав пальцем на скульптуру, стоящую в одном ряду с божествами.

Советник усмехнулся и кивнул головой.

– До чего дошел этот хвастун, какая нескромность! Кишвар рядом с богами! – и Фарангис рассмеялась.

Искренний смех царицы покорил зодчего. Как ценитель всего прекрасного, он был пленен ее ослепительной улыбкой.

– Но я отговорил Кишвара устанавливать его статую в парадном зале еще не возведенного дворца. Хотя поначалу мои слова пришлись ему не по душе. Тогда я объяснил, что из-за этого боги могут обидеться на него: все-таки он не имеет царской крови. С этим доводом он вынужден был согласиться. Госпожа, прошу не говорить об этом никому, иначе Кишвар затаит на меня обиду.

Фарангис согласно кивнула и добавила:

– Ты, наверное, хочешь знать, что привело меня сюда? Я хочу услышать твои газели: они трогают мою душу.

– Как приятна похвала из уст самой царицы, – потупился Феруз. – Не скрою, я давно заметил, как загораются ваши глаза, когда вы слышите мои газели. Без сомнения, у вас тонкая душа, потому вы так любите музыку и цветы. Прочту вам бейты, сочиненные мною вчера.

Царица расположилась в деревянном кресле, покрытым мягкой шкурой оленя. Феруз же с листом шелковой бумаги встал напротив. Было заметно его волнение. Царица мягко спросила: 

– А кто твой покровитель? Кто помогает в сочинительстве?

– Разные боги. Когда пишу о богатырях, рядом со мной Вертрагна*. Если о любви…

– Разумеется, наша любимая Анахита.

Поэт улыбнулся.       

– А если речь идет о матушке-земле?

– Тогда я обращаюсь к духу земли – Замину. А бывает, что помощь идет и от духа неба – Осмона.

– Мне больше нравятся газели о любви.

– Они очень личные: не для посторонних ушей. Мои сочинения могут показаться наивными, потому что я, воспевая любовь, вкладываю в слова свою душу.

– Я ценю в людях любовь и, поверь, способна оценить твои чувства должным образом. К тому же я образована, меня обучал сам мобед.

– Признаться, ваша речь прекрасна, и я готов раскрыть перед вами свою душу, хотя слегка смущен.

– В следующий раз, чтобы ты был смелее, мои слуги доставят тебе огромный кувшин вина.

Феруз засмеялся.

– Итак, слушайте, моя госпожа.

И нежный голос поэта разнесся по комнате. В его красивых словах было много грусти: размышления о чувствах, об утерянных днях без любви, о муках. «Может быть, любовь – это просто недуг, нуждающийся в лечении? Но, как жаль, что я не познал этого недуга!» – шепотом закончил поэт.

Пока Феруз читал стихи, царица не сводила с него глаз. Фарангис уже давно заметила, что при виде советника ее душу охватывает волнение. А стоило услышать его мягкий голос, как в груди начинало трепетно биться сердце. Она любовалась им, словно горным тюльпаном. Его лик с короткой бородкой, гладко зачесанными назад волосами и красиво изогнутыми бровями вызывал в ней радость жизни, которую трудно описать словами. И вот сейчас Фарангис наслаждалась красотой поэта – ее не портил даже нос с горбинкой, а шрам над левой бровью прибавлял его облику мужественности. Это был след от ранения, полученного Ферузом в бою с кочевниками, когда те целый месяц осаждали Бухару. Именно советник подал тогда царю спасительную мысль. С отважными бойцами глубокой ночью через подземный ход он вышел к противнику с тыла и атаковал его, забросав горшками с горящей смолой. Полусонные кочевники метались от страха, ничего не понимая. А меж тем опытные лучники убивали их один за другим. Замысел советника удался, хотя он понимал, что в случае, если враги не устрашатся и сами бросятся на них, то погибнет все войско. Однако задуманное получилось, Феруз зажег факел и стал размахивать им, подавая сигнал царю, стоявшему на одной из башен Арка. Конники с огнем в руках кинулись вперед на врагов с дикими криками. Степняки, которых было вдвое больше, бежали в страхе, теряя людей. За этот подвиг Феруз получил должность советника и участок земли, где и построил свой дом.

-  Что скажет госпожа о газелях? – спросил он, закончив читать.

– В них так много грусти. Видимо, ты не испытываешь любви к жене.

– Она хорошая женщина, но любви я к ней не питаю. В свое время отец уговорил меня взять в жены дочь своего друга – дастура* храма Сиявуша. Я не сразу согласился. Но родитель уверил меня, что со временем любовь придет. А этого не произошло. Да, в минуты близости мне казалось, что я люблю жену. Но это единение тел, а не душ.

– Должно быть, у тебя есть другая?

-  Пять лет назад я испытал страсть к дочери одного художника – умнейшей женщине, которая, увы, была замужем. Но между нами ничего не было, кроме молчаливой любви. Она осталась верна мужу, хорошему человеку. Он был искусным мастером по строительству домов, и однажды его позвал к себе правитель Чача. Там они с супругой и остались. Она осталась лишь в моей памяти. Я желал бы, чтоб эти чувства вновь повторились. О, госпожа, извините за мою открытость. Думаю, мои речи вам наскучили.

– Нет-нет, это интересно, в людях мне всегда нравилась искренность. Значит, твое сердце свободно, – и ее чувственные губы тронула загадочная улыбка. – Хоть я и царица, прошу, не сторонись меня. Твои слова и мысли мне близки. Я хочу, чтобы ты был мне как… родной брат.

– О, это честь для меня, госпожа, я к вашим услугам, – произнес он пылко.

– Прошу, не говори эти слова, достойные лишь раба. Они наскучили мне во дворце. А у тебя я нашла душевный покой. И это прекрасно! Я благодарна тебе за газели. Надеюсь вскоре услышать новые. А теперь мне пора. Провожать меня не нужно.

Дойдя до двери, царица обернулась, с улыбкой на устах произнесла: «Да сопутствует тебе удача», и скрылась.

Поведение госпожи показалось зодчему более чем странным. Прежде она не оказывала ему столько внимания, а теперь… Советник всерьез задумался: «Отчего она так таинственно глядела на меня? Неужели у нее есть ко мне какие-то чувства? Это немыслимо! Такого не может быть! Наверное, ее сердце просто тронула моя поэзия, и женская душа размякла, как глина в руках гончара».

Прошло немного времени, и Феруз перестал думать об этом, решив для себя: «Должно быть, я неверно истолковал ее слова, придав им слишком большое значение».

Минуло три дня. И царица снова пришла к нему. На этот раз Феруз сразу заметил гостью и вскочил, как ужаленный, опрокинув скамейку, на которой сидел. Он был смущен. На открытом же лице царицы сияла лучезарная улыбка, а глаза выдавали то, что пока скрывало даже сердце.

– Тебя не радует мой приход или ты занят? – лукаво усмехнулась Фарангис.

– Такая очаровательная женщина не может не радовать мужчин. Ой, простите меня, госпожа, само вырвалось, – не смея глядеть на нее, пробормотал зодчий.

– Нет-нет, продолжай, меня это тронуло, как всякую женщину. Или ты думаешь, что царицы не могут иметь чувств?

– Я так не думаю, просто мне нужно свыкнуться с мыслью, что вы… находитесь рядом.

– Привыкай, мой друг. Я же сказала, что снова приду. И вот… Не гляди на меня, как на свою царицу. Нынче я поклонница твоих газелей. Ты порадуешь меня новыми? Если не успел сочинить, то и старые хороши. Я не капризна, как думают люди при дворе. Прежде моими собеседниками были мобеды, но они искусны лишь в делах религии. Мне они наскучили, и тогда  я вспомнила про тебя.

– Мое сердце радует, что наша царица тянется к новым знаниям. Там, где у власти стоят такие разумные правители, страна будет процветать. Кстати, только вчера я закончил еще одну газель.

На этот раз царица опустилась на белую скамью у стены с живописной фреской и попросила поэта сесть рядом.

И опять по комнате разлилась певучая речь поэта, так странно волнующая сердце Фарангис. Царица не могла отвести взгляда от его лица. Зодчий был смущен, голос его слегка дрожал. Но стихи будто вдыхали в него жизнь. Когда поэт закончил, Фарангис засияла, а в глазах ее отразился восторг. В порыве чувств царица захлопала в ладоши.

– Как тонко замечено, – сказала она с восхищением. – Трогает до глубины души. Я завидую людям, испытывающим такую любовь.

– Позвольте, царица, спросить: ваша душа тоже страдает без любви? Разве царь вам не дорог? – спросил Феруз и сразу пожалел о сказанном – слишком дерзок был вопрос. – Извините, царица, если мой вопрос показался грубым, – осторожно шепнул он.

– Совсем нет. Наоборот, мне приятна твоя откровенность. Принцессы редко выходят за любимых, потому что родители-цари играют нашими судьбами, твердя нам, что это во благо родины. Но все же душа просит любви, нежности. Что делать в таких случаях?

– О, госпожа, я в таком же состоянии и не знаю, как быть. Я сам нуждаюсь в верном  совете.

– Я думала, для тебя нет тайн, – задумчиво произнесла царица.

В тот день они говорили о разном, им было интересно друг с другом. Феруз ощущал, как с каждым часом в его душе растет чувство любви. Но его разум всячески противился этому, повторяя: «Это немыслимо. Немыслимо. Да и сама Фарангис не осмелится на такое, ведь это обесчестит ее. А может быть, царицу поразил какой-нибудь душевный недуг?»

Однако ее суждения были в высшей мере разумны. А с тех пор зодчий и его госпожа не могли насытиться общением и вели себя, как два лучших друга, встретившихся после долгой разлуки. О своих чувствах они говорили едва уловимыми намеками. И покидая советника, царица всякий раз опасалась, что кто-нибудь из охранников мог увидеть, откуда она вышла: ведь среди них были доносчики царя.

В один из дней, уходя от советника, царица велела ему установить потайную дверь, ведущую на задний двор. Она могла бы приходить сюда незамеченной.

С того дня они жили ожиданием новой встречи. Но частые свидания могли вызвать кривотолки. И вот однажды к Ферузу явился молодой слуга с вестью:

– Царица ждет досточтимого советника в своих покоях. Мне велено проводить вас.

– Она больна? – невольно воскликнул Феруз.

– Госпожа имеет здоровый вид.

С волнением в душе зодчий накинул на свои широкие плечи легкий плащ из пурпурного бархата и явился в покои царицы. Хозяйка сидела в мраморном кресле, покрытом ковром. Завидев Феруза, Фарангис завела речь при служанках, которые стояли у входа.

– Я вызвала почтенного советника, чтобы поведать ему о своем желании украсить комнату. Все здесь устарело – и колонны, и эти росписи, и потолок. Они уже не радуют глаз. Что скажет главный зодчий? – на миг в глазах Фарангис вспыхнула улыбка и тотчас погасла, словно испугавшись болтливых служанок.

Феруз огляделся вокруг: здесь ему не доводилось бывать. В женские покои позволялось входить только правителю либо тому, кого вызовет сама царица.

-  Я согласен, – заговорил зодчий, – что покои царицы следует оживить мягкими тонами. Эти – слишком ярки. А что касается колонн, то их трогать нельзя, иначе крыша дворца обрушится. Хотя некоторые из них можно было бы убрать, они не служат опорой, а комната станет просторнее. Потолок я украшу резными узорами. 

-  Твой замысел мне по душе. Сегодня же приступай к делу. Однако я не стану торопить тебя, потому что работа в спешке не может быть хорошей. И  прежде чем начать, я сама явлюсь к тебе, и ты покажешь мне свои эскизы.

– Как скажете, госпожа, я к вашим услугам. – и главный зодчий поклонился, снова заметив на лице Фарангис радость.

МУКИ

Минуло два дня, и царица уже сидела рядом с Ферузом в его комнате и слушала стихи. А после они вели беседы обо всем, что когда-то видели и слышали. И опять царская особа не сводила томного взгляда с советника супруга. Теперь-то у зодчего не осталось ни доли сомнения: царица влюблена в него. Иначе бы никогда не явилась сюда, в его скромные чертоги. И сила ее чувств столь велика, что страх и стыд перед ними бессильны. «До чего она прекрасна благодаря своей душе!» – мысленно восхищался он.

Ее смелое поведение придало ему силы, и теперь он без всякого стеснения любовался ее милым ликом. Все черты лица Фарангис были миниатюрны: губы, изящный носик, красиво очерченные брови. Феруз искренне любовался ими. И в какой-то миг их взоры сошлись, они оба застыли, лишь глаза их горели, да и сердца бились, точно перед сражением.  

Первой опомнилась Фарангис, подумав: «Все-таки я царица, и у меня есть супруг и долг перед страной… Что же я делаю?!» Мысль обожгла пурпуром ее лицо, в тот же миг она резко поднялась и молча удалилась.

Царица неслась по парад-ной лестнице дворца, ругая себя: «Какой позор! Как я смела так низко опуститься?! Пусть муж равнодушен ко мне, тем не менее, это не может служить оправданием. Нет-нет, я не смею, это непростительная слабость, и она должна скоро пройти, иначе я погублю себя. Я  найду в себе силы уберечь свою честь!»

Едва она вошла в дворцовый зал, как увидела супруга. От страха лицо царевны побелело. С подданными, облаченными в охотничьи одежды, царь после краткой молитвы шел к выходу. Все знатные мужи в кольчугах и с повязками вокруг лба имели веселые лица. Царь удивленно спросил:

– Откуда ты идешь и почему у тебя такое лицо? Кто-то принес дурную весть?

Фарангис, с трудом улыбнувшись, ответила:

– Что-то мне нездоровится. Была в саду, дышала свежим воздухом. Не помогло. Сейчас вызову лекаря. Вы собрались на охоту? И на кого же?

– На этот раз наверняка будет опасно. Ведь мы идем на леопарда. Но, уверен, я смогу его победить!

Царевна с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться, зная, что ее супруг герой лишь на словах.

– Неужели ты один бросишься на хищника? – все же усмехнулась жена, задев тем самым самолюбие царя.

С его лица сошла улыбка, и он сухо ответил:

– Если я захочу, то могу и на тигра пойти один. Но я в ответе за страну.

После этих слов царь развернулся и вместе со свитой удалился из дворца.

Фарангис вернулась в свои покои, сказав служанкам: «Оставьте меня одну». Затем она растянулась на широкой кровати, не переставая думать о Ферузе: «Я найду в себе силы и более не появлюсь в комнате зодчего. Это решено».

Не желая думать о поэте, царица взялась за вышивание узоров в кругу трех служанок, которых позвала на тахту. Каждая должна была придумать свой орнамент. И лучшую работу царица обещала поощрить золотой монетой. При этом Фарангис непрестанно вела с ними беседу, а девушки рассказывали ей забавные истории из жизни простолюдинов. Госпожа тоже решила их поразвлечь. Она отложила шитье в сторону и принялась читать им истории из «Калилы и Димны»* . Это были притчи и басни из жизни животных. Молодых девушек так увлекли эти истории, что они забыли о шитье, и их иглы застыли в руках. После каждой истории Фарангис объясняла девушкам их поучительный смысл.

Второй день царица провела с дочерьми в саду, затем отправилась в храм и возле алтаря долго читала молитвы из Авесты. А ночью, когда осталась в своих покоях одна, ее вновь стали одолевать мысли о Ферузе. Перед глазами возник его облик. Ее сердце забилось сильнее, а душа потянулась к нему: только там – среди его рисунков, стихов и бесед – она чувствовала себя самой счастливой в мире. Будь ее воля, она осталась бы с ним навечно. Нет, царица не имела права думать о такой любви. Но как избавиться от этого наваждения?

Фарангис встала и зажгла свечи. Раскрыла большую книгу с шелковыми листами. На них были изображены зороастрийские святые и богатыри, сражающиеся со злыми духами Ахримана. Книга сказаний именовалась «Ядгар Зареран». Царица стала вдумчиво читать: страницы повествовали о борьбе за правую веру Заратуштры. В трудные дни такая книга всегда приносила ей утешение, но в эту ночь она заснула только к рассвету.

Фарангис разбудила верная служанка и напомнила, что к полудню царскую чету ожидают в замке купца Тураба, который собрался женить среднего сына, а пока нужно искупаться.

– Баня уже готова, госпожа, там вас ждут.

Царице не хотелось на торжество: она от них устала.

«Может, мне сослаться на недуг? – подумала Фарангис, но пришлось отказаться от этой мысли. – Царь не позволит, ведь это свадьба весьма знатного дихкана». Без них Бухара не устоит против врагов. Так же как они не смогут обойтись без Бухары.

К полудню царская свита выехала из ворот Арка. Среди них были придворные со своими женами в ярких цветных нарядах. Их охраняли конные отряды в блестящих доспехах. Фарангис обернулась назад и среди приближенных царя не увидела Феруза. Она обрадовалась этому, решив про себя, что чем реже будет видеть зодчего, тем быстрее его забудет.

От царской крепости до стен шахристана* был всего один фарсанг. И вскоре свита въехала в городские ворота, где жили бухарцы. Для правителя от людей очистили главную дорогу города, покрытую галькой. Крестьяне стояли на обочине в тени деревьев. Там же собрались горожане, желающие увидеть своего царя. Вся свита сверкала от ярких нарядов женщин, величественно восседавших на конях вполоборота. Рядом шли пешие воины с пиками и секирами. 

У входа в замок вдоль стен стояли слуги, придерживающие резвых скакунов.  У распахнутых ворот столь великих гостей встречали сам купец с супругой, в атласных халатах, с нанизанными на все пальцы золотыми перстнями. Их лица расплывались в улыбке.

За хозяевами торжества стояла родня. Все угодливо кланялись царю. Придворные мужи и их жены сошли с коней и принялись поздравлять родителей жениха. Затем гостей ввели в большой двор, где уже было довольно шумно. Стены двора украшали дорогие ковры, на суфе сидели гости, обряженные в шелка и парчу. Женщины сидели напротив мужей. Соседи и работники – сидели в конце двора. По периметру двора росли тенистые чинары, укрывая гостей от палящего солнца. Музыканты и певцы расположились в центре.

Для царской свиты соорудили особое место, покрыв подножие суфы серебристой парчой. Они опустились на новые разноцветные курпачи, скрестив ноги. Жены – напротив, опустившись на колени.

Неожиданно царица заметила, как в конце мужского ряда сел Феруз. При виде поэта сердце Фарангис опять дрогнуло, и она сразу опустила глаза. Ей стало ясно: сегодня ее душа не успокоится. Все думы будут лишь о нем, если даже не глядеть в его сторону.

Чтобы отвлечься, царица завела разговор с рядом сидящей женой главного советника, хотя женщина была глупа и совсем ей не нравилась. Та, наоборот, давно искала дружбы с правительницей. Красивая жена советника вся засияла от радости, когда Фарангис начала разговор. Затем царица удостоила своим вниманием и других женщин, и это ее немного отвлекло. Но стоило случайно увидеть лицо Феруза, как ее снова охватило волнение. Женщину тянуло к нему. Хотелось любоваться его обликом, слушать его нежный голос. И царица решила не мучить себя – дав волю своим чувствам, она послала ему улыбку.

Феруз смутился. Зодчий не ожидал этого, ведь в тот день царица повела себя странно, словно избалованная девица. Он тоже страдал, терзался по ночам и был уверен, что между ними все кончено. И вдруг эта улыбка. Должно быть, он ошибался, думая о ней, как о ветреной женщине, решившей просто слегка поразвлечься. Теперь ему думалось иначе. Феруз тоже послал ей улыбку, безумно обрадовавшись. Взгляды их на миг застыли, и влюбленные совсем забыли об опасности.

*Хангул– бухарский олень

*Дастур– зороастрийский священнослужитель высокого ранга.

*Вертрагна(Бахрам)– ангел победы.

*Шахристан– средневековый город, обнесенный стеной.

*«Ядгар зареран»– поэма героико-эпического характера, посвещенная борьбы за торжество зороастрийской религии.

*«Калила и Димна»– знаменитый арабский сборник поучительных рассказов Ибн-аль-Мокаффа.

Фарангис очнулась, когда к ней обратилась жена главного советника, которая заметила счастливое лицо царицы. «Странно, кому она посылает загадочную улыбку? – задумалась знатная женщина. – Ведь в том ряду сидят только мужчины. Неужели главному зодчему?»

На протяжении всей свадьбы влюбленные время от времени обменивались взглядами и улыбками. Все гости были заняты обильной вкусной едой, вином, которое в золотых кувшинах подносили слуги. И влюбленным казалось, что никто не смотрит на них. Тем более гостей развлекали молоденькие акробаты в набедренниках, клоуны в цветных шароварах с арбузными шапками и крашеными лицами.

Разумеется, столь важная свадьба не могла обойтись без стихов поэта Феруза. Он вышел в центр и принялся громко читать. Вначале все слушали, а затем стало шумно, и советник вернулся на место, прервавшись на полуслове. Однако улыбка царицы вернула поэту веселость духа.

На другое утро Фарангис сидела за столом в комнате зодчего, и они обсуждали, какими будут покои царицы. Решили начать с колонн и Феруз показал ей свои наброски. Прежде всего решено было убрать лишние колонны, а остальные заменить на новые, более изящные, с тонкой резьбой. У меня есть подходящий мастер, – сказал советник. – Его дом в Самарканде, но он coгласен приехать сюда.

– А каким образом будут меняться колонны, ведь крыша может упасть на головы строителей?

– О, это очень просто, – улыбнулся Феруз. – Рядом с колонной устанавливается более высокая подпорка, затем старую колонну меняют на новую либо вообще убирают.

– В самом деле – все просто, – засмеялась Фарангис. – Но я все равно не додумалась бы до этого.

– Это придумали наши предки.

– И все же у тебя очень богатый ум, – сказала с гордостью Фарангис.

В их глазах светилась любовь. Царица заполнила все мысли поэта, и он посвящал ей газели почти каждый день. Слова сами лились из души, он едва успевал записывать их.

В тот день вся царская семья собралась в саду на широкой тахте. Фарангис являлась старшей женой, ведь она была из царского рода, хотя и младшей по возрасту. За обедом она рассказала правителю о своем желании сделать свои покои более нарядными, красочными.

– Так вот почему ты ходишь к советнику Ферузу, – сказал супруг и одобрительно кивнул. – У царей все должно быть красивое, иначе дихканы совсем возгордятся.

После этого Феруз стал смело входить в женские покои дворца, где умелые мастера приступили к делу. В этих комнатах советник мог видеться с царицей почти каждый день. И когда мастера уходили, влюбленные вели беседы без опаски.

Наконец настал тот день, когда их губы впервые слились в поцелуе. Сердца раздирал стыд, и все же влюбленные оказались слабы пред столь безумными чувствами. И, устроившись на ложе, царица и зодчий предались нежным объятиям и ласкам.

Спустя три месяца царица зачала, или, как говорят в таких случаях, в ее раковине зародился жемчуг. Едва она почувствовала это, как в тот же день сообщила Ферузу. Он, возликовав, поднял ее на руки и закружил по залу. Счастливая Фарангис почти была готова бросить престол и бежать с любимым куда глаза глядят. Отныне дитя связало их еще сильнее. Никогда прежде она не испытывала такого счастья. Это ее радовало и одновременно пугало.

В ОЖИДАНИИ

Весть о ребенке царь узнал, будучи в саду. В тот день он вернулся с охоты, и вечером в большой белой беседке, в центре которой стояла резная тахта, собралась вся его семья. Три служанки в нарядных одеждах ждали приказов.

– Я желаю сообщить моему супругу светлую весть, – сказала царица, сидя за низеньким столиком. – Кажется, я ношу под сердцем царское дитя.

Глаза царя загорелись. В восторге он хлопнул себя по копенке, воскликнув:

– Смотри, чтобы это был мальчик, истинный наследник! Девочек-принцесс нам хватит. Иначе я прогоню тебя из дворца, – пошутил царь, громко смеясь, и поднял чашу вина. Другая жена царя вознесла хвалу своей подруге Фарангис и великой Анахите – богине всех рожениц, напомнив при этом:

– Моя дорогая, в таком случае вы не можете сидеть с нами за одним столом*.

– Я знаю, и потому сейчас уйду.

– Нет, сиди на месте, – сказал царь. – Это маленький грех, да и царица до конца еще не уверена.

– Отныне я буду молить нашего Творца, чтобы он послал нам наследника престола. Завтра на базаре я куплю глиняную Анахиту, а то прежняя фигурка совсем выцвела, – сказала Фарангис.

И подруга поддержала ее:

– Непременно купите новую, потому что с годами старые идолы теряют силу. Я свою фигурку тоже заменю. И детям уже нужны новые.

Базар в Бухаре, где продавались деревянные и глиняные статуэтки идолов, назывался Мох, как и речка, текущая неподалеку. Работал он пишь два раза в год, и потому в жизни горожан было важным событием попасть гуда: на базар стекались по-4ти все жители города. Царская семья со своей свитой, заехав из Арка, тоже направилась на базар. Вскоре процессия уже двигалась по лицам шахристана, где все горожане останавливались и кланялись царю, как было заведено с давних времен. Наконец царственные особы добрались до речки, и на берегу в тени могучих чинар уже шла бойкая торговля. Более состоятельные мастера установили на базаре временные лавки. Товары плотников и ваятелей были разложены прямо на земле, на расстеленной белой ткани. Если же она становилась грязной, ткань сразу меняли, чтобы не оскорбить своим непочтением святых идолов. К ним также нельзя было прикасаться грязными руками. В отдалении от шумной толпы стоял малый храм, построенной мобедом Моха. Это было четырехугольное здание с залом и алтарем. Широкий айван при входе украшали белые деревянные колонны. Обычно в храм заходили люди после покупки новых идолов, чтобы помолиться. На базаре было не протолкнуться: все нуждались в новых фигурках разных божеств. Одним был нужен оберег для охраны здоровья, другим для удачи в делах, а третьи приобретали талисманы, чтобы защитить дом и близких от злых духов Ахримана. По обыкновению, к нему еще покупали связку красного жгучего перца, который подвешивали над дверью в доме.

Недалеко от храма царь повстречал главного зодчего с женой и дочками. Все они поклонились.

– В каких святых нуждается твоя душа? – спросил правитель.

– Прежде всего, Хварна – покровитель свободы, ибо без нее поэт не может жить, творить.

– Не увлекайся свободой, потому как она опасна. Я думаю, тебе еще нужно купить фигурку Сароша – нашего бога послушания, который не будет лишним для всех моих придворных.

– Согласен с тобой, повелитель, тем более Сарош является и хранителем знаний. А еще я нуждаюсь в образе Анахиты.

Царь удивленно вскинул брови и спросил:

– Анахита?! Зачем она тебе? Может, твоя жена ждет младенца? Хотя по ней это пока не видно. Да, нынче в Анахите нуждаюсь я и вот еще кто, – и царь указал пальцем на живот царицы. – Я жду наследника.

Фарангис с трудом заставила себя улыбнуться – за свой обман ей было стыдно. Пусть даже она не любила мужа, пусть даже супруг неприятен ей с первых дней замужества, и все же измена считалась грехом. Особенно для столь благородной госпожи. Это мучило царицу, но стоило ей увидеть Феруза, как все муки совести прекращались.

Зодчий пожалел, что упомянул об Анахите: «Как бы это не навело царя на мысль, что царица носит в чреве чужое дитя. Ведь слухи о нашей любовной связи уже поползли по дворцу, но царь пока им не верит».

– Советник Феруз, идем с нами, – сказал правитель. – Поможешь нам выбрать самых красивых идолов. Тем более ты дружен с мастеровым народом.

Но Фарангис неожиданно отказалась сопровождать мужчин, сказав:

– Я подожду вас здесь, в моем положении лучше не ходить туда, все-таки там святые вещи.

Царь согласился с этим, и слуги вмиг установили для нее кресло, а над головой натянули белый шелковый шатер.

Между тем царь и его свита двинулись вдоль торговцев, разглядывая глиняные и деревянные фигурки ангелов и божеств. Лучше всего продавались статуэтки великого Ормузда и богини Анахиты – они были наиболее почитаемы, а затем следовали красавец Сиявуш и могучий Митра. Далее по рангу шли другие: Хаурват – покровитель лекарей, Рашну –хранитель справедливости, честности. Эти качества высоко ценились зороастрий-цами. Также большой популярностью пользовались фигурки животных – особенно крылатые лошади и верблюды, чтимые тюрками.

Завидев царя, мастера сразу кланялись. Государь отвечал им улыбкой и шел дальше. Временами процессия замедляла шаг. Это советник называл царю имя знатного устоза, затем брал его изделие на ладонь и хвалил тонкий вкус умельца ведь мелкие фигуры требовали большого мастерства. Выбранных идолов отдавали служанкам, которые бережно заворачивали их в белые тряпицы и укладывали в корзину. Свита удалялась, а уже после казначей отсчитывал монеты и отдавал мастеру.

Когда все покупки были сделаны, процессия вернулась к храму. Слуги в тени густой чинары установили трон, усыпанный бирюзой, и расстелили красный ковер. Напротив виднелся храм: люди в новых, чистых одеждах входили и выходили…

Царская семья разместилась по обе стороны трона. Повелитель в серебристом плаще и золотом венце наслаждался видом многолюдного базара. Этим самым бухар-худат желал показать своим подданным, насколько он близок к народу и как чтит веру отцов. Однако это длилось недолго. Когда свита направилась к лошадям, Фарангис и Феруз оказались рядом, и тогда он вручил царице фигурку Анахиты со словами: «Это от меня. Да хранит тебя великая Анахита!» Подарок так тронул царицу, что она поцеловала фигурку.

* * *

В начале осени для Фарангис подошел женский срок. В ее покоях присутствовали две опытные повитухи и верная служанка Нама. Еще две служанки внесли туда серебряный таз и два золоченых кувшина с теплой водой, а также полотенца, простыни и одеяло. Полдня промучилась царица, и к вечеру на белый свет явился ребенок. Лишь затихли стоны матери, и их сменил громкий крик младенца. Вся мокрая, с бледным лицом, Фарангис узнала от Намы, что родился мальчик. Ее лицо озарилось умиротворенностью, а из глаз потекли тихие слезы радости. Она очень мечтала о сыне, который укрепит ее положение при бухарском дворе. Теперь Фарангис могла спокойно уснуть.

Между тем правитель Бухары находился в своей комнате и ждал добрые вести. Комнату украшали белоснежные полки из ганча, вделанные в стены, где красовалась дорогая посуда: чеканные золотые вазы, разных форм фарфоровые чаши.

Царь сидел возле круглого агатового столика на курпаче, обложенный подушками. В руке он держал золотой кубок с красным вином. Ему был нужен только сын, его наследник. В ожидании уже хмельной царь мыслил о том, что если Фарангис не родит ему долгожданного сына, то он возьмет в жены дочь царя Несефа*. Но тут вошли две повитухи и, кланяясь и широко улыбаясь, сказали:

– О, царь наш славный и щедрый, ликуй, Бог послал тебе сына, наследника!

– О, великий Ормузд, – воскликнул повелитель, –я благодарю тебя за дар!

Царь взял с полки два кожаных мешочка, где лежали серебряные дирхемы, и вручил женщинам, сказав при этом:

– Вы заслужили щедрое севанчи*.

В то же самое время Феруз с поникшей головой сидел за столом в рабочей комнате. От крайнего волнения он не находил себе места. Нередки были случаи, когда роженицы умирали от потери крови. Две его сестры по этой причине лишились жизни.

Не выдержав ожидания, Феруз заспешил по каменной дорожке к храму. Внутри, между колоннами, его встретил мобед в белоснежных одеяниях и с посохом.

– Сын мой, у тебя нездоровый вид. Что стряслось?

– О, святой мобед, не спрашивай об этом, потому что не смею сказать истину. Я уже совершил один грех и не хочу второго.

– Пусть будет по-твоему. Все же я помолюсь за тебя, а пока оставлю одного, – и жрец удалился.

В просторном зале зодчий оказался один. Свет в храм проникал с крыши через небольшие прорези. Феруз встал возле алтаря из желтого мрамора, на котором горел огонь. Глядя на священное пламя, зодчий зашептал молитву: «Истина –высшее благо на земле. Того из сущих почитаем мы и всех тех, женского рода и мужского, кому поклоняемся…» Далее Феруз молил творца и особенно могучую Анахиту сберечь любимую женщину при родах: «Да сохрани жизнь моему младенцу и его матери, умоляю, я твой верный раб навеки».

Постояв еще немного, Феруз ощутил на сердце легкость. Теперь можно было идти обратно. Он вышел из храма и у круглого водоема застал царя с тремя слугами. Повелитель был в простом халате, без всяких украшений. Его разгоряченное от вина лицо излучало радость. Увидев Феруза, царь воскликнул:

– Мой советник, поздравь своего господина: наконец-то царица одарила меня наследником. Теперь-то наши хвастливые дихканы укоротят свои злые языки и станут покорными. Что касается подарков и пира – это будет завтра, а пока я спешу в храм. Я должен воздать хвалу нашему Творцу за великую милость.

– О, государь, прими мои поздравления! Это великая радость для всех, – ответил советник и, забыв про осторожность, спросил: – А как сама царица? Ее здоровье не пошатнулось?

Правитель недовольно нахмурил брови.

– Не знаю. Для меня главное – это наследник, который продолжит царский род. А почему тебя так волнует состояние царицы?

Этот вопрос напугал советника, на мгновение он оказался в замешательстве и не сразу нашелся, что ответить:

– Мой повелитель, царица дорога мне лишь тем, что дала большой заказ.

– Знай, в Бухаре все решает только царь, и без меня ты не получишь ни одного заказа, даже самого мелкого.

И царь устремился мимо зодчего. Испуганный Феруз в раздумьях побрел к себе. Если бухар-худат узнает правду, то ему не сносить головы. Его прилюдно казнят, отрубив голову на базарной площади. Но более всего его беспокоила судьба возлюбленной. «Пусть казнят меня, – твердил он себе. – Я готов принять смерть. Только царицу пусть не трогают. Виновник этого греха – я». Советник в этот момент не знал: то ли радоваться рождению сына, то ли тревожиться за жизнь любимой. Все смешалось в его душе.

СМЕРТЬ БУХАР-ХУДАТА.

На следующее после родов утро голубоглазая служанка Нама принесла матери младенца для кормления. Фарангис не терпелось увидеть родное дитя. Служанка опустила завернутого в пеленки ребенка на ложе. Малыш закряхтел, и сердце Фарангис забилось еще сильнее. Почувствовав родной запах, ребенок стал открывать ротик. Царица засмеялась и сказала Наме:

– Они все такие забавные.

Затем она поднесла малыша к груди. Улыбаясь, женщины любовались, как неумелый младенец учится сосать. Он был столь мил, что у служанки потекли слёзы, и она призналась:

– Я тоже мечтаю о таком ребенке. Может, госпожа отпустит меня на родину? Уже пятнадцать лет я служу вам верой и правдой, но мне пора завести свою семью, а то так и состарюсь.

– Нама, сейчас я очень нуждаюсь в тебе. Здесь я доверяю только тебе. Не проси об этом: не могу отпустить. Хотя ты и пленница из Византии, но для меня ты словно сестра. Моя мама тоже любила тебя как родную Дочь. А хочешь, я найду тебе хорошего мужа, и вы оба будете жить при дворе?

– Милая моя госпожа, ты уже говорила об этом. Но мое сердце тоскует по родине. Там мои мать, отец, сестра, братья… Я так давно не видела их… Хочется оказаться среди своих.

– Но ты каждый день ходишь в христианскую церковь, помогаешь своим единоверцам.

– Да, это так – мы одной веры, но я хочу жить среди своего народа. Христиан можно встретить повсюду, но родина одна.

– Ладно, я поразмыслю над этим.

– Спасибо. До конца своих дней я буду молиться за вас, моя госпожа.

– Не спеши благодарить: я сказала, что лишь подумаю.

И тут взгляд Намы снова упал на младенца, и она воскликнула:

– Ой, как ребенок похож на советника Феруза!

Такие слова поразили царицу, а в ее глазах промелькнул испуг. Она невольно отстранилась от ребенка и уставилась на служанку. Малыш, лишившись материнской груди, заплакал.

– Что случилось, моя царица? Вы стали бледны!

– Неужели облик моего ребенка так схож с лицом зодчего?

– Да, глаза, нос такие же, только волосы у ребенка светлые.

– Схожесть так заметна? Разве у него нет моих черт?

– Он весь в советника.

И царица сама принялась разглядывать дитя. Тут служанка поняла причину ее страха.

– Как же я не подумала об этом раньше? – молвила она. – О, моя госпожа, неужели он от благородного зодчего?

Царица обреченно опустила голову на подушку и заплакала.

А ребенок все плакал, ища ртом материнскую грудь.

– Госпожа моя, ребенок кричит, накормите, – напомнила ей служанка. –

Он не успокоится, пока не будет сыт.

И Фарангис, очнувшись, склонилась над сыном, а слезы все текли по ее щекам.

– О Боже, что теперь будет? – запричитала Нама.

Царица не проронила ни слова. Она выглядела озабоченной чем-то. Так длилось некоторое время, пока гнетущую тишину не нарушила служанка:

– Когда будут смотрины ребенка?

– По обычаю через пять дней. Как тебе кажется: царь это сразу заметит?

– Не знаю, но люди двора донесут.

– Царь не тронет меня из-за моей родни, а вот моего сына лишит жизни. Это не родная кровь, он не имеет прав на престол.

– А что будет со мной?

– Должно быть, тебя казнят за молчание, что не донесла. Бедная моя, и ты оказалась втянута в эту беду…

Из глаз Намы полились слезы.

– Защитите меня, госпожа, кроме вас некому это сделать.

– Если я замолвлю за тебя хоть слово, то гнев царя усилится. И в отместку мне он устроит жестокую казнь. Я даже не знаю, как спасти свое дитя.

От безысходности они долго молчали. С печальным взором мать глядела на сосущего грудь ребенка. Нама стояла рядом и лишь всхлипывала, не смея плакать в голос.

– Должно быть, – заговорила царица, – ты осуждаешь меня за распутство, но знай: моя любовь так сильна, что я ничего не могу поделать с собой. У Феруза прекрасная душа, он подарил мне женское счастье, чего прежде в моей жизни не было. Такой радости мне всегда не хватало, хотя все считают царицу самой счастливой женщиной Бухары. Глупые люди, –усмехнулась она, – они думают: чем больше денег, тем больше счастья. У меня целая казна, а счастья все равно нет.

– О, госпожа, ужели нет хоть какого-нибудь спасения?

– Мне нужно на прячь разум. Забери ребенка: он уже сыт.

До полудня царица пребывала в одиночестве, даже ее дочек не пустили в покои, сказав им, что мать еще слаба. Затем Фарангис взяла со столика золотой колокольчик и вызвала верную служанку. Когда вошла Нама, царица уже ходила по комнате, глаза ее сверкали, как у безумной.

– Нама, я очень долго думала. Это было так мучительно, что я чуть не лишилась рассудка. И вот к чему пришла. Это ужасно, но иного пути нет. Даже мой язык не поворачивается сказать такое, от одной мысли меня всю трясет, – здесь она остановилась и посмотрела в упор на служанку. – Мы с тобой должны устранить правителя.

Нама ахнула, выпучив глаза и прикрыв рукой рот.

– О, госпожа, что вы говорите?! Это безумство! Я боюсь!

– Сама страшусь не меньше. Но только твердость спасет нас. Ко всему же я ненавижу своего мужа. Он тоже терпит меня из-за моих братьев. Из всех смертей лучше подходит яд. Скажи, где добыть такое смертоносное снадобье?

– Неужели нет иного пути, о, госпожа? Еще раз подумайте, ведь вы умная.

– Другого пути нет, – закачала она головой, и слезы отчаяния полились по ее щекам.

-Знай, я это делаю ради сына. Найди яд, самый сильный. Спеши, иначе палач отсечет твою голову. У нас осталось всего пять дней. А потом я отпущу тебя на родину, в Византию.

– Хорошо, я исполню вашу волю. Есть один христианин, он со своими змеями выступает на базарах, вы его знаете. Я куплю у него яд кобры.

– Купи два флакончика. Первый следует дать царю разбавленным, чтобы два-три дня он недомогал. Пусть весь двор узнает о его недуге, тогда никто не заподозрит. А на четвертый день дадим ему чистый яд. Смертельное снадобье подашь царю с вином. Вот и все. Наверное, я кажусь тебе чудовищем, но ради своего дитя… каждая мать пойдет на такое. Сейчас тебе трудно понять меня, но когда сама родишь… И еще, за это тьт получишь много золотых монет; а мои купцы доставят тебя в Рум*. Пусть не мучает тебя совесть, весь грех я беру на себя.

– Вы скажете об этом зодчему?

– Нет, он не должен знать. Феруз благородный человек, и его сердце из-за этого может ко мне остыть. Пусть душа поэта Останется чистой.

Через день бухар-худат занемог; два дня его мучилжар. Лекари давали ему всякие травы, но это не помогло. На пятый день правитель Бухары покинул земной мир. Все женщины двора облачились в синие платья и громко оплакивали его.

А после похорон Нама покинула Бухару с караваном богатого купца.

СИЯВУШ

Ежегодно в день нового года, который встречали в марте, еще до восхода солнца бухарцы собирались у могилы святого Сиявуша.

До наступления рассвета оставалось немного. На дворцовой площади собралась царская охрана, все пешие, среди них был и Феруз, одетый в нарядный халат, но без особой роскоши. Они ждали царицу. Фарангис появилась с двумя дочерьми и сыном, а также с тремя молодыми служанками. Они спустились по лестнице дворца, и советник приветствовал их легким поклоном головы. В то же время явился мобед с тремя помощниками. Все жрецы были облачены в белые шапочки и длинные хитоны до пят. Верховный жрец произнес: «Можно трогаться». Феруз руководил шествием, он глянул на начальника охраны и тот приказал: «Зажечь факелы!»

Каждый воин стал опускать в костер свой факел, который тут же вспыхивал. Жрецы шли первыми, а за ними в окружении охраны шествовали Фарангис с сыном-наследником и Феруз с принцессами. Слуги и служанки держались в конце процессии, они несли в корзинах по белой курице для жертвоприношения.

Так процессия двинулась по каменной дороге к воротам Арка, где находилась могила святого Сиявуша, почитаемого во всей Согде и Хорезме. Бухарцы считали, что именно этот святой построил им городскую крепость. Другие связывали его имя с царем Афрасиабом, который доводился ему тестем, пока повелитель не казнил молодого царевича. Однако из древних рукописей Феруз знал, что Бухару выстроил некий правитель по имени Шири-Кишвар.

У могилы Сиявуша уже собралось много мужчин, женщин и детей. В ночи горели высокие факелы, и их пламя освещало лица стоящих. Могила имела вид холмика, на котором лежали обточенные камни с согдийскими письменами, рассказывающие о мученике Сиявуше. Говорят, это случилось более тысячи лет назад, и с той поры согдийцы устраивали праздник в честь святого. Перед могилой было установлено квадратное возвышение для музыкантов и певцов.

И вот с появлением царской свиты все расступились. Жрецы взошли на помост, окруженный факелами. Стало совсем тихо. И верховный мобед начал читать молитву, а за ним и все остальные зашептали священные слова. Затем жрец повел рассказ о житии святого Сиявуша. А начал он с его юных лет, когда сын Кей-Кавуса, иранского царя, был ложно обвинен своей мачехой Судабой, воспылавшей к царевичу любовью. Однако благочестивый юноша отверг ее, и тогда коварная женщина решила отомстить. Она заманила его в свою комнату и, порвав на себе одежду, стала звать людей, говоря им, что царевич покушался на ее честь. Но Сиявуш смог опровергнуть эти ложные обвинения, пройдя испытание огнем. Он прошел между двумя большими кострами и вышел оттуда невредимым, что говорило о его невиновности. После этого царевич покинул Иран и направился к туранскому царю Афрасиабу. Тот встретил царевича ласково и даже свою дочь Фарангис выдал за него замуж. В Бухаре Сиявуш выстроил крепость Арк и стал жить там. Однако завистники поссорили Афрасиба с Персидским царевичем, за что тот был коварно убит. Минули годы, и вырос сын Сиявуша, который отомстил за отца, убив деда.

Эту печальную историю рассказывали каждый год, придавая рассказу то один, то другой смысл. Ныне мобед воспевал Сиявуша как устроителя Бухары, как справедливого правителя, который желал мира для Персии и Турана, а также как невинную жертву и мученика. Люди с такими судьбами всегда были в почете. И жрец, сотрясая посохом, громким голосом уверял бухарцев, что такие герои не умирают, что их души вечно витают среди людей.

Далее на кирпичный помост вышли музыканты, держа в руках длинный рубаб, флейту, арфу, чанг и дойру. С ними были два молодых певца в голубых накидках. Едва заиграла музыка, они затянули грустные песни, превозносящие честность и благородство Сиявуша. От их звонких голосов и проникновенных слов у многих бухарцев на глаза навернулись слезы, особенно у женщин и детей.

Когда настал важный час жертвоприношения, вышел мобед и вознес свои глаза к небу, где уже показались далекие отблески восходящего солнца. Он объявил: «Жертва должна быть принесена до восхода солнца». И опять зачитал две яшты* из Авесты, а затем спустился вниз.

Народ зашевелился. Для пускания крови в земле были вырыты длинные канавки вокруг холмика, у подножия которого совершался обряд жертвоприношения. Люди, стоя друг за другом, подходили к этому месту с семьями. По обыкновению отцы семейства резали петуха. В струящуюся кровь они опускали свои руки и затем касались ладоней жен. Детям кровью птицы мазали лоб.

Для царской семьи выделили особую канавку. Там Феруз лишил жизни крупную белую курицу, и царица сама обмазала кровью своих детей. Тем самым она дала понять своему народу, что у нее нет ни мужа, ни любовника.

Затем слуги уложили мертвых птиц в корзины, и царская процессия двинулась в обратный путь. Уже у дворца Фарангис заметила, как на горизонте показалось восходящее светило. Дети и Феруз тоже устремили туда взоры, и каждый зашептал короткую молитву с хвалой солнцу. У всех были одухотворенные лица.

ТРЕВОЖНЫЕ ВЕСТИ

В этот день во дворец прискакал гонец с плохими вестями. Царица Фарангис вышла в зал и приняла от верного подданного свиток с донесением. Дочитав его до конца, правительница сразу вызвала советника. Она также разослала гонцов по городам бухарского края, решив срочно созвать большой совет.

Местные правители прибыли в Бухару на следующий день в сопровождении своих отрядов. В тронном зале на мраморных скамьях в два ряда восседали все знатные мужи края: советники, правители, купцы и военные чины. А на золотом троне, позади которого стояли три статуи самых чтимых божеств – Ормузда, Анахиты и Бахрама- возвышалась царица.

– Хочу сообщить вам плохую весть, – начала царица свою тревожную речь. – В сторону Бухары движется войско арабов. Говорят, им нет числа. Их конница уже перешла Вахш. Все это наш гонец видел своими глазами. Еще он видел пеших воинов, которых подсаживали к себе конники, поэтому очень скоро они доберутся до Бухары. А наши соседи из Самарканда не успеют к нам на подмогу. Как нам быть?

Первым заговорил главный советник Феруз, сидевший по правую руку от Фарангис:

– Медлить нельзя. Надо дать врагам бой, хоть они и превосходят нас числом. Иначе эти разбойники будут грабить нас каждый год. И кто знает, может, мы победим этих дивов*?! Наши чакиары очень отважны и умелы в бою.

– Нет-нет, – вскочил дихкан Кишвар. – Три года назад мы дали арабам отпор, но после нам все равно пришлось откупаться. Один бой ничего не решает. И нынче без помощи соседей сделать это будет труднее.

Затем Кишвар опустился на место и шепнул соседу:

– Смотри, какие безумные речи ведет этот царский любовник. Храбрится перед Фарангис. Должно быть, их тайная связь стала ослабевать, и он не знает, как исправить это.

– И оба усмехнулись.

От купечества слово взял длиннобородый Аштад, человек преклонных лет.

– Я согласен с нашим советником Ферузом, – поглаживая свою кудрявую бороду, начал Аштад. – Если мы не дадим арабам отпор, они сочтут бухарцев трусами и будут постоянно грабить нас.

Но Кишвар опять возразил с места – за его спиной стояла немалая часть дихканов, потому его слова имели силу:

– Если враги разобьют нас, то придется платить дань в два-три раза больше. А это сильно ударит по самым богатым дихканам, ведь именно мы платим в казну больше всех – не забывайте об этом.

Мнения на совете разошлись. Тогда царица дала слово верховному мобеду. Мудрый старец тяжело поднялся со своего места, находившегося по левую руку от царицы, напротив Феруза.

– Недавно мы дали приют двум нашим братьям-мобедам из Персии. Они бежали из-под ига арабов, которые захватили эту могучую страну. Беженцы рассказали, что прежде мусульмане терпимо относились к людям пророка Заратуштры. Однако гонения стали усиливаться: они уже отобрали три храма Огня, а на их месте построили мечети. И я уверен – это только начало. Они истребят нашу религию. Пока арабам нужно только наше золото, а потом возьмутся за нашу веру, как это случилось с другими землями. Поэтому я за то, чтобы мы дали им бой. Авеста учит нас быть не только праведными людьми, но и смелыми во имя защиты отчизны. Пусть арабы боятся нас, хоть мы и не столь могучи, как соседняя Персия.

Затем слово дали военной знати. Их мнение было едино – эта битва будет тяжелой, с большими потерями, поэтому на сей раз лучше уклониться от боя и откупиться золотом.

Все высказались, и в зале воцарилась тишина. Последнее слово было за царицей.

– Итак, я выслушала вас и хочу сказать следующее, – ее спокойный голос гулко отдавался от мраморных стен зала, – в этот раз мы уклонимся от боя, чтобы сберечь жизни наших воинов. Но если арабы явятся снова, то мы, объединив силы с нашими соседями, дадим им отпор. Только так можно защитить согдийские земли. Нам нужно, чтобы эти разбойники более не совались за Вахш. А пока нам остается ждать их. Совет Бухары окончен.

Все поднялись и, прижав руку у груди, стали один за другим покидать тронный зал. На своих местах остались только Феруз и мобед.

Уже за дверью Кишвар раздраженно сказал своим сторонникам:

– Глядите, царица оставила у себя любовника. Теперь будет совещаться с тем, чьи слова были лишены здравого смысла, даже сама царица не приняла их всерьез. И это называется главный советник Бухары. Кто он такой? Из какого рода? Отец служил в храме, но так и не стал мобедом. У него ни денег, ни знатности, кроме славы зодчего и поэта. Нет, служить такому человеку для меня унижение, потому я первым выйду из Бухарского союза. Посмотрим, как царица обойдется без меня.

– Кишвар, не горячись, – стал успокаивать его один из сторонников. – Нынче не время для таких решительных действий: в одиночку тебе не выжить.

– Я объединюсь с самаркандским правителем, он силен и справедлив.

– Это немыслимо. Твой город Рамитан далеко от Самарканда, и в случае вторжения врагов они не успеют тебе помочь.

– Но как быть, как стерпеть такую обиду? На месте царицы было бы разумнее выйти за меня замуж. Тогда мы объединили бы две богатые казны, и Бухара стала бы еще сильнее и могущественнее. Как она не понимает этого? Может, вы убедите ее?

– Это неразумно, – сказал один из них, – потому что в сердце царицы живет любовь к Ферузу. Давайте потолкуем об этом в другом месте, ведь здесь, во дворце, нас могут услышать.

Нападение

Было за полночь, когда Феруз, нежно поцеловав царицу, вышел из ее покоев. По широкой лестнице он спустился вниз. Вход во дворец освещали горящие факелы. Стражники, вооруженные копьями и мечами, охраняли его стены. Сегодня царица должна была быть особенно осторожной. Кишвар со своими людьми еще не покинул Бухару. Советник вместе с Годаром – начальником охраны – прошелся по всему периметру дворца и убедился, что стражники исправно несут службу.

– И все же будьте осмотрительны. Жизнь царицы в ваших руках, – сказал Феруз своему другу и покинул дворец.

Самого советника сопровождали четверо верных конников. Сначала они двигались по главной дороге, потом свернули на узкую улочку, с обеих сторон обсаженную деревьями, скрывавшими своей густой кроной высокие дома богатых вельмож.

Неожиданно на всадников сверху полетели стрелы – засевшие в засаде лучники на деревьях не знали промаха. Феруз пал первым: три стрелы вонзилась ему прямо в сердце. Двое из сопровождающих советника еще были живы и стонали. Убийцы ловко спрыгнули с деревьев, обнажили короткие мечи и кинулись к лежавшим на земле людям. Для верности они зарубили всех, напоследок вонзив кинжал в сердце Феруза.

Тела погибших заметили только на рассвете. Два стражника проезжали по главной дороге, и в глаза им бросились одиноко стоящие кони без всадников. Приблизившись к ним, стражники увидели, что животные, понурив головы, стояли у мертвых тел. Потрясенные дозорные в одном из убитых узнали советника Феруза. Такого злодейства еще не случалось в стенах царской крепости. Воины растерянно смотрели друг на друга, пока старший из них не опомнился:

– Быстрее во дворец, нужно известить царицу!

Узнав о произошедшем несчастье, главный охранник кинулся в покои царицы, весь охваченный дрожью. У двери он резко позвонил в колокольчик, воскликнув:

– Это Годар, отворите, у меня важная весть для царицы.

Две служанки изнутри сняли короткий деревянный засов, их напуганные лица появились в проеме.

– Разбудите царицу, весьма важное дело! – крикнул Годар, его глаза уже блестели от слез.

Вскоре в гостиной появилась Фарангис, наспех облаченная в голубой шелковый халат.

– О, царица, прости, я нарушил твой сон, но у меня дурная весть. По дороге домой был убит главный советник. Его тело нашли мои дозорные.

Услышав такое, царица закрыла лицо руками и застонала:

– О горе, о горе!

– Это и мое горе, ведь Феруз был моим лучшим другом.

– Как же такое случилось? – в полузабытьи спросила Фарангис.

– На них напали и изрубили мечами.

– Нет, нет, – кричала она.

Фарангис припала к колонне, слезы залили ее бледные щеки. Неожиданно царица ударила кулаком по холодному мрамору и обернулась к Годару:

– Где Кишвар? Он еще здесь? – она догадалась, кто виноват в смерти любимого, и теперь лишь чувство мести разрывало ее сердце.

– Он уже покинул Бухару.

Царица поняла, что теперь его не догнать. И ее голова опять обреченно повисла. Служанки тоже плакали, воздавая руки к небу. Вдруг царица вскинула голову:

– Надо укрепить дворец, вызови сюда войска.

– Я уже позаботился об этом, скоро они будут здесь.

– Покажи мне тело советника: я поверю в случившееся, только когда сама увижу. В ночи твои люди могли ошибиться.

Стражники Годара не могли обознаться, они видели советника по нескольку раз в день. Однако он решил промолчать: ему было жаль царицу.

Когда Фарангис вышла на дворцовую площадь, она уже была заполнена воинами с горящими факелами в руках. Царице подали белого скакуна. Она ловко вскочила в седло и в окружении отряда охраны поскакала на место гибели советника. Годар ехал во главе всадников.

На месте их встретили стражники, которые сразу расступились. Фарангис, спрыгнув с коня, поспешила к лежащим телам. Начальник охраны крикнул своим людям:

– Спешно окружите это место.

И затем царица и Годар с факелом стали разглядывать павших воинов. Наконец Фарангис дошла до Феруза. Его грудь была залита кровью, а благородное, но безжизненное лицо освещало пламя. Сомнений не осталось. Это был он, ее любимый!

Обессиленная Фарангис медленно опустилась на колени у его головы, и слезы медленно потекли из ее глаз. Она смотрела на него и шептала:

Открой глаза, мой дорогой! Это я – твоя любовь. Почему ты оставил меня одну? Как буду жить без тебя, о, мой верный друг?

Затем она коснулась его холодных щек, провела по тонким бровям и коснулась бледных губ. От горя Фарангис совсем забыла, что по зороастрийской вере она не смела прикасаться к мертвому телу, потому что оно уже принадлежало царству зла – Ахриману. Оно стало нечистым, в него уже вселился демон разложения.

Но никто не смел тревожить убитую горем царицу. Сам Годар, стоявший с факелом в руках за ее спиной, тоже молча плакал. Он чтил советника, благодаря которому прочел много книг и познал красоту мира. По этой причине советник избрал его верным другом и похлопотал о высокой должности при дворе, а ведь прежде Годар был лишь искусным строителем.

Увидев великую скорбь правительницы, воинам стало ясно: слухи о любви царицы оказались верны.

Когда Фарангис поднялась на ноги, Годар подвел к ней двоих дозорных, которые рассказали, как они обнаружили тела. И царица дала указание:

– Убийцы здесь, в Арке, и посему никого не выпускать. А что думает об этом начальник охраны?

– Я не сомневаюсь в этом, и, более того, такое могли совершить люди, обученные военному делу, похоже, они из охраны крепости. Моя госпожа, я отыщу злодеев, потому что они мои личные враги. Я знаю, каким путем выйти на них.

Царица вернулась во дворец и закрылась в своей спальне. Весь день прислуга слышала ее плач. Лишь к вечеру Фарангис открыла дверь и вызвала Зару – главную служанку.

– Нагрейте мне в саду баню, – приказала она, – а также подготовьте кувшины для очищения тела.

По авестийской вере тот, кто дотрагивался до трупа, пусть даже любимого человека, должен был пройти обряд очищения. К умершим могли прикасаться лишь насасалары*.

Когда все было готово, служанки повели ее в тенистый сад, где в свое время зодчий построил просторную баню с двумя бассейнами: белого и желтого мрамора. Царица в сопровождении служанок вошла в первый небольшой зал, где стояли пять высоких пустых кувшинов для парного молока, а в углу на привязи поскуливала желтая собака. По согдийской вере злые духи боятся только этих животных, так как именно они чувствуют их присутствие. Фарангис разделась и нагой вошла в роскошную баню. С ней находились служанки. Одна стояла с зажженной священным огнем в храме свечой. Другая держала собаку на поводке. В присутствии двух сакральных символов Фарангис вошла в малый бассейн, заполненный парным молоком. Зара вошла следом и начала омывать ее тело с головы до ног. После этого царица вошла в другой бассейн с теплой водой и вышла оттуда чистой. После Фарангис вернулась в свои покои. До глубокой ночи она продолжала рыдать в подушку, которая еще хранила запах возлюбленного. От невыносимого горя ей стало казаться, будто Феруз находится рядом. То он лежит рядом, мило улыбаясь, то ходит по комнате, размышляя о жизни. И стоило видению исчезнуть, как Фарангис охватывала тоска, и она снова бросалась на подушку в рыданиях. Временами скорбь царевны сменялась на гнев, и тогда она думала о том, как отомстить подлому Кишвару. Но сделать это было непросто, потому что Бухара нуждалась в нем. Особенно сейчас, когда к городу подступал их злейший враг.

ПОХОРОНЫ

На другое утро царица созвала малый совет из десяти самых приближенных ко двору людей. Когда она вошла в тронный зал в траурном синем наряде с золотым венцом и скипетром в руке, изображающем крылатого коня, то все встали и поклонились. Царица не желала скрывать от самых верных подданных свои чувства, кто-то понимал ее, но были и те, кто осуждал Фарангис за вольный нрав.

Первым делом царица объявила свою волю о назначении на должность главного советника Годара.

– Он предан трону Бухары, – сказала правительница, – и останется таким до конца своих дней. Ко всему он умен, обладает глубокими познаниями и уже показал себя умелым управленцем.

Второй вопрос касался похорон погибшего советника. Фарангис не знала тонкостей обрядовых дел, поэтому обратилась ко всем за советом. Но прежде высказалась сама:

– Похороны должны быть пышными: он этого заслужил. Взгляните вокруг, сколько чудесных домов, садов, водоемов построил в Бухаре этот человек. Такого раньше не видывал наш народ.

И весь совет одобрительно загудел.

– Только незрячий не способен заметить такую красоту, – добавила она.

После короткого обсуждения похороны возложили на главу мобедов.

– А теперь о самом важном, – заговорила царица, – об арабах, которые уже подошли к Бухаре очень близко. На большом совете мы приняли решение, что не будем вступать в бой, но все же войско должно быть готовым к внезапной войне. Итак, что скажут военные мужи?

Начальник конницы сказал так:

– Мои люди готовы к войне, если будет указ нашей царицы. Вчера весь день они точили свои мечи и пики. Пусть нас мало, но мы готовы к смертельной схватке.

Из уст начальника пеших войск прозвучало то же самое.

Выслушав их, царица заключила:

– Остается надеяться, что и на этот раз арабы пришли сюда ради грабежа и не останутся тут навсегда. Но если захотят покорить нас, как Персию, то станем биться до конца. Пока же нужно искать мира с врагом. А теперь слово начальнику казны: сколько у нас денег с учетом последних сборов? Я должна знать, сколько мы можем заплатить.

С места поднялся седовласый старик с белой бородой и густыми бровями.

– С сожалением говорю, что сей год оказался малоурожайным, потому дирхемов собрали меньше обычного. Если эти разбойники запросят совсем много, то не знаю, чем мы станем расплачиваться. Нам самим не хватает денег на содержание войск, покупку оружия, семян для посева. Остается одно: нужно убедить их, что и в самом деле денег у нас мало.

На этом совет завершился. Все удалились, и царица осталась наедине со своими мыслями.

Похороны были назначены на третьи сутки. Царская свита во главе с Годаром верхом прибыли к дому Феруза. Вокруг собралось множество людей в белых одеждах, опоясанных кушти*. Пешим воинам пришлось расчищать путь для знати, выкрикивая: «Царица едет, дайте дорогу, дорогу!» Народ учтиво кланялся правительнице.

В знак траура все женщины царского двора облачились в синие платья, хотя не доводились покойному родней. Но то было веление царицы, которая сказала: «Великий Феруз был нам больше, чем родня». И в то же утро Фарангис велела мастерам отлить бронзовую табличку с его именем, которую установили на стене дворца. Надпись гласила, что дворец был возведен великим зодчим Ферузом.

Как только царская свита въехала во двор советника, за ними закрыли деревянные ворота. Из большого дома доносился плач женщин и мужчин. Фарангис с дочерьми и знатными дамами вошли в дом. При виде царицы домочадцы снова заголосили, ударяя себя в грудь и выдергивая у себя волосы. Царица тоже предалась общей скорби и со слезами обняла жену Феруза, мать, сестер и дочерей покойного. Затем женщины встали полукругом, в центре которого запела стихотворные гимны из Авесты жена мобеда в черном халате. Остальные дружно вторили ей, вознося хвалу великому Ормузду и особенно божеству Рашну, который на том свете встречает души умерших у моста Чинват. Он же взвешивает их грехи. Для благочестивых этот мост в рай окажется широким, а для грешников – столь узким, что те падут прямо в ад.

Мужчины во дворе сидели на мраморных выступах вдоль стены, склонив головы, и мобед, потрясая посохом, читал по памяти яшты из святой Авесты.

А между тем в одной из дальних комнат дома на красном ковре лежал покойник. У его изголовья уже третий день сидели два жреца, которые произносили молитвы. Там же на резном столике стояла серебряная чаша, в которой горел огонь. Его пламя должно было защитить комнату от злых духов.

Перед началом омовения жрец завел в комнату тощую желтую собаку. Другой служитель храма положил на грудь покойного ломоть лепешки. Затем пса подвели к телу, и тот, схватив хлеб, отбежал в угол и с жадностью принялся его есть. Если бы собака не тронула хлеб, то это означало, что в теле еще теплится жизнь.

После вошли мурда шуп*, отец и сын. На них были серые фартуки и матерчатые перчатки. Они сняли одежду с покойника и, переложив его на узкий длинный столик, стали обмывать тело настоями из разных трав. Затем покойника облачили в белое одеяние, обвязав поясом кушти. Согласно обряду ему согнули колени, скрестили на груди руки и завернули в саван, оставив открытым лишь лицо. В конце обряда умершего уложили боком на носилки с высокими бортами. В таком виде четверо насасаларов доставили тело в центр двора. Следом за ними вышли и женщины. Они уже не плакали. Насасалары накрыли носилки фиолетовым шелком, и мобед зачитал прощальную молитву.

Перед самым выносом покойника к царице подошел чем-то обеспокоенный Годар. Он отозвал Фарангис в сторону и тихонько сообщил:

– Царица, я с худой вестью: наши гонцы только что видели, как арабы совсем близко подошли к городу. Если сейчас мы вынесем тело из Арка, то на обратном пути окажемся в руках врагов.

– Что же делать? ведь сегодня тело должно быть доставлено в башню молчания. Именно сегодня его душа должна улететь в рай.

*Яшты – гимны Авесты

*Туран – Средняя Азия

*Вахш – Амударья.

*Насасалари – носильщики трупов

*Кушти – пояс из семидесяти двух цветных ниток – знак принадлежности вере пророка Заратуштры

*Мурда шуп – омывальщики трупов

*Башня молчания – дахма

Они задумались. Башня молчания находилась за крепостными стенами. В это время к ним подошел мобед. Царица передала ему опасения Годара.

– Как нам поступить, мудрый мобед?

– Не знаю, – и жрец развел руками. – Мне ведомо лишь одно: нынче душа Феруза навсегда покинет свое тело, и потому он должен быть в дахме. Если это невозможно, то, как предписывает нам вера, пусть мурда-шут очистят его кости от мяса. После мы сложим останки в оссуарий*, а затем родня поместит его в наус*.

– Но Феруз был против этого обычая!

– Да, я знаю. Покойный Феруз не раз говорил мне, что некоторые обычаи устарели, и пора от них отказаться, потому что жизнь не стоит на месте. Но я слуга Творца и должен беречь его заветы.

– А может, мусульмане не тронут наших людей, все-таки это траурная процессия? – сказал Годар.

Царица сразу возразила:

– Нельзя рисковать: враги могут взять в плен наших знатных людей и угнать в рабство. Мы сделаем по-другому. В саду дворца имеется подземный ход – вот и воспользуемся им. А вырыт он был по указке самого Феруза для побега царской семьи, если враги ворвутся в крепость. Бедный Феруз, он будто знал, что этот тайный ход пригодится для него самого… Ладно, медлить нельзя, отнесите тело советника в сад.

Процессия вышла со двора. Насасалары, держа носилки на плечах, шли первыми. Кроме них, к носилкам никто не смел прикасаться, так как они считались нечистыми. В пяти шагах от них двигался верховный мобед, а с ним два жреца, один из которых вел на привязи ту собаку, что съела хлеб. За ними тянулась родня покойного, среди них находился и Годар. Он имел на это право, так как нес на руках сына Фарангис. Царица в душе считала Феруза своим истинным супругом. Теперь ей было все равно, что скажут о ней люди. Она хотела быть честной, как благородная согдийка. Далее шли знатные мужи Бухары.

Люди вдоль улицы провожали их в молчании, нарушаемом лишь всхлипами женщин.

* * *

Близился вечер, когда войско конных арабов подошло к высоким стенам Арка на расстояние полета стрелы. Бухарские лучники выстроились в проходах крепостной стены и с любопытством разглядывали этих смуглых чужеземцев. Часть из них носила кольчуги и шлемы. У других головы были укутаны тканью, а за спинами колыхались темно-синие плащи.

Враги растянулись вдоль крепости и разглядывали ее стены, размышляя о том, как ее одолеть, если бухарцы откажутся сдаваться. Впереди всех стоял их вождь – новый наместник Хорасана Саид ибн Осман. На вид ему было лет пятьдесят, крепкого телосложения, одетый в кольчугу, с мечом и кинжалом на боку. Рядом стояли помощники из его родни.

– Да, крепость Бухары очень высокая. И стены довольно толстые.

– Наши лазутчики говорят, что такие стены ничем не пробить. Их можно взять только длительной осадой, – пояснил помощник Убейда, племянник наместника, густобородый мужчина лет тридцати. – Однако на это уйдет не один месяц.

– Это долго. Но мне уже намекнули, что царица не желает воевать с нами. Тогда почему она не шлет своих людей для переговоров? Странно!

– Мне доложили, что весь народ занят похоронами одного знатного человека.

– Неужели покойник для них столь важен, что они словно не замечают нас? А может, тем самым царица желает унизить меня, говоря, что огнепоклонники не боятся нас?

– Да, они смелы и горды, но сегодня царица хоронит своего любовника, который являлся ее главным советником.

Тучный наместник бросил изумленный взгляд на помощника и усмехнулся:

– Занятная история. Мне это по душе, должно быть, она красива? Ты был здесь в первую войну, как она?

– Я не видел царицу.

– А как бухарцы сражались?

– Это были тяжелые бои. К ним на подмогу пришли войска из Самарканда, а также из Ферганы и Чача (Ташкента). Тюрки уже давно пустили тут глубокие корни и вместе с местными защищают согдийские земли. Даже сама царица из тюркского рода. Тогда мы не смогли овладеть Бухарой. Только взяли дань в сто тысяч дирхемов и две тысячи лучников из местных жителей.

– Хорошо, подождем, хотя мне не по душе все это.

***

С наступлением темноты в царском саду собрались знатные мужи и близкие к Ферузу люди. Среди них был один из мобедов, два визиря, советники, военные и люди искусства: художники, ваятели, архитекторы, поэты. Несмотря на опасность, эти люди сами выразили желание проводить Феруза до дахмы. Годар хотел идти с ними, но царица не позволила.

По совету Годара все облачились в черные плащи, чтобы в ночи враги не могли их заметить. Царица опасалась, что Кишвар может их предать, и собрала лишь близких, верных людей.

Правительница спустилась в сад, где на суфе уже стояли носилки. Факелы не разжигали, все делалось в темноте и абсолютной тишине. Вход в подземелье находился в домике, на котором всегда висел замок. Первыми туда вошли десять военных с зажженными факелами, за ними – насасалары с носилками. В комнатке они переложили тело на коврик и стали пробираться по узкому тоннелю. Процессию завершали знатные мужи. Подземелье оказалось невысоким, и все передвигались по нему с низко опущенной головой.

Когда впереди показался выход, охранники погасили факелы. Они оказались на склоне холма, выход из тоннеля был закрыт увесистым плоским камнем. В ста шагах от себя они увидели костры арабов. Но на таком расстоянии враги не могли их заметить.

Когда вышли насасалары, тело Феруза снова уложили на носилки. Как положено, первым двинулся мобед, но уже без собаки, которая могла поднять лай и привлечь внимание врагов. За носилками, поглядывая в сторону вражеских огней, показались остальные. Была и другая опасность: не наткнуться бы на вражеские дозоры. Для этого лучники держали свои стрелы наготове.

Шли недолго, пока при лунном свете не увидели круглое строение высотой около пяти метров. Это была дахма. Все облегченно вздохнули: теперь-то душа верного друга обретет покой.

Перед дахмой находился домик – задо-марг*. Мобед отворил створки узких ворот. Насасалары вошли в них и вышли через другие, что символизировало рождение и смерть человека, который входит в жизнь через одни двери, а при смерти выходит через другие.

Когда носилки донесли до дахмы, то тело опять переложили на ковер, и мобед тихо зачитал молитву. Затем насасалары занесли покойника в башню и поднялись по круглой лестнице на широкую площадку. Там тело покойника аккуратно раздели и привязали спиной к стене, придав ему сидячее положение. В тот день в дахме таких тел было четыре. Насасалары знали: с утра здесь начнется пиршество для воронов и грифов, которые до костей обглодают трупы. После этого останки тел сложат в глиняные оссуарии и поставят на полку семейного науса. Таков обычай Авесты, который гласит, что земля, вода, воздух – священные творения, и загрязнять их гниющими телами нельзя.

Когда насасалары покинули башню, все заспешили обратно. Впереди уже показался холм, как вдруг перед ними из темноты выросли три всадника – дозорные арабов. Охрана пустила в них стрелы. Двое упали замертво, а третий с криком ускакал в сторону костров.

– Бежим как можно скорее, – сказал кто-то, и все кинулись к холму.

Добежав до входа, один за другим бухарцы стали исчезать в отверстии. С каждым мигом арабы с обнаженными мечами и копьями становились все ближе. И тогда лучники пустили в них стрелы, разом сразив нескольких бегущих к ним. Испуганные враги легли на землю. Но немного погодя они снова кинулись вперед.

Когда первые два араба добежали до холма, то последний охранник уже успел скрыться под землей, плотно заперев вход. Но враги не растерялись и быстро отодвинули камень. Они стали вглядываться в темень, как вдруг две стрелы пронзили их головы. Подоспевшие к ним арабы не решились спуститься в пещеру. Они собрались у входа, пока не появился один из их вождей и не крикнул:

– Чего собрались тут, разинув рты? Чего испугались? Все за ними!

И один за другом те кинулись в проход. А вождь говорил им:

– Я уверен, этот проход ведет в Бухару. Давайте все туда, так мы возьмем город, пока бухарцы спят.

Тем временем на другом конце прохода охранники уже вышли в сад и плотно закрыли отверстие тяжелой плитой, встав на нее. Вскоре под напором арабов плита под ними затряслась. Мужи обнажили мечи и приготовились к сражению. Но царица кое-что вспомнила и обратилась к воинам:

– Подождите, как-то раз Феруз сказал мне, что от водоема он пустил трубу в подземелье. Это на тот случай, если враги узнают о потайном ходе. Тогда его можно будет затопить. Идемте к водоему, где-то там должно быть отверстие от трубы.

И пятеро мужчин бросились в илистую воду, ощупывая мраморную стену водоема. Один из них нашел закрытое тряпкой отверстие. Резко дернув за нее, он открыл сток, и вмиг на поверхности показались большие пузыри – в подземелье пошла вода.

Находившиеся на берегу стали замечать, как уровень воды в водоеме начал резко падать. А в это время в подземелье арабы почувствовали под ногами воду. Их охватил страх: откуда она здесь взялась? Они кинулись назад, но в темноте стали натыкаться друг на друга, закрывая себе обратный путь. Только несколько человек успели выскочить из-под земли, с ужасом крича:

– Вода! Там вода!

Их предводитель, глянув в подземелье, где слышался плеск воды, воскликнул:

– О Аллах, эта была ловушка! Столько моих воинов в раз ушло на тот свет!

После этих слов мусульмане присели на корточки, кто-то прочитал молитву за упокой души правоверных, а затем все провели ладонями вокруг лица, сказав «Аминь».

АРАБЫ

На следующий день ворота Арка отворились, и в них показались три всадника во главе с Годаром. В руках они держали белые древки с красным и желтыми знаменами. Всадники поскакали навстречу вражескому войску, которое вытянулось сплошной стеной напротив города.

Из строя арабов так же отделились два конника и двинулись им навстречу. Когда они сошлись, Годар сказал:

– Я посланец царицы. Она желает знать, зачем вы явились сюда и чего желаете?

Рядом с Убейдом стоял перс, который перевел речь бухарца на арабский язык.

– Неужели ты столь недогадливый, зачем мы тут? – усмехнулся в ответ чужеземец.

В ответ Годар с хмурым видом промолчал. Не для шуток явился сюда советник.

– Ладно, идем к наместнику. Со вчерашнего дня он ждет вас.

Бухарцы двинулись за ними через ряды воинов. За строем они увидели серый шатер. Годара завели внутрь, где он увидел восседающего на роскошном ковре Саида ибн Османа, одетого в зеленый халат и белую чалму. С надменным видом он указал Годару на ковер. Переводчик же остался стоять у входа.

– Я главный советник Бухары, – присев, заявил Годар. – Царица хочет знать о намерениях чужеземцев. Что вы потеряли в чужой земле, так далеко от Аравии?

– Мне сказали, что твоя царица дерзка на язык. Видно, она забыла, что мы уже захватили всю Иранскую державу и находимся у вас под боком. Не забывайте об этом.

– Да, нынче вы хозяева Ирана и других стран, но под солнцем нет ничего вечного. Оглянитесь назад, вспомните историю. Нас не раз покоряли и греки, и кушаны. И где они нынче? А Согдийская земля опять свободна. И потому моя царица верно сказала, что каждый должен жить на своей земле. И здесь вам делать нечего!

Едва ему перевели его слова, как Саид разразился криком:

– Хватить поучать! Не затем я явился, чтобы выслушивать такие речи. Посмотрю, что будет с вами, когда завтра же я возьму Бухару. Так что укоротите свои нечестивые языки.

– Стены Бухары крепки. Ни завтра, ни послезавтра ты не овладеешь нашим городом. Может быть, тебе и удастся это когда-нибудь, но к тому времени сюда придут наши союзники. И они будут нападать до тех пор, пока ты не потеряешь половину своего воинства.

Говоря это, Годар тем самым дал понять, что захватить Бухару им будет непросто и потому пусть усмирят свой аппетит, когда речь пойдет о дани. Поняв намек, Саид, с трудом сдерживая гнев, произнес:

– Мои условия таковы: вы уплатите мне выкуп в пятьсот тысяч дирхемов и дадите в заложники двадцать человек из знатных семей. Это должны быть молодые юноши. От каждого знатного бухарца по сыну. И твоего тоже.

– Зачем вам наши дети?

– Это на случай, если вы все же нападете на нас. Тогда мы отрежем заложникам головы. Но если будете покорны, мы отпустим их, как только переправимся за ваш Джейхун*.

– Не трогайте детей!

– Нет, дети – это очень сладкий плод, это наследники. Так в чужом краю нам будет спокойнее. И еще, о дани. Торговаться я не стану: ни на один дирхем меньше. Как видишь, я много не прошу.

– Я передам царице твои условия, – и Годар встал.

– Не спеши, визирь, выпей чаю, – араб протянул ему пиалу.

– Я не могу принять пищу из рук врага.

Такие слова рассмешили Саида, и он ответил:

– Знай, ваша глупая гордость погубит вас.

– Но это будет в бою.

– Ладно, иди к своей царице. Я буду ждать ответа до захода солнца.

ЗАЛОЖНИКИ

В тронном зале царица вновь собрала малый совет. Фарангис возвышалась на троне с венцом и скипетром в руках.

Первым поднялся Годар, который оповестил собравшихся мужей о встрече с наместником Хорасана. Затем совет принялся обсуждать условия врагов. Казначей сразу возразил:

– Пятьсот тысяч дирхемов для нашей казны – это весьма ощутимые деньги, тем более прошлый год был малоурожайным. В таком случае казна совсем оскудеет. Пусть эти разбойники снизят сумму выкупа.

На это Годар ответил, что Саид не намерен торговаться. Все погрузились в раздумья. Через некоторое время царица дала слово военному советнику. Тот встал и едва успел открыть рот, как царица остановила его, сказав:

– Я знаю, как нам быть!

Теперь все взоры были прикованы к ней.

– Мы дадим арабам лишь триста тысяч дирхемов, а оставшуюся сумму мы выплатим лучниками Кишвара. Таким путем мы ослабим этого подлого дихкана, чтобы он больше не смел покушаться на бухарский трон.

Замысел царицы показался всем очень разумным. И знатные мужи стали воздавать хвалу ее уму:

– Это мудрое решение! Оно достойно царицы.

И тут начальник конницы добавил:

– А что касается заложников, то нужно отдать арабам только детей наших врагов.

– Нет, – резко возразила царица. – Дети не могут нести вину за родителей, они не должны страдать.

Медленно встав с каменной скамьи, мобед также осудил речь начальника конницы, сказав, что такие слова не к лицу зороастрийцу. От стыда военачальник потупил взор.

Царица снова заговорила:

– С заложниками поступим так, как того требуют враги: двадцать самых знатных бухарцев дадут по одному сыну. За них не стоит особо переживать – через несколько дней все дети возвратятся домой.

На этом совет закончился, и Годар опять отправился к арабам.

Посланника царицы завели в тот же шатер, и он заговорил, сидя на том же ковре:

– Наша царица готова принять твои условия. Но такую сумму она дать не может, так как в казне недостаточно для этого средств. Однако взамен она предлагает нечто иное, не менее выгодное. Мы дадим вам не пятьсот, а триста тысяч дирхемов, а остальное вы получите от нас тысячей опытных лучников.

Глаза наместника сразу загорелись, и он, не раздумывая, ответил:

– Мы много воюем и такие люди нам всегда нужны. Опытные воины дороже золота. Я согласен, но вы дадите мне три тысяч лучников.

– Мы столько не наберем. Четыре сможем.

– Ладно, пусть будет две. И вот еще что, я хочу осмотреть ваш город.

– Зачем тебе это?

– Когда я вернусь домой, дети меня спросят: «Отец, расскажи о городах, которые ты завоевал». Особенно моя дочь Фатима, которая уже читает всякие умные книги. Что я отвечу ей и другим?

– Но таким путем ты можешь захватить наш город! – возразил советник.

– Я войду туда без войска, с малой охраной. Ваш город мне не нужен.

– А ты не боишься за свою жизнь? – удивился советник. – Тебя могут убить.

Саид рассмеялся:

– Мне по душе твоя честность. Скорее даже наивность. Я не боюсь, потому что я войду в Бухару после того, как получу ваших заложников. Если со мной что-нибудь случится, то всех детей разорвут на части. А затем мои люди возьмут крепость и всех до единого перебьют, начав с царицы и ее семьи.

– Твои слова я передам, но только не думай, что мы испугались тебя.

На следующий день из городских ворот выехали три арбы, груженные сундуками. Годар доставил их во вражескую ставку. Сундуки опустили возле шатра наместника, выстроив в ряд. Саид приказал открыть их. Едва крышки распахнулись, золотые монеты засверкали на солнце. Лицо Саида засияло так же, как это золото. От радости он что-то забормотал на своем языке. Затем опустил руку в сундук, взял горсть монет и стал разглядывать их.

– А когда приведете ко мне лучников?

– Сейчас отправимся за ними, – ответил бухарский советник.

Вместе с арабскими конниками Годар прибыл в Рамитан, во владения Кишвара. Город был обнесен стеной, однако не столь высокой, как Бухара. В это время Кишвар с двумя важными дихканами стоял на башне крепостной стены и наблюдал за приближающимся отрядом арабов.

– Странно, что их привело сюда? – удивился правитель Рамитана. – Неужели царица не уплатила им дань, ведь тогда начнется война. Но если это так, мы не станем воевать, а лучше договоримся с врагом.

– Глядите, с ними Годар, – чуть не вскрикнул один из дихканов.

– Ничего не пойму. Неужели Годар перешел на сторону врага?..

Отряд арабов остановился в ста шагах от города. К воротам приблизился только Годар с двумя помощниками. Со стены Кишвар крикнул вниз:

– Впустите его.

Одна створка тяжелых, оббитых железом ворот отворилась, и главный советник въехал внутрь. Сам правитель по ступенькам спустился вниз.

– Что стряслось, Годар? Я ничего не пойму! Зачем ты привел их сюда? – начал он, встречая советника у ворот.

При виде убийцы друга Годар не смог сдержать свой гнев. Рука сама потянулась к оружию. И, выхватив меч, он двинулся на Кишвара с криком:

– Ты подло убил моего друга, и я требую мщения.

Кишвар также обнажил свой меч. Его люди пришли в замешательство и не знали, как себя вести. Когда мужи бьются, другие не вмешиваются, таков обычай предков.

– Подожди, Годар, я не убивал Феруза. Кто-то оклеветал меня.

– Не лги, подлый человек! Я нашел двоих убийц, которые сознались и указали на тебя у священного алтаря. Сейчас они в подземелье и готовы повторить свои слова при тебе. А ты, подлый убийца, будешь биться со мной.

В ответ Кишвар усмехнулся и рукой подал своим людям знак окружить его.

– Эй, Годар, не будь глупцом, уйми свой гнев. Иначе мои люди разрубят тебя на куски. Говори, зачем привел сюда арабов?

– Мы еще встретимся, и ты расплатишься за кровь Феруза, – немного остыв, произнес советник. – А сейчас меня привели другие дела. Вот письмо от царицы. – И он протянул свиток.

Едва дочитав, Кишвар в гневе порвал его на куски.

– Почему забирают именно моих людей?! – возмутился он. – Вот, значит, каким образом царица решила отомстить мне. Я не дам людей, пусть прежде возьмут мой город. Мы будем биться!

– Я посмотрю, сколько дней ты сможешь продержаться и что сделают враги с городом, когда рухнут стены. Тогда тебе точно не сносить головы!

Годар более не хотел говорить и зашагал к воротам. Стража принялась отворять вход, сняв с места тяжелую балку. Кишвар быстро остыл, поняв, что у него нет выбора, иначе он лишится всего. И тогда он остановил главного советника.

– Стой, Годар, я согласен.

– Тогда выведи своих лучников группами, без оружия.

– Но ты же знаешь, что без них мое войско слабо!

– Новых наберешь.

– Пока их обучат, уйдут годы, – стал жаловаться дихкан.

Годар на это ответил:

– Кишвар, не вздумай хитрить, арабы не уйдут отсюда, пока не проверят твоих лучников. Да, не забудь выдать и заложников – сыновей знатных людей. Рамитан должен дать пятерых.

Разговор был окончен. Ворота распахнулись, и Годар с охраной отправился обратно к отряду арабов. Там его ждал Убейд, брат наместника, который спросил:

– Как там?

– Сейчас они приведут лучников, а затем и заложников.

Вскоре из ворот Рамитана стали выводить лучников. Их сопровождала охрана, чтобы они не сбежали. Никому не хотелось жить на чужбине.

Лучники Кишвара были молоды, не старше тридцати лет. В свое время многие из них были собраны в селах и обучены опытными наставниками. Сегодня они навсегда покидают родные края и никогда более не увидят ни своих родителей, ни жен, ни детей. Поникших лучников вели к арабам, где их построили в длинную колонну.

За ними сразу выехали пять арб, груженных луками и колчанами со стрелами. Согдийские фигурные луки по мощи своего полета были очень сильны и славились по всему Востоку. Особенно их ценили в Китае, как, впрочем, и другое оружие из Согды. Теперь неизвестно, против кого оно обернется.

Последними из ворот Рамитана выехали на скакунах нарядно одетые юноши. То были дети знатных дихкан. Их благородное происхождении подчеркивали и шелковые кафтаны, и золотые пояса с кинжалами на боку. В столь трагическую минуту их яркие красные и синие шапки с перьями фазанов и павлинов смотрелись нелепо. Но такова была традиция народа. Согдийцы высоко ценили красоту и имели тонкий вкус во всем: в градостроительстве, в росписи стен дворцов и домов, разбивании парков и садов, одевались они в самые красочные материи, а халаты, платья, кафтаны шились таким образом, чтобы выделять фигуру, будь то женская или мужская одежда. Потому дихканы нарядили своих детей, пусть даже заложников, весьма роскошно, чтобы враги видели их благородство и не смели унижать. Рядом с заложниками, которым было по пятнадцать лет, ехали их дяди и слуги. Они должны были доставить юношей обратно домой, как только арабы окажутся на другом берегу Джейхуна.

Заложников пристроили за лучниками, и все тронулись в путь во главе с Убейдом и Годаром.

Когда их доставили в стан арабов, наместник был очень доволен. Саид верхом на белом коне разглядывал пленников. Годар в этот момент находился рядом с ним. Затем они подъехали к заложникам, и наместник спросил:

– Зачем так вырядили детей, точно на пир собрались? Дорогие халаты, пояса и даже кинжалы нацепили.

На что Годар ответил:

– Это дети из благородных семей, и они всегда должны иметь достойный вид.

– А вдруг я захочу казнить их? Ведь их добро тогда достанется мне.

– Даже в этом случае им следует сохранить благородство.

– Вы слишком горделивы – это плохо. Надо быть скромными и смиренными, как мы, мусульмане. Так учит наша вера. Вам нужно принять ислам.

– У нас своя вера и очень древняя. Нам чужой не нужно.

– Ладно, нынче не будем об этом. У меня на душе радостно. Твоя царица обещала устроить мне угощение в Арке.

– Если ты готов, то можем ехать.

– Едем в город, – крикнул он, махнув рукой одному из глав племени, который с отрядом устремился за ним.

Между тем царица Фарангис стояла на башне крепостной стены с двумя военными мужами. Они наблюдали за поведением врага, как бы те внезапно не напали на них. Завидев Годара, стражники отворили ворота.

Арабы вошли в Арк и, изумленные, остановились на главной дороге: город словно вымер, не было видно ни души. Только пустые аллеи, сады да дворцовые здания и особняки.

– А где народ, почему не встречает меня? – спросил наместник.

– Скажи, Саид, если в твой город придет враг, ты пойдешь встречать его с радостным сердцем? К тому же тут живет лишь знать.

– Я понял твой намек. Хорошо, тогда пусть сюда явится сама царица и встретит наместника с поклоном.

– Царица не станет этого делать, потому что ты вошел в Бухару без боя. Она не твоя пленница. Она ждет тебя в парадном зале как гостя, как правителя соседнего Хорасана.

– Вы думаете, я не смогу взять Бухару? – разозлился Саид, и глаза его гневно блеснули. – Тогда я докажу это, и вы поплатитесь за свои дерзкие речи.

Он хотел было развернуть своего коня обратно, но слова Годара заставили его остановиться:

– Саид, не забывай, зачем ты явился сюда. Ты хотел дани и получил ее без боя. Зачем теперь из-за мелкой обиды лить кровь тысячи своих воинов? Для такого крупного военачальника это неразумно. Да и не понравится это твоему халифу.

– Ладно, сегодня хороший день, и я прощаю вас за дерзость. Веди к своей царице.

Арабы дошли до дворцовой площади, и советник сказал:

– Для твоих воинов дастарханы накрыли в саду. А наместника и его верных людей ждет угощение в самом дворце.

*Оссуарий –

*Наус – семейный склеп для хранения костей

*задо-марг –

*Джейхун – Амударья

Все сошли с коней. Воинов увели в сад, а наместника и его свиту Годар проводил в парадный зал, где вдоль стен на суфах* уже были расстелены курпачи и накрыты дастарханы. Сама же царица в окружении вельмож стояла в центре зала. Фарангис по-прежнему была в синем траурном одеянии и при виде гостей сдержанно улыбалась. Когда наместник со своими людьми приблизился к ней, она слегка кивнула головой в знак приветствия и вежливо спросила:

– Надеюсь, нашему гостю Бухара пришлась по душе?

– Да, не скрою, красив твой город, хотя я не был еще в шахристане.

– Поверь, все лучшее собрано в Арке, хоть размерами он мал. Должно быть, ты истосковался по вкусной пище, прошу к еде.

Для наместника и царицы была накрыта отдельная суфа. Они расположились на красной курпаче. За их спинами встал переводчик. Сайд знал, что согдийцы искусные повара и потому с азартом приступил к трапезе. Прежде хотелось насытиться угощениями, а после приступить к разговорам. Испробовав печеного фазана, он покачал головой от удовольствия и причмокнул:

– Очень вкусно, какое нежное мясо!

И затем добавил:

– Повара, который сготовил такое, я заберу с собой.

– Хорошо, я отдам его. Царица ела мало, лишь иногда отправляя в рот кусочек лепешки или нахуд*. У нее не было ни малейшего желания разделять трапезу с врагом.

Люди Сайда, а их было восемь – вожди и тысячники, – тоже ели с аппетитом. Кто-то начал с запеченной в тандыре баранины, а кто-то с оленины и утки. Напротив них сидели знатные мужи Бухары и почти не притрагивались к еде. Трапеза протекала в тишине, потому что никто не знал языка. Иногда арабы что-то спрашивали у хозяев, показывая рукой на то или иное угощение. И в ответ те лишь называли блюда и снова умолкали. Потому редкие разговоры велись только между своими.

Неожиданно в зал вошли артисты. Мелодичные звуки рубабов, наев, лютни и барабана наполнили зал звуками веселой музыки. Затем в центре зала закружилась группа танцовщиц в белых прозрачных платьях, подчеркивающих грацию их стройных тел. Изящные руки делали плавные движения, девушки перемещались в танце друг за другом, сходились в круг и снова расходились.

Заскучавшие арабы оживились, они не сводили глаз с танцовщиц. При этом весело подмигивали друг другу, бросая колкие шутки об извивающихся в танце девушках.

– Не желают ли гости отведать бухарского вина? – спросил советник у гостей, указав пальцем на кубок, что стоял подле него.

Арабы поняли смысл сказанного и переглянулись между собой. Тогда один из вождей заговорил:

– Я бы не прочь, но наша религия не позволяет.

– Вино – это грех, – пояснил по-согдийски один из арабов, который жил в Мерве и немного изучил местный язык.

– А для нас вино – это не только веселье, но и испытание: насколько ты есть мужчина. От вина мы не должны терять разум – для нас это позор.

Когда тот перевел слова советника, один из глав племен сказал:

– Нам вашего шербета хватает.

Когда группа танцовщиц удалилась, следом явились три другие. Чужеземцы вытаращили глаза, потому как те явились полунагими: на них были серебристые лифы и плотные шаровары до колен с множеством складок. Они под музыку стали вращать бедрами. Их головы украшали небольшие короны из крученого золота, а шеи обвивали ожерелья из самоцветов.

Но когда и они наскучили наместнику, Сайд спросил у царицы:

– Говорят, у вас хорошие бани?

– Это верно, и если гости желают, то могут освежить свои тела.

– Надеюсь, царица захочет пойти со мной, – усмехнулся Сайд.

– Наши женщины не ходят в баню с мужчинами.

Тот лишь рассмеялся в ответ и сказал:

– Тогда пусть царица покажет мне свой дворец.

Когда они спустились с суфы, наместник велел переводчику остаться на месте. На это Фарангис возразила:

– Если мы уединимся, то мои придворные могут дурно подумать обо мне. Пусть он будет с нами.

Улыбаясь, Сайд согласно кивнул головой.

Осмотр они начали с тронного зала, где ему понравились лишь резные колонны. К ярким росписям на стенах со сценами охоты на тигра и царскими пирами он остался равнодушен, сказав:

– Хотя это красиво, но Исламу это не угодно. Если изображать людей, то народ станет молиться им, подобно богам.

– Во всей Согде много живописи, она во всех дворцах, а также замках дихканов, но никому и в голову не приходит молиться им. На это наместник ничего не ответил, сморщившись при виде изображенных святого Сиявуша и его супруги Фарангис, которая склонила голову ему на плечо. Но более всего его испугали статуи богов в человеческий рост. Он даже отшатнулся – ему показались, что они живые. Однако стоило ему приблизиться к золотому трону, инкрустированному бирюзой и самоцветами, как в его глазах вспыхнул неподдельный интерес.

– О, как это красиво. Такие камни у нас весьма в цене.

– Я подарю тебе несколько камней.

Затем они побывали в гостиной, откуда зашли в комнату для управления, где царица вела дела страны. Там стоял длинный мраморный стол, покрытый красным бархатом, и широкое кресло, а в нишах стен – книги и свитки.

– А где покои царицы? Говорят, их обустраивал знаменитый зодчий. Должно быть, там красиво?

Царица задумалась, стоит ли делать это, и все же повела его. В комнате он огляделся вокруг и довольно произнес:

– Признаюсь, у тебя красиво. Я заметил, что ваши мужи тоже любят все красочное: дома, одежды, украшения. Мужчинам это не к лицу. – Те, кто может оценить красоту, не столь дик нравом, так было с моими предками, которые пришли сюда из большой степи. И вот теперь мы вместе воздвигаем величественные замки, разбиваем сады. Помимо вкусной еды, мы еще ценим танцы, песни, а наша религия помогает нам в этом.

Сайд словно не слушал ее, важно расхаживая по залу. Вдруг он остановился у двери и зашел внутрь. Здесь оказалось ложе царицы. Над широкой кроватью висел серебристый парчовый балдахин, а стены были украшены росписью: цветущий сад с розами, тюльпанами и нарциссами, гуляющими золотистыми фазанами, цаплей и двумя павлинами.

– Я заметил, в твоем дворце гуляет много павлинов.

– Да, они есть во дворах у многих дихканов. Хочешь, я и тебе подарю с десяток?..

– А мясо у них вкусное?

– Говорят, оно плохо пахнет – это не фазан, – соврала царица.

Затем Сайд повалился на ее ложе.

– Очень мягко, сразу ко сну потянуло… – наместник зевнул. – А может, царица приляжет со мной?

– Я согласна лечь при одном условии – прежде ты вонзишь свой кинжал в мое сердце.

– Ты хитришь, я не верю твоим словам. Знай, другие женщины мечтают стать одной из моих жен или наложниц. Для них это честь, великая радость.

– Для наших женщин уединиться с врагом – это бесчестье. Как сам видишь, наместник, в этом мире разные люди, а вы со своей религией хотите сделать всех одинаковыми.

– Что в этом плохого? Так ведь легче править людьми. И самое главное, наша вера – самая истинная на земле.

– У нас свободно живут христиане, буддисты, евреи, и каждый из них уверен, что их религия самая верная.

-О, царица, оставим эти ученые речи для священников, не за этим я уединился с тобой в богатых покоях, – и он глазами указал ей на ложе.

– Ты не забывай, я – царица. Если тебе нужна женщина, выбери одну из моих служанок. Среди них есть красивее и моложе меня.

– Такое упрямство украшает царицу и еще больше трогает мою душу. Во мне пробудился азарт. Знай, я силен, у меня много жен, и все довольны мною. Но они надоели мне. А может, тебя смущает лишний человек?

И Сайд приказал переводчику:

– Ступай и поешь, ведь ты голоден.

Юноша низко поклонился и удалился.

Сердце Фарангис забилось сильнее: «Неужели это отродье дэва осмелится на такое? Ведь я ясно возразила ему. Или он хочет испытать твердость моих слов?»

Сайд стал что-то рассказывать. Царица ничего не могла понять. А он все говорил и говорил. Фарангис оказалась в замешательстве и молчала. Тогда Сайд встал и подошел к ней, усмехаясь. Вдруг он поднял ее, словно пушинку, на руки и бросил на ложе, придавив своим телом так, что Фарангис начала задыхаться. В ее глазах было лишь отвращение, и тут она плюнула ему в лицо. Его страстный пыл вмиг исчез, улыбка сошла с лица. Тогда резким движением царица свалила его на бок, а затем, вынув из лифа маленький кинжал, приставила его к горлу наместника.

Сайд испугался, увидев в ее глазах решимость. «Да, будет глупо лишиться жизни на ложе, да еще и от руки женщины. Весь халифат посмеется надо мной. Нужно смягчить ее гнев», – решил про себя Сайд, и его лицо снова расплылось в улыбке. Фарангис убрала блестящее лезвие, сошла с ложа и поправила на себе одежду. Затем указала наместнику рукой на дверь.

Они вернулись в парадный зал, где продолжался пир. Арабы уже были сыты и вели между собой беседы, не слушая юного певца. Садясь на свое место, царица заметила косые взгляды своих приближенных и усмешки арабов. И тут она поняла, зачем в спальне наместник вел непонятный для нее разговор: он тянул время, чтобы как можно дольше оставаться с ней наедине. А тем временем остальные в зале будут думать, что между ними происходит близость.

Царица была потрясена коварством врага. От гнева внутри нее все кипело. Фарангис взяла золотой кубок с шербетом, желая плеснуть его в мерзкое лицо этого чудовища, который все это время улыбался. От злости ее рука дрожала, и напиток стал проливаться через край. Но в последнее мгновение царица смогла унять гнев. Она понимала, что скандал может привести к гибели ее семьи и всей Бухары. Сейчас за нее заступятся придворные мужи и зарубят всех арабов. Но халиф не простит этого и двинет на город огромное войско. И чтобы успокоиться, царица велела служанке подать ей вина.

Сайд же после плотной трапезы объявил, что им пора ехать, но прежде громко зачитал суру из Корана, и все арабы воздали славу Аллаху, произнеся: «Аминь».

Гости спустились по лестнице на дворцовую площадь, где в саду все еще шло пиршество арабских охранников. Однако, завидев Сайда, все они повыскакивали со своих мест. Знатные мужи Бухары вышли проводить гостей и остановились на верхних ступеньках, но царицы среди них не было.

Сайду подвели коня, и он тяжело взобрался на него.

Затем процессия неспешно двинулась в сторону городских ворот. Город был так же пуст. Рядом с Саидом ехал Годар:

– Ну как, наместник Хорасана остался доволен?

– Да, мне здесь так понравилось, что на следующий год опять явлюсь сюда, – ответил Сайд и громко рассмеялся от своей шутки. Годар насторожился. Он не понял: то ли это сказано всерьез, то ли с умыслом.

Уже у городских ворот к наместнику подъехал один из его людей и сообщил, что часть их воинов пьяна. Сайд бросил взгляд на бухарского советника:

– Почему вы напоили моих людей этой мерзостью? Я же предупреждал вас, чтобы с дастарханов убрали кувшины с вином!

– Но твои люди требовали и даже стали угрожать.

– О, прости их, Аллах! Многие из них еще слабые мусульмане и нужно приглядывать за ними. Ничего, я накажу их верным способом: лишу их доли в добыче. Это вмиг образумит грешников.

На другой день царица с Годаром с башни крепостной стены наблюдали за тем, как враги покидали Бухару. Из их груди вырвался вздох облегчения. Но вскоре они заметили, что арабы двинулись не в сторону Джейхуна, как они говорили, а по самаркандской дороге.

– Выходит, они намерены побывать в Самарканде, – сказал Годар.

– Нужно предупредить соседей – направь туда гонца. Хорошо, если самаркандцы сумеют разбить войско арабов.

Теперь им стало ясно, зачем наместнику понадобились заложники. Они идут на Самарканде и боятся, что бухарцы могут ударить им в спину, когда там начнется сражение.

– Сайд весьма хитер, – заметил советник.

– Годар, ты должен кое-что знать… Поверь, когда я с этим подлым Саидом уединилась в спальне, между нами не было ничего постыдного.

– Я верю тебе, царица. Хотя дурным слухам гулять все равно не запретишь.

ЗА МЕСЯЦ ДО ПРИХОДА АРАБОВ

Сколько дней шел по пустыне китаец Чжоу – он не знал. Ему было известно лишь одно: перед ним земли Согды. От безумной усталости он еле передвигал ноги. А еще ужасно хотелось пить, над головой нещадно палило солнце. Свой последний глоток воды посланник китайского императора сделал сегодня в полдень. А два дня назад Чжоу съел последнюю лепешку, поэтому сейчас в его животе урчало от голода.

Впереди Чжоу ждала смерть. И все же он решил бороться до конца: кто знает, а вдруг за этим барханом – колодец или река? За 40 лет своей жизни, многие годы которой прошли в путешествиях, китаец не раз оказывался в шаге от смерти, но ему всегда везло. Наверное, потому, что Чжоу постоянно твердил себе: «Не сдавайся! Ты не имеешь права, тебя ждет его Величество!» Путешественнику было известно, что в Согде есть большие города, но сейчас хотя бы добраться до села или пастухов. От усталости его качало из стороны в сторону, а сил с каждым часом становилось все меньше.

Однако Чжоу опять повезло – к вечеру он вышел в степь, которая не казалась безжизненной. Кое-где даже виднелась зелень. И вдруг вдалеке он заметил обрыв.

«Что это? – подумал Чжоу, еле волоча ноги. – Наверняка на дне его должна быть влага».

Эта мысль придала силы китайцу. И когда он подошел поближе к обрыву, то увидел внизу широкую реку с мутными водами. «Должно быть, это Вахш (Амударья)», – решил Чжоу, и от радости по его иссохшим скулам потекли слезы.

Чжоу шел вдоль обрыва в поисках спуска. Иногда ему хотелось броситься вниз, чтобы скорее очутиться у воды. Но это было опасно: он мог разбиться или утонуть. Прошло немало времени, пока он отыскал спуск к реке.

У воды утомленный путник лег на камни и стал жадно пить. Утолив жажду, он растянулся на берегу и вмиг заснул.

Лишь утром Чжоу пробудился от странного крика. Открыв глаза, он увидел трех тюрков на лошадях. Один из них стоял у его головы и внимательно разглядывал чужеземца. Чжоу догадался: это были пастухи.

– Кто ты будешь, откуда идешь? Или ты беглый раб? – спросил один из них.

– Я иду из очень дальней земли, ты не знаешь моей страны. Если отведешь меня к правителю Самарканда, то получишь за это щедрую награду.

Речь чужака поразила всех.

– Откуда тебе известен наш язык? – спросил старший кочевник с редкой бородкой, отец этого семейства.

– Я важный человек, верьте мне.

– Что-то не похоже, хотя кто его знает… А ну-ка, обыщи этого бродягу, может, в его карманах золото запрятано.

Младший сын, что стоял рядом, хотел снять с чужака истрепанный шелковый кафтан. Однако Чжоу, оттолкнув его, сам снял кафтан и протянул его молодому кочевнику, который затем обыскал его карманы. В них ничего, кроме деревянного футляра с тонкой росписью, не оказалось.

– Будьте осторожны, – предупредил Чжоу, – это письмо для вашего правителя. Я сам открою его.

Чжоу раскрыл футляр сбоку, вынул оттуда свернутый лист исписанной бумаги и передал его юноше. Тот протянул письмо отцу. Кочевник не умел читать и сразу вернул его хозяину, а затем произнес:

– Вот что мы сделаем с чужаком – продадим его на базаре Бухары, потому что он наш пленник. А письмо сами доставим ишхиду* Самарканда и получим вознаграждение. Так у нас будет двойная выгода.

– Отец, а вы все умно придумали, – сказал старший сын.

Китаец слушал их разговор с улыбкой и спросил:

– Когда вы доставите письмо в Самарканд, то царь спросит, где хозяин данного послания? Что вы ему ответите? Ведь он пожелает вести со мной беседу.

Слова чужеземца заставили их призадуматься, и тогда пожилой кочевник согласился:

– Ладно, я отвезу тебя в Самарканд, хотя это и далеко. Со мной поедут два моих сына. Бумага будет у меня ты получишь ее, когда мы явимся во дворец.

– Согласен, – ответил Чжоу, – но прежде дайте мне что-нибудь из еды. Я не ел уже несколько дней…

– Дайте ему сыра и хлеба, а вечером приготовим горячую пищу. А сколько мы получим от правителя Самарканда?

– Думаю, двадцать дирхемов.

– Я если царь не даст?

– Об этом я сам буду просить у ишхида.

– Это большие деньги.

Младший сын отдал свою лошадь чужеземцу, и отец дал ему наставление:

– Пока мы не воротимся, стадо будешь пасти один.

И они поскакали вдоль реки.

По истечении четырех дней Чжоу с кочевниками

добрались до стен Самарканда. По пути они слились с людьми, идущими в город. Это были крестьяне на ослах и арбах, пешие мужчины и женщины. Они миновали огромные ворота, где стражники в доспехах проводили Чжоу косыми взглядами, но не остановили. Должно быть, их удивил кафтан чужака.

Так они очутились на многолюдных улицах столицы Согды. Прежде чем явиться во дворец, они зашли в какой-то дворик. Молодая хозяйка довольно быстро расстелила на суфе дастархан и подала им большое блюдо с пловом. Лишь от одного его вида глаза кочевников загорелись: такую вкусную еду готовили только в больших городах, где они редко бывали.

Уже с полными животами, покачиваясь в седле, кочевники явились к воротам крепости. За ее высокими стенами был царский дворец. Их встретили человек десять охраны, чьи доспехи сверкали на солнце.

Путники сошли с коней, и немолодой кочевник заговорил со стражниками по-тюркски, указывая рукой в сторону китайца:

– Этот человек прибыл сюда из страны Чина – так он говорит. У него имеется разговор к нашему царю.

Старший охранник оглядел Чжоу и с трудом поверил, что человек в таком жалком виде может быть посланцем, но все же сказал:

– Ждите. Сейчас я передам твои слова дворцовому начальнику.

Вскоре появился мужчина высокого роста, плечистый, в серебряной кольчуге.

– Кто будет из Чина? – спросил он.

– Я посланец императора.

Начальник оглядел ответившего с презрением и тоже усомнился в его словах.

– Разве посланец великого Чина может гулять в таком тряпье, точно нищий?

Но хотя Чжоу походил на бродягу, вел он себя достойно, не обращая внимания на насмешки стражников.

– Я был схвачен гуннами, и лишь спустя год мне удалось бежать. Так я добрался до вас. Эти разбойники отобрали у меня письмо императора – послание для царя Тархуна.

Кочевник-отец, стоявший рядом, закивал головой:

– Да, мы взяли письмо, чтобы в сохранности доставить его царю, ведь в пути посланника могли убить.

И футляр с посланием императора с поклоном был вручен начальнику. Тот, развернув бумагу, зачитал лишь первую строчку, написанную черной тушью на согдийском языке: «Его Величеству владыке Согдийской земли!», и далее шел текст, а внизу стояла внушительная красная печать в виде дракона.

Без сомнения, письмо было царское.

– Следуй за мной, а пастухи пусть остаются здесь.

Едва Чжоу вошел, как ворота закрылись. Он зашагал за царедворцем по широкой дорожке, обсаженной с обеих сторон стройными кипарисами. В конце нее виднелся огромный сад, где между деревьями сияли два овальных водоема, посреди которых стояли беседки разных цветов. А у самого дворца были разбиты квадратные клумбы с розами, нарциссами и фиалками.

«Как красиво!» – отметил про себя Чжоу. И уже поднимаясь по лестнице, он заметил, что весь дворец будто утопает в зелени. Вдоль колонн неподвижно стояла охрана. Их тела защищали сверкающие панцири, а в руках были острые прямые мечи и длинные копья.

Как только Чжоу вошел в овальный зал, ему велели остановиться. Сам же царедворец вошел в какие-то двери. Прошло совсем немного времени, и Чжоу снова увидел его.

– Наш владыка готов принять тебя, однако не в таком виде. Следуй за мной. Тебя оденут в новое платье – все-таки ты приближенный самого императора Китая. Да и не к лицу нашему правителю вести беседу с человеком в грязной одежде. Мы не любим грязных людей. Светлое и чистое – это символы нашей веры.

Чжоу обрадовался, когда слуга завел его в мраморную баню с деревянными лежанками и двумя овальными бассейнами. А у больших медных чанов с поднимающимся из них густым паром стояли двое слуг в фартуках. Главный банщик попросил гостя скинуть свое старье и дал ему набедренник.

Далее гость растянулся на лежанке, и слуги дважды мыли его, терли золой, при этом обливая теплой водой из золотых кувшинов. Затем Чжоу поплавал в бассейне. Это было такое наслаждение, что ему не хотелось выходить из воды. Но его ждал сам царь.

После гостя одели в желтый шелковый халат, чем напомнили Чжоу о родине, где он не был уже два года. Столько времени прошло с тех пор, как император Поднебесной отправил его в далекую Согду с особым поручением. И чего только ему не пришлось испытать по дороге.

Начальник стражи дворца по имени Файз , привел гостя в тронный зал с белыми колоннами. Удивительное дело, хотя просторный зал не имел окон, но все же в нем было светло. Чжоу вскинул голову – свет падал сверху из множества створок на крыше. Поэтому на стенах ясно виднелись цветные росписи из жизни самаркандских царей. Но Чжоу не стал их разглядывать, ибо все его внимание было приковано к царю – мужчине лет пятидесяти с прямым носом и узкой бородкой. На повелителе было платье с золотым шитьем, с плеча свисала пурпурная накидка, а из-под короны выбивались черные кудри. Царь восседал на золотом троне и держал золотой скипетр с изображением головы льва.

Со слов царедворца китайский посол уже знал, как ему надобно обратиться к правителю. Церемония оказалась проще, чем у других царей. Он приблизился к трону и сделал легкий поклон, прижав ладонь к сердцу. В ответ царь кивнул. И далее твердым голосом Чжоу произнес:

– Ваше величество, я посланник великого императора Китая, прибыл с поручением от моего господина. Но прежде позвольте вручить великому самаркандскому государю, а также главе всей Согды письмо.

– Позволяю тебе, – молвил Тархун, хотя он уже был знаком с его содержанием.

Чжоу протянул футляр, смиренно склонив голову. Донесение принял Файз, он же развернул бумагу и громко зачитал. В нем император Китая воздавал хвалу царю Самарканда и просил его оказать Китаю некоторую услугу. Уже долгие годы разбойники из кочевых племен не дают Китайской империи покоя. Они постоянно вторгаются в города Поднебесной и грабят народ. А когда туда является войско императора, то кочевники скрываются в бескрай них степях между Согдой и Китаем, где их непросто поймать. «Однако, если мы ударим по ним вместе с двух сторон, – писал император, – то кочевники окажутся в ловушке и будут разбиты. Только так мы избавимся от этих разбойников. Со своей стороны мы готовы послать свое войско в Согду для ее защиты от его врагов. Подробности такого дела можете обсудить с моим верным воином Чжоу. Да хранит вас Бог. Долгих лет жизни и процветания Согде».

Выслушав, царь указал посланцу на мраморное сиденье с зеленой подушкой. Тархун имел любезный вид, хотя глаза его были задумчивы.

– Мы тоже страдаем от своих степных кочевников, – заговорил царь. – Они так же нападают и уходят в степь. Особенно в начале весны, когда не чем кормить скот. Это и сделало их разбойниками, ведь грабить легче, чем самим создавать богатство. И все же мы готовы помочь великому императору Китая. Это мы обсудим с нашими советниками. А пока расскажи о своих приключениях, о своей стране, ее людях. Говорят, ты много повидал, был в плену и чуть не

погиб.

И Тархун узнал о том, как Чжоу попал в плен к кочевникам, но ему удалось бежать и добраться до степей Согды. Но и там опять оказался в плену и его продали в рабство. Так Чжоу очутился сначала в Даванье*, а затем и в Самарканде.

– А теперь расскажи о Китае. О вашей жизни мы знаем мало.

Такая просьба, для гостя была весьма приятной, как-никак спрашивали о родине. И Чжоу с восторгом рассказал о своей стране.

Беседа затянулась до вечера, пока в зале не стало темнеть.

На следующий день Чжоу сидел в том же зале, и опять велась беседа, но уже с участием знатных мужей. Согдийцы нуждались в расширении своих знаний, в особенности по торговле.

В тот же день в честь важного гостя дали пир. В саду дворца собрались знатные особы города, усевшиеся на суфе под цветущими деревьями. Там же расхаживали очаровательные павлины. На круглой площадке сада выступали артисты, которые услаждали слух приятными мелодиями и нежными голосами. Музыканты играли на десяти разных инструментах. Такое разнообразие удивило китайца, ведь некоторые он видел впервые. Пред музыкантами стояли две певуньи в розовых платьях до земли. Их голоса были столь мелодичными, что в народе их прозвали «бюль-бюль» – трель соловья.

Потом артистов сменили полунагие, в узких юбках до колен танцовщицы. На их гибких телах сверкали лифы. За девушками вышли трое юношей с зажигательными танцами. Такое искусство привело гостя в восторг. Сидя рядом с царем, Чжоу не мог отвести от них своего горящего взора.

– Такой красоты у нас нет. Как они танцуют, какие движения!

– Я подарю твоему хозяину таких же танцоров, – сказал царь. – Они из соседнего Шаша. Это тюркский танец.

– Мой император будет в восторге.

– Рад слышать. Да, скажи своему императору, что арабы захватили Персию и уже стучатся в ворота Согды. У них огромная армия, а в одиночку против них нам не устоять. Также скажи своему хозяину: согдийцы рассчитывают на помощь Китая. Как ты думаешь, он поможет нам?

Лицо Чжоу сделалось задумчивым:

– Мне неведомо, что таится в голове моего императора. Он уже стар, а с такими людьми нелегко.

На другое утро Чжоу стало худо, и царь послал к нему своего лекаря. Китаец лежал весь бледный в углу на высокой стопке курпачи. Старый целитель опустился рядом и начал с расспросов. Узнав о веселом пире, где гость принял слишком много вина, старик улыбнулся и сказал:

– Твой недуг не страшен, завтра он покинет твое тело. А сейчас тебе принесут кислое молоко, которое очистит и желудок, и кровь. В следующий раз пей меньше вина.

– Ваше вино очень вкусное, и я не мог остановиться.

– Да, наши вина славятся из-за сладкого винограда. У нас все вкусное: и персики, и груши, и яблоки, и вишня, и инжир.

Когда Чжоу стало лучше, он решил вместе с Файзом осмотреть царский зверинец, устроенный в конце сада. Вдоль крепостной стены были установлены железные и деревянные клетки. Завидев людей, животные забеспокоились и стали метаться внутри клеток. Внимание гостя сразу привлекли лев с густой гривой и львица, недобро смотревшие на посетителей и издававшие грозный рык.

– Эту пару мы поймали недалеко отсюда, в горах Панча (Пенджикент), – пояснил царедворец и подошел к клетке с тигром. – А этого тигра – в тугаях Вахша (Амударьи). Сильный зверь, прежде чем мы прижали его к земле рогатинами, он загрыз двоих моих воинов.

Чжоу долго любовался свирепыми хищниками, среди которых были еще гепарды и рысь.

– А этих выловили в степи под Бухарой. Вернее сказать, охотники нашли нору и забрали детенышей.

Более всего Чжоу был поражен огромной птицей в рост человека. Такое чудо он не видывал прежде. У птицы были длинные и крепкие ноги и такая же шея. Ее маленькая головка с внушительным клювом смешно торчала над деревянными прутьями клетки.

– Эта птица зовется страусом. Ее привезли наши купцы из Африки. Нынче мы сами разводим страусов и дарим правителям других стран.

– А моему императору подарят такую птицу? Его бы это сильно обрадовало.

– Мне думается, наш царь не откажет правителю Чина. Вот только как ты доставишь его в свою страну? Все-таки Чин очень далеко. Сам еле живым сюда добрался.

И оба на минуту задумались.

– Это верно, – вздохнул Чжоу.

– Есть мысль. Ты попроси яйца страуса и уже в Чине выведите из них птенцов, если получится.

– Так и сделаю. Еще я бы хотел павлинов. На них можно любоваться часами, такие они красивые.

– Да, павлинов у нас очень много. Под Бухарой есть целое селение, где разводят их на продажу, а называется то место Товус. Мы с тобой обязательно поедем туда.

НАВРУЗ

…Минуло два дня. Как-то ночью царедворец разбудил Чжоу.

– Вставай, Чжоу.

– Что случилось, враги напали? – с тревогой спросил гость.

– Нет. Ты хотел увидеть Навруз – самый важный праздник?

– Да, но еще ночь.

– Идем, сам все поймешь.

Ворота цитадели отворились, и оттуда вышел Файз с гостем. Они глянули на город: Самарканд был усеян огнями факелов, с улиц доносился людской шум.

Они зашагали вниз и встретили первую толпу людей – купцов из махалли, чьи двух– и трехэтажные дома возвышались над улицей и утопали в зелени.

Главная дорога была ярко освещена горящими факелами, которые держали в руках горожане, одетые в светлые одежды. Головы девушек украшали венки из полевых цветов. С музыкой, песнями и танцами эта веселая толпа направлялась за город.

Чжоу и царедворец последовали за ними.

– До наступления рассвета самаркандцы должны собраться у реки Оби-Рахмат, – пояснил Файз.

Вскоре к их шествию присоединилась веселая толпа с соседней улицы. При этом все здоровались друг с другом, желая счастья в новом году.

Люди шли к городским воротам, а к ним примыкали все новые и новые горожане. Длинная колонна освещалась факелами, звучали смех, шутки, песни, музыка.

По дороге в толпе царедворец рассказал гостю о Наврузе.

– Никто не знает, с каких древних времен мы стали отмечать этот день, однако, говорят, все началось при персидском царе Джамшиде, около двух тысяч лет назад. Это праздник победы светлого бога Ормузда над черными силами в лице демона Ахримана. То есть пробуждения жизни победы весны над холодной, безжизненной зимой. Одним словом, жизнь зороастрийца – это вечная борьба добра со злом. И вопрос только в том, чью сторону примет человек в этой схватке: примкнет ли к светлому Ормузду или окажется на стороне черного Ахримана. Но будущее все равно за добром, за жизнью. А Навруз – это весна и начало новой жизни в природе.

За городской стеной несла свои воды Оби-Рахмат, и от лунного света вся ее гладь светилась. На берегу уже собрался народ. Они ждали восхода солнца. До появления первых лучей великого светила оставалось совсем немного. «Пусть Бог видит, как самаркандцы радуются его творению», – говорили люди, собираясь в большие круги, где под музыку барабанов и рубабов отдавались пляске.

Танцы молодых мужчин и женщин были так зажигательны, что Чжоу не смог удержаться и тоже вошел в круг. Согдийцы, заметив чужеземца, кричали: «Место для гостя, в середину его». И вскоре он оказался между двух очаровательных белолицых девушек. Голова Чжоу шла кругом – в таком веселье он участвовал впервые.

Неожиданно стали раздаваться голоса: «Светило, светило идет к нам». Из-за крайних полей появилось легкое розовое зарево. И люди устремили свои взоры к солнцу и зашептали авестийские молитвы, вознося хвалу источнику тепла, дающему силу всему живому, и проклинали Ахримана, который сеет на земле смерть, ложь и холод. Происходящее так тронуло душу Чжоу, что ему тоже захотелось молиться.

Когда стало совсем светло, люди под гимны Авесты двинулись обратно к реке. Первыми в прохладные воды спустились женщины в белых платьях. Они окунали сначала свои головы, а потом и все тело.

– Так они смывают грехи, – пояснил царедворец гостю. – В новый год они должны встретить новую жизнь с чистыми помыслами и светлыми душами.

При этом, как заметил гость, некоторые женщины в воде еще шептали: «О, текущая вода! Пусть со мной будет ласков муж!»

В речке они долго не задерживались, потому что своей очереди ждали и другие. На берегу женщинам подавали руки их мужья и братья, которые затем сами прыгали в воду.

После обряда очищения согдийцы выходили из реки с облегченными душами и опять пускались в пляс под быструю музыку.

Чжоу и Файз тоже прыгнули в воду. Однако от холода гость сразу кинулся к берегу, окунувшись всего раз. Царедворец вышел за ним. Чжоу весь дрожал, хотя его лицо сияло от радости. Боясь, как бы гость не заболел, царедворец увел китайца поскорее в город, где у ворот один из стражников накинул ему на плечи свой плащ.

В это утро по традиции Тархун должен был объявить о начале празднования Навруза. И вот в сопровождении конной свиты царь с царицей явились в шахристан, в верховный храм Огня. Рядом с ними находился китайский посол в дорогом, расшитом золотом халате с широким воротом. У храма их встретили слуги, которые придерживали царских коней, пока Тархун с супругой не сошли на землю. За ними, отмахнувшись от услуг охранников, спрыгнули с лошадей двое сыновей-наследников, облаченные в серебристые парчовые кафтаны и острые колпаки. Отец погрозил им пальцем, мягко сказав: «Смотрите, ноги себе поломаете». Но дети сохранили гордый вид: у согдийцев поощрялась смелость. Следом сошла другая родня и советники с женами. Все были в нарядных одеждах, даже на мужчинах блестели браслеты и перстни с большими изумрудами и лалами.

К тому часу у храма собралось множество горожан: богатые и бедные мужчины, женщины, юноши и девушки, все были в новых платьях. В столь важный день согдийцы одевались во все новое и выбрасывали из домов старые вещи. Так было заведено исстари. Даже посуду меняли, разбивая во дворе изношенную утварь. «Жизнь должна обновляться во всем», – говорили зороастрийцы.

Свита царя с тремя мобедами собралась на верхней площадке храма. Когда Тархун поднял правую руку, толпа внизу смокла. И царь обратился к народу с речью, воздавая хвалу Наврузу, родному Самарканду, процветанию жизни, доброму урожаю. Затем говорил седобородый мобед. А начал с древности, как первый царь персов встал на колесницу и пронесся по небу с горы Дунбавед в Вавилон для битвы с дьяволом. И люди объявили этот день праздником, ибо для людей пророка Заратуштры благие дела – борьба со злом – превыше всего. Затем из уст мудрого мобеда зазвучала молитва, и все обратили свои взоры на священное солнце, которое уже стояло над храмом. И люди за жрецом тихо повторяли слова из священной Авесты.

После молитвы царь дал слово китайскому гостю, чем слегка смутил Чжоу. Он не был мастером говорить длинные и красивые речи. Потому сказал коротко, но с чувством:

– Ваш Навруз пришелся мне по душе, и когда я вернусь в Китай, то всем расскажу о нем. Пусть люди Китая знают, что есть такая красивая, богатая земля, как Согдиана.

Все захлопали на его простые и искренние слова. Согдийцы всегда чтили гостей из дальних стран, ведь так они могли узнать много нового, будь то обычаи других народов, товары или ремесла. Таким путем Согда обогащалась знаниями и становилась цветущим краем.

Царь Тархун снова заговорил:

– А теперь, согласно нашему обычаю, я буду принимать простой народ. У кого есть жалобы, обращайтесь ко мне. Я буду справедлив со всеми, будь то бедняк или богач. А коль имеется нужда, также говорите мне.

От этих слов народ зашумел. Затем двое слуг установили у колонн царское кресло из слоновой кости. А еще двое охранников внесли носилки с полным мешком серебряных дирхемов, и Тархун стал принимать людей. Их просьбы и решение правителя записывали писари, сидевшие позади трона.

Китаец с интересом следил за происходящим – будет о чем поведать своему императору. Чжоу запомнился юноша лет двадцати пяти, который жаловался на одного богача по имени Варук.

– Еще год назад наша соседка Назина была засватана за меня, – рассказывал тот свою историю царю. – Мы давно любим друг друга, но Варук уговорил ее родителей, и теперь они хотят отдать свою дочь за его сына. Разве это честно? Где справедливость, о, мой праведный владыка? Об этом я сказал судье, но он не стал разбираться.

Тогда царь обратился к судье, который сидел по левую сторону от царя:

– Почему ты не стал разбираться?

Заикаясь, судья заявил:

– Мой царь, Назина не любит этого юношу.

– Сама девушка тебе об этом сказала? – спросил царь.

– Нет, ее родители.

– Мы сейчас проверим. Она здесь? – спросил царь у юноши, и тот вызвал ее из толпы.

Царь спросил смущенную девушку:

– Ты любишь этого юношу и хочешь стать его женой?

– О да, наш славный царь, – не раздумывая, молвила она.

Тогда царь обратился к судье с такими словами:

– Почему ты не спросил об этом у девушки, ведь ее родители могли солгать? Видимо, ты в споре принял сторону богача, чтобы иметь большую выгоду?

– Мой царь, по закону главное слово за родителями, а после – за девушкой.

– Согласен с тобой, однако в самом начале эта девушка была засватана за этого юношу. Ко всему же они любят друг друга. Значит, они должны быть вместе. Я благословляю вас, дети мои! Идите с миром и будьте счастливы!

От счастья молодые засияли. Затем они поклонились царю и, взяв друг друга за руки, заспешили вниз. Люди желали им счастья и хвалили царя.

За всем этим Чжоу наблюдал с большим любопытством, потом спросил у начальника дворца, который сидел в одном ряду с советниками:

– А этих возлюбленных дома не накажут?

– Нет, в день Навруза наказывать детей нельзя, а также бранить их, иначе грядущий год будет для них плохим. Тем более сам правитель заступился за молодых. Кто пойдет против него?

Следующим к царю поднялся старик с посохом в руках и заговорил:

– Три моих сына отдали свои жизни за Согду, и нынче мы со старухой остались одни. Но у нас имеется еще незамужняя дочь, и я прошу денег у нашего славного царя на ее свадьбу. Помоги, владыка.

– В какой махалле ты живешь?

– Это квартал гончаров.

– Там живет купец Азамат, он поможет со свадьбой.

– Я был у него – он отказал.

– Если опять откажет, то судья города накажет его за нежелание помогать почтенным старцам. Пусть не забывает, что за жадность его ждет большой штраф. А от меня в день великого Навруза получи серебряные дирхемы. – и царь взял из мешка горсть монет и положил на ладонь старика.

Старик откланялся, а за ним перед царем появился другой проситель. Так длилось до самого вечера.

На следующий день царь по традиции принимал знать и их семьи. Третий день Навруза был посвящен военным чинам.

В эти праздничные дни Чжоу с царедворцем гулял по шумному городу, где лавки с готовой едой и вином были открыты с утра до вечера. Люди сидели на суфе или тахте. Приходили с семьями, собирались с друзьями, подругами. И за вкусным обедом вели долгие беседы на разные темы. А еще они любили танцевать под звуки рубабов.

Такие веселые сцены Чжоу наблюдал по всему городу и особенно на базаре, где на рыночной площади свое мастерство демонстрировали канатоходцы, шествуя по веревке на большой высоте, а внизу, разинув рты, стоял народ. Другие любопытные собирались в большой круг и следили за манипуляциями фокусника, у которого в руках то исчезали, то вновь появлялись вещи. Такие чудеса люди связывали с невидимыми духами, которых, однако, не стоит бояться, ведь это не аджина*, и потому мобеды относились к фокусникам терпимо. А вот силачи всегда были в почете, потому что только сильный муж сможет защитить свой дом и город от нашествия врагов. Нагие по пояс богатыри поднимали железные шары и играли с ними, как с деревянными. Юноши и детвора с завистью глядели на них и мечтали стать такими же. Неподалеку показывали свое искусство дрессировщик гепардов и заклинатель ядовитых змей, – шею факира обвивали опасные твари, и, как ни странно, ни одна не укусила его.

В других частях базара давали представления певцы и танцоры: в этот день монеты щедро сыпались в шапки артистов. Не меньшим успехом пользовались кукольники. На сцене они показывали забавные истории из жизни людей и зверей. Народ весело смеялся над их шутками.

– В течение шести дней, пока длится праздник, артисты будут развлекать народ, – пояснил царедворец – а возможно, и дольше, ведь Навруз порой тянется целый месяц, но празднества уже продолжаются в домах, кварталах с угощениями, вином и танцами.

Выйдя за пределы базара, Чжоу и Файз замедлили шаг. На пустыре было установлено множество деревянных качелей. На них катались юноши и девушки, которые визжали от восторга.

– Эх, как хочется покататься! – признался гость. – Но там лишь молодежь.

– Ничего, у меня во дворе тоже есть качели. Правда, они не такие высокие и привязаны к веткам тутовника, это моя жена любит забавляться. Я и сам не прочь покататься – голова сразу идет кругом.

– Такие качели я видел и в других частях города.

– В день Навруза их ставят везде: они дают немалый доход. А знаешь, откуда взялся этот обычай? Жрецы храма рассказывают, что наш великий царь Джамшид любил кататься по небу на своей колеснице. И люди, подражая ему, изготовили свои качели, чтобы парить по воздуху.

На другой день царедворец привел китайского гостя в свой дом. Едва они вошли во двор, как к нему подбежала юная дочь с тарелкой, в которой лежали три кусочка сахара. Чжоу уже знал, что в день Навруза согдийцы дарят друг другу сахар, желая сладкой жизни. И гость принял его с благодарностью, засунув во внутренний карман халата.

В большой комнате, где собралась родня Файза, на светлых стенах были нарисованы красные круги.

– Это священное солнце, – пояснил хозяин дома за дастарханом. – мы почитаем его, потому что оно дает силу всему живому.

– Такие «огненные» круги я заметил на ваших коврах и сюзане.

– Твои глаза наблюдательны.

– А еще на них вышит перец, – сказал гость, разглядывая сюзане. – Что это означает?

– Перец защищает дом от темных сил дьявола Ахримана, который посылает в дома болезни и несчастья. Если они увидят изображение жгучего перца, то испугаются. Так рассуждали наши древние предки. По этой причине наши люди вешают целую связку перца на двери. Я не совсем верю в силу перца, но это наш символ и следует его чтить.

Чжоу также заметил, что на всех столбах дома закреплены ветки цветущего урюка. Было ясно – это символ весны. А еще всюду угощали бичаком* – это было главное блюдо дастархана. Рядом клали большую лепешку, а сверху крашеные яйца: красные, желтые, синие, символизирующие начало всего живого. «Жизнь зарождается в яйце», – говорили согдийцы.

В полночь царедворец привел гостя в Дом огня (пройдут века и такой дом станут называть чайханой), где собирались все мужчины квартала. Обычно там они вели долгие беседы, а в дни праздников устраивали угощения.

В углу комнаты на мраморной ножке горел большой светильник, перед которым молились люди. Чжоу остался у двери, а царедворец с мужчинами встали у алтаря, и каждый прочел молитву. После все обратились к гостю с расспросами о чужой стране и обычаях.

Между тем, снаружи собралась вся махалля. Файз и Чжоу вышли к людям. Площадку освещали факелы, машалы* на длинных древках. В сторонке в трех огромных котлах несколько женщин варили сумаляк. Остальные встали в большой круг и слушали лучших музыкантов, которых пригласил сам царедворец, посулив им щедрое вознаграждение.

Первым запел старец с длинной белой бородой. Подыгрывая себе на дутаре, он сказывал о подвигах великого богатыря Рустама, а затем о святом Сиявуше и царе Афрасиабе*. (На их основе, спустя двести лет Фирдауси напишет поэму «Шах-наме».) За сказаниями о героях под веселую музыку запела знаменитая Шоира, чей нежный голос всех восхитил. После певицы под ритмы барабанов выступили танцоры. Они заразили народ своим весельем, никто не мог усидеть на месте. У мужчин были резкие движения, а у женщин – более плавные. Лица всех сияли от пламени факелов и выпитого вина.

– Вот опять от сладкого вина у меня ослабли ноги, – признался Чжоу царедворцу, хлопая танцующим людям.

– Держись, иначе опозоришься. Чтобы прошел хмель, танцуй, даже если ты неважный танцор. Не уметь танцевать – не грех, тем более для чужеземца.

Файз и Чжоу слились с танцующими мужчинами и женщинами.

Шестой день Навруза был самым насыщенным. С утра горожане начали стекаться на пустырь за городскими стенами. В этот год на праздничном гулянии собралось полгорода. Еще накануне торговцы установили на пустыре лавки с навесами и в день праздника предлагали всем легкую еду, одежду, игрушки, а также украшения из серебра и золота.

Туда же на арбах доставили десять котлов, в которых потом варили конину. У согдийцев лошади считались лучшими творениями бога после человека, поэтому их приносили в жертву солнцу. Когда конина полностью разваривалась, ее подавали всем желающим в керамических чашках. Это был древний обычай согдийцев. Как говорили старики, так делали их предки, когда жили очень далеко от Согдианы – в степи недалеко от огромного моря (Черное море, Евразийская степь).

Когда на зеленом холме появился Тархун со своим двором, под серебристым балдахином ему установили трон. Рядом с ним на скамьях сели трое советников, китайский посол и верховный мобед. Затем Тархун, высоко подняв чашу вина, громко огласил о начале торжества. Но прежде он напомнил о стремлении каждого согдийца к совершенству, то есть стать настоящим адибом. Для чего он должен овладеть разными искусствами: стрельбой из лука, верховой ездой, игрой в шахматы, поэзией, математикой. А также знать генеалогию своего рода и самое важное – историю края. После этих слов царь осушил бокал до дна и чуть погодя огласил, какие подарки ожидают победителей турниров. Ими оказались мешочки с золотыми монетами.

По взмаху руки царя начались состязания. Сначала мерились силами лучшие палваны в борьбе кураш. Затем свое умение показали лучники. Они пускали стрелы в висячие кольца и в летящих птиц, которые взмывали в небо из раскрытых клеток. Далее был конкурс поэтов. Каждый сочинитель выходил в круг сидящих людей и громко читал стихи, посвященные Наврузу. А тем временем были расстелены коврики для любителей шахмат. Игроки сидели у шахматной доски, склонив головы и не обращая внимания на людей, собравшихся вокруг них. И, наконец, закончилось торжество конными скачками. После вручения наград самим царем все стали покидать пустырь.

Однако праздник на этом не завершился. На утро следующего дня незамужние девушки вновь отправились в степь. Туда же двинулась царская свита во главе с царицей и ее сестрами. С ними ехал посланник китайского императора, которому было любопытно посмотреть на обычай, называемый в народе «тамоша»* (любование).

Прибыв на свое место, начальник двора обернулся назад и взмахнул рукой. Свита остановилась.

– Это место вам по душе? – спросил царедворец у царицы.

– О да! Молодец, как тут много цветов, – воскликнула царица.

Знатные девушки не могли налюбоваться красотой весенней степи, издавая восторженные возгласы. Вся равнина была усыпана тюльпанами, желтыми и синими цветами. Этот день согдийцы именовали «праздником красного цветка» из-за обилия тюльпанов.

Все сошли с коней и направились к уже натянутым желтым шатрам, внутри которых были растелены ковры.

Царица с сестрами осталась в шатре, а остальные девушки разбрелись по степи, собирая цветы для венков. Все их разговоры, а затем и песни были о любви и главном символе замужества – тюльпане. В песнях-заклинаниях они просили великую богиню Анахиту послать им красивых, смелых и умных жениха. Такие песни доносились из разных мест степи, где гуляли простые горожанки.

Через какое-то время в степи верхом на лошадях стали появляться юноши. Их волнистые густые волосы были стянуты на лбу цветной лентой. Сойдя с лошадей, они тоже срывали цветы и с букетами шли к девушкам. Таков был древний обычай: те, кому из них доставался букет, знали – это признание в любви, а значит, и возможность, скорой свадьбы. А тем девушкам, к кому не подошли юноши, предстояло ждать следующего года, если к тому времени их не выдадут замуж за других.

Дочь царя, Тахмина, с двоюродными сестрами, завидев двоих знатных юношей, идущих к ним с букетами, перестали петь. Охранники не стали задерживать парней, признав в них детей важных особ. От волнения девушки затаили дыхание: кому же достанутся цветы, кто из них самая красивая? Юноши вручили тюльпаны двум племянницам Тархуна. Это не могло не задеть дочь царя, которая сохранила достойный вид, приветливо улыбнувшись. А влюбленные пары молча разошлись друг от друга на десять шагов. Свидание было коротким. О чем они говорили, Тахмина не слышала. Затем счастливые девушки вернулись к сестре, а юноши сели в роскошные седла и ускакали.

Теперь можно было поздравить удачливых сестер, и все кинулись целовать их.

– Везет же вам! – с грустью молвила Тахмина.

– Тебе ли горевать? – сказала одна из них. – ведь ты царская дочь и, по обычаю, сама выберешь жениха.

– Я хочу, чтобы меня полюбили искренне и совсем не из-за моего отца. Заранее знаю, что многие женихи лишь будут делать вид, что влюблены в меня.

– Смотрите, – сказала одна из сестер, – вдалеке какие-то девушки уже играют в догонялки, давайте и мы станем ловить друг друга.

И вскоре вся степь заполнилась веселыми девичьими голосами.

Вернувшись с праздника во дворец, Чжоу сразу уселся за резной столик в своей комнате и принялся за путевые заметки. Описав Навруз, он внес дополнения. «Жители Ферганы имеют впалые глаза, мужчины – густые бороды. Они искусны в торговле. Уважают своих женщин: что скажет жена, муж не смеет не выполнить». Далее он написал, что жители Самоцзянья (Самарканда) готовят каменный мед (навот), невероятно вкусный. «Когда женщина родит ребенка, она кормит его этим каменным медом, чтобы у младенца не болел живот. Население Самоцзянья очень многочисленно. В этих владениях скапливаются ценнейшие товары из разных стран. Почва плодородна, дает много урожая. Климат мягкий. Кроме этого города, имеются и другие: Кеш, Термез, Бухара, Шаш». Далее посол писал: «Ошибочно мнение, что только Китай сумел создать высокую цивилизацию, этот край ничем не уступает, а по некоторым делам даже есть чему у них поучиться».

С того дня минуло две недели, и как-то царь опять позвал Чжоу к себе. Он явился в тронный зал с царедворцем Файзом и учтиво поклонился. Царь указал ему рукой на скамью.

*Аджина – дэв

*Бичак – пирожки из трав

*Машал – большой факел

*Афрасиаб – царь Турана

– Дорогой гость, тебе без промедления следует уехать домой, – с грустью в голосе сообщил царь. – Дело в том, что на Согду напали арабы. Сейчас они в Бухаре, но, думается, скоро двинутся к нашему городу. Их войско большое и сильное, они могут захватить Самарканд, поэтому тебе здесь оставаться опасно. Я отправлю тебя на родину с большим караваном наших купцов, который будет готов через три дня. А перед отъездом ты получишь письмо для своего государя. На словах же передай: мы готовы выступить против ваших врагов – кочевников, если император поможет нам совладать с арабами. Эти разбойники не оставят в покое богатую Согду. За халифатом огромная сила, но мы все равно будем защищать свою родину.

– Я обещаю, что всячески буду укреплять нашу дружбу, – говорил Чжоу, держа руку у сердца, – потому что ваша страна пришлась мне по душе. Здесь я приобрел много верных друзей.

Тархуну понравились искренние слова посланника, поэтому, выслушав пылкую речь китайца, он продолжил:

– Ты доставишь своему императору от нас дары: золотые украшения, благородных скакунов и многое другое. Но чего бы еще мог пожелать твой император? Составь список. А тебе лично хочу подарить согдийскую жену-красавицу, ведь я заметил, как горят твои глаза при виде наших девушек.

– О, это прекрасный подарок, – признался гость и с благодарностью поклонился царю.

Когда верблюды уже стояли груженые цветными хурджунами*, Тархун с царедворцем явился в караван-сарай, желая лично проводить гостя. Едва завидев во дворе царя, купцы и погонщики склонили головы.

Правитель вручил Чжоу расписной деревянный футляр с письмом и сказал:

– Вот письмо вашему императору. Надеюсь, дорога будет легкой. Но посмотри, Чжоу, ничего не забыл?

– Все на месте, – улыбнулся китаец такой заботе царя. – Вот в этих мешках семена вашего хлопка. Император будет в восторге, мы засеем ими лучшие земли. А вот здесь лозы разных сортов самаркандского винограда – таких вкусных плодов я нигде не пробовал. Я распределил их по сортам. Вот в этой сумке сорта «Облачная прическа» и «Ивовые брови». Это «Дамские пальчики» и «Сливовые груди». Чтобы не забыть их названия, я все записал на лоскутах ткани и привязал к саженцам. Да, владыка, все хотел спросить, почему ваш виноград носит названия женских частей тела? Как-то необычно.

– Согдийцы высоко ценят женскую красоту. Что может быть прекраснее, если у женщины пышная прическа или брови, словно ветки ивы? Кстати, а сорт «Сок кобылицы» ты не забыл? – спросил царь.

– Как можно, это самый вкусный виноград. Отныне я буду готовить вина только по самаркандским рецептам. Верьте, мой император придет в восторг, как только глотнет такого вина.

– А где ферганские и самаркандские кони. Что-то я их не вижу…

– Как такое чудо можно забыть? Вон стоят в дальнем углу двора. Я стану называть их «небесными», потому что они не скачут, а словно парят по воздуху. А вот в этом хурджуме страусиные яйца, укутанные соломой, чтобы не повредились в пути. Такие диковинки поразят весь Китай.

– Если ты готов, то караван может отправляться. Нужно спешить – арабы совсем близко. Светлого вам пути, да хранит тебя великий Ормузд. А вы, самаркандские купцы, – обратился к ним царь, – привезите сюда китайские диковинки.

САМАРКАНД

Самаркандский владыка, ихшид Тархун, предупрежденный гонцом из Бухары, уже знал о том, что войско арабов в нескольких фарсангах от Самарканда. Поэтому царь немедля разослал своих людей по городам, входящим в Согду.

Он ждал союзников с войсками, но они запаздывали. Тархун ходил по тронному залу в глубоком раздумье. Он знал: без помощи союзников город обречен. Еще его беспокоил вопрос – сколько правителей откликнется на призыв о помощи? Ведь даже если прибудут все союзники, арабов все равно больше.

Тархун остановился у каменной статуи божества и прошептал: «О, великий Митра, враг силен, не оставь нас в столь грозный час, яви нам победу».

В это время вбежал помощник:

– К нам скачет Диваштич со своим войском.

– О, это добрый знак свыше! – с облегчением вздохнул правитель. – Значит, и остальные явятся. Правитель Панча (Пенджикент) всегда верен данному слову. Хотя его горцы не столь многочисленны, однако в бою они крепки телом и сильны духом.

Чтобы побыстрее добраться до Самарканда, чокары Диваштича рискнули перейти вброд Зеравшан. Благо воды в реке было мало в это время года – в самом глубоком месте она доходила до седла конников.

Диваштич с воинами приблизился к воротам. Его сразу узнали по красным и желтым знаменам, развевающимся над войском. И начальник города со стены приказал стражникам открыть скрипучие деревянные ворота, обшитые толстыми листами железа.

В город Диваштич въехал лишь с личной охраной и по каменной дороге сразу направился ко дворцу, высокие стены которого виднелись в конце улицы.

Как только они приблизились, ворота дворца широко распахнулись, и правитель Панча, не замедляя хода коня, поскакал к желтому дворцу с белыми колоннами, утопающему в зелени деревьев.

В парадном зале Диваштича и его молодого помощника Утегина уже ждал царь. Два влиятельных дихкана поприветствовали друг друга, положив правую руку на левое плечо другого и целуя в лоб. Союзник уже знал об арабах, поэтому его смуглое лицо было хмурым, а в широко расставленных глазах читалась тревога.

Диваштичу еще не было сорока лет. Высокий, худощавый, с прямым носом и волнистыми, по плечи волосами, он предстал перед царем в длинном голубом плаще поверх бронзового панциря. Как и многие согдийцы, он носил короткую бороду и тонкие свисающие усы.

Царь, радушно улыбаясь, повел гостя к мраморной скамье, накрытой золотистым покрывалом. Утегин же остался у двери.

Тархун находился в хорошем расположении духа и не скрывал этого, но гость оставался напряженным.

– Как далеко арабы от города? – первым делом осведомился Диваштич.

– Через три дня они уже будут стоять у стен Самарканда, – ответил царь и, опережая вопросы гостя, продолжил: – Как всегда, ты прибыл первым. Ты моя верная опора. Остальных пока нет.

– Не волнуйся, наши друзья-союзники не оставят нас в трудный час. А если они все же не явятся, то наши бесстрашные воины сами сломают хребет этим дэвам.

– Ты храбр, но этот враг очень силен. Своим числом арабы превосходят всех здешних кочевников. Им уже покорилось очень много земель, можно сказать, полмира. Бухара тоже уплатила пришельцам дань, но, думаю, это их ненадолго сдержит.

– Мы не станем платить этим разбойникам, а будем биться даже с малым числом воинов, – твердым голосом говорил Диваштич, готовый тут же броситься в бой. – Пусть не суются.

– Не все так просто, – покачал головой Тархун. – Они подчинили себе весь Иран и золота у них столько, что могут создать самое сильное войско в мире. С ними следует вести себя разумно. Об этом мы еще поговорим. А теперь скажи, как поживает твоя жена Сарвиноз, как дети?

– Благодарствую за заботу, я получил от тебя снадобья и табиба. Постепенно недуг покидает тело моей супруги. Ноги ее уже окрепли и на земле стоят твердо, Сарвиноз гуляет в саду. А дети растут: все учатся у мобедов и мудрецов. Пришла пора выдать замуж и вторую дочку – вот ищем ей жениха царской крови.

– Да, будь мои сыновья старше, я без сомнения скрепил бы наш союз браком. Но они еще малы. А как твой наследник Фаридун?

– Я доволен им: тянется к знаниям, благочестив, почитает старших и любит скачки, а также метко стреляет из лука и обучается владению мечом. А теперь я хочу представить тебе моего помощника Утегина, – сказал Диваштич и махнул рукой помощнику. – Он самый отважный воин Панча. А еще он племянник тюркского царя Чача, он взял в жены мою племянницу Дугдгонча, и в знак уважения к супругу она взяла себе еще и тюркское имя – Чата.

– Я тоже взял согдийское имя, – сказал Утегин.

– Верно поступаете, что крепите связи с тюрками: они верные люди и на них можно положиться.

На следующее утро к стенам Самарканда подошло войско из Несефа (Карши). В тронном зале, где уже находились правители Панча, Рабинджана (Каттакурган), Баркента и Иштыхана, Тархун встретил правителя этого города. Как и все правители, он являлся богатым дихканом и владел обширными землями. После сердечных объятий царь указал ему на место в ряду других и сам опустился на трон. В душе Тархун испытал большое облегчение, хотя у согдийцев по-прежнему недоставало сил. Он сказал:

– Царица Фарангис сообщила мне, что арабы пришли только для грабежа. Их войска совсем рядом и, возможно, завтра будут здесь. Что ты думаешь об этом? – обратился царь к новоприбывшему союзнику.

– Мой царь, нас еще мало и нам нельзя вступать в бой. Так ма только погубим своих людей.

– Об этом я тоже думал. Я не желаю напрасной смерти людей Согда. И вот что решил. Если к завтрашнему дню сюда не явятся войска из Кеша (Шахрисабз) и Субаха, то нам придется договариваться с врагом о выплате дани. Но скажу честно: в этом году из-за засухи наша казна оскудела. Сами знаете, что воды в Зеравшане было мало. А дань они затребуют большую, поэтому отступные лягут на всех нас тяжким бременем. Так что, братья мои, помолимся за удачу, за победу. Городские храмы сегодня полны народу – они тоже молятся, а мы сделаем это здесь.

И они прошли в парадный зал, где вдоль стен стояли статуи авестийских божеств, а в центре возвышался круглый резной алтарь, в ложбине которого горел костер. Рядом с алтарем в белых одеяниях стояли двое жрецов, которые время от времени подкидывали в огонь ветки сандала. Нижние половины их лиц были прикрыты белыми повязками, чтобы они своим нечистым дыханием случайно не осквернили священный огонь. Завидев гостей, жрецы отошли к боковой двери.

Прежде всего правители развязали разноцветные пояса кушти. И держа их перед собой на вытянутых руках, не сводя глаз со священного пламени, они зашептали молитву. Все молились о победе…

В это время арабы уже подошли к каналу Даргом, а у стен Самарканда стояло войско из Кеша во главе со своим правителем. Теперь все союзники были вместе.

Ихшид Тархун обрадовался новоприбывшим и вновь собрал совет.

– Наш совет будет недолгим, – начал он. – Хвала великому Ормузду, что услышал нашу мольбу и вовремя прислал правителя Кеша и других союзников. Еще утром я был готов отправить своего советника к арабам, чтобы известить их о том, что мы готовы платить дань. Теперь нас стало больше. И хотя числом враг превосходит, но даже с таким количеством отважных воинов можно победить. Что скажет совет? Начнем с почтенного Гурека.

С места поднялся военный советник Согда, брат царя.

– Я за бой, пусть враги знают, что согдийцы так просто не сдаются.

– За бой! – воскликнул с места молодой дихкан Джамшид, облаченный в доспехи. – Пусть знают, что мы не трусы.

Другой дихкан добавил:

– Неспроста на нашем гербе изображен лев. Мы все из этого рода.

Однако ихшид предостерег их:

– Вы молодые, и сильно не горячитесь. Знайте, осторожность – это не трусость. Что скажут наши купцы и мудрецы?

Верховный мобед, седой и в белом хитоне до земли, встал и заговорил глухим голосом:

– Без сомнений, я за бой против этих дэвов. В Иране они разрушили несколько храмов. То же самое случится и у нас. Лучше славная гибель, чем потеря веры в могучего Заратуштру.

Одобрительный гул пронесся по рядам собравшихся. Казалось, все желали одного: скорейшего сражения.

Но тут слово дали богатому купцу Авладу:

– А если враг окажется сильнее и одолеет нас, ведь арабов больше? Давайте не будем спешить. Я предлагаю дать им золото, и пусть эти разбойники убираются прочь. А вот в следующий раз мы призовем на помощь тюрков из Чача и Ферганы.

Некоторые богатые купцы согласились с ним, так как боялись, что враги разорят их, если войдут в город.

Хотя в душе Тархун был на стороне осторожных купцов, но он не желал идти против воли согдийского совета – в этой войне ихшид мог лишиться своего венца. Поэтому он завершил собрание такими словами:

– Большинство за сражение – так тому и быть. Я сам поведу войско, а во главе самаркандцев встанет Гурек. Да поможет нам великий Ормузд!

БИТВА

30-тысячное войско, состоящее из пеших и конных воинов, во главе с Тархуном двинулось по бухарской дороге. Жители селений выбегали из своих домов, восклицая: «Неужели опять война?!», и со страхом в глазах провожали своих защитников. На прощание каждый из них шептал молитву: «Яви нам удачу, за победу».

Некоторые женщины недоумевали:

– Кто напал, с кем идут биться?

– Говорят, какие-то арабы пришли издалека, они из кочевников, – пояснял один зажиточный сельчанин, который часто ездил на базар и знал о случившемся. – Еще их называют муслимами. Такая у них вера, говорят, что они и нас хотят сделать таковыми.

Эта весть напугала людей больше всего. Они стали возмущаться и проклинать врагов. А какая-то взрослая женщина твердо сказала:

– Не отдадим веру отцов. Нам не нужны чужие обычаи.

все согласились с этими словами.

Защитники Согды успели отойти от города на фарсанг, как к Тархуну и Гуреку подъехал гонец и передал, что арабы уже выстроились на равнине и ждут их.

– Значит, они уже приняли выгодное положение, – сказал Гурек и послал двух помощников в конец войска, чтобы подтянулись кешцы и несефцы.

Завидев в выжженной, покрытой колючками степи врагов, согдийцы остановились. Арабы уже выстроили свои ряды, поместив в центре конницу, а по флангам для защиты – пехоту. Тархун велел своим людям сделать то же самое. Главное, чтобы враги не сомкнули с двух сторон.

Перед началом боя трое посланников Тархуна, высоко держа над головой красное знамя на длинном древке, приблизились к арабам. Главный из них в серебряном шлеме заговорил.

– По законам честного боя, прежде всего, должны сойтись в единоборстве два самых сильных воина.

Едва Саиду перевели эти слова, он усмехнулся:

– У меня нет времени заниматься такой глупостью. Передай своему вождю, что нас много и мы победим. Зачем вам напрасно гибнуть? Лучше признайте нашу победу и откройте ворота города. Но если будете противиться, то пощады не ждите. С нами всемогущий Аллах.

– Мы явились сюда для боя, для защиты нашей отчизны, и потому смерть нам не страшна. Коль погибнем – это судьба. А вы, разбойники, прибыли сюда для грабежа. Это вы, грешники, бойтесь смерти.

– Ах ты, мерзавец, как ты смеешь называть людей халифата разбойниками?! Да весь мир трясется перед нами! Зарубите их!

Из-за спины наместника выскочили воины. Согдийцев взяли в круг. Они поняли, что их смертный час настал, и сами бросились на врагов. Их мечи со звоном скрестились.

Схватка была короткой, вскоре все посланцы лежали мертвыми на земле.

Увидев такое вероломство, Тархун в гневе поднял меч. И разом со всех сторон затрубили карнаи, возвещая о начале боя. Согдийское войско строем двинулось на врага, выставив вперед пики с острыми и блестящими на солнце наконечниками. Немного погодя за пехотой уже следовали конники с мечами и булавами (оружие в виде рукоятки с железным шаром на конце). Их круглые медные щиты были привязаны к левой руке. Их головы покрывали шлемы, а грудь обтягивали панцири или кольчуги. Согдийцы шли на бой под музыку труб и барабанов, и родные звуки наполняли их сердца решимостью.

Арабы тоже затрубили, в первые ряды выставив бухарских лучников, которых получили в заложники. За их спинами стояли конники с обнаженными мечами, готовые зарубить их, если пленники откажутся стрелять в своих братьев-согдийцев или пустят стрелы мимо. Лучники испуганно поглядывали назад, натягивая луки.

И вот первые тучи стрел с визгом полетели на согдийцев, а затем вторые, третьи, четвертые, десятые… И с каждым разом строй наступающих редел. Среди войск согдийцев возникла некоторая сумятица, и их героический пыл слегка угас.

После лучников в бой бросилась арабская конница. Они неслись на согдийцев с дикими криками, желая устрашить врага. Однако их это не испугало: они не раз воевали с кочевыми тюрками, и те издавали куда более ужасные вопли, желая сломить дух врага.

Через некоторое время воющие стороны сошлись в единой схватке. Против арабских конников выступила согдийская пехота, остальные ждали своего часа. Это был верный тактический ход, так как согдийцы оказались более ловкими. Острые пики разрывали слабую броню всадников, и конники падали с седел в пыль под копыта своих лошадей.

Затем воины вступали в ближний бой, переходя на мечи, с яростью рубя друг друга. Летели головы, руки, рекой лилась кровь. Бездыханные тела валились на жухлую траву, а раненые кричали от боли, зная, что пробил их последний час. Но сильные духом согдийцы, даже смертельно раненные, бились с врагом до последнего. Они защищали свой город, свой дом и семью. А те, кто уже не мог стоять на ногах, хватались за луки и поражали врагов, сидя на земле, пока их не зарубали.

Через некоторое время в бой были брошены почти все силы. И степь, где сошлись десятки тысяч воинов, наполнилась пылью, криками людей и ржанием коней. Но громче всех звучал лязг мечей. Крепкие согдийцы пользовались булавами, со всего размаху ударяя ими по шлемам арабов, которые замертво падали с коней.

Ближе к вечеру бой пошел на убыль: все воины сильно устали.

На другое утро сражение было возобновлено и длилось до полудня. Продолжился бой и на третий день. Но если силы согдийских воинов были на исходе, то арабы пустили в дело свежие войска, которые стояли в запасе рядом со ставкой наместника. Они наблюдали за сражением с пологого бугра, ожидая знака своего начальника.

– Глядите, неверные стали отступать, это Аллах помог нам! – заликовал молодой Убейда.

– Вижу, но предаваться веселью еще рано.

На другом конце поля Тархун и Гурек тоже следили за боем. Рядом находились правители Панча, Несефа и Кеша. Заметив отступление согдийцев, они молча обменялись вопросительными взглядами.

– Мы сами вступим в бой и тем самым поднимем дух своих чокаров, – предложил Диваштич.

Остальные молчали, но Гуреку думалось иначе:

– Это не поможет делу, только себя погубим. Наши воины не трусы – они просто устали, им нужен отдых. Уже и так много полегло, нужно скорее уводить их с поля битвы, иначе завтра некого будет вести в бой.

Все согласились с ним. И тотчас над полем боя раздался призывный звук карная, но теперь это был сигнал к отступлению. Услышав его, согдийцы стали поворачивать своих коней назад. Пешие воины тоже отступили. По пути воины помогали своим раненным товарищам: всадники сажали их на седла перед собой, а пешие подставляли свои плечи.

Арабы не преследовали согдийцев, потому что тоже устали. Увидев отсупление, они лишь издавали восторженные крики.

Войско Тархуна вернулось в Самарканд.

ССОРА

Все время, пока шел бой, бухарские заложники находились в тылу у арабского войска. Там для них натянули три шатра, где те укрылись от палящего солнца. Их охраняло десять арабов.

Сын Кишвара сидел в одном из зеленых шатров, собрав вокруг себя детей дихканов, отцы которых были на стороне его родителя. Об этом ему сказал сам Кишвар, обняв сына у ворота Рамитана. Другие дихканы также обняли сыновей. Это были не просто дети, а будущие наследники рода и ценились они превыше всего. Саид учел это.

В другом шатре сидел сын Годара с бухарскими друзьями. Юноши были столь возбуждены боем, что их глаза горели. Они не находили себе места. До их ушей доносились звуки битвы: звон мечей и ржание лошадей. Но не было ясности: что там происходит, кто побеждает. Поэтому им ужасно хотелось хоть одним глазком глянуть с холма, где у подножия шла битва. Но пленники это сделать не могли. И все же Ардашир, сын Годара, решил попытаться. Он подошел к одному из охранников и стал указывать рукой на холм. Охранник понял его намерения, но жестами объяснил, что туда их пускать не велено. И указал рукой на тучную фигуру наместника, который стоял на возвышении спиной к ним и наблюдал за боем.

Ардашир вернулся в шатер и молча сел в кругу друзей. Они слышали его разговор с охранником.

– Давайте еще раз помолимся за наших братьев-согдийцев, – предложил дядя Ардашира, мобед храма Сиявуша. – Пусть небеса пошлют им удачу.

Для молитвы все юноши собрались за шатром и устремили взоры к солнцу, сняв пояс кушти и держа его перед собой на вытянутых руках. Мобед стоял первым и по памяти читал яшты из Авесты, а остальные вторили ему.

После заложники разошлись по шатрам.

Один из юношей спросил у Ардашира:

– Сражение длится уже третий день, как вы думаете, на чьей стороне сейчас удача, кто кого теснит?

– Наши должны одолеть врагов. Смотрите, как долго идет бой, выходит, наши столь крепки, что арабы не могут сломить согдийцев.

Такая мысль пришлась всем по душе, потому что никто не хотел думать о худшем. Но неожиданно из соседнего шатра донесся громкий голос Шерзода, сына Кишвара:

– Как же согдийцы победят, – с усмешкой прозвучал голос, – если царица Фарангис и твой отец отдали врагу лучших лучников Рамитана, и теперь они сражаются против наших?

На это Ардашир ответил спокойно:

– В этом виноват твой отец. Нечего ему было зариться на царский трон. Разве дихкан Кишвар из царских кровей?

– А разве у царицы дитя от правителя Бухары? – сразу последовал ответ. – Об этом болтают все горожане, даже простолюдины. Наследник не царской крови, а если так, то царица не может управлять страной от имени сына. Да и твой отец не столь знатен, чтобы стоять во главе всех войск Бухары.

– Зато мой родитель отличается среди знатных мужей умом, чего нельзя сказать о твоем отце, который только и желает коварным путем завладеть троном.

Такие слова больно ранили Шерзода. Он вскочил с места и, обнажив свой кинжал, воскликнул:

– Ты оскорбил моего отца, назвав его нечестным человеком, выходи, сразимся!

Ардашир, держась за рукоятку кинжала, вышел из шатра, где уже собрались их друзья. Но поединок не состоялся, так как сразу вмешались старшие, а дядя Шерзода сказал, что такие вопросы не детям решать. К тому же вскоре раздались окрики охранников: старый араб погрозил им мечом, мол, не забывайте, что вы пленники.

Юноши вернулись в свои шатры. Чтоб не скучать, мобед развернул на коленях книгу в кожаном переплете и принялся читать вслух. То были старинные сказания из жизни древних царей Ирана и Турана – излюбленная тема юношей.

Прошло немало времени, и со стороны степи донеслись радостные крики арабов. И тут мобед умолк, заложники обменялись вопросительными взглядами. Но через мгновение стало ясно, что арабы выиграли бой. Головы юношей поникли. А ведь Самарканд – это главный город края. Выходило, что арабы сильны и будут грабить другие города Согды.

Весь оставшийся день заложники провели в молчании, забыв об обидах.

СТРЕЛА

Утром следующего дня колоны арабских войск двинулись на Самарканд. И когда Саид, сидя в седле, оказался у его стен, то понял: овладеть таким большим городом будет очень не просто. Стены высоки и столь же широки, а на них выстроились в ряд лучники. Ко всему же путь к стенам преграждали две речки. Однако про себя наместник сразу отметил, что такая вода для них не помеха. Русла можно перекрыть мостами из бревен.

Саид дал указание вождям племен окружить город. Пусть согдийцы видят, как много пришло арабов, вот тогда их непокорные сердца устрашатся перед врагом, а дух будет сломлен.

Войско растянулось вдоль всего берега. Наместник вместе с Убейдой медленно двинулся вдоль стен, ища ее слабые места.

Между тем в самом городе укрылось войско самаркандцев и правителя Панча, остальные убыли в свои владения. Так им велел Тархун, потому что такое количество войск для города весьма обременительно, особенно при осаде – их нечем будет кормить.

Диваштич с Гуреком находились на крепостной стене, наблюдая за врагом. Вдруг они увидели главного араба.

– Что он расхаживает вдоль стены? – спросил Диваштич.

– Должно быть, ищет наше слабое место. Он думает, что Самарканд можно взять приступом. Глупец.

Внезапно Диваштича озарила мысль, и глаза его загорелись:

– А что если отсюда поразить Саида стрелой? Для этого у меня есть два метких стрелка, они смогут это сделать.

– Нет, его не достать: он далеко. И все же нужно попытаться. Без наместника их армия сразу ослабнет.

Диваштич окликнул двух лучников и повел их к бойницам. Сквозь квадратные отверстия хорошо просматривалась конница врагов. Правитель Панча указал в кого целиться.

– Вон в того толстого, их вожака. Я дам сигнал, и вы разом пустите стрелы. Метиться только в голову или шею. Кто поразит его, тот получит пятьдесят золотых.

Едва Саид оказался на прицеле стрелков, как они услышали сигнал: «Пускай!» Из натянутых до предела луков со звоном вылетели стрелы. Следом еще.

Не все стрелы долетели до наместника, но те, что долетели, поразили цель. Две угодили в грудь, а третья вонзилась в правый глаз. Саид вскрикнул и схватился за стрелу, причинив себе еще большую боль. Через мгновение голова его поникла в седле. Он стонал. Все растерялись, кроме Убейда, который взял за уздечку коня своего дяди и увел его подальше от стены. Другие воины закрыли наместника телами.

Увидев случившееся, лица Диваштича и Гурека засияли.

– Если он умрет от ран, то враги уйдут, – сказал Диваштич. – Идем во дворец, нужно обрадовать царя.

*хурджун – двухсторонняя сумка из сукна

Арабские воины сняли наместника с коня и уложили на траву. Кровь из глаза, куда попала стрела, уже перестала идти. Саид стонал от боли. Растерянный Убейда склонился над ним и спросил:

– Дядя, позвольте вынуть стрелу?

– Нет! Нет! – закричал в ужасе наместник, руками отстраняя от себя племянника. – пусть это сделает лекарь.

– Успокойтесь, дядя. За ним уже послали человека.

Издавая стоны, Саид посылал на головы согдийцев проклятья:

– Чтоб все они сдохли! Клянусь перед Всевышним: я возьму этот город и тогда всем выколю глаза. Никого не пощажу, будь они все прокляты!

Вскоре примчался лекарь. Он упал перед больным на колени и стал изучать рану. Будь Саид простым воином, лекарь вмиг вырвал бы стрелу, но это наместник. Поэтому первым делом трясущимися руками он достал из кожаной сумки какой-то флакончик с жидкостью и предложил отхлебнуть три глотка. Саид выпил больше, желая скорее избавиться от боли. Ему быстро полегчало, сознание его затуманилось. Теперь нужно было удалить стрелу, но глаз – нежный орган, а гнев наместника всем известен. И произнеся «Бисмиллахир-рахманир-рахим», лекарь схватился за стрелу и резко дернул. От боли Саид стал мотать головой и кричать:

– Убейда, сегодня же возьми город, я им всем глаза вырву! Слышишь! Сегодня же!

Племянник ничего не ответил. Он знал: в гневе дядя бывает безрассуден. Убейда велел уложить наместника на расстеленный ковер, который воины, осторожно взяв за края, понесли к ближайшему дому.

Когда главу арабов завели во двор, хозяев уже выгнали на улицу. Муж, жена и пятеро детей стояли у ворот с испуганными лицами. Лекарь на ходу бросил переводчику:

– Пусть хозяйка принесет горячей воды.

Далее ковер с раненым внесли в комнату, и один из воинов кинулся к стопке курпачей, расстелив их в три слоя. Комната оказалась просторной, с коврами, сюзане на розовых стенах, а в нишах стояла красивая утварь: цветные кувшины, ляганы, тарелки, серебряные вазы и кубки для вина. В дальнем углу в нише стоял небольшой мраморный алтарь с горящей свечой. По всему было заметно, что это дом людей не бедных.

Хозяйка испуганно поставила у входа медный кувшин и удалилась. Наместник продолжал стонать. А лекарь тем временем, вынув из черной сумки белые тряпицы, кувшинчик с мазью и узелок, где хранилась зола для присыпки, приготовился к обработке раны.

Убейда, не желая больше видеть страдания дяди, вышел во двор. Там он подошел к хозяину дома и грубо сказал:

– Убирайтесь отсюда. Здесь будет жить наш хозяин.

– Но у нас нет иного жилища, – возразил мужчина, в чьих глазах сверкала ненависть.

Убейда, даже не посмотрев на него, крикнул своим воинам:

– Гоните их прочь, чтоб мои глаза не видели их, а не то всех зарублю.

И воины стали толкать мужчину в спину. Вместе с детьми и скудным скарбом они побрели по пыльной улице.

Убейда в раздумье присел на край суфы. Как быть с приказом дяди? Исполнить его, значит, погубить тысячи воинов. Ведь всем уже ясно: город с такими стенами с ходу не взять, да и ворота железные не пробить. «Лучше ослушаться наместника, чем провалить этот бой, – размышлял про себя племянник, мечтавший стать наместником. – Иначе дорога наверх будет для меня закрыта. А ведь я внук халифа Османа, сподвижника пророка. Да и мой дядя Саид стал наместником благодаря деду, потому что в свое время оказал услугу нынешнему халифу». И вдруг племянника осенило: «А если стрела ядовитая? Тогда дядя и двух дней не протянет. Но, с другой стороны, может, тогда мне дадут его место?» Об этом он размышлял довольно долго, после чего решил: «Нет, пусть он излечится и поведет нас в бой». А пока Убейда, посмотрев еще раз на высокие стены, подозвал к себе несколько воинов и сказал:

– Скорее всего, Самарканд будем брать осадой. Поэтому обойдите стены города и узнайте, каким образом туда поступает вода. Скорее всего, через узкий каменный мост с арыком наверху. Такое я видел в свой прошлый поход на Термез.

Смуглые воины слушали Убейду, а один из них, по имени Абдулла, вспомнил:

– Такой узкий мост я видел сегодня. Он на противоположной стороне города, недалеко от главных ворот. Мы еще спорили между собой: что это такое? Он такой узкий, что только один человек сможет пройти по нему.

– Да, это акведук. Посмотрите, где он берет начало, и сломайте его, чтобы вода не попадала в город.

Отряд арабов, обогнув город, приблизился к каменному акведуку. Он был высотой более десяти метров, с овальными проемами, под которыми могла пройти арба. Всадники двинулись вдоль акведука в поисках его начала. Сооружение тянулось между домами, через базар и заканчивалось у высокой насыпной дамбы, заполненной водой из речки Сиаб. Кругом ни души: все лавки и мастерские были заперты. Рабад словно вымер. Так обычно бывает во время эпидемий.

На дамбе арабы, заметив две фигуры, стали взбираться по насыпи. Это оказались старик и его младший сын – смотрители дамбы. По указу царя они следили за подачей воды. Арабы стали разглядывать акведук. Оказалось, в город вода течет по свинцовой трубе.

– Найдите тряпки и заткните трубу.

И трое воинов сняли с плеч свои накидки, свернули их и закрыли отверстие. Затем Абдулла прикрикнул на работников дамбы, указав мечом вниз чтобы те убирались прочь. Испуганный юноша посмотрел на отца, который был спокоен, потому что не раз на своем веку видел врагов. Но они были безоружны, поэтому, понурив головы, побрели по спуску. Они догадались: город будут брать измором. И старик гневно выругался:

– Будьте прокляты, дэвы! Почему они не дают нам спокойно жить? ведь мы не лезем к ним! Мы хотим мирно растить своих детей.

Напуганный сын дернул отца за рукав рубахи, мол, не нужно злить врагов. Хотя арабы не поняли ни слова, но суровый взгляд старика говорил о многом. Врагов это задело: как этот простолюдин смеет так вести себя с победителями, людьми великого халифата?

– Эй, стой, я гляжу, ты недоволен, – крикнул молодой араб, чувствуя себя уязвленным.

Старик даже не обернулся. Тогда араб вскинул лук и пустил стрелу, которая вонзилась ему в спину и дошла до самого сердца. Старик пал замертво. Сын вскрикнул и бросился к телу отца, заливаясь слезами. И в тот же миг в сыне пробудилась ненависть к врагам. Он вскинул голову: в его мокрых глазах уже не было страха. Араб испугался и снова нацелил свой лук, но вождь племени остановил его, сказав:

– Опусти лук.

Затем крикнул согдийцу, чтобы тот скорее убирался, указав рукой вниз.

Молодой смотритель взвалил отца на спину и заспешил домой в надежде, что родитель еще жив.

ШТУРМ

Два дня у Саида не спадал жар, и лекарь не отходил от него. Только на третьи сутки наместник пришел в себя. Его правый глаз полностью вытек, на его месте была повязка.

– Мне стало легче, – проговорил наместник. – наверное, опасность уже миновала?

– О, мой господин, твои уста говорят истину, Аллах сжалился над тобой.

– Всевышний должен оберегать меня, ведь я занят божьим делом, разнося его веру по земле.

– Как всегда, ты прав.

Затем Саид повернулся к своему племяннику, который сидел рядом и пил из золотой чаши горячий шербет.

– Убейда, ты взял город, как я велел?

– Нет, дядя: для штурма нужно было время. Если дадите указание, я сегодня же поведу людей в бой. Но зато мы перекрыли доступ воды в город. Скоро они останутся без живительной влаги.

– Скоро – это когда? Завтра, послезавтра? Или через месяц? А может, через два? Не хитри со мной. Лучше скажи, какие запасы пищи и воды у неверных?

– Местные люди сказали, что зерна у них много – еще на полгода хватит.

– Столько ждать мы не можем.

– А вот воды мало, месяца на два хватит.

– Два месяца – тоже долго. Все это время нужно кормить армию, да и «неверные» могут объединить свои силы и напасть на нас. Завтра же начинай штурм. И еще запомни: если опять не исполнишь мой приказ, то ты мне не нужен.

– Простите, дядя, такое больше не повторится, – покорно ответил Убейда.

– Управлять боем будешь ты, у меня для этого еще недостаточно сил. Так что не осрамись.

– Я не уверен, что мы сможем разрушить такие толстые стены.

– Сперва испробуй их на деле, а потом будешь говорить, – резко оборвал его Саид. – Знай, если имеешь желание стать наместником, ты должен иметь твердый нрав. А теперь ступай.

* * *

Все эти дни заложников держали в трех больших комнатах в доме богатого земледельца, которого тоже прогнали. Впрочем, он ушел бы сам: ведь для согдийца это честь – приютить детей знатных дихканов.

В то утро, по обыкновению, юноши завтракали на суфе в охраняемом стражниками дворе. Суфа с новенькими курпачами в красную и синюю полоску находилась в тени урючин и черешен. Пленники были одеты в светлые шелковые рубашки ниже колен, затянутые разноцветными поясами кушти.

На дастархан слуги подали горячие лепешки и каймак, а немного погодя – большие ляганы с молочной рисовой кашей. Юноши кушали ее разноцветными деревянными ложками. Рядом, поджав под себя ноги, сидели родственники. Все говорили об одном, смогут ли арабы взять штурмом Самарканд и когда это случится.

– Если у них имелись бы крылья, как у беркутов, то другое дело, – сказал Ардашир, сын Годара.

Все засмеялись, кроме сына Кишвара, который отказался от каши и держал в руке косу с каймаком, макая туда хлеб. Он думал иначе, потому что вчера к ним приходил сын хозяина дома, который на арбе доставляет им продукты. От него он кое-что узнал. И вот сейчас решил сообщить всем.

– Арабы будут брать город осадой: они уже лишили его воды.

– Кто тебе сказал такое? – с недоверием спросил Ардашир.

– Есть у меня верные люди, – решил похвалиться юноша.

В это время послышались звуки труб арабов. Это был сигнал к бою. Юноши взволнованно переглянулись: неужели началось сражение?

– Идемте на крышу – оттуда все видно, – крикнул один из них.

По высокому дувалу они поднялись на плоскую глиняную крышу.

Войско арабов, конные и пешие, уже встало напротив городской стены. Чтобы проникнуть внутрь, им следовало разрушить часть глинобитной стены, толщина которой была семь метров, а высота – в два раза больше. Первыми на штурм двинулись отряды, которые несли на плечах бревна для моста. Прикрывая щитами, их сопровождали другие воины. Едва они достигли берега, как сверху на них обрушился град стрел. Однако для арабов, одетых в тяжелые доспехи, они были не столь страшны. Стрелы поражали лишь незащищенные части тела, чаще всего ноги, и воины оседали на землю, роняя бревна. Но на место раненых сразу вставали другие. Убитых стало больше, когда воины залезли по грудь в реку для установки мостов, потому что теперь стрелы вонзались прямо в шею.

Но, несмотря на обстрел, арабы уложили пять мостов. Казалось, путь к стенам был открыт, однако теперь на бревна обрушились тучи горящих стрел. Бревна тут же начали вспыхивать.

– Лейте на них воду! – крикнул Убейда со своего коня.

Несколько воинов, укрываясь щитами, в которые со свистом впивались острые стрелы, кинулись тушить огонь. Они прыгали в речку с кожаными ведрами и обливали бревна водой. Более сообразительные черпали воду своими шлемами. Огонь был потушен, мокрые бревна перестали возгораться.

Теперь предстояло самое важное – разрушить стены. Убейда махнул рукой, и три пеших отряда устремились по мостам к стене. Сверху на их головы опять посыпались стрелы.

В трех местах арабы начали рубить стену топорами. Железо входило в твердую глину и крошило пахсу. Этим делом занимались крепкие воины, скинув кирасы и шлемы. А другие воины укрывали их щитами от стрел.

Арабы намеревались пробить в стене широкие отверстия в рост человека и установить деревянные опоры, чтобы стена не рухнула раньше времени. Затем эти бревна разом должны были выдернуть с помощью веревки, и, оказавшись без опоры, стена под собственной тяжестью обрушилась бы. Однако для осуществления плана нужно было немало времени, так как самаркандские стены оказались толще, чем думалось ранее.

* * *

Между тем среди жителей Самарканда чувствовалось оживление. Особого страха никто не испытывал – на их город не раз нападали враги, поэтому люди ждали, чем же закончится осада на этот раз. Время от времени женщины, старики и дети собирались перед алтарями в своих домах и молились. У великого Ормузда они просили лишь одного: уберечь город от врагов, сохранить семью, чтобы не увели в плен ни мужей, ни жен, ни детей.

Город был наводнен военным людом: то отряды конников проскачут куда-то, то пешие с пиками и луками занимают удобные позиции на случай боя в городе. Но самые умелые лучники разместились на стене у бойниц. И не только они. Там же, в узком проходе, стояло много котлов, под которыми пылал огонь, а внутри кипело масло. У сторожевой башни стояли Гурек и Диваштич в доспехах и поглядывали вниз, где арабы, укрывшись под щитами, рубили стены. Их надо было как-то остановить.

– Пустите в них огненные стрелы, – крикнул Гурек своему главному лучнику.

– Это не помогает, – сказал правитель Панча. – У арабов железные щиты. Лучше вылить на них кипящее масло.

– Ты прав, – и Гурек отдал команду.

И тут же из многочисленных чанов с краев стены на арабов полилось раскаленное масло. Горячая жидкость, проходя сквозь кольчугу, обжигала тела. Плечи, руки горели так, будто их разрывали на части. С дикими криками воины ринулись к воде, оставив своих собратьев по оружию без защиты. Некоторые не успевали добежать до реки – их сражали стрелы самаркандцев. Оставшиеся без защиты воины тоже кинулись к мосту, но они были обречены.

Такого арабы не ожидали. Их затея рухнула.

Убейду окружили вожди арабских племен с вопросом в глазах, что делать дальше. Все молчали, но Убейда знал, что нужно срочно что-то придумать, ведь ему доверили важную битву. Когда еще представиться возможность проявить себя, чтобы слава о нем дошла до халифа.

– Будем таранить ворота, – наконец молвил он.

– Но ведь они железные, их не сломать, – сказал один из вождей.

– Если долго бить, то и железо не устоит. Это самый короткий путь в город.

На другой день арабы приступили к штурму ворот. Но прежде плотники собрали из бревен таран, имевший вид широкой пирамиды на колесах. Бока его были обшиты досками для защиты от стрел. Само бревно-таран висело внутри на веревках. По бокам к нему были приделаны ручки, чтобы воины раскачивали его.

Арабы подкатили таран к городским воротам. Затем воины зашли под его навес и стали раскачивать бревно, ударяя по воротам.

Убейда не был до конца уверен, что это поможет их делу, но иного пути он не видел. «Если слой железа тонкий, то острие бревна сможет пробить его, – решил он про себя. – Даже если на это уйдет много времени». Поэтому военачальник и вожди сошли с лошадей и уселись под навесом.

Наблюдая за действиями сверху, Гурек усмехнулся, сказав своим помощникам:

– Пусть колотят хоть до конца своих дней, ворота им не сломать. Враги не раз пытались сделать это, и ничего не выходило…

С наступлением темноты глухие удары стихли. Утром штурм города возобновился. Но уже без тарана. Убейда понял, что это не имеет смысла. Он решил возобновить разбор стены, придумав на совете вождей новую защиту для воинов. В ту же ночь при факелах плотники соорудили три высоких навеса из толстых досок, которые они выловили в реке. Лес сплавлялся с верховьев Зеравшана, где горы утопали в зелени. Чтобы навес не загорелся от стрел, Убейда приказал уложить поверх слои кожи, обильно смоченной водой. Теперь воины имели надежную защиту над головой, и вновь заработали их острые топоры. Остальные арабы вернулись к своим отрядам, защищаясь щитами.

Сверху на них летели горящие стрелы, но в мокрой коже они быстро гасли. Арабы, в потных рубахах, продолжали рубить. Вскоре согдийские лучники забеспокоились, не зная, как остановить врагов.

Замысел Убейды удался. Довольный, он с усмешкой поглядывал на рядом стоявших вождей. И в это время за спиной он услышал голос дяди. Пешие воины расступились. Саид предстал перед ними в зеленой чалме и с повязкой на глазу.

– Ну, как успехи? Или без наместника не обойтись?

Убейда поведал ему о своем замысле. И дядя остался доволен, воздав хвалу помощнику за сообразительность. А за то, что бездумно колотил ворота города, назвал Убейду «глупцом». Тут племянник вспомнил, что ради приличия ему стоит справиться о его здоровье.

– Слава Аллаху, готов опять сражаться. (И в самом деле он имел бодрый вид.) Только мой бедный глаз…

– Мы отомстим, – заверил племянник.

– Но прежде нужно взять город, – сказал Саид. – Ну-ка, покажи, как идут работы в других местах.

И они зашагали вдоль стены. Саид остановился напротив второго пролома и сказал:

– Знай, через какое-то время кожа на навесе высохнет, и тогда его подожгут стрелами.

– Об этом я тоже думал и решил, что время от времени мы будем поливать их водой.

– Если до всего сам дошел, то хвала твоему разуму. В нашем деле без хитрости не обойтись. Думаю, пройдут годы, и из тебя тоже получится наместник, хотя для нашей семьи это совсем не просто. Уже нет былой славы. Отныне все будет зависеть от того, насколько ты окажешься хитер и удачлив. Вот мне повезло: я стал наместником благодаря покойному отцу, халифу Омару. Да будет мир над ним! Дело в том, что в свое время мой отец помог нынешнему халифу возвыситься. Но тот не сразу отблагодарил меня. Пришлось напомнить ему. «Ты не справедлив, – ответил халиф мне, – ведь я отомстил за пролитую кровь твоего отца». Но ведь этого было мало. Одним словом, мы говорили долго, и я еще напомнил о своей матери, которая из знатного рода курейшитов, откуда и наш пророк. Тогда халиф согласился.

Увлеченные беседой, Саид с племянником не сразу обратили внимание на шум. Взглянув на солдат, пробивающих брешь в стене, Саид был потрясен: согдийцы начали бросать со стен огромные камни. От каждого удара навесы ломались один за другим.

После десятка таких камней от навесов ничего не осталось. Но к тому времени арабы уже успели пробить в стене глубокую нишу и укрыться там. Они были вне опасности и опять взялись за тяжелые топоры, рубя укрепление.

Лица Саида и Убейды снова повеселели: теперь стена точно будет разрушена. Остается только ждать.

Но через некоторое время согдийцы стали бросать вниз кипы хлопка. Затем туда из котлов вылили нечто черное. Это оказалась нефть. Насторожившийся Саид не знал, что это такое. Он понял всю опасность только тогда, когда туда полетели горящие стрелы. Хлопок вмиг вспыхнул, а за ним загорелись и остатки навеса. Возле укрывшихся в нишах арабов заполыхал большой костер, заволакивая черным едким дымом все вокруг, в том числе и прорубленные ниши. Покидать убежище было опасно, потому что сверху нападавших поджидали меткие лучники. Однако выхода не было, и задыхавшиеся землекопы, закрывая руками рты, стали выбегать из своего укрытия. Не успевая добегать до моста, замертво, пораженные стрелами. Ни один из них не спасся.

Бухарские заложники, наблюдавшие за происходящим с крыши дома, возликовали. Они захлопали в ладоши, издавая восторженные крики. Их дяди, стоя внизу, стали успокаивать юношей:

– Ну-ка, замолчите, иначе разозлите врагов. Не забывайте, что мы пленники.

Арабские стражники тоже стали им кричать, чтобы те живо спустились вниз. Но юноши настолько осмелели, что начали бросать в них камни.

Крики заложников дошли и до слуха Саида, и он обернулся в ту сторону с гневным лицом, спросив, кто это там ликует.

– Это бухарские заложники, – ответил Убейда.

– Я им еще покажу, они надолго запомнят этот день! – и Саид вновь уставился на городскую стену.

Арабам стало ясно: этих стен им не одолеть. Остается одно – держать город в осаде, пока умирающие от жажды самаркандцы не попросят мира.

– Без добычи я отсюда не уйду, – заявил Саид. – Мои люди проделали такой долгий путь и останутся недовольны, если мы уйдем с пустыми руками. Война кормит нас.

И арабы, укрепив свой лагерь и возведя походные шатры, расположились у стен Самарканда. Они знали, что эта осада может затянуться на месяцы. Все будет зависеть от того, какие запасы пищи и воды в городе. Но воины, изредка грабя близлежащие селения, ждали главной своей добычи. Изо дня в день по вечерам они собирались кучками и вели разные беседы, иногда, скучая от безделья, играли в кости или шахматы. Там же они и ели. Еду варили рядом в огромных котлах. При этом на случай внезапного нападения оружие держали под боком.

В определенные часы арабы собирались большими группами на намаз, расстелив свои коврики. Их общение с богом, поклоны к земле удивляли согдийцев, которые, сменяя друг друга на стене, не спускали глаз с врагов. Таких странных обычаев при молитве они прежде не видывали, хотя в Согде живут христиане, буддисты и иудеи.

С того дня минуло около месяца. Арабам стало известно, что запасы воды у самаркандцев на исходе, со дня на день они сдадут свой город. Но вместо поклона врагам согдийцы решили атаковать. Внезапно из городских ворот выскочила их конница. Воины ринулись на арабов, и завязался жестокий бой. Это был отвлекающий маневр, потому как в то же время с тыла к арабам незаметно приблизилась войска из Кеша и Несефа со своими правителями. А немного погодя вновь отворились самаркандские ворота, и свои конные войска вывели Диваштич и Гурек, ударив с другого фланга. Завязалась тяжелая битва, длившаяся целый день. Обе стороны потеряли много людей, поэтому к вечеру все, уставшие и в пыли, разошлись. Согдийцы вновь укрылись в городе. Остальные правители тоже увели свои войска.

МОБЕДЫ

Ранним утром с городских стен согдийцы стали наблюдать, как враги убирают тела своих людей. Место вчерашнего боя было завалено мертвыми воинами. Над окровавленными трупами жужжали большие зеленые мухи. Некоторые тела были обезглавлены.

Мертвых складывали на арбы, которых на поле битвы было много. Арабы брали только своих, оттаскивая тела согдийцев в сторону. Когда арба заполнялась, то арбакеши направлялись к краю места сражения, там уже были вырыты длинные ямы.

Когда ров заполняли телами, мулла зачитывал молитву. По обычаю мусульман, умершие должны быть преданы земле еще до темна, поэтому все делалось спешно.

На поле битвы остались лишь тела согдийцев. По канонам зороастрийской веры, обычные люди не имели права касаться трупов, дабы не осквернить себя.

На другой день Саид отдыхал в двухэтажном замке. Дом имел густой сад и был огорожен каменным забором. Его хозяин, богатый дикхан, сражался против арабов и со своими людьми укрылся в городе.

В одной из комнат Саид уединился с новой наложницей, которую ему подарили в Бухаре. В его гареме давно не было такой белолицей и голубоглазой девушки. Наместник лежал на курпаче среди красных ковров и с восторгом глядел на нее. А та стояла перед ним в шелковом халате с распущенными светлыми волосами. Ему нравилось, что она его боится, что в ее глазах он читает покорность. Это приводило его в еще больший восторг. Ведь ему было известно, что согдийки – гордый народ, они более свободны, чем мусульманские женщины. Поэтому он упивался своей властью над ней. По взмаху его руки с худеньких плеч девушки сполз ее розовый халат, в тот же миг от стыда она еще ниже опустила голову. Видя ее беззащитность и покорность, он поднялся с места. Девушка затаила дыхание, ее сердце забилось еще сильнее.

В это самое время к замку подошли два мобеда – старцы в белых одеяниях, держащие в дрожащих руках посохи с набалдашниками в виде головы коровы. Они остановились у ворот, где стояли воины-стражники.

Старший жрец молвил глухим голосом, что они желают говорить с главным арабом. Те ничего не поняли, но вызвали Убейду с переводчиком.

Подойдя к воротам, помощник наместника грубо спросил:

– Что вам нужно?

– Мы, служители сельского храма, желаем забрать с поля боя тела наших людей, чтобы похоронить, как того велят обычаи.

В ответ араб усмехнулся и бросил колкую фразу:

– Вы очистите их до косточек? Какая же у вас глупая вера.

– Мы делаем это, дабы не осквернять чистую землю гниющим трупом. Не забывайте, что на земле растут злаковые, которые кормят нас. И потом огонь, земля, вода и воздух – для нас священные творения. И не тебе, юнцу, осуждать нашу религию, которой более двух тысяч лет.

Такие слова задели Убейду, и он схватился за кинжал:

– А ты не боишься, старик, что я прямо сейчас пущу твою кровь за то, что дерзишь победителям?

– Во-первых, ты еще не взял наш город. Если же мне суждено погибнуть от твоих рук, то я приму смерть достойно, как подобает истинным детям великого Заратуштры, и пощады просить не стану.

Ответ старика остудил пыл Убейды, который произнес сквозь зубы:

– Ладно, я передам твои слова наместнику, но он сейчас занят и велел никого к себе не впускать.

– Наше дело важное, – произнес старший мобед.

– Тогда ждите его здесь, пока он не освободится.

Мобеды прошли к дереву и уселись на траву у арыка с журчащей водой.

Убейда сидел на суфе перед домом и полулежа пил чай, когда из бани вышел Саид в синем халате и со свежевыбритой головой. Саид был в хорошем расположении духа.

– О, как я скучаю по мирной жизни в Медине.

– А мне и здесь хорошо: красивые девушки, – и племянник захихикал, протянув дяде чаю, – красивые города, природа, много воды, сады кругом. Чем не рай? Я хотел бы остаться здесь и стать правителем этого города.

– Не быть тебе в Согде царем, потому что неверные не потерпят на своем троне чужака. Не пройдет и месяца, как дихканы убьют тебя и поднимут бунт. Согдийцы очень любят свободу, и быть царем тут совсем не просто. Их завоевывали эфталиты, потом тюрки, но всегда правили местные мужи царских кровей. Нет, лучше быть наместником халифата, чем тут царем. Так даже легче. Кстати, как идут дела в городе?

– Тихо. Да, пришли мобеды, они хотят убрать тела своих.

– Откажи им. Пусть неверные смотрят на эти тела и боятся нас.

– Наместник, ты, конечно, прав, но есть одно неудобство. Через два дня тела начнут разлагаться, поднимется сильный смрад. А если опять завяжется бой, то их трупы будут мешаться под ногами.

Саид с удивлением посмотрел на племянника:

– Хм, а ты верно мыслишь. Тогда ладно, пусть забирают. На это я даю им один день.

– Дядя, за такое время они не управятся: там их около двух тысяч, – вновь возразил Убейда.

– Ну хорошо, даю им три дня.

В течение трех дней с раннего утра и до ночи около тридцати насасаларов складывали тела своих земляков на многочисленные арбы. Особую касту носильщиков трупов собирали со всех близлежащих селений, ведь только они могли дотрагиваться до умерших людей.

Тела согдийцев увозили на каменистый холм Чупан-ота. Именно на камни укладывали трупы: так они не касались земли и не отравляли подземные воды. Над холмом кружили беркуты и грифы, почуяв скорое пиршество.

А в эти самые дни в городе и рабаде согдийцы собирались в храмах и у алтаря, чтобы вознести молитвы за упокой души славных воинов. В домах же погибших держали траур – все женщины облачились в синие одежды. И в течение трех дней соседи приносили в этот дом еду, так как в нем нельзя было зажигать огонь.

Прошло еще полмесяца осады, и Саиду это стало надоедать. Однако наместник не мог уйти с пустыми руками и должен был хотя бы получить выкуп от этого проклятого города, иначе Саид будет опозорен перед халифатом. С такими мыслями он лежал, растянувшись на курпаче в саду. В ожидании приказа рядом стоял слуга, а на другой суфе поодаль расположился отряд охраны Саида.

После долгих раздумий он вызвал вождей племен, которые не заставили себя долго ждать. Убейда вошел последним и сел напротив дяди.

– Мы не можем здесь более оставаться, – начал наместник. – Еда кончается, а местный люд прячет от нас продукты. Хоть мы и казнили десять человек, но это не помогает. Еще есть опасность, что тюрки могут прийти на помощь согдийцам. Они очень дружны с правителем Чача. Поэтому я думаю, что надо уходить. Что скажете, вожди?

Первым заговорил вождь племени тамим:

– Народ будет недоволен, если уйдет отсюда без хорошей добычи.

И все разом закивали, согласившись с ним.

– Сам знаю, но оставаться тут более нельзя, согдийцы так просто не сдадутся. Вот что я предлагаю: чтоб наше войско не роптало, дадим им часть бухарского золота. И еще, скажите своим людям, что на следующий год мы обязательно вернемся сюда, и тогда они получат все сполна. Согласны?

Обещание раздать золото воодушевило вождей, и они вновь закивали.

– Но прежде я постараюсь выторговать золото у самаркандцев. Убейда, отправляйся на переговоры. Потребуй от них дань в размере 100 тысяч дирхемов. Если будут противиться, скажи, что мы продолжим осаду, а когда возьмем город, то цена дани вырастет в три раза. И еще, мы требуем у согдийцев тридцать заложников – детей знатных дихканов Согды. Это для того, чтобы при отходе они не ударили нам в спину.

– Будет исполнено.

И Убейда с тремя воинами и зеленым стягом на высоком древке поскакали к городским воротам. Дозорные с башни сразу догадались, что это переговорщики. Со скрипом отворились ворота, и к ним вышел сам Гурек и знатный купец Джамшид. На словах Убейда передал им условия арабов.

На что Гурек усмехнулся и сказал:

– Мы обсудим ваши условия и дадим ответ.

И согдийцы скрылись за воротами.

Вечером в парадном зале Тархуна собрался совет знатных мужей Согды. Тархун произнес:

– Из-за этой осады мы несем убытки. В городских водоемах осталось мало воды, которой хватит только на два месяца. А сегодня они в обмен на мир попросили золото. Что скажете, доблестные мужи?

С места поднялся Гурек:

– Не нужно отдавать им золото, ведь враги не победили нас и не могут требовать дань.

По залу разнеслись одобрительные возгласы. Однако царь настаивал на своем:

– Тогда арабы совсем не уйдут. Хотя бы заложников отдадим, чтобы они могли спокойно покинуть пределы Согды. Я уверен, они отпустят наших детей, как только перейдут Вахш.

На сей раз слова царя оказались весомыми, и многие согласно закивали. Но некоторые зашептались между собой:

– Ему легко так говорить, ведь царских детей не отдадут в заложники, они наследники престола.

Но Тархун уже принял решение: согласиться с условиями врагов, но лишь наполовину. Затем совет перешел к обсуждению дел, связанных с раздачей зерна голодающим семьям, а также с ограничением количества выдаваемой воды: на три человека одно ведро в день.

По этому же вопросу встал с места дихкан Яшен и сказал:

– Ночью возле водоемов и колодцев нужно выставить охрану.

Такие слова всех возмутили, и в зале стало шумно: неслыханное дело, чтобы зороастрийцы воровали у своего народа.

И Яшен вновь заговорил:

– Мои дозорные не раз видели, как какие-то люди шли с ведрами от водоемов. Заметив их, те бросали ведра и скрывались в саду.

И тут поднялся верховный мобед:

– Очень дурно, что завелись такие «грязные» люди. Но, думаю, их все же очень мало, и потому не стоит выставлять охрану. Иначе это бросит тень на весь народ, на нашу веру.

– Речь мобеда верна, – сказал царь. – А нечестных мы изловим другим способом, без стражников.

На этом совет завершился, и знатные мужи неспешно покинули зал.

***

На следующее утро у ворот Самарканда вновь сошлись те же переговорщики. И Гурек дал ответ Убейде, сказав так:

– Наш государь не желает платить дань, потому что вы не победили нас, но заложников дадим, чтобы вы спокойно ушли с наших земель.

В ответ араб усмехнулся, хотя в глазах таилась злоба:

– Я гляжу, согдийцы очень дерзки. Смотрите, за это вы жестоко заплатите. Пока не поздно, одумайтесь, иначе мы разозлимся и возьмем город измором. Тогда по вашим улицам потекут реки крови, тогда…

Однако ни Гурек, ни Джамшид не стали далее слушать его и, развернув своих коней, молча направились к воротам.

Убейда был зол и растерян. Как такое сообщить дяде, который придет в бешенство, как верблюд весной. А ведь в гневе он способен наделать глупостей, просто сорвет всю злость на нем.

Убейда застал своего дядю в саду за бритьем головы. Вокруг него крутился цирюльник с блестящим лезвием. На плече пожилого мастера висело полотенце, а рядом на столике стоял медный таз с горячей водой. Голова наместника уже блестела от втертого для мягкости кожи масла. Саид имел довольный вид, потому что не сомневался, что «неверные» примут его условия, и он наконец-то отправится домой.

Убейда с унылым видом сообщил об ответе согдийцев. Лицо Саида вмиг побагровело, он весь вскипел и, швырнув на землю сорванную с шеи тряпку, разразился криком:

– Они думают, что мы слабы и трусливы! Я покажу им нашу силу! Я поклялся Аллахом взять этот проклятый город. Я залью его кровью, и они будут вечно трепетать перед нами!

Наместник был без повязки, и на месте левого глаза зияла темная дыра. Племяннику, привыкшему к увечью дяди, стало как-то не по себе.

– Извести вождей племен: мы не уйдем отсюда, пока не возьмем город.

– Я исполню твой наказ, – ответил племянник, хотя в душе не был согласен с ним.

Помощник не смел возразить, потому что в гневе наместнику изменяет разум, и всякие доводы бесполезны. Пусть остынет.

– Эх, как сейчас не хватает вина, а ведь до принятия ислама, когда я был молод, мы пили.

– Дядя, может, принести вам? У местных людей оно в каждом доме имеется.

– Лучше не надо, а то войско узнает, и начнутся беспорядки. Мне донесли, что некоторые наши воины тайно пьют вино. На войне это очень опасно, и таких надо сечь до крови. А не устроить ли для таких лицемеров показную порку, чтоб другие страшились и помнили о своей мусульманской вере?

– Не стоит, дядя. Войско и без того ропщет из-за малой добычи. Как бы совсем не вышли из повиновения.

И после помощник удалился, сославшись на хозяйственные дела.

Ближе к вечеру в комнате наместника снова собрались все вожди, рассевшись полукругом на дорогих коврах. Саид рассказал об условиях согдийцев. Дерзкий ответ обсуждался недолго. К тому времени Саид успокоился, и вожди смогли убедить его, что в данном положении следует принять условия самаркандцев. Иначе им нечем будет кормить воинов. Да и лазутчики донесли весть, что тюрки Чача оживились и хотят помочь согдийцам.

Наместник отправил Убейду к воротам города со словами:

– Ладно, арабы согласны уйти, но только с согдийскими заложниками.

Тогда Тархун отправил верных людей в города Согды, чтобы их правители прислали в столицу по одному сыну. На что родители дали согласие, потому что такое уже случалось.

И вот в назначенный день тридцать заложников собрались в столице. С ними были родня и слуги. Затем ворота распахнулись, и юношей, одетых в самые нарядные одежды, вывели из города. Во главе их ехал Джамшид.

Когда заложники стали приближаться к войску арабов, которые уже выстроились в ряд, готовые покинуть Самарканд, Саид раздраженно заметил:

– Опять они вырядились, будто на свадьбу едут.

– Они показывают нам свою гордость и честь, – ухмыльнулся Убейда.

Саид зло посмотрел на пленников и поправил на лице черную повязку.

К наместнику подошел лишь Джамшид:

– Мы уверены, что у реки Вахш ты отпустишь заложников. Клянись именем своего бога, что так и поступишь.

– Да как ты смеешь так говорить с наместником Хорасана?! – закричал Саид.

Но Джамшид сделал вид, что не понял его и опять повторил сказанное.

Возникло неловкое молчание. И Саид нехотя произнес:

– Клянусь Аллахом.

– Этих слов нам достаточно. В таком случае, забирай их.

– Но с ними слишком много слуг и опекунов. Пусть останется половина: у меня и без того длинный обоз.

Джамшид не стал возражать. Он вернулся к юношам и сам отобрал людей. Затем он обратился к ним с наставлением:

– Держитесь вместе, помогайте друг другу, отныне вы одна семья. И, самое главное, ничего не бойтесь, будьте смелы.

И после советник ускакал, глянув на своего сына. Рядом стоял сын Диваштича Фаридун.

Заложников пристроили к середине колонны, к бухарским юношам.

После наместник махнул рукой, и войско двинулось в обратный путь.

ОЖИДАНИЕ

Минуло три дня, когда арабы добрались до стен Бухары. Царица Фарангис не хотела впускать врагов в город и организовала угощение в замке одного из богатых дихкан в рабаде. Для важных чинов накрыли дастрахан в саду. Рядовым приготовили место на базарной площади за воротами города. Там, прямо на земле, расстелили длинные паласы и скатерти. Поодаль в ряд установили двадцать казанов, в которых приготовили плов. Это блюдо пришлось чужеземцам по вкусу, им и в Самарканде часто готовили его, пока у сельских жителей не закончились запасы риса.

Для всех заложников также накрыли дастарханы в другом конце сада.

За день до прибытия арабов в Бухару Годар встретился с наместником и сообщил, что их ожидает угощение. Саид же шутя спросил:

– Может, вы хотите отравить мое войско?

Годар тоже ответил шуткой:

– У тебя слишком большое войско, где нам взять столько яда.

Далее он просил отпустить бухарских заложников. Наместник согласился, зная, что бухарцы уже не представляют для них опасности.

Вся родня заложников явилась к замку, чтобы попопытаться забрать детей. Но у ворот стояла вооруженная охрана, которая их не пропустила. Тогда они решили подождать их под чинарами. Люди успокаивали себя тем, что юноши уже на родной земле, а это самое главное.

Еще по дороге в Бухару все согдийские дети успели познакомиться с бухарскими заложниками. Вечерами у костра они рассказывали о себе, своих городах, при свете пламени читали вслух свои книги или стихи, играли в кости. И самаркандские друзья завидовали бухарцам, так как уже сегодня они вернутся домой. Больше всех радовался Фарход, ведь торжество проходило в летнем замке его отца.

– Выходит, это ты угощаешь нас, а мы твои гости, – пошутил сын Диваштича, и все засмеялись.

Рядом с двухэтажным домом в тени густых деревьев царица и наместник восседали во главе пиршества. Как всегда, рядом с ней находился верный Годар и два советника, а поодаль – арабские вожди. За их спинами в ожидании замерли слуги с подносами.

Фарангис не спеша ела виноград, внимая речам наместника, который с недовольным лицом рассказывал о своем неудачном походе на Самарканд. Царица слушала и радовалась его неудаче. Затем чужак стал делиться своими впечатлениями о Согдиане. Природа края пришлась ему по душе, но, по его признанию, засушливая Медина была ему роднее. И вдруг, обратив внимание на выражение лица царицы, он спросил:

– Я вижу на лице царицы скрытую радость.

Фарангис слегка смутилась и все же нашлась что ответить:

– Когда в доме гости, у хозяйки всегда должно быть радостное лицо.

– Не хитри со мной.

– Хорошо, буду откровенна. Скажи, если мой враг не смог взять главный город нашего края, что я должна чувствовать? А теперь представь, если я стану грабить твою Медину, что ты будешь чувствовать по отношению ко мне?

Саид усмехнулся:

– В этом мире победа лишь за сильными, а удел слабых – повиноваться им, если они хотят выжить. Это закон жизни. Ваша честность и доблесть, чем вы так гордитесь, – глупость.

– Мы думаем иначе. И эти понятия заложены в нашей религии.

Их беседа прервалась, так как слуги подали каждому гостю по большому блюду плова с обилием мяса. Затем в саду, где имелась круглая мраморная площадка, появилась группа музыкантов с двумя танцовщицами. Зазвучала веселая музыка, и полунагие девушки начали искусно танцевать.

Какое-то время наместник любовался танцовщицами, которые своими плавными движениями разожгли в нем страсть, а затем Саид склонился к Фарангис:

– Царица, ты пришлась мне по душе. Давай уединимся в этом доме, и ты узнаешь, какой я сильный мужчина. Куда лучше твоего Фируза.

Услышав это, царица тихо рассмеялась:

– Тебе никогда не сравниться с ним. Для вас любовь – лишь плотские утехи.

Эти слова разозлили Саида. Он сплюнул в сторону и объявил всем, что пора в дорогу.

Затем Саид сошел с суфы, и все последовали его примеру. Музыка стихла по указке главного советника Годара, и артисты удалились в глубь сада. К заложникам подошел Убейда и велел следовать за ним к воротам.

Провожая гостя, царица напомнила о бухарских детях:

– Саид, скажи своим стражникам, чтобы они отпустили бухарских детей. Ведь у нас был уговор.

– Ах, вот зачем ты устроила этот богатый прием. А мне подумалось, что у тебя пробудился ко мне интерес, – и наместник громко засмеялся.

Сдерживая себя, царица вновь напомнила ему:

– Ты дал слово, что отпустишь их. Забыл?

– Да, был такой разговор, но с вашей стороны я вижу вражду. Потому передумал. Отпущу бухарских заложников, как только окажусь на другом берегу Джейхуна.

Своим надменным видом он дал понять, что не желает более говорить об этом. У распахнутых ворот слуга подвел к нему коня, на которого Саид еле взобрался.

Царица и Годар обменялись взглядами. В их глазах было недоумение. Среди заложников находился и сын советника.

– Будь проклят этот дэв! – злобно молвила она. – Пусть ему выбьют и второй глаз. Жаль, что те две стрелы лишь слегка ранили его в грудь.

– Что-то недоброе затеял Саид, – сказал Годар.

Следом за арабами увели и заложников, окруженных охраной. Возмущенная родня юношей, которая ждала у ворот, отправилась за ними следом. Они все-таки надеялись, что в пути смогут уговорить наместника, и тот отпустит их.

Но Саид оказался упрям. Он не желал прощать обиды.

Через пять дней войско арабов приблизилось к Термезу. Этот город со слабыми стенами не был столь богат, как Бухара и Самарканд. Поэтому Саид оставил его напоследок.

Город был обнесен не очень высокими глинобитными стенами. Арабы вновь решили применить подкоп. Но сначала вдоль стен они выставили своих метких лучников, которые из-за низких стен могли разить стрелами защитников города. Снова использовать бухарцев они не решились, так как те оказались ненадежными – это было заметно в сражении под Самаркандом. Несмотря на угрозы, они стреляли плохо.

Под защитой лучников арабы смогли подойти к стене и вырыть в ней широкое отверстие, укрепив его бревнами. Затем с помощью канатов они разом выдернули их – и стены в трех местах обвалились. В проеме показался город с домами и улицами, куда с криками ринулись арабы, вступив в ожесточенный бой.

За свой город термезцы бились отчаянно, ведь за их спинами стояли дома и семьи. Но арабы ради наживы дрались так же упорно: ведь они ушли из Самарканда ни с чем.

К вечеру враги овладели городом и забрали всю казну, а также ограбили дома богатых горожан, а тех, кто не желал добровольно расставаться со своим добром, убивали.

Разорив город, арабы собрались на берегу Джейхуна. Широкую реку они пересекали на челне и плотах из бревен. Заложники с лошадьми стояли у берега и ждали, когда их отпустят. Об этом они говорили постоянно, наблюдая, как плоты уносят врагов на другой берег. Пленники были уверены, что как только все арабы окажутся там, они станут свободными.

Но тут один из вождей сказал им:

– Давайте вы тоже переправляйтесь через реку, – и указал на два широких плота, которые только что причалили к берегу.

Юноши были растерянны, а их родня возмутилась:

– Мы останемся здесь – у нас уговор с наместником.

На это вождь заявил, что таков указ Саида.

– Мы хотим поговорить с наместником, – сказал один из них.

– Хорошо, ступайте за мной.

И трое взрослых подошли к Саиду, который с помощником стоял на берегу и наблюдал за ходом переправы.

– Наместник, почти все войско за рекой. Пора отпустить заложников.

– Я сам решу, когда это сделать, не указывайте мне.

– Мы лишь напомнили. Ты дал слово.

– Заложников я отпущу на том берегу, а пока сажайте их на плоты, – сказал он вождю. – Если будут противиться, утопите их.

И после Саид отвернулся и стал рассматривать другой берег. А его помощник рукой дал понять: уходите, разговор окончен. И те, понурив головы, побрели обратно. Один из них сказал:

– Саид делает это намеренно. Он хочет помучить нас, прежде чем отпустит наших детей. Это месть за неудачный поход на Самарканд.

– Чтоб он сдох поскорее! Его нам послал сам дьявол Ахриман, чтоб испортить нашу жизнь. А может, это испытание на верность нашему пророку Заратуштре?

Охранники указали юношам на плоты, и те прыгнули на них. Лошадей слуги погрузили на другие плоты.

Когда все переправились через реку и стали строиться в колонну, к Саиду вновь направились посланники от заложников. В это время тот еще лежал на ковре у берега. Но в десяти шагах от него им преградил дорогу Убейда, сказав:

– Не нужно беспокоить наместника. Он считает, что опасность для нас еще не миновала, и заложники поедут с нами.

– До каких пор он будет мучить нас? – вскрикнул один из родичей.

– Наместник сам решит. Впереди город Мерв.

– Но ведь он дал слово, разве для мусульман это не свято?

– Не забывайте, кто тут хозяин. Не злите его: в гневе он может лишить вас жизни. Усмирите свой гордый нрав и берите пример с нас: скромность и послушание – вот что украшает человека на этом свете.

Еле сдерживая гнев, они вернулись к юношам и стали их успокаивать. Младший брат самаркандского купца Джамшида сказал:

– Потерпите еще немного. Все будет хорошо. Воспринимайте поход как путешествие, ведь многие из вас еще не были в Мерве. Это будет вам полезно и вот почему: как известно, когда вам исполнится по двадцать лет, вы отправитесь по городам Согды, а также Ирана и Китая для изучения торговых рынков этих стран. Считайте, для вас это время уже пришло.

Через три дня они прибыли в Мерв, на земли Арабского халифата. Заложников поместили в большом доме с пятью комнатами, в которых высились ковры и одеяла, а в нишах стояла богатая посуда. Это жилище родня юношей взяла в аренду у одного купца. Как и прежде, заложников охраняли шесть стражников, которые сидели у ворот. Юношам на суфе под виноградником подавали кушанья.

– Есть уверенность, что нынче вас отпустят, – успокоил брат Кишвара. – Здесь земля арабов, и тут им никто не угрожает.

– Саид мог это сделать и раньше, – сказал брат Джамшида. – Надеюсь, его злость прошла, и теперь он отпустит нас с миром. Вы ему не нужны, потому что из вас не получатся ни слуги, ни рабы. Поэтому ничего не бойтесь.

– А коль случится что-то плохое, всегда помните о нашей вере, о родине, о близких.

И все юноши закивали головами, ведь этим понятиям согдийцев учат с детства. Всякая молитва зороастрийцев начиналась со слов: истина – превыше всего на земле.

На это сын Диваштича ответил:

– Мы помним заветы отцов, и знайте: арабов мы не боимся.

– Таким словам хвала, но осторожность тоже не помешает.

После похода арабы нуждались в покое. Прошло две недели, и о заложниках словно забыли. Это стало тревожить согдийцев. Почему их до сих пор не отпускают?

Спустя неделю в Мерв явился посланник самого халифа и во дворце вручил письмо наместнику. В нем говорилось, что халиф срочно зовет его в столицу – Басру. При этом его войско остается в Мерве. После прочтения письма Саида охватила тревога, и он стал расхаживать по парадному залу. «В письме халиф ни словом не обмолвился о причине. Что же случилось? – спросил он у себя. – Неужели таким путем меня хотят лишить власти? Если это так, то за что? За неудачный поход на Самарканд? Нет, у других наместников бывало еще хуже – и ничего. Как я мог забыть?! Это Аслам, должно быть, пожаловался на меня халифу. Не зря он сбежал отсюда. Но мне не стоит его бояться. Что он имеет против меня? Лишь слова. Халиф не поверит ему. Так что пока нечего тревожиться. Да и мне еще рано уходить с должности наместника, ведь я еще не разбогател, как другие».

Расхаживая взад-вперед, наместник вспомнил об их стычке. Случилось это две недели назад. Аслам, поверенный халифа по делам справедливого деления добычи, каким-то образом узнал, что Саид утаил от него часть золота. Это случилось на берегу Джейхуна. Для наместника установили крытый шатер, и вечером к нему явился Аслам со своим отрядом. Они сошли с коней, и главный охранник сказал, что сейчас наместник не может никого принять.

– Но дело весьма важное, – настаивал Аслам.

Тут появился сам Саид.

– Что стряслось?

– Наместник, я должен осмотреть твой шатер, говорят, ты утаил часть добычи и держишь ее у себя.

– Это ложь! Кто сказал тебе такую глупость?

– Верные мне люди. Я не доверяю тебе, потому что в самом начале похода ты пытался склонить меня к обману. Знай, против нашего халифа я никогда не пойду.

На это Саид усмехнулся:

– Глупец, то была просто шутка, я хотел проверить тебя.

– Пусти в шатер, я должен осмотреть его. Если там нет золота, то ты чист.

– Я и так чист. Ты не войдешь туда, там моя наложница.

– Пусть оденется и выйдет. Или мы войдем силой.

– Ты хочешь, чтоб мои люди изрубили вас?

– А ты не боишься халифа?

– Нет, потому что мой шатер чист. Ладно, приходи сюда ближе к полуночи, когда я отпущу наложницу.

– Чтоб ты успел перепрятать золото в другом месте?

И, не дождавшись ответа, Аслам с подчиненными сели на коней и ускакали прочь.

«Должно быть, сейчас он в Басре у халифа», – решил про себя Саид.

Наступило утро. Заложники приготовились к молитве, перед которой по обычаю омыли лицо, руки и ноги. Собравшись во дворе, они устремили свои взоры к восходящему светилу. Их губы шептали священные слова из Авесты великому Ормузду.

Когда они вернулись в свои комнаты и стали готовиться к утренней трапезе, с дворцовой площади донесся сигнал трубы. Значит, войско Саида покидает город и отправляется в Медину. Столь важное событие встревожило заложников, но в душе они обрадовались: арабы уходят, а их оставят здесь.

Дяди тоже подумали так и сказали юношам, чтоб те собирали свои вещи. Лица их засияли, и они принялись укладывать свой скарб в хурджуны. Но тут во двор вошел Убейда и сказал старшим согдийцам, что наместник желает их видеть. Пятеро мужчин покинули двор вместе с Убейдой.

Дворец располагался неподалеку, на площади стоял лишь малый отряд – для охраны наместника в пути. Сам Саид стоял у входа во дворец и давал указания помощникам.

– Вот явились и гордые согдийцы, – воскликнул он, едва те приблизились к дворцовой лестнице. – Вы знаете, что сегодня я отправляюсь к себе, халиф зовет. Но заложников я забираю с собой: они мне нужны. А вот вас я отпускаю. Уходите.

Опешившие мужчины не сдвинулась с места, не веря услышанному. Как можно бросить детей?

– Ты ведь обещал! – крикнул мобед, брат Кишвара. – Как мы явимся домой без племянников?

– Радуйтесь, что я отпускаю вас, – раздраженно бросил Саид и приказал воинам: – Гоните их отсюда прочь, а то они меня совсем разозлят. И без того на душе скверно.

– Саид, ты лжец, лжец! Ты безбожник! – закричал брат Джамшида, потрясенный коварством Саида, ведь для согдийцев данное слово – дороже всякого золота.

На площади войско наместника все слышало и замерло. Все уставились на них. Как поведет себя Саид после такого оскорбления?

– Убейте его! – закричал он.

К ним кинулись воины и взяли их в кольцо. Но все согдийцы разом обнажили свои мечи и встали в круг.

Саид весь затрясся от гнева:

– Безумцы, глупцы! Рубите всех!

Кольцо вокруг них стало сжиматься. Согдийцы смело глядели в лицо своей смерти, поэтому бесстрашно вступили в схватку. И на площади зазвенели мечи.

Хотя ее исход битвы был заранее известен, Саид глядел на эту схватку с азартом. Согдийцы бились отчаянно и смогли сразить трех арабов, однако их тут же сменили другие. Но вот согдийцы начали уставать. Первым пал брат Кишвара, служивший мобедом и никогда особо не воевавший. В такой неравной схватке они быстро гибли один за другим, к тому же на них не было ни кольчуг, ни шлемов. И вскоре на каменной площадке остались лежать пять бездыханных тел.

– Уберите этих глупцов, – скомандовал наместник.

– Дядя, зачем вам эти заложники, какой от них толк? – спросил Убейда.

– Сам думай.

– Вы мстите согдийцам за свою рану?

Саид усмехнулся и добавил:

– Это лишь малая часть. Но главное в другом. Думай, племянник!

– Вам неприятен их гордый, смелый нрав?

– Ты глуп, как они. Умей смотреть вперед. Через год я снова поведу войска на Бухару и Самарканд. И тогда правители этого края окажутся в моих руках. Я стану торговаться заложниками. Самое главное, чтоб халиф не лишил меня должности.

– Умно придумали. А что, если халиф передаст наместничество другому? Тогда зачем эти заложники?

– Даже в этом случае я сбуду этот товар по весьма высокой цене. И его покупателем станет новый наместник Хорасана, который пойдет войной на Согду. С таким товаром можно будет без боя взять этот край.

МЕДИНА

В течение месяца отряд Саида с заложниками двигался по жарким и пыльным дорогам халифата, изредка останавливаясь в караван-сараях. За Мервом шел Нишапур – город Персидской державы, далее Хамадан, пока не добрались до Басры, где восседал сам халиф.

Саид остановился в караван-сарае. Кроме заложников и двух наложниц, он вез с собой еще пять телег с лучшими согдийскими тканями. Особенно ценной из них была шелковая ткань «зандачи» из Бухары. Среди награбленного добра была и стеклянная посуда из-под Самарканда, где имелись стеклодувные мастерские. Оставив все это под присмотром охраны, Саид с тремя воинами отправился в городскую баню и лишь затем к халифу.

У ворот дворца его остановила стража. Вскоре появился сам помощник халифа. Расплывшись в улыбке, он заговорил:

– О, почтенный наместник, рад тебя видеть. Сам досточтимый халиф ждет тебя во дворце.

Столь любезная встреча успокоила Саида. «Значит, мои дела не так уж плохи», – решил он про себя. И его лицо тоже засияло, он любезно спросил:

– Надеюсь, наш халиф в полном здравии?

– О да, почтенный глава мусульман чувствует себя хорошо. Да хранит его великий Аллах!

У дворца с огромными колоннами, выполненными в греческом стиле и возведенными местными царями, находилось много военных из личной охраны халифа. Такая осторожность диктовалась частыми войнами за власть между арабскими кланами, и уже три халифа пали от рук своих же собратьев. В огромном халифате установить порядок было непросто.

Саида провели в гостиный зал, который оказался пуст. Оттуда его завели в одну из дверей за колоннами. Здесь он бывал не раз. Комната была устлана красным ковром, а в нишах стен лежали стопки книг, свитки писем и документов. Сам халиф восседал на одеяле, сложив под себя ноги. Он пил чай, а рядом на мраморном столике лежал большой Коран, обшитый зеленым шелком.

Они поприветствовали друг друга, и Саид сел напротив. Халиф подал ему чаю, и они повели беседу о делах в Хорасане. После халиф сказал, зачем вызвал его:

– Саид, на тебя поступила жалоба от Аслама. Мой верный распорядитель доходов обвиняет тебя в обмане, мол, ты утаил часть добычи, полученной в Бухаре. И еще ты угрожал ему.

– Это ложь, – сразу возразил наместник, он был готов к такому разговору. – Аслам невзлюбил меня, потому что я забрал у него пленницу и сделал ее своей наложницей. Да, это мой грех перед ним. «Это всего лишь женщина. Стоит ли из-за такого пустяка обижаться?» – сказал я тогда ему. Мои слова может подтвердить Убейда, мой помощник.

Вместо ответа халиф велел своему помощнику, который стоял у двери, вызвать Аслама. Тот вошел и встал напротив халифа. На Саида он смотрел с неприкрытой ненавистью.

– Да, я обвиняю Саида в обмане, – начал Аслам. – в Бухаре мы получили дань и разделили ее между всеми, как того велит наш мусульманский закон. Но Саиду хотелось больше, и он завел со мной хитрый разговор, желая склонить меня и Зубайда, моего верного друга, к обману. То есть сокрыть часть добычи, предназначенной для халифата, и поделить между нами.

– Это ложь! – вновь воскликнул Саид.

– Продолжай, – обратился к Асламу халиф, не обращая внимания на Саида.

– Когда мы вернулись в Мерв, то у нас пропал мешок с золотом. Но вскоре верный мне человек сообщил, что это сделали люди Саида. Он даже указал, где спрятан мешок. Я хотел вернуть золото, однако наместник не пустил нас в шатер. Затем он решил избавиться от нас: в тот же вечер люди Саида отравили Зубайда, и через три дня мой верный друг умер у меня на руках. Это было уже в Мерве.

– Опять ложь, к его смерти я не имею никакого отношения, – возмутился Саид. – Халиф, мой друг, как ты можешь верить этому?

– Продолжай, Аслам, – спокойно произнес халиф.

Но Саид снова возмутился:

– Тогда пусть Аслам расскажет, как он убил мою наложницу.

– Да, было такое, но не по моей вине. Потеряв верного друга, в гневе я прискакал во дворец наместника. Было темно, у дворца горели факелы. Не скрою, я желал мести. От охраны я узнал, что Саид спит у одной из наложниц. Меня не хотели пускать, но я оттолкнул охрану и помчался туда. Его люди подняли шум на весь дворец. Я ворвался в спальню и увидел Саида с наложницей. Он обернулся и тогда я крикнул ему: «Это тебе за смерть Зубайда». И пустил в него стрелу. Однако Саид успел прикрыться телом своей наложницы: стрела вонзилась ей в спину. Я хотел пустить в Саида вторую стрелу, но меня повалила охрана. Вот и все. Затем я отбыл в Басру.

– Может быть, ты убил наложницу, потому что она прежде была твоей, и Саид увел ее у тебя?

– Почтенный халиф, мне не понятен вопрос.

– Прежде ты знал эту наложницу, как ее имя? – спросил халиф.

– Я не интересуюсь именами чужих женщин, она мне не знакома.

– Ты сделал все верно, а теперь ступай.

И едва за Асламом закрылась дверь, как вошел какой-то человек и, глянув на халифа, покачал головой. Саида охватила еще большая тревога. Они что-то затеяли против него. Но Саид был хитер и решил идти до конца. Он, сделав обиженное лицо, сказал:

– Халиф, ты должен верить мне, ведь тебе хорошо известно, из какого я рода, и мой отец…

– Хватит, – прервал его халиф с явным недовольством и встал с места. – Оставь в покое своего благочестивого отца, коего я чту. Ты недостоин его имени, ты везде срамишь его. Знай, я верю Асламу больше, чем тебе. Ты более не можешь быть наместником! Не будь я в долгу перед твоим отцом, ты никогда не получил бы это место. Теперь мы в расчете. Пока шел наш разговор, мои люди обыскали твой караван. Тебе повезло, что они не нашли то золото. Конечно, ты не глуп и знал, что здесь тебя обыщут. А теперь ты свободен.

Саид понимал: все кончено, и не стал более возражать. Он поклонился халифу и молча удалился.

Спустя неделю Саид привез заложников в Медину. Когда они двигались по шумным улицам города, юноши с интересом разглядывали глиняные дома арабов с плоскими крышами. Что особенно изумило их, так это отсутствие зелени: глаза юношей не увидели ни одного дерева, кроме редких пальм. Ко всему здешний народ имел смуглый вид, а женщины были укутаны в покрывала, чтоб скрыть свой облик от мужчин. Заложникам это показалось странным, даже диким. У согдийцев было все иначе – они ценили красоту женщин, жены имели множество нарядов, а еще пользовались сурьмой и розовой водой, от чего их кожа издавала нежный аромат цветка.

В основном мединские улицы были наполнены мужчинами, спешащими то на базар, то обратно, с мешками за спиной или на лошадях и мулах, тащивших полные арбы. Еще согдийцам бросилось в глаза, что мединцы имеют весьма безликие, мешковатые одеяния: ни ярких тонов, ни очертаний тел.

Не удивительно, что, завидев столь красочно разодетых юношей, мединцы задавали вопросы Саиду: из какой такой сказочной страны эти важные особы? На что наместник отвечал: «Это мои пленники, многие из них имеют царскую кровь. Их страна зовется Согдой, она очень далеко. Я покорил их города, а царских детей забрал в слуги». Все восхищались его храбростью.

Саид с заложниками въехал в свой двор. Его лицо светилось от счастья. Наконец-то дома! первыми из комнат выскочили дети: мальчики в белых штанах и рубахах и девочки в длинных до пят платьях. За ними показались женские фигуры, которые спешно накинули на головы синие покрывала и смотрели через прорезь в них. Прежде всего их поразили красивые одежды юношей. Все в парчовых кафтанах с золотыми поясами и головных уборах с драгоценными каменьями. У многих чужаков была белая гладкая кожа, хотя среди них попадались и смуглые с раскосыми глазами. Последних в своем городе они уже видели. За последние годы с захватом чужих земель и распространением ислама в отсталую Аравию стали завозить множество рабов из богатых стран.

Затем переводчик сказал заложникам сойти с коней. И тогда слуги забрали у них лошадей и увели в длинные постройки в глубине двора. Разглядывая жилище, согдийцы опять не заметили ни единого деревца, лишь два больших белых дома в два этажа.

– Эти заложники из богатых родов, они будут жить здесь, – пояснил Саид своим домочадцам, как только поздоровался со своими детьми и тремя женами. – Я привез их из Согдианы – это очень далеко.

– Это дальше Багдада? – спросил сын наместника того же возраста, что и заложники.

Саид рассмеялся:

– Это расстояние в пять раз больше, чем до Багдада.

– А зачем так далеко ходили?

– Потому что близкие земли уже завоеваны. Хорошо хоть это удалось вырвать у халифа. Радуйтесь, я привез много золота и теперь стану большим торговцем. Я буду отправлять караваны до Византии и Китая.

– Да хранит тебя Аллах в столь великих делах! – услышал за спиной Саид голос своего брата.

Его брат – мулла крупной мечети – был одет в синий халат и белую чалму. Они обменялись объятиями.

– Признаться, – произнес Саид, – мое место среди купцов. Да и воевать – это не мое ремесло.

– Как там мой Убейда? Ты прибыл без него?

– Не переживай, он жив и невредим. Твой сын задержался в Басре и скоро приедет домой, но на короткое время. После он воротится в Хорасан. Должен тебе сказать: отныне я не наместник.

– О Аллах, что стряслось, мой брат?

– Об этом поговорим наедине. Лишь об одно жалею: рано ушел из Самарканда, нужно было любой ценой взять этот богатый город. Там очень много золота.

– Не переживай, ты все-таки не беден. Гляди, какие дома у тебя, а теперь купишь земли на окраине города и привезешь туда новых рабов.

– Идем в дом, мне хочется отдохнуть, а то совсем утомился в пути.

ДВОР

В первые месяцы заложникам жилось вольно. Им дали отдельный дом из шести комнат, где часть стен была обтянута тканью, на полу лежали войлочные ковры, а в углу – стопки одеял. К ним приставили двух слуг, которые доставляли им из кухни еду и стирали их одежды.

В Медине было гораздо жарче, чем у них на родине, поэтому заложники часто собирались под длинным навесом из камыша у стены. В тот день они, облаченные в легкие светлые платья, с золотыми поясами и браслетами на запястьях, сидели на кошме.

– Что будет с нами? Где наши дяди? – спросил Фаридун, сын Диваштича, расхаживая вдоль сидевших друзей. Здесь, на чужбине, вся былая вражда между ними враз улетучилась, общая беда сплотила их.

– Если наши дяди уже дома, то родители знают, где мы. Остается ждать, – сказал Шерзод, сын Кишвара, держа на коленях книгу в кожаном переплете.

– И все-таки не пойму: зачем Саид привез нас сюда? Как рабы мы мало пригодны. Тогда что?

С места встал Ардашер, сын Годара, и сказал:

– Раз Саид держит нас здесь, кормит, значит, есть в этом надобность. Без выгоды он ничего делать не станет. В чем его замысел, пока мне не ясно. Да и спросить не у кого.

Все погрузились в раздумья.

– Говорят, Саид желает стать торговцем, – сказал один из заложников и сам же добавил: – Этому делу ему нужно было поучиться у самаркандцев.

И все засмеялись. В этом ремесле жителям Самарканда не было равных. И причиной тому были торговые пути с Запада на Восток, которые лежали через этот старинный город. И нет ничего удивительного, когда едва родившемуся младенцу в Согде язык обмазывали медом, чтоб в торговых делах он стал красноречив и умел вести торг. А еще ему мазали лодыжку смолой вишневого дерева, чтоб по жизни крепко держал денежку и вел дела рачительно. Уже позже, к пяти годам, согдийца учат читать и к двадцати родители отправляют его в разные города для поиска выгодных рынков.

– Любопытно, как обстоят дела на здешних базарах? – сказал сын самаркандского советника Исфандияра. – Давайте попросим Саида, чтоб нас ознакомили с этим городом.

– Да, это интересно, – со всех сторон донеслись голоса. – О Медине мы знаем мало.

– Но для этого мы должны изучить арабскую речь.

Многие согласились, и бухарец Шерзод добавил:

– В любом случае нам следует знать их язык. Еще неизвестно, сколько времени мы пробудем здесь. А знание их языка поможет нам выжить. Да и скуку таким образом развеем, а потом станем читать арабские книги и получим новые знания.

Фаридун предложил:

– А давайте наймем учителя по арабскому языку. Ради такого дела я отдам свой золотой браслет с лалами. – и юноша снял его с руки и показал всем.

– Друг, ты весьма щедр.

В это самое время за юношами наблюдали сквозь узорчатые окна. В этом двухэтажном доме проживала семья Саида. Его дочери-близнецы лет четырнадцати Фатима и Зухра сидели у окна на тахте и смотрели вниз.

– Смотри, какая у них красивая одежда, – говорила Фатима. – Жаль, что папа не привез нам такие ткани. Какие изумительные узоры: круги, а внутри чудные птицы, лошади, цветы.

– Голова лошади – это плохо, – возразила Зухра сестре. – я не хотела бы иметь такое платье. Да и папа не разрешил бы нам. Если б он привез такой товар, то не смог бы сбыть его в Медине.

– Гляди, один из них снял с руки браслет и показывает его. Какие красивые на них камни. Папа говорит, что в согдийской земле, высоко в горах, таких камней много, целая гора. Хочу тебе признаться: эти юноши мне по душе, а знаешь почему? Они ведут себя, словно важные господа, хотя и пленники.

– Они ведут себя как-то нехорошо, – сказала Зухра. – Люди должны быть смиренными, скромными, так учит нас ислам.

– Они неверные, у них свой пророк и не стоит их винить. Если они задержатся у нас долго, то могут стать мусульманами, и поведение этих юношей изменится.

– Мне очень нравятся их браслеты, кольца, – глаза Зухры горели. – Может, скажем отцу, чтоб он отобрал у них хоть один браслет или кольцо? Они пленники, зачем им это? Да и наши мужчины не носят такие украшения.

– Как у тебя язык повернулся говорить такое?! Эти юноши и без того несчастны, а ты хочешь отобрать их вещи?

– Чего их жалеть? Ведь они не мусульмане!

– Но ведь они тоже люди и созданы единым творцом.

Зухра не смогла возразить: все-таки ее сестра прочла много книг из библиотеки дедушки.

На другое утро, едва Саид взобрался в седло, желая покинуть двор, как к нему подошли Фаридун и Шерзод. Рядом с хозяином находился его помощник по имени Абдулла. Он не раз бывал в походах в Согду и освоил их язык. Нынче он стал начальником рабов.

– Господин Саид, мы желаем, чтоб кто-нибудь обучил нас арабскому языку, – сказал Фаридун.

– Зачем это вам? – спросил он в недоумении.

– Чтоб не чувствовать себя чужими, да и город желаем осмотреть. Мы хотим увидеть родину мусульман, чтоб после рассказать дома.

– Замысел ваш хорош, но чем будете платить за учебу?

Юноша показал браслет. Саид взял его и стал разглядывать, говоря:

– Красивая вещь, согдийцы большие мастера в ювелирном деле. Ладно, я подумаю. – и хозяин спрятал браслет за пазуху.

УЧЕБА

Вечером за ужином Саид достал из полосатого халата браслет и рассказал домашним о желании заложников. У всех загорелись глаза, особенно у женщин: трех его жен и четырех дочерей, старшими из которых были Фатима и Зухра. Были у Саида и взрослые дети, которые уже имели свои дома. Еще оставался сын, которого Саид решил женить на следующий год. Уже сейчас он помогал отцу, следуя за ним повсюду.

Украшение пошло по рукам. И совсем неожиданно Фатима сказала отцу:

– Если позволите, я сама буду учить этих детей нашему языку и письму. Я умею это делать, вы же знаете.

– Я гляжу, браслет приглянулся дочке? – спросил Саид.

– Очень красив, такая тонкая работа. Я положу его в сундук, в свое приданое.

– Отец, разрешите ей заняться этим делом. Пусть от ее знаний будет польза, – сказала мать Фатимы, и остальные жены закивали головами. – Разве можно отказываться от такого добра?

Все с нетерпением ждали, что скажет отец. Саид молчал: ему не хотелось, чтоб дочь пребывала среди чужих юношей. Сама Фатима добавила:

– Я научу их читать Коран, и они станут мусульманами.

Услышав такое, отец громко захохотал:

– Они скорее примут смерть, чем станут мусульманами. Это упрямый народ.

– А что у них за вера?

– У них несколько богов, но есть самый главный. Они называют его Ормуздом – это как у нас Аллах, а остальных не помню. Поклоняются они солнцу, огню, земле и воде, и потому пачкать все это никоим образом нельзя. Даже труп в землю не закапывают, чтоб мертвечина не испортила почву. Какая глупость, разве такое возможно? Вон какая земля большая. Ничего с ней не будет.

Далее бывший наместник рассказал, как зороастрийцы оставляют тела умерших в дахме на съедение орлам и затем кости складывают на хранение в глиняные ящички. Такой обычай потряс всех, и присутствующие закачали головами, говоря:

– Надо же! Разве мыслимо такое?!

Фатима же молвила:

– Какие странные верования бывают у людей.

– Так что цените нашу веру, – заключил отец. – Ладно, дочка, обучай этих неверных по Корану, кто знает, а вдруг образумятся. В этом деле тебе поможет Абдулла, он владеет их языком. Только сильно не отвлекай его от дел, у него и без того много поручений.

И отец вручил дочери браслет. Женщины поздравили ее со столь ценным подарком. Зухра же смотрела на сестру с завистью.

Утром всех заложников собрали у стены под навесом. Этим делом занялся сам Саид вместе с Абдуллой. Рядом с ним стояла дочь. Девушка была в длинном темно-синем платье и розовом платке. Открытым оставался лишь овал юного лица. Юноши с интересом глядели на приятное, слегка смуглое личико с большими глазами и пухлыми губами. «Ее уста, словно персик», – отметил про себя Фаридун. «Это сияющая в ночи луна», – сказал в душе Шерзод.

– Вы хотели учителя арабского языка. Вот моя дочь Фатима, которая будет обучать вас. Она владеет и письмом, и чтением, весь Коран прочла. Должен сказать, ее дед был третьим халифом. Его звали праведный Усман. Именно он очистил священную книгу Коран от неверных и сомнительных сведений. И на то имел полное право, так как являлся верным другом пророка Мухаммеда – вечная хвала ему, мир над ним. Моя дочь Фатима получила знания от дедушки. Слушайтесь ее, если желаете говорить на нашем языке.

В душе юноши были довольны, что их будет обучать столь милая девушка, и они обменялись хитрыми взглядами. Фатима же смутилась: все с таким интересом смотрят на нее. Девушка опустила глаза, прижав книгу к груди.

После этого Саид ушел, а переводчик Абдулла остался. Волнуясь, Фатима свой урок начала так:

– Наше первое занятие будет посвящено арабским буквам.

И для наглядности она развесила на стене пять букв. Они были написаны углем на белой ткани, натянутой на рамку из тростника.

– Это первая буква арабского алфавита, – и она пальцем указала на нее. – Она именуется алифом. Далее идет «бэ», после него – «тэ». А вот эта называется «сэ» и последняя – «джим». Чтоб они осели в ваших головах, мы будем их дружно повторять по пять раз каждую. И уже затем станем заучивать слова, которые начинаются на эти буквы.

Так юноши стали овладевать чужим языком, занимаясь почти ежедневно. Занятия пришлись им по душе, потому что отгоняли тоскливые мысли о доме. Согдийцы верили, что рано или поздно они вернутся на родину. Об этом они не раз рассуждали между собой, собираясь под навесом. Это давало им силы, чтоб не впасть в уныние.

– Зачем нам сдался этот арабский, что делать с ним дома? – сказал один из заложников.

Исфандияр из Самарканда, сын купца, сразу возразил:

– Скоро этот язык станет нам нужен. Арабы захватили Иран, Сирию. Понимая их, мы сможем ездить туда с товарами.

– Он прав, – поддержал Фаридун. – теперь арабы стали богатым народом и нужно знать их язык, чтоб вести с ними торговые дела.

– Когда я приеду домой, то обо всем увиденном напишу книгу, – сказал Ардашер, сын Годара.

– Да, получится любопытная книга, но мы еще не видели их города, – молвил кто-то.

– Однако прежде нам следует выучить их язык, тогда наше гуляние по городу станет увлекательным.

Прошло четыре месяца, и заложники научились общаться на чужом языке, да и сама Фатима выучила множество персидских слов. С тех пор начальник рабов не стал приходить на занятия. По своей природе Фатима была любознательной и общительной девушкой, особенно если собеседник был из числа просвещенных людей. И после занятий Фатима иногда вела беседу со своими лучшими учениками – Фаридуном и Шерзодом. Остальные также не спешили в свои душные комнаты. Они задерживались под навесом: кто-то сидел на полу, а некоторые расхаживали по двору. Обычно беседы Фатимы с этими юношами были недолгими: девушка боялась нежелательных слухов, которые могли разнести жены отца и служанки. Всем юношам было приятно, что мусульманка из далекой страны проявляет живой интерес к их родному языку. И не только к языку. Фатима спрашивала об их городах, редких товарах, религии и обычаях. И с каждым днем уважение к ней росло, хоть она и была для них дочерью врага.

Спустя еще месяц юноши уже могли читать и строки из Корана, понимая их смысл.

Время от времени всех заложников охватывала мучительная тоска по родине. От тоски некоторые отказывались не только от занятий, но и от еды. Целыми днями они не вставали с постели, тяжело вздыхая и ворочаясь с одного бока на другой. Обычно возле них собирались остальные юноши, убеждая, что это пленение следует принимать, как странствие в далекие края. «Это забавное путешествие, – уверял Шерзод, – ведь ни один согдиец не оказывался так далеко от дома. Будет что рассказать на родине». Но утешительные речи не всегда помогали, поэтому на помощь приходили священные слова из Авесты. Частые молитвы во дворе перед светилом или при свечах в комнате давали им душевную силу. Но однажды, когда взоры юношей были обращены к солнцу, ворота распахнулись, и во двор въехали Саид с сыном и Абдуллой. Согдийцы не стали прерывать молитву, что очень не понравилось Саиду. И едва он сошел с седла, как раздался его хозяйский окрик:

– Нечего в моем доме разводить язычество! Хватит молиться.

И все юноши глянули в его сторону.

– Но это вера наших предков, – возразил Фаридун. – Мы не можем не молиться.

– Будет лучше, если вы откажетесь от своей глупой веры.

– Прошу, не унижайте религию великого Заратуштры. Мы же не отзываемся плохо о вашей вере, хотя она нам тоже не по душе.

– Ах ты подлец, как смеешь учить старших? Я выбью из вас этот согдийский дух. Дать ему тридцать плетей.

И два охранника кинулись к юноше. Они скрутили руки Фаридуну и вывели на середину двора. Далее с него сняли рубаху и повалили наземь. Как только ему связали ноги и руки, принялись с размаху бить плетью. Фаридун стонал, но не смел кричать, иначе какой же он наследник правителя Панча. Юноша стиснул зубы и сильно зажмурился, чтоб не было видно слез. Вскоре вся его спина была в крови.

Дети Саида наблюдали за этим из решетчатого окна. Фатима и Зухра прибежали из кухни, услышав во дворе шум. Фатима видела, как при каждом ударе тело Фаридуна содрогалось. От жалости к нему она кусала губы.

– За что они его? – спросила она у Зухры. Та пожала плечами, сказав:

– Должно быть, нагрубил нашему отцу. Вообще, эти пленники ведут себя слишком вольно. Ходят по двору в дорогих одеждах, с важным видом, словно они дети господ, а ведь они почти рабы.

У Фатимы на глазах выступили слезы, и она возразила сестре, вытирая их ладонью:

– Это не рабы, а заложники. Они умные юноши.

– Ты плачешь? Нашла о ком, – усмехнулась Зухра.

Все домашние знали, что отец бывает жесток даже к родным. Поэтому зрелище во дворе не сильно удивило их. Иногда слуги тоже получали плетью, не говоря уже о рабах на полях.

Последние удары Фаридун уже не чувствовал, перед его глазами все плыло. Он лишь услышал, как Саид сказал своим людям:

– Уведите его отсюда. Весь двор уже испачкал.

Стражники рывком поставили его на ноги, на которых тот еле стоял. Но все же гордый юноша не позволил своим палачам вести себя и оттолкнул их. Тогда друзья сами подхватили Фаридуна под руки и увели в дом.

УНИЖЕНИЕ

На следующий день Фатима изумилась, увидев Фаридуна на занятиях. Он сидел во втором ряду, с бледным лицом, держа на коленках доску для письма, а пальцы сжимали калам из камыша. В душе девушка обрадовалась. Ей хотелось улыбнуться ему, но мешал стыд.

После занятий, когда юноши стали расходиться, она остановила Фаридуна и, улыбнувшись ему, сказала:

– Я рада, что ты пришел на учебу. Как спина? Наверное, все еще болит?

– Да, жжет, не могу на ней спать.

– Наверное, ты держишь на меня обиду? Ведь это случилось из-за моего отца. Но когда тебя хлестали, я не могла сдержать слез.

Безжизненное лицо Фаридуна осветила слабая улыбка:

– Твоей вины здесь совсем нет.

– Отец бывает жесток, и мы тоже страдаем от его гнева. А ты смелый юноша – ни разу не вскрикнул.

Высокая похвала смутила юношу, и в ответ ему захотелось сказать милой девушке что-то нежное:

– А ты красивая, словно тюльпан.

– А что это?

– О, это очень красивый цветок с лепестками алого цвета, растет в горах. Описать словами его невозможно, лучше увидеть. Я нарисую для тебя тюльпан.

Эти слова обожгли девичье сердце. Хотелось сказать еще что-то приятное, но Фатима устыдилась своего порыва. Тем более каким бы он ни был приятным юношей, он прежде всего чужак, да еще «неверный».

И тут Фатима вспомнила. Она достала из кармана флакончик и протянула ему, сказав:

– Спрячь, это особое масло для лечения ран. Мне пора, быстрее поправляйся.

– У тебя доброе сердце.

Лицо Фатимы опять озарила улыбка. Идя к своей комнате, она чувствовала, как в ее груди зародилось что-то светлое, радостное. То же самое испытал и Фаридун. Он стоял на том же месте и провожал девушку глазами. Его лицо светилось. Уже у двери Фатима обернулась и хотела махнуть ему рукой, но сдержалась, ведь под навесом он был не один. Однако она успела заметить его пристальный взгляд, обращенный в ее сторону.

Перед сном все юноши помолились у свечи, каждый в своей комнате. Прежде чем лечь, Фаридун дал флакон Шерзоду и прошептал:

– Обмажь мои раны, только осторожно.

– Откуда у тебя эта мазь?

– Фатима дала, но она не желает, чтоб кто-нибудь узнал об этом.

– Тебе не кажется, что она стала нам хорошим другом? – зашептал Шерзод, осторожно нанося средство на раны.

– Да, мы ей по душе, потому что усердны в учебе. Смотри, как она сама быстро освоила наш язык и уже читает согдийские книги.

– Нам нужно быть осторожными: у арабов девушки не могут дружить с юношами – это нанесет вред Фатиме. Да и наш мактаб* могут закрыть.

– Верно говоришь. Нашу дружбу мы будем хранить втайне.

В эту ночь Фатима заснула с трудом: думы о юноше не давали покоя.

А на следующее занятие Фатима явилась в новом платье. И ко всему вела себя необычно, постоянно улыбалась и много говорила. Фатима призналась юношам, что согдийские рассказы показались ей очень интересными, а главное, поучительными.

– Ваши исторические рассказы очень красивы. Особенно тронула история про персидскую царицу Зарину. Пусть это останется между нами, но согдийские юноши намного интереснее, чем наши.

Услышать такое среди врагов, вдали от родины, когда уже более полугода прошло с тех пор, как они покинули родные места, было высокой наградой.

Когда урок закончился, Фаридун и Шерзод подошли к Фатиме и вручили ей священную Авесту.

– Мы хотим, чтоб ты больше знала о нашей вере. Прочти, и ты увидишь, как много в ней разумных мыслей, – сказал Фаридун.

– Но я мусульманка и боюсь, что такая книга может поколебать мою веру в Аллаха.

Шерзод стал ее успокаивать:

– Не стоит этого опасаться. К примеру, вот мы читаем ваш Коран, но при этом остаемся верными своей религии. Нам лучше смерть принять, чем отказаться от нее. У нас в Согде живут люди разных верований: христиане, иудеи, буддисты, и никто никому не мешает.

– Тогда я возьму книгу. Но будет лучше, если об этом никто не узнает, а то беды не миновать. Скажите мне, а Коран вам понравился?

– Там многое непонятно, – признался Фаридун.

– Это оттого, что вы не знаете историю рождения ислама. Мой дедушка был всегда рядом с пророком Мухаммедом, и он многое рассказал мне. Хотя, признаться, и мне самой не все понятно.

Тут она вспомнила о Фаридуне:

– Как твоя спина?

– Мазь помогла, спасибо.

– Меня это очень радует. Если желаете, у меня есть книги арабских поэтов. Они из библиотеки дедушки.

– Сейчас у нас много свободного времени, и кроме Корана хочется почитать что-то еще.

– С вами приятно беседовать. Но мне пора – сегодня на кухне много работы: завтра к нам придут гости. Скорее всего, в этот день занятий не будет и вас не пустят во двор.

Так и случилось. В тот день охране было велено не выпускать заложников из дома без особой нужды. До полудня шли приготовления, и часть двора слуги покрыли войлоком и расстелили длинные дастарханы, по краям которых наложили толстые одеяла. В эти осенние дни жары уже не было, и можно было сидеть под открытым небом. В дальнем углу двора установили два огромных котла, где варилось мясо. За всеми этими приготовлениями заложники наблюдали из окна.

– Что у них за торжество? – спросил Фарход.

– Саид собирается женить сына, а это у них вроде помолвки. Придет много гостей со стороны невесты.

В середине дня начали стекаться гости. У ворот, выстроившись в ряд, их встречали родня и соседи Саида. Мужчин в легких нарядных халатах сажали во дворе, а самых почетных – на ковры. Они снимали обувь и усаживались на длинные одеяла. Женщин было мало – с закрытыми лицами они вошли через дверцу прямо в дом.

Вскоре во дворе стало шумно: отовсюду раздавались громкие голоса, шутки, смех. Немного понаблюдав за пиром, заложники отошли от окна. Такое торжество им показалось скучным. То ли дело у согдийцев, когда вся семья за одним дастарханом, когда под веселую музыку можно потанцевать.

Юноши сидели в душных комнатах: кто-то неторопливо в который раз вспоминал о своей жизни в Бухаре, кто-то читал, склонившись над книгой, а кто-то играл на полу в кости. Неожиданно появился Абдулла и сказал:

– Все одевайтесь, в свои самые нарядные одежды и выходите во двор. Там вас ждут.

Изумленные юноши переглянулись. Фаридун отложил книгу и спросил:

– А зачем мы понадобились?

– Узнаете, – ответил Абдулла.

– Кажется, нас приглашают за дастархан, – сказал Шерзод и добавил. – все-таки мы дети из благородных семей.

И юноши оделись в шелковые цветастые платья, стянув свои талии золотыми поясами и повесив кинжалы. Все надели шапки с драгоценными камнями. Кто-то бросил на плечо блестящую накидку, а кто-то просто обвязал голову золотистой лентой.

В окружении пяти стражников юношей вывели в центр двора. Гости сразу притихли и уставились на них, как на нечто диковинное.

– Ну, как они вам? – сидя среди гостей, громко произнес Саид, широко улыбаясь.

И гости разом закивали, что-то говоря между собой. При этом их глаза были полны удивления. И тогда юношам стало ясно, зачем их привели сюда. Это своего рода смотрины. Заложников разглядывали, точно рабов на рынке или как забавных зверей. Так Саид решил унизить согдийцев, зная их гордый нрав. Всех юношей охватило негодование, и Фаридун воскликнул:

– Я не позволю унижать нас! Друзья, уйдем отсюда!

Не успели они сделать и шага, как охрана обнажила свои мечи.

Все гости рассмеялись. И кто-то крикнул:

– Смотри, какие эти «неверные» гордецы!

– Да, они такие, – подтвердил Саид. – Я намучался с ними в Согде. Ну-ка глянем: пойдут ли они против мечей. Не идут! Где же ваша гордость и смелость?

И среди гостей снова прошелся смешок.

– Смотрите, как они вырядились-то, будто цари, которых сейчас усадят на самое почетное место, – воскликнул кто-то.

И опять разнесся грубый смех. Лишь седоволосые старцы воздержались от такого веселья.

Услышав громкий смех, Фатима с подносом застыла у окна – на втором этаже она обслуживала женщин. От жалости к своим ученикам ее глаза наполнились слезами. Больно и обидно было смотреть на них. В чем их вина? Мало того что этих юношей разлучили с родителями, так еще и надсмехаются над ними. «Почему мой отец и его гости такие жестокие? – возмутилась в душе девушка. – какие они после этого мусульмане, ведь ислам учит нас добру и милосердию. Они позорят нашу веру». Среди гостей Фатима разглядела своего дядю, муллу мечети. Неужели и он – бессердечный? Нет, дядя сидел, склонив голову, будто ему было стыдно за всех. Фатима уважала его как истинного мусульманина. И тут она вспомнила слова своего деда, халифа: «Ислам – религия новая, и пройдет немало лет, пока наш народ станет воистину мусульманами, когда в их душах поселятся милосердие и доброта».

– Фатима, что застыла? – одернула ее мать. – Гости ждут еды, неси скорее.

С бледным лицом дочь занесла поднос в длинную комнату, и женщины взяли у нее косы* с мясным бульоном.

Мать Фатимы подошла к окну и глянула вниз, где увидала согдийских юношей. Тогда она поняла состояние дочери: все-таки это были ее ученики.

Заложников держали во дворе еще некоторое время, пока гостям не надоело это зрелище. Тогда Саид подал знак рукой, и Абдулла увел юношей обратно.

В комнаты они вернулись совсем раздавленными и весь оставшийся день провели в молчании.

ВЛЮБЛЕННЫЕ

На следующий день, когда Фатима пришла на занятие, она была весьма удивлена. Под навесом оказался лишь Фаридун. Он сидел на кошме и пребывал в раздумьях.

– А где остальные ребята? – вырвалось у нее. – Что стряслось?

И Фаридун рассказал о вчерашнем унижении.

– У них пропала охота учить арабский – язык своих врагов.

– Мне жаль вас и невыносимо стыдно за отца. Но моей вины тут нет.

– Ты совсем другая. Однако у моих друзей большая обида. Я пытался их переубедить, но не смог. Я пришел сюда из-за тебя. Мои близкие друзья, Шерзод и Исфандияр, просили передать, что они не думают о тебе плохо.

После короткого раздумья Фатима сказала:

– Подожди меня здесь, сейчас я приду.

Она спешно зашагала в дом и так же быстро вернулась, неся в руках золотой браслет.

– Если твои друзья не желают учиться, то забери это.

– Я не возьму его. Ты уже многому научила нас. Он твой.

– Нет, я не довела дело до конца. Забери его и отдай ребятам.

– В таком случае я хочу сказать, что это мой браслет. Я его хозяин. И потому я дарю его тебе. Если не возьмешь, то сильно обидишь меня.

– Спасибо, это очаровательная вещица, – улыбнулась она. – Такая тонкая работа, такие чистые камни. Признаться, в первые дни меня злило, что согдийские мужчины носят браслеты и цепочки. Для нас это женские украшения. А теперь привыкла. И даже нравится.

– Мы любим все красивое. Тебя может удивить, но наши мужчины из числа тюрков носят длинные волосы и серьги.

– Это забавно, – лицо девушки приняло лукавое выражение. – Но если б ты носил косу, я все равно не смогла бы првыкнуть.

– А что касается наших ребят, ты не переживай, я поговорю с ними. Пусть сначала они остынут.

Прошла неделя, и большая часть заложников вернулась к учебе. Все стало, как прежде. У Фатимы от радости светилось лицо. Давать людям знания – в этом она видела свое предназначение.

После урока, как обычно, к ней подошли Фаридун и Шерзод.

Фатима выразила Фаридину слова благодарности, сказав:

– Сегодня пришло еще больше.

– В этом деле мне помогли Шерзод и Исфандияр.

– Должна сказать, эти занятия были полезны и для меня. Я научилась у вас персидскому языку и прочла интересные книги. У вас богатая литература, и это помогло мне мыслить шире. Если у вас имеются какие-нибудь пожелания, то скажи, я исполню. Может быть, сладости принести? Ведь вас этим не балуют…

– Я люблю конфеты, – ответил Фаридун. – А знаешь, в нашей стране готовят десять видов сладостей. В основном из муки и сладкого сиропа с добавлением всяких орешков. Это так вкусно! Ты не обижайся, но я не могу принять у тебя сладости, ведь нас много и на всех не хватит.

– Вернувшись на родину, мы вдоволь наедимся сладостей, – сказал Шерзод. – Фатима, у нас к тебе будет другая просьба. Выясни, зачем твой отец держит нас здесь. Мы должны знать, что нас ждет впереди. Ты сможешь это узнать?

Лицо Фатимы стало серьезным. Девушка оказалась в замешательстве. И все же она согласилась помочь им. Однако Фаридун предостерег ее:

– Если это представляет для тебя угрозу – не узнавай.

– Опасности я не вижу.

В тот же вечер, за ужином в кругу семьи, Фатима спросила у отца прямо:

– Отец, скажите, что вы собираетесь делать с этими заложниками?

Такой вопрос сильно удивил Саида. И брови его нахмурились:

– Зачем девочке знать о родительских делах? А может, ты это делаешь для заложников? Мне поведали, что с некоторыми из них ты ведешь долгие беседы.

Фатима испугалась и потупила глаза. Она не знала, как ответить, но и лгать не хотелось.

– Отец, в самом деле, зачем эти «неверные» живут в нашем дворе? – спросил брат Фатимы. – Они тут уже больше года. И ведут себя так надменно, будто в своем доме. Они совсем не чувствуют себя пленниками.

Саид задумался, стоит ли говорить о своих намерениях.

– Ладно, скажу: в самом начале я думал использовать их для нового похода на Мавераннахр, однако халиф испортил мои великие замыслы. И тогда я решил: продам-ка я своих заложников новому наместнику Хорасана, который отправится в поход на Согду. Для него мои пленники окажутся просто бесценным сокровищем. С их помощью Согду он возьмет без всякого боя. Скоро начнется лето, и я уверен, он двинется туда в поход. Недолго осталось их терпеть. Эти юноши мне самому надоели: пользы от них никакой, только проедают мои деньги. А ты, дочка, будь с ними осторожна. Они хоть не обладают хитростью, но все же сообразительны.

– Отец, а что за богатый чужеземец приходил к тебе три месяца назад? – спросил сын. – Его еще не пустили в дом, и ты говорил с ним на улице. Абдулла переводил его речь.

– Это богатый купец из Самарканда, его имя Джамшид. Он прибыл в Багдад с караваном и оттуда явился сюда. Купец говорил со мной от имени дихкан Согды и предлагал немалые деньги. Я сразу отказал ему, потому что новый наместник Хорасана даст за них намного больше. Этот Джамшид еще хотел увидеться с заложниками, но я не позволил. Мои люди хотели прогнать его прочь, тогда он стал настаивать, говоря, что среди них его сын. Тогда я сказал ему, что готов продать его сына. Но тот отказался. Я знал, что его ответ будет таким.

– А почему? – спросил сын Саида.

– Такие они честные, да и дихканы осудят его, мол, бросил остальных детей…

* * *

Уже вторую ночь Фаридуну не спалось. Мысли о Фатиме не давали покоя. Милый облик девушки витал перед его взором в темной комнате, где спали его друзья.

Он открыл глаза: сквозь решетчатые окошки бил лунный свет. Влюбленный юноша тяжело вздохнул. С каждым днем его все сильнее тянуло к ней. На занятиях юноша не сводил с девушки глаз. Когда Фатима замечала это, ее охватывал трепет. Она уже старалась не глядеть в его сторону, иначе не могла сосредоточиться на занятиях. Прежде она не испытывала столь сильное и прекрасное чувство.

Лежа в комнате, Фаридун вдруг понял, что его посетила любовь. Об этом он не раз читал, а также знал от старших братьев и молодых дядь. Согдийцы высоко ценили любовь, женщин и о чувствах говорили без утайки.

В эти минуты во сне застонал Шерзод. Фаридун толкнул друга в плечо и разбудил его.

– Что стряслось? – спросонья произнес тот.

– Кажется, тебе приснился дурной сон – вот и разбудил, – тихо молвил Фаридун.

– Я видел кошмар: меня вели на казнь. Я опустил голову на плаху, а палач пытался отрубить мне голову – и все мимо. При каждом взмахе топора я вскрикивал. А ты почему не спишь?

– Не спится. Кажется, я влюблен в дочь Саида. И ничего не могу с собой поделать.

На это Шерзод тихо засмеялся.

– Что в этом смешного?

– Дело в том, что у меня к Фатиме те же чувства.

Фаридун был поражен этим признанием. После некоторого молчания он спросил:

– Ты уже признался ей?

– Еще нет. Как нам быть в этом деле? Не желаю, чтоб из-за этого пострадала наша дружба.

– Пусть она сама выбирает.

– Это верный совет. А теперь признайся, чем эта девушка тронула твое сердце?

– Прежде всего умом и только потом своей красотой. Ты заметил, какие у нее большие, живые глаза?

– А еще она нежна, – добавил друг. – А какая у нее талия. Ей бы платья наших женщин, от нее глаз было бы не оторвать.

– Согласен, у здешних женщин скучные наряды. Все широкое, будто в мешок вырядили. То ли дело у согдиек: узкие платья подчеркивают все достоинства фигуры.

– Здесь мужья не позволяют своим женам быть красивыми. Взять для примера жен Саида. Разве их сравнить с нашими? Но Фатима – совсем другое дело, она похожа на наших девушек.

– До сих пор не могу привыкнуть, что здесь женщины прячут свои лица. Словно это какое-то греховное место. Совсем безумный обычай. То ли дело у нас – каждая старается показать свою красоту, дарованную нашим Творцом.

Затем юноши замолчали и мечтательно посмотрели на луну в окне. Потом Фаридун предложил:

– Мы должны написать ей письма, в которых расскажем о своих чувствах. И пусть она сама решит, кто ей по душе.

Шерзод согласился.

Утром, как только они позавтракали и слуги убрали посуду, два влюбленных друга уединились и принялись за письма. Остальные юноши ждали, когда явится их учительница.

Когда под навесом показалась Фатима, Фаридун и Шерзод обменялись взглядами, и их губы тронула улыбка.

– Успел написать? – спросил Шерзод у друга, и тот кивнул головой. – А я нет, допишу на занятии.

– Мой друг, если можешь, то уступи ее мне, – молвил Фаридун. – Мои чувства к ней сильнее, чем твои.

Но Шерзод отказался.

Когда все расселись по местам, Фатима одарила Фаридуна улыбкой. Юноша ответил тем же, и сердце его забилось сильнее. Шерзод не мог не заметить этого, ведь он не сводил с нее глаз. Да и сидели они рядом. Ему все стало ясно. И он разом сник.

Лишь к концу урока Шерзод овладел собой и смирился с судьбой. Ему оставалось лишь одно: он вынул письмо из книги, смял в комок и спрятал в кармане.

Едва закончилось занятие, Шерзод первым ушел в комнату. Фаридун, недоумевая, проводил его взглядом. Почему он не передал свое письмо? Вскоре он понял: друг отказался в его пользу. Без сомнений, Шерзод заметил, как они улыбались друг другу. И ему стало жаль друга.

Влюбленные общались недолго. Фатима боялась, что женщины из гарема отца могут подглядывать за ней. Две его жены явно недолюбливали девушку из-за ее учености. Мать Фатимы всегда оправдывалась перед ними, говоря, что в этом нет вины дочери, того хотел ее дед. И как-то она напомнила им, что некоторые жены пророка тоже обладали знаниями, к примеру, досточтимая Айша. И после этого жены Саида стали помалкивать.

Хотя беседы влюбленных были краткими, но они делали их счастливыми. Прощаясь, юноша вручил девушке книгу. Фатима раскрыла ее и удивилась:

– Я уже читала ее.

– Я знаю, но внутри найдешь кое-что другое.

Она сразу догадалась: там для нее послание. От волнения смуглое личико Фатимы подернуло румянцем, ведь в ее жизни такое случилось впервые.

Фаридун вернулся в комнату и сел рядом с другом, который что-то рисовал на куске белой ткани, растянув ее на доске. Это оказался замок в окружении сада. Рисунок был неважный.

– Что это за дворец?

– Это наш дом в Рамитане.

– Почему ты не отдал свое письмо? – спросил Фаридун.

– Я видел, как у Фатимы загорелись глаза при виде тебя.

– Ты на меня не держишь обиду?

Продолжая водить угольком по материи, он вяло ответил:

– Нет. Твоей вины здесь нет.

– Тогда я спокоен. Я отдал ей свое письмо, как ты думаешь, что она ответит?

– Не знаю. Но ты не забывай, что для них мы чужаки, «неверные».

– Я так взволнован, что не могу ни о чем другом думать.

Какое-то время они молчали. Неожиданно Шерзод спросил:

– А ты подумал, что будет с ней, когда мы уедем отсюда? Скоро арабы отправятся в поход на Согду и заберут нас с собой.

– Я буду просить своего отца, чтоб он выкупил ее у Саида. Говорят, арабы охотно отдают своих дочерей за большой калым.

– За «неверного» Саид свою дочь не отдаст.

– Если он откажется, то я вернусь в Медину и выкраду ее.

– Я вижу, у тебя серьезные намерения. И все же это несбыточные мечты. А ты подумал, как ты увезешь ее из халифата, ведь ее отец-влиятельный человек? Да вас поймают в тот же день и обоих сурово накажут.

– Я что-нибудь придумаю. Главное, иметь достаточно денег, и тогда можно будет подкупить любого. Хоть мусульманская вера призывает к честности, но обмана тут хватает, даже среди высоких сановников. Об этом говорила сама Фатима, ты же помнишь.

– Хотя Фатима любит тебя, но может отказаться от тебя из-за веры.

– Она не такая. Ее вера в ислам разумная, потому что она просвещенный человек.

На следующий день после занятий Фатима вернула книгу Фаридуну, ни словом не обмолвившись о письме. У юноши забилось сердце: ответила ли она ему? Как обычно, они недолго беседовали, и затем Фаридун с книгой в руках устремился в свою комнату. Там он оказался один, чему очень обрадовался. Усевшись в угол, юноша принялся листать страницы книги, пока не наткнулся на письмо. Сердце в груди застучало еще сильнее. Письмо было написано на персидском – попадись оно в чужие руки, никто не смог бы его прочесть.

«Мой друг Фаридун!

Ты не представляешь, каких трудов мне стоило взяться за это письмо. И причина тому – наши обычаи. У мусульман они более строгие, чем у вас. Пишу, а в душе – и страх, и радость. Твои слова о любви тронули меня до глубины души. Они оказались так сладки, что я чуть не лишилась чувств. В письме ты спросил: чувствует ли мое сердце к тебе то же самое? Стыдно признаться, но в моей душе пылает огонь любви. Я тороплю наступление утра, чтоб мы вновь могли свидеться на занятиях. И я опять могла бы любоваться тобой. Отныне все мои помыслы посвящены тебе, хотя порой я ругаю себя, говоря: так нельзя, твое поведение неразумно, потому что этот юноша другой веры, и моя родня не примет его. И страшно подумать о том, если об этом вдруг узнает отец…

Я не понимаю, что со мной творится. Я так слаба перед своими чувствами. С тобой мне хорошо: ты понимаешь мои мысли, чувства. И оттого нам интересно общаться.

С самого начала твой облик и нрав тронули мое сердце, а узнав тебя получше, я прониклась к тебе еще больше.

До свидания, мой друг, береги себя, бойся моего отца, и прошу: более не перечь ему».

Едва Фаридун спрятал листок во внутренний карман, как вошел Шерзод. Он глянул на сияющего друга и сразу все понял.

– Она ответила на мое письмо, – сообщил Фаридун, еле сдерживая радость.

– По твоему лицу я уже догадываюсь, какой ответ ты получил, – улыбнулся Шерзод. – покажешь?

Фаридун протянул письмо другу, который бережно развернул его и стал читать. Затем он сказал:

– Как она красиво написала… Но впереди вас ждут тяжелые испытания.

– Я знаю и готов к этому. Однако прежде мы должны вернуться на родину, в Согду.

– Я тоже хочу домой. Каждый день вижу во сне Бухару, родной Рамитан. Но еще больше скучаю по маме, отцу, братишкам и сестрам. Всех обнял бы, расцеловал.

– Перестань, – неожиданно прервал его Фаридун. – иначе от тоски по дому мне станет плохо.

– Хорошо, что мы взяли с собой священную Авесту, которая согревает наши души и спасает от отчаяния.

– Да, еще Фатиму нужно благодарить за то, что скрашивает нашу жизнь.

ОБРЯД

С каждым разом письма Фатимы становились все смелее и длиннее, о своих чувствах она уже писала открыто. Фаридун перечитывал их по многу раз, вдыхая нежный аромат, исходящий от шелка, на котором были написаны строки. Читая трогательные слова, Фаридун строил планы о том, как увезти свою любимую из Аравии.

Минуло три месяца с того момента, как Фатима узнала, что горячо любима пленником. И как-то раз за ужином старшая из жен стала рассказывать Саиду, что она видела, как один из заложников заигрывает с Фатимой, подолгу с ней беседуя.

– Какая дерзость так вести себя рабу, – взмутилась она. – Кто знает, о чем они говорят между собой? И до греха такая связь довести может.

После сказанных слов в комнате воцарилась тишина: Фатима сидела с опущенной головой, а испуганные взоры домочадцев были обращены на отца семейства. Он перестал жевать, его лицо помрачнело, а единственный глаз метал молнии.

– Что у тебя с ним? – наконец вскричал Саид, обращаясь к Фатиме.

Дочь побледнела и с трудом вымолвила:

– Ничего. Мы просто говорили о прочитанных книгах… о Коране.

Упоминание святой книги немного смягчило его гнев. И он произнес:

– Хватит, тебе больше не нужно учить заложников: ты отработала их золото.

– Как скажете, отец. Они уже могут читать Коран, но… пока не весь.

– Им и этого достаточно, – оборвал ее Саид. – Как были они «неверными», так ими и останутся. Я это понял еще в Бухаре, когда вел с ними войну. С другими народами было проще: легко сдавались и принимали ислам. Но эти тверды в своем язычестве.

– Хорошо, отец, завтра же я извещу их о завершении учебы, – почти шепотом сказала Фатима. Девушка уже не могла есть, хотя отец ничего и не узнал, но теперь ее стало тревожить другое. Без уроков она не сможет видеться с возлюбленным. С Фаридуном Фатима была так счастлива. А теперь все рухнуло. Он обещал увести ее в рай, в свою сказочную страну Согдиану. Как же быть? Неужели это конец?

Ее взгляд застыл в одной точке, а когда девушка очнулась от своих грустных мыслей, то увидела косой взгляд доносчицы. «О Аллах, даже сейчас она продолжает следить за мной, – думала про себя Фатима. – А может, она заметила, как мы обменивались письмами? Нет, это невозможно, ведь послания были спрятаны в книгах. Будь ты проклята, – кляла ее в душе Фатима. – Лучше бы смотрела за собой: ходит по дому вечно грязная, даже сейчас на ее платье огромное масляное пятно. Что отец нашел в ней? Большегрудая, будто дойная корова, да и рот огромный, чуть ли не до ушей».

Наутро Фаридун, увидев Фатиму, сразу понял: случилось что-то недоброе. Лицо девушки было бледным, глаза – безжизненными. Когда все расселись, она сухо объявила, что это их последнее занятие, такова воля ее родителя.

Все юноши недовольно зашумели. Фаридун не мог поверить услышанному. А Фатима продолжала:

– Мне самой грустно, но… самое главное, вы уже умеете читать и писать по-арабски. Это поможет вам в жизни. Хочу признаться, мне было приятно вас учить, вы оказались прилежными учениками. И еще я благодарна вам за то, что обучили меня своему языку. Я смогла прочесть ваши книги, из которых узнала много интересного о ваших царях, пророке Заратуштре, прочла много рассказов о смысле жизни, познакомилась с вашей поэзией. Вы тоже стали для меня учителями.

– Зато ты скрасила нашу жизнь, – сказал кто-то.

– Надеюсь, скоро вы окажитесь дома. Я очень этого желаю. Жаль, что такие юноши, как вы, у нас встречаются крайне редко. Вы начитанны, умны, благородны… А сейчас я проведу последний урок, на котором мы прочтем отрывок из Корана и затем переведем его. Фарход начнет, а продолжит Рустам.

Весть о завершении занятий так поразила Фаридуна, что во время урока его голова была словно в тумане с одной лишь пульсирующей мыслью: «Как мы теперь будем видеться? Неужели нашим встречам пришел конец?» Он сидел, печально склонив голову. Шерзод, бросая время от времени взгляды на друга, понимал, что происходило у того в душе. Он молча обнял его за плечо, а тот даже не заметил этого дружеского участия.

Иногда Фаридун поднимал голову и встречался взглядом с Фатимой. Глаза обоих были полны невыразимой грусти.

Когда завершился урок, все встали. Каждый подходил к Фатиме со словами благодарности. В ответ она слегка кивала, приложив руку к сердцу. Последними были Шерзод и Фаридун. Когда влюбленные остались наедине, юноша с уверенностью сказал Фатиме:

– Я решил: теперь мы будем видеться по ночам.

– Но где? Во дворе стражники.

– Они сидят у ворот и ночью всегда спят. А мы можем встречаться вон за тем сараем. Там нас не заметят.

– Мне страшно! Если нас кто-нибудь увидит, тотчас передаст все отцу, и тогда…

– Скажи, может быть, твои чувства ко мне ослабли? Не скрывай.

– Не обижай меня такими словами. Я живу только тобой.

– Прости, милая, но другого пути у нас нет.

– Пойми, как всякой девушке, мне страшно, а еще стыдно за то, что приходится обманывать родителей.

– Что же тогда делать? – в отчаяньи прошептал Фаридун.

Фатима на мгновение отвела глаза от любимого и кивнула:

– Хорошо, я приду туда этой ночью.

– Только будь осторожна, смотри по сторонам.

– Хорошо. Мне пора, потому что одна из жен отца следит за мной. Возьми незаметно письмо из моей книги. – Девушка будто нечаянно раскрыла Коран.

Юноша взял письмо, и на этом они расстались.

Уже в своей комнате Фаридун рассказал Шерзоду о своем замысле.

– Я помогу тебе, – поддержал его друг. – но смотри, это опасно, особенно рискует девушка.

В ту ночь луна была неполной. Фаридун глянул через решетку окошка и обрадовался – сарай стоял в кромешной тьме. Он толкнул в бок друга, прошептав: «Пора». Шерзод тут же поднялся с постели и достал из-под одеяла веревку. Он еще с вечера приготовил ее, связав воедино длинные лоскуты от старой одежды. Далее Фаридун бесшумно снял деревянную узорчатую решетку и бросил в окно конец веревки, другой же крепко держал в руках Шерзод.

– Ты точно удержишь меня? – засомневался было Фаридун.

– Верь, у меня достаточно сил.

Внезапно в комнате кто-то забормотал. Оба застыли на месте и обернулись – это Хуршид заговорил во сне. Через полминуты Фаридун уже стоял на земле. Он осторожно посмотрел за угол и увидел, вернее услышал храпящих стражников: двое сидели у входа в дом заложников, еще двое прислонились к главным воротам.

Прижимаясь к забору, Фаридун дошел до длинного сарая и свернул за угол. Со двора их никто не мог заметить.

В это время Фатима также готовилась к встрече. Прежде чем выйти во двор, она глянула вниз, где дремали стражники. Девичье сердце забилось с невероятной силой, а ноги стали ватными. Фатима приложила руку к груди, пытаясь успокоить себя. Мгновение спустя она уже шла по двору к сараю, озираясь вокруг.

– Ты пришла! Какое счастье опять быть вместе.

– Ты не представляешь, каких сил стоило мне, мусульманке, прийти сюда. Наши женщины не столь свободны, как ваши.

– Я ценю твою смелость. Это говорит о силе твоей любви.

В первое свидание, словно вольные птицы, они не могли наговориться, любуясь друг другом. Но едва Фаридун коснулся ее руки, как девушка вмиг одернула ее. Она еще стыдилась своих чувств.

– Мне надо идти, – сказала Фатима некоторое время спустя.

– Отныне я буду жить лишь мыслью о новой встрече, – прошептал юноша.

– Я тоже, – улыбнулась Фатима.

Фатима вошла в дом, и Фаридун облегченно вздохнул. Затем он по веревке влез в окно. Его лицо сияло от счастья.

– Ну, как прошло свидание? – с нетерпением в голосе спросил Шерзод, все это время ждавший своего друга.

В ответ Фаридун крепко обнял его, а когда они легли на свои места, Фаридун во всех подробностях поведал о встрече с любимой.

Влюбленные стали видеться два раза в неделю. Лучшего места, чем за сараем, им было не найти. Минуло еще какое-то время, пока Фатима позволила Фаридуну держать ее за руку. Они сидели на каменном выступе и, мечтательно глядя на звездное небо, подолгу говорили обо всем на свете, перескакивая с арабского языка на персидский.

Как-то раз Фаридун попросил у Фатимы шерстяные нитки разных цветов, объяснив просьбу тем, что заложники желают совершить обряд седре-пуши – посвящение в религию пророка Заратуштры. Самому младшему из них – Авлоду – нынче исполнилось пятнадцать, и по обычаю он должен пройти этот обряд.

– А зачем нитки?

– Мы сплетем 72 нитки и сделаем из них пояс кушти. Каждый зороастриец должен его иметь.

– В следующий раз я принесу. У меня много всяких ниток, но почему 72?

– Во время литургии мы читаем 72 ясны из священной Авесты. Еще просьба. Из хлопковой ткани нужно сшить Авлоду белую рубашку с большим карманом спереди для «заслуг».

– Карман «заслуг»? – улыбнулась Фатима, которую развеселили эти слова.

– Эти заслуги будут сопровождать его и после смерти. А белизна рубашки, ее чистота должны отпугивать злые силы, которые всячески хотят сбить нас с праведного пути.

– Интересно. Хотелось бы увидеть этот обряд.

– Мне жаль, но это невозможно: иноверцы не могут присутствовать на нем. Иначе обряд теряет силу.

– Скажите Авлоду, что я сошью ему рубаху из лучшего ситца.

Три дня спустя глубокой ночью в комнате Фаридуна и в коридоре заложники собрались на обряд седре-пуши. Настал день, когда юный согдиец должен стать равным членом общины – истинным зороастрийцем. Все общались шепотом, а двое юношей в начале коридора поглядывали за дремавшими у входа охранниками.

Авлод стоял в плотном окружении друзей. Шерзод держал светильник – символ священного огня. Друзья велели Фаридуну исполнить роль мобеда. Он был смущен, и голос его слегка дрожал:

– Авлод, прежде чем ты станешь одним из нас, я хочу спросить: готов ли ты принять великую веру Заратуштры?

– Я готов принять ее душою и разумом и хранить верность до конца своих дней.

– Тогда отвечай на мои вопросы, – и Фаридун, облаченный в белую накидку до земли, раскрыл книгу с заветами пророка Заратуштры. – Скажи, кто ты есть? Кому ты принадлежишь? Из какого рода и племени? Каковы твой роль и долг на земле? Отвечай!

От волнения на лбу у Авлода выступили капельки пота, хотя ответы были ему знакомы.

– Я пришел из невидимого мира. Я был сотворен, а не существовал вечно. Я принадлежу верховному богу Ормузду, а не Ахриману. Я принадлежу добрым богам, а не демонам-нечестивцам. Свой род и племя я веду от Гайомарда*, моя мать – Спендармат*, а отец – создатель всего Ормузд.

Фаридун задал Авлоду еще десять вопросов и опять получил верные ответы. Последний был таков:

– Сколько путей ведут к спасению?

– Единственно верный путь для зороастрийца – добрые мысли, добрые слова и добрые дела.

– У меня все. Хочет ли еще кто-нибудь задать вопрос? – обратился Фаридун ко всем, и Фарход спросил:

– Тебе должно быть известно, что существует путь злых мыслей, злых слов и злых дел – и все это от злого духа Ахримана. Насколько ты силен, чтоб не оказаться в его воле, воле темных сил?

Авлод повернулся к нему:

– Я объявляю, что принял добрую религию и что не усомнюсь в ней ни ради утешения, ни ради приятной жизни, ни ради долгой жизни, если даже узнаю, что мое сознание должно расстаться с телом.

Таков был его последний ответ. Далее Фаридун вновь заговорил:

– Мы все видим: разумом ты уже готов и потому продолжим обряд седре-пуши. Теперь мы ждем от тебя молитву Фраваран.

На одном дыхании Авлод прочел ее и завершил словами: «Исповедую веру маздаяснийскую*, которая прекращает распри, опускает оружие и провозглашает самопожертвование. Вера Заратуштры – самая верная, прекрасная, наилучшая. Все благое от великого Ахуры Мазды!»

Наступил самый волнительный миг. Друзья помогли Авлоду надеть священную рубашку – седре. Затем Фаридун трижды обернул цветной пояс кушти вокруг его тела, связав дважды спереди.

После Фаридун объявил, стараясь не повышать голоса:

– Этот священный кушти будет защищать тебя от темных сил Ахримана. Отныне Авлод стал членом общины детей Заратуштры. Друзья, поздравьте его, – он положил руку на плечо юноши и поцеловал в лоб. Авлод сделал то же самое.

Со счастливыми лицами друзья кинулись поздравлять его. Вдали от родины символы их веры приобрели для них высочайший смысл. Религия и обычаи стали единственным утешением.

РАБЫ

С приходом лета у заложников появилась надежда, что скоро они окажутся дома. Обычно в эту пору арабы совершали свои грабительские походы, чтоб до начала холодов успеть вернуться домой. И вскоре весь город уже знал, что новый наместник Хорасана готовится к войне против согдийцев. Услышав эту новость, Саид радостно воскликнул: «Слава Аллаху! Вот я и дождался этого дня! Наконец-то я продам свой товар, и с большой выгодой». Так как ставка наместника располагалась в Мерве, он послал туда гонца с письмом. В нем Саид предлагал ему согдийских заложников по «золотой» цене. И далее разъяснил причину столь высокого запроса.

Из Мерва гонец воротился через полмесяца.

– Заждался я тебя, – радушно встретив гостя, заговорил Саид. Он усадил его напротив себя и протянул чай. – Давай рассказывай, где письмо?

– Когда я добрался туда, то оказалось, что наместник на охоте. Пришлось ждать его целых шесть дней, – и после он отдал хозяину письмо, свернутое в рулон и повязанное зеленой лентой.

Саид тут же развернул его. Письмо с печатью оказалось коротким. Оно гласило: «Почтенный друг, я желаю известить тебя, что поход на Мавераннахр отложен. Враги нашего халифа, желая занять его место, захватили ряд городов. Отныне все силы будут брошены на подавление мятежа, и потому о войне с Согдой лучше забыть. Будем молить Аллаха, чтобы эти смутьяны не овладели всем халифатом».

Эта весть так разозлила Саида, что он воскликнул:

– Будь прокляты эти мятежники! Не могли потерпеть хотя бы год. Что мне делать с этими заложниками, ведь я затратил на них немалые деньги?

– Может, эта смута закончится быстро?

– Нет, это надолго. Такое уже бывало не раз. Нас всех интересует только власть. Я буду на стороне халифа: сил у него больше.

Затем он вспомнил о заложниках и стал причитать:

– О, почему мне так не везет?! Почему наш Творец столь немилостив ко мне?! Да, я не лучший из мусульман, но ведь есть и хуже. Что теперь мне делать с ними?

Но потом, успокоившись, Саид вспомнил про гонца и протянул ему мешочек с монетами, сказав: «Ступай».

На следующее утро Саид вышел во двор. К нему тут же устремился начальник рабов Абдулла.

– Ну-ка, выведи заложников сюда и построй в два ряда, – сказал хозяин с угрюмым видом.

Охранники стали поспешно выводить юношей, на которых по-прежнему были шелковые платья и золотые украшения. В раздумьях хозяин дома стал расхаживать вдоль строя. Затем Саид сказала Абдулле:

– Возьми верного человека и ступай в комнаты заложников. Там обыщите их хурджуны и заберите у них все ценности: золото, серебро. Добро доставь в мою комнату. Да, красивую одежду тоже возьми, отныне она им не понадобится.

– Будет исполнено, хозяин, – сказал начальник рабов и удалился.

Саид же объявил заложникам:

– Хватит предаваться лени, отныне будете работать на моих полях. Для этого вам нужно сменить одежду. Но прежде снимите свои золотые пояса, украшения и опустите в мешок. Сейчас перед вами пройдет стражник. Ваше золото будет у меня в сохранности. Начинайте!

Однако ни один согдиец не шевельнулся, а Фаридун крикнул:

– Мы не отдадим пояса: это знак согдийской доблести.

– Кинжалы тоже, – добавил Шерзод.

– Мы из знатного рода, – напомнил Ардашер, сын Годара. – и не будем заниматься грязной работой. Это оскорбляет нас. Мы не рабы.

Такие слова разозлили Саида:

– Запомните, отныне вы рабы и будете делать то, что я вам прикажу. Поход на Согду обошелся мне слишком дорого. Вы еще должны ответить за мой глаз.

Хозяин говорил так громко, что у окон второго этажа стали собираться женщины, чтоб поглядеть, что происходит во дворе. Среди них была и Фатима. Она поняла, что между ее отцом и заложниками происходит какой-то конфликт. Девушка молила бога, чтобы Фаридун со своим смелым нравом не стал перечить ее отцу, который в последние дни ходил совсем злой.

– Снимите пояса! – снова приказал Саид.

Но угрожающий окрик не испугал юношей.

– Последний раз говорю, если не снимете пояса и кинжалы, то вас, согдийские выродки, убьют как паршивых собак.

И хотя в душе юношам стало страшно, но ни один из них не шелохнулся.

Тогда Саид бросил гневный взгляд на одного из стражников, который уже знал, что ему делать. Он вынул меч из ножен, приставив его к груди самого юного из заложников – Авлода, сына самаркандского купца Насима, и крикнув: «Давай снимай золото!» Но тот смело глядел на араба – лишиться пояса чести было страшнее: пусть лучше враги заберут его силой. Да и в глубине души ему не верилось, что за это можно лишить человека жизни.

И вдруг Саид произнес: «Убей его!» Лезвие меча резко вошло прямо в сердце юноши.

От ужаса глаза Фатимы округлились, и она сразу прикрыла ладонью рот, чтобы крик не вырвался наружу. Девушка не могла поверить своим глазам, что ее отец способен на такое. Это совсем не по-человечески и совсем не по-мусульмански. Какой ужас! Фатима хорошо знала Авлода, учила его арабским словам, письму, а еще сама сшила ему рубаху-седре для обряда. У девушки по щекам катились слезы. Ее сестренки с жалостью поглядывали на нее. Им также было жаль юношу, и только Зухра утешала себя тем, что был убит неверный.

Такая жестокость потрясла всех заложников. Они с болью смотрели на окровавленное тело Авлода. Теперь у юношей не осталось сомнений, что их постигнет та же участь, если они будут упорствовать. Стражники приставили свои мечи к аруди еще троих заложников, которые стояли в первом ряду. Среди них оказался и Фаридун. Увидав это, сердце Фатимы почти остановилось. Она уже не дышала. В делах веры Фаридун бесстрашен и откажется подчиниться.

Назревало новое убийство, и остальные заложники испугались за своих друзей. Ардашер тихо дал команду: «Снимите пояса, иначе их лишат жизни». И сам первым снял его, за ним последовали остальные.

Это спасло Фаридуна. Стражники убрали мечи и отошли в сторону.

– Украшения тоже снимайте! – крикнул Саид. – Рабам они ни к чему. Я отобью у вас охоту к красоте. Надо жить без излишеств.

Юноши покорно сняли с рук золотые браслеты и кольца. двое охранников под надзором Абдуллы драгоценности в раскрытыв мешки собирали. Мешки быстро наполнились, и их унесли в дом хозяина. Далее Саид распорядился, чтобы юношей отвели в комнаты и надели на них простые одеяния.

Между тем два охранника, взяв мертвого Авлода за руки, потащили тело за сарай, где накрыли рогожей.

Прошло немного времени, и заложников, облаченных в другую одежду, опять вывели во двор. Теперь согдийцев было не узнать. На всех – серые рубахи, штаны из самой дешевой ткани. Вместо сапожек на ногах теперь были кожаные сандалии. От гнева и унижения они не смели поднять глаза. Такую одежду не носит даже согдийская беднота.

Когда распахнулись ворота, юношей в сопровождении шестерых охранников вывели на улицу. За ними тянулись две телеги с лопатами для очистки арыков. Сам Саид ехал верхом впереди. Двигались они по пустынным улочкам, где изредка встречались пальмы и смоковницы. Вдоль улиц тянулись дома богатых людей, некоторые были в три этажа. В прежние годы мединцы жили в бедности и стали богатеть лишь с началом мусульманских походов в богатые страны. Даже кочевники, которые от бедности закапывали рожденных девочек, и те стали зажиточными.

Заложников привели на окраину города, откуда начинались обширные поля ячменя. С одного края поля тянулся широкий арык с затхлой водой, который местами зарос камышом. Указав туда рукой, Саид сказал начальнику рабов:

– Пусть они зачистят канал, пока весь не зарос.

– Будет исполнено, – заверил Абдулла.

Начальник рабов подошел к заложникам и передал им слова хозяина. Изумленные юноши обменялись взглядами. Обычно это удел рабов или совсем бедных людей.

В это самое время охранники раздали им лопаты. И затем начальник крикнул:

– Давайте лезьте в воду. Однако никто не сдвинулся с места. Саид закричал:

– Тем, кто не залезет в воду, рубить головы.

И стражники тут же обнажили мечи.

– Идемте в воду, иначе опять кого-нибудь лишат жизни, – сказал Фаридун и скользнул вниз по склону, пока не оказался в арыке.

За ним потянулся Шерзод, Ардашер и другие. Воды оказалось по пояс, ноги утонули в вонючей жиже. Сперва они пытались выдергивать камыш руками, но его корни были глубокими. Тогда взялись за лопаты, ковыряя дно.

– Работайте живее, – крикнул Саид, – а то не получите еды.

Желая угодить хозяину, стражники с плетками стали кричать на них с берега, и некоторых юношей хлестнули по спине. После довольный Саид ускакал со своим помощником.

Заложники вернулись в дом Саида только поздно вечером. Уставшие, злые, еле двигая ногами, они вошли во двор, не поднимая головы. У стены на выступе стояло пять медных тазов с водой. Абдулла указал туда рукой и велел им умываться.

– На столько человек этой воды недостаточно! – возмутился Шерзод, и друзья поддержали его. – Дайте каждому по тазу или ведите в баню, как делали это раньше.

– Где я возьму столько посуды? – раздраженно ответил тот. – А баня рабам не положена. Забудьте свое прошлое.

– Мы рабами не станем! – крикнул Ардашер, и все юноши согласно зашумели.

В ответ начальник рабов и стражники рассмеялись.

– Ваша гордость смешит нас, – сказал он.

– Что еще желает ваше величество? – решил повеселиться молоденький охранник.

– Выдайте нам новую одежду: от этой идет неприятный запах, – вполне серьезно потребовал Исфандияр.

Уже с хмурым лицом заговорил Абдулла:

– Я гляжу, вы наивны, точно дети. Вы теперь рабы, а белье вам будут стирать один раз в неделю.

– Но мы не можем ходить в вонючей одежде, – возмутился один из согдийцев. – наша вера требует от нас чистоты во всем.

– Ничего, привыкните, здесь вам не Согдиана. Нам нет дела до вашей веры, здесь мало воды. Если опять будете выражать недовольство, то и этого лишитесь, а заодно и своих жизней.

Понурив головы, юноши собрались возле тазов, смывая со своих лиц пот и пыль.

Далее они расселись на циновках, где когда-то с ними проводила занятия Фатима. Там расстелили дастархан, и слуги принесли стопку больших невкусных лепешек, к которым они после согдийского хлеба с трудом привыкли. Затем им сказали, чтобы теперь за едой они сами шли к большому казану, где в глиняные чашки им накладывали кашу. Все заметили, что в ней не видно и кусочка мяса. Однако никто не стал роптать, потому что все были уставшие и мечтали лишь о скорейшем сне.

Когда все легли, Шерзод тихо спросил у друга:

– Сегодня ты не пойдешь к ней?

– Хочется, но не смею. Мне стыдно показываться ей в такой грубой, позорной одежде.

– Мне тоже стыдно, даже перед собой. Но Фатима будет ждать.

– Я не могу: от одежды идет запах тины.

– Фатима умная девушка и все поймет. Здесь нет нашей вины. Если она любит, то не осудит тебя.

И глубоко за полночь Фаридун поднялся с места и, как всегда, снял решетку. Едва Фаридун начал спускаться по веревке, как Шерзод почувствовал слабость в руках. Уже не было прежней силы. Зажатая веревка скользила и почти не держала Фаридуна, который с шумом упал на землю.

– Как ты? Ноги-руки целы, – шепотом спросил сверху Шерзод.

– Тихо, кто-то идет сюда, убери веревку.

Как только Фаридун скрылся за домом, явился стражник. Постояв немного и не заметив ничего необычного, он ушел обратно.

Шерзод облегчено вздохнул, сказав про себя: «Какая радость, что стражник не кинул свой взор наверх, иначе сразу заметил бы, что окно без решетки».

Спустя некоторое время Фаридун выглянул из-за угла и увидел, что охрана опять погрузилась в сон. Тогда он поспешил к сараю.

В темноте Фатима не сразу узнала его и чуть не вскрикнула. Она привыкла видеть его красиво одетым, а тут…

– Прости, не сразу узнала. Мне казалось, что это какой-то слуга следит за мной.

Они сели рядом и взялись за руки.

– Да, для твоего отца я стал рабом. Какой позор для знатного согдийца!

– Утром я видела, как жестоко с вами обошлись. Но для меня ты никогда не будешь рабом. Мне ужасно стыдно за своего отца. Я не люблю его, он не истинный мусульманин. Отец безжалостен и жаден. Мой дед был совсем другим человеком.

Девушка заплакала. Фаридун прижал ее к себе, и она склонила голову на крепкое плечо юноши.

– Мне стыдно, что я перед тобой в столь грязной рубахе.

Фатима глянула ему прямо в лицо.

– Я полюбила тебя совсем не из-за богатой одежды, а из-за твоей чистой души. И давай не будем более об этом. Говорят, вас заставили чистить арыки?

– Трудностей мы не боимся. Самое страшное для нас – это унижение. У нас на родине таким постыдным трудом занимаются рабы. Чаще всего это пленные кочевники, которые иногда нападают на наши города.

– У отца когда-то были такие рабы, он купил их на рынке невольников. Но, оказалось, кочевники не могут работать в поле, и отец их продал.

– У меня просьба: узнай у своего отца, почему нас не продали в Согду? Что случилось?

Фатима опустила глаза.

– Я случайно услышала разговор отца, – чуть слышно проговорила она. – Войны с Согдой не будет, потому что наши вожди стали воевать между собой. И говорят, что это затянется надолго.

– О Боже, выходит, мы останемся тут еще на несколько лет? – В голосе юноши было столько отчаяния, что Фатима пожалела о сказанном. – Нет, мы этого не выдержим… Теперь ясно, почему твой отец стал к нам жесток. Он мечтал заработать на нас целое стояние, но…

– Что бы ни случилось, вы должны верить в лучшее, – попыталась ободрить его Фатима. – Так всегда говорил мой дедушка. Передай это и своим друзьям, ведь вы все мне как братья. От слуг я узнала, что вас стали плохо кормить, потому принесла немного жареного мяса.

И Фатима поставила ему на колени чашку с едой, от которой шел аппетитный аромат.

– Ты очень добра, но я не могу есть без своих друзей. Это будет нечестно по отношению к ним. Я сыт, а они голодны.

– Понимаю. Жаль, что не могу накормить вас всех, ведь возьму больше – на кухне это сразу заметят.

Дав девушке договорить, Фаридун наконец обнял ее, первым коснувшись мягких губ Фатимы, и влюбленные стали неумело целоваться.

На следующее утро все заложники собрались в комнате Фаридуна. Он сообщил друзьям неутешительную весть:

– Пока не окончится междоусобная война за власть у арабов, мы будем находиться тут. А это может растянуться на годы. Такое уже бывало.

Все принялись обсуждать, как им быть дальше. Но долгая беседа ни к чему не привела – их будущее оставалось туманным. Была вероятность того, что они останутся рабами до конца своих дней. Такой вывод всех поразил, и тогда Ардашер произнес:

– Лучше смерть, чем такая жизнь.

После этих слов все погрузились в раздумья, которые прервал заглянувший в комнату Шерзод:

– Сюда идет слуга, должно быть, настало время завтрака…

И все спешно разошлись по своим комнатам.

После скудной утренней трапезы нужно было идти в поле. Покидая двор, Фаридун обернулся и заметил в окошке бледное лицо Фатимы. Девушка махнула ему рукой. И на его душе посветлело. Фаридун шепнул другу:

– Глянь в то окошко, нам машет Фатима.

Лицо Шерзода тоже засияло.

– Она знает, как нам тяжело, и желает хоть как-то приободрить.

Так почти каждый день Фатима провожала их. И всегда улыбалась, хотя на душе у нее скребли кошки из-за их несчастной судьбы.

Время будто остановилось. Один день походил на другой как братья-близнецы, и, казалось, не будет этому конца. Проработав весь день в поле, в окружении стражников, уставшие, они возвращались в ненавистный дом почти в сумерки. Пленников вели по городским улицам, где на них никто не обращал внимания. Таких рабов, как они, тут было немало. Иногда пути невольников на какой-нибудь улице пересекались. Тогда эти несчастные разглядывали друг друга, пытаясь распознать своих земляков. Вот так однажды на широкой улице согдийцы сошлись с какими-то рабами. Несколько минут они шли рядом. Те по возрасту были намного старше заложников. Неожиданно один из них спросил по-согдийски:

– Вы случайно не из Согды? Или, может, из Ирана?

Юноши оживились, услышав родную речь.

– Да, мы из Самарканда, Бухары, Несефа, Панча, Рамитана… А вы откуда будете? – раздались взволнованные голоса юношей.

– Мы из Термеза, уже шестой год страдаем здесь. Нас доставили сюда во времена первых арабских набегов. Вначале нас было много. Но со временем кто-то ушел из жизни, а кто-то принял ислам и стал вольным человеком. Мы же отказались менять веру.

– Молодые братья, согдийцы, – заговорил седовласый раб, – пока мы идем рядом, давайте споем гимны Авесты – это укрепит наш дух и веру в великого Ормузда.

И он тут же запел немного хриплым, но приятным голосом. Его слова подхватили остальные. Все были воодушевлены: голоса звучали все громче, восторженнее, а глаза невольников загорелись, словно к ним вернулась жизнь.

Песня разнеслась по всей улице, прохожие замерли на месте, слушая их. Мединцы были поражены: мужчины, укутанные в покрывала женщины и дети слушали рабов, разинув рты. А те все пели.

Стражники оказались в замешательстве. Однако Саид, который ехал впереди, крикнул:

– Ну-ка, закройте им рты сейчас же!

И верховые стражники кинулись бить юношей плетками, крича, чтоб те умолкли. То же самое случилось и с другими рабами – их хлестали по спинам и головам. Однако никто не замолчал. В этот миг они были готовы снести любую боль, потому что перестали чувствовать себя рабами. Тогда Саид решил их разъединить и увел своих заложников в первый же проулок, в ярости приказав своим охранникам:

– Проучите хорошенько этих рабов, совсем перестали нас бояться!

Юноши вынесли удары стойко, ни разу не застонав, лишь укрывая свои головы руками. После жестокой расправы их вывели из проулка на улицу, где все еще стояла толпа прохожих, слышавших пение. Люди глядели на пленников с интересом.

Вечером, когда заложники вернулись во двор Саида, Абдулла объявил им, что сегодня из-за случившегося им не дадут еды. Юноши легли спать голодными и уставшими.

Несмотря на это, Фаридун глубокой ночью, как и прежде, отправился на свидание. За сараем он вновь встретился с Фатимой. Юноша взял руку Фатимы, и девушка почувствовала, как огрубели его ладони. От жалости она стала гладить и целовать их. Но Фаридун, поняв чувства возлюбленной, погладил ее по голове и прошептал:

– Не надо, любимая…

Спустя пять месяцев Фаридун, переживавший за своих друзей, рассказал Фатиме, что у некоторых из них от воды разболелись ноги.

– Они распухли, что больно ступать. Один уже вовсе не встает с постели. Мы не раз говорили об этом Абдулле, а он все отмахивается. Сказал это и твоему отцу, но он обозвал нас ленивыми хитрецами.

– Я помогу твоим друзьям. В следующий раз принесу особое масло для ног, которое помогает также и при болях в спине. Моя бабушка вылечила много людей, а я ее послушная ученица.

Прошло еще три месяца. Масло Фатимы излечило многих, кроме больного Сабита, который все же умер. Зороастрийцы хотели похоронить его по своим обычаям, но им не позволили. Умершего завернули в белый саван и на телеге увезли на кладбище. Не сдерживая своего горя, друзья проводили его до ворот. Дальше им путь преградили вооруженные стражники. В последующие дни юноши не раз молились за его душу и ставили свечу на месте, где стояла постель Сабита.

К этому времени одна часть заложников уже месила глину на стройке хозяина, а другая по-прежнему работала в поле до заката.

ПОБЕГ

Однажды Фатима пришла на свидание совсем поникшая. Несмотря на полумрак, царивший в их тайном уголке, Фаридун сразу это заметил. Они сели рядом и обнялись. Ее большие глаза были полны грусти.

– Что стряслось, почему ты молчишь? – спросил он.

– Меня хотят выдать замуж за одного богатого человека. Сама мысль об этом мне кажется чудовищной! – И из ее глаз брызнули горькие слезы. – Ведь я мечтаю только о жизни с тобой, и никто другой мне не нужен. Что мне делать?! Скажи! Может, лишить себя жизни? Но тогда я окажусь в аду, и мы будем разлучены навеки…

Потрясенный Фаридун не знал, что ответить. Он пребывал в растерянности.

– Фатима, скажи мне, – наконец произнес он, – какова сила твоей любви?

Девушка, не раздумывая, ответила:

– Я не мыслю своей жизни без тебя. В моем сердце горит огонь. А что чувствуешь ты?

– Мои чувства не выразить словами, – вздохнул юноша, но через мгновение решительно посмотрел на Фатиму: – Тогда нам остается лишь одно – бежать из Медины. Да, это очень опасная затея, потому что у Саида широкие связи, и скрыться будет непросто. Но если иметь надежное укрытие, то нас не отыщут.

От этих слов глаза девушки округлились:

– Мне страшно даже слушать такое.

– Но иного пути у нас нет. Мы должны решиться.

Оба умокли, надолго погрузившись в раздумья. Фаридун не торопил ее: он осознавал, насколько ей тяжело. И не исключал того, что любимая может отказаться. Для мусульманки это немыслимый шаг, сделать который нужно иметь большую смелость.

– О Аллах, мне так страшно, – начала она, – и все же… Все же я согласна на побег! Должно быть, это моя судьба.

Фаридун обрадовался и прижал ее крепко к своей возмужавшей широкой груди. «О Ормузд! Какое счастье, когда тебя так страстно любят», – думал юноша.

– Теперь у нас одна судьба, любимая, – вдохновенно произнес Фаридун. – Но многое зависит от тебя. Кругом охрана – без твоей помощи нам не убежать.

– В доме имеется дверца, ведущая прямо на улицу. Но как быть дальше?

– На какое-то время мы затаимся в Медине, а когда нас перестанут искать, то отправимся в Палестину, далее в Сирию и затем в Иран, а оттуда до Согды рукой подать. Это очень далеко, но на быстрых лошадях мы доберемся.

– Такой путь опасен?

– Не буду тебя обманывать, в дороге может всякое случиться, но главное, чтобы мы не угодили в руки людей твоего отца.

– Как-то отец говорил, что если будет война между мусульманами в халифате, то жизнь человека ничего не будет стоить. Об этом он сказал, когда хотел снарядить караван в Иран.

– Сейчас нам нужно подумать о другом. Фатима, я не знаю Медину, скажи, где мы можем укрыться первое время, хотя бы месяц. Насчет еды не беспокойся: у нас будут деньги. Когда у нас отбирали золотые пояса, я успел спрятать свой перстень.

– Этого мало, любимый, – улыбнулась девушка. – Вот если к перстню добавим твой золотой браслет, который хранится у меня, тогда и на дорогу может хватить. А укроемся мы в подвале одной мечети.

Фаридун обнял девушку и нежно поцеловал.

– Итак, все решено, – сказал он.

– Мне страшно. Ты не представляешь, каково для мусульманки сбежать из дома, да еще с неверным.

– Ты вольна передумать, и я пойму тебя, – взяв ее маленькую ручку в свою, прошептал Фаридун. – Мне терять нечего, потому что я – раб.

– Не говори так! Для меня ты самый лучший, хоть и не мусульманин. Это была минута слабости, мы убежим отсюда. А теперь мне пора.

Спустя три дня влюбленные снова увиделись. Фатима сказала, что еда для побега уже готова и можно приступать к задуманному. В ответ Фаридун почему-то молчал. Это удивило ее:

– Что стряслось?

– Думая о себе, я совсем забыл о друзьях. Получается, будто я бросаю их на произвол судьбы.

– Твои суждения неверны, потому что нам неведомо, что нас ждет впереди. А может, смерть? Ведь за побег нас обоих могут убить.

– Твои мысли верны. Но прошу об одном: дозволь сообщить о побеге моим верным друзьям Шерзоду и Исфандияру. Я хочу с ними проститься. Верь, они не выдадут нас. Скорее примут смерть, но будут молчать. Тем более о нашей любви они все знают.

– Я согласна. Они хорошие ребята. Кто знает, когда вы еще свидитесь.

За день до побега, когда все заснули, Фаридун разбудил Шерзода и Исфандияра и сообщил о своем плане. Друзья были поражены смелости влюбленных.

– А если вас разыщут? – задал вопрос один из них.

– Значит, так начертано судьбой. И мы примем это как должное. Иного пути у нас просто нет. Мои верные друзья, я разбудил вас, чтоб проститься. Жаль, что не могу это сделать со всеми. Боюсь, вдруг кто-то проболтается. Будем надеяться, что когда-нибудь мы снова увидимся, и это произойдет уже на родине.

От таких слов стало очень грустно. Исфандияр, сын самаркандского купца Джамшида, дастура* царя, громко вздохнул:

– Как-то не верится, что в ближайшие годы мы очутимся в Согде. А жизни в неволе я не вынесу.

Шерзод сказал:

– Вы с Фатимой приняли верное решение. У меня только одна просьба: я тоже хочу бежать. Возьмите меня с собой.

– И я с вами! – воскликнул Исфандияр, с которым они сдружились в последние месяцы.

Фаридун заволновался:

– Если нас разыщут, то и вас ждет гибель. Вам лучше подождать, пока вас не продадут в Согду, хотя это случится нескоро.

– Лучше смерть, чем каждый день терпеть унижения. Так что мы с вами.

– Я согласен и рад, если мы будем вместе, но прежде должен поговорить с Фатимой.

Внимательно выслушав Фаридуна, Фатима дала согласие. День побега был назначен.

Глубокой ночью трое друзей спустились по веревке из окна своей комнаты. Озираясь по сторонам, они прошли вдоль стены и проникли в дом Саида. Дверь была заранее открыта. Там, на полутемной веранде, их ждала Фатима с двумя узелками в руках, которые она отдала юношам. Ее лицо было укутано платком, открытыми оставались лишь глаза и нос. Все проделывалось в полной тишине, чтобы ненароком не разбудить домочадцев.

С веранды они прошли в какую-то комнату, где в нишах стояла всякая посуда. Там же горел светильник, Фатима заранее позаботилась об этом. А на потолке висели конские и верблюжьи колбасы, у стены в ряд стояли полные мешки, видимо, с мукой и крупами. Фатима указала пальцем на мешок, и Фаридун молча взвалил его на спину. Затем она привела юношей к низенькой дверце, с которой уже был снят замок. Первой на улицу вышла Фатима, оглядываясь вокруг. За ней выскользнули остальные.

Беглецы шли, прижимаясь к стенам домов. Так в ночи они были менее заметны, хотя в такой час можно было встретить только верховых стражников. Именно они и представляли опасность. Девушка шла первой, так как знала улицы города. Неожиданно она обернулась и молвила:

– Нужно свернуть с этой улицы – здесь стражники бывают чаще, потому что тут находятся дома знатных горожан.

Они свернули на соседнюю улицу, а через мгновение заметили темные фигуры всадников.

– Бежим, там стражники, – воскликнул Фаридун.

Они кинулись назад.

– Если нас заметили, то это плохо. От них не уйти, – сказал на ходу Шерзод.

– Где нам спрятаться?

– По дороге я видела узкий проулок, – сказала Фатима.

Едва они успели добежать до него и свернуть, как на широкую дорогу выехали два конника. Это были молодые люди в коротких халатах и чалмах. Они спорили между собой. Один утверждал, что видел людей, другой же говорил, что ему это померещилось, иначе бы он тоже заметил их.

– Вот видишь, здесь никого нет. Не надо дремать в седле.

– И все же я видел человеческие тени. Может, они свернули в какой-то проулок?

– Ладно, давай проверим.

Стражники остановились у узкого проулка и стали вглядываться туда. В глубине была видна лишь распряженная телега, под которой лежала горка сена.

– Гляди! Никого! Успокоился? Нужно было поспорить с тобой на динар.

А между тем беглецы укрылись за телегой в стоге сена. Когда смолк цокот копыт, они выглянули из проулка и дождались, пока стражники не исчезли в темноте.

Так они добрались до небольшой мечети, двор которой был пуст.

– Хорошо, что здесь нет сторожа. Идемте за мной, я покажу место нашего укрытия. В детстве я сюда не раз приходила с дедом.

Они обошли мечеть и в ее стене заметили низенькую створчатую дверцу. На ней не было замка. Фатима толкнула ее, и дверь распахнулась. Беглецы наклонились и вошли внутрь. Сквозь узорчатое деревянное окошко лунный свет освещал лишь часть комнатки. На кирпичном полу в углу виднелась маленькая мраморная плита без надписи.

– Что это за камень? – удивились согдийцы.

– Здесь покоится святой Джаду ибн Хубайр – друг моего деда. Эту небольшую мечеть он воздвиг на свои деньги. Я часто приходила сюда с дедом. Помню, как они вели долгие беседы, иногда по-дружески спорили.

– А почему на гладком камне нет надписи?

– Такое у нас не принято: говорят, мусульманин всегда должен быть скромным. На самом деле имамы боятся, что мусульмане опять начнут поклоняться могилам как каменным идолам. В прежние годы в Каабе стояли идолы разным божкам, и наши люди молились им. А наш пророк всегда боролся с этим.

– У нас, согдийцев, все совсем не так, – сказал Шерзод. – У могил, наусов, мы тоже молимся нашему Творцу. Однако это совсем не означает, что наши молитвы обращены к ассуарию.

– А разве в этот склеп не приходят люди? – спросил Исфандияр.

– Сюда никто не заходит. Люди боятся, все-таки здесь дом покойника. Однако я не страшусь этой могилы, потому что знала его как близкого человека. А еще читала его книги. Никому в голову не придет искать нас тут.

– Удобное место, – согласился Шерзод. – Можно незаметно зайти и выйти.

– Давайте будем располагаться, – сказала Фатима. – Фаридун, открой мой узел, там есть три одеяла и ткань. Прежде всего мой угол должен быть укрыт от взора мужчин. Шерзод, развяжи второй узел, там есть для вас мужские халаты. В своей одежде вы не можете появляться в городе: вас признают за рабов и сразу схватят.

Во втором узле была еще всякая посуда.

Первым делом Исфандияр зажег масляный светильник и закрыл дверцу, связав два колечка. Фаридун с другом затянули угол Фатимы белой тканью. Для себя на кирпичном полу они постелили тонкое одеяло. И вскоре все заснули. Близился рассвет.

Утром дом Саида стал пробуждаться. Сестренка Фатимы сразу заметила пустое ложе сестры и решила про себя, что та на кухне. Но и там ее не оказалось. Лишь за утренним чаем она спросила у матери:

– Что-то я не вижу Фатиму. Мама, вы послали ее куда-нибудь?

– Нет, – изумилась мать. – Сама хотела спросить у тебя.

Удивленные женщины обменялись взглядами. Они тоже не видели ее с раннего утра. В глазах матери поселилась тревога, а отец слегка нахмурил густые брови. Саид не сомневался, что дочь сидит где-то в доме, и сказал младшей дочери:

– Зухра, ну-ка, обойди весь дом и позови ее сюда. С каких пор дочь стала уединяться? Это мне не по душе, пусть не злит отца.

Девушка спешно ушла, и все принялись за еду, держа перед собой чашки с молочной кашей.

Вскоре дочь воротилась с испуганными глазами:

– Фатимы нигде нет. Служанки тоже не видели ее.

Изумленные, все опять переглянулись.

– Куда она могла деться? Не могли же ее похитить! – вскрикнул отец и бросил посуду на дастархан. – Ну-ка, сами все обыщите. Без разрешения она не могла уйти.

Сам же вышел во двор и окликнул начальника охраны.

– Да, господин, что стряслось? – спросил Абдулла, заметив в глазах Саида ярость.

– Ты не видел Фатиму? Она пропала.

– Сегодня она не попадалась мне на глаза. Сейчас спрошу у стражников: она не могла пройти мимо них незамеченной.

– Еще зайди к заложникам, может быть, им что-то известно.

Саид был раздражен: заложив руки за спину, он шагал из угла в угол. Недалеко в ожидании стояли женщины гарема, боясь приблизиться к хозяину.

– Да что же это такое? – вдруг разгорячено закричал Саид.

Все молчали, потупив взоры. Тут подбежал начальник охраны и с волнением сообщил, что исчезли три заложника. «Должно быть, они за одно, сбежали вместе», – хотел сказать Абдулла, однако воздержался, зная, в какой гнев это приведет Саида.

И без того все стали догадываться: Фатима убежала с этими рабами. Несчастному отцу поверить в такое было немыслимо, и он крикнул матери Фатимы:

– Ступай в комнату своей дочери и глянь, все ли ее вещи на месте?

И та побежала в дом. Саид последовал за ней, заглянув в кладовую комнату и проверив запасную дверь. Она оказалась открытой. Его догадка подтвердилась. Заложники не могли знать об этой двери, значит, со двора их вывела Фатима. Отныне у отца не оставалось сомнений, что его дочь продажная девка и заслуживает смерти. В ярости он разбил кувшин с маслом. Тягучая жидкость разлилась по полу. Но Саид не успокоился. Он с силой ударил ногой по мешку с зерном, который упал, и его содержимое рассыпалось.

Выскочив во двор, Саид приказал начальнику охраны:

– Скачи со своими людьми в город и отыщи их. Если не найдешь, сегодня же я прогоню тебя со двора. Ступай! Но смотри, шума не поднимайте, а то это обрадует моих врагов. О Аллах, за что такой позор пал на мою голову?! Будь проклята эта блудница!

– Хозяин, я даю слово, что мы разыщем их, – заверил Абдулла и кинулся в конюшню, окликнув нескольких охранников.

Саид решил уединиться в комнате, где у дверей увидел мать Фатимы в слезах. Та сразу опустила глаза, ведь это она недоглядела за дочерью. Разъяренный муж сначала дал ей сильную пощечину, от которой женщина упала, затем трижды пнул ее в живот. Выпустив пар, он успокоился и ушел в дом, закрывшись в своей комнате.

ПОИСКИ

Возле конюшни начальник рабов собрал всех своих стражников и рассказал о случившемся, добавив:

– Но об этом помалкивайте, чтоб как можно меньше людей знало. Мы должны их найти сегодня же, иначе хозяин прогонит нас со двора.

– Мы быстро отыщем заложников, – заверил один из старых охранников, – потому что они еще юны и неопытны.

– Тогда в путь, пока они не ушли далеко.

Затем ворота распахнулись, и они ускакали прочь.

Первым дело охранники примчались на базарную площадь. Беглецам легче всего затеряться в толпе людей. У входа они сошли с лошадей, и Абдулла пояснил:

– Вы двое останетесь здесь. Если они явятся сюда за едой, то схватите их. Только не стойте на виду, иначе вас заметят. А вы двое скачите в караван-сарай Касира, а затем в караван-сарай Хани. Они могут покинуть город с купцами. Остальные скачите к постам и стойте на выходе из города. Первым делом они попытаются улизнуть из Медины. Всех вас я буду ждать здесь, в лавке торговца тканями Нафи.

Весь день Абдулла сидел у Нафи, время от времени гуляя по базару, но беглецов так и не нашли.

Уже темнело, когда охранники вернулись в дом Саида. За неудачу более всех переживал начальник охраны: теперь-то он лишится доходного места. И когда он с озабоченным лицом вошел в комнату хозяина, тот все понял без слов.

– О, мой господин, – с низким поклоном начал Абдулла, – мы обыскали весь город, но не нашли их. Прошу, не прогоняй меня, хотя бы ради моих детей, которых я еще не женил. Дай нам отсрочку.

– Ладно, садись за столик и говори, как будешь действовать.

– Я понял свою ошибку. В первые дни они не станут высовываться из укрытия. На базар за едой они придут позже, дня через два-три. Я уверен, они в городе, потому что их не видели ни в караван-сараях, ни на посту.

– Как думаешь, где они могут прятаться?

– Если Фатима с ними, то они могут укрыться у ее родни. Больше негде.

– Вряд ли такое возможно, чтобы девушка привела в дом чужих мужчин. Нет, к своим она не пойдет. А что если еще ночью они успели уйти из города? Отправь по дорогам гонцов, пусть поищут.

– Будет исполнено! – И Абдулла заспешил к двери.

Уже третий день беглецы не покидали склеп. Выходили лишь по ночам, чтобы подышать свежим воздухом и набрать воды из колодца. А днем, чтобы не было скучно, Фатима читала всем Коран деда. Непонятные места девушка терпеливо объясняла, ведь юноши еще слабо знали историю Аравии. Особенно времен пророка Мухаммеда. Фатима не раз говорила, что, не зная истории, эту книгу не понять.

Бывало, беглецы тихо спорили, сидя у окошка, откуда сквозь решетки бил свет. Однако если снаружи они видели какого-нибудь человека, то сразу утихали. Да и в мечеть люди почти не захаживали, кроме ее служителей. И все же как-то раз беглецы так увлеклись беседой, что не сразу заметили прохожего. Он был в двух шагах от мечети, когда услышал приглушенные голоса, доносившиеся из склепа. Человек замедлил шаг и от страха замер на месте. Заложники вмиг отошли от окошка вглубь комнаты. И как раз вовремя: хоть прохожий и был напуган, но все же разок заглянул в склеп и только затем ушел.

Этот случай оказался для беглецов весьма поучительным, и они решили вести наблюдения за двором, стоя у окошка. Для этого установили очередь. Даже за едой, пока Фатима раскладывала продукты на чистую ткань дастархана. Как обычно, это были черствая лепешка, конская колбаса, сыр и финики. Перед едой все обязательно молились. Юноши собирались у окошка и, глядя на солнце, шептали молитвы. Фатима же уединялась в своем углу, за занавесом и делала мусульманские поклоны со словами: «Бисмилляхи Рахмани Рахим». Как зороастрийцы, так и мусульмане молились пять раз в день.

ГИБЕЛЬ

Со дня побега минуло три недели. Все эти дни остальные заложники только и говорили о случившемся. По вечерам они собирались в комнате у Ардашера, которого юноши избрали главным, – как-никак его отец был советником царицы Фарангис. Да и сам он отличался большой смелостью и умом. Однажды на очередном собрании Ардашер сказал:

– Наши друзья Фаридун, Шерзод и Исфандияр – молодцы. Они не стали ждать своего спасения, а сами бросились навстречу опасности, чтоб не быть рабами, как мы. И даже если их отыщут и казнят, знайте – они погибнут с честью. В раю для таких великий Ормузд уже приготовил место.

– Они предатели! – крикнул кто-то в тесной комнате. – Они бросили нас.

– Я не согласен с этим, – спокойно возразил Ардашер. – Ты хотел, чтоб они позвали с собой всех нас? Разве возможно было бы стольким людям уйти незамеченными? Думаю, они не позвали нас, чтобы уберечь от опасности. Ведь далеко им все равно, к сожалению, не уйти.

– Я согласен с Ардашером, они заслуживают похвалы, – сказал Саме. – Они предпочли рискнуть и, возможно, погибнуть, вместо того, чтоб терпеть ежедневные унижения.

Рядом сидящий друг поддержал его:

– Верно сказано, разве наше жалкое существование здесь можно назвать жизнью?

И со всех сторон стали звучать гневные голоса. У всех накипело в душе.

– Неужели и дальше мы будем все это терпеть? Какие мы после это согдийцы?! Что станет с нашими душами?

– За то, что мы так низко пали, нас проклянет вся наша родня!

– Мы стали рабами! Какой позор!

– И мы считаемся детьми из благородных семей!

– Мы не должны больше с этим мириться, надо что-то делать.

– Лучше смерть, чем такие унижения!

– Арадашер, скажи, что нам делать? – сказал кто-то из бухарцев.

Ардашер встал с места, и его голос зазвучал решительно:

– Мы – дети Заратуштры, и наша вера учит нас быть сильными духом. Поэтому нам нельзя более мириться с этим произволом. Я предлагаю последовать примеру наших сбежавших друзей. А как это лучше сделать, нам нужно будет поразмыслить всем вместе. На этом собрание окончено, соберемся через два дня.

В условленное время заложники снова тайно собрались в комнате Ардашера, тесно сидя друг возле друга. Двое из них несли охрану в коридоре на случай, если явится кто-нибудь посторонний.

– Друзья и братья, говорите, у какого какие мысли о побеге? Только тише, – просил Ардашер.

И каждый стал высказывать свои идеи.

– Нужно подкупить всю охрану, – предложил один.

– Твой замысел не годится, – сразу возразил Ардашир. – Для этого нужно немало золота, а у нас кроме нескольких колец ничего не осталось. Да и подкупать столько людей опасно: преданные Саиду люди сразу донесут.

Тут же другой юноша предложил:

– Тогда нападем на охрану, когда нас приведут на работу в поле. И там всех убьем. Но для этого нужны хотя бы ножи.

Ардашер призадумался:

– Ножи можно достать, но и стражники все вооружены, к тому же они опытные воины. Нет, это не годится. Нужно что-то другое. Я предлагаю напасть на охрану ночью, когда они будут сонные. Самое главное – отобрать у них мечи, а это можно сделать, если напасть молниеносно. После этого мы сбежим от Саида и далее будем возвращаться на родину небольшими группами. Так есть вероятность того, что хотя бы часть из нас сможет достичь Согды.

Такой план показался всем более удачным. И отовсюду донеслись одобрительные возгласы. Оставалось только определить день побега, но прежде нужно было добыть ножи. Для этого они решили подкупить двух-трех слуг, отдав им за это свои перстни.

Но на другое утро, когда юноши вышли во двор умыться, то заметили, что охрану двора усилили вдвое. Также сменили начальника стражников. Изумленные заложники стали обмениваться взглядами. И, покидая двор, никто не сомневался, что среди них имеется доносчик, который сообщил о готовящемся нападении. Отныне о побеге было лучше забыть. Все в подавленном состоянии шли работать.

На этом перемены не закончились. В этот день заложников отвели на новое место – на окраину города, в каменоломню. Там раздали тяжелые молоты и велели дробить большие камни. Труд был таким изнурительным, что после двух десятков ударов по камню молоты валились у них из рук. И юноши, обессиленные, опускались на землю. Но долго сидеть им не давали: стражники хлестали их по спинам, заставляя вставать и работать дальше.

В тот день заложники так ослабли, что шли обратно, еле передвигая ноги. Когда их завели во двор, новый начальник по имени Ахнаф выстроил ребят в два ряда и сообщил, что отныне им запрещено молиться в комнатах.

– Такова воля хозяина, – пояснил он.

– Но как же без вечерней молитвы?! – возразил Ардашер, который стоял первым.

– Хозяин не желает, чтоб в доме звучали молитвы неверных. Это оскорбляет его мусульманский дух.

– Но ведь прежде Саид терпел…

– Ты слишком много болтаешь! Идите умывайтесь!

На следующий день их снова отвели на каменоломню, и стало ясно, что таким образом Саид мстит за попытку побега. Оказалось, до юношей на каменоломне работали крепкие мужчины, однако их отправили на поля.

Когда поздно вечером согдийцы вернулись в дом Саида, начальник охраны сообщил им еще одну неприятную весть:

– Теперь все будете мыться в двух тазах: воду в колодце нужно беречь.

– Но это невозможно! – закричал Ардашер. – Мы и без этого ходим грязные, точно нищие. Я знаю, зачем вы это делаете: Саид желает унизить нас. Ограничивая в воде, он желает сломить нас, но у нас есть чистая душа, до которой ему никогда не добраться.

Все согдийцы его поддержали, дружно зашумев:

– Верные слова! Он прав! Мы не рабы! Хватит нас унижать!

В ответ Саид усмехнулся и произнес:

– Сейчас мы глянем, чего стоит честь людей Заратуштры.

Подозвав двух стражников, он что-то тихо сказал им. Те кинулись к Ардашеру и вывели его в центр двора. Затем связали ему руки за спиной и повалили лицом на землю. Тут сам начальник охраны принялся хлестать заложника. Удары сыпались один за другим, а юноше казалось, что к его спине прикладывают раскаленный железный прут. Ардашер каждый раз вздрагивал, стиснув зубы, чтоб враги не видели его слабости. После двадцатого взмаха, тяжело дыша, начальник охраны спросил:

– Ты жалеешь о сказанном? Ведь ты оскорбил моего хозяина. Если раскаешься в своей дерзости, то я прощу тебя. Если будешь упорствовать, буду бить до тех пор, пока твоя чистая душа не покинет твое грязное тело.

Ардашер молчал, будто ничего не слышал.

– Тогда получай! – вскрикнул Ахнаф и вновь стал хлестать юношу.

С каждым ударом плетка рассекала тело юноши, оставляя красные набухшие полосы. И все же Ардашер не обронил ни слова, хотя вся спина горела пламенем. Себя же он успокаивал: «Я не откажусь от своих слов: истина на моей стороне. Честность для нас дороже всего».

Начальник хлестал, пока не услышал за спиной голос хозяина:

– Что тут стряслось?

– О, хозяин, этот неверный посмел оскорбить тебя, обозвав жестоким человеком.

Услышав это, Саид рассмеялся:

– Разве я жесток? Нашел злодея! Этот мальчишка еще жизни не видел. Запомни: есть люди и похуже меня. Ты не веришь в мою доброту? Прямо здесь могу доказать это. Ну-ка, поднимите его.

Два стражника, взяв его под руки, помогли встать на ноги. Саид продолжил:

– Встань передо мной на колени и громко скажи всем, что я добрый человек. И я тотчас отпущу тебя домой. Даже дам коня и охранное письмо, чтобы в пути тебя никто не тронул. И для этого не нужно устраивать побег. Все просто. Что молчишь? Говори, согласен или нет? Последний раз спрашиваю.

– Нет, – тихо сказал Ардашер.

Саид опять рассмеялся, сказав:

– Я знал, что ответ будет таким. Это все из-за вашей глупой веры, которая ставит честность выше самой жизни. А теперь вы все, – обратился он к остальным юношам, – отныне не смейте говорить, что я немилосерден, даже к рабу.

– С него хватит, не бей его, – сказал он Ахнафу и снова обратился к заложникам: – Будет лучше, если вы забудете свою глупую веру и обратитесь в ислам.

Саид собрался было уйти, но кто-то из строя сказал:

– Мы просим воды для мытья.

И остальные заложники тоже зашумели, требуя воды.

– Не будет вам воды еще месяц! – закричал хозяин. – Это наказание за побег, который, слава Аллаху, вам не удался. Здесь вы рабы! Забудьте свое прошлое, а если опять задумаете бежать, то всем перережу горло.

И Саид зашагал прочь к своему дому.

– Уведите его отсюда, – сказал начальник, указав рукой на Ардашера.

Друзья кинулись к нему, развязали руки и повели в дом, поддерживая с обеих сторон. Рубаха на спине юноши превратилась в клочья, окрашенные кровью.

Перед сном к Ардашеру заходили друзья по два-три человека. За ними наблюдал стражник, который сидел в начале коридора. И если туда заходило больше пяти, он кричал им:

– Опять худое дело затеваете? Быстро выходите оттуда!

Друзья собрались вокруг Ардашера. Он лежал на боку. От боли спина горела, новая рубаха тоже стала красной. На его глазах друзья заметили слезы.

– Я люблю жизнь, – с трудом произнес он, – но такой не хочу. Быть рабом не для меня. Если я терплю такие унижения, то я трус, человек, потерявший честь.

– Не надо так говорить, – стал утешать его Фарход, сын бухарского дихкана. – Своим поступком ты напомнил всем нам о нашем согдийском достоинстве. Но ты должен понять, что тут мы бессильны.

– Теперь нам не сбежать отсюда. Это я виноват, что побег сорвался: не надо было всем говорить.

– Твоей вины нет. Кто мог подумать, что среди нас есть изменник? Мы придумаем новый план, но о нем будут знать только верные люди.

– Нет, нам не сбежать. Они так усилили охрану, что теперь это немыслимо. Даже жить не хочется. Теперь я мечтаю только об одном: чтоб меня изрубили в схватке с охранниками. Так я избавлюсь от мучений.

С такими словами все были согласны и уныло повесили головы.

Внезапно у двери кто-то резко крикнул:

– Сюда идет охранник.

Тот явился быстро и грозно произнес:

– Ну-ка, расходитесь по комнатам. Вас тут много скопилось.

С того дня прошел еще месяц. Согдийские юноши опять вернулись на поля, потому что оказались слабы для работы на каменоломне. Они так уставали, что, роняя молоты, сами падали на землю. С каждым днем заложники теряли интерес к жизни, так как надежды на возвращение в Согду не оставалось.

Как-то утром Ардашера разбудил страшный крик. Он вскочил с постели и увидел ужасную картину: Милад, сын бухарского дихкана, лежал на курпаче, вытянув руку: он вскрыл вены. Войлок под ним стал багровым. Двое юношей сидели рядом, закрыв руками лица и рыдая. Ардашер кинулся к Миладу и приложил ухо к его груди. Однако сердце уже не билось. В руке умершего он заметил кусочек стекла. Тем временем вся комната заполнилась юношами, которые зашептали молитвы. И после кто-то сказал:

– Он поступил верно, как истинный зороастриец.

Отовсюду стали раздаваться одобрительные возгласы:

– Зачем такая жизнь?!

– Нас унижают, а мы молча сносим!

– Что осталось от нашей доблести?!

– Где наша честь?!

На шум явились двое стражников и обнажили сабли. Но в набитую комнату они войти не смогли.

– Что там случилось? Всем выйти! – закричали они, но их никто не слушал.

Тогда Ардашер вскочил с места и воскликнул:

– Такой жизни я тоже не хочу, но с этого света я так просто не уйду! Прежде отомщу человеку, который сделал нас рабами. Кто со мной?

И все зашумели:

– Мы! Мы с тобой!

Все были возбуждены, глаза юношей горели.

– Надо убить охрану! – крикнул Ардашер.

Заложники набросились в коридоре на оторопевших стражников, которые не успели воспользоваться своим оружием. Эта маленькая победа придала им еще больше смелости. Услышав шум, в коридор заспешили еще двое стражников. Но и их постигла та же участь.

Подняв окровавленный меч над головой, Ардашер воскликнул:

– Настал час возмездия – идемте в дом Саида. Зло должно быть наказано. Если нам суждено погибнуть, то сделаем это как благородные согдийцы. Только действовать нужно быстро. Вперед!

Заложники устремились к дому Саида. За ними кинулись четыре стражника, что стояли у ворот, с поднятыми над головами мечами. Они настигли юношей у дверей в дом, но многие уже успели войти внутрь. Трое вооруженных заложников вступили в схватку с охраной. Силы были неравны, и они погибли один за другим. Между тем все оставшиеся заложники успели попасть в дом и запереть за собой дверьи.

Услышав шум в доме, испуганные женщины закрылись в своих комнатах. Саид пробудился ото сна и сразу насторожился. Затем, накинув халат, вышел в коридор. Там Саид увидел толпу заложников, которые направлялись в его сторону. Трое из них были вооружены. Мешкать было нельзя, и он кинулся назад. Забежав в свою комнату, он хотел закрыть дверь, навалившись на нее всем телом. Однако под натиском заложников дверь распахнулась, и хозяин повалился на ковер.

– Не убивайте меня! Я дам вам много золота и тотчас отпущу домой.

Это были последние слова Саида. Его окружили и разом вонзили мечи прямо в сердце. В комнате воцарилась тишина. Заложники обменивались взглядами, как бы вопрошая: что дальше? Хотя им это было заранее известно. Бежать они не смогут, потому что во дворе уже собралось много людей, а стражники пытаются взломать дверь. Без сомнения, их казнят. Тем более они убили мусульманина. Юноши знали, что им делать, и Ардашер сказал:

– Друзья, нам нужно спешить. Идемте!

Он привел их в комнату для гостей, где пол был устлан дорогими коврами, а ниши стен заставлены редкой посудой из завоеванных стран: кувшинами, тарелками, чашами с узорами. Однако юношам было не до любования красотами. Ардашер, держа в руке меч, обратился к друзьям с послед-ней речью:

– Более нас никто не унизит. Ко всему мы сделали доброе дело: одним злодеем на земле стало меньше. И когда на том свете мы окажемся на мосту Чичван*, то святой Митра зачтет нам этот благородный поступок и откроет дорогу в рай. Так что не страшитесь смерти. Мы идем туда с чистой душой. Прощайте, друзья, свидимся на том свете! Прощайте, моя родня и любимая Согда! Давайте же помолимся…

И все зашептали короткую молитву, глядя на свет в окошке. Между тем охрана ломилась в дверь, но сломать ее было непросто. Другие охранники начали заглядывать в комнату через решетчатое окошко. Проникнуть через него они не решались, потому что в узком отверстии их могли убить заложники.

Ардашер подал всем пример. Он провел саблей по шее. Голова поникла, и кровь полилась ручьем, заливая рубаху. Оружие выпало из рук, и тело медленно повалилось на ковер. Второй юноша сделал то же самое, успев крикнуть:

– Прощайте, друзья!

Затем третий с плачем молвил:

– Прощайте, мои родные мама и папа!

Четвертый поднял саблю Ардашера и произнес:

– Прощай, Самарканд, я ухожу с честью!

Следующим за ним был сын правителя Кеша, который закричал со слезами:

– О, великий Ормузд, я иду в твое царство!

Вскоре стражники смогли наконец выбить дверь. Войдя в дом, они ужаснулись: вся гостиная была усыпана мертвыми телами. Комната стала багряной от крови. Вдруг из угла донесся жалобный голос. Один из заложников был жив – он не смог лишить себя жизни. Сидя на ковре, Фарход, сын богатого купца из Бухары, горько рыдал, причитая:

– Простите меня, друзья, простите, я подлец, подлец…

Все были потрясены и лишились дара речи. А самый молодой стражник даже пустил слезу, ведь это были его ровесники, и всех он знал в лицо.

– О Аллах, что же это такое?! Как они могли?.. – молвил пожилой охранник, сев на корточки и зачитав молитву за упокой души.

– Хватит! – прервал его начальник охраны. – Нашел над кем читать молитву, ведь они неверные.

– В молодости я тоже был неверным, пока не стал мусульманином.

К Фарходу, все еще плачущему и стонавшему: «Простите меня, друзья, простите, я подлый, подлый человек!..» – подошел начальник охраны и спросил:

– Они сами себя убили или кто-то заставил их?

– Сами.

Тот усмехнулся:

– Среди них ты один оказался самым разумным, а они глупцы. Почему ты не сообщил нам об этом деле?

– Я не успел: все случилось внезапно. В этом нет моей вины.

– Не плачь, твои друзья и в самом деле оказались дураками, если из-за этого лишили себя жизни. Зато теперь хозяин отправит тебя домой.

– Саида убили.

– Что ты сказал? Где? Когда? – воскликнул тот.

– В своей комнате.

Все стражники кинулись туда. Они застыли в дверях, не сводя глаз с убитого.

– О Аллах! Бедный хозяин!.. – застонал начальник.

– Вот зачем они явились сюда, – сказал кто-то.

Вскоре дом заполнился женскими и детскими голосами. Они сидели вокруг накрытого ковром тела хозяина и тихо причитали. Как того требует обычай, речи жен были полны любви к покойному отцу семейства и ненависти к убийцам.

Вся Медина только и говорила о случившемся. Многие мусульмане осуждали Саида за жестокость, которая довела юношей до самоубийства. А спустя месяц об этом уже говорили во всех городах халифата.

В тот же день в Медину прибыл караван из Согды. Сто верблюдов были гружены кожей, сухофруктами и дорогими коврами. Они остановились в караван-сарае за чертой города. Среди товаров были спрятаны золотые слитки. Караван снарядил богатый дихкан, отец Исфандияра, который сумел бежать. Во главе каравана стоял младший брат купца. Кроме торговых дел, он должен был вновь увидеться с Саидом и склонить его к продаже заложников. Но услышав о гибели согдийских заложников, купец посетил их общую могилу – свежий холмик, где прочел долгую молитву с Авестой в руках, а затем спешно покинул город.

ВЫЛАЗКА

А в это время у беглецов закончилась еда, и Фаридун сказал, что сам отправится в город за продуктами. Сидя в кругу, Шерзод предложил пойти вместе.

– Нет, я один. Если окажусь в ловушке, то пусть это будет один человек, чем двое.

Исфандияр встал на сторону Шерзода:

– Фаридун, ты вовсе не должен идти. У тебя есть Фатима. Случись беда, что станет с твоей невестой? Я сам пойду.

Тут в спор вмешалась Фатима:

– Хоть я и девушка, позвольте это сделать мне. Я знаю город лучше вас. Самое главное – мое лицо закрыто, никто меня не узнает. А вас могут признать стражники отца.

Ее суждения оказались более разумными, и все же Фаридун не желал отпускать ее одну. Мало ли что может случиться. Но девушка опять возразила:

– С тобой я точно попадусь к ним в руки. Узнав тебя, охранники сразу догадаются, что за девушка скрывается за чадрой.

Хотя самолюбие мужчин было задето, всем стало ясно: она права.

– Кроме закупки продуктов, что еще я должна сделать в городе?

– Со дня нашего побега прошло уже больше месяца, – начал Фаридун. – Теперь нужно думать о том, как мы покинем город. Фатима, загляни в караван-сараи: может, какой-нибудь караван готовится в путь. Потом мы сами договоримся с хозяином. А еще нам нужны деньги. Возьми перстень и продай его в лавке ювелира.

Утром, после молитвы, в мечети стало совсем тихо. Фатима, облаченная в голубое платье до пят и укутанная широким платком, вышла из укрытия и через пальмовую рощу направилась в сторону городского рынка. Боясь заплутать, она двигалась лишь по известным улицам. Ближе к базару она свернула на широкую улицу и вдруг увидела похоронное шествие. Впереди – носилки, укрытые зеленым одеялом, а за ними множество народу. Люди двигались прямо на нее, и девушка вернулась в проулок, откуда вышла. Там она прижалась к стене дома и опустила голову.

Фатима не знала, что это были похороны ее отца, но обилию людей изумилась: «Должно быть, умер важный мусульманин, коль собралось столько людей. Кто же это мог быть?»

Когда главная улица опустела, Фатима вышла из проулка и зашагала дальше. Ближе к базару народу становилось все больше. Фатима примкнула к двум полным женщинам: пусть все думают, что она с ними. Войдя в ворота, девушка поглядела по сторонам, нет ли рядом охранников ее отца. Но знакомых лиц она не заметила.

Шумный базар с лавками вдоль стен и торговыми рядами был полон людей. Сразу у входа начинались длинные проходы, укрытые навесами из грубой ткани или камыша. При виде множества товаров на душе девушки стало спокойнее, тревога отступила. После склепа и скудной еды базар казался сущим раем. Разглядывая содержимое прилавков, Фатима не заметила, как очутилась у лавок с корзинами, полными фиников, винограда и других фруктов. А рядом стояли мешки с пшеницей, ячменем, горохом. И тут она пришла в себя: не стоит увлекаться, тем более ей нужно выполнить задание Фаридуна.

Убедившись, что на базаре нет людей отца, она решила посетить лавку ювелира и обменять перстень, а на часть вырученных денег купить еду.

Лавки ювелиров были богаче, чище, с деревянными прилавками. Весь товар висел на стенах, обитых красной тканью, чтоб золотые украшения смотрелись выгоднее и вскружили головы не только женщинам, но и их мужьям.

В первой же лавке она показала перстень и свое кольцо, сказав:

– Я желаю продать их. Оцените их.

Средних лет торговец, в халате и чалме, взял изделия и стал внимательно разглядывать. С его лица почему-то разом сошла улыбка, а глаза забегали.

– Что-то не так? – спросила девушка, и ее охватило волнение.

Тот снова засиял:

– Просто задумался о своих делах. Должен отметить, у тебя красивый и редкий перстень. Откуда он? Из какой страны?

Фатима растерялась, но быстро совладала с собой:

– Это из Ирана, отец привез его из похода.

– Да, там водятся столь изящные вещицы. Я могу предложить двадцать серебряных динаров за перстень и пять за кольцо. Поверь, это высокая цена.

Не торгуясь, Фатима согласилась, и ювелир отсчитал монеты. Фатима опустила их в свой мешочек и направилась к рядам с продуктами. Девушка успокоилась: ее страхи оказались напрасными.

По пути Фатима решила купить корзину. Выбирая их в длинном ряду, она невольно оглянулась и в десяти шагах заметила знакомое лицо: это был хозяин ювелирной лавки. Но он сразу же отвернулся и заговорил с торговкой. Девушка сказала себе: «Чего я испугалась? Должно быть, он тоже пришел за покупками». Фатима купила корзину и перешла в другой ряд. Вдруг в нос ей ударил аппетитный запах пирожков и ужасно захотелось горячей пищи, ведь все эти дни беглецы питались лишь всухомятку. «Я порадую ребят», – подумала она и подошла к торговке.

Когда женщина стала вынимать пирожки из большого горшка, Фатима снова заметила торговца золотом. Но тот опять отвернулся, сделав вид, что разглядывает ткани на прилавке. В голове девушки вспыхнула страшная мысль: «О ужас! Он следит за мной. Иначе какой мужчина будет заглядывать в лавку с женскими товарами? Будь он портной – другое дело, но не торговец золотом. Неужели мой отец нанял его?» Фатима уложила пирожки на дно корзины и накрыла их полотенцем. В ее душе росла тревога: «Что делать? Я еще не купила продуктов. Стоит ли идти за ними? А вдруг мне придется бежать, и тогда груз будет только мешать». Фатима опять решила убедиться, что тот человек возник здесь неслучайно. Сделав шагов десять, девушка резко обернулась – он смотрел на нее. Она пошла дальше, и сердце забилось еще сильнее. «Странное дело, почему отец нанял торговца украшениями? – задавала она себе вопрос. – Откуда он мог знать, что я загляну именно в его лавку?» Фатима не могла найти ответов на эти вопросы.

Он шла и думала о том, как ей быть, как скрыться от соглядатая, который все шел за ней, делая вид, что покупает всякую всячину. И вдруг ее осенило. Волнуясь, Фатима остановилась у мешков с пшеницей и заговорила с торговцем – мужчиной лет сорока с густой бородой:

– Если вы воистину мусульманин, то не оставите слабую мусульманку в беде. Видите мужчину в зеленом халате, который стоит у мешков с ячменем? Он замыслил дурное против меня. Я хотела купить в его лавке кольцо, однако своими вольными словечками он стал склонять замужнюю женщину к греху, предлагая мне деньги. Я сразу убежала, так он теперь идет следом. Помогите, умоляю вас!

– Хорошо, ты, доченька, иди, а я погляжу за ним. Не дам тебя в обиду.

И он последовал за хозяином ювелирной лавки, пока сам не убедился в правдивости слов девушки. Тогда он окликнул торговца:

– Эй, стой!

Тот остановился в недоумении.

– По какой причине ты преследуешь эту правоверную?

Ювелир не растерялся и вмиг соврал:

– Это моя жена.

Весь базарный люд, торговцы и покупатели, уставились на девушку. Что же та ответит?

– О, люди, этот гнусный человек говорит ложь! Мой муж – совсем другой человек. А этот желает опозорить меня! – закричала Фатима.

Люди поверили ей. Крепкий земледелец схватил ювелира за руку, а другие мужчины окружили его. Испуганные глаза торговца забегали: сейчас его побьют. Надо что-то делать.

– Подождите, я все разъясню, – воскликнул торговец. – Эта девушка сбежала из дому, и ее отец обратился ко всем торговцам украшениями, чтобы мы помогли найти ее. Он знал, что дочь явится к нам для обмена своих драгоценностей, изготовленных в Иране. Так и случилось. Ее ищет вся стража халифата.

Однако народ не желал слушать обманщика. В суматохе Фатима сумела незаметно убежать.

– Подождите, не бейте его, – сказал кто-то из толпы. – Это торговец золотом, я его знаю. Надо отвести его к стражникам, они сами разберутся.

– Ведите к ним, – согласился тот, – и узнаете, что я говорю правду.

Торговец не знал, что Саид уже на том свете, иначе отказался бы от этой затеи.

Фатима вернулась в убежище с корзиной, и Исфандияр закрыл за ней дверцу. После быстрой ходьбы она тяжело дышала. И только оказавшись в безопасности, девушка обессилено опустилась на одеяло. Юноши присели рядом и замерли в ожидании.

– Появляться на базаре нам нельзя, – начала она.

И Фатима подробно рассказала о случившемся.

– Откуда торговец узнал о нас? – удивился Шерзод.

– Должно быть, мой отец обратился к торговцам золотом. Ему известно, что я взяла с собой свои украшения.

Фаридун заметил:

– В таком случае и во всех караван-сараях знают о нашем побеге.

– Да, это плохо, – сказал Шерзод, – но обратной дороги нам нет, особенно Фатиме. Если будет суждено погибнуть, то сделаем это достойно.

– Да, живыми мы не дадимся, – твердо заявил Исфандияр.

Все смолкли в тревожных раздумьях. Тогда Фаридун предложил покупать продукты прямо на поле или на дому.

– Это верное решение, – поддержала Фатима.

– Пища для нас не главное, нужно думать, как нам выбраться из города. Я уверен, что Саид предупредил людей и на выходе из него. Предлагаю завтра отправиться на окраину Медины и узнать об обходных путях.

Друзья выразили согласие, потому что оставаться в городе стало опасно. Саид теперь знает, что беглецы еще в Медине, и поиски усилятся. Да и это убежище – ненадежное место: вдруг в один из поминальных дней явится родня святого. Так полагали юноши, не зная, что в этот день состоялись похороны Саида.

На другой день юноши облачились в одежду местных жителей. Халаты и рубахи Фатима прихватила с собой из дома.

Они покинули убежище, надев на головы белые чалмы. Кругом было тихо, обычно после утренней молитвы здесь оставались только редкие служащие. За рощей юноши разошлись в разные стороны, как им объяснила Фатима.

Медина оказалась крупным арабским городом. Блуждая по узким улочкам с квадратными домами, Фаридун вышел на ее окраину. Более унылого и серого города он не видел: из-за нехватки воды деревья здесь были большой редкостью и росли в основном возле мечетей, и народ одевался в широкие неяркие одежды. Медину было не сравнить с зеленой Согдой.

У дороги он спросил двух немолодых мужчин о пути, ведущем в Палестину. Они указали на пыльную дорогу, уходящую в степь. По ней двигались редкие люди на верблюдах и арбах, груженых мешками. Фаридун шагал по ней, пока не заметил небольшое строение, где под навесом сидели воины. Это был пост, они осматривали грузы на телегах и взимали пошлину за проезд. «Значит, нам сюда нельзя, – сказал про себя Фаридун. – Нужно искать обходные пути через горы или степь. Однако для этого понадобится много воды и пищи. Но вот вопрос: осилит ли такую дорогу Фатима?»

Фаридун, разузнав обо всем, что ему нужно, решил вернуться в город. Проходя мимо какого-то длинного здания, он увидел большое скопление молодых людей. Они по очереди подходили к двум сидящим за столом мужчинам, называли свои имена, и те вносили их в длинные списки. В толпе люди беседовали между собой. И Фаридун услышал:

– Куда людей набирают?

– Говорят, в поход на Мавераннахр, в страну неверных.

– В какой это стороне?

– Очень далеко – за Ираном.

От услышанного Фаридун застыл на месте. Он не поверил своим ушам. Они упомянули его родину. Тогда он сам спросил у одного из молодых людей:

– Что здесь такое? Ты упомянул Мавераннахр?

– Желающих отправиться в военный поход записывают. Говорят, их отправят в Мавераннахр. Тоже хочешь записаться? Наверное, сильно нуждаешься в деньгах?

Фаридун был так потрясен, что не сразу смог вымолвить.

– Да, очень. Отец умер, а из кормильцев я один, – соврал с ходу Фаридун.

– Тогда мой тебе совет: купи шлем и кольчугу, иначе в первом же бою убьют.

– Благодарю за совет. Скажи, где можно купить доспехи?

– Ты, я вижу, чужеземец?

– Да, я из Палестины.

– Тогда иди на базар, там есть оружейные лавки. Но знай, все это стоит немалых денег.

– Я возьму в долг, а после похода верну.

– Если останешься жив, – и все захохотали.

Фаридун улыбнулся и спросил:

– А кто стоит во главе этого похода?

– Говорят, новый наместник Хорасана, имя его не запомнил.

– А разве смута между вождями халифата закончилась?

Мужчина пожал плечами:

– На сей раз они быстро договорились.

От такой вести настроение Фаридуна поднялось. Ему не терпелось обрадовать друзей, и он быстро зашагал к их убежищу.

К тому времени другие юноши уже вернулись. От волнения глаза Фаридуна горели. Он сразу сел в круг и рассказал о наборе людей на войну в Мавераннахр, в Согду, и добавил:

– Мы запишемся в арабскую армию и таким путем очутимся на родине.

– Это хорошая идея! – воскликнул Шерзод и от радости вскочил с места. – Это прямой путь домой.

От такой вести три друга крепко обнялись.

– А как же я? – спросила Фатима с печальным взором.

– Об этом я думал всю дорогу, – сказал Фаридун и присел рядом, взяв ее за руку. – Ты отправишься с нами. Мы облачим тебя в доспехи, и никто не узнает, что ты девушка. Но для этого нужно отрезать твои косы. Постоянно будешь с нами, при этом притворишься немой. Мы же станем тебе родными братьями.

– А вдруг обман откроется?

– За это не тревожься. В огромном войске нет дела друг до друга.

– Тогда я согласна. Для меня обратной дороги нет.

– Положись на нас, за тебя мы жизнь готовы отдать.

Остаток дня они провели в мыслях о походе в Согду. Более всего их беспокоила судьба Фатимы. Если прознают о ее женской природе, то беглецов прогонят из войска. В этом случае их ждет опасный путь через степь, пустыни и горы, так еще и с малой суммой денег. Об этом они говорили весь вечер, пока не заснули.

Утром они сложили все вещи в мешок. Перед выходом все помолились: Фатима в углу, а зороастрийцы у окошка, в которое бил солнечный свет. И каждый воздал благодарность этому убежищу и святому имаму, который покоится тут, за то, что берегли беглецов все эти дни. Девушка вышла в мужских штанах и белой рубахе. Волосы остригла совсем коротко и укрыла голову белой тканью с черным кольцом.

Когда они добрались до ворот базара, народу стало больше. Беглецы не сразу вошли. Они отделились от идущей толпы и спрятались за углом. Первой туда зашла Фатима: в юношеском наряде ее никто не узнает. Оглядываясь вокруг, она убедилась, что стражников отца нет.

– У ворот охранников нет. Еще узнала, где на базаре оружейные мастерские. Ну что, пошли?

Фаридун кивнул головой, добавив:

– От тебя мы будем держаться в десяти шагах. Это на случай, если нас схватят, то ты останешься в стороне.

– Не говори так: эта мысль страшит меня, без вас я пропаду.

– Если беда настигнет нас, то до Согдианы ты будешь добираться одна. Мой отец – правитель города Панча. Для тебя он сделает все, что пожелаешь. Все-таки ты моя невеста.

– А если окажешься в Бухаре, – добавил Шерзод, – то обратись к моему отцу, дихкану Кишвару, правителю Рамитана. Там будешь, как в родном доме. И еще лучше.

Исфандияр тоже напомнил о своем отце, знатном купце из Самарканда, который примет ее, словно родную дочь.

От таких речей у девушки полились слезы, и она молвила:

– Спасибо вам, но знайте, я не брошу вас, своих братьев, – и обняла каждого.

Когда в шумной толпе беглецы дошли до мастерских, Фатима осталась в сторонке, возле обувной лавки. Из мастерских доносился лязг металла. Кузнецы стояли под навесами. В мокрых рубахах и фартуках, они ударяли тяжелыми молотками по раскаленным мечам или копьям.

Перед мастерскими были выставлены длинные лавки с товарами оружейников: кольчугами, шлемами, мечами, копьями и щитами. Скоро война, и товар не задерживался. Благодаря таким войнам многие арабы вырвались из бедности.

Беглецы стали выбирать себе мечи. Торговец всячески расхваливал оружие, а затем показал его силу в деле. Он поставил кость быка на пень и ударил по ней с размаху, и она сломалась надвое.

– Мы берем, крепкое железо, – деловито произнес Фаридун. – Еще три кольчуги и шлем. Только хочу сказать, что мы будем расплачиваться золотыми украшениями. Не против?

Продавец средних лет добродушно ответил:

– Кто же будет против золота? Это истинная разменная монета. Вот ваши доспехи, сделаны из лучшего металла, уж поверьте мне, истинному мусульманину.

– Верим, верим.

– Примерьте шлемы, к ним еще полагаются шапочки. Шлем должен сидеть плотно.

Затем Фаридун попросил еще один комплект доспехов:

– Это для нашего друга. Сейчас он занят и не смог прийти. Он ростом меньше меня и намного худее.

– У нас есть и меньшие размеры. Вот один нашелся.

Чтобы расплатиться, Фаридун раскрыл мешочек, который висел на поясе, и вынул оттуда перстень, который Фатима получила за учебу заложников.

– О, оказывается, вы небедные люди. Этого перстня с таким красивым камнем мне хватит. Я советую вам еще купить себе лошадей. Иначе будете в пеших войсках.

Затем юноши с помощью торговца там же стали надевать доспехи. Теперь беглецов было не узнать.

В толпе Фатима последовала за друзьями, пока не вышли за ворота базара. Рядом находился другой базар, огороженный дувалом. Там шла торговля живым товаром: конями, ослами, верблюдами, а в другой ее части – коровами, быками и овцами. Фатима не стала туда входить и задержалась у стены.

Беглецы подошли к лошадям и стали разглядывать их. Каждый хозяин расхваливал свой товар. Им казалось, что эти молодые воины плохо смыслят в таких делах. Даже рабочих лошадей пытались сбыть этим чужакам. Но в подобных делах согдийцы были очень опытны. Потому юноши купили отличных скакунов. У выхода их встретила Фатима, котррой приглянулся один из них, и, погладив его морду, она сказала: «У него добрые глаза, как у человека».

– Смотрите, рабов ведут, – сказал Шерзод. – Среди них есть и зороастрийцы: у них цветные пояса кушти.

Они обернулись. Совсем рядом от них провели молодых мужчин в выцветших одеждах. Их было человек тридцать, связанных одной веревкой.

– Судя по платью, это персы из Ирана, – сказал Исфандияр. – Их купцы не раз гостили у нас дома. А куда их ведут?

Фатима пояснила:

– Рядом базар рабов. Как-то раз я с мамой была там, мы купили двух служанок.

Фаридун возмутился:

– Когда я стану править Панчем, то у себя в стране отменю рабство. Я на себе почувствовал, как ужасно быть рабом.

Исфандияра поразила наивность друга.

– Если рабы не станут обрабатывать твои поля, то ты обеднеешь. Тогда другие дихкане изберут себе нового правителя, более богатого и могущественного. Ты этого хочешь?

– На моих полях будет работать только наемный люд.

– Однако им нужно будет платить дирхемы, и тогда твои доходы резко упадут. Без рабов ты не станешь первым. Да и наши рабы – это пленные кочевники из степи, которые грабят наши земли. Чего их жалеть, сами виноваты. Не отпускать же их на волю.

– Он мыслит верно, – согласился с ним Шерзод. – Без рабов нельзя.

На это Фаридун промолчал.

– Давайте заглянем на базар рабов?

Они вошли туда, ведя своих коней под уздцы. Большая площадь была огорожена забором, вдоль которого тянулись навесы из соломы и мешковины. Рабы с поникшими головами сидели прямо на земле. Проходя мимо, беглецы с жалостью смотрели на них. Большей частью это были юноши и средних лет мужчины. Если кто приближался к ним, то торговцы, сидя в сторонке, кричали на них:

– Ну-ка, поднимите головы, люди желают глянуть на товар!

И если покупатель замедлял шаги, то торговец подбегал к нему и расхваливал своих рабов: «Глядите, какие они молодые, крепкие».

Рабы смотрели на людей бесцветными глазами.

В одном месте беглецы увидели скопление девочек и мальчиков, их ноги были связаны общей веревкой. Они о чем-то шептались, казалось, рабы уже смирились со своей участью.

– Видимо, их родителей уже продали, – с тоской молвила Фатима. – Смотрите, какие они светлые, может, они из ваших краев? За что им такая судьба, какая вина лежит на них? Может, поговорить с ними по-согдийски?

Фаридун остановил ее, взяв за руку:

– Нет, не надо. Когда эти несчастные услышат родную речь, то их вновь охватит ужасная тоска. А так дети слегка утешились.

Более всего юношей удивили негры. Ранее им не доводилось видеть столь черных людей. Было их человек двадцать, в белых штанах и рубахах, с цепями на ногах. Торговец решил, что эти молодые воины желают купить рабов и начал расхваливать свой товар: «Пусть вас не пугает их чернота, – говорил тот. – Зато они так сильны, что могут работать без устали два дня подряд. Единственный их недостаток – много едят», – сознался пожилой торговец с белой бородой.

Чтоб отвязаться от назойливого торговца, беглецы ускорили шаг. А тот вслед все хвалил товар.

Уже на выходе Фатима рассказала, что в прежние годы, когда шла война, на этом базаре не хватало мест, и часть рабов стояла на улице.

Когда беглецы укрылись в узком проулке за базарной стеной, на Фатиму надели кольчугу и шлем. Теперь она была совсем не узнаваема, и ни один охранник Саида не признал бы в ней дочь хозяина. После юные воины зашли в харчевню, где запах горячей пищи вскружил им головы.

В тяжелых доспехах они сели на кошму, и укутанная в покрывало женщина расстелила перед ними скатерть. Далее отец и сын подали воинам чашки с бульоном и блюда с кусками мяса. При виде столь вкусной еды глаза беглецов загорелись. И все же юноши кушали не спеша, помня о своем благородном происхождении.

Когда юношам подали чай, Шерзод сказал:

– Зря мы сбежали. Надо было потерпеть. Если арабы готовятся к походу на Согд, то Саид продал бы заложников новому наместнику Хорасана.

– Верно говоришь, скоро наши друзья будут дома, – с сожалением произнес Исфандияр.

Стало тихо, все погрузились в раздумья. Фаридун почувствовал себя виноватым.

– Я не звал вас с собой, – вырвалось у него.

– Мы не держим на тебя обиду, – стал его утешать Шерзод. – Я сказал это просто так.

– Вы еще можете вернуться в дом Саида! Он простит вас: сейчас ему выгоднее продать вас, чем убить. И с остальными ребятами вас отправят на родину.

– Нет. Разве ты забыл, как из-за пустяка он убил нашего друга? Он не пожалеет нас, ведь мы увели его дочь и осрамили на весь халифат. Да мы и не бросим вас.

Из харчевни беглецы направились к месту набора войска. Людей там было меньше, чем вчера. Они встали в очередь, которую записывали в конников. Когда юноши приблизились к писарю, тот первым делом бросил взгляд на доспехи Фаридуна и затем на его коня:

– Годишься, пойдешь в конный отряд Джуфа. Следующий.

Когда очередь дошла до Фатимы, писарь уставился на ее лицо, пока не произнес:

– Ты имеешь совсем юный вид.

Друзей охватил страх, однако Фаридун не смутился и нашел, что ответить:

– Это наш брат. Всего на год моложе нас. С детства у него такое лицо, его из-за этого даже принимали за девочку.

А рядом стоящий Исфандияр склонился к писарю и тихо сказал:

– Прошу, не откажите моему брату, мы отблагодарим.

И сын купца незаметно положил в деревянную коробку, где лежали исписанные листы, две золотые монеты.

Писарь произнес: «Следующий».

ПОХОД

С того дня минул месяц. В составе арабской армии беглецы двинулась по землям халифата: сначала в Палестину, затем по дорогам Сирии и бескрайнего Ирана. В крупных городах арабы иногда пополняли свою армию муалями – покоренными народами, принявшими ислам. Но основную силу составляли племена из Аравии: так было надежнее.

Во главе войск на белом коне ехал новый наместник Хорасана Кутейба ибн Муслим – мужчина лет сорока, в темном широком халате и чалме. Его войско растянулось так далеко, что конца ему не было видно. Сначала шла конница, за нею пешие воины и далее обозы с хозяйственной утварью и провизией. В одной из телег ехали две жены наместника.

К началу лета войско приблизилось к Мерву, чтобы завершить поход в теплое время года. Этот город был окраиной халифата, и за Вахшем начинались земли, которые арабы называли Мавераннахром, то есть «за рекой».

Все эти дни беглецы держались вместе и не заводили ни с кем дружбу. А ночью в степи они стелили под себя тонкие одеяла и мечтали под звездным небом о доме, о родных и о том, какой трогательной будет их встреча.

Когда армия Кутейбы вступила в Мерв, то глаза бывших заложников от радости засияли: «Вот родные края!» На улицах слышалась согдийская и тюркская речь. С великим трудом юноши сдерживали свои чувства: от счастья хотелось плакать.

В этом городе войску дали отдых. Первым делом беглецы отправились на базарную площадь. Там в харчевне, под виноградником им подали большое блюдо любимого плова, о котором они мечтали все эти годы.

– Хорошо, что мы без кольчуг, иначе не смогли бы двигаться, – сказал Фаридун и смял под себя вытянутую подушку.

Фатима тоже призналась:

– Было так вкусно, что не могла остановиться.

Забрав пустые блюда, хозяин подал чай и сладости. Спешить им было некуда, и друзьям захотелось послушать новое стихотворение Шерзода.

– С великим удовольствием. Я сочинил его в пути, посвятил отчизне и назвал «Ты снишься мне…» Для этого я встану.

В глазах Фатимы появилась тревога, хотя комнатка была пуста.

– Громко не надо, – сказала она, – а то арабские стражники могут услышать. Они кругом, почти в каждой харчевне.

Фаридуна это тоже встревожило, и он попросил, чтоб друг читал вполголоса:

– Нам радоваться еще рано. Хозяин харчевни может услышать нашу речь. Это вызовет у него подозрения. А вдруг он доносчик?

– Так я не могу. Стихи нельзя читать шепотом, иначе слова теряют свою красоту. Я оставлю его до лучших времен, – сказал Шерзод и предложил: – Хотите, я расскажу историю Мерва? Это весьма любопытный город. Мой отец не раз бывал здесь по торговым делам. Говорят, тут в храме Кей-Мазрубан хранилась священная книга «Авеста», написанная на двенадцати тысячах золотых пластинах. Когда нагрянули арабы, зороастрийцы спрятали книгу. Враги пытались узнать это место, чтобы ее уничтожить. Для этого они до смерти замучили двух наших мобедов, но ничего не добились.

– Вот это герои! – с восторгом произнес Фаридун.

– Слушайте дальше. Сказывают, что во времена персидского царя Дария народ Мерва восстал, и город был почти уничтожен. И только при греках какой-то знатный полководец выстроил новый город. Позже он стал частью могучей Парфии, которая осмелилась воевать с самим Румом*.

– Если город столь богат историей, давайте погуляем, – предложила Фатима, и все согласно закивали.

– Но начнем с базара, – сказал Шерзод, – он тут рядом. Я соскучился по нашим фруктам.

Был сезон черешни, и базарные лавки были ею переполнены. Беглецы заполнили свои походные сумки этими сочными ягодами и кушали их на ходу. Для Фатимы черешня была в диковинку. Но стоило девушке попробовать ее, как от восторга она произнесла: «До чего же вкусно!»

Разглядывая все вокруг, покупая сладости, они очутились на базарной площади, где обычно шли представления. Там, в кругу людей, выступали силачи, с легкостью жонглируя железными гирями. Затем одному из них на плечи взобрались три человека, а самый старший из силачей повел сказ о подвигах богатыря Рустама против дэвов. На этом представление закончилось. Молодые люди надеялись увидеть еще и театр кукол, однако рядом стоящие зрители сказали, что арабы запретили им выступать и прогнали из города. Оказывается, артисты в своих выступлениях смеялись над мусульманами.

Беглецы зашагали по широкой улице, вдоль которой тянулись большие дома зажиточных людей. В это жаркое время улица была почти пуста.

В этом же ряду в углублении показался храм с площадкой, где росли стройные кипарисы. Храм имел открытую веранду с колоннами. Внутри виднелись люди.

– Зайдем туда? – предложил Фаридун. – Я так давно не молился в храме.

Но Исфандияр возразил:

– Это опасно, ведь могут донести, что арабские воины молились в храме Заратуштры. Надо терпеть, осталось совсем недолго.

– Без всякого сомнения, ты прав. Тогда хоть глянем на наш священный огонь.

С волнением они приблизились к нему. Между колоннами двигались фигуры жрецов и дастуров. Все в белых платьях до пят и шапочках, они над кем-то склонились. Юношей охватило волнение: там что-то случилось. Они остановились у широкой лестницы. Пожилые люди плакали, склонив колени перед обезглавленной скульптурой. Это была богиня Анахита. Внутри храма виднелись еще изваяния, тоже поваленные. Их головы валялись в разных местах. Беглецы сразу догадались, кто мог сотворить такое.

– У них дикий нрав, – возмутился Шерзод. – Какое им дело до чужих святынь? Наши города не раз захватывали враги, но никто не трогал наши святыни.

От таких слов Фатима почувствовала себя виноватой, ей было стыдно за единоверцев. Она опустила голову. Но Фаридун взял ее за руку и сказал:

– Фатима, тебе не нужно стыдиться за них. В Аравии мы видели разных мусульман: и хороших, и плохих. Пойдемте отсюда. Смотреть на такое просто невыносимо.

МАВЕРАННАХР

Утром армия Кутейбы подошла к широкому Вахшу. На берегу их ждали большие плоты с гребцами, куда сразу ступили воины со своими лошадьми. Согдийские юноши были в числе первых.

Вокруг плескались голубые волны, которые искрились от солнечных лучей. Вскоре они очутились посередине реки и счастливые глядели по сторонам, держа под уздцы испуганных коней, чтобы те не метались. Плот слегка качало. Это родная могучая река согдийцев и бактрийцев. Фатиме было страшно, ведь прежде она не видела столько воды: а вдруг плот перевернется.

– Не бойся, – шептал Фаридун, видя испуг в ее глазах. – А знаешь, как называется эта река? Вахш, по имени ангела-хранителя, он бережет ее чистые воды. И сейчас в душе мы молимся ему, чтоб он был добр к нам.

– Как забавно, у вас кругом ангелы. Один отвечает за растения, другой – за воду, третий – за горы… А за любовь есть?

– О! Любви покровительствует сама Анахита, она у нас самая почитаемая. Кроме того, богиня отвечает за богатый урожай и рождение детей.

Обширную реку их плот перешел спокойно, как и другие. Они вступили на песчаный берег. Глава конников уже стоял на берегу и велел воинам располагаться в шатрах, сказав, что переправа такого войска займет не один день.

Так и случилось. На берегу, усеянном шатрами, они провели два дня, мучаясь от безделья. Отныне они думали только о побеге. Но бежать еще рано, ибо за ними могут устроить погоню. Без сомнения, юношей им не догнать, а вот девушка будет отставать.

Когда армия была готова двинуться в путь, в лагерь Кутейбы прибыли двое богато одетых гонцов. На них были шелковые узорчатые халаты и голубые шапочки, обшитые черным жемчугом. Дозорные остановили их перед лагерем и привели к шатру Кутейбы. Несомненно, это были знатные люди. Они желали говорить с наместником наедине. Из соседнего шатра вышел брат наместника – Абдурахман, и важные мужи средних лет представились ему:

– Мы посланы самим правителем Чаганиана*. Я его младший брат, а это племянник царя. Нам велено говорить с наместником Хорасана.

Абдурахман сразу понял, что эти люди прибыли по важному делу, и тут же завел их в шатер брата. Наместник сидел на курпаче в светлой рубахе и с белой шапочкой на голове. Черная борода придавала его облику хмурый вид.

– Что вас привело? – спросил он у стоявших перед ним людей.

– Наш повелитель по имени Тиш просит помощи у славного наместника Хорасана. На нас хотят напасть соседи – это наши враги, правители горного Шумана и Ахаруна. Мы просим у халифата защиты в борьбе против них. За это мы готовы платить тебе дань.

Такие слова обрадовали Кутейбу, хотя виду он не подал.

– Ладно, согласен помочь, но скажи своему брату: пусть делом докажет, что Чаганиан на нашей стороне. Для этого он должен послать мне три тысячи воинов, я иду на Бухару. Пусть спешит.

– Мне думается, мой брат примет твои слова.

– А почему? Разве Тиш не дружит с бухарцами?

– Нет. Ни бухарцы, ни самаркандцы не желают защищать нас. По этой причине мы держим на них обиду.

Когда гонцы удалились, Кутейба сказал брату:

– Знай, мы победим согдийцев, если сумеем разрушить их союз.

– Брат мой, а вдруг эти чаганианцы замышляют что-то дурное? Скажем, вольются в наши ряды и во время боя нанесут удар в спину?

– Будем за ними приглядывать. Царю Тишу можно верить: он и в самом деле враждует с соседями.

– Я не пойму, зачем нам эти согдийцы, ведь их мало? Какой толк от трех тысяч?

– Глуп ты еще, хоть и мой помощник. Это только начало. Глядя на них, и другие перейдут на нашу сторону. Так мы сломаем их дружбу и овладеем этими землями.

*Рум – Римская империя

*Чаганиан – средневековое название области в бассейне Сурхандарьи

Спустя три дня, когда арабское войско приблизилось к Пайкенду, их догнала конница царя Чаганиана.

Пайкенд – был торговым городом, а жители его слыли очень богатыми людьми. Большинство мужского населения города – купцы, многие из них с караванами отправлялись в разные страны: Иран, Византию и даже далекую Индию. И потому арабам Пайкенд показался легкой и лакомой добычей. Тем более лазутчики наместника донесли, что город не имеет большого войска и, вероятнее всего, они откупятся данью.

Для переговоров Кутейба отправил в Пайкенд своего младшего брата. Однако тот вернулся быстро и сообщил, что пайкендцы не желают платить дань – они надеются на крепкие стены города. В ответ Кутейба усмехнулся и воскликнул: «Кажется, они ослепли от своего богатства и совсем не видят, кто стоит под их стенами!»

Согдийцы же решили не тратить зря время и бежать в ночь перед сражением – Бухара была рядом. Они сидели у речки недалеко от стен Пайкенда и обговаривали детали своего плана. Потом беглецы решили смыть дорожную пыль. Было выбрано место, сильно заросшее камышом, чтобы Фатима тоже смогла освежиться. Другие воины, судя по доносившимся веселым голосам, мылись ниже по течению.

Первой в воду предложили войти девушке, пока другие охраняли бы ее. Девушка сняла шлем и бросила на траву, затем Фаридун помог ей снять кольчугу. Сбросив сапоги, она вошла в прохладную воду. Юноши встали к ней спиной. В воде девушка почувствовала себя счастливой. Скрывшись за зарослями камыша, она сняла рубаху и стала мыть тело.

Между тем недалеко от Фатимы наслаждался прохладной водой воин по имени Асвад. Средних лет мужчина был раздет по пояс. Он тоже желал одиночества, потому отделился от толпы купающихся воинов. Причиной были безобразные бурые язвы от проказы на его спине. И когда сквозь камыши Асвад разглядел полунагую девушку в мужских штанах, он не поверил своим глазам. «Откуда она взялась? Не сон ли это?» Затем стал размышлять: «Почему она скрывается среди войск? Должно быть, убила человека или совершила иной тяжкий грех. Что бы ни было, с такой красоткой можно поразвлечься», – решил он и бесшумно приблизился к Фатиме.

Присев на корточки, девушка ополаскивала свое тело. Но от шума за спиной, Фатима резко обернулась и вскрикнула. Затем схватила рубаху и прикрыла свою наготу. Тот кинулся к ней и хотел было заключить в объятия, однако Фатима изо всех сил толкнула его в грудь. Вырвавшись, она вышла на берег. Асвад побежал за ней.

Услышав крики, встревоженные юноши кинулись к воде, и Фатима укрылась за их спинами.

– Теперь все ясно, – сказал подоспевший Асвад. – Вы возите с собой эту блудницу для услады. Хитро придумали. Но отныне я с вами, она тоже станет моей.

– За столь грязные слова я отсеку тебе голову, – еле сдерживая ярость, ответил Фаридун и поднял с земли меч.

Но тут вмешался Шерзод:

– Эй, человек, послушай меня. Эта девушка приходится нам сестренкой. А на войну она пошла, потому что наша семья живет в большой нужде.

– Меня не проведете. Какие вы бедняки, если на вас такие доспехи и имеете дорогих коней? Да и какая она вам сестренка: вы – светлые, а она темненькая? Если не хотите делиться, то я сообщу самому Кутейбе.

После этих слов воцарилась тишина. Фаридун с трудом сдерживал себя, чтобы не наброситься на вояку.

И тут Исфандияр заговорил:

– Хорошо, мы согласны с тобой. Ты будешь с нами.

Друзья поняли, что Исфандияр что-то задумал.

– Но я хочу прямо сейчас, – сказал Асвад, и глаза его сверкнули.

– Нет. Ночью, когда все заснут, мы сами позовем тебя. Смотри, не усни.

– Ладно, я буду ждать, но если обманете, то… – предупредил воин и, вернувшись в воду, зашагал вниз по реке.

Исфандияр сразу прояснил друзьям свой замысел:

– Самое главное, что тот успокоился. Далее мы решим, как быть с ним.

– Верно, – поддержал его Шерзод. – Этот Асвад мог сорвать наш побег.

А Фаридун злобно произнес:

– С ним я сам расправлюсь. Пойдемте отсюда.

Вечером за едой юноши вновь заговорили о побеге, который наметили на эту ночь.

– Как бы этот Асвад не испортил наше дело, – выразил свое беспокойство Шерзод.

На это Фаридун предложил убить его, но Исфандияр был против:

– Этот человек нам не помеха. Когда он ночью явится сюда, то нас уже не будет.

– Увидев, что нас нет, он поднимет шум.

– Он так не сделает. Сначала он будет искать нас среди спящих воинов, думая, что мы прячемся от него. А за это время мы далеко успеем отъехать.

Фатима тоже была против кровопролития, хотя Асвад и казался ей гнусным мерзавцем.

Наступила полночь. На черном бескрайнем небе мерцали звезды. Пришел час побега. Они бесшумно встали и огляделись вокруг. Вроде все спят. Тогда беглецы принялись сворачивать свои одеяла, но Фаридун шепотом остановил их: «Оставьте их, пусть думают, что мы здесь и отлучились на время». Друзья согласно кивнули и взяли лишь свои хурджумы. Лошади стояли рядом. Они бросили на них сумки и, взяв их под уздцы, тихо двинулись между спящими рядами. Однако не успели они покинуть воинский стан, как перед ними выросла фигура Асвада.

– Стойте! – вскрикнул он. – Решили схитрить и убежать?

– Говори тише, а то людей разбудишь, – просил его Исфандияр. – Мы шли к тебе.

– Ты лжешь! Думаешь, я так глуп?!

– Прошу, не шуми. Ты получишь свое, только отойдем отсюда. Вон туда, в степь.

– Нет, я забираю ее. Эту ночь она проведет со мной.

Юноши оказались в замешательстве и не знали, что ответить.

– Может, мы договоримся, – предложил Шерзод, – у нас много денег.

В ответ Асвад усмехнулся:

– Откуда у бедняков столько денег? Вы какие-то сомнительные люди, ко всему не арабы. Но я хочу вашу красотку и все, – и он схватил Фатиму за руку и хотел увести за собой. От ярости глаза Фаридуна вспыхнули, он вмиг обнажил меч. И со спины на голову Асвада обрушился удар. Он громко охнул, схватился руками за окровавленную голову и со стоном рухнул наземь.

Между тем воины стали пробуждаться. Поднимая головы, они спрашивали:

– Что тут случилось?

– Кто-то затеял драку?

– Нет. Кого-то убили.

И тогда Фаридун крикнул друзьям:

– По коням! Скачем в степь!

Вмиг они оказались в седлах и помчались между спящими рядами.

Вскоре они были уже в степи. За их спинами слышались крики.

Несясь по темной равнине, они ни разу не оглянулись назад. Так они мчались какое-то время, пока на холме не заметили силуэты всадников. Они остановились, и Фаридун сказал:

– Это дозорный отряд арабов. Давайте свернем в сторону.

И беглецы повернули коней, но было поздно – дозорные заметили движение и погнались за ними.

Фатима отставала, и арабы стали их настигать. Именно этого юноши опасались больше всего. Фаридун скакал за ней, хлеща ее лошадь со всех сил. И все же расстояние между ними сокращалось, и уже были слышны голоса арабов: «Стойте! Стойте, иначе убьем!» Стало ясно: скоро их догонят. Тогда Фаридун сравнялся в беге с юношами и крикнул им: «Друзья, нам не убежать! Оставьте нас, сами спасайтесь, иначе все погибнем!» После он вернулся к Фатиме и принялся вновь хлестать ее лошадь. Но дозорные все нагоняли. Исфандияр с Шерзодом не хотели бросать друзей. Вскоре дозорные догнали их, окружив со всех сторон.

Беглецов доставили к шатру Абдурахмана. Брат наместника вышел оттуда с недовольным лицом, так как потревожили его сон. Глава дозорных доложил ему о задержании подозрительных воинов.

– Откуда вы родом? – спросил Абдурахман.

– Мы из Сирии, – ответил Шерзод.

– Лжет он, – сказал один из дозорных, – я сам оттуда. Наши арабы так не разговаривают.

Тогда Абдурахман спросил о другом:

– Почему вы сбежали из отряда и куда?

– Хотели вернуться домой, на родину: этот поход нас сильно утомил, – ответил смышленый Исфандияр. – Военное дело не для нас.

– Нам такие слабаки не нужны! Утром я разберусь с ними.

С восходом солнца весь лагерь был уже на ногах, и тогда зазвучали голоса муэдзинов. Они звали мусульман на молитву. Каждый отряд имел своего имама, перед ним воины расстилали свои коврики и снимали сапоги. Так начиналась молитва. Сам наместник и его брат присоединялись к отряду опытных конников. Молитву им читал главный имам, пожилой Кусам ибн Аббас, который доводился пророку Мухаммеду двоюродным братом. По этой причине Кутейба пригласил его в поход, чтобы поднимать боевой дух воинов и распространять ислам на завоеванных землях.

На этот раз, после прочтения молитвы, когда все встали на ноги и поднесли ладони к лицу, Кусам произнес горячую речь:

«Во имя Аллаха Всемилостивого и Милосердного! Воины, помните: вы сражаетесь во имя Аллаха. Все это угодно Богу, и посему этот поход примите всем сердцем и душою. Это и есть великое свершенье. Мы должны указать неверным праведный путь, ибо они пребывают в невежестве. Во имя этого мы совершаем свой поход. А те, кто лишатся жизни, пусть не страшатся, потому что они окажутся в раю, где их ждет вечная услада. Так что будьте тверды, ибо с вами Аллах и его посланник!»

Речь тронула сердца многих и дала силы, хотя, прежде всего, они сражались за богатую добычу. И вожди им не раз твердили, что казна Согды полна золота. Даже рассказывали, что у согдийцев есть чудесная река, в которую стоит только опустить баранью шкуру, к ее шерсти вмиг прилипнут золотые крупинки.

После молитвы всех ждала утренняя трапеза. Кутейба пригласил в свой шатер главного имама, чтобы за беседой стать ближе к роду Пророка. С ними были Абдурахман и Убейда – братья наместника.

Едва имам опустился за дастархан и произнес «Омин», как спросил:

– Недалеко от шатра я увидел связанных воинов, что это за люди, что натворили?

Абдурахман разъяснил:

– Эти юнцы сегодня ночью пытались сбежать, говорят домой. И еще они убили воина. Говорят, что убитый Асвад пытался склонить их к грязному делу, то есть к мужскому разврату, и они дали ему отпор. Еще, этот убитый оказался прокаженным.

– Какой ужас! – воскликнул имам.

– Хорошо, что они убили его, иначе тот заразил бы наше войско. Как быть с беглецами?

– А вдруг они лазутчики и перед боем решили сбежать? Обычно так и делают, чтоб не пасть в бою.

– Казнить их? – спросил Абдурахман у наместника.

Но за них заступился Кусам ибн Аббас:

– А может, юноши сказали правду? В таком случае их грех невелик и не заслуживает смерти. Мы, мусульмане, должны быть милосердны, тем более к молодым. Им устоять против сатаны намного тяжелее.

От таких речей Кутейба смягчился:

– Ладно, казнить еще успеем, надо их хорошенько допросить. После еды приведи беглецов ко мне.

Между тем, сидя на траве, согдийские юноши ожидали своей участи. Что ждет их впереди, они не знали, но чувствовали, как смерть гуляет рядом.

– Я боюсь за Фатиму, – сказал Фаридун. – Если истина раскроется, то ее отправят в Медину, а там ждет страшное…

– Они не тронут ее, все-таки внучка халифа, пусть и бывшего, – сказал Шерзод.

– Если они убивают самих халифов, то что говорить об их детях и внуках…

Потом они долго молчали, а у Фатимы по щекам лились слезы. Когда из шатра наместника вышел имам Кусам, то беглецов доставили к Кутейбе. Им велели опуститься на колени. Рядом с наместником на курпаче восседали его братья.

– Я знаю: вы лазутчики, – уверенно заговорил Кутейба. – Вас подкупили согдийцы, и, скорее всего, это случилось в Мерве. Сейчас расскажите мне все. А будете молчать, то не сносить вам головы. Итак, начинайте, у меня мало времени.

Первым заговорил Фаридун и заверил, что они не лазутчики и желают лишь одного: вернуться домой в Сирию. А убили Асвада потому, что тот хотел склонить молодых воинов к близости.

Остальные юноши подтвердили его слова.

Несговорчивость беглецов привела наместника в ярость:

– Эй, Абдурахман, отруби им головы.

Обреченные юноши встали на ноги. Абдурахман стал толкать их в спину. И тут Фатима молвила:

– Подождите, я скажу вам истину. Причина во мне, я девушка, – и она сняла шлем. – Я родом из Медины, дочь бывшего наместника Хорасана Саида. Я сбежала из дома с тремя заложниками из Согдианы. Вот они. Прошу, отпустите их, они хотят домой, они не должны быть рабами. А Асвада убили, потому что он узнал мою тайну и хотел овладеть мною. Но мой жених Фаридун не позволил ему обесчестить меня. Он не мог поступить иначе. Сжальтесь над ними, они защищали честь мусульманки.

Кутейба и его братья были потрясены. История о побеге дочери Саида была им знакома. Слышали они и об убийстве бывшего наместника и последующем самоубийстве согдийских юношей. Об этом говорил весь халифат. Однако многие в душе осуждали Саида из-за чрезмерной жестокости. Братья переглянулись, словно спрашивая: неужели это и есть дочь Саида.

– Если ты его дочь, то назови имена братьев Саида. И еще, где на лице твоего старшего дяди родинка?

Фатима назвала три имени и точно указала место родинки – возле правого уха. У наместника исчезли все сомнения. Затем он спросил:

– А теперь, мерзкая девчонка, опозорившая весь род Саида, скажи, по какой причине ты сбежала из дома?

– По воле нашего Творца я полюбила одного из заложников. Мы хотели соединить наши сердца для создания доброй семьи. Но я знала, что мой отец не даст добро на брак с неверным.

– Я бы поступил так же, пока он не стал бы мусульманином. Это послано нам свыше. Ты нарушила наши заповеди, и тебя ждет наказание. А теперь вы, юноши, назовитесь, чьи вы сыновья?

– Мое имя Фаридун, я сын правителя Панча, дихкана Диваштича, – с гордостью сообщил он.

От столь невероятной вести, глаза Кутейбы загорелись: «Вот так удача! Это просто немыслимо!»

– Мое имя Шерзод, – произнес следующий, – я сын правителя Рамитана, что под Бухарой, дихкана Кишвара.

«О Аллах! – в душе воскликнул наместник, – ты неслыханно добр к своему рабу!» Лица его братьев тоже сияли.

– А я сын самаркандского купца, мое имя Исфандияр.

Все представились, и в шатре стало тихо. Наместнику было над чем задуматься: такую удачу следовало использовать с большой выгодой.

– И все-таки вам отрубят головы, – заявил Кутейба, желая устрашить юношей, – потому что вы лишили жизни мусульманина.

– На них нет вины, умоляю, пощадите их, – вырвалось у девушки.

– Тебе лучше молчать, тем более ты с открытым лицом в кругу мужчин. Ты стала продажной девкой, и дома тебя ждет суровая кара.

Фатима опустила глаза. Тут Фаридун заговорил твердым голосом:

– Это я зарубил твоего воина, ко всему прокаженного. Он хотел завладеть моей невестой. Такого я не мог допустить.

– Она еще не твоя жена и поедет домой к своим родителям. Там мусульманский суд сам решит ее судьбу. Чтобы боялись и чтили законы нашей веры.

– Бояться и чтить – это разные понятия, – вырвалось из уст Шерзода, и он тут же пожалел о сказанном, ведь наместник все равно не поймет его и лишь разозлится.

– Эти понятия для нас едины. Запомни, юнец, где страх, там и почитание. Ты слишком болтлив, и тебе следует укоротить язык, чтобы не умничал перед взрослыми. Отведите беглецов в обоз, и пусть их хорошенько охраняют. А девушку – в мой гарем, к женщинам: мусульманке нечего делать среди мужчин.

Когда беглецов стали выводить, наместник спросил:

– Вам известно, что случилось с вашими друзьями в Медине?

Юноши отрицательно покачали головами.

– Я так и думал. Так вот, они ворвались в дом Саида и зарезали его, а после покончили с собой. Ты поняла, мерзкая девчонка, с кем связалась?!

От столь чудовищной вести их лица стали каменными, и на глаза навернулись слезы.

– Нет-нет, этого не может быть! – закричала Фатима и закрыла руками лицо.

Стражники увели ошарашенных вестями молодых людей.

ПАЙКЕНД

Когда Кутейба остался с братьями в шатре, Абдурахман спросил:

– Что ты намерен делать с согдийцами?

Брат улыбнулся, что для него было редкостью.

– А разве сам не догадываешься?

Все весело засмеялись. В это время вошел двадцатилетний сын Кутейбы. Он был худощав – совсем не похож на крепкого отца.

– Отец, что стряслось? Все веселы, будто уже взяли Пайкенд и Бухару?

– Теперь-то мы точно завладеем этим краем, – и наместник рассказал о чудесной истории с заложниками.

– Вот так удача! Выходит, согдийские цари в наших руках. Если мы захватим богатую Согду, то это откроет тебе дорогу на место халифа, а я займу твое место.

Такие слова пришлись его дядям не по душе, и с их лиц сошли улыбки. Хитрый Кутейба сразу заметил это и сказал:

– Сын мой, как истинному мусульманину, тебе не хватает скромности в твоих речах, а также желаниях.

Наместник знал: его братья в душе также метят на это место, если он взойдет на вершину халифата. Однако для этого нужно было иметь богатые земли, города, доходы и влиятельных сторонников. В таком деле без верных братьев ему не обойтись: обижать их нельзя. В борьбе за власть самая надежная опора – родня.

Но нынче голова наместника была забита иным. Может быть, сегодня случится его первый бой с дерзкими пайкендцами. Их войско собралось в городе и готово сразиться. Откуда у них такая смелость, ведь их мало? Должно быть, они надеются на крепкие стены. Или оттого, что бухарская царица Фарангис отправила к ним часть войск?

– До чего же они глупы! – усмехнулся наместник. – Куда разумнее им откупиться и сохранить свои жизни.

Абдурахман усмехнулся:

– Это они делают из-за своей жадности. В городе много золота, и для них оно, судя по всему, дороже жизни.

И после Абдурахман напомнил брату, что войско халифата уже выстроилось. Можно трогаться к городу. Они вышли из шатра.

Вскоре за зелеными полями показались высокие стены города. Проходя мимо небольших селений, Кутейба не заметил ни одной живой души. Лишь собаки лаяли у своих домов, увидев чужаков в таком количестве. Оказалось, многие земледельцы покинули свои жилища и укрылись в степи. От войны страдали не только горожане, но и люди села, у которых враги отбирали запасы зерна, риса, ячменя. Нередко покушались и на честь жен и дочерей простолюдинов, а их сыновей уводили в плен, чтобы выгодно сбыть на рынке невольников.

Подойдя к городу ближе, Кутейба смог разглядеть стены Пайкенда. На них сверху уже смотрели тысячи натянутых луков. И тут наместнику стало ясно, почему пайкендцы не желают сдаться на милость могучего врага. Они надеются, что стены спасут их. А еще они ждут союзников из Согды и тюрков из Шаша.

– Вот глупцы! – произнес наместник, разглядывая ворота города. – Ну и где же их союзники, кроме соседей бухарцев?

– Должно быть, опять поругались между собой, – усмехнулся Абдурахман.

– Это нам на руку, пусть чаще вздорят, тогда мы быстро завладеем всей Согдой. Нам нужно молить Аллаха, чтоб они вновь не сошлись, иначе этот край не захватить.

– С чего начнем, брат мой?

– Первым делом сломайте все водяные мельницы, подающие воду в город. Далее пусть твои лазутчики узнают точное число колодцев в городе и какие там запасы воды.

– Об этом я уже позаботился: у пайкендцев воды на три-четыре месяца. Но вскоре все источники станут непригодными для питья.

В недоумении Кутейба глянул на брата, а тот с веселым лицом разъяснил:

– Еще три дня назад я послал в Пайкенд пять согдийцев – проникнуть в город. По ночам они будут портить воду в колодцах.

– И чем же?

– Все просто, – навозом. Зороастрийцы ни за что не станут ее пить, потому что они любят чистоту. Скорее они примут смерть, чем выпьют вонючей воды.

– Это умно придумано, хвала тебе, мой брат. Мусульмане должны одерживать свои бои хитростью, а не силой. Так учит наша религия. Не зря я ценю тебя.

В знак благодарности Абдурахман склонил голову.

– Хоть и богат Пайкенд, но не столь важен. Посему не стоит тут долго задерживаться. Нужно ускорить его захват. Приступом город не взять, и остается одно – разрушить его стены. Дело простое. Пусть этим займется мой сын – этот город ему по плечу, пусть учится. Разумеется, его дяди будут рядом, для верных советов.

Войско халифата растянулось у стен города на открытом месте. Там же натянули серые шатры. Спали на войлоке, не снимая доспехов. По ночам дозорные несли службу. Кутейба же и вожди племен заняли замки богатых дихкан, которые со своими чокарами укрылись в городе. А тем временем к стенам Пайкенда доставили бревна для подкопа.

Спустя три дня началась осада города. Подкоп было решено сделать в двух местах. Арабы были уже научены опытом прошлых походов и потому укрылись железными щитами, держа их над головой. Так, под крепким панцирем, они двинулись к стене, с которой их обстреливали градом стрел, но теперь ничто их не пугало: ни огонь, ни кипяток. Таким образом крепкие воины приступили к рытью подкопа.

Кутейба был доволен осадой. У речки ему постелили небольшой ковер. Наблюдая за происходящим, он пил чай. Наместник старался не вмешиваться, так как поручил это дело сыну. Все шло хорошо. Аллах был на его стороне.

За утренним чаем наместник вел беседу с Кусамом ибн Аббасом, они говорили о религии. О ней Кутейба имел слабые знания. Его более интересовали захваты земель, власть над людьми, богатство. Однако чтоб удержать любой народ в повиновении, нужна была идея. И это могла быть единая вера. Так считал наместник. Потому чаще всего говорил имам, а он лишь вникал в суть.

В это самое время к Кутейбе ворвался Абдурахман с тревожной вестью. Это было заметно по его горящим глазам.

– О брат мой, случилось немыслимое: согдийцы взяли нас в кольцо.

– О чем ты говоришь, откуда они взялись? – чуть не вскрикнул наместник.

– Все случилось внезапно. К пайкендцам пришла помощь. Царица Фарангис отправила войско во главе со своим советником Годаром. А также явились правители Самарканда, Панча, Кеша и Несефа. Они взяли нас в круг. Теперь мы прижаты к городской стене.

– Какова их численность?

– Не знаю. Могу сказать лишь одно, они превосходят нас.

– Где были наши дозорные, почему упустили их, почему не сообщили?

– Должно быть, ночью их отряды перебили все наши посты.

Абдурахман предложил решение:

– Нам следует отдать наших заложников, и тогда часть согдийских дихкан уведет свои войска. За Диваштичем и Кишваром стоят немалые силы.

– Я вижу, ты глуп. Я держу этих юношей для более важных сражений. Скажем, для взятия Бухары и Самарканда, а не ради этого города. Главные бои еще впереди. Потому менять юношей еще рано.

После таких слов воцарилась тишина. Тут своим мерным голосом заговорил Кусам ибн Аббас:

– Наместник, послушайся своего брата, хоть он и моложе. В его словах есть разумное: если заложников вернуть родителям, то бой будет малым и мы сохраним много жизней. И не только мусульман.

– С каких пор имам стал беспокоиться за жизнь неверных, наших врагов? – усмехнулся Кутейба.

– Сегодня они неверные, а завтра, когда мы покорим их, они станут мусульманами, то есть твоими поданными. Будь здесь мой брат, Пророк Мухаммед, он сказал бы тебе то же самое.

Не раздумывая, наместник ответил:

– Почтенный имам, ты не военный человек и тебе не понять. Еще много наших людей погибнет на пути ислама – таковы законы войны.

– Наместник, у нас одно дело: насаждать на земле праведный ислам, но пути его распространения могут быть разными.

Затем старец удалился. Кутейба проводил его недовольным взглядом.

Вскоре рядом с наместником собрались вожди арабских племен. Они сели в круг на красном ковре, лица их были озабочены. О случившемся уже знали все.

– Согдийцев не так много, как кажется, – заговорил Кутейба уверенным голосом. – Самое главное – нам нужно вырваться из кольца в степь, затем перестроиться и дать им бой. Все это возможно. Так что прежде всего успокойте свой народ. Скажите им так: хотя мы окружены, но враг малочислен, и завтра мы разобьем неверных. Говорите твердо, чтобы поверили, ибо нельзя вести в бой людей со слабым духом.

– Наместник, а может быть, – заговорил его сын, – мы соберем силы в одну колону и как стрела прорвем кольцо?

– Глупец, согдийцы этого и ждут. Тогда они сожмут нас с двух сторон и всех перебьют. Мы должны держать оборону на всем участке. А также вести сражение. Завтра будет бой. А теперь идите к своим воинам и будьте наготове: враги могут напасть и ночью. Да хранит нас Аллах!

Утром обе стороны приготовились к сражению. Арабы, прижатые к городу, выстроились вдоль стены. Вперед они выставили конницу, а за ней – пехоту. У согдийцев была лишь кавалерия, и это помогло им внезапно очутиться под Пайкендом.

За спиной Кутейбы виднелись стяги: красные и зеленые. У согдийцев были синие и желтые на высоких древках. Перед началом с обеих сторон затрубили трубы. Кроме карнаев у согдийцев еще имелись кимвалы – железные тарелки, звон которых разносился на много фарсангов вокруг.

Затем два согдийца со знаменем направились к Кутейбе и предложили схватку двух богатырей. Таков благородный обычай войны. В ответ наместник, усмехнувшись, ответил:

– Будь достойным противником, мои богатыры вступили бы в поединок. Но на вас я не желаю тратить время.

Такие слова задели согдийцев.

– Ладно, мы еще встретимся на поле битвы и там увидим, кто силен на словах, а кто на деле, – сказав это, посланники ускакали прочь.

Надменные слова наместника вмиг разошлись среди войск. Столь игривое поведение Кутейбы придало его людям уверенности, что язычники слабы, коль над ними насмехаются.

И вот опять загремели трубы и барабаны, поднимая боевой дух войск сначала в стане согдийцев, затем у арабов. Среди тысяч и тысяч людей, в чьих жилах кипит кровь, даже трус смелеет. И смерть кажется уже не столь страшной.

Доспехи согдийцев и арабов были во многом схожи. Те же кольчуги, панцири. Только у согдийцев они отличались изяществом и закрывали тело до колен. Еще у поклонников огня в арсенале имелась тяжелая булава с металлическими шипами.

И вот битва началась. Две конницы устремились навстречу друг другу. С обеих сторон на противника полетели стрелы. Согдийские лучники, славившиеся своей меткостью, разили одного врага за другим, особенно тех, кто не был защищен доспехами. Доставалось и лошадям. Мертвые раненые животные и люди и валились наземь.

Первыми сошлись конники с длинными копьями. Они с яростью вонзали их друг в друга, пробивая кольчуги. Уже в ближнем бою конники переходили на мечи. Часть согдийцев орудовала булавами, разя арабов направо и налево. Воздух наполнился лязгом стали, бранью солдат, ржанием лошадей и криками умирающих.

За всадниками должны были двинуться пешие ряды. Но Кутейба заметил, что конники стали отступать. Если туда послать еще и пеших, то согдийская конница всех разобьет. Поэтому он приказал трубить к отступлению.

Для арабов этот бой окончился поражением. Они вернулись в свой стан. С хмурым лицом, верхом на коне, Кутейба молча встречал своих солдат. Прорыв не удался. Такой исход битвы его не удивил: шансов на победу изначально было мало. Его брат и сын находились рядом и тоже молчали. В их глазах читалась растерянность.

Но Кутейба не из тех людей, которые сразу сдаются. Он велел созвать совет вождей. Когда все собрались, наместник, оглядев всех шейхов и глав племен, начал военный совет.

– Что будем делать? Мы оказались в тяжелом положении. Нам не удалось вырваться из кольца.

– Нужно срочно послать гонцов к халифу за помощью, – предложил вождь племени тамим.

– Согласен, но пока придет помощь нас могут разбить. Мы сами должны найти путь к спасению.

– Странное дело, почему согдийцы не стали преследовать нас? – удивился вождь племени салабов.

– Думается, они берегут жизни своих воинов для иных сражений. Они хотят победить нас без боя, уморив голодом. Но до тех пор, пока есть еда, мы не сдадимся. Недели три мы сможем продержаться, а там и помощь прибудет. Как видите, у нас есть надежда. Об этом скажите своим воинам, пусть не падают духом.

В тот же день Кутейба вызвал в свою комнату писаря. Тот явился с низеньким складным столиком, бумагой и каламом в руке. Наместник стал диктовать текст, а тот склонился над письмом, макая калам во флакон с чернилами. «О, повелитель верующих, великий халиф! Я обращаюсь к тебе с печальной вестью. Под городом Пайкенд мы попали в окружение. Скорее при шли подмогу, иначе нас ждет погибель. Мы можем продержаться не более трех недель. Согдийцы никого не пощадят: они будут нам мстить за своих сыновей, что погибли у Саида. Да хранит нас великий Аллах!»

Наместник вытащил из внутреннего кармана халата печать и приложил ее к бумаге. Затем он окрикнул Абдурахмана и вручил ему письмо со словами:

– Вот письмо халифу. Ты подумал, как гонец выскочит из кольца?

– Может быть, ночью дадим небольшой бой, а между тем он вырвется?

– Мысль неудачная. А что, если эта стычка разозлит их и перерастет в большую резню? Вот что я предлагаю.

И Кутейба рассказал о своем замысле, добавив:

– Это следует сделать сегодня же, пока не убрали трупы.

Глубокой ночью два гонца подкрались к месту сражения, где еще лежали убитые. Там они сняли одежду с мертвых согдийцев и облачились в нее. Далее, прижавшись к земле, они добрались до стана согдийцев. А когда их заметили дозорные, то гонцы стали поправлять свои штаны, будто отлучались по нужде. Так они оказались во вражеском стане и спрятались за шатром.

Ближе к рассвету они подкрались к лошадям, отвязали двух из них и покинули спящее царство. Когда рассвело, они уже были в степи.

Прошло более недели, когда посланники Кутейбы добрались до столицы халифата. Стражники при дворце не пустили их. Однако к воротам явился помощник халифа, взял письмо и доставил его в просторную комнату правителя.

Прочтя донесение, халиф помрачнел. Как помочь своему выдвиженцу, он не знал. Нынче все войска халифата в походах, и послать некого. На сбор ополченцев уйдет много времени. Есть, конечно, еще вожди арабских племен, но те не станут помогать Кутейбе из-за вражды с ним.

Халифу ничего не оставалось, как объявить, чтобы во всех мечетях Ирака и Ирана возносили молитвы о спасении армии наместника Хорасана.

Со дня, когда арабы попали в ловушку, минул почти месяц. Кутейба не знал, смогли ли гонцы вырваться из окружения и оповестить халифа. В его душе уже нарастала тревога. Да и братья, вожди не раз заходили к нему и говорили, что пришло время обменять заложников, больше медлить нельзя, потому что запасы еды были на исходе. Но наместник все твердил:

– Еще рано. У нас есть надежда. Эти заложники нужны мне для больших сражений. Впереди Бухара и Самарканд, которые я с этими княжескими щенками смогу взять без боя. А вы хотите, чтоб я отдал их.

– Но ведь уже стало слишком опасно, – возразил Абдурахман.

– Отец, прошло достаточно времени, а подмоги нет, – сказал его сын, сидевший рядом с Абдурхаманом. – Без заложников нам не вырваться.

Но Кутейба стоял на своем:

– Пока рано. А вдруг помощь идет.

Братья не были согласны с ним, но все же предпочли молчать.

В один из дней Кутейбу посетила необычная мысль, и он сразу созвал совет. Вождям, сидящим в кругу, наместник сказал:

– А что, если мы захватим Пайкенд и укроемся там, пока не явится помощь?

– Но как захватить город? – спросил вождь тамимов.

– Мы разрушим стену, сделав подкоп. Завтра же приступайте.

Мысль всем казалась разумной, и ранним утром, укрывшись щитами, арабы вновь двинулись к стенам города. Между тем сверху на них летели стрелы, камни, лилось горячее масло. Но на них это не действовало. Учитывая прежний опыт, арабы сделали себе квадратные щиты из сирийской стали, которые плотно смыкались, образуя непробиваемый панцирь. Под таким укрытием землекопы продолжали рыть подкоп.

Но работа длилась недолго. Абдурахман доложил брату, что во вражеском стане заметили оживление. Тогда наместник сел на коня и взошел на ближний холм.

– Согдийцы уже выстроили конников, – сказал Абдурахман.

– Сам вижу.

– О, брат мой, нужно остановить подкоп, иначе они двинутся на нас.

– Нет! Наоборот, ускорь работу у стены. Даже если нам придется вступить в бой. Пока будет идти сражение, мы успеем разрушить стену и войти в город. Это будет нашим спасением.

– Но это слишком опасно.

– Да, знаю. Но такова моя воля.

Помощники Кутейбы понеслись к вождям племен, чтобы донести приказ до воинов.

Когда войско со знаменами было выстроено, Абдурахман сказал брату:

– Вожди недовольны. Может, остановить подкоп стены?

– Нет! Если они двинут войска, то веди в бой только конницу. Пехота останется в резерве. К этому времени мы успеем обрушить стену.

Через несколько мгновений до арабов донесся сигнал согдийских труб: противник двинулся на них. Тогда наместник громко крикнул, выставив меч вперед: «Вперед! В бой на врага! Да хранит нас Аллах!»

И вскоре они снова сошлись на месте прежнего сражения. Обе стороны бились отчаянно, рубя друг друга мечами и сокрушая врага палицей. Поле брани потонуло в облаке серой пыли и крови. Кутейба молил бога, чтоб они продержались как можно дольше.

Временами наместник оглядывался назад и с тревогой говорил:

– Лишь бы успели! Абдурахман, скачи к стене и ускорь дело. Чаще меняйте землекопов.

Прошло немного времени, как вдруг ворота города распахнулись. Кутейба обернулся назад: оттуда выскочили пешие войска пайкендцев. Они бросились на арабскую пехоту. Между ними началось сражение. От увиденного Кутейбе стало страшно, ведь его войско оказалось меж двух огней.

Второй брат спросил:

– О брат мой, что делать? – и тут его голос дрогнул. – наши дела совсем плохи?!

– Введи в бой только часть войск, пусть это будут племена ан-надир и курайз.

Пешие бились на мечах. Обе стороны несли большие потери. Внезапно Кутейбу осенило: ворота отворены и есть возможность ворваться в город. Тогда наместник обратился к Абдурхаману: – Нужно всю пехоту бросить на них и как можно скорее овладеть воротами. Тогда город наш! Спешите!

Вскоре под напором пайкендцы стали отступать. Арабы были уже практически у ворот, и чтобы не пустить врагов в город, горстка защитников стала кричать: «Заприте ворота! Спасите город!» Большие ставни со скрипом захлопнулись. Оставшиеся пайкендцы, человек сорок, продолжали биться. Они знали, что обречены на гибель и стали выкрикивать гимны из священной Авесты. Но вскоре их голоса – все до единого – потонули в лязге мечей.

Кутейба сожалел, что замысел его не удался, и теперь свой взор он обратил на главное сражение. Там стояло огромное облако пыли, сквозь которое бой был едва различим.

Время от времени он оборачивался назад к стене и спрашивал у Абдурахмана:

– Как идет подкоп? Почему так медленно?! – кричал наместник.

– Не гневайся, брат, люди стараются изо всех сил. Они осознают, что это вопрос жизни и смерти. Но стены очень толстые.

Затем Кутейба вновь уставился на поле боя.

Прошло некоторое время, и он стал замечать, как ряды его конницы редеют и их теснят согдийцы. Наместник снова обратился к брату:

– Скажи мне, сколько еще ждать? Когда стена рухнет? Я не могу более медлить.

– Я не знаю, но уже глубоко вырыто. Брат мой, откажись от своей затеи, иначе мы все погибнем. Наша конница уже отступает. Медлить опасно.

– Сам вижу, я не слепой! – он опустил голову в задумчивости, затем поднял взгляд на брата:

– Останови подкоп. А ты, – обратился он к другому брату, – скачи на поле боя: пусть наша конница возвращается в стан.

Вскоре среди сражающихся разнесся звук трубы, и арабы стали отступать, защищаясь. И хотя победа была близка, согдийцы вновь не стали преследовать врагов – так велел их царь.

Бой прекратился. Поле опустело, но еще некоторое время стояло облако пыли, а когда оно осело, то взору открылись тела погибших.

Несмотря на отчаянное положение, Кутейба решил ждать помощи. «Хотя бы еще три дня», – сказал он себе. И тогда они овладеют всей Согдой. Радужные картины своего величия он не раз видел во сне. Ради этого стоило идти на крайние меры. Вместе с тем Кутейба заранее знал, что его упорство очень злит вождей.

Минуло два дня. Наместник сидел в своей комнате, когда к нему вошли вожди племен и имам Кусам ибн Аббас. Явились сами, их никто не звал. Это так испугало Кутейбу, что он встал на ноги: «Неужели они пришли за моей головой, чтоб отдать заложников и спасти свои жизни? Неужели это бунт, смута?! Коль так, то противиться им нет смысла: они умелые воины и вмиг прикончат меня». Однако за их спинами наместник разглядел своих братьев, и это немного успокоило его. «Родная кровь не продаст, – решил он, – если б это был заговор, то мои братья были бы убиты». Так наместник успокоил свое сердце и пригласил всех присесть.

Первым заговорил Кусам, сев напротив наместника:

– О, наместник, наш глава, вот с чем мы пришли к тебе. Вожди говорят, что после последнего боя наше положение стало совсем плохим. Медлить более нельзя. Настало время отдать заложников и спасти войско халифата. И вот почему. Мы все считаем, что помощь не придет, а если и придет, то может быть уже поздно. Вожди племен требуют отдать заложников. От себя скажу: поверь, будет весьма справедливо, если ты вернешь несчастных детей домой. В чем их вина? Почему они должны страдать за отцов? Помни, в святом Коране много слов посвящено милосердию.

– О почтенный имам, это закон войны, и придумал его не я.

– Согласен с тобой, и все же эти законы создали люди, а не боги. А значит, они могут быть изменены теми же людьми.

– Я согласен со всеми вами, но не сегодня. Потерпите еще немного. По моим расчетам, если гонцы добрались до столицы, то помощь придет со дня на день. Тогда мы разгромим врагов и пойдем на Бухару и Самарканд. И благодаря этим заложниками, без боя возьмем эти города. Там очень много золота. Ко всему же мусульманский мир расширится. Разве вы не этого желаете?

– Но запасы пищи уже иссякают, – сказал глава племени тамим, весьма почитаемого в Аравии.

– Поверьте, за эти дни ничего дурного не случится. Согдийцы не нападут. Они знают, что наши припасы скоро кончатся, и уверены, что мы сдадимся. И еще, если дождемся помощи, то возьмем и богатый Пайкенд, а там тоже много золота. Разве не за этим мы пришли сюда?

Убедительные слова, сказанные уверенным голосом, сделали свое дело, и вожди согласно закивали головами. Ради таких сокровищ они готовы идти до самого края пропасти. И лишь имам остался хмурым, хотя не вымолвил ни слова. Он явился сюда распространять ислам, а не грабить. Эти мысли Кутейба прочитал на его лице, и хитрый наместник сказал:

– Однако мы всегда должны помнить и о расширении нашей религии – самой верной и полезной на свете.

Но даже после таких слов лицо имама не изменилось и осталось печальным. Имам заметил, что для этих людей нажива важнее всего.

Чтобы хоть как-то развеять тоску имама, Кутейба велел брату принести угощения.

ЗАЛОЖНИКИ

Когда срок истек, а подмога так и не пришла, наместник решил больше не медлить. Выходит, его гонцы не смогли вырваться. Тогда он вызвал Абдурахмана и приказал скакать в ставку согдийцев, к царю Тархуну.

Для этого Абдурахман взял с собой трех людей со знаменем и поскакал к согдийцам. К ним навстречу вышли двое, и брат наместника сказал им:

– Я посланник наместника Хорасана и желаю говорить с ихшидом Тархуном.

– Следуйте за нами.

Их доставили к красному шатру. За ним тянулось множество желтых шатров, где от жары укрылись воины, ведя беседы. Двое знаменосцев остались, и Абдурахман с переводчиком вошли в просторный шатер, где за столиком играли в шахматы седобородый Тархун и Диваштич – светлоглазый правитель Панча. Рядом сидели еще двое знатных дихкан, с интересом следивших за игрой. При виде араба все вскинули головы, и помощник царя доложил о посланце Кутейбы.

– Наконец-то дождались, – молвил царь, не сомневаясь, что теперь-то арабы запросят мира.

– Я явился сюда от имени наместника Хорасана. Но прежде хотел бы видеть тут трех ваших дихкан: Диваштича, Кишвара и самаркандского купца Джамшида. У нас к этим людям есть разговор. Поверьте, это очень важно.

Согдийские мужи обменялись изумленными взглядами.

– Все здесь, кроме Кишвара, – сказал ихшид.

– Пошлите за ним. Это очень важно, – попросил Абдурахман.

– Нет, прежде ты скажешь, зачем явился сюда. А то для врага слишком много чести.

– Хорошо, скажу. У нас в руках дети этих дихкан.

Такие слова не тронули ни Диваштича, ни других правителей. А Тархун лишь усмехнулся и сказал:

– Видимо, арабы не знают, как спастись, и ваш Кутейба придумал эту ложь, чтоб обмануть нас. Знай, согдийские заложники, которых увез подлый Саид, погибли. Да будет мир над их безвинными душами. И вы, арабы, за это жестоко заплатите.

При упоминании о несчастных детях все зашептали краткую молитву.

– Я клянусь вам: трое заложников уцелели, – заверил их араб. – И мы готовы их показать.

Снова все переглянулись и уставились на посланника. Тогда Абдурахман рассказал о побеге юношей.

– Я не верю, покажи мне моего сына, – вырвалось у Диваштича, и голос отца дрогнул.

– Идемте, я покажу их, но только издали.

Такие слова еще больше удивили, и все последовали за арабом. Охрана царя была рядом, кто знает: а вдруг это очередная уловка коварного врага. Абдурахман взял с собой одного знаменосца, сказав: «Ступай за мной». Правители Согда зашагали за ним по степи, пока не взошли на холм. Оттуда посланник стал махать зеленым знаменем в сторону своих. И вскоре показался маленький отряд конников. Оба отца напрягли зрение: неужели они увидят своих детей после стольких лет разлуки? Арабы двигались к ним до тех пор, пока Абдурахман не вскинул правую руку. После отряд выстроился в ряд, а затем стали видны заложники в синих рубахах и штанах. Руки их были связаны за спинами. отцы тотчас признали сыновей, которые стали взрослее. У Диваштича и купца Джамшида глаза заволокло слезами. «О боже, о боже, великая радость! Они живы!» – зашептали оба дихкана.

– Но я предупреждаю, – заговорил брат наместника, – если броситесь их спасать, то им вмиг снесут головы.

Как только Исфандияр узнал отца, стоящего рядом с Тархуном, стал кричать:

– Отец, отец, это я, это я, Исфандияр!

Фаридун тоже закричал:

– Отец, это я, вы слышите меня?! Я жив, жив!

И юноши заплакали навзрыд.

В ответ оба отца стали кричать, что непременно спасут их.

– О великий Ормузд, не дай им погибнуть, коль они дошли до дома! – стал молить Джамшид, устремив взоры к светилу.

А Шерзод, как не всматривался, так и не увидел своего родителя.

– Где остальные? – крикнул правитель Кеша. – Где мой сын, почему его нет с вами?

Ему хотелось услышать, что и его сын каким-то чудом выжил. Однако юноши опустили головы, и затем Фаридун громко ответил:

– Арабы говорят, что все наши друзья погибли. Мы сами не видели этого. Но они погибли, как истинные согдийцы!

Тархун спросил с холма:

– Кто с вами? Чей это сын?

– Я Шерзод, сын Кишвара, – ответил сам юноша. – Где мой отец?

– Он с нами. Скоро прибудет.

После Абдурахман вскинул левую руку, отряд взял заложников в кольцо, и они ускакали обратно.

– Подождите! Подождите! – стал кричать купец, но было бесполезно.

С тоской в сердце согдийцы глядели им в след. Затем ихшид предложил всем вернуться в шатер. Арабы последовали за ними.

Знатные мужи расселись на прежние места. Слуга царя поставил складной стул для посланца. Едва тот опустился, как Диваштич спросил:

– Говори скорее, чего хочет Кутейба?

– Мы вернем заложников, если вы уйдете от Пайкенда и не будете нам мешать.

Все посмотрели на Тархуна, и царь ответил:

– Я думал, что у Кутейбы лишь одна мысль: скорее унести отсюда ноги, а он вот как разговаривает. Передай ему, что мы дадим арабам уйти из Согды живыми.

Такие слова задели правителя Кеша, и он вскочил с места:

– Тархун, ты хочешь отпустить врагов? Эти волки убили моего сына и теперь спокойно уйдут?! Разве это справедливо?! Должно быть возмездие. И не только за моего сына.

Тархун не знал, какими словами возразить несчастному отцу. Правитель Кеша был по-своему прав. Да и другие дихкане, чьи дети погибли на арабской земле, думают так же. Царь понял: разговор будет жарким. При врагах Тархун не хотел обсуждать это и дал такой ответ:

– О своем решении я сообщу Кутейбе завтра.

Снаружи Абдурахман ждали знаменосцы. И храбы ускакали, он с переводчиком покинул шатер.

А Тархун немедля отправил своих гонцов к шатрам других знатных дихкан, которые со своими чокарами растянулись полукругом. Он созвал военный совет. Один за другим стали прибывать знатные мужи. Последними из прибывших были Годар, главный визирь Бухары, отец погибшего Ардашира, и Кишвар – правитель Рамитана.

Во главе совета сидел Тархун. Царь начал с того, что рассказал о трех заложниках. Услыхав это, глаза Кишвара заполнились слезами, и он прервал речь царя:

– Ты сам видел Шерзода, это был он?

– Я не знаю твоего сына в лицо, но юноши подтвердили это.

Затем царь продолжил свою речь. Передав условия арабов, царь отметил:

– Положение тяжелое: с одной стороны нужно спасти детей, с другой – разбить врагов, чтобы больше не ступали на наши земли. Как нам быть? Прежде чем принять решение, хочу услышать каждого их вас.

Первым слово взял Диваштич, который сидел по правую руку от царя:

– Братья, я знаю, что вы чувствуете, потеряв своих детей в доме проклятого Саида. Гореть ему в аду! Хоть мой сын оказался жив, все равно моя душа полна ненависти к арабам. Братья, прошу вас: отложите свою месть на время и спасите оставшихся в живых заложников. Они спаслись по божьей милости и теперь должны жить.

Следом заговорил купец Джамшид – советник царя Тархуна. Он просил то же самое, завершив свою речь такими словами:

– Не дайте погибнуть нашим детям. А с врагами мы расправимся после, в другом месте.

Кишвар же сказал:

– Мы, бухарцы, были всегда дружны с вами. Во имя спасения наших детей, я прошу согласиться с арабами.

Все зашумели. Отовсюду стали доноситься возражения. Заговорил правитель Несефа:

– Я потерял сына и не желаю гибели ваших детей, но условия врагов слишком унизительны для нас. Я не могу их принять. Они обречены, а ведут себя словно победители.

Снова стало шумно. Многие были против. Тогда Тархун поднял руку, и все затихли. Он заверил, что условия врагов не подходят им, и добавил:

– Я предлагаю вот что: арабы могут рассчитывать лишь на одно: мы выпускаем их из кольца, и они с миром уходят за Джейхун.

Но правитель Рабинджана (Каттакургана) возразил:

– Армия арабов оказалась в наших руках, неужели мы их отпустим? Тогда они снова явятся в Согду. Как спасти заложников, я не знаю, но врага нужно добить.

Большинство дихкан были такого же мнения. Главный визирь Бухары сказал:

– Если не остановить арабов, то они пойдут на Бухару и Самарканд. Прольется много крови. Неужели жизнь трех юношей, пусть и из знатного рода, дороже тысяч согдийцев? Кишвар, я сам потерял сына и знаю, как тебе нелегко. Но надо смириться. Нельзя отпускать врагов.

Тут Кишвар с обидой произнес:

– Я знаю, вы с Фарангис мстите мне. Всем скажу: царица носит венец не по праву, потому что ее сын рожден не от царя. Но многие дихкане Бухары на ее стороне, потому что боятся. Ты ее верный слуга, и что можно было услышать от тебя? Будь жив твой сын, такое не сказал бы.

– Клянусь именем Сиявуша, будь жив мой Ардашир, я бы произнес те же слова. Я предлагаю следующее: завтра же дать бой, но сначала предупредить Кутейбу, что его жизнь будет зависеть от жизни заложников.

На это Кишвар усмехнулся:

– Кутейба знает, что дихканы не пощадят его за смерть сыновей, хоть это сделал и не он. Ненависть к арабам велика. Потому он не примет такие условия. Говорят, Кутейба весьма жесток, он слуга злого духа Ахримана и не пощадит наших детей. Давайте в этот раз отпустим врагов, а если они вернутся, то дадим бой под Бухарой.

Все молчали. Мнение совета разделилось. В шатре воцарилась звенящая тишина. Тархун оказался в трудном положении. Больше всего царь опасался распада Согдийского совета. Диваштич, Джамшид и Кишвар – это довольно важные люди с сильными дружинами. Без них согдийская армия явно ослабнет. Царю ничего не оставалось, как объявить голосование.

– Спор наш затянулся, и пора что-то решить, – сказал он. – Итак, поднимите руки те, кто желает отпустить арабов взамен заложников?

И трое несчастных отцов сразу подняли руки, и еще один дихкан – близкий друг Джамшида.

Было очевидно, что многие против, и они не смели глянуть в глаза этим несчастным дихканам. В шатре наступила гнетущая тишина. Затем с места поднялся отец Шерзода – Кишвар, он молча удалился из шатра. Тархун не успел опомниться, как к выходу последовали Джамшид и Диваштич. При этом не было сказано ни слова. Уже ничего не изменить. В душе мягкий Тархун был на стороне Диваштича, однако не смел пойти против остальных. Явный перевес был на их стороне. «Неужели это раскол согдийцев? – крутилось в голове у царя. – Но как его избежать?»

– Надо еще раз поговорить с ними, хотя… – сказал ихшид и тоже вышел из шатра.

Три дихкана стояли под ветвистым карагачом. Тяжело вздыхая, Тархун подошел к ним и произнес:

– Хоть я царь, но не знаю, как помочь вам.

Диваштич положил руку ему на плечо и сказал:

– Друг мой, не мучайся. Тут ты бессилен. Ты царь, и твои интересы – это интересы большинства. Мы решили сами договориться с Кутейбой.

– Пусть будет так. Только прошу: не ломайте наш союз. Пока мы вместе, враги не смогут завладеть нашими землями. О великий Ормузд, не оставь нас в тяжелые дни!

И царь вернулся в шатер.

– Давайте отправимся в мой стан и там все обсудим, – предложил Кишвар, и отцы ускакали.

В тот же день три дихкана отправили посланца в стан Кутейбы. Прошло немного времени, и тот воротился с тремя арабами. Это был все тот же Абдурахман. Едва те сошли с коней, из шатра вышли три дихкана, и Диваштич заговорил от имени всех:

– Большинство согдийских дикхан не приняли ваши условия. Однако мы хотим спасти своих детей и отделились от них. Вот что мы предлагаем: вы отдадите нам заложников, а мы, три дихкана, уведем отсюда свои войска. На такое мы идем с тяжелым сердцем. Получается, что мы бросаем своих братьев, но у нас нет иного пути. Но если откажетесь, то мы вас уничтожим, хоть и ценой жизней своих детей.

– Ваши слова будут переданы наместнику, – и они взобрались на коней и умчались прочь.

Дихканы вернулись в шатер и опустились на курпачи. Кишвар велел слуге принести вина и фруктов. Юноша вмиг исполнил приказ, поставив на белую скатерть золотой кувшин, кубки на тонких ножках и черешню на серебряном блюде. Пили молча, лишь иногда вздыхая.

– Давайте помолимся, чтоб и великий Митра помог нам, – предложил Джамшид.

Затем они вышли из шатра. Рядом находился алтарь в рост человека, где горел огонь. В трех шагах стоял молодой мобед в белом одеянии и высокой шапочке, который поддерживал пламя. Три дихкана, глядя на огонь, зашептали молитву из Авесты. В душе они просили великого Митру защитить их детей, если им будет угрожать опасность.

После они вернулись в шатер. На душе стало легче. И вновь подняли кубки с вином. Они ждали ответа Кутейбы.

А тем временем в ставке наместника собрался совет старейшин и вождей племен. Кутейба мог обойтись и без них, но случись неудача, то повинен в этом будет он один, а так его ни в чем не смогут обвинить. Наместник, рассказав о переговорах со знатными согдийцами, обратился к присутствующим:

– Что вы думаете об этом?

Первым заговорил вождь мазинитов:

– Не только эти трое, пусть все дихканы отводят свои войска.

– Я же сказал вам: остальные правители отказались.

– А может, они лгут? Вдруг это ловушка?

– Мне думается, согдийцы говорят правду: они не склонны к обману и чтят честность даже с врагами.

– А что сам думаешь? – спросил глава племени ваил.

– Нужно соглашаться: у нас нет иного пути. Если откажемся, нас всех перебьют. Но если эти три дихкана уведут свои войска, то согдийцы сильно ослабнут. Тогда перевес будет на нашей стороне и мы сможем спастись.

Лица вождей сделались задумчивыми. Один из них спросил:

– А ты не боишься, что мы отдадим заложников, а те потом нападут на нас?

– Согдийцам можно верить. Их религия честности иногда играет против них самих. Если они дали слово, то непременно сдержат его.

– Раз ты уверен в этом, то отдавай детей. Мы и раньше говорили тебе об этом.

Вожди закивали головами, а наместник бросил взгляд на брата, который сидел рядом, тот ушел исполнять приказ.

Он распахнул одну из комнат, где держали заложников, и обратился к ним с улыбкой:

– Выходите, настал ваш час.

Юношей вывели во двор, где у водоема уже стоял отряд, который должен был их сопровождать. Заложникам велели сесть на лошадей и следовать за ними. Абдурахман предупредил их:

– Сейчас мы отдадим вас родителям. Не вздумайте бежать.

От такой новости лица юношей засияли. Они обменялись радостными взглядами.

Отряд с заложниками стал приближаться к лагерю Кишвара. Завидев их, полководцы с личной охраной вышли к ним навстречу.

Приблизившись друг к другу, все сошли с коней. Юношей держали поодаль, в окружении охраны. Абдурахман заговорил первым:

– Мы согласны вернуть заложников, только клянитесь своим богом Ормуздом, что будете верны данному слову и уведете своих воинов.

Отцы приложили ладони к сердцу и, глядя на светило, произнесли клятву: «Мы клянемся именем великого Ормузда, что уведем своих чокаров и не будем преследовать своих врагов». Тогда Абдурахман подал знак рукой. Охрана расступилась, и юноши, не скрывая слез, кинулись в объятия своих родителей.

Эта сцена тронула даже арабов, поэтому они поспешили сесть на своих коней. Но внезапно Фаридун остановил их, вырвавшись из объятий Диваштича.

– Подождите! Не уходите, без Фатимы я здесь не останусь, – а затем, обернувшись к отцу, произнес: – Отец, у них томится моя невеста, без нее мне нет жизни. Заберите и ее.

Все дихканы изумились. О чем он говорит? Откуда взялась невеста? Диваштич даже растерялся. Но Абдурахман напомнил:

– Эта девушка мусульманка, и среди неверных ей не место. Ко всему же, это дочь покойного Саида – вашего заклятого врага. Разве вам нужна такая невестка?

– О, сын, зачем тебе дочь врага? – воскликнул Диваштич.

– Если б не Фатима, то я не стоял бы перед тобой. Это она спасла нас.

Все юноши в один голос подтвердили его слова.

– Отец, я люблю ее больше жизни. Ко всему, если Фатиму вернут домой, то там ее ждет вечный позор, а может, и казнь.

Тогда Диваштич заговорил с братом наместника:

– Эта девушка нам нужна, она моя невестка.

– Зачем ты из-за какой-то девки портишь все дело? Ты получил своего сына, что еще надо? Или хочешь сказать, что из-за этого не сдержишь свою клятву?

– Я верен данному слову, но эта девушка – моя невестка. Когда давал клятву, я ничего не знал о ней. Поэтому приведите девушку, иначе мой сын вернется к вам в лагерь, а в этом случае я не смогу увести войска.

– В нашем уговоре этого не было. Да и брат не согласится на эту глупость, мы еле уговорили его на этот обмен, – стал твердить Абдурахман. – Поймите, у него тяжелый нрав.

И вдруг Шерзод со всей решимостью сказал:

– Отец, эта девушка и мне спасла жизнь, я ее не брошу. Я тоже вернусь к арабам, пока ее не отпустят.

Тут же заговорил и третий друг. Он тоже решил вернуться к арабам.

В душе отцы не стали осуждать детей, потому что те повели себя благородно, как истинные зороастрийцы. Тут заговорил купец Джамшид:

– Тогда мы выкупим ее. У меня с собой имеется немного золота.

Такой оборот дела успокоил Абдурахмана: его брат не откажется от золота.

– Хорошо, я поговорю с Кутейбой.

– Скорее возвращайся, мы будем ждать, – напомнил Диваштич.

– Отец, дозволь, я поеду с ними?

– Нет, – твердо сказал он.

Отряд арабов ускакал.

Кутейба ждал брата у себя в шатре. Войско от безделья не находило себе места, участились драки, собирающие толпы любопытных.

Абдурахман вошел в шатер и, сев напротив, рассказал о случившемся.

– Что они себе позволяют?! Я не отдам эту девку, – сразу отрезал Кутейба.

– Брат, что с тобой? Они дают за нее золото. Да и Диваштич сказал, что будет ждать нас. Другие дихканы тоже не уйдут. Брат, не стоит их злить, ведь сейчас мы у них в руках.

– Фатима нужна мне самому, я задумал взять ее в жены, она пришлась мне по душе, – выдавил из себя Кутейба.

– Ты уже прикасался к ней? – всполошился Абдурахман.

– Нет. Я хотел, но она не подпустила к себе, – потирая пухлыми пальцами подбородок, произнес Кутейба. – Смотрела на меня точно волчица. Даже руку прокусила до крови.

– А знаешь, почему она себя так вела? Оказывается, девчонка носит под сердцем ребенка Фаридуна, сына правителя Панча, – соврал Абдурахман, чтобы брат отпустил ее, иначе из-за женщины погибнут все.

– Откуда тебе это известно? – недовольно спросил он.

– Фаридун сам сейчас признался отцу. Только тогда Диваштич признал Фатиму своей невесткой. Потому согдийцы требуют ее, грозя нарушить договоренность с нами.

Кутейба молчал, склонив голову, потом рявкнул:

– Ладно, отдай ее, но потребуй тысячу дирхемов золотом.

– А если не дадут столько?

– Торгуйся, можешь слегка сбавить. Все-таки она внучка праведного халифа.

– Лучше не говорить им об этом: для зороастрийцев это имя – пустой звук. Да и мы сами только недавно стали чтить своих первых халифов, которых убили свои же. Обидно иногда за нашу веру.

– Мусульмане бывают разные, – раздался за его спиной голос Кусама ибн Аббаса. – Поэтому в таком деле нельзя винить религию.

Братья пригласили старца присесть, и тот спросил у Кутейбы:

– Говорят, ты отпустил заложников? Доброе дело сделал, значит, сегодня прольется меньше крови.

– Я решил отпустить и дочь Саида, говорят, она носит в себе дитя одного из заложников, – прервал его Кутейба. – Имам, ты не раз вел с ней беседу о ее деде Усмане, может, ты заметил округлость ее живота?

Имам задумался. А у Абдурахмана чуть сердце не остановилось, ведь брат не простит обмана и прогонит от себя.

– Ничего не заметил, должно быть, эта связь возникла у них недавно. Нехорошо, что такое случилось прежде времени.

Тут Абдурахман облегченно вздохнул и спросил:

– Надеюсь, Фатима не изменит нашей вере.

– Этого не стоит бояться: она останется верна исламу в память о своем деде. Правильное решение принял наместник, отпустив ее. Чем больше мусульман будет в Согде, тем лучше для нас. Там они станут распространять нашу веру. Тем более, через какое-то время Фатима может стать царицей Панча.

– Эта мысль тоже посетила меня, потому я отпускаю ее, – соврал наместник. – Абдурахман, исполни мой указ, отвези девушку.

– Я желаю дать этой девушке напутствие, – сказал имам и тоже вышел из шатра.

Юноши с отцами сидели в шатре Кишвара и рассказывали о своих приключениях. В это время к ним прибыл Тархун с охраной. Он обнял каждого юношу, поцеловав в лоб и глаза. Затем царя усадили на самое почетное место. слуга вмиг внес поднос с золотой чашей вина. По обычаю, первое слово было за царем, который поздравил и сынов, и отцов с возвращением домой.

– Как отец, я на вашей стороне, – начал Тархун, – но как царь – должен печься о державе, о согдийском союзе. Без ваших чокаров нам будет трудно… И для вас, и для нас это тяжелый выбор, особенно для родителей, которые потеряли своих детей. Давайте, помянем погибших юношей. Они – герои.

Все осушили чаши. Затем Диваштич рассказал царю о судьбе Фатимы.

Тот воскликнул:

– Какая славная у нас молодежь! Они готовы спасти девушку даже ценой своей жизни. Но она того заслуживает – смелая, отчаянная и, наверное, красивая. А то, что она мусульманка, пусть вас не пугает. В Согде мирно проживают и христиане, и иудеи, и поклонники Будды.

Сидящие одобрительно закивали головами, а улыбавшийся Тархун вдруг погрустнел:

– Все думаю о погибших юношах, ведь я знал многих из них. Как они поторопились со своей смертью! Мы дважды отправляли людей к Саиду, – с болью в глазах он посмотрел на Фаридуна и его друзей. – Первый раз он отказался, потому что рассчитывал продать вас новому наместнику Хорасана. На следующий год мы опять отправили купца в Медину, но тот опоздал. Наш человек явился в дом Саида в день его похорон. Лишь одно утешает в этой трагедии: согдийцы погибли с честью. Об этой истории сегодня говорят во всем халифате, и все винят Саида за его жестокость. А мы в память о погибших возведем в Самарканде большой храм и назовем его храмом доблести.

– Лучше назвать его храмом чести, – попросил Фаридун. – Труднее всего нам было сохранить честь, то есть остаться преданными своей вере и отчизне.

Юноши поддержали друга, а Шерзод добавил:

– Он прав, в неволе это оказалось самым трудным.

На это царь промолвил:

– Согласен, так и назовем – храм чести. Там, на камне, будут высечены их имена. Они заслужили это. И в Бухаре надо бы соорудить подобный храм, ведь некоторые юноши были оттуда. Надеюсь, царица Фарангис примет это решение без колебаний.

Царь хотел еще что-то сказать, но вошел его помощник и доложил, что к ним скачут три араба.

– Должно быть, это Абдурахман, – сказал Диваштич. – Веди их сюда.

В шатре появился брат Кутейбы.

– Я привез девушку, но за нее наместник просит тысячу дирхемов золотом.

– Ого! – возмутился правитель Панча. – у нас не наберется сейчас столько, ведь мы не на базар пошли, а воевать.

– Я лишь передал волю наместника, – и Абдурахман вышел из шатра, чтобы согдийцы сами решили денежные дела.

Растерянный Диваштич произнес:

– У меня есть немного золота, еще Джамшид добавил. Но этого все равно мало.

Тогда Кишвар поднялся с места, снял все кольца и браслет, усыпанный самоцветами, и отдал Диваштичу.

– Ты очень щедр, мой друг.

Тархун сказал, что и у него тоже кое-что имеется, и снял с руки широкий браслет и кольцо с алмазом:

– Этот алмаз очень дорогой. Этого хватит: Кутейба слишком жаден.

Все украшения Диваштич сложил в кожаный мешочек с золотыми монетами.

Затем подозвал сына к себе и сказал:

– Вручи арабу и скажи, что больше нет.

Фаридун в душе поблагодарил отца за то, что он поручает вызволение невесты именно ему: как истинный мужчина, он должен спасти ее.

– Мы с тобой, – произнес Шерзод, и два друга поднялись. – Фатима стала нам сестренкой.

Фаридун улыбнулся, и они вместе вышли из шатра. Абдурахман стоял в тени чинары, рядом с ним были два воина и Фатима, вновь облаченная в длинное платье до пят и черный платок, который закрывал половину лица.

Увидев юношей, глаза Фатимы засияли. Абдурахман принял мешочек, заглянул в него и спросил:

– Сколько здесь?

– Примерно пятьсот дирхемов и дорогое кольцо с алмазом. Больше нет.

– Этого недостаточно! – воскликнул Абдурахман с нарочитым возмущением. – У твоего отца я заметил золотые пояс и кинжал. Пусть их тоже отдаст.

– Это честь согдийцев, их не отдадут. Я вам говорю, больше золота у нас нет.

– Ладно, забирай свою девушку, – смягчился Абдурахман, – ты заслужил.

Когда арабы ускакали, Фаридун подошел к Фатиме. Из ее больших глаз по щекам текли слезы.

– Моя милая, наконец-то мы свободны, наконец, вместе, – произнес юноша и прижал ее к груди.

А счастливые друзья, наблюдавшие за ними в сторонке, стали поздравлять влюбленных, хлопая в ладоши и выкрикивая: «Ер-ер-ероне!» При этом пританцовывали и взмахивали руками над головой. Затем Фаридун повел невесту на смотрины. Знатные дихканы тоже встретили их веселыми хлопками, воздавая хвалу молодым.

– Пусть откроет свое лицо и покажет себя, – сказал кто-то, но тут все вспомнили, что мусульманские женщины не смеют показывать лица чужим мужчинам. Однако Тархун нашел нужные слова:

– Дочка, не стыдись. Мы доводимся тебе отцами, а юноши – братьями.

Фатима кивнула и сняла платок. Девушка с короткими волосами и большими карими глазами оказалась очень мила. Мужчины воздали ей хвалу.

– Мой сын привез из чужбины истинную пери!

– А какие у нее глаза, словно у богини Десси*.

От смущенья Фатима склонила голову.

– Оказывается, арабские женщины тоже красивы.

– Диваштич, когда свадьба? Мы должны успеть приготовить достойный подарок.

– Как только прогоните арабов. На пиру вы будете самими почетными гостями. Надеюсь, остальные дихканы тоже приедут.

СНОВА ПАЙКЕНД

На следующий день три знатных дихкана увели свои войска от Пайкенда.

После чего Тархун вновь созвал совет. На нем обсуждали, как им действовать дальше, ведь силы согдийцев значительно ослабли, и враги могут прорвать кольцо. Было решено держать арабов в окружении, пока те не сдадутся на милость победителям.

С уходом части согдийцев Кутейба тоже провел совет. Арабы осознавали, что их силы возросли и теперь они могут вступить в бой. Вожди говорили именно об этом, но наместник мыслил иначе:

– Они ослабли и не нападут на нас. Это самое главное. Потому и мы не будем спешить. Может быть, согдийцы сами уйдут? Тогда мы сохраним силы и возьмем Пайкенд.

– У нас продукты на исходе, – напомнил кто-то из вождей.

– Я помню. Поэтому вот что: мы обманем врага. Для этого завтра устроим для своих воинов богатое угощение: пусть согдийцы видят, что еды у нас достаточно и мы никуда не спешим. Тогда они либо вступят в бой, либо уйдут.

– А если они не поверят?

– Сами нападем, по-другому нельзя. Иначе нас ожидают голодная смерть, или сдача на милость врагу. Но знайте, согдийцы не пощадят нас, вождей, из-за погибших в Медине заложников.

Прошло три дня, и, хотя продуктов у них почти не осталось, арабы стали готовиться к бою. Согдийцы так и не напали, более того, еще несколько правителей уводили свои войска. Они не желали терять своих лучших воинов, ведь силы стали равны, и бой обещал быть жестоким, с большими потерями. Сначала ставку царя Тархуна покинул правитель города Дебусия, а за ним глава Иштыхана и далее правитель Несефа.

Об этом ежедневно сообщали наместнику в шатер, и его глаза светились от радости, ведь он был на краю гибели и сумел ловко обмануть согдийцев.

Оказавшись в меньшинстве, Тархун тоже увел свое войско от Пайкенда. Последними ушли бухарские дихканы, потому что за Пайкендом открывалась дорога на Бухару.

По этому случаю наместник выстроил войско с вождями в первых рядах и объявил, сидя в седле, что все неверные ушли по домам доить коров, так как им не по зубам сила духа мусульман. Он также славил Аллаха, что в столь тяжкие дни испытания Всевышний не бросил своих верных слуг. Затем наместник вновь объявил войну Пайкенду. Голодное войско заколыхалось от предвкушения добычи. Их ликование было слышно во всех уголках Пайкенда. Испуганные горожане были обречены.

Отряды арабов направились в отдаленные села за продуктами. В тот же день они устроили себе богатое угощение, которое подняло дух воинства. А на следующее утро стену города вновь стали долбить кетменями.

Маленькое войско пайкендцев было не в состоянии удержать натиск врагов, поэтому старый царь собрал во дворце вельмож, и они решили сдаться во имя спасения жителей.

Ворота Пайкенда отворились, и довольный Кутейба с войском вошел в город. Они прошлись по его пустынным улицам, которые будто вымерли после чумы. Впрочем, другого отношения арабы и не ждали. Даже сам царь города встретил наместника лишь во дворце, словно Кутейба гость, а не победитель. Наместник глянул на дерзкого правителя и пожалел, что не казнил старика. Вместо этого он прогнал его из дворца, и сам поселился в нем. Войска же разместились в караван-сараях, которые здесь были на каждом шагу – как-никак это был купеческий город. Здесь они отдыхали, ели вкусные блюда, сладости и фрукты.

Между тем люди халифа – Абдаллах и Ийас из племени бану-малакан – всю добычу стали собирать во дворце. Ее свозили туда на арбах под охраной особых войск халифа, которые не подчинялись наместнику. Награбленное находилось в мешках, накрытых черной тканью от посторонних глаз.

На дворцовой площади на суфе сидели два распределителя добычи. Именно они делили всю добычу между халифом, наместником и войском. И когда появлялась арба, они указывали, куда и какие ценности складывать. Много золота и серебра поступало из разграбленных храмов. Площадка перед дворцом заполнилась тремя большими кучами. В одной собрали лишь серебряные изделия, в основном, посуду. А в трех шагах от нее выросла гора из золотых кувшинов, чаш и подносов, чуть поодаль лежала груда золотых статуй разных богов. Отдельно стояли деревянные ящики с золотыми и серебряными монетами. Все это сверкало и переливалось на солнце. Казалось, вся дворцовая площадь светилась золотом. Кроме всего, там скопились ковры и огромное количество тюков с тканями, коих в Согде было более ста разновидностей.

Абдаллах и Ийас ходили по площади и записывали количество добытого. В это время из дворца вышел Кутейба с сияющим лицом. Одет он был просто – в длинную белую рубаху и штаны, голова была выбрита.

– Не зря я пошел на столь опасное дело, – сказал он. – Вот они – плоды, все окупилось сполна. А ведь сколько сомневались. Отныне мое войско будет довольно.

Гуляя между сокровищами, он неожиданно остановился возле статуй.

– Кажется, это боги зороастрийцев?

– Да, наш господин, ты верно заметил.

– Нужно переплавить их: в них много золота.

– Но это боги, они могут разгневаться.

– Они не наши боги, чего их бояться, не страшитесь. Сегодня же уничтожьте этих идолов. Взамен мы дадим неверным ислам, а это дороже их золота.

– Будет исполнено.

На следующий день за храмом Анахиты, в длинном строении, арабы нашли доспехи и оружие. Когда об этом доложили наместнику, он тут же с охраной помчался туда. Найденное интересовало его не меньше золота. И не только потому, что согдийское оружие высоко ценилось в Китае и Иране, – многие его воины, набранные из бедняков, нуждались в надежном снаряжении.

К приходу наместника на земле уже выложили рядами кольчуги, круглые щиты, панцири, мечи и палицы. Разглядывая все это, Кутейба не мог нарадоваться. Как военному человеку, ему было хорошо известно: успех любого сражения зависит не только от навыков воина, но и от силы самого оружия.

Вернувшись во дворец, Кутейба велел писарю срочно написать письмо, где просил халифа оставить найденное оружие его людям, так как они слабо вооружены. Далее он разъяснял, что все это нужно для захвата других городов Согда.

Минуло две недели, и Кутейба решил направить войско к Бухаре. Однако часть вождей была против: «Мы уже потеряли много людей…» На это Кутейба сказал, что в Бухаре еще больше золота и добыча возрастет в два-три раза. Наместник добавил:

– Нам нужно спешить, пока согдийцы в разладе между собой.

Кутейба покинул Пайкенд, оставив в городе малое войско во главе со своим сыном.

А в ту же ночь в доме купца и ученого Милада тайно собрались пятеро знатных вельмож. Их чокары с приходом врагов разошлись по домам, а лучшие воины спрятались, кто в сараях, кто в землянках, чтобы арабы не увели их собой. Собраться им было непросто: с наступлением темноты по улицам ходили стражники, и жителям запрещалось выходить на улицы. Задержанных убивали на месте. Таков был указ Кутейбы.

В черных накидках по глухим улочкам они добрались до усадьбы, находящейся на краю города. Для них в стене соорудили узкую калитку, которую открывали после условного стука. Далее верный слуга провел «гостей» в дом, прямо в комнату хозяина, где тревожно горел светильник. В нишах стен были видны книги и всякие приятные безделушки: раковины из Индии, куски хрусталя и лазурита, а на стене висела шкура тигра, убитого в тугаях Зеравшана, а также чучела беркута и фазана на полке.

Милад, облаченный в желтый шелковый халат, встречал каждого, кладя руку на плечо и целуя в лоб, как принято у согдийцев.

Когда пять мужей собрались за дастарханом, седовласый Милад коротко сказал:

– Главные силы арабов ушли. Что будем делать?

– Нужно брать город в свои руки, – сказал преклонного возраста дихкан с чисто выбритым лицом. – Медлить нельзя, пока в сердцах горожан сильна ненависть к врагам. Сейчас все поддержат нас: и стар, и млад.

– Я разделяю твои мысли. Враг сам не уйдет, пока мы не изгоним его. Раньше арабы брали дань и уходили за Вахш, но нынче хотят править нами, а заодно – уничтожить и нашу веру. Эти люди – безбожники, в их душах нет ничего святого, смотрите, они переплавили статуи наших богов. Такого не позволял себе ни один из врагов: ни эфталиты, ни кочевники.

Слова старца поддержали все дихканы, особенно самый молодой из присутствующих:

– Вот увидите, дальше они разрушат наши храмы. Разве можно такое терпеть? Где наше мужество? Или это лишь слова? Покажем им свою доблесть, – произнес он с горящими глазами.

– В твоих словах звучит истина. Враги уничтожат нашу религию, так неужели мы смолчим? Кто мыслит иначе? – спросил старец. – Кто против борьбы с врагом? Скажите.

Никто не подал голоса.

– Итак, все за борьбу, – заключил Милад. – Тогда этой же ночью мы должны завладеть городом, перебив арабов. Согласны?

Все одобрили замысел Милада, которого чтили все горожане.

– Прежде мы должны освободить из темницы наших командиров, – сказал тот же молодой парень.

Однако Милад возразил:

– Нет. Сначала нужно взять город, а затем крепость. Иначе нас разобьют раньше времени.

С ним все согласились.

Для этого Милад велел этой же ночью собрать дихканам верных чокаров в больших дворах и ждать там дальнейших указаний. «С восходом солнца мы начнем захват города. Все отряды выступят разом, чтобы застать врагов врасплох», – передали всем. Молодому дихкану, которого звали Сабит, поручили взять городские ворота. Остальные будут нападать на караван-сараи, где живут арабские воины. А Милад со своими людьми окружит стены дворца, где живет сын Кутейбы с большой охраной. Их задача: удерживать арабов внутри, пока город не будет взят. И уже затем все приступят к захвату крепости.

– Таким образом, родной Пайкенд вернется в наши руки, – заключил глава защитников города. – Однако, торжествовать рано. Самое трудное ждет впереди, когда вернется Кутейба и станет штурмовать город. Сможем ли мы удержаться?

Все молча посмотрели друг на друга, но тут в разговор вступил Милад:

– Братья мои, верные потомки пророка Заратуштры, сил у нас мало, и возможно, мы все погибнем в этой схватке. Однако мы это делаем ради наших детей, за нашу свободу.

Когда стали прощаться, дихканы накинули на головы черные накидки и ушли тем же путем: через калитку в стене.

За ночь все чокары вышли из укрытий и стали собираться во дворах дихкан и иных указанных местах. Ближе к утру, еще в темноте, мобеды и старосты начали ходить по дворам, поднимать народ на борьбу. Мужчины и юноши вооружались ножами, топорами и шли к чокарам на подмогу. При виде возбужденной толпы, арабские стражники скакали прочь – сначала к своим в караван-сараи, где лицом к лицу встречались с чокарами. Тогда они неслись в крепость, но и там были согдийцы. Арабы бросали своих лошадей и прятались в сараях, в сене, среди дров. Теже, кого ловили, сразу убивали.

Бои шли недолго. Напуганные враги бились вяло и почти все были перебиты. А те, кто сдались, желая сохранить жизнь, были там же казнены. Чокары отсекали им головы. Того требовал народ.

– Этим разбойникам нечего делать на нашей земле, они убили наших братьев, так им и надо! – кричал простой люд, глядя на обезглавленные тела.

К полудню два караван-сарая были полны телами врагов. Теперь оставалось захватить цитадель, где укрылся сын наместника с отрядом. Но ворота были слишком крепки, а стены высоки. После неудачного штурма Милад сказала дихканам:

– Не будем терять на них время, они никуда не денутся. Пока не вернулся наместник, нужно готовить город к бою. Пусть женщины ставят котлы с кипятком, мужчины – калят масло, а дети собирают большие камни. Все это мы обрушим на головы этих разбойников.

Когда войско Кутейбы было на полпути до Бухары, их настиг гонец в богатой согдийской одежде. Он назвался братом дихкана Хоразда из самого Пайкенда:

– Я имею очень важную весть и хочу видеть наместника Хорасана. Суть сообщения мой брат изложил в письме, – и протянул бумажный свиток. Изумленный наместник остановился. В голове промелькнуло: «Если в городе что-то случилось, то почему явился согдиец, а не араб?»

Письмо взял Абдурахман и передал брату. Едва он прочел первые строки, как его охватило волнение. В нем сообщалось о захвате Пайкенда восставшими. И о том, что его сын укрылся в крепости и нуждается в помощи. Сам же дихкан-предатель клялся в верности Кутейбе. Лицо наместника сделалось мрачным. Он был обеспокоен судьбой сына и спешно произнес:

– Разворачивай войско, мы возвращаемся в Пайкенд, неверные захватили город и перебили наших людей.

Десси* – Десси, Анахита – богиня любви и плодородья

В тот же день конники Кутейбы добрались до Пайкенда. Когда они глянули на стены города, то увидели на них множество чокаров-лучников.

Кутейба возобновил подкоп городских стен под ливнем из кипятка, раскаленного масла и градом из камней, которые летели на них сверху. Стальные щиты надежно защищали арабов, поэтому все усилия пайкендцев были тщетными. Но они не прекращали борьбу и бросали горящие тряпки, от которых масло вспыхивало жарким пламенем. Однако обожженных воинов сразу сменяли другие.

Кутейба торопил людей, не зная, жив ли еще его сын.

– Мне кажется, они еще живы, – сказал сидящий в шатре рядом с братом Абдурахман. – Если бы твой сын оказался в руках неверных, то они дали бы нам знать. И взамен потребовали бы увести наши войска за Джейхун.

– Будем надеяться, что он еще жив. Но если неверные убьют сына, то я утоплю их город в крови. Абдурахман, найди способ и предай им мои слова. Пусть знают, на что я готов.

– О, брат мой, это не испугает их, коль они осмелились на бунт, – возразил ему Абдурахман.

А между тем, находясь на стене, глава восставших Милад начал понимать: врагов не остановить и они, разрушив стену, ворвутся в город. Поэтому нужно искать иной путь защиты.

Он спустился по лестнице и созвал трех дихкан.

– Наши дела плохи. Чтоб остановить врагов, предлагаю как можно быстрее взять крепость, где укрылся сын Кутейбы. Немедля скачем туда, по дороге расскажу о своем замысле.

Взять крепость, построенную согдийскими мастерами-каменщиками, было не просто. Чокары стали разрушать часть семиметровой стены. Пять кузнецов принялись большими топорами рубить в стене нишу. Их, выстроившись в два ряда, охранял отряд лучников. Едва на стене появлялись арабы, как их осыпали градом стрел.

Отныне исход этого сражения зависел от того, кто быстрее разрушит стену. То ли арабы сломают городской дувал, то ли пайкендцы раньше ворвутся в крепость. Пайкендцы оказались проворнее.

На следующий день, во время утренней трапезы, в шатер Кутейбы забежал один из вождей с криком:

– Наместник, там твой сын, иди скорее.

Кутейба с братьями вы-скочил наружу и застыл на месте. На городской стене среди пайкендцев стоял его сын – в белой рубахе, без доспехов.

– Отец, спаси! – стал кричать со слезами на глазах юноша. – они лишат меня жизни.

– Я помогу тебе, ничего не бойся, я убью их всех, клянусь Аллахом!

В бессильной ярости Кутейба топал ногами по земле, но в это время его сына увели со стены. А согдийцы в тот же миг отправили наместнику послание на кончике стрелы, которая вонзилась в землю в двадцати шагах от наместника. Кутейба сам поднял ее и развернул бумагу. Послание было написано рукой сына: «Отец, спаси меня, всех наших уже отправили на тот свет. Со мной поступят так же, если ты не уведешь свое войско за Джейхун. Таково их условие, иначе они меня не отпустят. Также они требуют немедленно остановить подкоп. Если до полудня не исполнишь их волю, то меня казнят прямо на твоих глазах. Поверь, они способны на это. Да хранит меня Аллах!»

Дочитав письмо, Кутейба в задумчивости склонил голову. Затем зашел в шатер. За ним последовали его братья. Письмо он отдал Абдурахману, а сам опустился на курпачу.

Оба брата стали читать письмо. Затем младший спросил:

– Брат мой, что будем делать?

– Пока не знаю, – ответил Кутейба, находившийся в этот момент в полной растерянности.

– Как думаешь, они убьют его? – спросил Абдурахман у брата.

– Обычно согдийцы держат слово. А ты что скажешь?

Абдурахман сел рядом и задумался. Затем произнес, тяжело вздохнув:

– Что касается сына, ты сам должен решить. Жаль, что золото осталось там, во дворце. Чем будем расплачиваться с войском? Вожди будут роптать, а ведь впереди нас ждут и другие походы.

– Ты хочешь сказать, чтоб я отказался от условий согдийцев и взял город?

Брат уклонился от прямого ответа:

– Это твой сын и тебе решать.

– Оставьте меня одного.

Братья вышли. Кутейба погрузился в глубокое раздумье. Совсем не просто было принять решение: под угрозой находился родной сын, и хотя дома его ждали еще двое, но они слишком малы. Время для Кутейбы как никогда тянулось медленно. К полудню он вышел из шатра и позвал Абдурахмана:

– Я решил продолжить подкоп. Город надо взять. Только не спрашивай, почему я так делаю. А воинам скажи, что наместник жертвует своим сыном во имя Аллаха. Пусть объявят его шахидом.

– Брат мой, я сочувствую тебе, но помни, ты имеешь еще двоих сыновей, и пусть в старости они станут для тебя утешением.

Мрачный Кутейба вновь скрылся в шатре: ему не хотелось никого видеть.

Прошло немного времени, и одна из подпорок не выдержала и часть стены рухнула, похоронив под собой двадцать воинов. Образовался проем, в котором была видна улица города. Однако с вторжением Кутейба не стал спешить, ждал, когда в ста шагах от первого подкоп закончат второй. К разрушению все было готово, и землекопы подожгли все подпорки. В огромной нише запылал огонь и воины, укрываясь щитами, кинулись к своим.

Между тем пешие войска арабов выстроились, готовые к бою. За ними стояла конница. Когда бревна сгорели, то стена в этом месте рухнула, подняв вокруг клубы пыли. Так открылся второй проход в город, более широкий.

По другую сторону стены защитники уже ждали врагов. Там скопилось много людей. В первых рядах, облаченные в доспехи, стояли чокары, обнажив мечи и пики, а за ними – возбужденные горожане с топорами и вилами. Свои головы они обвязали красными и синими лентами. Все были облачены в белые до колен рубахи, подпоясанные цветными кушти.

Услышав клич своих вождей, арабы бросились в проемы, но путь им преградили чокары, сбивая врагов с ног палицей и рубя мечами. С обеих сторон в первых рядах сражались лучшие воины, но, погибая, их сменяли другие. Так длилось долго, однако арабы стали теснить пайкендцев и углубились в город.

Знатные горожане бились в составе чокаров. Они сражались отчаянно, потому что с малолетства им прививали чувства доблести, любви к родине и священной Авесте. Но к вечеру арабы уже сражались с горожанами. В основном это был мастеровой люд: кузнецы, гончары, стеклодувы, кожевники и лавочники.

В разгар сражения Милад, в красной накидке, стоял на плоской крыше дворца и наблюдал за боем. Рядом находились три дихкана с напряженными лицами. Вскоре стало ясно: город им не удержать.

– Фарна, – обратился Милад к одному из дихкан, – скачи к городским воротам и отвори их настежь. Пусть, кто может, спасается бегством, дабы не гибли понапрасну. А ты, Шамси, скачи в город и скажи защитникам: пусть все прячутся, потому что враги одолели нас и нет смысла противиться этим дивам. Батур, мой верный брат, освободи сына Кутейбы и доставь его к отцу. Пусть он видит наше благородство. Надеюсь, это усмирит его злость и пощадит наших людей. Скажи наместнику: мы просим мира ради жизни людей. А теперь прощайте, мои друзья, не знаю, свидимся ли когда-нибудь. Да хранит вас великий Ормузд, вы еще можете спастись.

И дихканы крепко обнялись, целуя друг друга в глаза.

На крыше остался лишь почтенный Милад.

Сын наместника лежал на курпаче. Эта комната во дворце не имела окон, и пленник оставался в неведении о боях в городе. Он был уверен, что отец не бросит его. Однако прошло достаточно времени, а он до сих пор находился под замком. «Почему отец медлит? – не раз спрашивал себя юноша. – А может, он отказался от сына?» Но тут дверь распахнулась, и вошли люди в доспехах. Пленник вскочил на ноги. Он испуганно уставился на тюркского богатыря Батура и двоих его людей: «Они явились за мной, неужели пришел мой конец?!»

– Следуй за нами, – бросил Батур.

Едва ему перевели приказ, как юноша бросился к ногам богатыря.

– Я знаю, вы хотите казнить меня. Пощадите, я еще слишком юн и не могу отвечать за нехорошие дела отца, – молил он. – Это он убивал ваших людей, но я не такой злодей.

Батур усмехнулся и ответил:

– Не будь трусом, тебя не убьют. Наша ненависть имеет разумные пределы. Мы вернем тебя отцу. Надень халат и чалму.

Когда они спустились, то сели на коней. Два воина держали желто-красные знамена города Пайкенда. Так их примут за переговорщиков и не тронут.

Батуру было известно, где стоит шатер наместника: он видел его с крыши дворца. И потому направился прямиком туда. Сын Кутейбы ехал рядом с ним. В его глазах еще остался страх, он с интересом разглядывал город. В некоторых местах уже стихли бои. Кругом лежало много окровавленных тел. Навстречу им выехал вождь племени ваил с двумя людьми. Увидев сына Кутейбы, тот не поверил своим глазам. От изумления он воскликнул: «Аллах велик, коль оставили его в живых!»

– Заберите его и скажите Кутейбе: пусть пощадит наш народ. Мы просим мира от имени знатных дихкан города.

– Я передам твои слова.

И после Батур ускакал назад.

Вскоре все бои затихли. Пайкенд вновь перешел в руки арабов. Часть защитников бежала через открытые ворота, а другие сделали это глубокой ночью, спустившись со стены на веревках.

Настало утро, и Милад с двумя пожилыми дихканами явился в царскую крепость. Им хотелось спасти защитников города, ибо знали: нынче будет расправа над теми, кто не успел скрыться. У ворот их задержала стража, окружив со всех сторон, знатных пайкендцев провели на площадку возле дворца.

Кутейба с братьями вышел из-за колонны и спустился к ним. Милад вновь запросил мира, а также пощады для защитников города.

– Почему я должен верить вам? – закричал наместник. – Вы уже обманули один раз, стоило мне уйти.

– Наместник, ты должен понять нас: мы хотели вернуть свой город. Скажи, если враги нападут на твой родной город, разве ты не станешь его защищать?

– Твои мудрости мне не нужны. Вы подло убили моих людей. Теперь молите о пощаде?

– Наместник, народ не виноват – это я повел их на борьбу и готов нести любую кару.

– Без сомнения, главного смутьяна я казню первым, но дело не в этом. Ведь сразу на твое место придет другой, и опять – бунт? Я понял одно, чтоб этот край держать в покорности, нужно изничтожить смутьянов как можно больше. Вот этим нынче я и займусь, потому что я пришел сюда навсегда. А Пайкенд – это только начало.

Кутейба крикнул начальнику охраны:

– Казнить прямо здесь!

К дихканам кинулись двое и связали руки за спиной. Затем начальник охраны велел им опуститься на колени. Они молча исполнили этот приказ. Палач, обнажив свой меч, уже стоял за спинами несчастных. В их глазах не было страха.

– Зря вы пришли со мной, – сказал Милад своим друзьям. – мне надо было отговорить вас.

Рядом стоящий сказал:

– Не говори так, не мучай себя. Мы были всегда вместе и так же уйдем из земной жизни.

– Опустите головы, – сказал им переводчик, но дихканы не стали этого делать, и Милад с достоинством заявил:

– Перед врагом мы не склоним головы. Это позор. Достаточно того, что вы заставили встать нас на колени. Большего не ждите.

И зороастрийцы обратили свои взоры к светилу – к символу веры, источнику душевных сил. Затем запели авестийский гимн. Так благородные мужи Пайкенда встретили свою смерть.

В этот же день арабские воины начали врываться в дома горожан. Как обычно, женщины и дети укрывались в комнатах. Сам хозяин со взрослыми сыновьями шли к врагам без оружия, полагая, что этим разбойникам нужно лишь золото. Мужчины спрашивали: «Чего вам тут надобно?» А в ответ те бросались на них с обнаженными мечами и рубили головы. Арабы убивали всех мужчин, способных носить оружие, – таков был приказ Кутейбы. Их обезглавленные тела лежали во многих дворах, на всех улицах слышались стоны и рыдания престарелых родителей, потому что молодых женщин и детей арабы уводили с собой, чтобы сбыть на рынках рабов.

Когда это началось, Кусам ибн Аббас находился в своей комнате в одном из караван-сараев города. Был он не один, напротив сидели два старых воина, которым имам читал суры из Корана. Большая книга лежала на деревянном резном столике. В это время к нему примчался один из его помощников. Он спрыгнул с коня и вошел в просторную комнату. От волнения его голос дрожал:

– О, почтенный имам, в городе творятся страшные дела, совсем не угодные нашему Аллаху! Наши воины убивают всех, даже невинных, так им велел Кутейба. Он хочет устрашить этот народ. Какие после этого мы мусульмане?!

Имам нахмурил брови и закрыл книгу.

– Ты видел это своими глазами?

– Да, в городе всюду слышны плачь и вопль. Некоторые тела лежат прямо на улице. Солдаты грабят дома богатых. Многих женщин и детей ведут по городу, они все связаны.

– Для мусульман это недопустимо. Такие дела не угодны Аллаху, – воскликнул шейх и быстро встал на ноги. – Они позорят нашу веру. Надо их остановить.

сняв со стены халат и надев чалму, имам быстро заторопился в город. Гости шейха вышли следом и молча проводили его. Тот поскакал с помощником по главной улице в сторону крепости. Кусам ибн Аббас желал поговорить с Кутейбой и спасти невинных людей.

Вскоре они минули ворота цитадели, и двери за ними закрылись. Когда они поднялись к резным колоннам дворца, их встретил младший брат наместника. Он был учтив, его круглые щеки и жидкая бородка расплылись в улыбке.

– Что случилось, кто расстроил нашего почтенного имама?

– Разве тебе неизвестно, что людей убивают без разбору? Это не по-мусульмански.

– Чего жалеть неверных? Это враги, они убили наших людей. Разве за это не должно быть мщения?

– У меня нет времени для бесед с тобой. Я желаю видеть наместника.

– Нынче он болен и велел никого не впускать к себе.

– И все же я желаю его видеть, – твердо заявил имам и двинулся к большим дверям дворца, но двое стражников преградили ему путь.

Тогда брат наместника стал снова уверять, что Кутейбе нездоровится.

Кусаму ибн Аббасу стало ясно: его не желают видеть, чтобы не слышать речи о добре, справедливости. В раздумьях, с опущенной головой, он спустился по широкой лестнице и ускакал с помощником прочь.

А спустя три дня, армия арабов покинула Пайкенд, оставив в городе часть войск. Они двигались по пыльной дороге среди раскаленной степи. В конце колонны шли пленники – женщины и дети с узелками.

ХАЙДАР

В это самое время длинный караван пайкендских купцов держал путь к родному городу из Китая. Спины двугорбых верблюдов были до отказа нагружены новыми товарами. Еще издали купцы заметили разрушенные стены Пайкенда, поэтому они остановились для принятия решения: стоит ли входить в город с караваном.

После небольшого совещания они отправили в Пайкенд молодого купца Хайдара. Он помчался туда на коне и очень вернуйся с горящими от волнения глазами.

– Наш город постигло большое горе, – произнес он, на ходу спрыгнув со скакуна. – Его захватили арабы, об этом мне сказал один старик, сидевший у развалин стены. Многих мужчин убили, а женщин и детей увели в рабство.

– А где же были наши доблестные чокары? – с болью в голосе воскликнул старший из купцов.

– По словам старика, они пали в первый же день.

– О горе, горе нам! – запричитали все разом, подумав о своих близких, живы ли они. Оплакивать заранее не хотелось, каждый надеялся, что беда все-таки обошла его семью стороной.

– Что будем делать? Может, двинемся в Бухару и весь товар оставим там? – предложил один из купцов.

Все задумались, но все-таки решили войти в город.

Когда купцы оказались у ворот, то к ним вышел военный араб и сказал:

– Не бойтесь. По указу наместника трогать купцов запрещено. Это денежный народ: они пополняют казну.

Оказавшись на безлюдных улицах, они с трудом узнали родной город. То тут, то там взору купцов открывались обгоревшие дома, в некоторых местах на земле виднелась спекшаяся кровь. Вдруг с соседней улицы навстречу им выехали три арбы, груженные телами мужчин. Телеги везли лошади, верхом на которых ехали измученные насасалары, ведь только они смели касаться тел умерших и хоронить их. Они двигались в сторону городских ворот, собираясь покинуть Пайкенд, чтоб оставить тела в Башне молчания.

Со страшными думами о доме, купцы быстро загнали верблюдов в крупный караван-сарай и помчались к своим домам, чтоб узнать об участи родных.

Хайдар верхом на коне ворвался в свой двор, ворота которого оказались распахнутыми. Он спрыгнул на землю, и его взору открылась ужасная картина: везде валялись разбитая домашняя утварь, пустые сундуки, разбросана одежда. Затем он забежал в дом и стал звать жену: «Маниже! Маниже!» Но в ответ была только звенящая тишина.

В комнатах никого не было, всюду царил беспорядок. От столь страшного зрелища он заплакал и выбежал во двор. Там сел на землю и тихо зарыдал, низко склонив голову.

Затем Хайдар вышел со двора и поплелся по длинной улице, в конце которой жили его родители. Когда он вошел во двор, его окликнула мать. Она выбежала из дома и бросилась на шею к сыну, крепко обняв. Из глаз брызнули слезы. Следом вышел отец и тоже, прослезившись, заключил сына в объятия.

Уже в прохладной комнате за дастарханом рыдающая мать рассказала, как арабы увели его жену, двенадцатилетнего сына и двух дочерей. А также о том, как погиб его брат, сражаясь в числе чокаров.

– Сегодня утром его тело отправили в дахму.

– Кто еще из наших погиб?

– Остальные бежали, должно быть, они спаслись. Враги сказали, – с трудом заговорил отец, – кто хочет выкупить свою родню, пусть едет в Мерв. Иначе их уведут в арабские страны.

– Я сейчас же отправлюсь туда. Спасу их и верну домой. После я отомщу за брата и остальных.

Мать выглядела точно обезумевшая: светлые волосы были растрепаны, лицо исцарапано – так согдийские женщины выражали скорбь по близким.

– Будь они трижды прокляты.

Его отец сказал:

– Да, отомсти этим разбойникам, но не сегодня. Еще настанет тот день. Если поспешить сейчас, то можно погубить себя.

Затем Хайдар вернулся к себе домой. Для выкупа ему нужны были деньги. В конюшне он выкопал яму и извлек оттуда кувшин, полный золота. Все монеты высыпал в хурджум. Эти деньги он держал на «черный» день. О них знали лишь жена и его отец. Во дворе Хайдар забросил сумку на лошадь и покинул свой дом, который без семьи казался ему мертвым.

Когда Хайдар верхом явился в просторный двор караван-сарая, то там уже собрались купцы, с которыми он недавно расстался. Их близких тоже угнали в рабство. Глаза многих были красными от пролитых слез. Там же они и решили, что отправятся в Мерв вместе: так было безопаснее. И с отрядом охранников они покинули городские ворота.

На другой день купцы добрались до Джейхуна и на плоту переправились на другой берег. Спустя три дня купцы были в Мерве, богатом городе, где жили согдийцы и тюрки. На базаре у одного знатного купца они узнали, что невольников из Пайкенда держат в караван-сарае араба Зияда.

– Нынче тут всем управляют арабы, – сказал тот купец напоследок.

Хайдар знал это место, четыре года назад его караван останавливался в нем. Правда, тогда хозяином заведения был местный житель по имени Виштам.

Пятеро пайкендских купцов оставили своих коней у ворот, привязав к древку вдоль стены. С волнением они вошли внутрь, где у ворот какой-то арабский вождь сказал им, сидя на тахте:

– А, согдийцы… Идите, ищите своих.

Вдоль стен под навесами на кошме сидело много женщин и детей. Другая часть пленников была в центре двора под шатрами. От зноя люди лишились сил, дети молча лежали у ног матерей. От жары их лица и красочные одежды покрылись испариной. Увидев купцов, все пленники оживились, подняли головы. В их глазах читалась надежда. Они знали, если за ними не придут, то их отправят в арабские страны, где цена на красивых согдиек очень высока.

Знатные мужи шли вдоль пленников, разыскивая близких. Вдруг им навстречу кинулись мальчики и девочки со звонкими голосами: «Дадажон, дадажон, мы здесь!» Оказывается, семьи этих купцов всю дорогу держались вместе. Мужчины со слезами на глазах обняли своих младших, а затем и старших детей и жен.

Не видно было только семьи Хайдара. «Неужели их уже продали? – мелькнула страшная мысль у молодого купца. – Тогда вернуть семью будет очень трудно. Если какому-нибудь арабу приглянулась моя Маниже, он может и не отдать ее, даже за огромные деньги». Хайдар пребывал в растерянности. Тогда торговец рабами дал молодому купцу совет:

– Эй, ищи своих в другом караван-сарае.

– А может, они на рынке рабов?

– Нет, их туда не поведут. Это ценный товар, и у них есть покупатели. Сходи в караван-сарай Абдуллы или Абдурахмана.

Хайдар сказал купцам, что будет искать своих, пока не найдет, если даже они уже в Аравии. Купцы были опечалены, и один ответил:

– Без тебя мы не уедем. В обратный путь тронемся вместе.

– Я благодарен вам, но если их здесь не окажется, то отправляйтесь домой без меня.

Хайдар в спешке покинул этот караван-сарай. Купцы же заговорили с торговцем о выкупе за своих детей и жен. Увидав, что это богатые мужи, торговец заломил высокую цену. Отцы не стали торговаться и молча отдали полные мешочки золотых монет.

Едва Хайдар вошел в другой караван-сарай, как к нему устремились его дети. – Мы здесь, дадажон! Наконец-то! Мы ждали тебя!

– А где ваша мама? Почему я не вижу ее, – прослезился отец.

– Вон она сидит, – и сын указал рукой в сторону.

Хайдар был изумлен, почему жена осталось на месте, не летит к любимому мужу? «Может, она больна», – промелькнуло у него.

Жена сидела у стены и при виде мужа слегка улыбнулась. Ее измученное лицо сохранило красоту.

– У тебя какой-то недуг, моя милая, ты не рада? – и муж опустился рядом.

Он хотел поцеловать ее, но она остановила мужа, закрыв рукой щеку:

– Не касайся меня – я осквернена. И все же я рада, что ты нашел нас. А теперь забирай детей и уходи, – и голос ее дрогнул, а по щекам потекли слезы.

Столь ужасные слова потрясли мужа, когда до его сознания дошел их смысл, у Хайдара вырвалось.

– Как такое случилось?

– Какая разница, забирай детей и уходи. Только оставь мне свой кинжал.

– Нет. Говори, все как есть, – сдерживая гнев, сказал муж.

– Дети, идите, постойте в сторонке, – сказала им мать и затем начала. – Ночью двое арабов увели меня отсюда и привели в какой-то дом. Я ничего не смогла сделать, только кричала, отбивалась изо всех сил… После хотела лишить себя жизни, но решила дождаться тебя, чтобы дети не остались одни.

От злости Хайдар ударил кулаком по земле.

– Я убью их.

– Нет, только не это. Мы погибнем, а наши дети станут рабами. Разве ты этого желаешь?

Они долго молчали. Внезапно муж произнес:

– Детям нужна мать, поедем домой. Твоей вины нет. Когда мы вернемся, ты пройдешь обряд очищения в Храме огня. Вставай, идем домой. Я еще отомщу им: и за тебя, и за моего брата, и племянника.

В тот же день Хайдар купил лошадей для семьи. И спустя неделю с остальными купцами они воротились в Пайкенд.

Когда Маниже – супруга молодого купца – снова очутилась в своем дворе, то села на землю и долго плакала.

Согласно религии Заратуштры, жена Хайдара считалась нечистой, и муж не смел касаться ее тела, женщине также было запрещено приближаться к священному огню. Поэтому Хайдар отвел детей к родителям, а позже повел жену в Храм огня для очищения. Они остановились у водоема возле кипариса. Далее муж пошел в храм один: Маниже не смела туда входить. Хайдар привел мобеда к жене. В желтом хитоне с глубокии складками до земли, весь седой он приготовился слушать. Мужу трудно было говорить.

– О, отец, враг обесчестил мою супругу, – и Хайдар поведал о случившемся.

Жена тихо подтвердила слова мужа, не смея поднять голову от стыда.

– Как очиститься в таком случае? – спросил молодой купец.

– Когда случается война, то такое бывает, и потому это не смертельный грех и его можно исправить. Прежде всего, твоя жена должна на девять дней уединиться в отдельном жилище. Там она все эти дни будет спать и пить только парное молоко и немного бычьей мочи, смешанной с золой. Кроме всего, каждое утро ей надлежит мыться бычьей мочой: сначала руки, затем тело и ноги. При этом подле нее должна находиться собака, которую боятся злые силы Ахримана.

Возблагодарив мобеда, муж заверил жреца, что все будет сделано, как предписано верой. А служитель храма добавил:

– Только у твоей жены не должно быть никаких сомнений. Религия без веры – ничто. Чтоб укрепить ее, ты должен знать, в чем сила бычьей мочи. В святых книгах написано, как наш первый царь Джамшид как-то случайно коснулся легендарного царя Урупи и от него заболел проказой. Так вот бычья моча исцелила его.

Муж и жена с облегчением вздохнули и ушли. Теперь они знали: самое страшное уже позади.

По истечении девяти дней Маниже очистилась и смогла вернуться домой к мужу и детям.

* * *

Это были первые набеги арабов на наш край. Пройдет немного времени, и Кутейба захватит все земли Средней Азии. Эти страницы нашей истории станут одними из самых трагических, когда погибнет зороастрийское общество Согды. Об этом во второй части романа.

АРТУР САМАРИ

Артур Самари, писатель из Самарканда, автор пяти романов. С другими произведениями автора можно ознакомиться на сайте

Оглавление

Артур Самари Забытое царство Согд

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - читать книги бесплатно