HOME
Сидоров Валентин - "В поисках Шамбалы"

СОДЕРЖАНИЕ

Продолжение повести "Рукопожатие на расстоянии"

...Современные проявления художественной жизни оставляют желать лучшего. Мы переживаем период, несомненно тягостный, приноровления к новому ритму и строю жизни, но и это пройдет, и наступит возрождение, как это бывало, и не раз, в истории всех передовых народов и стран.
...Трудности неизбежны. Ничто не приходит так, как следовало бы, из-за самых неожиданных обстоятельств, и прежде всего из-за нашей неустойчивой природы, всяких сомнений, уныний, обид, разочарований и немалого иногда самомнения. Почти каждому кажется, что он готов принять самое высокое, не ведая трудностей и при малых, но настоящих достижениях.
...Старайтесь выработать в себе ничем не сломимое спокойствие во всех случаях жизни, это лучшая защита и оружие от любого врага. Именно не следует волноваться. Только на трудностях мы учимся находчивости, терпению и великому спокойствию.
...Трудности - великая школа жизни, напрягающая наши способности. Хвала препятствиям и трудностям. Благополучие - смерть духа.
Венец достижения складывается из терний, не из лавров земных.
...Поберегите себя, прикажите себе, именно прикажите ничем не тревожиться, гоните все призраки страхов. Они распложаются с невероятной быстротой, если допустить сомнение, этого самого страшного врага нашего, который тушит все огни и уничтожает все лучшие всходы, иногда с таким трудом взращенные! Старайтесь выработать в себе бодрую готовность встретить все призраки спокойно и утвердите радость, именно радость...
...Наша радость живет поверх земных страхов и сомнений, наша радость внутри истинного осознания нашей истинной жизни, полной проблесков духа и нашего космического назначения. Помните о доверии, о радости и тем возрастите крылья мужества.
...Вообще, родные, поменьше тревожьтесь...
Все наладится, но совершенно иначе, нежели мы представляем себе. Поэтому никакие прогнозы "житейских" мудрецов не будут оправданны. Одно незыблемо. Лучшая страна (под этими словами Елена Ивановна подразумевала Россию. -В. С.) победна во всем.
...Наша страна уявится снова на яром героизме и явной незлобивости. Страна окажется на вершине любви к Родине. Страна уявится не на уничтожении, но на яром очищении. Страна станет новой и лучшей страной.
...Неужели люди настолько слепы, что не видят, куда катится "Колесо Необходимости"? Страна лучшая под Щитом Света. Щит Света нерушим!"
"Россия без каждого из нас обойтись может, но никто из нас без нее не может обойтись, - говорил Тургенев. - Горе тому, кто это думает, двойное горе тому, кто действительно без нее обходится!"
Мне приходилось бывать за рубежом. Приходилось встречаться с людьми, которые в силу трагических обстоятельств своей жизни оказались вдали от Родины. Я видел бывших белых, с течением времени превратившихся в "красных". Доводилось мне слушать собеседников, повторявших, как некое заклинание, слова Вертинского: "Все пальмы, всю экзотику далеких стран, все, что я видел, все, чем восхищался, - я отдаю за один самый пасмурный, самый дождливый и заплаканный день у себя на Родине".
Но особенно памятна мне встреча в столице Филиппин Маниле.
Я попал в эту экзотическую страну в составе нашей делегации, которая была приглашена на симпозиум писателей стран Азии и Африки.
Принимали нас по-восточному пышно и гостеприимно. Мы буквально сгибались под тяжестью гирлянд из цветов сампагиты, запахом своим напоминающей жасмин. В нашу честь устраивались бесконечные приемы с музыкой, танцами и плясками под стук бамбуковых шестов.
Один из таких приемов, как это здесь принято, проходил на крыше многоэтажного здания. Оттуда открывался изумительный вид на город и море.

На афро-азиатском симпозиуме. Рядом с Валентином Сидоровым - спонсор симпозиума жена президента Филиппин Имелда Маркое. Филиппины. 1975 г.

 

 

 

Мы с моим приятелем Гурамом Асатиани очутились в компании филиппинских киноактеров и певиц. Мы пили то кока-колу, то соки, перебрасывались незначащими фразами. И вдруг какая-то девушка - с явньм намерением привлечь наше внимание - запела песню на чистейшем русском языке. Тогда - дело происходило в 1975 году - у нас не было еще дипломатических отношений с Филиппинами и услышать здесь, в тропиках, за столько тысяч километров от Москвы, звучание русских слов было просто чудом. Мы, естественно, бросились к ней, стали расспрашивать. Выяснилось, что ее зовут Вера, что она - дочь русских эмигрантов. Во время Гражданской войны ее мама - в ту пору маме было семнадцать лет - попала в Харбин. Здесь она вышла замуж. Потом судьба забросила их в Манилу, где они уже осели навсегда. Отец умер. Вера живет вдвоем с матерью.
Выяснилось, что, помимо прочего, Верина мама - моя землячка. Как и я, она родом из Воронежа. По случаю такого совпадения я попросил Веру передать маме сувенир (кажется, это была матрешка) и книжку моих стихов.
Через день я вновь увидел Веру. "Как мама?" - спрашиваю. Она махнула рукой: "Третий день плачет. И вы знаете, о чем больше всего она мечтает? Чтоб кто-нибудь привез ей горсть русской земли. Я уж думаю сделать вот что. Накоплю денег и отправлюсь в туристическую поездку в Европу. Говорят, что есть рейсы, когда самолеты останавливаются у вас. Если это так, попрошу кого-нибудь и каким-нибудь образом достану горсточку русской земли для мамы".
Когда я возвращаюсь мыслями к этому эпизоду, то мне вспоминается, что в Древней Греции остракизм, то есть изгнание из отечества, приравнивался к смертной казни. Известно, что Сократ, поставленный перед таким выбором, предпочел смерть.
Для того чтобы понять себя, может быть, необходимо посмотреть на себя как бы со стороны, взглянуть на себя чужими глазами. Чтобы осознать духовный смысл существования своей страны, иногда следует прислушаться к свидетельствам зарубежных умов, разумеется, тех, которые не находятся во власти предубеждения или однозначно истолкованной очевидности.
Три величайших чуда выделяет в мировой истории французский поэт Поль Валери. Он обозначает их в хронологическом порядке. Древняя Греция. Европейский Ренессанс. Русский XIX век.
(В скобках замечу, что из этого сопоставления, сама собой вытекает мысль о том, как, бережно, мы должны относиться к золотому веку русского искусства и литературы, что мы должны охранять его достижения не менее тщательно, чем охраняют Парфенон или картины Леонардо да Винчи. К сожалению, не всегда мы на уровне этой задачи. Современная практика прагматических деятелей театра и кино показывает, что мы подчас готовы разрушить величественные сооружения прошлого ради того, чтобы использовать их гранит и мрамор для возведения сомнительных зданий типа бараков или модерновых стекляшек.)
Если на Западе главное внимание нередко сосредоточивают на прошлом России, то на Востоке - на ее настоящем, на устремлениях и тенденциях современного бытия. В Индии мне доводилось слышать, что русский язык называют санскритом будущего. Как известно, санскрит для Древней Индии был тем же самым, что латынь для Древнего Рима. Санскрит в той же степени, как и латынь (даже в большей степени, чем латынь), был языком зовущим и объединяющим, потому что на нем были созданы величайшие творения человеческой мысли и духа.
Но язык не существует сам по себе, как бы в некоем вакууме. Великий язык, как справедливо заявлял Тургенев, дается великому народу. Светоносной и духовной державой мира объявил Рабинд-ранат Тагор Советскую Россию. Он говорил об этом тогда, когда руководители западных держав готовы были вычеркнуть Россию из истории и лишь скрепя сердце шли на политическое признание нашей страны де-юре и де-факто.
Исторически сложилось так, что в самом понятии "Россия", как под куполом храма, звучат возвышенные, объединяющие людей ноты. Устремления русского народа таковы, что слово "Россия" с течением времени обрело, по выражению Рериха, соборный характер. Недаром в своем завещании Рерих призывал:
"Любите Родину. Любите Народ Русский. Любите все народы на всех необъятностях нашей Родины. Пусть эта любовь научит
полюбить и все человечество".
К этому можно добавить, что наше время дало понятию "Россия" глобальное, космическое звучание, тем самым как бы расшифровывая сокровенный смысл выразительного эпиграфа к сборнику стихов Рериха "Цветы Мории": "Поверх всяких России есть одна незабываемая Россия. Поверх всякой любви есть одна общечеловеческая любовь. Поверх всяких красот есть одна красота, ведущая к познанию Космоса".
У меня есть стихи о России, которые я, как правило, читаю на своих авторских вечерах. Я делаю это потому, что в них сформулирован, если хотите, мой символ веры.

И сила слов,

И сила мысли

России страстная дара.

Всегда в заоблачные выси

Была она устремлена.

И все пути

Из всех столетий,

Сплетясь в светящуюся нить,

Звучат в душе:

"Как жить на свете,

Чтоб чисту быть,

Чтоб святу быть?"

"Чтоб святу быть".

И без унынья

Глядела Русь в густую тьму,

Сию великую твердыню

Не уступая никому.

Какие б тени ни витали,

Что б ни страшило слух и взгляд,

Но те заоблачные дали

По праву ей принадлежат.

И не впервые,

Не впервые

Несется радостная весть.

- Пока на свете есть Россия,

Надежда на бессмертье есть!

Публикации о Рерихе сделали достоянием гласности тот малоизвестный факт, что на Востоке, и в частности в Индии, Ленина именуют Махатмой. Священная гималайская земля, которую привез Рерих в Москву из сокровенного горного ашрама, предназначалась, как указывалось в сопроводительном письме, для могилы "Махатмы Ленина".
В переводе на русский "Махатма" означает "Великая Душа". Это возвышенно-духовное понятие обычно не употребляют по отношению к политическим деятелям. Исключение составляют два человека: в Индии - Мохандас Карамчанд Ганди, у нас - Владимир Ильич Ленин.
Джавахарлал Неру называл Ленина глыбой льда, таившей в себе яркое пламя. Ленин рисовался ему чуть ли не полубогом, в частности, и потому, что в отличие от других людей он никогда не допускал того, чтобы буква торжествовала над духом, чтобы очевидность затемняла сущность.
В письмах из тюрьмы, адресованных своей дочери (они вышли под общим названием "Взгляд на всемирную историю"), Неру приводит выразительный эпизод, связанный с пребыванием нашей делегации в Брест-Литовске: она вела переговоры с немцами о мире, который молодой Советской республике был необходим как воздух. Без мирной передышки, считал Ленин, гибель Советской власти неминуема.
А члены нашей делегации сразу по приезде в Брест-Литовск столкнулись с непредвиденной ситуацией. Дело в том, что немцы пригласили их на вечерний прием, на который, согласно незыблемому правилу, они должны были явиться в черных фраках. "Дипломаты" растерялись. Допустима ли в принципе такая вещь, чтоб представитель рабоче-крестьянской власти надел фрак, который в глазах народа стал символом буржуазности? Посовещавшись и не придя ни к какому решению, они срочно телеграфируют Ленину:
как быть? И вот ответ Ленина: "Если это поможет установить мир, идите хоть в исподнем!"
Но, конечно, если Ленина называть Махатмой, то это - Махатма совершенно нового типа, ибо он лишен и намека на мистический ореол. В применении к Ленину невозможно говорить о таких вещах, как, предположим, озарение, внутренний голос и тому подобное. Зато, можно говорить о другом, более, поразительном - об исключительной концентрации внимания ко всем явлениям жизни, ко всем ее голосам, не только громким, но и тихим, и даже едва различимым, находящимся, так сказать, в диапазоне ультразвука, но тем не менее предвещающим, быть может, коренной поворот событий. Здесь равных Ленину нет.
В статье "Удержат ли большевики государственную власть?" Владимир Ильич обращается к воспоминаниям об июльских днях семнадцатого года, когда мирная демонстрация рабочих была разогнана огнем пулеметов, установленных на крышах и чердаках петроградских домов. Большевистская партия вновь очутилась в подполье. Как и при царе, Ленин опять должен был скрываться от полицейских ищеек. "Прятал нашего брата, конечно, рабочий", - говорит Ленин.
Это было время больших испытаний. Это было время мучительных внутренних раздумий, за которыми должны были последовать четкие и определенные решения. Что означал разгон июльской демонстрации? Означало ли это, что буржуазия укрепилась, осмелела, накопила силы и готова перейти в наступление по всему фронту? Или, наоборот, это была вспышка отчаяния (а значит, и слабости), попытка запугать массы, втягивающиеся в революционный процесс? Как ответить на этот вопрос? А отвечать на него надо, ибо от его решения зависела стратегия и тактика партии.
И ответ дала, как рассказывает Ленин, сама жизнь.
"В далеком рабочем предместье Питера, в маленькой рабочей квартире подают обед. Хозяйка приносит хлеб. Хозяин говорит:
"Смотри-ка, какой прекрасный хлеб. "Они" не смеют теперь, небось, давать дурного хлеба. Мы забыли было и думать, что могут дать в Питере хороший хлеб". "О хлебе я, человек, не видавший нужды, не думал, - признается Ленин. - Хлеб являлся для меня как-то сам собой, нечто вроде побочного продукта писательской работы. К основе всего, к классовой борьбе за хлеб, мысль подходит через политический анализ необыкновенно сложным и запутанным путем.
А представитель угнетенного класса... берет прямо быка за рога, с той удивительной простотой и прямотой, с той твердой решительностью, с той поразительной ясностью взгляда, до которой нашему брату интеллигенту, как до звезды небесной, далеко".
Нет необходимости излагать дальнейший ход ленинских мыслей. Последующая цепь событий завершится Октябрьской революцией. Но как многозначаща в этой связи история, поведанная Лениным, о простом куске хлеба, который своей тяжестью перетянул противоположную чашу политических весов. Для меня она служит, пожалуй, ярчайшим подтверждением вот этой заповеди:
Предельная внимательность. Победа -
Лишь бдительность, и больше ничего.
Осенью 1963 года я приехал в Армению. Армянские пейзажи - земля с красноватым оттенком, камни, четкие линии гор - показались мне библейскими. Ощущение усугублялось тем, что в ясную погоду из Еревана отчетливо видна отлогая вершина, увенчанная снегами, название которой является нарицательным, - Арарат.
Центральным событием поездки стала встреча с Мартиросом Сарьяном. Встреча не планировалась, просто случайное стечение обстоятельств привело нашу группу - мы прибыли в Армению на Неделю молодежной книги - в двухэтажный дом художника. Хозяин - хотя мы свалились на него как снег на голову - принял нас в высшей степени гостеприимно. Синий рабочий халат, немного запачканный красками, берет, слегка сбившийся набок, удивительно светлое и доброе выражение лица - таким мне запомнился Сарьян. В то время ему было за восемьдесят, но возраст не ощущался: так легко и стремительно он двигался, показывая нам свои картины.
Наши похвалы он мягко и, незаметно отвел, направив разговор в совершенно иное русло. Стал пенять на себя, сказал, что был слишком ленив. Это он-то ленив, всемирно известный мастер, автор нескольких тысяч полотен!
"Был ленив, - настаивал на своем Сарьян. - Мог сделать гораздо больше. Если не сделал, то потому, что с определенного времени стал бояться; и знаете чего боялся? - повториться.
Когда человек достигает определенного уровня профессионализма, это чувство, по-моему, овладевает им непременно. Ведь, используя технические навыки, можно без конца варьировать одно и то же, имитируя движение, вместо того чтоб двигаться. По мне, уж лучше стоять, чем топтаться на месте. В искусстве нельзя идти по замкнутому кругу, как слепая лошадь по коновязи. Нужен прорыв, нужен взрыв".
Картин было великое множество. Некоторые из них - относительно новые - стояли посредине мастерской на подрамниках. За день до нас у художника побывал американский писатель Джон Стей-нбек, и Сарьян написал его портрет. С холста на нас глядело жесткое, неприветливое лицо; щеку уродовало алое пятно. "Он прожил трудную жизнь", - как бы оправдывая его, сказал Сарьян.
У портрета Анны Ахматовой мы стояли довольно долго, любуясь ее величавой, царственной осанкой. "Этот портрет я написал в сорок шестом году, - сообщил Сарьян. - Видите, она как будто говорит: "Я такая, какая есть, и такой буду всегда".
Одну из картин Сарьяна - "Константинопольские собаки" - я помнил по многочисленным репродукциям. Она написана давно, в 1911 году.
"Боюсь, что на моей душе лежит грех, - со вздохом признался Са-рьян. - Этих собак называли "санитарами", потому что они выполняли полезную работу: уничтожали вонючие отбросы большого города. Картина была выставлена в Париже. О ней много говорили, много писали. И константинопольские власти по-своему среагировали на этот шум: заявили, что ликвидируют позор своего города. Свезли собак-санитаров на какой-то остров в Мраморном море, и там они погибли. Если б знал, что так случится, ни за что не выставил бы картину".
Но - признаться - момент наибольшего удивления мы испытали у автопортрета Сарьяна, сделанного им в молодости. Странные, огненные, разноцветные полосы бороздили лицо, изображенное на холсте. Как это понять?
Сарьян рассказывал, что точно так же, как мы, удивлялись полотну все посетители его выставок. "А я так пояснил его замысел:
Солнце внутри меня, и я хотел это передать".
"Огромное, яркое солнце, как быстро ты убило бы меня, если бы во мне же самом не всходило такое же солнце", - процитировал я строки Уитмена.
"Да-да, - обратился Сарьян ко мне. - Это, пожалуй, точно передает содержание картины. Солнце, взошедшее внутри человека, уже не может погаснуть. Скорее оно сожжет самого человека, если - не дай Бог! - он вздумает погасить его.
Грешным делом, люблю легенды о Солнце. В^ одной из них я, например, прочитал, что Солнце - тоже планета, но самая совершенная планета нашей системы, и на ней обитают чистые и совершенные существа. В какой-то другой, утверждают, что всем в своей жизни мы обязаны Солнцу, что наше зримое тело есть не что иное, как уплотнение тела незримого, сотканного из солнечных лучей, нерасторжимо связующих нас с Солнцем.
Конечно, можно воспринимать все это как красивую аллегорию, но, с другой стороны, смею полагать, что в каждой легенде есть все же зернышко, есть крупица правды. "Сказка ложь, да в ней намек", - говаривал Пушкин. Потому, когда я слышу: "Сердце твое - повторение Солнца", иногда думаю, что это не только метафора, но и что-то реальное".
(Удивительное дело, считанные годы, спустя жизнь, как бы подтвердит "намек" великого художника: "Сердце твое - повторение Солнца". Исследования ученых Крымской обсерватории установят неизвестный дотоле факт, что Солнце подчиняется законам пульсации. Оно живет и действует в определенном ритме, сжимаясь и разжимаясь в четкие промежутки времени. Совсем как сердце. Как тут, не вспомнить другого великого художника, Николая Константиновича Рериха, который высказывал твердую уверенность в том, что наступает время, когда "древние символы знания должны превратиться в научные формулы".)
А Сарьян продолжал:
"Где-то я прочитал, что умирают на Земле, а воскресают на Солнце. Опять-таки можно сказать, что это - красивая аллегория, но, между нами говоря, в глубине души подозреваю, что я, как и всякий человек, живу не только на Земле, но и на Солнце. Просто под грудой дел и всяческой суеты забываю об этом. Но когда я берусь за кисть, то говорю самому себе:
- Я вновь живу на Солнце - я творю!"
Достоевский в "Дневнике писателя" дает прямо-таки космогоническую характеристику творчества Пушкина. Он пишет: "Пушкин, по обширности и глубине своего русского гения, до сих пор есть как солнце над всем нашим русским интеллигентным мировоззрением. Он великий и не понятый еще предвозвеститель". По мнению Достоевского, все другие писатели, какими бы выдающимися они ни были, рядом с Пушкиным лишь малые точки, малые планеты, вышедшие "из этого же великого светила".
Думается, что сравнение такое не случайно и не просто возвышенный символ. Помимо прочего, оно как бы выявляет светоносную устремленность поэзии Пушкина, суть которой сконцентрирована в знаменитом лозунге: "Да здравствует солнце, да скроется тьма!" Нет нужды доказывать, что этот пушкинский лозунг - "Да здравствует солнце, да скроется тьма!" - программа для творчества, ибо что такое творчество, как не утверждение Солнца на Земле!
Не стоит этому удивляться, встречая те же мысли или исследования, разрабатывающие тот же солнечный сюжет, но на другом материале, на других образцах. Вот что, например, пишет о Рабин-дранате Тагоре его биограф Кришна Крипалани:
"Тагор был тем, что в Индии называют кави, пророк, провидец. Его гений обогащал все, к чему он прикасался. Как само солнце, в честь которого он был назван ("роби" по-бенгальски - производное от "рови" на санскрите и означает "солнце"), он излучал свет и тепло, оживлял интеллектуальную и духовную почву своей страны, открывал неизвестные горизонты мысли, перекидывал мост между Востоком и Западом".
В одном из писем Елена Ивановна Рерих признается в своем пристрастии к слову "ярый". Понимая трудности перевода этого своеобразного прилагательного на другие языки, она объясняет причины, по которым не в силах от него отказаться. "Очень люблю слово "ярый". В нем столько огненного устремления. У славян бог Солнца именуется Ярило".
Что же касается Николая Константиновича Рериха, то он сопоставляет Солнце с другим, столь близким его сердцу и столь значимым для его духа понятием - "Учитель" с большой буквы. Недаром в своих книгах он не раз воспроизводит притчу о мальчике-индусе, нашедшем своего Гуру.
"Спросили его:
"Неужели солнце потемнеет для тебя, если увидишь его без Учителя?"
Мальчик улыбнулся:
"Солнце останется солнцем, но при Учителе мне будут светить двенадцать солнц".
Солнце мудрости Индии будет светить, ибо на берегу реки сидит мальчик, знающий Учителя".
Недаром также в программной поэме Рериха "Наставление ловцу, входящему в лес" Учитель произносит такие слова:

...из области Солнца говорю с тобою.

Твой друг и наставник и спутник.

В рериховском зале Музея искусств народов Востока в Москве есть картина, на которой изображена толпа людей, восторженно
приветствующих первые лучи восходящего Солнца. Название картины четко проясняет ее сокровенный смысл: "Явление Учителя". Здесь, как и в стихах, как ив философских очерках, именуемых иногда еще и "духовными воззваниями", Рерих как бы утверждает все ту же основополагающую мысль:

Учитель - Солнце, льющееся в нас.

Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,

Неведомый сын удивительных вольных племен!

Как прежде скакали на голос удачи капризный,

Я буду скакать по следам миновавших времен...

Так начинается стихотворение Николая Рубцова, принадлежащее к числу шедевров нашей современной поэзии. Это стихотворение исполнено некой тайны, что и дарует ему особую притягательность: ведь тайн полна и душа человека, и безбрежность звездного мира. Образ всадника вырастает в символ. Пространство и время как бы обтекают его, глохнут и затихают, будучи не в силах подчинить себе его одухотворенное устремление.

Я буду скакать, не нарушив ночное дыханье

И тайные сны неподвижных больших деревень.

Никто меж полей не услышит глухое скаканье,

Никто не окликнет мелькнувшую легкую тень.

И только, страдая, израненный бывший десантник

Расскажет в бреду удивленной старухе своей,

Что ночью промчался какой-то таинственный всадник,

Неведомый отрок, и скрылся в тумане полей...

"Неведомый отрок" - так персонифицирует свое авторское "я" Николай Рубцов. И надобно сказать, что это в духе сокровенной поэтической русской традиции.
Возьмем, к примеру, книгу стихов Николая Рериха "Цветы Мории", казалось бы, ни по каким параметрам не совместимую с поэзией Рубцова. И, однако, так же, как в стихотворении Рубцова, авторское "я" Рериха воплощено в образе мальчика, напрягающего все силы души, дабы постичь уроки Учителя с большой буквы, имя которому - Жизнь.
Мальчик тревожится и сомневается ("Если ты медлишь идти, значит, еще ты не знаешь, что есть начало и радость, первоначало и вечность"). Он внимает мудрым наставлениям, где, главный упор делается на воспитании нравственных качеств человека ("Ошибаешься, мальчик! Зла - нет... Есть лишь несовершенство. Но, оно так же опасно, как то, что ты злом называешь"). Мальчик мужает, вырастает в воина ("О враге ползущем скажи... Как бы, они ни пытались, будь тверд, тебя они не убьют"). И наконец, мальчик, как сказочный Георгий Победоносец, завершая длительное сражение, поражает копьем огнедышащего Змея. ("Не смогут тебя победить, но выйдут биться с тобою... Но победа, тебе суждена, если победу захочешь".)
Интересно отметить, что не только люди искусства - это еще понятно - рисуют себе свое внутреннее "я" в виде мальчика или отрока, но люди науки - это уж совсем непонятно - тоже. Напомню об искренних и трогательных словах Ньютона: "Самому себе я кажусь лишь мальчиком, играющим на берегу моря..."
Кое-кого, пожалуй, такая тенденция великих мира сего может смутить и озадачить. Как это Ньютон - мальчик, Рерих - мальчик? А кто же тогда мы? Что может означать такое умаление? А означает оно лишь одно - это признак истинной мудрости, которая четко усвоила простую, но существенную мысль:

Кто не в силах учиться,

Тот не в силах учить.

Будьте как дети - гласит древняя заповедь. Старинные изречения - как айсберги, скрывающие основную свою массу под толщей воды. В них зашифровано гораздо больше, чем представляется с первого взгляда. Каждое время читает их по-своему. Современная наука, например, предлагает совершенно неожиданное толкование старинного, как мир, призыва: будьте как дети.
Исследования последних лет отмели как ошибочные прежние представления о том, что у новорожденных нет интеллекта и что они лишены сознания. В статье Мэджори Уоллеса "Большой мир маленьких детей", не так давно опубликованной в одной из лондонских газет и перепечатанной в нашем еженедельнике "За рубежом", говорится:
"Сейчас начинает выясняться, что дети - точно внеземные существа - понимают окружающий их мир и мыслят совершенно иначе, чем мы, взрослые. Мы пользуемся "бинарной" логикой, согласно которой каждое утверждение либо истинно, либо ложно... младенцу свойствен иной ход мысли: для него вещи могут быть истинными или ложными, либо ложными и истинными одновременно, либо не истинными и не ложными".
Потом, по прошествии какого-то времени, младенец "будет вынужден отказаться от своих более обширных познаний и приспособиться к жизни в нашем ограниченном мире: ему придется изменить его систему логики йа нашу, более, так сказать, практичную. Именно в силу этих причин ребенок по мере роста постепенно теряет многие из своих прежних способностей... Вытесненные новыми этапами эволюции, его "лучшие годы" к четырем месяцам остаются позади".
Вот эти поразительные открытия в области детской малышовой психологии, если хотите, по-особому высвечивают специфическую роль искусства как способа познания мира. Не является ли задачей искусства - по большей части оно ставило ее перед собой интуитивно - преодоление "бинарной", то есть плоскостной, двумерной, логики с целью усвоения объемной, парадоксально-непривычной логики, которую наука считает достоянием детского сознания или человеческого предсознания, как называют его некоторые ученые?
Будьте как дети. Как тут не вспомнить знаменитые стихи Тагора: "Каждое дитя приходит в мир с вестью, что Бог еще не разочаровался в людях".
В Индии весьма популярно предание оДараде. Нарада был великим йогином. Однажды по каким-то своим делам он отправился на небо. В лесу, через который проходил его путь, он встретил человека, сидевшего в неподвижной позе на муравейнике. Муравьи ползали по телу, грызли его, но человек ни малейшим движением мускулов не выдавал своих страданий. Это был аскет, который сознательно обрек себя на самоистязание, рассчитывая таким образом добиться освобождения от земных пут. (По индийским представлениям, человек живет не один, а множество раз, прикованный своими ошибками к цепи земных существований, и цель его усилий состоит в том, чтобы достичь такого состояния - оно обычно именуется "нирваной", - когда ему не нужно будет больше возвращаться на землю и он сможет уйти в иные, более высокие сферы звездного и надзвездного пространства.) Аскет попросил Нараду осведомиться на небе, когда же наконец придет к нему освобождение. Буквально через несколько шагов Нарада увидел человека, который совершал радостные танцевальные прыжки вокруг многолиственного дерева. Тот тоже попросил узнать Нараду, по прошествии скольких жизней он достигнет нирваны.
Возвратившись, Нарада сообщил аскету, когда наступит его освобождение от земных существований: "После четырех новых рождений". И аскет от ужаса, что ему предстоит прожить еще четыре столь мучительные жизни, горько заплакал. Подойдя к танцору, который на мгновение прервал свои пляски, чтобы выслушать посланца неба, он сказал: "Ты получишь освобождение после того, как проживешь столько жизней, сколько листьев на этом дереве". От радости, что его нирвана, оказывается, столь близка, танцор с еще большим ликованием возобновил свои прыжки.
И вот финал, многозначительный и парадоксальный, как это нередко бывает в сказках: в тот же миг листва с дерева осыпалась - и человек достиг освобождения.
Эта легенда может, пожалуй, служить яркой иллюстрацией к тому знаменитому изречению, которое утверждает, что радость есть особая мудрость, мудрость, не подвластная прямолинейной арифметике ума. В величайшем памятнике древнеиндийской культуры - "Упанишадах" - говорится: "Слова возвращаются от Брамы осмеянными, точно так же как и ум, но тот, кто познает его в радости, свободен от всякого страха".
Мудрость не есть ум. Это стало аксиомой еще во времена "Упа-нишад". Вот почему мудрость - и об этом тоже говорили уже в древности - не умничает в отличие от ума, который очень и очень любит мудрствовать. Но мудрствование ума обязательно заводит в тупик, ибо часть истины не может охватить всей полноты истины.
Такие попытки бесплодны и вместо радости рождают отчаяние. А если отсутствует радость, то это - тревожный симптом, это признак неправильного пути. Отсюда - призыв: остерегайся умствовать там, где нужна простота мудрости, отринь путь бесплодных умствований, отринь сегодня, а не завтра, потому что завтра может быть поздно: засохшее дерево души не даст уже больше зеленых побегов.
Но само собой разумеется: если радость - особая мудрость, то она и требует особых усилий. Ведь эта мудрость - не некое блаженное состояние эйфории, иллюзорно отрешившейся от земных забот, и тем более она "не жирная радость объевшейся души у стойла". Ромену Роллану радость рисовалась в облике спутницы с окровавленными ногами. За этим возвышенным и романтическим образом для него вставали совершенно четкие земные реальности:
"радость испытания, радость труда, борьбы, преодоленного страдания, победы над самим собою, покоренной, соединенной с собою, оплодотворенной судьбы".
Собственно, радость - это сокровенная квинтэссенция жизни, это тот волшебный эликсир, который мы должны уметь извлекать из самых будничных и примелькавшихся обстоятельств жизни. "Следует копить в себе наиболее простые поводы для счастья, - не без основания советует Метерлинк, - не следует никогда упускать случая быть счастливым". А Николай Константинович Рерих в одном из писем говорит:
"Даже в напряженное время можно усматривать радость. Да, да, давайте устроим в каждом письме рассадник радости. Знаем, что на льду цветы не растут, пусть же лед растает под сердечным теплом. Самые "неразрешимые" проблемы просветляются радостью".
И далее он воспроизводит любопытный эпизод из своей жизни. Случилось так, что в Сан-Франциско дела у Рериха - а от них зависела работа интернациональных рериховских культурных учреждений - сложились не лучшим образом. За атмосферой парадности и внешней почтительности он увидел равнодушие и нежелание действовать. В какой-то момент ситуация показалась даже безнадежной. И что же делает в такой обстановке Рерих? Он признается: "Три раза ходил смотреть "Мушкетеров". Представляете - три раза!" Я отлично помню эту первую звуковую комедию по мотивам романа Дюма - она шла у нас во время войны и сразу после войны, - где повара, сменив белые колпаки на мушкетерские шляпы, участвуют в веселых и забавных приключениях.
А Рерих продолжает: "Думал, коли они обернулись, то и на нашей улице будет праздник. И был праздник!"
"Радость, - говорит Рерих, - добрый магнит". Ибо она притягивает к себе соответственно все светлое и радостное. Ибо она, как неким волшебным колпаком, покрывает и гасит людские огорчения и заботы. Ибо она приучает не пугаться очевидности, нелегкой подчас очевидности, вскрывая и обнажая ее корни и показывая, что по большей части она, эта очевидность, противоречит сущности.
Радость - космический магнит, ибо, как прекрасно сказано в тех же "Упанишадах", "ни одно мельчайшее движение жизни не было бы возможным, если бы небеса не были наполнены бесконечной радостью".
Вот почему для меня и стали, пожалуй, программными эти строки моих стихов:

Наука радости - наука побеждать,

Одолевай препятствия без гнева

И понимая их предназначенье:

Они даны, чтоб высекать огонь.

А истина - живое существо,

Не хмурое, а радостное.

Лики Его изменчивы, поскольку это жизнь.

Улыбка сфинкса - радость сквозь страданья.

Чтоб звезды видеть - Их зажги в себе.

Вселенную притягивает сердце,

И космосы вращаются быстрей,

Поскольку мощный импульс ускоренья

Им радостное сердце придает.

...А если Солнце радости восходит,

Оно уж не заходит никогда.

Впервые мне удалось побывать в Индии в 1974 году, в канун столетнего юбилея Николая Константиновича Рериха. Собственно, моя поездка и была подчинена целям подготовки юбилея. Впечатления от путешествия, предпринятого мною, легли в основу документальной повести "Семь дней в Гималаях".
Вновь я приехал в Индию (теперь уже в составе писательской делегации) в 1981 году. Парадоксальная сторона моих путешествий состояла вот в чем. Если в первый раз - а я попал тогда в Индию летом - мне пришлось страдать здесь от холодов (поскольку судьба забросила меня в Гималаи), то во второй раз, когда я очутился здесь зимой, я порядком мучился от жары и духоты. Декабрь в южных широтах таков, что поневоле приходят на память строчки Пушкина: "О наше северное лето, карикатура южных зим". В Бомбее и Мадрасе термометр твердо держался на отметке тридцать градусов выше нуля. Светлая рубашка, которую я надевал в ожидании официальных приемов, к вечеру становилась темной, как земля.
Однако сами индийцы относятся к своей зиме достаточно уважительно. В этом мы могли наглядно убедиться, купаясь в абсолютном одиночестве в волнах Индийского океана. Пляж модного курорта под Мадрасом был безлюден и пустынен. Наверное, в глазах местных жителей мы выглядели настоящими "моржами".
В Мадрасе я и познакомился с Налине. В переводе с тамильского "налине" обозначает "лотос". Мы тут же решили, что это имя удивительно точно соответствует облику стройной, изящной индуски с нежным, задумчивым выражением лица, которое, кстати, ничуть не портили очки. Наоборот, они придавали лицу оттенок мечтательности и даже некоторой загадочности. Налине работала преподавателем русского языка, прекрасно знала наш язык, нашу литературу - потому ее и назначили нас сопровождать. Чуть ли не сразу она поделилась своей мечтой побывать у нас в России, чтобы увидеть наконец-то воочию снег. На картинах, в кино она, конечно, снег видела, а вот в натуре, чтоб потрогать его рукой, - пока не приходилось.
Так получилось, что на другой день у меня состоялся доверительный разговор с Налине, из которого я узнал, что вскоре - примерно через месяц - она выходит замуж. Родители, как это здесь принято, сами выбрали ей мужа.
- У нас не так, как у вас, - прокомментировала свое сообщение Налине. - По своему выбору у нас женятся редко, и, как правило, такие браки несчастливы. Вот моя старшая сестра вышла замуж по любви. Так это превратилось в настоящую трагедию. Она - кришнаитка, он - шиваит. Ни та, ни другая семья не признавали этого брака. В течение пяти лет они страшно бедствовали, чуть не впали в нищету. Лишь теперь их положение несколько изменилось к лучшему, стабилизировалось.
Я спросил у Налине, когда она познакомилась со своим будущим мужем. Оказывается - позавчера. Жених произвел на нее неплохое впечатление. Он нравится ей тем, что совпадают их взгляды, вкусы, но больше всего тем, честно призналась Налине, что хорошо зарабатывает (он бухгалтер и получает довольно приличное жалованье).
- Чувствуется, что человек он добрый, - сказала Налине и пообещала, сопроводив свои слова очаровательной улыбкой (так она и осталась навсегда в моей памяти с этой улыбкой и с этими словами): - Я постараюсь его полюбить..
Если я не выявлял эти контрасты, если не акцентировал на них особого внимания в своих вещах, то не только потому, что не претендовал на энциклопедический охват индийской жизни, но и потому, что ставил перед собой цель обозначить духовные вершины Индии подобно тому, как ищут и находят в нашей стране такие же духовные вершины индийцы, расположенные к нам. А, как известно, устами своих высочайших авторитетов Индия не раз заявляла о любви к России, о восхищении ее самоотверженной миссией. Одним из первых (если не первым) в этом ряду следует назвать имя Вивекананды (1863-1902).
У меня есть небольшая поэма о Вивекананде, которая строится как его своеобразный монолог ("И говорил своим ученикам Вивекананда). Мне приходилось читать поэму в Индии. Не без трепета я делал это на его родине - в Калькутте, в миссии Рамакришны, в институте, носящем имя Вивекананды. Признаюсь: мне было радостно узнать, что,
по мнению учеников и последователей Вивекананды, в стихах точно схвачено и передано самое главное, а именно - дух и устремления их Учителя. Особенно это относится к последней части поэмы, где как бы спрессованы пророческие мысли, высказанные им в конце прошлого столетия в предчувствии величайших социальных сдвигов:

Дробится в брызги мелкие поток,

И неподвижны валуны глухие.

Друг против друга - Запад и Восток.

Два полюса. Два мира. Две стихии.

Но грани, разделяющие нас,

Как все, что разделяет, иллюзорны.

И ведь кому-то надлежит сейчас

Собрать для нас разбросанные зерна.

Кто на себя возьмет великий труд?

Америка? Я утверждаю ныне:

Коль скажут вам "Америка", соврут -

Мещанский дух бесплоднее пустыни.

Нет, не она прорвет заклятый круг.

Нет, не она - водитель и мессия.

О сокровенном размышляя вслух,

Без колебанья говорю - Россия!

То не догадка, а простой подсчет

Энергии великого народа.

Она одна бестрепетно начнет

Переворот невиданного рода.

В ней воплотятся устремленность вверх

И бескорыстье огненного века,

И станет человеком человек,

А не подобьем жалким человека.

Грядущее предвидя торжество,

Мы дарим миру чашей полновесной

Всю радость сердца, духа своего,

Свое тысячелетнее наследство.

Собственно, в том же духе, что и Вивекананда, высказывались выдающиеся лидеры Индии, когда произошел "переворот невиданного рода" - Великая Октябрьская социалистическая революция. Вот отрывок из статьи Джавахарлала Неру, написанной в 1927 году:
"Советская революция намного продвинула вперед человеческое общество и зажгла яркое пламя, которое невозможно потушить. Она заложила фундамент новой цивилизации, к которой может двигаться мир".
Вот вывод Рабиндраната Тагора, сделанный им в результате поездки в 1931 году в Советский Союз (по собственному признанию, он ехал сюда, чтобы "взглянуть на величайший жертвенный костер в истории человечества"):
"Зов русской революции - это также зов всего мира. По крайней мере, эта нация единственная из наций сегодняшнего мира думает об интересах всего человечества, считает их выше своих национальных интересов".
Та же убежденность, тот же пафос - ив словах видных современных деятелей Индии. Вот что, например, говорил, обращаясь к нам, директор института имени Вивекананды в Калькутте Свами Юктананда:
"Ваша страна прошла суровые испытания и выжила. Она идет в совершенно правильном направлении. Русский советский народ находится перед духовным взлетом. Не случайна, может быть, дружба между нашими народами. Наша дружба может подать пример остальному миру".
"А между Русью и Индией никогда никаких обид не было, - писал в одном из писем Николай Константинович Рерих. - Среди международных отношений такое качество будет исключительным. Тем легче его продолжать и впредь".
Вот почему наши отношения с Индией не замыкаются лишь в политические и экономические рамки, а имеют, если хотите, более возвышенный смысл и предначертание. Вот почему в Индии высказывают порой убеждение, что единение двух стран - программа для нашей эпохи. Не только от Свами Юктананды, но и от других индийцев мне приходилось слышать, что в современной взрывоопасной ситуации единение человечества может начаться с единения России и Индии.
Мне довелось познакомиться с концепцией, сущность которой сконцентрирована в, одной строке: "А время кончилось. Остались только сроки". Время кончилось - прокомментировали мне эту строку, - потому что мы не можем, как раньше, уповать на будущее, не можем нерешенные проблемы оставлять грядущему. Случилось так, что от нас зависит, быть или не быть будущему. Случилось так, что мы и есть это будущее. Потому и остались только сроки, сроки немедленных решений и немедленных действий.
Действовать нужно незамедлительно, ибо, как говорила Индира Ганди, человечество приобрело опасную привычку "подходить близко к краю пропасти". С освоением ядерной энергии все кругом изменилось в корне, все, кроме нашего мышления. Допотопный образ мыслей, если мы хотим выжить, надо менять - к этому сводится суть многих высказываний Индиры Ганди, сделанных ею в разное время и по разным поводам. Ныне мне они представляются ее своеобразным завещанием человечеству:
"Мы должны понять, что никакие меры не дадут результатов, если мы не изменим свое мышление, если мы не прекратим относиться к себе как к хозяевам Вселенной, а осознаем, что мы мелкие винтики чрезмерно сложной системы, в которой даже мельчайший механизм имеет свое, особое предназначение. В законах мироздания микрокосм не менее важен, чем макрокосм.
Меня никогда не переставало восхищать чудо баланса в природе, где сами отходы исключительно полезны для возобновления жизни. В своей алчности и погоне за силой человек игнорирует естественные законы. Мы нарушали и продолжаем нарушать это чудесное равновесие и при этом удивляемся, когда перед нами встают опасности, нами же сотворенные.
...Мы находимся в плену устаревших методов мышления, подчас проявляем все ту же жадность и прежние желания. Наши планы будут осуществлены лишь тогда, когда наше мышление преодолеет эти барьеры и наши взгляды устремятся в XXI столетие.
...Давайте все вместе взывать к человеческому духу, спасем его от апатии и отчужденности, сделаем его боевым и энергичным.
Мы находимся на пороге нового века. Как говорил поэт Сен-Жон Перс: "У нас была встреча с концом века". Давайте спросим вместе с ним: "А встретимся ли мы с людьми нового века?"
Общеизвестно, что на фронтоне здания древней мудрости сияет изречение: "Познай себя". Звучит, пожалуй, таинственно, а кое для кого даже и мистично. А между тем смысл изречения прост и практичен. В Индии, например, его расшифровывают так: "Когда древние предлагали человеку познать самого себя, они прежде всего заботились о развитии наблюдательности. Такой процесс не содержит ничего таинственного - человек должен стать внимательным к самому себе и к окружающему".
Казалось бы, чего проще - быть внимательным хотя бы по отношению к себе. Но, увы, на деле это гораздо сложнее, чем представляется с первого взгляда.
К своему телу мы еще бываем внимательны, особенно когда речь идет о здоровье. Конечно, мы недостаточно внимательны и к телу, но жизнь заставляет все же проявлять необходимый минимум заботы о нем.
А вот что касается внимания к нашим чувствам, к взрывам эмоций, то здесь мы бываем на редкость беспечны, на редкость небдительны. Порою нам не приходит в голову бороться, предположим, со своей раздражительностью. В наш современный век убийственных скоростей, напряжений, нелегкого быта мы склонны даже находить ее вполне естественной, всячески извинять и оправдывать. А на Востоке с древнейших времен было принято считать раздражительность главным врагом человека. Елена Ивановна Рерих предостерегала: "Необходимо избегать раздражения. Уступите, но не раздражайтесь - получите во сто крат..." А восточная медицина на эти случаи жизни дает простой, но эффективный совет: при признаках раздражения надо глубоко вдохнуть десять раз. Так как на Востоке, и в частности в Индии, тщательно разработана теория и практика дыхания, его связывают здесь с первозданной всепроникающей энергией (праной), то считается, что данное упражнение не только окажет психологическое воздействие, но, так сказать, чисто физически погасит пламя раздражения.
И наконец, внимание к мыслям. Многие ли из нас могут похвалиться тем, что они занимаются работой по сознательному очищению своих мыслей, или такой элементарной вещью, как приведение мыслей в порядок? Согласитесь, что, может быть, как нигде, мы отдаемся здесь на волю стихии и случая. А между тем работа над мыслями (по возможности регулярная) - к этому выводу в Индии пришли давно - не менее, а даже, пожалуй, и более важна, чем работа над телом. Во всяком случае, говорят здесь, если человек принимает каждый день душ, занимается гимнастическими упражнениями, почему бы ему не заниматься и каждодневной работой по упорядочению и воспитанию мыслей и своего внутреннего мира. Попробуйте для начала принимать каждое утро душ освежающих радостных мыслей или погружаться на какое-то время - хотя бы на несколько минут - в тишину, в безмолвие. Попробуйте, говорят здесь, и вы почувствуете, какой могучий заряд вы получите на весь предстоящий вам день.
Как видите, процесс развития наблюдательности и внимания, казалось бы такой обычный, требует от человека необычного упорства и последовательности. Ведь каждый сантиметр внутреннего пространства приходится брать с боя, приходится предельно напрягать свои силы. Вся эта нелегкая и кропотливая работа имеет целью, как говорят с улыбкой сами индийцы, принудить нас к совершенству, от которого мы увиливаем.
Разумеется, ничего таинственного в индийском опыте внутреннего постижения нет. В принципе каждый может приобщиться к нему. Несомненно, что Николай Константинович Рерих в свое время воспринял этот опыт и использовал его - сознательно и целенаправленно - в творческих целях. Отсюда, может быть, фантастически плодотворные итоги его жизни: несколько тысяч полотен, десятки томов литературных произведений, многочисленные философские и научные труды. Рерих рано усвоил урок восточной мудрости, который впоследствии не раз воспроизводил в своих книгах: "Очень советую уничтожить пересуды, ведь целая половина дня освободится".
"Очень советую уничтожить пересуды". Нам трудно представить себе, какая благодаря этому получается не только экономия времени, но - что еще важнее - экономия душевных и духовных сил.
В повести "Семь дней в Гималаях" я рассказал о забавных обстоятельствах, при которых произошло мое знакомство со Святославом Николаевичем Рерихом. По трудным гималайским дорогам я направился к нему, будучи не знакомым с ним и не условившись заранее о своем приезде. В этой поездке меня сопровождала преподавательница Института стран Азии и Африки при МГУ; в повести она выведена под именем Нины Степановны Карповой. Мы прибыли в Нагар ночью, уткнулись в глухую стену каменного забора усадьбы Рерихов; не заботясь о правилах хорошего тона, а движимый лишь мыслью поскорее увидеть Святослава Николаевича, я перелез в темноте через забор и уговорил последовать моему примеру спутницу. Вот таким оригинальным способом (как бы свалившись с неба) мы и очутились в гималайском ашраме Рериха.
Помню, как укоризненно качала головою Девика, осуждая потом мой поступок.
- Только русский мог решиться на такое, - говорила она, - перелезть через забор и заставить сделать это женщину. Ведь вас могли бы разорвать наши терьеры: обычно на ночь мы выпускаем их в сад. Ваше счастье, что они заболели и в ту ночь мы оставили их в помещении.
А Святослав Николаевич - это уже было в Москве, - возвращаясь все к тому же сюжету, добавил еще одну выразительную деталь:
- Знаете, как о вас доложил наш управитель Вишну?
- Не знаю, но думаю, что Нина Степановна объяснила, кто мы и зачем.
- Понятия не имею, что она объяснила. Но Вишну доложил так: "Прибыл русский посол и перелез к нам через ограду".
Вновь я попал к Рериху - на этот раз в его дом под Бангалором - семь лет спустя. Естественно, теперь уже не было нужды перелезать через забор. Ворота были широко и предусмотрительно распахнуты, а сам хозяин, заблаговременно предупрежденный о приезде, - я его увидел из окна машины, - медленно прохаживался по двору, ожидая гостей.
Святослав Николаевич обнимает меня, и мы троекратно с ним целуемся. Я представляю своих спутников. С ними - как с добрыми старыми знакомыми - он тоже целуется троекратно.

Наш сайт является помещением библиотеки. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ) копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений размещенных на данной библиотеке категорически запрешен. Все материалы представлены исключительно в ознакомительных целях.

Copyright © UniversalInternetLibrary.ru - электронные книги бесплатно